Санкционный смотритель [Анатолий Яковлевич Гончаров] (fb2) читать онлайн

Анатолий Гончаров

ИСТОРИЧЕСКИЙ ДЕТЕКТИВ

РИГА - 2014

 

Исторический детектив продолжается. Данная публикация продолжает ранее опубликованную книжечку «В чести и бесчестии», очередную часть бесконечного романа «Голые короли». Это тот случай, когда нет смысла ждать окончания публикации, ведь газетный роман реагирует на происходящие события, о которых надо читать сегодня.

Опять пошла путаница с главами, две девяносто пятых, но не было девяносто восьмой, поэтому позволил себе заменить номера глав. Исправил также ошибку в написании фамилии поручика Мировича, написанную через «е». Кстати, читая строки о нем, можно подумать, сто это его шпагой был убит Иван Антонович – несчастный Иван VI. Но дело было так: подпоручик (!) В. Я. Мирович, нёсший караульную службу в Шлиссельбургской крепости, склонил на свою сторону часть гарнизона, чтобы освободить Ивана.

Однако стражникам Ивана капитану Власьеву и поручику Чекину была выдана секретная инструкция умертвить арестанта, если его будут пытаться освободить (даже предъявив указ императрицы об этом), поэтому в ответ на требование Мировича о капитуляции они закололи Ивана и только потом сдались.

Мирович был арестован и обезглавлен в Петербурге как государственный преступник. Существует неподтверждённая версия, согласно которой его спровоцировала Екатерина, чтобы избавиться от бывшего императора.

Я.Курземниекс

Глава девяносто четвертая

Когда исчезает уверенность в завтрашнем дне, возникает стойкая убежденность во вчерашнем преступлении против человечности. Вроде культурной революции на Майдане. Это означает, что история исподволь возвращает нас к повторению уже пройденного: «Я помню чудное мгновенье...» И, боже правый, как невыносимо провидчески звучат сегодня слова Николая, сказанные генералу Паскевичу: «В Пушкине оплакивается будущее, но не прошедшее».

«Сказку о золотом петушке», опубликованную в 1834 году, полагали сказкой о золотом петушке, вследствие чего так и не поняли, что это было публичное раскрытие заговора против Александра Благословенного.

Загнав декабристов в Нерчинские рудники, Бенкендорф писал в докладе на высочайшее имя: «Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно; что же касается будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение».

Когда табакеркой достигался искомый результат предполагаемого процветания, когда стрихнином, а порой и совсем просто - подушкой. В случае с императором Иоанном Антоновичем, двадцать два года просидевшем в каземате Шлиссельбургской крепости, была редкая для таких дел шпага поручика Мировича. Для верности еще и английской бритвой полоснули.

Петра в Ропше напоили до поросячьего визга и прикончили за ломберным столом. После никто не мог вспомнить подробностей. Кажется, капрал конной гвардии повздорил с императором из-за козырной дамы, каковой, несомненно, являлась Екатерина Алексеевна. В общем, канделябрами ухайдакали самодержца. Объявили, что скончался от геморроидальных колик.

С Александром Павловичем, можно сказать, еще по-божески обошлись. И пошли гулять по Руси сибирские легенды о чудесном обращении императора в святого старца Федора Козьмича. Дамасских озарений Савла эти легенды не снискали, но иначе и быть не могло. И дело тут не в отсутствии светоносного чуда, явленного бывшему раввину. Попробуй мигрирующий старец где-нибудь в Тобольске заявить подобно тому, как это не смущался делать апостол из вторых рук: «Я же Павел, который лично между вами скромен, а заочно против вас отважен, убеждаю вас кротостью и снисхождением Христовым...»

Отходили бы плетьми на конюшне, да и в острог. Кротко и снисходительно. Это же Россия. Чай, не коринфяне там обитают. А Павел, что хотел, то и вещал от имени Христа: «В безумии говорю: я больше...» Сораспялся сын иудейский. Заочно, правда. Если не сказать - виртуально: «Возвещаю вам, братия, что Евангелие, которое я благовествовал, не есть человеческое, ибо я принял его и научился не от человека, но чрез откровение Иисуса Христа...»

А в Пушкине, переложенном на мову и мечтающем о членстве в ЕС, оплакивается будущее Украины: «Я памятую дывну мыть...»

И царица вдруг пропала

Едва отшумел усмиренный картечью декабрь, как 3 января 1826 года скоропостижно умирает государственный канцлер граф Румянцев. Еще через две недели хоронят главнокомандующего Москвы графа Ростопчина. Оба они -доверенные сановники почившего Александра Павловича. Далее в синодике следуют обер-камергер Нарышкин и только что вышедший в отставку министр финансов Гурьев. Всех этих царедворцев объединяло одно: Александра они знали с молодых его великокняжеских лет. Не вынесли, знать, тяжелой утраты. Такое случается. Скорбный список, однако, не исчерпывается ими, а только открывается.

Вмешайся граф Аракчеев в эти дела, и не было бы, наверно, ни гвардейского возмущения на Сенатской, ни скоропостижных смертей, накрывавших одна другую саваном голосящего забытья, но потрясенный зверским убийством любезной его сердцу гражданской жены Настасьи Федоровны Минкиной, кое совершилось вскоре после прибытия царя в Таганрог, граф немедленно все бросил в Петербурге и помчался в Грузию оплакивать невосполнимую свою утрату. Совершенно повихнулся всесильный «временщик» на этой трагедии, признаваясь, что отныне он «никакого соображения не может сделать».

Когда же настал и его черед котомки шить, Пушкин отозвался на это так: «Аракчеев умер. Об этом во всей России жалею я один - не удалось мне с ним свидеться и наговориться».

Но эта смерть еще впереди, а 13 марта 1826 года в Петропавловском соборе под прощальные пушечные залпы и при необъяснимом отсутствии венценосной супруги тело Александра Благословенного было предано вечному упокоению. Медный ковчег с гробом императора, замкнутый четырьмя замками, поместили в фамильную усыпальницу и заложили мраморной плитой.

Через три дня незаметно для всех умер царский кучер Илья Байков - едва ли не главный свидетель всего происходившего в Таганроге и Крыму. Тихо удалены были от двора нечаянно разбогатевшие лейб-лекари... Между тем овдовевшая императрица Елизавета Алексеевна, странно оборвавшая за восемь дней до кончины Александра записи в своем дневнике, где она скрупулезно фиксировала весь видимый ей ход болезни мужа, прислала письмо вдове Павла - Марии Федоровне: «Дорогая матушка, пока он останется здесь - и я останусь, а когда он отправится, отправлюсь и я, если это найдут возможным. Я еще не знаю, что будет со мною дальше...»

Наивная, она уже предчувствовала свою обреченность и туманно давала понять, что нуждается в защите хотя бы свекрови: «Дорогая матушка, сохраните ваше доброе отношение ко мне...» Выходит, что некого больше ей было просить о помощи. Выходит, что так. Уже наутро после кончины Александра Елизавете Алексеевне предложено было переселиться в дом к Шихматовым. Не так грубо все было, как четверть века назад, когда в окровавленных сумерках Михайловского замка генерал Беннигсен кричал Марии Федоровне, словно горничной: «Извольте делать, сударыня, что вам велят!» Времена иные настали, и не было тут Беннигсена, одного из самых непримиримых участников заговора против Павла, а был милейший князь Петр Михайлович Волконский, близкий друг покойного императора, назначенный в день коронации Николая министром двора, а чуть позже жалованный титулом светлейшего князя. За какие грехи, спрашивается?

«Неужели вы думаете, - горько сказала тогда Елизавета Алексеевна, - что меня привязывала одна корона к моему мужу? Покуда есть возможность, я вас прошу, не разлучайте нас...» Князь Болконский, человек приятного обхождения, промолчал. Возможности не разлучать не имелось.

4 мая все того же 1826 года в уездном городе Белеве Тульской губернии одиноко скончалась ее императорское величество Елизавета Алексеевна, урожденная принцесса Баденская, сорока семи неполных лет, любившая и не любившая неверного Александра. Конечно же, не одна корона их связывала, особенно в последние годы, сблизившие их. А про то бестрепетное и юное время, когда она сама не умела, да и не стремилась хранить супружескую верность, они просто не вспоминали. Жили настоящим, заново открывали для себя друг друга, и корона тут ни при чем.

Немыслимо долго добиралась она из Таганрога на похороны Александра, который отныне принадлежал только ей. Так считала она и теперь уж только бога молила о помощи, но никуда далее Белева не доехала. Мария Федоровна надеялась сердечно встретить разбитую горем невестку, сговорились письмом увидеться в Калуге, чтобы вместе ехать в Москву, а там уже и Петербург в сутках езды. Отпустили Марию Федоровну. Как не отпустить -дело вдовье, утешное. Но как будто и знали уже, что не успеет. Вот она и не успела, старая императрица, ровно на одну ночь опередила ее смерть Елизаветы Алексеевны. Самой страшно жить стало. Отчего-то не упоминаема никем фамилия белевской помещицы, в доме которой назначено было остановиться на ночлег Елизавете. Похоже, канула та помещица безымянной.

В десять вечера 3 мая царская карета остановилась у подъезда ее дома. Императрица быстро вошла, прикрывая глаза от чересчур ярких, как она выразилась, огней, пожелала загасить все свечи, кроме двух, и тотчас попросила оставить ее одну. Хозяйка прилегла у себя на кушетке, не раздеваясь, тревога неясная томила сердце, только к полуночи и задремала, но тут же и разбудил придворный чиновник, ранее ею не виденный: «Государыня скончались...» Часы в доме пробили двенадцать.

Войдя в спальню к почившей императрице, она приблизилась, словно еще во сне, чтобы поцеловать руку, как того требовали обычай и этикет, и поцеловала. Вглядевшись в ее черты, оторопело вдруг подумала, что это совершенно незнакомая женщина: «А царица вдруг пропала, будто вовсе не бывало...» Это все пушкинский золотой петушок ерничает: пропала царица.

Зато некоторое время спустя в Томской губернии появилась таинственная монахиня Вера Александровна, по прозванию Молчальница, речь и манеры коей обличали будто бы особу из высшего общества. Образованна была, это верно, осанкой не монашеской выделялась, но молва и без того охотно подхватила еще одну легенду о внешнем якобы сходстве странницы с императрицей, хотя и не было к этому фольклорному откровению никаких оснований. Оба мифа, обе легенды, как парочка полуфрачных сорок на березе, укрепляли просвещенное общество во мнении, что «великия тайны спасения царской четы есть промысел божий, ко благу отечества устремленный», и что там усопший кучер Байков, никто о нем и не вспоминал, быль и небыль разглашая.

22 мая, через две с половиной недели после загадочной кончины императрицы, умирает в Таврическом дворце историограф Российской империи Николай Михайлович Карамзин, не успевший достичь своего шестидесятилетия. Только что вышел высочайший указ о назначении действительному статскому советнику Карамзину, отъезжающему за границу, пятидесяти тысяч рублей ежегодно - «с тем, чтобы сумма сия, обращаемая ему в пансион, была производима сполна жене его, а по смерти ее также сполна их детям - сыновьям до вступления всех их в службу, а дочерям до замужества последней из них».

Николай Михайлович, выпустивший наконец из печати труд всей своей жизни «Историю государства Российского», собирался во Флоренцию, испрашивая у государя должность тамошнего резидента. Государь нисколько не возражал, даже напротив - с пониманием отнесся к желанию знаменитого историографа и писателя окунуться в средневековую романтику прекрасной Флоренции, и лишь подробно интересовался, каким путем тот собирается туда добираться: «Морем ли до Италии или только до Любека, или сухим путем?»

Карамзин стремился поскорее распрощаться с траурным Петербургом, и было ему все равно - морем ли, сухим ли путем. Никак не отреагировал на известие о щедром пенсионе и воспоследовавшем указе, каковой вольно или невольно, однако же отсылал к ненужным мыслям о грядущей смерти. Тошно на душе стало еще и оттого, что канцелярским параграфом казенно обозначилась впереди, и неизбежная кончина красавицы еще Екатерины Андреевны, бывшей на пятнадцать лет моложе Николая Михайловича.

Не коронованный пока что царь писал ободряюще: «Пребывание в Италии не должно Вас тревожить, ибо хотя место во Флоренции еще не вакантно, но российскому историографу не нужно подобного предлога, дабы иметь способ жить свободно и заниматься своим делом, которое без лести, кажется, стоит дипломатической корреспонденции, особо флорентийской. Словом, я прошу Вас, не беспокойтесь об этом, и хотя бы мне в угождение - дайте позаботиться способом устроить Вашу поездку».

Письмо императора Николая Павловича датировано 6 апреля, а в начале мая высочайше сообщено было о новой милости государя: переселить Карамзина в Таврический дворец, при котором имелся роскошный сад, а в том саду чистый воздух, столь необходимый для умственных занятий отечественной историографией.

Зачем было городить огород с садом, когда Николай Михайлович уже, можно сказать, сидел на чемоданах? А затем, видимо, что уготован был дотошному историку и насторожившемуся летописцу дома Романовых почетный, необременительный и самый короткий путь - в некрополь Александро-Невской лавры.

Похоронили тех, упокоили этих - чистые труды. И не стоит затаенно думать, что череда знатных петербургских похорон, имевшая быть в первой половине 1826 года, призвана была стать пышной завесой для казни пятерых декабристов на кронверке Петропавловской крепости в 5.30 утра 13 июля. Николай намеренно желал сделать ее оглушающе жестокой, вселяющей долгий ужас в колеблющиеся души, которые, кажется, и впрямь не сознавали разницы между тем, кто умер на самом деле, а кого только пропоносило в Таганроге.

Кстати, Павел Пестель все-таки понял, что он со своим тайным обществом стал орудием в чьей-то игре (британской, конечно же), и признался своему соратнику майору Лореру в намерении броситься в ноябре в Таганрог, открыться царю и тем самым остановить коварную интригу. Но было уже поздно.

Догадывались и другие. Вот и горячечный шепот болтливой старины не к вящей славе державы упадает в душу: «Решающее выступление декабристов намечалось на май 1826 года. Смерть Александра спутала все карты заговорщикам и вынудила их к импровизации по обстоятельствам, не располагая даже и психологической готовностью - ни к такой импровизации, ни к обстоятельствам, ее вызвавшим. Если это чей-то расчет, то расчет, несомненно, дьявольский».

Право же, не стоило труда такое заключение. И без того ясно, что расчет, и видно, что дьявольский: тем же годом умерли один за другим - в Митаве граф Петр Алексеевич Пален, главный организатор заговора, а в Ганновере - генерал Беннигсен, не имевший к этому заговору никакого отношения.

Мертвые хоронили своих мертвецов.

Комментарий к несущественному

Целью глобального заговора против самодержавия, каковую не осознавали даже сами заговорщики, являлось отторжение от России Крыма. Кто владеет этим благословенным полуостровом, тот господствует над Понтом Эвксинским, что в переводе с греческого означает «Море Гостеприимное». Все нити заговора туда вели - в Крым. Для Турции и европейских держав непереносимо было наблюдать, как генерал-губернатор граф Воронцов, переняв от блистательного Григория Потемкина науку последовательного освоения Северного Причерноморья, где на глазах зарождалась Новороссия, превращал Крым в край цветущего изобилия.

Много сил положил Михаил Семенович Воронцов на дело своей жизни, а умер вскоре после окончания Крымской войны и подписания Александром Парижского мира в 1856 году, в результате чего Россия утратила свое господство над Понтом Эвксинским и еще много чего. А генерал-фельдмаршал Григорий Потемкин, должно быть, и на том свете бессильно гневался по поводу «потемкинских деревень» - запущенной Англией пропагандистской фальшивки: якобы все возникшие его стараниями поселения в Новороссии есть декорации, бутафория, коей наивно умилялась Екатерина.

Поселения в тех краях, ставшие процветающими городами, были настоящими, что пугало Турцию и раздражало Европу. К примеру, нынешний Днепропетровск звался Новороссийском. Переименован в Екатеринослав после убийства Павла. То же и Екатеринодар, основанный как крепость в 1793 году, а в 1920-м переименованный большевиками в Краснодар. То же - Одесса, ставшая крепостью на месте турецкого села Хаджибей. То же - Николаев. И еще десятки новороссийских городов, заложенных Потемкиным, а ныне методично и целенаправленно уничтожаемых марионеточной киевской властью.

Правду сказал Пушкин про царя Дадона: «Чтоб концы своих владений охранять от нападений, должен был он содержать многочисленную рать. Воеводы не дремали, но никак не успевали...» И никому сегодня не в изумление, что ради завладения Крымом и Новороссией отечественных самодержцев давили, как коронованных лягушек.

Александру предначертано было почить осенью 1825 года в Крыму, где его уже поджидала «шамаханская царица» баронесса Крюденер, проходившая по агентурным донесениям под псевдонимом «Черный попугай». Там бы Александр и «сораспялся» Христу. Но уже был в Крыму, и опытный контрразведчик полковник Иван Петрович Липранди, тесно друживший с Пушкиным и поведавший ему: общие контуры заговора против Александра, что и легло впоследствии в основу «Сказки о золотом петушке».

«Шамаханская царица» не дождалась Благословенного. Нёжданно-негаданно отдала богу душу в крымском Карасу-Базаре (ныне - город Белогорск).

А Липранди - что Липранди? Выражение искреннего соболезнования по поводу скоропостижной смерти последней фаворитки Благословенного нетрудно подобрать к цвету мундирного сукна.

А лучше бы вспомнить слова графа Воронцова, сказанные им то ли на том, то ли еще на этом свете: «Во всем мире полно дураков, да только у нас они обреченные - даже и среди самодержцев, не имеющих воли исправить собственную судьбу, а только на умных тоску наводящих. В этом абсурдность русских смут. В этом же суть их. Ничего и близко подобного в мировой истории нет, а у нас еще и не то будет. Потому что русские люди вечно внутри себя бездну ищут, и любую правду винят в том, в чем сами же виноваты. Всякое прошлое правление для них тогда плохим было, когда оно было, но всегда лучше настоящего, которое есть. И никому на ум нейдет, что это они сами в прошлом нехороши были, но все же лучше их самих - нынешних. Законы существуют, правильные и справедливые законы, но они двигают поодиночке каждого дурака к бесправию, умного - к отчуждению, обнадеженного - к отчаянию, страждущего - к пороку, и всякую-то радость в похмельный синдром обращают.

И не надо печалей, что Россия умирает, а похоронить ее уже будет некому - у Христа мертвые хоронят своих мертвецов».

Ну да это он с горя так высказался, расставшись с Крымом, где не осталось матерей не скорбящих. Горе усиливалось страшной обидой на то, что много лет назад вверенный его попечению чиновник 10-го класса Пушкин, разлученный ревнивым сербским мужем с некоей Амалией Ризнич, немедленно по прибытии в Одессу разделил с Александром Раевским новую пылкую страсть к самой графине - Елизавете Ксаверьевне Воронцовой, ни с той, ни с другой стороны не обойденной любовными усладами. Только это уже совсем другая тема, до нас не касаемая.

Не мы от истории - она от нас уходит. Куда? В сказку.

Сегодняшняя судьба Крыма зависит от странных обстоятельств прошлого, имеющих обыкновение повторяться в будущем, последовательно преодолевая все фазы эволюции, ведущие от трагедии к фарсу и обратно. Любящие и правые по-прежнему ненавидят зло. Но нет сегодня любящих на Украине, в одночасье лишившейся Крыма. Ни правых, ни левых. А зло есть.

Завещание императора

Пугливый лучик мартовского солнца, отскочив от застекленного книжного шкафа, улегся живым пятном на свежем письме, но тут же и угас, тиховейный, напомнив Павлу Петровичу известную истину: есть могущество - нет свободы.

«Равенство всех граждан, - перечитал он написанное, -состоит в том, чтобы все подвержены были тем же законам и управлялись ими в строгости и справедливости. Отнюдь же не в том равенство состоит, чтобы всех в один ранжир определить, либо, отринувши общий порядок и дисциплину гражданскую, анархией подвигать недобросовестность и беспутство ко злу еще большему, нежели достигнуто оного, чем лишается отечества прежней славы и уважения. Истинное равенство требует хороших установлений, которые воспрещали бы богатым удручать тех, кто меньшее стяжание имеет...»

Написанное далее выламывалось из строя мыслей: про отмену нынешней барщины, и чтобы целых три дня в неделю крестьяне работали только на себя, а воскресенье посвятить полному отдыху с прекращением всякой работы. Тут он сам себе не угодил. Про барщину надлежит распорядиться отдельным указом, а сейчас другое просилось сказать. И он сказал:

«Намерен привести в исполнение то, чего всем сердцем и всей душою желаю. По истинному достоинству поставить Россию в такое положение, которое упрочило бы благо государства и оградило от переворотов, подобных французской революции, и которое, к несчастью, продолжает угрожать ей в будущности...»

Жить императору Павлу оставалось чуть больше недели.

18-20 июля 2014 года

Глава девяносто пятая

Павел правил Россией четыре года, четыре месяца и четыре дня. Правил так, что у петербургской знати постылый страх сделался привычной нормой самочувствия. Как тошнота у беременной императрицы Марии Федоровны.

Чего стоило перезахоронение останков убитого 35 лет назад в Ропше Петра одновременно с погребением почившей Екатерины. Два гроба стояли на отпевании рядом. Единой процессией их доставили в фамильную усыпальницу Петропавловского собора. Августейшая родительская чета, разделенная при жизни неукротимой ненавистью, насильно соединилась смертью, и добра от этого ждать было нечего.

По воле Павла впереди похоронной процессии шествовал с непокрытой головой главный убивец Петра, былой матушкин фаворит, буйный и грозный «Алехан» - генерал-аншеф, князь Александр Григорьевич Орлов. С короной в руках шел, которую скинул с головы Петра.

Страшно задумано было. Страшно и сделалось.

Прежде похорон Павел повелел короновать убиенного своего батюшку, ибо Петр в силу беспечности дикой не был коронован при жизни. Плевать он хотел на Россию и на тяжкую корону ее самодержцев. Ценил лишь вино, скрипку да звание генерал-майора прусской армии, каковое в насмешку над Романовыми жаловал ему король Прусский.

Короновали. Погребли. Забыли.

Страху, однако, не убыло. Но его у нотариуса не заверишь и в компенсацию не предъявишь. Когда же кто заговаривал в присутствии Павла о несравненных достоинствах его батюшки, нареченного в православии Петром Федоровичем, явно желая подольститься, то император резко обрывал бестактного льстеца: «Ульрих Готторпский иностранцем был, а я - русский!»

Знал Павел, что не выморочный герцог Голштейн-Готторпский отцом ему приходится, и рад был, что не он. Однако и на графа Сергея Салтыкова с усмешкой глядел, когда тот, взмыленный не по годам преклонным, первым примчался в Гатчину с известием о кончине Екатерины и стал лихорадочно излагать блуждавшую в голове идею - похерить ее завещательное распоряжение о передаче российского престола в пользу внука Александра.

Усмехался Павел. Тем не менее завещание благополучно похерили при содействии светлейшего князя Безбородко, ставшего за эту услугу канцлером Российской империи. Ненадолго, правда. Уже готов был у генерал-адъютанта высочайший указ об отставке Безбородко. Павлу оставалось только подписать. А светлейшему - умереть. Всего и делов.

А далее - все, как у всех самодержцев российских, плохи дела. Утешало лишь то, что у французских королей они еще хуже.

В общем, не обинуясь пред богом и людьми, обнаруживал для себя несоразмерные его переменчивым силам тягость и бремя правления государством Российским. А люди верили - избавитель. Тошно. И что это за ремесло такое - самодержец?.. Король не лучше ли? Нет, не лучше. Пожалуй, что совсем плохо. Ни могущества, ни свободы. Людовик XV даже судьбой своей не волен был распорядиться. Отсекли голову, как кочан капусты на грядке. С другой стороны, голова у него была не умнее того кочана. Мыслимое ли дело - призывал иностранные государства к интервенции, а сам клеил географические карты и запускал воздушные шары на Марсовом поле.

И что это за ремесло такое -король?..

Ну да пустое все это. Лишь бы самого печаль не грызла. Третий день худо - кровь на снегу мерещится. Откуда тому снегу быть, когда звезды не прячутся в облаках? И кровь - с чего бы это? Тошно. Видно, пометет беда землю русскую. Покрова ждать надо - там Пресвятая Богородица подскажет, чего ждать.

Свят, свят, свят...

Все могут короли

Людовик XV на досуге обожал клеить географические карты. Милое патриархальное занятие представлялось куда более увлекательным, чем плетущиеся против него заговоры в Пале-Рояле, листовки Камилла Демулена, растраты огромных средств на Трианон, осатаневшие от непомерных налогов толпы парижан и даже сама Мария-Антуанетта. Параллели и меридианы королевской страсти сходились где-то в другой точке. А в какой именно, понять Людовик не мог.

Королю приносили из типографии свежеотпечатанные куски Франции, Англии, Австралии и прочие аккуратно нарезанные наделы воды и суши. Был соблазн соединять эти наделы по собственному усмотрению, не считаясь с параллелями и меридианами и не принимая во внимание государственные границы. Скажем, мановением перста сплавить Сахару в Ледовитый океан или воздвигнуть Монблан на месте Лондона. Однако Людовик гнал от себя лукавство. Человек добрый, бесхитростный и аккуратный, он добросовестно соединял одну часть с другой, не нарушая государственных границ и последовательности часовых поясов. Радовался порядку, возникавшему под его руками, и тому, что всякий город, река или море прикреплены к своей точке координат.

Когда грянула революция с ее несносным Конвентом, король хорошо себя показал. Надел красный колпак якобинца. Ему дали выпить. Он обрадовался. Мужественный человек. Это был не первый случай, когда Людовик XV хорошо себя показал, а уже второй. Первый акт мужества состоялся за много лет до революции в 1777 году. Вся Франция переживала за своего короля. Семь лет напрягался придворный люд, чтобы объяснить Людовику, каким именно способом и с какой целью надлежит исполнить супружеский долг по отношению к Марии-Антуанетте. Все впустую.

Королева страдала. Король искренне недоумевал. Он ли недостаточно обходителен с любимой супругой? Он ли не старается исполнить любое ее желание, любую прихоть? Он ли не... Покрывая очередную карту лаком, слегка переборщил от расстройства, и она треснула в двух местах от жара камина. Трещина проходила по 181-му градусу долготы и 73-му - широты, как раз по тому месту, где от морозов лопаются термометры и каждый выдох тут же осыпается искристым инеем на бороду, пока она не превращается в сосульку, что весьма неприятно. Опечаленный король попытался даже представить себе неминуемую катастрофу, которая из-за его небрежности разразится на далекой земле. Он полагал, что это неизбежно, ибо всякая мелкая история вроде той, что случилась с картой, непременно аукнется трагедией во времени и пространстве.

Ему толковали о другом. Объясняли и объясняли, что в постели с супругой должно быть так, как и должно быть в постели с женщиной, и королевское ложе в этом смысле ничем не отличается от крестьянской кровати. Напрасно объясняли. Людовик не желал ничего знать про постели, будучи уверенным, что все это плохо завуалированные придворные интриги, подталкивающие его к постыдным деяниям, и предлагаемые ему экзерсисы недостойны монарха. Втайне он подозревал, что наследники престола рождаются исключительно по высочайшему повелению, только не знал в точности, каким должен быть текст королевского указа, а спросить не у кого было, да и некогда. С утра до вечера сидел над картой при неверном освещении канделябра, что чревато было невпадением Волги в Каспийское море или Миссури в Миссисипи. Этого он никак не мог допустить.

Королева писала в Вену к матери несчастные письма. Семь лет надежд и отчаяния. Семь лет в положении заброшенной куклы. Но что могла поделать мать? Чем помочь? Взять Людовика-зятя за шиворот и потащить в альков к дочери? За благородное интимное дело взялся брат Марии-Антуанетты, австрийский император Иосиф. Бросил своих фавориток, примчался в Париж и предельно откровенно поговорил с дремучим «картографом». Как монарх с монархом. Тот скрепя сердце поверил. Поверив, немедленно приступил к штурму твердыни, давно ожидавшей возможности капитулировать.

Получилось не сразу. Но получилось. Позднее гордый собою король признался своей тетке: «Оказывается, это совсем недурно. Сожалею, что так долго не знал о подобном способе развлечения». Сказал - и поспешил склеивать два полушария, на которых обреталось беззащитное человечество.

Обоюдная утрата девственности после семи лет непорочной супружеской жизни стала фактом государственного значения, о чем посланники официально уведомили свои правительства. Франция ликовала. К сожалению, Людовик решил, что достигнутого на этом новом поприще вполне достаточно, и предпочел не злоупотреблять трудно обретенным мужеством. Прекрасная королева вынуждена была разрешить личную драму иными доступными ей способами и с головой окунулась в безудержный разгул Трианона.

Целомудрию парижан это не показалось пристойным, и они отправились репетировать революцию к стенам Бастилии. Получилось сразу. Потом был Тюильри. Дальнейшее известно. Миссури перестала быть притоком Миссисипи, а Волга развернула свои воды вспять. Но Людовику отрубили голову не за это. Выждав девять месяцев, казнили Марию-Антуанетту.

Кровавый мятеж черни назвали Великой французской революцией. Через несколько лет рубили головы самим революционерам.

Комментарий к несущественному

Альковные традиции дома Романовых пытался пресечь в самом зародыше Петр. Особых способов к этому не ведал, но искал их недолго. Любовника первой жены Евдокии Лопухиной - генерала Степана Глебова посадил на кол посреди специально сооруженного эшафота. Четырнадцать страшных часов на четырнадцать поколений вперед отмучился царицын фаворит, пока не испустил дух. Первопроходцу Голгофы такие муки не могли привидеться ни на тайной вечере, ни в страшном сне. Не возымело.

Второй своей жене, Екатерине Алексеевне, уличенной в подобном, Петр прислал отрубленную голову ее любовника - камергера Виллима Монса. И что? Очень скоро, не успев никому завещать престола, Петр скончался в адских болях и воплях, слышимых даже на прилегающих ко дворцу улицах.

«Счастье не так слепо, как его себе представляют», -высказалась спустя сорок лет Екатерина, когда узнала от Алексея Орлова, что с окаянным супругом Петром благополучно покончено. И кликнула Григория Орлова в опочивальню.

Игры брачного периода

Не только в светских салонах, но и в кабаках, на ярмарках, на толкучем рынке народ свободно судачил о том, что число милых дружков матушки Екатерины, кои через ее опочивальню в чины и фавор великий вышли, уже за три сотни перевалило, и конца процессу прелюбодеяния пока что не видно. Фавориты, по сути дела, правили Россией - что братья Орловы, что братья Зубовы, что иные соискатели царских милостей. Про Потемкина уже и говорить нечего.

Никто на Руси не свят, у каждого свои замыслы и промыслы, но пуще прочих любовников матушки Павел ненавидел именно что Григория Потемкина. Тот уже почил давно 52 лет от роду, а жажда мести не унималась. За что мстить светлейшему князю Таврическому? За то, что в чужой постели обретал поистине царские полномочия? Но если взглянуть на это непредвзято, легко увидеть, что к своим 52 годам Потемкин успел сделать столько, что Павлу не успеть и за сто лет царствования.

Ну что Павел? Выпустил на свободу Тадеуша Костюшко, польского смутьяна. Вернул из усть-илимской ссылки Радищева, русского смутьяна. Аракчеева из артиллерийских поручиков в генералы произвел. Гатчинские капралы-малороссы в силу вошли, бегают по улицам, исполняя высочайшее повеление - истреблять немецкие камзолы, рвать в клочья модные жилеты и круглые шляпы, стричь у прохожих бакенбарды. Оперный театр, что стоял на Царицыном лугу, снесли за одну ночь. Это военный губернатор Архаров царское приказание исполнил, хотя и знал, что театр был создан при Екатерине Великой, обожавшей искусства. Всем обывателям велено писать сообщения о притеснениях и крамолах и опускать оные в особый почтовый ящик, ключ от которого имелся только у императора. А красть и танцевать вальсы было не велено. Равно как носить шубы гвардейским офицерам.

Про все это говорили с усмешкой, зато светлейшего князя Потемкина-Таврического поминали с уважением. Он один трехсот фаворитов Екатерины стоил. И не думать бы об этом Павлу Петровичу, а как не думать? Не в саду кровоточил терновник - в душе. И ветры Мерзлого океана обжигали грудь ненавистью.

Семь лет спустя после кончины Григория Потемкина Павел распорядился выкинуть из склепа церкви святой Екатерины, что в Херсоне, гроб с прахом светлейшего и похоронить его «без дальнейшей огласки, в самом же том месте, в особо вырытой яме, а погреб засыпать землей и загладить, как если бы его никогда и не было». Царь всегда прав и благ: этих разъединил после смерти, тех - соединил...

Не искал император своей судьбы в «рухляди минувшего», откуда щерились на него нахальные фавориты любвеобильной матушки, просто терзало осознание того, что один из них был отцом Павла Петровича. Который из них - это вопрос. Может, и не Салтыков вовсе.

Что Петр не являлся отцом Павла, сомнений не было никаких. Авторитетных свидетельств тому множество. Сама Екатерина отразила в своих «Записках» неутолимую страсть номинального супруга к игре в куклы на брачном ложе. Ну там еще шагистика, прусский мундирчик, голова с кулачок, игра на скрипке, казненные крысы, щекотание фрейлин. Других утешений и забав не знал Петр Федорович.

Царствующая Елизавета Петровна, заждавшаяся наследника от великокняжеской четы, уже и девку подсылала спрятаться под супружеской кроватью Петра и Екатерины, чтобы узнать наконец - когда же? Выходило, что никогда.

- Опять в куклы оне играли, матушка, - докладывала сонная девка. - До полночи матрешек клеили, а опосля...

- Обое, что ль, в куклы-то? - с надеждой вопрошала Елизавета, имея в задней мысли теоретическую возможность плавного перехода от кукол к утехам более значимым.

- Нет, матушка. Одне Петр Федорович игрались...

- Что же княгиня?

- Екатерина Алексеевна до полночи плакали, а опосля...

- Что?

- Храпели.

- Врешь ты все! Ступай!..

После пяти лет замужества Екатерину обследовали доктора - девственница!.. Это обстоятельство породило государственный шок у Елизаветы и сильно напугало Екатерину, очень желавшую хоть сколько-нибудь поцарствовать в будущем. Да много ль тут поцарствуешь с таким-то супругом, коли Елисавет Петровна того и гляди наладит неэффективного племянничка обратно в Голштинию. И по прошествии положенных месяцев родила Екатерина от гвардейского офицера Сергея Салтыкова младенца мужского пола, нареченного...

Не так. Надобно знать Елизавету Петровну, чтобы понять следующие строки из записок фон Бриггена о Павле: «Екатерине понравился прекрасный собой Сергей Салтыков, от которого она и родила мертвого ребенка, замененного в тот же день родившимся в деревне Котлы, недалеко от Ораниенбаума, чухонским ребенком, названным Павлом, за что все семейство этого ребенка, сам пастор с семьей и несколько крестьян, всего около 20 душ, из этой деревни на другой день сосланы были в Камчатку. Ради тайны деревня Котлы была снесена, и вскоре запахали и само жилье...»

Вопрос этот впоследствии трепетно волновал незаконнорожденного Герцена. России же было наплевать - царский там отпрыск али чухонец какой. Такому отношению тоже есть внятное объяснение. Ведь по мужской линии род Романовых пресекся еще со смертью в 1730 году Петра, сына царевича Алексея Петровича и внука Петра.

По женской линии... Марта Скавронская, дочь литовского крестьянина Самуила Скавронского, услужавшая вначале лифляндскому пастору Дауту, а после него - суперинтенданту Глюку, выданная замуж за шведского драгуна Рабе и по взятии русскими войсками Мариенбурга попавшая в обоз графа Шереметева, который тоже определил ее в услужение, но потом уступил князю Меншикову, а тот, в свою очередь...

Короче говоря, речь идет о Екатерине, каковая в 1709 году и родила Петру Великому дочь Елизавету, не имевшую прав на престол, поскольку церковный брак Петра и Екатерины был оформлен только три года спустя. Стало быть, по всем тогдашним установлениям, да и с разумения дня сегодняшнего, матерью Елизаветы, вознесенной лейб-компанцами на трон, была чухонка Марта Скавронская-Рабе.

Со смертью же самой Елизаветы Петровны в 1761 году, пресеклась и женская ниточка рода Романовых. Вследствие этого уже не имело особого значения удивление Павла вюртембергской супругой своей Софией-Доротеей-Августой-Луизой, нареченной Марией Федоровной, каковая щедро рожала ему детей практически без его участия. Равно же не имели ни значения, ни особого смысла подобные изумления его сына, великого князя Александра, который не усложнял ситуацию бесплодной ревностью, но однажды, во время крестин новорожденной, черноволосой и черноглазой Марии, не удержал идущего от души вопроса к графине Ливен: «Мадам, верите ли вы, что у блондинки жены и блондина мужа может родиться ребенок брюнет?»

Блистательный ответ графини немедленно загнал вопрос обратно на место: «Государь, Бог всемогущ!»

Сколь ни блистателен ответ графини Ливен, а все же указывал на некоторую ее растерянность: Александр Павлович в то время еще не был государем. Став же им, не замедлил отделить от «всемогущих» занятий своего ближайшего сановника Адама Чарторыйского и отправил его посланником ко двору короля Сардинии. Жгучие брюнеты отныне не имели права компрометировать императора Александра.

Бог всемогущ, а Россия не любопытна. Не ищет своей судьбы в «рухляди минувшего», созерцая кости несчастного семейства Николая, который отрекся от престола, «что роту сдал». Даже и вопроса не возникает о том, какое отношение имеют эти многократно поруганные останки к дому и роду Романовых.

А ведь - никакого.

Комментарий к несущественному

Гете был не совсем прав, утверждая, что существует всего тридцать шесть драматических сюжетов. Жозефина де Богарне - тридцать седьмая драма. Лишенная вследствие бурно проведенной молодости возможности родить Наполеону наследника, Жозефина прозорливо опасалась реставрации монархии, что неминуемо привело бы к разводу с Бонапартом. Этого же, по причинам иного характера, опасался и министр полиции Жозеф Фуше.

Сложился тайный политический альянс: Жозеф и Жозефина. Она снабжала его стратегической информацией, он контролировал любовные интрижки Наполеона, дабы не допустить нежелательной связи с какой-нибудь юной особой из королевского дома. При этом Фуше щедро платил своей конфидентке, зная, что ее расписки когда-нибудь спасут ему жизнь и погубят саму Жозефину.

«Она постоянно обманывала меня и все отрицала, - вспоминал Наполеон на острове Святой Елены, - поэтому всегда была рядом с истиной». Однако никакие обманы и отрицания не помогли Жозефине де Богарне удержать подле себя Наполеона. Ему нужен был наследник, причем теперь уже - только королевских кровей. «Женщины для монарха должны служить лишь предметом роскоши, пышной декорацией - не более того». Так думал Наполеон. Женщины так не думали, но это мало его заботило.

В 1810 году Бонапарт заочно оформлял брак с австрийской эрцгерцогиней Марией-Луизой. На церемонии венчания невесту императора водили вокруг аналоя с эрцгерцогом Карлом, изображавшим жениха, поскольку подлинный молодожен отсутствовал по причине приуготовлений к военным действиям против России.

Чуть ранее того в Вену прибыл маршал Бертье, который тоже сыграл роль сватающегося императора Наполеона, и формально просил у австрийского двора руки Марии-Луизы. Таким образом полномочия жениха были разделены ритуально и как бы физически. Далее аналоя, вероятно, не простирались. Хотя и как знать. Может быть, эрцгерцог Карл все же украл у Клары кораллы.

Наполеона это не интересовало. Впереди у него были солнце Аустерлица и закат Ватерлоо - две великих трагедии человечества, независимо от того, кто выиграл сражение, а кто его проиграл, впереди были еще десятки других войн и революций во имя мирового господства, но человечество, некогда проклинавшее «корсиканское чудовище», не смогло и не пожелало отказаться от его грозной славы.

А Жозефину отравили. Как, впрочем, и самого Наполеона.

25-27 июля 2014 года

 

Глава девяносто шестая

Неужели Наполеон не догадался, что его Жозефину отравили в 1814 году? Догадался, но сыграл удивление и непонимание. И застыл в скорбном молчании, пока его брил личный парикмахер Маршан. Все-таки Жозефина была единственной женщиной, которую он любил по-настоящему, самозабвенно. Но догадка явилась не ко времени, поскольку его собственная жизньуже висела на волоске.

Догадался впоследствии и о себе самом, когда в июле 1817 года, будучи уже в глухой ссылке на острове Святой Елены, почувствовал первые симптомы отравления. Врач О'Мера подтвердил это, но ничего поделать не мог. Он побоялся даже заявить об этом, полагая, что тогда англичане отравят его самого.

«Вероятно, это рак», - обреченно предположил Наполеон, думая о дурной и подлой наследственности - ведь его отец тоже умер от рака. Это ошибочное предположение и стало официальной версией смерти великого человека.

Только в 1989 году агентство Франс Пресс сообщило о найденных в архивах Сорбонны документах, из которых следовало, что Наполеон был отравлен не имеющим запаха и вкуса медленно действующим токсичным веществом, постоянно добавляемым в нюхательный табак.

Наполеон всего опасался, все тщательно проверял, месяцами искал причину надвигавшейся смерти, пугаясь не самой смерти, а того, что не успеет сказать, объяснить человечеству, каким надлежит быть миру.

И нюхал табак, размышляя о судьбе отравленного Мартой Скавронской Петра. Размышляя, высказался так: «Революционные преобразования Петра рождались войной, господа. Никакой программы там не было. Реформы нарастали постепенно - от потешных боев».

Парикмахер Маршан был согласен с ним: «Вы правы, сир». Те, кто проклинал Петра как супостата, антихриста, идолище поганое, по-своему тоже правы. Однако исторический процесс не зависит ни от чьих мнений. Чем больше хулы и наветов, тем скорее приходит осознание истины.

Петра оплевывали едва ли не сто лет. И не заметили, как омыли грехи. Глянули и удивились: величие, оказываетcя, прирастает не ужасом, не cостраданием и не статистикой понесенных утрат. Чем-то иным оно прирастает.

Увековечили Петра - Великим, уложив в пьедестал все то, что мешало возвеличить. Наполеону так долго ждать не пришлось.

А вот Жозефина даже и не думала ожидать посмертного триумфа своего неверного супруга. И ни за какие блага не последовала бы за ним на остров Эльбу в Тирренском море. Даже если бы знала, что Наполеон вернется в Париж императором не на сто дней, а на всю оставшуюся жизнь.

Не любила она его. А как женщина - презирала: «В постели он способен производить только мочу».

Совсем другая Жозефина

Она не была ошеломляюще красива, но могла ошеломить самое изысканное воображение. Стендаль бредил ее «неземной красотой». Александр Дюма находил неземными иные достоинства Жозефины Дюшенуа, коими также бредил, не уступая в этом Стендалю. Актриса божьей милостью, она всегда умела быть такой, какой ее хотели видеть.

Мог ли Первый консул Франции позволить себе бредить ее неземными достоинствами в одиночестве нетопленой, спальни, на широкой кровати с балдахином? Нет, не мог. Актрисе велено было приехать в Тюильри, где ей предстояло... Что-то незабываемое и значительное там наверняка предстояло. Приказ есть приказ. Мадемуазель Дюшенуа прибыла в назначенный час. Камердинер доложил Наполеону. Тот, увлеченный работой, посмотрел на часы и сказал: «Я сейчас. Пусть раздевается».

Жозефина Дюшенуа повиновалась. Задумчиво оглядев кровать Первого консула, зеркала и люстры, начала раздеваться. Как ни старалась замедлить творческий процесс вхождения в образ лагерной маркитантки, все же довольно скоро осталась прикрытой лишь самыми интимными деталями туалета.

А спальня Наполеона была действительно нетопленой - так ему крепче спалось. Ощущая осеннюю свежесть приближавшейся ночи, Дюшенуа стала мелко подрагивать, и чем дальше, тем сильнее. Однако самостоятельно забраться под одеяло не рискнула.

Наполеон все не шел. Актриса пыталась унять дрожь декламацией Расина: «Поймала ты в свою пленительную сеть - добычу странную. Есть от чего краснеть...». Наконец, не выдержав охватившего ее озноба, решила позвать камердинера, чтобы тот напомнил Первому консулу, кто у него в спальне. Сочувствующий камердинер поспешил в кабинет цезаря. Напомнил о «неземном». Наполеон, все еще увлеченный работой, снова посмотрел на часы и сказал: «Пусть одевается».

Выслушав ответ, Дюшенуа вспыхнула, как редкий георгин, немедля оделась и покинула дворец Тюильри оскорбленная несказанно: «В крови пылал не жар, но пламень ядовитый......

Это опять бесполезный. Расин. Кажется, она за тем только и понадобилась Наполеону, чтобы он показал, кто в Париже зажигает звезды.

Но Жозефина Дюшенуа действительно была великой актрисой, которой все известно про звезды. Наполеон был потрясен, когда спустя какое-то время вновь увидел ее на сцене «Комеди Франсез» в роли царицы Федры: «Героя встретили, любовь ему даря. Но где был ты? Усталый ветреник, раб собственных страстей! Тебя - гневлю, себе - внушаю отвращенье...».

Наполеон не рискнул повторить приглашение в Тюильри, резонно полагая, что получит оскорбительный отказ, а то и публичный скандал: «В смятенье изменил я самому себе. Не смейся надо мной. Моя бессвязна речь, но знай - лишь ты могла любовь во мне зажечь... ».

Жозефина де Богарне прислала актрисе роскошную королевскую мантию из русских горностаев. Чтобы не мерзла впредь в чужой спальне. Жозефина Дюшенуа надевала ее только на сцене. И надменно сбрасывала с плеч в финальном монологе царицы Федры, принявшей смертельную дозу яда.

Комментарий к несущественному

Наполеон Бонапарт сменил на троне Бурбонов. Потом Бурбоны сменили Наполеона. И вновь воцарился Наполеон. Сто дней финального акта драмы - и опять возникли Бурбоны. Их свергал уже Луи Наполеон, племянник Бонапарта, грезивший о вечном династическом правлении, пока не свергли его самого. «Синдром Бонапарта» отразился и на внутренней логике «сегодня полезного, а завтра осуждаемого», о чем свидетельствует трансформация газетных заголовков в марте 1815 года: «Корсиканское чудовище высадилось в бухте Жуан»; «Людоед идет к Грассу»; «Узурпатор вошел в Гренобль»; «Наполеон приближается к Фонтенбло»; «Его императорское величество ожидается сегодня в верном Париже».

Спустя сто дней пафос свободной мысли покатился в обратном направлении. В России так не бывает. Того, что сегодня вредно и осуждаемо, вчера еще не было. Последняя попытка свободной, мысли твердо установилась на синдромной теме рухнувшей державы. Но проблема в том, что колеблется сама тема, и формула прогрессивного общественного мнения обрела поэтику безотчетных устремлений: «Какому бы врагу ехидно, подарить похмельную любовь великоросса?»

Может быть, «украинским братьям» и всем педофилам, засевшим в киевской власти? Пожалуй. Но прежде -жутко миролюбивому лауреату Нобелевской премии войны Бараку Обаме.

Звезда пленительного счастья

«Кто не повелевает судьбой, тот вынужден ей подчиняться» - мысль, отраженная исторической фразой Наполеона, вполне могла посетить Николая, когда он знакомился с показаниями декабристов, с покаянным энтузиазмом называвших не только членов тайного общества, но и тех, с кем виделись и разговаривали в дни, предшествовавшие выступлению на Сенатской площади, косвенно причисляя их к своим единомышленникам. Получалось, что в одном Петербурге Николаю противостояло без малого шестьдесят тысяч войск. Быть того не могло. И не было.

Гораздо уместнее мысль Наполеона представляется вытекающей из грустных размышлений не случившегося диктатора Российской империи, полковника лейб-гвардии Преображенского: полка князя Сергея Петровича Трубецкого, узнавшего к полудню 14 декабря, что вместо пяти полков на Сенатскую площадь вышел неполный батальон лейб-гвардии Московского полка, рота гренадеров и Гвардейский морской экипаж - две с небольшим тысячи человек.

Разумеется, за все надо платить, но какова цена! Князь Сергей Трубецкой, тридцати пяти лет, был лишен всех прав состояния и приговорен к четырнадцати годам каторги с последующим вечным поселением в отдаленном углу Иркутской губернии. 25-летняя княгиня Екатерина Трубецкая добровольно последовала за мужем в Нерчинский каторжный острог, чем потрясла Россию на многие десятилетия вперед.

По отбытии половины срока, то есть семи лет, княгиня направила прошение Николаю, умоляя о помощи детям, родившимся уже там, в глухой забайкальской неволе и лишенным в силу этого обстоятельства самого необходимого. В прошении ни единым словом не дала повода думать, что раскаивается в своем порыве. Напротив, опасаясь быть неверно истолкованной, уведомила, что ни о чем не жалеет, не просит о снисхождении, и если бы судьбой дана была возможность начать все сызнова, она осталась бы верна прежнему выбору, который составил ее счастье.

Полтора века минуло, прежде чем люди стали еще не понимать, а только догадываться, что вовсе не мифическая свобода, не иллюзии каких-то неискренних благ и не ритуальные пляски безумцев на «обломках самовластья», но лишь она - великая русская женщина Екатерина Трубецкая достойна прекрасных, чистых слов, близко к этому поводу сказанных: «Звезда пленительного счастья».

Николаю это понимание было доступно не более, чем всем прочим, но он, видимо, ощутил, читая прошение, какую-то необъяснимую зависть, какую-то даже злость почувствовал, смутный ущерб... В просьбе княгине Трубецкой отказал, не объясняя причин отказа, поскольку и сам себе не мог их объяснить.

Прошло еще семь лет. Каторга отбыта от звонка до звонка. Детей в семье Трубецких стало пятеро. Старшие подросли, слава богу, а вот младшие часто болели. Медицинской помощи не сыскать было и за сто верст. Екатерина решается во второй раз обратиться к императору. Просит его о царской милости - позволить поселиться в окрестностях. Иркутска, Тобольска или Оренбурга. Ведь помимо всего прочего нужно учить детей, дать им подобающее воспитание, а как? Как и в первом прошении, речь идет только о детях: им, от рождения не знавшим иной жизни, кроме каторжной, за что такая участь?..

И это письмо император прочитал. И вновь ощутил прикосновению к чему-то обжигающе яркому, раздражавшему дыханием недостижимого, недоступного и невозможного для него счастья. Дерзко это. Несносно. Живот затрясся от накатившего гнева: «Удивляюсь, что меня снова беспокоят из-за семьи, глава которой участвовал в заговоре против меня!.. Дети каторжников - тоже каторжники и в образовании не нуждаются».

Что стоило Екатерине Трубецкой повиниться, покаяться - всего лишь словесно обременить бумагу осознанием вины, своей и мужа, перед государем - и прощены!

Свободы это стоило. Звезды пленительного счастья. Не стоит царская милость такой цены. И другой мысли в объяснение этого не возникает.

А ведь Екатерина Трубецкая происходила из старинного дворянского рода Лавалей во Франции, глава которого был возведен в графское достоинство Людовиком XV. Со смертью Екатерины род Лавалей пресекся, но для истории это уже не имеет значения. В России Екатерина Лаваль стала русской.

Комментарий к несущественному

«Федор Петрович спросил у Ивана Ильича, видел ли он Сарру Бернар. Иван Ильич не понял сначала того, что у него спрашивали, а потом сказал:

- Нет, а вы уже видели?..

Начался разговор об изяществе и реальности ее игры -тот самый разговор, который всегда бывает один и тот же». (Л.Н. Толстой. «Смерть Ивана Ильича»)

В контексте реальных страданий Ивана Ильича все не оставляло сознание того, что у него есть отложенное важное задушевное дело, потом он. вспомнил, что это задушевное дело были мысли о слепой кишке.

Лев Николаевич прав: необязательный разговор об изящном всегда бывает один и тот же, меняются лишь имена обсуждаемых персонажей. В политике, лишенной всякого изящества, имена меняются быстрее, чем персонаж сообразит, что он уже не действующее лицо:

- Видели ли вы Турчинова? А Яценюка?..

Стоит увидеть. Все лучшее, что есть в душе человека, отзовется, соберется, окрепнет - и отъедет к задушевным мыслям о слепой кишке.

Рвачи без границ

Жили люди на окраине империи скучно. Сидели тихо. Поле эволюционирующих смыслов отдыхало от христианской, догматики перед тем, как вступить в дарвиновскую школу естественного отбора с целью последовательной выделки человека из обезьяны. Однако не с кем было растить в себе силу, не с кого пример брать. Пугачевскую вольницу упразднили, разинские челны потопили, сильные личности в гастарбайтеры подались. Героя не было. А на дворе гроза собиралась.

И вдруг пошел косяк: Махно, Котовский, Голуб, Орлик, Петлюра, Тютюнник, Бандера, Музычко, Аваков, Ярош, Парубий, Наливайченко, Кличко... Откуда герои? С Майдана, вестимо. За ними - комиссары Госдепа в пыльных шлемах, а также инфузории в туфельках, с сумками, полными отравленных булочек. Рвачи без границ. Самый мирный на свете кениец напутствует их словом и долларом.

Пусть теперь ежатся, живые клочья плоти. Жизнь отдельно, герои отдельно. Все формы борьбы за власть полюбовны, все обстоятельства террора принудительны. И новый герой Олег Ляшко уже напрягается телесным низом в революционном порыве к тотальной педофилии. Он еще пошумит, «шаршавое животное», пока не попадет в руки бойцов Коломойского.

Батальоны просят еды. Им с воодушевлением твердят: «Героям - слава!» Воздух снова пахнет подгоревшей яичницей катастрофы, хотя комиссары Госдепа и эмиссары Евросоюза хранили свои яйца в разных корзинах. Где выход? Там же, где и вход. Только платить придется дороже: «В игольчатых, чумных бокалах мы пьем наважденье причин...».

А для истинно русского человека власть - тяжкое бремя ответственности перед Богом и Россией. Едва ли не наказание. Вековые устои самодержавия и православные традиции престолонаследия не сказать, что полностью исключали - они не позволяли опасно развиться авантюрной страсти властолюбия, сопряженной с мировой историей отравлений. Всегда было заранее известно, кто унаследует престол. Наследника потому и воспитывали в духе национальной ответственности за судьбу Отечества. Остальных великих, князей, если таковые имелись, готовили, как правило, к военной карьере.

В силу установившегося порядка российскому самодержцу от рождения и до смерти нечего было желать и не к чему стремиться, кроме как к процветанию Отечества и укреплению государства. При этом вовсе не обязательно иметь семь пядей во лбу. Рядом всегда находились те, которые их составляли.

Александр мечтал укрепить Россию путем демократического реформирования самодержавных институтов, имея в виду прежде всего конституцию. Туда, куда Россия могла в результате прийти, кошерные народовольцы идти не желали, и русский царь был разорван их бомбой, вложенной в руки некошерных. Его сын, Александр, недолго размышляя, отринул парламент и конституцию, ужесточил ограничения для агрессивных гешефтмахеров, восстановил политическое равновесие в стране, урезонил Европу. Укрепив авторитет России, спокойно удил рыбу или пил коньяк с генералом Черевиным. Плевать он хотел на всякие сомнительные союзы, коалиции и соглашения - Россия сама по себе.

Европа могла провалиться в преисподнюю - удочка в руке российского императора не дрогнула бы. Европейские монархи и премьер-министры мучались комплексом неполноценности, но поделать ничего не могли: «Власть отвратительна, как руки брадобрея». В государственном аппарате Александра, как и до него, инородцев имелось множество. Такова была традиция, не им заведенная. В стародавние времена иноземцев приглашали в Россию даже на княжение, хотя это и не укоренилось в традицию. Укоренилось другое: иноземцы становились в России более русскими, чем аборигены. Что-то неуловимое обращало их в русскость, одухотворяя величием и осеняя простотой духовности.

И что-то вполне определенное отторгало местечковых соискателей власти. Брадобреи образца семнадцатого года, посягнувшие на самодержавную индивидуальность России, уверенно полагавшие, что и в их жилах течет царская, а не пастушеская кровь, через четверть века растворились в лагерной пыли.

Сталин? Отнюдь. Это всего лишь образ, средство, коим воспользовалась Природа-Бог во имя восстановления порушенной гармонии самодержавия. И скромно помянула убиенных помазанников своих. Верно, однако, и то, что спустя еще полвека президентов в России стало больше, чем пастухов. Неуемную и неумную тягу к власти соискатель удовлетворяет за счет будущих поколений, пока не перейдет критической отметки, после чего, грубо говоря, следует выбраковка.

Природа-Бог никому не уступает своих прав. Украсть у вечности ничего нельзя. Всю свою цивилизованную историю человечество в лице алхимиков искало эликсир вечной молодости, но добилось лишь того, что яд можно купить в любой аптеке. Точно так же все века и эпохи отмечены стремлением одних жить за счет других, что изначально и породило робкую идею христианского социализма. Раннюю пробу немедленно вывернули наизнанку предприимчивые апостолы вроде Савла-Павла и впрягли в новую колесницу власти, вместе с обделенными прозелитами, определив каждому свое царствие - кому вожделенное земное, а кому выдуманное небесное. Заблудились в итоге и те, и другие, поскольку двигались в одном направлении.

Нобелевский лауреат премии мира не понимает, что даже с таким дипломом, добытым путем политических интриг, ни миром, ни полмиром завладеть невозможно. То, к чему сегодня стремится натурализованный кениец, никогда не достанется ему в чистом виде. Вместе с изменчивой славой он получает неимоверный, неподъемный заряд ненависти, которая очень скоро обратит славу в посмешище, а воображаемый триумф - в очередную американскую трагедию. Вместе с властью приходит неосознанный, страх потерять ее. И чем выше власть, тем мучительнее страх, переходящий порой в безумие как осязаемое предчувствие предстоящей расплаты.

Эверестом обладать невозможно. Понимание этого дается с трудом, хотя насмешливая Природа охотно и часто демонстрирует наглядные примеры. Никто и никогда не говорил: хочу стать властелином Джомолунгмы, владыкой Индийского океана или хотя бы президентом пустыни Гоби. Потенциальным владыкой немедленно заинтересуются психиатры. Но почему-то стремление завоевать полмира, мир - во все века, если и не считалось вполне естественным, то лишь по причине непреодолимых трудностей в его осуществлении. При этом стремление никуда не исчезает.

В казематах Петропавловской крепости ни один властелин из брадобреев не освободится от своих геополитических заблуждений - все спишет на интриги соратников, козни оппозиции и будет строить новые планы триумфального восхождения на Эверест власти. Не постигнувших простых истин Природа-Бог вынимает из плаща еще теплыми и в лучшем случае заставляет грызть мерзлую землю. Щелкунчик-поэт узнал, какая она на вкус и как выглядит небо оптовых смертей в России:

Только там, где твердь светла,

Черно-желтый лоскут злится,

Словно в воздухе струится

Желчь двуглавого орла.

Это не откровение, а поэтическое осознание российского благоденствия: небо здесь всегда было державных тонов, Бог грустным, а орел - злым.

1-3 августа 2014 года

 

Глава девяносто седьмая

Америка обожает свою ложь. К слову, там она ложью не считается, а существует как насущный закон заполнения духовного вакуума великой американской мечты. Иначе говоря, это укоренившееся стремление растворять свои грехи в общих, а общие списывать на счет остального мира.

Мало кто, кроме самих янки, верит киносказке про высадку астронавтов на Луну. Ну и что с того? Велено считать, что это правда, а не голливудская версия Стенли Кубрика, снятая в пустынном штате Невада с подходящим ландшафтом, значит, это правда.

Настоящего Саддама поймали в поселке Аддавр на берегу Тибра или состряпали инсценировку с одним из его двойников - это вообще не вопрос, а хорошо выполненная задача. Точно так же обстоит дело с мнимой ликвидацией «морскими котиками» Осамы бен Ладена на окраине пакистанского Абботабада. Кого там пристрелили, не скажут сегодня даже участники операции «Джеронимо», потому что спустя несколько месяцев ликвидировали самих «морских котиков», устроив им авиационную катастрофу в Афганистане.

Если бы рядовой 507-го технического батальона морской пехоты Джессики Линч не было, ее пришлось бы выдумать. Так и выдумали. Потому что каждой войне требуются герои. Чтобы хорошо икалось тем, кто не воюет.

Джессика Линч была и есть. Это бесспорный факт необходимого баланса между реальным позором и вымышленным героизмом. Она помнила, как по пьяни куда-то врезалась на джипе, сломала ногу и вопила так, что заглушала голос муллы на минарете.

Америке и всему миру рассказали, что девушка попала в засаду и отстреливалась до последнего патрона, чего она помнить не может вследствие амнезии. Она-то как раз помнила, куда вляпалась, но это роли не играет. Ни для нее, ни для страны, где обожают ложь. Объявили национальным героем - значит, герой. Вот только обозные фотопортреты Джессики плохо увязывались с ее новым имиджем. Издатель порножурнала «Хастлер» Ларри Флинт отказался их публиковать, хотя и заплатил 270 тысяч долларов фотографу, коему Джессика отважно позировала в одном солдатском ремне.

У патриотизма американцев, видимо, истек срок годности, и негодяям некуда стало скрыться. Разве что в стенах Госдепа, где одно вранье сменить другое - спешит, дав миру полчаса. Это не порок, а особое состояние умов, культивируемое Джоном Керри, истинным англосаксом, выходцем из семьи австрийских евреев, членом масонской ложи «Череп и кости», героем вьетнамской войны и стойким борцом за мир (нужное подчеркнуть).

Любая ипостась госсекретаря Керри не является достоверной. Кроме той, что определена ему Бараком Обамой - быть «санкционным смотрителем» по России. Пушкина Керри не читал, иначе оскорбился бы статусом, соответствующим чину коллежского регистратора, «почтовой станции диктатора». У Пушкина в «Станционном смотрителе» сказано: «Кто не почитает их извергами человеческого рода, равными покойным подьячим или, по крайней мере, муромским разбойникам?..»

Керри читает только тексты прошлых своих речей, когда сидит в самолете: «Вырубаюсь в несколько секунд».

В этом ему можно верить. Но и только.

Комментарий к несущественному

Высокий, благообразный джентльмен с густой, тщательно уложенной шевелюрой классического «васпа», то есть белого англосакса, Джон Форбс Керри неизвестно с какого перепугу причислен к потомкам Ивана Грозного. Без уточнения генеалогической линии, будто бы восходящей к родословной младшего сына царя - Дмитрия, не убитого в Угличе на девятом году жизни, а чудесным образом выжившего, обернувшись к 28 годам Лжедмитрием, «Тушинским вором».

Джон Керри не возражал против такого родства, однако, бывая в России, ни разу не рискнул заявить: «Рюриковичи мы». Видимо, догадывался, что госдеповские специалисты в области генеалогии случайно или сознательно перепутали Рюриковичей с Израилевичами. Такое бывало и в России. Начиналось по-разному, заканчивалось всегда одинаково.

С подачи советского академика Евгения Тарле, ненавидевшего русскую историю и желавшего порадеть некоему Жаку Львовичу Израилевичу, несвежую тему подхватил поэт, драматург и специалист по пушнине Илья Сельвинский, активно творивший в тридцатых годах прошлого столетия и напрочь забытый в пятидесятых. Речь о том, что указанный Жак Израилевич состоит в далеком историческом родстве все с тем же царевичем Дмитрием.

Заказ академика был принят с воодушевлением. Сельвинский навалял поэтическую драму в стихах и в слезах. Герой пьесы, действие которой разворачивается на заре смутного семнадцатого века, - Лжедмитрий. Вовсе не тот самозванец, случайно застрявший в российской истории под кличкой «Тушинский вор». Да и сама история совсем не так складывалась. Тушинским лагерем стоял под Москвой не проходимец неизвестного происхождения, а блистательно отважный и стоически жертвенный юноша, патриот Израиля, дерзнувший воплотить в жизнь сокровенную мечту российских евреев и подобно ветхозаветному Моисею вывести их кружным путем в Палестину.

В общем, не чета Гришке Отрепьеву. И не пара Марине Мнишек, которая смышляла себе знатного жениха, однако промахнулась с обоими Лжедмитриями. Хотя, может, как раз и пара. Все трое стоили друг друга. Но дело не в этом. Мейерхольд или Михоэлс охотно взялись бы за постановку пьесы, негласно посвященной Жаку Израилевичу, но не знали, как развязать тугой узел интриги. Проблема состояла не в том, что один исторический вор бесславно сгинул в 1606 году, а другой - в 1610-м. В тогдашней Московии не было евреев - кого выводить? И, главное - куда? Ведь Палестиной владела Османская империя, отнюдь не пылавшая любовью к потенциальным соотечественникам.

А так - подходящая революционная пьеска: «Шатали-си, мотали-си и в сторону подали-си...» Понимать надо, что жизнь - сплошная драма, если ни революций, ни стихов, ни родительного падежа. Стихи у Сельвинского имелись еще те: «И он размышлял среди всяких «презумпций» - какого цвета на ней трусов?» Пускай не Пушкин. Что ж теперь, прикажете Жаку Львовичу плакать? Не надо. Стих родился с Ильей в Могилеве. Он - во-первых, Илья - во-вторых. Третьей появилась Россия.

Осталось прояснить, кто такой Жак Львович Израилевич, про которого Мариэтта Шагинян говорила: «Да, я замужем и у меня ребенок, но я хочу идиотского женского счастья с гориллой». С Жаком Израилевичем, значит. К русской истории отношения не имеет. «Потомок» Лжедмитрия был известен как крупный коллекционер картин, к чему тяготел и сам Тарле. Особую известность получил в блокадном Ленинграде, приобретая бесценные работы старых мастеров за мешочек крупы или банку тушенки.

Исчез бесследно. А маститый академик загремел в казахстанскую ссылку еще в 1930 году. Летом 1932-го был досрочно возвращен в Ленинград и восстановлен в правах. Впоследствии уверял всех интересующихся, что легко отделался потому, во-первых, что не признал себя виновным, а во-вторых, за него хлопотали вдова Плеханова - Розалия Марковна, а также известный революционер Лев Григорьевич Дейч.

Если бы еще и Жак Львович похлопотал, то Иосиф Виссарионович, наверно, лично поехал бы на вокзал встречать литерный поезд из Алма-Аты, попутно терзаясь тяжелой судебной ошибкой.

Историк в той роли, какую избрал для себя Тарле, уже не историк. У Марата и Робеспьера была кровавая любовь к беспредельной свободе. У Тарле - любовь к Марату и Робеспьеру. Иная любовь требовала высокой духовной культуры, традиций, воспитания, ответственности, тогда как этой достаточно было крови. Этим и объясняется, что знаменитым Е. В. Тарле был признан лишь в 1997 году. И то в компании с Евно Азефом, Фанни Каплан и Джорджем Соросом, чьи краткие биографии вошли в книгу «Знаменитые евреи. 165 мужчин и женщин».

Джона Керри тогда еще рядом не стояло со знаменитостями. Он только учился в сенате лгать с упоением, открыто и честно. Таким аплодируют, их понимают, там все такие. После 18 лет брака с Джулией Торн развелся, чтобы жениться на богатой вдове сенатора Джона Хайнца, «кетчупового короля» Америки. И в одночасье стал миллиардером, засыпающим в самолете над текстами собственных речей.

Палата № 7

Чтобы стать «смотрящим» по России, надобно хотя бы немного знать ее историю, держа в своей благообразной англосаксонской голове, что история как таковая не оставляет следов, она оставляет последствия, порой весьма тяжкие, не имеющие ничего общего с причинами, их породившими. «Санкционный смотритель» и его категорически миролюбивый босс ничего этого знать не желают. Сила есть, а истории им не надо.

С другой стороны, кто не объемлется удивлением и ужасом, видя в истории России столько варварских нелепостей, выисканных недругами, ими же в достоверность определенных. Бывшее быльем поросло, а события, сбыться не могущие, почитались за исторические. Последним Рюриковичем был царь Федор Иоаннович, а пришлые Романовы - это Юрьевы. Близко звучит, да не рядом стояло. Юрий Долгорукий династию породил, а Романовы пресекли. Труднее оказалось пресечь ее в исторических хрониках, в записях разрядных приказов и степенных книгах. Однако и этого достигли умеючи. Двух московских царей в одного Ивана Грозного свели, и место себе для подставной династии высвободили. Спохватились потом, что про жен царских забыли, ну так всех их тоже, недолго думая, к Ивану Васильевичу в постель уложили. А как быть с тем, что он канонизирован святым под именем Василия Блаженного? Как быть с храмом, каковой он возвел в память покорения Казанского царства? Очень просто поступили. Разделили надвое: отдельно стал царь, отдельно - юродивый, который, дескать, и строил храм. Грубо одевали истину в ложное рубище. Как, впрочем, и сегодня. Как и вчера. Как и всегда. Здравый смысл в тень от плетня уходит, помраченный похмельем, непогодой, междоусобицей или иным оброком совести и судьбы.

Непознанное нельзя объяснить неизвестным. Назад оглянуться - чуть ли не во всех войнах, имевших быть на земле, русские принимали деятельное участие. Когда и побиваемы были, но такое редко случалось. По большей части славой гремели и уважением великим полнились. Московские цари высоко свою гордость держали: «Кто это к нам просится? Шведский король? Мы еще не решили - государь он или простой урядник. Пусть ждет!»

«Мы думали, - писал Иван Грозный английской королеве, - что ты на своем государстве государыня и сама владеешь, а у тебя люди владеют и не токмо люди, а мужики торговые, а ты пребываешь в своем девическом чине, как есть пошлая девица...»

Таков добрый вкус к власти и здравое к ней отношение. Король же польский Сигизмунд-Август и близко не стоял к этому рассуждению: «Что захотели паны твои, то и дали тебе в жалованье, а ты в себе и сам не волен. Ко всему убог и глуп. Какой ты государь!..»

Бывало и другое, эхом византийского коварства отдающее в таинственных карстовых подземельях Кремля, где «древней ярости еще кишат микробы, Борисов дикий страх и двух Иванов злобы». Заметим прозорливое «двух Иванов», а не одного Ивана Васильевича Грозного. Следов нет, есть последствия.

Придворные интриганы царя Алексея Михайловича Тишайшего с помощью парикмахерской «укрутки» избавились от избранной им невесты Евфимии Всеволжской, дочери богатого касимовского помещика. Готовя ее к свадьбе, они столь туго укрутили волосы новобрачной, что перед началом венчания с ней случился обморок, после чего Евфимию признали негодной на роль царицы, и Алексей Михайлович женился на другой.

Таким образом благодаря вероломной «укрутке» история России потекла по совершенно другому руслу. Если бы Евфимия стала царицей и прожила много лет, не было бы ни Федора Иоанновича, родившегося от Милославской, который казнил протопопа Аввакума, ни родившегося от Нарышкиной Петра Великого, и Карл Двенадцатый не был бы разбит под Полтавой, а гетману Мазепе не пришлось бы бежать вместе с ним в турецкую крепость Бендеры... Вывод: с такой страной, в которой, и дурная прическа невесты может изменить ход истории, шутки плохи.

В 2012 году, еще не будучи «санкционным смотрителем», Керри заявил, что Россию надо спасать. Но не сказал, как именно. Сегодня даже туповатым еврокомиссарам ясно, что Россию надо спасать методом карательной «укрутки» непокорного юго-востока Украины. Путин в силу русской ментальности бросится ей на помощь и попадет в «запендю», как выразился бы милейший Антон Павлович Чехов. И тут Европа его подушкой, подушкой... Как Варька плачущего господского младенца у того же Чехова в рассказе «Спать хочется».

Либералы Чехова любят. Джон Керри, масон и либерал, тоже любит, но по-своему. Почитывал еще в Йельском университете и усвоил, что слово таганрогского классика казнило Россию тогдашнюю, казнит ее и теперешнюю, и все вырожденческое безумие, включая Мойсейку с выпрошенными на улице копейками, усугубленное сознанием больного доктора в жуткой атмосфере «Палаты № 6», не избыто, не пролито понапрасну на подмостках русской сцены, а напротив, убереженное режиссерами смуты простирается уже до масштабов «России № 6», которая глухо ворчит и ворочается на полатях в хмельном забытье. Улучить подходящий момент - и подушкой ее, подушкой...

И то правда, доктор Чехов, поскрипывая желчным пером, ничего доброго не искал в душе русского человека. Просто взобрался однажды на сцену Малого театра со своим злым безволием и чахоточным экстазом, держа в руке еще не остывший револьвер, что переходил от Печорина к Вронскому, от Карандышева к Иванову, пока очередь не дошла до дяди Вани. Кто там следующий, не считая Маяковского и Фадеева? Следующих спасать надо. Стратегия спасения, одобренная кулуарно лауреатом Нобелевской премии мира, держащим оборону в Овальном кабинете Белого дома, основана не на санкциях, а на идиотизме. Санкции ветром надуло. А сама стратегия уже озвучена публично, хотя и не официально: «Мы ждем, когда Путина с его политикой выкинут из Кремля, но нас устроит и такой вариант, если его вынесут вперед ногами с дыркой в затылке. Цельтесь точнее, джентльмены!»

Карл Великий, Фридрих Барбаросса, Карл Двенадцатый, Наполеон, Гитлер - мало попыток было? Почему, то, что не получилось у гениального Наполеона, должно получиться у какого-то Обамы? А может, все дело в том, что у его «санкционного смотрителя» рак простаты, и он перепоручил свою миссию трем крашеным блондинкам, сподобившимся превратить пресс-конференции Госдепа в комедийные ток-шоу. Хотя, скорее, это нечто вроде духовного стриптиза, обнаженка дремучей глупости, изнанка интеллектуального убожества. И ложь, ложь, тотальная государственная ложь. Блондинки врут беззастенчиво, глупо и противоречиво, на чем их со скрытой иронией не раз подлавливал въедливый журналист Мэттью Ли. Правда, безуспешно. Всякая ирония тут летит сквозь и мимо. Игра ведется в одну калитку. Процесс политической «укрутки» мозгов примитивен до отвращения, журналисты это понимают, но они понимают и другое: Америка будет воевать с Россией до последнего украинца, иначе как Бараку Обаме оправдать данное ему авансом звание нобелевского лауреата премии мира?

Цирюльных нюансов в процессе практически нет. Косу лжи заплетают туго, никаких там «шатали-си, мотали-си». Министру виртуальной обороны Украины Валерию Гелетею, воюющему в основном на социальных просторах Фейсбука, приснилось, что Путин готовит ему персональный тактический ядерный удар в спину, и вот уже команда креативных сорок-вещуний во главе с жизнерадостной Дженнифер Псаки трескочет о необходимости новых суровых санкций против России. Медлить нельзя - полчища завоевателей уже на подходе к демократическому Майдану!..

И ведь верно. Девять российских десантников, патрулировавших границу, случайно оказались по ту ее сторону. Взбодрившийся министр панической обороны гонит в Интернете свежую волну: Россия вводит войска на территорию суверенной Украины, требуется помощь НАТО, грузите самолеты бочками. Псаки рефлекторно ломанулась на брифинг - призывать НАТО к ответной интервенции, имея в виду Польшу, как это было в 1610 году в ситуации с самопровозглашенным царем Дмитрием, вторым по счету, но тормознула, остановленная «санкционным смотрителем». Дескать, девять российских десантников - это, конечно, мощная сила, однако же, благополучно для Украины плененная. И потом, упомянутый Дмитрий, как известно, боялся поляков до обмороков, вследствие чего бежал в Калугу, где и был убит.

Дженнифер Псаки, опасаясь смотреть в сторону корреспондента «Ассошиэйтед Пресс» Мэттью Ли, послушно заявила с трибуны, что прямых доказательств российского вторжения пока нет (как не было их, заметим, во всех остальных случаях), однако само вторжение неизбежно, просто злодей Путин затаился на некоторое время: «И трескочет сорока Госдепа, и лопочет - то ли слухами, то ли небылью всех морочит».

Таки скверно, громадяне. Если это не «палата № 7» классического американского замеса, то что такое тогда порожденный ею киевский Майдан, как не филиал клиники доктора Рагина? И кто не почитает его хронических пациентов извергами человеческого рода, равными, по крайней мере, муромским разбойникам?

«Будем, однако, справедливы, - советовал Пушкин в «Станционном смотрителе», - постараемся войти в их положение и, может быть, станем судить о них гораздо снисходительнее. Что такое станционный смотритель? Сущий мученик четырнадцатого класса, огражденный своим чином токмо от побоев, и то не всегда...»

Будем снисходительны и к «санкционному смотрителю». Джон Керри впал в глубокую депрессию. Не по поводу рухнувших геополитических планов на Украине - что она ему, когда Крым потеряла? Хай соби скаче. Причина угнетенного состояния посерьезнее простаты. Унаследованная семейная компания «Хайнц» угодила под ответные российские санкции, и сотни тонн экспортного кетчупа безнадежно застряли на распутье логистики, слегка побулькивая, пованивая и пузырясь отчасти.

«Эвон, как оно обернулось, барин, - сокрушенно молвил ему безработный сборщик томатов с Аризонщины, - видать, нечистая сила сподобила нас связаться с тобой. Мы-то себе думали - государственный человек, власть имеешь громадную, а ты, чай, простой урядник...»

Ничего не ответил на это государственный человек, «почтовой станции диктатор». Ответила дежурная сорока-вещунья: «Наша стратегия - новые экономические санкции против России, которые будут равнозначны ядерному удару».

Мэттью Ли саркастически усмехнулся и развел руками: «Нет пророка в его отечестве, нет пророка, но вещунья о судьбах мира - есть сорока! На хвосте от щедрот Вашингтона - новостей принесет с три короба, с три Сорбонны. Все, поведает бело-черная» - смех и горе. А трибуна ее почетная - на заборе...»

Комментарий к несущественному

Над Новороссией гуляют черные тучи тотальной государственной лжи, порожденные санкционными циклонами двух континентов. Из-за туч слышится голос мученика познания, начитавшегося Достоевского: «Не только войны нужны, чтобы Европа освободилась от этой величайшей опасности - России, необходимы внутренние перевороты, раздробление государства на мелкие части и прежде всего введение парламентского тупоумия с присовокуплением сюда обязательства для каждого читать за завтраком свою газету».

Это Ницше. 130 лет назад. А это Достоевский, примерно тогда же. Судя по сегодняшнему дню, он имел в виду Украину: «Свобода, свободный ум и наука заведут их в такие дебри и поставят пред такими чудами и неразрешимыми тайнами, что одни из них, непокорные и свирепые, истребят себя самих, другие, непокорные, но малосильные, истребят друг друга, а третьи, оставшиеся, слабосильные и несчастные, приползут к ногам нашим и возопиют к нам: «Да, вы были правы, вы одни владели тайной... спасите нас от себя самих».

А так говорил Заратустра о России: «Величайшей и удивительнейшей силы достигает воля в том огромном, срединном государстве, где как бы начинается отлив Европы в Азию. Там сила воли откладывается и накопляется с давних пор и грозно ждет того, чтобы освободиться... Человеческое общество - это всего лишь жалкая попытка, а воля срединного государства будущего, ищет повелевающего, которого нет и не может быть среди людей половинчатых. Туда стремится корабль нашей воли, где страна детей наших...»

Так говорил Заратустра. Имеющие уши - да слышали.

5-7 сентября 2014 года

Глава девяносто восьмая

Абсурд, замешанный на тотальной лжи, не может служить великой национальной мечтой. Он лишь приводит к тому, что на месте сияющих небоскребов образуются зияющие котлованы, ниже которых только грязная подземка сабвея, хрипящего больными бронхами Бронкса.

Полеты во сне на Луну - не самая большая ложь Америки. Провал геополитических планов на Украине - не главная ее беда. А переодетый президентом темнокожий баскетболист, воображающий себя мессией и освободителем народов - не самый последний безумец в стране похудевшего бакса.

Отчаянный сигнал бедствия был подан непоколебимым прежде глашатаем американского оптимизма, бывшим директором МВФ Аланом Гринспеном: «Будет ли катастрофа? Да! Можем ли мы что-либо сделать? Нет!»

Когда же его спросили, кто главный виновник грядущего крушения американской мечты, он ответил уклончиво: «Глядя на нашего президента, трудно понять, что в свое время сделал его отец - родил сына или посадил дерево».

Если не уточнять, что Гринспен имел в виду Джорджа Буша, то ни у кого не возникнет сомнений: речь идет о Бараке Обаме. Что до его «санкционного смотрителя», то именно Джону Керри предстоит отвечать жаждущим крови республиканцам на вопросы, связанные со сбитым 17 июля над Донбассом малазийским «Боингом», который, как постепенно выясняется, являлся тем самым лайнером компании «Малазийские авиалинии», таинственно пропавшим в Юго-Восточной Азии в марте этого года.

Госсекретарь США со всех трибун обвинял в этой трагедии Россию и поддерживаемых ею ополченцев Новороссии, прекрасно зная, что мартовский «Боинг» не пропал в океане, а был угнан и укрыт до времени на американской военной базе на острове Диего-Гарсиа с тем, чтобы использовать его для провокации против России во время проведения в Крыму референдума.

Подходящего момента не случилось, и провокация состоялась лишь три с половиной месяца спустя. Мартовские жертвы ждали своей второй смерти и уже успели «состариться», отличаясь синюшным цветом тел, лишенных одежды, и жутким запахом разложения, не могущим возникнуть в первые часы после падения.

Главный просчет организаторов чудовищной провокации состоял в том, что обреченный «Боинг» не дотянул до российской территории каких-то 50 километров. Поторопились пилоты штурмовика, ударив раньше времени ракетой «воздух-воздух». Поторопился и технический персонал, готовивший «Боинг» к вылету изАмстердама -не обратили внимания на заглушку иллюминатора по левому борту, точно такую же, как и на «Боинге», исчезнувшем в марте посреди Индийского океана.

Когда стали обнаруживаться дикие несуразности версии о причастности России к гибели гражданского лайнера, украинской армии приказано было уничтожить артиллерийским огнем все фрагменты «Боинга», не допуская экспертов на место катастрофы.

И никто в мире не рискнул сказать людям (нелюдям!), которые спровоцировали кровавую бойню на юго-востоке Украины и втянули Европу в санкционную войну с Россией: «Будьте вы прокляты!»

А «санкционный смотритель» заблаговременно подыскивает издателя своих антивоенных мемуаров, в которых постарается прояснить вопрос, что в свое время сделал отец Барака Обамы - родил сына или посадил дерево.

Комментарий к несущественному

Войдя в Москву, Наполеон всерьез подумывал над объявлением вольной российским крепостным, полагая тем самым вызвать смятение среди русских солдат, на девяносто процентов состоявших из крестьян - смятение не слишком понятное, зато многообещающее, разом лишавшее главной опоры российскую самодержавную государственность. Углубившись в историю крестьянских войн, Бонапарт понял, что подобные расчеты не имеют в России ни малейшего смысла: и Разин, и Пугачев, и Болотников стремились к не вполне осознаваемой ими крестьянской воле, но строго ограничивали свои притязания государственной, как сказали бы сейчас, легитимностью.

Царь-батюшка им нужен был свой и понятный, а помещик -добрый. А они разные на Руси были - и цари, и помещики. Одни лишь самозванцы одинаковы. И одинаково плохо представляют себе Россию в мире, еще хуже понимая, какова она на войне.

Писали о войне многие и много. Более других - никогда не воевавшие, деклассированные в литературном отношении беллетристы. Писали прежде, не оставят своих упражнений и в будущем. Но это уже не имеет отношения к русской литературе и русской жизни. Потому что, если пишет о войне некто, взявший себе псевдоним Г. Бакланов, то совершенно очевидно и не скрываемо им, что руководствуется он при этом только одним принципом: «Мертвые сраму не имут».

В тех же случаях, когда имела место попытка заинтересовать читателя судьбой многих личностей, состоявших при высоких званиях, результат нахально претендовал на героизированную монументальность автора, погостившего в маршальском блиндаже. В итоге на свет появлялось вымученное литературное следствие жизни и судьбы «товарищей по оружию» под условно-обобщающим названием «Товарищ Мехлис лично отражает атаку танкового корпуса фельдмаршала Манштейна под Севастополем, а интендант второго ранга Василий Гроссман подносит ему снаряды».

Константин Симонов прав - скорбные духом интенданты солдатами не рождаются. И не становятся таковыми в процессе написания романов, в которых «Все течет». Однако товарищ Мехлис, считавший себя личным «санкционным смотрителем» Сталина, настаивал. Товарищ Мехлис исходил из крайне ошибочных взглядов товарища Гроссмана, считавшего, что солдатами рождаются, и притом иногда сразу генерал-полковниками.

Что в 1942 году стоило нам Крыма.

Самая общая и самая поверхностная оценка крымской катастрофы 1942 года и роли в ней Льва Захаровича Мехлиса, уполномочившего себя судить и казнить, вызвала к жизни известную сталинскую фразу-откровение, на которой лежал отсвет неуловимой доселе исторической истины, тяжело озаботившей Понтия Пилата две тысячи лет назад - истины беспощадной и простой: «Будьте вы прокляты!»

Начальник Главного политуправления РККА генерал-полковник Мехлис, лишенный впоследствии всех военных постов - это ходячая геморрагическая лихорадка. Неизвестно, чего у него было больше - инфантильного местечкового недомыслия (как у вчерашнего Джона Керри), гипертрофированного тщеславия и воинствующей некомпетентности (как у сегодняшнего Барака Обамы) или банальной зависти к чужому успеху. У Сталина Мехлис просил только одного - санкций против оборонявших Крым военачальников. Пока не развалил фронт окончательно.

После войны и отставки намеревался сесть за написание военных мемуаров на избранную тему «Я имел хорошее время», однако некий Жак Львович Израилевич резонно посоветовал ему забыть это хорошее время навсегда. Лев Захарович осознал чреватую неприятностями ошибку и про Крым более не вспоминал. Правда, изредка все еще хорохорился, бегая во сне по кремлевским коридорам и распугивая ответственных товарищей истошным воплем: «Скажите Хозяину, что у англичан ружья кирпичом не чистят, пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни бог войны, они стрелять не годятся!..»

Про падение пропадом

Сын кенийского чиновника из племени луо, изгнанного за пьянство из министерства транспорта и умершего на последней стадии алкоголизма в 1982 году, пробовал собачье и змеиное мясо, чтобы впитать силу и мудрость тех, кого поедает, хрустел жареными кузнечиками, дабы обрести их стремительность и легкость, но в итоге едва не проиграл выборы. Видимо, потому что Обама-старший так и не успел достать для сына тигриного мяса. Гастрономический курс остался незавершенным.

Дело поправил вождь племени кроу по прозвищу Чипева Бешеная Кровь, ритуально усыновивший сироту Барака под именем Черный Орел. Вождь законно осушил полбутылки дареного виски и произнес напутственную речь, которой аплодировала бы вся Европа, если бы слышала. Вождь сказал: «Глядя на сегодняшнюю Америку, надо зажмуривать глаза, затыкать уши и зажимать нос. Великая Америка смердит на весь мир. Ты, Черный Орел, наблюдаешь не расцвет, а гниение страны. Чувствуешь эту вонь? Ну, еще бы. Что же ты хочешь разглядеть из окон Белого дома, давно прозванного Желтым? Там язык отлучен от понятий добра и зла, политика - от здравого смысла, закон - от справедливости, мечта - от надежды. Над всем главенствует великая американская дурь, щедро разбавленная ложью. Ты и в самом деле хочешь, чтобы все вокруг тебя говорили: «Боже, благослови Америку»? Вижу, сейчас ты хочешь этого, потому что мало чего знаешь и еще меньше умеешь. Но пройдет совсем немного времени, и ты услышишь другие слова: «Боже, покарай Америку!»

Барак Обама сидел по правую руку вождя и был черным, как его бабушка Сара Оньянго в Найроби, но орлом не выглядел ни с какой стороны. Сидел, как приговоренный к смерти, и щурился от фотовспышек, стрелявших очередями. Лицо старого Чипевы из племени кроу казалось неестественно белым, а глаза сверкали, как у чернокожего протестантского духовника Обамы - Джеремии Райта, когда тот вещал с амвона от имени ветхозаветного пророка Иеремии: «И будут смерть предпочитать жизни все, кто уцелеет от этого злого племени, ибо не стало у них истины - она отнята от уст их...»

Джон Керри зябко поеживался, досматривая видеозапись шестилетней давности, на которой читал проповедь худощавый, темнокожий пастор, похожий на бесноватого миссионера из полузабытых фильмов о покорении Запада, Джеремия то вздымал руки к небу изломанным в отчаянии жестом усталой прачки, то бессильно ронял их на шаткий пюпитр амвона, уставленного микрофонами, и сведенный в мучительную гримасу рот его вселял ужас и трепет: «Иди за мной, сын мой! Иди, пренебрегая сомнениями! Я приведу тебя к истине!..»

И кандидат в мессии покорно пошел в сторону Белого дома, прозванного Желтым, - пошел, пританцовывая и подпрыгивая с легкостью кенийского кузнечика, демонстрируя одновременно звериную грацию ягуара, напитавшегося бешеной индейской крови. Вслед ему звучали недоуменные голоса: «Куда он попер? Зачем? Что он будет делать?» И только один голос внес предполагаемую ясность в запутанную интригу избирательной кампании: «Да он просто обкурился, паршивец. Или «коксом» его запорошило...»

Пузырь лопнул, харизма рассыпалась. Из-под рваной пиаровской оболочки стали проступать черты неумного, невежественного, слегка экзальтированного и абсолютно незрелого политика-популиста. Не все это заметили, а из тех, кто заметил, не все поняли, что Демократическая партия сделала ставку на цвет кожи амбициозного сенатора, полагая, что кенийская кровь послужит стимулом для объединения нации, стирая едва заметную разницу между добром и злом, между здравым смыслом и маниакальным безумием...

Госсекретарь Керри выключил видеомагнитофон. Старая запись не давала однозначного ответа на вопрос, что же в свое время сделал нетрезвый отец Барака Обамы - вырастил сына или посадил дерево? Перечитывая наброски к будущим мемуарам времен санкционного покорения России, Джон, как неформальный англосакс иудейского происхождения, ведущий родословную от Лжедмитрия, не мог найти ответа и на более важный вопрос: что сделал сам Барак Обама со страной тоталитарной демократии, внушая американцам несвежую мысль об их исключительной избранности? И кто тут избранный, если белые не хотят того, чего желают черные, и наоборот?

Дело тут не в дурацком спектакле усыновления Барака индейским вождем. Это еще куда ни шло. Все политики делают нечто подобное. Билл Клинтон не вылезал из синагог, даже спать ухитрялся в иудейской кипе, когда хотел заручиться поддержкой нью-йоркских евреев. Джордж Буш-младший из штанов выпрыгивал, если видел, что это нравится педерастам Сентрал-парка. Дело в том, что Барак Обама не орел, а ручная ворона черного пастора Джеремии Райта. Двадцать лет он наставлял, исповедовал и благословлял молодого Обаму, но только с того злополучного дня, когда кандидат в президенты назначил его идеологом своего избирательного штаба, стало ясно, что преподобный отец Райт - оголтелый и непримиримый черный расист.

Отсюда и затмение в головах людей, живущих в стране, где интеллектуальные убожества управляют миром с помощью сбежавших из психушки консультантов. Где любой абсурд становится нормой политкорректного хамства. Где бездумно и рьяно выступают за равенство прав каннибалов и вегетарианцев, обывателей и экстремистов, клинических идиотов и конгрессменов. Где открыто разрушают христианские ценности и никак не могут понять простой истины рыночной экономики: если ты торгуешь лунным грунтом, нарытым в предгорьях чилийских Анд, то будь готов принять оплату фальшивыми баксами.

Отсюда и затмение в голове самого Джона Керри, не способного уразуметь, почему это штатные блондинки, вещающие от имени его ведомства, вызывают в России жизнерадостные насмешки, на Украине - унылое разочарование, а в Европе - плохо скрытую кулуарную злость на миротворца с опасной бритвой в руке и его «санкционного смотрителя», страдающего оттого, что профессионально выстроенная ложь о трагедии малазийского «Боинга» в небе над Донбассом, призванная послужить святому делу покорения России, оборачивается кошмарной правдой, предрекающей бесславный конец украинской авантюре ЦРУ под кодовым наименованием «Крымская война - 2».

Ничего, ровным счетом ничего не сделал Обама на президентском поприще, кроме того, что истратил триллионы долларов на ведение войн, проигранных еще предшественником, и развязал санкционную войну против России, что чревато грядущим распадом Евросоюза времен неслучившегося покорения Крыма. Все свои провалы сын кенийского алкоголика объясняет тем, что «унаследовал мир, который может взорваться в любую минуту». Не мир унаследовал он от техасского конюха Джорджа Буша, а страну политкорректного абсурда, замешанного на тотальной лжи.

Про это в мемуарах не расскажешь. Как и про сбитый малазийский «Боинг». Тут совсем другой жанр - жалкая исповедь «санкционного смотрителя» про падение пропадом великой американской мечты.

Джон Керри хорошо помнил точку отсчета падения. Барак Обама оказался в Белом доме на волне народной эйфории, очаровав избирателей благостными проповедями, обещанием защищать гражданские права и резким неприятием иракской войны, затеянной Джорджем Бушем. Помнил и то, как на заседании Совета Безопасности ООН тогдашний госсекретарь Колин Пауэлл застенчиво продемонстрировал пробирку с питьевой содой, заявив, что это и есть химическое оружие массового поражения, обнаруженное в Ираке. Следовательно, войну против Саддама Хусейна нельзя откладывать на послезавтра - американская демократия в опасности!..

Что сегодня должен продемонстрировать Совбезу ООН Джон Керри, чтобы мир уверовал в назревшую необходимость отобрать силами НАТО Крым у агрессора Путина и вернуть Украине? Мир, конечно же, не поверит пробирке с крымской питьевой содой, зато Евросоюз в лице его недалеко уходящих лидеров поддержит очередной пакет санкций против России. Вот только второй раз фокус с пробиркой, пожалуй, не прокатит. Республиканцы прокатят самого Керри, а заодно и Барака Обаму, который, по словам нобелевского лауреата, знаменитого экономиста из Принстонского университета Пола Кругмана, не стал для Америки вдохновляющей фигурой, превратившись в самонадеянного и слабохарактерного парня, не способного отстоять хоть какую-то вразумительную позицию, кроме объявления санкций, санкций и еще раз санкций. Это уже напоминает попугая капитана Флинта: «Пиастры, пиастры, пиастры!..»

Думать надо глубоко и серьезно. Может, следует сбить еще один малазийский «Боинг», вынудив его пилотов пролететь над Крымом? Хорошо бы при этом усадить в него Хиллари Клинтон, Пола Кругмана и, допустим, профессора права Джонатана Терли, не устающего повторять, что правление Обамы стало самым катастрофическим периодом в истории «раненой империи».

Малазийцы, надо полагать, станут протестовать, взывая к справедливости, совестливости и прочей ерунде, но дела великие не бывают добрыми. Отнять у Путина Крым и вернуть его Америке в качестве давно обещанного «непотопляемого авианосца НАТО» - это, бесспорно, великое дело. И благая весть для мучеников американской мечты.

Ладно, переходим от частного случая к обобщениям философского характера. «У нас уже нет времени на прекрасные чувства. Мы должны преобразовать совестливость в жестокость. Мы должны быть жестокими» - кто это сказал? Кто-то же сказал так замечательно, но кто именно?

Госсекретарь не мог вспомнить автора исторического высказывания, просто обрадовался подходящей цитатке. Зря обрадовался. Эти слова произнес Адольф Гитлер.

Комментарий к несущественному

Антироссийская информационная кампания, вспыхнувшая в Европе 160 лет назад, вынудила взяться за перо знаменитого в то время профессора Московского университета, члена Петербургской академии наук Михаила Погодина. Кампании предшествовали следующие события: вступление русских войск в Молдавию и Валахию, победы императорской армии на Кавказе, уничтожение черноморской эскадрой под командованием вице-адмирала Павла Нахимова турецкого флота при Синопе. Имели место и прочие неприятности, вызывавшие у Европы коллективное несварение желудков.

В декабре 1853 года академик Погодин писал: «Франция отнимает у Турции Алжир, Англия присоединяет к своей Ост-Индской монархии всякий год по новому царству - это не нарушает равновесия, а Россия заняла Молдавию и Валахию на время, по слову русского государя (кто смеет ему не поверить!), и все государства Старого Света тотчас же расшатались.

Франция среди мира занимает Рим и остается там несколько лет - это ничего, а Россия, если даже думает о Константинополе, в их собственном воображении, то все здание европейской политики колеблется. Англия объявляет войну Китаю, который будто бы ее оскорбил, и никто не имеет права вмешиваться, но Россия должна испрашивать позволения у Европы, если поссорится с соседом. Англия разоряет Грецию, губит ее флот - это действие законное, а когда Россия требует, в силу трактатов, безопасности миллионам христиан - это, видите ли, слишком усиливает ее влияние на Востоке, в ущерб всеобщему миру.

Австрийская империя погибает - все западные державы молчат и не опасаются, что равновесие без нее нарушится. Напротив, лорд Палмерстон старается усугубить ее трудные обстоятельства, а одна только мысль, что Турция лишится какой-нибудь своей области или султан ослабнет в верховных правах своих, заставляет Европу трепетать...

Одни в Европе ненавидят Россию, потому что не имеют о ней ни малейшего понятия, руководствуясь сочинением гомосексуалиста де Кюстина и двух-трех наших выходцев, которые знают свое отечество еще хуже него. Другие ненавидят Россию, считая ее главным препятствием общему прогрессу. Следовательно, всякое увеличение русской силы, которая считается темною, опасно и вредно для свободы, развития и просвещения.

К третьей категории принадлежат различные выходцы, изгнанники, политические бобыли и пролетарии, коим терять нечего, радикалы, которые имеют целью только в мутной воде рыбку ловить. Они желают войны какой бы то ни было, надеясь вызвать новые потрясения, новые столкновения, полезные для осуществления их замыслов, частных и общих.

Наконец, действует против нас инстинкт зла, которое, естественно, ненавидит добро и как будто ощущает себе угрозу с Востока. Эта безотчетная злоба имеет для нас даже нечто утешительное, заставляя предполагать в себе большой капитал добра, для нас самих, быть может, сокровенный...»

В апреле 1854 года Турция, Франция и Англия объявили войну России, имея целью захват Севастополя, а если получится, то и всего Крыма. Ничего не изменилось в умах европейцев. Михаил Погодин подводит итог: «Общее мнение европейское - против нас!»

Ничего не изменилось в Европе и спустя 160 лет. Но теперь хоть за Крым Россия спокойна.

10-12 сентября 2014 года

 

Глава девяносто девятая

Журнал «Шпигель», название которого переводится на русский как «Зеркало», утверждает, что американцы вовсе не прикидываются дурачками, а в основном таковыми и являются.

Это не так плохо, как может показаться. Чем примитивнее умственный стандарт, тем больше у него шансов стать общепринятым. Стабильная, непоколебимая тупость имперского идеологического стандарта США, именуемого по недомыслию демократией, очевидна, однако Европа легко купилась на этот пряник. Теперь кнута дожидается. За робкий ропот по поводу санкций против России.

Бывший мэр Нью-Йорка Рудольф Джулиани однажды высказался так: «Меня не подпускают близко к президенту. И правильно делают, потому что я просто плюну ему в рожу. За жуткий образ моей страны, вылепленный им за последние годы. За тупость в политике и бездарность в экономике. За проигранные войны, которые не завершатся с его позорным уходом...»

Слова эти можно отнести ко всем президентам Соединенных Штатов, кроме, пожалуй, Рузвельта. Есть и нюансы. Подпусти Джулиани близко к Бараку Обаме, он бы наверняка плюнул в него отравленной слюной. После чего повторил бы откровение Аристотеля: «У бездарного правителя есть только один способ удержаться у власти - развязать войну чужими руками».

Имперский идеологический стандарт легко пристраивается сверху к менталитету покорного, зомбированного народа, видящего врага там, куда укажут впередсмотрящие НАТО и назад оглядывающиеся блондинки Госдепа США. Проблемы возникают только в том случае, когда Америка сталкивается с миром радикального ислама, культивирующим оголтелый терроризм. Но такие столкновения происходят исключительно на «ничейных» территориях - корейская война, вьетнамская война, а до них - ограниченное участие в завершающей фазе Второй мировой войны. После них - Югославия, Афганистан, Ирак, Ливия, Сирия, то есть такие же «ничейные» территории, население которых не побежит жаловаться правозащитникам из хельсинкских групп.

Стало быть, мочить - и никаких сомнений в гуманном характере «мочилова», ибо все катастрофы современного мира - гуманитарные. Европа же, сама о том не подозревая, встала в очередь обреченных на поражение в ходе санкционно-гуманитарных акций Америки. Первой жертвой в этой необъявленной войне стала Югославия. Вторым номером после расчленения СФРЮ стоит Великобритания, от которой едва не отпочковалась Шотландия.

К счастью для перепуганного Дэвида Кэмерона и к негодованию раздраженного Барака Обамы, развод не состоялся. Пока не состоялся. Но теперь на второй номер претендует Каталония, не считающая и не чувствующая себя испанской.

Пока лейбористы и консерваторы в Англии спорят и пытаются что-то доказать друг другу, не сознавая, что это спор лысых из-за расчески, шесть графств Северной Ирландии готовятся объединиться с остальной частью Ирландии и тоже помахать ручкой Лондону. Бельгия ловит момент, чтобы разделиться на Фландрию и Валлонию, оставив Брюссель на распутье. В Австралии цинично ждут кончины королевы Елизаветы, чтобы выйти из-под воображаемого гнета британской короны. Мусульманские диаспоры, глядя на развал Соединенного Королевства, тоже не собираются адаптироваться к британской жизни и тем более - считать себя англичанами.

И солидные колониальные джентльмены, сидя в своих пабах, обсуждают стратегию управляемого хаоса, обвиняя во всем лапотников-янки. Итог дискуссий всегда один и тот же: рушится империя - почему бы не напиться, друзья!

И нет на них сэра Уинстона Черчилля, который поступал правильно даже тогда, когда фатально ошибался. И Форин Оффис, снятая святых британского истеблишмента, коллективно скорбит по былому своему могуществу, каковое сам же и растратил в совместных с Америкой авантюрах под названием «Брызги шотландского».

Комментарий к несущественному

После инсценированного теракта 11 сентября 2001 года, когда Джордж Буш с утра до вечера обращался к нации, не зная, что ей сказать, кроме того, что исламские террористы плохие, а народ Америки, наоборот, очень даже не дрянь, ему был задан вопрос: почему же во многих странах так не любят американцев?

«Не понимаю, - искренне посетовал Буш. - Я и сам удивляюсь. Может, они там просто не знают, какие мы хорошие?..»

Глобальная «страна дураков»

Негативное отношение к Америке, которая по необъяснимому капризу природы стала ведущей мировой силой, имеет отнюдь не российские корни. Испанские. Лет тридцать назад в советском прокате демонстрировался фильм «Новые испанцы». Основная сюжетная линия такова. Умер генералиссимус Франко. В стране начались либеральные реформы, и рядовая мадридская страховая компания перешла в руки новых хозяев - американцев. Компания эта мало чем отличалась от обычных советских контор - зарплаты мизерные, никто толком не работает, все рассуждают об Америке как о «стране великих возможностей».

И вот, значит, приходят эти самые американцы из страны грез. Всех служащих компании обязывают пройти через систему тестирования на профпригодность. Испанские служащие проваливают все тесты, кроме интеллектуальных, которые вызывают у них недоумение: это же вопросы для школьников младших классов. Суровая американка-менеджер, похожая на Дженнифер Псаки, правую руку главы Госдепа Джона Керри, высокомерно усмехается: уж не хотите ли вы сказать, что уровень вашего интеллекта выше среднего американского? Да, они хотят сказать именно это. И предлагают американке самой ответить на десяток несложных вопросов от тестируемых служащих. Ни на один из них ответить она не сумела. Как сегодня Джейн Псаки.

Между тем надменная миссис вовсе не из класса «рэднеков» - «красношеих», если пользоваться американской терминологией, то есть основной массы пашущих и вкалывающих. Она из элитарной прослойки «белых воротничков», причем из категории управленцев, кои олицетворяют собой достоинства американского менеджмента. Интеллект - существенно ниже среднего, а управляет сотнями других «воротничков». Те, кто над нею, поощряют карьерным ростом. Следует ли отсюда вывод, что «страной дураков» управляют вовсе не дураки?

Не факт. Но, допустим, что не дураки. Отчего же тогда мир так страшится американского доминирования в экономике, политике, социальной сфере, если распространение спасительного рыночного менеджмента сродни известному «пришел, увидел, победил»? Если условная мадридская компания стала приносить прибыль, а ее служащие, бросив перетирать свои базары, нормально работают, получают приличную зарплату, вставили себе новые зубы, научились улыбаться, и все теперь у них стало о'кей - почему их подташнивает при одной только мысли о глобальной американизации всего, и вся? Можно ли, добившись желаемого жизненного успеха, презирать основы этого успеха? Радоваться растущему счету в банке и ходить на демонстрации антиглобалистов - это как совмещается?

Очень даже просто. Повсеместный протест против американского доминирования коренится не в естественном сопротивлении любой страны превращению ее в имперскую провинцию США, как этого домогаются страны Балтии.

Протест этот - культурный. И направлен в большей степени против американизации мира, против экспортируемого Голливудом идеала «простого американца», против телевизионной поп-культуры Америки, каковая, не имея отношения к мировой культуре, является основным идеологическим инструментом, превращающим любую нацию в скопище жвачных дегенератов.

Эти дегенераты нужны Америке «здесь и сейчас». Завтра их сменят другие - с другим языком и другим цветом кожи, а послезавтра... Кто может знать, что понадобится Америке послезавтра? Все зависит от стратегических интересов и транснациональной рыночной конъюнктуры. Пришел, увидел, победил и ушел, но процесс деградации у ликующих побежденных сделался необратимым. Жвачная толпа смотрит кино, листает комиксы, глотает «колеса», накачивается пивом, требует однополых браков и многоразовых санкций против России. Других проблем, как выясняется, уже и нет, а к тем, что возникают на поле иллюзорных либеральных свобод - наркотики, гомосексуализм, педофилия, немотивированные убийства, психопатология бесчисленных маньяков - к ним следует относиться гуманно, корректно, толерантно. Надо, видите ли, понимать, что если человека наказывали в детстве, он неизбежно станет маньяком. Иначе говоря, при воспоминании о заслуженных в детстве подзатыльниках человек утверждается в собственном праве мочить всех направо и налево. Так он мстит человечеству за перенесенные в прошлом страдания. Неплохо бы выяснить, сколь часто и как жестоко наказывали юного Барака родной отец-алкоголик, кенийский мусульманин, и отчим - мусульманин индонезийский. Возможно, это объяснит корни его редкостного миролюбия, во имя которого он готов воевать с кем угодно.

Утратив почти все возможности влиять на положение дел в , Центральной Азии и на Среднем Востоке, не говоря уже о Ближнем, команда Обамы решила отыграться на Европе. «Брызги шотландского» выглядели бы смешно, если бы не было столь очевидным стремление Вашингтона расчленить Европу, рассорить всех со всеми, разорвать экономические связи ЕС с Россией, коей надлежит стоять в «санкционном углу», страшась новой порции наказаний.

Наука, изучающая течение подобных процессов в обществе, описывает результаты своих наблюдений, исходя из незыблемой констатации: так есть. На деле же во всем этом маразме скрытно работает императив, подталкиваемый анонимным импульсом: так должно, быть. Поэтому так оно все и есть, ибо из ничего не возникает ничего. Конкретные кошмары повседневности (Ирак, Сирия, Украина, далее - везде, куда долетят брызги) порождаются и множатся конкретными установками высшего политического менеджмента, управляющего глобальной «страной дураков» с мутными глазами и красными шеями. Сегодня опустили одну страну, завтра опустят другую, а что будет, послезавтра с теми, кто опускает, исходя из виртуальных стратегических интересов, думать некому, ведь у «белых воротничков» чаще всего, тоже красные шеи, а интеллект - баран не позавидует. Кстати, Барак, кажется, тоже не завидует сам себе.

Это верно, что американцы не, понимают и не любят шибко умных лидеров. Верно и то, что слишком глупого никогда не примет американская элита, как не приняла она ущербного Джона Маккейна. А вот Джорджа Буша с его удручающе низким «ай-кью» восторженно славили после «черного сентября» 2001, года и низы, и верхи. Комфортно разместившись фирменной котлетой меж двух половинок национального гамбургера, он вполне мог претендовать на историческую роль мирового лидера. Но промотал все. Включая то, что было достигнуто до него, и то, что планировалось к, достижению после. Текущая история Соединенных Штатов стала рассматриваться как история американской трагедии.

Вот только сама Америка этого пока не осознала. Ее слезы еще впереди.

Комментарий к несущественному

В Евросоюзе никто не задумывался над тем, что курируемый и направляемый США процесс отделения Косово от Сербии начался не с парламентских дебатов и тем более не с референдума, про который ляпнул, не смутившись, президент Обама. «Расчлененка» началась с военных действий между автономией и метрополией. Следовательно, страны Европы, признавая независимость Косово, по сути, признают право национальных меньшинств на кровавую резню и автоматически - право других государств вмешиваться в противостояние до полного поражения одной из сторон. И все это делается под брендом «борьбы с терроризмом» - лживым процессом, в ходе которого голуби на Трафальгарской площади становятся ястребами и требуют от лондонцев гуманитарной помощи.

Ну да если бы только в этом было дело. Каталония и Страна Басков в Испании, Корсика во Франции, Ломбардия в Италии, Фландрия в Бельгии, Бавария в Германии - все они и кто-то непременно еще захотят повторить опыт продвижения Шотландии к независимости, обосновывая свое стремление тем, что не желают больше быть на вторых ролях у метрополий. Невдомек им, что американцы загонят их на третьи, причем сделают это не за счет политкорректной золотой рыбки, исполняющей любые хотения «санкционных смотрителей», а по-техасски - пинками. Возражения есть? У Евросоюза возражений нет. Есть стихотворная строка, посвященная его уходящим лидерам: «С каким достоинством они глядят, подпрыгнувши невольно, и потираясь говорят: нисколько не было нам больно».

Ни юбка-килт, ни брызги из-под нее пинку не помеха.

Ничейный город

Хотел того лейборист и шотландец Гордон Браун или не хотел, но Шотландская национальная партия, победив в 2007 году на парламентских выборах, объявила своей ближайшей целью отделение от Англии и выход из НАТО. Ликующий лидер ШНП Алекс Салмонд принял поздравления от американских друзей-кураторов, пожелавших ему занять пост первого министра Шотландии, что вскоре и произошло, мысленно поблагодарил нефтяную рыбку за исполнение первого своего желания и заверил тогдашнего госсекретаря мисс Конди, что будет управлять независимой страной «не хуже лейбористов или тори».

Кто бы сомневался. Скорее, даже лучше, чем Джон Мейджор, Тони Блэр и случайно возникший из тумана Дэвид Кэмерон, коему Белый дом отвел роль Дуремара. Лучше, чем даже Маргарет Тэтчер, поскольку управлять Шотландией придут американские политические менеджеры, не знающие сомнений в своем превосходстве. По-иному и быть не может, ведь только в одном Абердине, считающемся центром шотландского сепаратизма и энергетической столицей Европы, работают 900 нефтяных компаний, две трети из которых американские, а из 210 тысяч жителей города свыше 40 тысяч заняты в нефтегазовой отрасли. При этом с каждого нефтяного фунта 75 пенсов забирает Лондон. Других резонов к отделению уже и не надо, хотя они тоже имеются.

Это своего рода американский ремейк сказки о рыбаке и рыбке и о чудной бабке, которая злоупотребляет глупостью старика, поймавшего золотую рыбку, - типичного такого закоренелого шотландского алкаша, которому все по барабану, кроме желания бабки. «Хочу Шотландию!» - заявила бабка и кокетливо подмигнула сэру Алексу в клетчатой юбке, а тот и рад стараться, мгновенно позабыв про триста лет «приписки» к Соединенному Королевству. Самое неожиданное и для сэра Алекса в юбке, и для бабки в брюках - что среди англичан оказалось еще больше сторонников независимости Шотландии, чем среди коренных гэлов. Мотив парадокса такой: «Мы наконец-то поймем, что мы - англичане, и не будем стесняться вывешивать наши флаги. Идея национальной идентичости для нас важнее Шотландии и членства в Евросоюзе».

У самих шотландцев мотив не иной, только формулируется он куда более энергично: «Шотландия - это нация, это страна. Не регион какой-нибудь, не область и не графство. И как страна Шотландия должна быть независимой, потому что независимость - это лучшее, чего может добиться любая нация. Мы голосуем за националистов, потому что мы против зла, которое исходит от Лондона. Безработица, высокие налоги - одна сторона дела, но британские власти ко всему еще и запретили курение в пабах. Скоро мы не сможем курить в собственных машинах. Это абсурд, порожденный презрением к нашим традициям».

Итак, в перспективе развод и девичья фамилия. А также раздел имущества по понятному всем шотландцам принципу: наша нефть - наши и бабки. Но существует некий камень преткновения. Вся граница между Шотландией и Англией проходит по реке Твид. Даже запасы нефти и газа в Северном море делятся на шотландские и английские по условной линии, которую провели от устья реки на северо- восток. Единственное исключение город Бервик, расположенный на месте впадения реки в море. Этот город тринадцать раз переходил из рук в руки во время бесконечных войн англичан с шотландцами и остался как бы ничейным.

В середине XX века, когда королева Виктория объявила войну России, она сделала это от имени всех владений короны, указав в их числе и «ничейный» Бервик. В мирном договоре, венчавшем проигранную Россией Крымскую войну, город Бервик упомянуть забыли. Следовательно, с точки зрения международного права Бервик-на-Твиде по сей день находится в состоянии войны с Россией. И не стоит думать, что его жители забыли об этом. Они не просто помнят, а периодически проводят символическую церемонию подписания мирного договора, всякий раз откладывая заключительный акт из-за отсутствия проигравшей стороны.

Вполне вероятно, что это обстоятельство может сыграть роль козырного туза в санкционной игре против России. Если так, то Бервик-на-Твиде еще повоюет, поскольку в силу исторической неопределенности неизбежно станет объектом территориального спора с англичанами. Случится это, когда Шотландия объявит о своей независимости. Если не случится нечто гораздо худшее из всех зол, которые доставят сюда американцы вместе с баллистическими ракетами.

И если Рудольфа Джулиани не подпустят близко к «великому президенту» и миролюбцу, чтобы он смог войти в историю, повторив гражданский подвиг Аристотеля, отравившего Александра Македонского.

Комментарий к несущественному

Нет в синем окияне-море золотой рыбки, которой можно было бы задать вопрос по существу общеевропейской безопасности, испытывающей разного рода страхи еще со времен Наполеона: «Гроза двенадцатого года настала - кто тут нам помог? Остервенение народа, Барклай, зима иль русский Бог?» Разные башни Кремля считают, наверно, по-разному, не говоря уже о лондонском Биг-Бене, которому с другой стороны океана в предчувствии страшной беды сигнализирует факелом в руке русалка-Свобода, но правильный ответ для Европы такой: если не остервенение народа из-за вассальной политики Евросоюза, не Барклай, которому неоткуда взяться, и не Бог, то, кроме Путина, помочь ей уже некому. Только русский дух, настоянный на терпкой азиатчине и византийских ароматах, способен вдохнуть надежду и силы в дряхлеющую Европу и не дать ей рассыпаться на составные части военной доктрины «кенийского кузнечика», потерявшего голову от маниакальной страсти запрыгнуть в историю великим преобразователем мира.

Путин выиграет эту виртуальную войну, не воюя, не позволив ей перейти из холодной в горячую фазу, но ракеты «Искандер» будет держать наготове. А чтобы надежнее остудить кураж приемной сына индейского вождя, перевел главную базу атомного подводного флота из Североморска на Камчатку, откуда быстрее и проще предотвратить надвигающуюся грозу. К тому же, как показали недавние учения, ракеты «Булава» уже научились рыбками вылетать из-под воды, как бы интересуясь по ходу дела: «Чего тебе надобно, старче?»

А старче надобно, чтобы Польша, прикрываясь остервенением «майданутых», отхватила себе изрядный кусок Западной Украины, не заикаясь при этом про утраченный Виленский край. Чтобы Румыния громко заявила о своих претензиях на Приднестровье, Финляндия выкатила счет России за Карельский перешеек, а Литва замахнулась на Калининградскую область. Что после этого начнется, представить несложно. Путин прав - потомки проклянут тех, кто затеял новый передел мира. Если будет кому проклинать. Мальтус еще в конце XV века предостерегал: на всех не хватит ресурсов.

В 1972 году Римский клуб оформил мысль в докладе «Пределы роста». Отсюда и возникла идея: а зачем растить и развивать всех? Продвинутая часть человечества, именующая себя «золотым миллиардом», пройдет в будущее, а всех остальных остановит, захлопнув дверь перед носом.

Подобная ситуация уже смоделирована событиями на Украине. Когда там рухнет все, что еще не рухнуло, и киевская власть упорхнет в Америку и Канаду искать политического убежища, новые лидеры ЕС захлопнут дверь перед носом вчерашних «героев Майдана», забыв и думать про отложенный договор об ассоциации с Украиной. Зато Новороссия обретет реальные перспективы к возрождению. И вот уже в румынских СМИ фонтанируют на тему нового государственного образования, которое Кремль якобы намерен построить на юго-востоке Украины и на землях Бессарабии со столицей в Одессе.

Не исключено, что это все те же «брызги шотландского», но бывший генерал-губернатор Новороссии герцог Ришелье, много порадевший развитию любимой Одессы, несомненно был бы счастлив такому повороту истории. Пуркуа па?..

24-27 сентября 2014 года