Слияние с тьмой [Шерри Эрвин] (fb2) читать онлайн

Шерри Эрвин Слияние с тьмой

Мой разум блуждал, проводя внутреннюю инвентаризацию всей жизни, а тем временем зубы погружались в мою плоть.

Скоро мне исполнится тридцать, а я все еще живу в квартирке с одной-единственной спальней, которую едва осилила, несмотря на сниженную аренду. Разрываясь между выплатой кредита за машину, долгов по банковской карте и погашением студенческой ссуды, я едва могла позволить себе пустячные удовольствия. И то лишь в том случае, если жертвовала едой. Я существовала за счет приглашений пообедать вместе со студентами в общежитии — там бесплатное питание.

А теперь? Надо полагать, я рискнула карьерой и поставила на карту дело всей жизни, приняв предложение Коннора Блэка (моего единственного студента мужского пола в женском царстве) пойти выпить лишь для того, чтобы обнаружить, что он — член партии анонимных кровопийц. Вампир, короче.

Рискнула карьерой? Стоило ли об этом беспокоиться, раз я готова отдаться ему на милость и сделаться обедом. Чего мне, в сущности, бояться? Разве он мог высосать меня почище кредиторов, которые думали, что я набита деньгами?

Ох нет! Я полна кровью, и подтверждением тому были его клыки, пробиравшиеся к вене сквозь нежную кожу у основания шеи. По голой коже груди скатилась красная капля и впиталась в кружево, окаймлявшее розовый с желтым отливом бюстгальтер, который долго лежал в ящике — с тех самых пор, как магазины «Виктория Сикрет» закрыли мой счет. Утром я надела это белье впервые, думая, что выдастся случай в нем покрасоваться. Вот тебе и на!

— На вкус ты как вино, — шепнул Коннор, оторвавшись, чтобы глотнуть воздуха.

Сквозь шелк он ладонью ласкал мой сосок, который мгновенно отреагировал, предательски затвердев.

Наши взгляды встретились: его глаза цвета кобальта сияли на лице более вдохновленном, чем все, что принадлежало кисти Боттичелли.

— Совсем не больно. — Я ошеломленно потрогала ранку.

Он улыбнулся, божественно прекрасный, несмотря на острые клыки, и объяснил:

— У нас выделяется специальное вещество, местное обезболивающее.

— Вроде как у комаров? Обычно замечаешь, что они сосут кровь, только когда они уже почти наелись.

Он рассмеялся низким смехом, который звучал намного глубже и сочнее, чем в классе. Я бы никогда не подумала, что он способен издавать такие звуки. В университете он выдавал себя за обычного молодого человека, хоть и невероятно прекрасного. Настолько притягательно красивого, что к нему обращались взгляды всех находящихся в помещении женщин, не исключая отъявленных лесбиянок. Ходили слухи, что в моем классе, изучавшем поэтов эпохи романтизма, он переспал с каждой. Но, судя по тому, как студентки смотрели на Коннора, сосредоточенно сфокусировавшись на нем с видом готовых к броску зверюг, это было маловероятно. Им не удалось отведать его. Ни одной. Пока что.

Все мы думали, что охотницы именно мы, а он — наша добыча. Идиотки! Сегодня я надела поверх нового бюстгальтера тоненькую блузочку, расстегнула больше пуговок, чем следовало, и, возвращая работу, намеренно низко склонилась к его парте. Так-то, соблазню тебя, милый мой. А затем, когда он пригласил меня после занятий пойти посидеть и «обсудить оценку» (твердую пятерку), я решила, что мой план сработал. Стоило мне его захотеть, и я тут же получила желаемое. Трудно поверить, что всего несколько часов назад я была такой наивной.

Справедливости ради стоит отметить, что на миг меня одолели сомнения. Встречаться со студентом я не могла. Это неправильно. Что, если нас кто-нибудь увидит? Но либидо взяло верх над доводами разума. Я страстно желала Коннора, хотела его так, как никого прежде. Свою роль сыграл и тот факт, что он вроде бы тоже возжелал меня — старшую женщину в группе, предпочел молоденьким грациозным студенткам. Слишком заманчиво, чтобы отвергать предложение прогуляться вместе.

— Что-то вроде этого, дорогая. — Он склонился ко мне, чтобы поцеловать, я ощутила на его языке острый привкус собственной крови. — Уступи — и ты испытаешь неземное блаженство.

Медленное и такое сексуальное движение мягких губ по коже — Коннор поцелуями вымостил тропинку вниз по ложбинке между грудей — убедило меня в том, что с его помощью я действительно испытаю что-то необычное. Плохое ли, хорошее — это не имело значения. Я слишком долго была бесчувственной. Не жила, а существовала, утонув в долгах и разочаровании, перестав чувствовать и по инерции выполняя привычные действия. Работа. Дом. Поесть. Поспать. Намылиться. Смыться. И все сначала.

Коннор привлек мое внимание тем, что потянул зубами за кружево лифчика, требуя доступа к шелковым чашечкам. Я запустила пальцы в его темные волосы, которые пора было немного подстричь, скользнула вниз, лаская перекатывающиеся канатами мускулы на голой спине. В пылу страсти мы стянули друг с друга одежду, едва переступив порог моей квартирки. Футболка Коннора упала у входной двери, моя юбка с блузкой чуть дальше — по мере нашего продвижения из прихожей в кухню.

Сжав руками мою попку, он приподнял меня, усадил на пластиковое покрытие кухонного стола и провел языком по соску, потом втянул в себя долгим, страстным поцелуем. Если бы я уже не сидела на кухонном столе, колени у меня непременно подогнулись бы.

Повредил ли он мне укусом кожу на шее? Наверняка я не знала. Его язык ласкал и облизывал меня, затягивал в волны экстаза. Он, словно новорожденный, жадно приник к моей груди. Но на самом-то деле сущим дитятей была я.

После второго бокала вина Коннор признался, что ему около шестисот лет. Я рассмеялась, не веря своим ушам. Чтобы подтолкнуть меня к приятию неправдоподобного, он рассказал, что был близким другом семьи Шелли. Его слова о Мэри прозвучали живо и искренне. Он знал вещи, которые можно выяснить лишь за годы изучения вопроса, обладая доступом к закрытым документам Бодлианской библиотеки. В устах Коннора Блэка ожили личные письма Мэри, многие из которых были утеряны. Он слишком молод, чтобы столько знать, если, конечно… Шестьсот лет? В самом деле?

Чем я его привлекала? Он утверждал, что прочел мою диссертацию, в которой говорилось о сквозящем в романах Мэри Шелли страстном желании бессмертия. По всей видимости, мне удалось уловить черты настоящей Мэри, поэтому Коннору захотелось встретиться со мной, и ради этого он стал студентом. Он был близок с писательницей после смерти мужа, но Мэри отклонила предложение ее обратить.

— Потому что было слишком поздно, — заметила я, допивая третий бокал. Отличное каберне! — Зачем жить, если умерли все дорогие ей люди?

— Именно так она и сказала, отказывая мне, — подтвердил он, поднимая свой бокал. — Но ты меня не отвергнешь, правда?

— Бессмертие обжалованию не подлежит!

— А как насчет обострения всех чувств? Звуки, запахи, вкусовые ощущения… Ты не можешь себе представить, каков для меня вкус шоколада или вина. Ах! — Он закатил глаза, словно вино было чем-то вроде амброзии.

— Так ты все еще питаешься шоколадом? — полюбопытствовала я. — Не только кровью?

— Кровь подкрепляет и поддерживает. А так — ешь, что хочешь, ни на фунт не потолстеешь!

Я расхохоталась. Наверное, он шутит.

— Серьезно. Останешься такой же или даже немного похудеешь.

— Только немного? — Я подняла бровь. — Думаю, я позову тебя, когда похудею фунтов на десять.

— Нет! — В его голове послышались стальные нотки. Он стал настойчивым. — Сейчас мы пойдем к тебе домой. Я хочу тебе показать…

— Показать? — Я нервничала, мне было интересно и страшновато.

— Да, показать, что я могу сделать с тобой. Для тебя, — поправился он. — Скажи, когда мне остановиться, если тебе станет тревожно. Ты под контролем.

— Я под контролем, — эхом повторила я, словно вдруг припоминая что-то.

Больше я не нервничала, но нервы были напряжены, как струны скрипки. И сейчас они пели.

— Ммм… — Он поднял глаза, по щетинистому подбородку стекала капля крови. — Твое слово — закон.

Но он не остановился, чтобы внимать командам. Не успела я и глазом моргнуть, как он, упав на колени, стянул с меня трусики одного цвета с бюстгальтером, и между моими бедрами оказалась его голова. Пришлось откинуться назад, чтобы ему было удобнее. В куннилингусе он был профи и не отрывался от меня так долго, что у меня просто крыша поехала. Я потеряла голову — едва ли могла припомнить собственное имя.

А затем я почти потеряла сознание: вся трепетала, а голова шла кругом от эйфории. Я никогда не чувствовала себя столь умиротворенной и одновременно возбужденной. Страсть кипела во мне. Я парила в воздухе, созерцая себя будто со стороны. Лежа на кухонном столе, я выглядела очень даже ничего: туловище смотрелось удлиненным, некоторые излишние округлости скрадывались, живот казался плоским и привлекательным, а грудь — подтянутой, чего я раньше не замечала. И ноги такие длинные, что я и не мечтала, причем безупречной формы. Они обвились вокруг Коннора, прижимая его как можно ближе к себе, а потом обмякли.

Он оторвался и вытер рот тыльной стороной ладони. Позвольте, а как я наблюдала за всем этим? В своем ли я уме? Или уже мертва?

Так он меня и оставил лежать на кухонном столе, словно брошенную тряпичную куклу. И пошел что-то искать. Нож… Расстегнул рубашку и провел лезвием по коже на груди совершенной формы, оставив красный след. Потом наклонился ко мне для поцелуя:

— Теперь твоя очередь. Пей!

Не знаю, как я могла повиноваться приказам, паря в воздухе, но, когда он прижался к моим губам красным следом от лезвия ножа, ощутила на языке солоноватую влагу, похожую на морскую воду. Я потонула в нем, упиваясь этой влагой и не в силах оторваться, но все же вынырнула, чтобы глотнуть воздуха.

— Вот и все. — Взяв мою голову в свои ладони, Коннор баюкал меня.

Синь его глаз звездами на полночном небе сияла в тумане, чтобы я не сбилась с пути. Я опять опустила голову и провела языком вдоль красной полосы с резким привкусом. Теперь я распознала вино, то самое каберне, которое мы пили раньше, богатый ягодный привкус с нотками табака, земли и соли. Кровь Коннора. С каждым глотком прибывало четкости и ясности мировосприятия. Я отчетливо ощущала каждый свой палец, скользивший по голой груди Коннора, бегущий вниз по его руке, вновь поднимавшийся вверх, замечала каждое сухожилие, каждый канатик мышц. Он не был плодом моего воображения, а существовал в реальности. Соскользнув с кухонного стола, я коснулась кончиками пальцев холодного линолеума, встала на носочки, чтобы поцеловать его в пьянящие, трепетные губы.

Я потянулась к застежке его джинсов: что-то одежды на Конноре многовато. Хотелось почувствовать его рядом, в себе. Я была такой новой, живой и столь явственно ощущала каждую деталь: как пульсируют артерии под кожей, как по венам струится кровь, как тикают часы в спальне и тихо плачет ребенок в соседней квартире. В соседней? Разве я могу слышать соседей?

— У тебя обострились все органы чувств, — словно отвечая на мой немой вопрос, сказал Коннор.

И тут я поняла, что его губы не двигаются. Я могу читать его мысли, как он — мои. Теперь мы связаны.

— На всю жизнь? — еще не привыкнув к телепатии, вслух спросила я.

Его пальцы переплелись с моими. Навеки. Мой эпипсихидион.

Душа моей души. Я знала и эту поэму Шелли, и его одержимость возлюбленной. Мне была известна реальность, стоящая за стихами. Шелли попался в сети собственного идеализированного представления о любви. Стала ли я сама фантомом? Или же, готовая к встрече с новой жизнью, пробуждалась, отбросив разочарования прошлого?

Из-за обострившихся до предела чувств я приняла звук разбившегося стекла за нарушение в восприятии действительности. Секунда ушла на то, чтобы понять: окно действительно разбилось. Через него влезал мужчина, а двое других ворвались в дверь, которую я забыла запереть. Я решила, что это были именно мужчины, казавшиеся нереально огромными из-за темных комбинезонов и шлемов. Их лица закрывали маски — противогазы.

Коннор отпихнул меня назад, закрыв собой, будто желая защитить. Меня тронул его жест, но мой защитник тут же рухнул как подкошенный. Через мгновение мои собственные протестующие возгласы перешли в гортанный хрип, и я упала на него, а мой разум растворился в черной мгле.

Я проснулась в непроглядной тьме. Чувствовала, что лежу на хлопчатобумажных простынях, но явно не в своей кровати и не на своем белье. Больница? Я села. В больницах всегда теплятся надоедливые флуоресцентные огни, которые никогда не выключают. Я же вообще не видела никакого света, в том числе ни одной светлой щелочки, которая указывала бы на окно или дверь. Я вздохнула, ощупала руки и обнаружила, что в левую вену вставлена капельница. Точно больница, решила я и попыталась отнестись к этому факту спокойно.

Больница… Прищурившись, я вглядывалась в темноту. Может, я ослепла? Меня обуяла паника — слепа! Боже, пусть это состояние окажется временным. Потянувшись в стороны, я нащупала металлические боковые поручни.

— Эй? — Если я слепа, как узнать, что в комнате никого нет? — Есть тут кто?

Ответа не последовало. Вздохнув, я ощупала капельницу и добралась до устройства в форме коробочки. Наткнулась пальцем на что-то вроде кнопки. Послышалось жужжание, за ним последовал тихий стрекот, и по трубке капельницы что-то потекло пульсирующими толчками. Может, в вену мне капало то, что меня вырубило. Или не стоит волноваться? Но я нервничала. И попыталась вспомнить, что произошло и почему я здесь очутилась. И тут мой разум нашел Коннора.

Я здесь. У меня в голове раздался его голос.

Где? Может, я сошла с ума, спала или была одурманена наркотиками? Но я могла ему отвечать.

Ты должна меня найти, сказал он. Найди меня.

Сначала я предпочла бы отыскать саму себя…

Дедуктивное мышление никогда не было моим коньком, поэтому я и стала преподавать литературу, Шелли. А еще я пила вино с Коннором. Секундой позже на меня навалились воспоминания. Вампир? Быть того не может!

Кровь так сильно стучала в венах, что я почти слышала ее толчки. Я вспомнила разбитое окно, троих мужчин в масках и комбинезонах, как упала к их ногам и мир превратился в черную дыру. Я резко села, отчего трубочка капельницы весьма болезненно выскочила из руки, но неприятное ощущение затухало по мере того, как прояснялась моя голова. Больница? Или меня похитили?

Наконец кое-что стало видно. Тусклый свет залил помещение или глаза вдруг стали видеть? Я изо всех сил щурилась, пока не поняла, что в этом нет нужды: я отлично видела даже в темноте. Механизм сбоку от меня — это медицинская стойка с подвешенными на ней двумя прозрачными контейнерами: один наполнен чем-то прозрачным, напоминающим воду, другой — темной жидкостью, похожей на кровь, — которые через капельницу были подключены ко мне. В ногах моей кровати — измятые простыни; стены затянуты чем-то вроде муарового шелка, и на нем развешаны позолоченные бра и со вкусом подобранные картины с изображениями цветов в вазах. Еще есть два шкафа, трюмо с громадным зеркалом, кресло и двери. Ведущие в ванную комнату? Или в туалет? Прихожую? Ни занавесок, ни окон. Голые ноги коснулись мягкого ковра. Не скажешь, что комната похожа на обычную больничную палату.

Двери — моя цель. Которую выбрать? Стоит ли позвать кого-нибудь? Задержав дыхание, я двинулась к зеркалу. Я боялась того, что могу увидеть, и того, что увидеть не смогу. Но вот она я, словно омытая золотистым сиянием встающего солнца. Я еще никогда так не выглядела! Волосы мягкими и упругими локонами ниспадали на плечи. Я коснулась щеки: бледна или эффект темноты? Глаза сверкали: кошачьи, хищные, проницательные. Я — и в то же время не я. Что произошло? Где я?

Я отложила разборку с дверьми, решив сначала заглянуть в шкафы. Мои любимые джинсы и свитер, который я не жаловала. Так, здесь моя одежда, а что еще? Не утруждая себя дальнейшими поисками, я натянула джинсы. Они норовили съехать вниз, едва цепляясь за бедра. Свитер раньше был мне узковат, а теперь висел мешком… Но время дорого. Обувь. Нужно обуться и выйти отсюда — что-то подталкивало скорее убраться и никого не звать. Голос, раздававшийся у меня в голове и явно мне не принадлежавший. Коннор.

Внимание привлек звук, доносившийся от двери в дальнем конце комнаты. Спустя мгновение дверь распахнулась, и в сиянии света появился мужчина. Как только он шагнул в комнату, я поняла — он похож на ангела. Белокурые локоны, четко очерченные скулы. Когда он вошел и закрыл за собой дверь, я встретилась с ним взглядом. Не знаю, как мне удалось в темноте и на таком расстоянии различить цвет его глаз, но они сияли янтарным светом, теплым, как огонек свечи, на который смотришь сквозь стакан ирландского виски.

Он принес с собой блокнот, а руки скрестил поверх белого халата, напомнившего сложенные крылья.

— Люк, — представился он, протягивая мне руку и улыбаясь: сверкнули белые зубы, никаких клыков. Еще один хороший знак. Раньше я не знала, что у Коннора есть клыки, — до тех пор, пока он не собрался меня укусить. — Люк Джеймсон.

— Доктор Джеймсон? — нерешительно уточнила я, помещая свою ладошку в его мягкую, теплую ладонь.

Он кивнул:

— Мне будет приятно, если вы будете называть меня просто Люком. Хотя можете называть, как вам удобно. Все здесь, — последовал широкий жест рукой, — предназначено для вашего комфорта. Мне хотелось бы, чтобы вы чувствовали себя как дома.

— Я предпочла бы вернуться домой, — сказала я. В свой настоящий дом. Хотя мою квартирку размером с коробку из-под обуви можно было лишь с натяжкой назвать домом.

— Почему бы нам не присесть? Поговорить есть о чем. — Он раскрыл дверь, примыкающую к той, в которую вошел.

Я думала, там находится туалет, а это оказалась гостиная. Вслед за ним я вышла на свет и уселась на мягкий диван цвета лаванды, перед которым располагался кирпичный камин с полкой из орехового дерева. Синий ковер на простом деревянном полу. Заднюю стену закрывали тяжелые занавески. Окна? Он опустился на оттоманку такого же цвета, как диван, положил блокнот на журнальный столик, взял в руки пульт дистанционного управления и включил газовый камин.

— Очень мило, — нарушила я затянувшееся молчание, забившись в угол дивана.

— Рад, что вам нравится. — Он подался ко мне. — Отныне это ваш дом.

По позвоночнику пробежал холодок скверного предчувствия. Я колко прищурилась:

— Это угроза? Вы хотите сказать, что я не могу уйти отсюда?

Я изо всех сил пыталась расслышать голос Коннора в голове, но его и след простыл.

Вздохнув, Люк соединил кончики пальцев, в то время как его локти покоились на коленях длинных стройных ног.

— Хоть это и не очень трудно, но сначала будет нелегко смириться. Вы инфицированы вирусом.

— Вирусом?

Я вскочила, но от меня не ускользнуло то, что при этом взгляд Люка задержался на моей груди без бюстгальтера, качнувшейся под свитером. Он откашлялся. Я скрестила на груди руки и вновь опустилась на диван.

— Вампиризм обусловлен вирусом, — объяснил он, вновь встречаясь со мной взглядом и согревая янтарным теплом своих глаз. — Он заразен. Передается через жидкости организма.

— Кровь. — Я припомнила, как пила кровь Коннора, и от этого воспоминания жар залил мои щеки. — Я заражена.

— Дело не только в вампиризме. Гипертеломераза старается на славу, сверх нормы производя гормоны, останавливающие процесс старения. Но это не значит, что вам вынесен смертный приговор. Мы работаем для того, чтобы найти лекарство.

— Значит, страшное наказание — вечная жизнь? — Я улыбнулась, чтобы он понял: это шутка. Я попыталась расслабиться.

— Верно, что носители вируса не умирают от естественных причин. Их организм не стареет, и это неплохо. Больше того, мы стараемся сохранить данное свойство вируса.

Теперь встал он и принялся вышагивать перед камином. Сказал:

— Я считаю нечестным то, что некоторые из нас распространяют болезнь среди доверчивых и ничего не подозревающих людей.

— Болезнь… — Первое, что я подумала о себе, — я больна, хотя он именовал это вирусом. — Но мне дали свободу выбора.

Он покачал головой:

— Вы не знали, чем вам грозит — необходимостью охотиться, могущественным стремлением к напарнику, беспокойством. — Его голос дрогнул.

— Одиночество. — Пока я не имела об этом понятия, потому что заразилась недавно. К тому же долго была без сознания, но я знала, что такое быть одной. Об остальном мне помог догадаться неожиданно погрустневший взгляд янтарных глаз Люка. Я подумала о чете Шелли и о том, как Мэри не позволила Коннору ее обратить. — Вы тоже заражены. Так?

— Верно. — Рукой он опирался о каминную доску, и я увидела, как пальцы сжались в кулак. — Но я никогда не опущусь до того, чтобы укусить другого человека. Здесь мы клянемся в этом.

— Мы?

— Вернемся к вам. — Идеальный, словно высеченный резцом талантливого скульптора, подбородок указал на меня. — В сущности, вы мертвы. Ваша семья, друзья и коллеги думают, что вы скончались.

— Даже если не видели моего тела?

— Все признаки указывали на похищение и убийство. С вполне логичным последующим выводом.

— Все признаки! Подстроенные улики. Кто на вас работает? Как долго я здесь нахожусь? Где мы, в конце концов?

Я встала и подошла к занавескам за моей спиной, раздвинула их и выглянула в окно. И ахнула от изумления. Оказалось, сейчас вовсе не ночь, как я почему-то решила, а день. Моим глазам предстала дивная линия берега, на которую набегали волны кристально-прозрачной голубой воды.

— Пальмы! Боже мой, куда вы меня привезли?

— Остров. Он наш. Вы находитесь здесь всего два дня.

— Наш? — Прошли два дня моей жизни. И сколько осталось — вечность?

— Нашего общества — Общества по борьбе с развитым гипертеломерным круорзитизом.

— Это то, что у меня? Полное название? Развитой гипертело-трам-пам-пам кру-что-то там такое?

— Гипертеломерный круорзитиз. Да.

— И вы хотите меня вылечить? Для этого мы здесь изолированы от мира? На острове?

— Здесь в нашем распоряжении экспериментальная клиника с новейшим оборудованием. При ней — комфортабельные жилые помещения, пляж только для своих…

Желая его прервать, я сделала нетерпеливый жест рукой:

— Непременно возьму рекламный буклет на обратном пути.

— Вы можете уйти. Пожалуйста, не бойтесь. Все мы находимся здесь по доброй воле. Вам не нужно возвращаться домой, но если таково ваше желание — что поделаешь.

Возвращаться мне не хотелось. Вероятно, он не хуже меня знал, что мне незачем туда рваться. Поэтому я сказала:

— Я всегда мечтала о путешествиях.

— Можно устроить. Я прошу побыть здесь лишь некоторое время. Нам бы хотелось всесторонне обследовать всех зараженных, чтобы знать, нет ли мутации или еще чего-нибудь, что мы могли упустить.

— Что-то такое, что может послужить созданию лекарства?

— Именно так.

На мгновение я задумалась и сказала:

— А если кто-то отказывается лечиться?

— Исцелиться хотят все. — Он смотрел на меня скептически, широко открытыми глазами. — Пусть не сразу, но все к этому приходят. В конце концов.

— В конце концов, — эхом повторила я.

Я понятия не имела, как воспринимать то, кто я теперь, в кого превратилась. Как я могла понять, что хочу исцелиться, пока не осознала, что значит желание?

— Так вы останетесь? На месяц или два?

Мне все равно было некуда идти: ни работы, ни денег, ни удостоверения личности.

— Я останусь. До тех пор, пока не разузнаю о предлагаемых вакансиях и работодателях.

Он взял мою руку, его глаза светились нежностью и теплом.

— Мне очень жаль, Миранда. Теперь вы не сможете преподавать. У вас больше нет документов.

От ужаса у меня даже легкие сжались — перевести дух невозможно.

— А как же все годы в университете?

— Ушли безвозвратно. — Его губы плотно сжались. — Придется забыть прошлое и все начать заново. С чистого листа. Скоро вы узнаете о себе такое, о чем раньше и не помышляли.

Словно желая показать, как это здорово, губы Люка изогнулись в улыбке, которая не затронула глаз. Но меня это заставило усомниться в радужности происходящего…

Я посмотрела в окно, на песок, океан и бесконечную линию горизонта. И подумала о маме, на носу которой красуются старомодные очки; представила себе, как она обращается к отчиму со словами: «Я всегда ей говорила, что это до добра не доведет». Подумала о сестрах, которым, может, станет горько, что я ушла первой, оставив им разборки с матерью. Подумала о своих студентах, смакующих громкий скандал и личность Коннора Блэка, который напал на их неказистую староватую профессоршу, вместо того чтобы выбрать жертву среди них, юных и соблазнительных. Поставят ли им всем автоматом пятерки по ее предмету? Или декан факультета Бет Хинкл примет на себя обязанности и все вернется в привычную колею?

От всех этих мыслей у меня голова пошла кругом. И даже почудилось, что нервы, напряженные до предела, стали издавать похожий на гудение звук. Или мне все показалось — от голода?

Я повернулась к Люку со словами:

— А чем тут у вас кормят? Есть хочется.

За обедом, состоявшим из куска мяса (недожаренного) и картошки (приправленной чесноком), который Люк сам принес в мою комнату, я узнала много нового о нас, вампирах. Что чеснок вполне можно употреблять — это доказывало вкуснейшее блюдо из картофеля. Что солнечный свет не сжигает нас дотла. Что у нас нет иммунитета к смерти и что мы все-таки уязвимы. Мы не стареем, и наши клетки обладают удивительной жизнестойкостью, но мы можем истечь кровью и умереть от повреждений. А что касается душ, кто знает? Кто может сказать, что случается с человеческой душой? В этом плане у вампиров и людей много общего.

— Справедливо. — Я вытерла рот, доев последний кусочек мяса, и откинулась на спинку стула. — Значит, мы совсем как обычные люди, только…

— Не стареем. И нам позарез нужна кровь. — Кусочком хлеба Люк собрал остатки мясного сока, отправил его в рот и улыбнулся, смакуя еду, словно подтверждая свои слова. — Эту тягу мы контролируем с помощью специальной диеты.

— Недожаренное мясо? — Я подняла бровь.

Он покачал головой:

— На завтрак у нас овсянка. С кровью.

— Фу! — с омерзением поежилась я.

— Привыкнете, уж поверьте. — Когда он улыбался, в уголках его глаз собирались морщинки. Намек на возраст?

— Верю. Так скажите мне… — Я подалась вперед, устроив подбородок на руке, внезапно заинтересовавшись всем, что касается Люка. Утолив голод, мне захотелось чего-то еще. — Сколько вам лет, доктор Джеймсон?

— Достаточно для того, чтобы распознавать сигналы.

— Сигналы? Какие сигналы?

— Тело подает сигналы. Несмотря на прогресс, мы столь примитивны под кожей.

Я ничего не имела против того, чтобы пообщаться с Люком на первобытном уровне. И отметила:

— Ага, вот! У вас глаза загорелись. Значит, даже вы подвержены примитивным сигналам.

Он встал и подошел к журнальному столику, взял открытую бутылку вина и наполнил сначала мой бокал, потом свой.

— Вы слишком молоды, чтобы себя контролировать. Но скоро это чувство овладеет вами.

— Едва ли. — Говоря это, я почувствовала, как мои губы сами собой сложились в коварную и притворно-наивную улыбку. — Просто я пытаюсь узнать вас получше, Люк.

— Вижу. — Его взгляд проследовал за рукой, которой я теребила вырез свитера. — Уверен, мы могли бы узнать друг друга весьма неплохо к тому времени, как сядет солнце.

Засунув руки в карманы брюк цвета хаки, он самоуверенно стоял передо мной, выпрямившись во весь рост, позволяя мне оценить его поджарую, мускулистую фигуру. Белый халат он снял перед обедом. Светлые кудри касались воротничка голубой рубашки-оксфорд, под которой скрывались широкие плечи. Мощная грудь сужалась в тонкую талию, пресс наверняка кубиками, а то, как на нем сидели штаны, не оставляло сомнений в том, что бедра у него были мускулистые. А что между всем этим? С бокалом в одной руке я встала и подошла к нему, чтобы указательным пальцем свободной руки прикоснуться к коже между воротничком и линией волос. Его пульс выстукивал неистовую барабанную дробь. Люк отпрянул.

— Вот почему мы изолируем новичков. — Он обошел вокруг меня и взял свой бокал, одним махом выпил половину и снова поставил на стол. — Вам так хочется испробовать свое мастерство.

— Мастерство? Так, значит, я наделена сверхъестественными возможностями?

Он расхохотался низким роскошным смехом, эхом пронесшимся по моим жилам:

— Сверхъестественным напором — это уж точно.

— И нам отказывают в удовольствии развлекаться? — Я надула губы, как непослушный ребенок.

Он посмотрел на меня:

— Пока что да. — Его слова указывали на временный запрет обретения желаемого, но шарящий по мне взгляд из-под тяжелых век говорил о чем угодно, только не об отказе. — До тех пор, пока вы не узнаете себя немного лучше.

Я рискнула пойти на контакт, приблизившись к нему вплотную — так, что сосками коснулась его груди, и заглянула в притягательную глубину янтарных глаз:

— Быть может, я смогу найти себя благодаря тому, что сперва узнаю получше тебя?

— Хочешь узнать меня? — (Я чувствовала его дыхание.) — Я был еще подростком, когда он меня обратил.

— Он? — Наши взгляды встретились. — Тебя обратил мужчина?

— Угу, — кивнул он. И его руки скользнули вверх по моим рукам. — Это случилось при дворе «короля-солнца».

— Людовика Четырнадцатого? — На мгновение я отвлеклась, когда меня обдало жаром от его прикосновения, и я задалась вопросом: правильно ли я поняла?

— Мой отец, англичанин, придворный при Карле Втором, умер за шесть месяцев до помолвки Генриетты, сестры Чарльза, с братом короля Филиппом, герцогом Орлеанским. В окружении Генриетты было мало опытных женщин, поэтому к ней попала моя мать, к тому времени ставшая вдовой. Я был единственным сыном, и она взяла меня с собой.

— Ко двору Луи Четырнадцатого? — Мое сердце бешено стучало. Обалдеть! Мне всегда нравилось находить достойные первоисточники, и вот теперь один из них стоял прямо передо мной! — Значит, ты оказался в Париже?

Он отстранился и взъерошил волосы на затылке:

— Мама погрязла в интригах и любовных связях, совсем забыв, что привезла меня с собой, по крайней мере, создавалось такое впечатление. Она подыскала мне должность ливрейного лакея в свите Филиппа. Вскоре я сделался любимой игрушкой принца.

— Ох, Люк! — Как я ему сострадала! Маленький мальчик, брошенный в лапы искушенных придворных!

— Сперва ко мне был добр фаворит Филиппа, шевалье де Лоррен. Он усиленно потчевал меня вином, нашептывал, что больно не будет, зато я стану сильнее. А стать сильнее мне очень хотелось: чтобы отбиваться от нахальных приближенных Филиппа. В конце концов Филипп присоединился к нам, но он, возможно, даже не знал.

— Что шевалье был…

— Да, вампиром. Или что именно он меня обратил. Филипп сильно пил. Лоррен убедил герцога, что я мертв и что принц сам случайно меня убил, и уговорил отпустить его с останками, пока не разразился скандал.

— Но ведь тогда ты был мальчиком, — сказала я.

Теперь передо мной был мужчина. Я была в замешательстве. Как ему удалось повзрослеть?

— Именно так. Они объявили, что я упал с лестницы, и сказали моей матери, что я мертв. Мне шевалье де Лоррен тоже сказал, что я мертв и являюсь всего-навсего призраком. Поэтому теперь мне придется самому искать себе место под солнцем.

— Он выставил тебя за дверь ни с чем?

— С несколькими безделушками. Я мог их продать на улице, что и сделал. Я выручил достаточно денег, чтобы заплатить за проезд обратно в Англию, и вернулся в отцовское поместье. Слуги, до которых дошла весть о моей кончине, были уверены, что я — призрак. До сих пор ходят слухи, что я являюсь в тех местах. — Люк рассмеялся, и его настроение улучшилось. — Я взял из дома кое-что, чтобы выжить, и исчез. Что делать, я не знал. Затем попал на торговое судно, которое отправлялось в Берберию, и вскоре оказался в руках работорговцев.

— Работорговцев?! — ахнула я.

— Белокурые волосы и светлая кожа делали меня завидной добычей для частной коллекции любого шейха. К счастью, меня спас персидский доктор и взял жить в свою семью.

— Удивительно!

— К счастью. Кое-что относительно моего состояния ему было известно. — Люк замолчал, глядя в окно на темнеющее небо над бегущими волнами.

Он стоял ко мне спиной, и я рискнула вновь к нему приблизиться. На сей раз не для того, чтобы соблазнить, а чтобы утешить. Я прижалась к его спине, легонько обняв за плечи.

Он развернулся и встал ко мне лицом:

— Он лечил меня. Тот перс. Делал микстуры и давал мне выпить. Я все еще не знаю составов всех снадобий, но кое-какие попытался сделать сам. — Пальцы Люка переплелись с моими. — Я рос. Взрослел. Лечился. А потом…

— Потом?

— Перс умер и унес с собой свои тайны. Я понимал, что без его лекарств симптомы возвратятся, и решил уйти из его семьи.

— Куда? Обратно в Англию?

— Я стал пиратом и много лет бороздил воды у побережья Берберии.

— Пиратом? Из числа тех, что носят на глазу черную повязку, ходят на деревянной ноге и от одного вида которых дрожь по телу? — Я скрестила на груди руки и представила Люка, одетого в рыжевато-коричневые кожаные бриджи и пышную рубашку, расстегнутую до пупа. Ну, может, не так сильно.

— Да, пиратом, жаждущим крови и сокровищ. — Он кивнул, подтверждая свои слова. — Отменным пиратом, смею заверить. Меня прозвали Золотая Борода. Я нагнал страху на весь мир. Ну ладно, по крайней мере на то побережье. Я нападал на все французские суда, которые попадались мне на пути. За мою голову была назначена большая награда. В конце концов мне наскучил пиратский образ жизни, и я решил испробовать свои силы в роли первооткрывателя.

— Само собой. И что же ты исследовал? Руины цивилизации майя? Или обнаружил источник молодости?

Он пожал плечами:

— Кому он нужен? Я исследовал колонии, Америку. Вместе с гугенотами я поселился на побережье штата Мэн.

Я подняла бровь:

— Ты и в Войне за независимость успел поучаствовать?

Люк качнул головой:

— Я не фанат войн. К тому времени я отправился на поиски новых приключений, предпринял ботаническую экспедицию. Я по-прежнему искал верные комбинации трав и кореньев для лечения. Так и странствовал, пока в шестидесятых годах наконец не поступил в медицинский университет.

— В тысяча девятьсот шестидесятых? — уточнила я. Люк кивнул. Важно было уточнить. — Ух ты! В течение всего этого времени тебе доводилось встречаться с Коннором Блэком?

Люк порывисто вздохнул — смена темы явно не была ему по душе. Нет, Коннора я не забыла. Но не могла более выносить его голос в своей голове.

— Наши пути пересекались. — Мой любопытствующий взгляд скрестился с его, янтарь глаз Люка сиял так ярко, словно в них полыхало золотистое пламя. — Ведь мы как братья.

— Братья? — Моя рука взлетела к шее. Я знала, что он имеет в виду не братьев в прямом смысле слова. — Шевалье де Лоррен? Но ведь Коннор не разделяет твоих убеждений? — Невинный поверхностный вопрос, но у меня было такое чувство, что он клином вошел между Люком и Коннором. Безмерно глубоко.

— Мы не сошлись во мнениях относительно морально-нравственной стороны нашего состояния. Я поставил крест на Конноре Блэке.

— Думаю, он бы тоже с радостью не виделся с тобой. Тогда почему той ночью твоя команда оказалась у меня дома? Зачем вы за ним следили?

— Он распространяет заразу. Это идет вразрез с тем, чем мы здесь занимаемся.

Что-то глубоко в груди всколыхнулось болью.

— Где сейчас Коннор?

Он убрал волосы с моего лица — нежный жест, в котором читалось желание меня защитить.

— Тебе нужно отдохнуть. Организм еще не перестроился.

— Люк, я не хочу спать. Мне нужно знать правду.

— В свое время ты все узнаешь. Но поверь, тебе действительно нужно выспаться. Я знаю, что тебе нужно.

Внезапно мои глаза стали слипаться, словно Люк обладал способностями гипнотизера.

— Выспаться, — эхом повторила я. — Да, мне нужно поспать.

Не успела я и глазом моргнуть, как мои ноги подкосились и я скользнула на пол. Последнее, что я помнила, — сомкнувшиеся руки Люка, который нес меня в постель.

Я проснулась, потому что задыхалась, погребенная под морем, парализованная громадой толщи воды, которая давила на меня, пока волны гнали все ближе к берегу. За белыми гребнями я видела свет, но не могла до него добраться. Он был так далеко, очень далеко от меня… Я велела себе не дышать. Стоит вдохнуть — и все, конец, но подавить желание не смогла. Я втянула в себя что-то густое, словно пыталась вдохнуть через бархатный занавес, потом всосала в себя занавес целиком. Слишком толстый, он застрял в горле. За его конец схватился Коннор и потянул.

— Дыши, Миранда! Ты должна дышать!

Задыхаясь и хватаясь за горло, я села на постели. Это был лишь сон, но я еще слышала голос Коннора.

— Я не могу дышать, — шепнула я в ночную тьму, судорожно глотая воздух между словами.

Теперь найди меня. Со мной остался голос Коннора. Иди к берегу.

Босая, в ночной рубашке, я прошла через гостиную и выскользнула на террасу. Ночь была теплой и тихой, безветренной. Луна висела низко над водой. Я пошла к берегу. Дощатый пол террасы кончился, под ногами был мягкий песок. Волны тихонько и нежно, словно прикосновения возлюбленного, набегали на берег. Подойдя ближе к воде, я обернулась, чтобы взглянуть на дом. Он оказался больше, чем я думала, и был непомерно огромен для одного-двух людей. Громадная каменная махина словно из фильма «Гордость и предубеждение». Пемберли, родовое гнездо мистера Дарси. Люк говорил, что лаборатория, экспериментальная клиника и спальные помещения находятся в другом здании. Тогда зачем такая громада? Внезапно я задумалась, как бы он отнесся к тому, что я проснулась и брожу тут. Не сработала сигнализация? Отправится ли он на поиски? Или я действительно была вольна уходить и возвращаться? Меня терзали сомнения…

Позабыв о волнах и красоте ночи, я вернулась к дому. Из-за деревьев мои комнаты были не видны, но в главной части здания, в большом зале с выходящими на море окнами, горел свет. По мере приближения я поняла, что это был за зал. Библиотека, в центре которой выстроились столы и кресла, а по бокам — ряды книг на полках. На лестнице, спиной ко мне, стоял Люк.

Когда я подошла к каменным ступеням, что-то потянуло меня в сторону, и голос в моей голове произнес: «Пригнись». Пригнуться? Я незамедлительно согнулась в три погибели и двинулась вдоль стены. Мое внимание привлек свет в другом окне. Я пробралась к нему и обнаружила, что оно открыто, осторожно влезла внутрь. Прохлада камня, добравшаяся до меня через прикрытый одной ночной сорочкой зад, напомнила мне о том, что, прежде чем пускаться на поиски приключений, лучше одеться. Я коснулась ногами гладкой плитки в комнате со стальными столами, склянками, пузырьками, горелками и раковинами. Похоже на лабораторию. Может, именно здесь Люк проводит свои опыты? Я вышла через боковую дверь и оказалась в темном коридоре. Ищи меня. Голос Коннора стал громче. Наверное, я приближалась к нему. Отворив дверь, я вошла в нечто вроде спальни, в центре которой под балдахином стояла старинная кровать. Тяжелая бархатная драпировка гармонировала с пуховым одеялом темно-красного цвета. Коннора здесь не было, зато было много картин.

Стену напротив кровати украшало полотно, изображавшее прекрасную даму в платье семидесятых годов двадцатого столетия из розового шифона. Под картиной висели фотографии той же самой женщины во всевозможных позах и нарядах, в разные дни и моменты ее жизни: вот она во время пикника, вот идет по пляжу, держит ребенка и стоит под аркой из цветов, видимо во время церемонии бракосочетания. Она выглядела лет на десять старше сияющего Люка, который стоял рядом с ней, — такой симпатичный, в костюме с черным галстуком.

Она показалась мне знакомой, но я не сразу поняла, кого она мне напоминает. Она выглядела совсем как я. Мы очень похожи. Это ее комната? А ребенок? Ищи меня. Мое внимание привлекла дверь напротив кровати. Коннор!

Я распахнула ее. Коннора я не нашла, зато узнала, что тот ребенок — девочка и это ее комната рядом со спальней матери. Должно быть, в свое время детская была очень мила, вся в розовых тонах и кружевах, что впоследствии плохо вязалось с личной территорией молодой женщины. На ручке двери висела табличка с надписью «Не беспокоить», а на обратной стороне двери красовались постеры групп хеви-метал: «Ван Хален», The Who, AC/DC. Может, кое-кто из их участников был вампиром. Кто знает? То, что Коннор не верил в миссию Люка, означало, что вампиры разгуливают по улицам, кормятся и распространяют заразу.

— Поздравляю, — сказал Коннор хоть и приглушенно, но очевидно вслух.

— Где ты? — Я огляделась по сторонам.

— Открой стенной шкаф, я там заперт. Дверь открывается снаружи.

Я быстро распахнула дверь. Коннор, щурясь, моргал.

— Слава богу, наконец ты меня нашла. Здесь словно в гробу. Я едва мог пошевелиться. Дай-ка руку.

Я помогла ему выбраться из пустой прямоугольной тьмы. Да, каморка действительно напоминала гроб. Только Коннор помещался там стоя.

— Бедолага. Ты можешь идти?

Он потянулся, присел на корточки и снова выпрямился. На нем были те же футболка и джинсы, которые мне так хотелось с него стянуть той роковой ночью в квартире, когда нас обоих схватили. Именно схватили, как я поняла. Ибо моего разрешения никто не спрашивал.

— Идти я могу. — Он взял меня за руку. — Пойдем. Нужно действовать быстро. Я знаю, где найти лодку.

— Лодку? Думаешь, нам нужно просто взять и уплыть?

Он посмотрел на меня странным взглядом и сказал:

— Не могу сказать, что тут мне приготовили комфортные условия жизни. У меня дом в Ключах. Мы доберемся туда засветло, если погода не подведет.

— Засветло, — эхом отозвалась я, проходя за ним в следующую комнату. И потянула его назад. — Почему бы нам не вылезти в окно? Мы же на первом этаже.

Он жестом указал на зарешеченные окна. Очевидно, Коннор был не единственным, кого держали здесь против воли.

— Боже! Почему так?

— Потом расскажу. Пойдем. — Он повел меня в лабораторию, в окно которой я влезла. Помог выбраться мне, потом вылез сам. — Бежим к морю. Там эллинг со шлюпками.

Он двигался так быстро, что я даже не могла вообразить себе такой скорости, словно у него на ногах были крылья. Что самое удивительное, я поспевала с ним и даже не запыхалась. Но замедлила шаг, когда мы приблизились к эллингу — маленькому лодочному сараю рядом с пристанью.

— Нет. Там он.

— Люк? — Коннор с беспокойством посмотрел на меня. — Откуда тызнаешь?

— Я его чувствую.

— Так же, как чувствуешь меня? — Казалось, его это задело, словно подобная мысль даже не приходила ему в голову. Я и сама не подозревала об этом до сих пор.

— Да.

Он выпустил мою руку, словно обжегся. В дверях появился Люк.

— Я думал, ты хочешь остаться? — Он спрашивал меня, полностью игнорируя Коннора.

— А я думала, что вольна сама принимать решения.

Могу себе представить, как он выглядел в образе Золотой Бороды — грозы морей. Твердая линия подбородка и огонь в глазах заставили меня бояться того, что сейчас мое тело бросят в море, как некогда пираты заставляли пленников идти по нависшей над морем доске. Чему я была даже рада. Уж лучше отправиться к акулам, чем иметь дело с рассерженным пиратом по прозвищу Золотая Борода.

— Ты вольна в этом. Я не требую, а прошу. Пожалуйста, останься.

— А Коннор?

Коннор расхохотался и сказал:

— Он не станет бросать мне вызов сейчас, когда я на воле и не заперт. Я беру лодку и уплываю. Ты остаешься или едешь со мной?

Не веря своим ушам, я взглянула на Люка. Неужели это правда? Он не бросит Коннору вызов? Не станет сражаться с ним? Не вынудит остаться? Мужчины смотрели друг на друга так, словно готовы были сцепиться не на жизнь, а на смерть. Возможно, они уже это проделывали, причем не раз. И поэтому сейчас ни один из них не шевелился.

— Я не знаю.

— Надо же! — Коннор выругался. — Миранда, посмотри на меня. Ты знаешь, мы теперь связаны, и мы подходим друг другу.

В его пристальном взгляде я прочла, что дело и правда обстоит именно так. Но что-то в Люке заставляло меня задуматься: может, остаться? Внезапно я почувствовала, что разрываюсь и странным образом связана с обоими мужчинами.

Люк воздержался от каких-либо действий, выжидал.

Коннор подошел ко мне и погладил по щеке:

— Ты должна узнать, кто ты, прежде чем попытаешься уничтожить эту часть себя.

— Но ведь исследование Люка очень важно.

Люк улыбнулся, чересчур смело, на вкус Коннора.

— Исследование Люка! — презрительно усмехнулся Коннор. — Он рассказал тебе, что это исследование сделало с его дочерью Келли?

— Не смей говорить о ней! Ты недостоин произносить ее имя! — В считаные секунды Люк оказался подле Коннора и схватил его за шею. — Келли была моей приемной дочерью, ребенком жены от первого брака. Он уговорил ее сбежать с ним и обратил ее. — Люк отпустил Коннора, и тот упал на песок. Теперь стало ясно, кто одержит победу в битве.

Я широко раскрыла глаза, они стали не меньше луны:

— Ты ее обратил?

— Ей было интересно, каково это. — Коннор сел, опираясь на локоть. — Я оказал ей любезность. Мы могли бы жить вместе, жить вечно. Но он нашел нас, настроил ее против меня, а потом убил.

Глаза Люка потемнели до черноты. Он провел рукой по волосам и отвернулся, пытаясь взять себя в руки. Затем снова повернулся ко мне:

— Да. Это было ошибкой. Я пытался ее спасти.

— Обратить ее обратно. — Коннор встал на ноги. — И в конце концов убил ее своим собственным вирусом.

— Мутация, — пояснил Люк. — Она должна была вылечиться, но… — Голос изменил ему.

Мне стало так жаль его… Я подошла к нему и взяла за руку, давая понять то, что осталось невысказанным.

— Не вышло. Люк, мне так жаль.

— Миранда! — Его взгляд встретился с моим, и в нем полыхнул тот таинственный золотой свет. — Пожалуйста, останься. Мы можем совершить столько открытий, спасти многих.

Я сделала шаг назад:

— Люк, я не готова и не хочу лечиться. Не сейчас. Не знаю, как и почему я пришла к такому выводу, но была уверена, что Коннор прав. Мне нужно было понять, чем я наделена, прежде чем избавиться от этого.

Я иду с Коннором. На некоторое время. Но я вернусь, если сейчас ты меня отпустишь. Не пытайся нас остановить и не вынуждай меня вернуться прежде, чем я буду к этому готова. Обещай мне.

Люк вздохнул, потом обнял меня и крепко прижал к себе:

— Пожалуйста, вернись. Возвращайся скорей!

— Обязательно, — сказала я и коснулась его небритой щеки. — Золотая Борода.

— Милая моя сударыня Миранда. — Он склонил голову и поцеловал мне руку, так галантно и старомодно, но так сердечно.

Я затрепетала, но все же оторвалась от него и повернулась к Коннору:

— Поехали.

Люк оставил нас, когда Коннор занялся лодкой — маленьким моторным суденышком, которое, как он считал, домчит нас до места назначения. Я ему доверяла, потому что мы с ним связаны.

Но все же, когда я села рядом с ним в лодку и бросила последний взгляд на солнце, встающее из-за величественной громады дома, я спросила себя: не совершаю ли я самую большую ошибку в своей жизни?

Перевод М. Савиной-Баблоян