О том, что видел: Воспоминания. Письма [Николай Корнеевич Чуковский] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Николай Корнеевич Чуковский

Добрая память Николая Чуковского Вступительная статья

Сегодня, когда взгляд на советскую литературу во многом изменился, книги Николая Корнеевича Чуковского (1904–1965) по-прежнему продолжают переиздаваться, прежде всего «Водители фрегатов» — собрание увлекательных повестей об отважных мореплавателях и «Балтийское небо» — роман о суровых днях блокады Ленинграда.

Николай Корнеевич свой путь в литературе начал как поэт, поэт незаурядный. Литературный критик и поэтесса Татьяна Бек пишет: «Он отдал себя этой стихии с ранних лет <…> в начале 20-х был душой Третьего Цеха поэтов и студии „Звучащая раковина“, его ценил Гумилев, его дебют приветствовал сам строжайший Ходасевич!» (Новый мир. 2003. № 7. С. 102). Горький в берлинской «Беседе» напечатал его поэму «Козленок» (1923. № 1). Редакторы журнала хотели продолжить сотрудничество с молодым автором. В марте 1924 года Ходасевич писал Чуковскому-старшему: «Пожалуйста, спросите Колю, нет ли у него хороших стихов для „Беседы“, я его люблю по-прежнему» (Ходасевич В. Ф. Собр. соч.: В 4 т. М., 1997. Т. 4. С. 664). С Владиславом Фелициановичем сложились теплые отношения. Они были настолько доверительными, что именно Чуковскому Ходасевич поручил исполнять роль почтальона, когда не на шутку увлекся юной Ниной Берберовой. В те далекие годы Чуковский подружился с К. Вагиновым, Л. Добычиным, Н. Заболоцким, В. Кавериным, М. Слонимским — писателями, без которых трудно представить отечественную литературу XX века. Слонимский позднее вспоминал: «Не могу определить, с какого года я знал Николая Корнеевича или, попросту говоря, Колю Чуковского. Мне всегда казалось, что с самого рождения <…> И когда мы, тогдашние молодые, образовали кружок „Серапионовы братья“, то Колю и некоторых его товарищей по Тенишевскому училищу и по студии мы называли „младшими братьями“ <…> В Доме искусств, в годы двадцатый и двадцать первый, он и Познер, каждый в отдельности, а иногда и вместе, сочиняли остроумные стихи и пародии, язвили литературный быт и нравы, не щадя ни старых, ни молодых, ни самих себя. Эта язвительность ума, сатирический дар сближали Колю с Зощенко и Шварцем, в которых Коля сразу же после первого знакомства влюбился. И они оба тоже любили и ценили его» (Слонимский М. Л. Завтра: Проза. Воспоминания. Л., 1987. С. 524, 526). Первая и единственная поэтическая книга Чуковского — «Сквозь дикий рай» — вышла в 1928 году. Мастерски выполненные переводы из Эдгара По, Фридриха Шиллера, Шандора Петефи, Михаила Эминеску, Аветика Исаакяна, Юлиана Тувима, Галактиона Табидзе (список можно продолжить) печатались в течение всей жизни. Они были собраны Чуковским в книгу, которая вышла уже после его смерти — «Время на крыльях летит…» (М., 1967). В предисловии к ней известный переводчик Вильгельм Левик говорит о своем старшем товарище по перу: «В первой же беседе он поразил меня своим исключительным знанием поэзии <…> Он никогда не занимался формалистическими исканиями, не был в переводе педантом и не жертвовал ради буквальной точности самым ценным, что есть в поэзии, — свободой ее дыхания». Но главным все-таки оказалась проза. Ей Николай Корнеевич отдал большую часть своего незаурядного таланта. Первые повести для детей и подростков — «Танталэна» (1925), «Приключения профессора Зворыки» (1926), «Русская Америка» (1928) — пользовались у ребят не меньшим успехом, чем стихи отца. Написанные позднее романы о Гражданской войне — «Слава» (1935), «Княжий угол» (1937), «Ярославль» (1938) — вызвали множество откликов в печати.

Шли 30-е годы. Приходила известность. Пришло мастерство. Но по воспитанию, по мировоззрению Чуковский оставался человеком 20-х годов. На эту его отличительную черту обратил внимание Вениамин Каверин. В годовщину кончины «младшего брата» один из старших «Серапионов», выступая в Центральном доме литераторов, сказал: «Он был писателем 30-х, 40-х и 50-х годов, но человек он был 20-х годов. Что было характерно для литературы тех лет? Об этом можно было бы говорить много, но мне кажется, три черты особенно отчетливо заметны и должны быть оценены сейчас с новых позиций. Это ответственность сознания принадлежности великой литературе, во-вторых, мера вкуса и, в-третьих, образность» (цит. по стенограмме, хранящейся в личном архиве Д. Н. Чуковского).

20-е годы еще были полны романтики. Для Николая Чуковского они начались пребыванием в Холомках. Какие удивительные люди окружали там молодого человека! Художник Владимир Милашевский вспоминал: «Именье „Холомки“ — нестарая дворянская усадьба. Она построена была скорее как некое палаццо для отдыха, а совсем не для извлечения дохода <…> Сколько „великих“ оказалось связанными и с этим летом 1921 года, и с этим пятачком русской земли. В лето, когда мы купались в Шелони, умер Александр Блок. А люди, которые прогуливались там вдоль вырубленного сосняка, были замечательными, или прославленными (Корней Чуковский, Добужинский, Евг. Замятин),