Легендарь [Александр Валентинович Силецкий] (fb2) читать постранично, страница - 3

продирался, лез ко входу, тужился и наконец — достиг.

Дверь оказалась заперта, но было в ней приветливое, с тюлями, оконце.

Крамугас в него заглянул и выпалил как на духу:

— Я — Крамугас. Я тут давно. Мне надо улетать. По существу. Все основанья — есть.

— Ну, коли так, то заходи, — ответил чей-то строгий голос из-за двери, и невидимый замочек отомкнулся. — Мы тебя сейчас проверим.

Крамугас проворно прошмыгнул в образовавшуюся щель и моментально оказался в длинном-длинном узком коридоре с гладкими, поддерево отделанными стенами, абсолютно пустом и каком-то мертвом — только в самом конце его виднелась тускло подсвеченная сбоку еще одна дверца.

К ней-то Крамугас и устремился.

— Стой! — сердито скомандовал голос. — Я же сказал: будет проверка!

— А… чего там проверять? — усомнился Крамугас. — Ведь вот он — я.

— Этого мало. Может, ты — да не совсем… Это раз. Впрочем, в Отделе уточнят. У нас другой ход интереса: насчет разных побуждений, состояний, багажа… Это, значит, два. Так что давай приступим. Отвечай только: «да» или «нет». Принял или нет… Живой компьютер, понимаешь. И железного не надо. Техника!.. — голос счастливо захихикал.

— Хорошо, — смиренно согласился Крамугас. — Я постараюсь.

— Итак. Ты прежде покидал Бетис-0,5?

— Нет.

— И не надо, честно говорю. Ну, это мы еще проверим… А мечтал об этом?

— Нет.

— Молодец! Опять же надо проверять… Ну, а теперь? Приспичило?

— Да.

— Ишь ты, говорливый… Сам, выходит, захотел?

— Нет, что вы! — испугался Крамугас.

— Я же сказал: отвечай только «да» или «нет»! Значит, посылают? — Да.

— Выясним… Надолго?

— Да. Я по распределенью, на Цирцею-28.

— Опять лишнее болтаешь! Это тебе в плюс не зачитается — совсем наоборот!.. И на сколько же конкретно? Переходи на человеческую речь.

— Ну, я не знаю…

— Как же это? — злобно осведомился голос. — Все — знают, а вы — не знаете… Какой вы подозрительный субъект! То есть — ты, конечно.

— Почему? — обиженно скривился Крамугас.

— Да потому что вы — само собой, в кавычках вы! — это когда есть уваженье или там зависимость какая. Словом, интерес. А тут — за что же уважать? Ошибка вышла, извиняюсь. Нет покуда интереса.

— Да уж ладно… — Крамугас растерянно развел руками. — Я и не настаиваю очень, вам виднее… Ну, а почему вдруг подозрительный?

— Так, милый мой, естественно! Обычно, улетая, пишут точно, на какой срок нужна Виза.

— Я не знаю…

— То-то и оно! Ты должен указать, к примеру: через две недели возвращусь.

— Нет, это слишком скоро.

— Через месяц! Через год!

— Не знаю…

— Может быть, в гробу? Вернешься с миром, чтоб твои останки схоронили здесь?!

— Да мне и в голову не приходило!..

— Что ж, выходит, никогда? Я так и запишу конкретно: никогда?!

— Пишите, — согласился Крамугас. — Мне все равно.

— А мне вот — нет! — сварливо отозвался голос. — У нас порядок любят. Для отчету. Ладно, никогда — так никогда. Разумно. Тоже срок. Его и впишем. А теперь поговорим о багаже. Учти, существуют по закону ценности, которые из славного отечества запрещено, ну хоть ты тресни, вывозить!

— Ой, что вы! — замахал руками Крамугас.

— А это мы сейчас посмотрим. Опять же, отвечай только «да» или «нет». Трюфанчики везешь?

Крамугас понятия не имел, что это такое, но на всякий случай ответил:

— Нет.

— Гляди-ка!.. — удивился голос. — Ну, а барабарики — везешь?

— Нет.

— Надо же!.. А симпампульные гульфетки?

— Нет.

— Очень странно, очень, — усомнился голос. — Этого добра обычно так и норовят побольше прихватить. Хотя… все может быть… Но уж толковые-то книжки?!.

— Да, — сознался Крамугас, — везу.

— Ага! Ну вот, — с немалым удовлетвореньем хмыкнул голос, — я так и знал! Их тоже нельзя вывозить. Так что не взыщи, любезный, весь твой багаж мы конфискуем. Лететь придется налегке. Багаж оставь там, где стоишь.

— Но, позвольте!.. — возмутился Крамугас. — Я протестую! У меня там масса нужных мне вещей!..

— А я предупреждал. Одна запрещенная вещь дискредитирует все остальное. Как и скверная мысль. Рядом с ней все прочие благие — совершеннейший пустяк. Скажи спасибо, что хоть так-то отпускаем.

— Да уж, — чуть не плача от досады, запричитал было Крамугас, — все эти ваши штучки-финтифлюшки, которые запрещены… Знаем мы… Ведь — барахло!..

— Не обижай, — заметил голос. — Все, в реестр занесенное, святое! И для нас, и для тебя.

— Для вас — не спорю. Ценное, святое!.. — широко развел руками Крамугас. — Сегодня ценно, завтра — нет. А то, что живой человек летит — человек! — это пускай, он ценности не представляет. Так?

— Человек — существо хоть и живое, но смертное, — проникновенно возвестил голос. — Это непременно надобно учесть. А вещь, при должном к ней отношении, — бессмертна. Вот и бережем. Ты вспомни-ка учебную историю, любезный. Человек валютой не был никогда, тогда как вещи, им произведенные, — у всех народов и в