На обочине [Даши Сагадарович Егодуров] (fb2) читать постранично

Даши Егодуров На обочине Повесть

I

Все рубленые дома в какой-то мере похожи друг на друга. Разве что крыши разные — то тесом крытые, то шифером... Но этот дом Залыгин отыскал сразу, хотя номера на нем не было. Походил возле него, потом сел в машину, объехал... И все это время он, не переставая, думал о хозяйке дома. Звали ее Грушей. Она была симпатичной, довольно-таки предприимчивой женщиной. «Стоит поухаживать за ней, — думал он, — и она моя... и это хорошо. Поди, не без средств. Вон какой домище отгрохала».

Между тем сама Груша мыла-драила полы, кое-где переставила мебель. Уже давно собиралась сделать это, да все недосуг.

Вечером после работы с друзьями обещал прийти человек, который пришелся ей по душе. «Пусть, пусть приходит, — мысленно говорила сама с собой Груша. — А уж я встречу хлебом да солью».

Наступил вечер. Груша зажгла свет, закрыла ставни, затопила печь. Начала готовить ужин и тут услышала чьи-то голоса. Выбежала в сени, спросила, прислонясь к закрытой на защелку двери.

— Кто там?

— Я, Залыгин, — ответили из-за двери, — и не один, с друзьями.

— Добрый вечер, — войдя в прихожку, поздоровался он.

Груша окинула взглядом вошедших и недоуменно посмотрела на Залыгина. Тот виновато улыбнулся... Понял, она ожидала, что придет с людьми более солидными.

— Лев Левухин, — представился, протягивая руку, круглолицый, смуглый парень лет двадцати, с карими, острыми, прямо-таки сверлящими глазами. Он был в поношенном черном полушубке и черной шапке из кроличьих шкурок.

— Значит, Лева! — усмехнулась Груша, испытующе поглядывая на парня. — Ну, ну...

К Груше подошел третий парень, поздоровался. Она небрежно подала ему руку и назвалась Аграфеной Самойловной.

— Нюругиев, — представился тот. — Балта.

Груша с интересом посмотрела на него. Что-то в нем было такое, отчего она решила, что он из интеллигентной, обеспеченной семьи. Быть может, все дело в том, что этот парень в отличие от приятелей держался непринужденно, свободно.

Нюругиев прошел в зал и сел рядом с Залыгиным на диван, застеленный ковром. Персидский ковер ручной работы висел и на стене.

Когда к ним присоединился Левухин, Залыгин сказал:

— Обращайтесь друг к другу только по имени. О кличках забудьте, ясно?!

— Нет, не очень... — ответил Левухин.

— Что ты за человек? — сказал Нюругиев. — Неужели не понимаешь, что она другая. Вон в доме все блестит: в буфете хрусталь, сервизы... А стулья-то! Стулья!.. Да им цены нет!

Пока дружки говорили, Груша принесла с улицы беремя дров, подкинула в топку печи. Потом надела длинный шелковый халат и вошла в зал. Присела на мягкий антикварный стул с высокой спинкой, который стоял напротив дивана, чуть в стороне от пианино, улыбнулась:

— Что же вы замолчали? Расскажите что-нибудь.

Она была ослепительно хороша; круглое белое лицо, из-под густых длинных ресниц смотрели большие голубые глаза. И Залыгин растерялся, не сразу пришел в себя.

Груша заметила, как смутились при ее появлении парни, и это понравилось ей. Но захотелось смутить их еще больше. Она подошла к пианино и стала играть... А потом повернулась к парням, спросила:

— Нравится?

— Грушенька, к музыке мы глухи, — ответил Залыгин.

— Неужели ни разу не слышали? Я сыграла отрывок из увертюры к опере «Цыганский барон».

— Признаюсь, я как-то с парнями ходил в оперный театр, как раз шел «Цыганский барон», — начал рассказывать Залыгин. — Нет, не с этими парнями, с другими... До начала спектакля мы зашли «отметиться» в буфет. Взяли по сто граммов коньяку, выпили. А потом еще... еще... Короче, когда прозвенел звонок, я прошел в зал, сел и... Сосед справа толкает меня локтем в бок и говорит: «Не храпи!» А у меня глаза не открываются. Слышу — музыка гремит, а ничего не вижу. Все же разглядел я на сцене цыганенка. Но и плясал же он! Черт-те как здорово! А впрочем, что с него взять? Цыгане с малых лет пляшут...

Парни рассмеялись.

— Значит, вы ничего и не видели? — спросила Груша.

— Вот только цыганенка...

Парни посмеялись еще немного, а потом стали смотреть выставленные на комоде фотографии. Груша ушла на кухню чистить картошку. Скоро там оказался Залыгин. Он подсел к ней, спросил:

— Помочь?

— Помогать — помогай, но рукам воли не давай! — ответила она, отстранясь.

Усмехнулась, поднялась со скамейки, пошла в комнату.

Из шкатулки, которая стояла на комоде рядом с трельяжем, достала колоду игральных карт и положила на стол перед парнями:

— Играйте, чтобы не было скучно.

Вернулась на кухню.

Левухин дернул за рукав пиджака Нюругиева и, прищелкивая языком, сказал:

— В нашем городе такие красавицы — редкость!

— У атамана губа не дура, — ответил вполголоса Нюругиев. — Он сейчас ей мозги вправляет... Ничего не скажешь, мужик цепкий,

— Не забывайся — клички упоминать запрещено. Хотя все верно... От него ни одна девушка не убежит. Иметь бы такой талант —