Счастье привалило [Николай Александрович Лейкин] (fb2) читать онлайн

Н. А. Лейкинъ СЧАСТЬЕ ПРИВАЛИЛО

I

Василій Ермолаичъ Куцынъ, почтамтскій служащій, молодой человѣкъ съ претензіей на франтовство, явился домой со службы измученный, похлебалъ поданныхъ ему квартирной хозяйкой полуостывшихъ сальныхъ щей съ разваренной въ мочало говядиной и залегъ спать на клеенчатомъ диванѣ, замѣняющемъ ему кровать. Спалъ онъ довольно долго, крѣпко и видѣлъ во снѣ предметъ его давнишнихъ мечтаній — шинель съ бобровымъ воротникомъ и таковыми-же лацканами; видѣлъ, что онъ гуляетъ въ этой шинели по Невскому и по Большой Морской, а барышни такъ и стрѣляютъ въ него глазами. На головѣ его глянцевый цилиндръ, на носу его золотое пенснэ… Но тутъ его разбудили. Его трясла за плечо хозяйкина кухарка и говорила:

— Баринъ! А баринъ! Василій Ермолаичъ! Къ вамъ ваша тетенька пришла и васъ спрашиваетъ.

Куцынъ прочухался и лежа сталъ протирать глаза.

— Какая тетенька? Что ты врешь? — сказалъ онъ.

— Да ужъ вамъ лучше знать, какая у васъ тетенька есть.

— Дарья Максимовна, что-ли?

Василій Ермолаичъ ужъ сидѣлъ на диванѣ и почесывался.

— Да не говоритъ, какъ ее звать. Скажи, молъ, что тетенька евонная…

Василій Ермолаичъ всталъ и сдѣлалъ по комнатѣ нѣсколько шаговъ, покачиваясь отъ сна.

— Да полно тебѣ тамъ пудриться-то! — послышалось за дверью. — Не велика важность, что тетка тебя и въ безбѣльѣ увидитъ. Я войду.

И на порогѣ показалась крупная женщина въ суконномъ пальто съ бѣличьимъ воротникомъ съ хвостами, съ головой, окутанной пуховой косынкой и съ подвязанной бѣлымъ платкомъ скулой.

— Гдѣ Богъ-то у тебя? — спросила она, стала искать въ полутемныхъ углахъ комнаты икону, нашла, перекрестилась и, поклонясь Куцыну, произнесла:- Здравствуй! Цѣлуй тетку! Что идоломъ-то стоишь!

— Извините, тетенька, заспавшись я… — пробормоталъ Куцынъ. — Безъ спиньжака можно съ вами? — спросилъ онъ. — Я не знаю, куда я свой спиньжакъ закинулъ.

— Хоть еще что-нибудь съ себя сними, такъ мнѣ и то все равно, — отвѣчала тетка, сматывая съ головы пуховую косынку.

Племянникъ подошелъ къ ней и поцѣловалъ ее.

— Ну, а теперь молись и самъ Богу. Крестись, — сказала тетка, видя, что кухарка ушла изъ комнаты.

— Позвольте… Въ какихъ-же это смыслахъ? — спросилъ Куцынъ, прибавляя огонь въ лампѣ.

— Крестись. Богъ тебѣ счастье посылаетъ. Счастье тебѣ привалило.

Тетка сѣла къ столу. Племянникъ, зѣвая во весь ротъ, перекрестился.

— Чайкомъ прикажете попотчивать? Сейчасъ я велю- самоваръ поставить, — сказалъ онъ.

— Что чай! Ты долженъ тетку водочкой съ солененькимъ сначала попотчивать, а ужъ потомъ чай-то.

— Въ лучшемъ видѣ могу. Матрена! — закричалъ племянникъ, вынулъ изъ жилетнаго кармана рубль и вышелъ изъ комнаты отдавать приказъ кухаркѣ. Черезъ минуту онъ вернулся.

— Въ какомъ-же смыслѣ, тетенька, счастье-то? — спросилъ онъ, сѣвъ передъ теткой и закуривая отъ лампы папироску.

— Агничку Лукашину знаешь? — задала вопросъ тетка.

— Это городового-то дочку? Какъ-же не знать! Предметъ, о которомъ я вздыхалъ и даже стихи любовные ей писалъ, но возмечтали онѣ о своей красотѣ и приняли другой смыслъ послѣ своей гордости.

— Ну, а теперь она за тебя замужъ выйти желаетъ. Сама ко мнѣ пріѣзжала и говоритъ мнѣ: «такъ и такъ, Дарья Максимовна, устройте мнѣ это дѣло и предложите ему».

— Позвольте, тетенька… Да вѣдь она теперь съ этимъ самымъ генераломъ… съ его превосходительствомъ Анемподистомъ Валерьянычемъ… — замѣтилъ племянникъ.

— Ничего не обозначаетъ. Они и по сейчасъ душа въ душу живутъ. Генералъ наѣзжаетъ къ ней два, три раза въ недѣлю и недавно ей серьги — вотъ съ какими брилліантами подарилъ.

— Однако, если она и по сейчасъ у генерала въ воспитанницахъ и душа въ душу, то какъ-же я-то тутъ? — удивлялся племянникъ.

— А это ужъ ты самъ обмозговывай. На то у тебя царь въ головѣ. Да по моему тутъ и обмозговывать нечего, а прямо надо ѣхать къ этой Агничкѣ и сказать ей: «Вампиръ души моей, я весь твой».

— Но какъ-же генералъ-то-съ?

— Генералъ даже самъ образомъ благословлять желаетъ, отцомъ посаженнымъ вызывается быть, три тысячи рублей тебѣ въ руки сейчасъ послѣ вѣнца дать обѣщаетъ, — отвѣчала тетка.

— Ахъ, вотъ что! Вотъ въ какихъ смыслахъ!

Племянникъ сдвинулъ брови и почесалъ затылокъ. Произошла пауза. Тетка продолжала:

— А какая у нея квартирка-то! Я про Агнію Васильевну… Вѣдь какъ принцессу какую генералъ ее устроилъ. И будуаръ, и гостиная… Въ столовой такой буфетъ дубовый стоитъ, что на немъ на дверяхъ и рыбы, и птицы, и крокодилы висятъ, изъ дерева точеные… То-есть не крокодилы. А какъ ихъ… Ну, вотъ раки-то большіе бываютъ… Какъ они называются?

— Омары… — подсказалъ племянникъ.

— Да, да… Омары… Спальня — ума помраченье. Пещера эдакая изъ розовой шелковой матеріи сдѣлана, а въ пещерѣ-то ейная кровать стоитъ. Да вѣдь такая кровать, милый мой, что тронъ! А будуаръ голубой и въ немъ голубой фонарь горитъ. Ужъ я ахала, ахала, умилялась, умилялась! А Агничка мнѣ и говоритъ: «А вотъ этотъ будуаръ, коли будетъ онъ согласенъ»… То-есть ты-то это, про тебя-то это… «А вотъ этотъ голубой будуаръ ему подъ кабинетъ, если онъ будетъ согласенъ со мной перевѣнчаться. Голубой цвѣтъ даже ему, какъ мужчинѣ, больше къ лицу будетъ». Такъ вотъ…

Племянникъ вздохнулъ. Потомъ сильно затянулся папироской и выпустилъ дымъ.

— Вы говорите, три тысячи, тетенька? — спросилъ онъ.

— Три тысячи.

— А генералъ по прежнему къ Агничкѣ наѣзжать будетъ?

— Да ужъ само собой. Вѣдь это для него утѣха. Я про Агничку…

— Три тысячи за такое дѣло мало, тетенька, — сказалъ племянникъ.

— Мало? Да вѣдь можешь поторговаться, коли мало. Это только съ перваго разговора три-то тысячи. И потомъ разочти, Вася, то, что вѣдь генералъ и за-уши тебя куда-нибудь вытянетъ, если ты будешь почтителенъ и не станешь супротивничать. Онъ вонъ ейнаго отца изъ городовыхъ въ урядники куда-то схлопоталъ и на свой счетъ переправилъ.

— Протекція? Насчетъ протекціи я, тетенька, сразу сообразилъ. Безъ этого ужъ нельзя.

— Да и три тысячи деньги большія, — сказала тетка.

— Вѣрно-съ. Но вы то сообразите, что я теперь экзаменъ на четырнадцатый классъ выдержалъ. Я, тетенька, вѣдь ужъ чиновникъ, настоящій чиновникъ. Тоже вѣдь какъ старался, какъ зубрилъ, какъ дрожалъ, когда на экзаменъ-то шелъ!

— Это-то имъ и надо. Изъ-за этого-то они тебя и облюбовали, — пояснила тетка. — Вся штука въ томъ и заключается, чтобы этой самой Агничкѣ женой чиновника быть. Понимаешь?

— Какъ не понять! Не глупые. Ну, а какъ, тетенька, насчетъ одежи? То-есть насчетъ одёжи мнѣ? Не говорила она? Вѣдь ужъ если на такое дѣло идти, то надо, чтобы весь гардеробъ генералъ жениху къ свадьбѣ сшилъ.

— Обо всемъ этомъ ты самъ переговоришь.

— Консультація должна быть обширная объ этомъ предметѣ. Прежде всего, тетенька, шинель съ бобровымъ воротникомъ. Безъ шинели никакъ нельзя, если дѣлу быть. О шинели съ бобровымъ воротникомъ я давно воображалъ. Воротникъ и лацканы. Такую шинель, тетенька, я даже сейчасъ во снѣ видѣлъ.

Племянникъ улыбнулся во всю ширину рта.

— Ну, вотъ видишь, сонъ, стало быть, въ руку, — сказала тетка. — Неужели генералъ изъ-за шинели постоитъ!

Вошла кухарка. Въ рукахъ она несла бутылку и что-то завернутое въ сѣрую бумагу. Куцынъ умолкъ и сталъ принимать изъ рукъ кухарки водку и закуску.

II

Ночью Василій Ермолаичъ Куцынъ опять видѣлъ во снѣ шинель съ бобровымъ воротникомъ и лацканами. Видѣлъ онъ ее довольно странно: видѣлъ, что шинель виситъ на гвоздѣ и манитъ его къ себѣ рукой, бормоча: «возьми меня, возьми».

— Возьму! — крикнулъ Куцынъ и тутъ-же проснулся.

Вечеромъ на другой день, около восьми часовъ, Куцынъ звонился у дверей квартиры Агнички Лукашиной.

Ему отворила нарядная горничная и спросила:

— Вамъ кого?

— Агнію Васильевну желаю видѣть. Къ Агніѣ Васильевнѣ, - пробормоталъ Куцынъ.

— Да вы кто такой? Вы отъ кого?

— Я Василій Куцынъ. Такъ и скажите ей, что Василій Куцынъ желаетъ ихъ видѣть,

— Вы отъ генерала, что-ли? Вы что-нибудь принесли? Если принесли, такъ давайте. Я передамъ.

— Нѣтъ, миленькая, я отъ тетки, отъ собственной тетки. Такъ и скажите, что Куцынъ отъ тетки Дарьи Максимовны.

Горничная пошла докладывать. Куцынъ продвинулся въ прихсшую, и тутъ до него донесся голосъ Агнички:

— Зачѣмъ-же по вечерамъ-то ходить! На это есть день. А то храни Богъ генералъ узнаетъ.

Въ отвѣтъ на это Куцынъ закричалъ:

— Днемъ, Агнія Васильевна, мнѣ невозможно! Днемъ я на службѣ. Я человѣкъ чиновный!

— Ну, войдите поскорѣй, коли-такъ… — послышался отвѣтъ.

Куцынъ сбросилъ съ себя пальто и вбѣжалъ въ гостиную, уставленную мягкой мебелью. Горѣла лампа подъ темно-розовымъ абажуромъ. Около лампы, опершись рукой на столъ, покрытый бархатной салфеткой, передъ нимъ предстала Агничка Лукашина — пухленькая блондинка съ миловиднымъ лицомъ. Одѣта она была въ бѣлый фланелевый съ розовой отдѣлкой пеньюаръ и старалась держать себя какъ можно серьезнѣе, солиднѣе.

— Богиня души моей! — крикнулъ Куцынъ восторженно и ринулся къ ней.

Но она остановила его, попятившись, и сказала:

— Пожалуйста безъ глупостей. Вы за дѣломъ пришли, такъ и говорите о дѣлѣ. Садитесь пожалуйста.

— Но любовь моя по прежнему безконечна, Агнія Васильевна, — произнесъ Куцынъ.

— Этого ничего не надо. А вы садитесь… и я вотъ тутъ сяду.

Агничка опустилась на стулъ поодаль отъ него. Сѣлъ и Куцынъ.

— Какъ вы жестоко принимаете меня, Агнія Васильевна, — сказалъ онъ.

— Мой генералъ и этого-то не любитъ.

— Ахъ, оставьте вы генерала! Вѣдь я пришелъ говорить насчетъ законнаго брака съ вами. Вы присылали вчера ко мнѣ тетеньку Дарью Максимовну.

— Да, присылала. Объ этомъ и генералъ Анемподистъ Валерьянычъ знаетъ. Такъ вотъ объ этомъ и говорите.

— А неужели не вспомнимъ старину! Неужели не вспомнимъ, какъ прошлый годъ на масляной я васъ въ своихъ объятіяхъ на санкахъ съ горъ каталъ! Неужели не вспомнимъ, какъ мы съ вами и вашей подругой Настенькой годъ назадъ ряжеными по сосѣдямъ ходили! Вы, я, Настенька и мой пріятель Кубковъ! — съ восторгомъ сталъ говорить Куцынъ.

— Бросьте. Не хорошо. Горничная Марфуша передать можетъ. А Анемподистъ Валерьянычъ очень ревнивы.

— Ахъ, бѣдная, моя бѣдная! Какъ вы запуганы-то! Изъ такой бойкой дѣвицы — и вдругъ…

Куцынъ покачалъ головой.

— Ну, что тутъ… Ну, оставимъ… Ну, будемъ говорить о дѣлѣ…- опять остановила его Агничка. — Вотъ видите, мнѣ нужно перевѣнчаться законнымъ бракомъ, и какъ можно скорѣе перевѣнчаться. При генералѣ я счастлива, живу во все свое удовольствіе, но генералъ жениться на мнѣ не можетъ, потому что у него жена есть. Разводъ дѣлать — долго ждать. Такъ вотъ мы и рѣшили, чтобы найти мнѣ мужа… Я сама и указала на васъ. Только послушайте, Василій Ермолаичъ, все это надо сдѣлать какъ можно скорѣе, непремѣнно въ нынѣшнемъ мясоѣдѣ.

— Готовъ, готовъ! Готовъ хоть сейчасъ прижать миленькую Агничку къ моему сердцу. Любовь моя безконечна! — воскликнулъ Куцынъ.

— Вотъ этого-то и не придется, — отрицательно пошевелила пальчикомъ Агничка. — Сейчасъ послѣ вѣнца я поѣду съ Анемподистомъ Валерьянычемъ за границу.

— Какъ? А я-то какъ-же? Тетенька передавала мнѣ, что я буду жить у васъ въ квартирѣ, - воскликнулъ Куцынъ:- настоящимъ манеромъ жить, что вы мнѣ подъ кабинетъ какой-то вашъ голубой будуаръ отдалите!

— Да… — протянула Агничка. — Мы рѣшили такъ, что вы останетесь караулить мою квартиру, если вы будете согласны на наши условія и женитесь на мнѣ.

— Вотъ это штука! — почесалъ себѣ затылкѣ Куцынъ. — Тетка мнѣ объ этомъ ничего не говорила. И надолго вы уѣдете за границу?:

— Ну, мѣсяца на три. И сейчасъ-же послѣ вѣнчанья вы мнѣ выдадите отдѣльный паспортъ.

— Вотъ это тоже закуска… Ну, а какъ-же я буду потомъ-то, когда вы вернетесь изъ-за границы? Это я насчетъ квартиры, насчетъ житья съ вами?

— Ничего не знаю. Обо всемъ этомъ вы поговорите съ самимъ генераломъ, а я ничего не знаю, — сказала Агничка.

— Если выдать вамъ паспортъ и не жить съ вами, это очень, очень для меня печальныя событія, — покачалъ головой Куцынъ. — Были препятствія прежде, явилась между нами бездна и вотъ теперь, когда эта бездна закрылась и блеснула для меня звѣзда любви — вдругъ такой афронтъ!

— Обо всемъ этомъ вы съ генераломъ переговорите. Я передамъ генералу, что вы согласны на мнѣ жениться, генералъ вызоветъ васъ ко мнѣ…

— Позвольте, Агнія Васильевна — перебилъ ее Куцынъ. — Можетъ быть и насчетъ приданаго перепутано? Тетка сказала мнѣ, что передъ вѣнцомъ я долженъ получить три тысячи рублей на руки, но я нахожу, что этого мало.

— Тысячу рублей, а не три… — огорошила Агничка. — Одну тысячу.

Куцынъ вскочилъ съ мѣста.

— А это ужъ совсѣмъ невозможно! Помилуйте, вѣдь я выдержалъ экзаменъ на четырнадцатый классъ и теперь чиновникъ! Наконецъ, я не уродъ, не пьяница. Я такой человѣкъ по своей физіономіи, что меня изъ десятка красивыхъ мужчинъ не выкинешь. Кромѣ того, я брюнетъ, а брюнеты вообще цѣнятся, Агнія Васильевна. Нѣтъ-съ, какъ хотите, но сколь ни велика моя любовь къ вамъ, а за тысячу рублей я не могу. Брюнетъ, трезвый человѣкъ, чиновникъ… тихаго характера.

— Да ничего мнѣ этого не надо отъ васъ… Понимаете? Ничего не надо, — старалась его вразумить Агничка. — Ни красоты мнѣ вашей не надо, ни трезвости… Вотъ чиновничество — это другое дѣло.

— И все это вы хотите за тысячу рублей? Невозможно! Пять тысячъ — вотъ это такъ…

— Я скажу генералу. Приходите послѣ завтра объ эту пору сюда, я приглашу генерала и вы переговорите съ нимъ.

— Да и кромѣ пяти тысячъ нужно, Агнія Васильевна, чтобъ жениху полный гардеробъ былъ. Прежде всего шинель съ бобровымъ воротникомъ и лацканами…

— Съ Анемподистомъ Валерьянычемъ обо всемъ этомъ условитесь.

— Потомъ фрачная пара, пиджачная пара изъ англійской матеріи, сюртукъ.

— Съ нимъ, съ нимъ условитесь. А теперь прощайте. У меня зубы болятъ.

Агничка встала, держась за щеку. Поднялся и Куцынъ.

— Также насчетъ квартиры надо условиться, — сказалъ онъ. — Жить съ вами подъ одной кровлей для меня, Агнія Васильевна, будетъ неземное блаженство…

— Съ Анемподистомъ Валерьянычемъ, съ нимъ. А теперь прощайте.

— И насчетъ протекціи его превосходительства, Агнія Васильевна…

— Съ нимъ, съ Анемподистомъ Валерьянычемъ… — твердила Агничка, пятясь.

— Такъ послѣзавтра вечеромъ, Агнія Васильевна?

— Послѣзавтра вечеромъ.

— Но вы все-таки убѣдите генерала насчетъ пяти-то тысячъ. Мое почтеніе, Агнія Васильевна.

— Прощайте, прощайте.

Агничка исчезла въ сосѣдней комнатѣ. Куцынъ направился въ прихожую.

III

И опять Куцынъ видѣлъ во снѣ шинель съ бобровымъ воротникомъ и лацканами. На этотъ разъ онъ видѣлъ, что шинель спускалась съ неба. Спустилась шинель, остановилась передъ нимъ, и только что онъ хотѣлъ взять ее, она побѣжала отъ него. Онъ началъ ловить ее, бѣгалъ за ней и вдругъ проснулся.

Это было передъ тѣмъ, какъ Куцыну идти къ Агничкѣ Лукашиной для переговоровъ у нея съ генераломъ.

Когда онъ уходилъ изъ дома, его поймала квартирная хозяйка и сказала ему:

— Пора ужъ вамъ заплатить мнѣ за комнату-то! Вѣдь надо и честь знать. Вѣдь я живу жильцами, а не отъ радости имъ комнаты отдаю.

— Всенепремѣнно, хозяюшка, всенепремѣнно. Теперь ужъ скоро. Черезъ недѣлю я буду богатъ, — отвѣчалъ Куцынъ и юркнулъ за дверь.

И вотъ Куцынъ опять у Агнички Лукашиной. Тамъ онъ засталъ свою тетку Дарью Максимовну. Тетка сидѣла съ Агничкой, пила мадеру и закусывала апельсиномъ. Генерала еще не было, но Агничка объявила, что онъ скоро придетъ.

Агничка обошлась съ Куцынымъ на этотъ разъ ласковѣе и, подавая руку, — сказала:

— Можете даже поцѣловать ее. При вашей тетенькѣ не опасно.

Куцынъ прильнулъ къ рукѣ съ такой жадностью, что даже оцарапалъ себѣ губу о брилліантовыя кольца, которыхъ на рукѣ Агнички было великое множество.

— Это васъ Богъ наказалъ, — замѣтила ему Агничка, видя, что онъ обтираетъ платкомъ кровь. — Обрадовались и накинулись, какъ невѣдь на что. Ну, садитесь. Не хотите-ли одеколону на губу? — прибавила она.

— Ничего-съ, Агнія Васильевна!.. Маленькая царапинка. И такъ затянетъ, — отвѣчалъ Куцынъ, садясь.

— Ну, тогда выпейте мадеры. У меня генералъ всегда мадеру пьетъ. Красное вино ему доктора запрещаютъ, бѣлое онъ не любитъ, ну, мадеру и пьетъ.

— Да она генеральскій напитокъ и есть, — вставила свое слово тетка. — Вотъ я ужъ знаю трехъ генераловъ — одного военнаго, одного судейскаго и вашего статскаго — и всѣ мадеру обожаютъ.

— А вы, тетенька, что-же это мнѣ наврали насчетъ приданаго-то? — началъ Куцынъ, обращаясь къ теткѣ:- сказали, что три тысячи, а на повѣрку всего только тысячу. Да и насчетъ голубого будуара…

— Милый мой! что мнѣ принцесса сказала, то я съ ея словъ тебѣ и передала, — откликнулась тетка.

— Генералъ такъ и порѣшилъ сначала, что жениху дадимъ три тысячи, но онъ думалъ, что Василій Ермолаичъ пожилой человѣкъ. Когда-же я ему сказала, что Василію Ермолаичу и тридцати лѣтъ нѣтъ, то не захотѣлъ даже вовсе нимъ дѣло, и ужъ только я пожалѣла Василія Ермолаича и уговорила генерала, сказавъ, что тутъ даже тысячу рублей возьмутъ, — проговорила Агничка.

— Позвольте! Да вѣдь молодой-то, я думаю, лучше, цѣннѣе! — воскликнулъ Куцынъ, поперхнувшись мадерой, которую пилъ.

— А онъ боится, опасается. «Намъ, говоритъ, гораздо лучше старичка или пожилого». Понятное дѣло, что ревнуетъ… О, онъ ужасти какой ревнивый! А что до будуара, то я сказала Дарьѣ Максимовнѣ, сказала, не отрекаюсь, что вы, Василій Ермолаичъ, можете жить въ голубомъ будуарѣ, пока квартиру мою будете караулить, — поясняла Агничка. — Такъ тетенька и передала вамъ. А теперь мой генералъ спятился… То есть онъ даже и не пятился, потому я отъ себя сказала насчетъ будуара. А когда онъ узналъ, то ему стало жалко мебели и онъ сказалъ: «ну, для такого гуся и комнаты нашей горничной достаточно».

Куцына при этихъ словахъ покоробило, и онъ проговорилъ, пожимая плечами:

— Странно… Что-же я за обсѣвокъ въ полѣ! Я недуренъ собой, брюнетъ, чиновникъ четырнадцатаго класса. Брюнеты, Агнія Васильевна, очень цѣнятся.

— А онъ брюнетовъ-то и боится. Ну, да вы насчетъ будуара не безпокойтесь. По всѣмъ вѣроятіямъ, будуаръ голубой я вамъ и выхлопочу.

— И за тысячу рублей при этихъ порядкахъ, Агнія Васильевна, я не могу жениться. Никакъ не могу, — твердо сказалъ Куцынъ. — Пусть генералъ уѣзжаетъ одинъ, безъ васъ за границу, уѣзжаетъ навсегда, тогда я на васъ и за тысячу рублей женюсь. Но такъ, чтобы намъ жить, какъ мужу съ женой.

— Что вы, что вы! Ни за что на свѣтѣ! — воскликнула Агничка.

— Тысячу рублей и шинель съ бобровымъ воротникомъ и лацканами, — прибавилъ Куцынъ.

— Не стоитъ объ этомъ и разговаривать…. Помилуйте, я генераломъ только и дышу.

— Ну, а если по вашему, то вотъ какія мои условія…

— Нѣтъ, нѣтъ, объ условіяхъ ужъ будете съ генераломъ говорить! — замахала руками Агничка, блестя брилліантами колецъ. — Я не умѣю торговаться и опять что-нибудь напутаю. А генералъ сейчасъ пріѣдетъ. Онъ сказалъ, что послѣ восьми часовъ, а ужъ восемь било. Кушайте мадеру, закусывайте апельсинами, — предложила Агничка Куцыну. — Или, быть можетъ, вы клюквенной пастилы хотите или конфетъ? У меня и то, и другое есть.

— Да ставь, ставь все на столъ, — откликнулась Дарья Максимовна. — Жениха подчивать надо.

— Ахъ, какой ужъ я женихъ при такихъ порядкахъ! — тяжело вздохнулъ Куцынъ. — Бѣдность моя, Агнія Васильевна, заставляетъ на такое дѣло торговаться. Пожить хочется, въ люди выйти. Только, Агнія Васильевна, изъ-за того и иду на это дѣло, чтобъ Анемподистъ Валерьянычъ меня въ люди вытянулъ, мѣсто какое-нибудь получше предоставилъ. На протекцію Анемподиста Валерьяныча я вполнѣ надѣюсь и ужъ вы будете первая моя ходатайница, какъ старая подруга и любовь.

Агничка кивнула головкой.

— Насчетъ этого не безпокойтесь, — сказала она. — Генералъ даже говорилъ объ этомъ. «Пускай, говоритъ, онъ безъ насъ квартиру покараулитъ, а какъ только мы вернемся изъ-за границы, сейчасъ я ему буду о мѣстѣ хлопотать въ провинціи и ушлемъ его куда-нибудь подальше»…

— Позвольте, зачѣмъ-же подальше-то?

Куцынъ сдѣлалъ печальное лицо,

— А ужъ объ этомъ съ самимъ генераломъ поговорите, — сказала Агничка. — Онъ скоро пріѣдетъ. Да вотъ онъ!

Въ это время раздался въ прихожей звонокъ.

Агничка бросилась въ прихожую. Тамъ послышалось чмоканье и слово «папочка». Затѣмъ раздался громкій кашель, наконецъ громкое сморканіе, а черезъ минуту въ гостиную входилъ, шаркая ногами, средняго роста старикъ въ черномъ сюртукѣ, съ краснымъ носомъ, съ бакенбардами въ просѣдь. Онъ былъ лысъ и зачесывалъ темные еще волосы съ лѣвой стороны головы на правую черезъ лысину. Входя въ гостиную, онъ протиралъ носовымъ платкомъ стекла золотого пенснэ.

Агничка тотчасъ-же отрекомендовала ему Куцына.

— Вотъ, папаша, женихъ, о которомъ я вамъ говорила.

Анемподистъ Валерьяновичъ произнесъ многозначительное «гмъ», надѣлъ на носъ пенснэ, — пристально посмотрѣлъ въ лицо Куцына и сказалъ:

— Молодъ на такое дѣло идти. Надо-бы какого-нибудь постарше.

Онъ подалъ Куцыну два пальца, которые тотъ схватилъ обѣими руками.

— А вотъ это евонная тетенька, — отрекомендовала ему Агничка Дарью Максимовну.

На нее онъ только покосился и произнесъ:

— Тетку-то я впрочемъ, кажется, видѣлъ у тебя.

— Видѣли, ваше превосходительство, видѣли! Видѣли, когда я Агніи Васильевнѣ гадала на картахъ о вашемъ превосходительствѣ.

— Обо мнѣ? Ну, и что-же вышло? — угрюмо спросилъ старикъ.

— Что любите ее безконечно и обожаете.

— Гмъ… Чайку-бы, Агничка, поскорѣй… Иззябъ я. Погода ужасная на дворѣ, - сказалъ Анемподистъ Валерьяновичъ, садясь.

— Сейчасъ, сейчасъ, папаша! Я распоряжусь.

И Агничка выбѣжала изъ гостиной. Генералъ сидѣлъ, разсматривалъ сквозь пенснэ Куцына, и вынималъ изъ своихъ ушей вату и пряталъ ее въ жилетный карманъ.

IV

— Вы что-же собственно будете? — обратился Анемподистъ Валерьяновичъ къ Куцыну послѣ нѣкоторой паузы. — Вы канцелярскій служитель или чиновникъ?

— Чиновникъ, ваше превосходительство, — почтительно отвѣчалъ Куцынъ и даже привсталъ со стула. — Недавно выдержалъ экзаменъ на первый чинъ.

— Такъ… — пробормоталъ Анемподистъ Валерьяновичъ и, вынувъ изъ кармана сигару, слегка облизалъ ее.

Куцынъ схватилъ со стола коробку со спичками, чиркнулъ объ нее спичкой и тотчасъ-же подоспѣлъ къ нему съ огнемъ. Генералъ закурилъ сигару и кивнулъ Куцыну въ знакъ благодарности.

— Такъ… — повторилъ онъ и опять спросилъ: — По почтовому вѣдомству служите?

— По почтовому, ваше превосходительство, но очень у насъ скудно содержаніе.

— Такъ… А у кого-же оно не скудно? Вездѣ скудно, вездѣ…

— А работой завалены. Теперича сортировка… Да она у насъ! съ восьми часовъ утра до семи вечера.

— Ну, молодежь-то должна трудиться. Богъ труды любитъ. А въ праздности развратъ, растленіе нравовъ. Праздность — мать пороковъ, — наставительно произнесъ генералъ и опять спросилъ Куцына:- Сколько-же вы жалованья получаете?

— Какое наше жалованье, ваше превосходительство!

Куцынъ махнулъ рукой.

— Однако? Однако? Я долженъ знать… — стоялъ на своемъ генералъ.

— Тридцать рублей-съ… Еле на квартиру и столъ хватаетъ. А я люблю быть чисто одѣвшись. Чтобы и галстучекъ, и манишечка, и все, что слѣдуетъ. А на какія средства, помилуйте! Живу на окраинѣ… Шагаешь, шагаешь на службу-то и со службы. Сколько сапоговъ истреплешь! А на конку не хватаетъ. Трудно, очень трудно, ваше превосходительство. Вотъ оттого-то и иду на такое дѣло.

— На какое дѣло? — улыбнулся генералъ.

— Да вѣдь вы знаете, ваше превосходительство, зачѣмъ я пришелъ, — отвѣчалъ Куцынъ.

— Ахъ, да… Но долженъ вамъ сказать, молодой человѣкъ, что теперь, когда я васъ увидалъ, я вижу, что вы не вполнѣ пригодны на такое дѣло.

— Отчего-же, ваше превосходительство?

— Молоды.

— За то удалъ, ваше превосходительство. Охъ какой онъ удалой! — вставила свое слово тетка.

— Вотъ этого-то я и боюсь. Это-то и неудобно, — отвѣчалъ генералъ.

— Но нравъ у него тихій, покладистый… Овца можно сказать.

— Позвольте, тетенька. Не вмѣшивайтесь. Дайте мнѣ разговаривать съ генераломъ, — остановилъ тетку Куцынъ и сказалъ генералу:- При чемъ-же тутъ молодость, ваше превосходительство?

— Хе-хе-хе… — разсмѣялся генералъ. — Причемъ тутъ молодость. Какъ при чемъ! А когда-же Агничка можетъ разсчитывать быть вдовой при вашей молодости? Вы вѣдь Аридовы вѣки прожить можете.

— Ахъ, вотъ что! Но зачѣмъ-же ей быть вдовой, ваше превосходительство? — спросилъ Куцынъ.

— Не ломайте изъ себя дурака! Не люблю я этого! — строго сказалъ генералъ и пыхнулъ большимъ клубомъ дыма. — Терпѣть не могу, кто притворяется. Говорите на чистоту.

Вошла Агничка.

— Въ столовой все готово, папка. Пойдемте, — сказала она. — Мадеру и пастилу съ апельсинами дѣвушка туда перенесетъ,

Всѣ, перешли въ столовую, Дарья Максимовна тотчасъ-же толкнула Куцына въ бокъ, указала на дубовый буфетъ и проговорила:

— Вотъ они крокодилы-то эти самые на дверяхъ буфета висятъ, о которыхъ я тебѣ сказывала.

— Ну, ихъ! — разочарованно пробормоталъ Куцынъ. — Ничего это до меня теперь, какъ оказывается, относиться не будетъ. Про все вы мнѣ наврали, тетенька. Три тысячи… голубой будуаръ — и все это прахомъ… все это одна мечта.

— Прошу, господа, садиться кому гдѣ любо… — приглашала Агничка. — Генералъ сядетъ около меня, а я у самовара буду чай разливать. Вотъ генералу графинчикъ съ финь-шампанемъ, вотъ пепельница.

Всѣ усѣлись. Дарья Максимовна, сѣвшая рядомъ съ Куцынымъ, опять кивнула ему на чайникъ, стоявшій на самоварѣ, и шепотомъ замѣтила:

— Смотри, чайникъ-то серебряный.

— Ахъ, оставьте пожалуйста! Ну, что мнѣ теперь до чайника! — уныло произнесъ Куцынъ, вынулъ изъ кармана папироску, привсталъ и почтительно спросилъ генерала:

— Дозволите закурить, ваше превосходительство?

Генералъ отвѣтилъ не вдругъ. Онъ нахмурился, сдѣлалъ нѣкоторую паузу и сказалъ:

— Ну, кури… что съ тобой дѣлать!

Всѣ приняли по стакану чаю. Генералъ подлилъ себѣ къ чаю коньяку.

— Такъ вотъ, Анемподистъ Валерьянычъ, — начала Агничка, кивая на Куцына:- Я говорила имъ насчетъ тысячи рублей, но они не согласны.

— И очень глупъ, что не согласенъ, — отвѣчалъ генералъ. — Дороже онъ не годится. Молодъ.

— Здѣсь недоразумѣніе, ваше превосходительство, — отвѣчалъ Куцынъ. — Мнѣ объявили, что три тысячи приданаго, иначе-бы я не пришелъ. Да и три-то тысячи мало. И шелъ я сюда, чтобы поторговаться.

— А торговаться станешь, такъ я и на тысячу не соглашусь. Многаго хочешь. Слишкоъ о себѣ возмечталъ. Выше головы возмечталъ. Да… — заговорилъ генералъ. — У меня за три-то тысячи есть вдовый старичекъ, весь въ ревматизмахъ, почти разслабленный. А ты молокососъ и здоровъ, какъ быкъ.

Генералъ говорилъ Куцыну ужъ «ты».

— Главнымъ образомъ, Василій Ермолаичъ, вы должны на протекцію разсчитывать, — начала Агничка:- Анемподистъ Валерьянычъ васъ на хорошее мѣсто поставитъ… и вообще не оставитъ.

— Ахъ, Агнія Васильевна, голубушка! — сказалъ Куцынъ. — Да вѣдь на хорошемъ-то мѣстѣ я уже ни на комъ другомъ жениться не могу, потому что буду женатъ, стало быть ужъ и другого приданаго мнѣ взять будетъ нельзя. Что съ васъ взялъ, тѣмъ и буду сытъ.

— Смотрите, какъ разсуждаетъ! — прищелкнулъ языкомъ генералъ. — Торговать собой разсчитываетъ, какъ товаромъ. Ну, не развратъ это, спрашивается? Спрашивается, не растленіе это нравовъ? А еще молодой человѣкъ! Вотъ она нынѣшняя-то молодежь!

— Да вѣдь одинъ разъ живешь, ваше превосходительство. Вѣдь хочется и семейнымъ домкомъ пожить, — сказалъ Куцынъ. — А если вы, какъ мнѣ сейчасъ объявили, послѣ вѣнца для Агніи Васильевны паспортъ отберете, то вѣдь вы меня на бобыльство обрекаете.

— Охъ, какой ты разсчетливый! Весь на разсчетѣ, - покачалъ головой генералъ, кивнувъ на графинчикъ съ коньякомъ, и прибавилъ:- Пей съ коньякомъ-то. Дозволяю.

Куцынъ поблагодарилъ и сталъ подливать къ себѣ въ стаканъ коньякъ, говоря:

— Я, ваше превосходительство, передъ вами съ открытой душей. Я не хочу хитрить, а говорю какъ есть, какъ чувствую. Вѣдь надо разсудить и такъ и этакъ, если я на такое дѣло рѣшаюсь. Могу я, ваше превосходительство, съ вами говорить откровенно? Вы не обидитесь?

— Говори, — угрюмо кивнулъ ему генералъ.

Куцынъ для храбрости отпилъ большой глотокъ чаю съ коньякомъ и заговорилъ:

— Конечно, всѣ люди смертны, года ваши обширны, ваше превосходительство…

— Терпѣть я не могу, кто года считаетъ!

— Да я не считаю, ваше превосходительство, а конечно-же вы человѣкъ не молодой и скорѣй меня умереть можете, такъ развѣ только послѣ смерти вашей удастся мнѣ Агнію Васильевну къ себѣ привлечь…

Генералъ даже поперхнулся чаемъ. Онъ побагровѣлъ и выпучилъ глаза.

V

— Такъ ты на мою смерть разсчитываешь? — закричалъ генералъ. — Агнію Васильевну хочешь послѣ моей смерти къ себѣ водворить? Нѣтъ, не удастся, мой милый! Ни за что не удастся! стукнулъ онъ кулакомъ по столу. — Такое духовное завѣщаніе сдѣлаю, что она ни за что, ни за что къ тебѣ не пойдетъ.

— Да я и сама не пойду, — прибавила Агничка. — Съ какой стати къ мужу въ неволю идти!

Куцынъ помолчалъ и горько улыбнулся.

— Ну, вотъ видите, — сказалъ онъ:- такъ какъ-же можно только тысячу рублей взять! Никакихъ разговоровъ быть не можетъ.

— Не держи себя, Васюша, гордо, не держи, не возносись, — замѣтила Куцыну тетка, съ наслажденіемъ ѣвшая варенье съ блюдца. — Ихъ превосходительство человѣкъ добрый и прибавитъ тебѣ.

— Да я, тетенька, и не возношусь, — отвѣчалъ Куцынъ. — А вѣдь пришли ко мнѣ и объявили, что даютъ три тысячи рублей. Оттого я и пошелъ переговорить. А теперь ужъ вдругъ тысячу рублей объявляютъ. Ну, что такое тысяча!

— Тысяча рублей даже при четырехъ съ половиной процентахъ можетъ сорокъ два рубля съ полтиной въ годъ принести, — объявилъ генералъ.

— Позвольте — что такое сорокъ два съ полтиной! На нихъ даже шинели съ бобровымъ воротникомъ не сошьешь.

Произошла пауза. Генералъ хмурился и подлилъ себѣ въ чай еще коньяку.

— Такъ сколько-же ты, наконецъ, хочешь? — спросилъ онъ, сдѣлавъ хлебокъ чаю.

— Да чтобъ не торговаться, четыре тысячи, ваше превосходительство, — отвѣчалъ Куцынъ, и затянулся папироской. — И это будетъ дешево, если сообразить, какія условія женитьбы вы ставите. Деньги передъ вѣнцомъ. И кромѣ того…

— Что кромѣ того? — задалъ вопросъ генералъ, тревожно смотря на Куцына.

— Кромѣ того, вы сдѣлаете мнѣ шинель съ бобровымъ воротникомъ и лацканами и весь гардеробъ: пиджачную пару, фрачную, сюртукъ.

— Фю-фю-фю! Домишко еще на Петербургской сторонѣ не надо-ли? Проси больше.

— Домишко не надо. А гардеробъ — полный гардеробъ, какъ настоящему жениху. И шесть сорочекъ, шесть исподнихъ, полдюжины носковъ и полдюжины полотенецъ.

— Однако!.. Вотъ это называется ловкачъ! Запрашивать умѣешь!

Генералъ прищелкнулъ языкомъ.

— Вовсе не запрашиваю, ваше превосходительство. Это ужъ безъ запроса.

— Тогда, милый мой, ты мнѣ не годишься. За три-то тысячи у меня разслабленный старикъ на Агніи Васильевнѣ женится. Тогда я съ тѣмъ сойдусь. Я уже сказалъ тебѣ, что тотъ мнѣ подходящѣе.

— Воля ваша, ваше превосходительство. А иначе я не согласенъ. Вѣдь вы въ какія условія-то изволите меня ставить!

— Въ какія?

— Танталовы муки. Будемъ говорить откровенно. Вѣдь я въ Агнію-то Васильевну влюбленъ. Ну, женюсь я — и что-же выйдетъ? Выйдетъ такъ, что и близокъ локоть, да не укусишь. Придется говорить, какъ лисицѣ въ баснѣ Крылова: «хорошъ виноградъ да зеленъ, какъ разъ оскомину себѣ набьешь». А я, ваше превосходительство, влюбленъ. Это моя старая любовь.

— Вы-то въ меня влюблены, да я-то въ васъ нисколько. И для меня вы даже какъ волку трава, — вставила свое слово Агничка и отвернулась отъ Куцына.

Тотъ только вздохнулъ при этихъ словахъ и проговорилъ:

— Ахъ, Агнія Васильевна, Богъ вамъ судья!

— Да что: Агнія Васильевна! Очень ужъ вы сильно заламываете! Спускайте скорѣй цѣну, такъ, можетъ, я на васъ буду смотрѣть иначе. А погляжу я на васъ и вижу, что вы корыстный человѣкъ. Кромѣ того, шинель съ бобровымъ воротникомъ еще захотѣли и гардеробъ.

— Шинель съ бобровымъ воротникомъ и съ лацканами непремѣнное условіе, Агнія Васильевна. Я, Агнія Васильевна, эту шинель вотъ уже болѣе мѣсяца чуть не каждую ночь во снѣ вижу. Въ разныхъ видахъ она мнѣ снится.

Произошла пауза.

Тетка Дарья Максимовна ѣла пастилу и говорила:

— Торгуйтесь, торгуйтесь, господа. Что-жъ замолчали! Вы набавляйте, онъ спуститъ — вотъ и сойдетесь. Вѣдь и онъ тоже… Понятное дѣло, онъ думаетъ, что запросъ въ карманъ не лѣзетъ.

— Нѣтъ, тетенька, дешево я себя не продамъ… — проговорилъ Куцынъ.

Генералъ расправилъ нахмуренныя брови и подвинулся къ Куцыну со стуломъ.

— Спусти, молодецъ! Полно тебѣ дорожиться-то! — сказалъ онъ сколь возможно ласковѣе Куцыну и потрепалъ его по плечу.

— Не разсчетъ, ваше превосходительство. Я вѣдь ужъ вамъ открывалъ свою душу.

— Ну, какая тутъ душа! Что тутъ! Пустяки… Главное, мнѣ съ тобой хочется потому сойтись, что Агнія Павловна говоритъ, что у тебя характеръ смирный. Старикъ, о которомъ я тебѣ говорилъ, хоть и проситъ три тысячи, но двѣ возьметъ, мнѣ-же не хочется съ нимъ связываться потому, что у него характеръ неспокойный… Брюзга онъ, — разсказывалъ генералъ и опять хлопнулъ Куцына по плечу, проговоривъ:- Ну, возьми двѣ тысячи — и тогда сейчасъ по рукамъ ударимъ.

Куцынъ подумалъ и произнесъ:

— Три, ваше превосходительство. Меньше трехъ никакъ взять нельзя.

— Двѣ и насчетъ шинели я не буду спорить, — сказалъ еще разъ генералъ. — Воротникъ разумѣется нѣмецкаго бобра.

— Шинель необходимое условіе, ваше превосходительство, сколько-бы я, деньгами ни взялъ. Шинель непремѣнно должна быть съ лацканами бобровыми.

— Ну, хорошо, хорошо. Только деньгами двѣ тысячи, — стоялъ на своемъ генералъ.

— Три, ваше превосходительство и, кромѣ шинели, гардеробъ, какъ я сказалъ.

— Изволь. И противъ гардероба не спорю, но только двѣ тысячи.

— Три, иначе ужъ очень будетъ обидно. Вѣдь испорчена жизнь, ваше превосходительство, — упрямился Куцынъ.

— Да что вы все заладили три, да три! — закричала на Куцына Агнія Васильевна. — Словно на базарѣ, словно на рынкѣ! Вѣдь здѣсь не торговое мѣсто. Какой нелюбезный! Это даже и нехорошо съ вашей стороны. Вѣдь тутъ дѣло дамы касается. А вы всегда учтивый,

— Агнія Васильевна… Да вѣдь ужъ это будетъ у меня капиталъ на всю жизнь.

— Ну, для меня спустите, для меня, безстыжіе ваши глаза.

Агнія Васильевна сдѣлала Куцыну глазки.

Тотъ сомлѣлъ отъ восторга.

— Для васъ я готовъ что-нибудь уступить, Агнія Васильевна, — проговорилъ онъ.

— Ну, вотъ и отлично. Стало быть грѣхъ пополамъ. Двѣ съ половиной тысячи.

— Много, Агнія Васильевна. Вѣдь пятьсотъ рублей составляютъ цѣлыхъ три шинели по моему разсчету.

— Да полно вамъ сквалыжничать-то! Вѣдь ужъ шинель у васъ будетъ! — опять закричала на Куцына Агничка. — Уступайте сейчасъ пятьсотъ рублей.

Она шутливо показала ему свой стиснутый кулачекъ и топнула подъ столомъ ножкой. Куцынъ блаженно улыбнулся.

— О, богиня моя! — воскликнулъ онъ. — Ну, хорошо, извольте. Двѣ съ половиной тысячи. Но только для васъ, только для васъ, Агнія Васильевна. Вѣдь вотъ какой у меня характеръ, ваше превосходительство: какъ только онѣ со мной ласковымъ манеромъ — сейчасъ я и растаялъ-съ. А оттого, что стародавняя любовь.

— Ну, объ этомъ ты теперь забыть долженъ, — строго сказалъ генералъ испросилъ:- Такъ по рукамъ? Двѣ съ половиной тысячи?

— По рукамъ, ваше превосходительство, — отвѣчалъ Куцынъ. — Но кромѣ всего вышесказаннаго уповаю на вашу протекцію насчетъ хорошаго мѣста мнѣ и прошу меня не обмануть.

— Прямой разсчетъ мнѣ будетъ хлопотать, чтобы услали тебя куда-нибудь подальше почтмейстеромъ, такъ чего-жъ ты сомнѣваешься-то.

Генералъ подалъ Куцыну два пальца. Тотъ пожалъ ихъ обѣими руками.

VI

— Ну, вотъ и отлично! Вотъ и сладились! — торжествующе говорила тетка Куцына Дарья Максимовна. — А на мою грѣшную долю, разумѣется, какъ было условлено, сто рублей.

— Получите полностью, — отвѣчалъ генералъ.

— И ужъ подари мнѣ, милка моя, за мое сватовство старательное, твою барашковую кофточку шерстью вверхъ, — обратилась Дарья Васильевна къ Аничкѣ.

— Да вы съума сошли, что-ли! Вѣдь она триста пятьдесятъ рублей стоитъ, — откликнулась та.

— Да что ты! За что-же это такъ? Овчинка…

— Мерлушка… Это считается дорогой мѣхъ.

— Ну, такъ хоть какую-нибудь другую вещь. Очень ужъ мнѣ что-нибудь отъ невѣсты на память хочется имѣть.

— Хорошо. Я вамъ сѣрые перовые хвосты подарю. Анемподистъ Валерьянычъ обѣщался мнѣ собольи купить.

— Ну, вотъ спасибо, милушка, спасибо.

Дарья Максимовна чмокнула Агничку въ щеку и прибавила:

— А теперь я на радости мадерки выпью.

— Ну, а мы, молодой человѣкъ, приступимъ къ обсужденію деталей нашего дѣла, — началъ генералъ, обратясь къ Куцыну. — Вѣнчаться надо въ слѣдующее воскресенье. Не въ это, а въ слѣдующее. Это придется… сегодня у насъ пятница… Черезъ девять дней готовьтесь вѣнчаться.

— Съ удовольствіемъ, ваше превосходительство, если только будетъ готова шинель къ этому дню, — отвѣчалъ Куцынъ.

— Что шинель! Шинель мы готовую купимъ.

— Да и фрачная пара нужна; потому что у меня фрака не имѣется.

— Поспѣемъ. Вѣнчаться вы будете въ домовой церкви. Шаферомъ у Агніи Васильевны будетъ мой домашній секретарь и управляющій моимъ домомъ. А тебѣ никакого шафера не надо. Надо, чтобы безъ огласки.

— Чѣмъ секретнѣе, ваше превосходительство, тѣмъ лучше, потому вѣдь для меня срамъ.

— О свидѣтеляхъ не заботься, свидѣтели у меня найдутся. Да я и самъ буду свидѣтелемъ.

— Слушаю-съ. Когда мы поѣдемъ шинель покупать, ваше превосходительство?

— Далась ему эта шинель!

— Предметъ давнишней мечты, Анемподистъ Валерьянычъ.

— Шинель купишь наканунѣ свадьбы. Я дамъ тебѣ на нее сто пятьдесятъ рублей, и ты купишь.

— Нельзя-ли пораньше, ваше превосходительство? Нельзя-ли завтра? И ужъ тогда я былъ-бы спокоенъ, потому какъ-бы задатокъ.

— Далась ему эта шинель!

— Да дайте вы ему ужъ сегодня на шинель-то, Анемподистъ Валерьянычъ, — обратилась къ генералу Агничка.

— Съ какой-же стати давать, если мы не имѣемъ его еще въ рукахъ!

— Не надую я васъ, ваше превосходительство. Я человѣкъ честный. Это въ задатокъ. Задатки вездѣ даются. Въ крайнемъ случаѣ я могу выдать вамъ росписку, что вотъ такъ и такъ въ счетъ приданаго на покупку шинели сто пятьдесятъ рублей получилъ.

— Хорошо. Будь по вашему. Сейчасъ получите это пятьдесятъ рублей на шинель, — согласился генералъ и продолжалъ:- На другой день послѣ свадьбы вы выдаете Агніи Васильевнѣ отдѣльный видъ на жительство.

— А когда-же двѣ-то съ половиной тысячи приданаго я получу? — спросилъ Куцынъ.

— Передъ вѣнцомъ. — Гдѣ ужъ тутъ передъ вѣнцомъ возиться, ваше превосходительство! Спѣшка… Суетня… Лучше ужъ наканунѣ…

— А потомъ цѣлый день и дрожи изъ тебя, и думай — пріѣдешь ты въ церковь или не пріѣдешь. Нѣтъ, это не рука.

— Да вѣдь и передъ вѣнцомъ взять, такъ можно надуть, ваше превосходительство, если такъ разсуждать… — проговорилъ Куцынъ.

— Въ церкви передъ вѣнцомъ, такъ какъ-же ты надуешь? Я тебѣ деньги въ руки, а ты невѣсту за руку и ведешь ее къ аналою.

— Могу росписку выдать наканунѣ въ двухъ съ половиной тысячахъ.

— Не заговаривай мнѣ зубы. Не люблю. Ну, что мнѣ твоя росписка! Ну, что я по ней получу? Что у тебя есть? Предъявить по мѣсту твоего служенія исполнительный листъ и получать изъ твоего жалованья, такъ велико-ли свое жалованье! Въ шесть-семь лѣтъ не получишь, — разсуждалъ генералъ. — А вотъ росписку насчетъ паспорта ты своей будущей женѣ Агніи Васильевнѣ долженъ выдать. Долженъ засвидѣтельствовать своей подписью, что вотъ такъ и такъ, женясь на дочери такого-то Агніи Васильевнѣ Лукашиной, обязуюсь ей выдать отдѣльный видъ на жительство для проживанія во всѣхъ городахъ Россійской Имперіи и за границей.

— Хорошо. Могу-съ… — кивнулъ въ знакъ согласія Куцынъ. — Но позвольте вамъ замѣтить, что себя вы обезпечиваете всякими росписками, а какое-же я-то обезпеченіе имѣю? Нѣтъ, ужъ надо обоюдно…

— А шинель? Я-же тебѣ шинель въ обезпеченіе даю, — напомнилъ ему генералъ. — Наконецъ, гардеробъ, о которомъ ты просишь. Ты его получишь за день, за два до свадьбы.

— Все это такъ, но дайте и деньгами хоть ста три рублишекъ дня за четыре до свадьбы. Хочется, ваше превосходительство, хоть какой-нибудь мебелишкой обзавестись. А то будешь женатъ, пріѣдешь къ себѣ домой въ холостую квартиру и никакого у тебя улучшенія. Хоть кровать съ тюфякомъ хорошую себѣ купилъ-бы, съ хорошими подушками и одѣяломъ. Ну, столикъ, кресло…

— Да вѣдь ты уѣдешь изъ Петербурга на новое мѣсто, такъ на что тебѣ мебель?

— Ахъ, ваше превосходительство! Дайте потѣшиться-то. Вѣдь ужъ я весь вамъ продалось, на все согласенъ, такъ потѣшьте и меня, бѣднаго, тремя сотенками. Я кровать себѣ складную, куплю. Триста рублей… всего триста рублей себѣ прошу.

— Агнія Васильевна, заступитесь за меня несчастнаго, — обратился Куцынъ къ Агничкѣ.

— Что такое? — спросила та, не слыхавъ разговора.

— Кромѣ шинели и гардероба, триста рублей впередъ, въ задатокъ проситъ, — объяснилъ генералъ.

— Дайте ему. Пусть онъ не ноетъ. Ну, что вы сквалыжничаете! — отвѣчала Агничка пренебрежительно.

— Хорошо. Ты получишь. Только будь и самъ аккуратенъ. Теперь, кажется, все. Можешь уходить, — кивнулъ генералъ Куцыну.

Куцынъ сдѣлалъ заискивающее лицо.

— А на шинель, ваше превосходительство? — напомнилъ онъ.

— Ахъ, ужъ мнѣ эта шинель!

Генералъ сморщилъ лицо, полѣзъ въ карманъ за бумажникомъ, вынулъ сто пятьдесятъ рублей и вручилъ ихъ Куцыну.

— Очень, очень благодаренъ! Завтра исполнятся мои мечты насчетъ шинели! — съ восторгомъ проговорилъ онъ и спросилъ:- Когда теперь прикажете явиться, ваше превосходительство?

— Пришлю сказать и назначу день и часъ. А гардеробъ заказывай. Деньги уплатимъ по счету у портного.

— Имѣю честь кланяться, ваше превосходительство.

Куцынъ поклонился.

— Прощай. Но повторяю: будьаккуратенъ.

Генералъ подалъ Куцыну два пальца, Агничка позволила приложиться къ ручкѣ, и Куцынъ удалился.

VII

Спустя дней пять вечеромъ въ каморкѣ Василія Ермолаевича Куцына на столѣ горѣла лампа подъ стекляннымъ молочнаго цвѣта абажуромъ, кипѣлъ самоваръ, выпуская изъ-подъ крышки струю пара и стояли полубутылка водки съ рюмками и тарелка съ нарѣзанными кусочками колбасы и булки, а за столомъ сидѣли самъ Куцынъ и его тетка Дарья Максимовна. На стѣнѣ, на гвоздѣ висѣла шинель съ бобровымъ воротникомъ и лацканами, и Куцынъ, указывая на все теткѣ, чуть не въ четвертый уже разъ торжествующе говорилъ ей:

— Нѣтъ, какова шинель-то, тетенька!

— Да ужъ слышали, слышали. Что говорить, шинель удивительная, — отвѣчала тетка.

— А вотъ теперь когда мы уже по рюмочкѣ выпили, я надѣну ее и пройдусь въ ней передъ вами. Когда у портного примѣривалъ и въ трюму на себя смотрѣлъ, такъ выходило ужасно солидно.

Куцынъ вскочилъ со стула, накинулъ на себя шинель, гордо закинулъ голову и прошелся по комнатѣ.

— Баронъ, совсѣмъ баронъ, а то такъ аристократъ… — умилялась тетка. — Вотъ теперь — настоящимъ ясенихомъ въ церковь вѣнчаться поѣдешь.

— Къ ста пятидесяти рублямъ генеральскихъ-то пришлось пятнадцать рублей прибавить, тетенька, — хвастался Куцынъ. — Вѣдь на атласѣ стеганная. Извольте посмотрѣть, какая стежка-то! Въ елку. А боберъ-то какой! — тряхнулъ онъ воротникомъ. — Вы думаете, подкрашенный? Ничуть. Три раза теръ его мокрымъ платкомъ — ни капли краски не сдало. А вотъ сейчасъ фрачную пару покажу.

— Успѣли ужъ сшить развѣ? — удивилась тетка.

— Готовый купилъ. Зачѣмъ-же заказывать, если готовыя есть? Такъ скорѣе и лучше. Чего зѣвать-то? Генералъ ужъ и деньги портному по счету заплатилъ.

Фрачная пара висѣла на стѣнѣ надъ диваномъ, прикрытая бѣлой простыней. Куцынъ повѣсилъ на гвоздь шинель и сдернулъ простыню съ платья.

— Тутъ и фрачная пара, и сюртукъ-съ… Фрачная пара шестьдесятъ пять рублей, сюртукъ тридцать… — говорилъ онъ. — Сукно не англійское, а рижское, но навѣрное не меньше четырехъ рублей аршинъ. А вотъ и спиньжачная парочка, — хлопнулъ себя Куцынъ по бедрамъ, — ужъ обновилъ.

Онъ былъ въ сѣрой триковой парочкѣ и темно-красномъ галстукѣ.

— За всѣ три костюма сто сорокъ рублей генералъ заплатилъ, — сообщилъ Куцынъ. — А вотъ этотъ галстухъ въ магазинѣ готоваго платья въ скидку мнѣ дали.

— Ну, вотъ видишь, я вѣдь все это тебѣ подсдобила, — проговорила тетка.

— Сонъ, сонъ-съ, тетенька. Конечно, я вамъ премного благодаренъ, но прежде чѣмъ шинель-то получить, вѣдь я ее разъ восемь во снѣ видѣлъ. Стоитъ передо мной, какъ живая. Нѣтъ-съ, главнымъ образомъ тутъ сонъ въ руку.

— Однако, не будь меня, такъ и сонъ былъ-бы ни причемъ, — стояла на своемъ тетка.

— Предопредѣленіе-съ… пророчество… Я такъ разсуждаю, что это мнѣ за мои труды неустанные. Вѣдь ужъ какъ я по службѣ работаю!

— Однако, я зачѣмъ къ тебѣ забѣжала-то, — опять начала тетка. — Ты, Вася, какъ тамъ хочешь, а ужъ за мое сватовство долженъ мнѣ хорошей шерстяной матеріи на платье подарить.

— Позвольте. Да вѣдь вы оттуда, съ той стороны сто рублей за сватовство получите, если еще не получили. Сто рублей и какую-то тамъ вещь. Получили?

— Нѣтъ еще, не получила.

— Совѣтую поторопиться, тетенька.

— Ничего… Они люди честные.

— Честные-то честные, но не ровенъ часъ… Все можетъ случиться! — какъ-то загадочно сказалъ Куцынъ и подмигнулъ глазомъ. — Да-съ… Совѣтую не запускать и ужъ во всякомъ случаѣ получите завтра или послѣзавтра.

— Нѣтъ, ужъ когда я вижу, что тебѣ все заранѣе до женитьбы купили, то я спокойна.

— Это, тетенька, ничего не обозначаетъ. Я — человѣкъ запасливый. Я самъ по себѣ, а вы сами по себѣ. И повторяю: совѣтую вамъ какъ можно скорѣе себя обезпечить.

— Ты меня пугаешь, Васенька…

Тетка тревожно смотрѣла на Куцына.

— Нарочно пугаю-съ… — повторилъ племянникъ. — А потомъ близокъ локоть да не укусишь. Да-съ. Что до меня, то я ужъ триста рублей въ задатокъ получилъ.

— Когда?

— Вчера. Былъ у Агнички. Пилъ съ генераломъ красный портвейнъ и получилъ. Генералъ получилъ съ меня росписку на имя Агнички, гдѣ я написалъ, что въ случаѣ женитьбы моей на такой-то и такой-то дѣвицѣ обязуюсь на другой-же день послѣ свадьбы выдать ей отдѣльный видъ на жительство. Отчего-же такой записки не написать, что въ случаѣ женитьбы моей? Я и написалъ. Разстроится дѣло — и паспорта не надо выдавать.

— Да не разстроится, Васенька. Они оба рады-радешеньки, что сторговались съ тобой, — сказала тетка. — И наконецъ, какъ-же пятиться-то имъ, если и задатокъ тебѣ дали, и шинель, и гардеробъ. Агничка подвѣнечное платье себѣ шьетъ.

Куцынъ посмотрѣлъ на тетку, подмигнулъ и произнесъ:

— И все-таки будьте осмотрительнѣе, тетенька. А теперь выпьемте, — произнесъ онъ, указавъ на бутылку.

— Пугаешь ты меня, Вася, пугаешь. Зачѣмъ такъ? — проговорила тетка, проглатывая рюмку водки. — Но все-таки завтра я пойду къ Агничкѣ и попрошу у ней денегъ. Вѣдь условіе-то наше какое? Получить мнѣ сто рублей послѣ свадьбы. Ну, я и думала…

— Раньше просите, тетенька, раньше. Настаивайте… — сказалъ Куцынъ, закусывая колбасой водку.

— Да непремѣнно выпрошу. Ужъ хоть четвертную бумажку въ задатокъ выпрошу.

— Все просите. А то потомъ не получите. Нѣтъ, я теперь при хорошемъ задаткѣ, такъ и правъ!

Куцынъ самодовольно улыбнулся и торжествующе хлопнулъ себя по животу. Тетка опять говорила въ раздумьѣ:

— Нѣтъ, я не думаю, чтобы они отреклись, не такіе они люди… Я все про генерала-то съ Агничкой, Васенька… А что если генералъ говорилъ, что у него есть второй женихъ на примѣтѣ, разслабленный старичекъ этотъ самый, такъ просто онъ хвастался, я думаю… Прямо хвастался. И наконецъ, зачѣмъ-же тогда задатки тебѣ давать, если пятиться!

А племянникъ глядѣлъ на тетку и продолжалъ улыбаться.

— Чего ты улыбаешься-то? — возвысила голосъ тетка.

— Судьбой своей доволенъ, тетенька. Судите сами: обмундировался и деньги есть въ карманѣ. Понятное дѣло, мнѣ любо, — отвѣчалъ Куцынъ и хлопнулъ себя по карману.

— Такъ вотъ давеча я не договорила-то, — опять начала тетка. — Такъ вотъ, коли ты такъ ужъ очень доволенъ, то и ублаготвори меня за хлопоты платьишкомъ.

— Съ той стороны, тетенька, торопитесь получить, съ той стороны. А съ меня будетъ и того, что я васъ угощаю. Сегодня было угощеніе, третьяго дня было угощеніе.

— Да что тебѣ стоитъ десятку-то какую-нибудь на платьишко мнѣ отъ двухъ съ половиной тысячъ! — приставала тетка.

— Двѣ съ половиной тысячи еще буки-съ! Это еще журавль въ небѣ, - отвѣчалъ племянникъ. — А отъ трехсотъ рублей, полученныхъ мной, извольте получить три рубля на ваше кофейное удовольствіе. И затѣмъ будьте здоровы!

Племянникъ вынулъ изъ жилетнаго кармана три серебряныхъ рубля и положилъ ихъ на столъ передъ теткой.

— Ну, и на этомъ спасибо, — сказала она, взяла деньги и стала прощаться, сбираясь уходить домой.

Куцынъ поцѣловался съ ней, почтительно подалъ ей ея пальто, проводилъ ее до дверей на лѣстницу и, когда она стала спускаться внизъ по лѣстницѣ, крикнулъ ей:

— Торопитесь съ Агнички-то получить, что вамъ слѣдуетъ! А то потомъ поздно будетъ!

VIII

За два дня до свадьбы генералъ вызвалъ Куцына для свиданія запиской.

Онъ прислалъ ему записку съ курьеромъ по мѣсту служенія и въ ней было слѣдующее:

«А. В. Перебоевъ, свидѣтельствуя свое почтеніе Василію Ермолаевичу Куцыну, проситъ его прибыть сегодня, въ пятницу, въ девять часовъ вечера къ А. В. Лукашиной для переговоровъ по неотложному дѣлу».

«Безпокоится»… — подумалъ Куцынъ, расписываясь въ пріемѣ записки отъ курьера въ разсыльной книгѣ, и сказалъ курьеру:

— Если его превосходительство спроситъ, то доложите имъ, что въ назначенный часъ прибуду.

Вечеромъ ровно въ девять часовъ Куцынъ былъ у Агнички.

Генералъ встрѣтилъ его въ прихожей. Онъ былъ возбужденъ и закричалъ:

— Что-же это значитъ, что ты совсѣмъ не являешься къ невѣстѣ! Только по вызову. Четыре дня уже не былъ. Словно будто не ты женишься.

— Я не зналъ, ваше превосходительство, что это нужно, — почтительно отвѣчалъ Куцынъ.

— Да какъ-же не знать-то! Вѣдь все-таки ты участвуешь въ бракосочетаніи… какъ главное лицо. Съ тобой надо и объ томъ переговорить, и объ этомъ. Сообщить и то, и это, а ты скрываешься.

— Виноватъ, ваше превосходительство… — извинялся Куцынъ, снимая съ себя шинель и бережно вѣшая ее при помощи горничной на вѣшалку.

— То-то виноватъ! Шинель взяли, гардеробъ взяли, деньги получили и глазъ не кажете, словно и не ваше дѣло, — проговорила Агничка.

Генералъ все-таки подалъ Куцыну два пальца и, когда Куцынъ вошелъ въ гостиную, строго сказалъ ему:

— Я тебя вызывалъ для объясненій.

— Съ удовольствіемъ, ваше превосходительство. А что такое случилось? — заговорилъ Куцынъ.

Въ дверяхъ изъ другой комнаты появилась Агничка и, перебивъ генерала, спросила Куцына:

— А зачѣмъ вы третьяго дня взяли изъ церкви у дьячка свой паспортъ?

— Да… То-есть разрѣщеніе начальства о вступленіи въ бракъ? — поддакнулъ генералъ и нетерпѣливо заморгалъ глазами.

Куцынъ нѣсколько смутился и покраснѣлъ.

— Да зачѣмъ-же ему быть-то теперь тамъ, ваше превосходительство, — отвѣчалъ онъ. — Вѣдь ужъ надобность въ немъ миновала.

— Какъ миновала! Врешь ты! — закричалъ генералъ.

— Зачѣмъ-же мнѣ врать! Окличка въ церкви ужъ сдѣлана.

— Мало-ли что сдѣлана. Свидѣтельство и видъ должны оставаться въ церкви до вѣнчанія. Въ день свадьбы съ него будутъ записывать въ книгу.

— Ахъ, такъ въ день свадьбы-то я его привезу въ церковь, ваше превосходительство. Будьте спокойны.

— Но зачѣмъ ты взялъ его, я не могу понять! — горячился генералъ. — Каверзы какія-нибудь задумалъ, что-ли?

— Какія-же могутъ быть каверзы, ваше превосходительство!

— Такъ зачѣмъ-же? Зачѣмъ? Или за тѣмъ, что я былъ благороденъ и заранѣе выдалъ тебѣ на руки то, что ты требовалъ? Скверно, братъ, нехорошо. Съ порядочными людьми такъ не поступаютъ, — сказалъ генералъ, нервно дергая себя за бакенбарды.

— Не извольте безпокоиться, Апемподистъ Валерьянычъ, — успокаивалъ его Куцынъ. — Я взялъ разрѣшеніе, чтобы заранѣе заготовить отдѣльный видъ на жительство для Агніи Васильевны.

— Заранѣе! Кто-же тебѣ заранѣе будетъ заготовлять такой видъ, если ты еще не женатъ!

— Обѣщали, ваше превосходительство. Чиновники мнѣ обѣщали.

— Не заговаривай мнѣ зубы, пожалуйста, не заговаривай, Вѣдь я тоже чиновникъ и у меня такихъ какъ ты десятки подъ начальствомъ. Да…

— Вамъ угодить хотѣлъ, хотѣлъ, чтобы Агнія Васильевна поскорѣе имѣла въ рукахъ. А свидѣтельство я возвращу, ваше превосходительство.

— Чтобы завтра-же оно было возвращено! И возвращено мнѣ. Завтра вечеромъ въ девять часовъ мнѣ, вотъ здѣсь у Агніи Васильевны! — строго отдалъ приказъ генералъ.

— Слушаю-съ, ваше превосходительство. Будетъ исполнено, — поклонился Куцынъ.

Произошла пауза. Куцынъ робко переминался съ ноги на ногу. Генералъ успокоился и, значительно понизивъ тонъ, сказалъ:

— А теперь садись. Мнѣ, кромѣ того, тебѣ кое-что сказать надо.

Куцынъ взглянулъ на Агничку.

— Позвольте прежде у Агніи Васильевны ручку поцѣловать, — обратился онъ къ генералу. — Вы такъ приняли меня строго, что я не успѣлъ еще и поздороваться съ ними.

— Цѣлуй.

Агничка поднесла къ наклонившемуся Куцыну свою руку и тотъ, чмокнувъ ее, сѣлъ. Сѣлъ и генералъ.

— Ты долженъ, братецъ ты мой, все-таки ходить къ невѣстѣ, все-таки показываться ей, — заговорилъ онъ. — Вотъ завтра придешь. И послѣзавтра послѣ вѣнца я не хочу лишать тебя удовольствія участвовать въ семейномъ торжествѣ. Завтра у насъ здѣсь будетъ маленькій пиръ послѣ вѣнца. Буду я и будутъ свидѣтели. Будетъ вдова сестра Агніи Васильевны. Будетъ ея двоюродный братъ. Я хочу все это честь честью. Агнія Васильевна писала своему отцу, что она выходитъ за тебя замужъ. Мы пошлемъ ему поздравительную телеграмму. Выпьемъ за его здоровье шампанскаго и пошлемъ. Понялъ?

— Понялъ, ваше превосходительство, — поклонился Куцынъ.

— Ну, такъ вотъ и пріѣзжай. Тетку твою Агнія Васильевна тоже пригласила. Ты даже можешь пріѣхать изъ церкви въ каретѣ съ Агніей Васильевной. Такъ приличнѣе будетъ. Все-таки, знаешь, для глазъ приличнѣе: женихъ и невѣста вмѣстѣ. Я не люблю рѣзкостей. Это не въ моемъ характерѣ. Ну, пожалуй, и я сяду съ вами въ карету, какъ посаженый отецъ. Повторяю, я не люблю никакихъ выходокъ, которыя бросаются въ глаза. Ты все-таки женихъ и въ день свадьбы долженъ занимать подобающее тебѣ мѣсто. Мы даже будемъ пить за твое здоровье, — добавилъ генералъ, улыбнувшись.

— Благодарю васъ, ваше превосходительство, — еще разъ поклонился Куцынъ.

— Ну, а свидѣтельство-то все-таки завтра принеси, успокой меня.

— Принесу непремѣнно-съ.

— То-то, принеси. Мы тебя балуемъ, исполняемъ твои прихоти, долженъ и ты быть съ нами деликатенъ. Долженъ все это чувствовать.

— Я и чувствую, ваше превосходительство.

— И на дѣлѣ это доказать. Агнія къ тебѣ расположена, очень расположена. Доказательствомъ могутъ служить тѣ шесть сорочекъ и по полдюжинѣ другого бѣлья, которое она тебѣ купила и сейчасъ передастъ. Агнія Васильевна, передай ему… — обратился генералъ къ Агничкѣ.

Та сходила въ сосѣднюю комнату, вынесла оттуда два увѣсистые пакета съ бѣльемъ и передала ихъ Куцыну.

— Видишь, какъ мы тебя балуемъ! — похвастался генералъ. — Стало быть будь и ты деликатенъ и предупредителенъ. Ахъ, да… насчетъ мѣста тебѣ начальника почтоваго отдѣленія въ провинціи я ужъ просилъ кого нужно и мнѣ обѣщано, — прибавилъ онъ. — Ты займешь первую открывшуюся вакансію.

Куцынъ поклонился.

— Вамъ все сдѣлано. Не должны быть и вы подлы противъ насъ, — добавила Агничка.

«Боятся, опасаются, что надую ихъ», — подумалъ Куцынъ. — «Заискиваютъ. Ну, да теперь успокоились».

Произошла пауза. Говорить было больше не о чемъ, и генералъ сказалъ:

— Не смѣю больше задерживать. Можетъ быть тебѣ по дѣламъ своимъ надо, такъ можешь уходить.

Куцынъ поднялся.

— Если позволите, то мнѣ дѣйствительно надо, ваше превосходительство, — проговорилъ онъ.

— Уходи, уходи. Я не задерживаю. А завтра ждемъ тебя, ждемъ съ свидѣтельствомъ.

— Слушаю-съ, ваше превосходительство. Явлюсь.

Куцынъ взялъ два пакета съ бѣльемъ и направился въ прихожую. Когда онъ надѣвалъ на себя шинель, къ нему въ прихожую выскочила Агничка и, подавая ему что-то завернутое въ бумагу, произнесла:

— Вотъ вамъ банку клубничнаго варенья. Берите. Дома напьетесь чаю съ вареньемъ за мое здоровье. Вотъ я какая! Видите, какъ объ васъ забочусь! — прибавила она.

Куцымъ поблагодарилъ, сунулъ банку въ карманъ и опять подумалъ:

«Заискиваютъ… Что-то чуютъ»… Онъ сходилъ съ лѣстницы съ пакетами и разсуждалъ:

«А вѣдь наказать ихъ можно. Что съ меня взять? Да и нельзя. Ничего не возьмутъ».

IX

Генералъ былъ у Агнички въ субботу вечеромъ, наканунѣ назначеннаго ея вѣнчанія, и ждалъ Куцына, но Куцынъ не явился. Ни своего вида на жительство, ни разрѣшенія начальства о вступленіи въ бракъ Куцывъ не прислалъ. Генерала это очень безпокоило. Онъ бѣгалъ по комнатамъ, нервно дергалъ себя за сѣдые бакенбарды и бормоталъ:

— Не явился самъ и не прислалъ… Вотъ подлецъ-то! Не сбирается-ли онъ насъ надуть завтра?

— Какъ надуть? — добродушно спрашивала Агничка.

— Не пріѣдетъ въ церковь, не пріѣдетъ вѣнчаться — вотъ и все.

— Такъ вѣдь тогда и двухъ слишкомъ тысячъ не получитъ.

— Что ему двѣ тысячи, если онъ теперь ужъ обмундированъ, при шубѣ и триста рублей получилъ! — продолжалъ говорить генералъ. — Вѣдь все это ни за что получилъ, такъ — здорово живешь. А двѣ-то тысячи предстоитъ ему теперь получить за женитьбу.

— Не откажется онъ отъ двухъ тысячъ. Не такой онъ человѣкъ.

— Я, будучи на его мѣстѣ, отказался-бы. Вѣдь женитьба ему петля. Навсегда связанъ по рукамъ и по ногамъ и долженъ признавать чужихъ дѣтей за своихъ. Вѣдь онъ-же не дуракъ, не безъ глазъ, видитъ, что ты ужъ ждешь.

— Ну, вотъ… Я все время передъ нимъ была въ капотахъ.

— Фу, ты пропасть! Ну, не замѣтилъ онъ этого теперь, такъ долженъ ожидать этого въ будущемъ. Вѣдь понимаетъ-же онъ, для чего мы его женимъ, для чего онъ тебѣ, сокровище эдакое, понадобилось.

Генералъ такъ безпокоился, что поминутно пилъ воду. Онъ хотѣлъ посылать за Куцынымъ, хотѣлъ самъ ѣхать къ нему, но Агничка продолжала твердить:

— Не откажется онъ отъ двухъ тысячъ. Вѣдь двѣ тысячи для него капиталъ. Перестаньте безпокоиться и выбросьте это изъ головы.

— Однако, можно послать къ нему твою горничную, — настаивалъ генералъ.

— Бросьте… У нея языкъ съ дыркой… Мало-ли что она наскажетъ ему о насъ, — отвѣчала Агничка.

— Ну, тогда я самъ съѣзжу. Долженъ-же я себя успокоить. А успокоюсь я, когда буду имѣть документы его въ карманѣ.

Генералъ даже схватился за свою шапку, но Агничка вырвала ее у него изъ рукъ и сказала:

— Сядьте… Скушайте вотъ апельсинъ и это успокоитъ вашу горячку. Просто онъ сегодня напился пьянъ съ радости или печали, я ужъ не знаю, и загулялъ.

Уходя отъ Агнички, генералъ разсуждалъ:

— Впрочемъ, вѣдь и документы не спасутъ, если онъ это задумалъ. Пусть у меня и паспортъ его будетъ въ карманѣ, и дозволеніе начальства о вступленіи въ бракъ, но если онъ завтра не захочетъ вѣнчаться — ничего съ нимъ не подѣлаешь. Нѣтъ, не слѣдовало ему давать задатковъ!

— Повѣнчается… — стояла насвоемъ Агничка. — Судите сами; двѣ тысячи слишкомъ и ваша протекція.

— Ахъ, милочка! Молодежь такъ не разсуждаетъ. Они о будущемъ не думаютъ и довольствуются настоящимъ. Обутъ, одѣтъ, сытъ, кое-что есть въ карманѣ — онъ и доволенъ. А одѣтъ онъ съ иголочки, — закончилъ генералъ, поцѣловалъ Агничку и ушелъ.

Ночью генералъ спалъ плохо, но когда онъ засыпалъ, ему грезился Куцынъ. Куцынъ бѣжалъ будто-бы отъ него, а генералъ догонялъ его, запыхавшись, падалъ и сейчасъ-же просыпался.

Проснулся генералъ раньше обыкновеннаго и первая его мысль была о Куцынѣ.

«Непремѣнно надо будетъ съѣздить къ нему и развѣдать, почему онъ и самъ не явился и докменты не прислалъ», — рѣшилъ генералъ, но за утреннимъ чаемъ вмѣстѣ съ газетами получилъ письмо отъ Куцына и тотчасъ-же весь вспыхнулъ отъ удовольствія.

Куцынъ писалъ ему:

Ваше превосходительство

Многоуважаемый

Анемподистъ Валеріановичъ.

Простите великодушно, что въ субботу вечеромъ я не могъ явиться, согласно данному обѣщанію, къ досточтимой Агніи Васильевнѣ для свиданія съ Вами. По волѣ неумолимаго начальства моего я былъ дежурнымъ по мѣсту служенія. Письмо это пишу, чтобы успокоитъ ваше превосходительство. Въ воскресенье, въ 3 1/2 часа дня, я буду въ назначенной Вами для вѣнчанія церкви и привезу всѣ нужные для бракосочетанія документы. Душевно преданный вашему превосходительству

В. Куцынъ.

Завтракалъ генералъ уже совсѣмъ спокойный, съѣлъ яичницу, выпилъ бѣлаго вина, и сейчасъ-же послѣ завтрака надѣлъ фракъ, ленту черезъ плечо и отправился къ Агничкѣ.

Агничка еще не одѣвалась къ вѣнцу, а сидѣла у себя въ спальнѣ и любовалась на бѣлое подвѣнечное платье, висѣвшее у нея въ спальнѣ, пришпиленное къ матеріи алькова. Около нея сидѣла тетка Куцына Дарья Максимовна и ныла, выпрашивая у нея денегъ за сватовство, но Агяичка отказывала ей, говоря:

— За обѣдомъ послѣ вѣнчанія все получите полностью; а теперь извините меня. Генералъ ужъ и такъ вчера вечеромъ очень сердился, что мы Василія Ермолаича рано наградили. Онъ обѣщался генералу документы какіе-то прислать и не прислалъ.

— Ну, дай ты мнѣ, милушка, хоть половину-то теперь. Слезно тебя прошу.

— Да что вы пристали, какъ съ ножомъ къ горлу! — крикнула на нее Агничка. — Вамъ сказано, что послѣ вѣнчанья — ну, и получите за обѣдомъ.

Генералъ вошелъ сіяющій, веселый и сказалъ Агничкѣ, бросившейся къ нему здороваться:

— Все въ порядкѣ. Куцынъ прислалъ извинительное письмо. Онъ былъ дежурный по службѣ. Документы привезетъ въ церковь къ четыремъ часамъ.

— Вѣдь говорила я вамъ… А вы горячку пороли… — упрекнула Агничка генерала.

Тетка Куцына опять пристала къ ней насчетъ денегъ.

— Ну, вотъ видишь-же, душечка, не по своей винѣ Васютка къ вамъ не пріѣхалъ вчера, такъ отчего-же ты сомнѣваешься и не хочешь мнѣ дать сейчасъ хоть сколько-нибудь денегъ?

— Ахъ, Боже мой! Да что надъ вами каплетъ, что-ли, смола горячая каплетъ, что вы ко мнѣ, какъ съ ножомъ къ горлу, пристали! Какое недовѣріе! — воскликнула Агничка. — Что мы мошенники, что-ли! Вамъ сказано, что за обѣдомъ получите — ну, и получите. Вѣдь платокъ въ задатокъ уже получили. Ну, а теперь помогите мнѣ одѣваться. Вѣдь ужъ пора одѣваться къ вѣнцу.

Она позвонила горничную. Генералъ, полюбовавшись на свою красную ленту въ большое тріомо, вышелъ изъ спальни.

Горничная и Дарья Максимовна- начали помогать Агничкѣ одѣваться.

Въ гостиной генералъ легкимъ баскомъ съ хрипотой распѣвалъ: «Положилъ ёси на главахъ ихъ вѣнцы»…

X

Церковь, въ которую пріѣхала вѣнчаться Агничка, была очень нарядная, новенькая, съ иголочки, но маленькая, съ низкимъ потолкомъ, безъ купола и помѣщалась въ третьемъ этажѣ казеннаго дома.

Когда карета подъѣхала къ подъѣзду, дверцы кареты выскочилъ отворять ливрейный швейцаръ-старикъ съ необычайно длинными усами и бакенбардами. Изъ кареты вышли Агничка въ ротондѣ, крытой темно-малиновымъ бархатомъ, ея сестра вдова въ очень потертомъ пальто съ кошачьимъ воротникомъ, тетка Дарья Максимова и мальчикъ-образникъ съ образомъ, сынъ швейцара. Вслѣдъ за ними подъѣхалъ въ саняхъ на своей лошади и генералъ.

Въ вестибюлѣ швейцаръ снялъ со всѣхъ верхнее платье, и всѣ направились наверхъ въ церковь.

— Женихъ уже въ церкви? — спросилъ генералъ швейцара.

— Никакъ нѣтъ-съ, ваше превосходительство.

Генерала точно что кольнуло и даже какъ-то подернуло. Онъ взглянулъ на часы. Было безъ пяти минутъ четыре.

— Странно. А обѣщался въ три съ половиною быть на мѣстѣ. Какая неаккуратность! — пробормоталъ онъ. — Дарья Максимовна! Племянника-то вашего нѣтъ еще! — крикнулъ онъ теткѣ Куцына.

— Да не можетъ быть. Что-же это онъ?.. — сказала тетка, остановившись на лѣстницѣ, и покачала головой.

— Да вообще задралъ носъ и сталъ какъ-то фыркать и умничать съ тѣхъ поръ, какъ шинель и обмундировку получилъ. Не слѣдовало давать до поры до времени — вотъ что!

На верхней площадкѣ генерала встрѣтилъ его личный секретарь и управляющій домомъ Мечтаевъ — худой, маленькій и вообще тщедушный и болѣзненный, хотя не старый еще человѣкъ во фракѣ и съ Станиславомъ въ петлицѣ.

— Жениха-то еще нѣтъ, — сказалъ ему генералъ.

— Нѣтъ, ваше превосходительство. А между тѣмъ, нужны его бумаги, чтобъ внести въ книги, — отвѣчалъ Мечтаевъ.

— Кокоринъ нашъ здѣсь?

Старшій дворникъ? Здѣсь-съ. Я вызвалъ его въ свидѣтели. Но вообще мы ничего не можемъ подѣлать, пока жениха нѣтъ. Сначала въ книгѣ росписываются женихъ и невѣста, а ужъ потомъ и свидѣтели ручаются по жениху и невѣстѣ.

— Знаю я, знаю. Ужасная неаккуратность.

Генералъ поправилъ на себѣ ленту, тронулъ за крестъ, выставлявшійся ниже жилета сбоку, и весь сморщился.

Всѣ вошли въ церковь. У свѣчной выручки, около книги для записи вступающихъ въ бракъ, стоялъ молодой дьячекъ въ стихарѣ. Онъ разговаривалъ со старшимъ дворникомъ генерала Кокоринымъ — откормленнымъ, бородатымъ мужчиной въ черномъ пиджакѣ и высокихъ франтовскихъ сапогахъ, Голова его была жирно смазана помадой. Оба поклонились генералу и дьячекъ сказалъ:

— Изволили вы, ваше превосходительство, просить насъ быть поаккуратнѣе и начать вѣнчаніе ровно въ четыре часа. Теперь четыре, а жениха нѣтъ.

— Знаю, знаю я! — раздраженно отвѣчалъ генералъ. — Что-жъ вы подѣлаете съ нынѣшней молодежью! Они либеральничаютъ и не хотятъ признавать никакого подчиненія. Надо подождать его минутъ пять, десять. Онъ долженъ сейчасъ явиться.

— Вѣдь вотъ и концерта не могли пѣвчіе пропѣть невѣстѣ при входѣ, - продолжалъ дьячекъ. — По правиламъ первый концертъ пѣвчіе поютъ жениху. Женихъ всегда раньше въ церковь является.

— Бросьте. Пріѣдетъ.

Генералъ переминался.

— А до пріѣзда жениха не нельзя-ли вмѣстѣ концертъ пропѣть? — спросилъ онъ.

— На это закона нѣтъ. Но не порядокъ.

Генералъ подошелъ къ маленькому хору пѣвчихъ въ кафтанахъ и проговорилъ:

— Женихъ замѣшкался. Пойте сначала концертъ невѣстѣ.

Пѣвчіе запѣли и кончили.

Генералъ взглянулъ на часы. Было ужъ четверть пятаго.

«Что-же этотъ мерзавецъ-то? Ужъ не вздумалъ-ли насъ надуть»? — мелькнуло у него въ головѣ.

Его манила къ себѣ Агничка, стоявшая вмѣстѣ съ съ Дарьей Максимовной и своей сестрой. Она ужъ чуть не плакала

— Что съ нами Куцынъ-то дѣлаетъ! Какова дрянь! — сказала она.

— А вотъ я заставлю его походить за деньгами годъ субботъ, такъ онъ и будетъ знать, — отвѣчалъ генералъ, то блѣднѣя, то краснѣя.

— Нѣтъ, ужъ вы это оставьте пожалуйста, — остановила его Агничка. — А то выйдетъ скандалъ. Онъ, пожалуй, убѣжитъ изъ церкви и вѣнчаться не будетъ.

— Вѣнчаться не будетъ! Убѣжитъ! Нужно сначала, чтобъ онъ пріѣхалъ.

— А неужели вы думаете, что онъ не пріѣдетъ? Вотъ срамъ-то будетъ!

По щекамъ Агнички полились двѣ крупныя слезинки, и она заморгала глазами. Генералъ стоялъ и бормоталъ:

— А все задатки… Не дай мы ему задатковъ — не задиралъ-бы онъ такъ носъ, не дерзничалъ-бы такъ. Вѣдь это дерзость! Непочтительность. Неуваженіе къ старшимъ! Вольнодумство! И эту непочтительность онъ прямо противъ меня направилъ. Я въ десять разъ старше его чиномъ.

Генералъ горячился. Часы надъ свѣчной выручкой показывали сорокъ минутъ пятаго.

— Нельзя-ли послать за нимъ? — предлагала Агничка.

— Послать… Кого послать?.. Некого послать. Да и могутъ разъѣхаться. Надо послать свидѣтелей-поручителей, а они нужны, чтобы расписываться. Безъ этого вѣнчать не будутъ.

— Да вотъ хоть Дарья Максимовна съѣздитъ.

Взоръ генерала упалъ на тетку Куцына, которая стояла ни жива, ни мертва и молчала.

— А Дарью Максимовну мы теперь можемъ только поблагодарить, что она намъ такую дрянь сосватала, — сказалъ онъ. — Ну-съ, — отнесся къ ней генералъ. — Что вы намъ теперь скажете о гнусномъ поведеніи вашего племянника? Гдѣ онъ теперь? Что онъ надъ нами куражится?

— Ахъ, ваше превосходительство! Онъ и на меня-то за послѣднее время сталъ плевать, какъ на послѣднюю животную, — слезливо отвѣчала тетка Куцына. — Приходила я къ нему поздравить его съ обновками, просила его, чтобъ онъ на радостяхъ меня ублажилъ хоть какимъ-нибудь подарочкомъ хорошенькимъ. и что-жъ онъ, безчувственный? Только три серебряныхъ рублишка на кофей отвалилъ.

— Это, сударыня, къ дѣлу не относится.

Генералъ обернулся къ Дарьѣ Максимовнѣ спиной.

— Если вы хотите, ваше превосходительство, то я съѣзжу къ нему, — предложила она.

— Да-съ… придется съѣздить, если онъ черезъ пять минутъ не явится. Кто его знаетъ! Вѣдь могли и убить его, изувѣчить… Наконецъ, скоропостижная смерть. Все можетъ случиться.

Всѣ были какъ на иголкахъ. За свѣчной выручкой шептались управляющій и дьячекъ.

Прошло, наконецъ, не пять минутъ, а четверть часа, а Куцынъ все еще не пріѣзжалъ. Пробило пять.

Генералъ былъ взбѣшенъ. Къ нему подошла Дарья Максимовна.

— Я поѣду за нимъ, ваше превосходительство, — сказала она.

— Самъ я поѣду! — отвѣчалъ генералъ и поспѣшно сталъ выходить изъ церкви,

XI

Минуты черезъ три генералъ летѣлъ на своихъ санкахъ къ Куцыну.

— Пошелъ скорѣй! — кричалъ онъ кучеру.

И крупный сѣрый рысакъ, мѣрно выбивая ногами, мчался, обдавая генерала снѣжною пылью.

Отъ церкви до Куцына было довольно далеко. Куцынъ жилъ на Петербургской сторонѣ. Генералъ никогда не бывалъ у него, а только писалъ ему письма. Пришлось отыскивать улицу и домъ.

Но вотъ и улица и домъ найдены. Генералъ выходитъ изъ саней, звонитъ въ колокольчикъ у дверей и, вызвавъ дворника, спрашиваетъ его, гдѣ такой-то нумеръ квартиры. Дворникъ, увидавъ у воротъ рысака, запряженнаго въ сани подъ медвѣжьей полостью, и замѣтивъ красную ленту въ распахнутыя полы генеральской шинели, приходитъ въ трепетъ и безъ шапки ведетъ генерала въ спрашиваемую квартиру.

— Тутъ скользко, ваше сіятельство, не поскользнитесь… Здѣсь ступенька, не извольте споткнуться, ваше превосходительство, — предупреждаетъ онъ генерала на каждомъ шагу, поддерживаетъ его подъ локоть на лѣстницѣ и, наконецъ, подведя къ двери, обитой драной клеенкой, звонится въ колокольчикъ.

— Кто тамъ? — слышится женскій голосъ за дверью.

Генералъ вспылилъ.

— Да отворяйте-же, чортъ васъ побери! — крикнулъ онъ. — Чего вы боитесь? Вѣдь не можетъ-же быть, чтобъ къ вамъ звонились воры и разбойники.

— Отворяй, Степанида! — кричитъ въ свою очередь дворникъ и ударяетъ въ дверь кулакомъ.

Дверь отворена. Передъ генераломъ молодая заспанная баба въ розовомъ ситцевомъ платьѣ и съ маленькой жестяной лампочкой въ рукѣ.

— Здѣсь чиновникъ Куцынъ живетъ? — говоритъ генералъ.

— Куцынъ? — переспрашиваетъ баба.

— Да, Куцынъ Василій Ермолаевъ.

— Ахъ, Василій Ермолаичъ? Они уѣхавши.

— Куда уѣхавши? Въ церковь?

— Нѣтъ, въ Костромскую губернію.

— Какъ въ Костромскую губернію? — восклицаетъ генералъ, и къ лицу его мгновенно приливаетъ кровь, такъ что оно дѣлается красное. — Да вѣдь онъ долженъ сегодня вѣнчаться.

— Ничего намъ этого, господинъ милый, неизвѣстно. Мы прислуги.

— Да ты врешь! Шутишь, дура-баба! Такъ со мной шутить нельзя!

Генералъ умышленно распахиваетъ полы шинели и показываетъ красную ленту. Кухарка пятится.

— Какія-же шутки, баринъ. Что вы, помилуйте… Они сегодня утречкомъ уѣхали.

На губахъ генерала выступила пѣна.

— Ты скрываешь его, глупая баба! Такъ смотри, за это отвѣтить можешь. Куцынъ сегодня въ четыре часа долженъ вѣнчаться и его ждетъ уже невѣста въ церкви.

— Зачѣмъ намъ скрывать, баринъ. Про вѣнчанье тоже намъ ничего неизвѣстно. А уложились они вчерась, всю свою новую одежу уложили въ чемоданъ и уѣхали сегодня утречкомъ.

— Вотъ такъ мерзость! Вотъ такъ подлость! Да это предательство какое-то… Это гнусность… — бормоталъ генералъ и не зналъ, ему дѣлать.

Онъ переминался съ ноги на ногу передъ дверью.

— Это точно, ваше превосходительство, что они уѣхали… Куцынъ-съ этотъ самый… — поддакнулъ дворникъ. — Я и по паспортной книгѣ нонче отмѣчалъ ихъ… то-есть по домовой-съ.

— Но вѣдь это-же невозможное безобразіе!.. Это… это… это насмѣшка… Хуже насмѣшки…

Генералъ не зналъ, что говорилъ.

— Уѣхали-съ… Сначала привели извозчика рано утромъ, а потомъ уложили мѣшки и уѣхали… — продолжалъ дворникъ.

— Фу-у-у! — произнесъ генералъ, снялъ съ головы мѣховую шапку и тронулъ себя за влажный лобъ и темя. — Дай мнѣ воды… Мнѣ что-то нехорошо. Мнѣ въ голову ударило… — обратился онъ къ бабѣ. — Такая неожиданность… такая мерзость.

— Пожалуйте въ кухоньку, ваше превосходительство. Тутъ присѣсть можно… — предложилъ ему дворникъ и ввелъ его въ кухню.

Генералъ вошелъ, сбросилъ съ себя шинель и шапку на бѣлый некрашенный столъ и сѣлъ на табуретку, отирая потъ платкомъ со лба и лысины. Руки и ноги его дрожали. Баба подала ему воды въ жестяномъ ковшѣ и онъ съ жадностью выпилъ нѣсколько глотковъ.

Баба косилась на красную ленту генерала и спрашивала:

— Внучка ваша за него замужъ-то должна выйти, что-ли?

Генералъ промолчалъ. Дворникъ махнулъ бабѣ шапкой — «дескать, молчи», и тутъ-же прибавилъ:

— Можетъ-ли ихъ генеральская внучка выдти замужъ за такого стрекулиста!.. И ты тоже…

Въ кухню вошла грузная женщина съ необычайно широкимъ лицомъ и крупными полушаріями на груди и протянула нараспѣвъ:

— Что здѣсь за шумъ? Покоя не даютъ. Чего тутъ?..

Но, увидѣвъ красную ленту, она не договорила и тоже попятилась.

— Господина Куцына вотъ розыскиваютъ… — сказалъ ей дворникъ. — Они должны сегодня вѣнчаться, а вотъ оказались сбѣжавши.

— Василій Ермолаичъ? Я евонная квартирная хозяйка. Онъ не сбѣжавши, а уѣхалъ на новое мѣсто въ Костромскую губернію, почтмейстеромъ поѣхалъ. Честь-честью разсчитался и уѣхалъ. Былъ долженъ мнѣ и все до копѣйки уплатилъ.

Генералъ поднялся съ табуретки и заговорилъ уже спокойнѣе:

— Ну, хорошо-съ… Больше ничего… Я долженъ ѣхать обратно…

Дворникъ сталъ подавать ему шинель. Генералъ надѣлъ.

— Уѣхалъ, — повторила хозяйка. — На мѣсто уѣхалъ. Генералъ ему какой-то схлопоталъ мѣсто. Хорошее мѣсто. Онъ и деньги на проѣздъ получилъ.

«Это я, дуракъ… Я, я… я просилъ за него… Просилъ и мнѣ обѣщали, что первая вакансія будетъ его»… — пронеслось въ головѣ генерала и ему снова ударило въ голову.

Онъ сѣлъ опять и тяжело дышалъ. Черезъ минуту онъ сказалъ съ пафосомъ:

— А вы знаете, что этотъ человѣкъ надулъ честную дѣвушку, обольстилъ ее, обѣщалъ на ней жениться и уѣхалъ, оставивъ ожидать ребенка? Да-съ… Сегодня онъ долженъ былъ вѣнчаться съ ней и уѣхалъ. Я отецъ посаженый. Изъ жалости согласился благословлять… Да-съ… И теперь эта несчастная дѣвица въ церкви и ждетъ своего жениха. А онъ уѣхалъ. Ну, не подлецъ-ли онъ? Не мерзавецъ-ли? Честно это? Благородно? Вотъ она нынѣшняя молодежь! — закончилъ генералъ.

— Ну, на это-то его, пожалуй, взять, — проговорила хозяйка. — А за квартиру онъ честно разсчитался и за харчи разсчитался.

— И мнѣ полтину далъ, — добавила баба-кухарка.

Генералъ надѣлъ шапку и уходилъ изъ кухни.

— Посвѣти его превосходительству! — крикнулъ бабѣ дворникъ.

Баба вынесла на лѣстницу лампу.

Квартирная хозяйка стояла въ открытыхъ дверяхъ и спрашивала генерала:

— А можетъ быть вы ему и мѣсто-то спроворили?

Генералъ не отвѣчалъ.

XII

Поразясь красной лентой и проникнувшись участіемъ къ непріятностямъ генерала, дворникъ ухаживалъ за нимъ, какъ нянька. Онъ проводилъ его по двору за ворота, усадилъ въ сани, поправилъ полы шинели, за что и получилъ двугривенный на чай. Поблагодаривъ за подачку, дворникъ сказалъ: А знато было-бы да вѣдано, ваше сіятельство, такъ я могъ-бы его и задержать, жениха то-есть. А я еще помогалъ ему мѣшки yкладывать на сани. Что-бы вамъ предупредить насчетъ его съ вечера!

— Пошелъ! Обратно пошелъ въ церковь! — вмѣсто отвѣта скомандовалъ генералъ кучеру.

Рысакъ помчался.

Сидя въ саняхъ, генералъ ужъ не горячился, но только теперь почувствовалъ онъ всю горесть своего положенія, все то оскорбленіе, которое нанесъ ему Куцынъ.

«За что, за что человѣкъ такъ горько насмѣялся надо мной и надъ Агничкой! — повторялъ онъ мысленно. — За нашу доброту и довѣрчивость? За то, что я снизошелъ къ нему и обращался съ нимъ почти какъ съ равнымъ себѣ? За то, что я съ ногъ до головы обмундировалъ его? За то, что далъ денегъ, выхлопоталъ ему мѣсто? О, люди, люди! — вопіялъ онъ про себя. — Молодъ, зеленъ, материно молоко на губахъ не обсохло, а какъ надулъ пожилого заслуженнаго человѣка! Фитюлька, мразь, канцелярская букашка, а какъ укусилъ меня, слона! Жестоко укусилъ. Ну, откажись онъ вѣнчаться съ Агничкой вчера вечеромъ, мы не поѣхали-бы въ церковь и тогда все-таки было-бы легче. А вѣдь онъ до послѣдней минуты довелъ, заставилъ пріѣхать въ церковь, подлецъ изъ подлецовъ, и добился полнаго скандала. Ну, зачѣмъ ему еще вчера вечеромъ понадобилось написать мнѣ письмо, что онъ ровно въ три съ половиной часа дня пріѣдетъ въ церковь и привезетъ всѣ нужные для вѣнчанья документы? Прямо для скандала. А скандалъ теперь вышелъ полный. Что подумаетъ теперь мой секретарь, что будетъ говорить мой-же дворникъ Кокоринъ! Что подумаютъ священникъ съ дьячкомъ? Притча во языцахъ! А бѣдная Агничка»?

Генералъ даже закрылъ глаза — до того показалось ему все это ужасно.

— Она сейчасъ упадетъ въ обморокъ, а потомъ… потомъ выцарапаетъ мнѣ глаза… — прибавилъ онъ мысленно и вслухъ воскликнулъ:

— За что такія испытанія! Не мздоимецъ я, не лихоимецъ я, не убійца, не воръ. А только увлекся въ пожиломъ возрастѣ дѣвушкой (генералъ никогда не называлъ себя старикомъ), и хотѣлъ эту дѣвушку и ребенка, прямо по добротѣ своей, поставить на легальную почву, сдѣлать и ребенка, и ее самое законными.

Онъ не замѣтилъ, какъ рысакъ остановился ужъ у подъѣзда церкви, какъ выскочилъ изъ подъѣзда ливрейный швейцаръ и сталъ высаживать его изъ саней.

— А жениха все еще нѣтъ, ваше превосходительство, — отрапортовалъ онъ генералу.

Генералъ вздрогнулъ, хотѣлъ его обругать, но опомнился и только стиснулъ зубы.

«Идти-ли ужъ? — мелькнуло у него въ головѣ, когда онъ снялъ съ себя шинель и остановился передъ лѣстницей. — Не лучше-ли вызвать внизъ своего секретаря Мечтаева, дать ему деньги, велѣть разсчитаться за пѣвчихъ, объявить, чтобъ Агничка ѣхала домой, и самому ѣхать къ ней»?

Онъ постоялъ съ минуту въ раздумьи и отправился наверхъ.

Каждая ступенька, на которую онъ ступалъ, какъ-бы колола его въ сердце. Ноги подкашивались.

На верхней площадкѣ лѣстницы встрѣтилъ его секретарь Мечтаевъ и, ни говоря ни слова, только бросилъ на него вопросительный взглядъ. Въ отвѣтъ генералъ махнулъ рукой.

— Не поѣхалъ? — спросилъ онъ.

— Надулъ, подлецъ! — отвѣчалъ генералъ. — Его ужъ нѣтъ въ Петербургѣ.

А съ Агніей Васильевной ужъ два раза было дурно.

— Голубчикъ, разсчитайтесь пожалуйста за все. Вотъ деньги. Заплатите вдвое, что-ли, но чтобы не роптали… А-я не могу… Я не въ состояніи…

Генералъ дрожащими руками вынулъ изъ кармана бумажникъ, сунулъ Мечтаеву безъ счета пачку денегъ и въ изнеможеніи опустился на стоявшую на площадкѣ скамейку.

Секретарь удалился и вскорѣ донеслись пронзительный крикъ и рыданія Агнички. Генералъ вздрогнулъ, но не пошевелился.

Подбѣжалъ дворникъ Кокоринъ и сказалъ ему:

— Пожалуйте, ваше превосходительство. Васъ невѣста просятъ.

Генералъ только махнулъ рукой и проговорилъ:

— Ступай. Уходи…

Онъ видѣлъ, какъ мимо него прошли, громыхая сапогами, пѣвчіе.

Наконецъ, показалась Агничка. Ее вели подъ руки сестра ея вдова и Дарья Максимовна. Агничка ужъ не плакала больше, а только бормотала:

— Ахъ, какой ужасный скандалъ! Ахъ, какой срамъ… Не знаю куда и глаза теперь дѣть. На всѣхъ смотрѣть совѣстно.

А Дарья Максимовна восклицала:

— Но за что онъ меня-то нагрѣлъ на сто рублей! Зачѣмъ онъ меня-то наказалъ за мою доброту? Вотъ такъ племянничекъ! Вотъ такъ Васенька! А вѣдь я его на рукахъ няньчила. Спасибо, спасибо! Отблагодарилъ тетку!

Онѣ не замѣтили генерала и стали спускаться внизъ. Генералъ поплелся за ними. Одѣвшись, Агничка стала садиться въ карету. Сѣла вмѣстѣ съ ней и сестра ея вдова. Полѣзла въ карету и Дарья Максимовна, говоря:

— Милушка, Агнія Васильевна, и я съ вами. И я къ вамъ… Можетъ, генералъ мнѣ за мою простоту хоть золотой кругляшокъ пожертвуетъ?

— Вонъ! Прочь, злоехидница! — проскрежеталъ зубами генералъ, оттолкнулъ ее, захлопнулъ двери кареты и крикнулъ извозчику:- Пошелъ!

Карета поѣхала.

Самъ генералъ сѣлъ въ свои сани и помчался сзади.

Онъ ѣхалъ къ Агничкѣ на танталовы муки.

И муки генералу отъ Агнички были въ этотъ вечеръ жестокія.

1902

Оглавление

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

X

XI

XII