Лесь [Иоанна Хмелевская] (fb2) читать онлайн

Иоанна Хмелевская Лесь

У меня на стене висит большущая меланхолическая рожа, собственноручно нарисованная Лесем на большой древесноволокнистой плите. Некоторые считают её автопортретом, а сам Лесь то соглашается с таким мнением, то отвергает его.

Ибо Лесь существует. Явно, реально, энергично, а порой и шумно. Не так уж давно, оперившись и улучшив материальное положение, он приобрел механическое средство передвижения и разбил оным ограду на одной из главных улиц Вены, после чего финансировал (за свой счет, разумеется) новую.

Название улицы я не дам просто из милосердия. Лесь все еще в глубине души тихо надеется, что роман о нем никогда не появится, а если и появится, то его, Леся, никто не узнает. Лишь исключительный такт окружающих может подарить ему это заблуждение. Всякий, кто знаком с Лесем, без сомнения, будет твердо убежден, что это он.

Характер Леся весьма благороден, весьма сложен, весьма фантастичен, а биография изобилует событиями. Может быть, он совершил и не все из описанного здесь. Но с уверенностью можно сказать: он на все способен…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ПРЕСТУПЛЕНИЕ ОТНЮДЬ НЕ ИДЕАЛЬНОЕ

Лесь Кубарек решил убить кадровичку.

Эту гибельную и ужасную идею продиктовало отчаяние. Кадровичка была врагом номер один и основным препятствием на пути к блистательной карьере. Изо дня в день она отравляла жизнь, изо дня в день ястребиными когтями кромсала его здоровье и нервы, ежеутренне оборачиваясь символом его поражения. Безжалостно, полностью пренебрегая его художественно-раскидчивой натурой, она вылавливала все опоздания и непреклонно вынуждала детально живописать их в специально на сей случай заведенной тетради большого формата, называемой книгой опозданий.

Фамилия Леся повторялась в ней с поразительной регулярностью. Начальство с давних пор относилось к нему недоброжелательно и подозрительно, все более явно давая понять, что не очень-то ценит его трудовые качества, считает человеком невеликих достоинств и вообще сомневается в его профессиональной пригодности.

Ежедневно с нервным колотьем Лесь переступал служебные пороги и тотчас же натыкался на кадровичку, неумолимо предлагавшую ему роковую книгу опозданий. Ничего не поделаешь, приходилось что-нибудь да черкать! Его творческое воображение давно уже спасовало, и в рубрике «Причина опоздания» красовались объяснения, равно скверным образом свидетельствующие как о его умственном уровне, так и о характере, не говоря уж о времяпрепровождении, вызывающем омерзение у людей порядочных. Объяснения и у самого Леся вызывали унылое отвращение! А кадровичка, эта Немезида, фатум, гранит, не поддавалась на обольщения и подкупы, от нее невозможно было улизнуть — обмануть и ничего не писать в паршивой книге.

У других кадровиков случались служебные промахи. Иной раз они снисходили к нарушителям дисциплины, заслушавшись поразительными их приключениями, забывали о служебном долге, бывало, смягчались и смотрели сквозь пальцы, а то даже и болели, не приходили на работу. Кадровичка пани Матильда — никогда! Обладала твердой душой, железным здоровьем и каменным сердцем.

Низринутый в бездонные пропасти отчаяния, заеденный дисциплинарными правилами Лесь нашел один-единственный радикальный выход: от напасти освободит его лишь преступление, причем идеальное, без малейших улик!

Эта творческая идея осенила его на автобусной остановке, пока он безнадежно подманивал все подряд механические средства передвижения, включая и фургонетки, развозившие уголь. Неумолимая стрелка на часах показывала уже пять минут девятого, и в помутившейся от паники Лесевой голове стучал единственный вопрос: что сегодня вписать в проклятую рубрику опозданий.

Почти все возможности были исчерпаны. Газовую плиту и краны чинил уже столько раз, что зав архитектурной мастерской, подозрительно и в то же время сочувственно, предложил наконец отправить к нему домой служебную сантехническую бригаду, дабы привести в порядок газ и водопровод. В трамвайных и автомобильных авариях Лесь опять-таки участвовал повсеместно, удивительным стечением обстоятельств выходя из них целым и невредимым. На всех перекрестках он то и дело встречал слепых старушек, коих благополучно провожал через проезжую часть, а также беспрерывно доставлял заблудившихся детей в отделения милиции. Страдал тысячами недомоганий исключительно в утренние часы, терял ключи от квартиры, тушил пожары, вел срочные междугородные переговоры, а однажды ввязался в грандиозный скандал по поводу вырубки городских зеленых насаждений. В последнее же время, весьма обеспокоенный иссякновением творческой изобретательности, регулярно просыпал, такое объяснение, хотя и безусловно правдивое, чрезвычайно неприязненно принималось начальством. На этот раз он просто не представлял, чем еще заполнить роковую книгу, потому-то и явилась ему сия преступная мысль.

От неожиданности — ведь какой великолепный выход! — Лесь даже перестал останавливать машины. С поднятой рукой, с физиономией вдохновенной и экстатической, он застыл на краю тротуара, вперив неподвижный взгляд в пространство. Поликовав некоторое время и лелея в душе радужное видение, он опустил руку и решительным шагом направился к очереди на автобус: в ожидании столь радикального прекращения мучений счел несвоевременной трату пятнадцати злотых.

Внезапно расцветшие надежды чрезвычайно укрепили дух, все тем же решительным шагом он вошел в комнату кадровички, мужественно взял ненавистный документ и в порыве безрассудной отваги начертал: «Без причины». Затем, ошеломленный собственной дерзостью, отправился в рабочее помещение, уселся за столом, закурил, невидящим взглядом окинул сослуживцев и предался размышлениям.

Убийство кадровички, разумеется, лишено всякого смысла, если убийцу вычислят. А посему все надлежит сделать так, чтобы на него и тени подозрения не упало. Лучше всего создать видимость самоубийства или, еще лучше: померла, мол, естественной смертью. Естественной… А какая смерть естественна?

Перед глазами заглядевшегося в окно Леся замелькали восхитительные картины: кадровичка летит с балкона четвертого этажа, споткнувшись, падает с лестницы, захлебывается в ванне, умирает от яда в колбасе, в грибах или в мороженом. Кончает счеты с жизнью тихо и безболезненно, ибо доброе сердце Леся не в силах перенести мысли о каких-то страданиях. Им вовсе не движет жажда мести: просто надо устранить кадровичку с жизненного пути.

Но как же убедить ее проглотить яд (неважно в чем), выпрыгнуть из окна или захлебнуться в ванне? Едва ли она согласится на это добровольно, ради спасения профессиональной карьеры Леся. Обманом?.. Да, исключительно обманом. А может, плюнуть на естественную смерть и задушить чем-нибудь в подходящее время? Пырнуть ножом, наконец? Длинным, острым ножом, герлаховским…

Однако, представив, как он будет резать женщину, Лесь содрогнулся и отвел взгляд от окна: около него стоял зав мастерской, который явно и уже давно ожидал ответа на какой-то вопрос. Вопроса Лесь не слышал, а потому уставился на зава, который отнюдь не уловил в Лесевых глазах служебного рвения. Переключение с преступных размышлений на текущие дела сработало не очень.

— Вы не больны? — подозрительно осведомился зав.

Лесь заморгал. К сожалению, он чувствовал себя превосходно!

— Болен ли я? — повторил он с удивлением. — Да-да, я болен, — быстро спохватился он — ведь и в самом деле неплохая мысль. — Как-то так, знаете, плохо чувствую себя. Верно, отравился чем-нибудь.

Руководитель недоверчиво посмотрел на нею.

— Пожалуй, и правда, вы неважно выглядите. Постарайтесь прийти в себя. На который час вы договорились с завом приемочной группы?

Душу Леся защемило от страха. Господи Боже мой, зав приемочной группы!..

Лесь не договорился вовсе по самой простой причине — забыл ему позвонить. Потому что в жилом доме напротив вчера мыла окна очаровательная блондинка; прелести этой особы притянули Леся на служебный балкон, где он и провел несколько приятных часов. А оставшееся время ушло на сладкие и абсолютно нереальные мечты о блондинке; разумеется, зав приемочной группы, не выдержав подобной конкуренции, совершенно вылетел из головы. После он клятвенно решил позвонить с утра на следующий день, тотчас по приходе на работу, однако сегодня его целиком поглотила увлекательная мысль об убийстве кадровички.

А теперь отвечай вот на идиотский вопрос своего начальства!..

— Чем же это я мог отравиться? — бормотал Лесь, нахмуренными бровями изобразив усилия памяти и одновременно выискивая спасительную ложь. — Может, ветчина? Черт-те что продают в магазинах!

— А где вы покупали ветчину? — недоверчиво справился зав.

Про себя он подумал, что это наверняка был алкоголь, но не высказал догадки: насчет потребления своими подчиненными алкоголя зав предпочитал ничего не знать, к тому же сама мысль о пьянке в жару привела его в ужас. Умственные потуги, начертанные на Лесевой физиономии, забеспокоили его, и он вернулся к теме.

— Так что с приемочной группой? Вы вообще-то туда звонили?

— Да, — решительно брякнул Лесь. — Звонил и звонил, звонил и звонил… И звонил…

— Ну и ладно, звонили и что?

— И не мог дозвониться. Целый день промучился.

Трое сослуживцев Леся приостановили работу. Зав мастерской спохватился — он руководитель, занимает ответственный пост, надо взять себя в руки.

— Ну хорошо, — сказал он мягко. — Мучились вы и звонили, и что? До чего дозвонились?

— Ни до чего, — радостно сообщил Лесь. — В конце концов дозвонился, но не уточнил времени. Попросил позвонить снова сегодня утром.

— Так чего же вы ждете? Вот-вот позвонит заказчик, а я не знаю, на какой час с ним договориться. Он настаивает на том, чтобы сразу забрать проект! Позвоните и сейчас же сообщите мне точное время! У вас, надеюсь, все готово?

— Разумеется, — ответил Лесь нерешительно: не слишком-то он был уверен, что именно у него должно быть готово. Всяческие сложные административные отношения как-то не укладывались у него в голове. Он медленно встал.

— Уже звоню, — заявил он, без всякого успеха пытаясь изобразить усердие.

Зав мастерской взглянул на него уже весьма недоверчиво, поколебался, хотел что-то сказать, но махнул рукой и вышел из комнаты с удрученным выражением красивого лица. Лесь глубоко вздохнул и бросился к телефону.

Через пятнадцать минут стало ясно, что его преследует ужасный рок. Пронзительный дамский голос известил, что зав приемочной группы в командировке и вернется только через два дня. Оглушенный ударом, Лесь принялся разглядывать и ласково поглаживать телефонную трубку.

— А может, он и в самом деле чем-то отравился, — заметила садящая напротив него Барбара. — Вон какой бледный.

Януш и Каролек повернулись к Лесю с умеренным интересом. Служебные проблемы не раз наводили бледность на лица сотрудников, таковыми проблемами занимающихся, удивление скорее вызывал бы цветущий и румяный Лесь.

— Если отравился, то, верно, и в мозгах отозвалось. — Януш критически посмотрел на Леся. — Признавайся, где вчера набрался? Выглядишь так, будто уже не с похмелья, а чуть ли не белая горячка.

— А может, он вовсе и не набрался, просто поел несвежих яиц, — мягко предположил Каролек. — Сдается, именно яичное отравление вызывает отупение.

Лесь взглянул на сослуживцев со страдальческим упреком. Мерзкие, бездушные людишки! Ах, кабы чувствовать себя настоящим мужчиной! И прекратилась бы наконец эта идиотская беспрерывная нервотрепка и одурение, и все это, само собой, из-за сволочных опозданий! Он бы им показал, на что способен! Им всем и особенно этой, что сидит за столом напротив и гладит на него неодобрительно, чуть ли не с отвращением, этой — самой зловредной и — ах! — самой прекрасной!

Лесь, как и положено истинному художнику, был чрезвычайно чувствителен к чарам пола, справедливо названного прекрасным. А женщина за столом радом поистине была достойной представительницей оного. Лесь просто смотреть не мог в удивительные, бездонные голубые глаза, осененные вызывающе длинными черными ресницами, — какая уж тут паскудная, тягомотная работа, когда совсем радом двигался стройный стан и прочие формы; и кто тут удержится, чтобы на засмотреться в глубокий вырез или на несравненные ноги; и Лесь, конечно же, мечтал, что когда-нибудь эту великолепную женщину покорит. Покорит, вместе они переживут поразительные мгновения, каких никто не переживал и не переживает, и после он оставит эту женщину! Покинет, ибо должен так поступить. Ведь не станет же он разбивать две семьи и лишать двух невинных малышей их родителей; у нее есть муж, у него — жена, у обоих есть дети, а посему и впредь они будут исполнять семейные обязанности и влачить свое ярмо с гордо поднятой головой, а утраченное счастье осветит их жизненный путь, словно недоступная звезда в небесах…

— Чего это вы на меня уставились как баран на новые ворота? — огрызнулась прекрасная Барбара, которой и в голову не приходило трагическое будущее, разделенное с Лесем. — Меня это раздражает. Извольте смотреть в другую сторону, если уж бьете баклуши.

Грубые слова вырвали заглядевшегося на Барбару Леся из грез о великом романе и вернули к скверной действительности. Ох, Господи, ведь на нем эта приемочная группа, что же делать?

— Януш, что делать? — спросил он беспомощно. — Эта скотина уехала в командировку.

— Не валяй дурака! — всполохнулся Януш, наконец-то проявив живой интерес. — Заказчик сегодня придет за проектом! Ипочка уверил его, что все готово.

— Вот именно! А этот скот умотал и будет только послезавтра. Что делать?

— О Господи, не знаю! Беги, осчастливь Ипочку, пока заказчик не успел позвонить. Ей-богу, не хотел бы я быть в твоей шкуре!

Лесь тоже очень не хотел. Вместо шкуры он самым противным образом покрылся гусиной кожей, и гаденький морозец пробрал до костей. Он продолжал сидеть отрешенно и тупо.

— Ладно, а что говорить? Ты сам слышал, что я говорил… что он говорил, что сегодня будет…

— А не надо чепуху плести, — выпалила Барбара. — Солгать толком не может. Господи, ну и растяпа! Да скажите, он, дескать, неожиданно уехал ночью. Прадедушка скончался!

В голове у Леся наконец шевельнулась изобретательность. Он благодарно и с обожанием взглянул на Барбару, встал, выпятил грудь, откашлялся и, без труда состроив удрученную физиономию, отправился к заву.

Зав висел на телефоне, вежливо убеждая висящего на телефоне по другую сторону заказчика, что проект он может получить в любой момент. Лихорадочно сообщенная Лесем в свободное ухо новость заставила зава резко перестроиться: ошеломленный, он ни с того ни с сего начал договариваться на послезавтра. В равной степени захваченный врасплох заказчик согласился прийти через два дня, сам не понимая почему. Прежде чем он успел опомниться и запротестовать, зав архитектурной мастерской внезапно положил трубку и обернулся к Лесю…

Разговор продолжался долго; когда бледный Лесь вышел из кабинета, на глаза попалась кадровичка.

Да, ничего не попишешь, ее надо убить. Второй такой назолы во всем мире не сыщешь. После ее смерти никто не станет его сторожить, никто не сунет проклятую книгу опозданий, прекратится наконец этот утренний кошмар, отравляющий все его существование! Лесь вздохнет свободно, заживет как человек, а не как затравленный зверь, перестанет нервничать, совершать кретинские ошибки и подвергаться подобным выволочкам! Вот тогда он и покажет, на что способен! Титаническим трудом докажет, кто он такой, из рук его прямо-таки потекут гениальные чертежи… У всех этих глупцов челюсти отвиснут! А он будет блаженствовать в атмосфере восхищения, признания, уважения!..

— Ну и как? — с интересом осведомился Януш.

— Ничего, — небрежно проронил Лесь. — Заказчик придет послезавтра. Я его убедил.

Он сел за стол, закурил и, как всегда, задумался. Великолепный план убийства постепенно обозначился…

После работы обмозгованный уже до последней черточки убийственный план толкнул Леся в Центральный универмаг и поставил в очередь за мороженым «Калипсо». По удивительному стечению обстоятельств мороженое «Калипсо» оказалось в продаже. Прикинув что и как, будущий преступник нашел, что «Калипсо» удобнее, чем «Бамбино», в котором мешала палочка.

На всякий случай Лесь закупил восемь порций. Правда, он не был уверен, согласится ли кадровичка потребить такое количество мороженого, однако принял во внимание возможность потери части сырья при переработке в смертоносный препарат. Покупку уложил в портфель, а для себя приобрел одну порцию «Бамбино».

В нервах съел обед, углубленный в преступные размышления, с нетерпением ожидал начала активных действий. Предварительную подготовку хотелось проскочить поскорей. Дождаться не мог, когда он — всесильный хозяин убийственной субстанции — получит власть над кадровичкой и возьмет наконец свою судьбу в собственные руки!

В конце обеда его всполошило требование жены отправиться в город за покупками. На робкое упоминание о плохом самочувствии жена, недовольная странной рассеянностью супруга, ответила ледяным взглядом и приказом одеть ребенка. И в нормальных условиях такое задание превышало все возможности Леся, а на сей раз просто-таки было не под силу. Ведь он одевал дитя убийцы!..

Недосмотры в виде странного фасона брючек, надетых задом наперед, и диспропорции огромного — в сравнении с количеством петель — количества пуговок жена убийцы привела в порядок собственноручно.

В очереди за сыром Лесь претерпел поистине адовы муки. В «Детском мире» отстрадал геену огненную, с ненавистью сверля глазами занудно вежливую продавщицу, до бесконечности извлекающую откуда-то все новые и новые свитерки. На прилавке с овощами и фруктами испытал великое отвращение к болгарским абрикосам. А чуть не доходя магазина с деликатесами, повернул было на другую сторону улицы, чему решительно воспротивилась жена.

— Посмотрим, нет ли ветчины, — заявила она ободряюще, направляясь к сему мерзкому заведению.

Леся просто-таки передернуло.

— Да откуда возьмется ветчина! — завопил он. — Нету никакой ветчины, нечего и заходить!

Жена проявила завидную целеустремленность.

— Нет, есть чего заходить. Целый век уже в глаза не видела ветчины, а сейчас, может, и есть! Не могу же я бесконечно кормить ребенка яйцами.

— Вот именно, надо яйцами, это очень полезно. В такую жарищу ветчина протухла. Впрочем, ее и так нету.

— Ну вот зайдем посмотрим.

Лесь схватил жену под руку.

— Касенька, дорогая, не ходи туда, не беспокойся, не стоит. Смысла нет, какая там ветчина, кто теперь ест ветчину…

— Да отпусти же меня, ты что, очумел?! Не тащи меня, что это на тебя нашло?! А может, как раз и есть… Отпусти немедленно!

— Дорогая, сокровище мое, ну зачем тебе…

Обозленная Касенька энергичным движением вырвалась от мужа и вошла в магазин. Ветчина была. Прекрасная баночная нежирная ветчина пирамидами красовалась на прилавке, а вокруг суетилась толпа плотоядных фанатиков. Лесь обреченно застонал.

— Возьмем такси, — мрачно потребовал он, выйдя из магазина с ветчиной.

— Такая хорошая погода! Зачем такси? Пусть ребенок подышит воздухом.

Лесь начал тихо сатанеть на собственное дитя.

— Я тороплюсь, — нервно забормотал он. — То есть нет, плохо себя чувствую.

Жена внимательно и подозрительно посмотрела на него.

— Как это плохо? Что с тобой?

— Да так, вообще… Зубы разболелись.

— Ну, зубами ты не ходишь. Хорошо, что напомнил, зайдем в аптеку, заодно купим тебе верамон.

Леся заколотило от переживаний.

Дома, в передней, в портфеле лежал яд, стафилококки в нем, верно, уже сами собой зародились (их ведь везде полно, как он слышал), расплодились, и, кто знает, может, повсюду расползлись, а он здесь, обреченный на каторжные муки, должен обалдело шляться по каким-то магазинам… Лукреция Борджиа… Интересно, а Лукреция Борджиа тоже ходила по магазинам?..

Пробило девятнадцать часов, большинство торговых точек закрылось, и невыносимые мучения прекратились. Лесь смог наконец вернуться домой.

Вне себя от беспокойства, он тотчас же бросился к портфелю с мороженым, но вовремя вспомнил о секретности операции. Сломя голову полетел в противоположном направлении, где оказалась редко им посещаемая кухня, однако в голове свербило, что портфель надо спрятать поосновательней, и он снова кинулся в переднюю. И тут сообразил: яд-то он трогал голыми руками и теперь этими же руками брать еду… и он метнулся в ванную. Скачки с препятствиями по апартаментам вызвали оживленный интерес жены, которая принялась присматриваться к нему все более подозрительно и недоверчиво.

После нескончаемых веков медленных пыток — ужин, вытирание посуды, купание ребенка, созерцание телевизора — обожаемые родичи отправились наконец спать, и до чертиков дошедший Лесь остался один.

Стиснув зубы, упрямо выбивающие дробь, стараясь не дышать, он взял из прихожей портфель с мороженым, на цыпочках проскользнул на кухню, поставил портфель на стул, открыл и жадно заглянул внутрь. Там белел молочный суп, в котором плавали измятые обертки от мороженого «Калипсо».

Потрясенный Лесь долго и пристально рассматривал молочное месиво. Наконец деловито оживился и утешился: в этом гнусном калипсовом супе стафилококки, надо полагать, расплодились великолепно. Теперь следует их снова заморозить в соответствующей форме, и отрава готова!

Он достал из буфета блюдо, осторожно разложил восемь оберток и должным образом свернул их. Затем вытащил салатницу и вылил в нее содержимое портфеля. Из салатницы извлек несколько служебных и личных документов, как-то: профбилет, заявление об отпуске и календарь Главной технической организации; чуть-чуть смахнул кремовую жижу, не давая себе труда отмыть бумаги получше, и сунул их в портфель. Затем приступил к самому важному: взял ложку и с бьющимся сердцем начал деловито переливать суп в упаковки.

Упаковки, естественно, прилегали плохо. Налитое сверху вытекало снизу. Положив немало усилий на это занятие и убедившись в его безнадежности, Лесь прекратил сизифов труд, подумал, осторожно положил ложку, на цыпочках отправился в комнату и принес скотч и лезвие. Залепил скотчем упаковки с одной стороны и снова принялся за свое небывало мучительное и сложное дело.

Через два часа ему удалось наполнить и положить в морозилку шесть упаковок. Пот ручьями стекал со лба, руки дрожали, а в сердце расцветало горячее сочувствие ко всем убийцам вообще. Ему и на ум не вспадало, что преступление настолько тягомотное дело.

Донельзя утомленный, он вылил остатки супа из салатницы в раковину, выбросил оставшиеся две упаковки и взялся уничтожать прочие следы своей преступной деятельности. Более всего пострадал стул, где покоился портфель с мороженым — часть молочного супа протекла. Еще четверть часа каторжной работы — и он упал на отчищенный стул, отер пот со лба.

Только теперь мозги его принялись малость шевелиться. Жуткое, нудное, напряженное занятие последних часов затянуло Леся настолько, что никакие посторонние соображения просто не умещались в голове. Теперь же они заерзали с удвоенной скоростью. Тело наслаждалось заслуженным покоем на еще влажном стуле, а взбудораженный криминальными страстями дух кипел и клокотал.

Смертоносные объекты, уже приготовленные, замерзали в холодильнике. Перед зачарованным Лесем поплыли упоительные картины. Кадровичка пожирает последнюю порцию мороженого, около нее разбросаны пять упаковок… Кадровичка в гробу, на катафалке, окруженная колоннадой высоких погребальных свечей и пышными кустиками хризантем в горшках… Со вкусом выполненное надгробие на Брудне… Пустой стул пани Матильды и брошенная в угол, пропыленная, ненавистная книга опозданий…

В измученной Лесевой душе вдруг что-то дрогнуло. Картина уставленного цветами катафалка вспыхнула снова — на сей раз на фоне дверцы холодильника. В открытом гробу покоилось тело. Лесю сделалось как-то не по себе; наслаждение, столь интенсивное еще минуту назад, несколько поблекло. Надо бы закрыть гроб, с отвращением подумал Лесь и почувствовал все возрастающие претензии к некоему кому-то, кто свалял дурака; после того вдруг панический страх пронизал его до костей: это специально оставили открытый гроб!.. Пани Матильда сейчас сядет и перстом укажет своего убийцу!..

Ужас нахлынул ледяной волной. А ведь убийца — это он, Лесь! Он автор чудовищного преступления! Убил бесповоротно, окончательно, навсегда!..

Потрясение было основательное: еще немного и он сорвался бы со стула, чтобы немедленно уничтожить результаты многочасового кропотливого труда; он даже сделал первый шаг, однако мысль о книге опозданий пригвоздила его к стулу. Нет! Он больше не вынесет этой дьявольской пытки! Пусть он станет убийцей и до конца дней пронесет в сердце преступную тайну, нет, к черту эти нелепые укоры совести и трусливые нашептывания! По трупам он взойдет на вершину! Не задрожит рука, прочь колебания — никакой жалости! Он станет отравителем!!!..

Обеспокоенная странным поведением Леся пополудни и вечером, Касенька проснулась ночью и, обнаружив отсутствие мужа, решила поискать его. Заглянула в другую комнату, в ванную и, наконец, на кухню: он сидел на стуле — брюки измазаны какой-то клейкой белой жидкостью, в лице отчаяние и ужас, дикий взгляд устремлен в дверцу холодильника.

Вконец встревоженная Касенька торжественно решилась на всякий случай обуздать свои финансовые претензии…

Утро следующего дня определенно стало самым роковым в жизни Леся. Ввиду ядовитости сокрытого в холодильнике деликатеса ни в коем случае нельзя было подпустить жену или ребенка к этой столь зловещей установке. Лесь беспрерывно вскакивал, доставал из холодильника то масло, то ветчину, то снова убирал разные продукты. Он до последнего затянул уход на работу, изводясь подоплекой своей медлительности и одновременно предвкушая очередное опоздание. Наконец выбежал из дому вместе с женой, порываясь вообще отобрать у нее ключи от квартиры, схватил такси до работы и прямо в дверях столкнулся со своим завом, которому долго и важно объяснял, как у него сломался набитый ветчиной холодильник и как починка сего агрегата чрезвычайно затянулась. Добрался до своего стола бледный, измотанный, близкий к помешательству.

— Ну, явился! — набросился на него потерявший терпение Януш. — Куда, черт побери, ты засунул пояснительную записку к общей концепции, которую получил от заказчика на прошлой неделе?

— От какого заказчика? — механически переспросил Лесь, не успевший толком оклематься.

— От жилищного кооператива. Насчет котельной.

— А, этот. В портфеле.

— Ну так давай, на кой черт таскаешь с собой?! Документ должен быть в деле, я ищу его как идиот по всей мастерской!

— Сейчас отдам, не ори…

Раскрыв портфель, Лесь обомлел. Как раз пояснительную записку вместе с другими бумагами он вчера извлек из салатницы и даже не вытер. В портфеле лежала стопка документов, хотя и тоненькая, зато тщательно склеенная растекшимся мороженым. Этот кошмар окончательно добил Леся. Он застыл, напряженно глядя в портфель, бездыханный и бездумный.

— Ну что ты стоишь? — яростно зашипел Януш.

Подошел, вырвал у Леся портфель и заглянул.

— О Боже!

Заинтригованные его изумлением Барбара и Каролек вскочили и тоже сунули носы в портфель. Секунду они рассматривали невообразимое нечто, потом переглянулись…

— Вам смешно, — нахмурился Януш. — А мне что делать? Достань и отмой, ведь это же служебная документация.

— А как отмыть! — простонал Лесь. — Воды-то нету!

— А вы поплюйте, — находчиво посоветовала Барбара.

— А может, слизать? — искусительно предложил Каролек.

Лесь в ужасе уставился на него: лизать отраву?!

— Лижи, мой, плюй, делай как знаешь, но приведи бумаги в человеческий вид! Господи Боже, как тебе в голову пришло завернуть мороженое в пояснительную записку?!

Лесь совсем обалдел и потерял голову. Для мытья документации извел две бутылки минералки из ресторана напротив — и впрямь, из-за слабого напора к ним, на четвертый этаж, вода не доходила. Дрожащими руками он разложил мокрые бумаги по всем столам, отрешенно разглядывая расплывшиеся печати. Затем лихорадочно приколол на своей доске кальку: он, мол, занят работой, может, оставят его в покое, перестанут лезть с разговорами, и он хоть минуту отдохнет, соберется с мыслями…

— Не рассиживайся, а берись за работу, — ворчал Януш. — Срок интерьера через две недели, тебе же всю колористику делать. И тут еще целая кипа чертежей, думаешь, я один успею? Размечтался! Пошевеливайся-ка давай Христом Богом!

— Ладно, Янушек, не ругайся, — примирительно бормотал Лесь. — Все будет сделано…

В комнате стало тихо, и тишина постепенно умиротворила истерзанную его душу. Благословенный покой снизошел на Леся, и он начал даже различать лежащие перед ним чертежи. Глубоко вздохнул, закурил, взял карандаш…

И вдруг словно громовой удар: ведь он здесь для того, чтобы… Меч судьбы со свистом рассек служебную идиллию. Его страдание и этот кошмар — так себе, просто шуточки, самое страшное, неотвратимое еще впереди!

Лесь прямо окаменел от ужасной констатации: ведь отравительские намерения вовсе не приведены в исполнение. Отравленное мороженое в холодильнике отнюдь не решает проблемы. Препарат надобно извлечь, привезти, накормить им кадровичку… Любой ценой он должен найти в себе силы на героический поступок. Хочешь не хочешь, надо выполнить задуманное!

Лесевы треволнения до сих пор были чепухой по сравнению с тайфуном, разгулявшимся в его душе при воспоминании об этом его долге. Волосы встали дыбом, перед глазами заплясало страшное видение: кадровичка — крылатая гарпия — протянула когтистые лапы к отравленному мороженому «Калипсо». Гарпия клацала челюстями, глаза горели алчным огнем. В голове у Леся все вдруг как-то поехало. Он возомнил себя чем-то вроде Георгия Победоносца, бьющегося с драконом, которому надобно отрубить голову, даже несколько голов, и он должен исполнить это во что бы то ни стало, без колебаний, не заботясь о последствиях! Отрубить голову гарпии мороженым «Калипсо»!

Через некоторое время дикое смятение в голове несколько улеглось, осталась лишь нервная дрожь. Мифическое видение поблекло. Грядущее свершение, вероятно, будет менее эффектно, зато куда ужасней. Он отравит кадровичку! Не отступит, просто не имеет права поддаться слабости!..

Да, над ним тяготеет чудовищный фатум; этому нельзя сопротивляться, этого нельзя избежать. Лесь с отчаянной решимостью подумал: чем скорее, тем лучше. Дольше этих пыток не вынесет. Мужественно положил он карандаш, вскочил было со стула, и тут… взгляд его упал на Барбару.

Барбара точила карандаш, наклонившись над корзиной для мусора. Барбару обтягивала блузка с глубоким треугольным вырезом, и очарованный Лесь примагнитился к месту накрепко. Он снова плюхнулся на стул, не отрывая завороженного взгляда от выреза: на истерзанную душу мигом снизошел благодатный покой. Преступные замыслы как-то вдруг потускнели.

Барбара выпрямилась, Лесь снова вскочил со стула и снова сел — Барбара принялась точить второй карандаш. Закончила, Лесь вскочил, она взяла третий, и Лесь сел…

— Никак гимнастикой занимаешься? — съязвил наблюдавший за ним Януш. — Неужто совсем ослабел?

Барбара и Каролек тоже уставились на него, и душа Леся запылала негодованием. «Толстокожие, в сущности, особи, — подумал он раздраженно. — Ну что они понимают?..» Гордость росла и распирала его при мысли о том, сколь недоступна их ограниченным умишкам глубина его печального и мрачного существа. Разве кто-нибудь из них посягнул бы на преступление?..

— Мне надо кое-куда съездить, скоро вернусь, — сухо объявил он, не снисходя до каких-либо объяснений.

Увлекательное декольте Барбары господствовало в его уме и сердце, вытесняя все остальное и прочее. Пленительная картина столь захватила, что он почти забыл, зачем едет, и лишь зрелище препарированного мороженого в холодильнике снова низвергло его в когти кошмара. Отравленное мороженое «Калипсо» зловеще заблестело упаковочной фольгой.

Пакет из-под молодого картофеля с шестью пачками отравы жег руки, когда он поднимался по служебной лестнице. На четвертом этаже шаги его замедлились, он прислонился к стене и заглянул в пакет.

Стафилококки… Смертельная отрава, убийственный яд… Славянские воины с криком хватаются за грудь на пиршестве Брунгильды… Бьющаяся в судорогах пани Матильда… Хладный труп на катафалке…

И что — дать отраву женщине? Заставить это съесть, присутствовать при исчезновении стафилококков в ее пищеводе? Отравить, вульгарным образом отравить? Ни за что!!!

Испарина выступила у Леся на лбу. Возмущение, протест рвали его на части. Убить кадровичку… Как это должен?! И вообще, кто сказал, должен?! Вовсе не должен, убивает, ибо такова его воля! А если не воля, так и не станет убивать! У него есть свобода выбора, вот сейчас войдет нахально в ее комнату, поклонится, предложит соблазнительный пакет с мороженым… Или не предложит… Ну конечно же, ничего он не должен!

Не должен, но необходимо. Решился. И порядок, свое решение выполнит! Будет безжалостен и тверд, как гранит! Войдет, поклонится и предложит мороженое…

Лесь энергично оторвался от стены. Открыл дверь. Занятая работой пани Матильда подняла голову и внимательно посмотрела на него. На вежливый поклон ответила легким кивком и вернулась к своим делам. Сжав под мышкой пакет из-под молодого картофеля, Лесь проследовал дальше в свою комнату.

В полном своем замешательстве он вдруг почувствовал нечто вроде облегчения. Вот так штука! Он отвлекся от мыслей об отраве и машинально поставил пакет у себя на столе. Что же это делается, ведь облегчение должна принести ему не жизнь, а смерть кадровички! Ясно — ее необходимо убить безотлагательно!

Нетерпеливо он отодвинул пакет в сторону и сел. Безмерная усталость навалилась на него: нет, он никогда не решится на такой шаг. Все пропало! Заставить съесть с таким трудом добытую отраву?.. О нет! Такой великолепный замысел, столько трудов и что? И ничего. Никогда не сможет он сделаться убийцей!

А вдруг все-таки сможет?..

Встал, взял пакет и снова направился в комнату кадровички.

Пани Матильда, которая записывала телефонограмму, увидела довольно странное зрелище. В ее комнату вошел Лесь, остановился посередине, повернулся к ней, как-то затейливо покачал корпусом, проделал несколько кубретов, после чего вышел на лестницу. Она хотела задержать его — не записался в книге выходов, — но не могла оторваться от телефона. Лесь вернулся быстро, снова задержался около ее стола и повторил свои непонятные па, дополнив их загадочной мимикой и закатыванием глаз. Пани Матильда решила, что это особый танцевальный номер, сопровождаемый вращением зрачков. А Лесь изо всей силы прижал под мышкой пакет из магазина деликатесов, который носил с собой туда и обратно, и отправился к себе.

Непомерно изумленная пани Матильда так загляделась на дверь, за которой скрылся Лесь, что не расслышала какого-то вопроса главного инженера и попросила повторить.

Расстроенный Лесь задумчиво уселся за свой стол, небрежно поставив пакет на верхнем, срочном чертеже. Озлобление сменилось неимоверным облегчением. Не решился. И что делать, больше уже не решится… Кошмар его жизни в виде кадровички вечен и несокрушим!

Возможно, соберется с духом когда-нибудь позже. В конце концов, не все потеряно, наверняка до роли преступника надо дозреть. Возможно, он чересчур поспешил, возможно, убийцей становятся постепенно…

Приблизительно через час в голове у Леся воцарилась полная неразбериха. Подавленность, обида, недовольство собой из-за неудачной криминальной попытки смешались со светлыми надеждами на будущее и непонятным облегчением в текущую минуту. Время от времени сожаление по утраченной возможности еще просыпалось в его душе. Но все так осложнилось, что Лесю захотелось поддержки и утешения, дабы разобраться в мучительном клубке. Он встал и удалился с работы, насмерть забыв об оставленном на столе орудии преступления.

— Что-то есть захотелось, — размечтался Каролек буквально через пару минут после ухода Леся. — У вас ничего нету?

Януш поднял голову от чертежа и осмотрелся.

— Я бы тоже перекусил, — буркнул он. — А этот куда опять испарился?! — добавил он, только сейчас обнаружив отсутствие Леся.

Возмущенно ворча что-то, он встал и подошел к Лесеву столу.

— Полюбуйтесь-ка на трудолюбие этого обормота! — запричитал он. — Ну виданное ли дело! Ничего! Ни одного штриха! Черт бы меня побрал вместе с ним!

Он наклонился над доской, пытаясь рассмотреть приколотый под калькой чертеж, сравнил его с лежащим рядом эскизом, потянулся за следующим эскизом и… нащупал большой умеренно чистый пакет из магазина деликатесов.

Входившую в этот момент в комнату архитекторов пани Матильду приветствовал радостный, прямо-таки триумфальный рев. Барбара, Каролек и Януш восторженно созерцали малость помятое, но еще вполне съедобное мороженое «Калипсо». Пани Матильда тоже получила блюдечко и ложку и с нескрываемым удовольствием приняла участие в потреблении справедливо поделенных на всех с неба свалившихся благ.

— Ох, и что мы натворили, — заявила она с некоторым смущением, кончая подкрепляться. — Пану Лесю надо вернуть деньги. Сколько с каждого?..

Во второй половине дня, около пяти часов, Лесь вышел из бара в «Европейском», полностью истерзанный борьбой с самим собой, вызванной малодушным его отказом от великого свершения. Не хватило силенок на кровавый подвиг, не сумел ударом меча рассечь гордиев узел, погубил смелый мужской план!

Ноги бессознательно направились к службе, а ум собирал утешительные доводы. А ведь если хорошенько сообразить, план, пожалуй, не такой уж очень мужской. Испокон веку отравительницами были женщины, потому и не удивительно, что он, Лесь, стопроцентный мужчина, поколебался перед такой дурацкой бабской работенкой и выполнил ее не совсем хорошо. А точнее, вовсе не выполнил. Мысль сама по себе неплохая, просто-таки нормальная, да и реализация плана натолкнулась на препятствия, неоспоримо свидетельствующие о его мужественности. Ему не удалось сделаться убийцей по причинам вовсе от него не зависящим.

Его, правда, немного смущало, что он все-таки может смело смотреть в глаза милиционерам; с другой стороны, этот прискорбный факт непонятным образом успокаивал и бодрил. Погруженный в столь противоречивые чувства, Лесь пришел на работу — никого; он заглянул в разные помещения, в одном застал Влодека-электрика, отправился в рабочую комнату и задумался о причине своего визита. Время позднее, давно пора возвращаться домой. Что-то он приносил с собой… Да, приносил. А, портфель…

Взял портфель и, направляясь к выходу, снова заглянул к Влодеку-электрику.

— Ты чем занимаешься? — спросил он между прочим.

— Рекламную витри-и-и-и-ну, — запел Влодек на мотив «Если по тебе заскучаю». — Рекламную витри-и-и-и!..

Форма ответа ничуть Леся не удивила, он знал, что в моменты интенсивного прилива творческих сил Влодек любил работать с песней.

— Ты надолго застрял? — спросил он по-прежнему без излишнего интереса.

— До ночи, — проворчал Влодек, прерывая пение. — Из-за вас сижу! — гаркнул он вдруг. — Установите вы этот холодильник или нет?!

Лесь спешно отступил. Холодильник числился в оборудовании интерьера, который он делал вместе с Янушем, и на эту тему не хотелось дискутировать с Влодеком.

— Ну, привет, веселых праздников. — Лесь сократил встречу и выбежал на лестницу, а «рекламная витрина» на мотив «Если по тебе заскучаю» протяжно и грустно неслась ему вслед.

Поздно вечером, уже после ужина, Лесева жена открыла морозилку, чтобы взять немного льда. Заглянула, посмотрела внимательней и поскребла ногтем.

— Что это такое? — спросила она недоуменно.

Лесь варил кофе. Поднял голову поначалу равнодушно и вдруг забеспокоился.

— Похоже на молочный кисель или мороженое, — удивленно протянула Касенька.

Лесь окаменел. Только сейчас вспомнил все, что произошло на работе. Мороженое-то он забыл на столе! В общественном месте, на всеобщее обозрение выставил орудие преступления!

Пачка кофе и ложка выпали из рук. Не говоря ни слова, Лесь схватил пиджак и выскочил на улицу. Может, успеет, может, удастся уничтожить все следы, пока никто ничего не обнаружил!..

Влодек, по-видимому, еще торчал у себя — дверь была открыта. Тяжело дыша, Лесь ворвался в комнату и бросился к своему столу. Тяжело дыша, оперся на чертежную доску и смотрел, не понимая того, что видит. Тяжело дыша, почувствовал, как перехватило горло.

На столе лежали пятнадцать злотых и записка: «Мы сожрали мороженое. Пани Матильде ты должен пятьдесят грошей».

Перехваченное горло стало единственным ощущением Леся. Дыхание оборвалось. Смотрел на пятнадцать злотых и записку, смотрел и смотрел, и смотрел, пока жуткое видение шести трупов, шести усыпанных цветами катафалков, шести прекрасно выполненных надгробий на Брудне не заслонило весь свет.

— Рекламную витри-и-ину, — заголосил в своей комнате Влодек. — Рекламную витри-и-и-и!

Лесев рассудок взметнулся как циклон. КТО?! Кто сожрал отраву?! Пачек было шесть… Пани Матильде пятьдесят грошей… Пани Матильда наверняка! Трое наших… Барбара!!!

Стон, исторгнутый из груди Леся, почти заглушил Влодековы рулады. Спасать!!! Спасать любой ценой! Возможно, еще не умерли! Врача!

«Скорую помощь»!..

Значит, все-таки убийца! Групповое убийство! Но ведь не хотел, вовсе не хотел! Лукреция Борджиа пускай себе травит напропалую, королева Бона, Брунгильда! Но не Лесь, нет, он не хотел!!!..

Взлохмаченный, оголтелый Лесь кинулся к телефону. Один прямой телефон, работающий круглые сутки, был в кабинете зава. Кабинет оказался закрыт. Лесь бросился к выходу. С лестницы вернулся и влетел к Влодеку.

— Пятьдесят грошей!!! — взревел он.

Влодек поперхнулся «рекламной витриной».

Физиономия Леся могла перепугать кого угодно. Опасаясь о чем-либо спрашивать, Влодек быстро сунул руку в карман и высыпал на стол всю мелочь. Лесь бросился на нее, словно коршун на падаль, нашел две пятидесятигрошевые монеты и рванул по лестнице. Несколько побледневший и выбитый из рабочего ритма Влодек немного погодя успокоился и, собрав мелочь, принялся размышлять онесчетных последствиях злоупотребления алкоголем.

Лесь галопом мчался по улице в поисках телефонной будки. После трех сломанных автоматов ввалился в четвертый. В голове мелькали многочисленные телефоны при несчастных случаях…

— Я не понимаю вас, — неуверенно ответил дежурный милиционер в отделении милиции. — Говорите спокойно. В чем дело? Отравление? Позвоните, пожалуйста, в «Скорую».

— Я и звоню! — простонало в трубке. — Сделайте что-нибудь!

— Вызывайте «Скорую медицинскую»! Здесь дежурное отделение милиции!

Голос на другом конце провода захлебнулся всхлипами, и милиционеру пришло в голову, что звонит некто отравленный, в агонии.

— Минуту! — воскликнул он. — Фамилия, адрес!

— Последняя монета… — отчаянно пробормотал голос. — Последняя…

Милиционер всерьез забеспокоился.

— Дайте фамилию и адрес больного, — сказал он спокойно и решительно.

Ему ответили стоны и рыдания.

— Не знаю! — взвыл наконец голос. — Шесть человек! Шесть человек!..

Представитель власти раздраженно подумал, не сумасшедший ли с ним говорит, а может пьяный, но, хочешь не хочешь — надо реагировать на призыв о помощи.

— Фамилии! Вы не знаете фамилий?

— Знаю, адресов не знаю…

— Диктуйте имена и фамилии!

Он записал четыре фамилии и ждал остальные. Голос надрывался и торопил.

— Дальше! — рявкнул обозленный милиционер.

— Что дальше?

— Следующие фамилии! Вы сказали, шесть человек!

— Не знаю, кто еще! Может, сами скажут! Спасите их! Умоляю!

— Фамилия! Адрес!

— Говорю же, не знаю…

— Свою фамилию не знаете? Вы что — смеетесь? Ваша фамилия и адрес!

По другую сторону провода воцарилась тишина. Потом снова раздались всхлипы и стоны.

— Алло! — закричал милиционер. — Ваша фамилия, кто вызывает?

— Не скажу! — забормотал голос с отчаянной решимостью. — Еще не сейчас, пока не надо!

— Минуту… Какое отравление? Вы этого тоже не знаете?

— Стафилококки… — прошептала трубка, и связь прервалась.

Милиционер покричал «алло», положил трубку, подумал и взялся за дело.

— Когда эти люди ели мороженое и сколько? — спросил врач «Скорой» по телефону.

— Ольшевских Каролей двое, — одновременно докладывал сержант, севший за телефонную книгу. — Матильды Петшак вообще нет, может, нет телефона или на имя мужа…

— Хоть бы одного кого найти, — озабоченно ответил подпоручик, принявший трагический призыв о помощи.

— Бобчинской Барбары тоже нет, зато Рошковских чуть не полстраницы, несколько Янушей…

— Книгу сводок по городу…

Сорок два человека были подняты из постелей суровым вопросом о состоянии здоровья и об обществе, в коем пополудни минувшего дня ели мороженое. Сорок третьим оказался Каролек, телефон которого был зарегистрирован на жену. Он первый в перечисленных фамилиях узнал своих знакомых и друзей; без сопротивления сообщил вопрошающим номера Януша и Барбары, после чего позволил себе поинтересоваться, что случилось.

— Если вы чувствуете себя хорошо, то все в порядке, — вежливо ответили ему в трубку.

После этого ему позвонил Януш, а Янушу Барбара, потом Каролек Барбаре. Из развлечения была исключена только пани Матильда, телефона которой никто из сослуживцев не знал. Названные трое и так и этак пытались разгадать тайну: они не столько удивились трогательным заботам «Скорой помощи» об их самочувствии, сколько назойливым вопросам насчет количества потребителей мороженого.

— И чего они пристают, черт побери, — возмущался Януш. — Кто еще да кто еще! Откуда я знаю, кто еще сегодня в Варшаве жрал мороженое?

— Кто с нами жрал, — уточнил Каролек. — Кто ел с нами, мы, естественно, должны знать.

— А почему они хотят, чтобы нас было непременно шестеро?!

— А, понимаю, — додумалась первой Барбара. — Наверняка это наш придурок. Мороженого было шесть порций, помнишь? Эго он из мести натравил на нас милицию и «Скорую»!

— Милицию? Из-за мороженого? — усомнился Каролек.

— Барбара права, — заявил Януш. — Он подумал про шесть человек, в глупую его башку не пришло, что Барбара сожрала бы все одна, кабы мы отдали ей. Как отреагируем?

В следующем туре телефонных переговоров решили: из мести будут завтра делать вид, что ничего не случилось. Отопрутся, хотя милиция оказалась на высоте и все распутала, и ни слова Лесю. Пани Матильде завтра утром сообщат о заговоре, если ее тоже подняли среди ночи. Если нет, то полный порядок, тишина и доброжелательные лица.

В ту минуту, когда милиционеры и сестра в «Скорой помощи» с облегчением вздохнули и отерли пот со чела, Лесь как раз добрался до дому. В руки властей он успеет сдаться завтра. Все-таки есть надежда — может, кто-нибудь из них выживет и это окажется Барбара, а потому он хотел завтра в последний раз увидеть ее. Конечно, гибель пани Матильды очень даже вероятна. Но ему-то теперь какое дело? Ведь он будет сидеть в тюрьме.

Взрывы отчаяния сменялись вялой подавленностью. В тяжкой апатии, поникнув, держась за стенку и с трудом передвигая ноги, он осилил первый и второй этаж, потом вдруг яростными прыжками влетел на третий, алкая известий о состоянии здоровья своих жертв. Перед дверью квартиры снова раскис, в квартиру вошел без единого акустического эффекта, способного разбудить жену. На новой волне отчаяния оторвал переплет от телефонной книжки и частично выдрал из нее две страницы, пока ему удалось найти номер информации о несчастных случаях.

Ни одной из названных фамилий дежурная пани не знала и в списке не нашла. Вывод напрашивался один: все поумирали дома еще до прибытия «скорой помощи». У Леся где-то были записаны телефоны сослуживцев, но сейчас у него духу не хватило их искать; шутка ли — звонить в семейства убиенных! Сие соображение отбило всякую охоту к каким-либо контактам. Вполне возможно, весь мир знает страшную правду, весь мир знает изобретателя съеденной невинными жертвами отравы, у всего мира, а может, у всего космоса на слуху его, Леся, имя. Все кончено, преступление совершено!

Тяжелый черный кошмар придавил душу Леся и расплющил в лепешку. Заодно со своей душой рухнул и Лесь, из последних сил добравшись до тахты…

Ночью за несчастного Леся взялись кошмарные сны. Он не знал, как выглядят стафилококки, а потому эти существа принимали разные обличья. Ордами белых тараканов усыпали они сослуживцев, водорослями пускали побеги во все стороны и разрастались в самых страшных местах: в замочных скважинах, в электрических розетках, в ушах и в носу у пани Матильды… Наконец, огромный стафилококк, напоминающий белого тюленя, возлег на его рабочий стол и нежно заворковал, глядя голубыми глазами в огромных черных ресницах:

— Любимый, обними меня. В последний раз…

Странное требование чудовищной бактерии так потрясло Леся, что он проснулся. Еще не придя в себя, но уже неимоверно нервничая, он осмотрелся и увидел часы. Десять минут девятого. В первый момент Лесь решил было развить сумасшедший темп, но вспомнил о катастрофе и снова упал на постель. В полной безнадежности и с большой охотой остался бы он в постели, да необходимо было узнать подробности, а потому нужно идти на службу, начинать борьбу… Там, наверное, трагедия уже известна…

Все ежеутренние процедуры Лесь провел весьма медленно, и угрюмая его физиономия приобрела выражение меланхолической задумчивости.

Перед дверью рабочей комнаты он остановился и глубоко несколько раз вздохнул. Потом открыл дверь…

Пани Матильда сидела за своим столом.

Потрясенный Лесь застыл в дверях и смотрел на нее, окаменев на месте. В голове мелькнула ужасная мысль о привидениях. Дальше мыслей не было — помрачение парализовало и ум и тело. Неизвестно, сколь долго он стоял бы так, если бы не получил мощный двойной удар дверью, которую резко открыл кто-то входивший после него. Физическое сотрясение вернуло ему до некоторой степени голос и способность двигаться. Не понимая, что происходит, он несколько неуверенно поклонился призраку.

— Как вы, пани Матильда, что чувствуете? — спросил он осторожно, расписываясь в книге присутствия.

— Спасибо, не очень хорошо, в такую жару сердце побаливает, Пан Лесь, вам еще и здесь надо написать…

Заученным жестом кадровичка подала книгу опозданий. Сердце Леся бешено заколотилось. Дрожащей рукой взял он распроклятую книгу и дрожащей рукой начертал: «Сам не знаю». Другого объяснения он был сообщить не в состоянии. А может, в живых осталась только пани Матильда, а все остальные погибли. Портфель выпал из его рук, он бросился в свою комнату.

Барбара, Каролек и Януш сидели за досками, увлеченно работали.

— А… как… вы… чувствуете себя? — едва слышно спросил Лесь после длительного молчания.

— Очень хорошо, — ответил Каролек. — А что?

Потрясение было столь велико, что у Леся подкосились ноги, он едва дотащился до своего стола и плюхнулся на стул. Он таращился на сослуживцев, оценивая преимущественно Барбару, упивался их бодростью и здоровьем и… ничего не понимал. Чудо, но они живы! Почему же стафилококки не отравили их? Прививки им, что ли, делали или как?

Неслыханное облегчение сменилось некоторой обидой на некоторые неопределенные факторы. В конце концов, прахом пошло столько усилий; он воспитывал в себе решимость, готовился к роли убийцы, примирился с этой ролью, даже как-то вошел в нее, и что? И ничего. Столько терзаний! Столько упреков совести! Столь беспредельное отчаяние! И все напрасно!..

Прикинув за и против, он предпочел все же чувствовать облегчение, хотя сегодня, когда опасность миновала, роль убийцы показалась ему куда как занимательнее, чем вчера. Тем не менее телесное благополучие его жертв, особенно Барбары, переполнило его давно не испытанным счастьем. Вымытые накануне минеральной водой документы высохли, и, хотя их вид и покоробил бы привередливого эстета, бумаги можно было подшивать в дело. Некоторое, правда, весьма короткое время его счастье ничто не нарушало.

Первый диссонанс внесло появление пани Матильды. Слегка обиженная неожиданной невежливостью Леся, но всегда безупречно обаятельная, она принесла брошенный у ее ног портфель. А за пани Матильдой повеяло призраком книги опозданий, и сияние счастья несколько поумерилось.

Сразу после ее визита его вызвал зав мастерской, которого до крайности заинтриговал тайный смысл сообщения в книге опозданий. Разговор с бестактным руководителем страшно утомил Леся, и он покинул кабинет весь в мыле. От негаданного счастья не осталось почти ничего.

А потом пришлось пережить окончательное поражение. Вновь перед Лесем замаячил руководитель приемочной группы, вернувшийся из командировки, на сей раз уж необходимо было, чтобы он подписал проект. Дабы все подготовить к приходу заказчика, Лесь приложил сверхчеловеческие усилия, что абсолютно превышало все его возможности и доводило до умопомрачения. В одной комнате он торопил зава приемочной группы, недовольного спешкой и отсутствием печатей, о коих Лесь, естественно, забыл, в другой комнате пытался удержать заказчика от намерения поднять жуткий скандал. В результате всех этих виражей и тот и другой весьма согласно почувствовали глубочайшую антипатию к Лесю, который вел себя, по их мнению, мягко говоря, непонятно.

Служебный кошмар наконец закончился, и за уносящим в объятиях проект заказчиком дверь закрылась. Утреннее же чувство счастья улетучилось без малейшего следа; Бледный, измученный, изнуренный Лесь выполз на служебный балкон, дабы как-то прийти в себя.

Теперь он воистину убедился, что причиной всех неудач, идиотских трудностей, этим бревном, о которое он постоянно спотыкался, этим каторжным ядром на ноге является пани Матильда со своей проклятой книгой опозданий. После неимоверных переживаний сегодняшнего дня правда окончательно воссияла: только ликвидация этого стерегущего его чудовища в образе женщины может спасти положение. Ничего другого не дано! Мосты сожжены, жребий брошен, кадровичка должна умереть.

После стафилококков, доказавших свою полную некомпетентность, Лесь мимоходом подумал о грибах, но быстро отказался от них — никакой надежды, что пани Матильда согласится поглотить сырым хотя бы один маленький мухоморчик, а приготовить из него какое-нибудь блюдо Лесь, увы, не умел. В довершение всего опыт заставил его всерьез усомниться в своих отравительских талантах. В глубине души он безусловно ощущал свою криминальную никчемность. Вот кабы кто другой взялся за такое дело!..

Кропотливые раздумья ни к чему не привели. Заместителя по делам отравления не было. Кошмар продолжался. Книга опозданий как дамоклов меч висела над головой. Тоскливое ожидание последующих и непрерывных мучений разверзло в его душе безграничную жажду спокойной жизни. Покоя хоть на один день! Покоя за любую цену!

И вдруг у Леся мелькнула новая необыкновенная мысль, мысль, которую он до сих пор не допускал до себя, считая ее невыполнимой. А может, вот так просто в какой-нибудь день взять да и не опоздать, хоть разок?..

Некоторое время он и сам не мог решить, что для него труднее: не опоздать или совершить убийство. Дилемма представлялась более чем серьезной; Лесь понял: необходимо как-нибудь помочь рассудку в его отчаянной борьбе с душевным разладом. Отбросив тщетные размышления, предавшись этому похвальному намерению, он деловито вошел с балкона в комнату, а затем зашагал далее, всецело доверяя ногам.

Ноги, не проявив слишком большой любви к длинной дистанции, спустились на улицу, прошли несколько метров, повернули в ворота, спустились вниз, остановились в баре ресторана «Amica». И здесь прекратили свою деятельность, передав инициативу верховной власти.

Подобная методика помощи рассудку с первой же минуты доказала свою эффективность. Теперь Лесь мог без помех продолжить размышления.

Чтобы не опоздать на работу, существовал лишь единственный выход: ночевать на службе. Другого Лесь не видел. Практика показала, что никакие усилия не дадут требуемых результатов. Итак, надо незаметно остаться в рабочем помещении, подождать, пока все разойдутся, отправиться поужинать, оставив двери открытыми, потом вернуться. В результате он окажется на работе еще до восьми. Тайна необходима. А то еще начнут смеяться над ним…

Ибо Лесь все-таки смутно соображал, что откровенничать о закулисной стороне его поступков вовсе ни к чему. И так он довольно часто делал из себя идиота! Боже мой, да ничего другого и не делал, только хлопал глазами от стыда…

Печаль и горечь охватили его с новой силой, и он удвоил темпы безотказной помощи рассудку. Вскоре наступило благотворное утешение. Фантазия одну за другой рисовала картины все более интересные и увлекательные. Хулиганы нападают на пани Матильду, злая собака бросается на нее и кусает, американский миллионер женится на ней и увозит на другой континент, причем в этой последней картине Лесь игнорирует солидный возраст кадровички. Все размышления вместе — категорическое решение оказаться завтра на работе вовремя, страстное желание куда-нибудь удалить пани Матильду, глубокое сожаление о собственной несостоятельности, все более сильное желание очень героического поступка — все это, вдобавок сцементированное с помощью барменши универсальным связующим, сотворило в голове Леся нечто невообразимое.

Из бара он вышел одержимый видением нападающих хулиганов, отправился в магазин товаров домашнего обихода, где и приобрел чудовищных размеров нож для разделки мяса. Целевое назначение ножа пока что оставалось неясным. В сумбурной его голове клубились разные проекты разных планов. Хулиганы, бесспорно, должны нападать с ножом. Стало быть, на всякий случай надо позаботиться об их вооружении, ведь с них станется — в рассеянности плохо экипируются и как раз забудут нож… А возможно, придется ножом погрозить миллионеру, когда откажется жениться на пани Матильде… А если, к примеру, взять да и броситься на нее пораньше утром: «Кошелек или жизнь!..», то есть «Журнал опозданий или жизнь!..»

Старательно спрятав нож под пиджаком, он вернулся на службу перед самым окончанием рабочего дня. У него таки хватило трезвости позвонить жене и героически убедить ее, что он всю ночь проработает у приятеля. А после принялся ждать…

В четыре часа сослуживцы начали расходиться. Лесь, когда в комнате никого не было, быстро залез под Каролеков стол, заслонившись чертежной доской. Решил сидеть в этом убежище, пока все не уйдут и он не останется в мастерской один.

Лесь сидел на полу, в тесноте и неудобстве, в голове по-прежнему бурлила неразбериха, а вокруг по-прежнему раздавалось множество голосов. Прошло довольно много времени, голоса наконец утихли, вместо них Лесь услышал шаги. Шаги приблизились, из-за своей доски он узнал пленительно знакомые ноги красивой Барбары. Ноги остановились, и сердце Леся защемила сладкая истома. Вдруг к ногам Барбары подошли еще ноги, на сей раз мужские. Остановились позади Барбары. Ее ноги переступили и повернулись навстречу тем, мужским. Ни одного слова.

Через некоторое время Лесь вдруг сориентировался, что, исходя из позиции четырех обозреваемых ног, ситуация наверху ему не слишком симпатична. Ноги еще раз изменили позицию, и упомянутая ситуация не понравилась ему вовсе. Он побледнел, сердце забилось ревностью и злостью, а хаос в голове усилился и вроде бы определился. Ах! Значит, вот как?!..

Лесь усиленно пытался вычислить обладателя мужских ног. Темно-серые брюки из «тропика» носят почти все в мастерской, а вот у кого к тому же легкие с дырочками серые ботинки с итальянскими носами?! Кто?! Кто с сегодняшнего дня смертельно ненавистный враг?! Кого из этих мерзких, отвратительных кретинов выбрала прекрасная Барбара, увы, до сих пор недоступная для Леся! И еще как выбрала!.. Увидеть, узнать, а после убить!!!

Осторожно дыша, Лесь подвинулся по полу, стараясь выглянуть под другим ракурсом. Эго удалось отлично, угол зрения несомненно расширился, но добавочное зрелище красным туманом заволокло глаза. Охваченный гневом, он сорвался бы с места, не соблюдая осторожности, и, конечно, набил бы весьма серьезную шишку на темени, но, к счастью, неидентифицированные ноги в серых брюках вдруг задвигались и сделали шаг в направлении выхода. Остановились, как бы приглашая, затем сделали несколько шагов, а ноги Барбары послушно отправились за ними. Потом стало тихо, и Лесь сделал вывод, что ноги снова задержались. Неописуемая моральная пытка достигла апогея, когда вдруг из коридора послышались голоса, а вместе с тем Лесь увидел, как расстаются интересующие его ноги.

Он перевел дыхание, испытав нечто вроде слабенького облегчения, и начал старательно прислушиваться к голосам в надежде узнать обладателя таинственных конечностей, связанных с Барбарой. Увы, голосов было несколько, в довершение всех бед Лесь не узнавал ни одного из них.

В проектном бюро сделалось тихо. Несмотря на это, он продолжал сидеть в своем убежище — по установившемуся обычаю последний из уходящих придет в комнату закрыть окно. И Лесь все сидел и сидел нескончаемые столетия, а тот, последний трудолюбивый придурок, все не приходил, будто и не думал уходить из мастерской. У Леся затекло все тело, и, дьявольски ревнуя к Барбаре, он впал в унылое, яростное, мрачное отчаяние, позабыв все на свете, кроме одного. Натужно и злобно размышлял он о загадочном выборе Барбары и представлял, как разыщет этого типа. Перед глазами поплыла картина страшного мордобоя, восторженное лицо Барбары, падающей в объятия сильнейшего, то есть в его, Лесевы, объятия; эти образы столь зачаровали его, что он перестал обращать внимание на время и неудобства. Почти забыл, где и зачем сидит. Задумчиво извлек сигарету, потянулся за спичками…

— Черт бы все побрал! — раздался от дверей нетерпеливый голос главного инженера. — Погляди, Анджей, опять то же самое! Вот гаденыши, все окна оставили открытыми! Закрой здесь, а я пойду посмотрю у сметчиков.

Лесь замер со спичками в руках. Ведь он не расслышал шагов главного, который заговорил уже от дверей комнаты. И тех шагов, тех ног в итальянских ботинках тоже не слышал! Ох, любой ценой надо увидеть ноги главного инженера!

Анджей закрыл окно и балкон и вышел. Лесь только того и ждал. Тотчас вылез из-под стола и торопливо пролез на четвереньках к двери. Осторожно приоткрыл дверь и высунул голову у самого пола. Главный стоял в комнате кадровички около входных дверей, и видно было его только сверху. У него были, правда, темные брюки, но у Анджея тоже были темные брюки, все словно сговорились носить одинаковые брюки, а ботинки Лесь никак не мог увидеть!

Сидя на четвереньках, он тоскливо наблюдал, как все вышли из помещения и захлопнули замок. До завтрашнего утра времени было вдоволь.

И тащилось оно немилосердно долго. Почти совсем протрезвевший Лесь ужасно оголодал, купить что-нибудь забыл, а выходить не хотелось. Обошел всю мастерскую, нашел кусок засохшего хлеба и немного прогорклого масла, съел все это, запил водой, затем снял с полки большой глиняный жбан и, размышляя о сложных своих проблемах, принялся точить мясницкий нож. Наточив нож, нашел в ящике стола короткий толстый шнур, скептически осмотрел и, не видя пока что способа применения, положил на всякий случай вместе с ножом.

До вечера все еще было далеко. От скуки Лесь потащился к своему столу и осмотрел начатый чертеж. От скуки взял карандаш и провел линию. Посмотрел, провел еще одну. Обе линии оказались там, где и положено быть, и заинтересованный Лесь продолжил работу.

Когда он снова посмотрел на часы, было уже около десяти. Предварительный чертеж шкафа был закончен. Он бросил свое занятие, вышел из служебного помещения, старательно закрепив дверь, чтобы не захлопнулась, и отправился на запланированный ужин.

Уже около двенадцати он добрел до работы крупным зигзагом — не только с полной сумятицей в голове, но и с приятным чувством достигнутой цели. Лесь не был уверен, какова же, собственно, эта цель, однако такой пустяк его не особо смущал. Беспокоило, правда, досадное и туманное ощущение, что нормальный путь на службу невозможен, ибо сторож наверняка уже закрыл ворота, и посему необходимо перелезть через два забора и забраться в окно.

Потребленный за ужином алкоголь окрылил и прибавил куражу. Форсируя второй забор, Лесь вознамерился спеть громкую и вместе с тем трогательную песню, он даже открыл рот, дабы издать чистую и внушительную руладу, однако неожиданно потерял равновесие и свалился на землю, в результате чего внезапная страсть к пению закономерно поубавилась. Наконец он пробрался на задний двор своей собственной службы, осталось лишь преодолеть окно на лестничную клетку. Уже будучи около окна, услышал лай и вспомнил, что у сторожа есть собака, которую ночью спускают с цепи. Собака вылетела из темных ворот с яростным лаем и понеслась прямиком на Леся.

В нормальных условиях, в средней кондиции и без всякого допинга форсирование высокого окна связано с известными трудностями и затратой времени. Сейчас же, перед лицом стремительной, рычащей и гавкающей опасности, Леся подбросила явно сверхчеловеческая сила. Уже находясь по другую сторону подоконника, он услышал неоспоримые звуковые признаки пробуждения сторожа и укрылся за дверью в подвал, не понимая, почему сторож медлит, и не очень-то представляя, что произойдет, когда тот явится.

Через несколько минут пес отказался от своих претензий, а сторож не пришел по уважительной причине: он был еще пьянее, чем Лесь, и никакая сила в мире не вынудила бы его оставить дежурку. Но об этом Лесь не знал. А посему не решился подняться к себе наверх нормальным шагом, опустился на колени и пополз, затаив дыхание, застывая от ужаса при каждом мощном храпе несколько ослабевшего стража.

Таким манером добирался он до своего четвертого этажа весьма длительное время и дополз совершенно измученный. Закрыл за собой дверь и привалился к ней, стараясь вспомнить страшно важное, чрезвычайно неотложное дело. Апеллировать к памяти было бесполезно. Что-то мелькало про хулиганов, а может про миллионера, кто-то замышлял на кого-то напасть пораньше, еще до восьми утра, и еще всякое разное в таком роде, а он сам должен что-то подготовить. Все было столь запутанно и мучительно, что Лесь решил сперва малость выспаться.

С большим трудом он поснимал с вешалки все рабочие халаты и устроил из них лежбище в коридоре, напротив входной двери, где ощущался слабый сквознячок. Ему было очень жарко. Рядом со своей постелью заботливо уложил найденный на столе наточенный мясницкий нож и свернутый петлей шнур — эти предметы смутно напомнили ему о чем-то весьма важном и необходимом. Потом, расставшись с большей частью своего гардероба, свалился на постель в одних плавках и заснул.

В шесть утра в квартире главного инженера зазвонил телефон.

— Ну, так как? — спросил неуверенно зав мастерской. — Будете через полчаса на службе, как договорились?

— Через сорок пять минут, — ответил главный заспанным голосом. — У нас целый час на обсуждение деталей. Я думаю, успеем?

— Должны успеть. Ну так я без пятнадцати семь буду.

Почивающего сном праведника Леся неожиданно разбудил скрежет ключа в двери. Он уже ворочался во сне, так как в кармане одного халата лежало что-то твердое и ужасно давило Лесю бок. Хотел было повернуться и вдруг вспомнил все сразу, и этого всего оказалось чересчур много. Необходимость спрятаться на службе, нападение на кадровичку, хулиганы, таинственный поклонник Барбары… В голове закружился вихрь — надо было как-то действовать. С трудом приняв сидячее положение, полусонный, мало что соображая, он схватил лежащий около него ножище, увидел шнур, схватил и шнур и собрался встать, неуверенный, убегать ли ему или дождаться кадровички, которая всегда являлась на службу первая. Пока он пребывал в нерешительности, дверь отворилась и появился главный инженер.

Лесь еще не успел оторваться от пола, и взгляд его поневоле и прежде всего упал на ботинки главного инженера. Серые, итальянские, в дырочках, хорошо знакомые ботинки.

Главный окаменел в дверях, сраженный невероятным зрелищем: на полу, на куче халатов, сидел Лесь в плавках с большим мясницким ножом в одной руке и чуть ли не с пароходным канатом в другой, уставив неподвижный взгляд на его ботинки…

Главный тоже посмотрел на свои ботинки, потом на Леся, а не галлюцинации ли у него от этой жары? Голый Лесь с ножом в помещении, которое вчера он лично закрыл на ключ — это же полный абсурд.

Потрясенный видом ботинок, Лесь оставался в той же самой позиции. Он уже и не помнил, что в дверях должна была появиться кадровичка, а не главный инженер. Молнией пронеслась мысль — здесь вмешалась сама судьба: незачем копаться в каких-то сложных проблемах, надо попросту убить главного. Медленно он поднял дикий взгляд от ботинок на лицо.

Главный слегка встревожился — может, человек помешался от жары? Но он был мужчина самостоятельный, а потому вошел в коридор и прикрыл дверь.

— Господи Боже, как вы здесь оказались?

Лесь сделал движение — дабы ринуться на него, словно какой-нибудь могучий хищник, но не успел. Главный получил мощный удар дверью, и в коридор вошел зав мастерской. Он открыл рот, чтобы извиниться, и ничего не сказал: его взгляд упал на Леся; ошеломленный, как и главный инженер, он не мог вымолвить ни слова. А Лесь взглянул на ботинки зава и тоже потерял дар речи, ибо и у зава были такие же серые ботинки. Все трое молчали, уставившись друг на друга в полном столбняке.

Главный инженер первым пришел в себя — он уже несколько освоился с ситуацией — и подошел к Лесю.

— Что вы здесь делаете?

— Что случилось? — спросил потрясенный зав. — Пан Лесь, вы здесь ночевали?

В самом факте ночевки не было ничего особенного: служащие, загнанные в угол сроками работы, частенько проводили ночи на службе. Но в общем-то, никто из них никогда не спал в коридоре на куче халатов, к тому же в плавках и с мясницким ножом в руках. Никто никогда не сверлил верховную власть подобным взглядом…

— Башмаки, — едва выговорил Лесь.

— Что? — спросил руководитель мастерской.

— Башмаки, — повторил Лесь. — Откуда у вас такие ботинки?

Зав и главный обменялись беспокойными взглядами: явные признаки умопомрачения.

— Какие башмаки? — машинально переспросил зав.

— А вот эти, — ответил Лесь и показал ножом.

Оба, главный и зав, словно по команде, посмотрели на указанную обувь, а затем перевели взгляды на идентичную соседнюю пару. Зав слегка растерялся.

— У пана Збышека такие же туфли, — ответил он неуверенно и с некоторой претензией.

— Вот именно, — возмутился Лесь.

Негодование, вызванное обувью обоих начальников, пока что подавило все другие чувства. В нем все еще бродила смутная мысль, а не убить ли в таком случае обоих, но при этом появилось неясное ощущение, что, пожалуй, это нехорошо и вообще речь-то как будто шла о чем-то другом.

— А где вы купили ботинки? — спросил с интересом главный инженер.

— На Брацкой. За четыреста пятьдесят злотых. А вы?

— Что вы говорите, и я тоже. Прекрасные туфли, не правда ли?

— Именно! Кажется, югославские, импортные…

У напряженного, готового к прыжку Леся совсем свело мышцы, и он с тяжким вздохом снова уселся на халаты, не выпуская из рук ножа, и снова уставился на четыре стоящие перед ним ноги. Начальники, увлеченные проблемой ботинок, снова вспомнили о нем и прервали оживленную дискуссию.

— Ну, пан Лесь, — примирительно проговорил зав, — может, вы все-таки встанете, вот-вот люди придут. И скажите наконец, почему вы здесь? Почему здесь спали?!

Категорически решив не говорить правды, Лесь не очень-то соображал насчет ответа, а в довершение всех бед абсолютно забыл, в чем оная правда заключалась. К тому же у него с похмелья начала трещать голова. Он бессмысленно посмотрел на зава и столь же бессмысленно ответил:

— Я хотел оказаться здесь ранним утром.

— Как вы сюда вошли?! — с отчаянием воскликнул главный инженер, ему именно этот пустяк казался самым загадочным. — У вас ключ есть?

— Откуда? — справедливо возмутился Лесь. — Откуда у меня ключ!

— А тогда как?! Как вы сюда попали?!

— Кто вчера закрывал помещение? — с подозрением справился зав.

— Я сам закрывал и понимаю…

— Ну же, как вы сюда попали, пан Лесь?

— Не знаю, — упорствовал Лесь. — Я вообще сюда не заходил.

Если уж придерживаться точности, Лесь говорил святую правду — он и в самом деле не пришел, а приполз. Но об этом его начальники и не догадывались, ответ же Леся ничего им не объяснил.

— Как это вы не знаете? Пьяны были?

— Ясно, напился. Ничего не знаю, ничего не помню.

— Господи, нажраться в жарищу? Так и удар недолго заработать!

— Алкоголь охлаждает, — находчиво заявил Лесь, решив твердить, что ничего, мол, не знает. Другого выхода скрыть таинственную и для него правду он не видел. Зав и главный переглянулись.

— Понимаю, нализался до положения риз, — философски заметил главный. — Понимаю, у него теперь перерыв в биографии. Понимаю даже, что в такую жару его удар не хватил! Но абсолютно не понимаю, как он проник через закрытую дверь! Ведь не в окно же влез, четвертый этаж!

— А может, в окно влезли? — поинтересовался зав мастерской — он считал, что пьяный на все способен.

— Не знаю, — стойко ответил Лесь.

— Ну, ладно, а на кой черт вам этот нож?!

Лесь с недоумением осмотрел нож, прикидываясь, что видит его первый раз в жизни.

— Не знаю. — Лесь твердо придерживался избранной позиции.

— А вы уверены, что вчера никого не зарезали?

Лесь уже хотел отчеканить свое «не знаю», но сообразил, если этой ночью кто-нибудь кого-нибудь зарезал, все будет свидетельствовать против него, а посему быстро сменил интонацию.

— Нет и нет. Ножа с собой не таскал.

— А где был нож?

— Не знаю.

— С ним не договориться, — вздохнул расстроенный главный инженер. — Пускай лучше сперва протрезвеет.

— Вот именно. Пан Лесь, встаньте и что-нибудь сделайте. Умойтесь, к примеру.

— Не могу, нет воды.

— На втором этаже вода есть. Побрейтесь, выпейте кефиру, не знаю, что еще, нельзя же весь день здесь лежать!

Справедливость этого замечания засияла даже в похмельном тумане. Лесь подумал, встал с пола, посмотрел на нож и с сожалением положил его на стол. Затем собрал халаты вместе со своей одеждой и направился в раздевалку. Когда уже одетый вышел, кадровичка сидела на своем месте. Лесь, не говоря ни слова, расписался в книге присутствия и направился к парикмахеру.

Зав мастерской и главный инженер сидели в кабинете и долго смотрели друг на друга в беспокойном молчании.

— Думаете, он того? — озабоченно начал зав.

— Если жарища не кончится, у всех крыша поедет, — ответил главный подавленно. — Он, наверное, крайне восприимчив.

— А как по-вашему, что это у него застряло насчет ботинок?

— Может, никак обувь не достанет? По вашему мнению, он этот нож не пустил в ход?

— Надеюсь, нет. Откуда он его выкопал? Знаете, пожалуй, я этот нож заберу и спрячу на всякий случай. Черт его знает… Физиономия у него диковатая…

— Спрячьте. Сегодня бы с ним помягче…

После визита в парикмахерскую, кефира, одной-единственной рюмки по методу «клин клином» и пива Лесь вернулся на службу в радостном настроении. В нем бурлило удивительно позитивное отношение к жизни и удивительно негативное к работе. Беззаботно отдаваясь этому радостному настроению, он сидел некоторое время за столом и мечтательно следил за Барбарой. Вдруг его охватил творческий энтузиазм, он схватил кальку, мягкий карандаш и начал рисовать ее портрет.

В основе своей Лесь был импрессионистом, а сюрреализм и абстракционизм вели борьбу за его творческое «я» с переменным успехом. Следы этой борьбы четко наметились в создаваемом портрете. Источник вдохновения не обращал на художника ни малейшего внимания, Лесь рисовал беспрепятственно и с жаром, пока вошедший Каролек не заинтересовался его работой и не начал рассматривать уже оконченное произведение.

— Барбара, — позвал он, подавляя бестактное хихиканье, — иди-ка посмотри на свой портрет.

Барбара, предчувствуя недоброе, встала и подошла к Лесю.

— Что это такое? — спросила она, помолчав. — Что означает это странное нечто? И в чем же ты углядел сходство со мной, Каролек?

— А он не спускает с тебя глаз.

— Ах вот как. Нельзя ли пояснить, пан Лесь, в какой степени ваше творение связано со мной?

В подозрительно бархатном голосе Барбары прорывались зловещие нотки, но увлеченный художник не обратил на это внимания и продолжал восторженно пялиться на нее.

— Я вас так вижу, — прошептал он страстно.

У Барбары на мгновение перехватило голос.

Портрет представлял собой многочисленные геометрические фигуры, с некоторым усилием в них удалось бы увидеть обнаженную, так сказать, натуру, то есть деформированную фигуру, пожалуй, женского пола в позитуре сфинкса с весьма приподнятой вверх задней частью и с чем-то вроде цветочка на передней, представляющей, скорее всего, зубы. Барбара и Каролек долго рассматривали шедевр в молчании.

— Вы меня так видите?.. — медленно начала Барбара. — Это только меня вы так видите или всех женщин?

— Только вас…

— Позвольте выразить вам сочувствие. Целыми днями пребывать в одной комнате с чем-то, что вы так видите, это чудовищно! Мне вас искренне жаль! Надеюсь, вам станет легче по возможности этого не видеть! Повернем ваш стол, и с сего дня вы будете сидеть ко мне спиной!

Каролек бестактно и напропалую захохотал, интригованный Януш присоединился к группе около Леся и стоял молча, сраженный оригинальностью виденья женщины. Кто-то еще заглянул в комнату и вошел, предчувствуя нечто интересное. Через минуту над Лесем собралось уже семь человек. Последними присоединились главный инженер и зав мастерской.

— Что это такое? — с любопытством осведомился главный.

— Портрет Барбары, — вежливо объяснил Каролек.

Главный и зав взглянули друг на друга с ужасом. Подтверждались их самые худшие предположения.

— Прекрасно, — слегка неуверенно начал зав. — Вы прекрасно уловили… Это характерная деформация…

— Что? — холодно прервала его Барбара. — Что ты сказал?

Зав вдруг понял, что попался. С одной стороны — опасный безумец, в руках у которого он собственными глазами видел мясницкий нож, а с другой — разъяренная и непредсказуемая фурия. Сначала он хотел попросту удрать, но тут же устыдился: главному архитектору, руководителю коллектива, надлежит нести все связанные с должностью тяготы. Секунду поколебавшись, он решительно повернулся к фурии.

— Мне надо с тобой поговорить. Пожалуйста, пройдем ко мне…

Они с Барбарой вышли, а главный, когда первый шок миновал, к вящему удивлению окружающих начал вдохновенно всех убеждать: произведение Леся, дескать, просто уникально и великолепно.

Через четверть часа вся мастерская была проинструктирована: жара особенно повлияла на одного из сослуживцев. А польщенный Лесь никак не мог понять, чему приписать восхитительную, прямо-таки навязчивую общую доброжелательность и отзывчивость. Все как один поспешно соглашались с его рассуждениями, оказывали услуги, старались предупреждать малейшие его желания. Даже Януш, который до сих пор нудил его и пилил, теперь избегал как огня всякого упоминания о сроках исполнения интерьеров.

Настроение Леся радужно расцвело. Он вдруг почувствовал глубокую симпатию к сотрудникам, черные мысли испарились вместе с подавленностью. Веселый и счастливый, он совсем забыл о страшных призраках и вспомнил о них лишь на следующий день по пути на работу.

Разумеется, он снова опоздал и снова не придумал никакой убедительной причины. Радужное настроение пошло к черту, и душа снова погрузилась во мрак и живейшее негодование на кадровичку.

Он вошел в ее комнату, подписал присутствие и помедлил. Сделать вид, что совсем забыл о книге опозданий, и поскорей смыться к себе в комнату? Не успеет, сейчас Матильда пихнет ему эту мерзкую макулатуру…

Ничего подобного не произошло. Пани Матильда мрачно взглянула на него, отняла служебную ручку и, не говоря ни слова, вернулась к своим делам. Лесь забеспокоился. Уже вчера, под конец рабочего дня он понял, что утренняя встреча с завом и главным не прошла безнаказанно и его подозревают в помешательстве. Все бы ничего, и он вовсе не переживал, поскольку в такой ситуации было кое-что приятное. Однако, если твердокаменная кадровичка, испуганная его сумасшествием, боится рассердить его книгой опозданий, по-видимому, дела зашли далеко. И неизвестно, куда еще могут зайти… Во всяком случае, он спрашивать про эту идиотскую книгу вовсе не намерен!

— Добрый день, — поздоровался он, войдя в свою комнату и положив портфель на стол. — Вы случайно не знаете, почему Матильда не всучила мне сегодня кондуит? Или все дело в том, что я спятил?

— Отчасти, без сомнения, так, — вежливо подтвердила Барбара. — Но основная причина в другом. Причина весьма нелестная для вас.

— Пойди и сразу признайся, — добродушно предложил Януш. — Говорят, признание — смягчающее обстоятельство.

— А в чем мне признаться? — осторожно осведомился Лесь. Беспокойство его возрастало.

— А вы не упрямьтесь. Не имеет смысла, и так все выяснится.

— Или лучше не признавайся открыто, Матильда такого не простит, — предостерег Каролек. — Подбрось потихоньку.

— Она все равно не простит. Старайся обходить ее стороной.

— Да, у вас жара тоже на головке сказалась, — обиделся Лесь. — В чем дело?

— Ладно уж, не прикидывайся. Хоть перед нами не валяй дурака. Понятно, Матильда, Ипочка, Збышек, а нам-то зачем? Да что там! Признавайся, где спрятал. Или домой уволок?

— Перед сном почитываешь? — поинтересовался Каролек.

— Надеюсь, вы не сожгли ее? — забеспокоилась Барбара. — Там столько живописных подробностей!

Только немного погодя Лесь понял, о чем шла речь: новость громом громыхнула. Административный журнал самым непостижимым образом исчез, и подозрение пало на него. Его ошеломила не столько информация, но идея, наипростейшая идея, до которой он так и не додумался. И долго еще он не мог прийти в себя от огромных перемен, происшедших в жизни без всякого с его стороны вмешательства!..

Книга опозданий исчезла, словно в воду канула. Целый день не только пани Матильда, но и все сотрудники искали сей документ без всякого эффекта, быть может, оттого, что кроме кадровички все остальные особо не усердствовали: документ не пользовался большой симпатией подписчиков, и его дематериализация вызывала всеобщую тихую радость. На подозреваемого Леся смотрели благосклонно и находили, что у него гениальная голова.

Исключение составляла пани Матильда. Лишенная всех человеческих слабостей уже с самого рождения, безупречно обязательная, педантически порядочная, поразительно точная, неумолимо пунктуальная, она пользовалась у начальства репутацией жемчужины редкостного вида. Потерю служебного документа она восприняла как удар, горе, личное оскорбление. Торопливо и судорожно перерыла все шкафы и полки, и страшное подозрение на Леся все более и более подтверждалось. Ведь он был чемпионом по опозданиям.

А Лесь светился счастьем. Все подозрения в сравнение не шли с неземным блаженством, испуганным в тот момент, когда проклятая книга исчезла из его жизни. Творческий порыв переполнил его душу. Он сел за стол и осмотрел чертежи.

— Януш, что с этим шкафом? Включаем во внутреннее оборудование?

— А ты разве его сделал? — удивился Януш, не припоминавший, чтобы Лесь за все последние дни хоть раз поработал. Встал и недоверчиво подошел к нему. — Слушай, а неплохо получилось! Когда ты успел?

— Когда я работаю, то хо-хо! — гордо ответствовал Лесь и забарабанил кулаками по выпяченной грудной клетке, демонстрируя таким манером свои творческие способности.

Януш взглянул на него со скепсисом: по его мнению, гориллы абсолютно таким же манером барабанят в грудь, а животные эти вовсе не отличаются творческими возможностями, а потому неизвестно, что, собственно, Лесь имеет в виду. От решения этой проблемы Януш отказался и вернулся к шкафу.

— Включаем, — решил он. — Дочерти еще складной стол и полки и принимайся за цветовое решение. Остальное я закончу.

Лесь начал работать. Энтузиазм переполнял его, требовался дополнительный выход. Если бы дробил камень на дороге, верно, молчал бы, усилия же за чертежной доской оказались не слишком обременительны. И он помог себе пением, и поплыли в пространстве чувствительные шлягеры.

Через полчаса Барбара, сидевшая ближе всех, не выдержала.

— Пан Лесь, а не могли бы вы прекратить этот вой? — спросила она испепеляюще вежливо.

— Барбара… — укоризненно прошептал Лесь, прерывая песнь.

Он взглянул на Барбару и вдруг вспомнил увиденные два дня назад четыре ноги, которые неизвестно как вылетели у него из головы. Воспоминание чрезвычайно забеспокоило его.

— Я понимаю, — ответил он горько, в беспокойстве пропуская логическую связку и не обращая внимания на смысл. — Да, здесь есть ботинки, пение коих больше удовлетворяет ваш музыкальный вкус.

Каролек и Януш внезапно вздрогнули, Барбара застыла над доской. Лесь встал из-За стола и вышел с гробовой физиономией и нахмуренными бровями.

— Ну что ты наделала? — беспомощно пробормотал Януш. — Ведь он так хорошо сидел и вкалывал!

— Песнь ботинок, — задумался Каролек. — Интересно, что бы это такое значило…

— Откуда я знаю, как часто у него бывают приступы, — разозлилась Барбара. — Я думала, он уже пришел в себя.

А Лесь тем временем неопровержимо доказывал нарушение умственного равновесия. Он блуждал по всей мастерской, заглядывая под столы, скрупулезно изучая мужские ноги и решительно игнорируя женские. Его появление сопровождалось молчанием, за ним следили испуганные глаза. Весь коллектив проектного бюро смертельно боялся психов.

Лесь произвел осмотр и убедился: одинаковые югославские ботинки носят пять человек. Количество соперников совершенно выбило его из колеи и парализовало всякое желание работать. Он отправился выпить пивка и, стоя у киоска, грустно задумался о превратностях судьбы: книга опозданий вот-вот найдется, в борьбе аж с пятью противниками он не устоит, жизнь пойдет к черту и псу под хвост.

На следующий день кондуита не было по-прежнему. У Леся снова затеплилась надежда, а вместе с ней он ощутил и прилив позитивного отношения к труду. Старательно избегая кадровичку, бросавшую на него полные ненависти взгляды, он не только не выходил из комнаты, даже из-за стола не вставал, благодаря чему удалось закончить чертежи внутреннего оборудования.

Постепенно, в течение нескольких последующих дней угнетающий призрак увял, поблек и отошел наконец куда-то в туманную даль. Ежедневный кошмар исчез, и жизнь решительно приобрела очарование. Лесь явственно чувствовал, как в нем распускается нечто, чему и названия нет. Предполагаемый соперник неожиданно сделался фактором стимулирующим, творческие силы забурлили, и взрыв вдохновения бросил его на колористику. Вот теперь-то он покажет, на что способен, и еще посмотрим, чьи ноги восторжествуют через пару недель!

Кипы листов с выкрасками росли на его столе и играли всей гаммой цветов, когда был нанесен удар.

Не подозревая о грозовой туче, счастливый, беззаботный, как всегда, опоздавший, Лесь расписался в присутствии и помертвел. Веселая и довольная кадровичка подсунула ему книгу опозданий!

— Что это?! — отчаянно простонал Лесь. — Нашлась?!

— Как видите. Нашла сегодня утром.

— Где?!!!..

— Представьте, в шкафу. Лежала на самом видном месте. Совершенно не понимаю, наверное, кто-нибудь подкинул.

Пани Матильда лучилась, а Лесь погрузился во мрак. Творческий порыв растворился, улетучился. Он дотащился до своего места, с тупым отчаянием уставился на раскинутую на столе радугу.

Умиротворение в мастерской продолжалось недолго. Через два часа коллектив потрясло новое ужасное открытие. Исчезла книга секретных документов.

Истерзанная Лесева душа почувствовала слабое утешение: есть еще на свете жалкие остатки справедливости. У пани Матильды объявились явные симптомы нервного расстройства. Она целый день переворачивала вверх дном все свое служебное достояние в поисках ценного документа, а у себя в кабинете тоже немало ошарашенный зав тщательно перелистывал обретенную вновь книгу опозданий в поисках какого-нибудь следа, который объяснил бы таинственную кражу.

Пару следующих дней кадровичка искала, зав размышлял, а Лесь безнадежно размазывал на листах плакатные краски, добиваясь разных оттенков и неизменно впадая в колористический абсурд.

Еще через несколько дней ситуация опять Радикально изменилась. Неожиданно и непонятно как обнаружились секретные документы, зато снова пропали опоздания. Несчастная пани Матильда была близка к помешательству. Вся мастерская кипела, заинтригованная таинственными совершаемыми неизвестным субъектом по причинам в высшей степени непонятным. Когда книги вновь попадали в шкаф, в них не обнаруживалось ничего подозрительного: ни подчеркнутых, ни вычеркнутых записей, словом, никаких следов.

Лесь опять оживился, и вдохновение не заставило себя ждать. По наитию он нашел нужное сочетание цветов и работал с пламенным усердием. Ближайшее окружение взирало на него сперва неуверенно, порой с удивлением, наконец с чем-то вроде восхищения.

— Слушайте, а у него на удивление хорошо получается, — сказал сбитый с толку Януш, рассматривая Лесево творение в его отсутствие. — И кто бы мог подумать?..

— Он ведь вообще-то хороший парень, только недотепа, — объяснила Барбара.

— Если бы так работал, Боже милостивый, как бы дела пошли! А сейчас черт его опять куда-то понес.

— Может, его к стулу привязать? — предложил Каролек. — Сроки на носу.

— Не приведи Господи, чего доброго, опять приступ будет! Что это у него запело? Носки?

— Ботинки, — поправил Каролек. — И не у него, а у Барбары.

Лесь по-прежнему пребывал в творческом безумии. Кроме коротких выходов за пивом и на балкон, откуда удавалось рассмотреть блондинку визави, он не отрывался от работы. Едва приметное одобрение в красивых глазах Барбары возносило его на крыльях. В одно из очередных появлений книги опозданий и исчезновения книги секретных документов цветовое решение интерьера Лесь завершил.

Удивительные кражи служебных рукописей, почему-то тесно связанных между собой, были темой дня. Никто не разумел причин, и потому в конце концов сделали вывод насчет Леся как бесспорного кандидата в сумасшедший дом.

— Я еще понимаю, когда он книгу опозданий крадет, — задумчиво изрек инженер заву. — А вот на кой черт ему книга с документами?

— С толку сбить хочет? — предположил зав.

— Этакий камуфляж? Возможно. Тогда зачем подбрасывает обратно?

— Понятия не имею. И вообще, знаете, что-то тут не так. И где он их прячет? Не в окно же выбрасывает.

— В окно? С четвертого этажа?.. Все бы уже было растрепано и перепачкано. И со времени этих краж он на удивление продуктивно работает. Знаете, меня в тупик поставил. Такой способный тип, у него великолепные идеи! Если бы так работал, я бы уж простил ему эти постоянные опоздания…

Мнение о Лесе уже совершенно изменилось, когда тайну наконец раскрыли. Сокрушенная пани Матильда просила зава принять ее и сообщила секрет — лицо ее по очереди смертельно бледнело и пламенно алело. Через полчаса вся мастерская обсуждала секрет.

Выяснилось, что книга опозданий и книга секретных документов — одна и та же книга. Опоздания вписывались с одной стороны, а документы фиксировались с другой, вверх ногами. В зависимости от того, какой стороной пани Матильда убирала книгу в шкаф, терялась или находилась соответствующая пропажа. Этот удивительный недосмотр вогнал кадровичку в полное отчаяние, а весь коллектив в радостное буйство.

— Все из-за жары, — оправдывалась страшно смущенная пани Матильда. — Клянусь, ни разу в жизни со мной ничего подобного не случалось! Пан Лесь, простите меня, я все время вас подозревала!..

Прощение у Леся удалось получить без малейшего труда, ибо в его экзистенции наступил непонятный перелом. Лесев автограф снова начал систематически фигурировать в обретенном журнале, но атмосфера вокруг автографа решительно изменилась. Долго не мог он понять, в чем дело, наконец окружным путем ему сообщили: оба начальника рассудили смириться с постоянными опозданиями при условии, что и впредь он будет работать столь же впечатляюще, как над колористикой. А насчет специально запланированного снисходительного отношения к нему он так и не узнал — начальники старательно скрывали этот факт даже друг от друга, ибо каждый из них опасался задевать безумцев.

Мягкое отношение к Лесю возымело прекрасные результаты. От намерения убить кадровичку он отказался решительно и сам удивлялся, как такие глупости пришли ему в голову. Боязливая вера в скрытые на дне души таланты крепла с каждым днем. Заканчивая колористику, создавая подлинный шедевр, он всем своим существом жадно ловил слабые проблески признания в глазах обожаемой женщины. Проблески порождали новые надежды, оными надеждами питаемое чувство разгоралось ярче и ярче, и все шло к тому, что вымечтанное мгновение вот-вот наступит.

Накануне приемки проекта в половине четвертого Януш вернулся из светокопировальной мастерской, нагруженный семью комплектами проектов.

— Вот чудеса-то, — сказал он, с удивлением глядя на сложенные на столе кипы. — Успели к сроку!

Каролек поглядел на документацию с не меньшим удивлением и повернулся к Лесю.

— А ты? — спросил он с любопытством.

Лесь молча и торжественно показал на тщательно сложенные цветные листы. В последнем, приколотом перед ним на столе, не хватало только подписи.

— Ну так что? — оживился Каролек. — Можем вовремя удалиться домой, как все люди?

— То есть… — буркнула Барбара.

— Я ухожу, — категорически заявил Януш. — В последнее время забыл, как свет дневной выглядит на улице. Использую оказию и посмотрю.

— И я тоже ухожу, — решительно повторил Каролек и с участием посмотрел на Барбару. — Остаешься?

— А ты когда-нибудь видел слесарку, которая сама собой бы отработалась? — ядовито спросила Барбара.

У Леся забилось сердце. Он собирался подписать последний лист, снять его и тоже отправиться домой, а тут вдруг открылись новые перспективы. Впервые за долгое-долгое время появился шанс остаться один на один с обожаемой женщиной. Мгновение, о коем исступленно мечтал, без сомнения, приближалось. Кто знает, может, и она предчувствует, кто знает, может, остается тут не из-за какой-то дурацкой слесарки, а Ради него, Леся…

Сверхурочные часы наконец-то наступили. В мастерской воцарились покой и тишина. Задыхаясь от волнения, Лесь встал из-за стола приблизился к Барбаре и приковался взглядом к ее затылку, словно змей, гипнотизирующий пташку.

Минуты проходили весьма бестолково. Затылок не реагировал на взгляд змея. Лесь убедился в неотвратимости действия.

— Барбара, — шепнул он страстно.

— Ну? — отозвалась Барбара, не прерывая работы.

С минуту Лесь молчал, пытаясь обуздать непослушные голосовые связки, чтобы шепот не выдался еще более страстный.

— Барбара!

— Четыре, двадцать два, — со злостью произнесла Барбара и обернулась к нему. — В чем дело? Что вы стоите за мной, будто соляной столп?

— Барбара, вы красивы…

Барбара прекрасно отдавала себе отчет в том, что красива, и это сознание в общем было для нее источником удовлетворения. Но в данный момент ее ждала срочная, мучительная, неинтересная, главным образом расчетная работа. За окном манил восхитительный летний вечер, который она предпочла бы провести иначе, а интенсивное чувство прозаического голода и дурацкое поведение Леся окончательно вывели ее из себя.

— Ну и что? — спросила она с яростью. — Поэтому вы и вросли в пол?

Слова и тон вызвали у Леся подозрение в какой-то неполадке. Как-то не так должно выглядеть это самое мгновение. А поскольку чувства его были огромны, он не отступил, лишь склонился к возлюбленной и вонзился в нее обольстительным взглядом.

— Я вас обожаю… — прошептал он пламенно.

Барбара пожала плечами, посмотрела на него с сожалением, постучала по лбу и язвительно произнесла:

— Жара вас довела. Впрочем, если вам приспичило, обожайте, только за своим столом. У меня нет времени на глупости.

Отвернулась и принялась за работу, Лесь все стоял над ней, склоненный, будто в поклоне, всматриваясь магнетическим взглядом в детали железной двери на чертеже, ибо вожделенный затылок отодвинулся от его глаз.

Ледяной тон ударил по его сердцу, усиливая подозрение: здесь далеко не все в порядке.

— Такая прекрасная и такая жестокая, — трагически возопил он.

От согбения в поклоне у него затекла спина, посему выпрямился и с минуту силился придумать следующий дипломатический ход. Но в голову ничего не лезло. Пришлось отправиться на свое место и оттуда, глядя на Барбару, он бурно вздохнул, со стола слетело служебное распоряжение номер сто семь.

Вымечтанное мгновение, по-видимому, запаздывало, однако он не отказался от надежды. Этот гранит в виде женщины когда-нибудь смягчится. И он решил не унывать. Капля долбит камень, не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра его чувства растопят наконец это каменное сердце.

Время шло, не принося позитивных перемен. Все усилия Леся не давали никаких результатов. Вопреки проведенным в мастерской бессчетным сверхурочным часам, вопреки вздохам — из них вместе взятых получился бы целый ураган, — вопреки тысячам взглядов с поволокой Лесь ни на шаг не продвинулся. Напротив, все указывало на неумолимый задний ход.

Увлеченный совращением Барбары, Лесь совсем перестал интересоваться работой. Следующий проект уже летел полным ходом, Януш и Каролек начали рабочие чертежи, Барбара погрузилась в детальную разработку озеленения территории, а Лесь — ничего. Просто ощутимая в атмосфере спешка ускользнула от его внимания. Впрочем, он был уверен, что его талант более не нуждается в подтверждениях и можно позволить себе несколько пренебречь дурацкой служебной волокитой: согласно таковому убеждению, он плюнул на работу целиком.

Однако один только Лесь придерживался такого мнения. Все остальные полагали иначе. Януш частенько злобно поваркивал, Барбара смотрела на него более чем недоброжелательно, а зав, рассматривая мусорную кучу на столе у Леся, мрачно качал головой.

— Знаете, у меня уже сил на него не хватает, — посетовал он в кабинете главному инженеру. — Взрыв энтузиазма, похоже, его доконал. Ничего не делает, ежедневно опаздывает, а сроки на носу.

— А ведь такой способный парень, — задумался главный. — Тут что-то не так. Может, он болен?

— Может, опять крыша поехала, — разнервничался зав. — Не знаю, что с ним и делать. Выговор ему закатить или, напротив, благодарность?

Выкинуть его жалко, вы ведь сами видели, интерьеры сделал великолепно. Я все надеюсь на какое-нибудь хорошее влияние…

Лесь, после частых и безуспешных попыток соблазнить Барбару, почувствовал все же что-то не весьма благоприятное в атмосфере. Казалось, все поняли или почти поняли ему цену, он вызывал восхищение и уважение, а тут вдруг непонятно из-за чего снова все испортилось. Опять над ним издеваются, Януш по-дурацки цепляется из-за рабочих чертежей, зав опять ворчит насчет опозданий, а Барбара и не думает уступать.

В чем же дело?..

И вообще, чего они все хотят? Ясно как день, что человек такого масштаба не может вкладывать творческий капитал в какие-то идиотские строительные детали, когда тут же, под самым носом, благоухает квинтэссенция женственности; сей цветок должно соблазнить, завоевать, заставить пылать страстью!.. Только ее чувство, ее обожание подпитает его талант, который уже заявил о себе, а теперь только ждет надлежащего момента, дабы засверкать ослепительными цветами радуги!

Талант чего-то ждал, зав мастерской проявлял все большее нетерпение, а Барбара упорно отвергала любезности. Обеспокоенный подобными несуразностями, впечатлительный Лесь пришел к выводу, что на пути к победе ему мешают только чертовы ботинки. Югославские, в дырочку, с итальянскими носками…

В мастерской есть соперник, некий омерзительный кретин, обманувший эту великолепную женщину, несомненно, коварством и таким манером колодой застрявший поперек его жизненного пути. Отвратительного индивида просто необходимо убрать! Все равно каким способом, только бы избавиться от него! Но избавиться можно, лишь узнав, кто он!

Неизвестно, сколько времени и какими методами Лесь разрешал бы эту загадку, если бы не помог случай.

Лето, небывалое по жаре в целом столетии, близилось к концу, но жара все еще стояла невыносимая. Минуя стол Барбары, Януш задержался и взглянул на разложенный перед ней ситуационный план местности, посмотрел, словно не понимая, что это такое, и остолбенел:

— Боже милосердный, — ужаснулся он. — Что ты делаешь? Проектируешь дремучий лес?

Барбара оторвалась от черчения и покосилась на него:

— А тебе не нравится?

— Какой лес? — подключился Каролек.

— Сам посмотри! Чтоб я сдох, заповедник природы! Белены ты, что ли, объелась?

— И в самом деле, — согласился Каролек, — куда тебе столько деревьев?

— Как это куда? — возмутилась Барбара. — Вот идиотизм! А где тень? Как думаете, неозелененный жилой массив и нигде ни тенька?!

Януш и Каролек замолчали и уставились на цветной лист, сбитые с толку объяснением. Лесь тоже подошел к Барбаре.

— А пожалуй, она права, — неуверенно пробормотал Каролек. — И в самом деле не выдержишь.

— Действительно, — подтвердил Януш. — Мне не пришло в голову, от такой жарищи совсем одуреешь. А здесь что? Детские площадки? Не знаю, я бы им северный свет все-таки дал…

— Я бы тоже, — вздохнула Барбара. — Только смотри: с другой стороны дорожка и скамейки между газонами. А на этих скамейках люди должны заживо гореть?

— Да, пожалуй…

Все трое склонились над чертежом, озабоченные, все ли скамейки, пешеходные дорожки, проезды и стоянки для машин достаточно затенены. Опыт последних недель неоспоримо доказывал: пятиминутное пребывание на солнце неизбежно кончается ударом. Великолепные джунгли на плане ситуации местности оказались вполне обоснованными. Лесь заглядывал Барбаре через плечо.

Занятая зелеными насаждениями Барбара неожиданно выпрямилась и с размаху врезала ему головой по челюсти.

Два стона раздались одновременно. Лесь схватился за челюсть, а Барбара за темя. В одной паре глаз светился упрек, а в другой сверкала бешеная ярость.

— Объясните ему! — прошипела озверевшая Барбара. — Объясните, меня он не понимает! Объясните, если он еще раз будет тут торчать, словно пень, словно черт, словно соляной столп, клянусь, я за себя не отвечаю!

— Да ты уже не отвечаешь! — вежливо заметил Каролек.

Януш с умеренным интересом взглянул на пострадавшего и снова наклонился над планом. Глубоко огорченный Лесь покинул общество и вышел на балкон, все еще держась за челюсть.

Постоял у балюстрады, поглядывая сверху на улицу и переваривая очередное невезение. На балюстраду светило солнце, и он уселся в тени, у стены, на небольшой кипе старых фотокопий с намерением творчески осмыслить ситуацию.

Челюсть постепенно затихла, и Лесь, уже не держась за щеку, порылся в карманах и закурил. Творческие размышления упорно и неизменно били в одну точку. Покорить Барбару! Рубикон необходимо перейти, от этого зависит жизнь. Необходимо совершить такой шаг, дабы без помех блеснуть талантом, раз и навсегда избавиться от идиотского невезения. Необходимо покорить Барбару!..

И тут на балконе напротив появилась привлекательная блондинка. Мысли у Леся сбились и потеряли геройскую остроту. Затем поблекли, смешались, спутались и наконец разлетелись, как испуганные вороны. Мрачное настроение посветлело, а носитель настроения полностью сосредоточился на исчезновениях и появлениях блондинки. Когда она испарилась окончательно, оказалось, прошло не менее двух часов. По неоспоримому ощущению голода Лесь понял — самое время отправиться домой обедать.

Он встал с полу несколько одеревенелый, бросил последний взгляд на балкон визави, затем заглянул вглубь рабочей комнаты и замер.

Увиденное поразило его в самое сердце! На мгновение все физические и умственные компоненты вышли из повиновения. И сразу же в его душе грянула штормовая буря, усиленная отчаянием. В тайфуне чувств Лесь не мог вот так сразу решить, что на сей раз приключилось с ним: трагическое несчастье — ведь измена прекрасной Барбары очевидна, или неожиданная удача — известен наконец ненавистный таинственный соперник. Он приклеился к стеклу и диким взглядом сверлил группу из двух человек в комнате.

В первые минуты ему не удалось идентифицировать мерзкого индивида, ибо взаимоположение фигур не способствовало идентификации, а безумная ревность застилала глаза. После неслыханно долгого времени партнеры оторвались друг от друга только затем, чтобы, изменив несколько конфигурацию, тотчас же вернуться к действиям по предыдущей схеме. Этого краткого мига хватило Лесю.

Он оторвался от стекла. Ноги у него дрожали… Снова уселся на кипе фотокопий, дабы не видеть мерзостной картины. В его голове одичалые мысли отплясывали некий безумный danse macabre^[1]. Через некоторое время из полного хаоса вынырнуло, наконец, одно разумное соображение и приняло форму категорического, неизменного решения.

Окончательно отказавшись от кадровички, Лесь решил убить главного инженера…

Преступные замыслы постепенно становились для Леся хлебом насущным и дурной привычкой. Захлестнувшая кровожадная мания изолировала его от настроения мастерской и общественного мнения. Его нежные и томные взгляды на Барбару сделались страстно-мрачными. Пиво и балкон визави ушли в небытие, ибо он ни на миг не желал упустить из поля зрения предмет своих чувств, справедливо опасаясь, что дикая жажда мести без постоянного притока энергии, пожалуй, утратит интенсивность. Однако бушующим страстям следовало дать какой-нибудь выход, возможность разрядиться в великой деятельности, и он взялся за единственно доступное. Бросился на чертежи, словно изголодавший коршун на падаль!

Сбитый с панталыку Януш снимал у него со стола очередные листы кальки и тщательно проверял, подозревая Леся в каком-то таинственном жульничестве. Жульничества, однако, самым очевидным образом не было, попадались лишь мелкие неточности: охваченный безумием в космических масштабах автор не снисходил до презренных мелочей.

— Ни одного винтика, черт, не сделает, — недоумевал Януш, пользуясь отсутствием Леся и рассматривая следующий чертеж. — Ни одного замка! Анкерные закрепления и вовсе игнорирует! Вернуть ему на доработку? Как вы считаете?

— Лучше не возвращай, — посоветовал Каролек. — Пожалуй, обидится. Шпарит как черт, пускай делает без винтов. Доделать все это — пустяк, а он в последнее время взял такой темп, что, пожалуй, мы закончим досрочно.

— Только бы опять не зачудил, — обеспокоился Януш.

— Вот именно. С ним надо поосторожней. Если и дальше так пойдет, он еще и премию получит…

А Лесь тем временем снова размышлял о преступлении. С мстительным удовлетворением обдумывал всевозможные ситуации, заключительным аккордом которых всегда была трагическая смерть врага. Подготовить все надо тщательнейшим образом, чтобы не свалять дурака, как с кадровичкой. Теперь-то он не отступит ни за что!

Он отказался использовать для убийства служебную территорию и все перенес в пленэр. Главный жил на окраине, недалеко от мокотовского форта, среди густой зелени, в вилле для одной семьи. А потому нападение следует совершить в поздний час, неподалеку от его дома. Главный в последнее время работал до поздней ночи, и ничто не мешало долбануть его по голове тяжелым предметом на пустой улице.

С местностью будущий преступник не счел нужным знакомиться, зато все свои интеллектуальные способности бросил на подготовку тяжелого предмета. Он зачастую разгуливал по улицам с целевым назначением: то поднимал и взвешивал в руке булыжник, то кирпич, однако все эти орудия представлялись ему не очень удобными в обращении. А удар требовалось нанести точно, дабы избежать досадных неожиданностей.

Наконец Лесь решил остановиться на молотке. Молоток в качестве орудия убийства издавна апробирован многочисленными преступниками и всегда выполнял поставленную задачу, одна беда, где его взять. Воспользоваться служебным молотком, а тем более домашним, не рекомендуется. Покупка тоже нежелательна.

Оставалась только и единственно кража.

Лесь до сих пор ничего в жизни не крал. По видимости простое мероприятие оказалось чрезвычайно сложным. Не представляя всех трудностей, он отправился в специальный хозяйственный магазин: жадно разглядывая молотки, купил рубанок, два кило гвоздей, долото и одноручную пилу. Когда явился с покупками домой, в глазах жены загорелся огонек интереса и надежды.

— Великий Боже, неужто ты наконец собрался починить дверцу в шкафу и сделать полку?

— Что? — удивился Лесь, про полку он давно забыл. — А!.. Да, конечно… пора сделать.

Любопытные взгляды жены вынудили его к дальнейшим усилиям по созданию видимости. Любой ценой следовало избежать подозрений. Посему он соорудил дома что-то вроде верстака, прикупил несколько досок и время от времени старательно отпиливал от них по куску, скрежеща зубами не хуже пилы.

В очередном магазине, присягнув ничем больше не обзаводиться, он оказался единственным покупателем. Бездельничающий продавец внимательно рассматривал Леся, так что условия никак не способствовали краже.

В другом магазине с инструментами, напротив, было полно народу. Молотки стояли на прилавке. Лесь изучил для отвода глаз коллекцию замков и ключей, на ощупь стараясь дотянуться до желанного орудия, в результате чего сбросил на листы жести коробку с шурупами. Шурупы, раскатившись по жести, подняли такой адский грохот, что Леся детально запомнили все присутствующие; пришлось отказаться от кражи и в этом магазине.

В следующем он решил действовать энергично. На завершающем этапе его активности вежливая продавщица сообщила:

— Сорок семь злотых.

— Что? — вздрогнул Лесь от неожиданности.

— Эти молотки по сорок семь. А других нет.

— Мне вовсе не нужен молоток! — с достоинством возразил Лесь; пришлось оторваться от ящика с молотками и поспешно покинуть несимпатичный магазин.

Лесь брел по улице, злился и нервничал, с полной безнадежностью в душе, и уже хотел было отказаться от реализации сложного намерения, как вдруг заметил рабочих, ремонтирующих проезжую часть. Около дорожного знака стоял даже не молоток, а здоровенная кувалда для дробления камня. Хмурая физиономия Леся тут же засияла радостным светом, и вера в себя вновь расцвела в его сердце.

Он остановился, взглянул на работающих поодаль дорожников, оценил ситуацию и странными зигзагами двинулся к месту, где лежала кувалда. Беззаботным фланером намеревался он перейти через улицу как раз в этом месте, после чего кувалда оказалась бы у него в руках. Все так и получилось, с той лишь разницей, что беззаботный переход Леся через улицу, наблюдаемый стоящим в тени дерева на тротуаре милиционером, этот последний принял за петляния вдребезги накачавшегося пьяницы. Ухватив кувалду, Лесь согнулся под неожиданной тяжестью, что подтвердило милиционеру его собственную проницательность.

Поистине тропическая жара, не пощадившая и представителя власти, доконала его под конец дежурства и притупила охотничий инстинкт. Он отдал себе отчет в исчезновении кувалды, только когда Лесь свернул за ближайший угол. Пронзительный свисток подтолкнул злоумышленника в бешеный галоп. Подгоняемый паническим страхом, он несся, словно испуганный олень, и быстро скрылся от погони, которая даже не была уверена, его ли в самом деле надлежит хватать.

Домой Лесь добрался через полтора часа окольными путями, какими-то незнакомыми улицами, с кувалдой, прикрытой легкой курткой, в полном изнеможении.

В голове было темно. Охотнее всего он отказался бы от запланированного преступления и отделался от украденного орудия, но не хватало храбрости его выбросить. Кувалда срослась с его телом и гнала его в какой-то ужас, и хочешь не хочешь преступление придется выполнить. Казалось, спрятанная в укромное место кувалда все равно выскочит и погонится за ним.

Не измыслив иного тайника, Лесь принес кувалду в квартиру, на цыпочках вошел в прихожую и, услышав голос жены, в панической спешке втиснул орудие в тумбочку для обуви. Отер потный лоб и постепенно начал приходить в себя.

Время убийства неумолимо приближалось. Подходящее орудие ждало в тумбочке с обувью. Сейчас необходимо во что бы то ни стало выработать детальный план действий и точно ему следовать.

На следующий после кражи кувалды день Лесь поздним вечером уселся в кресле, закурил и приступил к обдумыванию. Главный инженер уходил с работы сразу после двенадцати ночи и к часу добирался до своего дома. Его срочная работа, создавшая столь удобные для преступления условия, завершалась. Коли уж его убивать, то побыстрее, лучше всего сегодня — завтра может оказаться поздно…

При мысли о необходимости реализовать незыблемое решение и неизбежно встретиться с жертвой Лесь испытал страшное нежелание шевелиться. Лучше пока еще поразмыслить. Он уже видел безжизненное тело соперника, съезжающее с лестницы у входа в дом, и картина эта наполнила его гробовым удовлетворением. С минуту он упивался ею, потом подумал: а ведь, собственно говоря, нет никаких причин для спешки. Главный, ясное дело, и еще когда-нибудь будет возвращаться поздно, Лесь его выследит, прокрадется за ним с кувалдой в руках… А пожалуй, лучше и в самом деле отделаться от этого сегодня?.. Ну конечно же лучше, просто необходимо. Нет никакой спешки, но сегодня лучше. А потому он сейчас отправится, только вот минутку еще посидит…

Стрелки часов показывали двенадцать ночи. Подгоняемый некой сверхъестественной силой Лесь встал с кресла, вышел в прихожую, достал кувалду из тумбочки, тихонько закрыл за собой дверь… Торжественное расположение духа, ясная работа ума, но и некоторое волнение — все вместе овладело Лесем так, что он не заметил даже, как одолел весь путь и очутился около дома главного и затаился в кустах.

К дому подъехало такси, вышел главный. Прежде чем он пересек газон и дошел до лестницы, такси тронулось и умчалось.

Главный возился с ключами, а Лесь, выйдя из кустов, крался осторожно и тихо, как хищный зверь, — почему-то он опустился на четвереньки. На четвереньках же вбежал по лесенке и встал в полный рост только за спиной соперника.

Это не Лесь замахнулся! Эго кувалда сама поднялась, увлекая за собой его руку, и сама страшным ударом опустилась на голову жертвы!

Главный, падая, громко застонал, так громко и ужасно, что Леся на мгновение парализовало. Он быстро оглянулся вокруг и уже нацелился бежать, как вдруг произошло нечто ужасное!

Уехавшее такси где-то далеко остановилось и задним ходом начало возвращаться. Раздался пронзительный гудок, окна домиков на одну семью начали открываться, отовсюду слышались какие-то вопросы и восклицания, а в довершение всех бед из едущего задним ходом такси выскочил милиционер с пистолетом. Эго было уже слишком!

В паническом страхе Лесь рванул прямо перед собой в черное, неведомое, заросшее деревьями пространство!

Он мчался бездорожьем, продирался через кусты и заросли, спотыкался о корни, не выпуская кувалды: чтобы скрыть преступление, очень важно бросить орудие в Вислу. Упаси Бог, не потерять бы где-нибудь!

Погоня продолжалась. Хуже того, издали донесся лай собак. Кровь застыла в жилах. Вот-вот возьмут след и нагонят его милицейские собаки! Что делать?

Заросли вдруг кончились, и задыхающийся Лесь увидел перед собой улицу, по которой ехал ночной автобус. Автобус остановился, и Лесь бросился к двери, смутно сознавая, что добежал, кажется, до Жвирки и Вигуры — он все время бежал на запад.

В автобусе ждал еще один враг, кондуктор, от которого надлежало спрятать кувалду. Лесь засунул ее за спину под пиджак, но ведь надо достать деньги и купить билет. Пришлось проделать целую серию немыслимых движений, чтобы купить билет, удерживая одной рукой проклятое орудие. Кондуктор, получая деньги, с подозрением рассматривал те или иные фрагменты кувалды, вылезающие у Леся то с одной, то с другой стороны.

Внезапно его осенило: не прятать, а просто сделать вид, что он спортсмен. Решительно извлек он кувалду из-под пиджака и, стараясь небрежно подбросить ее, нервно хохотнул:

— Представьте, увлекает, тренировался до поздней ночи… Это метание молота.

— Да, конечно. — Кондуктор странновато посмотрел на него. — И метание наковальни.

Этот диковинный ответ поразил Леся до такой степени, что небрежно подброшенная кувалда вырвалась и грохнулась об пол, сотрясая весь автобус.

Конец! Теперь все пропало, кондуктор запомнит его как пить дать! Мало того, водитель, обеспокоенный непонятным сотрясением, остановил автобус, немногие пассажиры вытаращили на Леся глаза, а издалека сзади уже слышался вой милицейской сирены!

В панике схватил он кувалду и выскочил из автобуса. В следующее мгновение уже лежал на земле, а над ним, ворча и скаля клыки, стоял огромный пес.

Все последующие события слились в один бесконечный кошмар. Словно в тумане, увидел себя на скамье подсудимых в суде, услышал страшные слова и вдруг понял, что это — приговор. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит; приговор к пожизненному заключению в колонии строгого режима…

В его душе не осталось ничего — только ужас и безграничное отчаяние. И на кой черт понадобилось ему убивать главного инженера, порядочного, благородного и симпатичного человека?! Помрачение ума, не иначе?! Ведь впереди была целая жизнь, целая жизнь, так по-дурацки погубленная!..

Он очнулся в каком-то странном, ни на что не похожем месте. Вокруг сгустилась темень, рядом коптил маленький светильник. Он хотел пошевелиться, но оказалось — прикован к стене тяжелой толстой цепью, на такой же цепи к ногам приковано тяжелое ядро. Он — на земле, твердой, холодной и мокрой земле, около него охапка старой гнилой соломы, а на соломе, прямо перед глазами вечным укором совести покоится здоровенная кувалда-камнедробилка. Волосы встали дыбом — так вот она, та самая колония строгого режима, где он будет пребывать пожизненно! Рядом оказалась кружка с водой и миска с какой-то темной и скользкой размазней, видимо с едой, в размазне торчала вилка.

Есть Лесю вовсе не хотелось, а на вилку посмотрел с интересом. Он приговорен пожизненно, и терять ему нечего. Временем располагал в избытке, а тут еще какой-никакой инструмент и стена, о которой он, как архитектор, знал абсолютно все.

Взял вилку и начал осторожно ковырять в стене.

Довольно быстро удалось вынуть кирпич, потом второй, наконец, в стене образовался проем примерно в пол квадратного метра. И тут случилось ужасное!

Лесь смотрел и не мог пошевелиться: стена закачалась, выпучилась, выпал кирпич, за ним еще, потом с грохотом рухнула часть стены, а из образовавшегося отверстия вывалился самый настоящий скелет!

Лесь по-прежнему сидел в кошмарной тюремной камере, прикованный к остаткам стены, засыпанный кирпичом и щебнем, в объятиях скелета, и это еще куда ни шло. Но скелет ревел, ревел Лесю в ухо ужасным, пронзительным, металлическим ревом и, судя по всему, будет так реветь до самого Страшного суда!

И тут Лесь не выдержал. С паническим криком он рванулся, дабы сбросить с себя скелет, изо всей силы взмахнул скованными руками и с размаху ударился локтем. На миг все звезды на небесном своде вспыхнули перед глазами, и он пришел в себя.

Ревел будильник. Лесь растянулся под креслом в собственной квартире, ужасно болел локоть. Ревущий будильник лежал около него, показывая шесть утра. За окном сиял солнечный день.

Довольно долго Лесь не мог уразуметь, что, собственно, произошло. Ведь он убил главного инженера?! Где камера, где скелет?! Неужели весь этот кошмар только сон?..

Не веря своему счастью, он не смел пошевелиться. От волнения перехватило дыхание. Лежал под креслом, локоть саднило, и казалось, здесь чудеснейшее место в мире.

Вдруг вспомнил украденную кувалду и затрясся с ног до головы. Вскочил с бьющимся сердцем, влетел в прихожую, бросился к обувной тумбе. Кувалда лежала на месте. Решение напрашивалось само собой: убрать, выбросить, уничтожить, избавиться любым способом, будто кувалда обладала дьявольской силой, которая сонный кошмар могла заменить на действительность. Лесь схватил было ее, но впопыхах запихнутая кувалда и не дрогнула. В Лесе вдруг вспыхнула нечеловеческая сила. Он уперся ногой и дернул так, как ни разу в жизни ничего не дергал!

Ужасный грохот разбудил Лесеву жену. Полусонная, она вылетела в прихожую: муж сидел на полу в обломках вырванной из стены тумбы, засыпанный штукатуркой, придавленный оторванной вешалкой и нежно обнимал здоровенную кувалду-камнедробилку.

Рассудительная, спокойная, уравновешенная Касенька на сей раз упала в обморок.

Лесь явился на работу без опоздания. С шести утра у него было довольно времени, чтобы привести в чувство жену, убрать побоище в прихожей и дать исчерпывающие объяснения по этому поводу. Он успел даже взять такси и на мосту Понятовского сбросить убийственное орудие в Вислу, возбудив немалое удивление водителя.

Сенсацию вызвало его пунктуальное прибытие на службу и несколько странное поведение. Едва переступив служебные пороги, Лесь возбужденно и беспокойно начал спрашивать о главном инженере. Главного еще не было, и никто не мог сказать, когда будет.

Беспокойство Леся усиливалось. Воспоминание о ночном кошмаре, зловещие предчувствия насчет судьбы несостоявшейся жертвы доводили его почти до потери сознания. Ужасное нервное напряжение парализовало его рабочую активность, он совсем утратил ощущение действительности и заразил волнением всех сослуживцев.

Зав мастерской после долгих и пытливых раздумий, поддержанных советами кое-кого из сотрудников, как раз накануне пришел к выводам, весьма лестным для Леся. Зав признал: у него в мастерской талант, и его, зава, обязанностью является культивировать оный талант и помочь ему расцвести. Зав оценил великий творческий Лесев порыв, понял оригинальность этой артистической души и решил испробовать новый метод воздействия.

Пани Матильду деликатно проинструктировали насчет поблажек в рабочей дисциплине, а Лесю присудили премию по поводу государственного праздника, который, правда, уже состоялся сколько-то времени назад, но в финансовом выражении отмечался только теперь.

Решившись на таковые начинания, созвали собрание с целью информировать сослуживцев насчет присужденных премий. Зав сделал приятное выражение лица, произнес краткую речь по случаю, после чего, полный симпатии и доброжелательства, обратился к Лесю, которому на этом собрании отводилась главная роль.

— Я очень рад, пан Лесь… — сердечно заговорил он и осекся.

Дикий, перепуганный Лесь, чей встревоженный взгляд то и дело рыскал среди присутствующих, мрачная, бледная физиономия забеспокоили зава, и он сбился.

— Я очень рад, — повторил он вяло и неуверенно. — Я рад…

Паника, охватившая Леся, достигла зенита. Он ни слова не понимал из того, что говорилось. Только по направлению взгляда уразумел, что обращаются к нему, а молчание, когда зав сбился, вынудило его ответить. Хоть что-нибудь сказать. Он открыл было рот еще раз и все безрезультатно, наконец ему-таки удалось подать голос.

— Где Збышек?! — хрипло простонал он в непередаваемом отчаянии.

Зав почувствовал, как его бросает в страшный жар. Паническое состояние Леся передалось и ему. Он вперился в Леся остолбенело и с ужасом.

— Я рад… — повторил он, смутно представляя бессмысленность высказанного, но не в силах овладеть собой. — Я рад… Как это где Збышек… Что?.. Да здесь Збышек! — поспешил он сообщить, с огромным облегчением увидев входившего главного инженера.

Главный вошел, не опасаясь никакой напасти, и удивился — все присутствующие молча уставились на него. От растерянности он остановился в дверях, и в этот момент все физические и умственные способности вернулись к Лесю.

— Дорогой мой!!! — рявкнул он душераздирающе и пал в объятия несостоявшейся жертвы, тыкаясь в лицо и плечи оной жертвы безумными поцелуями.

Главный в первый момент совсем ошалел. Он пытался увернуться от такой бури чувств, но не тут-то было: Лесь держал его крепко и изо всех сил прижимал к груди.

— Любимый мой!!! — орал он, почти рыдая от счастья. — Дорогой!!!

Главного мороз продрал по коже, зародилось ужасное подозрение, что Лесь, помешавшись, заодно утратил способность различать половые признаки и объектом своих чувств, по странному совпадению, выбрал именно его. Поскольку решительные протесты, отчаянные и бесполезные усилия ни к чему не привели, он воззвал к онемелым и застывшим сослуживцам.

— Да встанет ли кто-нибудь, черт вас возьми! — рявкнул он яростно. — Уймите этого извращенца!!! Пан Лесь, вы что, с ума сошли! Убирайтесь к дьяволу!!

Суматоха, возникшая в результате совместного, всем коллективом, отрывания возгоревшегося пылкой любовью Леся от его жертвы, улепись лишь через четверть часа. Зав мастерской, несколько придя в себя от впечатлений, заново приступил к незаконченной теме премий и поощрений. Объяснение Леся, дескать, видел страшный сон с инженером в главной роли, пусть и хаотичное, всех убедило. Только он сам все еще не мог обрести равновесие. Не мог и удержаться от влюбленных взглядов на главного инженера.

Зав мастерской снова подошел к нему и протянул руку.

— Я рад, пан Лесь, искренне рад, что мы смогли, наконец, выразить признательность за вашу работу. — Он сердечно пожал Лесю руку. — Надеюсь, это не в последний раз. Я уверен, мы неоднократно будем иметь подобный повод…

Ошеломленный Лесь с трудом оторвал взгляд от главного инженера, взглянул на зава в благоговейном умилении.

— Больше никогда, — возвестил он торжественно и с силою. — Ни за какие сокровища! Больше никогда!..

Зав мастерской, едва пришедший к выводу, что Лесь уже больше ничем и никогда не сможет его удивить, услышав эти клятвенные слова, усомнился в своих умственных способностях.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ НАЛЕТ СТОЛЕТИЙ

С некоторого времени над архитектурной мастерской навис несомненный финансовый крах.

Началом и непосредственной причиной этого печального положения вещей стал великолепный монументальный конкурс, в котором зав мастерской решил принять участие вместе с родным коллективом.

Искушение было велико: предлагалось разработать большой курортно-туристический комплекс для разбивки в самых живописных уголках отечества — от комфортных зданий до эстетичных радующих глаз мусорных контейнеров. Весьмаподбадривал и дополнительный стимул: комплекс назначался скорее на экспорт, нежели на отечественную реализацию. Призеров ждали слава, почет, да и немалые денежки!

Зав мастерской загорелся с первого момента: очами души созерцал он толпы восторженных иностранцев, заполнивших прекрасные гостиничные им спроектированные строения; заморские гости плескались в живописных бассейнах, скользили в танце на паркетах ресторана и кафе, орали от восхищения и визжали от восторга на каждом шагу. Пожелтелые от зависти лица и вытаращенные глаза иностранных архитекторов маячили в его сновидениях. Заголовки хвалебных статей в отечественной и зарубежной прессе мелькали повсюду — на стенах и потолках, причем на мыслимых и немыслимых языках, а однажды попалась лестная надпись арабскими закорючками; правда, расшифровать ее он не смог, но сердце подсказывало, что она самая хвалебная из всех.

Он уже видел себя в окружении государственных мужей, наперебой поздравлявших его, а пиджак оттягивали всевозможные медали и ордена. Под конец приснился сам премьер, затормозивший около него черный мерседес: первый сановник страны вышел из машины и публично, на весьма людной улице, выразил ему глубочайшее уважение.

Это видение из высших сфер воодушевило зава до крайности, и он без особого труда заразил своим энтузиазмом весь коллектив.

Три с лишним месяца шла адова работа. На три с лишним месяца двенадцать подвижников забросили текучку, изощряясь в точнейшем черчении, лепке, рисунке, обрамлении и пересчетах, выкладывая на священную цель последние гроши, вкалывая по ночам до потери пульса. Настал звездный час зава: окрыленный великим порывом, он хотел как можно искусней воплотить блистательное Провидение и до последней минуты изменял, улучшал, дополнял, не обращая внимания на приближение неумолимого срока. И вот время выкинуло обычный свой фортель — остались последние сутки.

Последние сутки — конец света, землетрясение и Дантов ад, вместе взятые.

В семь вечера на импозантный макет туристического комплекса наводили последний глянец. Януш и Каролек сбивали из досок ящик, в коем шедевр уезжал во Вроцлав, волевая Барбара, с трудом сдерживая лихорадочное нетерпение, тщательно и тонко засыпала последние газоны порошковой зеленой краской, Влодек-электрик феном для волос просушивал фотокопии, а зав топал ногами и бушевал в переплетной мастерской, где обрамляли цветные чертежи.

В девять вечера выяснилось, что на одном из интерьеров отклеилась целая стена, выложенная клинкером. В половине одиннадцатого кто-то сигаретой прожег последние страницы технического описания, старательно выпестованного пани Матильдой. В одиннадцать при упаковке макета оторвалась труба котельной. В одиннадцать тридцать весь коллектив зашелся в истерике — в машине Влодека-электрика не включалось зажигание, а именно этому средству передвижения выпала почетная обязанность доставить ценный груз в экспедицию на Центральном вокзале. Машина зава не годилась, ящик с макетом можно было впихнуть только в «вартбург-комби», принадлежавший Влодеку. Поиски грузового такси поздним вечером — дело гиблое, равно как поиски шофера-филантропа. Надо заметить, что истощились все капиталы коллектива, самоотверженно вложенные в конкурс.

Ровно в полночь кончался срок сдачи конкурсных работ.

Зав призывал бороться до конца. К тому же стоящая рядом с ним, локоть к локтю, пани Матильда — олицетворение административного усердия — выкрикивала нечто маловразумительное, но безусловно ободряющее:

— Дата… Сегодняшнее число! Через мой труп!.. Число!..

В час ночи на улице перед зданием мастерской слышался согласный рев:

— Эх… взяли! Эх… взяли! Да пихай же, черт подери, чего стоишь, корова! Эх… взяли! Третью включай, баран, третью!!! До вокзала тебя толкать?!

Доведенный до отчаяния коллектив победил капризы зажигания.

Экспедиция на Центральном вокзале была последним бревном на пути к славе. Бревно это взвалила на свои плечи пани Матильда.

Сверкающим оком она безошибочно вычислила пани, ставившую штемпель с датой. Предоставив будущим лауреатам метаться около весов, она атаковала оную пани. Бормоча что-то дикое, извлекла из-за стойки удивленную и обеспокоенную женщину, затащила в дамскую уборную и там прикипела к ней, заливаясь обильными слезами.

— В пани все наше будущее, — вопила она. — Наша судьба зависит только от вас. Я все для вас сделаю! Все!..

При этом, одной рукой обхватив шею потрясенной работницы экспедиции, другой она пихала ей кровные, отложенные про черный день сто злотых. Из драматических, трагических, слезливых, а в иные моменты и кровожадных выкриков пани Матильды несчастная женщина наконец поняла, что речь идет о пустяке, о пометке посылки не сегодняшним числом, а вчерашним.

— Всего полтора часа! — голосила пани Матильда. — Полтора часа!.. И целая жизнь!.. Что для вас эти полтора часа!..

Смущенная, застигнутая врасплох и безмерно удивленная владелица штемпеля прониклась неведомой трагедией, разыгравшейся на ее глазах и на ее шее. К тому же она, очевидно, засомневалась в психическом состоянии пани Матильды и благоразумно предпочла ей не перечить. Передвинула в почтовом штемпеле одну цифру и, разнервничавшись, принялась лупить печати одну за другой. Пани Матильда — спутанные волосы, безумные глаза, фанатичная гримаса — стерегла ее, будто палач свою жертву, ни на минуту не отцепляя взгляда. И лишь с последним ударом штемпеля героиня перевела дух.

— Судьба вас возблагодарит, — заявила она торжественно.

Тут ошеломленная работница экспедиции вспомнила о насильно всученных ей в интимном помещении ста злотых и попыталась вернуть деньги пани Матильде — больно все это смахивало на взятку, — но пани Матильда с ужасом содрогнулась и, громко протестуя, обратилась в бегство. Конкурсный проект отправился к месту назначения вовремя.

А на следующий день оказалось: уже неделю назад срок конкурса был продлен на четыре недели из-за протестов и настояний большинства заинтересованных авторов. Эго известие не дошло не только до ошалелого от творческого порыва зава, не только до его в равной степени ошалелых сослуживцев, но даже до значительно менее ошалелого главного инженера. А дойдя post factum^[2], известие не вызвало уже никакой реакции.

Совершенно очумев от бешеной нагрузки, коллектив чуть-чуть оклемался и вспомнил про запущенные будничные занятия. И тут началась новая драма.

Три месяца о договорах с заказчиками никто и не вспоминал, переработок не было, премий тем более, а взамен посыпались договорные неустойки за просроченные работы. К счастью, не слишком высокие. Хотя зав, воспарив к творческим высотам, утратил всякий здравый смысл и интерес к темам приземленным и рутинным, главный инженер сохранил бдительность, по крайней мере до середины конкурсного срока, и трезвый взгляд на служебные обязательства. Разработанный им план действий на ближайшие полгода позволял питать надежды, что при интенсивных усилиях мастерская встанет на ноги, с условием, правда, получения достаточного количества заказов.

Однако насчет заказов дело обстояло совсем не блестяще: инвесторы, разочарованные полнейшей халатностью исполнителей, не очень-то давали о себе знать. Таким образом, только победа на конкурсе и получение заказа на реализацию давали шансы доблестному коллективу выйти с почетом из запутанной ситуации. В ожидании еще весьма не близких творческих результатов все сотрудники в едином порыве объявили боевую готовность, которая, конечно же, исключала любую деятельность вне родной мастерской. Никакой халтуры, никаких подрядов, никаких дополнительных заработков на стороне! Все силы — общему делу!

А между тем великая цель высосала все личные и служебные капиталы…

Побледневший Влодек вспомнил, что уже трижды вежливый директор бюро по продаже в кредит согласился на перенос срока очередного платежа за машину. Теперь плати по меньшей мере три взноса, а может, и четыре, что вместе составляет семь тысяч двести злотых, иначе все пропало.

Янушу и Каролеку грозило отлучение от жилищного кооператива, который нагло домогался выплаты от каждого скромной суммы в шестнадцать тысяч, причем благодаря тяжкому труду предков Янушу не хватало только девяти тысяч, а Каролеку — восьми.

Красавица Барбара забуксовала в самом разгаре квартирного ремонта. Ее супруг, погруженный в докторскую диссертацию по химии, отказался участвовать в этом оздоровительном мероприятии, и вся тяжесть ответственности обрушилась на её плечи. И теперь красивые глаза пылали мрачным огнем, когда милейшим и мягчайшим голосом она убеждала по телефону столяра: вот-вот и всенепременно заплатит долг в семь тысяч. Мрачный огонь поддерживала не менее мрачная уверенность в полной безнадежности благополучного исхода.

У Леся дела обстояли еще хуже. Четыре телефонных счета, три за свет и газ и три за квартиру вместе составили приятную сумму в четыре тысячи злотых, не поражавшую, правда, астрономическим размахом, но вполне достаточную для отключения телефона, света и газа. Лесь без всяких раздумий взял бы взаймы необходимую квоту у богатых друзей, но, с одной стороны, вокруг него наблюдался неурожай на богатых друзей, а с другой стороны, он и так должен разным людям около пяти тысяч. Смертельно опасаясь конфликтов с бюро по продаже в кредит и стараясь скрыть от жены печальное положение своих финансов, Лесь пока что регулярно платил взносы за холодильник и телевизор. А теперь беспардонное поведение телефонщиков, электриков и газовщиков потрясло фундамент его семейного счастья и радикально отучило от ранних возвращений домой.

У главного инженера, который пошел в кабалу за семейный домик, не было денег на очередной взнос. Зав мастерской увидел дно в своей шкатулке как раз в тот момент, когда уже почти считал себя полноправным обладателем механического средства передвижения. Анджей, сантехник, не смог своевременно опутать себя супружескими узами по причине отсутствия денег на обручальные кольца, что произвело поистине фатальное впечатление на семью будущей жены. Личная свобода Стефана, тоже сантехника, оказалась под угрозой, поскольку, будучи причиной автомобильной аварии, он не был в состоянии оплатить штраф, и перед ним замаячила перспектива шестинедельной отсидки. Остальной части обслуживающего персонала, проживающей последние деньги, также грозил финансовый крах.

Короче говоря, мастерская заехала в беспросветный денежный тупик.

В спортлото играли и раньше, но каждый на свой страх и риск. Вскоре выяснилось, что азарту предаются все и полагают в нем единственное спасение от наступающей нищеты. После этого открытия хаотичная и единоличная забава сменилась коллективной, научно обоснованной деятельностью. Поздно вечером сосредоточенно производились сложнейшие математические подсчеты, разрабатывались новые, усовершенствованные системы игры.

Усовершенствованные системы подсказали четверку и три тройки, что никоим образом не удовлетворило потребностей играющих. Нужда наступала на пятки. А потому, не отказываясь от мысли снова вернуться к научным системам, решили использовать факторы сверхъестественные.

Вдохновение осенило доведенного до крайности Леся, ибо жена беспрерывно кормила его прессованным творогом, к тому же диетическим. Известно, однако, что творог удивительно стимулирует какие-то мозговые клетки: сослуживцы смогли убедиться в этом однажды в пятницу вечером.

— Знаете, мне кажется, мы допускаем ошибку, — задумчиво сообщил он, с отвращением глядя на оставшийся кусок творога. — В этом спортлото все основано на случае. Наш способ наверняка хорош, и с нашим методом должно получиться, только неизвестно когда. Может, как раз выпадет под самый конец?

— А что ты предлагаешь? — Каролек с любопытством посмотрел на него и добавил: — Давай меняться: мне творог, тебе яйца. Видеть не могу яиц.

— Что ты говоришь, а я творог не выношу, — обрадовался Лесь, соглашаясь на обмен. — Мне кажется, нам тоже надо уповать на случай. Не то чтобы всегда, но разок, другой…

Из своего кабинета зав услышал голоса сослуживцев и весьма взволновался… Да, исключительные люди! В такое время… Он взглянул на часы. В десять вечера энтузиазм, оживление! И это конец недели, пятница, люди тяжко проработали всю неделю, не говоря уже о тех трех месяцах чудовищного напряжения всех сил! Нет, в самом деле, с таким коллективом, с таким коллективом…

Отдаленные голоса то затихали до едва слышного говора, то взрывались с небывалой страстью. Растроганный зав почувствовал интерес: какая же это профессиональная проблема вызывает у его сотрудников столь горячие споры? Возможно, необходима помощь? Возможно, необходим его авторитет для разрешения серьезных, очевидно, сомнений? Он встал — ответственный и гордый — и отправился в комнату близких его сердцу коллег-архитекторов.

И только он взялся за ручку двери, в комнате воцарилась тишина и раздался гневный, нетерпеливый окрик:

— Куда плюешь, кретин?!

Странный с профессиональной точки зрения вопрос на мгновение задержал зава на месте. Чрезвычайно заинтригованный, он несколько неуверенно открыл дверь, и глазам его предстала картина, редко в проектных мастерских встречаемая.

На полу, спиной к нему, стоял на коленях Лесь, который с увлечением зеленым мелком доводил до совершенства на плитках полихлорвинила идеальный круг. Спиной к кругу на стуле стояла Барбара и в поднятой руке держала бумажный фунтик в виде рога изобилия. Каролек сидел за столом над купонами спортлото, а засмотревшийся на Леся Януш вытирал о брюки коробок спичек и ворчал:

— Придурок, мои спички оплевал…

О том, что зеленый мелок перед употреблением был ритуально оплеван всеми членами группы, и о том, что увлеченный Лесь случайно наплевал и на Янушевы спички, зав мастерской не знал. При всем желании он не мог уяснить услышанное восклицание.

— Ну, закончил? — нетерпеливо спросила Барбара.

— Да, — Лесь поднялся с колен.

— Через левое плечо! — предостерегающе крикнул Януш.

Барбара как-то странно замахнулась, и из рога изобилия посыпался дождь белых бумажек на зеленый круг и его окрестности.

Группа, занятая бумажками, не обратила ни малейшего внимания на стоящего в дверях начальника. Януш и Лесь бросились к бумажкам, попавшим в круг и поспешно принялись их разворачивать.

— Шестнадцать, — сообщил Януш Каролеку.

— Четырнадцать, — сообщил Лесь.

— Боже милостивый, что это такое? — спросил зав.

Ученые коллеги, пойманные на занятиях черной магией, на мгновение прервали борьбу с судьбой. Они рассеянно поглядели на зава, рассеянно переглянулись и, слегка поколебавшись, вернулись к таинственному занятию.

— Семнадцать, — продолжил Януш. — Барбара, объясни ему, у нас тут проблема. Попало восемь штук.

— Заполняем купоны по пятьдесят шесть злотых, — решительно потребовала Барбара. — Не мешай нам, в сверхурочные часы мы имеем право на личную жизнь. Разве только дашь нам взаймы тысяч сто злотых.

Зав молчал, поскольку немножко опешил. Коллеги жадно поглядывали на нею, ибо вопреки всякой логике возымели вдруг абсурдную надежды. Они показались заву шайкой голодных людоедов, облизывающихся на упитанного миссионера. А не сбрендила ли часом вся группа? Ведь среди них находился Лесь…

— Дорогие мои, откуда у меня сто тысяч, — ответил он на всякий случай мягким примирительным тоном.

Затем, пятясь, отступил с опасной территории.

А в оставленной им комнате черная магия разбушевалась вовсю. Сочетание колдовских и научных методов, по мнению группы, не может не принести желаемых плодов. С нетерпением ждали понедельника.

— Тройка-то наверняка есть, — мрачно заявил Януш в понедельник. — В крайнем случае на сигареты хватит.

— А может, надо выбирать числа в полночь? — уныло предположил Лесь.

— В какую полночь? — равнодушно отозвался Каролек.

— А ведь и правда, — оживилась Барбара. — В полночь, в пятницу и при свечах!

В целях экономии количество свечей ограничили до трех. Благодаря чему не наделали пожара, а подожгли всего лишь несколько старых фотооттисков. Лесево предложение насчет черного кота вызвало общее смятение: и в самом деле, ведь не все аксессуары соблюдены…

Каролек составил список сугубо необходимого.

— Я вам вот что скажу, — подытожил он. — Абсолютную уверенность в выигрыше можно гарантировать, если угадывать числа в пятницу, в полночь и на распутье трех дорог, к тому же в полнолуние. И, насколько я могу судить, хорошо бы еще иметь черного кота, нетопыря, сову, тринадцать похоронных свечей и сушеную змею. И кажется, парочку пауков, правда, тут я не уверен.

Барбара вздрогнула:

— Никаких пауков!

— Кот есть, — с отчаянием сказал Януш. — Нетопыря и змею еще удалось бы как-нибудь достать, а вот похоронные свечи… если только украдем. Говорят, они стоят дорого.

— А вообще-то сейчас как раз полнолуние, — добавил Каролек с отвращением.

Капиталы закончились. Сроки платежей угрожали все серьезней. Доставание денег требовало прямо-таки акробатического мастерства. И вдруг стряслось нечто неслыханное, напрочь отбросившее нудные денежные заботы коллектива.

В мрачный вечер понедельника, сразу после очередного фиаско в борьбе с судьбой, трое из славной четверки сидели в задумчивости. Злые силы определенно ополчились на незадачливых колдунов. Несмотря на заимствованных в дружеской организации одного дохлого желтопузика, двух нетопырей и вороньего чучела, несмотря на увеличение количества свечей до семи, несмотря на научные компьютерные расчеты в еще одной дружеской организации, в отосланных купонах не набралось даже трех угаданных чисел.

В поздний час никто не работал. И никто не проявлял излишнего стремления отправиться домой. Дома сидели ожесточенные чада и домочадцы, задающие назойливые и дурацкие вопросы. А кто мог дать на них ответ? Каролек, Барбара и Лесь точно не могли. Ибо неисповедимы пути должников жилищного кооператива или уклонистов от справедливых претензий столяров и слесарей! И разве мог Лесь возжечь свет в темной вечерней квартире?

В тоскливой гробовой тишине раздался звук, на слух самый обыкновенный — никто из друзей по несчастью и не заподозрил, что звук сей возвещает события удивительные и великие. Хлопнула входная дверь, кто-то галопом взлетел по лестнице и потом старался несколько затормозить на скользком паркете, но безуспешно. Закон инерции не дал сбавить скорость, и Януш, скользя, ворвался в комнату, немного перекосив створку дверей, и чуть не врезался в стол Леся. Он оперся о чертежную доску и тяжело дышал, с ужасом вытаращив глаза на коллег.

Барбара, Каролек и Лесь отвлеклись от драматических размышлений и проявили некоторый интерес к только что прибывшему товарищу по несчастью.

— У тебя что — жар? — вскинулся Лесь, поправляя чертежную доску.

— Я летел… по… лестнице… — Януш пыхтел, запинался, и с его физиономии не сходило выражение ужаса.

— Гнались за тобой, что ли? — любопытствовал Каролек.

Януш глубоко вздохнул несколько раз, дабы сообщить нечто поразительное самым эффектным образом. И предельно трагически произнес:

— Конец! Труба!

Все трое согласно повернулись к нему, предчувствуя зловещее, из ряда вон выходящее.

Януш вздохнул еще раз.

— Я сейчас прямо от Гени, — в его голосе послышались отзвуки погребального звона. — От Геньки, доходит?

— Но ведь Геня в Италии, — удивился Каролек.

У него мелькнуло, не вернулся ли Януш из Италии, но, с другой стороны, как можно съездить туда и обратно, покинув мастерскую часа три назад? Каролек совсем запутался и только таращил глаза на отпыхивающегося Януша.

— Не в Италии, а в Белостоке, — решительно опроверг Януш.

— Так ты вернулся из Белостока? — наивно спросил Лесь.

— Кретин, — буркнул Януш и, чуть помолчав, зачастил:

— Слушайте все, повторять сил нет, а то просто сдохну. Геня вернулся из Италии полтора месяца назад и сидит в Белостоке с группой этих щенков, группу создали недавно, помните, они еще орали, что всем нос утрут. Сегодня я поймал его случайно, хотя, черт знает, может, и предчувствие какое, а завтра утром он уезжает…

Януш остановился перевести дыхание, все остальные быстро сообразили насчет вступительного сообщения… Краткая и безошибочная оценка этого сообщения присутствующими вызвала у них такое любопытство, что дух перехватило.

— Я ждал чуть не полчаса — его где-то носило с семейством — и смотрел фото из Италии, этот обормот всюду раскидал всякие снимки — вдруг кто ненароком не поверит, что он там был. И рабочие фотокопии тоже. Разные. Увидел я там один проект, где-то около Неаполя будут строить или еще что. Техно-рабочий проект. В глазах так и стоит, мать честная, вот это решение!..

Он замолчал, и мрачная его физиономия на секунду осветилась восторгом. Однако тут же вернулся к рассказу, напряжение в комнате снова повысилось на несколько градусов.

— А после, ну короче, когда узнал, что мы отослали свой проект две недели назад, показал фотоотпечаток их проекта…

Теперь Януш замолк уже осознанно и ответственно. Катастрофическое его настроение понемногу стало передаваться слушателям. Он по очереди посмотрел на них, оценил сосредоточенное внимание, глубоко вздохнул в третий раз и объявил четко и зловеще:

— Точь-в-точь с итальянского проекта!

Черные мысли касательно денежных передряг улетучились, подобно вороньей стае. По сравнению с добытыми Янушем секретными сведениями все остальное казалось полной ерундой. Присутствующие почувствовали себя примерно так же хорошо, как на огнедышащем кратере.

Скорость света — ничто в сравнении с потрясенной человеческой мыслью. В какую-то долю секунды были уточнены три основных пункта проблемы.

Во-первых, польская группа отсылает на польский конкурс украденный итальянский проект. Законченное свинство, полная стыдобища и абсолютный профессиональный позор!

Во-вторых, бездарные воображалы — щенки из Белостока — безнаказанно проворачивают махинацию: посредством подлого обмана наверняка хапают первое место и втираются в архитектурную элиту страны! Дикая, вопиющая несправедливость!

В-третьих, все другие коллективы автоматически лишаются великого шанса. Подумать только: энтузиазм, творческий труд в жарищу, то есть буквально в поте лица, в муках рожденный опус — и все к чертям собачьим! Тоска, жуть, конец светлой надежде!

Доля секунды на размышления, доля секунды на тишину. И затем взрыв. Трое сорвались с мест, бросились на четвертого; крики, галдеж, запальчивые вопросы, хлесткие мнения о коллегах по профессии, призывы к отмщению, упования на сверхъестественные силы. Суматоха несколько улеглась минут на пятнадцать, поскольку участники доорались до хрипоты, а на стол Леся перевернули большой пузырек с тушью. Надо было срочно спасать залитые чертежи, и посему наступило затишье.

— А ведь этот Генька — придурок, — философски заметил Каролек. — Как это он не сообразил, что ты можешь вычислить?

— Он же не знал, что я видел те фотокопии, — ответил хитроумный Януш, вытирая Лесеву рейсшину собственным носовым платком. — Когда он уходил, я изучал журнальчик по французскому стриптизу, а когда вернулся, я любовался датской порнографией. Ему и в голову не пришло, что бы я от этих занятий оторвался.

— Мне бы тоже не пришло, — сознался Лесь, пытаясь стряхнуть тушь с бутерброда.

— Ну и как быть? — занервничал Каролек. — Так все и оставить?

— Нет, — отрезала Барбара. — Свинство кругом сплошное. Нечего нюни распускать, надо бороться!

— А как? Стукнуть в Союз архитекторов?..

Кипение страстей несколько стихло. Помолчали, переглянулись.

— Нет, — поморщилась Барбара. — Эго уж слишком…

— Что и говорить, — согласился Януш. — Не допустить — это одно, а доносить… Если докажут, им хана. Надо все же дать шанс.

— К тому же ты еще сам и доказывать должен, а то в Союзе подумают, мы-де просто хотим их заложить, — логично рассудил Каролек.

— Вот именно. А доказать так сразу не получится, проект-то они еще не сделали. Кажется, заканчивают рабочие чертежи. Концепция, правда, взяла первую премию на каком-то ихнем конкурсе, потом малость подработали. И уверяю, ну просто точь-в-точь наша территория. Холмистая и даже, черт, речка течет!

— А фотооттиски?

— Генька сам делал, он с теми парнями в Италии немного работал.

— На память?

— А черт его знает. Может, у этого болвана и бродили кое-какие мыслишки… А все равно. По глупости рискнули на плагиат, это наверняка, и приструнить их надо, но ведь не давить же совсем, и права такого не имеем…

— А полюбовно уладить не удастся?

— Сейчас? За неделю перед отправкой?

— Что же делать?..

— Украсть, — выпалил вдохновенно Лесь, который покамест молчал и думал.

Три пары глаз растерянно вскинулись на него.

— Что? — тупо переспросил Януш.

— Украсть, говорю. Весь проект или хоть половину. Полкомплекта ведь не станут отсылать.

Ошеломленная группа смотрела на вдохновенного Леся примерно как на пятиногую корову.

Никто, понятно, не подозревал о его криминальном опыте и заготовках преступлений, по сравнению с каковыми налет с целью кражи был просто мелочью, не стоящей упоминания.

— Слушайте, а ведь это мысль! — поддержал Януш. — Эго вовсе не плохая мысль! — добавил он и посмотрел на Леся, на сей раз с восхищением.

— А как украсть? — заинтересовался Каролек.

— Не знаю, — с честным сомнением ответил Лесь, памятуя о трудах, затраченных на собственное преступление. — Как-нибудь сообща. Забраться, что-нибудь тяпнуть…

Януш покачал головой:

— Так просто не пройдет. Сторожат, закрывают тщательно и вообще носятся с проектом как с писаной торбой.

— Ну и что? А если хорошенько помозговать?

— Говорю же, стерегут как черти. А теперь, под конец, сидят днем и ночью, почти без перерыва. И вломиться нельзя — окна у них забраны решеткой — был я как-то, видел.

— Может, поджечь дом? — наугад предложил Каролек.

— Так он тебе и загорится. Каменный, окна в стальных переплетах, двери обиты железом. До войны тюрьма была, а теперь архитектурную мастерскую открыли.

Снова воцарилось молчание. Будущие налетчики прикидывали и то и се, и за и против. В сложившейся ситуации кража представлялась единственным возможным выходом. Во-первых, кража воспрепятствовала бы наглой фальсификации. И все осталось бы в тайне. А затем у этих придурковатых мерзавцев появилась бы возможность раскаяния, сожаления и морального обновления. Только вот как совершить эту высоконравственную кражу?

— Из помещения не выносят? — спросил Каролек.

— А зачем выносить? Вынесут, когда будут отсылать.

— Так, может, именно тогда?..

— И что, будешь там дежурить в маске и с накладной черной бородой, чтоб тебя не узнали? Нас ни в коем случае не должны подозревать!

— У меня есть шлем с забралом, — похвастался Каролек. — От каких-то предков. Заржавел от старости, и забрало заело, а вообще снаружи не видно, что там внутри.

— А из шлема что-нибудь видно?

— Ничего, потому как глазные прорези не на том месте.

— Ну просто супермаскировка. Засунь башку в любой старый горшок, то же самое будет.

— Стоп! — крикнула Барбара. — Заткнитесь! У меня идея!

Каролек и Януш прервали дискуссию о горшке и забрале. Лесь отставил бутерброд с творогом, из которого извлекал пропитанные черной тушью кусочки. Все втроем полными надежды взорами уставились на красу коллектива. Краса поднялась, продефилировала по комнате, потом решительно повернулась к сослуживцам.

— Резюмируем. Мы ни в коем случае не можем допустить подобного издевательства. Не говоря уже о всем прочем, эта афера затрагивает и нас лично. Этот проект ни в коем случае не должен попасть на конкурс!

Она замолчала и выжидающе поглядела на всю компанию.

— Ты это насчет чего? — осведомился Януш.

— Насчет того, — ответствовала Барбара.

Она снова прошлась туда-сюда и остановилась около слушателей. Прогулки по комнате пошли Барбаре на пользу. В лице обозначилось волевое упорство, прекрасные глаза полыхали вдохновенным огнем, грудь вздымалась приливом. Представители иного пола, почти забыв о причине забот, уставились на нее восхищенным взглядом.

— Я насчет того, — повторила Барбара. — Другого выхода нет! Готовы ли вы на все? Готовы ли на преступление?

Ее глаза сверкали, ее голос был не менее зажигателен. Если бы она в этот момент спросила, готовы ли они голыми руками изловить разъяренного тигра, все тут же бы засучили рукава. Согласный хор ответил немедля и с энтузиазмом.

— Итак, выход один. Выкрасть проект, когда эти паскуды уже не будут его стеречь. Значит, как только его отошлют! Украсть из поезда!

Будущие подельники обалдели от изобретательского гения Барбары. Ее слова звенели как набат. Лихое, бескомпромиссное решение, смутная и зловещая картина нападения на какой-то поезд, надежда на достижение цели истинно мужским способом — все это произвело ошеломляющее впечатление.

Они просто не могли оторвать глаз от пламенной Барбары, и удивление понемногу сменилось восхищением, опьянением, восторгом.

Первым отрезвел Януш. Поскольку его невеста была почти столь же красива, как Барбара. он гораздо спокойнее реагировал на посторонние дамские прелести.

— Мысль сама по себе неплохая. Только откуда знать, в каком поезде повезут? Все равно придется сторожить…

— Надо ездить подряд всеми поездами, — предложил Лесь. — Будем сменяться.

— Ерунда, — оборвала Барбара и села на свой стул. — Я знаю, что говорю. Есть исключительно выгодное обстоятельство — моя кузина.

— Значит, кузина будет ездить? — обрадовался Каролек.

— Болван! — Барбара потеряла терпение. — Эта кузина с двумя детьми сбежала от мужа. По-моему, хорошо сделала, но речь не о том. Ей приходится вкалывать — детей кормить надо…

— А муж что? — вдруг заинтересовался Януш.

— Ну при чем здесь муж? — фыркнул Каролек, прервав Барбару.

— Как это при чем, я тоже готовлюсь в мужья…

— Если будешь таким же кретином, как тот, будь уверен, Данка от тебя сбежит, — вскинулась Барбара. — Уже и теперь вижу, что-нибудь в этом роде случится. Дадите мне закончить или нет?

— Дадим, — согласился Януш. — Кузине надо кормить детей и…

— А муж, если хочешь знать, не платит алименты, требует, чтобы она вернулась. Она ни в какую, и теперь, черт, слушайте же. Она заведует экспедицией на вокзале в Белостоке.

Барбара умолкла, но осталось победное эхо от ее слов. Муж и алименты вылетели у Януша из головы. Лицо Каролека так и засияло новым энтузиазмом.

— Ого-го-го! — крикнул он залихватски.

Лесь чуть не подавился последним куском хлеба с тушью.

— О муза! — прошептал он благоговейно.

— Эго решает проблему, — деловито заключил Януш. — Ясно, только через нее. Стырим весь ящик из поезда!..

Мысль Барбары представлялась оптимальной и гениальной. Времени оставалось немного, всего восемь дней, в связи с чем детальный план действий начали разрабатывать тотчас же. Ослепительная надежда электризовала умы.

Каролек припомнил дальнего родственника — служащего польских государственных железных дорог, который до войны побывал даже начальником поезда. От этого экс-начальника он уже завтра обязался доставить необходимую информацию. Барбара на следующий день запланировала поездку в Белосток и обратно. Януш решил на всякий случай позвонить Геньке-злоумышленнику с хитроумным вопросом о состоянии проекта. Однако разногласия начались при обсуждении способов извлечения ценной посылки из когтей стражей почтового вагона. Барбара была непреклонна.

— Поезд надо обязательно остановить и непременно в чистом поле. На ходу и на станции нападать не будем.

— Спустить под откос? — раздумывал Януш.

— А поезд товарный или пассажирский?..

— Пассажирский, — подтвердил Каролек. — Случайно знаю наверняка.

— В таком случае фортеля с рельсами отпадают. Без всяких человеческих жертв! Надо просто задержать!

— А как? — удивился Лесь. — Рукой помахать или прицепиться сзади?

— Идиот. На путях разложить костер и точка. Мероприятие следует провести ночью…

Януш понемногу начал воодушевляться.

— Поезд резко тормозит, машинист выходит на пути, а мы тем временем…

— …остаемся с носом, — подхватила Барбара. — Где этот вагон, сзади, в начале состава, в середине? Кароль, ты знаешь?

— Вроде бы впереди, — признался Каролек неуверенно. — Прямо сразу за локомотивом.

— Вот именно. Надо наделать шуму, неразберихи, время потянуть. Надо, чтобы поезд стоял подольше и персоналу было чем заняться. Нельзя хватать с размаху первую попавшуюся посылку.

— Да уж ясно, — сказал Януш. — Хорошо бы все-таки развинтить рельсы. Машинист вылезет, и кто-нибудь из нас ему покажет — вот, мол, от какой катастрофы спасли; пока они будут кумекать, что делать, можно хоть все вагоны обчистить, а не только один.

— Так-то оно так, но, если развинтить рельсы, поезд сойдет с пути, — запротестовал Лесь. — Не успеет остановиться, даже если увидит костер. Поезд ведь тормозит постепенно и долго.

— Ну так ты выскочишь с факелом. За сто метров от костра. Так всегда делают…

— А как с охраной? Наверняка там конвой! С винтовками!

— Разузнаю досконально, — обещал Каролек, выступавший, учитывая родственника, в роли эксперта по железнодорожным проблемам, — к нему и были обращены все вопросы на эту тему. — Я его поймаю завтра и разнюхаю все, что только можно…

Продолжение совещания состоялось на следующий день вечером, сразу же по возвращении Барбары из Белостока. Она приехала прямо с вокзала и вызывающе объявила:

— До сих пор вы считали меня женщиной правдивой и благородной. Простаки вы и наивные люди. Я наврала столько, что хватило бы на дивизию лгунов. Слушайте: Генька — извращенец, тиранящий многочисленных очередных жен, и мы нацелены против него лично…

— Какие еще жены? — изумился Януш. — Насколько я знаю, у Гени нет ни одной жены.

— Неважно. В качестве мужа он законченный скот. Мою кузину это крайне заинтриговало. В общем, её разбирает праведный гнев и, дабы покарать мужа-изверга, она сделает все, будьте уверены. Присмотрит, чтобы перевозили проект ночным поездом, и сразу позвонит, как только сдадут ящик. В случае чего задержит на несколько часов. Она и близко не представляет, в чем дело, гадала, правда, и так и сяк, но истина, понятно, не пришла ей в голову. Кароль, твоя очередь. Что узнал?

Каролек отложил карандаш, выгреб из кармана карточку с какими-то каракулями и приступил. Ознакомив слушателей, согласно вчерашним недоумениям, с правилами перевозки почтовых посылок, он рассказал о реакции машинистов при появлении на рельсах огня. На минуту смолк, тяжело вздохнул и продолжил:

— Есть одна трудность. Конвоиров обычно двое, иногда с оружием, иногда нет, по-разному, да не это главное…

— А что? — кипела Барбара. — Говори же!

— Мало разве охранников с оружием? — вмешался Януш. — Злых собак, что ли, возят с собой?

— Да нет, — пояснил Каролек. — Они закрываются изнутри, и снаружи вагон никак не открыть. В случае неожиданной задержки у них приказ не открывать.

— Даже если постучать? — спросил рассеянно Лесь.

— Даже если на трубе задудишь.

— Это плохо, — задумчиво отметила Барбара. — Перестаньте валять дурака, трудно сосредоточиться. Погодите-ка, а в случае какой-нибудь опасности?

— Какой опасности?

— Ну, не знаю. Пожар, взрыв… столкновение с другим поездом…

— Полагаю, они имеют право спасать жизнь…

— Взрыв? — вдруг оживился Януш. — Устроим взрыв!

— Спятил, какой взрыв?! А жертвы?

— Ерунда. Единственными жертвами будем, вероятно, мы. Давайте сюда Влодека, мне надо электрика!

— Чокнулся, — возмутилась Барбара. — Болтает о каком-то взрыве, скорей всего сам разлетится. Бред. Предлагаю на всякий случай осмотреть двери почтового вагона. Кто в них чего-нибудь петрит?.. Стефан! Надо заарканить Стефана!

— Да что ты, а конспирация? Хочешь с барабаном на весь город?

— Стефан заинтересован не меньше нас. Не пикнет. А кроме того, пораскиньте мозгами. Нам понадобится машина, даже две, не потрюхаем же мы с этим ящиком!

— Вот я и предлагаю взять Влодека! И электрик и с машиной!

— Влодека и Стефана. Больше ни души!..

Подготовка преступления закипела. Януш преодолел первый барьер: убедил бледного, испуганного Влодека участвовать в деле. В ход пустил самые хитроумные аргументы. В доску законопослушный Влодек отбивался почти два часа, пока, наконец, не сдался под впечатлением набросанной Янушем жуткой картины: его дети умирают с голода. Голодную смерть детей Януш находчиво связал с проигранным конкурсом и крушением мастерской, что неминуемо наступит в случае торжества этих негодяев из Белостока. В конце концов лояльный Влодек несколько утешился перспективой борьбы со злом. Уступив, он даже заразился чем-то вроде энтузиазма и вместе с Янушем предался каким-то секретным размышлениям.

Барбара привлекла внимание немногочисленного обслуживающего персонала на вокзале Варшава Виленская, куда отправилась поздно вечером в обществе Стефана, скептически настроенного касательно всего предприятия. Его, правда, не пугали моральные догмы, как Влодека, но Стефан имел некоторый жизненный опыт, который и нашептывал ему мелкие сомнения в конечных итогах преступных начинаний. Однако финансовое положение диктовало свои условия, и Стефан был готов на все, дабы оное положение улучшить, а надежды, совокупно со всеми в мастерской, связывал с конкурсом.

— Какого черта я дурака валяю в мои-то годы, — яростно бормотал он, обстоятельно прощаясь с Барбарой в восьмой раз около почтового вагона поезда до Остролэнки. — До свидания, до свидания… Слушай, они правы, дверь и в самом деле закрывается изнутри.

— Я позвоню тебе сразу по возвращении, — уверяла его Барбара. — Это невозможно, видите на двери ручку?

— Напиши, как доедешь, телеграфируй, — требовал Стефан, быть может, слишком нетерпеливо. — Вот именно, этой ручкой они блокируются изнутри, и конец всему. Хоть вагон на части режь.

— Ведь охрана сама откроет… Что?.. Разумеется, телеграфирую. Ничего другого не остается, только Янушев взрыв. А как он это сделает?..

Лесь и Каролек изучали трассу в поисках подходящего места. После многих сомнений и расчетов остановились на перегоне Малкиня— Тлущ, где ночной поезд из Белостока проходил утром, между четырьмя часами четырьмя минутами и пятью часами тремя минутами. В конце сентября в это время была полная темень. Получше условия были на перегоне Белосток — Малкиня, но, получив известие о посылке, могли не успеть доехать до места. Ведь известие могло прийти в последнюю минуту.

Избранную трассу им пришлось проехать трижды. Вот почему так случилось: они отправились в путешествие в двадцать три пятьдесят пять и поначалу эту трассу в обе стороны благополучно проспали; во второй раз из-за темноты ничего не рассмотрели и только в третий раз, отправившись сразу пополудни, произвели соответствующие наблюдения.

Окончательный выбор пал на отрезок между Топором и Острувеком Венгровским. Вдоль железной дороги тянулись леса, кустарники и пашня. Леса, кусты и пашня окружали железнодорожные пути во многих местах, но здесь как раз их пересекала столь необходимая дорога, поскольку предполагалось бегство машиной Стефана.

— Здесь, — увлеченно заявил Каролек, высовываясь из окна и жадно разглядывая пейзаж. — Лучше не придумаешь! Глянь, какая сейчас будет станция.

Лесь проверил в расписании и покачал головой.

— Не знаю, как и быть, поезд-то здесь идет всего ничего. Восемь минут.

Каролек перестал любоваться пейзажем и тоже сунул нос в расписание.

— Чего ты мне голову морочишь, в других местах и того меньше. Вот! Шесть минут…

— А вот здесь идет десять. Между Простыней и Садовым Венгом. И что это за «венг» такой?

— Черт его знает. Может, от венгерского. Тебе не все равно? Сейчас там будем и осмотрим местность. Впрочем, зачем это, ночной здесь не останавливается.

Поезд шел в направлении Малкини. Через десять минут оба разведчика, высунувшись в окно, вовсю глазели на местность, густо заросшую деревьями.

— Здесь! — заорал Лесь с восторгом. — Смотри, совсем не видно людей! Идеальное место!

— Пораскинь умишком, — отрезвил его Каролек. — Не видишь, что тут?

— Как это что? Леса и луга. И десять минут. Только здесь!

— И болота, смотри, вода кругом стоячая.

— Зато подальше, где деревья, наверняка есть дорога. Стефан там и будет ждать.

— На крыльях туда перелетишь? С проектом на спине по этим болотам? Нет, нельзя.

— Хоть собаки след не возьмут, — размечтался Лесь, немного поумерив восторги.

— Так погоня, которой проект на спине волочь не придется, быстренько тебя схватит. Или потонешь, черт-те какая тут глубина. А Стефана собаки тоже не учуют? И вообще, откуда здесь собаки?!

— Нет, только тот перегон перед этой, как ее… Как называется? Ага, Простынь!

— Ну, ладно, — согласился Лесь. — Пусть Стефан зальет обычный бензин, он популярнее. Хоть вонь от нас останется неоригинальная.

— У него сейчас денег нет на обычный. Ездит на авиационном, украденном, в кредит покупает.

— «Сирена» и на авиационном?.. — ахнул Лесь и даже притих от удивления.

Осмотрев в обратную дорогу противоположную сторону путей, они окончательно убедились в правильности выбора. Шесть билетов включили в себестоимость проводимой операции.

На следующий, же день в избранный район на машине отправились Стефан, Каролек, Барбара и Януш, чтобы определить место стоянки и ожидания добычи. Стефан выбрал подходящий кустарник — за ним он и поставит машину, — въехал туда, дабы все проверить на опыте, после чего объединенными усилиями трое сообщников сдвинули машину с места: при этом доблестный Каролек, жертвуя собой, снял ботинки и брюки и провалился выше колен в невинно выглядевшее болотце.

— Жалко, Леся не взяли, — проворчал он, вытирая ноги носовым платком. — Этот вояка задумал бежать напрямик с полной выкладкой на плечах.

— Ничего не поделаешь, придется ждать на дороге, — заключила Барбара. — Потушите фары, и сам черт вас не сыщет.

— Может, посоветуете, как здесь развернуться? — кипел Стефан, близкий к апоплексическому удару. — А может, вы хотите перескочить по воздуху через поезд и гнать дальше?

— Хорошо бы переехать пути и всю операцию перенести на тусторону.

— Невозможно, с той стороны перроны, проводники и охрана ориентируются туда. Нельзя рисковать: мы будем там, а дверь откроется здесь. Поворачивай, может, пронесет…

После сорока пяти минут драматических усилий пришлось отказаться от мысли развернуться здесь, на очень узкой полевой дороге. На остроумное предложение Каролека — можно, дескать, к месту операции подъехать задним ходом — Стефан лишь заскрежетал зубами.

— Ну, ничего другого не остается, — покорно согласился Януш. — Поезд придется остановить до переезда, чтобы он не блокировал дорогу. Стефан переедет на ту сторону, а мы устроим эстафету. Учтите, темень непроглядная. Один хватает ящик, бежит к переезду, передает следующему и смывается в лес, а этот второй сразу прыгает в машину…

— А первый как? — поинтересовался Каролек. — Утопится в болоте, либо его сцапают. Иного, скорее всего, не дано.

— С луны свалился? Первого ждет Влодек на шоссе. Зажигание он почти починил, барахлит только изредка. Хотя лучше пусть оба летят к Влодеку, в случае чего подпихнут машину, там даже небольшой уклон…

Вечерняя рекогносцировка растянулась до темноты. Стефан, чертыхаясь на отвратительную дорогу, старался побыстрее добраться до цивилизованного шоссе, а посему напряжение в машине несколько ослабло лишь неподалеку от Вышкова. Поначалу пассажиров мотало и трясло со скоростью восьмидесяти километров в час — так раздраженный Стефан старался преодолеть бесконечные ухабы и колдобины. Лишь добравшись до шоссе, сообщникам удалось наконец собраться с мыслями и сосредоточиться на самом важном.

— И по такой дороге нам предстоит смываться? — застонал Януш. — Я ушиб локоть, хоть за нами никто не гнался, а что будет, когда придется улепетывать?

— Рванем изо всех сил! — рявкнул Стефан. — На хорошей дороге моя «сирена» тянет сто, а в пятьдесят шестом я пришел первым в гонке по проселкам. И что тебе не нравится?

— Покрытие…

— Та дорога была лучше. — Каролек осторожно ощупывал свою макушку. — Кажется, шишка. А нельзя ли этот план как-нибудь изменить?

— Можно. — Барбара сидела около Стефана, претерпела меньше других и поэтому соображала быстрее. — Сделаем наоборот. Подъедем с другой стороны, переедем пути, и все в порядке.

— А Влодек? Влодеку придется ждать, мы все да еще с этим чертовым проектом не уместимся!

— Ну и подождет на шоссе, как договорились. И Влодек тоже приедет с той стороны, чтобы обе машины вместе кто-нибудь не зафиксировал. Те, кто поедет с Влодеком, этот кусок пролетят и не заметят — недалеко, километр или даже меньше. Зато смываться более приличной дорогой…

Пока доехали до Варшавы, план операции уже вторично обсудили в подробностях.

Таинственная и вызывающая страстное любопытство возня Влодека и Януша с подготовкой запланированного взрыва затягивалась. Никто не сомневался: взрыв, долженствующий до смерти напугать запертых в вагоне охранников и при этом никак не отразиться на пассажирах, — такой взрыв сложен и нетипичен. Тем не менее время подгоняло. В любую минуту с белостокской почты могло поступить тревожное сообщение.

— У нас одна проблема, — мрачно поведал Януш нетерпеливым сослуживцам. — Три дня уже не можем решить, хоть Влодек ночи не спит, тренируется на износ.

— Ну да! — оживился Лесь. — Он будет прыгать куда-нибудь или что?

— Умственно, — кратко и угрюмо ответствовал Януш.

— Так, может, принесете это сюда и подумаем вместе? — робко предложил Каролек. — Осталось максимум четыре дня…

Януш нетерпеливо пожал плечами и замолчал. На следующий день утром он и зеленый от бессонных ночей Влодек втащили в комнату тщательно упакованную коробку величины среднего телевизора.

Дисциплинированный коллектив стойко выдержал рабочий день до четырех часов, время от времени бросая на таинственный объект боязливые и почтительные взгляды. После четырех вся группа заговорщиков в полном комплекте приступила к преступной деятельности.

Януш с Влодеком осторожно и торжественно сняли верхний слой старых фотооттисков, употребленных в качестве упаковочного материала, затем ворох старых тряпок, среди коих красовались: рубашка Януша, пижама Влодека, несколько поношенная юбка его жены и совсем новая махровая простыня. И вот пред очами ожидающих предстал железный, на совесть склепанный ларец. Сбоку виднелось нечто вроде ручки или дверцы, а снизу выходил электрический провод. Рядом с ларцом Влодек благоговейно установил извлеченный из портфеля автомобильный аккумулятор, а также странное и сложное приспособление, напоминающее по виду полное оборудование для электрического звонка. Коллектив глазел затаив дыхание. Барбара первой нарушила настороженное молчание:

— Что это?

— Бомба с часовым механизмом, — ответил слегка рассеянно Влодек.

— Очумели, Богом клянусь, — убежденно сказал Стефан.

— Отодвиньтесь подальше, — мрачно порекомендовал Януш.

Окаменевшие было сослуживцы попятились.

Януш с Влодеком на корточках продолжали колдовать около ларца; что-то заскрипело — пружина вероятно — и вдруг ларец затикал!

Все участники этой секретной и ужасающей демонстрации, исключая, разумеется, конструкторов адского механизма, с удовольствием бы удрали, но, увы, ноги отказались повиноваться. Молча, ошеломленно взирали на ритмично тикающий ларец, особо потрясенные тем, что и аккумулятор и все сложное электрическое оборудование пребывало не внутри, а рядом с прибором. Януш и Влодек, застывшие над ларцом воплощением скорби, напоминали героев-самоубийц.

— Сдается мне, у вас все в башке перевернулось, — сухо прокомментировал Стефан — старший из присутствующих, он прошел войну. — Что это такое, черт подери?!

— Бомба с часовым механизмом, — стоически повторил Влодек.

— Сходите с ума кто как хочет, а у меня жена и дети… Когда и где это взорвется?

— На рельсах, понятно же… То есть, мы же условились, какой там, к черту, взрыв… Хоть убей, не взорвется!

В комнате тихо прошелестел вздох бесконечного облегчения. Смертники-подельники обрели голос и способность движения.

— Ничего не понимаю, — вышел из терпения Стефан. — Почему?

— А что может взорваться? Внутри-то ничего нету!

— Ладно, а что тикает?

— Будильник. — Януш открыл дверцу сбоку. — Можете посмотреть. Старинный — эти старинные громко тикают. Спер у моей бабки, уж она меня лишит наследства…

Сообщники, толкаясь и пихаясь, бросились на колени. Выглядело это так, словно сектанты молятся какому-то идолу в виде железного ящика. А в нем действительно стоял почтенных размеров, украшенный всяческими штучками будильник и ничего больше.

— Гениально… — воскликнула Барбара, поднимаясь с полу.

— Правда? — подхватил возрожденный к жизни Януш. — Недурной экстерьер, а? Солидно, внушительно!

— Шикарная штуковина, — поддакнул Лесь. — Очень даже ничего себе!

— А это что? — заинтересовался Каролек соседней с ящиком аппаратурой. — Для чего?

— Вот именно, для чего! — вздохнул Януш, снова впадая в меланхолию. — Тут вся проблема. Ящик поставим на линии и пускай себе тикает. Да только одного тиканья мало, надо учесть психологический эффект. Тикает, ну и ладно, покажем его проводникам или машинисту, всегда сыщется парочка храбрецов, отнесут его в поле и — слава труду! Что нам-то от бабкиного будильника в поле? Надо, чтобы грохнуло, чтобы перепугались, заорали и сами в лес убежали… А про устройство бомбы с часовым механизмом мало кто знает, любой шумок сойдет…

— Или вдруг бы засветилось… — добавил Влодек без особой радости.

— Ну и что? — Стефан явно заинтересовался. Остальные слушали в набожном благоговении.

— Ну и ни черта не получается. И чего только мы не вертели, даже головы распухли. Хотели подключить звонок к аккумулятору и соединить с часами, чтобы пошли в определенное время, как же, держи карман. Влодек говорит, напряжение слабое.

— Сколько, шесть вольт? — спросил Стефан. — А если двенадцать дать?

— Мало, — устало ответил Влодек. — Надо двести двадцать.

— С этим понятно, а свечение? Свечение тоже не выходит?

— Выходит, почему нет. Можем светить в самом ларце сколько угодно, но часы надо убрать, да и снаружи никакого света не видать…

Все замолчали и впали в задумчивость. Интенсивно-умственная атмосфера прямо-таки сгустилась в комнате. Думал даже Лесь, для которого электричество всю жизнь было неким фетишем и черномагической проблемой.

— А часы-то ведь надо вернуть моей бабке, — меланхолически заявил Януш к сведению злоумышленников.

— Минутку, — вступил в разговор Стефан. — Белиберда какая-то. Если это просто пустой ящик, зачем его так старательно заворачиваете?

У Януша и Влодека от обиды вытянулись физиономии.

— Во-первых, чтобы никто не увидел, мы уже сами свыклись с мыслью, что это бомба. Внушение — великая вещь. Убедишь как следует себя, так и других убедишь, а нет, так черт знает что можешь выкинуть. Возьмешь да и пнешь ящик ногой или еще что-нибудь…

— И бабкин будильник тю-тю.

— Ну, тогда Януш точно грохнется в обморок.

— Давай соображай на всю катушку. Надо же решать в конце концов!

Четверть часа напряженной умственной эквилибристики только вымотали злоумышленников, собравшихся вокруг тикающей бомбы. Поступило, правда, несколько весьма неординарных предложений: хорошо бы, к примеру, в ларце установить телефон и позвонить в нужный момент, или поместить его в ямку, где кипела бы вода и шел пар… Затем коллектив уныло погрузился в последующие размышления.

И вдруг случилось нечто совершенно неправдоподобное. Тишину прорезал пронзительный, трескучий вой, безусловно, исходящий из железного ящика, который до сих пор тикал самым мирным образом.

Что тут началось! Вся банда подпрыгнула и с паническим ужасом уставилась на чудовищное изобретение. Лесь и Каролек бросились было к балкону, Барбара застыла, разинув рот, дабы заорать во все горло, резко отскочивший Стефан сбросил себе на ноги пузырек с зеленой тушью…

— Что ты подключил?! — завопил Януш на Влодека.

— Ничего, клянусь тебе! — каким-то странным дискантом пропищал смертельно побледневший Влодек.

— Будильник!!! — простонал Стефан. — Друзья, это же будильник!!!

Лишь немного погодя после жуткого потрясения заговорщики уразумели необъятность своего счастья. Бомба рычала как тигр! Мучительная проблема разрешилась просто, ибо старинный будильник шел великолепно, забегая лишь на одиннадцать минут в сутки. Эта неточность была вполне поправима. Яростный звонок вызывал, пожалуй, некоторые сомнения — слишком уж звонко-металлический вой для бомбы, но с этим тотчас справились, обклеив молоточек колокольца пленкой для закрепления чертежей на подрамнике.

— Ну и кретины же мы! Очевидные вещи в голову не приходят, — довольным тоном заявил Януш, заводя будильник для проверки действия… — На который час поставить? Через пять минут?

— Через десять, — буркнул Стефан. — Я так часто на выдержу. Этот жуткий вой не для моих нервов. Кстати, попрошу ботинки тоже включить в накладные расходы — эта чертова зеленая тушь не смывается…

Сидевший в своем кабинете зав слышал, правда, нечто странное, неведомое и весьма пронзительное из комнаты коллег-архитекторов, но он уже давно, оберегая свою психику, не любопытствовал насчет тамошних дел. Однако непонятный вой, чуть приглушенный, но тем более нервирующий и ни на что не похожий, раздавался ровно через каждые десять минут и был весьма продолжителен. Зав проследил по часам: полные сорок пять секунд. Одиннадцатый вой он не выдержал.

Пройдя как можно тише, хотя жуткий вой все равно заглушал любой другой звук, он осторожно приоткрыл дверь интригующего помещения и остолбенел.

Шесть человек сидели и, словно загипнотизированные, смотрели на железный ящик, из которого раздавался яростный рев. Судя по лицам, коллеги просто-таки наслаждались небесной музыкой и видели отверстые райские врата…

Зав столь же осторожно закрыл дверь и решил на всякий случай сходить к психиатру.

Преодолев самую, пожалуй, принципиальную трудность, благородные разбойники встретили и другие, менее важные, хотя и весьма тягомотные препятствия. Прежде всего надо было запастись топливом, необходимым для разведения соответственно большого костра.

— Насобираем в лесу хворосту и баста, — с размаху брякнул Лесь, неоспоримо доказав неизлечимость своего легкомыслия.

— Чушь, — категорически запротестовала Барбара. — Хворост всегда влажный, а нам надо сухое дерево!

— Сухое дерево? — удивился Януш. — Где ты в Польше видела сухое дерево?

Барбара была бесспорно права. Самоотверженные налетчики соглашались приступить к процессу сушки дров, растопив печи, однако оказалось, что печей ни у кого нет. Короткое, но пристальное изучение близких и далеких родственников, а также всевозможных знакомых и приятелей привело к выводу: абсолютно все пользуются пошлым центральным отоплением. С горя уже подумывали о не очень нужной мебели, когда вдруг Лесь вспомнил про доски и рейки, которые он припас, скрывая в свое время от жены свои преступные намерения. Постепенно отпиленные и старательно коллекционируемые куски давно просохли — отличный горючий материал почти в достаточном количестве. Запасы пополнили старинным креслом из подвала в доме родителей Каролека. Из расколотых по длине двух ножек кресла получились неплохие факелы. Две другие ножки оставили как есть.

Некоторые трудности возникли в связи с изменением внешности — это признали насущным и неизбежным. От черных масок отказались сразу, справедливо полагая, что такая классическая деталь сразу насторожит поездную бригаду. Искусственные бороды, усы и парики, может, и сгодились бы, однако никто не знал, где их достать. После долгих дискуссий и раздумий остановились на горбах.

— Это как? Все будем горбатые? — неуверенно спросил Каролек. Януш посмотрел на него вызывающе.

— А почему нет?

— Удивятся…

— Ну и пускай. Удивляться всякий волен. А после расскажут милиции, налетело, мол, несколько горбунов, пусть их поищут тогда…

— Силуэт почти всегда запоминают и описывают, — прервала Барбара. — Он прав, изменим силуэт — и порядок. Лиц все равно не увидят в темноте…

Набивку для горбов выбирали старательно, руководствуясь как эстетическими, так и практическими соображениями. Горб старались подогнать по фигуре, разнообразя форму и величину. В этих целях использовали: старые подушки с кушетки, один детский дырявый мяч, одно туловище плюшевого медведя и много-много рулонов туалетной бумаги, которая позволяла моделировать нужную линию. Все это, подготовленное к употреблению, свалили в рабочей комнате вместе с баклушками для костра.

Теперь оставалось ждать. Ожидание, хотя и ограниченное последним сроком присылки конкурсных работ через две недели, оказалось вполне достаточным, чтобы довести группу до полного нервного расстройства. Задуманное дело, хотя и облагороженное целью, тем не менее вопиюще противоречило уголовному кодексу. Преступление разрасталось в лихорадочных головах со дня на день и с часу на час, пока не обрело поистине космические размеры. Предварительная подготовка каким-то таинственным образом придала ограблению логическую неизбежность. Дело должно быть сделано, и точка.

Более того, сама мысль об отказе от операции или неудаче представлялась и вовсе невозможной. Последствия такого положения вещей с течением времени рисовались неким ужасным кошмаром, словно содранный белостокской группой проект на веки вечные угрожал жизни и состоянию расстроенных поборников справедливости. Они чувствовали себя прямо-таки придавленными тяжестью ответственности за нынешние и грядущие судьбы национальной архитектуры. Короче говоря, сослуживцы окончательно утратили здравый смысл, а напряжение и нервозность достигли апогея.

В последний вечер перед последним сроком отсылки конкурсных работ преступный коллектив сидел на службе и нервно курил. Все подсобные материалы ожидали на улице в машинах. Телефонный разговор Белосток — Варшава был заказан в обе стороны, ибо крайне взвинченная Барбара предпочитала подстраховаться, а её увлеченная непонятной аферой кузина любой ценой старалась выполнить взятые обязательства. Сообщение о посылке могло прийти в последнюю минуту, уже после двенадцати ночи, и хотя до выбранного места налета без труда можно было доехать за три часа, в атмосфере комнаты, можно сказать, искрило от эмоционального напряжения.

Звонок телефона в двадцать три часа сорок три минуты произвел эффект, пожалуй, не меньший, как если бы взорвалась их собственная бомба. Через пять минут в мастерской не осталось ни души…

На безоблачном небе светила четвертая долька луны, когда, громко лязгая зубами, Лесь приближался к месту казни в машине Влодека. Рядом сидел Януш, заботливо пестуя на коленях начиненную будильником бомбу. С противоположной стороны в машине Стефана ехали Барбара и Каролек, столь же бережно лаская: большой мешок с «дровами», четыре горба и двадцать коробков спичек.

— Славная ночка, — наблюдательно подметил Каролек, заражаясь охотничьим азартом, разумеется облагороженным высокой целью мероприятия. — Довольно светло, чтобы нечто увидеть, и довольно темно, чтобы не понять смысла увиденного.

В то же самое время Януш в другой машине ворчал и возмущался:

— Черт возьми, какую глупость мы сморозили с этой бомбой! На кой ляд везем её с собой, там с километр бежать пешком, а она тяжелая, сволочь! Смотри, куда едешь, черт, объезжай дыры, мне уже все колени отбило! Надо было её тем отдать!..

— Точно, надо было, — пролязгал Лесь — вопреки доводам рассудка он чувствовал себя несколько неуверенно в компании с бомбой.

— Нет уж, лучше её при себе иметь, — мрачно буркнул Влодек, увеличивая тем самым иррациональное беспокойство Леся.

Ни Влодек, ни Стефан чудесным образом не заблудились. Мало того, время прибытия на место операции рассчитали предельно точно. Когда машина Стефана затормозила перед путями, с противоположной стороны появились две фигуры, из коих одна глухо постанывала, сгибаясь под тяжестью узла, а другая яростно шипела:

— Не лети так, черт, никто тебя не гонит! Свалишься на выбоине и будильник разобьешь!

— Да меня же несет под уклон! — ныл второй.

— Наконец-то! — одновременно вскрикнули озабоченные Барбара и Каролек.

Через пятнадцать минут подготовка к налету шла полным ходом. До прибытия поезда оставался целый час, в это время участникам операции не грозило никакое движение по рельсам. Один часик, понятно, казался пустяковым сроком, а потому суетливость наблюдалась во всех действиях.

Привязанные за спиной горбы несколько затрудняли работу. Только теперь сообразили хоть как-то приспособить пиджаки и пальто к горбам, но на изменившиеся фигуры одежда натягивалась плохо. Туловище плюшевого медведя досталось Лесю, который, несколько раз попытавшись безрезультатно вытянуть руки, сообразил поместить инвалидного мишку сверху, привязав его и прикрыв шарфом. Дырявый детский мячик стеснял активность Януша, который к тому же при всяком жесте подозрительно шелестел туалетной бумагой. Барбара и Каролек последовали примеру Леся, иначе, хоть лопни, никак не могли уместить горбы под одеждой, не рассчитанной на подобное травести.

«Дрова» высыпали в десяти метрах от переезда, точно определив, где в таком случае окажется почтовый вагон. Барбара старательно начала раскладывать костер. Бомбу поместили на стыке рельсов у самого переезда.

— Мне кажется, дерева маловато, — озабоченно сказала Барбара. — Огонь надо развести большой и нельзя разводить в последнюю минуту. Иначе все быстро погаснет.

— А почему не в последнюю минуту? Только в последнюю! — запротестовал Каролек. — Если разожжем слишком рано, еще кто-нибудь увидит и прибежит.

— А если не будет разгораться?

— Плеснем бензина. Постой, сбегаю к Стефану за бензином!

Реализация этой превосходной мысли споткнулась о неожиданное препятствие. У Стефана был полный бак, но не было канистры. Вместе с Каролеком, торопясь и нервничая, начали рыться в машине в поисках какой-нибудь емкости, куда удалось бы налить хоть немного горючего.

Януш и Лесь бережно укладывали около бомбы провода и прочие электрические причиндалы для достижения оптимального оптического эффекта.

— Пан Лесь! — раздался в ночи голос Барбары, нетерпеливо поджидавшей Каролека.

Призыв любимой женщины был для Леся всегда приказом. Он рванулся к ней, сметая все преграды. Следующие пять минут Януш свистящим шепотом поносил его на все корки, распутывая электрические провода на его ноге и закрепляя на нем свалившийся горб.

— Пан Лесь, куда вы, к черту, подевались! — вопила Барбара. — Сходите к Стефану, поумирали они там, что ли! Кароль должен принести бензин!

— Откуда я возьму банку, очумели вы там?! Что я — сервиз столовый с собой вожу?! — ворчал Стефан, разъяренный приставаниями Каролека. — Какой еще горшок?

— Термос, говорю! Есть у тебя термос?..

— Какой термос?! Я сюда не на пикник приехал!..

— Бензин! — трагически орал Лесь, налетев на них в темноте. — Барбара ждет!

— Черт бы все побрал! У Влодека на шоссе моя канистра!

— Поезжай к нему! Успеешь!

— А как вернусь?!

— Задним ходом!

— Иди ты в…

— Дайте же бензин, какого черта, чего тут возитесь столько времени?! — Барбара внезапно восстала перед ними горбатым воплощением фурии. Узнав о заминке, тут же нашлась:

— Через трубку, прямо на деревяшки. Стефан подъедет на пути и смочит несколько баклушек!..

До поезда осталось едва пятнадцать минут. Стефан, не переставая чертыхаться и плеваться, извлек наконец из бака струйку бензина. Барбара, Каролек и Лесь, то и дело спотыкаясь в темноте и налетая друг на друга, принесли к струйке дощечки потолще. Неподалеку Януш с ума сходил от беспокойства и прямо-таки приплясывал над бомбой.

— Что вы делаете, холера, не лейте на землю! Будильник загорится!!!

— Факел!.. Смочить факел!!!

За пять минут до поезда машину Стефана общими усилиями спихнули с насыпи, он не успел даже включить мотор: сила ускорения доставила его на запланированное место стоянки. Барбара и Каролек со спичками в драматическом ожидании застыли над костровищем. Лесь между тем второпях схватил смоченный бензином факел…

— Зажигать!!! — зловещим шепотом сигнализировал Януш.

У Барбары из дрожащих рук высыпались все спички. Каролек упорно тер их о коробку обратным концом и отбрасывал с похвальным усердием. Истратили три коробки и на четвертой, наконец, добыли огонь.

Лесь тотчас же ткнул в огонь свой факел и, вскрикнув, инстинктивно отбросил — пропитанная бензином лучина полыхнула чуть не в лицо. В первый момент обезоруженный факелоносец совершенно растерялся. Размахивая обожженной рукой, он двинулся по колее прямо перед собой, однако, не успев разогнаться, все-таки сообразил — что-то не так. Повернулся обратно к костру — оттуда к нему мчался Януш.

— Куда тебя несет, кретин, бери другой! — орал он, всовывая Лесю в руки незажженную чурку.

Лесь уже вознамерился бежать с этим деревянным объектом, но его застопорил новый крик:

— Куда несешься, черт?! Зажги!!!

— Бензин! — одновременно вопил дошедший до потери сознания Каролек. — Смочи в бензине! У Стефана!!!

Одуревший Лесь бросился на дорогу, в направлении машины, и налетел на Стефана, который, считая, что всегда успеет включить мотор, побежал на колею, обеспокоенный странными огнями и криками.

— Бензин!!! — завопил Лесь. — Смочить!!!

— Иди ты… — рявкнул Стефан, но тотчас же вернулся. — Ноги себе помочи! А я уже напился этого бензина!

Бегающего вокруг машины Леся вдруг поразил неожиданный и страшный хоровой вопль:

— Поезд!!!

И тут же душераздирающий зов:

— Пан Лесь, возьмите ножку!!! Возьмите ножку!!!

Лесь оставил ошалелого от ярости Стефана, впопыхах глотнувшего через трубку хорошую порцию авиационного бензина, и снова ринулся на железнодорожную насыпь, где у великолепного костра Барбара махала ему зажженной ножкой от кресла. Он схватил ножку и, пришпоренный паническим криком Януша: «Беги скорей, поезд раздавит мой будильник!!!», помчался по шпалам.

Надо же, чтоб так случилось: схватив ножку от кресла, Лесь находился с той же стороны костра, что и бомба с часовым механизмом, то есть костер отделял его от стремительно приближавшегося поезда. Ошеломленный Лесь, не в силах форсировать преграду из полыхающего сухого дерева, повернулся и, не задумываясь, помчался по направлению движения, то есть удирая от поезда.

Машинист спокойненько ехал себе, не ожидая ничего необыкновенного на хорошо знакомой, столько раз изъезженной трассе. И не очень-то обращал на нее внимание. И вдруг в слабом, обманчивом свете луны увидел пылающий на рельсах огонь. Машинист нажал на тормоз, ничего, естественно, не понимая в случившемся, и вдруг перед самым огнем…

…В последний момент, чуть не из-под колес локомотива, бросились врассыпную три темные, горбатые фигуры — одна в одну сторону от колеи, две — в другую. Одинокая фигура не переставая орала:

— Господи Боже, бомба моей бабки!!!

С грохотом и лязгом только начавший тормозить поезд проехал костер, проехал какой-то бренчащий железный ящик, проехал переезд, и в нескольких метрах за переездом пораженный машинист увидел картину, какой не видывал еще никогда в жизни!

Посередине пути, между рельсами, мчался горбатый человек, размахивающий во все стороны факелом, не проявляющий ни малейшего желания свернуть в сторону и совершенно очевидно вознамерившийся так мчаться до дня Страшного суда! Человек этот к тому же пронзительно вопил, к счастью, машинист не слышал этого.

Панически перепуганный Лесь мчался по шпалам, побивая все рекорды на всех дистанциях, а за ним громыхал поезд, который обалделый машинист старался затормозить, прежде чем случится эта полностью непостижимая катастрофа!

На сей раз поезд был особенно длинный — к обычному пассажирскому составу прицепили несколько товарных вагонов. Когда машинист, которого едва не хватил удар, наконец остановился, на переезде через насыпь стоял третий вагон от хвоста. Со стороны Стефановой машины находился только Януш. Барбара и Каролек оказались с другой стороны. Вожделенный почтовый вагон замер в двухстах метрах дальше, среди лугов и болот, а где-то еще дальше, во мраке осенней ночи затерялся оторванный от сообщников Лесь. Шайка совсем потеряла голову.

— На ту сторону! — шепнул Каролек Барбаре. — Сматываемся, сейчас такая буза начнется!

— А как? — тоже шепотом вопросила Барбара.

— Под вагонами!.. Нет, пожалуй, тронется!.. Через вагоны!.. Нет, это товарные! Обходим!..

— Погоди, сниму ботинки!..

— Давай… Я тоже сниму!..

Пригнувшись, с ботинками в руках, Каролек и Барбара ринулись к хвосту поезда, по колено увязая в болоте. Позади последнего вагона на четвереньках преодолели рельсы.

Одновременно по другую сторону насыпи в тени густого кустарника разыгрывалась иная драматическая сцена.

— К черту твою бабушку! — шипел Стефан. — Возьми себя в руки, смотри, двину по морде! Где они?!

— Иди ты… — Януш чуть не бился головой о кузов машины. — Под поезд попа-а-али!!!

С перепугу он совсем утратил чувство реальности, и судьба будильника смешалась с судьбой ближайших друзей. Обе потери представлялись ему в равной мере ужасными.

— Что ты несешь, болван, на ту сторону убежали, своими глазами видел! Чего они там копаются?! Беги за ними, а то меня удар хватит! Ноги в руки, слышишь ты, остолоп!!!

— Зачем идти, куда, ведь поезд стоит!..

— Так толкай его! Перелетай… Под вагоном лезь, дубина!

Когда измученный Януш на корточках лез под вагоном, Барбара и Каролек материализовались из темноты около ошалевшего от всех пертурбаций Стефана.

— Где вы были?! — рявкнул он бешено. — Януш полез за вами, давайте за ним!!!

Несколько смурной от валянья в болоте Каролек послушно отправился за Янушем, перелезая под вагоном, в то время как взвинченный Януш, не обнаружив друзей, лез обратно с другого конца. Увидев одну Барбару, не раздумывая, он снова полез на ту сторону, потерял горб и наконец, по счастью, наткнулся на возвращавшегося Каролека.

Дожидавшийся результата этих бредовых прогулок Стефан чуть ли волосы не рвал.

— Господи Боже, кошмар, поезд тронется!!!

А поезд все стоял и стоял: перед паровозом разыгрывалась сцена, не предвиденная даже в самой смелой программе. Бегущий от поезда Лесь остановился чуть позднее нагонявшего локомотива и потому оказался на несколько метров впереди. Стоял, тяжело переводя дыхание, с факелом в руке и ждал — пока что он был не в состоянии думать, а тем более принимать какие-либо решения.

Из локомотива выскочил перепуганный, растерянный машинист, за ним — сбитый с толку помощник. Оба в недоумении остановились при виде освещенного факелом горбатого типа с непонятным выражением физиономии.

«Не псих ли», — мелькнуло у машиниста и ему страстно захотелось укрыться в надежном локомотиве. Однако, памятуя о своей репутации в глазах помощника, он пересилил себя и подошел поближе к загадочному типу.

— Что случилось? В чем дело?

Лесь разволновался куда сильней машиниста. Не мог же он брякнуть: я, мол, налетчик, — а ничего другого в голову не приходило. Поэтому на всякий случай отступил на несколько шагов, сохраняя дистанцию. Машинист опять было направился к нему.

— Оглохли, что ли? Что здесь происходит?

Лесь, избегая ответа, снова попятился. Машинист решил не останавливаться на месте и вместе с помощником двинулся к нему. Лесь продолжал отступление.

— Может, немой? — вполголоса предположил помощник.

Машинист вдруг уразумел положение вещей: их двое, а тот один. А скоро подбегут начальник поезда и проводники… И энергичней направился к Лесю.

— Говори, недотепа, чего тут рыскаешь? — заорал он. — Чего по путям бегаешь, ты, висельник?!

Лесь усомнился в дружелюбии подобных замечаний и ускорил отступление. Вместе с тем хотелось как-нибудь ублажить поездное начальство, и он изобразил доброжелательную, на его взгляд, улыбку.

Эта улыбка показалась машинисту настолько нелепой и дикой, что он разозлился вконец. И почему это любой идиот позволяет себе шуточки с работниками Польских государственных железных дорог? Он заревел:

— Стой ты, олух царя небесного, паскуда, бога душу мать! — и бегом бросился к Лесю.

Не думая долго, Лесь повернулся и рванул наутек, все еще не выпуская пылающую ножку от кресла. За ним — погоня: машинист с помощником, а поотстав, начальник поезда и проводник. Оба, только-только продрав глаза, вышли посмотреть, что случилось.

Небольшая, растянувшаяся группа работников ПГЖД преодолевала пространство, ориентируясь на рассыпающего искры факелоносца, как вдруг машинист остановился как вкопанный: у нарушителя отвалился солидный горб и покатился в темные заросли.

Помощник машиниста сдавленно вскрикнул и затормозил рядом с принциплом; к ним подбежали начальник поезда и проводник, который принялся понапрасну приставать к машинисту с целью получения каких-либо разъяснений.

С потерей горба Лесь обрел свободу движений. Первым делом он отшвырнул обжигающую ножку кресла вслед за горбом в болото и помчался быстрее. Избавившись от балласта и от предательского освещения, Лесь быстро исчез из поля видимости застывшей в изумлении погони.

Машинист, несколько опомнившись, решил ни за какие блага не продолжать погони пешком: уж коли этот разваливающийся на части ублюдок до сих пор летит по шпалам, то и дальше, наверно, будет чесать в том же духе. А посему удобнее и, без сомнения, эффективней догнать его поездом. Он повернулся и быстро пошел к локомотиву.

И хотя он спешил, все-таки погоня за Лесем далековато увлекла машиниста и его присных — это дало возможность Каролеку и Янушу не один раз прогуляться под всеми товарными вагонами. Когда поезд двинулся, четверка горе-преступников, собравшись у машины, переживала кульминацию ожесточенной дискуссии.

— Да, поехал, ну и что, олух, чурбан недоделанный… — бушевал фронтовик Стефан. — Через минуту здесь будет дрезина с милицией! Скорей!!! В машину и ходу!!!

— Да как уедем, раз этого охламона нету! — орал Януш.

— Слушайте, может, он побежал к Влодеку? — встрял в дискуссию Каролек.

— Если он у Влодека, а мы ждем, как стадо баранов, я башку ему сверну!..

— Прекратить! — рявкнула Барбара, выведенная из себя еще и состоянием нижней части одежды, не приспособленной для экскурсий по болотам. — Успеем смотаться, когда услышим что-нибудь! Дрезиной за нами не поедут!

— Прошвырнитесь кто-нибудь по чертовым путям, может, этот недоносок там где-нибудь шатается!

— Ты иди, — крикнул Каролек Янушу. — Я не могу ботинки надеть.

— Что, мозоли натер?!

— Нет, грязь набилась…

— Да уж, налет так налет, ничего не скажешь!

— Как я бабке на глаза покажусь!.. — захныкал Януш уже из темноты.

Через четверть часа решили пропавшего Леся пока не искать, а вернуться, если его нет на шоссе. Уселись в машину и уехали.

А Лесь тем временем, скрывшись от погони, пришел в себя. Наконец свернул с полотна и юркнул в кусты, чтобы вернуться к ожидающей его машине.

В целом не очень ему было хорошо. Бродили какие-то обрывки мыслей насчет сторон света и определения пути по Полярной звезде. Полярная звезда ведь всегда на посту. Безнадежно стараясь найти ее, Лесь задрал голову и провалился в болото, из которого выбрался лишь благодаря паническому страху — когда-то ему рассказали об утопшей в болоте корове. У стремясь по бездорожью и далее, он почти по пояс оказался в воде и окончательно утратил представление о маршруте. При мысли о коллегах на переезде, потерявших терпение и отчаливших, Лесь принялся еще суматошней продираться через заросли и болота. После бесконечных усилий почувствовал наконец под ногами твердую почву, это несколько утешило, зато явно огорчило, что он и понятия не имел, куда попал вместе с этой твердой почвой. Отправился напрямик вслепую, всерьез струхнувший, как вдруг перед ним возник откос, преодолев который, он выбрался из кустов на шоссе. Осмотрелся и не поверил собственным глазам: в нескольких метрах ждала знакомая машина.

Фантастическим образом Лесь попал на шоссе как раз там, где ждал в своем «вартбурге» Влодек-электрик!

При виде темной фигуры Влодек включил фары и, узнав Леся, едва не лишился чувств. Даже не потому, что Лесь выбрался из зарослей один, отбыв туда в довольно многочисленном обществе: преодолев напрямик территорию между железной дорогой и шоссе, он выглядел неописуемо. Влодек от испуга потерял голос.

Лесь молча уселся в машину с полным ассортиментом болотных растений и парой небольших пиявок. Оба молча закурили. Немного погодя Влодеку удалось прохрипеть что-то членораздельное:

— Остальные где?

— Не знаю, — безнадежно ответил Лесь. — Нас раскидало.

— Как это?! Что случилось?!

Лесь взглянул на него с упреком.

— Поезд пришел почему-то не с той, какой надо, стороны, — сказал он с отчаянием, и Влодека снова парализовало. Перед глазами поплыла ужасающая сцена: любимые друзья под колесами, окровавленные, на полотне… и вдруг, обретя силы, он включил мотор…

В этот момент с проселка медленно выехала Стефанова «сирена»…

Десятью минутами позже дрезина с работниками дороги и двумя милиционерами остановилась на месте происшествия, на переезде через пути между Топором и Острувеком Венгровским. Когда шум дрезины умолк, должностные лица услышали странный звук. Поиски быстро привели к железному, несколько помятому ящику, из него и слышалось непрерывное, тягучее, металлическое рычание…

Учитывая день налета — субботу, — ураган обрушился на голову Леся в воскресенье перед рассветом. Буря, вероятно, не была бы столь жестокой, однако Лесь при виде целых и невредимых друзей от счастья сначала утратил дар речи, а после счел самым подходящим воспарить к поэзии.

На шипящий вопрос Стефана: «Ты что натворил, болван?!» — он продекламировал трогательно и вдохновенно:

— Как влажный лютик на болоте…

И на вытаращенные в безграничном изумлении глаза друзей грустно продолжил:

— Блуждающий погаснет огонек…

Ассоциация, по сути дела оправданная, не получила одобрения. Фразы, посыпавшиеся в адрес Леся минутой позже от его нескольких недовольных сообщников, абсолютно невозможно повторить хотя бы в относительно приличном обществе…

В воскресенье налетчики имели время прийти в себя и подумать над проблемой индивидуально. С понедельника начали думать коллективно.

Никакого сомнения: некая высшая, недобрая сила безапелляционно сорвала акт человеческого правосудия. Мошеннический проект молодых бандитов из Белостока отбыл без дальнейших помех к месту назначения. Преследовать его не имело смысла, да и денег не было. Короче говоря, все пропало.

Стая черных воронов вернулась в служебную комнату. Проблема профессиональной чести польских архитекторов отошла на второй план, чувство справедливости, пискнув, словно придушенная мышь, заглохло, и снова восстала угроза всеобщего финансового банкротства.

Минувшая неделя решительно ухудшила положение. Увлеченный реализацией преступных планов коллектив перестал считаться с деньгами, легкомысленно швыряя их мизерные остатки, не позаботился о займах, забыл сыграть в спортлото, и — что еще хуже — восстановил против себя близких и родных. Все участники налета как один почти совсем отбились от семей, а на приставучих дорогих и близких раздражались и если даже присутствовали телом в квартире, то со всей определенностью отсутствовали духом. Это, понятно, не могло улучшить семейные отношения.

В такой полной безнадеге единственное спасение могло прийти от продажи предметов личного потребления, и эту тему в понедельник начали обсуждать. Возможную продажу машин Влодека и Стефана исключили сразу: Влодек еще не выплатил ссуду и закон возбранял ему подобную трансакцию, а Стефан просто обожал свою «сирену» и заявил, что лучше продаст детей. Детей, однако, из денежных и прочих соображений никто бы не купил.

— В комиссионке продавать нет смысла, — заметила Барбара. — Двадцать четыре… Долго ждать денег.

— А если отправишься на рынок… обрати внимание на прочность почвы… один, восемьдесят… пардон, я хотел сказать, обжулят и получишь одну третью настоящей цены, — зловеще изрек Януш.

— Вешаться прикажешь? — нервничала Барбара. — Пусть мне за этот свитер дадут четыреста злотых, дотяну до конца месяца!

— А твой столяр?!

— Не говори со мной на эту тему!

— В будущий четверг вылетаем из жилищного кооператива, — торжественно провозгласил Каролек. — Януш, что скажешь?

— Не говори со мной на эту тему! — рявкнул Януш.

— Продаю увеличитель, — жалобно сообщил Влодек, заглянув в комнату архитекторов. — Может, кто купит?.. За полцены…

Барбара сжато сформулировала общее мнение:

— Идиот!

— Ты какой взнос последний оплатил? — полюбопытствовал Лесь.

Влодек позеленел.

— Не говори со мной на эту тему! — И он вылетел из комнаты, хлопнув дверью.

— Скоро мы вообще не сможем разговаривать ни на какие темы, — вздохнул Каролек.

— Ну так и помолчите! — отрезала Барбара. — Если не будем говорить глупости, то…

— …будем думать глупости, — подсказал Лесь, меланхолически засмотревшись вдаль.

По странному стечению обстоятельств все запланированные торговые операции были совершены в один день, а именно в четверг. С утра в пятницу вся группа утопала в давно забытом достатке. А в субботу в сердцах снова зацвела неукротимая вера в благосклонность судьбы.

— Перехожу Рубикон, — начал Януш. — Если меня выбросят из кооператива, я и невесту потеряю — сколько еще девушка может ждать? У меня осталось четыреста пятьдесят злотых, хоть подохни, кооператив этим не оплачу. Мне терять нечего. Играю!

У Барбары заходил перед глазами страшный призрак столяра, с которым договорилась на ближайшую среду. Она молча потянулась за сумочкой…

На кон, не колеблясь, бросили свою долю Каролек, Лесь, Влодек и Стефан. Две тысячи четыреста злотых предназначили на пожрание молоху. Каролек сбегал за купонами. В пять пополудни поспешно были зачеркнуты разные числа, и тут выяснилось — ни у кого абсолютно нет времени. Неделя небрежения к домашним пенатам даром не обошлась, и теперь уже никто не решался ближайшие субботние полчаса отвести на заигрывания с фортуной, отрывая эти полчаса у ожидающих дома дорогих близких. Тем не менее кто-то должен пожертвовать собой.

— А пусть себе этот «влажный лютик» топает, — предложил расстроенный Януш. — Столько всего натворил, вот и отработает!

Лесь хотел было запротестовать, а потом плюнул: повсюду так плохо, хуже и быть не может, и своевременное возвращение домой отнюдь не улучшит настроения. Молча сгреб со стола деньги с купонами и отправился навстречу самой судьбе.

Судьба тоже не зевала: прежде чем Лесь успел перейти на другую сторону улицы, глянь — навстречу ближайший друг, с коим не общался уже несколько месяцев. Друг при виде Леся широко раскрыл объятия, а в глазах у него заблестели слезы.

— Сами небеса тебя посылают! — простонал он. — Она изменила!..

— Ну да?! — воскликнул взволнованный Лесь.

— Ей-Богу! Сегодня все выяснилось! Пошли, я уже больше не могу! Пошли!..

«А ведь до восьми вечера еще много времени», — это последняя мысль Леся о сегодняшнем поручении. Трагедия любимого друга поглотила его целиком.

Уже после одиннадцати усталый кельнер в баре «Arnica» попросил освободить помещение двух последних гостей, демонстрирующих очень разный подход к жизни. Один из них обливался на дружеской груди горючими слезами, а второй, сжимая в объятиях заплаканного приятеля, выкрикивал попеременно удалые либо назидательные максимы: «Все нипочем! Главное, живы!.. В штыки!.. Эх, птичка улетела!.. Нелюди!..»

Чем доказал здравый смысл: ведь и в самом деле, если что и улетает, то скорее птичка, а не люди.

Опытный таксист, не пускаясь в излишние споры, сразу установил цель поездки, посмотрев в паспорт заплаканного пассажира. Затруднение, правда, вышло с возвращением паспорта — заплаканный пассажир ни за какие сокровища в мире не соглашался взять его обратно, но таксист и с этим сладил, засунув документ в карман пальто упрямого владельца. Чувствительный шофер уговаривал и второго пассажира продолжить поездку, дабы в целости доставить его домой, но тот категорически отказался: дескать,важные дела в центре и некогда заниматься пустяками. Таксист оглянулся на друзей, не очень-то уверенно шагающих к ближайшим воротам, махнул рукой и включил первую скорость.

Было уже далеко за полночь, когда, уложив наконец обиженного друга, Лесь удалился из его дома. Шел он по едва освещенной, перекопанной улице, распевая душевно и лихо:

И ограничивался лишь этой одной апострофой.

Пение то набирало мощь, то стихало, порой переходя в невнятное бормотание, а Лесь с огромным трудом сам выполнял приказ, отданный соколам.

Преодоление трудностей отвлекало все его внимание, и поэтому он не удосужился заметить другую сторону улицы — ровную и вполне удобную. Он брел спотыкаясь по глинистым ухабам, пока, наконец, не осилил последнюю яму и не почувствовал твердую землю под ногами. Поднял голову и помертвел: песнь о соколах замерла на губах, он только успел пробормотать:

— …горы — долы…

Не очень далеко от него стоял прекрасно освещенный двумя фонарями розовый слон.

Лицо у Леся передернулось паническим страхом. Он более или менее помнил, как провел всю вторую половину дня и вечер. И вдруг понял: вот оно, прихватило… Галлюцинации! Delirium tremens!^[3] И не какие-то там паучки, кролики, летучие мыши, а сразу слон!.. И к тому же какой?! Розовый!!!

Лесь надолго зажмурился, потом осторожно разомкнул веки. Слон стоял. Лесь снова зажмурился, снова поглядел…

— Сгинь, сгинь! — От ужаса он едва переводил дыхание. — Брысь! Брысь!

В ответ на заклятье началось нечто страшное. Откуда-то из темноты раздались тихие звуки чарльстона. Слон пошевелил ушами, поднял хобот и, переступая с ноги на ногу, самым очевиднейшим образом начал танцевать!..

Это уже было чересчур. В алкогольном тумане вдруг проступило детское воспоминание: Слон! Розовый поросеночек! Ловушка для охохо-нюшки!.. Слоняки! Слоники!

— Слоняки!!! — взревел он.

Повернулся и рванул в паническом бегстве, издавая время от времени дикие вопли:

— Слоняки!!! Слоняки!!!

Чудом пролетел Лесь всю перекопанную улицу, но в самом конце споткнулся и рухнул в объятия встревоженного странным криком милиционера.

— Слоняки!.. — рявкнул Лесь в последний раз.

— Что это с вами? — удивился милиционер, за свою жизнь он наслушался немало пьяных воплей, а такого еще не слышал. — В чем дело?

Лесь при виде милицейской формы немного очухался, хотя лицо все еще было искажено суеверным страхом. В голове пронеслось кошмаром: если сообщат о горячке, дело труба, в момент сунут в больницу для алкоголиков. Никакой горячки в помине!

— Нету слона! — убеждал он представителя власти. — Нету слона! И все тут!!!

— То есть как это? — забеспокоился милиционер, всего час назад обошедший только что приехавший цирк, который уже оборудовал шапито. — Как это нету? Уже украли?

— Украли! — быстро согласился Лесь — ему была безразлична судьба ужасной галлюцинации, украли — тем лучше, лишь бы отвертеться.

— Украли! Нету и нету!!! — подтвердил он вдохновенно — его тон и выражение лица убедили милиционера в невероятной краже слона из цирка. К тому же, пока он обходил шапито и повозки, там царила полная суматоха, а слонов отвели куда-то в сторону.

— Идите со мной! — занервничал он, побежал по ямам и ухабам, игнорируя другую, нераскопанную сторону улицы, и потащил за собой слабо упиравшегося Леся.

Спотыкаясь, прыгая через ямы, Лесь подумал, что представитель власти, по-видимому, домогается от него доказательств отсутствия галлюцинаций. Он перестал упираться и ревностно побежал рядом.

Они примчались к углу дома и остановились, словно вкопанные. Точнее, милиционер остановился, словно вкопанный, а Лесь, у которого ноги вкопались, а все остальное неслось вперед, склонился ниц и ткнулся руками в глину.

Розовый морок стоял в свете двух фонарей и неона над магазином, спокойно помахивая ушами.

Потрясенный известием о немыслимой краже милиционер уставился на слона и машинально поднял застывшего в земном поклоне Леся.

— Как так? — разозлился он. — Вон стоит!

— Что стоит? — смертельно перепугался Лесь.

— Как что? Слон! Разве не видите?

Лесь вытаращил глаза на слона, порешив не признаваться ни за какие пряники, и на всякий случай сильно удивился:

— Какой это слон? Где слон? Никакого слона нету!

Милиционер судорожно соображал, кто же из них спятил и когда он сам в последний раз пил. Позавчера, стакан… Нет, тут не в стакане дело.

Лесь тем временем прикидывал: либо власть сама пьяна, либо старается под него, Леся, подкопаться. Ведь слона-то и в самом деле нету. Розовая гора с огромными ушами — исключительно его собственная галлюцинация.

— А все-таки слона нет, — повторил он, однако, без прежней убежденности.

Его настырное упрямство мешало милиционеру сосредоточиться и уразуметь сущность конфликта.

— По-вашему, слон не стоит на собственных ногах?

— Нет и нет!

— А что он делает?! Сидит? Лежит?!

— Танцует… — легкомысленно вырвалось у Леся.

И в самом деле, слон переступал с ноги на ногу в такт доносившемуся издали мотиву.

Получив более или менее правдоподобный ответ, милиционер малость приободрился. Он посмотрел на Леся внимательней и тотчас просек состояние шатающегося около него в мокрой глине хмыря. Жалость дрогнула в его сердце. Вместе с тем он почел своим долгом забрать Леся в вытрезвитель, предварительно развеяв пагубное заблуждение бедолаги.

— Будьте молодцом и не валяйте дурака, — снисходительно поучал он. — Слон стоит себе, и это прекрасно видно. Не видите — цирк приехал? Ничего вам не кажется.

У Леся чуть-чуть прояснилось в голове, но было страшновато так сразу поверить в свое счастье…

— А почему розовый?.. — недоверчиво спросил он.

— Черт, а в самом деле… Ну, ясно почему: розовый неон его освещает! Тоже не видите?

Только теперь Лесь обнаружил пылающую неоновую рекламу над магазином, и замороченную душу моментально отпустило. Значит, все так и есть! А вовсе не горячка!..

— Ну, давай-ка двигай, — решительно предложил милиционер.

— Куда?

— В ясельки, отдохнуть. Чего по улице шляться.

Он вылез из ямы и твердо ухватил Леся под руку; последний, по видимости, не сопротивлялся, и не потому что обмозговал какую-нибудь хитрость — просто панический испуг начисто парализовал его волю и ум. В ясельки!.. Только этого не хватало! Господи, а на работе!.. Жена!..

Это слово тут же отрезвило Леся. Он остановился, высвободил руку. Милиционер отпустил, успокоенный примерным до сих пор поведением ханыги. Мало ли, может, человек закурить хочет или еще что…

Лесь не колебался. Будто вспугнутый олень, он отпрыгнул и кинулся бежать, уповая на ноги и на удачу и не обращая внимания, что бежит не домой, а совсем в другую сторону. Давным-давно затих топот милицейской погони, когда Лесь наконец остановился, оказавшись гораздо ближе к Белянам, чем к Мокотову, где жил.

В половине третьего ночи добрался беглец домой и вспомнил про свое важное дело. Даже проверил: и купоны и деньги — как ему показалось, в полном комплекте — у него при себе. Сообразил даже: еще успеет отослать эти чертовы купоны спортлото в воскресенье до полудня, и соображение сие совершенно его утешило. Отправился спать полный впечатлений и почти счастливый…

Проснулся он также довольный и спокойный. В квартире царила тишина, за окном — прекрасный осенний день, и Лесь собрался было повернуться на другой бок и погрузиться в благотворный сон, когда внезапно вспомнил про окаянные купоны спортлото.

Будильник остановился на пяти часах десяти минутах, а это, учитывая положение солнца, было далеко не так. Взглянул на свои часы, они, по-видимому, тоже стояли и уже давно, показывая для разнообразия одиннадцать сорок — это, в свою очередь, представлялось весьма далеким от правды. Все-таки приятно и полезно время от времени знать, который час: посему Лесь встал, потягиваясь, широко зевая, почесывая небритый подбородок, и направился к телефону. Подержался минутку за бедовую больную головушку, пододвинул стул и набрал номер «точного времени». Потом всю свою жизнь, не раз вспоминая эту минуту, считал: стул ему подставила рука Провидения.

— Одиннадцать сорок три, — грациозно сообщило «точное время».

Лесь как-то без всякой радости или печали прослушал эти цифры и продолжал сидеть с трубкой, прижатой к уху.

— Одиннадцать сорок четыре, — столь же вежливо и мягко начислило «точное время».

Лишь после еще одного сообщения насчет одиннадцати сорока четырех Лесю сделалось плохо. Голова трещала все интенсивней, сердце запрыгало где-то в горле. Будь двенадцать сорок четыре или хотя бы двенадцать одна, тогда все ясно: полный конец, амба, каюк и точка — никаких забот, никакой ответственности. Тахта, слава Богу, рядом, можно и поспать с горя. Но в данной кошмарной ситуации оставалось еще шестнадцать минут, и сию секунду необходимо! надлежит!!! развить отчаянную, адскую деятельность, разумеется, для него невозможную!

Стул был моментально опрокинут и телефон сброшен со столика. Несколько бесценных секунд ушло на упорную и бесполезную борьбу с пиджаком, который не хотел выступать в роли брюк. Затем в ванной Лесь оторвал вешалку для полотенец, разбил два стакана, вазу и лампочку в настольной лампе, которая ехидно перевернулась. В поисках чистой рубашки он вывалил на пол полку с бельем из шкафа, а в поисках сапожной щетки — все содержимое тумбы для обуви. В одиннадцать пятьдесят одну вылетел на лестницу с плащом в руках и в ботинках, неимоверно измазанных глиной. С первого этажа вернулся на свой четвертый и захлопнул оставленную открытой дверь квартиры. После чего наконец вырвался на улицу.

До киоска спортлото, принимающего купоны в воскресенье до двенадцати, такси довезло бы за пять минут. Но улица по обеим сторонам была пуста, и Лесь помчался галопом; в двенадцать шестнадцать он привалился к наглухо закрытой двери вожделенного строения, дабы перевести дыхание.

Итак, Лесь добрался до финиша. Теперь можно было вольготно размышлять, каяться, сокрушаться, покачивать головой, возмущаться своим поведением, а затем обещать исправиться и уточнять добрые намерения.

Однако незамедлительно требовалось одно: ликвидировать невыносимое ломотье в башке, заглушавшее все, даже досаду и противное ожидание нахлобучки.

Ломотье в голове, естественно, ликвидировалось лишь одним способом, к нему-то и прибег Лесь без колебаний. Поколебался лишь, выбрать ли бар «Под Арками» или рыбный бар на Пулавской, каковой и выбрал, ибо там было вроде попрохладнее.

Он оттолкнулся от враждебной, безжалостно запертой двери киоска и двинулся в южном направлении.

Выпитая на голодный желудок первая рюмка по способу «клин клином» подействовала чудотворно. Туман в мозгах рассеялся, мысли замельтешили вовсю. Иллюзий никаких, надежд никаких. Пропал. Самым обыкновенным образом пропал и уже навсегда. Судьба свое дело знает: на неотосланные номера, конечно же, выпадет миллион и этот миллион придется возвращать сослуживцам. Как и когда — ладно, потом, а вот одно очень ясно: начиная с сего дня он — человек конченый, потерявший все. Дружбу, какие-либо надежды на уважение окружающих, жену, родной дом, Барбару… О Барбаре теперь и мечтать не приходится! Всему конец, нет спасенья! Он упал на самое дно!

Человек, все утративший, естественной силой вещей больше уже ничего не может утратить. Лесь — и есть вот такой человек. После третьего «клина клином» взгляд на ситуацию приобрел беспощадную остроту. Лесь даже испытал известную гордость — как импозантно ему удалось скатиться в пропасть! И в нем взыграл дух висельника. Без всяких опасений и угрызений выгреб из кармана предназначенные на недостижимую цель деньги и сосчитал. Из общественных двух тысяч четырехсот и его личных двухсот оставалось едва тысяча триста, не считая мелких, которые пойдут на оплату счета в баре. Остальное скоропостижно дематериализовалось.

Обычное бдение в кабаке представлялось ему недостойным человека, столь глубоко павшего морально. Следовало сделать нечто большее. Грандиозное. Нечто ослепительное на руинах карьеры и пропащей жизни.

Он вышел из рыбного бара и для разнообразия направился к северу. И возможности городского центра столь многонаселенной метрополии, и сторона света вполне соответствовали его сумеречно-торжественному настрою. До сих пор была мелочевка, разные недостатки принципиально честного человека. Теперь его нельзя назвать таковым. Растратил чужой миллион тысяча сто злотых. Миллион, выигранный в проклятое спортлото, и тысячу сто, предназначенные на этот выигрыш. Жалкие остатки, уцелевшие от разгрома, жгли ему карман.

Лесь в любом случае решил растратить и эту ерунду. Коли уж черт побрал столько, пусть забирает и остальное, с ним самим впридачу. Растратить незамедлительно, без сомнений, без жалости до последнего гроша! Только с выдумкой! Грандиозно! С фанфарами! Раз уж падать, так с доброго коня!..

Коня!!!

Лесь внезапно остолбенел. К остановке на площади Унии как раз подходил автобус с надписью: «БЕГА». У дверей теснились люди, но место в автобусе было.

«Коня!!!» — наперекор всему молодецки ухнуло у Леся в душе.

Категорический приказ внезапно разъяренной души пихнул его в автобус. Категорический приказ контролера пихнул в кассу. И более он не противился душевному порыву.

Нетерпеливая душа в диктаторстве своем заставила его купить самый дорогой входной билет за тридцать злотых, пронесла мимо пустого в это время паддока и загнала на трибуну. Программу бегов душа обошла молчанием, из чего следовало сделать вывод, что она в программе не нуждалась. Во входном билете тоже, верно, не нуждалась бы, если бы на бега пускали просто так.

Миновав турникет, Лесь оказался в самой гуще орущей, ошалелой толпы, из кожи вон лезущей, дабы возможно быстрей растратить возможно больше денег. Около входа стояли два пана, один из них, схватившись за голову, стонал:

— Эта четверка! Эта чертова четверка!..

А другой молча и смачно рвал на мелкие клочки много белых бумажек и бросал на землю.

В Лесе бушевал не только дух висельника, бушевали и выпитые им в рыбном баре «клинья». В атмосфере азарта вспыхнули миражи: игорные салоны, кучи банкнотов на столах, раскаленные лица, звон золота, выкрики крупье… Монте-Карло!..

— Мой дед фортуну в Монте-Карло!.. — вспомнил он с гордостью.

Фраза, однако, оборвалась за отсутствием нужного глагола. И что это дед с фортуной в Монте-Карло сделал?.. Спустил? Промотал? Растранжирил?.. С таким же успехом мог выиграть. Немного и память подводила, поскольку Лесь вообще не мог припомнить никакой фортуны в своем семействе, даже при мысли о прадеде.

Тем не менее дедова фортуна в Монте-Карло увлекала, распирала грудь, хотелось как-то проявить энергию этой фразы. Лесь попытался взобраться по скату, в толкотне ткнулся о некую преграду, остановился и очень внушительно произнес:

— Мой дед фортуну в Монте-Карло!..

Незаконченность сей капитальной фразы заставила его задержаться и взглянуть на это нечто, которое не хотело отвечать на сообщение про деда. Это был столб, в силу своей экзистенции совершенно равнодушный к Лесеву деду и его фортуне. С обидой и презрением Лесь обозрел препятствие, неожиданно не оказавшееся человеком, и отправился дальше.

— Мой дед фортуну в Монте-Карло!.. — громко, пронзительно и чувствительно пело у него в душе.

Обойдя два этажа и переждав ближайший заезд, смысл и результаты коего остались для него тайной, Лесь не пожелал транжирить остатки денег и чести. Разбрасывание банкнотов пачками с трибуны — дело вульгарное, и скорей всего дед в Монте-Карло вел себя как-то иначе. Похоже, дед делал ставки… Ну, так и надо делать ставки! Все едино на что!

Усмотрев место, где люди платили какие-то деньги, избегая излишних хлопот, он подошел к кассе, у которой стояла самая маленькая очередь. Не удостоил вниманием зеленую надпись над кассой: «100 злотых». Достал двести злотых и протянул пани кассирше, повторив слова стоявшего перед ним игрока.

— Два — один пять раз.

— Пятьсот злотых, — потребовала пани в окошке, повернулась за билетами и протянула руку за его двумя сотнями.

— Что? — не понял Лесь.

— Пятьсот злотых. Еще триста.

Лесь пожал плечами: бестактно заставлять его тратить деньги в нежелательном темпе. Достал еще триста злотых. Спрятал пять билетов с зеленой надпечаткой и, обеднев на пятьсот злотых, двинулся вперед по велению сердца.

— Сто и селедку, — потребовал он решительно у стойки.

Следующие сто и та же самая селедка поглотили все его внимание: он не побежал бараном за толпой, бросившейся на трибуну. Не слышал криков, не видел результатов забега, ибо внесенные в кассу деньги считал погибшими навеки и вообще не имеющими отношения к каким-то заездам. Дед в Монте-Карло — вот о чем стоит подумать. Только через некоторое время до него дошли слова двух панов — перед ними тоже стояло по сто граммов, но вместо селедки они закусывали бутербродами с икрой.

— Два — один первый заезд, — раздраженно сообщил один. — Ничего не поделаешь, должны были так прийти. Заплатят сорок злотых.

— У меня два — один пять раз, — сообщил другой, рассматривая билеты. — Я играл еще два — три, на фукса.

Лесю стало ужасно стыдно: как же, опозорил деда с селедкой, не поддержал фамильной чести икрой. Надо поправлять положение. Вдруг ему послышалось что-то знакомое. Два — один пять раз… Где-то он уже слышал это магическое заклятие?

Билеты в руке второго пана тоже что-то напоминали. Лесь заказал еще сто и бутерброд с икрой. Теперь можно спокойно и солидно послушать этих вот типов. Он оперся на буфет со стаканчиком чистой в руке и принялся рассматривать панов, поминая предка-игрока столь часто, сколь позволяли речевые возможности.

Двое разговаривали и не обращали на него внимания, потом подошел третий. Этому третьему сразу бросилась в глаза благостно-мечтательная физиономия стоявшего рядом незнакомого хмыря. Игроки на бегах не любят в чужом присутствии разглагольствовать о результатах ближайшего заезда. Третий тут же заподозрил — а не подслушивает ли их этот тип? Он слегка подтолкнул споривших приятелей, головой показав на Леся.

Один из игроков полез в карман и вытащил пачку билетов с зеленой надпечаткой. Лесь машинально повторил его движение и тоже достал пять идентичных билетов, как раз когда соседи на него смотрели.

Нет на свете игрока, который в такой ситуации не проникся бы делами ближнего. Трое невольно вытянули шеи к Лесевым билетам.

— У вас тоже? — поинтересовался один.

— Мой дед фортуну в Монте-Карло!.. — взвыл в ответ Лесь, радуясь возможности поделиться светлым настроением и светлой мыслью. И гордо помахал своими билетами перед озабоченными игроками.

Все трое вздрогнули от неожиданного рева и непонятных слов, но зеленые билеты притягивали их магнитом. Не комментируя информации о незнакомом дедушке, посмотрели увлекательные бумажки.

— Ну, есть два — один. Фортуны вы не заработаете на этом… — покривился один из трех.

— Все-таки кое-что, — отозвался второй. — По сорок дадут.

— Сорок четыре, — поправил третий, посмотрев в окно. — Вывесили и уже платят.

— Надо получить, идем…

До Леся смысл сказанного все еще не дошел. Он оставил недопитую водку и престижную икру и поплелся за ними единственно потому, что одноразовое оповещение о предке в Монте-Карло не удовлетворило его. Надо бы обсудить тему подробнее, поскольку в данный момент любовь и дружба с тремя панами явно не достигла желанной крепости. Он встал за ними в очередь перед кассой, машинально сунул кассирше пять своих билетов и к вящему удивлению получил тысячу сто злотых. Опешил, потрогал деньги, ничего поначалу не соображая, и вдруг его озарило. Нако-нец-то он оценил подвиг деда и уразумел, что дед сотворил с фортуной.

— Мой дед фортуну в Монте-Карло обузда-а-ал! — завопил он в пространство — трое уже улетучились.

Плевать на отсутствие слушателей, когда на подходе интереснейшая мысль. Ха! Если мог дед, почему не может он!.. Явился сюда, чтобы все спустить, а уйдет с высоко поднятой головой. Вернет деньги, честь и, кто знает, может, даже этот растраченный миллион!..

Дед ставил! Он, Лесь, тоже поставил и выиграл! А посему необходимо продолжать ставить! И выигрывать!..

Не вникая в хитроумные и сложные детали игры на бегах, он отправился в ту же кассу, где купил билеты раньше. В голове грохотала мощная мельница, заглушавшая всякие сомнения и соображения. У него и тени подозрения не возникло, что, вообще говоря, главное на бегах — лошади. Он не соображал даже, где эти лошади находятся и зачем они. Какие лошади, если с ним незримо присутствует удачливый дедушка из Монте-Карло.

Отдал кассирше еще пятьсот злотых, решительно повторив услышанное в буфете:

— Два — три. Пять раз.

Гордый и взволнованный Лесь уже нигде не останавливался, а бродил по верхней галерее и ожидал натурального хода событий: вот сейчас случится нечто вполне закономерное и он снова выиграет. Что и как случится, не имеет особой важности. Вдохновленный удачей деда Лесь никак не мог отделаться от ассоциаций несколько иною рода: зеленого стола, шарика, рулетки, сданных карт и прочего в том же стиле. Звонок, сигнализирующий начало следующего заезда, обеспокоил его: вдруг да он пропустит нечто безумно важное. И машинально помчался за всеми, то есть от касс в сторону беговой дорожки.

Лесь принялся внимательно всматриваться в даль, а потому старт пяти «арабов» почти от самой трибуны не дошел до его сознания. Только когда лошади пробежали половину дистанции и оказались где-то далеко, однако в досягаемости его взгляда, он сообразил — что-то мчится. Ему даже удалось опознать бегущие создания. Ну конечно же, лошади! Ведь он играет на бегах! Поставил на каких-то лошадей, вот лошади и бегут, сейчас будут здесь, и выигрыш будет здесь!

До него даже начал доходить окружающий шум. Какой-то счастливчик, опершись о балюстраду, смотрел в бинокль и комментировал забег для зрителей с невооруженным глазом. Все нервничали, напряжение передалось и Лесю, хотя до сих пор его олимпийское спокойствие явно раздражало окружающих.

— Пятерка ведет! — орал счастливчик с биноклем. — Пятый ведет, за ним тройка, потом двойка!.. Тройка догоняет, нет, опять отстает!..

— А кто последний? Здорово отстал!

— Сейчас, минутку, единица!.. Единица, Калифат!

— Говорил я, Калифат последний!

— Идите к черту!!!..

— Ну, не томите! Что там на вираже?!

— Тройка впереди, пятерка вторая!..

— Так и будет: три — пять, увидите!..

— У меня двойка и трипле, — заорал кто-то.

Отчаянный и непонятный вопль потряс Леся, он навалился на спину стоявшего перед ним типа, рванул за рукав и тоже заорал:

— Говорите, ну!

Это оказался счастливый обладатель бинокля. Он изо всех сил старался вырвать рукав — материя трещала, рука с биноклем тряслась и уходила в сторону. Лошади неслись уже по прямой, Лесь по-прежнему дергал, а потому привилегированный зритель отказался от услуг бинокля и кричал, на сей раз попросту и без мудреных словечек:

— Валет идет, Валет! Пятый — второй!

— Черта с два! Двойка берет! Уже три — два!..

— Двойка вырывается!

— Не поддавайся!!!..

— Валет, жми, Валет, жми!!!..

— Ну вот, два — три!!!..

— Черт побери, три — два ставил десять раз!..

Обалделый и почти протрезвевший от переживаний Лесь без сопротивления позволил отпихнуть себя в глубину. Два — три!.. Два — три было написано на пяти купленных им билетах! Выиграл! Снова выиграл! Сама судьба за него! Сама судьба направила в такое место, где он смог отстоять свою честь и достойно поддержать семейные традиции, заложенные дедом в Монте-Карло! Теперь он все отыграет и в ореоле славы появится перед недалекими сослуживцами! Бросит им под ноги этак по-мужски добытые деньги! Что там жалкое спортлото, в спортлото любой голодранец сумеет сыграть, а он единственный не убоялся когтей азарта, и вот, пожалуйста, — каков результат! Ладно, швырнет им больше, чем они ожидают, им всем и ей!.. Барбаре!..

Правда, гипотетический миллион, при всей своей наглой навязчивости, не очень-то поспешал к нему, но доблестному приверженцу деда-игрока было теперь не до математических выкладок. О сумме выигрыша он узнал только при получении, ибо вся информация по радио или на табло ускользнула от его внимания. Стартовый порядок два — три, оцененный в двести двадцать злотых, принес ему пять с половиной тысяч, таким образом, учтя растраченный капитал, он уже был на плюсе.

Всевозможные восклицания и выкрики Лесь запоминал очень избирательно, а потому в счастливой кассе ляпнул первое, зацепившее память, уточнив:

— Десять раз.

«Подумаешь, стартовый порядок три — два. Три — два десять раз…» — последние слова, какие он случайно слышал, когда лошади пришли к финишу. Паршивая тысяча злотых, выброшенная на игру теперь, — жалкая мелочь в блеске грядущего миллиона. Как и каким образом можно выиграть миллион на ипподроме в течение дня, не занимало Леся, ибо он не намеревался раздражать Провидения дурацкими вопросами.

Резкий поворот в жизненной ситуации, неожиданный скачок из пропасти на высоты прямо-таки героизма, блистательная и столь плодотворная смелость в азартной борьбе — все это потрясло его основательно и свело к нулю последствия потребленного алкоголя. Теперь уже его граммов с селедкой, с икрой… какой икрой! — с устрицами!., были без надобности. Теперь в ушах гремели фанфары упоений, и даже зеленые столы и рулетка вылетели и пропали с глаз долой. И теперь на трезвую, геройскую голову он заметил наконец главные объекты внимания сотоварищей по борьбе: сперва лошадей в паддоке, а после — лошадей на беговой дорожке. Гордый, взволнованный, счастливый, он смотрел сверху на блестящие лошадиные крупы и даже понемногу начал соотносить номера на вальтрапах с номерами купленных билетов. Не понял лишь, почему этих номеров два: сие без сомнения означает одновременную ставку на двух лошадей, а ведь всю жизнь ему казалось, что ставят на одну лошадь и выигрывают, когда лошадь первая приходит к финишу… До сих пор ему не случалось бывать на бегах, и он понятия не имел о тайнах этого предприятия, а сейчас даже как-то стыдно спрашивать. Посему: уж если два раза выиграл на этих странных двойных лошадях, выиграет и в третий, и нечего забивать голову пустяками.

Лошади, переведенные с паддока на беговую дорожку, прошли пробным галопом и направились к старту. Человеческий табун переместился на другую сторону трибун. Лесь вышел на балкон, устроился у парапета, удобно облокотился и стал ожидать очередной победы.

Ждал долго — в очередном заезде стартовали двухлетки на дистанцию тысяча четыреста метров, а старт двухлеток всегда проблема сложная. В ожидании он жадно прислушивался к разговорам, наконец заинтересовавшись техникой выигрыша. Кто-то убеждал кого-то:

— Конюшня придет, увидите…

Леся это не волновало ни в малейшей степени, ибо он просто не понял, о чем речь.

— Да какая конюшня, Полонез впервые идет на тысячу четыреста, — разозлился другой.

— Ну и что, увидите, придет!

— Почему он не пускает лошадей, все собрались!

— Да что вы, не все, одна в кусты ушла!

— А что там сзади? Посмотрите!..

— Единица… — информировал один из владельцев биноклей. — Стоит задом, и все тут, нет, уже подвел… Пошли!!!

— Фальстарт!! — ухнуло одновременно, фанаты явно нервничали.

— Две вырвались! Одна еще бежит! Куда это она? Идиот!

— Скажите, кто вырвался вперед?!

— Тройка, Полонез!..

— Ну, вот вам и конюшня! Если вырвется, уже не придет!

— Конь в форме, прямо-таки летит! Должен прийти!..

Лесь тоже начал нервничать, неизвестно отчего, ведь его успех обеспечен высшей силой. Его опекает сама судьба…

Второй фальстарт привел Леся в настроение, аналогичное настроению публики. А третий вообще доконал. Происходило что-то совсем непонятное, но рев на трибуне свидетельствовал о высшей степени беспокойства.

— Какой кретин пускает лошадей?!

— Да что вы, с двухлетками всегда так!

— Как лошадь может прийти, если трижды вырывается! Он уже всю дистанцию пролетел!

— Пустит он их, черт побери, или нет?!

— Одна опять задом стоит! Это которая побежит задом?!

— Единица! То и дело портит старт! Поворачивают!..

— Пошли!!!..

— Кто?! Да кто же?!..

Лесь перекинулся через балюстраду, и, если бы его не прижимала сзади живая стена, вывалился бы на нижний этаж. Он всматривался в лошадей совершенно понапрасну — ничего разобрать не мог. И приблизительного понятия не имел, на каких лошадей ставил, а вопёж совсем его дезориентировал.

— Конюшня идет! Конюшня, три — один!..

— Двойка берет сзади! Смотрите, три — два будет!

— Пятерка летит от поля!..

— Полонез, жми! Полонез!

— Не успеет!.. Уже три — пять!!!

— Три — пять…

— Ну, и где эта ваша конюшня?!

— Двойка уже третья, смотрите, а её вообще в расчет не брали!..

— Три — пять! Ну, выплата будет! Все ставки делались на конюшню!..

Лесь у своей балюстрады полностью обалдел. Перед ним, около судейской кабины, на табло красовались номера три и пять. А он поставил на три — два… Так что же, значит, он проиграл? Это невозможно! Вот тебе и на: судьба холила, опекала, сулила миллион! Где этот миллион?!

Видать, самым очевидным образом судьба оскорбилась пренебрежением Леся к её манипуляциям и подкачала. Несчастная игрушка судьбы не очень-то понимала, что теперь делать. Требовать проверки? Или повтора заезда?.. Минуточку, а ведь одну лошадь он угадал… Так, может, выиграл половину?..

Рядом с Лесем сидел на стуле некий господин и опирался подбородком о балюстраду: вся фигура его выражала полную безнадежность. Лесь взглянул на него внимательней и снова ощутил нечто вроде родства душ. Он достал свои билеты и ткнул их под нос разочарованному господину.

— Скажите, пожалуйста, а это что такое? — спросил Лесь очень грустно, ибо жестокие сомнения одолевали его.

Тот посмотрел на билеты, потом на Леся, снова на билеты и проявил вялый интерес. Потом высказался коротко и ясно:

— Макулатура.

— Значит, я проиграл? — в голосе Леся зазвучал целый регистр: возмущение, недоверие, отчаяние, глубочайшее изумление и столь же глубочайший ужас. Господин взглянул на него повнимательней, принюхался со знанием дела и, опять впадая в хандру, заключил:

— По морде!!! Я тоже. Все.

И взгляд его бесцельно устремился в пространство.

Лесь понял: надо оставить в покое человека. Но слово «все» его несколько приободрило — он-то проиграл еще не все. И снова пробудился дух деда-игрока, несколько усыпленный последними эмоциональными передрягами. Если еще проиграно не все, надо играть дальше! Будем играть! Будем… сразу отыграемся…

Но оберегающее безумцев милосердное Провидение позаботилось двумя способами спасти устремившуюся к гибели жертву. Во-первых, Лесь попал на бега лишь на четвертый заезд, в коем еще не успел принять участие. Выиграв в пятом и шестом заездах, проиграв в седьмом, он имел впереди всего два заезда. И тут Провидение весьма просто не позволило Лесю истратить на них больше двух тысяч злотых.

Ему не пришло в голову ставить на несколько комбинаций, и никто, по счастью, этой золотой мысли ему не подсунул. Высоко подняв штандарт дедовой чести, Лесь пренебрегал ставками ниже тысячи злотых и, если бы ставил не на один, а на несколько стартовых порядков, спустил бы все до последнего гроша. Благодаря же опеке высших сил он избавился лишь от балласта в три тысячи, а остальное сохранил.

Когда он одним из последних уходил из этого вертепа, его разум уже более или менее функционировал. Эмоциональная болтанка отрезвила его окончательно. Он, пересчитав оставшийся капитал — четыре тысячи двести злотых, удивился несказанно. В этих жутких последних заездах, казалось, он проигрывал колоссальное состояние — некие родовые имения, деревни, дворцы, приданое жены… Собственная судьба тесно переплелась с судьбой деда в Монте-Карло. Дед, возможно, обладал земельными угодьями, его жена, то есть, видимо, Лесева бабушка, без сомнения имела приданое, жена самого Леся, напротив, не имела ничего. И прекрасно, что не имела, имей она хоть что-нибудь, Лесь всенепременно проиграл бы все!

Испытывая нечто вроде неясной благодарности господствующему строю, Лесь шел себе пешком и размышлял. Высокое безумие, охватившее его в рыбном баре, позволило отыграть доверенную сослуживцами сумму. Мало того, сколько у него теперь?.. Теперь… Двести злотых пропиты, черт с ними. И все-таки у него тысяча восемьсот in plus^[4]. Теперь бы только еще одно чудо. Если проклятые неотосланные купоны не выиграют больше имеющейся наличности, он сможет эту постыдную историю скрыть от окружающих и спасти честь. Не прослывет растратчиком или идиотом, смело сможет смотреть людям в глаза… Надо срочно послушать результаты этой сволочной забавы для кретинов!

Преисполняясь то надеждой, то беспокойством, Лесь спешил в родимый дом, совсем не предчувствуя сюрпризов.

Недовольная поведением Леся в течение последних недель жена собралась как раз этим утром поговорить с ним начистоту. Последней каплей послужил субботний вечер, проведенный Лесем весьма таинственно, незапланированно и закончившийся в три часа ночи. Спокойная, уравновешенная, рассудительная, умеренно-снисходительная Касенька после глубоких дум порешила: мягкость в данном случае абсолютно противопоказана и необходимо Леся встряхнуть.

Надо учинить безобразный кабацкий скандал. До сих пор никогда в жизни Касенька не делала кабацких скандалов и её представления о дебоше страдали умозрительностью. Опираясь, однако, на мнение лиц, просвещенных в этом отношении, она надеялась: если удастся начать, дальше пойдет само собой.

Утром, пока Лесь еще спал, Касенька отвела ребенка к родителям, не желая травить невинное существо зрелищем отвратительным и неприличным. Сейчас она возвращалась домой, стараясь поднять свой боевой дух.

Покаяние и просьбы о прощении несомненно ожидающего её Леся следует проигнорировать полностью. Поведение его, по мнению Касеньки, переходило всякие границы, и во что бы то ни стало необходимо отреагировать резко. Она отказалась от приглашения друзей, убеждавших её принять участие в неуточненных еще вечерних развлечениях, не обратила даже на них особого внимания, совершенно поглощенная тяготеющим над ней долгом задать хорошую взбучку легкомысленному супругу.

Безобразный скандал имеет свои законы: необходимо что-нибудь разбить, что-нибудь швырять. Спешно направляясь к дому, Касенька про себя чинила смотр домашнему достоянию. Не могла, к сожалению, вспомнить ничего такого, чем можно было бы потешить руку — пригодилась бы инвалидная кружка, отбитая тарелка и треснувшее блюдо. Рассерженная на себя за идиотскую любовь к порядку, на семейство и друзей, упорно одаряющих её предметами несомненной художественной ценности или весьма необходимыми в хозяйстве, на Леся за уйму бесцельных расходов, она решилась, наконец, в педагогических целях пожертвовать супницей. Все-таки вещь не первой необходимости, люди живут и без супницы.

Колеблясь, начать ли сцену словом или делом, она открыла дверь квартиры и застыла, изумленно обозревая переднюю. Затем вошла и тщательно проинспектировала помещение. Наконец встала посередине комнаты в бурной эмоциональной неопределенности.

Вместо сокрушенного мужа повсюду царил разгром. Словно после землетрясения или смерча. Таков был результат утренней деятельности спешившего Леся.

Первое движение растерянной Касеньки — конечно же, броситься все убирать, и машинально она уже подняла опрокинутую лампу, однако тут же взяла себя в руки. Осторожно положила лампу на прежнее место, села в кресло, мстительно швырнув Лесеву пижаму на пол, и предалась раздумьям.

Через полчаса план был готов. Касенька встала с кресла, позвонила отринутым было друзьям, согласилась принять участие в предложенных развлечениях, после чего спокойно и методично приступила к завершению сцены побоища. Приглушив умоляющий голос души, выбросила из шкафа, по примеру Леся, весь свой гардероб, предварительно отобрав костюм для развлечений, разбросала книги и журналы, сняла с окон занавески и пошвыряла где придется — словом, проявила много изобретательности в эстетике разрушения. Потом Касенька достала из буфета супницу, водрузила наверху и удалилась из дому с холодным намерением уничтожить все и вся тотчас по возвращении, часов в одиннадцать вечера.

Лесь неподалеку от дома очень даже замедлил спешку. Близость родимых порогов напомнила ему о пагубных конфликтах в личной жизни. Вспомнил, как бежал из дому и что там натворил, и сделалось ему не по себе. Жена, понятно, ждет, и сразу же он узнает следующее: кто он по сути своей, как можно квалифицировать его поступки и что его ждет в ближайшем будущем. Моральные наставления, скорей всего, будут гораздо круче обычных, наверняка полетят вопросы, на которые ответа нет и быть не может. Лесь испытал неодолимое желание свернуть с дороги. Однако сверлящая мысль насчет миллиона вернула его на избранный путь.

Последние метры он едва волочил ноги. У ворот остановился, изучая небо, дабы прогнозировать погоду на завтра. В холле внизу задержался, внимательно прочитал список жильцов, нашел свое имя и грустно покачал головой. Изучил почтовый ящик — там, похоже, ничего не было. Мелькнула слабая надежда на очень длинное письмо, которое он прочитает на лестнице, оттягивая тем самым появление в квартире. Достал забытый в кармане ключик и извлек почтовое уведомление. Долго рассматривал уведомление, раздумывая про письмо, ничего не придумал и открыл дверь.

Поначалу он мало что понял. Усиленная Касенькой живописность интерьера прихожей и ванной, очевидные изменения в декорациях остальных помещений доказывали непреложно: жена побывала дома во время его отсутствия.

Убедившись в её актуальном отсутствии, Лесь сперва успокоился, затем ужасно перепугался. Жена, оставившая еще больший беспорядок — такого прецедента не было! Что-то стряслось и столь страшное, что Лесь и представить себе не мог. Вместо того чтобы навести порядок и поджидать его, Леся, с упреками, претензиями и сугубо справедливым вердиктом, жена разорила квартиру окончательно и беззаботно ушла. Факт сей был слишком страшен, непонятен, потрясающ для бедной Лесевой головы.

Однако сейчас было не до раздумий. Он бросился наводить порядок с такой скоростью, словно от рекорда зависела вся оставшаяся жизнь.

Сорванная в ванной вешалка ни за что не хотела держаться. Лесю даже в голову не пришло оставить это на потом. Извлек столярные орудия, двинул молотком в шлямбур разок-другой, пробил стену насквозь из ванной в коридор, откромсав при этом мощный кусок штукатурки: пыль густо посыпалась на одежду, на пол и мебель. Прелюдия грядущего порядка получилась громкая и основательная.

Теперь ему было не до спортлото. В паническом ужасе перед неизвестным, таинственным катаклизмом Лесь разогнался без оглядки. Нужные материалы нашлись. В половине двенадцатого Лесь заделал дыру и заштукатурил стену в передней, высушил её жениным феном для волос и выкрасил плакатной краской, закрепил гипсом пробки для вешалки в ванной. Потом развесил все занавески — насчет некоторых даже поколебался, не выстирать ли их сразу, — и приступил к полу. В час ночи весь паркет сиял, а Лесь трудолюбиво выколупывал из ванны песок, цемент и гипс, забившие сток. В половине второго он закончил сей поистине гигантский, геркулесов труд, рухнул на табуретку в кухне и постарался заодно упорядочить мысли.

Касеньки все еще не было. Вряд ли она бросила его насовсем, больно много вещей осталось… Какой-нибудь несчастный случай? Катастрофа?!..

Через двадцать минут Лесь изучил телефоны дежурных больниц, «Скорой помощи» и милиции. Ни одна из этих организаций ничего о Касеньке не знала.

Дела обстояли из рук вон. Обдумывая и анализируя ситуацию, вспомнил о проклятом спортлото. Ну, это уже чересчур. В горле стоял ком, голова тяжелая, в желудке свербело. Жуткая усталость от каторжной работы, расшалившиеся нервы — все это грозило истерикой. Он быстро оделся и выбежал на улицу.

Ровно через десять минут вернулась жена.

Веселые Касенькины друзья отличались блестящей творческой изобретательностью и придумали оригинальный способ проведения вечера. Решили отправиться на природу, найти хорошее место, разложить костер и печь гуся в глине. Энтузиастов насчитывалось восемь человек на двух машинах.

Переговоры с обладательницей гуся в одной из подваршавских деревень на Висле затянулись, ибо консервативная собственница твердо отказывалась продать птицу в столь несоответствующее время года и предлагала странному обществу отложить торг до ноября. Разжечь костер на лугу около реки с помощью собранного в рощицах отсыревшего топлива тоже удалось не сразу. Еще больше затянулись поиски нужной глины, выкапывание её в темноте голыми руками и кража с соседнего поля картошки, надобной для фаршировки гуся. В конце концов гуся начали печь.

Предприимчивая компания часов не наблюдала, ибо, учитывая характер местности, с топливом было плохо, и особи с растрепанными волосами и хищными взглядами браконьерствовали в пределах двух километров от священного огня. Восьмой отчаянными усилиями старался поддержать костерок, разгребая огонь палкой и подбрасывая все подряд, скандаля и понося медлительных добытчиков. Гусь якобы пекся, пахло горелым пером, равнодушная к земным заботам луна совершала свой путь по небу, хранители огня сменялись каждые полчаса, а время шло. Сожрали всю украденную картошку, кроме той, что запихали в гуся. Выпили пол-литра сливовицы, сперва оставленной в качестве антидота на жирное гусиное мясо. Высушили одежду, промоченную в водах королевы польских рек, пока искали глину. А гусь все пекся или делал вид, что пекся…

В половине второго ночи терпение зверски голодных участников пикника лопнуло. Дрожащими от жадной поспешности руками выгребли птицу из догорающего огня и разбили затвердевшую глину. И с первым же взглядом на результат многочасовых кулинарных изощрений надежды увяли, сомнения расцвели, а голод усилился.

Гусь выглядел странновато. Спинка обуглилась вместе с пером, а грудки огонь вроде бы и не коснулся. Ни один из компонентов гуся не годился для еды, несмотря на энергичную возню и феноменальное терпение.

Посему потребили частью обгоревшие, а частью недопеченые картофелины и,выплевывая обугленные перья, выковыривая из зубов волокна неимоверно жесткого мяса, решили закончить пиршество. Послышалось, правда, робкое предложение допечь гуся на новом костре, но тогда пришлось бы переменить место бивака, ибо на оккупированной местности все топливо уже было сожжено. Эти непредвиденные трудности, а также усилившийся голод побудили все общество вернуться к родным пенатам.

Потому-то Касенька, вопреки диспозиции, оказалась дома не в одиннадцать, а только в три часа ночи, смертельно голодная, перепачканная землей, обгорелой картошкой и углем, пропахшая дымом, с опаленными бровями, ресницами и волосами, усталая от поисков дров и отчаянно засыпающая. Запланированный кабацкий скандал висел дамокловым мечом над её страждущей подушки головой.

Отсутствие Леся вызвало смешанные чувства. С одной стороны, идеальный порядок очень её утешил, а с другой, её весьма обозлило, что в такую пору ночи Лесь улизнул из дома, избежав упреков, аргументов и убеждений. Правда, отсрочка кабацкого скандала в данный момент устраивала Касеньку. Покачиваясь от усталости, но незыблемая в принципах, она пока что отправилась спать.

Лесь, обегавший без цели и смысла полгорода, схватил такси в вернулся в пять утра. Увидев на вешалке пальто жены, он чуть не обезумел от волнения и раскаяния. Боже мой, тотчас же, безотлагательно должно пресечь страшное, таинственное недоразумение, оправдаться, отвергнуть все упреки, узнать мотивы непонятных её поступков и, коли без того не обойтись, понести справедливое наказание…

В негодовании, волнении и переживаниях он влетел в комнату.

— Касенька! — отчаянно промурлыкал непутевый супруг. — Касенька, проснись! Сокровище мое!..

И придавленный необходимостью искупления, он упал на колени около тахты.

Внезапно разбуженная, видевшая во сне темные заросли, недопеченных гусей и летающие блюда, Касенька уселась в постели. Мутным взглядом посмотрела на Леся, однако сознание долга пересилило забытье. Да. Безобразный кабацкий скандал. Ничего не поделаешь: тяжко вздохнув, она встала с тахты, сунула одну ногу в тапку — на второй Лесь стоял на коленях — и, натыкаясь на мебель, отправилась в кухню за необходимым реквизитом. Лесь застыл на коленях.

— Касенька! — стенал он неуверенно. — Сокровище мое!..

И тут голос его оборвался: Касенька несла огромную супницу. Не открывая глаз, она изо всех сил размахнулась и грохнула супницу об пол, потом во весь рот зевнула и по-прежнему молча залезла в постель.

Лесь помертвел. Неожиданный, неправдоподобный, невероятный поступок его спокойной, выдержанной Касеньки произвел впечатление какой-то кровавой развязки и ошеломил до такой степени, что голова отказывалась что-либо понять. Довольно долго он не смел пошевелиться. Наконец, на боязливых четвереньках отступил в другую комнату и, не способный уже ни на какие реакции, донельзя измотанный, упал на тахту и заснул.

Не менее усталая Касенька тоже мгновенно уснула с неясным, но приятным чувством хорошо исполненного долга…

Естественным ходом вещей после воскресенья наступил понедельник. У Леся все воспоминания о спортлото вытеснили супружеские проблемы. Невыспавшаяся, но добросовестная Касенька давно уже ушла на работу, Лесь, кончая бритье, по обычаю всех игроков взывал к новому чуду.

Его совсем не заботило опоздание на службу и вообще всякое разное; единственной мечтой была «Трибуна Люду» с тиражом выигрышей. В третьем киоске удалось достать желаемую прессу, с коей он машинально, по привычке, сел в автобус.

Таблица в «Трибуне» ничего ему не говорила — он не помнил, какие номера были вычеркнуты в купонах. Трясущимися руками достал из кармана сначала десять последних, проигранных билетов с бегов, потом почтовое уведомление, потом деньги и, наконец, добрался до лотерейных купонов. Со всеми этими бумажками в руках он не мог держаться и от автобусной тряски валился на соседей-пассажиров, пока не пришел к выводу: автобус не лучшее место для исследования капризов судьбы и маршрута жизненного колеса. Решил отыскать где-нибудь спокойный уголок, дабы необходимые исследования провести.

Спокойным уголком оказался Саксонский сад. Расположившись на свободной скамейке, Лесь принялся за работу.

Купонов всего было восемь. Пять с десятью зачеркнутыми номерами по четыреста двадцать злотых каждый и три — с девятью зачеркнутыми, по сто шестьдесят восемь злотых. Этот поразительный метод игры группа применила из-за отсутствия времени, а теперь Лесю приходилось вдвойне испытать этот метод на своей шкуре.

На купоны с девятью вычеркнутыми цифрами, к счастью, ничего не выпало, но зато в трех из более дорогих, по четыреста двадцать злотых, четыре номера совпадали!

Сперва, избавившись от призрака чудовищного миллиона, Лесь вздохнул с облегчением. Он пока что не отдавал себе отчета в результатах системной игры. Но тут же вспомнил какую-то беседу на эту тему при заполнении купонов, прочел инструкцию на обороте купонов и опешил.

Несчастные три четверки — огромное количество денег, трудно даже представить сколько, но сумму надлежало обязательно сосчитать. Торопливо вытащил карандаш и, то и дело ошибаясь и нервничая, предался арифметике.

Исписав все края «Трибуны» и часть скамьи, он досчитался до кое-каких результатов. Учтя возможные выплаты по триста злотых за четверку и по двадцать за тройку, Лесь должен был сослуживцам (и себе тоже) восемнадцать тысяч триста злотых. А у него было всею четыре тысячи сто. Не хватало четырнадцати тысяч двухсот.

Этот дефицит поверг Леся в полный нокаут. Он понятия не имел, что теперь делать. Домой возвращаться не хотелось из-за неясной супружеской ситуации; к тому же дома его легко могли разыскать сослуживцы. Явиться на службу — об этом нечего и говорить! Гастрономические заведения отпадали, ибо там вообще-то надо платить, а деньги он просто боялся трогать. Положеньице! Шляться по городу? Кончить самоубийством? Сдаться в милицию? Что делать?..

В двести восемьдесят пятый раз Лесь бессмысленно осмотрел все бумаги, и, наконец, ему попало на глаза почтовое извещение. Надо было пойти и получить заказное письмо. Может, на почте будет длинная очередь и он хоть какое-то время там проваландается.

Родимое почтовое отделение находилось на Мокотове. Лесь доехал туда обстоятельно, кружным путем, с пересадками и самым неторопливым транспортом. Охотнее всего Лесь доставил бы себя на телеге, запряженной флегматичными волами, но этот способ передвижения, увы, был недоступен.

У окошка выдачи корреспонденции не было ни единой души. Лесь с завистью посмотрел на длинный, затейливо извивающийся хвост — пересылку и получение денег, — отказался от соблазна постоять в очереди и отдал в окошечко свое извещение. Расписавшись на квитанции, он взял конверт с официальным штемпелем.

К подобным конвертам Лесь испытывал острое отвращение. В таких конвертах обычно поступали вежливые напоминания о неоплаченных счетах. Поэтому не стал читать — откуда, торопливо вскрыл, дабы уж сразу заприходовать все удары судьбы, и достал официальное сообщение.

Прочитал и ничего не понял. Прочитал еще раз, третий, четвертый и пятый. Верно, какое-то недоразумение, потому что чудес не бывает, а если и бывают, то не с ним.

Следует напомнить о безупречной трезвости читающего Леся. А в трезвые периоды он относился к жизни куда как реалистичнее, чем после возлияний. В иных отношениях Лесь был пессимист, а последние события эффективно обосновали его пессимизм. Сообщение в заказном письмо опрокидывало все, что разумный человек мог бы ожидать от жизни.

Лесь, из-за всех своих немалых огорчений, усомнился в своем нормальном восприятии мира и в своем умении читать, а потому обратился к стоящему в конце хвоста приличному с виду субъекту.

— Извините, пожалуйста, — зажалобился он. — Не могли бы вы прочитать мне это письмо вслух?

Несколько удивленный субъект посмотрел на лаконичное послание в руках Леся, которое без труда схватывалось одним взглядом.

— А в чем дело? — спросил он. — Тут написано, что на ваш счет переведены какие-то деньги. За картины, проданные в художественном салоне. А что? Какая-то ошибка?

— Спасибо, — торжественно и с чувством ответил Лесь. — Большое вам спасибо…

Субъект из очереди внимательно взглянул на внешне интеллигентного, но неграмотного человека и пожал плечами.

— Пожалуйста, не за что, — буркнул он, подумав, что в наши времена видимости доверять не приходится…

А у Леся ноги подкосились. Он сел на стул, разложил перед собой на столе бесценный документ и застыл в благостной сосредоточенности.

В его душе вздымалось нечто напоминающее волну молитвенного экстаза.

Полгода назад он действительно сдал в салон шесть своих картин, оторванных, можно сказать, прямо от сердца. Отдал их на заклание, на гибель — на продажу!.. Поначалу ревниво справлялся об их судьбе, после, занятый конкурсом, несколько запамятовал, а потом и вообще о них забыл. Никак не предполагал, что их когда-нибудь купят, ведь и цена была назначена немалая. И вот теперь, именно теперь, в трагичнейшую минуту жизни, ему сообщили: все шесть картин куплены!

Событие сие не только возвращало растраченные деньги, но и подтверждало тайное и постоянное самоощущение Леся: он человек выдающийся! Талант!

Прохожие на улице Пулавской с удивлением наблюдали за прилично одетым паном, который бежал с подпрыгом и подскоком, бормотал что-то, время от времени громко вскрикивал, останавливался и покрывал пламенными поцелуями небольшой листик бумаги. Какая-то пани даже растроганно вздохнула, убежденная, что пан с таким обожанием целует письмо возлюбленной.

Недалеко от Раковецкой этот оригинал неожиданно прекратил крики и подскоки и замахал таксисту.

В мастерской переживали прямо с утра. Результаты спортлото были напечатаны, однако никто из игравших не помнил чисел, вычеркнутых в субботу. Купоны остались у Леся, а Лесь все не объявлялся.

— Одно из двух, — мрачно бубнил Януш. — Или мы ни черта не выиграли и этот «мокрый лютик» помер с горя, или выиграли миллион, тогда он с утра от счастья упился.

— А почему ты исключаешь пьянку с горя? — поинтересовался Каролек.

— А у него денег нету. По-моему, у него ничего не оставалось.

— Ну и от счастья тоже не на что упиваться, ведь сразу не выплатят.

— Под залог купонов запросто мог занять у кельнера. У кельнеров всегда есть.

Каролек грустно задумался:

— И какого черта мы пошли в архитекторы?

— Не от большого ума, — усмехнулся Януш, и опять воцарилась тишина.

Немного погодя завела Барбара:

— Интересно, почему это некоторые постоянно остаются в дураках? Смотрите, щенки из Белостока спокойно, не спеша обстряпали выгодное свинство. А мы мало того, честные, так еще вечно летим сломя голову, будто на пожар. И зачем все это?

Януш резко повернулся от стола.

— Вот что, — заявил он решительно. — Категорически заявляю: если эта банда возьмет первую премию, на следующий день собственноручно надаю по морде Геньке. Пусть хоть моральное удовлетворение будет! А если этого не сделаю, можете меня на четвереньках кнутом прогнать вокруг рондо на Новом Святе!

— А кто тебя гонять будет? — заинтересовался Каролек.

— Все равно. Можете коллективно.

— Хоть бы две тройки угадали! — вздохнула расстроенная Барбара. — Хоть бы свои деньги вернуть!

В комнату заглянул Стефан.

— Этого еще нет?

— Как видишь.

— А дома?

— Никто не отвечает. Шесть раз звонили.

— Ну, попадет он мне в руки! Господи Христе!..

После Стефана визит нанес Влодек, цветом лица несколько напоминающий покойника.

— А может, случилось что? — простонал он.

— Случится с ним только здесь, — зловеще пообещал Януш. — Сдается, работы будет хоть отбавляй.

— Он потерял купоны! — вдруг озарило Каролека.

— Откуда ты знаешь?! — испугался Влодек, Чуть не теряя сознание.

— Не знаю, но допускаю…

— С ним все возможно. Мы, наверно, совсем ума решились, когда отправили его со всеми купонами!..

И пока настроение сослуживцев летало на качелях от крайнего беспокойства до полного отчаяния, объект ожиданий вошел в дверь мастерской и не столько вошел, сколько вплыл в пляске, выделывая радостные пируэты, с победной песней на устах. Счастливый Лесь припал к ручке пани Матильды, сбросив по дороге вазочку с цветами, затем, грациозно притопывая, прошел коридор и с последним зажигательным поворотом у самых дверей своей комнаты совершил самое эффектное антраша. В столь великую минуту он и не думал о равновесии, а посему покачнулся и с размаху сбросил плечом висевший на стене огнетушитель.

Огнетушитель упал по инструкции, то есть головкой вниз. Новый, исправный, как выяснилось через минуту, он мог бы загасить даже пылающий Рим.

Барбара, Каролек и Януш, издали услышав песни и народные танцы, сорвались с мест, чтобы выскочить в коридор, но, ошарашенные, захлопнули дверь. Стефан тоже высунул было голову и тоже отпрянул потрясенный. Главный инженер и зав мастерской столкнулись в другой двери с Влодеком, спешащим встретить Леся, и, налетев друг на друга, не сумели достаточно проворно ускользнуть от смерча, который не столько увидели, сколько почувствовали на себе.

С пронзительным дьявольским шипением яростная пенистая змея, словно зажатый в тисках тайфун, металась по маленькому коридорчику, а в объятиях змеи барахтался Лесь, застигнутый врасплох и очумелый больше, чем когда-либо в жизни. Скользя и брыкаясь, Лесь всякий раз толкал огнетушитель, который и так по закону отдачи постоянно менял положение. Чудовище проявляло поразительную подвижность и вовсю плевалось пеной, а Лесь, ослепленный, не понимал, что случилось, и старался где-нибудь скрыться от разъяренной бестии, атакующей его неизвестно почему со всех сторон сразу. В голове мелькнули невнятные подозрения — может, это засада, и если не на него, тогда на какого-нибудь несимпатичного заказчика, а он, Лесь, попался по ошибке, и теперь ему уже ничто не поможет. Дико шипящий поток бушевал во всех направлениях сразу, двери открывались и тут же захлопывались, пена пластами нарастала на стенах и потолке, а грохот бьющегося о стены и предметы огнетушителя жутким эхом разносился по всему зданию. Казалось, это громокипящее представление никогда не кончится.

— Господи, — застонал Каролек. — Что это он притащил?

Ибо никто из сотрудников, спасавшихся за закрытыми дверями, поначалу не распознал источник шального смерча, вдруг сорвавшегося в коридорчике, и у всех зародилось убеждение, что Лесь принес с собой какой-то страшный механизм, который не то сорвался, не то взорвался… Только зав и главный, стряхивающие с себя слоистую пену, уразумели действие огнетушителя, но они тоже подозревали Леся в тайной доставке аппарата и в тайной цели использования. Странновато, правда, что сам злоумышленник купался под струей…

— Надо бы что-то предпринять, — нахмурился главный, когда пенистая змея ударила в застекленную дверь.

В эту минуту из коридора донесся звон и грохот, заглушивший на минуту неистовое шипение.

— Что он там делает, черт возьми?! — нервничал главный. — Что он колотит, ведь там ничего нет!

— Люстру, — трагически отрапортовал вконец потрясенный Влодек: он на миг приоткрыл дверь и глянул одним глазом. — Люстры уже нету.

— Там же столик для машинки! — отчаянно вскрикнула пани Матильда, укрывшаяся за той же дверью. — Он ведь и столик разобьет!..

Предположение не оправдалось. Лесь вовсе не хотел кокнуть столик — он только хотел под ним спрятаться. Перевернув сей предмет служебной меблировки, он решил остроумно воспользоваться им в качестве щита. Боец сидел на полу у стены в живописных клочьях пены и манипулировал столиком в зависимости от прихотей неустанно прыгающего огнетушителя.

Стефан, уже получивший порцию пены в физиономию, принялся дубасить в дверь.

— Я хочу умыться!!! — орал он.

— Ну и мойся! — орал Лесь, занятый тяжкой борьбой со стихией.

Щит все же дал ему возможность собраться с мыслями и прийти в себя: душу его сегодня переполняли столь пылкие чувства, что все огнетушители на свете не погасили бы их. Тренируя условный рефлекс, он молниеносно уклонялся от струи и с ловкостью тореадора оперировал столиком.

— Сколько это будет продолжаться! — вопил измученный любопытством Каролек. — Что же все-таки этому Лесю надо?

— Даже если занимался пожар, можно было двадцать раз потушить, — рассуждал главный за другой дверью.

— Кончай дурака валять, к черту! Я ничего не вижу!!! — надрывался Стефан за третьей дверью.

— Сам кончай!!! — кричал Лесь, он слышал только Стефана, ибо занимал оборонительную позицию у самой его двери.

Ответ этот, выкрикнутый в пылу борьбы и долженствующий означать: очень хочу прекратить, да не могу, довел присутствующих почти до паники. Видно, Лесь решил остаток жизни провести в служебном коридорчике, отгороженный от мира огнетушителем.

Содержимое в солидной емкости наконец подошло к концу, и замирающее шипение оповестило заинтригованные группы за дверями, что опасность миновала. Глазам сослуживцев, вылетевших в коридорчик со всех сторон одновременно, представилась картина эффектная и отчаянная. Залитые пеной пол, стены и потолок, рассыпанные повсюду останки разбитой люстры и Лесь, гордо и победоносно сидящий у стены со столиком в руках и с головы до ног ослепительно опененный.

Осторожно и деловито пани Матильда отняла у него столик. Воитель, избавленный от щита, со вздохом облегчения встал с пола.

— Что это вы гасили? — недоверчиво спросил главный.

— Что? — вежливо удивился Лесь.

Главный удивился еще больше, до степени полного словесного вакуума. Он только посмотрел на Леся грустно и отрешенно. Допрос продолжил зав, но как-то нервозно:

— А что горело?

— А что горело? — полюбопытствовал в ответ Лесь.

Зав почувствовал себя нехорошо, но не смог сдержать законного возмущения:

— Так зачем же вы поливали?

— Я вовсе не поливал! — запротестовал Лесь и, подумав, добавил: — Оно само.

— Боже! Боже! — застонал главный и, схватившись за голову, выбежал из коридора.

Зав, повинуясь инстинкту самосохранения, хотел выбежать за ним, но его остановил долг: он не может, он руководитель, он должен выдержать и реагировать. А посему стоял и беспомощно смотрел на Леся, смотрел просто так.

— А вообще-то как все это рвануло? — спросил заинтригованный Каролек. — Откуда все это взялось? Так много и так долго?.. И все из одного огнетушителя?!

— Не знаю, — ответствовал Лесь, в первой фазе борьбы ему казалось, в коридоре неистовствует сто огнетушителей. — У меня больше не было.

— Прошу вернуться к работе, — жалобно приказал зав.

Лесь, вооруженный огнетушителем… на службе… нет, лучше не думать, иначе можно спятить. Ни за какие сокровища в мире он не хотел больше говорить на эту тему.

— Вы переоденьтесь, пан Лесь, и всех прошу вернуться к работе.

— А мне не во что переодеться, — добродушно сообщил ему Лесь.

— В халат, — холодно посоветовала Барбара. — Да побыстрее…

За пятнадцать минут, проведенных в раздевалке и в умывальне, Лесь спел несколько песен и прежде всего из понятных соображений арию тореадора из «Кармен». В живописном костюме танцевальными, кокетливыми па он вошел в комнату, где его ждали ближайшие сослуживцы… Лица их ничего хорошего не предвещали.

— Ну и?.. — начала атаку Барбара.

— Ничего, — радостно ответил Лесь и тотчас понял, о чем его спрашивают. — Ах нет, всё! То есть не всё!

— Спятил! — констатировал Януш, с омерзением разглядывая его.

— Ну, не прямо ведь сейчас, — рассудил Каролек.

— Где купоны? — ледяным тоном потребовала Барбара. — Сейчас же отдайте купоны!

— Нету, — вскричал безмерно счастливый Лесь. — Нету с собой! Да и не годятся уже! Все испорчено абсолютно!

После почты он успел провернуть множество дел. Проверил и подтвердил свой счет в банке, отвез домой все документы и вместе с купонами тщательно спрятал. На всякий случай решил не таскать всё это с собой.

Теперь его радостное сообщение привело группу в некоторое замешательство. С одной стороны, радость по поводу малорадостного факта уничтожения всего казалась по меньшей мере странной, а с другой, купоны все-таки уцелели и это весьма утешало. Неизвестно было, заявить Лесю претензии по поводу оставленного дома самого интригующего на сегодняшний день объекта или, напротив, поздравить? Несомненное сияние его физиономии позволяло надеяться на лучшее — истерзанный коллектив робко предчувствовал благосклонность судьбы.

— Говори как человек, или я тебя отлуплю, — сорвался Януш. — Учти, я в последнее время сделался нервный.

— Результаты?! — крикнул Каролек. — Какие результаты?!

— Гениальные! — с энтузиазмом провозгласил Лесь. — Выпали кое-какие деньжата!

— Сколько?! Что там выпало, черт?! Сколько?!

— Три четверки! На эти, по десять! Я посчитал, будет около восемнадцати тысяч! О Кармен, Кармен, любишь ли ты меня?!..

Могучий запев Леся смешался с бурным восторгом сослуживцев. Под мотив бессмертной арии пятеро пали в объятия друг друга. Лесь удовольствовался вдохновенным «трам-там — там-там», не принимая участия в объятиях, ибо костюм затруднял резкие движения. На нем были надеты два халата, один нормально, а другой задом наперед, и вся эта конструкция сдавливала не хуже смирительной рубашки. Из-под халатов торчали голые ноги, обернутые — не простыл бы — казенными полотенцами.

— Что там происходит? — с дрожью спросил главный инженер зава, услышав рев и вопли, долетающие из соседних помещений. — Заглянуть, что ли? Вдруг его линчуют?..

— Ни за что!!! — с ужасом возопил зав. — Я не приму участия в этом! Ничего не слышу! Ничего не знаю! Я хочу быть нормальным хотя бы еще месяц!

— А почему только месяц? — изумился главный столь скромным требованиям.

— Конкурс, — тихо прошептал зав. — В течение месяца объявят…

В сверхурочные часы окончательно признали Леся героем. Оставленные дома купоны были отнесены за счет сверхъестественного Лесева Провидения, которое, правда, не пригодилось бы, не случись вся эта история с огнетушителем; но к логике все отнеслись равнодушно: деятельность огнетушителя отметила, запечатлела в памяти этот день, столь насыщенный событиями. Когда весь коллектив в прекрасном настроении решил пораньше оставить службу и отправиться по домам, вдруг обнаружилось — Лесю покинуть здание невозможно. Вся его одежда годилась лишь в прачечную, а выход на улицу в двух халатах и с полотенцами на босых ногах представлялся слишком экстравагантным.

— Ну и свиньи же вы, — запричитал Лесь. — Поезжайте ко мне и привезите одежду. Дам ключ, не знаю, дома ли жена.

Герою следовало помочь. Потянули бумажки, ехать выпало Янушу. Лесь остался в бюро, остальные отправились восвояси.

Януш и Барбара подходили к автобусной остановке, когда неподалеку увидели красивую девушку. Януш вдруг оцепенел.

— Господи, прости! — в испуге прошептал он.

Странная реакция на появление собственной невесты, уже издали улыбнувшейся ему, очень удивила Барбару. Она тоже остановилась и вопросительно подняла брови.

— Чтоб мне помереть на этом самом месте, — зачастил Януш, махнув рукой красивой девушке, и скривил жалкую гримасу, означавшую приветственную улыбку. — Барбара, спасай! Из-за всего этого бедлама насмерть забыл о свидании с Данкой! Мы должны ехать к портному, заказывать мне свадебный костюм! Не могу!.. После всех скандалов просто не могу ей сказать, что еду одевать этого болвана! Свадебный, понимаешь?!.. Барбара, поезжай вместо меня!

Барбара все усвоила в мгновение ока. Из-за последних неудач семейная ситуация у всех членов группы до крайности обострилась: один лишь намек на неотложные служебные дела грозил непредвиденными последствиями. Будущее супружеское счастье Януша оказалось бы под вопросом.

— Ладно. Давай ключи.

— Адрес знаешь?

— Знаю…

Красивая девушка подошла к ним, и довольный Януш удалился с ней, нежно придерживая за локоток, а Барбара села в автобус.

Отыскав Лесеву квартиру, она несколько раз позвонила, подождала, потом открыла ключом дверь. Осмотрелась и начала искать шкаф.

Это было бы пустяковым делом, кабы в последний раз порядок не наводил лично Лесь, о чем Барбара, конечно, понятия не имела. В ходе поисков она все более поражалась оригинальности живущей здесь женщины: обувь лежала в корзине с грязным бельем, в шкафу на полках мужская и женская одежда была перемешана, мужские галстуки пребывали в постельном белье, а носки — в письменном столе. Освободив Лесев пиджак из-под кружевных ночных сорочек, Барбара извлекла дамские чулки из кармана этого же пиджака и пожелала во что бы то ни стало познакомиться с этой необыкновенной женщиной. Она поняла бы все, будь в квартире кавардак. Но при идеальном порядке и блистающей чистоте, странным образом нарушенной лишь осколками разбитой на пороге комнаты супницы, Барбара не понимала ничего.

Она отыскала для Леся всю соответствующую одежду за исключением рубашки. Рубашек нигде не было, и Барбара, отказавшись от поисков, принялась размышлять над разбитой супницей.

Касенька тем временем взяла в детском саду ребенка, купила продукты и возвращалась домой в чувствах смешанных и весьма двойственных. Она твердо помнила, что где-то ночью, по возвращении Леся, устроила запланированный непристойный скандал. Возмущение и негодование сменялись беспокойством, ибо она никак не могла вспомнить подробностей скандала и уж понятия не имела, как Лесь этот скандал воспринял. По её мнению, он должен встретить её сейчас дома полный раскаяния, испуганный, уступчивый, обещающий исправиться, но, возможно, она переусердствовала со скандалом и Лесь обиделся.

Открыла дверь, вошла: в собственной её комнате совершенно чужая, молодая и красивая женщина задумчиво стояла над кипой мужниных вещей. Касенька опешила.

Барбара, гадая, где бы отыскать рубашку, услышала звук ключа и поняла — возвращается необыкновенная хозяйка. С любопытством посмотрела на дверь.

Дамы молча и неподвижно некоторое время изучали друг друга. В голове у Касеньки взрывались мысли одна страшнее другой. Лесь погиб в катастрофе, а эта женщина привезла его одежду!.. Забралась воровка и сортирует вещи!.. Лесь оскорбился, решил её бросить и прислал за вещами любовницу!.. Не смеет показаться ей на глаза!.. Он арестован, и это инспекторша делает обыск!..

— Что это значит? — спросила Касенька прерывающимся голосом. — Как вы сюда попали?

— У меня ключи есть, — рассеянно ответила Барбара. — Где у вас лежат его рубашки?!

— В шкафу, — машинально сообщила Касенька. — А зачем вам рубашки?.. В чем же дело?!..

До Барбары наконец дошло: надо объясниться.

— Ох, извините, я коллега вашего мужа. Он сейчас сидит на работе в двух халатах, а больше ничего нет. Надо было приехать за одеждой, собирался наш сотрудник, но в последнюю минуту не смог, вот и пришлось мне. А рубашек вовсе нет в шкафу, ничего не могу найти.

Касенька испытала неимоверное облегчение и вместе с тем совершенно растерялась. Она, правда, привыкла к сногсшибательным подвигам муженька, но до сих пор он еще никогда не терял одежды и к тому же на работе. Что же еще, Боже праведный, случилось на этот раз?!

Выражение её лица побудило Барбару прекратить поиски. Через четверть часа начали искать вместе и обнаружили рубашки хозяина дома в тумбе с обувью. В свою очередь, выражение лица Барбары побудило Касеньку к откровенности, тем более что осколки супницы предательски хрустели под ногами.

Взаимные объяснения затянулись, приобрели характер личный, и непонятно как обычно сдержанная Касенька поведала Барбаре угнетающие свои проблемы. Кульминацией Касенькиных признаний стала сцена в кабацком стиле.

— И вы всего лишь супницу… Больше ничего? — спросила Барбара со странным блеском в глазах.

— Да, — смутилась Касенька. — Знаете, я не умею, опыта нет… А вы? Вы умеете скандалить?

Барбара с минуту молчаливо смотрела на нее.

— О, да… — в её голосе прошли модуляции опытной тигрицы.

Касеньку разобрало любопытство. Решительно необходимо с этой женщиной поговорить поподробней. Она вышла в кухню и поставила на газ чайник.

— Давайте по чашке кофе, — оживилась она. — Видите ли, у меня столько проблем…

Через час обе дамы по уши погрузились в чрезвычайно поучительный обмен опытом. Диапазон обсуждаемых вопросов расширялся с минуты на минуту, а хрупкая поначалу нить взаимного любопытства и симпатии приобрела мало-помалу крепость корабельного каната.

Оставленный на службе Лесь развлекался бодрящим душу пением и упоительными мечтами. Но через два часа замерзли ноги и захотелось есть, а потому певец обратился к темам прозаическим. Куда, к черту, пропал Януш с одеждой? Под трамвай, что ли, попал? За два часа в любом случае можно дойти до его квартиры и вернуться даже пешком! А вдруг разъяренная Касенька не угомонилась за прошлую ночь и продолжает загадочную активность? Вдруг взяла и арестовала его одежду?..

Переполошившись, он снял с ног полотенца, отправился к телефону и набрал свой номер.

Голос жены в первый момент жутко испугал его, и он бросил трубку. Потом в голову заползла коварная мысль: жена дома… а чего это столько времени делает там Януш?!..

Возмущенный, задетый за живое, полный подозрений, он набрал номер снова.

— Слушаю, — ответила Касенька как бы второпях.

— Что такое? — отозвался Лесь. — Что вы там делаете столько времени? Может, и меня примете в вашу компанию?

— И не надейся, — отвергла решительно Касенька. — Я занята. Не дури нам голову.

И положила трубку.

Лесь онемел. Услужливая фантазия тут же подсобила: жена в объятиях этого кабана — картина отвратительная, развратная, разнузданная!.. Значит, вот до чего дошло?!.. У этой женщины нет чести, совести, стыда! А Януш!.. Коллега, Друг называется!.. Лицемерный, беспардонный скот! Нет, этого он так не оставит!..

Шлепая босыми ногами, он помчался в раздевалку, где висело скомканное тряпье — его одежда в недавнем прошлом. Пиджак еще куда ни шло — просто выглядел старым и грязным, но пальто и, что хуже, брюки имели чудовищный вид. Про носки не стоило и вспоминать.

Лесь яростно осмотрел слипшийся, жирный темно-коричневый комок, бросил его на пол и помчался снова в комнату. Схватил телефонную трубку, дабы помешать идиллии в собственном доме, во всяком случае, акустически, но передумал. Нет, это ничего не даст, это лишь спугнет наглую, развратную парочку, а ведь надо изобличить их на месте, да и по телефону ведь не съездишь Янушу по морде! Необходимо туда попасть! И сейчас же!..

Через четверть часа после Лесева звонка Барбара и Касенька вдруг поняли, что этот звонок означал. Увлеченные разговором, двумя французскими журналами, анализом целой коллекции предметов косметики и подробным обсуждением недостатков, преимуществ и привычек своих мужей, они совсем забыли о поводе знакомства. В дикой спешке, проклиная свою забывчивость, они запаковали приготовленную одежду и, договорившись встретиться в ближайшее время, расстались с большим сожалением. Каждая открыла в другой массу интересного, и обе решили продолжить знакомство и всячески упрочить его.

Негодование Леся било через край: пробежав несколько раз спринтерскую дистанцию раздевалка — рабочая комната и обратно, он принял, наконец, историческое решение. Мужественно натянул пиджак и халат, босые ноги, вздрогнув от омерзения, сунул в сырые, осклизлые ботинки, схватил скомканные брюки, пальто, галстук и рубашку и выбежал с работы. Внизу осторожно выглянул из подворотни и, обождав, пока на улице будет поменьше народу, выскочил и перебежал на другую сторону. Решил схватить любую машину — по Кредитовой было одностороннее движение. На стоянку такси идти побоялся — вдруг еще наткнется на милиционера. Спрятался в подворотню на противоположной стороне и, выскакивая то и дело, отчаянно махал проезжавшему транспорту.

Два свободных такси при виде внезапно выскочившего из подворотни невероятно экипированного типа прибавили скорость. Другие машины поначалу тормозили, но при его приближении стрелой уносились вдаль. Немногочисленные прохожие оглядывались, останавливались на безопасном расстоянии.

Лесю становилось очень и очень не по себе. Ноги замерзли в осклизлых башмаках, кое-как свернутая экс-одежда валилась из рук, хуже того, сзади, у другого торца подворотни собралась кучка детей, оживленно комментирующих сенсационное явление.

Заинтригованная ребячьим гамом сторожиха вышла взглянуть, что творится в её подворотне: молодец, одетый в пиджак и в нечто вроде короткой бежевой юбки, из-под которой торчали голые ноги, метался и размахивал узлом какого-то ужасного тряпья. Сторожиха захлебнулась ужасом, потом пронзительно завопила:

— Псих!!! Спасите!!! Милиция!!!..

Лесь совсем обезумел: оглянулся, подергался туда-сюда, выскочил из подворотни и бросился прямо на очумелую толпу прохожих, собравшуюся на пути к стоянке такси. «Запросто могут задержать», — вертелось в голове и, ничего толком не соображая, он оскалил зубы и ринулся прямо на них, яростно рыча.

Оторопелые поначалу прохожие разбежались в момент. Великолепным спринтом Лесь мчался к стоянке на площади Малаховского, перестав, правда, рычать, но все еще грозясь оскаленными зубами, заклиная в душе судьбу подбросить хоть одно такси.

Скорей всего, разбежались бы и таксисты, покинув своих четырехколесных друзей, не окажись случайно на месте молодой водитель, как раз завязавший роман с некой замужней дамой. Странным своим одеянием Лесь напомнил ему застигнутого врасплох любовника, спасающегося от разъяренного мужа, а спринтерский бег только подтверждал подобное предположение. Он гостеприимно открыл Лесю дверцы:

— Садитесь!

И сорвался на полной скорости.

Предоставленная себе Касенька приступила к корректировке наведенного Лесем порядка, равным образом и к корректировке своих взглядов, перевернутых разговором с Барбарой если не вверх ногами, то уж на девяносто градусов наверняка. Убеждение в эффективности скандальной ночной выходки несколько стушевалось. Она ведь, в сущности, не знала реакций Леся на этот вид протеста против его недостойного поведения. Может, только так и надо, а может… В сомнениях и колебаниях она раскладывала вещи на свои места, размышляя, приступить ли сразу к продолжению Великой Сцены или сначала проверить, какое впечатление оставила прелюдия. Характер склонял к осмотрительному выжиданию, но горький опыт заставлял сомневаться в благотворном влиянии равновесия, спокойствия и рассудительности на непредсказуемые поступки супруга. Злая и возмущенная, недовольная собой, беспокойная и неуверенная, ждала она его возвращения.

Под неприятным впечатлением разговора с водителем, который горячо защищал нелегальных хахалей и ратовал за справедливое наплевательство на обманутых мужей, Лесь влетел домой, пылая жаждой мести. Все еще прижимая к себе страшные лохмотья, достиг наконец порога комнаты, где застал невинную идиллическую картину: старательно разбирающую его рубашки Касеньку и послушно играющего в кубики ребенка. Остановился, сбитый с толку, блуждающим взглядом отыскивая куда-то запрятанного Януша.

— Где он?! — взревел оскорбленный супруг согласно требованиям классической трагедии.

Странный вопрос и дикий вид Леся ошеломили Касеньку, и она застыла с рубашками в объятиях, глядя на него в изумлении и не отвечая.

— Где он?!!! — после повторного рева до разумения Леся дошло вдруг присутствие отпрыска. — Где этот кабан?! При ребенке?!!!

Оригинальное сопоставление ребенка и кабана потрясло Касеньку, и она обрела голос.

— Как ты выглядишь! — воскликнула она с ужасом и удивлением. — Почему не переоделся!

— Тебе не стыдно!!! — заорал Лесь в святом негодовании.

Это он злится, что так долго заставили его ждать на службе без одежды, размышляла она виновато. Энергичные меры, увы, приходилось отложить на будущее. С обычным чувством справедливости она призналась себе: в этом есть, конечно, и её вина… И примирительно сказала:

— Ну ладно, ладно. Может, мы и задержались, но ты сам виноват. Мы не могли найти твои рубашки. А Барбара уехала уже полчаса назад!

Лесь как раз открыл рот, дабы пригвоздить Януша следующей филиппикой и запротестовать — на него же и сваливают вину за развратные действия собственной жены, но тут его сразило имя Барбары.

— Что? — спросил он, сбитый с толку. — Какая Барбара?

— Барбара приехала вместо Януша за твоей одеждой.

— Это как?!.. А Януш? Януша не было?..

— Да нет же, говорю же, приехала Барбара. Она вместо него отправилась в последнюю минуту. Ты, видно, её не дождался? Положи это грязное тряпье и иди мыться.

Это Леся добило. Он имел полную возможность дождаться Барбару с одеждой. Получение одежды процесс деликатный, сближающий. Как прекрасно из желанных и недоступных рук принять галстук, рубашку, брюки и надеть на себя, дабы после, в приличном костюме, провести с Барбарой хоть минуту один на один. И вместо этого он мотался по городу как последний кретин, в тряпках циркового клоуна! Да что же над ним, несчастным, такое тяготеет!..

А Касенька, непонятно оживленная, настроенная против всяких ожиданий вполне дружелюбно, снова вызвала подозрения. Януша не было, факт, а вот где шлялась жена до поздней ночи? Почему ведет себя не так, как должна?.. Не вознамерилась ли она… не решилась ли… не пришло ли ей в голову бросить его?!..

При мысли, что именно теперь, в зенитный момент его жизни, жена могла так перемениться, Лесь потерял голос. Круговерть впечатлений, множество самых разнообразных событий — все это совсем сбило с толку: надо доискаться правды и разрубить запутанный узел супружеских отношений. Но не сейчас… Кабы объявить радостную тайну, продемонстрировать миру вообще и жене в частности победу его таланта, явно одержать триумф!.. К сожалению, ничего этого нельзя, проклятый выигрыш в спортлото срывает с его головы свежие лавры! И в самом деле — заклятье на нем, не иначе!..

Под тяжестью заклятья, страшась жены, лишенный одежды — один костюм был уничтожен, второй Барбара, не попав на службу, забрала с собой и по телефону сообщила об этом Касеньке — Лесь на следующее утро отправился на работу в черном вечернем костюме, бальной бабочке и в лакировках. Хорошо бы показаться в этом наряде стерве-сторожихе из подворотни напротив, этой полоумной, которая заподозрила в нем чокнутого, но Лесь отказался от искушения — у него были сейчас дела поважнее, чем лестное мнение местных дворников. Вдруг сослуживцы упрутся и возжелают своими глазами проверить счастливые купоны? Как ни крути, выход один — заткнуть им пасть деньгами. Купоны были на предъявителя, и теоретически он мог беспрепятственно получить выигранную сумму…

Казалось бы, после вчерашнего номера с огнетушителем его ближайших друзей уже ничто не способно удивить. Даже элегантный вечерний костюм не произвел впечатления, поскольку сразу по приезде на работу он небрежным жестом бросил на стол кругленькую сумму, дабы поделить её на всех участников. Из газеты «Жиче Варшавы» он узнал точную сумму выплаты, и теперь девятнадцать тысяч шестьсот восемьдесят злотых никак не хотели поделиться на шесть, что увлекло выигравших весьма основательно и надолго. Взаимное возвращение друг другу сдачи несколько затянулось, потом солидарно и честно устанавливали, кто кому и сколько даст взаймы, чтобы ликвидировать самые срочные нужды, а когда расчеты наконец закончились, оказалось, Леся нету — отправился на пиво.

Тут-то, вопреки всем ожиданиям, ему и удалось удивить сослуживцев сверх всякой меры!

— Эй, послушайте, — резко заговорил Стефан, возвращаясь в комнату после пятнадцати минут отсутствия. — Откуда у него деньги?

Трое подняли головы от чертежей и недоуменно посмотрели на него.

— Как это откуда! — заерзал Каролек. — Ведь мы выиграли в спортлото!

— Когда? В последнее воскресенье, то есть позавчера?

— Не в прошлом же году!

— Ну так примите к сведению: спортлото платит по средам, а сегодня вторник. Ну, ваше мнение?

Троица поразилась несказанно.

— Да-а, — протянул Януш. — Точно, по средам. Тут что-то не так.

— Деньги у него? Откуда? — опешил Каролек, ибо обладание деньгами в последнее время было выше понимания коллектива.

— А я про что спрашиваю?

— Чушь, — решительно заявила Барбара. — Нет у него денег. Знаю от его жены.

— Так ведь он нам дал!!!..

Отрицать этот факт было трудно, и на пару минут все растерялись. Затем начали выхватывать из карманов только что полученные деньги, рассматривали их недоверчиво и беспокойно, словно опасаясь какого-либо фокуса, подвоха или галлюцинации. Наконец, Януш покачал головой.

— Тут что-то не так. Эта его вчерашняя болтовня, оставил, мол, купоны дома, сразу показалась мне подозрительной. И что за фортель он опять выкинул?

— Какие, к черту, деньги, если за свет не заплачено, — вспомнила Барбара. — А я знаю, свет отключили, его жена брала взаймы у родственников.

— Откуда тогда он их, черт побери, откопал?!..

Дабы распутать загадку, все бросили работу. Каролек высказал веское предположение насчет нападения и грабежа. Стефан подозревал скорее какой-нибудь роман с богатой старой чудачкой. Януш и Барбара обсуждали возможность выигрыша в карты по принципу «дуракам везет». По мнению Влодека, Лесь что-то такое взял и куда-то продал…

Сколько голов — столько умов, и проку никакого. Оставалось с напряженным любопытством ожидать виновника торжества.

Свободный наконец от навязчивых мороков, не предчувствуя ничего плохого, Лесь забежал на службу только за одеждой, привезенной Барбарой. Беззаботно вошел в комнату и оказался в ловушке.

Дверь прикрывал Стефан, в руке держал наготове большую печать для чертежей. Остальные окружили пойманного. Выражение лиц у любимых друзей совершенно очевидно не обещало ничего хорошего.

— Говори! — приказал Януш. — Откуда деньги. Это не спортлото, мы знаем, но ежели они у тебя были, пока мы все тут клянчили паршивые сто злотых, я собственноручно спущу с тебя шкуру!

У Леся испарина выступила на лбу. И что за проклятие опять над ним нависло?! Оглянулся испуганно вокруг.

— Почему это не спортлото? — спросил он жалобно и с некоторой претензией.

— Спортлото по средам платит, — холодно информировала Барбара.

— Вот черт, — пробормотал Лесь ужасно разочарованно и притих.

Барбара права, ясное дело. Аон хорош! Хотел поскорее отделаться от ненавистных купонов и позорной правды и вылетел с этой оплатой. Эх, надо было умотать из дому на весь день, пусть хоть в вечернем костюме и лакировках, которые к тому же давят в подъеме. После бы как-нибудь отоврался. А теперь что? Что ему, дураку, теперь делать?

— Знаете, — начал он беспомощно, — я-то думал, сегодня среда…

При самом большом старании нельзя было выдумать лучшего ответа, чтобы окончательно запутать слушателей. Сначала всем понравилось: верно, так и есть, и Лесь полностью оправдался. Перепутал дни, подумаешь, с каждым может случиться… Но что-то и как-то не укладывалось, причем столь очевидно, что вообще ничего нельзя было понять.

Первым спохватился Стефан и возопил:

— Кто тут рехнулся? Он или я?

— Или дирекция спортлото, — подхватил Януш. — Одним словом, дом без крыши!

— А может, сегодня в самом деле среда? — неуверенно заметил Каролек, все еще не окрепший в мыслях.

— Вот именно! — оживился Лесь. — Очень даже возможно…

— Вы перестанете или нет! — гаркнула Барбара. — Ведь он нас всех до сумасшествия доведет! А я говорю — вторник, значит, и есть вторник!

— Но ведь могла бы быть и среда! — твердил Лесь, желая всячески запутать компанию.

— Хватит! — взвыл Януш. — Вторники, среды, да тут спятить можно. Признавайся, календарная жертва, откуда деньги?!

— Со вчерашнего! — горестно вздохнул Лесь. — Вот вам крест! Поклянусь чем хотите!

Лесь поспешно согласился в случае нарушения клятвы предоставить свое бренное тело всевозможным болезням, включая чесотку и помрачение ума. Сослуживцы вздохнули с облегчением. Последнее дело иметь в коллективе законченную свинью. Теперь можно было заняться другим, более занимательным пунктом программы.

— Выкладывай, откуда деньги? — последовало категорически.

— Чудо, — набожно ответил Лесь. — Чудо и только. А в спортлото мы в самом деле выиграли, только денег, наверное, не получим…

После долгих, подробных объяснений истина воссияла в замороченных мозгах сослуживцев. Финансово подтвержденный Лесев талант стал уже несомненен, и сияющий свежей зеленью лавр вполне приятно почил на его челе. Великий и столь во всех отношениях полезный триумф художника почтили сначала минутой уважительного молчания, а после несколькими минутами хвалебных воплей. Финансовые последствия печального недоразумения были сочтены справедливыми и достойными хвалы. Только на все вопросы о субботнем вечере и воскресном утре удовлетворительного ответа не получилось — Лесь категорически отказал в признаниях на эту тему.

Взрыв таланта имел широкий диапазон. Чувствительная душа художника расцветала поначалу робко, затем все решительней. Не только зав мастерской и главный инженер, но и кадровичка перестали чинить бестактный контроль за его опозданиями и относились к нему с доброжелательным уважением. Золотой дождичек позволил устранить досадные, вгоняющие в бессонницу помехи. Друзья и сослуживцы перестали фыркать на Леся и насмешничать, напротив, смотрели на него с симпатией, снисходительно, а порой даже с восхищением.

Но самый сладкий нектар всегда отравит капля дегтя. Странное поведение жены нет-нет да всплывало в памяти Леся, угрожая душевным разладом.

Однако взбудораженная Касенька понемногу успокаивалась, и энергичный, обновленный Лесь предался единственному занятию, которое отвлекало его от запутанных и досадных проблем и давало благостный духовный покой. От творил вдохновенно, почти в экстазе, доверив полотну всякие свои тревоги и разлады…

Время, согласно своей природе, неслось неудержимо. Денежное вливание позволило коллективу возобновить финансовую борьбу на служебной территории. Одержимый творческим безумием, Лесь три четверти времени отдавал рождающимся шедеврам, а одну четверть жене, коей занялся особо. С одной стороны, он старался загрузить её настолько, чтобы у нее не хватало времени на возможные подозрительные контакты, а с другой, всячески доказывал: муж у нее — идеал и нечто внеконкурентное. Жена примирилась с этой новой разновидностью супружеских мучений, терпеливо ожидая новых творений гения. Зав мастерской вкупе с главным инженером совершали сверхчеловеческие подвиги, дабы спасти мастерскую и притом сохранить здравомыслие.

И вот наступил великий день. Великий и великолепный — сравнительно с ним до сих пор пережитые великие дни оказались чепухой и рухнули в Лету.

Великий день начался с обычного, прозаического телефонного звонка на столе у зава мастерской.

Зав вместе с главным инженером, оба в уксусно-кислом настроении, занимались весьма неприятными делами. А именно, рабочими планами на будущий год, который просматривался далеко не в розовом свете, и Лесем, который просматривался еще хуже, чем будущий год.

— Я не спорю, одаренный молодец, — уныло рассуждал зав. — Ну и что? В последнее время уходит с работы в двенадцать — у него, видите ли, сразу пополудни самое хорошее освещение. Я уж не говорю, когда является на службу… Мне вовсе не жалко ему света — истинный талант надо поддерживать, а вам признаюсь, проще на быках пахать, чем заставить работать это дарование. Ведь четвертый квартал идет!

— На будущий год у нас мало заказов, — мрачно вторил главный. — Если сейчас сорвем сроки…

Он не успел предсказать, что случится в результате срыва договоров. Зазвонил телефон, и зав, очень довольный, быстро снял трубку — все-таки на несколько минут оттянется обсуждение ожидающих его ужасов.

— Ну-у-у! — ревел голос в трубке. — Поздравляю, поздравляю!..

— Спасибо, — машинально ответил зав. — А кто это говорит?

— Что, не узнаешь? — ревело по-прежнему во весь голос. — Ну, понятно, заважничал? Интервью раздаешь? Автографы?

Зав наконец узнал голос своего приятеля из Союза архитекторов, но при отвратительном настроении находчивостью не блеснул.

— Брось глупые шутки, — вяло отмахнулся он. — В чем дело?

— Неужели еще не знаешь? Ну ясно, не знаешь, известие только что получено!! Ха-ха!

— Какое известие? — в голосе зава нарастало беспокойство, смешанное с какой-то туманной робкой надеждой. — Да что такое?

— Ха-а-а! — снова гремел голос. — Вы получили первую премию за этот ваш курортно-туристический комплекс! И вся реализация за вами! Ну что, ставишь мне за добрую новость, а? Оказывается, у вас великолепная концепция колористики!..

Главный инженер, сперва равнодушно следивший за физиономией зава, встревожился. Зав покраснел, побледнел, снова покраснел, а потом начал задыхаться. Свободной рукой рванул галстук, суматошно пытался расстегнуть рубашку, главный вскочил ему помочь, оторвал пуговицу и бросился к дверям.

— Пани Матильда, воды!!!.. — крикнул он в панике, уверенный, что из-за некоего страшного известия зава вот-вот хватит апоплексический удар.

Все еще висящий на телефоне зав начал махать рукой — успокойтесь, мол, — но это махание походило скорее на конвульсии. От счастья он охрип, в горле у него забулькало — не удивительно, что главный инженер и прибежавшая с водой пани Матильда перепугались не на шутку. Главный пытался даже вырвать у зава трубку, но тот судорожно прижимал её к уху.

Когда столь драматичный телефонный разговор закончился, все сослуживцы сбежались на отчаянный крик пани Матильды.

Зав мастерской положил трубку и посидел немного молча, чтобы прийти в себя. Однако это оказалось выше его сил. Вместо спокойного, официального объявления, информации о заслуженном успехе последовал рывок: зав набросился с поцелуями на главного инженера. Главный еще успел подумать: пожалуй, его кто-то сглазил, раз все психи в мастерской именно его избирают объектом своих страстей, когда до него дошли крики зава.

— Конкурс!.. — орал он, щедро раздавая поцелуи направо и налево. — Наш конкурс!.. Первое место!.. Реализация наша!.. Колористика…

Смысл криков дошел наконец и до остальных собравшихся у дверей сослуживцев, онемевших в первый момент при виде странных выходок начальства.

— Ну да?!! — первым завопил Януш и еще недоверчивый, но уже счастливый бросился на шею рядом стоящему коллеге.

— Прочь, ты, козел!!! — взвыл, вырываясь, рядом стоящий коллега, коим оказался Стефан. — Рехнулся?! Девок тискай!

Весь коллектив повел себя не менее буйно, чем зав мастерской. Атеист Влодек упал на колени и воззрился в небеса. Пани Матильда, рыдая от счастья, выпила воду, принесенную начальнику. Барбара и Каролек исполнили под собственный аккомпанемент фигуру польки-галопа со всеми па. Лесь невпопад затянул благодарственную песнь. Главный инженер, теперь уже добровольно и по собственной инициативе, пал на грудь заву, все еще охотно принимавшему все доказательства радости.

Стихийные проявления помешательства вскоре упорядочились, и вся мастерская исполнила вокруг упоенного счастьем зава нечто похожее на триумфальный пляс, от коего все здание задрожало. После чего все окончательно выдохлись.

Служебные обязанности на оставшуюся часть рабочего дня были отменены. Зав мастерской со слезами умиления выслушал из Союза архитекторов официальное сообщение и подробности оценки проекта. Он охотно сообщил эти подробности всем желающим, и вот блеск, ярче солнца и звонче бронзы, раззолотил одного из сослуживцев и ослепил все глаза и умы.

Оказывается, на решение жюри отдать пальму первенства именно этому проекту повлияла больше всего гениальная, новаторская, внушительная концепция колористики! Масштабы Лесева таланта превысили все ожидания!

Таким вот манером вся мастерская из бездны конфликтов и склок махнула на вершины успеха, как в служебном, так и в личном отношении. Финансовые хлопоты забылись, будто их и не бывало, — первая премия удовлетворяла все текущие потребности. Реализация проекта заполняла план работы не только на будущий год, но и на следующие, ибо вместе с премией посыпались заказы и на другие подобные объекты по всей стране. Зав мастерской и главный инженер начали привередничать, капризничать и назначать свои собственные сроки. Все видели впереди солнечную перспективу относительно нормальной жизни, заполненной в должных пропорциях работой, отдыхом и личными делами. Отовсюду громогласно звучали поздравления и пожелания. За спинами всех работников лестные отзывы шумели, словно крылья, и зав мастерской на этих крыльях вот-вот готов был воспарить в небеса.

О Лесе говорили все. Зав и главный нашли наконец прекрасный выход и для себя и для него. Дисциплинарное угнетение дарования было недопустимо, но и отказ от его работы тоже немыслим. Колористика была творением Леся, и должна была его творением остаться!

— Переведем его на полставки, — предложил зав. — Это самый простой выход.

— Вообще единственный выход, — поддакнул главный инженер. — Он способен работать только порывами. Ладно. Свою долю пусть вырабатывает в течение квартала. Разок подольше посидит, разок вообще не придет, зато не будет этой ежедневной волынки.

— А захочет, пусть дома сидит, — оживился зав. — Малевать все равно будет, ясное дело, даже и заставлять не надо. Господи, прямо с плеч долой!.. И как это раньше не пришло в голову?

— Да ведь только теперь можем себе позволить обходить предписания, — трезво заметил главный. — До того мы на краю пропасти балансировали…

Общий оптимизм сильно повысил градус благородства и любви к ближнему. Решили задать в Союзе архитекторов большой бал вскладчину, дабы отметить успех и подкупить родственников — жен, мужей, женихов, невест и прочих.

— По двести злотых с морды можем себе позволить, — вдохновенно изрек Януш. — Ну, пускай по триста… Семья — тоже люди, им тоже от жизни кое-что причитается.

— Постойте, — прервала Барбара. — А Лесь? Еще ведь Лесь остается.

— В качестве развлечения? — полюбопытствовал Каролек.

— Эго само собой, но ведь не свиньи же мы! Я во всяком случае не хочу быть свиньей, не знаю, как вы.

Разговор шел в отсутствие Леся, который использовал свое полуденное освещение на иной территории.

— Неважно, хотим или не хотим, — решил Януш. — Боюсь, у нас просто не получится. Быть свиньей не так-то легко. Тут без призвания не обойтись. А в чем дело?

— В деньгах. Он свалял дурака с этим спортлото совершенно фантастического, но честно отдал свои деньги. По-моему, надо ему вернуть.

— По-моему, тоже, — поддержал Каролек. — Это несправедливо, зато гуманно. Я — за. А ты?

— Разумеется, за, — ответил Януш. — К тому же, между нами говоря, мы ему обязаны первой премией. Ясно, оконфузился, но свое дело сделал…

— Ну, спросим еще Влодека и Стефана…

Влодек и Стефан согласились с ходу. Вернуть деньги решили сразу по получении премии, пока что не оповещая ни о чем Леся, дабы сделать ему приятный сюрприз.

Долго ждать не пришлось. Закрытые для большинства смертных двери Союза архитекторов распахнулись перед победоносным коллективом и приглашенными гостями, а нанятый по этому поводу оркестр грянул бравурную музыку. Сны и мечты зава мастерской были весьма и весьма близки к реализации, с двумя, правда, исключениями. Среди красочных сентенций никак не отыскивалась льстивая арабская надпись, а среди высоких государственных мужей, приносящих поздравления, никак не отыскивался премьер. Однако не все сразу, путь к вершинам только начинается, и мелкие неувязки устранятся сами собой в следующий раз; посему в душе зава мастерской блистала ничем не омраченная картина лучезарного будущего. В благородном порыве он преуменьшал даже собственные заслуги, превознося всех и каждого и особенно Леся.

А Лесь пребывал в экстазе. В ушах распевали скрипки и фанфары, гордо вскинутую голову приятно щекотал лавровый венок. Разлад и беспокойство растаяли, исчезли безвозвратно. В глазах счастливой жены распознавался нежный блеск, восхищение, обожание, и наконец-то, впервые в жизни Лесь чувствовал себя хоть в некоторой степени понятым и оцененным.

Мрачные подозрения испарились, словно утренний туман. В порыве восторга он рассказал Касеньке о жестокой борьбе с судьбой, избравшей своим орудием купоны спортлото, а она взамен рассказала всю правду о себе. Не какой-то там хахаль задержал жену той памятной ночью, а гусь — птица невинная, благодарная и полезная. Неслыханное дело, чтобы запеченный гусь когда-либо разбил чье-нибудь счастье.

Взаимному доверию, бесспорно, способствовал обнаруженный в разгар бала конверт, завязанный красной ленточкой и положенный на столик, где значилось место Леся, в коем лежало около шестнадцати тысяч злотых и красивая открытка с надписью:

«Разумеется, это была среда! Мы не свиньи.

Благодарные должники».

В понедельник после бала вопреки обыкновению сильно запоздал Януш. Медленно и неуверенно вошел он в рабочую комнату, сел за свой стол, дрожащими руками зажег сигарету и приближенно посмотрел на сослуживцев.

— Ох, как нехорошо получилось…

Мрачный тон Януша не повлиял на мажорное настроение группы. Три пары глаз уставились на него с беззаботным любопытством.

— А почему? — удивился слегка Каролек. — По мне, так все обстоит неплохо.

— Как кому, — уныло буркнул Януш. — Я скотина. Не знаю, как теперь выйти из положения.

— Да ты вовсе не был уж так пьян, — великодушно запротестовал Лесь.

— Совсем чуть-чуть, — присоединилась Барбара. — Ну приспичило тебе пройтись в полонезе с директором треста, что тут такого. Он заупрямился лишь из скромности.

— Я — с директором треста? — возмутился Януш. — С ума вы все посходили. Не помню ничего такого, и вообще не об этом речь.

— А о чем? — поинтересовался Каролек.

— О Гене…

По понятным причинам Геня не был фигурой, которая пользовалась особой симпатией коллектива. На всех трех физиономиях появилось неприязненное выжидание.

— А что он опять натворил? — хмуро осведомилась Барбара.

— Опять Геня? — поморщился Каролек. — Неужели он вечно будет путаться в наши дела?

Януш понуро засмотрелся вдаль.

— Недоразумение, — вздохнул он тяжело. — Я все видел, потому и опоздал, что смотрел фотокопии. Знаете, ведь они получили поощрительную премию… Оказывается, ничего не содрали у итальянцев, отправили свой проект. Совсем другой. Все честно, как порядочные люди.

Трое сбитых с толку приятелей молча переваривали услышанное.

— И мы собирались грабануть их собственный проект?! — ужаснулся Каролек.

— Вот именно, — коротко согласился Януш.

— Слава Богу, не сперли, так в чем дело?

Януш даже подскочил.

— Я-то теперь каков? Законченная свинья и скотина! Оклеветал парня ни за что ни про что. Сочинил целую историю, еще и вас натравил, сделал из парня черт знает кого — прохвоста, вора!.. Оправдать его надо или нет? Надо? А как? В газете, что ли, объявление давать? Или прийти к нему, дай, мол, мне по морде? Понимаете, холера знает, как теперь быть!..

Три пары обескураженных глаз глядели на него, и сочувствие на трех физиономиях сменилось растерянностью. Высокое понятие о справедливости не замедлило отозваться уколами совести.

— К нему являться, может, и не следует… — неуверенно начал Лесь. — А вообще-то, в самом деле что-то надо…

— Обидели человека, — вздохнула Барбара.

— Сам напросился, — недовольно возразил Каролек. — Сунулся тут со своими фотооттисками! Значит, наврал?

— Пожалуй, отчасти, — ответил Януш. — Честно говоря, у них была идея малость слизать, да сразу отказались. Генька меня, конечно, разыграл, но ведь соображать надо, чего свинство устраивать.

Компания всерьез призадумалась.

— Надо с этим кончать, — решил Каролек.

— Ясно, только как?

— Не послание же покаянное строчить, — Рассудила Барбара. — На бумаге ничего не зафиксировано, значит, извиняться надо не на бумаге. На словах.

— Правильно, — загорелся Лесь. — Облаял его, так? Ну, теперь надо обратно отлаять и баста.

— Отлаять обратно, всем, кто знает, сообщить. — Каролек тоже воодушевился. — Кому об этом говорил?

— Только вам, больше никому.

— Ну, значит, еще Стефан и Влодек. Их тоже позовем.

Привели Влодека и Стефана, сообщили о роковой ошибке и о намерении обелить репутацию Гени. Церемонию постановили провести торжественно и ритуально. Януш под столом и на четвереньках трижды отречется от всех поклепов, пролаяв в промежутках и в конце.

С момента сообщения результатов конкурса зав мастерской раздумал консультироваться с психиатром. Радостное потрясение, полагал он, лучшая панацея от возможных умственных помрачений, вызванных прошлыми заботами и огорчениями. Атмосфера в мастерской вроде бы очистилась, дружный коллектив наливался бодростью и пока не проявлял отклонений от нормы. Даже Лесь вел себя как принято, хотя в его случае отклонения были бы вполне допустимы — ведь художественная натура не любит себя стеснять правилами.

Поэтому зав деловито и без помех заходил во все комнаты мастерской, не испытывая желания забаррикадироваться в кабинете, когда издали доносились какие-нибудь вопли. К тому же дикие сцены, потрясавшие его психическое здоровье, разыгрывались обычно в сверхурочные часы, во время же рабочего дня его не волновало никакое дурное предчувствие.

Он собрал со стола служебные документы, подлежащие обсуждению, и отправился в коллектив архитекторов.

Недалеко от их комнаты он услышал резкие отрывистые звуки, напоминающие лай. Увлеченно обдумывая проблему детального обследования местности, он не обратил на это особого внимания, только несколько удивился — откуда в служебном помещении собака. Открыл дверь, взглянул и замер.

Вокруг выдвинутого на середину комнаты Каролекова стола сидело на корточках пять человек с физиономиями серьезными и торжественными. Под столом на четвереньках пребывал Януш, покаянно глядя в пол.

— Гав, гав, гав! — лаял он хриплым басом. — Геня не скотина и не свинья! Гав, гав, гав!..

— Три раза, — проворчал кто-то предостерегающе.

Зав и не пытался понять кто. Если бы под столом лаял Лесь, происшествие можно было бы как-то обосновать. Но Януш! Очевидно, независимо от всех достижений, «нечто» неумолимо распространяется и не щадит никого…

— Геня не скотина и не свинья! — отчаянно завывал Януш. Потом… самое страшное: — Гав, гав, гав! Гав, гав, гав! Гав, гав, гав!..

Зав дрогнувшей рукой закрыл дверь в бедлам. На ватных ногах добрался до кабинета. Вспомнил, что в детстве был слабеньким и хилым. Взял телефонный справочник и, в конце концов, нашел раздел: «Врачи»…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ПУТЬ К СЛАВЕ

Группа архитекторов в проектной мастерской увеличилась еще на одну рабочую единицу.

Лестное количество заказов и благородный энтузиазм зава, твердым курсом идущего к оптимальному обеспечению потребностей общества, снова привели к сокращению сроков работы. Коллектив трудился за двоих и за троих, безуспешно пытаясь справиться с изобилием заказов.

Зав удостоился чести приглашения на беседу к одному из государственных мужей. После беседы глубокое волнение и чувство высокой ответственности поселились в его душе и обосновались в ней, судя по всему, надолго. Не менее четко запечатлелось убеждение, что количество работы не только не уменьшится, а даже увеличится.

Посему пригласили еще одного сотрудника. Иностранца, соотечественника самого нерешительного во всей истории принца. Нового сотрудника горячо рекомендовал сам государственный муж. Зав охотно согласился взять на работу иностранца, считая, что собственная его слава не только не пострадает, напротив, её ореол распространится далеко за пределами отечества. Его не отпугнула даже полная невозможность как-либо объясниться с новым подчиненным, который на глаз показался весьма приятным и симпатичным.

Пришлось пока что ограничиться впечатлением чисто оптическим: иностранец не знал польского. Едва-едва и чуть-чуть объяснялся по-английски. В группе, куда его определили, двое владели французским, двое неплохо немецким, по-английски же разговаривали примерно на уровне заморского гостя. О датском — родном языке нового сотрудника — никто и понятия не имел.

В довершение всех бед его звали странным именем, выговорить которое не было никакой возможности. Почти час Барбара, Каролек, Лесь и Януш, бросив все занятия, повторяли слово «Бйёрн», всеми силами и способами пытаясь воспроизвести акцент бородатого молодого человека с мягким взглядом голубых глаз.

— Хватит, — заорал остервенелый от бесполезных усилий Януш. — Все едино, как это звучит, ясно одно: нечто короткое на «бэ» — это он. Он тоже привыкнет. Оставим это, на шее более важные вещи.

Зав, сам в глубине души несколько обеспокоенный своим решением, привел молодца в комнату коллег-архитекторов, поручил втянуть его в работу и тут же улетучился, не вдаваясь в детали оного втягивания. Рекомендовал относиться к нему вежливо и по-дружески и произвести хорошее впечатление.

Лишняя пара рук очень даже не мешала, и Януш поспешил выполнить приказ начальства. Он всячески принялся устраивать нового сотрудника за свободным столом, дабы передать ему часть работы. Первые минуты реализации хороших намерений привели к мрачному вопросу: а существуют ли хоть какие-то общие черты между представителями разных национальностей. Разум оказался понятием чисто теоретическим.

— Сядешь здесь. Вот здесь, — указал Януш место за столом жестом столь выразительным, что нельзя было его не понять.

Иностранец с интересом осмотрел доску и стул.

— Я так, — вежливо ответил он.

Януш застрял на развороте к своим чертежам и удивленно взглянул на него.

— А кто не так? — покосился Януш.

— Ва ба? — явно спросил иностранец, глядя на него с добродушной симпатией.

— Вот вам ролики для вашего Бобика или как его там, — объявил, входя в комнату, Влодек. — Матильда разыскала на складе. А рейсшину, так и знайте, Ипочка от сердца оторвал. Подавитесь. А шнура нету.

— Ладно, шнурок найдется, — рассеянно ответил Каролек, погладывая на сцену за соседним столом. — Слушай, я не понимаю, чего ему…

— А разве кто-нибудь понимает? — удивился Влодек.

— Мне показалось, он по-польски говорит. Сказал: «Я так».

— А кто не так? — рассудительно заметил Влодек. — И чего это он так?

— Посажу его за тем столом. Неизвестно, кто не так. То есть известно, никто другой там не сядет, и чего он на это упирает?

— А может, у них сажают по несколько штук за одной доской? Чтобы не скучали…

— Одурел, я на картинках видел: у них места побольше, чем у нас. Януш, чего он говорит?

— Черт его знает, — пыхтел Януш, в поте лица пытавшийся объяснить иностранцу, как подготовить стол для работы. — Давайте рейсшину, сам приделаю, разговорами ни черта не добьешься.

При виде роликов иностранец безусловно и наглядно удивился. Он издал несколько вопросительно интонированных горловых звуков, осмотрел рейсшины, прикрепленные на остальных досках, подвигал их легонько и жестами показал, что не понимает отсутствия кульмана, то есть перпендикуляра на рейсшинах. Он осмотрел привинчиваемые Янушем ролики, обследовал механизм приспособления, и на лице его отразились полные неуверенность и сомнение.

— Для него и ролики внове? — ухмыльнулся Лесь. — Дичь какая-то на этом Западе… А еще толкуют про ихний технический уровень!

Иностранец махнул рукой по левому краю чертежной доски и загулькал явно вопросительно.

— Скажи, работаем, мол, на роликах, у нас нету третьей руки для перпендикуляра, — подсказал Янушу Каролек. — У них, может, и есть, а у нас нету.

— Сам скажи, — проворчал Януш. — Я занят. И вообще, вдолбите ему, что это параллельные, а у меня больше нету сил.

Каролек и Лесь бросили работу. Несколько насильно оторвали иностранца от Януша и принялись за какие-то анатомо-технические объяснения, видя в этом единственный шанс на успех. Через пятнадцать минут все обороты старых фотооттисков были разрисованы, причем чаще всего фигурировал мотив трехрукого человека. Пока Януш приспосабливал стол для работы, в голову нового сотрудника усиленно вбивалось убеждение, что где-то в Европе существуют таинственные существа о трех руках, работающие с традиционными рейсшинами. По нарисованным на старых фотооттисках чудесным историям выходило: существа эти эмигрируют из Польши, не оставляя после себя никаких следов, если не считать отрубленных, по-видимому топором, третьих рук. Иностранец балдел и тупел на глазах.

— Ничего, он когда-нибудь привыкнет, — утешал Лесь. — Говорят, дрессированные обезьяны даже на машинке печатать умеют.

Януш отер лоб и закурил.

— Ничего не поделаешь. Раз козе смерть, берем быка за рога.

Сия эффектная пословица немало озадачила присутствующих. Сосредоточенный Януш отмахнулся от объяснений и ринулся в лобовую атаку на иностранца. Посадил за стол и разложил перед ним несколько старательно выбранных чертежей. И похоже, стена непонимания таки треснула.

В голубых иностранных глазах впервые блеснуло любопытство. Новичок внимательно осмотрел разрез строений и сделал рукой жест сечения.

— Snit, Cup.

— Правильно, разрез, — согласился Януш. — Разреза еще нет. Not jet. Ты сделаешь, понял? Это эскизы. You. Machen. Arbeiten^[5].

В горле чужестранца забулькало, словно он чем-то давился, заикал, заскрежетал — словом, выражал полное одобрение.

— Ему нравится, — обрадовался Каролек. — Я сразу говорил: это административное здание у нас неплохо получается.

— Человек дикий, а вкус есть, — согласился Лесь.

Первые трудности были преодолены, и новый сотрудник начал понемногу приспосабливаться, вполне благожелательно выслушивая весьма вольные трактовки своего имени. Служебная жизнь коллектива снова обрела разнообразие и свободу маневра.

Интенсивное обучение польскому языку давало слабые результаты. За отсутствием единого способа взаимопонимания использовались нужные в данный момент слова из каких-нибудь других языков, причем никто из заинтересованных лиц не отличался излишним педантизмом насчет грамматических правил. Чужеземец вообще плевать хотел на грамматику.

— Дает мне калька, ты. Please^[6], — обращался он с приветливой улыбкой в голубых глазах к пани Матильде. Улыбка, вероятно, была и на губах, но из-за густой бороды это лишь угадывалось. Пани Матильда в ответ всякий раз нервно вздрагивала.

— Не имеется план фундаментен, — деловито сообщал Януш, стараясь говорить предельно понятно. — Ты gehen^[7] к инженер.

Однако два выражения, с непонятным упорством употребляемые иностранцем, вызывали особое недоумение. Одно — подчеркивало, что речь идет о его персоне, а второе звучало как «висель».

— И чего он все про свой индивидуализм талдычит? — ворчал Каролек. — Он так, да он так. А кто не так, к черту?

— Отъединиться желает, — объяснил Лесь. — Слышал насчет коммунизма, вот и психанул. Думает, у нас все общее, а он хочет быть индивидуальностью.

— А вдруг это, наоборот, согласие? — задумался Януш. — Он, мол, на все согласен, а другие пусть как хотят. Ведь приехал же он в Польшу и сидит тут…

— Возможно. Почему-то ведь явился сюда… Кто знает, вдруг да хочет дать понять, что ему наш строй нравится?

«Висель» беспокоил больше, чем возможное отношение чужеземца к строю. Звучало это слово ежедневно и постоянно и заинтриговало всю группу донельзя.

— И чего он лезет, черт побери, с этим виселем? — нервничал Януш. — И чего он имеет в виду?

— Верно, это сокращение от висельника, — твердил Лесь. — Его кто-то научил, а он привык.

— Допустим. Ну а что у него при этом на уме? — размышлял Каролек. — Чаще всего кроет этим словцом при обсуждении проектов. Может, он Януша так поносит?

Тайна висельника в конце концов измучила всех. Потребовали объяснений от зава. Зав мастерской, ежедневно подвергавшийся атакам оголтелых от любопытства сослуживцев, после долгих и бесплодных поисков знатока датского, обратился в последнюю инстанцию — к государственному мужу, который протежировал новому сотруднику. Усилия несколько ошеломленного сановника увенчались успехом, и ответ пришел по той же лесенке, что и вопрос, только в обратном направлении.

— Он вовсе не говорит «висель», — сообщил зав, счастливый, что ему удалось выяснить столь животрепещущую проблему. — Он говорит «we shell». Английское. Будущее время ко всему. А «я так» по-датски значит «да, спасибо». Купите датский словарь и не делайте из меня идиота.

По сему случаю купили единственную доступную датскую книгу — «Польско-датский разговорник». Сей труд целиком почти заполняли рассуждения о вкусной и здоровой пище. Судя по данному произведению, оба народа ничем на свете не интересовались, кроме потребления пиши и закупки продуктов. Про одежду там упоминалось от случая к случаю. Посему чтение разговорника привело к естественному результату.

Прекрасным весенним днем улыбчивый чужестранец вошел в служебную комнату, несколько запоздав, положил на стол завернутую в небольшой листик бумаги колбасу и триумфально изрек:

— Кал… баса!

Наступило тревожное, сосредоточенное молчание. Потом Каролек вполголоса выдал:

— Моча тенора…

— Что?! — спросил изумленный Януш.

Каролек слегка засмущался.

— О Боже, по ассоциации. Есть такое дурацкое перекручивание слов. «Кол баса» и «зуб тенора» и так далее. Что, не слышал?

— А, — Януш как-то растерялся. — Сначала «висель», теперь «кал тенора», ой, пардон, колбаса…

— Прекрати, из-за тебя колбасу перестану есть! — возмутилась Барбара.

Чужеземец рассматривал их с любопытством.

— Калбаса! — повторил он с радостной гордостью.

— Кол! _ поправил Януш. — Кол! Кол! КОЛБАСА! Боже мой, он нас всех доведет до идиотизма. Меня наверняка доконает этот словесный кавардак! Только хочу сказать «я так», тут же хватаю себя за язык, может, я не так, может, вообще все наоборот! Польский уже забываю!

— Вот он полегоньку научится, и ты вспомнишь, — утешил Лесь. — У него уже неплохо получается!

Изучение польской речи и в самом деле продвигалось, хоть и небыстро, зато постоянно. Почему-то Бьёрн-Бобик для оживленных конверсаций выбрал Каролека и частенько на нем оттачивал свое мастерство.

— Сколько имеешь сантиметры, ты? — спросил он неожиданно, прерывая сосредоточенную тишину в комнате и разглядывая Каролека с любопытством.

Каролек поднял голову от чертежа и удивленно захлопал глазами.

— Какие сантиметры?

Чужестранец, нахмурив брови, продолжал его разглядывать.

— Сколько имеешь сантиметры? — повторил он с усилием: — Долго… ста…

— Иисус Христос! — простонал Каролек. — Это он про что?!

— Какие-то интимные подробности выясняет, — осторожно и наудачу предположил Лесь.

— Да уж, ты сказанул, — фыркнул шокированный Януш. — Наоборот, я слышал, они очень тактичный народ…

— Идиоты, — спокойно вступила Барбара. — Он говорит «долгости», длины, значит.

— Дльюны! — обрадовался датчанин. — Сколько сантиметры ты имеешь?

Замешательство в комнате продолжалось. Настырный иностранец не на шутку ошеломил Каролека.

— Не знаю, — пробормотал он. — Чего, Господи?!

Бьёрн встал с места, подошел и показал рукой от башмаков до макушки.

— Здесь, там, — повторил: — Сколько сантиметры ты имеешь?

— А, какой рост? Высота? — обрадовался Каролек.

После долгих и многочисленных расспросов наконец уразумели: у любознательного Бьёрна был брат, очень похожий фигурой на Каролека. После других, еще более жутких словесных мытарств выяснили: оного брата Бьёрн решил осчастливить подарком в виде закопанского кожуха, размеры же задумал выпытать у Каролека. После передачи необходимых сведений Каролек разошелся и предложил самолично примерить кожух перед покупкой. Узы дружбы постепенно крепли.

— Я те любит, — сообщил Бьёрн вскорости, глядя на Каролека с доброжелательной улыбкой.

— Господи милостивый, ну чего он ко мне липнет, как репей к собачьему хвосту?! — возопил Каролек.

Януш, радуясь, что избежал агрессии иностранных чувств, не отказал себе в удовольствии поиронизировать:

— Любит тебя, не слышишь, что ли. А к кому ему еще липнуть? Любимое существо ох как притягивает…

— Но почему ко мне? — протестовал Каролек. — Почему именно ко мне?

— Дам те рыла, — благостно улыбнулся Бьёрн.

— Не хочу! — застонал Каролек, отнюдь не соблазненный подобным обещанием.

— И напрасно, — съязвил Лесь. — Пусть даст, посмотрим, что это такое.

— Что такое рыло? — наивно удивился Януш.

— Я те любит, — повторил Бьёрн, упорно обращаясь к Каролеку. — Отвяж са.

— Надо же! Любопытно. — Барбара с интересом прислушивалась к беседе. — Он, верно, имеет в виду что-нибудь другое.

Путем изощренного дознания и последующего анализа других столь же поразительных высказываний были установлены два источника пикантных польских словечек. Оказывается, датчанин бросил отечество и временно перебрался в чужую страну из-за некой молодой соблазнительной дамы; их отношения, вероятно, отличались столь бурной эмоциональностью, что обучение языку в её обществе ограничивалось лишь одной областью. Остальные уроки чужестранец получил в совершенно иных местах, а точнее, в пивных. Он просто не мог жить без пива и почему-то с самого момента приезда считал, что уличные киоски — единственный источник этого нектара. Там-то, прохлаждая и услаждая гортань несколько раз на дню, он заодно услаждал память народной лексикой, что в сочетании с уроками дамы сердца принесло плоды неординарные и поэтичные.

— Поедет вся группа, — самоотверженно решил зав. — Темп обследования местности необходимо взять рекордный, в целом все надо разработать на месте, на вас ложится большая ответственность!

После сих вдохновенных слов участники совещания продолжали сидеть молча. Совещание было чрезвычайное, созванное по чрезвычайным обстоятельствам в сверхурочные часы, и обсуждалась тема тоже чрезвычайная.

Архитекторы уже давно подозревали — нечто готовится. Туманные высказывания зава мастерской, всевозможные его намеки, странное волнение по временам — все это приводило к мысли, что контакты с высокопоставленным мужем не останутся без резонанса. Так и вышло. Резонанс получился весьма основательный. Под видом обычного проектирования началась великая революционная акция по модернизации исторических объектов в туристических целях.

В первую голову пошли места, где планировалась реализация конкурсного проекта. Высоким стилем и с жаром зав мастерской сообщил своим несколько ошеломленным масштабами мероприятия подчиненным о расширении диапазона их деятельности.

— Будем реализовывать не только конкурс! — заявил он с размахом. — Делаем все! Обследуем весь городок, всю территорию, ремонтируем существующие строения, в работе учитываются и ближайшие развалины замка! Развалины в прекрасном состоянии!..

Перепуганная группа уже видела перед собой перспективу обследования без малого половины страны. Охваченному эйфорией заву были нипочем какие-то границы или кордоны.

Основательно оглушив огромной задачей всех своих сотрудников, зав перешел к конкретике. Начинать следовало с того, чем территория располагает.

— Это значит как? Нам и по полям-лугам мотаться? — не удержался обеспокоенный Януш, прерывая воцарившееся на чрезвычайном заседании чрезвычайное молчание.

— Нет, все геодезические замеры сделаны. Обследованию подлежат все здания, а в особенности развалины замка. Необходимо решить, что разобрать, что консервировать, что восстанавливать…

— А не надо ли пересчитать крыс, обмерить паутину, взвесить скелеты? — попытался сострить Каролек.

— А паутину на метры или как? — поинтересовался Лесь.

— Там наверняка и белая дама появляется… — подзуживал Януш. — А может, и черная…

Зав в своем творческом полете был выше булавочных уколов, а потому легко парировал все выпады.

— За дамой можете приволокнуться на досуге, — усмехнулся он. — Паутину в свободное время сматывайте в клубки. Зато есть очень благоприятное обстоятельство. Местность перед самой войной была подготовлена саперно-ремонтной бригадой, водопроводная сеть хорошо сохранилась, кое-где ею даже пользуются, и, кажется, она подведена под самый замок. Все это вы тоже должны учесть…

— А каким образом, позвольте узнать? — подозрительно вкрадчиво заговорила Барбара. — Перекопать всю территорию?

Зав замахал рукой самым кокетливым манером и торжествующе объявил:

— Представляете, есть документация. В местном народном совете есть, от немцев остался план со всеми сооружениями и коммуникациями. Все учтено. Возьмете этот план и сверите его с нынешним положением дел, внесете возможные изменения, и можно делать проекты с покраской. Стефан и Влодек подъедут на два-три дня, сориентируются в водопроводной и канализационной сетях.

— Ладно, — подумав, заявил Януш. — Это меняет ситуацию. Иначе работы хватило бы на полгода!

— Исключено! — запротестовал зав. — Закончить необходимо за несколько недель. Поэтому и едут все.

— А где мы будем жить и где работать? — озабоченно спросила Барбара. — Обследование надо провести на месте. Одни только обмеры ничего не дадут, пояснительная записка необходима, в случае чего трудно уточнить.

Зав чуть-чуть смутился.

— Там есть такой экс-пансионат, теперь уже бездействующий. Отлично его обживете, даже помещение для работы найдется. Правда, достать столы и доски — вот проблема. Попросим местный совет, чтобы дали уборщиц… Он, верно, малость запущенный, зато расположен в очень красивых окрестностях. Справитесь, не сомневаюсь.

Многочисленные согласования письменно и по телефону подтвердили лишь одно: все нужно было везти с собой, местные власти располагали лишь одним письменным столом и чуть ли не цистерной чернил. Но поскольку пансионат находился далеко и от городка и от развалин, требовались средства передвижения. Единственным таким средством оказался Влодеков мотороллер, каковой отремонтировали за счет мастерской и конфисковали на время под жалостные вздохи владельца.

— Радуйся, что машину не отбираем, — пресек его жалобы Януш. — И вообще тебе чистая прибыль. Мотороллер на ходу, а что случись, так свои пять тысяч все равно получишь.

— Только, чур, я ни при чем, если грохнетесь где-нибудь, — предостерег Влодек уныло.

Наконец организационные проблемы были разрешены и текущие дела закончены. В первых числах мая на живописном шоссе из Зомбковиц Щлёнских появился чудной табор. Во главе колонны тарахтел самосвал, нагруженный пятью большими чертежными досками, пятью козлами, пятью вертящимися стульями, пятью чемоданами, рулонами кальки и бристоля, узлами с постелью, одной электроплиткой и одним чайником. За самосвалом тащилось такси марки «Варшава», а за такси рокотал мотороллер. Других средств передвижения группе найти не удалось.

— Кака красивы страна имеете вы! — Бьёрн с искренним интересом смотрел в окошко, сидя в такси с Барбарой и Лесем.

— Слушай, сиди прямо, черт, чего все валишься на одну сторону! — орал выведенный из терпения Януш Каролеку, который прикорнул за его спиной на мотороллере.

— Да не могу я прямо, там какая-то пружина торчит и колет меня кое-куда, — оправдывался Каролек. — Смотри, вон замок уже видать!

— Где?

— Налево, на склоне.

— Точно, вроде бы не совсем разрушен.

Табор проехал городок и начал взбираться серпантином в гору.

— Не дай Бог, пойдет дождь, в самый раз будет мотороллером разъезжать, — поморщился Лесь.

— Splendid^[8], — говорил Бьёрн. — Красива разна край.

Барбара молчала — её одолели самые мрачные предчувствия.

Пансионат был воздвигнут на крутом склоне около ветки главного шоссе. После того как ввернули лампочки и открыли ставни, когда-то забитые гвоздями, пансионат оказался прямо-таки гостиницей люкс. На всякие мелочи вроде выбитых стекол, некоторых снятых с петель дверей и огромных потеков на стенах и потолке решили не обращать внимания. Самое главное — из крана на кухне тонкой струйкой потекла вода. Эго вызвало всеобщее удивление и нечто вроде почтения к довоенным сантехническим достижениям.

— Не будем же мы здесь киснуть всю жизнь, — воскликнул оптимист Каролек. — Ну а для курорта здесь чистый рай.

— А в саду бьет фонтан! — оживленно крикнул с улицы Лесь.

— Где ты нашел сад? — полюбопытствовал Януш.

— За домом, пониже, должен же быть сад или нет?

На задах пансионата сбегала вниз переплетенная чащоба кустов и всевозможной зелени. В том месте, где зелень затянула стену здания, била вверх солидная струя воды.

— Точно, — обрадовался Каролек. — Действует! Надо же…

— Малость странное место для фонтана, — критически заметил Януш.

Струя вдруг потеряла упругость, съежилась, зашелестела в листве и исчезла.

— Где же фонтан? — спросила Барбара, выйдя на лесенку.

— Только что работал, — ответил Каролек, пораженный исчезновением фонтана, равно как и его местонахождением. — Било, било и вдруг сдохло.

— Интересно, — начал Януш и замолк.

В зелени снова зашуршало, струя взметнулась и опять забила с прежней силой.

— И в самом деле, — удивилась Барбара. — А я думала, вы по привычке ерунду городите.

Фонтан с минуту функционировал и вдруг исчез так же внезапно, как и появился. На лестнице показался Бьёрн, вытирающий полотенцем руки.

— А что есть фон… тан?

— Spring-water, — осенило Каролека. — Только его уже нет. Был да сплыл.

— Видно, работает периодически, — неуверенно заключил Януш. — Автомат, что ли, здесь? А вообще-то странное место для фонтана.

— А я собирался руки вымыть, — пожаловался Лесь. — Так редко удается вымыть руки в фонтане!

— Можешь и под краном вымыть, не больно ты важная птица, — посоветовал Каролек и обратился к Барбаре. — А в кране что за вода? Пить можно?

— Сначала шла ржавчина, теперь уже чистая. На всякий случай будем кипятить.

— Не понимаю, зачем устраивать фонтан в таком дурацком месте, — упрямо твердил Януш. — Ведь вода подмывает строение…

Он замолчал, из зелени снова вырвалась струя.

Крики на улице привлекли из кухни Леся с мылом в руках.

— Ну, я иду мыться в фонтане, — крикнул он и вернулся в кухню закрыть кран.

Фонтан исчез. Лесь появился на пороге.

— Черт! — Он поглядел на то место, где только что звенел серебристый ручеек и снова отправился в кухню.

Фонтан вновь забил.

Похоже, не все в порядке. Компания созерцала струю до того момента, как Лесь кончил мыть руки и остановился в дверях.

— Ну и как? — спросил он с надеждой. — Не работает?

— Ну-ка пойди открой опять кран, — нахмурился Януш.

— Зачем? Ведь я уже умылся, — запротестовал Лесь.

— Иди открой и не закрывай, к нам сюда вернись.

Лесь было заколебался, но выполнил поручение. Струя воспряла с удвоенной силой. Лесь выбежал.

— Работает! — обрадовался он.

— Работает, чересчур хорошо работает, — буркнул Януш. — Иди закрой. Черт все возьми, подмоет стену. Пока мы отсюда уедем, халупа рухнет.

— Пока что не рухнула, даст Бог, еще продержится, — утешил его Каролек. — Труба лопнула только в одном месте, остальное, кажется, в порядке. Хорошо еще, снаружи лопнула, а не внутри.

— Тут могут поджидать всякие сюрпризы, — зловеще предрекла Барбара. — Давайте сразу проверим всю электропроводку.

За исключением пустяковых изъянов, как-то: розетка в кухне, предназначенная для плитки, работала лишь в том случае, когда на нижнем этаже поворачивали выключатель, а свет в комнатах зажигался с помощью выключателя в подвале, — электричество работало безупречно. На крыше обнаружили даже громоотвод. А возможность в любое время устраивать фонтан с помощью крана в кухне всем пришлась по вкусу и компенсировала малочисленные неудобства. В саду открыли тропинку, сбегавшую круто вниз, прямо к городку, что сокращало путь по меньшей мере в пять раз. Сразу обсудили и способ передвижения с места на место.

— Двое покатят по шоссе на мотороллере, а трое на своих двоих прямо вниз, — планировал Януш. — После один оставит второго на месте и вернется за третьим, потом за четвертым и так далее. Всякий раз будет все ближе ездить, потому как оставшиеся все время будут бежать навстречу.

— А в дождь и грязь и совсем припустят как миленькие, — заметил Каролек. — Съедут прямо с горы, пожалуй, успеют и раньше мотороллера.

— Пока что грязи нет и давайте не тратить времени даром, — потребовала Барбара. — Прежде всего планы! Предлагаю пойти за ними прямо сегодня…

Председателя местного народного совета в городке небо одарило грандиозными амбициями. Он собирался войти в историю независимо от сравнительно небольшого размера вверенных ему территорий. При известии, что в ближайших окрестностях будет сооружен импозантный курортно-туристический центр европейского пошиба, привлекающий своей живописностью валютных иностранцев, его переполнил восторг просто сверхчеловеческий. Лицам, способствующим реализации вожделенных проектов, готов был звезду с неба достать, не то что… Однако с планами дело обстояло особо.

Он, обладатель бесценного уникального документа, детально информирующего о богатствах подземного оснащения территории, не мог избавиться от дурного предчувствия: а что, если другие займутся историческими работами, а его обойдут, загонят в темень и неизвестность. И вообще сбросят со счетов. Нет, пусть уж он лично останется властителем документа. Порешил также отличиться инициативой, размахом, организационными талантами, личным обаянием, не задумываясь, хватит ли у него пороху на все это.

Уже в первый вечер, перед заходом солнца, вся группа собралась у дверей ратуши и осматривала рыночную площадь городка. Из-за своеобразного рельефа местности эта самая площадь представляла собой нечто вроде амфитеатра. Председатель совета, не выходящий из экстаза с самого начала своего пребывания на посту, вознамерился увековечить площадь каким-либо фонтаном, памятником или открытой площадкой для мероприятий и развлечений. Нелегкий выбор принес оригинальные плоды. Амфитеатром уходящие склоны выровняли, причем земляные работы, видимо, шли еще полным ходом, а посередине утрамбовали глиняную площадку. Рядом с ней красовалось огромное бетонное нечто, похожее на гигантскую лохань, в которой даже слонихи могли бы развлекаться постирушками. Правда, отсутствие воды допускало и разные другие толкования. А несколько минут назад архитекторы убедились: решение председателя совета неизменно. Святой документ — огромный, густо покрытый линиями и немецкими надписями лист — он, видите ли, может показать только в служебном кабинете, и не часто, и не всякому, да, может, в конце концов, позволить рассмотреть лист и переписать некоторые данные, и ничего больше. Ни в косм случае нельзя не только вынести его из здания, но, Боже упаси, даже потрогать. Документ уникален, порча или потеря были бы действиями непоправимыми и необратимыми.

Понапрасну ошеломленная компания просила и доказывала. Понапрасну объясняла: план следует отвезти в светокопировальную мастерскую, а не наоборот. Напрасно устрашала трудностями, связанными с невозможностью пользоваться документом, напрасно рекламировала преимущества фотокопий, выполненных с него. Председателя не пугали неопределенные сроки и колоссальные издержки. Председатель был неумолим!

— Интересно, что это здесь такое? — задумчиво всматривался Лесь в центр рыночной площади.

— Бассейн?.. — наугад влепил Каролек.

— Если только для уток, — буркнул Януш. — Кто тут уместится?

— Клумба с цветами, — процедила Барбара. — Вы лучше подумайте, что делать?

— Был уговор: план дадут сразу и мы сделаем фотооттиски, — забубнил Януш. — Никому и в голову не пришло, что председатель совсем с ума спрыгнул. Черт собачий, просто не знаю, как быть.

— Может, кокнуть его… — неуверенно предложил Лесь.

— Иностранец… — осенило Каролека.

Детально информированный Бьёрн живо заинтересовался темой и начал атаку. Придерживаясь данных ему инструкций, начал с секретарши.

— Красива ваша край, — произнес с восторгом. — Красива женщина имеете вы.

Как солидный возраст, так и многочисленные изъяны в красоте его собеседницы сразу же поставили под вопрос искренность высказывания. Однако секретарша тяжело перенесла до этого визит в народный совет прекрасной Барбары и прибытие представителя другого пола встретила с удовольствием. А Бьёрн мужественно и очень доброжелательно продолжал:

— Я иду ваш босс. Я хочу говорить. Ты, красива женщина, анонс.

Как и предполагали хитрецы, Бьёрна приняли мгновенно. Председатель совета впервые в жизни видел настоящего иностранца в роли своего клиента и счел это счастливым предзнаменованием славного будущего. Несмотря на все свои беспокойства и занятость, он ожидал изложения дела с нескрываемым интересом.

Экзотический посетитель вошел к нему с выражением трогательной грусти в голубых глазах.

— Дай бумага, — попросил он умоляюще. — бумага, ты, дай!

Председатель испытал некоторый шок. Внезапно испуганный, он вспомнил — бумага кончилась новых поступлений пока не предвиделось. Он не был уверен, надо ли разглашать этот факт представителю чужого западного государства… А вместе с тем глубокая печаль в глазах и в физиономии просителя, его умоляющий тон свидетельствовали о суровой необходимости получить желаемый предмет. Председатель слегка опешил. В сущности, ведь он не знает обычаев на Западе, что-то тут, верно, не в порядке: гость, вероятно, навестил один из местных рассадников питания. «Этот чертов Юзефович со своей рыбой…» — подумал он и ощутил невыносимую тяжесть собственной ответственности за все. После чего обалдел окончательно.

— Минуту, — засуетился он. — Подождите. Ein moment.

Рысцой выбежал из своего кабинета, после чего сотрудники местного совета затрусили в разных направлениях по городку.

— Нету в магазине, принесите из дому! — потребовал решительно председатель.

Бьёрн терпеливо ждал. Окажись на его месте Януш, Каролек или Барбара, они, разумеется, в отсутствие хозяина вломились бы в шкаф и украли план. У Бьёрна такая мысль даже не мелькнула. Он спокойно ждал, а минут через пятнадцать председатель с радостной улыбкой вручил ему три рулона туалетной бумаги.

— Niuht zu klein?^[9] — заботливо осведомился он.

Бьёрн не пытался понять вопрос. По его мнению, в этом здании говорили на каком-то жаргоне, где встречались немецкие слова. Приученный уже экономить разные материалы, выдаваемые весьма скупо, он был убежден, что получил «паек» для приехавшей сюда по служебным делам группы, с удовольствием принял дар, после чего вернулся к теме.

— Дай бумага! — затянул он снова.

Теперь до председателя дошло: видно, речь шла о чем-то другом.

— Какую бумагу? — спросил он недоверчиво.

— Документ. Дай документ. План инсталяций. Оригинал. Спасибо. Прошу. Дай.

Председатель понял. Ни за какие блага мира не хотел бы он быть невежливым, но еще больше не хотел расставаться с наиценнейшим в его жизни документом. Из упорных приставаний иностранца уразумел: прибывшей группе старый план нужен так же, как и ему. Он отбросил возникшее было подозрение о шпионской афере, зато в голове у него забродил некий, пока не очень ясный, замысел.

— Ничто, — рапортовал Бьёрн, вернувшись. — Он не давать.

— Выхода нет, — расстроился Януш. — Всю работу с начала. Чтоб этого дурака парша обсела!

— А если поджечь город? — предложил неунывающий Каролек. — Пока будут спасать имущество, мы сопрем план…

— А может, по служебной лестнице… — задумалась Барбара. — Чтоб ему приказали отдать план — его начальство чтоб приказало…

— В конце концов, и можно бы. Да ведь без толку, представляешь, сколько это будет продолжаться? Тут уже весь комплекс построят, а они все будут выяснять отношения. Нет, я его, пожалуй, накачаю…

Неясный замысел, все еще зревший в голове председателя, вынудил его поспешно принять приглашение слегка подкрепиться. Ибо стечением обстоятельств у него возник такой же план в отношении Януша, как у Януша в отношении него. Стечением обстоятельств оба противника реагировали на крепкие напитки удивительно похоже. Поэтому взятый со старта скоростной темп подействовал на обоих весьма одинаково.

Подглядывавший и подслушивавший под окном местной ресторации Каролек должен был доставить Януша вместе с планом на мотороллере в пансионат. И вот он с ужасом услышал, как председатель в благородном порыве отдает Янушу все свое имущество: материальные ценности в виде денег, недвижимости, свиней и птичьего двора, а также уступает ему свое служебное положение вместе с планом и жену с детьми, а Януш со слезами и столь же благородно умоляет его не торопиться. Далее Каролек с ужасом увидел, как председатель силой тащит Януша в помещение местного совета, дабы вручить ему бесценный документ, а Януш энергично протестует, упирается ногами в разрытую землю, а руками цепляется за слоновью лохань. Затем глазам Каролека открылась совсем диковинная сцена: председатель, видимо в припадке альтруизма, рухнул перед Янушем на колени с криком:

— Сердце из груди вырву! На, бери!..

При этом выхватил из внутреннего кармана какие-то вещи и совал их силой за рубашку зареванному Янушу.

Когда наконец и Януш упал на колени перед лоханью и стал давать председателю какие-то секретные и клятвенные обещания, Каролек попытался вмешаться. Никакого результата это не возымело — оба друга в полном согласии его прогнали.

Сведения, доставленные Барбаре и Лесю, вскоре подтвердились громкой, на два голоса песней «Красный пояс»; джентльмены то и дело провожали друг друга туда и обратно. Председатель и Януш, скованные цепью полного взаимопонимания, никак не решались расстаться, а «Красный пояс» раскатистым эхом летал по холмам, лугам и лесам.

— Что это такое? — поинтересовался на следующий день Януш, со стоном хватаясь за голову, когда совместными усилиями его удалось вырвать из объятий глубокого сна.

— Бумажник председателя местного совета, — сухо сообщила Барбара. — Вот тебе порошок от головной боли, выпей кофе и вымойся в фонтане. Работа тяжелая.

— Какой бумажник. Господи? — застонал Януш. — Ты что, пьяна? Откуда бумажник?!

— Вместо плана ты вчера принес председателев бумажник и полный комплект фото его семьи и дальних родственников. Принять план ты отказался наотрез, ключ от ратуши выбросил в воду, спасибо, Кароль нашел. Кроме того, Кароль слышал, ты ему чего-то там наобещал. Не знаю, что из этого компота получится, надеюсь, он тоже ничего не помнит. Давай оклемывайся и ступай возврати ему все.

Легкое недомогание, коим участник битвы за план страдал до вечера, сыграло свою роль: возвращая председателю бумажник и фотоснимки родственников, Януш забыл про ключ от внешних дверей ратуши. Забывчивость легко объяснимая, поскольку ратуша с утра была нормально открыта вторым ключом, который всегда находился у уборщицы. Расцветшие накануне в сердце председателя нежные чувства несколько поникли из-за плохого самочувствия, но после возвращения бумажника и фотографий вспыхнули заново. Хозяин городка и прилегающих окрестностей приступил к реализации своих собственных великих надежд. Он, правда, был несколько не уверен в успехе предварительных действий, учиненных накануне вечером. Однако подробности этих действий, равно как и всего вечера, начисто исчезли из его памяти.

А великие надежды относились к великому историческому мероприятию. На ближайшее время приходилась какая-то годовщина эпохального для городка события. Председатель совета не знал, сколько лет прошло: триста, шестьсот, а может, всего двести пятьдесят. Точно не знал он и сути события: кажется, это была закладка первого серебряного рудника, а может, его уничтожение неведомым каким-то катаклизмом. Однако он предпочел круглых триста лет основания рудника и задумал отметить славную дату художественными выступлениями, доход от которых предназначался на восстановление местных исторических объектов.

Некогда начальство подало блестящую идею инструктору окружного комитета. И вот два месяца назад сей новоявленный драматург, пользуясь советами секретаря парторганизации, закончил пьесу. Произведение это, насквозь пропитанное историческими традициями, необходимо было поставить во время торжеств. Весьма сложное воспитательное действо происходило то в серебряном руднике, то в замковых покоях и, соответственно, подчеркивало достойное осуждения разделение на классы и зверство кровопийц. Шедевр страдал одним только недостатком. Вдохновенный инструктор малость переусердствовал и создал великое множество действующих лиц.

Естественно, не хватало артистов. Уже решили ангажировать почти весь ближайший госхоз в качестве статистов, привлечь городских жителей для второстепенных ролей, но не удавалось найти главных исполнителей.

Пьеса воспевала историю молодой аристократки, без взаимности влюбленной в работника физического труда на руднике ценного металла. Папаша аристократки, владелец замка и шахты, крайне отрицательно относился к чувствам единственной дочери, а физически трудящийся молодец, увлеченный панной родного ему класса, относился к аристократке с полным равнодушием. Далее конфликт усложнялся: на руку аристократки претендовал граф из более отдаленных мест, который живо возмущался положением дел. Обманутая в своих чувствах аристократка проявляла неустойчивость характера, то оказывая своему избраннику различные услуги, то негативно влияя на папашу, который с удовольствием урезал заработки и ухудшал и без того невыносимые условия труда рабочего класса. В конце концов в результате длительных контроверз и осложнений наступила всеобщая катастрофа. Шахту затопило, граф из отдаленных мест погиб по ошибке, папашу хватил апоплексический удар, разочарованная аристократка убила себя собственноручно, другие лица погибли от других причин, на руинах всего и вся остался лишь несгибаемый, монолитный, как гранит, работник физического труда, всматривающийся вместе с избранной панной в хотя и светлое, но весьма отдаленное будущее.

Статистов из госхоза едва хватило на массовые сцены, как-то: забастовка в шахте, бал в замке, катастрофа и другие события. Роль папаши-кровопийцы председатель совета решил воплотить лично, соседей и сослуживцев назначил на прогрессивные роли, но кандидатов на главные все еще не было.

И вот в прибывшей на обследование местности группе он усмотрел спасение и избавление от хлопот. Роль гордой и страстной аристократки прямо-таки создана для Барбары! Меланхолическая физиономия Леся очень подходила влюбленному графу, и лишь в выборе благородного физического работяги можно было колебаться между Янушем и Каролеком. Председатель предоставил им самим решить проблему.

— Только согласятся ли они? — беспокоился инструктор-автор, посвященный в председательские намерения.

— У меня найдется на них управа, — таинственно сообщил председатель. — В крайнем случае уступлю им кое в чем…

Сердце закололо при мысли хотя бы на минуту расстаться с бесценным планом, но даже воеводские власти были оповещены о славном юбилее: ради такого события стоило пожертвовать многим.

На заходе солнца усталая, изрядно приунывшая группа отдыхала после тяжкого труда на нижнем конце своего садика. Обследование шло полным ходом, обмеряли строение за строением, и все было бы хорошо, кабы не перспектива дополнительных работ по благоустройству территории из-за незнания водопроводной и санитарной сетей. Как раз обсуждали, надо ли изводить председателя изучением плана по нескольку раз в день, когда снизу раздались невразумительные окрики и прерывистое дыхание возвращавшегося Януша.

— Послушайте! — лихорадочно выдохнул он, плюхаясь на поваленный ствол. — Есть шанс! Сейчас скажу! Ну и буза, сдохнуть можно!

— Охолони сначала, — прервал Лесь.

— На кой черт так лететь в гору, — резонерски заметил Каролек. — Тяжело ведь.

— Да уж, с горы было бы куда легче, — рассвирепел Януш, все еще пыхтя. — Возможно, полечу сейчас с горы, ежели вам не понравится. Но все, конец, я за вас согласился.

— И что ты опять нахимичил? — покачала головой Барбара.

— Боже, опять он нас во что-нибудь вляпает! — охнул Каролек.

— Делать он катастроф? — заинтересовался Бьёрн.

— Тихо, вы! — потребовал Януш. — Слышали небось, через две недели у них тут исторические празднества. Знаете?

Четыре пары глаз следили за ним беспокойно и недоверчиво, а четыре рта выжидательно молчали.

— Так знаете или нет, черт побери? — нервничал Януш.

— Ну, — раскрыл рот Каролек. — А что?

— Ну, так мы примем участие. Председатель на коленях умолял и руки целовал, чтобы мы сыграли в спектакле. У них, видишь ли, актеров нету. Сначала я хотел его послать — много-де работы, — а потом сообразил, тут можно кое-что выгадать.

— Ну, дальше! Не тяни резину, — вцепилась Барбара, потому что Януш сделал перерыв и победоносно пыхтел.

— Я взял и согласился. Ничего не поделаешь, мы здесь звездами почитаемся!

Компания, разумеется, обалдела основательно. Януш взглянул на друзей и предусмотрительно отодвинулся на другой конец ствола. Заинтересованный не совсем понятным спором Бьёрн рассматривал всех со все возрастающим любопытством.

— А правда, не откомандировать ли его вниз по склону, — предложил Каролек далеким от восторга тоном.

— Думаю, сбрендил! — высказала Барбара общее мнение. — Что, нам тут делать нечего?

— А тебя одного не хватит? — вкрадчиво спросил Лесь. — Обязательно всем?

— Болваны вы, трубы, — нетерпеливо прервал Януш. — Иерихонские. Даром я, что ли, согласился!

Мрачная группа вдруг оживилась — мелькнула надежда.

— Я ломался сколько мог, — с удовольствием продолжил Януш. — Мария Каллас меньше бы капризничала! Сговорились наконец: за спектакль он подкидывает нам старый план!

— Ну да? — возопил Каролек.

— Не шутишь? — недоверчиво покосилась Барбара.

— О Боже, чудо! — всплеснул руками Лесь.

— Ноги мне целовать должны, — самодовольно прогудел Януш. — Представление, подумаешь тоже, каждый скажет пару слов и все. А за план стоило бы и в опере спеть!

— Предпочитаю в цирке, — засмеялся Каролек. — Но ничего не поделаешь, придется в тутошнем представлении. А в самом деле чудо, половина работы с плеч долой. А я уж думал, придется нам до поздней осени куковать…

Януш снова подвинулся поближе к друзьям.

— С завтрашнего дня начинаем репетировать, а он с утра даст документ. Бобик поедет во Вроцлав и закажет фотооттиски. Надо будет ему все на бумажке написать, а в светокопировальной мастерской прочитают — чтобы без недоразумений. Две копии надо сделать сразу, одну для нас, а вторую для этого Гарпагона, а то всю жизнь нам отравит…

Охолонув от первого шока, группа вполне оценила огромный успех. Получение необходимого документа стоило всех жертв. В самых доступных выражениях объяснили Бьёрну его задачу и приступили к детальному обсуждению драмы.

— Ты будешь вкалывать антипатичную аристократку, — сообщил Барбаре Януш. — Из того, что я понял, — отрывки только видел, — ты от добродетели совсем спятила — гоняешься за каким-то пролетарием, а время от времени устраиваешь заваруху. Лесь сойдет за графа и влюблен в тебя без взаимности…

— Как это?! — вырвалось у Леся. — Опять?!..

— Один из нас, ты или я, сбацаем этого пролетария, — кивнул Януш Каролеку. — А второй — то ли его свояк, шурин, черт его знает, в общем, он лупит графа по морде.

— Уж лучше графа по морде, только бы она за мной не бегала, — иронически фыркнул Каролек.

— Идиот, — надулась Барбара. — Господи Боже, да что это за пьеса? Кто её состряпал, откуда выкопали? За всю жизнь такого бреда не слышала!

— Никто не слышал, — согласился Януш. — Местный продукт, написал комитетчик, а председатель и секретарь парторганизации внесли руководящие коррективы. Пролетарий ухлестывает за невестой, тоже пролетарской косточки — из городской торговли, из обувного.

— Тем более предпочитаю лупить графа по морде, — решил Каролек. — Могу прямо сейчас начать…

— Вот и хорошо, — подозрительно быстро согласился Януш. — А я, значит, пролетарий.

— И я за тобой должна бегать? — поинтересовалась Барбара. — А нельзя ли узнать, почему ты от меня бегаешь?

— Гнилью от тебя несет — доченька магната, к тому же еще капиталиста. В конце концов совсем звереешь и бросаешься с башни.

— А граф? — поинтересовался Лесь.

— Гибнет понапрасну. Получает в морду, теряет всякое разумение и сваливается в затопленный рудник. И вообще все дохнут. Остаюсь только я и эта панна из городской торговли. Правда, не очень понятно, как вода залила шахту — шахта вон там вверху, над нами…

— Вход над нами, — уточнил Каролек. — А глубина где-то ниже…

— Здесь вообще несколько входов-выходов!

— Подожди, а почему она не желает графа? — Лесь явно обиделся за сиятельную персону.

— Говорил же я, распутство ей покою не дает, а граф здоровьем слабоват…

— Раздеваться не стану! — прервала Барбара. — Можете зарубить себе на носу! И так уборщица в местном совете всякий раз плюется при виде меня!

— Может, у нее просто такой нервный тик… — буркнул Каролек.

— У тебя, Барбара, испорченное воображение, — оскорбился Януш. — Это высокоморальное произведение для юношества. Классовая борьба и всякое такое.

— Ладно, а почему графа то и дело по морде лупят? — гнул свое Лесь. — Мало того что никакой взаимности, мало что хилый, так еще и по роже…

— А в свободные минуты он еще к этой панне из торговли подваливает. Свояк пролетария, то есть Кароль, брат этой панны, так что сам понимаешь…

— Ну, привет, — заерзал Кароль. — Ты этого не говорил!

— Нет? Забыл, наверно. Все равно, решай сам, выбирай по душе. Заигрывать с этой панной или её добродетель оберегать?

— Да я уж лучше по части добродетели. Пусть так. Ну, вроде все обсудили, можно сыграть просто так, без репетиций. A propos^[10], где они репетируют? Я не видел. Небось тайком?

— Пока в госхозе, вон за этой горкой. Репетируют массовые сцены, по очереди проводят забастовку в руднике и бал в замке. Вместо нас инструктор сам читает все роли. Завтра после работы идем в госхоз и начинаем…

Председатель с тяжкими вздохами и бесчисленными предостережениями, не скрывая опасений, беспокойства и полного отсутствия доверия лично запаковал священную реликвию и торжественно вручил Янушу.

— Я вас прошу… Не дай Боже, что случится… Сами понимаете… Может, лучше под охраной…

Ошарашенная группа торжественно поклялась, что ничего не случится. Снабженного многочисленными письменными инструкциями Бьёрна проводили на автобус.

— А справится он? — запричитал Лесь, заразившись паникой председателя. — Пусть уж лучше едет в Варшаву, там в мастерской сделают оттиски!

— Да не дури ты голову, во вроцлавском проектном бюро им займутся, — с нетерпением ответил Януш. — Метек там работает, я велел к нему идти. А до Варшавы далеко и долго.

— А может, кому-нибудь из нас лучше?..

— Исключено, все играем в спектакле. Только Бьёрн может.

Вечером клуб в госхозе был битком набит сплошными актерами. На возвышении стояла Барбара с листками в руке и с большим чувством отчитывала коленопреклоненного Леся:

— Прочь от меня, пан граф. Вы, сударь, лишь дохляк, а жажду силы я, которая в народе бьет ключом.

Ожидающий своей очереди Каролек нетерпеливо покашливал, а Лесь на коленях ныл с возрастающим жаром:

— О богиня! Не говори таких слов! Ведь то не люди, то скотины!

— О дочь моя! — гремел чуть позже председатель — Опомнись! Встань, сударь граф! Позволь со мной в бильярдную, единственная дочь моя истерпла…

— Чего? — вырвалось у Каролека с первого ряда.

— Истерпла, — повторил председатель, глядя в роль.

— Ну истерпла, значит, одеревенела, замерла! — нервно пояснил автор пьесы.

А в следующей сцене Януш сжимал в объятиях раскрасневшуюся панну из обувной торговли, уверяя ее вяло и нудно:

— Мы вместе пойдем и разрушим этот вертеп зла и угнетения. Снова трое наших погибли, а тиран остается безнаказанным. Там наша цель!

Панна из обувной торговли висела у него на плече, мешая переворачивать машинописные страницы, а разгоряченный автор требовал указать цель вытянутой рукой и самозабвенным жестом; теряя по очереди то текст, то невесту из народа, Януш понемногу начал сомневаться, в самом ли деле они совершили удачную сделку.

Всю тяжесть своей роли он почувствовал, когда, стоя в обществе Барбары около соломенного мата для парников, представляющего грязную лужу, сказал:

— Панна графиня, запачкаешь обувь…

— Так перенеси меня, — прочитала в ответ Барбара.

А Януш как раз вычитал из текста, что должен смотреть вдаль, не слушать нахальную аристократку, и посему уставился на плакат «1 МАЯ — ПРАЗДНИК РАБОЧЕГО КЛАССА», уныло обдумывая, как бы ему отвертеться от роли звезды. Оставалось только сломать ногу, больше в голову ничего не лезло.

— Ну, неси меня. Чего ждешь? — читала Барбара. — Боишься?

Недовольный Януш продолжал молчать, все-таки поморщившись при мысли о сломанной ноге. Барбара оторвалась от рукописи.

— Да неси же, черт побери, чего застыл, как соляной столп!

— Таскай тебя! — возмутился вырванный из раздумий Януш. — Я что тебе, культурист?

— Вы должны панну графиню перенести! — настаивал автор.

Януш перестал артачиться. По другую сторону соломенной лужи Барбара переменила мнение.

— Хочу вернуться, — капризничала она. — Неси меня обратно…

— Послушайте, ради Бога, пан автор, вы не слишком переусердствовали? — заорал разъяренный Януш, когда Барбара потребовала тащить ее в четвертый раз. — Что я, всю пьесу буду гонять с ней по этой соломе? Сократите малость эту самую гимнастику!

— Следует показать, что даже любовь правящих классов была тяжела для народа, — поучал автор. — Эта сцена — доказательство. И вообще, не охайте при этом, вы олицетворяете мощь, крепость и физическую силу народа.

Каролек, сидючи в зале, развлекался, пока не наступил момент его выхода. Только тогда до него дошло, почему Януш согласился на столь мучительную роль пролетария. Углубившись в свой текст, Каролек открыл: primo^[11], панна из народа контактирует с братом куда чаще, чем с женихом, secundo^[12], с начала до конца пьеса заполнена. моральными сентенциями брата в количествах, превышающих человеческие возможности, и tertio^[13], никакая память не выдержит головоломного стиля оных сентенций. При словах; «Сестричка моя любезная, дитя, кое баюкать будешь в объятьях, доживет до лучшего будущего, а мы, братья, пойдем соединяться в зное и труде!..» — Каролек пришел к выводу, что из двух зол уж предпочитал бы весь спектакль носить на руках Барбару.

Однако что-либо менять было уже поздно, и группа приступила к заучиванию ролей.

Как раз в это время зав мастерской, бледный, растерянный и очевидным образом подавленный, читал главному инженеру спешное письмо, только что полученное от группы, обследующей местность.

— Я в панике, вы только послушайте!.. «Барбара выступила в роли куртизанки, в результате половина аборигенов при виде ее плюется и осеняет себя крестным знамением. Бобик выклянчил три рулона туалетной бумаги, очень пригодилась, Януш надрался с перерывом в биографии и спер у председателя бумажник с деньгами и коллекцию семейных фотографий. Планирует поджечь город…»

— Денег у них не хватило? — прервал подавленный главный. — Да, а тогда зачем им, на Божескую милость, коллекция семейных фотографий председателя?! И что даст поджог города?!

— Да нет, — охнул зав. — Они не могут добыть из местного совета этот немецкий план. Стараются что-то придумать, а я боюсь, ими скоро займется милиция. Не знаю, может, вам стоит туда съездить?

Главный помрачнел.

— Плохо. План действительно необходим, мы ждем оттиски, чтобы дать ориентировочную стоимость работ по водопроводно-канализационной сети всей территории. Сейчас ехать не могу, только через несколько дней… Может, попробовать через воеводство?

— Они что-то в этом роде предлагают. Но вы знаете, это очень нежелательно. Наш принципиальный аргумент — исключительная выгода строительства в тех местах…

— Да, и умеренные расходы…

— А начнем про всякие трудности, все дело к чертям… Завалим план работ на ближайшие два года и скомпрометируем вице-министра. Не говоря о прочем, ведь уже начались разговоры насчет доходов от данного туристического комплекса. Иисус-Мария!..

После сих благочестивых слов зав вдруг смертельно побледнел, взгляд приобрел какое-то особое выражение, на лбу заблестели крупные капли пота; главный инженер подумал, что зав излишне волнуется, и счел необходимым его как-нибудь успокоить.

— Ну, все не так уж плохо, постараемся организовать бумагу из воеводства к этому председателю…

— Лесь… — прервал его зав хриплым шепотом. — Лесь еще пока ничего там не натворил…

Главный хватал все на лету и моментально понял зава; слова утешения застряли у него в горле. Начал быстро перебирать разные меры спасения, в чем весьма определенно мешал ему навязчивый образ Барбары в роли распутной куртизанки. Наконец, ему удалось избавиться от наваждения и встряхнуться.

— Необходимо тотчас же телеграфировать, запретить всякие попытки похищения плана. Пусть пока занимаются строениями и замком. С властями я разберусь без вас. Сделаем вид, для нас, мол, это дело второстепенное, просто разные согласования по водопроводно-канализационной сети. Сейчас позвоню, а Матильда отправит срочную телеграмму…

В пансионат с фонтаном одновременно прибыли Бьёрн из Вроцлава и телеграмма из мастерской. Бьёрн, весьма гордый, привез две первые фотокопии, встреченные радостными приветствиями.

— А остальные когда? — поинтересовался Каролек.

— Тры дьен, — победно возвестил Бьёрн.

— Три дня, — машинально перевел Януш. — Слушайте, я ни черта не понимаю. Чего этот Ипочка от нас хочет?

Телеграмма гласила: «НИЧЕГО НЕ ДЕЛАЕТ КАТЕГОРИЧЕСКИ ТОЧКА ЗБЫШЕК СТРОИТ СВЕРМУ ТОЧКА СДАТ ИСВЕЗТИ Е ТЕЛАТЬ ЗАМОК ТОЧКА НЕ ПОДГАТЬ НЕЦОД ИППОЛИТ.»

— И что за нецод? — удивленно спросил Ка-ролек.

— А Збышек строит сверму? — удивился в свою очередь Лесь. — Что такое сверму?

— На почте все перепутали, — сказала Барбара. — Надо как-нибудь расшифровать, раз послали телеграмму, значит, дело срочное.

— Может, имеет в виду лохань? — задумался Януш. — Ты писал ему об этом шедевре на рыночной площади?

— Не помню, — сознался Каролек. — Думаешь, это «не топтать лохань»?

— Черт знает, что это. Бобика легче понять. Я так разумею: он сердится, что мы ничего не делаем. Видно, одурел — полгорода обмерили, да еще в каких дурацких условиях!

— Тут еще и о замке, — вздохнул Лесь. — Может, замок делать в первую очередь?

— Возможно, наоборот: «не делать замок»? — совсем сник Каролек.

— Черт ногу сломит! — взорвалась Барбара. — Так делать или не делать?

— Дело ясное, — подытожил Януш, — этого Збышека со сверму мы не расшифруем ни за какие сокровища, это может быть все, что угодно. Надо торопиться, факт. На всякий случай сделаем замок, если окажется не надо, выбросим все, и дело с концом.

— Ни за что ни про что такую работу провернуть?! — возмутился Каролек.

Барбара поддержала Януша.

— Он прав. Через неделю придет телеграмма: «Прислать готовое обследование замка». И что? Ясно, ведется настоящая война за туристические объекты, то есть за памятники, замок ему может срочно понадобиться в качестве аргумента. Я хочу, чтобы Ипочка выиграл. Не знаю, как вы.

— А я нет, что ли? — буркнул Каролек.

— Да все хотим, — объявил Лесь. — Только вот не знаю, удастся ли нам разгадать следующую телеграмму…

— Пошлем телеграмму с вопросом, — решил Янущ. — А теперь за работу!

Группа дружно погрузилась в водоворот труда. Бьёрна отправили чертить обмеренные объекты, поскольку громко выкрикивать обмеры на местности надо было членораздельно и вразумительно. Он торчал у доски и с увлечением чертил по доставляемым эскизам, старательно избегая детальных описаний. От описаний Бьёрна мягко отговорили после одного чертежа, где значилось: «Стэн отин тисам exactly^[14]». Вдумчивый анализ и найденный эскиз позволили установить, что надпись гласила: «Стена вокруг той же самой толщины».

А главный архитектор, он же зав, с безумными глазами показывал главному инженеру телеграмму от фривольных подчиненных: «ЧТО ТАКОЕ НЕЦОД И СВЕРМУ ОТВЕЧАЙ СРОЧНО ЯНУШ.»

— Господи, да что же такое «нецод» и «сверму»?! — стонал инженер. — Вы знаете?!..

— Нет, — чуть не рыдал зав. — Проверил по всем энциклопедиям, в словаре иностранных слов и указателе польских городов. Нигде нет. Не могу уяснить, зачем это им понадобилось!

Главный инженер глубоко задумался.

— Да, надо ехать… — решил он со вздохом.

Через три дня непрерывной работы Бьёрн оторвался от доски и отправился во Вроцлав за обещанными фотооттисками и планами с покраской. Группа вкалывала вовсю. Времени до представления оставалось мало, и даже при наличии суфлера хотя бы что-нибудь из текста надо было выучить на память. Каждую свободную минуту использовали на зубрежку.

— Эти деревья у нас в проекте, — говорил Януш. — Только к чему бы это привязать?.. От кровопийцы не возьмем ни гроша. Из штрека нового крупинки серебра ему мы не дадим, пока не выполнит наши условия. Что там дальше?

— Я сам встану на страже, — подсказал Каролек.

— Ты встанешь или я?

— Ты. Привяжем к углу этого крайнего сарая.

— Сарай на слом!

— А у нас обмер со строениями. Барбара, пиши!

— Я сам встану на страже, — согласился Януш. — Шестнадцать двадцать три по оси…

— А мы должны смотреть, как женщины наши и детишки мрут с голоду, — орал Каролек, сворачивая рулетку и переходя на другое место. — Семь четырнадцать тоже по оси. Запасов нет у нас и уж сегодня нам продовольствия не хватает…

— Пиши, еды, — поправила Барбара. — Есть нам нечего. Что ты делаешь, обмеряй от сарая все тут по прямой! А то после не разберешь, какой угол!

— Есть нечего, — покорно бубнил Каролек, возвращаясь на предыдущее место. — Забыл, что дальше!

— А помощь-то откуда, — подсказала Барбара, державшая в объятиях жуткое количество бумаги с пояснениями да ещё пьесу.

— А откуда помощь придет, кто знает. Ниоткуда, верно, а совесть моя не переносит преступленья. Двадцать два восемнадцать. А что с этим склоном? Сплошной камень!

— Кажется, тут как раз фундамент под террасу, — ответила Барбара. — От меня.

— Как это терраса от тебя? — удивился Януш. — Что ты имеешь в виду?

— Помощь от меня, не терраса. Я являюсь из мрака.

— Верно. Кароль, теперь ты.

Присевший около сарая на корточки Каролек не слышал.

— Хорошо, на нуле! — бодро крикнул он.

— Дурак! О графине! — рявкнул Януш. — Пусти, я уже записал. На чем остановились?

— На графине, балбесы, — не выдержала Барбара. — Я из мрака явилась, слепые вы, что ли?

— Панна графиня, — буркнул Каролек, наклоняясь с рулеткой в другом месте.

— От меня помощь придет, — неохотно процедила Барбара.

— И восемь шестьдесят, — вступил Януш. — И в чем нам панна графиня поможет, это народное дело.

А против Леся ополчились злые силы. Мало того, что ему пришлось мастерить декорации к пьесе. В довершение бед пьеса разбудила задремавшие было чувства к Барбаре. Ведь он ежедневно падал перед ней на колени с нежными словами, ежедневно пытался обнять её стан и поцеловать руку, ежедневно ледяная Барбара отказывала ему в своей любви. Правда, свершалась эта жестокость согласно тексту инструктора, прочитанному по машинописным страницам, но отталкивающие фразы и презрительные насмешки больно отдавались в чутких Лесевых ушах. Барбара не желала его ни в жизни, ни на сцене. И вот пришпоренная весенней природой и вдохновенными строками инструктора фантазия Леся поскакала во всю прыть. После каждой репетиции, после всякого слова аристократки, пренебрегающей чувствами графа и его худосочной фигурой, он погружался в черную меланхолию и с душераздирающей искренностью вычитывал разные свои признания.

— Вы играете всех лучше, — убежденно и восхищенно заявил режиссер, он же автор пьесы. — Вот бы все так играли!.. Вам надо в актеры идти, а не архитектурой заниматься. Я диву даюсь, что вы не в каком-нибудь варшавском театре…

Погода стояла прекрасная, и Лесь малевал огромные декорации под открытым небом. Умостившись на садовой лестнице, Лесь создавал на картоне и фанере фрагменты замкового интерьера, имея перед собой на дальнем плане подлинную модель, а на близком — старый, заброшенный, разваливающийся, когда-то покрашенный в крапинку овин. Вокруг под уклон сбегал небольшой лужок, а прямо у его ног начинались городские постройки. Лесь старательно заканчивал портреты предков на готической стене и, отворачиваясь от них к крапчатому овину, повторял рвущий за сердце текст:

— Цветок мой, о, почто даришь меня презреньем? Не отворачивай любезного ты лика…

В эту минуту и появился главный инженер, загнанный сюда беспокойством не столько своим, сколько завовым, который, по его мнению, паниковал без всяких на то оснований. Главный приехал машиной Стефана, благодаря чему свободно передвигался по всей местности. Не застав никого в пансионате, он отправился на природу отыскивать сослуживцев, которые, по сообщениям аборигенов, находились на склонах, неподалеку от городка, или где-то около замка.

Прекрасно ориентируясь в проектном плане местности, инженер без колебаний рванул на соответствующий склон и сразу за последними городскими строениями увидел зрелище странное и незабывае мое.

На лужочке перед огромным, прислоненным к сложной конструкции картоном стоял на садовой лесенке Лесь с палитрой и кистью и выписывал причудливые рамы вокруг больших смазанных прямоугольников. И пока главный растерянно моргал, переживая первое потрясение, Лесь прервал работу, повернулся к крапчатому овину неподалеку и горько продекламировал:

— Почто же сердце каменно твое?

Замер и некоторое время молчал, всматриваясь в хозяйственную постройку в ожидании ответа. Овин молчал, молчал и притихший от ужаса инженер.

— Ах, возьми назад жестокие слова! — возопил вконец расстроенный Лесь. Главный мучительно ждал какого-нибудь ответа от крапчатого овина, хотя не очень понимал, как даже такое невероятное событие прояснит эту сцену.

Лесь взмахнул кистью и оторвался от прямоугольников.

— Оставь, оставь душе моей надежду! — умолял он. — Через некоторое время я, быть может, обрету твою взаимность! И почему это меня влечет к тебе, а тебя нет? О, я готов на все — твое смягчить бы сердце!

Овин снова отказался отвечать. Главный инженер не слышал ничего, кроме эха страстных Лесевых словес. Лесь резко повернулся, и лестница закачалась.

— О нет! — громко запротестовал он. — Ты шутишь надомной!

Главный подозрительно посмотрел на большие крапчатые ворота. И ворота, да и вся постройка пребывали в равнодушном молчании.

Лесь взял другую кисть и смочил ее в подвешенном на лестнице ведре.

— Ах, то обыкновенная девичья строптивость, — улыбнулся он снисходительно и мазнул кистью по картону. — Но как она жестока! — возроптал он, снова обращаясь к овину.

Сопоставление замызганного овина с девичьей строптивостью оказалось не по силам главному инженеру. Он тихонько выбрался из зараженной безумием территории, глубоко набрал воздуха несколько раз и направился к замку.

Сокращая себе путь тропинкой в гору, он мрачно размышлял о том, что Лесь, по-видимому, не натворил большой беды только потому, что чокнулся. Сердобольные коллеги попросту отстранили его от всяких работ. Но почему же не сообщили об этом заведующему мастерской?..

Он почти добрался до самого замка, когда из-за полуразрушенной стены услышал знакомые голоса. Подошел ближе и услышал:

— Не допущу, чтоб ты позорил девичью честь моей сестры. Здесь дыра какая-то! — В тоне Каролека звучала значительно большая заинтересованность дырой, чем сестриной честью. — Что будем делать?

— Проверь глубину, — посоветовал Януш. — Может, это подземелья? Поехали дальше.

— Фредерик, — обратился Каролек и замолк.

Главный пытался как-то успокоить сумятицу в голове. Насколько он знал, у Каролека не было родственников.

— Метра четыре с половиной, а на дне вроде обвала что-то, — сообщил Каролек. — Ну, что там дальше?

— Ах нет, ах нет, не говори ему об этом, он убьет его, — с явным нетерпением скороговоркой выпалила Барбара. — Пусть твоя невеста из сферы обслуживания возьмет отпуск и полазает тут с нами.

— Да обмеряй же, чего ждешь? — торопил Януш.

— Да, ты права, сестра моя, — ответствовал Каролек. — Тяготы эти возьму я на себя. Два десять на восемьдесят пять.

Главный инженер душераздирающе застонал и опустился на ближайший камень из-за страшной слабости в ногах. Он вдруг и полностью понял зава мастерской.

Бьёрн прибыл на вокзал во Вроцлаве хорошо нагруженный. В портфеле было сорок роликов для рейсшин, двадцать экземпляров аккуратно сложенных фотооттисков да еще заткнутая сверху картонная труба мощных габаритов. В трубе покоились тщательно свернутые планы с покраской вместе с председателевым оригиналом плана.

Он с облегчением поставил портфель на скамью в огромном зале ожидания и осмотрелся. Отдых пошел ему на пользу — гортань возжаждала любимого напитка. Взглянул на часы — до поезда еще полчаса, — купил билет и отправился в буфет.

Чудной его язык, да и внешний вид с первого взгляда выдавали иностранца, к тому же иностранца валютного. Видный иностранец с Запада этак беспечно оставил на скамье плотно набитый заграничный портфель…

Через четверть часа Бьёрн вышел из буфета и с удивлением обнаружил исчезновение багажа. Сперва подумал, может, перепутал скамейку, может, ошибся какой-нибудь пассажир, а потом уж испытал легкое беспокойство. Ему как-то рассказывали ужасные и неправдоподобные истории о случаях воровства в Польше. Кража портфеля со служебными, никому не нужными документами представлялась совершенно бессмысленной, и удивление его возрастало. Тут он припомнил нервозность председателя совета и взволновался по-настоящему. Вскорости ушел его поезд, и только тогда, наконец, он начал выяснять неприятное недоразумение.

Ушел и последний в этот день поезд в направлении Зомбковиц Щлёнских, когда дежурный милиционер в привокзальном отделении закончил писать фантастический опус под названием «Протокол», а расстроенный и ошеломленный Бьёрн наконец сообразил, что случившееся — не досадное недоразумение и не веселая шутка, а мрачная действительность. Фантастика милицейского протокола объяснялась просто: представитель власти после беседы с потерпевшим на двух языках — польском и русском — сделал бесспорный вывод о пропаже чемодана с тайными документами.

Главный инженер, войдя в курс занятного положения группы, с любопытством рассматривал диковинный фонтан. Но вот явился подавленный Бьёрн с кошмарным известием. Первая реакция группы — страшная нервная слабость и сосание под ложечкой. Затем отказали мозги и органы речи. Затем все порешили, что этого просто не может быть. Затем стали припоминать блаженные времена человеческих жертвоприношений разгневанным богам и с вожделением поглядывать на незадачливого датчанина. А затем уже начали думать трезво и реалистически.

— Это чересчур, — простонал Януш. — Всякое могу представить, но чтобы стырили план… И что теперь нам, Боже праведный, делать?!!!

— Повеситься, — посоветовал Каролек. — Только коллективное самоубийство кое-как может спасти нашу честь.

— Уж лучше отравиться, — горестно предложил Лесь. — Чем-нибудь мягким, без мучений, сил нет сколько пришлось вынести…

— Совсем спятили! — вскинулась Барбара. — Этот идиотический спектакль вам все мозги отшиб. Мужчины вы или нет — из-за черт-те чего сразу же ломаются!

— И это, по-твоему, черт-те что? — горько сетовал Януш. — Заморочили мужика, сваляли дурака, насильно, можно сказать, вырвали план, на коленях орали, вернем, мол, в идеальном состоянии, даем слово чести, и что? И проворонили единственный экземпляр! Обормоты, растяпы, дебилы, разгильдяи, полоум…

— Ползадницы в форточку, — подсказал Каролек.

Януш сбился и захлопал глазами.

— Что? Почему пол?..

— Так еще глупее, чем всю задницу, — фыркнул Каролек.

— Ладно, — прервал главный инженер. — История в самом деле дурацкая, но необходимо найти выход.

— Ясно, необходимо, — поддержала его Барбара. — Ни в коем случае нельзя признаваться в пропаже. Об этом и речи нет, Януш прав, стыдоба!

— И таким вот кретинам доверена общегосударственная акция по изменению туристического облика страны! — патетически раскатился Януш. — И от таких, как мы, зависит строительство целых объектов!..

— Хватит! — оборвала Барбара. — Такие, как мы, должны этот паршивый документ вернуть.

— А как? Воришек по Вроцлаву ловить?!

Главному инженеру наконец удалось прорваться в разговор:

— У вас есть две фотокопии, надо этот план просто восстановить.

Группа в молчании уставилась на него.

— Он же не на кальке был сделан, — вздохнул Каролек.

— А на чем?

— На довоенном астралоне…

На сей раз замолчал и главный инженер.

— А вдруг да этот вор, разобравшись, отошлет план или подбросит? — наивно спросил Лесь.

— А как вор разберется — перепугается до чертиков и все выбросит в реку или разорвет, — мрачно возразил Януш.

— Или сожжет, — добавил Каролек. — Нет, хорошего ждать не приходится. Давайте реально.

— Порядок, — вдруг энергично прервал главный — Надо просто достать лист астралона. Какой он?

— Тонкий, — объяснил Януш. — Не больше ноль трех миллиметров, а скорее даже ноль два, но разницы в одну десятую никто не заметит. По краям пожелтелый.

— Края — чепуха, всегда можно сказать, что в светокопировальной желтые края обрезали. У нас две копии…

— Наша никуда не годится, — прервал Каролек — Её уже расчертили, надорвали, к тому же в яичнице.

— Перестань горы городить! — поморщилась Барбара. — У председателя вторая копия в прекрасном состоянии и даже не сложена, а свернута рулоном. И вообще… сколько раз я просила не работать, пока жрете!

— Ну так сделаем план по этой второй копии!..

Атмосфера немного разрядилась. Каролек явно оживился.

— Помните, мы ему отдали лучшую копию, очень хорошо выполненную. Подписи подделаем, единственная забота — чертова печать с вороной, которая как назло хорошо получилась.

— Печать — пустяки, — отмахнулся Януш. — Вырежем на ластике, нынешние печати сопрем, и дело с концом. Главное — как у него выпросить копию, не посвящая в затею. Серьезно говорю — уж скорей повешусь, чем признаюсь, что эту заразу прошляпили. Или нелегально удеру на Запад, потом ищи-свищи!..

— Правильно. А к старости глядишь и вернешься, — добавил Лесь.

— Откуда возьмем астралон? — деловито спросила Барбара.

— Институт картографии, — ответил главный. — Или армия. Возможно, у них есть еще довоенные запасы. К счастью, у меня там хорошие знакомые, разумеется, все это надо сделать неофициально…

Вопреки первоначальному решению главный инженер уехал в Варшаву на следующий день на рассвете с заданием достать пожелтелый астралон в рекордно короткие сроки. Группа постаралась утешить Бьёрна, подавленного и угнетенного. Терпеливо выслушали его исключительно длинную и непонятную речь, вернее, скрежеты и гурготы, где изредка мелькали польские слова. В общем все это смахивало на торжественную клятву.

— Сдается, он обещает никогда в жизни не терять никакого плана, — неуверенно перевел Каролек.

— Ну и слава Богу, — утешился Януш. — Кажется, это народ солидный и никогда не нарушает данного слова…

Теперь предстояло заполучить копию от председателя народного совета.

И сразу выяснилось, единственный выход заполучить желаемое, не открывая насущных причин, — кража. Добровольно и по пустяковому поводу председатель с ней не расстанется. Хуже того, попытки овладеть фотокопией сразу же возбудили бы у него далеко идущие подозрения, пришлось отказаться от легальных методов.

— Вообще-то мы привыкли, — утешал всех Каролек. — В прошлый раз не удалось — не тот грунт, да и мы еще птенцами были. Теперь сумеем.

— Надо все за одну ночь обстряпать, — раздумывал Януш. — Вечером спереть, за ночь начертить и к восьми утра подбросить обратно. Нельзя дать ему повод что-нибудь заподозрить, а то после начнет разглядывать сделанный нами план — не дай Бог, какие-нибудь несовпадения, тотчас заметит…

— Да брось ты, — фыркнула Барбара. — Не так уж легко запомнить все детали на такой кобыле. И вообще, за одну ночь не успеем, хоть тресни. Надо иметь сутки.

— За день он точно спохватится! Надо его чем-нибудь занять. Лучше бы все сварганить прямо теперь, когда столько суматохи с торжествами и представлением…

— Пока что у нас нету астралона…

— Эго будет самый настоящий взлом, — размечтался Каролек. — Мы еще и в шкаф должны забраться в его кабинете…

— Нет, всего лишь полувзлом, — уточнил Януш. — Ключ от уличных дверей я ведь так и не вернул ему, а посему самого опасного избежим. А в помещении любая отмычка сработает.

— А отмычки-то и нет…

— Расплющим кусок проволоки, тоже мне сложности. В любом случае надо торопиться, неизвестно, когда Збышек привезет астралон.

— Сглазили нас, вот что, — посетовала Барбара. — Вечно дополнительная работа, да еще с глупостями! Мы когда-нибудь будем наконец работать спокойно, как люди?

Каролек принялся за ювелирное изготовление немецкой печати на большом чертежном ластике. Януш пыхтел над отмычками, делал их столько, что можно было бы отомкнуть замки повсеместно, во всех народных советах. Барбара, Лесь и Бьёрн взяли мощный темп по обследованию территории.

В самой большой комнате пансионата, превращенной в производственную, кипела работа: трое в спешке чертили, четвертый в поте лица отрезал микроскопические кусочки ластика, а пятый аккомпанировал сбивчивыми ударами по металлу.

— Надо было в часовщики податься, — ворчал Каролек с некоторым самодовольством. — Похоже, у меня талант.

Януш рассмотрел под лампой кусок красиво изогнутой и расплющенной проволоки.

— Отмычка — блеск, — хмыкнул он. — Ещё штуки две, и будут все размеры.

Каролек недоверчиво покосился на него:

— Думаешь, у тебя тоже секретный талант? Может, всерьез подумаем…

— Так ведь и собираемся.

— Только бы на сей раз дурака не свалять, — вклинилась Барбара. — Надо учесть все варианты. И ни в коем случае нельзя возбудить подозрений!

— Хорошо бы сейчас, пока в городишке такой шухер, — вздохнул Лесь.

— Да ты что! — запротестовал Каролек. — До поздней ночи на площади народу навалом, и все нас знают. Кто-нибудь да увидит, как вылезаем с рулоном из ратуши! Не взрослые, так дети.

— Дернул их черт ставить пьесу на этой лохани, — буркнул Януш.

Председатель после долгих колебаний решился использовать амфитеатральную площадь в качестве зрительного зала. Работы шли полным ходом. На склонах мастерили скамьи для публики, а площадку внизу, приспособленную под сцену вместе с лоханью для слонов, покрывали досками. Лохань, торчавшая над поверхностью, представляла некоторые трудности, их преодолели, однако, следующим образом: часть сцены сделали более высокой и предназначили поочередно для антресоли в замковых покоях, разных уровней рудника и сада на природе. Самоотверженная работа вершилась на общественных началах, невзирая на время суток, а посему и в самом деле в любое время дня и ночи рыночную площадь заполняли люди. Захваченные небывалым развлечением городские и пригородные дети затрудняли монтаж поболе заковыристой лохани.

— Есть три возможности, — размышляла Барбара. — В зависимости от того, когда Збышек привезет астралон. Перед торжествами, во время или после. Хуже всего после, тогда председатель очухается и начнет спрашивать план.

— До спектакля тоже плохо — полно народу шляется, — продолжил Каролек. — Хорошо бы во время.

— Раздвоиться нам прикажешь? — проворчал Лесь.

— Неважно, когда лучше, важно, как в каждом из трех случаев, — рассудил Януш. — Начнем от хронологии. Всего спокойнее утром, потому как нет этих чертовых деток. Кто-то один войдет в здание, вломится в шкаф, то есть, я хотел сказать, откроет отмычкой, заберет копию плана…

— И вылезет на радость публике с рулоном огромным, как пушечное дуло, да? — прервал Каролек.

— Напротив. Выходить с рулоном нельзя ни в коем случае. Рулон подается в окно второму человеку.

— А окно председателя на втором этаже и выходит аккурат на площадь!

— Но ведь ратуша — не крепость, окон много, — вступила Барбара. — В другом конце здания есть, прошу прощения, дамская уборная. Даже если все комнаты будут заперты, эта будет открыта. Из окна уборной рулон опустить лучше всего на веревке.

— А обратно?

— Так же. Кто-нибудь войдет с пустыми руками, опустит веревку и поднимет рулон. Закроет в шкафу и привет.

— Правильно, все просто, — согласился Каролек. — Остаются две проблемы. Чтобы нас не увидели и чтобы председатель один день не ведал о пропаже своей копии.

— Развлечем его чем-нибудь, — предложил Лесь.

— Кто? — запротестовал Януш. — Будем вкалывать как бешеные, этот план — неделя нормальной работы. Любые полруки важны! Пояснения к чертежу по-немецки готическим шрифтом!

— Збышек, — нашлась Барбара. — Останется на день и пусть как угодно его забавляет. Напоит, покалякает насчет водопроводно-канализационной сети, все равно. Только бы этот тип не сунулся в свою рабочую комнату!

— Очень хорошо, — одобрил Януш. — Надо еще обдумать, чтобы нас никто не заметил.

Минутку помолчали. Четверка напрягала зрительную память, вспоминая детали рыночной площади, ратуши и соседних строений.

— Тоже просто, — вдохновился вдруг Лесь. — Пусть и увидят нас, только бы не узнали.

— Опять горбы предлагаешь? — усмехнулся Каролек.

— Дело говорит, — задумался Януш. — Используем опыт. С налетом на поезд нас ведь никто не заподозрил, а милиция там была. Надо переодеться…

— Лучше всего, — прервала Барбара, — переодеться так, чтобы приняли за кого-нибудь другого. За кого-нибудь, кто постоянно бывает в ратуше по службе.

— Ночной сторож или еще кто-нибудь?

Соображение всем показалось дельным, только вот людей, присутствие коих в ратуше на восходе солнца не возбудило бы подозрений, приискали с некоторым трудом. Среди других персонажей предложили: милицейский патруль, истопника центрального отопления, группу пьяных хулиганов и уборщицу.

— С милицией я бы не рисковал, — прикидывал Януш. — Центральное отопление не работает — лето, к тому же его вообще нет. На хулиганов здесь почему-то неурожай, остаются только уборщицы.

— Которая плюется на Барбару, отпадет, — заметил Каролек. — Никто из нас не уменьшится до ее габаритов.

— А вторая на сносях и весьма, — уточнила Барбара.

Снова воцарилось озабоченное молчание.

— Ха! — воскликнул Каролек. — Придумал!

Все, не исключая Бьёрна, повернулись к нему. Каролек как-то неуверенно взглянул на Барбару.

— Тут есть церковный сторож, такой сгорбленный, один из нас переоденется под него. Верно, бессонницей мучается, потому как все время бродит ночами. Я сам его видел. Он тогда следил за Янушем, помните оргию с председателем? А вот Барбаре придется забеременеть!

— Очумел? — взвилась Барбара.

— Переоденешься уборщицей! Платок на голову, очки — она в очках, — живот, если кто и увидит, подумает, она тоже бессонницей мается. Ну, церковный сторож, ну, уборщица, кто ж нас заподозрит?

Януш повернулся к Барбаре, которая от возмущения на миг лишилась дара речи.

— Отличная мысль! Не спорь! Не все ли равно, как мы вырядимся — да хоть хоботы прицепим! Главное, чтобы никто про нас и не вспомнил. Мы, допустим, горбатые, она на сносях!..

— Постой, а если увидят двоих горбатых, тогда как? — запротестовал Лесь. — Этот один удвоился? Двойной сторож, так?

— А пускай глазеют на здоровье! Пускай думают что хотят, только не про нас! Уборщица войдет в ратушу, сторож подождет под окном…

— А второй сторож посторожит на площади…

— И через неделю весь городок и окрестности будут знать о жуткой интрижке беременной уборщицы со сторожем в двух лицах. Сторожа ксендз вышвырнет, а уборщицу уволят кадры. Вы совсем одурели…

Но протест Барбары потонул в общем согласии. Сразу же приступили к поискам камуфляжного тряпья. Умеренных размеров горбики чрезвычайно уподобили Леся, Кароля и Януша церковному сторожу, а пышущая злостью Барбара в мгновение ока оказалась в интересном положении.

— Смотрите-ка, как похожа! — восхитился Каролек.

— А ты согни ноги в коленях, — посоветовал ему Лесь, пока Барбара с явным омерзением выпутывалась из привязанной шнуром подушки. — Этот сторож пониже и вообще немолодой… Наверняка шаркает ногами.

Заинтригованный Бьёрн требовал объяснений. С помощью двух словарей его известили о намерениях группы, приведя тем самым в полное потрясение. Интенсивный курс обращения с отмычками дал неожиданно прекрасные результаты, и в сущности не хватало только очков для Барбары-уборщицы.

— Надо телеграфировать Збышеку, пусть привезет из Варшавы, — решил Януш. — Срочная успеет дойти…

Зав мастерской сам от себя пытался скрыть, что главный инженер после визита к архитекторам явно переменился. Загадочные слова «нецод» и «сверму» не выяснились, главный показал полнейшее равнодушие к этому вопросу, утверждая, что забыл про них спросить, и зав предпочитал не вникать во все перипетии его инспекционной поездки. А возникающие порой невольные картины и предположения вызывали шум в ушах и расстройство дыхания. Если таинственная эпидемия коснулась даже главного инженера, то для себя зав просто не видел уже места на земле.

Главный запустил свои служебные дела и вел необыкновенно подвижный образ жизни вне стен мастерской. К тому же отказался раздобыть план служебным путем. Более того, потребовал от зава подписать проект курятника на тысячу голов птицы, умолчав о причинах сего и равно о деталях подписываемого объекта. Блестевшая в его глазах решимость отбила у зава охоту протестовать.

Когда же наконец в мастерскую пришла телеграмма: «ПРИВЕЗИ ОЧКИ ЛЮБЫЕ ВОЗМОЖНО БОЛЕЕ СЛАБЫЕ», зав всерьез задумал сменить профессию и сделаться лесничим в самых дебрях самого огромного лесного массива в стране.

Главный инженер был человеком необыкновенно лояльным, симпатичным и вызывающим доверие. Лояльность вынуждала его сохранить в тайне столь неблаговидную для группы историю, а потому не мог он дать своему начальнику никаких объяснений. А благородный характер, весьма высоко ценимый всеми окружающими и знакомыми, облегчил его задачу. Его знакомец в Институте картографии пошел навстречу и рекомендовал зава складом, который обещал разыскать в старых запасах несколько листов астралона формата А-0, но при одном условии. Воздвигнув себе некоторое время тому назад куриную ферму, кладовщик вынужден был задним числом узаконить построенный курятник, подписав post factum сделанный проект правомочным лицом…

Взяв себе на помощь Стефана, который ничего не понимал, но согласно поручению занял оживленным разговором стража у входа, главный инженер самым обыкновенным образом украл в Институте картографии три листа старого астралона.

Группа, истерзанная своей тернистой тропой, почти бросила обследование местности во имя драматического искусства, дабы ублажить председателя местного совета. Замок пребывал в запустении. Обмеры двигались черепашьим шагом, зато на соседних лугах, дорогах и холмах гремели высокие слова потрясающей коллизии аристократки и пролетария.

И вот день великого торжества настал. Оборудованная к представлению рыночная площадь выглядела солидно, на общественных началах сшитые костюмы были готовы, приглашенные из более дальних мест гости начали съезжаться, а пожарный оркестр настраивал инструменты.

Пополудни начался марш к старым рудникам, у входа в которые председатель и другие именитости проявили свой ораторский талант. Оркестр сыграл несколько гимнов, официальные гости выпили по рюмке вина, после чего процессия опять же маршем вернулась в городок, где вскорости должно было начаться представление. После представления планировался фейерверк и бал в народном пивном заведении.

Утром короткий, но обильный дождь подмыл одну из досок, образующих нечто вроде лестницы в проходах между скамьями на амфитеатральном склоне рыночной площади. Первым попытался пройти по доске учитель физкультуры. К счастью, молодость и натренированность помогли ему съехать до авансцены на задних частях тела и отделаться лишь ушибом локтя. Около доски сразу же поставили двух школьников, которые предупреждали об опасности, заботливо поддерживая под локоть переступающих через ловушку зрителей менее ловких или пожилых.

Главный инженер прибыл с астралоном уже в сумерки, когда пьеса шла к кульминации. На сценической лохани, на епископском троне, заимствованном из костела, восседал председатель народного совета и обсуждал со своим техническим директором, в быту местным ветеринаром, проблему предотвращения стачки, а по другую сторону сцены Барбара с омерзением отшатывалась от ухаживаний графа-Леся. Гигантские декорации заслоняли вид на долину и спрятанные за ними кулисы. Двое одаренных электриков висели с помощью кошек на двух ближайших телеграфных столбах, где были прицеплены прожекторы, и умело меняли цвет и интенсивность освещения с помощью разноцветной бумаги. Занавес, выполненный по проекту Януша в виде нетипично высоких ширм, быстро расставляемых глубоко озабоченными своей миссией школьниками, соответствовал своему назначению. Иными словами, все шло на лад.

Главный инженер, проезжая через городок, понял, что в пансионате никого не застанет, оставил машину выше площади и отправился на представление. Его угораздило наступить прямо на подмытую доску — служба охраны с начала спектакля перестала функционировать, и главный, старавшийся пройти тихо и не обращать на себя внимания, с глухим грохотом рухнул вниз прямо на барабан в оркестре.

Продавленные ногами зрителей доски мягко прогибались под ним, увеличивая скольжение, вокруг раздавались испуганные восклицания, главный инженер, съезжая вниз, изменил позицию и приземлился головой вперед. Скольжение по наклонной плоскости завершил внезапный и зловещий гул барабана. Председатель на полуслове прервал скандальные предложения угнетателя рабочего класса, Барбара и Лесь поперхнулись и замолчали.

— Боже, что там стряслось? — всполохнулся Каролек, ожидавший за кулисами своей очереди вместе с Янушем и частью персонала госхоза.

— Какая-то свалка в оркестре, — рапортовал Януш, прильнув к щели в стене замкового покоя. — Кто-то, кажется, свалился сверху… Постой… Боже милостивый, Збышек!!

— Збышек приехал?! — Каролек быстро отпихнул Януша от щели.

— Какого черта он бьет в барабан?! — нервничал отпихнутый Януш. — Даже если привез астралон, нельзя же прерывать представление!..

Главный инженер, пытаясь подняться, локтем и коленом двинул в барабан, который гулко бухнул еще парочку раз. С помощью ближайших зрителей он наконец принял вертикальное положение. Ошеломленный своим непредусмотренным антраша, он поспешно поднялся наверх, куда уже не добирался прожектор, и устроился около прохода, чуть выше предательской доски.

— Рабочий день увеличить на час! — гремел ветеринар, не обращая внимания, что его собеседник не закончил фразу.

Председатель вызубрил роль так, как никогда и ничего не зубрил в школе, и машинально ответил согласно тексту. Инструктор-драматург, уже весь похолодевший со страху, вздохнул с облегчением, ибо некоторая неувязка в репликах ускользнула от внимания отвлеченных Збышековым падением зрителей и представление пошло дальше без помех.

— Збышек приехал, — прошептал Лесь Барбаре, украдкой отрывая жаркие губы от ее руки.

— Весь город в курсе, — буркнула Барбара и вырвала руку. — Вы надоели мне, граф…

— А вы, панна, восхитительны, — горячо заверил Лесь и снова зашептал: — Хоть бы знать дал, есть ли этот астралон…

— Да есть, конечно, без него не приехал бы…

Между упрямой аристократкой и навязчивым графом появилось некое странное взаимопонимание, никак не соответствующее содержанию пьесы. Интерес зрителей явно возрос.

— Надо его сюда притащить, — шептал в это время Януш Каролеку. — Беги и приведи его сюда, иначе мы все околеем от нервотрепки! А мне уже пора на эту чертову сцену…

Внимание зрителей, сидевших на самом верху, неподалеку от подвижной доски, несколько рассеялось. За своей спиной они узрели темную фигуру, крадущуюся змеиными движениями. Фигура добралась до прохода, присела на корточки и начала странно шикать. Диалог графа с аристократкой как-то подувял: дама и её поклонник бросили интересоваться друг другом, зато согласно и с напряжением начали всматриваться в темную верхотуру зрительного зала. Первые ряды повернулись спиной к сцене, когда Каролеку удалось наконец исчезнуть в темноте вместе с главным инженером, — потом уже весь амфитеатр сидел спиной к сцене. Инструктор проклинал все и вся, а председатель был нешуточно близок к апоплексическому удару.

Когда пролетарий появился на сцене, на него налетели и влюбленная аристократка, и враждебно настроенный граф. Горячий шепот донесся даже до оркестра.

— Привез астралон? — прошипела Барбара.

— Черт его знает, — отшипел пролетарий. — Кароль за ним пошел…

— Дочь моя, удались! — взревел председатель-отец с великолепно сыгранными отчаянием и беспокойством.

А по тексту удалиться приходилось графу. Пролетарий и аристократка проявили нервозную рассеянность.

— Надо как-то договориться, — пробормотал Януш, не реагируя на гнусные крики капиталиста. — Давайте в антракте…

Однако договориться было трудно: кто-нибудь постоянно пребывал на сцене. Главный стал базой, передающей известия за кулисами. Было внесено предложение, и в антракте между вторым и третьим актами мероприятие согласовали окончательно.

— Все погибшие могут уйти пораньше, — сообщил Януш. — Только я, как идиот, должен тут торчать до конца- Кароль, тебя черт берет сразу за графом, померев, переодевайтесь и бегите к ратуше. А я буду кланяться как можно дольше…

— Не забудь председателя, — напомнила Барбара. — Вцепись в руку и не отпускай, это даже кстати. Я сбегу сразу после самоубийства…

— Так ведь горбов и подушки для беременности нету, — забеспокоился Каролек.

— Збышек привезет. Вот ключи. Все приготовлено в чертежной…

— И съезжай немного ниже. Там, на задах, ниже ратуши, в сторону костела, есть такой двор — вокруг сарайчики. Оставь все там, там и переоденемся. Сторожу до окна рукой подать, вот уборщице придется обежать ратушу вокруг…

— А где Бобик? — спросил главный инженер.

— Сидит среди зрителей. Желает смотреть представление.

— Может, его вызвать? Он знает, где и что…

— И так уже из-за нас суматоха, больше не надо!

— Поезжай скорее, а то не успеешь! Сегодня лучше всего все обделать, вообще единственная возможность, балаган будет продолжаться до послезавтра!..

Звонок призвал актеров на сцену. Главный инженер, введенный в курс дел весьма поверхностно и в самой общей форме, отдал Каролеку очки и, не поняв толком, что следует привезти, отправился в пансионат. Поднимаясь в гору довольно крутым серпантином, он подметил в себе удивительное явление. Чем дальше уезжал он от своих сослуживцев, тем лучше работали его мозги. Правда, когда сумятица в голове улеглась, куда ощутимей отозвались в теле контакты с доской и барабаном, чего сгоряча он не заметил. Однако главный предпочитал любые ушибы неприятной путанице в мыслях.

Он извлек из машины солидный рулон астралона, нашел в рабочей комнате запакованный узел, с интересом проверил на клочке кальки печать, исполненную Каролеком, и остался доволен сделанными приготовлениями. Стол, освобожденный от всех мусорных залежей, ждал председателеву копию, вокруг в непривычном порядке покоились необходимые орудия труда, печать была выполнена безошибочно. Главный инженер растрогался и решил посильно помочь энтузиастам.

Четвертый акт завершался, когда до посвященных донесся слабый отголосок машины. Главный привез костюмы взломщиков. Отъезда машины никто не слышал, бал в замке заглушил все звуки.

Согласовать последние действия в антракте между четвертым и пятым актами было просто невозможно. За кулисами с красными пятнами на лице метался инструктор-автор, председатель наскоро пытался решить вопрос, переодеться ли актерам в обычную одежду или остаться при дальнейших развлечениях в исторических костюмах, Неординарно заинтересованный главной героиней воеводский чин старался ворваться за кулисы. а ответственный за все мероприятие партсекретарь пребывал в унынии и тревоге. Пиротехник сидел на столбе в качестве осветителя, и никоим образом нельзя было решить, в какой момент его можно освободить от этих обязанностей, дабы он успел на гору, где неопытный его помощник стерёг взрывматериалы и оборудование для фейерверка. Благодаря усилиям партсекретаря этой последней проблемой в конце концов занялись все.

— Видите, что делается. Содом и Гоморра, на сторожа и уборщицу никто не обратит внимания, — шепотом комментировал Каролек.

— После представления все понесутся на гору смотреть фейерверк, — волновался Януш. — Здесь почти никого не будет. Лишь бы успеть! Сразу к Збышеку…

— О Боже, не забыл ли он отмычки, — беспокоилась Барбара.

Эпический спектакль подходил к концу, Барбара обрушилась с замковой башни, председатель пал, сраженный ударом, электрик-пиротехник бросил разноцветные бумажки и благополучно съехал со столба, почти незамеченный зрителями, громогласные аплодисменты и крики «браво» исполнили благостью душу инструктора. Интерес к сцене не уменьшался, и пока что никто не уходил из зрительного зала, ибо среди кланяющихся актеров наблюдались хотя и непонятные, но весьма занимательные интермедии. Председатель местного совета силой тащил на просцениум упирающуюся звезду, одновременно пытаясь оторваться от вцепившегося в него пролетария. На первые же крики «автора, автора» сияющий драматург-инструктор выбежал на сцену и помог начальнику. Граф Лесь добрался до пивного инженере первым с незначительным опозданием и, пожалуй, случайно. Главный, не очень-то знакомый с топографией места, ошибся двором и ожидал с узлом на задах отделения милиции. К счастью, как раз здесь вел путь к запланированным caрайчикам, и крадущийся между строениями Лесь наткнулся прямо на узел.

Минутой позже сюда же попал Каролек, который хорошо понял, где они оказались, и при виде двух маячивших в темноте подозрительных типов едва не схлопотал сердечный приступ.

— Боже! — зашипел он. — Как вы сюда попали? Скорей выметаемся, здесь милиция!

Главный инженер ужасно занервничал, сообразив, что угодил куда-то не туда. Лесь разнервничался еще больше. С площади доносился нарастающий шум и говор. Узел задвинули в самое темное место, в кусты под каким-то забором.

— Где же Барбара?! — отчаивался Каролек. — Уже давно померла, должна быть здесь, Господи, время!..

— Сейчас фейерверк начнется! — затрепыхался Лесь. — Все сначала рванут туда, а после свалятся нам на голову. Скорее же за дело!..

— Начинайте без Барбары! — предложил главный.

— Исключено!.. Уборщица!.. Увидеть могут!..

— Куда она пропала, на Божескую милость?!..

А Барбара не являлась по независящим от нее причинам. Интервенция инструктора помогла председателю вырваться из рук Януша и выпихнуть на первый план главную звезду представления. Партсекретарь позаботился о прославлении пролетария. Барбара и Януш, крепко схваченные за руки автором, кланялись, принимали поздравления и давали интервью, улыбаясь при этом судорожно и страдальчески. Их окружил плотный круг поклонников — побег на дело был исключен.

Председатель переживал звездный час своей жизни, и в душе его клокотал вулкан восторга.

Приватно ему сообщили, что власти порешили не только отметить его дипломом, но и присудили некую государственную награду. Это было выше его сил. Посему он задумал немного уединиться, прийти в себя и успокоиться, чтобы в своем качестве хозяина города мужественно провести дальнейшие мероприятия. Все-таки залихватская пляска, удалое пение, слезы счастья и прочее могли как-то не понравиться высоким гостям.

Итак, он проскользнул за кулисами и отправился в ратушу. Под оркестр, говор и крики толпа двинулась к ближайшему холму, а председатель — в свой кабинет. Упал в кресло, дрожащими руками открыл ящик стола и извлек плоскую бутылочку рябиновки.

И сразу же приятное тепло успокоило взвинченные нервы и подогрело чувство гордости и счастья. Все переживания вечера, страшные моменты, начиная с барабанного прибытия последнего зрителя и кончая осложнениями с пиротехником, уплыли вдаль, осталось лишь сознание успеха. Председатель подлил в винтовую пробку еще разок, затем третий и четвертый…

Барбары все еще не было. Из темноты около Леся и Каролека вынырнул главный инженер, то и дело выглядывавший на улицу в нервах и сомнениях.

— Все ушли! Если красть, только теперь, — зашептал он. — Сейчас от ракетных огней станет светло. Боже милостивый, когда вы успеете выкрасть, ведь печати еще надо обратно подбросить!..

Поспешные, сбивчивые слова главного только подбавили масла в огонь беспокойства. Суматошный Лесь нервно бросился развязывать узел-Каролек трясущимися руками укреплял на нем горб, а над Каролеком с той же целью колдовал главный.

— Быстрее, черт, кто-нибудь придет! — спешил главный. — Ну и порядочек у вас, нечего сказать!

— Барбара! — в панике сбивался Каролек. — Барбара должна туда! Она ведь уборщица! На сносях!..

— Да идите же наконец, — погонял главный. — Давай! По лестнице, что ли, не поднимешься?!..

— Давай! — вторил Лесь.

Каролек совсем запутался и очумел. Он во что бы то ни стало хотел объяснить своим подельникам разницу между церковным сторожем и беременной уборщицей, но не мог найти слов. Так и стоял на коленях около узла, прижимая к себе подушку с длинными тесемками.

— Но Барбара… Как быть… Кто же уборщица!.. — упирался он отчаянно.

— Ну так привяжи подушку себе, черт, какая разница! — чуть не закричал Лесь.

— Он прав, — подзуживал главный, тоже доведенный до крайности. — Раз надо, будь уборщицей! Все равно!

У Каролека совсем голова поехала. С помощью главного, совсем уже не соображая, что делает, приладил на себе подушку, повязался платком и достал из кармана очки.

— Ничего не вижу! — ахнул он. — Что ты привез, все расплывается!

— Других не было. Да идите вы ко всем чертям! Я сторожу на площади!

Каролек больше не сопротивлялся. Схватил ключ, отмычки и помчался на улицу вслед за Лесем. Оба нервной рысцой обежали ратушу с тыла. Лесь встал у назначенного окна, а Каролек потрусил дальше, к входу.

В этот момент вспыхнул, взлетел фейерверк.

Председатель в своем кабинете поперхнулся рябиновкой. И хотя в душе воцарился благостный покой, а в голове немного стучало, распорядитель праздника, однако, сообразил: ему надлежит быть не здесь, за приятным рабочим столом, а там. среди приглашенных и чествуемых мужей. Минуты отдохновения пролетели слишком быстро. Потрясенный собственным скандальным поведением, он сорвался, оставив бутылку, раскрытый стол, раскрытую дверь в кабинет, и, судорожно прокашливаясь, помчался вниз. На пороге ратуши остановился, вдохнул свежего воздуху, закрыл глаза и постоял чуть-чуть, дабы прочистить горло и унять внезапную муть в голове.

Крадущийся у стены Каролек, замирая и трепеща, добрался до двери и выловил нужный ключ из кучи всяких железных приспособлений. Уже собирался подняться по лестнице, когда услышал покашливание и окаменел. Сердце застыло, в голове засвербила спасительная мысль: надо немедленно превращаться в уборщицу. Он быстро вытащил из кармана очки, нацепил на нос, благодаря чему перестал видеть совершенно. Так и застрял на месте, ошарашенный и лишенный всякой творческой инициативы.

Ракетницы снова бабахнули. Председатель раскрыл сомкнутые веки, и пред очами его в пурпурном свете огней фейерверка предстал горбатый Каролек в платке на голове, в очках и на девятом месяце беременности.

Каролек по-прежнему ничего не видел, кроме красноватого мерцания, где качалась какая-то размытая фигура, которая вроде бы застонала. Каролек не знал, что делать, посему неподвижно пребывал в той же позиции.

Председатель, сознавая, что несколько злоупотребил успокоительным средством, снова застонал, снова закрыл глаза и затряс головой, надеясь спугнуть дикую галлюцинацию. Потом горестно закрыл руками лицо.

Свидетелем страшной для обеих сторон сцены был главный инженер. Одиночество пошло на пользу его мозгам. Когда в красном свете увидел на пороге ратуши председателя, а напротив — невероятного Каролека, он начал что-то припоминать о различии полов и ему стало не по себе. Только теперь он понял незаменимость Барбары. Мужественно, однако, взял себя в руки и вклинился в происходящее.

Пурпурный отсвет погас, и темень стала еще темнее. Председатель, убрав ладони с лица, осторожно глянул. Его робкая надежда таки оправдалась: на месте окаянной нечисти в темноте стоял обычный человек.

Главный инженер решительно взял под руку хозяина города.

— Будьте добры, помогите дойти до фейерверка, — в тоне его прозвучала отчаянная решимость. — Буду весьма признателен, если вы меня проводите.

Намерения председателя целиком совпадали с просьбой незнакомца, которого, показалось, он где-то видел. В беспокойстве, не стоит ли перед ним один из покинутых государственных мужей, он поспешил служить проводником, не подозревая, разумеется, что главный решил в случае чего увести его на место торжеств силой.

Каролек, услышав голос главного, малость опомнился.

Два расплывшихся пятна в зареве фейерверка исчезли из поля зрения его вооруженных очками глаз. Дверь в ратушу стояла открытой. Каролек споткнулся на лестнице и стремительно влетел в дверь.

Председателев кабинет тоже был открыт. В окно падал свет — на этот раз зеленый, отмычка прекрасно подошла к замку в шкафу, а печати сами лезли в руки из открытого стола.

Через пару минут Лесь с бьющимся сердцем и свернутой копией плана переулками мчался к машине главного инженера, а Каролек перед дверью ратуши колебался, закрыть ли дверь или оставить как есть. Очки он снова водрузил на нос и, ничего не видя, пошатывался с ключом в руке.

Так его и застали Барбара и Януш, которым только что удалось вырваться из когтей инструктора и поклонников. При виде фигуры на лестнице ратуши остановились, наглухо ошеломленные.

— Господи, уборщица!.. — перепугался Януш.

— Спаси и сохрани, это же Кароль!.. — прошептала изумленная Барбара.

Януш вгляделся и с некоторым усилием поверил собственным глазам.

— Вы все тут окончательно опупели?

При виде чудесного превращения Кароля в уборщицу у него помутилось в голове.

— Пылищи страсть, утром не успею, — гнусавым фальцетом пропел Каролек. Потом как-то неловко повернулся, споткнулся и слетел с лестницы. Очки упали.

— Пыль вытираю… — попробовал дискантом, вдруг узнал друзей и заговорил нормально: — А, это вы. Я думал, люди…

Барбара перевела дыхание.

— Господи, кому в голову пришло тебя нарядить уборщицей?!

— Кабы Лесь, я не удивился бы, — добавил все еще ошеломленный Януш.

— Не знаю, — занервничал снова Каролек, вставая с земли. — Само собой как-то получилось.

С него уже было довольно приключений. Кое-как рассказал друзьям о случившемся, и Януш с Барбарой успокоились.

— Закрыть, — решил Януш. — Где печати?

— В кармане.

— Тем более закрыть. Лучше, чтобы туда пока никто не входил. Поставим сразу все печати и подбросим обратно.

— Я больше не пойду! И вообще с меня хватит этой беременности! Это дело Барбары!..

— Хорошо, хорошо, я сама пойду… Успокойся, не раздевайся здесь! Линяем!..

Через час новая уборщица пробралась в ратушу и подбросила печати обратно в стол. В час ночи сытые впечатлениями народные толпы укладывались почивать, в пансионате с фонтаном восемь рук чертили сразу со всех сторон на одном столе, а главный инженер правдами и неправдами склонял председателя отправиться на покой. Председатель с похвальным упорством рвался трудиться в ратуше, главный же тащил его в противоположную сторону, не будучи уверенным, совершена ли уже кража. Около трех утра главный победил.

До самого вечера следующего дня председатель безрезультатно пытался избавиться от навязчивого посетителя из Варшавы. Вывезенный на машине не только за пределы города, но и района, он ошеломленно выслушивал поразительные, по большей части противоречивые предложения главного инженера, поглощал завтраки и обеды в каких-то забегаловках, изучал глубину придорожных кюветов и осматривал встреченные по пути санитарные устройства. Сильная головная боль мешала ему сосредоточиться и понять, зачем он вообще куда-то поехал. Увлекший его за собой тип отличалсяблистательной изобретательностью, жуткой мнительностью и нерешительностью — он постоянно менял направление, возвращался, блуждал, петлял и ездил кругами. Председатель местного совета в конце концов перестал что бы то ни было понимать, перестал слушать, даже протестовать перестал и в мрачном молчании мечтал только о возвращении в родимый дом. Он жаждал прилечь в тихом, спокойном местечке, положить холодный компресс на бедную головушку и закрыть глаза.

Главный инженер выполнил порученное ему задание точно и безошибочно.

В два ночи группа отерла чело и победно рассмотрела скопированный план. Триумф был, правда, несколько смазан пустяковой недоделкой.

— Брал эти печати свободно, — укорял Януш Каролека. — Не мог внимательней посмотреть?

— Посмотреть мог, а что толку, — возражал Каролек. — Сколько помех, да еще очки ни к черту не годные.

— А кто знает, там ли эта печать, — проворчала Барбара. — Наверно, где-нибудь в пожарной охране.

— В пожарную охрану вламываться не пойдем, а сейчас проверим, нет ли у самого председателя. Если есть, стащим, припечатаем, а завтра подбросим.

На тщательно вычерченном плане не хватало маленькой, чуть смазанной печати инспектора пожарной охраны. В конце концов решили взять план в ратушу и перед водворением в председательский шкаф попытаться поставить и печать. Эго избавило бы от дальнейших усилий и нервирующих сложностей.

Необычайно трудолюбивая уборщица снова явилась в ратушу. Из окна дамской комнаты спустился шнур. Один горбун — Лесь — привязал к шнуру солидный рулон, другой — Януш — дежурил на площади в тени лохани, третий — Каролек — торчал на углу улицы на тылах ратуши. Главный инженер ждал в машине сразу за городом.

Через четверть часа заработал мотор, и вся группа, втиснувшись в машину прямо в маскировочных костюмах, мчалась в пансионат, где все еще кающийся Бьёрн готовил ужин.

— Ну, нам повезло, — вздохнула с облегчением Барбара, запихивая под ноги подушку, снятую с себя. — Это просто счастье, что председатель упился и оставил все настежь. Ни одна отмычка не подходит ни к столу, ни к кабинету, специально проверила. Замки сломаны, открываются плохо. Хорошо работает только один, от шкафа — недавно поставили новый…

Роль графа основательно взбудоражила Леся. Его давние чувства снова возгорелись в душе. Огонь, правда, несколько поумерился, и нежная страсть несколько изменила форму и выражение. Руины замка вызывали разные романтические ассоциации, и перед глазами графа возникали картины всевозможных героических подвигов. То в башне томилась прекрасная кастелянна и спасал её из беды влюбленный рыцарь, то бородатые разбойники нападали на даму в карете, то на сорвавшегося с цепи медведя или тигра бросался с копьем мужественный оруженосец, а вот поединок на ристалище… Призер на турнире, влюбленный рыцарь, атаман разбойников и мужественный оруженосец — у всех была одна физиономия, которую Лесь имел возможность часто созерцать в зеркале.

Но увы! Башня лежала в развалинах и ни в малейшей степени не годилась для темницы, тигров здесь не сыщешь, хоть тресни, насчет разбойников тоже было плоховато — местные хулиганы — вялые растяпы — при всем желании не могли их заменить. Пошлая действительность не имела нужного реквизита, и хочешь не хочешь Лесь ограничивался мечтами.

Работы по обследованию подходили к концу. На закате солнца активность замирала: в неосвещенном замке сумерки спускались раньше и затрудняли обмеры. Барбара, Каролек, Януш и Бьёрн отдыхали на опушке рощицы неподалеку от городка и поедали помидоры в ожидании Леся, который получил задание отдать камеру от мотороллера на вулканизацию. Перед ними на пологом склоне тянулся весь в цветах лужок, а на лужку пасся молодой бычок.

— Чтобы тут развернуть туризм, нужен солидный капитал, — разглагольствовал Януш, посыпая солью помидор. — Гостиница в замке, бассейны, экскурсии в старые рудники, представляете, как все это можно разрекламировать?

— Бассейнами никого не удивишь, — вяло отреагировал Каролек. — Гостиница в замке и рудники — это уже кое-что…

— У них, может, и ни черта нету, а рекламируют, — прервала Барбара. — И люди ездят. Разве у нас умеют показать как надо? Нам бы шустрягу по рекламе — и полный вперед!

— Да вообще тут надо мозгами пораскинуть, — заметил умный Каролек. — Говорят, один американец учинил себе свадьбу в Яновце. Так вот: бросить повсюду клич — свадьбы в польских замках — самые радостные, самые фундаментальные!

— И драть за это чудовищные деньги, иначе наверняка почуют подвох…

— Весь объект окупится за два-три года, а дальше чистая прибыль. Представляете? Выигрываем борьбу за туризм, получаем заказы на ближайшие десять лет, всеобщее развитие строительства…

— А рекламщика где возьмем? — съязвила Барбара.

Вспыхнувший было энтузиазм увял вдруг, как сорванный цветок. Каролек запихнул в рот целый помидор и обиженно забормотал что-то невразумительное. Януш недовольно пожал плечами.

С противоположной стороны лужка показался Лесь. Отдал камеру и теперь медленно шествовал к друзьям, весь поглощенный сценой бегства на вороном скакуне с кастелянной в объятьях. Гнался за ними отвратительный кастелян.

— Пасется-то он пасется, а мало ли что в башку ему встрянет… — проворчал Януш.

Барбару и Каролека удивило это замечание. Лесь шел, правда, медленно, склонив голову, но в такой позиции он вряд ли бы дотянулся губами до травы. И не было никаких оснований считать, что он в данную минуту пасется.

— Почему это он пасется? — спросила удивленная Барбара.

— Ну, а что он делает? Не видишь разве — жует себе да жамкает.

— А я не вижу, — запротестовал Каролек. — Идет себе и ничего не рвет.

Теперь уже Януш удивился.

— Одурел ты что ли? Зачем рвать? Нормальный непосредственный контакт морды с травой.

Барбара и Каролек вытаращились на Леся, решив, что просмотрели какие-то его жесты.

— По-твоему, он жует траву? — недоумевала Барбара.

— Чушь, — фыркнул Каролек. — Идет отключенный, даже не наклоняется. Видать, помидор в голову ударил — фантазирует на ходу.

Януш оторвал взгляд от бугая и удивленно уставился на Каролека.

— О чем это вы? — подозрительно спросил он.

— Да о Лесе. Идет себе и на траву ноль внимания…

— А, о Лесе! Так я же про быка!..

Бык пасся спокойно, словно барашек. Лесь был уже в центре лужка и подходил к быку все ближе. Досужая компания наблюдала за ними с любопытством.

— Отважный малый этот Лесь, — удивился Каролек.

— Да что ты, он просто не видит быка…

— Тихо, — шикнула Барбара. — Может, они просто не видят друг друга.

— Кажется, быка надо схватить за хвост у самого основания, дернуть, перевернуть, тогда он свалится и не встанет, — оживился Януш.

— Будет лежать, даже если отпустить? — любопытствовал Каролек.

— Если бы. Без посторонней помощи так и надо сидеть и держать годиков этак пять.

— Этого, который за хвост, или самого быка?

— Ну, тут уж более или менее безразлично.

— А ты в случае чего схватишь быка за хвост?..

Януш посмотрел на интервьюера и постучал пальцем по лбу. По-прежнему задумчивый Лесь продефилировал до середины лужка. Бык поднял морду и посмотрел на него. Даже на расстоянии нескольких десятков метров был заметен не слишком доброжелательный взгляд.

— Этот animal^[15]. Добра есть? — спросил вдруг Бьёрн, прислушиваясь к разговору с большим вниманием.

— Не очень… — буркнул Каролек.

— От человека зависит, — пояснил Януш. — Его лучше бы всего зажарить и съесть.

— Сейчас? — удивился Бьёрн.

— Сейчас, пожалуй, нет, — сказал Януш без иронии.

Уже несколько минут как бык перестал щипать траву и жевать. Он следил за Лесем, наклонив рога и напружинив корпус. Лесь махнул руками — левой перед собой, а правой вроде бы что-то отгонял сзади. Группа наблюдателей замерла.

Странный жест самым очевидным образом не понравился быку. Неожиданно он пригнул голову, затопал, отфыркиваясь, и стартовал. Земля и трава вместе с вырванным без усилия колышком фонтаном взвились в небо. Лесь услышал за собой топот погони ревнивого кастеляна и невольно пошел побыстрей.

Наблюдатели мгновенно вскочили на ноги. Резкие жесты и крики, по-видимому, разозлили быка окончательно — он набрал скорость. Лесь поднял голову и, удивленный энтузиазмом сослуживцев при его появлении, даже остановился. Опасность с тыла пугающе нарастала.

— Беги!!! — орал Януш. — Беги! Боже!!!

— Оглянись!!! — вопил Каролек, исполняя какой-то дикий танец.

До Леся наконец что-то дошло. Он оглянулся: за ним мчалась яростная гора, сверкающая злобными глазками. Он замер на мгновение и сразу же рванул бешеным галопом двумя метрами впереди бугая. По счастью, чуть наискосок, и чудовищу пришлось изменить направление. Выиграв таким манером несколько метров, Лесь отчаянно мчался вперед, топоча почти так же, как бык. Кастеляны и скакуны тут же вылетели из головы, на миг промелькнули корриды и тореадоры, после чего все исчезло, кроме панического страха.

— Убьет же его! Боже, убьет! — трагически стонала Барбара. — Чего вы стоите, делайте что-нибудь!!!

Упрек был совсем не по делу. Никто из присутствующих не стоял. Все скакали, размахивали руками, топали ногами, бегали по кругу, стараясь отвлечь от Леся внимание разъяренного бугая. Казалось, ничто уже не спасет его, чудовище пыхало буквально за его спиной. И тут несущийся Лесь попал ногой в кротовую нору и растянулся, проехав на животе по земле. Бык пролетел над ним на добрых метров двадцать вперед, уперся, развернулся и помчался опять.

Однако взбудораженный дикими воплями друзей Лесь успел вскочить, тоже молниеносно повернулся и рванулся в другом направлении — прямо к ним.

Рощица, где на опушке отдыхало трудовое общество, была небольшая, из молодой поросли. Тоненькие березки и сосенки не давали возможности влезть на безопасную высоту. Правда, был некоторый шанс, что рощица немного задержит азартного зверя. Прежде чем запыхавшийся, бледный от ужаса Лесь достиг первых кустов, вся группа в панике разбежалась, скрываясь за стволами понадежней.

Бугай на опушке и впрямь приостановился. Бешеным, налитым кровью оком повел вокруг, увидел много несимпатичных ему существ, фыркнул злобно и пошел вслепую.

— Януш, берегись!!! — орал согласный хор.

Януш исполнил грациозный пляс вокруг молодой березки.

— Барбара!!!.. — отчаянно завопили через минуту.

— Господи, может, когда-нибудь он выдохнется?! — стонал Каролек, отбрасываемый центробежной силой от спасительного ствола, вокруг которого он вращался в седьмой уже раз.

— Это очень… О Боже!!!.. Зверски сильное животное!.. — скулил Януш в ответ.

Вся группа с небывалой живостью играла во что-то вроде скоростных пряток, передвигаясь при этом какими-то кенгуриными прыжками. Разве что игра никого не веселила, поскольку бодрый бугай и не собирался прекращать охоту. Бежать из маленькой рощицы было совершенно бесполезно: между ней, дорогой и первыми постройками лежало открытое пространство.

— И как это тебе в башку стрельнуло, что тому неизвестно, что может этому прийти в башку, — замысловато ругался Каролек в адрес Януша. — Надо же сказануть!..

— Лови его!!! — надрывалась Барбара. — За хвост!.. И крутани!..

— Сама лови! — гневно отпыхивался Януш. — Черт, и чего этот скот во мне усмотрел?!!

По неизвестным причинам бугай оставил в покое Леся и атаковал Януша. В отличие от резвого быка архитекторы всякой резвости лишились. Надежда постепенно сводилась к нулю: видимо, до самого конца света они обречены торчать в проклятой рощице в обществе упорно атакующего чудовища.

И вдруг свершилось чудо. На лужке появился немолодой абориген в мятой шляпе и с веточкой в руке. Спокойно и лениво он пересек пастбище и, с интересом глядя на игры среди деревьев, подошел к быку.

— Ну, ну, малец, — пожурил он чудовище с некоторым неудовольствием. — Иди сюды, малец. Не беги. Ну же, ходь сюды.

Осатанелый зверь вдруг удивительно присмирел. Потрясенные работники умственного труда, ожидавшие кровавого побоища, так и замерли кто где стоял. Хозяин поднял волочившуюся за быком веревку с колышком и с упреком обратился к ним:

— Чего скотину дразните… Ну да ладно, его полезно малость побегать…

И удалился обратно через лужок, а покорное, словно барашек, чудовище потянулось вслед, провожаемое пятью парами полных ужаса и недоверия глаз.

Точнее говоря, лишь четыре пары глаз выражали ужас. Пятая пара контрастировала с ними блеском первобытного восхищения. Пятая пара глаз принадлежала Бьёрну.

— Прекрасна край, animals, прекрасна драка! — восторженно выкрикивал он, возвращаясь домой вместе со всей группой, едва передвигающей ноги. — Я говорю мои friends^[16]! Каникулы в Польша!

Когда он наконец умолк под фонтаном, из всех его восклицаний удалось выжать следующее резюме: польские бои с быками значительно интереснее испанских. А разводить и пасти на лугах диких, нападающих на туристов животных он признал удачным и оригинальнейшим замыслом. В тот же самый вечер он засел за письма ко всем своим знакомым, не скрывая, что хочет всячески рекомендовать страну, где можно предаться свежим, бодрящим, необыкновенно занимательным развлечениям.

Энтузиазм Бьёрна весьма заинтересовал компанию. Группа как раз кончала обследование и обмеры останков барочного камина.

— А знаете, это не так глупо, — провозгласил Януш, разбудив эхо в зале, называемом некогда рыцарским. — Этот бык сделал нам неплохую рекламу. Кстати, где Бобик?

— Пишет пригласительные письма, — ответил Каролек. — Я его уговорил накатать их побольше. Я тоже считаю, это лучше, чем все потуги нашего туристического бюро. Официальным рекламам они не верят, а вот если кто-нибудь ихний лично напишет, так пол-Европы сюда кинется…

— Хорошо бы получить заказы еще до окончания строительства, — размечталась Барбара.

— Хорошо бы, да сколько это еще будет тянуться, — наморщился Януш. — Боюсь, к тому времени они уже все позабудут…

— А могли бы начать приезжать…

— Сюда?!..

— Нет, куда-нибудь еще. Валюта нам пригодится. Вообще-то я не знаю, может, одного бугая маловато. Может, еще что-нибудь организовать? Кабанов, к примеру, или еще что?..

Все взгляды невольно устремились на Леся, который от возмущения даже перестал набрасывать эскиз деталей камина.

— Вы что, одурели? Откуда я вам кабанов достану?

— А бугая откуда добыл? — парировал Каролек. — У тебя всегда выкаблучивается черт-те что! Ну-ка пошевели мозгами. Если не кабанов, так ещё что-нибудь…

Лесь недовольно пожал плечами, сравнил свой эскиз с оригиналом, и вдруг ослепила его неожиданная мысль: а в самом деле, сколько перемен за последние два года! Постепенно, шагами, а может прыжками, преодолел он огромный путь! Его уже не считают балдой и позором мастерской, недоделанным безвольным придурком. Напротив, вся группа взирает на него с уважением, надеждой, восхищением, от него ожидают важных инициатив… Что бы он ни сделал, все теперь кажется ценным, интересным, полезным…

И сейчас от него требуют великой и замечательной идеи, способной принести пользу всей стране, обогатить государственную казну и приумножить славу отечества. Кабаны?.. Кабанов нет, однако надо что-то придумать! Нельзя же подвести своих коллег!

Он поднял голову от эскиза и взглянул на друзей, оживленный еще не слишком-то отчетливой мыслью.

— Подземелья, здесь есть подземелья…

С минуту помолчали.

— Кабаны опасны, — предостерег Януш, все еще размышлявший насчет кабанов. — Когда у свиней потомство, они кидаются на всех.

Барбара и Каролек ошеломленно молчали. Понимали, видно, Януш все еще думал про кабанов и диких свиноматок, но ведь Лесь начал про подземелья — под замковыми подвалами. Картина подземелий, где дикие свиньи пестуют поросят и бросаются на посетителей, лишила их голоса.

Лесь взглянул на Януша бессмысленным взором.

— Да они старые, — ответил он неуверенно. — А вообще-то, при чем здесь потомство?..

— Потомство, — нетерпеливо объяснил Януш. — Подсвинки. Не знаю, бывает ли потомство у старых, но ведь есть же и молодые дикие свиньи!

Теперь Лесь ошалел. Барбара и Каролек переглянулись.

— Один из них спятил, не знаю кто, — озаботилась Барбара.

— А мне сдается — оба, — убежденно констатировал Каролек.

— В чем дело? — удивился Януш. — Речь шла про кабанов? Шла. Так подсвинки. Подсвинки у диких свиней, вы же сами хотели кабанов…

— Да нет же, о подземельях уже речь, — запротестовал Лесь, и Януш посмотрел на него изумленно.

— Подземелье… — начал Януш.

— Господи спаси! — безнадежно воскликнула Барбара.

Через несколько минут недоразумение разъяснилось. Оставили проблему кабанов за неимением таковых и углубились в раздумья на предложенную Лесем тему.

— А откуда ты знаешь, что здесь есть подземелья? — поинтересовался Януш. — Мы еще подземельями не занимались.

— Да слышал кое-что. Говорил мне тут один. Пастух из госхоза, очень старый. Есть, говорит, подземелья, ведут до старого рудника, когда-то давным-давно там держали узников, кто-то даже жену замуровал.

— А зачем? — полюбопытствовал Каролек.

— Точно неизвестно. Есть две версии. По одной, жена была страшна как смертный грех и больная, а этот хотел от нее избавиться, а по другой — все наоборот. Молодая и красивая, на него плевать хотела, а на поклонников клевала.

— Грубиян, — буркнула Барбара. — По любой версии.

— Грубиян не грубиян, а мысль хорошая, — сказал Януш. — Кто это придумал?

— Не знаю, — ответил Лесь. — Не я и не пастух из госхоза. Так, поговаривают.

— Откуда пастух-то свалился? — спросил Каролек.

— А он меня развлекал, пока я декорации делал. Симпатяга.

На коротком совещании согласно, даже с восторгом, решили обследовать все, что удастся, под подвалами. Зрелое размышление показало: только на редкость подлинные, мрачные и некомфортные подземелья могут привлечь капризных, избалованных и не в меру требовательных валютных туристов. Экскурсия в подземелья, где на каждом шагу можно сломать ногу, заблудиться или получить по голове обломком с осыпающегося потолка — это, вне всяких сомнений, острое ощущение для пресыщенных, свихнутых от благосостояния капиталистов.

— А помимо всего прочего, у них там ерунда, а не подземелья… — презрительно заявил Лесь. — Спустятся в погреб — ну малость влажные стены, ну что-нибудь капает, тоже мне… Даже заблудиться негде, везде свет, не говорю уж об уборных… А вот у нас!..

— Еще не знаем, что у нас.

— Ну так узнаем!

— Найти бы только вход, — вздохнул с надеждой Каролек. — Дальше все пойдет само собой…

Длительные, настойчивые и значительно более тщательные, чем того требовало обычное обследование, поиски в погребах растянулись надолго. Зав мастерской полагал, что группа уже давно должна закончить работы на месте и вернуться в бюро. Но понапрасну он слал тревожные письма и телеграммы, понапрасну грозил не высылать больше зарплату. В ответ дождался Бьёрна, объяснения которого усилили его беспокойство.

Бьёрн лучился восхищением и рассказывал бесподобные вещи. В его сообщениях таинственные, мрачные покои и бои с быками перемешались со скелетами красавиц и каким-то старым человеком, совершенно заву неизвестным. Привезенные оттиски и планы неизменно свидетельствовали, что группа вела обследование добросовестно, тщательно, детально и уже успешно закончила. Пора начинать работать над проектом.

— И чего они там возятся? — нервничал зав мастерской, терзая главного инженера. — Вы там были, пан Збышек, что там — развлечений много? Почему они не возвращаются? И какой-то старый человек?..

— Понятия не имею, — задумался главный. — Ничего там нет. Маленький городок и госхоз. Ох, сдается мне, что-то опять надумали…

При вторичном допросе Бьёрн подтвердил прежние показания.

— Очень старый человек, — сказал он и повторил это неоднократно на разных языках. — Одна дама, красавица молода, она есть скелет. Он знает. Старый человек. Она подземелье, скелет.

Таинственные подземелья перевернули все вверх ногами, на сей раз у зава и главного. Телефонный разговор с Янушем, который что-то пытался объяснить сперва про кабанов и диких свиней с подсвинками, потом про подземелья, лишь увеличил полное замешательство. Зав абсолютно растерялся: надо ли включить в проект кабаний заповедник или замковые подземелья. Главный не проявлял большой охоты уточнить ситуацию. После долгих разговоров, дерганий и домыслов порешили снова провести инспекцию на месте.

В субботу пополудни зав выехал своей машиной, захватив главного инженера, который вопреки обыкновению оставался замкнут и молчалив. Зав мастерской все более нервничал и всеми силами старался не думать о предстоящей встрече и предстоящих сюрпризах…

Люк в подземелье обнаружили в самом глубоком подвале. Одна из каменных плит зашаталась. Наступил на нее Лесь, и Каролек в последний момент успел спасти его от падения в темную пропасть. Плиту перевернули и укрепили камнями, старательно обезопасив люк.

— И что бы такое тут могло быть? — размышлял Каролек, освещая глубокий черный провал шахтерской электрической лампочкой на длинном шнуре, подключенной к автомобильному аккумулятору, взятому на время в местной машинно-тракторной станции.

— Как это что? Подземелья, разумеется, — удивился Януш. — Что за глупый вопрос?

— Я не об этом. Что бы тут организовать в будущем? Как использовать? Все в прекрасном состоянии, сами видите, чем глубже, тем лучше сохранилось, не пропадать же… Что бы тут устроить?

— Винные погреба, разумеется, — безапелляционно заявил Лесь. — Само напрашивается.

И в самом деле, помещение когда-то использовалось под винные погреба. В одной стене даже было вмуровано несколько огромных бочек.

— Не знаю, — засомневался Каролек. — По мне так лучше оборудовать подземное казино. Здесь и вон там только немного расширить проход. Рулетка и всякое такое…

— И невезучим сразу головой вниз — вот сюда? — усмехнулась Барбара, показывая провал под камнем.

— Да, он прав, — вздохнул Януш. — Для казино здесь подходящая атмосфера. А что толку, все равно не дадут согласия. Надо уж остановиться на винных погребах.

— А там внизу что?

— Посмотреть надо…

— А это не опасно? — забеспокоился Каролек. — Туда надо спускаться с какой-нибудь техникой безопасности. Снаряжение всякое, больше людей, и вообще это уж дело исполнителя.

— Только теоретически, — возразила Барбара. — А на практике мы знаем, как бывает. Начнется волынка — переписка, разрешения, подтверждения, в ход пойдет вся бюрократия, и черт его знает, что из всего этого выйдет. Если хотим чего-нибудь добиться, должны ткнуть в нос готовый материал. Подземелья никак не учитывались, и если мы сами не сделаем, их не используют. А я считаю, хотя бы один проект надо довести до конца! Хватит халтуры! Раз уж начали, доделываем все!

Благородный энтузиазм Барбары не остался без резонанса.

— Прямо-таки революционный порыв, — буркнул Януш. — Но, в общем, ты права, конечно…

— Еще бы не права. Пока нас этот самый порыв не одолеет, все так и будет идти шаляй-валяй! — воодушевилась Барбара.

— Надо основательно подготовиться. — Каролека уже обуяла решимость. — Веревки, свет, запас продовольствия.

Уже на следующий день в подвале собрали все необходимое. Снаряжение состояло из четырех электрических фонариков с запасными батарейками, двух мотков шнура толщиной чуть не в корабельный канат, одной кирки, одного большого молотка, пачки средней величины погребальных свечей, двух килограммов колбасы, десяти плиток шоколада, килограмма кускового сахара, двух термосов с кофе, восьми бутылок газированной воды, пачки школьных мелков и подобия веревочной лестницы длиной в три метра.

— А зачем ты погребальные свечи купил? — полюбопытствовала Барбара. — Думаешь, мы туда с концами загремим?

— А они восковые. — Каролек помогал Янушу закрепить веревочную лестницу. — Восковые свечи лучше, а других восковых не было. Не майся предрассудками.

Четверо первопроходцев по очереди, с некоторым трудом спустились по веревочной лестнице. В свете свисающей сверху шахтерской лампочки виднелся коридор с каменным сводом, ведущий куда-то вдаль. На стене виднелась большая стрела, указывающая направление.

— Ничего себе древность, — пожал плечами Януш. — Не более пятидесяти лет. Интересно, кто и чем здесь занимался?

Никто не успел ответить: сверху раздался глухой грохот, так что дрогнули стены. Шахтерская лампочка раскачивалась. Четверо посмотрели вверх и замерли от ужаса.

Каменная плита, закрывавшая люк, упала в свое гнездо. Выход был закрыт.

— Как это случилось? — спросил Каролек, помолчав.

— А не пнул ли кто-нибудь?..

— Что ты? Там же никого нет!

— Стержень вылетел. — Януш поднял толстый железный заржавленный болт, упавший сверху вместе с обломками. — Плита раскрошилась. Поворачивалась на этом стержне. С другой стороны, наверно, что-нибудь есть аналогичное.

— А лампочка не погасла! — удивился Лесь.

— Чего ей гаснуть — шнур не порвался, вот и не погасла. Хоть свет, слава Богу, есть.

— И что теперь? — Барбара тревожно, как и все остальные, рассматривала роковую плиту. — Удастся открыть?

— Черт его знает, — пробурчал Януш. — Если приподнять снизу, может, и сдвинется. Сейчас попробую. Кароль, придержи лестницу.

Веревочная лестница висела вместе с лампочкой, зажатая плитой. Януш влез по лестнице и надавил изо всех сил. Лестница оборвалась.

— Давай-ка на нас обопрись, — предложил Лесь, когда Януш и Каролек поднялись с земли.

— Бесполезно, — мрачно ответил Януш. — Плита и не шевельнулась. Без этого болта не пойдет.

— Ну и дела! До конца дней, что ли, здесь торчать?

— Ладно, попробуем…

После четверти часа усилий всякая надежда выйти из подземелья погасла. Четверо беспокойно переводили глаза друг на друга. Каролек прервал наконец молчание:

— Что делать?

— Кажется, ты в самый раз купил погребальные свечи, — вздохнул Лесь.

— Идиот, — отрезала Барбара. — Хочешь не хочешь, а придется искать другой выход. Ты же сам говорил: пастух утверждает — есть выход через рудник.

— Рудник, сдается, давно завалился ко всем чертям. Но ничего не поделаешь. Идем! — распорядился Януш.

— Нам даже направление указано…

— Фонарики погасить. Держать только один. Черт знает, сколько придется топать…

— А не остаться ли нам здесь и спокойненько подождать, пока разыщут? Еще заблудимся в этих катакомбах…

— Через триста лет обнаружат наши скелеты, — запричитал Лесь. — Ни одна живая душа не знает, куда нас понесло.

— Дурак, Бобик знает.

— Бобика нету.

— Есть. Уехал на несколько часов и тут же обратно. Увидит, нас нет, забеспокоится. Организует поиски…

— Когда? Через неделю?

— Ну и что? Еда есть, вода есть…

— И будем тут сидеть как дураки целую неделю, лучше уж с толком использовать время!..

После краткого обмена репликами решили идти. Отмечать путь, следить за временем, в случае чего вернуться. Выбитые в каменной стене стрелы внушали некоторую надежду. Разделили провизию, снаряжение и двинулись в путь.

Подземелье на диво прекрасно выглядело. Длинный коридор привел к колодцу с вбитыми в стенку железными скобами, на дне колодца начинался новый коридор, круто уходящий вниз, а в конце его друзья уткнулись в каменную лестницу.

— Так и до центра земли недолго, — хмыкнул Лесь.

— Ведь мы были на холме. Раз надо идти понизу, идем понизу, — заявил Каролек. — Чего летите как на пожар, я не успеваю!

Януш, шедший первым, несколько замедлил темп. Каролек мелком подчеркивал выбитые в стене стрелы, чтобы в случае чего легче было возвращаться.

— И влаги совсем нет, странно, — отметил Януш. — И воздух свежий… Нетипичное подземелье!

Барбара самодовольно улыбнулась.

— Говорила же — шикарно можно оборудовать.

— Слушайте, а где же скелет? — вопросил Каролек.

— Какой скелет?

— Этой самой, ну, неверной жены. Коли замуровали ее под замком, мы, верно, прошли то место?

— Черт его знает. Сообрази хорошенько, скелет-то в стене замурован. Нам сейчас только и дела стены простукивать, найдется когда-нибудь.

Каменные ступени кончились. Коридор сузился. Януш вошел первым в какое-то помещение, посветил и замер на месте. Идущая следом Барбара налетела на него.

— Ты чего… — и вдруг замолчала.

В небольшом помещении, узком и тесном, устрашенная группа уставилась на белеющую у стены кучку костей и нарисованный сверху на каменной стене череп.

— Вот тебе и на… — прошептал Януш.

Еще немного помолчали.

— Здесь, верно… — заплетался Лесь. — Верно, та жена, которая…

— Ничего себе жена, — саркастически бросила Барбара и зажгла свой фонарик, осветив кости. — По моему скромному разумению, обыкновенные свиные ребрышки…

— Что?!

— Ребрышки свиные. А рядышком косточка от свиной ножки. У человека таких костей не бывает.

Атмосфера явно разрядилась. При ближайшем рассмотрении кучка костей утратила свою кошмарную символику. На череп перестали обращать внимание.

— Не знаю, кто тут сожрал ребрышки и ножку, но эффект хорош, — восхитился Каролек. — Если что, череп можно оставить и рассказывать: вот здесь и найден, мол, скелет преступной жены. Или какого-нибудь узника. Смотрите, железяки какие-то… Узник умер с голоду, прикованный к стене…

— Тоже мне цепи-кандалы, — поиронизировал Януш. — По-моему, самый обычный шлямбур. Я еще не слыхивал, чтобы узников шлямбурами приковывали…

— Не мелочись, — разозлилась Барбара. — Кароль прав, по ходу дела сотворим легенду замка. Непременно преступная жена и вечный узник, и не влезай с реалистичной своей башкой! Пошли! Куда?

Из помещения было два выхода. Немного поискав, обнаружили на стене стрелы. Коридор под прямым углом свернул, и группа снова задержалась, удивленная следующей неожиданностью.

Вдоль коридора шла толстая чугунная труба, исчезавшая в стене. Януш с досадой поглядел на нее.

— Все понятно. Помните, этот водопровод до самого замка? Мы еще почему-то отказались искать его на месте…

Труба тянулась довольно далеко. Потом, видать, расхотела опускаться к центру земли и свернула влево, а группа двинулась направо. До сих пор удобное, сухое и довольно обширное подземелье вдруг превратилось в труднопроходимый, тесный коридор.

— Пока что все было слишком комфортно, — пыхтел Януш, на четвереньках пролезая через завал из окаменелой земли. — Кажется, теперь мы увидим настоящее подземелье!

— О Боже! Посвети малость назад! Башкой ударился! — взмолился Каролек.

— Не бейся головой в потолок, тут может обвалиться, — предостерег Лесь, зацепился за что-то и рухнул вниз с земляной кучи руками вперед. Руки въехали в какую-то вонючую склизкую жижу.

— Господи! — взвыл он. — Тут такое… Такое дерьмо…

Все вернулись. Со стены скатилось несколько камней.

— Перестаньте валять дурака, а то и в самом деле обрушится, — нервничала Барбара. — Боже, откуда это несет?..

— Да Лесь тут… — начал Каролек, но сам поскользнулся и плюхнулся рядом с Лесем. — Мать честная, ну и ну… Куда это мы вляпались?

— Да тут было…

Вонючая грязь сосредоточилась небольшими лужицами на довольно большом расстоянии. По очереди поскользнулись Барбара и Януш. Беспокойство росло, росла и влажность. По стенам уже стекали ручейки, а под ногами чавкала жижа, когда в свете фонаря Януш увидел завал, преградивший дальнейший путь. Перед завалом зиял черный колодец, отвесно обрывающийся вниз.

— И что теперь? — безнадежно спросил Каролек.

Януш посветил вниз, пытаясь заглянуть в колодец.

— А я знаю? Или лезем, или возвращаемся.

— А какой дорогой возвращаемся? Через эти вонючие…

— Ну, а как? Знаешь другую дорогу? Тоже мне чистоплюй, от нас уже и так несет, как из…

— И какой смысл возвращаться, ведь выхода-то нет, — подавленно размышляла Барбара. — Знаете, сколько мы уже шляемся? Почти шесть часов!

— А, — оживился Лесь, — вот почему я такой голодный!

В темноте он не заметил иронических глаз своих спутников. Голод в такой обстановке — чушь какая-то. Однако вскорости его замечание нашло-таки сочувствие.

После раздумий и тщательного обследования колодца решили продолжить экспедицию. Сумели даже привязать веревку.

— Я спущусь первый, — потребовал Януш. — Вы ждете, пока не крикну.

— Только уж кричи потише, — взмолилась Барбара. — И без тебя все обвалилось. Крикнешь, вообще конец.

— Ладно, дерну веревку трижды.

— А не перекусить ли нам сперва? — осведомился неуверенно Каролек. — Неизвестно, что внизу…

Продукты в виде колбасы, шоколада и газированной воды съели, сидя на краю черного провала и опустив туда ноги. К термосам с кофе Барбара не разрешила прикоснуться.

— Неизвестно, что еще будет, — многозначительно напомнила она. — Кофе — на черный день.

— Еще чернее, чем теперь? Ничего себе, — меланхолически вздохнул Лесь.

— Да, хорошенькое местечко мы отыскали для пикника, — заметил Каролек.

— Надо было всякий разум потерять — сюда переться, — проворчал Януш. — Дотопали бы до водопровода — и обратно.

— Кто же знал, что плита завалит выход…

Обвязанный одной веревкой Януш спустился по второй, на которой узлы распределили через каждые полтора метра. Три рывка дали знать, что дорога свободна, подтянули первую веревку и опоясали Барбару. Каролек спускался последним, без страховки.

— Не бойся, будешь падать, поймаем, — утешил его Лесь.

— Если уж падать, так падать без веревки, — рассудил Каролек. — Самое худшее — сломаю ногу, а веревка, если оборвусь, перережет пополам…

Внизу стояла вода. Коридор уходил вниз, и вода прибывала. Низкий свод не позволял выпрямиться. Экспедиция первопроходцев изрядно приуныла.

— Сахар размокнет, — буркнул Каролек, заметив, как впереди идущий Януш погрузился в воду выше пояса.

— Ну и привяжи его себе на голову, — разозлился Януш. — Тебе, видать, больше делать нечего!

Не успев покруче обругать Каролека, Януш споткнулся обо что-то под водой, с головой ушел в черную жижу и потерял фонарик. Попытались пошарить на дне — пустая затея. Януш взял Лесев фонарик. Он, оказывается, споткнулся о какой-то порог. Дальнейший путь удалось пройти практически на четвереньках, причем между поверхностью воды и сводом места оставалось только для головы. Каролек продвигался на корточках, держа в поднятых руках драгоценный пакет с сахаром.

— И долго так еще? У меня руки-ноги затекли совсем!..

— Кажется, дальше повышается, — неуверенно обнадежила Барбара.

— Отличное местечко для западных туристов. Так и вижу, как они здесь бултыхаются… — ядовито пропыхтел Януш.

Уровень воды наконец начал понижаться. Напоминающий коридор проход сменил направление и постепенно пошел вверх. Ведущий экспедицию Януш уселся на небольшой куче камней и вытер со лба пот и грязь.

— Не знаю, как вы, а я намерен отдохнуть, — решил он. — Кажется, худшее позади.

— Ежели исходить из конфигурации местности, — размышлял Каролек, — ежели опять же коридор проходит через рудник… Надо было спуститься, пройти под речкой, потом снова подняться наверх в другом склоне. Эта вода, кажется, и была под речкой.

— Мы идем десять часов, — заметила Барбара. — Скажем, два километра в час, прошли двадцать километров…

— Да ты что? Какие два? Полкилометра в час еще туда-сюда!

— Я имею в виду в среднем. Сначала шли быстрее.

— А как вы думаете, выберемся мы когда-нибудь отсюда? — мрачно спросил Лесь.

В этот момент погас второй фонарик. Полная темень и кстати произнесенная фраза Леся не вызвали паники только потому, что у всех перехватило голос и дыхание. Барбара и Каролек одновременно включили свои фонари, и два луча света рассекли мрак.

— Еще раз сказанешь что-нибудь в этом роде, кто-нибудь и выйдет, а ты останешься здесь наверняка — я позабочусь сам… — пресек все дальнейшие разговоры Януш.

Далее коридор незаметно, но неуклонно поднимался, что немного успокоило горемык.

Новоявленные открыватели совсем выбились из сил, но шли и шли вперед, пролезали на четвереньках, проползали, спотыкались, падали и скользили. Внешний вид четверки оставлял желать лучшего. С потолка и стен зловеще осыпались камни. От основного коридора все чаще уходили в разные стороны многочисленные ответвления. Темп продвижения замедлился, всякий раз надо было справляться, в какой из веток выдолблены спасительные указатели.

— Вот гениальные люди были, — чуть не со слезами пробормотал Каролек. — Я бы им памятник поставил за эти стрелки.

— На стрелы не больно-то похоже, но главное, хоть ведут куда-то, — согласился Януш. — Представляете, каково бы нам пришлось без них?

— Неделя блужданий обеспечена, — согласился Лесь.

Каменные ступени вели наверх. Коридор расширялся порой в небольшие гроты. В каждом из них начинались быстрые перешептывания и поиски дальнейшего пути, указанного стрелами. Время шло…

Зав мастерской и главный инженер прибыли в пансионат с фонтаном поздно вечером. Застали одного Бьёрна, с коим три дня назад расстались в Варшаве.

— Где остальные? — спросил главный.

Бьёрн задергался, занервничал.

— Они иди до замок. Визит подземелье.

Зав и главный обеспокоенно переглянулись.

— Какое еще подземелье? — едва выговорил Зав. — Так здесь кабаны или подземелье?

— Когда пошли? — нахмурился главный, не заботясь о сумятице в мозгах у зава.

— Утро. Девят час. Они все имеет. Фонарь, и вода, и колбаса, и две веревки.

Главный схватился за голову. Зав бессмысленно разглядывал Бьёрна.

— Ничего не понимаю, — переспросил он. — Зачем колбаса? Для кабанов? А не перепутал он?

— Я не путал, — обиделся Бьёрн. — Визит до подземелье долго. Внимание, опас… стност. Они делать реклама туристы. Я тоже.

Зав окончательно запутался. Главный быстро все сообразил и нервно заговорил:

— Отправились обследовать подземелье. Господи Иисусе, совсем ошалели! Так вот оно — дополнение к обследованию, о чем не хотели говорить! И что им только в голову приходит?!

— Поехали! — простонал побледневший зав.

Бьёрн привел начальников в подвалы. В самом глубоком нашли большой автомобильный аккумулятор, к которому был подключен длинный шнур. Шнур исчезал в щели между плитами в полу.

— Что это значит, на Божескую милость? — волновался зав. — Почему здесь это? Что они сделали?

— Спустились вниз, — вздохнул главный. — Видимо, подняли эту плиту. Там, очевидно, есть лестница или еще что. Попробуем…

Попытка вытащить плиту не удалась. При выпадении болта она улеглась удобно и основательно. Об этом, конечно, не знали ни зав, ни главный, ни Бьёрн, а посему никак не могли угадать, каким образом группа ушла в подземелье.

— Может, в другом месте спустились? — раздумывал главный инженер. — И уже домой вернулись?..

В темном пансионате не было ни души. Оставался только один ответ: архитекторы заблудились в подземельях.

— Если до утра не вернутся, необходимо собрать спасательную партию, — решил главный инженер. — Сообщить администрации, пожарной охране, запросить спасателей горняков… Если бы хоть знать, где они спустились…

Зав мастерской никак не мог справиться с комом в горле…

А пропавшая группа стояла в очень тесном отрезке коридора. Два фонаря светили вверх, на четырех лицах засохшая грязь скрывала бледность, четыре пары глаз в отчаянии высматривали возможность спасения. Януш в который раз пытался сориентироваться.

— Ну хорошо: там колодец уходил вниз, почему здесь не быть колодцу наверх?

— Кстати, тот удобнее, наискось идет… — припомнил Каролек.

— В самом колодце еще можно подняться, а вот как до него добраться?..

Почти вертикальная шахта начиналась метрах в двух над головами. В гладко выдолбленные стенки невозможно было упереться.

— Попробуй вбить скобу, — предложил Каролек. — Ты ведь альпинист.

— Был альпинистом, — уточнил Януш. — Десять лет назад и один раз. Здесь бы скорее надо спелеолога. И во что вбивать скобу, в кого-нибудь из нас? Монолитная скала не шутка!

— Выше вроде есть щели!

— Выше будет легко, только вот здесь черт-те что!

— Да, с головками у нас все в порядке, — причитала Барбара. — Только завзятый идиот сюда полезет. Ладно, хоть живы пока…

— Особой живостью тоже не похвастаешься…

— Деваться некуда, делаем пирамиду, — решился Януш. — Подбодритесь и не мотайте головой, когда я полезу по вам. Барбара, освещай обоими фонарями!..

Пирамида развалилась всего три раза. На четвертый скоба была вбита в щель.

— Нет, вы только подумайте, как мы предусмотрели снаряжение, — с благоговейным волнением изрек Лесь.

— Стойте тут и ждите, — приказал Януш. — И не торчите под самой дырой, того и гляди что-нибудь свалится. Я возьму веревку и попробую ее там закрепить. Хорошо, захватили две… Ага, узлы завязать надо!

С помощью веревки, поочередно, с трудом одолели трубу. Наверху стало ясно: силы на исходе и вот-вот начнется истерика. Дальнейший путь преградил нависший, частью уже рухнувший свод — протиснуться можно было едва-едва. Кругом валялись остатки балок и разное гнилье — очевидно, когда-то свод поддерживали деревянные крепления.

— Рудник, — прошептал Каролек. — Надо говорить шепотом…

— Тихо, — шепнул Януш. — Старайтесь ничего не задевать. Все это держится на честном слове.

— Я пойду последняя, — чуть не рыдала Барбара. — Все из-за меня…

— Идиотка, — шикнул Януш.

Лесь молча взял Барбару за плечи и подтолкнул сразу за Янушем. Проползая, словно змеи, по одному, первопроходцы протиснулись рядом с обвалом. Едва замыкающий Каролек оказался с друзьями, едва с облегчением вдохнули затхлый воздух, как что-то тяжко и глухо загудело и провисший свод рухнул. Дорогу обратно засыпало.

— В самый раз успели, — сопел Януш, пробираясь вверх по коридору. — Теперь надо рыскать только здесь. Обратно пути нет.

— Вы что, железные? — заохал Каролек. — Может, отдохнем?

— Ночевать здесь собрался? — напустился на него Лесь. — По-моему, уже недалеко.

— Да нет, хорошо бы кофейку…

— Подожди, одолеем проклятущую лестницу. Может, наверху будет получше?

Неровно выбитые каменные ступени тянулись бесконечно. Кое-где с площадок уходили вглубь ответвления коридора. Стрелок уже не было, но группавсе время поднималась.

Ступени кончились неожиданно. Новый коридор, показавшийся в свете фонарика, позволил распрямиться. Измотанные вконец пионеры-первопроходцы подкрепились кофе с сахаром. Вкус и аромат сахара оставляли желать лучшего — Каролеку все же не удалось спасти его от сырости. Однако никто не капризничал.

Вошли в новый грот. Отсюда коридоры вели в четырех направлениях. Стрелок не было. Компания растерянно остановилась.

— И что теперь? — спросил Лесь.

— По-моему, свежим воздухом тянет, — неуверенно проронила Барбара. — Не знаю откуда…

— С поверхности.

— А где поверхность?

— Надо зажечь свечу, — посоветовал Каролек. — Посмотрим, как заколеблется пламя.

Зажечь погребальную свечу оказалось делом нелегким. Спички в карманах вымокли и никуда не годились. Рассуждали насчет искры из электрической батарейки, как вдруг Барбара вскрикнула и потрогала макушку.

— На колени! — завопила она. — Как только я увидела воду, пришпандорила спички шпилькой к волосам. Сухие, что твой перец!

— Я видывал в жизни перец и посуше, — фыркнул Януш. — Но вдруг да загорится…

Зажгли три свечи. Их подняли повыше у входа в три коридора, четвертый, коим пришли, понятно, игнорировали. Только одно пламя слегка отклонялось к центру зала.

— Сюда! Дует оттуда! Кароль, на всякий случай отмечай мелом стены!..

Ток свежего воздуха явно усиливался. Через несколько метров коридор сузился и понизился. Януш на четвереньках протиснулся в тесную дыру, и ползущая за ним Барбара вдруг заметила, что он как-то странно дрыгает ногой и вроде бы кричит. На всякий случай отползла, толкнув в свою очередь ботинком Леся.

Януш задом застрял в дыре, а руками упирался в какие-то корни, всеми силами стараясь не съехать по крутому, заросшему склону, который не столько увидел, сколько нащупал в чернильно-черной ночи.

— Люди, выбрались! — орал он радостно. — Сдохнуть мне на этом месте, вышли! Господи, падаю! Конец чертовым подземельям!!!

— Что ты говоришь? Не слышу! — нервничала Барбара. — Внимание, назад! Опасность!

Лесь попятился на Каролека, у которого места было чуть побольше, и забеспокоился:

— Что там еще? Барбара почему-то лягается и орет.

Каролек бросил рисовать стрелку.

— Господи прости, может, падает?!..

Гадая, чего там возится Януш, Барбара на всякий случай схватилась за брыкающуюся ногу. Януш повис головой вниз, фонарь выпал, покатился и погас. Вцепившись в ногу Януша, Барбара выползла наружу, задохнулась от счастья, отпустила ногу и съехала следом за ним. Лесь услышал внизу странное барахтанье, рванулся и покатился за друзьями. Последним прибыл Каролек.

Исцарапанные, избитые, счастливые следопыты уселись на корточки на крутом склоне, держась за какой-то ствол.

— Ноги моей больше не будет ни в одном погребе, — восторженно клялась Барбара. — Пусть провалятся все подземелья! Пусть себе туристы вытворяют что хотят, только без меня!

— Да уж, просто чудо, — приходил в себя Каролек. — Просто не понимаю, как живы остались.

— Психов всегда Провидение оберегает, — поучал Януш. — А будь мы вдобавок пьяны, всю дорогу вообще песни бы распевали.

— Боже, как есть хочу! — охнул Лесь.

— А где мы находимся? — спросил Каролек.

— Не все ли равно. Главное — на земле. Сориентируемся, когда рассветет. Кстати, у кого часы еще ходят?

— Без четверти час, — сообщила Барбара, осветив часы фонариком. — И всего-то мы там провели неполных шестнадцать часов.

— А мне показалось, шестнадцать лет. Небо заволокло, темень кромешная…

— До рассвета еще не меньше трех часов. А если тучи, то и больше. Не сидеть же здесь три часа…

— Давайте попробуем спуститься…

— Темно, как у черта в кладовке. Переломаем руки-ноги…

— Веревку привяжем к этому стволу!

Освещая путь единственным фонариком, поддерживая друг друга и подстраховываясь веревкой, начали спуск. Крутой склон внезапно кончился. Под ногами оказалась гладкая твердая поверхность.

— Слушайте, шоссе!

— Интересно, которое. И где мы оказались, черт подери?

— Здесь — гора, тут — низина… Куда идем?

— Никуда, — задыхалась Барбара. С меня хватит. Хотите, идите, а мне и здесь хорошо. Ног не чувствую, рук не чувствую, вообще ничего не чувствую!

— А я, наоборот, всего слишком много чувствую, — засмеялся Каролек. — Она права, я тоже остаюсь. Здесь где-нибудь подождем…

Лесь лязгал зубами.

— Холодно, холера. Еще воспаление легких схватим…

— Можно костер разжечь.

— Спустимся с шоссе, — предложил Януш. — Здесь не так круто, соберем сучьев и разожжем огонь. Везде влажно, пожара не будет. Испечем на палках остатки колбасы. Жалко, пол-литра не захватили…

— Что? — оживился вдруг Лесь. — Как это не захватили? У меня в кармане плоский бутылек.

— И чего раньше, балбес, не сказал?!..

— Да тренькало в голове, мол, сказать чего-то надо, и забыл…

Из последних сил герои набрали в темноте небольшую охапку сучьев, ветвей и коры. Лязганье зубов становилось все громче. Через пятнадцать минут огонь разгорелся; приятное тепло и приятная Лесева бутылка сделали свое дело. Победоносная, но смертельно усталая экспедиция улеглась, тесно прижавшись друг к другу среди густых переплетенных кустов; у ног потрескивал костерок. Усталые и счастливые голоса попритихли, все реже чья-то рука подбрасывала в огонь сучья, и, наконец, благословенный сон одолел чудом спасшихся первопроходцев.

Паника захлестнула зава мастерской. Ложиться спать он и не думал. Не находя себе места, он бегал по всему пансионату и старался избавиться от ужасного кома в горле. Ответственность за жизнь вверенных ему сослуживцев мельничным жерновом лежала на душе. Собиралась гроза, сгущалась темень, а он никак не мог найти, где включается свет, погашенный Бьёрном. Мерцала лишь электроплитка в кухне, работавшая по неведомым причинам.

Небо затянули тучи, и вокруг пансионата сгустилась кромешная тьма. Была уже полночь, главный инженер отправился на отдых, и зав чувствовал себя отчаянно одиноким. Посидел в какой-то комнате, горько подумалось: что ни случись, независимо от причин несчастья, все свалится на него. Эта мысль не давала покоя — он вскочил и снова начал ходить по всему помещению. Выглянул в одно окно, в другое — повсюду ночь, вышел на балкончик над невидимым садиком и, всматриваясь в темень, обдумывал способы спасения сослуживцев.

Простоял так довольно долго. Замерз — было прохладно и сыро, — собирался уже вернуться в помещение, когда услышал какие-то отдаленные звуки. Казалось, перекликаются голоса. С бьющимся сердцем наклонился, напряженно прислушиваясь, но голоса не приближались, хотя слышались где-то неподалеку. За кустами поблескивало неверное пламя.

Зав покинул балкон и влетел в комнату к главному инженеру. Тот одетый лежал на постели, в темноте светился огонек сигареты.

— Пан Збышек, там какие-то голоса! — воскликнул зав мастерской. — Вдруг это они?

Главный вскочил в мгновение ока. Спотыкаясь в темноте, они выбежали на балкон, наклонились через парапет, стараясь что-нибудь услышать или рассмотреть.

Какие-то люди негромко переговаривались за кустами, огонек то вспыхивал, то угасал. Но никто не продирался через кустарники к пансионату.

— Нет, — вздохнул главный. — Если бы они, вернулись бы сюда. Кто-то в лесу бивуачит.

— В эту пору? И в такую пасмурную ночь? Кто же?

— Может, хиппи? Уже появились и в Польше и вроде любят такой образ жизни.

С интересующей начальство стороны долетел ветерок и принес неопределенный, безусловно неприятный запах. Главный понюхал и скривился.

— Чувствуете?

— Да, похоже, эти гнусные хиппи, — проворчал зав. — Наркотики курят. Ужасный смрад, и как они только выдерживают?

— Сероводородом несет… И гниль какая-то. Грязны, наверно, до невероятия…

— Боже милостивый, какого рожна полезли они в подземелье! — схватился за голову зав мастерской. — Свод может обрушиться! Вдруг их засыпало?

— Я проверил документацию, — сообщил главный инженер. — Подземелья использовали для водопровода. До самого потока… знаете, коридор спускается вниз… до потока все в очень хорошем состоянии. В прошлом году работала бригада водопроводчиков, у них там база была, работали по восемь часов, ели там… Даже какие-то знаки на стенах сделали. Повыше есть контрольный колодец, я надеюсь, выйдут через него.

— Может, и выйдут…

— Идите спать, ждать нет смысла. Ничем не поможем в темноте, а завтра понадобятся все силы. Уж домой-то добрались бы.

Зав теоретически согласился с инженером, но лечь в постель просто не мог. Вздремнул не раздеваясь, беспокойно и мучительно, постоянно просыпался и, наконец, в пять утра не выдержал и встал.

За окном занимался пасмурный день. Зав выбрался из пансионата, посмотрел на шоссе, перешел на другую сторону, в садик, и остановился на лестнице, безнадежно осматриваясь вокруг. Его шаги разбудили главного, который тоже спал в одежде и всю ночь видел всякие ужасы. Он спустился вниз и остановился за спиной зава.

— Не вернулись… — горько вздохнул зав.

— Пять минут шестого. В семь мы должны быть внизу в милиции.

Утренний ветерок снова донес какой-то ужасный запах, и зав снова поморщился.

— С утра курят наркотики! Надо запретить это безобразие. Дышать нечем.

— Может, просто не моются месяцами, — заметил главный и, чтобы хоть немного отвлечь внимание начальника, добавил: — Надо им сказать пару теплых слов. Если хотят курить эту дурь, пусть уберутся куда-нибудь в другое место.

Оба спустились в мокрую траву и продрались через заросли несколько в обход. Подошли к месту, откуда ночью доносились голоса, раздвинули густой кустарник и замерли в полной растерянности.

Под огромным кустом дикой смородины сном праведных почивали убийственно грязные, оборванные и смердящие Барбара, Каролек, Лесь и Януш, сладко и нежно прижавшись друг к другу. В ногах — холмик догоревшего костерка.

Зав и инженер довольно долго созерцали эту идиллию, одновременно испытывая безграничное облегчение и невыразимое удивление.

— Боже мой, почему же они не пришли домой?! — воскликнул главный, рванувшись к ним через кусты. — Спрятаться, что ли, задумали от нас?

Зав мастерской бросился к вновь обретенным сослуживцам, словно волчица к волчатам. От объятий его удержала лишь кошмарная вонь. Упреки сменялись восторженными воплями. Внезапно разбуженные исследователи подземелий смурными глазами смотрели на ошалевшего от счастья начальника, ничего толком не соображая…

— Как же мы могли такое вообразить, — оправдывался Януш; когда все, вымытые и переодетые, уселись за вполне заслуженный завтрак. — Мы же уверены были, что оказались в незнакомой местности, сил уже не было блуждать в темноте.

— А вы тоже хороши — свет не включили! — недовольно буркнула Барбара. — Мы бы увидели!..

— Я считал, глаза привыкнут и мне удастся хоть что-нибудь разглядеть, вас увидеть, — смутился зав. — К тому же не работает ни один выключатель…

Путешественники, отдохнув и придя в себя, выдали, наконец, начальству тайну проведенных исследований. Зав разделил энтузиазм пылких новаторов и согласился включить в проект подземные коридоры, мимоходом обдумывая, каким образом получить согласие высших инстанций. Бьёрн четырежды выслушал сообщение о вояже, дотошно расспрашивая каждого участника. Главный никак не мог отделаться от мысли о химическом составе необыкновенно стойкого запаха…

В Варшаву отправились все вместе: Барбару, Каролека, Леся и Бьёрна запихали в машину зава, а главный вместе с Янушем воспользовался Влодековым мотороллером.

— Уж вы, пожалуйста, пан Збышек, постерегите Януша, — конспиративно прошептал зав. — Боже упаси, ни одного не оставлю без присмотра. Никогда не знаешь, что им еще придет в голову…

Бульдозеры и землечерпалки уже начали работать на пологих склонах, радуя сердце председателя местного совета, когда зав мастерской получил толстый пакет из-за границы. Пребывающий уже на лоне отчизны Бьёрн докладывал об одержанных успехах.

— Ничего не понимаю, — сообщил зав главному, в третий раз читая письмо, составленное наполовину по-польски, наполовину по-английски. — Что он имеет в виду? Вы посмотрите только. Пишет, сделал все, чтобы компенсировать ужасную ошибку… Какую ошибку? Поставил, мол, группу в ужасное положение и вынудил совершить тяжкое преступление… Какое еще преступление, Боже милостивый? Сделал нам рекламу по всей Скандинавии, и все туристические агентства уже планируют Польшу… И в самом деле, сдается, грядет жуткое количество туристов, меня уже спрашивали, не знаю ли чего на этот счет, потому что целью экскурсий называют наши объекты. Да ведь объектов-то этих еще нет! Замок заказывают на разные торжества… Какие-то дни рождения, свадьбы… Пожалуй, на пять лет хватит! Польское турагентство пока что направляет иностранцев в другие места. Для нас это успех, уже теперь ощущается повышенный приток валюты, и вообще эта реклама неоценима, но с чего вдруг на него нашло? Почему?

Главный инженер слегка смутился.

— Ну… знаете… Насколько я помню, он вроде потерял, случайно конечно, часть документации по обследованию местности… Пришлось делать заново. Он очень переживал и, кажется, обещал постараться искупить свою вину. Сообразил, как мы заинтересованы в рекламе туризма.

— Хорошо, а какое преступление?!

— Ну, ясное дело, перепутал слова. Хотел как-то про свою вину…

Зав мастерской с некоторой недоверчивостью принял объяснения главного инженера и начал просматривать присланные вместе с письмом проспекты, а главный срочно созвал совещание весьма заинтересованного темой коллектива. На совещании было решено посвятить начальника в минувшие события, не останавливаясь, разумеется, излишне подробно на иных деталях.

Взаимодоверие и доброжелательность снова воцарились в мастерской. Проспекты прямо-таки излучали хвалу и восхищение. Душа зава пребывала в упоении, и будущее представлялось ему озаренным северным сиянием.

Одного только он так никогда и не понял. Почему именно скандинавские туристические агентства наперебой рекламировали уникальные бои быков в Польше? Насколько ему удалось сориентироваться, ведь для корриды используется особая порода горных быков…

Примечания

1

Пляска смерти (фр.)

(обратно)

2

Позже, впоследствии (лат)

(обратно)

3

Белая горячка (лат.)

(обратно)

4

В сторону повышения (лат.)

(обратно)

5

Вы (англ.). Делать (нем.). Работать (нем.).

(обратно)

6

Пожалуйста (англ.)

(обратно)

7

Идти (нем)

(обратно)

8

Великолепный, роскошный (англ.)

(обратно)

9

Не мало ли? (нем.)

(обратно)

10

Кстати, между прочим (фр.)

(обратно)

11

Во-первых (лат.)

(обратно)

12

Во-вторых (лат.)

(обратно)

13

В-третьих (лат.)

(обратно)

14

Точь-в-точь, точно (англ.)

(обратно)

15

Животное, скотина (англ.)

(обратно)

16

Друзья, родственники (англ.)

(обратно)

Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ПРЕСТУПЛЕНИЕ ОТНЮДЬ НЕ ИДЕАЛЬНОЕ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ НАЛЕТ СТОЛЕТИЙ

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ПУТЬ К СЛАВЕ

*** Примечания ***