Трудная профессия: Смерть [Mirash] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Mirash Трудная профессия: Смерть
ЧАСТЬ 1
Глава 1
— Что ты о себе возомнила? — Я вцепилась в рукав собственного свитера, стиснув зубы. — Не смей отмалчиваться. Изволь отвечать за свои поступки! — Я не смогла. — Выдавила я из себя. — С чего бы вдруг? — Я не могу убить ребенка. — Вот как? — мне в лицо полетел мой балахон. — Одевай! Кусая губы, я натянула на себя ненавистную тряпку. Наставница больно вцепилась в мою ладонь костлявыми пальцами. До меня дошло, что она собирается сделать. — Я не хочу! Не заставляйте меня!!! — я пыталась вырываться, пока наставница не впечатала меня в стену перед детской кроваткой в небольшой полутемной комнате. Утром я ушла отсюда, так и не выполнив свое задание. — Только посмей не смотреть! — этого она могла и не говорить. Я и без того была не в силах отвести взгляд от крошечного существа, захлебывавшегося криком. Лицо несчастной девочки было искажено болью, в комнате стоял тошнотворный запах лекарств. Даже утром все было не так ужасно! Рука моей наставницы стала ледяной, ее лицо побелело и вместо глаз зазияли черные провалы. Я физически ощутила, как она потянулась своей силой к малышке и выпила из нее жизнь. Девочка в последний раз вздохнула, страшно вскрикнула и умерла. — Неее-ее-еет!!!!!! — молодая изможденная женщина, мать несчастной, кинулась к тельцу. — Будьте вы прокляты!!!! Я истерически рассмеялась и опустилась на пол. К чему нас проклинать? Мы уже прокляты! Вечер собирался идти по проторенной дорожке. Когда дверь распахнулась, обнаружив за собой мою наставницу, я была уже в том состоянии, что прятать бутылку под стол и дышать в сторону представлялось бесполезной тратой сил, — поэтому лишь философски пожала плечами и сделала очередной глоток. Наставница по традиции отняла у меня последнее утешение, отволокла в душ и окатила ледяной водой. Я по традиции попыталась вырваться, но она не отпускала меня до тех пор, пока холод не заставил меня относительно протрезветь. Через небольшой промежуток времени я сидела под одеялом на кровати и стучала зубами, пытаясь немного согреться, а моя мучительница деловито обыскивала комнату, избавляя меня от лишней, с ее точки зрения, собственности. Каждую бутылку я провожала тяжелым вздохом, мне они доставались вовсе не бесплатно. Все это мы уже столько раз проходили… Наконец конфискация завершилась (к моему облегчению, не все было обнаружено) и наставница встала напротив, прожигая меня своими ледяными глазами. — Что ты скажешь на этот раз? — Оставьте меня в покое! — алкоголь однозначно прибавил мне смелости. — Что бы ты продолжила превращать себя в растение? — Лучше быть растением, чем такой, как вы! — Чем ты лучше? Ты — безответственная эгоистка. — А почему я эгоистка? Потому, что не хочу убивать детей? Потому что не хочу убивать их матерей и отцов? Стариков? Потому что вообще не хочу убивать — это эгоизм?! — Мы не убиваем. Мы лишь выпиваем жизнь. — Да нет никакой разницы! — взвизгнула я. — Кто из тех, у кого мы «лишь выпили жизнь», хотел с ней расстаться? Чем это отличается от убийства?! — Тем, что мы не выбираем, кому жить, а кому умереть. Мы забираем то, что человеку уже не принадлежит. Эта девочка — ты считаешь, было бы лучше, если бы она продолжала мучиться? Излечить ее не в наших силах. Наш долг — выпить ее жизнь. И надо было сделать это как можно скорее, не обрекая ее на дополнительные страдания. — А ее мать? Каково ее матери?! — Ей стало лучше от того, что жизнь ее дочери продлилась на несколько страшных часов?! — Все это неправильно… — мне уже не хотелось ничего ей доказывать. — Откуда тебе знать, что правильно, а что нет? Ты — смерть. Ты должна выполнять свою работу. А ты желаешь жить иначе, не думая о последствиях. В этом твой эгоизм и твоя безответственность. — Уйдите!!! — наставница к моему удивлению действительно просто развернулась и вышла. Я встала и с трудом доплелась до стола, — все же я была изрядно пьяна, — взяла со стола нож и со злостью полоснула по запястью. Потом еще раз. И еще… пока проклятое сознание не оставило меня в покое.Рука болела. Голова — еще сильнее. Сосредоточиться на лекции я не видела никакой возможности, впрочем, не видела и необходимости. Отчисление уже давно перестало казаться чем-то значимо неприятным, напротив, я бы вовсе не отказалась избавиться от необходимости посещать институт. Увы, наставница была здесь крайне категорична, и я продолжала давиться гранитом ненужной мне науки. На открытый протест я не решалась, все равно это было обречено на провал. Проще было худо-бедно посещать занятия, предоставив наставнице разбираться с моими откровенно провальными сессиями. Впрочем, так было не всегда. На первый курс я пришла с горящими глазами и желанием учиться…. Даже смешно. — Ксюша, у тебя листочка не найдется? — зашептали с соседнего ряда. — У меня тетрадка закончилась. Это Арина Роднева. В моем понимании — блаженная. Единственная на курсе, кто до сих пор продолжает общаться со мной, причем так искренне и дружелюбно, что я вместо обычной порции трехэтажного мата выдаю реакцию почти нормального человека. — Забирай мою тетрадь, я не пишу. — Арина все равно лишь аккуратно отсоединила несколько листов и вернула мне мою собственность. Я безразлично пожала плечами: не хочет и не надо. — Смотри-ка, у нее рука забинтована. — Настиг меня ехидный шепоток. — Ага, и перегаром опять несет, как из вытрезвителя! — Давно пора отчислить. Мы тут убиваемся, что бы экзамены сдать, а у нее тетка приходит и за полдня зачетку заполняет… — Лучше бы не ходила, не позорилась. — А я вот не понимаю, чего Аришка с ней общается? Как не видит, с кем разговаривает… — Ну, кстати, Ксения с Ариной нормально себя ведет, на удивление. — Я бы все равно на месте Аришки обходила ее десятой дорогой. У нее же уже крыша съехала, не знаешь, что от нее ждать… Как же я ненавижу свой чересчур хороший слух!
Наступил перерыв на обед, с нетерпением ожидаемый всеми студентами. Мой аппетит тоже не спал, однако в последнее время я предпочитала терпеть голод, но избегать общения с однокурсниками в очереди и буфетчицами. Моя недобрая слава шла настолько впереди меня, что никаких шансов ее обогнать не было — везде меня встречали презрительные и любопытные взгляды. Я уже давно перестала пытаться убедить себя в своем безразличии к мнению окружающих. Как ни крути, оно меня очень больно ранило и попытки внутренних самооправданий, что людям никогда не понять ту, которая вынуждена быть смертью, не давали результатов. Поэтому перерывы я предпочитала проводить, заперевшись в кабинке женского туалета, чем дополнительно подогревала сплетни. К сожалению, в это время учебного дня желающих занять кабинку, — по отличающимся от моих нуждам, — было весьма много. Обычно я старалась в это время найти себе другую нору, но в этот день нелегкая понесла меня прятаться от общества в туалете. Спустя десять минут общество окончательно осознало, что второй кабинки на всех недостаточно. — Твою мать, что она там делает?! — Может, ей плохо стало? — это Арина, конечно. — Да давайте охрану позовем, и пусть они с ней разбираются. — Надо дверь вышибить… а потом ее мозги! — Да какие там мозги-то… По отдельности наши девушки меня все же опасаются, — мало ли что может выкинуть человек, который с головой откровенно не дружит? Но стоит им объединиться в группу более двух человек, как я перестаю с их точки зрения представлять собой что-то, кроме раздражителя. Для моей силы смерти это вовсе не непобедимая армия, но ведь силой я сейчас воспользоваться не могу. А без нее я всего лишь нескладная, не обремененная хорошей физической формой девушка. И мне лучше не выходить на суд общественности, а отсидеться, как обычно. К сожалению, это понимание пришло ко мне позже, а в тот момент я психанула, выскочила из кабинки и нацелилась на Евгению Вересную, предлагавшую позвать охрану — которую считала главным своим врагом в институте. Удивительное дело — я всегда честно себе признавалась в том, что согласна с однокурсницами в их мнении обо мне. И не согласна я была с Ариной, упорно пытавшейся найти во мне разумное и доброе. Но полностью соглашаясь, тем не менее, я яростно ненавидела их за эту правду, за это отношение. Поэтому я накинулась на Вересную, горя желанием вцепиться в ее извечно раздражающую спокойствием физиономию. Руки сразу нескольких девчонок оттолкнули меня от Жени. Вопреки всем традициям нашего приличного института назревала драка. Но я упала на пол, больно ударившись локтем, и взвыла от боли. Мгновенно все замерли, замолчали — как будто даже почувствовав себя виноватыми. Ни на кого не глядя, я выбежала из туалета и нырнула в прокуренный закуток под лестницей, только что освобожденный поспешившими со звонком на пару студентами. Неожиданно вслед за мной последовала Арина. Немного опасливо глядя на меня, она попросила: — Ксюш… Расскажи мне, что с тобой происходит… — Меньше всего я желаю тебе узнать, что со мной происходит. — Уже почти спокойно сказала я, — Ты мне помочь все равно не можешь. Да и никто… — Ксюш… да что бы это ни было… — она постаралась ободряюще улыбнуться. — Ограбление банка, шпионские секреты, мафия… даже в этих случаях можно попытаться что-то сделать. — Да, в этих можно и попытаться. — Наивная дурочка! Если бы речь шла о какой-то там мафии… — Ты… ты чем-то больна? — Я здорова. Роднева, иди по своим делам! — повысила я голос. — Хорошо, — сдалась она. — Просто знай, что со мной ты можешь поговорить. — Ответа она от меня не дождалась. Глядя ей вслед, я размышляла о нелепом чувстве юмора вселенной. Обычная юная девушка пытается оказать моральную поддержку смерти…. Я подождала, пока она уйдет, и перенеслась к себе в комнату. Обычно я этого не делаю, но сил оставаться в институте или идти домой пешком — сумка с проездным осталась в учебной аудитории — у меня не было. Моя комната сомнительное, но единственное мое убежище. Удивительно, насколько она похожа на меня. Когда-то она была моим сказочным дворцом…. Когда-то я ее любила, а сейчас ненавижу. Но это ничего не меняет, — я обречена жить здесь до конца своих дней, если такое счастье вообще когда-либо наступит. Впрочем, здесь есть дверь, мои маленькие тайнички и кровать. Я торопливо сделала большой глоток, обжегший горло, ликвидировала явные следы своего нарушения дисциплины и забралась под одеяло. Меня трясло от пережитого унижения и абсолютно непроглядного отчаяния. В комнату вошли, на несколько секунд замерли, затем подошли к кровати. — Что случилось? — спросила Лузза, моя старшая соученица. Она стянула с меня одеяло и развернула лицом к себе. И я вдруг стала судорожно говорить, объяснять. Лузза всегда неплохо ко мне относилась и сейчас терпеливо выслушивала, держа за руку. Когда я измученно замолчала, она спокойно сказала: — Ксю, тебе нужно прислушаться к настоятельнице. Мы не зло, мы просто выполняем свою работу. Люди — вовсе не наша забота. Эти проблемы надуманы, их просто нет. Поговори с настоятельницей, она желает нам только добра. Тебе нужно успокоиться и пересмотреть свою позицию. Вот и все. С тем же успехом я могла жаловаться ей на происки зеленых человечков. Луз в каком-то смысле и впрямь за меня переживает, но она никогда не сумеет воспринять мои доводы. Работа… как можно назвать этим словом выпитые жизни?! Как можно быть к ним безразличной? В комнату вошла Джуремия — другая моя соученица. В отличие от Луз она не просто относилась к «работе» спокойно — она ее любила. Даже будучи совсем детьми, мы были разделены пропастью противоречий, что уж говорить о настоящем? Она целиком и полностью разделяла позицию наставницы, она с радостью выполняла все ее распоряжения. И, пожалуй, никто из нас не сомневался, что именно она займет со временем ее место. Справедливости ради стоит добавить, что едва ли это когда-либо было основным мотивом ее действий — она просто искренне любит нашу работу. Джуремия с нескрываемым презрением посмотрела на меня. Надо признать, у нее есть все поводы. Я ненавижу ее за то рвение, с которым она выполняет свою работу. Но она делает то, что считает нужным. И она в этом преуспела. Я же… я же давно сдалась и, продолжая провозглашать то, во что искренне верю, совершенно не имею сил бороться за это. — Приведи себя в порядок — фыркнула соученица. — Наставница собирает нас в зале, нам дадут новые задания. — Может, Ксю стоит отлежаться? — с сомнением проговорила Лузза. — она нездорова. — Брось, Луз. — Раздраженно бросила Джуремия. — Дурость и безответственность не лечатся. — Во всяком случае, не нам решать, что для нее лучше. — Примирительно сказала Лузза. — Я помогу ей переодеться и умыться, а ты иди. Через четверть часа мы вошли в зал. Наставница хотела было сделать мне замечание за опоздание, но, то ли предупреждающий взгляд Луззы, то ли что-то в моем виде ее удержало. Мы расселись на свои места, при этом Джуремия брезгливо повела носом и отодвинулась от меня. Всего нас шестеро, включая наставницу и меня, но Каттер и Танре отсутствовали. Сегодня был последний день дежурства нашей группы, каждой из нас приходится делать это раз в шестьдесят дней, работаем мы парами, каждый раз разными. Лузза и Джуремия выполнили работу позавчера, а я дежурила в паре с наставницей вчера… За те сутки я выпила жизнь из почти двух сотен человек нашего города. Мы собирали свою жатву по всему городу — всех самоубийц и всех убитых, всех жертв несчастных случаев, всех, чье тело сдалось старости или болезням. Что же, у меня есть пятьдесят восемь с небольшим дней, перед тем, как я снова окажусь в аду убийств, крови и боли. Если только наставница не прикажет заняться кем-то особо. Хотя очевидно, что именно это она и собирается сделать, иначе ей незачем было бы нас собирать. Да и мы, ученицы, прекрасно чувствовали то, что всегда предшествовало решению наставницы заняться «особыми» жертвам. Я могла лишь надеяться, что в этот раз их будет не слишком много. Когда очередь дошла до меня и я получила свое задание со стандартными двумя неделями на его выполнение, я была так ошеломлена, что молча и без возражений кивнула, затем тихо ушла в свою комнату. Поначалу я сидела на кровати, уставившись в одну точку и не в силах зацепиться разумом хотя бы за одну из проносящихся в голове мыслей. Но затем вдруг ко мне пришло осознание того, что я буду делать. Это решение было настолько ясным и понятным, одновременно с этим несвойственным мне, будто и не я его приняла, а кто-то могущественный сообщил мне о моем пути. Я прекрасно знала, чем закончится для меня этот путь — но это неожиданно отошло на второй план. У меня было две недели времени.
Аудитория находилась на втором этаже и путь до нее я преодолела в считанные секунды. Перед аудиторией стояла и разговаривала по телефону Вересная, — при виде меня ее глаза удивленно расширились. Да, видеть меня собранной, аккуратной и спокойной давно никому не доводилось. Собственно, меня здесь вообще не видели уже больше недели. — Ты сейчас вернешься в аудиторию? — Да, — несколько растерянно ответила она. — Сделай одолжение, позови Арину, мне необходимо срочно с ней переговорить. — Евгения задумчиво на меня смотрела. Кажется, она не верила в мою способность осмысленно разговаривать. — А с чего вдруг мне ее звать? Подожди перерыва. — Мне срочно нужно ее видеть. А если я войду, занятие будет сорвано. Лучше, если это тихо сделаешь ты. — Хорошо, я ее позову. — С сомнением согласилась она. Через минуту за дверь выскользнула взволнованная Арина. — Ксюша? Привет! Что случилось? — Пойдем со мной. — Не слушая ее вопросов, я пошла все к тому же закутку под лестницей. — Да что случилось?! — повторила она, когда мы оказались в нем. — Помнишь, я говорила, что не желаю тебе узнать, что со мной происходит? — Помню, а что… — К сожалению, ты это узнаешь. Я — смерть. И я должна выпить твою жизнь — с этими словами я протянула к ней руки и позвала свою силу.
Глава 2
Конечной точкой перемещения была небольшая квартира на окраине города, которую я сняла заранее. Упав на пол и пытаясь справиться с тошнотой и головокружением — вызванными не столько самим перемещением, сколько психологическим шоком — стонала Арина. Я быстро прошла по квартире, убеждаясь в отсутствии кого бы то ни было, и вернулась в комнату. Арина сидела на полу и смотрела на меня совершенно безумными глазами. На миг мне показалось, что она сошла с ума. — Арина, я не причиню тебе вреда — как можно спокойнее сказала я. — Не приближайся! — крикнула она. — Хорошо. Видишь, я стою здесь и не касаюсь тебя. — Что происходит? Кто ты?! — Я тебе объясню. А ты постарайся это осознать. Это непросто. — Она медленно кивнула. — Я потихоньку опустилась на корточки, стараясь оказаться на уровне ее глаз. — Я — смерть. Я выпиваю жизнь из людей, которые должны умереть. Люди умирают по разным причинам — от болезни, травм или просто время пришло… Но само умирание — это выпитая из человека жизнь. И мне было велено выпить твою. Но я не могу с этим согласиться и постараюсь сохранить тебе жизнь. — Бред какой-то! — Нервно выкрикнула Арина. — К сожалению, нет. Я не выбираю, кому умереть. — А кто выбирает? — Сами люди могут выбирать, убивая себя или других. Кто выбирает остальных, я не знаю. Возможно, наставница. — Кто? — Наша наставница — я не единственная смерть. Ты считаешь ее моей тетей. — Я…что…. Да нет. Чушь… — Арина встала и судорожно отступила к стене. — Это невозможно!!! — К сожалению, возможно. И ты ведь понимаешь, что это не просто мой бред — именно поэтому я сначала переместила тебя, а теперь пытаюсь что-то доказывать. Я прекрасно понимаю, что просто на слово ты бы мне не поверила. Поэтому… — На этих моих словах Арина потеряла сознание. Следующие два дня были неимоверно тяжелыми для нас обеих. В одночасье были перевернуты с ног на голову представления Арины о мире. Она бесчисленное число раз теряла сознание, впадала в истерику, просила отпустить ее, пыталась убежать, плакала и отказывалась есть. Дважды нам пришлось перемещаться — истошные крики Арины не могли не привлечь внимания. Каждое перемещение стало для нас обеих кошмаром, хорошо еще, что я догадалась заранее снять несколько квартир на первое время. Больше всего я боялась, что ее рассудок не выдержит такой нагрузки или она что-то с собой сделает — тогда выходило, что я напрасно все это затеяла и только зря мучаю ее перед умиранием. Не эгоизм ли это, в самом деле, как говорит наставница? Я была близка к тому, что бы признать поражение, выпить жизнь из Арины и сдаться на милость наставницы. А еще я безумно хотела спать — постоянная слежка за Ариной не давала мне возможности отдохнуть. Закончилось все тем, что я заснула ночью в кресле, рядом с ее кроватью. Проснулась я уже утром. Проснулась и сначала страшно испугалась, но Арина тихо сидела на кровати и смотрела на меня. — Мне страшно. — Сказала она просто. — Прости. — Я ведь не сошла с ума. — Уверенно сказала она. — Ты в своем уме. — Подтвердила я. Затем встала с кресла — Арина вздрогнула. — Извини. — У меня, кажется, прорезались истерические нотки. Я постаралась говорить спокойнее. — Прости, но я страшно устала, простужена, голодна и мне нужно в туалет. Помоги мне хоть чуть-чуть. Хотя бы перестань от меня так шарахаться при каждом моем движении! Все, я в душ. — Я наплевала на риск побега или самоубийства Арины и действительно пошла в душ — я не могу вечно за ней следить. Будь что будет. Но когда я вышла, все было в относительном порядке, она все так же сидела на кровати. Я сделала чай и бутерброды. Арина взяла свою порцию только когда я отошла от стола и устроилась как можно дальше от меня. Она настороженно отслеживала мои перемещения, но не плакала и наконец, нормально ела. Может быть, все еще получится? Я тоже принялась за еду. Арина закончила раньше, но не решалась приблизиться к столу, что бы поставить кружку. Когда я доела, она вдруг спросила: — Как тебя зовут на самом деле? — Да Ксюшей и зовут. — Я даже удивилась тому, что ей этот вопрос пришел в голову. — То есть вообще мое имя вроде как Ксюаремия. Иногда зовут меня Ксюар, иногда Ксю. Но по всем документам я Ксения Мягкова — так что… Ксюша и есть. — Я вытащила носовой платок и вытерла нос. — Ты устаешь, спишь, можешь проголодаться, у тебя насморк… Ты же… человек?! — Физиология та же, только бесплодна. Но я не человек. Понимай, как хочешь. — А сколько тебе лет? — Сколько и тебе, двадцать. То есть… Я думаю, что двадцать. Лет с пяти помню хорошо, раньше — не очень. Может, я просто не знаю, что на самом деле мне триста лет. Какое-то время мы молчали. — Покажи мне что-нибудь. Только не очень страшное. — Я не сразу поняла суть просьбы. — Ну, ты же можешь что-то такое делать… необычное. Как с перемещением сюда. — Да не особо, Арин. — Она поставила меня в тупик своей просьбой. — В своем нормальном виде я могу перемещаться, у меня очень хорошие слух и зрение — но, в общем-то, почти обычные. Еще развиты чувства, которые у людей не слишком развиты… Ну, например, ты же так и не смогла меня обмануть, когда притворялась спящей — я это чувствую. Я никогда не перепутаю мертвого и живого человека. Вот и все… Вот когда я призываю силу, тогда да — могу больше. Но я не могу ее просто так призывать. А так кроме перемещений и удивить нечем. Хотя вообще… смотри, только не пугайся — предупредила я. — Сейчас моя рука превратится в руку скелета — все, как полагается по сказкам, о костлявой старухе с косой. Только… ты точно хочешь это увидеть? — Арина прикусила губу, но кивнула. Кисть моей руки, обнаженной до локтя, преобразилась. Сначала потемнела и сморщилась кожа, рука усохла. Затем кожа и плоть будто растаяли, обнажились кости. Я пошевелила фалангами, после чего быстро вернула руке нормальное состояние. Арина сидела белая, как бумага и дрожала. — Если честно, мне и самой не по себе. — Призналась я. — Наверное, зря я тебе это показала. — Да нет. — Сглотнула Аринка. — Так про косу — это тоже, правда? — У меня вырвался смешок. — Нет, Арин. Мы на самом деле иногда скелеты в черных балахонах, но косы, грабли и другой сельскохозяйственный инвентарь не носим. Прости, не подумала, что ты буквально поймешь мои слова. Арина встала с кровати и медленно приблизилась ко мне. Я спокойно сидела, опасаясь ее снова напугать. — Можно дотронуться до руки? — неуверенно спросила она. — Конечно. — Я протянула руку. — Не бойся, сейчас это обычная рука и я не буду ее менять. Арина осторожно дотронулась до моей кисти, отдернула пальцы, набралась смелости и снова дотронулась. Потом потихоньку ощупала мою руку, сжала ее, поскребла ногтем. — Ты еще кусни. — Не сдержалась я от язвительного замечания. Арина смутилась. — Теплая… А ты можешь опять превратить ее? — Уверена? — Да… — Будешь стоять рядом? — Да, кивнула она, вцепляясь для храбрости в столешницу. Я опять медленно превратила руку. Арина еще больше побледнела, но внимательно вглядывалась в мои кости. — Можно дотронуться? — дрожащим голосом спросила она. — Да можно… а точно стоит? — я не понимала, что ей движет. Она кивнула, ее пальцы ходили ходуном, но все же дотронулись до моей мертвой руки и принялись ощупывать ее, как до этого живую. Я не была уверена, что делаю правильно, позволяя ей это. Но с другой стороны, наверное, ей действительно было проще так осознать и принять действительность. Она медленно провела пальцами от костяшек к локтю — туда, где рука была нормальной. — Так странно… Совершенно не представляю, как это понять. В этот момент в коридоре послышался приближающийся шум, затем в дверь громко постучали. Арина от меня тут же отдернулась и вжалась в стену. — Натаха, открывай. — Пьяно проорали с другой стороны и снова стали дубасить в дверь. — Здесь никакой Наташи не живет! Вы адресом ошиблись! — Крикнула я ему, подходя к двери. — Натаха, хорош придуриваться, открывай! — заорал он еще громче и начал долбить в дверь ногами. — Я сейчас полицию вызову! — разозлилась я. — Ты че, не Натаха?! — Нет! Уходите! — А чего злая какая?! — возмутился он. — Ошибиться нельзя?!! Он напоследок пнул дверь, выругался в мой адрес и пошел донимать соседей. Я в свою очередь негромко с этой стороны двери высказала свое мнение о нем и показала двери средний палец. В этот момент Арина нервно рассмеялась. — Ты чего? — не поняла я. — У меня нервы шалят. — Сквозь смех призналась она. — Но ты сейчас очень смешно смотришься, показывая неприличные жесты своими костями. Я перевела взгляд на свою руку. Действительно, я ведь не вернула ей нормальный вид и сейчас напоминала школьный пластиковый скелет, немного «подправленный» учениками на перемене. Арина продолжала смеяться, по ее лицу текли слезы, которые она неловко вытирала дрожащими руками. — Хорошо, что я ему хоть дверь не открыла. — Созналась я, «оживляя» руку. — Была бы у меня сверхурочная работа, по случаю его инфаркта. Первый раз со мной такое. — Никогда не забывала? — А чего забывать? Зачем мне в этот кошмар превращаться лишний раз? Я и жизнь могу выпить, не становясь скелетом. Это только когда надо силу призвать полностью — тут да, уже не обойтись. — И тебя тогда видят такой те, кто умирает? — Нас никто не видит, Арин, когда мы работаем. Если только мы сами этого не хотим. Этот день прошел спокойно. Мы почти не разговаривали до самого вечера, но спокойно пообедали, я помыла посуду. Арина по-прежнему держалась от меня на расстоянии и не выпускала из поля зрения, но в целом привыкала. Вечером она сходила в душ — долго там сидела и вроде бы плакала. После ужина она спросила, что я собираюсь с ней делать. — Я хочу сохранить твою жизнь. Ведь ты не больна, молода. Ты хороший человек. Выпить твою жизнь — это абсолютно неправильно! Однако наставница все же убьет тебя, если найдет. Но вообще, мы делаем свою работу обычно только у себя, а вовсе не носимся по всему свету. Нас много и мы не особо общаемся. В общем, если ты куда-то переедешь, то, скорее всего, сможешь зажить спокойной жизнью — лишь бы наставница не знала об этом. — А каким образом ты собираешься это сделать? — Не знаю. — Призналась я. — Прости, Арин, уж говорю, как есть, что бы у тебя иллюзий не было. Я могу перенести тебя в любое место мира хоть сейчас — но как там устроиться не представляю пока. Не твои, не мои документы использовать нельзя, во всяком случае, сейчас. Где взять другие — не представляю, да и денег нет. Задание выпить твою жизнь я получила две недели назад — и две недели на выполнение. Как видишь, честно тебя не трогала, сколько могла. Вчера был последний день. Что успела за это время сообразить — то и наше. — Домой мне никогда нельзя будет вернуться? — Думаю, что нет — честно ответила я. — Я не знаю, как наставница поступит в этом случае. Я и раньше пробовала отказываться убивать, но тогда она по истечению срока убивала сама — или еще кого посылала. Однажды я три дня лишних умудрилась протянуть — все обещала ей собраться с духом и выполнить работу. Но, в конце концов, она все равно выпила и ту жизнь. В общем, может она когда и откажется от мысли убить тебя — но, скорее всего, нет. И сделает это, как только ты окажешься в поле ее зрения. Ошеломленная Арина долго сидела на кровати, уставившись в пустоту перед собой. — Послушай меня, — наконец сказала я. — Я не вправе тебя заставлять следовать моим планам, тем более таким сомнительным. Я не могла поступить с тобой иначе, чем перенести сюда и запереть — ты бы не стала меня иначе слушать, ведь правда? Ты пожалуй, имеешь причины мне не верить, но у меня все равно нет ни других доводов, ни доказательств. В любом случае ты меня выслушала, осталась в своем уме и ты достаточно пришла в себя, что бы здраво рассуждать. Так что решать тебе. Это твой выбор. — Я не знаю, что выбрать. — Тихо сказала она, вытерев набежавшие слезы. — Хотя знаешь, я тебе верю. Пусть это и очень самонадеянно звучит, но я вижу, что ты говоришь искренне. Однако мне тяжело понять то, о чем ты говоришь. Я не хочу жить так, как ты предлагаешь. Но… я… я очень хочу жить… — она снова вытерла слезы. — Тогда давай попытаемся. По крайней мере, это решение ты поменять точно сможешь. И не будем загадывать. Может быть, — говорю об этом прямо, — может быть, я напрасно считаю, что у меня есть шанс тебя спасти. А может, все скоро наладится, и ты проживешь долгую, счастливую и безопасную жизнь. Так что… Попытаемся? — Да… — Медленно произнесла она. — Вот и хорошо. — С облегчением сказала я. — Давай-ка умываться и спать.— Расскажи мне о вас. — Попросила она на следующий день. — А я постараюсь понять. Я рассказала ей, как мы живем в обычном частном доме с нашей наставницей — по документам она нас усыновила, а представляется обычно нашей теткой. Мы живем, в общем, как обычные люди. Едим и спим, слушаем музыку и смотрим фильмы, учимся и ведем домашнее хозяйство — все, как у людей. Вот только еще мы должны выполнять свою работу: выпивать жизни. Иногда это действительно необходимо. Бывает, попадет человек под поезд, или утонет — мы чувствуем, когда это происходит, оказываемся там и прекращаем его страдания. Иногда же человек просто состаривается или заболевает. А иногда сам хочет свести счеты с жизнью. Но бывает, что и нет никаких причин выпить чью-то жизнь — и все же мы это делаем. Еще я рассказала ей, как мы чувствуем баланс жизни — порой все ею переполняется, тогда нам велят выпить чью-то жизнь. Иногда ее мало — тогда мы наоборот, оставляем жить тех, кто вроде бы и должен уже умереть. И не всегда можно понять, почему баланс жизни вдруг нарушился и почему именно так. Ведь иногда людей много и здоровых, — а мы чувствуем, что жизни мало. А иногда людей почти не остается, а как будто их слишком много… Я рассказывала ей, как мы приходим к людям, которые хотят жить, которых любят их родные — и выпиваем их жизнь. Как мы выпиваем ее из невинных детей — даже не всегда больных. И я честно признавалась ей, что это все чудовищно и несправедливо. Я только не готова была рассказать, почему я до сих пор это делала — но она не спрашивала. После Арина пыталась уложить в голове новые знания о действительности. Понемногу она примирялась со своей ситуацией. Мы опять поменяли место жительства — перенеслись на много десятков километров, в крупный город. За предыдущее жилье я не стала платить, так как денег было мало. Убегая, я прихватила некоторую сумму у соучениц и наставницы, сколько смогла — но деньги имеют свойство заканчиваться, особенно если их так неумеренно расходовать и совсем не зарабатывать. Мне пришло в голову, что можно сбегать всякий раз, когда приходит время оплаты — пока не придумаю, как достать еще денег. Прошло еще две недели, жизнь вошла в какую-то колею. На новой квартире оказались старенькая видеосистема и море кассет с фильмами — они, да еще немногие книги помогали нам коротать время. Арина ожидала действий от меня — но я пока не представляла, что делать и отмалчивалась. Постепенно мы начинали больше общаться. У нас не было особого выбора, ведь мы бок о бок проводили целые дни. К тому же благодаря этому общению Арина понемногу забывала о своем страхе передо мною — все же я оставалась смертью, и она не могла относиться ко мне как к обычной соседке по комнате. Сначала мы говорили на нейтральные темы — решали бытовые проблемы, обсуждали фильмы и книги. Постепенно Арина начала рассказывать о себе — о своем детстве, о своей семье. У нее была чудесная семья, я, словно сказку, слушала ее рассказы о родителях, братьях и сестрах — оказывается, в семье было целых шестеро детей. Тему института мы обе обходили — эта часть жизни для нас обеих закончилась. Как-то она попросила меня рассказать о моем детстве и о тех, кто мне близок. — Даже не знаю, что тебе рассказать. — Пожала плечами я. Детство у меня было нормальным. Нас поначалу лишь учили обращаться к своей силе, убивать не приходилось. Превращаться в скелеты, да — но нас это не пугало, мы ведь это считали нормальным, даже веселым. Игрушек у нас было много. Мы ходили в обычный детский сад и в обычную школу — не знаю почему, но мы чуть не с рождения твердо знали, что нам нельзя выдавать себя и знали, как это сделать. Раньше с нами жила еще одна девочка, она старше меня на пять лет, вроде. Анаремия — мы ее звали Анаре или Аней. Она с нами много возилась. Потом она доучилась в институте и уехала в другой город — наставница ее отпустила, но вообще насколько говорила, так не принято. Она иногда приезжает, но… я с ней перестала общаться. Сейчас нас осталось пятеро — не считая наставницы. Самая старшая — Луззаремия, она меня на три года старше. Она уже окончила институт и где-то работает. Обычно мы ее зовем Лузза или Луз — а так она по документам Елизавета. Мы с ней, в общем, ладили. Дальше по старшинству идем Джуремия и я — она меня на пару недель старше. Вот с ней мы с детства враждуем. Это просто чудовище. Она очень любит нашу работу и гордится ею. Мы считаем, что она и будет наследницей наставницы. У нас мы ее зовем Джури, а так она Евгения. У меня с Евгениями вечно не складывается. — Добавила я, припоминая нашу однокурсницу. — Хотя, кроме меня она всем нравится. Да и с Луззой они дружат. А если Анаре приезжает, так по полночи втроем болтают… Ну и еще есть младшие — Танремия и Каттеремия. Соответственно Танре и Каттер, или Таня и Катя, если по паспорту. Танре меня на полтора года младше, Катя на два. Они дружны между собой, заглядывают в рот Джуремии и учатся на первом курсе вместе, как сестры. Раньше мы с ними много времени проводили. Особенно с Катькой — она такая была… человечная. А потом как-то у нас поменялось… Даже не знаю, что тебе еще рассказать? — Расскажи про наставницу — попросила Арина. — Она была вам вроде мамы? — Нет, не была. Скорей уж ею была Анаре. — Наставница злая? — я задумалась. — Ты знаешь, нет. Не то что бы злая. Она просто… делает свою работу и уверена, что так и должно быть. Во всяком случае, я не помню, что бы она кого-то мучила перед умиранием, не то что Джуремия. Она говорила, что наша работа во благо — думаю, она и вправду верит в это. Арина мучительно размышляла, затем робко сказала: — А ты уверена, что поступаешь правильно? Только пойми, я тебе очень признательна и я очень не хочу умирать. Я этого боюсь. Но ведь этот баланс, про который ты говорила… Имею ли я право на жизнь, если она его нарушает? — Зачем я только про него тебе рассказала! — я была на себя зла. — Арина, этот баланс — полнейшая глупость. В войну — знаешь, какой дисбаланс шпарит? Годами! И вообще одна твоя жизнь на баланс никак не повлияет. — А… вместо меня из кого-нибудь другого не выпьют жизнь? — решилась спросить она. — Нет. — Сказала я твердо. — Это невозможно. И вообще уже поздно, давай ложиться спать. На самом деле уверенности я не испытывала. Этот вопрос терзал и меня: что предпримет наставница, если не сумеет нас обнаружить? Она помешана на балансе, а ведь я соврала Арине, что ее жизнь не повлияет на баланс — конечно, повлияет. Не надумает ли моя дорогая наставница исправить его, выпив другую жизнь? Если надумает, — как скоро? А если обнаружит Арину уже после — будет ли это означать, что для нее опасность миновала? Можно ли ей тогда будет вернуться домой, к родным? Мы об этом не говорили, но я знала, как сильно ее это тяготит. Ее семья наверняка ее разыскивала и переживала за нее. Но я не хотела, что бы оборвалась и чья-то другая, не Аринина жизнь… Будет ли моя вина, если это случится? А если это будет ребенок или другая, такая же славная и добрая девушка, как Арина? Вопросы, вопросы… Они мучили меня, не позволяли заснуть. Я проворочалась всю ночь, и рано утром вылезла из кровати абсолютно разбитая. — Ты куда? — сонно спросила Арина. — Прогуляюсь, продуктов куплю. Спи, рано еще. В раздумьях я пошла на набережную — город находился на морском побережье. Несколько часов я бесцельно бродила по ней, затем проголодалась и вспомнила, что собиралась купить продукты. В небольшом продуктовом магазине я набрала еды, расплатилась и в отвратительном настроении пошла в сторону нашего прибежища. Деньги таяли с невероятной скоростью, скоро нам просто не на что будет есть. По пути я заглянула в ларек и купила пару бутылок пива — надо же чем-то лечить нервы. И Арине не повредит, ей досталось за последнее время. Я откупорила бутылку и сделала большой глоток… Несмотря на позднее время, Арина не спала. Взволнованная она вышла в коридор и включила свет. — Ксюша?! — Я… продукты принесла… Арина взяла у меня из рук пакет с продуктами и положила на тумбочку. Затем попыталась помочь снять мне куртку. Я неловко отмахнулась. — Я в порядке. — Я вижу. — Наставницу мою только не изображай… — она промолчала. Кое-как стянув куртку и скинув ботинки, я поплелась в комнату, хватаясь за стены. На середине коридора упала, потом меня стошнило. Что было дальше, я потом припоминала весьма смутно. Вроде бы Арина принесла тазик и полотенце, потом помогала мне добраться до постели… Единственное, что я помнила хорошо — это свое страшное понимание, что если сейчас что-то произойдет, Арина будет перед этим абсолютно беззащитна. Проснувшись, я с трудом открыла глаза. Голова болела просто невыносимо, во рту пересохло. К тому же меня бил озноб и ужасно тошнило. Я сползла с кровати, натянула свитер и носки, побрела на кухню. — А, проснулась! — поприветствовала меня мирно читающая Арина. — Завтракать будешь? Я яичницу пожарила — не дожидаясь моего ответа, она поставила чайник и сняла крышку со сковородки. — Арина. — Она обернулась. — Извини меня. — Все в порядке. — Отозвалась она. Я хотела ей возразить, но тут до меня дошел запах глазуньи, и желудок свело спазмом — еле успела добежать до туалета. Когда рвота прекратилась, я умылась и вернулась на кухню. Арина поставила передо мной чашку кофе и тарелку. Я взяла чашку. Как же руки трясутся… — У нас остались деньги? — Ты не помнишь? — я покачала головой. Вместо ответа Арина протянула кошелек. Не густо. — Так что вчера произошло? — спросила она. — Я перебрала. — Это я понимаю. Как это произошло? — Обыкновенно. — А все же? — Ты не в курсе, как напиваются? Открываешь бутылку, набираешь в рот содержимое и делаешь глоток. Повторяешь, пока можешь. — Я потянулась за кофейником и налила себе еще кофе. — Арин, я не знаю, как быть с деньгами. У меня есть еще небольшой запас, но его хватит от силы на месяц, да и то, только на еду. Нам нужно что-то придумать и лучше снова сбежать с квартиры, не заплатив. — Нам нужно найти работу. — Наверное. Только я себя вообще с трудом представляю на работе. За всю жизнь пальцем об палец не ударила. По своей специальности я же вряд ли устроюсь… А так — даже полы толком мыть не умею. Как вообще люди работают-то? Да и нам неофициально нужно, без документов… — Давай газету купим для начала, посмотрим объявления о работе, — предложила Арина. — Ну, давай, — пожала плечами я. — Прямо сейчас, что ли? — А чего тянуть? Заодно тебя проветрим, а то что-то ты расклеилась. Я тебя даже бояться перестала, — сообщила она. — А это ничего, сейчас в скелет превращусь и загоню под кровать, — пригрозила я. — Не загонишь, у меня раньше сердце остановится, — прозвучало немного напряженно. — Да я шучу, Арина. Я так не сделаю. — Прости, — покаялась она. — Я нервно реагирую. Еще не вполне привыкла. — Я понимаю. Ты вообще очень хорошо держишься, я бы на твоем месте уже рехнулась. А тут еще я… — Иди, переодевайся… костлявая без косы! — улыбнулась она. — Хорошо, только душ приму, — улыбнулась я ей в ответ. На улице было ветрено, пасмурно и на удивление малолюдно. Осень не то что бы радовала красотой, но в целом затянулась, оставаясь на улицах тоскливыми накрапывающими дождиками и относительно высокими температурами. Это было замечательно, так как зима требовала теплой одежды, ее покупка требовала денег, которых все так же не было. Об этом тоже нужно было думать, эту проблему требовалось решать, а я и не представляла, с какой стороны к этому подступиться. За недолгое время, минувшее с момента нашего отчаянного побега, я вдруг поняла, что всю мою жизнь у меня был дом. Я его ненавидела, мне в нем было плохо — но он был. И в нем меня кормили и одевали, в нем я не должна была заботиться о крыше над головой, а если я заболевала, то мне был обеспечен медицинский уход. Планируя побег, я понимала, что у нас будут финансовые проблемы — но почему-то мне казалось, что все само собой решиться. Ведь раньше все решалось само собой. Теперь же я ясно осознала, что перед нами отчетливо встает перспектива пополнить ряды нищих и голодных обывателей улицы. И там мы опять же, не приживемся. Причем у Арины был хоть какой-то выход, а у меня нет. Еще месяц назад я могла похвастаться хотя бы своей порядочностью по части чужой собственности. В текущий же момент от воровства или других подобных способов обогащения меня удерживали лишь страх наказания и отсутствие необходимых навыков. Сначала я взяла деньги наставницы и своих соучениц, затем оставила неоплаченными несколько съемных квартир — Арина искренне собиралась со временем возместить хозяевам ущерб, но я не питала иллюзий. Я сломала в себе очередные внутренние барьеры и вряд ли они были последними. Реальность оказывалась намного страшнее и тяжелее, чем то, что я себе предполагала, готовясь к побегу. Знала бы я заранее… но нет, я с удивлением понимала, что все равно бы пыталась. Аринина жизнь того стоила. — Здесь набережная красивая, я вчера на ней была. Прогуляемся? — предложила я, обрывая собственные мысли. Мы спустились на набережную и остановились у воды, смотря на волнующееся море. Меня вдруг охватило какое-то странное и приятное чувство покоя. Хотелось оставаться здесь бесконечно, вдыхать прохладный воздух, смотреть на волны и ни о чем не думать. — Здесь действительно очень красиво, — сказала Арина, задумчиво вглядываясь в неясную линию горизонта. — И хорошо, что почти никого нет. — Рабочий день. Если устроимся на работу, больше такой красоты не увидим. — Отлыниваешь? —усмехнулась Арина. — Да нет. Просто не знаю, как подступиться к этому благому делу. — А откуда ты деньги до сих пор брала? — У наставницы их куча, она нам давала столько, сколько считала необходимым. В принципе мне хватало. А так я еще тайком от нее оформила себе социальную стипендию, как ребенок из многодетной семьи. — А наставница тоже не работает? — Да вроде работает где-то… Мы прошлись до конца набережной, купили кофе с пирожками, газету объявлений о работе и облюбовали себе скамейку. Предусмотрительная Арина достала ручку, и мы принялись изучать объявления о работе. По правде сказать, ситуация была плачевная. Почти везде требовались документы, зарплаты были маленькие, а работа требовала не наличествующих у нас навыков. Впрочем, Арина смотрела на дело не столь пессимистично, бодро отмечая варианты, на мой взгляд, не подходящие нам. — Я уже не в первый раз работу ищу, — пояснила она. — Не надо буквально воспринимать то, что в объявлениях. Работодатели часто идут на уступки, просто надо с ними лично пообщаться. Так или иначе, что-то подойдет. — Ладно, тогда отмечай, я в этом точно ничего не понимаю. Лучше пока прогуляюсь немного, голова раскалывается, — я оставила Арину и неторопливо побрела вдоль берега. Я действительно ничего не понимала в том, как зарабатывать деньги. Мои потребности всегда были не столь велики и большей частью удовлетворялись наставницей. Трюк с социальной стипендией дал мне небольшой тайный доход, который можно было тратить на разные вкусности и алкоголь, заполнявшие мой досуг. Другие традиционные статьи расходов молодых девушек, такие как наряды и косметика, технические новинки, походы по кинотеатрам, дискотекам и прочим интересным местам, были от меня далеки, хотя и не сказать, что бы мне не хотелось. Однако даже в самых смелых фантазиях мне не удавалось объединить себя с красивым платьем и отправить в компании друзей развлекаться, поэтому на практике я удовлетворялась привычными маленькими радостями, не требовавшими особых капиталовложений. Таким образом, необходимость зарабатывать деньги поставила меня в тупик. А понимание, что нам не просто нужны деньги, а нужно много денег, повергало в отчаяние. Сейчас мы не обеспечивали даже текущих своих потребностей — в пище, одежде и жилье. А ведь на самом деле Арине нужно гораздо больше. Ей нужна стабильность, нормальный дом и интересная работа, ей нужны друзья и семья… Ведь нельзя же обрекать ее весь остаток жизни общаться только со мной, жить на нелегальном положении да еще в нищете! Но именно такие перспективы у нее и были. Меня утешала лишь мысль, что пока она предпочитала такую жизнь смерти, а если ее предпочтения изменятся — это уже будет проблема по моей специальности. О собственных перспективах я старалась не задумываться. Текущей задачей было протянуть до того времени, как Арина состарится и готова будет умереть, а затем… То, что сделает со мной наставница, когда я попаду в ее руки, — а рано или поздно так и будет — станет нескончаемым кошмаром, который страшно даже представить. Так что, наверное, я буду бегать от нее и после ухода Арины, пока буду в состоянии. Жаль, что я так мало знаю о собственной сути — суждено ли мне когда-нибудь умереть? Это было бы пределом моих желаний. Ни в чем ином я так не завидовала смертным, как в их свободе уйти из жизни. Вернувшись к Арине, я увидела неподалеку женщину, присутствие которой бросило меня в холодный пот. Женщина, тоже увидев меня, чуть заметно кивнула и слегка улыбнулась. Подавив зародившуюся панику, я подошла к ней. — Здравствуй, — дружелюбно улыбнулась она. — Проездом здесь? — Здравствуйте. Да, с подругой путешествуем. — Вы откуда? — Из Новосибирска, — назвала я первое пришедшее на ум название. — Долго планируете ездить? — Несколько месяцев. — Хорошо, — улыбнулась она. — В нашем краеведческом музее уже были? — Пока нет. Стоит сходить, хороший музей? — Очень достойный, особенно выставка фарфора. Но это уж кому что нравится. Ладно, не стану тебя задерживать. Удачного вам путешествия. — Спасибо. Всего доброго. — Вы знакомы? Кто она? — спросила Арина, когда мы отошли подальше. — Впервые вижу. Коллега. Местная наставница, — Арина немного побледнела. — Откуда ты знаешь? — Не знаю. Чувствую. И она меня сразу определила. Вообще нам даже повезло, что мы ее встретили. — Повезло?! — Потому что мы только что экспериментальным путем выяснили, что ты не представляешь для смерти интереса. Она на тебя не обратила внимания, совсем не удивилась, когда я сказала, что мы собираемся еще несколько месяцев путешествовать, — а ведь теоретически, твое время уже истекло. Значит, ты для нее ничем не отличаешься от других людей, которых никто не собирается убивать. Я уверена была, что ученицы вроде меня не обратят на тебя внимания, но боялась старших и наставниц. А теперь мы можем не опасаться за тебя во время таких встреч. Но нам лучше убраться из этого города. — Почему? — Потому что она видела меня, говорила со мной, — а вот это уже может быть опасно. Понятия не имею, не общаются ли часом наставницы, не шлют ли друг другу писем. Может я уже в списках «Их разыскивает наставница»? В общем, зря мы газету купили, придется покупать новую, в другом городе. — А ты уверена… что она на меня не обратила внимания? — Думаю, да. Я понимаю, что ты имеешь в виду — она могла просто сделать вид, что ты ей не интересна. Но наставницы намного сильнее нас, учениц. Ей не было никакого резона притворяться, она бы разделалась со мной и тобой без малейших сложностей. И смысл нас отпускать? Если мы переместимся, она нас не найдет, иначе моя собственная наставница уже давно бы нас отловила. В общем… либо она действительно на тебя не обратила внимания, либо я настолько ничего не понимаю, что даже бесполезно пытаться брать это в расчет. Поэтому за рабочую версию берем первый вариант и выпускаем тебя на волю. Но оставаться здесь все же не стоит, да и все равно нам нечем платить за жилье в конце месяца. — Значит, снова перемещаемся, оставив за собой долги, — не без грусти констатировала Арина.
Глава 3
Новая квартира, снятая нами на окраине небольшого провинциального городка, не сильно отличалась от предыдущих. Очень дешевая, маленькая, с совмещенным санузлом и крохотной кухней, в которой стоял сразу полюбившийся нам потрепанный жизнью диванчик. В единственной комнате было две кровати, кресло, небольшой шкаф и стол, наполовину занятый стареньким телевизором, которому мы обрадовались, как родному. В коридоре расположились трюмо с телефоном и несколько крючков для одежды на стене. В санузел была втиснута стиральная машинка. Несмотря на некоторую общую непрезентабельность и потертость, квартирка была довольно уютной, теплой и чистой. По всей видимости, Арина, наконец, осознала, что, будучи смертью, я хорошо умею людей только убивать и плохо представляю себе, как их спасать. Поэтому она взяла дело в свои умелые руки и с первого дня нашего пребывания по новому месту жительства развила бурную активность. Началось все с покупки новой газеты объявлений и усиленной работы фломастером. Затем она повисла на телефоне, обзванивая потенциальных работодателей и договариваясь о собеседованиях. Через четыре дня она уже официально работала секретарем в небольшой фирме, — посовещавшись, мы решили, что риск устройства на работу по ее паспорту не так уж велик. Арину наверняка уже разыскивала ее семья, но от родной столицы мы были далеко. А в случае проблем ничто не мешало бы нам просто в очередной раз исчезнуть. Риск оказаться на улице без денег, во всяком случае, был реальнее риска быть пойманными. Я тоже несколько раз просматривала газету, но так и не нашла для себя ничего подходящего. Арина сильно переживала за мои неудачи на этом фронте. — Ксюш, а ты какую работу хочешь? — наконец спросила она меня. — Не знаю. Я ничего не умею. — Это мы уже слышали. Но в принципе, чем бы ты согласилась заниматься? Вот, например, требуется продавец в продуктовый ларек. Там не нужны какие-то особые навыки, научишься быстро. И от дома недалеко, можно пешком дойти. Как тебе идея? — Не знаю. — Так давай попробуешь? Ты же не можешь поселиться на диване с бутылкой пива в руке. — Давай попробую, — со вздохом согласилась я. К моему удивлению, на работу меня взяли. Паспорт и медкнижку не попросили, особых требований не предъявили. — Школу закончила? Считать умеешь? — спросил хозяин ларька. — До ста умею. — Понятно, ты у нас юмористка, — сделал он поспешный вывод. — Смотри, вот тут журнал, где на каждый товар написана цена. На витрине на каждом товаре должен быть ценник, ты за этим следи. Теперь я даю тебе тысячу рублей и прошу продать мне докторскую колбасу в нарезке, сырок, буханку хлеба и кефир. Посчитай, сколько ты мне должна сдачи. Если нужно, вот тебе калькулятор. Да, с этим заданием справлюсь даже я. С калькулятором-то. На всякий случай я перепроверила дважды и объявила результат. — Молодец, — порадовался он моей сообразительности. — Только быстрее надо, ну да научишься. Теперь смотри сюда. Когда приходит новый товар, ты его должна принять, разложить по местам и внести в учетную книгу. Коробки тяжелые не таскай, надорвешься. Попроси водителей — у нас тут все мужики нормальные, помогут. Покупателям не хами, здоровайся обязательно, «спасибо» и «пожалуйста» не забывай говорить. Но если сами хамить начнут или там приставать, то можешь и послать, только не часто. Если кто всерьез будет обижать, то мне жалуйся, разберемся. В долг никому ничего не давай. Будешь ночью дежурить — хахалей не води. С подружками тоже не болтай на работе. И что бы чисто в ларьке было следи, курить только на улице. Если покупателей нет, а ты все дела сделала, то занимайся, чем хочешь — журналы там читай или шарфики вяжи, или ногти крась. Только не уходи никуда. Если вдруг налажаешь чего при подсчете, то меня не бойся, говори только сразу. Но если что сопрешь, руки оторву. Все поняла, юмористка? — Да вроде поняла, несложно. — Тогда осваивайся, запоминай товар и где что лежит. Скоро Ленка придет, сменщица твоя, первые пару дней с ней вместе поработаешь. Ленкой оказалась бойкая девчонка чуть младше меня, в невообразимо короткой юбке и с впечатляющим многоцветием макияжем. Она не блистала интеллектом, но обладала яркой внешностью и легким характером. Кроме того она была редкостно болтлива. За первый час совместной работы она беззаботно выложила про себя море информации, хотя я по своему обыкновению, совершенно не стремилась к какому либо общению с ней. — А ты чем занимаешься? — спросила она. — Ну… да ничем особенным, — растерялась я. — А работала раньше где? — Я не работала. В институте училась. — Аааа… — протянула она с уважением. — Меня мать тоже хотела в институт запихнуть, но мне тяжело учиться. Мне школы хватило. Ты, наверное, умная очень. На этих словах я почувствовала себя законченным ботаником. — Мне больше работать нравится, — продолжала она. — А потом я замуж выйду и работать не буду, стану вести домашнее хозяйство и детей воспитывать. Нашу милую беседу прервал покупатель, после обслуживания которого Ленка спохватилась, что ее текущей задачей является обучение меня премудростям розничной торговли. До конца рабочего дня я запоминала расположение коробок, цены на товары и порядок ведения учетной книги. Информации было много, но в целом действительно ничего сложного в работе не оказалось. Если с ней справлялась недалекая Лена, то и у меня не должно было возникнуть сложностей. Преисполнившись оптимизма, я купила вино и торт, и отправилась домой праздновать свой первый рабочий день с Ариной. Второй рабочий день прошел еще легче первого, под присмотром сменщицы я обслуживала покупателей, разбирала товары и переписывала ценники. На третий день я поначалу несколько растерялась, оставшись одна, но затем освоилась. Вскоре я познакомилась со второй своей сменщицей Светой, но мы в дальнейшем практически не пересекались. С покупателями я, в отличие от всеобщей любимицы Ленки, почти не контактировала, любви их не получила, но и ненависти тоже. Много времени оставалось свободным, можно было дремать или читать. В конце рабочего дня или после рабочей ночи я закупалась продуктами сама у себя и шла домой. В общем, работать оказалось поначалу не очень сложно. В то время как я просто не слишком тяготилась своей работой, Арина погрузилась в свою с головой, вкладывая в нее массу сил и времени. Ее было несложно понять. Если я со своим уходом из дома ничего особо не потеряла, то Арина фактически лишилась всего. Я оторвала ее от спокойной и счастливой жизни, от любимых людей, привычных занятий. Ей необходимо было за что-то зацепиться, построить свою жизнь с нуля. Поэтому она дневала и ночевала на работе, а после нее все чаще задерживалась с коллегами, восполняя недостаток общения. Мне платили еженедельно, Арина вскоре получила аванс и мы смогли посредством местной барахолки за копейки обзавестись теплой одеждой. По нашим расчетам в конце месяца у нас должна была остаться достаточная сумма для оплаты квартиры. В целом можно было признать, что дела у нас идут не так уж и плохо. Арина избежала умирания, а я получила покой, о котором так мечтала. Мне больше не нужно было убивать. Мне больше не приходилось слушать бесконечные упреки наставницы, терпеть косые взгляды соучениц, позориться в институте. Вечерами я могла спокойно посмотреть сериал или комедию, уютно свернувшись в кресле с банкой пива в обнимку. С появлением работы и новых друзей Арина меньше стала общаться со мной, но оставалась неизменно дружелюбна, следила за нашим нехитрым хозяйством и поднимала мне настроение своим жизнелюбием. Я понимала, что эта маленькая идиллия не будет продолжаться слишком долго — особенно если сравнить с общей продолжительностью моей жизни. Но и это было подарком судьбы, о котором я раньше могла только мечтать; я наслаждалась им в полной мере. В один из вечеров Арина предложила выбраться в кинотеатр. Шла премьера нового фильма, выхода которого она давно ждала. Фильм оказался мелодрамой с уклоном в сторону мистики: главная героиня фильма погибала в автокатастрофе, и ее дух бродил по грешной земле, доделывая незаконченные дела. Разумеется, активное участие в этом принимали несостоявшийся безутешный муж и верная подруга. На самом деле фильм, пожалуй, был хорошим и мне в целом тоже вполне понравился. Но на некоторые драматические сцены я не могла смотреть без скептицизма, так как, в отличие от создателей картины, смотрела на них глазами профессиональной смерти. Конечно, я тоже могу и показать умирающему свет в конце тоннеля, и погрозить ему костлявым пальцем из балахона, но вообще само по себе умирание никаких спецэффектов не предполагает. Да и духов за всю свою карьеру я что-то ни разу не видела. Неспешно возвращаясь домой после кинотеатра я развлекала Арину тем, что делилась с ней своими мыслями на этот счет. Неожиданно Арина спросила: — Ксюша, а после смерти есть жизнь? — После меня точно нет колбасы и конфет, а насчет жизни не знаю. — Арина улыбнулась. — Колбасы и конфет после тебя и впрямь не остается, прожорливая моя смерть. Но… — Она посерьезнела. — Я действительно хочу знать. Что ждет меня потом? — Да я на самом деле не знаю, Арин. Почти все, что знаю, уже рассказала тебе. Я сама не понимаю, что я такое, что происходит с человеком после смерти, есть ли высшие силы…. Я действительно ничего этого не знаю. — То есть тебе на самом деле может быть триста лет? — Ну, вообще, это вряд ли, — признала я. — Я видела документы об усыновлении… Наставница рассказывала нам, как это происходит. Время от времени в мире появляется новая смерть. Ее будущая наставница чувствует это и разыскивает ее, после чего забирает на воспитание. Правда, в наше время часто ее раньше обнаруживают другие люди, принимают за обычную новорожденную, брошенную непутевой матерью, и отправляют в дом малютки. Так что большинство из нас усыновленные, редко кого наставницы могут выдать за собственных детей. Наставница растит маленькую смерть практически как обычного ребенка. До восемнадцати лет мы никого не убиваем, только учимся чувствовать баланс и управлять своей силой. Но если честно, времени это занимает немного. А в восемнадцать лет… мы начинаем собирать свою жатву. Я не могу сказать, что мы при этом особо чему-то учимся… чему здесь учиться? Мы просто оказываемся рядом со своими жертвами и выпиваем их жизнь. Для тех, кому на самом деле не следовало бы умирать, как тебе, мы устраиваем несчастные случаи или какие-то фальшивые болезни, которые потом объяснят их внезапную кончину. Именно здесь мы прибегаем ко всей своей силе, хотя тоже не всегда. Через какое-то время одна из учениц занимает место наставницы, а куда та девается… не знаю. Ученица сначала становится просто старшей, до тех пор, пока не появляются новые маленькие смерти — им она и будет новой наставницей. Я надеюсь… я думаю, что мы все-таки умираем. Пусть не так легко и быстро, как люди. Ведь иначе мы бы давно заполонили весь мир. — Ты многих… выпила их жизнь? — Какая разница? Да я уже и перестала считать. — Приблизительно? — Больше двух с половиной тысяч человек. На моей совести больше двух с половиной тысяч человек, Арина.В конце месяца нашего пребывания в городе Арина вдруг завела разговор о погашении задолженностей перед хозяевами квартир, с которых мы бесстыдно сбежали без оплаты. Она успела договориться с нашей нынешней хозяйкой о небольшой отсрочке платежа и собиралась скопленную в конце месяца сумму отдать хозяйке последней брошенной квартиры. У меня самой не было особого желания сталкиваться с жертвами своего вынужденного обмана, равно как отдавать наши скудные средства. Но поглядев в честные глаза Арины, я устыдилась своих недостойных порывов и молча ушла на работу. — Опять опаздываешь, — недовольно сделал замечание хозяин ларька. Я буркнула «извините» и попыталась просочиться внутрь. — И в ларьке бардак развела, — продолжал он выказывать свое недовольство. — Не успела вчера убрать, сегодня уберу. — А чего же не успела-то, уработалась сильно? Да и ты всю неделю не успеваешь. Думаешь, я не вижу, что ты тряпкой махнешь кое-как и все? А Ленка потом за тебя перемывает и вещи по местам раскладывает. Не дождавшись от меня ответа, он пригрозил: — Смотри мне, юмористка. Мне тебя уволить несложно. Все поняла? — я хмуро кивнула, про себя костеря его на все лады. — Ну ладно, зато у тебя с расчетами всегда порядок. — Решил он подсластить пилюлю. — Ленка считать-то не больно горазда, вечно у нее или недосдача, или вдруг лишние деньги появляются. А ты вот умная, только ленивая больно. После ухода хозяина я честно принялась наводить порядок. Затем открыла банку пива и погрузилась в чтение книжки. Я знала, что он не появиться до завтрашнего утра, а значит, я спокойно могу расслабиться между покупателями. В книге учета у меня всегда был порядок, если я что-то брала в ларьке для себя, то сразу это записывала и вносила деньги в кассу. Я понимала, что хозяину может не понравиться мой способ проводить свободное время на рабочем месте, поэтому всегда выносила свои банки и бутылки днем на помойку, опасаясь, что Ленка может и не выкинуть мусор до его прихода. В ближайший совместный выходной Арина привязалась ко мне с просьбой переместить ее к хозяйке последней квартиры. — Ксюша, я ведь при всем желании не могу туда добраться сама. Это только поездом или самолетом. — Или мной, понятно. — Проворчала я. Аринина упертость меня злила, но я понимала, что она от меня не отвяжется. В конце концов, в том числе за эту порядочность я ее и спасала, хотя сейчас она была совсем некстати. Поэтому я вздохнула и подчинилась. После перемещения мы оказались недалеко от нужного дома и через несколько минут уже стучали в квартиру. Дверь открыл молодой человек, оказавшийся новым жильцом. Арина выяснила у него, когда можно увидеть хозяйку, записала номер ее телефона, и мы попрощались. Перемещаться обратно мы решили не сразу, а вначале посетив так понравившуюся нам в свое время набережную. Сейчас она выглядела уже совсем иначе, чем месяц назад, зима, наконец, вступила в свои права и совершенно преобразила картину. Но здесь по-прежнему была та своеобразная красота, неуловимое очарование. Нам снова повезло, на набережной практически не было людей — последние дни было холодно и люди не стремились к прогулкам на свежем воздухе. Мы спустились вниз и остановились у ограждения. Я положила руки на перила и наклонила голову вниз, вдыхая аромат моря. Арина молча последовала моему примеру. Я чувствовала, как внутри меня расправляются пружинки, держащие меня в напряжении все последнее время. Отступает страх быть пойманными наставницей, уходят на второй план постепенно нарастающие проблемы на работе и даже пугающие мысли о собственном будущем. Как же здесь хорошо… Как же хорошо было бы остаться здесь навсегда, дышать этим воздухом, смотреть вдаль, выискивая взглядом линию горизонта и не думать ни о чем, кроме моря и неба! — Ксюар?! — вдруг послышалось за спиной. Идиллия рассыпалась звонкими осколками. Я резко обернулась. На меня смотрели удивленные глаза Каттеремии. Я невольно выдвинулась вперед, закрывая собой Арину, которая испуганно застыла, глядя на мою соученицу. Каттеремия в свою очередь напряженно смотрела на меня и Арину. Я чувствовала, как она тянется к своей силе, но медленно, словно сомневаясь. Я в свою очередь была тоже близка к этому, но понимала, что только спровоцирую Каттер, а из этой битвы Арина никак не выйдет живой. Еще с детских лет из наших драк с Джуремией я отлично усвоила бессмысленность таких битв. Я знала, что никак не смогу помешать Каттер выпить жизнь Арины, я разве что смогу потом переломать ей кости. — Каттер, уйди. — С нажимом произнесла я. — Ты не права, Ксюар. — Я не могу тебе это объяснить, но я права. Каттер… Кать… я тебя очень прошу! Просто уйди. — Ты понимаешь, что наставница с тобой сделает? — растерянно проговорила она. — Я понимаю. Я знаю. Каттер, это ничего. Просто дай нам уйти, пожалуйста! — она с сомнением смотрела на меня. — Это ведь не твоя работа, — добавила я. Каттер было тяжело принять решение. Наставница не ставила перед ней задачу выпить жизнь из Арины, а инициативу в таких вопросах мы обычно не проявляли. Она понимала, что в принципе именно это и должна сделать в данном случае, но не была готова брать на себя ответственность. Просто же пытаться меня удержать или тем более доставить к наставнице едва ли увенчалось бы успехом, и она это понимала. Наконец Каттер решилась. — Я расскажу наставнице все, что видела, — предупредила она. — Я понимаю. Спасибо, Кать. — Каттеремия отступила и исчезла, словно рассеялась пылью. Я схватила Арину за руку и перенесла нас в нашу последнюю квартиру. — Обошлось. — Выдохнула я. — Но больше никаких акций по возврату долгов, хотя бы в ближайшее время. — Нельзя всю жизнь убегать. — Арина была на удивление спокойна. — Мы и не будем. Мы обязательно найдем выход. Скорее всего просто действительно мы вызвали подозрение у той наставницы на набережной. Ариш, если бы было иначе, нас бы и здесь давно нашли. Нам просто не нужно возвращаться в те места, в которых мы засветились. Арина задумчиво опустилась в кресло, я села на стул. — Ксюша, ответь мне. Только честно. — Попросила она. — Ну? — О чем говорила эта… Катя? Что с тобой сделает твоя наставница? — я вздрогнула, но постаралась ответить как можно безразличнее. — Накажет. Но это ничего, не страшно. — Ты врешь. — Вовсе нет. — Ксюша! Что с тобой будет? — чеканя каждое слово, спросила она. Я встала, подошла к окну. — Я не знаю. — Затем посмотрела на нее и с внезапным порывом злости ударила по столу ладонью. — Да не знаю я, что будет! Ничего хорошего не будет, да. Я же не раз пыталась что-то изменить. Но я бессильна перед наставницей. — Я нервно села обратно на стул, затем опять встала. — Ты даже не можешь себе представить ее силу, мы, ученицы, владеем лишь мизерной долей этой силы. Я пыталась ее убеждать — и чувствовала, как она начинает убеждать меня. Тогда я попыталась покончить с собой. Сначала я отравилась. Страшные мучения — и нулевой результат. Ведь никто не собирался пить мою жизнь! Тогда я бросилась под поезд. Я надеялась на то, что у наставницы не останется выбора, кроме как выпить мою жизнь. Я до сих пор не понимаю, как я не сошла с ума от ужаса и боли! Меня разорвало колесами… я потом видела фотографии… Но я все чувствовала, каждую клетку тела, которое уже ничего не должно было чувствовать! — я задохнулась от этих воспоминаний и вцепилась пальцами в край стола. Через несколько секунд дыхание восстановилось, и я хрипло продолжила. — Потом надо мной склонилась наставница, хотя кроме меня никто не мог ее видеть. Все померкло, а когда я очнулась, мое тело снова было собрано воедино, я была дома. И я поняла, что мне остается только плыть по течению. Что если я не смирюсь, однажды меня просто оставят гнить в гробу, так и не выпив мою жизнь. Тогда я смирилась со своей работой, хотя часто просто не могла заставить себя выпивать жизнь из детей, из беременных женщин…. Установилось равновесие, которое хоть как-то, но всех устраивало. Я делала свою работу настолько, чтобы оставаться нужной. Я посещала институт, не видя в этом не малейшего смысла. Наставница решала мои проблемы с учебой, отбирала у меня спиртное и пыталась заставить жить так, как считает правильным она. Я не знаю, почему она от меня не избавилась. Возможно, просто не успела. Шокированная и побледневшая Арина смотрела на меня, широко открыв глаза. По щекам у нее катились слезы. — Мне не стоило тебе это рассказывать. — Сухо сказала я, поворачиваясь к окну. — Зачем же ты меня спасла?!! Ксюша, зачем? — А я не знаю. — Я уперлась лбом в холодное стекло и прикрыла глаза. — Я понятия не имею, зачем я это сделала. Ведь смелости у меня не прибавилось. Проще было получить очередную порцию пощечин за не выпитую у тебя жизнь, предоставив сделать это другой ученице или самой наставнице. Может быть, я бы даже избежала необходимости на это смотреть. — Ты жалеешь, да?.. — Нет. — Я посмотрела на нее и грустно улыбнулась. — Я на самом деле не знаю, как так получилось, что я решилась тебя спасать, но я действительно, ни о чем не жалею. Твоя жизнь того стоит. — Но почему ты считаешь, что я позволю тебе пожертвовать собой?! — А ты ничего не можешь для меня сделать, — ответила я. — Даже если ты добровольно прыгнешь под поезд и не оставишь мне выбора, кроме как выпить твою жизнь, и я это сделаю, разумеется — мне уже не избежать наказания. Если ты перестанешь хотеть жить, то я не стану тебя мучить, поверь. Тебе не нужно убивать себя — я выпью твою жизнь так, что ты не почувствуешь ни малейшей боли. Но единственное, что ты можешь сделать для меня, это не умереть, а согласиться бороться. Тогда я хоть буду знать, что мне удалось сделать то, что я хотела. Знаешь, это как та игра с шариками, Lines, в которую мы на информатике играли — помнишь? В ней в любом случае проиграешь, но можешь сыграть красиво, или набрать много очков… Кому как больше нравится. Я хочу выиграть в нашей игре для тебя время. Я не обещаю, что его будет много, но если нам повезет, то ты сможешь прожить обычную человеческую жизнь. Ты вполне можешь завести семью и детей, воспитать внуков, — а может, и правнуков. А потом спокойно умереть так, как сама этого пожелаешь. А что потом со мной будет? Не знаю, и не хочу об этом узнать раньше времени. Но, думаю, все же когда-нибудь я смогу умереть, — эта мысль меня очень утешает.
Глава 4
Больше о возврате долгов мы не заговаривали, а заработанные деньги просто потратили на своевременную оплату нынешней квартиры. Я знала, что Арина напугана и подавлена встречей с Каттеремией и моими последующими откровениями, хотя она прилагала все усилия, что бы этого не показывать. Я ругала себя за то, что рассказала мою цену ее спасения, — нельзя было поддаваться своей растерянности, следовало придумать правдоподобную версию, наконец, отмолчаться и наврать что-нибудь позднее. Арина несколько раз пыталась со мной заговорить о моем будущем и том, как можно его избежать, о наставнице, — но я не хотела этого и только огрызалась в ответ на ее попытки завести разговор. Пожалуй, даже больше моей судьбы ее занимал жизненный баланс. Слова Каттеремии о том, что я не права, воскресили в Арине мысли первых дней нашего побега о том, что ее несанкционированная жизнь может быть причиной каких-то там неведомых великих несчастий. Она извела меня вопросами о балансе, на большую часть которых я ответа не имела, а на оставшуюся меньшую не хотела давать. О балансе думала и я сама. Мне не нужно было прилагать усилия, что бы отслеживать его фоновое состояние — сама моя суть предполагала, что для меня это так же естественно, как дышать. Я обратила внимание на то, что после нашего перемещения на новое место через какое-то время чувствую, что появляется небольшой дисбаланс или увеличивается существующий. Этот дисбаланс вовсе не был настолько велик, что бы требовать жертвы для своей ликвидации, но… он имел место. Было ли это связано с Ариной? Или это было случайное совпадение? Я не знала и боялась, что ответ может мне не понравиться. Тяжелое эмоциональное состояние словно и не сказывалось на делах Арины — она была неизменно работоспособна, сосредоточенна и ответственна как на работе, так и дома. У меня все было с точностью наоборот, я все больше получала придирок от своего начальника за плохую уборку, несвоевременно разобранный товар, небрежно заполненную книгу учета и прочие мелочи. Меня это раздражало, потому что я в принципе не видела особой нужды напрягаться на этой работе — она была примитивной, подходящей только нетребовательным дурочкам вроде Ленки. Меня усмиряло лишь наличие еженедельной оплаты и значительные перерывы между наплывами покупателей, во время которых можно было читать или дремать. Каждый день на работе был похож на предыдущий своей монотонностью и скукой. Самым большим разнообразием в них отличалась погода — но и она в последнюю неделю была однообразно тоскливой, с затянутым тучами мрачным небом и не сильным, но неприятным ветром. Я поздоровалась с хмурым хозяином, который сделал мне выговор за позднее появление на работе. Однако сегодня моя совесть была чиста, я пришла точно к началу рабочего времени, и мысленно пожелала ему оставить при себе свои идеи появления за пятнадцать минут до начала работы, дабы успеть переодеться и убраться. Ленка делала именно так, но я не собиралась тащиться сюда заранее и проводить больше времени в ларьке. Покупатели вполне могут и подождать немного, пока я буду снимать куртку и доставать калькулятор с учетной книгой. Кстати, мне в отличие от Лены, не нужно время, что бы поправить прическу и проинспектировать килограммы макияжа. Позавтракав и обслужив между делом несколько ранних покупателей, я принялась за приемку товара с подъехавшего грузовичка. Водитель сгрузил коробки у дверей ларька и уехал, я принялась затаскивать их внутрь. Ленка не имела привычки переносить в присутствии мужчин что-то тяжелее двух килограмм, хотя однажды при мне не моргнув глазом, подняла тяжеленный ящик с молоком. Ну, а я не имела привычки просить мне помочь, поэтому вынуждена была надрываться, затаскивая товар внутрь ларька. Кое-как покидав коробки у входа, я поняла, что сильно устала и привычно уселась передохнуть с книгой и банкой пива. Разборку товара и записи в книге учета я решила отложить на послеобеденное время. В середине дня количество покупателей увеличилось, — как всегда во время обеденного перерыва люди подходили за продуктами. Я не любила этот период, так как приходилось отрываться от книжки, открывать окошко и впускать холодный воздух, бесконечно считать, вести книгу учета и выдавать товар. К тому же далеко не все мои покупатели могли быстро выбрать желаемое и расплатиться, многие начинали задавать идиотские вопросы, сетовать на цены или пытаться втянуть меня в бессмысленные разговоры. — Почем кефир у вас? — спросила тетка средних лет. Я сообщила. — А вон тот? — я назвала цену кефира другого производителя, тихо зверея, так как ценник с крупными цифрами висел перед носом дотошной клиентки. — А чего так дорого? — не унималась она. — Вроде на той неделе другая цена была. — Я не сама цены придумываю. Не нравится, так не берите. — А что, нормально ответить нельзя? — обиделась покупательница. — Я вас спокойно спрашиваю, а вы мне хамите. — Я как раз нормально отвечаю на вопрос. — Я старалась говорить как можно сдержаннее. — А вы мне очередь задерживаете. Или покупайте или пропустите следующего. — Вы посмотрите на нее. — Вконец разошлась клиентка. — Это ваша работа, деточка, обслуживать клиентов, а не отмахиваться от них. Мне нужен кефир, дайте вон тот, подешевле. Я молча выдала товар, взяла с нее деньги и она удалилась, продолжая бурчать что-то нелестное в мой адрес. Обслужив всю очередь, решила употребить еще одну банку пива, что бы успокоить вымотанные противной бабой нервы. Главное, не забыть потом положить деньги в кассу и занести все это в журнал учета. Вечером, как обычно на полчаса раньше положенного, приперлась Лена, моментально пропитав помещение запахом своих духов, от которых у меня сразу закружилась голова. Она уже давно перестала щебетать со мной так, как делала это в первые дни, но раздражать почему-то стала еще больше. — Ты бы убрала за собой. — Недовольно сказала она, кивая на упаковки и крошки от моего обеда. — Сейчас уберу. — Я сгребла мусор в пакет и размашисто смахнула туда же рукой крошки. — Мусор тоже вынеси. Хочешь, можешь прямо сейчас сходить, если кто придет, я обслужу. — Спасибо, не утруждайся. Вынесу потом. — Отпихнув ногой пакет с мусором, я плюхнулась обратно на стул и открыла книгу. — А товар почему не разобрала опять? — я не успела ответить, потому что в этот момент в окошко постучали. Я неловко встала и открыла створку. За ней стояла та самая покупательница, которая доставала меня днем. — Вы мне кефир просроченный продали! — воинственно сказала она. — Сейчас поменяю. — Я взяла у нее бутылку, вытащила из коробки другую, проверила дату и сунула в окошко. — Как вам не стыдно, девушка! — не могла успокоиться женщина, дотошно проверяя цифры на упаковке. — На вопросы толком ответить не можете, продукты у вас просроченные и хоть бы извинились! Я не выдержала. — Да вы меня задолбали уже! Вам кефир поменяли? Чего вам еще от меня надо?! — дама задохнулась от возмущения. — Хамка малолетняя! Я на тебя и на хозяина твоего жалобу напишу, пусть вас проверят! — она вплотную приблизилась к окошку. — Да пошла ты на…, идиотка, — вызверилась я на нее, в свою очередь высовываясь из окошка. — Сначала дебильные вопросы задает, потом мозг выносит. Заколебала! Вали отсюда! — Так ты ж еще и пьяная! — ахнула она — Пивом за километр разит! Стыдоба! Я раскрыла рот, что бы ответить на ее ругань, но тут Лена неожиданным сильным рывком отдернула меня от окна и толкнула на стул. — А ну заткнись! — рявкнула она мне. Сразу после этого она вышла из ларька к разъяренной даме и принялась ее успокаивать. Я же от резкого движения и гадкого Ленкиного аромата почувствовала приступ тошноты и нагнулась вниз, уткнувшись лбом в колени. Ругаться расхотелось, захотелось свернуться клубочком, высунув голову наружу, к свежему воздуху. Через некоторое время хлопнула дверь, в ларек вернулась Лена, разобравшаяся с покупательницей. — Ты совсем рехнулась? — набросилась она на меня. — Ты что творишь? — Да ничего не творю. Она меня просто задолбала. — Это ты всех задолбала! — разоралась Ленка. — Работаешь через задницу, с покупателями ругаешься, еще и пиво на работе каждый день хлещешь. Думаешь, не видно? Меня это достало, я звоню хозяину! — Я ни с кем до этой дуры не ругалась, а звонить ты можешь кому хочешь! — Вот прямо сейчас и позвоню! — она угрожающе приблизилась ко мне. Запах духов стал совершенно невыносимым, и меня вырвало на пол. — Все. — Зло сказала Ленка. Ты допрыгалась. Оперативно приехавшему хозяину Ленка сначала что-то объясняла на улице, потом они зашли в ларек. Он хмуро посмотрел на меня, на бардак в ларьке. Ругани не последовало. — Ты уволена. — Просто сказал он. — Собирай вещи и уматывай. Я молча принялась рассовывать свои немногочисленные вещи по карманам. — Ее бы довести до дома надо. Окочурится где-нибудь в сугробе, пьяная же. — Высказала мысль Лена. — Да сам вижу, доведу. — Кивнул он. — Без вас дойду! — Уже бывший работодатель взял меня за локоть и вывел из ларька. У меня заплелись ноги, и я повисла на его руке. — Ты мне еще поговори, дойдет она, а сама на ногах еле стоит. Давай, шевелись! — На пороге он обернулся к Лене. — Ты уж тут убери. А я тебе потом двойную оплату за сегодня сделаю. Бывший работодатель довел меня до дома, поддерживая под руку и периодически подхватывая, когда я не справлялась с непослушными ногами. На лестнице и вовсе перехватил меня поперек пояса и донес до квартиры, после чего сдал на руки Арине. Облокотившись о тумбочку, я скинула ботинки, доплелась до комнаты и рухнула на кровать прямо в куртке. Через какое-то время ко мне подошла Арина. — Ксюша, что с тобой стряслось? — Меня уволили. — Это понятно. И версию хозяина ларька я тоже услышала. Но я хочу узнать о случившемся от тебя. — Клиентка попалась идиотка. — Ксюш, но ведь не она тебя напоила. — Я всего ничего выпила. — В рабочее время. И не так уж и немного, раз тебя вырвало, а теперь ты еле языком ворочаешь. — Мне стало плохо от уродских духов сменщицы! — А делать что теперь будешь? — Да ничего не делать, тоже мне несчастье. Найду новую работу. И вообще, я хочу спать. — Арина вздохнула. — Куртку хоть сними, — сказала она. Наутро нахмуренная Арина выдала мне деньги от хозяина ларька, которые являлись моим «выходным пособием» — оплата за последние несколько дней работы. — Ксюш, мне помочь тебе с поиском работы? — Спасибо, справлюсь сама. — Хочешь, зайду газету куплю? Мне по пути. — Роднева, у тебя своих дел нет? — меня бесила ее манера лезть туда, куда ее никто не просит. — Я просто хочу помочь. — Хочешь помочь — свари мне кофе! Я хлопнула дверью и скрылась в душевой. Когда я вышла из нее все в том же скверном настроении, Арина уже стояла в коридоре одетая и обутая, готовая идти на работу. — Я сварила кофе, как ты просила, — примирительно сказала она. — Еще там омлет на сковородке оставила на твою долю. У меня сегодня работы много, я задержусь. Она открыла дверь, замялась на пороге и наконец, тихо сказала: — Ксюша, ты только, пожалуйста… не пей сегодня, хорошо? — она посмотрела на меня, торопливо попрощалась и вышла. Я медленно пошла на кухню. Взяла турку с кофе и запустила ее в стену. Горячая жидкость частично попала мне на руку, обожгла и еще сильнее разозлила. Ты будешь указывать, что я должна делать, мало мне было указаний моей дражайшей наставницы? Вслед за туркой полетела сковородка с омлетом. Думаешь, тебе под силу меня исправить?! Я вернулась в комнату, оделась, взяла деньги и ключи. Тебе не нравится видеть меня нетрезвой? Тебя никто не заставляет! Громко хлопнула входная дверь, щелкнул замок.…Очнулась я в больнице. От руки тянулась капельница. Перед глазами все плыло, как в тумане, не было сил даже приподняться на кровати. — О, очухалась, красавица, — послышалось сбоку. — Надо бы медсестре сказать. Вера, сбегаешь? А то у меня капельница. Я медленно повернула голову. На соседней койке лежала старушка, неодобрительно посверкивающая на меня огромными очками. — Конечно, Татьяна Андреевна. — Я с трудом перефокусировалась на женщину средних лет. Она подошла ко мне и посмотрела сверху вниз. — Жива? — Да. — Я устало закрыла глаза. Через пару минут Вера привела медсестру. — Глазки-то открывай…. Давай, давай… открывай…. — Навязчиво потормошила меня она. Я простонала, но глаза открывать не стала. Медсестра ненадолго замолчала, а затем мне в нос ударил запах нашатыря. Я невольно открыла глаза. — Так-то лучше. Ну-ка, смотри на меня. Как тебя зовут? — Я хотела снова закрыть глаза, но она опять сунула мне в нос ватку с нашатырем, а когда я попыталась отпихнуть ее, больно схватила меня за запястье и прижала руку к кровати. — А будешь буянить, мы тебя привяжем. Давай, смотри на меня. Как тебя зовут? — Ксения. — Замечательно, Ксения. А какая у тебя фамилия? Где живешь, родные есть? — Я, наконец, сообразила, что информацию о себе давать нельзя и сквозь зубы простонала: — Не помню. — Вот как? А что помнишь? — Не знаю. Пожалуйста, отпустите меня, — взмолилась я, уворачиваясь от назойливой ватки. — И куда же тебя отпустить, если ты ничего не помнишь? — ехидно поинтересовалась она. — Анна, как тут дела? — послышался еще один голос. — В сознание пришла. Говорит, что зовут Ксенией, а больше ничего не помнит. Отпустить просит. — Это понятное дело, странно, что имя вспомнила. Кого с перепоя не привезут, все резко память теряют. Хотя амнезию исключать тоже не стоит, все же затылком она с тротуаром поздоровалась. — Врач подошел ко мне. Он был среднего возраста, огромного роста и мощного телосложения. — На палец смотри. — Он поводил им в разные стороны. — Руки и ноги чувствуешь? Тошнит? Голова сильно кружится? Что-нибудь болит? Закончив опрос, он сделал вывод: — Да ничего с ней особенного. В обычную палату ее переводи и прокапать нужно. В общем, все как обычно, только понаблюдают пусть сегодня повнимательнее. Полицию вызвали уже? Пусть разбираются, кто она такая. — Я не хочу в полицию! Отпустите меня!!! — я приподнялась на кровати, откуда только силы взялись. — Быстро легла обратно! — рявкнул на меня врач. — Ты хоть понимаешь, что чудом насмерть не замерзла, дура? Родители с ума сходят? — Нет у меня родителей, а тетке плевать! — Так и думал, с памятью все нормально. Хотя ты вряд ли помнишь вчерашний день, чуть до комы не допилась, еле откачали. — Отпустите меня! — взвыла я. — Если прямо сейчас не ляжешь, свяжу и психиатров вызову! Будешь на уколах смирно лежать! — грозно сказала медсестра. Я испуганно прикусила губу и опустилась на подушку. В психиатрических лечебницах тоже умирают люди, я представляла, что мне грозит. — Так-то лучше. Будешь себя хорошо вести? — Да. — Со страхом пролепетала я. — Похоже, ты у нас опытный клиент. Держи таблетки и воду. Пей. — Я послушно проглотила лекарства, боясь даже делать лишние движения. Через час медсестра сняла капельницу, измерила мне давление и дала очередную порцию таблеток. Затем меня отвезли в общую палату. — Пожалуйста, можно мне в туалет? Мне очень нужно. — Робко попросила я медсестру, приставленную к моей палате, которая пришла взглянуть на новую пациентку. — А ты дойдешь? Давай позову санитарку, судно даст. — Я замотала головой. — Дойду. Пожалуйста. Я не могу здесь. — Откуда такая стеснительность, интересно? Ладно, давай доведу. Моя одежда лежала в пакете на стуле. Она была вся в грязи, но медсестра не удивилась моему желанию ее одеть, потому что на мне не было ничего, даже белья. В пакете не оказалось куртки и шапки, также не было ботинок, поэтому пришлось идти в одних носках. Направляемая твердой рукой медсестры, я добрела до туалета, судорожно пытаясь понять, что теперь делать. Но мне неожиданно повезло, пока я сидела в кабинке, медсестру позвали на пост. — Не уходи никуда, я скоро вернусь или пришлю кого. — Приказала она, но я не послушалась. Как только ее шаги стихли я, взбодренная адреналином от страха, осторожно выглянула в коридор, убедилась в отсутствии нежелательных свидетелей, вернулась в кабинку и перенеслась в нашу квартиру. — Арина была дома, под глазами у нее залегли огромные синяки. — Ксюша, где ты была, что с тобой случилось?! — Гуляла. — Четыре дня?!! — Не твое дело, Роднева. Тебе я жить не мешала. — Ксюша, я же за тебя переживала. — Чего вдруг, боялась, что я помру? — я истерически рассмеялась. Глаза сфокусировались на бутылке виски, стоящей на столе рядом с телевизором. — Что, ты тоже нервы лечишь? — Купила отметить с коллегами первый месяц моей работы. — Я этому найду лучшее применение. — Заявила я, направляясь к столу. — Даже не думай! — А ты мне помешай! — Я потянулась к бутылке. У Арины вдруг в глазах появилась сталь. — Легко. — Холодно сказала она. Опередив мои неловкие пальцы, Арина быстро схватила бутылку за горлышко и швырнула на пол. Разлетелось стекло, пол залило, в воздух взмыл резкий запах спиртного. Волна бессильной злобы накрыла меня с головой. Я потянулась к тому последнему, что еще могла контролировать. Плоть исчезла — на этот раз вся, обнажив мои кости. Я стояла напротив Арины в своем истинном обличии.
Глава 5
Ярость в сочетании с силой смерти — что получится? Сначала на пол полетел телевизор, затем на кусочки разорвалось настенное зеркало. Ни о каком контроле и речи не было, я просто крушила все, до чего дотягивалась костлявыми руками или своей силой. Вопреки здравому смыслу, Арина не вжалась в угол, а прикрывая руками голову, упрямо пробиралась ко мне. Затем она обхватила меня, потянула на пол и усадила — сама бы я ни за что не дотронулась до взбесившегося скелета. Только это заставило меня принять нормальный вид. — Да ты просто ненормальная! — заорала я на нее, отталкивая от себя. — Ксюша, успокойся! — Глупая смертная! — жестко бросила я Арине. — Что ты о себе возомнила?! Хлопнув дверью, я влетела на кухню, сбросила со стола чашки — те осколками разлетелись по полу — и упала на стул. В кухню вошла Арина, молча поставила передо мной новую бутылку и так же молча вышла. Значит, бутылка была не одна? Вот и отлично! Откупорив, я привычно поднесла ее ко рту. И этот момент отчетливо поняла, что если я хочу спасти Арину, — конечно, если она мне после всего этого позволит, — я должна остановиться прямо сейчас. Мне было очень плохо, и я знала, что будет еще хуже. Но я закрутила крышку обратно, несколько минут собиралась с мыслями, а затем встала и пошла в комнату. Арина сидела в кресле, сцепив пальцы рук. Она довольно прохладно на меня посмотрела, когда я поставила бутылку на стол. Я подошла к креслу и села на пол рядом с ней. Какое-то время мы сидели молча. Мне было тяжело начать разговор, а Арина в этот раз не спешила мне на помощь. — Я обещаю тебе, что больше не сделаю ни глотка, пока ты будешь нуждаться в моей защите. Только не переставай бороться за свою жизнь, пожалуйста. — Наконец тихо проговорила я, не глядя на нее. Арина, мне действительно очень тяжело, я полтора года не трезвела. Я знаю, что ужасно себя веду. Пожалуйста, прости меня… — Голос сорвался, я прикусила губу. Арина положила мне теплую руку на плечо. — Ксюша, мне не за что тебя прощать. Я перед тобой в неоплатном долгу. Просто так нельзя. Нельзя жить так, как ты. Это неправильно, пойми! — Арина, только не сейчас, пожалуйста… Просто скажи, что ты хочешь жить… — попросила я. — Конечно, я хочу жить. — Она тяжело вздохнула. — Ладно, поговорим завтра… Пойдем спать. Спать в эту ночь я не могла. Я без сил лежала в ванной комнате на полу рядом с унитазом, перед глазами все плыло и вспыхивало яркими вспышками, у меня крутило живот и часто рвало. С обычным похмельем я уже сталкивалась много раз, но теперь оно казалось легким недомоганием в сравнении с этим кошмаром. А хуже всего была зашедшая Арина, перед которой было невыносимо стыдно. — Иди спать. — Я посижу с тобой. — Не надо. Мне ничего не сделается. Не помру, слово профессионала. — Тебе плохо, я хочу помочь. К горлу резко подкатило, я не успела дотянуться до унитаза, и меня стошнило на пол. Я выругалась и потянулась за тряпкой, Арина решительно потянула ее на себя. — Я уберу. — Да прекрати ты!!! Уйди от меня, иди спать!!! — я зло выдернула тряпку из ее руки и судорожно принялась вытирать пол. Арина молча вышла, затем вернулась с ворохом чистых полотенец, двумя пледами и бутылкой воды. Она домыла пол, затем намочила полотенце и умыла им меня, помогла сделать несколько глотков воды и уложила на плед, усевшись рядом и взяв меня за руку. Мне уже не хотелось, что бы она уходила. — Раньше с тобой так было? — спросила она. — Нет. Наставница сдерживала меня. Сейчас я впервые почувствовала к ней благодарность. — Ксюша… Прости, но мне кажется, что это у тебя… — Я прекрасно понимаю, что это такое у меня. — Я вовсе не собиралась с ней вслух соглашаться, и на этом признании что-то внутри надломилось, голос дрогнул, и я отвернулась, пряча вспыхнувшее лицо и страшась встретиться с Ариной взглядом. — Это ничего. — Сказала Арина, сжимая мою руку. — Ты справишься. Желудок и горло свело болезненным спазмом, я со стоном наклонилась над унитазом. — Может, вызвать врачей? — С ума сошла? — я в изнеможении уткнулась лицом в подсунутое чистое полотенце. — Ты себе представляешь, как мы потом будем объяснять, кто я, кто ты, как мы здесь оказались и что делаем?! — Мы можем опять переместиться. — Куда, Арин? У тебя есть где-то снятая квартира и работа? — В смысле, мы можем переместиться куда-нибудь сейчас, — пояснила она свою мысль. — Ты ведь сможешь? Тебе окажут помощь, а потом мы вернемся сюда. Ксюш, давай так сделаем, зачем тебе мучиться? — Я не хочу. — Но я не понимаю, почему? — Да чего тут понимать?! Мне тебя более чем хватает в свидетелях!.. — новый приступ заставил меня замолчать. После него я свернулась клубочком на полу, тяжело дыша. — Я поняла. Прости, пожалуйста. — Арина снова взяла меня за руку. …Ночь была тяжелой. Под утро я ненадолго задремала, проснулась от очередного приступа тошноты, потянулась к унитазу и упала на него, разбив лицо. Утром Арина с сомнениями ушла на работу, ежечасно звоня и спрашивая, как мои дела. Несколько следующих дней я провела в постели. Арина по мере сил старалась облегчить мое состояние и подбодрить, у нее даже получалось, но в целом мне было паршиво. Есть не хотелось, спать я почти не могла, о настроении и говорить не приходилось. На четвертый день, в свой выходной, она решительно вытряхнула меня из постели. — Хватит себя жалеть, пойдем гулять. — Давай завтра. Или лучше через неделю. — Сейчас. Вставай. — Арин, ну куда я пойду в таком виде?! — взмолилась я. Мой вид на самом деле оставлял желать лучшего, лицо отекло, вдобавок на нем красовался полученный в результате конфликта с унитазом синяк. — Сначала пойдешь в душ, а потом оденемся и погуляем. Недолго. — Мне нечего одеть, куртка и ботинки остались в больнице. — Так ты была в больнице? — Ногу подвернула. — Врешь. Но с этим потом разберемся, а сейчас тебе нужен свежий воздух. — Но мне одеть нечего! — Как ты помнишь, у нас с тобой один размер обуви и одежды. Так что мне было несложно восполнить твои потери. — Много потратила? — Нет, барахолка опять выручила. Не заговаривай мне зубы, вставай, надевай обновки и пойдем гулять. — Я не могу, у меня голова кружится и тошнит. — Вставай, кому говорю. Я серьезно, Ксюша. Подъем. — Она отняла у меня одеяло. — Хорошо, встаю. — Простонала я, сползая с кровати и по стеночке направляясь в ванную комнату. — Вот и умничка. Только дверь не запирай и зови, если плохо станет, ладно? — Ладно. Из душа я вышла более твердой походкой, зеркало все также не показывало ничего хорошего, но мне и впрямь стало немного лучше. — Готова гулять? — Погоди, пусть волосы высохнут. Не хочу еще и простыть. Заодно кофе успею выпить. — Хорошо, пойдем на кухню. На кухне я забралась с ногами на наш диванчик, подтянув колени к подбородку и греясь больной щекой о кружку с кофе. — Ну и куда я с такой физиономией? — предприняла я последнюю попытку. — Ничего страшного, поищем нелюдные места. Нельзя всю жизнь прятаться под одеялом. — А жаль, мне бы подошло… Арина потащила меня в парк неподалеку от дома. До меня на самом деле никому не было дела, так что я вскоре немного успокоилась и перестала идти, уткнувшись носом в асфальт. Мы не разговаривали, просто бродили по парку, вдыхая холодный свежий воздух. Я быстро устала и наконец, впервые за эти дни проголодалась, поэтому в целом прогулка не затянулась. Арина зашла в магазин, я подождала ее снаружи, наотрез отказавшись демонстрировать свою физиономию посетителям и сотрудникам магазина. Затем мы поделили сумки и пошли домой ужинать. Я боялась разговора про больницу, но сразу после ужина Арина извинилась, объяснила, что сильно устала, и пошла спать. Неудивительно, последние дни она возилась со мной, с домашним хозяйством, продолжая ходить на работу. В моем понимании она тянула на себе какую-то невообразимую нагрузку, на что я сама совершенно не была способна. Лежа в темноте, я прислушивалась к ее ровному дыханию, грустно размышляла о происходящем и пыталась уснуть. В конце концов, сон пришел и ко мне, однако ничего хорошего в этом не было. Я шла по огромному кладбищу, между серыми и холодными надгробиями, в полном одиночестве. Все эти жизни выпиты мной. Я думала, что смогла забыть их, но сейчас они снова выплывали из глубин памяти. Я читала очередную надпись и перед глазами вставали последние минуты жизни этого человека. Они могли быть такими разными, но они были всегда последними. Я обрывала чужие жизни, не давала воплотиться мечтам и планам, оставляла невысказанными слова любви и прощения. Я была создана для этого, но я этого не хотела. От очередного надгробия скользнула серая тень. Это была девочка, жизнь которой я выпила полтора года назад, когда ей было всего двенадцать лет. Она остановилась напротив меня, глядя взрослыми и грустными глазами. — Ты убила меня. — Сказала она. — Я не хотела. — Ты убила меня. — Повторила она. — У меня не было выбора. — Я знаю. Но ты все же убила меня. Я хотела стать врачом. А ты отняла у меня жизнь. Ты причинила боль моим родителям, ведь они меня любили. Тебе этого не понять, ты не человек. — Мне очень жаль, поверь. — Почему? Ты не должна жалеть. Ты должна убивать людей. Так, как меня. Слева скользнула еще одна тень. Я тебя узнаю, конечно. Ты был моей первой работой. — Ты должна убивать других, как меня. — Повторил он за девочкой. — У меня остались дети, они выросли сиротами. Ты причинила им горе, но тебе этого не понять, ты не человек. — Я не хотела… — Зачем тебе хотеть? Ты просто должна убивать. Ты создана для этого. Убивать людей, как меня. Я оглянулась. Вокруг меня продолжали собираться тени моих жертв. Я помнила их лица, я помнила, как отнимала у них жизнь, которая была им так нужна. — Тебе не понять нашу боль и боль наших близких. Ты не человек. Ты смерть. Ты должна убивать, как уже убила нас. — Твердили они. — Но я не хочу!!! — закричала я. — Я не хочу!!! Тени слились в один вихрь, на мое плечо легла теплая рука. — Ксюша, проснись! — я открыла глаза и увидела перед собой Арину. — Ты кричала, тебе приснился плохой сон? Это просто сон, успокойся. Но это был не просто сон. Это была правда моей жизни, правда о моей сущности. Я — смерть. Я не человек. Я соскочила с кровати, оттолкнула руки Арины, босиком выбежала по холодному полу на кухню, оперлась ладонями о стол и заплакала — впервые с тех пор, как выпила первую жизнь. — Ксюша, что с тобой? — перепуганная Арина оказалась на кухне почти одновременно со мной. — Что со мной? Ничего, на что я имела бы право! — я ударила кулаками по столу. — Я не понимаю тебя, Ксюша. Объясни мне, что случилось? — Зачем меня такой сделали?! — задыхаясь, захлебываясь слезами, спросила я, поворачиваясь к ней. — За что? Ведь я же вещь, а не человек! У меня чисто утилитарное назначение. Я просто должна убивать людей. Так зачем они меня сделали такой, что бы я все это чувствовала? Мне же больно, мне одиноко, мне страшно… — закричала я ей. — И хоть бы быть каким-нибудь плюшевым зайчиком или вазой — их могут любить, ими могут любоваться. А кому придет в голову любить меня?! Кто станет мной любоваться? Я никому не нужна, я приношу только горе и боль. Я отвратительна! Но я же все чувствую… Это же не справедливо… Почему со мной так поступили?! Зачем? За что?.. Ну за что?!.. — я обессилено упала на диван и зажала рот ладонями, тщетно пытаясь сдержать рыдания. — Ксюшка, милая, ну что же ты такое говоришь! Конечно же, ты человек! И ты очень хороший человек. Ты замечательная! — Арина схватила меня за плечи и крепко прижала к себе, ее голос дрожал и ей тоже не хватало воздуха. — Я тебя люблю, слышишь? Ты нужна мне. Ты же мне как сестра, Ксюшенька! Не говори, что ты вещь — и не смей сама так думать! Ты человек, Ксюша. — Она гладила меня по голове, она сама плакала вместе со мной. — Родная моя, хорошая моя, сестренка моя… Ты — человек!..Глава 6
Проснулась я довольно рано, несмотря на бессонную ночь. Арине, тем не менее, полагалось уже быть на работе, но она только выходила из душа. — Привет, ты как? — спросила она. — Нормально. Ты не на работе? — Позвонила и взяла отгулы. Мне нужно отдохнуть пару дней. Пойдем завтракать. — Ты злишься? — спросила я ее, когда она принялась за готовку. — На что? — На судьбу. На меня. Тебе бы жить долго и счастливо с семьей, а вместо этого ты нянчишься со своей смертью. — Ксюша, я готова нянчиться с тобой столько, сколько нужно. Не переживай на этот счет, это нормально. — Нет, не нормально. Я смерть, а ты смертная. Я обладаю страшной силой, которую ты даже не представляешь. Это я должна о тебе заботиться и защищать. А вместо этого добавляю проблем. Но… Арина, поверь, если бы я сейчас могла оставить тебя в покое, я бы так и сделала. Правда, не хочу висеть на твоей шее, но с этим ничего нельзя поделать. Я должна быть рядом, что бы в случае проблем перенести тебя на новое место. — Ксюша, я вовсе не хочу, что бы ты уходила. Переживаю и расстраиваюсь за тебя, а не злюсь. Мне очень больно от того, что я не могу быть рядом со своими родными, вдвойне больно от понимания, как они страдают, не имея понятия о том, где я и что со мной. Тяжело в этой новой жизни, к которой я так же не готова, как и ты. Но это все не значит, что я, в конечном счете, не довольна судьбой. Я вообще считаю, что, так или иначе, а вселенная справедливо и разумно устроена; раз так сложилась моя жизнь, значит, так оно и должно быть. — Арина, посмотри на меня внимательнее. Смерть с суицидальными наклонностями: и ты допускаешь, что вселенная устроена справедливо и разумно? Ты не в себе. — Арина улыбнулась. — Ты даже не представляешь, Ксюшка, какая ты чудесная. — Не представляю, — зло согласилась я. — Твоей психике вредит тесное общение со мной, своего рода Стокгольмский синдром. Еще немного и ты рванешь откручивать голову Джуремии, потому что я бы точно открутила, если бы могла. Тьфу, дай я хоть морковь почищу, не все же тебе одной делать… — Арина протянула мне нож и пакет, я принялась мучить корнеплод. — Не стану отрицать, что наша ситуация способствует сближению. И, наверное, мы бы действительно не стали подругами, если бы не обстоятельства. — Согласилась Арина. — Но видишь ли Ксюш, дело не в том, что ты мне больше понравилась из-за этой ситуации. Из-за этой ситуации я просто вынуждена была тебя лучше узнать, и ты мне очень понравилась. До этого я видела, что тебе плохо и что ты не злая. Жалела, но вряд ли более. А теперь, когда я знаю о том, кто ты есть на самом деле… Мне страшно даже представлять себе то, с чем ты вынуждена жить. Я сомневаюсь, что на твоем месте я бы справилась лучше, хотя бы также. Ты сама не понимаешь, насколько ты на самом деле сильный, самоотверженный и добрый человек. Твой пример, кстати, очень меня поддерживает. Как мне злиться на свою судьбу, когда перед глазами твоя жизнь? — Очень мило, но ты пока единственная, кто нашел причины меня уважать и заподозрил в доброте. Арина, ты переносишь на меня свой человеческий опыт. Ты видишь во мне человека, я благодарна за это, потому что я бы очень хотела быть человеком. Но на самом деле я не человек, мне дано одновременно и больше, и меньше. — Какое самомнение, особенная ты наша, — ухмыльнулась она. — А если мне вдруг сейчас будут даны твоя сила и твои обязанности, перестану ли я быть человеком? — Нет, конечно. Но это другое. Ты же родилась человеком, а меня создали смертью. — Ты чувствуешь как человек и думаешь, как человек, Ксюш. Это единственное, что имеет значение. — Скажи это моим жертвам. — Фыркнула я и, не давая ей ответить, добавила: — Например, этой несчастной морковке, кажется, я ее качественно прикончила. Приниматься за вторую или они тебе все же нужны для салата? — Арина скептически оценила результат. — У тебя руки не оттуда растут. Ты хоть что-то готовить умеешь? — Бутерброды. С вареной колбасой, сыр ровно нарезать мне не удается. — Она рассмеялась. — Не страшно, этому легко научиться. — Арин… — Что? — Мне нужно устроиться на работу, я понимаю. Но… — В чем проблема, Ксюшка? Не можешь, так посиди пока дома. Нам моего заработка на текущие расходы хватает, а больше чем на текущие твоего тоже не хватит. Так что это не принципиально. Будешь заниматься домом, все мне проще станет. — Но я здесь такое устроила… Как мы расплатимся? — Не так все и страшно. Телевизор был старый и маленький, зеркало тоже небольшое, стул попробуем починить. Окна и люстру ты, к счастью, пощадила. А так ты больше вещами швырялась, чем ломала. — Прости меня… — Что ты заладила одно и то же? Я тебя уже простила, понимаешь? Мы вместе все наладим, все будет хорошо. — Я… — я опустила голову и сглотнула, — меня без сознания привезли в больницу, на улице подобрали… Арина отложила поварешку и осторожно села напротив меня. — Понятно. Что тебе сказали в больнице? — Что вызовут полицию. Что если не буду вести себя смирно, свяжут и отправят в дурдом на уколы. — Ты испугалась? — Я бывала там не один раз, там тоже умирают. Я видела, как людей привязывают и как они мучаются от этих лекарств… — Но ведь это делается не просто так, Ксюша. Эти люди больны, их приходится связывать и вводить лекарства. — Мне ведь этим тоже грозили не просто так. Я была в таком состоянии… — Да. Но это уже закончилось. Ксюш, эти люди тебя не знают. Они могли увидеть тебя только с одной стороны, поэтому они к тебе так отнеслись. — Ко мне так относятся все, кроме тебя. Включая наставницу и соучениц, а уж они меня знают лучше твоего. — Ты ни в чем другом с ними не согласна, так почему нужно соглашаться с их плохим мнением о тебе? А из всех остальных я, думаю, все же знаю тебя лучше других. И я о тебе хорошего мнения. — Будто есть кто-то, о ком ты плохого мнения. — Очень даже есть, но это не ты. Ты добрая, умная, смелая и ты — человек. Ну вот, ты опять плачешь. — Она меня обняла, я уткнулась носом в ее плечо. — Ксюшка, хорошая моя, все наладится. — Как же хочется тебе верить… — я вытерла слезы. — Отлично, начинай верить прямо сейчас. А заодно потри морковку на салат. — Арина отстранилась и придвинула мне терку и миску с морковью. Я грустно улыбнулась. — Дальше-то что, Арин? Ты же не можешь не понимать, что на полулегальном положении и без образования ты не сможешь заработать на квартиру. Даже если заработаешь, как ты ее купишь, не опасаясь, что тебя обнаружат? Нам нужно чудо. — Ну, одно чудо со мной уже произошло, может и еще одно для нас заготовлено? Ксюш, я научилась жить одним днем. Каждый момент жизни прекрасен и я им наслаждаюсь. У меня есть подруга, о которой можно только мечтать. У меня есть возможность дышать, гулять по красивым местам, читать хорошие книги. Я не хочу загадывать, хочу просто жить. Аринина внутренняя сила приводила меня в изумление. Едва ли кто со стороны мог догадаться, что с ней что-то может быть не в порядке. Конечно, я знала ситуацию и прекрасно видела, как ей на самом деле тяжело. Я слышала, как она иногда тихо плачет по ночам, считая меня спящей, и в отчаянии думала, что не могу ей помочь. Я не умела даже подойти и утешить ее, как она это делала для меня. Но все же она была честна и насчет своего наслаждения жизнью, что не укладывалось у меня в голове. Она действительно полноценно жила эти два месяца, минувшие с момента нашего побега из родного города. Она на самом деле радовалась каждому дню. Это придавало смысл и моему существованию. Синяк с моего лица сошел, ходить на работу мне было больше не нужно, и я бросила все силы на борьбу с бытом, стараясь не оставлять себе времени на размышления. Не то что бы я действительно вдруг научилась вести домашнее хозяйство, руки у меня росли из того же неподходящего места, но я старалась изо всех сил. Больше всего проблем у меня возникало на кухне. Стирать с помощью автоматической стиральной машинки было не сложно, убираться я худо-бедно умела, в магазин ходила исправно, но приготовить нормальную пищу было выше моих способностей. Даже не в меру деликатная Арина частенько отправляла мои кулинарные шедевры в помойное ведро. Что делать с упавшей в суп ложкой? Если попытаться вытащить ее другой ложкой, то утонувших ложек станет две. Я закатала рукав повыше. Плоть исчезла, а костям моим кипящий суп не помеха. Пошарив рукой в кастрюле, я выудила ложки, стряхнула налипшую на фаланги капусту обратно и поняла, что и сама теперь не стану это есть. Пришлось опустошать кастрюлю и ставить вариться овощи. Конечно, половина из них превратилась в клейстер, а вторая осталась сырой. Как Арина делает из этих продуктов завтраки, обеды и ужины? Зазвонил телефон. — Ксюш, забери меня с работы, пожалуйста! — жалобно попросила Арина. — Я ногу стерла, идти больно. — Хорошо, скоро приду. — Я не перемещалась, если не была уверена, что меня не смогут увидеть. — Ты у меня ногами ходить разучишься, — посетовала я, когда встретилась с ней. — Использовать собственную смерть вместо такси! Неслыханная наглость! — Ксюшка, ты прелесть! — просияла она, сбрасывая неудобные сапоги и натягивая принесенные мною ботинки. — Ариш, я отсюда перемещаться не хочу, давай отойдем хоть на пару кварталов. Потерпишь? — Да я в этих ботинках и пешком дойду. Заодно проветрюсь, устала сегодня на работе. — Как хочешь, торопиться некуда, ужин готов. — Здорово! — Не уверена. Выглядит так мерзко, что пробовать я не рискнула. Говорю же, торопиться некуда, лучше оттянуть момент встречи с моим очередным кулинарным творением. — Тогда можно зайти в магазин по дороге и купить пельменей. — Здравая мысль, пойдем. До магазина мы дойти, впрочем, не смогли. Арина определенно недооценила состояние своей ноги, вскоре она едва ковыляла, несмотря на удобную обувь. Поэтому на полпути к дому я, невзирая на ее героический настрой «идти до конца», уцепила ее за руку и перенесла домой, после чего направилась в магазин уже в одиночестве. В ближайшем к нам ночном магазине не радовали ни цены, ни ассортимент. Но пельмени нашлись и я, цепко держа свою добычу, направилась домой. Мне было полезно прогуляться по темным пустым улицам, уйдя в свои размышления. Здесь я могла спокойно подумать, встретиться лицом к лицу с мыслями, от которых сознательно убегала все остальное время. Было чувство неотвратимо надвигающейся беды, которое все больше усиливалось. Я ничего не могла с ним поделать и не могла выделить его источник. Дело в том, что дисбаланс значительно усилился в последнее время? Он уже был на той грани, за которой следует жертвоприношение, и я не могла отмахиваться от возможности того, что это все же связано с Ариной. Возможно, единственный выход — снова сменить место жительства. Как об этом сообщить Арине? Она снова вернется к идее о том, что не имеет права на жизнь. И самое страшное, что она может быть права. Или все же нет? Или да, но это можно исправить, сохранив ей жизнь? Проклятье, на эти вопросы должна знать ответы моя наставница, но я не могу обратиться к ней! Возможно, проблемы вообще нет, а я просто не справляюсь со своими страхами и сомнениями? Или это результат нетипичного для меня воздержании от «успокоительного»? Я решительно тряхнула головой и вошла в подъезд. Хватит изводить себя пустыми переживаниями. Нужно сосредоточиться на том, на что я могу повлиять. — Кто там? — спросила Арина из-за двери. — Это я, твоя смерть! — абсолютно честно ответила я. — По случаю забастовки заглянула не по работе, а чисто так… посидеть. — И против чего бастуем? — полюбопытствовала она, впуская меня в квартиру. — Да знаешь, много чего накопилось, — я неторопливо разувалась. — Рабочий день не нормирован, за сверхурочные не доплачивают, регулярно антисанитария и стресс на рабочем месте, отпуска сроду не видала… В общем, требую улучшения рабочих условий и молоко за вредность — косточкам, говорят, полезно. — Трудная у вас профессия! — посочувствовала Арина. — Вам бы профсоюз организовать и на телевидение пожаловаться. — Не догадались, — ответила я. Даже пельмени из магазина Арине удавались лучше, чем мне. Мы неторопливо ужинали и обсуждали планы на следующий день. — У меня план простой — сплю, пока не проголодаюсь. — Сообщила Арина. — Неделя на работе выдалась тяжелая, надо в выходные отдохнуть на всю катушку. — У меня планы тоже несложные, встану пораньше и смотаюсь на рынок, там продукты лучше и дешевле. — Как ты умудряешься так хорошо разбираться в продуктах и так плохо готовить? — Не знаю, само выходит. А почему ты сегодня так поздно работу закончила? — Арина мечтательно улыбнулась. — Неужели? Жажду подробностей, рассказывай! — Потребовала я. — Да нечего рассказывать. Есть хороший парень, есть у него ко мне интерес, есть предложение завтра сходить пообедать…. А есть ли смысл? — Почему нет? Он же тебе нравится. — Нравится. Ксюш, а какие у нас с ним перспективы? Это нечестно по отношению к нему. — А как же жить одним днем? — поддразнила я ее. — Я и живу. Но не могу же я втягивать и его в эту жизнь. — Может ты и права. Но у вас шанс есть, пусть небольшой. Может, стоит сходить на свидание? Хотя бы просто хорошо проведешь время. Ты не должна общаться только со мной. — Я не только с тобой общаюсь. Но вообще… с тобой мне лучше всего. Никому другому я ведь не могу рассказать правду о себе, о том, что со мной происходит. — Понимаю. Жаль, что это так. — Арина встрепенулась. — Ладно, что это мы вдруг променяли тему мужчин на философию жизни и смерти? Я, вообще говоря, давно мучаюсь любопытством… Можно личный вопрос? — Давай, чего уж. — Ксюш, а смерть бывает только женского пола? И вы вообще с мальчиками интересуетесь? — «Да» на оба вопроса. — А почему я тебя никогда ни с кем не видела? — я усмехнулась. — Мой черед спрашивать о смысле и перспективах. Арин, как ты себе это представляешь? Родить я не могу, переживу своего благоверного на несколько жизней в лучшем случае. И хорошо еще, если он не сойдет с ума, узнав, кто я такая. Или предлагаешь держать его в неведении? — Но других, как я понимаю, это не останавливает? — Не знаю, о чем они думают. — Покачала я головой. — Серьезных отношений ни у кого не наблюдала. Хотя надо признать, я мало общалась со смертями из других групп. Танре и Каттер еще слишком мелкие для серьезных отношений, у Джуремии с Луззой регулярно кто-то появляется, но для них люди это так… рабочий материал. Может, у Анаре кто-то был? Я еще сама не особо взрослая была, когда она уехала, мало что понимала. — А тебе бы хотелось с кем-то связать жизнь? — Ну да, конечно. Но для меня это невозможно, так о чем говорить? Мы выбросили отварные овощи, помыли посуду и улеглись спать. Уже лежа в темноте, Арина вдруг задумчиво сказала: — А может не так уж и невозможно, Ксюша. Может и у тебя будет еще большая и светлая любовь? — Делать на это ставку я не стану. — Я пойду завтра на свидание. — Правильно. Надеюсь, хорошо проведешь время. А я тогда погуляю и схожу в кино. — Хорошо. Спокойной ночи. — Спокойной ночи. Утром, пока Арина еще спала, я тихонько собралась и уехала на рынок на другом конце города. Здесь действительно были самые лучшие продукты и самые низкие цены. К тому же рынок располагался вблизи от торгового центра, в котором можно было посидеть у фонтана, сходить в кино или выпить чашечку кофе в одной из многочисленных закусочных. Именно сидя с чашкой кофе в качестве позднего завтрака я почувствовала то, чего так боялась. Дисбаланс усилился, превысив допустимый предел. Наставницы и старшие этого города уже не станут его игнорировать, пришло время новой смертельной жатвы. Нам с Ариной нужно как можно быстрее выбираться из города, потому что она потенциально самая вероятная жертва, ведь вряд ли наставница указала на нее по случайности. Судя по всему, у нас есть обычные две недели, но не стоит рисковать и проводить их здесь, привлекая внимание местных групп смерти. В ближайшие пару дней необходимо покинуть город. Я подошла к карте, украшавшей стену торгового центра — на ней были показаны все торговые центры этой сети, но меня интересовали не они. Я закрыла глаза и наугад ткнула пальцем в карту. Открыла глаза, запомнила название и расположение города, в который нам волей судьбы предстояло перебраться, и направилась в туалет. Заперла кабинку изнутри и перенеслась в него, купила в первом попавшемся ларьке газету объявлений, где была информация и о съемных квартирах, и о работе. Затем обзавелась телефонной картой и принялась обзванивать потенциальных хозяев. Многие были не готовы срочно встречаться со мной, но все же к вечеру я нашла подходящий вариант и договорилась о съеме. Газету я прихватила с собой, о работе тоже предстояло подумать. Видимо, моя привольная жизнь закончилась, нужно будет тоже идти на работу. Ничего, я справлюсь. Ради спасения жизни Арины я смогу. Я перенеслась в переулок недалеко от дома, оттягивая момент встречи с Ариной. Внутри меня все переворачивалось от мысли, что я снова сдерну ее с насиженного места, лишу работы и дома, лишу новых приятелей и симпатичного молодого человека. Почему? Ну почему так происходит? Что не так с Ариной, с этим балансом? Чего я не понимаю? — Ксюаремия! Ну, вот и все. Я медленно обернулась…Глава 7
Наставница неподвижно стояла, в упор глядя на меня своими ледяными глазами. Наконец она отмерла. — Чувствуешь последствия своей ошибки? — Наверное… Но я не понимаю, в чем ошибка! — Мне действительно было это важно узнать, хотя теперь это уже и ничего не могло изменить. — Действительно не понимаешь? Значит, ты случайно пренебрегла жизненным балансом? — Нет! Но почему это важно?! — В глазах наставницы промелькнуло удивление. — Жизнь должна непрерывно течь, двигаться. Если люди перестанут умирать, она остановится, — не будет новых рождений, не будет развития и, в конце концов, все погибнет. — Накопление энтропии, вы нам объясняли. — Разумеется. Как и то, что движение жизни должно быть сбалансировано, в ином случае энтропия также будет накапливаться. — Да, я все это знаю. Но почему Арина? Ведь она молода и здорова?.. Из чего же складывается этот баланс? Как его просчитать?! — я была в отчаянии. — Ксюаремия, жизненный баланс складывается из очень многого. Из всего, из чего складывается и сама жизнь. Я чувствую баланс совсем иначе, чем ученицы, намного полнее — но и я чувствую лишь малую его долю. Я тоже почти не могу его просчитать — лишь настолько, насколько это необходимо, что бы его поддерживать. Лишь настолько, что бы быть в состоянии сделать выбор. — Значит, Арину выбрали Вы? — Да. Я выбирала между Ариной, девочкой трех лет и мальчиком двенадцати лет. Во всех иных случаях пришлось бы забрать больше одной жизни. Кроме того, чем больше проходит времени, тем сильнее нарушается баланс, тем сложнее вернуть равновесие. Этого ты тоже не понимаешь? Я медленно осознавала услышанное, все больше холодея от осознания того, что я натворила. — Насколько все серьезно? — наконец решилась я спросить. — Арина прожила дольше, чем ей было отведено, и за это расплатятся другие люди. Все, с кем она сталкивалась за это время, разделят эту плату. Пока это не слишком много, около недели чужой жизни за каждый лишний день ее жизни. Но это нарастало бы как снежный ком. Через несколько месяцев прожив часы, она бы забирала у других годы. Пока остановить это можно, лишь выпив ее жизнь — или другие жизни взамен. Со временем жертв бы потребовалось еще больше. — Вы?.. — Нет. Но если бы в ближайший месяц я вас не нашла, я была бы вынуждена выпить другие жизни — в лучшем раскладе три. — Но почему вы раньше мне это не объяснили?! — Ксюаремия, это очевидно и не нуждается в объяснениях; ты единственная из всех моих учениц не желаешь это понимать, руководствуясь исключительно своим эгоизмом. Что же я наделала?! Зачем я втянула Арину в эту бессмысленную борьбу? Как же ей теперь узнать, что ее умирание неизбежно?! — в отчаянии думала я. — Я уже говорила с Ариной. — Будто прочтя мои мысли, сказала наставница. — Она все поняла. У меня внутри все оборвалось. Я испуганно подняла на наставницу взгляд. — Нет. Она еще жива. Она хотела с тобой попрощаться.В комнате уютно горел светильник. Арина в глубокой задумчивости сидела в кресле. Увидев нас, она встала и неуверенно улыбнулась. — Пора? — я кивнула. Глаза застилали слезы, по щекам пробегали бесконечные горячие капли. Арина подошла ко мне. — Не плачь. Так надо. — Тихо сказала Арина. — Ты ведь и сама знаешь. — Она обняла меня. — Ксюша, спасибо тебе за все. Помни, что я тебя люблю как сестру. Будь счастлива! Спасибо тебе за подаренное время. Спасибо, что боролась за меня. А теперь отпусти… Сейчас. Настоятельница шагнула вперед. — Я это сделаю сама. — Нет, — покачала я головой. — Это моя работа. Я взяла Арину за руку. — Прощай. Не бойся, ты ничего не почувствуешь. — Она мне спокойно и уверенно улыбнулась. Я больше не медлила. Обратившись к своей силе, я выпила ее жизнь, глядя в стекленеющие глаза, слыша глухой звук упавшего тела. Я двинулась дальше, призывая всю свою силу, лишаясь человеческого облика, но, увы, не человеческих чувств. В голове уже мертвой Арины возникла разорвавшаяся аневризма, которой не существовало всего несколько секунд назад. Моя работа была выполнена. Сила отступила, вновь возникшие глаза обожгло слезами. Я опустилась на колени рядом с ее телом, закрыла ей глаза и поправила волосы. На минуту в комнате воцарилось молчание. Затем я встала, вытерла слезы, отступила к наставнице. — Собери свои вещи, мы направляемся на вокзал. — Приказала она. С трудом заставляя себя двигаться и не смотреть на мертвое тело на полу, я собрала немногие вещи, появившиеся у меня за это время. Взгляд упал на яркое бирюзовое пятно на столе, Аринин плеер. Он был при ней, когда я появилась и сломала ей жизнь, он путешествовал с ней по всему нашему маршруту. Арина изредка позволяла себе отгородиться от меня и всего мира, одев наушники, забравшись на подоконник очередной съемной квартиры и тоскливо глядя сквозь оконное стекло в небо. Рука сама протянулась к плееру, я сжала его в кулаке. — Все, — еле слышно сказала я наставнице. Мы перенеслись на вокзал. Наставницу теперь могла видеть только я. Через терминал она оформила и оплатила мой билет, затем мы дождались поезда. Сутки пути до столицы мы провели, не обменявшись ни единым словом. Она сидела напротив меня, невидимая для окружающих. Вероятно, она ожидала от меня новой попытки побега, но я была сломлена умиранием Арины и безразлична к своему будущему, каким бы оно не было. Что бы ни стало моим наказанием, в тот момент оно не могло меня напугать, слишком сильна была боль потери. Я сидела, не в силах ни есть, ни спать, ни бояться. С вокзала родного города мы перенеслись в учебный зал. Наставница стояла напротив меня, абсолютно бесстрастная и прямая, словно и не было бессонных суток. Я устало посмотрела ей в глаза. — Я все осознала. Я приму любое наказание и буду впредь делать работу так, как вы скажете, если я вам еще нужна. — Ты нужна. Наказания не будет, но твоя жизнь теперь измениться, я больше не стану терпеть твои выходки. — Я могу сейчас идти к себе? — Иди. Войдя в свою комнату, я какое-то время стояла, будто пытаясь что-то для себя уяснить. Затем решительно содрала наволочку с подушки и словно сорвалась с цепи. Я вытаскивала припрятанные бутылки и фляжки, пузырьки и отправляла их в нее. Затем схватила вторую наволочку и начала набивать ее какими-то своими вещами, которыми пользовалась в последнее время жизни в доме наставницы. Я обдирала обои и засовывала их в наволочку, вытряхивала содержимое тумбочек — какие-то вещи, книги, старые тетради. Наволочки полетели в центр комнаты, туда же отправились стулья, сорванный карниз с занавесками… Мне попались в руки ножницы и я остервенело обрезала клочками волосы и швырнула их в общую кучу вместе с ножницами. Мне хотелось вышвырнуть все, всю свою пустую и глупую жизнь. Под утро я заснула на полу, через несколько часов я проснулась от звонка будильника совершенно разбитая и опустошенная. Нужно было жить дальше. Нужно было жить. Нужно жить. Но жить не хотелось. С невероятным трудом я поднялась с пола и пошла в душевую. Выйдя из нее увидела, что в комнате меня ждет наставница. — Что будешь делать с этими вещами? — она кивнула в сторону огромной кучи вещей. — Выброшу. — Что с твоими волосами? — Мне нужно в парикмахерскую, новая одежда и кое-какие вещи. Дайте денег. — Ожидаемая просьба. Ксюаремия, твоя выходка мне дорого обошлась. Я оплатила твои съемные квартиры, включая возмещение морального ущерба разъяренным хозяевам. Сколько ты еще собираешься жить за чужой счет? — Она протянула мне аккуратно сложенные купюры. — Это твоя социальная стипендия. Мне о ней сообщили в институте, когда ты пропала. Это твои деньги, я не стану их забирать. Но я официально отказалась от получения тобой стипендии и не позволю тебе возобновить эту практику. Ты можешь жить в этом доме, питаться за мой счет, и я продолжу оплачивать твою сомнительную учебу. Остальные свои потребности с этого дня обеспечивай самостоятельно. Так что хорошо подумай, стоит ли выбрасывать вещи. — Выброшу. Что насчет проездного? — Институт не так далеко, что бы ты не смогла ходить туда пешком. Нужно еще куда-то — заработай. Если возникнет что-то исключительное, мы это обсудим отдельно. — Меня не отчислят? — Я постараюсь этого не допустить. — Как мы объясним мое отсутствие, тем более совпавшее с отсутствием Арины? — Все подозревали, что Арина была похищена. Теперь, когда тело Арины будет обнаружено и выяснена причина смерти, станет ясно, что похищения не было. Арина перед смертью написала письмо родным о том, что знала о своей приближающейся смерти и не хотела умирать на глазах семьи. Поэтому автостопом выехала из города. Врач подтвердит, что Арина обращалась к нему по поводу плохого самочувствия, и она обнаружила у нее болезнь. — Подтвердит? — Она старшая одной из групп. По документам она моя сводная сестра. «Значит, хотя бы некоторые соученицы со временем начинают жить раздельно», отстраненно подумала я. — Что со мной? — Я сообщила в полицию, что вы жили вместе, ты обнаружила тело Арины и сбежала домой. Вероятно, тебя ждут вопросы. Однако причина смерти естественная, это будет подтверждено. После ухода наставницы я оделась, в несколько приемов вынесла на помойку вещи. Затем пошла в парикмахерскую, шокировав мастера своим видом и полным безразличием к результату, мне нужно было только привести себя в относительный порядок. После моего самоуправства, постричь меня было возможно только очень коротко, к тому же я не приглянулась парикмахеру. В результате чего она просто выровняла мои волосы машинкой, взглянув в зеркало, я увидела на своей голове короткий ежик волос. Впрочем, мне действительно было все равно. После парикмахерской я забрела в первый попавшийся торговый центр и купила там, даже не примеряя, пару дешевых джинсов, футболок, кое-что из белья, свитер, куртку и ботинки, зубную щетку. Затем переоделась во все новое, и окончательно избавилась от старых вещей, которые теперь вызывали почти физическое мучение. После чего поехала в институт. Почти все мои деньги на этом закончились, но деньги теперь мнебыли, в общем-то, и не нужны. В аудиторию я вошла со звонком, спросила разрешения преподавателя и под прицелом множества глаз села на край первого ряда. Достала тетрадь с ручкой и принялась записывать лекцию, чего уже очень давно не делала. Я не понимала смысла того, что рассказывает преподаватель, временами бросающий на меня осторожные взгляды. Я постоянно сбивалась — но продолжала писать, хотя от непривычки до боли сводило пальцы. В перерыве сокурсники выставили меня с первого ряда, я молча пересела на свободное место и снова с остервенением принялась писать. А после пары случилось то, чего никто кроме меня не ждал. Сначала был шок. Потом неверие и надежда, что это злая и глупая шутка. Следующую лекцию писала, кажется, только я. Вечером повесили некролог.
ЧАСТЬ 2
Глава 8
Я вернулась к своим обязанностям смерти, вернулась в дом наставницы и в институт. Свою работу я теперь выполняла безукоризненно, понимая ее значение, но вовсе не испытывая от этого облегчения. Раньше у меня была внутри пусть слабая, но надежда на какое-то чудо, на внезапно восторжествовавшую мировую справедливость. Теперь я осознала свою неправоту, и борьба за мировую справедливость потеряла смысл. На смену надежде пришло чувство долга, честно выполняя который я не могла почувствовать ни облегчения, ни радости. Я снова жила в той же комнате, в которой жила с первого года своей жизни. Безжалостно вышвырнув практически все свои старые вещи, я превратила ее в почти нежилое помещение. Пустое, с ободранными стенами, без занавесок на окне оно тяготило меня, но на ремонт не было ни денег, ни сил. Пропасть между мной и другими соученицами только увеличилась. Они осуждали меня, они прекрасно понимали цену моей ошибки. Заговаривали со мной только по необходимости, держались холодно и отстраненно. И мне было от этого больно, за время общения с Ариной я почувствовала себя в семье и теперь невольно ждала этого от тех, кто изначально должен был быть мне семьей. Хотя тщетность этих ожиданий была очевидна даже мне. Я снова ходила в институт, хотя совсем недавно мне казалось, что больше я там уже не окажусь. Возвращение было тяжелым во всех смыслах. Нельзя пропасть на два с половиной месяца и вернуться, как ни в чем не бывало. Наставница снова вмешалась и я не была отчислена, но ее разговор с преподавателями долго не желал тускнеть в моей памяти. До этого я не знала, каким образом она решает мои учебные проблемы. Я только была уверена, что дело не во взятках, хотя злые языки и утверждали обратное. В этот раз она не стала оставлять меня в неведении. Через неделю после моего возвращения, когда немного улеглись волнения от внезапной смерти Арины, я была вызвана на собрание специальной комиссии, которая должна была решить мою дальнейшую судьбу. Наставница пришла со мной, четко и прямолинейно ответила на вопросы членов комиссии. Да, я сбежала из дома и не появлялась два с половиной месяца. Да, она знает и о моем пьянстве, и о моем отвратительном поведении, и о моей лени. Согласна с тем, что снисхождения я не заслуживаю, и меня следует отчислить. Но просит в последний раз дать мне возможность закончить обучение. Она тоже не слишком верит в то, что я способна взяться за ум, но если меня отчислят, то я окончательно покачусь по наклонной. Да, она приложит все усилия, что бы заставить меня учиться и вести себя хоть относительно нормально. Меня саму ни о чем уже не спрашивали и обещаний не ждали — никто не видел в этом смысла. Я была оставлена в институте. Поначалу меня переполняла решимость взяться за учебу и не скандалить с окружающими. Но в плане учебы все было слишком запущено, преподаватели словно говорили на другом языке, и я не могла их понять. Я продолжала упрямые попытки писать конспекты и выполнять задания, но от этого почти не было толка. Для меня это было скорее способом занять свое время и отгородиться от терзающих мыслей, чем реальной учебой. И в отношении сокурсников я тоже очень быстро скатилась к обычной для меня манере поведения, основанной на ненормативной лексике. Арины больше не было, никто не смягчал эпитеты и не пытался сочувствовать. Со слов Вересной все знали, что в последний раз она видела нас вместе и именно после этого мы исчезли. В полиции считали, что я, как родственница врача Родневой, принесла ей плохие вести, и мы спонтанно решили вместе сбежать из города. Арина должна была быть слишком потрясена новостью, а я и без того не славилась здравомыслием — так что решение хоть и странное, но могло иметь место. Какое-то время мы, очевидно, ездили автостопом, затем остались в одном из городов. Смерть Арины от разрыва аневризмы напугала меня, и я сбежала к тете, которая сообщила в полицию о местонахождении трупа Родневой и моем появлении дома. Полиция выяснила и место работы Арины, и про мою неудачную попытку работы, и даже про то, как я попала в больницу — хотя последние два факта я поначалу пыталась отрицать. В общем, в их понимании картинка сложилась, если в ней и не хватало деталей, то они легко объяснялись моей неискренностью. Следователи не докладывали о своих выводах в институте и там о моей связи с побегом Родневой не знали. Поначалу, конечно, возникли вопросы, но на них я отмалчивалась или устраивала скандалы, потому что не было сил и желания что-то объяснять этим людям. Вскоре мое имя перестали связывать с Арининым. Слишком уж велика была пропасть между заслуженно всеми любимой Ариной и мной, что бы без веских оснований предполагать, что мы могли сбежать вместе. «Странное совпадение? И не такое бывает!» — было решено большинством голосов и институтское сообщество переключилось на более насущные проблемы. Кажется, Вересная продолжала недоумевать, но это никак особо не проявлялось. Тяжелее всего мне далась встреча с родителями Арины, пришедшими однажды к нам в дом, в надежде получить ответы на вопросы, которые я дать не могла. Они, разумеется, были в курсе, что я находилась все это время рядом с их дочерью. Они хотели понять, почему Арина так поступила, как она жила это время, было ли в ее последних днях хоть что-то светлое. Моя боль потери была огромна, но ее не стоило даже сравнивать с их горем. Однако что я им могла сказать? Правду? Она бы принесла им только еще больше боли. Солгать? Я не знала, как это сделать, что бы дать им облегчение. Я большей частью молчала, изредка односложно отвечая на вопросы. После этого они со мной разговаривать больше не хотели. Мое возвращение почти совпало с концом семестра и чередой зачетов и экзаменов. Сессию я ненавидела и боялась больше, чем любой другой студент института. За время обучения бесчисленное число раз оказывалась на пересдачах, неоднократно с гневом вышвыриваемая с экзаменов, оставалась на осень и краснела перед комиссиями. Несмотря на свой ужасный язык и несдержанность в общении с другими студентами, в присутствии преподавателей я обычно терялась и не могла выдавить из себя ни слова. Да и, собственно, нечего было выдавливать — последним, что я действительно полноценно выучила, оставался алфавит. Энтузиазм первого года обучения в институте, когда я на самом деле горела геологией и хотела учиться, прошел слишком быстро, что бы оставить след в моей голове. К началу сессии в моей зачетке стояло только четыре зачета из шести необходимых. Три из них были просто поставлены автоматом всем учащимся, один нарисован со словами «только из сочувствия твоей тете, так бы ни в жизнь не поставила». В завершающий день зачетной недели Топотова Наталья Леонидовна, которой навязали руководство моей курсовой работой, молча, взяла мою зачетку и ушла, вернувшись с уже заполненными строками. — На сессии помощи от меня не жди, с курсовой работой тоже прикрывать не стану, — неприязненно сказала она. — Помогла только потому, что пообещала твоей тете.Наступила новогодняя ночь. Мы не отмечали Новый Год с тех пор, как младшим Каттер и Танре исполнилось по 10 лет. Да и до этого праздник был формальным. Украшали елку и накрывали стол… Сейчас же этот день и вовсе не отличался от других. Сидя под одеялом в комнате, обложившись своими бестолковыми конспектами в попытках готовиться к экзаменам, я думала о том, каким чудесным мог бы быть этот праздник, если бы Арина была еще жива. Мы бы ели мандарины — она питала к ним особенную слабость и как-то призналась, что Новый Год особенно любит из-за них. Я бы навела порядок, она бы сготовила что-нибудь вкусное и мы бы просидели допоздна, болтая о глупостях, смеясь и забывая о тех бедах, что живут за стенами нашего маленького уютного убежища. «Нет, нет! Не думать об этом!» приказала я самой себе, чувствуя, как перехватывает горло. Но потом отложила тетради, оделась и тихо выбралась на кухню. Фрукты у нас никогда не переводились, мандарины сейчас тоже были. Зажав пару штук в руке, я перенеслась на кладбище к свежей могиле. Почистила мандарины, понимая всю глупость своих действий, разломила один на дольки и положила на холмик, а второй медленно, не чувствуя вкуса, съела сама. Где-то далеко били куранты, звенели бокалы, на ночном небе распадались искрами феерверки… но не здесь, здесь было тихо и холодно. — С новым годом, Ариша, — прошептала я. Затем резко выдохнула и перенеслась обратно в свою комнату.
После новогодних выходных началась сессия, за время которой мне предстояло сдать четыре экзамена, ни к одному из них я не была готова. Первым в списке преподавателей, которым предстояло оценивать мои знания, стоял Некруев Виктор Андреевич. Молодой, активный и, несомненно, один из наиболее принципиальных и требовательных педагогов института, что фактически заранее определяло для меня исход экзамена. Среди студентов считалось особой честью получить у него на экзамене отличную отметку, но и для получения тройки следовало действительно знать предмет. Несмотря на строгость, Некруев пользовался заслуженной любовью студентов. Он великолепно читал лекции, интересно проводил семинарские и практические занятия, был известен своей преданностью науке и всерьез увлекался спортом, с удовольствием принимая участие в студенческих спортивных состязаниях. К тому же он сам хорошо относился к студентам и всегда был готов помогать жаждущим знаний. Но ко мне подобным был беспощаден. В прошлый экзамен, который я сдавала Некруеву, он с позором выставил меня с трех пересдач; в конце концов, я была брезгливо помилована предметной комиссией. В этот раз он едва удостоил меня взглядом и предложил выбирать билет. Взяла ближайший — что толку выбирать, если знаний ноль? Села, прочла вопросы. Я помнила пару определений и это, несомненно, было огромным для меня прогрессом. Но не подлежало сомнению, что это даже и не приближалось к тому объему знаний, которым мне бы следовало обладать. — Мягкова, садись отвечать. — Позвал Виктор Андреевич. Я села, положила на стол лист бумаги с записями и приготовилась к казни. — Приступай. — Я неуверенно прочла первый вопрос. — Громче, пожалуйста, я тебя не слышу. — Попросил он. Прочла громче, замолчала. Некруев внимательно на меня смотрел. — Ты учила? — спокойно спросил он. Я неуверенно кивнула. — Ответ на вопрос знаешь? — отрицательно покачала головой. — А на второй вопрос? Я молчала и с трудом удерживалась от того, что бы выскочить из-за стола и убежать. — Я смотрю, ты что-то написала, давай погляжу. — Он взял листок из моих рук. — Первое определение верно, второе не вполне корректно. Схема большей частью неверна. Негусто, конечно. А чего же ты не попыталась хотя бы определения мне сказать, раз вспомнила? Не дождавшись от меня реакции и проследив взглядом за моими ходившими ходуном руками, которые я поспешила спрятать под стол, он вдруг спросил: — У тебя лекции с собой? Вроде, в последнее время начала писать? Я достала тетрадь из сумки, полагая, что мне сейчас будет предложено поискать там ответ, что бы увериться в моей неспособности даже на это. Вместо этого преподаватель протянул к тетради руку. Я вцепилась в нее со своей стороны, понимая, что показывать это никак нельзя. — Мягкова! — Повысил голос Виктор Андреевич. — Дай мне свою тетрадь. — Он неожиданно сильнее потянул, и она оказалась у него в руках. С полминуты листал, затем поднял на меня взгляд. — Ты уверена, что это ты мои лекции записывала? — скептически произнес он. — Я не очень их узнаю. Ну да, то, что я сумела записать, наверняка порядком отличалось от того, что было сказано Некруевым. Многое писать я не успевала, определения часто просто не воспринимала на слух, так как они были мне совершенно не знакомы. О формулах и говорить не приходилось. К тому же лекции были щедро дополнены моими сочными комментариями, которые я писала, когда злость от собственной тупости и никчемности требовала выхода. — Я вам не разрешала ее смотреть! — дрожащим от стыда голосом сказала я, перегнулась через стол и выхватила тетрадь у него. Теперь мне мало не покажется. Втянув голову в плечи, прикусив губу и опустив глаза, я чувствовала, как горят щеки. Ждала расправы. — Ты права, мне не стоило ее у тебя брать без разрешения. — Вдруг спокойно сказал он. — Извини, пожалуйста. Но это, конечно, пересдача. Ты ведь понимаешь? — Понимаю. — Ты по учебнику готовилась? — У меня его нет. — А читательский билет в порядке, в библиотеке взять сможешь? — я покачала головой. — Возьми мою книгу, только верни потом. — Он протянул мне учебник. — Список вопросов тоже отсутствует? Возьми и его. Жду тебя на пересдаче со знанием предмета. Я сдавала последней, поэтому, на выходе из аудитории, никого из однокурсников уже не увидела, чему была рада. Неторопливо поплелась домой, где меня ожидала наставница в компании Джуремии и Луззы. — Как успехи? — спросила она. — Пересдача. — Не скажу, что неожиданно. Ксюаремия, если тебя отчислят, пойдешь работать. Больше я тебя вытаскивать не стану, в твоих интересах начать учиться. — Но я учила! — Очевидно, что плохо учила. — Я не могу лучше. — А что можешь, в ларьке торговать? — съязвила Джуремия. Я вспыхнула. — Это тебя не касается! — Замолчали! — чуть повысила голос наставница. — Ксюар, все, что я тебе хотела сказать, я сказала, можешь быть свободна. Я стиснула зубы и пошла к себе. Следующий экзамен принимала Подбельская Лариса Степановна, пожилая добродушная тетушка, славившаяся любовью к задушевным разговорам со студентами и немотивированным положительным оценкам. С ее экзамена я вышла с заполненной строкой в зачетке и пылающими ушами. В этот раз по стечению обстоятельств я оказалась во второй пятерке экзаменуемых, мои однокурсники имели удовольствие послушать ее прочувствованную речь о моем плохом поведении и необходимости исправляться, — благо, Подбельская была глуховата и, как следствие, говорила громко. На следующем экзамене Стеклова Наталья Федоровна сведенными бровями остановила мою робкую попытку ответить и расписалась в зачетке: — Несете полную чушь. Вас, девушка, давно пора выгнать. Но раз уж мы комиссией решили дать Вам последний шанс, я буду последовательна и в последний раз нарисую вам тройку. Полагаю, это ничего не изменит, мы скоро с вами расстанемся. Последний экзамен я сдавала Топотовой. У меня теплилась надежда, что, несмотря на свое заявление, она все же последует примеру лояльных экзаменаторов, но она недрогнувшей рукой отправила меня на пересдачу со словами: — Я предупреждала, снисхождения больше не жди. Экзамен был последний, в коридоре столпились счастливые «отстрелявшиеся» студенты, желая перед каникулами вдоволь пообщаться с однокурсниками. Выходя из аудитории, я зацепила плечом Регину Статскую, большую приятельницу Вересной. — А извиниться не надо? — я проигнорировала ее недовольство, ускоряя шаг в направлении выхода. — Эй, алло, придурочная! Я с тобой разговариваю! — разозлилась она. Мое нервное напряжение вылилось на ее голову длинной тирадой. — Мягкова, ты находишься в институте, что ты себе позволяешь?! — Наталья Федоровна вышла на шум из кабинета и теперь, крайне возмущенная, смотрела на меня поверх очков. Из соседней двери, ведущей в лабораторию, появился Некруев и его лаборантка. Лаборантка немедленно принялась обсуждать меня со Стекловой. Они считали, что я их не слышу, но я-то отчетливо слышала каждое слово, бессильно скрипя зубами. С меня хватит, я уйду! Я резко развернулась, намереваясь уйти, зацепилась за шкаф в коридоре. Дернулась и услышала треск дешевой ткани своих джинсов — на штанине образовалась приличных размеров дыра. Твою мать! Вокруг раздались смешки и едкие комментарии. Я психанула, быстро зашагала в направлении выхода и врезалась в наставницу. — Что вы тут делаете?! — Проверяю истинное положение твоих дел. Экзамен сдала? — Нет. — Что и требовалось доказать. Что с твоими джинсами? — Зацепилась случайно, мне нужны деньги на новые. — Денег не дам, я предупреждала. — Но мои деньги закончились. Вы же обещали исключительные случаи рассмотреть отдельно. — Я рассмотрела, денег не дам. Зашивай эти. — Как я их зашью? Здесь дыра больше штанов! — Это твои проблемы. — Мне нужны новые штаны! — Я не возражаю, покупай. На свои деньги. — Непонятно что ли, что у меня нет своих денег и мне просто не в чем ходить?! — заорала я, уже не заботясь о посторонних ушах. — Так может, наконец, найдешь себе работу?! Или ты до бесконечности собираешься тянуть из меня средства, как присосавшаяся пиявка? — она тоже значительно повысила голос, теперь нас отлично слышали все желающие. — Мне нужны деньги!!! — Так заработай! — Каким…, образом я… — ладонь наставницы обожгла мою щеку, оборвав фразу. Она резко развернулась и пошла прочь. Мне на плечи опустились тяжелые руки и настойчиво повлекли прочь из коридора и от любопытных глаз. Уже зайдя в лабораторию, я дернулась в сторону. — Сядь и успокойся. — Рявкнул на меня Некруев. Я села на стул, тщетно пытаясь перестать дрожать от обиды. Виктор Андреевич достал из кармана несколько купюр и протянул мне. — Держи. На новые штаны тебе хватит. — Мне не нужны подачки! — А чего же тогда у тетки их требуешь? — я не ответила, но деньги все равно не взяла. Некруев посмотрел на меня и спросил уже намного мягче и как будто задумчиво: — Ты принципиально не хочешь работать или просто не можешь найти работу? — Да где я ее найду?! — снова взвилась я. — Можешь поработать у меня в лаборатории. Мне нужен младший лаборант. Зарплата невысокая, но она у тебя будет. Тебе это подойдет? — А вам это…, видимо подойдет?! Я же ни… не понимаю в вашей… науке!!! — Ксения, придержи язык! — Некруев опять повысил на меня голос. Я закусила губу, будто это могло остановить уже вырвавшиеся слова. Преподаватель тяжело вздохнул. — Я прекрасно знаю, что как специалист ты величина даже не нулевая, а отрицательная. Но лаборанта ищу давно, а тебе, как видно, нужна работа. Давай попробуем. Подучить тебя я смогу, если сама постараешься. Если у нас не получится, то просто уволишься. Хорошо? — А если я разнесу вашу лабораторию? — Уволю. Так что, пойдешь лаборантом? — я уже остыла, поэтому вздохнула и нерешительно кивнула. Впрочем, не столько соглашаясь с его идеей, сколько подчиняясь натиску. Виктор Андреевич снова протянул мне деньги. — В долг. Лаборант с голым задом ударит по престижу моей лаборатории, так что все же купи себе новые штаны. А заработаешь — вернешь. — Спасибо, — тихо произнесла я, беря деньги. «Какие мы слова знаем, оказывается…», «Ну надо же, вежливо говорить умеет», «Ведь можешь, когда захочешь, вести себя прилично»… Нет, он не стал ни язвить, ни воспитывать. — Не за что, — спокойно ответил Некруев. — Приходи в начале февраля, объясню, что от тебя потребуется. А сейчас свободна. — До свидания… — До свидания, Мягкова. Сессия закончилась, а я еще не была отчислена. Меня ожидали устройство на работу и две пересдачи после каникул. Но перед этим предстояло сделать сделать кое-что еще.
Глава 9
Наставница как обычно собрала нас в зале перед началом дежурства группы и распределила пары и дни. Я дежурила в первый день и оказалась в паре с ней. Это было ожидаемо, больше со мной в пару вставать никто категорически не хотел, да и она наверняка желала иметь дополнительную возможность проследить за моей работой. Из-за побега с Ариной я пропустила одно дежурство и надеялась, что никогда уже к этому не вернусь. Но судьба распорядилась иначе. Опять ненавистный балахон, опять боль, страх и страдания умирающих людей. Для меня пришло время новой смертельной жатвы. В столице люди умирают, в среднем, каждые три-пять минут. Находясь недалеко от человека, чей путь подошел к концу, я это почувствую в любом случае. Но чувствовать весь город можно, только полностью прибегнув к силе. И это хорошо, иначе можно было бы сойти с ума. Раньше я нередко пренебрегала необходимостью лишаться человеческого облика, предоставляя напарницам направлять меня на нужное место. Но сейчас, замерев в ожидании в кресле, я почти с радостью избавилась от плоти и крови, спрятав чувства за бесстрастными провалами пустых глазниц. Ожидание было недолгим. Мужчина лет тридцати от роду, решил окончить свой жизненный путь, бросившись с моста в реку. Вернее, на толстый лед, так как зима стояла суровая. Несовместимые с жизнью травмы, полученные при ударе о твердую поверхность, — настолько очевидно несовместимые, что стоящие наверху люди звонят сразу в полицию, а не в скорую помощь. Им неведомо, что фактически человек еще жив. Мы с наставницей оказались рядом одновременно и я, не ожидая от нее приказа, выпила жизнь, стремясь поскорее прекратить его мучения. Сразу же мы переносимся в небольшую и очень запущенную квартиру. На полу лежит еще молодая женщина без сознания, вокруг рта у нее пена. Пол рядом забрызган кровью, в правой руке сжат грязный шприц, на левой болтается жгут. На небольшом столике следы белого порошка и клочки бумаги, согнутая ложка и зажигалка, какие-то таблетки и битые ампулы. Что же ты наделала, как же ты могла?! Я быстро переступила через женщину и заглянула за столик. Там, скорчившись в судорогах, лежал худенький мальчик лет семи. Почему, ну почему я не могла почувствовать твою беду раньше, когда еще не поздно было тебя спасти? Почему я не могу забрать вместо твоей жизни жизнь твоей непутевой матери, позволившей своей отраве убить тебя?! Хуже всего то, что он был в сознании, в глазах его стоял страх, по лицу катились бесконечные слезы. Нельзя же, нельзя, что бы он умер так! Я вернула себе человеческий облик, опустилась на пол рядом с ним и позволила ему меня увидеть. — Ты моя смерть?.. — Какой же слабый у тебя голосок! — Да, — сказала я правду. — Но тебе не нужно меня бояться. Я тебя обниму, и тебе больше не будет больно и страшно. Хорошо? — Хорошо… Я приподняла его и уложила к себе на колени, крепко прижала к себе, ощущая, как он доверчиво прижимается к моему плечу. — Мне уже совсем не больно, — прошептал он. Это ложь. Но он больше не боится, хотя кое-что его еще беспокоит. — Не делай маме больно, пожалуйста… — Я не стану. Спи спокойно, маленький. По его бледным губам скользнула чуть заметная улыбка облегчения. Жизнь покинула тело, я опустила ребенка обратно на пол, прикрыла ему глаза и провела рукой по растрепанной головке. — Ксюаремия, нам пора. Я успела забыть про наставницу, а она была все это время рядом и внимательно следила за моими действиями. Но не вмешалась, чему я была рада. Я снова приняла свой истинный облик и перенеслась дальше. Больница, отделение интенсивной терапии. Пожилая женщина без сознания, рядом с ней заплаканные сын с женой, двое внуков. Я дождалась, когда внуков выведут из палаты, а врач отведет для разговора сына и невестку умирающей, и выпила жизнь женщины. Автокатастрофа, перевернувшийся автобус, четверо погибших на месте. Через несколько часов еще одного я узнаю в больнице, прежде чем выпью его жизнь. Перестрелка, один погибший. Бандит, чья жизнь утекает так же неумолимо, как любая другая. Рыбак, угодивший под лед, — скорее всего, ты долго еще будешь числиться пропавшим без вести, пока весна не растопит лед и не отнимет у твоих близких надежду. Снова самоубийца, на этот раз ванна и вскрытые вены. Из квартиры снизу послышались веселые детские крики, и я решительно перекрыла краны, — ни к чему, что бы на головы малышам лилась кровавая вода. — Отдохни. — Холодный голос наставницы звучит издалека, словно не касается меня. Я киваю, переношусь на кухню и делаю себе кофе. Только поднеся кружку ко рту и ударив ею о кость, осознаю, что не приняла человеческий вид. Позволяю плоти появиться и жадно пью горячий кофе. Ловлю на себе взгляд и понимаю, что наставница уже какое-то время наблюдает за мной. Превращаюсь обратно, чувствую, что пока никуда не должна спешить, но продолжаю оставаться в таком облике. Наставница тоже пьет кофе, сидя напротив. Целый час мы никуда не уходим, затем следует новая череда умираний. Поздним вечером судьба снова приводит нас в грязную квартиру, в которой мы были в начале этих суток. Женщина лежит, уткнувшись лицом в ноги своего погибшего сына; она перерезала себе вены, а после воткнула нож в живот, но она все еще в сознании. В дверь громко стучат, я отчетливо слышу разговоры соседей: — Что там случилось, чего она так кричала? — Она же наркоманка, у нее ломка, наверное. — Кошмар какой-то! Полицию вызвали? — Да, уже едут. Может, хоть ребенка заберут, наконец… Я снова смотрю на окровавленное тело у своих ног. В такие моменты во мне просыпается Джуремия, мне хочется разорвать эту дрянь на части. «Не делай маме больно, пожалуйста…». …Я не сделаю больно твоей маме, я обещала тебе… Я наклоняюсь к ней и вижу в ее глазах страдание, непередаваемый ужас от осознания своей вины. Даже я не хотела бы оказаться на твоем месте… Гнев несколько отступает, я быстро выпиваю ее жизнь. Наконец дежурство заканчивается. В своей комнате я снимаю балахон, принимаю человеческий облик и ложусь на кровать. Безумно хочется выпить, хотя бы немного. Но я продолжаю без движения и сна лежать до самого утра, сжав в кулаках одеяло и глядя сухими глазами в потолок.Первого февраля ранним утром я пришла в институт и постучалась в лабораторию. — Так рано? — впустил меня Некруев. — Ну что же, заходи. Куртку только сними, нечего здесь делать в верхней одежде. Я послушно сняла куртку и повесила на указанный крючок. Затем достала деньги и протянула ему. — Это сдача, остальное верну, как вы сказали, с зарплаты. — Сдача? — удивился он, так как я вернула ему большую часть суммы. — Ладно, твое дело. Официальным оформлением займемся после обеда, а пока дай мне, пожалуйста, свои контакты. Я написала на листке номер домашнего телефона и адрес. — Ксения, мне ни к чему знать, где ты живешь, мне нужен номер твоего мобильного телефона и адрес электронной почты. — У меня их нет. — То есть?! А что с ними случилось? — Их никогда не было. — А как же ты в интернете сидишь без почты? Регистрируешься на сайтах? — Я не пользуюсь интернетом. — Интересно. — Вы не возьмете меня на работу?.. — Ну отчего же? Почту тебе заведем, без телефона обойдемся. Неудобно, но что поделать. Давай покажу, что тебе для начала нужно делать. Он подвел меня к столу, на котором лежала внушительная стопка папок с бумагами. Здесь данные, которые необходимо внести в базу, по блокам. Работать будешь на этом компьютере. — Я не умею. — Совсем? — Немного помню, чему учили на занятиях по информатике. — Ничего, научишься. — А если что-то сломаю? — Этот компьютер старый и уже списан, так что ничего страшного. Данные с него тоже все продублированы. Мне стало немного легче. — Хорошо, садись и включай компьютер… Несколько следующих часов Некруев терпеливо учил меня переводить данные в цифровой вид. Все же уроки информатики оказались не окончательно забытыми, с программой я освоилась быстро, хотя скорость и качество печати были весьма низкими, что грозило затянуть выполнение задачи на длительный срок. В какой-то момент Виктор Андреевич оставил меня работать самостоятельно, периодически подходя и проверяя, как идут дела. Днем мы сходили в отдел кадров, я написала заявление об устройстве на работу на неполный рабочий день. Ожидая в коридоре задержавшегося Некруева, я услышала, как кадровичка сказала ему: — Вить, зачем тебе это надо? Девица совсем конченая, какой с нее толк? — Нин, хочу попробовать, что я теряю? На такую зарплату все одно никто идти не хочет. Последний претендент был настолько непроходимо туп, что с ним невозможно было работать. Пришлось уволить под благовидным предлогом, пока все мне окончательно не разнес. А Мягкова с мозгами, глядишь и справится. — Да толку от этих мозгов, она же алкоголичка. — Вроде, сейчас держится. Учиться даже пытается. Правда, пока без выдающихся успехов. — Тетка ей хвост накрутила, вот она тебе держится и пытается. Только надолго ли ее хватит? Ладно, Витя. Зря ты это затеял, но дело твое, конечно. Некруев вышел из кабинета. — Готово, ты официально принята на работу. — Он внимательно на меня посмотрел. — Все в порядке? — Да. — Ты что-то слышала, пока в коридоре стояла?.. — Нет, — соврала я. — А что? — Да ничего, забудь. На обед ходила? — Нет. — Можешь сейчас сходить. — Не хочу. — Точно? Тогда можно чаю или кофе выпить, только за компьютер еду не тащи. В подсобке все необходимое, мы периодически скидываемся и покупаем. — Я не скидывалась. — Не страшно, в следующий раз скинешься. Хотя это дело сугубо добровольное. Выпив кофе, я вернулась за компьютер, Виктор Андреевич подошел и сел рядом. — Давай я тебе покажу заодно, как пользоваться интернетом. — Мне не нужно. — Нам может понадобиться, что бы ты искала в сети информацию. Да и тебе не повредит, учитывая отсутствие читательского билета. В интернете многие учебники в свободном доступе. Получив первые навыки работы в интернете и заведя себе электронную почту, я вернулась к заполнению базы данных. В шесть часов вечера Некруев велел заканчивать работу и идти домой. — Ксения, у тебя неполный рабочий день, но пока идут каникулы, мне бы хотелось видеть тебя чаще, если можно. Тебе нужно подучиться, лучше с этим не тянуть. — Хорошо. — А как у тебя дела с сессией? Кроме моего экзамена есть пересдачи, нужно много готовиться? — Еще у Топотовой. — А два других экзамена? — Нарисовали. — Он поднял брови. — Обычно говорят «сдала». — Не мой случай, — отчего-то съязвила я вместо привычного молчания. Виктор Андреевич усмехнулся. — Ясно. Если хочешь, можешь готовиться здесь, будут вопросы — спрашивай, постараюсь помочь. Готовиться к экзаменам в лаборатории оказалось проще, чем дома. Обстановка дома слишком угнетала, а здесь было неожиданно комфортно. Мой компьютер стоял в углу за шкафом, я была скрыта от посторонних глаз. Сотрудники лаборатории не питали ко мне теплых чувств и не одобряли решения взять меня на работу, но я старалась быть как можно тише, поэтому они вскоре смирились с моим присутствием, практически перестав замечать. Общался со мной, да и то нечасто, только Некруев. Которого я по-прежнему очень боялась, но уже не так панически, как раньше. Кроме заполнения базы данных, других дел у меня пока не было, значительную часть времени я уделяла подготовке к экзаменам. Предложением задавать вопросы я не воспользовалась, так как слишком неловко себя чувствовала от одной мысли об этом. Учить пыталась сама, по книге, отложив бестолковые конспекты, но и тут успехов опять не было. Надеялась только, что Некруев, выгнав меня с экзамена, даст доработать хотя бы до конца месяца — за мной по-прежнему был долг. Наступила пересдача. В числе других должников я зашла в аудиторию, взяла билет и принялась готовиться к ответу. Снова в голове было почти пусто, снова было страшно и хотелось сбежать. Быстрее бы это закончилось. Передо мной отвечало три человека, двое были отправлены на следующую пересдачу, один студент радостно ушел с четверкой — хорошо постарался. Подошла моя очередь. Трясясь еще сильнее, чем в прошлый раз, я села напротив Некруева. Положила на стол его книгу и список вопросов. — Какие тебе вопросы достались? — Я зачитала. Замолчала. — Что знаешь по первому? — терпеливо спросил он. На листочке было написано определение. С трудом взяв себя в руки, я его прочла. — Хорошо, все верно. — Спокойно сказал Виктор Андреевич. — Что еще было в учебнике? — Схемы… — пробормотала я. — Что за схемы? — Генетическая… и морфологическая… — Давай начнем с первой. — Я молчала. Некруев внимательно смотрел, затем придвинул мне лист бумаги. — Попробуй нарисовать хотя бы в общих чертах. Ручка в моих руках танцевала, но схема рисовалась. — А здесь что еще забыла? — он указал на участок схемы. Я, молча, дорисовала недостающий фрагмент. — Очень хорошо, рисуй вторую, морфологическую. Ну?.. На верхнем уровне классификации, на сколько типов идет разделение?.. По-прежнему не произнося ни слова, я поставила пять стрелочек и добавила под каждую соответствующие подписи. — Хорошо, давай следующий уровень. Схема потихоньку обросла всеми нужными деталями. — Проговаривай вслух то, что пишешь. — Я сбивчиво начала зачитывать с листа. — Очень хорошо, на первый вопрос ты ответила. Давай следующий, прочти его вслух еще раз. Я зачитала вопрос, затем три определения из ответа. Одно из них было дано неверно. Потом я кое-как рассказала про технологическую цепочку и окончательно запуталась. Некруев задал дополнительные вопросы, но на них я не смогла сказать ни слова. Было понятно, что экзамен я опять не сдала. — Думаю, мне все ясно, этого достаточно. — Сказал Виктор Андреевич. — Пересдача? — тихо спросила я очевидное. — Зачем? — удивился он. — На четверку, конечно, нужно и знать больше, и отвечать увереннее. А то я из тебя клещами слова тяну. Но в целом ты хорошо потрудилась, три ставлю с чистой совестью. Заметь, не рисую, а ставлю — ты честно «сдала». Впервые после смерти Арины внутри потеплело. Я неуверенно улыбнулась, Некруев улыбнулся мне в ответ и расписался в зачетке.
Глава 10
На экзамене у Топотовой я с треском провалилась на двух пересдачах подряд и, в конце концов, отвечала предметной комиссии. К этой третьей пересдаче какие-то проблески знаний в моей голове все же появились, спасибо интернету, да и предметная комиссия вдруг проявила снисходительность. В результате сессия была неожиданно благополучно закрыта, я все еще не пополнила ряды отчисленных студентов. Начался весенний семестр, снова я писала бесполезные конспекты и не справлялась с заданиями, ругалась с однокурсниками и раздражала преподавателей. Почти все свободное время я теперь добровольно проводила в лаборатории, уютно устроившись в своем углу. Некруев меня до сих пор не уволил, хотя часто был недоволен моей работой. Но зато я смогла расплатиться с долгом и честно отдать свою долю оплаты за кофе и сахар в лаборатории. Оставшиеся деньги я отложила, понимая, что долго на работе вряд ли продержусь, а случиться может все что угодно. Дома все стало еще хуже. После очередной неудачной пересдачи вечером я поругалась с Луззой, затем к нам присоединились Каттер и Танре, наконец, подошла Джуремия, и скандал достиг максимума. В какой-то момент я набросилась на нее с кулаками, началась безобразная драка, впрочем, быстро остановленная наставницей. Она отвесила мне несколько пощечин, я разозлилась и ушла в институт, ночь провела там. С тех пор я несколько раз тайком ночевала в лаборатории на диванчике, пока в середине марта это не обнаружил Некруев. Он был очень по этому поводу рассержен, мне пришлось опять проводить ночи дома. Я старалась задерживаться на работе как можно дольше, лишь бы не идти туда, но рано или поздно все равно приходилось возвращаться. Вот так, в очередной раз возвращаясь с работы в темноте, я неожиданно поскользнулась и с размаху полетела на асфальт, неловко выставив вперед левую руку. Отчетливо хрустнуло и руку пронзило болью, такой сильной, что у меня потемнело в глазах. Еле поднявшись и сдерживая стоны, я поковыляла домой. В прихожей было пусто, все сидели по своим комнатам, никому до моего появления не было дело. Я разулась, поднялась в свою комнату и с трудом стащила куртку. Превратила руку, но это почему-то не уняло боли, только позволило воочию убедиться в том, что кость сломана. Вроде, хоть никуда не смещена, или я чего не понимаю? Я вернула руке нормальный вид и прокралась на кухню, выгребла из холодильника лед и вернулась к себе. Компресс немного помог унять боль, я даже смогла урывками спать. Наверное, стоило сообщить наставнице, но мне не хотелось идти к ней за помощью. Самостоятельно к врачу тоже не хотелось, люди в белых халатах вызывали панический ужас после последнего посещения больницы. Ничего, понемногу срастется, я потерплю. Наутро рука отекла и на ней появился огромный синяк. За широким рукавом свитера было не видно, и два дня никто ничего не замечал, но боль от этого не проходила, становилось только хуже. На третий день я отчетливо почувствовала температуру, но по-прежнему боялась идти к врачу или говорить с наставницей. Я сидела за своим рабочим столом и пыталась заполнять базу данных, морщась от боли и головокружения, когда подошел Некруев. — Когда закончишь с этим блоком данных? Мне он нужен к концу недели. — Как получится. — Перед глазами все плыло. — Ксения, работу нужно выполнять в срок. У тебя было достаточно времени. — Как умею, так и делаю! — Не разговаривай со мной в таком тоне! — я промолчала, невидяще глядя в экран. — Почему такая задержка? Ты чем занималась? Отодвинься, я посмотрю, сколько уже сделано. Рассерженный Некруев придвинулся к монитору, оттесняя меня в сторону. При этом он задел мою покалеченную руку. От резкой боли я закричала, напугав его и выскочившую из соседней комнаты Набокову. Стиснув зубы и опустив голову на стол, я застонала от боли и усталости, здоровой рукой вцепившись в больную. — Что случилось? — спросила Некруева Валентина Владимировна. — Я тоже не знаю, — сказал он. — Ксения, что с тобой? Я не отвечала. — У тебя что-то с рукой? — Я кивнула. — Что с ней случилось? — Просто упала, — с трудом выдавила я. — Давай посмотрю. Не бойся, я очень аккуратно. — Он легко преодолел мое вялое сопротивление. — Мама дорогая. — Ахнула Набокова, увидев отек и синяк. Виктор Андреевич тем временем приложил ладонь к моему лбу. — У нее высокая температура и рука явно сломана. Ксюша, а ты когда упала? — Во вторник вечером… — И к врачу не ходила? А тете сказала? Кому-нибудь вообще сказала? — допытывался Некруев. Я только отрицательно качала головой. — Понятно. — Он выпрямился. — Валя, я ее сейчас к врачу отвезу, потом посмотрю, как пойдет. Ты ее тете позвони и предупреди, дай номер моего телефона. И посмотри, что там с блоком данных, ей уже явно не до него будет. Где ее куртка? Давай, Ксюша, я помогу тебе одеться. Пойдем, пойдем, не протестуй. Тут ничего не поделать, тебе нужно к врачу. Из травмпункта меня на скорой отправили в дежурную больницу из-за высокой температуры. Там было принято решение о госпитализации. На сломанную руку наложили гипс, вкололи обезболивающее и жаропонижающее, назначили курс антибиотиков и отправили спать. Через пару часов меня разбудила наставница. — Пойдем в коридор. — Велела она. — Пошатываясь от усталости и лекарств, я вышла за ней в коридор. — Я привезла твои документы, вечером заеду с вещами. — Спасибо. — Почему ты мне ничего не сказала? Ксюаремия, отвечай, не молчи. — Я могла потерпеть. — Потерпела? Зачем это нужно было? — Не хотела злить… — Прекрати нести чушь! И впредь потрудись сообщать мне такие вещи вовремя. Что из вещей тебе привезти вечером? — Я ответила. — Хорошо, возвращайся в постель. Вечером наставница привезла сумку с вещами и мобильный телефон. — На время, что бы ты смогла позвонить, если что-то потребуется. — Объяснила она. Следующие дни она ко мне не приезжала и не звонила. Соученицы тем более. Я сама тоже не звонила — зачем? У меня было лечение, меня кормили, пусть и плохо, рука сильно не тревожила. Соседки быстро перестали пытаться втянуть меня в беседу, но в целом относились без неприязни. Жаловаться было не на что. Однако я хандрила, мысленно прощаясь с лабораторией. Некруев был ко мне очень добр в этой истории с переломом, но ведь работу я не выполнила. Видимо, мне предстояло очередное увольнение. На пятый день пребывания в больнице я неожиданно услышала его голос в коридоре, он разговаривал с моими соседками, которым вечно не сиделось в палате, — чему я, конечно, была рада. — Вы к Мягковой? Родственник? — спросила интеллигентная тетя Настя. — К ней, только я ее преподаватель и коллега с работы. Как она? Несколько дней ни слуху, ни духу; решил заехать. — Да лучше уже, только грустит все время. Неудивительно, с такой тетей… — Что случилось, они поругались? — Нет, не поругались. Но она только в первый день к ней два раза приехала, сначала документы привезла, а потом вещи. Хоть бы слово ласковое сказала! Только телефон сунула и усвистала! — Охотно наябедничала вторая соседка. — Ну, Ксения, допустим, тоже не подарок… Что, сильно грустит? — А то! Весь день лежит, смотрит в стену и молчит. — Ясно, спасибо. Пойду, проведаю. Некруев вошел в палату. — Здравствуй, Ксюша. Как себя чувствуешь? — Он сел на стул напротив. — Нормально. — Соседки говорят, что ты грустишь. — Все в порядке. — Тебя вроде как тетя обижает? — Они не правы, она приехала ровно столько раз, сколько было надо. И телефон мне тоже дала, как они правильно вам сообщили. — Все слышала? — Вы говорили громко, что я сделаю? — Понятно. Что врачи сказали? — Через несколько дней выпишут. — Это хорошо. Тебе что-нибудь нужно? — Нет, у меня все есть. — Отлично, тогда поправляйся. — Он встал со стула, намереваясь попрощаться и уйти, но, посмотрев на меня, вдруг спросил: — Чтотакое? — Я… Вы меня уволите?.. — спросила я. — За что? Ты заболела, бывает. — Я и так не справляюсь. — Это точно. — Тогда почему вы меня не увольняете? — Очередь на эту работу не выстраивается, а ты все-таки процентов на тридцать лучше, чем ничего. — Вольно процитировал он популярное высказывание. — Ты учишься, стараешься. Поэтому пока не вижу причин тебя увольнять, не волнуйся. Или ты сама хочешь? Нет? Вот и договорились. Все, мне пора идти. Он направился к двери. — Виктор Андреевич. — Нерешительно позвала я. — Что такое? — Там… на компьютере… Я ведь уже не буду заниматься этой базой данных? — Да, мы закончим завтра. А что? — Там просто… — я окончательно сникла и замолчала. — Ну и что там такого простого? — Там мой файл лежит в папке с документами. Можно его пока не удалять? — Что за файл? — Текстовый. Называется «Мысли»… Он больше никому не нужен, но я хотела бы пока сохранить… — Хорошо, сохраним твой файл. А что там за мысли у тебя? Почитать можно, или как с твоими лекциями, лучше не смотреть? — Я почувствовала, как вспыхнули щеки, Некруев с интересом наблюдал за моим смущением. — Так что, мне можно посмотреть, или нет? Если не разрешишь, я не стану. — Зачем Вам его смотреть? Мне так всего лишь проще было разбираться с информацией. — Просто интересно, — пожал он плечами. — Можно? — Да, в принципе, можно… — То есть все цензурно? — я закусила губу. — Ну, да… в целом… Он подавил усмешку, попрощался со мной и ушел. Через несколько дней меня действительно выписали, наставница увезла меня домой. Я порывалась сразу сбежать на работу, но наставница заставила в этот день еще отлеживаться. Наутро следующего дня я, тем не менее, вырвалась в лабораторию. — Ой, Ксюша! Выписали, наконец? Как себя чувствуешь? — перепугала меня теплым приемом Набокова. — Ээээ… нормально… Спасибо… — пробормотала я, выпутывая руку в гипсе из куртки. — Вот и хорошо. Садись, кофе попей, дел у тебя пока нет. Виктор Андреевич скоро придет, он с тобой поговорить хотел. О чем? Все же решился уволить? Я допивала кофе, когда он появился. — Очень хорошо, что ты пришла. Пойдем, побеседуем. Некруев усадил меня за стол и достал распечатку моего размышлятельного файла. — Ксения, я тут посмотрел твои наброски и мне они в целом понравились. — Рада, что повеселила. — Не язви, я говорю серьезно. Ты по какой теме и у кого пишешь курсовую работу? — По непонятной теме у Топотовой. — Много уже сделала? — Ничего не сделала, она меня не аттестовала и не допустит до защиты, оставит на осень. Да мне и не с чем идти на защиту. — Даже не начинала, что ли? — Пыталась литературный обзор писать, но Наталье Андреевне не понравилось. Да я не понимаю в этом ничего… — Так не удивительно, что бы понимать, надо сначала поработать. Осенью ты как сдавать собираешься? — Никак. Я ее не смогу написать. — Надеешься, что опять тройку нарисуют и не отчислят? — Нет, теперь уже точно отчислят, — вздохнула я. — Вы-то от меня чего хотите? Я и после отчисления здесь могу работать, если Вас это вдруг устроит. — Я хочу, что бы ты провела исследование, заодно предлагаю поменять тему курсовой и буду этим руководить. Топотова только обрадуется, всем будет хорошо. — Топотова спляшет от счастья, непонятно на кой это вам сдалось. — Ксения, ты когда-нибудь за языком следить начнешь? — Я не материлась. — Не строй из себя дурочку, я уже знаю, что ты умеешь себя вести интеллигентно, а не только «не материться». — Хорошо, перефразирую, — у меня зачесался язык. — Ваша коллега тяготится обязанностями моего научного руководителя, так как успела в полной мере осознать бесперспективность этого занятия. Я не понимаю причины, побуждающие вас брать на себя столь неблагодарный и бессмысленный труд. Теперь нормально? — Замечательно. Вот так со мной и разговаривай. — Невозмутимо отреагировал Некруев. — Аналитика по данным мне все равно нужна, вот я и хочу пристроить тебя к делу, заодно у тебя появится хороший материал, который останется только немного доработать. К сроку мы, разумеется, не успеем, но осенью ты вполне сможешь спокойно защититься. Так что принимайся за работу. Топотова с облегчением сложила с себя полномочия моего научного руководителя, я была закреплена за Некруевым. В институте на его счет крутили пальцем у виска, но он относился к этому спокойно. Новая работа меня не радовала, заносить информацию в базу данных мне определенно нравилось больше, там я хоть понимала, что делаю. Чего от меня хочет Виктор Андреевич здесь, я упорно не понимала. Он меня критиковал, я злилась и переставала работать, он ругался, я злилась еще больше… Тем не менее, раз за разом я с новым приливом энтузиазма уходила в исследование, и мне начинало казаться, что я действительно могу его завершить. В конце марта наша группа опять заступила на дежурство, наставница вынудила меня встать в паре с Джуремией. В те сутки умирающие уходили из жизни почти мгновенно. Я торопилась выпить их жизни, чтобы не дать Джуремии возможности помучить их напоследок, а она торопилась, дабы не позволить мне оставить им время на прощание с родными, на последнюю чашку кофе или сигарету, на прощальный взгляд в серое небо. Мне было тяжело. Мало понять, что смерть необходима, искреннего смирения не было, внутри все болело и кровоточило от окружающих меня людских страданий. В городе снова нарушился баланс, через неделю после дежурства наставница собрала нас, что бы нацелить на новые жертвы. Моей жертвой оказалась одинокая женщина средних лет, школьная учительница. Я не видела причин торопить события и выпила ее жизнь ровно через две недели. Видимой причиной смерти стала травма головы, которую она получила, поскользнувшись на подоконнике в момент мытья окна. Конечно, она умерла за несколько секунд до этого — у меня не было желания напоследок ее пугать и причинять боль. Эту жизнь я выпила поздним вечером, а утром следующего дня в институте состоялась защита курсовых работ, которую я пройти не могла, но на которую обязана была явиться. Я сидела в углу аудитории, наблюдая за однокурсниками, бодро и не очень докладывавшими свои результаты. Лучшая работа была у Вересной, она же прекрасно сделала доклад. Остальные работы были слабее, вплоть до едва тянущих на троечку, но кроме меня в этом году других студентов, не допущенных до защиты, не было. После объявления оценок Подбельская неожиданно встала и громко спросила: — А что мы все-таки будем делать с Мягковой? — аудитория застыла во внимании, я стиснула зубы. — Мягкова сейчас к защите курсовой не готова, она остается на осень. Прошу принять во внимание, что у нее недавно изменилась тема исследования. В настоящее время я, как научный руководитель, ее работой доволен. — Спокойно ответил Некруев. — Вы хотите сказать, что осенью она защитится? — не успокаивалась Подбельская. — Хотелось бы быть получить хоть какие-то гарантии…. Где Ксения? Пусть выйдет сюда и скажет сама, будет она нормально учиться или нет. — С вашего позволения, Лариса Степановна. — Стеклова, руководившая процедурой зашиты курсовых работ, решительно развернулась к аудитории. — Работы сегодня были очень разные, но, тем не менее, хотелось бы отметить в целом высокий исследовательский уровень и разнообразие тематики. От лица преподавательского состава поздравляю вас с успешной защитой ваших курсовых работ. Все могут быть свободны. Стеклова повернулась к комиссии и уже неслышно для студентов (исключая, конечно, меня), сказала: — Коллеги, предлагаю обсуждать такие вопросы не публично. Если у нас есть сомнения, как поступить с Мягковой, мы их можем сейчас решить в рабочем порядке. — Я соглашусь, тем более что единого мнения в ее отношении у нас, как понимаю, не имеется. — Добавил так же тихо Некруев и уже громче обратился ко мне. — Ксения, подожди в коридоре, пожалуйста. Я села на скамейку рядом с аудиторией. Слышать, что обо мне будут говорить, не хотелось совершенно. Но удержаться тоже не было сил, да и с моим слухом это сложно. — Вроде бы мы собирались дать ей последний шанс, с условием, что она будет хорошо учиться и прилично себя вести. — Была возмущена Подбельская. — И что? Она, конечно, стала адекватнее в целом, на занятия ходит и даже что-то делает. Но ведь этого не достаточно! Ни на один вопрос она ответить не может, молчит и глазами хлопает. Работы все начаты, но ни одна не доведена до ума. Курсовая работа, как видим, тоже не готова. О ее поведении все знают, она со всеми однокурсниками переругалась, и не только с ними. Я считаю, нужно ставить вопрос об отчислении! — Лариса Степановна, а на каком основании вы сейчас предлагаете ее отчислить? — спросила Стеклова. — Отчислять нужно было в сессию, или когда она два месяца не появлялась. А сейчас у нас какие официальные причины? — Давайте искать варианты, что можно сделать… — Зачем? Пусть остается до летней сессии. Если работы не сдаст, так не допускайте ее до зачета и все. Не сдаст сессию — отчислим. — А если сдаст достаточно, что бы на осень остаться? До октября с ней мучиться будем, да еще на практику повезем? — Прошу прощения, что перебиваю, — не давая Стекловой ответить, встрял Некруев, — но мне кажется, что как руководитель Мягковой, я должен четко обозначить свою позицию. Мы опытные педагоги, прекрасно понимаем, какой огромный пласт знаний и умений Мягковой не был усвоен. И мы понимаем, что этот пласт знаний даже при огромном таланте и старании просто невозможно усвоить за то время, что у нее было после нашего решения. В таком случае возникает вопрос: почему мы вообще говорим о том, что дали ей возможность продолжить обучение, если это предполагало от нее достижения принципиально недостижимых целей? Я лично для себя это понимаю так: мы должны оценивать результаты Мягковой не с точки зрения их фактической ценности, а с точки зрения прогресса и перспектив. А прогресс, я вас уверяю, значительный и перспективы стать нормальным специалистом у нее вполне есть. Поэтому я категорически против того, что бы сейчас говорить о ее отчислении. Тем более что никаких веских оснований на текущий момент у нас не имеется. — Да она же ни на один вопрос ответить не может! — в сердцах повторила Лариса Степановна. — Полностью с вами согласен, у нее с этим большие проблемы, здесь надо работать. — Кивнул Некруев. — Я от себя могу сказать, что стараюсь дать ей возможность отвечать письменно, тогда картина заметно лучше. — Я тоже со своей стороны хочу добавить. — Послышался голос Топотовой. — У меня к Мягковой особо теплых чувств, как вы знаете, тоже нет. Но я не считаю, что здесь нам следует руководствоваться эмоциональными оценками студента. И я тоже должна отметить, что в последнее время вижу с ее стороны ощутимые положительные сдвиги. Давайте будем последовательны, раз уж мы ее оставили, то, — как верно заметил Виктор Андреевич, — не стоит требовать от нее невозможного. Еще какое-то время педагоги спорили, но в конечном итоге пришли к мнению, что казнь нужно отложить. Некруев вышел в коридор и поманил меня за собой. Мы направились в лабораторию. — Тебя решили пока оставить на осень. — Сказал он, сев за свой стол. — Так что спокойно работаем по теме, осенью нормально защитишься. — Ясно. — Хорошо. Я сейчас уеду по делам, вернусь вечером. Работай над разделом, как приеду — посмотрю. Некруев уехал, работа не пошла. Я нескончаемо долго без толку смотрела в экран, потом плюнула и заварила кофе, дожидаясь руководителя. В лаборатории сегодня вообще никого не было кроме меня, поэтому можно было с комфортом расположиться на диване. Кофе в банке закончился, я достала новую, а старую понесла выбрасывать, по дороге нечаянно разбив. Пришлось брать совок и веник, собирать стекла. Крохотный осколок впился в палец. Не мой сегодня день… Я вытащила из ранки осколок и задумчиво отправила в ведро. Затем взяла крупный фрагмент и повертела в руках. Задрала рукав свитера и медленно провела острым концом по коже, наблюдая, как выступают капельки крови. Казалось, выступает не кровь, а скопившееся внутри напряжение. Дверь хлопнула, и я торопливо сунула осколок в карман, одновременно натягивая рукав — не хочу еще и по этому поводу объясняться. Как все достало… — Ну как дела? — спросил Некруев. — Никак. — Не идет? Давай вместе посмотрим. — Можно… завтра? Я устала. — Конечно. Если устала, нужно отдохнуть. Хорошо, что сама сказала. Иди домой. — Здесь нельзя посидеть? — В интернете, что ли? — Да нет… Просто посидеть. — Почему нет, оставайся. Я заварила себе еще кофе и уселась в подсобке. Последние двое суток были почти сплошным кошмаром, мне очень хорошо сейчас было просто сидеть и пить кофе. Не слышать стонов умирающих и не видеть слез их родных. Не мечтать провалиться под землю от стыда в институте. Просто тихо сидеть и пить кофе. Послышался звук открывающейся двери, женский и детский голоса: «Привет, любимый!», «Папа!!!». Я выглянула, на шее Виктора Андреевича радостно висел мальчик лет трех. Рядом с ним стояла молодая улыбающаяся женщина. — Там такие пробки, мы еле добрались до тебя из поликлиники! — говорила она Некруеву. — Почему сразу домой не поехали? — Захотелось с тобой. И Олежка закапризничал «папа, папа». Вот мы и решили сначала к тебе, а потом все вместе домой. — Понятно, — улыбнулся он. — Как прививка, сильно плакали? — Почти не плакали, только немножко похныкали. С медсестрой в этот раз повезло. Ребенок в этот момент повернулся ко мне, показал пальцем и довольно отчетливо сообщил: — Тетя! — его родители обратили на меня внимание. — А! Ксения, знакомься, это моя жена, Ольга Валерьевна. Оля, это моя лаборантка Ксения Мягкова и по совместительству моя курсовичка. Некруева дружелюбно мне улыбнулась. — Здравствуйте, очень приятно. — Здравствуйте… — Пробормотала, я немного растерявшись. — Ну что, сейчас сбегаю за кое-какими документами и поедем домой? Минут двадцать, хорошо? — Некруев вышел. Его жена терпеливо объясняла сыну, что пробирки детям не игрушка. В какой-то момент она подняла на меня глаза. — Ксюша, верно? Вы не могли бы за Олежкой минут десять приглядеть? Я хочу за бутылкой воды спуститься в кафетерий, у нас закончилась. Боюсь, пока домой доедем, пить захочет и раскапризничается. — Да… но… я не уверена, что справлюсь. — Просто посмотрите, что бы до пробирок не добрался, ну и не съел ничего неподходящего. На руки он не пойдет к незнакомому, но должен послушаться. В крайнем случае, просто отбирайте запрещенные предметы, поплачет и успокоится. Сейчас уже и Виктор должен подойти. Можете? Если не сложно. — Хорошо, я постараюсь. — Спасибо огромное, я быстро! — она достала кошелек и торопливо побежала в кафетерий. Олег смерил меня оценивающим взглядом, определил как существо неопасное и нацелился на пробирки. — Нельзя, — ноль эмоций, карабкается на стул. — Нельзя! — я попыталась добавить нажима в голос, но безрезультатно. Ребенок перебрался на стол, цепкие пальчики протянулись к ближайшей подставке с пустыми пробирками. Я вздохнула, подхватила юного исследователя и перенесла на диван. Он старательно заплакал, следя за моей реакцией. — Хитрый поросенок, но тетю смерть не проведешь. — Покачала я головой. Олег пару раз еще всхлипнул, затем моментально успокоился и сполз с дивана. Поглядывая на меня, он направился в сторону вожделенной цели. Последовал второй эпизод депортации со стола на диван. В этот раз плакать он не стал, а побежал к столу со всей скоростью, на которую был способен, видимо, надеясь меня опередить. — А тетя смерть быстрее! — я в третий раз вернула его на диван. Игра ему определенно понравилась. Со смехом он сполз с дивана и понесся все в том же направлении. Пробирки его уже не особо интересовали, гонять тетю смерть по лаборатории было занимательнее. После восьмого круга я уселась на стул, служивший ему ступенькой к столу, отрезав путь. Ребенок радостно принялся штурмовать уже меня. Он забирался ко мне на руки, я его ссаживала, он забирался снова. — И это ты-то к незнакомцам не идешь? — упрекнула я его, беря за ручонки и позволяя прыгать на моих коленях. Впервые в жизни я держала на руках не умирающего ребенка, а совершенно здорового, полного сил и энергии. Как же это здорово! Неприятности последних двух дней схлынули с меня, я негромко рассмеялась, играя с маленьким хулиганом. Вернувшийся Виктор Андреевич был очень удивлен открывшейся ему веселой картине. — А где Оля? — Пошла за водой Олегу. — Ясно. Спасибо, что посидела с ним. Надо же, не помню, что бы он так запросто с кем-то начал играть, да еще на руки позволил взять. Сильно тебя загонял? — Да нет, мы еще и десяти минут не поиграли. Вбежала Ольга Валерьевна. — Ничего себе! — удивилась и она. — Как вы этого добились? — Да это он как-то сам… — Ксюша, спасибо вам огромное, вы меня очень выручили. Олежка, пойдем к маме, хватит мучить тетю! Олег сопротивлялся, но мама пока еще была сильнее. Ребенок был насильственно одет в куртку и вручен любящему отцу. — Ксюша, ты не засиживайся здесь, иди домой отдыхать. — Сказал он на прощание. Ольга Валерьевна тепло попрощалась, они вместе с Олежкой помахали мне рукой и уехали. Я помыла свою чашку, выключила свет и неторопливо направилась домой.Глава 11
— Что с курсовой работой? — спросила наставница, как будто имела основания подозревать, что я ее сегодня защитила. — Оставили на осень. — Ничего удивительного. Ужин на плите. — Не хочу есть. — Как знаешь. Я разулась и пошла в свою комнату. В ней легко сочетались обычно чуждые друг другу порядок и грязь. Для беспорядка на самом деле просто не хватало вещей. Из мебели я осилила вынос на помойку только стульев, тумбочки и книжных полок, но и оставшееся было немногочисленным: кровать, стол и два шкафа, для одежды и книжный. В одежном шкафу была одеждой занята одна полка, постельным бельем и полотенцами вторая. Книжный шкаф вообще пустовал, учебные принадлежности умещались на столе, придвинутом теперь к кровати, что бы можно было сидеть. Расческа и мыло логично лежали в душевой — у нас они были у каждой своя. У двери валялись зимние ботинки, кеды и резиновые тапочки. Вот и все. Мне все больше хотелось сделать здесь хоть какой-нибудь ремонт и заполнить пространство. Начать с чего-то… вот только с чего? Пожалуй, на дешевые обои и клей мне бы хватило, но я слабо представляла, что с ними делать дальше. Да и страшно было тратить заработанное, мало ли… После возврата долга Некруеву я снимала деньги только трижды — небольшие суммы, что бы внести свою лепту в организацию пищеблока лаборатории и на канцелярию. Проездные, обеды в институте и вкусности остались в прошлом. Когда я получала социальную стипендию, мне и в голову не приходило ее копить, пока не решилась бежать с Ариной. Сразу после возвращения я считала, что финансовые заботы остались в прошлом, меня снова обеспечивает наставница. Однако я быстро поняла, что она не собирается больше решать все мои проблемы и теперь панически боялась остаться снова без денег. Впереди маячила летняя практика, это тоже потребует денег — где их взять? Наставница обещала оплачивать учебу, посчитает ли она это ее частью? И что делать, если у меня порвутся очередные штаны? Во всяком случае, уборка мне вполне доступна, мрачно подумала я. Хотя бы помыть полы пора. Но сначала нужно переодеться, — когда я попала в больницу, наставница вынуждена была купить мне спортивный костюм, теперь он служил мне домашней одеждой. Раздеваясь, я сунула руку в карман и наткнулась на осколок банки, о котором успела забыть. Села на пол рядом с кроватью, закатала рукав свитера и посмотрела на оставленную им царапину. Кровь, конечно, уже запеклась неровными маленькими пятнами по линии. В крови есть что-то завораживающее, пугающее и привлекательное одновременно. Я видела огромное количество крови. Меня не переставало поражать, как много ее в человеке и как легко она вырывается из тела, если дать ей такую возможность. Я прочертила осколком вторую красную полосу на руке, полюбовалась на алую линию капель, потом бросила осколок на подоконник и принялась за полы. На улице в последние недели существенно потеплело и жена Некруева с сыном стали регулярными гостями лаборатории. Они приходили вечером, забирали отца семейства с работы и пешком через парк направлялись домой, — погода уже позволяла. Олежек питал ко мне совершенно необъяснимые теплые чувства, каждый раз бурно радовался, обнаружив меня в лаборатории, и немедленно пытался втянуть в какую-нибудь игру. Я отвечала ему абсолютной взаимностью, этот малыш заставлял меня хотя бы в эти немногочисленные минуты чувствовать радость и забывать о проблемах. Больше всего удовольствия нам обоим доставляли редкие моменты, когда родителей удавалось сплавить из лаборатории и вместе полазить по столам и под ними, вытереть штанами вековую пыль за шкафами и попрыгать на диване. Некруевы вскоре удивленно обнаружили и долго пытались найти логичное объяснение, почему их ребенок называет меня «тетьсметь». Я прикусила язык и попыталась переучить его на «тетю Ксюшу», но тщетно, осталась тетьсметью. Впрочем, я просто удивленно округлила глаза и все решили, что «дите само себе придумало». — Ксюша, не посидишь с Олежеком? — улыбаясь, попросила Ольга Валерьевна. — Да, конечно. — Спасибо огромное, я на полчасика в магазин. Спровадив маму, мы с Олегом переглянулись и направились к любимому столу с пробирками. В последнее время мы играли чистыми пробирками, аккуратно перекладывая их из подставки в подставку и наполняя водой. Меня до глубины души поражало коварство ребенка, с абсолютно равнодушным видом проходившего мимо пробирок, если в помещении был кто-то кроме нас. Кто только сказал, что такие маленькие дети ничего не понимают и не умеют хитрить? Правда, в этот раз нас засекли, Виктор Андреевич вернулся раньше запланированного, я не успела спрятать улики. — Что здесь происходит? — А… мы играли… Сейчас получу, поняла я, увидев сходящиеся на переносице брови. — Папа! — возмущенно встрял Олег, и невнятно, но вполне расшифровываемо добавил: — Смотьи! Опыть! — тут уже удивились мы оба. А он тем временем уверенно сливал воду из разных пробирок в одну, приговаривая: — Еактив, и еактив, и еактив, мефаем…. - поболтал пробиркой и добавил с придыханием — еаксия! «Еаксия» дошла до конца: зрители со смехом выпали в осадок. В конце апреля я подхватила простуду и почти неделю провела дома. После выхода на работу и учебу получила нагоняй от Виктора Андреевича за отсутствие справки. Заодно вспомнили, что справку из больницы, где я лежала с переломом, я тоже не принесла. Пришлось ехать в больницу, брать официальную бумажку и нести в учебную часть, а там выслушивать массу неприятных вещей о себе. В середине мая было очередное дежурство группы, наставница снова поставила меня в пару с Джуремией во второй день дежурства. В этот раз ситуация накалилась до предела, еще до рассвета между нами возникла драка. Наставница отправила меня домой и довела дежурство до конца, а на следующий день заставила дежурить снова, уже вместе с Луззой. Лузза не была в восторге от ее решения, но подчинилась, за время дежурства мы обменялись от силы парой десятков слов. Кровь, боль, страдания, кровь, боль, страдания, кровь… После дежурства я была готова отдать все, что угодно, за стакан водки. Всю ночь я просидела в душевой с осколком стекла, валявшимся до этого на подоконнике, со злостью и отчаянием располосовывая ноги и руки: физическая боль помогала хоть немного отвлечься от всего остального. Шла последняя неделя перед сессией, время получения допусков до зачетов и экзаменов — с чем у меня были очевидные проблемы. Предстоял очередной тяжелый день, два практических занятия, лекция и семинар. Первое занятие вела Топотова. Она уже приняла у меня значительную часть работ, неизменно морщась при виде результатов, но отмечая «прогресс». — Это никуда не годится, — вернулся бланк к четвертому упражнению. — Это… ладно, не так плохо, зачтено. Третью работу ты не доделала, перечитай еще раз задание и доведи, наконец, до конца. Садись, работай. К концу занятия мне удалось сдать третью работу, четвертая все никак не давалась. Топотова махнула рукой и с любимой фразой про необходимость последовательности в действиях принялась мне помогать. В конце занятия я получила допуск до экзамена. Следующую пару вела Стеклова, с работами по этой дисциплине у меня было лучше, чем по всем остальным, — именно в этой области мы работали с Некруевым над моей курсовой и заодно прорабатывали практические задания. Впервые за все время моего обучения у преподавателя не было ко мне претензий — работы были слабые, но вполне зачетные. Еще один допуск в копилку, пусть и без энтузиазма поставленный. Далее следовала лекция Некруева, завершающая цикл. Вересная получила от него список вопросов для размножения. Меня, разумеется, никому не пришло в голову спросить, нужна ли копия — зачем бы? Однокурсники устали со мной ссориться, а я перестала нарываться, но в целом отношения не изменились, никто из них не верил в мою учебу, считая все потуги лишь попыткой прикрыть безделье. А значит и вопросы мне не нужны. Ничего, список Виктор Андреевич положит на стол, улучу момент и перепишу, если сам к тому времени не даст. После лекции — короткий набег за кофе в лабораторию и смазанные поздравления для Набоковой — у нее юбилей. После большой перемены — семинар у Подбельской. На семинарах я в принципе всегда молчала, но у Подбельской молчание становилось клиническим, я ничего не могла поделать. Могла выучить ответ наизусть, но все равно не способна была выдавить из себя хотя бы слово. Конечно, Лариса Степановна злилась и ставила мне бесконечные минусы в таблице успеваемости. — Мягкова, выйди перед аудиторией. Ненавижу это, но с деланным безразличием встаю напротив своей подгруппы. Звучит вопрос, я молчу, хотя примерно помню ответ. — Мягкова, отвечай! Ты что-нибудь учила? Сегодня я не могу даже покивать головой. Картина ухудшается, в начале семестра кивки мне отлично удавались. — Ты вообще сама считаешь, что это нормально? Вот я хочу, что бы ты понимала, я против твоего обучения. Ты просто бессовестная лентяйка! Подбельская говорит медленно и очень эмоционально, призывая аудиторию в свидетели. Ей будто доставляет удовольствие мучить меня при всех, но я знаю, что это не так. Она искренне возмущена и действительно пытается достучаться до моей совести. Пожалуй, она хочет мне добра, но это не мешает мне на нее злиться, сжимать кулаки и смотреть исподлобья. — Не смей на меня так смотреть, бесстыжая! Садись на свое место! Я иду к своему месту в углу, по дороге нечаянно сшибая со стола книгу однокурсника. — Мягкова, блин, аккуратнее нельзя?! Извините, Лариса Степановна, вырвалось. У меня тоже, наконец, вырывается фраза, но это не ответ на вопрос преподавателя. Подбельская багровеет: — Вон отсюда! Я сегодня же напишу докладную! Я выскочила из аудитории, забыв тетрадь и ручку, и направилась в лабораторию, надеясь отдышаться, но где там! В лаборатории шло празднование юбилея Набоковой, дым стоял коромыслом, толпа народу и накрытый стол. Некоторых я видела впервые, но большинство гостей составляли сотрудники и преподаватели. Некруева почему-то не было, зато была его жена. В первую минуту Набокова растерялась, затем вежливо пригласила меня к столу. Мне приветливо помахала рукой Ольга Валерьевна, я ей вяло кивнула, взяла стакан сока, бутерброд и спряталась в углу. На меня скоро перестали обращать внимание. Духота и вроде негромкая музыка оглушают, окончательно путают мысли. Перед глазами проносятся плохо сдерживаемые сознанием сцены. Дежурство со всеми его ужасами, драка с Джуремией и реакция наставницы, лица преподавателей и сокурсников, только что пережитое унижение от Подбельской, тело Арины на полу съемной квартиры за сотни километров отсюда… Я устала, мне так плохо… — Ксюша, у тебя все в порядке? — тихо спрашивает Некруева, подошедшая ко мне. — Да. — Точно? — Да. Она пожимает плечами и отходит в сторону. — Девушка, а у вас есть? — задает вопрос веселый мужчина средних лет. Я не сразу понимаю, о чем он, на автомате беру протянутую рюмку. Звучит тост, я вместе со всеми выпиваю содержимое своей рюмки, постеснявшись вернуть ее на стол — ничего, тут совсем немного. Водка обжигает горло, по телу разливается приятное тепло. Становится чуть легче, чуть проще, чуть спокойнее. Мне нужно еще совсем чуть-чуть… Через какое-то время, подошедший Некруев вывел меня в подсобку под взглядами окружающих. Меня сильно тошнило, было тяжело идти, ноги заплетались — должно быть, это от духоты. «Не ври хоть себе, духота тут не причем» — вылезает в голове злая мысль. В подсобку вошла Ольга Валерьевна, вопросительно поглядела на мужа. — Я ее тете позвонил, скоро приедет. — Вить, она пришла такая издерганная…. У нее что-то случилось? — Оль, у нее все время что-то случается. Конкретно сегодня опять с Подбельской разругалась. — Знаешь, сама она взяла сок. Это ей потом уже Верещагин рюмку дал. — Могла отказаться, никто ее пить заставлял. Давай-ка я окно открою, проветрю. Может, хоть немного в себя придет. Он открыл окно, Некруева намочила полотенце холодной водой и положила мне на лоб. У меня перед глазами все плыло, хотелось заснуть и не просыпаться… — В чем у нее руки перепачканы, в соусе, что ли? — Ну да, тарелку на себя опрокинула. Давай немного ее в порядок приведу. Ольга Валерьевна взяла второе полотенце. Я смотрела за ее действиями, слабо понимая, что происходит. Рукава свитера тоже были запачканы, она подвернула один. — Боже мой, Витя! Ты посмотри, что у нее с руками! Некруев подошел и они вместе внимательно осмотрели обе мои руки. — Ничего себе… Живого места нет. Мне стало хуже, они переключились на другие проблемы. Вскоре приехала наставница и увезла меня домой. Она отправила меня в кровать, открыв окно в комнате и оставив разбор полетов на утро — видимо, осознав бессмысленность любых выговоров, пока я в таком состоянии. Немного придя в себя через пару часов, я, не успев протрезветь, трусливо сбежала из дома, перенеся себя в парк. Я давно здесь не появлялась, в последний раз еще до истории с Ариной, но раньше была частым гостем. Сначала добралась до банкомата и сняла немного денег, затем до хорошо знакомого ларька. Какие-то остатки здравого смысла включились в голове, я сломала банковскую карту, так как понимала, что иначе скоро сниму с нее все деньги. Я бродила по парку, пока держали ноги, задремала на лавочке. Проснулась от холода, сделала заход к ларьку, побрела по речной набережной. Ночь провела в каком-то подвале, ранним утром продолжила пить и бесцельно бродить по улицам. Днем угодила под машину, полетев от удара на грязный асфальт и разбив ладони. От водителя отмахнулась, хромая, продолжила свой бессмысленный путь. Я очнулась от удара по ногам, было светло. — А ну пошла вон отсюда! — дворник опять замахнулся метлой, я испуганно отползла, задевая мусорные контейнеры, у которых отключилась. Где я вообще?! Сколько прошло дней? Я помнила два, но может, их было больше? Денег в кармане не было, только обломки карты и ключи. Безумно хотелось пить, а лучше выпить, но было уже не на что. Сильно болела нога, по которой пришелся удар машины. Я не могла понять, в какой части города нахожусь. Было так же плохо, как в предыдущий раз, — только теперь я еще была одна, потерявшаяся на улице и без денег. Я не могла даже перенестись домой, для этого нужно было представлять, где я нахожусь. Подходить к прохожим в таком виде было нельзя, транспортом тоже не воспользуешься. Я все же вышла на остановку и увидела трамвай, который шел в сторону моего института. Очевидно, теперь уже бывшего «моего». Как я с такой легкостью сумела разрушить все за один день?! Как бы плохо не было, стало в миллион раз хуже! Почему я не способна всегда вести себя хотя бы так, как последние месяцы? Я побрела вдоль трамвайных путей, сторонясь людей. В какой-то момент путь разветвился, я выбрала не то направление, потеряла море времени. Вернулась, продолжила путь. Идти было очень тяжело, несколько раз я падала и подолгу лежала ничком на земле. К институту добрела только поздним вечером. Отсюда можно было перенестись домой. Там меня не ждет ничего хорошего, но я хотя бы утолю жажду и приму душ, а через какое-то время, наверное, смогу спрятаться под одеялом. И я смогу сказать наставнице, что больше никогда так не сделаю… Она поймет, что я сдержу это обещание, ведь я держу слово и выполняю свой долг смерти… Я посмотрела на темные окна института. Окна лаборатории выходили во двор, но в это время там уже никого не должно было быть. Я решила зайти в последний раз прямо сейчас — собрать вещи, пока никого нет, попрощаться с полюбившимися стенами. К моему удивлению и ужасу в лаборатории находились Некруевы, Набокова и Топотова. — Ксения, что случилось? — холодно осведомился Некруев. — А что, не очевидно? — со злостью переспросила я, снимая куртку и швыряя ее в угол. — Не переживайте, я только за вещами. — Пойдем в подсобку, поговорим. — Ни к чему. — Ксения, ты меня слышала. — Не пойду! Некруев подошел ко мне, взял за локоть и направил в подсобку. — Где была? — Не помню. — Что успела натворить? — Не помню. — Почему хромаешь? — Под машину попала. — Умойся и я отвезу тебя домой. — Я сама дойду, только вещи заберу. — Твоего мнения сейчас никто не спрашивает. Умывайся и поедем, я сейчас позвоню твоей тете. Вещи пока останутся здесь. Он ненадолго оставил меня одну, я умылась и напилась воды из-под крана, стало чуть легче. Некруев вывел меня из института и указал на машину, в которой уже сидела Ольга Валерьевна. — Садись. — Я не сяду. — Ксения, быстро садись. — Как садиться, я на помойке ночевала! Не в переносном смысле!!! — раскричалась я. — Вы ослепли или нос заложило? — Садись и пристегивайся! — он практически втолкнул меня на заднее сиденье и заблокировал двери. Наставница ждала нас у дома. Она поблагодарила Некруевых за заботу, отвела меня в душевую, оставшись за дверью. Наставница была слишком близко, что бы я могла сбежать — с такого расстояния любая из нас почувствует, куда произойдет перемещение и с легкостью последует туда же, а уж тем более она. Но я и не собиралась больше убегать. Отмыв с себя грязь и запахи, я вернулась в комнату и, не давая наставнице начать, судорожно заговорила: — Так больше никогда не будет. Наказывайте меня, как хотите, но я никогда так больше не сделаю, я клянусь! Пожалуйста, поверьте, я не хотела!.. Я сама не понимаю, как так получилось, я очень стараюсь, правда. Я буду работать, я продолжу выполнять свой долг, я не буду больше пить, никогда… — она жестом остановила дерганый поток моих слов. — Виктор Андреевич велел тебе прийти завтра к девяти утра. Я рада, что ты хотя бы в этот раз не занимаешься самооправданиями, но этого ничтожно мало. Пока у меня нет причин тебе верить, но если ты обещаешь измениться, то я готова пока не предпринимать никаких новых мер. Пока я продолжу тебя обеспечивать и помогать. А сейчас поешь и ложись спать, завтра тебе предстоит многое объяснять в институте. Мне почти не удалось поспать, хотя физически я чувствовала себя сносно. Утром я собралась и побрела в институт, долго нарезала круги вокруг него, но ровно в девять вошла в лабораторию. Некруев был уже там. Трясущимися руками я сняла куртку и встала напротив него. — Садись, — он кивнул на стул. Я села, уперевшись взглядом в стену. — Что скажешь? — Мне нечего сказать, — тихо ответила я. — Ясно. Как поступим? — Вы меня уволите и отчислите, я понимаю… — А ты сама этого хочешь? — я покачала головой. Некруев встал и подошел к окну. — Ксения, так дальше не пойдет. Мне жаль, что с тобой так происходит, и я понимаю, что тебе самой от этого плохо. Но тебя никто из этой ямы не вытащит, кроме тебя самой. Можно сколько угодно тебя жалеть, пытаться помочь, толку от этого не будет. Если ты готова сейчас брать себя в руки и начинать карабкаться вверх, то есть о чем говорить. Если нет, то будь добра, сообщи мне, чтобы я не тратил на тебя свое время. Можешь подумать до вечера, хочешь ли ты остаться на этой работе и под моим руководством. — Я хочу остаться. — Не торопись с ответом, подумай. — Мне не надо думать, я уже все знаю. Пожалуйста, не отказывайтесь от меня… — голос сорвался и я расплакалась, проклиная себя за несдержанность. Я никогда не плакала в институте и не плакала со дня смерти Арины. Но сейчас не могла остановить поток слез, кусая губы и пряча лицо в ладонях. Виктор Андреевич какое-то время молча смотрел на меня, потом вздохнул и подошел, встал рядом, взял за руку и потихоньку погладил по голове. — Ничего, это пройдет. Все будет хорошо.Глава 12
Заканчивалась зачетная неделя, я довольно уверенно сдала зачеты и получила допуски до большинства экзаменов — кроме двух предметов, у Подбельской и Германовой. Это требовало безумных усилий, ведь базы знаний, которая должна была у меня появиться за предыдущие годы и служить основой для понимания текущего материала, у меня попросту не было. Мне приходилось прилагать в два раза больше усилий, чем той же Евгении Вересной, чтобы всего лишь вытянуть на жалкую тройку. Ситуация усугублялась моим полным неумением связно отвечать и страхом перед преподавателями. Но все же теперь это были честные тройки, на которые я сама сдавала. Помогало еще то, что семестр был простой — минимум дисциплин и в целом демократичный подход к оцениванию знаний. Да и преподаватели были большей частью с других факультетов — некоторые вообще не знали, кто я и чем «знаменита», перед ними было не так стыдно и страшно. В результате замаячил реальный шанс быть допущенной до летней практики, что не радовало многих педагогов, особенно Подбельскую. Она занимала жесткую позицию против меня, написала докладную, пыталась собрать комиссию, но неожиданно оказалась без поддержки. Другие преподаватели разводили руками и заявляли: — Да я бы не против ее отчисления, конечно, та еще особа. Но что мне делать? На занятия ходит, работы слабенькие, но сданы. Отвечала плохо, но не хуже других слабых студентов — что, их тоже выгонять? А что матом ругается и ссорится с однокурсниками — за это тогда надо половину института отчислять. Все же теперь не то время, Лариса Степановна, что бы за несоответствие высокому моральному облику комсомольца выгнать можно было. Последняя выходка внешне, можно было сказать, сошла мне с рук — никаких санкций со стороны наставницы или педагогов не было, однокурсники вообще ничего не узнали. Но я сама переживала случившееся очень тяжело. Выход нашелся один — с головой уйти в работу и учебу, уставать за день так, что бы вечером без всяких мыслей падать на кровать и засыпать. А на следующий день с раннего утра опять идти на работу, на занятия, лишь бы отвлечься. Других вариантов я не видела, маленькая радость последних месяцев была теперь тоже недоступна — начиная с майских праздников, Ольга Валерьевна с Олегом уехали жить на дачу. Да и кто бы мне теперь доверил малыша… Вечером после первого экзамена, сданного Стекловой Наталье Федоровне, я вернулась в лабораторию, поработать с очередной базой данных. В лаборатории были Набокова и Нина Валентиновна Смоленская — сотрудница отдела кадров, отговаривавшая в свое время Некруева брать меня на работу. Мне было очень стыдно перед Валентиной Владимировной за поведение на ее юбилее и я бы предпочла уйти, но работа была срочная. Поэтому, краснея и заикаясь, я поздоровалась и спряталась за рабочим столом. Голоса из подсобки, конечно, были слышны. Начать, что ли, пользоваться плеером Арины? Уже нет никаких сил все это слушать… В конце концов, какой смысл вечно хранить его, даже не доставая? Впрочем, я знала, что не смогу пользоваться им, по крайней мере, сейчас. Даже при мысли о плеере сразу перед глазами вставала живая Арина, наворачивались слезы… ну как я смогу спокойно слушать музыку, которая утешала ее в последние дни жизни? Нет, спокойно я сейчас не смогу на него даже смотреть. По-хорошему, следовало его отдать родственникам Арины. Забирая себе плеер, я совершенно не думала, что беру чужую вещь, мне просто хотелось сберечь что-то на память о подруге, а он попался на глаза. Позднее я поняла, что поступила неправильно, но теперь было поздно это исправить. Где живут Аринины родные, я не знала. Наверное, можно попробовать выяснить через институт, но ведь мне никто ничего не скажет; и как я объясню свой интерес? Да и глупо больше чем через полгода придти и объявить: «Я тут плеер вашей умершей дочери брала, хотите, верну?»… — Еще не выгнали? Говорят, она на твоем юбилее опять отличилась. — Услышала я вопрос Смоленской. — Отличилась, но оставили пока. Посмотрим, как дальше пойдет. — Не понимаю я Витю… — Ты знаешь, Нин, она вообще очень старается. Кстати, погляди на полке кружка сбоку стоит, сухая? — Да, а что? — То, что она опять сегодня даже кофе не выпила за весь день. Набокова выглянула в основное помещение. — Ксения, на твою долю воды вскипятить? — я отрицательно покачала головой, хотя на самом деле была очень голодна. Послышался шум закипающего чайника, плеск воды. Набокова вышла из подсобки, поставила передо мной кружку с кофе и положила бутерброд. — Поешь. — Спасибо, не нужно… — Ты скоро от голода в скелет превратишься. «А у тебя это и без голодовок неплохо выходит, так что можешь смело поесть», — съязвило подсознание. — За компьютером Виктор Андреевич не разрешает… — Я не скажу. — Не хочу так, я обещала не разводить здесь столовую… — Тогда бери еду и пойдем в подсобку. Пойдем, говорю. Ксения, нельзя учиться и работать на голодный желудок, от этого толка не будет. Подталкиваемая неумолимой рукой Валентины Владимировны я зашла в подсобку и примостилась на стуле напротив Смоленской. — Валь, кстати! — вспомнила она. — А что с грантом увас? — А, там все отлично. Буквально утром пришло подтверждение, что проект одобрен, собираемся сегодня обсудить. — Это же замечательно! Надолго у вас этот грант? — На два года. — А сколько участников? — Шестеро. Мы с Витей и Наташей Топотовой, еще студент второго курса с нашего института и два человека с областного: профессор и его аспирант. Руководитель проекта Витя. Они какое-то время обсуждали перспективы проекта, потом у Смоленской зазвонил телефон, она быстро переговорила, сказала «сейчас буду» и убежала по делам. Набокова вымыла чашки за собой и за ней, я ополоснула свою и побрела на рабочее место, долго пыталась собраться с мыслями, но безрезультатно. Как не тяжело, а нужно было кое-что сделать. Я встала и подошла к столу Набоковой. — Валентина Владимировна… — робко позвала я. Она отложила документы, сняла очки и посмотрела на меня. — Что такое? — Ничего, просто… — я облизнула пересохшие губы и тихо попросила: — Простите меня. — Конечно, Ксюша. Не переживай, я на тебя не сержусь. Она мне улыбнулась и вернулась к чтению документов. От сердца немного отлегло. Примерно через час в лабораторию пришел Виктор Андреевич, а через несколько минут после него Топотова. Вместе с Набоковой они принялись обсуждать грант. Подслушивать этот разговор было намного приятнее и интереснее — я немного успела поработать с данными проекта. — Ксения, ты не могла бы к нам подойти? — в какой-то момент позвал Некруев. — Ты, часом, для этих данных аналитику не делала, ты это любишь? — Нет. — На всякий случай, перефразирую. Файл «мысли» для этих данных имеется? — Ну да, но это же не аналитика, а так… мысли. — Можно посмотреть? — Ээээ… можно, сначала… отредактировать? — Опять требуется суровая цензура? Как скоро справишься? — Хотя бы минут пятнадцать-двадцать. — Займись прямо сейчас, ладно? И распечатай. Через двадцать минут я протянула ему листы. — Отлично! — обрадовался Некруев, просматривая бумаги. — То, что нужно. Возьми-ка чистую бумагу, цветные ручки и садись к нам. Можешь нарисовать структуру схематично? — Если только примерно. Ведь тут все непродуманно и несогласованно совершенно! — Это пока и не нужно, рисуй. Только с пояснениями, если можно. Я принялась вычерчивать структуру, попутно объясняя и постепенно увлекаясь. Когда я закончила и подняла глаза, Набокова умиленно улыбалась, Некруев тихо посмеивался, а Топотова с большим любопытством смотрела на меня. — Что-то не так?.. — напряглась я. Они переглянулись. — Наоборот, все так. Вполне себе предварительный проект базы данных, только техническая сторона почти не рассмотрена, — резюмировала Наталья Леонидовна. — Тут, кстати, примерный список доменов есть. — Некруев продолжал знакомиться с моими записями. — Смотрите. — А в каких случаях предполагается использование домена «фигня»? — невозмутимо поинтересовалась Топотова, прочитав список. — Полагаю, для данных, не соответствующих заявленной точности, — серьезно ответил Некруев. — Я…простите, проглядела. Не думала, что это придется кому-то показывать… — Они засмеялись. — Ксюша, все нормально, успокойся. Очень хорошая работа. Я хочу использовать эти результаты в гранте, а значит надо бы довести все до ума и сделать публикацию. Ты не возражаешь? — Нет, конечно, мне какая разница? — Думаю, ты не поняла. Это твоя работа и ты будешь в числе авторов, если согласишься на публикацию материалов. — Да я же писать не умею! — опешила я. — Так ведь ты не в гордом одиночестве будешь писать, а в коллективе опытных авторов, — присоединилась Топотова. — И Вы туда же?! Некруев меня перебил: — Ксения, скажи, только честно, тебе интересно попробовать написать статью? — Да! Но проблема в том, что… — Проблемы нет. Не получится — и ничего страшного. Нужно просто попробовать. — Я обреченно вздохнула. — Хорошо, я постараюсь. Старались мы все. Рисовали схемы, графики, писали текст… Я обнаружила на солнце пятна — Некруев плохо писал статьи. То есть вроде бы писал все правильно, грамотно, но читать это было совершенно невозможно! Поначалу я думала, что так только у меня, по причине моей личной безграмотности, но вскоре убедилась, что Набокова и Топотова не слишком высоко ценят его результаты в текстовом виде. Он на это мнение не обижался, подшучивал сам над собой и с радостью отдавал в этом деле пальму первенства Наталье Леонидовне, обладавшей удивительным даром складывать слова в красивые предложения без потери смысла. Она теперь много времени проводила в лаборатории, работая над проектом, в том числе и со мной. Я же вообще очень увлеклась и теперь на работе словно превращалась в кого-то совершенно другого, периодически ловя себя на том, что горячо доказываю свою точку зрения Некруеву, Топотовой или Набоковой и они почему-то меня внимательно слушают и даже соглашаются. Заработавшись, я теперь могла забыть про все на свете. Например, забыла я про экзамен у Топотовой и оказалась на нем только благодаря своевременному руководящему пинку от Набоковой. Я отвечала последней и незаметно для себя самой снова переключилась на тему статьи. Наталья Леонидовна, так же увлеченно не обратила внимания, и экзамен плавно перетек в обсуждение проекта. — Наталья Леонидовна, Вы скоро? Заседание кафедры скоро начинается, — заглянула секретарь кафедры в аудиторию. — Ой, да! — Топотова торопливо расписалась в ведомости и в моей зачетке. Я посмотрела в зачетку. — Эээ… Наталья Леонидовна, Вы мне нечаянно четверку в зачетке поставили, с ведомостью проблемы будут, — сообщила ей я. — Проблем не будет, в ведомости тоже четверка. На пятерку ты не тянешь, у тебя в первом вопросе две серьезные ошибки. — Так почему не тройка? Я же второй вопрос даже не начала отвечать! — Ты меня будешь учить экзамены принимать? — Нет, просто… — Мягкова, ты как всегда, очень вовремя! — она посмотрела на меня и вздохнула. — По второму вопросу ты все знаешь, мы его с тобой на той неделе обсуждали из-за статьи. Угомонись уже, заслужила ты свою четверку. Все, извини, мне некогда тебе это доказывать, мне еще ведомость в учебную часть нести. К концу июня первый вариант статьи был закончен и Некруев с Топотовой отдали ее на рецензирование Подбельской и Тимирязеву — доценту, специализирующемуся на технических сторонах проектирования баз данных. Я подозревала, что Подбельская в качестве рецензента — плохая идея, как бы она не отнеслась к статье с особым пристрастием, увидев мою фамилию в списке авторов. — Мягкова, не неси чушь, тем более столь возмутительную, — высказала Топотова в ответ на мое робкое замечание на этот счет. — Лариса Степановна прекрасный специалист и порядочный человек, она не станет предвзято относиться к статье из-за того, что ее писала ты. — Да я не имела в виду предвзятость… но я даже допуск до экзамена не могу получить, как мне писать статьи… — Так, как ты это уже сделала. Выбрось эту ерунду из головы и иди работать. — Какая же она еще глупая! — услышала я комментарий Набоковой. — Да уж, детский сад в голове. Но если сравнивать с тем, что было еще в начале осени — небо и земля. — Согласна, она у нас молодец. А отдать статью Подбельской вы хорошо придумали. Я поняла, что вообще ничего не понимаю. Ладно, они умнее, им виднее…. К последним двум экзаменам я не была допущена, но это не являлось препятствием для прохождения летней практики. С практики первого курса я была отчислена на первой же неделе, но трудами наставницы мне ее зачли. Практика после второго курса была якобы пройдена в другом институте — опять же, не моими трудами. Вечером в день оглашения списков студентов, допущенных до практики, куда я в этом году удивительным образом попала вместе со всеми, я вернулась домой рано и пошла на кухню к наставнице. Она сидела за столом с чашкой кофе, как всегда холодная и неприступная. В последнее время у нее ко мне по объективным причинам стало меньше претензий, а у меня соответственно меньше поводов ее бояться. Но она оставалась в моей жизни самым значительным лицом, властным казнить и миловать. — Мне нужно с Вами поговорить, у Вас есть время? — Садись, Ксюаремия. Что тебе от меня нужно? — Я допущена до практики, она продлится месяц. Я не знаю, как быть с дежурством, которое состоится в июле, у меня, скорее всего, не будет возможности. Но если я не поеду на практику или сбегу на этот день, то отчисление неизбежно. Это как-то… можно решить? Наставница оценивающе на меня смотрела, от этого взгляда мне было очень не по себе. — Дежурство — единственный вопрос, который тебя беспокоит? Ты уже решила проблемы с работой, нашла деньги на все необходимое для практики? — С работой проблем нет, Виктор Андреевич велел взять отпуск по учебе, даже основной у меня останется на август. Денег у меня немного есть, на необходимые вещи хватит… надеюсь. Могу я в сентябре как-то отдежурить два дня, за июль? — Ты же так хотела отчислиться. — Наставница откинулась на спинку стула. — Сейчас не хочу. — То есть ты сдала все экзамены и зачеты? — Нет, но допуск до практики у меня есть… — И что, хочешь напоследок вырваться на свободу, подальше от моего контроля? Об этом не может быть и речи. Я уже смирилась с тем, что потерпела фиаско с твоим образованием. Было бы, о чем говорить, если бы у тебя не было долгов. Но ты не защитила курсовую работу и не получила даже допусков к двум экзаменам из четырех. Не знаю, как ты поставила остальные предметы, да меня это и не волнует. Никаких поездок, я не собираюсь опять вывозить тебя с учебной базы в невменяемом состоянии. Тебе все ясно? — Да, — тихо сказала я. — Разговор окончен. Я вышла из кухни совершенно разбитая. Натянула кеды и побрела сначала без цели, потом в направлении института. В лаборатории никого не было, я свернулась клубочком на диване и заплакала. Заночевать здесь? Некруев рассердится, если узнает, но сил идти домой нет. Послышались голоса, в помещение вошли. Я успела только отвернуться к спинке дивана носом, кое-как утерев слезы. Да что же это такое?! — Ксюша? Что ты тут делаешь? — спросил Виктор Андреевич. — Вить, а она плакала, — поняла Ольга Валерьевна. Она села рядом со мной и положила руку мне на плечо. — Что стряслось? — Ничего. — А почему плачешь? — Просто… — Так не бывает. Что с тобой, тебя обидели? — Нет. — Тогда что? Я села, подтянув колени к подбородку. — Хотела поехать на практику… — А в чем проблема, тебя же допустили? — спросил Виктор Андреевич. Я промолчала, хлюпнув носом. — Что-то дома? Ксюша, хватит отмалчиваться, говори уже. — Тетя против поездки… Меня же все равно отчислят осенью, зачем ей связываться с моей практикой…. Ждать, когда я там снова уйду в запой… — слезы опять полились ручьем. Да что со мной!!! Я совершенно перестала себя держать в руках. Ольга Валерьевна притянула меня к себе и крепко обняла. — Девочка моя хорошая, все наладится. Тетя просто еще не знает, какая ты у нас умница. Никто тебя не отчислит. Тише, тише, все будет хорошо. Некруев поставил стул напротив нас и сел. Я понемногу успокаивалась. — Ксюша, а она знает про твои успехи? — Какие успехи? Я провалила курсовую, я не получила допуск к экзаменам и по всем предметам еле тяну на тройку… какие это успехи? — Ксюша, ты за семестр считай, закончила пару курсов, которые до этого пропустила. И Топотова тебе поставила не тройку, а четверку. А еще ты написала отличную статью. Про это тетя знает? — Нет… ей это все равно. — А может она все-таки просто не знает? Давай попробуем ей сказать? Оль, я ее отвезу домой, доедешь на метро? — Да, конечно. — Вы что, так и будете меня без конца возить то в больницу, то домой? Я здорова, трезва и еще даже не поздно. Я вполне могу дойти сама, не переживайте за меня. Извините, что устроила тут очередную публичную истерику…. Все нормально, правда. — Хорошо. Ты можешь дойти сама. Но я хочу поговорить с твоей тетей и объяснить ей ситуацию, потому что ты сама не умеешь. Идти с тобой пешком я не хочу, придется поехать на моей машине. — С того раза-то отмыли? — Отмыл и проветрил. Хватит пререкаться, обувайся. Наставница встретила нас с явным удивлением и подозрительностью. Некруев попросил у нее возможности поговорить без моего участия, она отправила меня в комнату. Это был один из тех редких случаев, когда мне не грозило оказаться в курсе чужой беседы: уж наставнице прекрасно были известны возможности моего слуха и способы борьбы с ним. В то, что она передумает после разговора и позволит мне поехать на практику, мне не верилось. Но мой преподаватель специально приехал, что бы встать на мою сторону…. Пусть потом мне за это только светят дополнительные санкции, ничего. Я сидела на подоконнике, глядела в темнеющее небо и улыбалась. Через некоторое время меня позвала наставница. Мы с Некруевым спокойно попрощались, он сел в машину и уехал, мы вернулись в дом и направились в кухню. — Я прошу прощения, это получилось не специально, — хмуро сказала я. — Я знаю, он мне рассказал, что ты отчаянно сопротивлялась этому разговору. Ксюаремия, почему ты не сказала про статью и четверку? — Какое это имеет значение? — я вздохнула. — Вы правы, осенью меня все равно бы отчислили. Мне просто хотелось потянуть время, дождаться публикации статьи, еще немного поучиться… Я понимаю, что это несерьезные доводы. А Виктор Андреевич просто не знает всей картины. — Я изменила свое мнение. Ты можешь поехать на практику. Слова доходили до моего сознания очень долго, наконец, я отмерла. — Как… могу? — Да. — А дежурство? — Разберемся без тебя. Осенью обошлись. — То есть… правда, можно? — Разве я неясно выразилась? Все что я тебе хотела сказать, сказала. Можешь идти. В течение следующих нескольких дней я, совершенно не готовая к этому, собирала вещи. В общем, я имела довольно смутное представление о том, что мне необходимо. К счастью, жить нам предлагалось на учебно-научной базе института, со всеми удобствами, всего в трех часах езды от родного города. Климат, соответственно, заметных отличий не имел, природа была условная, а на базе имелись все необходимые удобства. Я ограничилась покупкой рюкзака, кипятильника, и термоса для кофе. Наставница снова на время выдала мне телефон для связи и вручила крупную с моей точки зрения сумму наличными на крайний случай, — без крайних случаев ее полагалось вернуть по приезду. В последний день июня мы всем курсом погрузились в автобусы и отправились на учебную базу. Я смотрела в окно, все еще не в силах поверить в случившееся.Глава 13
Эйфория от возможности поехать на практику стала пропадать примерно на двадцатом километре пути. Я сидела в гордом одиночестве на одном из передних сидений, в обнимку с термосом кофе и слушала мнения однокурсников относительно моего присутствия. Они-то не знали, но я что сделаю? Не попросишь ведь перемывать мне косточки потише… Интересно, есть ли у меня возможность оглохнуть и что для этого сделать? Очень было бы кстати. — С кем эта радость будет в одном домике, никто не в курсе? — Она не записывалась в списки, так что как распределят. — Кому же из нас «повезет» с ней жить? — И учиться, про это не забывай. Хоть бы побыстрее отчислили с практики… — За это можешь не переживать. На первой и недели не продержалась, на вторую вообще не ездила. — Ну не знаю, она сейчас так усиленно изображает учебу, что может и прокатить. Тем более, сдаем работы подгруппами, примажется. — Я думаю, ее за поведение раньше выставят. Ты помнишь, что она в тот раз выкинула? — Да уж такое не забудешь! В разгар рабочего дня на глазах преподавателя направиться в магазин, а через полтора часа приползти пьяной в хлам. — А потом обложить матом старосту, преподавателя, куратора, директора базы и… — И всех остальных, — закончила Вересная, под смешок однокурсниц. Правильно, зачем время тратить на перечисления, список был длинным. Больше сути, девочки. — А может… можно как-то… ну не знаю, отдельно ее поселить? Если мы все откажемся с ней жить, что они сделают, не заставят же? — Женя поморщилась. — Таня, это ты здорово придумала. А как сделать-то, отдельный дворец ей строить? И одна работать она все равно не может. Давайте уж потерпим, лично я согласна быть добровольцем, если что. А бойкот не поддержу, извините, мне не пять лет. Спасибо, Вересная! Всю жизнь буду чувствовать себя обязанной за твою доброту! — Жень, а точно надо? Лучше бы поспособствовать ее отчислению. А так-то, потерпим, конечно. Что она нам сделать может? Полагаю, жизни не лишит. Точно, Регина. Вообще не про меня! — Если только в драку опять полезет, — продолжила она. — Ладно тебе, она в последнее время довольно мирная. — Ага, обматерит только, а так — душка! — засмеялась Регина. — Тшшш, не так громко, вдруг услышит? Да куда уж мне… Через некоторое время разговоры стали затихать. Многие задремали, кто-то углубился в чтение. Я тоже вскоре заснула — последнее время я все больше чувствовала усталость и никак не могла выспаться. Ночами часто мучили кошмары или просто не удавалось заснуть, а днем хватало забот. Разбудил меня громкий голос куратора. — Мягкова, приехали, подъем! Большой грузовик с вещами был открыт, парни споро разбирали рюкзаки и сумки. Я сдавала багаж одной из последних и его забросили с краю. Теперь я тоже не оказалась в первых рядах и обнаружила свой рюкзак валяющимся на земле. Он был совсем небольшим, я все недоумевала, что же однокурсники могли набрать с собой. Я упаковала практически все, что у меня вообще было. Мебель они прихватили, что ли? — Мягкова, не путайся под ногами, отойди! — прикрикнул на меня Игорь, выдающий вещи. Видимо, это именно он отправил мой рюкзак вниз. Убедившись, что преподаватели не видят, я показала ему средний палец и быстренько отошла в сторону. — Мягкова, иди в девятый домик, в первую комнату. — Пробегая мимо, направила меня куратор. Я поплелась в сторону девятого «радовать» соседок. База, на которой нам предстояло провести месяц, обладала довольно большой территорией и вполне развитой инфраструктурой. Самой крупной постройкой был административный корпус, в котором располагались столовая, медпункт, штаб, клуб и складские помещения. Два отдельных корпуса поменьше предназначались для учебы. Жилые домики для преподавателей и для студентов располагались на противоположных концах базы, наши были рядом с административным корпусом. Жилые домики были одноэтажным и имели две раздельные комнаты, на десять человек каждая. В обе комнаты был вход прямо с улицы, но между ними существовала и внутренняя дверь. Также в домиках в отдельном помещении были туалетные и душевые кабинки, умывальники и небольшой уголок с тазиками для стирки. Входов в душевую снова было два, из обеих жилых комнат. В самих жилых комнатах не было никаких особенных излишеств — двухъярусные кровати, рядом с каждой две тумбочки, несколько столов, стульев да пара шкафов. Я вошла в первую комнату девятого домика, там уже вовсю кипела уборка. Ага, Вересная и Статская здесь. Лучше бы мне не с ними жить, конечно, но выбирать не приходится. Я молча положила рюкзак на ближайшую свободную кровать. — Мягкова, тебя к нам поселили?! — Что-то не нравится? Сходи, поплачься куратору. — Всем все нравится, — вмешалась Вересная. — С уборкой поможешь? — А без меня не справитесь? — Справимся, но лучше бы с тобой. Мы будем составлять график дежурств, у тебя есть замечания? — Мне без разницы. — Хорошо. Женя вернулась к протиранию подоконника, Регина окинула меня красноречивым взглядом, но решила не затевать скандал. Тут верховодила Вересная, хотя надо признать, что она никогда не перегибала палку — просто спокойно и обоснованно выражала свое мнение. Чем меня и раздражала. Подумав, я взяла тряпку и стала протирать свою тумбочку — полагаю, оккупированное мною место никто за меня убирать не станет. Надо еще отмыть кровать и вынести на солнышко матрас… Через час комната была приведена в порядок, а вещи разложены по местам. У нас в комнате было только девять человек и, логичным образом, я оказалась без соседки на верхнем ярусе кровати, это радовало. Я сходила за постельным бельем и полотенцами на склад, получила талончики на еду от Вересной, которая была старостой группы. Затем вместе со всеми направилась на площадку перед административным корпусом для распределения по учебным подгруппам. По результатам распределения, я почти прониклась сочувствием к Жене и Регине — работать им тоже предстояло в подгруппе со мной. Кроме нас в подгруппе еще оказались Игорь Андреев, Вадим Стасенко, Николай Бабушкин, Анна Воронина и Валерия Лабутчер. Подгруппа в целом была очень сильной — видимо, педагоги решили, что я одна в качестве обузы подорвать их работу не сумею. Одногруппники в восторге не были, но ограничились недовольными лицами и возмущенным шепотом. После ужина все разбрелись по базе, а я переоделась в спортивный костюм и легла спать, пока никого не было. Проснулась я уже утром от противного голоса куратора, заходившей в домики и объявлявшей о подъеме. До сегодняшнего дня я и не подозревала, что у нее такой противный голос. Судя по лицам соседок, они тоже. Привыкшая к собственной душевой я оказалась последней в очереди в душ и в результате вынуждена была ограничиться только умыванием. Затем я вместе со всеми сходила позавтракать, вернулась в домик за тетрадью с ручкой и направилась к учебному корпусу. Практика была разделена на три независимых части по десять дней, включая три выходных, все три части у разных преподавателей. Первую вела Стеклова, вторую Германова, третью Борисов. Стеклова начала с переклички, озвучивания задач практики и техники безопасности. Затем она ненадолго отпустила всех желающих переодеться в полевую форму. Мне переодеваться было не нужно, что вызвало у Натальи Федоровны недоумение. — Ксения, почему ты не идешь переодеваться? — Я буду в этом. — Так не пойдет. У тебя открыты руки, нет головного убора и неподходящая обувь. — У меня с собой водолазка, а головного убора и другой обуви нет. — То есть как, нет? Приехала на практику, почему не взяла необходимое? — У меня их вообще нет. — И как ты мне предлагаешь тебя допустить до маршрута? Ксения, почему молчишь? — Вы меня отчислите?.. — хмуро спросила я. Наталья Федоровна несколько растерялась. — Из-за отсутствия нормальной одежды? Нет, конечно. Но идти в таком виде в маршрут не лучшая идея. — И что мне делать? — раздраженно спросила я. — Для начала сменить тон. На голову можешь попросить повязку на складе, пусть выдадут какую-нибудь старую наволочку на растерзание, обычная практика. Руки что бы были закрыты, надевай свою водолазку. С обувью пока ладно, не так далеко будем ходить ближайшие два дня. А потом что бы проблему решила, как хочешь. На маршруте я сломалась через полчаса, безнадежно отставая от группы и преподавателя. В водолазке было невыносимо жарко, через тонкую подошву моей неподходящей обуви я чувствовала каждый камушек и корягу на своем пути, к тому же моментально заполучила в кедах несколько дырок, через которые внутрь проникала всякая неприятная мелочь, покалывающая и натирающая ноги. Кое-как добравшись до первой точки обследования, я рухнула на землю, прислонившись спиной к стволу дерева и еле дыша. Одногруппники смотрели на меня с чувством превосходства. Не всем из них переход дался легко, но на моем фоне они выглядели опытными путешественниками. — Мягкова, как себя чувствуешь? — спросила Наталья Федоровна. — Хорошо, — соврала я. Стеклова приступила к объяснению. Понемногу приходя в себя, я пыталась понять хоть что-нибудь, но куда там. В тетради появились очередные несуразные записи, от которых сразу было ясно, что толку не будет. После объяснений все приступили к выполнению задания, а я осталась не у дел — Вересная не сочла нужным считать меня за рабочую единицу, распределяя работу. Я отошла в сторонку, наблюдая за трудящимися одногруппниками. — Мягкова, почему загораешь? — быстро отреагировала на мое безделье Стеклова. — Делать нечего. — Оптимистичное заявление. Бегом в группу и спрашивай, что делать. Я поплелась в направлении группы. — Прибавь скорости! — пришлось ускоряться. — Вересная! — Что? — Мне что делать? — А ты что-то можешь? — поинтересовался Игорь. — Ксеня, ты можешь помочь мне с описанием? — не дала мне ответить Вересная. — Мне неудобно самой записывать. Какое доверие! Впрочем, мне бы действительно хоть с этим справиться. Я записывала за Женей, вызывая смешки и язвительные замечания товарищей по работе частым вопросом «как это пишется» — Вересная сыпала незнакомыми терминами и формулами, требовавшими для записи неизвестных мне обозначений. На первые язвительные замечания я огрызалась, потом мне это надоело. Ну и пусть потешаются, у меня уже нет сил с ними сражаться. Вскоре им, впрочем, тоже надоело зубоскалить. Так я весь день и занималась тем, что работала у Вересной личной стенографисткой. Зато Стеклова больше не цеплялась, да и занятие в целом было мне по плечу. После ужина резко начала портится погода, в домике похолодало. Тонкие стены постройки, предназначенной для использования только в летнее время, не слишком спасали от холодного воздуха. Девушки сходили на склад и принесли обогреватель, затем в складчину с соседней комнатой устроили посиделки, пригласив представителей мужской части курса. Мне это быстро надоело, я накинула куртку и вышла на улицу прогуляться. На улице понемногу темнело, накрапывал дождик. По базе кроме меня никто не гулял, погода разогнала всех по домикам. Я бродила до самой темноты под все усиливающимся дождем, потом вернулась в домик, сходила, наконец, в душ и легла спать. Утром в душ я опять не успела, одела не просохшие с вечера одежду и кеды, накинула поверх куртку и пошла на завтрак. На улице было ветрено и холодно — я моментально продрогла. Да уж, со вчерашней духовкой не сравнить. Что мне там не нравилось? Первую половину рабочего дня я провела, дрожа от холода и снова записывая под диктовку за Вересной. Если для сухой и жаркой погоды кеды хотя бы условно можно было назвать подходящей обувью, то для дождливой они совершенно не подходили, с тем же успехом можно было пойти в одних носках. Лужи в некоторых местах только немного не доходили до колена, но идти по ним для меня было не самым страшным, все равно я промокла насквозь в первые же минуты маршрута. Гораздо хуже была грязь, скользкая и одновременно цепкая, из которой я едва вытаскивала ноги. Вересная несколько раз пыталась отправить меня на базу, но я наотрез отказалась возвращаться. Маршрут был самостоятельный, без преподавателя, Вересную слушать я не была обязана. Наконец при очередном переходе я поскользнулась и упала в ближайшие кусты. — Мягкова!!! Ты живая вообще?! — перепуганные парни выковыряли меня из цепких объятий растительности. Вид у меня был столь жалкий, что никому даже не захотелось насмехаться или скандалить. — Так, все, хватит! Ксения, иди на базу, тебе здесь делать нечего. — А кто твои умные высказывания будет записывать? — стуча зубами поинтересовалась я. — Сама справлюсь. Иди на базу! — Не пойду! — Жень, да плюнь ты на нее, — махнул рукой Игорь. — Нам осталось полчаса работы, если ускоримся. Дольше проспорим. Вересная покачала головой, но, видимо, сочла его доводы разумными, потому что вернулась к работе. — Невероятно нелепое существо, — услышала я комментарий Коли. — И какая упертая! — Ага, я думала, она раньше сбежит до ближайшего ларька. Погреться, так сказать. — Да думаю, все равно долго не выдержит. — Ваши ставки, дамы и господа? Шутку сочли смешной, но всерьез никто спорить не стал. А мне уже было все равно, что обо мне говорят, лишь бы быстрее очутится где-нибудь, где тепло. Нашу группу Светлова встретила в состоянии, близком к шоковому. — Мягкова, ты в своем уме?! Ты почему пошла в таком виде в маршрут? — Я уже говорила, у меня ничего другого нет! — Рынок в двух остановках отсюда, сто раз можно было дойти за дождевиком и резиновыми сапогами. Больше никаких выходов в маршрут, пока не обзаведешься полевой формой! А сейчас всем на обед и отдыхать, не хватало еще вам разболеться. После обеда полагался двухчасовой отдых, который я потратила, чтобы в самом деле дойти до рынка и обзавестись дождевиком и сапогами. Зря не сделала этого раньше, но кто же знал… Покупки обошлись мне не дорого — правда, пришлось залезть в наличные, выданные мне наставницей, но эту сумму я легко могла возместить потом со своей карты, так что не видела проблемы. Пока я возвращалась с рынка на базу, зазвонил телефон. — Алло? — Это Катя — сообщила Каттер. — Тетя просила позвонить, узнать, не нужно ли тебе чего привезти. Она будет проезжать мимо, заедет. — У меня все есть. — Хорошо, я передам. В любом случае, она будет к вечеру ближе. — Ясно. — До свидания, — Каттер дала отбой. Я не переставала удивляться тому, насколько на подсознательном уровне и без сбоев действовала наша конспирация. Специально я могла рассказать что угодно и кому угодно, но нечаянно проговориться — никогда. Обращаясь к наставнице в личной беседе на «Вы», называя соучениц истинными именами, я невольно переходила на паспортные имена и «тетя», стоило появиться кому-то рядом. То же касалось любых телефонов, диктофонов, фото и видеокамер — запись, служащая свидетельством моей истинной сущности, могла бы появиться только при моем осознанном желании. Наставница действительно появилась вечером, встретив меня на выходе из столовой после ужина. — Здравствуйте. — Здравствуй, Ксюаремия. Как проходит практика? — Нормально. — Мне сказали, что у тебя неподходящая одежда. — Я это уже исправила. Взяла из наличных, которые Вы дали, деньги я верну, как только приеду, здесь нет возможности пользоваться картой. — Ясно. Тебе что-нибудь нужно? — Нет, у меня все есть. — Хорошо. Я приехала в первую очередь по другой причине. Тот факт, что ты не собираешься участвовать в дежурстве, серьезно увеличивает нашу нагрузку. Это плохо. Она что, собирается меня забрать? Нет! — И… что вы планируете? — Мы договорились о смене дня дежурства с другой группой, там тоже есть свои причины для переноса. — Разве такое возможно? — Возможно, хотя обычно мы этого избегаем. — Ну да, — задумчиво согласилась я. — Если ввести это в широкую практику, начнется хаос. Наставница бросила на меня быстрый оценивающий взгляд и сразу же продолжила. — Однако в этот раз такое развитие событий оправдано. Так что дежурство группы состоится через день после твоего приезда с практики, если ты вернешься не раньше запланированного. — А если меня все же отчислят? — Есть предпосылки? — Новых нет. — Дежурство уже перенесено, так что ничего не изменится. Первого августа наша группа дежурит. Мы попрощались, наставница уехала. Я приняла душ, постирала вещи и развесила поближе к обогревателю, что бы успели высохнуть. Сегодня все устали из-за тяжелой для маршрутов погоды и большинство уже готовились ко сну или тихо читали. То, что нужно, можно лечь и заснуть, здесь меня хоть кошмары мучить перестали. Чем не счастье? Утром я проснулась с заложенным носом и больным горлом. Вот только этого мне не хватало! И как назло впервые за прошедшие дни был свободен душ, но куда мне в таком состоянии еще и душ принимать перед выходом на улицу? Я натянула на себя почти всю имеющуюся одежду, влезла в сапоги — наконец-то у меня есть нормальная обувь! — и пошла в столовую без малейших признаков аппетита. Впрочем, горячий чай оказался весьма кстати, после него я почувствовала себя немного человеком. Ну, или не совсем больной смертью. — Мягкова, ты здорова? — поинтересовалась Стеклова, внимательно меня разглядывая. Я кивнула. В мои планы точно не входило отчислиться по болезни. Практика только начиналась, за весь ее период можно было пропустить из-за проблем со здоровьем не более шести дней — и не более двух на каждой из частей. Так что лучше не торопиться объявлять себя больной. Однако у моего организма были свои планы, к обеду у меня начался кашель, глаза слезились, нос абсолютно не дышал. Хорошо хоть дождь прекратился, одежда таки высохла, а резиновые сапоги не давали ногам промокнуть. Я собирала образцы в пакеты, сопровождая бумажками с «адресом» — где какой был отобран. Честно сказать, весьма тоскливое занятие в наших краях, никаких интересных пород у нас не водилось. Может, конечно, это мне так кажется оттого, что я их вижу всю жизнь. Во второй половине учебного дня мы занимались в лабораторном корпусе, что позволило мне без конца пить горячий кофе и чувствовать себя относительно бодро. Вересная сунула мне методичку-определитель, я принялась за процедуру опознания собранных образцов. Вообще говоря, работу она распределила нерационально, остальные знали «в лицо» все местные породы без всяких методичек и сделали бы это быстрее и без моих ошибок. Но с другой стороны в других областях я тоже знаниями не блистала, а так была вроде и при деле, это меня радовало. Вечером я окончательно разболелась. После ужина соседки по комнате расшумелись и я, не желая скандалить, сбежала в учебную аудиторию, пытаясь закончить работу с образцами, пока меня из-за позднего времени не выгнала куратор. Пришлось вернуться в домик, впрочем, там уже выключили свет и улеглись, хотя большинство еще не спали. Может, завтра мне полегчает? Я умылась и легла, даже не раздеваясь, слишком сильно знобило. Вдобавок меня мучил кашель, не давая спать ни мне самой, ни остальным. — Да сколько можно! — вызверилась наконец Регина. — Мы сегодня хоть немного поспим?! — Вот чего ты тут лежишь, а не в лазарете? И спать не даешь и перезаражаешь всех! — присоединились другие голоса. — Давай, топай в медпункт! — закончила мысль Регина. — Одобрительные возгласы послышались и с других кроватей. Я встала и, шатаясь, направилась к двери. — Да вы что, сдурели, что ли?! — вдруг рявкнула на них Женька. — Ксеня, стой! — сказала она уже мне, но я ее не послушала и вышла. На улице было очень холодно, я снова зашлась кашлем и медленно поплелась в сторону лазарета. Вслед за мной выбежала впопыхах одетая и страшно злая Женя, держащая в руках мою куртку. — Я тебя провожу. Свалишься еще по дороге. — Она накинула мне на плечи куртку. Я промолчала. Вместе мы добрели до административного корпуса, в котором и был медпункт. Врача нигде не было, была только сонная и злая комендант — впрочем, Вересная была не менее сонная и еще злее. Усадив меня в кресло — меня не на шутку трясло и я с трудом стояла — она развила бурную активность на предмет моего лечения и устройства на ночлег. Вскоре выяснилось, что лазарет сейчас пуст, а посему закрыт, а врача нет, до завтра и не будет — он уехал по делам в город. Так что вызывайте скорую. Или берите ключ и делайте, что хотите. Женя решила повременить со скорой помощью, взяла ключ и повела меня в помещение лазарета. — Ну и холодильник! — возмутилась она. — Где тут обогреватель? Обогревателя не было, но почему-то вдруг подобревшая комендант вызвалась организовать нам чай с лимоном. Женя уложила меня в кровать, сунула мне градусник и исчезла. Вернулась она с обогревателем, который стоял в нашем домике и еще парой одеял, забрала у меня градусник и посмотрела на шкалу. — Жить можно. — Сказала она. — Сейчас жаропонижающее, горячего чаю, сироп от кашля — и спать. Вошла комендант, она принесла кипяток, заварку, сахар, лимон и небольшую бутылку с коньяком. — Давай-ка ее коньячком полечим. — Предложила она Жене. — Пить не буду! — они обе вздрогнули от моего резкого тона. — Она плохо переносит алкоголь, — быстро нашлась Женя. — Действительно, лучше обойдемся лекарствами. Не могли бы вы принести что-нибудь из медкабинета? — Конечно, сейчас принесу. — Вполне удовлетворилась таким объяснением комендант. Прихватив бутылку, она вышла из комнаты. — Тебе какой чай? — спросила Женя. — Все равно. — Дрожащим голосом сказала я. Мне было очень стыдно из-за этой вспышки, равносильной признанию. Да еще перед Вересной — это вам не Арина… Вскоре вернулась комендант с лекарствами. Женя накормила меня таблетками, напоила чаем и дала леденцы от горла. Кашель утих, я согрелась, и меня сморило. Я помнила, что Женя с комендантом — тетей Любой — пили чай и о чем-то негромко разговаривали, помню, как кто-то поправлял на мне одеяло и клал прохладную ладонь на лоб: «Вроде, температура спала». Но все это я воспринимала уже сквозь сон.Глава 14
На следующее утро приехал врач и осмотрел меня. Его вердикт — ничего страшного, нужно только немного отлежаться. Днем зашла на несколько минут Вересная — убедиться, что все идет нормально и что мне ничего не нужно принести из комнаты. С ней пришла Регина и извинилась за случившееся. — Я когда спать хочу, совсем с катушек съезжаю. Ты извини, мне не стоило тебя выгонять. — Я пробормотала, что мне все равно, и она ушла по своим делам. Регина говорила вполне искренне, но конечно, это вовсе не означало ее расположения ко мне. Она лишь соглашалась, что не стоило выгонять ночью на холод больного, даже если это я. Мне пришлось попросить у Жени мой рюкзак с вещами — меня не отпускали, а больше обратиться было не к кому. Она принесла и собиралась без лишних слов уйти, но тут зашла тетя Люба, и Вересной пришлось задержаться. Тетя Люба поинтересовалась моим здоровьем, посетовала, что как раз уходит в отпуск — вот только забежала напоследок — и не сможет меня навещать. Похвалила Женю за то, что она хорошая подруга, пожелала нам всего самого наилучшего. — Ты не расстраивайся, скоро на поправку пойдешь. — Обратилась она ко мне. — Только себя беречь надо, а то вы, девчонки молоденькие, совсем себя не бережете — а вам еще рожать! Ведь простужаете себе все, потом мучаетесь всю жизнь. Так что ты себя береги, Ксюша. Что бы детки здоровые были. И кстати! — вдруг вспомнила она — Это очень хорошо, что ты спиртное не переносишь. Здоровее будешь. А то некоторые знаешь, как привыкают — пьют по-черному! Смотреть противно. — Женю этот монолог откровенно забавлял, а я сидела как оплеванная. Тетя Люба вдруг спохватилась, что она опаздывает, Женя тоже сослалась на дела — они попрощались и вышли. Я забралась с головой под одеяло. Да, здесь нельзя прятаться всю жизнь, к сожалению, Арина была права. Но на какое-то время у меня это вполне получится… Через два дня врач отпустил меня обратно в домик и разрешил посещать занятия, но быть осторожнее на маршрутах. На мое счастье погода успела смениться на сухую и теплую, и я могла полноценно присоединиться к товарищам по подгруппе. Ну как полноценно…. Настолько полноценно, насколько вообще была способна. К слову, они сменили тактику на противоположную. Если первые дни меня старались держать подальше от любой работы и только Вересная вынужденно придумывала мне задания, то теперь меня решили заставить работать по полной программе и завалили кучей мелких дел, которые всем остальным было лень и скучно выполнять. Я перерисовывала начисто графики и профили для отчета, переписывала тексты, бегала за забытыми образцами, таскала на себе пробы и отчищала от грязи лопаты и буры. И почти не возмущалась такому отношению, хотя сильно хотелось. Но я очень хотела также дойти до конца практики, может быть даже получить зачет хотя бы по одной из ее частей, а значит, глупо было лишний раз нарываться на скандал с одногруппниками. Оставшиеся дни до конца первой части пролетели очень быстро. По ее итогам у меня были солнечные ожоги, сбитые ноги и ссадины, но главное — вожделенная запись в зачетке. Сжимая ценный документ в руках, я выходила из учебного корпуса. — Коль, а что, эта тоже сдала что-ли? — Сдала. — За какие заслуги? — Бабушкин задумчиво посмотрел в мою сторону. — За невыдающиеся. Но в этот раз имелись, мы были в шоке. Видел бы ты, как она тащила пробы, картина маслом! Еле ноги передвигала, самоотверженная наша. Нет бы, два раза сходить, будто их кто украдет (Так было можно?! Ненавижу!!!). Мы уже собирались жребий бросать, кто ее на базу понесет, когда она свалится. Но нет, дошла, только материлась сильно. — Это умеет, не отнять. Значит, на следующую часть она опять с вами? Мы все думали, что вы докладную напишете, что бы ее от вас убрали. Гадали, к кому теперь фортуна повернется не лицом. — Да мы к ней уже и привыкли. Даже удобно, черновую работу на нее скидывать. Кто у нас оборудование моет, как думаешь? — И что, молча моет? — Молча не умеет, но моет. Я отошла на достаточное расстояние и голоса, наконец, стали не различимы. Впрочем, услышанное меня даже порадовало, я тоже ждала докладной и перехода в другую подгруппу со всеми вытекающими последствиями. Десятый день пребывания на практике был выходным. Утром я в числе немногих товарищей сходила на завтрак — привычка вставать на работу, как выяснилось, успела уже укрепиться в моем организме. Но после этого организм решил, что подвигов совершил достаточно и я с наслаждением улеглась спать дальше. Проснулась, сходила на обед, пошла погулять, вернулась на ужин — побольше бы таких дней. После ужина я неторопливой походкой сытого человека добрела до домика. В нем уже началось оживление и подготовка к завтрашнему рабочему дню. Было много народу из других домиков, но меня это не касалось. Я взяла пакет с вещами и нацелилась на душ, но столкнулась в дверях с незнакомой девушкой, пакет полетел на пол. — Совсем слепая?! — заорала я на нее от неожиданности. — А ты сама чего идешь, не глядя?! — она тоже повысила голос. Я популярно объяснила, куда ей пойти. В душевую на шум потянулись зрители. — С какой стати ты мне хамишь?! — Смотри, как бы об стенку не приложила, дура шизанутая! — я толкнула ее плечом, зашла в душевую кабинку и закрылась. — Что это вообще было?! — Достопримечательность нашего курса, Ксения Мягкова, — пояснили ей со смехом. — А ты сама-то кто? — Студентка, на курс старше вас. Меня зовут Анжела Дягилева. Я в том году из-за болезни не прошла вторую часть практики, так что теперь буду отрабатывать. — Тогда добро пожаловать. Это твой чемодан в углу? — Да, мне ваша куратор сказала селиться в этот домик. Тут у вас вроде два свободных места есть? — соседки рассмеялись. — По одному в каждой комнате. Если хочешь в первую, то продолжишь близкое общение с Мягковой, это на ее кровати сверху место свободно. Но видимо, ты хочешь во вторую? — Да уж не с ней! — они снова засмеялись. Я успела раздеться и включила воду. Глупо получилось, она ни в чем не была виновата, я действительно тоже не смотрела по сторонам. Идти извиняться? Ага, меня там очень ждут… Ладно, какая теперь разница. Зато девушка сразу вписалась в коллектив. На следующее утро в очереди в столовой я снова столкнулась с Анжелой, но в этот раз мы обе смолчали. — Вот ведь!.. — Возмутилась Анжела, когда я немного отошла. — Ты на нее просто внимания не обращай. — Посоветовала ей Регина. — Она со сдвигом, пару лет спивалась, просто кошмар. Постоянно с похмелья, а то вообще пьяная заявлялась в институт. Цапалась со всеми и, по-моему, уже только матом разговаривала. Даже руки пыталась распускать, но от этого мы ее быстро отучили. В общем, мрак полный. А сейчас вроде поуспокоилась, да и трезвая ходит. Ты ее не трогай, она сама цепляться не станет. Но если что, то не переживай, у нас ее все сильно «любят», коллективно объясним, что к чему. Кто бы сомневался, что вы мне все объясните. Я мысленно фыркнула и переключилась на еду, затем торопливо пошла в учебный корпус. Германова была преподавателем с другого факультета и в прошедшем семестре вела целых два предмета, один из которых я, к счастью, все же сдала, это давало мне допуск до второй части практики. Для меня она была очень похожа на первую: те же непонятные слова и оборудование, те же маршруты и пробы. Должно быть, отличия были, но в моей работе это не особо сказывалось. А скажется ли на результатах? Поехав на практику, я поначалу просто хотела ее пройти. Пусть с незачетами в итоге, но провести этот месяц здесь, как все остальные студенты. Зачет за первую часть практики что-то перевернул в моей голове, теперь мне уже очень хотелось получить еще две записи в зачетку, подтверждающие факт успешного прохождения практики. В конечном итоге это ничего не изменит, осенью меня все равно отчислят. Некруев может сколько угодно говорить, что я способна написать курсовую и нормально отчитаться, но я прекрасно понимаю, что это маловероятно. Даже если я ее допишу, перед комиссией я все одно не смогу сказать ни слова. Теоретически есть шанс получить допуск до экзамена Германовой и даже сдать его, но уж Подбельская точно не сменит гнев на милость. В общем, как ни крути, а осенью придется с позором покидать институт. Но пока ведь я здесь?.. Дни были похожи один на другой, в целом я бы могла назвать их вполне приятными. Одногруппники с удовольствием использовали меня в качестве низко квалифицированной рабочей силы и кажется, были уже почти рады моему наличию в группе. На мой длинный язык они внимания не обращали, а я лишний раз старалась не нарываться. Однако было то, что серьезно портило картину — нараставший конфликт с Дягилевой. К счастью, ее определили в другую учебную группу и в рабочее время мы почти не сталкивались. Но она жила в моем домике, в соседней комнате и была для меня постоянной помехой спокойствию. Анжела видимо, вознамерилась воздать мне по заслугам за мое поведение в первый день и без конца находила возможности меня уколоть. Я же на такие вещи умела отвечать только непечатным словом или дракой — пока, правда, удавалось держаться в рамках первого. Остальным наше затянувшееся противостояние не нравилось и Анжелины выпады в мой адрес, в общем-то, они тоже не одобряли. Все склонялись к мысли, что практика — не лучшее время и место для выяснения отношений, тут и так сложностей хватает. Однако симпатии, конечно, были не на моей стороне. Все соглашались, что эту кашу заварила я и у Анжелы есть все основания отыгрываться и за первый день, и за последующее мое поведение. Что она и делала. До поры до времени это было, в общем-то, просто привычное для меня выяснение отношений на повышенных тонах, но скоро Анжела определила мое больное место. Закончился пятый рабочий день второй части. Это был еще и так называемый «экватор» — середина нашего пребывания на практике, что студенты обязательно старались со вкусом отметить. Я, разумеется, к общему веселью отношения не имела и после ужина пошла на традиционную для себя прогулку к речке. В это время в нашем домике обычно собиралась целая толпа — к моему неудовольствию соседки были весьма общительны и посиделки устраивались именно у нас. Поэтому я старалась сбежать на это время из комнаты и вернуться к тому моменту, когда они уже будут ложиться спать. А уж сегодня, в связи с экватором, там наверняка дым коромыслом будет до утра, если только одногруппники не нашли местечко поукромнее и подальше от бдительного ока педагогов. Скоро я убедилась, что нашли — как раз на моем пути. Полянка, которую я облюбовала для своих тихих вечерних посиделок, была освещена костром, вокруг которого сидели студенты с гитарами, напитками (в том числе строго запрещенными к употреблению в период практики) и едой. Меня заметили раньше, чем я успела скрыться и я сделала вид, что просто прохожу мимо. — Ксюша, ты к нам не присоединишься? — вдруг громко спросила Анжела. Разговоры стали заметно тише. Нет, ей обязательно сейчас ругаться?! Отпустите меня, я просто мирно уйду! — Ты этого сильно хочешь? — Почему нет? Садись с нами. Пиво будешь? — вкрадчиво спросила она, протягивая мне бутылку. — Нет. — А чего так? — ее глаза заблестели. Я промолчала. — С нами пить не будешь? — допытывалась Анжела. — Ты, наверное, занята. Хочешь тогда, с собой возьми, у нас много? — предложила она. — Ладно тебе… — поморщилась Регина, но Анжела разошлась. — Ксюша, ну ведь тебе же хочется? — Мне ничего не хочется. — Сквозь зубы ответила я. — А вот чего тебе хочется, никак не могу понять, ты скажи, может помочь смогу? — Да хватит уже вам обеим, девчонки. — Вмешалась Женя. — Ксеня, там плед свободный лежит, если хочешь, садись с нами, — впрочем, энтузиазма в ее словах не было. Я покачала головой, развернулась и ушла в направлении своего домика. Лицо пылало и очень хотелось спрятаться под одеялом. И главное, обвинить опять некого… Я зашла в комнату, тут было темно и пусто, потому как все праздновали у речки. Вот почему меня понесло гулять сегодня и именно туда?! Сейчас бы спала себе спокойно. Хотя, если Анжела поняла, как меня можно больно задеть, в покое она меня все равно не оставит. Мои опасения подтвердились. Анжела сменила тактику открытого противостояния на подпольную войну, фактически меня обезоружив. До этого она открыто со мной ругалась, что позволяло мне использовать в ответ силу матерного слова. Сама я ругаться не начинала, только отвечала на ее выпады, поэтому и однокурсники старались нас просто успокоить, не вставая ни на чью сторону. Теперь Анжела вела себя подчеркнуто дружелюбно, словно старалась наладить со мной отношения. А параллельно искала другие способы меня достать. Через день после экватора я открыла свой термос и почувствовала резкий запах алкоголя, подмешанного к кофе. Содержимое термоса я выплеснула к недоумению одногруппников и перехватила взгляд стоящей неподалеку Анжелы, который нельзя было истолковать двояко. Это однозначно было дело ее рук, но открыто предъявлять претензии я не могла. Поэтому просто подошла и выдала в ее адрес непечатную фразу, вот только ответ получила сразу от всего присутствующего коллектива, ведь с их точки зрения я накричала на нее без повода. Коллектив ничего хорошего не обещал, мне стало ясно, что продолжай я в том же духе, и их нынешнее спокойно-снисходительное отношение быстро вернется к прежнему резкому неприятию. А это — мое отчисление с практики и много сопутствующих неприятных вещей. Я попыталась ее игнорировать, но она не успокаивалась. При обходе у меня за кроватью нашли пустую бутылку из-под пива. Мне пришлось писать объяснительную записку, что не имею к обнаруженному никакого отношения. Не отчислили, потому что не было свидетелей моего непотребного поведения, но по лагерю пошли разговоры, что Мягкова принялась за старое и терпеть ее недолго осталось. На следующий день я нашла в тумбочке уже полную бутылку, которую тихо вынесла с базы и вышвырнула на помойку. Вечером того же дня Дягилева как бы невзначай опрокинула на мою тетрадь с записями стакан сока, торопливо и демонстративно извиняясь. Я нервно и громко выругалась, она приняла обиженный вид, все снова приняли ее сторону. Подобное повторялось все чаще, отношение ко мне стремительно ухудшалось. Больше всего Анжеле пришелся по душе фокус с пустой тарой из-под алкоголя, которую она с маниакальной устремленностью расставляла на пути моего следования, словно мины. Новые объяснительные, выговоры от педагогов, косые взгляды и перешептывания однокурсников. Периодически не выдерживая и набрасываясь на Дягилеву, я только подливала масла в огонь. Что делать, я не знала. На девятнадцатый день пребывания наша группа сдала отчетные материалы Германовой и я вместе со всеми обзавелась вторым зачетом. Перед его получением мы сдавали оборудование и убирали свою учебную комнату. — Ну что, докладную-то будем писать? — услышала я шепоток, когда протирала доску. — Да, давайте. Достала уже, ненадолго ее хватило. — Дягилева, конечно, тоже Ксению заводит… — Жень, да Анжелка ничего такого не делает, а эта придурочная с катушек съезжает по любому поводу и без него. Вот и дождалась. О чем я только думала, мечтая пройти практику целиком и надеясь остаться в группе? Я была так расстроена, что даже не могла радоваться записи в зачетке, о которой так грезила неделю назад. Добрела до домика, сходила в душ, немного успокоилась. Гулять не хотелось, да и голова была мокрой — вряд ли умно снова простыть. Я переоделась в спортивный костюм и легла спать. Завтра выходной, уйду гулять на весь день и что-нибудь постараюсь придумать. Но проснулась я не утром следующего дня, а поздним вечером того же от громкого перешептывания. Моя рука лежала на полупустой бутылке дешевого коньяка. Я повернулась и увидела любопытствующих соседок, которые переглядывались между собой и косились на меня. Меня захлестнула истерика. Сколько можно?! Да сколько же еще можно?!! Не могу больше так!!! Я схватила бутылку и ворвалась в соседнюю комнату, где на своей кровати сидела Анжела. Вслед за мной, в полном составе, последовали соседки по комнате. — А ну угомонись, придурочная! — Регина схватила меня за плечо, но я вырвалась. — Ксения, мы сейчас охрану вызовем! — жестко предупредила Евгения, беря меня за локоть. Я оттолкнула ее руку и посмотрела вокруг. На меня со всех сторон были направлены негодующие и презрительные взгляды. Я перевела взгляд на Анжелу. — Ты мне подсунула?! — зло спросила я, демонстрируя бутылку. Анжела торжествующе сверкнула глазами. — Да! Я — алкоголик! — в исступлении выкрикнула я ей. Затем повернулась к остальным. — Все хорошо расслышали? — однокурсники молча и шокировано на меня смотрели. — Довольна?! — яростно спросила я Анжелу, подходя к ней вплотную. — Хочешь, я тебе на видеокамеру повторю?! Можешь транспарант вывесить в столовой! Помочь написать?! Но не смей больше подсовывать мне выпивку, иначе я тебе следующую порцию в глотку целиком запихну, вместе с тарой, поняла? Поняла?! — рявкнула я ей в лицо и, громко стукнув донышком, поставила на стол бутылку, Анжела испуганно отдернулась. — Вижу, что поняла, — уже спокойнее сказала я. Общественность молча пропустила меня обратно в первую комнату. — Анжел, это реально ты, что ли? — послышался негромкий голос Регины. Ответа не последовало, но видимо во внешнем виде Анжелы было что-то утвердительное, потому что Регина добавила: — Ну, это ты, вообще, перегнула. В комнату начали возвращаться. Я как раз успела обуться, вытереть набежавшие слезы, сдернула куртку с вешалки и нацелилась на выход. — Ксеня, стой. — Встала у меня на дороге Женя. Я молча пыталась пройти, но она не давала. — Стой, ты никуда не пойдешь. — Вересная, свали с дороги! — Ты никуда не пойдешь. — Спокойно повторила она. — Тебя забыла спросить! — Я тебя не пущу. — Попробуй!!! — меня всю трясло, я никак не могла заставить себя дышать ровно и спокойно. Женя несколько секунд оценивающе на меня смотрела. — Ксеня, пожалуйста. Я очень тебя прошу. Не ходи никуда, посиди с нами. — Она говорила со мной отнюдь не просительным тоном, а подчеркнуто-успокаивающим. Я начала остывать и приходить в себя, да и помимо того осознала, что начни я упорствовать — и меня все равно никуда не отпустят, только более насильственными и унизительными средствами. Я демонстративно швырнула ей свою куртку и скинула сапоги. Затем подошла к кровати, сняла со спинки полотенце и взяла пакет, с которым ходила в душ. — Женя спокойно повесила мою куртку на вешалку, остальные молча наблюдали. — Со мной в душ пойдешь? — язвительно спросила я Женю. — Надо? — осведомилась она. — Мне точно нет. — Значит, не пойду. — Она спокойно посторонилась, пропуская меня в душевую. Я очень долго сидела в кабинке душа, заперевшись изнутри — видеть никого не хотелось, себя показывать тем более. Злость, обида и стыд медленно, но эффективно растворялись в струях горячей воды. Она успокаивала и убаюкивала, смывая слезы и заодно заглушая разговоры в комнате. Наверняка мне перемывали косточки, но я этого не слышала и была этому очень рада. Когда я, наконец, вышла из душевой, в нашей комнате спали уже все, кроме Жени — хотя она и не подавала виду. Я положила вещи на место и тихо подошла к ее кровати. — Вересная, я выйду на пару минут на крыльцо, воздухом подышать. Сделай одолжение, не организовывай за мной коллективную погоню. Пока она думала, как отреагировать, я сунула ноги в сапоги, накинула куртку и вышла на крыльцо. От чрезмерно горячего и продолжительного душа у меня немного кружилась голова, я с наслаждением вдыхала свежий ночной воздух. Придя в себя, я вернулась в комнату, тихо разулась и забралась в кровать. — Все, Вересная, отбой. Я вернулась, можешь спать. — Негромко сообщила ей я, не удержавшись от шпильки. — И тебе спокойной ночи. — Невозмутимо ответила Женя.Глава 15
— Ксения, вставай. На завтрак не успеешь, — потрясла меня за плечо куратор. — Не хочу на завтрак, — пробормотала я, натягивая одеяло на голову. — Как знаешь. Желудок доходчиво объяснил мне, что я не права. Я дождалась, пока все уйдут из комнаты и выползла из-под одеяла. Все же пойти на завтрак? А как всем смотреть в глаза после вчерашнего? Что вообще теперь делать? Желудок опять вмешался и сообщил, что делать я могу все, что угодно, — после завтрака. Я быстро умылась, оделась, рассовала по карманам нужные вещи, чтобы не возвращаться в домик, когда здесь уже будет целая толпа людей, а сразу уйти гулять. В столовой была длинная очередь, я взяла поднос и встала в ее конец, стараясь быть незаметной. Куда там…. Если до моего прихода вчерашнее обсуждали и не все, то теперь таковых не осталось. Косые взгляды и обсуждения я смогла выдержать всего несколько минут, после чего вышла из очереди, под смешки сунула поднос обратно в кучу и сбежала на улицу. Ладно, дойду до рынка и куплю что-нибудь поесть… Весь выходной день я старательно избегала встречи с кем-либо, на обед не пошла совсем, на ужин пришла перед самым закрытием столовой и торопливо поела, забившись в самый дальний угол. После ужина меня отловила куратор и сделала выговор за то, что я весь день мотаюсь не понять где, а меня разыскивают и не знают, что со мной. — А что со мной? — раздраженно спросила я. — Я ушла в выходной день, в свое свободное время, до отбоя. Я никаких правил не нарушала. С чего вдруг меня разыскивать, других-то не разыскиваете? — Мягкова, заканчивай изображать непонимание, — напрямую сказала куратор. — Я знаю, что произошло вчера, и все знают. Утром ты убежала из столовой, а потом пропала почти на весь день. Ты бы сама на моем месте не волновалась? — Я. Ушла. Гулять. — Хорошо. Я прошу тебя сегодня больше не уходить гулять, а оставаться на базе. Это выполнимо? — Да, — сквозь зубы ответила я. — Спасибо. Можешь идти. Я дошла до домика, быстро схватила вещи и заперлась в душевой. Примерно через час в кабинку постучала Вересная. — Ксеня, у тебя все в порядке? Я ей ответила. Не совсем по вопросу, но она удовлетворилась. Да оставьте меня в покое! Я сидела в душевой, чувствуя, что у меня скоро отрастут плавники. В конце концов, уже сама не выдержала, быстро оделась и просочилась в комнату, ни на кого не глядя, забралась под одеяло. Разговоры быстро стихали, утром нужно вставать на первый день последней части учебной практики и многие предпочитали лечь пораньше. А те, кто не предпочитал, не досаждали первым, находя для общения и прогулок места, где они никому не могли помешать. Проворочавшись полночи, я, в конце концов, тоже смогла заснуть. Утром проснулась, как всегда, от бодрого голоса куратора. Последней в домике встала, в последних рядах сходила на завтрак, пошла обратно в домик собирать вещи. Торопиться на занятия мне было не нужно — ночью я решила уехать с практики. Хватит, наигралась в учебу. Вчера был выходной, я почти ни с кем не сталкивалась. В оставшиеся рабочие дни в количестве девяти штук я почти постоянно буду с людьми, буду слышать их разговоры, буду находиться на виду — нет, я не выдержу и одного дня. Все, Дягилева, ты победила, я еду домой. Сейчас соберу вещи, напишу заявление, сдам постельное белье на склад и буду свободна. В комнату, постучавшись, вошла Стеклова. — Ксения, занятия уже начались, тебя преподаватель ищет. Почему опаздываешь? — Я не пойду. — То есть как? — Отчисляюсь с практики. — Из-за истории с Дягилевой? — я промолчала, вытряхивая подушку из наволочки. — Ты делаешь большую глупость. Собираешься всю жизнь теперь убегать? Кому и что ты этим докажешь? Клади подушку на место, бери себя в руки и иди на занятия. — Я не смогу. — Сможешь. Бери тетрадь и пойдем. Пять минут назад я была уверена, что уезжаю. А еще была уверена, что все этому только обрадуются и приложат усилия, чтобы мои планы не сорвались. Я была абсолютно не готова к тому, что Наталья Федоровна вдруг станет настаивать на том, чтобы я осталась. Поэтому от ее слов я растерялась и засомневалась, что поступаю правильно. — Пойдем, я тебя провожу и поговорю с преподавателем, — мягко сказала Наталья Федоровна. Я нерешительно взяла тетрадь с ручкой, заперла домик и пошла с ней в учебный корпус. Сбежать, что ли, по дороге?.. Тогда уж надо было наотрез отказываться идти сразу, теперь это будет выглядеть еще глупее. Мы подошли к аудитории, паника внутри меня нарастала с каждой секундой, до тошноты и головокружения. Стеклова постучала, пропустила меня вперед и зашла сама. У доски стоял Борисов, за партами сидели те, с кем я уже прошла две части практики. Это меня сильно удивило и немножко отвлекло от переживаний — я остаюсь в своей группе? Докладную проигнорировали, что ли? Странно, обычно так не делалось. — Андрей Андреевич, это я задержала Ксению по делам, прошу прощения. Она в опоздании не виновата. — Хорошо, — кивнул Борисов, указывая мне на свободное место и продолжая объяснения. Учебные аудитории были небольшими, группы маленькими, так что незаметно поболтать во время объяснений было нельзя, у меня было время немного успокоиться, не слушая сплетни о самой себе. Я сидела, совершенно не осознавая слов педагога, даже не пытаясь что-то записывать, хотя начиная с возвращения после побега с Ариной, заставляла себя писать все. Но не сегодня, сегодня не могла. — Сейчас желающие могут сходить переодеться, мы выходим на учебный полигон. В дальнейшем попрошу всех приходить сразу в полевой форме одежды. Встречаемся через пятнадцать минут на выезде из базы, аудиторию заприте и ключ сдайте дежурному. В общем, все как всегда. Мне переодеваться было не нужно, я быстро направилась в сторону выезда и ждала там, немного в отдалении, чтобы не слушать разговоры. Может, все-таки уехать? Ну как я это выдержу? Борисов подошел к назначенному времени и мы растянулись колонной, которую, как обычно, замыкала я. Переходы в целом стали для меня намного легче за минувшие дни — приноровилась, обзавелась нужными вещами. Хотя все равно я отставала от остальных и очень быстро уставала. Но вскоре мы дошли до полигона — в отличие от других практик, как мне стало понятно, наша работа будет вестись не по маршрутам или профилям, а на полигоне, расположенном не так уж далеко. И видимо, ему предстояло быть вывернутым наизнанку в процессе скрупулезного изучения пытливыми студентами. Вересная как обычно распределяла работу. У нее здорово выходило, надо признать, поэтому ее раз за разом выдвигали в старосты. Я бы не смогла так сформулировать задачи каждому, что бы все оказались при деле и еще остались довольны. Хотя, конечно, тут еще играло роль то, что группа состояла из сильных ребят, кроме меня. — Ксеня, ты можешь опять взять на себя полевой дневник? — я молча кивнула. День был пасмурным и прохладным, не настраивающим на беседы. Все торопились быстрее закончить работу на полигоне и вернуться в уютную учебную аудиторию, поэтому меня почти не обсуждали. Только периодически слышались вопросы: — Что там Мягкова? — Да ничего, только молчит все время. — Плохо, это ей несвойственно. — Согласен с вами, коллега, — поправляет несуществующие очки Бабушкин. — Но в целом, пока полет нормальный. На этом разговор заканчивается. Вот в обеденный перерыв я успеваю наслушаться о себе множества неприятных вещей и снова сбегаю из столовой. Направляюсь в домик, беру деньги и небольшой сверток из рюкзака. Иду на рынок, останавливаюсь перед ларьком, закупаюсь всем необходимым и направляюсь на полянку, которую не посещала с экватора. Здесь сыро, но зато никого нет, — а значит, для моих целей место отлично подойдет. Я постелила пакет на бревно и достала купленное в ларьке. Небогато, но обед вполне заменит, а на ужин надо будет все же дойти в столовую. Нельзя ведь бесконечно залезать в деньги наставницы, питаясь кефиром и пирожками, — так мне потом нечем будет ей долги возвращать. Да и на таком рационе много не набегаешь, физическая нагрузка у нас не самая маленькая. Съев свой скромный обед и собрав мусор в пакет, я закрыла глаза и заставила себя рассуждать. Первое: с практики я никуда добровольно не уеду. Точка. Стеклова права, я в очередной раз пытаюсь трусливо сбежать. Так не пойдет, я остаюсь и делаю все, что бы пройти практику до конца и получить зачет. Второе: с Дягилевой я больше не ругаюсь. Еще одна жирная точка. Пусть делает все, что угодно, я буду терпеть и молчать. В конце концов, это я на нее без причин накинулась в первый день. Третье: я беру плеер Арины и начинаю им пользоваться. Иначе я скоро просто сойду с ума, слушая, что обо мне говорят. Достав сверток, я бережно вынула из него плеер. Секунду назад я держала себя в руках, а сейчас по щекам неуправляемо потекли слезы, стало тяжело дышать. Аришка, как же так… Ты уже больше полугода лежишь в земле, оставив стольких любящих тебя людей, которым так без тебя плохо. Почему так происходит? Почему именно ты должна была умереть, что бы дать другим возможность жить? А я сижу здесь, бесполезная и никчемная, никому не нужная, — но я жива и проживу еще долго… Я кое-как вытерла слезы и включила плеер, надела наушники. Индикатор показывал низкий уровень зарядки, но на пару часов хватит. О зарядном устройстве не подумала, придется покупать? Хотя нет, пока не обязательно, тип разъема такой же, как у мобильного телефона, выданного наставницей. До конца практики смогу заряжать с одного провода, а там посмотрим. Разобравшись с кнопками, я просмотрела содержимое и стала прослушивать записи. Сама я раньше музыку не слушала, даже радио. Немного знала только то, что звучало в транспорте да в магазинах. Но музыка из плеера Арины мне нравилась почти вся, хотя у нее в предпочтениях были очень разные композиции. Я нашла и танцевальные, и лирические и классические произведения. Это хорошо, надо будет запомнить, что здесь есть и использовать по настроению. Плеер очень меня спасал следующие несколько дней. В целом все делали вид, что ничего не произошло, но я-то могла слышать и не предназначающиеся моим ушам разговоры. Музыка служила отличной шумовой завесой, позволявшей отгородиться от всех. Правда, это не всегда удавалось сделать в процессе работы — записывать за одногруппниками в наушниках при громко включенной музыке я бы никак не смогла, даже с моим слухом. Да и преподавателя надо было слушать или хотя бы делать вид. Но все остальное время я фактически жила в плеере, и это помогало мне выдерживать давление общественного мнения. Можно даже сказать, что я теперь была почти не в курсе, в чем оно состоит. Анжела к моей радости притихла, то ли испугавшись моей истерики, то ли еще почему, но избегала меня так же, как я ее. Потерпеть оставалось совсем немного… А там я поеду домой, переживу дежурство и смогу немного отдохнуть и придти в себя. Может, даже статья выйдет в печати. Через три дня меня неожиданно ждала большая радость. После обеда я заткнула уши плеером и легла вздремнуть, а проснулась оттого, что наушники из моих ушей выдернули, прыгали на моей кровати, обнимали и восторженно вопили «тетьсметь!!!». — Олежка!!! — я подхватила малыша на руки, целуя и обнимая. — Малыш, как ты загорел! — Привет, Ксюша! — поздоровалась улыбающаяся Ольга Валерьевна. Я очнулась и посмотрела по сторонам. Домик, к счастью, пустовал, все куда-то разбрелись. — Здравствуйте, — немного запоздало отреагировала я, продолжая крепко обнимать ребенка, пока не отняли. — Вы по делам? — Да, Виктору Андреевичу нужно было кое-что решить, а мы с ним напросились прогуляться. И вот решили к тебе зайти, повидать. Извини, что разбудили. — Да нет, я очень рада! Вы надолго? — Примерно на часок, думаю. Виктор Андреевич тоже хотел тебя увидеть, если получится, — в этот момент как раз зашел Некруев. — Привет, Ксюша. У тебя минутка найдется? — Да, конечно, у нас послеобеденный перерыв. — Витя, вы тогда говорите, а я пойду Олежку покормлю, а то он с утра голодный. Давай, сын, отпускай свою любимую тетьсметь. Когда они вышли, Некруев сел напротив меня и несколько замешкался, будто пытаясь подобрать правильные слова. Я вздохнула. — Могу помочь. Вам уже доложили во всех подробностях о скандале с Дягилевой, громких откровениях с моей стороны и, видимо, о попытке сбежать с практики. Правильно? — Правильно, — кивнул он, сочувственно глядя на меня. — Ты как вообще? — Паршиво, — я сглотнула комок в горле. — Но я дотерплю до конца практики, правда. Сама виновата… Некруев помолчал, потом спросил: — Ксюш, а у тебя пропусков за практику много? — Два дня на первой части, потом не было. — Ясно, это хорошо. Ладно, я к тебе ненадолго забежал, у меня здесь дела. Если получится, еще увидимся. Не раскисай! До второй половины рабочего дня увидеться так и не получилось, с Ольгой Валерьевной и Олежкой я тоже смогла побыть еще только несколько минут. Расстроенная, я поплелась в учебную аудиторию. Началось занятие, Борисов что-то рассказывал, что-то рисовал на доске, а я что-то пыталась записывать, не понимая сути. В какой-то момент в помещение заглянул Некруев. — Андрей Андреевич, прошу прощения. Я хотел бы забрать Мягкову, по рабочим вопросам. С администрацией все согласовано, если только Вы не имеете возражений, конечно. Какие рабочие вопросы? Со статьей что-то или с моими базами данных? А чего здесь такого срочного, он же сам говорил, что до конца практики во мне необходимости не будет? И когда виделись сегодня, ничего не сказал…. Я в растерянности смотрела на своего научного руководителя. Что стряслось-то? — А когда она вернется? Все уйдут на полигон, она не может выходить в маршрут одна, — спросил Борисов. — Вообще я хотел забрать ее до вечера, так что она сможет вернуться к работе только завтра. Но только если Вы не видите этому препятствий, конечно. — Да нет, ничего страшного, — пожал плечами Борисов. — Пропусков у нее пока не было, нагонит остальных. Только если все же вернется раньше, пусть сидит на базе, в самостоятельный маршрут не выходит. Ну и пропуск я должен буду отметить. — Отлично. Ксения, пойдем, ты мне срочно нужна. Я взяла вещи и вышла из аудитории, все так же ничего не понимая. — Виктор Андреевич, а что случилось? — Ничего, все прекрасно. Тебе нужно что-нибудь взять из домика, придется поездить? — Да нет, у меня все с собой…. А куда ехать-то?! — он окончательно сбил меня с толку. Мы подошли к машине, там уже сидели Ольга Валерьевна и Олежек, который обрадовался, увидев меня. — Ехать в город. Садись рядом с Олегом, — я послушно забралась в машину. — В Москву? — В Москву далековато, соседний нас вполне устроит. Пристегнись, — Некруев завел машину и направился к воротам базы. — Я уже вообще ничего не понимаю, — призналась я. — Что происходит? — Ксюша, все хорошо. Мы просто решили тебя ненадолго похитить, — смеясь, сообщила Ольга Валерьевна. — В смысле? Куда мы едем? — Развлекаться, — наконец ввел меня в курс дела Виктор Андреевич. — Гулять в парке, есть мороженое и отдыхать. Вечером вернем тебя на законное место. — Это шутка? — я невольно улыбнулась, он отрицательно покачал головой. — Так Вы что, про неотложные дела… эээ…? — Солгал беспардонным образом, — я засмеялась. — А так разве можно? — Тебе нет, а мне можно. Иногда. Мы на самом деле приехали в центр города, где припарковались, а затем долго гуляли в парке, ели мороженое, играли с Олегом и болтали. К своему удивлению я обнаружила, что практика дала мне множество интересных и забавных моментов, которые было весело вспомнить и рассказать. Некруевы тоже вспоминали время своих учебных практик, заставляя меня смеяться и изумляться, насколько же такие вещи остаются неизменными во все времена. Вечером мы зашли в недорогое кафе поужинать, умаявшийся за день Олег забрался мне на руки, уткнулся носом в мое плечо и заснул. Я аккуратно повернулась, что бы свет от настольного светильника не падал ему в лицо. Как же мне хорошо… Я вообще не помнила, что бы мне было когда-нибудь так хорошо… Все проблемы остались где-то далеко и стали маленькими и незначительными… Виктор Андреевич пошел проветривать машину — после кондиционированного воздуха кафетерия было бы неприятно садиться в душный салон. Ольга Валерьевна с нежностью смотрела на спящего сына. — Он к тебе так и липнет, просто удивительно. Ты всегда с детьми так хорошо ладишь? — Не знаю, мне не то что бы часто детей в руки дают, — она улыбнулась. — Ты будешь хорошей мамой, — я неловко отвела взгляд. — Я что-то не так сказала? — Да нет. Просто у меня никогда не будет детей. — Тебе виднее, но думаю, это ты только сейчас так говоришь. — Да это не я говорю, — вздохнула я. — Это врачи говорят… Хотя быть может, оно и к лучшему. Я посмотрела на изменившуюся в лице Некруеву и поспешила добавить: — Все в порядке, Ольга Валерьевна. Это у меня врожденное, я всегда об этом знала, так что не представляю, как бы могло быть иначе. Для меня это норма и тут ничего не поделаешь. Ничего страшного. — Прости, пожалуйста. — Все в порядке, — повторила я. — Буду брать Олега взаймы, если разрешите. Она негромко засмеялась. — С радостью разрешу, особенно когда на работу выйду. Вернулся Виктор Андреевич, мы потихоньку собрались и вышли на улицу, погрузились в машину. Пока ехали на базу, я успела задремать, когда меня осторожно разбудили, мы уже приехали, и на улице было почти совсем темно. Я попрощалась с Некруевыми, поблагодарила за организованный прогул, потихоньку поцеловала Олега в лохматую макушку и помахала рукой уезжающей машине. Направилась к домику. — Ты поздно, — заметила Женя, сидящая на крыльце. — Там куратор просила зайти, когда приедешь, что бы она не волновалась. — Хорошо, сейчас схожу, — я было развернулась, но потом решила задать мучивший меня несколько дней вопрос. — Вересная, а почему вашу докладную проигнорировали и вы по этому поводу скромно молчите? — Какую еще докладную? — На меня. Вы же собирались убрать меня из группы? — Откуда такая информация? — Твою мать, Вересная… Разведка донесла! — Данные твоей разведки неактуальны. Никто докладную не писал. — То есть как?! — оторопела я. — Ты всех устраиваешь, с чего вдруг писать докладные? Я в задумчивости смотрела на Женю, она отвечала обычным спокойным взглядом. Почему они передумали? С чего вдруг такое снисхождение? Ладно, раз так, попробую попользоваться. — Я хочу написать раздел отчета. — Раздел отчета? — удивленно переспросила она. — А полевой дневник? Я скривилась. — Полевой дневник ведут в поле, работы в поле мы почти закончили. Лопаты я тебе тоже помою, не переживай. Но у меня будет опять куча свободного времени в конце, дай мне небольшой раздел отчета. Вересная, мне скучно!!! Она задумалась. — Заберешь у меня раздел по морфологии? На меня много писанины свалилось, буду рада поделиться. Только Ксеня, напиши побыстрее, ладно? Что бы… — Что бы ты смогла прочесть и если что сжечь и переписать. Хорошо, напишу побыстрее. Ладно, схожу к куратору, пока она меня в розыск не объявила, а то отбой скоро…Глава 16
Раздел отчета мне дался возмутительно легко. Я просто взяла его и написала, без каких-либо мучений, сомнений и проблем, хотя выпрашивая это задание у Вересной, вовсе не чувствовала в себе уверенности. А на деле… Скомпилировать восемь абзацев из трех книжек, перечислить полученные нами результаты и подбить в конце напрашивающимися выводами — даже мне оказалось не сложно. С написанным я логично пошла к Вересной, которая выглядела измотанной и непривычно нервной. Она напряженно писала черновик очередного недостающего раздела отчета. — На, посмотри, — я положила свои листы поверх ее. — У меня нет времени, покажи Игорю. Ага, только Игоря мне не хватало. После небольшого конфликта в первый день, когда он без церемоний отправил мой рюкзак на пыльную землю, мы сталкивались еще несколько раз. Не то что бы сильно, но обменивались любезностями, особенно первые дни. Понемногу все успокоилось, как с остальными, но теплоты в отношениях не добавилось. Желания лишний раз сталкиваться у меня не было, а от Вересной все равно спасения не будет, староста ведь… Так что лучше сразу к ней, хоть не накричит… — Посмотри ты. — Говорю ведь, у меня нет времени, — она начала заметно злиться. — Мне…, бери и читай. — Ксеня, я вроде ясно сказала, что сейчас не могу! — Вересная…, это твои… проблемы! Напрасно я ее доводила… Оказалось, накричать Женя очень даже может, я ее недооценивала. Видимо, на ней сказалось напряжение этого месяца, когда она бесконечно за что-то отвечала, много работала и при этом неизменно «держала лицо». И вот ее нервы тоже не выдержали, а я попалась под горячую руку. Нет, выражалась она прилично и на личности не переходила, но в целом выступила громко и эмоционально, впечатлив присутствующих. Да и сама, кажется, была удивлена своим взрывом. — …Ты достала уже!!! Иди в… на… — запнулась она. — Подсказать?.. — осторожно спросила я. Женя, успевшая выплеснуть эмоции, спрятала улыбку. — Сама додумай. А потом разберитесь с Игорем по разделу, у меня, правда, нет сейчас возможности. — Уже поняла, — вздохнула я, разворачиваясь и направляясь к недоумевающему Андрееву, вместе с другими наблюдавшему эту сцену. Желания с ним общаться у меня не прибавилось, но терзать дальше вымотанную Женю было бы совсем неправильно, да и без толку. — С каким еще разделом я должен с тобой разбираться? — По морфологии, — не слишком любезно отозвалась я, подсовывая ему под нос свою работу. — Ты что ли писала? — Да. Читай и проверяй. — Хорошо, — удивленно согласился он. — Садись рядом. — Зачем? — раздраженно спросила я. — Если плохо, то выкинешь и перепишешь. А если нормально, вставите в отчет. — А если требуется небольшая правка? — Сам поправишь. — Мягкова, сядь и угомонись! Может, у меня просто вопросы будут. И править текст легче всего автору, раз уж взялась, то доделывай. Я недовольно уселась рядом, Игорь углубился в чтение. В нашей группе он для меня был врагом номер три — после Вересной и Статской. Но последнее время с Женей мы на удивление мирно сосуществовали, а значит и с Региной, так как они обычно выступали единым фронтом. Это, конечно, объяснялось просто тем, что Женя была старостой группы, ей невольно приходилось прилагать усилия, что бы со мной ладить. Но, так или иначе, а сейчас мы не ругались. Лера Лабутчер язвительно и нелицеприятно обо мне отзывалась, но на скандалы напрямую не шла, Аня Воронина сама по себе была абсолютно неконфликтной, краснеющей от моих реплик, так что с ней сталкиваться не приходилось. Что касается мужской половины группы, то Вадим Стасенко был очень похож по характеру на Аню, разве что матерным словом его было не так просто смутить, а интеллигентно-ироничный Коля Бабушкин относился ко мне как к забавному существу, за которым интересно наблюдать, но не обязательно воспринимать всерьез. Игорь Андреев тоже не то что бы принимал мое существование близко к сердцу, но его врожденная прямолинейность и энергия, за что его так любили в институте, легко направлялись против меня. Поэтому он был последним в группе, к кому мне бы хотелось подходить, но что поделать. — Ты это сама писала? — Нет, Борисова попросила, — огрызнулась я. — Что не так? — Да все так, переписать начисто и в отчет. — Правки не будет? — Не вижу необходимости. Не зря сама вычитывала и правила трижды. И так, как учила Топотова, признанный мастер жанра. Спасибо за науку, пригодилось. — Жень, там все отлично, — подошел к Вересной Игорь. — Здорово. — А у тебя как? — У меня хоть стреляйся, еще два раздела. Не подхватишь антропогенку? — Извини, Жень, — повинился Игорь. — Но мне бы свое закончить. Что-то у нас эта часть практики тяжелая вышла… — С погодой не повезло, что поделать, поздно данные получили. Ладно, не отвлекай тогда. У меня особых дел не было. Я переписала начисто свой раздел, привела в порядок оборудование и протерла подоконники, — что бы потом меньше забот было, но больше от нечего делать. Одногруппники сосредоточенно работали до ужина, а после него понемногу разбрелись, кто куда. До отъезда с базы оставалось полтора дня. Завтра мы представим отчеты, доложим преподавателям о проведенной работе и закроем свои учебные и бытовые долги на базе. А послезавтра утром получим, если все будет нормально, зачеты за эту часть практики, сдадим домики и поедем домой. Как быстро пролетел этот месяц… И как многое для меня изменилось. Практика вымотала меня физически и морально, но одновременно и многое подарила. Первые дни я была уверена, что не получу ни одного зачета, а сейчас спокойно ожидала третью запись в зачетке — я ведь ее заработала? И не отчислили, и даже скандалы почти сошли на нет. Ясное дело, однокурсникам тут просто не до того, что бы лишний раз со мной ругаться, в семестре все вернется на круги своя. Но сейчас все неплохо и надо этим наслаждаться… Было уже темно, я направлялась в домик, что бы выспаться перед завтрашним отчетом. Как обычно я старалась вернуться туда тогда, когда все уже легли спать, что бы лишний раз ни с кем не столкнуться. Проходя мимо учебного корпуса, я увидела свет в нашем помещении. Чего вдруг, поздно уже? Кто бы там ни был, вряд ли разумно туда идти и сталкиваться с ним. В учебное время меня терпят, в домике у соседок тоже особого выхода нет, но во всех остальных случаях лучше мне держаться от других подальше и не нарываться. Тем не менее, я, ведомая любопытством, двинулась на огонек. Одним глазком погляжу и сделаю ноги… — Ксеня? Ты чего хотела? — Вересная с трудом сфокусировала на мне покрасневшие от усталости глаза. — Просто зашла, нельзя? — Женя пожала плечами и вернулась к работе. Я бесцеремонно заглянула в ее записи. — А что с расчетами?! — Ошибку нашла, приходится пересчитывать. — Это же на полночи работы! — Неужели, — огрызнулась Женя. — А антропогенку ты уже написала? — Даже не начала. Но кроме расчетов и раздела по антропогенной нагрузке все готово, только подшить. Так что успею, хотя не посплю, — она тоскливо вздохнула. — А чего других не зовешь? — Дольше их разыскивать буду, и время позднее. Да я справлюсь. Я решилась. — Может… мне попробовать? С морфологией получилось. — Женя удивленно на меня посмотрела. — Серьезно, ты готова? — Почему нет… все равно делать нечего. Хочешь, возьмусь? — Конечно, хочу! Спасибо! Женя вернулась к своим расчетам, я закопалась в учебники и методички, в полевые дневники. Работать ночью мне приходилось не раз, но в качестве смерти. Там размышлять не нужно, да и обстановка ко сну не располагала. Здесь же ежеминутно закрывались глаза, мозг отказывался думать. В начале второго часа ночи Женя встала и направилась к электрическому чайнику. — Ксюш, тебе кофе сделать? — Угу, — я опустила голову на руки и на несколько секунд закрыла глаза. Нет, так я усну! Я решительно встала и направилась к окну. — Душно очень, давай проветрим. — Давай, и прервемся ненадолго. Мы проветрили, выпили кофе. Затем снова закрыли окно, чтобы не продуло, вернулись к работе. — Тебе еще много? — Нет, почти дописала. Только надо, что бы ты вычитала хоть немного. Я сейчас сама не смогу, глаз замылен. — Хорошо. Расчеты мои начисто перепишешь? Я тоже заканчиваю. — Перепишу. Через полчаса мы произвели рокировку бумаг, я заварила еще пару кружек кофе и села переписывать расчеты. Тексты переписывать намного легче, здесь же приходилось вглядываться в каждую циферку и по пять раз перепроверять. Вереснаязакончила вычитку, что-то немного поправила и тоже села за переписывание на чистовик. Она справилась немного раньше меня. — Ты можешь подиктовать, пожалуйста? — взмолилась я. — Да, конечно. С какого места начинать? Когда, наконец, все было закончено и Женя принялась подшивать листы в папку, я блаженно опустила голову на стол и почти сразу заснула. Проснулась оттого, что в помещение заглянула уборщица, мывшая полы в коридоре — в своих учебных комнатах мы убирали самостоятельно. — Чего это вы тут спите? — поинтересовалась она. — Учились всю ночь? — Ага. А сколько времени? — зевнула я, скашивая взгляд на мирно сопевшую с дыроколом в руке Вересную. — Почти шесть уже. Уборщица двинулась дальше, Женя приоткрыла глаза. — Кто там? — Уборщица. Спи. Вересная закрыла глаза, потом поморщилась, потянулась и поднялась со стула. — Да нет, я уже в такой позе не засну. Сколько времени?.. — она посмотрела на свои наручные часы. — Можно до домика дойти… — Полтора часа до подъема. Смысл? Потом вообще не встанем. Лучше кофе и погулять. — Точно. Можно прямо с кружками пойти. — Это у тебя закрывающаяся туристическая кружка, с моей не погуляешь. — У меня объем большой, на двоих хватит. Мы неторопливо спустились к речке, по очереди передавая друг другу кофе. В голове потихоньку прояснялось, спать хотелось, но уже не мучительно. У реки было по-утреннему холодно, но сейчас это было нам на руку, помогало проснуться. — Подержи, — Женя передала мне кружку и принялась за разминку. Вот сумасшедшая, мне вообще шевелиться не хочется. Я села на бревно, прикладываясь к ее кружке и ежась. — Пробегусь, ты здесь будешь? — она понеслась вдоль берега. Я достала из кармана плеер, с которым не расставалась и включила какую-то танцевальную композицию поэнергичнее. Вскоре вернулась Вересная, заметно приободрившаяся, я вытащила наушники. — Кофе остался? — я протянула кружку, выключая плеер и сворачивая проводок. — Надо же… — задумчиво произнесла Женя. — Что «надо же»? — Да ничего, не бери в голову. Мы медленно допивали кофе, сидя на бревне. Вдруг Женя сказала: — Просто я удивилась. Ты, наверное, не помнишь, но… У Аришки Родневой был такой же плеер. Цвет необычный, к тому же старая модель. Не ожидала увидеть у тебя такой же… Я опустила взгляд. Сейчас скажу, что это совпадение. — Это и есть Аринин плеер, — Женя посмотрела на меня широко раскрытыми глазами. Зачем я это сделала? Я вздохнула, сжимая в руке крошечный кусочек памяти о подруге. — Да, я была с ней, но не нужно, что бы об этом знали в институте. — А как же полиция и ее семья? — Они знают. — Хорошо, извини, это не мое дело, — медленно проговорила Женя после паузы. Потом встала и посмотрела на часы, меняя тему: — Есть смысл выдвигаться уже в сторону домика. Как раз успеем душ принять. По дороге обратно мы не перекинулись больше ни словом. Вересная погрузилась в размышления, я переживала из-за своей глупой откровенности. Надеюсь, Женя не захочет устроить мне допрос или рассказать всем то, что узнала. Хотя осталось всего день потерпеть, продержусь. А осенний семестр можно и не начинать учиться, в крайнем случае, все равно скоро отчисляться. Впервые за все время практики я попала в душ утром. Не то что бы это стоило бессонной ночи, но все равно радовало. Когда я выползла из душа, чуть не заснув под теплой водой, соседки вовсю просыпались, умывались и собирались на завтрак. Вересная со Статской, которая всегда утром собиралась одной из первых, стояли у выходной двери. Увидев меня, Женя притормозила на выходе. — Ты идешь в столовую? — от неожиданности я кивнула и как-то само собой присоединилась к ним. Мы вышли, провожаемые несколькими удивленными взглядами. Ну да, мы с Региной и Женей вместе идем в столовую… во сне не приснится… Промахнулась я, надо было отговориться делами и пойти попозже, когда толпа схлынет. Ладно, не принципиально. В столовой еще почти никого не было, но пока мы брали еду, у очереди уже начал отрастать хвост. Взяв поднос я пошарила глазами, прикидывая, как бы сесть подальше от Вересной и Статской. Женя мой взгляд истолковала ошибочно и потянула в сторону стола, где они с Региной обычно обитали, он был еще не занят. Я окончательно растерялась и последовала с ними. Так, надо быстрее поесть и сбежать. Регина тоже, кстати, не понимала происходящего, но вслух не высказывалась, лишь косилась то на меня, то на Женю, сонно поглощавшую завтрак. Хорошо хоть я оказалась в углу и другие студенты меня не замечали, а то бы уже слушала бурные обсуждения нашей странной компании. Через каких-нибудь пять минут столовая оказалась заполнена, к нашему столу подсели Лабутчер, Андреев и Бабушкин со своими подносами. Они удивленно на меня посмотрели, но тоже смолчали. — Жень, ты чего какая зеленая? — Пудра закончилась. — А если серьезно? — Не поспи почти всю ночь, такой же будешь. — А чего ты не спала-то? — удивился Коля. — В расчетах мы напортачили, пришлось пересчитывать, — на секунду все замолчали. — Много было расчетов? — Почти весь раздел. — Жень, так ты же еще два раздела вчера писала? — ахнула Лера. — Почему никого из нас не позвала? — Где я вас ночью искать должна была, ходить по домикам и будить? Больше бы времени потратила, а не выспались бы все. Но раздел я писала только один, Ксюша антропогенку взяла на себя. От пристальных взглядов я вжала голову в плечи и захотела забраться под стол. — Жень, так вы все дописали? — Дописали, переписали начисто и около четырех часов утра собрали отчет. Все в порядке, только не выспались совсем. — Да, по вам видно, — согласился Игорь. Бабушкин добавил: — Ксения вообще смерть. — Я поперхнулась и закашлялась, не сразу поняв, что это образное выражение. — Ксения вообще молодец, — вдруг сказала Регина. — Я бы ночью раздел не написала, хоть ты режь меня. Подняв глаза, я столкнулась с изучающим меня взглядом Лабутчер, посмотрела в другую сторону и наткнулась на такой же взгляд Игоря. Неожиданно дискомфорт от присутствия в этой компании перерос в панику. Не доев завтрак, я торопливо подскочила с места, что-то пробормотала и развернулась к выходу. — Ксюша, ты собираешься в домик? Не могла бы прихватить мою кружку из комнаты? — прозвучал за спиной спокойный голос Жени. Я обернулась, на меня внимательно и будто немного взволнованно смотрели одногруппники. Паника немного улеглась. — Хорошо… где она? — На тумбочке, — мне вдруг показалось, что кружка на самом деле Жене не особенно была нужна. — Принесу. Я выскочила из столовой, быстро пошла в домик, выбрав обходную дорогу, что бы немного отдышаться и придти в себя. Чего я так разнервничалась, ничего ведь не случилось? Просто мне среди этих людей не место, не нужно было с ними садиться, но ничего страшного. Забрав Женину кружку из комнаты, я направилась в учебный корпус. Группа уже собралась, но на меня не обратили внимания, только Вересная забрала кружку, поблагодарила и направилась к чайнику. Кажется, я напридумывала себе лишнего, ну и ладно. Сдадим сегодня отчет, высплюсь и домой. Там пережить дежурство, а потом немного отдохнуть. Все уже почти закончилось. День отчета одновременно и легче и тяжелее других. Интеллектуальные мучения закончились, результаты сданы преподавателям, которые сейчас в поте лица читают отчеты. В этом отношении от нас уже ничего не зависит, остается ждать их вердикта. Напряжение спадает, несмотря на волнения по поводу результатов. Но наваливаются иные, хозяйственные заботы. Нужно вычистить комнаты и учебные помещения, в которых за прошедший месяц накопилось немало грязи и хлама, несмотря на честную ежедневную уборку по графику дежурств. Также нужно привести в порядок базу, на которую после нас приедет группа ученых, ведущих свои исследования, — а после нас определенно есть, что приводить в порядок. Следует пройти по маршрутам, профилям и полигонам и проверить, не осталось ли где мусора, не закопанных шурфов или иного безобразия. До следующего года консервируется учебное оборудование и бытовые вещи на специальных складах, что тоже не самая простая забота. И все это нужно сделать сегодня, потому что завтра будет некогда. А мы — и студенты, и педагоги, и другие сотрудники — сильно устали, работа идет в три раза медленнее, чем могла бы. Вместе со всеми я в течение всего дня мыла, убирала, носила, упаковывала, проверяла и отчитывалась на складах. Обедать и ужинать пошла под закрытие столовой, избежав лишних встреч с одногруппниками. После ужина хотела сразу лечь спать, но куда там! Как бы ни вымотаны были студенты, а последнюю ночь они хотели общаться, к чему-то активно готовились и шумели в комнате. Я не стала вдаваться, к чему именно, взяла плеер и ушла на любимую поляну. Надеюсь, они не всю ночь собираются гулять в комнате? Впрочем, кто же им даст, педагоги начеку. Посижу немного здесь и пойду спать. Ничему меня жизнь не учит, — грустно поняла я, когда через полчаса из моих ушей вынула наушники подошедшая Женя. Ведь должна была бы догадаться, что празднование перенесут с базы куда-нибудь в укромное место, а любимое укромное место всех студентов — эта поляна. И река тебе, и кострище, и удобные бревна. Мало того, что я сюда пришла, так еще заткнула уши и не заметила, как подошла целая толпа народу. — Ты не слышишь, что ли? Я тебя спросила, ты с нами? — спросила Вересная. — Да нет, я и не знала про вашу гулянку. Просто в комнате шумели. Я вообще спать пойду. — Я тоже недолго, — понимающе сказала она. — Глаза слипаются и ноги не держат. Давай часок посидим и вместе уйдем. Там все равно еще в домике много людей, спать не дадут. Пока все добредут, как раз час пройдет, если не больше. Она развернулась и пошла к сумкам с продуктами. Твою мать, Вересная, ты надо мной издеваешься? Что я здесь буду с вами делать целый час? Вроде и скандалить нет оснований, и уйти просто так странно, и оставаться глупо. Ну как тебе удается раз за разом ставить меня в такое глупое положение, когда я вообще не понимаю, что мне делать? — Мягкова, не помоешь огурцы? — Лабутчер показала на пакет. А как же! Это вообще совершенно нормально, что я здесь и сейчас займусь огурцами, потом еще песен с коллективом спою! Мне вдруг стало смешно от нелепости ситуации. Ну и ладно, почему не помыть вам огурцы, все равно надо чем-то занять руки. Я взяла пакет, складное ведерко и канистру с водой. Ребята справлялись быстро, чувствовался навык. Не успела я разобраться с огурцами, а уже горел костер, были постелены туристические коврики, разложены еда и напитки. Аня Воронина стеснительно протянула мне помидоры и нож, она вообще боялась лишний раз ко мне подходить, слишком я выбивалась из ее плюшевых представлений о мире. Ладно, порежу я тебе молча помидоры, какая уже разница… Публика потихоньку прибывала, расчехлили гитары, расселись вокруг костра. Я налила себе газировки, взяла бутерброд и тихонько уползла в темноту, под дерево. Мне вдруг страшно захотелось еще немного здесь побыть. Никто на меня внимания не обращает, говорят не обо мне, главной головной боли — Дягилевой — пока нет, может быть вообще не придет. Почему не посидеть со всеми, хоть посмотрю, как оно бывает? Все равно скоро уйдем вместе с Вересной, главное, не потерять ее из виду. И все будет нормально. Ребята пели песни, смеялись и делились впечатлениями о прошедшей практике. Меня не замечали, кажется, большинство вообще не подозревало, что я здесь. Мне было достаточно прохладно, но в целом терпимо. Вересная сидела у костра и смеялась вместе со всеми. Она забыла про свои намерения уйти через час? Впрочем, ладно, посижу еще немного. Только глаза слипаются… — Ой, это Мягкова? — услышала я сквозь сон голос Бабушкина. — Точно. Она что, успела набраться? — Да нет, Митя, не думаю. Просто устала, они с Женькой всю ночь над отчетом просидели, та вон тоже отключилась. — Она над отчетом сидела? Это в смысле? — В прямом смысле, писала раздел. Накладка вышла, мы и не в курсе были, все спали, а они с Вересной пахали как две лошадки. — И что, Мягкова прямо работала? Не шутишь? — Не шучу, прямо работала. Два раздела отчета ее рук дело. Кстати, пишет классно. — Ничего себе, — подивился Митя. — Чего тут у вас, заговор? — присоединился веселый голос Игоря. — Тише, не буди. — Ого, Ксения тоже здесь, — он убавил громкость. — Ну как тебе сказать… физически она с нами, а дух ее в стране Морфея. — Духу Ксении может и хорошо, а вот ее бренное тело замерзнет на голой земле спать. — Предлагаешь будить? — Зачем, пусть спит, перенесем просто. Там коврик свободный найдется? — Даже спальники брали на всякий случай. — Вот и отлично. Постели рядом с Женькой, ее уже уложили. Я почувствовала, как меня подхватывают на руки и сквозь сон с трудом пробормотала: — Я сама… — Спи, спи. Я тебя переложу в тепло. Игорь уложил меня в мягкий и теплый спальник, сил открыть глаза так и не было. Пусть делают со мной что хотят… — Какая умильная картинка, Мягкова и Вересная вместе сопят носами. Надо их сфотографировать, когда еще такое увидишь, — балагурит Митя. — Мягкова тебя пошлет матом, а Женя вежливо, но обе в одном направлении, — скептически замечает Статская, — лучше не нарывайся. — Брось, такие милашки, дайте же мне фотоаппарат! — Хотя бы вспышку отключи, папарацци, разбудишь. — Да ладно, я шучу. Смешно просто на них смотреть, согласитесь. — Ну и не смотри, — ворчит Игорь. — Умаялись девчонки, оставь их в покое, пойдем к костру. Голоса удаляются, я поворачиваюсь на другой бок и окончательно проваливаюсь в сон.Глава 17
— Женя, Ксюша, просыпайтесь. Надо в домик перебираться, — негромко позвала Лабутчер. Я разлепила глаза и огляделась. Небо уже начинало светлеть, костер был затушен, на полянке лежали пакеты с собранным мусором, самые стойкие будили остальных и собирали вещи. Людей осталось немного, остальные, видимо, успели разойтись раньше. Рядом со мной зашевелилась Вересная. — Не хочется вставать… — она секунду жмурилась, потом рывком выпрыгнула из спальника. В свою очередь я выползла медленно и моментально закоченела. Как холодно-то, зуб на зуб не попадает. Вересная уже бодро прыгала по полянке, разминаясь. Я натянула кеды, кем-то заботливо с меня снятые — видимо, не хотели упаковывать в спальник в обуви. — Ну что, господа студенты, пробираемся на свои места согласно штатному расписанию? Митя подхватил часть сумок, остальное разобрали другие. Пакеты с мусором, как самое легкое, досталось женской половине, по дороге мы завернули к мусорным бакам и избавились от них. — Ты замерзла? — поинтересовался Коля. — Немного. — Надо же было додуматься в одной тонкой водолазке пойти. Держи, — он снял с себя куртку, я смутилась и отрицательно покачала головой. — Бери, у меня свитер теплый. Я нырнула в нагретую Колину куртку и почувствовала себя лучше. Минут через двадцать мы вышли к базе, я было нацелилась на центральный вход, но Митя поспешно перехватил меня за шиворот. — Мягкова, блин, ты совсем головой не думаешь, — беззлобно выругался он. — Раз уж мы нарушаем распорядок, так не надо это делать столь демонстративно и входить на глазах у охранника. — Но… я через забор не перелезу! — они засмеялись. — Тебя никто и не просит, золотые ворота на что? — Какие золотые ворота?! — О, студентка, называется. Пойдем, просветишься. Золотыми воротами оказалась небольшая дырка в заборе со стороны студенческих домиков, отлично скрытая кустами от посторонних глаз. Вокруг дырки шутливо вился фломастерный узор, была приспособлена кривоватая табличка «Золотые ворота», выцарапаны чьи-то имена, сердечки и прочая ерунда. Видимо, к этому месту у студенческого сообщества было особо трепетное отношение. Всмотревшись, я увидела выцветшую надпись, подозрительно напоминающую автограф Некруева. — Давно здесь эта дыра? — не удержавшись, спросила я у Коли. — Точно не скажу, но давно. Преподаватели про нее не подозревают, студенческий секрет. Ну да, ну да…. Хотя может я и ошиблась, надо будет аккуратно выспросить у Виктора Андреевича. Мы тихонько прокрались каждый к своему домику, я отдала Коле куртку, быстро прошла в комнату и забралась под одеяло. А в следующую секунду меня уже будил голос куратора: — Время вставать, девочки. Собираемся, умываемся, завтракаем и к преподавателям. Не забудьте собрать постели и отнести на склад. Я умудрилась первой проскочить в душевую и занять кабинку. Выйдя из душа, застала многих еще сидящими на кроватях с еле открывающимися глазами. Для начала пошла на завтрак, пока остальные не опомнились, вернулась в опустевший домик и начала собирать постельные принадлежности, что бы днем не тратить время. В этот момент я окончательно поняла, что пришло время уезжать. Вот все и закончилось, теперь жизнь вернется к своему обычному течению, а мне останутся только воспоминания. Не будет совместной работы с однокурсниками, им больше не обязательно будет снисходить до общения со мной и терпеть мои выходки. Вряд ли когда еще меня заботливо уложат в спальник после бессонной ночи или станут отпаивать горячим чаем, если я простужусь, делиться теплой курткой. Летняя практика диктует свои условия, у меня она уже не повториться. В комнату вошла Лабутчер, я торопливо провела ладонью по глазам и носу. — Женя еще в столовой? — Наверное, — пробормотала я. Лера присмотрелась ко мне. — У тебя все в порядке? — Да. — Хорошо, я в столовую за Женей. Я вышла из домика и побрела в сторону учебного корпуса окольной дорогой, становилось все тоскливее. Не хочу уезжать, ну не хочу обратно! Почему нельзя остаться еще хотя бы на неделю, хоть на день… Я остановилась за складом, сердито вытерла мокрое лицо, какое-то время постояла, успокаиваясь. Потом быстрым шагом пошла к учебному корпусу. В аудиторию уже заходил Борисов, я забежала сразу за ним. Кроме меня все собрались, ни на кого не глядя, я проскользнула в свой угол. Андрей Андреевич торжественно с нами поздоровался, поздравил с успешным окончанием практики, похвалил за хорошую работу и отличный отчет, сказал, что ему было приятно с нами работать. Затем он собрал наши зачетные книжки, поставил отметки об успешном прохождении практики и дал время собрать свои вещи в учебной аудитории. Я безрадостно взяла свою зачетку, прихватила какую-то сумку, которую мне протянула Регина. — Чего глаза красные? — спросила она. — Не выспалась, — пробормотала я. — Ясно. Мы дружно вышли в коридор. Аня пошла за комендантом, которая должна была принять у нас аудиторию, убедившись, что она приведена в порядок. Я встала к окну подальше от всех. — А что у нас с Мягковой? — услышала я Игоря. Начинается… — Я тоже обратила внимание. Как будто плакала, — задумчиво сообщила Регина. — Кстати, она еще в домике после завтрака, словно зареванная сидела, — присоединилась Лера. — Спрашивали, что случилось? — Говорит, не выспалась. — Может так и есть… Подошла комендант, придирчиво осмотрела оставленную нами аудиторию, потом забрала ключи и заперла ее. Мы разбрелись по домикам, сдали белье и жилые помещения, забрали вещи, понесли к арендованному грузовику. Я кусала губы, удерживая все подступавшие слезы, старалась не встречаться взглядом с одногруппниками, другим до меня дела не было. — Ксения, ты Вересную Женю не видела? Она должна отчитаться за талончики в столовую, — окликнула меня куратор, стоящая со Стекловой. Я покачала головой. — А ну-ка подойди! — позвала куратор, приглядываясь. — Что такое? — Ничего. Да оставьте меня в покое! — Ты плакала? — Нет, просто устала. — Точно все хорошо? — я кивнула. — Ну ладно. Иди, сдавай рюкзак и садись в третий автобус. Я отошла к грузовику, встала в очередь ожидающих, но продолжала слышать педагогов. — Что-то темнит, явно глаза на мокром месте. — С Дягилевой часом, не пересеклась? — Нет, за этой личностью я зорко слежу. — Даже так? — Она мне после того их крупного скандала пишет докладные на Мягкову, уже скопилось одиннадцать штук. — Ничего себе! — Я тебе больше скажу, в предпоследней Дягилева написала, что видела, как Мягкова пыталась украсть мобильный телефон из учебной аудитории и она ее остановила, а в последней, что Ксения после этого пыталась ее отравить. — Отравить?! — Вроде как не насмерть, а только что бы заставить уехать с практики. Я уже даже проверила, мало ли. Но оба раза Ксения абсолютно точно не причем. — Бред… А Мягкова об этих докладных знает? — Нет, конечно, ни к чему накалять ситуацию. Сейчас посажу в разные автобусы и буду считать свой долг выполненным. К счастью, практику обе прошли успешно. Подошла моя очередь, я сдала рюкзак и в обнимку с термосом направилась к автобусу. Дягилева, значит, интригует. А я наивно считала, что она успокоилась. Ничего, сейчас действительно сядем в разные автобусы и разъедемся по домам. В семестре нам пересекаться уже не придется, учимся на разных курсах. Да и чего мне там учиться осталось… В автобусе я снова села одна на переднее сиденье и достала телефон, что бы позвонить наставнице. Она планировала забрать меня от института и велела заранее с ней связаться. Телефон был разряжен и отказывался включаться. Я напрочь забыла про него еще позавчера, теперь не было шансов его оживить до самого дома. Бежать куда-то с зарядкой поздно, придется обойтись без звонка. Значит, сегодня меня ожидает еще и неприятный разговор с наставницей, отлично. Может, ее немного смягчит то, что я успешно прошла практику? Вроде она не совсем безразлична к моей учебе, даже дежурство перенесла. Я сердито сунула телефон в карман, в этот момент зашел водитель, поздоровался со всеми и завел автобус. Он медленно тронулся с места, ребята дружно закричали и захлопали в ладоши, прощаясь с базой. Я прижалась лбом к прохладному стеклу, жадно вглядываясь на прощание в место, почти месяц служившее мне домом. Мы выехали с территории на трассу, база вскоре растаяла вдали. Быстро стихали разговоры — устав за последние насыщенные событиями дни и не менее активные ночи, студенты устраивались поудобнее в креслах и засыпали. Ближе к вечеру мы окажемся в своем городе, нас привезут к институту и оттуда уже все отправятся по домам, рассказывать родным и близким о событиях этого месяца. Я какое-то время задумчиво смотрела в окно, затем тоже заснула и не просыпалась уже до конца поездки. — Все ребята, приехали, просыпаемся, — разбудил меня голос куратора. Автобус медленно въезжал на внутренний дворик института, где уже стоял грузовик с вещами. После его остановки я вместе со всеми вышла на улицу и посмотрела на часы на здании. Мы немного опоздали в сравнении с графиком, примерно на полчаса. Машины наставницы нигде не было видно, а опаздывать не в ее привычках. Уже уехать она тоже вряд ли могла, не так сильно мы задержались. Скорее всего, это мое наказание за то, что я не позвонила, теперь буду добираться своим ходом. Не самый страшный вариант, хорошо бы она ограничилась этим. Захотелось быстрее уже попасть домой, в привычную обстановку. Жаль, что практика закончилась, но зато теперь у меня снова будет личный душ, я буду спать одна в своей комнате и у меня больше не будет утомительных переходов то под проливным дождем, то в невыносимую жару. Так что свои плюсы тоже есть, буду им радоваться. Вот сейчас доберусь до дома и первым делом приму душ, а затем не спеша выпью пару литров кофе и посижу на кухне, закинув ноги на соседний стул. Даже пешком сегодня не пойду, могу себе позволить трамвай. С грузовика полетел вниз мой рюкзак, сброшенный однокурсником не из моей группы. — Чего глаза вытращила, бери и отваливай! Мне было лень ругаться, я молча подхватила рюкзак и пошла к куратору. — Мне можно уже идти? — Да, Мягкова, иди. До сентября, — вымученно сказала она. Педагогам эта практика тоже далась нелегко. Чего стоило куратору только разбираться в историях со мной и Дягилевой… Надеюсь, хоть хорошо отдохнет в оставшуюся часть лета. Я попрощалась с ней и направилась на остановку. По пути столкнулась с Вересной, которая радостно обнималась с встречающим ее братом, Никитой. Я его уже видела раньше, он в прошлом году окончил наш институт и сейчас учился в аспирантуре. Семейка отличников и образцовых граждан, хоть на витрину ставь. — Ксюша, а тебя не встречают? — Нет, я своим ходом. — Хочешь, мы тебя подбросим? — предложила она. — Нет, спасибо, мне недалеко и вещей немного. — Как знаешь. Тогда до встречи в семестре. — До встречи. Только встреча вряд ли будет уже такой теплой — подумалось мне. Впрочем, все же отношения должны стать хоть немного лучше. Во всяком случае, сама точно приложу к этому все усилия. Я дошла до остановки, купила билет, дождалась трамвая. Мой дом действительно находился не так далеко, но трамвай шел к нему окружным путем, поэтому поездка заняла почти час. Выйдя на своей остановке, я пошла домой. Надо же, меня здесь не было целый месяц. Не считая побега с Ариной, я никогда не отлучалась так надолго из дома. Дойдя до него, я открыла калитку, зашла во двор и поняла, что наставница все же поехала меня встречать — ее машина не стояла на обычном месте. Дело плохо, ее рассердят бессмысленная поездка и моя безответственность. Ладно, уже ничего не поделать. Разве что сходить к ближайшему банкомату, снять денег чтобы, по крайней мере, сразу вернуть долг? Или лучше дождаться ее и зарядить, наконец, телефон? Так и не решившись, я вошла в дом. Положу вещи, а там определюсь. Не успела я захлопнуть входную дверь, как сверху послышался шум и на лестницу выбежала Каттеремия. Она была непривычно взволнованна, я никогда не видела ее такой раньше. — Ксюар, наконец-то ты приехала! Тут такое случилось!!! — Что случилось?! — Наставница и Джури попали в автокатастрофу. Они обе в коме! Несколько секунд я стояла оглушенная. Так вот почему нет машины, а меня не встретили! — Каттер, а где остальные? — Они в больнице. Мы знали, что ты сегодня возвращаешься и я приехала, что бы тебя встретить и отвезти туда. — А когда все вообще случилось?! — Позавчера вечером. Они вместе куда-то ездили, в них врезалась фура, потерявшая управление. Вечером до Луззаремии дозвонились из полиции и сообщили. Я пыталась сразу позвонить тебе, но не получилось! — Да, у меня телефон разрядился. Я сейчас только положу вещи и умоюсь, сразу поедем в больницу к остальным. — Каттер согласно кивнула. Я торопливо поднялась к себе, ополоснула руки и лицо, спустилась к Каттер. Смысла сейчас выспрашивать у нее подробности я не видела. Доедем до больницы и Луззаремия сообщит мне все, что посчитает нужным, а заодно даст распоряжения, что делать. Луззаремия теперь старшая, ей решать. Но я не думаю, что все так ужасно, как звучит со слов Каттер. Мы же не люди, нам не так легко навредить. Дорога в больницу заняла около часа. Каттер провела меня по каким-то коридорам, как только не заблудилась. Наконец мы оказались в небольшом помещении с металлическими сиденьями, на которых сидели Луззаремия и Танремия. Анаре не было, наверное, не сочла нужным приезжать. Тем лучше, значит все не так страшно. Я подошла к ним и обратилась к Луззе. — Я приехала. Ты можешь мне рассказать, что произошло? — она подняла на меня пустой взгляд и мне стало не по себе. — Наставница и Джуремия в коме после аварии, — от ее глухого голоса стало еще хуже. — Это я знаю, Каттер сказала. Я могу узнать больше? Или ты не хочешь ставить меня в известность? — Большего не знаю. Я в растерянности смотрела на нее. — Ладно… А врачи что сказали? — она молчала. — Луз, да отвечай, что говорят врачи? — Я не поняла. Как так?! Что она имеет в виду? — Давай я сама поговорю с ними. Кто их лечащий врач? — Евстигнеев. — Так ты не против, я поговорю с ним? — Хорошо… Да что такое с Луззой?! Ладно, для начала попробую поговорить с врачом. Евстигнеев сразу же вышел ко мне, ничего утешительного сообщить он не мог. — Кома вашей сестры искусственная, но сейчас она ей жизненно необходима. Однако у нее неплохие шансы пойти на поправку. А вот что касается вашей матери… — Моей тети. — Прошу прощения, вашей тети. Боюсь, мне нечем Вас порадовать. Состояние стабильное, но тяжелое, вывести ее из комы мы пока не можем. Прогноз делать крайне сложно. — Она… умирает? — Нет причин так считать, но и улучшений нет. Мы будем искать альтернативные варианты лечения и пытаться вывести ее из комы, разумеется. Но на сегодняшний день ситуация такая, какая есть. Я вам очень сочувствую. — Я могу повидать сестру и тетю? — Сейчас нет, они в палате интенсивной терапии. Но завтра утром вы сможете к ним зайти, только необходимы бахилы и халат. Я поблагодарила его, вернулась к соученицам и рассказала то, что узнала. Танре и Каттер смотрели на меня с каким-то непонятным ожиданием и надеждой. Лузза сидела, уставившись в стену остановившимся взглядом. — Луз, — позвала ее я. — Что нам делать? Лузза подняла на меня испуганные глаза. — Я не знаю, — тихо и растерянно сказала она. — Луз, я понимаю, никто из нас не знает. Но ты должна что-то решать. Ты старшая. — Я… я не знаю… что решать… Она была в какой-то прострации и я вдруг с ужасом поняла, что ничего от нее не добьюсь, во всяком случае, теперь. Луз формально сейчас была старшей, так как была действительно старше нас всех, а наставница никогда никого не называла своей преемницей. Но фактически Луззаремия была совершенно деморализована. Первым моим порывом было накричать, но, посмотрев на нее еще раз, я поняла, что это бесполезно. Она даже не разозлиться, а лишь еще глубже уйдет в себя. — Хорошо, Луз, — я постаралась сказать это спокойно и мягко. — Мы вместе справимся, все решим. Для начала позвони Анаремии, пожалуйста. Думаю, она нам сумеет помочь. — Я не знаю ее номера. — То есть как? — она пожала плечами. — Каттер, Танре, а у вас номер телефона Анаре есть? А где она живет, знаете? — они отрицательно качали головами. Я лихорадочно соображала. Наставница и Джуремия в коме, Лузза по активности от них не сильно отличается, Каттер и Танре смотрят на меня широко раскрытыми глазами и ждут решений, а до Анаре не дозвониться. Я тут что, самая вменяемая?! Тогда дела совсем плохи. А завтра ведь еще дежурство группы… Лузза должна им руководить, но пока не похоже, что она справиться. Да что мне делать?! — Луз, а ты наставницу и Джуремию осматривала? — Нет… — Почему? — Я боюсь… С ума сойти, смерть боится посмотреть на пару больных! А может все и не так страшно, на самом деле, ведь собрала меня наставница из кусков, когда я прыгнула под поезд? Мы же не умираем как обычные люди… — Так, давайте сейчас отправляйтесь домой, а я осмотрю наставницу и Джуремию, — устало скомандовала я. Пока я осознавала, что меня никто слушать не станет, девочки покорно встали и пошли к выходу. Нет, это какой-то кошмар… Я прошла в туалет, убедилась в отсутствии зрителей и приняла свой истинный облик. Теперь меня никто не мог увидеть. Я переместилась в палату к наставнице и Джуремии. Они лежали неподвижно, от их тел тянулись провода и трубки. Они выглядели плохо, очень плохо, даже повязки и укрывающие их до подбородков простыни не скрывали тяжелых травм. Я видела слишком многое, меня сложно удивить такими вещами, но сейчас передо мной лежали те, кого я знала всю жизнь. Как бы я не относилась к ним обеим, они были в числе моих немногих близких, связанных со мной общей судьбой… Нет, нет, стоп! Так не пойдет, не время для переживаний! Усилием воли убрав эмоции куда-то вглубь до лучших времен, я принялась осматривать пострадавших, надеясь понять, что для них сделать. Но с первых же мгновений стало очевидно, что это бессмысленно. Они обе были не при смерти, если судить с общечеловеческой точки зрения. Они обе оставались смертью, я отчетливо чувствовала и сущность наставницы, и сущность ученицы смерти. И я не знала, как им помочь — возможно, это просто не может сделать ученица? Нам срочно была нужна наставница или хотя бы старшая!ЧАСТЬ 3
Глава 18
Из больницы я переместилась домой, девочки молча сидели на кухне. Посмотрела на Луззаремию… Нет, к лучшему ничего не изменилось, она разглядывает стену и даже не отреагировала на мое появление. — Ксюар, ты что-то выяснила? — Нет, Каттер, я ничего не чувствую. Их сущность не изменилась, а с точки зрения здоровья… все, как у людей. И все плохо, хотя они не умирают. Я не могу им помочь, но возможно, сумеет наставница или старшая. Нам нужно связаться с кем-то из других групп. — Но как? — У вас нет знакомых в других группах? Ясно. Тогда поступим просто, я отправлюсь к ближайшему умирающему. Там в любом случае окажется кто-то из дежурящих, так я выйду на их наставницу или старшую. — А что делать нам? — тихо спросила Лузза. Я с трудом удержалась, чтобы не обругать на нее. Это ты должна мне говорить, что делать! — Ложитесь спать, утром нужно будет ехать в больницу. — Мне нужно на работу утром… — Значит, поедешь на работу! Каттер, Танре, что у вас с планами на завтра? — Нам в университет к первой паре. — Занятий много? — Нет, до часу дня. — Хорошо, тогда в больницу вечером вместе поедем в часы посещения. А я постараюсь еще с утра заскочить. Все, всем спать. Я приняла истинный облик и сосредоточилась, затем перенеслась к умирающему. Ждать дежурную смерть пришлось несколько минут, она появилась и удивленно посмотрела на меня: — Что ты здесь делаешь? — Жду тебя. Подожду еще минуту, можешь заняться умирающим, дело не быстрое. Она кивнула, потянулась силой к лежащему человеку и выпила его жизнь. — Что тебе нужно? — Вами руководит наставница или старшая? — Старшая. — Мне нужно срочно с ней увидеться. Не задавая вопросов, коллега переместилась, задавая мне направление. Я последовала за ней. Мы оказались в небольшой кухне, где расположилась молодая еще женщина. Старшая. — В чем дело, Наринар? — Она была рядом с умирающим, просила о встрече с Вами. — Ясно. Возвращайся на дежурство, — Наринар исчезла. — Кто ты и что тебе от меня нужно? — Меня зовут Ксюаремия, Ксения Мягкова. Моя наставница Светларемия, она же Светлана Мягкова, попала в автокатастрофу и находится в коме. С ней пострадала одна из моих соучениц, она тоже в коме, но в искусственной. Завтра у нас дежурство, а мы остались без наставницы и одной из учениц, я не знаю, что делать. Старшая изучающее смотрела на меня. — Ксюаремия… — задумчиво проговорила она. — Я наслышана о тебе. Но насколько я помню, ты никоим образом не старшая в группе, а это ее дело. Замечательно, я и в наших рядах успела заработать себе «репутацию» и снова ту, что работает против меня. — У наставницы три ученицы старше меня. Одна из них давно уехала из дома, мы не можем с ней связаться. Третья по старшинству, которая по идее должна была стать ее преемницей, как раз тоже в коме. А вторая, Луззаремия, не может сейчас нас возглавить. — С твоей точки зрения? И ты решила занять вакантное место? — скептически переспросила старшая. — Вы считаете, мне это нужно?! — вскипела я, — да я с радостью сброшу это на любого, кто согласится, только покажите такого! Что мне делать, если Лузза весь вечер сосредоточенно изучает обои и на все вопросы говорит «не знаю»?! У нас дежурство на носу, нас на треть меньше, чем нужно и еще я не понимаю, что дальше будет с наставницей и соученицей. А если дисбаланс? Нам нужна помощь! Старшая внимательно на меня посмотрела. — Хорошо, допустим, я ошиблась в твоих мотивах. Но ты напрасно считаешь, что я могу помочь. Не в моей власти вылечить твоих наставницу и соученицу. Невозможно и быть старшей в двух группах сразу. Впрочем, для дежурства не нужна сила наставницы или старшей, любая из вас чувствует все необходимое, что бы выполнять эту работу, сама знаешь. Другое дело общий дисбаланс… Ваша Луззаремия умеет чувствовать его более детально, чем ученица? — Я не знаю. — Выясни. Сейчас дисбаланса нет, но он может возникнуть в любой момент, как ты знаешь. Тогда нужно будет принимать меры, что бы вернуть все в норму, а для этого нужно знать и чувствовать больше, чем простая ученица. Если дисбаланс возникнет, можете обратиться ко мне, я помогу сделать правильный выбор. Однако это временные меры, у вас должна снова сформироваться полноценная рабочая группа. — Но как? И… разве действительно нельзя вылечить наставницу и Джуремию? — С чего ты взяла что можно? — Я… я пыталась покончить с собой два года назад, — сглотнула я. — Прыгнула под поезд и фактически погибла. — Ясно, ты отличаешься радикальностью решений. Но это совершенно другая ситуация. Ты сама говоришь, что фактически погибла, — а они нет. Если кто-то из нас умирает в физическом смысле, ему можно помочь и это интуитивно сможет любая из нас. Будь это такой случай, ты бы сама уже все поняла и справилась. Но жизням твоей наставницы и соученицы сейчас очевидно, что ничего не угрожает. А значит, для них все абсолютно так же, как для любого обычного человека. — Но тогда… — в голову пришла страшная и одновременно обнадеживающая мысль. — А если их… как бы… убить? Ведь тогда их можно будет вылечить? — Увы, нет. То есть если ты, например, воткнешь в сердце наставницы нож, то легко сможешь ликвидировать эту рану, она смертельна. Но это не вернет ей сознание, потому что причина такого состояния в другом. — А если… ничего так и не измениться к лучшему? — Будем надеяться. Но если не измениться, то со временем начнет влиять на баланс. Тогда придется отпустить их, выпить жизнь. После этого в мире появляются новые маленькие смерти там, где они необходимы. — То есть… мы тоже умираем? — Разумеется, а ты собиралась жить вечно? Наша жизнь обычно длиннее человеческой, но вовсе не бесконечна. — Ясно. А если… а если они придут в себя, но останутся, к примеру, парализованы или не будут осознавать себя? Или это невозможно? — Возможно. Если они не смогут дальше выполнять долг по объективным причинам, сила покинет их и зародится в новом теле. Они останутся жить, если это можно назвать жизнью. Я стояла молча, пытаясь разобраться в новой информации. Старшая встала. — Мне пора дать Наринаремии отдых. Отправляйся домой, займитесь решением проблем. Ситуация сложная и нетипичная, я со своей стороны постараюсь помочь, но пока ничего не обещаю. Я обсужу это с другими. Возможно, вам направят кого-нибудь из других групп со временем, что бы у вас появилась старшая. А сейчас вам придется разбираться самостоятельно, я надеюсь, что у вас получится. Если нет, другие ликвидируют последствия, но они будут значительными. — Я понимаю. Спасибо. — Не за что. Я сейчас отслежу твое перемещение и если что-то узнаю, направлюсь к вам. Я кивнула и перенеслась домой. На кухне сидела Каттеремия. — Ты что-то узнала? — Ничего оптимистичного. Где Луз и Танре? — Легли спать. — А ты почему нет? — Хотела дождаться новостей. Расскажешь, что выяснила? — Хорошо, только кофе себе сделаю. Я передала Каттеремии свой разговор с чужой старшей и рассказала, что почувствовала, осматривая наставницу и Джуремию. — Вот такие дела, — закончила я. — Не представляю, как Лузза справится. — Никак. Она не может, ты же видишь. — И что делать? Нам нужна старшая. — Старшая ты, Ксюар. — Кать, ты сама себя слышишь? Я не могу стать старшей. Это место Джуремии, она должна была стать преемницей. — Джури в коме. — Тогда Анаре или Лузза. — Анаре здесь нет, а Лузза не способна на это. — А я способна? — Ксюар, ты уже старшая, хочешь ты этого или нет, — я вздохнула, закрыла глаза и уткнулась лбом в сложенные на столе руке. — Похоже на то. Каттер, иди спать, завтра тяжелый день и видимо, не последний. — А ты? — А я буду осваивать непривычный мне вид деятельности. Думать. — Спокойной ночи, Ксюар. — Спокойной ночи, Каттер. За ночь я ничего особенного не надумала, сумела только мысленно написать список проблем и расставить их в порядке приоритетов и срочности. На первом месте красной строкой значилось дежурство. Старшая была права, никаких особенных сил для этого не требовалось, но у нас не хватало двоих. Как быть? К счастью, не было дисбаланса, но надо срочно выяснить, что там с умением Луззаремии чувствовать детали, о которых мне рассказывала еще наша наставница. И что с самой наставницей и Джуремией? Получается, что их просто будут лечить, как и любого человека. А если… не смогут? Думать об этом не хотелось. В моих представлениях о мире наставница была чем-то вечным и нерушимым, а Джуремия — столь же несокрушимой силой, которую я ненавидела, но с которой не могла соперничать. Теперь же забота о них легла на мои совершенно не пригодные для этого плечи. Невольно вспомнилась Арина. О ней я так и не смогла позаботиться, напротив, это она заботилась обо мне. И дело даже не в том, что я не смогла спасти ей жизнь — это было не в моих силах, хотя тогда я этого не понимала. Дело было в моей неприспособленности к жизни как к таковой. Изменилось ли что-то с той поры?.. Рано утром я встала, приняла душ и отправилась на кухню, что бы перехватить девочек, пока они не разбежались по своим делам. — Каттер, Танре, когда вернетесь домой? — К обеду. — Хорошо. Лузза, мне бы с тобой сейчас поговорить, найдется минутка? — Да, хорошо. О чем? — Ты умеешь чувствовать баланс детальнее меня? — Нет. — Наставница тебя не учила? — Нет, она планировала это сделать позже. — Учила Джуремию? — Нет, ее тоже хотела учить позже. Это умела только Анаре. — Но с ней не связаться… Луззаремия сегодня выглядела лучше, чем вчера и говорила тверже. Может быть, она пришла в себя? Я предприняла еще одну попытку вернуть все на законные круги. — Луззаремия, ты должна быть старшей. — Она прямо посмотрела мне в глаза. — Ты прекрасно видишь, что я не могу. — Луз, а кто из нас может? Никого из нас к этому не готовили, но мы не можем сейчас удовлетвориться этим оправданием, ты жепонимаешь. — Понимаю, Ксюар. Я все понимаю, но я просто не могу. Я пыталась. — А ты понимаешь, что в таком случае старшей становлюсь я? Ты считаешь, это хорошее решение? — Во всяком случае, лучшее, чем я. Ксю, я могу быть о тебе не лучшего мнения и предпочла видеть старшей не тебя, а Анаре или Джури. Но это невозможно. Я подчинюсь тебе, даже Каттер или Танре. Но я не могу сама быть старшей. — Хорошо, — я покорилась неизбежному. — Но мне все равно будет нужна ваша помощь. — Тебе достаточно отдать распоряжение, старшая. — Я вздрогнула от этих слов, обращенных ко мне, но таким тоном, каким мы обычно говорили с наставницей. — Ладно, поезжай на работу. Если можно, не задерживайся после нее. — Хорошо. До вечера. — До вечера. Первым делом в моем списке значилось посещение больницы. Дома у меня лежал мой лабораторный халат, постиранный, но еще не возвращенный в лабораторию. Я взяла его, забежала в аптеку за бахилами и к началу приемных часов была в больнице. В палату интенсивной терапии официально не пускали, но неофициально доступ в часы посещения разрешался, только с соблюдением строгих условий. Мне тяжело было видеть наставницу и Джуремию в таком состоянии, помочь я им не могла, изменений в их состоянии не чувствовала. Поговорила с врачом, спросила, не нужно ли чего. Он сказал, что в ближайшую неделю они еще будут находиться на обеспечении больницей, но дальше, видимо, понадобятся лекарства и средства по уходу. И ухаживать за ними тоже будет нужно. Список и инструкции мне дадут. Я кивнула, и направилась в институт. В лаборатории никого не было, да и вообще институт пустовал. Ничего удивительного, август. Уже август… как быстро летит время, будто только вчера я в отчаянии сбегала с Ариной в дождливый октябрьский день. Сбегала, не осознавая, как велика цена моего поступка, в полной уверенности, что поступаю правильно. Виня во всем наставницу, ненавидя ее и одновременно страшась ее гнева. Уверенная, что жизнь моя нескончаема, а к исполнению долга я уже никогда не вернусь… Теперь уже август, Арины давно нет, а я вдруг оказалась старшей группы… Вселенная, есть ли в тебе хоть что-то разумное? В коридоре я столкнулась со Стекловой. Она невероятно похорошела после практики, сделала макияж и прическу, приоделась в красивое платье и туфли на каблуке. Это свойственно многим в нашей профессии — приезжая из экспедиций люди с радостью скидывают «лягушачью шкурку» удобной одежды и норовят принарядиться. Даже мне было в удовольствие снова ходить в кедах и с открытыми руками, хотя у меня не существовало разницы в форме одежде в зависимости от ситуации. — Здравствуй, Ксения. — Приветливо улыбнулась Наталья Федоровна. — Что ты здесь делаешь, каникулы ведь? — У меня отпуск начинается, хотела проверить, как тут дела. Только вот нет никого. — Конечно, нет. Некруевы на море пару дней назад отправились всем семейством, Набокова к дочери уехала, остальные тоже кто куда. Кстати, тебя хотела видеть Подбельская, она вроде еще здесь. Я струхнула. — А… зачем? — Не знаю, наверное, насчет экзамена. А что такое, боишься? — Нет, — фальшивым голосом сообщила я. Стеклова усмехнулась. — Понятно. Пойдем вместе. Только разборок с Подбельской мне сейчас не хватало. Вот очень кстати! Что Стекловой неймется, я бы сейчас сбежала решать текущие проблемы, ведь объективно есть, чем заняться. — Лариса Степановна, Вы сейчас не заняты? Я встретила Мягкову, вы ее вроде хотели видеть. Я тоскливо поздоровалась. — Здравствуй, Ксения, — ответила Подбельская вполне беззлобно. — Посиди, я сейчас бумаги принесу. Каникулы делают людей добрее, даже по отношению ко мне. Может все будет не так плохо? Хоть бы быстрее закончилось… Стеклова попрощалась и ушла, Лариса Степановна вернулась с распечаткой, в которой я узнала свою статью. О нет, уж лучше бы про экзамен и мое недостойное поведение!.. — Ксения, я поработала с вашей статьей. Насколько я понимаю, основной автор именно ты? — я неуверенно пожала плечами. — Структуру ты разрабатывала? — я покивала. Ну, хоть эта коммуникационная функция ко мне вернулась. В последний раз с Подбельской я кивать не могла. — Хорошо, у меня собственно к ней вопросы и возникли, нужно прояснить. Прояснить-то я как раз и не могу. Подбельская удивленно смотрела на меня, я молчала, глядя в пол, игнорируя заданный вопрос. — Ксения, ты отвечать-то мне собираешься? — молчу. — Это твоя разработка? — киваю. — Ты вопрос поняла? — опять киваю. — Так в чем дело, почему не отвечаешь? — с долей раздражения спросила Лариса Степановна. Продолжаю молчать, не в силах с собой справиться. — Ксения, в чем дело? — Можно я уйду? — вдруг вырывается у меня умоляющий вопрос. Подбельская внимательно на меня смотрит. — Нет. Бери ручку и бумагу, пиши. Я покорно записываю ее замечания по статье. Их на удивление немного, мы заканчиваем быстро. — Все успела записать? Поступим так, напишешь мне письмо на электронную почту по этим замечаниям или сразу в статью вноси правки, если согласна с ними. Постарайся к концу месяца отработать. В принципе, все. А вообще, мне статья понравилась, она выполнена на хорошем исследовательском уровне. Надо немного доработать и обязательно публиковать, достойная работа. Это на основе твоей курсовой работы? — В том числе… — от удивления я снова обрела дар речи, хотя голос жалко дрожит. — Значит, не зря вы тему поменяли. Можешь идти. Торопливо прощаюсь и быстро ускользаю из аудитории. Эту проблему решили, очень хорошо. Я думала, что Подбельская будет против публикации, а она даже еще и похвалила. Хорошо, значит Некруева, Набокову и Топотову я не подвела. Но сейчас меня гораздо больше беспокоит другое…. Я снова пошла в сторону больницы, по дороге сняла деньги с карточки. Наставницы нет, долг возвращать некому. Но лучше я сразу восполню недостаток купюр в пачке, чтобы не запутаться в том, сколько у меня своих собственных денег. Да и, наверное, предстоят расходы на лечение? Лучше иметь немножко наличных в кармане. Мы встретились у дверей приемного покоя. Я вдруг сообразила, что надо бы нам обменяться номерами телефонов, что бы иметь возможность держать связь друг с другом. Выяснилось, правда, что только я была в полной изоляции от остальных. Что же, теперь не буду. Телефон, который дала мне наставница, я пока решила продолжать использовать. Полагаю, она не будет против, ситуация требует. У остальных телефоны и так имелись. От нашего посещения, честно сказать, толку не было. Ну пришли, ну посмотрели. Еще раз выслушали сочувственные слова врача. Что изменилось? Кому стало легче?! Вернувшись домой я поняла, что обязанности старшей, по мнению соучениц, также включают решение ряда бытовых вопросов. Таких, как питание, например. Отлично, это совсем по моей части! К счастью, Каттеремия сообразила, где можно заказать готовую еду на дом, проблема была временно решена. — Нам необходимо разобраться с дежурством, — начала я после ужина. — Сейчас это самая насущная проблема, потом займемся другими. У нас не хватает одной пары. В связи с этим вопрос: как вы решали эту проблему, когда… меня не было? — Никак. — Пожала плечами Лузза. — То есть? Вы же не могли просто пропустить день или дежурить одной неполной парой? — Наставница дежурила два дня, за себя и за тебя. Она поставила себя в первый и последний день, у нее был выходной посередине. — Хорошо, но сейчас у нас всего четыре человека, так что все еще усложняется. Кто сможет дежурить со мной два дня? Девочки молчали. — Может быть, тогда каждая пара отдежурит по полтора дня? — Это так много… — пробормотала Танре. — Хорошо, — я тяжело выдохнула. — Тогда поступим так. Дни в любом случае нужно закрыть все. Мы не можем позволить людям быть живыми трупами, пока с ними не разберется следующая дежурная группа. Я буду второй во всех трех парах, мне нужно будет, что бы вы давали мне немного больше отдыха, чем обычно, иначе я просто не выдержу все три дня. — Три дня?! Ксюар, но это слишком тяжело! — они шокировано на меня смотрели. — Лузза, не имеет значения. Главное сейчас решить проблему с дежурством, у меня отпуск и я смогу потом придти в себя. Вас устроит предложенный вариант? — Да… — Хорошо, тогда предлагаю распределить дни так. В первый день я и Каттер. Во второй я и Танре. В третий я и Лузза. — Хорошо, — снова покорно согласились они. — А сейчас всем отдыхать, до дежурства еще несколько часов. Я поднялась в свою комнату и легла на кровать, что бы немного набраться сил перед предстоящим кошмаром. Только бы выдержать…Глава 19
Я распределила дни таким образом, что бы в первый из них дежурить с Каттер, во второй с Танре, а в третий с Луззой. Каттеремия, вроде бы сама настроена признавать меня старшей, и надеюсь, лишних проблем не доставит. Танремию я знаю гораздо хуже, ее отношение к ситуации тоже пока не ясно. Если с Каттер дежурство пройдет успешно, будет больше шансов, что Танре последует ее примеру. А третий день будет самым сложным физически и здесь мне не помешает помощь более опытной и сильной Луззаремии. Кроме того, Луз нужно время, что бы придти в себя, я еще питала слабую надежду, что она возьмет на себя заботы старшей. Конечно, ее напугала свалившаяся ответственность, резко изменившийся ход жизни. В каком-то смысле мне было проще с этим справиться, я уже привыкла, что на мою голову сыплются проблемы и беды, большей частью моими же руками созданные. Луззаремия устроена иначе. Она никогда не доставляла проблем наставнице, аккуратно выполняла все ее распоряжения, примерно училась, сразу после института устроилась на работу. Мы и конфликтовать-то с ней начали только в последнее время, причем она лишь прямо высказывала свое неодобрение и неприязнь, а собственно начинала скандалы неизменно я. Лузза, безусловно, не была существом без собственного мнения, но она не любила что-то решать. Она всегда и во всем была великолепным исполнителем, способным и ответственным. А сейчас нам нужен не исполнитель… Время. Я встала с кровати, надела свой балахон и перенеслась в гостиную. Это послужило сигналом Каттер, которая тоже появилась уже в балахоне. Мы приняли свой истинный облик. Начались первые сутки дежурства. Мне раньше не доводилось задумываться о роли наставницы или старшей в дежурствах. Наставница распределяла работу по разному, теперь мне следовало понять, какая в этом была логика, если была. Иногда она следила за всем процессом, непосредственно указывая, к кому из умирающих каждой из нас перемещаться. В такие дни она же распоряжалась, когда и кто будет отдыхать, сколько времени на это потратит. В иные дни она обозначала общие моменты, и далее не вмешивалась в нашу работу. Бывали ситуации, когда она просто назначала в паре старшую и на этом ее руководство заканчивалось. Какие цели она преследовала в каждом из случаев? Первые три часа мы работали парой, я наблюдала за Каттеремией, за ее действиями и реакциями. Не так-то просто эти реакции понять, когда Каттер представляет собой скелет в балахоне, как и я. А у скелетов ни тебе выражения лица, ни тебе дыхания и сердцебиения… — пойди, пойми, что у нее сейчас на уме. В какой-то момент я, тем не менее, обратила внимание, что ее движения стали резче, она реже смотрит в мою сторону и теребит костлявыми пальцами балахон. Я поняла, что она устала, тем более что последний случай выдался тяжелым — перевернувшийся школьный автобус. — Каттер, тебе пора отдохнуть. У тебя есть час, — сказала я в манере наставницы. Даже истинный облик не скрывает ее облегчения. Жаль, мне это сейчас недоступно. Я следую на новое место скорби и склоняюсь над очередным несчастным. Проходит час, волна смертей затихает. Знаю, что это возобновится, но сейчас у меня есть немного времени для отдыха. Я переношусь домой, на кухню, где сидит Каттеремия в своем человеческом облике. — Я готова продолжить работу. — Ее пока нет. Но тебе придется наблюдать. Каттер кивает, ее плоть исчезает. Теперь я могу ненадолго принять человеческий облик и выпить кофе. Через полчаса я снова возвращаюсь к истинному обличию, работа продолжается. Наступает утро, за ним день. Я снова отпускаю Каттеремию, что бы она пообедала и отдохнула. Сама продолжаю работать, не планируя прерываться, но в какой-то момент вдруг понимаю, что так сделаю хуже всем. Если я хочу продержаться трое суток, я должна отдыхать и восстанавливать силы. Отправляюсь домой и договариваюсь с Каттеремией, что следующий час работать будет только она. Принимаю человеческий облик, неторопливо обедаю. Затем снова возвращаюсь к работе. Вечером возвращаются Луззаремия и Танремия. Танре уходит наверх, сегодня она свободна. Лузза отводит глаза, робко предлагает на время сменить меня. Но с моей точки зрения это плохая идея, у нас с Каттер все идет пока гладко, я вполне справляюсь физически. Не стоит подвергать процесс лишним испытаниям. — Может, позднее, — говорю я Луззе, она с облегчением переводит дух. Пока Каттер дежурит, я расспрашиваю соучениц, как дела в больнице: сегодня я туда не попала, не попаду еще пару дней. Но у них новостей нет, все без изменений. Возвращается Каттеремия, мы снова некоторое время работаем в паре. На одном из мест происшествия внезапно появляется знакомая мне старшая. — Сейчас освобожусь, — коротко сообщаю ей, склоняясь к телу. Выпив жизнь, подхожу к старшей. — Я хочу с тобой поговорить, можешь оставить дежурство ненадолго? — устало киваю. — Каттер! — Да, старшая? — меня весь день внутренне передергивает от этого обращения. — Мне необходимо отлучиться. Пока ты остаешься одна. Мы переносимся на нашу кухню и принимаем истинный облик. Я предлагаю старшей кофе и заодно наливаю себе. Во время дежурств я нуждаюсь в горячем кофе, больше, чем в воздухе. Внутри меня холод и пустота, будто я выпиваю жизнь не из умирающих, а из самой себя. — Как вы справляетесь? — в меня упирается изучающий взгляд. — Пока нормально, но это только первый день, рано судить. — Как ты решила проблему нехватки двух дежурных? — Дежурю со всеми по очереди, три дня. Брови старшей поползли вверх. — Сразу три дня? Это слишком тяжело физически, плохая идея. — Согласна, но как не распределяй, я в любом случае все эти три дня не отдохну. Не могу пустить все на самотек, не владею ситуацией. А так, по крайней мере, буду видеть ее изнутри, да и не вызову у соучениц резкого неприятия, как если бы заставила их дежурить больше по времени, чем они привыкли. Меня здесь без того не слишком любят. — Самокритично. Как определяла, в каком порядке будут дежурить остальные? По их желанию, случайно или еще как? Я объяснила свою логику. — Звучит разумно. Думаю, с дежурством вы справитесь, но если что, ты знаешь, как меня найти. Что-то еще нужно? — Да. Главная проблема после дежурства — никто из нас не умеет чувствовать детали жизненного баланса. Мне необходимо срочно научиться. Старшая в задумчивости встала и подошла к окну. Наконец она сказала: — Любая из нас способна чувствовать детали баланса, но этому обучают не всех. Случалось, что некоторые из нас использовали эти знания во вред. — Вы опасаетесь, что пойду по их пути? — Считаешь, я несправедлива к тебе? — Нет, у Вас все основания так думать. Я уже причинила вред людям, — сглотнув, признала я. — Возможно, тогда стоит обучить Луззаремию? Наставница с ее слов собиралась этим заняться позднее. — Но еще не занялась, значит, у нее были причины. — Тогда что нам делать? — напрямую спросила я. — Я не рвусь к этим знаниям, если я могу ими снова навредить, меня это пугает. Но если возникнет дисбаланс и мы с этим не разберемся, то вред точно будет. Нам могут направить кого-то уже с нужными знаниями? Или за нас это будете делать Вы, другие старшие и наставницы? Да и с составом нужно что-то решать, следующее дежурство уже в сентябре, нет уверенности, что наставница и Джуремия будут снова в строю. — Ты задаешь правильные вопросы, но у меня сейчас нет на них ответа. Во всяком случае ты должна знать, что тебе будет очень тяжело, но тебя никто не оставит с непосильными задачами одну, эти проблемы не только твои. Однако я не могу принять решение о твоем или еще чьем-либо обучении или перенаправлении, это делают только наставницы, учат тоже они. Те из них, кого я знаю, пока не могут этим заняться. Вероятно, пройдет еще неделя или даже две, прежде чем будут приняты нужные решения. В любом случае, если возникнет дисбаланс, то я эту проблему пока смогу решить, а с дежурством вы сейчас должны сами справиться. — Кто из наставниц может принять решение? — Не принципиально. — Может, мне самой поискать? Как искала Вас? — Что же… попробуй. Возможно, справишься быстрее моего. — Подумаю над этим. А сейчас мне необходимо дать отдых Каттеремии. — Хорошо. Я постараюсь еще наведаться к вам до конца дежурства. Кстати, мое имя Элиремия, Элеонора Иванова. Старшая покинула наш дом, я в который раз уже за эти сутки приняла истинный облик и отправилась к следующему умирающему. Первые сутки близились к концу. В конце дежурства Каттеремия дала мне два с половиной часа отдыха по моей просьбе. Ей самой они дались с трудом, а я не чувствовала после отдыха прилива сил, хотя знала, что мне это на пользу. Последний час мы дежурили снова вместе, потом я отправила Каттеримию отдыхать — свой долг она выполнила. Настало время дежурства с Танремией. Эти сутки дались мне тяжелее. Во-первых, я никогда раньше не дежурила столько времени подряд, а ведь это был еще не конец. Во-вторых, меня измотало чувство ответственности и страх, что мы не справимся. В-третьих, Танре сама по себе была для меня более трудной напарницей. В Каттер всегда было много человечности, со временем я перестала это замечать, уйдя с головой в свои проблемы, но сейчас отчетливо видела — все это в ней осталось. Стало не так очевидно на первый взгляд, но она по-прежнему была небезразлична к умирающим, их родным и близким, не считала людей существами ниже себя. Это было мне близко. Мне было проще понять, как она поведет себя в том или ином случае, что ее расстроит, что заставит нервничать. С Танремией все было сложнее. Когда то я и с ней с удовольствием играла и на правах старшей ученицы рассказывала сказки. Но она в большей степени тянулась ко мне, подражая Катьке, чем сама по себе. Сейчас же она превратилась в совершенно чужого мне человека, я понятия не имела, что от нее ожидать. После первого часа мое напряжение стало немного спадать. Во всяком случае, Танре не собиралась выяснять отношения на дежурстве, полностью подчиняясь моим распоряжениям. Правда, в отличие от Каттер, называла меня не старшей, а по имени. Тем не менее, день прошел достаточно спокойно, работа выполнялась, я тоже еще держалась. Лузза вечером отправилась к наставнице и Джуремии, узнать новости. В один из моментов возвратившись на кухню, я застала там Каттер в балахоне. — Разреши мне заменить тебя на несколько часов, — попросила она. — Ты только что отдежурила, тебе нужен отдых. — Несколько часов выдержу. Я решилась. — Спасибо, Кать, это будет очень кстати. Если устанешь, сразу зови меня. Я постараюсь немного поспать. Каттер кивнула, приняла истинный облик и растворилась, перемещаясь в нужном направлении. Я обрела плоть, сделала себе кофе. Банка почти опустела, надо достать новую, где наставница их держит? Я никогда не была частым гостем в кухонных шкафах, в моем понимании продукты и готовая еда появлялись сами по себе. Опыт ведения домашнего хозяйства с Ариной, конечно, изменил мои представления, но вернувшись домой, я по-прежнему не занималась бытовыми проблемами. Открыв один из шкафов, я обнаружила банку кофе, а за ней две бутылки — ликер и коньяк. Эх, не знала я раньше, что у наставницы здесь такие ценные запасы…. Вздохнув, я вынула банку с кофе, закрыла шкаф и поставила греться чайник. Мысли неизменно возвращались в шкаф. Всего несколько глотков и мне станет легче. Мышцы расслабятся, внутри станет тепло и приятно… Я усмехнулась этим размышлениям, снова открыла шкаф, достала желанную бутылку и откупорила, на секунду принюхалась, а затем вылила содержимое в раковину. Так же поступила со второй бутылкой. Так оно надежнее, а если наставница, очнувшись, будет предъявлять претензии, я ей предъявлю встречные. За то, что бросила нас на произвол судьбы, а сама отдыхает в коме. Наставница… как же вас так угораздило? Время, которое мне дала Каттеремия, позволило поесть и немного поспать. Раньше я не представляла себе, как можно заснуть во время дежурства — после-то обычно не могла заснуть, несмотря на усталость. Но сейчас стоило голове коснуться подушки, как я отключилась. Через два часа зазвонил будильник, выдергивая меня из сна. Все, хватит пользоваться самоотверженностью Каттер, нужно возвращаться к работе. Я перенеслась к умирающему, оказавшись там именно в тот момент, когда над ним склонилась Каттеремия. Танре стояла в стороне, вцепившись в балахон. — Каттер, спасибо большое, отдыхай. Танремия, тебе нужно отдохнуть, прими человеческий облик и поужинай. У тебя полтора часа времени. Достаточно? — она судорожно кивнула. Через полтора часа Танремия вернулась, но явно еще не успела восстановиться. Я не так часто работала с ней в паре, но все же сегодня ее поведение достаточно сильно отличалось от обычного, чтобы делать выводы. Она нервничала, она устала. До самого конца дежурства я не рисковала оставлять ее работать одну. Наконец начались последние сутки дежурства, в паре с Луззаремией. Две трети мы уже осилили… Мои надежды, что Лузза будет к этому моменту готова взять на себя ответственность старшей, рассыпались в пыль. Нет, этого я от нее не дождусь. Мне стоило больших усилий подавить вспыхнувшее внутри пламя раздражения на Луззу. Я сейчас не имею права рассориться с ней или с кем другим из нас! Проходит час. — Луззаремия, мне нужен отдых. Ты сможешь продержаться одна три часа? — Да. — Если возникнут сомнения или проблемы, зови меня. Я переместилась домой, приняла человеческий облик и рухнула на кушетку в кухне. Кушетка совершенно не приспособлена для сна, но сейчас мне все равно — за прошедшие двое суток я спала от силы пять часов в сумме, и все урывками. Я отключаюсь, едва найдя в себе силы поставить будильник. Луззаремия честно дежурила все это время одна, вернувшись, я отпустила ее на час отдохнуть, затем мы продолжили работу вместе. Да, Луз, тебе придется тяжелее, чем Каттер или Танре. У меня уже не осталось сил, я держусь только на чувстве долга. Если не хочешь, что бы я упала без чувств и оставила все на тебя, сними с меня хотя бы часть работы! Хотя бы все время будь со мной в паре. Ей было тяжело, но я была не намерена давать послабления. Признаться, я все же была на нее зла и невольно проявляла это сейчас. Вечером она сдалась сама. — Ксюаремия… — Да? — Мне нужен отдых. — Нам осталось всего два часа до конца дежурства. Потерпи, — моя усталость находит выход в раздражении на Луз. — Ты не должна так… — Не рассказывай мне, что я должна! — взрываюсь я. — Не могу больше, прости… — Лузза переносится в дом, я следую за ней. На кухне она моментально принимает свой человеческий облик. Я в свою очередь не могу сделать то же самое, кому-то нужно продолжать отслеживать умирающих. Луззаремии, впрочем, сейчас больше бы пошел истинный облик — она бледная, лоб покрыт испариной, ее всю трясет. — Ксюаремия, прости. Я не могу. Я не могу. Не могу… — повторяет она, как заезженная пластинка, умоляюще глядя на меня. На кухне появляется Танремия. — Танре! Мне нужна твоя помощь. Я тоже должна принять человеческий облик, последи недолго. Если что, зови меня, — резко распоряжаюсь я. Танремия колеблется, но если она сейчас скажет хоть слово против, я разорву ее на части. Я слишком устала, что бы кого-то уговаривать и убеждать. Видимо, Танре понимает это по моему тону, потому что дает мне возможность ненадолго обрести плоть. — За мной в твою комнату, — командую я Луззе. Мы вместе перемещаемся, я внимательно смотрю на нее. Нет, она действительно больше не может. Оставшееся время, чуть менее двух часов, предстоит дежурить мне одной. Я осознаю, что это результат моей ошибки. Я переоценила ее возможности, дала непосильную задачу. Мне и расплачиваться. Я подавляю злость и говорю спокойным тоном: — Лузза, ты права, тебе нужен отдых. Это моя ошибка, я позволила тебе перенапрячься. Ложись спать, я пришлю к тебе Танремию. Лузза смотрит на меня виноватым взглядом и одновременно с облегчением, послушно ложится в кровать. Я возвращаюсь к Танремии, снова прилагаю все усилия, что бы не наломать дров, не сорваться на крик и ругань. — Танре, теперь мне нужно, что бы ты немного позаботилась о Луззе. Ей нужно выпить горячего кофе или чаю и поспать. Проследишь за этим? Если что, зови меня. — Хорошо, я сделаю, — она недовольна, но подчиняется. Я делаю вид, что не заметила ее недовольства. — Спасибо большое, я тебе очень признательна. Минуты тянуться мучительно медленно, не желая превращаться в часы. Мне никогда еще не было так тяжело, но осталось потерпеть совсем немного, я почти справилась…. Наконец, настает время окончания дежурства. Как старшая, я должна передать его следующей группе, это мне уже объяснили. На секунду мелькает надежда, что сейчас я встречусь с какой-нибудь наставницей и смогу озадачить ее своими проблемами, но нет… группу снова возглавляет старшая. Передав дежурство, я перенеслась на кухню, обрела плоть и, словно подкошенная, упала на пол. Я не могла пошевелиться, но оставалась в сознании и мне было очень страшно от этого состояния. Тело свело судорогой и болью, я знала, что на кухне довольно высокая температура, но словно находилась внутри глыбы арктического льда, так мне было холодно. Рядом со мной оказались Каттер и Танре, они что-то пытались меня спрашивать, но я даже не понимала их вопросов. Внезапно я почувствовала перемещение и услышала успокаивающий соучениц голос знакомой мне старшей. — Она перенапряглась. Сделайте горячий кофе или чай. Старшая призвала свою силу, избавившись от плоти, с легкостью подхватила меня на руки и быстро отнесла в душевую. Прямо в балахоне она положила меня на поддон и, придерживая мою голову, включила горячий душ, постепенно увеличивая температуру. Я стала согреваться, судорога и боль понемногу отступали. — Спасибо, — наконец смогла проговорить я. — Не за что. Легче? Где твоя одежда? Пока она ходила за моими вещами, я ползком выбралась из душевой кабины, стянула мокрый балахон и завернулась в полотенце. Снова начинало знобить, силы опять закончились. Вновь появившаяся в душевой старшая покачала головой. — Нужно было дождаться меня. Она помогла мне одеться, уложила в постель, затем принесла обжигающий кофе и придерживала кружку, пока я жадно глотала горячую жидкость. Наконец, я окончательно согрелась и провалилась в сон.Глава 20
Я проспала больше суток подряд и встала отнюдь не бодрой. Был вечер, я спустилась вниз и обнаружила ужинающих соучениц. — Старшая не велела тебя будить, пока сама не проснешься, — приветствовала меня Каттер. — Мы заказали пиццу на ужин, будешь? — Да, спасибо. Как вы себя чувствуете? — Все в порядке, нам не так досталось, как тебе. Луззаремия, отводя глаза, предложила сделать мне кофе. Танремия молчала и хмуро смотрела в пол. — Что нового в больнице? — спросила я Луззу, взяв из ее рук горячую кружку. — Евстигнеев хотел поговорить с тобой. — Почему именно со мной? — Не знаю. Он не объяснил. — Ясно, утром схожу. Какие планы на завтра? — Я работаю. — У нас пары до пяти часов вечера. — У меня личные планы до позднего вечера, — наконец заговорила Танре. — Какие именно? — Какая разница? Личные, — несколько раздраженно сказала она. Я решила не накалять обстановку. — Когда будешь? — Примерно к полуночи. — Хорошо, я поняла, — Танремия успокоилась. Вскоре младшие ушли в свои комнаты, мы с Луззой остались одни. — Прости меня, — сказала она. Я задумчиво грела руки о свою кружку. — Луз, я сильно разозлилась на тебя, да. Но еще потому, что тоже растеряна, напугана и устала. И я тоже перегнула палку, так что не извиняйся. Давай просто обе успокоимся и будем решать проблемы. Луззаремия вздохнула и перевела взгляд вдаль. — Ты меня удивляешь, Ксюар. Я никогда раньше не думала, что именно ты будешь справляться с ролью старшей. — Я и не справляюсь. Среди нас объективно нет хороших кандидатур. Будем надеяться, что скоро наставница и Джуремия очнутся и все вернется на свои места. А пока нужно разобраться с умением детально чувствовать баланс. — Старшая не помогла? — Пока нет, — я подробно передала Луззаремии наш разговор. — Ты, в самом деле, думаешь сама искать наставницу? — Есть ли смысл тянуть? Наши ошибки и промедления слишком дорого стоят. После нас дежурила группа, также возглавляемая старшей, как мне было теперь известно. Еще двое суток в нашем городе искать наставницу моим способом было бы бессмысленно, а у следующей дежурной группы тоже вполне может оказаться во главе не наставница. Поэтому я решила попытать счастья в других городах. Из них я знала только те, в которых мы были вместе с Ариной, с них и начала. Сначала я перенеслась в последний город, где мы жили, но там мне не повезло: снова старшая. А вот со второй попытки я не только сразу столкнулась с наставницей, но и оказалась знакома с ней. Это была именно та, которая в свое время напугала нас во время прогулки по набережной. Сразу было и не сказать, улыбнулась мне на этот раз удача или с точностью наоборот… Со слов Каттеремии я знала, что именно она дала знать нашей наставнице, что встретила меня. Правда мне по-прежнему не было ясно, почему она сама меня тогда не остановила. — Ксюаремия, если не ошибаюсь? — ледяным тоном поинтересовалась наставница. Я просто знаменитость… — Да. Мне нужно с Вами поговорить. Или может быть, нужно быстро сделать ноги, еще сама не знаю. — Ты снова в бегах? — Нет… Нет! У меня сложная ситуация, мне нужна помощь… Я — старшая. — Ты глупо лжешь. Ты ученица, я отчетливо это чувствую. — Да, по сути, я ученица. Но выполняю сейчас обязанности старшей, так вышло, в том и проблема. Пожалуйста, мне очень нужно с вами поговорить!.. Наставница отдала несколько распоряжений второй дежурной и резко бросила: — Перемещайся со мной. Оказавшись у нее дома, я сбивчиво обрисовала ситуацию и замолчала. Наставница пронизывала меня взглядом, от чего мне было сильно не по себе. — Сегодня последний день дежурства моей группы. Ты останешься со мной до его конца, потом мы переместимся к тебе, я хочу убедиться в правдивости твоих слов. Если ты говоришь правду, я окажу посильную помощь. Вот так запросто она распорядилась мною. Впрочем, я признавала, что у нее были основания. Она не могла быть уверена в моей честности и не могла снова позволить мне беспрепятственно уйти. Только что я пережила свое утроившееся дежурство, а снова пришлось погружаться в этот ужас. Хотя бы только в плане присутствия, уже легче. Впрочем, в какой-то момент мы оказались на месте крупной катастрофы с большим количеством жертв — автобус столкнулся с поездом. Я не смогла оставаться в стороне и обратилась к наставнице: — Умирающие мучаются, позвольте помочь. — Хорошо. Но не отходи от меня. После помощи на этом месте я в их работу более не лезла, внимательно наблюдая за действиями наставницы и размышляя, что она предпримет в отношении меня и моей группы. Через несколько часов она передала дежурство, мы сразу перенеслись ко мне домой. Я позвала соучениц, при них повторно объяснила ситуацию. Наставница обратилась к Луззе: — Ты действительно не возражаешь, что бы Ксюаремия заняла место старшей? — Да, — тихо, но отчетливо сказала Лузза. — Я не могу. После меня старшая ученица сейчас именно Ксюаремия. — Ты считаешь, она может? — Лучше, чем я. — Ясно. Другие мнения есть? — Они будут учитываться? — скептически спросила Танремия. Ее осторожно перебила Каттер: — Ксюаремия провела дежурство, она заботится о долге. Я считаю, она сейчас наша старшая. — И все же, возражения есть? — внимательно посмотрела на Танремию наставница. Я тихо злилась. — Нет, — недовольно, но все-таки сообщила Танре. — Все с этим согласны? Я хочу это слышать. Нестройно соученицы подтвердили свое согласие. — В таком случае, теперь я хочу поговорить с той старшей, которая помогала вам это время. Мы перенеслись на знакомую мне кухню, но там находилась только знакомая мне Наринар. При виде наставницы она встала со стула. — Мне нужна твоя старшая, — властно распорядилась наставница. — Я ее позову, подождите здесь, — Наринаремия торопливо вышла. — Зачем Вы это сделали? — обратилась я к наставнице. — Что именно? — Эти расспросы соучениц. Если я вам так не нравлюсь, так найдите нам нормальную старшую! А какой смысл просто накалять обстановку? — Ты говоришь глупости. Я тебе напротив, помогла. Теперь то, что ты старшая группы — их добровольное решение, высказанное вслух. Я изумленно посмотрела на нее. — А… если бы они сказали иное? — Зависит от того, что именно. Вошла старшая, поздоровалась с нами и вопросительно посмотрела на наставницу. Я ожидала, что меня сейчас отправят восвояси и обсудят ситуацию вместе, но мне указали на стул напротив них. Старшая подробно рассказала наставнице, что знает обо мне, как я появилась у нее дома, как проводила дежурство, о чем с ней говорила. Признаться, она знала подробностей много больше, чем я ожидала и чем мне бы хотелось. Вероятно, успела побеседовать с соученицами, пока я отсыпалась после дежурства. Наставница задумчиво смотрела в пустоту. Потом обратилась ко мне. — Расскажи мне, что было осенью. — Зачем? — глухо спросила я. — Вы и так все знаете. — Не все. Я хочу знать, как ты сама на это смотришь. — Теперь я сознаю, что навредила своими действиями, — говорить это было тяжело. — Кому навредила? — Видимо, всем, — с горькой усмешкой признала я. — Выходит, ты изменилась? — Заверить вас, что да? Наставница посмотрела на старшую. — У меня есть серьезные сомнения на ее счет. Но думаю, лучшего варианта нет. — Решать Вам. Если мое мнение имеет значение, я также склоняюсь к этому. Они вообще о чем? Я вроде, весь разговор слышала, но ничего не понимаю?! — Я обучу тебя чувствовать детали жизненного баланса, — чуть помедлив, сообщила мне наставница. — Меня?! — Да, почему ты удивлена? — Я думала… я считала, что лучше обучить Луззаремию или Каттер… — Они обе не готовы быть старшими группы. Вообще говоря, ты тоже, но сейчас лучше тебя кандидатов нет. Значит, ты должна стать старшей реально, по знаниям и умениям. — И это уже навсегда? Но ведь наставница и Джури… они очнуться? — тихо спросила я. — Этого мы не можем знать, — неожиданно сочувственно сказала наставница. — Старшей ты станешь навсегда, это станет твоей сутью, да. Но быть старшей по сути и выполнять работу старшей — это не одно и то же. Если изменятся обстоятельства, ты сможешь быть просто смертью. Например, если твоя наставница и соученица вернутся, ты перестанешь возглавлять группу, а затем дело будет за выбором твоей наставницы. Насколько я понимаю, она хотела сделать преемницей именно ту из вас, которая сейчас тоже в коме? — Она никогда не говорила…. Но Джуремия всегда к этому стремилась и наставница собиралась учить ее, как и Луззу, чувствовать баланс в деталях. Так что да, мы всегда негласно считали ее преемницей, думаю, так и было. А я… мне страшно, — призналась я. — Это естественно. Но ты не должна руководствоваться страхами. — Да, я знаю…. У меня есть долг. — Хорошо, что ты это понимаешь. Значит, ты согласна на обучение? — Разве это от меня зависит? — Конечно. Это должно быть твое решение. — В чем оно? Я… изменюсь? — Ты получишь знания и умения старшей, твою личность напрямую это никак не затронет. Но любые новые знания что-то в нас меняют, конечно. Решать тебе. Я встала со стула и подошла к окну, оперлась ладонями о подоконник. Закрыла глаза, сделала глубокий вдох. Нужно решать… Но как будет правильно? Перед внутренним взором вдруг появилась маленькая кухня съемной квартиры….На улице уже властвует зима, но здесь тепло и уютно, вкусно пахнет кофе. Я сижу на старом диванчике, обняв руками колени. Мне плохо, стыдно, страшно. Я подавлена и вижу мир в исключительно мрачных тонах. Но рядом Арина, она согревает своей добротой и внутри меня зарождается робкая вера в лучшее. «Я вообще считаю, что, так или иначе, а вселенная справедливо и разумно устроена; раз так сложилась моя жизнь, значит, так оно и должно быть», — говорит Арина уверенно. Она не перестает удивлять меня своим умением принимать действительность без злости и обид…
Я открыла глаза и повернулась к наставнице и старшей. Он терпеливо ждали моего ответа. — Я согласна, — твердо сказала я.
Наставница, которую, как я теперь знала, звали Оксаремия или же Оксана Драгунская, не стала тянуть с обучением. Уже вечером следующего дня она подробно расспросила, что именно я знаю о жизненном балансе и как это понимаю. Затем стала просвещать в те аспекты, о которых я раньше не имела ни малейшего понятия. — Мы выпиваем жизни, только когда возникает дисбаланс. Как ты знаешь, он может быть общим или возникнуть на уровне одного человека, — когда тот слишком болен или стар, или травмирован. Тогда мы можем и должны выпить его жизнь, потому что для умирающего это мучения, которые уже никак нельзя прекратить. А еще потому, что если мы этого не сделаем, этот личный дисбаланс быстро перекинется на окружающих, станет уже общим. Если в течение нескольких дней его не ликвидировать, то потребуется умирание уже не только этого человека. Это тебе известно? — Нет, я никогда не сталкивалась с такими последствиями. — Разумеется, мы обычно этого не допускаем, и не только из опасений общего дисбаланса. Ты на своем личном опыте, как я понимаю, ощутила, что такое быть живым мертвецом, — я вздрогнула от страшных воспоминаний. — Но ты не сможешь выпить жизнь из человека, которому не пришло время умирать, — продолжила наставница. — Когда-нибудь пробовала? — Нет, зачем? — удивленно произнесла я. — Хорошо. Но если бы попробовала, убедилась бы, что это невозможно. Однако когда возникает по каким-то причинам общий дисбаланс, уязвимыми становятся все люди, кого он затрагивает, ты сможешь выпить жизнь любого из них. А затрагивает он с каждой минутой все больше людей. Когда ты научишься чувствовать детали баланса, поймешь еще одну вещь — вклад каждого человека в баланс уникален. Если выпить жизнь из того, кому не пришло время умирать, баланс нарушится еще сильнее, но парадоксальным образом в ту же сторону: потребуется еще больше выпитых жизней. — То есть, неправильный выбор всегда влечет за собой больше жертв?! — Именно так. Я была шокирована этой информацией. — Это те самые знания, которые были использованы против людей? — Да. Давно, но среди нас были те, кто пытался перекроить мир на свой лад, используя эти знания. Они оставили умирающих без помощи, тем самым вызвав общий дисбаланс, а затем принялись уничтожать неугодных им людей, время которых еще не пришло, еще более раскачивая жизненный баланс. Затем они вернули его к равновесию. Разумеется, снова за счет жертв. В результате численность населения сильно сократилась, количество жизни значительно уменьшилось, хотя баланс в итоге и был соблюден. Я в ужасе смотрела на наставницу. — Как это возможно?! Чем им не угодили те люди? — Сейчас уже сложно судить, чем именно они руководствовались. Намерения провозглашались, конечно же, благие — очистить мир от человеческой грязи. Но они совершили недопустимую ошибку. Как полагаешь, какую? Я мучительно размышляла, но тщетно. Каким же должен быть ход мыслей, что бы вызвать в итоге такие действия?! — Нет, не понимаю, — честно сказала я. — Я разочаровываю Вас, но лучше Вам знать правду. — Ты не разочаровываешь, если бы все было настолько однозначно, проблемы бы не существовало. — Хорошо, я не знаю, до чего додумаюсь и додумаюсь ли, но полагаю, на практике все проще. Как бы ни было, мы не вправе судить, кто достоин жизни, а кто нет. Я просто буду руководствоваться исключительно жизненным балансом. Правда пока не понимаю, как поступать в случае, если есть несколько равноценных вариантов. — Равноценных вариантов никогда нет, ты это еще осознаешь. Но ты уже ответила на мой вопрос и ответила правильно, — слегка улыбнулась наставница. — Разве? — Да. Ошибка заключалась в том, что они позволили себе решать, кто достоин жизни. У нас такого права нет, жизнь любого человека бесценна. Я задумалась, потом с горечью сказала: — Но я тоже совершила эту ошибку. Я позволила себе решить, что Арина более достойна жизни, чем другие… — В определенном смысле, да. Но ты не сознавала последствия этого решения. Кроме того ты пыталась дать жизнь достойному, а не отнять у недостойного. Поэтому я и приняла решение тебя учить. Ничего особенного в том, что бы видеть детали жизненного баланса не оказалось, я усвоила навыки всего за несколько дней. Это умение несколько изменило мои представления о том, что и зачем мы делаем. Оксаремия была права, я осознала, что действительно не бывает двух одинаковых случаев, каждая жизнь уникальна и уникален ее вклад в жизненный баланс. Теперь я понимала и то, в чем заключается выбор смерти в случае дисбаланса — лишь в том, что бы вычислить вариант, при котором остается как можно больше жизни и последовать ему. И этот выбор был очевиден тем, кто умел видеть баланс детально. Я не могла понять, хорошо это или плохо. С одной стороны я, наконец, убедилась, что моя наставница была права — мы на самом деле не убиваем людей. Выпивая жизнь из тех, чей путь подошел к концу, мы позволяем этой жизни двинуться дальше, обрести новое воплощение. Но одновременно я окончательно перестала видеть смысл в нашем существовании. Если наш выбор вовсе не выбор, тозачем мы нужны? Почему природа не сделала умирание безликим процессом, никак не зависящим от тех, кто может мыслить и чувствовать, тем более это может привести к страшным последствиям? Кажется, у вселенной все-таки серьезные проблемы с логикой… Дни обучения я мало общалась с соученицами. У нас назревали бытовые проблемы, но пока они были не так важны. Да, в доме был беспорядок, какого никогда бы не допустила наставница, мы две недели питались, чем придется, а в прачечной уже три дня пользовались фонариком, потому что перегорела лампочка. Но меня пока беспокоили не бытовые сложности, были проблемы серьезнее. В первую очередь, отсутствие двух столь необходимых членов группы — следующее дежурство было не за горами, из-за переноса графика у нас к тому же был на две недели меньший перерыв, чем мы привыкли. Другой проблемой было то, что соученицы все больше приходили к идее, что многие вопросы могут решать самостоятельно, не оглядываясь на мое мнение. Вообще говоря, я вовсе не хотела ими командовать, но видела, что наша усиливающаяся разрозненность в конечном итоге приведет к краху группы. Однако все мои попытки как-то подвести остальных к этой мысли натыкались на все более агрессивное противодействие. Соученицы искренне не понимали, почему вдруг они должны слушать меня в том, что не касается непосредственно нашего долга. И мне сложно было их винить, прямо скажем, я никогда не была примером для подражания. Все начинало разваливаться буквально на глазах. Я не знала, кто и когда придет домой, на кого я могу рассчитывать, что бы сложить с себя часть забот о больных наставнице и Джуремии, нужно ли мне заботиться об ужине, или все поедят где-то еще. Я понимала, что в день дежурства или при дисбалансе все явятся по первому зову и вряд ли будут мне противостоять, — мы объединены одним долгом, который важнее наших претензий друг к другу. Однако все остальное время соученицы желали жить своей жизнью. Лузза окончательно ушла в себя, Танремия все чаще дерзила и постоянно отсутствовала дома, а Каттер вроде бы пыталась даже помочь, но в целом и она с каждым днем все сильнее отстранялась. Меня ждала еще одна серьезнейшая проблема, которую я поначалу по глупости своей даже не предположила, хотя это лежало на поверхности. Получив от наставницы необходимые знания и навыки, касающиеся деталей жизненного баланса, я была предоставлена сама себе. При возникновении дисбаланса мне все равно следовало позвать на помощь либо старшую Элиремию, либо наставницу Оксаремию, что бы они первое время могли увериться, что я все делаю правильно. Но пока с балансом проблем не было, я могла заниматься своими делами. Одним из таких моих дел была забота о наставнице и Джуремии. Заканчивалась вторая неделя с момента автокатастрофы, я постоянно наблюдала за ними своими методами и видела, что Джуремии становится однозначно лучше, хотя врач осторожно говорил о небольшой положительной динамике, которая не должна меня чрезмерно обнадеживать. В состоянии наставницы заметных мне изменений не было. Я поздоровалась с медсестрами, дождалась Евстигнеева. Вопреки обыкновению он не стал коротко разговаривать со мной в коридоре, а позвал к себе в кабинет. — Ксения, мне нужно обсудить с вами перспективы лечения. — Наверное, но я в этом ничего не понимаю. — Я постараюсь объяснить вам как можно понятнее. Должно быть, он действительно старался, но понятнее не было. Все, что я для себя вынесла из его речи, что пора приступать к более радикальным способам лечения, если же меры не предпринимать, шансы обеих на хороший исход резко уменьшатся. Нужно пробовать разные методики лечения, — он уверенно обосновал каждую из предложенных, но для меня это было пустым звуком. — Послушайте, — в какой-то момент устало перебила его я. — Я не разбираюсь в этом, но я полностью доверяю вашему мнению. Скажите мне, что от меня требуется, я постараюсь это сделать. Евстигнеев протянул мне лист бумаги. — Здесь список необходимых лекарств и процедур на ближайший месяц. Что бы вам было проще ориентироваться, я указал ориентировочные цены. Чем быстрее мы приступим к лечению, тем будет лучше. Я смотрела в список и понимала, что уперлась лбом в очередную стену.
Последние комментарии
1 час 17 минут назад
1 час 34 минут назад
1 час 55 минут назад
4 часов 36 минут назад
11 часов 59 минут назад
17 часов 44 минут назад