Мудрый Исправитель Недостатков [Пал Бекеш] (fb2) читать онлайн

ПРЕДИСЛОВИЕ Недостача еще не значит недостаток

«Волшебников каких только не бывает: великие и не очень, лесные и полевые, добрые и злые, черные и белые, он же один-единственный в целом свете, вернее, на краю света. Он исправляет недостатки, восполняет недостающее. Волшебники — именно потому, что их много, — взаимозаменяемы. Мастер, восполняющий невосполнимое, — незаменим».

Перед его домом нескончаемым потоком всегда выстраиваются в очередь разбитые и побитые, щербатые и треснутые, кривые, косые, и Мастер трудится без устали, исправляя все недостатки. Трудно представить, что сталось бы с этими несчастными, лишись они надежды на избавление от своего ущерба. Страшные события разворачиваются у дома Мастера, когда в числе нуждающихся в его помощи оказываются крутые, безжалостные Бидоны. Этим 19-ти бандитам не хватает для комплекта 20-го — тогда сила их неимоверно увеличится, и власть над миром им обеспечена. Мастер не привык к насилию, но сдаваться не намерен, готовый поплатиться даже жизнью. Как полагает читатель, удастся ли слабым, беззащитным существам одолеть чёрное зло? Прочтите сказку — и узнаете.

Кроме того, вас ждёт знакомство с Будильником, Веником и Дыркой — необычными сказочными персонажами, язык не поворачивается назвать их героями. А между тем они проявляют настоящий героизм в борьбе с железными чудищами, и даже врожденные недостатки им не помеха. Ведь, как правило, обделённость в чём-либо одном возмещается другим: в заурядном человеке вдруг пробуждаются способности и таланты, робкий и слабосильный порой совершает храбрые поступки. С кем из нас такого не случается? Даже недостатки могут обернуться достоинствами!

Татьяна Воронкина

ГЛАВА ПЕРВАЯ,

где мы познакомимся с некоторыми героями нашего повествования. Сколько ни старайся, но точного времени нам все равно не узнать, зато, если мы склонны поддаваться страхам, можно ужасаться всласть

«Жил да был, не тужил, за горами, за долами, за дремучими лесами, за чудесными землями, под голубыми небесами, так далеко и давно, что не упомнить все равно, что не увидеть никому, разве что месяцу одному…» — напевал себе под нос некто, бредя по змеящейся среди бугорков и кочек тропинке.

Путник остановился и взглянул на небо: ему было любопытно, какую мину скорчит месяц, заслышав, что на земле его поминают. Но месяц лишь заулыбался во весь свой круглый лик — доброе слово всякому приятно, — засиял еще ярче, заливая все окрест серебристым потоком, светлее даже средь бела дня не бывает.

— Ну, у тебя и рожа — на сыр похожа! — пренебрежительно бросил путник и побрел дальше по извилистой тропке, вновь затянув свою незамысловатую песенку: — Жил-был то ли он, то ль она, то ли месяц, то ль луна… — дерзкий взгляд его был по-прежнему устремлен в небеса, как вдруг… ТР-РАХ!

Всему виной был корень, пересекавший тропинку. Путник зазевался и, споткнувшись, грохнулся наземь.

— Тик-так, тик-так, — жалобно зачастил он, поднимаясь на ноги и ощупывая, все ли у него на месте. — Зачем ты вредничаешь? — обрушился он на сияющее светило. — Не понравилось, что с головкой сыра тебя сравнил? Это надо же додуматься: отвлек мое внимание и подсунул под ноги толстенное корневище! Ни стыда у тебя, ни совести! И рожа глупая да круглая, головка сыра — один к одному!

Месяц помрачнел, засовестился.

— Обижайся — не обижайся, плевать я хотел на твои обиды! У меня вон маленькая стрелка погнулась! — И пострадавший принялся бережно выпрямлять стрелку.

Да-да, путник, что брел по извилистой тропинке средь бугров и кочек и пререкался с ясным месяцем, оказался часами — старомодным круглым будильником в медном корпусе. Стрелки — тонкие, длинные, с заостренными концами — тоже были медные. На спине винт с широкими лопастями наподобие пропеллера, чтобы заводить механизм. Наверху красовался блестящий полу шар — оттуда и шел трезвон, когда наступала пора кого-нибудь будить. Спереди, на бледно-кремовом циферблате, выделялись тщательно нанесенные — в цвет меди — цифры, от 1 до 12, все до единой, без пропусков, никаких тебе черточек взамен цифр, никаких электронных обозначений: уважающий себя солидный будильник подобных вольностей на дух не принимал. Ежели судьба сводила его с новомодными собратьями, он презрительно фыркал, а то и вовсе отбивал звоночком дразнилку: «Бедолага ты, дружок, твоя техника не в прок, батарейка — не душа, она стоит два гроша, электроники сыны, ваши дни уж сочтены. Вот так-то!» — очень нравилось Будильнику сочинять песенки и мурлыкать их себе под нос.

Но сейчас, надутый-недовольный, сидел он на корневище и выправлял часовую стрелку. Закончив дело, поднялся, чтобы продолжить путь, как вдруг…

— У-У-У-УХ-ХА-ХАА!

Хриплый вопль доносился откуда-то из-за кочек, залитых лунным серебром. Но Будильник не успел испугаться, так как вслед за грозным криком появился и сам обладатель страшного голоса. Преградил путнику дорогу и, размахивая руками-ногами, вновь издал вопль:

— У-У-У-УХ-ХА-ХАА!

Будильник ошеломленно уставился на него. Очевидно было, что этот чудак намерен горланить до посинения, лишь бы нагнать на него страху, но… страшно не становилось. Оно и понятно.

Размахивающий конечностями разбойник с большой дороги росточком был от горшка два вершка, да и комплекцией хлюпик хлюпиком. Глаза круглые, как плошки, уши лопухами, ручки-ножки — чисто спичинки, обтянутые кожицей. И вдобавок ко всему весь он с головы до пят был покрыт пожухлыми листьями, словно сперва его макнули в клейстер, а затем вываляли в палой листве. Однако упрямства ему было не занимать, и писклявый голосок без устали надрывался, выводя свое «у-у-ух-ха-хаа».

Будильник смотрел, смотрел, стрелки его вращались по кругу все быстрее, а сам он не смог удержаться от хохота. Даже по коленкам себя, наверное, похлопал бы, будь у будильников колени. «Тик-так, тик-так, тик-так!» — задыхаясь от смеха, твердил он.

Разбойник отчаянно голосил, но, похоже, стал выдыхаться: голосишко у него сел и перешел в какой-то жалобный скрип, как у несмазанного колеса, когда наконец Будильник не выдержал:

— Заткнись!

— У-У-У…

— Я непонятно выражаюсь?

— У-у-у…

— Закачу оплеуху, вытянешься как заячье ухо!

— У-у…

— Получай, сам нарвался! — и Будильник отвесил затрещину — не болезненную, зато звонкую.

Незадачливый разбойник растянулся на земле, пошарил в траве, словно ища опоры, чтобы подняться, и наконец выпрямился… держа за уши зайчишку.

— Надо же… заяц! — он с изумлением взирал на добычу.

Будильник тоже удивился, но постарался скрыть свое удивление.

— Я же тебя предупреждал, — бросил он свысока.

Странный хлюпик отпустил на свободу возмущенно верещавшего зайчишку и тоскливо выкатил свои круглые глаза.

— Может, еще раз попробовать?

— Что именно?

— В первый раз не получилось, потому как ты шлепнулся, а после стрелки свои выправлять принялся, но теперь-то я тебе покажу! — Он подхватился со всех своих тощих, как спички, ног и нырнул за кочку. Затем появился опять и, приняв вид страшнее прежнего, взвыл с новой силой:

— Бер-р-регись, прробил твой последний час! Проглочу тебя со всеми потрохами!

Будильник покатился со смеху, и стрелки его завращались с бешеной скоростью.

— У-у-ух… — повторял разбойник слабеющим голоском и под конец тихонько выдохнул: — Ух…

— Полно тебе ухать без толку! Или хочешь еще одного зайца словить?

— Нет-нет, — пошел на попятную разбойник, — благодарю покорно. — Он пригорюнился и, чуть помолчав, робко произнес: — Не упрямься, ну что тебе стоит хоть капельку испугаться? Вот так: схватись за сердце и вскрикни «ай-ай, какой ужас!»

— С какой стати мне тебя пугаться?

— Что значит — с какой стати? — возмутился хлюпик. — Разуй глаза! Не видишь разве: перед тобой Веник II, чудище кудлатое!

Будильник и без того едва сдерживался, а тут загромыхал со смеху всеми своими железками.

— Чудище? Да еще кудлатое?! Опомнись, приятель, ты голый, как червяк!

— Зачем же сразу червяком обзываться? — бедняга чуть не плакал.

— Не обижайся, это я так… для красного словца.

Веник Второй, он же чудище кудлатое, горестно качал головой.

— Выходит… очень заметно?

— Что заметно?

— Что я безволосый.

— Ты, брат, лысый — лысее некуда, — хихикнул Будильник.

— Поэтому никто меня и не боится, верно? — Веник безнадежно махнул рукой. — Сам знаю, уж мне ли не знать? Ты даже не представляешь, какая это мука мученическая быть чудищем кудлатым, если появился на свет совершенно лысым и лысым останешься до скончания дней! Можешь сколько угодно надо мной смеяться, но…

Будильнику было не до смеха.

— Не понимаю, с чего ты так убиваешься по волосам, коли заведомо известно, что они у тебя не вырастут?

— А что мне еще остается? — всхлипнул Веник II. — От судьбы не уйдешь. Очень грустная история. Если тебе интересно, расскажу. Правда же, тебе интересно? — с надеждой вопросил он.

— Конечно! Хотя веселые истории мне как-то больше по душе, но ты рассказывай, не стесняйся. Глядишь, на сердце полегчает.

Новоявленные приятели расположились на обочине. Веник II с достоинством расправил прилипшие к прутьям листики и прокашлялся, надеясь, что голос у него не сорвется.

— В общем, — начал он рассказ, — отец мой не кто иной, как чудище кудлатое Веник Первый. Ты, конечно, о нем слыхал?

Будильник дал понять, что слыхом не слыхивал, но в утешение заметил:

— Видишь ли, нам, часам, главное — часы, минуты отсчитывать, а остальное как-то без разницы.

— Ага, понятно. Тогда другое дело… Но папаша мой прославился на весь свет, его знают и за тридевять земель и боятся пуще смерти. Стоит ему оскалиться на кого, и из слабака мигом дух вон.

— Ужас какой! — содрогнулся Будильник.

— По этой части он большой дока, папаша мой. Многие пытались научиться у него, выведать секреты, да где им!.. Таких, как мой папаша, днем с огнем не сыщешь. Вот ты представь себе: вздумается ему только на небо взглянуть да зубами щелкнуть, и все пташки с поднебесья враз со страха падают. Каков, а?

Будильник на всякий случай отсел от голого чудища подальше.

— Или сунет он в речку свой волосатый нос…

— Как, и нос у него волосатый?!

— А ты думал! Не только нос — пятки, ладони и те все заросшие. В общем, сунет он нос в воду и как рыкнет: бр-р-рекекеке! Угадай, что после этого делается?

— Да мне нипочем не догадаться.

— Всю рыбу холодный пот прошибает.

— Кошмар, да и только! — Будильник отодвинулся еще дальше.

— Верно говоришь, — горделиво приосанился Веник II. Листья на нем зашуршали, глаза заблестели, уши оттопырились локаторами. — Вот какой у меня замечательный отец!

— Да уж, видать, хороша семейка.

— Ты бы знал, как меня ласкали, холили, нежили в детстве, пока еще надеялись, что я волосьями обрасту! А потом… — он пытался сдержать слезы. — Но потом…

— Что случилось потом?

— Да ничего! Волосы-то не росли. Как же я мучился — врагу не пожелаешь… С утра, бывало, первым делом к зеркалу бросаешься: а ну, как за ночь щетина пробилась или хотя бы пушок какой! Но где там… Ни в понедельник, ни в воскресенье, ни в январе, ни в декабре! Шел год за годом, и отец, который прежде во мне души не чаял, начал стыдиться меня. Когда собирались у нас гости, тоже чудища кудлатые, мне было велено сидеть у себя и никому на глаза не показываться, а то, как говаривал папаша, у него со стыда все космы на роже сгорят! Забьюсь, бывало, под кровать и оплакиваю в потемках свою горькую участь. И наконец… наконец папаша… выгнал меня из дому! Глаза бы мои, говорит, на тебя не глядели! Парень ты уже большой, вот и ступай на все четыре стороны искать себе чести да шерсти!

— И впрямь папаша твой как есть чудовище.

— Вот и я тебе о том толкую.

Будильник придвинулся к незадачливому чудищу.

— Но если он обошелся с тобой так жестоко, почему ты хочешь во что бы то ни стало быть похожим на него?

— А что мне еще остается? — вновь затянул свою тоскливую песню лысый Веник.

— Ну, например… — Будильник растерянно запнулся и вдруг просиял всем циферблатом. — Вот что: отрекись от своего папаши и возьми себе другое имя!

— Ты что? — вскинулся Веник. — Это надо же до такого додуматься! Кто Веником родился, тому по гроб жизни в вениках ходить! Имя, оно, знаешь ли, обязывает.

— Тебе виднее, — уступил Будильник. — Я ведь только помочь хотел.

— Да-да, конечно… спасибо тебе за сочувствие. Знал бы ты, сколько я натерпелся с той поры, как выставили меня за порог да пожелали ни пуха ни пера… — голос его сорвался. — Перья мне без надобности, но ведь даже пуха нету, ни пушинки! — несчастный расплакался и только через какое-то время продолжил свою печальную историю: — Уж я и к знахарям обращался, пользовали меня разными мазями-притираниями, но не выросло от них ничегошеньки, только прыщами весь покрылся. Потом ванны сидячие принимал: соленые, сладкие, лимонные, такие, сякие… В пещеры залезал — ну как подземный воздух поможет, в горы высокие взбирался — к солнцу поближе. Огуречным соком, морковной тюрей натирался, листья сельдерея, паутину прикладывал, талой водой умывался — все без толку! Под конец попытался прикрыть, замаскировать наготу свою убогую. Клочьями мха обклеился — высмеяли: гномик болотный, говорят, с ума спятил. Перьями обвязался, опять нехорош — не иначе, говорят, кукушонок бракованный, на своих двоих расхаживает. Выпросил у овцы шерсти клок, все на смех подняли: смотрите, мол, блоха косматая да здоровущая, переросток какой-то… Теперь брожу как неприкаянный и иной раз чувствую: дело мое — труба, ежели чуда какого не свершится, этак недолго и с катушек долой.

Будильник придвинулся вплотную к убитому горем разбойнику, как до начала грустного повествования.

— Бедный Веник! — прочувственно вздохнул он и вознамерился было погладить лысую макушку, торчащую между оттопыренных ушей, но чудище, мечтавшее стать косматым, сделало предостерегающий жест.

— Веник Второй, — мягким, однако же неуступчивым тоном поправил он приятеля. — Не сочти за труд добавлять порядковый номер, чтобы не путать меня с папашей.

— По-моему, такая опасность тебе не грозит, — заверил его Будильник и вздохнул: — У каждого своих бед хватает, что у тебя, что у меня.

— У тебя? — ахнул лысый хлюпик. — Да у тебя же все есть! — И перечислил, словно опись инвентаря: — Стрелки, звонок, циферблат, цифры…

— Это всего лишь видимость.

— Чего же тебе недостает?

— Потом расскажу, успеется. Путь неблизкий, пора отправляться.

— Куда это?

— Твоей беде может помочь единственный человек на всем белом свете. Впрочем, как и моей тоже.

Веник Второй аж подскочил от волнения.

— Кто он такой? — голос его звучал возбужденно.

— Мудрый Исправитель Недостатков.

— Ты с ним знаком?

— Вовсе нет.

— А где он живет?

— Почем мне знать!

— Тогда что же ты о нем знаешь?

— Да, в сущности, ничего, — уклончиво ответил Будильник. — По слухам, живет он за горами, за долами, за дремучими лесами, на самом краю света, откуда ни привета, ни ответа, а может, и того дальше. Перед домом, сказывают, всегда чередой стоят разбитые и побитые, щербатые и треснутые, кривые, косые, словом, всякие ущербные, и Мастер трудится без устали, всем недостатки исправляет. Никто не уходит несолоно хлебавши. Очередь никогда не кончается и короче не становится.

— Он-то мне и нужен! — просиял Веник Второй. — Возьмешь меня за компанию?

Будильник смерил взглядом двухвершкового шибздика, будто прикидывал, не слишком ли непосильное бремя взваливает на себя, после чего со вздохом кивнул:

— Ладно уж, так и быть, беру тебя в компанию. Значит, отныне нам с тобой по пути. Тогда обращайся ко мне по имени.

— А как тебя зовут?

— Не видишь? На циферблате написано. Вот тут, где стрелки крепятся.

— Точное Время, — прочел вслух хлюпик. — Чудное какое-то имя…

— Видишь ли, когда-то меня так рекламировали. А теперь… то есть давным-давно, уж и не упомнить, с каких пор… за глаза только высмеивают: «Время точное? Ха-ха, сверхсрочное!..» И ведь грех обижаться, с точностью я и впрямь не в ладах, — с этими словами Будильник двинулся в путь.

— Ты уверен, что нам в ту сторону? — поинтересовался его спутник. — Ведь сам говорил, не знаю, мол, где Мастер живет.

— Я действительно не знаю. Тогда не все ли равно, в какую сторону шагать?

На это нечего было возразить, и путники по извилистой залитой лунным сиянием тропке направились наобум.

Лысый уродец время от времени спотыкался и с досадой бормотал себе под нос:

— Уу-ух-ха-ха-а…

Будильник же издавал чуть слышный смешок и отвечал приятелю:

— Тик-так, тик-так…

Путники знали, кто им нужен, а вот как найти Мастера, и ведать не ведали. Оставался один-единственный способ, к которому они и прибегли. Шли себе, брели куда глаза глядят.

ГЛАВА ВТОРАЯ,

от начала до конца заполненная нехватками да недостатками

Будильник Точное Время безошибочно описал место, где обитал Мудрый Исправитель Недостатков. Вздумай кто-нибудь отправиться на поиски с помощью самой подробной и надежной карты на свете, ему бы не добраться туда скорее, чем испытанным путем, когда попросту идешь-бредешь куда глаза глядят.

А жил Мудрый Мастер за горами, за долами, за дремучими лесами, за чудесными землями, под голубыми небесами, почти на самом краю света. На вершине холма. Жилищем ему служил не какой-нибудь кичливый замок, дворец или крепость, способная лишь отпугивать людей, а уютный дом, радушно открытый для всех нуждающихся в помощи. Дом не подавлял своими размерами, хотя и был достаточно просторным, внушая почтение. Стоило только на него взглянуть, и сердца враз полнились доверием и надеждой.

Вдоль склона холма к двустворчатой входной двери с медными ручками тянулись длиннющие очереди. Меж двух очередей сновал туда-сюда очень пестро одетый молодой человек: штаны синие, рубаха желтая, а волосы красно-рыжие, как перезрелый помидор. И голос у него был крикливый, под стать кричащей одежке.

— Внимание, внимание, для непонятливых повторяю в сто первый раз! Две очереди необходимы для того, чтобы не перепутались ваши нехватки-недостатки! Зарубите себе на носу: ваши пожелания должны быть строго разграничены: тем легче нам будет подобрать соответствующий способ их устранения. Просьба облегчить нам работу, ведь и у нас обычные нервы, а не канаты! Шевелитесь, уважаемые, шевелитесь!

— А ты кто такой? — раздраженно осведомилась пожилая ящерица, потерявшая хвост. — Расквохтался тут, раскудахтался, аж уши закладывает! — Почтенной матроне было отчего нервничать: загорала на припеке и позабыла хвост ненароком. А когда спохватилась, уж поздно было — хвоста и след простыл. К тому же громкая речь всегда была ей не по нутру.

— Ах, кто я такой? — надменно приосанился пестро одетый молодой человек. — Ассистент Мудрого Исправителя Недостатков! Без моей помощи Мастеру впору надорваться от всех ваших просьб-приставаний!

— Прошу прошения, — пролепетала пристыженная ящерица и, глядишь, поджала бы хвост, будь он у нее на месте. — Только не понимаю, зачем глотку надсаживать…

— Я не удовольствия ради глотку надсаживаю, а в общих интересах! По мне так и шепота достаточно, будь я уверен, что наши уважаемые клиенты со своими дефектами сумеют соблюдать правила, установленные в их же собственных интересах. Поэтому повторяю в сто второй раз, — сложив ладони рупором, он закричал с такой силой, что голос его разнесся по всем склонам холма, — справа становятся в очередь те, кто страдает заметными невооруженным глазом, так называемыми внешними дефектами! А в левую очередь встают те, кто испытывает так называемую внутреннюю недостачу. Пошевеливайтесь, граждане, поживее!

Возникла некоторая суматоха, в результате которой лишь одна клиентка переместилась из левой очереди в правую — бесхвостая ящерица.

Ассистент повернул было к дому, но тут взгляд его упал на мальчугана: мордашка конопатая, рот полуоткрыт, выражение лица дурашливое, однако, на первый взгляд, все у мальца вроде было на месте. Тем не менее он стоял в очереди среди разбитых и помятых, треснутых и щербатых, косых и кривобоких.

— Чего тебе не хватает? — поинтересовался рыжий помощник.

— Ничего, — помедлив, ответил паренек.

— Тогда зачем ты сюда явился?

— Да вот… — малый натужно думал. — Мать послала.

— С какой стати?

— Я… это… по семи предметам не успеваю. А может, по восьми. Мать говорит, у меня шариков не хватает.

— Внутренний недостаток, — вынес свой приговор помощник. — Тебе в другую очередь.

— Только ведь у меня этих шариков навалом, — буркнул мальчишка, переходя на другую сторону.

— Зато у матушки твоей маловато. Отнесешь ей излишки. Увидишь, как она обрадуется!

Ассистент находился уже в двух шагах от двустворчатой двери с медной ручкой, когда кто-то заступил ему дорогу. Кто-то, вернее, что-то. Одно было ясно наверняка — деревянное, из прочного ясеня. Плавно изогнутое, полированное — само в руки просится.

— Что ты за штуковина такая?

— Вот об этом речь: по мне не видно, кто я такой! — всхлипнул ясень. — Присмотрись повнимательней! Не догадываешься?

— Нет, — качнул головой ассистент.

— Топор я… Вернее, Топорище. Насадка-то моя потерялась, вот и осиротел я. Ведь мы, Топоры, очень просто устроены, из двух частей состоим. То есть состояли. Сам я, к примеру, топорище… и была при мне еще железная насадка с острием. Но хозяин мой, когда дрова рубил, с размаху всадил Топор в сучковатое полено, да с такой силой, что сверкающая головка моя напрочь отлетела и была такова. А уж как ее искали, обыскались всем семейством: и хозяин с хозяйкой, и детишки, все трое, и хозяинова теща хромая — между нами говоря, как есть ведьма сущая… но это к делу не относится. В какую очередь мне становиться? И то правда, куда ум приложить, коли голову напрочь снесло.

— Ясно, — кивнул головой ассистент.

— Без головы как без рук, — продолжало мудрствовать Топорище. — Башку снесло, так даже за полоумного не сойдешь. Куда же мне встать?

— Твой ущерб очевиден, стало быть, внешний. Очередь — справа.

— Но в голове-то и находился тот самый котелок, который варит.

— Тогда твой недостаток внутренний. Становись в левую очередь!

— Что же мне теперь, раздвоиться, что ли? От меня и так немногое осталось.

Ассистент почесал рыжую голову, одернул желтую рубаху.

— М-да… Твой случай особый. Становись-ка ты посередке, промеж двух очередей. Пускай Мастер сам решает, что с тобой делать!

Он еще раз окинул взглядом цепочки людей, вытянувшиеся вдоль холма.

— Внимание, граждане! Работа Мудрого Исправителя Недостатков требует полной сосредоточенности. Шуметь, мусорить, жевать резинку, грызть семечки воспрещается! Нарушители правил караются отказом в исправлении недостатков!

Рыжий повернул дверную ручку и нырнул в дом. Дверь, не успев захлопнуться, снова распахнулась:

— Следующий, заходите!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ,

позволяющая бросить беглый взгляд на повседневные многотрудные заботы по исправлению недостатков

Мудрый Исправитель неисправимого выглядел совсем не таким, как следовало бы ожидать от окруженного всеобщим преклонением Мастера, последней надежды всех ущербных. Например, он не носил темно-синей мантии, украшенной золотыми солярными дисками и полумесяцами. Подобное облачение, как известно, считается рабочей одеждой всех волшебников. Но наш герой не принадлежал к их числу. Он с большим уважением относился к коллегам из смежной профессии, более того — изучал их труды и специальные труды по изучению этих самых трудов. Скажем, фундаментальное исследование профессора Великого Рододендрона, декана Академии волшебства и колдовства, под названием «Magia Magna, или Великая Магия» (вот уже много лет сей труд возглавлял список бестселлеров специальной литературы!), лежало у него на прикроватной тумбочке, чтобы на сон грядущий можно было, раскрыв книгу наугад, прочесть страничку-другую. Словом, наш Мастер питал почтение к родственным по духу представителям этой славной профессии, однако стоило кому-нибудь назвать его волшебником, как он тотчас возражал: нет-нет, ничего подобного. Он — совсем другой породы.

Волшебников каких только не бывает: великие и не очень, лесные и полевые, добрые и злые, черные и белые, он же один-единственный в целом свете, вернее, на краю света. Он исправляет недостатки, восполняет недостающее. Волшебники, именно потому, что их много, взаимозаменяемы. Мастер, восполняющий невосполнимое, — незаменим.

Он всегда был одет в белесо-голубой свитер, растянутый до колен, зато удобный, и в джинсы, от бесконечных стирок протертые чуть ли не до дыр. Длинные седые волосы были схвачены на затылке тонким кожаным шнурком, борода заплетена в три тощих косицы. Глаза… глаза своим цветом могли сравниться разве что с вылинявшим свитером или джинсами, но стоило заглянуть в них, и сразу чувствовалось, какую пропасть несчастий и бед, каких неисправностей и недостатков насмотрелись эти глаза, взгляд которых, казалось, пронизывал насквозь. И чувствовалось также, сколько бед и несчастий удалось преодолеть обладателю этих голубых глаз, сколько недостатков исправил, сколько пробелов восполнил Мудрый Мастер.

Он осознавал свое призвание и был предан ему. Почитай что не выходил из дому, где в просторном помещении со множеством окон принимал посетителей. А выбраться на волю ох как хотелось! Хотя бы часок уделить любимому занятию, без которого прежде он и жизни не мыслил. Прокатиться бы на мотоцикле… Конечно, если было бы время…

Когда-то, в пору давно забытой юности, он, бывало, почти не слезал со своего стального коня, проводя в седле целые дни и недели, пока не объездил весь свет. А попав на край света, решил там и осесть, построил себе дом, но и тогда не отказался от желанного времяпрепровождения.

Нет-нет да и выкатывал из сарая свой «Магус Магнус», тяжелый, старомодный мотоциклет, вскакивал в седло и — айда куда глаза глядят! Обматывал вокруг шеи длинный сине-белый шарф, чтоб не прохватило, напяливал большущие защитные очки в кожаной оправе, пригибался к рулю и мчал наперекор стихиям по прямым как стрела путям-дорожкам, тонущим в голубоватой дымке на краю света. Развевался за спиной полосатый шарф, трепетали стянутые в хвост седые волосы и заплетенная в три косицы бородка. Вспугнутые ревом мотора зайцы бросались врассыпную, птицы мчались наперегонки, приветствуя лихого, но безобидного мотоциклиста.

К вечеру он возвращался домой, заводил в сарай верного старого друга, щедро смазывал маслом, хлопал по бокам, желал спокойной ночи и сам отправлялся на боковую. Сны ему снились один слаще другого.

Но теперь от этих головокружительных гонок остались только воспоминания.

Потери, недостатки расплодились по всему свету — ни дать ни взять эпидемия какая-то, а исправлять неисправимое, восполнять невосполнимое кроме него по-прежнему было некому.

Мудрый Мастер едва успевал дух перевести. Он на миг закрывал глаза и видел перед собой старину «Магуса», чувствовал, как лицо обдувает ветер, а от рева мотора закладывает уши. Но потом тотчас же возвращался в привычную колею.

Вот и сейчас…

— Прошу пожаловать! — объявил рыжий помощник, как всегда, излишне зычным голосом. — Извольте сюда, Мастер принимает здесь!

— Вижу, вижу, — недовольно проскрипело старое кресло. — С глазами у меня все в порядке.

— Приветствую тебя! — радушно произнес Мастер, словно увидел перед собой давнего приятеля. — Большая честь для меня принимать в своем доме столь добротное, удобное кресло.

— Добротное, удобное?! — возмутился гость. — Издеваешься, что ли?

— Даже в мыслях не держал.

— Тогда, стало быть, церемонии разводишь. Хрен редьки не слаще!

— Нечего к Мастеру цепляться! — резко оборвал его рыжий ассистент. — Ему не нравится, когда клиенты делают замечания, и…

— Уймись, пожалуйста. Я сам скажу, что мне нравится, а что — нет. Одно мне точно не по нраву: когда ты одергиваешь клиентов. У них и без того бед хватает. Наш почтенный гость наверняка устал в ожидании своей очереди, вот и нервничает. Я его вполне понимаю. Я бы тоже на стенку лез, если бы мне так долго пришлось ждать самого себя.

— А ты и впрямь на мудреца тянешь, Мастер! — оживился посетитель. — Тебе не надо рассказывать, сколько я всего натерпелся, покуда доковылял сюда, за тридевять земель.

— Расскажи, если тебе от этого полегчает.

— Знаешь ли, когда окружающие видели, до чего мне невмоготу, наперебой предлагали подсобить, довести под локоток или подвезти в карете. А один гриф — добрая душа, спасибо ему! — вызывался доставить меня на крыльях. Но я всем и каждому отвечал: благодарствую, мол, но об этом даже не заикайтесь.

— С чего вдруг? — задиристым тоном поинтересовался помощник Мастера.

— Ты про гордость слыхал когда-нибудь? — окрысился на него посетитель. — Я привык всегда и всюду добираться на своих ногах, хоть скрипишь от усталости, а не сдаешься! Я не чета нынешней молодежи, изнеженной да хлипкой, из крепкого дерева сколочен, из букового — знай наших!

— Ясно, ясно, — заверил его Мудрый Мастер. — Тогда ближе к делу! Чего тебе не хватает?

— Ты что, ослеп? — гость был совершенно ошарашен. — Не заметил, как я хожу? Ведь у меня всего три ножки!

Мастер смущенно всплеснул руками.

— Да что ты говоришь? Не упомяни, и я бы нипочем не догадался. Правда, теперь, когда ты обратил мое внимание… Обожди, дай сосчитать… Одна, две… действительно, только три. Но ты так хорошо держишься, что со стороны и не заметить. Ай да молодец!

— Спасибо на добром слове…

— Представляю, каких обид ты натерпелся из-за такого, в сущности, пустячного недочета! — выцветшие голубые глаза сочувственно прошлись по желтой обивке кресла.

— И не сосчитать! — жалобным тоном откликнулся колченогий проситель. — Издевались, измывались по-всякому, отставляли в сторонку, с глаз долой, а под конец… — голос его сорвался. — В конце концов выбросили на свалку. А ведь я когда-то в зале заседаний стоял, на председательском помосте.

Воцарилось молчание.

— Ну, да ладно, — вздохнул опечаленный гость. — Что было, то прошло. Конечно, председательское возвышение — большой почет, но уж какой словесный понос несли те, с задами которых мне случалось быть накоротке… Иной раз казалось — все, конец, больше мне не выдержать, так бы и вышиб этих кретинов с моего желтого сиденья, только привычка к дисциплине помогла совладать с собой. Наш брат ведь не выбирает, кого усадить к себе, а кого — нет. Не пойми превратно, я вовсе не стремлюсь обратно в президиум, упаси Бог! Мне совсем не много требуется… ножку бы четвертую… Пособи, коли можешь, Мастер премудрый!

— Для того я и нахожусь здесь, — кивнул Мастер.

— Я тоже! — оживился колченогий посетитель.

Мастер обошел его со всех сторон и хмыкнул.

— Ну что ж… Первым делом надо расслабиться. Присаживайся, располагайся поудобнее.

Клиент смущенно кашлянул.

— Мы, кресла… как бы это получше выразиться… сидим, где стоим…

— Твоя правда! Прошу прощения… Тогда скрести руки. Главное, чтоб тебе было удобно.

Пациент снова кашлянул.

— Нам, креслам, не пристало размахивать подлокотниками.

— Тысяча извинений! Видишь ли, стоит только мне сосредоточиться на главном, как все остальное из головы вон. Что же тогда предложить тебе для комфорта? При устранении недостатков от клиента требуются полная погруженность в себя и спокойствие. Послушай, а не закрыть ли тебе глаза?

На сей раз креслу нечего было возразить.

— А теперь думай о недостающей ножке. Сосредоточься и постепенно наращивай концентрацию мысли.

Кресло замерло не шевелясь.

— Думай упорнее… еще… еще… — внушал Мастер, и голос его, хотя и ничуть не повысился, вселял в пациента силу. — Еще…

— Меня уже распирает от этих мыслей! Того гляди разорвет…

— Не перебивай неуместными замечаниями! Только дело было пошло на лад, а теперь начинай по новой.

— Прошу прошения… — желтая обивка слегка покраснела.

— Умолкни и сосредоточься! Итак, ты хочешь, чтобы у тебя было четыре ножки. Думай об этом… упорнее… Еще, еще!

В комнате послышался тихий шелест.

— Так, так, хорошо, — кивал Мастер. — Даже чересчур хорошо. Умерь свой пыл…

— Как это? — уточнил клиент.

— Тут очень важно определить уровень концентрации мысли, чтобы не промахнуться. Перестараешься, и четвертая ножка будет длиннее и толще остальных. А не ровен час вырастут рядком пятая да шестая, а разве нам это нужно? Ладно, давай дальше…

Шелест и шорох усилились.

— Малость притормози…

Шорох несколько поутих.

— Ну, пожалуй, и все. Готово дело!

Пациент открыл глаза.

— Что значит — готово? Я не чувствую никаких изменений!

— В таком случае весьма сожалею, — пожал плечами Мудрец. — Я сделал все, что в моих силах.

— Не вздумай от меня отмахнуться! — возмутился клиент.

Он рванулся было к Мастеру, но вдруг застыл, оторопело разглядывая себя в настенном зеркале. И, опомнясь, восторженно завопил: — Ножка! Четвертая! Теперь все на месте!.. Я могу наступать на нее? — робко спросил он, словно страшась ответа.

— Наступай, ходи сколько угодно.

— Можно сплясать?

— Пляши, коли умеешь.

Кресло сделало робкий шажок. Затем шагнуло шире, уверенней. И вдруг со стоном пошатнулось.

Поборов минутную слабость, буковый крепыш о четырех ножках, безбожно фальшивя, на радостях затянул:

Излеченный пациент с дробным перестуком прошелся в пляс по комнате, кружа все быстрее и быстрее к выходу, и наконец распахнул двери, гулко прокричав с порога: «Спаси-ибо!!!»

Весело, вприпляску он промчал мимо бедолаг, ожидавших своей очереди, и окрестные холмы дрогнули от его счастливых криков:

— Нельзя сказать, чтобы он рассыпался в благодарностях, — язвительно заметил ассистент.

— Его можно понять: он вне себя от счастья, — мягко возразил Мудрый Мастер. — Кто не изведал беды, ни в чем не испытывал нехватки, тот даже не догадывается, что чувствует любой ущербный-обделенный, враз избавившись от сознания своей неполноценности.

донесся издалека затихающий, полный ликования вопль.

— Голос — отвратительный! — досадливо поморщился помощник. — И гонора этому четвероногому раскоряке не занимать.

— Зато он запросто выдает стишки экспромтом, — улыбнулся Мастер и сделал знак рукой: — Вызывай следующего.

На краткий миг до появления очередного клиента Мудрый Исправитель Недостатков прикрыл глаза, и в тишине ему почудился рев мотоцикла.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,

где запутано все, что до сих пор казалось ясным. Если прежде мы не знали, где находимся, то теперь нам даже не ясно когда

Веник II, и отдаленно не напоминавший чудище косматое, был явно не в своей тарелке. Нервно шуршал сухими листьями, прикрывавшими его наготу, при малейшем шорохе вскидывал голову, торчком настораживал свои уши-тарелки. При каждом повороте тропинки забегал вперед — заглянуть, что там, за поворотом, после чего вновь возвращался к толстячку Будильнику, топающему неспешно, а иной раз и вовсе скатывающемуся под откос, и докладывал:

— Ничего! Ровным счетом ничегошеньки!

Будильник Точное Время покорно кивал, словно ничуть не удивлялся сообщению — он, мол, и не ждал, что за поворотом откроется нечто удивительное. Более того, после каждого такого известия он принимался мурлыкать себе под нос нечто утешительное типа: «Кабы ведать, кабы знать, далеко ли нам шагать? Мудрый Мастер, отзовись, долго ль нам еще плестись?» Когда на него наваливалась усталость, он старался подбодрить себя песенкой: «Ах, устали мои ножки зря топтать пути-дорожки!» Но больше всего раздражал Будильника неугомонный нрав его спутника: «Вертится, крутится, как будто он шар! От непоседливости этой меня бросает то в холод, а то в жар. Ему же горя мало, в любой момент он рад начать сначала!»

Суетливость спутника по-прежнему удручала его больше, чем одиночество.

Вот уже позади осталась изрытая ухабами и выбоинами местность, и перед путешествующими открылся неизведанный мрачный край. Тропа, ведущая вдоль подножия суровых скал и неприступных утесов, стала постепенно забирать вверх, и чем выше поднимались друзья, тем резче ощущался холод. Веник II теперь уже вертелся-суетился не только в силу характера врожденного трясучки: резкими взмахами рук, поворотами головы вправо-влево, быстрыми приседаниями и выпрямлениями он пытался согреться.

Стоило Будильнику задержаться хоть на минутку, чтобы перевести дух, как Веник тоже замирал выжидательно, изображая бег на месте — все потеплее, чем без движения. Во время одной из таких передышек он поинтересовался:

— Как, по-твоему, долго мы уже идем?

Будильник задумался, словно подсчитывая в уме число дней, количество часов и минут. Казалось, он вот-вот сообщит окончательный результат, но… потом недоуменно развел стрелки в стороны:

— Понятия не имею.

— Что значит — понятия не имеешь? — обомлел Веник II. — Часы, да к тому же будильник! Твоя задача — всегда знать, сколько времени. Ты для того и существуешь, чтобы другие тоже знали!

Стрелки вздрогнули и принялись вращаться с бешеной скоростью.

Венику II еще не доводилось видеть приятеля в таком состоянии. Встревоженный, он отодвинулся чуть подальше, продолжая при этом свой бег на месте.

— Ну, что за наказание! — воскликнул Будильник. — Можно подумать, и без тебя забот не хватает! Раз в кои-то веки удалось хоть ненадолго позабыть о своей ущербности, так тебе тут же под нос тычут твои изъяны. Да тут кто хочешь заведется с пол-оборота! Заруби себе на носу…

От волнения Будильник внезапно разразился таким отчаянным звоном, что даже сам испугался и подскочил на месте. Затем звон умолк, зато стрелки продолжали вращаться. И вдруг остановились на миг, после чего крутанули в другую сторону — что называется, против часовой стрелки.

— Видишь? — в отчаянии простонал Будильник.

— Вижу, — испуганно пролепетало косматое чудище. — Но что же я могу поделать?

— Куда тебе, если уж даже я ничего не могу поделать! Механизм совершенно вышел из-под контроля, вот стрелки и вращаются как им вздумается!

Постепенно стрелки стали замедлять ход и наконец остановились. Однако Будильник по-прежнему пребывал в унынии.

— И вся эта катавасия длится с… Вот в том-то все и дело: мне даже невдомек, с каких пор! Время-то я показываю, да не то, какое есть на самом деле. То больше, то меньше. Спешу или опаздываю на целые часы, дни, недели. Иной раз стрелки с места не сдвинешь, а то крутятся как оголтелые, будто хотят восполнить все упущенное время. Но мне-то почем знать, сколько его пропало даром, вот и попробуй тут восполнить потерю. А уж звонок!.. Лучше вообще помалкивать. Да ты и сам слышал. Живешь и не знаешь, когда зазвонишь, как и почему. То гудит, что твой набатный колокол, то грохочет, то попискивает еле-еле. Иногда повезет — нежная мелодия какая-нибудь раздастся, — тогда и самому слушать приятно. А то вдруг затрещит — того гляди оглохнешь.

— Да, брат… Я смотрю, тебе тоже несладко приходится, — сочувственно вздохнул Веник II и возобновил свой бег на месте.

— Несладко… скажешь тоже! Да горше моего горя на свете не бывает! Не жизнь, а сплошная катастрофа, кошмар, ужас и в довершение всего — совершенно никаких перспектив!

— Не преувеличивай!

— Я не преувеличиваю, все это чистая правда. Даже выговорить — и то невмоготу, но факты вынуждают. А против фактов, как известно, не попрешь. Дело в том, что… у меня отсутствует чувство времени.

— По-моему, серьезная беда.

— А ты как думал? Что это за часы без чувства времени? Ничто, ровным счетом пустое место. Жестянка, из которой улетучилось само время.

Воцарилось молчание.

— Может, Мастер поспособствует… — робко выговорил наконец косматый чудик.

— Вот-вот, — вздохнул Будильник. — На него вся моя надежда. Единственная и последняя. Если уж он не восполнит недостающее мне чувство времени, тогда, значит, это никому не под силу. Иногда мне кажется, нам его сроду не отыскать. А может, такого Мастера и вовсе не существует, вон я с каких пор его разыскиваю…

— С каких же именно? — не утерпел Веник II и тотчас спохватился. Готов был откусить свой несдержанный язык, ан… слово — не воробей.

— Не совестно?! — взревел Будильник. — Издеваться вздумал?!

— Миль пардон, тысяча извинений, прости великодушно! — затарахтело косматое чудище. — Брякнул, не подумавши, больше не буду.

Будильник засобирался в дорогу.

— Не осеняй меня хоть иногда поэтическое вдохновение, — проговорил он ворчливо, поскольку обида в нем еще не угасла, — я бы уж давно бросился в ледяные волны какой-нибудь быстрой речки или же сверзился бы с обрыва в пропасть. Но, знаешь, иной раз уставишься вдаль, — и он уставился вдаль, — вдохнешь поглубже, — он сделал глубокий вдох, — и из сердца сами рвутся строки: «Шевельнулась стрелка — короткое движение, но каждый понимает, что прошло мгновение…» Или: «Не успеешь моргнуть глазом — обознался целым часом». Или вот так: «С плеч свалилось бремя — в вечность течет время». Когда с уст срываются подобные слова, забываешь все свои беды-несчастья, и на душе опять становится легко и спокойно.

— А не может твое поэтическое вдохновениераспространяться не только на тебя, но и… на меня? — робко поинтересовалось облезлое чудище. — Ну, это я так, к примеру, сказал.

— Конечно, можно попробовать, — нехотя согласился Будильник. — Только ведь безволосый хиляк, мнящий себя косматым чудищем, как-то не вдохновляет на поэтическое творчество. Ты уж меня прости.

Будильник вновь уставился вдаль, на снежные вершины гор за грядою мрачных утесов, и надолго умолк. Затем с сожалением произнес:

— Ничего не приходит в голову. А что приходит, тому ты не обрадуешься.

— Все равно скажи.

— Как пожелаешь. Только не забывай, что ты сам напросился. «Веник лысый и паршивый не с того, что грязный-вшивый. Он и рад бы стать косматым, да не родился волосатым».

— Какое оскорбление! — взвизгнул хлюпик. — Вздумал мне отомстить за то, что я тебя расспрашивал? Но я-то ведь нечаянно, а ты нарочно решил меня уязвить!

Чудик подхватился и в мгновение ока исчез за поворотом горной тропы.

— Ведь предупреждал же тебя заранее, тик-так-ток! — рассердился Будильник. — Прямо сказал: объект для поэзии неподходящий, тик-так-ток! — и с этими словами отправился догонять товарища.

ГЛАВА ПЯТАЯ,

не только с пробелами и недостачами, но прямо-таки сплошь дырявая-пустая. Поэтому читателям с ослабленной нервной системой рекомендуется эту главу пропустить. Хотя впоследствии они об этой пожалеют

Сразу же за поворотом Будильник наткнулся на Веника II. Лысый чудик прятался в придорожной канавке и дрожмя дрожал, отчего сухие листья, заменявшие ему одежку, громко шуршали.

— Насквозь продрог, что ли? — поинтересовался Будильник.

Чудище шикнуло на него, велев приятелю замолчать, и ткнуло рукой вперед.

— Смотри! Вон там!

Будильник глянул, но ничего не увидел. Вернее… что-то он все-таки увидел, но это было все равно что пустое место.

Он сполз в канаву, прижался к своему спутнику и тоже перешел на шепот.

— Что это?

— Почем мне знать? Вроде бы кто-то идет…

— По-моему, не кто-то, а что-то.

Загадочный предмет приближался.

— Кто бы или что бы это ни было, мне оно не нравится.

— Мне тоже! Круглое какое-то, верно?

— Ага. Только не круглое, а угловатое.

— Твоя правда. И какое-то коротковатое.

— Верно! И очень плоское.

— Не просто плоское, а с углублением. И у него имеются края!

— Да-да, края! Вроде как с каемочкой.

— И каемочка не гладкая, а ребристая.

— А по-моему, так совершенно гладкая.

Тем временем круглое, продолговато-короткое, плоское с выемкой, гладкое, но ребристое нечто приблизилось настолько, что яснее ясного стало видно, что оно невидимое, и сделалось очевидно, что глазом его не ухватишь.

Будильник и чудище готовы были с головой укрыться в канаве, а еще лучше вообще сквозь землю провалиться, голоса их звучали как дуновение ветерка, как шелест травинки, как беззвучный выдох.

— Видишь?

— Конечно. Вернее, ничего не вижу.

— Вот и я то же самое.

— Вроде бы никого там нет, а место кем-то занято.

— Или как будто бы прежде там находилось что-то, а теперь это нечто находится там, где раньше было что-то другое…

— Было бы, если бы должно было быть.

— Должно было быть там, если бы было вообще…

— Вот-вот! Теперь, по-моему, мы правильно разобрались.

— Напугать его? — клацая зубами, спросил косматый чудик.

— Не валяй дурака! — огрызнулся Будильник, которому явно передалась трясучка приятеля. — Давай лучше спросим честь по чести, кто он да что он. Сделаем вид, будто мы попросту невзначай сюда забрели…

— Но ведь так оно и есть! — шепотом огрызнулся Веник II.

Приятели выбрались из канавы на тропинку и попытались сделать вид, будто совершенно случайно забрели сюда. Затем оба уставились на что-то или кого-то, словно только что заметили это нечто, которое вообще не видели воочию, и, дружно клацая зубами, вопросили:

— Кто ты такой?

Некто-нечто удивленно хмыкнуло в ответ:

— Вот это, я понимаю, вопрос на засыпку!.. И то сказать… кто же я такой?

— Но имя-то у тебя есть? — расхрабрился Веник II при виде растерянности собеседника. — Зовут-то тебя как?

— Имя как раз есть… Дыркой меня зовут. Дырка, пишется через «ы». Но ведь не в имени дело! Знать бы, кто я на самом деле, существую ли я вообще? Ведь, как видите… если вы вообще видите… я действительно попросту пустое место.

— Видим, — кивнул головой Веник II.

— Точнее, не видим, — поправил его Будильник.

— О том и речь! — подхватил странный пришелец, занявший место поперек тропинки всей своей угловато-круглой, продолговато-короткой, плоской с выемкой, ребристо-гладкой зияющей дырой. — Проблема состоит в том, видна ли дырка вообще? Точнее: существует ли она или нет? Ведь что такое дыра сама по себе? Вот в чем вопрос? Имеется в виду прежде всего самостоятельная, независимая дырка. Доводилось мне бывать и зависимой дыркой, но это совсем другое дело. Не хочу докучать вам перипетиями моей бурной жизни, но в одном вынужден признаться: некогда я образовался на обычном носке в мелкую клеточку. Образовался… А может, родился? Сплошная неопределенность. Рождается дыра или возникает? Есть ли у нее мать и кто доводится ей отцом? Где любящее семейство? Вопросы, вопросы и сомнения. Словом, в начальный период жизни я пребывал на носке. Но вскоре мне надоело, что из меня постоянно выглядывает — пускай добродушный, зато не очень чистый и, как говорится, «с душком» — большой палец чьей-то ноги. Я мечтал о лучшей участи.

— И пустился в странствия, — заметил Веник.

— Как ты догадался?

— Да ведь так повелось исстари — в поисках лучшей доли отправляться в странствия, — подтвердил Будильник.

— А я и не знал. Попросту любопытно стало, может ли жизнь предложить мне что-нибудь другое, помимо клетчатого носка и большого пальца ноги. Хотелось мир повидать и себя показать. Для начала я обосновался на большом куске эмментальского сыра. Первое время жизнь была — разлюли малина, а в один ужасный день оказалось, что меня обрезали со всех сторон! Что оставалось делать? Убраться восвояси. Заделался я дырой в изгороди. Скучища страшная, но я бы притерпелся, кабы не взялись чинить забор. Пришлось сменить занятие: перешел я на левый верхний коренной зуб. Работа болезненная, мне не по душе. Не дожидаясь, пока зуб окончательно запломбируют, занял я серьезный пост в осажденной крепости: бойницей в бастионе служил. Однако всему рано или поздно приходит конец: крепость после осады восстановили заново, и меня выставили за порог. И тут осенила меня дерзкая идея: пристроился я расщелиной меж двух холмов. Ну, думаю, теперь дело в шляпе. Шутка сказать, из дырявого носка да в расщелину, это, я понимаю, карьера! Даже мелькнула шальная мысль: взглянул бы на меня теперь тот грязный палец! Наконец-то почувствовал я себя на своем месте, но только зажил было в свое удовольствие, как явились дорожные рабочие заделывать расселину: строительство, вишь, какое-то затеяли. Ну, чувствую, с меня хватит. Прикинул я свою карьеру с тех пор, как с носком распрощался: сыр, изгородь, гнилой зуб, крепостная стена, расщелина, — куда ни сунься, отовсюду со свету сживают. Осточертело мне жить в постоянном страхе и преследованиях. Вот и решил я в самостоятельные дырки податься! Не на других зиять, а на себе самом. Пора твердо на ноги становиться!

— Ну, и как теперь, получше? — сочувственно спросил Будильник.

— Теперь другая беда навалилась.

— Да ну?! — оживился Веник. (Чего уж греха таить: стоило ему прослышать, что с другими тоже беда приключилась, как у него на душе становилось легче. Характер у него был не зловредный, но встретить товарища по несчастью всегда приятно.) — Что за беда?

— Я же ведь уже говорил, — грустно растянул свою зияющую пустоту Дырка. — Правда, теперь меня никто не обижает, да и вообще внимание не обращает, зато весь изводишься от сомнения: есть я или меня вообще нету? А если есть, то кто я такой? Сказать по правде… когда я решил сам встать на ноги, я и не подозревал, что самостоятельность — штука такая утомительная.

Веник II и Будильник Точное Время растерянно топтались у тропинки. Беды нового знакомого казались ничуть не меньшими, чем их собственные, а то и больше, и, если уж они со своими неурядицами не в силах управиться, что тут посоветуешь другому?

Лысого чудика опять бросило в дрожь. Он с опаской поглядывал на линию горизонта. Солнце клонилось к горам, явно собираясь укрыться за их вершинами. Близился вечер, а в краю суровых скал по ночам холод путнику первый враг. Надо было спешно уносить ноги отсюда.

Будильнику тоже не терпелось продолжить путь. Правда, чувство времени давным-давно покинуло его, и все же он чувствовал, что опаздывает, и если не поторопиться, то можно упустить нечто важное. Хотя что именно — поди догадайся.

— Ну, и каковы твои планы? — еле выговорил Веник: у него уже зуб на зуб не попадал.

— Да нет у меня никаких планов, — признался Дырка. — Пойду куда глаза глядят, покуда не найду ответ… Покуда не узнаю, что за нехватка такая меня окружает… или я ее окружаю.

— Золотые слова! — просиял Будильник. — Дырка-то ведь тоже испытывает недостачу… или недостаток чего-то.

— Ай-яй! — тряхнул листьями Веник. — Да он сам и есть одна сплошная недостача.

— Вот что, друг наш Дырка! — торжественно произнес Будильник. — Я знаю, кто поможет твоей беде.

— Кто?

— Тот, к кому мы сами идем.

— Ты про кого это?

— По дороге расскажем, — отмахнулось лысое чудище. — Надо поторопиться, ночь на дворе! — И он устремился вперед.

— Пойдешь с нами? — спросил Будильник и, не дожидаясь ответа, двинул вслед за Веником.

Дырка остался посреди тропы один. Мялся, жался, колебался.

— Ума не приложу, как быть… — И наконец решился: — Коли уж все равно, куда податься, отчего бы не присоединиться к вашей компании? Эй, вы, обождите! Я с вами!

И всей своей зияющей пустотой поспешил за ними.

ГЛАВА ШЕСТАЯ,

где речь идет об одной-единственной фразе

Ассистент, красующийся во всей своей цветистой пестроте, ввел к Мастеру уже тридцать третьего посетителя.

Как раз в этот момент помещение проветривалось: предыдущим клиентом оказался хорек, страдавший отсутствием запаха, и, когда недостаток его был исправлен, зверек на радостях возжелал тотчас же подвергнуть испытанию свою вновь обретенную способность. Мастер и его помощник чуть не задохнулись.

Запах улетучивался медленно, зато у работяг выдалась передышка.

Обычно об эту пору, под вечер, Мастер чувствовал себя очень усталым, но не сдавался и всякий раз, когда очередной посетитель перед уходом рассыпался в благодарностях, неизменно отвечал ему улыбкой. Так было и в случае с хорьком, хотя на сей раз улыбка далась Мудрецу труднее.

Подобные минуты радости были в его жизни дороже всего. Когда слуха его касался изумленно-счастливый возглас клиента, только что убедившегося в своей полноценности, даже разлука с «Магусом», терпеливо ожидающим в сарае, и овевающим лицо свежим ветром не казалась столь уж невыносимой. Мастер знал свое дело, а это было куда важнее самой бешеной гонки. И, конечно же, он сознавал: исправление чужих недостатков для него — все равно что рыбе вода, а птице воздух. Да он задохнется, погибнет, стоит только лишить его этого занятия.

— Прошу следующего! — выкрикнул ассистент.

Дверь отворилась и захлопнулась вновь.

Мудрый Мастер огляделся по сторонам, но никого не увидел.

— Почему ты никого не впустил? — поинтересовался он.

— Я впустил, — ответил помощник и ткнул рукой в середину комнаты. — Клиент здесь… — После чего осторожно добавил: — Мне кажется…

— Да-да, я здесь, — пропищал чей-то тоненький голосок. — Надеюсь, ты не обидишься, Мудрый Мастер, если я замечу: пахнет здесь отвратительно!

— О, да! — смутился Мастер. — Это памятный подарок одного благодарного пациента. Запах выветрится, не прогонять же было хорька из-за этого!.. Так где ты находишься?

— Посреди комнаты.

— Вон что… — Мастер намотал на палец одну из косичек в бороде. — Твой недостаток, очевидно, в том, что тебя не видно. Нечасто встречается, но вполне излечимо. У меня уже был подобный случай. Иной раз кажется, нет такого ущерба, с каким бы мне не приходилось сталкиваться. М-да, опыт много значит. Повидал я даже такое, чего и увидеть невозможно.

— Но я не хочу быть видимой! — возразил голосок.

— Не хочешь?

— Нет.

— Тогда в чем же дело?

— Мне не видимость нужна, а слышимость. Я — Фраза.

Мудрец принялся накручивать на палец вторую косичку.

— Похоже, я поспешил сделать опрометчивое заявление. Такого случая у меня еще не встречалось. И какая же ты фраза?

— Если бы мне знать! Пожалуй, предложение сложноподчиненное… Но с какими придаточными? — голосок сделался совсем жалобный. — Определение цели, причины? Но ни причины, ни цели я в себе не вижу, и это терзает меня с тех самых пор, как я была написана. Не сказать, чтобы остальные, оказавшиеся на бумаге со мной по соседству, находились в лучшем положении, но их это как-то не волнует. Собственная репутация им безразлична. Я же извелась вконец и решила отправиться к тебе. Несколько дней выстояла в очереди, и вот…

— Весьма польщен, что ради меня ты не пожалела усилий. А кстати, откуда, собственно, ты явилась?

— Я появилась на свет в печати, в одной газете… В очень важном заявлении некой очень важной персоны…

Мастер накрутил на палец и третью косицу, после чего вообще сгреб в кулак всю бороду.

— Круто! Ну, и как же ты звучишь?

— Произнести мне самой?

— Как же иначе я узнаю, в чем твоя беда?

— Ну ладно… Только… я заранее прошу прошения, хоть и ни в чем не виновата. Звучу я так: «В свете решений, недавно принятых вышестоящими инстанциями, нам необходимо приложить все усилия для налаживания контактов с нашими партнерами в условиях полнейшего взаимопонимания, т. е. прежде всего тщательнейшим образом учитывая весь круг проблем, затрагивающих интересы договаривающихся сторон и уделяя особое внимание поискам новых подходов к разработке дальнейших возможностей совместных действий, результаты которых окончательно укрепят наше сотрудничество».

— Кошмар! — простонал ассистент. — Просто кошмар!

— Тихо! — призвал его к порядку Мастер. — Не в наших правилах делать клиентам замечания! — Он подергал стиснутую в горсти бородку и тоже простонал: — Кошмар! Прямо-таки кошмар!

Ассистент не без коварства покосился на Мастера.

— Со стыда сгореть готова! — плакалась Фраза. — Но ведь я заранее предупреждала, не так ли?

— Ничего страшного! — взял себя в руки Мудрец. — Положение не столь ужасно. Собственно говоря, у тебя есть все: подлежащее, сказуемое, определения, дополнения, основные и придаточные предложения. Вот только…

— Только смысла нет! Я напрочь лишена смысла.

— Я этого не говорил. — Мудрый Исправитель Недостатков оставил наконец бороду в покое.

— Ты единственный, кто может мне помочь!

Мастер расхаживал взад-вперед по комнате и мрачно рассуждал вслух:

— Задачка не из легких! Крепкий орешек. — И вдруг просиял: — Оп-па! Есть идея! Нельзя ли послушать тебя еще раз?

— Это обязательно? — ужаснулась Фраза.

— Всенепременнейше.

— Ладно… Только мне так не хочется!

— Я ведь не ради собственного удовольствия прошу, — вздохнул Мастер. — Итак?

— «В свете решений, недавно принятых вышестоящими инстанциями, нам необходимо приложить все усилия для налаживания контактов с нашими партнерами в условиях…»

Рыжий ассистент заткнул уши, Мудрый Мастер вновь вцепился в бороду и даже заскрипел зубами.

Выслушивать по второму разу эту белиберду было невтерпеж, но овчинка стоила выделки.

— Решение готово.

— Не томи! — взвизгнула Фразочка. — Жду не дождусь услышать!

— Учти: тебя ждет тяжелейшее испытание. Операция. Ты не против, если тебя малость укоротить?

— Ни чуточки не против! Лишь бы наконец обрести смысл! Лишь бы понять самое себя! Да ради этого я на все готова!

Мудрый Исправитель Недостатков уставился в ту точку посреди комнаты, где предполагал местонахождение фразы.

— Расслабься. А теперь прошу сосредоточиться. Еще! Не ослабляй внимание ни на секунду. Поднатужься, если хочешь иметь смысл… Кому сказано: не расслабляться! Если хочешь, чтобы у тебя был смысл, отныне будешь звучать так: «…Давайте сотрудничать!»

Воцарилось молчание. Настолько глубокое и затянувшееся, что Мастер испугался было, уж не впала ли Фраза в шок от такого резкого сокращения.

Наконец прозвучал тоненький голосок:

— «Давайте сотрудничать!» Невероятно!

— Как ты себя чувствуешь? — встревоженно поинтересовался Мастер; таким тоном обращается хирург к пациенту, только что пришедшему в себя после анестезии.

— Восхитительно! Как будто возродилась заново. Во мне есть смысл!

— Правда, ты сделалась короче, — осторожно заметил Мастер.

— Зато насколько мне стало легче! Словно гора с плеч свалилась. Теперь я — простое восклицательное предложение, но насколько связнее и ясней! Я прекрасно понимаю себя! Дорогой Мастер, я никогда не забуду, что вы спасли меня! Никогда!

Открылась дверь, и Фраза выпорхнула за порог. Похоже, она была вне себя от счастья. Даже по дальним склонам холма разносился ее призыв: «Давайте сотрудничать! Давайте сотрудничать!»

Лицо Мастера озарилось улыбкой. Вновь дождался он радостного момента, ради которого стоило жить.

Он с облегчением вздохнул. Нагнулся, завязал шнурки ботинок. Одернул разношенный голубой свитер. И обернулся к помощнику:

— Зови следующего.

Рыжий парень подошел к двери, схватился за медную рукоятку, но прежде чем повернуть ее, обратился к Мастеру:

— Мудрый Исправитель Недостатков, я знаю, что ты всегда все взвешиваешь и прикидываешь и никогда не ошибаешься. Но… не кажется ли тебе, что на сей раз ты хватил лишку?

— Что ты этим хочешь сказать? — удивленно поднял брови Мастер.

— Когда Фраза переступила наш порог, она состояла из пятидесяти пяти слов. А когда уходила — всего из двух.

— Кто бы мог подумать! Вместо пятидесяти пяти — всего два… Ну и дела… — пробормотал Мудрец.

— Вот-вот! Осталась всего жалкая доля процентов. Я подсчитал.

Мудрый Мастер окинул помощника кротким взглядом.

— Числа я уважаю. Но смысл зависит не от количества слов.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ,

где появляется очередная группа неполноценных, жаждущих пополнения недостающего. Привычный мир становится жертвой рокового сокрушительного удара

Ассистент нажал на ручку двери, готовясь выкликнуть следующего клиента. Но ручка не поворачивалась.

Парень приналег было силой, но и это не помогло: изящная медная рукоятка, которая всегда послушно поддавалась легкому нажатию, на сей раз заупрямилась.

Двустворчатая дверь затрещала, словно некий силач решил во что бы то ни стало вломиться внутрь. Ассистент едва успел издать отчаянное «эй!», как, сметенный неведомой силой, влетел в дом спиной вперед и плюхнулся навзничь прямо посреди комнаты.

Дверь взломали, обе створки рухнули на пол.

В дверном проеме появился плотный коренастый тип, словно вырубленный из единого куска какого-то черного материала. Вокруг пришельца витало облако пыли, щепки вдребезги разбитой двери разлетелись во все стороны.

Мудрый Мастер ошеломленно застыл посреди комнаты.

Рыжий помощник примостился у его ног и оцепенело взирал оттуда на вторжение черной силы.

— Дверь открывается наружу… Вернее, открывалась.

— Чего же ты раньше-то молчал, цуцик? — окрысился на него взломщик. — В следующий раз разевай пасть вовремя.

Голос его звучал гулко, словно из какого-то полого нутра, да судя по всему, именно так оно и было: лица не видать — может, его вообще не было? — а голова представляла собой блестящий черный бидон, из которого с металлическим гулом вылетали слова.

— Даже не спросил, можно ли войти! — возмутился ассистент, пытаясь встать на ноги.

— А теперь заткни пасть. Пока не поздно! — гулко отозвался Бидон.

Мудрый Мастер постепенно стал приходить в себя.

— Не совестно тебе? — обрушился он на черного громилу. — Взломал дверь и еще продолжаешь угрожать. Всему есть предел, знаешь ли!

— Тебя, милок, не спрашивали! — дернулся Бидон. — Отвечай, когда спрошу! Ну, а кстати, позволю себе поинтересоваться: кто ты такой, с бороденкой в косенки?

Мастер побагровел от возмущения.

— По какому праву ты тут выспрашиваешь да выпытываешь? Вломился в дом, разбил дверь, нанес ущерб моему ассистенту, нарушил процесс работы, да еще и не посовестился оскорбить меня самого!..

— Вон что… Выходит, ты ту за главного, стало быть, шеф, по-нашему. Одно твое слово, и все будет починено, склеено, налажено. С этого надо было и начинать, милейший. Значит, я попал по адресу. То бишь, не я, а мы, — он указал на распахнутые окна, где чернели бидонные головы.

— Заходите, ребята! — сделал он призывный знак.

Бидоны послушно протиснулись в оконные проемы.

— Эй! — возмутился ассистент. — Зачем же лезть в окна, когда для этого существуют двери?

— Двери были, да сплыли, — наглый налетчик в сердцах пнул ногой дверные обломки. — И тут целиком твоя вина. Не бережешь доверенное тебе имущество! Хорош слуга, нечего сказать! Я бы лично приказал располосовать твою спину на ленточки. Ну да ладно, остальные воспользуются этой дырой вместо дверей, когда вы тут наведете порядок.

— Какой порядок?

— Устроили тут толкучку вокруг дома, ни жуликов, ни взломщиков не боятся! Хотя теперь вам бояться нечего: защитить мы вас защитим, братки мои разгонят всю эту шайку пройдох, всяких личностей подозрительных…

— Не смейте! — взревел Мастер. — Даже думать не могите! Слышишь?

Но наглый вторженец не слышал, поскольку сам орал, надрывая глотку, чтоб по всем склонам холма слышно было.

— Как только там с делами управитесь, мигом все сюда!

Он посторонился, чтобы дать дорогу брательникам, и теперь Мудрому Мастеру открылся обзорный вид холма.

Представшая его глазам картина была подобна кошмару.

К дому направлялись черные фигуры — точь-в-точь такие же, как те, что взломали дверь. Попутно они без жалости разгоняли группы жаждущих страдальцев, не щадя никого.

Страх, смятение охватили стоявших в очередях; одни тотчас пустились в бегство, другие пытались протестовать, выказать сопротивление, но все безуспешно.

— Пожалуйста, не толкайтесь! Что это за манеры, право? Следующая очередь моя! — возмущенно лепетал Летний Дамский Костюм. — Неделю стою в очереди, с места не сходя! Пуговиц у меня не хватает, и даже две петли не прометаны. Лето, можно сказать, на носу, а меня и надеть нельзя! Ждать не могу, иначе из моды выйду!

— А ежели еще и воротника лишишься, модница ты этакая? — склонился над бедняжкой один из Бидонов.

— Или без рукавов останешься? — подскочил другой.

Бандиты подхватили ее с обеих сторон.

— Пустите! Немедленно отпустите меня! — надрывалась кандидатка в летние дамские наряды. — Не дергайте меня, швы лопнут! Ах, наметка распускается!

— Ну, и вали отсюда, распустеха! — оттолкнул ее один из мучителей и снабдил напутствием: — Радуйся, что дешево отделалась!

Костюмчик что было мочи припустился вниз по склону холма.

— Эх, была бы при мне моя голова! — горестно простонало Топорище. — Уж я бы им показал почем фунт лиха! — И помчалось вдогонку за костюмчиком, как говорится, сломя голову.

— Я, видите ли, не считаю вопросом престижа, кто за кем стоял. Желаете, охотно пропущу вас вперед, — вежливейшим образом заявила Граммофонная Пластинка преклонных лет. — Полагаю, у вас дело весьма спешное, скорее всего, семейное, если уж такое количество славных братцев собрались вместе. Не иначе как речь идет о чрезвычайных обстоятельствах. Итак, извольте, пропускаю вас, но при одном условии.

— Смотрите-ка, старая карга еще нам условия диктовать будет! — недовольно фыркнул один из Бидонов.

— Ах, ну что вы! — тотчас пошла на попятную Пластинка. — Должно быть, я не совсем понятно выразилась. И все же уважать старших положено. Как только вы уладите свои дела, настанет и моя очередь. Конечно, только после вас!.. Но ведь и я от своего не могу отказаться. Беда в том, что при записи на мне забыли поместить одну сонату.

Бидоны растерянно столпились вокруг достойной представительницы искусства, пока наконец один из них не нашелся с ответом:

— Слыхала когда-нибудь, как прессуют пластинки?

— А как же! — оживилась собеседница. — Меня ведь тоже изготовили таким способом. Это весьма хитроумный прибор, с помощью которого изготавливают подобные мне звуконосители. Именно там при моем зарождении случайно забыли записать сонату.

— Нос задирать ты мастерица, а знать — ничего толком не знаешь! — обрушился на нее все тот же Бидон. — Пресс для пластинок — это совсем другое: трое-четверо братанов встанут на тебя и попрыгают хорошенько, пока не выдавят из тебя все твои остальные канаты. А уж потом мы из них веревок навьем.

— Сонаты, прошу прошения, — вежливо уточнила Пластинка.

— Чего-чего?

— Не канаты, а сонаты.

— Да нам без разницы!

— Разница очень большая! — негромко, но стоически возразила Пластинка. — Канат всего-навсего толстая веревка, а соната — форма музыкального произведения, в котором…

— Тебе от этого легче, если все равно в крошево превратим?

— В таком случае мне действительно все равно, абсолютно безразлично или, как у вас принято выражаться, без разницы! — с этими словами Пластинка припустилась с холма, спасая свои оставшиеся сонаты.

— Ишь, как подхватилась старая калоша! — ухмыльнулся один из Бидонов. — Откуда только прыть взялась.

Черные типы вторглись в дом и мигом заполонили помещение. Плотным темным кольцом окружили Мастера и его помощника, у которого от страха даже волосы потускнели.

— Ну вот, теперь все в сборе, — подытожил тот, что ворвался в дом первым. Он ничуть не отличался от остальных, и все же сразу ясно было, что он тут за главного. — Это все мои братья, — он указал жестом на мрачную компанию. — Сейчас растолкую, чего мы хотим, но прежде должен представить их. Шути, гуди, а вежливость блюди.

Мудрый Мастер от удивления вскинул брови.

— И вообще-то мы не привыкли вламываться в дом вместе с дверьми.

— Ушам своим не верю, — прошептал ассистент.

— Итак, мы — семейство Бидонов. Стало быть, и фамилия наша — Бидон. А имена я перечислю. Это Будка, Баста, Блямба, Брод, Бутер и Бублик. Этот — Блок, с ним рядом — Бастер, Бомба, Бренд — можно ласкательно «Бренди», Бита и Банан. В этой кучке: Бука, Бяка, Баран, Барон (не путать!), Бык, Бряк. Ну, и я…

— Постой! — собрался с духом ассистент. — Не подсказывай, сам догадаюсь. Банда? Бочка? Бритва? Братва? Жратва?

— Хватит, не продолжай! Все равно тебе ни в жисть не догадаться. Бурбон.

— Ка-ак?

— Как слышишь: Бурбон Бидон.

— Ваши имена меня не интересуют, — неожиданно вмешался Мастер.

— Мог бы предупредить раньше, чтобы я не старался понапрасну, — обиделся Бурбон Бидон.

— Если в мой дом врываются самовольно, грубой силой, тут уж церемонии без надобности. Знать не желаю, как вас зовут. Убирайтесь вон!

Бидоны недовольно заворчали было, но Бурбон сделал им знак замолчать.

— Но-но, не так круто. Не к лицу тебе этакая неприветливость! Не волнуйся, не собираемся мы торчать здесь до скончания века, у нас своих дел под завязку. Проходили мимо, решили к тебе наведаться, поприветствовать честь по чести. Слух прошел, будто ты умеешь исправлять все недостатки и восполнять недостачи. Ну, думаем, надо бы к нему поближе присмотреться. Мы ведь к тебе тоже по делу. Уладим в два счета и распрощаемся. И можешь тогда со своими просителями толковать сколько влезет.

— Ты имеешь в виду тех, кого вы разогнали? — возмутился Мудрый Мастер. — Тех, кого вы без всякой видимой причины напугали до смерти и обратили в бегство?

— Нечего делать из мухи слона, — небрежно отмахнулся главный Бидон. — Как разогнали, так и пригоним всех обратно. Верно я говорю?

Браться дружно загудели в знак согласия, голоса их звучали в трех разных тональностях:

— Верно-верно-верно…

— Скажи только слово, и мигом всех выстроим тут у порога, молчком и по стойке смирно. А за все про все и требуется-то от тебя совсем незначительная услуга, выполнить ее тебе пара пустяков, ведь это, можно сказать, аккурат по твоей специальности.

Мудрый Мастер изготовился к ответу: набрал полную грудь воздуха, косицы бороды воинственно встопорщились, а коса, стянутая на затылке тонким кожаным ремешком, встала дыбом…

Ассистент с поблекшими от ужаса волосами мигом смекнул, что к чему. Достаточно хорошо изучив своего Мастера, он знал: стоит Учителя вывести из себя, и тот перестает считаться с такими пустяками, как силовое преимущество противника. К тому же он прекрасно понимал, насколько возмущен Мастер гнусным поведением Бидонов: силой захватывают холм, вламываются в дом, портят, ломают, топчут все вокруг, хоть трава не расти; требуют оказать услугу, после чего готовы, мол, убраться прочь, и все это под видом величайшего благодеяния.

Помощник знал, что Мудрый Мастер не снесет этакого безобразия молча, а уж коль скоро он раскричится, последствия могут оказаться самыми непредсказуемыми. Требовалось опередить события.

— Мастер! — шепнул он. — Не связывайся с ними. Ты же сам говорил: гнев — дурной советчик. Смотри-ка, сколько их! Выслушай хотя бы, чего им надо… Ну пожалуйста! Прошу тебя.

— Молодец, рыжий! — одобрил его слова Бурбон Бидон. — Выслушай наше пожелание. Дело-то пустяковое.

Мудрый Исправитель Недостатков постарался взять себя в руки. Медленно выдохнул из груди запасы воздуха, косички бороды и косица на затылке уже не топорщились столь воинственно.

— Вот так-то лучше! — удовлетворенно прогудел Бурбон. — Тишком да ладком — до чего-нибудь и договоримся. В общем, есть у нас один небольшой недостаточек.

— Есть-есть-есть! — подхватили остальные в три голоса.

Исправитель Недостатков начисто позабыл о своем приступе ярости. Деловито осмотрел черных братцев сверху донизу.

— На первый взгляд, все вы целехоньки, — вынес он свое суждение. — Руки-ноги на месте, на бидонных башках — ни щербинки, ни царапинки. Правда, у вас нет лиц, но безликость вам явно не помеха.

— Нет-нет-нет! — подхватили братья, скроенные на одно лицо, то бишь вовсе безликие.

— И если учесть, что вас целая орава, а вы способны говорить по крайней мере в три голоса, это, скажу я вам, немалое достижение.

— Правда? — обрадовался старшой. — Значит, ты отметил мою инициативу. Это я додумался разделить брательников на три группы, чтобы легче было их различать.

— Весьма оригинальный способ.

— Верно? Низкие Бидоны: Будка, Баста, Блямба, Брод, Бутер, Бублик; средние: Блок, Бастер, Бомба, Бренд, Бита, Банан; и высокие: Бука, Бяка, Баран, Барон, Бык, Бряк. Все на месте?

— Месте-месте-есте! — гулко отозвались три звуковые партии.

— Поздравляю! — подвел черту Мудрый Мастер. — Стало быть, никаких недостач-нехваток-недостатков у вас не наблюдается.

— Как это, как это? Да нас ведь всего девятнадцать.

— Хорошее число.

— Ровным счетом девятнадцать — ни больше, ни меньше, — со значением повторил Бурбон Бидон.

— Ну, и чем это плохо?

— Не кумекаешь, что ли? Девятнадцать — это двадцать за недостачей одного. Недостачей! И недостача эта отравляет нам всю жизнь. Мы хотим, чтобы нас было двадцать!

Мудрый Мастер покачал головой:

— А что это изменило бы в вашей жизни?

Бурбон Бидон выпрямился во весь рост и произнес вдохновенно:

— Тогда мы бы округлились. Стали бы круглым числом. Будь нас двадцать, мы бы все могли сделать!

— Что именно вы бы сделали из того, с чем не справиться девятнадцати?

— О-о, много! — просиял Бурбон Бидон. — Что угодно! Все, что пожелаем! В каждом из нас возросла бы уверенность в себе. Уж тебе ли не знать, что любой ущербный страдает от недостатка уверенности в себе, а стоит только почувствовать собственную безупречность, тут и с самоуверенностью все в порядке!

Мастер вновь набрал полную грудь воздуха, и ассистент понял, что на сей раз взрыва не избежать. Однако он попытался сделать все, что от него зависело. Ухватился за рукав выцветшего свитера Учителя, с отчаянием прошептал:

— Пожалуйста, не надо! — и в ужасе зажмурил глаза.

— Скажи-ка ты мне, Бурбон Бидон, — проговорил Мастер, вырвав рукав и высвободив руку, — кому пойдет на пользу, если у девятнадцати агрессивных, глупых, пустых жестяных сосудов, которые и без того считают себя пупом земли, у девятнадцати отвратительных типов, которых удерживает от беспредела только лишь некоторое отсутствие уверенности в себе — да и то, к сожалению, не в достаточной мере, — словом, кому пойдет на пользу, если у девятнадцати злых, уродливых, гнусных субъектов с бидонной башкой еще и прибавится самоуверенности?

— Ого! — откликнулись черные братья возмущенным трехголосьем и продолжали варьировать свой эмоциональный возглас: — О-го! О-го-го! Го-го-го-о!!!

— Не сказать, чтобы ты был о нас слишком лестного мнения! — склонился к Мастеру предводитель Бидонов. — Но я не в обиде. Более того, мне импонирует твоя откровенность.

В конце концов, в луже воду топтать — только лишнюю муть поднимать, а значит, решим вопрос по-нашему, по-простому, по-мужски и достойно бидонного звания. Отвечаю на твой вопрос. Кому на пользу? Нам! Кому же еще? Упрочится наша самоуверенность — удесятерятся наши силы, а значит, во сто крат возрастет и наша власть. Если не ошибаюсь, десять раз по сто — аккурат тысяча. И тогда весь мир будет наш.

— Что же это будет за мир? — гневно взревел Мастер.

— Подвластный Бидонам.

Мудрый Исправитель Недостатков молчал.

— Ну? Есть у тебя еще вопросы?

— Нет.

— Да ты не стесняйся! Смело, прямо, по-мужски спрашивай, — измывался над Мастером предводитель Бидонов. — Отвечу с удовольствием.

— Без надобности.

— Ладно. Будем считать, что обо всем договорились. Старший сделал братьям знак чуть отступить. Кольцо, плотно охватывавшее Мастера с помощником, стало чуть посвободнее.

— Валяй! — скомандовал Бурбон Бидон. — Действуй! Настала такая тишина, что было слышно, как жужжит муха. А муха и впрямь кружила над головами собравшихся. Но тут один из Бидонов протянул руку, молниеносным движением схватил муху, швырнул ее на пол и растоптал.

— Зачем ты это сделал? — резким тоном спросил Мастер.

— Уж больно раздражало ее жужжание, — ответил Бидон. — Да и вообще она была бракованная… пять лапок всего.

— Поэтому она сюда и прилетела! — не выдержал помощник. — Шестой лапки ей не хватало. А ты взял да раздавил ее без всякой жалости.

— Хватит! — цыкнул на них Бурбон Бидон. — Мы не затем сюда явились, чтобы из-за мух препираться. А ты, Баран, попридержи язык да веди себя с умом! — И наконец он снова обратился к Мастеру. — Нечего попусту время терять. Приступай к делу! Про тебя ходит слух, будто ты каждый недостаток можешь исправить, любую нехватку пополнить.

— Не верь всему, что говорят. Не каждый недостаток, а только стоящий.

Предводитель шайки заорал, принялся сыпать угрозами, но затем передумал, и манеры его сделались приторно-сладкими, как патока. Зрелище было препротивное: мерзкий черный Бидон, весь блестящий от патоки. Бр-р-р!

— Уж кого другого, а нас точно стоит пополнить! — завел Бурбон новую песню. — Подумай о своем будущем: поможешь нам — и ты в накладе не останешься. Благодарность наша и уважение тебе обеспечены. Раздобудем и доставим сюда в наилучшем виде все, что пожелаешь!

— Ничего я от вас не желаю.

— Никогда нельзя знать заранее. Вот что я тебе скажу: приведешь нас в порядок, обещаю согнать сюда всех ущербных, дефектных, недостаточных, переизбыточных, какие только на всем белом свете имеются. Из-под земли выкопаем, куда бы ни прятались, всюду сыщем, доставим сюда живыми иль мертвыми, выстроим у тебя перед дверью такими длинными стройными рядами — залюбуешься!

— Точно-то-чно-очно! — грянули трехголосные партии.

— Слушать и то страшно! — поморщился Мудрый Мастер.

— А ежели тебе мало покажется, наделаем столько дефективных, сколько душе угодно. Столько ушей, носов, рук, ног поотрываем, что до скончания века с ремонтом не управишься. Вот тебе мое железное слово!

— Слово-лово-лово! — оглушительно загорланил хор.

— Ни единого целехонького человека, зверюшки или жестянки-деревяшки на всем белом свете не останется, все сбегутся плакать-убиваться под дверью у тебя: спаси, мол, да помоги, а ты знай себе штопай, пришивай, чини, латай уродцев никчемных, коль тебе неймется! Ну, что скажешь?

— Ну? Ну? Ну? — принялась понукать вся шайка.

— Хватит! — вскричал Мудрец, и из глаз у него искры посыпались. — Замолкните!

Черные братья умолкли, выжидательно уставились на Мастера. Дрожащий от страха помощник стоял рядом, с трепетом ожидая слов Мудреца, словно от них зависела его жизнь. А она и вправду зависела от этого.

Вновь воцарилась тишина, да такая, что найдись в доме еще одна живая муха, то не только жужжание, но даже мысли ее уловить можно было бы. Но мухи не было.

— Не стану я вас пополнять, — сказал Мудрый Исправитель Недостатков.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ,

равносильная концу света

Грозное черное кольцо вплотную сомкнулось вокруг Мастера и помощника. Стянутая кожаным шнурком косица и рыжая шевелюра, сперва потускневшая в грязно-оранжевую, а затем и вовсе поседелая, исчезли под навалившейся на них черной громадой Бидонов.

Помощник распластался на полу. На него взгромоздились трое. Они пока что стояли спокойно, но, готовясь прыгать, разминали колени, постукивали коваными подошвами сапог.

Шею Мастера обхватили три пары безжалостных рук. Они еще не взяли упрямца в тиски, но примерялись, как бы пожестче сдавить хватку.

— Даю тебе последний шанс! — шипел вожак бандитов. — Взвесь каждое свое слово.

— Не… стану… вас… пополнять… — прохрипел Мастер.

После чего в глазах у него потемнело.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,

где вдруг вспыхивает надежда. Затем потухает, после чего и вовсе исчезает насовсем

— Бита, Бука, Бяка! — надрывался Бурбон Бидон. — Вы что, насмерть задушить его решили?!

— Но ты же сам велел выдавить из него согласие! — гулко огрызнулся Бяка.

— Согласие, а не дух вон! Если его прикончить, кто пополнит нашу численность? А ну, живо ослабить хватку! И вы — Баран, Барон, Бык, слезьте с этого прислужника или кто он там есть!

— Я-то думал, у тебя слово не расходится с делом! — проворчал Буран.

— Уж очень ты у нас сердобольный, Бурбон! Будто и не железный, — неодобрительно буркнул Барон.

Но тем не менее младшие братья подчинились старшому.

Два тела неподвижно лежали на полу. Но постепенно Мастер и ассистент стали приходить в себя после основательной обработки черных братьев.

— Видишь, к чему ведет закоренелое упрямство? — укоризненно заметил Бурбон. — Мне насилу удалось вырвать тебя из рук моих братцев. Да оно и неудивительно, что они приняли ваш отказ близко к сердцу. А ведь у нас и в мыслях не было причинить вам зло. Лучше уж обождать, пока в тебе возобладает здравый рассудок и ты передумаешь.

Мудрый Мастер не в силах был слова вымолвить — горло распухло от железно-бидонной хватки. Поэтому он молча тряхнул головой.

— Как это — нет? — воскликнул главный бандит, пытаясь скрыть злобу. — Знаешь что? Допустим, мы стоим в очереди. Причем первыми. И покуда наша просьба не будет удовлетворена, ты не сможешь исправить ни единого недостатка, восполнить ни одного пробела — ничего-ничегошеньки не сумеешь сделать.

— На это вы пойти не посмеете! — простонал ассистент.

— Вот как? — развернулся к нему Бурбон Бидон. — Неужели найдется кое-что нам не под силу?

— Помощь нуждающимся для Мастера — все равно что вода для рыбы или воздух для птиц. Если лишить его этой возможности, он погибнет, задохнется, иссохнет от горя.

— Вот и славно! — обрадовался Бурбон. — Спасибо, что просветил.

— Что же я, глупей, наделал! — схватился за голову ассистент, и из глаз у него покатились слезы.

— Ты далеко не глупей, просто всегда готов помочь ближнему. Придется тебя отблагодарить. Пусть только хозяин твой передумает, а тогда…

Затем он обратился к Мастеру:

— Значит, договорились обождать. И то правда, к чему горячку пороть? Я смотрю, ты уже малость поутих, а интересно, что ты запоешь через неделю, месяц, а то и через год. На коленях будешь умолять, чтобы мы позволили пополнить нашу численность. А мы смилостивимся над тобой и позволим. Но до тех пор — подстраховки ради — возьмем тебя под стражу. И окрестности тоже. Ни один одноглазый сурок, ни единая муха о пяти лапках, ни потерявшая домик улитка — никто не проберется, за это я тебе ручаюсь! Варись в собственном соку, а как размягчишься — дай знать. Ну а если не размягчишься, гний заживо, за неимением недостатков для исправления.

Вожак свистнул, и братцы-бидоны, брякая, звякая, стали строиться. Грозная черная масса была похожа на армию, готовую выступить в поход.

Бурбон Бидон прошелся вдоль шеренги, с довольным видом оглядывая братьев, а затем скомандовал:

— Перекрыть все три дороги, ведущие к дому! Да так, чтобы ни пушинка одуванчика, ни обрывок паутины, ни намек на мысль сюда не проскользнули. Понятно?

— Понятно-нятно-ятно! — дружно отозвались братья.

— Я останусь здесь. Если заметите что подозрительное — немедленно доложить. Если упрямец смягчится — свистну. Ясно?

— Ясно-ясно-я-ясно!

— Низкие Бидоны направо, высокие — налево, средние — в середину! Запе-вай!

Отряд распался натрое и четко зашагал под звуки марша. Размахивая обеими руками, Бидоны ударяли себя по голове, кованые сапоги жестко отбивали ритм, сотрясая холм, оглушительно гремело пение:

Мерный топот сапог постепенно стих вдали.

Мудрый Мастер и совершенно поседевший за это время помощник, прислонясь друг к другу спинами, потерянно сидели посреди разгромленного дома.

Мастер совсем ослаб, не в силах был даже пошевельнуться. Все тело ныло от побоев, но это были сущие пустяки по сравнению с той болью, какую доставил ему внезапно раздавшийся рев мотора. Мастер мигом догадался, в чем дело. Черный бандит обыскал дом и обнаружил под навесом его любимого «Магуса».

Чуть погодя в проеме, зияющем на месте взломанной двери, Мастер увидел своего стального коня, в седле которого он прежде с таким наслаждением мчал по бескрайним дорогам, по вольным просторам, подставляя ветру лицо. Но теперь в седле «Магуса» сидел чужак — наглый Бидон с черной коробкой вместо физиономии.

Мудрый Мастер почувствовал, что надежда на благополучный исход угасла в нем окончательно.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,

где странники странствуют

Пока в доме Мудрого Мастера разыгрывались события, грозящие концом света, странники проделали долгий опасный путь.

Позади остались суровые утесы, мрачные холмы.

Путники преодолели даже долгую извилистую тропинку, которая вывела их к заснеженным горам.

Наконец путники вышли на ровную низину, которая упиралась в топкие болота.

Перебравшись через вязкие места, путники очутились в крикливой степи, поросшей знаменитой сгинь-травой. Стоило наступить на одну-единственную травинку — что в данных условиях неизбежно, если идешь по заросшей травой равнине, — и сгинь-трава издает явственный вопль: «Ай, больно!», отчего путник отскакивает в сторону, трава выпрямляется и, ощупывая поврежденную поясницу, кричит вслед вредителю: «Душегуб!»

И так — каждый миг, на каждом шагу, каждая травинка:

— Ой, как больно! Душегуб! — Прохожий, проворно перебирая ногами, хватаясь за голову, бежит, но надо бы не бежать, а лететь, летать же далеко не каждый умеет, а потому волей-неволей наступает на травинки, которые, не умолкая, стонут вослед: — Ай, как больно! Душегуб!

К тому времени, как путник добирается до края вопящей степи, шок ему обеспечен: уголки рта кривятся, глаза дергаются в нервном тике. Чувствительные натуры долгим обходным путем возвращаются к месту отправления, но и это не приносит облегчения: сгинь-трава частенько мерещится во сне, и путники, испытавшие подобные муки, просыпаются в поту, вскакивают с постели и в ужасе кричат:

— Прости, я не хотел! Прости меня, я нечаянно!

Однако Веник II, чудище отнюдь не косматое, Точное Время, Будильник без чувства времени, и Дырка вовсе не собирались сдаваться. Шли вперед неуклонно, летом и зимою, ночью и в полдень, через воды мелкие, средние, бездонные. С Веника опала вся листва, и теперь он совсем обнажился, у Будильника позеленели медные стрелки, весь медный корпус покрылся патиной, только Дырка остался как был. Конечно, может, он тоже изменился, но поскольку менялся он постоянно, изменения его не были столь уж заметны.

Бывали моменты, когда приятели теряли надежду добраться до цели, но всякий раз им удавалось подавить уныние. Устроят передышку, а затем — снова в путь.

Довелось им пройти через лес, где росли деревья-великаны — не в обхват: десятка два дюжих молодцев понадобится, чтобы с горем пополам ствол обхватить. Листья дубов — что твои простыни, капли росы, какие с них падают, — ежели вовремя не отскочишь, промочат до нитки, будто нырнул в глубокий омут.

Усталые, дали они друг дружке клятву идти до рассвета не останавливаясь. А чтобы поддержать бодрость духа, развлекали друг друга веселой беседой.

— Только бы отросла моя шерсть, уж я до смерти пугал бы всех и каждого… — говорил Веник II. — Достоин буду своего папаши, а то и превзойду его.

— Не испугаешься себя-то самого, ежели в зеркало невзначай глянешь? — подначивал его Дырка.

— Как знать… может, и напугаюсь, — отвечало чудище. — Да все лучше, чем слезы лить при виде собственного убожества.

— А вот если вернется ко мне чувство времени, то я до того точный стану, как мой двоюродный прадедушка из Лондона, старина Биг-Бен. Не меня придется устанавливать на рассветный час или к восходу луны, а наоборот, — мечтал Будильник. — И если Солнцу на закате чуть раньше захочется за горизонтом укрыться, взглянет напоследок на мой циферблат и пардону запросит. Придется ему минуту-другую повременить у небесной кромки, покудова не придет пора за горизонт скрываться.

— Не будет мешать тебе этакая точность? — осведомился Дырка. — Ты ведь к другому привык.

— Все лучше, чем эта непрерывная путаница. С ума можно спятить!

— Если узнаю наконец, кто я такой, — размышлял вслух Дырка, — покончу со своими странствиями. Вот ей-ей! Осяду где-нибудь насовсем. Где — без разницы, лишь бы в спокойном надежном месте, где нас много, где мы требуемся для пользы дела и где нас не беспокоят каждую минуту. Готов служить обычной дыркой в рыболовной сети или отверстием в дуршлаге.

— Дырка в сетке? Отверстие в дуршлаге? — ахнул Веник II. — Именно ты, кому довелось побывать ущельем между холмами?!

— Места не ахти какие шикарные, согласен. Но ведь душевное спокойствие дороже всего!

Тут и Будильник вмешался в беседу. Вскоре вспыхнул жаркий спор на тему: если есть выбор, то какая из двух возможностей лучше. Дырка высказался так: он спросил бы, какая из них хуже. Веник II заметил, что его очутившийся за границей дядюшка, несущий там службу по распространению злостных слухов, отмахнулся бы от проблемы запросто, сказав «ganz egal», что по-нашему означает: «что пес, что собака», иными словами «один — девятнадцать, другой — без одного двадцать, а все едино»…

…И тут обмен мнениями был прерван душераздирающими звуками.

Свирепое, утробное, повергающее в трепет рычание. Захлебывающийся, клокочущий хрип, сопровождаемый обильной пеной изо рта. Грозный рык, после которого пощады не жди. Примерно так можно описать эти звуки, от которых в жилах стынет кровь и перехватывает дыхание.

Дорогу путникам преграждали шесть массивных цельнометаллических субъектов, вместо головы у каждого — блестящий черный бидон, откуда и исходили все эти чудовищные звуки.

— О чем это вы тут трепались? — громыхнул один из Бидонов.

— Уж не на наш ли счет проезжались? — гулко подхватил другой.

— Не иначе как про нас языки чесали, — прогудел третий.

— Мы — нет, это не мы, не мы это… — пролепетал Будильник. Единственный из всех троих он нашел хоть какие-то слова, пусть даже не совсем подходящие: — Мынеохнет… охнемыэто…

— Если не вы, то кто же вякнул, что девятнадцать, мол, все равно что двадцать без одного? — рявкнул один из Бидонов. — На нас небось намекал? Ведь нас и впрямь столько — девятнадцать! В том-то и беда!

— Я не знал, они не знали, все мы ничего не знаем… — вновь залепетал Будильник, а его приятели знай себе зияли: Веник — безмолвно разинутым ртом, Дырка — во всю ширь своей дыры.

— Нам не нравится, когда чужие расхаживают по нашему лесу и бормочут себе под нос невесть что!

Черные братья сделали шаг вперед. От грохота их сапог дрогнула земля, а с листьев величиной с добрую простыню закапала роса: что ни капля, то бочка влаги.

— Зачем пожаловали? — спросил один.

— Зачем — неважно, — проговорил другой. — Главное, что не туда.

— Здесь хода нет, — закрыл дискуссию третий.

Веник II наконец собрался с духом и пропищал:

— Мы шли, куда тропа выведет…

— Вот она и привела вас к самому концу, — грубо отрезал один из братьев.

— Бидонный кордон, — добавил другой.

— Как, вы еще здесь? — удивленно ахнул третий.

Будильник, Веник II и Дырка медленно попятились. Шестерка черных братьев — бидоны средней величины: Блок, Бастер, Бомба, Бренд, Банан и Бита, — зловещей стеной возвышались над ними.

— У нас и в мыслях не было беспокоить вас, а уж разговаривать о вас мы и вовсе не могли, поскольку даже не знаем, кто вы такие, — затарахтел Будильник в ритме учащенного «тик-так». — Мы только из-за недостатков своих явились… Вернее, чтобы исправить их…

Стена черных братьев дрогнула.

— Исправление недостатков ликвидировано.

Дырка отказывался верить своим ушам.

— Да, но Мудрый Исправитель Недостатков… слух о нем прошел по всему свету белому…

— Хмырь с косичкой, что ли? Его тоже ликвидировали.

— Его… более не существует? — впал в отчаяние Будильник. — Или он захворал? А возможно…

— И кто станет проявлять излишнее любопытство, тоже может попасть под ликвидацию.

— Как это понять? — вздрогнул Веник от дурного предчувствия.

— А вот так. Ликвидируем — и дело с концом.

Бита хлопнул ладонью по той части бидона, где полагалось бы быть голове. Жесть гулко отозвалась, и вся шестерка, как по команде, разразилась хохотом. Кованые сапоги растаптывали все, что под ноги попадалось, хрустели сломанные сучья, камни дробились в прах, брызгами разлеталась грязь.

Путники бросились бежать сломя голову. Кувырком скатились с тропинки, укрылись в лесу и через рвы-канавы, заросли кустарников, через переплетения корней спотыкались, падали, поднимались снова и, не чуя боли от впивающихся в тело колючек, от веток, хлещущих по лицу, бежали, не разбирая дороги. Лишь бы ноги унести! А ноги унесешь — и жизнь спасешь.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,

где наши герои пытаются совершить невозможное и удивляются, что у них ничего не выходит. Однако еще не все потеряно

Беглецы нашли себе прибежище в дупле гигантского дуба, значительно возвышавшегося над остальными, так что дупло вполне могло сойти за просторную пещеру. Приятели являли собой жалкое зрелище. От латаной-перелатаной лиственной одежонки чудища почитай что ничего и не осталось: таким оголенным он отродясь не был. Позеленелые медные стрелки Будильника погнулись, на большую стрелку за время отчаянного бегства намотался целый пучок сена и травы. Некогда сверкающий сферический полукруг свалился, и заботливый хозяин приволок его в дупло под мышкой. Дырка тоже был не в лучшем виде: сжался, вибрировал, менял форму — простым глазом и не разглядишь.

Путники молча пытались привести себя в порядок. Веник II скрепил двумя острыми колючками огромный опавший лист дуба в надежде, вдруг да сойдет за какую-никакую одежонку. Точное Время распутал намотавшиеся на большую стрелку травинки, затем с грехом пополам очистил полусферу и тщательно прикрепил ее на макушку. Дырка пыхтел над дыхательными упражнениями — они действовали на него успокаивающе. Он надеялся, что, если расширятся легкие, расширится и он сам.

Приведя себя в порядок хотя бы настолько, чтобы не приходилось отводить глаза в сторону при взгляде друг на друга, вся троица уселась на дне дупла и принялась держать совет.

Прежде всего они пришли к выводу, что цель близка, ясней ясного: дом Мудрого Мастера должен находиться неподалеку. Однако попасть туда не так-то просто. Если, конечно, это вообще возможно. И столь же ясно, что случилась какая-то беда. Большая беда.

А ведь между тем они приобрели немалый опыт. Например: что может отпугнуть отважного странника, который преодолел болотистые топи и, не помутясь рассудком, пересек пустыню, сплошь поросшую сгинь-травой? Такому страннику плевать на опасности, и при виде какого бы то ни было препятствия он разве что презрительно отмахнется: экие пустяки, видали мы ужасы и пострашнее!

Но наши приятели не похвалялись своею храбростью.

С конца самой тонкой ветки могучего дуба, устремленной ввысь к облакам, друзья обозревали окрестности.

Увиденное повергло их в уныние. И не только их. Даже великан-дуб с тоски потихоньку потрескивал и уронил несколько листьев размером с простыню.

Невдалеке, на опушке мошной дубравы, вздымался пологий холм, вершину которого увенчивал дом. Не какой-то там спесивый замок, не дворец, не крепость, способная лишь отпугнуть доверчивого путника, а уютный дом, который прямо-таки манит нуждающихся в приюте. Не слишком большой, подавляющий своим величием, но просторный и выражающий достоинство. Друзья сразу поняли: этот дом может принадлежать лишь Мудрому Исправителю Недостатков.

Но на уютном холме, позади которого вилась синяя дымка тумана, окутывая край света, царила мертвая тишина. Даже воздух застыл над нею недвижно.

К вершине холма вели три дорожки. Одна змеилась из дубравы — именно по этой дорожке шли наши друзья, когда наткнулись на шайку черных братьев и чуть не поплатились жизнью.

Вторая тропка извивалась слегка правее, уходя к бескрайнему полю одуванчиков, миллионы белоснежных шаров кивали головами, каждая чуть ли не с футбольный мяч величиною.

Третья, несколько левее, выписывала зигзаги среди опаснейших скал — острия что твоя бритва, а верхушка — гигантская игла.

Но опасность исходила не от дубов-исполинов, хотя стоило им уронить на землю хоть один желудь, впору было нанести урон целому дому. И не от шаров одуванчиков, которые при легчайшем дуновении ветерка испускали ввысь облака белоснежной ваты, напрочь закрывавшие обзор. И даже не от острых скал, способных содрать с зазевавшегося путника обувку-одежку, да и кожу поранить.

Эти препятствия предстояло преодолеть каждому ущербному, желавшему попасть в гостеприимный дом Мудрого Мастера. Препятствия и преодолевались даже теми, кто ходить не мог: на руках, на спине. На плечах тащили их на холм товарищи по несчастью.

Опасность представляли Бидоны, преградившие пути-дороги.

Они разбили лагерь на тропах, ведущих через вековую дубраву, луг с гигантскими одуванчиками и край острых утесов к пологим склонам холма. Там и сидели в засаде, резвясь или скучая, но не пропуская ни одной живой души. Давили сапожищами, обращали в бегство всех забредших туда, через их кордон не пробраться было ни единому безглазому кроту, мухе о пяти лапках, улитке, лишившейся домика.

Цепляясь за ветви на вершине главного дуба-исполина, друзья с тоской изучали невеселую картину.

Будильник мурлыкал себе под нос утешительную песенку: «Я на дереве сижу и вокруг себя гляжу, выхода не нахожу и от этого грустю».

— Щу, — сказал Веник.

— Что значит «щу»? — переспросил Будильник.

— Не «грустю», а «грущу», потому что выхода не нахожу.

— Что ты понимаешь в рифмах, не говоря уже о душевных переживаниях! Лично я грустю.

— Чепуху городишь. Бессмысленную чепуху! «Грустю»! Такого слова вовсе не существует!

— Вы слышали? Я так чувствую, а он меня уверяет, будто бы этого не существует!

Рассерженные Веник и Будильник едва не сцепились врукопашную на верхушке дерева, но Дырка их приструнил.

— И не стыдно вам? Ссорятся да цапаются вместо того, чтобы голову ломать и выход искать!

— Голову я уже сломал, — уныло признался Веник. — Да без толку.

— А у меня даже голова не ломается, — добавил Будильник. — Оттого-то я и грустю. — И покосился на Веника: пусть-ка попробует это облезлое чудище опять к нему прицепиться, получит поделом.

Но Веник просто отмахнулся.

Воцарилось унылое молчание.

Затем Дырка взялся за ум. Сперва ухитрился побороть собственное отчаяние, после чего попытался встряхнуть товарищей. Закатил впечатляющую речь. Объяснял, втолковывал, приводил доводы, пытался поднять настроение: неужто стоило проделать такой долгий и трудный путь, чтобы отступить именно теперь, когда цель — вот она, перед носом? Продираться сквозь болотистые топи и ревущие пустыни, чтобы в последний момент сдаться на милость бидоноголовых? Неужели после стольких страданий, борьбы и жертв продолжать влачить жалкое существование с ущербами и недостатками?

Уговоры подействовали.

Будильник коротко тикнул:

— Тик-так.

Торчащие уши облезлого чудика дрогнули.

Мрак отчаяния развеялся.

— Проведем военный совет! — скомандовал Дырка. — Когда осаждали крепость, ту самую, где я состоял бойницей при бастионе, я нахватался кое-каких военных премудростей. Прорвемся!

И проанализировал ситуацию. Уверенным жестом указал с верхушки дерева на дом, на три лагеря Бидонов, на три пути к цели и погруженный в гробовую тишину склон холма, распростертый перед ними, словно на военной карте.

— Каждый в одиночку не так заметен, как мы всей группой, — подвел итог Дырка. — Ясно?

Веник II и Точное Время согласно кивнули.

Приятели спустились с дерева и остановились меж извилистых золотисто-бурых корней.

План Дырки был рискованным и опасным для жизни. К тому же почти безнадежным.

Менее безнадежным, пожалуй, было бы полное бездействие.

Приятели попрощались друг с другом. Веник II помахал руками, Будильник — стрелками, а Дырка — кромкой. И двинулись все трое в разные стороны.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,

в которой Мудрый Исправитель Недостатков изъявляет свою последнюю волю

Мудрый Мастер и его помощник, прислонясь спиной друг к другу, сидели посреди пустой комнаты.

Мастер открыл глаза — словно ресницам его пришлось вздымать неподъемную тяжесть. Болезненно кашлянул.

— Уж не простудился ли ты, Мастер? — встревожился ассистент.

— Нет, — едва слышно ответствовал Мудрец. — Это симптом болезни, запрет на оказание помощи нуждающимся. Долго мне не протянуть.

— Может… — пролепетал ассистент. — Разве что передумаешь… Кто посмеет упрекнуть тебя, если ты им покоришься?

— Никто. Но я сам не прошу себе.

— Почему ты думаешь только о себе? — помощник перешел на умоляющий тон. — А я? Что станется со мною без тебя? И с нашими клиентами, которые ждут твоей помощи?

— Меня можно сбросить со счетов. А клиенты… Все же без меня им будет легче, чем жить под властью Бидонов.

— Мастер…

— Другого выхода нет, — сказал Мудрец. — Всех нуждающихся в помощи я оставляю на тебя.

— Что-о? Как? — ассистент захлебывался словами. — Да что же мне с ними делать?

— Вкупе с ними к тебе переходит задача. Исправляй, дополняй их нехватки по мере твоих возможностей.

— Нет-нет! — в ужасе отнекивался поседевший молодой человек. — Я же ничего в этом не смыслю!

— Ты ведь не раз видел, как я это делаю. Сам убедишься, пойдет как по маслу.

— Нет-нет!

— Постепенно втянешься.

— Нет и нет! Мудрый Исправитель незаменим!

— Возможно… Но стоит попробовать. Мне осталось недолго… А уж спорить да пререкаться и подавно некогда.

Мастер смежил глаза, вздохнул, и голова его опустилась на плечо молодого человека, который и сам земле предался.

Снаружи послышалось гудение мотора — это Бурбон Бидон раскатывал по склонам холма на присвоенном чужом мотоцикле.

— И в довершение всего, — сказал Мастер, — я завещаю тебе «Магуса», моего стального коня.

Ассистент расплакался.

— Да я и с мотоциклом-то управляться не умею!

Мудрый Исправитель Недостатков даже шепотом говорить был не в состоянии. Помощник с трудом разобрал его слова:

— Теперь это уже не моя забота.

И окончательно умолк.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,

где Веник II, отнюдь не косматое чудовище, вступает на тропу войны

Веник II вспоминал отца, Веника I, несравненного урода и пугала. Как бы поступил тот в подобной ситуации? Прежде всего должным образом подготовился бы. Ведь ежели собираешься воевать, изволь продумать все до мелочей: подходящая амуниция, вооруженность до зубов — это буквально вопрос жизни и смерти.

Веник задержался у придорожной лужи и глянул на свое отражение.

Увиденное зрелище едва не подкосило его, но воин все же овладел собой — нет, нет, он не намерен впадать в отчаяние, не надейтесь! И повторил вслух: «Не надейтесь!»

Веник твердил эти слова снова и снова в надежде, что от повторения голос его приобретет стальное звучание. Ан нет, голосишко по-прежнему оставался тоненьким.

Веник даже всплакнул, а затем принялся разминать мускулы: если уж голос не стальной, пусть хотя бы бицепсы сделаются тверже стали. Опять сплошное разочарование.

Не беда, мужественно подумал он. Будь что будет. А уж если от судьбы не уйдешь, следует по крайней мере принять ее с достоинством. Ведь с минуты на минуту начнется последнее сражение Веника II. Тут ему некстати подумалось, что, в сущности, это будет и первое сражение Веника II, но он отогнал эту мысль прочь по причине ее недостаточной героичности.

И наш герой двинулся в том направлении, куда его отрядил Дырка: то есть обогнул холм слева, где стояли кордоном высоченные Бидоны, чтобы попробовать прорваться. Или проникнуть. Или хотя бы просочиться.

По дороге он позаботился об экипировке: подбирал мало-мальски подходящее и облачался в обмундирование. За пояс натыкал колючих веток: даже если сам оцарапаешься — не беда, риск есть риск. На лужайке близ опушки леса ему подвернулись сброшенные оленем рога, и он прикрепил их к голове толстыми прочными зелеными плетями. Многочисленные ответвления рогов утыкал здоровенными, с кулак, шишками. Цветочной пыльцой калужницы, усеявшей всю лужайку, Веник намалевал на лбу, лице, туловище ядовито-желтые полоски: издали можно было принять его за пучеглазого оленя, подглядывавшего сквозь планки забора. Но и этого ему показалось мало: подобранные с земли длинные и острые скальные обломки он подвесил к своим разлапистым ушам: ударяясь друг о дружку, каменные подвески издавали тревожный, неприятный звук.

Напоследок Веник еще раз остановился, чтобы мысленно подготовиться к схватке.

— Эх, родиться бы мне уродом из уродов, чудищем из чудищ, пугалом из пугал! — сокрушался он. — Быть бы достойным своего знаменитого отца, у которого даже пятки, даже сердце обросло космами, да и всей нашей достославной семейки: на родичей моих, кто ни глянь, кондрашку схлопочет!

Дорогу перегородила лужа — хочешь не хочешь, а взглянешь. У несчастного Веника перехватило дыхание, и он сломя голову припустил прочь.

— Пощади! Не убивай! Ведь я же тебе ничего плохого не сделал!

Углубясь в нагромождение скалистых утесов, ущелий, расщелин, Веник вдруг опомнился и прекратил свой безумный бег.

— Да ведь это же я! — в полном ошеломлении произнес он. Ощупал себя — голову, рога, шишки, острые, как кинжалы, каменные обломки. — Я, я, это я! — торжествующе вопил он. — Я способен навести ужас! Чудовище из чудовищ, кошмар из кошмаров, страшилище страшней некуда!

Его робость, неуверенность вмиг как рукой сняло. Он почувствовал себя веселым, беспечным и таким легким, что стоит разбежаться, пожалуй, и взлетишь, а тогда и сражаться с бандитами не придется — перемахнешь их по воздуху, да и вся недолга… Правда, экспериментировать с полетами Веник остерегся, но ощущение веселой беззаботности не покидало его, а страха он не испытывал ни капельки, ну ни чуточки, как вдруг… прямо перед ним возникла плотная стена черных Бидонов.

Легкой походкой Веник двинулся к ним, словно дорогу ему преграждало всего лишь поперек лежащее бревно. Перешагнешь и, не замедляя хода, поспешишь дальше, по своим делам.

— Что-то там шевелится на дороге, — заметил Барон, предводитель высоких Бидонов.

— Сломанная веточка, — буркнул Баран.

— Ага. А ветер ее шевелит, — подтвердил Бука.

— Ветра вроде бы нет, — возразил Бяка.

— Ты бы еще наплел, будто бы это я тащусь по дороге, — вмешался в разговор Бык. — Если уж я Бык, то отчего бы мне не обзавестись рогами, верно?

— Верно, — кивнул Бяка. — Только рогов у тебя нет. Ты такой же Бидон, как и я.

— Так-таки и не хочешь убедиться, я там на дороге или нет? — подначивал Бык, которому очень нравилась его шутка, и он даже заревел для правдоподобия: — Му-уу!

Веник II приблизился небрежной походкой. Набрал полные легкие воздуха, издал перенятый у отца исконный боевой клич и бросился в наступление.

— У-У-У-УХ-ХА-ХАА!

— Никак оно еще и пищит?

— У-У-У-УХ-ХА-ХАА!

— Видать, какая-нибудь хворь прихватила.

— У-У-У-УХ-ХА-ХАА!

— Может, он чокнутый?

— Вроде не похоже.

— Др-р-рож-жите и тр-р-репещ-щите! — возопил Веник.

— Уж не вздумал ли он грозиться?

— Тр-р-репещи-ите! — сделал нападающий еще одну попытку, но веселая беспечность куда-то улетучилась, ноги снова затряслись, а голос перешел в тонкий писк.

Зато Бидоны явно повеселели. Смеялись, хлопали себя по коленкам.

— Нет, вы только послушайте, что выдает этот шишковатый рогоносец.

— А по-моему, это колючий куст сорвался с привязи!

— С чего бы это у него рожа такая желтая?

— Засветил кто-нибудь в физиономию тухлым яйцом.

— А уши-то, уши — что твои тарелки!

— Должно, собирался посуду мыть, а тарелки к башке прилипли!

Бидоны катались со смеху, толкали друг дружку в бок, хватались за животы, свистели, улюлюкали от восторга.

— Ну, я такого отродясь не видывал…

— А я не слыхивал…

— Др-рож-жите и тр-р-репещ-щи-и-ите! — забавный чудик тряс рогами, вокруг его головы вихрились в воздухе шишки и каменные осколки, а сам он для пущей острастки приплясывал на своих ножках-спичинках. — Вам конец пришел! Перед вами Веник II, чудище косматое!

— Нет, вы слышали?! — прохрипел Барон, согнутый в три погибели от смеха.

— Он еще и зубы скалит! — ревел Бяка. — Вот умора, ребята!

— Говорю же, вам конец! — стоял на своем Веник и от стыда расплакался.

— Слыхали? Нам конец! Ну и дела! — надрывался от смеха то ли Бык, то ли Бука, то ли Бяка. От неудержимого хохота из глаз у них катились слезы — едва успевай утирать кулаками. — Конец нам, братцы! Ха-ха-ха!

— Сил моих нет! — задыхался Буран и с грохотом рухнул на колени.

— В боку закололо! — прохрипел один из братьев.

— Ой, живот прихватило! — простонал другой.

— Лопнуть можно!

— Вот-вот тресну по швам!

Один за другим они падали на землю, катались по траве, по камням, не в силах освободиться от истерического хохота. И прежде чем ухохотаться насмерть, черные Бидоны с всхлипыванием, хрипом, визгом напоследок стукнулись боками. В последнем стоне их угадывались слова:

— Ох, умираю… Не могу, надорваться можно…

И наступила тишина.

— Тр-р-репещи-ите, — прошептал Веник II, всхлипывая от стыда.

Но наконец и его слезы иссякли.

Долго смотрел он на неподвижных врагов, затем медленно, осторожно приподнял тощую лапку и, затаив дыхание, переступил через одного черного братца. Чуть погодя — через другого.

Вскоре вся черная банда осталась позади. Веник на цыпочках отходил от них подальше, все ускоряя шаги, а когда страшное зрелище скрылось за поворотом дороги, остановился.

— Прорвался, — прошептал он, не веря собственным словам. И повторил погромче: — Прорвался через кордон! — И наконец закричал во весь голос: — Я победил! Победил бидоноголовых! Я, я, Веник II, чудище косматое! Ну не чудо ли?!

И во всю прыть припустился бежать, вверх по склону холма, все выше и выше.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,

где путаница времени достигает своего предела

Будильник не стал разводить церемонии, решил сразу брать быка за рога. Двинул наперекосяк по полю, поросшему гигантскими одуванчиками. Весь вид его выдавал уверенность в себе, словно в ранце на боку хранился детально разработанный военный план, а путь лежал к лагерю средних Бидонов, стерегущих подступы к правой тропе. Конечно же, никакого военного плана у него не было, утешала только мысль: двум смертям не бывать, а одной не миновать. Или: как аукнется, так и откликнется. Чем проще, тем оно лучше.

Хотя дело ждало спешное, Будильник не в силах был удержаться, чтобы не полюбоваться огромными белыми шарами одуванчиков. На некоторые он даже дул, и тогда тысячи — не зонтиков — зонтов! — взмывали ввысь и уплывали в дальние дали. Точное Время с завистью смотрел им вслед и мурлыкал себе под нос очередную самодельную песенку: «Зонтик сам себе хозяин, улетит хоть до окраин, у Бидонов не спросясь, никого не по-боясь».

В конце дорожки, ведущей через одуванчиковое поле, у подножия холма чернела бравая железобидонная рать: Блок, Бастер, Бомба, Бренд, Банан и Бита.

Однако Будильник не остановился и даже не замедлил ход. Пробормотал себе под нос, для храбрости: «Тик-так, тик-так», затем громко поздоровался: «Доброго вам утречка». И даже улыбнулся впридачу.

Черная стена не шелохнулась.

Бренд, командир отряда, буркнул:

— Здесь прохода нет.

Остальные тоже присоединились — каждый своим добрым советом.

— Вали отсюда!

— Ноги в руки и мотай прочь!

— Чеши, покуда цел!

— Кому сказано — убирайся подобру-поздорову!

— Канай отсюда, а то мы тебя враз доконаем!

— До чего приветливая компашка! — улыбнулся Точное Время как ни в чем не бывало. — Кстати, хотите — верьте, хотите — нет, но у меня и в мыслях не было пробиваться через ваш заслон. Просто издали приметил вашу компанию в поле и подумал: интересно, мол, что эти ребята тут поделывают, куда птица не залетит и зверь не пробежит? Дай, думаю, хоть поздороваюсь. Невежливо пройти мимо таких славных парней и даже словом не перемолвиться. Добрый день, ребята!

— Только что пожелал нам доброго утра, а теперь, вишь, добрый день у него! Куда так спешить?

Дни черной братии подчинялись жесткой воинской дисциплине. Предводитель, он же старший братец Бурбон Бидон, требовал неукоснительно придерживаться распорядка. Бидоны вставали и ложились в одно и то же время, каждый божий день завтракали, обедали, ужинали по часам, занимались боевой подготовкой ни минутой больше, ни секундой меньше, если же шли на войну, то разбивали лагерь и по своему обыкновению грабили, громили все подряд, но при этом тщательно заботились о подстраховке: выставляли посты и регулярно сменяли друг друга. Словом, точность чтили превыше всего.

— Разве у вас нет в заводе в часы обеда хотя бы закусывать? — сочувственно поинтересовался Будильник.

— В часы обеда? — фыркнул Бренд. — Да мы только что завтракали!

— Выходит, снабжение у вас нерегулярное? Это нехорошо. Кто родной жестянки для общего блага не жалеет, тому хотя бы жратва обильная да частая полагается. На вашем месте я бы возмутился: время за полдень, а обеда нет как не бывало!

— За полдень? — всполошился Бита. — С чего бы вдруг?

— Время-то идет, на месте не стоит. Уж мне ли не знать! — отвечал Будильник. — Я ведь часы, по-моему, даже слепому видно. Вот стрелки, понял? Ежели провиант не доставят, придется вам самим кухарить, а то как же это получается: «Шкворчит сковорода, а где ж она, еда? Не угощают пловом? Утешу я вас словом!» Добрый вечер, ребята!

— Вечер? Ну, это ты, брат, загнул!

— Мой двоюродный прадед в Лондоне, старина Биг-Бен, в восемь вечера всегда играет одну мелодию… — И Будильник тотчас же изобразил мелодичный звон. — Нравится? То же самое он исполняет и в десять вечера, и в полночь. — С чем и повторил знаменитый звон еще раз.

— Неужели уже так поздно? — Бастер зевнул, до того широко разинув рот, что Бидон его едва не вывернулся наизнанку.

— Когда зеваешь, изволь прикрывать ладонью рот, — оговорил его Точное Время. — Разве мать тебя не учила?

— Не-а, — ответил Бастер. — Она ведь тоже была родом из Бидонов.

Черных братьев охватила предсонная непоседливость. Они зевали, потягивались, терли глаза.

— Все еще не спите? Что ж тогда удивляетесь, если поутру глаза будут слипаться и вы даже не заметите, что врагу удалось проскользнуть за кордон, — мягко пожурил их Будильник. — Спокойной ночи.

Командир Бренд распределил подчиненных: — Половина дрыхнет, половина несет вахту. Я сплю.

— По какому праву? — проворчал Банан.

— Он всегда сдает себе козырные карты! — взбунтовался Бомба. — А мы за него отдувайся.

— Не ссорьтесь, ребята, — утихомирил их Точное Время. — Все равно ваше время уже истекло, а ему пора заступать на вахту.

— Уже? — изумился Бренд. — Да я еще голову положить не успел! Нет ли тут какой-то путаницы во времени?

— Нет. Взгляни на мои стрелки.

Блок и Бомба уже храпели, а командир с грехом пополам начал готовиться к дежурству, как вдруг затарахтели сверкающие полусферы Будильника, оглушительный звон разнесся по всему одуванчиковому полю, а Точное Время бодрым голосом запел побудку:

— Вставай, вставай, чай-кофе разливай! С добрым утром!

— Я даже глаз сомкнуть не успел.

— А я вообще не ложился.

— Зато не придется одеваться-раздеваться для утренней зарядки! — командовал Будильник. — Конечно, если не хотите опаздывать! Солнце вон уже в зените!

— Как в зените?

— Да так. А будете дальше прохлаждаться, то и до заката недалеко.

— Может, со временем что-то не в порядке? — сонные братья натыкались друг на друга.

— Время движется беспрестанно. Таков закон природы, и не мне его менять, — гнул свое Будильник. — Да и вам не советую. Со временем шутки плохи, время не одолеть даже Бидонам. Оно знай себе идет своим ходом, бежит, мчится!

Стрелки вращались все проворнее, полусферы ослепительно сверкали, часы будили, убаюкивали, тарахтели, трещали, кричали кукушкой, отбивали мелодичный звон, что твой Биг-Бен, повторяя всю эту какофонию снова и снова.

— Стыд и позор! Я стою на часах вот уже двое суток бессменно! — роптал один из братцев.

— Не сей панику в наших рядах!

— Неужто мы уже целую неделю здесь ошиваемся?

— Какое там — неделю! Уже целый месяц.

— Я устал до смерти. Больше невмоготу.

— Едва держусь на ногах.

— А я уж и держаться перестал.

Шеренга распалась, вояки неуверенно опускались на землю, готовясь ко сну, и тотчас вскакивали, чтобы занять пост, но вынуждены были вновь рухнуть — не важно, куда, зачем и до каких пор. Один за другим валились они вдоль дорожки.

— Надо бы выставить часовых… — зевнул Бренд и в то же мгновение уснул.

— Он еще разглагольствует… — огрызнулся Бомба. — Ему бы только… — но, не закончив фразы, провалился в сон.

Сокрушенные сном черные братья валялись вповалку. Сопели, храпели с открытым ртом. Последний из сраженных Бидонов чуть приоткрыл глаза и сонным голосом поинтересовался:

— Нет ли какой путаницы со временем?

— Нет, — ответил Точное Время. — Спокойной ночи, ребятишки. Приятных сновидений.

Ответом ему было дружное похрапывание.

Будильник совершенно выбился из сил. Стрелки замедлили свой ход, затем остановились. И Точное Время тихонько замурлыкал себе под нос очередную песенку: «На сегодня с меня хватит, усыпил всех черных братьев. Вам желаю черных снов до скончания веков!»

Переступив через распростертые тела Бидонов, Будильник зашагал к вершине холма.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ,

где мы становимся свидетелями первой за всю историю дырявой битвы. Не упустите редкостный случай! Располагайтесь поудобней, чтобы не подсматривать в дырочку, а наблюдать Дырку во всем его величин и мужестве

Третьему путнику не требовалось далеко ходить, чтобы вступить в единоборство с третьим отрядом Бидонов. К тому же он знал их, ведь они перекрыли тропу, ведущую из дубравы, и именно на них наткнулись странники, когда в первый раз предприняли попытку приблизиться к дому Мудрого Мастера.

Дырка проделал обычную серию дыхательных упражнений, чтобы привести себя в форму. Когда же наконец почувствовал, что набрал соответствующую кондицию, то есть по желанию может изменить вид, сузив или расширив себя, приступил к делу.

Неспешно приблизился к скучающей посреди дороги группе Бидонов и еще издали окликнул их.

— Ну и ну! Целое скопище пустых бидонных голов в одном месте! Что вам понадобилось в этих краях, куда и птица-то зря не залетит?

Пикетчики завертелись вокруг, оглядываясь по сторонам.

— Говорил кто-то? — осведомился Будка, предводитель отряда.

— Говорил… Только я не разглядел кто.

— Однако факт, что он хотел нас оскорбить.

— Как можно оскорбить, если здесь попросту никого нет?

— Тут что-то не так, — подвел итог Баста.

А Дырка намеренно дразнил их.

— Все здесь так, не волнуйся. Гудит у вас в пустых башках и отдается эхом.

— Может… внутренний голос? — предположил Блямба.

— Больше слушай всякие глупости, — одернул его Бутер. — У меня, например, башка вовсе не пустая, она полна мыслей.

— И что же ты мыслишь? — поддел его Брод.

— Кто-то нас разыгрывает.

— Блестящая мысль! — поддакнул Бублик и тут же возмущенно вскинулся: — Но ведь здесь никого нет!

— Это и есть самое возмутительное! Нас разыгрывает кто-то, кого вообще нет!

— Стыд и позор! — фыркнул Баста.

— Пустоголовые, — прозвучало где-то совсем рядом.

— Что-о?! — разъяренно взревели все шестеро братцев.

— Что слышали. Жестяные башки. Или бидоноголовые. Что в лоб, что по лбу. От вас порядочного голоса и не услышишь, только гул бидонных жестянок.

Братья сбились с ног в поисках источника голоса, кованые сапоги взрыли всю дорожку.

— Если бы ты существовал, мы бы уже тебя давным-давно растоптали в лепешку, в прах превратили, с землей сровняли! — ревел Будка.

— Твое счастье, что тебя нет!

— Это меня-то нет? — язвительно рассмеялся Дырка. — Меня не существует? Да вот он я, лежу себе полеживаю на тропинке! Кто ж виноват, что вы дальше носа своего не видите!

Братья изо всех сил старались отыскать его, но напрасно. Наконец сдвинули вплотную свои бидонные головы и принялись совещаться.

— Пожалуй, надо бы наведаться к глазному, — шепотом предложил один из умников.

— Сперва месть, потом — очки, — не сдавался другой.

— Наверняка мы его потому и не видим, что он очень маленький.

— Зато мы знаем, что он лежит на дорожке, а значит, не обязательно его видеть, можно растоптать не глядя.

— Придумал! — стукнул себя по лбу Бита, и его жестяная башка загудела так, что остальные чуть не оглохли. — Пройдемся по нему тяжелым катком, да несколько раз — с притопом да с прихлопом — мокрое место останется!

— Блестящая идея! — одобрил Будка и, обернувшись назад, со всей любезностью, на какую был способен, поинтересовался: — Стало быть, лежишь на дорожке?

— С превеликим удобством! Вытянувшись во всю длину.

— Точно? — недоверчиво переспросил Бутер.

— Не веришь — проверь.

— Проверим, проверим, за нами не заржавеет! — прошипел старшой и громовым голосом скомандовал: — Дави его!

Враз застучали кованые сапоги, дорожным катком проезжались взад-вперед вошедшие в раж черные братья, вздымая тучи пыли, жалобно хрустели под ногами мелкие камешки. Против такой атаки было не уцелеть никому и ничему.

Кроме одного.

— Направление верное, топайте сюда! — лихо подзадорил их Дырка, затем вдруг сделал глубокий вдох и растянулся до самых невероятных размеров, как только мог.

— Стойте! — истошно заорал бегущий впереди Будка. — Здесь провал!

Но было поздно: остальные толкались, напирали, а затем с отчаянным воплем, беспомощно размахивая руками-ногами, провалились в дыру.

— Ой! Ай! Ух! Больно!

А Дырка сжался до своей нормальной величины, отошел в сторонку и с обочины дорожки наблюдал за свалкой охающих и ахающих братьев.

— Моя нога!

— Моя коленка!

— Плечо!

— Подвернулась…

— Ушиблена…

— Вывихнута…

— Проклятая дырища! — простонал Будка.

— Где? — схватился за голову Блямба. — Здесь нет ничего, ровная дорога.

— Там нет, а тут есть, — послышался сзади голос.

Побитые, искореженные Бидоны, кряхтя и стеная, вертелись из стороны в сторону.

— Выходит, он у нас за спиной?

— Как это может быть?

— Так есть он или его нет?

— Вот в чем вопрос, — одобрил этот ход мысли Дырка. — Поразмыслите на досуге, покамест станете выхаживать друг друга. А это процесс затяжной, — и добавил презрительно: — И не вздумайте рыпаться, башки бидонные, вам необходим полный покой.

С этими словами он был таков.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,

где события уже готовы вот-вот обернуться к лучшему. Но ведь ничего не получается так просто, как нам хотелось бы

Мудрый Исправитель Недостатков чуть дышал. Он лежал на полу, в лице ни кровинки, растрепанные космы бороды в беспорядке пали на грудь.

Ассистент в отчаянии хлопотал над ним: обмахивал раскрытой книгой, чтобы хоть слегка дать доступ воздуху, и поминутно брызгал в лицо водой из кружки в красный горошек — вдруг да от этого Мастер придет в себя. Но все напрасно. Болезнь быстро набирала силу, дыхание и пульс все замедлялись. Из внешнего мира до него доходил лишь гул мотора «Магуса», и тогда ему вспоминался сине-белый шарф — как тот трепещет, развевается на ветру при быстрой езде.

Захваченный в качестве военного трофея, стальной скакун грохотал у разгромленного дома, с Бурбоном Бидоном в седле, который со скуки выписывал круги по склонам холма и время от времени выкрикивал в зияющий дверной проем:

— Ну как, доходяга? Не дошел еще?

И вдруг мотор умолк. Ресницы Мастера дрогнули.

— Тебе лучше, Мастер? — с надеждой пролепетал ассистент.

Мудрый Исправитель Недостатков не ответил, хотя, знай он, что происходит снаружи, пожалуй, собрался бы с силами и не исключено, что открыл бы глаза.

Ведь на вершине холма, у дома, молча стояли трое.

Три незнакомца, немало повидавшие в жизни и закаленные в неравных боях.

Три героя.

Они не только перебрались через болотные топи и вопящие пустыни со сгинь-травою, но и прорвали блокаду: в мужественном поединке одержали верх над черными братьями-бидонами.

Да, это были они: Веник II, Будильник Точное Время и Дырка.

Суровые лица испещрены глубокими морщинами.

Вокруг завывал ветер.

Будь у наших героев волосы, они развевались бы на ветру.

Позади них сраженные Бидоны, впереди — цель.

Но между целью и странниками находилось еще одно препятствие, и не абы какое.

У разбитой двери дома в седле «Магуса» громоздился черный предводитель бандитов.

При виде пришельцев Бурбон мигом догадался, что план его провалился. Если этим ущербным удалось прорвать заслон, значит, братья допустили роковую ошибку. Должно было свершиться чудо, чтобы осуществилась цель, ради которой Бидоны пустились в путь: чтобы число их округлилось, а вместе с ним и тысячекратно умножиласьуверенность Бидонов в своих силах и безнаказанности.

Руки в кожаных перчатках на руле мотоцикла, ноги в кованых сапожищах на земле — так восседал он в седле «Магуса». Черная голова, угрожающе поблескивая, раскачивалась над стальным скакуном.

— Где мои братья? — растягивая слова, грозно поинтересовался он.

Странники отвечали не моргнув глазом.

— Прохлаждаются, — сказал Веник.

— Клюют носом, — произнес Точное Время.

— Залечивают раны, — добавил Дырка.

Наступило тягостное молчание.

Воздух на холме накалился.

И раскалялась в сердце Бурбона жажда мести: подумать только, его обвели вокруг пальца, выставили на посмешите все семейство и славное имя Бидонов. Растоптать, смести с лица земли вредных приспешников Мастера!

«Магус» взревел. Мощный стальной конь с предводителем бандитов в седле рванулся вперед, чтобы изничтожить некстати явившихся странников.

— Встань впереди, чуть справа! А как он поравняется с тобой, выдай по полной! — скомандовал Дырка, и Будильник тотчас же повиновался. Он не стал уточнять, что значит «выдать по полной». И так понятно.

«Магус» врубил скорость. Мотоциклист пригнулся. Устрашающее выражение не появилось на его лице лишь по причине отсутствия этого самого лица.

— Как увидишь его носище — бей! — прошипел Дырка Венику.

Лысый чудик вконец извелся, нервно приплясывал на месте, не отрывая вытаращенных глаз от надвигающейся опасности.

— «Как увидишь»! Интересно, а как я его увижу? — чуть ли не в истерике повторял он. — Ведь у него и нет носа-то!

Но вторая часть команды еще пуще того повергла Веника в оторопь.

— И как это — «бей»? Да я отродясь никогда никого не ударил!

— Вот тебе подходящий случай! — огрызнулся Дырка.

Для подробных обсуждений времени не оставалось.

Судьбоносные события, от которых зависела жизнь многих обитателей холма и за его пределами, разыгралась в мгновенье ока.

Предводитель Бидонов с чудовищной скоростью неудержимо мчал на врагов: его увлекала сила собственного веса и ярости, помогала отличная работа мотора.

Казалось, спасенья нет, он неминуемо раздавит, изничтожит горстку отчаянных храбрецов.

Однако стоило ему поравняться с Будильником, согласно приказу, поджидавшим врага чуть справа, и Точное Время показал, что значит «выдать по полной». Его едва не разнесло на колесики-винтики. Он гремел, грохотал молоточком, куковал кукушкой, звенел, как и положено будильнику, гудел колоколом — и все это в полную силу и с добавлением немыслимых усилий.

Внезапное безумное звуковое неистовство сбило наездника с толку, и стальной конь потерял управление. А Бурбон, судорожно вцепившись в рукоятки руля, прибавлял и сбрасывал скорость, тормозил и устремлялся вперед — и все это одновременно.

В результате «Магус», взревев, встал на дыбы, а черный седок вытянулся в струнку, силясь обуздать стального коня и вновь утвердиться в седле. И, пожалуй, это ему удалось бы, если бы «Магус» вдруг не замер на месте.

Дырка использовал удачный момент. Отчаянным смертельно рискованным прыжком он бросился на черную башку предводителя, занятого борьбой со стальным конем.

И тут произошло нечто такое, чего испокон века не бывало в краях, овеянных недоброй славой Бидоновых предков.

Нечто такое, что не зафиксировано даже в древнейших хрониках, а очевидцев событий подвигло лишь на непроизвольно вырвавшиеся изумленные выкрики.

Вот пример. Доселе невиданное, поразительное зрелище исторгло у Будильника восторженный вопль:

Жизнь твоя, Бурбон, — жестянка!

Дыру в башке не залатаешь планкой!

Бурбон в смертельном ужасе обеими руками схватился за голову, что возымело сразу два последствия: жестяная голова загудела и пошла кругом, «Магус» с неуправляемым рулем завалился набок, а его седок, описав широкую дугу, вылетел из седла.

Ошеломленный, валялся он на земле, а сквозь дырку на сверкающей жестяной башке — невероятно, но факт! — вытарчивал нос — на редкость уродливый, приплюснутый, к тому же очень красный.

— Веник! — воскликнул Дырка. — Бей!

Тощие ножонки лысого чудища дрожали, а сам он окаменел, уставясь на вражеский нос.

— Значит, у него есть нос? — в растерянности пролепетал он.

— Чего ты ждешь? — нетерпеливо протарахтел Будильник.

Бурбон попытался встать, одной рукой в перчатке испуганно прикрывая образовавшуюся в жестяном покрытии дыру. Если это удастся, бандит вновь станет неуязвимым.

Дырка, задыхаясь, растягивался во всю ширь и упорно твердил:

— Бей! Бей без промедления!

И тут невероятное спокойствие овладело Веником. Дрожь в коленях унялась, и он рванул вперед — только облачка пыли взметались из-под ног. Он увидел, как Бурбон на миг уперся в землю обеими руками, чтобы вскочить на ноги. Уродливый, приплюснутый и очень красный нос остался без прикрытия. И Веник услышал собственный голос. Это он, чудище косматое, надсаживался во всю мочь:

— Тр-р-репещи, худой Бидон, сейчас получишь поделом!

Мощным, точно направленным, размашистым ударом справа он достал мерзкий нос Бурбона.

Даже искушенные ценители бокса пришли бы в восторг, доведись им присутствовать при этой сцене. Да что там, случись такое на олимпийском ринге, этот знаменитый удар правой годами вспоминали бы болельщики и профессионалы.

Опять наступила тишина. Но не такая, как прежде.

Три странника тяжело дыша стояли над поверженным во прах, то бишь в дорожную пыль, недругом. Даже радоваться и ликовать у них не было сил. Наконец они обняли друг друга за плечи и, поддерживая один другого, двинулись к дому.

Черный бандит не очухался, даже когда на его распухший нос опустилась было муха о пяти лапках, но тотчас, брезгливо жужжа, улетела прочь.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ,

где все становится на свои места. Хотя место каждому оказывается не там, где мы полагали

Мудрый Исправитель Недостатков открыл глаза.

Ассистент на радостях от души плеснул ему в лицо водой из кружки в красный горошек, пока Мастер не оттолкнул его руку: хватит, мол, хорошего понемножку.

В ответ на что помощник залпом выхлебал из кружки остатки воды и прошелся пляской по всей комнате. Волосы его на глазах приобретали изначальный цвет и вскоре стали красно-рыжими, как помидор.

В зияющем проеме выбитой двери стояли три странника. Усталые, измученные, зато победители.

— Не подоспей вы вовремя… — промолвил Мудрец, и речь его прервалась от слабости.

— Подоспели в последний момент! — ликовал рыжий помощник. — В самый, можно сказать, распоследний!

Мастер протянул руку. Рыжеволосый ассистент помог ему подняться, после чего сбегал за стулом. Мудрец сел. Он был еще бледен, но силы явно возвращались к нему, голос пока что звучал слабовато, но креп с каждой фразой.

— М-да… еще чуть-чуть, и эти бидоноголовые загнали бы меня в могилу.

— Этих бандитов тебе больше нечего бояться, — хвастливо заявил Веник.

— Да я и не боялся, — задумчиво проговорил Мудрый Мастер, — просто едва не отдал концы.

— Мы с ними разделались! — протарахтел Будильник. — Всех победили.

— Звучит красиво! — вздохнул Мастер. — Если бы это было правдой!

— Сомневаешься, что мы… — обиженно начал Дырка.

— Ничуть не сомневаюсь! Только знаю я эту породу. Бидоноголовые неодолимы. Иногда можно задать им перцу. Даже нужно. Вот как сделали вы сейчас. Но потом они соберутся с силами и опять попрут со всех сторон. Самое большее, что можно против них сделать…

— Врезать как следует по носу! — воскликнул Веник II, опьяненный победой.

— Верно! — с широкой ухмылкой поддержал его ассистент.

— Сбить с них спесь и не придавать им уверенности в себе, — промолвил Мастер.

— Тоже верно, — поддакнул ассистент, пытаясь состроить умную мину.

Точное Время слегка тренькнул, призывая к вниманию.

— Мастер, мы пробрались сквозь топкие болота и вопящие степи, где растет знаменитая сгинь-трава…

— Знаю.

— Мы прорвались сквозь заслоны черных братьев и здесь, у твоего дома, сразили их предводителя…

— Знаю.

— И все это ради того, чтобы…

— Знаю.

Странники кучкой сбились у стула, где сидел Мастер.

— Будучи чудищем косматым, я гол как сокол… То бишь лысый.

— Зовусь часами, а чувства времени у меня нет.

— А я и вовсе не знаю, есть я или нет. Сплошной пробел.

— Я обязан вам жизнью, — сказал Мастер. — И не могу быть неблагодарным.

Похмыкивая, он чесал в затылке, задумчиво трепал бороденку, заплетая и вновь расплетая жидкие косицы. Когда он повторил все эти действия по третьему разу, у странников стало иссякать терпение. Будильник только решился было тик-такнуть, но Мудрый Мастер опередил его.

— Я принял решение.

— Вот как?.. — взволнованно выступил вперед Веник.

— И…

— И?.. — просиял Дырка. — И…

— И в знак признательности…

— Так-таки признательности… — выжидательно подхватил Точное Время.

— …я не стану исправлять ваши недостатки.

Настало растерянное молчание. Затем послышались возгласы обиды и разочарования:

— Но, Мастер!..

— Как же ты можешь так с нами поступить?

— Ты же сам говорил: в знак, мол, благодарности!

Ассистент, который и сам не мог взять в толк, что происходит, помня о своих обязанностях, принялся отгонять их (не приставайте, дескать, к Мастеру, который все еще пребывал в раздумьях), но про себя решил, что не удивится, если разочарованные просители вцепятся Мастеру в бородку.

Когда буря поутихла, Мудрый Исправитель Недостатков обратился к Венику II.

— Скажи, сынок, как тебе удалось прорваться сквозь заслон Бидонов?

— Я и без волос показался им таким страшным, что они окочурились!

— Ты выглядел до того забавно, что они лопнули со смеху, — поправил его Мудрый Мастер.

— Хм… — кашлянул лысый чудик, — оно… конечно, не без того. — Затем, вновь расхрабрившись, дерзко бросил: — А ты почем знаешь? Тебя ведь там не было!

— Я обязан знать! — рассердился Мастер, он не терпел бахвальства и заносчивости. Но тотчас и смягчился: — Мужайся, Веник II. Бидонов никакой шерстью не запугаешь. Ты победил потому, что в тебе нет ничего страшного. Ты такой, какой есть.

— А я прорвался потому… — начал было Будильник и беспомощно развел стрелками. — Ума не приложу…

— Потому что у тебя нет чувства времени. Потому что ходишь как попало, звонишь, тарахтишь… Ты непредсказуемый, а иногда настроен на поэтический лад… Обычному будильнику, который ходит точно, ни за что не обмануть бы этих разбойников.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что я пробился лишь потому, что сам не знаю, кто я такой? — возмущенно спросил Дырка.

— Не совсем, — ответил Мастер. — Но в основном так. Тебя видят и не видят, верят, что ты существуешь, и не верят. Потому что ты именно такой, какой ты есть.

Мастер встал.

— Некоторые проигрывают из-за своих недостатков — в таких случаях надо их исправлять. А есть такие, кому это на пользу. Вы со своими недостатками одолели Бидонов и спасли мне жизнь. Поэтому теперь я имею возможность исправлять недостатки, восполнять пробелы и недостачи — словом, помогать тем, кто в этом действительно нуждается.

Странники робко топтались у двери. Снаружи доносились шум и гомон. Друзьям не хотелось уходить отсюда. Объяснения Мудреца были понятны, более того, они даже согласились с его правотой, и все же… Выдержать такие испытания, битвы…

— Значит, я никогда не стану чудищем косматым? — не выдержал Веник II.

Мастер присел перед ним на корточки, голос его звучал мягко, уговаривающе:

— Лохматых чудовищ на свете полным-полно. Им впору соревноваться, кто из них противней и страшней. Зато ты — единственный. Единственное косматое чудовище, лишенное шерсти. Ты единственный, над кем можно посмеяться. Ты единственный и неповторимый.

— А я никогда не смогу ходить точно? — вздохнул Точное Время.

— Не огорчайся, — возразил Мастер. — Стрелки самых точных часов не укажут, как надо жить. Всюду полно механических — скучных одинаковых часов. Будь ты такой, как все, и не слыхать бы тебе разноголосицы твоих любимых позвякиваний и потрескиваний, не испытать порывов поэтического вдохновения, не слагать стихов. Этого ты хочешь?

— А я мучайся, изводись сомнениями всю жизнь, так, что ли? — сердито вмешался Дырка.

— На свете полно таких уверенных в себе, что их с места не сдвинешь, не переубедишь. Например, Бидоны никогда не сомневаются. Зато ты всегда задаешься вопросами, всем интересуешься. На то ты и Дырка. Ты уверен только в том… что ни в чем не уверен. Если исчезнут твои сомнения, исчезнешь и ты сам.

Друзья выпрямили плечи и вздохнули с облегчением. Даже усталость ощущалась не так остро.

Но уходить им по-прежнему не хотелось.

Впереди их ждал бесконечно долгий путь — тяжелый, опасный и страшный… Топкие болота… вопящие степи… черные братья…

Чего-то не хватало. Какой-то мелочи, но мелочи важной. После чего можно было с легким сердцем распрощаться и сбежать вниз по склону холма.

Мастер прислушался: гомон снаружи все усиливался.

Слух о поражении черных Бидонов разошелся по свету, и теперь вокруг дома вновь начали собираться жаждущие помощи. Их стало больше прежнего. Мудрого Мастера ждала работа.

— Я ведь тоже не вечен… — сказал он путникам и резко поднялся с места. Голова у него закружилась от слабости, но он отказался от помощи ассистента и выпрямился во весь рост. — Однако пока могу, буду верен себе!

ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ,

где мы наконец-то можем повеселиться. Тем более что заслужили

От скопища посетителей темнел склон холма, а толпы сломанных, разбитых, треснутых, горбатых, щербатых, кривых и косых все прибывали со всех концов земли. При появлении Мудрого Мастера все разразились ликующими криками.

Мастер воздел руки вверх, и толпа умолкла.

— Знаю, что все вы ждете меня, и знаю, что дело у каждого срочное. И все же взываю к вашему терпению, поскольку прежде я должен выплатить свой долг. Моим друзьям кое-что с меня причитается. Да и мне самому тоже.

Он поднял с земли мотоцикл, валявшийся у входа в дом с тех пор, как «Магус» сбросил Бурбона Бидона с седла. Открыл седельную сумку, достал защитные очки и длинный сине-белый полосатый шарф. Очки закрепил на лбу, шарфом обмотал шею и сделал знак: по местам!

Будильник устроился впереди, чуть ли не на коленях у Мастера, Веник II примостился сзади, на пассажирском сиденье, Дырка занял место в кожаной сумке.

«Магус» взревел. Теперь, когда на нем наконец-то сидел хозяин, он был счастлив. Скатился с холма, постепенно набирая скорость, и, когда вырулил на протянувшуюся за холмом прямую, как стрела, дорогу, которая шла по краю конца света, рванул во всю мощь. Ведь препятствий больше не осталось.

Вихрем мчал «Магус» в голубоватых клубах тумана. Косички бороды и косица Мастера растрепались, ветер развевал их из стороны в сторону — словом, все было как прежде, давным-давно.

Мотор ревел, а друзья отважно подставляли лица навстречу ветру, который пытался сдуть их с мотоцикла. Но они изо всех сил цеплялись за гриву стального коня, а тот с бешеной скоростью мчал их по краю света, и путешественники во всю мочь легких и глотки счастливыми голосами кричали:

— УР-РА-А-А-А-А!

И опять, еще громче, еще звонче, еще дольше:

— УР-РА-А-А-А-А-А-А!!!

Гордым флагом развевался позади сине-белый полосатый шарф.

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ Недостача еще не значит недостаток

ГЛАВА ПЕРВАЯ,

ГЛАВА ВТОРАЯ,

ГЛАВА ТРЕТЬЯ,

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,

ГЛАВА ПЯТАЯ,

ГЛАВА ШЕСТАЯ,

ГЛАВА СЕДЬМАЯ,

ГЛАВА ВОСЬМАЯ,

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ,

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ,

ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ,