Статьи для биографического словаря «Русские писатели, 1800–1917» [Вадим Эразмович Вацуро] (fb2) читать онлайн
- Статьи для биографического словаря «Русские писатели, 1800–1917» (а.с. Вацуро В.Э. Избранные труды (сборник) -4) (и.с. Классики отечественной филологии) 121 Кб, 30с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Вадим Эразмович Вацуро
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Вадим Эразмович Вацуро ИЗБРАННЫЕ ТРУДЫ
СТАТЬИ ДЛЯ БИОГРАФИЧЕСКОГО СЛОВАРЯ «Русские писатели, 1800–1917»
Подолинский Андрей Иванович
ПОДОЛИНСКИЙ Андрей Иванович [1(13).7.1806, Киев — ночь на 4(16).1.1886, там же], поэт. Из дворян; отец — Иван Наумович (1777–1852), председатель Киевской палаты уголовного суда, автор неизданных воспоминаний о киевском административном быте конца XVIII в.[1] Воспитывался в киевском пансионе «немца Графа»; с апреля 1821 — в Благородном пансионе при Петербургском университете[2]. Первые литературные опыты П. были начаты еще в Киеве, отчасти под влиянием преподавателя А. Ф. Фурмана, знакомившего учеников с современной поэзией (В. А. Жуковский, К. Н. Батюшков, И. А. Крылов); продолжались в Благородном пансионе, где П. написал «две-три повести в стихах и несколько мелких стихотворений»[3]. Литературное общение юноши П. ограничено пансионским кругом разных выпусков (А. Я. Римский-Корсак, М. И. Глинка, А. Н. Струговщиков); знаком он и с А. Д. Илличевским; сближается с будущим историком Н. Г. Устряловым. Способности П. были замечены пансионскими учителями, более всего В. И. Кречетовым. В конце июля 1824, окончив пансион (с чином 10 класса), П. уезжает в Киев; 4 августа 1824, на пути, в Чернигове, случайно встречается с А. С. Пушкиным, ехавшим из Одессы в михайловскую ссылку[4]; в том же году получает место секретаря при директоре Почтового департамента Н. Д. Жулковском; при нем «занимался и по Библейскому обществу». Служба не мешала поэтическим занятиям П., однако его опыты, как и прежде, не выходят за пределы тесного дружеского кружка. Наиболее ранние известные нам сочинения П. относятся к 1827; среди них — неоконченная повесть «Змей. Киевская быль»[5]; ретроспективно оценивая повесть, П. отмечал простоту рассказа, близкого к идиллическому, и сочетание стихотворного и прозаического повествования, что, не вполне основательно, считал своим открытием[6]. «Змей» обычно рассматривается как попытка юноши П. отделить себя от «школы Жуковского», травестировав его балладную фантастику (необъяснимое, таинственное оказывается в повести остроумными проделками героя), однако в этом П., вплоть до парафраз, следует «Руслану и Людмиле»: снижение фантастики у него — литературный прием, а не заявленная литературная позиция. Первое получившее резонанс сочинение П. — ориентальная повесть в стихах «Див и Пери» (СПб., 1827), восходящая к «Лалла Рук» Т. Мура и испытавшая сильное влияние поэмы «Пери и Ангел» Жуковского (1821). Тема пробужденного покаяния и искупленного греха, заявленная в повести, связывает «Дива и Пери» с творчеством И. И. Козлова и с русской традицией байронической поэмы. Подобно Козлову, П. прибегает к поэтическому языку повышенной лирической экспрессивности, к внесюжетным отступлениям, несущим преимущественно эмоциональную нагрузку и создающим впечатление поэтической импровизации. Экспрессия создается и сгущением ориентального колорита; вслед за Муром П. насыщает свою поэму экзотическими «восточными» реалиями, именами, топонимами. «Див и Пери» был издан Кречетовым со своим предисловием[7] и сразу замечен критикой. Рецензенты «Московского вестника» отмечали прямое подражание Муру (<И. С. Мальцов> — 1827, № 15) и отсутствие оригинальности в замысле (<С. П. Шевырёв> — 1828, № 1). Н. А. Полевой, напротив, находил в молодом поэте «дарование могущественное»[8]. Более сдержан — в целом одобрительный отзыв Е. А. Баратынского[9]. Положительной была и реакция Пушкина, который не вспомнил о случайном знакомстве и, по свидетельству П., вначале приписывал «Дива и Пери» «разным известным поэтам»; при встрече же «имел любезность насказать» П. «много лестного»[10]. По-видимому, мнение Пушкина передавала и «Северная пчела» как «выгодный отзыв» о стихах поэмы «одного из отличнейших наших поэтов»[11]. Успех печатного дебюта П. ввел его в литературные круги. 25 августа 1827 А. А. Ивановский сообщил Подолинскому в Киев, что Н. И. Греч, Ф. В. Булгарин, О. М. Сомов, А. А. Дельвиг и сам Пушкин стремятся с ним познакомиться[12]; Ивановский же взял у П. стихи для своего альманаха «Альбом северных муз… на 1828 г.» (СПб.; «Жребий поэта», «На развалинах Десятинной церкви в Киеве» и др.) и для «Северных цветов» Дельвига на 1828 [СПб.; «Фирдоуси», «Стансы» («Куда судьба меня зовет…»)]. По возвращении в Петербург осенью 1827 П. расширяет литературные связи: он сближается, в частности, с В. Н. Щастным, поэтом кружка Дельвига и знакомцем А. Мицкевича[13]. На вечере у Щастного П. был представлен Мицкевичу. По воспоминаниям П., он посещал Мицкевича в Петербурге «всегда с удовольствием» и пользовался его расположением; Мицкевич «весьма сочувственно» относился к стихам П., выделяя среди них балладу «Предвещание» («Кто бросился в Волхов с крутых берегов?»[14]). В 1828 П. встречался с Мицкевичем в кружке Дельвига: позднее, в Киеве, в 1831, П. устанавливает дружеские отношения с другим знакомым и переводчиком Мицкевича Ю. И. Познанским, посвятившим ему свой перевод сонета Мицкевича «К Лауре» (дата: «Киев, 10 февраля 1831»). Ответ П. — «Любовь он пел, печалью вдохновленный», написанный в тот же день, свидетельствует о сочувствии П. драматической судьбе Мицкевича уже в период польского восстания[15]. В 1838 в журнале «Tygodnik Literacki» (№ 32) был помещен положительный отзыв о П. и перевод на польский язык отрывка из поэмы «Смерть Пери»[16]; П. предполагал, без достаточных оснований, что перевод мог быть сделан Мицкевичем[17]. После возвращения Дельвига из командировки в Харьков (7 окт. 1828) П. становится постоянным посетителем его дома, участником «Северных цветов» (СПб.) (на 1829: «Сирота», «Два странника»; на 1830: «Противоположности», «Гурия» и др.) и «Литературной газеты» («Отвержение» — 1830, 16 апреля). В январе или феврале 1829 происходит его вторичная встреча и знакомство с Пушкиным, с которым он затем общается у Дельвига; по воспоминаниям А. П. Керн (которой он был, по-видимому увлечен), П. занимал «видное место» среди «второстепенных писателей», группировавшихся вокруг Дельвига, и Пушкин «восхищался» «многими его стихами», в т. ч. адресованными Керн: «Портретом» и окончанием стих. «К*** (Везде преследовать готова…)»[18]; на первое он сочинил шутливую пародию. В своем лирическом творчестве П. следует пушкинской традиции, не внося в нее сколько-нибудь существенных изменений и художественных открытий, не достигая высокой степени владения стихом и поэтической речью; в поисках мелодизации и гармонизации он обращается к разнообразным жанровым (баллада, романс, «мелодия»), строфическим и метроритмическим формам, делая попытки отступления от классических метров. С начала 1829 обозначаются расхождения П. с кружком Дельвига; его новая поэма «Борский» (СПб., 1829) и в особенности «Нищий» (СПб., 1830) были приняты холодно в пушкинском кругу и восторженно — в изданиях литературных противников Пушкина. Оба произведения — вариант русской «байронической поэмы» с типом конфликта, тяготеющим к «неистовой словесности» 1830-х гг. Движущим началом поведения героев является любовь, представленная как экзальтированная страсть; источник конфликта заключается не в логике характеров, а во внешних и во многом случайных обстоятельствах. Отсюда — определяющая роль случая в сюжете обеих поэм, построенных на мотиве «убийства по ошибке», т. е. в сущности на немотивированной катастрофе, что будет характерно для «массовой продукции» 1830-х гг.[19]; однако отдельные места в поэмах — описательные, воспоминания героя, а также касающиеся моментальных срезов психологических состояний — отличает художественное правдоподобие и лирическую экспрессивность (ряд найденных П. формул и ритмико-синтаксиче-ских конструкций был воспринят ранним М. Ю. Лермонтовым[20]). П. дал «Борского» на отзыв Дельвигу в уже процензурованном виде (цензурное разрешение 3 янв. 1829), что было жестом несогласия с его литературной опекой над молодыми поэтами; в письме Баратынскому от конца марта 1829 Дельвиг раздраженно замечал, что П. «при легкости писать гладкие стихи, тяжело глуп, пуст и важно самолюбив» (Дельвиг, с. 335). В конце января 1829 С. П. Шевырёв, встретивший П. у Дельвигов («это мальчик, вздутый здешними панегиристами и Полевыми»), передает М. П. Погодину слова Пушкина: «Полевой от имени человечества благодарил Подол. <инского> за „Дива и Пери“, теперь не худо бы от имени вселенной побранить его за „Борского“»[21]. С апологетическим откликом выступил С. Е. Раич, призвавший молодых поэтов «учиться поэтическому языку у г. Подолинского, как некоторые учились до сих пор у Жуковского, Батюшкова и Пушкина»[22]. В «Северных цветах на 1830 г.» Сомов, также отметив «прекрасные, свободные и звучные стихи», критически оценил «содержание» (слабость завязки, неоригинальность ситуаций — с. 73). Отрицательный отзыв принадлежал Н. И. Надеждину, отвергавшему «байроническую поэму» в целом[23]. На «Нищего» Дельвиг дал уничтожающий — уже печатный — отзыв[24], вскрывающий психологическую и сюжетную немотивированность поэмы, отнюдь не искупаемую благозвучными «стихами без мыслей»; полемически направленный против журнальных апологетов П., он выражал эстетическую позицию пушкинского кружка (ср. отзыв Пушкина, не находившего у П., как и у М. Д. Деларю, «ни капли творчества, а много искусства», — письмо П. А. Плетнёву от 14 апреля 1831[25]. Рецензия Дельвига была неожиданностью для П.: позднее он правильно уловил в ней дидактические цели и намерение ответить на преждевременные и преувеличенные похвалы; вместе с тем он усматривал в ней и уязвленное самолюбие «мэтра» и «ревность» к славе Пушкина[26]. Такое убеждение поддерживалось в нем и полемическими инсинуациями М. А. Бестужева-Рюмина, прозрачно намекавшего на конкуренцию П. с Пушкиным в издаваемой им газете «Северный Меркурий» [см. его фельетон «Сплетница» (1830, № 49–50), антикритику на разбор в «Литературной газете» поэмы «Нищий» (1830, 2 апреля), а также ее подробный хвалебный разбор (1830, 24 марта — 4 апреля)]; но еще до выхода поэма была анонсирована Бестужевым-Рюминым (читавшим ее в рукописи) как значительное явление словесности (там же, 1830, 28 февраля). Тем не менее, «Нищий» был почти единодушно отвергнут критикой разных направлений как подражание известным образцам[27]. Рецензия на «Нищего» привела к разрыву П. с пушкинским кружком; он написал эпиграмму на «Литературную газету» («Не для большого ты числа…»), повторив имевшие хождение обвинения в кастовости и «аристократизме». Особенно тесные отношения установились с бароном Е. Ф. Розеном; как и П., Розен отошел в это время от дельвиговского круга и был заинтересован в сотрудничестве П., творчество которого высоко ценил[28]. К этому времени относится работа над незавершенной исторической поэмой «Глинский» (1830)[29]; и балладами на исторические и фольклорные (или стилизованные под народные предание) сюжеты, преимущественно связанные с Украиной; баллады эти — «Девичь-гора» («Есть курган над Днепром»)[30], «Разлив Днепра» («Блистателен, роскошен и могуч»)[31], «Предвещание»[32] — отмечались критикой как особенно удачные и являются художественно весьма значительной частью наследия П. В 1830–31 П. печатается в «Северном Меркурии» [в т. ч. «Отрывки из неоконченной поэмы» (1830, № 15 и 17) и журнале «Гирлянда» (оба издания Бестужева-Рюмина)]; отдельные стихотворения появляются в «Северной пчеле» (1830, 27 февраля), «Литературные прибавления к „Русскому инвалиду“» (1831–33; преимущественно перепечатки) и петербургских альманахах: «Невский альманах» на 1829–32 гг., «Подснежник на 1830 г.», «Комета Белы…» на 1833 г., «Альциона…» на 1831–32 гг. барона Розена. Новый период биографии П. начинается с отъездом из Петербурга (в конце 1830 или самом начале 1831 — до смерти Дельвига 14 января) в Киев, а затем в Одессу, где он служил по почтовому ведомству (1833 — помощник почт-инспектора 7 почтового округа Новороссийского края, надворный советник; 1840 — камер-юнкер, 1843 — окружной почт-инспектор 7 почтового округа, статский советник, камергер; в 1846 — действительный статский советник). П. входит в литературные круги Киева и Одессы (М. П. Розберг, М. В. Юзефович, Познанский; позднее был связан с молодым Я. П. Полонским), участвует в «Одесском альманахе» (1831, 1839–40 гг.), «Литературных листках» (Одесса, 1833), «Киевлянине» 1840–41 гг. (кн. 1–2) и посылает стихи в петербургские журналы: «Библиотеку для чтения» («Отчужденный» — 1836, т. 18; «Дружба» — 1838, т. 30), «Современник», а также в альманахи («Утренняя заря», 1839–43). В «Современнике» (1837, т. 7) появилось стихотворение П. «Переезд через Яйлу», написанное под впечатлением гибели Пушкина, известие о которой застало поэта во время поездки по Крыму, и с большой поэтической силой отразившей горечь утраты. В «Библиотеке для чтения» (1837, т. 21) П. печатает также ориентальную поэму «Смерть Пери» (1834–36; отдельное издание — СПб., 1837); правка в тексте, сделанная, как полагал П., О. И. Сенковским, вызвала негодование П. и отход от журнала. «Смерть Пери» — наиболее значительное произведение П. 1830-х гг. Основная идея восходит к «Смерти ангела» Жан Поля (И. П. Ф. Рихтера); восточный колорит, по признанию П., отчасти был вызван опасением цензурных придирок[33], однако поэма прямо перекликалась с ранним «Дивом и Пери» как по теме, так и по центральной идее искупления греха: Пери из сострадания приняла человеческий облик, а через него — муки и страдания земной любви, чем и искупила свой грех. Мотив запретной любви духа (ангела, демона) к смертному получает в поэме тщательную разработку в двух планах: романтико-психологическую и мистериальную (ср. «Любовь ангелов» Мура, «Элоа» А. де Виньи); у П., как нередко в русской романтической литературе (ср. «Демон» Лермонтова), этот мотив развивался в форме «восточной повести». Аллегоризм, дидактизм поэмы («Что мне ныне прелесть рая! / Жизнь прекраснее земная, / Если пламенной душой / Ты поделишься со мной»), «сцены на небесах» сочетаются с экзотизмом пейзажей и «восточной» эротикой, П. экпериментирует со стихом, меняя метрику и создавая сложный метроритмический рисунок. В том же 1837 П. издает «Повести и мелкие стихотворения» (ч. 1–2, СПб.), вызвавшие негативный отклик В. К. Кюхельбекера («отсутствие истинной поэзии»), по этому сборнику он определил П. как «русского Маттисона», подчеркнув его связь с элегической школой[34]. При всем том и для Кюхельбекера П. остается «человеком старой пушкинской школы», сохраняющим «уважение к языку и стихосложению» в «век гениальных пачкунов типа А. В. Тимофеева и Е. Бернета»[35]. В 1838 П. женился на княжне Марии Сергеевне Кудашевой (ум. 1901, Париж), дочери херсонского помещика (ей посвящены стихи «К***» — «Как воздух родины в стране чужой и дальной», 1841 и «К*» — «Среди молитвы умиленной», 1856). На протяжении 1840–50-х его поэтическая деятельность идет на спад; некоторое оживление ее было вызвано Крымской войной, когда П. написал несколько патриотических стихотворений («Отрывок» — «Он сказал, наш враг лукавый», 1853; «Союзникам»[36] — 1855). В 1860 Устрялов издает «Сочинения А. И. Подолинского» (ч. 1–2, СПб.), включившее и неизданные стихи. Выход их был встречен резко отрицательной рецензией Н. А. Добролюбова, оценившего «Сочинения» как глубокий анахронизм («Современник», 1860, № 4). После 1860 П. перестает выступать в печати; выйдя в отставку в конце 1850-х, он поселяется в своем имении Ярославка Звенигородского уезда Киевской губернии, занимаясь семьей и хозяйством (увлечением его было садоводство и ботаника); после 1863 ежегодно проводит несколько месяцев в Киеве, где учится сын. Он сохранил свои «прежние понятия о поэзии» и «признавал себя неуместным при овладевшем уже нашею литературою грубо-реальном направлении» (письмо к М. И. Семевскому от 8 марта 1884 — РС, 1886, № 7. С. 198). Романтическое неприятие нового века как времени утилитаризма и торгашества, органически враждебного поэзии и духовным началам, отразились в его стихах как непосредственно («Мечтатель», 1839), так и появлением мотивов одиночества, бесцельности жизненного пути, угасания поэтической энергии. Общая позиция П. в это время умеренно-либеральна; в «Будущем преда-нии»[37] он резко выступает против защитников крепостного права [ср. также его стих. «Бывшим тургеневским крепостным»[38], получившее общественный резонанс]. Терпимость к чуждым ему, в т. ч. радикально-демократическим, теориям сказалась в подходе к воспитанию сына Сергея. Сергей Подолинский (1850–91) сблизился с М. П. Драгомановым и стал позднее одним из видных деятелей украинского революционно-демократического движения, печатался в нелегальной печати (в т. ч. в журнале «Вперед!» П. Л. Лаврова), издавал брошюры под различными псевдонимами: «Про бiдность. Размова 1» ([Вiдень], 1875), «Про хлiборобство. 1. Про те як наша земля стала не наша» ([Женева], 1877), «життьа j здоровjа льудеi на Украjiнi» ([Женева], 1878) и др.; см. также: «Парова машина. Казка…» ([Вiдень], 1875), «Труд человека и его отношение к распределению энергии» («Слово», 1880, № 4/5). В то же время П. решительно не приемлет революционизирующих тенденций в обществе и литературе, нигилизма, критики Пушкина Д. И. Писаревым, «хохломанов-демагогов» (намек на украинофильство Драгоманова), обманывающих, по мнению П., народ под видом защиты его интересов («Деятели», 1862; опубликовано 1885). Политическая поэзия П. венчается сатирой «Бангряновидная заря»[39] с изображением революционного движения 1870–80-х гг. в виде восстания адских сил. Последние годы жизни П. были омрачены семейной трагедией: политической эмиграцией (в 1877), а затем психическим заболеванием сына, жена П. была вынуждена уехать в Кламар (близ Парижа) для ухода за больным (см. стихотворение «Мать», опубликовано 1884). В эти годы у П. достигают апогея настроения глубокого личного и социального пессимизма, находящие выражение в серии лирических миниатюр, которые он пишет с начала 1860-х («Гляжу я на все хладнокровно», 1861; «Я знаю, дух от тела отлетит», 1871; «Не верим мы ни в рай, ни в ад», 1879; «Безнадежность», 1882); посылая стихи последних лет М. И. Семевскому, П. писал, что это «не напускное стихотворство, а отзвук совершенной безнадежности»[40]. В одном из лучших стихотворений позднего творчества — «Сквозь грез мечтательного мира»[41] этот пессимизм принимает глобальные формы неприятия бессмысленного и бесчеловечного миропорядка. Весной 1884 с П. устанавливает связь Семевский, издатель «Русской старины», и публикует полученные от него неизданные стихотворения и биографические материалы. В том же году П. ненадолго выезжает во Францию к жене и сыну, но возвращается из-за болезни («застарелый грудной катар»)[42] и психологической невозможности переменить обстановку; последний год жизни проводит в Киеве.Издания: [Стихотворения, автобиография]. — Русская старина, 1885, № 1; Гербель Н. В. Русские поэты в биографиях и образцах, 3-е изд., СПб., 1888; Козлов И., Подолинский А., Стихотворения, Л., 1936 (БПмс; изд. подготовили Ц. Вольпе и Е. Купреянова; последняя автор сопроводит. ст. о П.); Поэты 1820–1830-х годов: т. 2, Л., 1972 (БПбс; биогр. справка и прим. В. С. Киселева-Сергенина); Нищий. — В кн.: Русская романтическая поэма, М., 1985; [Восп.]. По поводу статьи г. В. Б<урнашева> «Мое знакомство с Воейковым в 1830 г.». — В кн.: Пушкин в воспоминаниях современников. Вступ. ст. В. Э. Вацуро. Сост. и примеч. В. Э. Вацуро и др., М., 1985, II.
Литература: Дельвиг А. А., Сочинения, Л., 1986 (ук.; изд. подг. В. Э. Вацуро); Белинский В. Г., Полное собрание сочинений, т. 1–13, М.-Л., 1953–59 (изд. ИРЛИ; т. 13 — указатели, в т. ч. указатель имен), (ук.); Жуковский В. А., Дневники, СПб., 1903. С. 363; Кюхельбекер В. К., Путешествие. Дневник. Статьи. Изд. Подготовили Н. В. Королева, В. Д. Рак, Л., 1979 (ук.); Добролюбов Н. А. Собрание сочинений в 9 тт., М.-Л., 1961–64 (в т. 9 указатели ко всем томам) (ук.); Чернышевский Н. Г. Полное собрание сочинений, т. 1–16, М., 1939–53 (в т. 16 ук. имен), III, 142–46, 165–69; Надеждин Н. И., Литературная критика. Эстетика, М., 1972. С. 67–78 (ук.; изд. подг. Ю. В. Манном); Киевский С. <Бердяев С. А.>, Последний из пушкинской плеяды. — «Русский вестник», 1886, № 1; Миллер О. Ф., Памяти Подолинского. — «Русская старина», 1886, № 2; Тиняков А. А. И. Подолинский. — Исторический вестник, 1916, № 1; Пушкин. Исследования и материалы, т. 1–12, М.-Л., 1956–86, т. 6. С. 70–75 (ст. Р. В. Иезуитовой); Зисельман Е. И., IX ямб О. Барбье в России (Из истории русского стихотворного перевода) — Ученые записки Свердловского пединститута, сб. 149, 1971; Вацуро В. Э., Северные цветы. История альманаха Дельвига — Пушкина, М., 1978.(1, ук.); Литературное наследство, т. 16/18, с. 703–04; т. 43/44, с. 73, 216, 293, 404, 432, 459, 654, 690, 742; т. 53/54, 56, 58 (ук.); Алексеев М. П. Русско-английские литературные связи (XVI в. — 1-я пол. XIX в.). — Литературное наследство, т. 91, М., 1982 (ук.).
Некрологи: «Исторический вестник», 1886, № 2; «Нива», 1886, № 6; Новое время, 1886, 5 (17) янв. Языков, в. 6; ср. Языков, в. 8, с. 148; Русский биографический словарь. Изд. под наблюдением председателя императорского об-ва А. А. Половцева, т. 1–25, П.-М., 1896–1918; История русской литературы 19 века. Библиографический указатель. Под ред. К. Д. Муратовой, М.-Л., 1962; Краткая литературная энциклопедия, т. 1–8, 9 (доп. и ук. имен), М., 1962–78; Лермонтовская энциклопедия, М., 1981; Черейский Л. А. Пушкин и его окружение. Словарь-справочник, Л., 1975.
Архивы: РГБ, ф. 232; ИРЛИ, ф. 134, оп. 5, № 198 (2 письма Е. А. и В. И. Драшусовым, 1836, 1839 г.); ф. 14, № 58 (9 писем Н. Г. Устрялову, 1856, 1870 г.), 171, № 22 (письмо В. П. Гаевскому, 1884 г.) [справка Н. А. Хохловой]; РГАЛИ, ф. 1134; РГИА, ф. 1653 (С. А. и С. С. Подолинских).
Розен Егор Федорович
РОЗЕН Егор (Георгий) Федорович, барон [16(28).12.1800, Ревель — 23.(26).3.1860, Петербург], поэт, драматург, критик. Выходец из остзейской семьи; родной язык — немецкий. Получил домашнее образование, преимущественно классическое: пополняя его чтением, приобрел широкие сведения в истории, философии (древней и новой, до И. Канта и И. Фихте), античной и западно-европейской (особенно немецкой) литературах. Любимейшими его поэтами были Вергилий и Гораций; в юности писал латинские стихи. В 1819 поступил в Елизаветградский гусарский полк корнетом и начал усиленно изучать русский язык и литературу; в письме к Ф. Н. Глинке (1829) вспоминал: «ревностное изучение труднейшего языка для меня услаждалось таинственною красотою Ваших произведений» (Поэты 1820–1830, I, 551). Служа на Дону и Волге, проникся интересом и симпатией к русскому народному быту. С 1825 в московских журналах появляются его стихи, отражающие, в частности, литературные впечатления от «Кавказского пленника» А. С. Пушкина и «Эды» Е. А. Баратынского: «Черкешенка Пушкина»[43], «Дева гор»[44], «К певцу Эды»[45]. В 1827–28 в Москве знакомится с кругом любомудров и печатается в «Московском вестнике»: «Лето жизни» (1827, № 24; 2-я редакция — журнал «Гирлянда», 1831, № 2). В литературных кругах отношение к Р. было поощрительным и отчасти снисходительным, как к даровитому, но все же чужеязычному поэту; так, В. П. Титов именует его «германо-русским пиитой»[46]; позднее Шевырёв свидетельствовал, что «Московский вестник» «неохотно помещал его стихотворения»[47]; в 1829 О. М. Сомов, сообщая ссыльному Глинке, что Р. «подает большие поэтические надежды: вы бы подивились, слушая его остзейское коверкание русских слов в разговоре и чтении; но в поэзии его язык чист, и промахов встречается очень мало»[48]. В рецензии на первые отдельные публикации Р.: «Три стихотворения» (М., 1828), «Дева семи ангелов и Тайна» (СПб., 1829) Сомов хвалил замысел, язык и стихи («последние тем замечательнее», что Р. «уже в совершенных летах начал заниматься русским языком» и преодолел его трудности «весьма счастливо»[49]). Выйдя в 1828 в отставку и обосновавшись в Петербурге, Р. в феврале 1829 через Шевырёва знакомится с Пушкиным и входит в круг А. А. Дельвига; печатается в «Северных Цветах» и «Литературной газете»: «Упрек», «Элегия», «Гелиос» (1830, 30 июня, 20 июля, 18 окт.). Его стихи находят поддержку у П. А. Вяземского («замечательное дарование»[50]) и у Пушкина: по воспоминаниям Р., он настойчиво рекомендовал ему заниматься лирической поэзией, отмечая как раз те тенденции его творчества, которые не совпадали с его собственными; так в связи со стихотворением «Три символа» (альманах «Альциона» на 1833) он говорил Р., что тот «живо напоминает Шиллера, не будучи подражателем»[51]. Р. точно уловил особенность литературные позиции Пушкина, в начале 1830-х гг. более всего опасавшегося эпигонства (ср. его критические отзывы о М. Д. Деларю и А. И. Подолинском) и извинявшего стилистические несовершенства оригинальных поэтов. Лирика Р. тяготеет к немецкой преромантической поэзии; восприняв учение Ф. Шиллера о независимости эстетических категорий от нравственных, Р., однако, не избавился от морализма и дидактического аллегоризма. Поэтика стихов Р. предвосхищает романтическую лирику 1830-х гг. (в т. ч. В. Г. Бенедиктова, которого, наряду с Подолинским, он высоко ценил): их отличает тот же декламационно-риторический характер, сочетание разнородных лексических сфер, наклонность к словесно-образному каламбуру («Тоска по юности»[52], «Мертвая красавица» — альманах «Царское Село» на 1830). Р. разрабатывает популярные в 1830-е гг. мотивы и темы, в т. ч.: безумия поэта — «Видение Тасса»[53], «естественного человека», скованного узами «света» и цивилизации — «Пастуший рог в Петербурге»[54]. Его стихи перегружены историческими реалиями и ассоциациями — от древнего мира до Средневековья; его попытка создать моралистическую балладу на темы прибалтийской истории («Казнь отца в сыне»; «Эсты под Беверином» — «Альциона» на 1833) оказывается малоудачной. В 1828–29 систематически выступает в ревельской газете «Эстона» («Esthona»), публикуя переводы на немецком из Пушкина (стихи «Бахчисарайский фонтан», сцены из «Бориса Годунова»), Дельвига, И. И. Козлова, а также перевод статьи И. В. Киреевского «Нечто о характере поэзии Пушкина». Одновременно обращается к опыту оригинальных образцов романтической поэмы байронического типа, с религиозно-моралистическим, психологическим («Дева семи ангелов», «Тайна») и историческим содержанием. Особое место в творчестве Р. занимает русская фольклорная тема; отвергая «простонародность» (характерно его противопоставление подлинным фольклорным песням песен Дельвига как образца «народного», возвысившего до искусства), Р., однако, ищет в русском крестьянстве патриархальных нравов, христианских чувств и смирения, а также этических понятий и представлений, близких естественным началам человеческого общества. Он стремится создать «русскую идиллию» («Родник»[55]), стилизует народную песню, пишет «народные рассказы» в стихах («Домовой. Новоселье», СПб., 1833). Критический отзыв Дельвига на поэму Р. «Рождение Иоанна Грозного» (СПб., 1830)[56] стал причиной их разрыва «после очень близких отношений» (Дельвиг А. И., Полвека русской жизни, М.-Л., 1930, т. 1, с. 55). В это время Р. печатается в «Литературных прибавлениях к Русскому Инвалиду» (1831–32, в т. ч. анонимно и под пародийным псевдонимом «Ксенократ Луговой», прозрачно намекающим на Кс. Полевого[57]), «Сев. Меркурии» и «Гирлянде» (1831), «С.-Петербургском вестнике» (1831), выступает как издатель альманахов «Царское Село» (1830; совместно с Н. М. Коншиным), «Альциона» (1831–33), где помимо стихов помещает и прозу [«Константин Левен», 1831; «Очистительная жертва», 1832; «Зеркало старушки», 1833; некоторые произведения под псевдонимом «Колыванов» (см.: письмо Подолинскому 22 января 1832 — РГБ, ф. 232, к. 3, № 32)]. Расхождение с пушкинским кругом было недолговременным; сразу после смерти Дельвига Р. поместил в «Литературную газету» стихотворение «тени друга» со скорбно-покаянными нотами («Простираю к небесам / Примирительную руку!» — 1831, 1 мая). С самим Пушкиным у Р. установились тесные отношения. В 1830–1831 он перевел на немецкий язык, помимо его стихов, сцену из «Бориса Годунова» с рукописи издания: (напечатана в «Dorpater Jahrbücher für Litteratur, Statistik und Kunst, besonders Russlands», 1834, № 1; сцена перепечатана в переводе А. Савицкого с изложением сопроводительной статьи Р.[58], опубликовав в переводе и оригинале и пушкинские фрагменты, не вошедшие в печатный текст[59]. (По сообщению Р., перевод заслужил «восторженную благодарность» Пушкина и «хвалу Жуковского». В отличие от большинства критиков, сдержанно принявших трагедию Пушкина, Р. оценивал ее как шедевр, «творец коего во времена Петрарки и Тасса был бы удостоен торжественного в Капитолии коронования» (письмо к Шевырёву 19 июля 1831[60]). Восторженное отношение к «Борису Годунову» выразилось и в рецензии Р. на 3-ю часть «Стихотворений А. Пушкина», где он также отметил как особое достижение поэта трагедию «Моцарт и Сальери» и «Сказку о царе Салтане»[61]; в рецензии же на «Историю Пугачева» очень высоко оценил метод Пушкина-историка[62]. Со своей стороны, Пушкин дал для «Альционы» «Пир во время чумы» и намеревался при переиздании «Бориса Годунова» написать теоретическое предисловие в форме письма к Р. К Пушкину Р. сохранял постоянную литературную и личную привязанность. Другие его литературные взаимоотношения отличались крайней сложностью и неустойчивостью, что в немалой степени объяснялось его болезненным самолюбием. По воспоминаниям В. П. Бурнашева, в начале 1830-х гг. он «постоянно воевал» с Н. А. Полевым, с которым ранее сотрудничал (ср. статью Р. «Нечто о „Телеграфе“»[63]), настороженно относился к Ф. В. Булгарину, которого, однако, отделял от Н. И. Греча[64]. В начале 1834 порвал едва завязавшиеся связи с О. И. Сенковским, поставившим Н. В. Кукольникова «несравненно выше» в отзыве на трагедию Р. «Россия и Баторий»[65]. В 1831 возвратился на военную службу и состоял при дежурстве Главного штаба при П. А. Клейнмихеле (до 1834). Материальная неустроенность заставляет, однако, искать литературного заработка в самых разнообразных, подчас враждующих изданиях: у А. Ф. Воейкова и одновременно в «Северной Пчеле» и «Сыне отечества» Греча и Булгарина, где в 1832–35 печатал сцены из нескольких трагедий: «Россия и Баторий» (отдельное издание: СПб., 1833), «Петр Басманов» (отдельное издание: СПб., 1835), «Дочь Иоанна III» (отдельное издание: СПб., 1836; ее считал своим лучшим драматическим произведением[66]). В 1841 задумал трагедию о Петре I и царевиче Алексее[67]. Исторические трагедии — центральная часть литературного наследия Р. Все они посвящены эпохе становления русской государственности (XV–XVII вв.) как времени трагических конфликтов и трагических характеров, наделенных чертами органической двойственности: так, Иван Грозный — «муж крайностей, величественный грешник», «и свет, и тьма, и благ, и зол избранник»; Курбский — «светлый муж с темною судьбою», воплощение этических добродетелей и русский патриот и одновременно изменник, поднявший меч на отечество. В основе характерологии лежит в сущности классицистический конфликт чувства и долга, и долг является этической доминантой; логика поведения главных персонажей направляется формулой: «Чем выше долг людской, тем холодней, / Но тем и выше он, и ближе к Богу» («Осада Пскова», д. III, явление 5). Такова определяющая идея в построении, напр., драмы «Осада Пскова» (СПб., 1834; поздняя ред. ее «Князья Курбские»; отдельное издание: СПб., 1857), где противниками оказываются Курбский и его сын, оставленный им в России, воспитанный под именем кн. Прозоровского и ставший любимым военачальником Грозного (биография полностью вымышлена); над обоими тяготеет страх преступления (отце- и сыноубийства). Разрешение коллизии — «самоустранение»: чтобы не изменить чести и долгу, оба они вынуждены отказаться от света, уйдя в монастырь. Трагедии Р. отмечены печатью официальной народности. Вслед за Н. М. Карамзиным он ставит особый акцент на патриотизме русских и приверженности их к самодержавию, даже в его аномальных, тиранических проявлениях. Поэтому «мучитель» Грозный в борьбе с внешним врагом находит опору в русском войске, в то время как гуманный, рыцарственный и просвещенный правитель Стефан Баторий терпит неудачу: его усилия сводятся на нет и мужеством противника, и своекорыстными интригами и раздорами шляхты. Драма «Россия и Баторий» вызвала одобрение императора Николая, но не могла быть представлена на сцене, т. к. центральное место в ней занимал русский царь. По пожеланию императора и при консультации и частичном участии Жуковского (см.: письмо Вяземского И. И. Дмитриеву 23 декабря 1833[68]; Бычков И., Бумаги В. А. Жуковского, СПб., 1887, с. 80; письмо драматурга Жуковскому 4 февр. 1834[69]). Р. создал весьма переработанный сценический вариант — «трагедию в 5 действиях» «Осада Пскова». От трагедии хотели, «чтобы она произвела хорошее впечатление на дух народный»[70]; однако она не имела успеха и сошла со сцены после 3-го представления[71]. Сдержанную рецензию на драму и антикритику самого Р. в «Северной пчеле» (1834, № 232, Приб. 1 и 24 октября) продолжила полемика в той же газете: В. В. В. <В. М. Строев> отметил промахи в драматургическом замысле и построении, ошибки в языке (17 ноября), а Р. ответил статьей «Нечто о нынешней критике» (22 ноября). При всей консервативности идеологических установок Р. художественная, социальная и психологическая проблематика его трагедий значительно сложнее, чем в исторических драмах других авторов 1830-х гг.; не случаен интерес к ним Пушкина, записавшего в дневнике 2 апреля 1834: «Кукольник пишет Ляпунова. Хомяков тоже. Ни тот, ни другой не напишут хорошей трагедии. Барон Розен имеет более таланта»[72]. В начале 1835 Жуковский предложил Р. в качестве либреттиста М. И. Глинке, начавшему работу над оперой «Жизнь за царя» («Иван Сусанин»). По воспоминаниям дочери Р., Николай I выразил желание, чтобы Р. создал либретто оперы в «народном духе», хотя «сам барон не хотел и не думал попасть в либреттисты»[73]. Работа началась при участии Жуковского (вскоре полностью передоверившего ее Р.) и В. Ф. Одоевского, весьма высоко отзывавшегося об искусстве поэта, вынужденного решать чрезвычайно сложные технические задачи, в т. ч. писать в заданной изначально метрической схеме (Одоевский В. Ф., Музыкально-литературное наследие, М., 1956, с. 120–121 и ук.). Критичнее относился к работе либреттиста Глинка, отмечавший стилистическую какафонию стихов, которые автор защищал с редким «упрямством» (Глинка М. И., Записки, М., 1988, ук.); тем не менее их сотрудничество продолжалось почти до окончания оперы; разрыв произошел, когда Глинка заканчивал партитуру, и дополнения и некоторые изменения текста сделали Кукольник и сам композитор (Гозенпуд А. А., Русский оперный театр 19 в., Л., 1969, с. 42 и ук.). А. Я. Панаева, видевшая Р. на репетициях, оставила его словесный портрет: «тип немца, высокий, неподвижный, с маленькой головой, с прилизанными светлыми волосами и светлыми голубоватыми глазами, имевшими какое-то умильное выражение»; подобно И. И. Панаеву и Глинке, мемуаристка сообщила, что он «упивался» своими стихами[74]. Как и трагедия Р., либретто «Жизнь за царя» оказалось шире отводившейся ему роли художественного официоза. (О роли Р. см. также Лит. при ст. Глинка М. И.). В 1835–40 гг. личный секретарь при наследнике, великом князе Александре Николаевиче (в 1840 — коллежский асессор). Литературную работу, однако, не оставляет, участвует в «Современнике» Пушкина: ст. «О рифме» — к обоснованию безрифм. стиха (1836, т. I), сцена из трагедии «Дочь Иоанна III» (т. II). Смерть Пушкина глубоко потрясла Р.; памяти его он посвятил стих. «Могила поэта»[75] и «Эврипид»[76], где указал на конфликт с двором как причину гибели поэта (Лернер Н., Рассказы о Пушкине, Л., 1929, с. 199–203); какие-то стихи читал в день его похорон (воспоминания В. П. Бурнашева[77]). В конце 1830-х гг. возобновил сотрудничество с Воейковым и ненадолго сблизился с А. А. Краевским; И. И. Панаев вспоминал о критических нападках Р. на драматургию Н. Кукольника, игру В. А. Каратыгина и постоянных разговорах о своем драматургич. призвании[78]. В 1838–39 в свите наследника (где был и Жуковский) совершил заграничное путешествие: встречался в Риме с Н. В. Гоголем. Результатом путешествия явилась серия путевых очерков и стихов в «Северной пчеле» (Лейпциг. Из путевых заметок — 1839, 21, 22 марта), «Сыне отечества» [стих. «Встреча в Эгерском замке» (1842, № 4), очерки: «Римский пантеон» (1841, II), «Первая прогулка по Риму» (1842, № 7), «Ватиканский собор» (1844, VI), «Поездка на дачу Горация» (1847, № 1), «Прогулка по Рейну» (1848, № 2, 11), «Путешествие по Швейцарии» (1849, № 9), «Римский пилигрим» (1849, № 10)] и других изданиях («Окрестности Женевского озера»[79]), «Колизей, древний театр римлян» (Пантеон, 1840, ч. 1, кн. 1)]. Очерки Р. стали заметным явлением в рус. «литературе путешествий» 1840-х гг.; дорожные впечатления сочетаются в них с живо воссозданными картинами ист. прошлого, в т. ч. Средневековья, античности (см. «Поездка на дачу Горация»), критическими экскурсами, автобиографическими отступлениями, придающими повествованию личностный, порой лирический характер. В 1840 вышел в отставку с ничтожным пенсионом в 400 руб.; Жуковский хлопотал перед вел. князем об увеличении суммы («этого достаточно, чтобы в первую треть года не умереть с голоду»[80]). По воспоминаниям родных, с начала 1840-х гг. жил затворником на своей небольшой даче в Кушелёвке, занимаясь литературой и воспитывая детей брата и собственных[81]. Нужда заставляла, как и ранее, искать литературного заработка; он устанавливает связи с «Пантеоном…» и «Лит. газ.» Ф. А. Кони[82], и с «Сыном отечества»; в 1849 выполняет функции редактора, но уже через неск. месяцев вынужден передать их В. Р. Зотову[83]. В «Сыне отечества» систематически печатал критические статьи, в т. ч. о переложении древнеиндийского эпоса «Наль и Дамаянти» Жуковским (1844, № 2) и о «Воспоминаниях» Ф. В. Булгарина (1847, № 3№ 1848, № 11), с защитой Булгарина от нападок прессы и признанием его значительной роли в русской литературе; в результате их сближения Булгарин предложил вести критический отдел в «Северной пчеле»[84]. Подход Р. к литературным явлениям обусловлен его концепцией исторического развития русского общества, совместившей элементы славянофильства и западничества: как и славянофилы, он усматривал в русском народе нравственные и интеллектуальные потенции, дающие ему преимущество перед другими этносами, подобно западникам, в реформах Петра I видел мощное позитивное, цивилизующее начало. Р. решительно отрицал славянофильский тезис о разрыве между верхними слоями общества и народом, видя их разницу лишь в уровне просвещенности, распространяющейся постепенно. Ценность литературных эпох и наследия отдельных писателей определялась для него мерой сочетания в них просвещенности и народных начал; так, творчество А. А. Бестужева — воплощение «оригинальности и гениальности» народного духа, но отмеченное печатью «дуализма», разлада между индивидуальным талантом и свойственным его эпохе невысоким уровнем просвещения[85]. Образцом гармонического сочетания «народного» и «просвещенного» явилось позднее творчество Пушкина. В применении к конкретным литературным феноменам концепция Р., проводимая с догматической последовательностью, обнаруживала жесткий нормативизм и консервативность, что ясно сказалось в оценке Р. творчества М. Ю. Лермонтова и Гоголя. Признавая за Лермонтовым индивидуальные достоинства и объявив «замечательными» «Мцыри» и «Песню про царя Ивана Васильевича», Р. отверг «направление» его поэзии как «нехудожественное», проникнутое байронизмом, горькой рефлексией, а потому — «искусственное» и бесплодное для рус. лит-ры; дарование Лермонтова не успело созреть и преодолеть подражательность («О стихотворениях Лермонтова»[86]). Откликаясь на 2-е изд. «Мертвых душ» (1846) со специально составленным к нему предисловием автора, Р. определяет Гоголя как «кривое зеркало», в которое смотрится «неизящная, не чистая природа» («Поэма Н. В. Гоголя об Одиссее»[87]), а в статье «Ссылка на мертвых»[88] развернуто анализирует зрелое творчество Гоголя («Ревизор», «Нос», «Мертвые души», «Выбранные места из переписки с друзьями»), пытаясь доказать, что оно в своих основаниях противоречит нормам пушкинской эстетики, равно как и общим эстетическим нормам литературы. Одновременно нападал на сторонников и почитателей Гоголя, якобы взрастивших в нем убежденностьв собственной гениальности. Мемуарная часть статьи содержала ценные фактические сведения о Пушкине и литературных взаимоотношениях в пушкинском кругу (в частности, Пушкина и Гоголя); тонкая проницательность отдельных наблюдений и выводов сочеталась в ней с тем же узким эстетическим догматизмом, авторским самомнением и нарушением литературного этикета, иногда выходившим за рамки литературных приличий (анализ статьи и вызванной ею полемики см.: Шенрок). В 50-е гг. изредка печатался в «Северной пчеле» (1853–54, 1856–60); выход в 1857 «Князей Курбских» был уже совершенным анахронизмом. В том же году выступил с историко-публицистической книгой «Отъезжие поля» (СПб.), где пытался подтвердить свои концепции материалом этногенеза; черпая исторические, а главным образом «психологические» аргументы из Геродота, мифологии и др. античных источников, выводил происхождение славян от скифов, слившихся с готами, что, с его точки зрения, определяет как историческую древность русского народа, так и его особые воинские, личностные и нравственные качества. Публицистический трактат, несмотря на широкую начитанность автора, оказался совершенно дилетантский по методике анализа. В 1859 подал министру народного просвещения просьбу о цензорском месте, и был определен «из отставных» в Министерство народного просвещения; повторное ходатайство и обращение его к И. А. Гончарову (письмо от 28 ноября 1859[89]) заставило Гончарова охарактеризовать его как человека «совершенно полуумного»; однако в феврале 1860 Р. назначили чиновником особых поручений при Главном управлении цензуры; рапорты его свидетельствуют о непонимании и неприятии им современной литературы (Мазон А. А., Страничка из истории рус. цензуры в кон. 50-х гг. — Сб. в честь В. П. Бузескула, Х., 1914). По семейному преданию, Р. умер, держа в руках свою трагедию «Дочь Иоанна III»; после его смерти брат уничтожил весь архив как ненужный хлам.Др. соч.: «Сидонский». Роман (Сын Отечества, 1848, № 5, 6, 12), «Жизнь за царя» [Либретто оперы М. И. Глинки] (СПб., 1836), [Автобиография] (Rozen G., Die Tochter Joann’s III, SPb., 1841; рус. текст — в кн.: Розен А. Е., Очерк фамильной истории баронов фон Розен, СПб., 1876, с. 77–80.
Изд.: Баядера. (Индейская баллада). Из Гете. — «Литературное наследство», т. 4–6, с. 666–68; [Стихи]. — В книгах: Поэты 1820–30 (вступительная статья, заметка и комм. В. Э. Вацуро); А. С. Пушкин в стихах рус. поэтов XIX в., М., 1974 (стих. «26 мая», «Могила поэта»); Северные Цветы на 1832, М., 1980. [Статьи]. — В книгах: Русская критическая литература о произведениях Н. В. Гоголя, М., 1896, ч. III; Русская критическая литература о произведениях А. С. Пушкина, 3-е изд., М., 1913, ч. V; Русская критическая литература о произведениях М. Ю. Лермонтова, 3-е изд., М., 1914, ч. II (сост. всех трех — В. А. Зелинский). Ссылка на мертвых [отрывок]. — В кн.: Пушкин в воспоминаниях современников, М., 1974, т. II.
Лит.: Пушкин (ук.); Дельвиг А. А., Соч., Л., 1986 (ук.); Плетнёв, III, 556–57; Сенковский О. И., Собр. соч., т. 8, СПб., 1859, с. 3–28; Усов П. С., Из моих воспоминаний — Исторический Вестник, 1882, № 1, с. 121–23; Арнольд Ю. К., Воспоминания, в. 2, М., 1892, с. 182; Барсуков, IV, IX (ук.); ОА, III, с. 660–66 и ук.; Шенрок В., Отзывы современников о «Переписке с друзьями» Гоголя. — Русская Старина, 1894, № 11; его же, Материалы для биографии Гоголя, М., 1895, т. III, с. 92–95; т. IV, М., 1897, с. 449, 463–65, 514, 699; Добролюбов (ук.); Дневник Пушкина, 1833–35, под ред. и с объяснит. примеч. Б. Л. Модзалевского и со ст. П. Е. Щеголева, М.-Пг., 1923, с. 120–21; Дневник А. С. Пушкина (1833–1835), под ред. В. Ф. Саводника и М. Н. Сперанского, М.-Пг., 1923, с. 339–44; ЛН, т. 58 (ук.); Еремин М. П., Пушкин-публицист, М., 1963, с. 308–10; Иезуитова Р. В., Пушкин и эволюция романтической лирики в кон. 20-х и в 30-х гг. — Пушкин. Исследования и материалы, т. 1–12, М.-Л., 1956–86. — VI, 79–81; Серман И. З., Пушкин и русская историческая драма 1830-х гг. — Там же, с. 138–40; Исаков С. Г., О ливонской теме в русской литературе 1820–1830-х гг. — Ученые записки Тартусского государственного университета, в. 98, 1960, с. 179–80; его же, Журналы «Esthona» (1828–1830) и «Der Refraktor» (1836–1837) как пропагандисты русской литературы, — Там же, в. 266, 1971, с. 26–34; Богаевская К. П., Из забытых книг. — Прометей, т. Х, М., 1974; Бонди С. М., О Пушкине. Статьи и исследования, М., 1978, с. 340–44; Горохова Р. М., Образ Тассо в русской романтической литературе. — В кн.: От романтизма к реализму, Л., 1978, с. 164–65; Вацуро (ук.); Шарыпкин Д. М., Скандинавская литература в России, Л., 1980; История русской драматургии XVII — 1-й пол. XIX в., Л., 1982, с. 343–46 (ст. В. Э. Вацуро); Строганов М. В., Пушкин и Мадона. — В сборнике: А. С. Пушкин. Проблемы творчества, Калинин, 1987, с. 28–29; Эткинд Е. Г., Незамеченная книга Пушкина. — «Revue des études slaves», 1987, t. 59, fasc. 1–2, p. 204–09; Мир Пушкина. Фамильные бумаги Пушкиных — Ганнибалов, т. 1, Письма Н. О. и С. Л. Пушкиных к их дочери О. С. Павлищевой. 1828–1835, СПб., 1993 (ук. в т. 2); Вацуро В. Э., Записки комментатора, СПб., 1994, с. 332–42.
Некрологи: Северная пчела, 1860, 26 февраля; Геннади Г. Н., Справочный словарь о русских писателях и ученых, умерших в XVIII и XIX столетиях, т. 1–3, 1876–1908; Русский Биографический Словарь, т. 1–25, П.-М., 1896–1918; Энциклопедический словарь. Изд. Брокгауза и Ефрона, т. 1–41А (кн. 1–82), СПб., 1890–1904; ИРДТ; Лермонтовская энциклопедия, М., 1981; Черейский Л. А., Пушкин и его окружение. Словарь-справочник, Л., 1975; Смирнов-Сокольский Н. П., Русские литературные альманахи и сборники XVIII–XIX веков; История русской литературы конца XIX века. Библиографический указатель. Под ред. К. Д. Муратовой, М.-Л., 1962. (ук.); Масанов И. Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей, т. 1–4, М., 1956–60.
Архивы: Санктпетербургская театральная библиотека (ценз. рукописи драм «Дочь Иоанна III», «Князья Курбские», «Осада Пскова», «Петр Басманов», «Россия и Баторий» и др.); РГАЛИ, ф. 141, оп. 1, № 382 (письма Ф. Н. Глинке, 1829–31); ф. 195, оп. 1 (письма П. А. Вяземскому); ф. 236, оп. 1, № 127 (письма И. В. Киреевскому, 1832–33); ф. 88, оп. 1, № 41 (письма А. Ф. Воейкову, 1831); Институт русской литературы (Пушкинский дом), ф. 590 (письмо Н. И. Гречу, б. д.); Российская национальная библиотека, ф. 539, оп. 2, № 942 (письма В. Ф. Одоевскому, 1833–36); ф. 171, № 239 (письма В. П. Гаевскому, 1853).
Последние комментарии
10 часов 57 минут назад
19 часов 49 минут назад
19 часов 52 минут назад
3 дней 2 часов назад
3 дней 6 часов назад
3 дней 8 часов назад