Дом на Мойке [Вячеслав Алексеевич Пьецух] (fb2) читать постранично

Пьецух Вячеслав Дом на Мойке

Вячеслав Пьецух

Дом на Мойке

В другой раз сделается как-то умственно и печально, когда невзначай приглядишься к какому-нибудь старому дому, предположительно пережившему пять поколений своих жильцов; внезапно придет на мысль: святые угодники! сколько за этими понурыми стенами дышало живых людей, красивых и глупых, знаменитых и несчастных, образованных и больных, которые ели-пили, ссорились, чудили, интриговали и в конце концов растаяли без следа... Кажется, не теодицея какая пришла на мысль, кажется, не родня тебе эти люди, канувшие во тьму, а такой вдруг тоской обольется сердце, что плакать хочется...

Нет, не то.

Как известно, нежные и глупые динозавры вымерли в конце мелового периода вследствие какого-то темного катаклизма, и тогда наступило царство крошечных грызунов, первых млекопитающих, давших жизнь, в частности, роду человеческому, именно царство крыс. Коли принять в расчет, что природа не создала более жизнестойкого существа, то по мере вырождения человечества, если что, опять нужно ожидать пришествия царства крыс. Это самое "если что" может быть войной с применением ядерного оружия или вторым всемирным потопом, но, скорее всего, человечество со временем просто изнежится, одуреет и вымрет само собой. Между тем, уже кое-какие симптомы вырождения налицо, например, на весь город Малоярославец только один человек знает, что такое теодицея, да и тот окончательно спился с круга...

Опять не то.

Поэт! не дорожи любовию народной.

Восторженных похвал пройдет минутный шум;

Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,

Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.

Ты царь: живи один...

- вот это, пожалуй, то. Эти величественные стихи, как теперь говорится, _в кассу_, хотя они вроде бы не отвечают ни настроению, ни погоде. А погода в Петербурге стоит ленинградская, которую точно сочинили большевики: осень не осень, весна не весна, а что-то недоделанное, частичное, вроде молочной сыворотки или необожженного кирпича. И дождик не то чтобы идет, а висит в воздухе такая противная взвесь, пахнущая гарью и Финским заливом, ветер гонит по светло-серому небу темно-серые облака и хлопает мокрым флагом, который, видно, забыли снять, у пивных ларьков на Мойке куксятся господа, похмеляющиеся по утрам, и рожи у них такие же кислые, как разливное пиво, погода, настроение, Петербург. Ах, где вы, ясные имперские весны, от которых у наших предков чесалась кровь, где вы, пряные осенние деньки, когда до зарезу хотелось писать продолжение "Евгения Онегина" или отравиться шведскими спичками фабрики "Клюев и сыновья"?.. Нету их больше, почили в бозе, вместе с семейным чтением, балетоманией и пирожными от Берре. Что ни говорите, а все хуже идут на Земле дела, все приметнее портится человек, все беднее и проще становится его жизнь. Взять хотя бы опыт нашего поколения: как мы в свое время пили в городе Ленинграде, как пили! - так мы в Москве никогда не пили; бывало, из всех достопримечательностей только и запомнишь что Египетский мост, через который лежала дорога в полуподвальный винно-водочный магазин, где наша компания пополняла свои запасы.

Но ежели не пьянствовать, а перейдя через Египетский мост, все идти по бывшей Гороховой улице до набережной Мойки, а потом повернуть направо, то долго ли, коротко ли, увидишь трехэтажный, сизого цвета дом, каких множество в Петербурге, с высокими окнами и двумя подворотнями по фасаду. Был он построен еще при государыне Елизавете Петровне, и владел им тогда престарелый барон Черкасов, некогда служивший секретарем кабинета у самого Петра Великого и сумевший себе составить порядочный капитал. Сын его, барон Андрей Иванович, женился на дочери Эрнста Иоганна Бирона, известного воротилы при императрице Анне Ивановне, красавца, лошадника и нашего первого нумизмата. На другой день после свадьбы молодым был пожалован первый этаж дома на Мойке, и они не вылезали оттуда полный медовый месяц, даже кушать им подавали в спальню, просторную комнату двумя окнами на двор, и даже всех разговоров у них только и было что барон Андрей Иванович спросит молодую:

- Зинд ире хохайт бефридикт? [Вы удовлетворены, ваше высочество?]

- Ganz befriedigt [совершенно удовлетворена (нем.)], - отвечает ему жена.

Кажется, в ноябре 1740 года герцога Бирона арестовали, побили и сослали в Сибирь, где он существовал на положении босяка. Автоматически опала коснулась и его зятя, то есть в доме на Мойке определили на постой квартирмейстерскую часть Измайловского полка. Квартирмейстеры безобразничали, обрывали юбки у прислуги, говорили непристойности баронессе, но делать было нечего, - и она терпела, и он терпел. Зато же отлились кошке мышкины слезки, когда воцарился император Петр Федорович: квартирмейстеров, по жалобе барона Андрея Ивановича, разжаловали в обозные и отослали в Астраханский пехотный полк. А тесть, отгоревавший в Сибири ровно двадцать лет и два года, был возвращен в столицу и поселился у _молодых_. Он важно расхаживал по комнатам