Дансинг в ставке Гитлера [Анджей Брыхт] (fb2) читать постранично, страница - 2

тринадцати до двадцати двух, и два переключателя — игрушка, а не машина; Анка видела, как я через Августов гнал, а посадка у меня классная, «гонщик от бога», — говорили в клубе, может, я бы мог далеко пойти в этом спорте, да тренировки скуку нагоняют, другое дело — для себя ездить, это я любил, как и играть; увидела меня Анка и взяла на мушку, а уж это прямо чистый случай, потому что девушки нынче предпочитают тех, что на моторе, там два места и скорость, ну и всегда это как-то красивее выглядит; послушать их, так каждый сотню жмет, я сам знал такого, который спидометр подкрутил и если жал восемьдесят, то у него сто десять показывало, и он каждый день девочек менял; а на велосипеде что: на раме девушку везти? — но Анка была чудная, на редкость чудная, она сама на велосипеде ездила, одна из Лодзи на велосипеде к Белому озеру прикатила! Правда, не за три дня, а едва за неделю, но для девушки и это неплохо, кто понимает.

Машина у нее была дамская, спортивная, марки «сказка», тоже с переключателем, правда, всего три шестерни и передача одна, но приличная в общем-то машинка, лак свеженький, красный, гоночные петли Анка сама приладила, спортивная жилка у нее была, ничего не скажешь! Потому-то я ей так и показался, все поглядывала, с кем я, а я все один — и на велосипеде, и на пляже днем, и на байдарке, и тогда вечером с гармошкой… Это ей смелости придало, не перед кем ее было высмеять, если бы я подлецом оказался.

— Вы мне не поможете? — спросила она, и я спрыгнул с бревна на мокрый гравий, сквозь который пробивалась трава.

— С удовольствием, — сказал я, и так мне захотелось, чтобы просьба ее была самая большая, какая только может быть у человека к человеку.

— Вообще-то ничего особенного, только ужасно мешает: переключатель у меня барахлит. Я уж сама пробовала, но… вы понимаете…

Она улыбнулась, и зубы ее сверкнули в темноте.

— Вам не холодно? — спросила она вдруг и накинула мне на плечи большое мягкое полотенце, которое до этого держала в руках, а я его и не заметил.

Мы пошли к кемпингу, там у нее был свой домик и у меня свой, только немного подальше.

По дороге она выпытала у меня, что я делаю, как меня зовут, на кого хочу учиться и буду ли учиться вообще, а если нет, то какая мне профессия нравится; говорила она со мной совсем как с ребенком, хоть мы и были в одних годах, только что на аттестат она сдала — вернее, была она на год меня моложе, я-то в седьмом два года сидел, и на голову ниже, а голос какой-то мягкий, добрый, беспомощный. Я ее о том же спрашивал, похвастаться-то было нечем, другое дело теперь, после армии, было бы о чем рассказать, только я уж знаю, что женщины не любят воспоминаний про армейскую жизнь слушать, да оно и неудивительно. И так вот за несколько минут мы уже знали друг о друге все, что можно было узнать, да еще перекинулись двумя словами насчет культурных запросов, насчет книжек, кинофильмов, актеров — я-то кино не люблю, актеров и того пуще, разве что книжки, но это когда как.

— А приключения?

— Кто его знает… Не было у меня приключений. Да я их и не ищу. Упасть с велосипеда и руку сломать — тоже приключение, только не дай бог…

Она задумалась.

— Странный вы какой-то.

— Почему? Впервые мне говорят такое. И друзья и девушки знакомые — все в один голос твердили, что я самый заурядный. Середнячок, мол, из тех, что на пятачок пучок.

Я засмеялся, удивившись своей разговорчивости — редко такое со мной случалось. И говорю:

— Не удивляйтесь, что я так разболтался, но мне еще никогда не было так приятно поговорить.

— Я ничему не удивляюсь, — ответила она.

Мы остановились перед ее домиком.

Открыла она дверь и вошла туда.

— Пошла умываться, да так и вернулась неумытая! — крикнула она из домика голосом, приглушенным фанерой. — Это вы виноваты!

Я не знал, что сказать. А она:

— Закурите?

— С удовольствием, — сказал я.

Я не курил, но девушка спрашивает, значит, хочет, чтобы я закурил. Она выбежала из домика в темном тренировочном костюме, волосы, раньше подобранные кверху, были распущены, в далеких отблесках костра, который на краю поля развели яхтсмены, она выглядела куда красивее, чем там, на берегу.

— Жаль, — сказала она грустно, — что у нас всего одна сигарета. Придется курить вместе…

— Как трубку мира, — сказал я, так как ничего лучшего мне в голову не пришло, и тут же подумал, что все-таки я ужасно серый.

Она тем временем щелкала зажигалкой.

— Хорошая штучка, — сказала она, — два режима: при одном короткое пламя, при другом высокое. Вот!

Наконец-то огонь зажегся.

— Видите, надо только покрутить вот это колесико.

Я нагнулся, а она медленно двигала колесико, и действительно, пламя то вырастало, то опадало. Я все разглядывал — меня такие штуки интересуют, и она раз десять повторила фокус, но вот я взглянул на нее поверх пламени и увидел такой пристальный взгляд, устремленный на мое лицо, что сразу понял: вся эта игра