Записки дилетанта [Алексей Горбунов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]


Алексей Александрович Горбунов

ЗАПИСКИ ДИЛЕТАНТА

сборник притч

Содержание

Предисловие

Сон

День

Момент выбора

Распутье

Истина

Два рыцаря одного Господина

Презентация

У самого порога

Все, что есть у меня

Он пришел в этот мир

Меч сияющей стали

Предисловие

«Если вы ищете религию, от которой ваша жизнь станет удобнее и легче, я бы вам не советовал избирать христианство. Вероятно, есть какие-нибудь американские таблетки, они вам больше помогут».

Клайв Степлз Льюис

 Когда-то давным-давно, когда небо было ближе и солнце светило ярче, мы с друзьями любили разгадывать тайны мироздания. В то время для нас не было занятия более простого и веселого. И рождение солнца, и жизнь на земле, и сама необъятная бесконечность вселенной – все это запросто умещалось в наших головах, не вызывая никаких противоречий или сомнений.

Лежа летней ночью на дворовых скамейках, мы смотрели в звездное небо и чуть прищурившись, прикидывали маршрут от Луны до Альфы-Центавра для звездолета с гравитационным двигателем, определяя - сколько там будет этих самых парсеков. Примерно, конечно, определяли, на глазок. Выходило, что и не очень-то и много, совсем ерунда. И это не от того, что мы плохо «прикинули», нет, просто мы очень не любили ждать, и долгий перелет не устраивал нас в принципе.

Мир был прост и понятен как глобус в классе географии, и было даже удивительно, что не все это понимают. Вроде куда уж проще: вот тебе небо с облаками, вот солнце, вот звезды. Все просто, объяснимо и решаемо: если стемнело, так это к рассвету; если порезал ногу – вот подорожник, лучшее средство. Есть, конечно, и другие болезни, но если пошарить дома в аптечке, то наверняка найдется какой-нибудь йод или даже аспирин. Мы выходили на дорогу жизни и уверенно шагали по ней вперед, не размениваясь на мелочах. Нам нужно было только одно, но самое главное, настоящее, а ни какие-то там «алгебры» и «физики».

Хорошее было время: друзья до смерти и враги на всю жизнь. Драки без пощады и прощение без обид. Никак не могу вспомнить – и почему мы тогда не улетели на ту Центавру? То ли футбол должен был быть, то ли еще чего…

Потихоньку, не сразу, уходило чувство собственной всесильности. Помню, был такой случай: как-то раз забрались мы с друзьями на крышу нашей пятиэтажки и, храбрясь друг перед другом, уселись на край карниза и сидели там, болтая ногами над пустотой. Надо сказать, я очень неуютно чувствую себя на высоте и скажу честно - мне было жутковато. С тех пор фраза «стоять на краю» обрела для меня свой буквальный смысл. Но, слава Богу, сидели мы так недолго и вскоре, продолжая разговаривать о чем-то своем, перешли с края крыши на ее середину. Я шутил и смеялся вместе со всеми, а сзади меня, там, за спиной, твердая и надежная поверхность обрывалась пустотой. Я не видел ее перед своими глазами, но я уже знал, что она существует. Существует здесь, рядом, и будет существовать всегда, сама по себе, независимо от моего нежелания ее замечать. Это знание не давало мне покоя.

Мы взрослели, и вскоре вопрос – «кто я и зачем здесь живу», для многих из нас стал основным. Пытаясь хоть как-то на него ответить, мы после недолгих споров приняли единственную устраивающую на тот момент всех нас идею о «Вселенском разуме», которую при случае можно было трактовать очень широко: тут и космические пришельцы, и параллельные миры, и реинкарнация, и кодекс чести самураев и многое-многое другое. А самое главное – эту идею можно было легко трансформировать. Не нравится тебе эта структура мирозданья - так измени ее, расширь. Почему нет? А можно и вовсе не думать об этом, можно отложить этот вопрос в дальний угол, отвернуться от него и не видеть. Если тебе все равно, то уж «разуму» и подавно. Но ведь тут вот какое дело:  к тому времени я уже четко понимал – мое нежелание видеть не меняет сути. Как тот обрывистый край крыши, существующий вне моего «нежелания», как гул набата в тумане, когда услышав раз тревожный сигнал, как не затыкай уши, прежний покой уже не обретешь.

С тех пор прошло много лет, и многие из нас идут теперь разными дорогами. Не могу сказать за всех, но для меня туман рассеялся, и неопределенное обрело ясность. Теперь я знаю, куда мне идти, и могу свидетельствовать об Истине, свет Которой изливается на весь наш мир в преизбытке. Солнце правды восходит одинаково над всеми людьми, но часто бывает так, что душа человека не может вынести этой чистой, ослепительной ясности, и тогда Призывающий бережно прикрывает ее на этом трудном пути. Прикрывает, чтобы сияние Истины постепенно, очень осторожно осветило сердце человека, играя на  нем поначалу легким, мягким отблеском, словно сполохи далекого огня на темной стене, рождающие уже такие знакомые, но до конца еще не совсем понятные образы, описать которые рискнет разве что дилетант.

Надеюсь, что в такой попытке нет большой беды. Тем более, что все мы в той или иной мере дилетанты, независимо от того, что сами о себе думаем. И это справедливо, потому что невозможно объять необъятное. И также справедливо то, что нам, живущим во времени, свойственно изменяться, и все таинственное и непонятное постепенно, не сразу, но в свой срок обязательно обретет для нас свою ясность. Двигаясь в потоке времени, мы непрерывно переосмысливаем свой накопленный опыт, по-новому всматриваясь в минувшее прошлое, чтобы жить настоящим, ожидая будущего, в которое рано или поздно войдем, неся с собой все свое.


Сон

«Он устроил горние чертоги Свои на небесах и свод Свой утвердил на земле, призывает воды морские, и изливает их по лицу земли; Господь имя Ему».

Амос.9:6

 Мне приснился сон. Приснилось, будто мне подарили крылья, самые настоящие, белоснежные, совсем новые крылья. Я смотрел на них и не мог оторвать взгляда. В центре луга, окруженного горными вершинами, на котором кроме меня находились еще несколько таких же счастливчиков, блестело небольшое озерцо. Я бросился к нему бегом, потом замедлил шаг и, подойдя к краю, уже совсем осторожно заглянул в зеркальную гладь. Меня было не узнать, но не это главное. Главное – крылья, они были великолепны. Я, любуясь, медленно расправил их, и все еще не веря до конца увиденному, даже осторожно взмахнул ими. Мое слабое усилие привело к неожиданному – я вдруг стал терять вес. Потаенная мощь моих хрупких белоснежных крыльев была такова, что слабое, неуверенное движение отрывало меня от земли. Я ликовал! Я бросился скакать и прыгать по лугу, словно какой-то мальчишка. Не знаю сколько времени продолжалось бы такое детство, но тут я заметил, что стоявшая возле того же озерца маленькая фигурка худенькой, молоденькой девушки, махая такими же новыми крыльями, неуверенно поднялась вверх. Она пролетела несколько метров над озерной гладью и, как это обычно пишут в милицейских протоколах, не справившись с управлением, рухнула в студеную воду. Я ахнул и дернулся было к ней на помощь, но меня остановил звонкий смех «потерпевшей». Девушка, расправив крылья, лежала на поверхности воды, словно огромная лилия. Звонко смеющаяся лилия, забыл добавить. Потом она встала (озеро оказалось совсем неглубоким), отряхнула с крыльев хрустальные капельки озерной воды, осторожно поднялась в воздух и, не взлетая высоко от земли, направилась к синевшему вдалеке сосновому  лесу.

Ну, думаю, пора! Я остановился, закрыл глаза и, вздохнув полной грудью, взмахнул крыльями. Потом еще раз, еще, еще. Меня потянуло вверх, земная твердь уплыла куда-то вниз, и я рискнул открыть глаза. Я летел! Ну, если быть совсем уж честным, не летел, а порхал в двух метрах над землей. Этакий мотылек, метр девяносто ростом и под сотню килограмм весом в обыденной жизни. Но всему же можно научиться. Некоторое время спустя я вошел в ритм и даже попробовал пролететь немного вперед. Получилось без особого труда, и вскоре я уже вполне уверенно перемещался в воздухе. Я несколько раз облетел весь наш луг, встречаясь время от времени с такими же, как и сам, летунами. Мы приветствовали друг друга громкими возгласами, пытаясь еще и руками изобразить свой восторг.

Летать было, конечно, здорово, но все таки с непривычки довольно утомительно. Я собрался было отдохнуть, но тут меня осенила новая мысль, - а что если залезть на видневшийся неподалеку здоровый валун и оттуда, с высоты, слететь, просто расправив крылья. Сказано - сделано. Быстренько добравшись до камня, лежащего на берегу озера, и взобравшись на него, я расправил крылья и, прыгнув с высоты, полетел. Я парил над землей орлом, а не порхал маленькой какой-то несерьезной пташкой. Благополучно приземлившись, я повторил опыт, в этот раз время от времени взмахивая в воздухе крыльями. Пролететь удалось намного больше, и главное - я не уставал, как от порхания. Вполне удовлетворенный, я опустился на зеленую траву цветущего луга и откинулся на спину, широко разбросав крылья. Вверху в ярко-голубом небе светило солнце. Плыли величественные облака, парили какие-то прекрасные белые птицы. Стоп! Тут меня осенило: да это же вовсе не птицы, это люди. Обыкновенные крылатые люди! Обыкновенные для этого места, конечно же. Высоко в небе эти люди не только парили, а еще некоторые из них, будто бы играя падали, кувыркаясь вниз, только у самой земли успевая затормозить падение. А потом, отдохнув на лугу, вновь устремлялись ввысь, поднимаясь по спирали, размашисто взмахивая могучими крылами. Нет, такие кульбиты мне совершенно ни к чему, а вот парить в высоте, среди облаков – это я с удовольствием. «Да вот только как туда забраться?»

Я приподнялся, осматриваясь вокруг, разве только попытаться залезть на вершину одной из гор, окружавших луг. Да, точно! Подниматься ввысь «порхая» от самой земли, на это у меня не хватит ни сил, ни терпения. А вот если забраться на гору, где крыльями, где ногами, да с ее заоблачной вершины махнуть вниз, вот это должно получиться. Так и летать быстрее научишься.

Решившись, я взлетел и уверенно направился к ближайшей горе со сверкающей снежной вершиной, утопающей в облаках. Уже со знанием дела махая крыльями, я летел над лугом к своей цели, как тут неожиданно кто-то меня мягко подхватил. Будто летний теплый ветер стал вдруг настолько упругим, что мог удержать меня точно в ладонях. Первое время я еще взмахивал крыльями, а потом оставил это как ненужное занятие, полностью доверившись Тому, Кто меня так бережно нес. Мы стремительно поднимались вдоль склона горы к ее блистающей вершине, все выше и выше. Пришлось признать, что самому мне бы пришлось довольно долго проходить этот путь. Я смотрел вперед, с нетерпением ожидая встречи с вершиной. Вот наконец мы нырнули в облако и, пролетев какое-то время в молочной пелене, вынырнули с другой его стороны в хрустальное, сверкающее солнцем небо. Еще через мгновение я очутился на самой вершине горы, у подножия которой лежал тот самый цветущий луг, где мне подарили крылья. Я замер перед открывшемся великолепием. Стоя на блистающем высокогорном снегу, окруженный заботливой защитой, я чувствовал себя в полнейшей безопасности. Впереди передо мною, и вверх, и вниз, и вдаль, открывался великий простор. Далеко внизу клубились облака, по цвету ненамного отличающиеся от того ослепительного снега, на котором стояли мои ноги. Повсюду вокруг парили люди, некоторые дальше, некоторые ближе ко мне. Взмахивая могучими крылами, врезаясь в воздушный поток, они поднимались ввысь. Кажущиеся безмолвное спокойствие было обманчивым. Я увидел как один человек, не справившись с потоком ветра, вдруг перевернулся в воздухе на спину, его крылья вмиг схлопнулись над ним и он камнем полетел вниз, проваливаясь сквозь облака. Вот оно что! Они вовсе не играли. Еще раз осмотревшись, я не заметил здесь тех восторженных летунов, какие встречались там внизу, на лугу. Здесь люди неустанно взмахивая подаренными им крыльями, летели сквозь холодные горные ветра, ввысь к сиявшему в небесах солнцу.

Не удержавшись, я вышел из уютных «ладоней», укрывавших меня все это время. Подошел к самому краю вершины, на которой стоял и осторожно расправил крылья. Внезапный порыв пронизывающего ветра больно ударил по ним, едва не сломав, я отшатнулся назад и, оступившись, упал на снег. Моих сил было явно недостаточно для здешних ветров, в этом я убедился воочию. Окажись я сейчас в воздухе - не продержался бы и минуты. Летел бы, ломая крылья кубарем вниз, сквозь облака.

Я вернулся к Тому, Кто вознес меня на эту вершину.

- Я все понял. Верни меня, пожалуйста, обратно.

Теплый летний ветер опустил меня на цветущий луг и, поставив на ноги, обласкал на прощанье, закружив вокруг лепестки луговых цветов.  Я помахал ему рукой и, взмахнув своими новыми, совсем еще слабыми крыльями, полетел над лугом. Здесь, внизу, горы надежно защищали долину, но когда-нибудь я поднимусь над ней, и тогда мне нужно будет суметь устоять в порывах холодного ветра.

Я полетел, а потом… потом проснулся.


День

«Они подобны детям, которые сидят на улице, кличут друг друга и говорят: мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам плачевные песни, и вы не плакали».

Евангелие от Луки.7:32

 Призывный сигнал трубы разбудил спящий город. Разлился с высоты по его улицам и площадям, проник в дома, в самые потаенные уголки жилищ горожан, так что все смогли услышать его. Встревоженные люди выходили из домов, многие из них уже были одеты как для дальней дороги, перепоясаны, с сумками на плечах, собраны, в руках - самое необходимое. Любопытная ребятня воробьями шныряла между горожанами, заглядывая в их лица, пытаясь уловить, о чем таком важном говорят все эти люди. Уж кто-кто, а они-то раньше всех услышали сигнал трубы и давно бы уже бежали по пыльной дороге, если бы не медлительность взрослых. Рано, еще до рассвета, раздался с небес могучий призыв. Тогда же, с первыми лучами солнца, ушли первые из тех, кто откликнулся на него. Торопясь, с сонными детьми на руках, скорым шагом уходили они в рассветную дымку. Мало кто заметил их уход. Ушли они почти все, лишь немногие из них остались в просыпающемся городе. Остались стучать в двери и окна, будить спящих, тормошить медлительных. Остались свидетельствовать об услышанном, призывать людей в дорогу. На их стук теперь выглядывали те, кто замешкался утром. Горожане выходили из жилищ на улицы, звали соседей, родных, собирали детей. Громко разговаривали, что-то обсуждая, собирались семьями, выходили за городские ворота. Шли вслед первым.

Много народа откликнулось и вышло в путь, но не меньше и осталось. Из окон и с балконов домов смотрели любопытные глаза: какие-то растеряно, какие-то откровенно насмешливо. Находились и те, кто пытался остановить уходящих, вразумить их. Они выходили на улицы, громко кричали что-то уходящим, вставали на их пути, хватали за рукава одежды. Кто-то плакал перед неизвестностью, кто-то радовался брошенным вещам. Другие, из тех, кто остался, и вовсе не обратили внимания на призыв, продолжали жить жизнью, ставшей привычной за долгие годы, спешили на работы, шли на торжища, отмахивались от призывающих, злились на задержку.

Ближе к полудню жизнь в городе вошла в привычное русло. Кто хотел – ушел, кто хотел - остался. Сама память об утреннем трубном призыве стала забываться, уже мало кто относился к разговорам о нем серьезно. Быль быстро превращалась в небылицу. Уже давно не было видно на улицах собирающихся в дорогу, боящихся опоздать. Редко-редко, легкой походкой проходили на выход к воротам немногочисленные путники. Смехом провожали их горожане. Но вскоре и этого не стало, и  равнодушие поселилось в душах людей. Наступал вечер, время отдыха и развлечений и горожанам стал просто неинтересен мир за стенами их домов. Редкими, почти не слышными в вечерней суете, стали возгласы призывающих. Странными и непонятными сделались их призывы. Люди гнали их из города, закрывали перед ними двери своих жилищ.

День заканчивался, город погружался во тьму.


Момент выбора

«…бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна».

Евангелие от Матфея. 26:41

 Бывает, что путь человека преграждает болото. Вначале оно совсем нестрашное, с неглубокими лужами и частыми твердыми кочками, поросшими густой, ярко-зеленой травой. Но постепенно идти становится все тяжелее и тяжелее, шаг замедляется, появляется отдышка, и в голове путника возникает вполне резонная мысль об отдыхе. О совсем коротком, маленьком привале - только чтобы отдышаться. Но болото потому и называют коварным, что его угроза не явная. Оно не пугает путника, оно – заманивает.

Человек останавливается, устало присаживается на удобную кочку и замирает. Дыхание успокаивается, и его со всех сторон медленно обступает тишина. Все вокруг умолкает, и только изредка это торжественное безмолвие, словно легкие штрихи художника на белом холсте, перечеркивают звуки пролетевшего жука или далекого свиста беспечной одинокой пташки. Прохладная, податливая среда мягко обволакивает усталые ноги и медленно, с ласковым журчанием погружает в себя. Пройдет совсем немного времени, и болото, без остатка растворив в себе усталость пыльных дорог, почти сроднится с человеком, приняв тепло его тела, а взамен подарив сладкое чувство некоторого комфорта. Человек отдыхает. Он расслаблен. Он погружается в сон, и его разум, потворствуя уставшему телу, услужливо вызывает видения давно минувшего прошлого или несуществующего будущего. Мешая их в причудливом фантасмагоричном калейдоскопе, в котором нет, и не может быть главного - настоящего.

Тишина. Ласковая, удобная, комфортная тишина, маскирующая смерть, как ковер из прелых листьев укрывает приближение ядовитой змеи.

Но этот сумрак не вечен, и в какой-то момент солнечный луч пробивает хмурый панцирь неба, и яркий свет освещает лицо человека, пробуждая его от тяжелой дремы. И тогда перед мутным, одурманенным взором со всей пронзительной резкостью реальности предстает выбор: разорвать дрожащим от страха и напряжения воплем теплый уютный кокон или, не покидая комфортного, насиженного местечка, снова закрыть глаза и уже навсегда отпустить свой разум в бурный и бессмысленный поток вымышленных миров, предоставив холодному гаду право прервать этот путь.

Замрет, притаившись, змея, остановится солнце - человек свершает свой выбор.


Распутье

«Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их».

Евангелие от Матфея.7:13,14

 - Как интересно – всего две дороги. Я представлял себе минимум три. Ну, знаешь, как в сказках: «Прямо поедешь – одно будет. Налево поедешь – другое. Направо - третье...».

- Есть только два пути.

- Да, да, я вижу. Постой, мне надо подумать.

- Конечно, я жду. Только, пожалуйста, не забывай – время ограничено.

- Вот только не надо меня торопить! Сколько ни есть – все мое, и я волен распорядиться им как захочу! Есть у меня такое право?

- Есть.

- Вот и хорошо. Теперь давай думать, итак: правая дорога и уже, и ведет вверх, что, конечно, не очень хорошо. А вот левая, наоборот, - и шире, и идет вроде как чуть с наклоном. Так? Так. Это первое. Второе: правая избитая, вся в выбоинах и, вообще, похоже больше на козью тропу, а левая ровная и мощеная. Интересно, кем она так выложена? Камень к камню. Ну, да ладно, дальше: я уже здесь чувствую холодный ветер с гор. А что будет, если подняться чуть выше? С ног собьет. А вот слева – тишь да благодать, ни один листок не шевельнется. Да и свет там мягче, солнце не так ярко светит. И потом – я всегда боялся высоты, вдруг оступлюсь и разобьюсь о камни? Это три и четыре. Ну, что скажешь?

- Скажу, что в горах воздух чище, и что этот путь хоть и трудный, но освещен солнечным светом. Если будешь внимателен, не оступишься. А на левой дороге… Ты, верно заметил, там ни один листок не колыхнется, свежий ветер туда не долетает. И мягкий свет только здесь, в самом начале пути, а дальше, там, внизу, в неподвижном тумане гнилых болот и этот свет покажется ярким. Ты знаешь, что там, за поворотом? За поворотом эта дорога, мощенная гладкими ровными камнями, уходит вниз, во мрак. Уклон становится все круче и круче, камни покрываются сначала мхом, потом скользкой слизью, и идти по ним уже невозможно. Путник падает и скользит по ним, не задерживаясь…

- Ой, запугал! И откуда ты все это знаешь? Я, например, отсюда ничего такого не вижу.

- Отсюда и не увидишь, а когда поймешь, может оказаться слишком поздно. Помнишь - время ограничено.

- Ой, да ладно! Снова запричитал. Может, мне это даже интересно – новое и неизведанное.

- Вольному – воля.

- Вот что меня всегда бесило, так это вот такое отношение: «Решай,  мол,  сам»! Ты хоть можешь толком-то объяснить, чем эти дороги в принципе различаются?

- Одна ведет к жизни, а другая к смерти.

- И все?

- Все.

- Здорово! Однако надо выбирать, а выбор-то и не большой, не поторгуешься. И, что, все вот так вот стоят, выбирают?

- Этот выбор предстоит сделать каждому человеку. Все рано или поздно выбирают свой путь.

- «Дороги, которые мы выбираем». М-да. Слушай, а никакой третий вариант не предусмотрен? Ну, там, пойти сначала по левой, а потом перескочить на правую. Знаешь, как на шоссе при многополосном движении, перестраиваешься из ряд в ряд. Бывает, конечно, что не по правилам, но зато быстрее. Может и тут так прокатит, а?

- Нет, тут не прокатит.

- Да уж, с тобой не столкуешься. Ну, да ладно, мне нужно еще немного времени, чтобы подумать. Можно?

- Да, конечно, я буду ждать.


***

- Ваня! Ванечка, ты куда!

- Я к совнышку!

- Постой, подожди меня, там же очень опасно, можно упасть и заработать шишку.

- Ну и пусь!

- Как это пусть? Постой, может, нам вовсе и не туда, может, нам лучше по этой дорожке пойти? Смотри, какая она ровненькая, красивенькая.

- Не-а, не квасивенькая. Фу-у, там пахнет, там тувавет.

- Туалет?

- Да.

- Ванечка, Ваня, ну куда же ты опять? Подожди маму. А ты почему прыгаешь? Ты у меня, что ли, зайчик?

- Нет, птипца.


***

- Опаньки! Гляди Вован, это чо, типа развилка такая?

- В натуре – развилка.

- Ха! Прикинь, как в сказке. Типа, это перекресток, я такой богатырь, а ты типа - конь!


- Отвали, чудило. Сам ты – конь.

- Да ладно, братан, не обижайся. Ну чо, куда пойдем-то?

- Давай сюда.

- А чо, налево - слабо?

- А чо сразу – слабо! Нет, не слабо. Просто там вон трава зеленая, сели бы, посидели.

- Ха, трава зеленая! У меня трава в кармане и тоже зеленая, чо мне туда ходить-то? Идем, говорю, раскумаримся по-человечьи или замутим чего. У тебя спички есть?

- Есть.

- Ну и пошли, а то стоим тут как два тополя. Да куда ты все на лужайку-то свою прешь? В натуре - конь. Вон туда, говорю, пошли. Пройдем чуток по дороге и свернем в кусты, от глаз подальше. Идем, идем, вон туда за бугорок, там потемнее.


***

- Ну и куда теперь?

- Ты муж, тебе и решать.

- А у тебя, что, своего мнения нет, что ли?

- Почему нет? Есть. Я бы правую выбрала.

- Это почему?

- Не знаю. Сердце так подсказывает.

- Сердце. Тут не сердце, тут мозги нужны. Вот как ты собралась лезть по этой тропе? Тут ведь нужна особая подготовка.

- Не знаю, как-нибудь.

- Ух, женщина, «как-нибудь». У тебя же даже обуви нет соответствующей, на камнях вмиг ноги в кровь собьешь. Тут нельзя ошибиться. Ну-ка постой, дай, я гляну. Так, ну все ясно, тут и смотреть нечего. Значит так: идти надо по левой дороге. Объясню почему: левая дорога явно построена людьми и приспособлена для передвижения. Не исключено, что на ней встретим какую-нибудь попутку или даже автобус. Ну, а на правой можно встретить только ишака, и то, если повезет. Вот тебе мое мнение.

- Постой, тут что-то не так. Знаешь, когда я поворачиваюсь лицом к правой дороге, у меня душа прямо-таки поет. А если посмотрю на левую, так такая тоска наваливается, что сил нет. Нет, я туда не пойду. Не проси. А при чем здесь автобус?

- Автобус - это такой механизм на колесах, придуманный людьми для комфортного передвижения по дорогам. Понятно? А эти твои: «душа поет» и «тоска навалилась» только курам на смех. Ничего, денька через два твою мнительность как рукой снимет. Ну, пошли, что ли?

- Нет, подожди. Я не хочу туда идти, и тебе не нужно. Там нас ждет беда, а может, даже и смерть.

- Что за чушь ты несешь! Идем, говорю, я знаю, что делаю.

- Прости, я не пойду.

- Ах, вот как. Ну, что ж, я всегда это знал, а если не знал, то чувствовал. Вот она - твоя хваленая любовь! Ты что, решила меня бросить?

- Понимаешь, я чувствую, нет, я знаю - там смерть. Поэтому и говорю – не нужно туда идти. Нам обоим не нужно.

- Откуда ты можешь знать, если ты здесь впервые?

- Не знаю.

- Ну, вот опять! Сериал какой-то, честное слово. Ну хорошо, давай сделаем так - пройдем немного по левой дороге, а потом, если засомневаемся, вернемся обратно. Ну, как?

- Если тебе очень нужно, сходи посмотри, неволить я тебя не могу. Но сама не ступлю по той дороге и шагу. Прости.

- Договорились. Я быстро. Только загляну за поворот и назад. Хорошо?

- Я буду тебя ждать. Вон на том камне, буду ждать и… молиться.

- Ну, я пошел… Хотя, знаешь что… я передумал. Да, передумал. Ведь не могу же я оставить свою жену здесь одну. Давай руку, и пойдем по этой тропе вместе, так же, как мы все время шли до этого. А если ты устанешь, я понесу тебя на руках.


***

- Можно, я задам последний вопрос?

- Сколько угодно.

- Ты будешь рядом со мной?

- Я всегда рядом с тобой. И если ты выберешь дорогу жизни, я помогу тебе идти по ней. Ну, а если пойдешь дорогой смерти, помочь мне тебе будет трудно.

- Ну, что ж, решено. Идем в горы к солнцу. Стоп! Что это? Ты слышал? Что это такое?

- Небесное воинство, ликуя, приветствует тебя!

- Надо же. Очень приятно, не ожидал. Ну вот, я так и думал, смотри, над нами собирается туча. Похоже, будет гроза.

- Не беда, я прикрою тебя крылом.


Истина

«Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить».

1 Петра, 1:8

«Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные».

Евангелие от Матфея.7:15

 - А это что такое?

- Некоторые, мадам, называют это Истиной.

- Мадмуазель.

- Как Вам будет угодно.

- Так как Вы сказали, кажется – Истина? Правильно я поняла? Какое странное слово, кажется, я слышала его уже где-то раньше.

- Да, мадмуазель, я бы сказал – неудачное словцо. Оно довольно известно, и, Вы знаете, некоторые находят его даже красивым.

- Что Вы говорите?

- Да-с, мадмуазель, к сожалению, это так.

- Какая, однако, она странная - эта Истина. Вы не находите? Какая-то уж чересчур прямолинейная, что ли, ей явно не хватает изящества. Вот посмотрите: ведь это же прошлый век, даже примитивно, честное слово. Мне кажется, она совершенно не к месту. Как Вы считаете?

- Я думаю, что Вы абсолютно правы, мадмуазель. Она действительно груба и не отесана и всегда была такой. Скажу больше, только Вам, по секрету: лично я думаю, что она давно нуждается в улучшении.

- Даже так?

- Да-c, мадмуазель, именно так. Я тут немного подумал, и знаете, что - если быть уж совсем откровенным - только человек с таким утонченным вкусом как у Вас, мог бы ее улучшить. Вы ведь, кажется, закончили академию искусств?

- Вы мне льстите, это было так давно.

- Ничуть, мадмуазель, я абсолютно откровенен, именно Вы и сможете ее улучшить.

- Но это так неожиданно, я совсем не была готова и даже немного смущена… мне нужно подумать. Но, скажите, эта Истина, она ведь одна на всех?

- Да, мадмуазель, Вы опять правы – она одна на всех.

- Тогда, может быть, ее улучшение будет не совсем тактично? Я имею в виду, не тактично по отношению к другим людям.

- А что мешает им ее изменить? Я, знаете ли, либерал и вообще считаю, что истин должно быть много. Пусть у каждого будет своя, личная истина, это очень удобно. И потом, Вы только вдумайтесь, ведь Ваша индивидуальность - она  бесценна, и она, эта драгоценность, в одной общей Истине совсем не видна. Мне кажется это ужасным.

- Не такая уж она и драгоценная, эта моя индивидуальность.

- Вы кристальный человек…

- Прошу Вас, перестаньте, мне неловко… Хотя, знаете, пожалуй, вот тут, я бы добавила чего-нибудь розовенького, этаких завитушек, а вот здесь подошли бы бирюзовые…

- Если позволите, я добавлю – цвета Ваших прекрасных глаз!

- Ну вот, Вы опять…

- Виноват-с, больше не буду.

- Еще можно украсить ее цветами… ну, чтоб немножко прикрыть, облагородить что ли. А цветы можно срезать здесь же, вон их сколько растет вокруг. И ограду. Здесь обязательно нужно поставить ограду, а то все наши труды быстренько испортят. А можно, я подойду к ней поближе? Мне отчего-то очень этого захотелось… А она очень странная, эта Истина, мне так спокойно рядом с ней.

- Будьте осторожны, мадмуазель, этот покой обманчив. Я не хотел говорить Вам раньше, но знаете, из-за нее до сих пор гибнут люди.

- Что Вы говорите!

- Да, мадмуазель, Истина довольно таки жестока.

- Да, я заметила некоторую ммм.. бескомпромиссность что ли. Пожалуй, мне действительно лучше отойти, и почему здесь не поставят ограждение.

- Здесь у меня ответа нет, я могу только развести руками: Истина доступна всем, таков закон, а почему – я Вам не скажу. Но могу предложить Вам пенсне.

- Пенсне?

- Да, мадмуазель, пенсне. Но не простое, а волшебное.

- Волшебное?! Это как же?

- Очень просто, вот посмотрите: берете его в руку, прикладываете к глазам и смотрите. Ну, попробуйте же.

- Довольно занятная вещица. Как вы говорили, приложить к глазам и посмотреть… Да, действительно, очень интересно. Как все вокруг изменилось. Что же это за такое пенсне? Вы говорили – оно волшебное?

- Да, мадмуазель, именно так – волшебное. Оно позволяют взглянуть на мир… немного по-другому, в ином ракурсе, так сказать.

-  А это что за нелепость?! Смотрите! Вон там... ха-ха-ха!

- Это, мадмуазель, та самая Истина, которая совсем недавно так напугала Вас.

- Не может быть… Хотя, постойте, действительно. Но это же.. это же просто смешно! И как я сразу не заметила. Она такая неловкая, неуклюжая, а сначала показалась мне даже грозной! Смех, да и только! Дайте же платок, у меня слезы из глаз!

- Извольте-с.

- Благодарю. А теперь я взгляну на Вас, посмотрим, каков Вы на самом деле! Ну, надо же, совсем неплохо… а Вы довольно милый человек.

-  Благодарю Вас, мадмуазель. Но я, как бы это поточнее выразиться, – не совсем человек.

- Да?! А кто же Вы тогда, интриган?

- Хм, когда-нибудь я обязательно Вам все расскажу. Предполагаю, что у нас с Вами впереди будет еще много времени, я бы даже сказал – целая вечность.

- Вечность?! Ха-ха!

- Вы находите это смешным?

- Я нахожу это забавным.

- Вы безупречны, мадмуазель! Не устаю восхищаться Вашим остроумием: вечность – это забавно. Просто превосходно! Браво!

- Ах, оставьте. Ничего особенного я здесь не вижу.

- Преклоняюсь пред Вашей скромностью. Однако не пора ли нам с Вами пройти дальше? Надеюсь, Вы не вынудите меня, прошу прощения за каламбур, целую вечность глазеть на эту нелепость?

- Ха-ха-ха… Да Вы шутник!

- Не больше чем Вы, мадмуазель! И знаете, я давно хотел Вам сказать: мне кажется, мы с Вами очень подходим друг другу.

- Вы так считаете?!

- Посудите сами: у нас с Вами много общего.

- Мда… но мы, кажется, куда-то собирались?

- Ах да, прошу прощения, совсем из головы вон. Прошу Вас, мадмуазель, нам сюда, ступайте за мной и не убирайте далеко пенсне.

- Надеюсь, там, куда мы идем, нам не будет скучно?

- О, совсем нет. Скучать не придется, это я Вам обещаю.

- А мы разве не попрощаемся?

- С кем, мадмуазель?

- Ну как же, с Истиной…

- Простите, как можно прощаться с этим… Вы, наверное, шутите?!

- Ха-ха, конечно же, я шучу! А Вы и не поняли! Я уже давно забыла про эту глупость!

- Помилуйте, мадмуазель, мне не угнаться за Вашим остроумием. Одна надежда на то, что когда-нибудь мы станем ближе. Конечно не сразу, потом…

- Да, да, я помню – у нас же впереди целая вечность, ха-ха-ха!

- Именно так, мадмуазель, именно так.


Два рыцаря одного Господина

«Бодрствуйте, стойте в вере, будьте мужественны, тверды. Все у вас да будет с любовью».

1 Коринфеням.16:13,14

 Когда-то, давным-давно, в одной далекой стране жили два рыцаря. Первый был славным и знатным воином. Топот его коня был подобен раскатам далекого грома; блеск меча блеску молнии, ниспадающей с грозового неба, а в зеркале щита тысячекратно отражалось солнце. Он жил в каменном замке, окруженном неприступными стенами, проникнуть за которые можно было только через тяжелые железные ворота, охранявшиеся неусыпной стражей. Его замок был грозен. Стены его высоких залов были увешены оружием и знаменами, овеянными славой многочисленных предков, а шпиль самой высокой башни венчало яркое знамя с горделивым гербом, выше которого парил только одинокий ястреб, зорко следивший за окрестными землями.

Второй рыцарь был беден и не так могуч, как первый. Но единственное его достояние – меч был сработан из доброй стали умелым оружейником и днем, вынутый из ножен, пламенел в лучах солнца, а ночью светился тихим синим огнем, словно вбирая в себя свет луны и далеких звезд, делая их немного ближе к земле. Замок рыцаря был разрушен давним приступом и с тех пор так и лежал в руинах, окруженный полузасыпанным рвом, а сам он жил в маленьком домике, стоявшим по соседству с чудом уцелевшей конюшней. Единственным украшением его скромного жилища был висевший на голой каменной стене старый разбитый щит, давно забытый своим хозяином. Рука рыцаря не касалась его уже много лет, и одни только багровые отсветы огня совершали на нем длинными вечерами свой неспешный таинственный танец, слабо освещая едва различимый родовой герб. Рыцарь был одинок, он не имел ни слуг, ни оруженосцев, и его единственными, но верными друзьями были хромой на заднюю левую ногу конь, да старый облезлый волкодав, в обычное время дремавший у очага.

Оба воина исправно служили своему Господину. Страна постоянно подвергалась набегам врага, и их сила и отвага всегда были нужны людям. Выезжая в дозор, первый рыцарь громко трубил в рог и ехал по дорогам неспешно, так что тяжелый, мерный шаг кованых копыт его коня был долго слышен далеко вокруг. Рыцарь настойчиво искал встречи с сильным врагом. Ему нужен был большой, настоящий бой. Такой бой, победой в котором он мог бы увенчать себя бессмертной славой. Мелкие разбойничьи шайки, поджидавшие одиноких путников на лесных дорогах, не интересовали его. Это был слишком ничтожный соперник, победа над которым не сулила ни славы, ни почестей. Впрочем, разбойники и сами не жаждали встречи с прославленным воином. Блеск его меча, на треть выдвинутого из ножен, обращал их в паническое бегство, и они, прятались во тьме лесов; таились, дрожа от страха в сумрачных оврагах. Люди славили рыцаря, они знали – пока он на пути, им ничего не грозит, одно его имя наводило ужас на врагов и воодушевляло соратников. Меч рыцаря редко покидал свои ножны.

Второй уходил в дозор ночью. Дневного пути при солнечном свете, он избегал, потому что люди не жаловали его и частенько насмехались над его бедностью. Однако даже самые неудержимые насмешники умолкали, едва завидев в складках изношенного плаща потертую рукоять двуручного меча. А когда эти же люди, претерпев от вражеских беззаконий спешили к нему за помощью, то он тут же откликался на их призыв, всякий раз бесстрашно вступая в бой с врагом, какой бы силы тот не был. Решительность и настойчивость были верными союзниками рыцаря, и он неустанно преследовал врага, настигая его везде, где бы тот не скрывался. Однако, бывало, что из таких походов рыцарь возвращался, едва держась за гриву хромающего коня. Потом он подолгу отлеживался в своем доме у холодного очага, врачуя полученные в боях раны, единственным свидетелем которых был преданный ему до смерти старый бесстрашный волкодав. В частых мелких стычках воин иззубрил свой меч, и тот потерял часть былого блеска, но по-прежнему, вынутый из ножен, ярко вспыхивал, едва его касался луч утреннего солнца или свет ночной звезды.

Однажды в страну, где жили рыцари, вторгся могучий враг. Он появился внезапно, сразу на всех дорогах и во всех городах. Едва услышав гул набата, второй рыцарь, не раздумывая ни минуты, преградил путь вражескому авангарду и вступил в бой. Его верный волкодав, издав грозный рык, прыгнул на ощетинившийся копьями черный строй и своей жизнью дал возможность коню прорвать первую шеренгу. Рыцарь ворвался в гущу вражеского воинства. Хромой конь, громко заржав, поднялся на дыбы, но раненая когда-то нога не выдержала, и он, завалившись на левый бок, упал, давя своим телом визжавших от страха и ярости врагов. Ярким пламенем вспыхнул взметнувшийся к небу клинок, и от него, как  ночная мгла от близкой зарницы, отпрянула в стороны вражья тьма. Отпрянула, на мгновение замерла, и злобно взвыв, сомкнулась, поглотив одинокое пламя. Минута - и запнувшийся было легион, вновь приняв боевой порядок, двинулся дальше.

Тем временем первый рыцарь не спеша облачился в бронь, оседлал коня и приказал открыть ворота замка. Наступил день, который он ждал всю свою жизнь. День великой битвы и великой славы. Рыцарь поднял голову и посмотрел в небо - туда, где высоко над ним, у самых облаков едва заметной точкой парил ястреб. Он протрубил в рог, опустил забрало и пришпорил коня. И тот, повинуясь воле всадника, заржал, привстав на дыбы, и бесстрашно понесся в надвигавшуюся тьму. Черная стена стремительно приближалась, заслоняя собой небо. Рыцарь взялся за рукоять меча и дернул его из ножен, но тот, выдвинувшись наполовину, встал. Меч так редко покидал свои ножны, что сросся с ними, и в решающую минуту всей могучей силы рыцаря не хватило, чтобы извлечь его на свет. Конь подлетел к вражьему строю, ударился грудью о железную стену черных копий, и славный воин, так и не успев извлечь своего оружия, вылетел с седла, бесследно исчезнув в мглистой черноте, словно белый камень в черных водах лесного болота. Грозно крикнул в поднебесье ястреб, и железная стрела, черной точкой метнувшись с земли, пробила ему грудь. Птица пала под ноги марширующего врага, распластав крылья рядом с искореженным щитом, отражавшим когда-то солнце.

Так завершилась служба двух рыцарей одного Господина. Говорят, что потом, когда враг был уничтожен, их обоих видели на одной из дорог, ведущих к Нему, и второй помогал идти первому.


Презентация

«При этом сказал им: смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения».

Евангелие от Луки, 12:15

Ну, вроде все готово к презентации, все нормально и все по плану. Виктор Дмитриевич, немного волнуясь, оглядел банкетный зал, по которому в последних приготовлениях сновали туда-сюда официанты и менеджеры. Мягкий свет, исходящий с потолка от массивных люстр, ниспадал на сервированные столы со сверкающими хрустальными бокалами. Ковер глушил любые шаги так, что было слышно, как журчит вода в декоративном фонтане. На подсвеченных стенах, по всему периметру зала висели картины из личной коллекции Виктора Дмитриевича, ради которых пришлось раскошелиться на дополнительную охрану здания. Местами в зале на особых подставках стояли статуэтки и художественные композиции, но это уже Катя, ее штрих, Виктор Дмитриевич к ним не имел никакого отношения. Он и названия-то многих из них выговаривать не рисковал, опасаясь за гибкость своего языка.

В принципе все было готово к приему гостей, осталось только, как говорится,  дыхнуть и протереть. В углу зала струнный квартет уже потихоньку чего-то там наигрывал. Виктор Дмитриевич поднял правую руку и бросил быстрый взгляд на золотой «Rolex», стрелки отщелкивали последние минуты.

- Екатерина! – Громко позвал  он своего секретаря, молодую высокую женщину в деловом костюме, руководившей обслугой. – Время без двенадцати минут. У нас все готово?

- Да, Виктор Дмитриевич, - откликнулась та, повернувшись на вопрос босса.

Виктор Дмитриевич, кивнул и подозвал ее к себе:

- Давай посмотрим, что у нас получается.

Екатерина подошла ближе и, раскрыв тонкую папку, предложила боссу несколько бумаг, сопровождая их своими пояснениями:

- На сегодняшнее утро подтвердили свое присутствие пять делегаций. Это: все москвичи - господа Ломов, Рамазанов и Николаев с сопровождающими лицами, всего восемнадцать человек; питерские гости в составе делегации из пяти человек и господин Браун с двумя сопровождающими. Итого: двадцать пять человек. Господин Ямомото прислал свои извинения.

- Чертов япошка, - недовольно проворчал Виктор Дмитриевич, быстро пробежав глазами по предложенному Екатериной факсу.

Он недовольно вернул бумагу секретарю и посмотрел на нее поверх очков. Екатерина мило улыбнулась шефу. Красавица. И мало того – умница, каких мало. Всем своим видом она разрушала мужские россказни о блондинках. Уму этой красивой женщины мог позавидовать целый генеральный штаб, не говоря уж об отдельных генералах. Виктор Дмитриевич вздохнул и улыбнулся вответ, он любил Екатерину как свою дочь, хотя и не многие в это верили:

- Да, и черт с ним, - уже без раздражения проговорил он, - сразу было понятно, что от него ничего не добьешься. Ну, да ладно, - Виктор Дмитриевич обернулся и потер ладони, - если все готово, то давай будем начинать. Иди, встречай гостей у входа, а я буду здесь.

Екатерина кивнула и улыбнулась:

- Все будет хорошо, шеф, не переживайте.

- Твои бы слова да Богу в уши. Ну, давай, давай. Начинаем.

Ровно в одиннадцать высокие двери банкетного зала отворились, и музыканты заиграли громче. Обслуги стало меньше, остались только самые необходимые. Вскоре стали подходить приглашенные.

Первым в дверь вошел невысокий, сухощавый мужчина пожилого возраста в сопровождении молодого элегантно одетого человека. Виктор Дмитриевич шагнул им навстречу, раскинув руки в гостеприимном жесте:

- Сергей Николаевич! Рад приветствовать тебя. - Поздоровался он со старшим из гостей, полуобняв его. – Как добрались? Как дорога?

- Нормально, - улыбаясь, отвечал ему тот хриплым голосом курильщика, - мы выехали пораньше и еще, - он поднял желтый палец, - даже успели позавтракать. Вот познакомься, – представил он хозяину сопровождающего его молодого человека, – мой младший сын Эдуард. Он редко бывает дома, учится бизнесу в Англии, - пояснил Сергей Николаевич, - но теперь уже заканчивает, и я думаю начать потихонечку вводить его в процесс управления нашей компанией.

Виктор Дмитриевич пожал сильную руку молодого человека:

- Очень, очень рад знакомству, колоссальный опыт отца вкупе с современным образованием сына сделают свое великое дело, и я надеюсь, что вскоре мы станем свидетелями больших изменений на финансовых рынках.

- Думаю, что вы не так уж и далеки от истины в своих прогнозах, - улыбаясь голливудской улыбкой, ответил Эдуард.

- Дай-то Бог, дай-то Бог, - улыбнулся Виктор Дмитриевич, - проходите, прошу вас, - жестом пригласил он гостей, - презентация назначена на без пятнадцати двенадцать, а пока, прошу вас, осваивайтесь.

- Спасибо, - поблагодарил Сергей Николаевич, взглянув на ближайшую стену, - мы, пожалуй, посмотрим пока  картины.

Гости, приглашенные на презентацию, приехали почти одновременно, и зал быстро наполнился людьми. Виктор Дмитриевич ходил между гостями, здороваясь и приветствуя старых и новых знакомых. Многие из присутствующих знали друг друга не первый год и уже вскоре во всех углах зала завязались оживленные разговоры. Виктор Дмитриевич старался успеть везде, он подходил к одной группе и обменивался парой фраз, потом переходил к следующей и так далее, по кругу. Он волновался. От того, как пройдет эта презентация, во многом зависела судьба дела всей его жизни. Вот уже почти двадцать дет он был практически единственным руководителем научно-производственного предприятия, специализирующегося на разработке, продаже и обслуживании электронного оборудования для контроля процесса сверхглубокого бурения. На самом деле настоящая разработка была одна, она только все время модифицировалась, но это не мешало делу.  Фирма развивалась, стабильно занимала первые места в тендерах крупных нефтяных и газовых компаний. Объемы поставок были относительно небольшие, но зато их географии могли позавидовать и многие крупные фирмы. Практически на всех сколько-нибудь значимых нефтяных и газовых месторождениях планеты присутствовали ее представители. Дело было весьма успешным, но Виктор Дмитриевич мечтал о большем, а  для перехода на следующий качественный уровень нужно было что-то новое. Ноу-хау. И вот несколько лет назад конструкторам его фирмы такое ноу-хау удалось создать. Идея на три четверти была Виктора Дмитриевича, все-таки инженер-электронщик как-никак, да и существующий прибор запатентован на его имя, но он принял всех основных участников программы в соавторы. В общем, запатентовали разработку, даже потенциальных покупателей нашли, дело осталось за малым – запустить в производство. Да вот беда - денег и времени эта разработка отняла немало, пришлось даже занимать. И тогда решился Виктор Дмитриевич привлечь для производства инвесторов, продав им долю в своем бизнесе. Решение это было нелегкое и во что это все может вылиться, он представлял вполне четко, как-никак полжизни в упряжке, всякого повидал, потому и волновался в этот день больше обычного.

В зал никем не замеченным вошел седой подтянутый мужчина и сразу принялся кого-то высматривать. Наконец увидев разговаривающего в одном из «кружков» Виктора Дмитриевича, он направился прямиком к нему. Мужчина подошел сзади, взял Виктора Дмитриевича под локоть и, проговаривая слова с заметным акцентом, поздоровался:

- Здравствуй, Виктор.

- Вальтер! – Обрадовался тот гостю. – Рад тебя видеть!

Он пожал Вальтеру руку и удивленно оглядел собеседника с головы до ног.

- Хорошо выглядишь. И как тебе это удается?

- Ну, - неопределенно взмахнул свободной рукой иностранец, - фитнесс, диета. Ты тоже так можешь.

- ТАК я никогда не смогу, - рассмеялся Виктор Дмитриевич,  покосившись на свой живот.

- Просто вы, русские, - медленно проговорил Вальтер, тщательно подбирая слова, - ленивы как медведи. – И рассмеялся молодым смехом.

- Ну да, ну да, - нисколько не обижаясь на шутку, улыбнулся Виктор Дмитриевич и спросил, - ты узнал то, о чем я просил?

Лицо Вальтера стало серьезным:

- Я разговаривал о твоем деле с нужными людьми, - проговорил он, - они обещали подумать.

- То есть пока ничего конкретного? – Переспросил Виктор Дмитриевич.

- Ничего, - подтвердил Вальтер, и тут же пытаясь успокоить расстроившегося собеседника, продолжил, - это очень серьезные люди, они никогда не спешат, и они, - он сделал паузу, - мне доверяют. Я думаю, что все образуется.

Виктор Дмитриевич замолчал, о чем-то напряженно размышляя. Иностранный гость стоял рядом с ним, тактично не нарушая молчания. Но тут смолкла игравшая до того музыка, и Екатерина, обращаясь к гостям, объявила:

- Дамы и господа! Прошу вас пройти в просмотровый зал и занять свои места. Презентация проекта нашей фирмы начнется через несколько минут. Благодарю вас.

Присутствующие потянулись к боковой двери, за которой располагался небольшой просмотровый зал. Гости, негромко переговариваясь, рассаживались по своим местам, готовясь со вниманием прослушать предлагаемую программу. Виктор Дмитриевич стоял у двери, поджидая, когда зайдет последний из них.

- Неплохая подборка, - небрежно бросил, проходя мимо, Сергей Николаевич.

- Спасибо, - поблагодарил его Виктор Дмитриевич, не сразу сообразив, о чем речь. И только когда гость прошел, он понял, что тот имел в виду его картины.

Вскоре все зашли. Виктор Дмитриевич прошел в зал, молодцевато взбежал по ступенькам на сцену и встал за трибуну.

- Ну что, - начал он, оглядывая присутствующих, - вроде бы все собрались. Тогда давайте начнем. Господа, - обратился он к гостям, - все вы знаете нашу фирму «Ceophysical Equipment Ltd» и меня лично уже долгое время и думаю, что в особом представлении мы не нуждаемся. Мы работаем на рынке уже почти двадцать лет, и за все время ни у кого и никогда не было повода усомниться в нашей добропорядочности и открытости в партнерских отношениях. Сегодня мы хотим представить вам новый проект нашей фирмы, ее ноу-хау, который по самым скромным подсчетам за первые три года может принести чистой прибыли порядка пяти миллионов долларов США и по четыре - семь миллионов долларов в год в последующие пять-семь лет. Все работы, связанные с основными рисками проекта, профинансированы нами в полном объеме, представляемая разработка прошла все необходимые лабораторные испытания и запатентована. Стоимость дополнительных инвестиций в проект в настоящее время составляют сумму семнадцать миллионов долларов. Подробнее о нас, о нашей фирме, о возможностях нашего продукта, его достоинствах и возможных методах усовершенствования вы узнаете из представляемого фильма, по просмотру которого мы с коллегами будем готовы ответить на все ваши вопросы. Просмотр будет комментировать мой помощник и секретарь – Екатерина Андреевна. Приятного просмотра.

Виктор Дмитриевич сошел со сцены и сел на свободное место рядом с Вальтером. В это время Екатерина заняла его место за трибуной и начала презентацию. Свет в зале померк и на стене высветился экран. Виктор Дмитриевич налил себе стакан минеральной воды и осмотрелся. Перед ним лежали раздаточные материалы по теме презентации, точно такие же, как и у других слушателей. На экране шел фильм, Екатерина изредка его комментировала, поясняя, где нужно. Виктор Дмитриевич надел на ухо миниатюрный наушник и включил связь:

- Катя? Ты меня слышишь? – Тихо спросил он.

- Да, Виктор Дмитриевич, слышу, - ответил голос Екатерины в наушнике так, будто она сама стояла рядом, - что-нибудь не так?

- Все нормально, проверка связи, - пошутив, ответил Виктор Дмитриевич и продолжил, - не буду тебе мешать, продолжай, - после этого он отключил микрофон.

Виктор Дмитриевич смотрел на экран, ничего не замечая кроме цветного мельтешения, мысли его были о другом. Два самых основных инвестора вежливо отказали ему в сотрудничестве без объяснения причин, да и какие здесь могут быть объяснения, когда и так все понятно – долги. И хотя по последнему отчету его фирма сохраняет рентабельность и имеет прибыль, ежу понятно, что это не будет продолжаться долго, в конце концов удавка захлестнет его. «Деньги, срочно нужны деньги», - билось в его голове, нужно любыми путями выдрать с этих мешков деньги и тогда все еще может срастись. Он верил в свое дело, в свои мозги, в свою удачу, пусть называют это как угодно. Он верил в себя, нужно, чтобы и они, эти мешки, поверили ему.

Виктор Дмитриевич тяжело вздохнул и расслабил узел галстука: «Что же за духота-то такая, вентиляцию, что ли выключили», - он оглянулся на присутствующих, все сидели спокойно, внимательно смотря фильм. «Что они, не чувствуют, что ли», - Виктор Дмитриевич глубоко вздохнул и вдруг почувствовал, что встать уже не может, в груди сдавило. Он нажал кнопку связи, ожидая ответа Екатерины, но то ли связь не работала, то ли Екатерина не слышала. «Черт, - почти вслух проговорил он, терзаясь удушьем, - кто-нибудь включит, наконец, вентиляцию».

- Вентиляция здесь не причем, - раздался вдруг рядом с ним голос.

Виктор Дмитриевич обернулся налево и с удивлением увидел рядом с собой в кресле, бывшем до это пустым, молодого человека. Он явно видел его впервые, но было стойкое чувство, что они давно знакомы.

- С вентиляцией все нормально, - улыбаясь, повторил человек, нагловато глядя прямо в глаза Виктору Дмитриевичу, - и с Катей все в порядке и со связью.

- Вы кто? – выдавил, наконец, Виктор Дмитриевич.

- Странный вопрос, - усмехнулся человек, - можно подумать, ты видишь меня впервые. – Он подмигнул Виктору Дмитриевичу и повернулся лицом к экрану. – Вот, пришел послушать о твоих вехах. Как говорится: «Так мы развивались».

Эта его фраза: «Так мы развивались» совпала с такой же фразой Екатерины, когда она после вступительной части начала рассказывать о периоде становления организации.

- Наше предприятие возникло в одна тысяча девятьсот девяносто втором году в результате реорганизации Акционерного общества закрытого типа «Факел», - говорила Екатерина, сопровождая кадры с веселым молодым мужчиной, отдаленно напоминавшего сегодняшнего Виктора Дмитриевича.

- «Факел», - протянул человек, - название-то какое простецкое. То ли дело – «Ceophysical Equipment Ltd». А ты не помнишь, что там реорганизовали, а? Юрку Синявина помнишь? – спросил он вдруг, усмехаясь, у державшегося за сердце Виктора Дмитриевича.

Юрка Синявин. Лоб Виктора Дмитриевича в момент покрылся испариной. Помнил ли он Юрку Синявина? Хотел бы не помнить.

- Вы кто? - Снова прохрипел Виктор Дмитриевич. – Кто вас сюда пустил?

- Я на презентацию пришел. – Пожал плечами человек. – Только не на эту лабуду, - сказал он, указывая пальцем на экран, - а на твою презентацию. Ну как, вспомнил Юрку Синявина?

Виктор Дмитриевич оглянулся: теперь он стоял на улице посреди идущих мимо людей. Светило жаркое летнее солнце. Напротив него стоял Юрка.

- Понимаешь, Юра, - объяснял ему Виктор, - у фирмы должен быть один руководитель. Вспомни сам – как только римские генералы стали командовать армиями по очереди, они не смогли выиграть ни одного сражения.

- До этого же все было нормально, - неуверенно возразил Юрка.

- До этого – да, - подтвердил Виктор, - но дальше так не может продолжаться. Мы завязнем. Да и потом, согласись, тут нужно ходить по кабинетам, уметь продавать и у меня это лучше получается. Ведь так?

- Так, - согласился тот.

- Ну, вот, - удовлетворительно проговорил Виктор и осторожно спросил, - ты продашь свою долю, как договаривались.

- Продам, - Юрка дернул плечом, - если для дела нужно.

Летняя улица исчезла.

- Ну как, вспомнил? – На Виктора Дмитриевича снова смотрели два нагловатых глаза.

- Здесь перед Юркой я не виноват, - прохрипел он, - он продал, я купил.

- Да ладно тебе, - грубо прервал его человек, – ты просто кинул его, Витюня. Что, не так? Этот прибор, который ты всю свою жизнь продаешь, его же Юрка придумал. Или тоже забыл? А потом что? – Спросил он, наклонившись к самому его лицу. – Толяна, помнишь? Отморозка этого? – Человек снова откинулся в кресле и отвернулся к экрану. – Бедный, бедный Юра, и кто его, беднягу, надоумил правды искать. А тут как раз так вовремя Толян этот подвернулся. Но переборщил Толян. - Человек выдержал паузу, повернувшись к собеседнику. - И где сейчас Юрка Синявин, не знаешь? По глазам вижу, что знаешь – правильно, дома в инвалидном кресле. Ну, ты ему помогаешь, конечно. Так, - он изобразил рукой что-то в воздухе, - инкогнито. – И усмехнулся. – Сколько на круг вышло, не считал? Не дороже, поди, твоих дивидендов. Так что красиво ты кинул этого лоха, а потом примерно наказал. В общем, как сказал бы сейчас Толян, полная тебе уважуха, Витек. Так-то вот.  А дальше все как по рельсам. Вон, - человек кивнул на экран, - симпозиумы, встречи, нужные люди, тут-то мы с тобой крепко подружились. Но все началось намного раньше. – Он снова подмигнул еле дышавшему Виктору Дмитриевичу. – Вот, к примеру, второй курс помнишь? Светку? Красивая была деваха и толковая, да только куда ей до профессорской дочки. – Он криво ухмыльнулся. – И поехала Света обратно к себе в райцентр к маме с папой, да не одна. Ну да, конечно, я помню, ты сделал все, что мог: звонил, предлагал, обещал, это она, дура деревенская, сама во всем виновата. Дочка, кстати, совсем большая выросла, - он кивнул на сцену, - на Екатерину Андреевну чем-то похожа, тоже красавица да умница. Только вот дальше техникума не пошла, потому что некуда, нету в том райцентре ничего, кроме техникума. Но, - сделал он многозначительную паузу, - замуж вышла удачно, за непьющего.

Человек продолжал говорить, пристально глядя в глаза, Виктору Дмитриевичу, а тот хрипел, ища, куда бы спрятаться от этого взгляда:

- Вот загнешься ты сейчас здесь, Витюня, а эти все, - человек развел руками по сторонам, - только рады будут. Вон, друг твой, - он показал на Сергея Николаевича, - думаешь, он киношку твою смотрит? Да ни фига. Не до этого ему сейчас, он от твоей коллекции весь завистью изошелся, ни о чем другом думать не может, даже кислотность в желудке повысилась. Первый вдове позвонит, ценами на картинки поинтересоваться. – Человек снова обернулся к Виктору Дмитриевичу. – У тебя же нет никого, кроме этой стаи волков. Ты и сам  волк. Всех, кто тебя любил, ты самолично сожрал. Ты же даже собаку, - человек вдруг засмеялся дерганым смехом, - собаку свою пристрелил, когда она тебе не нужна стала. И с тебя, когда ты сегодня сдохнешь, также шкуру сдерут, как с твоего Байкала. Помнишь, Байкала? Пса твоего? Как ты его с рук кормил и как пристрелил потом?

Виктор Дмитриевич, хрипя и теряя сознание, сполз с кресла на пол. И вдруг широко раскрыв глаза, увидел себя молодым парнем, стоящим у калитки родительского дома. Мелкий осенний дождь бил наискось его по лицу, и он стоял, дрожа от холода, сжимая в руках широкий ошейник с пристегнутым к нему длинным ремнем. Капли дождя стекали по его руке и, окрасившись на ошейнике в красный цвет падали в грязь к ногам. Дождь шумел, а насмешливый голос вкрадчиво наговаривал в его голове:

- Ну как, все вспомнил? Всю жизнь ты мне служил, Витюня, и уж теперь я с тобой не расстанусь.

- Нет! Неправда! Ты врешь! - крикнул Виктор, срывая голос и резко распахнув деревянную калитку, опрометью бросился к стоящему во глубине двора старому бревенчатому дому в три окошка. Он побежал по тропинке и низкие ветви стоявшей у забора березы хлестко ударили его по лицу. Виктор пригнулся, и побежал быстрее. Его ноги, обутые в тряпичные белые туфли, перепрыгивали через знакомые корни и камни на тропинке. Висевшая на плече сумка с учебниками больно била по спине. Виктор бежал, тяжело дыша, разрывая на груди тенниску и в какой-то момент, не выдержав, упал, задыхаясь на землю. Он прижался к ней всей своей гудящей болью грудью и уткнулся лицом в густую, влажную прохладную траву. Он лежал на мокрой земле, хрипя и скрипя зубами, не в силах подняться на ноги или хотя бы даже просто вздохнуть. И тут что-то горячее и влажное ткнулось ему в щеку. Виктор поднял заплаканные глаза и увидел прямо перед собой мохнатую, довольную, совсем еще щенячью морду Байкала. Пес тихо заскулил и лизнул его в щеку своим широким розовым языком. Витька утерся и попробовал встать, Байкал, заигрывая, подпрыгнул перед ним передними лапами и гавкнул, словно поторапливая его. Витька, собрав все силы своего тощего тела, поднялся на ноги и, пошатываясь, размазывая слезы по грязным щекам, побежал дальше по дорожке к коричневой двери дома с черной облупившейся ручкой, которая была уже так близко от него. Всхлипывая и судорожно дыша, он бежал все быстрее и быстрее, выбрасывая вперед худые ободранные коленки, скользя по мокрой земле босыми ногами, обутыми в старые сандалии. Вот и высокое крыльцо. Витька, скинув на бегу  сандалеты, вскочил на него и с криком «Мама!» толкнул изо всех своих мальчишеских сил тяжелую деревянную дверь. Та медленно, без скрипа, распахнулась, открывая перед ним пространство, залитое живым солнечным светом, и Витька, еле-еле перешагнув высокий порог, сразу же упал в его объятия, пряча заплаканное лицо в больших, теплых и ласковых ладонях.

- Доктора! Позовите доктора, - словно через стенку аквариума кричал кому-то Вальтер, - и включите свет!

Виктор Дмитриевич хрипел на полу, глядя невидящими глазами на окруживших его людей.


***

В пустом офисе раздался телефонный звонок. Молодая женщина в деловом костюме сняла трубку:

- Алло! Компания «Ceophysical Equipment Ltd», Екатерина,  здравствуйте!

- Кхэ, кхэ, Катенька, это Ломов беспокоит, - раздался в трубке хриплый голос.

- Здравствуйте, Сергей Николаевич. – Сразу же узнала звонившего Екатерина.

- Да, здравствуй. Звоню вот узнать, как там Виктор Дмитриевич? Есть ли какие-то новости?

- Сегодня перевели из реанимации в палату. Лечащий врач говорит, что опасности для жизни нет, но будет нужен длительный курс реабилитации. – Ответила Екатерина.

- Да? - В трубке ненадолго повисло молчание. - Ну, хорошо-хорошо. Я еще буду позванивать. Передавай привет.

- Спасибо, Сергей Николаевич, я обязательно передам.

- Ага. Ну, до свидания.

- Всего хорошего, Сергей Николаевич.

В трубке раздались короткие гудки, женщина подождала еще немного и положила ее на место.


У самого порога

«И слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы, чтобы вера ваша [утверждалась] не на мудрости человеческой, но на силе Божией».

1 Коринфянам, 2:4,5.

«Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом».

1 Евреям, 11:1.

 В сумрачной тесной комнате, перед открытой дверью, за порогом которой плескалось море солнечного света, стояли три Мудреца. Как и все мудрецы, они были очень схожи друг с другом - длинные мантии, высокие лбы, седые бороды, но при этом, как и все люди, были отличны друг от друга до противоположности. Один из них был худ и невысок ростом, он носил черную, широкополую шляпу с опущенными полями и почти все время стоял молча на одном месте, изредка исподлобья посматривая по сторонам. В руках у него была зажженная масляная лампа, бывшая, судя по всему, предметом его особенной заботы и занимавшая почти все его время. Мудрец время от времени поправлял фитиль, убирая с него нагар и, если это было необходимо, подливал в нее масла из маленькой фляжки, висевшей на поясе. Другой Мудрец, не уступая в худобе первому, был выше его на целую голову и противоположен по характеру. Голова его была непокрыта, и длинные растрепанные седые волосы  свободно ниспадали на плечи. Несмотря на явно почтенный возраст, взгляд его глаз был любознателен как у юноши, только-только вступившего на путь научного познания, движения резки и порывисты. Он часто вслух удивлялся окружающим его вещам, все время пытаясь обратить внимание присутствующих на что-то новое и, по его мнению, очень занимательное. Этот Мудрец не выпускал из рук линейки и циркуля, все время что-то ими измеряя и очерчивая, и явно испытывал неудобства от отсутствия бумаги и чернил, записывая свои наблюдения тонкой палочкой на пыльном полу комнаты. Записав что-то, он, отвлекшись, почти тут же терял свою запись, потом начинал ее искать, в итоге стирал ее подошвами сандалий, ненадолго раздражался и начинал все с начала. Третий Мудрец был не высок, не низок, не отличался ни полнотой, ни худобой и вообще ничем особенным, но зато имел на носу круглые очки, а его голову венчал высокий колпак с блестящими звездами и полумесяцем. В руках он держал массивную подзорную трубу. Этот Мудрец стоял, переминаясь с ноги на ногу, и время от времени смущенно оглядывался по сторонам в поисках места, куда было бы можно сложить свою ношу, но помещение было пыльно и явно не приспособлено для хранения научных приборов. В очередной раз убедившись в этом, Мудрец глубоко вздыхал и, переложив трубу с руки на руку, оставался на месте. Из всех троих у него был самый растерянный вид.

Судя по всему, Мудрецы находились в этой комнате уже достаточно долгое время. Тот, что держал в руках подзорную трубу, по видимому испытывая большие неудобства,  несколько раз взглянул на своих товарищей, не обращавших на него ровным счетом никакого внимания, секунду посомневался, и, поправив пальцем очки на носу, наконец спросил:

- Ну, что же нам делать дальше, уважаемые мудрейшества?

- А что делать – ничего делать не надо, - тут же отозвался откуда-то из темного угла высокий Мудрец. Он ползал на коленках по полу, измеряя что-то там своей линейкой. – Тут золотое дно для естествоиспытателя, все есть. Никуда и ходить не надо – работы на сто лет вперед.

- Ну как же, - пожал плечами вопрошавший, - мы стоим у порога нового. Уже довольно-таки давно стоим и так ничего и не решили. – Он повернулся на шум. - А что вы там копаетесь, коллега?

- Я не копаюсь, - раздался голос из угла, - я – изучаю.

- И что же, скажите на милость, вы изучаете? – Не унимался Мудрец с подзорной трубой.

- Странный вы человек, - раздалось глухо из темноты, - среду, конечно. Окружающую среду.

- Хм…, - задумался спрашивающий, - а для чего это нам в текущей ситуации?

Высокий Мудрец кряхтя вышел из темного угла на свет, отряхивая колени, и, снисходительно улыбаясь, ответил:

- Видите ли, коллега, досконально изучив окружающую среду, ее природу и наше положение в ней, я смогу с достаточной точностью определить направление, в котором нам следует двигаться дальше.

- Замечательно! – Обрадовался спрашивающий. – А когда же это будет известно?

- Через год, или два, или пять, а точнее - этого не может сказать никто, - усмехнувшись, ответил высокий Мудрец, - я же пока занимаюсь сбором данных, изучением помещения, его описанием и составлением модели нашего пространства.

Посчитав, что он достаточно полно ответил на все вопросы, высокий Мудрец аккуратно протер линейку, проверил циркуль и снова исчез в темноте.

- Год или пять, - пробормотал спрашивающий, - мда…

Было видно, что такая перспектива его совсем не устраивала, он обернулся к низкорослому Мудрецу:

- А вы, коллега, что думаете на сей счет? – Спросил он его. – Какие ваши соображения, мысли?

- Мысли…, - негромко и не торопясь, словно сам себе, ответил тот, не поднимая головы и не отрывая взгляда от дрожащего пламени своей лампы, - что вы можете знать о мыслях. Мои соображения вам ничем не помогут, а только лягут неподъемной тяжестью.

- Да? – Чуть приподняв правую бровь, удивился вопрошающий. И переспросил, - а вы, что же, считаете, что мы не в состоянии понять ваших измышлений?

Вопрос повис в тишине. И когда уже Мудрец с подзорной трубой, решив, что его не услышали, собрался повторить вопрос, из-под шляпы донесся ответ:

- Очень и очень немногие могут познать тайны разума. – Тихо говорил низкий голос. - Единицы из миллионов, только те, кто предназначен.

Мудрец с горящей лампой в руках поднял голову, и вопрошающий столкнулся с острым взглядом умных холодных глаз, блестевших в неверном свете огня. На какое-то время он замер, словно загипнотизированный ими, но потом темные поля шляпы снова опустились. Маленькая рука, возникнув откуда-то из складок одежды, неторопливо поправила горящий фитиль и также незаметно исчезла.

Словно очнувшись от наваждения, Мудрец с подзорной трубой в руках чуть покачнулся и поднес ладонь к глазам. Потом он несколько раз зажмурился, как бы восстанавливая зрение, и провел ладонью по лицу. Он вздохнул и оглянулся вокруг: рядом с ним, на своем месте, все также молча стоял Мудрец с лампой в руках, всматриваясь немигающим взглядом в ее огонь, а из темного угла, расположенного с другой стороны, все также раздавалось какое-то поскребывание и постукивание - там Мудрец с линейкой и циркулем активно изучал окружающую среду. Он вздохнул еще раз, переложил с руки на руку подзорную трубу и в очередной раз (уже, наверное - тысячный!) безнадежно осмотрелся.

Вдруг из темного угла раздался возглас, послышался какой-то шум и тут же на свет выступил высокий Мудрец. Он счастливо улыбался.

- Просто восхитительно! – Начал он громко говорить, и мудрец с лампой в руках раздраженно обернувшись на шум, повернулся к нему спиной. – Безупречно! Само совершенство!

- Нашли что-нибудь? – Поинтересовался у него Мудрец с подзорной трубой.

- Эта комната! – Раскинув руки в стороны, отвечал тот. – Эти стены, пол, сам материал…

- Что с ними? – Не утерпев,  прервал его вопрошающий.

- Они как будто совсем новые! - В глазах Мудреца сверкала неподдельная радость. – Это просто удивительно! Здесь нет ни трещинки, ни щелочки, все просто идеально. Такое ощущение, что эта комната была построена вчера!

- Да? Хм…, - Пожал плечами Мудрец с подзорной трубой и потер носком сандалии слой пыли на полу. – А как же эта многолетняя, или я бы даже сказал – многовековая пыль? – Спросил он восторженного естествоиспытателя, указывая взглядом на пол.

Тот на мгновение задумался, застигнутый вопросом врасплох, а потом, беспечно пожав плечами весело, почти шутливо, ответил:

- Ну, или время не коснулось этих стен, – и, засучив рукава, направился к противоположной стене, видневшейся рядом в полумраке.

- Постойте, постойте! – Вдруг оживившись, попытался остановить его Мудрец с подзорной трубой. – Вы действительно считаете, что времени здесь нет?

Тот не оборачиваясь, громко отвечал ему:

-  Чтобы сделать такое утверждение, исследователю необходима статистика наблюдений изменения скорости течения времени, для чего в свою очередь нужен прибор, способный зафиксировать эти изменения. А так как таким прибором мы не располагаем, то и таких данных у нас нет, а, следовательно, такого утверждения мы сделать не можем. Вот так, уважаемый коллега! Все очень просто.

Вопрошающий внимательно выслушал ответ своего коллеги и принялся задумчиво ходить взад-вперед, постоянно бормоча при этом себе в бороду:

- Течение времени… время… нет времени… нет…

Он остановился, собираясь, было, спросить что-то у стоявшего поодаль Мудреца с лампой, да вовремя осекся. Потом повернулся лицом к дверному проему и некоторое время внимательно смотрел за порог, пытаясь угадать – что там…

Прошло еще сколько-то времени (сколько?), и Мудрец с подзорной трубой, оглядев своих коллег, увлеченно занятых своими делами, громко прокашлялся и, ни к кому конкретно не обращаясь, начал говорить:

- Уважаемые мудрейшества, - обратился он к спинам находившихся рядом с ним  мудрецов, - мы уже достаточно долго присутствуем в этом помещении, не имея ни малейшего представления о том, что же нам делать дальше. И мне так кажется, что если не принять какого-то решения, то можно оставаться здесь еще бесконечно…, - он вдруг запнулся, заново осмысливая произнесенное слово, а потом уверенно продолжил, - да, бесконечно долго оставаться здесь, в этой пустой комнате. Все мы оказались тут разными путями и единственно, что нам теперь доступно, это наши знания и опыт, который мы накопили за прожитые годы. Давайте же обратимся к ним, этим нашим верным спутникам, неизменно выручавших нас на нашем жизненном пути. Я предлагаю каждому из нас рассказать, о том, как он очутился перед этой дверью. И с вашего позволения первым начну я…

 

Рассказ Мудреца с подзорной трубой

Сколько я себя помню, меня всегда тянуло к звездам. Даже будучи еще совсем несмышленым ребенком, я мог всю ночь лежать на плоской крыше нашего дома, всматриваясь в сверкающие звезды. Мне тогда казалось, что до них не так уж и далеко – стоит только подняться чуть выше, и все они будут в моих руках. А однажды я даже затащил на крышу садовую лестницу и попытался подняться по ней на небо. Итог был плачевен – сломанная рука и строгий выговор родителей. Но родители не препятствовали мне в моем увлечении и даже наоборот – когда я подрос, отец устроил мне комнату на крыше нашего дома. Сколько счастливых ночей я провел там, созерцая своим детскими очами великую небесную Тайну мироздания. Однако пришло время, и я был отдан на воспитание ученым мужам. Без ложной скромности скажу - я был прилежным учеником. Годы моего обучения пролетели быстро, и я, будучи любознательным молодым человеком, даже в некотором смысле дерзким, отправился в кругосветное путешествие в поисках новых знаний. Я обошел весь мир, беседовал со многими мудрецами, наблюдал многие явления и чудеса этого мира, всякий раз замирая в восхищении перед той совершенной гармонией, которой наполнена вселенная.

Путешествие растянулось на долгие годы. И, неожиданно для меня самого, неуемные поиски новых знаний и мудрости привели меня к неожиданному результату – я вдруг осознал, что все знания: и те, которыми я уже располагаю, и те, которые могу приобрести, - ничто перед великой Тайной мироздания. Я как-то сразу, в одно мгновение, понял, что самый совершенный человеческий разум - это ничтожная искорка в великом покрывале мрака, скрывающего от нас эту Тайну. И эта мысль, уважаемые коллеги, как ни странно не послужила для меня поводом к отчаянию, а напротив, мой разум и моя душа пришли в некое удивительное гармоничное согласие. И когда это новое состояние посетило меня, я подумал: «Да, я не могу познать Тайну мироздания, но что мне мешает Ее созерцать», и, осчастливленный этим своим открытием, я вернулся в родительский дом, в свою маленькую комнату на плоской крыше. И вот уже многие годы я занимаюсь только наблюдением за движением небесных светил, за их таинственным ходом, а верным помощником в этом деле является вот эта самая подзорная труба, подаренная когда-то мне моим отцом. Ну, что еще сказать? За годы наблюдения я сделал несколько интересных открытий, касающихся полета звезд и солнечных затмений. Я подробно описал их в своем трактате, который передал, уже много лет назад, своим ученикам.

А здесь я оказался очень просто: в одну ночь с особенно чистым небосводом я заметил в свою подзорную трубу как бы рождение новой звезды. Она была такой яркой и казалось такой близкой, что меня посетила совершенно смешная мысль - притащить на крышу лестницу и как в детстве попробовать подняться по ней на небо. Но вместо этого я решил подняться на высокую гору, у подножия которой стоит наш дом, и на вершине которой у меня есть небольшая, простенькая обсерватория. Я взял свою трубу и незамедлительно отправился в путь. Ночь была темная, но я хорошо знал тропу, ведущую на вершину горы, и, кроме того, путь  мне освещал яркий свет звезды. Я шел, шел, не помню сколько времени, и вот… я здесь.

…Мудрец с подзорной трубой в руках замолчал, окончив свой рассказ, и посмотрел на своих коллег, а те стояли молча, внимательно слушая его. Даже высокий Мудрец на время рассказа прекратил свои исследования. Он сидел на полу комнаты, держа в руках свои инструменты, потом не глядя ни на кого, улыбнулся, и устало поднялся на ноги.

- Интересно, - сказал он, - очень интересно. Хотя, должен заметить, что в обычной жизни так не бывает, - потом, заметив, что Мудрец с подзорной трубой пытается ему возразить, добавил, - почти не бывает. Согласитесь, не все имеют свой дом и, - он улыбнулся, - маленькую обсерваторию в горах. Мне вот, например, с малых лет приходилось все добывать своим трудом…


Рассказ Мудреца с линейкой и циркулем

Я родился в семье ремесленника. Мой отец был горшечником, он с утра до позднего вечера неустанно вращал гончарный круг, вылепливая на нем горшки, кувшины, блюда и прочую утварь. А когда изготовленных горшков накапливалось много, он копал глину, заготавливая ее впрок. В этом был смысл его жизни, его и всей нашей семьи. Моя мать расписывала горшки узорами, чтобы их легче было продать, а я помогал таскать товар на базар. Мы жили бедно, и очень часто единственной пищей, которая была у нас, были лепешки, проданные нам в долг соседом булочником. Но мы никогда не унывали. У моей мамы был просто волшебный голос, я очень не люблю это слово, но оно как нельзя лучше здесь подходит, и она часто пела мне на ночь колыбельные песни. Слушая ее, я счастливо засыпал, забывая про мучивший меня голод. Отец был простым человеком и даже не умел писать и читать, но все время говорил о том, как мечтает, чтобы его сын выучился наукам и стал богатым и уважаемым горожанином. Да и то сказать, мне, честно говоря, никогда не хотелось становиться, как и он, гончаром. Я всегда был любопытен, а мой ум был пытлив. В десять лет я усовершенствовал отцовский гончарный круг так, что теперь он мог вращать его в три раза быстрее, затрачивая при этом вдвое меньше сил. Отец похвалил меня, а когда на следующий день я пришел с базара домой, то увидел, что он вращает круг по-старому. «Мне так удобнее, сынок. – Ответил он мне тогда. – Я так привык». «Я так привык». Эта его фраза стала для меня как ушат холодной воды, мой отец сознательно отказывался от прогресса в силу своей привычки. Ему это было не нужно, он «привык» по-другому. Сколько раз потом в своей жизни я слышал эту фразу: «Нам так удобно. Мы привыкли».

Отец не мог дать мне того, чего искала моя душа, но всячески способствовал тому, чтобы я мог начать обучение. На оплату моих уроков уходил почти весь доход нашей семьи, и я, как только смог, стал подрабатывать, где это только было возможно. Я был в подмастерьях и кузнеца, и у каретника, и у шорника, и у портного, и у булочника и еще много у кого, всех не упомнишь. Довольно-таки рано я стал мастером на все руки и уже подумывал о том, чтобы найти себе какое-то одно дело, в котором мог бы преуспеть, как однажды мне в руки попалось настоящее чудо – часовой механизм. Я смотрел на него не в силах оторвать взгляда – какое совершенство, какая безупречная точность. Тиканье этих часов звучало в моей голове гимном человеческому разуму. Весь остаток дня я ходил под впечатлением увиденного. Я смотрел по сторонам, и весь окружающий мир представлялся мне таким же совершенным часовым механизмом, в котором все колесики и рычаги согласованы. И тут меня обожгла мысль – а где же пружина этих «часов», где та Первопричина, что заставляет двигаться и крутиться все то, что я вижу. Я оставил намерение приобрести какую-либо профессию и заниматься каким-либо делом кроме изучения окружающего мира и поиска его Первопричины. Несмотря на просьбы отца, я уехал в другой город и поступил учеником к одному старому ученому-магистру, содержащему свою школу. Обучаясь у него наукам, я забыл про покой  и сон, впитывая как губка, все новое, что только мог узнать от своего учителя. А он был строг – мой наставник.

После смерти магистра мы узнали, что он завещал свою школу со всеми лабораториями и библиотекой своему любимому ученику, то есть мне. Но к тому времени мне это уже было неинтересно, я оставил школу, передав ее другому достойному человеку, и взяв с собой все только самое необходимое, отправился в путь, гонимый мыслью поиска Первопричины. Я рассуждал так: весь окружающий нас мир - это просто большой, совершенный или даже, можно сказать, идеальный механизм, и для обнаружения его Первопричины просто необходимо терпеливо исследовать этот механизм, участок за участком, чем я и занялся, вооружившись самыми безотказными инструментами.

А эта дверь… я даже и не знаю, как смог здесь оказаться. Я всего лишь все время изучал окружающий мир, не задаваясь особо каким-то одним направлением и, честно говоря, и не заметил, как здесь оказался, мне просто некогда было смотреть по сторонам…

…Рассказчик замолчал. Мудрец с подзорной трубой хотел было что-то сказать ему, как сбоку от них раздалось негромкое ворчание:

 - Тайна…Первопричина…, - говорил, не глядя на собеседников, Мудрец с зажженной лампой в руке, - что могут знать о них блуждающие во тьме. - Он ловко поправил фитиль на лампе, очистив его от нагара, подлил масла и продолжил, - нет и не может быть никаких тайн для мудрого, а первопричина всему, - Мудрец повернулся к собеседникам и поднял тонкий палец к верху, - хаос. И только свет Разума может проложить путь в этой мгле…


Рассказ Мудреца с зажженной лампой

Я не буду рассказывать о своем детстве, мне это неприятно – глупые забавы и бестолковые игры. Но когда я созрел достаточно для того, чтобы принять истину в ее чистом неискаженном виде, мой отец, правитель нашего города, нанял для меня самых лучших ученых мужей, каких только можно было найти в столице. Очень быстро я сравнялся с ними в знаниях и мудрости. Да и как они могли соперничать со мной в этом – простолюдины, возомнившие себя чуть ли не повелителями стихий. Жалкие людишки! Они так и не смогли понять, что их предназначение было в собирании знаний для передачи их мне. Иного и быть не могло!

Быстро превзойдя своих наставников, я взял у отца долю наследства, причитающегося мне по закону, и купил уединенный остров с замком. Я пригласил к себе ученых мужей со всего света. Всех самых известных своей мудростью и знаниями в самых различных науках, посулив щедрую награду тому, кто превзойдет меня в поединке разума. Услышав призыв, они слетелись как стая черных ворон, надмеваясь и бахвалясь друг перед другом. Старые растрескавшиеся сундуки, наполненные никчемными, изъеденными молью папирусами! Они думали всучить мне это барахло! Я вышвырнул их всех вон!

С тех пор никто, ни одна живая душа не нарушала священного покоя моего острова. И я был рад этому больше всех, ибо не терплю общества людей, а во вселенной  нет ничего нового, что я мог бы узнать. Теперь мне не было равных по ясности разума и мудрости! На своем острове, в уединении, я достиг желанного совершенства. Свет моего разума свободно проникал в любую загадку мироздания, сам хаос расступался перед огнем моей лампы, и я свободно блуждал в нем, проникая в его самые сокровенные тайны.

Вскоре даже природа преклонилась передо мною, само солнце, проходя над замком, меркло пред моим светом, прячась в черные тучи. Но люди – они возненавидели меня еще больше. Я чувствовал страх и злобу, окруживших мой остров словно высокая стена. Даже морские пираты остерегались проплывать в виду замка. Ничтожная грязь! Они возомнили, что мне нужны их жизни. Какая глупость! Мне нет до них никакого дела! Вот если бы нашелся в мире собеседник равный мне! Но тщетно…

Один, в мертвой тишине своего замка, я шел сквозь мрак, освещая путь светом своей лампы, как вдруг заметил вдалеке проблеск света, чем-то похожего на мой. Я пошел вперед, на этот луч, втайне надеясь на встречу с человеком, равным мне по мудрости, но тут… эта пустая, глупая дверь…и…

…Мудрец, с зажженной лампой в руках, неприязненно оглядев присутствующих, замолчал, снова низко склонив голову над дрожащим огнем.

- Ну вот, - первым нарушил тишину Мудрец с подзорной трубой, - теперь мы знаем, как сюда попали, но при этом ни на йоту не продвинулись в том, что нам делать дальше.

Он посмотрел на стоявших рядом мудрецов, ища у них ответа, но те молчали.

- Я думаю, - неспешно продолжал он, как бы вслух рассуждая сам с собой, -  что если перед нами дверь, то нужно либо в нее войти, либо вернуться назад, обратный путь не закрыт. Если возвращаться мы не намерены, то возникает следующая проблема - войти в эту дверь не так-то просто, как это может показаться на первый взгляд, я уже пробовал.

- Не так-то просто - это мягко сказано, - отозвался Мудрец с линейкой и циркулем, - более точное определение – невозможно.

- Вы уверены? – С сомнением в голосе спросил его Мудрец с подзорной трубой.

- Абсолютно. – Твердо ответил тот. – Я могу доказать это на цифрах. Первое, что я сделал, оказавшись в этой комнате, - продолжал он, принявшись расхаживать взад-вперед, - это исследовал этот дверной проем. И вот, что явам скажу: он слишком узок, а порог слишком высок. Человек не сможет пройти в эту дверь. Ни большой, ни маленький, ни ребенок, ни взрослый.

- Интересно, - задумчиво проговорил Мудрец с подзорной трубой, - а мне показалось, что войти в эту дверь можно. И знаете, у меня было такое ощущение, будто не что-то препятствует мне туда войти, а что-то не отпускает меня отсюда. Очень странное ощущение. А что вы скажете о том свете, что за этой дверью? – Спросил он его снова.

- Свет! - Оживился Мудрец с линейкой и циркулем. - В том-то все и дело! Вы знаете, я вижу его впервые, ручаюсь вам, но я также твердо уверен, что видел его раньше. Ну вот, - не на шутку расстроился он, едва произнеся эти слова, - ляпнул непонятно что, какую-то логическую несуразность. Какой-то парадокс! Как же я их не люблю.

- Да не расстраивайтесь вы так, - поспешил успокоить его Мудрец с подзорной трубой, - в парадоксах нет ничего страшного. А иногда только ими и можно объяснить суть некоторых вещей.

- Истинная мудрость выше любой логики и любых парадоксов, - отозвался со своего места Мудрец с зажженной лампой.

 - А вы, коллега, пробовали войти в дверь?

Тот ответил не сразу.

- Пытался, - как бы нехотя сказал он. – Я подходил к этой двери и пробовал осветить пространство за ней светом своей лампы. Но этот свет…, - он замолчал, словно подбирая нужные слова.

- Что? – Не утерпев, спросил его Мудрец с подзорной трубой.

- Он очень сильный, - медленно говорил тот, - я боюсь, что свет моей лампы растворится в нем, а он единственное, в чем я уверен до конца. Я не могу туда войти.

- Но огонь вашей лампы при этом не гаснет? – Осторожно спросил его Мудрец с подзорной трубой.

- Нет, - тихо ответил тот, и в его умном и гордом взгляде впервые мелькнула тень сомнения, - он не гаснет, - растягивая слова продолжал он, - а как бы растворяется в нем, сливается, меняясь и оставаясь в тоже время неизменным, - Мудрец с зажженной лампой замолчал, пораженный своими собственными словами, и, отвернувшись, отошел на несколько шагов в сторону, углубившись в размышления.

- Вот! – Обличительно воскликнул Мудрец с линейкой и циркулем. – Снова парадокс!

- Да! – Радостно подтвердил Мудрец с подзорной трубой. – И это прекрасно!

Он возбужденно заходил по комнате и, казалось, совсем забыл про так докучавшую ему раньше подзорную трубу. Потом он остановился, и его лицо осветилось радостью:

- Теперь мы готовы войти в эту дверь, но важно понять – как! – Он торжественно посмотрел на мудрецов, но те промолчали, не разделяя, очевидно, радости его открытия.

Вдруг все трое замерли, обернувшись на дальний конец комнаты. Оттуда, из темноты, послышались приближающиеся звонкие детские голоса. Мудрецы в недоумении переглянулись.

- Ура! – Кричал первый голос. – Это теперь мой мяч!

- Отдай! – Кричал второй. – Это мне подарили!

- А ты отними!

- Сейчас я тебя догоню! Отдай!

- Не догонишь, не догонишь! Он – мой!

- Нет, мой!

Послышался громкий смех и возня, а потом вдруг из темноты вылетел кожаный мяч и с резким стуком ударился в стену. Отскочив от нее, он ударился о другую и, прокатившись по полу, остановился у самого порога двери. Почти одновременно с этим из темноты на свет выбежали маленькие девочка и мальчик.

- Я первая! – Радостно крикнула девочка, увидев лежащий на полу мяч, но выскочив на свет, лившийся из дверного проема, замерла на месте, раскрыв рот от удивления.

- Ух ты! Здорово! – Восхищенно прошептал подбежавший сзади к ней мальчик. А потом, кивнув на лившийся из проема свет, не то спросил, не то позвал. – Ну, что? Побежали дальше!

- А мы сможем? – как будто неуверенно проговорила девочка.

- Да запросто!

Дети, взялись за руки и, не обращая никакого внимания на стоявших рядом мудрецов и забыв про лежащий на пыльном полу мяч, ловко перескочили высокий порог и выбежали в свет. Из-за двери еще какое-то время раздавались их восторженные голоса, но вскоре все стихло. И тут Мудрец с подзорной трубой  воскликнул, будто бы очнувшись от оцепенения:

- Им удалось! Вы видели? – Кинулся он к  своим коллегам. – Им это удалось!

Мудрец с лампой в руках ничего не ответил, а тот, что держал в руках циркуль с линейкой, раздраженно хмыкнул:

- Дети все-таки не взрослые, их тела меньше наших. – Он немного помолчал и, пожав плечами, продолжил, - Возможно, я и ошибался, - и потом, - вдруг нашелся он, - я не успел их замерить, они слишком быстро пробежали.

- Да не в этом дело! – Замахал свободной рукой Мудрец.

Присутствующие с непониманием посмотрели на него.

- Дело совсем не в этом, - начал он объяснять им, - не в размерах и формах. Совсем нет. Тут другое - дети переступили порог, даже не задумавшись о том,  смогут ли они это сделать.

- Ну, это как раз очень просто, - возразил Мудрец с линейкой и циркулем, - дети вообще очень редко склонны думать. - Рассмеявшись своей шутке, он посмотрел на Мудреца с зажженной лампой и тот в ответ тоже улыбнулся.

Но Мудрец с подзорной трубой продолжал говорить, не обратив никакого внимания на прозвучавшую шутку.

- Нет тут совсем другое, - говорил он вслух, будто рассуждая сам с собою, - вот и мяч оставили.

- Забыли. – Снова вставил свое слово Мудрец с линейкой и циркулем.

- Я бы так не сказал, - возразил говоривший, - скорее оставили как что-то ненужное. Свет с той стороны двери так привлек их внимание, что они тут же перешагнули порог, оставив все лишнее тут.


Два Мудреца одновременно посмотрели  на лежащий у порога кожаный мяч.

- Понимаете, - вновь начал возбужденно объяснять коллегам Мудрец с подзорной трубой, - я много думал об этом, пока мы стояли здесь, у этого порога, и вот теперь я увидел подтверждение своим  мыслям. Ведь все мы, уважаемые коллеги, оказались у этой двери благодаря своим знаниям и труду. Например, – он обернулся к Мудрецу с линейкой и циркулем, - изучая и описывая окружающую среду, или, – он повернулся к Мудрецу с зажженной лампой, -  возвышая мысль и утверждаясь в мудрости. Или же, как ваш покорный слуга, наблюдая недосягаемые звезды. Все мы,  оставаясь всю свою жизнь верными однажды избранной стезе, прошли свой путь до конца, достигнув некоторого предела. Заметьте – мы шли разными путями, но встретились. Из этого я заключаю, что мы искали одного. – Мудрец на мгновение замолчал, и, подняв в наступившей тишине, палец к верху произнес. - Истина, вот что двигало нами, и вот чего подспудно искали мы всю свою жизнь. И теперь, - уже спокойным голосом продолжил он, - здесь у самого порога главного нашего открытия, наши знания, наши верные помощники, то единственное чему мы  за много лет привыкли доверять - бесполезны.  Они не дают нам верного ответа. И думаю – никогда не смогут дать. Истина, коллеги, перед нами, за этим порогом. Ее невозможно измерить линейкой или увидеть в подзорную трубу, но ее можно почувствовать. И мы все чувствуем, иначе не стояли бы здесь, ожидая непонятно чего. Да, нам и некуда больше идти, любой путь от этой двери будет шагом назад. Мы понимаем это, но нам страшно. Наши знания и опыт отказывают нам. И даже больше - они стали обузой. То, что всю жизнь было для нас символами и орудием свободы познания, теперь стало ее цепями. Незаметно мы сделались узниками своей учености  и останемся таковыми, если не сумеем преодолеть самих себя. Истину нельзя доказать, коллеги. Она требует иного…

Мудрецы молчали, не перебивая говорившего, а тот, чуть помедлив, словно решаясь на что-то, медленно произнес:

- Это очень трудный шаг, но его нужно сделать. Шаг из области логики, метрических систем и доказательств, в область веры.

Затем Мудрец медленно подошел к лежащему в пыли мячу и положил рядом с ним свою подзорную трубу. Потом снял высокий колпак, немножко подумав, снял еще очки и аккуратно сложил все это вместе.

Закончив, он посмотрел на свет, струящийся из-за порога, и обернулся на своих коллег, словно приглашая их последовать за ним.

Первым ответил Мудрец с линейкой и циркулем:

- Я понимаю, что вы хотите сказать, - медленно проговорил он, покачивая головой, - и даже парадоксы меня теперь пугают меньше, чем когда-то бы ни было. Однако факты вещь упрямая, и я не могу игнорировать данные объективного исследования, а эти данные говорят, что в эту дверь нам пройти невозможно. Мне, по крайней мере, точно. – Категорично заявил он, но, видимо вспомнив о парадоксах, поправился, - пока, во всяком случае…

Стоящий у порога понимающе кивнул и, обернувшись к Мудрецу с зажженной лампой, спросил у него:

- А вы, коллега?

Тот посмотрел ему прямо в глаза:

- Я должен вернуться, - ответил он, - я ясно чувствую, что допустил чудовищную ошибку, но где и какую - еще не знаю, а этот свет, - Мудрец внимательно посмотрел в дверной проем, - теперь навсегда останется в моем сердце и поможет мне отыскать этот путь снова.

Уходящий чуть склонил голову, поклонившись остающимся, улыбнулся им, и, повернувшись к свету лицом, легко перешагнул высокий порог.

 

Все, что есть у меня

«Кто может сказать: «я очистил мое сердце, я чист от греха моего?»

Притчи. 20:9

 - Ну, вот здесь я и живу, - стоя вполоборота к своему новому знакомому, я широким жестом руки приглашал его к осмотру своих достопримечательностей, широко при этом улыбаясь. Не знаю почему, но сегодня мне уже с утра было радостно.

Мой новый знакомый кивнул и, осторожно ступая, прошел вперед, а я за ним. Со спины он выглядел почему-то старше, то ли эта его сутулость создавала такое впечатление, то ли длинное темное одеяние, а может и то и другое. Пройдя несколько метров вперед, знакомый обернулся, и я вновь встретился с его молодыми, серыми глазами, выглядывающими из-под густых мохнатых бровей. Было в этих глазах что-то радостное и знакомое мне, я бы даже сказал родное, если бы знал этого человека хоть чуточку дольше.

- А у вас красиво, -  он тоже улыбался. Я скромно промолчал, что тут скажешь, конечно, красиво.

Терпеливо помалкивая, я ждал, слегка покачиваясь на носках, пока мой новый знакомый оглядится по сторонам. Наконец он снова обернулся:

- Вы не против, если мы немного пройдем по этой тропинке?

- Что вы, конечно, я не против. Вы же мой гость, и я буду только рад показать вам все, что есть у меня.

Мы спустились со ступенек и оказались на неширокой, мощенной цветным камнем дорожке, ведущей вдоль цветочной клумбы к липовой аллее.

Мой новый знакомый шел не спеша чуть впереди и внимательно рассматривал растения на клумбах. Иногда он останавливался и чуть наклонялся вперед, стараясь получше рассмотреть какой-нибудь особенно интересный  экземпляр. И тут уж встревал я, подробно расписывая название и историю этого цветка или растения. Гость вежливо молчал, давая мне возможность обнаружить свои знания. Но совсем скоро случилось так, что возле одного цветка я запнулся, силясь припомнить его название на латыни, и тут мой новый знакомый проявил незаурядную эрудицию в области цветоводства. При этом он как-то виновато улыбнулся мне. Должно быть, его смутила моя вытянувшаяся физиономия. Да и то сказать, я был не то что удивлен, а можно сказать застигнут врасплох. Уж я-то считал  себя чуть ли не единственным специалистом в этой области.

- Да, точно так. – Медленно растягивая слова, проговорил я. – А Вы, я вижу, специалист в этом вопросе.

Знакомый ничего мне не ответил, только улыбнулся, будто извиняясь, и пошел дальше по дорожке своей неспешной походкой. Я за ним. Уши мои горели – так мне и надо, а то возомнил себя великим магистром. Я вздохнул, стараясь особо не шуметь:  «Да уж, олух так олух. Мог бы и догадаться».

Будто опомнившись, он остановился и, обратившись ко мне, заговорил:

- Был когда-то специалистом, вернее считал себя, теперь уж нет. Просто довелось увидеть много различных садов. – Мы шли сейчас с ним вровень. -  А у вас очень интересная коллекция, такие разные растения на одном участке. Просто удивительно, как вам удается их совмещать друг с другом.

Я слегка кивнул, принимая комплимент.

- А вот этот цветочек имеет ядовитые шипы, - мой собеседник остановился у роскошного цветущего куста, потом наклонился и осторожно приподнял листы, рассматривая мелкие и острые иглы шипов.

- Что делать, - развел я руками в стороны, - как говорят современные киногерои: не мы такие, а жизнь такая.

- М-да, я думаю все же, что его соседство неполезно другим Вашим цветам, - он аккуратно отпустил листья и, не дожидаясь моего ответа, пошел дальше.

Я снова погрустнел – это был один из моих самых лучших экземпляров. Моя гордость. Он достался мне от отца совсем чахлым, и я положил много усилий, чтобы привести его в теперешний вид. Мне даже пришлось пожертвовать несколькими другими видами, росшими ранее на этом месте. Они слишком разрослись и загораживали этой опасной красоте солнечный свет, мешая кусту правильно развиваться. Все мои знакомые обычно прямо-таки на месте сгорали от зависти, глядя на это чудо, а тут: «я думаю, неполезно». «Позвольте уж мне самому определять, что полезно, а что нет, - закрутилось в моей голове, - Ваши советы можете оставить при себе. Лично мне это никогда не мешало». Я уже начал сожалеть о своем преждевременном приглашении нового знакомого в гости.

Молча мы прошли еще немного вперед. Мой новый знакомый по-прежнему шел впереди, изредка о чем-то меня спрашивая, я отвечал без энтузиазма – уж скорей бы закончилась эта экскурсия. «Да пусть себе, смотрит, - наконец решил я, - пусть даже говорит что хочет. Выслушаю - от меня не убудет. Но уж с новыми знакомыми – баста. Как говорится, старый друг - лучше новых двух». Закончив на этом свои размышления, я приободрился и зашагал веселее. Что ни говори, а взгляд на события с точки зрения их неминуемой конечности значительно упрощает отношение к этим самым событиям.

- Что? Простите, я не расслышал, - за своими мыслями я и не заметил, что мой собеседник уже давно что-то мне говорит.

- Я сказал, что, судя по всему, вы человек увлеченный и ответственный - любите порядок. Все у вас на своих местах. – Он повернулся и посмотрел мне прямо в глаза. -  У вас очень много ярких однолетних растений и очень мало полезных.

Я скривился в ухмылке:  «Опять двадцать пять».

- Нет, нет, вы не подумайте, у вас очень красиво, все взвешено, ничего лишнего, но хотелось бы за внешней красотой видеть нечто большее. Ведь согласитесь, большинство ваших растений пустоцветы и высажены для ублажения глаз. Они красивы, но пусты…

- Вы забыли упомянуть - еще и опасны, - не удержался я.

- Есть и опасные, - мой новый знакомый даже и не заметил моего сарказма.

- Видите ли, я не люблю ничего статичного, мне нравятся перемены, нравятся эксперименты. Пусть то, что я вырастил, не имеет такой ярко выраженной полезности, как, например, куст картофеля или томата, но они мне нравятся, и это основной критерий предпочтения. Кроме меня самого, они нравятся моим друзьям и знакомым, ну, по крайней мере, они сами так говорят.

- То, что нравится - это далеко не то, что нужно.

– Ну, с этим можно поспорить. А полезные растения? – Я ухмыльнулся, -  так называемая «Лесная аптека», наверное, Вы это имеете в виду? Что ж, их внешний вид не соответствует моему представлению о настоящем саде, а их полезные свойства в силу обстоятельств мне пока неинтересны.

Мой собеседник молча шел рядом, внимательно слушая и не нарушая моего монолога.

- Да, я понял вашу мысль: цветущий сад, каким бы совершенным он не был, сам в себе не имеет никакой ценности, как и вообще любая вещь в себе. Он должен служить. Но вот кому? Это вопрос. Пока он служит мне. Да, мне. Моему, если хотите, честолюбию. Здесь практически все создано мной и живет благодаря мне. Умру я, умрет и мой сад, ничего не останется. Вы же знаете: пустоцвет не дает плодов. Да мне и не жалко. – Я горько улыбнулся, - останется разве что тот цветущий куст с ядовитыми шипами, он многолетний и имеет глубокие корни.

Мы еще долго бродили среди цветника, утро за это время успело плавно перейти в день и солнце поднялось высоко. Мы стали несколько ближе друг другу, и я довольно много рассказал ему о своем саде и цветах, растущих в нем, об особенностях наиболее интересных из них. Мой собеседник с интересом меня слушал, обнаруживая глубокие знания в садоводстве. Даже дал несколько дельных советов относительно ухода за садом. Он был очень старомоден, этот мой новый знакомый, все время твердил о недопустимости пустоцвета, о какой-то особенной разборчивости при выращивании растений. О возможной вредоносности многих из них. Приводил какие-то совершенно нелепые примеры, как он утверждал - из собственного опыта. Говорил, что пока есть время, надо возделывать землю и что надо многое успеть, что вовремя неубранные сорняки могут погубить даже самый совершенный сад и еще многое другое, которое я и не запомнил. Интересовался, кстати, как растения переносят непогоду, на что я ответил, что у меня здесь великолепный климат и никакой непогоды не было уже многие и многие годы.

Разговаривая, мы незаметно прошли все мои роскошные клумбы и мощеная дорожка вывела нас в неширокую липовую аллею. Здесь деревья давали густую тень и мы, не сговариваясь, вступили под их укрытие.

- Вот эта липовая аллея, - продолжал я наш разговор, - она посажена моими родителями, давным-давно. Их самих уже нет на этом свете, и я не верю, что эти деревья помнят их. Помню только я. Помню, пока живу.

Наши ноги неслышно ступали по мягкой лесной дороге.

- Какой смысл в многолетних, полезных растениях? – Задал я давно заготовленный вопрос.

Мой собеседник ответил не сразу и ответил не совсем вежливо:

- А какой смысл в цветении яблони, не дающей плодов?

- Хм. Вы мне напоминаете моего отца, - я отшвырнул ногой на обочину дороги упавшую ветку, - он говорил то же самое, только немного другими словами. Хотите, я скажу, почему была посажена эта аллея, ну, кроме того, чтобы затенять дорогу? Мед! Отец посадил именно липу, чтобы было где его пчелам собирать мед. «Вот сынок, - говорил он, будем долгими зимними вечерами пить чай с липовым медом». И еще он говорил: «Все должно приносить пользу, и человек в первую очередь». Кстати, тот ядовитый куст тоже посадил он, позарившись на его красивые цветы, но, уколовшись пару раз о шипы, забросил его. Даже пытался извести, но до конца так и не смог - у этого растения очень глубокие корни, я уже, по-моему, говорил. А мед? Отец умер, так и не дождавшись меда с цветов этих деревьев, а потом я продал пчел.

- Вот так вот, - я нагловато посмотрел в глаза своему собеседнику, как бы даже несколько кичась этой своей сегодняшней, так не свойственной мне откровенностью, - все, что есть у меня, - это только мое и ничье больше. Я знаю каждую травинку в своем саду, знаю каждый камешек на этой дороге, - продолжал я, - у меня нет ничего, о чем бы я не знал или чего бы я не хотел иметь. Я абсолютный хозяин здесь, у себя.

Пожалуй, получилось чересчур грубо, но уж как получилось. Как говорится: из песни слов не выкинешь. Я осторожно посмотрел на своего собеседника – вроде бы не обиделся, ну и хорошо.

Липовая аллея незаметно вывела нас к Озеру, раскинувшемуся посреди зеленого луга. Вот уж куда я не собирался никого приводить, так это сюда. Озеро - это заповедник, бывать здесь могу только я и никто больше. Сад – садом, там частенько бывают мои друзья, и даже по аллее я гулял когда-то с одной очень… ну это не важно, но Озеро - здесь нет места никому, кроме меня. Я хотел было вежливо, но решительно заступить дорогу моему новому знакомому, но как-то так получилось, что не успел, и через мгновение мы оба оказались на берегу, у самой воды.

Озеро – оно для меня все. Когда я бываю здесь, я могу слышать колыбельные, которые пела мне моя мать, могу видеть отца, ухаживающего за яблонями в саду, могу снова встретить ту милую девушку, выходящую на берег из аллеи, и никто, никто не имеет права нарушать здешний покой. И вот здесь, сейчас на берегу моего Озера новый человек, и странно, что я был спокоен. До этого момента я всегда думал, что никогда и никому не позволю тут находиться. Мой новый знакомый вел себя на удивление тактично, словно чувствуя мое особенное отношение к этому месту. Он как-то сразу слился со всей этой тишиной и покоем. Вскоре и я успокоился, потом подошел поближе и встал рядом с ним. Мы смотрели на зеркало воды, в котором отражались деревья и плывущие по синему небу облака. Глубоко в кристальной воде мелькали серебряные блики рыб и можно было видеть, как слегка раскачиваются, словно от легкого ветерка, подводные травы.

Мой собеседник молчал. Я хотел было что-то ему сказать, но он остановил меня жестом, потом подобрал с земли гладкий, круглый камень, как-то странно посмотрел на меня и, встав на каменный уступ, возвышающийся над водой, легко бросил его в зеркальную гладь. Я вздрогнул вместе с Озером. Его кристально-чистая вода замутилась поднятой из глубин грязью, в воздухе повисло зловоние.

Я стоял пораженный, не в силах что-либо сделать. Такого поворота я не мог предполагать даже в самых своих недобрых мыслях. Человек, которого я привел сюда как друга, нарушил священный покой моего Озера. Он попрал его, осквернил самое дорогое для меня. Кровь прилила к моему лицу, я был в бешенстве. С усилием сдерживая себя, я тихо процедил сквозь сжатые зубы:

- Вы должны покинуть это место и забыть сюда дорогу.

Мой новый знакомый беспрекословно повиновался и, не поднимая на меня глаз, пошел прочь. Глядя на его удаляющуюся спину, я почувствовал какое-то совершенно дикое и неуправляемое желание ударить его. Чтобы не сделать этого, я закрыл глаза и, обхватив голову руками, опустился на сырую землю.

Я плакал впервые за много лет, было такое ощущение, что мне наступили на грудь. Я взошел на каменный выступ, с которого этот человек швырнул камень, лег на живот и стал смотреть в воду. Озеро уже давно успокоилось, о происшедшем напоминала только муть в воде. Я лежал и смотрел в мутную воду. Мысли мои то и дело возвращались к сегодняшним событиям. Вдруг в клубе мутной воды проскользнула какая-то тень, и я не сразу понял, что увидел. Потом спохватившись, я начал вглядываться внимательнее, и вскоре тень промчалась снова, она была похожа на длинное узкое тело какой-то рыбы. Никогда раньше я не замечал в своем Озере подобной живности. Я склонился еще ниже, почти касаясь лицом воды, все еще отдававшей затхлым запахом и напрягаясь, всмотрелся в воду. И вдруг из глубины мутного облака прямо на меня выглянула безобразная морда с двумя маленьким, глубоко посаженными и совсем не рыбьими глазами. Я отпрянул от воды, успев заметить, как темное длинное тело, извиваясь, ушло в глубину. Я сидел на камне, не в силах осмыслить увиденное. Медленно в мое сознание вползала мысль - мое заповедное Озеро было не только моим. И тогда мне стал немного понятен поступок моего дневного гостя - он потревожил зверя, жившего в глубине моего Озера. Зверя, о существовании которого я и не подозревал. Скажи кто-нибудь мне еще утром об этом, я бы поднял его на смех, я ведь твердо считал, что знаю все, что есть у меня.

Я продолжал наблюдать за Озером. Тень зверя в воде все чаще и чаще мелькала в глубине, а однажды я увидел два желтых немигающих глаза, несущихся с глубины прямо на меня, я смотрел на них как загипнотизированный и смог отпрянуть от воды только в самый последний момент. В тот раз зверь пронесся у самой поверхности, так что вода у камня, на котором я сидел, забурлила, и я смог рассмотреть чешуйчатую спину с игольчатыми плавниками. Я вскочил на ноги и отошел от берега. Возникло странное чувство – Озеро уже не было моим, оно было во власти какого-то совершенно безобразного чудовища, о существовании которого до сегодняшнего дня я и не подозревал. Я помотал головой: «Не может быть! Это просто сон, какое-то страшное видение, которое скоро исчезнет! Нужно просто проснуться и все встанет на свои места!». Уверив себя в этом, я твердым шагом подошел к кромке воды и, зачерпнув ее ладонью, ополоснул себе лицо. Зловоние ударило мне в нос. Я шарахнулся от Озера, машинально вытирая руку о брюки, она была вся в какой-то отвратительной темно-зеленой слизи. Ужасный запах, словно в одно мгновение пропитал все вокруг, я опустился на траву и принялся вытирать руку об нее, но это мало помогало. Тут я вспомнил, что там в саду у меня есть замечательные пахучие травы, вроде мяты и мелиссы. Вскочив на ноги, я бросился в сад. Быстрым бегом миновав липовую аллею, я сразу безошибочно направился к той части сада, где они росли. Набрав все необходимое, я быстро приготовил отвар и принял ванну. Зловоние отступило, и я немного успокоился. Все в конце концов не так уж и страшно – зверя можно будет как-нибудь извести и произвести большую генеральную уборку. Сколько же времени не чистили Озера? Да, наверное, никогда. Я, по крайней мере, не помню.

После ванны мое настроение заметно улучшилось, и я, напевая какую-то веселую песенку, принялся утираться полотенцем и тут мне показалось, что запах гнили смылся не весь, что вроде бы кое-что осталось. Я убрал полотенце и поднес к лицу ладонь руки. Точно! Та же вонь! Я в бешенстве выкинул полотенце и выбежал в сад. Тут все вроде бы было на своих местах, я ходил между клумб и пытался успокоиться, слезы текли из моих глаз. «Зачем, зачем я привел сюда этого человека!», - снова и снова вертелось в моем мозгу. Но время взяло свое, и вскоре моя ярость сменилась вопросом: «Что делать?». Запах удалить не удалось, в этом я убедился практическим путем. Всякий раз, после того, как я переставал мыть руки душистым отваром, вонь возвращалось. Теперь я постоянно ходил с фляжкой этого отвара на поясе и время от времени споласкивал руки и лицо.

Прошло уже достаточно много времени с того момента, как я бежал с берегов своего Озера, пора было бы проверить, что там происходит сейчас. «Может, все не так уж и страшно, - подумал я, - может быть, зверь ушел. А запах… а что запах - в конце концов, не только цветы, но и человек способен распространять запахи, хоть и не такие благоуханные. Буду пореже выходить в люди», - решил я наконец и направился в сторону аллеи. Пока я шел, у меня возникло стойкое ощущение, что погода переменилась, вроде бы так же, как и раньше, светило солнце, но воздух стал как будто бы влажнее, как-то тяжелее, что ли. Войдя в аллею, я теперь шел по ней со все возрастающим беспокойством. Солнце постепенно спряталось за какую-то дымку и всегда солнечная аллея незаметно превратилась теперь в сумрачную. Снова в ноздри ударило зловоние. Я отстегнул фляжку, умыл руки и ополоснул лицо, но запах не исчез. Осторожно потянув носом, я убедился, что в аллее сам воздух был пропитан этой водной гнилью. Я намочил душистым раствором носовой платок и прижал его к лицу, стало немного легче. Шаг за шагом, я осторожно пробирался по аллее к своему заповедному озеру. Странно, я никогда раньше не замечал, чтобы деревья аллеи сбрасывали листву, теперь же у меня было такое ощущение, что я передвигаюсь от лета к поздней осени – чем ближе было окончание аллеи, тем меньше было на деревьях листвы, тем более холодным был встречный ветер.

Наконец я вышел из-под сени деревьев и остановился пораженный – моего заповедного Озера не было. На том месте, где оно раньше стояло, теперь было подернутое ряской и водорослями вонючее болото. Берега, некогда зеленые и песчаные, были истоптаны и перемешаны с грязью, будто здесь стояло на водопое целое стадо бизонов. Мой камень, на котором я провел столько незабываемых минут, возвышался над водой, весь обросший скользким мхом. Я стоял на месте, не в силах вместить увиденное. Вдруг где-то вдали на берегу что-то зарычало и ухнуло, я повернулся в ту сторону и напряг зрение. Там, на дальнем берегу озера, происходило что-то странное: что-то огромное и темное клубилось на земле, перемешивая в грязь местами еще зеленую траву. Любопытство оказалось сильнее страха и отвращения, и я, осторожно ступая, решил подойти поближе, чтобы точнее рассмотреть, что же там происходит. Осторожно ступая по жидкой грязи, в которую превратился берег Озера, я подошел к такому месту, с которого мог бы безопасно наблюдать за происходящим. Сначала я никак не мог понять того, что происходит. Однако вскоре, немного попривыкнув к освещению, я разобрал, что по берегу прыгает и катается зверь, тот самый, что был в моем Озере. От ужаса я не смог сдержать крика, зверь услышал меня и повернул ко мне свою мерзкую бугристую морду с глубоко посаженными немигающими желтыми глазами. Но, видимо, в этот момент я не интересовал его, он, рыкнув, свалился на землю и начал ерзать по ней на спине, словно перевернутая ящерица. Это продолжалось какое-то время, и тут вдруг что-то произошло – зверь пару раз дернулся на земле и, ловко перевернувшись, встал на лапы. И тут я увидел причину такого его странного поведения - за его спиной теперь раскрылись маленькие перепончатые крылья, еще хранившие отдаленное напоминание об игольчатых плавниках. Зверь осторожно их расправил, они были совсем еще слабыми и не смогли бы поднять его в воздух. Но что будет, когда они вырастут и зверь превратиться в дракона? Совсем недалек тот день, когда он полетит над моим Озером и садом. Я с ужасом представил себе эту картину и застонал в беспомощном отчаянии. И самое ужасное – этот зверь мой, я понял это почти сразу, как увидел его в первый раз. Здесь не откуда взяться никому и ничему без моего ведома. Все долгие года этот зверь тихо возрастал в моем заповедном Озере, скрытый от глаз. Хотя нет, не для всех он был скрыт: та девушка, с которой я когда-то гулял по липовой аллее, она, взглянув как-то в воду Озера с моего камня, углядела в ней что-то такое, о чем пыталась предупредить и меня. Я тогда, помнится, был очень зол на нее и не стал слушать. Да все так, этот зверь даже слишком мой, чтобы я так просто смог его увидеть. А ведь все могло быть иначе, всмотрись я в воду своего заповедного Озера хоть один раз попристальней… Но нет, часами вглядываясь в зеркальную синеву воды, я не видел ничего, кроме своего отражения, относя все странности и изъяны к особенностям природы. И вот теперь этот мой зверь, которого, по сути, вырастил я сам, грозит уничтожить все то, что есть у меня, выжечь мой сад и превратить его в зловонную пустыню.

Мгла отчаяния почти накрыла меня. И в этот момент я вдруг понял, что мне может помочь тот, кто обнаружил этого зверя в моем Озере. Ведь он же не просто так кинул камень в воду, ведь он должен был знать, что за этим последует. Я начал беспомощно огладываться по сторонам, ища возможности встречи с тем человеком, и вдруг увидел знакомую фигуру, стоящую на обросшем скользким мхом камне. Я бросился со всех ног к моему знакомому. У меня был целый ворох вопросов к нему и не знаю, чего там было больше: упреков, мольбы или радости. Я собрался было выпалить их ему все разом, но он вдруг остановил меня жестом. Я еще раз попытался начать говорить ему, но столкнувшись с тихим светом его глаз, замолчал. И когда разум мой успокоился, он первый пригласил меня к разговору:

- Теперь вы готовы говорить, а я слушать.

- Да, - ответил я, удивляясь своему спокойствию. Еще минуту назад столько вопросов теснилось в моей голове, мешая друг другу, а вот теперь полная ясность.

- Зверь… - начал я говорить, превозмогая неведомо откуда взявшуюся одышку, и дракон на берегу озера взмахнул подросшими крыльями, неуверенно отрываясь от земли.

-… которого я вырастил, убивает мой сад… - я продолжал говорить, с трудом выдавливая из себя слова, капля за каплей, а дракон уже летел над изуродованным лугом, затмевая собой свет солнца.

- …и я не могу его остановить, - исторгая из себя слова, я совсем обессилел и упал на колени, а победный звериный рык раздался в сумрачном небе.

И тут сверху, откуда-то из-за края неба, ударила яркая молния, поразив летящего в воздухе дракона. Тот, закувыркавшись, свалился в болото, и оно, протяжно сглотнув, проглотило уродливую тушу. Вслед за молнией раздались грозные громовые раскаты, и тут же, словно отворившись, небо извергло на землю дождь. Дождевые струи несли с собой небесную прохладу и свежесть, без остатка смывая грязь и зловоние. Озеро вышло из берегов, и гнилая вода, бурным потоком перевалившись через край, уходила прочь из долины. Я сидел под теплым дождем и его свежие струи, мешаясь с моими слезами, омывали мне лицо.

Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. Тут же выглянуло яркое солнце, освещая юным светом и легкие белые облака в лазурном небе, и свежую орошенную дождем землю под ними. Я осмотрелся по сторонам - луг сверкал изумрудной травой, а там, где земля была изрыта зверем, дождь сравнял кочки и ямы. Свежая чистая вода сверкала солнечными бликами. Я смутно помню, что именно чувствовал в тот момент, глядя на свое возрожденное Озеро, помню только поющую безграничную радость, так органично сливающуюся с этим обновленным сверкающим миром. Я, улыбаясь, умиротворенно смотрел на отражение неба в зеркале воды, как вдруг серебристая стрела, пронзив изнутри сверкающую гладь, взметнулась к высокому солнечному свету. Она поднялась высоко-высоко, почти к самым облакам и там, в вышине, расправив острые серебреные крылья, парила среди них какое-то время, словно маленькая сверкающая звездочка неведомо как очутившаяся в дневном небе. А потом, снова сложив крылья, белой молнией низринулась с лазурного поднебесья обратно в воду, родив маленький фонтан бриллиантовых брызг. Летающая рыба! В моем Озере! Да еще какая! Я сидел, открыв рот от восхищения, молча глядя на все это и не в силах проронить ни звука, а потом повернулся к своему собеседнику, ища ответа у него. Но мой новый знакомый, взглянув на меня, вдруг рассмеялся молодым, веселым смехом и, пожав плечами, ответил:

- В Озере нет ничего лишнего и постороннего. Все только ваше.


***

 Мы не спеша шли по липовой аллее, освещенной ярким солнцем, а высоко над нашими головами на ветвях деревьев среди набухающих почек, пели птицы. Говорить не хотелось. Мы вошли в сад, и я с удивлением обнаружил, что и здесь произошли перемены - он весь как бы посвежел и воспрянул, видимо, дождь был и здесь, но не такой сильный, как на лугу. Чистые дорожки между клумбами цветов приглашали к прогулке, но сил уже почти не оставалось, и я предложил своему знакомому дойти до ближайшей скамейки и отдохнуть. Он согласился. Путь наш пролегал мимо яркого ядовитого куста, того самого что так привлек наше внимание в прошлый раз. Когда мы подошли к нему поближе, я с удивлением обнаружил, что его гроза тоже не миновала - куст пожух, листва и цветы с него облетели, а сам он был порядком растрепан и обломан. Я с интересом разглядывал то, что осталось от моей бывшей гордости.

- Так он погиб? – Удивленно спросил я у своего спутника.

- Нет, он не погиб, - ответил он, как-то виновато улыбнувшись, - если вы помните - у него очень глубокие корни.

Я смущенно кивнул головой.

- Он еще даст свои ростки, - продолжал мой новый знакомый, - и их нужно будет вовремя удалять. Это долгий труд на многие годы.

Да, работы мне предстояло много, и вряд ли я справлюсь с ней один, теперь-то я это точно знаю. Да и добрый совет в содержании сада мне тоже будет нужен неоднократно. Все это как-то разом пронеслось в моей голове, и я собрался было сказать об этом своему новому знакомому. Но он жестом остановил меня, предлагая пока помолчать, похоже, он знал все, что я собирался ему говорить, я понял это по спокойному свету его глаз и не стал спорить. Я устало вздохнул и опустился прямо на траву, возле уцелевшей клумбы. Сил у меня уже не осталось.


Он пришел в этот мир

«И беспрекословно - великая благочестия тайна: Бог явился во плоти, оправдал Себя в Духе, показал Себя Ангелам, проповедан в народах, принят верою в мире, вознесся во славе».

1 Тимофею, 3:16.

Смотри, - какой тонкий этот мир, совсем как паутинка, словно сплетен из тончайших хрустальных нитей. Они, конечно же, хрустальные, в этом нет никаких сомнений, видишь, как играет в них свет летящих звезд, как бежит он по ним, рассыпаясь на мириады разноцветных сверкающих искорок. Маленькие сверкающие искорки, они мне что-то так напоминают, что-то давнее и очень знакомое… Вспомнил. Они похожи на падающий снег в зимнюю ночь. Помнишь, мы видели такой, давным-давно, когда ты был еще совсем маленьким?  Легкие сверкающие звездочки, тихо падающие с высокого темно-синего неба.

Как тихо вокруг. А ты знаешь – на самом деле в мире нет тишины, и если остановиться и немного помолчать, то можно услышать удивительную мелодию. Не веришь? Вот сейчас, смотри - звездные искорки бегут по тонким хрустальным нитям. Видишь, как те чуть-чуть вздрагивают? А теперь замри и слушай. Слышишь? Они поют! Тысячи тончайших струн отозвались радостным звоном Творцу, запели, сплетая свои мелодии в единую великую симфонию. Эта музыка, она никогда не умолкает, и если захочешь, ты  всегда сможешь ее услышать, надо только чуть-чуть постараться. Симфония бесконечна, потому что Создатель никогда не оставляет Своего творения. Посмотри вокруг - Его любовь наполняет наш хрупкий мир, живет в нем, и мир живет ею, покоясь словно дитя в заботливых руках Отца, освящаясь Его светом.  А однажды, много лет назад, Свет сошел в мир, и Любовь обрела плоть. Мир вместил Невместимого, не спрашивай как – это тайна…

Он пришел, чтобы не дать разбиться хрустальному кружеву, чтобы сохранить его, спасти, взять на руки и поднять, а мир… Зачем ты плачешь? Не надо. Разве ты не знаешь - смерть не может иметь власти над Творцом жизни, и Любовь не оставила мир. Совсем наоборот, придя однажды, Он остается здесь до скончания века, и каждый раз ищущие жизни спешат встретить Его. Вот и сегодня…

Снег пошел, смотри, как красиво, точно в твоем далеком детстве – маленькие сверкающие звездочки слетают с неба и тихо ложатся на твои ладони. Слышишь? Ангелы запели на небесах! Давай же руку, идем скорее, Он снова пришел в этот мир.


Меч сияющей стали

«Итак станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности, и обув ноги в готовность благовествовать мир; а паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого; и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие».

Ефессянам, 6:14-17.

«Ибо всякий, рожденный от Бога, побеждает мир; и сия есть победа, победившая мир, вера наша».

1 Иоанна, 5: 4.

 «Крещается раб Божий…», - чистая студеная вода обняла его, приняв в свои объятия, смыла остатки нерешительности и сомнений. Порыв морозного ветра разогнал хмарь, очистив бездонную синеву зимнего неба над головой. Солнце взошло над миром, заскользило своими быстрыми лучами, освещая его беспредельные границы. Свет коснулся дремавшей души и, рассеяв тьму вокруг, пробудил ее ото сна. Легкой птицей радостно встрепенулась она навстречу искрящемуся свету. Расправила в его нескончаемом потоке белоснежные крылья и, звонко переливаясь, запела свою первую рассветную песнь.

Капли студеной воды стекали по горячему лицу, падали на землю и тут же обращались в лед. Стоял мороз, холод властвовал повсюду, и только в сердце, там, где тихим пламенем горел огонь, ему не было места. Только что, здесь, в этой купели, он отвергся старой жизни и принял в дар новую, ту, в которой его призванием должна стать брань. Теперь он воин: сверкающая кольчуга плотно облегла грудь, в левой руке тяжелый щит, в правой - меч сияющей стали.

Высоко над головой, с далеких, недосягаемых небес раздался призывный трубный сигнал. Развернувшись по ветру, ожило боевое знамя, рука легла на высокую рукоять меча.


***

Воин встал рано утром, еще до рассвета, как и положено накануне битвы. В темноте прошел в ванную, зажег свет. Из зеркала напротив смотрело чье-то неуловимо знакомое лицо, узнал, подмигнул: «Доброе утро!». От вчерашней уверенности осталось слабое, стыдящее напоминание. Немного помедлил, сомневаясь, а потом решительно завернул кран с горячей водой и, набрав полную пригоршню холодной, нырнул в нее, зажмурив глаза. Холод сделал свое дело, вчерашнее решение ярко заиграло девизом на отполированном до блеска щите. Свежий утренний ветер приподнял воинский стяг. Умывшись, воин встал пред Образом, постоял немного так, пытаясь отогнать ненужные мысли, и убедившись, что, как и обычно, этого не удастся, размашисто перекрестился: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа».

Облачившись в светлую бронь, он твердым шагом направился к выходу из комнаты. Кольчуга, сверкая, переливалась на груди, тяжелый щит с начертанном девизом - в левой руке, меч сияющей стали - на поясе. Воин толкнул дверь.

На кухне за столом слева и справа сидели друг против друга двое. На самом столе, укрытым домашней, уютной скатертью, стояли горячий самовар и ваза, полная пряников и конфет. Гости сидели и, громко хлюпая, пили с видимым наслаждением горячий ароматный чай, время от времени прерываясь только для того, чтобы, надув важно щеки, подуть на парящее блюдце.

- О, уже готов, - встретил его словами тот, что слева, - классно выглядишь. Жаль вот только, опоздал лет на пятьсот. – Гости самодовольно захихикали. – Чаю будешь?

Воин опешил, он шел готовый к бою с чудовищами и змеями и уж ни как не ожидал, что его сверкающие доспехи могут вызвать насмешку.

- Да ладно тебе. Не переживай, - продолжал левый, потянувшись за конфетой, - мы понимаем,  людям нравится играть в игры. В разные. – Продолжал он, разом проглотив сладость. – Ну вот ты, например, куда собирался так важно? Тебе же сейчас в троллейбус! И нужны там тебе все эти причиндалы? – Правый довольно хрюкнул в чашку.

Украдкой, стараясь не привлекать внимания гостей, воин оглядел свой доспех. Надо же, то ли за окном стало светлее, то ли раньше спросонья он плохо разобрал – доспех-то вовсе не такой уж и грозный, как казалось раньше, даже вроде как и вовсе из жести. «Тоже мне, толкинист», - мелькнуло в голове.

- Во-во, - словно услышав его сомнение, продолжал левый, - и я говорю, несерьезно это,в твоем-то возрасте. Считай полжизни нормальным мужиком прожил, а тут вроде как в сказку поиграть захотелось. – Он повернулся к стоящему. – А чего ты там сейчас бормотал? Нет, я понимаю – это что-то типа эльфийских заклинаний, только вот по-каковски - не разобрал. Да ты садись, чего стоишь-то как неродной. – Левый подвинулся, освобождая место за столом.

Воин присел с краешка. Сидеть было неудобно, меч в ножнах уперся в пол и неуклюже торчал, да еще этот щит, гремит будто таз. Он виновато оглядел место, куда бы его пристроить.

- Давай их сюда, - подал голос тот, что сидел справа.

Воин неуверенно снял щит и отстегнул от пояса меч. Отдавая оружие соседу напротив, он заметил ставший еле заметным девиз, начертанный на щите. На минуту засомневавшись, он попридержал руку.

- Давай, давай, - правый привстал навстречу и с силой выдернул из рук воина меч.  Лицо того вдруг вспыхнуло гневом.

- Да, представляю, как бы ты сейчас важно вышагивал по городу, - тот, что слева, подвинул ему полную до краев чашку душистого чаю, - держи. Нет, есть, конечно, такие клоуны, но нормальных людей все же больше. Ты пей, пей, не то остынет чай-то.

Гнев безоружного воина сменился смущением. Он пододвинул ближе к себе предложенный чай и взял оказавшийся тут же, под рукой, пряник. Правый в это время с грохотом заталкивал под кухонный стол щит с мечом. Краем глаза воин заметил, что меч согнулся пополам, точно сделанный из картона, обклеенного фольгой. «Да уж, хорош бы я был на работе»,- мелькнуло в голове.

Вскоре от выпитого чаю сделалось жарко, и воин сам, уже не раздумывая, стянул с себя тяжелую кольчугу и под одобрительные поддакивания затолкал ее вслед мечу и щиту туда же, под стол.

Завтрак получился веселым. Гости знали множество разных историй, и время пролетело быстро. Когда пришла пора выходить из дому, они услужливо проводили воина до двери и обещали ждать его здесь же вечером. Железная дверь сзади захлопнулась, морозный воздух ударил в лицо. Настроение было прелестное, и шагалось легко. Выпавший ночью снег хрустел под ногами, и обезоруженный воин, беспечно насвистывая, пошел не спеша в сторону автобусной остановки.

Вдруг, внезапно почувствовав на себе чей-то взгляд, безоружный насторожился и, уловив боковым зрением какое-то движение, быстро обернулся. Черный пес, злобно ощерив клыки, шел за ним следом, чуть забирая слева. В голове метнулся страх и запоздалое сожаление. Время от времени оглядываясь, безоружный сначала прибавил шагу, а потом и вовсе побежал, делая вид, что торопится на стоящий у остановки троллейбус. Когда он уже почти добежал до нее, транспорт стал отъезжать, закрывая на ходу двери. Воин что есть силы припустил бегом, догнал троллейбус и в последнее мгновенье успел проскочить в закрывающиеся задние двери. Черная клыкастая пасть, рявкнув, клацнула зубами у самой его ноги. Безоружный выглянул в окно - черный пес, шедший за ним по пятам от самого дома, сидел на обочине дороги, провожая неморгающим взглядом желтых глаз ускользнувшую жертву.

Воин облегченно вздохнул и, немного помедлив, стал пробираться в середину салона. Подойдя к огромному боковому окну, он взялся за поручень и огляделся. Рядом с ним теснились такие же, как и он, люди, спешившие ранним утром по своим делам. Самые обычные граждане, самого обычного города. Безоружный потихоньку успокаивался. Напротив него, рядом с тихо дремавшим мужчиной сидела хрупкая, совсем молоденькая девушка. Она держала на коленях какую-то книгу и, похоже, не замечала ничего вокруг себя, изредка только отрываясь от чтения для того, чтобы зачем-то глянуть в окно. Должно быть, готовилась к экзамену. Воин усмехнулся про себя и, уже совсем успокоившись, тоже повернулся к окну. Мимо троллейбуса проплывали многоэтажные городские дома, разноцветными огнями сверкали витрины магазинов.

- Покупаем билеты! Кто еще не обилечен? – По салону, расталкивая пассажиров, продвигалась контролер. – Есть проездные! Мужчина, у вас есть билет? Давайте мелочью, где я вам столько сдачи наберу!

Безоружный безучастно смотрел в окно.

- Мужчина, ваш билет? Эй! Заснул, что ли? Толкните его кто-нибудь.

Воин обернулся на толчок. В метре от него, багровая от злости, стояла контролер.

- Долго я буду ждать? – Закричала она ему в лицо.- Где ваш билет?

Безоружный, торопясь, начал шарить по многочисленным карманам, никак не находя нужный. Наконец, нашел то, что надо, достал было бумажник, открыл. Но тут троллейбус, резко дернувшись, остановился на очередной остановке. Бумажник выскочил из его рук и упал на пол. Мелочь большими и маленькими колесиками веселой россыпью покатилась, подскакивая, под ноги пассажирам. Народ, не обращая внимания, повернулся к выходу.

- Так! – Вновь закричала контроллер. – Пока я не проверю у всех билеты, никто никуда не выходит!

Гул недовольства, мгновенно перерастая в гнев, вздыбился над безоружным и контроллером, окружив их враждебным кольцом. И тут контролер ткнула пальцем:

- Вот пока он не заплатит!

Гнев стоявших вокруг людей обрушился на безоружного темной лавиной. Он нагнул беззащитную голову, будто ожидая удара, и, судорожно скомкав какую-то бумажку в кошельке, протянул ее билетерше. Проталкиваясь сквозь толпу, воин снова заметил хрупкую девушку, сидевшую с книгой у окна. Странно, казалось, весь этот переполох ее совершенно не беспокоил. Она сидела так же, как и раньше, читая что-то очень ей нужное, и не замечала ничего вокруг себя. Перевернув очередную страницу, девушка поправила челку, упавшую на глаза, и воин успел заметить, как в складках ее куртки блеснула полированным серебром кружевная кольчуга.

Вывалившись из троллейбуса, воин торопливо осмотрелся и, подняв воротник куртки, спешным шагом направился в сторону горевших невдалеке церковных куполов. Тело побаливало, будто после хорошей драки, но он этого не замечал. Он торопился. Воин почти бегом прошел маленький сквер, отделявший его от цели. И здесь, когда он уже почти вышел из-под тени деревьев, ему сзади, в плечо, со всего маху с криком врезалась ворона. От удара воин навзничь упал на мерзлый асфальт, но тут же быстро вскочил на ноги и, не оборачиваясь, чуть прихрамывая, побежал дальше.

У церковных ворот, ссутулившись, сидела завернутая в тряпье маленькая старая нищенка. Еще издалека завидев бегущего человека, она протянула ему навстречу черную от ветра и грязи маленькую сухую ладошку. Безоружный, заметив ее, торопясь и путаясь, нашарил что-то у себя в карманах и, не останавливаясь, на ходу положил в протянутую маленькую ладонь милостыню.

- За кого помолиться, сынок? – Тихим, простуженным голосом крикнула вслед ему старушка.

Безоружный воин, не останавливаясь, отмахнулся от нее рукой. Он поднялся на крыльцо, подошел к двери храма и, потянув ее за ручку, вошел внутрь.

Оставшаяся сидеть у дороги нищенка осторожно раскрыла темную ладошку. И тут маленькие затертые монетки, лежавшие в ее ладони, засверкали вдруг звездным блеском, на глазах превращаясь в неземное сокровище. Сияние милостыни осветило нищенку. Она встала, сбросила наземь грязное болоньевое тряпье, и - ангел, взмахнув ослепительно белыми крыльями, взмыл вверх, унося на небеса в протянутых руках бесценное сокровище.


***

Наступал вечер. Воин не спеша шел от троллейбусной остановки к дому. Черный пес, учуяв его еще издалека, злобно зарычал, оскалив зубы на сияющую сталь. Потом шел за ним до самого дома, пригнув морду к земле и глухо рыча, но приблизиться так и не посмел.

Воин толкнул дверь. На кухне за столом, слева и справа сидели те же двое, что и утром, друг против друга. На самом столе, укрытым домашней, уютной скатертью, стояли горячий самовар и ваза, полная пряников и конфет. Гости сидели и, громко хлюпая, пили с видимым наслаждением горячий ароматный чай, прерываясь время от времени только для того, чтобы, надув важно щеки, подуть на парящее блюдце.

- Уже вернулся? – Улыбнувшись как старому знакомому, участливо спросил тот, что слева. И, окинув его взглядом, укоризненно покачал головой. – Опять вырядился шутом гороховым.  – Правый смехом хрюкнул в чашку. – Присаживайся, - пригласил левый, подвинувшись, - выпей чайку с устатку.

Воин молча отставил в сторону щит. Меч сияющей стали, сверкнув в воздухе белой молнией, обрушился на пузатый дымящийся самовар, разрубив его пополам. Горячее зловонное варево широким потоком хлынуло со стола. Злобный визг, захлебываясь, утонул в облаке смрадного пара. Воин поднял меч, черная слизь, не оставляя следа, стекала по его широкому сверкающему лезвию, капала на пол. Он вогнал оружие в ножны и прошел в комнату. На кухонном окне от внезапного сквозняка с силой захлопнулась форточка. И, почти одновременно с этим, на улице, подвывая, заскулила собака. Воин подошел к окну и отдернул занавеску. Черный пес, ощерив пасть и трусливо поджав хвост, уходил прочь от подъезда.

Быстро темнело. Приготовившись ко сну, воин, немного поразмыслив, решил на ночь доспех не снимать – мало ли что. Впереди ему предстоял долгий и трудный путь, и отныне он должен быть начеку. Уже засыпая, воин улыбнулся, вспомнив девушку в троллейбусе – он не один вступал в этот бой.


***

Воин сражался. Уже семь долгих недель он не выходил из боя. Его стяг давно был сброшен и растоптан. Его девиз, начертанный на зеркальном щите, был стерт яростными ударами топоров и копий, а сам щит, не выдержав напора, но и не поддавшись ему, треснул пополам и валялся теперь под ногами. Медленно и неукоснительно, шаг за шагом воин отступал. Он был измотан. Враг, чуя его слабость, удвоил напор и яростно атаковал, ни на минуту не ослабевая натиска, неудержимо шел напролом под гром боевых барабанов. Стаи жалящих смертоносных стрел сменялись ураганным вихрем вращающихся в воздухе ятаганов. Все чаще гром боя перекрывал леденящий сердце пронзительный вой. Враг предвкушал скорую победу. Время от времени атака замирала, и гром боя стихал настолько, что воин мог слышать вкрадчивый голос, призывающий сложить оружие. Голос звал за собой, звал обменять свой меч сияющей стали на темный кривой ятаган. Звал дышать в такт гремящим черным барабанам, принять смрад за горный воздух и забыть свежесть ясного утра. Впрочем, враг  был непривередлив, его устраивал и просто уход воина с поля боя, голос нашептывал об усталости и отдыхе. Уговаривал сбросить изрубленные доспехи и идти, куда глаза глядят. Идти к тихой безмятежной жизни, о которой так мечталось. Вернуться в свою теплую, уютную квартиру с мягким ковром. Закрыть двери и зашторить окна.

Все семь недель воин отбрасывал от себя вражьи посулы, а в этот раз помедлил, но не потому, что он раздумывал, нет, он сделал свой выбор давно. Еще тогда, когда его впервые позвал сигнал боевого горна с небес. Он просто выгадывал время, медлил, пытаясь в момент затишья собрать уходящие силы. Он медлил, враг ждал, время шло. И тут воин сначала с недоумением, а потом с ужасом заметил - ему нравится покой. Его дух рвался в бой, а плоть восставала и требовала отдыха.

Тяжело опираясь на опущенный меч, воин огляделся: пока он отдыхал, враг не стоял праздно против него, он атаковал в это время других. Братья сполна оплачивали его минутную передышку. Он посмотрел на небо - до зари было еще далеко, но предчувствие ее приближения не оставляло его. Что ж, возможно, ему больше не суждено встретить восход солнца. Воин поднял с земли растоптанный стяг, прикрепил его к древку сломанного копья и воткнул в землю. Потом опустил забрало и, сжав двумя руками стальную рукоять меча сияющей стали, поднял его острием к небу. В клочья разорвав тишину, ударил барабанный бой. Визг злобы и ярости оглушил, остановил в жилах кровь. Враг темной волной клокочущего ненавистью моря ринулся в атаку.


***

Воин лежал, он был повержен, и тьма обступила его. Он уже давно ничего не слышал и ничего не видел, он не различал ударов. Он почти сдался, и у него не осталось сил жить. Ум был пуст, и только сердце упрямо, толчок за толчком гнало кровь по венам. Он видел лицо врага, и у него не осталось надежды, отчаяние было рядом. И только одна, последняя искра все еще горела в его сердце – меч сияющей стали. Он был последней надеждой, связывая его с Тем, Кто ранним зимним утром благословил его на эту брань. Воин закрыл глаза и, сжав онемевшими руками длинную рукоять, подтянул меч к себе.


***

Тихо. Тишина вокруг и покой в сердце. Мир затих в минуте ожидания. Капля воды, весело стекавшая с крыши, вдруг замерла на самом ее краю. Легкий ветерок неслышно переворошил прошлогодние листья. Воин стоял, боясь шелохнуться, боялся разбить тишину, в которой отчетливо билось сердце стоявшей рядом с ним молодой хрупкой девушки, облаченной в кружевную кольчугу полированного серебра. Маленькая капля живого хрусталя, исполнившись полноты, перекатилась через край железного карниза и полетела вниз, играя в воздухе светом ярких звезд. Звонко ударилась о талую воду. И тут же подхватив ее звон, ударил с поднебесья, рассыпался весенней капелью благовест. Запели над землей колокола, понесли по миру светлым перезвоном благую весть: «Христос воскресе из мертвых, смертью смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!»

Небеса разверзлись, две части единой Церкви пели победную песнь, Церковь торжествующая на небесах, Церковь воинствующая на земле.

Воин стоял вместе со всеми. Нет, не зря семь долгих недель он терпел удары ятаганов и жала отравленных стрел, не зря его дух отвергал покой и гнал плоть вперед – это малое свидетельство веры Дарующему Жизнь. Воин положил руку на длинную рукоять меча, висевшего на его поясе. Он знал – этот меч сияющей стали всегда будет с ним, будет его верным спутником все время, пока он здесь, на земле, в Церкви странствующей. И когда-нибудь потом, возвращая этот меч, он даст ответ о пройденном пути Тому, Кто благословил его им на брань.