Время Зверя [Антон Моисеевич Фарб] (fb2) читать постранично

Антон Фарб Время Зверя

День первый

Следы были совсем свежие. Ахабьев присел на корточки, отложил палку в сторону и обвел кончиками пальцев глубокие отпечатки в сырой после ночного дождя земле. Каждый след имел около десяти сантиметров в диаметре, а расстояние между ними превышало метр.

Сомнений не оставалось. Здесь прошел Зверь.

Ахабьев выпрямился и подышал на озябшие ладони. Потом сунул руки в карманы штормовки и поднял голову к небу.

Холодное осеннее небо со свинцовым равнодушием нависало над высокими верхушками корабельных сосен. В лесу стояла прозрачная, хрупкая тишина, чуть подернутая тающим утренним туманом. Ахабьев прикрыл глаза и подумал — уже скоро. Очень скоро. На этой неделе.

Он опустил голову и снова взглянул на следы. Уверенные, наглые отпечатки лап Зверя. Зверь не петлял и не пытался запутать охотника. Зверь бросал вызов.

Что ж, тем лучше, решил Ахабьев. Тем проще и мне, и ему. Тем скорее все кончится… Он почувствовал спокойную уверенность в своих силах. Я не могу проиграть, сказал он себе. Я просто не имею права на поражение — ведь другого шанса может и не быть.

Но теперь пора возвращаться. Уже рассвело. Зверя надо искать ночью, не сейчас. Да и не готов я пока к встрече… Ахабьев нагнулся, подобрал плетеную корзинку и сучковатую палку (непременные атрибуты грибника), бросил последний взгляд на следы, глубоко вдохнул студеный влажный воздух и… замер, боясь пошевелиться.

Где-то далеко-далеко, на самом пределе слышимости сухо треснул выстрел. А вслед за ним раздалось жалобное поскуливание.

Сердце оборвалось в груди.

— Нет, — прошептал он помертвевшими губами. — Нет. Этого не может быть…

Снова треск, и поскуливание оборвалось.

Ахабьева прошиб пот. Он хотел закричать — но не смог. Скулы свело судорогой. От обиды к горлу подкатил тугой ком. На виске запульсировала жилка…

Возьми себя в руки, приказал он. Соберись. Убей в себе эмоции. Ты еще ничего не знаешь. Ты можешь только догадываться. И уже начинаешь паниковать…

Ты же охотник, черт тебя подери!

Эта мысль успокоила. Он резко выдохнул и заставил себя думать спокойно. Стреляли в Сосновке — больше негде; это раз. Стреляли из пистолета, это ясно по отрывистому и короткому звуку — это два. Стреляли не в человека, люди не скулят…

А в кого?

Это не мог быть Зверь. Просто не мог. Уже ведь утро, так?

Ехидный голосок в глубине сознания посоветовал Ахабьеву не стоять истуканом на одном месте, а сходить и разузнать все самому. В кого могут стрелять из пистолета в полвосьмого утра в дачном поселке Сосновка? Давай, охотник, шевели ногами. Тебя ноги кормят…

Но всю дорогу назад, пока Ахабьев тщетно пытался не срываться на бег, в голове его раненой птицей яростно билась пугающе привычная мысль.

Убитый, кем бы он ни был — не Зверь. Зверя не могли застрелить из пистолета. Это было бы неправильно. Никто не мог убить Зверя. Никто.

Кроме меня.

* * *

«Почему я?

Каждый из нас задавал себе этот вопрос. Мой отец, дед, прадед… Все мы хоть раз в жизни терзались неразрешимой загадкой. Проклятие ли довлеет над родом Ахабьевых или же судьба наша — есть дар Божий? Избранники ли мы Господни или жертвы неумолимой Судьбы?

И главное — почему мы?

Но сколько бы раз не звучал этот вопрос в наших израненных душах, от предназначения не бежал никто… Только отец мой не выдержал этого бремени на склоне лет и попытался избавить меня от него… Усталость сломила его и помутила разум — а как иначе могу я истолковать его поступок? Ведь он знал ответ!

Как знали его деды и прадеды наши… Знаю ответ и я. И ты, Володя, тоже когда-нибудь поймешь.

Ведь если не мы — то кто?»

Из дневников Аркадия Матвеевича Ахабьева, унтер-егермейстера Его Императорского Величества.

* * *

Когда Ахабьев добрался до поселка, «Скорая» уже собиралась уезжать. Деловитый санитар в ватнике поверх халата и маленькой белой шапочке энергично захлопнул заднюю дверцу и потрепал по плечу милиционера, прислонившегося к борту машины. Милиционер неуверенно кивнул и осторожно отошел в сторонку. Его покачивало. Да и выглядел он неважнецки: китель нараспашку, как и три верхние пуговицы рубахи, казенный галстук с оборванной застежкой висит на зажиме, некогда надраенные ботинки вымазаны грязью… А лицо его, лицо молодого паренька с едва пробивающимися усиками, было зеленым таким же зеленым, как те кусты, что окружали деревянный забор и откуда сейчас кисло тянуло запахом блевотины.

Ахабьев огляделся. «Скорая» и два милицейских «уазика» стояли около забора, окружавшего единственный новострой в Сосновке двухэтажный коттедж, куда время от времени приезжал отдыхать некий бритоголовый бизнесмен из «новых русских». Ворота высоченного, под два метра, забора были закрыты, и Ахабьев подошел поближе, чтобы заглянуть в калитку. Милиционеру по долгу службы полагалось