Дорога Смерти [Eldar Morgot] (fb2) читать онлайн

Eldar Morgot Зезва по прозвищу Ныряльщик Книга третья: Дорога Смерти

Рассказывают, что на ней было белое платье. Белее снега.

Она раскрыла руки, словно хотела обнять нас всех.

Затем сделала шаг.

Из подслушанного в дорожной корчме.

Море обрушивало рычащие волны на покрытый галькой берег. Свист и рев ветра смешивались с грохотом и хрипением мутной, пенистой воды. Капли дождя летели, словно стрелы, вонзаясь в бурлящую, мутную поверхность. Ни души не было в эту мрачную ночь на Цумском берегу, лишь где-то далеко, за городским молом, призрачно помигивало несколько огоньков сторожки часовых, а еще дальше едва виднелся фонарь маяка. Никто и ничто не осмелилось бы выйти из убежища в такую ночь. Никто и ничто, кроме Лурджи.

Он бежал мимо обрушивающихся волн, и крик его, полный боли и гнева, тонул в насмешливом вое ветра. Галька летела из-под ног, шумело в голове, уши заложило, он почти ничего не видел перед собой. Лишь запахи соли и морского дыхания, лишь стоны ветра и жгучее желание бежать вперед. Мчаться наперегонки с ветром, кричать яростным, надрывающимся голосом. Кто он? Где она? Та, что предала его, той, которой он доверял, чью жизнь и детей защищал. Ноет нога, соль на губах, но он бежит вперед, мчится, как ангел возмездия. Кто выпустил его? Неважно, неважно. Он — Лурджа…

Гастон Черный, глава Тени, задумчиво вертел в руках серебряную монету. Наконец, поднял на собеседника свои разноцветные глаза.

— Фальшивая, ты уверен, достопочтенный Ваха?

Человек, к которому обратился главный теневик, возмущенно подпрыгнул на месте. Тень, падающая от его уродливого горбатого тела, взметнулась к потолку, а пламя в камине за спиной горбуна зашипело, словно разделяя возмущение королевского звездочета. Гастон улыбнулся.

Главный Королевский звездочет Ваха Гордей являл собой удивительный пример почти небывалого выживания и продвижения на службе человека, которому самой судьбой от рождения была уготована незавидная участь. Над спиной Вахи высился горб, одна нога была намного короче другой, шеи как таковой почти не было, и передвигался Гордей с огромным трудом, опираясь на костыль. Потешный форменный плащ с изображением звезд трясся и тащился за калекой, такой же нелепый и странный, как и его хозяин. Длинные, непропорциональные руки вечно дергались, словно Ваха никак не мог решить, куда их пристроить или чем занять. Он то скрещивал их на груди, то закладывал за спину, то теребил тонкими, красивыми пальцами безупречно чистые манжеты своей рубашки. И лишь лицо горбуна, казалось, являлось противовесом его остального уродства. Высокий лоб, короткая борода, большой, но красивый нос и ярко сверкающие черные глаза, в которых горел пытливый и незаурядный ум — таким представал перед людьми королевский звездочет Ваха Гордей. На вид ему было лет сорок, и седина лишь тронула серебром бороду и виски Вахи, но Гастон знал: на самом деле горбун намного старше и служил еще при дворе отца Ламиры — короля Роина. Рассматривание звезд в изобретенный им же телескоп (линзы для которого были куплены за немыслимые деньги у арранцев) не являлось основным занятием звездочета. Последние десять лет он руководил монетным двором и отвечал за чеканку денег — серебряного роина и золотого окрона.

— Я весьма редко ошибаюсь, господин Верховный Смотрящий! — приятный, чуть с хрипотцой голос звездочета громко прозвучал на весь кабинет. При этом Ваха чуть пристукнул костылем по полу. Он упрямо стоял, опираясь о костыль, так и не усевшись в кресло, неоднократно предложенное Гастоном. Чёрный вздохнул. Он знал — ученый недолюбливает его. Впрочем, как и все. Теневик снова поднес монету к глазам. Вроде все нормально, лик Роина и…

— Фальшивая! — не терпящим возражений голосом снова заявил Ваха. Его горбатая тень жила отдельной жизнью, выкидывая невообразимые кренделя на стене чуть выше каминной решетки. — Взгляни повнимательнее, господин теневик. Неужели не видишь? Поверь мне, как хранителю штемпеля. Уж я-то всегда узнаю подделку!

— Ну, хорошо, — Гастон устало откинулся на спинку кресла, покосился зачем-то на запертые двери кабинета. Интересно, Эниох уже здесь? — Насколько я могу судить из твоих слов, это подделка из примеси нескольких металлов с мизерной долей серебра… Фальшивомонетчики были, есть и будут, и даже смертная казнь, установленная за это преступление, не останавливает лиходеев. Слишком уж велик куш и…

— Ты не понял, господин теневик, — усмехнулся Ваха, неожиданно усаживаясь в кресло и опираясь о костыль. — Монета сделана с помощью настоящего штемпеля. Вернее, штемпелей — верхнего и нижнего. Во всяком случае, я не вижу никакого изъяна в оттиске этой любопытнейшей монеты.

Как громом пораженный Гастон впился глазами в спокойное лицо горбуна. Улыбка Гордея стала еще шире.

— Королевский звездочет Ваха Гордей, — очень тихо проговорил Гастон, кусая нижнюю губу, — ты хочешь сказать, что кому-то удалось похитить изношенные штемпеля?

— Нет, достопочтенный Гастон. Негодные штемпеля идут на переплавку под моим личным контролем.

— Значит, кража рабочего штемпеля?

— Невозможно.

Теневик долго смотрел в черные глаза Гордея. Наконец, сдался. Проклятый горбун!

— Кому-то удалось изготовить точную копию штемпелей, господин теневик. И этот кто-то находится в королевском дворце. Это абсолютно точно, — Ваха покачал головой. — Наш неизвестный вредитель передал штемпеля изготовителям этой фальшивой монеты. Буду честным с тобой, достопочтенный Гастон. Особой любви к твоей должности и службе я никогда не испытывал, но тебе прекрасно известно, какие последствия для королевства будет иметь наводнение королевства фальшивыми роинами. Падение доверия к деньгам, взвинчение цен, недовольство и хаос…

— Не так давно ты говорил, звездочет, что, если мятеж Влада не будет подавлен к весне, трудности с деньгами…

Гордей слабо улыбнулся. Покрутил костыль, осмотрел его со всех сторон. Гастон нахмурился.

— … на королевском совете ты выразил опасение, что если война продолжится слишком долго, монетный двор будет вынужден начать порчу монет, то есть уменьшить процент серебра в роинах. Но даже в кошмарном сне мне не могло присниться, что королевский монетный двор станет чеканить насколько испорченную монету!

— Ты совершенно прав, достопочтенный Гастон. Если этот глупейший конфликт продлится слишком долго, то другого выхода просто не будет. Проклятая война пожирает казну, словно взбесившийся дэв! Тем более, — Гордей усмехнулся, — именно у элигерской границы находятся богатейшие золотые прииски и шахты, где добывают серебряную руду. Теперь они в руках мятежников, а это означает, что цель войны по восстановлению королевской власти в Душевном тевадстве становится всё благороднее и благороднее.

— Можно взять займ.

— У кого, господин теневик? Баррейн ничего не даст. Арран? Вряд ли они настолько глупы. Может, попросим у Директории, ха-ха? Это будет очень эффектно. Что? Западная Конфедерация? Не смеши меня, Гастон! Они сами сидят на крючке у Элигершдада, так как зависят от поставок элигерской пшеницы.

— А император Вольдемар никогда не позволит западникам дать Мзуму денег, — мрачно заключил Гастон.

— Ты снова прав, уважаемый Гастон!

— Следовательно, — Черный поднялся и зашагал по кабинету. Ваха даже не обернулся, продолжая играть костылем, — монетный двор намерен чеканить порченную монету. Когда?

Ваха Гордей поднял черные глаза.

— Скоро, достопочтенный теневик, очень скоро! Казна почти пуста. Давай же помолимся Ормазу, чтобы он дал сил мзумскому воинству в Душевном тевадстве. Если правительственные войска героически очистят тевадство от мятежников, то необходимость в порче роина отпадет сама собой. На некоторое время, во всяком случае.

С этими словами Ваха Гордей поднялся, опершись о костыль. На мгновение взгляд его черных глаз остановился на лице Гастона.

— А помнишь, господин теневик, что сделал великий король Роин?

Чёрный помнил. Когда обесценились серебряные монеты времен элигерского господства, а цены влетели до небес, Роин пошел на решительные меры. Прежде всего, он запретил использование серебряных слитков, как оборотное денежное средство. Куски серебра, в условиях полной потери доверия к становящимся все тоньше из года в год старым монетам, играли роль настоящих денег. Затем государь изъял из оборота элары — изрядно порченные серебряные гроши, одновременно наладив чеканку роина — новой тяжелой монеты из чистого серебра. Через некоторое время свет увидел золотой окрон.

— Разве великие дела можно забыть? А мы, нерадивые потомки великих, способны лишь все испортить, размолоть достижения предков на жерновах глупой бойни! — Гордей нахмурился, стукнул костылем. — Всего хорошего, милейший Гастон. Уверен, ты знаешь, что делать. Монета пока одна, но если их станет много…

— До встречи, господин звездочет. Спасибо за важные сведения.

Возле дверей Ваха обернулся.

— Вообще-то я астроном, господин теневик. Звездочет — дурацкое сказочное название. А мы, увы, не в сказке.

— К сожалению, — пробормотал Гастон уже когда двери закрылись. — Эниох!

Помощник уже стоял возле стола, почтительно склонив голову. Бегающие глазки Эниоха смотрели вниз. Гастон вздохнул, зябко передернул плечами и долго что-то говорил помощнику. Эниох несколько раз поднимал глаза на Черного, бормотал: "Да, господин Главный Смотрящий" и снова продолжал что-то искать на полу.

— Глаз не спускать! — разноцветные глаза уставились на бормочущего слова повиновения Эниоха. — Ступай.

А Ваха Гордей в это время ковылял по коридорам и лестницам. Теневики старательно козыряли, провожая горбуна почтительными взглядами.

— Ах, Гастон, — бормотал Ваха, стуча костылем, — не люблю я тебя, но к кому я еще мог прийти? Но каков актер, а? Как искусно играл роль изумленного тревожной новостью человека, как достоверно спрашивал про сроки намеченной порчи серебряного роина! Правда, под конец разговора ты перестал притворяться, Черный. Почти… Если твои ищейки будут действовать быстро, быть может, удасться пресечь эту, с позволения сказать, интервенцию! Фальшивые роины — опасность куда более грозная, нежели все мятежники вместе взятые… Проклятый костыль, пора менять. Износился, что твой штемпель. Да… Нужно написать Секундусу, красноречивому моему Секундусу, гм!

Ваха помрачнел еще сильнее, остановился, чтобы взглянуть в окно, за которым шел приливной дождь.

— Весна… как говорил поэт: "переменчивый меркан уж зиму победил…" — пробурчал он. — А там, глядишь, и теплый месяц эгри подоспеет. А за ним — верд… Наши стратеги воображают, что к лету еще останутся какие-нибудь деньги на содержание доблестной мзумской армии? Ах, чтоб я на луну улетел!

Гордей пожевал губами, кивнул очередному вытянувшемуся теневику и направился дальше. Костыль стучал громко, и часовой теневик сморщился, словно от зубной боли. Его вот-вот должны были сменить.

Зезва Ныряльщик отвернулся от целой кучи соленых брызг, что окатили фальшборт, выждал несколько мгновений и снова повернулся к морю. Соленый привкус на губах, с плаща стекает вода. Все еще холодный ветер чуть раскачивает две мачты, скрипит под веслами постица, и лениво покрикивает старший комит — огромный верзила с косматой нечесаной шевелюрой огненно-рыжего цвета и такой же бородой. Он ходит между банками — широкими сидениями для гребцов, по трое на каждой, засунув пальцы рук за широченный кожаный пояс. Его помощник, высокий, худой как палка рмен, отдыхает на скамейке, то и дело прикладываясь к кувшину с пивом.

Кричали чайки. Белые барашки волн жадно пожирали мелкий моросящий дождь. Королевская галера "Теона" шла вдоль берега, осторожно обходя многочисленные мели. Холодный, но не очень сильный ветер заставлял бежать волны, украшенные белой пеной. Паруса, заблаговременно снятые, лежали на палубе: галера шла весельным ходом. Арбалетчики и солдаты дежурили на фальшбортах, на носу и корме застыли в готовности расчеты катапульт. Орудия были бережно прикрыты от влаги толстыми бычьими шкурами — не дай Ормаз, отсыреет тетива.

— Что, сухопутный рыцарь, попривык слегка, э?

Зезва повернулся, едва не упал, когда судно качнулось на волне. Поднял в приветствии ладонь в перчатке. Мизинец ныл. Фантомная боль. Зезва поморщился. Нет там никакого мизинца, отхватил его Ваадж, рубя зародыша каджа… Пальца нет, а он болит.

— Спасибо, командор, — ответил он окликнувшему его человеку. — Привык, хотя поначалу мутило сильно.

— Хо! — воскликнул галерный командор Окропир — жилистый человечек с кривыми ногами и перекатывающимися под плащом мускулами. Веселые голубые глаза осмотрели рыцаря с ног до головы. Толстые губы командора раздвинулись в одобрительной ухмылке. — А ты молодец, сухопутный, ха! Клянусь сиськами морской хыгашки, молодец, ха! И блевал, ха, всего пару раз, ха! Годик, другой, и глядишь, возьму тебя на корму, овощи чистить, ха!

— Я польщен, командор.

— Поглядите на него, он польщен! Ха!

— Весьма, достопочтенный Окропир. — Зезва помолчал, проводил взглядом нескольких чаек, что с криками спикировали на скалившуюся пеной воду. — Что за люди гребцы? Каторжники?

— Каторжники? Ха, пленные!

— Пленные? — Зезва бросил взгляд на движущиеся в едином ритме спины, руки, весла. — Душевники?

Окропир подбоченился и заливчато захохотал, откинув назад черноволосую, с залысиной, голову. Затем пригнулся, сложил ладони трубочкой у рта и крикнул вниз:

— Эй, крысы, наш сухопутный гость принял вас за каторжников!

От оглушительного хохота гребцов у Зезвы заложило в ушах, он даже потряс головой. А командор Окропир между тем утирал слезы, выступившие на глазах.

— Охо-хо, господин рыцарь, охо-хо… Насмешил ты нас на славу, ха! Да чтоб я утонул! Неужели ты думал, что на королевском флоте на веслах сидят лиходеи да убийцы?

— По крайне мере, — буркнул Зезва, — их труд дешев.

— Дешев, сухопутный, очень даже! Но наша милостивая королева Ламира давно отменила труд каторжников на галерах. И знаешь, я этому очень рад, ха!

— Отрадно слышать.

— Отрадно? — Окропир сплюнул за борт. — Я — морской офицер и не хочу, чтобы во время боя на веслах у меня сидели изможденные доходяги. Никакого милосердия, только прагматизм, господин рыцарь. От свободных наемных гребцов пользы куда больше. И деревянный кляп им в зубы вставлять не нужно. Хотя, говорят, у Баррейна гребцы сплошь каторжные. Дохнут как мухи, ха!

— Сколько всего банок, командор?

— Тридцать, по три крысы на каждую.

— Понятно, — Зезва снова с любопытством воззрился на гребцов. — Девяносто гребцов, значит… А что за режим сейчас? Медленный ход?

— Прогулочный, ха! — Окропир снова сплюнул. — Знаешь, до сих пор не могу понять, какого хрена Мурман отправил тебя ко мне на борт…

— Я же объяснил, командор.

— Ха, объяснил, как же. Ладно. Смотри — мы сейчас идем экономным режимом. Видишь ведь — половина этих бездельников отдыхает. И в самом деле, куда спешить? Обычный дозор вдоль побережья, — Окропир в сердцах топнул ногой. — Скукотища, ха!

Зезва смотрел на гребцов. Действительно, все они были разделены на две части — носовую и кормовую, как пояснил Окропир. При экономном, или первом, режиме гребла только одна смена. Теперь работала носовая часть, гребцы же кормовой смены усиленно подкреплялись супом, бобами и пивом.

— Скукота, — повторил Окропир, уныло глядя на чаек. — И хоть бы один парус пробежал!

— Пробежал? — удивился Зезва.

— Ну, судно хоть бы прошло какое, ха!

Ныряльщик еще только привыкал ко всем этим морским словечкам и выражениям. Например, забить зуб означало бросить якорь, мыс не обходили, а обгребали, подводный камень на мелях звался тайник, а топтуном называли зыбь. Зезва запоминал старательно, но до сих пор часто становился в тупик, переспрашивая растерянно, что имел в виду комит или командор. И словно в подтверждение, Окропир указал на волны.

— Глянь, как жемчужатся!

— Кто жемчужится?

— Волны, сухопутный, волны!

— А-а-а… разве волны не пенятся?

— Пенится пиво! А волны жемчужатся!

— Понял, курвин корень, — Зезва улыбнулся. Окропир хохотнул, хлопнул его по плечу и хотел что-то сказать, но раздавшийся крик дозорного заставил его умолкнуть:

— Парус бежит, впереди по курсу!

Окропир подпрыгнул, хлопнул себя по ляжке, перемахнул через мужлук, и помчался на нос. Зезва бросился следом. По дороге командор отдавал приказы.

— Эй, бездельники, хватит жрать, третий режим, быстро, вашу мать хыгаш трахал! Но по очереди, кормовая и носовая банда бездельников, слышите?! Арбалеты — готовь! Шевелись, дармоеды!!

Заорали комиты, солдаты быстро заняли позиции, вокруг катапульт засуетились расчеты.

— Навались, все вместе!! О-па!

Дружно ухнув, кормовая смена гребцов ударила веслами по жемчужащейся воде. Старший комит расхаживал между банками, изредка покрикивая. Его помощник-рмен, усевшись перед гребцами, размеренно бил в барабан, сопровождая бой считалкой:

— Взяли, раз, пошел!

— Взяли, раз, пошел!

— Взяли, раз, пошел!

"Теона" быстро нагоняла неизвестный корабль. Уже были видны детали такелажа и косой треугольный парус на единственной мачте.

— Галера, идет под парусом, — хмуро сообщил Окропир, вглядываясь вперед. — Боевая! В мзумских водах, чтоб я утонул!

— Взяли, раз, пошел!

Зезва приставил ладонь ко лбу, пытаясь получше разглядеть убегавший корабль. По приказу Окропира, один из матросов принялся сигналить фонарем.

— Требуем остановиться? — прокричал Зезва.

— Требуем, ха! Вот только…

Подбежал рыжий комит, ударил себя в грудь кулаком.

— Задействуем носовых, командор? Уйдет, хыгаша кусок!

— Глупец, и загоним гребцов? Пшел вон!

Комит быстро склонился и умчался к гребцам.

— Кто же это у нас, — процедил Окропир. — такой храбрый на боевых галерах плавает чуть ли не возле Мчера, а?

— Неужели элигерец? — спросил Зезва. Мимо промчался арбалетчик с колчанами, полными стрел и болтов. Командор засмеялся.

— Наши северные друзья после Даугрема и протестов правительства несколько притаились. Но вот… эти!

Возглас вырвался из уст Окропира, когда парус на незнакомой галере исчез, на воду дружно опустились весла, и судно, развернувшись, пошло наперерез "Теоне".

— Сиськи хыгашки! — Окропир аж подскочил на месте. — Да нас атакуют, ха!

— Атакуют? — Зезва облизал губы и тут же сплюнул соленую, терпкую слюну. Порыв ветра сорвал с его головы капюшон. Ныряльщик поспешно нахлобучил его обратно.

— Тебе повезло, рыцарь. Первый морской бой, ха!

С вражеского судна доносились крики — там готовились к предстоящему сражению. Через несколько мгновений на мачте взвилось бело-зеленое знамя с изображением бородатого воина с поднятой рукой.

— Душевники, — словно сплюнул Окропир. Обернулся: — Щиты готовь, крысы, ха!

Галера мятежников росла с каждым ударом весел. Ветер бил прямо в лицо, и Зезва, схватившись за канат, не мог отвести глаз от маленьких фигурок, носящихся по палубе приближающегося корабля.

— Катапульты? — выкрикнул Окропир.

— Левые готовы, командор!

— Правые готовы, командор!

— Арбалеты?

— Готовы, командор!

— Смотреть в оба, гютфераны!

Окропир повернулся к Зезве.

— Держись возле меня, рыцарь из Горды. Помни — это тебе не с душевничьими бабами на сеновале резвиться — ставь ноги широко, упадешь и всё, сразу якорь в зад засунут. Понял, сухарь немоченый?

— Понял, — кивнул Зезва, ощупывая рукоять меча.

— Отлично, — серьезно кивнул Окропир. Командор поднял руку с мечом, указывая на вражеский корабль: — Комит, полный режим для атаки!! Зезва, за мной, к катапультам!

— Режим для атаки!! — рев комитов смешался с натужным уханьем гребцов. Удар весел по воде, и "Теона" удвоила скорость — это носовая смена присоединилась к кормовой.

— Взяли, раз…пошел!

— Взяли, раз…пошел!

— Взяли, раз…пошел!!

Уже были отчетливо видны лица мятежников, воздух потяжелел от смачных ругательств, которые обрушили друг на друга противники. Затем настал черед катапульт. Презрительная улыбка Окропира сменилась злобным оскалом, когда стрела с вражеского судна пробила надстройку над гальюном и пронзила насквозь одного из мзумских арбалетчиков. Дикий визг несчастного ударил по ушам. Зезва едва успел отскочить, когда огромная стрела с извивающимся на ней телом рухнула на палубу рядом с ним. Прикрывшись щитом, Ныряльщик бросился к солдату, тот вцепился ему в руку и прошептал, захлебываясь кровью:

— Больно…

И умер. Выругался Окропир. Радостные вопли с вражеской галеры.

Запели мзумские катапульты, и четыре стрелы обрушились на корабль мятежников. Радостные крики утихли, мгновенно сменившись жалобным воем. Окропир захохотал, и едва успел присесть под защиту щитов, затащив с собой и слегка опешившего Зезву. Свист вражеских стрел заставил их пригнуть головы еще сильнее. Несколько болтов пробили щиты насквозь, ранив троих. Зезва увидел прямо перед глазами хищно дрожащий наконечник, весь в щепах из продырявленного деревянного щита. Сдавленный стон слева заставил повернуть голову и тут же отпрянуть — прямо на Зезву смотрели уже мертвые глаза мзумского матроса. Стрела еще хищно подрагивала в черной от крови глазнице. Еще один харкнул красным, захрипел и повалился на палубу: болт пронзил щит, прошел под доспехом возле подмышки. Хлынула кровь. Зезва было дернулся к упавшему, но остановился, потому что матрос уже был мертв. Ныряльщик выругался. Курвова могила! Окропир немедленно заехал кулаком в бок сухопутному.

— Бой, ха! — проорал он в ухо Ныряльщику, затем, не поднимая головы: — Арбалеты, пуск!! Дальше по усмотрению, ха!! Еще чуть-чуть, крысы, еще немного… Держимся, ха!! Эй, дерьмо душевничье, готовь жопы, щас вам якорь вставим по уши, гютфераны сраные!!

Со стороны противника понеслись ответные оскорбления, в которых была упомянута мать Окропира, которую "весь Цум трахал кукурузой". Командор оскалил зубы в усмешке, подмигнул Зезве и в очередной раз велел не высовываться. Ныряльщик, впрочем, и не собирался. Новая стрела ударила так близко, что Зезва едва сдержался, чтобы не броситься назад, под защиту арбалетчиков. Но, конечно же, он остался на месте. Выбеги он из-под защиты щитов и фальшборта, и мятежники мгновенно превратят его в ежа. Поэтому Зезва лишь сильнее пригнулся под защитой щитов. Треск, истошный крик. Повернув голову, Зезва едва не опрокинулся на спину, но сохранил равновесие. Удар, еще один! Словно во сне Ныряльщик увидел, как катапультная стрела разносит в щепы фальшборт, разбрасывая вокруг обломки щитов. Ударяет прямо в то место, где нашло убежище несколько мзумских солдат. Один из моряков, взмахивает руками и валится прямо на Зезву. У него нет половины головы — стрела из катапульты снесла верхнюю часть черепа, словно нож отрезал кусок яблока. Ошметки теплого мозга и крови брызнули вокруг, часть этой страшной смеси угодила Зезве на грудь, капюшон и лицо. Задыхаясь, Ныряльщик смотрел, как уже мертвое тело мгновение стояло, покачиваясь. Два или три болта ударили труп в грудь, и наполовину обезглавленный моряк повалился на палубу. Окропир проорал, чтобы "все заткнули пасть и подтерли зад", а Зезва старательно вытирал одежду и лицо чуть трясущимися руками.

"Теона" упрямо шла на противника, два десятка солдат, соорудив маленькую черепаху из щитов, терпеливо прижимались к палубе. Гребцы не убавляли темп, орали комиты. Окропир на мгновение выглянул и тут же снова припал к палубе. Прошептал:

— Ты как, сухопутный?

— Почему мы не обстреляем их зажигательным стрелами, командор?

— Потому, господин рыцарь, что я не хочу спалить их. Гютфераны явно что-то везут такое этакое… Та-а-ак…. Ты готов?

Зезва кивнул, сжимая рукоять меча. Окропир ухмыльнулся, выдохнул воздух и вскочил на ноги, прикрываясь круглым щитом с изображением солнца. Потряс мечом в воздухе, заорал:

— Мзум и Ламира, крысы!! За мной — трави таран, трави!!

— Мзум и Ламира!! — взревели солнечники, и этот крик утонул в треске и грохоте — шпирон "Теоны" врезался в носовую часть вражеской галеры. — Трави таран!! Уоха-а-а-а!!

Зезва выскочил из-под защиты щитов. Мгновение, и он уже был среди атакующих морских пехотинцев Мзума. С новой силой засвистели болты — арбалетчики прикрывали солдат, которые с диким ревом ринулись на борт вражеской галеры, перебегая по гальюну "Теоны". Зезва споткнулся о что-то, когда оба судна резко дернулись, едва не опрокинулся навзничь, но какой-то моряк поддержал его. Сверкнул зубами в усмешке:

— Не зевай, сухарь!

Ныряльщик не успел поблагодарить. Сразу три вражеских матроса атаковали его, размахивая огромными кривыми тесаками. С трудом отбиваясь, Зезва отступил к фальшборту. Здесь к нему на помощь подоспело несколько солдат. Двоих душевников закололи, тела полетели в воду. Третий отскочил под защиту выросшей стены из щитов и копий, что прикрывала среднюю часть судна.

— Эй, Зезва!

Ныряльщик обернулся. Окропир кивнул ему, поднял меч над головой.

— Вперед, ха!

Мзумские арбалетчики дали новый залп, вынудив вражеских солдат отчаянно прикрываться щитами. Численное превосходство мзумцев постепенно давало о себе знать: мятежники не могли больше сдерживать натиск. Уже были слышны мольбы о пощаде. Когда же, пронзенный тремя мечами, пал офицер мятежников, уцелевшие стали бросать оружие и падать на колени с поднятыми над головой руками.

Окропиру понадобились всего две зуботычины и три грозных окрика, чтобы умерить кровожадность своих матросов. Вскоре солнечники уже хозяйничали на захваченной галере. По приказу командора на судно перебралась призовая команда. Сморщив лоб, Окропир заметил при этом, что пойдут теперь медленно, "крыс разделили же!". Разбившись на пары, солдаты брали трупы мятежников за ноги и руки и бросали за борт. Работали деловито, обмениваясь мрачными шутками. Вода смачно булькала, принимая жатву. Погибших солнечников было лишь пятеро — их тела перенесли на "Теону".

— Зезва, — позвал Окропир, глядя вниз, — ты только посмотри. Чтоб я утонул…

Ныряльщик быстро подошел к мачте, возле которой находился Окропир и тоже уставился вниз, на гребцов.

— Курвова могила! — выдавил из себя Зезва.

Гребцы мятежного судна понуро дрожали за веслами, скорчившись на балках. Вот один из них поднялся и, пошатываясь и гремя цепью, окунул голову в одну из многочисленных бочек с водой, стоявших вдоль всей куршеи. Здесь же валялся труп комита с выпученными глазами и неестественно вывернутой, обмотанной железной цепью шеей. Гребец долго не вытаскивал головы. Слишком долго. Невозможно долго для человека. Наконец, голова появилась вновь, гребец бросил наверх равнодушный взгляд и обессилено уселся на банку. Руки и ноги с перепонками между пальцами дрожали. Чешуя, покрывававшая все тело гребца, когда-то блестящая и яркая, теперь тускло белела, вся в грязи и сероватых подтеках. Зезва еще раз глубоко вздохнул. Хыгаши, морской народ!

— Сиськи хыгашки… — пробормотал Окропир, растерянно оглядывая равнодушных, изнуренных морелюдов.

Тот самый гребец-хыгаш, что освежался в бочке с водой, поднял голову. Безволосое бледное лицо с копной засаленных зеленоватых волос обратилось ко мзумцам. Синие глаза, похожие на два бездонных колодца, вдруг прищурились. Морелюд что-то гортанно сказал. Мгновение, и несколько десятков таких же синих глаза воззрилось наверх. Зезве почему-то стало не по себе от этого единого взгляда, словно на него смотрело не пятьдесят изнужденных рабов-хыгашей, а одно единое, морское, многоглазое существо…

— Знаешь их язык, сухопутный?

Зезва покачал головой. И тут хыгаш громко произнес с певучим акцентом:

— Если вы хотите посадить нас на весла на другом корабле, лучше убейте сразу, человеки. Мы не пойдем.

— Мы… курвин корень, — Ныряльщик вдруг спрыгнул вниз, не обращая внимания на предостерегающий крик Окропира, остановился прямо возле говорившего гребца. — Какие еще весла? Вы свободны, дуб мне в зад!

Морелюд взглянул в глаза человеку. Затем протянул руку.

— Меня зовут Марен, человек. Пусть божественные воды осветят твой путь.

— Э… благодарю, достопочтенный Марен…. Я — Зезва, рыцарь из Горды.

Хыгаш вздрогнул, отступил на шаг. Звякнула цепь. Слегка опешивший Зезва выдержал еще один долгий взгляд бездонных синих глаз. Другие хыгаши дребезжали цепями, шептались. Большинство поднялось на ноги, но многие просто лежали или сидели на своих банках, не в силах пошевелиться. У двоих или троих был совершенно обессиленный вид. А еще в трюме пахло протухшей рыбой. Вздрогнув, Зезва понял, что запах был вовсе не гниющей рыбы.

Сверху доносились требовательные крики Окропира. Зезва наконец махнул командору рукой:

— Пришли людей с молотом, нужно посбивать цепи! Что?

— Оглох, сухопутный?! Знаешь, что мы нашли на корме? Лови!

Зезва поймал сверкнувший круглый предмет. Разжал ладонь. Монета.

— Вот что вы искали, человеки.

Голос Марена заставил Зезву оторваться от рассматривания серебряного роина. Он опять взглянул хыгашу в глаза и долго молчал. Наконец, сунул монету за пазуху, отвернулся и принялся наблюдать, как несколько солдат, опасливо косясь на приободрившихся морелюдов, сбивают цепи с рук и ног хыгашей. Снова вытащив серебряный роин, Зезва еще раз осмотрел его со всех сторон и даже попробовал на зуб.

— Почти как настоящий, Зезва из Горды. Тут много этих монет, мы грузили.

Потиравший запястья Марен устало уселся на банку.

— Вы не сможете проплыть и полета стрелы, морелюды, — тихо сказал Зезва, не сводя глаз с монеты. — Доставим вас в Цум, там лекари окажут всестороннюю помощь…

— Человековские лекари? — улыбка хыгаша словно озарила бледное лицо ярким светом. — Что может осчастливить нас больше… Рыба есть?

— Что? — опешил Зезва.

— Брось ты свою монету. Рыба есть, спрашиваю? Мы умираем с голоду. А потом уже можете устраивать допрос.

Сверху донесся хохот Окропира. Как видно, командор оценил шутку.

Светлоокая Ламира, повелительница Мзума, участливо наблюдала за низеньким человечком в купеческом плаще с вышивкой артели суконщиков, который неуклюже склонился перед ней в поклоне. Лучи весеннего солнца весело играли на стенах зала приемов дворца гамгеона Вожа Красеня. Несколько десятков Телохранителей застыло вдоль стен, арбалетчики дежурили возле окон, а рядом с восседавшей на троне королевой застыло в готовности еще шестеро вооруженных солдат. Они не сводили колючих взглядов со скрючившегося в поклоне человека в плаще с зеленой вышивкой. Здесь же находилось еще двое: придворный чародей Ваадж и Цумский гамгеон Вож Красень.

— Милейший господин Зелон! — Искренняя приязнь играла в зеленых глазах королевы. — Я всегда рада видеть представителя города и славного мзумского купечества.

Ваадж и Вож Красень переглянулись. Чародей скрыл презрительную улыбку.

— Ваше королевское величество, — посетитель по имени Кир Зелон выпрямился и почтительно воззрился на королеву, мня в руках купеческую шапку. — От лица купечества, выборных представителей артелей и торговых рядов Цума, я хотел бы выразить наше глубочайшее почтение и… и… — Кир запнулся, выдохнул воздух и принялся утирать пот с лица извлеченным из рукава белоснежным платком из арранского шелка. При этом куцая бородка Кира Зелона слегка дрожала, бледность залила впалые щеки, а голубые глаза что-то усиленно искали на каменном полу. Ламира улыбнулась.

— Смелее, достойный Зелон, — подбодрил посетителя Вож Красень, барабаня толстыми пальцами по своему внушительному животу. — Государыня всегда рада тебя выслушать, как избранного купечеством и артелями представителя.

Ваадж рассматривал свои аккуратно подстриженные ногти. Зелон спрятал платок и решился.

— Государыня! — начал он, решительно нахмурившись. — По милостивому повелению Вашего Величества жители города Цум обязались в настоящем году полностью снарядить и, с помощью Ормаза, предоставить в королевское войско двести всадников и триста копейщиков. Мы также, как и было оговорено, самолично взимали часть налога и податей, дабы употребить их на закупку доспеха, оружия и лошадей. Оставшиеся средства отправляются в королевскую казну. При надобности, жители города Цум также обязались снарядить дополнительное ополчение. При этом семьи, отправившие в армию полностью экипированного воина, освобождались от налогов на все время войны…

Кир Зелон умолк и снова принялся мять шапку. Вож Красень украдкой взглянул на слегка нахмурившуюся Ламиру. На губах Вааджа играла горькая улыбка.

— Продолжай, представитель Зелон.

Сталь, зазвеневшая в голосе королевы, как ни странно, придала Зелону храбрости. Он сглотнул и продолжил:

— Теперь же нас поставили в известность, что город должен выставить дополнительно три сотни кавалеристов и шесть сотен пехоты. При этом горожане, которые снарядят это войско, не будут освобождены от податей. Более того, военный делегат, прибывший от командующего Олафа, сообщил, что все налоговые льготы отменены в связи с тяжелыми военными действиями, которые ведет королевская армия против мятежников. Я… ваше величество, от имени города и совета артелей я уполномочен передать вашему величеству следующее: подобные действия военных властей не способствуют благосостоянию горожан, и, более того, являются прямым путем к разорению и банкротству наиболее патриотичной прослойки жителей города Цум, а именно: купечества и артелей. Выражая свою полную покорность и преданность идеалам свободы и интересам нашего государства, купечество и артели Цума нижайше просят ваше величество о смягчении этих регуляций. Если артели разорятся, то это будет не меньшим ударом для благосостояния города, чем прорыв мятежников через Каласскую Стену. Мы также выражаем полную готовность и впредь исправно платить военный налог на содержание городских стен, так как абсолютно точно представляем исключительную важность их целостности и надлежащего ухода. А налог на стену, ваше величество, один из самых внушительных взносов, который наши артели счастливы платить. Ваше величество.

Суконщик умолк и опустил глаза. В наступившей тишине было слышно, как перекрикиваются во дворе часовые — судя по всему, шла смена караула.

Вааджа взглянул на чуть побледневшее лицо королевы. Шрам на подбородке Ламиры дрожал.

Генеральный Избранник, Император Северной Зари и Верховный Секретарь Директории Элигершдад, Вольдемар Второй одиноко сидел на камне у пруда в своем знаменитом зимнем саду. На коленях императора лежал букет красных роз. Лучи весеннего солнца серебрили зеленоватую воду, утки весело угощались кусочками булки, которые Вольдемар время от времени задумчиво бросал в воду. Две большие красно-белые рыбы степенно подплыли к камню, на котором устроился властитель Элигера, и застыли в прозрачной воде, лениво двигая хвостами.

— Приплыли, рыбки, — улыбнулся император, отламывая от огромной булки новые кусочки и бросая их рыбам. — Кушайте…

Послышалось оскорбленное хлопанье крыльев и плеск — утки возмущенно бросились в сторону конкурентов, но рыбы уже проглотили угощение и замерли в ожидании добавки. Вольдемар снова улыбнулся. Затем, словно задумавшись о чем-то, уставился на воду застывшим, ничего не выражающим взглядом. Пальцы императора бездумно перебирали стебли роз. Наконец, Вольдемар укололся, вздрогнул и воззрился на капельку крови, выступившую на подушечке указательного пальца. Закрыл глаза.

— Шипы…

Деликатный кашель и шарканье ног заставили императора открыть свои серые глаза.

— Керж, хорошо, что ты пришел.

Главный Блюститель Керж Удав переступил с ноги на ногу, пробормотал, не поднимая глаз:

— Ваше императорское величество, позвольте мне…

— Керж, давай к делу, — оборвал его Вольдемар, возобновляя кормить рыб. Подплыло еще несколько. Утки обиженно удалились в другой конец пруда. Император с улыбкой смотрел, как золотисто-белые рыбы носятся за кусочками сдобы. — Что слышно из Аррана?

— Государь, — Керж выпрямился, — Гаспару удалось добиться от Верховного Зала Аррана и тамошнего купечества полного отказа от поставок шерсти во Мзум. Таким образом, Арран официально ввел полный запрет на любые купеческие сделки с Цумскими суконными артелями.

— Сколько? — тихо спросил Вольдемар.

— Как и было поручено вашим величеством, уполномоченный Гаспар заключил соглашение: Директория Элигершдад берет на себя обязательство о скупке арранской шерсти в течение всего года с правом продления или пересмотра договора по его истечении.

Император бросил рыбам последний кусок булки и аккуратно стряхнул с коленей крошки, бережно придерживая букет роз.

— И?

— Кроме того, государь, арранцы получат от нас пшеницы на двадцать тысяч имперских корониусов, а также привилегии для арранских купцов на всей территории Директории, вплоть до Элигерского моря.

— Шерсть?

— Введен полный запрет на продажу нашими купцами шерсти в королевство Мзум. Одновременно с этим, все рменские, эстанские и кивские мануфактуры намерены покупать нашу и арранскую шерсть по выгодным ценам. Верховный Зал заверил Гаспара, что субсидируемые цены на арранскую шерсть будут держаться на одном уровне.

Вольдемар поднес розы к глазам, осмотрел со всех сторон.

— Что насчет оружия?

— Здесь нас поджидала неудача, государь.

— Я ждал этого.

— Арранцы считают, что не существует никаких причин, по которым бы они прекратили столь выгодную торговлю оружием с одной из давних стран-закупщиц, а именно: Мзумским королевством, — Удав переступил с ноги на ногу. — Гаспар докладывает про активность кивских посланников при Верховном Зале Аррана. Нетрудно предположить, что Кив сделает все, чтобы поставки арранского оружия не прекращались. Они боятся чрезмерного, по их мнению, ослабления Мзума. Ну а арранцы… они прагматичные купцы. Им выгодно покупать нашу шерсть по заниженным ценам, значит, они ее будут покупать. А оружие им выгодно поставлять Ламире и кивцам. Расчет, не более, ваше величество.

— Кив, — медленно проговорил император, осторожно перебирая листья, — Великое Пространство Кив… Я не верю кивцам, Керж. Установлено их вмешательство в душевные дела?

— Абсолютно точно, государь. Агенты Кива орудуют по всему Мзуму и даже проникли на юг Директории.

— Вот как? — поднял глаза Вольдемар. — Похвально…

— Мы осуществляем за ними…

— Осуществляй дальше. Кив сейчас мне не интересен.

— Я повинуюсь, государь… Прошу разрешения доложить в подробностях план действий.

— Давай, — кивнул император.

Керж Удав расстелил у ног Вольдемара большой свиток-карту и приступил к докладу, указывая на карту и бормоча: "Цум", "господствующая высота", "море", "внезапность". Вольдемар слушал внимательно, изредка переспрашивая.

— Надо же, Свет Элигера, — усмехнулся император, когда Удав закончил. — Все гладко на свитке, друг Удав. Что ж, посмотрим, к чему приведет эта, будем откровенными, авантюра, и хватит ли у душевников мозгов извлечь выгоду из этого замечательного во всех отношениях плана. Сочувствую бедняге Элану — терпение у твоего человека железное, да… Хорошо! Я одобряю. Можешь идти, Керж.

— Государь…

Император не без удивления взглянул на Верховного Блюстителя.

— Что-то еще, Удав?

Керж несколько мгновений размышлял, кусая губы. Наконец, дернул пальцами свой двойной подбородок.

— Ваше императорское величество, казна Директории не сможет справиться с шерстяной операцией…

— Говори, Удав, не бойся. Ты же знаешь, я прислушиваюсь к умным словам.

Но Керж слишком хорошо почувствовал угрозу в голосе своего господина. С поклоном он отступил назад, бормоча слова покорности.

— Я знаю, что волнует тебя, друг мой, — мягко произнес Вольдемар. — Золото, которое предоставляет нам Нестор.

— Ваше величество, — не выдержал Керж, — эти проклятые каджи погубят нас всех! Я не могу видеть, как их щупальца охватывают ваше величество, я…

Вольдемар взглянул на Кержа, и тот мгновенно подавился словами. Убийственный, всепроникающий взгляд, казалось бы, невзрачных серых глаз. Блюститель снова поник, опустил униженно голову, хотя все его существо клокотало от ненависти к каджам.

— Что ж, друг Удав, — тихо заговорил Вольдемар, — у тебя есть возможность щелкнуть по носу твоим друзьям — каджам. Нестор никак не участвует в предстоящей операции, не так ли? Надеюсь, твои люди подготовились хорошо. План операции мне, можно сказать, нравится. Правда… Ну? Говори, не молчи!

— Государь, — воскликнул Керж, — Элан разработал план до мельчайшей детали, каждый участник знают досконально свою роль, я обещаю, что…

— Ступай, — вздохнул Вольдемар, отворачиваясь. — С Ормазом.

Едва шум шагов Удава стих, император Директории Элигершдад снова обратил взор серых и невзрачных глаз на пруд. Тщетно подплывшие было утки ждали новых кусочков вкусной булки. Рыбы разочарованно уплыли, сверкнув на прощание блестящей золотистой чешуей. Слабый ветерок бороздил зеленую поверхность воды. Вольдемар смотрел на букет роз в своих руках.

Шторм обрушивал волны на покрытый галькой берег. Выл ветер, носясь над беснующейся водой. Безлунная ночь царила над безлюдным побережьем, и лишь вдали, за молом, призрачно дрожал огонек в сторожке — там бдительно спали три солдата из городской стражи Цума.

Человек в плаще замер, присев на корточки. Нет, это всего-лишь ветер и шум прибоя. Втянув голову в плечи и поеживаясь, он еще долго прислушивался к реву волн и завываниям шторма. Наконец, крадучись двинулся к чернеющей впереди кромке леса. Возле тракта, что извилистой лентой тянулся вдоль берега, человек снова припал к земле. Ему померещился какой-то шум со стороны дороги. Убедившись, что опасения его напрасны, незнакомец перебежал тракт и вскоре очутился в чернильной тьме, царившей между деревьями дубравы. Закапал дождь, зашуршали пуще прежнего черные ветви, а еще не до конца растаявший снег мягко крошился под тяжестью шагов ночного путника.

Он остановился передохнуть. Облокотился о ствол дерева, долго грел дыханием озябшие ладони. Ормаз Вседержитель, угораздило же не взять перчатки! Ничего, уже весна, хотя ночь по-прежнему обволакивает морозным дыханием…

Шорох. Снова ветер? Нет! Он обернулся. Давно привыкшие к темноте глаза быстро нашли черный силуэт. Человек в плаще сглотнул. Рука сама потянулась к мечу. Но от ночного силуэта донесся голос, чуть насмешливый.Женский.

— Храбрый служитель Мгер оставил все мужество в дневной поре?

Мгер, агент Тени, медленно ответил, не убирая ладонь с рукояти кривого меча:

— Зачем ты пришла в дубраву, Сарис? Разве мы не условились встретиться возле Каласской Стены?

Смех, похожий на звон колокольчиков, разнесся по чернильной мгле.

— Твой начальник Эниох нетерпелив, раз отправляет на задание столь же нетерпеливого агента. Погоди, тут темно, так ведь?

— А ты, я смотрю, все видишь?

Свет вспыхнул в руке собеседницы Мгера, осветив тонкую руку и красивое, чуть продолговатое лицо с черными раскосыми глазами. Теневик снова сглотнул. Что она зажгла? Или пламя вырывается прямо из ее пальцев? Мгер осторожно отступил на шаг. Не каждый день встретишь ткаесхелку. Полузабытый народ проигравших — вот кто такие ткаесхелхи. Говорят, они скоро вообще вымрут. Правда, в резервациях Эстана и на островах Темного моря ткаесхелхи по-прежнему живут. В достаточном количестве, к сожалению. Мгер скривил губы. Сотни лет прошли с времен войны Кровавой Зари, в которой люди победили своих бывших хозяев-ткаесхелхов. Те из них, кто уцелел, скрылся в резервациях, лесах, уплыли на острова. Ткаесхелхи сторонятся людей, неохотно вступают в контакт, хотя Мгер ни разу не слышал про какой-либо конфликт или свару с их участием… Теневик пристально взглянул на Сарис. И не отличишь от человека, Пламя! Глаза чуть раскосые да зрачки слегка продолговатые. И полная невозможность совместного с людьми потомства. И как они умудрились вообще выжить? Пыль земли — вот кто они, эти ткаесхелхи, звериное семя, нелюдь!

Черные брови Сарис чуть приподнялись.

— Что же ты, рыцарь Мгер?

— Я не рыцарь, — пробормотал явно польщенный теневик.

— Ах, да, — промурлыкала ткаесхелка, — забыла я, что твои заслуги перед родиной еще не оценены по достоинству…

— Сарис, побереги льстивость для базарных простаков.

Налетевший порыв ветра почти заглушил смех ткаесхелки.

— Человеки так осторожны. Впрочем…

— Впрочем, к делу, ты хотела сказать?

— Да… — Сарис сделала шаг вперед. Мгер напрягся, но остался на месте. Пламя, почему он боится?

— Возьми это, — ткаесхелка протянула теневику свиток. — Здесь полное описание расположения позиций мятежников у Шрама и дальше вдоль побережья.

Мгер жадно схватил свиток, бросил быстрый взгляд на чуть улыбающуюся Сарис.

— Артиллерия?

— Вся диспозиция. И еще кое-что…

Мгер вздрогнул, когда ткаесхелка всунула ему в руку аккуратно сложенный клочок старого пергамента. Мечущийся огонь в ладони Сарис не давал возможности внимательно рассмотреть черный от времени лист. Но теневик развернул его, уставился на непонятные рисунки и знаки, которыми был усеяна бумага. Поднял глаза.

— Ткаесхелские руны?

Сарис лишь загадочно улыбнулась. Мгер раздраженно сложил лист и спрятал за пазуху. Он знал, что в его обязанности входит лишь передать Эниоху всё, что он получит от проклятой ткаесхелки. Нелюдь раскосая! Жаль, что вас всех не перерезали во время Кровавой Зари! Ничего…

— Задумался о чем-то, мой храбрый Мгер?

— Нет. Что-то еще?

Сарис набросила капюшон.

— Была рада видеть тебя, мой милый Мгер.

Мгер лишь кивнул в ответ. Злость душила все его существо. Наконец, он неловко махну рукой в знак прощания и скрылся за деревьями. Сарис долго смотрела ему вслед, улыбаясь. Шорох, раздавшийся рядом, не удивил кудиан-ведьму. Глухое рычание сменилось поскуливанием — что-то черное и косматое терлось о ноги ткаесхелки.

— Иди за ним, дружочек. Не трогать, ты понял?

Рычание стало утробным. Мгновение, и черная тень исчезла. Сарис дунула на руку, и огонек в ее ладони погас.

— Поспеши же, храбрый теневик! — насмешливо проговорила ткаесхелка. — И побереги послание. Особенно второе…

— Отстань, едрит твою налево душу проститутку мать! — гаркнул тевад Мурман, отмахнувшись. — Не хочу я жрать, едрит твою направо! Уф, надоел…

Аристофан деликатно отступил в сторону, но судя по его спокойному лицу можно было заключить: тщедушный лакей не оставит попыток уговорить господина что-то съесть. Необычность ситуации, когда тевад отказывался покушать, тем не менее отразилась в чуть приподнятой левой брови достойного слуги.

Зезва не без сочувствия взглянул на стойкого лакея. Юный Победитель Каспер, облаченный в плащ махатинского пехотинца, улыбнулся, а монах Храма Дейлы Кондрат покачал головой. Все трое стояли, спешившись, держа на поводу лошадей. Мурман остался в седле, и, приставив ладонь к глазам, внимательно изучал дымки костров мятежников, вид на который открывался с самого высокого холма деревни Шрам — передового поста правительственных войск под Цумом.

Предрассветная мгла стелилась вокруг, мягко обволакивая едва проступавшие из полумрака предметы, деревья и два или три дома, расположенных на холме. Где-то впереди, раздавалось ржание — то намеренно шумел мзумский разъезд, словно давая понять мятежникам — даже и не думайте попытаться проникнуть в село. Со стороны Каласской Стены, древней полуразрушенной цитадели ткаесхелхов, все было тихо, но Зезва знал: арбалетчики, занимавшие там позиции, не пропустят никого. Река Хумста ворчливо опоясывала холм, на котором раскинулось домиками село Шрам, Тихий Лес, рассеченный пополам Каласской Стеной, чернел сплошным непроницаемым пятном, упираясь на правом фланге мзумцев в скалистые берега Хумсты, а не левом — обрываясь песчаным берегом в хмурое и неспокойное море. Дальше, через реку, — насыпи и деревянные укрепления вплотную подошедших к Цуму войск мятежников.

Мурман все смотрел и смотрел, не убирая ладони от глаз, с таким видом, словно вокруг его сонной лошади и спутников царил не ночной туман, а светил ярким солнцем веселый день. Громко вздохнул Аристофан, но жареную курицу так и не убрал, так же, как и большой кувшин с вином и целую гору сыра, подливки и вареных овощей, высившуюся на расстеленной прямо на влажной земле скатерти.

— Зезва, поди сюда.

Смерив подскочившего Ныряльщика тяжелым взглядом, Мурман снова воззрился на дымки душевничьих костров.

— Значит, этот Марен — важная шишка среди хыгашей?

— Да, светлейший. Выяснилось, что он занимает весьма высокий пост в иерархии морелюдов.

— Хм, твою налево… А не врет твой морской приятель, э? Как чиновник его ранга мог оказаться на галере прикованным к скамье?

— Хыгаши, они… — Зезва похлопал Толстика по упитанной шее. Жеребец тряхнул головой, недовольно покосившись на хозяина. Он тоже хотел есть, а в этой грязи под копытами разве что-то отыщешь пожевать?

— Не врут они, — прогудел брат Кондрат, обмениваясь с Каспером многозначительным взглядом, — вообще.

— Да ладно? — проворчал Мурман. — Надо же, какие порядочные.

— Нет, светлейший тевад, — вмешался Каспер, сжимая рукоять отцовского меча, — вся культура морелюдов зиждется на презрении к лжи. Обман — это бесчестие, а бесчестие для хыгаша хуже смерти. С самого рождения морелюд живет с мыслью, что нельзя обманывать, хыгаш, пойманный на лжи, изгоняется в море, то есть обрекается на смерть или, в лучшем случае, жалкое существование изгоя.

— Теперь хыгаши отдыхают и отъедаются, — сказал брат Кондрат. — Дейла поможи, с выжившими все будет хорошо. А четверо все-таки умерло. Галерные изверги доконали их!

— Хм, — Мурман слез с лошади, покосился в сторону скатерти и приунывшего Аристофана. — Говоришь, их охраняют? Сколько времени понадобиться, чтобы наши гости снова обрести способность нормально плавать? Э? Тре-четыре дня, ага…

— Государыня лично проведала их, светлейший тевад. Да хранит ее Ормаз! — отец Кондрат вздохнул, набросил капюшон. — Зябко, дети мои. Закапало снова. Не подкрепиться ли нам, во славу Дейлы?

Аристофан сразу оживился и подступил к скатерти, приводя ее в боевое положение. Зезва и Каспер с энтузиазмом наблюдали за этими маневрами. Но Мурман нахмурился.

— Груз фальшивых денег?

— Огромен, светлейший, — помрачнел Зезва, чувствуя, как запах жареной курицы щекочет обоняние.

— На меня смотри, едрит твою душу, не убежит твоя курица. Не, ну что за народ?! Кругом война, а им лишь бы брюхо набить! Сколько?

— Около сорока тысяч роинов, — доложил Зезва, вспоминая, как вчера, во время проверки постов, светлейший тевад самолично съел котелок солдатской каши.

— Качество при этом отменное, не так ли? А что насчет… Аристофан, убери жратву, твою мать! Не, ну что за рыцари пошли, а?! Мы, вашу душу, в разведке и в корчме, а?!

Лакей обиженно завозился, снова накрывая снедь чистой льняной тряпочкой.

— Внешне не отличишь, светлейший тевад, — покорно сглотнул слюну Зезва, — но если подержать в руке, взвесить, сразу чувствуешь неладное. Отменно выплавленные подделки, серебра нет вообще, или самый мизер. Все признаки того, что это точно такие же фальшивки, небольшое количество которых попали в руки достойного Вахи Гордея.

— Королевский звездочет, — пробормотал Мурман, словно и не замечая усилившегося дождя, — горбатый гений… Где, значит, грузили монеты?

— Марен утверждает, что в Эстане.

— Эстан? — Мурман смачно сплюнул. — Западное побережье, далеко за Кивскими пределами. Он уверен? Как он может знать, где грузили сундуки, если все это время сидел прикованный к веслу?

— Хыгаши, светлейший тевад, — пояснил Каспер, — по самому воздуху чуют, в какой области Темного моря они находятся.

— Ну, надо же, твою направо…

Тевад еще раз сплюнул и отошел за дерево помочиться. Донесся новый вздох Аристофана. Достойный лакей очень волновался, что господин ходит голодным. И это в условиях этой мерзкой войны. Шорох заставил Аристофана подпрыгнуть от неожиданности и обернуться.

— Прости великодушно, добрый человек, я не хотел тебя пугать. Мое почтение благородным господам…

Пожилой простолюдин с охапкой хвороста за спиной склонился в поклоне. Слезившиеся глаза на испещренном глубокими морщинами лице переводили взгляд с одного военного на другого. Задержались на отце Кондрате.

— Святой отец…

Зезва с удивлением увидел, что за спиной старика прячется мальчик лет восьми, худой как палка, в оборванном тулупе и нелепой зимней шапке. Болезненные серые глаза испуганно смотрели на людей с оружием. Пожилой эр шикнул на ребенка. Из-за дерева вышел Мурман, подпоясывая на ходу штаны. Смерил эров внимательным взглядом.

— Кто такие?

— Тутошние, ваша милость, шрамовские… — старик тихо покосился на мальчугана, который не сводил глаз со скатерти. — Зовусь я Гаиска, вот, с помощью Ормазовой, щепок да веток собираю для очага…

— Мальчик?

— Внук мой, ваша милость, внучок. Тоже Гаиска, в честь меня назвали…

Брат Кондрат подошел к маленькому эру, осенил ребенка знаком Дейлы. Старик благодарно кашлянул.

— А что родители его? — продолжал расспрашивать Мурман.

— Родители? — поднял глаза эр. — Нету родителей. Были и нету… Мать его от горячки померла зимой, а отец, сын мой старший, где-то под Даугремом сгинул, в ополчении… Еще один сын где-то тут, на позициях, да хранит его Ормаз…

— Они верные сыны родины, добрый человек, — мягко проговорил тевад. — Как сейчас живется, тяжко, небось, э?

— Очень, ваша милость… но, с помощью Ормаза, держимся. Главное, победить проклятых мятежников, чтоб их Кудиан сожрал!

Старик вдруг расплакался, опустил голову и долго трясся в немых, порывистых рыданиях. Из-за его спины выглядывал мальчик. Ни слезинки не было в глазах маленького Гаиски. Он смотрел на еду, приоткрыв рот. Дед понемногу успокоился.

— А позвольте идти восвояси, светлейший тевад? Делов невпроворот, да…

— Погоди, — наместник бросил мальчику монету. Тот поймал, раскрыл ладонь, оцепенел при виде золотого окрона.

— Ваша милость… — пролепетал старик.

Мурман бросил взгляд на Аристофана. Лакей всплеснул было руками, но наместник Горды насупил брови, и несчастный слуга покорно сложил в узелок курицу и другую снедь, оставив, тем не менее на скатерти кувшин с пивом и лепешки. Тевад нетерпеливо засопел, и Аристофан поспешно передал куль с едой остолбеневшему простолюдину. Мальчик запрыгал вокруг, его лицо исказилось. Зезва опустил голову.

Не обращая внимания на бесчисленные поклоны и слова благодарности, Мурман вскочил в седло и рванул с места, словно кто-то гнался за ним. Его спутники последовали следом. Последним мимо отмеривавших поклоны эров медленно проехал Зезва. Юный Гаиска поднял глаза, когда черноволосый рыцарь молча всучил ему в ладонь несколько серебряных роинов. Мальчик хотел было что-то сказать, но одуряющий запах жареной курицы заставил его броситься к деду. Старый Гаиска устало уселся на трухлявый пень, кем-то притащенный с леса, и развернул узелок. Улыбнулся, когда внук принялся рвать зубами нежное мясо. Задумчиво сжевал ножку, к овощам не притронулся вообще.

— Светлейший тевад и вы, господа рыцари, и ты, святой отец, — Гаиска, не отрываясь, смотрел, как внук давится снедью, — спасибо за курицу, деньги… И да сожрет вас Кудиан с вашей проклятой войной! Кровопийцы… Ешь, внучек, ешь.

Ваадж присел на корточки рядом с трупом. Поморщился от запаха, уже начинавшего превращаться в вонь. Поднял голову на скрестившего руки на груди Зезву, хмыкнул и снова принялся осматривать скрюченное изуродованное тело. У мертвеца не было головы, из туловища торчал уродливый огрызок. Морская галька вокруг потемнела от крови, волны сюда так и не добрались, несмотря на вчерашние шторм и ветер. Около сорока солдат из отряда Мурмана оцепили место на пляже, где на рассвете рыбаки нашли обезглавленного человека в купеческом плаще и ярко-зеленых шароварах. Простолюдины так перепугались, что даже не обыскали тело. Туго набитый кошелек по-прежнему висел на поясе из свиной кожи. Ваадж вытряхнул на ладонь несколько монет. Хмыкнул при виде золотых окронов и манатов.

— А ты ждал фальшивые роины, чудик?

— Нет, Зезва, это было бы слишком… — пробормотал Ваадж. — Так, что тут у нас? Видишь?

Ныряльщик, мгновение поколебавшись, опустился на колено рядом с Вааджем. Чародей осторожно приподнял правую руку трупа. Скрюченные пальцы крепко сжимали рукоять короткого кинжала. Пальцы левой руки растопырены, от ног в сторону прибоя тянутся борозды.

— Его что, от моря тащили? — проворчал Зезва, поднимаясь. Низко-низко пролетела чайка, сделала полукруг и понеслась вниз, к еде. — Я сразу на виртхов подумал.

— Виртхи, говоришь, — Ваадж задумчиво подергал свою куцую бородку, затем натянул шляпу на самые глаза.

— Но крысолюды, — мрачно продолжал Зезва, — никогда не выходили из моря в этой местности. Их часто видят севернее, даже в Цуме. Я, курвин корень, уже имел счастье с ними встретиться…

Ныряльщик помрачнел еще сильнее, отвернулся к накатывающимся на гальку волнам. Перед ним словно живая предстала Атери — Цветок Эжвана темных квешей… Где она сейчас, жива ли? Темные квеши ушли из города, а белые — их извечные враги — так и не заняли место подданных царя квешей Амкия. Курвова могила, может, и заняли, или кто-то уже исследовал катакомбы?

Недалеко от берега белело два треугольных паруса — мзумские галеры патрулировали побережье. После захвата судна с грузом фальшивых монет, Вож Красень велел усилить интенсивность вылазок в море. Мурман указал гамгеону, что моряки уже второй месяц сидят без жалованья, и в этих условиях вряд ли "возгорят рвением к великим свершениям". На это Красень ответил, что они будут воевать за корону и порядок, в противном случае "возгорят их задницы". Зезва знал, что офицеры вроде Окропира и не заикнутся про деньги, но матросы… Особенно если учесть, что добрая их половина вообще не мзумцы, а наемные солдаты со всех концов Темного моря.

Наблюдая, как Ваадж переворачивает труп с одного бока на другой, Зезва думал про хыгашей и их предводителя Марена. Еще пара дней, и морелюды смогут плыть…

— Марену бы показать, — сказал Ныряльщик.

Ваадж поднял голову.

— Как же ты его притащишь сюда? В бочке, что ли? Хыгаш на суше и сотни шагов не сделает, разве что кто-то будет идти за ним и постоянно обливать водой. Не хочешь заняться, рыцарь из Горды? К тому же… Великий Ормаз, посмотри-ка!

Зезва отшатнулся.

— Курвова могила!

Ваадж взглянул на небо. Серые тучи мчались к горизонту. Ветер все усиливался.

— Пиво, господа, пиво!

Хриплый голос трактирщика вывел Зезву из задумчивости. Он поднял голову, кивнул и положил на стол серебряный роин. Корчмарь уставился на монету, затем, еще немного поколебавшись, осторожно взял монету и замялся, переступая с ноги на ногу.

— Что с тобой, милейший? — удивился Каспер, отставляя стакан. — Что-то не так?

— Говори же, сын мой, не бойся, — пробасил брат Кондрат, отдуваясь после очередной кружки цумского темного.

— Попробуй на зуб, — устало посоветовал Зезва, — не корчь тут рожи…

Трактирщик взвесил монету в руке, затем поднес ее ко рту. Через мгновение просиял, склонился в поклоне и убежал на кухню. Вскоре две девушки-служанки принесли нехитрую снедь — кашу, вареные овощи и жареную рыбу. Кроме троицы друзей, в трактире было малолюдно. В темном углу пьянствовало два солдата, да одиноко сидел у окна путник в арранском платье, судя по внешнему виду — купец или торговый представитель. До вечера еще было далеко. Сонный хозяин вылез из пропахшей маслом и рыбой кухни и застыл у прилавка словно паук, поджидающий очередную жертву. За подслеповатыми окнами хлестал дождь, чадили масляные лампы, а над потолочной балкой оживленно чирикал воробей.

— Хозяин, вина! — разнеслось по корчме с иностранным акцентом. — Живее, я умираю от жажды, клянусь Столпами!

Громкий голос и стук распахнувшейся двери расшевелили хозяина. Он встрепенулся и помчался встречать гостя — высоченного баррейнца, широкоплечего, с мощными руками воина. На плечах гостя сидела массивная, гладко выбритая голова. Маленькая рыжая косичка на затылке свисала через плечо. С широкого, с квадратной челюстью, лица надменно смотрели раскосые серые глаза. Хищный крючковатый нос дернулся; казалось, баррейнец принюхался к спертому воздуху, царившему в невзрачной прибрежной корчме.

Завидев посетителя, Каспер посветлел лицом и поднялся.

— Господин Аскерран, надо же! Рад тебя видеть! Прошу к нам за стол!

Лев Аскерран, сын Столпов Баррейна из рода Великих Львов, огляделся, заметил Каспера и кивнул. Затем положил ладонь на рукоять кривого меча и степенно подошел к столу, за которым сидели Зезва, Кондрат и Каспер.

— Господа. Святой отец.

Аскерран забросил косичку за спину. Обменялся поклонами с Зезвой и отцом Кондратом, уселся на предложенный стул. Прискакал хозяин с вином. Спросил, не желает ли господин рыцарь чего-нибудь откушать. Получив отрицательный ответ, корчмарь умчался, сжимая в руке еще одну монету. Зезва отметил про себя, что трактирщик никак не усомнился в пробе серебряного роина, полученного от баррейнца. Видно, Аскерран часто сюда захаживал. Вот так, доверия к чужеземцу больше, чем к солдату собственной армии. Ныряльщик потер щетину на подбородке. Фальшивые деньги уже расползлись как тараканы…

— Пью за ваше здоровье! — рыцарь осушил стакан и тут же снова наполнил его вином из кувшина. — Пусть вечно стоят Столпы Священного Баррейна! Да славится дружба Баррейна с благородными странами Мзума, Кива и Аррана! Благородный Каспер, искренне рад тебя видеть и особенно радуюсь возможности познакомиться ближе с твоими достойнейшими спутниками. Наслышан, клянусь Столпами.

При этом Лев Аскерран пристально взглянул на Зезву. Тот спокойно выдержал взгляд. Едва заметная улыбка тронула губы баррейнца.

— Нам также весьма приятно, сын мой, — приветливо кивнул отец Кондрат. — Мы слышали про твои подвиги во время боев в Даугреме. Воистину, Ормаз ниспослал тогда тебя и твоих людей на подмогу! Помнится, ваш отряд на небольшое время занял Северный Вал и удерживал его вместе с сотней арбалетчиков Мзума, пока наши войска отступали к Южному Валу. А самое главное, и да благословит вас за это Ормаз — твой отряд дал возможность спастись несчастным жителям Даугрема. Когда они вернутся в родные дома…

Аскерран криво усмехнулся, сделал большой глоток.

— Думаешь, они вернутся, отче?

— Сын мой?

Баррейнец откинулся на спинку нещадно заскрипевшего стула. Зезва и Каспер в упор смотрели не него. На лице отца Кондрата лежала печать изумления.

— О чем ты, сын мой? Конечно же, вскорости мятежники будут разбиты, и беженцы вернутся в отчие дома! Ормаз свидетель…

Лев Аскерран поднял руку, словно призывая отца Кондрата замолчать.

— Ах, господа мзумцы, господа мзумцы… — глухо заговорил он, смакуя вино. — Осмелюсь быть с вами предельно откровенным. Надеюсь, вы не примите за обиду слова человека, сражавшегося с вами плечом к плечу против элигерцев…

— Элигерцев, — хмуро повторил Зезва.

— Именно элигерцев, господа солнечники, — Аскерран покачал головой. Косичка смешно запрыгала. — Или вы воображаете, что у Влада Картавого хватит денег на поддержку столь дорогостоящего предприятия, как вооруженный мятеж? Мятеж против королевской власти! Кто, по-вашему, финансирует повстанцев? Кто поставляет оружие? Фураж? Лошадей? Корабли? Жратву, в конце концов, кто? О, клянусь Столпами, вы прекрасно знаете ответ. Но не говорите вслух.

— Действительно, роль Элигершдадской Директории в последних событиях неоднозначна, благородный Лев, — возразил Каспер, — но столь прямые обвинения… Мы все знаем про непростые отношения Баррейна и Элигера, поэтому…

— Отношения? — кулак баррейнца обрушился на стол, зазвенели кружки, умолк под крышей воробей, а хозяин проснулся, сонно захлопав глазами. Арранец у окна повернулся, смерил компанию оценивающим взглядом, вежливо кивнул и опять отвернулся к окну. Пьянствующие солдаты словно ничего и не услышали, полностью поглощенные кувшином с чачем.

— Отношения… — язвительно повторил Лев Аскерран. — Я хочу дожить до дня, когда увижу знамена Столпов над поверженной Директорией. Мечтаю запустить огненного петуха в их вонючие жилища. В грезах вижу гибель их богомерзкой державы. И тогда…

— И тогда, — насмешливо сказал Зезва, — пусть славится великий Баррейн — гроза морей и владыка Стран Зари, не так ли?

Баррейнец побагровел, но быстро взял себя в руки. Поднес к губам стакан с вином, бросил на Зезву быстрый взгляд.

— Зезва Ныряльщик… Каспер и ты, святой отец… Солнечники, теперь вы обвиняете нас в грехах Директории, ставите Львов Баррейна на место Вольдемара, не так ли? Что ж, вынужден признать, есть зерно истины в ваших словах. Но что делать с вашим хаосом, неподчинением власти королевы, попранием всех канонов, шатанием и беспредельщиной в армии? Или кто-то понес наказание за вопиющий факт — катастрофу Даугрема? Были ли казнены виновные командиры? Распущены покрывшие себя позором бежавшие части? Сожжены ли их обесчещенные знамена? Ах да, я забыл, ведь они попали в руки мятежников! Теперь они с удовольствием демонстрируют королевские флаги и значки в Даугреме, хвастаясь перед иностранцами: вот, мол, как бежали робкие мзумцы, побросав знамена! Не делайте такие лица, господа солнечники! Или я говорю неправду? Да если бы не храбрость, выдержка и тактический талант тевада Мурмана, вся западная группировка мзумских войск перестала бы существовать! Пол-но-стью! Куда смотрел ваш хваленный командующий Олаф? Где была разведка? Чем занималась Тень? Хорошо хоть, гамгеон Даугрема погиб, иначе его следовало прилюдно казнить, как виновника страшного разгрома, в результате которого полностью потеряна вся северная часть Душевного тевадства, а силы мятежников захватили элигерскую границу. О, теперь-то помощь из Директории потечет не слабым ручейком, а мощной рекой, слышите, господа солнечники? А купечество ваше? Они только и знают, что стонут, жалуясь на непомерные, по их мнению, налоги. Скулят, прослышав, что Арран и Элигер вот-вот перестанут продавать мзумским артелям шерсть. Шумят и возмущаются, мол, военный делегат передал приказ артелям Цума о снаряжении дополнительных всадников и пехотинцев! Им трудно, им голодно! Они разорились, крепостные стены Цума на их содержании! Вот что я вам скажу, господа — вступи завтра Влад в Цум, они его с цветами будут встречать, как освободителя! Что хмуритесь? Думаете, не так? А простолюдины? Чернь? Чернь всегда и везде одинакова — что в Элигере, что во Мзуме или Баррейне. Подлая внутри, грязная снаружи — она груба и безжалостна перед слабостью, но труслива и покорна перед силой. Ей бы пожрать, брюхо набить, и она счастлива! Вчера был на базаре, так один мзумский эр жаловался на голодную жизнь и трудности "проклятой войны". Вот, говорит, мой дед жил при элигерском господстве, мол, как же хорошо тогда было! Сытно, спокойно, все были счастливы, у народа было много еды! Столпы Баррейна, знаете, что он сказал еще? Я, говорит, лучше буду рабом, но буду есть и пить досыта, чем свободным и голодать… Вот он, простой народ! И армия тоже из народа состоит, не так ли, господа мзумцы? Проклятой черни нужна лишь твердая рука, да хороший кнут. Государи, которые не могут удержать свою власть и заигрывающие с грязной толпой, обрекают на гибель не только себя, но и весь свой народ, и все государство. Историю творят не грязные простолюдины, а их правители, и только они ответственны за судьбу своих стран!

— Господин Лев Аскерран, — тихо произнес Зезва, глядя исподлобья, — говорит много правильных вещей, с которыми трудно не согласиться. Но не стоит, мой тебе совет, под одну гребенку весь мзумский народ стричь.

— Стригут овец, рыцарь Зезва! — скривил губы Аскерран. — Хозяин, еще вина, живо!

— Верно, овец, — повысил голос Ныряльщик. — Вот только шерсть эту расчетливый хозяин продает с выгодой для себя, а обстриженных овечек гонят обратно в хлев. И так каждый сезон. Овца ест, пьет и размножается. Но приносит своему повелителю много денег. Курвова могила! Хоть раз, благородный Лев, ты представлял себя на месте овцы?

Аскерран лишь фыркнул в ответ.

— Вижу, что не представлял. А теперь представь еще одну, курвин корень, вещь. Ты не просто овца, а овца, которую Ормаз одарил умом, причем умом блестящим. И видит овца, что глупый хозяин живет припеваючи, а она да родичи ее голодают! Что она будет делать, эта покорная овца? Жить раболепно или восстанет против такой, по ее мнению, несправедливости? Что же ты молчишь, о благородный Лев?

— Овца есть овца! — сузил глаза баррейнец. — Ее нужно резать или стричь!

— Ты не прав, сын мой, — возразил отец Кондрат. — Люди — не овцы, как можно создание Ормазово с бессловесным животным сравнивать? В каком бы сословии человек не состоял, будь то купечество, рыцарство или эрство — везде и всюду человек хочет быть свободным, иметь собственное достоинство, следовать законам божьим и человеческим, а именно: честности, состраданию, благородству…

— Благородству, святой отец?

— Именно. Ты же приписываешь людям звериные качества. Хотя… — брат Кондрат помрачнел, уставился в свою кружку. — Хотя пример мученичества отца Андриа говорит про обратное…

— Я слышал про Андриа, — кивнул Аскерран. — Еще одно подтверждение моих слов, господа солнечники. Чернь интересуют лишь жратва и вдоволь дешевого пойла… Ах, ну где этот бездельник?! Хозяин, вино закончилось!!

Зезва поднял глаза на баррейнца.

— Те самые люди, что жаждали смерти Андриа, потом просили милости у палачей! — продолжал Аскерран, кивая хозяину, вернее даже не ему, а кувшину, который корчмарь поставил на стол. — Ах, как благородно и преисполнено достоинства, господа мзумцы, не так ли? Подлая толпа сначала бесновалась, призывая на голову несчастного инока все напасти мира, а потом, ну, надо же, преисполнилась сострадания! Овцы! Им лишь бы нажраться от пуза да пивом накачаться — вот весь смысл их жалких, никчемных жизней. А придет иноземец, так они ему, как новому хозяину, в ножки поклонятся да руку протянут — подай пива и жратвы, добрый новый господин!

Зезва на мгновение закрыл глаза. "Один… два… три… Покажись, зверь!.." Почему-то стало жарко, Зезва расстегнул ворот рубашки, глубоко вздохнул. "Да не сомкнутся глаза грешника…"

— А слухи… что слухи? — Аскерран издал короткий смешок. — Ты вот что скажи, господин Зезва. Правду ли чернь болтает про Звезду Даугремскую и оборотня, в которого превращался, да так и не превратился настоятель Андриа?

Зезва молча смотрел, как в стакане Аскерран пенится красное, похожее на кровь, вино. " Я — человек, а вы — звери…"

— Так правда или нет? — допытывался баррейнец.

Зезва, наконец, оторвался от кровавого стакана. Поднял на рыцаря карие глаза. Молча кивнул и отвернулся к окну.

— Вот как, — процедил Аскерран. — Клянусь Столпами! Чернь… Грязь земная!

— Простому люду нелегко живется, — тихо сказал Каспер, — особенно сейчас.

— Верно, господин Каспер! Клянусь честью Льва, тяжело, кто же спорит? Есть порядок — господа и эры, богами установленный. Хорош он или нет — не нам решать…

— А кому же тогда? — повернулся Зезва. — Может, мзумское государство устроить по примеру Столпов, а, курвин корень? Государь — что-то вроде бога, подданные — жалкие рабы. А, господин Аскерран? И не сомкнутся глаза подлой черни?!

Баррейнский Лев усмехнулся, глотнул невозмутимо вина. Стер пальцем вишневый ручеек на подбородке. Затем сжал кулаки и положил их перед собой на видавший виды деревянный стол. Хозяин не без страха прислушивался к усиливавшему спору. Драки еще не хватало, упаси Ормаз…

— Господа солнечники, — сказал наконец Аскерран. — Все это замечательно, но лучше поговорим про более важные вещи, чем устройство государства.

— Например, благородный Лев?

— Например, оборона города Цум.

Баррейнец мотнул головой с такой силой, что косичка метнулась из стороны в сторону.

— Будь я на месте командования мятежников, то вся группировка мзумских войск была бы разгромлена мною за несколько дней, город взят, жители изгнаны.

— Ну, надо же, — улыбнулся Каспер и взглянул на Зезву и отца Кондрата, словно ища у них поддержки. Но достойный инок молча буравил глазами слегка захмелевшего баррейнского рыцаря. Что же касается Зезвы, то Ныряльщик угрюмо вертел в руках пустую кружку.

— Достойный Лев поделится своими сомнениями? — осторожно спросил Каспер.

Умолкший было воробей снова принялся чирикать под потолком. С шумом и гомоном ввалились трое подвыпивших арбалетчиков и заказали чача и жареной рыбы. Хозяин поплелся на кухню. Вскоре оттуда зашипело и запахло. Арранец у окна допил свое пиво и встал, накидывая плащ. Два солдата в углу давно храпели на столе. Капли дождя барабанили о ставни. Аскерран молча осушил стакан. Чуть прищурился, оглядел по очереди собеседников.

— … именно на этом участке позиции мзумских войск особенно сильны, — усталым голосом завершил свою речь Элан Храбрый. Элигерец провел языком по чуть пересохшим губам и, скрестив руки на груди, принялся выжидательно смотреть на слушателей. Последних было несколько человек, и среди них находился Влад из Ашар, по прозвищу Картавый — верховный командующий Армии Свободы Народа Души. Рядом с ним застыл, вцепившись руками в табурет, Астимар — белокурый великан в форме офицера Душевного Отряда. Голубые глаза Астимара смотрели на Элана пытливо и пристально. Слева от задумчиво почесывающего бороду Астимара вертелся на стуле тощий и костлявый Тарий из Лыха, угрюмый рыцарь с руками-палками и крупным мясистым носом на вытянутом лице. Еще несколько офицеров-душевников расположились в большой с светлой комнате купеческого дома на улице Тысячи Выпивох, что в Даугреме. Хозяин дома был не против столь блестящей компании, так как после освобождения города был вздернут в собственном дворе вместе с сыновьями и женой. Что же касается дочерей мерзкого солнечника, то их отдали бравым освободителям для поднятия боевого духа. Говорили, что дня через четыре раздувшиеся трупы проклятых мзумок вынесло на берег чуть ли не у элигерской границы. Будут знать, как перечить.

Элан Храбрый взглянул в окно, за которым хмурилось тучами небо, и моросил дождь. Несколько душевников месило грязь во дворе, под яблоней валялся перевернутый, черный от крови, пень. Элан скривил губы. На его глазах позавчера на этой колоде обезглавили с десяток пленных мзумских солдат. На вопрос элигерцев, зачем убивать пленников, когда за них можно просить выкуп, подвыпивший сержант ответил, что, мол, "выкупят чантлахов, а они снова пойдут беззащитных душевников убивать". Так что лучше их отправить прямехонько в пасть Кудиану… Крик посланных на смерть пленных еще долго стоял в ушах Элана. Свет Элигера, что он тут делает, что?!

— Господин Элан, — в тишине, воцарившейся в комнате, голос Влада Ашарского прозвучал особенно громко, — я правильно понимаю, что наши элигерские друзья предлагают решительный штурм Цума?

— Совершенно верно, благородный Влад.

— Цум — не Даугрем, господин Элан. — тихим голосом продолжал Картавый, сдерживая дергающуюся левую руку. — Полагаю, даже не стоит напоминать тебе, как военному советнику, эту общеизвестную истину.

Элан вежливо поклонился в знак согласия. Тарий из Лыха заерзал еще сильнее. Астимар по своему обыкновению терзал бороду пальцами левой руки. Остальные офицеры хранили молчание.

— Если город Даугрем — это фактически большое село, — Влад Картавый поднял на элигерца светло-карие глаза, — тянущееся змеей вдоль берега и защищенный двумя земляными валами с севера и юга, то Цум — мощная крепость, опоясанная естественными защитными укреплениями: Каласской Стеной, Тихим Лесом и самое главное: Цумская цитатель — не просто город и стена вокруг, на манер Мзума или Ашар. Цум — это крепость, построенная королем Роином по рисункам и чертежам, оставшимся от ткаесхелхов. Шесть рядов укреплений, четыре стены, между ними — палисады, позиции для лучников и катапульт. Целая армия баллист, недавно прибывших из Мзума — тяжелая артиллерия, метающая гигантские камни. Тот, кто атакует Цум, должен преодолеть одну за другой укрепленные стены, причем при этом идя в гору, захватить катапульты и баллисты, нейтрализовать арбалетчиков и лучников и при этом постоянно находиться перед опасностью вылазки мзумской кавалерии. Со стороны моря — Цумская бухта патрулируется королевскими галерами, наш невзрачный и слабый флот будет пущен ко дну самое большее через тридцать полетов стрелы. Транспорты с войсками, если мы осмелимся подвести их к городу, сожгут за еще более короткое время — солнечники наводнили крепость Элигерским огнем. И ты… — Влад помолчал, его рука снова дернулась. Астимар покосился на командующего, но тут же отвел взгляд. — И ты, достойный Элан, предлагаешь идти на штурм. Королева Ламира, между тем, настойчиво предлагает мирные переговоры, и мы склоняемся к мысли, что можно и согласиться. Пока. Потому что если разведка противника пронюхает про уязвимость наших позиций, то мзумские войска незамедлительно развернут наступление, и к началу месяца Эгри перехлопают нас как мух… Я спрашиваю, где обещанная помощь императора? Где тяжелое вооружение, где баллисты? Тяжелые галеры? Где все это? Истекая кровью, мы ведем тяжелейшую войну на уничтожение, а наши друзья в Элигере никак не хотят помочь!

Душевники согласно загудели. Тарий топнул ногой. Один лишь Астимар все так же задумчиво теребил собственную бороду.

Элан с трудом удержался от презрительной улыбки. Не хотят помочь, ты, гютферана кусок?! Провизия и фураж из Элигера, оружие поступает из Директории, границы похожи на сито, сквозь которое беспрепятственно сочится разный сброд из наемников, а вы еще жалуетесь? Свет Элигера, может душевники хотят, чтобы императорские войска сами пошли на штурм города? Тогда Директория просто присоединит к себе этих бездельников. Так будет намного лучше.

— Господа душевники обладают обученными экипажами для боевых кораблей? Или, быть может, уже подготовлены расчеты баллист и катапульт?

— Вы обещали их подготовить!

— Обещали, — Элан скрестил руки на груди, поднял голову. — Но военного моряка за несколько дней не обучишь. Разве что удасться вбить ему в голову, где у корабля нос, а где корма. То же самое можно сказать и про обслугу боевой баллисты или катапульты. Впрочем, наши солдаты и так служат в Армии Свободы, именно в артиллерии! Или это уроженцы Ашар или Лыха обеспечили победу под Даугремом? Я еще не видел ни одного душевника возле катапульт! Как грабить мзумские дома, насиловать и убивать — так ваши солдаты впереди всех! А как воевать, ох, Святая Роща, помогите, друзья-элигерцы, сами не справимся! Или я не прав?!

Элан уже не скрывал презрительной улыбки. Свет Элигера, "освободители"!

— Забываешься, элигерец! — Тарий вскочил, схватившись за меч. — Да как ты смеешь…

— Тарий, помолчи.

Голос Влада оказал на дрожащего от гнева Тария просто магическое воздействие — рыцарь мгновенно сник и уселся на свой стул. Офицеры перешептывались, бросая на Элана полные неприязни взгляды. Астимар дергал бороду.

— Твой план, господин Элан Храбрый? — Влад массировал левую руку, устало прикрыв глаза.

Элигерец вздохнул. Расправил плечи. Затем развернул перед душевниками большой свиток с картой Цума.

— Итак…

Мурман хмуро взглянул на Зезву. Сморщив лоб, долго размышлял. Наконец, щелкнул пальцами. Тишина. Побагровел и заревел так, что, казалось, задребезжали окна:

— Аристофан, едрит твою налево душу проститутку мать, долго я должен ждать, гютферана ты кусок?!

Разверзлась дверь, и побледневший лакей как вихрь влетел в комнату с кувшином и кружками в руках. Чуть сгорбившись под испепеляющим взглядом господина, бухнул все на стол, пробормотал что-то сквозь зубы и мгновенно скрылся за дверью. Посулив напоследок лакею "попасть в лапы пьяных квешей-мужеложцев", наместник Горды залпом выпил огромную кружку, утер усы. Зезва терпеливо ждал.

— Хорошо, — наконец, подал голос Мурман, не сводя с Ныряльщика внимательного взгляда. — Лев Аскерран доказал свою честность в Даугреме. К его словам определенно стоит прислушаться, а, едрит твою жизнь?

— Несомненно… светлейший.

— Зеваешь? — Мурман одним глотком выпил полкружки и сам широко зевнул, показав ряд блестящих зубов. — Налить тебе? Что?! Не хочешь пива?

Зезва молча покачал головой. Мурман хмыкнул, но настаивать не стал.

— Я немедленно донесу до командующего сведения, полученные от Аскеррана. Ох, дуб нам всем в зад, Зезва! Конечно, наш достойный Лев не просто охранник баррейнской купеческой миссии. Разведка Высокого Дома, да. Хотя… — Мурман усмехнулся, покрутил ус. — Баррейнцы ненавидят Элигер, и значит, пока они нам союзники. Пока… Что Ваадж?

По мере того, как Зезва отвечал, Мурман мрачнел все больше. Кувшин быстро опустел. Скрипнула дверь, и ставший очень бдительным Аристофан приволок свежее пиво, в куда более вместительном кувшине.

— Принеси чего-нибудь пожрать, друг Аристофан. Пиво разжигает аппетит, я его душу мотал.

— Светлейший, — склонился к полу достойный лакей, — есть только каша и вчерашний хлеб. Ты последнюю курицу отдал тем оборванцам…

— Что?! — взревел тевад, оглядываясь, что бы такое запустить в метнувшегося к дверям Аристофана.

— Нести кашу, светлейший тевад? — робко донеслось из коридора.

— Неси, твою мать! — рявкнул тевад, поворачиваясь к Зезве. — Когда он приедет?

— Завтра на рассвете, я думаю.

Тевад помолчал. Затем просветлел лицом, словно вспомнив что-то.

— А ну-ка, признавайся, как там наша Аинэ?

— Хорошо, — пробурчал Зезва.

— "Хорошо", — передразнил Мурман. — Правильно Каспер говорит, дундук ты Зезва, едрит твою жизнь.

Ныряльщик засопел и отвернулся. Аинэ…

Королева Ламира остановилась в дверях. Проговорила, не поворачивая головы:

— Дальше я иду одна, милая.

Аинэ замерла, опустила глаза.

— Да, моя госпожа.

Затем, словно почувствовав на себе чужой, колючий взгляд, девушка вздрогнула, отступила на шаг. Из-за темных штор, что окаймляли одну из шершавых, потрескавшихся колонн в левом крыле дворца наместника Вожа Красеня, на тусклый свет вышла безмолвная, закутанная в черный плащ фигура. Аинэ успела заметить, как призрачное пламя свечей несколько раз мигнуло в золотистых глазах человека. Девушка приветливо улыбнулась ему, но золотоглазый лишь пониже нахлобучил капюшон. Золото глаз скрылось в бездонной тьме.

— Аинэ, девочка, здравствуй!

Ласковый голос, знакомый и почти родной. Марех, огненноволосая Марех! Да, она тоже здесь. Губы Аинэ чуть дрогнули, но она взяла себя в руки. Граница доверия к ней проходит у этого порога. Дальше, за позолотой дверей и гулкими коридорами, простираются покои Светлоокой Ламиры, обожаемой госпожи. Почему Марех всякий раз так смотрит на нее, почему? Что за огонь горит в прекрасных глазах этой то ли ведьмы, то ли ведуньи? Аинэ робко улыбнулась. Она вспомнила первую встречу, когда Марех просто взяла ее за подбородок и долго смотрела в глаза, не отрываясь и не мигая. Затем вдруг порывисто обняла опешившую девушку, шепнула на ухо: " Я рядом", резко развернулась и убежала. Как громом пораженный Сайрак, недавно назначенный старшим над Телохранителями королевы, лишь посторонился, недоумевающее качая головой. Сайрак… Интересно, где он сейчас? Дедушка Кондрат рассказывал про его мужество и храбрость. И Каспер тоже восхищался. А Зезва говорил, что они с Марех…

— Иди.

Аинэ вздрогнула. Золотоглазый. Интересно, откуда-то он вообще взялся? Ламира называет его Снеж. Снежный Вихрь. Такое странное, удивительное имя. Имя ли? Аинэ вспомнила, как вскочил из-за стола Зезва, когда Аинэ рассказала про странного человека в покоях королевы. Как побледнел Каспер. Как молча осенил себя знаком Дейлы дедушка Кондрат. Снежный Вихрь… Он появился десять или двенадцать дней назад. Аинэ помнила тот миг, когда впервые увидела эти странные золотые глаза. Удивительно, но страха она не почувствовала. Удивительно, потому что на какое-то короткое мгновение девушке показалось, что лучистое золото странных глаз проникло ей в душу, обволокло сознание, чтобы сразу же утечь обратно, к неподвижной и безмолвной фигуре. А еще Аинэ постоянно чудилось, что у Снежного Вихря под плащом звенят тихие колокольчики… Вот теперь опять! Аинэ отступила на шаг. Снеж тоже шагнул вперед, словно оттесняя девушку от дверей. Марех чуть нахмурила прекрасные брови. Ламира подняла властно руку.

— Снеж, — усталость в голосе королевы была явственной, — не нужно… Я уже разговаривала с тобой, друг мой, на эту тему. Потрудись соблюдать вежливость по отношению к этой юной госпоже. Надеюсь, ты помнишь, перед тобой наша горничная.

— Сударыня, — почтительно склонилголову Снеж, отступая. — Прошу меня простить за неучтивость. Я всецело к твоим услугам.

Горничная! Аинэ прикусила губу. Горничная, которой нет дороги в спальню королевы. Горничная, которой не доверяют раздевать и одевать государыню. Горничная, которая нужна лишь для разговоров и церемоний. Не доверяют. Да… Аинэ вспомнила, как долго и требовательно выпытывала от помрачневшего Зезвы все, что он знал про Дану. Ныряльщик отнекивался, но в конце концов рассказал все, что знал. Аинэ слушала с широко раскрытыми глазами, не перебивая. Дана, потомственная королевская горничная, предала свою госпожу, доверившись мерзкому черному каджу. В отчаянной попытке спасти от смерти собственную мать, Дана, забыла вековую клятву предков, угодила в сети коварного чародея. Смерть стала для несчастной избавлением… "Избавлением?" — переспросила Дана. Зезва лишь молча взглянул на нее в ответ. Зезва, мой Зезва…

— Можешь идти, дорогая, — повторила Ламира, поднимая руку и ласково улыбаясь.

Аинэ бросилась к ногам государыни, приложилась губами к теплой, чуть пахнущей благовониями руке. Колокольчики звенят под плащом Снежа. Или это и не колокольчики вовсе?

— Госпожа…

— Да, девочка?

— Отец Кондрат просил передать, что он готов в любое время дня и ночи прибыть на зов вашего величества, если… если вашему величеству нужен духовник и…

Аинэ опустила глаза. Ах, дурацкая застенчивость! Марех уж точно считает ее легкомысленной дурочкой, которой нельзя доверить даже стирку… Про Снежа и говорить нечего. Снова этот нежный звон.

— Прошу тебя, — медленно проговорил Снежный Вихрь, — передать от меня пожелания здоровья и благ достойному иноку Храма Дейлы, брату Кондрату.

Аинэ удивилась. Нет, ей не показалось, и голос странного Снежа действительно дрогнул.

— Передам, господин Снеж, — поспешно сказала Аинэ. Нет, нет, на этот раз Каспер и деда Кондрат не отвертятся и все расскажут!

Марех прикрыла двери, одарив на прощание девушку ободряющей улыбкой. Аинэ осталась одна. В уставленном статуями и бюстами коридоре царил полумрак. Тихо подвывал сквозняк. Где-то далеко лениво мяукал дворцовый кот. Девушка укуталась в шаль и зашагала назад, застенчиво улыбаясь оборачивающимся часовым.

Привязав лошадей к стволу исполинского дуба, Ваадж и Зезва стояли на дороге у Южных Ворот, в том самом месте, где полгода назад Зезву, Каспера и отца Кондрата встречал рыцарь по имени Сайрак. Вековой дуб все так же невозмутимо высился над пологим берегом. Башни Цумской цитадели темнели справа, а по левую руку простирался покрытый галькой пляж. Еще белели кое-где островки нерастаявшего снега, дамбы усердно хрипели, разбивая настойчивые волны, а утренний туман скрывал от глаз башню маяка Цумской бухты. Почти рассвело, моросил дождь, было зябко и сыро. Зезва шикнул на Толстика, который все норовил лягнуть черного, с белым пятном на лбу, Вааджова жеребца. Наконец, рыжему скакуну это удалось, и он с торжествующим ржанием стал готовиться к новой атаке. Однако ж, магов конь оказался совсем не промах. Утробно рыкнув и взмахнув роскошной гривой, вороной двинулся в контрнаступление и не вмешайся Ваадж с Зезвой, Толстику бы не поздоровилось. Ныряльщик отвел косящего глазом коня в сторону и долго отчитывал, призвав в свидетели курвин корень и курвову же могилу. Толстик слушал, прял ушами, бросая на противника испепеляющие взгляды. Когда же Зезва пообещал сделать из Толстика мерина, причем нынче же вечером, рыжий конь испуганно поджал уши и даже немного присел на задние ноги. Ваадж лишь посмеивался, успокаивая вороного.

— Ну, где он? — спросил Зезва, оставив наконец Толстика в покое.

— Терпение, друг мой, — невозмутимо отвечал чародей, пониже нахлобучивая свою широкополую шляпу.

— Ваадж?

— Э?

— Давно хотел спросить.

— Слушаю.

— Почему ты вечно ходишь в этой дурацкой шляпе? Ты похож на сказочного волшебника.

Ваадж приосанился, проводил взглядом понуро протрусившего мимо монаха на печальном донельзя ослике, и лишь после этого удостоил Зезву ответом.

— Это шляпа моего деда.

— Он, конечно, великий чародей, — усмехнулся Зезва, но тут же осекся, заметив взгляд Вааджа.

— Мой дед, — медленно ответил маг, — был величайшим магом.

— Конечно, извини…

Проехало трое солдат с каменными от недосыпания лицами, судя по грязной одежде, береговые патрульные. Смерив Зезву и Вааджа тяжелыми взглядами, стражники пришпорили таких же грязных, замызганных лошадей и поспешили к воротам, навстречу долгожданному отдыху, пиву и девкам. Дождь усилился. Зезва набросил капюшон. Из-за поворота тракта донеслось ржание и скрип колес. Вскоре появилась большая крытая колымага, запряженная двумя лошадями-тяжеловозами арранской породы. Необычайно худой возница важно покрикивал на флегматичных скакунов, вернее даже не скакунов, а ходунов, потому что никто и никогда не видел, чтобы арранские тяжеловозы куда-то скакали. Поскрипывая и качаясь, колымага остановилась возле Зезвы. Подошел Ваадж, отряхивая плащ от брызг. Толстик с любопытством разглядывал тяжеловозов. Последние, впрочем, даже не глянули в его сторону, чем вызвали возмущенное фырканье рыжего коня. Вороной красавец Вааджа не без надменности смотрел на новоприбывших. Он же не эрская кляча, чтобы интересоваться какими-то дорожными лошадями в жутких подковах.

— Приехали, господин? — лениво спросил возница, не оборачиваясь. — Вы что же, вот тута сойдете или как? Давайте уж я вас в город завезу. А? Вылезаете уже? Ну, ладно, чегой уж тама… Позвольте, помогу… — с этими словами возница спрыгнул в грязь и тоже скрылся за бортом телеги. — Ух! Тяжеленная…

— Тоже чародей, да? — с кислым видом спросил Зезва, прислушиваясь к бормотанию пассажиру, невидимому за колымагой.

— Нет, — чуть напряженно улыбнулся Ваадж.

— Курвин корень, неужели шарлатан, как и ты?

— Хуже.

— Хуже?

— Он ученый.

Из-за колымаги раздался дикий вопль.

— Осторожно!! Разобьешь, мерзавец!! Пшел отсюда, чурбан криворукий!

— А деньги? — раздался протестующий голос.

— Какие еще деньги?! Ах ты… На, держи, разбойник!

— Маловато будет, такая дорога и…

— Пшел вон, мужлан!!

Удивленно заржал прислушивавшийся к разговору Толстик. Что до вороного Вааджа, то, как уже было сказано, сей благородный скакун клеймил презрением недостойных его внимания двуногих и четырехногих кляч. Несколько мгновений лишь моросящий дождь нарушал тишину сырого и дождливого утра. Со стороны жалкой деревушки, что жалась к стенам Цума возле полосы леса за трактом, задумчиво замычала корова. Наконец с проклятиями явился возница, взобрался на козлы колымаги и решительно взмахнул кнутом.

— Ха-йя, родимые, ха!

Арранские тяжеловесы с достоинством тронулись с места, словно хозяин и не орал вовсе, а всего лишь вежливо попросил начать степенное движение. Зезва и Ваадж проводили взглядом надувшегося как индюк возницу, затем повернули головы, чтобы увидеть уродливую горбатую фигуру в дорожном плаще, полы которого уже были заляпаны в грязи. Королевский звездочет Ваха Гордей одной рукой опирался на костыль, а другой крепко прижимал к себе длинную трубу в кожаном футляре. Злобно сплюнув в грязь, Ваха переступил с одной ноги на другую (Зезва отметил про себя, что правая нога карлика короче левой), и сердито уселся на видавший виды дорожный сундук. Черные глаза главного казначея уставились на встречающих.

— Господа, — буркнул Гордей, и не подумав встать или хотя бы поднять руку в знак приветствия.

— Достопочтенный Ваха! — расплылся в улыбке Ваадж. — Весьма рад видеть тебя у ворот славного города Цум! Позволь представить — Зезва, благородный рыцарь из Горды.

Зезва поклонился.

— Мое почтение, — пробурчал звездочет. — Ну, господа рыцари и маги, долго мы будем мокнуть под этим дурацким дождем, а? Мало того, что я день и ночь трясся в этой жуткой телеге, слушая мерзкие песни невоспитанного мужлана, который к тому же еще и содрал с меня втридорога! И это после того, как чуть не расколотил мой телескоп!

— Отчего же господин Ваха не взял себе коня? — спросил Зезва, с любопытством поглядывая на трубу в футляре. — Мы могли бы… — тут Ныряльщик заметил страшные глаза Вааджа и умолк.

— Оттого, о, догадливый рыцарь из Горды, — раздраженно ответил Гордей, — что я терпеть не могу лошадей. И вообще, посмотри на меня, внимательный ты мой. Как я могу ездить верхом, как?

— Прошу прощения, — пробормотал Зезва, про себя ругая себя последними словами. Курвин корень, мог бы и догадаться сам, дундук…

— Ладно, — Ваха решительно поднялся со своего сундука, погладил бороду. — Где ваши лошади? Нужно мой сундук пристроить, не потащим же его на моем горбу, ха-ха! Не правда ли, хорошо пошутил? Трубу понесу сам. Ах, да, еще у меня сумочка. Небольшая.

"Небольшая сумочка" оказалась похожей на средней величины гору, но Ваадж лишь вежливо улыбнулся. Зезва покачал головой, но также ничего не сказал.

Толстик не поверил своим глазам, когда Зезва с извиняющимся видом стал приторачивать к седлу тяжеленный сундучище. Оскорбленно заржав, рыжий скакун заметил полный злорадства взгляд вороного и окончательно приуныл. Но тут же воспрял духом, когда Ваадж взвалил на седло изрядно опешившего черного коня "сумочку". Толстик восторжествовал и горделиво топнул копытом. В ответ вороной лишь злобно покосился на рыжего нахала.

— Вы, наверное, удивлены, почему я попросил о встрече перед воротами, — проговорил Ваха Гордей, когда они медленно шли по грязи к воротам. Зезва и Вааджа вели лошадей за узды, а королевский звездочет старательно прыгал через лужи с телескопом подмышкой.

— Наверное, — хмуро подтвердил Зезва.

— Ха, ты наблюдателен, я уже об этом говорил! — Гордей оперся о трость, поскользнулся и покатился бы в грязь, к немалому удовлетворению Зезвы, но Ваадж вовремя подставил руку. — Благодарю… Так вот, милейшие, я хотел все-таки самолично осмотреть стены, ворота и почувствовать, так сказать, дух города!

— И как? — спросил Зезва, косясь на кучу навоза, мимо которой они как раз проходили. — Чувствуется? Вдохни всей грудью.

— Прелестно! — заулыбался Ваха, ковыляя дальше. — Люблю запах городов. Пахнет теплом, людьми, загадками!

— Дерьмом еще.

— Куда ж без него, отважный рыцарь! Один их видов экскрементов, да.

— А еще пот, моча и выдыхаемый воздух, достопочтенный господин звездочет. Источник заразы.

Гордей остановился и внимательно посмотрел на Ныряльщика. Затем перевел взгляд на улыбающегося Вааджа, хмыкнул и двинулся дальше, озадаченно хмуря брови.

— Где тело? — спросил Ваха, когда они проходили Южные Ворота.

Ваадж кивнул засуетившимся часовым. Зезва подавил зевоту. Натужно заскрипела цепь, толстый солдат старательно пыхтел, раскручивая неподатливый рычаг. Дождь почти прекратился, со стороны моря донесся галдеж чаек. Запахло солью пополам с навозом.

— Я велел привезти льда с горных озер, — ответил Ваадж, когда ворота остались за спиной.

— Замечательно, — потер руки Ваха, — просто замечательно, господа. Да. И ждет нас тело, тело, тело… Жаль только, что не живое и не женское, не так ли? Ха-ха, смешно, правда?

— Очень, — выдавил из себя улыбку Зезва. — Сейчас от смеха лопну, курвин корень.

— Оно еще и без головы, — доверительно шепнул Гордей, старательно обходя зловонную лужу. — Жуть, как интересно.

Зезва решил про себя, что чем меньше он будет разговаривать с этим "ученым", тем лучше. Особенно для самого Гордея.

Копыта методично чавкали по грязи, ночной морозец затянул желтые лужи и сточные канавы тонкой мутной пленкой. Неожиданно выглянуло солнце, оживились вездесущие воробьи, почуявшие запах весны и ее скорое воцарение на троне природы. Путники прошли несколько улиц, направляясь к Площади Брехунов. Именно там, за двумя закоулками лежала цель путешествия Вахи Гордея — ледник мертвых.

— Чьи это дома? — спросил Гордей, вертя головой. — Почему окна или выбиты или забиты досками?

— Душевников, — объяснил Ваадж. — Так как здесь жил народ небогатый, то и лачуги эти никто занимать не стал.

— Понятно, — посерьезнел Ваха. — Ну, зато в Даугреме мятежники забрали себе дома мзумцев. Зуб за зуб…

— Зуб за зуб? — не выдержал Зезва, резко останавливаясь. Толстик недоуменно захрипел, ударил копытом. Брызги грязи полетели во все стороны. От стены полуразрушенной хибары с невнятным мычанием отделился грязный оборванец с бутылью в руке. Он указал рукой на господ, громко рыгнул и проблеял, пошатываясь:

— Благородные госпо-о-о-да пешочком ходют! Ха-ха-ха!

Затем приложился к бутыли и добавил уже серьезно:

— Смерть душевникам. Да здравствует наша королева Ламира! Наша…ик…хвостатая королева!!

Ваадж выхватил меч, но пьянчуга уже скрылся в проулке. Оттуда донеслись его хохот и новые крики. Зезва, бледный как смерть, смотрел себе под ноги. Ваха Гордей поглаживал бороду с задумчивым видом.

— Интересно здесь у вас, господа рыцари и маги.

— В столице все по-другому, наверное? — глухо спросил Зезва.

Прежде чем ответить, Королевский звездочет переложил футляр с телескопом из-под одной подмышки под другую.

— К сожалению, нет, рыцарь из Горды.

Долгое время они шли в молчании. Гордей время от времени что-то бормотал себе по нос и с любопытством глазел на горожан, обшарпанные стены домов, мрачные физиономии солдат, поражался невероятному количеству нищих, заполонивших город. Попрошайки были везде: в переулках и у лавок, возле постов часовых и даже на крышах. Ваха уже хотел спросить у спутников, откуда взялась такая прорва отщепенцев, но как раз в это время вышедший из лавки купец бросил в толпу нищих несколько буханок хлеба. Началась настоящая драка, с визгом, воплями и свирепым рычанием. Ваадж и Зезва лишь ускорили шаг. Купец попятился к дверям, и, прежде чем скрыться за ними, буркнул презрительно:

— Голота даугремская, рвань!

Ваха Гордей несколько раз оглядывался на дерущихся за кусок хлеба беженцев из Даугрема. Наконец, он догнал Вааджа, дернул того за рукав.

— Что это за люди? Они из Даугрема? Почему живут на улице? Отчего им не дадут жилища, покинутые душевниками?

За Вааджа ответил Зезва:

— Потому, почтенный Ваха, что дома им уже отдавали.

— И что же?

— А то, что они начали жечь костры из мебели. Грабили прохожих. Убивали. Не все, правда. Но этого оказалось достаточно, чтобы военный комендант Цума провел карательную операцию по насильственному выселению.

— Ужас, — пробормотал Ваха. — А как же дети, женщины?

Зезва отвернулся, не ответив. Да и что он, курвова могила, мог сказать?

— Здесь, — Ваадж дал знак двум неприметным личностям в серых плащах. Зезва нахмурился. Теневики. Гордей внешне никак не показал своего удивления. Маг двинулся вперед. — Следуйте за мной. За лошадьми и вещами присмотрят. Что? Хорошо, хорошо, возьмите трубу с собой, почтенный Ваха.

За обшарпанными дверями покосившегося мрачного дома их встретил небольшой дворик с запущенным донельзя садом. Кривоватые деревья чернели стволами и ветками, островки серого, сморщившегося снега уже не могли скрывать кучи грязи и хлама, покрывавшего раздробленную плитку двора. Зезва огляделся, силясь понять, чей же это дом. Ваадж заметил его взгляд.

— До войны здесь располагалась рменская торговая миссия.

— Куда же она делась?

— Рмены — осторожный народ, господин рыцарь. Едва запахло жареным, убрались себе в Рамению.

Зезва вздрогнул, повернулся на голос. Из арки, ведущей во внутренний дом, на свет шагнула низкая фигура в темном. Солнечные лучи осветили коренастого человека средних лет, с хитрым лицом и живыми серыми глазами.

— А, Мгер, — кивнул Ваадж. — Все в порядке?

— Господин чародей, — поклонился Мгер, замечая Гордея и склоняясь еще ниже. — Достопочтенный Ваха! Добро пожаловать! Мое имя Мгер, Старший Знающий, к твоим услугам, я…

— Молодец, — прорвал его Зезва. — Где?

— Да, да, милейший, где? — подхватил звездочет, нетерпеливо хмурясь. — Мы, знаешь ли, не чач пришли пить.

Мгер бросил на Зезву неприязненный взгляд и указал на арку.

— Прошу следовать за мной.

Еще три теневика вышли из арки и заняли позиции во дворике: один у ворот, второй рядом с аркой и наконец третий — под раскидистым вечнозеленым деревом с кривым стволом. Зезва презрительно оглядел агентов по очереди.

— Курвин корень, вы, что, тройняшки? Гастон берет на службу близнецов?

Мгер вздрогнул от гнева, резко обернулся. Несколько мгновений обдумывал ответ, сверля взглядом ухмыляющегося Ныряльщика. Ваадж недовольно поднял руку.

— Зезва, прекрати.

— Хорошо, — поднял руки Ныряльщик и обратился к теневикам во дворе: — А вы, о, храбрые воины Тени, глядите в оба. Вдруг враги.

С этими словами Зезва Ныряльщик покинул дворик. Так и не придумавший вразумительного ответа Мгер постоял немного, затем многозначительно взглянул на вытянувшихся подчиненных и нырнул под арку. Ваадж лишь головой качал, идя за возбужденно подпрыгивающим Вахой Гордеем. Перед тем, как покинуть дворик, маг обернулся.

Замершие на местах теневики и в самом деле были похожи на одинаковых каменных истуканов в неприметных серых плащах. Ваадж улыбнулся краешками губ. И впрямь, вылитые близнецы.

Через некоторое время после того, как Мгер со своими спутниками скрылись в доме, агент, что стоял под кривым деревом, презрительно скривил губы.

— Любитель страховидлов Зезва… Да если б не странное покровительство начальства, ух…

— Он Гастону жизнь спас, — бесстрастно добавил агент у ворот. — Помните, на охоте в Горде. А Чёрный умеет быть благодарным.

Третий теневик ничего не сказал. Лишь пониже опустил серый капюшон. Праздная болтовня не к лицу слуге государства.

Уже на первых ступеньках, что вели в подвал, в нос ударил резкий запах разлагающейся плоти. Мгер поспешно повязал на лицо тряпку. Достав из кармана платок, Ваадж последовал его примеру. Зезва ограничился ладонью. Ваха Гордей словно и не заметил смрада. Он сбежал вниз первым, делая фривольные скачки, удивительно ловкие для карлика с короткой ногой.

Несколько факелов чадили в большой комнате, судя по всему, бывшей кладовой. Груды подтаявшего льда были свалены в кучу посреди глубокой ямы, вырытой в красноватой, холодной земле. Ото льда несло холодом и гнилью. На грубых носилках, прикрытое грязной простыней, покоилось тело. Посиневшие, вытянутые вперед в предсмертной агонии ступни нелепо торчали из под серой ткани. Тут же находился еще один теневик — высоченный верзила с замотанным тряпкой лицом. Взглянув на него, Зезва поразился спокойствию в голубых глазах агента.

— Все в порядке? — зачем-то спросил Мгер у теневика, словно мертвец мог встать и попросить напиться.

— В порядке, господин Знающий, — промычал агент из-под своей повязки. — Голубчик лежит и не брыкается.

— Хватит уже болтать, милейшие! — воскликнул Ваха, подступая к носилкам. Верзила теневик отошел к стене. Зезва попытался вдохнуть ртом, но от тяжелого запаха уже слезилось в глазах. Не выдержав, Ныряльщик извлек из кармана кусок ткани для рук, заботливо положенной туда Аинэ, и также соорудил себе на лице повязку. Мгер чуть насмешливо посмотрел на Зезву, но ничего не сказал, лишь сделал шаг назад, где и застыл с скучающим видом.

— Чач!

Мгер щелкнул пальцами. Верзила у стены встрепенулся, бросился куда-то в угол. Тут же вернулся с кувшином в руках.

— Вы тоже, господа.

Зезва и Мгер повиновались. Теневик налил им на руки чача, они принялись растирать ладони, вдыхая пахучий аромат виноградной водки.

— Когда имеешь дело с трупами, — поучительным голосом сказал Ваха, приподнимая покрывало, — нужно соблюдать особую осторожность. Чистота — залог того, что не заразишься трупным ядом или еще какой-нибудь заразой… Ага, вот он, милейший наш трупик… Однако ж…

Зезва подумал, известно ли это нищим, что возятся в ямах на живодерне, но вслух ничего не сказал. Лишь обошел носилки с другой стороны, неловко ступая по скользким ледяным глыбам. Безголовое тело почти не изменилось, лишь трупные пятна синели на коже рук и пуще прежнего почернел огрызок шеи.

— Хм, голова откушена начисто, я так и думал, — задумчиво бормотал Ваха, осторожно переворачивая одеревеневшее тело на бок и рассматривая рваные раны на спине и задней стороне правого бедра. — Личность установлена, надо полагать?

— Установлена, достопочтенный Ваха, — чуть охрипшим голосом подтвердил Мгер. — Выборный глава артелей, представитель Кир Зелон. Взгляните на вышивку суконных артельщиков, видите?

— Вижу, — пробурчал Ваха. Поднял глаза. — Итак, господа маги и рыцари, ваше ценное мнение?

— Ни одно известное животное не способно наносить такие раны, — сказал Ваадж, кусая нижнюю губу. — Ни одно, — хмуро подтвердил Зезва. — Бедняга полз от воды, словно сам вылез из моря. Оно напало сзади, сначала рубануло когтями по спине, задев бедро, затем, нагнав, откусило голову.

— Прелестно, — заявил звездочет, — прелестно! Деньги не тронуты, а в кармане — точная копия верхнего казначейского штемпеля Королевства Мзум! Плевать на отгрызенную голову этого господина, плевать на то, что он гулял ночью по пляжу, плевать, плевать, плевать! Слышите меня, или нет?! У него в кармане лежит верхний штемпель для изготовления серебряных роинов. О чем это говорит, спрашиваю я вас?

— О том, что у него в другом кармане не оказалось нижнего штемпеля, — сказал Зезва.

Ваха Гордей подскочил и вперил в Зезву гневный взгляд. Затем его брови приподнялись, и карлик заразительно рассмеялся, запрокинув назад голову.

— Шутник, — утирая выступившие слезы, проговорил наконец звездочет. — Да… Ну, хорошо. Штемпель мы изучим отдельно. Судя по первым исследованиям, копия сделана просто идеально, можно сказать, безукоризненно. То есть, по всем результатам получается, что наш дорогой господин Гастон должен незамедлительно арестовать меня, как хранителя штемпелей и главного казначея. А, милейший Мгер? Разве не так?

— Никаких указаний по этому поводу не получал, — бесстрастно заявил Мгер.

— Ха, а получишь, арестуешь? Хо-хо… Да! — Звездочет снова склонился над трупом. — Ваадж…

— Что я еще писал в письме, надеюсь, помнишь.

Ваадж переглянулся с Зезвой, засопел из-под тряпки.

— Смотрите.

С этими словами Ваха Гордей извлек из пояса длинный скальпель и небольшие железные щипцы, многозначительно поджал губы. Затем быстрым движением вспорол кожу на левой руке трупа, чуть ниже локтя. Зезва выругался. Мгер подскочил на месте и схватился за оружие.

— Что это такое, во имя Ормаза?

— Это? — Гордей внимательно изучал рыхлую темную массу на месте разреза. — Это, милейшие господа, то, во что превращается организм после долгого пользования змеями счастья.

Преодолевая отвращение, Зезва присел на корточки рядом с астрономом. Вместо мышц под кожей трупа было… Нет, мышцы были, но во что они превратились! Нечто красновато-серое, похожее на иссохшее тесто вперемешку с жилами и темными продолговатыми пятнами.

— Дзап дает счастье, — покачал головой Ваадж, — вылечивает от болезней…

Зезва вздрогнул, поднял глаза на чародея.

— … невыносимо сладка жизнь одержимого змеями счастья. Но расплата ужасна. Этот господин не дожил до мучительной смерти. В какой-то мере ему повезло. Умер быстро.

— Последняя стадия, — Гордей потер руки, — удивительно, как он вообще еще был жив. Тем не менее, беднягу прикончили, причем не ножичком по горлу в темном переулочке, а ночью, на пустынном пляже. Однако ж, интересный город Цум, скажу вам. Ха-ха, смешно ведь, верно? А? Хм, какие каменные лица у вас, милейшие господа рыцари, маги и агенты!

— Что ты думаешь насчет страховидла, почтенный Ваха? — тихо спросил Ваадж, не сводя глаз с трупа.

— Что я могу думать? Я — ученый. Чудища из Грани — это по твоей части, придворный чародей. Но одно я могу сказать точно.

Ваха с кряхтением поднялся, тщательно ополоснул руки с чачем. Ваадж и Зезва терпеливо ждали. Мгер и верзила-агент шептались. Наконец, астроном поднял на них черные глаза. Зезве показалось, что карлик как-то странно смотрит на него. От этого взгляда стало немного не по себе.

— Дзапы, — проговорил Зезва. — Выходит, Кир Зелон служил змееголовым. Но как же… Выходит…

— Ты удивительно догадлив, храбрый рыцарь из Горды, — усмехнулся звездочет. — В городе кадж.

Мальчик в потрепанном, с чужого плеча тулупе запыхтел от натуги, пытаясь взвалить на худенькие плечи коромысло с двумя полными ведрами. Старый Гаиска хмыкнул, перехватил ношу. Покачал головой в ответ на обиженный взгляд мальчугана. Несильный дождь холодными тяжелыми каплями падал на возящихся у речки эров — деда и внука, который тоже носил имя Гаиска. Еще не рассвело, и словно нехотя серебрилась на горизонте темная поверхность моря, что простиралась за черной массой Тихого Леса. Робко запела какая-то птичка, затем осмелела и разошлась не на шутку, как будто ожидая, что вот-вот к ней присоединятся ее сородичи. Но лес лишь хмуро и молча шевелил ветвями, да из вечнозеленых елей пару раз недоуменно ухнул филин. Птица обижено умолкла и больше не подавала голос.

— Деда, — спеша за ковыляющим Гаиской, позвал мальчик, — а, деда.

— Ну?

— Давай помогу.

— Еще чего.

— Деда-а-а!

Старик раздраженно остановился, собираясь отсчитать внука, но замер с открытым ртом. Маленький Гаиска, ничего не понимая, смотрел на побелевшее лицо деда и задрожавшее на плечах старенькое коромысло. Они как раз начали переходить маленький каменный мостик через Хумсту, что ворчливой змеей текла через Тихий Лес, опоясывая холм, на котором стоит село Шрам. Впереди светлела вытоптанная тропинка, постепенно уходящая вверх, на холм.

— Гаиска, — одними губами проговорил старик, — стой, где стоишь…

— Деда, что…

— Не оглядывайся!!

Но мальчик уже смотрел на нечто, тяжело и натужно дышащее на противоположном берегу. Существо прижималось к основанию моста, шевелило ногами, било копытами о землю, вздевая кучи грязи и песка. Копытами? Маленький Гаиска как завороженный сделал шаг вперед. Остерегающий крик дернувшегося к нему деда остановил мальчика.

— Это же… дедушка, это конь Лурджа? Помнишь, папа рассказывал про него! Помнишь?

Действительно, чудище оказалось похожим на гигантского коня, с синеватой кожей, черной спутанной гривой и огромными, вращающимися глазами на храпящей морде. Заметив людей, конь оскалил зубы, приподнялся, качаясь. Взмахнул головой, разбрасывая брызги пены. Затем издал глухой, рокочущий звук и двинулся на людей, слегка покачиваясь. Гаиска бросил коромысло, оно полетело вниз, в речку. Старик схватил внука в охапку и, задыхаясь, бросился назад по мосту. С ужасом услышал топот копыт за спиной.

Они ворвались в ельник, утопая ногами в грязи. Ветки били в лицо, гнилые мокрые листья норовили утащить в очередную полуприкрытую яму. Маленький Гаиска упал, зацепившись за кочку. Храп и тяжелая поступь за спиной. Бледный как смерть Гаиска рывком поднял мальчика на ноги.

— Деда-а-а!!

Старик снова бежал вперед, в ужасе ожидая удара в спину. Нет… Гаиска подтолкнул внука вперед. Крикнул из последних сил:

— Беги, внук!!

Развернулся на месте, сжал кулаки. Только бы Гаиска убежал, только бы… Он найдет дорогу к дому, здесь недалеко, только бы…

— Дедушка, я тут!

Не веря, старик почувствовал в руке тепло маленькой ладошки. И твердый взгляд внука. Упрямый огонь в глазах, из которых текут слезы.

— Я тебя не брошу, деда.

Старик не успел ответить. Закричал маленький Гаиска. Горячее дыхание чудовища. Огненный взгляд гигантского коня. Взмах ногой, и грязь и гниль разлетаются в разные стороны. Чудовище оскалило зубы. Гаиска не помня себя полетел на страховидла с кулаками.

— Внучек, беги…

Мальчик в ужасе отпрянул, попятился. Он увидел, как конь Лурджа неуклюже уклонился от атаки обезумевшего человека. Захрапел, замотал головой. И выговорил низким, словно идущим из бочки голосом:

— Человеки, помогите.

Выдохнув это, конь Лурджа неожиданно рухнул на землю, его глаза закатились. Два человека, старик и восьмилетний ребенок, стояли над огромным телом, не зная, что предпринять. Первым порывом было бежать куда глаза глядят. Но что-то в голосе страховидла заставило их застыть на месте. Мальчик первым пришел в себя.

— Деда, это же Лурджа, правда? Лурджа!

Старый Гаиска глубоко вздохнул, оглянулся. Чудовищный конь загнал их в самую чащу, вокруг ели и кустарник. Под ногами сгнившие прошлогодние листья.

— Деда, мы, что, уйдем? — спросил Гаиска младший. — Как же так? Помнишь, ты приговаривал — мужчины нашего рода не из тех, кто может бросить раненого! Помнишь? Помнишь?

Старик не отрываясь смотрел на неподвижное тело. Затем присел на корточки, рассматривая рану Лурджи. Бросил на внука взгляд.

— Гаиска, дуй в Храм, одна нога тут, вторая там…

Выслушав деда, мальчик быстро повторил скороговоркой и скрылся среди деревьев. Старый Гаиска повернулся к раненому чудищу. Вздрогнул, заметив большую слезу, медленно катившуюся из правого глаза Лурджи.

Зезва сбросил плащ и устало уселся на деревянную скамью. Брат Кондрат молча поставил перед ним кружку с пивом. Хотел что-то сказать Зезве, но скрипнувшая дверь заставила повернуться на шум. Шелестя подолом платья, Аинэ скользнула в комнату, бросилась к столу. Зезва поднялся.

— Аинэ… здравствуй!

Девушка бросилась на шею расплывшемуся в улыбке монаху. Тот чмокнул ее в макушку, одарил насупившегося Зезву суровым взглядом и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Аинэ села за стол напротив, застенчиво улыбнулась.

— Ты осунулся. Опять ничего не ешь?

— Ем.

В наступившей тишине металась по стене тень свечи. Порыв ветра распахнул окно. Зезва поднялся, прикрыл ставни, вернулся на место. Глаза цвета моря не отрываясь смотрели на Ныряльщика.

— Надо же, — удивился Зезва, — свеча не погасла! Видишь?

— Иногда мне кажется, — сказала Аинэ, — что легче научить зайца плясать, чем вытянуть из тебя хоть слово. Не отводи взгляд, я не кусаюсь.

— Не отвожу, — пробурчал Зезва, разглядывая культю мизинца. Аинэ вздохнула, покачала головой с улыбкой.

— Я волнуюсь за тебя, очень волнуюсь.

Снова тишина. Неожиданно Зезва осторожно положил ладонь на руку Аинэ. Та вздрогнула, напряглась, но руки не убрала. Тепло и нежность девичьей руки как по волшебству подействовали на Зезву. Он глубоко вздохнул и сказал мягким голосом:

— Прости, пожалуйста. Много очень дел.

— А где Каспер? — спросила Аинэ с замирающим сердцем. Тепло руки…

— Отправился к Вожу Красеню, хочет поговорить с Сайраком. С ним и Ваадж.

Зезва почувствовал, как снова вздрогнула девушка.

— Волнуюсь… — повторила Аинэ. — Когда мне сказали, что ты отправился с Окропиром в море и сражался с мятежниками, думала, умру…

— Я на военной службе, Аинэ, — проговорил Зезва, — это мое ремесло…

— Знаю, — морской волны глаза поднялись на Зезву, — знаю. Но не могу, просто не могу…

Снова мгновения тишины.

— Как тебе живется у государыни?

Аинэ ответила не сразу. Ласково высвободила руку, налила Зезве еще пива.

— Очень хорошо живется. Ее величество необычайно добра и ласкова ко мне. Правда, по-прежнему, доверие заканчивается на пороге личных покоев. Бывшая опахальщица Марех…

Зезва что-то пробормотал сквозь зубы.

— Что ты говоришь?

— Ничего. Так что — Марех?

— Она странная, — Аинэ нахмурилась. Иногда смотрит на меня так пристально, что становится не по себе… Вы с дедушкой Кондратом и Каспером много чего недоговариваете.

Зезва приложился к кружке. Аинэ терпеливо ждала, не сводя с Ныряльщика пытливого взгляда.

— Как она вообще оказалась так рядом с государыней, Зезва? Кто такой этот Снежный Вихрь? Снова бормочешь, бирюк несчастный? Или вы меня за девчонку безмозглую держите, а? Думаете, раз я в юбке и ношу косы, мне ничего нельзя доверить? Да, да?

— Аинэ, — покачал головой Зезва, — мы не…

— Что вы не? — вскипела девушка, поднимаясь. — Спрашиваю, кто такой Снежный Вихрь? Он не человек, да?

— Ты догадалась…

Аинэ всплеснула руками.

— Носящие мечи индюки в штанах! Почему, почему вы не можете вбить в свои головы: женщина способна на нечто большее, чем готовить еду… Зезва?

— Да?

— Снеж…

— Он рвахел.

— Восьмирукий?! — ахнула Аинэ. — Убийца рядом с государыней? Уж не сошел ли ты с ума, рыцарь из Горды?

Зезва хмуро разглядывал свою изуродованную руку.

— Снежный Вихрь — сын рвахела, покушавшегося на Ламиру осенью. Марех — кудиан-ведьма. Я удовлетворил твое любопытство?

Аинэ схватила Зезву за руку, заглянула в глаза.

— Но как же…

— Вот так. Разве можно заглянуть в душу страховидла?

— А Марех… почему мне кажется, что я знаю ее?

— Потому что она использовала тебя, как медиума, когда по заданию архиведьмы Рокапы пыталась меня убить. Если бы не тетя Йиля…

Аинэ медленно села. Так же медленно закрыла лицо руками. Зезва ждал, кусая губы.

— Вот почему, — отрывая рук от лица, произнесла девушка, — Марех так смотрит на меня. Я словно чувствую, как она винит себя…

— Винит ли?

— Да, винит! — воскликнула Аинэ. — А Снеж… значит, он охраняет теперь Ламиру? И я забыла передать его привет для дедушки Кондрата…

Зезва улыбнулся.

— Рвахелы умеют быть благодарными. Брат Кондрат похоронил его отца, не дав надругаться на телом…

Широко раскрыв глаза, Аинэ выслушала рассказ Зезвы. Затем стремительно поднялась, заходила по комнате. Не без удивления Ныряльщик наблюдал за ней. Наконец девушка резко остановилась, бросилась к опешившему Зезву, вцепилась ему в руку.

— Зезва!

— Э?

— Бэ! Грубиян несчастный… — лоб Аинэ покрыли две маленькие морщинки. — Помнишь, ты рассказывал про Ламиру и про то, что… она…. Ну, в общем, ты понимаешь, о чем.

— Понимаю.

— Государыня приблизила к себе именно Марех! Но ведь Марех…

— Она человек, — проворчал Зезва, — хоть и кудиан-ведьма. Удивительно.

— Тем не менее, Ламира сделала все, чтобы Марех оказалась рядом! А Снеж, рвахел? Выходит, восьмирукий охраняет нашу королеву. О чем это говорит?

— О чем, о умнейшая из носящих юбку?

— Дурак… Это говорит о том, что кудиан-ведьмы взяли ее величество под свою защиту! Хвала Дейле!

— Я думал об этом, — словно нехотя кивнул Зезва. — Но хвостатые никогда не вмешиваются в дела людей. Что им до нашей Ламиры, даже если половина страны судачит про то, что государыня наполовину страховидл.

— А ты подумай, почему, догадливый мой, — улыбнулась Аинэ.

Зезва молча допил пиво, со стуком поставил кружку на стол. Поднял глаза на по-прежнему улыбающуюся Аинэ.

— Значит, мы, — медленно проговорил Ныряльщик, — воюем на стороне сил Грани? Курвова могила!

— Разве ты предал государыню, узнав, что она не человек, милый мой Зезва?

Ныряльщик опустил глаза.

Снежный Вихрь осторожно прикрыл за собой двери, смутной стремительной тенью скрылся за колонной. Прошедший мимо опочивальни патруль ничего не заметил; глухо переговариваясь, два Телохранителя прошли дальше по коридору. Снеж услышал, как один из солдат ругает "проклятого интенданта", чтоб у него, "чантлаха, причиндал отвалился". Второй солдат согласился, помянул нехорошо маму и бабушку достойного офицера службы снабжения, и часовые скрылись за коридором. Наконец, голоса стихли, и Снеж так и не узнал, каковы были на ощупь "сиськи трактирщицы". Рвахел привычно поиграл ножами под плащом и неслышно пошел в противоположную сторону. Он улыбался. Зачем он прячется? Если бы человеки увидели его, то просто бы посторонились или даже отдали честь. Рвахел с Хребта на службе человеков. Правда, во всем дворце наместника Вожа Красеня лишь несколько человек знают, кто такой на самом деле молчаливый телохранитель королевы. Улыбка Снежа стала еще шире. Служил же он уже кудиан-ведьмам. Кудиан — ведьмы… Шорох заставил восьмирукого замереть. Колокольчиками запели ножи. Широкая лестница, по которой он спускался, тускло освещалась двумя факелами. Фигура в плаще, что преградила дорогу, сделала шаг вперед.

— Убери ножи, рвахел.

Снеж вздрогнул, узнавая голос. Зезва по прозвищу Ныряльщик. Восьмирукий спустился еще на две ступеньки. Зезва откинул капюшон.

— Ты под иллюзией, конечно, — насмешливо уточнил человек. — Хотя золотистые глаза не скрываешь. Намеренно, надо полагать. И как, пользуешься успехом у девок?

Снежный Вихрь молчал.

— Впрочем, — продолжал Ныряльщик, — я знаю, каков твой настоящий облик.

Снеж молчал.

— Может, выйдем на воздух? — предложил Зезва. — А то душновато.

— Зачем? — подал наконец голос рвахел. — Я и здесь тебя прекрасно слышу. И вижу.

Зезва не стал спорить. Некоторое время он молчал, глядя, как чадит на стене умирающий факел.

— Часовые скоро вернутся, — напомнил Снеж.

— Вот и я о том же, — повернулся Ныряльщик. — Ты же не думаешь, что я устроил тебе во дворе засаду.

— Если бы ты хотел просто поговорить, то ждал бы за пределами дворца. Незачем было выслеживать меня в этих коридорах, человек.

Зезва вздрогнул.

— Верно. Но я проводил Аинэ и…

— Аинэ твоя возлюбленная, не так ли?

Ныряльщик вспыхнул. В золотых глазах Снежа играла улыбка.

— Почему вы, человеки, стыдитесь своих чувств? Почему оставляете в далеком детстве настоящие переживания и порывы? Или по мере взросления в ваших душах умирает искренность?

Теперь уже Зезва молчал, отвернувшись. Едва слышный звон под плащом Снежа словно напомнил ему, что пора идти. Он молча пригласил рвахела идти вперед. Восьмирукий пошел вниз, не оглядываясь.

В полном молчании они спустились во внутренний дворик, проследовали мимо вытянувшихся часовых, и скрылись за окованными железом воротами дворца гамгеона. Дежурившие за стеной солдаты хмуро посторонились. Снеж чувствовал их неприязненные взгляды. Один из арбалетчиков пробормотал сквозь зубы ругательство.

Хотя днем прошел небольшой дождь, к вечеру прояснилось, и звезды холодно и надменно светили с черного, бездонного неба. Темные, притихшие улицы Цума жили собственной жизнью: шорохи, возня, странные приглушенные голоса и какой-то сдавленный хрип, словно кашляет неведомое чудище, подхватившее насморок. Крикнула прилетевшая с окраины сова, раздался шум крыльев. Снежный Вихрь насмешливо взглянул на напряженно всматривающегося в темноту человека.

— Успокойся. Ночники спят.

— Откуда ты знаешь? — огрызнулся Зезва.

— Знаю.

Снеж облокотился о стену обшарпанного двухэтажного дома с едва различимой в темноте надписью. Но восьмирукий видел в темноте, как кошка и легко прочитал нацарапанные углем руны: "Здесь живут солнечники". Презрительно скривил губы. Ущербные душой человеки.

Зезва Ныряльщик огляделся, и, окончательно успокоившись, стал перед рвахелом, спиной к темневшей размытым пятном Площади Брехунов.

— Что тебе нужно от меня? — бесстрастно спросил Снеж. — Не трону твою возлюбленную, если тебя это волнует.

— Нет, — голос человека чуть дрогнул. Снеж удивился. Похоже, этот двурукий и вправду неравнодушен к девушке по имени Аинэ. Надо же. Похоже, воспитавшая его лайимар непостижимым образом сумела вложить в него нечто большее, чем фальшивые человековские качества. Что ж, тем лучше.

— Кто тебя нанял? — спросил Ныряльщик.

Прежде чем ответить, Снежный Вихрь некоторое время перебирал пальцами рукояти ножей.

— Странно, человек. Не так давно, рядом с этим местом ты вместе со своими друзьями стоял на улице и был точно так же напряжен, как и сейчас. Я помню твое лицо, помню лица твоих товарищей…

Зезва отступил на шаг, его рука медленно поползла к рукояти меча. Снеж поднял руку.

— Спокойно, рыцарь. Я смотрел на вас сверху… Еще миг, и ты был бы мертв. Но благодари Атери — Цветок Эжвана — за то, что остался жив.

Ныряльщик молча слушал рвахела, чуть сгорбившись.

— Помнишь пажа по имени Данкан, человек?

Не выдержав, Зезва выругался. Снеж скрестил под плащом четыре руки. Еще четыре играли ножами. Нежный звон, словно колокольчики звенят где-то далеко-далеко.

— Вижу, что помнишь…

Почти всю зиму Снежный Вихрь провел дома. Так приятно оказаться среди младших братьев и сестер, обнять, наконец, маму. Сказать, взяв в ладони ее заплаканное лицо: "Все в порядке, мамочка", крепко поцеловать, ощутив на губах соленый вкус маминых слез. Утром, крепко прижимая всеми восемью руками братьев и сестер, визжа и хохоча, скатываться с горы вниз, поднимая кучи снега. Вечером, когда малышня уже спит на полатях, успокоить встревоженную маму, и отправиться через холм, к заснеженной хижине старого Белого Бурана, чтобы сидеть у костра и слушать, как пожилые рвахелы, попивая настойку, говорят про жизнь. Про усилившиеся морозы и про охотников — человеков, ставших появляться на самом Хребте. Про мхеца-отшельника, заведшего обыкновение воровать из чуланов мороженую рыбу. Про непонятное призрачное свечение внизу, над темно-зеленой массой ельника. Словно души пленных ткаесхелхов, брошенных людьми замерзать насмерть у подножья Хребта, мечутся неприкаянно по безмолвному морозному лесу. Ох, да не обрушится на нас Хребет… Давно это было. Да… А славная настойка сегодня, Белый Буран! Что, жена сделала? Достойная женщина, отрада честного рвахела вроде тебя… Про странного посетителя, явившегося вчера и спрашивавшего тебя, Снеж.

Снежный Вихрь медленно отставил чашу с настойкой. Неприлично показывать чувства перед старшими. Ветер злобно выл за стенами хижины. Пурга бесновалась, обрушивая на хижину волны кусающихся снежинок. Огонь бодро попыхивал в очаге, исправный дымоход не оставлял даже запаха гари. Старики смотрели на Снежа. Золотистые глаза, множество рук, уже не таких сильных, как раньше. Но все так же покоятся ножи в поясах, и горе тому, кто осмелится… Снежный Вихрь поднялся, церемонно поклонился.

— Мир твоему дому, Белый Буран! И вам, достойные рвахелы. Я снова благодарю за честь, оказанную мне и ваше приглашение к огню. Осмелюсь поинтересоваться, кто искал меня.

Белый Буран протянул к огню четыре руки из восьми, его золотые глаза были полуприкрыты веками, тени играли на длинном, через все лицо, шраме на левой щеке.

— Твой отец был моим другом, молодой Снеж, — проговорил Буран. — Когда ты отправился мстить за его смерть, я не одобрял твоих порывов. Слепая ярость — удел подлых человеков. Но ты… не послушался и ушел. Разве отомстил ты, ответь?

— Я не успел, почтенный Буран, — склонил голову Снеж.

— Не успел… Но убийца отца твоего мертв, ты сам видел это.

— Да, почтенный…

— Тебя искали, Снежный Вихрь.

Снежный Вихрь умолк. Зезва напряжено ждал, когда же наконец рвахел продолжит свой рассказ, но тот упорно молчал. Снова ухнула сова, не иначе, городская охота оказалась на редкость удачной. Ночной Цум притих пуще прежнего, призрачный свет звезд в новолуние превратил город в затаившегося спящего великана. Изредка ворочающегося, стонущего во сне, но все же безмолвного.

— Кто приходил за тобой, рвахел? — не выдержал Зезва. — Говори же!

Снежный Вихрь повернулся, и ветер взмахнул полой его плаща. Забренчали колокольчики ножей.

Когда Снеж вернулся домой, мать не спала. Рвахелка вскочила, бросилась к сыну, вглядываясь в его лицо. Тревожно зашептала, схватив руки сына:

— Сынок, что у тебя на уме? Я вижу, я чувствую.

— Тебя не обманешь, мама… — Снежный Вихрь ласково обнял мать. — На рассвете я должен идти.

Рвахелка вырвалась из объятий сына, отступила на шаг. Быстро оглянулась на полати, где посапывали малыши. Потом заговорила, очень тихо, почти шепотом.

— Знала, что уйдешь скоро, сын.

— Мама…

— Молчи, младший! — восьмирукая подошла к сыну, схватила за руки. Горячо и быстро зашептала, не сводя с сына пристального взгляда: — Обещай мне, поклянись мне, скажи мне: я вернусь, мама.

Снежный Вихрь долго смотрел в золото маминых глаз. Бросился на колени, обнял.

— Мама… клянусь Хребтом и Бураном, клянусь Снежным Ветром и Матерью — Метелью, я вернусь, обязательно вернусь!

Едва начало светать, он ушел. Несколько раз оглядывался. С каждым разом отчий дом становился все меньше. И мамина фигурка в дверях тоже.

Зезва Ныряльщик молча смотрел на рвахела.

— Ты так и не рассказал, кто приходил за тобой.

— Он меня не дождался, — глухо ответил Снеж. — Правда, оставил письмо.

Колокольчики ножей нежно бренчали под плащом восьмирукого. Поднялся ветер, заставив Зезву пониже нахлобучить капюшон. С Площади Брехунов донеслось боевое мяуканье: там самозабвенно решали вопрос, кто на площади самый главный кот.

— Письмо?

— Да.

— Но кто же явился за тобой, кто?

Снежный Вихрь повернулся к нетерпеливо ожидавшему ответ человеку. Коты взвыли с новой силой.

— Архиведьма Рокапа.

— Курвова могила!!

Снеж улыбнулся.

— Знакомое имя, двурукий? Поверь, я удивился не меньше. Думаю, ты знаешь, как страстно Рокапа желала твоей смерти. Или не знаешь? По лицу вижу, что тебе это известно. Твоя мудрая воспитательница Йиля, насколько мне известно, сумела убедить кудиан-ведьм оставить тебя в покое…

— Кудиан-ведьмы снова решили нанять тебя на службу? И как, хорошо хоть платят?

Снеж с улыбкой покачал головой.

— Неплохо.

— Какое дело Рокапе до Ламиры? — тихо спросил Ныряльщик.

— А ты как думаешь, двурукий?

Молчание длилось долго. Кошачье представление на площади достигло кульминации: короткий визг, шум и удаляющийся грохот. Затем снова тишина, быстро сменившаяся торжествующим кличем кота-победителя. Властитель площади еще некоторое время победно и надрывно мяукал, затем умолк, не иначе, отправившись в гости к знакомым кошкам.

— А до этого хвостатые наняли тебя, — проворчал Зезва, — чтобы отправить меня на соль.

— Ты удивительно проницателен, человек… Зезва Ныряльщик?

— Что, курвова могила?

— Когда в последний раз ты ходил за Грань?

Зезва помрачнел. Снеж не спускал с человека золотых глаз. Потом вздрогнул, оглянулся по сторонам. Поднял голову, словно принюхиваясь. Ножи зазвенели. Совсем рядом, из одичавшего виноградника заухала сова. Но Ныряльщик казалось и не слышал тревожного зова ночной птицы. Лишь провел ладонью по лбу, словно пытаясь снять с лица невидимую пелену.

Уже несколько недель он тщетно пытался пройти Переход, очутиться за Гранью, там, где нельзя находиться слишком долго. Сколько уже раз, задыхаясь и покрываясь холодным потом, он со стоном бил кулаками по полу комнатушки в подвале дворца Красеня. Сколько раз убивала его страшная тошнота, а жуткая боль в суставах и спине не позволяла даже приподняться с холодной соломенной подстилки. Зезва больше не мог ходить за Грань, что-то случилось с ним, с его способностью. Способностью или проклятием? Каджи… Подолгу Зезва рассматривал уродливый обрубок мизинца левой руки. Именно там когда-то жил мерзкий зародыш убийцы-дзапа, порождения змееголового каджа. Что же теперь? Больше пытаться нельзя, слишком опасно, и так он уже получил свою долю смертельного дыхания Перехода. В его сумке нет больше метательных железных яблок, он — простой воин. Простой воин… Зезва поднял голову. Что это с рвахелом? Оглядывается, словно загнанный…

Снеж резко пригнулся. За мгновение до этого рука восьмирукого с силой схватила опешившего человека за шиворот, прижала к земле рядом с собой.

— Дуб тебя дери, восьмипалый! — зашипел Зезва, задыхаясь от невыносимого смрада, несшегося из сточной канавы. — С ума сошел, гютферан паршивый?! Я не…

— Заткни рот, человечишка!!

Зезва гневно засопел, но повиновался. Но не только яростный шепот Снежного Вихря заставил его послушно умолкнуть. Холод. Стужа, необычайно сильная для ранней весны. Налетевшая внезапно, пар изо рта, и облачка дыхания летят вверх, исчезая в чернильной темноте. Ныряльщик выхватил меч, показал рвахелу глазами, что готов. К чему готов, только? Курвова могила!

— Бежим! — одними губами выговорил Снеж, бросаясь к чернеющей на противоположной стороне улочки арке. Зезва метнулся следом. Повеяло холодом, словно лютые морозы Хребта обрушили на город Цум всю ярость холодов зимнего месяца Игнис.

В арке было так темно, что мгновенно ослепший Зезва едва не врезался в стену, если бы Снеж не схватил растерявшегося человека за руку.

— Не зевай, двурукий! За мной!

— Куда — за тобой, едрит твою мать?!

— Давай руку, ну! Духи Хребта не дали человекам глаз…

На ощупь, спотыкаясь, Зезва по мере сил быстро шел за рвахелом. Наконец, он ударился ногой о что-то твердое, качнулся вперед и едва не расквасил нос о стену. Со стороны улицы полился призрачный свет фонаря, что, скрипя, раскачивался над домом. Зезва быстро поднял голову. Ну, хоть что-то он видит, курвова могила! Лестница. И ноги рвахела наверху, дуб его дери.

— Что ты там копаешься, человек?

Перед тем, как поставить ногу на первую ступеньку, Зезва хотел было оглянуться, но дикий крик рвахела заставил его замереть.

— Не смотри туда, не надо!!

Ныряльщик обозвал Снежа "гютферанским чантлахом" и принялся взбираться вверх. Снежный Вихрь, почему-то прикрывая лицо полой плаща, уже ждал его на плоской крыше Цумского дома.

— Что ты так возишься? — обрушился рвахел на Зезву. — Быстрее же! А теперь беги за мной.

— Но…

— Горе тебе, если отстанешь. И, ради всех твоих богов, человек, не вздумай оглядываться…

— Это… то, что я думаю?

— Молчи, побереги силы!

Когда они приближались к крыше соседнего дома, Зезва впервые почувствовал ЭТО за спиной. Морозное рычание. Странный запах, словно целое озеро мороженой рыбы вдруг угодило в гигантский костер — и шипит, разбрасывая ледяные брызги. И полный ужаса крик Снежа:

— Не оглядывайся!!

Прыжок! Они уже на третьей крыше. Ветер бьет в лицо. Стужа не отстает, рычание все ближе. Зезва услышал, как что-то тяжелое ступило на черепицу за их спинами. Поступь шагов, от которых дрожит дом. Мелькнул плащ рвахела, вот Снеж вскинул руки и, стоя спиной к тому, что гналось за ними, извернулся, подпрыгнув в воздухе. Звон — метнулись к цели ножи. Затем еще. Хрип и яростный утробный вой. Запах горелой морозной рыбы.

— Только не оглядывайся!..

Зезва подбежал к краю крыши. Курвова могила, слишком далеко!

— Прыгай, человек!

Снеж подтолкнул его в спину, и со сдавленным криком Зезва полетел вперед, сквозь ночь и мороз. Крыша соседнего дома уже близко. Удар! Оглушенный, Ныряльщик едва не летит вниз, но три железные руки хватают его за шиворот, тащат наверх, рывком ставят на ноги.

— Не останавливайся!

Словно во сне, Зезва видит, как Снежный Вихрь коротким ударом валит его с ног. Вовремя: нечто сверкающее и в то же время темное, просвистело рядом с головой и обрушилось о каменную трубу. Глиняные кирпичи полетели в разные стороны, крошка брызнула в лицо. Зезва вскрикнул, закрывая руками лицо. И голос Снежа в ушах:

— Вставай!

Вот он, рядом, соседний дом. Зезва уже изготовился прыгать, когда услышал звон ножей за спиной: это Снеж, прикрывая лицо полой плаща, готовился метнуть очередную порцию смертоносных лезвий.

— Дуб тебя дери, страховидл!

С диким воплем Ныряльщик прыгнул назад. Прикрывая лицо рукой, выхватил кинжал и метнул с колена, ругаясь во все горло. Боковым зрением увидел, как чудовище вырывает его кинжал из собственной плоти и снова бросается вперед. Ножи рвахела летят навстречу, и ошеломленный Зезва видит, как два лезвия впились в огромные горящие глаза. Страшный вой, стужа и морозное дыхание.

— Не смотри-и-и-и!..

Темное тело Снежа Стремительно пронеслось перед потемневшим взором Зезвы. Свист ножей, яростный вой чудовища. Чернота опустилась на глаза, и Ныряльщик повалился на крышу. Кровь стучала в висках, левая рука отнялась, Зезва с ужасом осознал, что не может ей пошевелить. Со стоном он перевернулся на спину, и принялся подниматься, опираясь здоровой рукой.

— Смотри в сторону, смотри в сторону… — бормотал Зезва, прислоняясь к полуобрушившейся трубе. — Курша взглядом убьет…

Утробное рычание и смрад совсем близко. Куда подевался Снеж? Зезва снова попытался пошевелить левой рукой. Тщетно. И это только от бокового зрения… Что было бы, взгляни Зезва на Ледяного Пса напрямую? Ледяной Пёс Курша…

— Как такое может быть? — прошептал Зезва, прислушиваясь к тяжелой поступи чудовища. — Кто мог призвать его…

Всё ближе тяжелые шаги. Хриплое дыхание Пса совсем рядом. Зезва оглянулся. Бежать к крыше соседнего дома? Бесполезно — слишком рядом Курша. Может, попытаться переждать за этой трубой, авось чудовище уйдет и… Сказки, оборвал сам себя Зезва. Невозможно уйти от Курши. А может…

Дикий вой, и вспышка света заставили Ныряльщика отступить на несколько шагов назад. Еще через мгновение Зезва выглянул из-за трубы. Голубоватое свечение и смрад, исходившее от то появляющейся, то становящейся призрачной туши Курши, осветило покрытую ледяной коркой черепицу. Сейчас! Зезва бросился вперед. И пока неповоротливый Курша возился с чем-то невидимым Зезве, Ныряльщик промчался мимо чудища и нырнул в чернеющий лаз, ведущий вниз. Перед тем, как прыгнуть вниз, Зезва успел увидеть, как дрогнуло и стало прозрачным туловище Ледяного Пса, и как оно снова материализовалось, извергая снопы голубоватого, смертельного света. А еще Ныряльщик увидел мелькнувшую тень с множеством рук, сжимающих ножи. Рвахел в лучах синего света, несущего смерть.

Трухлявая лестница, не иначе поставленная для трубочиста, с треском развалилась, и со сдавленным криком проклятия Зезва полетел вниз. Рухнул прямо в кучу какого-то тряпья. Вскочил, задыхаясь и отряхиваясь. Рука… Он попытался пошевелить её. Пальцы двигаются! Зезва немного воспрял духом и принялся озираться, пытаясь понять, куда же его угораздило провалиться.

— Ни дать ни взять сказочный рыцарь Мунтис похищает невесту из дворца вешапа… — пробормотал себе под нос Зезва и двинулся к темнеющему проему дверей. — Жаль только, что вешап надрал храброму рыцарю задницу… Курвова могила, что это за…

Что-то тяжелое опустилось на голову Зезвы, и наступила тьма.

Удобно расположившись в детском кресле-качалке, королевский звездочет Ваха Гордей внимательно читал письмо, только что доставленное торговым кивским кораблем. Карлик похмыкивал, оттопыривал губу, и время от времени задумчиво чесал горб длинной школярской указкой. Наконец, отложил свиток и задумчиво уставился в окно. Затем перевел взгляд на громоздкую трубу на железных ногах, смотрящую в небо, к уже погасшим звездам.

Комнатушка, которую себе лично вытребовал звездочет, находилась в самом верху восточной сторожевой башни дворца гамгеона Красеня. В ней было все, что необходимо: кроме уже упомянутого кресла-качалки, обстановку составляли топчан, стол и пара стульев. Целая куча перин и мягких подушек (достойный Ваха питал слабость у мягкой постели), а также свежая вода для необычайно частого омовения лица рук (достойный Ваха был большим чистюлей). Две большие масляные лампы лениво чадили над дверью, а на столе возвышался подсвечник, настоящий ветеран, судя по всему державший свечи еще во времена короля Волчьей Головы.

Ваха Гордей пододвинул к окну стул и, кряхтя, взобрался на него. Там он подложил под себя правую ногу и снова обратил взгляд черных глаз к открывавшемуся перед ним пейзажу.

Начинало светать — далеко-далеко, над покрытой сероватой дымкой линией горизонта появилась нежно-розовая полоса. Кричали увлеченные утренней охотой чайки, за молом темнел парус рыбацкой лодки, а на пустынном берегу жались к костру несколько патрульных. Ваха снова взглянул на телескоп, пробормотал "Линзы сделай, на Луну сквозь них взгляни…", нахмурился и покосился на стол, где лежало прочитанное письмо.

— Странные вещи ты пишешь, друг Секундус… Очень странные, да!

Произнеся эту фразу, горбун надолго погрузился в задумчивость. Солнце уже давно золотило волны Темного моря, часовые громкими криками приветствовали мрачную донельзя смену, явившуюся наконец со стороны Площади Брехунов, насытившиеся чайки красивыми рядами взметались вместе с волнами ввысь, а Ваха Гордей по-прежнему сидел на стуле и смотрел в окно. Губы горбуна беззвучно шевелились.

Стук в дверь вывел звездочета из раздумья. Он вздрогнул, слез со стула и спросил, кто там.

— Ваадж, — послышалось из-за дверей.

— Открыто, — проворчал королевский казначей, кивнул приветливо улыбающемуся чародею и знаком пригласил того усесться на второй стул. Сам же снова взобрался на кресло-качалку и вооружился указкой для почесывания спины.

Ваадж некоторое время с уважением разглядывал телескоп, затем, почувствовав на себе полный скрытого раздражения взгляд Гордея, кашлянул и повернулся к качалке.

— Есть новости, достопочтенный маг?

— К сожалению, господин казначей.

— Вот как? — правая бровь Вахи медленно поползла вверх. Ему вдруг пришло в голову, что он ничего не предложил гостю. Ничего, напьется пива, когда уйдет. — А где наш друг Зезва, рыцарь из Горды?

— Вчера поздно вечером с ним случилось нечто странное.

— Неужели он поймал всех фальшивомонетчиков? Прелестно, клянусь моей трубой.

Слабая улыбка тронула губы Вааджа.

— Сейчас он ходит с перевязанной головой и пребывает в исключительно дурном настроении. На него и одного из королевских телохранителей совершено нападение.

Ваха Гордей с ожесточенным видом орудовал указкой.

— Ах, зараза… блохи тут, что ли? Кошмар, перейду в другую комнату, здесь невозможно находится! Кто напал?

— Неясно.

Ваха Гордей оторвал взгляд от указки и воззрился на чародея, чуть прищурившись. Луч солнца ворвался в комнату, осветив покрытую пылью часть стола и зацепив при этом краешек широкополой шляпы Вааджа.

— Неясно? Таинственные злоумышленники победили телохранителя Ламиры (хорош охранничек, ничего не скажешь!) и бравого рыцаря, который, насколько мне известно, покрыл себя неувядаемой славой во время боев за Даугрем? Господин чародей, я поражен.

Ваадж взглянул на улыбающегося казначея, и не нашел на его лице особого удивления.

— Господин королевский звездочет…

— Э?

— Телохранителя Ламиры зовут Снежный Вихрь.

— Как?

Ваха подскочил в кресле, которое потешно закачалось взад и вперед. Горбун не без труда остановил качание. Черные глаза уставились на Вааджа.

— Я не ослышался? Судя по имени — рвахел?

— Именно так, господин казначей.

Ваха Гордей слез с кресла и взволнованно заковылял по комнате. От окна к дверям, затем обратно. Наконец, резко остановился, словно наткнулся на невидимую стену. Ваадж продолжал:

— На них напало что-то из-за Грани…

Гордей презрительно фыркнул и возобновил ковыляние от дверей к окну и обратно.

— … Зезва утверждает, что это был Ледяной Пес.

Гордей яростно подпрыгнул на месте, воздел руки к потолку.

— Курша?! Сказки для маленьких детей, почтенный Ваадж! Кому вы это рассказываете? Мне это рассказываете? Я, что тебе, гуляка из корчмы, что верит в разную антинаучную чушь? Ледяной Пес — байки для непослушных детей и…

— Он то исчезал, то появлялся снова, почтенный Ваха. Зезва — человек весьма уравновешенный…

— Я заметил, гм!

— … и никогда не станет выдумывать, — Ваадж поднял очи вгору и зевнул, деликатно прикрыв рот ладонью. — Рыцарь Зезва прогуливался по вечернему Цуму вместе со своим знакомым Снежем — королевским телохранителем, когда на них было совершенно нападение. Скорее всего, за ними следили…

— Да ладно?

— … следили, господин Гордей, — Ваадж не без труда подавил очередной зевок. — Вопрос только в том, кого хотел убить страховидл (назовем его пока так) — нашего друга Зезву или господина рвахела.

— Все это глупо, — пробормотал Ваха, — и я никак не могу взять в толк, какое отношение нападение на Зезву имеет к нашим похитителям штемпелей. Впрочем…

Звездочет, словно ребенок, раскрыл рот и воззрился на чародея. Тот лишь усмехнулся в ответ.

Королевский казначей незамедлительно возобновил ковыляние из угла в угол. Ваадж молча теребил кончик шляпы. На подоконник с шумом приземлился голубь и с любопытством уставился на двуногих.

— Кыш! — взмахнул руками Ваха Гордей, останавливаясь. — Кыш, о нечистоплотное пернатое! Только помета не хватало, и так дышать нечем.

Голубь взмахнул крыльями и обиженно улетел. Звездочет повернулся к по-прежнему хранившему молчание магу.

— Кто собрал?

— Я, почтенный Ваха. Соскоблил у одежды нашего друга Зезвы, с его любезного согласия.

— Прелестно, — нетерпеливо махнул рукой Гордей, — почему же ты молчишь, господин волшебник, а? Оно с тобой, с тобой?

Ваадж молча достал из кармана маленькую шкатулку с обитой железом крышкой. Поставил на стол.

— Сияние опасно, почтенный Ваха, — предупредил он. — Открыть можно на очень короткое время.

— Знаю. Открывай.

Чародей осторожно приоткрыл крышечку. Необычайно яркое сияние вырвалось из щели и буквально залило комнату ослепительно-голубым светом.

— Понятно, можешь закрывать, — помрачнел Ваха Гордей, отворачиваясь. — Его хоть отмыли?

— Зезву? Нет.

Ваза недоуменно поднял черные брови.

— У него врожденный иммунитет, почтенный Ваха.

— Ах, да, — вспомнил казначей, — вылетело из головы — он же у нас… как?

— Ныряльщик, — подсказал маг.

— Именно, ныряльщик. Хм, клянусь трубой, что за дурацкое прозвище. Какой баран его придумал? Переход за Грань — это, по его мнению, нырок? Неуч. Наверняка писарское образование, не мастеровое…Хорошо, Ормаз с ним, фантазером второсортным! Итак…

Королева Ламира сидела за маленьким столиком и не мигая смотрела, как огонек свечи медленно пожирает податливый воск. Длинные волосы властительницы Мзума, только что расчесанные Аинэ, свободно ниспадали на чуть сгорбленную спину. Свеча горела ярко, но все же недостаточно, чтобы осветить всю спальню. Уродливые тени толпились за огромной холодной кроватью, словно неведомые чудища. Окно было широко раскрыто, и с улицы пахло морем и свежестью только что прошедшего весеннего дождя. Запахи города, иногда попросту невыносимые, отступили, и Ламира с наслаждением вдыхала чистый воздух. Казалось, вечерний дождик смыл вековую грязь с улиц города Цум, и чистое и восторженное дыхание весны наконец воцарилось на узких улочках и хмурых, неприветливых площадях. Королева повернула голову в сторону красного диска солнца, что уже наполовину скрылся за подернутой дымкой полосой горизонта. Почти полный штиль царил на море, к деловитой радости рыбаков и вечно голодных чаек. Ламира улыбнулась, заметив, как возле мола сверкнула на солнце черная спина дельфина.

— Снова подплывают к самому берегу, ты видишь, Аинэ?

Горничная отложила в сторону шитье, склонила почтительно голову.

— Да, государыня.

Королева поднялась. Взметнулись волнами распущенные косы. Аинэ вскочила, спрятала за спиной руки. О, Дейла, почему она так волнуется, почему? Девушка прикусила нижнюю губу. Нужно успокоиться.

— После последней войны между Элигером и Баррейном, — тихо произнесла Ламира, — дельфины боялись приближаться к берегу. Их ловили, потому что эрам было нечего есть. Когда солдаты воюют, простой люд обычно голодает. Понимаешь, милая?

Королева обернулась, и пытливые зеленые глаза заставили Аинэ смущенно потупиться.

— Понимаю, ваше величество, и я…

— Обижаешься, что не подпускаю тебя к себе.

Девушка вспыхнула, отступила на шаг. Губы королевы тронула улыбка.

— Я заметила, что ты боишься Снежа. Почему? Отвечай.

Аинэ долго кусала губы, прежде чем ответить.

— Моя госпожа… Ведь он… — девушка глубоко вздохнула, собираясь с мыслями. — Просто он же…

— Ты собралась выходить замуж, милая? Рыцарь Зезва из Горды весьма достойный жених. Пригласишь хоть меня?

Покраснев еще сильнее, Аинэ обескуражено пролепетала в ответ, что нет, не собирается и искренне недоумевает, почему государыня так решила. Они с Зезвой добрые друзья, не более…

Ламира прикрыла окно.

— Прохладно. Принеси мне напиться и ночное платье. Зажги светильник. Спасибо.

Проводив взглядом метнувшуюся к дверям девушку, королева повернула голову к темному углу за кроватью, едва заметно кивнула. Ни один человек не услышал бы донесшегося из темноты шороха. Ламира услышала, хоть и с трудом. Она вздохнула и ласково улыбнулась запыхавшейся Аинэ, которая вернулась с ночной рубашкой и кувшином в руках. Указала на кровать. Девушка покорно положила аккуратно сложенное платье на одеяло. Поставила на столик кувшин с разбавленным водой вином. Присела в поклоне и стала пятиться к дверям. Ламира снова взглянула в темный угол.

— Остановись, девочка.

Не веря своим ушам, Аинэ замерла на месте.

— Марех сегодня занята, — продолжала Ламира тихим голосом, — так что поможешь мне раздеться. Подойди ко мне, что же ты… Боишься меня? Брезгуешь притронуться к чудовищу, брезгуешь…

— Государыня, нет, — Аинэ замотала головой, отступая на шаг. Неужели ей послышался звон из угла спальни? Или… — Нет, моя госпожа, нет! Я не…

— Молчи! — гневно воскликнула Ламира, и испуганная девушка склонилась в поклоне. — Брезгуешь ведь! Страх перед чудовищем сковал тебя, как самая мерзкая на свете паутина! Так ведь? Так?

Королева вдруг умолкла и, резко поднявшись, стала вглядываться в лицо горничной. Опустившая глаза Аинэ не видела, какой смертельной бледностью покрылась королева и как задергался шрам на подбородке Ламиры. Когда, наконец, горничная решилась поднять взор, то ее взору предстала удивительная картина: могущественная властительница Мзума, Ламира Светлоокая рыдала, обхватив голову руками. Аинэ всплеснула руками, бросилась к госпоже, упала перед ней на колени. Наконец решилась, прикоснулась к дергающейся спине королевы и стала ее гладить; сначала осторожно, затем все смелее и смелее. Слезы текли по лицу Аинэ, девушка глотала их и взволнованно шептала:

— Ваше величество… моя госпожа… прости меня… я не боюсь прикоснуться к тебе, нет… не боюсь… меня не волнуют глупые слухи… госпожа, госпожа… прошу тебя, не плачь…

В углу спальни, скрытый от чужих глаз, Снежный Вихрь бесшумно поднялся и стремительной тенью метнулся к потайной двери. Перед тем как исчезнуть, рвахел обернулся.

Ламира тихо плакала, а стоявшая перед ней на коленях Аинэ робко и нежно гладила госпожу по спине.

— Ледяной Пес, Курша, Хашхавило… у этого чудища много имен.

— Как оно выглядит?

Зезва Ныряльщик засмеялся, но умолк, заметив выражение лица Вахи Гордея. Поморщился и, наверное, в сотый раз с утра осторожно потрогал повязку на голове, что скрывала огромную шишку на затылке. Зезва вспомнил тепло рук Аинэ и невольно заулыбался снова… Курвова могила, видно, здорово его приложило камнем по башке, раз уж…

— Достойный Ваха задал вопрос, Зезва, — напомнил Ваадж.

Они стояли в темной арке, рядом с домом, в котором Зезва спрятался, убегая от Ледяного Пса. Крупные капли падали сверху в две большие лужи, разбегаясь вялыми, подрагивающими кругами. Ваха Гордей нетерпеливо елозил сапогом по грязи и сопел, ожидая ответа. Чародей Ваадж быстро выглянул на улицу, затем повернулся к Ныряльщику.

Зезва молчал. Перед глазами снова стал, казалось, давно забытый ночной ужас: Дух вачаб, тот, что пришел из темных вод Грани… Тогда каджи едва не прикончили его, еда… Зезва вздрогнул, когда капелька ледяного пота ужалила напряженную спину. Он выдохнул воздух и, словно не замечая раздраженного донельзя взгляда Гордея, выглянул вслед за Вааджем. Ночной Цум шипел и постукивал ночными звуками портового города. Моросил мелкий, холодный дождь. Резкий ветер деловито завывал над подернутыми ледяной коркой канавами. Лаяли собаки, а ставни заброшенного дома напротив нещадно скрипели, ударяясь об потрескавшуюся стену. Зезва нахлобучил капюшон пониже. Сопение Вахи Гордея стало еще сильнее — судя по всему, достойный звездочет едва сдерживался. Вернулся Ваадж, Кивнул коротко, давая понять, что всё тихо. Звездочет подбоченился, буравя взглядом Ныряльщика.

— Разглядеть Ледяного Пса еще никто не смог, — сказал, наконец, Зезва. — Никто из немногих, кто остался жив после встречи с ним.

— А ты, значит, умудрился взглянуть на этого… Куршу?

— Боковым зрением.

— Каким еще "боковым зрением"? — прошипел Гордей.

— Которого хватило, чтобы у меня почти отнялась рука, достойный Ваха. Если бы я посмотрел на Куршу напрямую, то сейчас бы ты и Ваадж говорили тосты на моих поминках. Курвова могила, да! Один взгляд Ледяного Пса убивает человека, превращая в ледышку.

— Вздор! — фыркнул Ваха. — Антинаучный бред.

— Ага. Светящийся порошочек с тела убиенного Зелона тоже вздор? — Зезва уселся на корточки, опершись спиной о стену. — А вот подержи его за пазухой, и отправишься вслед за Зелоном, причем довольно скоро. Не иначе, Курша и прикончил нашего купца, да еще и голову откусил. Что же касается науки… Почему вы, ученые люди, не можете понять, мир Грани не есть что-то сказочное или сверхъестественное, он материален, подчиняется законам природы, и существа, обитающие там, не плод нашего воображения. К сожалению, величайшему, курвин корень, сожалению.

— У Курши есть копыта? — неожиданно спросил Ваадж. — Тебе известно, что на пляже, рядом с телом Зелона нашли лошадиные следы.

Зезва повернулся к чародею. Быстро поднялся.

— Вижу, достойный рыцарь Зезва впал в некоторое сомнение, а? — осведомился с усмешкой Ваха Гордей, в свою очередь выглядывая из арки. — Ну, где эти олухи теневики? Мгер сказал, что с нами пойдут лучшие люди! И где носит вашего… как его?

— Снежный Вихрь, господин казначей.

— Именно, Снежный Вихрь…

Ваадж принялся возиться со своей заплечной сумкой. Извлек две колбы с болтающейся на дне жидкостью. При их виде Зезва поморщился. Удивленный Ваха задержал взгляд на бутылочках.

— Это еще что такое, достойный Ваадж? Очередные чудо-зелья?

Чародей не успел ответить. Из дождя и мрака вынырнула тень. Ваха Гордей отпрянул, от неожиданности едва не свалившись в лужу, к немалому удовольствию Зезвы. Ваадж как стоял перед самым выходом из арки, так и остался, лишь едва заметно повернул голову в сторону тщательно очищающего плащ рвахела. Дождь усилился, капли яростно забарабанили по мостовой, пузыри двинулись маршем по канавам, похожие на полчища дергающихся солдатиков. Громыхнул гром, и молния короткой вспышкой осветила стену дома напротив, обшарпанные кирпичи арки и мрачную физиономию Вахи Гордея.

— Нужно разделиться, — без особых вступлений сказал Снежный Вихрь, осматривая полу плаща. Сквозь топот дождя до его слушателей донесся мелодичный звон ножей. Зезва невольно поежился. Зябко сегодня, курвова могила.

— Разделиться? — проворчал Ваха. — Это еще зачем? И куда, позволь спросить, мы отправимся?

Снеж повернулся. Золотые глаза пристально взглянули на звездочета.

— Ты — никуда, человек.

— То есть, как…

— Вот так. Ты — калека и медленно передвигаешься, — рвахел повел руками под плащом, словно паук. — Не обижайся. Ты знаешь, что я имею в виду.

Некоторое время наступившее молчание нарушали лишь шум ливня и громыхание грома.

— Нужно торопиться, — отрывисто произнёс Снеж, взглянув на Зезву. Тот медленно кивнул, принял из рук Вааджа колбочку с жидкостью, некоторое время смотрел, как вязкая субстанция лениво стекает по стенкам пробирки.

— Ваадж, давно хотел спросить. Почему у Черных Пещер, когда мы с Каспером проглотили твое варево, нам не стало плохо, как в…

— Потому что я дал вам первоначальный вариант, — ответил маг. — Следующая партия была мной усовершенствована и, соответственно, эффект и длительность действия оказались куда более полезными.

— Конечно, я заметил, — буркнул Зезва. — А Снежу?

— Мне не нужно человековское зелье.

— Можешь стать невидимым, когда захочешь?

Вместо ответа Снеж сделал шаг к входу в арку. Обернулся.

— Я буду следовать за вами. Делаем, как договорились, человеки. И помните, увидите опасность — бегите. Не полагайтесь слишком на ваши бутылочки.

— Непременно, приятель. Мы же рыцари! Господин королевский казначей? Мгер уже отправил за вами своих людей. Никуда не выходите. До сих пор не могу понять, почему ты настоял на том, чтобы отправиться с нами.

Ваха Гордей спокойно выдержал пристальный взгляд Зезвы, лишь криво усмехнулся в ответ.

Рвахел уже скрылся за пеленой дождя. Ваадж и Зезва обменялись короткими кивками и разошлись в стороны от арки. Ваха Гордей остался один. Некоторое время он молча сопел, прислушиваясь к шуму воды. Затем поелозил носком сапога в луже. Шорох за спиной, казалось, не потревожил его. Не оборачиваясь, звездочет тихо проговорил:

— Преломление света, — задумчиво произнес он, — никакой магии. Научное открытие. Но каким образом эликсир действует? Нужно порасспросить Вааджа… А ты как считаешь?

Его собеседник сделал шаг вперед.

— Давно. Не виделись.

— Давненько, мой старый друг!

Ваха Гордей медленно повернулся, и некоторое время изучал худую, чуть сгорбленную фигуру в темном. Вода стекала с одежды незнакомца настоящими ручьями. Звездочет улыбнулся, протянул руку.

— Погода. Во Мзуме. Ужас, — медленно выговорил человек скрипучим голосом. Улыбка Гордея стала еще шире.

— В Элигершдадской Директории она лучше? И птички поют, а?

Незнакомец молча покачал головой. Совсем близко вспыхнула молния, заставив Гордея вздрогнуть и отступить вглубь арки.

Зезва осторожно пробирался по улице, аккуратно обходя лужи и перепрыгивая через полноводные канавы. Площадь Брехунов осталась позади, за ней потянулись улицы с брошенными домами душевников. Дождь хлестал с такой силой, что, казалось, с черного неба на грешную землю льют реки разъяренные боги. Со стороны моря налетал сердитый порывистый ветер, неся с собой запахи рыбы и сырости. Время от времени сверкала молния, ревели раскаты грома.

За базаром, молчаливым и глухим, начались узкие, зловонные улочки, смрад которых не был в состоянии смыть даже проливной дождь. Покосившиеся заборы, мрачные одноэтажные дома, теснящиеся в кривых проулках, странные звуки — то ли крики, то ли стоны, — раздающиеся, как чудилось Зезве, прямо у него за спиной.

Зезва прижался к стене, проводил взглядом конный разъезд, что с проклятиями и гиканьем промчался вверх по уходящему на холм переулку. Так, нужно немного передохнуть и оглядеться. Курвова могила, он все еще плохо знает этот город! Кажется, тут. Или нет? Точно, вот этот старый особняк. Ныряльщик некоторое время наблюдал, как пузырьки воды рождаются и умирают в темноватой канаве, опоясывавшей высокий забор вокруг мрачного дома. Нужно идти дальше. Ваадж сказал, что будет ждать…

— Что же ты так долго?

Зезва изо всех сил сдержался, чтобы не вскрикнуть. Его рука, метнувшаяся к мечу, замерла на полпути. Он медленно повернулся и принялся рассматривать низкорослого человека в эрском плаще. Курвин корень, как он мог подкрасться так незаметно?!

Сквозь шум дождя донеслось хихиканье.

— Первый раз в Канаве, приятель?

— Канаве? — переспросил Зезва, пряча руку.

Вместо ответа низкорослый молча зашагал к дому. Ныряльщик пожал плечами, сплюнул в канаву и двинулся за ним.

Скрипнула створка. Человек в эрском плаще молча указал на зияющий чернотой проход. Зезва поколебался и вошел. Ворота закрылись за спиной. Простолюдин остался на улице. В последний момент Ныряльщик заметил странный блеск в глазах своего странного сопровождающего.

— Твою ж налево душу проститутку мать, — сквозь зубы пробормотал Зезва. Медленно развернулся на носках. — Неудивительно, что он хихикает, как накурившийся дури бродяга-ткаесхелх… Ваадж, друг мой, что-то мне подсказывает, что зря я с тобой связался; как бы не остаться тут навсегда, курвова могила… Так, что здесь у нас?

Подслеповатый фонарь раскачивался на ветру над покрытой ржавчиной дверью. К ним вела выложенная неровными плитами дорожка. Она петляла между на удивление ухоженными деревьями, заботливо прикрытыми от ветра и стужи сухими полотнищами. Проходя мимо одного из таких деревьев, Зезва пощупал пальцами добротное сукно, хмыкнул озадаченно. Канава не Канава, а садовник здесь знатный. За хурмой ухаживает, как следует.

— Сюда.

На этот раз Зезва спокойно повернулся к человеку, появившегося непонятно откуда прямо рядом с ним. Такой же эрский плащ, плотно нахлобученный капюшон, хоть ростом и повыше уличного привратника. Ну, хоть не хихикает.

— Ты вот что: иди вперед, — бросил эр из-под капюшона. И не оглядывайся. Деньги?

— При мне, — хлопнул себя по поясу Зезва. — Долго еще? Надоело бродить под дождем, и постоянно вы выпрыгиваете, как дэв из бочки.

— Шутник.

Выдав это изречение, эр зашагал по дорожке подпрыгивающей походкой, не оглядываясь. Быстро открыл двери, отошел в сторону. Черное пятно капюшона обратилось к Зезве.

— Курвин корень, там что еще и третий?

— Заходи.

Ныряльщик пожал плечами. Очередные двери со скрипом захлопнулись. Этот звук показался Зезве донельзя зловещим, и он невольно поёжился. Некоторое время мзумец ждал, пока глаза привыкнут к царящему в доме полумраку. Постепенно сквозь темноту стали проступать очертания предметов и людей. Причем последних оказалось довольно много; они сидели и стояли в различных позах вокруг низких столов. На Зезву никто не смотрел, словно его не замечали. Слегка удивленный этим обстоятельством, Ныряльщик осторожно сделал два шага вперед. Никакой реакции. Сколько же их? Зезва быстро окинул взглядом комнату. Так, не меньше сорока человек. На столах кувшины и кружки. Пиво, кажется, не видно, курвин корень! Что они, фонарь не могут зажечь? Пара свечей едва чадит по углам. А там что? Еще несколько человек — валяются прямо на полу. Глаза застекленели, взгляд застыл в одной точке. Мертвецы? Нет, вон один пошевелился…

— Это ты хотел попробовать?

Зезва медленно повернулся. С трудом удержался, чтобы не выхватить оружие. Некоторое время разглядывал обнаженного по пояс человека, настоящего великана с длинными волосатыми руками и двумя ножами на поясе. Косматая борода росла так густо, что, казалось, она начинается сразу под глазами. Цвет которых невозможно было определить в полумраке. Но не волосатость великана заставила Зезву сжимать рукоять меча. В правой руке бородатый держал цепь, конец которой заканчивался на ошейнике девочки лет одиннадцати-двеннадцати. Она безучастно стояла рядом, уперев взгляд в пол. Волосы пленницы были заплетены в две толстые косы, одета она была в свободное платье до пят, опоясанное веревкой.

Бородач проследил взгляд Зезвы. Ухмыльнулся.

— Что, хочешь эту? Придется подождать седьмицу-другую. Сегодня только привели.

Великан дернул цепью. Девочка вздрогнула, но так и не подняла глаз. Зезва стиснул зубы, взглянул на бородатого, представляя при этом, как меч впивается в небритое горло, разрывая сонную артерию.

— Подождешь, в общем, — ухмылка великана стала еще шире. — Десять окронов.

— Десять, — повторил Ныряльщик, с удивлением замечая странную улыбку на губах девочки. Что-то смутно знакомое в этой усмешке заставило Зезву вздрогнуть и присмотреться повнимательнее. — Понятно, да…

Бородатый накрутил цепь на руку. Девочка подняла на него глаза, улыбнулась еще шире. Зезве стало не по себе. Шорох за спиной заставил его резко обернуться. Перед ним стоял человек, судя по одежде — купец или зажиточный мастеровой. Застывший, неживой, взгляд смотрел на Ныряльщика ничего невидящим стеклом. Постояв так несколько мгновений, купец осторожно опустился на пол, скрестил ноги и глубоко вздохнул с видом человека, у которого нет никаких забот. При этом его руки дергались, одна за другой, но никогда одновременно. Затем стали трястись ноги, в таком же порядке: сначала правая, затем левая. Зезва облизал пересохшие губы. Что ж, он знал, куда шел. Вернее, думал, что знал. Девочка снова улыбнулась.

— Аиша, хватит скалить зубы, — хохотнул бородач, затем хитро взглянул на Зезву. — Иди вон туда, приятель. Прямо за теми столами.

— Там лишь стена, — возразил Зезва.

Вместо ответа великан оскалил гнилые зубы, дернул цепь и потащил почти не упирающуюся девочку в сторону. Та, наградив Зезву еще одной загадочной улыбкой, скрылась в темноте вслед за что-то бормочущим хозяином. Но звук волочащейся цепи еще долго звучал в чернильной мгле. Мастеровой открыл глаза и уставился на Зезву.

— Иногда долго приходится, — пожаловался он, дернув ногой. — Ждать, да. Ага, вот так, да.

— Что? — не понял Зезва, оглядываясь. Курвин корень, где же…

— А ты кто? — дружелюбно спросил дергающийся. — Еда?

Ныряльщик вздрогнул. Что несет этот несчастный? Какая еще еда? Может, он есть хочет? Неудивительно.

— Иди, что стоишь, — купец закрыл глаза. Его конечности задергались с новой силой. — А то опоздаешь.

Некоторое время Зезва хмуро вглядывался в лицо мастерового, затем пожал плечами и направился в сторону, куда указал бородач. Гнев медленно закипал внутри Ныряльщика. Нет, курвова могила, никогда ему не привыкнуть к таким вещам… Он оглянулся. Купец маячил едва различимой, недвижимой тушей. Мимо прошелестела какая-то тень. Вдруг повеяло холодом. Зезва сглотнул. Когда же до его слуха донеслось едва различимое шипение, он сунул руку в карман, где в маленькой колбочке болталась вязкая субстанция от Вааджа.

— Не сейчас, терпение…

Пробормотав это, Зезва обогнул несколько столов, за которыми в разных позах сидели и даже лежали неподвижные, похожие на куклы тела. Неожиданно перед ним в стене возник небольшой дверной проем. Шипение. Снова. Может, глотнуть Вааджово зелье? Зезва немного подумал и решительно шагнул вперед. Шипение стало еще сильнее. Несколько шагов в полной темноте. Призрачный огонек маячит впереди. Что это? Свеча, кажется…

— Курвин корень… — Зезва осторожно переступил через что-то, похожее на человеческое тело. Странный сладковатый запах ударил в нос. Он осторожно исследовал труп. Смерть настигла этого человека, когда он бежал. Навстречу Зезве бежал, оттуда, откуда призывно мерцает призрачный огонек то ли свечи, то ли фонаря. Ныряльщик прислонился к стене. Стало светлее. Выложенный плиткой пол коридора, старые потрескавшиеся стены с комками паутины и давно издохшими, засохшими пауками. Хотя нет, один вон жив и, судя по округлившемуся брюшку, довольно упитан. Зезва усмехнулся. Затем извлек из кармана пробирку, но тут же спрятал снова. Рано.

К тому времени, как он добрался до небольшой комнаты без окон и мебели, света было достаточно, чтобы осветить глубокие трещины в стенах и еще два скрюченных тела — одно уже разложившиеся, а второе, судя по неистлевшей одежде и тяжелому смраду, совсем свежее.

— Первый валяется здесь довольно давно, — заключил Зезва, оглядываясь, — второго отправили на соль совсем недавно. Во всяком случае, он пока не особо воняет. Курвин корень, наш друг звездочет был бы счастлив, да… Так, а это что у нас? Кошелек. Я смотрю, неизвестный душегуб особого пристрастия к золоту не питает.

Присев на корточки возле второго тела, Зезва перевернул его на спину. Сморщился от предсмертного оскала. Даже не оскала, а дикого подобия блаженной улыбки, застывшей на посиневших губах средних лет человека в богатой одежде арранского купца.

— Доторговался, — Зезва осторожно приподнял прядь волос мертвеца. Помрачнел, уселся рядом с трупом. Затем резким движением извлек колбу и выпил залпом. Скривился и вскоре мучительно глотал слюну, борясь с ужасным приступом тошноты и болью в животе.

— Ваадж, чтоб тебя тоже так скрутило…

Посулить еще чего-то магу Зезва не успел. Резкое шипение ударило по ушам. Он отполз к углу и уставился в зияющую пасть коридора. Когда прямо из щели в стене над головой влетело змееподобное тело, Зезва почти не удивился. Вряд ли бы дзап явился из коридора. Интересно, он один? И где его уважаемый хозяин?

Дзап метнулся вниз, промчался над трупом арранца и недоуменно взмыл к потолку, где и завис, хищно водя по сторонам слепой "головой". Присоски раскрывались и закрывались; симбионт встрепенулся и, наконец, окончательно замер над головой усиленно борющегося с тошнотой Зезвы.

— Ага, учуял, сопля летающая…

С этими дружелюбными словами Зезва резко поднялся, выхватил арбалет, проверил болт, глубоко вздохнул и нацелил на дзапа. Уже нажимая пуск, боковым зрением заметил еще двух паразитов, влетевших в комнату с деловитым шипением проголодавшихся гадюк.

Болт ушел к цели, и в следующее мгновение дзап корчился в агонии у ног Зезвы. Ныряльщик ухмыльнулся и принялся налаживать новую стрелу. Курвин корень, пальцы дрожат!

— Давно не виделись, я вашего хозяина душу шатал…

Новоприбывшие симбионты удивленно носились над издохшим товарищем, не в силах понять, откуда же пришла его загадочная смерть. И тут Зезва совершил ошибку. Наклонившись, он выдернул болт из слабо дергающегося тела дзапа, наступив при этом на него ногой. Этого оказалось достаточно. И если зелье Вааджа защищало Зезву от чужих глаз, то его нога, сдавившая дохлого дзапа, на короткий миг сделала плохо видимым, неосязаемым для рецепторов, само скрюченное тельце паразита. И два парящих под потолком дзапа хищно изогнулись в воздухе, потому что едва заметное мельтешение переливчатого цвета, мелькнувшее по телуих злосчастного товарища, указало им цель.

— Курвова могила! — Зезва едва успел уклониться от пронесшегося совсем рядом паразита. Он перекувыркнулся и, кляня себя последними словами, бросился наутек той же дорогой, которая привела его в эту комнату смерти и пиршества. — Спрашивается, зачем я вообще сюда шел… Ах, дуб тебе в зад… не сработал твой план, Ваадж, не сработал… А, ну-ка, постой…

Зезва в отчаянии застонал, когда его второй выстрел не достиг цели.

— Баран косоглазый!

Дзапы, победно шипя, мчались за ним, а Зезва, перепрыгнув через труп в коридоре, мучительно размышлял от причинах того, что симбионтам удалось-таки его обнаружить, хоть и не сразу. Не сразу… Ну, Ваадж!

Зезва оглянулся, недоумевая, почему шипение вдруг смолкло. Сглотнул, увидев, как два извивающихся силуэта скрываются под капюшоном неподвижной безмолвной фигуры в черном. Ныряльщик выдохнул воздух, широко расставил ноги и, выставив перед собой меч, стал медленно пятиться в сторону уже шумевшей общей залы. Лишь после того, как Зезва сделал целых четыре шага к отступлению, кадж заговорил.

— Ну, надо же. А ты откуда тут взялся?

Спокойный, даже дружелюбный голос чуть усталого человека. Зезва злобно сплюнул. Змееголовый между тем поднял правую руку, растопырил пальцы, и побелевший от ужаса Ныряльщик сжался в ожидании удара. Он лишь поднял меч, надеясь, что Вааджу хватит ума не… И тут что-то огромное и грохочущее снесло часть стены за спиной каджа. Тот медленно развернулся и уставился на огромный силуэт, горой нависший над ним. Заверещали дзапы. От утробного рыка заложило уши, но Зезва, перед тем, как снова броситься бежать, успел разглядеть своего нежданного спасителя и услышать, как тот хрипло кричит:

— Куда вы его дели, кадж?! Отвечай!!

Змееголовый молниеносно отпрыгнул в сторону, и дубина неожиданного спасителя просвистела мимо, обрушилась на пол. Пыль и куски гнилой соломы взметнулись в воздух. Орудуя над головой дубиной, великан принялся наступать на каджа. Он проследовал мимо Зезвы, обратив на последнего не больше внимания, чем на букашку. Лишь холодно скользнул по человеку взгляд красных глаз. Ныряльщик в ужасе попятился, не в силах отвести взгляд от великана. Курвин корень, как такое может быть…

Кадж атаковал — три дзапа ринулись вперед. Великан ловко отскочил, его рука схватила первого симбионта прямо в воздухе, сжала. С коротким шипением паразит обмяк в ручище. Второму повезло больше, он проскочил мимо увернувшегося противника и со всех размаха врезался в стену. Подскочил Зезва и коротким криком разрубил дзапа на две извивающиеся половинки. Третий симбионт достал-таки врага, впился в плоть правой руки. Глухо зарычав, великан отодрал червя, растоптал ногами, повернул яростное лицо к неподвижной фигуре каджа. Змееголовый взметнулся в воздух, обрушился сверху на противника. Волна воздуха, как от пожара, горячая и сбивающая с ног, пошла вперед, заставив неизвестного великана зашататься, а человека кубарем покатиться по грязной соломе. Зезва отполз на четвереньках, поднялся. В голове шумело, черные круги плавали перед глазами. Он оперся о меч и заковылял по коридору прочь от битвы, с каждым шагом увеличивая скорость, пока, наконец, не перешел на бег.

Оставив за спиной крики, шипение и звуки борьбы, Зезва как вихрь вылетел из коридора прямо в общую залу, где по-прежнему наслаждались блаженством полумертвые то ли люди, то ли призраки. Действие зелья уже подошло к концу, и Ныряльщик снова стал видимым. Мастеровой все так же сидел на полу, скрестив ноги и изучая треснувший кирпич в кладке стены. Правда, он удосужил промчавшегося Зезву задумчивым взглядом и сказал ему вслед:

— Что, не понравился? Видать, невкусный.

Покачав сокрушенно головой, он снова погрузился в мечты, чуть склонив голову набок. Свет от чадящей свечи скудно осветил черные следы на шее мастерового — излюбленное место голодных дзапов. Дарящих счастье.

Зезва остановился, прислонился к стене и мучительно закашлялся. Проклятое пойло! Больше никогда…

— Ты, что это, вернулся, э?

Зезва медленно развернулся и уставился на хмурое лицо голого по пояс бородача. Девочка Аиша безучастно сидела у ног хозяина, лишь раз равнодушно скользнув взглядом по лицу Зезвы.

— А ну-ка… — угрожающе насупился бородач и свистнул. Несколько теней отделилось от призрачных стен, обступили Зезву со всех сторон. Звон мечей ударил по ушам.

— Приятный вечер, — пробормотал Ныряльщик, делая шаг назад. Молниеносным движением он выхватил меч, поднял над головой, замер. Бородач хищно оскалился. Девочка тупо смотрела в пространство у собственных ног. — Очень приятный, впрочем…

Подельники бородача атаковали Зезву молча, лишь взметнулись веерами их плащи. Запела сталь, и первые искры от схлестнувшихся лезвий маскарадным огнем осветили залу.

Бородатый дернул цепью.

— Щас, милая моя, завалим этого и пойдем в комнатку с тобой.

Аиша улыбнулась ему неживой улыбкой.

Первый из атаковавших Зезву харкнул кровью и мешком повалился к ногам выпучившего глаза бородача. Пока он осоловело глядел на труп, его второй товарищ дико взвизгнул, опрокинулся на спину и заелозил в агонии ногами по соломе. Сверкнул меч Ныряльщика, и Зезва атаковал снова, теперь уже двоих оставшихся противников. Те растерянно попятились, переходя в защиту. Оружие Зезвы описало полукруг над его головой, застыло там на короткий миг, и тут же ринулось вниз, рассекая лицо противника. С воем, перешедшим в утробный хрип тот опустился на колени, замер на мгновение, и тут же рухнул в красную солому. Пробежала с мяуканьем кошка. Захихикал кто-то из ближайших "блаженцев". Зезва развернулся, но последний из оставшихся врагов бросился наутек, бросив меч. Ныряльщик погнался за ним, угрожающе улюлюкая и призывая курвову могилу. Нагнал, оглушил ударом по голове, но убивать не стал, лишь презрительно сплюнул, заехав пару раз сапогом по печени.

Аиша осторожно поднялась. Звякнула цепь, опадая с шеи девочки. Бородач оторвался от созерцания схватки, повернулся и выпучил глаза при виде освободившейся рабыни.

— Ты чего это, сучка маленькая?! — бородатый стал наклоняться за цепью. — А, ну, давай живо сю…

С едва слышными хрустом и чавканьем длинный и острый штырь вошел в правый глаз бородача. Аиша отступила на два шага, сосредоточенно нахмурившись. Ее хозяин дерганым движением поднял голову с торчащим из нее стилетом. Рот бородатого раскрылся, но крика уже не было. Аиша пнула ножкой цепь.

Вернулся мрачный, весь в поту и крови, Зезва. Уставился на труп бородатого. Затем опустился на колено, осмотрел оружие убийства, торчащее из черной от крови глазницы. Тяжело вздохнул, поднимаясь.

— Хороший удар, — раздалось за спиной. — Загляденье.

Зезва резко повернулся.

Лицо мастерового, казалось, плыло в полумраке. Он потер шею и лениво поставил ногу на труп, словно охотник на оленя.

— Девочка просто чудо, — сообщил он Зезве, — чик и каюк. Представляешь, а? А с виду такая тихоня, просто душечка.

Мастеровой захихикал, затем отвернулся и побрел к ближайшему столу, выискивая глазами кувшин. Все равно никто не пьет, а во рту сушняк страшный.

Зезва Ныряльщик снова смотрел на скрюченное тело.

Тишина, царившая у входа в едва заметную в полумраке пещеру, была свергнута крадущимися шагами. Предательски треснула сухая ветка. Замигал масляной светильник, сначала робко и тускло, но затем разгорелся, чуть вспыхивая и освещая красивое лицо державшего фонарь путника.

Человек остановился, повел светом сверху вниз, затем повторил это движение несколько раз. Дождался ответного мигания и нырнул в чернильный вход в пещеру, похожий на черный глаз спящего каменного чудища. Огонь фонаря дрожал, словно живой. Человек продвигался вперед, осторожно вышагивая длинными, обутыми в короткие сапоги ногами. Вскоре он снова очутился на открытом пространстве: пещера оказалась не более чем природным коридором, приведшем человека с фонарем к каменой поляне с двумя чернеющими силуэтами деревьев и большими валунами, высившимися словно фигуры на доске игры в чадрак. За поляной, в каменных стенах, что нависали сверху словно сказочные великаны, чернели многочисленные ямы пещер. Скрипела на ветру веревочная лестница. Ночные звуки царили вокруг; щелкали то и дело катящиеся вниз камешки, шелестели листвой вечнозеленые лавровые кусты, и пару раз пролетела, хлопая крыльями, ночная птица.

— Карлей, это ты, приятель?

Пришедший медленно повернулся в сторону низкорослого человека с щуплым, очень вертлявым телом и хитрым лицом. Тот потоптался на месте и, наконец, обиженно произнес:

— Да ты что, оглох, э?

Новоприбывший аккуратно поставил фонарь на камень. Затем откинул капюшон, устало повел плечами. Синие глаза холодно взглянули на вертлявого. Красивые, словно нарисованные губы чуть дрогнули в слабом подобии улыбки.

— Чита Птах, я смотрю, тебе скучно.

— Скучно? — вертлявый ударил себя по ляжке. — Ну, красавчик… никак смеешься над старым другом?

— Преподобный? — нетерпеливо спросил Карлей по кличке Смерть, кусая губы.

Чита насупился, коротко свистнул. Из темноты выдвинулась сгорбленная фигура, которую венчала абсолютно лысая голова. Свет фонаря осветил брюзгливое лицо с дергающимся краешком рта и подозрительным выражением серых, чуть на выкате глаз.

— А, друг Гего, — приветствовал лысого Карлей Смерть. — И ты тут?

— Да вот, — отозвался Гего Мчерский скрипучим голосом, — с Птахом в дозоре, значит, стоим, ну… Долго же тебя носило, Карлей.

— Долго, — согласился синеглазый.

— Аиша все ждала тебя, ждала, да так и уснула, егоза этакая.

Карлей еле заметно улыбнулся.

— Молодец девка, — восхищенно добавил Чита. — Это ж надо, как того бородатого на соль отправила! Даже не пикнул, гютферан! Ты хороший учитель, приятель.

Птах умолк и выжидающе уставился на собеседника, словно ожидая ответа. Но Карлей Смерть безмолвствовал. Пролетела птица, судя по тени — сова. Захлопали крылья. Гего зашикал, махая неуклюже руками. Чита с досадой пнул ногой камешек. Этот смазливый гютферан так и остался нелюдимым бирюком, слова не вытянешь! Тьфу, Пламя! Птах обиженно сплюнул и отвернулся. Новой улыбки Карлея он уже не видел.

— Карлей, иди сюда, — раздалось из темноты. Синеглазый поднял голову.

— Слышал? — проворчал, оборачиваясь, Чита. — Преподобный зовет, чего стоишь, как столб?

Карлей улыбнулся еще шире, кивнул застывшему с изогнутой спиной Мчерскому и все так же молча проследовал по еле заметной тропинке вверх, к скрипящей на ветру лестнице. Чита снова сплюнул и с нескрываемой злобой бросил вслед:

— Чантлах нелюдимый!

Из темноты донесся спокойный ответ:

— Люблю тебя, друг Чита.

Гего захихикал, тщетно пытаясь сдержать дергающийся рот. Птах побагровел и свирепо воззрился на Мчерского. Но тот засмеялся пуще прежнего.

Карлей без усилий поднялся по лестнице и вскоре очутился в просторной пещере. Несколько светильников освещали опрятный ковер с изображением Охоты Ормаза. В камине уютно потрескивали дрова, на колченогом столике дымилось блюдо с сырными лепешками, и стоял кувшин с вином. На краю стола лежал распечатанный свиток. Огромный образ Дейлы Светлоокой сверкал богатой отделкой и драгоценной рамой. Горела одинокая свеча в подставке с песком. Карлей медленным движением осенил себя знаком богини. Когда он опустил руку, с широкой тахты в углу раздалось:

— Присаживайся, сын мой. Угощайся, ты наверняка проголодался. В кувшине отменное вино.

Преподобный Басили, не дожидаясь, когда Карлей примется за еду, слез с тахты и подошел ближе. Он погладил свою окладистую рыжую бороду, глядя на Карлея глазами цвета соломы, и чуть склонив голову набок. Затем Глава Божьих Воинов вздохнул, скрестил на груди руки. Карлей отломил кусочек лепешки, налил себе немного вина. Прожевал и проглотил.

— Вкусно.

— Отведай вина, сынок, — шаря взглядом по темному потолку, посоветовал Басили. — Ты не представляешь, какое отменное вино несут нам благочестивые эры. Да хранит Ормаз их семьи!

Карлей послушно отпил пару глотков. Терпкое немного. Он вытер губы тыльной стороной ладони и сел на табурет, устроив ножны кинжала на коленях. Синие глаза выжидающе смотрели на Преподобного.

— Ты не голоден, Карлей?

Синеглазый молча покачал головой.

— Но вино, вино ведь отличное, признай.

Карлей согласно кивнул.

Отец Басили подошел к образу Дейлы, зажег новую свечку, закрепил ее в песке. Затем потушил первую свечу подушечками пальцев. Прошептал короткую молитву.

— Знаешь, сын мой, иногда боги награждают нас сомнениями… Именно сомнениями.

— Сомнениями, — как эхо отозвался Карлей Смерть. — Разве Глава Божьих воинов способен сомневаться?

Басили повернулся и с ласковой улыбкой взглянул на синеглазого.

— Лишь безбожники ни в чем не сомневаются, сынок. Мы же грешные люди, и соблазны Кудиана денно и нощно атакуют наши непрочные души… Как ты добрался?

— Без особых приключений.

— Это хорошо, клянусь милостью Дейлы… Твоя воспитанница спит. Аиша… Так и не удалось узнать про судьбу ее родителей?

— Нет, Преподобный. Теперь мы ее родители и семья.

— Вот как? — прищурился Басили. — Она скоро превратится в девушку. У нее ведь уже… Да?

— Уже, — подтвердил Карлей бесстрастно.

— Убивает она, как взрослый, — тихо проговорил отец Басили. — Не страшно тебе, Карлей?

— Страшно, отче?

— Демона Смерти пустил ты в душу ребенка.

Карлей улыбнулся.

— Когда мы вырвали ее из лап того рменского купца, она уже была взрослой, отче. К сожалению. Но теперь никто не посмеет обидеть девочку снова.

Басили пристально взглянул на синеглазого, затем снова обратился к образу Дейлы, повернувшись к неподвижно сидевшему Карлею спиной.

— Прочитай письмо, — Преподобный, не оборачиваясь, указал на стол.

Карлей Смерть повиновался. Пробежал глазами руны, поднял ошеломленно глаза. Отец Басили усмехнулся.

— Зрение не обманывает тебя, Божий воин.

— Но, отче…

— Не фальшивка, — Басили резко повернулся, соломенные глаза сверкнули. — Я знаю этот почерк, никто не смог бы его подделать. Наверное, никто, да…

Карлей еще раз пробежал глазами написанное, прикусил верхнюю губу. Преподобный молился Дейле. Молился долго, страстно и искренне.

— А теперь поведай мне, что ты видел и слышал в Цуме.

Пока Карлей рассказывал, тщательно подбирая слова, отец Басили задумчиво смотрел, как огонек чуть наклонившейся свечи медленно ползет вниз, заставляя капли горячего воска капать в песок, чтобы навсегда застыть странными вычурными фигурами.

— Нечисть, похоже, серьезно взялась за нас, смертных, — очень тихо произнес Басили, когда Карлей закончил свой рассказ. Итак, демон, зовущийся Лурджа, замечен в городе Цум. Призвать такое чудище способны лишь… ты знаешь, кто, сынок. Но не только богомерзкое страховидло Лурджа шастает среди благочестивого люда, но и… Ты уверен?

— Уверен, отче. Пёс Курша.

Басили долго молчал. В наступившей тишине лениво потрескивал камин, раскаленные камни в его основании светились загадочным красноватым светом и невольно вздрогнувшему Карлею вдруг почудилось, что сам демон Кудиан смотрит на него своим убийственным огненным взглядом. Божий воин провел ладонью по лбу. Преподобный, наконец, нарушил молчание.

— Каджи вышли на охоту, — прошептал он. — Но на кого? Их богомерзкий притон растревожен, словно улей. И если у дэвов похитили Лурджу, то откуда взялся Ледяной Пёс? О, всемилостивый Ормаз, твои пути немыслимы для моего разума, но пытаюсь понять я смысл… Карлей!

— Преподобный отец?

— Аиша рассказала тебе про черноволосого рыцаря? Того, кто столь похвально хотел спасти ее из рук нечестивцев. Ах, знал бы он…

Карлей улыбнулся. Басили непонимающе взглянул на него.

— Почему ты смеешься, сын мой?

— Ныряльщик Зезва.

Преподобный подпрыгнул на месте, подскочил к чуть отпрянувшему Карлею, схватил того за плечо.

— Повтори, — прошипел Басили.

— Черноволосый рыцарь, очутившийся рядом с Аишей, не кто иной, как Зезва по прозвищу Ныряльщик, рыцарь из Горды, сын Ваче Ныряльщика.

Отец Басили отпустил руку Карлея, отступил на шаг.

— Святой Ормаз, — слабая улыбка появилась на устах Следящего, — немыслимы пути твои, воистину… Постой, постой! Но что Вачев ублюдок делал в логове блаженцев?

— Надо полагать, — спокойно ответил Карлей, — выполнял задание. Он — на государственной службе, и, скорее всего, городским властям наконец надоело терпеть у себя под боком этот притон.

— Возможно… — Басили взобрался на тахту с ногами, знаком велел Карлею сесть рядом. — Все это становится очень интересным, сын мой, очень интересным! Не смотри на меня так. Зезву мы достанем, само собой. Но он — мелкая, ничего не значащая рыбешка, и стремление отомстить не должно застилать нам глаза. Ты хотел что-то сказать?

— Да, отче.

Басили выслушал Карлея с улыбкой. Затем откинулся на подушки и задумчиво принялся жевать лепешку.

— Всему свое время, сынок. Поверь, мне не меньше твоего хочется вздернуть Вачева ублюдка вверх ногами, предварительно поджарив его на очищающем от грехов огне! И то, что ты только что рассказал, несомненно изрядным будет нам подспорьем… Помни, не любитель страховидлов Зезва и не его тетка-лайимар наши основные враги сейчас. Ведьма на троне святом королевства Мзум! Кудианово отродье, хвостатое чудовище, богомерзкая страховидла — о, Дейла, как ты можешь терпеть все это, как?! Карлей, сын мой, скоро наступит час, когда мы…

Басили умолк. Отбросил недоеденную лепешку. Отрицательно покачал головой, когда Карлей Смерть предложил ему вина.

— У богов есть свой план, Карлей, свое предназначение. И если у Ормаза есть намерение не погубить человечество, а я свято верю в это, в ближайшее время святые боги помогут нам, верным сынам заветов своих… Знаешь, чего боюсь я, сын мой? Хаоса. Потрясений. Голода. А они непременно придут. Временный успех элигерцев и душевников по ослаблению и расчленению страны нашей (а он вполне реален, особенно на фоне последних событий), успех этот может стать и нашим успехом при условии, что нам и нашим сторонникам хватит ума и выдержки использовать силы врагов наших против других наших врагов. Пусть грызутся они и слабеют, а мы… мы… Кровопролитие все равно неизбежно, о, Дейла… Конечный результат нам понятен: решительное выступление всех верных Мзуму солнечников, и оно обязательно будет, это выступление. Вопрос только, какой ценой. Наибольшая цена — провалившееся восстание. Чем неудачнее, тем кровавее. Оно может даже иметь короткий успех, но потом, если мы окажемся недостаточно успешны, будет подавлено. И это может стоить огромной человеческой крови. Я не преувеличиваю, вся история говорит о том, что это так. Значит, надо было бы найти такую систему хитрости, которая бы убедила часть знати и духовенства в том, что им куда выгоднее завершить дело мирным образом. В этом нельзя убедить хвостатую королеву Ламиру или ее прихвостней, вроде Вааджа, но среди военной верхушки и не только, есть определенное количество неглупых людей. Людей, которым больно смотреть, как на святом троне Мзумского королевства восседает хвостатая ведьма! И выбор наш, сын мой Карлей, очень прост: либо мы проливаем реки крови, либо находим поддержку среди… среди… — отец Басили помолчал. — Знаешь, умные политики, это вовсе не значит — хорошие люди. Но они — люди, которые умеют идти на уступки, которые умеют увидеть выгоду для государства там, где, казалось бы, отыскать ее решительно невозможно. И уступки взаимные просто необходимы, потому что в противном случае потекут не реки крови, а моря…

Внизу, удобно устроившись на камнях, Гего Мчерский и Чита Птах увлеченно предавались греху азартных игр. Время от времени они поглядывали в сторону святящегося огонька в пещере Преподобного.

— Отче наш мозговитый, страх! — авторитетно заявил Чита, собирая кости.

— Конечно, мозговитый, баран ты этакий, — отозвался Мчерский, дергая краешком рта. — Метай, ну?! Или мне до утра ждать?

— Ну, миленькие, — завопил Чита, — не подведите, чклюнц!

Выпало четыре очка, и с Гего с издевательским хихиканьем принялся готовиться к своему ходу. Кости барабанили в стакане, и Мчерский, скривив губы и смешно сморщившись, метнул их.

— Чклюнц!!

— Ха-ха-ха! В зад тебе чклюнц, гютферана ты кусок! Три очочка, уо-ха-ха!

— Заткнись.

Пролетела снова сова. Выглянула луна, заставив игроков благодарно задрать головы к небу. Огонек в фонаре дергался и мигал. Летали кости, и комбинации цифр сменяли друг дружку с бешеной скоростью под азартные вопли игроков.

Королева Ламира пригубила кубок с разбавленным вином и кивнула Олафу, чтобы тот продолжал. Командующий Восточной группировкой почтительно склонил голову и заговорил снова, тщательно выговаривая слова и сопровождая их уверенными, выразительными жестами. Время от времени белокурый гигант указывал на изрисованную донельзя карту, разложенную на длинном столе, во главе которого восседала королева.

За спиной Ламиры находились маг Ваадж и два хмурых Телохранителя. Им не нравилось, что чародей стоит так близко к государыне. Ваадж повернулся и встретил подозрительные взгляды. Он усмехнулся. Одно резкое движение и его продырявят, словно хряка. Впрочем, это неудивительно: после покушений на свою госпожу придворные стражники словно взбесились.

Кроме государыни и мага, докладу Олафа внимали также Цумский гамгеон Вож Красень, тевад Мурман и командующий джувским экспедиционным корпусом Самарий Огрызок. Зал Встреч дворца Красеня был буквально нашпигован Телохранителями и теневиками. За каждой колонной, возле каждой двери и по всей балюстраде маячили арбалетчики. Их хищные взгляды шарили по залу, подолгу задерживались на присутствующих, словно пытаясь проникнуть в сами мысли собравшейся на совет знати.

Ламира отставила кубок. Взгляд зеленых глаз с тоской заскользил по стенам, остановился на распахнутом окне. Вечерняя прохлада и звон оружия. Королева опустила глаза. Вино словно море плещется…

Олаф между тем умолк и выжидающе смотрел на государыню. Кашлянул Мурман. Ламира кивнула, не поднимая взора.

— Господин командующий, — начал тевад, приветливо улыбнувшись Олафу, — изложил все предельно четко. Мы благодарны за столько подробный и исчерпывающий доклад. Я прошу у государыни разрешения задать несколько вопросов.

Ламира кивнула.

— Ваше величество не могло быть более милостивым… — Мурман провел по усам большим и указательным пальцем левой руки. Пальцы правой руки наместника Горды бесшумно барабанили по поверхности стола. — Достойный Олаф! Позволь спросить, каковы наши силы на Тышском направлении?

— Тыш? — Олаф не смог скрыть удивления. — Достойный Мурман спрашивает про деревню южнее Цума? Но позволь, это же далеко за линией обороны наших войск, можно сказать, глубокий тыл и…

— Господин командующий, — прервал его Мурман, — позволь повторить вопрос: каковы силы правительственных войск у Тыша?

Олаф чуть прищурил свои светлые глаза. Смутился под внимательным взглядом Ламиры. Наконец, ответил, откинувшись на спинку стула:

— Наших войск у Тыша почти нет.

— Почему?

— Все способные воевать люди брошены к Каласской стене и Шраму. Достойный тевад наверняка знает про катастрофическое увеличение числа дезертиров. Уже второй месяц как не выплачивается жалованье регулярным войскам и наполовину урезано махатинцам. Рыцари ропщут, ополченцы из эров попросту оставляют позиции, уходят домой! Наемники на флоте еще держатся, но и они скоро разбегутся кто куда! Серебряный роин обесценивается, город наводнили фальшивые деньги! Я весьма ценю усилия достопочтенных Мурмана и Красеня по поимке распространителей фальшивых денег, но вынужден сказать, что… — Олаф сверкнул глазами, сжал кулаки. И тут же сник под взглядом королевы. — Государыня, — пробормотал он, не поднимая глаз. — Я не могу молчать.

Ламира перевела взгляд на хмурое лицо Вожа Красеня.

— Что скажет достойный гамгеон?

Наместник Цума поднялся, кряхтя. Его огромный живот буквально вывалился на стол. Красень оправил одежду и почтительно произнес:

— Последние сведения, полученные от нашей разведки и баррейнских друзей, не могут не настораживать, ваше величество…

Ламира обернулась на все это время безмолвствовавшего Вааджа. Маг склонил голову.

— Продолжай, гамгеон, — повернулась королева.

— … Всё говорит о том, что неприятель намеревается развернуть решительное наступление, — Красень прочистил горло. — Шпионы доносят о небывалой активности вражеских войск. Идет перегруппировка, подвозятся припасы, чинятся катапульты и баллисты. Однако ж, совершенно немыслимо было бы предположить, что враг решится на штурм города, не имея для этого достаточных сил и ресурсов. В лучшем случае мятежники дойдут до третьей стены и затем обязательно выдохнутся, их запал иссякнет, и мы непременно перейдем в контрнаступление, обладая господствующими высотами у Каласской Стены, и самое главное, владея Шрамом…

— Кто господствует в Шраме, тот хозяин Цума, — задумчиво отозвалась Ламира. — А что скажешь ты, достойный Самарий?

— Благодарю мою госпожу за предоставленное слово, — командир экспедиционного корпуса джуджей почтительно склонил голову, поднялся и оперся руками о стол. — Как уже известно достопочтимому собранию, Великий принцепс Джува милостиво повелел усилить экспедиционный корпус войск принципата. Согласно высокому приказу, в распоряжение Вашего Величества поступили новые силы, а именно: три сотни отборнейших джувских арбалетчиков, четыре сотни тяжелых топорников-ветеранов и пятнадцать катапульт с прекрасно обученными расчетами. Наши войска гордо подняли знамя принципата рядом со штандартами дружественного Солнечного королевства Мзум. Наша разведка, тесно сотрудничая с Тенью и войсковой разведкой почтенного господина Олафа, приносит сведения не менее тревожные, чем указал почтенный господин Вож Красень. Вне всякого сомнения, противник готовит решительный штурм. Вот тут, — джуджа указал на карту, — тут и тут. План мятежников очевиден: используя наши слабые места, точечными ударами прорвать нашу оборону и овладеть городом Цум!

— Мы готовы к такому развитию событий, милейший господин Самарий?

— Ваше Величество! — Огрызок с шумом выдохнул воздух. — Я далек от мысли вносить сомнения в несомненно умный и отлично разработанный план действий штаба войск почтенного Ола…

— Ближе к делу, мой друг.

— Слушаю, государыня… Светлейший тевад Мурман указал всё верно, клянусь носом принцепса. Совершенно очевидно, что источники финансирования мятежников небезграничны. Те, кто подогревают бунтовщиков не могут вооружать Влада Картавого бесконечно. Будь я на месте душевников…

Самарий умолк, и некоторое время смотрел на карту. Было слышно, как наверху, у самого потолка, воркуют голуби. Пронесся стрелой неведомо откуда проникший в Зал Встреч воробей. Из-за широко распахнутых окон снова послышался звон оружия и приглушенные голоса стражи. Огрызок поднял глаза.

— Чувства и гром, государыня! Если бы я командовал силами мятежников, то ударил бы тут, — джуджа ткнул толстым пальцем на карту, — тут, и еще вот тут.

— Поддержка? — задумчиво спросила Ламира. Шрам на ее подбородке дернулся.

Самарий Огрызок взглянул в зеленые глаза повелительницы Мзума.

— Скоро новолуние, государыня.

Весенняя ночь бархатным одеялом накрыла город. Жители Цума мирно спали, полностью положившись на мечи и копья многочисленного гарнизона. И хотя пьяные солдаты устраивали драки и дебоши, но все же подвыпивший мзумский арбалетчик, куда ближе сердцу, чем душевник или, упаси Дейла, барад. Народ в Цуме жил добродушный и старался прощать выходки солдатни, недовольной постоянной в последнее время задержкой жалования. "Герои-то наши, супротив богомерзких бунтовщиков воюют, вот и…" Правда, многие из тех, кто днем во всеуслышание ругал "проклятых бунтовщиков", вечером шли в опустевшие дома соседей — душевников, чтобы проверить замки и погонять, при возможности, любителей поживиться чужим добром. Такие люди просто и искренне надеялись, что война скоро закончится, а их знакомые вернутся к родным очагам. Другие тоже шли к заброшенным домам, но с несколько иными целями: плюнуть на ворота или еще раз тщательно вывести углем на калитке или заборе слово "занято". В общем, все было как везде: честный человек соседствовал с негодяем и наоборот.

По темным, едва освещенным улицам лениво шатались патрули. Изредка проносились конные разъезды. Мрачные небритые солдаты цеплялись к любому прохожему. Добропорядочному мзумцу нечего делать на улице посреди ночи. Спешит куда-то, набросив капюшон? Какой еще дождь? Какая еще супруга послала к знахарю за травами? Шпион мятежников, не иначе. Забрать, допросить, а там разберемся. Что? Два золотых окрона на поддержание боеспособности доблестных королевских войск? Ну… Нахлобучив капюшон еще ниже, припозднившийся прохожий быстро удалялся, кляня солдат и собственное невезение. А доблестные воины продолжали свой ночной дозор.

Зезва Ныряльщик проводил взглядом сразу четверых всадников, понуро покачивающихся в седлах. Один из бдительных часовых сладко спал, обняв шею лошади. Как он при этом не падал, оставалось загадкой. Дождавшись, когда цокот копыт по грязи утихнет, Зезва повернулся к спокойно облокотившемуся о стену Снежному Вихрю.

— Давай снова, приятель. Ты утверждаешь, что знаешь, где искать каджа.

Снеж молча кивнул, улыбнувшись. Зезва засопел, взялся за меч, отпустил рукоятку.

— И ты знаешь, как противодействовать змееголовому.

Рвахел снова кивнул. Его улыбка стала еще шире. Зезва раздраженно сплюнул в грязь.

— Курвова могила!

Снеж отвернулся и принялся смотреть, как по сточной канаве мчится грязная мутная вода. Зезва опять злобно сплюнул и засопел сильнее прежнего.

Повторный осмотр трупа купца Зелона укрепил подозрения Вааджа и Вахи Гордея. Светящееся вещество, обнаруженное на одежде, оказалось ни чем иным, как Пылью Грани, субстанцией, имеющей необычайно мощные магические и, что самое главное, поражающие свойства. Любой, кто находился в контакте с ней больше двух-трех дней, обычно умирал мучительной смертью. У него выпадали все волосы, а кожа приобретала бледный оттенок. Однако ж, никаких признаков болезни на теле злодейcки убиенного Зелона не наблюдалось, и королевский звездочет Ваха Гордей пребывал в очень дурном настроении, пока, по совету Вааджа, к делу не подключили личного телохранителя королевы рвахела по имени Снежный Вихрь. То, что для поимки страховидла привлекли другого страховидла, достойного Ваху ничуть не смутило. Главное, это сделать дело, а как ты будешь таскать яблоки мимо сторожа, дело десятое. Ну, или одиннадцатое. Не исключено, что и двенадцатое. Ведь пути Ормаза осмыслению не подвластны. Кроме опроса телохранителя, со дня на день ожидались самые последние сведения от старшего агента Мгера: Тень развернула бешеную деятельность. Ожидался приезд самого Эниоха — правой руки всемогущего Гастона Чёрного. Именно об этом достойный Ваха узнал из письма, адресованного лично ему и подписанное Главой Тени. Главный Смотрящий Мзума выражал самую решительную поддержку усилиям господина казначея по выявлению зловредных лиходеев, замешанных в подрыве фундаментальных устоев государства: чеканке фальшивых денег. Гастон также слал нижайший поклон государыне и дружеский привет господину Вааджу. В конце эпистолы Гордей узнал, что в целях усиления следствия и максимального содействия господам Вааджу и Гордею, а также ввиду необычайно осложнившейся оперативной обстановки вокруг города Цум, Гастон Чёрный отправляет в Душевное тевадство своего лучшего человека, мастера Тени — достойного Эниоха.

— Ну, всё, — не без сарказма сказал Ваха, сворачивая свиток, — лучшие люди Тени подключились, теперь фальшиводелателям не поздоровится, клянусь трубой! Да… Ваадж, долго я должен ждать этого… как его… Да, Снежного Бурана? Ну, Вихря, подумаешь. Э? За дверьми ждет? Так пусть заходит! Чего? Не кричать, стража услышит? А, он под иллюзией, ясно. Чтоб треснула моя труба! Долго я должен его ждать?!

Первым делом Снеж заявил, что ему совершенно непонятно, зачем видному купцу, почтенному члену гильдии, вообще связываться с магическими штучками. Они несут только смерть. Шерсть или пеньку с их помощью в Баррейн не продашь. На это Ваадж возразил, что купец Зелон являлся заядлым любителем "блаженства": на его шее обнаружены многочисленные следы от присосок дзапов — симбионтов каджей. Выслушав, как Зезва едва унес ноги из притона блаженцев, рвахел заметно помрачнел и сказал, что, в таком случае, всё безнадёжно, а фальшивые роины, найденные при обыске в доме одиноко жившего Зелона, лишь добавляют делу этой самой безнадежности.

— Клянусь трубой, — вспылил Ваха Гордей, — зачем мы тогда вообще тебя позвали? Какой от тебя толк?

— Понятия не имею, человек, — спокойно ответил Снеж. — Попросили, я пришел.

Горбун всплеснул руками и уже открыл рот, дабы высказать все, что думает, но Снежный Вихрь сказал:

— Вы, человеки, не умеете думать. Фальшивые роины — лишь часть задумки каджей, клянусь Бураном.

— Это мы и без тебя поняли, — буркнул звездочет. Ваадж напряженно смотрел на восьмирукого. Снеж улыбнулся. В золотистых глазах рвахела играла насмешка.

— Каджа невозможно убить, — Зезва повернулся к по-прежнему опирающемуся о стену рвахелу. Курвин корень, он вообще не пошевелился с тех пор, как они зашли в эту арку! Капюшон накинут так низко, что было совершенно непонятно, каким образом рвахел вообще что-то видит. Время от времени из-под одежды восьмирукого доносился мелодичный звон; словно пара нежных колокольчиков звенит в руках ребенка. Но между складками плаща скрывались не колокольчики, а смертельные ножи. Одно движение, неподвластное человеческой реакции, и восемь лезвий пронзят цель насквозь.

— Почти, — отозвался Снеж.

— Что "почти"?

— Но попробовать можно, человек. Мой прадед отправил на соль двух змееголовых.

— Да ладно? Хорошо, что не десятерых.

Но слова Снежа заставили Зезву задуматься. Неужели правда? Убить, каджа можно убить!

— Значит, в коридоре ты видел дэва, человек? — Снежный Вихрь поднял голову, пристально взглянул на мзумца.

Ныряльщику почудилось, что в золотистых глазах зажглись два маленьких огонька. Нет, показалось, курвин корень. Зезва покосился на Снежа. Под иллюзией, конечно. Имеет вид достопочтенного горожанина. Интересно, как рвахелы наводят морок? Нужно будет поинтересоваться у Ваа…

— Твой друг-чародей знает о нас не больше тебя, Ныряльщик Зезва.

— Заткнись.

— Конечно.

Закапал дождь, сначала слабый и робкий, но вскоре целые потоки воды летели на мостовую и крыши, потекли вниз по кривым сточным трубам, зашипели водоворотами в канавах. Промчался одинокий всадник, судя по одежде — рмен. Зезва провожал силуэт взглядом, пока тот не скрылся в пелене ночи и дождя.

— Даже не думай, — проговорил Снеж тихо. — Не выйдет.

Зезва резко повернулся.

— О чем ты?

— Сейчас ты воображаешь, что раз дэвы имеют что-то против змееголовых, то можно будет использовать их вражду. Вражду, на первый взгляд, совершенно непонятную. Для дэвов человеческие склоки — пустой звук. Они с радостью прикончат любого человека, попавшего в их лапы. И я их прекрасно понимаю.

— Еще бы, — скривил губы Зезва. — Видел я уже дэвов.

— Вот как? — Снеж не смог скрыть интереса. — И где же?

Но человек лишь молча покачал головой в ответ, давая понять, что ничего рассказывать не будет. Рвахел долго всматривался в упрямо нахмурившегося Ныряльщика, затем улыбнулся и принялся играть ножами. Этот человек не будет лгать. Странно для человека.

Зезва помнил про дэва Ноина, обратившегося в камень. Чуд из веретена, подвластный темной сущности Вайны, пожертвовал собой, но не убил человеческого ребенка. "Способен ли я на такое? — думал Ныряльщик, прислушиваясь к барабанному бою дождевых капель. — Пойти на смерть ради другого?"

Со скрипом раскрылось окно, и с гулким "э-э-э-х!" вниз полетело содержимое ночного горшка. Зезва поморщился, отступил вглубь арки. Сонный голос сверху смачно выругался. Ставни захлопнулись.

— Вы даже трубы для вывода нечистот подвести не в состоянии, — сказал Снежный Вихрь, — а собрались дэвов использовать. Вот у ткаесхелхов до войны с человеками было всё — прекрасные города, водопровод, канализация, освещение на улицах. Но победу одержали человеки. К сожалению.

— А твои сородичи, — огрызнулся Зезва, — наверняка за остроухих воевали? Вместе с ними людей живьем на крюки подвешивали в священных лесах? А, курвин корень? Прогресс защищали, не так ли?

— Мои сородичи, — очень тихо проговорил рвахел, — ни за кого не воевали. Они не вмешивались.

— Ах, ну, конечно, дуб мне в зад, конечно! Да как ты…

— Я? — повысил голос Снеж. — Мы? А, может, все-таки вы, мзумец? Вечно суетитесь, ищете, боретесь. Саму Грань изучить вознамерились! Кем вы себя возомнили, человеки? Повелителями сущности и природы? Или властителями судеб всего живого? Живете от силы семь десятков лет и думаете, что подчинили этот мир? Да вы просто пыль. Ветер подует, и нет вас! Дождь пройдет, и даже запах ваш улетучится навсегда, смоется водой! Пыль и прах, клянусь Бураном!

Зезва заскрежетал зубами от злости и даже взмахнул руками, но продолжить разговор они не успели. Из шума и брызг явилась фигура теневика. Агент молча кивнул пунцовому от ярости Зезве, неприязненно покосился на Снежа и так же безмолвно исчез в темноте. Ныряльщик шумно втянул воздух носом, набросил капюшон и нырнул в ночную темень. Прежде чем последовать за своим спутником, рвахел совсем по-человековски пожал плечами.

Дождь усилился, быстро превращаясь в ливень. Со стороны моря налетал озорной ветер, не холодный, но очень сильный. Потоки воды хлестали по мостовой. Зезва и Снеж быстро прошли через безлюдную, непривычно тихую Площадь Брехунов, обогнув базар и обходя стороной старый цвинтарь. Возле старого покосившегося забора, окружавшего кладбище, они переглянулись, но продолжили свой путь, не проронив ни слова. Пару раз Зезве чудилось, что кричит за спиной птица Тушоли, а из черной пасти склепа на него смотрит царь темных квешей Амкия. Ныряльщик ускорил шаг. Ему не хотелось вспоминать. Цветок Эжвана, Атери и огненный цветок, расцветающий над головой девушки… Курвова могила!

— Просто не думай, — посоветовал Снеж. — Прошлое цепляется за твою душу и не отпускает.

— Все восьмирукие такие болтуны?

— Не все.

— Замечательно.

Кладбище давно осталось позади, а Зезва все так же хмуро шагал вперед, не оборачиваясь. Но он знал — рвахел рядом, Ныряльщик словно ощущал его бесшумные шаги. Так, что это у нас?

— Море, — тихий голос Снежа едва пробился сквозь шум ливня. — Штормит.

Зезва нехотя кивнул. Слух рвахелов намного острее человеческого; Снеж услышал шум волн, несмотря на дождь и порывистый ветер.

Они углубились в неухоженный виноградник, что кривой саблей упирался в пляж. Запах моря, ветер, и темное строение, выросшее на дороге. Зезва бросил быстрый взгляд на заколоченные окна и кучу мусора во дворе, высившуюся за развалившимися воротами. Виноградник когда-то принадлежал обитателям этого жилища. Душевничий дом, хозяева ушли в Ашары или Даугрем. Да, теперь Даугрем в руках мятежников.

Снеж поднял руку, замер. Бормоча ругательства, Зезва пригнулся, прячась за огромным мокрым валуном. Что еще учуял этот восьмирукий? Ветка неухоженной лозы больно хлестнула по лицу. Рвахел напряженно всматривался в темноту. Ревели волны, прибой гремел, разбрасывая неистовые брызги. Некоторые из них долетали до притаившихся за камнем человека и рвахела.

— Слышишь? — еле слышно прошептал Снеж.

— Что? — Зезва тщетно пытался что-то уловить в реве воды и завывании ветра.

— Скачет.

— Кто?

— Тише…

— Но я не…

И тут Зезва услышал. Сквозь шум дождя и вгрызающихся в дамбу волн донесся странный звук. Ныряльщик повернулся к Снежу и хотел что-то сказать, но странное выражение лица восьмирукого заставило Зезву умолкнуть. Цокот. Цокот копыт. Скачет лошадь! Снежный Вихрь вдруг прошептал:

— Когда в последний раз ты был за Гранью, Ныряльщик?

— Давно, — ответил Зезва. — очень давно. К чему ты это спрашиваешь?

— Считай, что Грань пришла к тебе сама.

— Что ты несешь, курвин корень?!

Но рвахел не удостоил человека ответом. Сверкнула молния, затем грянул гром. Вторая вспышка еще ярче осветила беснующиеся волны и потоки воды, низвергающиеся с темного, клокочущего неба.

Скачет. Зезва вздрогнул, прижался к валуну что было сил. Царапина на щеке кровоточила, но он не обращал внимания на тоненькую струйку крови, стекавшую к подбородку. Рука сама потянулась к мечу. Спутник Зезвы сначала пробормотал что-то неразборчиво, затем резким движением откинул плащ. Восемь рук заиграли смертельный танец с ножами.

Скачет. Всё ближе. Зезве вдруг почудилось, что задрожала земля, в такт ударам грома. Вспышка молнии. Еще одна. Другая. Снеж неистово вертит ножами.

— Лурджа! — прошептал едва слышно рвахел. Ножи замерли. Зезва глубоко вздохнул и обратил взгляд в темноту, ожидая очередной вспышки.

Но молния заставила себя ждать. От напряжения Зезва так стиснул рукоять меча, что ладонь свела судорога. Цокот копыт усилился настолько, что казалось, он заглушил собой рёв моря, завывание ветра, и даже сам гром.

— Курвова могила!

Вспышка молнии осветила чудовищный силуэт огромного коня, мчащегося по пляжу прямо на прячущихся за валуном Зезву и Снежа. Очередная вспышка молнии озарила храпящую морду, облака пара из ноздрей и синеватый свет, исходящий от тела коня Лурджи. Земля содрогнулась, это Лурджа ударил копытами, встал на дыбы, замер на мгновенье, похожий на светящийся причудливый камень. Оглушительное ржание, и чудовище продолжило свой бег. Не успели прячущиеся человек и рвахел прийти в себя, как Лурджа уже был совсем рядом. Веяние ледяного ветра обрушилось на них, капли дождя кололись, словно обледеневшие, острые как бритва камешки.

— Видишь? — шепнул Снеж, прикрыв золотистые глаза. Руки рвахела снова заиграли ножами.

Зезва не отвечал. Он не мог отвести взгляда от маленькой фигурки, прижимающейся к могучей шее Лурджи. Вспышка молнии осветила маленького мальчика, оглядывавшегося назад, туда, откуда прискакал чудовищный конь. Ошеломленный Ныряльщик повернулся к Снежу, но рвахел уже был наногах.

— Готовься, человек! — выкрикнул Снежный Вихрь. — Моя вина, нужно было бежать сразу, как увидим Лурджу, а теперь…

Конь Лурджа снова поднялся на дыбы. Дикий рев чудовища обрушился на Зезву и Снежа. Заложило в ушах. И тут до слуха Ныряльщика донесся крик мальчика, удивительным образом пробившийся сквозь завывание ветра и удары волн.

— Лурджик, держись!..

Зезва словно во сне обернулся. Прямо за валуном, у начала старой черной дамбы море словно взметнулось к невидимому в темноте небу. Столб брызг и чудовищный рёв.

— Не смотри туда, человек!!

Крик Снежа утонул в оглушительном громыхании: словно невидимый великан обрушивал удары кулаков на покрытый галькой пляж.

— Ледяной Пёс здесь!

Зезва не стал отворачиваться. Боковым зрением увидел, как взметается и крошится галька под тяжелыми шагами Курши, как скатывается светящаяся голубоватым светом вода с невидимых пока боков чудовища. Ныряльщик смотрел на маленького мальчика, который пристально, без малейшего страха, указывал ручонкой на Пса своему скакуну. Лурджа затряс головой, передние копыта принялись вспахивать землю. Миг, и Конь Лурджа ринулся вперед, оглашая ночь утробным ржанием.

Тело Ледяного Пса замигало, переходя из одной реальности в другую. Несколько дохлых обледенелых рыб посыпалось на гальку. Лурджа замедлил шаг, словно готовясь к атаке. Глаза Курши вспыхнули, похожие на гигантские тарелки цвета крови. На миг материализовалось чудовищное, непостижимое для воображения тело с огромными лапами и мечущимся из стороны в сторону хвостом. Затем все исчезло, лишь невидимый великан продолжал обрушивать на гальку свои барабанные удары.

Снеж потянул Зезву за рукав.

— Что за…

— Заткнись! — прошипел рвахел, глядя в совершенно другую сторону: в виноградник. — Лурджа знает, что делать.

— Там ребенок у него на спине, ты видел?

Вместо ответа Снеж дал потайной знак. Зезва побледнел. Выхватил колбу, поднес губам, но замер, не сводя взгляда с восьмирукого.

— Что еще? — выкрикнул тот. — Пей!

Но Зезва медленно опустил руку. Рывком развернул рвахела к себе. Снежный Вихрь повел плечом, и человек покатился по холодной гальке. Ныряльщик перекувыркнулся, припал к земле, затем вскочил, сжимая меч. Вспышка молнии осветила перекошенное лицо мзумца.

— Курша уже гнался за мной, — тихо проговорил Зезва, — а теперь появляется здесь…

— Глупец! — презрительно бросил Снеж.

Зезва задохнулся от гнева и принялся описывать мечом круги над головой.

— Нет, друг Снеж, ты ответишь! — кричал сквозь удары грома Ныряльщик.

— Глупец!! — повторил рвахел.

С диким ревом Лурджа атаковал Куршу. Взметнулись кучи камня и воды. Невидимая стена ураганом разошлась кругами от дерущихся чудовищ, сметая все на своем пути. Затем в ночной воздух взлетела убийственная волна из камней и песка, замерла на мгновение и тут же ринулась вдоль береговой линии. Отчаянный крик Снежа утонул в грохоте и свисте. Зезва успел закрыть от камней лицо, прежде чем упасть на землю. Камни барабанили вокруг, словно снаряды баллисты, грохотал гром, вспышки молнии тщетно пытались осветить хоть что-то в аду, в который за мгновение ока превратилась пустынная набережная.

— Давай руку!

Это Снежный Вихрь. Зезва почувствовал, как его куда-то тащат. Вокруг свистели камни.

— Прикрывай голову, человековский баран!!

Яростный рык рвахела немного привел Зезву в чувство. Неожиданно он почувствовал толчок в спину и упал. Быстро перевернулся на спину, рывком поднялся. Рука принялась шарить по поясу. Меча нет, курвин корень! Снеж исчез. Вокруг бушевало нечто, похожее на дикую, невозможную смесь тумана, песка, крутящихся в воздухе камней и брызг ледяной, обжигающей воды. Ничего не видно, только носящиеся песчинки, норовящие попасть в глаза и чуть светящаяся дымка странного тумана. Зезва опустился на колено, низко склонив голову в капюшоне. Просвистел камень, да так близко, что Зезва невольно отпрянул, едва не опрокинувшись навзничь. Опершись рукой о гальку, быстро поднялся и, сгорбившись, побрел прочь от моря. Прочь? Не видно ни зги, быть может, сейчас он идет прямо в пасть Ледяному Псу! Зезва остановился, наткнувшись на что-то. Камень, валун. Хорошо, он сможет на ощупь обойти его и переждать эту свистопляску. Куда подевался Снеж? Сутулясь и прикрывая лицо рукавом, Зезва медленно обошел камень…

Шипение ударило в уши. От неожиданности Зезва сел на землю, затем инстинктивно отпрянул в сторону. Вовремя. Дзап промчался рядом, и с утробным чавканьем ткнулся в шершавую поверхность камня. Мзумец вскрикнул, успел увернуться от нового выпада симбионта. Шипение и свист носящегося в воздухе песка. Удары грома, и едва видные в крутящемся аду вспышки молнии.

Перед Зезвой вдруг выросла темная фигура. Поднялись руки, но Зезва умудрился снова спастись, на этот раз от силовой волны. Лишь почувствовал, как его обдало жаром, и покачнулся. Меч, где он мог потерять меч?! Кинжал лишь игрушка. Детский лепет против каджа и его дзапов…

Змееголовый скрыт за сплошной стеной камня и песка. Получается, он Зезву тоже не видит… Видит, курвова могила, видит! Ныряльщик лихорадочно принялся шарить в сумке. Вот она! Содержимое пробирки обожгло горло. Зезва закашлялся, живот скрючила резкая боль. В глазах заиграли черные круги. Очередной камень ударил Ныряльщика в плечо, он едва не упал, но устоял. Ничего не видно вокруг, ничего! Так, шаг вперед. Еще. И еще. Что это? Кадж! Похолодев, Зезва стал пятиться назад, но заколебался. Шаг вперед, курвова могила. Он… Да, спиной стоит. Руки подняты, значит, ищет, ищет… Нужно бежать, уходить, пока не поздно. Или… Поворачивается! Не помня себя, Зезва бросился вперед. Ударить, вонзить кинжал в спину! С яростным криком Ныряльщик занес руку для решающего удара, кадж не успеет обернуться, зелье Вааджа защитит от его глаз!

Из тумана, словно призрак, явился Снеж. Коротким движением отбил руку человека, оттолкнул рассвирепевшего Зезву в сторону.

— Глупец!! — в третий раз крикнул рвахел, отбрасывая полу плаща. — Это иллюзия!

Заиграли ножи во всех восьми руках. Ошеломленный Зезва увидел, как исчезает, растворяется фигура каджа с поднятыми руками. Боковым зрением Ныряльщик увидел новое движение. Вот он! Свист ножа, и извивающийся дзап корчится у ног.

— Бежим!

Крик Снежа утонул в свисте и шуме. Зезва увидел, как из молочной пелены появляется жуткая фигура с горящими красными глазами и сонмом змеевидных отростков, извивающихся вокруг бледного вытянутого лица с тонкими, чуть приоткрытыми губами. Улыбка скривила губы каджа Нестора. Он выбросил вперед правую руку. Невидимый молот обрушился на плечо Зезвы. Ныряльщика отбросило назад, ударило об валун, поволочило по гальке. В последний момент Зезва прикрыл руками голову и только ободрал свои девять пальцев на руках. Сплюнул кровь из прикушенной губы, с трудом отполз, озираясь. Где змееголовый?

Нестор появился мгновенно, вынырнув из молочного тумана. Вскинул руки, ища жертву. Зезва сглотнул и сломя голову бросился в сторону, нырнул во мглу. Только бы не споткнуться. Шипение за спиной заставило ускорить шаг. Так, метнуться в сторону, ага… Удар в плечо! Человек снова покатился по гальке. Резкая колющая боль, словно гигантское жало впилось в плоть. Шипение. Зезва перекатился на бок, с диким воплем давя извивающееся змеиное тело. Боль стала невыносимой. Зезва неимоверным усилием исхитрился схватить дзапа за хвост, или что там у него вместо хвоста. Вскрикнул от ожога, но стиснув зубы, отбросил от себя симбионта. Одним скачком прыгнул вперед. С хрустом опустил сапог, размазав заверещавшего дзапа о камни. Заорал вне себя:

— Получай, гютферана кусок, получай!!

Туман стал еще гуще. Зезва вдруг почувствовал, что тело словно удвоилось, утроилось в весе. С огромным трудом, задыхаясь, он переставил одну ногу, затем другую. С трудом переведя дух и отерев пот с лица, Ныряльщик возобновил свой путь сквозь кисельный, осязаемый туман.

— Тяжесть… — бормотал он, — … Лурджа…

Черная тень справа. Кадж. Зезва пытается увернуться. Тело не слушается. Кинжал… нужно выставить хотя бы лезвие перед собой, защититься! Рука не поднимается. Вернее, поднимается, но медленно, медленно… Кадж уже близко. Его движения тоже медленные… Лурджа тут…

Нестор выбросил вперед обе руки, и Зезва увидел, как что-то незримое, полупрозрачное атакует его сквозь слегка поредевший молочный туман. Волна. Увернуться. Почему кадж улыбается? Ныряльщик, превозмогая боль в плече и собственный утроившийся вес, стал уворачиваться. Как во сне, тысяча курвовых могил, как в проклятом сне! Улыбка каджа. Глаза с поволокой смотрят прямо на Зезву, значит, змееголовый видит, видит человека… Застонав, Зезва рухнул на колени, потому что тело налилось свинцом и отказывалось подчиняться. Слишком близко, не уйти. Вот оно — колышущееся в воздухе радужное нечто. Ударная волна. Замедленная, как во сне, как во сне… Зезва попытался облизать пересохшие губы, но не смог — язык не хотел слушаться. Ржание. Громко, заложило уши. Кадж снова улыбается, исчезает в молочной мгле, напоследок… помахав человеку рукой! Трудно дышать. Топот копыт. Дрожит земля под ногами.

Как во сне. Да. Огромный чудовищный силуэт коня прямо перед глазами. И маленькая фигурка мальчика, вцепившегося в сверкающую синеватым светом гриву. Глаза Лурджи останавливаются на Зезве. Чудовище оглашает туман истошным ржанием, исполинские копыта вспахивают гальку. Острые осколки летят вокруг, медленно, словно… Кто это кричит?

— Беги!..

Мальчик? Снеж? Зезва не в силах сдвинуться с места, даже моргнуть не в силах.

— Уходи!..

Лурджа сверкает глазами, храпит и встает на дыбы перед Ныряльщиком. Глаза мальчика встречаются с глазами Зезвы, и человек узнает его. Маленького мальчика, того самого, который…

Гремит гром, и под его звуки Лурджа уносится прочь, унося седока.

Из изрядно поредевшего тумана появился рвахел, засыпал человека вопросами. В ответ Зезва лишь молча покачал головой. Оглядевшись, Снежный Вихрь заметил следы чудовищных копыт, замер на миг, затем потащил чуть пошатывающегося Зезву за собой. Ныряльщик шел и бормотал: "Как во сне, как во сне…". Перед глазами стояла картина: чудовищный конь и маленький мальчик на спине чудовища.

Королевский звездочет Ваха Гордей с кислым видом смотрел, как Эниох перебирает ворох бумаг. Свинячие глазки теневика пытливо бегали по отчетностям, печатям и калькуляциям. Время от времени заместитель Гастона Черного поднимал взгляд на звездочета, приветливо кивал и снова погружался в чтение. Ваха вздохнул. Поискал глазами указку на столе, схватил и с наслаждением почесал горб. Неужели комары? Рановато. Ночи еще прохладные. Впрочем, могли расплодиться на болотах за Южными воротами, подлецы.

Эниох уже довольно долгое время внимательно изучал свиток, из которого на нитке свисали остатки сургучной печати. Гордей хмыкнул. Нашел. Видно не зря Черный их муштрует.

Теневик поднял бегающие глазки.

— Отчет про ежемесячный ремонт второй и третьей стены защитного периметра фортификационных сооружений крепости города Цум, — чуть скрипучим голосом сообщил Эниох. Бегающие глазки замерли, уставившись Гордею в подбородок.

За окном крикнула чайка. Шумел прибой — море волновалось уже третий день, и на фоне багрового заката вздымалась к небу одинокая рыбацкая лодка. Смельчак, подумал Ваха, снова переводя взгляд на теневика.

— Ремонт стен, — задумчиво повторил Эниох, выжидающе рассматривая подбородок казначея.

— Ты заметил, достойный теневик, — кивнул Ваха. — Это делает честь твоей наблюдательности.

— Здесь, — агент ткнул полосатым пальцем в свиток, — ясно видно, что суммы, выделенные на починку и содержание стен за последние месяцы, просто огромны.

— Огромны, — подтвердил Гордей, тщетно пытаясь достать указкой место укуса на спине. — Не комары, а летающие дэвы, клянусь трубой…

Теневик снова углубился в свиток.

— Тысяча восемьсот золотых окронов ежемесячно, достопочтенный Ваха. За эти деньги можно построить новую стену.

— Ну, не новую стену, дорогой друг, но половину точно.

— Инспекция проведена?

— Ну и словечки у вас в Тени используются, достойный Эниох, — засмеялся звездочет, спрыгивая с подоконника и подходя к сидящему в кресле теневику. Свинячие глазки снова уставились на подбородок горбуна. И тут же снова забегали, засуетились.

— Этот Кир Зелон был крупной шишкой в купеческой братии, а, господин казначей?

Ваха Гордей промолчал, лишь утвердительно кивнул. Разговор с любым теневиком похож на допрос. Наверное, даже если теневика будут казнить, он будет перед смертью допрашивать палача.

— Он заведовал сбором средств на содержание стен, господин Эниох.

— Заведовал, да… Если допустить, что убитый являлся вражеским шпионом, какой резон его убирать? — Эниох на мгновение прикрыл глаза, и Ваха удивился, насколько другим стало лицо теневика. Похожим на лицо ребенка. — Уничтожить столь ценного лазутчика.

— Выборный глава суконщиков, несомненно, ценный шпион в стане врага, — не без сарказма сказал Гордей.

Теневик открыл глаза, и ребенок превратился в агента Тени с бегающими в разные стороны свинячьими глазками.

— Весьма ценный, — Эниох не заметил насмешки или не подал вида, что заметил.

"Ты далеко не так глуп, каким кажешься на первый взгляд, — подумал Ваха Гордей. — К сожалению, не глуп. Друг Секундус назвал бы тебя вгрызающимся. Да, именно вгрызающийся. Словно сторожевой пес. Если твои зубы на чьей-то глотке, то всё, не разожмешь. Да, друг Эниох, кажущиеся глупыми частенько оказываются умнее всех…"

— Скоро прибудет командующий Олаф, — произнес Ваха, наконец. — Мы собирались отправиться на осмотр крепостных сооружений. Вы с нами?

К разочарованию Гордея Эниох согласился. Впрочем, иного ответа звездочет и не ожидал. Он налил теневику вина, но тот покачал головой, не без раздражения махнув рукой. Ваха вспомнил, что теневик не переносит крепких напитков. Он улыбнулся и пригубил вино. Терпкое.

Эниох со вздохом поднялся. Бумаги он держал подмышкой. Покосившись на стакан, теневик откланялся, заверив Гордея в своей неизменной симпатии. Ваха поинтересовался, когда планируется инспекционный обход крепостных стен. Эниох немного подумал.

— Нынче ночью, господин казначей.

Гастон Черный, глава Тени, устало потер переносицу и некоторое время сидел, прикрыв веки. В последнее время болят глаза. Он сжал кулаки. Разжал. Голова тоже побаливает с утра. Не нужно было сидеть на допросах допоздна, вот и болит, да. Бонифациус, конечно, палач непревзойденный и парень с фантазией. Смотришь, смотришь, как он с пристрастием допросы поддерживает, невозможно оторваться. Гастон улыбнулся. Жаль только, что старшие агенты, что ведут дознание, при виде Гастона часто теряются и даже начинают заикаться, вместо того, чтобы продолжать допрос. Может, приходить и уходить незаметно? Но как? В подвалах занавесочку возле дыбы не повесишь.

Хмыкнув и пережив очередной приступ рези в глазах, Гастон поднялся со стула и подошел к окну. Весной так и пахнет. Птички поют, ветерок уже теплый почти. И солнце светит. Слишком ярко. Поморщившись, Черный закрыл ставни. Солнечный свет раздражает. Он с удовлетворением окинул взглядом погруженную в полумрак комнату. Заныла нога. Машинально потерев бедро, Гастон подумал, что, быть может, лучше перенести кабинет из башни куда-нибудь пониже? Не нужно будет подниматься по ступенькам, да и к Бонифациусу ближе на допросы ходить…

Вкрадчивый стук в дверь заставил Гастона недовольно повернуться. Кого это принесло? Хотя, может вести от Эниоха?

Глава Тени не ошибся. Когда в кабинет, кланяясь, втекла змееподобная фигура гонца, Гастон уже восседал за столом и ласково смотрел на Чтеца.

— Встань, агент Тени.

Чтец выгнул спину, словно кот и осторожно шагнул к столу. Поднял на хозяина удивительно голубые глаза.

Гастон некоторое время молча рассматривал гладко выбритое лицо, обрамленное аккуратно расчесанными волосами, стриженными по монастырской моде, то есть, кружком. Казалось, руки и ноги Чтеца постоянно двигаются, изгибаются немыслимыми фигурами. Именно по этой причине и казалось, что гонец втек в кабинет Гастона, словно извивающийся шарик ртути. Черный на мгновение прикрыл веки. Проклятая резь!

— Что принес? — спросил Черный, со вздохом открывая свои разноцветные глаза. Надо бы приложить что-нибудь, так никуда не годится. Кажется, у Бонифациуса должна быть особая мазь…

Чтец улыбнулся. Блеснули удивительно белые, здоровые зубы. "Как у хорошего коня" — подумал Гастон.

Гонец протянул в поклоне сверток. Гастон развернул, прочитал имя Чтеца.

— Игл, значит. Новенький?

Чтец по имени Игл поклонился. И тут же покачал головой.

— Из ветеранов, значит, — заключил Черный, срывая печати. Так, два свитка, два… Неожиданно стало тяжело дышать. Гастон осторожно, двумя пальцами, устроил свиток с красной печатью на коленях, дождался, пока успокоилась дрожь в пальцах, и сорвал печати со второго письма. Чтец бесстрастно наблюдал.

Раскрыв свиток, Гастон кивнул гонцу. Тот обратился в слух.

— Кодировка? — глухо спросил теневик.

Чтец молча показал пальцами правой руки: "Четыре" и тут же полусогнутый указательный палец на левой.

— Значит, кодировка "Слава государыне"… — бормотал Гастон. — И кто выдумывает эти дурацкие названия? Эниох, не иначе. Вот у нормальных людей, у Удава там, у баррейнцев, все честь по чести: "кодировка один", "шифр восемь"… Итак…

Черный принялся медленно повторять слова в особом ритме:

— Вчера.

— Осень пришла.

— Зима.

— Гордость Мзума.

— Сорок.

— Девяносто.

— Восемнадцать.

— Сорок четыре.

— Сто семьдесят четыре…

При каждой фразе Чтец показывал знаки рукой: "Да", "Нет", "Половина". "Три четверти". "Руна Смерти". "Руна Жизнь Смысл". Щуря глаза, Гастон внимательно следил за извивающимися, словно змеи, руками Игла и тут же ставил пером отметки напротив каждого ряда кодированных рун.

Чтец нем. У него, как и у других товарищей по ремеслу, не было языка. Его отрезали, чтобы Чтец никогда больше не смог говорить. Их не учили читать и писать. Тех немногих, кто нарушал запрет и выучивался грамоте, ждала незавидная судьба — четвертование.

Зато Чтецы умели слушать и обладали необыкновенными способностями запоминать сказанное и услышанное. Возможно, именно по этой причине их звали Чтецами, хотя они не могли ни говорить, ни читать. Обучение длилось годами в засекреченных школах, под охраной лучших людей Эниоха. Живыми из такой школы выходило не больше половины. Новоиспеченные Чтецы становились гонцами. Если кто-то попадал в руки врага, добиться о них чего-либо было почти невозможно. Чтец не мог говорить. Не был способен написать услышанное. Он мог с помощью специального диалога с получателем письма лишь указать получателю знаками на правильность и последовательность использования секретных кодировок шифровальщиков Тени. Вот почему Чтецы являлись предметом особой гордости Гастона и причиной зависти противостоящих Тени спецслужб…

Гастон снова тер веки. Резь не проходила. Чтец терпеливо ждал. Наконец, Глава Тени осторожно взял второй свиток, и снова двумя пальцами, словно боялся обжечься. Игл приготовился.

Когда через некоторое время Чтец покидал кабинет всесильного Главного Смотрящего, Гастон все так же устало тер слезящиеся, покрасневшие глаза. Игл осторожно прикрыл за собой дверь, улыбнулся исполину — теневику, что дежурил в коридоре и медленно стал спускаться по лестнице вниз, к теплу и отдыху. Перед глазами Игла стояла картина шевелящихся в разговоре губ Гастона. Разговоре… Чтец спускался по лестнице. Для второго письма услуги кодировки не нужны.

"Главному Смотрящему, Хранителю Спокойствия, Сна и Благополучия в Солнечном Королевстве Мзум, Его Высокопревосходительству Господину Гастону Черному.

Секретно. Кодировка подтверждена Чтецом по имени Игл.

Смотрящий Тени Эниох, докладываю:

Обстановка в Душевном тевадстве:

Данные, полученные от некой Сарис (из ткаесхелхов, проверена, на контроле агента Мгера) перепроверены и подтверждены Секретником Два. В ближайшие седмицы мятежники планируют решительное наступление по всей линии реки Хумста. Противник намеревается начать атаку на Цум в ночное время, перед рассветом, на следующих условиях…

Гастон прикрыл веки. Резь стала невыносимой. Посидев немного с закрытыми глазами, он возобновил чтение.

… данные разведки и личное донесение Секретника Два указывают на то, что силы мятежников пришли в движение и начали перегруппировку. Подвозятся припасы и вооружение. Тяжелые баллисты и катапульты проходят интенсивные испытания под Ашарами: элигерские наемники почти закончили обучение местных расчетов. Таким образом, мятежники полностью укомплектовали артиллерию обученными солдатами. Через северную границу беспрепятственно идет нескончаемый поток наемного сброда из ыгов и барадов. Душевный Отряд сосредоточен на позициях вокруг Шрама, там же находится рыцарская конница рощевиков под командованием лично Влада Картавого. Галеры противника активно патрулируют воды к северу от Цума. Ежедневно происходят стычки на море, почти всегда заканчивающиеся победой наших сил: мятежники предпочитают уклониться от боя и отступать. Согласно приказу Ее Величества, мзумские суда не преследуют мятежные корабли до элигерских вод, во избежание провокаций. Кроме многочисленного элигерского флота, замеченного у северной границы, необычайной активностью в последнее время отличаются военные корабли Великого Пространства Кив. Третьего дня крупное соединение кивцев было замечено в нейтральных водах, почти на рейде элигерского города Дар. Причины, повлекшие такую активность нейтрального государства пока неясны.

Исходя из вышеперечисленного, а также после военного совета с участием Ее Величества Ламиры, военное командование группировки мзумских войск в Душевном тевадстве приняло следующие срочные меры по отражению возможного наступления сил мятежников на город Цум…

Гастон несколько раз прерывал чтение, давая отдых измученным глазам.

…экономическая составляющая:

Несомненно, что санкции, объявленные Элигершдадом, явили собой чувствительный удар по торговым артелям Цума. Горожане ропщут, жалуясь на непомерные, на их взгляд, поборы на содержание войск и обороны города. Загадочное убийство Кира Зелона лишь подсыпало дров в пламя слухов, паники и уже открытого недовольства зажиточных граждан города. Купечество в приватных разговорах грозит саботажем и бегством из Цума. Что касается Зелона, то в результате проверки документации по сбору средств на содержание ступенчатой системы крепостных стен Цума были выявлены вопиющие нарушения и злоупотребления. Вместе с командующим Олафом и достойным Вахой Гордеем мы осуществили проверку состояния стен. На многих участках, несмотря на выделенные на бумаге средства, починка не проводилась несколько лет! Достойный Ваха заметил при этом, что…

Гастон поморщился. Пусть дэвы сожрут проклятого горбуна! Неужели Эниоху не удалось подкопаться под этого самовлюбленного индюка?

… сверхъестественное находится под полным контролем мага Вааджа. На теле Зелона обнаружены субстанции и частицы так называемого вещества из Грани…

Главный Смотрящий снова поморщился. Пища для Вааджа и его магических штучек.

… что касается деятельности королевского казначея Вахи Гордея по выявлению источников поступления в Цум фальшивых денег, то пока они не могут быть названы успешными. В соответствии с приказом Вашего Превосходительства, за королевским казначеем Вахой Гордеем осуществляется слежка силами агентов под руководством известного Вашему Превосходительству Мгера. Удалось выяснить интересные обстоятельства…

Вздрогнув, Гастон впился глазами в руны, забыв даже о боли. Через некоторое время он принялся изучать темную яму камина. Затопить бы… Нет, уже давно не зима. Почему же ему так зябко?

— Ну, надо же, достойный Ваха, — пробормотал Черный, — какой неожиданный поворот…

… оставаясь верным слугой Вашего Превосходительства, осмелюсь запросить инструкций и санкций на следующие действия…

Подойдя к своему креслу у мертвого, безмолвного камина, Гастон Черный устало устроился в нем. Свиток с красной печатью лежал на коленях. Наконец, Верховный Смотрящий решился. Быстро сорвал печать, развернул письмо. Внутри оказался клочок пергамента с нацарапанной единственной фразой без всяких шифров и кодировок:

Девочка. Аиша. Действую по инструкции.

Э.

Прочитав это послание несколько раз, Верховный Смотрящий обратил внимание на второй предмет, оказавшийся в свитке: старинный пергамент с полу-выцветшими от времени ткаесхелхскими рунами. Черный впился глазами в едва различимые древние письмена проигравшего народа. Затем шепотом повторил записку про девочку Аишу. Руки всемогущего теневика тряслись.

Старый Гаиска осторожно прислонил тяпку к обветшалой стене сарая. Видавший виды сарайчик хранил в себе разную всячину: лопаты, мотыги, семена. Пожилой эр вздохнул и, щурясь, взглянул на садящееся солнце. Еще только конец месяца меркана, а припекает, гляди-ка. Скоро стемнеет, можно и отдохнуть чуток. Силы уже не те… Гаиска покачал седой головой. Куда запропастился этот сорванец Гаиска младший? Работы невпроворот: закончить полоть и повыдергивать, наконец, сорняк, что в обилии повылазил вокруг яблонь. От соседской вишни еще взошло несколько росточков. Это хорошо, даст Ормаз, с вишней будем в следующем году. Бобы вроде посадили, и взойдут нормально. Если только… Старик помрачнел. Он подошел к забору, который ограждал от внешнего мира клочок земли и небольшой домик, в котором они жили с внуком. Крутой спуск падал вниз, к самой рычащей речке Хумсте, упираясь в бурлящую вокруг камней воду. Трава уже густо покрыла землю, но примерно до половины холма белел один камень, похожий на крупную гальку. Старик задумчиво окинул взглядом уже зеленевшую стену деревьев на противоположном берегу. Их дом на самой окраине Шрама — деревушки, что расположилась на холме, вокруг которого бежит сердитая Хумста. За ними уже Цум. Интересно, где передовой пост королевских солдат? Гаиска вытянул шею, до рези в глазах всматриваясь в сплошное зеленое царство. Может, Бастиан, младший сын, где-то рядом? Давно он домой не заходил, больше недели… Не иначе отряд его на позициях сейчас. Махатинская пехота. Видно сильно прижало королевскую казну, раз в ряды махатинцев стали местных набирать. Скоро название одно останется от них. Гаиска пожевал губами, понурился. Бастиан, сынок. Ах, храни его Ормаз… А вот там, рукой подать, на противоположном берегу расположены боевые посты душевников. Душевники, мятежники. Гаиска помрачнел еще сильнее. Враги. Изверги. Об этом с утра до ночи кричит охрипший глашатай на Площади Брехунов в Цуме. Людоеды и убийцы, вот кто они такие. Старик снова покачал головой, вспомнив потное лицо глашатая и его вороватые, бегающие глазки. Да два мрачных типа в черных плащах, застывшие за спиной крикуна. Теневики. Гаиска в сердцах сплюнул и направился к дому.

Ветерок, что гулял между несколькими яблонями — сокровищем семьи Гаиски — приятно холодил разгоряченную кожу. Гаиска обошел сарай и уселся на старую деревянную скамью с прогнившей правой ножкой. Хмуро взглянул на целую армаду муравьев, что деловито сновали взад и вперед прямо за покосившейся скамьей. "Ну, вот, — подумал Гаиска, — мурашей тоже потравить нужно будет. А то расплодятся, спасу не будет".

— Деда.

Старик аж подпрыгнул от неожиданности.

— Ах, негодник! — воскликнул он. — Совсем сдурел? Или на тот свет деда решил отправить?! Где ты бродишь, кудианов сын?!

Маленький Гаиска запахнул тулуп, явно с дедовского плеча, виновато шмыгнул носом. Но в серых глазах мальчика горела веселая искорка.

— Коров пригнать помогал, дедушка.

— Каких еще коров?

— Господских.

Старый Гаиска с шумом втянул ноздрями воздух, не сводя с внука грозного взгляда. Затем перевел глаза на рукав тулупа. Грозно насупил брови. Внук заметил, дернулся было стереть рукавом слабо светящееся синее пятнышко, но не успел. Дед помрачнел пуще прежнего, крякнул и положил ладонь на плечо смутившегося мальчика.

— Снова скакал с Лурджей.

Гаиска младший виновато шмыгнул носом, но глаз так и не поднял.

— Внучек, послушай… — старик покачал головой. — Мы сейчас пойдем к нему.

— Зачем, деда?

— Затем, что… сколько он уже прячется в лесочке у нашего забора? Раны свои залечил вроде, так чего еще ему надо, а?

— Я же рассказывал, деда, он свою подругу выручить хочет! — мальчик запальчиво схватил дедушку за руку. — Как ты не понимаешь, ну как? Злые страховидлы забрали его подругу, хотели и его изловить, но Лурджа не дался, бежал, а вчера мы с сразились с самим Ледяным…

Мальчик запнулся, смекнув, что сболтнул лишнего.

Дед в ужасе всплеснул руками.

— Ты меня в могилу загнать решил, Гаиска?! Ледяной… О, Дейла! Ормаз, спаси и сохрани! Отвечай, негодник, ты видел Ледяного Пса?!

— Видел, — пробурчал мальчик, — которого, как ты рассказывал, и не существует даже. А он существует. Курша который, ага.

— Ах, ты…

Старик умолк, взмахнул в сердцах рукой, словно собираясь дать внуку подзатыльник. Но на полдороге рука остановилась, застыла. Опустилась. Шмыгал виновато носом маленький Гаиска.

Ледяной Пес. Эр даже потряс головой, словно пытаясь отогнать от себя страшное видение. Видение, да… Сколько уже раз за последний гол он видит во сне Куршу, сколько? А проснувшись, никак не может вспомнить, как же выглядит Ледяной Пес из Грани. В храм ходил, чтобы молитвой наваждение кудианово отогнать, да все без толку…

— Марш домой, негодник.

Мальчик виновато поплелся к дому. На пороге остановился, бросил на деда умоляющий взгляд. Вздохнул. Скрипнули немилосердно петли. Старик вздрогнул. Смазать давно пора.

Ночью старый Гаиска долго не мог уснуть. Ему чудилось, что это не ветер колотит ветками яблони в окно, а некий великан пытается пробраться к ним в хату, чтобы… Эр подскочил на ложе, долго вглядывался в темноту, стараясь разглядеть прикорнувшего у ног внука. Наконец, дождался едва слышного посапывания младшего и улегся обратно. Сон долго не шел. Ныли старые кости, шумел пришедший с моря ветер.

— Деда!

Старик подскочил на кровати, едва не скатившись на покрытый опилками пол. Внук стоял у его изголовья и прижимал палец к губам.

— Дедушка, тише.

Ошеломленный дед инстинктивно отодвинулся, завидев слабое свечение между пальцами младшего. Едва заметные искорки сыпались и умирали в темноте. Мальчик улыбнулся.

— Дедуля, не бойся… Это Лурджа.

— Он тебя разбудил?

— Да…

Младший подкрался к окну, осторожно заглянул в приоткрытую створку. Когда старый Гаиска подошел с другой стороны, мальчик едва заметно двинул головой, указывая во двор. Старик похолодел.

Черная фигура застыла под яблоней. Она стояла совершенно неподвижно, словно статуя. Затем шевельнулась. Голова в капюшоне медленно повернулась в сторону окна.

— Вор! — прошипел старый Гаиска, сжимая кулаки. — В сад, значит, лезть! Ко мне?! Ах, кудианово семя! Ну, погоди, я тебя…

Эр бросился было к стене, чтобы снять с выцветшего ковра древнюю саблю, но внук повис на руке, шепотом умоляя деда остановиться. Ничего не понимающий Гаиска дернул рукой и хотел было уже дать сопляку подзатыльника, но некий странный звук заставил его замереть на месте и прислушаться.

— Деда… бежим скорее!

Ошеломленный старик позволил увлечь себя на задний двор. Младший постоянно оглядывался и все тянул, тянул за собой Гаиску. А звук, странный, непонятный… Шипение, вот что. Так шипит гадюка, когда, когда…

— Дом, дом не заперт!

— Дедуля, бежим, бежим! Пожалуйста!

Они пробежали через садик. Ветвь яблони больно хлестнула по плечу. Ночная прохлада быстро заставила пожалеть об оставленных в спешке плащах. Когда они выскочили за забор и углубились в лес, старик понял, куда его ведет младший. Рывком повернул к себе внука.

— К страховидлу твоему снова, да?!

— Деда, нельзя останавливаться…

Шипение. Настолько сильное, что дед и внук в страхе принялись озираться. Но вокруг царила почти кромешная тьма, лишь откуда-то из-за туч лениво подсвечивал ущербный блин луны. Гаиска прижал дрожащего внука к себе, сжал кулаки.

Что-то едва различимое метнулось в воздухе. Люди в ужасе попятились. Снова. Шипение стало почти оглушающим. Обдало ледяным ветром, словно вернулся на короткое время зимний месяц игнис…

Ослепительная вспышка и яростное шипение. На какой-то короткий, неуловимый миг старый Гаиска увидел, как метнулось в сторону извивающееся змееобразное тело. Младший уже тащил деда за собой, увлекая в чащу. Ничего не видно вокруг, перед глазами только белые расплывчатые круги, шумит в голове. И шепот внука:

— … дедуля, держись…

Вспышка! Снова! Старик оступился и растянулся на холодной, влажной земле. Остерегающе вскрикнул мальчик. Шипение со всех сторон. Поднявшись, Гаиска закрыл собой внука и стал пятиться назад, тщетно выискивая врага в чернильной, вязкой тьме. Кто-то тронул его за плечо. Старик оглянулся. Никого. Новое прикосновение. Призрачный свет, словно куча маленьких огоньков заплясала в темноте. Снова внук балуется? Нет, мальчик в ужасе раскрыл рот в беззвучном крике, но метнувшиеся к ним две едва видимые полупрозрачные, переливающиеся фигуры не дали людям закричать. И задыхающийся голос:

— Бегите!! Ну, курвова могила?! Ваадж, дуб тебе в зад, свети же, свети, летят гютфераны, летят!! Где Каспер?..

Старый Гаиска не успел даже удивиться, потому что страшный удар в грудь опрокинул его навзничь. Тьма сомкнулась над ним. Последнее, что он услышал, был отчаянный крик маленького Гаиски:

— Деда-а-а-а!..

Кусая губы, Зезва смотрел, как Ваадж пытается привести в старика чувство старика. Глупо, курвова могила, глупо! Нельзя было так затягивать с вмешательством. Вмешательство? Зезва мрачно усмехнулся. Все надежды, что удалось подобраться к разгадке тайны мальчика, сумевшего оседлать страховидла Лурджу, рухнули в один миг. Каджи снова опередили их. Или прав Ваадж, утверждающий, что змееголовые просто-напросто забавляются, играя с человеками в кошки-мышки? Змееголовые…

Первые лучи солнца робко пробили уползающий мрак, еще недавно безраздельно царивший под ветвями. Лес просыпался. Бодро запели птицы, подул ветерок. Со стороны Хумсты донеслись крики чайки, прилетевшей с моря. Ныряльщик присел на корточки возле безжизненного тела старого Гаиски. Встретил усталый взгляд Вааджа.

— Умер?

Маг нахлобучил шляпу на самые глаза и резко поднялся, взметнув полой плаща. Раздался шорох. Из-за деревьев явился Каспер. На лице юноше алела свежая царапина. На вопросительный взгляд Зезвы, юный Победитель лишь молча покачал головой.

— Жив, — ответил, наконец, Ваадж, — но…

Чародей раздраженно пнул ветку.

— Ничего, — сообщил Каспер. Ни следов, ни смятых веток, ничего.

— Куда же делся мальчик? — взорвался Ваадж. — Почему я не могу определить, что случилось с этим несчастным стариком? Почему не получается привести его в чувство? Я не…

— Руку смотрел? — спросил Зезва.

Ваадж уставился на Ныряльщика, затем медленно опустился на колени возле Гаиски и внимательно осмотрел запястья и сгибы локтей старика. Ничего. Никаких следов.

— А может, Лурджа прилетел по воздуху и забрал мальчика? — спросил Каспер, усаживаясь на пень и не отрывая от Гаиски сочувствующего взгляда.

— Через деревья? Что-то я не вижу сломанных веток.

Зезва покачал головой. Ничего. Ни единой зацепки. Курвова могила! После битвы на пляже, когда им чудом удалось унести ноги от Курши и каджей, Зезва, Ваадж и Каспер несколько дней выслеживали мальчика, расспрашивали людей, привлекли к поискам даже Снежа. Наконец, в одно пасмурное утро рвахел принес сведения: имя пацаненка — Гаиска, живет в Шраме вместе с дедом. Мать Гаиски умерла от горячки. Отец мальчика сгинул без вести в Даугреме. Дядя, Бастиан, жив-здоров, служит в Махатинской пехоте и находится на позициях у Хумсты. Услышав имя мальчика, Зезва вздрогнул. Неужели тот самый, которого они встретили во время конной разведки с Мурманом? Курвин корень… Снеж уверен, что это именно тот Гаиска, что восседал на разъяренном Лурдже там, на пляже? В ответ восьмирукий лишь насмешливо покачал головой…

— Он дышит, — проговорил Ваадж, — но словно все процессы в организме замедлились. Зезва… тогда, на пляже, ты рассказывал, что твое тело словно налилось железом и тебе с трудом удавалось переставлять ноги…

— Да. Будто мешки с бобами к сапогам привязали.

— …иными словами, вес тела увеличился в несколько раз. Это особое состояние, редкое. Обычно сопутствует появлению…

Стон заставил мага умолкнуть. Все трое уставились на Гаиску. Старик повернул голову, открыл глаза. Непонимающим, мутным взглядом обвел незнакомые лица.

— Где внук? — едва слышно спросил он.

Не дождавшись ответа, пожилой эр встрепенулся и резко сел, немало напугав этим своих спасителей. Зезва бросился было к нему, но Ваадж знаком остановил его. Каспер не двигался с места, смотря во все глаза. Но отцовский меч все же придвинул поближе и положил на колени.

— Где Гаиска? Кто вы такие? — голос старика сорвался на крик.

Ваадж поднял руки в умиротворяющем жесте.

— Прошу тебя, успокойся, добрый человек. Мы не лиходеи и не разбойники. Слуги королевы. Мое имя Ваадж. Справа от тебя рыцарь Зезва из Горды. По левую сторону — рыцарь Каспер.

Гаиска тяжело задышал, еще раз обвел мзумцев помутневшим взглядом, затем расплакался и опустился на землю, закрыв лицо руками.

Зезва приблизился к содрогавшемуся в рыданиях старику, осторожно прикоснулся к плечу.

— Отец… прошу тебя, мы здесь, чтобы помочь. Расскажи всё, что знаешь.

Гаиска поднял глаза на кареглазого рыцаря. Кулаком размазал слезы. Подбежал Каспер с флягой в руках. Старик пил долго. Наконец отмахнулся, еще раз взглянул на черноволосого солнечника с косичкой. Словно пытался понять, можно ли тому доверять. Отвернулся. Глухим голосом начал рассказ.

Агент Тени Мгер небрежно кивнул вытянувшимся при его виде теневикам, толкнул ногой скрипнувшую калитку. Быстро прошел дворик, втягивая голову в плечи, словно это могло спасти от разбушевавшейся погоды. Ливень яростно колотил потрескавшуюся дворовую плитку, а налетавший со стороны моря шквальный ветер выл, словно вздернутый на дыбу висельник. Перед тем как войти, Мгер бросил взгляд на серый фасад мрачного двухэтажного дома, в котором располагалось Цумское отделение Тени. Свесившись с крыши, на прохожих скалились три каменных дэва. Вода текла по щерящимся физиономиям истуканов. Что тут было раньше? Ах, да, местный Смотрящий рассказывал… Купец из Западной Конфедерации жил. Жил, жил и помер. Как пояснили Мгеру, не без помощи внешних сил. Иными словами, его зарезали в собственной кровати. Нечего было вставать на пути торговых гильдий.

Мгер ввалился в переднюю, снял плащ, с которого текли настоящие ручьи и осторожно повесил его на гвоздь. Долго и тщательно оправлял на себе одежду. Затем, вздрогнув, быстро осмотрел стены и пол. Побелка свежая, солома на полу тоже. Кудианово семя, факел чадит! Куда смотрят эти гютфераны? Мгер выругался сквозь зубы. Сейчас просто времени нет, но после доклада…

Еще раз с пристрастием осмотрев собственную одежду, агент осторожно тронул железное кольцо на больших окованных дверях.

— Войди, — раздался скрипучий голос. Мгер сглотнул и толкнул створку. Едва очутившись в комнате, сразу же опустился на одно колено и склонил голову.

— Нижайше приветствую достойного Эниоха, командора Тени, того, кто защищает самого…

— Помолчи, Мгер. Встань.

Мгер поспешно вскочил.

Эниох стоял у окна и задумчиво смотрел, как ветер и дождь бесятся на пустынной улице. Не оборачиваясь, тихо спросил:

— Ты не промок?

— Нет, командор.

— Хорошо…

Второй человек в Тени и правая рука Гастона Черного медленно повернулся. Маленькие свиные глазки, обычно беспорядочно бегающие в разные стороны, уставились на Мгера. Тот вытянулся, пожирая глазами начальство. Эниох едва заметно улыбнулся, осмотрел агента с головы до ног и снова отвернулся к окну.

— Есть новости? — спросил он, наконец.

— Так точно! — гаркнул Мгер.

— Не кричи… — поморщился Эниох. — По всем интересующим нас темам?

— Да, достойный командор.

— Внимательно слушаю.

Когда Мгер закончил доклад, Эниох хмыкнул и, вытянув руку из окна, некоторое время смотрел, как капли дождя падают на раскрытую ладонь.

— Любопытно.

Сказав это, Эниох надолго умолк. Казалось, он полностью погрузился в созерцание непогоды. Мгер осторожно переступил с ноги на ногу. Солома предательски заскрипела, и агент замер, обливаясь потом. Эниох повернулся.

— Итак, милый мой Мгер. Все это, конечно, замечательно. Однако ж, клянусь Ормазом! Ты уверен, что в Цум прибыл сам Секундус?

— Уверен, достойный.

— Немыслимо. Сам Помощник Главного Блюстителя! Или у Кержа Удава перевелись шпионы помельче? Что удалось выяснить про Ваху и Секундуса?

— Они знакомы давно, командор. В молодости вместе учились в монастырской академии Лилия, что в Эстане.

— Гм, богословие?

— Нет, астрономия.

— Астрономия! — Эниох покачал головой. — Хорошо… Глаз не спускать, Мгер!

— Слушаюсь!

— Посмотрим, что они вообще затеяли, — командор Тени поморщился. — Конечно, можно было попросту схватить их обоих и допросить хорошенько с пристрастием. Чего ухмыляешься? Руки чешутся? Вижу, что чешутся! Уж не вознамерился ли ты, друг Мгер, арестовать самого королевского казначея Ваху Гордея? Э? Молчишь. Ну, приехал к нему друг из Элигершдада, просто школьный приятель. Но зачем, для чего? Новый телескоп испытывать, что ли? Есть у тебя предположения? Говори, не бойся.

— Возможно, — нерешительно начал Мгер, — мы имеем дело с антигосударственным заговором?

— И устраивать этот заговор прибыл второй человек в ведомстве Удава? Да еще и известный тем, что неспособен даже курице голову свернуть, — Эниох скривил губы. — А знаменит достойный Секундус совсем иными делами. Да… А может, и правду в гости приехал? Нет, не верю и все тут! А ты,Мгер, веришь?

— Никак нет, достойный командор, не верю!

— Молодец… Теперь по фальшивым роинам. Сколько выявлено в последнее время?

— За три седмицы почти три тысячи.

— Мало… Думаешь, удалось немного поприжать ручеек, а? Судя по твоему докладу… Нет?

— Уверен в этом, достойнейший! Королевские галеры патрулируют все побережье, ни один корабль мятежников больше не проскользнет! Все перевалы перекрыты надежно!

— Опять кричишь… — Эниох смахнул с лица принесенные ветром капли. — Ткаесхелка?

Мгер не отвечал, чем вызвал удивление Эниоха. Теневик переступил с ноги на ногу.

— Молчишь, солдат Тени? Сведения, полученные от нее, проверены войсковой разведкой?

— Проверены, достойнейший.

Выдав это, Мгер снова замолчал. Эниох почувствовал, как раздражение медленно овладевает им.

— Что тебя смущает?

— Я не верю этой нелюди, командор.

Бегающие глазки Эниоха замерли. Мгер сглотнул, но выдержал взгляд. Наконец, губы командора тронула слабая улыбка.

— Я слушаю, солдат Тени.

Мгер вздохнул и начал говорить, старательно выговаривая слова. Эниох слушал, не прерывая. Лишь время от времени выставлял из окна руку под холодные тяжелые капли.

Перед рассветом Снежный Вихрь, словно кошка, перемахнул через высоченную каменную стену, что окружала казармы. Зезва уже ждал его. Ныряльщик сидел на земле, опершись спиной о стену, и, казалось, даже не заметил появления рвахела. Слегка озадаченный Снеж огляделся. Ни звука вокруг. Но нет, потрескивает чуть слышно факел. Слабое, уже чадящее пламя скудно освещает маленький кусочек кладки рядом с тем местом, где рвахел спрыгнул на землю. Ухнул пару раз филин. Ночной город притих, как часто бывает, когда давно перевалило за полночь. Воры и проститутки уже спят, всласть насытившись делами и заботами. Страховидлы, ночники и ночницы, попрятавшись в норы, сонно ворочались, готовясь к спячке: ведь скоро появятся первые лучи столь ненавистного им солнца. Военные патрули облюбовали места вокруг трактиров, в нетерпении поджидая, когда же, наконец, проснутся хозяева. Петухи уже трясли крыльями, готовясь к решительному кукареканью. Ночная жизнь подходила к концу.

Зезва поднялся. Повернул лицо к Снежу. Рвахел увидел красные от недосыпания глаза. Восьмирукий прищурился. Нет, не в простом недосыпании дело, Буран свидетель. Мучают человекова сына кошмары, не иначе.

— Доброе утро, — поздоровался Снежный Вихрь.

Ныряльщик кивнул в ответ.

— Ты готов, человек?

Зезва кивнул снова. Рвахел пожал плечами. Человек, что с него взять…

Они бесшумно прокрались мимо храпящего часового, обогнули внешний пост, состоящий из нескольких солдат, пялящихся в костер невидящими взглядами, и углубились в узкую улочку, ведущую в сторону кладбища. Миновали Старый Мост и полуразрушенную цитадель, когда-то охранявшую прежние границы города. Зезва уже несколько раз оглядывался. Снеж улыбнулся. Для человека он быстро заметил, что за ними следят. Рядом булькнула вода в сточной канаве. Рвахел зажал нос, стараясь дышать ртом. Человековский город нестерпимо воняет.

Потянулись брошенные, зияющие провалами окон дома. Человек и рвахел шли мимо разрушенных жилищ, а те, кто следовали за их спинами, бесшумно крались, надежно скрытые ночью и тишиной. Зезва до сих пор не сказал и слова, лишь кутался в плащ и изредка оглядывался.

Скрипнули жалобно створки старых кладбищенских ворот. В заброшенном винограднике, что примыкал к цвинтарю, подал голос удод: "уд-уд-уд…". Снеж увидел, как вздрогнул от неожиданности Зезва. Когда же птица опустилась на треснувший пополам надгробный памятник и уставилась на гостей немигающим взглядом, Зезва решил нарушить свое затянувшееся молчание.

— Птица квешей.

Снеж указал ему на старый склеп.

— Спускаться? — уточнил Зезва. — Вот прямо туда?

— Ты удивительно догадлив, человек, — ответил Снеж, пряча улыбку.

— После тебя, — пробурчал Ныряльщик, ощупывая рукоять меча.

Рвахел не стал спорить. Когда его фигура исчезла в черной пасти склепа, Зезва несколько мгновений смотрел на удода, который по-прежнему восседал на памятнике и в свою очередь разглядывал человека. Пробормотав что-то сквозь зубы, Зезва положил ладонь на рукоять меча, перекинул полу плаща через плечо и стал спускаться в склеп. Полуобвалившиеся ступеньки привели его вниз, где в полумраке смутно виднелось большое надгробие, располагавшееся посередине пристанища неизвестного усопшего. Чуть дальше, у стены, темнел холмик небольшой могилы. Зезва остановился у входа. Медленно огляделся, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку. Странно, но хотя источника света нигде не было видно, полной темноты в склепе тоже не было. Зезва повел плечами и позволил себе немного расслабиться. Где Снеж? А, вот он, стоит возле могилы у стены, сам похожий на безмолвную статую. Шорох за спиной. Ныряльщик не стал оглядываться на лестницу, ведущую из склепа наверх. Те, кто следовал за ними всю дорогу на кладбище, заняли свои посты. Что ж…

— Снежный Вихрь.

Странный голос заставил Зезву вздрогнуть. Он увидел приземистую фигуру с посохом в руках. Незнакомец едва бы достал головой до груди человека среднего роста. Ныряльщик выдохнул воздух. Квеш.

— Приветствую славного Амкию, — склонился в почтительном поклоне рвахел, — великого царя черных квешей, повелителя Подземного Народа…

— Здравствуй, восьмирукий брат, — Амкия кивнул и повернул голову в сторону Зезвы. — Ты не один. Я рад встрече, Ныряльщик Зезва.

Зезва медленно кивнул.

— Всё меняется в этом мире… — легкая улыбка тронула тонкие губы квеша. — Не так давно рвахел Снежный Вихрь приходил к нам за помощью в славном деле убийства. Твоего убийства, человек. Ах, как все меняется…

Раздался шум крыльев, и удод — священная птица Тушоли — приземлилась на плечи Амкии. Квеш ласково погладил птицу. Снеж смотрел на маленькую могилу.

— Я знаю, — продолжал Амкия, — много вопросов у тебя…

Глаза черного квеша остановились на Зезве. Блики света играли на темной, морщинистой коже подземного чуда.

— Если позволишь, царь.

Амкия улыбнулся и снова погладил удода.

— Позволю ли? Ты спрашивай, а мы посмотрим.

Зезва вздрогнул, услышав, как выделил квеш слово "мы". Воспоминания словно волна налетели на него, закрутили вихрем давно минувшие картины. Вот они с Горемыкой бегут через кладбище. И виртхи за спиной. Темные тени и шипение. Бой у склепа. Снеж приходит на помощь. И Атери — Цветок Эжвана темных квешей…

Зезва провел ладонью по лицу, словно сметая невидимую пелену. Амкия молча ждал, поглаживая птицу. Снеж уселся у изголовья могилы и, казалось, глубоко задумался. Ныряльщик заговорил.

— Кто призвал Лурджу?

Амкия еле слышно присвистнул. Удод встрепенулся и через мгновенье улетел, промелькнув в проходе темной тенью.

— Пусть сторожит… — царь квешей переложил посох из одной руки в другую. Обменялся многозначительными взглядами с рвахелом, наконец, кивнул: — Следуй за мной, человеков сын. Только…

Амкия пристально взглянул на Зезву.

— Дар твой так и не восстановился?

Пораженный Зезва невольно сделал шаг назад. Но Амкия уже шагал в сторону дальней стены, едва заметной в полумраке склепа. Снеж легко вскочил и последовал за квешем.

Несколько мгновений Зезва в недоумении ждал, что рвахел и Амкия вот-вот уткнутся в каменную кладку. Но обветшалая сырая стена словно растворилась в воздухе, явив взору маленькие створцы калитки, уже раскрытые. Оттуда в склеп сочился свет необычного синеватого цвета. По полу стелился такой-же голубоватый туман.

— Ты что, уснул, человек?

Чуть насмешливый голос Снежа вывел Зезву из оцепенения. Ныряльщик засопел и двинулся вперед, осторожно ступая по клубящемуся по щиколотку туману. Остались за спиной склеп с двумя могилами, сырые стены и полумрак. Синий свет теперь проникал отовсюду — казалось, он идет из высеченных в скале стен, мечется между клубами тумана в ногах. Зезва поднял голову. Сверкающие россыпи камней в потолке. И неяркий свет со всех сторон.

Пройдя несколько поворотов, они вышли в большой зал, и Зезва от восхищения едва не врезался в камень, что возвышался прямо перед выходом из коридора. Туман безраздельно властвовал в гигантской пещере, обволакивал невидимую землю, стелился по стенам и мягко светился вокруг трех маленьких прудов с кристально чистой прозрачной водой. Зезва присел на колено возле одного из таких водоемов. Несколько рыб испуганной стайкой бросились прочь от бережка и попрятались кто-куда. Ныряльщик поднялся. Появились квеши. Вот один стоит на камне, сжимая короткое копье. Еще один, с луком за плечами, недобро смотрит на человека, устроившись на самой вершине огромного валуна. Колчан со стрелами придвинут поближе. Одна за другой темные фигуры вырастали вокруг человека. Квеши не спускали с него глаз, их руки сжимали оружие, готовые по первому приказу нашпиговать гостя стрелами. Холодок пробежал по спине Зезвы. Он медленно расправил плечи и взглянул на погруженного в раздумья Амкию. Казалось, царь квешей ждал чего-то. Ныряльщик повернулся в сторону безмятежно устроившегося на камне Снежа, но рвахел лишь покачал головой в ответ.

Краем глаза Зезва заметил движение слева. Один за другим охранники-квеши отворачивались от человека, переводя внимание на тех, кто следовал между камнями, огибая пруд. Тяжелая походка шести массивных ног и слабое позвякивание оружия и доспехов. Зезва встретил взгляд рвахела и глубоко вздохнул, прикрыв на мгновение глаза. Он уже понял, кто явился для разговора с ним. Человек перекинул полу плаща через плечо, положил ладонь на рукоять меча и встал перед новыми гостями пещер квешей, чуть расставив ноги.

Горные дэвы. Двое стояли чуть сзади, и Зезва безошибочно узнал в них телохранителей огромного дэва, что стоял чуть вразвалку и буравил Ныряльщика красными горящими глазами, разглядывая Зезву с высоты своего гигантского, вдвое выше человека, роста. Его левая нога, обутая в кожаный сапог, медленно постукивала по земле, полускрытая клубящимся туманом. Сверкающая кольчуга переливалась на свету, похожая на рыбью чешую. Из-под круглого шлема, скрывающего рога, выбивались темные курчавые волосы. Круглое лицо дэва с маленькой бородой и горящими глазами приблизилось к неподвижно стоящему человеку. Дэвы — охранники оскалились.

— Не ты ли, — прогрохотал дэв, — Вачев сын, ныряльщик к демонам, зовущийся Зезва?

— Зачем так кричать? — поморщился Зезва. — Не глухой, дуб меня дери.

Дэв было вздрогнул от гнева, но тут же успокоился. Оглянулся с улыбкой на телохранителей. Зезве вдруг показалось, что красноглазый просто имитирует ярость, а на самом деле насмехается над человеком. Не поэтому ли отвернулся Амкия, а Снежный Вихрь ухмыляется снующим под ногами рыбам? Ныряльщик насупился. Нелюди…

— Господин, позволь мне, — выступил вперед один из охранников. Его глаза смотрели на человека со странным весельем. — Я знаю его. Черные Пещеры вонючих гвелешей — там он вступил с нами в схватку, отобрал гвелешево отродье и улетел! Мы со Фмием…

— Лучше помолчи, Айин, — прорычал начальственного вида дэв, — твой позор еще долго не будет смыт. Как и позор твоего дружка-вешапа Фмия! А ты, человеков сын…

— Это от вас Лурджа ускакал, дэвы? — поинтересовался Зезва, словно не замечая удивленного лица Амкии и отчаянно подающего знаки Снежа. — Конюшня не годилась, или как, э? А может, кормили плохо? Что ж вы, смотреть за скотиной след.

Айин закрыл лицо ладонью, лишь глаза дэва уставились на человека. Его товарищ в ярости схватился за меч, но главный дэв поднял руку, и телохранитель, дрожа от гнева, сделал шаг назад.

— Зезва, зовущийся Ныряльщиком, — тихо проговорил Амкия, — перед тобой Багел, Повелитель Гор и Ущелий, Великий Царь горных дэвов, Властитель судеб и жизней.

Стараясь не выдать замешательства, Зезва шумно втянул воздух, замечая, как прячет улыбку дэв по имени Айин. Курвова могила, значит, это он в Черных Пещерах гонялся за ним на вешапе? Приятная встреча, дуб его дери. И это он спас его от верной гибели в логове блаженцев. Ну, что ж, не все так плохо, как казалось поначалу. Если дэвы повздорили с каджами… Ведь враг моего врага — мой друг? Приободрившийся было Зезва насупился. Нелюди никогда не будут друзьями человеку. Никогда. Ну, разве что такие, как Снежный Вихрь, решил Ныряльщик, покосившись на рвахела.

Дэвы не отрываясь смотрели на человека, и приглядись Ныряльщик повнимательнее, он наверняка заметил бы веселые искорки в красных глазах под насупившимися косматыми бровями.

— Великий царь, — склонил, наконец, голову Зезва, мудро решив, что грубить столь важному чуду попросту глупо. — Приветствую тебя и… — он взглянул на Айина и второго дэва, — твоих доблестных воинов. Это действительно так: некоторое время назад я имел честь сойтись в воздушном, так сказать, бою с отважным Айином. Он сражался мужественно, и мне удалось уйти от погони лишь благодаря более скоростным качествам боевого гвелеша. Доблесть славного Айина, проявленная в столь неблагоприятных обстоятельствах, достойна самого искреннего уважении. Уверен, ты повысил его, о, славный царь. Прими также мою благодарность за помощь, оказанную в притоне любителей дзапов. Спасибо тебе, дэв Айин. Без тебя я бы пропал, дуб меня дери. Замечательно орудуете, ребята. Я восхищен до глубины души.

Багел уставился на человека. Плеснула хвостом рыба в пруду. Послышался стоический вздох Амкии. Наконец, царь дэвов улыбнулся краешками губ.

— Ты — самое удивительное сочетание наглости и краснобайства, которое я когда-либо встречал, Вачев сын.

Зезва вздрогнул.

— Отец твой был таким же неотесанным грубияном, — продолжал дэв, оскалившись. — Чего уставился, человек? Ты похож на барана, собирающегося забодать ворота. Все люди упрямы, тупы и завистливы. Хотя… — Багел уселся на камень, скрестив ноги. — Ныряльщик Ваче хоть и мало чем отличался от своих вонючих соплеменников, тем не менее, имел кое-какое понятие о чести, долге и самое главное, он умел держать слово. А какова натура Ныряльщика по имени Зезва? По крайней мере теперь я знаю, что ты неописуемо нагл, раз явился сюда и требуешь ответов от меня, царя горных дэвов! Только вот запомни, человечишка, я не ворота. Меня не забодаешь. Хотя ты и баран! Или ты надеялся, что горные дэвы решили спасти тебя от змееголовых? Да кем ты себя вообразил, микроб, кем? Центральной фигурой на доске в чадрак? Королем? Или думаешь, сдохни ты, и мир обрушится? Не обрушится. Миру плевать на тебя. Человечишка, мышь, жук навозный! Будь этот балбес Айин чуточку умнее, придавил бы тебя камнем, перед тем как надавать по шее каджу. Молчишь. Хм. Вижу в тебе еще одно качество, присущее твоему отцу: сдержанность. Похвально, клянусь Черными Духами! А теперь я буду спрашивать, а ты, человек, отвечать…

— Нет, — поднял голову Зезва.

— Нет? — брови дэва приподнялись. Айин и второй дэв зашептались. Снежный Вихрь задумчиво смотрел на рыб. Амкия устало тер переносицу, словно и не интересуясь разговором.

— Вопрос на вопрос, дэв. Ответ за ответ.

Багел долго смотрел на человека. Наконец, откинул назад могучую голову и громогласно рассмеялся. Затем, вытирая выступившие слезы, проговорил:

— Могу ведь прибить тебя, как муху, но нет же… Хорошо, Вачев сын. Но прежде чем начнешь задавать вопросы… Твой дар.

Зезва слегка побледнел. Это не укрылось от внимательных глаз Багела. С ухмылкой дэв переглянулся со своими охранниками.

— Вздрогнул, Вачев сын, ах, вздрогнул! И вопросы позабыл сразу, а? Чтоб меня забрали Черные Духи! Посмотрите на него. Баран, перед которым только что были ворота, да вдруг исчезли! А ты поищи, башкой поверти, рогами пошарь! Что, туман на чадраковой доске, а?

Стиснув зубы, Зезва проговорил, глядя исподлобья:

— Долго уже не могу совершить переход…

— Почему? — вкрадчиво поинтересовался Багел. — Змееголовые подарочек оставили?

— Какой еще подарочек? — сдавленным голосом спросил Зезва.

— Глупец. Или ты воображал, что отхватив палец и раздавив дзапово отродье, избавился от заразы? А может надеялся, что встретившись с авачабом, вышел сухим из воды? — Багел сверкнул глазами. — Опять молчишь, человеков сын? Ну, молчи, молчи… Хотя, погоди. Еще твоему отцу…

Зезва вздрогнул.

— … задавал я очень простой вопрос: зачем вообще нужен Ныряльщикам их сомнительный дар? Для чего? Получать бычью долю смертельного света, что сопровождает вас при переходе? Родители рассказывали тебе про старых ныряльщиков, что слишком часто ходили в миры за Гранью, а потом умирали в потоках собственной блевотины и клочьях выпавших волос? Или так нравится таскать оружие чужого мира? Так принеси что-то посерьезнее взрывающихся железных яблок! Побольше такого оружия, из чего ты тогда пальнул по дурню Айину и его глупому вешапу! Ох, ох, как сверкают глаза человеческие! Принеси же громовые палки, способные за несколько мгновений уложить сотню людей или чудов, натаскай круглые штуковины, зарываемые в землю, наступив на которые, разлетится на кровавый фарш дюжина тяжеловооруженных солдат! Ну?! — Багел презрительно сплюнул. — Ах, да, Книга Регуляций не позволяет, как я мог забыть. Дурак. Хотя нет, не такой уж и дурак. По крайней мере, знаешь, кто может тебе помочь снова обрести свой глупый дар. Дар таскаться за Грань за очередной порцией смертельного света.

— Багел, — вдруг подал голос Амкия, не спуская глаз с дрожащего от ярости Зезвы, — погоди ты. Совсем о другом мы договаривались…

— Ты прав, Амкия, — согласился Багел, сплевывая очередной сгусток коричневой слюны. — Прими мои извинения за несдержанность, проявленную в гостях. Что взять с этого… Другого от Вачевого сына я и не ожидал.

Зезва поднял голову и вне себя от гнева проревел, словно дэв:

— Не смей трогать моего отца, ты, красноглазый бурдюк с дерьмом!!

Багел аж подпрыгнул от неожиданности. Затем ударил себя по ляжке и громогласно захохотал. Айин не сводил глаз с человека. Снеж быстро подошел к Зезве и, взяв за локоть, принялся что-то шептать на ухо. Амкия качал головой. Рыбы продолжали плескаться.

— Ладно… — Багел отдышался, вытер снова выступившие слезы. — Хорош микроб, ничего не скажешь… Ну, чего уставился, человек? Задавай вопрос. Жрать охота. Или ты воображаешь, что я буду сидеть с тобой до пришествия Царя — Ткаесхелха?

— Мальчик по имени Гаиска, — тихо проговорил Зезва, кусая губы, — спасший Лурджу. От кого?

— Первый вопрос, — прогудел Багел. — Так слушай же: Лурджа не всегда может находиться в нашем мире. Когда похитили Ниаву, он последовал за ней. Рот закрой, человеков сын. Кто похитил подругу нашего славного коника? Будем считать это вторым вопросом. Могу ли я, в свою очередь, вопросик задать, а?

Дэв ухмыльнулся, щелкнул пальцами, похожими на колбасы. Айин с поклоном поднес бурдюк. Багел приложился, причмокнул и насмешливо воззрился на насупившегося Зезву.

— Спрашивай пока ты, человечек, — наконец махнул рукой дэв. — И так стоишь, как оплеванный. Айин, дай еще, в горле пересохло.

Зезва дождался, пока Багел напьется.

— Кто похитил Ниаву? Можно ли еще спасти мальчика? Кто призвал Ледяного Пса? Каджи?

— Хорошее вино, Айин… — Багел отбросил опустевший бурдюк, громогласно рыгнул. — Амкия, ты же не откажешь гостю в паре-другой бурдюков в дорогу? Да? Благодарю, мой друг, благодарю! Не забывай, я жду тебя осенью в гости! Такой медвежатиной попотчую, иф-иф-иф…Ну, а ты, человеков сын…

Поднявший взор Зезва невольно отшатнулся от взгляда, которым одарил его горный царь. Не было в нем даже капли хмеля или недавней насмешки. Лишь острый ум, хитрость и… боль.

— Ах, Вачев ты сын, Вачев ты сын… Человеческий детеныш, что спас нашего Лурджу, скоро полностью соединится с Гранью и вернуть его будет невозможно. Ты вздрогнул. Хо, жаль мальчишку? Если поспешишь, может, еще и вызволишь его. Вот только захочет ли он возвращаться к вонючей и нищей жизни сброда человековского? Голод, лишения, болезни, войны…. Надеюсь, я перечислил все человековские достижения? Смотри мне в глаза, Вачев сын! Так то лучше… Лурджа почти поправился, и горе тем, кто похитил кобылицу Ниаву.

— Кто способен похитить кобылицу из Грани?

— А ты сам подумай, Вачев сын.

— И, главное, для каких целей?

— Хорошие вопросы рождаются в твоей башке, человек.

— Кто призвал Куршу? — Зезва почти кричал.

— Ты прекрасно знаешь ответ, Ныряльщик.

— Ничего я не знаю, дэв!

Багел насмешливо покачал головой. Зезва перевел взгляд на Снежа, затем на Амкию. Царь черных квешей с легкой улыбкой повернулся к пруду. Рвахел бросал камешки в воду, задумчиво наблюдая за расходящимися кругами и всполошившимися рыбами. Ныряльщик в ярости сжал рукоять меча. Над ним смеются. А чего он ожидал? Что нелюди станут помогать? Курвин корень…

— Ныряльщик.

Вздрогнув, Зезва поднял голову. И встретил взгляд царя горных дэвов. Снова эта боль в красных глазах…

— В лесу возле человековского города Горда… — тихо произнес Багел, — сразу за трактом, что идет в Снежную Овсану…

Зезва отступил на шаг, вглядываясь в лицо дэва. Не может этого быть, как же…

— … в самой глуши лесной есть маленькая опушка. Высится там валун серый. Похож он на огромную фигуру чуда, задумавшегося над чем-то… — голос могущественного царя дрогнул. — Я знаю, встречал ты прошлым летом дэва, что заколдован был веретеном.

— Ты… — потрясенный Зезва прикусил губу.

— Мой сын то был, Ныряльщик, — тихо произнес Багел. — Мой падший сын Ноин. Связался он со стороной, откуда нет возврата. Внук мой Евген… да хранят его Духи! Ты жив лишь потому, что помог ему тогда. Иначе… ни один человек, узнавший про Лурджу, не дожил бы до рассвета. Старик Гаиска, наверное, хотел ты спросить? Горные дэвы не воюют с немощными!

Голос Багела разносился под сводами пещеры. Зезва слушал дэва и думал о превратностях судьбы, о маленьком мальчике, что взглядом отводил от него арбалетные стрелы, о его падшей матери, что пыталась убить собственных детей и о дэве по имени Ноин, который пошел на смерть, но не убил ребенка…

— Ныряльщик Зезва, прежде чем узнаешь ты про Лурджу и Ниаву, скажи мне… — Багел снял с головы шлем. Курчавые волосы вырвались на свободу, два небольших рога сверкнули между непослушных прядей. — Что с внуком моим?

— Евген и его сводный брат Сандр живут с дядей, рыцарем Альбертом Иосом, царь.

— Да, — прошептал Багел, — наверное, уже совсем вырос… Слушай же про Лурджу и Ниаву.

— И про каджей, — нетерпеливо сказал Зезва, не обращая внимания на укоризненный взгляд Амкии и вспыхнувших от гнева дэвов — охранников.

Но Багел лишь слабо улыбнулся. Затем громогласно высморкался в аккуратный платочек и пнул носком сапога камешек, который стремительно нырнул в воду, распугивая рыб.

— Не только про каджей, Вачев сын. И не только про Ледяного Пса Куршу. Про город над нашими головами. Про глупую человековскую войну за право сеять и пахать на жалкой земле у побережья. А еще… — глаза дэвы вспыхнули красным огнем. — Про подруг твоих старых, Ныряльщик Зезва.

— Каких еще подруг, царь?

Горный дэв оглянулся на охранников. Айин услужливо подскочил с вином. Но Багел знаком отогнал его. Наконец, начал говорить. С каждым словом дэва в душе Зезвы росли ужас, замешательство и гнев.

Поставив ногу на застрявший в гальке валун, Элан Храбрый смотрел, как элигерские галеры высаживают на берег солдат. Почти стемнело. Моросил дождь, кричала одинокая чайка. Море было на удивление спокойным, и, несмотря на все тревоги Элана, капитаны галер безо всяких препятствий подошли вплотную к берегу. Душевники, ыги и барады, соблюдая максимально возможную тишину, быстро бежали к лесу, что темнел за сероватой полосой пляжа.

— Удалось-таки вбить в этих маймунов некое подобие дисциплины.

Элан повернулся и пристально взглянул на коренастого элигерца с бритой головой и огромным топором за поясом.

— Думаешь, будет из них толк, Шест? — спросил он.

— Не знаю, как они проявят себя в деле, — хмыкнул бритоголовый, — но, по крайней мере, надеюсь, что эти красавчики не побегут, сверкая задницами, при одном лишь виде махатинцев.

— Клянусь Светом! — сплюнул второй спутник Элана, усатый воин гигантского роста. Его колючие глаза с легким презрением наблюдали за высадкой. — Не нравится мне все это, господин, ох, как не нравится!

— Почему же, друг Артар? — мягко спросил Элан.

— Потому, что… — Артар повел широченными плечами. — Взгляни на них, господин. Эта рвань способна лишь резать безоружных пленников да баб насильничать! Вспомни тот монастырь под Даугремом… как бишь его?

— Кеманский.

— Точно. Как эти гютфераны веселились, помните? Ты забыл, господин, как наши солдаты выживших мзумцев охраняли в храме? Как ыги с душевниками всех девок и баб снасильничали? Да что там баб, за девочками малыми гоняться стали! А пленные? Рубили безоружных!

Элан помнил. Из нескольких десятков выживших солдат, что защищали монастырь, уцелело не больше дюжины. Сначала душевники заставили пленных убрать все трупы. А затем начали резню. На вопрос Элана, зачем же убивать безоружных, пьяный сотник-ыг ответил, что "отпустим чантлахов, снова супротив нас с оружием выйдут!".

— Так что никакие они не солдаты, а дерьмо! — заключил Артар.

— Дерьмо! — подхватил Шест, выразительно кивая. — Побегут, как пить дать, побегут. А нам их жопы выручать, клянусь Троном Элигерским!

— Но они взяли Даугрем, — возразил Элан.

— Взяли? Свет Элигера, господин! Мзумский гамгеон Мурман вывел из ловушки почти весь гарнизон, оставив этих олухов считать трупы! Да будь там хотя бы три сотни элигерских солдат, вся солнечная шваль уже бы кормила червей! — Артар возбужденно взмахнул руками.

— Тевад Мурман — храбрый и умелый командир, — сказал Элан. — Многое бы я отдал, чтобы такие как он сражались под одними знаменами с нами.

Мимо трусцой проследовало несколько отставших лучников-ыгов. Элигерцы провожали их взглядами, пока силуэты горцев не скрылись в ночной тьме.

— Господин, — мрачно сказал Артар после некоторого молчания. — А позволь сказать кое-что.

— Говори.

Воин покрутил ус, взглянул на товарища. Шест угрюмо смотрел, как большая черная галера разворачивается к берегу кормой. Донесся крик комита. Весла с плеском опустились на темные воды.

— Какого мы вообще помогаем местной швали, господин? Свет Элигера тому свидетель, я и на дух не переношу солнечную мразь и готов сражаться против них день и ночь. Мой дед погиб от рук мзумской сволочи. Гордость Элигершдада, господин! Мы, покорившие Львов Баррейна, поставившие на колени эстанцев и кивцев, унижаем память предков гнусным союзом с трусливым душевничьим сбродом? Солнечники по крайней мере достойные враги, и я уважаю их, несмотря ни на что. Но меня пучит от одной только мысли, что я, Артар из Дара, иду в бой рядом с мародерами и трусливыми шакалами! Помяните мое слово, разделавшись с Мзумом, ашарцы повернут оружие против нас,! Сейчас они скулят и лебезят перед императором, целуют нам ноги и готовы даже зады наши подтирать замест лопуха. Но вот победим Ламиру, сразу ополчатся против нас, забудут все добро и помощь Элигера, восстанут снова, теперь уже против Директории! В лицо улыбаются, а в мелких душонках проклятия прячут. Клянусь Троном! Лицемерные твари…

— Артар дело говорит, господин! — мрачно кивнул Шест. — Чуть что — сразу в спину нож воткнут, ормазопродавцы. А эти горные маймуны — ыги с барадами? Сброд и грязь, вот кто они такие, ага. За чужое добро родную мать не пожалеют. Били мы их, били, да пожалели, а зря. Выросла снова пригретая императором змея! Рано или поздно ужалит, да поздно будет! Их предки убивали невинных элигерцев, жгли наши села, четвертовали пленников, а теперь, ну ты, тьфу ты, верными подданными Империи заделались! Вспомните, как вел себя ыговский главарь, как бишь его… Точно, Яндарб! Вонючий горный козел и то благороднее, чем этот дикарь. Да говорят, ыги в голодные зимы не брезгуют и человечиной! Мне вот рассказывали, что…

Элан поднял руку, и Шест умолк, сплюнул в сердцах, отвернулся, пожав плечами.

— Величие Директории Элигершдад, — тихо произнес Элан Храбрый, — состоит не в бездумном присоединении чужих земель и доменов. Предки наши поплатились за слепую жажду завоеваний. На пике могущества и власти армия Директории двинулась на Кив и Эстан. Побежденный и униженный, Баррейн зализывал раны у себя на юге, Арран трясся от страха, а Западные королевства лихорадочно объединялись в свою конфедерацию. Мзумская провинция… Что произошло потом, нет смысла напоминать.

— Катастрофа Пятна, — пробурчал Артар. — Мы помним, господин. Ублюдок Роин Мзумский, чтоб ему на том свете демоны пятки жарили.

— Война — не только храброе войско и опытные командиры, — продолжал Элан. — Война — это деньги, деньги и еще раз деньги. Ученые краснобаи, что пишут умные донельзя книжки, любят повторять: причина всех войн — территория! Что ж, частично они правы, но я бы добавил еще и золото! Без звонких корониусов на завоеванной земле делать нечего. Если простолюдины пухнут с голода, а прироста народу нет и в помине, какой толк в новой провинции? Переселять туда наших эров? Да они не знают, что со своей пашней делать, когда неурожай, чума или иная напасть. А Роин оказался хитрым и расчетливым правителем. Я признаю его блестящий дар предвидения и умение разбираться в экономических вопросах. Кто, кроме него, мог предугадать надвигающееся разорение элигерских мануфактур? Кто сумел наладить чеканку серебряного роина, одновременно полностью изъяв из обращения слитки и обесценившиеся элары? Роин Мзумский. И хитрым был, ничего не скажешь. Давайте, мол, господа элигерцы, я возьму на себя охрану южных границ, сбор дани и охрану побережья. У вас ведь, говорит, каждый солдат на счету, в свете намечающегося триумфального наступления на Эстан! Наши дурни уши-то и развесили! Поверили. Пока мы воевали на западе, солнечники тайно готовились к мятежу. Битва у Водопадов стала логичным завершением нашей же несусветной глупости. Катастрофа была неизбежной.

— Чтоб его Кудиан на части рвал за Гранью! — не выдержал Артар.

— Согласен, мой друг, — улыбнулся Элан. — Хотя, не думаю, что демоны не воспользуются качествами столь знаменитого грешника для собственной пользы! Да… И кроме стратегического гения Роина, конечно же, его дар полководца. В Битве у Водопадов наша армия, чего скрывать, была разгромлена наголову. Но… теперь иные времена. Роин давно умер, его дочь Ламира слаба, нам удалось внести раздор между тевадствами Мзума. Поверьте, Вольдемар прекрасно знает цену нашим так называемым союзникам. Всему свое время.

— А я вот иногда думаю, — проворчал Шест, — выгоднее было бы дружить с Мзумом, чтобы обезопасить наши южные границы от снова возвысившегося Баррейна. Мне как-то не жарко и не холодно, что мзумцы стали независимыми. У нас и так столько земель, что вот-вот лопнем. Да и на арранском направлении неплохо бы обзавестись надежным союзником. Кив проклятый спит и видит, как бы оттяпать у нас все Дарское побережье. А мы? Есть ли вообще друзья у Директории? Западники? Я слышал, они принялись вырубать леса у себя на окраине под новые пшеничные поля. Рано или поздно перестанут покупать наше зерно, и что мы будем тогда делать? Со всех сторон враги, куда ни посмотри, Элигер окружен страхом, завистью и злобой.

— Нам друзья ни к чему, — засмеялся Артар. — Как говаривал император Корониус: один всего товарищ у Элигера есть — надежный меч! Пусть нас боятся, пускай от одного только грома имперских барабанов жалкие душонки соседей сжимаются от ужаса, хо-хо! О чем ты вообще толкуешь, Шест? Водить дружбу со мзумской сволочью? С этими неблагодарными изменниками, которые забыли, как элигерский щит спас их задницы от Баррейна? Проглотить унижение? Забыть позор Водопадов? Да чтоб с меня кожу живьем содрали! Я надеюсь дожить до того дня, когда увижу штандарт Директории над поверженным Мзумом!

— Мы — солдаты, — произнес Элан, — и дали клятву верности Элигерской Директории. Прав Элигершдад или нет, меня не волнует. Я буду служить моей стране и воевать против ее врагов. Всё просто. Советую и вам не забивать голову ерундой. Следуйте долгу и совести. Всё.

— Конечно, — пробурчал Артар, — господину легко говорить. Особливо насчет совести. А нам с душевниками плечом к плечу стоять на поле боя.

— И с каджами проклятыми еще… — подхватил было Шест, но раздраженный взгляд Элана наконец угомонил его. Оба солдата угрюмо уставились в темноту.

Элан прикусил губу. Каджи. Змееголововые. Керж Удав сказал, что они где-то тут, рядом. Чуть ли не в самом Цуме. Помогают. Помогают? Рыцарь презрительно улыбнулся. Упаси Ормаз от такой помощи…

Новые и новые отряды высаживались на берег. Одна из галер выгрузила несколько десятков элигерцев из обслуги катапульт и баллист, и Шест с Артаром радостно приветствовали земляков. Элан знаком призвал всех к тишине, и солдаты продолжили общение шепотом. Обменявшись новостями и пожелав удачи, артиллеристы отправились к месту сбора. Элан нахмурился. Куда, никто не знает, кроме командира. У него в кармане запечатанный конверт с приказом. Эти конверты сейчас у всех офицеров, они ждут условного сигнала, чтобы ознакомиться с планом действий. Поднялся ветер. Заморосил теплый, уже весенний дождь. Недалеко чернел силуэт легшей в дрейф галеры, и корабельные факелы едва освещали пространство вокруг. Три элигерца одновременно повернули головы, услышав цокот копыт. Приближался отряд верховых.

— Пара дюжин, не меньше, — сказал Артар, всматриваясь в темноту, — в тяжелых доспехах. Судя по контуру штандарта — рыцари Рощи.

— Главный рощевик пожаловал собственной персоной, — Шест презрительно сплюнул. Переглянулся с Артаром, и оба элигерских воина стали по разные стороны от своего командира, насупившись и положив руки на рукояти мечей. Даже капли дружелюбия не было на их лицах.

Элан повел плечами и, скрестив руки на груди, стал наблюдать, как от отряда отделилось несколько всадников и направилось к ним.

Шест не ошибся. Рыцарь Рощи Влад Картавый спрыгнул на землю. Бросил поводья слуге и, придерживая рукой полу плаща, зашагал к элигерцам странной дергающейся походкой. Элан сузил глаза. Дергающейся. За спиной пробормотал ругательство Артар. Дождь усилился, элигерцы набросили капюшоны.

— Приветствую доблестного Влада, могучего хранителя Рощи и защитника народа Души.

В свою очередь, Артар и Шест нехотя склонили головы.

Влад Картавый выставил левую ногу чуть вперед, но она все равно заметно дернулась. Очередное ругательство замерло на губах Артара, когда Элан бросил на него испепеляющий взгляд. Рощевик махнул рукой сопровождающим. Те отошли на дюжину шагов и уставились оттуда на элигерцев. Ответные взоры были не менее враждебными.

— Итак? — глухо поинтересовался Влад, соблаговолив кивнуть союзникам.

Элан подавил раздражение. Сколько раз он еще будет повторять одно и то же? Или прав Артар, утверждавший, что все блаженцы не в ладах с памятью? Рыцарь пристально взглянул на предводителя мятежников. Да, каджи держат его на отличном поводке…

— Доблестный Влад, почти всё готово, мы ждем лишь…

— Да, — нетерпеливо прервал его рощевик, — чего же мы ждем? Пока махатинская пехота не выйдет из города и не ударит по нам? Или, быть может, у нас уже есть могучий флот, и галеры готовы атаковать Цум элигерским огнем, не опасаясь, что корабли солнечников немедленно явятся из Мчерской гавани и утопят нас, как котят? А? Не слышу ответа, господин советник. Какого хера мы перебрасываем отряды туда и сюда уже несколько недель? Отвечай же, рыцарь. Клянусь Рощей, это невыносимо!

— Господин Влад, — терпение Элана вызывало искреннее восхищение задыхавшихся от гнева Артара и Шеста, — я уже несколько раз докладывал: необходимо как можно тщательнее усыпить внимание противника и…

— Как же, усыпить! — рассмеялся Влад. — Уж не принимаешь ты их за идиотов, рыцарь Элан Храбрый? Почти три седмицы наши войска гремят оружием на всё Темное море, да с такой силой, что даже виртхи и те услышали! Столпы Рощи, скоро закончится фураж, с таким трудом сбереженный с зимы, солдаты уже ропщут, потому что пришлось урезать пайку, а вина да чача и вовсе лишить!

— Достойному Владу прекрасно известно, что выпивка не раздается во время подготовки к наступлению.

— Тогда чего же мы ждем? — воскликнул Картавый, в гневе топая ногой. Его глаза едва не повылезали из орбит, руки затряслись, а левая нога принялась плясать сама по себе. Артар и Шест с ухмылкой переглянулись. Ничего не заметивший Влад тщетно пытался утихомирить собственную ногу.

— Достойный господин Влад Ашарский, — медленно, почти по слогам выговорил Элан, — я искал встречи с тобой именно для того, чтобы сообщить хорошие новости.

Два элигерца за его спиной переглянулись снова, теперь уже с удивлением.

— Ближайшие три дня, благородный Влад.

Главный рощевик впился глазами в элигерца.

— Хорошо, — произнес он чуть слышно. — Ах, как хорошо, господин советник. — Его нога, наконец, успокоилась. — Значит, мы подошли ко времени осуществления согласованного нами плана?

— Именно, достойный Влад.

Картавый улыбнулся, поклонился Элану, небрежно кивнул элигерцам и отправился к своим. Вскочив на коня, рощевик поднял его на дыбы. Сквозь ржание донесся крик:

— Три дня, господин советник, три дня!

Когда всадники скрылись в темноте, Элан повернулся к переговаривающимся подчиненным.

— Артар.

— Господин?

— Устранитель?

— На месте, господин.

— Пришлешь ко мне, и немедленно.

— Слушаюсь!

А Влад Картавый, пришпоривая своего скакуна, цедил сквозь сжатые зубы:

— Разделаюсь с Ламирой, и тогда придет и твое время, Элан Храбрый! Немного терпения, немного терпения…

Отряд с лязгом и гиканьем мчался сквозь ночь.

Стоя перед открытым окном, Аинэ с наслаждением вдыхала чистый, влажный, пахнущий морем воздух. До её слуха доносились деловитые крики чаек, а звезды, мерцающие в ночном небе, манили своей ускользающей красотой. Было тепло, и ласковый весенний ветерок несильно обдувал лицо девушки. Месяц эгри, наконец, вступил в законные права, и весна, настоящая весна воцарилась в Цумском тевадстве. Зима еще огрызалась ветрами и редкими ночными бурями, когда Темное море свирепо катило шипящие валы, тщетно пытаясь сдвинуть с места дамбы, возведенные королем Роином. Но последние несколько дней море успокоилось окончательно. Днем светило солнце, и радостное щебетание птиц, носящихся среди стремительно покрывающихся зеленью деревьев, трубило на весь свет о воцарении долгожданного тепла.

Вдохнув еще раз полной грудью, Аинэ с сожалением отошла от окна, и, накинув шаль, продолжила путь по длинному коридору, что соединял основную часть дворца наместника Вожа Красеня с крылом, где располагалась королева Ламира. Махатинцы и Телохранители провожали девушку взглядами — кто смотрел с удивлением, кто с изрядной долей похоти, но большая часть часовых не могла скрыть восхищения, дружно поворачивая головы вслед новой горничной государыни, которая легкой походкой проходила мимо, одаривая каждого солдата приветливой улыбкой. В конце коридора Аинэ остановилась и постучала в большие окованные железом двери. Два дюжих солдата, несшие службу рядом, получили две улыбки и, совершенно растаяв, неуклюже отсалютовали девушке. Один из них, помоложе, даже хотел что-то сказать, но взгляд старшего остановил его. Двери отворились, и горничная Ламиры скрылась за ними, оставив молодого махатинца вздыхать, а пожилого — улыбаться.

Очутившись в покоях своей госпожи, Аинэ терпеливо дождалась, пока глаза привыкнут к царившему там полумраку. Две или три свечи тускло светили в углу, ветер лениво шевелил занавески над раскрытым настежь окном, ноги утопали в мягком баррейнском ковре. Девушка глубоко вздохнула и направилась прямо в спальню. Едва она переступила порог, как черная тень выросла перед ней, а нежный звон колокольчиков заставил вздрогнуть и отступить на шаг. Снежный Вихрь. Аинэ вздохнула в третий раз и вежливо поздоровалась с рвахелом. Тот неожиданно улыбнулся, кивнул и снова растаял в темноте. Звон колокольчиков. Горничная украдкой огляделась. Здесь чуть светлее. В каждом из четырех углов небольшой спальни светило по добротному подсвечнику. Еще более пышный ковер ласкал уставшие ступни Аинэ, но все три окна оказались закрыты наглухо. Огромная кровать с возвышающимся над ней балдахином белела посередине комнаты. Обитые зеленым стены украшали три картины, изображающие славные деяния короля Роина. Пахло благовониями и воском.

— Подойди ближе, девочка.

Аинэ не сразу заметила Ламиру, сидевшую на маленькой скамейке перед зеркалом. Зеленые глаза королевы ласково смотрели на немного смутившуюся горничную. Затем Ламира улыбнулась.

— Подойди же. Возьми гребень и расчеши мои волосы.

— Да, госпожа, — присела в поклоне Аинэ, бросаясь к протянутому гребню.

— Я могу и сама, — не прекращая улыбаться, продолжала Ламира, — но знаешь, моя милая, с тобой как-то веселее. Наш друг Снеж молчалив, а Марех не сильно от него отличается.

Гребень в руке Аинэ дрогнул, и она с трудом подавила желание еще раз осмотреться.

— Моя рыжеволосая подруга ушла, — словно прочитала её мысли Ламира. — Не иначе, с визитом к Сайраку. И в самом деле, не приглашать же бравого офицера сюда… Почему ты все время молчишь, девочка?

— Прошу извинить меня, государыня, — покраснела Аинэ. — Я… я не молчу.

— Тогда разговаривай со мной. Я не кусаюсь. Или…

Ламира повернула голову, и горничная прикусила губу. Шрам на подбородке королевы дергался, губы скривились в странном подобии улыбки.

— Смотри мне в глаза!

Аинэ повиновалась. Едва не вскрикнула, потому что лицо королевы пылало гневом. Аинэ почувствовала, как струйка холодного пота медленно ползет по виску. Но каким-то усилием девушка выдержала это нечеловеческий взгляд, лишь что было сил сжала пальцами рук складки платья.

Ламира отвернулась, бросила глухо:

— Расчесывай.

Все еще дрожа, Аинэ снова взялась за гребень.

— Закрой ставни, мне холодно, — велела королева, когда горничная закончила. — Спасибо. Можешь идти. Я сама разденусь и приму ванную.

— Государыня, — нерешительно спросила Аинэ, — кто же подготовит воду?

— Марех. Скоро она вернется. Ступай.

— Я могла бы… если государыня позволит…

Взгляд зеленых глаз впился в Аинэ, и снова девушке почувствовала, как странная дрожь охватывает все ее тело, от макушки до пальцев ног, а липкий страх вот-вот лишит возможностидышать.

— Хорошо, останься.

Едва слышная возня за дверьми заставила королеву и горничную вздрогнуть. Они дружно повернулись на источник шума. Но если Ламира сразу же опустила голову, вернувшись к своим мыслям, то юная горничная отступила на шаг назад при виде фигуры, явившейся из мрака коридора.

Высокая стройная женщина, чуть сгорбившись, вошла в спальню. Из-под черной шапочки сверкнули огнем две длинные косы. Черная шерстяная юбка до пят и такого же цвета накидка лишь подчеркивали стройность грациозного, по-кошачьи гибкого тела. Рыжеволосая приблизилась к Ламире, неслышно ступая по мягкому ковру. Темные глаза насмешливо скользнули по Аинэ, и почти с таким же лукавством уставились на Ламиру. Пока пораженная такой непочтительностью горничная переводила взгляд с королевы на Марех и обратно, кудиан-ведьма заговорила. Голос, похожий на мурлыканье объевшейся мышами кошки, мягко разнесся по спальне.

— Ваше королевское величество, вода скоро будет готова.

Аинэ пристально взглянула на ведьму. Та с ухмылкой кивнула в ответ, наматывая на палец рыжий локон. Рыжий ли? Аинэ прищурила глаза. Настоящий ли это цвет волос Марех? А её лицо, такое красивое, словное сошедшее со старых картин, разве можно с уверенностью сказать, что перед ними истинный облик ведьмы? Сайраку-то все равно, улыбнулась про себя Аинэ. Измени свою внешность Марех, бравый офицер наверняка будет только доволен…

Хотя прошло немало времени с тех пор, как Аинэ едва не погибла, оказавшись под властью темного демона Вайны, девушка все еще не могла смотреть на Марех без содрогания. Та вела себя по отношению к горничной мягко, словно стараясь не напоминать девушке про страшные события осени. Вот и теперь, обращаясь к Аинэ, кудиан-ведьма приветливо, хоть и чуть насмешливо, улыбалась, а новоиспеченная горничная королевы отвечала вежливо и спокойно. Во всяком случае, Аинэ надеялась, что голос ее звучит ровно.

— Государыня решила оставить молодую девушку подольше? — обратилась между тем к Ламире Марех. — Мои услуги сегодня не понадобятся? Ах, неужели отдохну немножко?

Взгляд на Аинэ, подобный острию кинжала, сопровождал это мурлыканье. Но девушка гордо подняла голову и, удивляясь сама себе, выдержала это взгляд. Марех усмехнулась.

— Пожалуй, — ответила Ламира задумчиво. — В конце концов, разве она не доказала свою верность?

— Доказала, — кошачьи глаза снова уставились на Аинэ, — как и наш друг Зезва из Горды.

Аинэ встрепенулась, вызвав новую ухмылку кудиан-ведьмы.

— Зезва из Горды… — тихо повторила Ламира. — Из тевадства славного Мурмана. Отец Кондрат часто рассказывает про своего друга. Да… Храбрец, хоть и молчун. Ты хочешь что-то сказать, милая моя, я же вижу. Говори.

Аинэ покраснела, но веселье в глазах Марех придало девушке смелости. А возможно… рыжеволосая хочет узнать побольше про Зезву. Девушка покосилась на ведьму и постаралась напустить на себя самый простодушный вид.

— Нет, государыня. Просто услышала знакомое имя.

Марех засмеялась, но раздраженный взгляд Ламиры заставил кудиан-ведьму умолкнуть.

— А мне рассказывали, — сказала королева, делая ударение на последнем слове, — что бравый рыцарь из Горды неравнодушен к твоим чарам. Это правда?

Аинэ гордо подняла голову.

— Государыня, прошу извинить за дерзость. Могу ли я объясниться?

— Говори.

— Я честная девушка…

— Неужели? — заулыбалась Марех, но королева раздраженно подняла руку, и ведьма закрыла рот ладонью, чтобы скрыть разбирающий ее смех. — Говори, милая, не бойся.

— Если достойный Зезва из Горды питает по отношению ко мне некие чувства, это его личное дело, государыня. Более того, я не уверена, что упомянутые чувства существуют на самом деле.

— Вот как, — улыбнулась королева. — Значит, это просто слухи.

— Как известно вашему величеству, я сирота…

Ламира вздрогнула.

— … мои родители погибли в начале войны, — голос Аинэ чуть дрогнул, но тут же окреп. — Дядя и тетя убиты при штурме Кеманского монастыря. Моим духовным отцом стал брат Кондрат, которого государыня знает. Так вот, — Аинэ смело взглянула на собеседниц, — пока Зезва не приходил к нему просить моей руки. А если он решится на подобный шаг, то только после долгих раздумий и объяснения со мной.

Сказав это, Аинэ опустила глаза. Она сдерживала дрожь в руках, что было сил. Но образы родителей и дяди с тетей не уходили. Девушка не выдержала и закрыла лицо руками. Вздрогнула, почувствовав, как чья-то рука ласково прикоснулась к ее волосам. Королева!

— Прости нас, девочка, — произнесла Ламира очень тихо. — Пожалуйста.

Потрясённая Аинэ словно онемела. Зашелестев юбкой, прошла мимо рыжая ведьма Марех, сжав тихонько кисть горничной. Взгляд черных глаз словно тоже просил прощения. Не сказав ни слова, кудиан-ведьма вышла из спальни.

Аинэ бросилась в ноги Ламиры, но та велела ей встать, напомнив, что уже готова вода и горничная должна помочь своей госпоже раздеться и принять ванну. Глотая слезы, девушка бросилась исполнять повеление властительницы Мзума.

С наслаждением опускаясь в насыщенную благовониями и травами воду, Ламира украдкой взглянула на горничную, стоявшую возле деревянной ванной с полотенцем в руках. Чуть бледное лицо Аинэ казалось совершенно непроницаемым, и королева с едва заметной улыбкой решила полностью насладиться теплом, чудесной водой и душистым мылом. Чуть подвинувшись, она облокотилась о края, запрокинув голову назад. Длинные волосы едва не касались ковра. Ламира закрыла глаза.

Аинэ стояла молча, не в силах отвести взгляда от кончика хвоста, что появлялся и исчезал на темной, бархатистой поверхности воды.

Его Святейшество, Владыка Востока и Запада, Хранитель Веры Отцов, отец Истрий выжидательно смотрел на высокого и худого священника, принесшего столь неожиданную весть. Голубые глаза первосвященника Мзумской Кафедры, казалось, вот-вот пронзят монаха, а ухоженные, унизанные перстнями пальцы рук отломят изрядные куски от углов стола, за которым восседал владыка.

— Повтори, Гулверд. Медленно.

— Ваше Святейшество, он здесь и нижайше просит вас об аудиенции.

Истрий тщательно осмотрел каждый свой перстень. Элигерское золото. Три арранских рубина и два баррейнских. Владыка любил драгоценные камни. Они успокаивали.

Гулверд молча ждал. Его старания скрыть собственное удивление были намного успешнее. Но если бы в кабинете первосвященника находился третий человек, и если бы этот третий оказался человеком наблюдательным, то наверняка заметил бы мелькнувшее в глазах Гулверда презрение. Но в кабинете находилось лишь двое иноков, и мгновенье спустя лицо худощавого монаха снова прикрылось маской безразличия.

— Пусть он войдет.

— Да, Ваше Святейшество. Что делать мне?

— Подожди в коридоре, но далеко не уходи.

Истрий был слишком поглощен собственными мыслями, чтобы заметить очередной быстрый взгляд Гулверда. Монах молча поклонился и вышел, оставив двери открытыми. Из коридора донеслись приглушенные голоса: посетителя приглашали в кабинет. Истрий заерзал в своем кресле. Звук приближающихся шагов гулко отражался от стен. Блики пламени из факелов метались в разные стороны. Истрий быстро встал и открыл настежь ставни. Прохладный ночной воздух ворвался в кабинет. Одна из роскошных бархатных штор взметнулась вверх и зацепилась за угол книжного шкафа.

— Ваше Святейшество.

Вздрогнув, Истрий обернулся. Фигура в плаще, с низко опущенным капюшоном, замерла возле дверей, почтительно сложив руки на груди. Владыка медленно подошел к своему столу и уселся. Долго рассматривал посетителя, наконец, махнул рукой, приглашая сесть. Но человек в капюшоне лишь почтительно поклонился в ответ, оставшись на ногах. Истрий унял раздражение.

— Ты смел, Басили, очень смел.

Тот, кого Истрий назвал именем Басили, поклонился снова. Мелькнула и тут же пропала в складках одежды соломенного цвета борода.

Первосвященник нервно задвигался в кресле. Бросил быстрый взгляд на двери. Басили усмехнулся в бороду и откинул капюшон.

— Позволь выразить покорность и самую искреннюю преданность, отче, — проговорил Басили, чуть прищурившись. Сказав это, глава Божьих воинов оглянулся на двери и усмехнулся во второй раз.

Пораженный такой бесстрашностью Истрий перевернул все свои перстни камнями вниз.

— Одно мое слово, — наконец, тихо сказал владыка, — и стража потащит тебя к Гастону. Вот, взгляни на эту штору. Если я ее дерну, прибегут солдаты.

— Не сомневаюсь в этом, Ваше Святейшество.

Третья ухмылка. Истрий нахмурился. Этот головорез в рясе ведет себя так, словно не он пришел к первосвященнику Мзума, а наоборот: Истрий унизительно просит его внимания на аудиенции. А может… Владыка поджал губы. С тех самых пор, как король Роин разогнал Корпус Следящих, Истрий встречался с Басили три раза. Они поддерживали связь. Тайно. Владыка знал, что после побега из тюрьмы, Блаженный и его люди прятались в лесах Западного Мзума. Ах, мой старый и неистовый друг Басили…

— С другой стороны, — сказал, наконец, Истрий со спокойствием, которой на самом деле не испытывал, — ты мог явиться сюда, чтобы попросту перерезать мне горло. И дело с концом.

— И дело с концом, — словно эхо отозвался отец Басили.

— Впрочем, хватит шуток, — Истрий поморщился и погладил свою ухоженную, тщательно завитую бороду. — У тебя должна быть весьма веская причина для того, чтобы являться к Первосвященнику Мзума и не бояться при этом оказаться подвешенным на крюк в одном из заведений милейшего господина Гастона. Несмотря на то, что ты по-прежнему священник, и наши братья обязаны пропускать любого инока в храм, мне трудно понять резоны, сподвигнувшие тебя на такой риск. Откуда ты знаешь, может обитель сия кишит теневиками? Может, проведший тебя Гулверд — агент Тени? Может, и я сам — человек Гастона? Да, мы всегда с тобой дружили, еще со времен семинарии и монашества, но…

Владыка развел руками, старательно изображая недоумение.

Отец Басили слушал Истрия с совершенно бесстрастным лицом. Лишь однажды слабая улыбка (четвертая с момента его появления в кабинете, по подсчетам Истрия) тронула губы Следящего, когда владыка записал себя в теневики.

Истрий медленно опустил руки. В этот раз Басили не спешил с ответом.

— Ах, — спохватился владыка, — я даже не предложил тебе вина! Ах, позор на мою голову… Эй, кто там? Гулверд!

Следящий поднял руку.

— Благодарю, святой отец. Моя персона не стоит такого беспокойства.

— Но, право же…

Однако Басили почтительно поклонился и еще раз заверил Истрия, что не хочет ни еды, ни питья. Владыка снова заерзал за столом, тщетно всматриваясь в непроницаемое лицо Следящего, словно пытаясь выведать его мысли. Хитрит старый лис, ох, хитрит, Ормаз тому свидетель!

— Ваше Святейшество! — проговорил Басили спустя некоторое время. — Да, я смертельно рисковал, явившись в столицу Солнечного Королевства. Рисковал, когда, переодевшись в одежду простолюдина, ехал через Перевал, мимо Водопадов и джувской границы. Рисковал, когда под видом странствующего монаха проник в пределы славного города Мзум. Но где бы ни ступала моя нога, я видел, как страдает народ. Как голодают дети…

"Ах, сейчас заплачу… — думал Истрий, мастерски изображая сочувствие. Он был первосвященником, а значит, лицемером. — Дети, голодают, как же…"

— … как армия нищих и беженцев из Даугрема клянчит милостыню. Как мрачные, оборванные солдаты, месяцами не получающие жалованье, грабят и занимаются вымогательством. Как потерявшие совесть торгаши заламывают неслыханные цены на хлеб. Все это прошло перед моими глазами! — Басили скривил губы. — И теперь я пришел к святому человеку, Первому Священнику Ормаза и Дейлы, к тому, чьи проповеди слушают с открытым ртом… К тому, за кем пойдет измученный голодом и разорительной войной народ! К моему другу и брату…

"Ай, врешь, хитрая лиса…"

— Владыка Истрий! — Басили вытянул вперед сложенные в почтительном жесте руки. — Прошу, услышь меня, меня и сотни верных сынов Мзума. Мы вынуждены годами прятаться в лесах, как дикие волки. Ни разу, ни на одно мгновение, и в мыслях не могли мы допустить возможности предать собственную страну…

"Ну, просто герои на все времена, ха-ха".

— … ибо мы — истинные сыны Мзума, живем с одной лишь мыслью, одной мечтой: вернуть нашей родине былую славу, поднять павшее величие!

Следящий умолк. Порыв ветра сорвал бархатную занавеску со шкафа, закрутил в ленивом танце.

— Господин Черный, однако, придерживается несколько иного мнения, — Истрий откинулся на спинку кресла. Волчья искренность снова засветилась в голубых глазах владыки. — А с господином Верховным Смотрящим шутки плохи. Уж кто-кто, а ты должен это знать, брат.

— Гастон? — словно выплюнул Басили, и злая улыбка (Истрий уже потерял им счет) исказила черты его лица.

— Гастон, — подтвердил первосвященник. — Твой старый приятель. По всей стране, на столбах и стенах трактиров висят объявления с твоей физиономией, брат Басили. И физиями твоих молодцев тоже. Сколько их там? Сотня, две? Может, три, или даже четыре? Сплошь патриоты на подбор, прячущиеся от преследований? А? Да в одном коридоре Чёрного в два раза больше головорезов, чем вся твоя армия лесных мстителей. Теневики кишмя кишат везде, и я порой удивляюсь, как ты умудрился столько времени разгуливать на свободе. Ах, не говори, что тебя поддерживает народ. Простолюдины уважают тех, кто снабжает их хлебом. Ты раздаешь достаточно хлеба? Или, быть может, устраиваешь бесплатные застолья для нищих и бродяг? Нет? Жаль. А теперь ты вспомнил про мое существование и заявился, дабы просить меня, первосвященника Мзума, встать во главе мятежа… Да не вздрагивай ты так, брат Басили! Будем называть вещи своими именами. Возглавить бунтовщиков — значит поставить себя вне закона, и любой сержант-махатинец вздернет меня на ближайшей яблоне, если поймает. Ты знаешь закон Роина. Кто идет против власти короля, будь то эр, инок, рыцарь иль купец, объявляется врагом народа мзумского, а голова оного супостата подлежит незамедлительному отделению от туловища. Это если супостат оказался рыцарем или купцом. Простолюдина просто разорвут на части, привязав к двум лошадям. Но мы с тобой иноки, священники. Таких как мы, вешают. На хорошей веревке. Новенькой, с мылом. Предварительно познакомив с палачом по имени Бонифациус. Ага, ты вздрогнул. Помнишь такого? Помнишь…

Истрий окинул взглядом скрестившего руки на груди Басили и продолжал, тщательно выговаривая слова и не убирая с лица маску тревожной задумчивости. Владыка мастерски носил маски.

— Я читал твои письма. Причем некоторые из них по несколько раз. Надеюсь, ты не думаешь, что каждый раз, когда я служу в Храме Солнца, а рядом стоит королева… — лицо Истрия на мгновенье сбросило личину паяца, — королева, которая…

— Хвостатая ведьма, нелюдь! — прорычал Басили, и владыка был ему благодарен, что не он озвучил его собственные мысли.

— … и разум мой взывает к памяти славных предков, — Истрий печально покачал головой. — Но что ты хочешь от меня, брат Басили? Выйти на улицы и начать внушать черни, что на троне сидит… эхм, не совсем… ну, ты, в общем, понял, кто. Понял ведь, правда?

Следящий презрительно кивнул.

— … что же будет результатом такой моей деятельности? Думаешь, возмущенный народ возьмется за вилы, направит натруженные стопы во дворец, свергнет королевскую власть, и заживем мы все тогда, как в старые добрые времена?

— Почему бы и нет?

— Ах, Дейла святая! Милый мой Басили, неужели долгие годы скитаний сделали тебя таким наивным? — Истрий вздохнул. — Если бы все было так просто! Если бы я только мог…

— Ты можешь, — сказал Басили.

Владыка взглянул на Следящего исподлобья, но ничего не ответил.

— Я буду ждать твой ответ в течение трех дней, — проговорил уже спокойнее Басили. — Если не дождусь, то…

— Продолжишь борьбу один? — задумчиво поинтересовался Истрий.

— Продолжу.

— Куда же тебе писать ответ, в случае чего?

— Ты знаешь, куда. Прощай. И помни.

Владыка воззрился на Следящего.

— Помни?

— Кто ты есть.

— О, да… А если я захочу снова встретиться с тобой? Все эти письма, знаешь ли… вещь ненадежная.

Глава Божьих воинов несколько мгновений смотрел прямо перед собой, куда-то мимо ожидающего ответ Истрия. Едва слышный шорох со стороны коридора, и голубые глаза Следящего взглянули на владыку.

— Ты знаешь, где меня искать.

Не сказав больше ни слова, Басили, вышел. Истрий щёлкнул пальцами. Словно из-под земли, явился Гулверд. Первосвященник шепнул ему пару слов. Инок молча кивнул и скрылся за дверьми.

— Ах, брат мой Басили, — бормотал Истрий, закрывая ставни и морщась от ветра, — надеюсь, ты не воображаешь, что я поверил твоему актерскому таланту? Хотя главное дело вовсе не во мне, я-то давно с тобой знаком, мой неистовый друг. Но сыграно было замечательно, я в восхищении. Впрочем, в одном ты прав — в Солнечном королевстве Мзум на троне сидит богомерзская нелюдь. И не будь я первым иноком государства, если в словах твоих нет определенного резона… — Истрий поправил шторы, затем уселся в кресло и задумчиво уставился на свои перстни. — Сегодня не буду служить, пусть Гулверд позаботится… Гулверд… Ах, Басили, хитрая лиса. Что же касается Ламиры… — Истрий скривил губы. — Письмо я напишу, клянусь Ормазом. Не сразу, ты подождешь ответа, Божий Воин, наберись терпения. Да, именно терпения. Ведь мы терпим долгие годы. Дурное семя богохульника Роина, самозванца и убийцы святых отцов!

— Ох, и едрит ж твою налево душу проститутку мать, — проворчал светлейший тевад Мурман, пригубливая рог с вином, поданный Аристофаном. — Неприятель уже седмицу как бродит в окрестностях, гремя железяками, а мы, значит, обжираться, уф!

Лакей молча отступил с почтительным поклоном. Мурман фыркнул, поколебался немного, и вылил вино в канаву. Величественно хмыкнув при виде всплеснувшего руками Аристофана, тевад бросил ему пустой рог и прислушался.

— Скачут, — вытянул шею Аристофан, делая знак кому-то, скрытому в темноте. Мгновенно в призрачном свете раскачивающегося фонаря появились вооруженные до зубов солдаты. Несколько стрел отправились на свои места в тетивах, мечники поспешили прикрыть лучников. Царящая вокруг темень поглотила знак солнца на щитах тяжеловооруженных пехотинцев Мзума.

Цокот копыт приблизился. Наконец, в небольшую улочку, прилегающую к Площади Брехунов, влетел маленький конный отряд.

Зезва Ныряльщик поднял руку в приветствии. За его спиной осадили коней Каспер и еще несколько солнечников — рыцарей из свиты Мурмана.

— Ну? — хмуро поинтересовался тевад. — Что там неприятель? Как наши войска?

— Неприятель на месте, — ответил Зезва, успокаивая Толстика. Рыжий конь с самым недовольным видом жевал узду. — Доблестная армия Мзума также в полном порядке: патрули на стенах, катапульты готовы, тишина и покой. Очередной ночной дозор удался на славу — мы снова месили дерьмо на улицах. Посмотри, светлейший тевад, я плащ весь изорвал в кустарнике, пока лазил на эту проклятую стену на первом круге! Дуб бы подрал этих ткаесхелхов, что придумали план цитадели!

Ныряльщик скорбно посмотрел на внушительных размеров дыру на своем плаще. Тевад пожевал ус и ласково покачал головой. Опытный Аристофан бочком спрятался в тень. Зезва уже было раскрыл рот, чтобы снова что-то сказать, но замер, увидев глаза светлейшего тевада.

— Что-то нашел? — очень тихо спросил Мурман, и что-то незримое заставило Зезву соскочить с коня и вытянуться перед своим начальником. Солдаты принялись украдкой переглядываться. Тихо ойкнул Аристофан, закончив свой отход в ночной покров. Он очень хорошо знал этот тихий, почти ласковый голос.

— Ну? — еще тише поинтересовался тевад. — Долго будешь молчать?

— Светлейший, — начал Зезва, оглядываясь на хранящего молчание Каспера, словно в поисках поддержки. — Мы снова проверили все три круга крепостных стен. Нигде нет ни дыр, ни проломов, ни обвалившегося камня. Всё, что натворил своим преступным саботажем Кир Зелон, мы успели устранить…

— Знаю, — рявкнул Мурман. — Не тяни свинью за хвост!

— Первый круг, — продолжал Ныряльщик, тщательно подбирая слова, — оснащен шестью катапультами и дюжиной баллист. Там неусыпно дежурят две сотни лучников. Сотня бодрствует, сотня отдыхает. Любой, кто отважится на штурм, отправится на соль, утыканный стрелами, как ёж. Если предположить, что противник двинет осадные башни, мы всегда успеем перебросить на первый круг подкрепления. Таким образом, на нашей первой линии обороны…

— Второй круг!

— Да, светлейший… вторая линия крепостной стены, как известно светлейшему, опоясывает собственно окраины Цума, тянется по холмам, опускаясь и поднимаясь… — заметив выражение лица Мурмана, Зезва осекся, но тут же продолжил: — Второй круг еще более неприступен, чем первый. Если предположить невозможное, и враг захватит первую стену, на его голову обрушится вся мощь наших стрелков и арбалетчиков, сосредоточенных на втором круге. Кроме того, там большие запасы камней, смолы, несколько катапульт. В некоторых местах неприятель будет вынужден наступать через узкие проходы, со всех сторон, окруженные крепостными стенами, под непрекращающимся огнем наших войск. Стены второго круга проверены самым тщательным образом. Ничего. Ни дырочки, ни обвалившегося камня, ни негодной башни.

Зезва замолчал и потрепал по холке недовольно грызущего удила Толстика. Мурман молча повернулся к темноте, где прятался Аристофан. Мгновение, и возникший из тьмы лакей подавал господину полный кубок. Мурман принюхался, кивнул одобрительно, обнаружив в кубке пиво вместо вина. Выпил почти залпом. Отер усы. Бросил быстрый взгляд на Зезву. И отвернулся, скрестив руки на груди.

— Третий круг.

Зезва и Каспер переглянулись. Ныряльщик сплюнул, пробормотав едва слышно про "курвин корень". Каспер улыбнулся и начал говорить, к немалому облегчению своего товарища.

— Светлейший тевад, последняя линия обороны города опоясывает дворец гамгеона Вожа Красеня. Если предположить невероятное: враг добрался до третьего круга, то там его встретят отборные солдаты под командованием всем нам известного Сайрака. Этот доблестный командир великолепно знает свое дело. Патрули денно и нощно обходят стены и улицы, — Каспер кашлянул, кивнул в ответ на благодарный взгляд Зезвы. — Таким образом, наши силы…

— Шрам? — перебил юношу Мурман.

— Шрам? — слегка растерялся Каспер.

— Там стоят джуджи Огрызка и махатинская пехота, — проговорил Зезва, доставая из кармана яблоко и скармливая его обрадованному Толстику. — С башен — замечательный вид на позиции мятежников.

— И на Цум тоже, — задумчиво сказал Мурман.

Зезва и Каспер снова переглянулись. Беспокойство тевада длилось уже много дней. С тех самых пор, как Лев Аскерран указал на зияющие бреши в, казалось бы, безупречной обороне города. Меры, молниеносно принятые командованием, должны были успокоить Мурмана, но наместник Горды, совсем недавно назначенный Ламирой комендантом Цума, уже который день не находил себе места. По ночам он поднимал ввереных ему людей, объезжал посты и защитные стены, захаживал в гости джуджам, обороняющим деревню Шрам, в общем, не давал покоя ни себе, ни Зезве с Каспером. Последние давно мечтали лишь об одном: найти хороший сеновал и завалиться спать. Хорошо отцу Кондрату, которого приблизила у себе королева, сделав духовником, к зависти и гневу Цумской монашеской братии. Еще бы, выскочка, инок-бродяга из Орешника вхож к ее величеству! Не иначе, Ормаз решил покарать головы и души людей Мзума… "Да, — думал Зезва, не реагируя на настойчивые призывы Толстика выдать еще одно яблоко, — брат Кондрат устроился неплохо. Знай себе кушай, пей, да исповедуй. Причем не кого-нибудь, а саму правительницу Мзума. Которая…" —

Зезва помрачнел.

Между тем, Мурман испытывающе взглянул на подчиненных, смачно высморкался в огромный платок, извлек из-за пазухи свернутый лист. Затем развернул и прочитал его содержимое как громом пораженным окружающим.

— "Секретный циркуляр. Тень. Всем офицерам, рыцарям, солдатам, агентам, — голос Мурмана звучал глухо и устало, — седмицу назад в стольном граде Мзум совершено дерзкое покушение на Его Святейшество, Владыку Востока и Запада, Хранителя Веры Отцов, Первого Священника Храма Солнца — святого отца Истрия…" — тевад хмуро пробежал глазами по тексту… — дальше обычное словоблудие писца… так… ага, вот: "… благодаря милости Ормаза и бдительности солдат Тени, преступнику не удалось привести коварный замысел в исполнение. Владыка получил ранение, но сейчас его жизнь вне опасности. Несмотря на все принятые меры по поимке, злодею удалось скрыться. Приметы богомерзкого лиходея: в одеждах инока, по имени…"

Когда тевад назвал имя преступника, Зезва подскочил на месте и уставился на Мурмана. Каспер выругался сквозь зубы.

Человек в монашеском плаще крался вдоль стены дома, прячась от призрачного света ночных фонарей. Добравшись до большого вечнозеленого дерева, что кривой глыбой высилось возле ворот богатого дома, человек присел на корточки и долго не мог отдышаться. Немного придя в себя, он прислушался. Тишина. Ночной Цум не издавал ни звука. Лишь откуда-то слабо доносился злобный лай потревоженного пса.

Ночной странник поднялся, закутался в свой грязный и дырявый плащ. Тщательно осмотрелся, и не найдя в окружающей предрассветной мгле ничего подозрительного, продолжил свой путь вдоль стен. Пройдя всего несколько шагов, снова опустился на землю. Со стоном принялся разматывать грязную повязку на ноге. Долго изучал рваную рану, щурясь и покусывая от боли нижнюю губу. Вздрогнул, услышав лай собак. Погоня. Все-таки выследили. Куда теперь? С этой раной далеко не уйдешь… Впрочем, нет, один путь есть. Человек глухо застонал и рывком поднялся. Старый цвинтарь, вот он, совсем рядом. Нужно лишь перейти через мост и… И оказаться в Старом городе, где ночная нелюдь все еще бродит по узким улицам в поисках пьяниц и бродяг.

Лай стал громче, и человек заковылял дальше. Задыхаясь и припадая на больную ногу, он прошел мимо темной пасти арки полуразрушенного дома. Шипение, раздавшееся оттуда, заставило его похолодеть от ужаса и прибавить ходу.

Вожак ненавидел Старуху. Сколько раз эта облезлая сучка вставала на его пути, отбирая законную добычу. Он тихо зашипел и выставил когти. Его тело, поджарое, мускулистое, припало к земле. Пасть раскрылась, обнажив блестевшие слюной клыки. Но Старуха не испугалась, лишь еще сильнее задергался хвост ночницы, а горящие красным глаза буравили молодого ночника, посмевшего бросить ей вызов. Вожак сделал шаг вправо, раздувая ноздри. За его спиной перебирали лапами еще три ночника. Все как всегда: самцы и самки охотятся отдельно, часто вступая в яростные драки из-за очередной жертвы. Жертва. Вожак почувствовал, как тягучая, вязкая слюна наполняет пасть. Голод, проклятый голод. В последнее время человеки обходят стороной старый цвинтарь… Ага, что это? Конечно, прихлебательницы Старухи, кто же еще. Поведя носом, Вожак учуял запах молодой ночницы, с которой он спаривался не так давно. Но время случки прошло, и теперь ему хотелось лишь запустить зубы в плоть, неважно чью. Человековскую или ночника, неважно. Голод. Хочется есть. Старуха и ее товарки пусть убираются в пасть Кудиану.

— Снова ты, старая сука, — зашипел Вожак, — снова ты.

— Глупец, — беззлобно прорычала Старуха, все так же вертя хвостом. — Ты же знаешь, что добыча все равно останется нам. Если будешь вести себя хорошо, то, быть может, и оставим пару ребрышек. Хватит тебе и твоим вшивым дружкам?

Яростное шипение, раздавшееся в ответ, заставило Старуху широко оскалиться. Шерсть на горбатой спине страховидла встала дыбом; ночница едва заметно повела головой — дикой смесью человека и волка. Вожак щелкнул зубами, когда из темноты явилось еще четыре ночницы и расположилось вокруг. Самцы затравленно попятились к своему лидеру, рыча и скаля зубы.

— Мы уходим, — зевнула Старуха, поворачиваясь спиной к трясущемуся от гнева Вожаку. — Отведи псов к живодерне, мой тебе совет. Говорят, там выбрасывают знатную требуху. А то исхудали, страх. Ты же лидер стаи.

Окончательно рассвирепевший Вожак едва не упустил важную деталь. Но крупица холодного расчета, еще остававшаяся в его голодном полубессознательном сознании, указала ему на подозрительную сговорчивость ночниц. Поэтому он сдержал яростный вой и молча смотрел, как ненавистные самки скрываются в темноте. Его дружки рычали недолго. Оборвав их рев не терпящим возражений рыком, Вожак увел стаю в другую сторону, выслав вперед двух разведчиков. Старуха и ее сучки ведут добычу. Что ж, Кудиан свидетель, в этот раз ночницы умоются собственной течкой!

Вскоре группа зверолюдей неслась сквозь ночь. Вожак думал о еде. И о Старухе.

Человек в монашеском плаще из последних сил ковылял по разбитой брусчатке. За спиной остался старый мост через Хумсту, перед ним лежал старый город, и высилось разбитыми и покосившимися надгробиями заброшенное кладбище. Подслеповатые, темные склепы провожали взглядом одинокого путника, из последних сил хромавшего через древний цвинтарь. Пару раз начинался и тут же переставал капать теплый весенний дождь. Шипение, так испугавшее человека возле моста, больше не повторялось. Но странник не мог успокоиться. Постоянно озираясь, он искал источник опасности. Разум путника бился в тщетных попытках объяснить причины странного беспокойства, грызшего его с того самого мига, как он ступил на каменные плиты старого моста. Проклятая рана! Нужно дать ей очередную передышку. Рука человека, с зажатым в ней кинжалом, медленно двигалась в темноте, словно так он пытался отогнать собственные страхи. Кто следил за ним, следил уже давно и упорно! Страннику чудилось, что из-за деревьев кто-то выглядывает, а за каждым надгробием притаился… Кто притаился? Человек криво усмехнулся, покрепче сжал кинжал и двинулся дальше. Когда раздалось шипение, он почти не удивился.

Вожак нюхал воздух, раздувая ноздри. Возбуждение и запах крови. Он чувствовал, как все его существо начинает охватывать сладкая истома чувства близкой добычи. Близкой как никогда. Ночник ощерился. Его спутники веером разошлись между могильных камней. Усилием воли Вожаку удалось прояснить собственные ощущения. Насладиться добычей можно позже. Но где же лазутчики? Слишком долго их не было. Наверняка следят за сучками Старухи. Или…

Подбежавший к нему ночник униженно припал к земле, прося разрешения говорить.

— Где Клык и Ноздря? — спросил Вожак раздраженно. Запах добычи злил. Дразнил. Мешал думать. — Не молчи!

— Господин… — проскулил пес. — Их нигде нет.

— Что значит, нигде нет, ты, падали кусок?! Что ты не…

Странный запах ударивший в ноздри, заставил Вожака умолкнуть. Он пригнулся к земле и долго внюхивался. Псы постепенно собрались вокруг лидера. Наконец, тот коротко рявкнул и бросился по следу. Ночники цепочкой потянулись следом. Еда, еда, еда!

Старуха осторожно обошла черный валун и замерла, втягивая воздух носом. Огромный камень безмолвным великаном возвышался у входа в аллею, теряющуюся в темноте дико разросшегося виноградника. Самки молча ждали за спиной Старухи. Она чувствовала, как мечутся в воздухе их полные голода и нетерпения мысли. Старуха тряхнула косматой головой. Еда… Человек, которого они вели столько времени, скоро окончательно выбьется из сил, и тогда…

Резкий звук ударил по ушам одновременно со странным запахом, ударившим в носы. Самки невольно попятились, но тут же остановились, повинуясь резкому лаю лидера.

Старуха колебалась недолго. Вскоре ночницы одна за другой втянулись в аллею. Человек был там, его запах, такой притягательный, манил и сводил с ума. Крадущаяся впереди Старуха быстро отогнала от себя неприятное воспоминание о необычном звуке и неприятной вони. Они прошли, их больше нет. И лишь запах еды и крови добычи впереди.

Человек со стоном поднялся, но тут же рухнул на влажную, холодную землю. Полежав несколько мгновений без движения, дернулся, с усилием перевернулся на бок и, загребая ладонью податливую грязь, ухитрился встать. В глазах поплыли черные круги, он затряс головой. Шипение уже совсем близко. Нет, не шипение, а низкий скулеж. Он сжал кинжал, затравленно оглянулся в темноту и двинулся дальше по аллее. Куда она ведет? Беглец смутно помнил, что сразу за одичавшими виноградниками должны начинаться подземные ходы — знаменитые Цумские катакомбы. Несмотря на отчаянное положение, человек усмехнулся.

— Клянусь Ормазом, — прошептал он, — это очень мудро: уйти от теневиков и угодить в лапы страховидла. Ах, как же вы завываете, мои голодные друзья! Но я не подарю вам удовольствия легкой добычи, нет. Кое-кто из вас поплатится за неуемный аппетит…

Сказав это, человек перебросил через плечо полу монашеского плаща и заковылял дальше, зорко смотря по сторонам. Вот-вот, вот здесь, где то здесь должны уже быть пещеры. Где же они, где? Скулеж усиливался с каждым мгновением. Они все ближе, его новые друзья…

Вожак ждал. Добыча вот-вот появится из-за камней. Она ранена. Запах крови был уже настолько сильным, что дрожали лапы, а слюна нестерпимой жвачкой тянулась между зубов. Ночники рассыпались между каменных глыб. Они перехитрили Старуху и ее сучек, перехитрили! Вожак довольно оскалился. Но куда же запропастились Клык и Ноздря? Странно…

Снова этот звук! Вожак встрепенулся и с невероятной, просто непостижимой быстротой развернулся к источнику шума.

— Ноздря? Клык?

Два потерявшихся ночника молча смотрели на лидера. Их хвосты были низко прижаты к земле. Вожак яростно зарычал, но тут же умолк и отвернулся. С этими шелудивыми он потолкует позже. После того, как лишит доли добычи, потому что…

Лидер стаи, мудрый Вожак, был опытным и быстрым ночником. Иначе он не выжил бы. И уж тем более, никогда не стал бы водить на охоту самцов. Когда темная тень мелькнула слева, он успел отреагировать, молниеносно развернулся, выпустил когти. Поздно. Смерть, вылетевшая из-за осевших на землю тел Ноздри и Клыка, оказалась еще быстрее. Сверкнуло лезвие, и с коротким хрипом Вожак покатился в грязь. Его голова с выпученными глазами полетела в сторону, перекувыркнулась два раза в воздухе и ударилась о камни, замерев между ними в яростном оскале. Ночники пытались атаковать неведомо откуда взявшегося врага, но едва завидев, кто несет смерть, бросались врассыпную. Тщетно. Безжалостная смерть настигла их всех, и предсмертный визг каннибалов оглашал ночную тишину.

Когда все было кончено, высокая фигура вышла из-за большого склепа и коротко свистнула. С рыком явилось что-то лохматое, черное, потерлось о ногу хозяина.

— Отлично, — промурлыкала хозяйка, потрепав животное по голове, — ты молодец, сладкий мой. Но где же, — она обернулась, — где же наши друзья?

Когда в ответ на это вопрос раздалось шипение, женщина склонила голову набок и некоторое время изучала силуэты, появившиеся вокруг нее. Затхлый запах гнилой воды ударил в нос, и незнакомка поморщилась. Животное у ее ног глухо зарычало.

— Тише, сладкий, — прошептала хозяйка, не сводя глаз с тех, от кого исходил сильный запах моря. — Другие?

Ближайшая к ней фигура медленно кивнула.

— Без шума, надеюсь?

Новый кивок. Вонь стала почти невыносимой. Пес снова зарычал.

— Замечательно. Он ушел?

Дождавшись очередного кивка, незнакомка махнула рукой безмолвным собеседникам. Те мгновенно скрылись в темноте, словно их и не было.

— Замечательно, — повторила она, гладя питомца. — Никто не должен попасть в эту часть катакомб. Ночники станут обходить это место стороной. В конце концов, в их распоряжении множество подземных нор. Нор, куда не сунутся ни квеши, ни, тем более, человеки… Но как же они воняют, просто ужас! Не правда ли, сладенький?

И тихий смех, похожий на журчание воды, разнесся между склепами.

Пожилой элигерец хмуро рассматривал посетителя библиотеки. Очень странного посетителя! В платье военного покрова. Явно рыцарь. Судя по вышивке на плаще, из восточного Мзума. Глаза карие, волосы черные, длинные, заплетены в длинную косичку. Что за мода такая? Словно лайимар какой-то, прости Дейла. Если судить по старым картинкам, те тоже с такими косами щеголяли. Этот вот тоже… И перегаром от рыцаря не несёт. Удивительное дело. Библиотекарь насупился еще сильнее.

— Я спрашиваю, молодой господин, что вам угодно? — куча морщинок вокруг серых глаз старика потешно собралась в пучок, когда элигерец прищурился, оглядывая мзумца с головы до ног. — Здесь не казарма. Да, именно, не казарма!

С громким чириканьем пролетел воробей и стремительно скрылся за высоченными стеллажами у дальней стены читального зала. Из открытых настежь окон приятно веяло свежестью весеннего утра и морской воды.

Рыцарь в платье восточного пошива смущенно кашлянул, оглядывая зал. Сидевшие за ближайшими столами три юных школяра дружно подняли головы, окинули рыцаря раздраженными взглядами и снова уткнулись в огромные фолианты.

— Уж не потерял ли молодой офицер дар речи?

— Прошу прощения, — сказал Зезва Ныряльщик. — Я знаю, здесь библиотека и…

— Наблюдательные вояки пошли, — элигерец соблаговолил усмехнуться, но приязни в серых глазах не прибавилось. — Уж не книги ли вас интересуют? Книги, знаете ли, книги. Фолианты. Тома. Свитки. А?

Зезва вздохнул и твердо решил не обращать внимания на вредного старикана. Элигерец, что с него взять. Интересно, откуда он в Цуме. Скорее всего, потомок старых колонистов.

— Ты, прав, уважаемый. Я пришел именно за книгой.

Библиотекарь уставился на необычного посетителя. Пока он по-детски, чуть приоткрыв рот, разглядывал рыцаря, Зезва еще раз осмотрелся. Кроме трех школяров, в огромном зале никого не было. По периметру высились нескончаемые полки с книгами и свитками. Стояло несколько лестниц для труднодоступных верхних полок. Пахло старым пергаментом, пылью и чернилами. Солнечные зайчики весело играли в потолочных балках; яркий свет лился через мозаику стеклянного купола Королевской библиотеки. Со скрипом отворилась высоченная деревянная дверь, и в зал вошла пожилая женщина в одежде простолюдинки. Перед собой эрка катила тележку, груженную метлами и ведрами. Пройдя между столами и одарив подозрительным взглядом студиозов, уборщица с еще большей подозрительностью воззрилась на опоясанного мечом рыцаря. Зезва сдержал улыбку.

— Надо же, Свет Элигера, — пробормотал смотритель, кивком веля простолюдинке приступать к уборке, — молодой рыцарь хочет почитать книгу. Какой-нибудь военный трактат, не иначе? Карты сражений? Или, что было бы замечательно, жизнеописание древних полководцев? Корониус? Роин? Нет? Ах, неужели господина офицера заинтересовали Хроники Кровавой Зари?

— Нет, — покачал головой мзумец. — Меня интересует литература несколько иного рода.

Говорить старику, что он читал все перечисленные им книги, Зезва не стал.

— Иного рода! — воскликнул библиотекарь. Его элигерский акцент, почти незаметный в начале разговора, усилился. — Какая же, позвольте полюбопытствовать?

— Что-нибудь из сочинений Гонория Кивского.

— Кивского? — вскричал элигерец, отступая на шаг. Студиозы аж подпрыгнули от неожиданности. У одного с грохотом скатилась на пол чернильница. Мгновенно очутившаяся рядом простолюдинка подхватила емкость и водрузила обратно на стол, презрительно проигнорировав благодарное бормотание студента.

— Да, — подтвердил Зезва, — если можно. Есть?

— Прелесть какая, — пробормотал библиотекарь. — Просто чудо из чудес. В наше-то время, когда народ не то что книги листать, грамоту не хочет учить. А зачем, мол, мне это надо? Что, мол, книга поможет мне стать богатым? Простолюдины — оно понятно, им бы как-то пропитание достать, а знать… Что знать? Нравы сейчас совсем иные. Во времена моей молодости рыцарство читало, и, скажу я вам, читало немало. Кровь играла, нужно было восстанавливать государство мзумское, а без знаний даже выгребную яму не выроешь, да! Я уже не говорю про Элигершдад, — старик помрачнел, — про великую и славную Директорию Элигершдад… Невежды погубили империю, именно невежды и неучи! Катастрофа Пятна никогда не случилась бы, будь уровень образования тогдашней знати повыше! Да, именно так, по-вы-ше! А тут… надо же, является военный и спрашивает книгу Гонория Кивского… Чудесное чудо, замечательный день, удивительное дело! Вы приятно удивили меня, господин офицер, да!

— Благодарю, — улыбнулся Зезва. Забавный старик. Раз остался в Цуме после ухода элигерских войск, значит, либо женат на местной, или же имеет родственников. Элигерские войска… Ныряльщик нахмурился. Последние остатки гарнизона официально превращены в Торговую Миссию Директории Элигершдад в Солнечном королевстве Мзум. Курвова могила, как удобно. Прямо в центре Цума целый лагерь элигерцев. Хотя, какой там лагерь. Четыре дюжины солдат охраны миссии да несколько купцов. Бывших офицеров, само собой.

— Так есть ли сочинения Кивского в этой, несомненно, славной библиотеке?

— Есть, господин офицер. Прошу обождать.

Элигерец повернулся к Ныряльщику спиной и быстрым шагом скрылся за рядом стеллажей. Зезва пожал плечами.

— Прошу, — вернувшийся библиотекарь вручил рыцарю тяжелый том и принялся с любопытством наблюдать, как Зезва осторожно открыл книгу и перевернул первую страницу. — Садитесь за стол, молодой офицер. Фолиант не перышко, скажу я вам. Да. Тяжелый. Потому что в подобных книгах много знаний.

— И глубоких мыслей?

— Не всегда, — хитро прищурился старик, — далеко не всегда, скажу я вам, достойный господин! Негодных книг всегда хватало. Книги же что? Они как люди: и дурные среди них встречаются довольно часто. Главное, уметь отличить гниль от жемчужины. Подлеца от честного человека. Пустое от исполненного смысла. Душистый цветок от искусственной и бездарной мазни. Понимаете?

— Понимаю.

— Вот и замечательно, господин офицер. Приятного чтения!

— Благодарю.

— Если понадоблюсь, позовите.

Сказав это, старик еще раз окинул необыкновенного читателя долгим взглядом и вернулся к прерванному занятию — починке шатающейся уже третий день лестницы. Если бы Зезва услышал, что бормочет при этом библиотекарь, то не стал бы так беспечно просматривать пахнущие пылью страницы.

— Еще один, надо же, — тихо сказал себе под нос библиотекарь, взвешивая в руке молоток. — Вчера приходила та дылда, про реликтов да ныряльщиковкниги спрашивала. Надо было и ей Кивского выдать…

Но Зезва не мог этого слышать, так как полностью погрузился в мир рун и выцветших, тусклых картинок. Пожелтевшие от времени листы бумаги тихо шелестели. Наконец, он нашел, что искал.

— "Конь Лурджа, демон из Грани… — прочитал Ныряльщик чуть слышно. Эрка, катившая мимо свою тележку, презрительно фыркнула. Затем потянула носом и, не обнаружив вокруг рыцаря никаких неприятных запахов вроде пота и перегара, ошеломленно удалилась в сторону входных дверей. Одно из колес тележки нещадно скрипело. Зезва провел языком по пересохшим губам.

— "… способен, в отличие от многих других демонов возвращать утерянную силу. Само общение с этим созданием Грани несет смертельную опасность. Лишь одному из ста тысяч (сомнительное утверждение! Почему не из миллиона? — Г.К.) удастся приблизиться к коню и не погибнуть. Если Лурджа примет его, то рано или поздно такой человек окажется навсегда потерян для мира живых людей, для нашего мира. Но силы его будут расти, одновременно с угасанием человеческой сущности. Ибо не должен смертный человек сближаться с существом из-за Грани. Нельзя приподнимать занавес, за которым дорога в один конец, без возврата. Сторонитесь потусторонних сущностей. Нельзя их мерять человеческой меркой добра или зла. Не злы они и не добры, но иные. Оставайтесь людьми…".

Ныряльщик на мгновение закрыл глаза. Затем тихо повторил: — Потерянную силу…

"… есть подруга у Лурджи — волшебная кобылица. Никто и никогда не видел ее, и даже служители темных сущностей не верят в существование такого существа. По легенде, в новолуние, Лурджа со своей подругой скачут по морскому побережью, из-под их копыт летят звезды, а из глаз — молнии. Впрочем, здесь мы, уважаемый читатель, видим лишь нещадно преувеличенные россказни, не больше. Отдельное пояснение следует сделать про дэвов. Как известно, эти злобные и умные существа, неизменно враждебные человеку, в основном обитают в недоступных горных местностях. Другая легенда (также маловероятная) гласит, что между дэвами и Лурджей существует тысячелетний договор, по которому рогатые великаны защищают коней из Грани, когда те раз в месяц появляются в нашем мире. Зачем Лурдже вообще появляться в ином измерении? Загадка. Возможно, он…"

Зезва потер переносицу. Итак, Багел не врал. Да и зачем царю дэвов лгать? Ложь — удел прислужников и палачей. Каджи похитили кобылицу. Каджи ли? Почему Багел так уверен в этом? В притоне дэв спас Зезву от дзапов. И громко орал, чтобы змееголовые вернули им… вернули кого, кстати? Лурджу или кобылу? Волшебная кобыла, ну, надо же, курвин корень! Хорошо еще, что не волшебная корова. Говорят, за восточными землями живут люди, поклоняющиеся священной корове. Во всяком случае так утверждают арранцы, а они часто ходят на восток с торговыми караванами. Зезва улыбнулся. И тут же помрачнел. Зачем каджам волшебные кони? Почему пес Курша хотел убить его целых два раза? Приятно, конечно, осознавать собственную важность, но привлекать к себе внимание в третий раз совсем не хочется… Где сейчас мальчик Гаиска? И какое отношение к этому имеет убитый неизвестно кем купец Зелон? Зезва чувствовал, что в этой головоломке не хватает какого-то звена. Нет, не разгадки, а именно звена — того, что делает загадку логичной и доступной для размышления. Курвова могила… Если бы тетя Йиля была здесь, она бы подсказала. Но высокая лайимар в Веревке, и не собирается покидать местность вокруг Горды. А тут еще вся эта неразбериха с защитой крепости и враг, окопавшийся на подступах к городу. Зезва глубоко вздохнул. Все, как всегда: он изо всех сил старается заняться собственными проблемами, а в итоге чистит соседскую конюшню, как выразился бы тевад Мурман. А если, по словам славного наместника, чужое дерьмо не выгребешь, то пожар, охвативший соседский хлев, радостно перекинется и на твой двор. "А если не трогать чужой навоз?" — буркнул тогда Зезва. "Не трогай, — кивнул Мурман, — и сиди себе в дерьме. Это ничего, что воняет, зато спокойно как! Или ты думаешь, грязь на месте стоит, не двигаясь? Ошибаешься, юноша. Едрит твою налево, сильно ошибаешься! Обернуться не успеешь, как задница твоя ненавязчиво задымится".

Долгое время в читальном зале раздавалось лишь еле слышное бормотание одного из студиозов, предпочитавшего звуковой метод зубрежки. Библиотечный воробей проделал обратный полет и триумфально приземлился на стол библиотекаря. Там он мгновенно склевал остатки булки, пока возмущенный элигерец не прогнал наглеца. Торжествующе чирикнув, птица скрылась между полками. Старик вздохнул. Надо бы кошку завести. Давно, кстати, пора. А то в подвале уже видели крысу. Не приведи Ормаз, доберутся до книгохранилищ…

Шорох заставил смотрителя вздрогнуть и обернуться. Ах, снова посетитель. И, Свет Элигера, еще более странный!

Зезва перевернул страницу и потер переносицу. " Конь Лурджа — создание, казалось бы, волшебное. Но, с другой стороны…"

— С другой стороны, — пробормотал Ныряльщик, — как же…

— Отличное утро, рыцарь. Великолепный день для углубления знаний.

Зезва подскочил на скамье и схватился за меч. А потом увидел, кто перед ним сидит и в изумлении раскрыл рот. Его собеседник приложил палец к губам и пониже опустил капюшон. Затем раскрыл собственную книгу — "Сборник рецептов по приготовлению дикого кабана". Рука Ныряльщика медленно вернулась на стол.

— Самообладание делает тебе честь, Зезва из Горды, — усмехнулся Гулверд, оглядываясь на ближайшего зубрилу. — Я знал, что прежде чем бежать за теневиками, ты захочешь задать пару вопросов. Надеюсь, я не ошибся. Не хочется провести сегодняшний вечер на дыбе в местном отделении славного господина Гастона. Гм, интересно: "А если кабан старый, возьмите дубинку и хорошенько его…". Надо же. Ты любишь мясо диких кабанов, рыцарь? Я вот как-то не очень. Да и сан не способствует чревоугодию. Пост, воздержание и все такое. Благочестие да будет пищей твоей, как говорится в священных книгах… Давно не виделись, правда?

Зезва молча смотрел на монаха. Действительно, он не видел инока со времен падения Даугрема. Да и где они могли бы увидеться? Гулверд вернулся в Мзум, к своим обязанностям на Кафедре. Да и круг этих обязанностей оказался довольно интересным, судя по тому, что достойный инок вытворял в Кеманском монастыре. Именно Гулверд привез тогда раненую Аинэ. А затем исчез. Как сказал брат Кондрат, отправился докладывать на Кафедру. Зезва поинтересовался, кто же он такой, этот инок? Шпион? Агент? Глава некоего подобия Тени, только на службе Мзумской Кафедры? Отец Кондрат лишь загадочно покачал головой в ответ.

Зезва повел плечами, собираясь с мыслями. Несмотря на опущенный капюшон Гулверда, он видел, что инок, и без этого худощавый, страшно исхудал. Вниз по щеке тянется свежая царапина, губа прикушена, подбородок весь в щетине. Одежды на Гулверде не монашеские. Военный плащ, под ним обмундирование солдата королевских войск.

— Тебя ищет Тень, — сказал Зезва тихо. — По обвинению в покушении на жизнь Владыки Истрия, государственной измене и шпионаже в пользу Директории.

— Новое дело! — засмеялся Гулверд. — А я все думаю, почему меня гонят, как волка. Или, скорее, как дикого кабана! Книга замечательная, столько рецептов! С другой стороны, я рад, что шпионю только в пользу Директории, а не Баррейна с Кивом в придачу. Или Аррана с Раменией. Или всех сразу, чего там скромничать. Хорошо хоть, в дэвы не записали. Как ты думаешь, дэвы едят свинину?

Зезва украдкой огляделся. Студенты не обращали на них внимания. Эрка тарахтела тележкой в конце зала. Библиотекарь мрачно листал какую-то толстенную книгу. Чирикал невидимый воробей.

— Здесь слишком опасно, — сказал, наконец, Зезва. — Уходи. Средь бела дня ты не сделаешь и двух шагов, как тебя скрутят. А заодно и…

— И тебя, не так ли?

— Нет, — смутился Ныряльщик.

— Мы в библиотеке, — улыбнулся Гулверд. Его худой и острый подбородок дернулся. — Теневики ребята талантливые, но к любви к чтению не склонные. Ну, разве что их достойный начальник Гастон. А я искал тебя.

— Зачем?

— Если я скажу тебе, что Истрий встал на путь измены и открыто переметнулся на сторону врага, поверишь?

— Какого врага? — Зезва кусал губы. — Директории?

— Разве мы воюем с Элигером? — Гулверд покачал головой. — Мы защищаем Солнечное королевство Мзум.

— Глашатаи трубят по всем площадям, что инок храма Солнца Гулверд гнусно и злодейски покушался на драгоценную жизнь святейшего и блаженнейшего Истрия, Владыки Кафедры Мзумской.

— Конечно, — сверкнул глазами монах. — А знаешь, с кем встречался блаженнейший, когда на него гнусно покусились? С другим блаженным. Не блаженнейшим, но тоже ничего.

Зезва вздрогнул.

— Я сопровождал владыку, — глухо проговорил Гулверд, — во время встречи с одним изгнанником, из корпуса Следящих…

Ныряльщик вздрогнул во второй раз.

— … как известно, эту банду религиозных фанатиков, не имеющих ничего общего с истинной верой, разогнал еще король Роин. И правильно сделал, да упокоит Ормаз его дух! Человек, пришедший на встречу с владыкой, не раз был на аудиенции в последнее время. Теперь, когда я сам изгнанник, бандит и злодей, нет смысла скрывать эту еще недавно строго засекреченную информацию…

— Имя Следящего? — тихо спросил Зезва.

— Отец Басили. Глава всей шайки! Что с тобой? Ты побледнел, как мел, рыцарь.

— Ничего, — пробормотал Зезва сквозь стиснутые зубы. — Я думал… я думал, он мертв?

— К сожалению, нет, — покачал головой монах, не сводя с собеседника внимательного взгляда. — ты очень много не знаешь. К счастью.

— К счастью? Кто ты, инок Гулверд?

— Служитель Ормаза и Дейлы.

— Как я мог забыть… В Даугреме ты действовал по заданию Кафедры?

Инок молча кивнул. Его внимательный взгляд стал колючим. Зезва этого не замечал, так как смотрел куда-то в пустоту перед собой.

— Ты не закончил рассказ про то, как посмел поднять руку на святейшего.

— Ах, да, — краешки губ Гулверда дрогнули в слабой улыбке, — никак не дойду до самого интересного.

Удобно устроившись на тахте, Отец Басили задумчиво смотрел, как Карлей по прозвищу Смерть играет с Аишей в кости. Девочка громко смеялась и хлопала в ладоши, выигрывая. Улыбка застыла на красивом лице Карлея безжизненной маской. Сидевший рядом с игроками Чита Птах ухмылялся. Он знал, что кости у Карлея с секретом, и что тот проигрывает специально. Но пусть девка порадуется.

Басили приложился к чаше с вином. Сегодня еще есть время для отдыха. Скоро его не будет. Блаженный лениво прикрыл веки. Подумать. Самое время поразмышлять. Снова и снова пройтись по каждой детали плана предстоящих действий. Наконец у корпуса Следящих появился четкий план действий. Это ничего, что довольно важную роль в его осуществлении играет этот надутый индюк Истрий. Басили усмехнулся, не открывая глаз. Ах, Дейла, какое вкусное вино! Однако ж, ему нужно отдать должное, ведь подстава с Гулвердом прошла на славу. Глупый монах вообразил себя ушами и глазами Кафедры? Решил, что он, жалкий шут, наследник учения Следящих? Кем он там был у Истрия? Ах, да, Блюстителем. Глупцы! Заменить Божьих Воинов одним-единственным человеком? Просто должностью? То-то же так замечательно идут на Кафедре дела! Во всем королевстве! Королевство… Рот Блаженного скривился, словно вино в чаше превратилось в уксус. На троне сидит проклятая ведьма, хвостатая тварь, нелюдь, мразь! Все эти годы он, отец Басили, мечтал о возвращении, мечтал, что рано или поздно наступит день, когда Следящие вернутся, чтобы выполнить свою священную миссию — спасение страны от страховидловой скверны. И вот, наконец, после стольких лет унижений и скитаний, появилась надежда…

— Отче, прошу великодушно извинить…

Прежде чем открыть глаза, Басили подавил раздражение и глубоко вздохнул.

— Да, Чита?

— Посетитель.

— Веди.

Птах исчез. Вскоре раздался шум шагов. И звон доспехов. Ну, надо же, важные гости! Басили с усмешкой смахнул капельку вина со своей рыжей бороды. Затем ласково воззрился на вошедшего — высокого человека в форме офицера королевских войск. Плащ рыцаря украшала богатая вышивка, ножны и рукоять меча блистали целой россыпью драгоценных камней, а грудь защищала (вернее, украшала) самая роскошная позолоченная пластина из всех, которые довелось видеть Басили ранее. Войдя в комнату, обладатель роскошных доспехов молча скрестил руки на груди.

Басили указал рыцарю на стул. Предлагать вино еще рано. Пусть хотя бы снимет капюшон для начала. Тем более, Басили прекрасно знает, кто перед ним. Э, нет, этот никогда не откроет своего лица. Отче вздохнул.

— Большая честь, — Блаженный изо всех сил скрыл свое презрение, — встречать тебя здесь, достойный рыцарь.

Капюшон посетителя едва заметно качнулся. Значит, спокойно подумал Басили, презрение до конца скрыть не получилось. Вот и хорошо.

— Я так понимаю, — без церемоний ответил рыцарь, — есть новости для меня и моих людей?

— Новости? — переспросил Басили, барабаня пальцами по чаше. Перстни гулко стучали о медь.

— Да, — нервно проговорил рыцарь, оглядываясь на дверь. — Ты вызвал меня на эту встречу, надо полагать не для того, чтобы просто поговорить?

— Ты прав, доблестный командир, не для этого. Хотя всегда приятно побеседовать с умным и доблестным человеком вроде тебя.

Басили умолк, и некоторое время изучал переминающегося с ноги на ногу мзумца. Покорен и ждет приказов. Подонок. А ведь заполучить его было так трудно. Невероятно трудно, почти невозможно. Но, у всех людей свои слабости. Этот рыцарь не исключение. После того, как Чита Птах, гнусно ухмыляясь, принес весть о том, что наш рыцарь неравнодушен к молодым мальчикам, дело пошло на лад. Нанять смазливого проститута было лишь вопросом времени и организации…

Басили тихо кашлянул. Посетитель дернулся, словно его огрели чем-то тяжелым. Снова нервно оглянулся по сторонам, гремя доспехами. Отче держал паузу, пригубил вино. Пусть этот пидор поволнуется слегка. Богомерзкий мужеложец. Ничего, после того, как его услуги станут не нужны, Карлей Смерть с удовольствием потолкует с ним в укромном местечке. Всему свое время…

— Прости, храбрый рыцарь, немного задумался. Дел невпроворот… Хочешь вина, печенья?

Рыцарь облегченно кивнул и наконец уселся на давно предложенный стул. Ножны с мечом он положил на колени. Басили приподнял бровь. Вот глупец. Чита бдит. А от Птаха еще никому не удавалось уйти живым.

— Когда? — вдруг спросил рыцарь глухим голосом.

— Через три ночи, — Басили кивнул словно из-под земли появившемуся Птаху, который молча поставил на стол новый кувшин вина, чашу и блюдо с печеньем. Чита глумливо взглянул на рыцаря и также бесшумно вышел. — Ты получишь знак.

— Десант?

— Должен быть, но я не могу ручаться. Ведь мы с тобой по эту сторону Хумсты, не так ли?

— После того, как все закончится, что делать мне?

— Ждать указаний.

— Указаний? — визгливо спросил рыцарь. — Меня могут вздернуть на первом же дереве, и ты это прекрасно знаешь!

— Могут, — кивнул Басили, — как и меня. Как Читу или Карлея. Как других наших людей. Но ты знаешь, что Божьих Воинов много, всех не перевешаешь. Те, кто затеял эту дурацкую войну, ответят за все.

— А ты, отче, — усмехнулся офицер, — значит, голубь мира.

"Это ты у нас голубь, трахатель смазливых парнишек. Или наоборот, тебя дрючат в зад?"

— Достойный офицер все понял?

Дождавшись ответного кивка, Басили некоторое время смотрел, как рыцарь пьет вино. Ага, дрожит рука-то. Нужно будет сказать Чите, чтобы выбросил всю посуду, к которой прикасался этот мерзавец. Стул пусть сожжет. Пол зальет чачем, чтобы даже духа мужеложца не осталось!

Когда рыцарь ушел, отец Басили щелкнул пальцами.

— Чита, сын мой, — обратился от к вертлявому Следящему, — позови Карлея. У нас много дел… Почему ты ухмыляешься?

— Прошу прощения, святой отец, — Птах насмешливо скривил губы, — просто хочется знать, когда можно будет отрезать яйца парочке королевских холуев.

Глава Божьих Воинов налил себе вина. Глотнул. Ах, Ормаз великий, сказка, а не напиток!

— Скоро, друг Чита, очень скоро… У нас еще есть такое вино?

— Королева… — Зезва Ныряльщик поднял на Гулверда карие глаза. — Что ты хочешь этим сказать?

— Что хочу сказать? — сверкнул глазами инок. — Королева, которая не вполне человек и… Спокойно!

Кровь бросилась Зезве в лицо. Он вскочил и… медленно сел на скамью. Усилием воли подавил дрожь в руках.

— Неужели, — с горечью сказал монах, — ты еще не свыкся с мыслью, что на троне Мзума сидит существо, по крайней мере наполовину являющееся страховидлом?

Ныряльщик молча смотрел в открытую книгу, ничего при этом не видя.

— Вот что я тебе скажу, — Гулверд наклонился над столом. — Кем бы она ни была, пока я жив, я буду защищать королеву Ламиру. Мне плевать, есть у нее хвост или нет. Те, кто хочет свергнуть ее, люди. Но только внешне.

— Красивые слова, — выдавил из себя Зезва.

— Я всегда красиво говорю, — кивнул монах.

— И ты, — Ныряльщик криво усмехнулся, — говоришь про людей?

Гулверд несколько мгновений молча изучал хмурое лицо рыцаря, затем медленно проговорил:

— Каджи.

— Каджи, — словно выплюнул в ответ Зезва.

— Каков их интерес?

— Интерес? Интерес, курвова могила? Если бы знал! Скажи, как ты очутился в Цуме?

— Спроси лучше, что случилось со мной ночью, когда я добрался, наконец, до этого славного города.

Тихий смех Гулверда заставил Ныряльщика вздрогнуть. Шутник, курвова могила. Впрочем, мысли о шутках быстро оставили Зезву, когда инок начал рассказ. Несколько раз помрачневший донельзя Ныряльщик перебивал рассказчика, и Гулверд терпеливо пояснял.

— Шипение было вот такое?

Монах вздрогнул и схватился за нож. Зезва покачал головой. Курвин корень!

— Ты отлично воспроизводишь этот звук, — прошептал, наконец, Гулверд. — Кто это был? Ночники?

Зезва покачал головой.

— Тогда кто? — допытывался монах.

— Странно, что ты жив, — обнадежил его Зезва, поднимая глаза.

— Ормаз великий! — в свою очередь, прошипел Гулверд. — Из тебя и клещами ничего не вытянешь!

— Где ты видел растерзанных ночников?

— Возле заброшенного входа в катакомбы.

— Когда идешь в сторону моря?

— Нет.

— Нет?

— У разрушенного склепа с каменными дэвами, за виноградником.

— У самого пляжа! — потрясенно прошептал Зезва. — Но разве там есть подземные ходы? Как же так…

— Что ты там бормочешь? — Гулверд кусал губы.

— Какого рода были ранения?

— Чьи? Ночников?

— Да!

— Разорваны на куски. У одного вырван с мясом позвоночник, словно его выпотрошили на живодерне.

— Ты так хорошо видишь в темноте?

— У меня нашлись в карманах огниво и кусок тряпки… — Гулверд потер свой острый подбородок. — Так кто это мог быть?

Зезва долго молчал. Перевернул страницу. Затем другую. Бумага шелестела с тихим скрипом.

— Ночники или ночницы? Они охотятся отдельно друг от друга.

— Ночницы.

— Заметил ли ты какие-нибудь следы?

— Нет. Я бежал оттуда, так быстро, как только мог.

— В сторону от катакомб возле склепа с дэвами?

— Конечно! Дейла святая, да я ковылял, словно мои раны волшебным образом исцелились! Страх, — усмехнулся Гулверд, — великая вещь.

Зезва кивнул и снова погрузился в задумчивость. Через некоторое время окончательно потерявший терпение монах хотел спросить, когда же мзумец соблаговолит дать хоть какие-нибудь объяснения, Ныряльщик, наконец, заговорил:

— Ты остался жив. Не тронули, понимаешь? После того, как целую свору ночниц разорвали на куски. — Кто разорвал? — не выдержал Гулверд.

Ныряльщик закрыл книгу. Его пальцы дрожали.

— Виртхи. Смерть.

Эниох, Второй в Тени, лениво наблюдал, как капли дождя барабанят по стеклу. Перед ним, переминаясь с ноги на ногу, стоял агент Мгер. Вид у теневика был не очень благопристойный. Небритый, с красными от недосыпания глазами. В грязном и мокром плаще. И осторожная улыбка на губах. Эниох бросил на подчиненного быстрый взгляд. Этот агент доволен собой. Что ж, он почти прав. Почти.

— Ты правильно сделал, что не схватил его, Мгер.

Теневик подобострастно поклонился.

— Докладывай.

— Господин, — Мгер мастерски изогнул спину, — так добр, а мои ничтожные качества так…

— К делу, — поморщился Эниох.

— Да, господин… Мы следили за Гулвердом, начиная от его появления в Цуме и заканчивая…

— Заканчивая его исчезновением в Старом Городе, ты это хотел сказать, любезный Мгер?

Скрипучий голос Эниоха почему-то действовал Мгеру на нервы. С ужасом агент понял, что его охватило жгучее желание сомкнуть пальцы на глотке офицера Тени. Дрожа и кусая губы, агент спрятал руки за спиной.

— Ну, же, дружище Мгер, или ты язык проглотил?

— Прошу великодушно простить, господин Эниох! Просто я…

— Прощаю. Говори быстрее!

— Повинуюсь… — пробормотал Мгер, тщетно отгоняя от себя нарисованную воображением картину, где он душит самого помощника Чёрного. — Злодей и убийца по имени Гулверд…

Эниох снова поморщился.

— … добрался до Цум не позже, чем две ночи назад. Наши люди вели его через весь город, но… но потеряли у Старого Города. Виновные уже наказаны!

Эниох смотрел на дождь.

— Но, благодаря предпринятым решительным мерам, — воспрянул духом Мгер, — мы снова выследили его. Негодяй прошел через старый цвинтарь и…

— Кап-кап, — сказал Эниох, поворачиваясь. Его маленькие бегающие глазки застыли, уставившись на Мгера. — Кладбище, говоришь?

— Так точно. Я…

— Кап, — свинячие глазки возобновили свое метание, — дождик, кап… Мгер, как ты думаешь, почему наш подопечный отправился в сторону катакомб?

— Чтобы оторваться от нашей слежки, — перед глазами Мгера дергалась картинка, на которой он с хрустом сворачивает Эниоху шею. — Прошу извинить, господин, неаккуратность некоторых агентов привела к тому, что он обнаружил погоню.

— А если бы не обнаружил, пошел бы сторону кладбища, а?

— Вряд ли, господин.

— Почему?

Мгер облизнул пересохшие губы. Руки на шее, позвонки хрустят…

— Там нехорошее место.

— Вот как?

— Да, блистательный.

Казалось, Эниох не заметил, что теневик обратился к нему, используя звание главы Тени.

— В чем же нехорошесть?

— Нелюдь.

Эниох провел пальцем по подоконнику. На коже осталась приятная на ощупь влага. Мгер тщательно сжимал кулаки за спиной, обдумывая свои дальнейшие ответы. Несомненно, сейчас последуют вопросы про ночников.

— Что там наши мятежники? Когда ты встречаешься с этой… Сарис?

Слегка сбитый с толку Мгер ответил не сразу. Эниох медленно повернулся и взглянул на теневика, который стоял с руками за спиной и едва заметно шевелил губами. Обдумывает ответ. Командор Тени вспомнил последнее послание Гастона и снова отвернулся к окну. Агент не должен видеть, как у начальства кривятся губы. Нужно послать за чтецом: сведений для Верховного Смотрящего накопилось более, чем достаточно.

— Ведьма утверждает, что мятежники вот-вот пойдут на штурм, — кулаки Мгера сжимались и разжимались за его спиной.

— Вот как? — бросил через плечо Эниох. — А ты не веришь, мой старый друг.

— Не верю, господин!

— Что так? Ткаесхелхи народ странный, но она — названная сестра нашей славной Марех, не так ли? А Марех состоит при ее величестве королеве. При этом воображает, что Тень до сих пор считает ее обычной шлюшкой из танцовщиц. Знаешь, — Второй в Тени покачал головой, — иногда мне кажется, что умнейшие — самые глупые. Коршун прекрасен и могуч в небесах, но беспомощен в обычной мелкой луже! Вот и наша милая Марех…

— Еще одна ведьма, — пробормотал Мгер.

Эниох резко повернулся. Свинячие глазки впились во враз посеревшего теневика.

— Я плохо расслышал, что ты сказал. Повтори.

Мгер сглотнул. От плывшей перед глазами картины, где он душит Эниоха, у него кружилась голова, ладони покрылись липким потом.

— Блистательный, Сарис нельзя верить, — выдавил из себя Мгер. — По ее словам выходит, что мятежники осмелятся идти на штурм Цума уже в ближайшие дни!

— Неужели?

— Господин Эниох может представить себе наглость остроухой ведьмы? Цум неприступен! Море патрулируют наши галеры. Несколько крепостных стен надежно защищены. Катапульты и много стрелков. Если душевная мразь полезет, отгребет по полной!

— Однако ж, до сих пор все сведения, полученные от Сарис, подтверждались.

Мгер облизнул губы, вытер о штаны потные ладони и сделал шаг вперед.

— Позволь переговорить с Сарис в более удобном месте, господин.

Брови Эниоха дернулись вверх.

— Допрос?

— С пристрастием, господин! Зачем ей понадобилось лгать? Какие у нее цели? Кому она на самом деле служит? Я…

Эниох поднял руку, и Мгер умолк.

— Твои люди проследили, куда отправился Гулверд?

Пальцы Мгера задергались. Неимоверным усилием он отогнал от себя вновь возникшую картину, на которой он душит Эниоха. Душит… Душит…

— Мгер, ты что, уснул?

— Прошу извинить, — теневик как-то странно дернулся, убирая руки за спину. — После… после того, как Гулверд покинул библиотеку, он отправился на базар, где купил себе новую одежду. Потом он…

Эниох слушал, лениво наблюдая, как капли катятся вниз по стеклу. Затем снова поднял руку. Ему вдруг показалось, что на лице послушно замолчавшего агента мелькнуло нечто, весьма далекое от подобострастия и услужливой лести.

— Господин? — Мгер склонил голову.

— Продолжай следить за нашим другом Зезвой.

Мгер сдержал гримасу ненависти, едва не скрутившей его лицо. Эниох улыбнулся. Как говорит Гастон Черный: те, кто ниже тебя, должны недолюбливать друг друга.

— Конечно, то, что Гулверд отыскал его в Цуме уже подозрительно, хотя и может оказаться случайностью: они ведь знакомы еще с Даугрема. Что у нас с Вахой Гордеем?

— Ничего нового, господин. Сидит взаперти и рассматривает звезды в трубу с увеличительным стеклом. Изредка встречается с магом Ваджем.

— Звезды… — вздохнул Эниох. — Кто бы мне показал звезды.

Мгер старательно прятал за спиной трясущиеся руки.

— Немедленно отправь гонца к Олафу, — распорядился Эниох. — В сообщении повторишь все сведения, полученные от Сарис. Глаз не спускать ни с Вахи, ни с Зезвы.

— Разрешите взять Гулверда? — Мгер едва сдерживал дрожь в руках.

— Нет. Следить. Отвечаешь головой. Свободен.

— Прощу великодушно извинить, а как же Сарис…

— Пошел вон!

И снова некая тень мелькнула по лицу Мгера. Тень настолько зловещая, что Эниох вздрогнул и пристально взглянул на побледневшего агента. Но уже в следующее мгновение заискивающая улыбка снова воцарилась на лице Мгера, и он скрючился в поклоне.

Когда Мгер, старательно кланяясь, вышел, Второй в Тени долго смотрел на потемневшие от времени двери, за которыми скрылся теневик. Затем хмыкнул. Подумав еще немного, щелкнул пальцами. Из-за темной шторы, скрывавшей стену, возникла странная фигура. Эниох кивком указал на место перед столом. Извиваясь змеей, человек повиновался. Его голубые глаза спокойно смотрели на теневика. Аккуратно расчесанные волосы, остриженные кружком, прикрывала маленькая шапочка.

— Игл, — сказал Эниох, — слушай внимательно.

Чтец склонил голову. Голубые глаза сощурились.

— Кодировка "Смерть мятежникам!". Дейла, какому олуху пришло в голову это идиотское название?!

В голубых глазах мелькнула улыбка.

— Секретнику Два, — устало проговорил Эниох, усаживаясь в кресло и скрещивая руки на животе, — приказываю…

Глаза Игла внимательно следили за знаками, подаваемыми Вторым. Губы Чтеца шевелились, голубые глаза зачарованно смотрели на движения рук Эниоха, уши слушали. Мозг запоминал. И все время, пока Эниох говорил, Игл мечтал. Подготовка чтеца позволяла работать и грезить одновременно. Слова, льющиеся из твоего рта, благородные чистые звуки. Игл любил слушать, как разговаривают люди. Что может быть прекраснее человеческой речи?

Сарис с наслаждением вдохнула утренний воздух. Со стороны моря налетал сильный порывистый ветер, и полы плаща кудиан-ведьмы развевались, словно паруса. Она смахнула с лица брызги и быстрым шагом скрылась между кривоватыми деревьями прибрежной рощи. Листья что-то шептали, словно успокаивая гостью: волноваться не стоит, мы защитим от злого ветра. Шелестели ветви, кричали чайки, и шум уже невидимого прибоя сопровождал первые лучи солнца, осветившие еще недавно беспросветную тьму вокруг камня, на котором устроилась Сарис. Прикрыв веки, она обратила лицо к пробивающимся сквозь листву лучам света и зашептала Молитву Тем, Кого Нет:

Сарис молилась долго, и даже неугомонный ветер, яростно вгрызавшийся в неподатливые и упорные ветви, хмуро притих, слабо шевеля длинные, иссиня-черные волосы ткаесхелки. Умолкли чайки, успокоился прибой, и только солнечные лучи не обращали внимания на страстный шепот склонившей голову женщины в черном. Вскоре роща осветилась, и весеннее утро окончательно вступило в свои права. Сарис открыла свои черные, чуть раскосые глаза и улыбнулась. Затем прошептала последние слова молитвы:

Урчание возле ног заставило Сарис улыбнуться и прошептать на Забытой Речи:

— Ты тут, мой милый? Гуляка!

Что-то большое и черное потерлось о ноги ткаесхелки. Она опустила руку в перчатке и почесала за ушами огромного черного кота, больше походившего по размерам на пастушью собаку, чем на кошку. Приоткрылись и тут же снова закрылись два зеленых глаза, и довольное мурлыкание разнеслось по роще. Сарис покачала головой.

— Ах, мой котик, мой милый котик…

Кот широко раскрыл глаза и дернул головой. Ткаесхелка убрала руку и схватилась на нож. Черный кот зашипел и выпустил ногти, но в следующее мгновение уже терся о ноги рыжеволосой красавицы в меховой накидке.

— Чем ты его кормишь, Сарис? — со смехом спросила Марех, опускаясь на корточки и гладя выгнувшегося от удовольствия кота по спине. — Шерсть блестит, словно баррейнский мрамор.

— Баррейнский, говоришь? — ухмыльнулась Сарис, снова усаживаясь на свой валун. — А ты, моя милая, все хорошеешь.

Марех метнула на ткаесхелку взгляд из-под густых бровей.

— Ну, куда мне до твоей красоты, сестра.

Сарис подошла к рыжеволосой ведьме и взяла ее за руку.

— Ты знаешь, как я отношусь к тебе, милая.

— Не взирая на то, что я — единственный человек во всем сестринстве?

— А я одна из немногих ткаесхелхок.

Наступило неловкое молчание. Кот терся о ноги Марех.

— Кудиан, ты сотрешь мне кожу с колен! — засмеялась ведьма. — Помнишь, Сарис, как ты не могла решить, как назвать котенка?

— Да, — заулыбалась Сарис, радуясь, что напряжение несколько спало. — Все раздумывала, металась между Кудианом и Вачабом!

— Ха, хорошо хоть, — запрокинула голову Марех, — Ормазом не нарекла! Или Дейлой!

— Это же кот, сестра. Назвать Дейлой не получилось бы. Да и плевать я хотела на человековских богов! А Кудиан… Что ж, наш повелитель вряд ли обиделся, узнав, что я дала котику его имя. К тому же, у Того, Кто За Гранью и без нас полно дел. Мы же не человеки, чтобы воображать, будто богам и демонам делать нечего, как следить за их глупыми и никчемными делишками. Думаю, наоборот, это хорошее и верное решение. Котик же не простой… Ах, прости, сестра!

Рыжеволосая криво усмехнулась.

— Я уже давно не человек, Сарис.

— Да, конечно, но все равно… Ты глянь, какой жирный стал!

— Да уж, — Марех не без труда взяла Кудиана на руки, — не простой это точно. Пламя, сколько же он весит?

Кот по имени Кудиан довольно урчал: он с детства обожал нежиться в руках хозяев.

— Кудик, мырлыка…

Сарис с легкой улыбкой наблюдала, как Марех ласкает кота. Раскосые глаза ведьмы скользнули по сестре, остановились на мгновение на жемчужном ожерелье. Рыжая заметила этот взгляд.

— Подарок Сайрака.

— Надо же, — засмеялась Сарис, вытягивая ноги перед собой и делая вид, что изучает застежки на ботинках, — я и забыла про него! Как дела у нашего славного рыцаря и защитника слабых?

Марех осторожно опустила кота на землю и выпрямилась.

— Давай поговорим о деле, милая сестра. Когда Рокапа будет здесь?

Сарис пожала плечами.

— Разве ты не разговаривала с ней недавно?

— Нет. Ты же знаешь, не так легко в человеческих местах обитания обустроить коммуникационный портал.

— Ах, да, извини, — ткаесхелка вывернула правую ногу и критично осмотрела подошву ботинка. — Рокапа всё изучает родословную.

— Родословную, — как эхо повторила Марех, сузив глаза. — Именно ту, о которой я подумала?

— Ты догадлива, сестра.

— А наша высокая подруга?

Сарис погладила Кудиана. Кот изгибал спину дугой и блаженно щурился.

— Скоро должна быть.

Марех вздрогнула.

— Придет сюда?

Шорох, раздавшийся между вечнозеленой листвы, заставил Марех вздрогнуть. Кудиан сохранял безмятежный вид и даже усом не повел.

— Милая сестра, — Сарис покачала головой, — здесь никого, кроме нас с тобой. Успокойся. У меня есть вино. Хочешь?

Марех кивнула. Схватила протянутую фляжку и сделала большой глоток. Смахнула капельки вина с подбородка.

— Вкусное… Твои информаторы уверены, что мятежники атакуют?

— Уверена я, а не они.

— Когда?

— Два или три дня. Перед рассветом. Войска сосредоточены. Галеры готовы. Артиллерия подвезена. Вот только…

— Что?

— В высшем командовании Мзума есть изменник.

Марех едва не поперхнулась вином. Сарис улыбнулась. Кудиан, коротко мяукнув, забрался хозяйке на колени.

— Кто?

— Не знаю. Впрочем, если тебя это утешит, агент Тени действует и на противоположной стороне. Вы, человеки, так любите запутанность. Скоро станет непонятно, кто за кого воюет, а кто двойной, тройной или, — Сарех прыснула, — четвертной агент! Кудиан, не елозь.

— Я догадывалась, — тихо произнесла Марех. — Высокая не раз говорила, что у солнечников действует вражеский лазутчик. Что же делать нам?

— Ничего. Только ждать, — Сарис фыркнула. Кудиан раскрыл глаза и принялся вылизывать грудь. — Ишь, ты, гостей намывает… Гостья уже пришла, котик.

— Ждать, говоришь, — Марех старательно разгладила несуществующие складки на юбке. — Хорошо, будем ждать.

Рыжеволосая наклонилась над самозабвенно умывающимся котом и почесала его за ухом. Выпрямившись, пристально взглянула на чему-то улыбающуюся ткаесхелку.

— До свиданья, сестра.

— До встречи, милая.

Сарис дождалась, пока шум шагов Марех окончательно утихнет, затем, осторожно опустив на землю Кудиана, закрыла глаза и зашептала молитву.

В этот раз она была короткой.

— Здравствуй, сладкая.

Сарис подскочила на месте и уставилась на высокую фигуру, прислонившуюся к ближайшему дереву. Низко накинутый капюшон скрывал лицо, но задыхающаяся от ужаса ткаесхелка узнала этот голос. Кудиан яростно шипел, пятясь в сторону леса. Когда оттуда донеслось низкое рычание, кот ощетинился и прижался к ногам хозяйки. Когти Кудиана выходили и заходили обратно. Он зашипел еще сильнее, кончик хвоста угрожающе задергался. Его соперник, огромный, черный с красно-кровавыми пятнами на боках, вышел из-за дерева и уложил свое грациозное, похожее на леопардовое тело у ног собственной хозяйки.

— Почему же ты не здороваешься? — пропела фигура и сбросила капюшон. — Привет, Кудиан. Вижу, ты не рад видеть своего старого друга?

Кудиан лишь еще сильнее зашипел в ответ. "Друг" повернул к нему квадратную морду с топорящимися усами и оскалился. Желтая слюна закапала на подлесок. Почти человеческие уши дернулись, словно существо давало понять: я слушаю внимательно.

— Пламя… — просипела Сарис, тщетно пытаясь пошевелиться. — Ты…

Синие глаза взмахнули ресницами и чуть прищурились, когда их обладательница сделала шаг вперед.

— Сладенький, сиди смирно. Этот котик нам не враг.

— Откуда у тебя миркомор? — Сарис бросила безнадежные попытки двинуться с места.

— А откуда пришла я, ты не спрашиваешь, сладенькая? — обиженным голосом протянула незнакомка, усаживаясь на землю напротив ткаесхелки. — Вижу, даже не хочешь спросить…

— Ты мертва! — выкрикнула кудиан-ведьма. — Ты…ты… моя единоутробная сестра… Нази… мертва!

А теперь же… как же… ты…ты…

Сарис сглотнула вязкую, горькую слюну. Обливаясь потом, умудрилась повернуть голову к свету, что лился сквозь ветки. Та, которую звали Нази, приподняла безупречную бровь. Затем повела указательным пальцем, и хватающая воздух Сарис рухнула на землю. Руки и ноги кудиан-ведьмы свело судорогой, ее глаза едва не вылезали из орбит, она хрипела и задыхалась. Миркомор зевнул и лениво покосился на снова начавшего пятиться Кудиана. Хвост чудища неторопливо взметнулся в воздух и ударил о землю. Шип на кончике хвоста вонзился в какую-то ветку. Миркомор раздражённо рыкнул и отбросил полешку. Нази покачала головой.

— Сладенький, спокойно. Но за котиком следи. Котик-то непростой.

Кудиан в ярости дергал хвостом. Миркомор зевнул, показав два ряда острых, похожих на пилы зубов.

— Ты… умерла… — как заведённая повторяла Сарис. Ее глаза блуждали по сторонам, словно ища некую зацепку, соломинку, за которую она могла бы схватиться и которая могла ее спасти.

Нази вздохнула и еще раз повела в воздухе указательным пальцем. Сарис постепенно перестала хватать воздух широко раскрытым ртом, ее дыхание успокоилось, и она перевела взгляд на улыбающуюся сестру. Соломинку найти не удалось, и она знала это. Остается смириться с неизбежным. С неизбежным…

— Я живая, Сарис.

— Нет.

— Живая! — повысила голос Нази — Даже скажу тебе, что только теперь я живу по-настоящему, потому что предвкушение мести услащает жизнь.

— Мести? Кому ты хочешь мстить?

— Нашим врагам, сладкая моя. Мне-то легче это сделать, будучи так похожей на тебя.

Сарис побледнела.

— Пламя Кудиана…

Нази тихо засмеялась. Миркомор не мигая смотрел на черного кота — своего соперника. Шип поднимался и вонзался в землю. Кудиан выгибал спину и дергал хвостом как безумный. Шерсть кота топорщилась, похожая на черные пики.

— Ты ведь ждешь здесь кое-кого, не так ли, милая?

Глаза ткаесхелки расширились, руки и ноги свело судорогой. Нази покачала головой. При этом ее длинные черные волосы взметнулись вверх. Раздался странный, непонятный звук. Но Сарис узнала его. Она ждала этот звук. Тот самый, что приходил в ночных кошмарах. Слезы брызнули из глаз кудиан-ведьмы. Она извивалась словно червяк у ног Нази.

— Не хочу делать тебе больно, — услышала Сарис тихий голос, — пожалуйста, не заставляй меня.

Лишь хрип раздался в ответ. Нази вздохнула. Ее красивый палец провел очередную дугу в воздухе. Сарис закашлялась и села. Ноги по-прежнему не слушались, тело ниже пояса словно перестало существовать. Она с трудом пошевелила тяжелым, непослушным языком. Нази грустно рассмеялась.

— Подожди немного, сразу после паралича не восстановится. Не мне тебя учить.

Наконец, верхняя часть тела снова стала слушаться, и Сарис прикрыла веки, собираясь с мыслями. Скоро появится Мгер. Она назначила встречу с теневиком здесь, сразу после свидания с Марех. Рыжая сестра сейчас направляется…

Сарис вздрогнула всем телом и открыла глаза. Нази насмешливо смотрела на нее.

— А помнишь, как мы играли вместе, сестра? Те счастливые дни, когда ранним утром мы бежали вдоль границы резервации, взбирались на холм и смотрели на мир человеков, — Нази погладила микромора по голове, и монстр задумчиво рыкнул в ответ. — Мир, такой уютный, теплый, где не было душных и зловонных болот, лихорадки и стены, отделяющей наше жилище от мест обитания людей Эстана. А море? Ты помнишь море, Сарис? Как мы сидели, прижавшись друг к другу, и зачаровано следили за величественными парусниками, уходящими в солнечную зарю на горизонте? Наш брат обнимал нас с тобой, а, мы, положив головы ему на плечи, восторженно щебетали. А потом, — Нази сверкнула синими глазами, — пришли человеки и увели нашего брата. Помнишь, сестричка? Помнишь?! Не отводи взгляд! "Вонючий ткаесхелх, бунтовщик!" Помнишь их крики? А мамин плач помнишь? А? Не отводи глаза!!

Сарис прикусила губу. Она помнила. Могилу брата. Красную, с темными прожилками землю. Несколько оборванцев-ткаесхелхов с лопатами в руках. Их мрачные, равнодушные взгляды. Посеревший от горя отец так и не дал им с Нази попрощаться с Тарисом. Потому что на теле юного ткаесхелха не было живого места, одна сплошная рана…

— Я много думала в ту проклятую ночь, — тихо произнесла Нази, рассматривая пальцы рук, — я, маленькая девочка Проклятого народа. Побежденного народа…

— Вижу, — горько сказала Сарис, — до чего ты в конце концов додумалась.

Снова этот страшный звук. Кудиан-ведьма в ужасе закрыла лицо руками.

— Не бойся, сестричка. Рано еще.

Нази набросила капюшон и повернула к сестре черную пропасть, за которой прятала лицо. И еще кое-что, кроме лица. Сарис трясло.

— Ты отказалась от мести, милая сестра. Отказалась… — глухой голос бил Сарис по ушам, — … от вековой мечты нашего проклятого и униженного народа. Забыла смерть детей от недоедания в резервациях, забыла, как наши старики клянчат милостыню на улицах человековских городов. Ты не помнишь, как ткаесхелки торгуют собственным телом, чтобы прокормить голодающую в резервации родню! И я, — Нази повысила голос, — как и многие наши соплеменники решили пойти путем победы. Дорогой смерти. И надежды!

— Да, я понимаю, что за путь ты избрала, сестра… — Сарис тщетно пыталась пошевелить ногами. Она чувствовала, как черный кот Кудиан смотрит на хозяйку. Нет, котик, не надо… От миркомора не уйдешь. — Дорогу Смерти…

— Дорогу жизни!

Нази отвернулась, взметнула руки вверх. Сарис затаила дыхание, она узнала эти заклинания. Повеяло холодом, и даже шипевший без умолку Кудиан притих. Миркомор снова зевнул.

Ноги снова стали слушаться, Сарис рывком вскочила. Нази даже не оглянулась. Черно-красный монстр лениво наблюдал за ткаесхелкой и котом. Что-то не так…

И лишь когда к горлу подступила тошнота, а перед глазами поплыли черные круги, Сарис поняла, в чем дело. В ужасе она услышала треск веток под тяжелыми шагами. Когда прямо перед ней появился агент Тени Мгер, Сарис закричала и бросилась к нему. И прошла сквозь тело человека, словно тот был призраком!

— Мгер! — прошептала кудиан-ведьма, пятясь назад,потому что миркомор двинулся на нее, мягко ступая мощными лапами. — Ты что, не слышишь меня? Мгер…

Теневик смотрел на Нази. Его губы шевелились. Он говорил! Почему Сарис не слышит? Кудиан-ведьма вдруг стала как вкопанная и уставилась на собственные ноги. Она снова может ходить. Но как же… Кровь ударила в лицо. Миркомор прошествовал мимо беззвучно разговаривающего Мгера, но тот не заметил монстра! Сарис глухо застонала, в бессилии сжав кулаки. Яростное мяуканье Кудиана немного привело ведьму в чувство. Нази заперла ее в… Где? Сарис принялась озираться. Все так же: и деревья, и ветер, и крики чаек со стороны моря. Миркомор остановился. Красные глаза страховидла уставились на что-то за спиной Сарис. Завизжал Кудиан, припадая к земле. Не помня себя от страха, кудиан-ведьма обернулась, и холодный, липкий ужас стремительно сковал ее. Ледяной пот прошиб дрожащее тело, и струйка мочи потекла по ослабевшим ногам.

— Сарис! — зашелестело в ушах.

— Ведьма! — шепот вокруг.

— Помнишь меня? — вкрадчивый голос.

— А мы тебя помним! — стучит в висках.

Сарис рухнула на колени, затем опрокинулась на спину и, тихо скуля, поползла прочь от окруживших ее призрачных фигур. Она чувствовала, что кожа на локтях уже содрана, но не чувствовала боли. Только не видеть эти лица, эти руки, тянущиеся к ней и отдающиеся эхом голоса.

— Ты убила меня…

— Ты мучала меня и превратила в медиума, чтобы Вайна использовала мое тело…

— Взгляни на меня, Сарис!

— Я умирал в луже собственной блевотины, Сарис…

— А ты смеялась!

— Теперь тебе не смешно, Сарис?

— А мне было всего четырнадцать, но ты не пожалела меня, Сарис…

— Сарис, что ты наделала, Сарис?

— Куда же ты ползешь, Сарис?

— Тебе привет от Кудиана, Сарис…

— А я сгорела заживо в доме моих родителей, когда его подожгли по твоему приказу, остроухая…

Ткаесхелка взвыла и бросилась бежать, отмахиваясь от вьющихся над ней сущностей Грани. Их тихий и довольный смех несся над землей.

— Не убегай, поговори с нами, остроухая!

— Взгляни на меня, ты убила меня ножом, помнишь?

— Что же ты машешь руками? В Предгранье не действует твоя сила!

— Вайна не придет тебе на помощь!

— Ну, и где твоя пятиконечная звезда, Сарис?

— Пентаграмма где?

— Испортилась?

— Как жаль!

— Демон Кудиан далеко!

— А мы рядом, остроухая!

Всхлипывавшая ткаесхелка спотыкалась и падала. Она чувствовала, как ледяной ветер дышит на нее морозным, обжигающим ничем. Дыхание пропасти и смерти. Забвения и муки. В отчаянии плела Сарис заклинание скрюченными, плохо сгибающимися пальцами. Один лишь смех в ответ:

— Ну, давай, ведьма, еще одно заклинание, давай!

— Пальчиком левее!

— Правее, правее загибай!

— Ну что, не слышит Кудиан, не?

— Занят, небось!

— У-тю-тю-тю!

— Сарис, Сарис, мы тут!

Ничего не видя перед собой, ткаесхелка слишком поздно заметила возникшую перед ней жуткую черно-красную фигуру. Оскал зубов-пил и щелкнувший бичом хвост. Боль, словно, жидкий огонь пронзил спину. Визжа, ткаесхелка упала, но тут же вскочила и побежала. Боль исчезла! Где же…

— Здравствуй, Сарис.

Ткаесхелка, не мигая, смотрела на скрюченное тело, распластанное на земле. Ее собственное тело.

— Наконец, наша…

Крик издавший напоследок Сарис никто не могу услышать. Миркомор спокойно смотрел, как целая стая призраков окружила ту, что только что была ткаесхелкой Сарис, кудиан-ведьмой. Сноп света пронзил нетелесную сущность ведьмы, она выгнулась, распростерев руки. А затем неприкаянные бросились на нее. Миркомор зевнул. Это был не первый раз, когда он наблюдал, как пожирают души. И не последний.

Шипение за спиной удивило миркомора. Он совсем забыл про кота.

Мгер, насупившись, смотрел на Сарис. Улыбка ведьмы бесила. И руки, снова дрожат руки. О, как же он мечтал сомкнуть их на шее этого исчадия вонючих резерваций…

— Задумался о чем-то, миленький?

Мурлыканье ведьмы заставило агента вздрогнуть.

— В сказанное тобой сложно поверить. Наговор на…

Мгер запнулся и пристально взглянул на Сарис. Что-то незримое закралось ему в душу, пробежало змейкой по рукам и ногам. Он выдохнул воздух. Снова эта мерзкая улыбка. Проклятая ведьма!

— А ты сообщи, кому надо и проверь, сладкий.

Теневик опустил голову. Затем сжал руки в кулаки, по — прежнему держа их за спиной. Дуновенье холодного ветра удивило Мгера, заставив вздрогнуть.

— Спокойно, сладенький, — Сарис рассматривала ногти. Мгер заметил, что на каждом из ногтей искусно нарисованы различные фигурки животных: тигр, лошадь и…

— У тебя хорошее зрение, агент Мгер.

Теневик насупился. И в самом деле, он славился своей…

— Дальнозоркостью, — сверкнула безупречной улыбкой Сарис.

Мгер отступил на шаг. Это было уже слишком.

— Хорошо, — глухо сказал он, — мы проверим твои сведения. Но если ты лжешь…

— Я сама в опасности, милый мой рыцарь Тени, — покачала головой ведьма. — Буду ждать тебя здесь завтра на рассвете.

— Вот как? — задумчиво спросил Мгер, медленно засовывая руки в карманы плаща. — Могут появиться новые сведения?

Сарис улыбнулась.

Когда шаги скрывшегося за деревьями теневика стихли, Нази резко повернулась и щелкнула пальцами. Появился миркомор. Вид у монстра был не очень: расцарапанная морда, один глаз уже заплыл, страховидл прихрамывал и зализывал рану на левой лапе.

— Поспеши же, сладенький, — прошипела Нази, и от ее голоса миркомор в страхе присел на задние лапы. — У тебя сразу две задачи: поймать котика и отправиться в славный город Цум к нашей подруге. Впредь тебе наука. Нельзя поворачиваться спиной к коту кудиан-ведьмы. Убирайся.

Миркомор рыкнул и исчез, словно испарился. Нази фыркнула и в ярости топнула ногой.

— Ах, незадача. Глупый зверь! Но ничего, ничего…

С этими словами она наклонилась над телом Сарис и долго смотрела на труп сестры.

— Жестокое убийство верной сестры Сарис. Тень будет в восторге. Гибель столь ценного осведомителя! А Рокапа…

Нази отбросила капюшон. Несколько птичек, усевшихся было на ветку дерева, склонили головки и с любопытством внимали смеху, донесшемуся снизу. Но в следующее мгновение они испуганно разлетелись в разные стороны.

Нази подняла голову.

— Глупенькие, куда же вы? — прошептала она.

Зезва сидел на камне и смотрел на море. Время от времени он наклонялся, выбирал камешек и бросал в зеленоватые волны. Со стороны Тыша доносился рев коров и ленивые выкрики пастуха. Раннее утро в этом маленьком селе южнее Цума началось точно так же, как и прежде: с первыми признаками рассвета деревенский пастух, высокий и нескладный бородач с мутным взглядом, слегка шатаясь после вчерашних возлияний, гнал скотину на пастбище. Дорога туда шла под гору, и пастух недовольно жмурился, размахивая кривой палкой. Сопровождаемая топотом и мычанием процессия прошествовала мимо насупленного Зезвы. Ныряльщик молча кивнул на приветственный хрип пастуха и снова стал рыться под ногами: если найти приплюснутый камень, то его можно очень красиво запустить по воде. Он будет подпрыгивать и скакать, пока навсегда не погрузится в пенистую воду.

— Жемчужится вода, — улыбнулся Зезва, вспомнив бравого командора Окропира и его морские шуточки. Где он сейчас, интересно? Скорее всего где-то на рейде возле Цума, патрулирует побережье.

Ярко-алый диск солнца показался над горизонтом, и вскоре Зезва блаженно щурился, с удовольствием подставляя лицо весеннему светилу. Ночная прохлада неохотно отступала, и Ныряльщик скинул опостылевший плащ. За спиной уже полностью проснувшаяся деревня старательно наводняла воздух всевозможными звуками: кукареканьем припозднившихся и злых по этому поводу петухов, деловитым лаем собак и смехом отправляющихся за водой девок. Несколько голубей взмыло ввысь, спасаясь от двух чаек, которые не стали терпеть появления соперников так близко к их законной территории — морю.

— Территория, — пробормотал Зезва, приставляя ладонь ко лбу и рассматривая три больших купеческих галеры, что шли мимо берега, направляясь на юг. Судя по золотистым флагам: арранцы, идут из Эстана или Кива в Баррейн. Огромные, способные нести кучу товара и пассажиров купцы тяжело двигались по спокойной воде. Навстречу каравану спешило небольшое сторожевое судно с развевающимся красно-белым полотнищем на корме: мзумский патруль. Обычное дело. Зезва запустил очередной камень и поднялся, отряхивая руки. Пора кормить Толстика и проехаться, а то можно свихнуться от скуки. Он проторчал в Тыше три дня, и, курвова могила, за это время ничего не произошло. Мятежники не свалились с неба, пес Курша и не думал искать Зезву в этом Ормазом забытом селе, а тевад Мурман пусть сам едет сюда и бросает в море камешки.

С этими мыслями Зезва набросил плащ на плечи и повернулся к морю спиной. После завтрака он едет в Цум. Делать в Тыше нечего. Аинэ он давно не видел и… Ныряльщик прикусил губу и нахмурился. Местный гарнизон, непонятно зачем присланный сюда Олафом, целыми днями бездельничает и пьянствует. И все потому, что Огрызок возомнил себя стратегом-провидцем. Зезва покачал головой и еще раз взглянул на арранские корабли. Так, легли в дрейф, подчиняясь сигналам с мзумского судна.

Перед тем как окончательно направить свои стопы в сторону деревни, Зезва некоторое время смотрел, как маленькая шлюпка с солдатами приближается к возвышающемуся над ней борту арранца. Вот матросы бросили вниз канатную лестницу, и мзумский офицер начинает карабкаться наверх, еще три гребца готовятся последовать за ним, остальные спокойно сидят на балках, суша весла. Обычное дело.

Толстик встретил хозяина недовольным ржанием. Упитанный скакун нетерпеливо сунул морду в овес и забыл обо всем на свете. Зезва усмехнулся и скрестил руки на груди, опершись об угловое бревно конюшни. Затем оглянулся. Стойла пустые. Только его рыжий конь самозабвенно чавкает и храпит.

— Ты же недавно ел.

Конь поднял на Зезву полный укора взгляд и снова погрузился в намордник с овсом.

— Но куда же делся наш бравый гарнизон? — продолжал Ныряльщик, выходя во двор.

Грязь чавкала под сапогами. Несколько куриц деловито рылось в навозных лепешках. Никого. Зезва озадаченно обошел конюшню, словно ожидал, что все пятьдесят конных рменов и десять тяжелых рыцарей окажутся там. Никого.

— Возможно, комендант Теодор мудро решил, что бездействующее войско — разлагающееся войско, и отдал долгожданный приказ отправляться, наконец, к Хумсте?

Зезва поскреб небритую щеку и поймал себя на мысли, что нужно побриться, ведь в таком виде нельзя появляться перед Аинэ и…

— Будь я на месте коменданта Теодора и отправь меня командование в тыл, я бы тоже уехал.

Бормоча себе под нос стратегические планы, Зезва дождался, пока Толстик насытится, оседлал коня и отправился в центральную часть Тыша, старательно объезжая свиней, раздольно валяющихся в грязи. Встретившаяся девушка кокетливо стрельнула черными глазами, и Зезва выпятил грудь, проезжая мимо. Услышав за спиной звонкий девичий смех, мзумец заулыбался. Копыта Толстика мягко ступали по весенней грязи. Поросенок бросился прочь, негодующе вереща. Зезва въехал на небольшое возвышение, где располагались изба старосты деревни, корчма и маленький храм Дейлы Золотоволосой. Центр великой деревни Тыш.

— Ага, значит, не весь гарнизон отправился громить ненавистного врага, — пробормотал Зезва, спрыгивая на землю возле корчмы и озираясь в поисках мальчишки, который всегда торчал тут в надежде заработать монетку. — Кое-кого дальновидный комендант Теодор-таки оставил. Не иначе охранять свиней и пастуха. Но куда же делся пацаненок? — Пожав плечами, Зезва спрыгнул на землю и привязал Толстика к столбу, чувствуя на себе чей-то пристальный взгляд. И не один.

Стоявший на крыльце корчмы махатинец в упор разглядывал Зезву. Черная как смоль борода и такие же глазищи. Несмотря на теплое утро, он был укутан в форменный плащ с изображением солнечного диска и знаком Ормаза на груди. Длинный меч оттопыривал полу плаща. Махатинец сплюнул, и черный сгусток слюны стремительно исчез в грязи, едва не угодив в развалившуюся у крыльца толстую свинью. Солдат выругался и снова уставился на Ныряльщика, насупившись пуще прежнего. Зезва усмехнулся.

— Господин рыцарь, — вдруг проговорил махатинец. — Замечательное утро.

— Просто отличное, — согласился Зезва. — Ты сотник Губаз, так ведь?

Бородач молча кивнул. Раздались шаги, и еще два махатинца спустились по ступенькам. Встали по правую и левую руку Губаза. Оба молодые, высокого роста. Неудивительно, в махатинскую пехоту задохликов не берут. Тот, что чуть пониже, с рыжей бородкой и заячьей губой, вопросительно взглянул на мрачного сотника. Не прочитав ничего на мрачном лице командира, рыжебородый смачно высморкался двумя пальцами, не сводя с Зезвы глаз. Второй махатинец — здоровенный парень со светлыми волосами и голубыми глазами, с недоброй ухмылкой наблюдал, как свинья у крыльца переворачивается в жиже, хрюкая от блаженства. Плащ махатинца при этом распахнулся, и Зезва вздрогнул, заметив, как блеснули на солнце доспехи. Полное вооружение, курвова могила. А еще знак Света Элигера на груди солдата.

— Не волнуйся, господин рыцарь, — вдруг сказал Губаз. — Наш парень. Хоть и ушлепок элигерский, его мать в дупло. Ивоном кличут. Ну и имечко!

Здоровяк поклонился Зезве.

— А этот вот красавец — Бастиан.

Махатинец с заячьей губой кивнул.

— Зезва из Горды, — Зезва несколько мгновений пристально смотрел на Бастиана. Что-то знакомое почудилось ему в чертах лица махатинца. Бастиан…

— А далече господин рыцарь собрался?

Очень медленно Зезва повернул голову влево, затем направо. Так и есть: еще два махатинских пехотинца зашли со спины. Он откинул плащ и положил ладонь на эфес меча. Дуб их всех дери, что здесь происходит? Сотник — должность важная, но все же не настолько, чтобы дерзить рыцарю. Ныряльщик сузил глаза. Губаз смотрел на него в упор. Еще несколько солдат появилось на крыльце. Вид у них был самый мрачный. И еще: они тоже были в полном вооружении. Солнечные лучи заиграли на кольчугах и шлемах. Один из махатинцев нес на плече внушительного вида палицу.

— Где комендант? — процедил Зезва, буравя взглядом сотника.

— Приказ пришел и отбыл с кавалерией.

— Какой еще приказ? От кого? Куда отбыл?

— Ясно от кого, — Губаз сплюнул в грязь. Ивон с Бастианом шептались, поглядывая на рыцаря.

Зезва еще раз спросил, что было в приказе и куда, курвова могила, отправился комендант. Губаз переглянулся с подчиненными и снова уставился на Зезву.

— Доблестные солдаты вздумали со мной шутки шутить, э? — Ныряльщик скривил губы и взялся за меч. — Какого хера тут происходит? Теодора отозвали в Цум, это и маймуну ясно. Но дуб вам всем в зад, что вы смотрите на меня, словно я перерезал глотки вашим мамочкам?!

Сотник опустил взгляд и посторонился. Бастиан открыл двери корчмы и сделал пригласительный жест: заходите, мол, господин рыцарь.

Зезва и не думал убирать руку от эфеса. Более того, второй рукой нащупал под плащом кинжал. Губаз усмехнулся. Заметил, зараза, заметил!

Подчиняясь взгляду командира, солдаты как один отступили на два шага.

— Господин рыцарь, посмотри сам.

Зезва медленно поднялся на крыльцо. Быстро заглянул в корчму. Кровь бросилась в лицо. Мертвецы. Не меньше двадцати человек. Махатинские пехотинцы. Убиты. Ныряльщик некоторое время смотрел на перекошенное лицо офицера, тело которого скрючилось у дверей. Похоже, пытался убежать. Не удалось. Широко раскрытые глаза незряче смотрел на Зезву. Прикушенная губа, и лужа крови. Одна из многих.

Зезва выхватил меч и выскочил на крыльцо. Махатинцы мрачно смотрели на него. Сколько их?

Словно прочитав его мысли, Губаз проговорил:

— Пятьдесят один. Вместе со мной.

— Кто обнаружил трупы? — глухо спросил Зезва.

— А тебе какое дело?

Ныряльщик оглянулся и едва сдержался, чтобы не раскрыть рот от изумления.

— Я обнаружила, — коренастая джуджия, похожая на железный шар с торчащими во все стороны мечами и кинжалами, протолкалась сквозь ряды солдат. Карла отбросила со лба длинную прядь рыжеватых волос и шмыгнула носом. Толстые пальцы на ее мощной правой руке поглаживали рукоять дубины. Большие карие глаза бесцеремонно оглядели Зезву с головы до ног. Затем она повернулась к Губазу.

— Этот рыцарь ни при чем.

— Какое счастье, — сплюнул Зезва.

— Это он приехал три ночи назад, — продолжала джуджия. — Всё возле коменданта крутился.

Губаз задумчиво кивнул и перевел взгляд на море. С возвышения, где располагался центр села, открывался живописный вид. Кричали чайки, и барашки волн бодро бежали навстречу солнечным лучам. Со стороны гор донеслось натужное мычание: не иначе, стадо сельских коров уже достигло пастбища.

— Комендант действительно получил приказ выдвигаться в сторону Цума, — Губаз устало присел на ступеньку. — Наша сотня также стала готовиться выступать. Но едва мы отъехали на приличное расстояние, Теодор велел нам возвращаться. Что-то терзало нашего коменданта. Видать, не зря. Марра, отведи-ка господина офицера в сарай. Мы их туда оттащили.

— Кого? — не понял Зезва, но джуджия уже шагала в сторону покосившегося деревянного строения за корчмой. — Иду, курвин корень.

Зезва не особо удивился, обнаружив, что сарай набит мертвыми телами. В черных плащах и масках. Он повернулся к карле.

— Давай я продолжу: вернувшись, вы застали вот этих врасплох. Но внезапно нападать, конечно же, не стали. Губаз, заразившийся подозрениями коменданта, отправил разведку. Помочь своим уже не успевали, но отомстить отомстили. Мою же шкуру спасло то, что на ни свет ни заря я отправился к морю. Камешки бросать! Именно на рассвете диверсионная группа проникла в Тыш, сняла часовых и… Но что ваши солдаты делали в корчме с утра?

— Хорошо излагаешь, рыцарь, — проворчала Марра. — Для человека.

— Захватить пленника не догадались?

— Догадались. Сидит за корчмой с тряпкой во рту.

Зезва снова уставился на трупы.

— Зачем вы их сюда притащили?

— Чтобы погибших ребят не осквернять этой падалью.

— Мертвым все равно, — вздохнул Зезва.

— Их душам вряд ли, — Марра скривила губы. — Не обнаружив ничего подозрительного, они всей толпой отправились в корчму, горло промочить. Вот и промочили. Насмерть. Пошли, господин рыцарь.

— Так тебя Марра зовут?

Джуджия пристально взглянула на Зезву.

— Марра Добрая. Идем.

Арранские корабли по-прежнему покачивались на волнах. Но что-то было не так. Куда подевалась шлюпка с мзумцами? Почему патрульное судно медленно дрейфует в сторону берега, рискуя напороться на мель? Зезва яростно выругался. Губаз уже лаял приказы, показывая в сторону моря.

Не меньше десяти больших шлюпок с черными фигурками отделилось от купеческих кораблей и направилось к берегу. Арранские флаги на носах кораблей исчезли, сменившись полотнищами с изображением бородатого воина с поднятой рукой.

— Твою ж на хер мать! — не выдержал один из солдат, но тут же умолк под взглядом сотника. Бородач прошипел очередной приказ, и махатинцы попрятались кто-куда, словно тараканы. Зезва уже лежал на земле, спрятавшись за огромным корытом с дождевой водой. Озадаченно ударил копытом Толстик.

— Господин рыцарь! Марра!

Зезва и карла, пригибаясь, подбежали к Губазу, устроившемуся за стволом большого раскидистого дерева, росшего прямо перед корчмой. Сотник не сводил прищуренных глаз с черных фигурок, бодро прыгающих на берег.

— Марра, сколько их?

— Одиннадцать шлюпок, по двадцать рыл в каждой. Больше двухсот.

— Вооружение разобрать сможешь?

Карла несколько мгновений вглядывалась вниз. Зезва тоже смотрел, но разглядеть в подробностях снаряжение мятежников человеческий взгляд был не состоянии. Но не глаз джуджи.

— Тяжелое. Кольчуги, мечи. Вижу стрелков. И кажется… погодите-ка.

Марра быстро перекатилась по земле, не обращая внимания на грязь. С удивительной для своей коренастой и неуклюжей на вид фигуры ловкостью пересекла расстояние от дерева до покосившегося заборчика, что опоясывал двор и ограждал обрыв. Выглянула. Сразу же юркнула назад. Руки джуджии сложились в особом знаке.

— Что там? — спросил Зезва.

— Херово дела, господин рыцарь.

— Да кто там??

— Душевный Отряд.

— Курвова могила!

— И гляньте-ка на корабли.

Зезва последовал этому совету и похолодел. Высадив десант, шлюпки возвращались назад. За очередной партией солдат.

— Кораблики большие, много человеков вмещают, — Марра Добрая спокойно смотрела на мятежников, которые уже разошлись по берегу. Некоторые поглядывали вверх, в сторону холма, и мзумцы еще сильнее прижались к земле. Кто-то глухо выругался.

Замысел мятежников оказался прост, как и все гениальное. Огромные и неповоротливые купеческие суда, оказались вполне способны нести целую армию. Зезва присоединился к матерящимся вокруг солдатам, когда вражеские шлюпки двинулись за третьей партией.

— Да сколько же их, вашу мать в дупло? — раздалось рядом с элигерским акцентом.

Зезва перевернулся на спину, чувствуя, как грязь забивается за шиворот. К ним подобрались Бастиан и Ивон. Элигерец скалил зубы, разглядывая черные фигурки на берегу. Душевники по-прежнему оставались на месте, словно ожидая кого-то. Марра ухмыльнулась.

— Ждут своих. Ну-ну.

Женский визг пронзил тишину и благостность весеннего утра. За ним последовали другой, третий. Зезва отвернулся и встретился взглядом с Бастианом.

— Мы ничего не можем сделать, господин рыцарь.

— Конечно.

Крики возобновились с новой силой. Зезва закрыл глаза.

Пленник сидел на земле со связанными за спиной руками и дерзко смотрел на махатинцев. Подошла Марра и не говоря ни слова заехала душевнику кулаком в лицо. Тот взвыл, опрокинулся на спину и задрыгал ногами. Зезва оглянулся. Пока все тихо. Толстик озадаченно ткнулся мордой в руку Ныряльщика.

— Тише ты.

Махатинцы отступили в лес, что со всех сторон окружал Тыш. Пересекли Цумский тракт, змеей тянущийся через дубраву, и расположились у подножья скалистого холма, густо покрытого вечнозеленым кустарником. Пленного притащили с собой.

Марра вытащила нож и поднесла к налитым кровью глазам рощевика.

— Сейчас я задам несколько вопросов, а ты будешь отвечать.

Душевник замычал что-то, вертя головой.

— Разговорчивый, — проговорил Ивон, покосившись на Зезву. Когда тот поймал его взгляд, быстро опустил глаза вниз.

Стоявший рядом с элигерцем Бастиан сплюнул сквозь дыру в передних зубах. Заячья губа придавала ему несколько комический вид. Зезва снова подумал, что черты лица этого солдата кого-то ему мучительно напоминают, но вот только кого…

— Кляп, — Губаз присел на корочки рядом с рощевиком. — Хорошо. Скажи-ка…

Душевник плюнул в лицо сотника. Тот с проклятиями отшатнулся, оттирая со щек кровавую, вязкую жижу. Марра с невероятным спокойствием выбросила вперед кулак, и окончательно превратила нос пленника в кашу из крови и хрящей. Джуджия молча смотрела, как душевник ползает в грязи. У ее ног. На лице карлы играла улыбка. Зезва хмыкнул. Неужели ей нравится?

— Сколько человек высадилось?

Пленный молчал, криво улыбаясь.

— Кто командует?

Рощевик сплюнул кровь, ухмыльнулся еще шире. Его лицо, все в крови и грязи, походило на страшную демоническую маску.

— Какая задача поставлена? Говори!

Хриплый смех раздался в ответ. Махатинцы мрачно переглядывались. Губаз вздохнул и отвернулся. Марра кошачьим движением придвинулась к пленному, шаря рукой за пазухой.

— Кривоногая карлица, сучка… — подал, наконец, голос пленный, но уже в следующее мгновение корчился в агонии. Из перерезанной глотки хлестала черная пульсирующая кровь.

Марра спрятала нож и не спускала глаз с душевника, пока тот не утих, напоследок вспоров каблуками сапог сырую землю. Затем джуджия отвернулась, что-то пробормотав на своем языке. Зезва мрачно взглянул на Губаза.

— Сколько у вас лошадей, сотник?

— Хватит, чтобы скакать до самого Цума, господин рыцарь.

— Там, — Ныряльщик указал в сторону невидимого сейчас Тыша, — высадилось около пятисот мятежников. Возможно и больше. Если глаза нашу джуджию не подвели, то это солдаты Душевного Отряда — отборные рощевики. Нас пятьдесят два человека. Думаю, цель этого десанта — перерезать Цумский тракт, лишив тем самым Цум и наши силы у Келасской стены продовольствия и фуража, что поступают из восточных тевадств. Хотя мы уже отправили посланцев к Олафу и Мурману, несколько сотен тяжеловооруженных мятежников в нашем тылу представляют огромную опасность.

— Что же ты предлагаешь, Зезва из Горды? — спросил Губаз.

— Нужно что-то делать.

— Господин рыцарь просто гений, — фыркнула Марра, провожая взглядом двух махатинцев, которые, взявшись за ноги, тащили в чащу труп душевника. — Делать, как же. Жду не дождусь охренительный план по разгрому противника. Что до меня, человеки, то я предлагаю делать ноги и побыстрее. В противном случае нас тут подвесят за яйца. Всех, кроме меня.

— А тебе сиськи отрежут, не? — хохотнул кто-то из махатинцев, высоченный парень с огромным кадыком. — Яиц-то нету!

Марра медленно повернулась к шутнику. Расплылась в улыбке.

— Не отрежут, красунчик.

Быстрым движением джуджия сбросила плащ. Развязала пояс. Распахнула рубашку. Зезва стиснул зубы. Махатинцы пораскрывали рты.

Вместо грудей, у Марры лишь чернело два уродливых, кривых шрама. Карла подошла вплотную к кадыкастому. Тот дрогнул, отступил назад.

— У меня нет сисек, — голос джуджии звучал ровно и спокойно. — Отрезали.

Добрая запахнула рубаху, завязала пояс. Набросив плащ, повернулась к угрюмо глядевшему на нее Зезве. Подмигнула.

— Так какой у нас план, господин рыцарь?

Император Вольдемар уселся в подставленное кресло. Махнул рукой подобострастно склонившемуся Кержу Удаву: мол, садись и ты. Глава Директорской разведки лишь поклонился в ответ, но остался стоять. Вольдемар прикрыл веки. Почему люди боятся его? Даже Удав, от одного упоминания имени которого трясется в ужасе весь Элигер. Быть тем, кого боятся, страшно…. Император поднес к глазам руки. Снова целое утро провел возле могилы дочери, сажал цветы. Ни один садовник не смел и приближаться к последнему приюту маленькой принцессы. Нужно пойти пострелять из лука. Только нужно вычистить эту грязь из-под ногтей…

— Государь.

Керж Удав. Вольдемар вздохнул.

— Говори.

— Собрание начинается.

Император кивнул. Его кресло стояло в тени одной из многочисленных колонн, подпиравших невидимый в темноте потолок. Тускло горели несколько факелов. Обширное пространство впереди, похожее на огромный круг, было освещено лучше. Невысокий человек с голубыми, на выкате, глазами оправил несуществующие складки на безупречно сидящей форме Императорской Стражи. Герон, имперский куратор по пропаганде. Он смотрел на десятерых в такой же форменной одежде, преданно пожиравших его глазами. Вольдемар улыбнулся. Великий круговорот бытия, как говаривал император Корониус: над каждым есть кто-то выше его. Оплошаешь и будешь уничтожен тем, кто выше тебя. Улыбка императора стала еще шире. "Кто осудит меня после моей ошибки?" Великий круговорот бытия…

— Итак, господа командиры, — круглое лицо Герона сложилось в улыбку. Его нижняя губа, толще верхней, при этом оттопырилась, — я безмерно рад видеть вас. Прежде всего позвольте объявить всем подразделениям благодарность, как от меня лично, так и от его императорского величества за успешную работу. Наша Бригада оправдывает возложенные надежды и доверие Директории Элигершдад!

Командиры возбужденно зашевелились, а скрытый за колонной Вольдемар перекинул ногу на ногу. Чем ничтожнее душа, тем больше у ее носителя склонности к пустословной высокопарности. Интересно, что думает об этом Керж? Император оглянулся за главного разведчика Директории. Да уж, у камня и то больше чувств.

— Однако, работа Бригады лишь входит в решающую стадию, — продолжал со рвением Герон. Казалось, его голубые глаза вот-вот вылезут из орбит. — Благодаря слаженным действиям посеяны семена сомнения…

"Семена подлости, — думал Вольдемар, — семена лжи. Полезной лжи. Все должно приносить пользу. Особенно вранье".

— … которые уже дали первые плоды, — губа Герона оттопырилась еще сильнее, сверкнул золотой зуб. — плоды правды про демоническую и физическую сущность королевы Ламиры! Хвостатая ведьма, нечисть, по которой плачет костер, вот уже много лет восседает на троне Мзума! Да… — куратор помолчал и вернул нижнюю губу на прежнее место, сверкнув напоследок зубом. — Наши люди провели тщательную и кропотливую работу везде, где только можно: на базарах, в портах, на площадях, в селах и маленьких деревушках. Слово правды неслось нами без упрека и сомнения. Многие оказались в застенках Тени, многие отдали жизнь во имя правды, во имя светлых идеалов…

Вольдемар потер затекшую коленку. Идеалы — это хорошо.

— Керж.

— Государь?

— Секундус вернулся?

— Еще нет. Ожидаю со дня на день.

— Хорошо.

Герон принялся ходить взад и вперед. Глаза офицеров-бригадников, не отрываясь, следили за этими перемещениями. "Полезный и преданный, — думал Вольдемар, — хоть и дурак…"

Куратор резко остановился. Голубые глаза сверкнули, он взмахнул руками и оттопырил губу. Вольдемар взглянул на Удава. Тот сдержанно улыбнулся, чем немало удивил императора. Просто всплеск чувств какой-то. Хм, нет, еще рукой оттягивает вниз кожу на подбородке. Привычка такая у Кержа. Вольдемар повернулся обратно. У всех свои привычки.

— Армия! — восклицал между тем Герон. — Армия — вот наша главная цель. Разговорчики на базарах с площадями — это, конечно, важно, но время болтовни прошло. Мы должны посеять наши семена среди элиты — мзумских военных. Тщательная работа Бригады дала нам самое главное: множество верных и обученных людей находятся непосредственно в боевых частях мзумцев, многие из них принимали и принимают участие в военных действиях против мятежников, многие успели покрыть себя неувядающей славой… Что? Они убивали наших? Печально, да. Но как иными способами не очутиться в лапах господина Гастона? Как по-другому исключить саму возможность провала? Да и, между нами говоря, парой душевников меньше, парой больше, разница невелика!

— Подлец, — улыбнулся Вольдемар. — Но дело говорит. Да…

Император откинулся на спинку кресла. Оглянулся на шорох. Маленький человечек в черном что-то быстро говорил на ухо Удаву. Заметив взгляд императора, оба вытянулись, но Вольдемар уже отвернулся. Сейчас будут новости.

— Государь? — шепот Кержа почему-то больно ударил по ушам. — Важные сведения из Мзума.

Вольдемар посмотрел на размахивающего руками Герона. Затем повернул голову к Удаву. Человечек в черном уже исчез. Керж почтительно опустил глаза.

— Говори. Только быстро, я хочу послушать куратора. Хорошо язык подвешен. Как следует.

Секундус повертел в руках пустую кружку, затем поднял голову в поисках корчмаря. Но тот уже предупредительно несся к столику в темном углу, где устроился элигерец. Поставил кувшин и глиняную кружку.

— Благодарю. Быстро.

— Господин! — корчмарь склонился, едва не задев бородой грязную солому на полу, и умчался на кухню. Секундус улыбнулся краешками рта.

— Проворный. Да.

Отпив кисловатого, но, в сущности, сносного вина, Секундус провел ладонью по своей выбритой голове. Колется. По приезду домой — к цирюльнику. Он сделал еще один глоток. Может, съесть что-нибудь? Элигерец хмуро уставился на грязный стол. Не стоит, пожалуй.

В корчме царил тот тихий час, когда утренние пьяницы уже опохмелились и ушли, а вечерние еще не проснулись. Елозил шваброй долговязый слуга, время от времени прикладываясь к бутыли с пивом. Со стороны кухни одуряюще несло стряпней. Хозяин задумчиво гонял мух дырявой мухобойкой. У самых дверей сидели два простолюдина и молча накачивались чачем. Секундус провел пальцем по краю кружки. Щербатая. Ну хоть не грязная. Наверное.

— Друг мой! — раздался чуть хрипловатый голос.

Секундус поднял глаза. Улыбнулся.

— Уф, устал, клянусь трубой…

Ваха Гордей уселся напротив и свирепо насупился: его голова едва выглядывала из-за стола. Он в ярости застучал костылем о стол.

— Подушку!!

Ухмылка на лице хозяина увяла, снесенная сверкающим взглядом горбуна. Королевский звездочет вырвал у долговязого слуги подушку и взгромоздился на нее, свесив ноги. Длинные руки раздраженно устроил на столе. Тут же задвигал ими, словно не знал, куда приткнуть. Громко выругался, помянув трубу и задницу матери строителя корчмы.

Секундус глотнул вина. Друг Гордей такой эмоциональный.

— Вина! — рявкнул казначей. — И приличного! Слышь, ты, как тебя, человек? Ты, ты, длинный! Чего застыл, как баран? Я умираю от жажды!

Долговязый умчался к побледневшему хозяину, узревшему наконец золотую цепь на груди горбатого гостя и звезды на плаще. Вино было подано так быстро, что Гордей удовлетворённо хмыкнул, устраиваясь на подушке поудобнее. Секундус молча смотрел на него.

— Уф… — Ваха Гордей вытер губы и отставил кружку. — Кислое, честно говоря.

— Сносное.

— Итак?

— Скоро уезжаю. Друг Ваха, — Секундус взглянул на эров у дверей. Пьют. — Пора. Задержался.

— Доволен? — Гордей, в свою очередь, покосился на простолюдинов.

— Нет. Много беготни. Мало смысла. Ответов нет. Вопросов еще больше. Хаос.

Секундус вздохнул. Покачал головой. Керж Удав как раз доволен будет. Увиденное во Мзуме превосходит даже самые смелые его мечты. Что до него, то Секундус был рад, что встретился со старым товарищем. Побывал с ним в ночном деле. Прикоснулся к неведомому. Тому, что называют потусторонним. Но главная миссия еще впереди. Миссия, которая так ему противна. И которой не избежать.

Эры, сидящие возле дверей, дружно встали и направились к их столику. Ваха усмехнулся, кивнул старому другу. Секундус облокотился о спинку стула и спокойно смотрел, как в корчму заходит еще несколько человек в плащах Тени. Вооруженные мечами. Молодцы, как на подбор, да. Впереди мрачный детина с маленькими свинячьими глазками и вертлявым типом за спиной. Ваха Гордей засмеялся.

— Ну, надо же, клянусь трубой! Какая честь! Господа Эниох и Мгер! Очень, очень приятно! Вы бы еще привели милейшего господина Гастона! Позвольте, может, и он здесь? Так пусть заходит, ха-ха. Секундус, я бы на твоем месте гордился. Цвет Тени, просто сливки, ага.

В ответ на эту тираду Эниох вежливо поклонился. Мгер со спрятанными за спиной руками встал за стулом Секундуса. Элигерец даже не оглянулся. Лишь вздрогнул, почувствовав некий звериный душок, идущий от теневика. Или ему это только показалось?

— Господин казначей, — скрипучий голос Эниоха зычно разнесся по корчме. — Ты отправишься с нами. Как и твой элигерский дружок.

Секундус вздохнул. Хаос. Ответов нет. Одни вопросы.

— Господин теневик ничего не путает? — Ваха и не подумал вставать, лишь перекинул ногу на ногу и потянулся к кувшину. — Уж не осмелишься ли ты арестовать королевского казначея?

Свинячьи глазки Эниоха почти исчезли между щеками и бровными дугами, но скрипучий голос не дрогнул.

— Достойный Ваха Гордей, пожалуйста, не заставляй меня применять силу. Вот, — теневик извлек из кармана свиток и протянул звездочету. — Приказ о твоем аресте.

— За что? — широко раскрыл глаза звездочет.

— За государственную измену!

Секундус покачал головой. Хаос. Один хаос. И глупости. Невпроворот.

Ваха Гордей раскрыл свиток, пробежал глазами по тексту. Затем схватился за костыль. Мгер было дернулся, но взгляд Эниоха остановил его.

Королевский звездочет с кряхтением слез со стула. Ударил костылем три раза о стол. Секундус смотрел на Мгера. Тот снова прятал руки за спиной и что-то шептал.

Эниох взглянул на теневиков в эрской одежде. Те подступили к улыбнувшемуся казначею. Эниох нахмурился. Ему не нравилась эта наглая улыбка.

— Остановитесь!

Все повернулись к дверям корчмы, в которых стоял маг Ваадж. За его спиной маячили два Телохранителя с арбалетами в руках и странная фигура с низко надвинутым капюшоном. Секундус готов был поклясться, что до его слуха донесся слабый звон стали.

— Взгляните, — с удовольствием сказал Ваха Гордей, указывая костылем на двери, — как эффектно, клянусь моей трубой! Словно в книжке про героев, ну! Достойный Ваадж, ты вовремя, очень вовремя! Появился так решительно, так внезапно! Признайся, ты подслушивал и ждал удобного момента? Ну, признайся?

Маг с улыбкой проследовал прямо к столу и развернул перед ошеломленным Эниохом свиток.

— Королевская печать! — подавленно пробормотал теневик, поднимая глаза. — Но…

Но Ваадж уже склонился перед Секундусом. Элигерец немедленно поднялся и смущенно посмотрел на ухмыляющегося Гордея.

— Господин посол, от имени ее королевского величества Блистательной Ламиры, я приношу извинения за причиненные неудобства! Ее величество шлет самые сердечные пожелания здоровья и приглашает посланника великой Директории Элигершдад во дворец гамгеона, где его уже ждут покои и все подобающие его рангу удобства. Вечером, когда господин посол отдохнет и наберется сил, Блистательная Ламира будет счастлива встретиться с посланником императора Вольдемара. Добро пожаловать!

Секундус взглянул на оцепеневшие лица теневиков, затем на сияющего от удовольствия Гордея. Вздохнул. Хаос. Только хаос вокруг.

Цель несколько раз была так близка, что казалось, вот-вот, и дело сделано. Но Напарник каждый раз останавливал его. Поэтому нужно было снова набираться терпения и наблюдать. Для этого можно присесть на корточки. Или попросту усесться и облокотиться о ствол дерева. Да, именно так, а то ноги гудят после всех этих переходов. Убийца взглянул на Напарника, затем на Цель и с облегчением вытянул ноги. Потер под правой коленкой, чувствуя, как мурашки впиваются в кожу вдоль всего бедра. Ничего, сейчас пройдет. Голос коменданта Теодора действовал если не усыпляюще, то, по крайней мере, успокаивал изрядно. Да, изрядно. Убийца ухмыльнулся. Почувствовав на себе взгляд Напарника, прикрыл глаза. Надоел этот резонер. Что мешало покончить с целью еще вчера? Что? Впрочем, нужно отдать ему должное: они едва не попались с поличным два дня назад, и теперь Напарник очень осторожен. Даже слишком. Убийца открыл глаза. Нужно послушать Теодора. В конце концов, выбираться потом придется в любом случае. А душевники разбираться не будут, кто свой, а кто чужой. Да и какой он с Напарником свой для мятежников? Да… Так, что там говорит Теодор? Командир он способный, этого не отнять.

— Итак, — комендант Теодор в очередной раз оглядел хмурые лица махатинцев, — положение наше не слишком обнадеживающее. Но после того, как мы объединили силы, мы уже не маленький отряд, а серьезная сила в четыреста человек. Перед тем как вернуться к Тышу, я направил гонцов в Цум. Думаю, Олаф уже знает о высадке мятежников и предпринял меры, — Теодор прищурил свои серые глаза и сплюнул. — Таким образом, до подхода подкреплений мы должны навязать противнику бой, который непременно отвлечет их от главной цели — Цумского тракта. Вернее даже не отвлечет, а принудит уйти с занимаемых ныне позиций. Марра, что скажешь?

Джуджия прокашлялась. Прежде чем ответить, взглянула на мрачно ковырявшего палочкой землю Зезву Ныряльщика.

— С возвращением уважаемого господина коменданта, — сказала Марра, — мы можем и в самом деле атаковать душевничью погань. Но идти на них в лоб…

Махатинцы зашумели.

— А чего бояться?

— Так и будем сидеть, как крысы, да помощи ждать?

— Атака, атака!

— Кадык дело говорит!

— На соль гютферанов!

— Нас четыреста рыл!

— На соль, ага, — кивнула Марра, опершись на руки и щурясь от солнца, — скатимся с горы с громом из задниц. А они уже стрелков понаставили, ям волчьих нарыли. Ты, Кадык, горло дерешь, атака, мол, да атака. Вот как получишь кол в жопу, будет тебе атака.

Кадык смущенно потер горло и хотел было что-то сказать, но, встретив насмешливый взгляд Ивона, угрюмо потупился. Затем получил удар локтем от Бастиана и раздраженно отодвинулся.

Убийца покачал головой. Так интересно слушать все эти споры. Наблюдать. Эликсир от скуки. Что там Напарник? Молчит. Пока молчит. Молчание — это хорошо.

— Губаз, что скажешь?

— Что скажу, комендант? — сотник поскреб бороду. — Думаю так: сил у нас примерно поровну. Я бы дождался подкреплений, права Марра, не хрен задницу почем зря подставлять. Гютфераны наверняка уже закрепились, устроили полисады, ловушки, засады. Зачем лезть им в пасть? Придет подмога, а там и шандарахнем. Ненавязчиво, но настойчиво.

Махатинцы загоготали, но Теодор недовольно поднял руку, и воцарилась тишина. Лишь слышно было, как чирикает невидимая пташка в кроне вечнозеленого дерева. Убийца заложил руки за голову и потянулся. Тепло-то как, весна! Что там друг Напарник? Молчит, как баррейнская статуя. Хороший пример…

— Солдаты Мзума! — Теодор поднялся. Махатинцы повскакивали и вытянулись перед командиром. Одна лишь Марра осталась сидеть. — Приказ: подмога прибудет не позже, чем на рассвете. Отдыхать и готовиться. — Комендант на мгновение задумался, затем принялся тыкать пальцем в перчатке: — Ты. Ты. И вот ты. И вы тоже. Марра?

— В разведку, мой прекрасный командир?

— В разведку. Господин рыцарь хотел что-то сказать?

— Хотел, — подтвердил Зезва Ныряльщик. — Можно идти с ними?

Теодор смерил взглядом рыцаря. Обменялся взглядами с Губазом и ухмыляющейся Маррой. Наконец, кивнул.

— Наслышан о твоих действиях в Кеманах и Даугреме, достойный Зезва. Буду рад. О твоем рыжем скакуне позаботятся.

Убийца услышал, как по рядам солдат пронесся шепот: обсуждали подвиги небритого рыцаря по имени Зезва. Уважают, как же. Вот почему так устроен этот мир: его, убирающего точечно неугодных, называют злодеем, а солдат, этих профессиональных головорезов, у которых руки в крови по самые уши, славят, как героев. Несправедливость и лицемерие правят этим несовершенным миром. Да. Убийца вздохнул и еще раз взглянул на Цель. В который уже раз?

Агнетта, элигерская Устранительница, наблюдала, как вереница всадников медленно спускается с горы. Их путь лежал к самому краю обрыва. Там, шагов через сто от последнего деревенского забора, находился пост мзумских войск. У пропасти несколько всадников спешилось. Один даже присел на корточки. Агнетта улыбнулась. Это он.

Свесив ноги с ветки, накоторой она удобно устроилась, Устранительница извлекла маленький мешочек и потрясла им возле уха. Так, маловато осталось. Но на задание должно хватить. Плечо что-то ноет сегодня. Подарок проклятого рвахела. Элигерка поморщилась. Агнетта тогда едва не провалила задание. Едва. Она снова улыбнулась. Жаль было убивать Данкана. Такой смазливый паренек…Спрятав мешочек за пазуху, Устранительница спрыгнула вниз. Приземлившись, присела и некоторое время прислушивалась. Ничего. Дует прохладный ветерок, особенно ощутимый в тени рощицы на склоне горы, где пряталась Агнетта. Тихо свистит какая-то пташка, молодые листья шепчут на ведомом лишь им языке. Устранительница поднялась и внимательно проверила одежду. Все в порядке. Затем достала маленький арбалет. Тщательно изучила исправность механизмов. Небольшой колчан с болтами, конечно тяжеловат, но терпимо. Три спицы, разной длины, в специальных накладках за спиной — вот главное оружие. Удовлетворившись осмотром, Агнетта накинула капюшон и скрылась между деревьями.

Вскоре она уже карабкалась вверх, обходя деревню Шрам с северной стороны. Прокравшись мимо поста, на котором скучали несколько мзумских лучников, Агнетта остановилась передохнуть. Глотнула из фляги, вытащила мешочек, но тут же спрятала обратно. Не время еще. Поглазев на зевающих от безделья солдат, Устранительница по-кошачьи двинулась дальше, бесшумно ступая по сырой после ночного дождя земле. Ни одна ветка не треснула под ее ногами, ни один камешек не покатился на ее пути. Когда Агнетта углубилась в самую чащу, из-за дерева вышел большой рыжий кот и с невозмутимым видом принялся умываться, поглядывая на человека янтарными глазищами. Проходя мимо, Устранительница почесала кота за ухом. Тот заурчал и долго смотрел ей вслед. Агнетта улыбалась и два раза оглядывалась. Замечательный котик. Деревенский, шрамовский. А в лесу ему раздолье.

Миркомор мурчал, пока человеческая самка не ушла. Приятно, когда гладят. Хоть и безумно хотелось впиться зубами в эту розовую, с прозрачной кожей, плоть. Миркомор блаженно зажмурился. Затем поменял окрас и запрыгнул на дерево. Там безопаснее. Позавтракав нанизанной на шип птицей, страховидл двинулся дальше. Личину кошки сбрасывать не стал. Нужно привыкать.

Утренняя прохлада постепенно уступала место теплому весеннему солнцу. Деловито прожужжал шмель, причем так близко, что Агнетта едва увернулась. Насекомое сердито метнулось в сторону, где едва не угодило в паутину. Жирный паук встрепенулся, но добыча улетела, и головоногое разочарованно притихло в углу своей сети. Устранительница сочувственно покачала головой. В душе она всегда считала себя паучихой и неудача паука нашла отклик в ее душе.

Мягко ступая по покрытой сосновыми иглами земле, Агнетта осторожно выглянула из-за большого серого валуна, что подпирал склон горы. Почти сразу нырнула обратно. Казалось, некий великан когда-то катил этот камень в свое жилище, да так и оставил под холмом, то ли устав, то ли соблазнившись другим, более подходящим куском скалы. Устранительница оперлась о холодный, покрытый мхом камень. Нескольких мгновений хватило, чтобы увидеть все, что было нужно. Он все еще там. С ним охрана. Остальные ждут поодаль. Агнетта вздохнула и вытащила мешочек. Повела плечами. Пора.

Мир стал необычайно четким и красочным. Устранительница видела, как потоки воздуха, похожие на цветные мозаики, взметаются ввысь и крутятся немыслимыми хороводами. Сосны принялись мерцать изумрудным светом, а щебетанье птиц обрело волшебные чарующие нотки. Агнетта спрятала почти пустой мешочек. Прикрыла веки и вздохнула полной грудью. Свет Элигера, как хорошо. Лучшие мгновения ее работы. Она двинулась вперед.

Олаф, командующий Западной Группировкой, грыз травинку, не сводя глаз с вражеских позиций. Взобравшись на камень, рыжеволосый гигант разглядывал противоположный берег Хумсты. Душевники укрепились здорово: полисады, позиции стрелков, насыпи и целые ряды щитов. В некоторых местах вражеские воины стояли у самой воды. Хумста разлилась после весенних дождей, и серо-бурая вода мчалась к морю, раскатываясь пеной на камнях. Олаф выплюнул травинку. К лету река заметно обмелеет, и в некоторых местах можно будет перейти вброд. Сейчас бродов два, и на обоих солнечники надежно перекрыли все возможные пути. Надежно ли? Олаф взъерошил пятерней свою огненно-рыжую шевелюру. Шлем он давно снял, несмотря на протесты охраны. Стрелой не достанут. Арбалетным болтом? Тоже далековато, хотя… Командующий спросил, не оборачиваясь:

— Что означает название "Хумста", Кастор? Это ведь на языке ткаесхелхов?

— Красная вода, господин, — невысокого роста офицер почтительно склонил голову. При этом седые усы на его лице потешно вздрогнули. За спиной Кастора стояли несколько тяжеловооруженных солдат из свиты Олафа. Остальные держались поодаль, рядом с лошадьми. Несколько лучников рассыпались по виноградникам, заняв позиции. Еще один офицер — высокий сутулый бородач — внимательно смотрел, как на противоположном берегу, у опушки леса, черные фигурки выстраиваются в колонну и начинают маршировать в сторону моря.

— Красная вода, значит, — повторил Олаф. — Остроухие правы, посмотри, какая бурая эта Хумста.

Кастор промолчал. Сутулый бородач проводил взглядом последнего мятежника и повернулся к Олафу.

— Господин командующий прав: вода действительно рыжеватая. Несет песок с гор. Говорят, высоко в горах добывают золото.

— Золото, вот как? — Олаф спрыгнул с камня. Охрана сразу зашевелилась, Кастор подскочил со шлемом в руках, протянул командующему.

Сутулый офицер остался на месте. Словно нахохлившийся коршун, он переводил взгляд своих карих глаз с палисадов на вражеских арбалетчиков, с насыпи, за которой прятались вражеские пехотинцы, на врытые в землю ряды щитов.

Олаф вскочил в седло, и огромный черный конь слегка присел под его весом.

— Наир, ты едешь?

Сутулый вздрогнул, бросил последний взгляд на противоположный берег и быстрым шагом поспешил к своей лошади.

— Прошу прощения, господин. Засмотрелся.

Олаф направил коня вперед, Кастор и Наир ехали следом, за ними вереницей остальные охранники. Лучники в винограднике обменялись условным свистом и также начали движение, невидимые и неслышимые. Для людей.

Но не для Агнетты.

Устранительница проводила взглядом двух солдат с луками и в маскировочных плащах. Неплохие, что тут говорить. Свое дело знают. Искорки вокруг силуэтов. Так красиво. Она двинулась следом, с каждым шагом приближаясь к коренастому стрелку, что бесшумно ступал по мягкой земле. Искорки взлетали словно райские птицы. Агнетта слышала, как стучит сердце этого человека. Наконец, догнала и некоторое время шла рядом, шаг в шаг. Он не слышит. Весь в волшебных всполохах райского света. Нет, почувствовал. Обернулся. Внимательный. Ах, этот ужас в глазах! Сколько раз она видела его. Ужас, первобытный страх. В разных глазах. Синих и карих. Зеленых и серых. У этого черные. Очень красивые.

Агнетта склонилась над телом лучника и резким движением выдернула спицу из горла. Закидала труп гнилыми листьями. Надо же, искорки лишь усилились. Может, это душа лучника? Интересно. Но надо спешить. Очень.

Устранительница взвесила в руке захваченное оружие. Свет Элигера, тяжелый лук какой! Кинжал неплох, но ей он ни к чему. Агнетта размахнулась и забросила клинок в кусты. Накинула капюшон и быстрым шагом двинулась вперед. Искорок чуть меньше. Нужно спешить.

Олаф натянул поводья. Конь недовольно замотал головой, но повиновался. Сзади заржали лошади — охрана также остановилась. Раздался крик совы. Это начали условную перекличку лучники, что двигались, скрытые за деревьями.

— Господин, все в порядке? — спросил, подъезжая, Кастор.

Олаф повернул голову.

— Просто послышалось.

— Дать команду прочесать рощу, господин? — Наир гарцевал рядом, успокаивая нервничающую кобылу. — Впрочем, там наши люди и…

— Не нужно.

Командующий снова взглянул на ряды деревьев, уходящие в гору. На вершине этого холма — деревня Шрам, они как раз обогнули её с противоположной стороны, чтобы подняться по единственной дороге, миновать эрские дома и вернуться в расположение основных сил. Заморосил мелкий теплый дождь, со стороны моря начал дуть довольно сильный ветер. Где-то далеко ударил гром.

— Едем.

Дождь усиливался. Олаф остановился возле маленького водопада, что стекал по камням между корнями деревьев. Дал коню напиться. Поднял голову.

— Господин, дождь становится сильнее. С моря идет гроза.

Это Кастор говорит. Ни на шаг не отходит, вернее, не отъезжает. Олаф хотел улыбнуться, но не успел. Словно острое жало, что-то ударило его в плечо и опрокинуло в грязь. Ничего не соображая, он попытался подняться. Вопли и ржание лошадей. Дикая боль пронзила левую руку. Олаф увидел, как дрожит болт, попавший в неё. Второй выстрел, подумал он. Кастор навалился на него. Удар. Кастор кричит. Или это голос Наира? Олаф хотел перевернуться на бок, но не смог. На глаза опустился вязкий темный туман.

Агнетта быстро взбиралась в гору. Несколько раз оглядывалась, выслеживая погоню. Никого. Эти слизняки ни на что не способны. С презрительной ухмылкой Устранительница отбросила ставшие ненужными лук и колчан со стрелами. Подумала с сожалением о трех навсегда утраченных болтах. Ну, хоть все спицы на месте. Повеселев, она на ходу достала из-за пазухи мешочек и потрясла возле уха. Ах, ветка, чуть не упала! Искорки, искорки…

— Стой! Туда нельзя! — прошипела Марра.

Ивон поднял руку. Идущие цепочкой махатинцы остановились, припали к земле. Сотник Губаз тихо свистнул. Повинуясь его приказу, Бастиан и Кадык разошлись в разные стороны, мгновенно исчезнув: Кадык за буреломом, а Бастиан — за кустами дикой смородины. Где-то рядом залаяла лисица. Зезва вздрогнул, прислушиваясь. Лай вскоре утих, не иначе, рыжая поспешила убраться от двуногих подальше.

Их группа из шести человек во главе с Губазом, посланная Теодором разведать местность, осторожно спускалась к побережью, пробираясь через заросшие кустарником и деревьями склоны. Несколько раз они обходили овраги и переходили вброд вздувшиеся от недавних дождей ручьи. Пасмурное хмурое небо мрачно мелькало сквозь кроны лиственниц и сосен, перегнившая хвоя мягко пружинила под ногами. Ветра почти не было, но влажное дыхание побережья чувствовалось особенно сильно. Кроме лисы, однажды едва не наткнулись на только что проснувшуюся медведицу, сосредоточенно рыбачившую в глубоком ручье. Марра вовремя заметила зверя и увела группу в сторону. Рядом наверняка медвежата, за которых, как пояснила джуджия: "Медведиха нам всем жопы на головы натянет". Чтобы избежать такой печальной участи, разведчики опасливо обошли фыркающую мамашу. Чем ниже они спускались, тем чаще стали попадаться дубы и, кроме смородины, можжевельник. Зезва шел четвертым: впереди двигалась Марра, Губаз и Ивон. За ним — Кадык и Бастиан. Махатинец с заячьей губой старался не разговаривать с мзумским рыцарем и держался подальше. Но во время одного из привалов Зезва выпытал у Кадыка, что родом Бастиан из Шрама, и что у него там живет родня: то ли отец, то ли дед.

— И племянник еще, совсем малец, — добавил Кадык. — Звать вроде как…

— Гаиска? — спросил Зезва, кусая губы.

— Точно, Гаиска! — заулыбался махатинец. — Откуда ты знаешь?

Зезва промолчал. Вздрогнул, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, резко повернул голову. Бастиан тут же отвернулся и принялся шептаться с Ивоном.

Разочарованию Убийцы не было границ. Но раздражение нужно унять. Злись, не злись, от этого Цель ближе не станет. А она так близка. Напарник молчит, как обычно. Убийца часто завидовал этому спокойствию. И, хотя они знают друг друга не так давно, некоторые черты характера Напарника искренне восхищали Убийцу. Впрочем, нужно вернуться к делу. Проклятая разведка все планы перевернула задницей вверх. Но ничего, любой хаос можно превратить в порядок. Хотя, по мнению Убийцы, лучший порядок — это хаос. Подождем.

Припав к земле, Марра напряженно смотрела вперед, прямо в заросли кустарника. Все та же дикая смородина, думал Зезва, чувствуя, как начинает затекать правая нога. Вернее, одичалая. Но откуда в лесу старые кусты этой ягоды? Значит, рядом жили люди, был их дом. В лесу? Он осторожно перевернулся и встретил яростный взгляд оглянувшегося на движение Ивона. Зезва готов был поклясться, что он все сделал бесшумно, но проклятый элигерец все равно учуял.

Губаз тихо свистнул. Вскоре откликнулись криками совы Бастиан и Кадык. Зезва знал эти сигналы: значит, все в порядке. Но сотник не отрывал глаз от джуджии, которая по-прежнему не двигалась, пожирая глазами что-то, видимое или слышимое только ей одной. Затем карла дернулась и двинулась назад. Двинулась как-то странно, и в любой другой ситуации Зезва бы засмеялся, настолько потешно выглядела джуджия, ползущая задом наперед. Впрочем, вскоре Ныряльщику стало не до смеха.

— Не двигаться! — одними губами прошелестела Марра, замирая на месте.

Они залегли перед узкой расщелиной, вгрызшейся меж двух поросших можжевельником и молодыми дубками курганов. Вперед вела едва заметная, но все же тропа. Бесшумно вернулись Бастиан и Кадык, заняли позиции за деревьями с арбалетами наготове. Губаз оглянулся. Зезва видел его бледное как мел лицо. Ивон что-то едва слышно бубнил себе под нос, сжимая в руках самострел.

Зезва вздохнул и посмотрел вперед. Перед тропой, исчезающей между курганами, стоял маленький человек.

* * *

— Тетя Йиля, а что вот это за человечек? И почему его изображение в книге про чудовищ?

— Где, Зезва? А, вот этот… Это годжин.

— Годжин? На джуджу похож! Только пониже!

— Похож, да не он. Не вертись, сядь прямо! Вот так, хорошо.

— Тетя Йиля?

— Чего тебе, негодник? Там же написано всё под картинкой!

— Да, я прочитал. А что значит: "Опасней самых чудищ страшных Грани порождение сие. Бежать что есть сил потребно сразу, едва годжина увидишь, ибо хранит он Двери Страшные от всего живого или разумного создания. Ворота в мир иной…"

— Так, Зезва! Хватит глупостями заниматься. Годжина ты никогда не встретишь, не волнуйся.

— А вдруг встречу? Тетя Йиля, почему ты молчишь?

— Ну, чего тебе еще?

— А вот тут еще написано: "В иных землях звались годжины по-разному: аданы, ацены, испыы… Жили карлы эти в незапамятные времена по всей земле, еще тогда, когда лайимары и ткаесхелхи по пещерам бегали…"

— Гм.

— "… а человеков даже и духу не было." Тетя Йиля, а почему тогда людей не было? Где же мы были тогда?

— В других местах.

— В каких?

— Зезва, у меня уже болит голова от твоей болтовни. Слышишь, Хольга уже зовет обедать. Назар утку притащил жирную утром. Ты же любишь утку?

— Тетя Йиля?

— Ох, ну что еще?

— А вот тут еще написано… Ага, вот: "Годжины прогневали богов, и ниспослали небожители на нечестивых карлов пламя небесное. Прошелся ад огненный по земле аданов, превратив в пустыню их жилища. Немногие уцелевшие умирали от странной болезни, волосы падали с их голов, и плавали они в собственных нечистотах… Ушла под землю годжинов часть, но изредка выходят карлы на поверхность земли… Хранители Врат Огня и Грани годжины земные есть, но горе путнику, что карла встретит на дороге…" Тетя Йиля, а почему горе? Что в них такого страшного? Тетя Йиля? Почему ты молчишь?

* * *

Годжин смотрел перед собой застывшим взглядом. Маленького роста, пожалуй, он едва достал бы Марре до пояса. В серой одежде, на поясе кривой нож. И борода чуть ли не до земли. Глаза, похожие на два колодца: черные и бездонные.

Затем карл медленно провел левой рукой перед собой. Зезва готов был поклясться, что воздух перед годжином изменился, словно превратился в подобие воды, по которой бегут волны. Сдавленно охнул Кадык, моментально заработав яростный взгляд Марры.

Годжин опустил руку. Поднял вторую. И снова заволновался воздух вокруг маленького бородача, заметались пыль и хвоя. За спиной карла засияло что-то настолько яркое, что люди отворачивались, глаза были не в силах выдержать ослепительные снопы, бившие в разные стороны. Но Зезва успел увидеть главное: годжин смотрел на Бастиана, который не отвел взгляда.

Едва заметная улыбка коснулась губ серого карлика.

— Как говорят джуджи, народ наблюдательный, — бормотал Зезва, вытирая слезящиеся, горящие глаза, — кирдык пришел на тоненьких курячьих лапках… налетел вонючей задницей… и ка-а-а-к запенделячил… ненавязчиво, но настойчиво… Ну не курвова могила, а?

Ныряльщик поднялся во весь рост, не сводя глаз с махатинца с заячьей губой. Промелькнуло изумленное лицо Марры. Еще он услышал сдавленный вопль Губаза, преисполненный чувственных пожеланий всем родным Зезвы по материнской линии. Зезва улыбнулся, когда Бастиан наконец встретил его пристальный взгляд.

Годжин опустил руки. И пропал, словно испарился. Призрачное ничто волной ринулась к людям и джуджии. Зезва присел и закрыл глаза, усиленно глотая слюну. Затем приступ тошноты и головной боли ударил по бравым разведчикам. Ненавязчиво и очень настойчиво.

Когда Зезва открыл глаза снова, Ивон и Кадык все еще мучительно кашляли, сотник Губаз пил из бутыли чач, а Марра злобно смотрела на Ныряльщика, что-то свирепо бормоча себе под нос. Не иначе, ругательства.

— Где Бастиан? — спросил Зезва, дружелюбно кивая Марре. Та зашипела и отвернулась.

— Я здесь.

Ныряльщик повернулся к махатинцу. Долго смотрел ему в глаза. Затем взгляд Зезвы скользнул вниз, на рукав солдата. Несколько ярко светящихся крупинок. Бастиан спрятал руку за спиной, вызывающе набычился.

Зезва улыбнулся и даже успел открыть рот, намереваясь что-то сказать, но за спиной раздался смачный звук сморканья, и голос Марры прокаркал:

— А, ну хорош дерьмо пальцем ковырять! Эта сраная расщелина мне не нравится, и страховидлов я тоже не терплю, ясно? Кому нравится блевать себе на коленки, может оставаться, а я ухожу.

— Конечно, — согласился Зезва. — Страховидлов и я не переношу. А ты, друг Бастиан?

Не дождавшись ответа, Ныряльщик поднял глаза к небу. Низко летали ласточки, и ветер лениво покачивал верхушки деревьев. В воздухе пахло грозой.

— Аинэ, останься. Сядь у моих ног.

Властный голос королевы гулким эхом метался под потолком. Два воробья испуганно спорхнули вниз, к настежь открытым окнам. Ламира проводила птиц взглядом и улыбнулась девушке, замершей в почтительной позе перед креслом.

Высокий монах, стоявший у окна, поклонился и стал пятиться к выходу, но королева остановила его:

— Отче, останься и ты. Не оглядывайся — наш милый Снеж дежурит за дверьми.

Брат Кондрат вздохнул, повел могучими плечами. Его круглое лицо добряка и кутилы, заметно осунувшееся в последнее время, не выражало ничего, кроме усталости.

Ламира закинула ногу на ногу и некоторое время изучала свои ухоженные ногти на пальцах рук. Но горничная и монах видели, как дергается шрам на подбородке правительницы Мзума.

— Милочка, посмотри на меня. Не бойся.

Аинэ повиновалась.

— Вот так, умничка. Я не кусаюсь.

— Государыня… — Как Олаф? — Ламира повернула голову к окну, и налетевший морской ветер резко взметнул покрывало, за которым прятала волосы королева. Такие покрывала носят лишь незамужние девушки, подумала Аинэ, собираясь с мыслями. Брат Кондрат переминался с ноги на ногу.

— Ему лучше, государыня. Господин Ваадж говорит, что ранение серьезное, но есть одно обстоятельство…

— Какое же?

— Ранение не смертельно.

— Шутник! — усмехнулась Ламира. — Что скажет уважаемый отче? И пусть улыбнется, наконец! Мой духовник не должен ходить с таким видом, словно он на похоронах!

Брат Кондрат покачал головой.

— Государыня, дочь моя…

Аинэ вздрогнула. "Государыня, дочь моя!" — эти же слова инок из Орешника произнес совсем недавно, когда королева спросила, согласен ли он стать ее духовным отцом. "Сможешь ли ты отпустить грехи нелюди, отче? Прикоснешься ли ладонью к голове хвостатой ведьмы?" Аинэ помнила, как смертельно побледневший Кондрат рухнул в ноги Ламиры, схватил руку королевы и прижался к ней лбом. В ту ночь Аинэ долго не могла уснуть. "Могу ли я положиться на вас? Отец Кондрат? Ваадж? Аинэ… Аинэ, девочка?" Высокий, дрогнувший голос королевы и слова клятвы…

Звон ножей Снежа за портьерой заставил девушку вздрогнуть. Рвахел бдит. Ему не нужно никаких клятв. Никто и ничто не ускользнет от этих странных, золотистых глаз. Аинэ знала, что восьмирукого привела Марех, чтобы он днем и ночью охранял Ламиру. Девушка вспомнила, как побагровевший от гнева командир Телохранителей, едва сдерживаясь, смотрел на Снежа, обходившего с проверкой покои. Бывший командир Телохранителей, потому что теперь этот вечно горбящийся махатинец подчинен новому главе охранников королевы — Сайраку. Как его имя? Аинэ нахмурилась, вспоминая. Талерон, кажется. Или Талерам. Дейла с ним.

Почувствовав на себе взгляд государыни, Аинэ вздрогнула. Брат Кондрат уже некоторое время что-то говорил. Надо слушать. Но почему что-то тяжелое и тревожное давит в груди?

— … Ваадж говорит, что обстоятельства кажутся ему странными?

— Да, государыня, — монах потер переносицу, — я бы сказал, что согласен с нашим достойным чародеем.

— Но, — тихо спросила Ламира, — разве охрана не спасла Олафа от верной смерти?

— Спасла, да не охрана, а оказавшиеся рядом офицеры.

— Кастор и Наир.

— Именно так, ваше величество. Кастор сам получил ранение, но остался в строю. Теперь он замещает Олафа.

Ламира закрыла глаза. Аинэ заметила в руке государыни свиток, переданный вчера элигерским послом, странным на вид и манерой изъясняться человеком по имени Секундус. Королева встретила посланца Директории со всеми подобающими почестями и после обмена любезностями удалила всех из зала, а Снеж проследил, чтобы ни единое слово не выскользнуло из-за плотно закрытых дверей. Перед тем, как выйти, Аинэ встретилась взглядом с элигерским послом. Тот улыбнулся и вежливо поклонился. "Рад. Великая честь. Государыня милостива. Чрезвычайно". Затем Снежный Вихрь закрыл тяжелые деревянные двери, и горничная отправилась к себе. Необычный вид посла Директории еще долго занимал ее воображение.

— Где Марех? — вдруг спросила королева, не открывая глаз.

Аинэ и брат Кондрат переглянулись.

"Светлоокой Ламире, Блистательной, Прекраснейшей, Могущественной Властительнице Солнечного королевства, Отраде Богов, Надежде Мзума и Покровительнице Святых Храмов, мы, Генеральный Избранник, Повелитель Северной Зари, Владыка Священной Директории Элигершдад, император Вольдемар Второй шлем дружеский привет вместе с пожеланиями здоровья, благополучия и процветания!

Ваше Величество! Элигершдадская Директория с нескрываемой тревогой и неусыпным вниманием наблюдает за драматическим событиями, происходящими в братском Солнечном государстве. Несмотря на непростое общее прошлое, Директория твердо придерживается политики невмешательства в дела сопредельных государств и намеревается и в будущем не отступать от принципов добрососедства, сотрудничества и мирного сосуществования наших великих стран.

Убеждены: только мир, целостность и спокойствие всех тевадств Мзумского государства способны принести долгожданный покой на всем протяжении от Темного моря до пределов Рамении и Аррана. В связи с этим позвольте, Ваше Величество, выразить нашу решительную поддержку действиям королевской власти по недопущению ослабления Мзумского королевства на западе страны. Тем не менее считаем своим долгом заметить, что усиливающееся восстание душевных подданных Вашего Величества, их протест против (будем откровенными) не всегда справедливых действий некоторых слуг Вашего Величества не может не вызвать нашу серьезнейшую озабоченность и, будем честными, определенную степень сочувствия. Ваше Величество! Даже в мыслях нет у нас сомневаться в правильности действий в Душевном тевадстве, но восставший народ нельзя заковать в кандалы. И глас душевного меньшинства, обращенный к милости Вашего Величества, не может и не должен оставаться неуслышанным.

Ваше Величество! Мы не можем позволить себе лицемерия. Мзумское королевство не в состоянии собственными силами справиться с угрозой на западе. Хищные и жадные соседи — Баррейн и Пространство Кив — уже давно строят коварные планы, намереваясь нанести предательский удар, едва убедятся, что Мзум ослабел окончательно. Директория Элигершдад не может оставаться в стороне, когда внутренние неурядицы и алчные планы враждебных государств угрожают миру и стабильности всех стран вокруг Темного моря. Поэтому, после долгих и напряженных раздумий, мы предлагаем следующее:

— Вооруженные силы Директории Элигершдад совместно с дружественными мзумцами готовы оказать посильную помощь в обеспечении порядка на территории Душевного тевадства.

— Войска Солнечного королевства во избежание провокаций и бессмысленного кровопролития отводятся в места постоянной дислокации.

— Уполномоченные советники-элигерцы готовы незамедлительно оказать давление и вступить в переговоры с восставшими душевниками.

— Целостность Мзумского государства остается неприкосновенной.

— Наши посредники готовы немедленно начать процесс организации аудиенции у Вашего Величества лидера повстанцев Влада Ашарского.

Все вышеуказанные предложения, конечно же, являются не более чем предварительной декларацией и подлежат подробнейшему совместному анализу и дальнейшим углубленным переговорам с участием всех заинтересованных сторон.

Ваше Королевское Величество! Самое главное и искреннее послание мы намеренно оставили под конец этого письма. Смеем надеяться, что Светлоокая Ламира, Свет Мзума и наипрекраснейшая из женщин известного мира благосклонно примет идущее от всего сердца предложение…"

Когда на рассвете Снежный Вихрь привел задыхавшегося от быстрого шага рменского офицера, Аинэ еще спала.

Проснувшись от шума и резких, встревоженных голосов, девушка набросила накидку и побежала в Зал Встреч. Ламира резко повернулась, кивнула горничной, указала на место возле себя. Затем властно махнула рукой, и гонец, преклонив колено, быстро заговорил с едва заметным восточнорменским акцентом:

— Государыня, докладываю. Силы мятежников перешли Хумсту у Черного Брода. Атакованы наши позиции вокруг Шрама. Тихий Лес и Каласская стена обстреливаются баллистами и катапультами. Со стороны моря галеры душевников начали бомбардировку города элигерским огнем. В Рыбных Рядах пожары. Неприятельский десант высадился южнее Цума. От коменданта Теодора поступило донесение, что Душевный Отряд захватил Тыш. Перерезан Мчерский тракт…

Едва не задыхаясь от ужаса, Аинэ слушала офицера. Зезва… Тыш… захвачен…

Зезва ждал приказа. Ждал не только он, но и весь отряд махатинцев. Липкий туман медленно и неохотно отступал, исчезая в траве и хвое, клубился между мокрыми кустами можжевельника, прячась за стволами сосен. Мрачное, затянутое серыми тучами небо поливало землю дождем. Ветер швырял холодные капли в лицо, налетал с воем и скрежетом, бил наотмашь мокрыми, скользкими ветками. Нервно храпел Толстик, заразившись страхом окружающих его лошадей. Конные стрелки-рмены старательно успокаивали скакунов: животные мало чем отличались от людей и умирать не хотели точно так же.

Ощетинившись короткими копьями, махатинская пехота двинулась вперед. Невидимый за стеной щитов Теодор рявкнул приказ, и солдаты дружно ударили древками о щиты. Скрежет и грохот разнеслись по лугу, заметались между деревьями за спинами мзумцев. Далеко впереди слабо дергалась черная полоса беснующегося в шторме моря. Линия вражеских стрелков вынырнула из раскрывшихся рядов Душевного Отряда, вскинула луки. Зезва потрепал Толстика за шею. Грязно выругался по-элигерски Ивон. Правый фланг махатинской пехоты, где вместе с немногочисленными конными рменами находился Зезва, пришел в движение, прикрываясь щитами. Затем волна пошла дальше, в центр и левое крыло. Хриплый вой офицера-душевника ударил по ушам, свист стрел продолжил песню смерти, обрушивая на отчаянно прикрывающихся щитами махатинских солдат ливень из стали. Крики боли. Зезва обернулся. Сразу две стрелы угодили в грудь рменского коня рядом. Лошадь встала на дыбы, дико заржала и сбросила тщетно цепляющегося за поводья всадника. Мгновение, и рухнула замертво, придавив хозяина. Отчаянный крик несчастного и испуганный хрип Толстика.

Стрелы продолжали падать, ударяли в щиты, рикошетили в стороны, пронзая ноги, глотки и плечи. Вонзались в глаза, незащищенные шлемом. Фонтан крови справа. Взмахивает руками солдат и тут уже оседает на землю, нечленораздельно мыча — хищно дрожит оперенье стрелы в его горле. Кровь заливает все вокруг. Товарищи оттаскивают тело, другие прикрывают их щитами. Один махатинец сразу же получает стрелу в бок и с диким визгом катится в грязь, хватается за древко скрюченными руками, и в следующее мгновение его взгляд застывает. Правый глаз раскрыт шире, чем левый, струйка крови катится из приоткрытого в изумлении рта. Зезва резко натянул поводья и, повинуясь резкому приказу командира рменов, пустил Толстика в галоп, уводя из-под обстрела. Наконец, долгожданный резкий свист и отборная восточномзумская ругань: это махатинские лучники выходят на позиции, занятые заранее на огромных валунах слева.

— Готовы, вашу мать дэв шатал?! Ну?! Тетиву береги от дождя, козодрючеры! Пуск!! Ха!!

Туча стрел с хищным визгом упала на вражеских пехотинцев, крики боли и гнева смешались с хохотом и радостью в мзумских рядах. Оскалившись, Теодор поднял над головой боевой топор, схаркнул в грязь, высморкался двумя пальцами с черными ногтями. Проревел хрипло, страшно:

— Махата, раз-раз!!

Солдаты грянули в ответ:

— Два-два!!

Теодор набрал в легкие воздуха, описал топором полукруг над головой.

— Мамо..?!

— …ёбство!! — завершили махатинцы.

Скрежет и лязг ударяемых о щиты копий и мечей. Ветер беснуется, дождь несется тяжелыми брызгами, тяжело чавкает грязь под ногами тяжеловооруженных пехотинцев. Знаменосец — молодой махатинец с шрамом через все лицо громко поминает матерей рощевиков и поднимает повыше древко знамени. Налетевший ветер принимается терзать полотнище с изображением вепря и рунами "Махата". Наконец знамя разворачивается полностью и плывет в массе солдатских шлемов, копий и щитов.

— Мечом, раз-раз!! — рев Теодора несся по рядам мзумцев, заглушая звериным рыком дождь и ветер.

— В жопу Рощи чавк-чавк!! — отвечают солдаты.

Зезва понесся к валунам, намереваясь вместе с конными стрелками обогнуть серые камни. Словно из-под земли выросли темные фигуры с топорами в руках. Огромные щиты с изображением бородатого воина с поднятой рукой. Душевный Отряд. Ныряльщик сглотнул тяжёлую вязкую слюну.

Свирепо рыча, огромный рощевик обрушил на Зезву удар двуручного топора. Мзумец едва успел подставить свой щит. Который тут же разлетелся в щепы. Рядом повалился с седла рмен с раскроенным черепом. Душевники сомкнули щиты и стали сжимать клещи вокруг всадников. Командир рменов выкрикнул приказ, конные стрелки рванули назад, но шестеро или семеро всадников оказались в западне, в их числе и Зезва. Свист стрел, ржание, крики. Курвова могила, метят в лошадей! Прорываться верхом? Зезва оглянулся. Не выйдет. Ныряльщик спрыгнул с седла, ударил мечом плашмя по Толстику.

— Домой!!

Рыжий конь покосился на хозяина, заржал.

— Домой, а то на колбасу пойдешь!! Ну?!

Линия вражеских солдат уже близко. Наконец, Толстик внял приказу и ринулся назад. Зезва стиснул зубы, когда один из душевников замахнулся на коня копьем. Промахнулся. Проводив рыжего друга взглядом, Ныряльщик бросился к кучке рменов. Один из них, молодой парнишка с редкой куцей бородой, благодарно кивнул. Зезва не удостоил его ответом. Он ругал себя последними словами.

— Говори. Быстро.

— Ваше Королевское Величество, докладываю: бунтовщики остановлены по всей линии Хумсты! Благодаря слаженным действиям наших войск, неприятель отброшен за…

— Молчи! А звуки битвы, пожара, вопли — что я слышу, это что, чайки?! Ваадж? Правду. Быстро.

— Государыня… положение тяжелое. Галеры Влада Картавого атаковали город элигерским огнем. Пылают доки и рыбацкие лодки. Наши корабли сумели отогнать врага в море. На суше…. Господин Самарий! Вы ранены?

— Ерунда. Государыня, я счастлив, что…

— Милый друг, пожалуйста, без церемоний. Аинэ, чистые тряпки, воду, живо!

— Ваше величество, враг прорвался к Шраму…

— Как?!

— Бои идут уже на холме, подступы к деревне пылают — душевники забрасывают зажигательными стрелами дома. На счастье, сырая погода помогает нам — пожары удается сразу затушить. Как известно, значительные силы отправились на восток, ликвидировать вражеский десант под Тышем.

Ваше Величество помнит, что командование экспедиционного корпуса Джува было против такого распыления наших сил…

— Где Мурман?

— Светлейший со своим отрядом и рыцарской конницей отражает нападение, пытаясь таким образом…

— Ваадж. Я еду к Шраму. Снеж, коня! Сайрак, сопровождение!

— Но, государыня, я бы не рекомендовал Вашему Вели… Слушаюсь. Повинуюсь.

— Самарий.

— Государыня?

— Гонцов к Тышу. Разворачивайте войска. Под угрозой Цум.

— Как же отряд Теодора? Они просят помощи!

— Святая Дейла… Мой милый Самарий.

— Жду указаний Вашего Величества!..

Рощевик снова атаковал, топор со свистом рассек воздух. Дико заржала лошадь, и рменский всадник повалился на землю, отчаянно взмахнув руками. Зезва рванулся на помощь. Не успел. С диким воплем идущий за топорником копейщик пригвоздил мзумца к земле. Хлынула кровь. Откуда-то сверху прилетела стрела, чиркнула по рукаву, и Зезва невольно попятился. Едва не поскользнулся в крови. Вокруг рубились выжившие рмены. Еще одна стрела угодила в глаз молодому всаднику справа. Удивленный сдавленный хрип. Мгновение, и мертвое лицо ткнулось в грязь. Бурые брызги. Оперение стрелы черное от крови и грязи. Зезва зарычал, пригнулся. Тесно, не размахнуться нормально. Прикрываясь щитом, ударил мечом. Затем еще. Топорник отбил, оскалился. Душевник с копьем с воплем обрушился на мзумца. Зезва резко крутанул мечом. Шаг назад. Обманное движение, выпад! Неудачно. Пот заливает лицо. Страх ушел, осталась лишь ярость. Все как обычно, курвин корень. Зезва Ныряльщик поднял меч над головой и зарычал, словно загнанный в угол волк:

— Ага, ебут вашу налево душу проститутку мать!!

Меч потяжелел в руке, горячка боя захватила все существо Зезвы. Только бы не поскользнуться в лужах крови вокруг. Удар, еще один! Топорник уже заходит со спины. Где остальные рмены? Зарядил дождь. Приятно, прохладные капли. Пот все равно заливает горящее лицо.

Душевник бьет с полуразмаха, Зезва отбивает. Лицо с гнилыми зубами совсем рядом. Ненависть в глазах топорника. Новые стрелы летят с валуна — там засел лучник. Уже нет — с диким, резко оборвавшимся визгом вниз катится тело и застывает на камнях. Из расколотой головы течет что-то красное, с белыми ошметками. Нет времени смотреть. Крики. Топорник почему-то оглядывается. И получает нож прямо в глаз. С удивленной улыбкой оседает в кровь и грязь. Его ноги начинают бешено дергаться, затем также резко замирают. Ничего не понимающий Зезва вдруг видит, как сверху скатываются вниз темные фигуры и начинают строиться.

— На соль!!

Марра упирается сапогом в плечо мертвого топорника, вытаскивает нож из черной булькающей глазницы, затем с размаха бьет несколько опешившего Ныряльщика кулаком в бок.

— Цел, рыцарь?

Является грязный, весь в крови, сотник Губаз. Орет прямо в ухо:

— Не спать, хер бычачий! В позицию, ебут дэвы твою мать в бурдюк, ну?! Вот так… Ивон, Кадык, сюда, херодувы! Бастиан, где тебя носит?! Щиты, вашу мать, щиты! Кадык, скорее же!! Рыцарь, хватай щит! Марра, а ну назад, сука! Здесь тебе не Джув, а я не твой хероватый принцепс! Вы, вы там! Раненых назад. Заткни пасть, я сказал, тащишь раненых! Щиты, на хер, раз-два! Ауф, ребяты, ха!

С глухим стуком щиты нескольких махатинцев сдвигаются, жала копий выставлены. Шаг вперед. Еще. Уцелевшие рмены отступают за спины тяжеловооруженной пехоты. Где-то загудел, загрохотал мзумский барабан. Снова взвилось знамя Махаты — тяжелая пехота словно железная волна омыла валуны, уничтожая зазевавшихся стрелков и отставших душевников. Шагая рядом с Кадыком и Бастианом, Зезва старался не думать об Аинэ. Очень старался. Но ничего не получалось.

Рычание и лязгающие рваные звуки впереди — Душевный Отряд идет прямо на них. Железная масса с шевелящимися жалами копий и мечей. Стена щитов. У них тоже бьет барабан. Визжит флейта. Несколько мгновений, и крики, ругань, барабаны и флейта смешиваются в единый хаотический давящий на уши звук. Хорошо, что враг уже близко, иначе от этого гама, скрежета и скрипа можно сойти с ума. Зезва сплюнул под ноги, не попал: сгусток слюны свешивается с обода щита. Кто это улыбается ему? Ивон. Жутко воняет потом. Еще страхом. От Зезвы несет не меньше. Чавк-чавк, грязь под ногами. Снова дождь. Свист. Стрелы. Одна прошелестела так близко, что Ныряльщик невольно останавливается. Снова получает удар кулаком в бок. Марра. Страшные глаза, искривленные губы джуджии. Зезве почему-то хочется смеяться. Может, он радуется, что будет убивать? Ну, или же, курвова могила, его убьют, отправят на соль. Зезва снова сплюнул. В этот раз попал мимо щита. Ха-ха.

Глубоко в глотках рождается тихий рокочущий звук, затем он превращается в рык, который, все нарастая и нарастая, взрывается единым воплем сотен разъяренных людей, идущих в атаку. Зезва крепче сжимает щит. Налетевший ветер принес соленый запах моря, брызги и далекие крики встревоженных чаек. За рядами вражеских солдат темная дымка — море. И черные силуэты кораблей. Запах. Пахнет горелым. Зезва принюхался. Но времени уже не осталось…

Две стены из стали и плоти столкнулись с ревом и скрежетом. Вопли ярости сменились на крики боли. Идущие в задних рядах стрелки выпускали стрелу за стрелой. Рубящиеся впереди оказались под ливнем смерти. Командиры орали, чтобы лучники брали прицел дальше, но те, опьяненные, дрожащие кто от страха, кто от ярости, не слышали. Смертоносные жала падали вниз, сметая все на своем пути. Утыканные стрелами щиты бросались наземь, пехота яростно сражалась, время от времени кто-то падал, пораженный очередной стрелой. Узкий пляж, стиснутый с двух сторон валунами, едва вмещал сражающихся.

Зезва ушел от удара копьем, пригнулся и резким выпадом вспорол живот опрометчиво раскрывшегося рощевика. Труп не упал, потому что некуда было падать. Он лишь качался из стороны в сторону, размахивая мертвыми руками, похожими на плети. Нет, уже отпихнули. Два топорника визжат, атакуя. Дуб им в зад, сколько их там с этими сраными топорами?! Марра пыхтит слева, огромный щит отбил удар топора, нож просвистел в воздухе, но душевник повел плечом — лезвие отскочило от кольчуги. Рощевик оскалился.

— Хер вонючий, — ласково прохрипела Марра, делая шаг назад. — Сверху!

Зезва едва успел прикрыться щитом. Стрелы посыпались, словно дождь. Не успевший защититься топорник рухнул в грязь, дернулся и затих. Рядом убило двух махатинцев: парня с бельмом на глазу и знаменосца со шрамом. Несколько душевников перешагнули через тела, и атаковали Зезву и Марру.

— Еще несколько хренов, — сказал карла таким тоном, словно к ней пришли гости. Зезва хотел было усмехнуться, но так и не смог.

— Рыцарь, давай!

Они бросились вперед, рыча. Грязь из-под сапогов. Душевники попятились. Один оглянулся. Крикнул что-то, не иначе, указывая товарищам, что они опасно оторвались от основной линии. Поздно.

Зезва рывком вытащил меч из живота мертвого рощевика. Отвернулся от застывшего взгляда. Кажется, убитому нет и восемнадцати. Какого его потащило на войну? Рядом еще тела. Молодые. "Какого меня потащило на войну? Аинэ…"

— Рыцарь, не зевай, на хер. Давай назад.

Марра. Такая вежливая. Зезва встал вместе с ней в строй. Между противоборствующими сторонами образовалась маленькая брешь. Во всяком случае так было на их, левом фланге. Судя по крикам и лязгу железа, в центре и справа все еще яростно сражались. Опять этот запах горелого. Душевники кажется бегут. Нет, отходят. Организованно, щиты сомкнуты, копья выставлены. Больше не стреляют. Неужели закончились стрелы? Арбалеты бы сейчас… Звук, словно где-то неподалеку великан щелкнул огромной плеткой. Зезва выругался.

Серое небо над головами вспорол черный, дымящийся палец. Обрушился далеко за спинами последних рядов махатинцев. От грохота заложило уши. Закричало двое или трое солдат, раненых осколками.

— Марра! — заорал Зезва, хватая джуджию за руку. — Где Теодор? Нужно отходить, отходить!

— Что за хрень ты несешь, рыцарь…

Вопрос замер на губах карлы. Плетка щелкнула снова. Черный огненный перст прилетел со стороны моря и словно гигантская мухобойка обрушился на центр махатинской пехоты. Крики утонули в грохоте. Затем взметнулось пламя, и визг сгорающих заживо ударил по ушам. Торжествующий рев душевников заметался между валунами.

— Роща!!

Зезва резко развернул к себе застывшую в ужасе Марру, схватил за плечи, затряс со всех сил.

— Очнись, дура, ну?! Корабли подошли к берегу и стреляют из катапульт! Надо отходить, отходить!! Сгорим все, к дэвовой матери!

Пока Ныряльщик кричал, еще два огненных шара пробили дыры в рядах мзумских солдат. Третий еще был в воздухе, когда махатинцы начали отступать. Теодор ревел приказы, и благодаря его усилиям, с трудом, но удалось сохранить порядок. Душевный Отряд выжидал, опасаясь попасть под обстрел. Корабли продолжали огонь, но махатинская пехота уже отошла к рощице, что нависала над пляжем. Усталые солдаты начали падать на землю, между деревьев стали разноситься ругань, стоны, оклики. Притащили трех мертвецов — по всей видимости они были живы, когда товарищи выносили их из боя и умерли уже в пути. Мимо Зезвы и Марры в сторону пляжа трусцой пробежали десять или одиннадцать лучников. Ныряльщик проводил их взглядом. Кажется, из резерва, в бой не вступали. Колчаны набиты стрелами. Теодор послал прикрывать отход. Хотя вряд ли душевники настолько глупы, чтобы заходить в лес. Хорошо еще, курвова могила, что с кораблей не достанешь до деревьев, иначе сожгли бы их всех, как куропаток.

Услышав знакомые голоса, Зезва оглянулся.

— Марра, живая? — Ивон уселся прямо на землю. Элигерец бросил рядом изрубленный щит, жадно приложился к бутыли с чачем, предложилкарле. Та отрицательно покачала головой и отвернулась.

— Ох, Свет Элигера, — Ивон внимательно рассматривал порез на левой руке, — достал таки, гютферан. Однако ж его я достал получше. Топориком. Хрямсь! Ты видела?

Карла покачала головой.

— Мозги разлетелись славно! — Ивон плеснул на рану чачем, зашипел от боли, затем принялся обматывать руку извлеченной из сумки чистой тряпкой. — Это чем же они в нас швыряли с лоханок своих?

— Элигерский огонь, — сказал Зезва.

— Да ну? — осклабился Ивон. — Аж гордость пробрала, твою мать в дупло. Вот нечего был лезть на пляж, на открытое место!

— По-другому как разбить душевников? Плеваться в них из-за деревьев?

— Нет, господин рыцарь, но…

— Заткнулся бы, Ивон! — подал голос махатинец с перебинтованным бедром, сидящий под соседним деревом. — Отсюда они посылают отряды во все стороны, поддерживают посты на Мчерском тракте.

— А чего мы те посты в тылу оставили? — огрызнулся элигерец. — А, какого хера?

— А вот какого: нужно захватить этот сраный кусок пляжа с бухточкой и Тыш вернуть назад!

— И как, вернули?

Солдат с перевязанным бедром не ответил. Ивон криво усмехнулся.

— Дерьмо.

Зезва вспомнил скупой рассказ Марры о том, почему Ивон воюет за Мзум. "Брат у него в Даугреме жил, тоже элигер чистых кровей, правда в третьем поколении… Ага, так вот… Быстрее рассказывать? Быстро только петух курицу дрючит, господин рыцарь, понял? Брата Ивонова душевники убили. Дом сожгли, всю семью вырезали, никого не пожалели. Почему? А потому что в огороде у себя мзумских стариков прятал. Рощевики, как Даугрем взял, два дня прочесывали квартал за кварталом, солнечников ловили. Кого вылавливали, убивали. Ну, чего уставился, рыцарь? Знаешь, говоришь? Ивон и приехал, через северную границу перешел. Месяц за Губазом ходил, все клянчил, чтобы взяли в отряд. Сотник в конце концов плюнул. Теперь элигерец с нами… А? Поклялся взять кровь душевников за брата и родичей. Вот такая херня, господин рыцарь".

Явилось еще несколько окровавленных солдат. Среди них был Бастиан. Радостно кивнул Ивону, покосился на Зезву и опустился на траву рядом с что-то угрюмо промычавшей Маррой.

— А где Кадык?

Бастиан угрюмо покачал головой в ответ.

— Погиб? — опечалился Ивон.

— Не знаю, — покачал головой Бастиан, — там каша страшная была, наших полегло немеряно. Может и выбрался, подождем.

Зезва поднял глаза. Вздрогнул от пристального взгляда Марры.

— Что-то хотела спросить?

Джуджия молча отвернулась. Донеслось ржание, и Ныряльщик поспешно вскочил. Нужно отыскать Толстика. Если рыжий друг жив, то он где-то рядом.

Убийца был недоволен. Напарник не реагирует. Сколько еще ждать?! Нет, нужно успокоиться. В конце концов, это работа, за которую уплачен солидный аванс. Основная часть вознаграждения еще более солидная. Убийца взглянул на Цель. Так близко, совсем рядом! Терпение, только терпение.

Сознание вернулось резко, наотмашь. Марех застонала, попыталась открыть глаза. Послушался только правый. Левый глаз распух, дергался пульсирующей, рваной болью. Нужно как-то осмотреться. Темнота вокруг. Нет, вот свет появился, свет… Руки связаны. Ноги тоже. Без рук, без пальцев она беспомощна… Ни связаться с сестрами, ни заклинание сплести… Но как, каким образом она угодила в ловушку? Мысли путались. Голова раскалывалась от боли. Боли давящей, молотом бьющей в висках. Марех закашлялась и осторожно повернула голову. Направо. Налево. Свет факела на стене. Уже хорошо. Голоса. Знакомые голоса.

— Херососка очухалась, надо же.

— И это — замечательно.

Кто это говорит? Уцелевший глаз видит плохо, черные круги…

— Марех, красавица ты наша. Ой, глазик заплыл слегка, хе. Так ничего, наколдуешь новый.

Двое подошли вплотную к… дыбе! Она на дыбе, в пыточной! Марех попыталась яростно крикнуть, но услышала лишь хрипение.

— Кто вы такие? Вам конец, людишки, конец!

Двое в капюшонах переглянулись и разразились каркающим, отрывистым смехом.

— Ручки связаны, кудианово отродье, — сказал тот, что стоял справа, — а все равно что-то вякает. Мы сейчас вопросики будем задавать, шлюха гнойная. А ты будешь нам отвечать. Подробно и со всей возможной страстью. Со страстью же у тебя все в порядке, сучка?

Марех молчала.

— Язык проглотила? — усмехнулся незнакомец. — А теперь?

Резким движением он откинул капюшон. Его товарищ колебался лишь мгновение и тоже открыл лицо.

— Вы!? Что… что…

— Что? — прошипел агент Мгер, приближая лицо к Марех вплотную. — Что, спрашиваешь ты, прошмандовка недовздрюченная? Говори, курва, зачем ты убила Сарис?

Марех едва не потеряла сознание от ужаса.

— Что…вы… говорите?! Я виделась с Сарис и…и…

Черные круги стали ярче, голова кружилась. Она уже почти не чувствовала ног и рук.

— Да, убила ведь, признайся, — глазки Эниоха метались по полу, скрипучий голос Второго в Тени звучал тихо и почти ласково. — Отпираться бесполезно, доказательства у нас на руках. Зачем так таращить глаза, то есть глаз? Именно, доказательства.

— Вы, — Марех закашлялась, — дури накурились или…

Мгер облизал губы и влепил ведьме пощечину. Голова Марех дернулась, она согнулась на дыбе и ее вырвало. Теневики брезгливо сделали шаг назад. Эниох нетерпеливо щелкнул пальцами.

— Мы нашли тело Сарис, ведьма, — Мгера трясло от желания свернуть ведьме шею. — Она встречалась с тобой перед смертью… Смотри в глаза, рыжая блядь! Или ты и не рыжая вовсе, а? Может у тебя и хвостик имеется над задницей, а? Ты не горюй, зад мы тебе пощупаем, ха-ха. Смотри в глаза, сучка!

Марех внимала словам, но ей казалось, что она и не слышит вовсе. Весть о гибели сестры настолько ошеломила кудиан-ведьму, что она почти полностью потеряла способность мыслить. Марех лишь переводила взгляд от Эниоха на Мгера и обратно. Она не замечала, как часто бегающие глазки Второго в Тени застывали на темной части каменного мешка, в котором висела на дыбе Марех. Сарис… Сарис… погибла, умерла. Как, как такое возможно? Этого не может быть, это ложь… могущественную кудиан-ведьму может убить только… Марех прикусила губу, и лишь когда капелька крови покатилась по подбородку, снова стала прислушиваться к плюющемуся слюной Мгеру.

Эниох перевел взгляд на повисшую на дыбе рыжеволосую красавицу. Хмыкнул, потер руки. Затем тихо велел Мгеру помолчать.

— У нас к тебе много вопросов, дорогуша, — скрипучий голос Второго в Тени был едва слышен. — Поверь, мне очень не хочется звать нашего мастера пыток, который как раз ждет за дверьми. Должен сказать, что у него скверное настроение: его разбудили среди ночи. Знаешь, всегда неприятно вставать на службу из теплой постели. Уж я то знаю это не понаслышке! Да.

Марех не шевелилась. Казалось, ведьма погрузилась в транс. Эниох хмыкнул еще раз. Упрямая.

— Наши вопросы являют собой жизненную необходимость, важность которых диктуют интересы государства.

Кудиан-ведьма соблаговолила взглянуть на теневика. Кривая ухмылка тронула красивые пухлые губы. Мгер размахнулся, чтобы ударом кулака выбить курве все зубы, но короткий взгляд Эниоха заставил его замереть с поднятой рукой. Очень медленно младший теневик опустил руку, еще медленнее разжал кулак и спрятал ладонь за спиной. Другая рука уже давно была там. Скрюченные пальцы вцепились друг в друга, грязные ногти впились в мозолистую кожу. Если бы Эниох сейчас видел выражение лица Мгера, то был бы очень удивлен. Но в подвале царил полумрак, и Второй ничего не заметил.

— …интересы Мзума, моя милая заблудшая Марех. Что? Кажется, ты хочешь что-то сказать?

— Вы оба покойники.

Эниох грустно рассмеялся. Мгер лишь отступил дальше в темноту, где дал волю чувствам, переполнявшем его. При этом он не издал ни звука.

— Все мы станем кормом для червей, милая. Рано или поздно. Но одно я могу обещать тебе. Если ты сумеешь оправдаться, то сохранишь жизнь и положение не только себе, но и…

Теневик умолк. Марех яростно сплюнула. Она уже пришла в себя от потрясения.

— Если только один волосок, — прошипела она, — упадет с головы Сайрака, клянусь, я…

— Сайрака? — поднял бровь Эниох.

Кудиан-ведьма заметалась на дыбе. Она поняла. Мгер вышел из тени, со страхом покосился в темный угол комнаты и вопросительно взглянул на печально качавшего головой Эниоха. Не дождавшись приказа, снова скрылся в тени.

— Вижу, мы поймем друг друга, — Эниох некоторое время смотрел на пламя факела, затем его глазки снова забегали. — А вопросы наши совершенно просты. Я буду их задавать, а ты отвечать.

Марех без сил повисла на дыбе. На кривящихся губах Мгера впервые появилась улыбка.

— Вопрос первый: что ты знаешь про кудиан-ведьму по имени Миранда? Покойную. Около года назад ее отправил на соль небезызвестный Зезва по прозвищу Ныряльщик. При довольно странных обстоятельствах.

В звенящей, давящей тишине было слышно, как трещит факел. За дверьми кто-то загремел железной цепью. Второй в Тени поморщился. Что за олух этот палач! Неужели нельзя сидеть тихо?

Марех тщетно пыталась сдержать дрожь. Скрипучий, едва слышный голос, казалось, бил как молот.

— Вопрос второй: что ты знаешь про девочку по имени Аиша? Одиннадцати или двенадцати лет. Отца нет. Мать зовут Лали…

Ведьму трясло. Мгер скалился. Эниох потер переносицу и в этот раз сдержал зевок. Затем он задал третий вопрос.

Кудиан-ведьма широко раскрыла здоровый глаз. Теневик повторил вопрос. Мгер выступил из тени и снова был остановлен Эниохом.

Задыхаясь от ужаса, Марех смотрела в темный угол камеры. Боли она уже не чувствовала. Остался лишь липкий страх.

За дверьми опять загремела железная цепь. Палачу жутко хотелось спать.

Рокапа, архиведьма, Та Что Танцует с Кудианом, медленно и осторожно спускалась по скользким, покатым ступеням. В руке она несла факел, и перед тем как ставить ногу, старательно осматривала каждый камень. Длинные черные волосы Рокапы были заплетены в простую толстую косу. Темно-коричневое приталенное платье облегало стройную фигуру. На поясе висели две вещи: расческа и небольшой кинжал в обычных ножнах.

Одолев три пролета, Рокапа остановилась передохнуть. Несколько мгновений ее взгляд блуждал по сырым мрачным стенам, затем архиведьма продолжила спуск.

Сверху падали капли черной зловонной воды. Там и сям на пути возникали целые колонии насекомых, и Рокапа брезгливо переступала через них, всякий раз тщательно проверяя платье на наличие жуков или, не приведи Кудиан, сороконожек.

— Пауков и прочих гадов только не хватало, — прошептала она, перекладывая факел из одной руки в другую. — Хотя, с другой стороны, кто же еще должен подстерегать отважную героиню в страшном подземелье? Туман бы еще. Будь я сказочная волшебница, сразу бы наворожила зловещий донельзя туман. Но так как я, к сожалению, наколдовать туману не могу, приходится довольствоваться сыростью и смрадом…

Рассуждая подобным образом, кудиан-ведьма спускалась все ниже и ниже. Вскоре в чернильной пропасти спуска забрезжил слабый свет. Рокапа ускорила шаг насколько это было возможно на старой, скользкой лестнице. О чем там любят молоть языками послушницы? Юные сестры шептались, что лестница ведет прямиком в пасть Кудиана. Рокапа усмехнулась. Если бы…

Свет становился ярче с каждым шагом. Наконец Рокапа осторожно просунула голову в арку, ярко освещенную странным сиянием, которое, казалось, исходило от самих стен.

— Ну же, девочка, не бойся, проходи. У меня так редко бывают гости. Ну надо же, какая честь. Сама архиведьма. Добро пожаловать! Выглядишь отлично.

Столь приветливый голос принадлежал женщине лет пятидесяти на вид. Но Рокапа знала, что говорившей намного больше. Намного. Архиведьма вставила факел в пустую скобу на стене и подошла к столу, возле которого в старом кресле сидела хозяйка подземелья. Почему-то стало сухо во рту.

— Привет тебе, милая Гуранда. Давно не виделись.

— Давно. Я уж решила, забыли про старуху. Оказывается, не совсем. Ну…Как дела, Рокапа, что нового в деле спасения мира, или кого ты там сейчас спасаешь? На чьей мы нынче стороне: добра или зла? А может, как обычно, и нашим, и вашим? Умно, ага. Нет белого или черного, а есть выгода Сестринства. Всегда гордилась нашей прозорливостью. Очень, очень гордилась. Да и теперь, хвала Кудиану, горжусь невероятно!

Веселые искорки играли в зеленых глазах Гуранды. Седые, чуть вьющиеся волосы, заплетенные в две косы, аккуратно лежали на плечах. Красивые, правильные черты лица не портили ни круглое лицо, ни горбинка на носу. Руки пожилой ведьмы чинно лежали на коленях. Ни единой складки не было на безупречно белом платье. В ногах дремал старый кот. Он лишь приоткрыл левый глаз, презрительно осмотрел Рокапу и снова уснул, свернувшись черно-белым калачиком. Рокапа собралась погладить кота, но затем передумала. Еще царапнет спросонья. Гуранда с улыбкой покачала головой.

— Он не царапается.

Рокапа вздрогнула. Осторожно облизала пересохшие губы. Вина бы.

— Это же тебе не Кудиан Сарисов, вот тот, да, котяра серьезный.

Гуранда умолкла и некоторое время рассматривала хранившую молчание Рокапу.

— Ты изменилась.

Архиведьма подняла глаза.

— Вот как?

— Да… — Гуранда вытянула ногу в домашнем войлочном тапке и погладила замурчавшего во сне кота. — В лучшую сторону. Повзрослела, если будет уместно так сказать про тебя, — зеленые глаза сверкнули, от чего Рокапа вздрогнула и отступила на шаг назад. — Ты садись. Отдохни. Хочешь вина?

Рокапа кивнула. Уселась на предложенный мягкий стул с затейливой резьбой на спинке. Осторожно взглянула на улыбающуюся коту Гуранду.

— Высокая передает тебе привет.

— Спасибо, — пожилая ведьма не отрывала глаз от блаженно щурившегося кота. — Знаешь, до сих пор не могу привыкнуть, что она стала нашим союзником. Жизнь полна неожиданностей, милая. Пей.

Повернув голову к столу, Рокапа увидела перед собой невесть откуда взявшийся кубок. Осторожно пригубила пахучее терпкое вино.

— Нравится? — промурлыкала Гуранда.

— Вкусно, — Рокапа отставила кубок. Ей стало немного жарко, но расстегнуть ворот платья она не решилась.

— Хочешь еще?

— Спасибо. Может, чуть позже.

— Позже… — Гуранда подняла зеленые глаза, и замершая на месте архиведьма увидела, как рука старой колдуньи медленно исчезает, ныряет в ничто, словно в воду. Вот только никакой воды не было видно, одна лишь пустота, в которой исчезла кисть руки. Сначала пропали пальцы, затем невидимое ничто поползло вверх, к предплечью, неумолимо пожирая плоть. Кот мурлыкал, не открывая глаз. Так же стремительно рука вернулась, как будто выросла из пустоты. На кончиках пальцев еще играли голубоватые язычки пламени. У Рокапы снова пересохло во рту. От улыбки Гуранды архиведьме захотелось вскочить, опрокинуть этот старый, почерневший от времени стол и бежать наверх, бежать сломя голову. Потому что невозможно находиться в этом каменном мешке, невозможно смотреть в эти страшные глаза и невозможно видеть все эти…

— Фокусы? — уточнила Гуранда. — Ты прости меня, девочка. Я должна постоянно практиковаться. Иначе…

Рокапа знала. Умеющая Жить Гранью не может не соприкасаться со смертельным дыханием потусторонних субстанций. И делать она это вынуждена ежедневно, еженощно, потому что в противном случае Грань убьет Умеющую. Сожрет. Как руку несколько мгновений назад. Но уже навсегда. Архиведьма потянулась к кубку. То, что он оказался полон вина, ее не удивило.

— С кем ты хочешь говорить?

Рокапа ждала этого вопроса, но все равно оказалась не готовой к нему. Дрогнувшей рукой поставила кубок на стол. Пробарабанила короткую трель ногтями по расческе на поясе, чем вызвала новую улыбку Умеющей. Вот только в зеленых глазах Гуранды уже не было веселья. Она знает. И знала с самого начала.

— С Мирандой.

Умеющая закрыла лицо руками. Рокапа терпеливо ждала. Кот приоткрыл левый глаз и тут же уснул снова, потянувшись всеми четырьмя лапами.

— Боюсь, — не открывая лица, проговорила Гуранда, — не принесет тебе радости разговор с душой моей любимой единоутробной сестры. Опомнись.

— Это необходимо.

— Необходимо жить, — Гуранда опустила ладони. — Дышать, вкушать пищу, любить, наконец.

— Любить? — усмехнулась Рокапа. — Кого может полюбить хвостатая дедабери, как я? Или кто может влюбиться в меня? Разве что кадж змееголовый?

— Миранда полюбила.

— Полюбила! — Рокапа вдруг поняла, что кричит. — И к чему привела эта любовь? Чем она закончилась? И закончилась ли вообще? И разве приворотом можно настоящую любовь породить?

Наступило молчание. Где-то журчала вода в невидимом фонтане и налетал приятный ветерок. Рокапа оглянулась, силясь понять, откуда в подземелье свежий воздух. Сияние, льющееся со стен немного усилилось. Или ей только показалось?

— С Мирандой, — повторила она, поведя языком по сухим губам. — Необходимо, понимаешь?

— Чем чревато, осознаешь, девочка? — Гуранда вдруг хихикнула. — Для тела твоего, не только для духа. Для красоты твоей неувядающей.

Рокапа молча кивнула. Разговор с тенями мертвых — это несколько дней рвоты, головной боли, от которой раскалывается голова, и клоки выпадающих волос. Неминуемая и мучительная смерть для простого человека, джуджи или ткаесхелха. Но не для хвостатой дедабери. Нет, блевоты с болью не избежать, как и пары прядей волос, потерянных навсегда. Говорят, что и нескольких лет жизни. Но решение принято. Эликсиры помогут, в любом случае. Рвота прекратится. Волосы отрастут…

— Конечно, отрастут, — подтвердила Гуранда, задумчиво смотря на развалившегося у ног кота. — Правда, с душевными ранами будет… сложнее. Ладно! Раз ты настаиваешь, девочка.

— Настаиваю.

— Хорошо. Кудиан с тобой.

Гуранда поднялась. Кот вздрогнул, но остался лежать. Лишь стал следить наполовину приоткрывшимися глазами. Рокапа покачала головой. И у хозяйки, и у ее питомца глаза одинакового цвета. Изумрудно-зеленые. Дикие. И очень страшные. Архиведьма повела плечами. Снова сухо во рту. Она уставилась на кубок с вином.

— Больше не пей, — велела Гуранда, останавливаясь у стены. — Даже не думай. Ты выпила то, что нужно. Еще один глоток убьет тебя.

Рокапа медленно кивнула. Гуранда никогда не любила терять время. Вино не простое, конечно же. Все так просто. Слишком просто.

— Старайся не паниковать.

Архиведьма скривила губы. Ее пальцы судорожно сжимали расческу. В подземелье стало темнее. Или ей только кажется? Нет, свет угасает, умирает на этих влажных, сырых стенах. Тошнота подступила к горлу. Рановато. Как сквозь туман слышится голос Гуранды:

— Не задавай один и тот же вопрос два раза…

— Хорошо, — с трудом ответила Рокапа, едва шевеля онемевшим языком.

— Увидишь Пожирателей Душ, стой спокойно. Они не тронут.

— Не тронут, — эхом отозвалась архиведьма.

— А может, и тронут, — засмеялась Гуранда, и Рокапа вздрогнула, заметив, как что-то незнакомое, пугающее загорелось в изумрудных глазах. — И не смотри на них слишком долго. Сожжешь глаза. Понятно? Видеть не сможешь потом. Вообще.

— Я поняла, — осторожно ответила архиведьма, отводя взгляд.

— Вряд ли, — Гуранда снова захихикала. — Неприкаянные все время голодны, их существование, если его вообще можно так назвать, полно вечной муки, вечного страдания. Вообрази, моя милая, что ты мечешься между миром живых и Гранью, словно твой кролик, что в силок, бедняжка, угодил. Кролик… Хорошее сравнение, правда? Тебе не кажется, что душа похожа на кролика? Нет? Боль и голод… Да, голод и боль. Будь осторожна, девочка.

Мурашки уже бежали по пальцам левой руки. Рокапа стиснула зубы, увидев, как полупрозрачное, похожее на студень нечто ползет по ее руке. Пространство вокруг стало искажаться, она увидела тонкие, похожие на червей нити, парящие под потолком. "Черви" извивались и, как почудилось Рокапе, едва слышно пищали. Они были похожи на… Похолодев, ведьма отвернулась.

Капли воды, переливаясь всеми цветами радуги, застыли в воздухе, слабо подергиваясь и мерцая. Архиведьма опустила глаза и содрогнулась, увидев, что пол исчез, а под ногами стелется странная, похожая на дым, субстанция, в недрах которой вспыхивают призрачные огоньки. Темнота стала настолько густой, что казалось ее можно потрогать. Рокапа стиснула зубы. Потому что шелест бестелесных голосов ударил по нервам.

— Ой, кто это тут? — почти детский.

— Неужели Гурандочка прислала покушать? — полный надежды мужской.

— Ах… нет, живая…дедабери… — разочарованный.

— Но, погодите… — детский голосок.

"Детские голоса самые страшные… — думала Рокапа, переводя дыхание, — от них всегда хочется плакать…"

Зажмурившись на мгновение, архиведьма двинулась вперед. Вокруг бушевало пламя, она словно шла сквозь огонь, чёрный и не обжигающий. В висках стучало, мурашки бегали по телу, и тошнота снова подступила к горлу.

С новой силой зашелестели голоса.

— Не смотрит на нас.

— Боится, что ли?

— Ах, остроухая, надо же.

— Нет, это хвостатая. Дедабери.

— Ну, посмотри, посмотри же на нас!

— Нам больно, как ты не понимаешь, больно!

— Знаешь, как страшно, когда тонешь?

— Веревка сжимает горло…

— Болит…

— Посмотри же на нас, ведьма!

— Недавно мы с одной уже побеседовали…

— Ты с ней знакома?

Рокапа остановилась. Но откуда-то прилетел тихий голос Гуранды:

— Не слушай их, они лгут…

Архиведьма продолжила путь. Или она и не идет никуда вовсе? Черное пламя бесновалось вокруг. О чем говорят Пожиратели? С кем они могли беседовать? Лгут, они лгут… потому что хотят сожрать ее душу.

— Ты думаешь, Пожиратели едят души?

Рокапа глубоко вздохнула и повернула голову вправо. Вот она. Переливающееся призрачное тело средь черных всполохов. Это она. Миранда. Проклятая сестра. Архиведьма вдруг поняла, что Пожирателей больше не слышно. Ушли, не иначе повинуясь той, кто стоял перед ней…

— Не иначе.

Неужели Рокапа слышит смех в голосе потустороннего существа? Душа Миранды, или что там осталось от ее живой сущности, не может сама общаться с живыми. Для этого Умеющие, как Гуранда, вызывают демонов-носителей, с помощью которых умерший может снова говорить. Архиведьма сглотнула слюну. Так что это не Миранда перед ней, а лишь оболочка, существо из-за Грани, медиум, который дал вселить в себя падший дух Проклятой сестры… Раздавшееся хихиканье заставило Рокапу усомниться в собственных знаниях. Слишком уж похож этот смех на подобный, только у Гуранды.

— Ага, — проговорил насмешливый скрипучий голос, — мы же сестрички. Сестрички, сестрички! Она же тут?

— Да, — подтвердила Рокапа.

— А как там душечка Сарис, которую я нянчила вот такой малюткой, — черные сполохи раздвинулись, когда бестелесные прозрачные руки показали Рокапе, как они нянчили маленькую Сарис. Правда, она уже была большой девочкой… А ты, Рокапа… Красуля, как и прежде. Говори, с чем пришла.

Рокапа решила, что потом будет размышлять, зачем Миранда вспомнила про Сарис…

— Нази, — проговорила Миранда, и архиведьма с трудом сдержала крик. — Она же сестренкой была Сарис, правда? Ах, извини… ты спрашивай, спрашивай. Только давай как в старинных сказочках: на неинтересные вопросы отвечать не буду. А на каждый твой вопрос я буду задавать свой. И ты уж потрудись, отвечай. Иначе я уйду. Да и больно находиться тут. К тому же демончик этот, хоть и молодой, но…

Миранда не договорила, потому что прозрачное тело выгнулось, и на какой-то невообразимо короткий миг появилось нечто черное, с рогом на лбу и с горящими огненными глазами. Архиведьма отшатнулась. Но в следующее мгновение Миранда снова смотрела на архиведьму. Рокапа уже различала черты лица, искривленные губы и клоки волос. Затем все исказилось, поменялось, заиграло черно-серыми красками. Демон. Молодой и нетерпеливый.

— Почему каджи хотят уничтожить Ламиру? — спросила Рокапа.

— Уничтожить? — засмеялась Миранда. — Дурочка ты, Рокапа. И сестра моя Гуранда дура, что привела тебя сюда. Впрочем, честь по чести: вопрос задан, надо отвечать. Месть, обычная месть.

— Месть?

— Месть и власть, дурочка Рокапа, — голос Миранды усилился, задрожал, — ведь нет ничего слаще мести, уж я то знаю! Жаль, не успела всех порешить тогда. Но удачные моменты ведь были, признай! Вспомни!

— Да, — призналась Рокапа, думая о Сарис и Марех, — я помню… Как явилась ты феей прекрасной юной девушке во сне, чтобы обмануть чистую душу.

— Чистую? — хохот Миранды заметался в черном пламени. — Будь она, эта изменница, чистых кровей, то не поверила бы мне. Ах, как велико было ее желание братцев своих названных спасти. Так ведь и спасла же, в конце концов. Братьев было трое, а потом, — Миранда захихикала, — молва людишек сначала сделала из них пятерых, затем семерых, и, наконец, целых одиннадцать, ха-ха! Удивительно, как это человековское отродье не умножило их на все сто! А Роин…

Столько животной ненависти было в голосе падшей, что Рокапу бросило в дрожь. Король Роин…

— … не заплатил за все сполна. И прислужник его, Ваче Ныряльщик, ушел от моей мести. Хотя и сдох чуть позже от рук других человеков. Ты слушай, слушай, милая. Но если бы удалось мне тогда отплатить сполна, то не достал бы меня ублюдок Вачев по имени Зезва! Поплатилась я за собственную беспечность, ах как поплатилась…

Миранда умолкла. Архиведьма кусала губы. Черный огонь тихо бесновался вокруг.

— А вы? — тихо продолжила Миранда. — Как отвернулись от меня… И теперь вызываешь душу мою да вопросы задаешь? Каджи? Или ты не знаешь сама, кто такие каджи? Или ты не знаешь, что Нестор лишь слуга?

— Слуга?

— Все-таки дура ты, архиведьма, — мстительно захихикала Миранда. — Ах, приятно-то как…

— Месть, значит, — Рокапа словно и не заметила обидных слов. — На что они надеются? Старые времена не вернешь, Каласская Стена бурьяном поросла!

— Бурьян можно скосить, — хохотнула падшая кудиан-ведьма. — Ты бы в Эстан съездила, что ли.

— Эстан? Что ты хочешь этим сказать, я не… — Рокапа запнулась, широко раскрыла глаза.

— Видишь, — веселилась Миранда, — сколько ценной информации может мертвая сообщить, ха-ха. А как там мой любимый мальчик Гастон? Красавчик с разноцветными глазками.

Рокапа вздрогнула. Гастон?

— Большим человеком стал, не так ли? — голос Миранды заметно ослабел. — А сестричка его, не сгнила еще полностью? Нет? Ха-ха-ха… Мораль: пожилым людям нельзя в помощи отказывать, никогда. Тяжесть поднести пару кварталов. Хи-хи.

Гастон Черный? Разве у всесильного Теневика была сестра? Рокапа кусала губы, мучительно размышляя.

— Отвечай, архиведьма, твой черед!

— Гастон здоров. Про сестру я ничего не знаю.

— А знаешь… — Рокапа уже напрягала слух, чтобы услышать Миранду, — для чего каджам конь Лурджа?

— Что? — вскричала Рокапа, бросаясь вперед.

Поздно. Черное пламя заклубилось, заметалось, и демон-носитель Проклятых душ снова возник перед потрясенной архиведьмой. Свернул глазами, полными боли и огня. Исчез.

И зашелестели голоса.

— Ушла.

— Много говорила.

— Устала.

— Бедненькая.

— А мы все так же голодные.

— Почему нельзя вот эту сожрать?

— Она живая.

— Это ничего, рано или поздно попадет к нам…

— Такие всегда попадают к нам!

Рокапа пришла в себя от того, что кот терся об ее ноги и мурлыкал. Архиведьма с трудом повернула голову и тут же вскрикнула от дикой боли, пронзившей все тело. В следующий миг ее уже рвало в предусмотрительно подставленный Гурандой тазик. Умеющая заботливо поддерживала ведьму и гладила по черным волосам, бормоча ласковые слова и хмурясь.

Кот отошел от Рокапы и принялся тереться о ноги хозяйки. Затем принюхался, возмущенно фыркнул и ушел в угол, откуда еще долго и возмущенно наблюдал, как Гуранда хлопочет над извивающимся телом гостьи.

Мягкий свет снова полился из влажных стен. Одинокая капля монотонно барабанила по маленькой лужице. Кот закрыл глаза. Нужно поспать, ведь он так устал…

Зезва потрепал Толстика по холке, успокаивая. Но рыжий скакун, только начавший приходить в себя после недавней потери хозяина и счастливого обретения его заново, упорно не хотел успокаиваться. Он тревожно прядал ушами, косился по сторонам, храпел и бил копытом, брызгая грязью во все стороны.

— Да что с тобой такое? — шипел Зезва, поднимая плетку и тут же опуская ее. — Видишь, это кнут. Добротно сделанный кнут. Как дам сейчас по колбасным местам, живо уважать меня научишься! Боевой скакун, едрит твою кобылу. А если атака? Тише, на живодерню отправлю, курвин корень!

Толстик покосился на кнут и обиженно притих, всем своим видом показывая, что ни в какую атаку идти не желает. Ныряльщик в сердцах сплюнул в грязь.

— Мерина из тебя надо сделать! Давно пора, курвин корень!

Колонна махатинцев остановилась посреди леса рядом с небольшой опушкой. Большая часть солдат сидела на корточках, напряженно всматриваясь вперед, куда недавно ушла группа разведчиков. Лучники заняли позиции на флангах и в арьергарде, конные рмены отправились вслед за пешими лазутчиками, предварительно обвязав морды лошадям, чтобы те не ржали. Зезва остался единственным кавалеристом в отряде.

— Идут, — проговорил Ивон, устроившийся под пышно цветущей дикой вишней. Элигерец ухмыльнулся в ответ на взгляд Ныряльщика. Сидящий рядом с Ивоном Бастиан дремал, скрестив руки на груди.

Бесшумной тенью явилась Марра. За ней еще трое солдат. Плюхнувшись на хвою, карла долго пила из фляги. Когда терпение подскочивших к ней Теодора и Губаза уже стало иссякать, джуджия вытерла губы, сплюнула, прищурилась и, наконец, стала говорить.

— Мы отрезаны со всех сторон, о достойнейшие из командиров. В Тыше не меньше сотни рыл, корабли бросили якорь в бухте, три галеры патрулируют вдоль береговой линии. Не иначе ждут еще транспортные корыта с войсками. На Мчерском тракте конные разъезды, в кустах и лесочках засели арбалетчики. Большой отряд, судя по всему во главе с их начальником, движется в нашу сторону. Преследуют. Впереди идут ыги.

— Твою ж мать в дупло, — выругался Губаз. — Метальщики ножей.

— Вот-вот. Следопыты тоже неплохие. От них не уйдешь.

Теодор некоторое время размышлял, опустив голову.

— Марра, сколько человек в этом отряде?

— До хера.

— Сколько, я спрашиваю?!

— Не сердись, мой прекрасный командир. Сотни четыре. Тяжелые. С ними с десяток конных и лучников пара дюжин. Ыгов не меньше сорока.

— Пятьсот человек, — присвистнул Губаз, и услышавшие этот возглас махатинцы зашептались. Ивон что-то упорно втолковывал Бастиану, который слушал его, не открывая глаз и не меняя позы.

Зезва тоже прислушивался к разговору Марры с командирами. Их преследует отряд в пять сотен солдат. После боя на пляже, где махатинцы понесли тяжелые потери, в строю осталось около трехсот человек, вместе с уцелевшими рменами. Причем двадцать солдат были вынуждены нести раненых, которых набралось четырнадцать человек. Еще вчера их было больше, но к утру умерло трое, и их могилы чернели землей в чаще поодаль. Еще двое очень тяжелые.

— Ыги, значит, — Теодор рассматривал носки своих грязных сапог. — Марра.

— Командир?

— Этих шакалов нужно отправить на соль. Они как ищейки, бегут впереди основных сил, — комендант оторвал взгляд от сапог и взглянул на лениво жующую травинку карлу. — Тяжелая пехота душевников как неповоротливая корова и не может поспевать за метальщиками. Возьмёшься?

Джуджия выплюнула травинку, поднялась, стряхивая с ладоней грязь. Хитро прищурилась. Наконец кивнула.

— Хорошо, — Теодора скривил губы в улыбке. — Сколько человек тебе нужно?

— Не просто человек, мой любимый командир, — Марра провела рукой по правой стороне собственной груди, вернее по тому месту, где должна была быть женская грудь, — мне нужны лучшие.

Зезва вздрогнул, поймав на себе взгляд карлы.

— Дорогу королеве! Дорогу её величеству!

Тевад Мурман в ярости развернул коня и поскакал навстречу колонне всадников, что спускалась по горной дороге. Каспер и Аристофан поспешили следом. Тяжеловооруженные рыцари остались на месте.

— Дорогу коро…

Молодой телохранитель не договорил, вернее, не докричал свой призыв, потому что налетевший Мурман сбил его с седла и, наклонившись над барахтающимся в грязи юнцом, прошипел, свирепо вращая налитыми кровью глазами:

— Твою в пещеру проститутку мать! Заткни сосальник, козоеба кусок! Или хочешь, чтобы противник услышал, что едет государыня?! Встать и в седло, молокосос, ну!

Телохранитель наконец поднялся и поплелся ловить своего испуганного коня, изредка оглядываясь.

— Мурман.

Королева Ламира подъехала в сопровождении мага Вааджа и военного, закутанного в плащ с низко опущенным капюшоном. Тевад пристально взглянул на него. Снежный Вихрь — личный охранник королевы. Но уже в следующее мгновение Мурман расплылся в улыбке, заметив позади Вааджа отца Кондрата. Монах молча осенил тевада знаком Дейлы, крепко стиснул руку Каспера, заглядывая юноше в глаза.

— Ваше королевское величество…

Ламира знаком заставила наместника Горды умолкнуть. Взгляд зеленых глаз окинул склонившихся в поклонах солдат, скользнул по рядам лучников, выстроившихся вдоль узкой, выложенной булыжником дороги, по которой свита поднялась к Шраму. Вороной жеребец королевы нервно грыз удила, бил копытом по грязи и камню.

— Мурман, докладывай. Правду.

Тевад дернул ус, прокашлялся.

— Государыня, — ручища наместника указала на петляющую внизу Хумсту, — крупными силами мятежники форсировали реку и углубились в наши порядки. Идет бой в лесу и на подступах к Шраму. Я перебросил махатинцев с Каласской стены, результаты пока неясны. Жду гонца с донесением. Если вскорости не прибудет, отправляюсь вниз с рыцарями.

— Как могло случиться, что Влад сумел перейти реку? — тихо спросила Ламира.

Мурман помрачнел. Почему-то оглянулся на Каспера с Аристофаном.

— Ваше величество, отряд, занимавший участок на левом фланге у Шрама, исчез. И это еще не всё…

Услышав свист, Чита Птах осторожно выглянул из-за дерева и тут же юркнул обратно. Притаившийся в зарослях дикой смородины Гего Мчерский нервно кусал губы, не сводя глаз с товарища.

Раздался повторный свист. Чита подмигнул Мчерскому и крадучись вышел на едва заметную, заросшую тропу. Лучи солнца осветили человека, появившегося из-за деревьев перед Птахом. Капюшон скрывал лицо незнакомца, но из-под плаща сверкнули доспехи. Гего презрительно сплюнул.

— Господин рыцарь, — вкрадчивый голос Птаха был едва слышен, — отличная работа. Преподобный Басили шлет свои приветствия и искреннее пожелание здоровья.

Военный молча кивнул. Чита прочистил горло. Гего заметил, что Птах по-прежнему стоит за деревом. Не доверяет. И правильно.

— Сколько с тобой?

— Весь отряд.

— Да ну? — хитрая физиономия Читы расплылась в улыбке. — Благословления Преподобного тебе и твоим храбрым солдатам. Героический поступок! Ох, что я вижу? У тебя рука на перевязи? Ранен? Клянусь Ормазом, наслышан о твоем мужестве, ох как наслышан! Аж оторопь берет…

Рыцарь в капюшоне молчал. Чита зыркнул в его сторону глазами, затем сделал шаг назад, скрывшись за деревьями. Военный даже не шевельнулся. Губы Гего искривила улыбка. Знает ли этот красавчик, сколько на него сейчас нацелено болтов?

— Гего, — проговорил рыцарь, не поворачивая головы, — свистни своим, чтобы убрали руки с арбалетов. Кто там у тебя? Карлей со своей девкой? Не приведи Ормаз, щелкнет, и тыдищ мне в голову. Не хотелось бы.

Ухмыляющийся Гего отступил назад, наступив на ногу возвращающемуся Чите. Тот зашипел, сделал страшные глаза.

— Дорогой друг, сын мой!

Голос человека, которого привел Чита Птах, заставил незнакомого рыцаря вздрогнуть. Он повернулся и уставился на старца в белых одеяниях.

— Преподобный Басили. Большая честь.

Внезапно налетевший ветер несколько мгновений колыхал в воздухе соломенную бороду Преподобного. Наконец Глава Божьих Воинов степенным движением прижал ее к груди. Прищурился, рассматривая собеседника.

— Все ли готово для моих людей? — спросил рыцарь.

— Я слышу нотки нетерпения в твоем голосе, сын мой, — мягко произнес Басили. — Не стоит торопиться. О твоих доблестных солдатах позаботятся.

— Вот как? — военный вдруг оглянулся, затем снова воззрился на ласково улыбающегося Преподобного.

Из-за деревьев вышли Чита и Гего. Птах презрительно сплюнул прямо под ноги незнакомцу. Тот схватился за меч, отпрыгнул назад. Гего оскалился.

— Изменник сраный.

— Преподобный отец, — процедил рыцарь, — вели своим псам заткнуть рты. Иначе…

— Не сердись на них, сын мой, — покачал головой Басили. — Мои ребята люди простые и… привыкли называть вещи своими именами.

Преподобный со вздохом поднял глаза вгору.

— Как сосна пахнет, а? Скоро лето. Прелесть какая.

Военный в капюшоне выхватил меч. Короткий свист, слившиеся в один звук чавкающие щелчки. В следующее мгновение рыцарь опрокинулся на спину и застыл. Два болта торчали из глазниц, словно во вспоротых гнилых яблоках. Капюшон упал с головы. Последние мгновения своей жизни исполняющий обязанности командующего Кастор провел в удивлении. Седые усы изменника блестели от крови.

Подбежавший Гего пнул труп ногой. Уголок рта Мчерского дергался как сумасшедший.

— Готов.

— Эй, Карлей, — махнул рукой Чита, что-то выглядывая в чаще, — отличный выстрел. Не выходишь? Ну и Кудиан с тобой, уф.

Отец Басили задумчиво смотрел на безжизненное тело. Гего присел на корточки и принялся, морщась, обыскивать мертвеца.

— Мужеложец гнойный, — бормотал Мчерский, переворачивая убитого на бок, — надо руки помыть, как только…

— Солдаты? — спросил Басили.

— Наши увели их, — отозвался Чита Птах, так и не дождавшись Карлея. Не иначе синеглазый решил не выходить из леса.

— Теперь Божьих Воинов стало намного больше, сын мой.

— Точно, — согласился Чита, сплевывая. Затем повернул голову к Преподобному: — А я не люблю запах сосны, святой отец.

Басили вопросительно поднял брови.

— Не люблю, — повторил Чита, не сводя глаз со все еще возящегося Мчерского. — У меня в селе, когда баррейнская бродячая банда взрослых поубивала, мы наших в сосновых гробах хоронили. Поэтому для меня это запах смерти.

С этими словами Чита Птах развернулся и скрылся среди деревьев. Преподобный и Гего смотрели ему вслед. В воздухе стоял восхитительный аромат сосны.

— Что там?

Марра не отвечала. Зезва хотел спросить еще раз, но передумал. От лежащей рядом джуджии исходил едва слышный запах пота. А еще Зезва заметил маленькие серьги в ушах карлы.

Впрочем, затекшая нещадно нога быстро отвлекла внимание от сережек, и Ныряльщик, кряхтя, принялся размышлять, как бы изловчиться и повернуться, не выдав при этом позиции, как говорила Марра.

Неожиданно карла поднялась и крадучись двинулась вперед, зыркнув на человека глазами: мол, давай за мной.

Обойдя бурелом, джуджия нырнула в заросли дикой смородины и припала к земле. Зезва плюхнулся рядом. Марра молча показала двумя оттопыренными пальцами: смотреть в оба! Затем с губ джуджии сорвался слабый свист. Тут же лес отозвался ответной птичьей трелью. Губаз, Ивон и Бастиан заняли свои места. Кроме них, еще пятеро махатинцев расположились на противоположной стороне едва заметной звериной тропы, что тянулась через заросли. Полуденное солнце уже начинало припекать, поздняя весна окончательно разбудила природу. Как угорелые носились пчелы и шмели, птицы пели и щебетали, слабый ветерок нес запахи моря и влаги, и доносилась барабанная трель неугомонного дятла. Девять человек и одна джуджия ждали.

Казалось, этому ожиданию не будет конца, мгновения тянулись вязкой, неподатливой смолой. Несколько раз Зезва вопросительно смотрел на карлу, но взгляд джуджии был намертво прикован к какой-то одной ей ведомой точке впереди. Наконец очередная птичья трель заставила Марру вздрогнуть. Она перевернулась на бок, дала знак глазами. Зезва кивнул, сглотнул и пополз в соседние кусты. При этом он мучительно пытался понять, чем пение пташки отличалось от нескольких предыдущих. Добравшись до цели своего храброго броска, Ныряльщик старательно положил перед собой меч, нож и самострел. Проверил стрелы. Восемь штук. Можно, конечно, было взять и больше, но стрелок из него не ахти какой. Мечом он орудует не в пример лучше. Отец научил. Снова птица орет. Опять сигнал? Нет, не слышно Марры. Зезва усмехнулся. Джуджия может подкрасться так тихо, что он и не заметит. Никто не заметит. А кто заметит, тот не жилец.

Что-то заставило Зезву напрячься. Изменился стук неутомимого дятла. По-иному защебетали птицы. Даже ветер притих. Или это просто ему кажется? Курвин корень…

Когда палец Марры прикоснулась к плечу Зезвы, он едва не вскрикнул от неожиданности, схватился за меч.

— Тсс, — одними губами сказала Марра и кивнула в сторону тропы. Мол, смотри туда.

Бормоча ругательства, Зезва стал смотреть.

Карла едва заметно улыбнулась, затем крадучись сделала два шага вперед, скрываясь в кустах смородины. Зезва знал, что там валялось множество веток, но ни один сучок не треснул под ногами джуджии. Он снова уставился на звериную тропу. Никого. Где же Марра? Исчезла, курвова могила, испарилась!

Сплюнув со злости, Зезва перекатился на спину. Это спасло ему жизнь. Кривой нож еще дрожал в сырой земле рядом с ошеломленным мзумцем, когда что-то черное с воем прыгнуло прямо на него сверху. В ноздри ударил одуряющий запах пота, затем вперед метнулась рука с коротким ножом, метя Зезве в плечо. Ныряльщик увернулся, вскочил, едва успел отпрянуть от нового удара. Ыг оскалился, прошипел что-то сквозь зубы. Стремительной молнией ринулся в новую атаку. Звериные шкуры взметнулись, когда горец налетел на Зезву. Схлестнулись мечи, посыпались искры. В левой руке ыга снова блеснул короткий нож. Зезва отступил на шаг, резким движением обмотал плащ вокруг руки. Быстро выставил перед собой это жалкое подобие щита. Вовремя. Жало ножа ринулось вперед, полоснуло по отчаянно выставленной руке. Прошило ткань плаща, резкой болью вспыхнуло вдоль всей руки. Ыг оскалился еще шире. Заговорил по-мзумски с сильным акцентом:

— Бросай меч, солнечник. Против ножа ты слабак. Пойдем со мной.

В ответ Зезва дружелюбно улыбнулся и от всей души посоветовал противнику трахнуть самого себя веткой, желательно потолще. Ыг ничего не ответил, но глаза горца загорелись яростью. Зезва поднял клинок над головой, чувствуя, как набухает кровью ткань на руке. Только сейчас рассмотрел своего противника повнимательнее. Высоченный, скопной черных волос и такого же цвета бородищей. Припадает на правую ногу, не иначе после ранения. Обычный ыг. Смертельно опасный. Как, как они могли подкрасться так незаметно? Впрочем, времени думать не было, потому что ыг снова бросился вперед, орудуя двумя лезвиями. С трудом Зезва отбил три атаки, потом осмелился на выпад. Мимо. Курвин корень! Ыг поднырнул под клинок, выбросил вперед руку с мечом. Ныряльщик снова ушел от удара. Горец скривил губы в насмешке:

— Солдат, значит. А я то думал деревенщина местная. Ну…

Ыг вдруг замер. Зезва готовился к новой атаке, когда горец стремительно скрылся в чаще. Ничего не понимающий, ошеломленный мзумец несколько мгновений смотрел, как еще шевелятся ветки там, где исчез ыг.

— Ушел, гютферан, — с сожалением раздалось за спиной. — А ты что? Живой?

Зезва резко развернулся. Марра вонзила в землю окровавленный меч, резко вытащила, придирчиво осмотрела лезвие. Подняла глаза на рыцаря.

— Что с рукой? А, царапина. Брызни чачем и перевяжи хорошенько.

— Тебя где носило, курвова могила?

Джуджия подняла брови.

— Меня? Глупый человек, это передовая группа, они обошли нас, развели как ребят малых. Тебя вот хотели живьем брать. Или ты воображаешь, что ыг не мог тебя ножичком снять, прямо с дерева, на котором он сидел? Дружков его я спугнула, одного догнала. На соль отправила. Плохо! Остальные ушли. Этот бы тебя рано или поздно завалил бы, но он меня учуял и убежал.

— Сколько их было? — Зезва, морщась, ощупывал руку.

— Четверо, — Марра прищурила левый глаз, — теперь, правда, трое. Что, больно?

Зезва стиснул зубы.

— Нет.

Джуджия некоторое время рассматривала его. Неожиданно широко улыбнулась.

— Пошли. Наши ждут неподалеку.

— Куда? — спросил Зезва, шагая по мягкой пружинистой земле.

— Нужно их догнать. Если только…

— Что?

— Если они не догонят нас, — усмехнулась карла. — Мы же на войне. А на войне ведь как: окружаешь, окружаешь, а в это время сам оказываешься в котле.

Бастиан и Ивон поджидали их неподалеку. В ответ на условный свист оба махатинца появились словно из-под земли, чем в очередной раз поразили Зезву. Что касается Марры, то джуджия снова порадовалась выражению лица рыцаря.

— Где Губаз и другие? — спросил Ивон.

— Там, — неопределенно махнула рукой Марра, кусая нижнюю губу. — Они уже бегут по следу наших друзей из суровых горных краев Элигершдадской Директории. Слушайте меня.

Джуджия уселась на землю и принялась чертить веточкой по земле.

— Вот тут начинаются холмы. Обойдем их, будем там поджидать гютферанов.

— Что за холмы? — нахмурился Ивон.

— Каменоломни заброшенные, — Марра сосредоточенно разглядывала собственный чертеж. — Времен Войны Кровавой Зари. Можно пройти через них. Обходить долго, да и ыги наверняка будут начеку.

Бастиан с Ивоном переглянулись. Зезва вопросительно взглянул на солдат. Не дождавшись от них даже ответного взгляда, воззрился на помрачневшую донельзя карлу.

— Что в этих копанках?

Ивон сплюнул, ругнулся, потому что порыв ветра заставил элигерца стирать слюну с куртки. На вопрос Зезвы ответил Бастиан. Когда молодой махатинец заговорил, его заячья губа еще сильнее обнажила верхние зубы.

— Глупости всякие болтают. Будто бы сам Кудиан там живет.

— В каменоломне, что ли?

— Ага. А все, кто осмеливается туда явиться, пропадает бесследно.

Зезва заулыбался, но выражение лиц спутников заставило его снова стать серьезным.

— Так что будем делать?

Марра долго молчала. Наконец отбросила палочку, поднялась.

— Попробуем. Ыгов нельзя отпускать. Вряд ли Кудиан выбрал бы для обитания заброшенные норы, не? Тем более что вот сюда, — карла показала носком сапога, — мы точно не сунемся.

Зезва взглянул на рисунок. Место, на которое указала джуджия, находилось севернее холмов. Курвова могила.

Убийца смотрел на Цель. Он уже потерял счет, сколько раз в последнее время Цель была так близка. А Напарник медлит. Терпение. Убийца улыбнулся. Все его ремесло — одно сплошное терпение. Но Цель близка. Как обычно.

Зезва смотрел на старую покосившуюся дверь. Почерневшая и скрипучая калитка медленно раскачивалась на ветру, словно нехотя разевая черную пасть заброшенной каменоломни. Большая, засохшая куча глины темнела справа от входа. За ней и выше по склону холма зияло еще несколько дыр, некоторые из них был настолько узкими, что совершенно непонятно, как туда мог протиснуться землекоп, да еще и с ношей. Марра пояснила, что в каменоломнях горбатились джуджи. Ивон присел на корточки, заглянул в одну из нор. Покачал головой. Вздрогнул от окрика Марры не соваться внутрь. Отступил, пожав плечами и пробормотав по-элигерски короткое ругательство. Карла ухмыльнулась в ответ.

— Ну, — Бастиан уселся на землю, положив меч на колени, — будем обходить, полезем внутрь или станем взбираться в гору?

— Это не гора, а холм, — проворчал Ивон.

— Да ладно?

— Помолчи, мелкий, — подняла голову Марра. — И ты, элигер, заткнись. Группа Губаза прошла здесь совсем недавно. Как и оговорено, ждем до захода солнца. Если не появятся, значит, все идет по плану.

Зезва глотнул вина из фляги. План заключался в том, что махатинцы разделились на две группы. Первая, под предводительством Губаза, отправилась по следам ыгов, вторая, в составе Марры, Зезвы, Ивона и Бастиана, шла за ними, надеясь при этом, что ыги выдадут себя. И хотя Ивон ворчал, что еще большой вопрос кто идет по чьим следам: мзумцы по ыговским или же горцы по следам солнечников, этот план был принят после короткого совещания Марры и Губаза.

Бросая друг на друга хмурые взгляды, Ивон и Бастиан схватили арбалеты и отправились на очередную разведку. Зезва тоже хотел идти с ними, но Марра не разрешила. Она отправилась вокруг холма, поманив Ныряльщика за собой.

— Гляди, — карла указала на чернеющие норы, — весь склон утыкан. У меня бабка из землероев, тоже ходила по шахтам. Дерьмо глотала с утра до вечера. Кашляла всю жизнь. Так, кашляя, и померла. Небось, и на том свете кашляет.

Карие глаза джуджии внимательно рассматривали холм и темные отверстия копанок. Зезве вдруг почудилось, что карла что-то шепчет сквозь стиснутые зубы. Свирепствовал ветер, но в отличие от Зезвы, Марра даже не пыталась завернуться в полы своего плаща или как-то иначе обуздать рвущуюся на ветру одежду. И хотя порывы были теплыми, от холма летели целые кучи пыли и песка. Этот песок скрипел на зубах, попадал в глаза, и Зезва изо всех сил пытался защитить лицо. Джуджия не обращала внимания на песчинки, словно и не замечала. Лишь водила щелочками глаз по холму, словно искала что-то. Или кого-то? Зезва сплюнул песок, вытер слезящийся глаз. Сплюнул еще раз.

— Идем, — бросила через плечо Марра.

Взобравшись по склону выше, они очутились на небольшой площадке, путь к которой протоптало множество ног.

— Вот, здесь они и ходили цепочкой. Один за другим, — Марра соблаговолила набросить капюшон, так как ветер окончательно рассвирепел и уже нес целые тучи песка. — На плечах корзины, это те, кто носильщик, значит. Кирками в утробе горы орудовали черные.

— Черные?

— Ну да. День и ночь порубай руду, станешь черным как маймун.

— А почему эти копанки забросили, Марра?

— Потому что испугались.

— Кого?

Джуджия усмехнулась, пнула ногой камешек, который исчез внизу.

— Может мор какой начался. Или повадились мхецы шастать. А может и другая причина. Похуже.

Зезва вздрогнул. Ему хотелось поговорить на эту тему, но Марра лишь что-то невразумительно мычала в ответ на все вопросы. Ныряльщик в сердцах пнул камешек, который загрохотал вниз. Свирепый взгляд джуджии почти обрадовал мзумца. Спускались в молчании.

Внизу их поджидали Бастиан и Ивон. Элигерец покачал головой. Бастиан вообще не взглянул в их сторону.

— Нужно уходить в лес, — сказал Ивон, скользя взглядом по деревьям в полусотне шагов от холма. — Здесь мы на ладони, как мухи. Клянусь Светом Элигера, надо в лес топать! Бастиан, не молчи.

Махатинец с заячьей губой кивнул и принялся проверять самострел. Марра задумчиво разглядывала полосу деревьев. Элигерец пробормотал ругательство. Зезва улыбнулся.

На ночь забрались внутрь одной из нижних нор. Почему Марра выбрала именно этот лаз, джуджия так и не пояснила. Лишь молча ткнула пальцем, мол, этот и всё тут. Костер разводить не стали, хотя и осветили пару раз огнивом черную утробу горы. Убедившись, что нора никуда не ведет, устроились спать.

Первыми дежурили Ивон и Бастиан. Мрачное настроение Марры никак не проходило. Губаза не было видно, и джуджия еще долго сидела у входа в копанку, сопя и беспрерывно проверяя пальцем острое лезвие меча.

Зезву разбудил странный шорох. Он подскочил на своем ложе и прислушался. Снаружи завывал ветер, вокруг царила кромешная тьма. Мзумец придвинул меч и защелкал огнивом. Место Марры оказалось пустым. Неужели снова ушла куда-то? Посты, что ли, проверять? Зезва поднялся, ударился головой о земляной потолок, пробормотал ругательство, стряхнул с головы пыль. На входе в копанку едва не врезался в возвращающуюся Марру. В ночной темноте приземистая джуджия показалась сказочным существом с топором на плечах. Зезва отпрянул, получил удар кулаком в бок и услышал шипение с призывом заткнуться. Карла приподнялась на цыпочки и потянулась рукой к шее мзумца. Ныряльщик нагнулся.

— Догадливый, я твой бурдюк шатала. Слушай внимательно. Ивон и Бастиан пропали.

— Как пропали?

— Глупые вопросы не задавай, рыцарь херов. Когда я говорю "пропали", это значит, твою душу в пень, что они пропали! Исчезли, испарились, растворились! Так понятно? Дундук человековский. Жди здесь, понял?

Покачав головой, Зезва присел на корточки, тщетно пытаясь что-то высмотреть в кромешной тьме. Луны не было видно из-за туч, затянувших небо. Ветер хлестал брызгами теплого и нудного дождя, из невидимого леса доносилось уханье филина, а в редкие мгновенья между порывами ветра едва слышался отдаленный гул со стороны моря. Штормило.

Зезва тер глаза, когда рядом с ухом зашептала Марра:

— Я обошла холм. Их нигде нет. Ходила в лес. Никого.

— Может, отлить отошли?

— Оба сразу? — джуджия потерла нос.

— А, может…

— Баран. Не очкодуи они, знаю точно.

— Я так рад.

Сверкнула молния, осветив темную глыбу холма, норы и беснующиеся на ветру деревья. И еще кое-что. Зезва вздрогнул, пригнулся, но ничего рассмотреть не удалось; снова наступила темнота. Вдалеке загрохотал гром, филин притих, и лишь завывание ветра тревожно царствовало во влажном воздухе.

— Ты видел? — прошептала Марра сдавленным голосом.

— Видел, — ответил Зезва, сжимая оружие.

Молния.

— Смотри! — человек и джуджия выкрикнули это одновременно.

За короткий миг света они успели разглядеть, что маленький луг между холмом и лесом исчез, сменившись озером. Озером? Или, быть может, это река?

Следующая вспышка заставила их сделать шаг назад и невольно прижаться друг к другу.

— Песок, пустыня, — пробормотала Марра. — Оно меняется…

— Да, — Зезва кусал нижнюю губу, — словно картинки в бродячем театре… А теперь?

Новая вспышка. И новая картина, в этот раз исчез даже лес, зато появилась зеленая масса воды и гигантские волны, с ревом обрушивающиеся с огромной высоты. Куча соленых брызг окатила Зезву и Марру.

— Это не Темное море… — джуджию трясло.

— Как это? — Зезва не мог отвести глаз от зеленых валов воды. — Вода соленая!

— Океан это, вот что. Люди из моего клана бывали на дальнем юге, за пределами Аррана, там…

Новая вспышка молнии вернула прежнюю картину, опять появились луг и полоса леса в сотне шагов от холма. Зезва повернул голову, чтобы обратиться к Марре, но вместо джуджии обнаружил сидящую на камне темную фигуру. Ныряльщик отскочил назад, выхватил меч. Куда подевалась джуджия? Паника уже начала охватывать все существо Зезвы, когда черный человек заговорил.

— Успокойся. Ничего с твоей подругой не станется. Как с двумя другими товарищами. Один из них… — черный покачал головой. — Один из них довольно интересный экземпляр. Ты, кстати, тоже. Из-за него пришел сюда, так ведь?

— Экземпляр? — спросил Зезва, чувствуя, что весь взмок от напряжения. — Кто ты такой?

Черный человек молчал. Стало чуть светлее, камень, на котором сидел незнакомец, стал излучать мягкий свет, и со стороны казалось, что сияние исходит из темной фигуры, застывшей в неудобной позе. Зезва изучал того, кто сидел перед ним. Темный, полностью темный. Голова, туловище, руки, ноги — все как у обычного человека, но разглядеть черты лица было невозможно: казалось, темные переливчатые волны бегают по тому месту, где должно быть лицо, глаза, нос, рот… Правда, Ныряльщик отметил для себя невысокий рост черного человека. А еще вдруг стало резко холодно, и пар дыхания поднимался над головой Зезвы, исчезая в ночной тьме. Молнии успокоились, гром ушел куда-то за лес, изредка грохоча оттуда, не страшно и совсем не громко.

— Хорошо, что вы не пошли в другие норы.

Сказав это, человек без лица снова надолго умолк. Казалось, он разговаривал сам с собой. Зезва содрогнулся, потому что стало еще светлее, и перед ними явилась картина холма, но с сияющим солнцем в небе.

— Эти, — черный человек ткнул пальцем в несколько фигур в звериных шкурах, — пришли сюда раньше.

Ыги. Зезва глубоко вздохнул. Человек без лица продолжал, указывая на видение:

— Они стали прятаться по норам. Ждали вас, судя по всему. Смотри.

Содрогнувшись, Зезва увидел, что видение резко изменилось. Гора исчезла, вернее, стала двигаться, как если бы… Мзумец прикусил губу. Он понял.

— Да, — подтвердил черный, — теперь мы видим глазами одного из этих. Интересно.

В поле зрения ыга попали несколько товарищей. Рты беззвучно раскрывались, неслышимые слова так и не нарушили тишину ночи. Обессиленный Зезва уселся на холодную землю. Курвин корень, неужели они все-таки угодили в лапы годжина? Но как же так, ведь Марра была уверена, что…

— Движется, — сказал черный, поворачивая безликое лицо, — те места, где моя власть была слабой времена назад, слегка подвинулись.

Зезва снова смотрел на картину, висящую в ночном воздухе. В голове мелькнула мысль о схожести с коммуникационным шаром кудиан-ведьм. Движущиеся картинки…

— Да, они двигаются, — спокойный голос черного ударил по ушам.

Зезва поднялся. Незнакомец даже не пошевелился.

— Годжин? — спросил Ныряльщик тихо.

— Адан, — повернулся черный. — Годжин-ацан. Не нужно было сюда приходить.

Сглотнув, Зезва смотрел, как меняется картинка. Сначала изображение заметалось, словно ыг услышал некий шум, испугавший его. Мелькнула рука, сжимающая нож. Метательный нож, страшное оружие горцев. Вот ыг бросается вперед, он уже в пещере. Вспыхивает огонек, еще три горца зажигают факелы. Идут дальше. Картинка снова начинает метаться, как сумасшедшая. Взгляд ыга прыгает из стороны в сторону. И только два ыга рядом с испуганными, перекошенными лицами.

— Не слышно, — хмыкнул годжин, по-прежнему не шевелясь.

Крики, полные страха, ударили по Зезве. Он пошатнулся, закрыл уши; столько животного ужаса было в этих воплях.

— Громко, — согласился адан. — Не нужно было приходить к нам.

К нам? Зезву трясло. Их много, получается…

— Мало нас.

Годжин смотрел на человека в упор. Лицо наконец проявилось: черные глаза, похожие на бездонные колодцы, взирали на Зезву. Так человек смотрит на букашку. Борода взметнулась в воздух, когда годжин поднял руку.

— Не нужно было приходить.

Ыги кричали. Их осталось двое. Третий вдруг остановился, словно наткнулся на невидимую преграду. Затем стал раздуваться. Но не лопнул, а распался не несколько частей, каждая из которых повисла в воздухе. Он был еще жив, когда внезапно явившийся черный маленький смерч закрутил куски ыга в воздухе, нечто светлое и мерцающее возникло в темноте копанки и медленно потянулось к потолку. Картинка дрожала: ыг, который видел все это кричал от ужаса. Затем явились они. Зезва сделал шаг назад, его бросило в холодный пот. Годжин опустил руку.

— Пожиратели Душ. Они вечно где-то рядом.

Черный смерч поглотил остатки ыга. Мерцающее светлое нечто исчезло еще быстрее, буквально сожранное бестелесными полупрозрачными сущностями. Бледный, сжимающий рукоять меча Зезва затем увидел, как черный ураган несется в сторону ыга, глазами которого передавался этот ужас. Темнота. Картинка исчезла.

— Их много поналезло в наши пещеры. Ждали вас. Пожиратели сыты.

Годжин вдруг пристально взглянул на человека.

— Вы правильно сделали, что залезли только в одну нору. Такое еще можно стерпеть. Ты — любопытный экземпляр. Твой друг с оттопыренной губой тоже. У него есть родич, приручивший Коня. Маленький. Надеется, что сможет вернуться туда, куда возврата нет. Нет туда пути, лишь его подобие.

Зезва поднял глаза, решив, что выдержит этот немигающий мертвый взгляд. Но Годжин-ацан уже смотрел в черноту ночи.

— Уходите. Все пятеро. Не нужно приходить опять.

Пятеро? Зезва удивленно взглянул на годжина.

— Ты еще здесь?

Зезва молча стал спускаться вниз. Оглянулся. Никого. И в следующее мгновение налетел на Марру, Ивона и Бастиана.

— Ты где шлялся, твою мать в дупло?! — свирепо зашипела джуджия, встав на цыпочки и вцепившись в одежду мзумца. Махатинцы хмуро смотрели на него. — Мы уже полночи ищем тебя! Хотели уже в копанки лезть!

Зезва вздрогнул.

— Не нужно, курвова могила. В копанки нельзя.

— Да ладно, твою мать в бурдюк? Ыги…

— Ыгов больше нет. Во всяком случае группа, что следила за нами, уже не опасна. Нужно уходить, искать Губаза.

— Что за хрень ты мелешь, да я… Марра осеклась, сделала шаг назад и впилась глазами в Ныряльщика. Затем оглянулась по сторонам: — Годжин?

Зезва не ответил. Взгляд Бастиана, быстрый и острый как стрела, заставил его долго смотреть на отвернувшегося махатинца. Ивон сплюнул, хлопнул Марру по плечу, на что джуджия рыкнула в ответ.

— Скоро рассвет, — элигерец зевнул. — Я хочу убраться подальше от этого места.

Первые лучи солнца успели осветить их спины, когда они заходили в лес. Зезва смотрел на устало бредущего впереди Бастиана. У него есть родич, приручивший Коня. Маленький. Надеется, что сможет вернуться туда, куда возврата нет. Нет туда пути, лишь его подобие.

Полумрак леса поглотил людей и джуджию.

Убийца ждал. Но это ожидание было последним, он знал это точно. Проверил арбалет. Замечательное оружие, арранское. В руке как влитое, просто наслаждение держать. Целиться. Убивать.

Вот они. Знак от Напарника получен. Прицелиться. Задержать дыхание и…

Что это? Странно. Убийца опустил оружие и удивленно уставился на собственную грудь, из которой торчала рукоять кинжала. Затем захрипел и повалился на землю. Дернул ногой и затих. Последнее, что он увидел перед смертью было лицо Напарника, вернее Напарницы. Но удивиться Убийца уже не успел. Записать на свой счет сорок седьмую жертву не удалось.

Марра отбросила ногой арбалет, коротко свистнула. Явились Бастиан, Ивон и Зезва. Они уставились на труп.

— Кадык! — выдавил Ивон и выругался по-элигерски.

— Оружие наемного убийцы? — Бастиан поднял голову, посмотрел быстро на Зезву, затем перевел взгляд на кривившую губы Марру.

— Надо же, — прошипела карла и пнула тело ногой. — Кадык, твою душу в дупло. А мы то думали погиб смертью храбрых, гютферана кусок! А вот хер.

— Он был один? — глухо спросил Зезва.

— Нет, — Марра покачала головой. — Напарница успела уйти.

— Напарница?

— Ну. Баба, с косами, — джуджия сплюнула. — Жаль, не успела достать сучку.

Зезва пристально взглянул на карлу. Та уже ругалась с Ивоном, решая, как избавиться от тела Кадыка. Даже Бастиан принял участие в споре. Ныряльщик отвернулся. Годжин сказал, чтобы они уходили и побыстрее. Все пятеро. Он знал про убийцу. Хотя вряд ли этого его волновало. Вряд ли его вообще что-то волновало, кроме неприкосновенности пещер. Зезва набросил капюшон. Курвова погода.

— Что же было дальше? — спросил Каспер, хмурясь.

— Дальше? — Зезва сделал большой глоток и откинулся на спинку нещадно заскрипевшего стула.

— Да, сын мой, — прогудел брат Кондрат, наливая себе пива из огромного кувшина. — Из тебя, как всегда, обухом слова не вытянешь, Ормаз свидетель. Удалось что-то узнать про этого убийцу? Не молчи как пень, уф!

Полумрак старой корчмы царил вокруг стола в углу, за которым устроились друзья. За окном грохотал ливень, вспышки молний озаряли полупустой зал. Немногочисленные посетители почти не обращали внимания на небритого рыцаря с косичкой, монаха-исполина и тщедушного молодого человека в кавалерийском плаще. Лишь пару раз оценивающе, прежде чем успокоиться, рассматривал их корчмарь, да вожделенно оглядывала грудастая служанка с косящим влево правым глазом.

— Почти ничего, — Зезва кивнул хозяину, чтобы принесли еще пива. — Это и в самом деле оказался солдат-махатинец по имени Кадык.

— И этот солдат хотел тебя прикончить?

— Меня ли? — Зезва мрачно принял кувшин из рук грудастой прислужницы, не обращая внимания на ее томные взгляды.

— Ну а кого же еще? — спросил Каспер, невольно втягивая голову в плечи, потому что страдающая от недостатка любви служанка принялась осматривать его, разве что не облизывалась при этом.

— Спасибо, дочь моя, — строго пробасил отец Кондрат. — Иди себе с миром. Мы позовем, если что. Да хранит тебя Дейла… Дочь моя, ты еще здесь?

Служанка уныло поплелась к ухмыляющемуся хозяину, пару раз скорбно оглянувшись. Наконец хлопнула кухонной дверью. Зазвенели горшки и плошки. Корчмарь осклабился еще сильнее. Каспер облегченно вздохнул.

— Если Марра прикончила этого нечестивца, — проговорил брат Кондрат, — значит…

— Значит, она подозревала, что Кадык охотится за тобой, Зезва, — кивнул Каспер, с опаской поглядывая на двери, за которыми скрылась служанка.

Зезва молча вертел в руках кружку. Золотистая пенная поверхность пива перекатывалась от края к краю. Наконец Ныряльщик неловко разлил напиток на деревянный стол, выругался. Каспер улыбнулся. Отец Кондрат хмуро велел не сквернословничать. Усмешка Каспера исчезла, когда радостно примчалась служанка и принялась вытирать стол. Строгий взгляд монаха заставил ее орудовать тряпкой быстрее. За подслеповатым окном сверкнула молния.

Зезва наконец оторвал взгляд от кружки.

— Про Марех так ничего не удалось узнать?

— Нет, — еще сильнее помрачнел брат Кондрат. — Исчезла, словно ее и не было. Ее величество уже начинает беспокоиться.

— Такое раньше уже бывало, — возразил Каспер. — Все-таки она кудиан-ведьма.

— А Сайрак?

— Сайрак? А что Сайрак? Ходит злой как дэв. Да и что ему остается делать? Только ждать.

— Ждать, — пробормотал Зезва, отворачиваясь к окну.

В наступившей тишине раздался горестный вздох трактирщицы: хозяин велел ей отправляться мыть посуду. За окнами грохотало и сверкало. Зезва налил себе еще пива, стараясь в этот раз ничего не разлить на стол.

Марра прилежно рассматривала носки своих сапог, пока тихий голос Самария Огрызка не велел продолжать доклад. Она повиновалась, почтительно воззрившись сначала на командующего, затем на стоявшего за креслом Самария седовласого джуджу с орлиным носом по имени Гус Орлонос.

— Господин командующий, прилежно докладываю, что я…

Самарий поднял руку, оторвав ее от отдыха на огромном животе.

— Марра, без церемоний. Итак, после того, как ты устранила убийцу…

— Повинуюсь, блистательный…

Самарий поморщился, оглянулся на мрачного по своему обыкновению Орлоноса и решил не препятствовать Марре — пусть докладывает, как умеет. Пока джуджия говорила, командующий экспедиционным корпусом Принципата Джув, барабанил толстыми пальцами по животу и время от времени обращал взор на угрюмого Гуса, не сводившего с карлы глаз.

— Подожди, девка. Кадык хотел завалить Бастиана. Так?

— Именно так, мой командир.

— Не Зезву.

— Не Зезву.

— Но он не был элигерским Устранителем? Хотя, о чем это я, чувства? Будь Кадык Устранителем, ты бы сейчас здесь не стояла, дорогуша.

— Но, блистательный…

— Помолчи, женщина.

Некоторое время Самарий Огрызок размышлял, уставившись в камин. В комнате было жарко, и Марра поглядывала на плотно закрытые ставни, недоумевая, почему командующий их не откроет, жарища страшная. Но Самарий упрямо сидел за столом, нахохлившись. Гус Орлонос отошел от стола и встал у окна. Казалось, он прислушивается к звукам дождя, что барабанил о карниз. Уже несколько дней в Цуме лило не переставая. Темное море штормило, да так, что ни одна рыбацкая лодка не решалась выйти на промысел. Гус видел вчера, как вернулись две потрепанные ветром и морем тяжелые галеры, что участвовали в завершении уничтожения вражеского десанта у Тыша. И хотя вражеские корабли по большей части были потоплены, нескольким удалось уйти. Участь пехоты противника оказалась не столь удачной. Сначала они понесли потери в боях с отрядом командора Теодора. После вынужденного отхода остатков тышского гарнизона мятежники двинулись было следом, но их остановили подоспевшие войска из Цума и Мчера. Зажатые в тиски, душевники сопротивлялись отчаянно, пока не были наголову разгромлены. Уцелевшие рассеялись по лесам. Однако свою задачу противник выполнил. Правда, в совсем другом месте Душевного тевадства. Совсем другом…

Гус покосился на Самария, затем быстро вглянул на Марру. Доверенное лицо Самария, его лучшая убийца и разведчица. И едва не погибла, едва…

— Группа Губаза не пострадала? — вдруг поднял голову Самарий.

— Почти нет, командир, — вздрогнула Марра. — Трое раненых, один из них тяжело. Но вроде выжил. Ыги не стали ввязываться в драку и отошли.

— Особенно после того, как их товарищи угодили в лапы к… — Огрызок насупился и снова погрузился в собственные мысли. Марра решилась расстегнуть пуговицу на воротнике и переступила с ноги на ногу. Проклятая жара!

— Гус, скажи что-нибудь.

Седовласый джуджа повернул голову.

— Здесь особо нечего говорить, командующий, — Орлонос снова отвернулся к окну. — Мятежники выполнили задачу. Отвлекли наши силы у Тыша, пожертвовав одним отрядом. Зато форсировали Хумсту у Шрама и захватили выгодные позиции на самих подступах к деревне. Укрепились, использовав брешь в нашей обороне. Теперь будут копить силы для наступления. Вот тебе и неприступная крепость Цум!

— Измена, — проворчал Огрызок, — гнусная, вонючая, человековская измена. Того гютферана, что предал Олафа, нашли дохлого, туда ему и дорога. Видать, подельнички и отправили его на соль. Но бегство целого отряда, отборных солдат! Они просто снялись с позиций и ушли! Как такое могло произойти, я их бурдюк шатал, как?

— Бригада.

— Э?

— Бригада, командующий, — Гус скривил губы. — Вражеские агенты повсюду, но воюют они не диверсиям или нападениями, хотя и этого хватает с лихвой. Слово — вот наистрашнейшее оружие. Весь город шумит, словно осиное гнездо. Как же, королева Ламира — страховидло хвостатое! Как за такое воевать, как кровь проливать? Это что же получается, за хвостатую ведьму мы должны сражаться?

— А в лесах под Мчером появились вооруженные люди, — Самарий Огрызок пнул ногой стоявший рядом стул. — Знаешь, как они называются, Гус? А ты, Марра, знаешь? Качаете головами, на-най? Зовутся они Божьи Воины, вот как они называются!

Командующий джувским экспедиционным корпусом встал из-за стола, подошел к опрокинутому стулу и поставил его на место.

— Марра.

— Командир?

— Расскажи-ка мне вот что про этого Бастиана… Ты уверена, что никто не догадался, что Напарницей была ты? Точно? Ну, хорошо. Но почему твой напарничек Кадык хотел завалить именно Бастиана? Э? У тебя есть мысли по этому поводу? Чувства! Гус, открой, наконец, окно. Сдохнуть можно от жары.

Маленький Гаиска сидел рядом с отдыхающим Лурджей и смотрел, как солнце медленно скрывается за горизонтом. Золотая полоса тянулась от далекой дымки и пропадала почти у самого берега. Мальчик поднялся, чтобы поднять и запустить в воду гладкий камень, похожий на лепешку. Конь фыркнул, наблюдая, как радостно улыбающийся Гаиска следит за скачущим камешком. Наконец, камень подпрыгнул в последний раз и навсегда скрылся в темноватых волнах. Лурджа с шумом выдохнул, едва заметный пар его дыхания тут же растворился в вечернем воздухе. Мальчик оглянулся.

— Уже не удивляешься, что волшебный конь дышит, словно смертный? — спросил Лурджа, косясь на рыбацкую лодку, что шла близко от берега в сторону Цума.

— Нет, коник, не удивляюсь, — сказал Гаиска, выискивая глазами новый камешек. — Я и раньше не удивлялся. Деда говорит, что вы, те, кто живет за Гранью, такие же создания Ормаза и Дейлы, как и люди. Просто непохожи на нас, как солнце не похоже на луну.

Лурджа оставил лодку в покое и повернулся. Все равно рыбак их не видит. Силы почти восстановились, и ему удаётся легко скрыть присутствие от посторонних глаз. Хотя еще совсем недавно обессиленный, едва живой он прятался в лесной чаще от каджей. Чудо, что они не нашли его, настоящее чудо… И этот человековский детеныш, спасший его. Чудо из чудес. Смертный, спасший от беды создание Грани. Но та, что обманула его…

Гаиска вздрогнул, почувствовав гнев волшебного коня.

— Волнуешься за нее, да?

Лурджа тряхнул гривастой головой. Удивительный мальчик.

— Волнуюсь. Скажи мне…

— Да?

— Спросить хочу про решение, принятое тобой. Еще не поздно передумать.

Гаиска насупился. Метнул камень. Неудачно: тот нелепо бултыхнулся в воду и исчез. Крикнула недоуменно чайка, словно силясь понять, откуда летят все эти камешки. Поднял голову рыбак. Вот ведь неугомонная птица!

— И просьба твоя, — продолжал Лурджа, — я хотел…

— Ты обещал! — голос Гаиски задрожал.

— Но ты не знаешь правды, мальчик. Не понимаешь и…

— Ты обещал.

Лурджа снова фыркнул.

— Упрям ты, как и все человеки. Я выполню обещание, но предупреждаю в очередной раз: не принесет тебе это радости, но лишь новые слезы.

Маленький Гаиска сел на гальку, уткнул подбородок в коленки.

— Я знаю, — наконец ответил он.

Лурджа некоторое время смотрел на маленькую фигурку у своих ног, затем перевел взгляд огненных глаз на борющегося с ветром рыбака. Ветер усиливался.

Выругавшись, теневик пнул ногой часового. Тот встрепенулся, вытаращил глаза и попытался встать, шаря в темноте рукой в поиске секиры. Рядом возился с одеждой второй тюремщик, также получивший хорошую оплеуху. Наконец, обозвав нерадивых солдат "вонючими гютферанами", теневик ушел. Отблеск от его факела еще долго виднелся в пролете коридора, а капли, застывшие черными жемчужинами на сыром камне стен, сверкали, словно мириады глаз сказочных чудовищ. Когда же они погасли, первый тюремщик — бородатый толстяк без двух передних зубов мрачно схаркнул себе под ноги и злобно уставился в ту сторону, в которой скрылся агент Тени.

— Членожуй херов! — бородач сплюнул снова, в этот раз прицельно: плевок скрылся в черном коридоре.

— Точно, — мрачно кивнул товарищ бородача, высокий и костлявый солдат с печальными глазами и красным носом. — Кровопийцы, Тень вонючая! Дерьмо!

Бородатый с кряхтением подошел к стене, снял факел и шагнул к темным железным дверям сразу за границей света и тьмы. Прикрепил древко к стене и припал глазами к глазку.

— Спит ведьма? — поинтересовался длинный, зевая.

— Спит, — подтвердил бородатый, задвигая заслонку и берясь за факел. — Вот какого хера, а? Чего мы вообще тут делаем? Она ж привязана за руки и ноги, даже ходит под себя, мы ее водой окатываем, когда жрать приносим. Зачем сидеть возле камеры, а?

— Интересно, — покачал головой длинный, — как она до сих пор не простудилась? Водичка-то у нас ледяная, ха-ха.

— Ага, — бородач воровато оглянулся, ощерился на ухмылку товарища и извлек непонятно откуда большую бутыль с чачем. Смачно забулькал, передал длинному. — Выпей, на. Все равно скоро светать будет. Того и гляди Тень проклятая вернется. Замерз я что-то… Да хватит, хватит!

Отобрав бутыль, бородатый тюремщик оперся о стену и скрестил на груди руки с грязными пальцами. Длинный уселся на стул, скрестил ноги. Некоторое время он смотрел в темноту, затем поднял голову.

— Неужели правда про королеву-то, а?

— Чу, твою мать, говори тише!

— Так куда еще тише-то!

— В подвал к Мгеру захотел? Или про стены с ушами не слыхал?

— Слыхал…

— Вот и заткни пасть, твою мать.

Длинный притих, но ненадолго. Встав со своего стульчика, он подошел к товарищу и зашептал:

— Я вот думаю себе…

— Что ты там думаешь?

— Да погоди ж ты, уф! Дай же сказать!

— Тише… Выкладывай. Где бутыль?

— За спиной у тебя… — длинный едва дождался, пока бородач наконец отставит заметно полегчавшую бутыль. — Э? Нет, не буду больше, чач не ахти…

На лице бородатого тюремщика расцвела щербатая ухмылка.

— То-то ты выдуплил вчера целый жбан…

— Да погоди ты! — зашипел длинный. — Я про Ламиру нашу царственную… Весь город судачит, что королева-то и не человек вовсе. Погоди, дай же сказать! Я вот такой себе вопрос задаю: чего мы должны страховидле служить? А, чего? Ты мне объясни, чего, а? И ведьма эта, как ее, сучку, Марех…

— Чего же тогда теневики ее под замок посадили, если…

— А того и посадили, что, видать, хвостатая наша королева невзлюбила Марех за что-то. Ну, может, в деле каком кудиановом та ее подвела, дэвы ее знают!

Бородач поежился.

— Ну их, нечисть эту, не поминай. И так жутко мне чтой-та. Так ведь любовничек ейный, бывший главный над Телохранителями, Сайрак-то…

Странный шорох заставил бравых тюремщиков дружно уставиться в черноту коридора. Некоторое время они сопели и прислушивались. Наконец, длинный с досадой чихнул и снова принялся разглагольствовать:

— Сайрак? Тоже хрен не пойми кто. Из грязи в князи! Начальник Телохранителей, его душу мотал. Прежнего-то главного отправили на баррейнскую границу, гусей пасти!

— Так из рыцарей ж вроде.

— Ага, из рыцарей, как же, клянусь милостью Дейлы! Устроился неплохо и ведьму дрючит в придачу. Мечта, а не жизнь. Вот только нету больше Сайрака нашего.

— Помер?

— Пропал.

— Пропал? Как пропал?

— А вот так, взял и пропал. И мнится мне, — высокий тюремщик понизил голос до шепота, — и здесь Тень руку приложила или что они там прикладывают. — Длинный втянул воздух широко раскрытым ртом, зажмурился и снова оглушительно чихнул.

Бородач ощерился.

— Всю тюрягу соплями забрызгал, твою мать в дупло.

— Погоди ты…

Неясная тень вдруг промелькнула перед глазами тюремщиков, они подскочили на месте и схватились за оружие.

— Ты видел? — дрогнувшим голосом спросил бородач.

— Ага, — подтвердил длинный, икнув.

Солдаты еще долго пялились в коридор, но кот по кличке Кудиан уже ждал, затаившись в спасительной чернильной темноте. Ждал, когда подвернется удобный момент, чтобы пробраться к Марех. Каким образом, он еще не знал. Окинув подвыпивших солдат презрительным взглядом, кот свернулся калачиком и закрыл глаза. Все-равно человеки его не увидят, если только… Если только не наступят. Кудиан зевнул, дернул хвостом и мгновенно уснул. И даже рана на лапе не помешала ему предаться долгожданному отдыху. Миркомора здесь нет, это он знал точно. Пока нет. Поэтому нужно поспать, пока есть возможность.

— Ищете? — Ламира испытывающе смотрела на почтительно склонившегося перед ней Эниоха. — Долго я должна еще ждать?

Второй в Тени решился поднять свои бегающие глаза, но тут же снова уткнулся взглядом под ноги.

— Государыня…

— Долго я еще должна ждать?! — шрам на подбородке королевы угрожающе задергался. Стоявший чуть поодаль брат Кондрат с беспокойством вглядывался в искаженное гневом лицо Ламиры. Налетевший теплый ветер принес запахи моря и цветущей вишни. Королева отвернулась от преклонившего колено Эниоха и стала смотреть, как в Цумской бухте ставит паруса боевая мзумская галера. Ветер чуть ослаб. Облокотившись о крепостную стену, Ламира на мгновение прикрыла глаза. Со стороны могло показаться, что она собирается с мыслями. На самом деле королева пыталась успокоиться. Кашлянув, брат Кондрат сделал шаг вперед, но Ламира, не оглядываясь, остановила своего духовника жестом. Улыбнулась, вспоминая, какой скандал поднялся на Кафедре, когда все эти святоши узнали про назначение простого монаха духовником государыни. Каким петухом примчался на аудиенцию Истрий, этот лицемер в рясе! Надо же, из самой столицы не поленился приехать святой отец. Ламира снова улыбнулась, но в этот раз улыбка была грустной. Куда могли пропасть Марех и Сайрак? Снежный Вихрь недолюбливает теневиков и вечно подозревает их во всех грехах… Где он, кстати? Эниох что-то говорит. Странный человек, но Гастон ему доверяет. Гастон… Ламира вздохнула и повернулась к теневику.

— Достойный Эниох хочет сказать, что наша могучая Тень не в состоянии отыскать двух пропавших людей? — голос Ламиры звучал тихо и устало. Внезапно и резко заболела голова, королева потерла висок, прикрыв веки. — Так? Причем не обычных людей, а начальника моей охраны и мою советницу. Святая Дейла! Если средь бела дня исчезают мои приближенные, то чего мне ожидать завтра? Посмотри мне в глаза, достойный Эниох!

— Ваше величество…

— Молчи, офицер Тени! Я даю тебе три дня. Можешь идти.

Бормоча слова покорности, Эниох попятился к лестнице. Королева снова отвернулась к морю. Ветерок поднялся вновь, перья на шлемах охраны затрепетали, один из солдат неловко переступил с ноги на ногу. Доспех тихо зазвенел. Едва слышно, но Ламира вздрогнула и, обернувшись, встретилась с махатинцем взглядом. Тот смиренно опустил голову. Сержант уже сверлил незадачливого солдата яростным взглядом. Королева чуть наклонилась и взглянула вниз, туда, где несильный прибой нес волны на покрытый галькой берег.

— Государыня?

— Да, отец Кондрат?

Не дождавшись ответа, удивленная Ламира взглянула на монаха. Из-за спины Кондрата вышла закутанная в плащ фигура. Два махатинца с опаской посторонились. Нежный звон ножей, раздавшийся через мгновение, заставил солдат отступить еще на один шаг. Монах со вздохом осенил себя знаком Дейлы.

Снежный Вихрь повел плечами. Королева щелкнула пальцами, и махатинцы не без облегчения спустились по лестнице вниз. Последним обзорную площадку покинул сержант, наградив на прощание рвахела враждебным взглядом.

— Святой отец может остаться, — тихий голос Снежа остановил монаха у первой ступеньки. — Госпожа, есть новости.

Тьма опускалась на Цум густым, чернильным покрывалом. Ущербный блин луны, что лениво освещала краешек тучи, медленно скрылся за набежавшими облаками. Старый город не спал. Вернее, люди по большей части безмятежно храпели в своих теплых постелях, чего нельзя было сказать о нечеловеческих существах. Ведь ночное время так подходит для удачной охоты. Одно из таких созданий — молодая ночница — шумно втянуло воздух и раскрыло пасть. Капли слюны упали на землю. Запах, этот волшебный запах плоти. Правда, странноватый, полный почему-то холода, даже мороза, но все равно такой восхитительный, притягательный… Ах, и еще запах. Наверняка, вкусно и… Кто это?! Шерсть на загривке ночницы стояла дыбом, когда жуткий страх заставил ее с шипением и скулежом отступить в спасительную темноту. Там она жалась в угол, трясясь и подвывая, в ужасе ожидая, что из темноты явится нечто чудовищное, чтобы пожрать ее.

Миркомор дернул хвостом. Жало дернулось пару раз и замерло. Некоторое время он смотрел на ночницу. Глупая тварь думает, что темнота скрывает её. Можно убить. Хотя… Миркомор зевнул и двинулся дальше. Незачем тратить силы и время на столь жалкое существо.

На углу улицы миркомор остановился, чтобы оглядеться по сторонам и убедиться, что он идет правильно. Его зрение мгновенно выявило несколько мерцающих красным комочков — не иначе, крысы, слишком малы для человеков или ночников. А может, и кошка. Миркомор оскалился. Досадно до сих пор. И как он мог упустить кота Кудиана? Хвост дернулся. Ничего, всему свое время. Но госпожа злится, злится… Вот он, тот самый дом. Человеки перед воротами. Убить или обойти? У миркомора не было чувства юмора, но в его мозг пришла мысль о том, что обойти быстрее, а убить… убить их могут и другие. Да. Поэтому он проскользнул мимо ничего не подозревавших теневиков и очутился во дворе. Огляделся по сторонам, затем быстрее белки взобрался по стене на крышу. В два скачка очутился у трубы, втянул воздух носом. Оскалил тонкие клыки: внутри еще один человек.

Теневик храпнул и проснулся. Некоторое время недоуменно пялился на догоравшую свечу. Затем холод захватил все его существо. Агент Тени засопел и принялся кидать дрова в едва тлевший очаг. Долго сидел, скрючившись у лениво разгоравшегося огня, качаясь взад и вперед. Наконец, согрелся. Этому способствовала и большая бутыль с вином, к которой агент время от времени прикладывался.

— Твою мать в дупло, снова вонь пошла. Уже пора новый лед везти, гниет покойничек, а мне нюхать. Дерьмо.

С этими словами он обмотал лицо тряпкой и потянулся за бутылкой. Промычал ругательство, ведь вина не глотнешь в тряпке проклятой.

— Гютфераны гнойные, чтоб вас мхец бревном оттрахал… Это что за нахер?

Теневик вскочил столь поспешно, что бутыль покатилась по дощатому полу. Вино медленно выливалось, но агент уже крался к дверям, сжимая в руках нож. Приблизившись к дверям, долго прислушивался, сопя и перекладывая оружие из одной руки в другую.

— Тихо, — проворчал он и решился толкнуть дверь. Показались ступеньки.

Факелы горят исправно, ведь он сам о них заботится. Лед белеет внизу, и виднеется черная, закостеневшая рука мертвеца.

— Что там ребята болтали? — теневик молча смотрел на яму и кучу льда, на которой покоилось тело купца Зелона. Обезглавленное тело. — Мол, не разлагается оно, потому что и не человек оно вовсе, а нашпигованное адским зельем чудище…

Снова этот шорох! Верзила-теневик сплюнул и стал спускаться вниз. Строго-настрого велено следить в оба. Вот он и следит.

Твою же душу в бурдюк, смрад невыносимый! У агента даже потемнело в глазах, но упрямо двинулся вокруг носилок. Совершив, наконец, полный круг, теневик хмыкнул и спрятал нож за пояс. Меньше вина надо жрать, и перестанет чудиться всякая хрень. Точно.

Когда за спиной ступившего на первую ступеньку агента раздался очередной шум, он резко обернулся. Перед ним стоял мертвец без головы.

— А…а…а… — от ужаса теневик подался назад.

В черном, начинающем гнить теле вились клубки беловато-серыхчервей, они словно волны катились от обрубка шеи до кистей и скрюченных синих пальцев. Невыносимый смрад ударил в ноздри потерявшего дар речи агента. Мертвец поднял руку, и целый шар из грязно-белых червей мгновенно переместился на новую жертву. Верзила закричал, но его крик захлебнулся, когда в широко раскрытых глазах теневика заиграла белая поволока, а зрачки покрылись белым, похожим на слизь, туманом.

Миркомор сидел на заборе и осматривал шип на хвосте. Все получилось, хозяйка будет довольна. Удалось быстро задействовать дзапово зелье, а теперь… Миркомор повернул голову и некоторое время наблюдал, как нетвердой походкой человек из подвала вышел из дома и отправился к двум другим человекам, что по-прежнему находились на улице. Миркомор удовлетворенно заурчал, соскочил с забора и скрылся в чернильной тьме. Вслед ему понесся сдавленный крик, тут же сменившийся угасающим хрипом. Но миркомор уже не слышал. Нужно спешить. До Дома Блаженцев нет так уж и близко. А работы там невпроворот.

Зезва редко видел сны. Но в эту ночь ему приснилась Аинэ. Девушка расчесывала волосы черным гребнем и ласково смотрела на мзумца глазами цвета морской волны. Радостная истома вдруг охватила Ныряльщика, он сделал шаг вперед и… И в следующее мгновение чуть не полетел со своей кровати на пол.

— Вставай, Зезва, беда!

Над ним возвышался Каспер с факелом в руках. Лицо юноши было бледным как меловые скалы с баррейнских берегов.

— Что случилось? — Зезва уже пристегивал пояс с ножнами. — Ночь на дворе! Каспер, не молчи!

— Не знаю, — помотал головой Каспер, — сказки какие-то.

Озадаченный Зезва вдруг услышал крики и шум.

— Приближаются к межам Старого Города.

— Кто приближается, курвин корень?! Мятежники прорвались?

Грохот и новые вопли стали ответом Зезве. Не говоря больше ни слова, он поспешил к выходу. Очутившись на улице, застыл в изумлении.

Со стороны Старого Города над домами возвышалась стена огня и дыма, полные ужаса крики носились по ночному воздуху, слышались звон бьющихся стекол и грохот, словно некий великан самозабвенно и радостно обрушивал на каменные стены свой гигантский молот.

— Что это такое, вашу мать в дупло? Каспер…

— Зезва, махатинцы!

Со стороны Площади Брехунов, звеня оружием, бежали солдаты. Тяжело дыша, они промчались мимо Зезвы и Каспера. Командир махатинцев, бородатый ветеран, окинул их мрачным взглядом, но ничего не сказал, лишь прибавил ходу, крепко сжимая рукоять обнаженного меча. Несколько мгновений Ныряльщик и Победитель смотрели им вслед. Затем в гуле и грохоте раздались женский крик и плач ребенка. Мзумцы переглянулись и бросились за махатинцами. Едкий запах дыма уже мешал нормально дышать, но появился еще один запах — странный, обволакивающий, сладковатый. От него мутилось в голове и перед глазами начинали метаться черные круги.

Каспер встал как вкопанный, схватил Зезву за руку. Навстречу им бежали люди, в основном женщины и дети. Их круглые от ужаса глаза метались во все стороны, рты в панике раскрыты, на перекошенных, бледных лицах — печать животного страха. Какой-то старик подбежал к Касперу и закричал высоким голосом:

— Они уже близко, спасайтесь, спасайтесь!

— Кто близко, кто?

— Смерть нам! — вскричал старик и побежал дальше. — Это наказание за грехи! Ормаз покинул нас, мы все умрем в мучениях!

— Гляди-ка, — проворчал Зезва, — про грехи вспомнили, видать, дело и вправду плохо.

Толпа становилась все гуще и вскоре запрудила весь переулок. Зезва и Каспер едва не были смяты этой безумной волной, но умудрились пробраться за угол двухэтажного заброшенного дома, где и прижались к стене, чтобы немного перевести дух. Мимо по-прежнему бежал народ, в основном простолюдины. Они в страхе оглядывались назад, туда, откуда шли дым, гарь и ужасающий смрад. Зезва тоже посмотрел в сторону Старого Кладбища. Мрачные воспоминания охватили его, сменившись тревожным чувством опасности. Курвова могила, что же там такое?

— Только не говори мне, что это…

— Что ты сказал, Зезва?

— Ничего. Предаюсь приятным воспоминаниям.

Раздался треск и прямо перед Зезвой на мостовую упал человек. Каспер бросился было на помощь, но эр уже стоял на ногах спиной к нему и отряхивался. Юноша положил ему руку на плечо и хотел спросить, не сильно ли тот ушибся. Простолюдин повернулся.

Пробегавшая мимо женщина завизжала от ужаса, когда эр бросился на опешившего Каспера. Звериное рычание и потоки белой слюны, изрыгаемые из перекошенного рта, заставили юношу застыть на месте, и не подоспей с мечом Зезва, простолюдин неминуемо бы загрыз Каспера. Он уже тянулся зубами к горлу, когда воздух со свистом рассекло лезвие, и фонтан крови ударил из раскромсанной сонной артерии человека. Женщина продолжала голосить, прижимаясь к стене дома, словно стараясь пройти сквозь нее. Зезва и кашляющий Каспер смотрели на белую жидкость, бьющую из распростёртого тела. А потом эр встал. Голова кренилась на бок, из ужасной раны сочилась белая слизь, глаза горели. Раскрытый рот, с зубов капает та же белесая жидкость. Низкий рык пополам с хрипом и бульканьем вырвался из глотки чудовища, когда эр бросился в новую атаку, в этот раз на Зезву, словно почувствовав, что именно от него исходит основная опасность. В это мгновение Каспер поднял факел чуть выше, и мзумцы содрогнулись. Грязно-белые клубки из шевелящихся червей ползали по лицу монстра, перекатывались под одеждой, уродливыми фурункулами взбухали под кожей. Глаза покрыты белой поволокой, и Зезва вздрогнул, отступая на шаг. Он уже видел, видел такие глаза раньше.

Монстр атаковал. Зезва ушел в сторону, чуть присел, меч застыл над головой. С низким ревом, чудовище бросилось на человека, по пути подпрыгнув и сделав скачок по стене, словно дикая кошка. Удар, еще удар, и голова эра покатилась по мостовой. Зезва отбежал в сторону, осматривая меч. Каспер оглянулся на шум и предупреждающе закричал. Несколько фигур ползли вниз по стене дома, вернее не ползли вовсе, а приближались кошачьими скачками.

— Курвин корень!

Зезва со всех ног бросился наутек, Каспер не отставал. Оглянувшись, Зезва похолодел: монстры разорвали на куски женщину, что вопила у стены. Ужас мзумцев удвоился, когда они увидели, что особенно старается эр без головы!

— Это не виртхи, — пробормотал Зезва.

— Посмотри туда! — крикнул Каспер. — Они идут, идут!

Через несколько мгновений из-за переулка показалась темная масса, шевелящаяся, словно куча червей, ощетинившаяся руками и палками. Смрад, жуткий и тяжелый, плыл чуть впереди чудовищного воинства. Несколько бедолаг, попавшихся на пути, были поглощены, уничтожены, искромсаны. Впереди пожираемых белыми червями шествовали три высокие, укутанные в странные одеяния фигуры. Манера их движения, резкие, обрывистые жесты рук и дергающиеся ноги были знакомы Зезве. До ужаса знакомы.

— Виртхи, — прошептал он, прибавляя ходу. — Смерть! Но кто все эти чудища, кто?

Аристофан с трудом перевел дыхание, наконец, доложил мрачно взиравшему на него Мурману:

— Светлейший тевад, в городе хаос и смута. В Старом Городе творится нечто странное…

Лакей умолк, сглотнул слюну.

— Говори, твою душу мотал, ну?!

Солдаты за спиной Мурмана заволновались, зашептались. Рев Хумсты внизу, казалось, стал еще яростнее и беспокойнее. А на противоположном берегу, по вражеским позициям двигаются целые хороводы факелов, словно душевники решили устроить ночной праздник. Ржанье лошадей и доносящийся даже сквозь шум реки звон оружия.

— Я не знаю, ваше тевадство, — голос лакея дрожал, — рассказывают про живых мертвецов…

— Кого-кого?!

— Мерт-т-т-вецо-ов, — икнул Аристофан. — Жи-и-вых.

Тевад Мурман хотел было в сердцах дать лакею хорошего подзатыльника, но замер, увидев неподдельный ужас в глазах верного слуги. Медленно опустил руку. Пожевал ус.

— Главный над лучниками!

— Я здесь, светлейший, жду приказ!

— Дуй в город, возьми сотню солдат. Узнай, что там творится, понял? Часть людей — во дворец к Вожу Красеню. Разыщи Вааджа. Сразу отсылай ко мне гонцов со сведениями и за инструкциями. Одна нога здесь, другая там. Живо!

Офицер ударил себя кулаком по груди и скрылся. Расступившиеся перед ним новобранцы снова зашушукались.

— Молчать, козодрючеры! — Мурман задумчиво дернул ус. — Это еще кто?

К теваду протолкнули задыхающегося от бега рмена.

— Ну?

— Светлейший, у Шрама солдаты покидают позиции и бегут в Цум! Прошел слух, что страховидлы вылезли из катакомб Старого Города, наши и кинулись спасать жен с ребятишками! В Шраме шум — не иначе, душевники строятся в боевые порядки! Три махатинца, отправившиеся разведать что к чему, исчезли бесследно! У Келасской Стены мелкие стычки! Что делать?

Мурман застонал, схватившись за голову, но тут же опомнился и бросился к лошадям.

— Козодрючеры, за мной, едрит вашу мать, ну?! Ты, смотри на меня! Рменов на лошадей, поднимать всех, слышите, вашу мать в дупло, всех!!

На противоположном берегу хороводы факелов замерли. Чтобы через несколько мгновений хищными змеями потянуться к позициям солнечников. А Хумста ревела и стенала, словно предчувствуя недоброе.

— Госпожа, проснитесь, госпожа!

— Аинэ? Что случилось? Снеж, и ты?

— Государыня, беда.

Королева села на кровати. Отвела руку горничной со стаканом воды. Рвахел играл ножами.

Вскоре Ламира уже спешила в Зал Встреч, кутаясь в шаль. Впереди шел Снежный Вихрь, и нежный звон ножей сопровождал каждый шаг рвахела. Аинэ едва поспевала, замыкая шествие. У лестницы, ведущей вниз, во внутренний двор дворца Вожа Красеня, их встретили вооруженные махатинцы. Снеж кивнул сержанту и что-то шепнул ему на ухо. Ветеран кивнул и принялся лаять приказы. Солдаты бросились врассыпную, занимая позиции в коридорах и по периметру стен.

— Ваше королевское величество.

— Государыня.

— Госпожа.

Ламира влетела в Зал Встреч, сбросила с плеч шаль, так как в камине уже яростно пылало пламя. Маг Ваадж и командир джуджей Самарий Огрызок почтительно преклонили колена. Королева кивнула им, дала знак подняться. Оглянулась на отца Кондрата, что исполинской массой застыл за троном. От огромного как скала инока исходило такое спокойствие, что Ламира выдохнула воздух. Шрам на ее подбородке перестал дергаться. Королева ободряюще улыбнулась бледной Аинэ. Наконец уселась на трон. Нетерпеливо спросила:

— Где Вож Красень?

— Государыня, — ответил Ваадж, — наместник в Старом Городе, там…

Маг переглянулся с Самарием.

— Что там, придворный чародей?

— Ваше Величество, сведения, которые приходят к нам из старой части Цума, не просто удивительны, а невероятны, — голос Вааджа окреп. — Оттуда бегут люди, в основном простолюдины, ведь рядом с кладбищем и катакомбами могут селиться одни лишь бедняки…

— Это я знаю, чародей. К делу.

— Прошу меня простить, государыня… Есть все основания предполагать, что из катакомб вылезла нечисть, страхо… — маг запнулся.

— Продолжай, — с голосе Ламиры зазвенела сталь.

— Живые мертвецы нападают на людей, ваше величество!

— Что за сказки?! — Ламира вскочила. За троном брат Кондрат что-то шептал на ухо еще сильнее побледневшей Аинэ. — Какие еще мертвецы?!

— Я собирался отправиться туда, госпожа, и выяснить все самому. Поэтому прошу разрешить мне…

— Так ступай!.. Что там еще?

Звон оружия, приглушенные голоса и ругань заставили Ламиру повернуть голову в сторону коридора. Вскоре появился Снежный Вихрь. Он вел за собой усталого солдата.

— Государыня, гонец от тевада Мурмана.

Королева медленно уселась на трон. Шрам на ее подбородке задергался.

Задыхаясь, они влетели в маленькую улочку. Зезва оперся рукой о стену, Каспер кашлял. Едва придя в себя, мзумцы оглянулись на шум и тут же припали к земле: по широкой улице, что шла вдоль старого цвинтаря, катилась шевелящаяся масса черволюдей. Люди начали пятиться вглубь улочки, прижимаясь к стене. Поздно. Несколько монстров отделились от основной толпы и с невероятной быстротой ринулись на людей.

— Курвова могила!

Каспер встретил первого черволюда, поднырнув под вытянутую вперед руку с растопыренными белыми пальцами. Ушел в сторону от удара дубины, развернулся и рубанул мечом. Голова чудовища раскололась как орех, во все стороны брызнули белые ошметки и шевелящиеся отростки. Каспер быстро шагнул назад. Зезва уже схватился со вторым и третьим монстрами, атаковавшими одновременно. Юный Победитель не успел прийти на помощь, потому что был вынужден отступать перед еще одним черволюдом, который словно муха спустился по стене, оставляя на кладке блестящие сгустки белой слизи.

Сгустки червей на лице мертвеца дернулись с бешеной силой, когда Зезва проткнул мечом глазницу чудища. Меч застрял, и Ныряльщик с проклятием выхватил нож. Успел пнуть ногой тщетно пытающегося извлечь меч черволюда и тут же едва не попал под удар огромного тесака, которым размахивал очередной обладатель червей. Белесые, покрытые слизью глаза вспыхнули, когда монстр ринулся в новую атаку. За его спиной Каспер добивал своего противника, но черволюд даже не взглянул в их сторону. Замерев, он вдруг плюнул в опешившего Зезву. Сгусток белой слизи едва не достиг своей цели — лишь в самый последний момент Ныряльщик отпрянул в сторону, и несколько шевелящихся червей ударились о стену, сползли по ней, отчаянно извиваясь. Когда Зезва повернулся, черволюд оскалил зубы в жуткой улыбке. Больше он ничего успел сделать. Подоспевший Каспер снес голову монстра.

— Бежим!

Выкрикнув это, юноша увлек Зезву за собой, потому что в переулок хлынули новые монстры. Они спрыгивали с крыш, спускались по стенам, словно пауки. Руки, под бледной кожей которых извивались паразиты, тянулись к людям.

Ударом ноги Зезва выбил дверь. Прежде чем помчаться по лестнице на верхний этаж, они забаррикадировали вход огромным шкафом, из которого с грохотом и звоном посыпалась посуда. Затем мзумцы ринулись вверх. Когда они были на втором этаже, снизу раздались удар и яростный вой.

— Плевка им было мало, курвин корень!

— Зезва, это что, мертвые восстали из могил?

— Для трупов они слишком хорошо сохранились, Каспер! Что тут?

— Замок!

— Курвова могила!

Показалась голова черволюда. Белые глаза уставились на пытающихся выбить дверь на крышу людей. Рот оскалился, капли слизи упали на лестницу. Мгновение, и монстр ринулся на людей, дико вереща. Когда Каспер выставил меч, готовясь встретить врага, тот резко изменил движение и, словно муха, пополз по стене, оставив опешившего человека взирать на него снизу вверх. Предупреждающий крик Зезвы подоспел вовремя, и два черволюда покатились по лестнице с разбитыми головами.

— Оно в головах, в головах, Зезва! Метить надо в голову!

Ныряльщик не отвечал, следя за ползающим по стене чудовищем. То, что еще недавно было человеком, вдруг с диким воем бросилось на мзумца, раскрыв руки. А еще чудовище плюнуло. Блеснуло лезвие ножа, с яростным воплем черволюд опрокинулся на спину, тут же поднялся. Из рассечённой щеки ползли белые черви. Страховидл оглянулся на шорох и тут же рухнул. С отчаянным криком Каспер рубил извивающееся тело. Наконец оставил шевелящуюся массу, потому что с лестницы бежали новые чудища. Юноша попятился, едва не упал, но Зезва схватил его за шиворот, подтащил к себе.

— Каспер, руби дверь!

Выхватив арбалет, Зезва проверил запас болтов. Мать твою в бурдюк, двенадцать всего!

— Каспер, быстрее!

Удары меча гулко стучали за спиной. Зезва прицелился. Болт ударил в лоб выбравшегося с лестницы черволюда, полетели белые клочья. Монстр постоял несколько мгновений, нелепо размахивая руками, словно пытался сохранить равновесие, затем рухнул на головы своих товарищей. Ныряльщик зарядил самострел, оглянулся. Что же это за дверь такая?!

Каспер выбивался из сил. Зезва еще двумя выстрелами уложил выскочивших наверх монстров. Если бы лестница не была такой узкой, то двух людей разорвали бы в клочья. Но только один-два чудища могли одновременно нападать на мзумцев. Когда осталось три стрелы, Зезва в отчаянии обернулся. Ну, еще чуть-чуть, Каспер! Что за шум? Похолодев, Ныряльщик бросился к окну, и едва успел броситься на пол, потому что сразу два чудовища, не иначе, вскарабкавшись по стене, лезли в окно, предварительно плюнув, хоть и неудачно, в человека. С лестницы приближались сразу три черволюда.

Потянуло свежим воздухом. Удалось выбить дверь! Посулив "вонючим хренам оттрахать друг друга червями в зад", Зезва бросился бежать.

— Победитель, быстрее!

Они бежали по мокрым, скользким крышам. Перепрыгивали узкие отрезки между домами и благодарили всех богов за то, что Старый Город — это прижимающиеся друг к дружке покосившиеся от старости, ветхие, убогие дома. Погоня передвигалась быстрыми нечеловеческими скачками, падала, срывалась вниз, где ее белые извивающиеся клубки тонули в такой же гнойной, червивой массе. Но монстры двигались быстрее, их торжествующий вой бил по ушам. Хотелось оглянуться, но на это нельзя было тратить время. Нельзя…

— Осторожно!

С криком Зезва встретил прыгнувших откуда-то сверху сразу четверых черволюдов. Удар, еще удар. Разворот, трудно без меча… азворот Где Каспер?! Нож остался в глазнице монстра, который рухнул перед Ныряльщиком на колени. С диким криком Зезва заехал чудищу ногой в челюсть. Тот опрокинулся навзничь. Зезва радостно оскалился, не хуже заправского страховидла. Страх ушел, но вот проклятый самострел кажется таким тяжелым, дрожат руки, это усталость, усталость…

— Зезва, сюда!

Что там? Лестница! Скорее… Зезва помчался к краю крыши, ударом ноги отбросил напрыгнувшего на него монстра, сам едва не упал на спину, удержался, ободрав кожу ладони об торчащие из черепицы гвозди. Твою ж мать, больно!..

— Зезва!!

Еще один, спускается за ними! Сколько же их?! Сглотнув, Зезва остановился, прицелился из арбалета. Предпоследний болт из колчана с чавканьем вошёл прямо в широко раскрытый рот чудовища, опрокинув того вниз.

— Отдохни, червота гнойная!

Вставив в арбалет последнюю стрелу, Ныряльщик продолжил спуск. Сверху показались головы. Мгновение, и чудовища принялись ползти по стене вниз, словно целая стая человекообразных уродливых мух. Зезва застонал, но лишь прибавил ходу. Каспер уже ждал внизу, в узеньком переулке. Они помчались что было сил в сторону… непонятно в какую сторону! Времени на раздумья просто не было, хотя Зезва и пропыхтел, задыхаясь:

— Каспер, где мы, курвин корень?

Вместо ответа Победитель указал на забор старого цвинтаря. Зезва хохотнул и принялся ругаться во все горло. Каспер некоторое время слушал отборнейшие ругательства, затем присоединился к ним. Они мчались по старой мостовой, увязали в грязи и подымали кучи брызг из зловонных, черных с зеленым луж. Назад дороги не было, впереди их ждало старое кладбище.

Они не успели добежать до покосившихся, до боли знакомых ворот. С дюжину черволюдов уже поджидали мзумцев у входа, а на полуразрушенном склепе восседал, скрестив жабьи ноги, огромный виртх. Крысиная морда и красные глаза повернулись в сторону беглецов. Крысолюд поднял руку и замер. Черволицые с диким воем бросились на людей. Но через мгновение застыли на месте и как по команде развернулись в противоположную сторону. Ничего не понимающие, обессиленные люди опустились на землю. Им уже было все равно, от страшной усталости и отчаяния они не заметили странной перемены в поведении преследователей. А виртх уже стоял, выпрямившись во весь свой гигантский рост. В глазах морского жителя горел красный огонь. Он смотрел за спины своего застывшего воинства. Беглецы переглянулись, заметив, наконец, внезапное исчезновение интереса к собственным персонам.

— Зезва?

— Э?

— Слышишь?

Ныряльщик поднял голову, прислушался. Словно…

— Ржание лошади, Зезва.

— Курвова могила! Неужели… твою мать в дупло!

Виртх взвыл, соскочил на землю и стремительно скрылся в одичалом винограднике. Там, где он только что находился, расцвело белое, ослепительное пламя. Оно разбухло и вдруг взорвалось тысячами сверкающих снопов, которые помчались на монстров. Семь черволюдов сгорели мгновенно, словно мелкие дрова, остальные бросились удирать. Оглушенные, полуослепшие Зезва и Каспер услышали грохот, словно какое-то огромное существо топчется совсем рядом. Потянуло стужей, пар дыхания вырывался из приоткрытых ртов ошеломленных людей. Затем новая ослепительная вспышка и темнота…

Зезва пришёл в себя от того, что кто-то настойчиво теребил его за плечо. Он открыл глаза, тщетно пытаясь что-то рассмотреть сквозь сплошную карусель из черных кругов. Наконец, разглядел того, кто преклонил перед ним колено. Рядом заворочался Каспер, но Зезва не мог оторвать глаз от царя дэвов Багела, из-за спины которого выглядывал повелитель темных квешей Амкия.

— Говори, — прорычал дэв, потрясая перед Зезвой огромным кулаком, — куда ты дел Лурджу, ну?! Где ты спрятал коня и какое колдовство позволяет тебе управлять им? Откуда здесь Высокая?! Что замыслило кудианово отродье Ламира?! Кто разбудил дзапов?! Говори, червь!! Разорву на куски, слышишь?!

Огромная фигура могучего дэва выглядела устрашающе, но так и не пришедший в себя Зезва лишь мотал головой, пока наконец не выдавил из себя:

— Так разве это не вы… не вы привели Лурджу? Я не понимаю… курвова…могила…

Багел прорычал что-то и рывком поднялся. Амкия задумчиво взглянул на разъяренного дэва, затем уставился на Ныряльщика. Едва заметная улыбка тронула губы царя квешей.

Громыхнул гром, и теплый весенний ливень показался Зезве и Касперу чудесным избавлением. На плечо Амкии уселся удод и уставился на Ныряльщика. Поднялся ветер и принялся хлестать тяжелыми брызгами. Озадаченно кашлянул Каспер.

— Курвин корень.

Багел обернулся, злобно сверкнул глазами. Зезва набросил капюшон и принялся рассматривать ободранную ладонь. Дождь ослабел. Ссадина болела.

— Курвин корень…

Морская вода с журчанием окатила небольшой пористый камень у ног человека в капюшоне. Он наклонился и намочил руки. Выпрямился и сказал, не оборачиваясь:

— Таисий. Давно не виделись.

— Давно, Нестор.

Странные, с поволокой, глаза змееголовых встретились, и оба каджа несколько мгновений смотрели друг на друга. Небольшая волна с тихим шипением окатила их ноги, стоявшие в мягком светлом песке. Лучи утреннего солнца осветили грот, со стороны моря прилетел ветер, и полы черных плащей затрепетали, разбрасывая тяжелые капли. Тихие шаги, раздавшиеся совсем рядом, заставили Нестора медленно повернуть голову и улыбнуться краешками своих бледных тонких губ. Таисий внешне никак не отреагировал на появление гостьи, лишь ненадолго прикрыл глаза.

— Добро пожаловать, сестрица, — слегка насмешливо обратился Нестор к усевшейся на валун женщине. Та отбросила капюшон, прищурилась. — Нази, милая моя Нази! Украшение Братства Знающих! Как ты, что нового? А где наш любимчик миркомор? Ах, да, забыл. Наверняка выполняет секретную миссию, не так ли?

В синих глазах Нази заиграла ответная улыбка. Она откинула капюшон. Блеснула на солнце волна иссиня-черных волос.

— Вижу, ты скучал мне, брат Нестор, — пропела ткаесхелка, переводя взгляд на второго каджа. — Таисий! Так рада встрече с тобой, правда!

Молодой кадж улыбнулся в ответ. Глаза Нестора ревниво вспыхнули.

— Однако ж, — продолжала Нази, одаривая Таисия новой улыбкой, — где же Блистательный?

Подобравшаяся волна зашипела у ног Нестора.

— Храбрости, я смотрю, ты набралась у человеков, сестрица. Посмотрим, как ты поведешь себя, когда…

Нестор умолк. Таисий вздрогнул и повернулся на шум. Нази уже была на ногах, всматриваясь в полутемную пасть грота, туда, откуда доносилось журчание подземной реки. Они не ошиблись. Тяжелые шаги и плеск воды становились все громче. Потянуло холодом, но они знали: это не Блистательный, а тот, кто охраняет.

— Господин любит эффекты, — прошептал Таисий и нервно пригладил свои светлые волосы.

Нестор кусал губы. Нази казалась спокойной. Стало еще холоднее, словно в темноте грота затаилось нечто ужасное, живое, сделанное из одушевленного льда.

Он появился из-за камня и по очереди оглядел каджей и ткаесхелку. Те склонили головы.

— Мы у твоих ног, Блистательный…

— Что-то непохоже, чтобы вы падали мне в ноги, — медленно произнес Блистательный, усаживаясь на валун, с которого только что поспешно подскочила Нази. Новоприбывший оглянулся, словно подавая знак ужасу, что таился в гроте, у подземной реки. Холод отступил. Затем Блистательный снова перевел взгляд на каджей. Длинным тонкими пальцами правой руки провел по пористой поверхности камня. Левая рука была скрыта в складках плаща. — Эта глыба пахнет морем. Вам нравится запах моря? Мне он очень по душе… Почему вы молчите? Ненавижу молчание, просто нет сил его терпеть, — белоснежная улыбка появилась на лице Блистательного. Похожая на извивающуюся змею ладонь еще несколько раз погладила камень, словно кота. — Ах, молчуны. А мне так хочется поговорить… Нази, что миркомор?

— Ждет твоего приказа, господин.

— Это хорошо, это похвально. Жаль, что он не умеет говорить… а мне, мне с непривычки тяжеловато ворочать языком. Таисий, для тебя у меня особое поручение, которое мы обсудим чуть позже. Так что можешь пока смотреть на волны.

Чуть вздрогнув, молодой кадж поклонился.

— Нази, что Марех?

— Олухи из Тени держат ее взаперти, господин, — усмехнулась ткаесхелка, — ведь наша кудиан-ведьма убила Сарис! Так они считают.

— И у них нет никаких подозрений? И впрямь, олухи.

— Сарис… — голос Нази помрачнел. — Сарис снабжала Мгера сведениями насчет позиций душевников, но этот агент, он…

— Продолжай.

— Ему хочется убивать, — голос ткаесхелки звучал глухо.

— Вот как? — глаза Блистательного широко раскрылись. — Это тоже похвально. Неужели бывший убийца?

— Лучше, господин. Одержимый смертью.

— Замечательно, — Блистательный опять блеснул улыбкой, — просто замечательно. Нам это пригодится. Злодеи вроде нас ведь всегда используют чужие пороки. Не так ли, Нестор?

— Именно так, господин.

— Ишь, ты, кланяешься опять, гордец Нестор! Ладно… — Блистательный вздохнул. — Нет, тяжело, тяжело столько говорить с непривычки! Нази, продолжай. Извини, что перебиваю постоянно.

— Мгер жаждет убивать, причем ему хочется убивать путем удушения собственными руками…

— Ах, как Нази красиво говорит, не правда ли, Нестор?

— Правда, господин.

— …его начальник Эниох, с ним немного сложнее. Кажется, он предан Гастону.

— Предан, но утаивает от него заключение Марех!

— Нестор, помолчи.

Нази одарила старшего каджа улыбкой и продолжила:

— Здесь мне невозможно тягаться с тобой, господин. Особенно, если это касается…Прошу извинить.

Блистательный погладил правой рукой скрытую в плаще левую руку, погладил словно ребенка. Нестор сузил глаза. Тут же отвел взгляд, потому что господин смотрел на него с чуть заметной усмешкой.

— Итак, братец Нестор, я уже наслышан про твои подвиги. Кланяешься ты тоже отменно, клянусь глубинами океана. Скажи-ка, дружок, не струсили ли еще твои хваленые виртхи? Нет? Это хорошо, что нет. Я также знаю, сколько дзапов было потрачено на Дом Блаженцев, и как ты тщательно готовил всю операцию. Ты молодец, Нестор. Не нарадуюсь на тебя.

Нази метнула на старшего каджа ревнивый взгляд. Таисий смотрел на воду.

— Но, вот ведь какое дело, — тихо продолжал Блистательный, — блаженцы наши дорогие вместе с зараженными ими человеками все делали по плану, по твоему блестящему плану…

— По твоему блестящему плану, господин.

— …ах, да, по моему, конечно же, — Блистательный вздохнул. — Правда, в моем во всех отношениях замечательном плане не было появления коня Лурджи.

В наступившей тишине послышался вздох Таисия. Где-то далеко крикнула одинокая чайка. Нестор переступил с ноги на ногу, а Нази со страхом покосилась в сторону грота. Оттуда снова повеяло стужей. Блистательный поцокал языком, словно покупатель, что приценивается к товару.

— Помнится, друг Нестор, ты призвал Куршу, когда столь решительно гонялся по пляжу за телохранителями Ламиры. Один из них — восьмирукий рвахел по имени… Нази?

— Снежный Вихрь, господин.

— Красивое имя. Суровые обитатели Хребта любят вычурные клички. Снежный Вихрь, Мощный Буран, Свистящая Метель… Так вот, Нестор. Тогда я решил, что тобой движет месть, ведь дружком у рвахела оказался человек по имени Зезва. — Блистательный едва заметно пошевелился, и стужа отступила как по волшебству. Таисий оторвался от созерцания воды и повернул голову. Блистательный поежился, словно вобрал в себя весь смертельный холод из грота за своей спиной. — Виртхи и блаженцы начали неплохо. Позаразив кучу людишек, наша, с позволения сказать, армия не без триумфа двинулась по Старому Городу. По дороге они довольно бодро крушили все вокруг, и даже, — голос Блистательного стал тише, — вышли к Старому мосту. Еще чуть-чуть, и паника заполонила бы весь славный город Цум. Однако возле старого кладбища… Братец Нестор, я вижу ты хочешь мне что-то сказать?

— Господин, — глухо ответил кадж, — они призвали Лурджу.

— Да что ты говоришь? Ну, надо же, какой внезапный поворот событий.

Вернулся холод. Не выдержав, Нази затянула тесемки плаща. Таисий же медленно сел на камень, все так же наблюдая за ленивыми волнами.

— Господин, — Нестор медленно выговаривал слова, словно тщательно обдумывал каждое из них, — у кладбища снова появился Ныряльщик Зезва, что, по моему мнению, не случайно…

— Ух ты, настоящий Ныряльщик? Ходок по мирам и все такое? У тебя страшный враг, братец.

— Господин, наш враг проклятый конь! Я не верю, что человек Зезва имеет какую-либо власть над Лурджей. К тому же, его никчемный дар им утерян, и, по всей видимости, навсегда.

— Да, да… — задумчиво согласился Блистательный. — Мальчик, маленький мальчик. Обращение уже необратимо?

— Нет, господин. Но очень скоро станет таковым.

— Ах, как романтично… Утерян дар перехода, говоришь? Нази, а что думаешь ты?

— Несомненно, конь Лурджа интересует Зезву, господин.

— Умная девочка. Конечно, интересует. Кто ж еще сможет помочь нашему Ныряльщику вернуть свой дар? Уж не квеши ли?

— Квеши, — словно выругался Нестор. — Проклятые кроты!

— Ну-ну, брат Нестор, не кипятись, — Блистательный снова баюкал левую руку, — темные квеши и их царь Амкия — народ упрямый и отчаянный. А как еще им удалось бы изгнать из катакомб белых квешей? Представляете, как белые обиделись за такое отношение. Я бы точно затаил злобу… Впрочем, об этом чуть позже. Ваадж в городе? Отлично. Гастон? Понятно… Таисий, ты едешь в столицу Мзум.

Младший кадж вздрогнул, оторвался от созерцания воды и почтительно склонил голову.

— Задание без изменений, господин?

— Почти. Я свяжусь с тобой, когда ты будешь в пути. И помни, мы идем дорогой мести.

— Я помню, господин.

— Ступай. Подожди.

— Господин?

— Расскажи в двух словах Нестору и Нази про результаты твоей миссии.

Таисий улыбнулся мягкой, застенчивой улыбкой.

— Конечно, господин. На Закате почти все готово.

— Как много? — голос Нази дрожал.

— Не охватить взглядом.

— Погода? — глухо спросил Нестор. Из-под его капюшона с шипением выскользнул дзап и тут же скрылся.

— Погода, — Таисий пожало плечами, — не будет помехой. Но ведь еще рано.

— Рано, — как эхо отозвалась Нази.

— Рано! — задумчиво повторил Нестор.

— Рано, — с улыбкой кивнул Блистательный и поднялся. — Таисий, иди уже. Времени у нас хоть отбавляй, но терять его мы не станем, правда? Удачи тебе… А пока Нестор расскажет нам про успехи бравых солдат нашего уважаемого Влада Картавого. Как идет штурм? Покрыли душевники себя неувядаемой славой или как обычно прячутся за спины ребят Элана? Что там мой друг император Вольдемар?

Прежде чем Нестор начал рассказ, один из его дзапов опять высунулся и тихо зашипел. Блистательный вздохнул. Пламя, как же тяжело с непривычки ворочать языком.

Зезва едва не врезался в тевада Мурмана, который вылетел из-за угла деревенского дома в сопровождении верного Аристофана. Тевадов лакей щеголял блестящей кольчугой и двумя зловещего вида кинжалами за поясом. Что до рвения, то его на лице достойного лакея почти не наблюдалось, если не принимать во внимание печальный донельзя взор и постоянные тяжелые вздохи. В отличие от слуги, Мурман так и пылал энергией. Бравые усы наместника Горды воинственно топорщились, в глазах горел веселый огонь, а тяжелый панцирь, казалось, вовсе не стеснял огромного тевада. Иными словами, хозяин и слуга находились каждый в своем обычном состоянии духа.

Зезва успел кивнуть Аристофану и улыбнуться, прежде чем очутился в лапах наместника.

— Иди-ка сюда! — взревел Мурман, хватая Ныряльщика за руку. — Ага, и Каспер с тобой. Оба за мной, шевелись! Аристофан, твою мать в бурдюк, не путайся под ногами!! Что? Снять кольчугу, а то жмёт и тяжелая? Ты на войне, слизняк! Или память отшибло и забыл, как в Даугреме тебя как борова насквозь проткнули, а? Молчать! Зезва, заткнись, потом расскажешь. Ваадж, где ты?

Слушая Мурмана, они обошли маленький эрский домик, затем пересекли большой огород. Зезва обратил внимание, что земля не вскопана, значит хозяева попросту бежали. Он переглянулся с Каспером. Какой тут огород, когда через несколько дворов засели душевники, а от Шрама бьют их катапульты.

За домом, перед стогом сена, покрытым старой дырявой ветошью, стоял придворный чародей Ваадж и разговаривал с важного вида джуджей в рогатом шлеме. Зезва узнал толстого бородача — Самарий Огрызок, командующий силами Принципата во Мзуме. Ну, надо же, курвин корень, какие начальники пожаловали. Затем Зезва увидел человека в черном, который, сутулясь, прислушивался к беседе Самария и Вааджа. Человек обернулся. Бегающие свинячье глазки застыли, буравя новоприбывших. Ныряльщик выругался. Эниох, Второй в Тени. Все лучше и лучше это замечательное утро.

— Зезва! — Ваадж искренне улыбнулся. — Давно не виделись!

— Давно, — проворчал Ныряльщик, неприязненно косясь на Эниоха. Где же остальные теневики? Не может же быть, что такая важная птица явилась без охраны. Звон оружия, донесшийся до слуха Зезвы заставил его улыбнуться. Как же, вон они, голубчики. Два арбалетчика на крыше, в смородине еще трое, морды у всех невеселые. Еще бы, из города прямо в пекло. Тут тебе не пыточная, можно получить стрелу в брюхо… А это кто?

Из-за спины Эниоха выглядывал человек, которого Зезва сразу и не заметил. Длинные, словно извивающиеся руки, стриженные кружком волосы и спокойный, дружелюбный взгляд небесно-голубых глаз. Тело незнакомца вдруг выгнулось, словно сделанное из ртути, и пораженный Зезва увидел, как бегают по поясу пальцы спутника Эниоха, словно морская рябь бежит по черной волне. Кто же это такой, курвин корень? Одежда как у теневика, но…

— Достойные рыцари только что из Старого Города? — голос Самария Огрызка прервал размышления Зезвы. Командующий экспедиционным корпусом пристально смотрел на мзумца — Молва о ваших подвигах бежит впереди.

— Да уж, подвиги, достойный джуджа, — ответил Зезва, косясь то на Эниоха, то на голубоглазого, — еле жопы унесли.

Самарий ухмыльнулся. Ваадж покачал головой. Что касается Мурмана, то достойный тевад недовольно заворчал:

— Хватит хрень нести. И так в дерьме сидим по самые уши. Ваадж, говори.

— Спасибо, наместник. Прежде чем достойные Зезва и Каспер поведают про свои приключения, позвольте доложить про сложившуюся обстановку, — Ваадж мрачно подергал свою бородку. — Противник уже полностью контролирует Шрам. Кавалерия душевников сосредотачивается в Тихом Лесу, на севере Келасской Стены. Там же замечены крупные силы пехоты, возможно и Душевный Отряд. Южнее мятежники штурмуют наружные стены, но, как и следовало ожидать, они завязли и несут потери. По-прежнему непонятно, на что они рассчитывали, идя в лобовую атаку — Цумские укрепления неприступны, наши стрелки с легкостью отбивают атаки…

— Но при этом козодрючеры окончательно захватили Шрам, — проворчал Мурман.

— К сожалению…

— Какое еще нахер сожаление, придворный чародей? Шрам господствует над городом! Правда, там обрывы и глубокие овраги, и враг пешком к городу не прорвется, разве что научится летать, но они понаставили катапульты и уже ведут обстрел! Вчера пристрелялись и лупят камнями!

— Ночью наш отряд пытался подкрасться к ним, — сказал Самарий. — Безуспешно. Потеряли четверых.

Наступила тишина. Все смотрели на Вааджа, который, казалось и забыл, что нужно что-то там говорить. Взгляд чародея блуждал по зеленеющей траве под ногами.

Зезва жевал свою собственную травинку. Расправил плечи, глубоко вздохну, щурясь от солнца. Весна уже, настоящая весна… Рядом переминался с ноги на ногу Каспер. Ныряльщик вдруг почувствовал, что на него кто-то смотрит. Вздрогнув, он поднял глаза. Курвин корень, Марра!

Джуджия криво усмехнулась, кивая. Немного помедлив, Зезва кивнул в ответ. Откуда она взялась? Стоит рядом с Огрызком. Получается… Курвова могила! Марра улыбнулась еще шире.

— Зезва.

— Ваше тевадство и про меня вспомнили?

— Заткнись. Давай, рассказывай, едрит твою мать. Не видишь, что ли, улетел наш Ваадж в далекие астралы.

Змееподобный человек рядом с Эниохом широко улыбнулся. Съежился под взглядом Зезвы и спрятался за спиной теневика, словно за черной занавеской.

— Зезва, твою душу мотал, говори!

— Велели же заткнуться.

— Молчать! Тьфу, твою мать… Рассказывай, ну! Аристофан, еще раз подступишь ко мне с этим вонючим платком, я его тебе в задницу засуну, понял?!

Зезва подавил улыбку, потому что Мурман весь трясся от ярости. Начал рассказ. Его почти не перебивали. Лишь под конец словно очнувшийся от сна Ваадж спросил:

— Почему виртх и мертвецы бежали?

— Не знаю, — признался Зезва. — Как-то не задумывался над этим… Каспер, не молчи.

— Да, — подхватил юноша, — мы уже ничего не соображали от усталости. Но было такое чувство, словно они испугались чего-то…

— Испугались?

Скрипучий голос Эниоха неприятно ударил по ушам. Змееподобный выглянул з-за спины теневика и тут же юркнул назад.

— Достойный Ваадж?

— Достойный Эниох.

— Твоя работа, не так ли?

Ваадж улыбнулся. Пальцы чародея теребили края нелепой широкополой шляпы, с которой он не расставался.

— Достойному Эниоху должно быть известно, что старое кладбище, где столь чудесным образом спаслись Зезва и Каспер, находится в пределах Старого города. То есть туда наше воздействие на восставших мертвых не распространяется.

— Воздействие, вот как? — глазки Эниоха буравили невозмутимого внешне мага. — И такая волшебная, невероятная сила, способная остановить целую орду ходячих трупов… Столь неожиданно проявилась у тебя, о достойный чародей? Или, быть может, ты и твои друзья откроют тайну по тем чудесным методам, благодаря которым удалось остановить мертвецов в пределах Старого города? Быть может, наш чародей поведает всем, каким образом он вдруг обрел столь сокрушительные возможности? А может… может кто-то оказал ему некую помощь? Кто-то, куда могущественнее, нежели достойный маг? Воздействие, не так ли?

— Именно так, Второй в Тени! — голос Вааджа стал резким. Маг исподлобья взглянул на теневика. — Как идут поиски Марех? Прежде чем задавать вопросы про чужие дела, ответь по своей части.

Эниох криво усмехнулся.

— Ах, как это в твоем стиле, придворный чародей: уходить от ответа в иные дали…ах…

Мурман громко высморкался в платок, поднесенный дрожащим Аристофаном.

— Попрошу господ рыцарей, магов и других присутствующих соблюдать тишину, — голос тевада неожиданно стал тихим и даже вкрадчивым. Зезва и Каспер дружно сделали шаг назад. Слишком знакомой была интонация. Слишком грозной.

Мурман задумчиво взглянул на небо, затем медленно водрузил на голову свой шишак. Аристофан вытянулся.

— Господин Самарий.

— Достойный Мурман?

— Все по плану?

— Именно так.

— Зезва и Каспер.

— Наместник?

— Аристофан, отойди, твою мать! Пшел вон, к лошадям. Да, да, вот там и стой.

В тишине раздался смешок Марры. Самарий подпрыгнул на месте и вперил в подчиненную яростный взгляд. Джуджия потупилась, пряча улыбку. Из-за мрачной физиономии Эниоха на мгновенье показался голубоглазый, чтобы снова скрыться в тени.

Мурман щелкнул пальцами.

— Зезва и Каспер, отправитесь с отрядом Самария. Вместе с вами…гм… А, так вы ведь знакомы?

Зезва сделал вид, что верит в наивное выражение лица тевада.

— Вот и отлично, твою мать в дупло. Но нам, вернее вам нужна связь. Вместе с отрядом пойдет… Достойный Эниох?

Зезва вздрогнул, когда по знаку теневика вперед выступил голубоглазый со змееподобными повадками. Руки незнакомца принялись выделывать невообразимые знаки, за которыми все наблюдали с изумлением, Эниох с усталым любопытством, а Мурман с безразличием.

— Чтец, — прошептал Каспер.

Ныряльщик сузил глаза. Вот оно что, курвова могила. Значит, они существуют.

Лев Аскерран, глава торговой миссии Баррейна в Цуме, преклонил колено и приложил ко лбу сжатый кулак.

— Моя честь и сила принадлежат тебе, Лев Бела!

— Встань, благородный Лев.

Аскерран поднялся. Расставил ноги и спрятал руки за спину в знак покорности и уважения. Восседавший перед ним баррейнец в богатых одеяниях и роскошным бантом с изображением льва на правом плече, подцепил на двузубую вилку кусок зажаренного мяса и отправил в рот. Медленно прожевал, проглотил, глотнул вина. Большие черные глаза надменно взглянули на подчиненного. Затем Лев Бела церемонным жестом пригласил Аскеррана разделить с ним еду и питье. Тот три раза отрицательно качал головой. Наконец, когда Бела пригласил в четвертый, подтверждающий раз, Аскерран чинно уселся перед чиновником. Перед тем как прикоснуться к еде, он положил на стол свой кривой меч, острием к себе. Лев Бела прикоснулся к рукояти в знак того, что жизнь Аскеррана теперь в его власти.

Некоторое время они молча ели и пили. Через открытое окно были слышны прибой и крики чаек. Прошел часовой из охраны миссии: показались лишь кисточка конского хвоста на шлеме солдата и верхняя часть церемониальной пики с флажком в желто-красных цветах Домов Баррейна.

— Аскерран.

— Трапеза божественна, Лев Бела. Позволь мне…

— Подожди, — Бела поморщился, — сейчас не время для церемоний. Мы, в конце концов, не на приеме в Баррейне, а я не пустоголовый придворный вельможа.Терпеть не могу эти дурацкие обычаи. Клянусь Столпами, наша славная родина выиграла бы, если б избавилась от всех этих псевдоисторических традиций. Ушедшим предкам, где бы они сейчас не были, глубоко плевать, в какой руке я держу вилку.

— Как скажешь, — Аскерран ждал.

— Да… — Бела посмотрел в окно. — А спасибо тебе за радушный прием, благородный Лев. Я так понимаю, ты догадываешься о цели моего визита?

— Эвакуация торговой миссии, — кивнул Аскерран, нахмурившись.

— Вижу, тебя не преисполняет благоговейный восторг.

— Кто я такой, чтобы обсуждать приказы? Лев Баррейна исполняет указания быстро и беспрекословно.

— И в самом деле, — Лев Бела взял с блюда яблоко, покрутил в руках и положил назад. — Мятежники начали штурм.

— Он идет уже несколько дней, благородный. Это бывало и раньше. У Ламиры достаточно сил для отпора.

Бела вздохнул.

— Не в этот раз, мой милый Аскерран, не в этот проклятый богами раз. Что ты слышал про восставших мертвых в Старом городе? Ах, я читал твой замечательный доклад. Такое впечатление, что ты и сам поучаствовал в столь славной резне. О, вижу, что участвовал.

— От господина ничего не скроется.

— Конечно, столь важная птица, как я, просто обязан быть в курсе всех дел. Но скажи мне, — Бела подался вперед, на пол покатилась вилка, — виртхи действительно всего лишь ширма, а всей этой, с позволения сказать, армией командовали несколько иные силы? Скажем так, более серьезные?

— Именно так, господин — глухо ответил Аскерран, раздумывая, поднять с пола вилку или нет. — Мзумцы едва не были опрокинуты волнами обезумевших блаженцев. Это вещество…

— Порошок, не так ли?

— Который светится и разносится дзапами — паразитами змееголовых каджей. Многие месяцы эти чудовища распространяли заразу среди жителей Цума. Фактически ими был обустроен целый притон, в домах которого сотни и сотни людей превратились в безвольных монстров, зависящих от очередной дозы. Дзап присасывается к коже такого человека и вводит в кровь это самое вещество, которое через определенный период времени, полностью изменяет организм.

— То есть, — Бела медленно наклонился и поднял вилку, — носитель заразы уже не человек.

— Да, достойный Лев. По прошествии инкубационного периода носитель окончательно превращается в монстра, похожего на восставшего мертвеца из старых сказок. Более того, "мертвец" заражает всех вокруг…

— Плюясь отравленной слюной.

— … которая, попав на кожу, почти мгновенно разносится по телу и новый блаженец готов к действиям.

— Совершенное оружие, — прошептал Бела.

— Не совсем, мой господин, — Аскерран позволил себе кривую усмешку. — Ваадж остановил их.

— Придворный чародей. В отчете ты пишешь, что не вполне уверен, что именно он сделал это.

— Я бы сказал, что ему помогли, господин.

— Кто же? — Лев Бела поднялся, сделал три шага вдоль стены, затем три шага назад. — Молчишь. И ты не уверен, что верно назвал возможных сообщников Вааджа?

— Не уверен, господин.

— И орава блаженцев остановлена.

— По периметру Старого города, возле старого кладбища.

— Однако паника сделала свое дело, Аскерран, — Лев Бела уселся за стол. — Мятежники окончательно захватили все позиции вокруг Шрама, установили катапульты и обстреливают кварталы Цума. Многие мзумские солдаты попросту дезертировали, бросив позиции. Не потому что они трусы, а потому что помчались спасать свои семьи в городе, которым грозили "восставшие мертвые". И ведь действительно грозили! Да… Значит, страховидлы остановлены в Старом городе. Там ведь катакомбы, верно?

Аскерран молча кивнул. Лев Бела вздохнул.

— Лев Столпов Баррейна Аскерран.

— Господин?

Бела снова взял яблоко и снова положил обратно. Два раза перевернул вилку. Взглянул на Аскеррана. Тот все понял.

— Когда? — глухо спросил он.

— Задействован план номер три. У тебя три дня. Через седмицу наш флот подступит ко Мчеру. Ты прекрасно знаешь, зачем.

Аскерран смотрел на собственные руки, лежавшие на столе. Не поднимая глаз, тихо спросил:

— Волен ли я в помыслах и действиях, благородный Бела?

— Ты волен исполнять приказы, касающиеся твоей должности и задания, благородный Лев Аскерран! Но то, что будет диктовать тебе твоя рыцарская совесть, ты исполнишь по своему разумению.

Лев Аскерран вскочил и преклонил колено.

— Я жду приказ!

Лев Бела скривил свои изящные губы в улыбке.

— Знаешь, чем государственные интересы отличаются от низкой подлости, Аскерран? Не знаешь? Ничем. Ничем не отличаются. Помни об этом. Приказы тебе не нужны, ты и сам прекрасно знаешь, что должен делать благородный рыцарь Столпов Баррейна. И… пусть хранят тебя Боги Южным Столпов! Ступай.

Когда двери закрылись за спиной Аскеррана, Лев Бела долго смотрел в окно. Осторожный стук заставил его вздрогнуть.

— Господин, посланник Элигера.

— Надо же, как быстро… Что кивец?

— Пока не видно.

— Хорошо, проси элигерца.

Баррейнец уселся за стол. Ожидая появления нового гостя, он задумчиво прошептал:

— Ничем не отличаются.