Перекати-поле [Лейла Мичем] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Annotation
Для юной Кэти Джон и Трей были самыми близкими друзьями. Немного повзрослев, Кэти и Трей стали встречаться. Но их счастье померкло: Трей узнал, что не может иметь детей, и уехал, ничего не объяснив любимой. Кэти в растерянности — ведь она ждет ребенка… Теперь ее единственная поддержка — верный друг Джон. Неужели она изменила Трею и кто отец ребенка?
Посвящается тебе, Энн Фергюсон Цайглер, с благодарностью за твою компанию во время нашего путешествия
Наши грехи подобны теням, которые в свете полуденного солнца едва заметны. Но ближе к закату они выглядят уже громадными и чудовищными. Сэр Джон Саклинг
Пролог
Июнь, 2008
Звонок, которого Джон ждал двадцать два года, прозвучал в полночь, когда он допоздна засиделся за своим письменным столом. Он вздрогнул и на секунду замешкался; он часто вздрагивал в первые годы, когда телефон звонил под утро, но потом работа в кабинете приучила его к неожиданным звонкам среди ночи.
На мониторе появилось имя звонившего, и сердце его замерло. Он сразу же поднял трубку, не дожидаясь второго звонка, чтобы не беспокоить домочадцев.
— Алло?
— Джон Колдуэлл?
— Трей?
В трубке раздался тихий смешок, сухой и натянутый.
— Он самый. Не спишь?
— Уже нет. Откуда ты звонишь?
— Сейчас расскажу. Ну как ты, Тигр?
— Удивлен. Столько времени прошло.
— Не так уж и много, раз ты узнал мой голос. И это, признаться, успокаивает. Я возвращаюсь домой, Джон.
Джон напряженно выпрямился в своем кресле.
— Правда? Через столько лет? Зачем?
— Нужно уладить кое-какие незаконченные дела.
— А ты не думаешь, что для этого уже несколько поздно?
Последовал еще один невеселый смешок.
— Узнаю все того же старину Джона, стража моей совести.
— С этим я, похоже, потерпел фиаско.
— О, я бы так не сказал.
Джон ждал, не желая поддаваться соблазну перейти к пререканиям, хотя напряженный тон собеседника провоцировал его к этому. Выдержав зондирующую паузу, Трей добавил:
— Тайсоны хотят купить дом моей тети. Я сказал Деке, что приеду в Керси и мы сможем это обговорить. Мне в любом случае нужно что-то делать с имуществом тети Мейбл и пристроить его.
— Тайсоны? Я думал, что они переехали в Амарилло, где Деке приобрел какой-то бизнес, связанный с домашними системами безопасности.
— Так оно и есть, но Деке выходит на пенсию и хочет вернуться в Керси на постоянное жительство. Его жене всегда нравился дом моей тети. Удивительный поворот событий, ты не находишь?
— Не удивительнее того, что мне известно. Где ты сейчас?
— В Далласе. Самолетом я бы добрался сегодня в Амарилло слишком поздно, а это вредно для моего пищеварения. Поэтому я прилечу завтра, возьму машину и встречусь с Тайсонами в доме тети Мейбл в районе одиннадцати.
— Ты надолго?
— Как того потребуют мои дела. Думаю, на пару дней.
Повисло напряженное молчание, после чего Джон спросил:
— Где думаешь остановиться?
— Ну, я думал, что ты меня приютишь.
Джон был в шоке.
— Как? Здесь? Ты хочешь остановиться в доме Харбисонов?
— А почему бы и нет? — Трей сухо рассмеялся. — Команда сопливых детишек меня не пугает. Харбисоны по-прежнему живут там с тобой?
Из осторожности Джон не торопился отвечать: одна мысль о том, что Трей Дон Холл будет спать под крышей Харбисонов, вызывала у него неприязнь.
— Да… Лу и Бетти по-прежнему здесь. Они помогают мне управляться по дому.
— Это, должно быть, хорошо для тебя, — сказал Трей. — Я выеду сразу после встречи с Тайсонами. Как раз поспею к ленчу. Немного перекусим, и, возможно, я найду в твоем лице хорошего падре, который выслушает мою исповедь.
— Я не думал, что ты планировал остаться надолго.
Еще один знакомый смешок в трубке.
— Мне будет приятно тебя повидать, Джон.
— Мне тоже, — ответил он, только сейчас неожиданно осознав, что говорит вполне искренне.
— Не уверен, Тигр.
На другом конце линии повисла мертвая тишина. Последние слова Трея вызвали у Джона странное ощущение на затылке. Он медленно повесил трубку и поднялся из-за своего письменного стола, почувствовав, что его прошиб пот. Затем он подошел к висевшей на стене фотографии в рамке. Это был официальный снимок футбольной команды средней школы Керси 1985 года. Внизу стояла подпись: ЧЕМПИОНЫ ОКРУГА. Джон выступал за команду, имевшую все основания выиграть первенство штата, в качестве флангового принимающего игрока, ресивера, и на фото стоял рядом с высоким улыбающимся квотербеком[1] и одновременно его лучшим другом Треем Доном Холлом. Уже тогда Трея звали ТД Холлом — прозвищем, которое использовали спортивные комментаторы и которое приклеилось к нему не только в замечательную пору учебы в колледже, но и на все время его блистательной карьеры квотербека Национальной футбольной лиги. На стене выстроились в ряд три другие группы снимков, на которых были запечатлены победы «Керси Бобкэтс» — «Рысей Керси» в последующих играх плей-офф, но соперничество за региональное первенство с командой средней школы Дэлтона запомнилось Джону лучше всего. И взгляд его очень часто невольно обращался именно к этой фотографии.
Что могло заставить Трея вернуться домой через двадцать два года? Джон ни на секунду не допускал мысли, что причиной этого могла быть продажа дома его тети. Дом этот уже два года стоял запертым после смерти Мейбл Черч, оставившей в наследство своему племяннику жилище, в котором тот вырос, вместе с запасом скоропортящихся продуктов и домашним длиннохвостым попугаем в клетке. Трей не испытывал никаких сентиментальных чувств по отношению к имуществу тети и красивому кирпичному дому, в котором они втроем — Джон, Трей и Кэти — провели практически все свое детство. У него была возможность продать дом и пристроить тетины вещи, не приезжая сюда. Ну и что теперь? Возможно, он рассчитывает на прощение и восстановление дружеских отношений? Отпущение грехов? Искупление? Джон мог бы задуматься над этими вариантами, если бы в тоне Трея был хоть какой-то намек, но голос его, наоборот, звучал насмешливо и загадочно. Джон хорошо знал своего бывшего друга и партнера по футбольной команде. ТД Холл возвращался домой по какой-то иной причине, и это, скорее всего, не предвещало ничего хорошего. Он должен предупредить Кэти.
Часть I
1979—1986
Глава 1
Первого января 1979 года ночью, через два часа после наступления Нового года, Эмма Бенсон увидела на луне крест. Разбуженная странным беспокойством, она вышла из своего дощатого домика в городке на крайнем севере Техаса, в местности, которую из-за причудливой формы карты штата в народе называли «Ручкой сковородки». Эмма прожила здесь всю свою жизнь. Кутаясь в старый фланелевый халат, она молча воззрилась на это неземное зрелище, взволнованная мыслью, что крест этот мог быть знамением, предназначенным лично для нее.
На следующий день Эмме сообщили, что ее младший сын Сонни погиб вместе со своей женой в автокатастрофе, когда они возвращались домой с новогодней вечеринки. Позвонивший ей человек представился доктором Райнлендером, соседом и близким приятелем ее сына и невестки. Еще он сказал, что они с женой оставят одиннадцатилетнюю дочь погибшей супружеской пары Кэти у себя, пока суд или тот, кому это будет поручено, решит, как поступить с девочкой.
— Вы сказали «суд»? — переспросила Эмма.
В трубке раздался тяжелый вздох.
— Я имею в виду патронатное воспитание, миссис Бенсон.
Патронатное воспитание. Ее внучка, кровь от крови, будет воспитываться под крышей посторонних людей?
Но кто еще может взять ее к себе? Куда еще она может пойти? Других родственников у нее не осталось. В свое время невестку Эммы, бывшую далеко не в младенческом возрасте, приютили приемные родители, которые уже умерли, и она была одним ребенком в их семье. Сына Эммы Бадди убили во Вьетнаме. Эмма была единственным кровным родственником этой маленькой девочки, с которой они встречались всего один только раз, да и то вряд ли та помнила ее, поскольку, как догадывалась Эмма, ее имя и место жительство редко упоминались в семье сына. Если вообще упоминались.
Но, тем не менее, она как бы со стороны услышала собственный голос, произнесший в трубку:
— Если бы вы, доктор Райнлендер, позволили Кэтрин Энн пожить у вас до моего приезда, я бы забрала ее к себе домой.
Эмма, которая никогда в жизни не летала на самолете, да и на поезде ездившая всего дважды когда-то в юности, купила билет на рейс из Амарилло в Санта-Круз, штат Калифорния. Долгие шесть часов, сидя в среднем кресле в своем ряду с ватой в ушах, чтобы заглушить постоянное нытье и шумные выходки сидевшего позади нее капризного четырехлетнего мальчика, она все размышляла о том, в какой степени неблагополучные гены ее второго сына могли передаться его дочери. По ее жизненным наблюдениям в девяти случаях из десяти старшие дочери походят на своих отцов не только особенностями психики и темпераментом, но и характером, в то время как старшие мальчики повторяют свою мать. Это заключение она могла подтвердить на примере первого сына, Бадди.
Но в крови Сонни, появившегося на свет позднее, не было ни капли сока их семейного древа. Самодовольный материалист, уверенный, что ему все доступно, не способный сочувствовать, он считал себя предназначенным для более высоких сфер, чем положено ему по рождению. «Я создан для кое-чего получше», — заявил он как-то Эмме, глубоко обидев мать, и при первой же возможности ринулся исправлять ошибку, допущенную природой. Он редко бывал в родительском доме, а после женитьбы на женщине, разделявшей его тогдашние взгляды, навестил мать всего один раз. Он сказал, что приехал, чтобы познакомить Эмму со своей женой и дочкой, но на самом деле явился, чтобы взять у нее в долг деньги, которые она получила по страховке за гибель Бадди. Эмма отказала ему. Она по-прежнему относилась к Сонни с неприязнью, а с появлением в его жизни высокомерной модной жены их отношения только усугубились, ибо молодая женщина почти не скрывала своего пренебрежения к тому окружению, в котором вырос ее муж. В глазах Эммы это презрение означало, что скорее преисподняя схватится льдом, чем их дочь будет иметь что-то общее с местом рождения отца и этой строгой серьезной женщиной, которая его воспитала. Эмма все поняла правильно: они больше никогда не приезжали сюда сами и не приглашали ее к себе в Калифорнию. Но она хорошо запомнила хрупкую, очень трогательную и красивую четырехлетнюю девочку, которая практически сразу же спряталась от нее, забравшись к отцу на колени, и отказалась общаться с ней.
Эмма считала, что ребенок безнадежно испорчен. Стоило только взглянуть на дорогие игрушки и одежду, послушать все эти причитания и сюсюканье, посмотреть, как родители трясутся над ней, готовые выполнить ее малейшую прихоть, чтобы понять, какой фрукт получится из девчушки. Но все же это был очаровательный ребенок, с папиными вьющимися светлыми волосами и большими голубыми глазами, смотревшими на нее то ли робко, то ли жеманно — Эмма тогда так и не поняла — из-под длинных ресниц, которые, когда девочка спала, ложились на ее выпуклые нежные щечки, словно пушистые перья. На тумбочке возле кровати Эммы стояла фотография внучки, сделанная в то время.
Сейчас Кэтрин Энн было одиннадцать, в жилах ее текла кровь, унаследованная от родителей, а ее взгляды были уже сформированы воспитанием и стилем жизни, которую вела ее семья. Как трансплантировать ребенка, выросшего среди пальм, у океана, в окружении родителей, которые ему все позволяли, в прерии и передать заботам бабушки, по-прежнему считавшей, что дети, воспитываясь в семье, должны понимать, что они занимают важное место, но центром вселенной все-таки не являются? Этот маленький мальчик в кресле позади нее был прекрасным примером нового воспитания. Не дай Бог. Несмотря на ограниченность пространства в самолете, он все равно должен уважать барабанные перепонки окружающих.
Принимая решение, Эмма понимала, что оно неминуемо приведет к серьезным конфликтам и проблемам, которые, возможно, будут ей неподвластны, но твердо осознавала, в чем заключается ее долг, и в свои шестьдесят два была готова взять на себя риск, чтобы не потерять еще одного ребенка.
Глава 2
— Ну, вот мы и дома, Кэтрин Энн, — бодрым голосом произнесла Эмма Бенсон, когда они заехали в гараж ее дома в Керси, штат Техас. — Отопление нагреет дом довольно быстро, но с чашкой горячего шоколада время пролетит быстрее. Как тебе такое предложение?
Вместо ответа внучка бросила на нее непроницаемый холодный взгляд, и, хотя это происходило все время с момента их встречи в Санта-Круз, Эмма только сейчас смогла рассмотреть, что скрывается за этими голубыми глазами, впервые увидевшими свой новый дом.
— Будем считать это согласием, — сказала Эмма, торопливо открывая дверь в кухню, чтобы ребенок не замерз на холоде в своем пальтишке, слишком легком для техасских зим. — Вот черт! — вырвалось у Эммы.
Ключ не поворачивался в замке — еще один удар по первому впечатлению, — и теперь ей наверняка придется выйти на пронизывающий ветер, чтобы воспользоваться передним входом, и открыть дверь гаража изнутри, — иначе они не попадут в дом.
Ее внучка, дрожа от холода, стояла рядом с ней — молчаливая, стоическая, безучастная, какой была всю эту неделю. Доктор Райнлендер охарактеризовал ее состояние как избирательный мутизм, и, хотя он был всего лишь педиатром, а не детским психотерапевтом, у Кэтрин Энн действительно наблюдались симптомы нарушения речи.
— Обычно это временное отклонение, связанное с каким-то потрясением или травмой, характеризуется неспособностью говорить в определенных обстоятельствах, — пояснил он. — В данный момент Кэти немая для любого, кроме тех, кого она знает и кому доверяет. — Он окинул быстрым профессиональным взглядом высокую, тощую фигуру Эммы. — Не хочу вас обидеть, миссис Бенсон, но для нее вы выглядите довольно пугающе, и она будет замыкаться в вашем присутствии, поскольку не чувствует себя с вами в безопасности. Вы для нее посторонний человек. Девочка выбирает для себя молчание, потому что, учитывая все происшедшее с ней, находит в своем молчании защиту. Она заговорит, когда начнет доверять вам.
Эмма еще раз попыталась повернуть ключ.
— Эта чертова железка не работает. Не помню уж, когда я в последний раз запирала эту дверь. Думаю, несколько лет назад. В нашем городе мы двери вообще не запираем. — После еще одной попытки она повернулась к Кэти: — Сделаем так. Садись пока в машину, чтобы не замерзнуть, а я зайду через передний вход, чтобы открыть эту дверь изнутри. Хорошо?
Маленькая девочка решительно подошла к полке в гараже и, встав на цыпочки, взяла оттуда банку с моторным маслом и принесла ее Эмме. «Попробуйте вот это», — говорили детские глаза, единственное средство, используемое девочкой в общении с окружающими за последние семь дней. Эмма, тронутая этим простым жестом, взяла банку и воскликнула:
— Какая же ты умница! Ну почему я сама до этого не додумалась?
Немного масла на ключ, и через несколько секунд они оказались в кухне. Эмма тут же засуетилась, включила печь и настенный обогреватель, в то время как маленькая девочка стояла, застыв от холода и сжимая руки в кулачки в карманах своего пальто. «Наверное, она сейчас решила, что попала в какую-то кроличью нору, как Алиса в Стране чудес», — подумала Эмма, проследив за взглядом внучки, которая смущенно рассматривала ее старенькую кухню. Их кухня в Санта-Круз, как и весь дом, была солнечной, просторной и очень современной, будто сошедшей со страниц последнего выпуска журнала «Лучшие дома и сады».
— Может, пойдешь в комнату и посидишь там, пока я сделаю нам какао? — спросила Эмма. — Там тебе будет удобнее, когда комната нагреется.
В ответ девочка коротко кивнула, и Эмма повела ее в уютную, но скудно обставленную гостиную, где она смотрела телевизор, читала и занималась рукоделием. Девочка вздрогнула от неожиданного шума и вспышки огня за решеткой, когда Эмма включила настенный нагреватель. В их доме в Калифорнии было, разумеется, центральное отопление.
— Хочешь, я включу тебе телевизор? — спросила Эмма.
Кэти едва уловимо качнула головой. Все еще в пальто, она села на стул рядом с обогревателем и, повернувшись, стала изучать собрание книг, занимавшее почти всю стену. Эмма, будучи по профессии библиотекарем, расположила свои книги по темам, а не по авторам. С полки, где стояли книжки для молодежи, Кэтрин Энн сняла «Маленького принца». Ее взгляд обратился к Эмме. Можно?
— Конечно. Ты не читала эту книгу раньше?
Внучка подняла вверх два пальца. Дважды.
— О, ты читаешь книги по два раза? Ну, «Маленький принц» определенно достоин того, чтобы его перечитывать. Всегда очень хорошо возвращаться к знакомым вещам. Они могут напоминать нам о временах, когда мы были счастливы.
Не стоило ей этого говорить. Эмма заметила какую-то искру, мелькнувшую в глубине голубых детских глаз, как будто девочке что-то вспомнилось, и на тонкое лицо опустилась пелена печали. Она поставила книгу обратно на полку.
— Ну что ж, — сказала Эмма, быстро сглотнув, — тогда я сейчас сделаю нам какао.
В кухне, суетясь возле плиты, она почувствовала, как к горлу подкатил комок от ощущения своей беспомощности. Она-то думала, что справится с этой задачей, но по силам ли ей заполнить этот громадный пробел в жизни маленькой девочки, учитывая то, что ее внучка потеряла и что Эмма должна ей дать? Сможет ли она заменить ребенку родителей? И смогут ли школы в Керси, с их упором на футбол и другие спортивные игры, обеспечить качественное образование и воспитание, к которым привыкла Кэти? Сумеет ли эта маленькая девочка со всей ее утонченностью ужиться среди новых одноклассников и их деревенскими замашками? И как, скажите на милость, эта девочка может быть счастлива в скромном доме Эммы, если до этого она росла в шикарно обставленном особняке, где у нее были собственный телевизор, стереосистема, в углу гостиной сиял специально купленный для нее детский рояль, а на заднем дворе к ее услугам имелись плавательный бассейн и игровая площадка со всевозможными приспособлениями, чтобы карабкаться, прыгать и съезжать вниз?
И удастся ли Эмме сохранить то, что осталось от ее детства?
— Дайте ей время, — сказал Эмме доктор Райнлендер. — Дети легко приспосабливаются к обстоятельствам, а Кэти — тем более. Вот увидите, она скоро придет в себя.
Он в своем уме, когда говорит такое? В течение одной недели Кэтрин Энн потеряла родителей, а ее дом был продан. Ее оторвали от лучших подруг, от рояля, от привилегированной частной школы, в которую она ходила с первого класса, — от всего, что было ей знакомо и дорого сердцу! И теперь она приехала в техасскую глубинку, чтобы жить здесь с бабушкой, которую раньше не знала.
Да и место это сегодня выглядело таким промозглым, как никогда. Едва Эмма съехала на федеральную автостраду Ай-40 от Амарилло в сторону Керси, глаза ребенка расширились от ужаса, красноречивее всяких слов выдавая панику, оттого что ее увозят на край света. И Эмма хорошо понимала, какое впечатление производила на нее окружающая природа. Прерия зимой не может порадовать ничем. Растянувшееся на многие мили бесконечное бурое пространство кажется мертвым; порой попадается редкая ферма или стадо коров, зябко жмущихся друг к другу под порывами ветра, несущего снег с дождем. Маленькие городишки, которые они проезжали после съезда с автострады, выглядели в этот серый воскресный день особенно уныло, на центральных улицах пусто и безлюдно, витрины магазинов были темны, а ветер безжалостно трепал висевшие на фонарных столбах жалкие остатки рождественских гирлянд.
Чтобы поднять ребенку настроение, Эмма рассказывала ей, как выглядит прерия весной, описывала этот бескрайний ковер полевых цветов. «Это самая потрясающая и изменчивая картина, которую ты когда-либо видела», — говорила она, когда ее вдохновенное повествование внезапно было прервано испуганным жестом девочки, показывающей в окно пальцем.
— Боже мой, — прошептала Эмма.
Со стороны прерии на них надвигалась серая волна перекати-поле, десятки высохших сорных растений родом из далекой России, гонимые ветром в сторону их машины и напоминавшие стаю злобных призраков. Эмма не успела остановиться до того, как орда катящихся травяных шаров настигла их, царапаясь в двери «форда» со стороны Кэтрин Энн. Внучка вскрикнула и, плотно прижав локти к бокам, закрыла лицо ладонями.
— Все в порядке, Кэтрин Энн, — сказала Эмма, останавливая машину и крепко обнимая напряженное тельце девочки. Шары перекати-поля, уцелевшие после столкновения с «фордом», проскочили дальше и рассеялись по степи. — Это всего лишь высохшая трава, сорняки, — тихо объясняла она. — На Юго-Западе она растет повсюду. Зимой, когда она окончательно созревает, надземная часть отламывается от корня и уносится ветром. Поэтому ее и зовут так — перекати-поле. Иногда с места срывается целая колония этих растений, и тогда происходит то, что мы с тобой сейчас видели. Когда их много, они выглядят пугающе, но вреда принести не могут.
Через тонкую ткань пальто она чувствовала частое биение испуганного детского сердечка. Любой ребенок при виде такого зрелища стал бы искать спасения в объятиях ближайшего взрослого человека, но только не Кэтрин Энн. Она сама заботилась о своей защите. В результате этого наблюдения у Эммы осталось хорошо знакомое ей ощущение неприязни со стороны внучки.
— Кэти — очень самостоятельная девочка, несмотря на то что родители обожали ее, — сказала Эмме жена доктора Райнлендера, Бет.
Самостоятельная. Эмма открыла крышку коробки «Несквик». Может быть, это всего лишь другое слово, обозначающее безразличие к родительской любви и программу, которую она унаследовала от своего отца?
При возобновлении их знакомства холодные голубые глаза Кэтрин Энн очень напомнили Эмме ее Сонни, который еще в детстве поражал окружающих своим отчужденным взглядом, и она мгновенно почувствовала ту же внутреннюю борьбу любви и неприятия, которая разъедала ее чувства к собственному сыну. В течение этой лихорадочной недели, которая была наполнена суетой, связанной с организацией похорон, подготовкой дома к продаже, упаковкой вещей, собранных для отправки в Керси, и багажа, который они брали с собой в самолет, Эмма не услышала со стороны ребенка ни единого живого слова. И все это время она искала какие-то генетические признаки, указывавшие на то, что Кэтрин Энн — дочь Сонни. Кроме тонких черт лица и цвета волос ее красивого отца, она не заметила ничего; правда, за стеной молчания вообще трудно что-то разглядеть.
Большую часть информации, касающейся Кэтрин Энн, она почерпнула от Бет.
— Она чрезвычайно сообразительная и любопытная, часто ей дают меньше лет, чем есть на самом деле, потому что она довольно маленькая для своего возраста. Но вы быстро поймете, с кем имеете дело. Она была очень подходящей подругой для нашей слишком робкой дочки Лауры. Кэти вселила в нее уверенность, которую другим образом никак не получишь.
Когда Эмма пошла забирать школьные документы Кэтрин Энн из Академии Винчестер, заведения исключительно для очень одаренных детей, директор подтвердил впечатления Бет относительно ума ее внучки.
— Вы знаете, кем хочет быть Кэти, когда вырастет? — спросил он.
Эмма была вынуждена ответить, что понятия не имеет об этом.
— Врачом. У большинства детей за ответом на этот вопрос ничего не стои´т, но я считаю, что Кэти действительно способна достичь своей цели.
Эмма заглянула в гостиную и увидела, что внучка сидит так же, как и раньше, — руки на коленях, ноги скрещены, тело неподвижно, на лице выражение одинокого, брошенного ребенка; но в каждой черточке угадывалась сдержанная самодостаточность ее отца. Эмму захлестнула волна безысходности. На ее плечи свалилось немало горя — железнодорожная авария, которая оставила ее без мужа, а ее сыновей — без отца вскоре после замужества, гибель ее первенца во Вьетнаме, многолетнее отчуждение второго сына, а теперь еще и его уход, уже без всякой надежды на примирение. И удастся ли ей перенести отказ Кэтрин Энн принять любовь, которую она уже отчаялась кому-то дать? Сможет ли она выдержать безразличие ее сына в этом маленьком автоматическом устройстве — его дочери?
Она принесла чашки с шоколадным напитком.
— Ну вот… — начала было Эмма, но голос ее вдруг сломался, и она умолкла.
От горя у нее перехватило дыхание, к горлу вновь подкатил комок, и ее захлестнула скорбь по мальчикам, которых она больше никогда не увидит: один сын погиб на войне, а другой, любимый ею больше всего на свете, был потерян с рождения. По щекам потекли слезы, а затем, к ее удивлению, маленький автомат встал с дивана и неподвижно замер перед ней с сочувствием в глазах и вопросительно сморщенным лбом: «Что случилось? Не грустите».
Внутри нее что-то дрогнуло и зародилось зерно надежды. Эмма поняла, что имела в виду Бет Райнлендер, когда они с ней прощались.
— Кэти — человек независимый, себе на уме, — шепнула она тогда ей на ухо.
Эмма по-прежнему держала горячие чашки, и, когда внучка подошла к ней, нагнулась, позволив маленьким детским ручкам обнять себя за шею и осторожно погладить по спине.
Глава 3
Стоя у окна кухни, выходившего на задний двор, Мейбл Черч следила, как ее одиннадцатилетний племянник Трей Дон Холл и его лучший друг Джон Колдуэлл в последних лучах заходящего зимнего солнца бросают друг другу футбольный мяч. На лице Трея было заметно раздражение, тогда как Джон явно был в хорошем настроении. Мейбл слышала, как он сказал:
— Да ладно тебе, ТД. Мы просто должны присматривать за ней где-то с недельку, а потом наше двустороннее соглашение закончится!
Двустороннее соглашение. Еще одно словечко из словарного запаса шестиклассника. Трей, чтобы выглядеть настоящим мачо, постоянно использовал в речи двойное отрицание[2], но оба мальчишки обожали перебрасываться в разговоре между собой всякими новыми словами — Мейбл надеялась, что это должно произвести должное впечатление на Кэтрин Энн Бенсон. К сожалению, внучка Эммы разговаривала слишком умно для нее самой — и уж тем более для начальной школы Керси. Вот почему Эмма попросила Мейбл договориться с мальчиками, чтобы те присмотрели за новенькой первые несколько недель после ее приема в школу. Но для нее в школьном укладе было и другое смущающее обстоятельство — внучка Эммы страдала от селективного мутизма. Правда, ее старая приятельница объяснила, что речь идет о временном явлении, продолжающемся до тех пор, пока Кэтрин Энн не приспособится к новому окружению.
Эмма считала, что адаптация Кэтрин Энн в начальной школе Керси пройдет не так безболезненно, если Трей и Джон, неоспоримые лидеры шестого класса, будут относиться к ней вежливо и с уважением.
— Нужно обратиться к их мужскому тщеславию, — говорила Эмма. — Скажи им, что, поскольку они — центральные фигуры в классе, все остальные возьмут с них пример и последуют за ними.
Эмма была убеждена, что никто не посмеет насмехаться над Кэтрин Энн, если мальчики согласятся взять ее под свое крыло.
Мейбл подняла эту тему в тот же день после обеда, когда мальчишки сидели в кухне и делали домашнее задание. Как и ожидалось, когда она объяснила им, в чем будет заключаться «приглядывание» за Кэтрин Энн, лицо ее племянника скривилось так, будто он укусил луковицу.
— Забудьте об этом, тетя Мейбл. Мы не станем нянчиться с этой немой, сидеть с ней в кафе и торчать на детской площадке. Как мы с Джоном будем при этом выглядеть? Во время обеда мы сидим за столом спортсменов, а на переменах играем в футбол.
— Никакая она не немая, — попыталась возразить Мейбл. — Просто у девочки на время пропала способность говорить. Это случилось из-за шока, вызванного внезапной гибелью ее родителей, и за несколько дней весь мир для нее перевернулся с ног на голову. Мало того, что девочка стала полной сиротой, так она еще вынуждена была переехать на новое место. Кэти оказалась в незнакомой обстановке, среди незнакомых людей. Неудивительно, что у нее пропал голос. Неужели ты сам не можешь этого понять, Трей Дон?
За них обоих ответил Джон:
— Конечно, он все это понимает. Мы оба понимаем. — Он взглянул на Трея. — Подумай об этом, ТД. У девочки умерли родители. Она сирота. Мы же знаем, что это такое. Мисс Эмма права. Если мы ее не защитим, другие дети станут насмехаться над ней. Сам знаешь, какой противной может быть Сисси Джейн и вся ее компания.
От его слов у Мейбл потеплело на сердце. Ей нравилось, что он называет ее тетей. Джон Колдуэлл на самом деле не был ее племянником, но она была привязана к нему так же, как к сыну своей сестры. Именно в такие моменты Мейбл отчетливо видела результаты семейной наследственности — тема, которую они с Эммой частенько обсуждали и всегда соглашались друг с другом. В жилах Джона текла благородная кровь его матери, упокой Господь ее душу, в то время как Трей Дон был сыном эгоистичной младшей сестры Мейбл. Но когда Джон произнес слово «сирота», это задело ее племянника. Его-то родители были живы. Просто никто не знал, где они сейчас находятся. Отец Трея исчез еще до его рождения, а мать, пристроив четырехлетнего сына на «пару дней» в дом к Мейбл и ее мужу, уехала бог знает с кем в неизвестном направлении.
Больше они ее никогда не видели.
— И как она выглядит? — недовольно спросил Трей. В его темных глазах горела надежда, что девочка, по крайней мере, не напоминает собой мисс Эмму.
— Я рада, что ты спросил об этом, — просветлев лицом, сказала Мейбл. — Эмма утверждает, что она очень красивая. Голубоглазая блондинка. Она небольшого роста, но независимая, смелая и вовсе не надоедливая.
— Совершенно не важно, как она выглядит, — заявил Джон. — Мы все равно сделаем это, тетя Мейбл. Можете на нас рассчитывать. Когда мы с ней познакомимся?
— Не раньше следующего понедельника. Я предложила познакомить вас с ней заранее, но Эмма считает, что это не очень хорошая идея, — из-за ее проблем с речью.
Трей все кипел и спорил, но произнесенное Джоном слово «сирота» выбило, что называется, почву у него из-под ног. В конце концов он сдался и перестал возражать, но напоследок заявил:
— Только не думайте, что мы будем таскать ее учебники!
Было уже слишком холодно, чтобы продолжать играть на улице, но Мейбл все-таки понаблюдала за ними еще несколько минут, прежде чем попытаться загнать их в дом. Ничего удивительного в том, что они стали центральными фигурами в своем шестом классе, не было. В свои одиннадцать лет мальчишки обладали явными задатками атлетов; высокие, отлично сложенные, красивые, в будущем они обещали стать настоящими сердцеедами. К тому же они были умными ребятами, интересовались учебой и получали в школе хорошие оценки. Да, оба были гармонично развитыми мальчиками, но что подумает о них культурная внучка Эммы? И они о ней тоже? Девочка читает и говорит по-французски, она изучала живопись, с шести лет занималась балетом, прекрасно играет на пианино. «А какое я ей тут могу предложить пианино?» — горестно причитала Эмма.
Мейбл отлично помнила Сонни Бенсона. Он разбил Эмме сердце. Помоги, Господи, ее самой старинной и близкой подруге, если дочка эта пошла в своего отца. Помоги, Господи, и самой Кэтрин Энн, если она попробует демонстрировать свои снобистские замашки в начальной школе Керси.
Шесть дней спустя, когда воскресный день уже клонился к вечеру, Трей попрощался с Джоном и направился к дому тети Мейбл. Обычно, выходя из дома товарища, он шел напрямик через весь квартал, но в этот раз Трей, несмотря на ненавистный холодный ветер и снег, решил пройти по соседней улице, где жила мисс Эмма.
Ничего на свете он еще не опасался так, как изменений в своей жизни, намеченных на завтрашнее утро, когда они с Джоном должны будут выступить в роли телохранителей Кэтрин Энн Бенсон. Он заставил Джона пообещать ему, что рабство это продлится всего одну неделю. Каждый день мисс Эмма по телефону сообщала об успехах девочки по преодолению «культурного шока» (этот термин использовала его тетя), но сам он до сих пор понятия не имел, чего ожидают от них с Джоном.
Девочка наконец-то начала немного говорить, и мисс Эмма повезла ее в Амарилло, в большой универмаг, чтобы купить ей пальто потеплее, ботинки, джинсы, фланелевые рубашки — в общем, всю одежду, которую носили шестиклассницы в начальной школе Керси. От этой новости у него отлегло от сердца. Было бы очень неловко, если бы она вдруг явилась на занятия в наряде, который носила у себя в частной школе в Калифорнии — школьная форма и гольфы, как рассказывала мисс Эмма тете Мейбл. Подумать только — гольфы!
Мисс Эмма все время пыталась найти для Кэтрин Энн какое-то занятие, и они с ней то пекли печенье, чтобы отнести его в дом престарелых, то рассматривали в семейном альбоме детские фотографии ее отца, то высматривали трещины в земле на цветочных грядках, по которым было видно, где скоро должны взойти нарциссы. Трей не мог взять в толк, как можно проводить время подобным образом, но догадывался, что девчонкам такие вещи нравятся. Они с Джоном думали над тем, как внучка мисс Эммы отреагирует на Сэмпсона — старую черепаху, которая жила у нее на заднем дворе и походила на доисторическое чудовище. Трей был готов побиться об заклад, что она наверняка упадет в обморок, едва Сэмпсон на своих мощных ногах выползет из норы. Но когда черепаха, словно тяжелый танк, двинулась по направлению к мисс Эмме, в кармане которой было припасено угощение для нее, девочка и бровью не повела. К большому удивлению Трея, эти двое прекрасно поладили между собой, и Кэтрин Энн взяла на себя обязанность кормить старую рептилию. А накануне, после обильного ночного снегопада, мисс Эмма помогла внучке слепить снежную бабу, вернее снежную королеву. Мисс Эмма без устали рассказывала его тете, какую изобретательность проявила Кэтрин Энн, которая использовала ребристую вазу для фруктов в качестве короны, вилку для барбекю как скипетр, а из красной клеенки сделала ей пояс. Новая девочка впервые увидела снег.
У тротуара напротив дома мисс Эммы припарковался большой автофургон с надписью «МАСТЕР-САНТЕХНИК» на борту. Трей остановился рядом с ним, чувствуя, как ноги в ботинках пощипывает от холода. Во дворе перед домом стояла та самая снежная королева. Глаза у нее были сделаны из черных бутылочных крышек, вместо носа торчала кухонная воронка, а улыбающийся рот был выложен красными пуговицами. Все это на самом деле было сделано очень аккуратно.
Внезапно парадная дверь распахнулась и на улицу выбежала Кэтрин Энн Бенсон. Без шапки, без рукавичек, в расстегнутом пальто, с развевающимися на ветру волосами, она ринулась к снежной королеве; щеки ее почти мгновенно разрумянились, а маленькие белые руки, словно бабочки, запорхали, поправляя пояс, воронку, косо вставленную пуговицу. Затем она так же стремительно взлетела обратно по ступенькам, и дверь за ней захлопнулась.
Трей стоял на тротуаре как вкопанный. Поскольку он остановился за фургоном, девочка не увидела его. Им овладело странное чувство, которого он никогда в жизни не испытывал. Он не мог пошевелиться, как будто попал в парализующий луч корабля пришельцев. Ни ветра, ни мороза больше не существовало. Он не чувствовал ни рук, ни ног. Он был в настоящем шоке, потому что только что перед его глазами на мгновение предстал ангел, спустившийся с небес и тут же исчезнувший, самое красивое существо на свете, какое ему когда-либо приходилось видеть. Когда тело вновь стало повиноваться ему, он медленно развернулся в сторону дома. Снег под его ногами скрипел, будто волшебная пыль. Он оставит этот короткий миг, этот образ Кэтрин Энн Бенсон в своей памяти только для себя, это будет его секрет, которым он не поделится даже с Джоном. А завтра утром, когда они с ней познакомятся, он станет ее верным защитником до конца своих дней.
Глава 4
Сгибаясь под ледяным ветром, от которого лицо покалывало, словно иголками, Кэти Бенсон бежала вместе со своей бабушкой от их «форда» к дверям начальной школы Керси. Она очень нервничала, казалось, что в животе у нее летают бабочки, щекоча крыльями стенки желудка, ее подташнивало, и хотелось во весь голос крикнуть: «Не оставляйте меня здесь! Заберите меня обратно с собой!»
Кэти была уверена, что, как только она произнесет это, они тут же вернутся в машину; но беда состояла в том, что она просто не могла этого сказать. У нее ушла почти неделя, чтобы немного расслабиться и заставить себя заговорить с этой пожилой женщиной, которая приходилась ей бабушкой. Но сейчас у нее снова, казалось, заледенел язык, и она вновь вернулась в тот безмолвный мир, где ее родители были живы, где было тепло, безопасно и все знакомо.
— Послушай, Кэтрин Энн. Ты знаешь номер, по которому нужно позвонить, если ты вдруг захочешь вернуться домой, — повторила ее бабушка уже в десятый раз с того момента, как они вышли из дома. — Не стесняйся и звони мне, я заберу тебя. В этом нет ничего зазорного.
Но поступить подобным образом действительно было бы стыдно. Эта женщина не желала, чтобы она страдала, но, с другой стороны, Кэти чувствовала, что Эмме хотелось бы, чтобы она держалась до конца, то есть вела себя как взрослая девочка. Внезапно ей вспомнилось, как ее отец однажды со злостью сказал: «Эта чертовка совершенно несгибаемая!»
Под «этой чертовкой» имелась в виду его мать, эта высокая женщина, называвшая себя ее бабушкой. И ей хотелось, чтобы Кэти тоже была несгибаемой.
Она сжала бабушкину руку: все будет хорошо, — и та с гордостью в глазах благодарно взглянула на нее.
Навстречу им торопился крупный мужчина в строгом костюме и при галстуке; над слишком туго застегнутым воротником нависала складка толстой шеи. Позади него холодно и неприветливо блестел пол вестибюля, и Кэти слышала, как за закрытыми дверьми класса гудели голоса учеников. Ей сказали, что первым уроком сегодня будет «классный час», и он, похоже, начался. Когда она пришла в школу, все уже сидели по своим местам. Несмотря на то что она изо всех сил храбрилась, у нее сразу же заложило уши, как это бывает в самолете во время приземления.
— Уэлдон, это моя внучка, о которой я вам рассказывала, — услышала она приглушенный из-за заложенных ушей голос бабушки. — Кэтрин Энн, это мистер Фейвор, директор школы.
«Нет, нет, меня зовут Кэти», — хотела поправить ее девочка. Она не возражала, чтобы дома ее называли Кэтрин Энн, но в школе она хотела быть просто Кэти.
— Здравствуй, Кэтрин Энн, — произнес директор и пожал ей руку. Его радушное обращение напоминало ей мужчин, работавших у ее отца в салоне представительства «Ягуар», которым он руководил. — Добро пожаловать в начальную школу Керси. Господи, ты такая красивая девочка, да еще и умница, как я наслышан. — Широко улыбаясь, он повернулся к ее бабушке: — А вам не стоит беспокоиться, мисс Эмма. Мы хорошо позаботимся о ней.
— Посмотрим, как у вас это получится, — как-то уж чересчур бодро ответила ее бабушка. «Такой тон больше подошел бы для президента школьного совета», — подумала Кэти. — Твой завтрак, Кэтрин Энн, лежит в ранце. Желаю тебе хорошего дня, а после занятий я буду ждать тебя прямо здесь, возле входа. Договорились?
Кэти натужно сглотнула и кивнула. Хорошо.
Эмма наклонилась к внучке и заглянула ей в лицо.
— Ты снова умолкла, дорогая моя?
Кэти решительно покачала головой. Нет!
— О, ну ладно, дорогая. — Нахмурив брови, ее бабушка бросила озабоченный взгляд на директора.
Мистер Фейвор поднял свои большие ладони.
— А теперь, как я уже сказал, мисс Эмма, не волнуйтесь. Наши мальчики присмотрят за ней. Они проследят, чтобы никто не дразнил ее.
Встревоженная Кэти потянула бабушку за рукав. Какие еще мальчики?
Бабушка вздохнула и принялась объяснять.
— У моей лучшей подруги Мейбл Черч есть племянник, который живет в ее доме, как ты со мной. Его зовут Трей Дон Холл. Я подумала, что попрошу Трея и его лучшего друга Джона Колдуэлла присмотреть за тобой первую неделю, чтобы помочь тебе сориентироваться в новой обстановке. Мистер Фейвор тоже считает, что это хорошая идея. Ребята — настоящие заводилы шестого класса, не так ли, мистер Фейвор?
Директор скорбно закатил глаза.
— Боюсь, что именно так.
Кэти не хотелось иметь рядом с собой никаких мальчишек. Все мальчики, которых она знала по Винчестеру, носили очки, были слишком тощими или слишком толстыми и всегда держались небольшими группками. Они с подругами дразнили их и называли «стадом недоумков». Почему ее бабушка не могла пригласить на эту роль девочек?
— Твои учебники уже лежат в шкафчике, — сообщил директор. — Их положила туда твоя бабушка, чтобы ты в свой первый день здесь не таскала за собой тяжести.
За последние два дня Кэти выучила расписание и, бегло просмотрев учебники, нашла, что учебный материал поразительно простой. Особенно она разочаровалась, выяснив, что в шестом классе здесь нет естествознания, есть только география, и что ей придется ждать следующего года, чтобы выбрать для изучения биологию. В Винчестере ее класс уже учил анатомию и пищеварительную систему человека. В следующем году ученики начнут препарировать лягушек. Ее бабушка, зная, что Кэти хочет стать врачом, заметила ее разочарование и сказала, чтобы она не беспокоилась. Эмма заявила, что попросит, чтобы ей прислали учебный материал по предметам, имеющим отношение к медицине, для изучения на дому, и Кэти сможет учиться по ним самостоятельно.
Директор школы объяснил ей, что первый урок у них — классный час, на котором проводится перекличка, делаются разные объявления и ученики выполняют задания по предметам. Последнее показалось Кэти странным. В Винчестере свои уроки они готовили дома. Мистер Фейвор остановился посередине ряда выстроившихся вдоль стены металлических кабинок, которые очень отличались от шкафчиков из полированного дерева в ее бывшей школе.
— Мисс Эмма посоветовала выбрать для тебя верхний шкафчик между Треем Доном Холлом и Джоном Колдуэллом, — сказал он, расплывшись в широкой улыбке. — Большинство девочек в твоем классе за такой шкафчик готовы убить человека.
И снова прозвучали эти имена. Почему каждая девочка готова убить, лишь бы ее шкафчик был между шкафчиками этих мальчишек? Кэти внимательно следила за тем, как директор открывал шкафчик, поворачивая диск наборного кодированного замка. Она сразу же запомнила цифры кода, но директор все равно еще несколько раз повторил их, а потом еще и настоял, чтобы она записала их и попрактиковалась в наборе секретной комбинации. После этого Кэти последовала за ним к двери класса, из-за которой были слышны разговор и громкий смех.
Лицо мистера Фейвора покраснело от раздражения.
— Мисс Уитби следует построже держать этот класс в руках, — сердито сказал он Кэти, как будто должен был ей что-то объяснять. Затем он взял себя в руки и улыбнулся. — Ну что, юная леди, готова?
Кэти молча кивнула, и директор открыл дверь.
Разговоры мгновенно умолкли. Все внимание сразу же переключилось на них. Ученики, вскочившие со своих мест, с любопытством и медленно, словно загипнотизированные, опустились обратно. Что-то писавшая на доске учительница — должно быть, мисс Уитби — застыла, и в ее испуганных глазах мелькнула паника.
Бабочки, порхавшие в животе Кэти, ринулись к горлу и перекрыли ей дыхание. Обращенные к ней лица расплывались перед глазами, будто звезды, спрятавшиеся за облака. И только одно из них сияло подобно полной луне. Принадлежало оно красивому мальчику на последней парте, голова и плечи которого заметно возвышались над всем остальным классом, не считая смутно различимой фигуры другого мальчика, сидевшего на две парты ближе к ней.
Наконец мисс Уитби пришла в себя и с натянутой улыбкой на лице подошла к ним. Она была очень хорошенькая и казалась слишком молодой для учительницы.
— Ты, видимо, Кэтрин Энн Бенсон? Я ждала твоего появления только завтра. Спасибо, мистер Фейвор. Теперь уже я позабочусь о ней.
Чуть наклонившись к учительнице, мистер Фейвор шепотом произнес:
— Надеюсь, вы справитесь со своими учениками, мисс Уитби. К тому же я предупреждал вас, что она придет сегодня. — Он поднял руку и обратился ко всему классу: — Мальчики и девочки, познакомьтесь, это Кэтрин Энн Бенсон, внучка мисс Эммы. Она приехала из Калифорнии. И чтобы я не слышал, что кто-то из вас позволил себе обойтись с ней нелюбезно! Это понятно? — Он обвел учащихся строгим взглядом и добавил: — Сами знаете, какие могут быть последствия. — Затем он повернулся к Кэти: — Без всяких колебаний обращайся ко мне, Кэтрин Энн, если тебе понадобится моя помощь.
«Кэти. Меня зовут Кэти!» — хотела крикнуть она, чувствуя, как все внутри переворачивается от смущения при таком представлении. Директор открыто угрожал ученикам, и теперь независимо от всего остального, что им удастся узнать о ней, они станут ненавидеть ее уже только за это.
Она опустила глаза, избегая направленных на нее взглядов, и тут услышала голос, прозвучавший из конца класса:
— Пусть она садится сюда, мисс Уитби.
Из-под своих длинных ресниц Кэти быстро глянула туда, откуда донесся голос, и поняла, что предложение последовало от красивого мальчика с последней парты. Он показывал на пустую парту между ним и еще одним высоким мальчиком. Послышались сдавленные смешки, девочки прикрыли рты ладонями, но мальчик даже не улыбнулся. С подчеркнутой серьезностью он убрал с прохода свой ранец с книгами, как будто не сомневался, что его послушаются.
— Хорошо, Трей Дон, — после небольшой паузы согласилась мисс Уитби. — Попробуем так на некоторое время. Кэтрин Энн, ты можешь садиться на свое место.
В полной тишине Кэти прошла по проходу и скользнула на сиденье парты, чувствуя на себе возбужденные взгляды всего класса, в которых любопытство смешалось с изумлением. Она сосредоточенно принялась расстегивать змейку отделения своего ранца, чтобы достать оттуда ручку и бумагу. Все дети, словно завороженные, следили за каждым ее движением, как будто ожидали, что новенькая начнет показывать какие-то фокусы.
Мальчик, которого звали Трей Дон Холл — как выяснилось, племянник лучшей подруги ее бабушки, — наклонился к ней.
— Привет! Я — Трей Холл. Предполагается, что я буду приглядывать за тобой. Вернее, я и Джон. — Он указал рукой на товарища. — Это Джон Колдуэлл.
Она повернулась ко второму мальчику и смущенно замигала. Привет.
— Привет, — сказал он и улыбнулся.
Оба были совсем не похожи на тех мальчиков, которых Кэти знала до сих пор. В них не было ни капли занудливости. Эти ребята были слишком высокими для шестого класса, поэтому Кэти даже решила, что, возможно, они оставались на второй год. Трудно сказать, кто из них был более привлекателен. У обоих были темные глаза и темные волосы, хотя у Джона они вились немного сильнее. По сравнению с ней они были очень большими и сильными, и, сидя между ними, Кэти чувствовала себя совсем маленькой.
Тот, которого звали Джон, сказал:
— Можешь отложить свою ручку и тетрадь. Пока тут писать нечего. В это время мы обычно валяем дурака.
Он заметил уставившихся на них одноклассников и нетерпеливо отмахнулся, словно отгонял надоедливых цыплят. И все сразу же дружно развернулись лицом к доске.
Кэти и в самом деле оказалась между настоящими лидерами шестого класса. Трей Холл снова наклонился к ней:
— Можешь звать меня ТД. Меня все так зовут.
Она взглянула на него и хотела что-то сказать, но промолчала из-за привычной уже беспомощности своего языка.
— Она же немая, ТД, помни об этом, — шепнул ему через парту мальчик, сидевший с другой стороны.
Кэти быстро обернулась и в шоке посмотрела на него. Немая? Я вовсе не немая!
— Ох, прости, совсем забыл, — с улыбкой произнес Трей. — ТД — это сокращенно от «тачдаун»[3].
Нужно было как-то дать им понять, что она может говорить. Кэти повернулась лицом ко второму мальчику, но тот неправильно понял боль в ее глазах и принялся объяснять:
— Это из американского футбола. Трей — квотербек в нашей футбольной команде.
— Любишь футбол? — спросил Трей.
Она бросила на него непонимающий взгляд. Футбол? Ее отец считал, что футбол — это игра для обезьян.
Трей ухмыльнулся.
— Да ладно, все в порядке. С тобой все нормально, такое бывает. Мы же все понимаем, правда, Джон? — Он коснулся ее руки. — У нас обоих тоже нет родителей. Мой старик смылся еще до моего рождения, а мать бросила меня на тетку, когда мне было четыре года, и я ее больше никогда не видел. Мама Джона умерла, когда ему было семь. Отец у него — если можно его так назвать — жив, но мы редко видим его. Так что… — ухмылка Трея стала еще шире, — вполне можно считать нас сиротами.
Сироты… Это слово пронзило Кэти, как выпущенная из лука стрела, попавшая в самое больное место. Боль утраты вновь захлестнула ее, ослепляя и не давая видеть ничего, что было перед ней.
— Эй, Кэтрин Энн, с тобой все в порядке? — участливо осведомился Джон.
В глазах ее стояли слезы. Губы предательски дрожали.
— Кэти, — выдавила она. — Меня зовут Кэти.
Глава 5
— Джон, что я такого сказал, что она расплакалась?
— Думаю, что во всем виновато слово «сирота», ТД. Возможно, до того момента, как ты его произнес, она еще толком не осознавала, что ее родители умерли. Мне тоже понадобилось какое-то время, чтобы понять, что мамы больше нет, а потом, когда я однажды утром проснулся, до меня вдруг дошло, что она умерла и я ее никогда уже больше не увижу.
— Я помню то утро, — сказал Трей. — Ты тогда метался, словно за тобой гонялся рой шершней.
— Это самое ужасное чувство на свете.
— Вот черт, Джон, я же не хотел расстраивать ее.
— Конечно, не хотел. И она это тоже понимает.
— Может, сделать что-нибудь такое, чтобы поднять ей настроение?
— Например? Цветов ей нарвать?
— Господь с тобой, Джон, где я среди лютой зимы могу нарвать цветов?
— Ты мог бы их купить.
— За какие шиши, интересно? Свои карманные деньги я уже потратил.
— Джон! Трей! Прекратите разговаривать и не отвлекайтесь! — крикнул им мистер Майер, главный тренер футбольной команды девятых классов.
Он стоял у классной доски, тыча в схему игры линейкой. Расписание уроков для Джона и Трея было составлено так, чтобы мальчики могли посещать занятия по физкультуре для игроков юношеских футбольных команд с седьмого по девятый класс. Это были встречи в чисто мужском коллективе, предназначенные для того, чтобы дать тренерам дополнительное время для подготовки своих игроков. За многолетнюю историю успешного развития спортивных программ в школе Керси Трей и Джон были самыми юными участниками этой группы и единственными представителями шестых классов. С талантливыми мальчиками были связаны большие надежды. Тренер не сомневался, что они — Трей в качестве квотербека, а Джон как ресивер, — перейдя в старшие категории, добьются значительных результатов.
Мальчики отодвинулись друг от друга и сосредоточились на схеме, но пальцы Трея, уже не по-детски длинные и сильные, продолжали нервно отбивать частую дробь по поверхности парты — явный сигнал для Джона, что у его друга появилась идея и он ее обдумывает. Это могло быть как что-то хорошее, так и что-то плохое. При этом у Джона не осталось никаких сомнений в том, что Трей потерял голову из-за этой Кэтрин Энн Бенсон. Что ж, а кто бы устоял? Она действительно похожа на маленького ангела: белокурые вьющиеся волосы, голубые глаза, очаровательные ямочки на щеках, когда она улыбалась. Впрочем, теперь они наверняка будут появляться редко. После того утра, когда Джон внезапно понял, что мамы больше нет, мир вокруг него надолго окрасился в мрачные тона. Так что, похоже, пройдет немало времени, прежде чем они с Треем вновь увидят на лице Кэти эти ямочки.
Трей щелкнул пальцами.
— Знаю! Мы можем подарить ей щенка, — прошептал он. — Джил Бейкер говорил мне, что у Волчища на прошлой неделе ощенилась его колли.
Джон заметил строгий взгляд тренера Майера в их сторону и поэтому не ответил, а написал на бумаге и подвинул листок Трею, чтобы тот мог прочесть: «Думаешь, он отдаст нам одного?»
— А почему нет? — одними губами произнес Трей.
К их ужасу, тренеры задержали группу и отпустили своих подопечных с последнего занятия чуть позже обычного, поэтому, когда они прибежали к классу домоводства, чтобы встретить Кэти и проводить ее к шкафчику, она уже ушла. За исключением физической подготовки, девочка посещала с ними одни и те же уроки, обедали они тоже в одно время, так что большую часть дня друзья видели каждое ее движение. Она выглядела потерянной, одинокой и замкнутой; она ни с кем, кроме них, не разговаривала, да и в разговоре с ними произнесла не более пары слов. Тем не менее каждый в школе знал, что появилась новая девочка и что Джон и Трей присматривают за ней. Когда мальчиков наконец отпустили, они помчались в вестибюль, чтобы перехватить ее, но успели увидеть лишь выбившиеся из-под шапочки белокурые кудри, когда она с мисс Эммой выходила через главную дверь.
— Кэтрин Энн! — крикнул ей вдогонку Трей, но голос его потонул в обычном шуме закончившегося школьного дня.
Джон сочувствовал другу. Он никогда раньше не видел, чтобы Трей с кем-то так носился, и, когда они днем пришли в школьный кафетерий, ему даже стало неловко из-за того подчеркнутого внимания, которое тот оказывал Кэти. «Тебе тут будет удобно, Кэтрин Энн?», «Что ты будешь пить? Я сейчас принесу», «Можешь взять мое желе, если хочешь. И булочку тоже».
А Джону он потом сказал:
— Ты заметил, как она красиво ест, Джон? А ты видел, какие у нее чистые ногти — словно маленькие белые половинки луны?
Собственно говоря, Кэти лишь немного откусила от большого бутерброда, который приготовила для нее мисс Эмма, а больше из своего ранца вообще ничего из еды не доставала, но Джон согласился с тем, что жевала она очень изящно. Руки у нее действительно были изящные и красивые и, облаченные в рукава фланелевой рубашки, в которую она была одета, выглядели совершенно инородным телом. Воротник был слишком велик для ее тонкой шеи, и Джон решил, что мисс Эмма купила ее на размер больше, думая, что та сядет после стирки или что тело Кэти дорастет до нее. В отличие от тети Мейбл мисс Эмма была человеком небогатым и не могла позволить себе просто менять вещи, из которых Кэти уже вырастет.
Кэти смотрела на Трея так, будто он свалился с другой планеты, и большую часть времени не обращала на него внимания. Они выбрали место подальше от стола для спортсменов и расположенного рядом с ним столика, где в окружении своих туповатых приспешниц заправляла Сисси Джейн. С той стороны постоянно раздавалось хихиканье, и Джон был убежден, что предметом насмешек была Кэти.
Возможно, такой интерес Трея к этой девочке был явлением временным, но в данный момент она стала для него центром вселенной. Как, собственно, и для Джона.
— Расслабься, ТД. Завтра ее увидим, — сказал Джон, положив руку на плечо Трея, чтобы успокоить его.
Трей сбросил его руку, явно не нуждаясь ни в чьем утешении.
— Черт побери! Мы могли бы поехать домой с Кэтрин Энн в машине мисс Эммы, если бы тренер Майер не был таким многословным. Ладно, пойдем поговорим с Волчищем насчет щенка.
— Стоп, ТД, подожди минутку. А может, ей хотелось бы иметь котенка, — сказал Джон, когда они направлялись к своим шкафчикам. — С ним и мороки меньше, чем с собакой, и я уверен, что Сисси Джейн могла бы дать нам одного из своих. Ее кошка родила котят три недели назад, и Сисси сама искала, куда бы их пристроить.
— Котенок? — воскликнул Трей. — Никогда! У кошек нет души, приятель. А у собак — есть, и, когда этот пес подрастет, он будет защищать Кэтрин Энн.
— Кэти, — поправил его Джон. — Ей нравится, когда ее называют Кэти, ТД.
— А мне больше нравится, как звучит Кэтрин Энн.
— Ладно, но зовут ее все-таки Кэти.
Трей пожал плечами и сменил тему.
— Кстати, последние новости, Тигр. Сисси Джейн не даст нам котенка для Кэтрин Энн, причем никакого в принципе.
— Откуда ты знаешь?
— А ты не заметил, как Сисси смотрела на Кэти, когда мы сидели с ней во время обеда? Из ейных зеленых глазищ просто искры летели — из ее зеленых глазищ, я хотел сказать.
— Чего это ты все время поправляешь себя? Достал уже, — раздраженно заметил Джон.
— Теперь я должен следить за своей речью. В безжалостном уродовании английского языка нет ничего крутого, как постоянно любит повторять моя тетя Мейбл.
Джон снова вернулся к их дискуссии.
— Сисси Джейн просто завидует ей, ТД. Она больше уже не первая красавица класса.
— Это ты точно сказал, к тому же Кэтрин Энн еще и на голову умнее и приятнее, чем Сисси. Да ты и сам знаешь. Я просто уверен, что щенок ей обязательно понравится. Колли такие дружелюбные и ласковые. Держу пари, что она хотела бы иметь у себя щенка прямо сейчас.
Джон был согласен с ним. Собаку гораздо приятнее обнимать, чем подушку, он-то это знает. Но что, если мисс Эмма не захочет держать собаку у себя в доме?
— А ты не думаешь, что нам сначала следует спросить согласия у мисс Эммы, прежде чем дарить Кэти щенка? Колли оставляют много шерсти.
— Боже мой, Джон, ну почему ты всегда что-то выдумываешь? Если мы спросим мисс Эмму, она вполне может тут же отказать. А если мы принесем щенка неожиданно и он понравится Кэтрин Энн, она будет вынуждена его оставить.
В словах Трея был резон, но, как обычно, его методы казались немного сомнительными.
— Знаешь, — сказал Джон, — давай сначала обсудим эту идею с твоей тетей. Она знает мисс Эмму как никто другой. Если она скажет, что подарить Кэти собаку — это вполне нормально, тогда пойдем к Оделлу Вулфу и попросим у него одного щенка.
Лицо Трея просветлело. Он поднял вверх ладонь, и они хлопнули по рукам.
— Вперед, Тигр!
Трей называл его Тигром преимущественно тогда, когда Джон соглашался что-то сделать так, как предложил он. Трей дал Джону это прозвище, когда они играли в детский вариант американского футбола, и Джон, откликнувшись на передачу Трея, протащил за собой двоих бросившихся на него защитников через зачетную линию поля. Тогда Трей и заорал: «Вот так и надо, Тигр!» Джон понимал, что Трей хочет не просто изложить тете эту идею, а продать ее, чтобы она почувствовала ее своей. Именно так Трей всегда добивался своего, но на этот раз он, возможно, поступал правильно. Тетя Мейбл рассказывала им, что мисс Эмма уже буквально с ума сходит из-за своей внучки и что сердце ее похоже на «старый ржавый сундук с взломанной крышкой». Она должна согласиться на что угодно, лишь бы доставить радость Кэти.
Глава 6
— Нет, мальчики! Точно нет. — С этими словами тетя Мейбл энергично замотала головой, чтобы добавить выразительности редкому выражению своего авторитетного мнения перед своим племянником. — Я не могу позволить вам идти к Оделлу Вулфу за щенком. Мы об этом человеке вообще ничего не знаем, и одному Богу известно, что может случиться, когда вы переступите порог его дома.
— А мы и не переступим, — заявил Трей. — Не станет же он, тетя Мейбл, держать свою собаку в доме. Она, наверное, устроилась в одном из его старых ветхих сараев.
— Собственность. Мне следовало сказать, что «вы переступите границы его собственности», — поправила себя Мейбл. — Вам нужно придумать для Кэтрин Энн какой-то другой подарок.
Ее передернуло при мысли, что два одиннадцатилетних мальчика будут иметь дело с затворником, живущим в конце запущенной улицы в самой непривлекательной части их района. Все звали его Волчищем, и прозвище это, не говоря о фамилии[4], очень подходило ему, поскольку точно отражало сходство с этим страшным зверем. Грязный и неухоженный, с никогда не чесанными рыжими волосами и бородой, он появился непонятно откуда лет десять назад и поселился в пустовавшем полуразвалившемся доме, владельцы которого бросили его еще в пятидесятых годах. На людях он почти не показывался. Никто ничего не знал о его прошлом, сколько ему лет и чем он зарабатывает себе на жизнь. Ходили слухи, будто по ночам он выходит из дому, носит с собой кнут и в дряхлых загонах у себя на заднем дворе выращивает бойцовых петухов. Не в правилах Мейбл было иметь дело с людьми, о которых мало что известно.
— Не хочу я придумывать ничего другого, — простонал Трей. — Кэтрин Энн необходим именно щенок, правда, Джон?
— Возможно, щенок мог бы ее как-то утешить, тетя Мейбл, — подхватил Джон. — Я думаю, что мисс Эмма не будет возражать против этой затеи. Она ведь хочет, чтобы Кэти была счастлива.
Мейбл чувствовала, что сопротивление ее слабеет. От проницательных рассуждений Джона она всегда как-то оттаивала внутри. В конце концов, устами младенца…
— Да я не против щенка возражаю, Джон, — пояснила она. — А против того, чтобы вы имели дело с Оделлом Вулфом. К тому же с чего вы взяли, что он отдаст вам щенка бесплатно?
— А почему бы и нет? — сказал Трей. — Он все равно собирался их убить. Наверное, он даже рад будет, когда мы избавим его от одного из них.
— Предлагаю компромисс, — заявила Мейбл. — На эти выходные, ребята, я отвезу вас в Амарилло в приют для бездомных животных, и вы возьмете собаку для девочки там. Если Кэти согласится поехать, мы даже можем пригласить ее, чтобы она сама выбрала понравившееся ей животное. А пока мы подбросим эту идею мисс Эмме.
— О, тетушка, на выходные будет слишком поздно. Ей нужен щенок прямо сегодня вечером, и мы на самом деле хотим сделать для нее сюрприз!
— А если мы возьмем щенка у Волчища, то, по крайней мере, спасем из выводка хотя бы одного, — вставил Джон.
Как обычно во время их дебатов, Мейбл постепенно начинала ощущать свою беспомощность. Она была согласна с тем, что приобретение какого-нибудь домашнего животного может быть правильным шагом, чтобы помочь ребенку преодолеть последствия психологической травмы после того, что с ней случилось. Когда Мейбл позвонила подруге, чтобы узнать, как прошел первый день Кэтрин Энн в школе, Эмма сказала ей:
— Не очень хорошо. Она сейчас у себя в комнате, лежит свернувшись калачиком и не хочет со мной разговаривать. Думаю, что-то сегодня в школе пошло абсолютно не так.
«Да, — подумала Мейбл, — теплый маленький щенок — это, возможно, как раз то, что нужно Кэтрин Энн в данный момент. Однако это определенно не должно стоить того, чтобы мальчики, не дай бог, погибли или остались калеками».
— Мне очень жаль, — сказала она им, — но вам все равно придется подождать до субботы, когда не будет занятий в школе. А теперь я хочу, чтобы вы оба дали мне слово, что не будете приближаться к мистеру Вулфу и вести с ним разговоры по поводу щенка. Я запрещаю вам вступать с ним в какой бы то ни было контакт. Это понятно?
Слово ее племянника стоило немного, она это прекрасно знала. У него был свой особый кодекс бесчестности, который он унаследовал от своей матери и неукоснительно соблюдал. Но если он даст слово вместе с Джоном, то обязательно сдержит его. Джон заставлял своего товарища придерживаться этических принципов. Дружба у них была весьма своеобразная. Они напоминали тандем: всегда вместе, но сидят отдельно, один впереди, держит руль и крутит педали, второй работает у него за спиной, но при этом они часто меняются местами. То, что могло их объединять, было выше ее понимания, но с тех пор, как они с матерью Джона познакомили их в четырехлетнем возрасте, мальчики были неразлучны — если не по зову души (одному Господу известно, где в итоге окажется душа Трея, тогда как душа Джона определенно попадет на небеса), то, по крайней мере, по зову сердца, поскольку приверженности сердца воистину неисповедимы. Время от времени они ссорились, но каждый раз это длилось недолго. Трей приходил мириться в тот же день. Похоже, Джон стал для него единственным человеком в жизни, без которого он не мог обойтись и отношениями с которым очень дорожил.
— Даю слово, — сказал Джон.
— Трей?
— Я тоже.
Он то ли признал свое поражение, то ли внезапно полностью потерял интерес к этой теме, что было для него делом обычным. Он мог быть полностью захвачен чем-нибудь, но уже в следующую минуту весь его энтузиазм испарялся, словно лужа после короткого летнего дождя.
— Вот и славно, — с явным удовлетворением в голосе произнесла Мейбл. — Что будете делать перед ужином и выполнением домашних заданий?
— Мы пойдем к Джону, — быстро ответил за обоих Трей. — Я оставил у него дома свою бейсбольную перчатку.
— Что ж, очень хорошо, — сказала Мейбл, — но возвращайтесь к шести. Ты тоже обязательно приходи, Джон. У нас сегодня тушеная говядина.
— Звучит соблазнительно, тетя Мейбл, — ответил Джон.
Даже не перекусив, они заторопились, и, только когда Мейбл вошла в комнату своего племянника, чтобы положить в комод выстиранное постельное белье и его пижаму, она увидела лежащую на нем бейсбольную перчатку.
Кэти лежала, укрывшись одеялом с головой, поджав колени к самому подбородку и уткнувшись лицом в подушку. Сознание того, что ее родители окончательно покинули этот мир и она их больше никогда не увидит, наконец пропитало ее полностью, насквозь, до мозга костей. Она никогда не услышит их голосов, мама никогда не назовет ее своим любимым прозвищем — моя Сладкая Булочка, папа никогда больше не разбудит ее утром, как бывало, со словами: «Вставай и свети, солнышко мое». Они не приедут, чтобы забрать ее домой, в ее замечательную комнату, выступающее окно которой вплотную подходило к окну комнаты Лауры и являлось для них еще одним тайным каналом общения. Кэти больше никогда не зайдет в свой класс в Академии Винчестер, не сядет за парту со своими одноклассниками, не услышит объяснений любимых преподавателей. Все, что она любила и что было ей дорого, исчезло в то самое мгновение, когда прозвучало это ужасное слово сирота. Теперь ей всю свою жизнь придется прожить с этой старой женщиной, ее бабушкой, в этом потрепанном домишке в холодном и сером месте, где никогда не светит солнце и где ее единственными друзьями будут два незнакомых мальчика, которые носят ковбойские сапоги, а один из них безграмотно использует в речи двойное отрицание.
Внутри у нее, там, где раньше обитала любовь к родителям, образовалась гулкая пустота.
Кэти слышала звуки присутствия бабушки по ту сторону двери ее комнаты и знала, что та сейчас прислушивается, спит она или нет. Кэти замерла и затаила дыхание, пока не услышала тихие шаги, удаляющиеся по коридору в более теплое крыло дома, после чего плотнее натянула на себя одеяла и еще глубже зарылась лицом в подушку.
Глава 7
— Ладно, давай сначала направимся к твоему дому, на случай, если тетя Мейбл следит за нами, — сказал Трей.
Джон быстро оглянулся.
— Но мы же и так идем туда.
— Ошибаешься. Сделаем круг и отправимся к дому Волчища.
Джон резко остановился.
— Что? Ты ведь дал своей тете слово, что не пойдешь туда.
— А теперь, Тигр, послушай меня, — назидательно произнес Трей. — Ты сам вспомни, на что мы с тобой согласились. Она просила нас не приближаться к мистеру Вулфу и не заводить с ним разговоров по поводу его щенков. Это же ее слова, верно, Джон? Я внимательно ее слушал.
— Ну и что теперь? — спросил Джон.
— А то, что мы и не будем приближаться к нему. Мы просто стащим одного из щенков и даже не увидим мистера Вулфа.
Джон сжал челюсти, чтобы не стучать зубами. В это время дня, когда солнце уже село, а ветер дул с севера, на улице было очень холодно. Ему хотелось побыстрее убраться в дом, даже если это будет его собственное жилище, где пахло прокисшими бобами. Он снова пошел вперед.
— Ты с ума сошел, ТД. Ты собираешься забрать щенка, рассчитывая, что Волчище нас не застукает?
Трей торопливо шагал позади него.
— А как он нас увидит? Мы пройдем по переулку и подберемся к дому с задней стороны. Эта несчастная старушка колли, наверное, все сиськи себе отморозила, прячась под одним из этих сараев. Мы услышим писк щенков, схватим одного и убежим. — Он дернул Джона за рукав, чтобы тот остановился. — Джон, если мы не сделаем этого сегодня, завтра наверняка будет уже слишком поздно. Он просто возьмет топор и отрубит им головы, можешь не сомневаться.
— Но они еще питаются молоком, — возразил Джон. — Если щенка забрать у матери в таком раннем возрасте, он, скорее всего, умрет.
— Джон, почему тебе всегда нужно быть таким тупо практичным? Ну и что из того? Если мы его не спасем, ему все равно недолго жить после того, как мать перестанет вскармливать его. И мы сами можем заменить ему мать, будем кормить его молоком из бутылочки. Кэтрин Энн, наверное, даже понравится держать его на руках и кормить, как маленького ребенка. Будет на кого направить свои чувства, вместо того чтобы все время грустить.
— Да, это так.
У Трея были свои методы словесной обработки друга, которые обычно не приносили успеха, но на этот раз в том, что он говорил, был резон. Когда мать Джона умерла, ему тоже хотелось иметь какое-нибудь животное, которое можно было бы любить и ласкать, но он почему-то не рискнул просить отца завести кошку или собаку. Однако Трей был прав. Вообще-то, когда Трею в голову приходила какая-нибудь идея, Джон всегда разрывался между правильным решением и почти правильным. Ему больше всего на свете хотелось, чтобы у Кэти был свой щенок. С другой стороны, они пообещали тете Мейбл, что не будут иметь никаких дел с Оделлом Вулфом, и, как бы там Трей ни выкручивался, слово свое они все же нарушат.
— Слушай, ты сам знаешь, как Джил Бейкер любит приврать, — сказал он. — Откуда ему знать, что у колли мистера Вулфа появились щенки?
— Потому что он постоянно рыскает вокруг дома Вулфа и пытается высмотреть что-то противозаконное, чтобы натравить на него полицию. Мать Джила хочет, чтобы Волчище уехал отсюда, но, хотя тот действительно самовольно поселился там, шериф Тайсон не будет предпринимать никаких действий, пока нет доказательств, что тот нарушил закон.
— А почему бы нам действительно не подождать и поехать вместе с твоей тетей в приют для бездомных собак? — спросил Джон, с силой сжимая зубы, чтобы унять дрожь.
— Потому что я хочу загладить свою вину перед Кэтрин Энн за то, что я тогда сказал, и сделать это сейчас, сегодня вечером! Хочу увидеть ее лицо, когда я вручу ей этого щенка.
Это была еще одна особенность Трея: придумав какой-то план, он уже не мог ждать и рвался тут же его осуществлять. Ему обязательно нужно было получить — или выполнить — задуманное прямо сейчас!
— Нам нужно что-нибудь, чтобы укутать его, — сказал Джон.
Трей хлопнул его по плечу.
— Вот это уже по-нашему, Джон. Я спрячу его к себе под куртку.
Когда они добрались до проволочной сетки, которой был обнесен задний двор Оделла Вулфа, им пришлось уже закрывать заледеневшие носы руками.
— Господи всемогущий, — прошептал Трей, — ты когда-нибудь сталкивался с такой вонью?
— На калитке висячий замок, — заметил Джон.
На ограде была прикреплена большая табличка с надписью «ПРОХОД ВОСПРЕЩЕН».
— Мы перелезем через нее.
— Туда пойдет только один из нас. Второму придется остаться снаружи, чтобы помочь перелазить через забор.
Взгляды мальчиков встретились. В тишине раздавалось слабое кудахтанье усаживающихся на ночь кур. Спустились сумерки, серые и холодные, как промерзшая на морозе сталь, и ветер затих, как будто его прогнал быстро надвигающийся вечер. Единственный свет горел именно в курятнике, а не в ветхом покосившемся доме, хотя над его трубой вился дымок.
— Тогда пойду я, — заявил Трей. — А ты будь готов поймать щенка, когда я переброшу его тебе.
Джон внимательно осмотрел участок земли между переулком и хозяйственными пристройками. Это была ничья территория, где повсюду валялся какой-то мусор, отбросы и куски ржавого металла непонятного происхождения. В этом полумраке Трей, пробираясь к сараям, мог не заметить стекло битой бутылки или острую крышку консервной банки. Трей не думал о такого рода опасности и вполне мог поднять шум. А что будет, если колли не захочет отдавать своего щенка?
— У меня идея, — заявил Джон. — Давай сыграем в «камень, ножницы, бумага». Кто выиграет, тот и полезет.
Когда они с Треем играли в эту игру, Джон практически всегда выигрывал.
— А может, тот, кто выиграет, как раз и останется? — Трей вопрошающе посмотрел на друга.
— Полезу я, ТД. Я сделаю это тише, к тому же собаки меня любят.
— Ни за что, Джон. За щенком полезу я, чтобы потом с чистой совестью сказать Кэтрин Энн, что его для нее достал именно я. Ты, конечно, помогаешь мне, но все-таки это сделаю я.
— Ты только все испортишь! А вдруг мистер Вулф погонится за тобой? Тогда ты пропал.
— Обо мне не беспокойся, Джон, — уверенно произнес Трей. — Вечно ты за меня переживаешь.
— За тебя постоянно нужно переживать, — сказал Джон и подставил руки, чтобы Трей мог стать на них. — И, пожалуйста, не забывай смотреть под ноги.
Трей быстро забрался на забор и мягко спрыгнул оттуда на землю. Он показал Джону два поднятых вверх больших пальца и, пригнувшись, направился к пристройкам. Затаив дыхание и вцепившись пальцами в проволочную сетку забора, Джон следил за тем, как Трей скрылся в тени. Он надеялся, что ТД правильно выбрал сарай. Куры, должно быть, что-то почувствовали. Джон с ужасом услышал, как они подняли тревожное кудахтанье. И уже через секунду в грязном окне кухни смутно вырисовывавшегося в сумерках дома зажегся свет. Сердце у Джона упало. О Господи…
— Трей! — позвал он шепотом.
Но было уже слишком поздно. Из задней двери, мягко прикрыв ее за собой, бесшумно возникла темная фигура с лохматой бородой. Волчище! В руке он что-то держал. Ружье? Было уже довольно темно, но тот стразу заметил Джона и скомандовал:
— Стой где стоишь! — После этого мистер Вулф поднял предмет, который был у него в руке.
Ударивший Джону в глаза мощный луч фонаря ослепил его, и он едва не свалился с ног.
— Стой на месте, кому говорят! — снова произнес тот же голос.
— Д-да, сэр, — запинаясь, промямлил Джон.
Он услышал приближающиеся к нему осторожные шаги.
— Что ты здесь делаешь, мальчик?
Джон поднял руки, заслоняясь от бьющего в глаза яркого света.
— Я… я…
— Опусти руки, чтобы я видел твое лицо.
— Мне так ничего не видно.
— А мне наплевать. Главное, что я тебя вижу. Что ты вынюхиваешь тут через мой забор?
— Я не вынюхиваю, сэр.
Джон смотрел сквозь растопыренные пальцы и молил Бога, чтобы Трей увидел, что тут происходит, и ушел через улицу. Он услышал звон связки ключей, но сообразил, что он успеет убежать по переулку, прежде чем этот человек откроет калитку и схватит его.
— Чем это ты так потревожил моих кур?
— Ничем, — ответил Джон.
— Ну, тогда должно быть что-то еще… — Он посветил своим фонарем вокруг. Джон, по-прежнему ослепленный, ничего не слышал, но у этого человека действительно был слух волка. — Так-так, а тут у нас что? — сказал он, и Джон догадался, что Трей пойман.
Когда Джон наконец смог что-то рассмотреть, он с ужасом увидел замершего в луче фонаря Трея, у которого за пазухой что-то оттопыривалось; заметил он и еще кое-что: в руке у хозяина был свернутый в кольца кнут.
— Зачем ты залез ко мне во двор, мальчик? — требовательным тоном спросил Оделл Вулф. — И что за проказу ты собирался здесь сделать?
Джону хотелось крикнуть «Беги, Трей!», но он подозревал, что кнут хозяина может развернуться быстрее, чем бросок гремучей змеи, и захлестнуть шею Трея, прежде чем тот успеет сделать первые два шага.
— Никакую, — ответил Трей. — Я пришел не для того, чтобы проказничать.
— Тогда зачем же ты здесь?
— Мы пришли, чтобы взять одного из ваших щенков, — ответил Джон через сетку забора. — Мы слышали, что ваша колли ощенилась, и подумали, что… одного из них вам не будет жалко.
Луч фонаря снова резко направился на Джона, и тот опять прикрыл глаза рукой.
— А с чего это вы так решили? — спросил Волчище.
— Неважно, — сказал Трей. — Беги, Джон, и прямо сейчас!
— Ну… после того, как я поймал одного из вас, второй мне особо и не нужен, — растягивая слова, со зловещей медлительностью произнес мужчина, и Джон, вцепившись пальцами в металлическую сетку, почувствовал, как все внутри у него тоскливо сжалось.
— И что ты хочешь сделать с одним из моих щенков? — спросил Волчище Трея, вновь направляя луч фонаря ему в лицо.
— Мы хотим отдать его внучке миссис Эммы — Кэти Бенсон. У этой девочки погибли родители, и теперь она полная сирота. Мы подумали, что это как-то поддержит ее.
Трей говорил это сквозь сжатые челюсти и дрожал от холода. Джон тоже чувствовал, как мороз, пробравшийся ему под брюки, пощипывает кожу. На Волчище была легкая куртка, из-под которой выбивались края не заправленной в штаны рубашки, и мокасины на голую ногу, но это не смущало его, словно он сам был частью этой морозной ночи.
— Мы хотели обратиться в приют для бездомных животных в Амарилло, — из-за забора пришел на помощь другу Джон, — но для этого нам пришлось бы ждать субботы, а щенок нужен Кэти сейчас.
— Эмма Бенсон, — задумчиво повторил мужчина, опуская фонарь. — Так это щенок для ее внучки?
— Да, — сказал Трей.
— А почему нельзя было просто попросить, вместо того чтобы воровать его? Думаю, что мисс Бенсон не понравился бы ваш поступок.
— Потому что моя тетя сказала мне, чтобы я не имел с вами дел, — угрюмо произнес Трей.
— Неужели так и сказала? А кто твоя тетя?
— Не имеет значения.
Луч фонаря мистера Вулфа опять пригвоздил Трея на месте, и сердце Джона испуганно затрепетало. Мужчина медленно потер бедро своим кнутом, и Джон увидел, как крепко сжались его пальцы на рукоятке.
— Эй, да я вас знаю! — вдруг воскликнул он. — Ты тот маленький крикливый квотербек, с которым все в Керси связывают надежды на ближайшие годы. Ну а ты… — луч света по широкой дуге опять опустился на Джона, — ты — Джон Колдуэлл, его принимающий. Так-так.
— Откуда вы нас знаете? — спросил Трей.
— Видел, как вы играете, — тихо усмехнулся тот. — Мейбл Черч — вот кто твоя тетка. И она была сто раз права, когда сказала тебе держаться подальше от моего двора. — Он отстегнул от пояса связку ключей и бросил ее через забор Джону, который, машинально выставив руку, поймал их на лету. — Хорошо, — одобрительно хмыкнул Волчище. — А теперь открывай калитку.
— Вы имеете в виду… что хотите выпустить Трея? — спросил Джон.
— Он придавит щенка, если станет перелазить через забор. — Мужчина снова усмехнулся и покачал головой. — Вы, ребята, должно быть, много думаете об этой девочке, если решились ради нее прийти к моему дому. Что, такая красивая?
— Да. Очень, — сказал Трей.
— И человек хороший?
— Да! — хором ответили мальчишки.
— Тогда я не удивлен, что она внучка Эммы Бенсон. — Губы мистера Вулфа растянулись в улыбке. — Двое мальчишек и красавица девочка. При решении таких уравнений никогда ничего хорошего не получается. Потом бросишь эти ключи мне обратно, Джон Колдуэлл, а теперь, ребята, давайте домой, ужинать. И не забудьте сначала покормить это живое существо, а уж потом будете есть сами. Намочите край тряпки в теплом молоке и дайте щенку высосать его. А в следующий раз, если вам от меня что-то понадобится, лучше просто попросите.
Когда Джон в конце концов сумел открыть замок калитки, руки у него совершенно онемели от холода и он их совсем не чувствовал.
— Обязательно, сэр, — пообещал он, бросая ему ключи, хотя нервы его до сих пор были напряжены до предела: вдруг Волчище передумает и в последний момент хлестнет Трея своим кнутом?
Но Волчище позволил Трею спокойно выйти. Мальчишки бросились бежать от калитки вдоль по переулку, а Трей на ходу все время бережно придерживал маленький теплый комочек у себя под курткой. Через некоторое время они остановились, чтобы перевести дыхание и насладиться своим удивительным триумфом. Тяжело дыша, Джон сказал:
— А Волчище этот не такой уж плохой. Видел, как мы играем, да к тому же, судя по всему, знает мисс Эмму.
— Точно, — согласился Трей. — У себя в сарае он оставил электрический обогреватель для собак и подложил им целую кучу подстилок. Как думаешь, что он имел в виду, когда говорил про решение какого-то уравнения?
— Понятия не имею, — ответил Джон.
Глава 8
Когда мальчики через задние двери ворвались в теплую кухню и притормозили на пороге, словно наткнулись на горячую преграду, Мейбл Черчбросила на них неодобрительный взгляд.
— Ни слова сейчас, тетя Мейбл, — быстро произнес Трей, расстегивая змейку своей куртки. — Я понимаю, что у меня большие проблемы, но сначала мы должны позаботиться об этом щенке. Его нужно накормить и обогреть.
— Мы должны намочить кончик тряпки в теплом молоке, чтобы он высосал его, тетя Мейбл, — виноватым тоном добавил Джон.
— Да ну! — сказала она на удивление спокойным тоном.
После этого Мейбл взяла у Трея дрожащий пушистый клубочек и завернула его в заранее приготовленное большое махровое полотенце. Вынув из микроволновки бутылочку с подогретым молоком, она взяла с кухонной стойки уже лежавшую там пипетку и вставила ее в крошечный ротик. Мальчишки обменялись непонимающими взглядами: откуда она могла все знать?
— Выходит, вы все-таки пересеклись с Оделлом Вулфом, хотя я вам строго запретила это делать. Джон, за тебя я ответственности не несу, но ты, Трей Дон, будешь наказан.
— Да, мэм, — пробормотал Трей таким голосом, как будто его собирались лишить десерта, если он не допьет свое молоко. — Она нашла у меня в комнате бейсбольную перчатку и сразу догадалась, что мы затеяли, — беззаботным тоном продолжил он, обращаясь к Джону.
— Поэтому ты останешься здесь, пока мы с Джоном отнесем этого маленького парня, — заявила Мейбл, — и тебе будет приятно узнать, что мисс Эмма высоко оценила твою идею подарить Кэти щенка.
От возмущения Трей так широко раскрыл рот, что Джону показалось, будто он буквально видит бурлившие у него внутри чувства. В глазах застыл ужас, он не верил собственным ушам.
— Что? — воскликнул Трей. — Тетя Мейбл, вы не можете так поступить со мной! Я жизнью рисковал ради этого щенка!
— Вот именно. Спасибо, что напомнил. А теперь отправляйся в свою комнату без ужина и не выходи оттуда, пока я не разбужу тебя завтра утром.
— Тетя Мейбл, ну пожалуйста… Не наказывайте меня таким образом. — Взгляд его совсем погас, голос звучал удрученно. — Прошу вас, тетя Мейбл. Вы не можете так обойтись со мной.
Молоко в бутылочке закончилось, и Мейбл уложила закутанного щенка на подстилку в приготовленную коробку.
— Боюсь, что я не могу поступить иначе, Трей. Ты должен усвоить, что нужно платить за то, что нарушил свое обещание. Я дам тебе еще один шанс доказать, что ты в состоянии держать данное тобой слово. Я хочу, чтобы ты пообещал мне, что не только и носа не высунешь из своей комнаты до завтрака, но даже и дверь не откроешь. Представляю, как ты проголодаешься к тому времени.
— Тетя Мейбл… — Голос Трея сорвался в умоляющее причитание, он чуть не плакал.
— Пообещай мне — прямо здесь!
— Ох, ну ладно. Я обещаю.
— Подтверди свое обещание перед Господом, Джоном и мной.
Понурившись, Трей сказал:
— Я обещаю не открывать дверь моей комнаты и не выходить оттуда, пока вы утром не позовете меня.
Джон, безмолвный, с каменным лицом, как у индейского тотемного идола, не смел поднять глаза на Трея. Любой его взгляд сразу бы выдал то, что они оба знали. Трей вылезет через окно своей спальни и направится к мисс Эмме еще до того, как тетя Мейбл успеет вставить ключ в замок зажигания своего «кадиллака» — и все это будет сделано без нарушения данного ей слова. Она была самая славная женщина в городе, но как же можно быть такой… ну, простодушной, что ли?
Тетя Мейбл надела свое пальто и набросила на плечо сумочку.
— Джон, — сказала она, — подозреваю, что сегодня ты будешь ужинать с мисс Эммой и ее внучкой. У них на ужин тоже жаркое.
Джон по-прежнему не поднимал глаз на Трея, когда она взяла коробку со щенком и сунула ее в его непослушные руки. Затем она обернулась к своему племяннику.
— Трей, а ты сейчас иди в свою комнату и займись домашним заданием.
— Да, мэм, — ответил Трей.
— И не смей хлопать дверью.
— Нет, мэм.
— Я обязательно скажу Кэти, что это ты достал для нее щенка, Трей, — произнес Джон.
— И еще скажи, что я надеюсь, он ей понравится, — ответил тот и уныло побрел по коридору. Они слышали, как за ним мягко закрылась дверь его спальни.
— Мне кажется, что он перенес это очень стойко, — с непроницаемым лицом заметил Джон.
— Ох, так ли это? — Миссис Мейбл вздохнула.
Пока Мейбл вела машину несколько кварталов к дому Эммы Бенсон, Джон держал коробку на коленях. Появление Трея без приглашения — разумеется, после того, как его тетя уйдет от мисс Эммы, — было всего лишь вопросом времени, но первым, кто увидит выражение лица Кэти, когда ей преподнесут щенка колли, будет именно он, Джон. После самой Кэти щенок этот был самым прелестным созданием, какое Джону доводилось когда-либо видеть. Сейчас он спал и видел какие-то сны, а воображение Джона рисовало картины, как этот маленький розовый носик тычется в мягкую щеку Кэти, как ее глаза блаженно закрываются от этого бархатного прикосновения — все девчонки почему-то так делают. Он чувствовал себя предателем, ибо радовался тому, что первая признательность Кэти достанется не Трею, и жалел тетю Мейбл, которая очень расстроится, если, вернувшись домой, заглянет к Трею в комнату и не обнаружит его там. А может, она и не станет проверять. Может, доверие к собственному племяннику защитит ее от этого.
Эмма открыла им парадную дверь еще до того, как они постучали.
— Я рассказала Кэти про щенка, — сразу заявила она, отступая в сторону, чтобы они могли побыстрее зайти в дом. — И она тут же вскочила со своей кровати. Даже не знаю, как мне вас благодарить, Джон.
— Это была идея Трея подарить ей щенка, мисс Эмма.
— Он получит свою долю благодарности за это, когда придет время. Как он воспринял свое наказание, Мейбл?
— Собственно говоря, очень стойко. Он осознал, что на этот раз переступил черту. Я наказала его так, как ты мне посоветовала — не дала ему возможности лично подарить щенка, и сейчас он сидит у себя в комнате, где и будет находиться до утра.
— Уф-ф. — Эмма вздохнула. Затем она похлопала подругу по плечу. — Что ж, я горжусь, что ты все-таки настояла на своем, Мейбл. А теперь давайте познакомим мою внучку Кэти с ее новым питомцем. Она сейчас в кухне, помешивает жаркое, чтоб не подгорело. Джон, ты, разумеется, поужинаешь с нами.
Она сняла с него вязаную лыжную шапочку и повесила ее на вешалку в прихожей. Никто из них не заметил, как Эмма украдкой усмехнулась.
Джон был уверен, что волосы у него торчат в разные стороны. Из-за этой коробки в руках у него не было возможности хотя бы немного пригладить их, и оставалось только надеяться, что Кэти каким-то чудом не обратит на это внимания. И она действительно ничего не заметила. Когда девочка, раскрасневшаяся от жара и ожидания того, что ей принесут, повернулась к нему от кухонной плиты, она, похоже, вообще не увидела его. Она сразу же подошла и заглянула в коробку, а Джон, воспользовавшись моментом, посмотрел на свое отражение в стекле окна над умывальником и чуть не поперхнулся от неожиданности, увидев там лицо Трея. Друг тут же исчез, потому что в этот момент тетя Мейбл тоже повернулась, чтобы похлопать Джона по спине.
— С тобой все в порядке, Джон?
— Да-да, тетя Мейбл, все нормально. Просто что-то попало в горло.
— О-о-ох, — воркующим голосом простонала Кэти и, подняв пушистый клубочек вместе с подстилкой, нежно прижала его к груди под подбородком; ее полный восторг до мельчайших деталей совпадал с тем, как представлял себе эту картину Джон.
Эмма одобрительно взглянула на Джона.
— Отличный ход, мистер. Передайте мои комплименты своему закадычному другу.
— Он такой мягкий и теплый, — промурлыкала Кэти и поцеловала крошечную головку. — Бабушка, он действительно мой? И я буду его хозяйкой?
— И ты будешь его хозяйкой, — подтвердила Эмма.
— У меня никогда раньше не было животных. А он такой… такой красивый.
— А ничего, что это мальчик? — спросил Джон, озабоченно глядя на нее. — Мы не знали…
— Это замечательно, что он мальчик. — Девочка наконец-то посмотрела на Джона, и сердце его сжалось: складывалось впечатление, что она только сейчас заметила его присутствие. — А где же твой закадычный друг?
— Дома, делает уроки, — ответила за него миссис Мейбл, — но я точно знаю, что он будет в восторге, узнав, что тебе щенок понравился. Кстати, я — Мейбл Черч, тетя Трея.
— Я слышала о вас много хорошего, — сказала Кэти, вытаскивая из-под полотенца, в которое был завернут щенок, руку и протягивая ее Мейбл, а Джон подумал, какой взрослой и вежливой она выглядит при этом. — Очень приятно познакомиться с вами лично. Пожалуйста, поблагодарите Трея от моего имени, хорошо? А ты, Джон… — Девочка повернулась к нему, и у него снова начались проблемы с дыханием, когда она посмотрела ему прямо в глаза. — Тебе от меня тоже большое спасибо. Щенок мне очень понравился.
— Что ж, на этой мажорной ноте я, пожалуй, откланяюсь, — с улыбкой произнесла Мейбл.
Эмма пошла провожать ее, в то время как Джон неловко мялся посреди кухни, а его взгляд метался между белокурой головой Кэти, склонившейся над щенком, и окном. Он по-прежнему держал в руках коробку и не знал, куда ее положить. На столе, накрытом для ужина, стояли три тарелки с ложками, а также еще одна подставка под тарелку по диагонали от того места, где, как он догадывался, будет сидеть он сам.
Он понял, для кого это место, только когда тетя Эмма вернулась в кухню и сказала:
— Джон, выгляни на улицу и скажи Трею Дону, чтобы он заходил в дом. Мы же не хотим, чтобы он там окончательно заледенел.
Глава 9
Она была уверена, что, как только ощущение новизны, связанное с ее появлением, исчезнет, мальчики забудут о ней. В конце концов, она была девочкой, а мальчишки с девчонками не водятся.
— Как долго Трей с Джоном будут за мной присматривать? — спросила она у своей бабушки.
Было это в конце февраля. В саду взошли нарциссы, пробившись сквозь поверхность земли, и радовали глаз своими нежными золотыми бутонами, и теперь им всем предстояло научить Руфуса держаться от них подальше. Мальчики помогали ей воспитывать щенка, практически каждый день занимаясь этим после обеда.
— Нет, нет, Руфус! — приговаривали они, видя, что тот направляется в сторону клумб, и при этом тихонько хлопали в ладоши, чтобы не испугать его. — Давай сюда, мальчик. Сюда, — добавляли они, постукивая по стволу дерева или уговаривая щенка пойти в другое место.
— А что? Ты устала от них? — спросила ее бабушка.
— О нет. Я просто подумала о том, что пора бы им уже перестать носиться со мной.
— Если раньше был разговор о каком-то фиксированном периоде времени, дорогая, то теперь все это в прошлом. Им нравится быть с тобой рядом. И они рады быть твоими друзьями.
Кэти находила странным иметь в друзьях двух больших мальчиков, но ей это тоже было приятно. Не будь Трея и Джона, она бы еще больше скучала по Лауре и их родному дому. Ее одноклассники в средней школе Керси были довольно дружелюбны, но они стеснялись ее. Они очень скоро выяснили, что она умна. Кэти заканчивала писать контрольные раньше всех и после этого читала книжки из библиотеки; учителя вызывали ее в основном в тех случаях, когда никто не знал ответ на поставленный вопрос, и читали ее сочинения в качестве примера для остальных, подчеркивая, что именно так и нужно писать творческие работы. Когда учителя хвалили Кэти за аккуратность и каллиграфический почерк, она краснела и смущалась под пристальными взглядами всего класса, но не настолько, чтобы стать одной из них и начать делать свои уроки неряшливо.
Трей и Джон чувствовали себя с ней абсолютно комфортно и не страдали из-за того, что она была «одаренным и талантливым ребенком», мечтала стать врачом и могла говорить по-французски. Они не считали странным, что за партой она сидела с прямой спиной, скрестив ноги в лодыжках. Ее учили, что хорошая осанка способствует росту.
Бейсбольный сезон, когда мальчикам придется после уроков ходить на тренировки, еще не начался, так что они могли располагать своим временем и проводить его с Кэти. Они постоянно околачивались неподалеку, с глупыми ухмылками на лице, делая вид, что просто проходили мимо или совершенно случайно оказались по соседству. Их нередко можно было увидеть направляющимися в библиотеку округа, где работала мисс Эмма, если школьный автобус завозил Кэти после уроков туда, или гуляющими в парке, куда она водила Руфуса, или в первой баптистской церкви: ее бабушка договорилась, чтобы девочка могла практиковаться здесь игре на пианино. Казалось, они использовали малейший повод или намек на приглашение, чтобы находиться рядом с ней.
— Нам с Треем требуется помощь по математике, Кэти. Ничего, если мы после школы зайдем к тебе домой?
— Ну конечно, Джон.
— У моей тети на чердаке сложена уйма разных охотничьих трофеев. Хочешь посмотреть на них, Кэтрин Энн?
— С удовольствием, Трей.
— Давай сегодня после школы побросаем Руфусу летающую тарелку. Что скажешь?
— Отлично, мальчики.
— У тети Мейбл есть мешок старого латука для Сэмпсона. Не возражаешь, если мы скормим его ему?
— Прекрасная идея.
Она ожидала, что ко времени, когда отцветут нарциссы, все это закончится, но ошиблась.
Однажды они застали Кэти в мрачном настроении.
— Что случилось? — спросил Джон, усаживаясь рядом с ней на крыльцо дома ее бабушки. Трей расположился с другой стороны, рядом с Руфусом.
— Мой папа совсем не оставил денег на мое содержание, и сейчас я являюсь финансовой обузой для своей бабушки, — ответила она.
— Ох, откуда ты это знаешь? — спросил Трей.
Кэти пересказала им разговор Эммы с мисс Мейбл, который она случайно подслушала. «Как я и предполагала, Сонни перед своей смертью остался без гроша, — доверительно сообщила подруге Эмма, думая, что Кэти в доме нет. — Они жили совершенно не по средствам, и весь их стиль жизни зиждился на кредитах. Он пропускал платежи по страховке, и все было заложено-перезаложено. Деньги от продажи их дома и всего имущества уйдут кредиторам. И после этого ничего уже не останется».
Затем она добавила, что теперь ей действительно нужно будет беречь каждый пенни, чтобы достойно обеспечить Кэти, но она с этим справится. У нее еще остались деньги, отложенные со страховки Бадди, и это поможет погасить расходы на обучение в колледже. Она обратится в администрацию округа, чтобы для нее сдвинули срок выхода на пенсию по возрасту, установленный для ее должности, и ничего страшного, если ей не доведется съездить в Англию, как планировалось до этого.
К этому времени Кэти поняла, что у ее бабушки не так уж много денег. Эмма всегда проверяла, сколько стоит каждая из покупок, доедала всю пищу и выключала свет, если в нем не было необходимости, — вещи, о которых в семье Кэти никто особенно не заботился. Ей было ужасно неприятно узнать, что бабушке придется от многого отказаться из-за нее.
— Она просто любит тебя, Кэтрин Энн, — сказал Джон, — и поэтому легко приносит такие жертвы.
— Да, — согласился с ним Трей. — Лучше потратить деньги на тебя, чем на эту дурацкую поездку в Англию.
На душе у Кэти потеплело. Иногда, сидя между мальчиками, она чувствовала себя так, словно находилась в безопасной долине. Они, как дружественные горы по бокам, прикрывали ее от ветров и бурь.
— Вы правда так думаете?
— Да! — хором воскликнули мальчики.
Они были разные, как хлеб и масло, но при этом так же прекрасно подходили друг другу. Джон, тихий и спокойный, терпеливый и вдумчивый, был как все, растворялся среди других. Трей же всегда выделялся. Его присутствие ощущалось сразу, будь то классная комната, коридор, кафетерий, школьный автобус. Не заметить его было невозможно. «Он такой кипучий», — говорила о нем его тетя, и Кэти была с ней полностью согласна. Ее бабушка объяснила ей, что вызывающее поведение Трея было защитой против той боли и унижения, которые он испытал от своих родителей, не хотевших его рождения. Если бы его дядя был жив, Трей мог бы вырасти совсем другим мальчиком. Харви Черч был настоящим мужчиной, знатным охотником и рыбаком, который жестко взял бы его в свои руки, а Трей по своему характеру еще бы и обожал его за это. Но через четыре месяца после того, как Трей переехал жить к ним, его крепкий и здоровый дядя неожиданно умер от сердечного приступа, и мальчик остался на попечении у своей вышедшей на пенсию тетки, которая с трудом справлялась со своенравным племянником, совсем юным да ранним.
Несчастная мать Джона умерла, когда ему было семь, а его отец был сильно пьющим человеком.
Так что Трей тогда во время урока мисс Уитби сказал все правильно. Все они в большей или меньшей степени были сиротами, и это как-то по-особому связывало их. Без Трея и Джона она бы не выдержала учебу средней школы Керси.
Зима закончилась, наступила весна, и всей троице исполнилось по двенадцать лет. Две недели в марте Трей был старше Джона на целый год. Трей — по крайней мере, для себя самого — рассматривал разрыв в их возрасте на четырнадцать дней как повод для внутреннего торжества, поскольку это давало ему некоторое превосходство перед другом.
Мальчики стремительно росли, и в процессе взросления их внешность менялась, ребяческие черты постепенно стесывались — точно так же, как фигурка Кэти теряла угловатые формы, присущие маленькой девочке. Чтобы отметить последний год их детства, Мейбл решила устроить у себя на заднем дворе вечеринку по случаю дней рождения Трея и Джона. Здесь Кэти впервые увидела отца Джона, Берта Колдуэлла. Она знала, что он работает на нефтяном промысле и большую часть времени находится в отъезде. Джон никогда о нем не говорил, и те дни, когда отец был дома, он проводил у тети Мейбл. Во время таких «пересменок» Берт сильно пил. На вечеринку он приехал трезвым, чисто выбритым, в наглаженных джинсах и накрахмаленной белой рубашке с длинными рукавами; в Керси на таких мероприятиях это был типичный наряд «мужиков», как называла их ее бабушка. Ростом он был ниже Джона, но более коренастый и крепкий. Джон при нем вел себя как-то настороженно, а мистер Колдуэлл, казалось, чувствовал себя скованно в присутствии сына. Кэти было жалко их обоих. Неужели мистер Колдуэлл не понимает, насколько ему повезло иметь такого сына, как Джон? И как Джон не может понять, какой он счастливчик, что у него есть отец?
На празднование дня рождения Кэти в апреле ее бабушка пригласила приехать Лауру; в это время как раз должно было наступить обещанное знаменитое цветение полевых цветов в прерии.
— Что за?.. — непонимающе воскликнула ее лучшая подруга, одетая в модный костюм и подобранный в тон берет, как только увидела Кэти в зале ожидания в аэропорту Амарилло.
Кэти уклонилась от объятий Лауры и только поплотнее запахнулась в свою джинсовую куртку.
— Они все здесь так одеваются.
Ужасное впечатление Лауры от нового дома Кэти и всей окружающей обстановки смягчили только Трей и Джон.
— Они просто потрясающие, — заявила она. — Ради таких ребят я готова была бы смириться со всеми этими кактусами и верблюжьими колючками.
Лаура была самой добродушной девочкой из всех знакомых Кэти. И она, конечно, не хотела, чтобы ее жалость к Кэти по поводу стесненных обстоятельств, в которых та жила, как-то задели чувства ее подруги и разбудили в ней тоску по родителям, Винчестеру, бывшим одноклассникам и прекрасному дому в престижном районе, где она выросла.
Джон мгновенно почувствовал меланхолическое настроение, охватившее Кэти после отъезда Лауры.
— Ты скучаешь по ней, да? — спросил он.
В этот раз она впервые увидела, как Джон с Треем чуть не подрались.
— Да, — ответила Кэти. — По ней и по всему тому, что было раньше.
— Слушай сюда, Кэтрин Энн, — командным тоном произнес Трей, встав перед девочкой во весь свой рост. Казалось, что, заслонив от нее солнце, он мог заставить ее не думать о своей прошлой жизни. — Теперь мы твои друзья. И тебе здесь нравится. Скажи нам, что тебе не хочется возвращаться туда, откуда ты приехала.
— Оставь ее в покое, ТД, — сказал Джон, потянув товарища за рукав.
— Нет уж! — Трей резко выдернул руку, и его лицо исказилось в гримасе ревности. Похоже, он даже запаниковал — Кэти сразу поняла это. — Ты же не хочешь уехать от нас, правда, Кэтрин Энн?
— Я…
Слезы, набежавшие на глаза, покатились по ее щекам. Горло сжало спазмом от воспоминаний — походы с родителями на пляж, в музеи и на концерты пианистов, дни, наполненные теплым солнечным светом и прохладным морским бризом, — и она не смогла дать ему ответ, который он так хотел услышать от нее.
— Ну посмотри, что ты наделал? — со злостью в голосе одернул его Джон. — Из-за тебя она снова потеряла голос. Все в порядке, Кэти. Ты можешь скучать по Лауре и по всему тому, что было у тебя раньше, сколько хочешь.
— Заткнись, Джон! — Трей толкнул друга. — Ничего не в порядке! Ты вообще скоро договоришься до того, что она уедет от нас!
Джон тоже толкнул его в ответ, устремив на Трея такой злой взгляд своих темных глаз, что Кэти быстро встала между ними, прежде чем они перешли на кулаки. Она никогда раньше не видела Джона рассерженным.
— Мальчики! Мальчики! Я не собираюсь никуда уезжать! — воскликнула Кэти, выходя из состояния подавленности. — Ну как я могу куда-то уехать и бросить свою бабушку, вас и Руфуса?
Трей перевел переполненный яростью взгляд с Джона на нее.
— Обещаешь? — спросил он, и она увидела недобрый огонь, горевший в его глазах.
— Обещаю.
— И все же, Кэти, грустить — это вполне нормально, — сказал Джон, бросив на Трея еще один грозный взгляд, словно приглашая его поспорить.
Эта вспыхнувшая из ничего ссора неожиданно раскрыла для нее удивительную важность, которую она, как выяснилось, играла в их жизни, и поэтому Кэти решила сохранить в тайне их с Лаурой планы вместе поступить в Южнокалифорнийский университет, чтобы осуществить общую мечту — стать врачами.
Глава 10
Вчерашние дети превратились в подростков, и Эмма с Мейбл часто обсуждали и отслеживали изменения во взаимоотношениях этой троицы. Было всего лишь вопросом времени, когда мальчики обратят внимание на растущую у Кэти грудь, а она начнет замечать их наливающиеся мужской силой бицепсы. До этого момента они просто дружили. Когда Трей и Джон были свободны от тренировок, они приходили после уроков вместе с Кэти к ней домой и играли с Руфусом. Вечерами мальчики делали вместе с ней уроки, а иногда даже сидели на занятиях, которые Кэти проводила с преподавателем, приходившим к ней на дом. Они частенько оставались на ужин, и им обоим это очень нравилось. Джону обычно приходилось готовить себе дома самому, а Трей предпочитал изысканную кухню Эммы печально известной, безвкусной стряпне своей тетки Мейбл. Они также продолжали посещать первую баптистскую церковь, чтобы послушать, как Кэти играет на пианино.
Казалось, ее общество им никогда не надоедало, и они гордились тем, что она знает много такого, чему может научить их, например, как наложить шину или как звучит то или иное слово по-французски. Обе женщины с удовлетворением слушали, как они повторяют новые фразы на французском языке, выученные за ужином, которыми они, разумеется, хвастались перед своими приятелями в школьном кафетерии.
— Pass-moi le sel, s’il te plaît, Trey. (Трей, пожалуйста, подай мне соль.)
— Avec plaisir, mon amie. Et le poivre aussi? (С удовольствием, мой друг. И перец тоже?)
— Oui, s’il te plaît. (Да, если тебе не трудно.)
— Il me plaît. (С удовольствием.)
«Быть может, их союз распадется сам собой, когда мальчики начнут откликаться на искушения, связанные с другими девочками, которые уже начинают на них бросаться?» — думала Эмма. И где тогда окажется Кэти? Ее внучка до сих пор так и не завела себе подруг среди женской половины ее класса. У нее были знакомые девочки из воскресной школы и в школьном музыкальном ансамбле, но никто из них не стал ей настолько близок, чтобы проводить с ней время после уроков.
А может быть, в их отношениях произойдет вполне предсказуемый поворот, который оставит Джона в стороне, потому что всем вокруг — за исключением только самой Кэти — было понятно, что Трей влюблен в нее. И, разумеется, все, кроме Трея, видели, что Джону Кэти тоже очень нравится. Будет ли этот вероятный любовный треугольник развиваться и дальше, порождая вокруг себя новую боль и новые проблемы?
Женщины ждали и наблюдали, но один день рождения сменялся другим, а эта троица так и продолжала быть неразлучной, а их союз оставался нерушимым.
— Что в Кэти есть такого, что приводит Трея в столь трепетный восторг, особенно если учесть ее пренебрежительное отношение к футболу? — спрашивала Эмма у Мейбл. — Джона я понимаю. В Кэти он находит такого же соратника-скитальца… А еще близость по уму и по сердцу… Но Трей Дон? Как думаешь, возможно, их удерживает вместе общее сиротское начало?
— Вне всякого сомнения, но я считаю, что Трей, как и Джон, видит в Кэти то, чего не хватает ему самому. Конечно, он еще слишком юн, чтобы осознавать это, но он похож на молодой побег в глухом лесу, который инстинктивно тянется к свету, чтобы выжить.
— О чем это ты сейчас, Мейбл Черч?
— Я говорю о честной прямоте, — ответила та. — Простая и старомодная черта, присущая Кэти и Джону, которая полностью отсутствует у Трея. Его должен вести за собой какой-то пример. У меня ушло много времени, чтобы наконец понять это, но я горжусь тем, что Трей все-таки тянется к солнцу, хотя для него более естественно было бы прятаться в тени.
Эмма подумала над высказываниями Мейбл и решила, что, несмотря на витиеватость ее речи, та попала в точку. Конечно, у Джона и Трея было столько общего, что они вполне могли бы быть братьями-близнецами, и любой нормальный американский мальчик просто не мог бы не влюбиться в Кэти. Между тем она была согласна с Мейбл, что только этими причинами нельзя объяснить особую потребность Трея в своих друзьях. Все упиралось в их надежность (хотя Эмме еще предстояло выяснить, откуда это качество взялось у Кэти). Трей осознавал, что под их влиянием он вел себя лучше и был в большей безопасности. Эмма считала, что у Мейбл были все основания гордиться своим племянником, поскольку по мере того, как он становился более привлекательным внешне, как развивались его спортивный талант, ум и обаяние, ему могло сойти с рук очень многое, так что в итоге любой мог простить ему что угодно. Ее беспокоило лишь то, что непоколебимая вера в Кэти и Джона делала Трея уязвимым перед разочарованиями, а ее внучку и Джона ставила перед лицом последствий этих разочарований. Людям свойственно не оправдывать чьих-то ожиданий, а особый склад характера Трея предполагал, что, будучи однажды преданным, он, вполне вероятно, впоследствии не станет спасать когда-то прочные отношения. Тем не менее, несмотря на пробуждающиеся гормоны и заметные изменения, которые происходили с их телами, их союз продолжал оставаться стойким и нерушимым.
А затем наступила их шестнадцатая весна.
Глава 11
Он был болен. Теперь в этом не было уже никаких сомнений. У него была температура, челюсть опухла. Трей понятия не имел, что с ним, но понимал, что не должен говорить об этом тренеру Тернеру. Тот точно отошлет его домой. Это был первый день их весеннего сбора, и в итоге он мог пропустить схватку в пятницу вечером, на которой была возможность показать себя тренеру так, чтобы тот мог рассчитывать на них накануне наступающего летнего сезона: стартовый квотербек и ресивер, способные в ближайшие два года вывести их команду на первенство штата. Нужно было хоть как-то облегчить жизнь тренеру, жена которого постоянно болела, а дочь устраивала ему скандалы. К тому же в пятницу на трибунах будет присутствовать рекрутер из университета Майами во Флориде, приехавший посмотреть, на что они с Джоном способны, и, если у Трея будет недостаточно практики, он может похоронить их шансы на стипендию, дающую возможность играть за «Майами Харрикейнс».
Он должен это преодолеть. Он уверен, что сможет перебороть недуг. Пить побольше воды и другой жидкости, хорошенько отдохнуть. Это просто вирус или какая-то инфекция, которая попала ему в зуб. Десны у него были неестественно красными и воспаленными. А еще это может быть из-за нарывающего зуба мудрости, в прошлом году Кэти удалили такой. Он будет принимать аспирин и полоскать рот специальной жидкостью, чтобы немного облегчить ситуацию, а в конце недели пойдет к зубному врачу.
Это был такой период, который он не забудет никогда. Во-первых, это был один из немногочисленных случаев в его жизни, поскольку он вообще очень редко болел; его миновало большинство детских заболеваний, его не брали простуда, грипп и расстройство желудка. К тому же в пятницу, в последний день перед весенними каникулами, он пригласил Кэтрин Энн быть его девушкой. Он всегда, с того самого первого раза, когда увидел, как она выбежала из дома проверить, как дела у ее снежной королевы, испытывал к ней дружеское участие, но до какого-то момента это чувство не превращалось во что-то определенное, а тут ему вдруг захотелось, чтобы Кэтрин стала для него чем-то бóльшим, чем лучший друг. Это произошло одним весенним днем, когда она вошла в кабинет английского языка. На ней был новый свитер «лазурного цвета», как ему объяснили, который удивительным образом оттенял ее волосы, кожу и голубые глаза, — и у него едва не остановилось сердце. Улыбка, которую Кэти бросила ему, тут же погасла, и, усаживаясь, она с тревогой в голосе спросила:
— Что с тобой?
А у него перехватило дыхание, и он не смог ответить. То, как он о ней думал до сих пор, исчезло раз и навсегда, словно товарищ по играм, придуманный мальчиком из песенки «Пафф, Волшебный Дракон». Его прежнее чувство к ней просто закончилось. Та Кэтрин Энн, которую он знал когда-то, пропала. Драконы живут вечно, в отличие от маленьких мальчиков… или маленьких девочек.
Трей не знал, что ему делать со своими новыми мыслями о ней. Это действительно застало его врасплох. Он думал, что если что-то предпримет, то безвозвратно потеряет то, что к нему уже никогда не вернется. Тот особый мир, который они с Джоном и Кэти создали для них троих, уже никогда не будет таким же, как раньше.
Некоторое время Трей все это обдумывал, взвешивал, что может потерять, а что приобрести, но Кэти с каждым днем становилась все прекраснее; вокруг нее начали виться старшеклассники, на которых его власть уже не распространялась, и он понял, что должен действовать.
— Я хочу предложить Кэтрин Энн постоянно встречаться со мной, — сказал он Джону.
— Да ты и так с ней постоянно встречаешься, ТД.
— Нет-нет. Я имел в виду совсем другое.
— Ты хочешь сказать, что Кэти будет теперь только твоей, без меня в этом уравнении?
Слово «уравнение», произнесенное Джоном спокойным, серьезным тоном, вызвало из памяти старое воспоминание. Так говорил Волчище! Трей уже забыл об этом, но Джон, оказывается, помнил. Теперь стало понятно, что имел в виду тот человек. Но… Джону нет места в уравнении? Черт, да нет же, он вовсе не это хотел сказать! Джон был его закадычным другом. Он был для него как колышек, к которому его тетка подвязывала помидоры на огороде; не то чтобы Трей не мог стоять на ногах самостоятельно, но Джон был опорой и поддержкой, несмотря на то что половину времени они с ним обязательно препирались по какому-нибудь поводу.
— У меня это просто случайно вырвалось, — протестующе произнес Трей. — Я имел в виду, что хочу встречаться с ней постоянно в другом смысле. Ну, она будет носить куртку с моим номером на спине. А ходить мы будем, как и прежде, вместе — ты, я и Кэтрин Энн. Только теперь она будет моей девушкой, а тебе — подругой. Так ведь тебе подойдет, правда? Ты будешь любить ее как брат, а я… я люблю ее как девушку. Ты ведь думаешь о ней как о сестре?
— Конечно, — ответил Джон. — Кэти для меня… как солнце в окошке. — Он по-братски ткнул Трея в плечо. — А ты — как темная туча.
Трей ухмыльнулся ему в ответ.
— Я знал, что с тобой все будет в порядке, просто хотел убедиться. Знаешь, Кэтрин Энн тебя тоже любит, просто немного по-другому.
— Я в курсе, ТД.
Он сказал ей об этом в субботу вечером перед домом мисс Эммы, после того как они завезли Джона домой. Они с ней сидели в новом «мустанге», который тетя Мейбл подарила Трею на день рождения.
— Кэтрин Энн, я хочу спросить тебя кое о чем, — произнес он, стараясь не выдать своего волнения.
Она посмотрела на него своими голубыми глазами.
— Хорошо.
— Уф… — Он нервно сглотнул, надеясь, что она этого не заметила. — Прямо не знаю, как и сказать.
— Сказать что?
— Сказать, что я чувствую к тебе.
— Я знаю, что ты чувствуешь по отношению ко мне.
— Нет-нет, я имел в виду совсем не то… не то, что ты думаешь.
Краснея и потея под пристальным взглядом ее голубых глаз, он пожалел, что вообще завел этот разговор, не убедившись, что она испытывает к нему те же чувства. Они ведь с ней никогда даже за руки не держались, не говоря уже о том, чтобы целоваться! Он ей нравился, Трей не сомневался в этом, но был ли он нужен ей так же, как была ему необходима она? Кэти была такой… такой независимой!
— Короче, так, — сказал он. — Я хочу… чтобы ты ходила со мной и… только со мной. И… постоянно встречалась со мной, но при условии, что ты сама этого хочешь, Кэтрин Энн. Я не хочу… ничего ломать между нами.
Она улыбнулась и, придвинувшись к нему поближе, обняла его руками за шею; от неожиданности Трей даже чертыхнулся. Руки у нее были мягкие и нежные, как лепестки цветка, а лицо в обрамлении шелковистых белокурых волос казалось поистине ангельским — Трей был готов растаять на месте. Кэти смотрела ему прямо в глаза.
— Я и так постоянно встречаюсь с тобой, — тихо произнесла она. — Ты что, не заметил этого? — У девушки был такой вид, какой бывал у нее, когда она, глядя им с Джоном в лицо, подсказывала ответ в математической задачке.
Слова буквально застряли у него в горле, но руки сами обняли ее, и тело Кэти, каким бы маленьким оно ни было, идеально улеглось в них, как будто было специально предназначено именно для этого.
— Боюсь… что не заметил, — пробормотал Трей, и голос его прозвучал так, словно у него был ларингит в тяжелой форме.
— А теперь, когда ты уже в курсе, не кажется ли тебе, что меня следует поцеловать?
— Я действительно… очень хочу, — сказал он и, прижавшись к ее губам, почувствовал, как растворяется в их потрясающем вкусе, похожем на вкус шоколадного торта.
Вот так все и вышло. Так же просто и непринужденно, как парус ловит попутный ветер, и Трей не испытывал по этому поводу никакой грусти.
Он надел свой шлем и расположился позади всех игроков, сгруппировавшихся вокруг тренера Тернера, когда они были в раздевалке. Обычно он сидел рядом с Джоном в первых рядах, чтобы услышать последние наставления тренера, и никогда не надевал шлем до выхода игроков на поле. Но сейчас, перед игрой, он не мог рисковать, потому что кто-то из тренерского состава мог заметить его распухшую челюсть. О том, что Трей не совсем в порядке, знала только Кэти, но он взял с нее слово, что она не расскажет об этом его тете и Джону. Он сам будет бороться с этим, пока не закончится весенний сбор команды.
***
Кэти сидела с Руфусом в последнем ряду на открытой трибуне и с тревогой наблюдала, как Трей с Джоном отрабатывали на поле игру в пас.
— На тренировке никогда нельзя бросать мяч прямо в квотербека, — просвещали ее мальчики во время одной из своих многочисленных попыток объяснить суть игры в американский футбол. — Игрок может случайно травмироваться или сломать себе палец. Пас всегда отдается кому-то другому, позади него, а уже тот передает его квотербеку прямо в руки.
— Ага. — Она сообразила, почему они больше не бросают друг другу мяч в центральном проходе между скамьями в первой баптистской церкви, пока она играет на пианино.
Сегодня Кэти не просто тревожилась по поводу возможных проблем с пальцами Трея. Его сейчас вообще здесь не должно быть. Ему необходимо было сидеть в кресле у зубного врача. В этом душном и плотном шлеме боль в челюсти, должно быть, убивает его, но ни за что на свете он не мог разочаровать наставника Тернера, от которого зависело, получит ли Трей место квотербека в основном составе команды на следующий сезон. Если бы Кэти была вместе с Треем в субботу, когда у него разболелся зуб, она бы заставила его обратиться к дантисту, но после их переломного свидания в пятницу вечером ей пришлось рано утром уехать на уик-энд в Амарилло на выездной баптистский семинар для девочек.
— Не забывай там обо мне, — сказал он, расстроенный тем, что не увидит ее на следующий день.
— Как будто я смогу тебя забыть, — ответила она.
Вернувшись в воскресенье вечером, Кэти, как и обещала, позвонила ему и сразу встревожилась, услышав, как изменился его голос. Может, он уже жалеет, что захотел встречаться с ней? Но Трей объяснил, что его достала зубная боль и он будет для нее плохой компанией, если придет к ней. Затем Трей добавил, что они увидятся вечером на следующий день, и взял с нее обещание, что она не расскажет о его зубной боли никому, включая ее бабушку, которая тут же доложила бы об этом его тете.
— Пообещай мне, Кэтрин Энн.
— Хорошо, но при условии, если ты сам пообещаешь мне, что пойдешь к дантисту, как только тебе станет хуже.
— Обещаю.
Но он, очевидно, никуда не ходил, хотя, глядя на его выверенные и прекрасно рассчитанные по времени передачи мяча прямо в руки Джона, никто бы не сказал, что у него какие-то проблемы со здоровьем.
Зрители в ковбойских шляпах и бейсбольных кепках, выстроившиеся за проволочным ограждением вдоль боковых линий поля, одобрительно кивали, а на трибунах раздавались восторженные выкрики. У забора стояли отцы игроков, местные бизнесмены, владельцы ранчо и фермеры, сорвавшиеся с работы в первый день весенних сборов, чтобы получить представление о том, что можно ожидать от «Рысей» этой осенью. На скамьях трибун расположились горожане, среди которых были ученики и преподаватели. Там же находился и отец Ричард, пастор католической церкви Святого Матфея, который приехал из своего прихода в Дэлтоне, соседнем городе их округа — главном сопернике Керси, чтобы взглянуть на игру своего бывшего мальчика-служки. Джон будет рад, когда она расскажет ему об этом. После смерти матери Джон перестал регулярно посещать мессу, но вспоминал отца Ричарда так же часто, как Трей — тренера Тернера.
Вдоль боковой линии поля, потряхивая пушистыми кисточками в руках, стояли чирлидеры, девочки из группы поддержки, одетые в красивую униформу с блестками. Их предводительница Сисси Джейн Филдинг, встречаясь с Кэти лицом к лицу, проявляла неизменную приветливость, но на самом деле всегда была готова нанести ей удар в спину. За этим рядом девочек на специально установленных скамьях сидела команда болельщиц «Рысей», или бобетт[5], как они себя называли, которые размахивали белыми и серыми лентами. Среди них были Бебе Болдуин, лучшая подруга Сисси Джейн, и Мелисса Тайсон, дочь шерифа округа. Кэти помахала им рукой, когда они заметили ее на трибунах.
Бебе и Мелисса подбивали Кэти попробовать себя в группе поддержки («Ты будешь первым кандидатом на победу в конкурсе», — говорили они) или хотя бы присоединиться к команде болельщиц, но она предпочла этому играть на флейте в школьном оркестре. Ей было совсем не интересно танцевать во время спортивных состязаний или быть членом организации, занимающейся исключительно тем, чтобы потворствовать спортсменам, среди которых встречались настолько тупые, что было удивительно, как они завязывают себе шнурки. Каждая бобетта была «прикреплена» к определенному спортсмену, и в ее обязанности входила забота о нем: в течение сезона, особенно футбольного, игрок ни в чем не должен был нуждаться. Бобетты пекли им печенье, украшали их шкафчики, рисовали плакаты, рекламирующие статус игрока, помогали им с домашним заданием — в общем, делали все, чтобы поднять дух членов команды. А Кэти находила такое подобострастие отвратительным.
— Да ты настоящая феминистка! — упрекали ее подруги. — Чего ты упираешься? Ты будешь прикреплена к Трею.
— Я не хочу, чтобы меня прикрепляли к кому бы то ни было! — заявила Кэти, которую шокировала сама эта идея.
Трей был закреплен за Тарой, дочкой тренера Тернера. У нее были хорошо развитые формы и репутация податливой девушки, но Трея смущало ее чрезмерное внимание, и он делал все возможное, чтобы отделаться от Тары. За Джоном присматривала Бебе.
За все годы, которые Кэти прожила в Техасе, она так и не поняла присущий этому штату неистовый энтузиазм в отношении футбола на уровне школьных команд. Она удивлялась тому, какую важность придавали здесь программе развития этого спорта в школе посравнению с другими видами деятельности или достижениями. Кэти никогда не настаивала на своей точке зрения при Трее и Джоне, но они знали, что она очень далека от этой игры.
— Нет проблем, — сказал Джон, когда Кэти как-то вечером призналась, что не понимает спорта, единственной и желанной целью которого является доставить мяч за линию ворот.
— «Нет проблем» — это правильно сказано, — с ухмылкой добавил Трей и легонько коснулся ее подбородка. — Это значит, что ты любишь нас такими, какие мы есть, а не потому, что мы играем в футбол.
Она смотрела сверху на эту тренировавшуюся на поле пару со смешанным чувством гордости, причастности и радости обладания, а сидевший рядом с ней Руфус, неотрывно следивший за каждым их движением, периодически дергался, порываясь присоединиться к парням. Как написала ей Лаура в своих комментариях к их фотографиям, которые Кэти послала в своем последнем письме, они были «более чем крутые» парни. За зиму оба стали ростом более метра восьмидесяти и набрали по девяносто килограммов крепких молодых мышц. Они избежали юношеских угрей, им не понадобились брекеты для выравнивания зубов или корректирующие очки. Они были сообразительными, остроумными и веселыми. Учились парни отлично, практически догнав ее по оценкам за выпускной девятый класс при переходе из начальной школы в среднюю.
Но именно талант на футбольном поле делал их любимцами школы и героями всего города. Еще в прошлом сезоне, в возрасте пятнадцати лет, оба попали в поле зрения рекрутеров от колледжей, людей, в задачи которых входило заполнение вакансий их футбольных команд, и Трей с Джоном рассчитывали к окончанию одиннадцатого класса получить предложение, обеспечивающее им футбольную стипендию в любом университете по своему выбору. Оба хотели поступить в колледж там, где лето никогда не кончается, и мечтали об университете Майами, команда которого в 1983 году выиграла свое первое национальное первенство.
Трей обдумал все это еще в восьмом классе, когда узнал, что Кэти собирается стать врачом и хочет поступать в Южнокалифорнийский университет вместе с Лаурой.
— Забудь про Калифорнию, — заявил он. — Ты поступишь в Майами вместе со мной и Джоном. В Майами прекрасный медицинский факультет, и какая разница между песком и прибоем Калифорнии и пляжами Флориды? — Он был помешан на идее всегда оставаться вместе, и, к удивлению Кэти, ее бабушка тоже поддерживала Трея в этом его стремлении.
— Что такого есть в медицинской школе Южной Калифорнии, чего нет в медицинской школе Миллера в Майами? — спрашивала она. — Будешь приезжать домой на выходные и летние каникулы, да и мне было бы спокойнее знать, что мальчики присматривают за тобой.
То, что произошло в пятницу вечером, рано или поздно должно было случиться, и Кэти уже некоторое время предчувствовала это. Она частенько думала о том, как ее отношения с Треем отразятся на природе их тройственного союза, ведь Джон всегда был рядом с ней и своим давним другом. Она знала, что другие ребята уже экспериментируют с сексом, и ходили слухи, будто Сисси Джейн потеряла свою девственность с прошлогодним капитаном футбольной команды. А до этой пятницы они с Треем никогда даже не целовались.
И все же, практически с первого дня их знакомства на уроке мисс Уитби, она чувствовала связь с Треем. Это была именно не привязанность от слова привязь, а какое-то подключение. Неважно, где она находилась, с кем или чем занималась, но у нее всегда было ощущение, будто она — берег, а он — океан, пусть и во время отлива, но все равно постоянно находящийся в поле зрения. Она не знала, почему Трей, а не Джон. Джон был мечтой, и, если бы на нее надавили, она бы сказала, что уважает его и восхищается им больше, чем Треем. Джон тоже любил ее, и точно так же, как Трей. Ни одним словом или жестом он никогда этого не показывал — и не покажет, — но она все равно знала это. Ее сердце болело по нему, но между ней и Треем существовала какая-то химия, которая присутствовала всегда, тихо и незаметно; в последнее время, когда Кэти из-под прикрытых ресниц замечала на себе его взгляд, кожу начинало покалывать и возникало ощущение, что из легких выкачивают воздух. В такие моменты она чувствовала, как океан приходит в движение, приближается к земле, и от этого по всему телу разливалось тепло. Когда-то приливная волна накатит и поглотит берег. Это был всего лишь вопрос времени.
Уши Руфуса стали торчком — пес насторожился. На поле что-то происходило. Кто-то лежал на земле. Игроки сбились вокруг своего упавшего товарища, а прибежавшие от боковой линии тренеры и инструкторы уже расталкивали локтями собравшуюся толпу, пробираясь вперед. С трибун и вокруг поля раздавались озабоченные возгласы. Кэти искала глазами Трея и Джона, но не видела никого из них. Руфус заскулил и рванулся бы вниз по скамейкам, если бы она не удержала его за ошейник. Внезапно Кэти увидела Джона, который стоял, глядя в сторону трибун, как будто высматривал ее. Она помахала ему рукой, и он показал ей на стоянку, где они оставили свои машины. Он был без шлема, и выражение его лица показалось ей гнетущим. О Господи! Травму получил Трей. Ему помогли встать на ноги. Шлем с него сняли, и даже с того места, где она стояла, было видно, как покраснело и опухло его лицо.
Когда Кэти пристегнула к ошейнику Руфуса поводок, Бебе и Мелисса испуганно оглянулись на нее. «Это всего лишь зубная боль, — успокаивала себя Кэти. — Антибиотики и сильные противовоспалительные средства поставят его на ноги сразу же после того, как удалят больной зуб». Тем не менее напряжение не отпускало ее, и она ожидала возле бабушкиной машины, испуганно прижав сжатые кулаки к губам, пока наконец из раздевалки не вышли мальчики — Джон по-прежнему в спортивном облачении, а Трей уже в школьной одежде, сопровождаемый лично главным тренером. Очевидно, она должна будет отвезти Трея домой, а Джон вернется на тренировку. Со стороны большой группы встревоженных учеников и взрослых, собравшихся, чтобы из первых уст услышать, что же там произошло, донеслись аплодисменты.
— Все в порядке, ребята! — обратился к ним тренер Тернер. — Просто у Трея проблема с больным зубом. Давайте-ка поручим его Кэти, чтобы она отвезла его к зубному врачу.
Трей слабо улыбнулся ей — это все, на что он сейчас был способен, — и Кэти придержала за поводок Руфуса, который пытался прыгнуть ему на грудь.
— Мне очень жаль, что подвел вас, тренер, — промямлил Трей.
Тернер с любовью потрепал его по затылку.
— Ты не подвел меня, сынок. Можешь не волноваться. Это не значит, что ты потеряешь свое место в составе. Возвращайся, но не раньше, чем выздоровеешь, договорились?
— Хорошо, — ответил Трей. Он повернулся к Джону: — Если я не появлюсь к вечеру пятницы, Тигр, ты и сам покажешь этому скауту из Майами, чего ты стоишь, я тебе не понадоблюсь.
— Ты вернешься, ТД.
Кэти принялась устраивать Руфуса на заднем сиденье «форда» ее бабушки, тогда как Джон помогал сесть в машину Трею. Когда она заводила мотор, к горлу подкатил комок.
— Все на местах? — выдавила она из себя.
Трей откинул голову и закрыл глаза.
— Конечно, все. Отвези меня домой, Кэтрин Энн.
Кто-то из тренеров успел позвонить Мейбл, и, когда они подъехали к дому, ее «кадиллак» уже стоял перед гаражом, а сама она ждала их возле крыльца.
— Я договорилась с доктором Уилсоном, — объявила она. — Он срочно позаботится о твоем зубе. Боже мой, Трей, ты только посмотри на себя! Удивительно, как я могла не заметить, что ты так болен!
— Это потому, что я вам ничего не показывал, тетя Мейбл. Я думал, что все само пройдет. — Трей нежно коснулся кончика носа Кэти и невольно скривился от боли. — Вечером поговорим, Кэтрин Энн, — добавил он.
Кэти кивнула, а Мейбл сказала:
— Дорогой, нам лучше поторопиться.
— Сейчас, но сначала мне нужно выпить стакан воды, тетя Мейбл.
Когда они были в доме, Мейбл мягко произнесла:
— Садись, а я налью тебе воды.
— Я не хочу воды, тетя Мейбл.
— Как? Но ведь ты сказал…
— И мне нужно не к дантисту. Мне нужен другой врач.
— Что?
— Дело не в зубах. У меня что-то… — Он опустил глаза вниз, на свой пах. — Что-то вот здесь.
— Свинка? — с удивлением переспросила Мейбл, услышав диагноз доктора Томаса.
— Такие вот дела. А бедный парень думал сначала, что отек появился в связи с зубами.
Мейбл сокрушенно всплеснула руками.
— Моя младшая сестра, должно быть, не делала ему прививок, когда он был маленьким! Боже милостивый, я чувствую себя ужасно, что не уследила за ним, но в последнее время Трей держался обособленно, даже ел отдельно от меня. Я думала, что это типично подростковая тяга к уединенности. Если бы он хоть что-то сказал мне…
— Хватит, Мейбл. Довольно укорять себя. Ну какой мальчишка, готовящийся к весеннему сбору футбольной команды, станет рассказывать своей тетке, что неважно себя чувствует? Да еще если он квотербек? Его нужно поместить на карантин и известить об этом школу, но, к счастью, свинка — самое незаразное из всех детских заболеваний, да и в таком возрасте юноши очень редко им болеют. — Он что-то написал на отрывном листке. — Эти лекарства облегчат боль и снимут температуру, и я еще напишу вам рекомендации, как сделать так, чтобы он чувствовал себя более комфортно. А потом, где-то через год, нам нужно будет взять у него несколько анализов.
— Анализов? Каких еще анализов?
Доктор посмотрел ей в глаза.
— Думаю, вы сами знаете, Мейбл.
Мейбл почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица.
— О, доктор, неужели вы думаете, что…
— Давайте мы просто проверим, чтобы знать наверняка, хорошо?
Глава 12
— Погоди, сынок, дай-ка я сам это сделаю, — сказал Джону Берт Колдуэлл.
Джон неохотно отвернулся от зеркала, давая отцу поправить свой галстук и стараясь при этом не вдыхать отцовский перегар после виски. К удивлению Джона, знакомый ему неприятный запах отсутствовал. Правда, такое иногда бывало — отец оставался трезвым несколько дней между сменами. И сегодня выдался как раз такой день. По какой-то причине он, видимо, решил, что школьный бал предпоследнего класса, в котором учился его сын, был достаточно серьезным поводом, чтобы воздержаться от выпивки, — по крайней мере, пока Джон не уйдет из дому.
Берт отступил назад, чтобы полюбоваться своей работой.
— Вот так хорошо, — сказал он. — А с поясом тебе помочь не нужно?
— Нет, спасибо. Я сам, — ответил Джон, застегивая широкий складчатый кушак из темно-малинового шелка вокруг своей талии.
Джон чувствовал себя неловко под пристальным взглядом отца и хотел бы, чтобы тот ушел, но все равно снял с вешалки пиджак с атласными лацканами и, надев его, снова повернулся к зеркалу, чтобы поправить отложные манжеты рубашки.
— Очень недурно для наряда, взятого напрокат, — заметил Берт. — Но я должен был бы его тебе купить. Тебе, вероятно, в Майами понадобится смокинг для каких-то особых случаев.
— До этого еще целый год. — Джон слегка улыбнулся отцу. — К этому времени я могу вырасти еще на дюйм, а то и на два.
Берт кивнул и сунул руки в карманы.
— Думаю, да. Ты выглядишь… лихо, сынок. Жалко, что твоя мама не может увидеть тебя сейчас.
— Мне тоже жаль, — сказал Джон.
Наступило неловкое молчание.
— Ты уверен, что не хочешь воспользоваться моей машиной? Ты слишком здорово одет для пикапа.
— Да нет, спасибо. Я помыл и надраил нашего Красного Старичка до блеска, потом пропылесосил сиденья. Так что он выглядит вполне сносно.
— Ну тогда… — Берт вынул из бумажника несколько купюр. — Вот, возьми. В такую ночь, как сегодня, тебе понадобятся деньги. Такое бывает всего лишь раз в жизни.
Джон сунул в боковой карман пиджака свой собственный бумажник.
— С этим все в порядке. Деньги мне не нужны. Да и все уже приготовлено.
— Все равно возьми. — Берт силой сунул ему деньги в руку. — Мне будет спокойнее, если я буду знать, что у тебя есть несколько лишних баксов наличными.
Джон взял деньги.
— Спасибо, — просто сказал он.
На какую-то долю секунды глаза мужчин встретились, причем Берту пришлось немного поднять голову.
— Эта девушка, с которой ты идешь на бал… скажи-ка еще раз, как ее зовут? — спросил он.
Джон никогда раньше не называл ему ее имени, но все равно ответил:
— Бебе Болдуин.
— У ее отца бензиновые заправки по всему Майами.
— Верно.
— Она одна из этих бобетт.
— Снова в точку.
— Что ж, ей повезло. Полагаю, что у двоих таких видных парней-футболистов, как вы с Треем, была возможность выбрать.
— Это мне повезло. Бебе — славная девушка.
Берт кивнул, давая понять, что это, видимо, действительно так.
— Не сомневаюсь, — сказал он. — Что ж, ребята, желаю вам хорошо повеселиться. Будь осторожен за рулем.
Он отсалютовал двумя пальцами, поднесенными ко лбу в чисто местном приветствии, и вышел из комнаты.
Джон обратил внимание на шаркающую походку, понурые плечи отца и почувствовал приступ жалости. Есть вещи, которые уже никогда нельзя изменить, сколько бы вы ни пытались начать все заново. Джон мог бы заставить себя забыть тот день девять лет назад, если бы отец исправился, если бы его припадки раскаяния и печали не проходили среди шлюх и безудержных запоев, превращавших его в чудовище, способное отхлестать восьмилетнего мальчика до рубцов.
Он бросил деньги на комод и еще раз провел расческой по волосам, раздосадованный тем, что отец вызвал в нем воспоминания того дня девятилетней давности. Прошел год со смерти матери, когда Джон, вернувшись из школы, обнаружил какую-то странную женщину в постели со своим отцом.
— Почему ты не постучал, проклятый маленький ублюдок! — заорал на него отец, сбрасывая с себя одеяло.
Джон не успел спрятаться, а отец уже выхватил ремень из своих брошенных на стул брюк.
Трей услышал поднявшуюся суматоху. Они с Джоном всегда возвращались домой вместе, а Трей, слава Богу, успел дойти только до калитки и догадался, что там происходит. Он влетел к соседям и сказал, чтобы те вызвали шерифа Тайсона, а сам бегом ворвался в дом к Джону с криками:
— Прекратите! Прекратите!
Он прикрыл Джона от ремня своим телом и принял несколько ударов на себя, прежде чем белобрысая шлюха сообщила Берту, что к дому подъехала патрульная полицейская машина. Джон еще запомнил, как в комнату ворвался шериф Деке Тайсон со своим заместителем и приказал отцу опустить свой ремень.
— Какого черта! Это мой дом, Деке. И я могу делать здесь все, что мне заблагорассудится.
— Сам можешь, но не со своим сыном.
— С моим сыном! Да он не мой сын, черт побери! Его отец — какой-то мерзавец, который трахал мою жену, пока я вкалывал на вышке!
Наступило молчание, тяжелое, как камень. Шериф Тайсон и его заместитель с любопытством переводили взгляды с Берта на Джона и обратно, и Джон вдруг понял, что они увидели. Он был совершенно не похож на своего черноволосого и голубоглазого отца. Трей с вытаращенными от удивления глазами вдруг издал восторженный вопль.
— Эй, Джон, вот это класс! Он не твой старик! У тебя тоже нет родителей.
Джон привстал на четвереньках, его покачивало. Снизу вверх он уставился на своего отца, который, закусив губу, отвернулся.
— Так ты мне не папа?
Берт Колдуэлл отбросил ремень в сторону.
— Забудь все, что я сказал. У тебя ведь моя фамилия, верно?
— Ты мне не папа?
Берт сплюнул на пол.
— Я не должен был тебе этого говорить.
— Но все-таки сказал.
— Не передергивай! Я этого не говорил. Я сказал, что иногда бывает трудно поверить, что ты мой сын. Вот как я сказал.
— Лжец! — крикнул Трей, бросаясь на Берта футбольным захватом на уровне колен.
Вмешавшийся шериф Тайсон аккуратно оттащил Трея за плечи и передал его своему помощнику. Деке Тайсон был высоким мужчиной мощного телосложения, бывший «зеленый берет», но, несмотря на то что Берт был пьян, он все-таки не хотел с ним связываться.
— Сегодня Джон переночует у нас, Берт, — сказал Деке. — Протрезвеешь, и утром поговорим.
Джон догадывался, о чем был тот разговор. На территории техасской «Ручки сковородки» окружной шериф имел массу полномочий и мог сделать все для защиты граждан, находящихся под его юрисдикцией, так что Деке Тайсон без колебаний воспользовался бы своими правами, чтобы обеспечить безопасность ребенка. Отец Джона больше никогда в жизни не поднимал на него руку.
Но у Джона от затянувшихся ран остались шрамы как на спине, так и на сердце, поэтому отношение к человеку, воспитавшему его, уже никогда не могло быть прежним.
Джон положил расческу в карман, проверил свои ключи и сунул под мышку коробочку из цветочного магазина с букетиком из гвоздик, который прикалывается на платье. В такой вечер, как сегодня, не стоило погружаться в тяжелые воспоминания. В его голове и так вертелось множество невеселых мыслей. Сегодня вечером Трей собирался перейти к решительным действиям по отношению Кэти в сексуальном плане.
— Как думаешь, Джон, время уже пришло? — спросил у него Трей в начале этой недели, после того как рассказал, что забронировал номер в мотеле в Дэлтоне.
Джон быстро нагнулся и принялся завязывать шнурки. Происходило это в спортивной раздевалке, когда они приняли душ и переоделись, отмотав положенное количество забегов вокруг футбольного поля.
Челюсти его судорожно сжались, и после довольно продолжительной паузы он наконец произнес:
— Есть только один способ выяснить это, ТД, и чем раньше, тем лучше, учитывая, что в следующем году мы все вместе планировали ехать в Майами. Но почему именно после бала? Кэти будет в нарядном бальном платье, со специально сделанной прической. И если после этого вы не попадете на завтрак, все сразу догадаются, где вы были и чем занимались. Начнутся всякие разговоры. Тебе бы стоило подумать о репутации Кэти.
— О чем тут еще думать? Все и так знают, что она моя девушка и всегда ею будет. Я ведь собираюсь жениться на ней после окончания колледжа.
— Когда это еще будет, Трей. До тех пор многое еще может случиться.
— Ничего с нами случиться не может. И не случится. Я этого не допущу. — Лицо Трея помрачнело от разочарования. — Знаешь, Джон, я не смогу себя долго удерживать с ней. Мне нужно или взять ее, или перестать с ней встречаться, но я скорее умру, чем откажусь от нее.
— А с Кэти ты это обсуждал?
— Что именно, какую часть?
— Господи, да обе, ТД, обе. Она вообще знает о том, что ты жить без нее не можешь, и о последствиях того, если она тебе откажет?
— Ты говоришь об этом так, будто я ей угрожаю!
— А это не так?
— Да нет же, черт побери! Господи, Джон, я думал, ты меня поймешь. Если бы ты полюбил кого-нибудь так, как я люблю Кэтрин Энн, ты бы знал, какие мучения мне приходится испытывать.
Несколько минут Джон молчал. Он открыл свой шкафчик и вытащил оттуда свою самую последнюю спортивную куртку с названием их команды; рукава ее были покрыты нашивками тех видов спорта, в которых он преуспел и отличился. У Трея была похожая куртка, она висела у Кэти в шкафу, и сейчас он носил прошлогоднюю. Джон надеялся, что щеки у него не очень горят. Он-то точно знал, через что пришлось пройти Трею.
— А о мисс Эмме ты подумал? — спросил Джон. — Она будет ждать Кэти и догадается о ваших шалостях в тот же миг, как увидит ее.
— Поэтому мы и поедем в мотель. Там она после всего этого сможет привести себя в порядок, и ее бабушка вряд ли что-нибудь заметит.
«Я бы не был в этом так уверен», — подумал Джон, но вслух ничего не сказал.
— Почему ты не признался Кэти, что любишь ее? — немного помолчав, спросил он.
— Потому что я не хочу пугать ее.
— Кэти так просто не испугаешь.
— Я знаю, и, честно говоря, это настораживает меня. Наверное, этим и объясняется тот факт, что я так долго ждал. Мы с ней близки, но захочет ли она… интимной близости? А если… она не хочет меня так, как хочу ее я?
— То, что она не хочет секса с тобой в данный момент, еще не означает, что она не любит тебя или что не захочет этого позднее. Нам всего по семнадцать лет. Кэти может бояться забеременеть.
Трей запер свой шкафчик, провернув ручку наборного кодового замка, и на скулах его заиграли желваки.
— Я не собираюсь до этого доводить.
— А как ты этому помешаешь? Презервативы твердых гарантий не обеспечат — по крайней мере, при тех нагрузках, которым ты их, вероятно, подвергнешь.
В десятом классе Трей был вовлечен в секс ради спортивного интереса одной старшей девочкой, популярной участницей группы поддержки, и эта их тайна благополучно уехала вместе с ней, когда прошлой осенью она поступила в Техасский Христианский университет. Джон знал еще двух девушек, с которыми Трей был близок, — обе они были школьницами из Дэлтона. До Кэти информация о его проделках никогда не доходила. Вызвало бы это в ней ревность, причинило бы боль, привело бы в ярость? Может, она бросила бы Трея и повернулась лицом к нему? А возможно, она восприняла бы его походы на сторону не как злоупотребление ее доверием и предательство, а как способ защитить ее от себя, пока она сама не будет готова? Трудно сказать. Несмотря на то что в отношении определенных вещей, например человеческих принципов, жизненных взглядов, высокой самооценки, он воспринимал Кэти как открытую книгу, в других случаях читать эту книгу было непросто. И Джон не мог сказать, чего от нее ожидать. Из них троих она была самой зрелой. Из-за хрупкой внешности она казалась маленькой и беззащитной, но физические данные не имеют значения, когда речь идет о силе духа и чувстве собственного достоинства, и Трею еще предстояло испытать эту черту Кэти на себе.
— Те девчонки ничего для меня не значат, — заверил его Трей. — Единственная девушка, которая важна для меня и будет важна всегда, — это Кэтрин Энн. Она — весь мой мир, моя жизнь, мое сердце. Без нее я не могу дышать. Я уже пробовал. Я думал о том, каково оно будет, если я… ну, немного поостыну к ней, просто для пробы… Но потом как представил, что потеряю ее… — Голос его внезапно затих, а сам он невидящим взглядом уставился куда-то в пространство, как контуженный ветеран войны.
Джон прекрасно представлял себе, что совсем потерять Кэти — это еще хуже, чем любить ее на расстоянии, но она с самого начала потянулась к Трею; это была главная причина того, что он никогда, ни единым взглядом или жестом не выказывал своих чувств.
Он попытался привести еще один, последний, аргумент.
— Ты не думаешь, что ты должен сказать Кэти о своих планах заранее, то есть дать ей шанс ответить тебе: «Не сейчас, как-нибудь в другой раз»?
Трей с размаху врезал кулаком по шкафчику.
— Как это на тебя похоже, Джон! Ты готов дать людям шанс отказаться от того, что, по твоим же ощущениям, будет для них лучше всего.
Было бессмысленно доказывать Трею, что то, что он считает самым лучшим выбором для кого-то другого, на самом деле было лучшим вариантом для него самого, и в большинстве случаев внутреннее чутье не подводило его.
Именно поэтому Джон всем сердцем надеялся, что Трей и Кэти будут готовы к сегодняшней ночи, что бы ни произошло с ними после школьного бала.
Глава 13
Трей в последний раз взглянул на свое отражение в большом напольном зеркале в спальне своей тети. Он был слишком высоким и не мог увидеть себя в полный рост, так что ему пришлось наклоняться, чтобы проверить, как его черный галстук сочетается с таким же широким матерчатым поясом. Трей не особенно стремился к тому, чтобы появиться на балу в вечернем костюме, — подумаешь, большое дело! — но в нем он действительно выглядел очень круто, и девчонки точно будут сходить по нему с ума. Он надеялся, что Кэти тоже будет одной из них.
Он вынул еще один чистый носовой платок, но не из коробки новых накрахмаленных батистовых платков, которые они купили по настоянию его тети, когда выбирали ему вечерний костюм («Трей, дорогой, ты просто не можешь носить в кармане своего смокинга носовой платок для ежедневного пользования»), а из своего ящика, из стопки старых платков. Лоб его был влажным — внешнее проявление того, как он нервничал. Внутреннее напряжение раздражало юношу, хотя его внешний вид говорил ему, что сегодня вечером перед ним не сможет устоять ни одна девушка.
Однако вполне возможно, что на Кэти все это не произведет должного впечатления. Она просто не обращает внимания на вещи, от которых другие девушки сходят с ума. Да, Кэти не походила ни на одну из девушек, которых он знал. Другие девчонки были симпатичными. Они любили повеселиться и вели себя со своими избранниками раскованно, без комплексов. Они терлись вокруг него, якобы случайно сталкивались с ним, флиртовали, игриво встряхивали волосами, хлопали ресницами — и он улыбался им в ответ, но ни одна из них не запала ему в сердце так, как Кэти. В первый раз песню «Моя забавная Валентина» он услышал в исполнении Фрэнка Синатры с одной из старых долгоиграющих пластинок тети Мейбл. Лирическая мелодия заставила его вспомнить о Кэти. Она играла на флейте в школьном оркестре, униформа была ей велика из-за ее миниатюрного телосложения, а у шляпы были слишком широкие поля, и ей приходилось откидывать голову, чтобы видеть что-то перед собой во время маршей оркестра в перерывах между таймами матча. Но, как и во всем, чем бы ни занималась Кэти, она всегда шагала в ногу и в точности выполняла все нужные маневры. Девочка очень переживала, что она невысокая, и считала свой рост ниже среднего физическим недостатком, но для него она была в самый раз. Она была его «забавной Валентиной», и он не хотел, чтобы она стала другой.
Но сейчас Трей жалел, что не изучил обстановку более детально, чтобы попытаться найти какие-то указания на то, что Кэти согласна разделить его надежды и ожидания на сегодняшнюю ночь. Не то чтобы они совсем не помышляли о сексе, но это делалось… ну, на духовном уровне, что ли — в особой плоскости, доступной только для них, и это тоже приносило свое удовлетворение. Он с удовольствием вспоминал те времена, когда они вместе учились, смотрели телевизор или следили за выходками Руфуса; они касались друг друга бедрами, его рука лежала у нее на плече, время от времени они целовались, но никогда ничего больше. Трей ни с чем не мог сравнить эти изысканные мгновения, от которых мурашки разбегались по коже, когда их глаза вдруг находили друг друга в толпе или когда, проходя мимо, она проводила рукой по его плечу, по затылку, поправляла ему воротник, непринужденно и естественно, будто он принадлежал ей. В этот миг он чувствовал более интимную связь с ней и ощущал это физически в большей степени, чем когда занимался любовью с какой-нибудь девушкой на заднем сиденье своего «мустанга».
В его ожидании было что-то захватывающее — как вкусное пирожное, которое хочется укусить, но не хочется при этом портить красивую глазурь.
Поэтому он не торопил события. Время еще придет, думал Трей. И вот оно настало. Он любил ее, любил до боли и сейчас дошел до той точки в их отношениях, когда ему было необходимо выразить эту любовь и почувствовать ее любовь к нему. Разве не в этом главная цель секса? Но если чувства Кэти к нему совсем иные… От страха, что все, возможно, так и есть, его даже подташнивало, но он все равно должен был узнать наверняка и собирался выяснить это сегодня ночью.
Трей вытер лоб и сунул платок в другой карман. Этим он будет пользоваться сам, а батистовый прибережет для Кэти, если он ей вдруг понадобится.
— Ну что, Трей Дон? Готов к своему выпускному? — спросила тетя, заходя к нему в комнату. — Я уже настроила фотоаппарат.
— Готов, как всегда, — ответил он, уверенный, что Мейбл не заметит иронию в его голосе. Он повернулся от зеркала к ней. — Как я выгляжу?
— Просто неотразимо, — сказала Мейбл. — Когда это мой маленький племянник успел вырасти в такого высокого, темноволосого и невероятно привлекательного мужчину?
Это была не ее вина, но это «мой маленький племянник» больно ударило по нервам. Здесь должно было прозвучать «мой маленький сынишка». В последнее время он часто вспоминал своих родителей, думал о том, где они сейчас, увидит ли он их снова, гордились бы они им, узнав, что он — один из лучших квотербеков школьных команд штата, «голубая фишка», и что средняя оценка в школе у него — почти четверка. Тетя Мейбл помалкивала насчет его родителей, но Трею удалось узнать, что его отец выяснил, что жена забеременела на стороне, и поэтому не хотел иметь ничего общего ни с ней, ни с ребенком. Он понял, что она крайне ветрена и что в ней нет ни капли материнских чувств, поэтому передал Трея в качестве подарка тете Мейбл и ее мужу, который не мог иметь детей. Видимо, для мальчика это было даже лучше, чем сознавать, что собственная мать не хотела его.
Он страдал и в душе укорял своих легкомысленных родителей, тогда как тетя Мейбл была к нему очень добра. Как у сироты, положение его было лучше, чем у Джона, и даже лучше, чем у Кэти, хотя мисс Эмма нежно любила ее. Отец Джона — или кем он там ему приходился — гроша ломаного не стоил в качестве родителя, а мисс Эмма билась изо всех сил, чтобы обеспечить Кэти финансово. Тетя Мейбл не была стеснена в средствах после смерти дяди Трея, который имел свой бизнес по продаже оборудования для сельскохозяйственных ферм; именно поэтому она смогла купить Трею смокинг, тогда как Джон, позволявший Берту Колдуэллу оплачивать для себя только самое необходимое, был вынужден взять свой костюм напрокат за деньги, которые он заработал на рождественских каникулах, работая упаковщиком в компании «Аффилиейтид фудс».
Стипендии будут для всех них как божий дар, это единственный вариант, благодаря которому Кэти сможет поступить в подготовительную медицинскую школу, Джон — получить образование в области бизнеса, а сам он — добиться финансовой независимости от своей тети. И вместе они всего этого достигнут. Они окончат колледжи, получат дипломы, он женится на Кэти и начнет выступать в Национальной футбольной лиге, а если это не сработает, он займется бизнесом по специальности, и все они в итоге будут жить счастливо.
Но сначала — сегодняшняя ночь.
— Снимайте, тетя Мейбл, — сказал он. — Сегодня такой вечер, который мне хотелось бы запомнить.
— А я думала, что у вас сегодня будет свидание вчетвером с Джоном и Бебе, — сказала Эмма Кэти. — Почему вы так не сделали?
Кэти, прикрывая лицо полотенцем от облака спрея, которым Эмма обильно пшикала на ее вечернюю прическу, ответила:
— Мне кажется, это потому, что Джон хочет побыть с Бебе наедине.
— С каких это пор? — удивилась Эмма. — Вы ведь всегда встречались вчетвером.
— Ну, думаю, с тех пор… как они стали ближе, — ответила Кэти. — Мы встретимся с ними на танцах, а потом будем сидеть вместе с ними за завтраком.
— А после этого ты прямиком вернешься домой, так?
Кэти опустила полотенце, и у Эммы перехватило дыхание. Ее внучка выглядела потрясающе. Она впервые сделала макияж, пышные локоны были убраны с лица красивыми заколками с хрустальными камешками, которые очень шли к ее длинному, до пола, платью из голубого шифона, которое они подобрали ей в Амарилло в салоне вечерних нарядов «Лили Рубин». Эти заколки со стразами предложила им продавщица, и они стоили уйму денег, но, видя, как они идеально подходят к белокурым волосам Кэти и всему ее наряду, Эмма была рада, что они все-таки добавили их в общий счет.
— Разумеется, я приеду прямо домой, — сказала Кэти. — А куда еще я могу деться?
— Вы с Треем… вы не… — Эмма беспомощно всплеснула руками. — Ну, ты сама все понимаешь…
— Да, думаю, я действительно тебя понимаю, — произнесла Кэти с изумленной улыбкой, — и могу сказать тебе: не-е-ет, бабушка, мы с Треем этим не занимаемся. — Она немного помолчала и добавила: — Мы пришли к молчаливому соглашению и решили подождать, пока станем более взрослыми и более готовыми к такого рода вещам.
Более готовыми? Эмма отставила в сторону флакон со спреем. Трей к этому готов уже давно и даже кое-что предпринимает в этом направлении, но она была уверена, что не с Кэти. По мальчикам заметно, когда они теряют свою невинность. Эмма воспитала двоих сыновей и знала не понаслышке, как это происходит. Она только удивлялась, что Кэти ничего не видит, хотя, с другой стороны, возможно, ее внучка просто не хотела этого замечать. Эмма наверняка знала, что в этой славной головке крутилось много такого, во что ее, бабушку, не посвящали. К тому же Кэти настолько сосредоточилась на том, чтобы поступить в медицинскую школу (их учитель по химии уже сейчас называл ее «доктор Бенсон»), что, похоже, была слепа относительно того, что другие девочки ее возраста заметили бы мгновенно.
— Дорогая моя, — прокашлявшись, сказала Эмма, — если вы с Треем когда-либо решите, что вы… к этому готовы, ты ведь знаешь, что тебе делать, верно?
— Ты имеешь в виду предохранение от того, чтобы забеременеть?
— Да, именно это я и имела в виду.
— Конечно, знаю. Я просто приму таблетку.
— Ах, ну тогда ладно, — ошеломленная ее ответом, произнесла Эмма, — это вполне зрелое суждение.
Кэти улыбнулась ей.
— Не беспокойся, бабушка. Про всех этих птичек и пчелок я знаю уже очень давно.
В дверь позвонили.
— Это Трей, — объявила Кэти, расцветая в широкой довольной улыбке, и глаза ее засияли. — Не могу дождаться, когда взгляну на него в его новом смокинге!
— Я сама открою ему, — торопливо сказала Эмма. — А ты займись последними штрихами перед зеркалом.
Эмма открыла входную дверь. Господи! Да перед таким парнем она и сама готова была бы выскочить из трусиков, а в голове неожиданно появились всякие неприличные мысли. На мгновение потеряв дар речи, она отступила в сторону, пропуская Трея в их маленькую гостиную.
— Добрый вечер, Трей. Ты… хорошо выглядишь!
Трей ухмыльнулся.
— Хорошо выгляжу? И это все, на что я могу от вас рассчитывать, мисс Эмма?
— Ты достаточно сообразительный мальчик, — сказала она и в этот момент услышала у себя за спиной мягкий шорох шифона. Она увидела, как глаза у Трея округлились, а челюсть медленно отвисла.
«Да поможет нам Господь», — подумала Эмма.
— Кэтрин Энн… — благоговейно произнес Трей. — Ты… ты такая красивая…
— Да, красивая, и вернуться она должна в таком же виде, если хочешь знать мое мнение, Трей Дон Холл, — решительно заявила Эмма.
— Ну бабушка… — засмеялась Кэти, бросив на Трея шутливый страдающий взгляд.
— Я все понял, мисс Эмма, — сказал Трей, не отрывая глаз от Кэти. — Я верну ее еще более прекрасной, чем когда бы то ни было, можете мне поверить.
Глава 14
— Ты уверена, Кэтрин Энн? Мы можем и подождать с этим, — с сомнением в голосе произнес Трей, озабоченно хмуря брови. — Наверное, мне следовало бы предупредить тебя…
— Я очень рада, что ты этого не сделал, — ответила она.
Сердце ее громыхало, как кроссовки, болтающиеся в центрифуге стиральной машины.
— И тогда ты бы ответила… «нет»? — спросил он тоном, в котором надежда боролась с отчаянием.
Они стояли перед дверью забронированного им номера; голова ее едва доходила до уровня его галстука, и за широким разворотом его плеч ее совсем не было видно. В руке он держал ключ от комнаты — пропуск в новый этап их жизни, откуда, как она понимала, уже не будет возврата к тому, что было у них раньше. Кэти судорожно сглотнула и погладила Трея по щеке, стараясь скрыть свое смятение.
— Ты хоть кому-нибудь когда-то оставлял шанс сказать тебе «нет»? — с мягкой улыбкой произнесла она. — Но на самом деле я бы не отказала. Просто прихватила бы с собой еще кое-что.
Он выглядел подавленным.
— Ох, я об этом совсем не подумал. Я… я куплю тебе новую зубную щетку и пасту.
— Я уверена, что это все, что мне понадобится.
Трей подготовил все заранее и даже загодя взял ключ, чтобы ей не пришлось ждать в машине под ярким освещением на въезде в мотель, пока он будет брать его у ночного портье. На тумбочке рядом с кроватью стояли цветы, на постели лежало несколько взятых у тети подушечек, тех самых, которые Кэти использовала в качестве подпорок для учебников, когда они занимались у него дома, и которые Трей подкладывал под голову, когда устраивался у нее на коленях.
— А тетя не хватится их в твое отсутствие? — спросила Кэти.
— Я найду что ей сказать. Я подумал, что они помогут тебе чувствовать себя здесь… более по-домашнему.
— Ты очень внимательный, Трей.
— Кэтрин Энн, я… — Он шагнул вплотную к ней, и она заметила, как напрягаются мышцы у него на горле, когда он произносит эти слова.
— Что, Трей?
— Я люблю тебя. Я люблю тебя всем своим сердцем. Я люблю тебя с самого первого момента, когда увидел, как ты выбежала из дома своей бабушки к стоящей на улице снежной королеве. Мне просто необходимо показать тебе, насколько сильно я тебя люблю.
— Что ж, — прошептала Кэти, обнимая его за шею, — будем считать, что ты уже начал.
— Я не хочу тебя отпускать, — сказал Трей, нежно сжимая ее лицо между своими ладонями, через несколько часов, когда они уже стояли перед дверью дома мисс Эммы. Страсть, кипевшая в нем этой ночью, до сих пор проявлялась в ярком румянце на его раскрасневшемся лице и лихорадочном блеске в глазах.
— Я знаю, — тихо произнесла Кэти, — но мне нужно идти. Я уверена, что бабушка не спит.
— Как думаешь, она не убьет меня, когда увидит тебя? Я ведь обещал ей, что верну тебя еще более прекрасной, чем когда-либо, но тогда я имел в виду…
— Я понимаю, что ты имел в виду, и я действительно чувствую себя более красивой, чем раньше.
— Так оно и есть, если это вообще возможно. Ты не жалеешь?
— Нет, Трей. Я ни о чем не жалею.
— А потом не пожалеешь?
— Никогда. Спокойной ночи, mon amour[6].
Трей поцеловал ее, после чего она отвела его руки от своих щек. Они обменялись долгими, полными сожаления взглядами, и она шагнула в дом, прежде чем он успел поцеловать ее еще раз на освещенном крыльце, где их мог заметить любой случайный прохожий, оказавшийся на улице в три часа утра. В двери имелось небольшое декоративное окошко, и, когда Кэти закрыла дверь, он приложил к стеклу свою раскрытую ладонь, а она прижалась к ней своей ладонью с другой стороны. Через некоторое время они убрали руки, но Кэти не гасила свет на крыльце, пока не услышала звук его отъезжающего от дома «мустанга».
В гостиную, виляя хвостом, пришел Руфус, чтобы поздороваться с ней; в его больших глазах ясно читался вопрос: Как все прошло? Хорошо? Кэти тихонько рассмеялась и, зашуршав шифоном, присела, чтобы обнять его за шею.
— Да, да, все прошло хорошо, — прошептала она, переполняемая волной счастья.
В доме было совсем тихо. В кухне горел свет, и она обнаружила в раковине невымытый чайник, чашку, блюдце и ложечку — явное свидетельство того, что бабушка ждала ее до последнего момента, пока все-таки не ушла спать. Кэти была рада этому. Прическа ее была смята, макияж вытерся. Утром все равно придется отвечать на массу вопросов, но остаток ночи ей хотелось провести наедине со своими воспоминаниями.
В своей комнате она медленно разделась, нежно притрагиваясь к тем местам, где ее касались руки Трея, и до сих пор чувствуя внутри себя его живое тепло. Она понимала, что это все равно должно было когда-то произойти, но не думала, что это будет после выпускного бала и в номере мотеля. Этот поворот событий стал для нее полной неожиданностью. Даже после того, как он хрипло шепнул ей на ухо: «Давай пропустим завтрак. Я заказал тут для нас одно место», — ей и в голову не пришло, что имел в виду Трей. Она наивно полагала, что, желая остаться с ней наедине, он собирается отвезти ее в Дэлтон, чтобы поесть «У Денни» блинов и сосисок.
Все прошло таким же естественным образом, каким пчела находит цветок розы. Не было никакой неловкости или застенчивости, когда они раздевались друг перед другом. Все выглядело так, будто они всю свою жизнь вешали свою одежду рядом. Они смотрели друг другу в глаза до тех пор, пока полностью не разделись, а затем он потянул ее в постель, поедая своим взглядом, но очень осторожно и с благоговением.
— Кэтрин Энн… — раз за разом, словно молитву, бормотал Трей, обнимая и лаская ее, и его тело рядом с ней казалось таким правильным, таким совершенным, что она почти не заметила короткой острой боли в тот момент, когда океан нахлынул на берег и вода с песком превратились в единое целое.
Все было так здорово, что она несказанно удивилась — и испугалась,— когда почувствовала влагу на щеке Трея и, повернувшись в объятиях, заметила на его лице слезы.
— Трей! — воскликнула она, и сердце ее сжалось. — Что случилось?
— Ничего, — сказал он, неистово прижимая ее к себе. — Ничего особенного. Просто… просто я больше не чувствую себя сиротой.
Эмма слышала, как Кэти открыла входную дверь и на цыпочках прошла по коридору в свою комнату, сопровождаемая Руфусом, который звонко стучал когтями по твердому деревянному полу, выдавая их присутствие. Эмма не спала всю ночь, предварительно подняв на окне жалюзи, чтобы можно было смотреть на звезды. Вид звездного неба почему-то действовал на нее успокаивающе. Когда на душе было тревожно, как сегодня, она всегда смотрела на звезды. Возможно, слово «печаль» более точно соответствовало ее состоянию. Это все-таки случилось. Она не сомневалась, что сегодня ее внучка потеряла девственность. Бабушки тонко чувствуют такие вещи. Кэти и Трей не пошли на завтрак, устроенный в клубе «Киванис» после выпускного бала. Ей позвонил один из спонсоров, обеспокоенный тем, что самая красивая пара бала так и не появилась там. Если то, чего опасалась Эмма, действительно произошло, первое, что необходимо было сделать Эмме в понедельник утром, это записаться на прием к доктору Томасу, чтобы он выписал для Кэтрин Энн противозачаточные таблетки.
Мейбл взглянула на свой будильник. Трей пришел домой в три пятнадцать. Ее спальня находилась рядом с гаражом, и она слышала, когда он приехал. Она чувствовала себя подавленной. Частенько, когда он уходил из дому, Мейбл проверяла его комнату на предмет наличия там всяких запрещенных вещей вроде наркотиков, порнографических журналов, алкоголя, пугающих записей в ежедневнике, и все это с единственной целью — быть в курсе того, что происходит в жизни ее племянника. Уже довольно давно она обнаружила в дальнем конце ящика стола пачку презервативов и тогда с облегчением вздохнула: по крайней мере, он хотя бы предпринимает меры предосторожности, исходя из благоприятного варианта развития событий. Несмотря на ее просьбы, Трей отказался пройти обследование и сдать анализы, рекомендованные доктором Томасом, и Мейбл никогда еще так не чувствовала недостаток своего влияния на племянника.
— Пойду, когда буду готов, — заявил Трей.
Время от времени количество презервативов в пачке уменьшалось, но никогда это не происходило в тот день, когда у него было свидание с Кэти. И вот сегодня нескольких штук не хватало.
Она надеялась, что он будет нежен с Кэти и будет любить девочку так, как любил всегда. Несмотря на то что ее племянник был натурой очень непостоянной, Кэти имела над ним такую власть, какая вряд ли будет у другой девушки. Кэти, единственная и неповторимая, стала именно той половинкой, которой ему не хватало для целостности натуры.
Когда Джон пришел домой, в нос ударил запах жирной еды, который всегда встречал его с порога, когда отец был дома. Берт оставил включенным свет на вытяжке над конфорками, где стояла забытая после ужина сковорода с жиром от жарившегося бекона. Джон смотрел на забрызганную плиту, полную раковину немытых тарелок, висевшее на дверце духовки грязное полотенце для посуды, дырявые носки и потертые ботинки отца под столом, где он их снял и бросил, и почувствовал, как снизу снова подступает удушливая тошнота, с которой ему пришлось бороться весь вечер. Он ослабил галстук и быстро прошел через кухню, даже не задержавшись, чтобы сделать глоток воды и промочить пересохшее горло. У себя в спальне Джон, не раздеваясь, упал на кровать и, заложив руки за голову, уставился в потолок.
«Утром пойду на мессу», — решил он. Джон уже давно там не был. Когда его мама была жива, они с ней всегда по воскресеньям ходили в церковь Святого Матфея, но сейчас он шел туда только тогда, когда скучал по ней и нуждался в душевном покое. Завтра он отправится в церковь в поисках другого покоя.
Глава 15
Весна сменилась летом. В былые годы Кэти, Трей и Джон во время трехмесячных школьных каникул использовали любую возможность, чтобы вместе полежать на солнышке. Намазавшись лосьоном для загара, они располагались возле бассейна на заднем дворе Мейбл, покрытом буйной растительностью, отправлялись на пешие прогулки и устраивали пикники в каньоне Пало Дуро, бороздили воды озера Меридиан на парусной шлюпке, которую Трею выдавали в качестве приза, брали напрокат лошадей и отправлялись исследовать красоты национального парка «Каньоны Кэпрок». Кожа у Трея и Джона становилась темно-коричневой, а у Кэти приобретала насыщенный медовый оттенок. Волосы парней выгорали на солнце, у Кэти же они становились похожи по цвету на белую гриву ее любимой пегой лошади.
Но последние каникулы их завершающего года в средней школе были совсем другими. Все трое нашли работу на лето. Трей и Джон работали упаковщиками в «Аффилиейтид фудс», одном из филиалов местной сети больших гастрономов, легко выиграв конкуренцию у других подростков, претендовавших на эти места, поскольку менеджер решил, что их известность будет полезна для бизнеса. И они не давали ему повода пожалеть о своем выборе при приеме их на работу. Оба парня были работящими и надежными в деле — Джон уже и так хорошо зарекомендовал себя на этой должности во время рождественских каникул, а вот для Трея это было несколько неожиданно. Посетители выстаивали очереди в кассы ради возможности переброситься парой слов с местными знаменитостями, на которых возлагались надежды. Болельщики надеялись, что они, выступая следующей осенью уже за взрослых, смогут привести «Рысей Керси» к первому за последние десять лет титулу на чемпионате штата по американскому футболу.
Кэти устроилась на работу помощником к доктору Грейвсу, местному ветеринару. Доктор Томас, у которого была большая практика семейного врача в городе, тоже звал ее к себе, но Трей отговорил ее принимать это предложение.
— У доктора Томаса ты просто будешь заполнять разные бумажки, а у доктора Грейвса сможешь многому научиться из области медицины, даже если тебе придется иметь дело только с животными, — заявил он ей тогда и оказался прав.
После того как Кэти проработала там пару недель, доктор Грейвс, на которого произвели впечатление ее быстрый ум и умение обращаться с пациентами, выдал девушке халат и стал привлекать в качестве ассистента для несложных медицинских процедур.
Для Джона и Кэти их заработки имели большое значение, поскольку должны были покрывать разницу между стоимостью обучения в колледже и стипендиями, которые они рассчитывали получить. А для Трея работа была необходима, чтобы не валяться долгие часы под солнцем в одиночестве, скучая по своим друзьям.
Летние вечера тоже стали другими. Во время своих предыдущих каникул троица всегда собиралась у Эммы или Мейбл. Теперь же, если Джона не приглашали специально, Трей приходил в конце дня к Кэти один.
— Я чувствую себя виноватым, что мы отстраняем его, — как-то сказал он. — Мы ведь все всегда делали вместе, но, Кэти, я не могу заканчивать свой день, не получив тебя только для себя.
«Получить ее только для себя» зачастую означало то, что они просто уезжали туда, где можно было бы поговорить о событиях прошедшего дня и своих мечтах; они сидели под звездным небом, Кэти прислонялась к его плечу, и они слушали музыку из радиоприемника. Иногда они располагались в гостиной Мейбл или в каморке Эммы перед телевизором, не особо обращая внимания на присутствие своих попечительниц. Такие развлечения, как развеселые поездки с другими парами в переполненных машинах и пикапах в штат Мэн или в кинотеатр в Амарилло, шумные тусовки с пивом, их не привлекали.
— Их можно принять за супружескую пару со стажем, — говорила Эмма Мейбл, вспоминая времена, когда их подопечные, казалось, были довольны уже тем, что находятся рядом друг с другом.
Но обе женщины прекрасно понимали, чем они занимаются в те вечера, когда возвращаются домой значительно позже обычного. Мейбл думала о презервативах, исчезнувших из ящика стола Трея сразу после выпускного бала, а Эмма вспоминала о том, как настояла, чтобы Кэти съездила в Амарилло, чтобы пополнить запас выписанных ей противозачаточных пилюль, и обе они были благодарны Богу, что у их детей мозги превалировали над другими органами.
Трей, Джон и Кэти были троицей, знаменитой на весь город. В одиннадцатом классе Кэти набрала высший балл средней школы Керси по истории на предварительном тесте академических способностей, что выдвинуло ее на следующую ступеньку отбора соискателей Национальной стипендии за заслуги, а также была объявлена «Первой красавицей» (за нее проголосовало большинство мальчиков, тогда как девочки поддерживали Сисси Джейн). Трей с Джоном претендовали на звание «Фаворит класса» и «Самый популярный», а в двенадцатом классе предполагалось, что друзья поборются за титул «Самый перспективный», поскольку после окончания школы они отправлялись поступать в Майамский университет во Флориде, а оттуда уже открывался путь к известности и славе: для Кэти — в качестве врача, для мальчиков — как игроков Национальной футбольной лиги.
— Кэтрин Энн, знаешь, почему ты для меня являешься единственной девушкой? — однажды вечером спросил Трей.
Они лежали рядом на лоскутном одеяле, которое Трей всегда возил в своем «мустанге». Он слышал о детских «одеялах безопасности», в которые кутают испуганных детей, чтобы те успокоились. Он точно знал, что у Джона такое было. Его сшила для него мама, когда тот едва начал ходить; Трей однажды заметил это одеяло, аккуратно сложенное и спрятанное высоко на полке в шкафу Джона.
— Что это у тебя? — спросил он тогда.
— Что именно?
— Синее одеяло.
— Это одеяло, которое мама сшила для меня, когда я был маленьким.
— Она кормила тебя в нем?
— Ну… да, иногда.
— Когда именно?
— Когда я боялся.
— И ты его с собой таскаешь?
— Да, ТД. А почему ты спрашиваешь? В чем, собственно, дело?
— Дело в том, что у меня такого никогда не было.
Но теперь оно у него появилось. Трей никогда и никому не признался бы в этом, но сейчас у него было собственное лоскутное «одеяло безопасности», на котором он чувствовал себя властелином земли всякий раз, когда они с Кэти лежали на нем. Оно было для него священным. Оно несло на себе ее запах, следы ее тела. Ни одна другая девушка на нем никогда не лежала. Время от времени он стирал его в местной прачечной самообслуживания, чтобы тетя Мейбл ни о чем не догадалась, но это не смывало с него всех воспоминаний.
— Так почему же я являюсь для тебя единственной девушкой? — спросила Кэти.
Она знала, что все девушки в школе убивались по Трею, что они специально приходили в магазин, где он работал, в сверхкоротких шортах и узеньких майках на лямках и отчаянно флиртовали с ним и с Джоном. Она задумывалась (и удивлялась при этом, что не испытывает ревности), не было ли у Трея когда-либо искушения воспользоваться их предложениями.
Трей провел пальцем от ее горла до груди, сосок которой он находил таким же аппетитным, как крошечная сладкая слива. Затем он обнял ее, переполняемый музыкой и грозовыми раскатами, вызванными ею у него внутри.
— Потому что ты любишь меня так, как мне это необходимо.
Как-то по-другому и более интенсивно, чем в прошлые годы, ощущалось напряжение застывшего в ожидании города. Жители надеялись, что сухая обжигающая летняя жара сменится более умеренной погодой, с более прохладными днями и ночами, и это задаст тон футбольной лихорадке, которая охватит Керси и будет держать в своих тисках до самого декабря, когда все будут ждать выхода их команды в плей-офф первенства штата. Никто даже не сомневался, что трофей чемпионов штата в классе 3А будет завоеван «Рысями Керси». Ведь их ведут к победам ТД Холл и Джон Колдуэлл, лучший квотербек и лучший ресивер их дивизиона — да и всего этого штата, черт побери! — как заявляли в клубе болельщиков их команды.
Впрочем, поколебать уверенность в выигрыше регионального титула грозил вызов со стороны другого города их округа и родины главного соперника Керси, команды «Дэлтон Рэмс» — «Овны Дэлтона». Чтобы стать претендентами на корону штата, «Рысям» необходимо было обойти «Овнов», а сообщения разведчиков свидетельствовали о том, что впервые за много лет Дэлтон в этом году будет очень серьезным соперником в борьбе за региональное первенство и вообще может выбить Керси из плей-офф еще до того, как те сделают первый шаг к титулу. Перспектива такой оптимистической для Дэлтона развязки добавляла огня в и без того горячие дискуссии, возникавшие по этому поводу во всех местах, где собирались горожане, — на почте, в аптеках, в бильярдных, в церкви, в масонской ложе, закусочной «Беннис бургер» и на лужайках перед домом, где соседи усаживались после ужина в плетеные кресла, чтобы насладиться прохладой уходящего дня.
Для окружающих казалось, что все эти разговоры нисколько не трогают Джона и Трея, но Кэти, раздосадованная оказываемым на них давлением, в конце августа, за неделю до первой игры сезона, заметила перемены в Трее.
— Что случилось? — спросила она как-то субботним вечером, уже догадываясь, в чем дело. — Ты сегодня какой-то необычно тихий.
В тот день вечером на территории рядом с загоном для проведения родео клуб болельщиков устраивал барбекю, посвященное началу сезона, — торжественное мероприятие, на котором команда, одетая в бейсболки и серую с белым форму (в цветах школы), должна была пройти парадным маршем по красной дорожке, а диктор — назвать имена игроков. Завершить шествие поручили Трею и Джону — главным звездам команды, ибо все понимали, что ожидания города тяжелым бременем ложились на плечи двух неразлучных друзей. После этого планировалось представить основной состав команды.
— Я волнуюсь, — сказал Трей.
— Из-за чего?
— По поводу того пункта официального предложения в письме из Майами.
Кэти нахмурила брови. Она была знакома с содержанием письма из университета Майами; Трею предлагалась полная стипендия для выступления за местную футбольную команду «Харрикейнс» — «Ураганы». Но там имелось два важных условия: оценки Трея и его результаты экзаменов в колледж должны отвечать требованиям для поступления в университет, а уровень игры не должен опускаться ниже ожидаемого тренерами.
— Так что же тебя беспокоит?
— А что, если мы не выиграем в регионе? Тренер Мюллер может передумать и не взять меня в День подписания.
Имя Сэмми Мюллера было уже известно Кэти, поскольку Трей часто упоминал его. Мюллер был могущественным главным тренером «Майами Харрикейнс». Она также осознавала всю важность Дня подписания. Это было широко освещающееся прессой мероприятие, проводимое в первую среду февраля, на котором ученики последних классов средних школ подписывали гарантийные обязательства относительно выбора колледжей, предоставляющих им стипендию. Эта дата постоянно крутилась в голове у Трея и была обведена красным цветом в календаре Мейбл. В своем письме тренер Мюллер ясно давал понять, что он намерен брать только определенное количество игроков на каждую позицию, а когда все вакансии заполнятся, предложение стипендии будет аннулировано. Такая формулировка открывала Майами еще одну лазейку, так что тренеру Мюллеру и его штабу не нужно было ждать Дня подписания, чтобы отказаться от игрока, который им больше не нужен. Что касается Трея, то он был единственным высококлассным претендентом на позицию квотербека, которого они рассматривали.
Ее ладонь скользнула вверх по загорелой крепкой руке Трея. На нем была футболка для грязной работы, которую он надел, чтобы помочь Кэти чистить клетки в ветеринарной клинике. Офис закрывался накануне выходных, и животные оставались предоставленными сами себе.
— Могу сказать, что бы на это ответил Джон. «Сосредоточься на чем-то одном и делай это как можно лучше. Это все, что ты можешь сделать».
— Да, для Джона это подходит, — отозвался Трей раздраженным тоном. — Но я не могу рассуждать так laissez-faire[7], пуская все на самотек! У меня есть обязательства!
Он обожал вставлять в речь французские словечки — тщеславие, которое в душе поражало Кэти, — но на этот раз она даже не улыбнулась. Трей искренне переживал, и она не знала, как помочь ему «уладить все это» — так иногда он робко просил ее сделать, когда у него на душе скребли кошки.
— Обязательства? — переспросила она.
— Да, Кэтрин Энн, обязательства. — Разочарование, чувствовавшееся в его голосе, свидетельствовало о том, что он раздражен тем, что она не замечает очевидных вещей. — Из-за меня вы с Джоном тоже едете поступать в Майами. Если бы я отговорил тебя, ты бы написала в бланке, который послала в комитет по национальным стипендиям за заслуги, «Южнокалифорнийский университет», как хотела раньше, а Джон играл бы в футбол за Техас. Я боюсь, что, если мы пролетим на региональном первенстве, тренер Мюллер накануне Дня подписания забудет обо мне и Джоне! И что тогда получится? Места в других командах будут уже заняты, и большие академические стипендии лопнут, как мыльный пузырь. Джон не может поступить в колледж за свой собственный счет, и ему придется соглашаться на то, что останется. Даже тетя Мейбл не может позволить себе оплачивать обучение в Майами. Плата там одна из самых высоких в стране. Это разлучит нас всех, и тебе придется ехать в Майами одной.
Его отчаяние было настолько ощутимым, что Кэти поняла: он по-настоящему все это выстрадал. Теперь же, когда Трей высказал свои опасения, она должна была признать, что ничего невозможного в таком варианте развития событий нет. Такое действительно могло произойти. Она никогда не задумывалась о том, что может случиться, если Трею не удастся воплотить свою мечту в жизнь. Она переживала только о том, что это может быть больно для него. По спине пробежал холодок.
Он вытер лицо полотенцем, словно стараясь смахнуть стоявшую перед глазами страшную картину.
— Я этого не перенесу, Кэтрин Энн. Я не смогу без тебя и Джона.
Она протянула руку и наклонила его голову так, чтобы заглянуть ему в глаза.
— Послушай меня, Трей Дон, — сказала Кэти. — Тебе известно, что у людей почти девяносто процентов опасений сбываются? Используй свою ментальную энергию на то, чтобы в реальности произошли вещи, которых ты на самом деле хочешь. Ты должен сосредоточиться на своем будущем, как на вершине, которую ты собираешься покорить, и выбрось из головы мысли о воображаемых неудачах, которые могут никогда не реализоваться. Если они произойдут — они произойдут, но вершина все равно никуда не денется, и мы возьмем ее — мы все, вместе.
Его напряженное лицо смягчилось.
— Мне с тобой так хорошо, Кэтрин Энн. Что бы я без тебя делал?
Она потрепала его по щеке.
— Эту заботу можешь смело вычеркивать из списка своих проблем. А теперь прекращай заниматься самоистязанием, иди в душ, а затем переоденься для твоего сегодняшнего грандиозного вечера. Встретимся уже на барбекю.
— Я иду, но прежде… — Он захлестнул полотенце вокруг ее талии и притянул к себе. — А ну, иди-ка сюда. — После долгого и страстного поцелуя Трей, как всегда, спросил, сверкнув глазами, в которых горело желание: — Не забудешь обо мне, пока меня не будет?
Она со смехом оттолкнула его и уже привычно ответила:
— Если бы я могла.
— Вся эта показуха начнется в пять тридцать. Не опаздывай. Хочу, чтобы моя девушка была на месте и выглядела гордой за меня, как никто другой. — Он снова быстро поцеловал ее. — Нормально, если ты доберешься туда сама?
— Все в порядке. Там сегодня будут все кому не лень. Похоже, сейчас весь город готовится отправиться к загону для родео.
Уже в дверях он повернулся и крикнул в сторону секции для собак, где Кэти вынимала щенка из последней клетки, которую предстояло почистить:
— Не забудь запереть дверь, Кэтрин Энн!
— Ладно! — отозвалась она, уложив на одну руку маленького бигля, а второй вытаскивая бумажную подстилку.
Кэти продолжала удерживать извивающегося щенка даже после того, как заменила подстилку и наполнила его миски водой и кормом, ей нравилось это ощущение, когда маленький язычок лижет ей подбородок, но через некоторое время щенка все-таки пришлось посадить обратно в его клетку.
— Прости, малыш, но мне еще нужно зайти домой, чтобы переодеться на барбекю.
Бигль тут же принялся скулить, разволновав остальных обитателей соседних клеток, оставленных в клинике на выходные, так что поднявшийся шум почти заглушил звон колокольчика, висевшего над входной дверью. Она испуганно замерла. Кто-то вошел внутрь, несмотря на табличку «Закрыто».
Она бросила взгляд на клетку и в поднятом собаками шуме тихонько двинулась к двери, ведущей в приемное отделение. Слегка приоткрыв ее, Кэти отпрянула назад и тихо охнула, увидев стоящего перед ней посетителя. Волчище! Никогда раньше ей не доводилось видеть его, но, судя по спутанной гриве рыжих волос и внешнему виду бродяги, это мог быть только страшный затворник, о котором ей рассказывали. Она слышала, что он обитает в своей хижине в дальнем конце района, где живет мисс Мейбл. Он держал на руках окровавленную черно-белую колли в сером наморднике. Мать Руфуса? Трей любил рассказывать, как пронзительно холодным январским вечером они с Джоном похитили Руфуса с заднего двора мистера Вулфа, чтобы сделать сюрприз для Кэтрин Энн.
На принятие решения у Кэти ушло всего несколько секунд. По инструкциям доктора Грейвса ей следовало бы сидеть тихо и закрыть дверь, пока Волчище не уйдет, но бедная собака явно нуждалась в помощи, причем в срочной помощи. Ее долгом было спасти собаку, даже если за это ей грозит увольнение. Мужчина нетерпеливо нажал на кнопку звонка на стойке, и она распахнула дверь.
— Могу я вам чем-то помочь? — спросила Кэти, немного привстав на цыпочки для солидности, чтобы произвести впечатление.
Он обернулся и взглянул на нее из-под своих лохматых бровей, таких же рыжеватых, как его волосы и борода.
— Да, мисс, можете, — сказал он. — Моя собака сильно пострадала в драке с койотом.
Мужчина был слишком озабочен состоянием своего животного и не проявлял никакого интереса к хорошенькой девушке в коротких шортах и футболке, которая была одна в конторе, где в кассе лежала выручка.
— Боюсь, что доктора Грейвса в данный момент нет на месте, — сказала Кэти. — Я — его помощница только на летнее время, но буду рада вам помочь, чем смогу.
— И сколько его не будет?
— До утра понедельника. Я могу позвонить ему по номеру срочного вызова, если хотите.
Доктор Грейвс все равно бы не приехал, кем бы ни был человек, обратившийся в клинику. Будучи президентом клуба болельщиков «Рысей», он сегодня вечером должен был лично представлять команду — обязанность, которую испытывающий тщеславную гордость Грейвс собирался выполнить, находясь в предвкушении всю эту неделю. И сейчас он уже был на стадионе для родео.
— Он прогонит меня отсюда, если вы назовете ему мое имя, — заявил мужчина, — а помощь моей собаке нужна прямо сейчас.
— Я уверена, что он обязательно спросит об этом, — сказала Кэти. — Хотите, чтобы я посмотрела ее?
Собака жалобно скулила. Когда она дышала, из глубоких ран на ее боку сочилась свежая кровь.
— Я действительно был бы вам очень благодарен, мисс.
— Идите за мной в операционную, — позвала его Кэти.
У нее могли быть большие неприятности из-за того, что она собиралась сделать.
— Положите вашу собаку на стол и стойте рядом с ней, пока не подействует успокоительное, которое я ей вколю, — велела Кэти.
— Спасибо вам, мисс. — Мужчина наклонился к уху собаки, и Кэти почувствовала исходивший от него запах скотного двора. — А теперь потерпи, Молли. Эта славная девушка сейчас починит тебя.
Признаться, Кэти и сама на это надеялась, но что, если она не сможет вылечить Молли? Что тогда? В полной тишине, которая казалась гнетущей из-за отсутствия шума машин на улице, этот человек выглядел так свирепо, что мог нагнать страху даже на питбуля, но она, тем не менее, не боялась его. Кэти была в своей стихии. В операционной она всегда старалась быть спокойной и сосредоточенной, независимо от серьезности состояния больного животного или от темперамента его владельца. Кэти быстро заправила шприц и осторожно ввела иглу в дрожащее тело собаки.
— Ну вот. Это на некоторое время снимет боль, а я пока почищу и зашью ее раны.
— Насколько все серьезно, мисс?
— У нее, к сожалению, глубокие рваные раны. Жизни собаки они не угрожают, но она уже никогда не будет такой задиристой, как раньше.
Кэти надела латексные перчатки, натянула на лицо хирургическую маску и принялась за работу. Успокоительное сработало мгновенно, но мужчина с невозмутимым видом продолжал стоять рядом и поглаживал лежащую на столе собаку по голове. Кэти не стала настаивать на выполнении правила клиники, предписывавшего, чтобы владельцы животных ждали в приемном отделении. Это могло отпугнуть удачу, а любовь этого человека к своей собаке была очевидна.
— Сколько лет вашей Молли? — спросила Кэти. Она заметила, что у колли удалены яичники.
— Скоро десять. А вы ведь Кэти Бенсон, верно?
Кэти бросила на него удивленный взгляд поверх маски.
— Да, это я.
— Внучка Эммы Бенсон, девочка, ради которой те мальчишки рисковали своими жизнями, чтобы достать ей щенка.
Кэти состригла шерсть вокруг глубоких ран на боку.
— Так говорят.
— Щенок был мой, — с гордостью произнес Волчище и внимательно посмотрел на нее — не встревожило ли Кэти это известие.
— Мне тогда так и сказали.
— Значит, вы знаете, кто я такой?
Очищая рваные следы от зубов койота, Кэти коротко ответила:
— Да, знаю.
— Полагаю, по описанию моей внешности?
В Кэти боролись любезность и желание сказать правду. Продолжая обрабатывать раны, чтобы успеть до окончания действия обезболивающего, Кэти выдержала короткую паузу и ответила:
— Да, сэр, по вашему описанию.
Волчище одобрительно хохотнул.
— Что ж, вы говорите как есть. Вы точно внучка мисс Эммы. — Он погладил собачьи уши. — Ваш щенок — ее сын. Ваши приятели взяли его из единственного помета, который я позволил Молли иметь, потому что никто не захотел бы взять щенка от собаки Волчища. Я не такой безответственный тип, как уверяют некоторые.
— Я вижу.
Больше Волчище не проронил ни слова, и Кэти усердно работала с находящейся под действием наркоза собакой — дезинфицировала, зашивала, бинтовала. Закончив, она сдернула маску и сняла перчатки.
— Это должно помочь, мистер Вулф. Я отпускаю вас домой, выдав вам кое-какие антибиотики и болеутоляющие средства, а также кое-что, чтобы Молли не тошнило, когда она проснется. Все медикаменты давайте только по предписанию. Вы должны устроить ее в безопасном и удобном месте по меньшей мере на три недели, чтобы ее раны затянулись.
— Однажды вы станете прекрасным врачом, мисс.
— Откуда вы знаете, кем я собираюсь стать? — с удивлением спросила Кэти.
Он ухмыльнулся, и среди зарослей спутавшейся рыжей бороды обозначился темный провал рта с почти незаметными губами.
— Едва ли в этом городе происходит что-то такое, о чем бы я не знал, мисс. А теперь скажите, сколько я вам должен?
Даже если бы она сказала ему, он вряд ли смог бы заплатить, но Кэти не могла рисковать, выписывая счет. Она только что оказала простую хирургическую помощь, а также отпустила ему лекарства, и все это — не имея лицензии.
— Это бесплатно, — спокойно произнесла она. — Давайте сохраним ваш визит в секрете, если такой вариант вам подходит. Ну а если Молли потребуется помощь в дальнейшем, вы просто свяжитесь со мной через мою бабушку, и я посмотрю, что можно сделать.
Он пригладил бороду, и в его проницательных глазах сверкнул заговорщический огонек понимания.
— Что ж, это очень великодушно с вашей стороны. Я ваш должник, мисс, и можете не сомневаться, я этого не забуду. Мы с Молли благодарим вас.
Он поднял собаку на руки, и Кэти, шагнув вперед, открыла дверь. Уже на выходе он остановился.
— Простите мою навязчивость, но еще один вопрос, мисс.
— О чем вы, мистер Вулф?
— Тот парень, которого вы выбрали… Мне было жаль, что ваш выбор пал именно на него. Берегите с ним свое сердце.
Кэти застыла в дверях, открыв рот от удивления, но тут зазвонил телефон. Она взглянула на висевшие на стене часы. О Господи! Было уже намного больше, чем семнадцать тридцать!
Глава 16
Джон сразу же понял, что Трей что-то задумал, как только тот позвонил и сказал, что придет к нему домой. Зачем ему было идти одному, без Кэти, холодным серым воскресным вечером, когда можно было остаться в тепле и уюте у тети Мейбл или у мисс Эммы, где, кстати, мог быть и он, Джон? Он уже и припомнить не мог, где проводил вечер в воскресенье, кроме как не там, оставаясь на приглашение поужинать.
Джон никогда еще не видел, чтобы Трей тренировался с таким усердием, как он готовился к предстоящей игре против Дэлтона. Трей был убежден, что все его будущее — а значит, и будущее Джона и Кэти — зависело от того, удастся ли в пятницу вечером побить Дэлтон, устранив последнее препятствие к региональному чемпионству, которое открывало бы для Керси путь на первенство штата. Как можно быть на футбольном поле таким холодным и острым, словно нож под струей ледяной воды, а в обычной жизни юлить и вертеться, как червяк на огне?
Все шло хорошо. В начале октября к ним лично приезжал тренер Сэмми Мюллер. Несмотря на то что выглядел он на миллион долларов, Мюллер прилетел в Амарилло на самолете, взял там машину напрокат, проехал целый час до Керси и переночевал в местном мотеле только для того, чтобы лично познакомиться с отцом Джона и тетей Мейбл и заверить их, что он сам, весь тренерский штаб и вся команда «Ураганов» с нетерпением ждут, когда Джон и Трей примерят их оранжево-зелено-белую форму Майами.
До сих пор «Рыси» уверенно одолевали всех своих соперников: девять игр — девять побед. Единственной и большой проблемой, вызывавшей опасения Трея, оставался Дэлтон, который тоже шел без потерь, но, по мнению Джона, его друг переоценивал силу «Овнов». У них была неплохая линия обороны и задиристый маленький квотербек, но парень этот на площадке явно не тянул на роль генерала. Ему было далеко до Трея в том, что касалось оценки слабых мест защиты соперника и способности в считаные секунды поменять рисунок игры, если ему что-то не нравилось. Трей всегда отдавал правильные команды, и они с Джоном были на пути к тому, чтобы быть признанными лучшими на своих позициях во всем регионе, а если повезет, то, возможно, и во всем штате.
А сейчас Трей представил Джону совершенно сумасбродную идею, которая могла положить всему этому конец.
— Черт возьми, ТД, да что с тобой происходит? Ты что, с ума сошел?
— Ничего подобного, Тигр. Смотри, эта бритва способна побрить задницу младенцу, даже не разбудив его. — Трей провел работающим от аккумуляторов инструментом по своей руке. — Видишь? — Он поднял бритву, чтобы показать Джону срезанные ею волоски и оставленный след гладкой безволосой кожи на своей руке. — Я вообще ничего не почувствовал.
— Где ты это взял? Ты что, спер это в офисе доктора Грейвса?
— Ничего я не спер. Просто одолжил на время. Я положу ее на место, как только мы закончим с этим.
— Мы? — Джон ошарашенно уставился на него. — Только не в этот раз, ТД. Лично я не собираюсь принимать участия в том, что ты задумал. Ты либо сделаешь это сам, либо не будешь делать вообще. Ради Бога, ты же наш квотербек! А квотербеки не занимаются подобными фокусами.
— Именно поэтому они никогда и не узнают, что это сделали мы. Давай же, Джон! Ты только представь себе рожи этих уродов, когда они увидят свой талисман в таком виде!
— А еще я хорошо представляю себе выражение лица тренера Тернера, когда он застукает нас на этом.
Трей предлагал выбрить на боку барана, талисмана команды Дэлтона, полоски, напоминающие следы когтей рыси. За этим бараном присматривает Донни Харбисон, парень их возраста; Трей выяснил это, когда тетя Мейбл послала его за яйцами и овощами к матери Донни. Харбисоны жили в большом фермерском доме на окраине Дэлтона. Джон немного знал эту семью: они были католиками и тоже ходили в церковь Святого Матфея. Трей был абсолютно убежден в том, что эти полосы деморализуют «Овнов», и собирался выстричь их завтра во второй половине дня.
— Никто нас не поймает, — настаивал он. — Это я тебе обещаю. Миссис Харбисон сказала тете Мейбл, что они уезжают из города до четверга. Ее простофиля-сынок в понедельник после школы будет на репетиции оркестра. Мы можем смыться с английского, мотнуться туда и быстро вернуться обратно, так что до тренировки останется еще куча времени.
— Я не хочу пропускать английский.
— А мы скажем, что к последнему уроку почувствовали себя очень плохо, потому что съели что-то не то в «Беннис», вот и пришлось пропустить английский. Мы пошли в кабинет домоводства, чтобы немного отлежаться там. Черт, Джон, мы же с тобой четверочники, да еще и капитаны команды в придачу. Как нам могут не поверить?
— Мы добьемся только того, что баран будет выглядеть подстриженным, а уж никак не поцарапанным когтями. И это не напугает «Овнов», а только придаст им больше решимости выиграть у нас.
Трей раздраженно вскочил с кровати Джона. В этой маленькой комнатке особо расхаживать было негде. Почти все пространство занимали кровать, комод и письменный стол со стулом, а когда здесь находились двое рослых парней, свободного места практически не оставалось.
— Выйдем на улицу, — предложил Джон. — Тебе необходимо подышать свежим воздухом.
— Я нуждаюсь в твоей помощи, Тигр. Вот что мне сейчас нужно. — Выражение лица Трея изменилось, а его раздраженный тон стал просящим. — Как ты не понимаешь, что сейчас поставлено на кон? Поверь мне, мы с тобой превратимся для тренера Мюллера в пустой звук, если не добудем еще несколько побед в региональных соревнованиях. Ты что, хочешь, чтобы нам так и не предложили спортивные стипендии в Майами и чтобы наши пути на этом разошлись? Хочешь, чтобы Кэти уехала туда одна, без меня? Этого ты хочешь? — В глазах Трея горело отчаяние.
— Твои оценки позволят тебе попасть в Майами, ТД. И не стоит разыгрывать мелодраму. Тебе вообще необязательно держаться за эту стипендию.
— Что, без тебя?
Сама идея казалась немыслимой, и Джон должен был признать, что для него самого это было все равно что удар ниже пояса. Иногда ему даже казались почти нездоровыми тесные отношения, связывавшие их троих, но правда заключалась в том, что он действительно не представлял свою жизнь без Кэти и Трея. Они были его семьей. Это были единственные люди на земле, которые любили его и которых любил он сам. Они всегда поддерживали друг друга и уже решили поступать в университет Майами — все вместе, — выбросив из головы остальные варианты.
— Кроме того, — сказал Трей, — без этой стипендии я не могу просить тетю Мейбл оплачивать дорогостоящее обучение в чужом штате, когда я, как хорошо успевающий, имею возможность учиться где-нибудь в Техасе. Единственная причина, по которой мы едем в Майами, — это престиж их футбольной программы. Именно это откроет нам путь в НФЛ.
Джон старался сохранить непроницаемое выражение на лице, но Трей все равно заметил, что ему удалось зацепить друга за живое. Трей сел рядом с ним на кровать.
— В пятницу вечером состоится решающий матч, и мы должны использовать любую возможность, чтобы получить перевес. Тигр, мы просто не имеем права отказаться от идеи, которая с большой долей вероятности может принести нам успех. Ты только представь себе, что будут думать их игроки, когда посмотрят на свой талисман у края поля в пятницу вечером! Да они, увидев эти полоски, просто наложат в штаны с перепугу.
— Ох, Трей…
— Если ты не поможешь мне, я возьму с собой Джила Бейкера. Сам я с этим не справлюсь.
Джила Бейкера? Этот парень, один из их полузащитников, был известен тем, что не мог держать язык за зубами. Даже если бы ему зашили рот, он разболтал бы любой секрет. Что касается задуманной Треем выходки, то Джил наверняка — просто, чтобы похвастаться, — сразу же сообщит о том, что они натворили, и эта новость станет достоянием всего города еще до начала школьных занятий утром в четверг. Тренер Тернер, не задумываясь, выгонит их обоих из команды — он такой! И как это отразится на репутации Трея в глазах Сэмми Мюллера?! Эта проказа может оказаться даже противозаконной, и тогда у Трея еще будут проблемы с шерифом Тайсоном.
Но Джон хорошо знал Трея. Если он что-то вбил себе в голову, никакая логика в мире не могла убедить его изменить решение.
— Обещаю, Тигр, если ты сделаешь это для меня, я больше никогда в жизни не стану просить тебя сделать что-то, что идет вразрез с твоими принципами.
— У меня от восторга аж дыхание перехватило. Ладно, но это будет последняя идиотская затея, ТД, в которую я позволяю себя втянуть. И единственная причина, по которой я соглашаюсь на это, состоит в том, что мне хочется убедиться, что ты не причинишь вреда этому барану.
Трей высоко поднял руку, чтобы ударить с Джоном по рукам.
— Ты не подвел меня, Джон.
В понедельник, когда они, перекусив гамбургерами в местной забегаловке фастфуда «Беннис», вместе с Кэти, Джоном и Бебе усаживались в его «мустанг», чтобы возвращаться на занятия в школу, Трей перешел к воплощению своего плана в жизнь.
— Что-то мне не по себе, — пробормотал он.
— Что с тобой? — спросила Кэти.
Трей лег на рулевое колесо и схватился руками за живот.
— Мне кажется… думаю, я подхватил какой-то пищевой вирус.
— Господи, надеюсь, это не птомаин.
— Все может быть.
Джон закатил глаза и отвернулся к окну.
К тому времени когда они оказались перед своими шкафчиками в школе, Трей убедил встревоженную Кэти, что от еды в «Беннис» его сейчас подташнивает.
— А тебя не тошнит, Тигр?
— Тошнит, но не от того, что я ел в «Беннис».
Остаток дня прошел согласно расчетам Трея, и они с Джоном подъехали к фермерскому хозяйству Харбинсонов как раз к тому моменту, когда их одноклассники на уроке английского разбирали третью главу «Грозового перевала» Эмили Бронте.
— Просто конфетка, — объявил Трей, и место действительно выглядело так, как будто оно специально было устроено для их целей.
Стоял тихий осенний день, все вокруг было раскрашено голубой и золотой красками, а тишину нарушал лишь слабый шепот ветерка и шелест листьев у них под ногами, когда они направились к дому, чтобы обойти его с тыльной стороны.
Парни сразу же заметили загон и небольшого барашка, который ел из лохани. Он посмотрел на них своими доверчивыми глазами и заблеял. «Симпатичный малыш», — подумал Джон.
— А теперь будь аккуратен, ТД, — сказал он.
— Обязательно. — Сжав одной рукой машинку для стрижки на аккумуляторах, Трей поднял кольцо, на которое были закрыты ворота загона. — А ты держи его покрепче, Джон.
Следующие два события, происшедшие практически одновременно, Джон воспринимал уже как в тумане. Сначала Трей бросил на землю машинку для стрижки и вытащил из бокового кармана куртки что-то наподобие большой кошачьей лапы, а затем Джон услышал, как позади них в доме хлопнула задняя сетчатая дверь. Ошарашенно обернувшись, они увидели, как к ним, размахивая в воздухе скалкой, бежит Донни Харбинсон, худой подросток, который был в полтора раза меньше каждого из них.
— Убирайся из загона, Трей Холл! — завопил мальчик.
Джон в шоке взглянул на Трея. В руках у него он увидел переднюю лапу чучела рыси, которая валялась на чердаке у тети Мейбл.
— Разве ты не говорил, что дома никого не будет?
— Что ж, я ошибся.
Дальше все происходило очень быстро, и они даже не успели сообразить, что случилось. Разъяренный Донни Харбисон с силой ударил Трея скалкой по плечу, так что лапа рыси выпала у него из рук, и Джон тут же отбросил ее в сторону, чтобы Трей не мог использовать ее против Донни. Трей только пытался увернуться от ударов скалки, и ситуация превратилась в полное безумство.
— Джон, забери у него скалку, пока он мне руку не сломал! — завопил Трей и наконец схватил Донни за горло, тогда как тот пытался вырваться. Они кружились на месте, словно в каком-то сумасшедшем яростном танце.
— Трей, отпусти его! — крикнул Джон, испуганный сдавленным хрипом Донни, и попытался расцепить его руки. В конце концов он уперся Трею ногой в колено.
Трей заворчал и ослабил свою хватку, после чего все трое свалились. Раздался громкий стук — это кто-то ударился головой о столик для пикника.
Первым вскочил Джон, за ним Трей. Джонзамотал головой, чтобы вернуть зрению резкость; Трей тер ушибленное плечо.
— Черт, он мог вовсе вывести меня из строя, Джон.
— Ты этого заслуживал, ТД. — Он протянул руку Донни. — Давай, я помогу тебе встать, — сказал он, но в следующий миг сердце у него оборвалось. — Боже мой…
— Что такое, Джон?
— Он не шевелится.
Они присели рядом с неподвижным телом Донни Харбисона.
— Эй, чувак, — сказал Трей, похлопывая парня по щеке. — Хватит валять дурака. Мы, конечно, извиняемся, но теперь скажи что-нибудь!
Застывшие глаза Донни невидящим взглядом уставились в небо.
Джон, находившийся в каком-то ступоре от охватившего его страха, попытался нащупать пульс на шее мальчика и приложил ухо к его груди. Ничего. В ужасе он поднял голову и заглянул в застывшие глаза. На него пахнуло мертвенным холодом, будто в лицо брызнули ледяной водой.
— Он… он не дышит, ТД.
Лицо Трея стало белым как мел.
— Но он должен дышать. Он просто потерял сознание. Очнись, ну пожалуйста, очнись, — умоляющим голосом произнес он, потянув мальчика за воротник рубашки.
Джон схватил Трея за руки; по спине его градом катился холодный пот.
— Не делай этого, Трей. Ему уже ничего не поможет. Я думаю… он мертв.
— Он просто отключился. Я не вижу никакой крови. Посмотри, ведь у него ничего не сломано…
— Сломано. Но внутри, там, где ты не можешь видеть.
— Нет, он не умер! Он просто… он просто вырубился. — Трей заплакал и принялся разглаживать рубашку Донни, как будто этот жест мог вернуть мальчика к жизни. — Как он мог умереть?
— Он ударился головой о столик для пикника.
Трей бросил укоряющий взгляд на каменную столешницу.
— Господи, Джон. Я не думал, что так получится. Он не должен был оставаться дома. Что нам делать?
— Не знаю, — процедил Джон сквозь сжатые зубы. — Думаю, нужно вызывать «скорую». — Он весь дрожал, его знобило.
Трей застонал и закрыл лицо ладонями.
— О нет. Нет…
— Или, может быть, шерифа Тайсона.
Трей резко отдернул руки от лица.
— Он арестует меня, посадит в тюрьму, разве не так?
— Нет-нет. Это ведь был несчастный случай.
— А как мы объясним, почему здесь оказались?
Ответа у Джона не было. Его лицо напряглось.
Трей бросил на тело скорбный взгляд.
— Посмотри на него, Джон. У него на горле начинают проступать отпечатки моих пальцев. Как мы это сможем объяснить? Глянь на его рубашку. Одна пуговица оторвана, земля вокруг затоптана… Шериф Тайсон сразу поймет, что здесь была драка. И меня обвинят в… в убийстве.
— Нет, Трей, нет, если ты расскажешь им всю правду, то… Ты защищался. И я это подтвержу.
— А что, если они нам не поверят? Господи, Джон…
Трея обвинят в убийстве? Джон с силой сжал руками лоб. Он не мог думать. Казалось, что в мозг вбили большой деревянный клин, но что-то подсказывало ему, что Трей очень даже прав. Полицейские могут не поверить им, но, с другой стороны, они не имеют права просто уехать, бросив Донни Харбисона прямо здесь. В его смерти обвинят кого-то другого.
— А может, мы… может, мы сделаем вид, будто здесь произошло что-то другое? — сказал Трей. — Ну вроде… как он повесился?
Мозг Джона мгновенно просветлел и очистился, будто из ушей фонтаном вырвался тормозивший мысли воск.
— Нет, ТД. Это исключено! Полностью исключено! Донни — католик. Католики считают, что душа человека, лишившего себя жизни, прямиком попадает в ад. Мы не должны допустить, чтобы родители Донни считали, что их сын будет вечно страдать там.
— Что еще мы можем придумать, Джон? — Голос Трея звучал так, будто у него была раздавлена гортань. — Они могут назвать это и не убийством, но посчитать, что это было непредумышленное убийство — «лишение жизни без злого умысла». Помнишь это определение из курса гражданского права? Мы вторглись на частную территорию. Мы явились, чтобы совершить озорство. Так они и будут это рассматривать, особенно миссис Харбисон. Она не любит меня и постарается добиться максимально возможного наказания. Не для тебя. Ты не при делах. Это была моя идея, значит, все лежит на мне, но я могу попасть в тюрьму.
— Это пока неизвестно.
— А ты можешь с уверенностью сказать, что этого не произойдет?
Уверенности у Джона не было. Паника Трея была оправдана. Весьма вероятно, что против него будет выдвинуто обвинение. Ему было семнадцать. А в Техасе семнадцатилетних привлекают к ответственности за совершенные ими уголовные преступления.
Джон не мог себе представить, что его лучшего друга, который был ему как брат, посадят в тюрьму. От страшной мысли, что Трей сядет за решетку, что его будущее будет исковеркано, вся жизнь сломана, во рту появился такой ужасный привкус, что Джон непроизвольно сплюнул, а потом его едва не вырвало. Это убьет Кэти. К тому же, если бы он не вмешался, пытаясь разнять дравшихся, Донни, возможно, не упал бы и не ударился бы головой. Трей не сказал ему об этом. И не скажет. Джон крепко зажмурился и вспомнил неприятную историю, случившуюся однажды летом, когда им было по девять лет. Они с Треем переходили пастбище, и за ним погнался бык. Трей орал, визжал, бросал камни, чтобы отвлечь внимание быка, и в конце концов тот изменил курс и погнался за ним. Трей перескочил через забор как раз в тот момент, когда рога скользнули по задней части его джинсов. С Треем всегда было так… Ради Джона он готов был атаковать берлогу с медведями.
Уныло заблеял маленький барашек. Преодолев страх, он приблизился к ним, чтобы выяснить, что произошло во дворе, и теперь смотрел на своего хозяина, который неподвижно лежал на земле. У Джона судорожно сжался желудок. Донни мертв… Его уже не воскресишь, но зато Трей жив, и его нужно было спасать. Прости меня, Господи, за то, что я хочу предложить. Он угрюмо взглянул на Трея.
— А как насчет… как насчет того извращенного способа мастурбации, который нам показывал в журнале Джил Бейкер, ну, тот, где кончаешь, когда душишь себя?
— Авто… эротическая… асфиксия? — запинаясь, произнес Трей сложное слово.
Джон имел в виду журнал, которым Джил, демонстрируя этот способ, размахивал в раздевалке. Там были показаны фотографии людей, которые подвешивали себя, чтобы пресечь доступ кислорода к мозгу для усиления оргазма. Джон с Треем тогда нашли и снимки, и саму идею непотребными и просто отвратительными. Джон не прикасался к этому журналу, но в школе проводились проверки шкафчиков учеников, так что Джил сунул его Трею вместе с еще несколькими журналами такого же откровенно сексуального содержания, чтобы тот положил их у себя в машине, пока он не найдет новое место, где можно было спрятать их от его матери. И сейчас все это лежало в «мустанге» под сиденьем.
— Это оно, — сказал Джон, которого тошнило от отвращения при мысли, что родители мальчика найдут его в таком состоянии. — Все будет выглядеть таким образом, будто их сын не собирался умирать. Просто хотел достигнуть максимального сексуального удовольствия.
Трей поднялся и, растирая кулаками мокрые глаза, пробормотал:
— Это закроет все синяки… Ох, Джон, ты просто гений.
С мрачным видом, но быстро, изо всех сил стараясь, чтобы их не стошнило, они перенесли бездыханное тело в сарай. Трей забрал рубашку мальчика с собой и принес из «мустанга» непристойные журналы, а затем, следуя инструкциям на снимках, они сделали удавку из шнура удлинителя, сняли с Донни одежду и подняли его тело в положение, которое имитировало смерть от автоэротической асфиксии. Возле его висящих ног Трей разбросал журналы, оставив тот самый открытым на странице с инструкциями, а Джон тем временем разложил на стуле белье мальчика, его джинсы, ремень и ботинки.
Когда с этим было покончено, Джон сказал:
— Трей, нам нужно задержаться еще на минуту. — Он показал на глядевший на них сверху их общий с Донни символ веры — прибитое к балке распятие.
Трей понимающе кивнул, и они, сложив вместе свои холодные липкие руки, склонили головы.
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа мы передаем тело Донни Харбисона Тебе, Отец наш, и да простишь Ты нас за то, что мы сделали.
— Аминь, — произнес Трей.
Джон быстро повернулся, чтобы уйти, но Трей удержал его за руку.
— Еще одно, Джон.
Джон остановился. В рассеянном свете полутемного сарая глаза Трея сверкали, как темные осколки разбитого стекла.
— Мы никогда и никому — в первую очередь Кэти — не должны рассказывать о том, что сегодня произошло. Договорились? Мы должны хранить это в глубокой тайне всегда — на веки вечные, иначе у нас с тобой будут очень большие проблемы.
Джон заколебался. Навсегда означало… навсегда. Родители мальчика проведут остаток своей жизни, никогда не узнав, как на самом деле погиб их сын, но он был накрепко связан с Треем. И он никому ничего не расскажет.
— Договорились, — сказал он.
Трей крепко пожал ему руку.
— Я верю в тебя, Джон.
Солнце начинало садиться, и они поняли, что тренировка уже началась. В самый последний момент парни вдруг вспомнили, что нужно еще выровнять развороченную землю. После этого, поразмыслив, они решили оставить кольцо на том же месте, где оно упало, чтобы барашек вышел и начал есть траву во дворе. Трей отыскал машинку для стрижки и оторванную пуговицу и, не придумав, что делать со скалкой, забрал ее с собой. А затем, уже на полпути домой, до них неожиданно дошло, что они оставили там лапу рыси.
Глава 17
Четыре дня спустя шериф Деке Тайсон как раз сел за свой поздний ужин, когда у них дома зазвонил телефон. Трубку взяла жена и жестом показала ему, чтобы он продолжал есть, хотя спрашивали его. Она вежливо объяснила, что муж сменился с дежурства, и посоветовала обратиться за помощью в управление шерифа. По выражению лица жены Деке понял, что тот, кто был на другом конце провода, сдаваться не собирается, поэтому он вздохнул и протянул руку за трубкой.
Паула, не скрывая раздражения, отдала ему телефон.
— Голос знакомый, но он не представился. Додумался тоже, беспокоить тебя дома после такого тяжелого дня. — Она высказала свое недовольство достаточно громко, чтобы звонивший мог ее слышать. — Ты даже еще не успел переодеться и снять свою форму.
Деке легонько похлопал ее по щеке, чтобы она успокоилась, и поднес трубку к уху:
— Шериф Тайсон. Чем я могу вам помочь?
Должно быть, услышанное отразилось на его лице, потому что Паула, упершись руками в бедра, недовольно воскликнула:
— Можешь ничего не говорить! Тебе снова нужно уезжать.
— Дорогая, не могла бы ты дать мне с собой это тушеное мясо, только положи его между двумя кусками хлеба, ладно? Ночь сегодня предстоит долгая.
— Деке…
— Прошу тебя, просто сделай это, Паула.
Звонил Лу Харбисон. Он просил, чтобы Деке приехал к нему один, без помощника, и чтобы никому не рассказывал о содержании их разговора. Лу и его жена Бетти вернулись из Амарилло после нескольких дней отсутствия и обнаружили своего семнадцатилетнего сына в сарае. Он повесился. Лу не звонил в управление шерифа, потому что хотел, чтобы сначала на тело взглянул Деке, а не другой полицейский офицер. Там были кое-какие обстоятельства, которые Лу и Бетти, по возможности, не хотели бы делать достоянием публики и остальных родственников. Когда Деке приедет, он сам все поймет.
Мчась по хайвею, шериф, в ушах которого до сих пор звучал полный горечи голос Лу, мог думать только о своих собственных детях — девятнадцатилетнем сыне, продолжавшем учебу в Техасском технологическом университете, и дочери, ученице двенадцатого класса, бывшей сейчас на репетиции школьного оркестра, выступление которого должно было состояться в перерыве большого футбольного матча в эту пятницу. А еще он думал о том, как такая трагедия могла бы отразиться на нем и на его жене. Паула никогда бы не смогла оправиться от такой потери, которую понесла Бетти. Деке подозревал, что и Бетти тоже не сможет.
Жуя свой сэндвич, он сокрушался, что мало знает об этой семье, поскольку они переехали к ним из другого города. Ему было известно, что живут они в просторном фермерском доме с множеством пристроек, расположенном на довольно большом участке земли сразу за границей города. Дом и земля достались им по наследству после смерти отца Бетти. Лу Харбисон работал инженером в городском предприятии коммунальных услуг, а Бетти была домохозяйкой, продавала соседям яйца и овощи с их фермы. Они оба прожили в их округе всю свою жизнь. Детей у них было двое. Дочь Синди, выйдя замуж за какого-то парня из Оклахома-сити, жила сейчас в Амарилло. Сын Донни родился несколько неожиданно лет через шесть-семь после Синди. Дочь Деке, Мелисса, как-то говорила ему, что познакомилась с ним в прошлом году в летнем лагере их оркестра. Она находила его привлекательным парнем, но не питала никаких надежд, что они когда-нибудь могут быть вместе, поскольку он имел отношение к главному и непримиримому сопернику команды Керси.
Единственный случай, когда окружной шериф официально пересекался с Харбисонами, произошел зимой пару лет тому назад: тогда его вызвали разобраться в ситуации с взбесившейся домашней собакой. Лу был не в состоянии пристрелить ее. Деке тогда оказал им эту услугу, предварительно отослав всю семью в дом и пообещав в утешение, что их Дот практически ничего не почувствует. Он помнил радушных хозяев этого дома. Чуть позже Бетти прислала ему записку с благодарностью, приложив к ней набор своих очень вкусных домашних джемов.
Но лучше всего Деке запомнилось, что Харбисоны, включая и Донни, были очень набожными католиками. Римская католическая церковь строго запрещает суицид, ибо наказанием за это является потеря бессмертия души. Деке раздумывал над тем, что же такое могло вынудить Донни лишить себя жизни и оставить родителей в ужасном эмоциональном состоянии? Ведь теперь они на всю жизнь обречены терзаться мыслью, что их сын будет вечно гореть в аду.
К тому времени когда Деке подъехал к их дому, солнце уже окончательно село, оставив в бескрайнем небе над «Ручкой сковородки» лишь красновато-серый след, напоминавший кровь, сочащуюся из нарывающей раны. Лу, вероятно, предпочел бы, чтобы Деке приехал не на своей служебной машине с надписью «ШЕРИФ» на двери, но сейчас он был на службе и поэтому предоставил Лу самому придумывать объяснения, что полицейский делал возле его дома. Да и особо переживать по поводу того, что могут подумать соседи, тут не приходилось. Деке прикинул, что до ближайшего жилья в любом направлении было не меньше мили.
Деке даже не успел отстегнуть ремень безопасности, как на переднее крыльцо вышел Лу; на осунувшемся лице застыло горестное выражение. Он закрыл за собой дверь и встретил Деке на дорожке к дому.
— Давайте сразу пройдем в сарай, шериф. Я очень благодарен вам, что вы приехали один.
— Мне жаль, что мы с вами встретились по такому печальному поводу. Примите мои соболезнования, Лу.
Ничего не ответив на это, Лу повел его к сараю, который располагался довольно далеко от дома. Он частично был переделан под зимнее жилье для кур Бетти, и здесь стоял сильный запах курятника. У входа Лу отступил в сторону и мрачно предложил шерифу зайти первому.
Когда Деке вошел, он почувствовал, как ему сдавило грудь. На нижней балке, использовавшейся для сушки цветов и трав, безвольно висело тело мальчика, который с виду был ровесником его дочери. От подбородка до кончиков белых спортивных носков он был укутан в голубое одеяло. Деке обратил внимание, что ноги его были всего в нескольких сантиметрах от пола, достаточно близко, чтобы встать на цыпочки, если бы ему этого захотелось. Вокруг было разбросано несколько журналов сексуального содержания, а один из них был открыт на странице с фотографией, очень напоминавшую эту реальную сцену. На соседнем стуле, рядом с парой ровно выставленных потертых ботинок, лежали аккуратно сложенные джинсы и белые трусы в обтяжку.
— Боже мой, Лу, — сказал Деке, сморщив нос от сладковатого запаха разложения. — Что здесь произошло?
— Мы думали, это вы нам скажете, — ответил Лу. — Потому что мы с Бетти точно этого не понимаем. Вы снимите это одеяло, шериф. Все в порядке.
Содрогнувшись от того, что он ожидал там увидеть, Деке осторожно, чтобы оставить нетронутым место преступления, шагнул вперед и кончиками пальцев стянул одеяло.
— Ох, Господи Иисусе, Лу…
Мальчик был обнажен, живот его раздулся, и на нем уже появились зеленоватые следы разложения. Вокруг шеи был завязан толстый шнур промышленного удлинителя.
— В таком виде его обнаружила Бетти, — сказал Лу. — Как вы называете этот вид… сексуальных извращений, шериф?
— Автоэротическая асфиксия, — ответил Деке, вновь набрасывая одеяло на голое тело мальчика. — Я не очень в курсе, знаю только, что это одна из самых последних сексуальных причуд. — Он показал на страницу раскрытого журнала. — Похоже, здесь даются пояснения. В принципе, дело заключается в том, что человек во время мастурбации подвешивает себя, чтобы перекрыть доступ кислорода к мозгу. Очевидно, недостаток кровообращения и кислорода как-то увеличивает сексуальное наслаждение.
Лу, похоже, был близок к обмороку. Деке взял его за руку и вывел из сарая на задний двор. В окне кухни появилась Бетти Харбисон, серое лицо которой сейчас напоминало лицо утопленницы.
— Как ваша жена пережила это? — спросил Деке, тут же мысленно одернув себя за этот абсурдный вопрос.
— Примерно так, как и можно было ожидать. Она безутешна. Все это какая-то нелепая бессмыслица. Это настолько на него не похоже…
— Что именно?
— Бетти хорошо воспитывала нашего мальчика. Он во многих отношениях похож на нее. Любит, чтобы все было аккуратно и опрятно. Он оставил беспорядок на кухонном столе…
— Что вы имеете в виду?
— Я ничего не понимаю в этих делах… эта автоэротика… или как там вы ее называете. Мне кажется, что он спешно вышел, когда ел за кухонным столом. Он вскочил и оставил надкусанный сэндвич и несколько бисквитов, намазанных арахисовым маслом. Повсюду были крошки, у банки с маслом крышка снята, откручена пробка на бутылке с горчицей. Он так никогда раньше не делал. Всегда после себя все убирал.
— Можете мне показать то, о чем вы говорите?
— Конечно.
Через заднюю дверь они прошли в кухню, достаточно просторную, чтобы оборудовать там меблированную комнату для сдачи жильцам в аренду. За большим круглым столом сидела Бетти, безмолвная и шокирующе бледная. Деке заставил себя не отводить глаза, когда она подняла на него убитый горем взгляд.
— Дорогая, — нежно произнес Лу, взяв ее безжизненную руку, — приехал шериф, чтобы провести расследование.
— А что тут расследовать? — спросила Бетти, бросив на него пустой взгляд.
— Ну, я рассказал шерифу, что Донни никогда бы не вышел из дома, оставив кухонный стол в таком виде.
Деке увидел, что он имел в виду. Кожура апельсина, недоеденный сэндвич, разрезанные бисквиты, нож, которым намазывали арахисовое масло, прилип к столу. Но, с другой стороны, родители мальчика уехали из города на несколько дней. Масса времени, чтобы убрать за собой до их возвращения.
— Лу, когда вы с женой уехали в Амарилло?
— В понедельник утром, после завтрака. Синди должна была родить после обеда. Мы выехали обратно сегодня, чтобы успеть на футбольный матч завтра вечером.
— В понедельник утром, — задумчиво повторил Деке. Сегодня четверг. Мальчик, похоже, мертв с понедельника, может, со вторника. — Что-нибудь еще выглядело необычно?
— Ну, в общем, да. Рэмси. Когда мы приехали, он был едва живой от голода.
— Рэмси?
— Рэмси — это барашек, талисман нашей футбольной команды, за которым Донни присматривает. Когда мы приехали домой, кольцо на калитке его загона было снято. Мы нашли его в соломе. Донни никогда раньше не оставлял загон открытым. Этот маленький приятель так привык к своему загону, что даже не подумал о том, чтобы воспользоваться калиткой. Он мог бы выйти и поесть траву во дворе. Но на самом деле он все это время оставался в загоне и чуть не умер с голоду. Единственное, что мне приходит в голову в этой связи… — Лу отошел немного в сторону, чтобы жена не могла его слышать, — это то, что Донни мог думать о том… что рискует жизнью, и сам снял кольцо, решив, что Рэмси выйдет из своего загона, когда у него кончится еда.
— Останьтесь с Бетти здесь, а я пойду немного осмотрюсь, — распорядился Деке. — И еще, не могли бы вы включить какое-то освещение на заднем дворе?
— Конечно, — сказал Лу и щелкнул выключателем.
Задний двор залило ярким светом. И все же Деке сходил к себе в машину за фонариком. Вернувшись, он направил луч на землю в поисках… следов борьбы, возможно. Ничего такого он не увидел, но твердо утоптанная земля с редкими клочками сухой травы явно недавно была разровнена. Осветив фонариком загородку, он заметил пару наблюдавших за ним блестящих встревоженных глаз и услышал беспокойное сопение, но барашек все равно оставался в своем стойле и не собирался выходить, чтобы выяснить, в чем дело. Кольцо снова висело на столбике ограждения. Лоханка была наполнена свежим кормом.
Деке направил луч под бетонный столик для пикников и в тени под ним заметил кое-что интересное. Встав на четвереньки, он вытащил найденный предмет своим носовым платком. Это была серая кошачья лапа, отрезанная, судя по отсутствию внутри костей и хрящиков, скорее всего, от чучела. По размеру она была слишком большой, чтобы принадлежать домашнему животному, с загнутыми и пугающе острыми когтями, и Деке подумал, что это лапа горного льва или рыси.
— Лу! — позвал он.
Лу, наблюдавший за ним через окно кухни, тут же выбежал во двор. Деке показал ему отрезанную лапу животного.
— Вы когда-нибудь видели это?
Лу протянул руку, чтобы взять ее, но Деке не дал.
— Лучше не прикасаться. Это может быть вещественным доказательством.
— Вещественным доказательством? — эхом переспросил Лу.
— Конечно, если это не был несчастный случай. Итак, это принадлежит вам?
Лу внимательно осмотрел лапу.
— Нет. Я никогда раньше ее не видел, — уныло произнес он.
— Я обнаружил это под столиком для пикника. Что оно там делало?
— Не знаю. На прошлой неделе у нас тут был один бродяга, бездомный, которого мы нашли спящим в нашем сарае. Мы заперли сарай, но он все равно вернулся на следующий вечер. Заночевал в загоне у барашка. Может, лапа принадлежала ему. Этот народ таскает с собой такое на удачу или в качестве оружия.
— Похоже, что в этом месте землю ровняли граблями. К чему бы это? — спросил Деке.
Лу взглянул под ноги и пожал плечами.
— Должно быть, это Донни прошелся здесь граблями, пока нас не было. Он всегда старался, чтобы вокруг все было чисто и аккуратно.
— Вы уже говорили об этом, — задумчиво произнес Деке. — Я сейчас схожу к машине, чтобы положить это в пакет, а потом вернусь
— Шериф… — Лу, засунув руки в карманы и расставив ноги пошире, глубоко вдохнул и заявил: — Мы не хотим никакого расследования. Именно поэтому я и попросил вас приехать одного. Это был несчастный случай, все просто и ясно. Ну… — рот его судорожно скривился, — может быть, не совсем просто и не так уж ясно. Донни сам сделал это с собой. Почему — знает только Господь Бог. Я никогда не думал, что мой мальчик интересуется порнографией, всякими сексуальными фантазиями… — Его качнуло вперед под действием нахлынувшей боли от переживаемого горя.
Деке положил ему руку на плечо.
— Давайте немного поговорим об этих журналах, — тихо, но настойчиво произнес он. — Вы когда-либо видели их раньше? Где бы он мог их прятать?
— В своей комнате, вероятнее всего, но нет, раньше я ничего такого не видел.
— Разве Бетти не могла бы найти их там, когда забирала белье для стирки? У матерей поразительный нюх на всякие неразрешенные вещи вроде этого. — Деке вспомнил, как Паула как-то нашла не вполне пристойные журналы, когда принялась проветривать рюкзак для походов их сына.
— У сыновей есть свои способы держать такие вещи подальше от матерей, — заметил Лу.
В душе Деке был не согласен с этим, но спросил:
— А как насчет вас самого? Не замечали вы каких-нибудь намеков на то, что он мог заниматься такими вещами?
Лу покачал головой.
— Нет, именно поэтому все это так шокировало нас. Донни нравились девушки, но у него было к ним вполне здоровое отношение, да и к сексу, собственно, тоже. Я хочу сказать, что никогда не слышал и не видел, чтобы он говорил или делал что-то непристойное…
— Поэтому мы и должны провести расследование, Лу. Но после того, как коронер определит точную причину смерти. Там может быть что-то такое, что при внешнем осмотре не видно.
— Нет! — Лу сбросил с плеча руку Деке. — Вы не можете вести расследование, приводить сюда своих помощников, делать вскрытие, чтобы все это стало достоянием газетчиков. Я не допущу этого. Такой позор убьет Бетти. Мы никогда больше не сможем смотреть в глаза людям в нашем округе. Я сейчас жалею, что не одел нашего мальчика, но я хотел, чтобы… чтобы вы увидели, что он не совершал самоубийства. А так бы оно и выглядело, если бы я надел на него штаны и рубашку и избавился от этих журналов.
— Кстати, а где его рубашка на самом деле?
— Что? — спросил Лу.
— Его рубашка. Где она? Думаю, она была на нем, когда он входил в сарай. Все-таки ноябрь на дворе, Лу.
— Ну… Я не знаю, — нахмурившись, ответил Лу. — О его рубашке мы как-то не подумали. Мы оставили все в таком виде, в каком нашли. В кухне ее тоже не было.
— Послушайте, пока я буду укладывать это в пакет, попробуйте найти рубашку, в которую он мог быть одет. Вам необязательно говорить об этом Бетти. Не думаю, что ваш сын просто поднялся к себе в комнату и повесил ее на вешалку, — при той-то спешке, с которой он вставал из-за кухонного стола.
Лу неохотно повернул к дому, а Деке направился к патрульной машине, чтобы положить кошачью лапу в бумажный пакет. В голове лихорадочно крутились тревожные мысли. Он был главным представителем правоохранительных органов в их округе. Как бы он ни уважал чувства Харбисонов и их желание избежать огласки, у него были сомнения в том, что смерть Донни произошла в результате несчастного случая. Деке сразу заметил явное несоответствие между тем беспорядком, который мальчик оставил на кухонном столе, и тем, как аккуратно была сложена его одежда. Но какое еще может быть объяснение у всего этого? Самоубийство? Нет, Деке считал, что это можно сразу исключить. Мальчик никогда бы не оставил себя в таком виде, да и записку написал бы.
И еще одна мелочь: мог ли учащийся средней школы Дэлтона пропустить самую главную игру сезона в пятницу вечером против их главного конкурента? Команды Дэлтона и Керси рвались к титулу регионального чемпиона ноздря в ноздрю. В этом случае оставалось только убийство, но кто мог захотеть убить Донни Харбисона и с какой целью?
Пока Деке натягивал латексные перчатки, чтобы упаковать журналы и шнур удлинителя, он мысленно составил перечень того, что ему предстоит осмотреть. Нужно будет побольше узнать об автоэротической асфиксии, выяснить, была ли застрахована жизнь Донни, обыскать его пикап в поисках других порножурналов, опросить соседей на предмет того, не видели ли они здесь того бродягу, допросить друзей Донни и его учителей в школе Дэлтона. Журналы и шнур он отправит в криминалистическую лабораторию в Амарилло, чтобы попробовать найти там отпечатки пальцев.
Когда он вернулся, Лу поджидал его на заднем дворе.
— Рубашки нет, шериф.
— Вы не находите это несколько странным, Лу?
— Возможно, но это не имеет значения. Мы с Бетти все обсудили и просим не разглашать подробностей смерти Донни. Пожалуйста, шериф. Я умоляю вас. Подумайте о том, что было бы, если бы такое случилось с вашим сыном. Как бы чувствовали себя вы и ваша жена?
Деке ничего не ответил. Паула точно умоляла бы, чтобы все замяли, но сам он все равно захотел бы узнать, что произошло с его сыном на самом деле.
— Я не могу ответить на этот вопрос, Лу.
В проеме задней двери появилась Бетти, из опухших глаз ее текли слезы.
— Пожалуйста, шериф… — Она упала перед ним на колени и умоляюще схватила его за руку. — Я прошу вас. Пожалуйста, не нужно никому ничего говорить. Наш священник откажет Донни в заупокойной мессе, если узнает. И не позволит похоронить его на освященной земле. Он посчитает смерть Донни самоубийством, поскольку поступок его был добровольным и опасным для жизни. Мы не хотим, чтобы наша дочь узнала, как именно умер ее младший брат. Пожалуйста, шериф… — Она отпустила его руку и спрятала свое лицо в ладонях.
— Бетти… Бетти… — пытался успокоить жену Лу, опускаясь рядом с ней и обнимая рукой ее трясущиеся от рыданий плечи.
Смущенный таким проявлением неприкрытого человеческого горя, задевшим его отцовскую душу, Деке услышал свои собственные слова как бы со стороны:
— Хорошо, Бетти, хорошо. Я позвоню, чтобы мировой судья приехал сюда один. Он должен будет выписать свидетельство о смерти. Ему можно доверять. Он никому ничего не расскажет. Смерть будет признана результатом несчастного случая, и на этом все закончится. Никому, кроме нас четверых, никогда не понадобится выяснять, как именно все произошло. Вы с Лу сейчас возвращайтесь в дом и позвоните в похоронное бюро. Я подожду Уолтера в сарае. Мы с ним снимем Донни со шнура и приведем тело в порядок, пока за ним приедут из похоронного бюро.
Рыдающая Бетти тихо повисла в руках мужа, а Деке пошел звонить мировому судье из своей машины, не в состоянии смотреть на то, как слезы Лу падают на голову его жены.
Глава 18
«Рыси Керси» выиграли игру у «Овнов Дэлтона» со счетом 41:6; преимущество было настолько большим, что тренер Тернер в заключительной части последней четверти вообще посадил Трея с Джоном на скамейку запасных, чтобы поберечь их для последующих игр плей-офф. Газеты по всему штату писали, что «Рыси» победили «Овнов» так же легко, как «стальной клинок проходит сквозь папье-маше». Игроки команды после игры подняли своего квотербека и лучшего принимающего на плечи, но ни на одном из снимков, сделанных представителями прессы и даже любителями, не были запечатлены торжествующие улыбки на лицах двух спортивных героев.
Все дни накануне этого исторического события Трей и Джон постоянно находились в тревожном ожидании, представляя, как к их дому подъезжает патрульная машина шерифа Тайсона и раздается стук в дверь, но ничего этого не произошло. В окружных газетах тоже ничего не сообщалось о смерти Донни, за исключением некролога и короткой заметки, в которой говорилось, что родители, вернувшись домой после отъезда, нашли в сарае тело своего сына, погибшего в результате несчастного случая. Флаги обеих школ округа были приспущены. Отпевание и похороны прошли в закрытом режиме, и туда были допущены только близкие родственники.
— Вы чего такие мрачные? — ликующим, но озабоченным тоном спросил тренер Тернер у своих звездных квотербека и ресивера в раздевалке после игры.
Трей с Джоном задержались, в то время как остальные игроки команды уже весело отправились на торжественное празднование победы, устроенное клубом болельщиков на главной улице города, где по этому поводу было перекрыто движение. Тренер Тернер пристально посмотрел на ребят, пытаясь рассеять растущую тревогу.
— Да вы сейчас должны из штанов выпрыгивать от радости, а выглядите так, будто проиграли региональный чемпионат.
— С нами все в порядке, — сказал Трей. — Правда, Джон?
Джон сосредоточенно застегивал свою спортивную куртку.
— Да, конечно.
Тренер Тернер положил руки им на плечи.
— Что случилось, ребята? Вы всю неделю словно шарахаетесь друг от друга. Вы, часом, не поссорились, а?
— Нет, сэр, — ответил Трей. Тренер Тернер был одним из немногих, кому Трей при обращении говорил «сэр». — Мы с Джоном стали сейчас еще ближе, чем когда-либо. Верно, Джон? — Он умоляюще взглянул на Джона, чтобы тот поддержал его.
Джон кивнул.
— Все правильно, — подтвердил Джон.
Рон Тернер подозрительно прищурился.
— Может, вы до сих пор не отошли после того желудочного вируса, который подхватили в «Беннис»?
— Ну, вроде того, — торопливо сказал Трей, мельком взглянув на Джона.
Тренер Тернер по очереди скептически посмотрел на парней.
— Что-то мне не верится. Между вами пробежала какая-то кошка, но я не буду допытываться и выжимать это из вас сегодня вечером. Я хочу, чтобы вы обговорили это между собой, прямо здесь и прямо сейчас. Праздник подождет. Я скажу Кэти и Бебе, где вы находитесь. У нас на следующей неделе стыковочная игра с соседним округом, и я хочу, чтобы вы были готовы к ней. Но еще больше я хотел бы устранить то, что мешает вашей дружбе. Между вами, ребята, существует особенная связь, которая бывает раз в жизни и вообще встречается очень редко. Не позволяйте встать между вами ничему такому, что можно решить только в откровенном разговоре с глазу на глаз. Договорились?
Тренер Тернер заметил, что его слова не особо вдохновили мальчиков, но оба они кивнули, а Трей сказал:
— Хорошо, тренер.
Когда он ушел, они, пряча глаза, неловко стояли друг перед другом, облаченные в свои фирменные куртки с собственными номерами на спине. На них также были сшитые по заказу клуба болельщиков бейсболки, на которых поперек короны было вышито «Региональный чемпион 1985»; такие бейсболки выдали игрокам во время торжества после той памятной триумфальной игры. Начиная с понедельника, за исключением уроков и тренировок, Трей и Джон по какому-то телепатическому молчаливому соглашению избегали встречаться друг с другом. Ежедневно после тренировок Джон шел в церковь Святого Матфея, а Трей каждую свободную минуту проводил с Кэти.
Стыдливо бросив на Джона смущенный взгляд, Трей прокашлялся.
— Мне очень жаль, Тигр. Богом клянусь, мне ужасно жаль.
— Так и должно быть, ТД.
— Я думал, они будут намного круче.
— Ты ошибался. Зачем ты притащил с собой эту лапу рыси?
Лицо Трея густо покраснело. Он сел на одну из лавочек и снял кепку. Закрыв глаза, он пальцами надавил на веки, словно пытался снять головную боль.
— Потому что весь сезон, Джон, я боялся потерять все, чего мы достигли. Это сводило меня с ума. Я подумал… что несколько царапин лапы настоящей рыси произведет больший эффект, сильнее подтолкнет нас.
Трей поднял на него полный раскаяния взгляд; на скулах проступали светлые отпечатки от его пальцев.
— Клянусь, эта идея пришла мне в голову только в воскресенье вечером, когда я лежал в постели и вдруг вспомнил про валяющееся на чердаке чучело рыси моего дяди Харви. Можешь спросить у тети Мейбл. Она услышала, как я там вожусь посреди ночи, и поднялась по лестнице, чтобы выяснить, что я там делаю. Я… просто решил взять ее с собой, чтобы проверить, смогу ли довести дело до конца.
— Ну и что, смог бы?
— Нет. Когда я увидел этого барана, я струхнул. К тому же я знал, что ты обо мне думаешь. Когда Донни вылетел из дома, я как раз хотел спросить, что бы мы могли сделать с этой штукой, чтобы оставить «Овнам» свое послание…
— Трей, почему ты никогда не можешь попробовать сыграть по-честному? — со злостью в голосе спросил Джон.
— Во мне этого нет, Тигр. Поэтому-то ты мне и необходим. Я рассчитываю на тебя. Ты удерживаешь меня на верном пути, чтобы я с него не сбивался.
Джон сунул руки в карманы своей спортивной куртки и смиренно опустил голову. Он верил в эту историю с лапой рыси. Типичный пример того, как иногда срабатывали мысли Трея. Уже имея на руках туза, он предпочел сделать ставку на выпадение из колоды джокера.
— Я никогда не смогу оправиться от этого, ТД, никогда.
— Я знаю, Джон. В этом и состоит разница между тобой и мной. Послушай, но… но ты ведь не собираешься отвернуться от меня после всего, что произошло? — Нотки недоверия в голосе Трея свидетельствовали о том, что он уже думал об этом и нашел такой оборот событий невыносимым. — Джон, вы с Кэти — это единственные близкие мне люди во всем мире, не считая тети Мейбл, которая уже старенькая. — В глазах его блеснули слезы. — Ты нужен мне, дружище. Всю эту неделю я мучился. Это все равно что пытаться сидеть на табурете, у которого не хватает одной ножки. Скажи мне, что я на этот раз ничего не поломал окончательно, что мы по-прежнему такие же друзья, какими были всегда. Я поверю тебе, что бы ты сейчас ни сказал.
Джон протянул ему полотенце из пакета и сел рядом на лавку.
— Я не отворачиваюсь от тебя, ТД. И никогда не отвернусь. Меня наизнанку выворачивает из-за того, что случилось… Бросить тело в таком виде… чтобы его нашли родители… и все это непонятно, ради чего.
— Знаю, я знаю. — Трей обнял его за плечо и встряхнул. — Не думай об этом. Вместе мы сможем это пережить. Когда-нибудь все это поблекнет, останутся только смутные воспоминания. Вот увидишь. Я заработаю много денег, играя в НФЛ, и учрежу стипендиальный фонд в память о Донни Харбисоне. Только подожди, я обязательно сделаю это.
— Это ничего не изменит — для Харбисонов, по крайней мере. Без своего сына они будут жить дальше, чувствуя себя так же, как и мы без своих родителей. — Джон сбросил его руку со своего плеча. — Черт побери, ТД, если сюда кто-то войдет, нас могут принять за пару гомиков. А как Кэти? Она ничего не заподозрила?
— Она знает, что я был… на грани. Я бы никогда не смог пережить эту последнюю неделю, если бы не она. Ты ведь ходил в церковь Святого Матфея, верно? Что ты делал там? Молился?
— Иногда молился, а иногда просто сидел на скамье. Это помогло.
На исповедь он не пошел. Отец Ричард заставил бы его сделать единственную вещь, которая бы облегчила душу, — пойти к шерифу Тайсону, но он не мог так поступить с Треем. Просто не мог. И ему теперь придется жить без отпущения грехов всю свою жизнь.
Трей шутя двинул его кулаком в плечо.
— Так, значит, мы по-прежнему вместе и поедем в Майами? Мы по-прежнему лучшие друзья, которых водой не разольешь, так?
— Боюсь, что так.
— И я прощен?
— Не испытывай судьбу, ТД.
Трей с размаху напялил бейсболку на голову.
— Ты наш человек, Джон.
В своем неуклонном продвижении к решающей игре за звание чемпиона штата этот дуэт вел «Рысей Керси» от победы к победе на переполненных до отказа стадионах. Звездный статус Джона сделал Берта Колдуэлла своего рода знаменитостью, и это привело к тому, что отец парня бросил пить, чтобы присутствовать на играх, как он говорил, «в рабочем состоянии». В аналогичном положении оказалась и Мейбл Черч, которая сияла от гордости, когда все хвалили ее племянника; и это несмотря на то, что в душе женщина тайно надеялась, что «Рыси» проиграют и она наконец перестанет постоянно беспокоиться о том, что в очередной игре Трей получит травму.
Беспрерывный поток телефонных звонков, телеграмм, просьб лично встретиться с главными тренерами команд колледжей, а также целая куча писем от спортивных факультетов престижных университетов с приглашениями посетить их кампусы, с оплатой всех расходов на поездку, — все это превратило Джона и Трея в одних из наиболее востребованных игроков школьных команд в стране. В декабре Мейбл и Эмма просто клали трубки своих телефонов рядом с аппаратом, чтобы дать возможность всей троице спокойно делать домашние задания за кухонным столом. Телеграммы и письма с предложениями пачками лежали в ящиках нераспечатанными. Несмотря на преимущества других высших учебных заведений, Трей Дон Холл и Джон Колдуэлл всем давали понять, что по-прежнему твердо придерживаются своего решения поступать в Майамский университет в Корал-Гейблс, штат Флорида. И когда в феврале 1986 года наступит День подписания, они поставят подписи на контрактах, чтобы играть за тренера Мюллера и его «Майами Харрикейнс».
Передышка от стресса и постоянного давления, связанных с подведением команды к финальной игре, наступала для них, когда Джон был наедине с Кэти, а Джон — в церкви Святого Матфея. Джон подружился с отцом Ричардом на философской почве, и священник частенько звал его к себе на ужин, когда он не был приглашен к мисс Эмме или тете Мейбл. В основном они обсуждали историю развития католической церкви, которую Джон находил захватывающей, особенно предысторию Общества Иисуса, из которого впоследствии произошел орден иезуитов. Отец Ричард, эстет и просто добрый человек, был иезуитом.
Именно во время одного из таких визитов Джон, подойдя к кабинету отца Ричарда, лицом к лицу столкнулся с Лу и Бетти Харбисонами. До этого Джон много раз навещал могилу их сына, иногда принося туда цветы с клумбЭммы или Мейбл, чтобы положить у надгробья.
— Ты ведь Джон Колдуэлл, верно? — сказала Бетти. Они с мужем как раз вышли с кладбища, находившегося с тыльной стороны церкви.
— Да, мэм.
— После того как ваши «Рыси» побили нас, мы теперь болеем за вашу команду, — с улыбкой произнес Лу, но лицо его тут же помрачнело от воспоминания, что игра эта состоялась на той неделе, когда умер его сын.
— Надеемся, что вы выиграете первенство штата, и мы будем гордиться нашим округом, — поддержала его Бетти.
— Спасибо, — сказал Джон. Он умолк, застыв в позе смущенного подростка: глаза смотрят в землю, руки засунуты в карманы. — Будем стараться изо всех сил, — после небольшой паузы добавил он.
— Это ведь ты иногда оставляешь цветы на могиле нашего сына? — спросила Бетти, наклоняясь, чтобы заглянуть ему в глаза.
Джон почувствовал мучительное стеснение в груди.
— Да, мэм… иногда.
— Почему? Вы были знакомы с Донни?
— Совсем немного… по церкви Святого Матфея. Мне… очень жаль, что он умер.
— Да… — тихо произнесла Бетти и задумчиво посмотрела на него. — Я это вижу. Спасибо за твою заботу.
— Не за что, — ответил Джон, отступая в сторону, чтобы они могли пройти.
Вскоре после этого в почтовый ящик Колдуэллов пришел проспект для поступления в университет Лойола в Новом Орлеане, знаменитый университет ордена иезуитов.
Глава 19
И вот наконец они пришли к финальной игре плей-офф всего сезона. Путь на Техасский стадион в Ирвинге, где должен был проходить матч за звание чемпиона штата в группе 3А, был долгим и тяжелым, но уверенные победы над всеми соперниками Керси не оставляли никаких сомнений насчет того, кто на сегодняшний день сильнее. Однако в игре против «Хьюстон Уайт Тайгерс» («Хьюстонских белых тигров») команда «Рысей Керси» считалась аутсайдером.
Команда Хьюстона, по общему мнению, была составлена из группы крутых уличных парней (некоторые даже называли их головорезами, поскольку кое-кто из них уже успел нажить неприятности с полицией) и славилась своими жестокими захватами и блокировками. Каждый из их линейных игроков, лайнменов, превосходил соответствующего игрока Керси в среднем фунтов на пятнадцать; они умело «паковали в мешок» квотербеков соперника и в два счета разделывались с их главными ресиверами. Все понимали, что в этой игре «Тигры» будут в основном охотиться на Трея и Джона.
На протяжении всего сезона Трею практически удалось избежать жестких стычек — по крайней мере, «жестких» по стандартам этой игры — благодаря тренеру Тернеру, который давал четкие указания своей линии нападения и объяснял, что их первая и наиглавнейшая задача состоит в том, чтобы защищать своего квотербека. И лайнмены были готовы выполнять эти требования. Инстинктивный талант, делающий Трея выдающимся лидером команды и настоящим генералом на площадке, позволял ему помогать своим блокирующим, которые полностью выкладывались, чтобы защита и пальцем не трогала его самого и его ресиверов. Трей был скор на похвалу и не торопился с осуждениями, и такое великодушие со стороны Трея почему-то означало больше и имело больший эффект, чем если бы оно исходило от Джона, поскольку для последнего это было совершенно естественным. Команда доверила своему капитану успешно провести их корабль сквозь бури, невзирая на огромное внимание прессы к нему и его ресиверу, и готова была сделать ради него все, что угодно.
Но будет ли этого достаточно?
Каждый вечер на той неделе, когда должна была состояться игра, Кэти, ложась спать, чувствовала, как страх сжимает ей сердце. А что, если Трей или Джон получат травму? Тогда все сорвется. Ну почему мальчики не могли стать теннисистами или гольфистами? По мере того как сезон игр плей-офф близился к концу, в ней все больше росла нелюбовь к футболу как к виду спорта, а также отвращение ко всему городу, который оказывал такое давление на игроков. Между тем, несмотря на все неприятности, связанные со спортом, Кэти не могла не признать, что именно ему она обязана еще большему сближению с Треем. Начиная с дней, предшествовавших решающей игре на первенство региона, он, казалось, все свое время проводил только с Кэти и после тренировки тут же торопился к ней домой.
— Ты необходима мне, — сказал он как-то. — Когда я с тобой, все плохое уходит.
Что он имел в виду под «плохим»? Школа и весь город лежали у его ног, еще больше восхищаясь тем, что он не бил себя кулаком в грудь, не становился в напыщенную позу, как некоторые другие игроки, а воспринимал преклонение, как и Джон, — со спокойной сдержанностью, которая только углубилась с той недели, когда прошла региональная игра.
— Мечта каждого тренера — настоящие лидеры команды, — говорил о них тренер Тернер.
Им предлагали бесплатное обслуживание в закусочной «Беннис» и в кафе «У Моники», билеты в кино, новые куртки от магазина спортивных товаров, но ни одно из этих предложений они не приняли.
— Прошу тебя, Господи, — молилась Кэти, — помоги им. Я не прошу тебя, чтобы Керси выиграли эту игру, я хочу только, чтобы ты уберег Трея и Джона от травм, чтобы мы все вместе могли поехать в университет Майами.
В маленький городок, затерянный в прериях, понаехали спортивные журналисты, которые рассаживались в закусочной «Беннис бургерс» и в расположенном через площадь от нее кафе «У Моники», чтобы писать репортажи о том, какое радостное возбуждение охватило все местное население накануне самого значительного футбольного матча в истории местной средней школы. Один из репортеров образно описывал царившую здесь атмосферу: «Обстановка настолько наэлектризована и взрывоопасна, что любая неосторожно зажженная спичка может привести к катастрофе, которая сметет этот городок с карты Техаса». Журналисты выискивали и приставали с расспросами к любому, кто имел хоть какое-то отношение к «Рысям» и кто мог поведать что-то интересное для читателей. Одна из таких историй касалась их главного тренера и была изложена в статье, которая появилась в центральных техасских газетах и на всю жизнь вызвала у Трея ненависть ко всей пишущей братии.
«Нужно жить в Керси, чтобы понять влияние здесь этого человека», — писал репортер, утверждавший далее, что у тренера Рона Тернера весь город ходил по струнке. Он ввел жесткие правила, которым должны были подчиняться все — тренеры, игроки, мальчики на побегушках, помощники из числа учеников, любой, кто был как-то связан с «Рысями Керси». За два дня до игры запрещались разговоры с газетчиками и всякое панибратство с горожанами, включая и членов клуба болельщиков. После тренировок все игроки команды отправлялись прямиком домой, где они должны были в тишине и покое концентрироваться на выполнении ближайшей задачи. Их обязали свести к минимуму просмотр телевизора и телефонные разговоры, а также исключить другие развлечения. Он возложил на матерей своих игроков обязанность следить за тем, чтобы их сыновья правильно питались, вовремя укладывались спать и избегали всяческих стрессов.
«Периода двухдневного затворничества» придерживались все жители города, и, чтобы это понять, нужно его пережить. По средам и четвергам, когда на Керси опускались сумерки, на улицах было слышно, как падают осенние листья. Чтобы не беспокоить отдыхающих «рысей», продавцы и покупатели в магазинах разговаривали приглушенными голосами, обычно шумные посетители заведений вроде закусочной «Беннис бургерс» вели себя тихо, машины на подъезде к окошку выдачи бургеров с собой, вызывая официантку, сигналили коротко и отрывисто, и ни один подросток не смел в это время выехать на главную улицу на машине с громко работающим глушителем.
Рон Тернер определенно был человеком, у которого не забалуешь. После шести успешных сезонов на посту главного тренера команды средней школы Керси (хотя за это время им так ни разу и не удалось выиграть первенство штата) он правил здесь своей железной рукой, опираясь на заслуженное уважение. Он никогда не прислушивался к пустой болтовне отцов своих игроков, этих «квотербеков в домашнем кресле», а также членов клуба болельщиков, даже если это были отцы города или уши школьного совета. Он сам жил по законам, установленным для его игроков, и поэтому не употреблял алкоголь, не курил и не ругался. «Сквернословие, — говорил он своим подопечным, — это язык невежественных и неуверенных в себе людей. А курение и выпивка — опора для слабых».
В статье говорилось, что он был идеальным, словно по заказу подобранным наставником для такого дерзкого и очень умного квотербека, как Трей Дон Холл, который рос без отца.
Когда Трей, которого в этой статье в придачу назвали «непокорным упрямцем», читал о том, как его рано бросили родители и тренер Рон Тернер занял пустовавшее место отца, лицо его раскраснелось от унижения и обиды. Зная, насколько болезненно Трей относится к своему статусу сироты, тренер Тернер извинился за то, под каким углом зрения репортер изложил его интервью, хотя он только сказал, что всегда относился к Трею как к сыну и хотел бы так же относиться к нему и впредь. Трей поверил ему и был взволнован тем, что тренер Тернер так думает о нем, но досада от того, что теперь все вокруг знали, что родители не хотели его, осталась. В этот вечер он обнимал Кэти крепче, чем когда-либо прежде.
В день игры городок с населением в десять тысяч человек практически полностью опустел, если не считать обитателей дома престарелых и парочки помощников шерифа, которым не повезло, когда бросали жребий, чтобы выяснить, кто останется на службе. Целый караван самых разнообразных машин с развевающимися серо-белыми флагами и написанными на бортах призывами «ПОДРЕЖЕМ КОГТИ ХЬЮСТОНСКИМ БЕЛЫМ КОТЯТАМ» двинулся на рассвете в Даллас, чтобы доставить туда болельщиков «Рысей». В эту субботу в середине декабря только один человек шел по тихим, по-праздничному украшенным улицам, а позади него хромала его собака. Одной рукой он прижимал к уху транзисторный приемник, а в другой держал свернутый в кольца кнут. Слушая предматчевую трансляцию, он вспоминал, как в теперь уже далеком прошлом звезда нынешнего шоу стояла у него на заднем дворе, дрожа и переминаясь с ноги на ногу. Правильно ли он тем вечером разглядел в трясущемся мальчике будущего мужчину? Что ж, время покажет. На сегодня у него было все, чтобы город гордился им. А завтра будет уже другой день.
***
Капитаны команды Трей, Джон и Джил Бейкер выстроились в центре поля, чтобы встретить капитанов противника и судей, которым предстояло бросить монету для выяснения, кто будет начинать, а кто — выбирать поле. Об их внешнем виде и манере держать себя в эти напряженные, полные драматизма моменты уже ходили легенды. Игроки команды-противника разминались на своем конце поля в самой разнокалиберной обуви, лишь бы только она отвечала требованиям для газона футбольного поля. Поскольку не существовало каких-то специальных стандартов форменных носков для игроков школьных команд, можно было надевать как длинные, так и короткие или вообще обходиться без них. Длину волос и прическу каждый тоже мог выбирать себе сам. Но только не в команде тренера Тернера. По установленным им правилам регалии «Рысей» были единообразными. Игроки носили футболки не закатывая рукава, носки до колен подтыкали под эластичную резинку спортивных штанов, у всех были одинаковые бутсы от одной фирмы, волосы подстрижены коротко и аккуратно.
Таким образом, три капитана стояли единым фронтом в почтительном молчании со специально натренированным выражением спокойствия и невозмутимости на лицах и ожидали выхода на поле официальных представителей матча, которые должны были дать сигнал для лидеров команд присоединиться к ним, чтобы бросить жребий. Когда этот момент наступил, Трей с Джоном, оба ростом под метр девяносто, и между ними Джил Бейкер, который был пониже и более коренастый, но не менее внушительный, в ногу, неторопливым шагом направились к судьям: взгляд сосредоточенный, в левой руке шлем, правая рука опущена.
Один спортивный репортер потом напишет об этом так: «Капитаны “Рысей” приближались к своим соперникам с достоинством рыцарей, брошенных противостоять компании жуликов».
Это же определение в полной мере подходило и тренеру Тернеру.
— Вы должны снять перчатки, прежде чем пожать руки, — объяснял он своим капитанам, — и не должны приветствовать своих противников в шлемах. Ведите себя вежливо и учтиво. Но как только жребий будет брошен, вы надеваете свои шлемы в их присутствии, чтобы показать всем, что вы настроены решительно.
Стоя в переполнявшей стадион толпе между своей бабушкой и Мейбл Черч, Кэти наблюдала за всем этим, не сводя глаз с Трея. По другую сторону от Эммы стоял совершенно трезвый Берт Колдуэлл и смотрел на поле в бинокль. Кэти и Мейбл держались за руки, охваченные все тем же страхом, который давил на них весь футбольный сезон. Директор школьного оркестра дал Кэти специальное разрешение находиться на трибунах стадиона, после того как она подошла к нему накануне с необычной просьбой освободить ее от участия в выступлении во время этой финальной игры. Если бы он этого не сделал, она была готова впервые в жизни отказаться от своей роли в оркестре, как бы нелогично это ни выглядело. Другими словами, она была готова вообще уйти из оркестра. Кэти аргументировала свое решение тем, что никто не заметит, что в боевой песне «Рысей» будет отсутствовать ее флейта, а сама она не пройдет маршем во время их выступления в перерыве между таймами. Она будет сидеть с Мейбл и своей бабушкой там, где сможет постоянно видеть Трея, и не пропустит ни одного его движения на поле, ни одного момента этой игры.
«Вот так оно все и будет, когда он начнет играть в футбол за Майами, после того как мы поженимся, а он попадет в НФЛ», — думала она, чувствуя, как тяжесть, сдавившая грудь, не дает ей дышать. Она будет жить в постоянной тревоге за его безопасность, а после окончания сезона — в призрачном условном спокойствии. Она ненавидела футбол, но что делать, Господи, если Трей любил спорт и постоянно находился в самом сердце игры с тех самых пор, как смог держать в руках футбольный мяч. Люди очень меняются, если теряют то, что любили всегда, поэтому ей ничего не оставалось, кроме как поддерживать Трея, залечивая его раны и синяки до следующей недели и постоянно молясь, чтобы он благополучно пережил следующую игру.
Вокруг нее наступило общее оживление. «Рыси Керси» выиграли жребий.
Вновь уже в своих шлемах, Трей и Джон, похожие на сдвоенное изображение, неторопливо бежали вместе с Джилом к боковой линии поля. На один короткий миг Трей бросил взгляд в сторону оркестра, где сейчас должна была сидеть она. Сердце Кэти замерло. «Он не знает, где меня искать», — подумала она. Девушку охватил глупый страх, что ее исчезновение может повлиять на его концентрацию. «Не дури. Ничто не может помешать ему сосредоточиться на том, что он будет делать во время игры».
Перед началом матча «Рыси Керси» собрались в ярко освещенной раздевалке вокруг своего тренера; некоторые встали на колено, каждый настраивал себя, положив руку на шлем. Голос Тернера был спокоен, когда он обратился с последним напутствием к самой лучшей, как он сказал газетчикам, команде мальчиков, которую ему когда-либо приходилось тренировать.
— Они старше вас, мы с вами уже отметили это, — сказал он, — но вы умнее, быстрее, лучше тренированы и более дисциплинированы. У вас есть сплоченность, мужество и самые горячие сердца в этом деле. Вы знаете, чего от них ожидать. Будьте к этому готовы. Чтобы выиграть, они воспользуются тем, какие они есть, прибегнут ко всему, что знают. Но пусть они нарушают правила, а не вы. И еще, ребята, — голос его поднялся и задрожал, — если вы в полной мере воспользуетесь тем, чем обладаете вы, и прибегнете ко всему, что известно вам, сегодня вечером наша команда увезет этот трофей к себе домой. — Тренер поискал глазами Джона и обратился к нему: — Джон, как насчет того, чтобы прочесть с нами короткую молитву?
Предсказание тренера Тернера сбылось на последних минутах игры, когда «Рыси» проигрывали 21:24. Окровавленная, изможденная линия защиты удержала «Тигров» и прикрыла от них Трея, дав ему время выполнить одну из своих молниеносных передач под волшебный прием Джона Колдуэлла, который со всех ног, зигзагами обходя беспомощные захваты защитников, пробежал последние пять ярдов и сделал тачдаун[8].
За минуту, которая оставалась до окончания матча, мяч еще раз успел пролететь над перекладиной в ворота противника, принеся дополнительное очко, а финальный свисток потонул в невообразимом реве, которым взорвались трибуны, где сидели болельщики Керси. Кэти и Мейбл, оглушенные, держали друг друга за руки, и слезы облегчения катились по их щекам, а сидевшие вокруг них жители Керси восторженно похлопывали их по спине.
— Все кончено, мисс Мейбл, все кончено, — неустанно повторяла Кэти.
Она и понятия не имела, насколько пророческими оказались эти ее слова.
Глава 20
В начале февраля 1986 года Кэти получила почтовое уведомление на свой домашний адрес, что она избрана финалистом отбора на Национальную стипендию за заслуги в учебе, и это гарантировало ей место при поступлении на подготовительное отделение медицинской школы Миллера при Майамском университете. На торжественной церемонии в школе ей вручили диплом в знак признания выдающихся достижений в этом конкурсе, а также присудили полную стипендию от благотворительного фонда, учрежденного Первой баптистской церковью Керси в Техасе. Обе стипендии будут выплачиваться ей при условии поступления следующей осенью после окончания школы в аккредитованный, заслуживающий доверия университет на четыре года беспрерывной учебы. Кэти написала Лауре Райнлендер, с которой продолжала поддерживать связь и которую эта новость нисколько не удивила, что она не присоединится к ней в сентябре для поступления в Южнокалифорнийский университет.
А в первую среду февраля, известную как День подписания, под восторженные возгласы репортеров, телевизионщиков, болельщиков и одноклассников Трей с Джоном подписали протокол о намерении играть за футбольную команду университета Майами из Корал-Гейблс, штат Флорида. Все было официально: Трей получал возможность пробоваться на позицию квотербека, а Джон Колдуэлл — на позицию ресивера за команду «Майами Харрикейнс». Сэмми Мюллер, позвонивший Трею и Джону после финальной игры плей-офф штата, поздравил их с вступлением в команду.
— Что это такое? — нахмурившись, спросил сына Берт Колдуэлл через несколько дней после этого подписания. Он держал в руках проспект для поступающих от университета Лойола и испытующе смотрел на Джона. — И что оно делает в нашем доме?
Джон выхватил брошюру у него из рук.
— Я не знаю, кто прислал проспект. Просто однажды он оказался в нашем почтовом ящике.
— Но ты же читал это. Некоторые странички затерты чуть ли не до дыр.
— Мне было интересно. Отец Ричард учился в университете Лойола.
Берт Колдуэлл помрачнел еще больше. Начиная с региональной игры он не сделал ни глотка спиртного. Время от времени ему приходилось уезжать по работе, но, когда он возвращался домой, не было уже никаких нетрезвых подружек, вечно дурного расположения духа и запаха перегара. Он выдраил весь дом снизу доверху и, следуя советам Мейбл по обустройству, купил новое покрывало на кровать в комнате Джона, новые портьеры и накидки для мебели в гостиную, заменил ковер.
— Вы могли бы собираться здесь с ребятами, провели бы пару вечеров с твоим престарелым папашей, — сказал он Джону; тон его был шутливым, но в глазах застыла тоска пса, который смотрит на хозяина в надежде, что его пустят с улицы в дом.
Джон, Трей и Кэти действительно провели тут несколько скучных вечеров, сидя перед телевизором и в который раз обговаривая игры плей-офф. Кэти вежливо хвалила еду, которой их угощал Берт. Самому Джону больше нравился прежний Берт Колдуэлл, а не этот, которому звездный статус сына дал новое положение в обществе.
— Лучше бы этот священник не лез в чужие дела, — заявил Берт. — Ты не будешь поступать в какой-то там католический колледж для разных слюнтяев. Ты поступишь в университет Майами, и вас с Треем Доном обязательно заметят, когда их квотербек закончит учебу и уйдет в профессионалы. Ты должен стать кем-то, стать личностью.
«Тебе бы самому стать кем-то», — подумал Джон, но вслух ничего не сказал. Он все равно должен быть благодарен человеку, говорившему ему «мой сын», и ценить то, что он исправился. И не важно, что руководили им при этом надуманные причины и ошибочные представления и что слова его не имели ни малейшего значения для Джона, когда он принимал решения, касающиеся его будущего.
— Отец Ричард сказал, что не посылал мне ничего, — глухо произнес Джон.
На следующий день проспект исчез.
В мае, через день после окончания школы, Трей с Джоном воспользовались приглашением тренера Мюллера посетить кампус университета Майами, которое было отложено с декабря прошлого года из-за матчей плей-офф. Визит этот был нужен не для того, чтобы убедиться, что Майами — это как раз то место, куда они хотят поступать. Это они знали и так. Кэти осталась дома. Расходы Трея и Джона были оплачены, а Кэти пришлось бы за все платить самой, ибо Эмма отказалась принять финансовую помощь от Мейбл.
— Я все равно стесняла бы вас, — мягко улыбнувшись, сказала Кэти Трею. — Это будет чисто мальчишеское путешествие, и я бы с ума сошла от скуки, расхаживая по спортивным сооружениям. Я дождусь своей очереди, когда зарегистрируюсь на учебу осенью.
За две недели до отъезда Трей прошел тест, который доктор Томас рекомендовал сделать еще год назад, но тогда он от него отказался. Трей много читал о тех осложнениях, которые могут быть у мальчиков, переболевших свинкой в шестнадцать лет.
— Я готов все выяснить, док, — сказал Трей. — Не хочу больше жить в неведении.
— Процедура удивительно простая, — заверил его доктор Томас и вручил небольшой пластиковый стаканчик.
Результат анализа доктор Томас огласил за день до того, как мальчики должны были уезжать. Мейбл при этом не присутствовала. Доктор Томас хотел пригласить ее, но Трею уже исполнилось восемнадцать, он был совершеннолетним и изъявил желание прийти без нее. Доктор с его разрешения поделится результатами обследования с тетей Мейбл позднее.
— Есть новости наполовину хорошие и наполовину плохие, Трей, — начал доктор Томас, показывая ему рисунок мужских гениталий. — Давай начнем с первого. — Ручкой он показал участки яичек, которые у Трея сильно пострадали при воспалении от вируса свинки в результате задержки с лечением этого заболевания. — Ты перенес состояние, которое называется орхит, — сказал он. — Из школьного курса биологии ты знаешь, что клетка спермы похожа на головастика, размахивающего своим хвостом. Клетки спермы без своих жгутиков остаются неподвижны и не могут плавать.
— Что вы хотите этим сказать, док?
— Анализ твоей спермы показал, что у тебя клетки спермы имеют ненормальную форму и не могут плавать.
— Что это означает?
— Это означает, что в настоящее время ты стерилен. Другими словами, твои сперматозоиды после эякуляции не могут двигаться вперед из вагины к матке, но твое сегодняшнее состояние не является приговором на всю жизнь. У тридцати шести процентов молодых людей через три года после выздоровления от свинки может сохраняться неправильная форма клеток спермы. — Доктор Томас отложил рисунок в сторону и, сцепив пальцы в замок, с сочувствующим видом посмотрел на Трея. — Если бы ты обратился ко мне при первых симптомах болезни…
Он шел сюда, готовясь услышать самое худшее, но все-таки это был Трей Дон Холл, заколдованный чудо-мальчик. Он всегда избегал негативных последствий своих поступков.
— Вы говорите так, будто я попадаю как раз в оставшиеся шестьдесят четыре процента, — сказал он.
— Я не стану тебя обманывать, Трей. Ткани в твоих яичках очень серьезно пострадали. Ты прожил с этим уже два года, и… какое-то улучшение представляется мне крайне маловероятным.
— А в чем же тогда состоит наполовину хорошая новость?
— У тебя яички не атрофируются, но… — он с извиняющимся видом развел руками, — нельзя с уверенностью сказать, что это и дальше будет так.
— Какое это имеет значение в уже сложившейся ситуации?
— У одной трети мальчиков, у которых был орхит, вызванный свинкой после наступления половой зрелости, наблюдается сжатие одного или даже двух яичек. Ты молод и силен. Ты ведешь здоровый образ жизни. Живешь в семье с хорошим уходом. Возможно, что тебя минует хотя бы эта опасность.
Каждый третий. Теперь по утрам до конца жизни он будет проверять свои яйца. Суровая реальность пахнула на него леденящим холодом, и он оцепенел. У него никогда не будет сына… или дочери. Ему никогда не стать отцом. Кэтрин Энн никогда не будет матерью — у нее не будет детей от него. А эта девушка, будучи сиротой, наверняка мечтает о детях. Она точно хотела бы иметь семью.
— Скольких людей необходимо известить об этом? — спросил Трей.
— Никого, если ты сам не дашь на это своего согласия. Это конфиденциальная информация, которая остается только между врачом и пациентом.
— Хорошо. Я хочу, чтобы об этом никто не знал. — Трей поднялся на негнущихся ногах, читая в полном сочувствия взгляде доктора Томаса немой вопрос, касается ли это и Кэти.
К поездке они обзавелись новой одеждой. Мейбл настояла на том, чтобы купить ему легкую спортивную куртку и брюки, которые он наденет в самолет, а Берт удивил Джона дорогим темно-синим блейзером от «Хики-Фриман» и широкими брюками. «Чтобы они там у себя во Флориде знали, что мой мальчик — не какая-нибудь деревенщина», — заявил Берт. Глядя на них в аэропорту, таких высоких, крепких и красивых, Кэти поражалась тому, как щедро их одарила природа. Казалось, ни один Божий дар не минул их. И все же под внешним восхищением ими обоими в душе у нее таилось странное дурное предчувствие. Что-то изменилось в Трее за последние двадцать четыре часа, не считая приступов дурного настроения, которые на него иногда накатывали. Вчера вечером он отпросился, чтобы не встречаться с ней, сославшись на то, что ему нужно собирать вещи в дорогу. Обычно за него это делала Мейбл. Заметив восхищенные взгляды, которые бросали на них другие пассажиры, она поймала себя на мысли, которая, словно холодная как лед пуля, пронзила ее мозг: «Возвращайся ко мне, Трей».
Перед тем как идти с Джоном на посадку, Трей отошел с ней в сторону, чтобы попрощаться наедине. Она с трепетом ждала, что он повторит вслух их обычное прощание, но на этот раз Трей этого не сделал.
— Я буду по тебе скучать, — произнес он вместо этого и поцеловал ее между глаз, впервые за все случаи их расставаний.
И теперь уже она сказала:
— Не забывай меня, пока тебя здесь не будет.
— Как бы я смог? — ответил Трей и добавил: — Я оставляю тебе свое сердце.
В тот год весна еще толком не началась, а температура уже так скакнула вверх, что побила все многолетние рекорды жары. Полевые цветы гибли, так и не успев расцвести, а нежная зелень трав прерий быстро поблекла под знойными ветрами, иссушившими землю. Установившаяся жара, как и отрицательная температура зимой, загнала взрослых по домам. Это был такой промежуток времени, в котором только молодые могли находить удовольствие.
— Эмма, ты не чувствуешь, как что-то новое висит в воздухе этой весной? — спросила подругу Мейбл.
— Конечно, Мейбл. Температура-то под сорок градусов.
— Нет, я имею в виду не только эту беспрецедентную жару. Есть что-то еще.
— Печаль. Наши дети уезжают от нас.
— Да, это тоже… но есть и что-то еще…
У Мейбл наступил один из моментов, когда проявлялся ее дар ясновидения, но Эмма тоже разделяла ее ощущение, ибо, как и подруга, чувствовала, как нечто новое, пока еще невидимое, вошло в их мир. Возможно, это было одиночество, которое, словно большая черная птица, следившая за ними с высокой ветки, только и ждала момента, когда Кэти, Трей и Джон уедут, чтобы тут же броситься на них. Даже Руфус чувствовал это. Пес часто скулил без всякой причины и постоянно следовал за Кэти, наступая ей на пятки, куда бы она ни шла. Когда к ней приходили ребята, он клал голову сначала на колени Трею, потом — Джону, а его выразительные глаза были такими грустными, как будто внутренний голос предупреждал его об их скором отъезде.
Трея с Джоном не было уже пять дней. Мейбл приятно удивила их, выделив им деньги для того, чтобы они взяли напрокат машину и посмотрели Майами, когда их двухдневный ознакомительный визит в университетский кампус будет закончен. Они планировали снять номер в мотеле и немного побыть туристами. И только в конце своего пребывания здесь юноши хотели осмотреть город. Им нужно было очень многое увидеть и сделать в кампусе.
В аэропорту Майами, ожидая, когда их пригласят на посадку в самолет, чтобы лететь домой, Трей сидел, отрешенно закрыв лицо руками, словно человек, который только что услышал самую ужасную новость в своей жизни. Сидевший рядом с ним Джон относился к его переживаниям холодно и без всякого сочувствия. Трей заговорил, не убирая ладоней от лица.
— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, Тигр.
— Откуда ты можешь это знать, ТД?
— Думаю, ты считаешь меня жалким куском дерьма.
Выразительное молчание Джона подтверждало его догадки.
— Но есть вещи, которых ты не знаешь, — продолжил Трей.
Джон провел рукой по волосам.
— Тогда расскажи мне, Трей. Что за дьявол вселился в тебя? Ты слетаешь с катушек, ни с того ни с сего начинаешь беситься. Ты хоть раз подумал о Кэти, которая осталась дома?
Трей опустил руки и повернулся к нему; в глазах его застыло страдание.
— Конечно, думал! В противном случае я не чувствовал бы себя таким несчастным. Я… мне стыдно, но… но я уже не знаю, что мне делать…
— Что ты имеешь в виду? Что значит «не знаю, что мне делать»?
— Джон, эти несколько последних дней навели меня на мысль…
— Не перегибай палку.
— …что… что, возможно, нам с Кэти нужно бы немного поостыть на какое-то время, пока я сам не пойму, что смогу оставаться верным ей. Любовь на расстоянии загорается с новой силой… так, кажется, говорят? Я должен дать себе время — и пространство, — чтобы понять, как я мог… слететь с катушек, как ты выразился, всего за пять дней разлуки с ней.
Джон с отвращением слушал его, но не особенно удивлялся этим словам. С первого момента, едва парни шагнули на территорию кампуса, они попали в окружение невообразимо шикарных крошек команды «Ураганов», официальных принимающих хозяек школы, задачей которых было показать новобранцам их учебное заведение и всю территорию, что-то вроде бобетт, только намного круче. Джон ловил блуждающие взгляды Трея, отмечал его восторженные отзывы о девушках с «ногами от ушей», слушал его рассуждения о том, что для разнообразия неплохо было бы покрутиться среди девчонок, которые интересуются футболом. Были там и другие студентки, которые буквально бросались на них обоих: десятки сексуальных, стильных, утонченных красоток, похожих на розы, которые только и ждут, когда их срежут. Эти девушки отличались от симпатичных, но провинциальных — за исключением Кэти — девчонок у них дома, как земля и небо. Пораженный привлекательностью и готовностью девушек из кампуса, Трей скакал там, словно жеребец, которого выпустили на лужайку с клевером.
— Я должен выяснить, действительно ли я являюсь таким ничтожеством, каким считаю себя, Джон, — и это ради Кэтрин Энн, в первую очередь. Она заслуживает самого лучшего, а что, если я не такой? Как узнать это, если… если у тебя нет свободы все попробовать? Я все-таки не такой мерзавец, чтобы дурачить Кэти и продолжать с ней встречаться.
— Как можно всего за пять дней разлуки, — изумленно спросил Джон, — так изменить свое отношение к девушке, которую ты любил с одиннадцати лет, к девушке, которой ты на словах отдал свою душу и сердце, всю свою жизнь?
Трей густо покраснел.
— Поверь, Тигр, это было шоком и для меня самого. Но в сердце моем ничего не поменялось. Я люблю Кэти. В этом-то все и дело. Я хочу жениться на Кэти, но разве это справедливо по отношению к ней, если… Короче, я не такой, как ты, Джон. Я подвержен соблазнам. — Он попытался усмехнуться, но из этого ничего не вышло, и лицо его вытянулось. — Я собираюсь признаться Кэти, что изменил ей.
Джону показалось, что на грудь ему опустилась бетонная плита. Такое признание Трея убьет Кэти.
— Я… я расскажу ей, что со мной происходит, расскажу, как все будет дальше, пока я не буду уверен, что стал мужчиной, которого она заслуживает, — продолжал Трей. — Я совершенно убежден, что она поймет меня и даст мне эту паузу. Мы ведь оба будем в Майами — порознь, но вместе. На виду друг у друга, но… достаточно далеко, чтобы у нас была какая-то свобода.
Джон презрительно скривил губы.
— Выходит, ты хочешь, чтобы она была под рукой, когда тебе вдруг приспичит? В этом твоя идея?
— Нет! И никакая это не идея! Если ты считаешь, что Кэти тут же снимет свои трусики просто потому, что я случайно зашел к ней, то совсем не знаешь ее. Речь идет о том, что, когда развеются все мои сомнения и я смогу доверять самому себе, она будет в пределах досягаемости. Ради Бога, Джон. Нам всего по восемнадцать. Для серьезных отношений, которых хочет Кэти, у нас впереди вся жизнь. Ты сам посмотри на наших общих знакомых, которые были влюблены в школе, поженились, а потом развелись. Они связали себя отношениями слишком рано, не успев толком оглядеться по сторонам и узнать, что еще есть в этой жизни.
— В этой жизни нет никого более прекрасного, чем Кэти, ТД, и ты сам это знаешь. Когда ты собираешься с ней поговорить?
— Как только мы приедем домой. Было бы нечестно ничего не сказать ей. Мы с тобой уедем на осенний сбор первого августа. Летом у нее будет несколько месяцев на то, чтобы привыкнуть к мысли, что мы с ней не будем видеться… пока не почувствуем, что готовы возобновить отношения.
«Ты хочешь сказать, пока ты не будешь готов», — с возмущением подумал Джон. Он вообще не мог поверить, что они с Треем ведут этот разговор.
— А твое решение поговорить с ней сразу же после приезда имеет какую-то связь с этими телефонными номерами у тебя в кармане? — спросил он.
Трей снова покраснел.
— Возможно.
— А что, если во время этой паузы Кэти влюбится в кого-то другого? И узнает, что может жить без тебя?
На мгновение где-то в глубине глаз Трея мелькнуло отчаяние.
— Это тот самый шанс, которым я хочу воспользоваться, хочу рискнуть.
«Да ничем ты не рискуешь, заносчивый сукин сын, потому что уверен, что Кэти все равно будет ждать тебя», — подумал Джон.
— Ты разобьешь ей сердце, — сказал он.
Трей опять обмяк.
— Я знаю. Но Господь простит меня — я уверен.
— Надеюсь, что он действительно тебя простит, потому что Кэти может этого и не сделать. Ты же знаешь, она могла поехать поступать в Южнокалифорнийский университет.
— Да, знаю.
В самолете по дороге домой они почти не разговаривали.
На мгновение Кэти показалось, что ей снится какой-то дурной сон. Настоящий Трей не мог говорить ей о том, что, как ему кажется, они должны дать друг другу немного «свободного пространства», когда приедут в Майами. С его губ просто не мог сорваться весь этот перечень логических доводов в пользу «периода на то, чтобы немного остыть».
— Мы никогда не давали друг другу возможности узнать других людей, Кэти, и я… я думаю, нам нужно сделать это, чтобы быть уверенными в том, что мы предназначены друг для друга… К тому же я подумал, что твое отношение к футболу, может быть, помешает… нашему счастью и мы не сумеем сочетать твою карьеру — карьеру врача — с моей карьерой тупого стареющего игрока в футбол… Тут есть над чем поразмыслить, Кэти. Мне… мне жаль, что я не догадался об этом раньше, но я был совершенно без ума от тебя… Однако мы по-прежнему будем видеться. Мы будем жить в одном кампусе… на расстоянии вытянутой руки. Не совсем порознь…
Во время его монолога она отметила несколько моментов: он ни разу не назвал ее Кэтрин Энн и все время говорил в прошедшем времени. Кэти лишилась дара речи. Она не верила своим ушам, и от этого язык онемел, а в горле пекло так, будто она проглотила пчелиный рой.
— Ну скажи что-нибудь… пожалуйста, — умоляюще произнес Трей. — Или… или ты снова онемела?
Кэти встала. Они сидели на диване-качелях на веранде дома ее бабушки, а у их ног лежал Руфус. Пес неохотно поднялся и взглянул на нее, неуверенно завиляв хвостом. Выражение лица Трея было вопросительно-неуверенным.
— Пойдем, Руфус, — сказала Кэти и, открыв дверь, придержала ее, чтобы пропустить собаку в дом. Затем она вошла следом и мягко прикрыла за собой дверь.
Глава 21
Она перестала принимать свои желтые таблетки. Выпила последнюю на двадцать первый день ее цикла, а потом бросила. Зачем? Она приходила в клинику доктора Грейвса вялая и апатичная и работала там по полдня, потому что этим летом разразился экономический кризис. Появившееся свободное время после обеда Кэти использовала для того, чтобы подобрать себе гардероб для учебы в колледже. На обновки средств не хватало. Деньги, которые Кэти планировала потратить на кое-какие вещи, пришлось отложить на самолет до Майами, поскольку раньше она собиралась ехать в кампус с Треем и Джоном на машине. Все складывалось просто идеально. Ее новая соседка по комнате, уроженка Майами, пригласила Кэти погостить у нее неделю перед началом занятий, как раз тогда, когда Трею и Джону было сказано явиться в кампус. Она могла бы отправиться с Джоном на его пикапе, но они с Треем ехали в одной связке, и в такой ситуации оставаться с ними во время всех остановок и ночевки в мотеле было бы неловко.
Те небольшие сбережения, которые Кэти удалось накопить, позволили ей выбрать одежду для колледжа только в магазине подержанных вещей в Амарилло, и она с радостью отправилась в поездку по безлюдному шоссе через бурые пустынные прерии. Трея не было в ее жизни уже целую неделю, когда однажды после работы она повернула машину своей бабушки к дому Джона.
***
Лежа на кровати в своей комнате, Джон беспокойно листал проспект для поступающих в университет Лойола, который он вытащил из мусорной корзины, куда его после Дня подписания выбросил отец. Джон догадывался, почему эта брошюра вызвала у Берта такое раздражение. Колледж отказался от программы развития футбола в 1972 году, а именно этот вид спорта сейчас был на первых ролях во всех соревнованиях на уровне колледжей. Джон почти наверняка знал, кто организовал доставку по почте этого проспекта, и каждый раз, глядя на него, чувствовал приступ подступающей изнутри тошноты.
Телефон звонил каждые полчаса, но Джон не обращал на это никакого внимания, заставляя звонившего оставлять все новые и новые торопливые сообщения на автоответчике.
— Ну же, Джон, давай! — умолял его Трей. — Я знаю, что ты дома. Возьми же трубку, черт побери!
Комната Джона находилась в передней части дома, и поэтому он сначала услышал, а потом уже увидел подъезжающий «форд» мисс Эммы. У того из-под капота раздавался какой-то очень характерный стук, происхождение которого они с Треем так и не смогли определить, — по всей вероятности, что-то возрастное. Как Кэти будет обходиться без машины в кампусе в Майами? Она планировала брать у Трея его «мустанг», когда нужно будет куда-то поехать, и, разумеется, всегда могла рассчитывать на то, чтобы взять пикап Джона.
Он не видел Трея с момента их возвращения из Майами и разговаривал с ним всего один раз, после того, как он объяснился с Кэти. Трей так и не признался ей в своей неверности.
— Я не смог, — заявил он тогда. — Я просто не смог. Мне было и так достаточно тяжело сказать ей, что нам следует расстаться на время и пообщаться с другими людьми. Я знаю, что могу положиться на тебя в том, что ты не расскажешь ей о моих девушках, Джон.
— Только потому, что я не хочу доставлять ей еще бóльшую боль, ТД.
— Да, понимаю, но я знаю, что ты никогда бы не предал меня, Тигр. Ты мог бы ударить меня, но предать не смог бы никогда.
Новость об их размолвке тут же облетела весь город, и одного короткого взгляда на стоическое выражение лица Кэти было достаточно, чтобы понять, кто от кого ушел. Теперь она превратилась в мишень ехидных сплетен, большинство из которых исходило от Сисси Джейн и ее недалеких приспешниц, так что, если бы Джон продолжал тусоваться с Треем, это означало бы, что он каким-то образом поддерживает решение, принятое другом.
— Как она восприняла это? — спросил он Трея.
— Ну, как… как Кэти. Она просто молча слушала меня, а когда я закончил, встала, позвала Руфуса и ушла в дом. Даже не оглянулась. Закрыла за собой дверь. Вот так.
— А каких слов ты от нее ожидал?
— Ну, что она чувствует по этомуповоду, по крайней мере.
— А сам ты не догадываешься, что она чувствует?
— Господи, конечно, догадываюсь, но я ожидал, что она как-то выразит это — поплачет немного, попробует отговорить меня от принятого решения. А у нее даже слезинки в глазах не появилось.
Трей бывал порой удивительно тупоголовым. Кэти никогда бы не унизилась, пытаясь отговорить Трея от решения бросить ее.
— Мне на минуту показалось, что я снова сделал ее немой, что у нее опять вернулось то прежнее состояние, — добавил Трей, и Джон заметил в его голосе нотки беспокойства и раскаяния. — Но потом я понял, что она просто молчит, как всегда делает, когда…
— …когда ей нечего сказать, — закончил за него Джон.
— Господи, Джон…
— Да, — ответил он и повесил трубку.
Они с Кэти разговаривали каждый вечер. В это время он всегда был дома, зная, что она позвонит.
— Ты, Джон, для меня как чашка какао перед сном, — как-то сказала она. — Не могу идти спать, пока не услышу твой голос.
Однако она все равно, похоже, не спит и не ест, подумал он. Он пару раз заглядывал в клинику, чтобы проведать Кэти, и каждый раз находил ее все более похудевшей.
Он положил книгу на кровать и пошел к двери с учащенно забившимся сердцем.
— Привет, — сказал он, шокированный ее бледностью.
— Надеюсь, я тебе не помешала. — На ее губах появилась легкая улыбка.
— Ты бы мне никогда не помешала, Кэти. Я всегда рад видеть тебя. Заходи.
Как только он запер за ней дверь, она закрыла лицо руками и заплакала; это были громкие, сотрясающие все тело рыдания, и Джон почувствовал своего рода облегчение. Плотину прорвало. Не говоря ни слова, он обнял ее и держал все время, пока она давала первый истерический выход своему горю.
— Как он мог так поступить? — Она всхлипнула. — Что такого он нашел в Майами, чего не мог найти здесь?
— Золото для дураков — вот что он нашел, Кэти. Он был ослеплен им, принял его за чистую монету и купился. Он очень скоро поймет, что его просто одурачили.
Она высвободилась из его объятий и отступила. В тот же миг Джон почувствовал какую-то пустоту, как будто у него забрали то, что он только что держал в своих руках. Он улыбнулся, чтобы скрыть укол почти невыносимой боли, и сказал:
— Чем бы тебя угостить? Мне кажется, у нас есть кола в холодильнике.
Кэти высморкалась в салфетку, и ее нежные ноздри покраснели.
— Слушай, а твой отец… у него по-прежнему есть какая-то выпивка?
— Хм, ну да, думаю, где-то есть виски…
— Я бы хотела немного выпить.
Взгляды их встретились, в глазах ее стояла боль потери.
— Кэти… ты уверена? Ты никогда не пила столько, чтобы можно было об этом говорить.
— Я чувствую, что мне понравится, Джон. Я правда хочу.
Что ж, Джон мог отдать должное человеку, под крышей которого он жил: Берт держал в доме виски, пытаясь доказать, что он способен контролировать себя и не пить. А может, что более вероятно, он хотел, чтобы выпивка была под рукой, когда он снова запьет. У него была почти полная бутылка, представлявшая собой либо искушение, либо средство спасения. Джон налил глоток для Кэти и глоток для себя. Было всего час дня.
Джон подумал, что им следовало бы пойти в другую комнату, но его спальня оказалась единственным местом в доме, где было убрано. Он включил приемник и нашел музыку, чтобы заполнить тишину в паузах их несвязного разговора. Они уселись на кровать, и Джон стал следить, как виски начинает свое волшебное действие на девушку, которую он полюбил с первого взгляда, увидев ее на уроке мисс Уитби. В самой Кэти, ее личности и характере не было ни единой черты, которая не вызывала бы в нем восхищения. Алкоголь начал сразу же действовать на его мозг и кровь, и у него уже появились мысли, как приятно и уютно быть наедине с Кэти в его спальне, когда внезапно по радио зазвучала одна песня, которая разрушила очарование момента и разбила фантазии обоих. Это была «Все, о чем я прошу тебя» в исполнении Сары Брайтман и Клиффа Ричарда; Кэти и Трей всегда считали, что слова лирических обещаний и вечной любви, о которой пелось в ней, были написаны о них.
Джон торопливо вскочил с кровати.
— Сейчас переключу на другую станцию, — сказал он.
— Нет-нет! — пробормотала она, остановив его за руку. — Все в порядке. Я должна учиться… жить… среди напоминаний о прошлом…
Он снова сел, а Кэти сама присоединилась к очень красивому дуэту Сары Брайтман и Клиффа Ричарда, но в голосе ее звучали минорные нотки. Тело ее раскачивалось в такт музыке, как и стакан с виски в руке, и Джон, решив забрать его у нее, встал с кровати. Она тоже поднялась.
— Потанцуй со мной, Джон, — тихо произнесла Кэти и обняла его за шею; ее руки были легкими, как перышки, а их прикосновение пьянило лучше любого алкоголя.
На ней были белая футболка и белые шорты, а исходивший от нее запах женщины, пробивавшийся сквозь пары виски, наполнял его такой неудержимой агонией, что он был не в состоянии предотвратить того, что случилось с фатальной неотвратимостью, так же как не мог воскресить из мертвых свою маму.
Закрыв глаза, она невнятно вторила чистым и сильным голосам певцов на фоне проникновенных звуков оркестра; они с Кэти медленно двигались в ритме музыки, ее тело нежно касалось его, а голова ее лежала у него на груди.
— Кэти… может быть, тебе лучше сесть?
Протянув руку за стаканом с виски, она допила его и, продолжая двигаться в его объятиях, промурлыкала:
— Мы собирались наслаждаться жизнью, Джон, совсем как поется в этой песне. Мы собирались делить все дни и ночи…
Он взял стакан из ее руки.
— Может быть, это еще впереди, — мягко произнес он, искренне надеясь, что ошибается.
Она ткнулась носом ему в подбородок.
— Я хочу проснуться утром, чтобы больше не было никакой ночи, Джон.
Девушка споткнулась, и, прежде чем она успела упасть, он подхватил ее, подняв на руки. О Господи. Глаза ее были закрыты. В брюках у него пылал пожар. Джон положил ее на кровать и сделал движение, чтобы уйти, но ее веки вдруг задрожали в тщетном усилии открыться, и она схватила его за руку.
— Не уходи.
— Ты уверена, Кэти? Мы пьяные, очень пьяные.
— Скажи, что любишь меня, — прошептала она.
Были ли это ее слова или просто слова из песни?
Джон ответил ей своими словами, идущими от самого сердца.
— Ты сама знаешь, что люблю, — срывающимся от желания голосом сказал он.
Она продолжала напевать, мотая головой, а он тем временем разделся, отбросив свои джинсы и трусы в сторону. Затем он снял с нее шорты и трусики; горячая кровь, гулко пульсировавшая в висках, и звуки музыки ослепили его, он видел только ее красоту и чувствовал, как неудержимо хочет ее.
— Кэти… Кэти, открой глаза и скажи мне, что ты сама этого хочешь, — прошептал Джон, погладив ее по ноге и еле справляясь со своей эрекцией.
Она сама раздвинула ноги, но едва его член коснулся мягкой развилки между ее бедрами, Кэти мечтательно пролепетала сонным голосом:
— Трей…
Джона подбросило с кровати быстрее, чем если бы с потолка на подушку внезапно свалилась гремучая змея. Рот Кэти безвольно открылся, она погрузилась в глубокий пьяный сон и даже не шевельнулась, когда он снова надел на нее трусики и шорты, а потом накрыл синим одеялом, которое держал в шкафу. Он выключил музыку, а сам пошел в ванную, чтобы принять холодный душ, по пути отметив, что бутылка виски почти пустая. Через пять часов он разбудил ее. Она все еще была пьяна.
— Господи, Джон, — простонала Кэти, хватаясь за голову. — Что произошло?
— Ты немного выпила, точнее сказать, выпила очень прилично. — Он натужно усмехнулся.
— Который час?
— Шесть.
— Боже мой! Бабушка еще в библиотеке. — Вдруг она прикрыла рот ладонью. — Джон, я думаю, что меня сейчас вырвет.
— Иди сюда. Прости за беспорядок.
— Это ты меня прости.
Он пожалел, что не вымыл туалет. Он пожалел, что сегодняшний день вообще наступил. Он еще много о чем пожалел. Когда она вернулась, лицо ее было цвета немытой белой кафельной плитки у них в ванной.
— Я чувствую себя ужасно, — простонала Кэти.
— Я тоже.
Стоя перед ним, она со вздохом обхватила его за талию и устало положила голову ему на грудь.
— Я, должно быть, полностью вырубилась, — пробормотала она. — Последние несколько часов были для меня как… ладно, проехали. Может, я говорила или делала какие-то глупости?
— Ты практиковалась в пении.
— Ой. Что-нибудь еще?
— Ты немного храпишь во время сна.
— Мне уже говорили об этом. Что-то еще?
— Ничего.
— Уверен?
— Конечно, уверен. Можешь не сомневаться.
Она подняла голову и нежно посмотрела ему в глаза.
— Я верю, Джон, всем своим сердцем верю. Именно это я так люблю в тебе. Я полностью могу доверять тебе.
— Слушай, давай я сначала завезу тебя домой, а потом заеду за твоей бабушкой. Ты не в той форме, чтобы садиться за руль.
— Ох, спасибо. Ты такой любезный, — рассеянно произнесла она и, отстранившись от него, стала оглядываться по сторонам в поисках своей сумочки. Он был как хорошая мебель — настолько надежная, долговечная и всегда под рукой, что о ней просто забываешь. Она вынула из сумочки ключи от машины и с улыбкой протянула ему. — Я переживу это, Джон. Когда мое сердце все поймет, я приму это и головой. А сейчас я просто не могу взять случившееся в толк. Я заказала на завтра свою пегую лошадку с белой гривой и после работы отправляюсь на конную прогулку. Может, вы с Бебе тоже поедете со мной?
— Да, конечно, — ответил он; горечь застряла в горле тугим обжигающим комком. — Звучит заманчиво. Я ей позвоню.
Но на следующий день они с Бебе отправились на арендованных лошадях в прерию одни. Трей снова вернулся в жизнь Кэти.
Глава 22
Впервые в жизни он перегнул палку и зашел слишком далеко со своей тетей, и теперь она не была настроена прощать его. Она узнала о том, что произошло, от Эммы и на следующее утро даже не захотела смотреть на него, хотя и слепой бы заметил, каким несчастным он себя чувствовал. Они с ним никогда не обсуждали очень личные вопросы, в основном из-за того, что Трей не был с ней полностью открыт. Она была его попечителем, он — ее подопечным. Их разговоры сводились к фразам типа «Трей, ты сделал свое домашнее задание?» или «Тетя Мейбл, вы не видели мой коричневый пояс?» — вот, собственно, и все общение.
Однако теперь Трею хотелось, чтобы они с ней были ближе, ибо только тогда он мог бы признаться своей тете в том, какова настоящая причина их разрыва с Кэтрин Энн.
«Я сделал это не потому, что больше не люблю Кэтрин Энн, тетя Мейбл. Как раз наоборот: я сделал это потому, что люблю ее. Я не хотел, чтобы она еще сильнее привязывалась ко мне, человеку, который однажды может оказаться несостоятелен как мужчина, тогда как я точно знаю, что она непременно захочет детей. Если бы я рассказал ей всю правду, она все равно осталась бы со мной. По этой причине она никогда бы меня не бросила. Такой уж она человек. Поэтому я и люблю ее».
Он мог бы рассказать своей тете о том, как сияли глаза Кэти, когда, придя к нему на работу в «Аффилиейтид фудс» в прошлом ноябре, она держала на руках младенца, пока его мама разгружала свою корзинку с покупками. «А я вряд ли смогу сделать так, чтобы глаза Кэти зажглись от материнского счастья, тетя Мейбл. Конечно, со временем мы могли бы усыновить ребенка, но одному Богу известно, как все сложится. Кэтрин Энн заслуживает иметь своих собственных детей, белокурых и голубоглазых, таких же восхитительных, как она сама. А теперь, учитывая все это, не кажется ли вам, что будет лучше причинить Кэти — и мне тоже! — боль сейчас, сказав, что я изменил ей (что на самом деле сделал — телом, но не сердцем), чем рассказывать ей всю правду?»
Трею очень хотелось объясниться со своей тетей и услышать ее мнение как женщины. Понимание с ее стороны очень утешило и поддержало бы его. Скорее всего, она согласилась бы с ним, сказала, что им с Кэти всего по восемнадцать, что они слишком молоды, чтобы в таком возрасте привязываться к какому-то одному человеку, говорить о детях и женитьбе. Впереди у каждого из них свое будущее, карьера — вся жизнь! Но его тетя выстроила стену неприятия между ними, а атмосфера осуждения была такой густой, что ее впору было разливать черпаком по мискам. Тетя Мейбл обожала Кэти, и теперь в ее глазах он казался самым большим проходимцем всех времен и народов. Трей стал сам менять постельное белье у себя в комнате, чтобы она не заметила слез на его подушке, но она расценила это как попытку вернуть ее расположение.
Даже Джон теперь избегал его, и Трей тосковал по нему почти так же, как по Кэти. Отвращение к нему со стороны его лучшего друга достигло небывалого уровня: еще никогда в жизни не случалось, чтобы они так долго не разговаривали. Ему бы хотелось рассказать Джону, почему он «сорвался с катушек», но он не мог заставить себя поделиться своей тайной даже с ним. Чисто мужские интимные подробности ими не обсуждались, и Трей не хотел, чтобы Джон узнал, что он по мужской части… не совсем полноценный. Они бы сразу оказались в неравных условиях, не говоря уже о том, какую неловкость и скованность это внесло бы в их отношения.
Если бы ему удалось удержаться от встреч с Кэтрин Энн еще два месяца, прежде чем они с Джоном уедут на осенний сбор, тогда главные трудности остались бы уже позади. Однако от тоски по ней он мучился физически, испытывая такую боль, которая напоминала ему страдания во время его болезни свинкой, и никакого облегчения не предвиделось. У Трея не было ни малейшего желания встречаться с другими девушками, которые постоянно звонили ему после его разрыва с Кэти. Одной из них была Тара, дочь тренера Тернера. «Черт возьми, что за наглая потаскуха! Как у такого выдающегося человека, как тренер Тернер, может быть такая дочка? Интересно, — думал Трей, — насколько тренер в курсе ее похождений вне поля зрения его всевидящего ока?» Она приехала к тете Мейбл под предлогом того, что хочет попросить Трея подписать ее альбом с фотографиями выпускного класса, и при этом, выставив вперед свою внушительную грудь, совершенно недвусмысленно принялась тереться об него. Он быстро подписал альбом и проводил ее до двери.
Он даже не звонил по тем номерам, которые привез с собой в кармане. Перед глазами была только Кэти, сидящая у себя дома, молчаливая и страдающая от удара, который он ей нанес. Он постоянно чувствовал стыд, вину и боль. Все это переполняло его сердце, и Трей терзался мыслью, что сейчас он теряет что-то такое, чего у него в жизни больше никогда не будет. Никогда в жизни он больше не встретит человека, такого же преданного и верного, как Кэтрин Энн. И ни с кем и никогда он не испытает такого ощущения надежности и спокойствия.
Еще с тех времен, как его бросила мама, ему не доводилось чувствовать себя таким одиноким.
Именно недовольство им тети Мейбл заставило его согласиться поехать к Харбисонам, чтобы забрать заказанные ею яйца и овощи. Весь год, начиная с ноября, Трей непреклонно отказывался ездить туда, хотя его упрямство в этом вопросе не выглядело чем-то необычным, поскольку он всегда ворчал по поводу того, как скучно туда ехать, а потом еще иметь дело с миссис Харбисон. Вслух она ничего не говорила, но своим поведением недвусмысленно давала понять, что думает об этом выскочке-футболисте, племяннике Мейбл Черч, который считал себя на голову выше ее сына. Но теперь Трей не посмел отказать тете. Он что угодно отдал бы за то, чтобы Джон поехал с ним, но не мог даже подумать о том, чтобы позвать его съездить на место, где произошел самый ужасный кошмар, который только мог им присниться, кошмар, созданный Треем собственными руками.
По сравнению с тем ноябрьским днем сейчас было жарко, как в печке, но в остальном на ферме Харбисонов все осталось по-прежнему. Юноша с внутренней тревогой подъехал к переднему крыльцу, вся его развязность испарилась. Он позвонил и услышал, как миссис Харбисон идет открывать ему, но когда дверь распахнулась, только заморгал от удивления. С момента их последней встречи она постарела на много лет. Трей неловко прокашлялся.
— Здравствуйте, миссис Харбисон. Я приехал, чтобы забрать заказ моей тети.
Она выставила вперед свою руку в гипсе, ладонь и пальцы которой были привязаны бинтом к фиксирующей опоре.
— Что ж, как видишь, я тут немного пострадала. Упала на днях. Так что тебе придется помочь мне собрать яйца.
— Яйца? Где собрать?
— В сарае. Будешь идти за мной и держать корзинку.
Трей почувствовал, как кровь отхлынула от лица.
— Уфф, может быть, я в другой раз заеду, когда… когда вы будете чувствовать себя лучше?
— Я чувствую себя нормально. Это моя рука и ладонь чувствуют себя неважно. Обойди вокруг дома. Я встречу тебя с той стороны.
— Да, мэм, — ответил Трей.
Каменные ступеньки, калитка, задний двор — все было таким же, как сохранилось в его памяти. Бетонный столик для пикника и загон для барашка, который сейчас выглядел опустевшим, по-прежнему стояли на своих местах. Когда Бетти Харбисон спустилась по ступенькам с заднего крыльца и сунула ему в руки плетеную корзинку, закрытая сеткой задняя дверь хлопнула за ней точно так же, как в тот злополучный день. В руках у Бетти был еще и нож.
— Иди за мной. Дверь в курятник вот здесь. — Она указала ножом в сторону сарая.
Трей заставил себя войти внутрь.
— Мы построили загон для кур рядом с сараем, с входом изнутри, чтобы разные бродяги не могли воровать нашу птицу и яйца снаружи, — пояснила Бетти, обратив внимание на его мученическое выражение лица. — По такой жаре запах тут действительно сильный, но тебе просто придется с этим смириться. — Она вручила ему нож. — Тебе еще нужно будет помочь мне собрать помидоры и срезать несколько пучков розмарина, который я сушу здесь.
Она кивнула на балку, на которой они с Джоном повесили ее сына. На дальней стене по-прежнему виднелось прибитое распятие.
— Да, мэм, — сказал Трей, сглотнув подступившую к горлу рвоту.
Когда все необходимое было собрано, она сказала:
— Ты должен пройти со мной в кухню, чтобы помочь мне упаковать все, что я хочу послать твоей тете.
Трей был в ужасе. Он рассчитывал просто отдать чек, подписанный тетей, и подождать на улице, пока миссис Харбисон вернется из дома с яйцами и овощами. Под ее взглядом он чувствовал себя загнанным в угол и не знал, куда ему деться, но ее тон не терпел никаких возражений. Она, вероятно, была строга с Донни, как медведица, которая, не раздумывая, может дать затрещину своему детенышу, но в то же время всегда готова поддержать и защитить его. Сейчас в ней отсутствовало что-то, что было до того ноябрьского дня.
— Да, мэм, — сказал он.
Держа в руках корзинку, Трей проследовал за ней через заднее крыльцо в кухню и аккуратно закрыл за собой сетчатую дверь, словно боялся разбудить призрак Донни. Комната была большая и просторная, в ней приятно пахло, но атмосфера здесь напоминала ему пустую аудиторию, из которой все вышли. На большом круглом столе лежали два комплекта серебряных столовых приборов, обернутых в салфетки. На полке, заставленной кулинарными книжками, стояла фотография, на которой криво улыбался Донни, и ваза с цветами. Трей неловко стоял, проглотив язык, пока миссис Харбисон не забрала корзинку из его рук.
— Тебе нужно смыть грязь, — сказала она. — Воспользуйся этой раковиной. А я пока найду пакет для всего этого. — Она отмотала с рулона бумажное полотенце и протянула ему. — И еще… — Ее тон внезапно стал застенчивым, и она, не поднимая на него глаз, продолжила: — Я надеюсь, что ты не откажешься от орехового пирога. Садись за стол, я отрежу тебе кусочек.
Есть за ее столом? Там, где сидел Донни?
— О нет, мэм, я не могу этого сделать, — сказал Трей, чувствуя нарастающую в душе панику, от которой голос его начал срываться. Он вытащил из кармана чек. — Я только заплачу и поеду.
Она напряженно замерла, и губы ее вытянулись в тонкую линию. Ему хотелось застрелиться. Бедная женщина всего лишь хотела угостить мальчика кусочком пирога, а его отказ ударил как раз в то больное место, которое будет у нее болеть всегда. И это было ясно, как день, хотя она никогда в этом не признается.
— Пойду за пакетом, — вяло произнесла миссис Бетти и направилась в кладовую.
Может, нужно было сказать ей, что ему жаль ее сына? Если бы он это сделал, то мог бы проговориться. Он загладит этот момент потом. Когда она вернулась и начала складывать продукты в пакет уже без его помощи, Трей пролепетал:
— Миссис Харбисон, я…
— Вот. — Она вручила ему пакет. Потом выхватила чек из его пальцев. — Передавай своей тете спасибо от меня. Провожать не буду, дорогу ты знаешь.
— Да, мэм, — сказал он.
«Мустанг» Трея тронулся с того самого места, где он припарковал его в тот злосчастный день; из-под колес эхом разносился стук гравия, который ему никогда не забыть. Откуда-то снизу в грудь, к горлу, в голову поднималась волна жуткой тоски, и, отъехав немного от дома, он остановил машину, распахнул дверь и выскочил наружу, чтобы отдышаться. В ушах звенело жужжание летних насекомых — целый водопад осуждающих звуков. Прерия качалась и расплывалась перед глазами.
— Кэтрин Энн… — всхлипывал он, — Кэтрин Энн… Кэтрин Энн…
Когда она, открыв дверь дома ее бабушки, предстала перед ним, он посмотрел на нее покрасневшими от слез глазами и с трудом произнес слова, которые твердил по дороге сюда:
— Кэтрин Энн, я… мне очень жаль, прости меня. Я… я не знаю, что на меня нашло. Я — самое ужасное ничтожество на всем белом свете. Я так люблю тебя. Прошу тебя, пожалуйста, прости меня.
Ее смена в клинике закончилась. Эмма была в библиотеке. Кэти взяла его за руку и затащила в дом, где было прохладно благодаря работающему кондиционеру. Она позвонила в конюшню, чтобы отменить заказ на лошадь, проинструктировала Руфуса: «Ты, мой мальчик, остаешься здесь», — и повела Трея в свою спальню.
Глава 23
Трей находился в спортивном лагере университета Майами, когда купленный в аптеке тест на беременность подтвердил ее опасения. Словно бомба взорвалась у нее в голове. О нет! О Господи, нет! Когда облако пыли после взрыва этой бомбы улеглось, масштаб разрушений показался ей не таким уж катастрофическим. Она даже испытывала сдержанную радость. Беременность — это еще не конец света. Просто они с Треем поженятся раньше, чем планировали. Беременность обещала быть непростой, но и это не самое неприятное. Она лишится своих стипендий, поскольку они предназначены только для неженатых студентов. Учеба ее будет прервана, но есть много грантов и стипендий, на которые она может претендовать, и через год они будут очень кстати. Тем временем стипендии Трея хватит им на жизнь, да и тетя Мейбл не откажется помочь. У Трея сначала будут смешанные чувства. Такая ранняя женитьба и ребенок — это не то, о чем они с ним думали, но в конце концов он свыкнется с этой мыслью, возможно, даже будет в восторге от нее. Трей никогда не говорил с ней о детях, но она знала, как высоко он ценил семью, как трепетно дорожил отношением людей, которые его любят. А кто мог дать ему больше любви, чем его маленький сын или дочка? Ее бабушка и тетя Мейбл будут вне себя от радости. Джон будет просто счастлив стать дядей! Все это сплотит их, и они с Треем сделают это.
Он вернулся из Корал-Гейблс на следующей неделе, и Кэти в гостиной тети Мейбл дала ему возможность рассказать все об этой поездке — как ветеран-квотербек взял его под свое крыло, как ему понравился тренер Мюллер, как хорошо они с Джоном зарекомендовали себя в качестве новобранцев. После этого она тихо произнесла:
— Трей, я должна тебе что-то сообщить…
— Но прежде, чем ты это сделаешь, я сам кое-что тебе скажу, — перебил ее он, взяв за руку. — Я кое-что скрыл от тебя, Кэтрин Энн, нечто такое, за что ты можешь меня никогда не простить.
Она остановила Трея, прижав палец к его губам.
— Слишком поздно для твоих признаний, — с улыбкой произнесла Кэти. — Они уже ничего не изменят.
Неужели Трей не понимает, что она знала, почему он предложил сделать перерыв и отдохнуть друг от друга после своего прошлого возвращения из Майами? Впрочем, на этот раз Трей звонил ей каждый вечер, чтобы сказать, как любит ее, как скучает по ней и как он безумно рад, что они будут жить в Майами вместе и ему не придется страдать из-за того, что им нельзя видеться каждый день.
— То, что я должен тебе сказать, ужасно важно, Кэтрин Энн. — В его голосе звучала явная тревога.
— У меня тоже очень важно.
— Хорошо. Тогда ты первая.
Уютно прижавшись к его накачанной тренировками груди, она, волнуясь, произнесла:
— Я беременна. — И объяснила, что это, вероятно, должно было случиться и, собственно, случилось — в тот день, когда он пришел к ней после перерыва в их встречах и застал ее в момент, когда она не предохранялась. Тогда у нее мелькнула мысль, что это не имеет значения, что она по-прежнему находится в безопасном периоде.
В следующее мгновение Кэти почувствовала, как он весь напрягся, все его тело словно окаменело. Руки упали вниз.
— Ты… что? — переспросил он.
Она отстранилась, чтобы посмотреть на него. Глаза его, казалось, остекленели. Голос звучал бесстрастно, бледные, как у мумии, губы едва двигались.
— Я… беременна, Трей, — повторила Кэти, чувствуя, как по телу пробежала нервная дрожь и дошла до поясницы, которая у нее всегда болела, когда она волновалась или чего-то пугалась. — У нас будет ребенок.
— Ты уверена?
Улыбка ее померкла.
— Да. Разве… разве это не замечательно? Я понимаю, что это так неожиданно, настоящий шок…
— Ты не можешь быть беременна. Ты ошибаешься.
— Никакой ошибки нет, Трей. Чтобы удостовериться в этом, я ездила в Амарилло на прием к гинекологу.
Он оттолкнул ее, как будто она внезапно стала заразной.
— Я не верю этому.
Во рту у нее пересохло, язык стал шершавым, как наждачная бумага. Она нервно облизала губы.
— Не веришь чему? Что я беременна? Что это могло с нами случиться? — Она натужно усмехнулась. — Ну, если вспомнить тот день, когда ты пришел ко мне домой, это не должно было бы удивлять тебя…
— Я верил тебе, Кэти. Верил даже больше, чем Джону. — Он умолк, в глазах горел огонь обиды за предательство — она только так могла себе это объяснить. Он резко вскочил с дивана.
— Ты верил, что я пью таблетки? — растерянно спросила она. — Но, Трей, милый, зачем мне было продолжать их пить? Ты порвал со мной…
— Убирайся, — сказал он так тихо и медленно, что она сначала даже не расслышала его из-за гудевшего в ушах рева все нарастающего ужаса. — Уходи. Прямо сейчас.
— Что?
— Ты прекрасно все слышала. Убирайся! — Трей дико огляделся по сторонам, и только тут она поняла, что он ищет ее сумочку. Затем швырнул ее Кэти, которая, потеряв дар речи, ошеломленно смотрела на него, и крикнул: — Между нами все кончено. Поднимайся!
— Трей… Что ты говоришь?..
— Я говорю… — Голос его превратился в заунывный стон. — Как ты могла так с нами поступить?
— Ну, я сделала это не сама, — ответила она, начиная злиться. — Мне тут, знаешь ли, немного помогли. Такие вещи случаются. Ребенок — это еще не конец света.
— Для меня — конец. Убирайся!
— Неужели ты не шутишь?
— Не шучу, черт побери, можешь не сомневаться.
Он схватил ее за руку и, протянув до входной двери, грубо вытолкал на крыльцо. Словно парализованная, не понимая, что же все-таки произошло, она стояла с открытым от удивления ртом, когда он захлопнул дверь перед ее носом и запер изнутри на засов.
Проснувшись на следующее утро, Мейбл обнаружила, что его нет, на застеленной кровати аккуратно сложено постельное белье, а на подушке лежит записка: «Я люблю вас, тетя Мейбл. Я возвращаюсь в Майами. Спасибо за все. Трей».
Кэти полетела к Джону. Трей не попрощался даже с ним.
— Объясни мне что-нибудь, Джон, — умоляющим тоном попросила она. — Почему иметь ребенка настолько ужасно для него?
Джон был так же ошеломлен и сбит с толку, как и она. На этот раз в Майами Трей даже не смотрел на других девушек. Его переполняла любовь к Кэти, и он корил себя за то, что мог подумать, будто в состоянии прожить без нее. Джон решил, что теперь уже ничто не сможет их разлучить. Трей был сделан из сложной смеси разных выкрутасов, которые Джону порой трудно было понять, но, тем не менее, он никогда не шокировал его. Для Трея было нормально взорваться вспышкой внезапного раздражения, если он злился на людей, которых любил — на Джона, на свою тетю, на тренера Тернера, — но когда его ярость проходила, он обезоруживающе извинялся и возвращался в прежнее свое состояние, как это и было с Кэти после их первого и единственного серьезного расставания.
Но теперь у Джона было ужасное предчувствие, что на этот раз все по-другому.
— Что ты собираешься делать? — спросил он.
— Подожду. Он еще передумает. Я уверена, обязательно передумает.
— А что… если нет?
— Он передумает, Джон. Я его знаю.
Джон взял ее за плечи.
— Если он не передумает, подумай о том, чтобы выйти замуж за меня, Кэти. Я уверен, ты прекрасно знаешь, как я к тебе отношусь. Я люблю тебя. И всегда любил. Я буду любить твоего ребенка, как своего собственного. Мы с тобой сможем хорошо жить.
Она снизу вверх смотрела в его красивое лицо, такое похожее на лицо Трея, что их можно было принять за братьев, — кем они, по сути, и были.
— Я все знаю, и я тоже слишком люблю тебя, чтобы позволить жениться на мне, когда мы оба знаем, что мое сердце принадлежит Трею, — и мой ребенок принадлежит ему. Он любит меня, Джон. На это может уйти какое-то время, но он вернется ко мне. Я в этом абсолютно убеждена. И когда он придет, я должна быть к этому готова.
В течение следующих двух недель до самого отъезда Кэти в Майами от Трея не было никаких вестей. Не зная, где он остановился, никто из них не мог связаться с ним. Джон предложил Мейбл позвонить тренеру Мюллеру, и тот заверил ее, что Трей добрался до кампуса в полной целости и сохранности и живет в студенческом общежитии для спортсменов. Джон и Кэти писали ему письма, Мейбл слала телеграммы и оставляла сообщения на автоответчике, но Трей на все это никак не реагировал. Мир для Кэти рушился. Они с Треем были связаны, как сиамские близнецы, их сердца бились в одном ритме. А сейчас ей казалось, что ее оторвали от его плоти и при этом не оставили никаких органов для поддержания ее собственной жизни.
Они с Эммой — на лице ее бабушки отражались крайняя тревога и крушение всех ожиданий — печально обсудили все имеющиеся у нее варианты. Аборт никогда даже не рассматривался, хотя Кэти и удивлялась, почему Трей, если он по-прежнему не отказывался от нее, но был решительно настроен против детей, не потребовал, чтобы она избавилась от ребенка. Это было бы вполне в его стиле, но он также знал, что она никогда бы не причинила вреда своему младенцу. Альтернатива заключалась в том, чтобы оставить ребенка на усыновление, а самой продолжать жить своей жизнью, но это тоже было немыслимо. Как она могла отказаться от дитя, зачатого в любви к его отцу?
Джон снова предложил жениться на ней, но Кэти опять отказала ему.
— Кэти, ты хоть представляешь себе, с чем ты столкнешься? Я понимаю, что сейчас восьмидесятые годы и люди смотрят на беременных незамужних женщин не так, как это было раньше, даже в кампусе колледжа, но… они будут смотреть на тебя по-другому. Все равно это будет пятно позора. Подумай о ребенке, Кэти.
— Я думаю, Джон.
— Ты уверена, что у меня нет шансов жениться на тебе? — спросил он.
— Уверена, — ответила она. — Ты заслуживаешь лучшей участи, Джон.
— Лучшего для меня быть не может, Кэти.
За день до того, как Джон должен был выезжать на своем пикапе во Флориду, он позвонил Сэмми Мюллеру.
— Выходит, ты не обсуждал свое решение со своим приятелем? — спросил его тренер.
— Я оставляю это на вас, тренер Мюллер.
— Мы рассчитывали на ваш приезд к нам в паре.
— Трей прекрасно справится и в одиночку.
— Посмотрим. Нашей игре будет тебя не хватать, Джон.
Он оставил Кэти свой новый адрес.
— Ты всегда можешь связаться со мной, если я тебе понадоблюсь, — сказал он. — Обещай мне, Кэти, что сделаешь это в случае надобности без всяких колебаний.
Она испуганно прочитала то, что было написано на листке бумаги.
— Так ты не… ты не…
— Нет, Кэти. Я передумал.
Он уже подал документы и был принят в университет Лойола в Новом Орлеане. Ему простили подписанное им письмо о намерениях с университетом Майами, потому что он не собирался играть в футбол за другой колледж. В университете Лойола он планировал присоединиться к программе подготовки кандидатов для вступления в орден иезуитов в надежде получить духовный сан и стать священником.
Часть II
1986—1999
Глава 24
Сидя за своим столом в Атлетическом Центре Хехта, Фрэнк Медфорд, координатор программы подготовки нападающих и тренер квотербеков команды «Майами Харрикейнс», с ожесточением жевал резинку, чувствуя, как его переполняют злость и досада. Незадолго до этого его проинформировали, что Джон Колдуэлл отказался от своей стипендии, выделенной ему, чтобы он играл в футбол за Майами, и вместо этого поступил в университет Лойола в Новом Орлеане, чтобы в итоге стать священником.
У Фрэнка едва не случился инфаркт.
— Что он сделал? — заорал Фрэнк, добропорядочный католик, на человека, принесшего ему дурную весть. — Какой мерзавец! Или вы меня разыгрываете?
Когда Сэмми Мюллер, который был шокирован и расстроен не меньше, чем Фрэнк, заверил его, что не шутит, Фрэнк схватился за голову и, рассыпая проклятия и ругательства, забегал по кабинету главного тренера, вопрошая, почему они не могли узнать о религиозных предпочтениях Джона Колдуэлла заранее.
— Мы не догадались задать ему этот вопрос, а сам он ничего такого не говорил, — заявил босс Фрэнка, и его обычно розовое лицо побледнело. — Хотя, нужно признать, повод у парня для того, чтобы отказаться от нашей программы, впечатляющий, хоть роман пиши. — Он угрюмо вздохнул. — А мы могли бы подписать ресивера из Оклахомы.
Набегавшись по кабинету, Фрэнк устало опустился в офисное кресло. У него и раньше случались подобные разочарования, но ни одно из них еще никогда так не шокировало его.
— Вот, значит, почему Трей Холл вернулся в кампус так рано, — пробормотал он. — Я знал, что его что-то гложет. Он уже был не тем веселым парнем, который уезжал отсюда после летнего ознакомительного визита. Но объясните мне ради Бога, почему он нам ничего не сказал о том, что Джон планирует такой демарш?
— Очевидно, он сам ничего не знал, Фрэнк. Об этом ты и сам можешь спросить у него.
— Но у Трея все равно должны были быть какие-то соображения насчет намерений своего закадычного приятеля. Чем еще тогда можно объяснить, что Холл после своего приезда все время ходит как в воду опущенный?
Фрэнк чувствовал, как наливается кровью его шея, от этой новости его до сих пор трясло до самых подошв его дорогих кроссовок «найк». Джон Колдуэлл был для Трея Дона Холла тем же, чем является для ракеты топливо. Они с ним были лучшими друзьями чуть ли не с пеленок. Смог бы Трей стать классным игроком без него?
— У восемнадцатилетних ребят существует масса разных возможностей, — сказал тренер Мюллер. — Я хочу, чтобы ты поговорил с этим мальчиком, выяснил, что там с ним происходит, и понял для себя, как такой удар повлияет на его игру. Без Джона Трей, возможно, не заиграет у нас.
Его босс озвучил сейчас те страхи, которые опустили Фрэнка с небес, куда он позволил себе взмыть после того, как всего лишь посмотрел нарезку видео об играх Трея Дона Холла и Джона Колдуэлла за Керси и сам понаблюдал за этим динамичным дуэтом во время летних сборов. Фрэнк работал тренером уже давно и научился приберегать окончательное решение относительно настоящей ценности квотербеков и ресиверов до тех пор, пока они не покажут себя в деле в нужном месте и в нужный момент. А эти новобранцы из техасской «Ручки сковородки» — в особенности Трей Дон Холл — обещали стать редким исключением из проверенного временем правила, что и привело Фрэнка в то горестное состояние, в котором он теперь пребывал.
Когда они впервые приехали в кампус, Трей Дон показался Фрэнку типичным квотербеком — высоким, красивым и заносчивым, — которых он много повидал на своем веку, занимаясь по долгу службы тем, что спускал молодых игроков на землю с небес, на которые их возносили в родной школе.
— Я предпочитаю, чтобы меня звали ТД, — сразу же заявил Трей при знакомстве с тренерами; его нахальная ухмылка подразумевала, что все должны догадаться, что на самом деле означают эти инициалы.
Фрэнк ответил неторопливо, умышленно растягивая слова:
— Тебе придется хорошенько постараться, чтобы заработать себе это прозвище. А пока что ты здесь просто Трей Дон Холл.
Но все же он не был просто Треем Доном Холлом. Очень скоро стало понятно, что этот парень вполне может оправдать те ожидания, которые предполагал просмотр рекламных видеороликов о его игре, где он представал буквально золотым игроком — с золотыми руками, ногами и головой. Тренеров нападающих впечатлила его сосредоточенность и поведение во время летнего подготовительного сбора, где все были просто уверены, что он будет каждую ночь шататься по клубам в Кокосовой Роще, сводя на нет результаты дневных тренировок, если, кроме Джона, некому будет удержать его от этих проблем. Его целеустремленность и воздержание от соблазнов, обрушившихся на него во время первого приезда в кампус, немало удивили их, равно как и неожиданное возвращение Трея всего через несколько дней после отъезда обратно в Техас. Фрэнк догадался, что дома у парня что-то произошло, когда тот спросил у него, может ли он заплатить и поселиться на несколько недель до начала действия его стипендии в общежитии для спортсменов. После своего приезда он жил аскетом, почти по-монашески — никаких девочек и ночной жизни, что являло собой резкий контраст с тем компанейским и общительным юношей, которым они запомнили его по первому приезду.
Трей никого не приводил в свою комнату, питался один за столом со специальными блюдами для тренирующихся спортсменов и рано ложился спать. Днем он смотрел учебные фильмы по футболу, тренировался и практиковался отдавать пасы, бросая мяч по движущимся мишеням, в которые он попадал почти всегда. В эти дни у него нашлись свои зрители — правда, не из тренерского состава, поскольку НАСС, Национальная ассоциация студенческого спорта, запрещала тренерам до начала сезона любые контакты с игроками, которые можно было бы рассматривать как «упреждающую консультацию». Но они наблюдали за его кручеными бросками через наведенные на него бинокли из окон своих кабинетов и с верхних рядов трибун и уже представляли себе, как он, казалось бы, без всяких усилий отдает скрытые и резкие проникающие передачи своему ресиверу Джону. Такая комбинация двух идеально подходящих друг другу игроков была голубой мечтой любого тренера нападающих.
И вот теперь одна половина этой мечты уже не сбудется, да и вторая, возможно, тоже, если исключительные способности Трея Дона Холла и его невероятная уверенность в собственных силах неразрывно связаны с Джоном Колдуэллом. В рекламных роликах четко просматривается их бесконечное доверие друг другу и их почти телепатическое взаимопонимание, которые позволили команде средней школы Керси выиграть первенство штата. Но сможет ли Трей столь же успешно действовать без своего бессменного напарника?
— Вы хотели меня видеть, тренер Медфорд? — спросил появившийся в дверях Трей.
— Хотел. Заходи и присаживайся.
Парень пришел прямо с тренировки, на нем были спортивные шорты и майка. Еще один неожиданный сюрприз заключался в том, что Трей Холл постоянно поднимал отягощения. Большинство квотербеков не любят таскать железо. Они думают, что это необходимо здоровенным парням, лайнменам или лайнбекерам, но этот новичок считал, что хороший квотербек должен быть сильным и быстрым. При своем росте под метр девяносто и весе около девяноста килограммов он уже был таким. Фрэнка снова кольнула заноза беспокойства. А что, если этот парень все же окажется пустышкой?
— Боюсь, что у меня есть для тебя плохие новости, Трей.
Трей нерешительно опустился на предложенный ему стул.
— Надеюсь,это связано не с моей тетей?
— Нет, не с тетей. С Джоном Колдуэллом. Он не приедет в Майами.
Фрэнк умышленно сообщил это известие без всяких предисловий. Реакция Трея должна была показать, знал ли он о решении Джона и, может быть, уже свыкся с мыслью, что ему теперь придется действовать в одиночку.
Но эффект оказался такой, как будто Фрэнк швырнул ему на колени гранату. Трей побелел как полотно.
— Что? — переспросил он. — Что вы хотите этим сказать? Как это он не приедет в Майами?
— Я хочу сказать, что он передумал и этой осенью не присоединится к нам. Он отказался от своей стипендии.
— Но он не мог этого сделать, разве не так? По закону, я имею в виду.
— Мог, если не будет играть в футбол за другой колледж или университет в течение года.
— Не играть в футбол…
Это явно был еще один шок.
— Ты знаешь о каких-то причинах, по которым он мог отказаться от нашего предложения?
— Нет… Я… думал, что он мог жениться, не захотел жить в кампусе, но отказаться ехать в Майами и играть в футбол… Девушка, на которой он женится… она тоже будет получать стипендию здесь.
— Что ж, он не женится, это совершенно определенно, — сказал Фрэнк. — По крайней мере, о женщине речь не идет. Он отправляется в университет Лойола в Новом Орлеане, чтобы стать священником.
Трей ошарашенно смотрел на Фрэнка и напоминал сейчас человека, который был ранен в грудь пулей, выпущенной в него другом. Реакция на этот очередной удар наступила не сразу, через несколько секунд. Он вскочил на ноги, оттолкнув в сторону стул.
— Он не должен был! Он не мог! Господи, Джон!.. — Трей отшатнулся от письменного стола Фрэнка и, закрыв лицо руками, наклонился вперед, как будто выдерживая удары невидимого противника. Он простоял в таком положении несколько минут, прежде чем отвернулся и принялся со злостью вытирать слезы.
— Буду с тобой откровенен, — сказал Фрэнк. — Я сам в душе плачу. Джон Колдуэлл мог стать лучшим ресивером во всем университетском футболе. У тебя есть какие-то догадки, почему он так поступил?
Он вытащил из ящика стола коробку бумажных салфеток, которую держал там, чтобы чихать в них во время своей сезонной аллергии, и пододвинул Трею. Юноша выдернул салфетку и вытер глаза.
— Нет… Сейчас никаких догадок. Я правда думал… что он женится.
«Ага, — подумал Фрэнк, — похоже, именно это все объясняет. Джон Колдуэлл порвал со своей девушкой. Но, бог мой, в восемнадцать лет из-за девушки отказаться от всего, что само течет тебе в руки, чтобы принять духовный сан вместе с обетом безбрачия?»
— Ладно, послушай меня, — сказал он, наклоняясь вперед. — Сейчас уже слишком поздно возвращать его сюда. Я отслежу местонахождение Джона, и ты сможешь встретиться с ним. Попробуешь уговорить его, чтобы он не валял дурака и…
— Нет.
Огорошенный этим мгновенным ответом, Фрэнк удивленно спросил:
— Почему нет?
— Потому что я все равно не смогу убедить его изменить свое решение.
Фрэнк хорошо разбирался в психологии молодых парней. Трей наверняка знал какой-то секрет, что-то такое, чем не собирался с ним делиться, болезненную тайну слишком личного характера, чтобы ее с кем-то обсуждать. Но не существовало таких личных вопросов, о которых бы Фрэнк еще не слышал от своих подопечных. Он заговорил с Треем отцовским тоном.
— ТД, что произошло, когда ты приехал к себе домой? — мягко поинтересовался он. — Я точно знаю, что случилось нечто непредвиденное, поскольку ты вернулся из Техаса другим человеком. А теперь еще и Джон срывается, чтобы стать священником. Догадываюсь, что тебе трудно об этом говорить, но я, возможно, сумею помочь, что бы это ни было. Ты рассказывал нам, что вы с ним вдвоем мечтали поехать в Майами еще с начальной школы. Когда вас выбирали, вы никогда даже не упоминали какое-то другое учебное заведение. Так что же там случилось, что перевернуло все с ног на голову? Если все дело только в этой девушке, тогда, ради всего святого, мы обязаны поговорить с Джоном. Он еще слишком молод, чтобы принимать такие решения прямо сейчас. Свой обет он может принять и позднее. Как это и сделали многие священники.
Глаза парня сейчас уже высохли, но в их темной глубине таилась печаль. Он рывком поднялся со стула.
— Мне нужно идти, — заявил он.
Вздрогнув от неожиданности — это ему было решать, когда новобранец может покинуть его кабинет, — Фрэнк сказал:
— Очень хорошо, но, как мне кажется, еще не все потеряно. Джон может вернуться к нам в следующем году, после того как распробует вкус всего того, что связано с духовным саном. Я тоже однажды хотел стать священником, пока не прошел через так называемый «период осознания». И я был не единственным. Обетов ведь несколько — нестяжательства, смирения, целомудрия… Я понимаю, как Джон может справиться с первыми двумя, но целомудрие?..
На лице Трея нервно дернулся мускул, и Фрэнк понял, что попал в больную точку.
— Период осознания, вы говорите?
— Это предварительный этап, который требуется кандидату на вступление в религиозный орден, чтобы понять, насколько он готов и годится к жизни священника.
— Он создан для нее, — сказал Трей, поворачиваясь к двери.
— Прежде чем ты уйдешь, Трей, ответь мне еще на один вопрос… только честно. — Фрэнк был раздражен тем, что мальчишка чувствует свое превосходство в этой ситуации, а потому с твердостью в голосе произнес: — Повлияет ли уход Джона на то, ради чего мы пригласили тебя сюда?
Трей смял салфетку, которую все еще держал в руках, в комок и бросил его в корзину для мусора возле стола Фрэнка. Всего несколько минут тому назад он выглядел как любой восемнадцатилетний юноша, уязвимый и растерянный. А сейчас перед ним был зрелый и решительный мужчина с характером.
— Нет, тренер. Футбол — это все, что у меня осталось.
***
Снова оказавшись в своей комнате, Трей тяжело опустился на кровать и схватился за голову, погрузив пальцы в волосы. «Так ты, Джон, подался в священники? Боже милостивый!» — мысленно воскликнул он. Да, можно было предвидеть нечто в этом роде. Еще с прошлого ноября он заметил, что Джон все больше тяготеет к своим католическим устремлениям, но ему даже во сне не могло привидеться, что его друг способен до такой степени удариться в искупление своих грехов — и уж определенно не сейчас. А как же теперь Кэти? Он собирался жениться на ней, пока никто не знает о ее беременности. Как мог Джон отступить и бросить Кэти в таком положении… разве что… разве что…
Трей встал и рывком выдвинул ящик стола, где лежали письма Кэти, пять штук, все нераспечатанные, и еще одно, полученное от Джона неделю назад, которое он тоже не читал. Он разорвал конверт, и короткое, написанное аккуратным почерком на одной странице письмо подтвердило его догадки.
Дорогой ТД!
Я пишу, чтобы попросить тебя — или даже умолять тебя — приехать домой и выполнить свой долг по отношению к Кэти и твоему ребенку. Она собирается оставить его, поскольку говорит, что не может отказаться от ребенка, зачатого в результате ее любви к тебе. По этой же причине она не может выйти замуж за меня. Я упрашивал ее сделать это, ТД. Я тоже ее люблю. Я всегда ее любил, и вовсе не как брат. Она отказала мне, потому что говорит, что не может выйти замуж за кого-то другого, когда ее сердце принадлежит тебе. Она убеждена, что ты чувствуешь то же самое и вернешься к ней, так что вы сможете пожениться еще до начала учебного года. Ты на своем веку сделал множество вещей, ТД, которых я не понимаю, но этот твой поступок действительно поставил меня в тупик. Что так настроило тебя против того, чтобы стать отцом? Жениться на такой девушке, как Кэти… Я считаю, что создать семью с ней — это самое замечательное, что может быть в жизни. Пожалуйста, возвращайся домой и женись на Кэти, и тогда мы сможем все вместе поехать в Майами, как и планировали.
Нам не хватает тебя, дружище.
Джон
Трей скомкал письмо в кулаке, по щекам потекли слезы. «Он ничего не знает… даже не догадывается… Кэти тоже. Если бы догадывалась, она бы вышла замуж за Джона и не стала бы дожидаться меня».
Он снова схватился за голову и сел, в который раз переживая тот момент, когда Кэти сообщила ему эту новость, и опять чувствуя все то же — шок, злость, нежелание верить и… собственную покинутость. Все это в считаные доли секунды ударило в сердце, словно молния, попавшая в трансформаторную будку, и он понял, что никогда уже не будет относиться к ней так, как раньше, просто не сможет. Она разрушила один элемент, самое главное звено, которое связывало его с ней.
Он до сих пор помнил прикосновение ее загорелой кожи, когда он взял ее за руку и вытолкал со своего крыльца и из своей жизни. В груди все горело, когда он, прижавшись к запертой двери, слышал, как с другой стороны в дерево стучали ее маленькие кулачки, как вновь и вновь она выкрикивала его имя. «Трей… Трей!..» — причитала Кэти, его маленький падший ангел, штурмующий небесные врата, чтобы они еще раз открылись для нее, но он был глух ко всему этому, а в ушах звучал голос доктора Томаса, вынесшего в мае ему свой приговор.
— Что вы хотите этим сказать, док?
— Анализ твоей спермы показал, что твои клетки имеют ненормальную форму и не могут плавать.
— Что это означает?
— Это означает, что в настоящее время ты стерилен…
Каждый удар в дверь пронзал его сердце, словно острым шипом, но она была виновна в совершении греха, который он никогда не сможет ей простить. Она изменила ему с его лучшим другом. Ему было проще умереть, чем представить себе Кэти в объятиях Джона, представить, как они совокупляются, и это всего через неделю после расставания с ним. Справедливо это или нет, но он все равно верил, что она будет хранить ему верность даже в разлуке. Она должна была понимать, что разлука минует. Она же знает его лучше, чем он сам. Она должна была догадаться, что произошло нечто ужасное, толкнувшее его на разрыв с ней. Она должна была достаточно верить в его любовь, чтобы сообразить, что его действия направлены на ее же благо.
Ее мольбы в конце концов затихли. Он слышал, как Кэти отошла от двери и спустилась с крыльца, ее нерешительные и медленные шаги напоминали шорох опавших листьев, подгоняемых ветром по каменной мостовой. Слезы жгли ему глаза. Джон женится на ней, думал он, находя горькую иронию в этом трагическом хаосе. Тот любил ее с шестого класса, как и Трей. Он обманывал сам себя, когда думал, что Джон относится к ней как к сестре. Он женится на ней и воспитает ребенка, который, как она считает в настоящий момент, был от Трея Дона Холла.
По приезде их в кампус Трей собирался рассказать ей и Джону о своем… состоянии всю правду, ту самую правду, которую он обязательно выпалил бы ей, если бы она тогда не прижала палец к его губам, прежде чем сообщить ошеломляющую новость о своей беременности. «Слишком поздно для признаний», — сказала она тогда, а он еще подумал, что Кэти имеет в виду его приключения в Майами, о которых, естественно, догадывалась. Уже потом, в состоянии полного смятения, когда, казалось, у него в голове непрерывно гудел целый рой шершней, он решил, что причиной ее измены стали его выходки — именно так поступило бы из мести большинство девушек. Однако на Кэти это было не похоже, и ему пришлось поверить, что она просто пришла к Джону за утешением, а там слово за слово — и в итоге они оказались в постели.
Как это тяжело, как грустно! Ей не следовало снимать трусики раньше времени. Она должна была подождать.
Он не мог открыть свою тайну до отъезда из Керси. Это было слишком больно. Кэти и Джон снова осиротили его, разрушив семью, которую они все вместе построили. И они заслуживали того, чтобы испытать ощущение потери и покинутости, которое навлекли на него. Трей ожидал, что ко времени появления в кампусе они уже поженятся — или же сделают это вскоре после того, как он сообщит им свои новости. «А знаете, что я вам расскажу, ребята? Это ведь не я отец твоего ребенка, Кэти. А ты, Джон. Так что живите счастливо — но без меня», — мысленно повторял он по ночам.
А теперь выясняется, что Джон уезжает учиться и готовить себя к тому единственному призванию, которое делает их брак с Кэти невозможным. Господи Иисусе! Как все могло так легко рассыпаться? Как могли так быстро измениться их планы, мечты и надежды, словно в результате единственного неловкого движения на самой голевой линии ускользает верная победа?
Ящик с письмами от Кэти все еще был открыт, и ему казалось, что они просят прочесть их; этот знакомый почерк вызывал в памяти ее прекрасную маленькую фигурку, но воспоминание о ней привело лишь к тому, что Трей с новой силой ощутил, что его предали. Как глуп был он, когда считал, что она не похожа ни на одну девушку в мире! Женщины! Ни одной из них верить нельзя. Даже мать Джона и та сбилась с пути, а теперь посмотрите на все горе, которое причинила ее супружеская измена.
Он никогда не станет читать письма от Кэти. Он не позволит искушать себя чувством вины или сострадания, а может быть, и угрызениями совести за его роль в их разрыве ради того, чтобы вернуть ее, потому что теперь они уже никогда не смогут быть вместе. Но что же ему делать? Следует ли ему рассказать Кэти и Джону унизительную правду о себе, пока еще не слишком поздно, или же… подождать с этим? Да и что хорошего может дать им всем эта правда? Не делая трагедии из своей потери интереса к футболу, Джон передумал и решил принять духовный сан. Какое право имеет Трей Дон Холл мешать планам Джона посвятить себя искуплению своей вины за то, что произошло тем ноябрьским днем? А что касается Кэти… ей всего восемнадцать. Она забудет его. Она красивая, умная и целеустремленная. Несмотря на рождение ребенка, она может рассчитывать на многообещающее будущее. И еще… она заботится о Джоне, но не любит его. И правильно ли будет осуждать ее за то, что она не хочет выходить замуж за Джона даже ради своего ребенка, если в дальнейшем, когда-нибудь потом, она по-настоящему полюбит кого-то еще и захочет создать с ним семью?
Он знал, чего будет стоить его молчание, — до поры до времени. Он попадет в определенную немилость к тете Мейбл и мисс Эмме. Они относятся к тому поколению, которое считает, что хорошие девочки не становятся беременными вне брака, но молодые люди будут только пожимать плечами. Ну и что? Такое случается на каждом шагу — и даже не с такими умными девочками, как Кэти. Он чувствовал особый укор совести, когда думал о пятне позора, которое ляжет на этого ребенка. Подруги его тети никогда не забудут, что он был незаконнорожденным, а о ее племяннике будут говорить как о человеке, который бросил Кэти, но со временем город простит ему это. Со звездами американского футбола всегда так происходит. А вот Джон, вероятно, никогда не простит. Священник может простить его за то, что он оставил Кэти в таком положении одну (хотя другого выхода у него не было), но только не парень, который любит ее. Джон должен был знать, что его лучший друг проснется утром и помирится с Кэти, но как он мог пойти на поводу у своего члена, когда она была доступна и хотела этого?
Трей поднялся с кровати и закрыл ящик. Он подождет год. Если Джон выяснит, что не может выдержать все это в университете Лойола и если у Кэти не угаснет ее чувства к нему, он расскажет им правду. А все остальное будет зависеть уже от них. Если же ничего этого не произойдет, он сохранит свой секрет — и будь что будет.
Он мгновенно почувствовал себя намного лучше. Слезы высохли. Болезненная пустота в сердце никуда не делась и по-прежнему напоминала ему о тех чувствах, которые он пережил, просиживая целыми днями перед окном в гостиной тети Мейбл. Но обязательно придут другие друзья и другие девушки, которые заполнят эту пустоту. Это всего лишь вопрос времени, а как раз времени у него было более чем достаточно.
И Трей, тряхнув головой, взял с комода футбольный мяч. Знакомое прикосновение мягкой кожи к ладоням подействовало на него успокаивающе. Его ждала игра.
Глава 25
Из своей комнаты Джон слышал, как включился телевизор, — это было первое, что его отец делал всякий раз, возвращаясь домой. Затем раздался грохот ботинок, упавших на пол рядом с его любимым раскладным креслом, — второй индикатор того, что Берт уже дома. Далее последовал глухой топот — уже без обуви, в одних носках отец отправился в кухню за пивом, к которому он пристрастился, воздерживаясь от крепких напитков во время футбольного сезона. Через минуту Джон услышал точно такой же топот в направлении комнаты и скрип кресла, в которое Берт в итоге уселся с громким удовлетворенным вздохом.
— Джон! Ты у себя? — громко позвал он.
— Конечно! — крикнул в ответ Джон.
— Собираешься?
— Конечно!
— Спускайся, когда закончишь. У меня есть для тебя сюрприз!
Это был их обычный способ общения — орали друг другу через стены, сидя в разных комнатах. Джону еще предстояло сообщить отцу, что утром вместо университета Майами в Корал-Гейблс он отправляется в Новый Орлеан, в университет Лойола.
Он уже успел нанести прощальные визиты. Первым делом Джон заехал к Бебе Болдуин на заправочную станцию ее отца, где она летом устроилась работать на кассе, перед тем как осенью ехать с Сисси Джейн Филдинг в Техасский университет. Когда он зашел, Бебе находилась за стойкой, и от этого неожиданного визита лицо ее просияло. Как обычно, он почувствовал укор совести, что не в состоянии ответить на ее чувства. Но теперь у него было оправдание. Когда он сообщил девушке свои новости, ее улыбка погасла.
— Не может быть, ты шутишь, — сказала она.
— Я совершенно серьезно, Бебе.
— Но ты же слишком… мужественный, слишком сексуальный, слишком классный, чтобы быть священником!
Джон усмехнулся.
— Когда человек становится священником, эти качества никуда не деваются, Бебе.
— Но это такое расточительство! Ты никогда не сможешь разогнать девушек, вьющихся вокруг тебя.
— Думаю, я как-то решу этот вопрос.
Она горестно вздохнула.
— Что ж, спасибо, нам есть что вспомнить, Джон. Если вдруг передумаешь или захочешь обзавестись новыми воспоминаниями, звони.
Затем он посетил дом тети Мейбл, такой пустой и гулкий без Трея, после чего направился к мисс Эмме в библиотеку и в самом конце заехал повидаться с Кэти в доме ее бабушки. Когда он уезжал, Кэти стояла на крыльце со слезами на глазах, а Руфус, провожавший его до самого пикапа, еще долго прыгал вокруг него, скуля и словно прося остаться. Садясь в машину, Джон почувствовал, как у него судорожно сжалось горло, и он, присев, уткнулся лицом в густую шерсть на шее колли. «Позаботься о них ради меня, Руфус», — мысленно попросил он.
— Ты что-нибудь получил от Трея? — спросила его тетя Мейбл.
— Нет, мэм, — ответил он, обратив внимание на коричневатые круги у нее под глазами — симптомы беспокойства и стыда. — Вероятно, у него не было времени ответить на мое письмо.
— Милый лжец, — сказала она, потрепав его по щеке.
То же самое он ответил на аналогичный вопрос мисс Эммы, заметив, что морщины на ее лице стали глубже.
— Я этого просто не понимаю, — с горечью произнесла она.
А Кэти о нем вообще не упоминала. Она сказала ему по-французски:
— Dieu être avec vous, mon ami. (Да пребудет с тобой Господь, мой друг.)
И он ответил:
— Et avec vous aussi, mon cher amie. (И с тобой тоже, мой дорогой друг.)
Джон собирался еще позвонить тренеру Тернеру, чтобы сообщить, куда направляется. Его планы поменялись резко, и это не оставило времени, чтобы объехать весь город. Конечно, тренер будет удивлен и опечален, но вряд ли шокирован. Он был в курсе того, что последний год Джон много времени проводил в церкви Святого Матфея, и догадается, что недостойное поведение Трея по отношению к Кэти стало решающим фактором, который заставил лучшего ресивера штата — «наш моральный компас», как назвал его тренер в интервью газете «Даллас морнинг ньюс», — последовать зову сердца, перестав прикрывать задницу Трея и удерживать его от всяких неприятностей.
Но такой горячности от тренера Тернера Джон не ожидал.
— Он большой мерзавец, этот парень, — сказал он, и Джона поразила искренняя горечь в его голосе. — Тебе лучше держаться подальше от этого Иуды.
И вот теперь единственным, кто еще оставался в списке тех, с кем Джон хотел попрощаться, был человек, называвший его своим сыном, — не важно, по реальным или воображаемым причинам. Джон до сих пор размышлял над тем, сможет ли он когда-либо думать как настоящий иезуит и принимать божественную природу всех человеческих существ как детей Божьих, независимо от их отношения к своему Создателю, но он должен попробовать это сделать. Бебе спросила его:
— Когда это ты ускользнул от всех нас, Джон, что никто и не заметил этого?
Он мог бы ответить ей, что началось это в тот ноябрьский вечер, когда он пришел в церковь Святого Матфея просить у Господа прощения за то, что сделал днем. Он зажег свечу и, став на колени возле алтаря, начал молиться. И еще много раз в последующие несколько недель он после тренировок приезжал в эту церковь, ни слова не говоря Трею. В это время его бывший постоянный напарник проводил весь остаток дня с Кэти. Но Трей сам догадался.
— Замолви и за меня словечко как-нибудь, когда в очередной раз пойдешь в церковь Святого Матфея, ладно, Тигр?
Отец Ричард, разумеется, заметил эти его приходы и уходы и как-то днем накануне игры плей-офф на первенство штата присел на скамью рядом с ним.
— Ты молишься о том, чтобы выиграть?
Эта мысль никогда раньше не приходила Джону в голову, но, вместо того чтобы искать какое-то другое объяснение, он просто промолчал.
Отец Ричард понимающе улыбнулся.
— Нет ничего дурного или неправильного в том, чтобы просить Бога направить нас через преграды, мешающие достижению наших целей.
Отец Ричард говорил о соперниках Джона, но он понял смысл этих слов глубже и начал просить Господа повлиять на его жизнь так, чтобы он смог искупить вину за содеянное и обрести душевный покой. Он начал испытывать интерес к деятельности духовенства и, прежде всего, ордена Общества Иисуса. В особенности его влекло к иезуитам, хотя он достаточно читал о шагах, обязательных при вступлении в орден, и понимал, что жизнь священника может оказаться не по нему. В университете Лойола он планировал получить диплом бакалавра по бизнесу и пройти подготовительную программу, призванную помочь кандидату принять решение и осознать, действительно ли он хочет стать иезуитом. Участие в этой программе ни к чему не обязывало, и Джон мог отказаться от участия в ней в любой момент.
Уложив свою последнюю сумку, Джон подошел к двери в гостиную и замер на пороге. Его отец сидел в своем кресле в зелено-оранжево-белой бейсболке, на которой по кругу было вышито «Майами Харрикейнс». Лицо его расплылось в широкой улыбке.
— Я купил еще одну и для тебя тоже, — сказал он. — Она вон в той коробке на столе. Я заказал сразу две. Я тут подумал, что мы могли бы надеть их, когда сегодня вечером поедем на небольшой торжественный ужин.
— Папа… — Он не называл так Берта с восьмилетнего возраста. — Я должен кое-что тебе сказать. Может, будет лучше, если ты выключишь телевизор.
— Ну конечно, сынок. — Берт торопливо щелкнул кнопкой дистанционного пульта, и Джон вздрогнул от стыда при виде такой готовности отца поговорить с ним. Берт снял ноги в одних носках с пуфика, на котором они лежали, и подтолкнул его в сторону Джона. — Садись и расскажи своему старику папаше, что у тебя в голове. Но сначала хочу спросить: вы все хорошо заправились, чтобы выезжать в Корал-Гейблс завтра утром? Пока не выберетесь из «Ручки сковородки», расстояния от заправки до заправки будут довольно большие.
— Я заправился, папа, но я не еду в Корал-Гейблс. Я еду в Новый Орлеан.
Берт растерянно заморгал.
— Новый Орлеан? Но разве ты не должен быть через два дня в Майами на осенних сборах?
— Должен… но я не еду в Майами. Я поступаю в университет Лойола в Новом Орлеане.
— Что? — Глаза Берта выкатились из орбит. Он выпрямился в своем кресле, а затем подался вперед и крикнул: — К черту твои выдумки! Ты поедешь в Майами, где будешь получать стипендию и играть в футбол!
— Я отказался от стипендии. Я еду в университет Лойола, чтобы пройти подготовку к принятию духовного сана.
Берт только беззвучно открывал рот, как выброшенная на сушу рыба. В ярости он вскочил с кресла и уставился на Джона испепеляющим взглядом.
— Тебя надоумил этот чертов отец Ричард, да?
— Он не имеет к этому никакого отношения.
Берт яростно ударил кулаком по воздуху.
— Он имеет к этому непосредственное отношение. Джонни, послушай меня… — Берт снова сел и наклонился в сторону Джона. — Ты хоть понимаешь, от чего отказываешься? У тебя есть возможность стать одним из величайших ресиверов в студенческом футболе, попасть в НФЛ, грести деньги лопатой, вести жизнь, о которой большинство из нас могло бы только мечтать…
— Да, пап, я знаю, — сказал Джон, поднимаясь с пуфика, — но я больше ничего этого не хочу. Мне необходимо нечто другое. Поэтому я еду в университет Лойола.
Берт посмотрел на него снизу вверх, и губы его растянулись в презрительной ухмылке.
— Весь остаток жизни провести без секса? С тобой что-то не так?
— Со мной много чего не так. Поэтому я и собираюсь стать священником. Первый шаг к тому, чтобы стать иезуитом, — это понять, что ты грешник.
— Ох, что за чушь! Джонни… — От усилий достучаться до сына лицо Берта мучительно скривилось. — Ты хороший парень, самый лучший из тех, кого я знаю. Ты не нуждаешься ни в каком покаянии. Тебе нет необходимости приносить себя в жертву, чтобы стать лучше.
— Ради этого я не стал бы стараться. Я хочу сделать это, чтобы лучше жилось другим людям.
Берт, нахмурившись, смотрел на него, и Джон решил, что с этих пор каждый раз, когда отец будет думать о нем, на его лице будет такое же смешанное выражение отвращения и разочарования.
— Не думаю, что сегодня мы с тобой поедем на торжественный ужин, — сказал он.
— Черт, конечно нет! — Берт швырнул свою бейсболку через всю комнату. — Я собираюсь напиться.
Остаток вечера Джон провел с отцом Ричардом в его кабинете, обговаривая детали поступления в университет Лойола.
Глава 26
— Я продам дом, — объявила бабушка. — Денег от страхового полиса Бадди будет тебе более чем достаточно, чтобы дотянуть до рождения ребенка, а потом продастся дом и ты получишь еще один грант. Я перееду в Майами, чтобы присматривать за малышом, пока ты будешь на занятиях. В конце года я в любом случае ухожу на пенсию… — Они сидели с ней за кухонным столом за несколько дней до того, как Кэти нужно было уезжать, чтобы официально зарегистрироваться студенткой университета Майами, и тревога висела в воздухе, как густой смог. — Кэти, дорогая, другого выхода нет…
Кэти решительно подняла руки, чтобы прекратить этот спор.
— Нет, — сказала она. — Я не позволю тебе продавать дом, бросать друзей и уезжать из родного города, в котором ты прожила всю жизнь, только потому, что я совершила глупую ошибку, точнее, две глупые ошибки.
Первая — это то, что она забеременела. Вторая касалась ее решения в начале года принять полную стипендию на четырехлетнее обучение, присужденную ей Первой баптистской церковью. После ее принятия получатель лишался права на все остальные стипендии, за исключением Национальной стипендии за заслуги, которая хоть и очень престижна, но покрывает только часть расходов на колледж. В результате Кэти потеряла несколько предложенных ей стипендий, которые могли бы существенно помочь в решении финансовой дилеммы, с которой она столкнулась сейчас. По моральным соображениям она также лишилась и полной стипендии от церкви, которую посещала с одиннадцати лет.
Решение рассказать о своем нынешнем положении пастору было самым трудным в ее жизни. Кэти взвесила все преимущества варианта, предполагающего умолчание о ее незамужнем статусе до тех пор, пока она не окажется в Майами и ее беременность не станет заметна. У нее по-прежнему теплилась надежда, что, когда они с Треем будут жить в одном кампусе, она может рассчитывать на вероятность его возвращения; но если он все-таки не вернется к ней, она окажется в глубоком финансовом кризисе и будет вынуждена уехать домой, ведь церковь, скорее всего, прекратит выплату своей стипендии прямо посреди первого семестра.
Священник спросил ее, известно ли окружающим о ее затруднительном положении, и, услышав, что об этом никто не знает, осторожно предупредил ее:
— Боюсь, что, как только я уведомлю совет диаконов… хм… об… изменении вашего статуса, информация о вашей ситуации, Кэти, все равно всплывет. Совет соберется в середине сентября. А до этого времени у вас есть несколько недель, так сказать, льготного периода, чтобы определиться.
В своей панике, вызывающей такое же оцепенение мыслей, как и у Кэти, ее бабушка рассмотрела несколько серьезных препятствий к своему способу разрешения кризиса; Кэти думала о нем тоже, пока вдруг не поняла, что продажа дома не решит проблему, даже если она будет настолько эгоистична, что примет это предложение. Дом этот неизбежно требовал дорогого ремонта, прежде чем его можно было бы предлагать на рынке недвижимости; к тому же, учитывая его слабую привлекательность и ограниченное число потенциальных покупателей в Керси, на его продажу мог уйти год или даже больше — если он будет продан вообще. Старенький «форд» ее бабушки уже дышал на ладан, и его все равно нужно было менять. Также необходимо будет оплачивать медицинские счета. С финансовой точки зрения, у Кэти не было другого выбора, кроме как остаться в Керси и найти себе работу здесь, пока она сможет подать заявление на грант, который позволит ей поступить в какое-то высшее учебное заведение их штата на следующий год, — при условии, конечно, если Трей не вернется к ней.
Надежды ее на то, что он придет как раз вовремя, чтобы спасти ее от разоблачения своей беременности, таяли с каждым днем. Но лучше уж позже, чем никогда. И чем больше она думала об этом, тем более обнадеживающим и утешительным находила тот факт, что Трей не просил ее делать аборт или отдавать ребенка в приют на усыновление. Это, без сомнения, означало, что он оставляет себе время и возможность прийти к мысли о своей женитьбе на ней и своем отцовстве.
— Я попрошу доктора Грейвса взять меня на полный рабочий день, чтобы я работала у него, пока не родится ребенок, — сказала она. — Это даст мне достаточно времени на то, чтобы сообразить, что делать, и придумать какой-то план. И я не сомневаюсь, что составлю самый лучший план. — Кэти взяла бабушку за руки и снова испытала угрызения совести за те морщины, которые в последние недели появились на ее лице. — Прости, что вовлекла тебя в такое затруднительное положение. Я знаю, что ты этого всегда боялась.
— Да, боялась, но, тем не менее, я верила, что, даже если это все-таки произойдет, проблемы не будет. Вы с Треем просто поженитесь, и у вас родится ребенок. Жизнь будет продолжаться, хоть и не так, как вы планировали, но, возможно, еще лучше. — Она покачала головой. — Нет, я этого не понимаю. Ведь Трей всегда сходил по тебе с ума, и мне даже в страшном сне не могло привидеться, что он способен так поступить. Я вспоминаю, как он смотрел на тебя в тот вечер, в день выпускного бала… И, несмотря на то что вы были так молоды… — Голос ее умолк.
— Ты подумала, что мы с ним будем вместе навсегда, — закончила за нее Кэти. — Я тоже так думала.
В горле у нее запершило. Из всех ее воспоминаний та ночь после школьного бала была самой лучшей. Всего год назад, в прошлом мае, Трей пообещал вернуть ее более прекрасной, чем когда-либо, и сдержал слово. Теперь же казалось, что целая жизнь прошла с тех пор, как мальчик в вечернем костюме давал эти заверения бабушке девочки в голубом шифоновом платье.
— Ребенку будет хорошо здесь, пока я не поставлю всех нас на ноги, — сказала Кэти. — А потом мы с ней уедем, прежде чем она станет достаточно взрослой, чтобы чувствовать… стыд.
— С ней?
Кэти позволила себе слабую улыбку.
— У меня такое ощущение, что это девочка.
По поводу их разрыва поползли слухи, а когда Кэти не уехала учиться в колледж, как планировала, стали возникать вопросы.
— Боже мой, Кэти, что ты все еще здесь делаешь? — спросил доктор Грейвс, когда она появилась в его клинике в тот день, в который должна была, по идее, уезжать в Корал-Гейблс. — Я думал, что ты сейчас уже по дороге в университет Майами.
— Я не буду поступать в колледж в этом году, доктор Грейвс. Поэтому я и приехала, хочу попроситься обратно к вам на работу — на полный день, если это возможно.
— Не будешь поступать в колледж? Но почему?
— Я… Это мое личное, — глухо произнесла Кэти, с трудом выдерживая его пристальный взгляд. Она уловила в нем проницательность и понимание, хотя совет диаконов должен был собраться только на следующей неделе.
— Пойдем ко мне в кабинет, — предложил он.
Закрыв за собой дверь, Грейвс сказал:
— Я слышал, что ваша размолвка с Треем была очень серьезной. Она как-то связана с твоим решением не поступать в колледж и отказаться от предоставленных тебе стипендий?
— Доктор Грейвс, простите меня, но это мое личное дело.
— Кэти, я спрашиваю, потому что такая девушка, как ты — которой все идет в руки само, и нет никаких видимых причин упускать предоставленные возможности, — не должна внезапно отказаться от всего этого. Ну тогда… это означает лишь одно… Если, конечно, твоя бабушка не больна настолько, что ты должна остаться здесь, чтобы ухаживать за ней.
— Она не больна.
— Понятно. — Наступило молчание. — Кэти, ты поставила меня в неловкое положение…
Доктор Грейвс указал ей на стул, и, когда она присела на краешек, начал объяснять. Если бы все зависело только от него, он взял бы ее на работу, ни на секунду не задумываясь. В голосе его слышалось искреннее сожаление. Она является лучшей ассистенткой, которая когда-либо была у него, но он должен думать о своей жене… Она точно не одобрит молодую незамужнюю беременную женщину у него в клинике. Она посчитает, что присутствие Кэти будет служить дурным примером для других девушек, и… ну, в общем, при нынешнем состоянии экономики он обязан думать о своем бизнесе, ведь другие тоже могут видеть эту ситуацию в таком же свете. Кэти же все понимает, верно? Он бы сам хотел, чтобы все было по-другому, однако… Грейвс с извиняющимся видом пожал плечами.
Кэти действительно все поняла и поблагодарила его, что он принял ее. После этого она вышла и с непроницаемым лицом села в машину. И только заехав за угол, она остановилась и позволила себе хорошенько поплакать, уронив голову на руль.
К ее удивлению, первым, кто проявил по отношению к ней явное недовольство, был доктор Томас. Добрый человек, он, казалось, никогда не спешил рубить с плеча, но на этот раз осматривал ее без прежней теплоты.
— Срок, я бы сказал, где-то два месяца. УЗИ скажет точнее. Я пришлю свою медсестру, чтобы она сделала процедуры и проинструктировала вас о правилах поведения для беременных. — Он снял латексные перчатки и с явным раздражением швырнул их в корзину для мусора. — Похоже, человек никогда не станет слишком старым для сюрпризов, — сказал он и вышел из кабинета.
Она написала письмо председателю комитета по Национальным стипендиям за заслуги, где сообщала, что не будет поступать в колледж этой осенью, как планировала, и получила вежливый ответ, в котором высказывалось сожаление, что назначенная ей стипендия будет отозвана.
Мейбл, озадаченная и шокированная поступком Трея, сказала своей подруге:
— Послушай меня, Эмма, ты должна позволить мне помочь. Кэти сейчас все-таки вынашивает ребенка моего племянника, и у меня есть полное право интересоваться и участвовать в этом деле. Разреши мне, по крайней мере, оплачивать медицинские счета, тогда ты сможешь использовать деньги от страховки Бадди для покупки новой машины. Тебе так или иначе понадобятся хорошие колеса. Что будет, если Кэти придет время рожать, а твой старенький «форд» просто не заведется?
Но Эмма отказалась. Дела в нефтяной индустрии Техаса пошли прахом, и нефтяные акции ее старой приятельницы заметно упали в цене. Эмма не могла позволить Мейбл продать их по цене значительно ниже реальной стоимости и потерять при этом дивиденды, составлявшие существенную добавку к ее социальной страховке. Они как-то выкарабкаются, заверила ее Эмма. Кэти обратилась в несколько мест в городе по поводу работы, надеясь, что один из этих вариантов обязательно сработает.
Но не сработал ни один из них. Найденные по объявлениям места кассира в банке, секретаря в местном отделении страховой компании и администратора в офисе окружного сельскохозяйственного консультанта оказались заняты другими соискателями — предположительно потому, что они не могли стать для их работодателей предметом общественного недовольства. Через несколько недель количество предложений работы на рынке труда округа резко уменьшилось, а затем и вовсе иссякло из-за кризиса экономики, основанной на нефтедобыче.
На миниатюрной и стройной фигурке Кэти признаки ее беременности стали заметны рано, что еще больше уменьшило ее шансы найти работу «белым воротничком», и, находясь уже на четвертом месяце, она в конце концов припарковала полуразвалившийся «форд» своей бабушки перед объявлением «Требуются помощники», появившемся несколько недель назад в витрине закусочной «Беннис бургерс».
При мысли о том, что ей, возможно, придется работать в «Беннис», она закрыла глаза и судорожно сглотнула. Ей нравился владелец этого заведения, невысокий, крепкий, общительный мужчина, которому было за сорок. Он носил бороду и редко показывался на людях без прикрывавшего его заметный живот фартука шеф-повара с многочисленными пятнами от жира и соусов. Он унаследовал этот бизнес от своего отца Бенджамина, основавшего закусочную «Беннис бургерс» в середине пятидесятых, и очень гордился им, называя его единственным фамильным бизнесом в городе, предлагавшим гамбургеры. Бенни не был женат и жил со своей матерью, которая вела затворнический образ жизни, и ее котами в доме позади закусочной, но считал своим настоящим домом заведение, а его посетителей — своей семьей.
Но «Беннис бургерс» было местом, которое ее бабушка называла «грязной забегаловкой». Темное и прокуренное, с ревущим музыкальным автоматом и залапанным меню, которое ограничивалось простыми жирными завтраками и гамбургерами с картофелем фри, оно являло собой «рай для тараканов», как говорила вечно ворчавшая Эмма. Она неодобрительно относилась к тому, что толпа старшеклассников средней школы, которым разрешалось покидать кампус во время ленча, предпочитала «Беннис» более современному и чистому «Ватабургер», находившемуся в другом конце города. Некоторые из самых ярких школьных воспоминаний Кэти были связаны со временем, проведенным в «Беннис» в компании Трея, Джона и Бебе в страшноватых кабинках из сосновых досок, — но в качестве посетительницы, а не работницы.
— Так ты хочешь работать здесь, Кэти? Официанткой? — спросил Бенни Паркер, оторопело глядя на нее.
— Я, конечно, знаю, что у меня нет никакого опыта, но я быстро научусь, и…
— Стоп! — Бенни решительно поднял вверх свою грубую от постоянного мытья посуды руку. — Можешь себя не рекламировать. Я сам знаю, что ты быстро учишься. И что ты самая умная девочка в городе. Именно поэтому я и говорю тебе «нет». Эта работа не для тебя.
— Бенни… — От нахлынувшего на нее отчаяния голос Кэти зазвенел, и те немногие посетители, которые пили кофе за стойкой, обернулись. — Это… единственная работа, которую я могу получить.
Его взгляд скользнул по ее животу, красноречивую выпуклость которого сейчас прикрывала мальчишеская джинсовая рубашка, которую ее бабушка сохранила после Бадди. Эмма обрезала у нее рукава до локтя и подбила все края белой тесьмой, чтобы сделать ее похожей на свободную одежду для беременных. И сейчас она прекрасно гармонировала с белыми хлопчатобумажными брюками, которые были на Кэти.
— Неужто так? — сказал Бенни, и в голосе его послышались злые нотки. — Тогда, думаю, не придется тебя уговаривать обратиться в Первую методистскую церковь. Я слышал, что секретарь их пастора переезжает в Огайо.
— Это место уже занято, — потерянно произнесла Кэти.
Бенни скривился.
— Им же хуже. Ладно, считай, что ты получила эту работу. Признаться, мне бы хотелось, чтобы это было что-то более достойное, но мы тебя поддержим. Когда ты сможешь приступить?
Стоял сентябрь. Занятия уже начались и в университете Майами, и в Лойола, и в Южнокалифорнийском колледже, куда на подготовительное медицинскоеотделение поступила Лаура. К этому времени она, Трей и Джон уже должны были купить учебники, познакомиться со своими профессорами и определиться с тем, как двигаться к своему светлому будущему. А завтра начнется будущее и для Кэти — в качестве официантки в «Беннис бургерс».
Глава 27
Начался осенний сбор футбольной команды. Общежитие для спортсменов университета Майами заполнилось, одно его крыло заняли футболисты, другое — представители всех остальных видов спорта. Вернувшиеся на занятия опытные игроки — основной состав — поселились в комнатах с равными себе, а новобранцы — с новобранцами. Когда все устроились, Трей удивился, что койку Джона никто не занял. Он промолчал, рассчитывая, что комендант общежития сам сообщит о своем недосмотре в отдел расселения. В его нынешнем положении мысль о необходимости делить жилье с посторонним человеком — приноравливаться к его привычкам и наклонностям (а что, если он любит рэп?) — вызывала у него отвращение. Трей обнаружил, что он страстно стремится к уединению, возможности спокойно поплакать, похандрить, побросать что попало в стенку, если захочется, невзирая при этом ни на кого другого.
Со стороны начинающих, да и основного состава, он чувствовал уважение, которого не оказывали другим новичкам. «Майами Харрикейнс» дополнительно брали всего одного квотербека к своему уже имеющемуся составу, и Трей хорошо понимал, что, если он не сможет зарекомендовать себя, все это уважение испарится так же быстро, как исчезают следы на песке во время песчаной бури. Ему было странно выходить на футбольное поле без идущего рядом с ним Джона. Ощущение было такое, как будто ему не хватало важнейшей части оснащения, и оно не покидало Трея в течение первой недели предсезонной практики. Однако это никак не влияло на его игру, и озабоченность наблюдавших за ним тренеров развеялась уже во время одной из первых утренних тренировок. Трея и ветерана-центрового вместе с командой, составленной из новичков — беков и ресиверов, — выставили против угловых беков, лайнбекеров и сейфти из основного состава в игре семь на семь. После летнего перерыва такая тренировка должна была помочь ветеранам вернуть уверенность в себе и синхронность действий за счет новобранцев.
— Хорошо, Трей, покажи им, на что ты способен, — сказал Фрэнк и, отправляя его на поле, шлепнул по заднице.
Трей подчинился и, отойдя назад, продемонстрировал какую-то невообразимую способность оценить то, что происходит на площадке, а затем легким движением кисти направил мяч точно в ту точку, какую требовала игровая ситуация. Ресиверы из числа новичков иногда роняли мяч, но это было не из-за того, что ошибался Трей. Наиболее зрелищной демонстрацией его умения стал эпизод, когда он, отскочив назад, чтобы избежать серьезной попытки лайнбекера атаковать его, дважды подскочил на носках и бросил мяч на шестьдесят ярдов по длинной дугообразной спирали, после чего тот точно улегся в объятия ресивера в конечной зоне, как младенец укладывается на руках матери.
Все попытки сбить концентрацию Трея оканчивались неудачей. На поле он делал свое дело, даже глазом не моргнув. Он отказывался падать, когда защита ветеранов пыталась крыть его самым изощренным образом, пускаясь на разные уловки, чтобы заставить бросить мяч не туда, куда надо. Давая указания игрокам команды на поле, тренеры все больше убеждались в способности Трея пустить игру по запланированному руслу и умении точно определить, кто из своих закрыт, а кто может открыться, чтобы получить его пас. Напряжение еще больше нарастало по мере продвижения команды Трея в атаке, и уже не раз угловой бек противника перебрасывался с другим ветераном удивленными взглядами. Опытный центровой только ухмылялся через линию схватки, язвительно подначивая соперников:
— Что, парни, как вам такое угощеньице?
За линией поля Фрэнк оставил свои осторожные сомнения насчет резерва на позицию квотербека и ликующим жестом резко опустил локоть вниз — да! К началу сезона новичок из техасской глубинки полностью снял все опасения координатора линии нападения относительно того, что он не сможет обойтись без Джона Колдуэлла. Однако в душе Фрэнк с какой-то грустью отмечал, что Трей Дон Холл, быстро научившийся играть без Джона, своей правой руки, все еще не отошел от случившегося с ним дома, в Керси.
Вопреки своим первым июньским впечатлениям, Трей обнаружил, что очень немногое из того, что, по его мнению, должно было радовать в университете Майами и окружающей местности, по-настоящему нравилось ему. Само учебное заведение представляло собой частный исследовательский университет, построенный в тропическом саду, который рекламировался как одно из самых красивых и захватывающих мест во всей стране, но плотно расположенные высотные дома, закрывавшие горизонт, шум и интенсивное автомобильное движение постепенно начинали доставать Трея. Погода была лучше не придумаешь, но, несмотря на просторные лужайки, зелень великолепного кампуса и легкий бриз, время от времени приносившийся с Атлантики, влажность летних дней вызывали в нем пусть и не острое, но постоянное чувство клаустрофобии. Это ощущение появилось у Трея, когда он оставил безлесные равнины и в одиночку поехал на юг по федеральной автостраде Интерстейт 40. Когда Трей ехал через Луизиану, Алабаму, Миссисипи, открытый горизонт, к которому он привык с детства, незаметно потерялся среди густых сосен и деревьев, увитых плющом; они толпились вдоль дороги, которая в конце концов превратилась в настоящий туннель, — при этом ему хотелось чаще глотать воздух и возникало ощущение, что он тонет в каком-то болоте. Пляжи в Майами были шикарные, с потрясающими девчонками в бикини, но он еще никогда не чувствовал себя таким одиноким и покинутым, когда шел по песку вдоль бесконечного пространства воды; оказалось, что ему очень не нравится соль, остававшаяся на коже после океана.
Университет Майами был дорогим, плата за обучение здесь была одной из самых высоких в стране, и большинство студентов было из зажиточных семей. После своего первого визита с Джоном в кампус Трей считал, что будет интересно и захватывающе подружиться с теми, кто мог бы познакомить его с материальными прелестями мира, которых он никогда не знал. Теперь же, по причине, которой Трей и сам не мог себе объяснить, он оказался совершенно безразличен к идее «попробовать на себе богатство»; возможно, это было потому, что он до сих пор скучал по тем простым удовольствиям, которым они с Кэти и Джоном так радовались в своей относительной бедности.
Даже климат действовал на Трея неожиданным образом. В «Ручке сковородки» чувствовалось уже первое дыхание осени, но в этой части Флориды, краю пальм и гибискусов, температура оставалась умеренно высокой и устойчивой, а восходы по-прежнему были раскрашены нежно-розовым цветом, как сахарная вата, и нежно-голубым, как яйца малиновки. В это время года в его родном Керси в вечерней вышине двигались «странники ветра», стаи густых облаков, напоминавшие мощных всадников, за которыми по небесам над бесконечными прериями «Ручки сковородки» тянулся пестрый золотисто-пурпурно-фиолетовый шлейф.
По крайней мере, им с Кэти и Джоном виделось в облаках именно это.
— Слушай, а тут бывает когда-нибудь футбольная погода? — спросил как-то Трей у одного из своих товарищей по команде, вытирая лицо полотенцем у кромки поля во время перерыва в игре.
Парень этот был из Майами.
— Прикалываешься, комика из себя строишь? — переспросил тот.
Трей потратил большую часть сбережений, заработанных в «Аффилиейтид фудс», чтобы заплатить за свое пребывание в летнем лагере, и теперь — впервые в жизни — столкнулся с тем, что вынужден беспокоиться о том, где взять денег, чтобы заправить автомобиль или купить пиццу и поесть, когда проголодаешься среди ночи. Он мог бы найти работу на неполный рабочий день, но правила Национальной студенческой спортивной ассоциации запрещали спортсменам, получающим стипендии, работать осенью и весной. Его стипендия оплачивала буквально все, но карманных денег это не касалось. Однако отсутствие средств не особенно смущало Трея. Привлекательная внешность, талант и ум, а также его потенциальная возможность стать великим футболистом позволяли ему быть принятым в любой круг, в какой он только захочет, даже без денег. И он переживал только потому, что ему очень не нравилось по-прежнему брать деньги у своей тети. Он знал, что доходы Мейбл резко упали, и частенько возвращал ей чеки — из чувства вины, стыда, ощущения, что он не достоин ее щедрости, которую не хотел признать. В итоге Трей отказывался от излишеств, которые он мог бы купить на деньги.
Но у его финансового положения были и положительные стороны: он не принимал приглашений его новых приятелей — таких же новобранцев команды, как и он сам, — посетить места местных тусовок вечером по воскресеньям, вторникам и четвергам, принять участие в больших гулянках на всю ночь, где все отвязывались, чтобы потом собираться к игре в субботу. Он не позволял себе накачиваться пивом по вечерам и устраивать пьяные скандалы, да это и не могло поднять ему настроения.
Сейчас его занимали мысли о том, чтобы стать таким же популярным и известным, как новый Джим Келли[9], и черт с ними, с Джоном и Кэти. Однако Трей не понимал, что с ним происходит, и отмечал у себя нетипичную тягу к одиночеству, желание ходить на занятия без компании, делать вид, что игнорирует сигналы, посылаемые ему девушками. Создавалось впечатление, будто он бредет по какому-то туннелю в надежде выйти из него с другой стороны на солнечный свет, под голубое небо.
Вдобавок к его вялой депрессии в середине октября перестали приходить письма от Кэти. До этого он каждую неделю вынимал из почтового ящика голубой конверт — ее любимый цвет. Эти письма приносили ему некое дьявольское наслаждение. Он ни разу ни одного из них не прочитал, но до тех пор, пока Кэти продолжала писать, она думала о нем, и ему хотелось, чтобы переживала — и страдала! — в наказание за ее предательство. Но все же у него осталось ощущение, что что-то внутри обрушилось, когда за весь остаток октября в его комнате больше не появилось ни одного письма от нее. Особенно ужасный момент он пережил, когда однажды увидел среди своей почты голубой конверт, но потом выяснилось, что это была реклама. Он яростно швырнул его в корзину для мусора, мысленно поклявшись никогда в жизни не подписываться на рекламировавшийся там журнал «Современный молодой спортсмен».
Сложив ее письма в хронологическом порядке, он хранил их, не в состоянии выбросить. Время от времени Трей вытаскивал эту перетянутую резинкой пачку из ящика своего стола и начинал теребить пальцами голубую бумагу, но уже через несколько минут сердце его вновь леденело, челюсти решительно сжимались. Она была уже его прошлым. А за окном гудел кампус с высокими сладострастными красотками, только того и ждущими, чтобы он поманил их пальцем. Проблема была лишь в том, что он не был готов кого-то манить, но это пройдет. «Время — великий лекарь», — любила повторять его тетя, а этого времени, как он сам любил себя уговаривать, было у него впереди еще полным-полно, его ждали самые захватывающие годы жизни, чтобы забыть Кэтрин Энн Бенсон.
Он был шокирован, когда тетя Мейбл написала ему, что Кэти потеряла свою полную стипендию от Первой баптистской церкви и не приедет в Майами. Он погрузился в глубоко угнетенное состояние, не зная, то ли испытывать облегчение, что ее не будет в кампусе, то ли расстраиваться, что ей пришлось отказаться от своей мечты. В тот день он пробежал по стадиону столько кругов, что в конце концов на дорожку вышел тренер Медфорд и велел ему остановиться.
Сперва в своих письмах Мейбл рассказывала ему о Кэти, а также умоляла вернуться домой и «выполнить свой долг» — вечно одна и та же фраза. Когда он не ответил, тетя изменила тактику и в письмах стала взывать к его совести.
Кэти пошла работать официанткой в «Беннис бургерс». Это единственное место, которое ей удалось найти. Милтон Грейвс не взял ее обратно в свою клинику, потому что это не понравилось бы его ханжески настроенной жене. В городе были и другие вакансии, но за них нужно было платить, а окружной агент, Дуглас Фриман в банке и Энтони Уитмор в своем страховом агентстве отказались брать на работу незамужнюю девушку в интересном положении. Я уверена, ты можешь представить себе все то отчаяние, которое заставило Кэти искать работу в «Беннис», совершенно не соответствующую ее способностям, уму и чувству собственного достоинства, но она уже согласна на любую работу, лишь бы обеспечивать себя и своего ребенка.
Эмма говорит, что ей приходится выносить оскорбления и обидные замечания от самых высокопоставленных жителей города, а также непотребные советы от некоторых мужчин, посетителей «Беннис». Мистер Миллер, ваш учитель биологии, который раньше называл ее «Доктор Бенсон», теперь обращается к ней просто Кэти.
Я подумала, что тебе нужно это знать.
Руфус стареет. В январе ему исполняется восемь. Помнишь, как вы с Джоном стащили его у Оделла Вулфа для Кэти? Казалось, это было только вчера. Ты ведь не догадывался, что я тогда умышленно послала тебя в твою комнату, будучи уверена, что ты обязательно сбежишь через окно, чтобы «быть в первых рядах», когда Джон будет дарить щенка Кэти. Эмма сказала, что никогда не видела тебя таким возбужденным — или замерзшим! Этот славный пес был большим утешением для Кэти.
Трей скомкал письмо в кулаке, чувствуя, что готов взорваться, но, тем не менее, все равно не ответил ей, и в конце концов его тетя поняла, что, если она хочет, чтобы он с ней как-то общался, лучше не упирать на его вину и не выдавливать из него сочувствие. Они редко говорили по телефону, да и то испытывая какую-то неловкость; разговоры тети Мейбл были хорошо продуманы, дабы избежать подводных камней, которые могли положить конец звонкам и лишить ее редкой возможности слышать голос своего единственного родственника. После этого Трей всегда чувствовал себя скверно; ему казалось, что он больше не может быть тем любящим племянником, которого заслуживала Мейбл, да и ее неизменное молчаливое разочарование возводило между ними барьер, который он не в силах был преодолеть.
Приближался День благодарения, до него оставался месяц. Тетя Мейбл рассчитывала, что он приедет домой — «праздник в этом году будет спокойный, только мы с тобой», — но Трей даже теоретически не рассматривал возвращение в Керси, несмотря на свое желание увидеться с тетей и грусть от того, что причиняет ей боль. Чтобы сразу пресечь ее ожидания, он заранее написал, что уже принял приглашение своего приятеля провести День индюшки с его семьей в Мобиле, штат Алабама. Когда Трей писал это письмо, у него сжималось горло от осознания, что это только первое из многочисленных разочарований, которые доведется пережить тете Мейбл. Его прежняя жизнь стала достоянием прошлого, и, скорее всего, он уже больше никогда не проведет праздник в своем старом доме.
Глава 28
— Ты кого больше хотела бы, мальчика или девочку? — спросила у нее врач, намазывая выступающий живот Кэти гелем, чтобы делать УЗИ.
Кэти лежала на смотровом столе в акушерском офисе в Амарилло, спустив трусики до основания бедер и приготовившись к снятию трехмерной сонограммы, которая определит пол ребенка, а также выявит возможные дефекты дыхания и другие отклонения. После ее первого пренатального осмотра у доктора Томаса она предпочитала консультироваться у акушера за пределами их округа. Стояла середина ноября, и она была на двенадцатой неделе своей беременности.
Кэти вздрогнула. Гель был холодным.
— Это не имеет значения, но по всем признакам это будет девочка, — сказала она.
— Признакам?
Кэти усмехнулась, несмотря на нервозность и полный мочевой пузырь: врач посоветовала ей выпить побольше жидкости, чтобы компьютерная картинка плода была более четкой.
— Это все бабушкины сказки, — с улыбкой произнесла она. — В первые три месяца меня постоянно тошнило. И мне объяснили, что так обычно бывает, когда носишь девочку. К тому же лицо у меня полное и розовое — еще один знак.
Кэти не стала рассказывать врачу о том эксперименте, на проведении которого настояла тетя Мейбл. Она подвесила кольцо на нитке над животом Кэти и объявила, что, если оно будет раскачиваться взад-вперед, у нее будет мальчик, а если по кругу — то девочка. Кольцо закрутилось, словно юла.
Женщина выглядела изумленной.
— Я надеюсь, ты не веришь в то, что, если плод вверху живота, то это девочка. А если внизу — готовься к мальчику. Никто толком не помнит, кто получается в каком случае, но я тебе скажу так: если все эти байки — правда, у тебя будет довольно большая девочка, причем очень красивая, если будет похожа на свою маму. — Она включила находившееся у нее в руке считывающее устройство — прибор, который должен был передать изображение плода на стоящий у нее за спиной компьютер. — Готова? — спросила врач.
— Готова, — ответила Кэти, повернув голову к экрану компьютера, чтобы увидеть первое изображение ее еще не родившегося ребенка.
Врач начала медленно двигать датчиком по животу Кэти, и вскоре на мониторе появилась размытая картинка. Женщина указывала на отдельные участки изображения маленького тельца — камеры сердца, систему кровообращения, отдельные органы.
— Боже мой… — пораженно прошептала Кэти.
— Да уж. Похоже, все твои приметы не сработали, — сказала доктор. — Мои поздравления. У тебя будет мальчик.
Одеваясь, Кэти изумленно смотрела на снимки УЗИ с изображением крошечного человеческого существа, которого она носила в себе. Она рассчитывала, что ее девочка могла бы первые годы своей жизни расти в Керси, потому что по ней не сразу было бы заметно, что она — дочь Трея Дона Холла. Хотя… какая разница? Она со своим ребенком переедет в любой город Техаса, где есть университет и подготовительное медицинское обучение. Но мальчик… Будет ли у него нос ТД на этом маленьком профиле… его лоб… О Господи. Что, если ее сын будет безошибочно узнаваемой копией своего отца?
Теперь она уже была уверена, что Трей не вернется к ней. Их ребенок — сын — не соблазнит его. В ноябре, рассматривая в «Аффилиейтид фудс» журналы по уходу за детьми, на обложке издания «Психология сегодня» Кэти наткнулась на заголовок напечатанного там материала: «Почему отдельные мужчины отказываются от своих детей». Она тут же нашла нужную страницу и прочитала статью, написанную психологом, в которой тот давал объяснение странному отказу Трея от нее. Проведенное специалистами исследование показало, что определенные мужчины, осиротевшие в детстве, не могут вынести, что их партнер делит свою любовь между ними и их отпрыском. Появление ребенка в доме, где такой мужчина пользовался вниманием и признанием своей партнерши безраздельно, весьма вероятно приведет к тому, что он бросит человека, который, с его точки зрения, нарушил и предал доверие их союза.
Далее в статье говорилось, что мужчины с выявленным редким эмоциональным нарушением, которые были брошены родителями в годы своего формирования и которые нашли себе партнеров, любящих их так, как те нуждаются и хотят быть любимыми, особенно предрасположены к разрыву отношений. «Ощущение того, что их безвозвратно оставил человек, в обществе которого они продолжительное время чувствовали себя исключительными и в полной безопасности, напоминает им эмоции, пережитые во времена, когда к ним пришло осознание, что родители их бросили».
Кэти вспомнила, что она видела Трея в присутствии ребенка один-единственный раз, и произошло это в тот день, когда она остановилась у «Аффилиейтид фудс», где он тогда работал. Молодая мама с младенцем на руках подкатила свою тележку к кассе; Трей как раз пробивал чек, и Кэти предложила ей подержать малыша, пока та будет выкладывать покупки на ленту транспортера. Кэти приняла дитя — крошечную новорожденную девочку, запеленатую во все розовое, — так естественно, как будто это был ее ребенок, и улыбнулась Трею.
— Здорово, — сказала она тогда.
Трей никак не отреагировал на ее улыбку и смысл, вложенный в это слово, но она заметила, что он только сжал челюсти и еще сосредоточеннее продолжил свою работу. Она почувствовала себя немного отчужденно, но решила, что он подумал, будто ее внимание к чужому ребенку задерживает очередь. Это случилось в ноябре, и магазин был переполнен посетителями, делавшими покупки к Дню благодарения. Теперь она поняла, что его стиснутые челюсти были первым признаком его отношения к появлению в их жизни ребенка.
Она купила этот журнал и сразу понесла показать его Мейбл.
— Трей знал, что его бросили, когда он переехал жить к вам и вашему мужу? — спросила она.
— О да, моя дорогая, — ответила Мейбл. — Ему тогда исполнилось всего четыре годика, но он был уже достаточно большим, чтобы понять, что отца у него нет, а его мама не вернется за ним. Он был худой, как новорожденный ягненок, одежды практически никакой, у него не было даже зимней куртки, как не было игрушек, какими обычно играют дети. Мы с мужем подкормили его, купили ему отличный гардероб и кучу всяких игрушек, о которых он мог только мечтать. Трей чувствовал себя брошенным и, видимо, был обижен, но, тем не менее, стоял изо дня в день у окна в гостиной в ожидании, когда домой вернется его мама. Я старалась не вспоминать о тех ночах, когда я слышала, как он во сне плачет. Каждый год он надеялся, что мама приедет на Рождество и вспомнит о его дне рождения, но этого так никогда и не произошло. Слава Богу, что в его жизни появился такой друг, как Джон. Это был трудный период, но их дружба закалилась как никогда.
Глубоко задумавшись над материалами статьи, Кэти отнесла это иррациональное отвращение Трея к одной из форм нарциссизма. Это даже помогло ей объяснить его полное неприятие Джона. Делая друг другу уступки, они стали, по сути, братьями. Несмотря на различия в характерах и темпераменте, эти парни составляли единую взаимодополняющую пару, но поведение Трея в последнее время нарушило равновесие — по крайней мере, в его собственных глазах. Он не мог продолжать дружбу, в которой считал себя менее значительной личностью — мужчиной, — чем Джон.
Кэти страдала от переполнявшей ее грусти, но ее открытия дали ей ответы на вопросы, которые она так искала. Она представляла себе Трея в кампусе в Майами, одинокого и покинутого, ищущего пару рук, которые бы обняли его так, как умела делать только она, мечущегося от девушки к девушке в поисках света во тьме, который светил бы только для него, для него одного. Но она уже не была этим светом. Она вынуждена сейчас делать только то, что должна делать.
Когда Эмма, ожидавшая ее в приемной акушерского кабинета, увидела снимки сонограммы, глаза ее расширились от удивления.
— Ты только взгляни на это! — воскликнула она, имея в виду гениталии ребенка, и неприкрытая радость в ее голосе выдала тайное желание, о котором Кэти уже давно догадывалась: ее бабушка мечтала о том, чтобы это был мальчик. Молчание Кэти заставило ее оторваться от распечатанных снимков. — Дорогая моя, но ты ведь… не разочарована, верно?
— Нет, конечно нет. Я… просто удивлена, вот и все. Я в своих ожиданиях уже настроилась на девочку, и теперь приходится перестраиваться. Все, что я хочу на самом деле, — это чтобы мой ребенок родился здоровым, — сказала она и мысленно добавила: «И чтобы он ни в чем не походил на своего отца».
Она сразу же написала об этой новости Джону, и он быстро ответил. «Мальчик!» — так начиналось его письмо, а восклицательный знак ясно указывал, что он очень доволен. «Ты уже придумала ему имя? Можно, я буду для него дядей Джоном, потому что я готов любить его как родного… поскольку я по-прежнему люблю его отца и отношусь к нему как к брату. И я уверен, что в глубине своего сердца, Кэти, ты чувствуешь то же самое. Мы должны простить Трея. Его главный враг — это он сам. Он никогда не узнает, чего ему не хватает в жизни, пока у него не появится все остальное, хотя к этому времени, вероятно, будет уже слишком поздно».
Кэти аккуратно сложила письмо и засунула его в семейную Библию, между листами которой хранила все письма от Джона. Простить Трея? Она не знала, возможно ли это. Достаточно уже того, что она не испытывает к нему ненависти, да и как она может ненавидеть его, если любовь к нему по-прежнему горит в ее сердце, а воспоминания о них обоих до того последнего дня в гостиной тети Мейбл пылают, словно костер, который она не в силах загасить? Говорят, что время лечит любые раны, но Кэти не могла представить себе, как время способно уменьшить ее боль, — ведь не может уменьшить гору взмах крыльев орла, сколько бы он ни махал ими.
В тот день местная газета перепечатала сделанный корреспондентом «Майами Херальд» снимок Трея, новобранца команды, где он отдает пас своему ресиверу в четвертой четверти игры, к этому времени уже практически выигранной «Ураганами». «В галактике Майами загорается новая звезда», — гласил заголовок над фотографией, запечатлевшей Трея во время передачи в своей идеально правильной позе; знакомые черты лица угадывались даже через защитную маску. Снимок этот попался Кэти на глаза, когда она перелистывала страницы газеты в поисках купонов со скидками на продукты; она впилась в него взглядом, оцепенев до головокружения, потрясенная прихлынувшим между ног теплом.
Бенни нахмурился, когда она сообщила ему о результатах УЗИ, охваченный тем же невысказанным беспокойством, которое мучило и ее саму. Бенни уже выслушал первую бездумную реплику, брошенную одним мужчиной, членом клуба болельщиков «Рысей», насчет того, что у Керси еще один классный квотербек на подходе. «Будем надеяться», — согласился его приятель, прихлебывая кофе. «Этот парень далеко бы пошел, если бы с ним не стряслось этого».
— А может быть, — сказал Бенни с надеждой в голосе, — у этого мальчика будут светлые волосы и голубые глаза, как у его красавицы мамы.
— Может быть, — сказала она, но сходство ее сына с Треем уже не имело значения.
И Трей не имеет значения, потому что, когда Джон приедет на каникулы по случаю Дня благодарения, она попросит его жениться на ней и стать отцом ее ребенка.
Глава 29
Если не считать писем, время от времени приходивших от его тети, и всякой рекламной макулатуры, почтовый ящик Трея оставался пустым. Были дни, когда он даже не утруждал себя проверять его. Джил Бейкер из Техасского технологического университета и Сисси Джейн Филдинг из университета Техаса были бы рады и счастливы переписываться с ним (а вот Бебе Болдуин, ее соседка по комнате, — никогда!), но они просто собирались воспользоваться ситуацией с Кэти, и ему были неинтересны хвастовство Джила или бессмысленный лепет Сисси. Трей был уверен, что Джон получает массу писем — от Кэти, Бебе, Джила, мисс Эммы, тети Мейбл, отца Ричарда, от их друзей по команде, девушек из их класса. Они всегда сходили по нему с ума больше, чем по Трею, потому что Джон подшучивал по-дружески, тогда как шутки Трея могли быть злыми. С Джоном все чувствовали себя в безопасности. Похоже, что ни один человек из их города не искал адреса Трея, чтобы написать ему. Его угнетало чувство несправедливости такого пренебрежительного отношения. Если бы они все только знали! Ему хотелось пообщаться с человеком из Керси, в чьих глазах он еще не упал, — как футболист, по крайней мере, — и он решил написать тренеру Тернеру.
Майами открывал сезон 1986 года как третья команда страны, но, выиграв первые три игры, «Ураганы» перебрались на второе место. Трей с удовольствием рассказал своему бывшему школьному тренеру, как стартовый квотербек из основного состава команды учил его вещам, которые мог знать и которыми мог делиться только великий игрок. «Я учусь тому, чему он, по его словам, научился, сидя на лавочке запасных и наблюдая за такими парнями, как Джим Келли, Марк Ричт и Берни Косар[10]», — писал ему Трей.
Я учусь ждать своего часа и следить за тем, как играют другие, и нет ничего лучше, чем наблюдать за игрой этого парня. Это скромный опыт, но он учит меня смирению, учит быть терпеливым — самому важному, что может воспитать в себе квотербек; и я учусь и продолжаю упорно работать, чтобы быть готовым тогда, когда придет мой час. Меня заверяют, что время мое придет. Они здесь используют систему, тренер, по которой тренировали меня Вы, так что каких бы успехов я ни добился в будущем, началом этого я обязан Вам. Сейчас я нахожусь в руках других больших тренеров, но ни один из них не лучше Вас, и я от всего сердца искренне благодарен Вам за Ваше терпение и напряженную работу со мной.
Передавайте от меня привет всем нашим ребятам и пишите мне, что нового у Вас и в команде.
Искренне Ваш,
Трей
Трей еще раз перечитал его и, довольный содержанием, отослал. Четыре дня он ждал, пока доставят письмо, мысленно представляя себе то удовольствие, с которым тренер Тернер будет распечатывать конверт с обратным адресом его знаменитого на весь штат квотербека. Подождав еще четыре дня, он начал постоянно заглядывать в свой почтовый ящик в поисках ответа. Но ответа не было. Разочарованный и озадаченный, Трей написал еще раз, боясь, что его первое письмо просто могло не дойти до адресата. Но ответа вновь не последовало. Встревоженный тем, что с тренером Тернером могло что-то произойти, он позвонил тете, чтобы поделиться своей озабоченностью.
— Ох, Трей, прости, я тебе ничего не говорила, — сказала Мейбл. — Совсем из головы вылетело.
— Не говорила о чем?
— Примерно месяц назад умерла Тара.
— Что?
— У нее лопнул аппендицит. Конечно, все произошло так неожиданно. Тернеры сейчас совершенно опустошены. Поэтому-то Рон тебе и не ответил.
— Я… я пошлю ему открытку с соболезнованиями, а когда вы увидите его, скажите, что я… я вспоминаю о нем.
— Я знаю, он будет рад это услышать, уверена, что он будет тебе благодарен за соболезнования.
Открытка и еще одно письмо тоже остались без ответа. Трей пытался отделаться от ощущения, что он выпал из списка близких для его тренера людей. Чтобы отойти после смерти дочери, требуется много времени, но, учитывая, насколько они с тренером были близки, это все-таки не объясняло, почему он не мог черкнуть ему пару строчек, как Трей его об этом просил. В конце концов Трей был вынужден признать, что тренер не отвечает на его письма из-за того, что он так обошелся с Кэти. Его тренеру она по-настоящему нравилась. Она была его лучшей ученицей по истории, и все замечали, что он хотел бы, чтобы его дочь походила на нее. Эти отцовские чувства превзошли его любовь к своему лучшему квотербеку штата, и он уже больше не думал о Трее как о сыне.
Если бы только этот человек знал всю правду!
Первого ноября Трей с удивлением вынул из своего почтового ящика конверт, на котором на месте обратного адреса был указан университет Лойола, — это было всего лишь второе письмо, полученное им от Джона. Испытывая дурные предчувствия, он распечатал его, не думая на него отвечать, но потом с жадностью стал читать; ему хотелось услышать голос друга, звучащий с этих страниц, потому что Джон писал так же, как говорил. Трей, как и прежде, ожидал найти в письме увещевания и дальнейшую мольбу спасти Кэти от унижающего ее достоинство существования, но ничего в нем не было. Вместо этого письмо вызвало в нем совсем другой страх.
Дорогой Трей!
Я пишу тебе в своей комнате в Баддиг-холле, студенческом общежитии, которое является самым высоким зданием в кампусе Лойола. Я живу в номере с двумя спальнями, который, по идее, должен делить еще с тремя ребятами, но в данный момент нас здесь только двое — я и еще один парень, такой же кандидат, как и я, — и у нас на каждого есть по своей комнате. Место мне очень нравится. Кормят классно. Покупаешь определенный пансион с высококачественной и питательной едой, и не нужно ходить за продуктами, готовить и мыть посуду. Тут до всего можно добраться пешком — до студенческого центра, столовой, библиотеки, так что я решил продать свой пикап, чтобы прожить на эти деньги, пока появится стипендия. Жалко было расставаться со своим Красным Старичком из-за связанных с ним воспоминаний, и я опасаюсь, что он может попасть в руки к какому-нибудь каджуну [11] , занимающемуся рыбным промыслом, который будет обращаться с ним не так почтительно, как это делал я, но мне очень нужны деньги.
Я поступил в колледж гуманитарных наук и социологии и планирую пойти на двойную специализацию — по философии и испанскому. Иезуитам требуется писать и бегло разговаривать по-испански, вот я и подумал — почему бы и нет? Отказаться от предмета и карьеры, которой, как мне думалось, я буду заниматься, было тоже нелегко, но я не уверен, что смог бы построить эту самую карьеру в мире бизнеса. Чтобы жить так, как этого хочу я, необходимо прожить жизнь святого Игнатия, основателя ордена иезуитов, а в корпоративной Америке это так же невозможно, как вырастить из ягненка льва.
Я подумал, что должен сказать тебе, что, хотя я никогда не понимал, почему ты бросил Кэти, твой поступок никак не повлиял на мое решение ехать в университет Лойола, а не в Майами. С того самого ноябрьского дня, ТД, когда я вернулся в лоно Церкви, я почувствовал, что призван посвятить свою жизнь чему-то большему, чем игра в футбол и зарабатывание денег в мире бизнеса. В глубине души я знал, что, даже если я преуспею и в первом, и во втором, это не принесет мира в мое сердце, которого я так хочу. Здесь, в универе Лойола, проходя кандидатскую программу, я ищу свой путь к этому миру. И пока меня отсюда не вышибли, это место как раз по мне.
Я слежу за успехами «Ураганов» и смотрю все матчи, которые показывают по телевизору. Камера частенько выхватывает тебя на боковой линии, и мне очень приятно видеть своего закадычного друга в оранжево-зелено-белой форме. По выражению твоего лица я вижу, как тебе хочется играть, но могу лишь сказать: «Дождись следующего года, Майами!»
Напиши мне, когда сможешь, и расскажи, чем занимаешься. Я скучаю по тебе, дружище, и надеюсь увидеться с тобой на каникулах на День благодарения.
Благослови тебя Господь,
Джон
Страх ледяным кулаком сжал сердце Трея. Это письмо напомнило ему, что он тоже очень скучает по своему другу. Тоска по компании Джона и его дружбе следовала за ним, словно тень, от которой никуда не денешься. Но этот новый мир в душе, к которому стремился Джон… Позволит ли ему «жизнь святого Игнатия» однажды облегчить душу и признаться шерифу Тайсону в том, что случилось «тем ноябрьским днем», и этим наконец успокоить сердца Харбисонов?
Должен ли он, ТД Холл, пройти через учебу в колледже, через НФЛ, все время пребывая в тревожном ожидании, как в том анекдоте, когда же в стену стукнет второй брошенный ботинок?
Глава 30
Джон уперся плечом в парадную дверь своего дома и толкнул ее. Ключ повернулся в замке, но дверь долго не открывалась, плотно застряв на месте. Дерево скрипнуло, и прямо с порога в лицо ударил затхлый запах давно закрытого помещения. Он оставил дверь распахнутой, чтобы впустить в дом поток холодного ноябрьского воздуха, и крикнул:
— Папа!
Никто не ответил. Джон снял пальто из бобрика и через гостиную, мимо столовой, которой никто не пользовался со смерти его матери, прошел в кухню. Он с удивлением отметил, что там был относительный порядок. Посуда была расставлена на сушке, на столе не валялось старых газет и пакетов от еды, продаваемой навынос, верхняя поверхность плиты вытерта. Полотенце для посуды висело на своем привычном крючке. В мусорной корзине не было пустых бутылок из-под выпивки.
Что-то необычное, висевшее в атмосфере пустого дома и отличавшееся от обстановки во время предыдущих длительных отъездов отца, привело Джона в спальню Берта, куда он ни разу не заходил с того самого утра, когда увидел там на маминой половине кровати странную женщину. Он открыл шкаф и почему-то не удивился, обнаружив его пустым. За исключением нескольких плечиков для одежды, висевших на перекладине, здесь ничего не осталось. Ящики комода тоже были пустыми. Кровать была застелена, но, подняв покрывало, он увидел, что постельного белья нет. Джон поискал глазами записку, но никакого листка не нашел.
В своей комнате на подушке он обнаружил конверт, на котором небрежным почерком было нацарапано:
Я ухожу. Нет смысла больше здесь торчать. Сам реши, что делать с имуществом. Загляни туда, где твоя мать прятала свои заначки.
Б. К.
Берт Колдуэлл. Не отец, не папа. Теперь Джон знал это наверняка.
Выйдя наружу, он вынул несколько кирпичей из фундамента беседки, маминого убежища, где она любила читать, единственной достопримечательности на сером, заросшем бурьяном заднем дворе, и нашел в потаенном месте небольшой металлический ящик. Внутри находился конверт с десятью купюрами по сто долларов и документы на дом: отец взял на себя труд переписать его на имя Джона.
Джон стоял под высоким техасским небом, ветер трепал его волосы в этот холодный, хотя и солнечный День благодарения, но он ничего не чувствовал. Человек, называвшийся отцом, ушел из его жизни, вероятно, ушел навсегда. Сейчас у него в руке было все, что принадлежало Берту Колдуэллу. Сердце Джона охватила странная грусть. Когда-то этот человек любил его мать. У Джона сохранились смутные воспоминания, как его закаленный тяжелой работой на нефтяных вышках отец нежно обнимает ее, помнил его грубоватую любовь к нему. Их семья жила довольно счастливо. Но все это резко изменилось, когда Джону исполнилось четыре года, и теперь он понимал, что признание матери в супружеской неверности убило в Берте Колдуэлле мужа и отца, каким он мог бы стать для Джона.
А ведь все могло сложиться по-другому, если бы она призналась в этом только своему священнику.
Ступай себе с миром, папа.
Джон поставил кирпичи на место и отнес конверт с банкнотами и документы в дом. Деньги он потратит на расходы, а бумаги на дом отдаст в университет Лойола на хранение, пока не придет время расставаться со своим имуществом. Часть своих каникул ему придется посвятить тому, чтобы заколотить дом и перед отъездом отключить все коммуникации, — на этот раз уже навсегда, вдруг понял Джон и почувствовал, как больно кольнуло сердце.
Только вернувшись в кухню, он понял, что очень устал и хочет спать. На дорогу домой у него ушло двадцать четыре часа. Вчера после последней лекции его товарищ по занятиям кандидатов довез его на своей машине до Шривпорта, штат Луизиана. На свои последние деньги Джон купил билет и после четырех часов ожидания сел на автобус компании «Грейхаунд», который доставил его в Амарилло в семь утра. Поскольку Джон не получил ответа на свое письмо отцу, в котором сообщил о том, что собирается приехать на День благодарения, он позвонил домой, но ему также никто не ответил. Он передумал звонить Мейбл Черч, чтобы она забрала его. Когда дело касалось управления автомобилем, у тети Мейбл всегда возникали проблемы и она терялась, вливаясь в дорожное движение в Керси. Она бы ни за что не смогла найти автобусную станцию в самом сердце Амарилло в наиболее напряженные утренние часы, когда все едут на работу. Кэти уходила в «Беннис бургерс», а ее бабушку, мисс Эмму, хотя она и закрывала свою библиотеку на праздники, Джон все равно не мог просить об одолжении — ему не хотелось напрягать ее старенький ржавый «форд», чтобы тот проехал лишние пятьдесят миль и забрал его. Ему не оставалось ничего другого, как набросить на плечи свое пальто и отправиться в Керси пешком, положившись на Господа, чтобы тот помог ему на дороге и помог с попуткой, которая бы доставила его домой вовремя: он надеялся успеть к тете Мейбл на ужин по случаю Дня благодарения.
Джон ни о чем не беспокоился. Ранним утром было холодно, но с восходом солнца потеплело, а свежий воздух и тишина прерии были большим облегчением для него после долгих часов без сна в душном переполненном автобусе под чей-то храп, отрывистый кашель и плач детей. Он с удовольствием воспользовался возможностью оценить совершенство Господнего творения на просторах этой молчаливой местности. Осень в «Ручке сковородки» была его самым любимым временем года. Солнце, светившее на поменявшую свой цвет траву, превратило прерию в золотое море. От природы любознательная Кэти знала наизусть названия всех осенних цветов и цветущих кустарников «Ручки сковородки» и учила этому их с Треем. Куст индиго, полынь, желтые цезальпинии, желто-зеленая таволга… «Интересно, — подумал Джон, — помнит ли это Трей?» Она научила их массе вещей, о которых они никогда не слышали. Однажды он шел по кампусу мимо концертного зала и услышал доносившуюся из открытого окна мелодию пьесы Дебюсси «Лунный свет». Он остановился послушать, и все вокруг внезапно замерло. Он вспомнил, как Кэти играла им эту музыку на пианино в Первой баптистской церкви, пока они с Треем бросали друг другу футбольный мяч в центральном проходе между скамьями. Иногда она переходила на крещендо, и пущенный Треем мяч высоко взмывал вверх и парил, опускаясь точно в руки Джона, словно полет его был рожден гармонией этих звуков.
Интересно, а Трей, когдачто-то неожиданно напоминает ему о Кэти, так же, как и он, переживает эти моменты, от которых по-прежнему замирает сердце? Вспоминает ли он когда-нибудь это волшебство?
Джон страдал из-за отсутствия своего старенького красного пикапа и необходимости везде передвигаться пешком, но только не в такие дни, как сегодня. Величавость осенней степи и ощущение присутствия в таком месте Бога наполняло душу глубоким спокойствием и укрепляло его в решении принять послушничество в конце года. Когда он поступил в университет Лойола, то сначала планировал закончить его, может быть, даже устроиться на какое-то время на светскую работу, прежде чем настанет час принять свои обеты, но теперь Джон чувствовал, что готов сделать первые шаги к вступлению в религиозную жизнь уже сейчас, до получения диплома. Он основательно обговорил это со своим духовным наставником, и тот в конце концов со вздохом произнес:
— Джон, я должен был бы попробовать убедить тебя не сжигать за собой все мосты, которые могли бы позволить вернуться к своим первоначальным целям, и обычно я так и делаю, но в твоем случае вижу, что выбор другого пути был бы для тебя жизненно важной ошибкой.
Таким образом, Джон подал заявление и был принят в программу послушничества, первую ступеньку лестницы для человека, выбравшего для себя путь иезуита. Задача первых двух лет заключалась в том, чтобы помочь послушнику — путем интенсивных размышлений, оценок и открытий — подтвердить свое желание вступить в Общество Иисуса. И только по завершении этого двухлетнего периода послушник должен принять обеты нестяжательства, смирения и целомудрия, чтобы начать следующие шаги по направлению к посвящению в духовный сан. А весь процесс формирования и становления нового священника обычно занимал от двенадцати до четырнадцати лет.
«Господи, Джон, — откликнулась Кэти, когда он написал ей о том, сколько лет потребуется для реализации его плана, — за это время ты мог бы получить диплом доктора!»
Первый семестр его подготовки начнется в январе. Он едва мог дождаться этого.
Он прошел уже приличное расстояние и начал уставать, когда молитвы его были услышаны и появился автомобиль. Рядом с ним притормозила полицейская машина, и стекло со стороны водителя поползло вниз.
— Как насчет того, чтобы подъехать, Джон? — спросил шериф Тайсон.
От неожиданности сердце Джона пропустило один удар, но он спокойно ответил:
— Я бы не возражал. — И с благодарностью забрался в машину.
— Домой на День благодарения? — спросил шериф.
— Да, сэр. Спасибо, что сделали это возможным. Я уж начал было думать, что опоздаю на праздничный ужин к тете Мейбл. Когда я уезжал в Лойола, я продал свой грузовичок.
— Понадобилось немного денег дополнительно, так?
— Да, сэр.
— Полагаю, что твой отец в этом вопросе — слабая помощь?
Джон покраснел. Шериф Тайсон был невысокого мнения о его отце. Впрочем, для такого человека, как он, это было естественно.
— Да, сэр, но я справлюсь.
— Ты нормально устроился в Лойола?
— Да, сэр. Мне там все вполне подходит.
Деке Тайсон быстро взглянул на него.
— Я так и думал. Большинство народа у нас было в шоке, когда ты уехал в католический колледж. Напрасная трата времени, говорили они, но я думаю, что ты, вероятно, понимаешь, что делаешь.
Чувствуя себя неловко из-за того, что шериф не знал истинного положения дел, Джон принялся изучать пейзаж за окном.
— Спасибо, что доверяете мне.
— Но я вынужден задать тебе этот неизбежный вопрос. Не скучаешь по игре в футбол?
— Я бы соврал, если бы сказал, что нет.
Деке Тайсон криво усмехнулся.
— Мы этого сейчас не можем себе позволить, так?
— Не можем, сэр.
— Представляю, как ТД Холлу тебя не хватает.
— Похоже, он и без меня неплохо справляется.
— А что ты слышал об этом парне?
— Боюсь, что ничего.
— Никто здесь о нем тоже ничего не знает. Думаю, с Треем так: с глаз долой, из сердца вон. Не верю в то, что я единственный, кого этот человек здорово разочаровал. За те месяцы, что он уехал, его тетя Мейбл сильно сдала, как и мисс Эмма. Кэти Бенсон не вешает нос, доказывая, что она добросовестна и трудолюбива, каковой я ее всегда и считал, но ей будет очень тяжело. Все эти женщины будут очень рады увидеть тебя, Джон. По крайней мере ты составишь им компанию на эти праздники.
— Мне будет приятно встретиться с ними по возвращении домой, — сказал он.
Глядя на документы на дом, которые он держал в руке, Джон иронично вздохнул. Сейчас было начало двенадцатого. Пустой желудок голодно урчал, очень хотелось принять горячий душ и немного вздремнуть, но слова шерифа Тайсона насчет Кэти встревожили его. Он даст знать тете Мейбл, чтобы ждала его к ужину, а потом позвонит мисс Эмме, чтобы узнать всю правду о том, как идут дела у ее внучки. В письмах от Кэти ничего не говорилось о трудностях сложившейся ситуации. Она лишь сообщала о всяких забавных событиях и людях из их города. Недавно она написала ему: «Две недели назад кто-то срезал висячий замок на воротах Губерта Мейсона и украл у него со двора его безумного ирландского сеттера. Мы все очень удивлялись, кому могло понадобиться воровать его, поскольку Спринкл — самая бестолковая шавка, какую себе только можно представить. Короче, вчера Губерт, вернувшись домой, обнаружил свою собаку снова у себя во дворе, а на воротах висел новый замок».
Весь негатив в ее письмах касался плачевного состояния местной экономики, отсутствия шансов у «Рысей» выиграть чемпионат округа и артрита, от которого страдал Руфус.
— Нет, Трей на День благодарения не приедет, — ответила на его вопрос тетя Мейбл. — Товарищ по команде пригласил его провести эти праздники с ним и его семьей. Я ужасно раздосадована, но, думаю, этого следовало ожидать, так что мы будем очень рады вас видеть.
Его охватила волна разочарования, но и еще одно неприятное чувство укололо его. Другой товарищ по команде…
— Я приду обязательно, тетя Мейбл, — сказал он, — но вот папа прийти не сможет. Я вам потом все объясню.
— Что ж, тогда будут только ты, Эмма и Кэти, а кроме того, по настоянию Эммы придет еще один неожиданный гость.
— Кто это?
По ее тону Джон легко представил себе гримасу, появившуюся на лице тети Мейбл, когда она произнесла:
— Оделл Вулф.
Усмехнувшись, Джон повесил трубку, и на сердце у новоиспеченного кандидата в священники потеплело. «Как это здорово с вашей стороны, мисс Эмма!» — подумал он. «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» — это кредо иезуитов. Он набрал номер Эммы.
— Отвечая на твой вопрос, Джон, могу сказать, что Бенни прекрасно отнесся к ней, делая скидку на ее беременность и всячески учитывая это. Его доброта, разумеется, заставляла ее работать гораздо больше, чтобы не могло показаться, что она пользуется своим положением. Бенни обожает ее, и все это знают, так что посетители держат язык за зубами. Но реакцию некоторых других жителей города принять трудно, особенно это касается матерей ваших одноклассниц. Знаешь, жалость в такой же степени неприятна, как и осуждение, и, конечно же, Кэти во многом потеряла то уважение, которым пользовалась, но она не вешает нос.
Джон больно закусил губу, представив себе то пренебрежительное обхождение, о котором говорила Эмма. Мать Сисси Джейн давно обижалась на Кэти за то, что та заняла первое место в школе по красоте и уму, на котором долго пребывала ее дочь. Поэтому она и ей подобные, чьи дети поступили в колледж, естественно, были просто в восторге, узнав о затруднительном положении, в котором оказалась Кэти.
— Насколько я понимаю, на ужине будет Оделл Вулф. Как это произошло?
— Ну, частично это связано со мной. Уже много лет Оделл, приведя себя в порядок, по понедельникам приходит в библиотеку, чтобы почитать в угловой кабинке. Когда-то давно я обнаружила его утром у задних дверей и могу с уверенностью сказать, что в тот момент он подумал, что его прогонят, но вместо этого я спросила, не хочет ли он войти. С тех самых пор по понедельникам — и только! — он приходит вскоре после открытия библиотеки, и я даже перестала запирать дверь. Я оставляю немного еды на столе, где Вулф обычно сидит и, согнувшись, читает журналы, газеты и разные справочники. Он приходит и уходит через заднюю дверь и сразу исчезает, когда в библиотеку является кто-то еще. Говорит он мало, и я о нем почти ничего не знаю, но всегда нахожу на столе записку с благодарностью.
— Вы сказали «частично». Значит, есть еще причина? — напомнил ей Джон.
— Это имеет отношение к Кэти. Она как-то увидела, что Бенни дает еду Оделлу через заднюю дверь своего заведения, и взяла этот труд на себя, готовя для него его порцию и отдельно добавляя еще объедки для его собаки. Он о Кэти очень высокого мнения, и у меня такое ощущение, что, если бы кто-то вздумал обидеть мою внучку, ему пришлось бы иметь дело с кнутом Оделла.
— А как Кэти себя чувствует?
— Растолстела, говорит, а в остальном вполне хорошо. Она будет рада увидеть тебя, Джон. Ей нужно с тобой кое-что обсудить, и, полагаю, ты будешь рад услышать это.
Джон уловил в голосе Эммы нотки сдерживаемого возбуждения.
— Намекните хотя бы, о чем речь.
— Нет, я и так сказала слишком много, но это тебя точно очень обрадует.
— Жду не дождусь.
Джон положил трубку на место, чувствуя, как в нем, словно рассеявшийся уже было призрак, вновь восстает подавленное состояние. Что это за прекрасная вещь, которую Кэти хочет с ним обсудить и которая сделает его счастливым? Может быть, кто-то из богатых людей — например, жена тренера Тернера — предложил направить Кэти в медицинскую школу? Может быть, в ее жизни появился новый мужчина. Он не мог себе представить, что она могла в кого-то влюбиться так быстро, но предполагал, что такое вполне вероятно. Или же — слава Богу! — это, может быть, как-то связано с Треем. Наверное, Трей говорил с ней о том, чтобы снова быть вместе…
Мысль об этом последнем «может быть», выгодно отличавшемся от всех других, подняла настроение, и под душем он даже начал напевать. Только когда Джон уже выключил воду, надежда его растаяла. Если бы насчет Кэти и Трея все было правдой, почему тогда ТД не приехал домой на День благодарения?
Глава 31
Кэти перевернула табличку с надписью «ЗАКРЫТО» наружу и заперла замок на «Беннис бургерс». Закрыв глаза, она обхватила свой большой живот руками и устало прислонилась спиной к двери, чтобы унять боль в пояснице. Ей казалось, что посетители никогда не закончатся, а ей еще нужно помыть посуду и вытереть столы, прежде чем можно будет позвонить бабушке, чтобы та забрала ее домой, и отметить наконец День благодарения.
— Я слышу, как ты вздыхаешь, девочка, — мягко произнес Бенни.
Кэти встрепенулась и открыла глаза. Из кухни вышел Бенни, неся впереди свой животик, спрятанный под фартуком.
— Просто делаю дыхательные упражнения, — сказала она.
— Я хочу, чтобы ты сделала нечто большее. Я хочу, чтобы ты на сегодня закончила. Иди домой, ляг и подними ноги повыше. Я тут сам управлюсь.
Милый Бенни. В кухне царил полный беспорядок. Несколько дней назад он уволил посудомойку, укравшую недельный запас булочек для гамбургеров, а теперь еще и проблемы со вторым официантом Ромеро, который сегодня утром вообще не вышел на работу. На витрине снова появилось объявление «Требуются помощники», и, хотя исчезновение Ромеро, в смысле экономии, было хорошо для Бенни, Кэти чувствовала, как ее тело бессильно обмякает от одной мысли, что теперь они сами — вдвоем! — будут обслуживать всю эту толпу с восьми утра до девяти вечера.
Кэти сдерживалась, чтобы не прижать руки к спине, но, Господи, как же она устала — ее сынишка был особенно буйным сегодня, и ноги, в которых больно пульсировала кровь, казалось, горели огнем.
— Если я не помогу тебе, ты пропустишь игру «Техас»—«Аграрии» по телевизору.
— Мне незачем смотреть игру по телевизору. У меня же есть радио, разве не так? Иди и звони своей бабушке.
— Я еще успею протереть столы, пока она доберется сюда, — сказала Кэти, очень благодарная ему за возможность наконец присесть, чтобы далее дискутировать по этому вопросу.
Даже уйдя отсюда, она будет скучать по Бенни и переживать за него, как он поведет свой бизнес без ее помощи. Он уже сейчас работал на износ и был настолько втянут в ежедневную жестокую борьбу, пытаясь держать свой бизнес на плаву, что у него не было ни времени, ни сил, ни денег, чтобы рассматривать какие-то улучшения, которые могли бы увеличить его доходы.
Но она не могла ставить трудности Бенни выше необходимости обеспечить лучшую жизнь собственному сыну. Благополучие ее ребенка было сейчас самой важной — и единственной — ее заботой. Ей придется отодвинуть в сторону личные желания. В годы своего формирования дети нуждаются в том, чтобы у них были оба родителя. Трей сам был этому лучшим примером. Сыновья нуждаются в отцах, которые бы любили их, воспитывали и учили всему так, как это могут сделать только мужчины, и кто мог быть для этого более подходящим человеком, чем Джон Колдуэлл? Джон любит ее, и у нее не было ни малейшего сомнения в том, что со временем она тоже полюбит его так, как он того заслуживает. Его просто невозможно не полюбить. Она только переживала по поводу своих способностей быть женой служителя Церкви, потому что, хотя женитьба и не позволит Джону стать священником, он, безусловно, захочет строить свою карьеру на службе у Церкви. Когда они с бабушкой обсуждали этот вопрос, Эмма спросила ее:
— А что, если Джон не захочет отказаться от принятия духовного сана, чтобы жениться на тебе?
Кэти бросила на нее снисходительный взгляд знающего человека, который смотрит на того, кто не в курсе.
— Бабушка, Джон стал строить планы насчет вступления в сан только после того, как я отказалась выйти за него.
Кэти не только не поделилась с Джоном содержанием той статьи, которая объясняла поведение Трея, но и не собиралась этого делать.
— Я что-то не понимаю, — сказала Эмма, когда Кэти сообщила ей, что хочет сохранить эту информацию при себе. — Что мешает тебе показать эту статью Джону сейчас, когда ты уже решила выйти за него замуж? — Для большего эффекта она сопроводила этот вопрос одним из своих пронизывающих взглядов.
— Я не хочу, чтобы он считал это причиной моего решения выйти за него замуж, — заявила Кэти.
— А разве это не так?
— Я сама не знаю. Знаю только, что Джон — хороший человек, который будет моему сыну хорошим отцом.
Разумеется, они не смогут утаить от ребенка всю правду об отцовстве, когда тот достаточно подрастет, чтобы все понять. Наверняка этот факт откроется случайно, и мальчик узнает, что его отец бросил маму, когда он еще был в ее утробе. Но Джон обязательно уладит эту ситуацию с присущей ему мудростью и тактом. А как Трей будет объяснять свою версию происшедшего, если все это дойдет до прессы, пусть уже думает кто-то другой.
Кэти решила, что удобнее всего сделать Джону это предложение сегодня вечером после ужина. У нее не будет времени увидеть его до того, как они с Эммой отправятся к тете Мейбл. Завтра ей нужно на работу, а вечером Джон пойдет на мессу. Она дождется момента, когда они останутся вдвоем, и обговорит с ним этот вопрос на диване-качелях на веранде дома ее бабушки.
Вытирая последний стол, расставляя по местам соль, перец и бутылочку с кетчупом, вынимая из меню вставку со специальным предложением ко Дню благодарения, через большое окно передней витрины она увидела, как подъехал «форд». Она должна была бы испытывать чувство облегчения, что скоро Джон заберет ее отсюда, но сердце все же не могло переключиться на радостное настроение. Насколько же по-другому складывается ее жизнь по сравнению со всеми ее планами! Лаура Райнлендер, которая сейчас уже совсем освоилась в Южнокалифорнийском университете, писала ей о своей учебе на подготовительном медицинском отделении и сочувствовала Кэти, которой так не повезло. В то же время подруга испытывала явное удовлетворение, потому что у нее самой все складывается именно так, как она мечтала. Конечно, оставался шанс вернуться на этот путь позже, но Кэти уже очень сомневалась в этом. На первое место выйдет работа Джона — одному Богу известно, где это будет происходить, — со скромным достатком и мизерной возможностью получить диплом врача.
Пока Мейбл разливала кофе, Эмма резала тыквенный пирог. Никогда прежде у нее не было такого невеселого Дня благодарения, а внутренний голос подсказывал, что к концу дня будет еще хуже.
— Ты думаешь, все захотят, чтобы на пироге были выложены взбитые сливки? — безразличным, каким-то пустым голосом спросила Мейбл.
— А что, это имеет какое-то значение?
— Абсолютно не имеет. Выкладывай.
Они были такими добрыми подругами, что в уединении кухни Мейбл ни одна из них не могла представить в роли своей напарницы кого-то другого. Их маски слетали, только когда женщин одолевала усталость, и в свои семьдесят три после долгого напряженного дня Мейбл как раз достигла предела, за которым заканчивалась ее сердечность. В этом году из соображений экономии она готовилась к Дню благодарения сама, без помощницы, которую всегда приглашала на такие случаи. К усталым морщинам на ее лице добавлялась и эмоциональная боль. Эмма знала, что Мейбл очень переживает из-за того, что Трей не приехал домой на День благодарения. Как он мог так по-свински обойтись с женщиной, которая столько для него сделала? Впрочем, они, конечно, все понимали. У Трея Дона Холла просто кишка тонка, чтобы смотреть в глаза Кэти и Джону, а также ей, Эмме Бенсон, — так что черт с ней, с тетей Мейбл.
— Я останусь после ухода гостей и помогу вымыть посуду и собрать еду, Оладушек, — сказала Эмма, вспомнив старинное прозвище, которое дала подруге еще в детстве. — Ты и так уже предостаточно потрудилась, чтобы организовать этот большой ужин по поводу Дня благодарения.
— Ты сама прекрасно все понимаешь, Эмма Бенсон, но, тем не менее, врешь, как будто специально нанялась. Этот ужин обернется бедой.
Эмма вынуждена была согласиться. Отступление в меню (Мейбл готовила ужасно) было полностью виной Эммы, и все в основном из-за списка приглашенных. Им нужно было просто приготовить еще один прибор для Оделла Вулфа. Они хотели, чтобы Вулф чувствовал себя здесь желанным гостем, но в галстуке и плохо сидящем на нем костюме, который не годился даже для распродажи подержанных вещей, он испытывал одну лишь неловкость. С момента приезда в этот дом несчастный Вулф сидел в постоянном страхе, чтобы неуклюжим движением не сломать одну из безделушек хозяйки или чтобы случайно «не выпустить газ», как язвительно называла это Мейбл.
Приглашение отца Ричарда было еще одной ошибкой. Женщины были шокированы, когда узнали, что Берт Колдуэлл покинул Керси, даже не попрощавшись с сыном и друзьями. Вместо Берта Эмма предложила пригласить отца Ричарда, и, к их удивлению, он с готовностью согласился. Эмма подозревала, что у него были свои планы, но он их поменял, когда узнал, что за столом у Мейбл будет присутствовать его новообращенный. Женщины их прихода никогда не позволяли своему священнику обедать в одиночку на День благодарения.
Она пожалела о своем предложении в тот же миг, как только отец Ричард появился в дверях. Он приехал последним. Все собравшиеся уже поздоровались и пообщались; Джон, как всегда, был очень мил, стараясь сделать так, чтобы Оделл чувствовал себя одним из них, и при этом выглядел таким высоким и пронзительно красивым, что Мейбл сказала:
— Джон, я официально заявляю, что, когда ты станешь священником, я буду называть тебя Отец Какая Жалость. — Но когда они с Кэти обнялись, внутри у нее похолодело.
— Привет, Кэти, — произнес Джон ностальгическим тоном человека, который встретился со своей давней утраченной любовью, но сердце которого теперь занято. Эмма надеялась, что это ей только показалось, но нет, юноша действительно смотрел на ее внучку иначе по сравнению с тем, как это было четыре месяца назад, до отъезда в университет Лойола. Он искупался в крови священного агнца. Вокруг него витала почти видимая духовная аура, ставшая еще более заметной, когда в своем клерикальном костюме со стоячим воротничком пришел отец Ричард и монополизировал Джона на всю часть вечера, пока гости ели артишоки, макая их в клюквенный соус. Эти двое довольно пожимали друг другу руки и хлопали один другого по плечу, словно конспираторы, совершившие успешный государственный переворот.
Эмма обратила внимание на то, что и Кэти тоже заметила эту перемену в Джоне. Когда же он с большим энтузиазмом объявил, что в январе принимает послушничество, Эмма увидела, как надежда на светлое будущее увяла в глазах ее внучки, словно подснежники в конце весны. С этого момента Кэти почти все время молчала. Время от времени, когда Джон в ходе обмена энергичными репликами с отцом Ричардом бросал на нее извиняющиеся взгляды, как бы прося простить его за все эти разговоры, она понимающе улыбалась ему. Святой отец и Джон вежливо пытались втянуть в беседу и остальных, но Эмма чувствовала, что по сравнению с этими членами привилегированного клуба все они — люди посторонние.
Неся поднос с пирогом в гостиную, она услышала, как Джон спросил Кэти:
— Я еще увижу тебя сегодня попозже?
— Да, конечно. Я займу тебе место на качелях на веранде у крыльца. Руфус тоже будет рад видеть тебя там.
— И там ты хочешь обсудить со мной что-то такое, что сделает меня очень счастливым?
Внучка бросила на Эмму осуждающий взгляд.
— Бабушка, что ты уже успела рассказать Джону?
— Я сказала ему лишь то, что он только что сказал тебе, — призналась Эмма и пристально посмотрела на Кэти, как бы напоминая ей о ее первоначальном намерении. Но, когда она положила перед внучкой кусок пирога, у нее появилось ощущение, что Джон никогда не услышит тех слов, которые Кэти собиралась сказать ему на диване-качелях на веранде.
Был уже поздний вечер, когда Эмма завела свой «форд». После того как все до последнего бокалы «баккара» и тарелки «ленокс» были перемыты, вытерты и поставлены в застекленную горку, они с Мейбл наконец присели и допили бутылку вина. Отец Ричард подвез Кэти и Джона до дома Эммы, и «форд» остался ей. Но Эмма домой не торопилась.
— По крайней мере хоть одна приятная вещь произошла за сегодняшний вечер, — заметила Мейбл.
— Что же именно?
— Отец Ричард предложил продать тебе приходской автомобиль, а Оделл пообещал договориться, чтобы «форд» купили на металлолом. Ты получишь новые колеса и еще немного наличных, чтобы эти колеса переобуть.
— Подержанные колеса, Мейбл.
— Знаешь, Эмма, как говорится, дареному коню…
— Верно. Это было ужасно мило со стороны жены тренера Тернера подарить нашему приходу свой нынешний «лексус». Я понимаю, конечно, что себе она каждый год покупает новый.
— Не уверена, что на следующий год Флора опять поступит так же. Она очень тяжело пережила утрату своей дочери. Не люблю говорить дурное о мертвых, но своей смертью она может раньше времени свести мать в могилу, чего едва не сделала при жизни. Трудно себе представить, как у таких хороших и славных родителей, как Тернеры, могло появиться такое дитя, — сказала Мейбл. — Просто какое-то исключение из всей теории наследственности.
— А может, и нет тут никакого исключения, — ответила Эмма. — Тара могла унаследовать свою сексуальную распущенность от кого-нибудь из бабушек с дедушками.
Только такая теория могла объяснить феномен Кэти. Эмма наконец сообразила, откуда у ее внучки такая удивительная сила духа, решимость и целостность характера. Она вся пошла в свою бабушку, а не в отца. Слава Богу, Кэти избежала этого проклятия в виде язвительного языка своей бабушки, но зато Эмма полагала, что, возможно, причастна к той внутренней силе, которая была свойственна ее внучке. Эмма считала это не бахвальством, а просто признанием истинного положения дел. Поэтому-то она и полагала, что Кэти ничего не скажет Джону сегодня вечером.
— Итак, давай наконец поговорим о том, что сделает меня счастливым, Кэти. Я уже не могу больше ждать.
Они сидели на веранде на качелях, а между ними на одеяле устроился Руфус. Пес так радовался появлению Джона, что у него обострились артритные боли в ноге. Сейчас он лежал, блаженно закрыв глаза, пока Джон чесал его за ухом.
— Ты спрашивал меня, как я планирую назвать ребенка, — сказала Кэти.
— Ну да.
— Я бы хотела назвать его Джон, если ты не имеешь ничего против.
Джон обернулся к ней, от удивления приоткрыв рот.
— Что ж, Кэти… У меня просто нет слов. Сказать, что это для меня большая честь, недостаточно. Ты уверена, что поступаешь правильно?
— Уверена. Я не знаю никого, кто был бы больше достоин того, чтобы в его честь назвали ребенка, но…
— Что «но»?
— Я не приняла в расчет, что тебе может не понравиться… что твоим именем назовут сына Трея.
Он отвел ее сомнения взмахом руки.
— Забудь об этом. Я в восторге. У меня такое ощущение, что он частично и мой, я сейчас ближе чем когда-либо к тому, чтобы иметь своего сына.
— А ты будешь его крестным отцом?
— Это двойная честь. Тогда я ближе, чем когда-либо, подойду к тому, чтобы стать отцом. — Он через Руфуса протянул открытую ладонь к ее выпуклому животу. — Можно?
— Тебе можно.
Он положил растопыренные пальцы на ее живот и низко наклонил к нему голову.
— Ты слышал это, малыш? Я буду твоим крестным отцом.
Она смотрела на кудрявую каштановую шевелюру, и ей до боли хотелось прижать его голову к своей груди и прошептать: «Не уходи, Джон, не уходи. Останься, женись на мне и воспитай моего ребенка как своего сына».
— Джон… — после небольшой паузы произнесла она. — Ты уверен, что хочешь отказаться от возможности иметь жену и детей, чтобы… чтобы сделать то, что собираешься сделать?
Он выпрямился.
— Последующие несколько лет мне все расскажут, Кэти. В этом-то и заключается смысл послушничества — выяснить, что представляет собой жизнь и служение в Обществе Иисуса и какие жертвы я должен буду принести. А в данный момент я знаю наверняка, что еще никогда в жизни не был более уверен в том, что принял для себя правильное решение. Я никогда не был так счастлив. Независимо от того, удастся ли мне стать иезуитом или нет… — Он пожал плечами. — Поживем — увидим.
— О, ты обязательно добьешься своего, — сказала она.
В ее голосе он услышал что-то такое, что заставило его обнять ее за плечи. Руфус вопросительно взглянул на него — почему он перестал чесать его за ухом?
— Что такое, Кэти? Я же чувствую, что что-то не так. Ты не рада за меня?
В темноте она отчаянно пыталась сдержать выступившие слезы.
— Конечно, я рада за тебя, Джон. Просто… но думаю, что мне одновременно и грустно тоже. Когда мы с тобой теперь увидимся, если у тебя здесь уже нет ни отца, ни дома, куда можно было бы вернуться? Ты сказал, что этим летом будешь заниматься миссионерством… а потом и каждое следующее лето, пока тебя не посвятят в духовный сан.
— Мы с тобой увидимся, как только у меня появится первая же возможность вернуться, Кэти. Здесь мой дом. А моя семья — это ты. Ты, твоя бабушка, твой ребенок и тетя Мейбл. Никогда не забывай об этом, как бы далеко и надолго меня ни забросила моя служба. А я этого точно не забуду.
Она повернулась и посмотрела на него. В темноте по профилю его лица и развороту плеч его можно было бы принять за Трея.
— Ребенок должен родиться в феврале, к Дню святого Валентина, — прошептала она. — Помолишься тогда за нас обоих?
Он сжал ее плечо.
— Ты всегда в моих молитвах.
Наконец наступило время уходить. Ночь становилась все холоднее, а утром ей нужно было рано вставать, чтобы открывать заведение и кормить толпу посетителей завтраком. Она пробудет у Бенни до закрытия. У Джона завтра будет целый день на то, чтобы закрыть перед отъездом свой дом. В пятницу он пойдет на вечернюю мессу в церковь Святого Матфея; а еще ему пришлось с неохотой принять приглашение на ужин от Лу и Бетти Харбисон из Дэлтона. Джон рассказал ей, что именно они, а не отец Ричард сделали заказ, чтобы ему по почте прислали каталог университета Лойола. Они встретятся с ней в субботу у Бенни, после чего отец Ричард отвезет его в Амарилло, где Джон уже пересядет на автобус до Нового Орлеана. Она стояла на крыльце и махала Джону рукой, пока он не скрылся за углом. Руфус сидел возле ее ноги; пес не побежал за ним, как будто понимал, что туда, куда ушел он, следовать нельзя.
Глава 32
— Бенни, нам нужно поговорить, — сказала Кэти.
Она пристроила свое потяжелевшее тело на шаткую скамью возле столика и похлопала рукой по сиденью рядом с собой. В восемь вечера в понедельник после Дня благодарения в «Беннис бургерс» было пусто. В пятницу объявился Ромеро, который сообщил, что нашел место разнорабочего на нефтяных приисках, так что в субботу он работает последний день. Его кузен Хуан сейчас свободен, и Бенни может нанять его, если хочет. У владельца «Беннис бургерс» не было другого выхода, кроме как взять на работу этого Хуана, который начнет с понедельника.
— Ох-хо-хо, — вздохнув, произнес Бенни. — Не нравится мне такое начало.
Кэти сразу перешла к делу.
— Бенни, не мне тебе объяснять, что это место теряет свои позиции. Мы должны что-то предпринять, чтобы привлечь сюда более кредитоспособных клиентов, чем подростки и этот клуб любителей кофе с пончиками.
— И как же, милая дамочка, я должен сделать это, не имея ни денег, ни людей, которые бы это выполнили?
— Об этом я и хочу с тобой поговорить.
Ее слова вызвали у него раздражение, что случалось довольно редко. Бенни относился к своему заведению, как мать относится к своему дитяти. Сам он мог говорить о его недостатках, но для всех остальных такие вольности были непозволительны.
— Прости меня, Бенни, но, если не предпринять чего-то, чтобы поддержать твой бизнес, ты просто пойдешь по миру.
— Прорвемся. Мы всегда прорывались, но… Насколько я понимаю, ты не стала бы поднимать эту проблему, если бы у тебя не было готового решения.
Кэти слегка улыбнулась ему. Он знал ее уже достаточно хорошо.
— Хочу сделать несколько предложений.
— Я весь внимание.
Идея пришла к ней вчера, когда она увидела, как ее бабушка поджаривала свои кукурузные хлебцы, чтобы подать их с ветчиной и тушеной зеленью турнепса. Воскресенье был единственным днем, когда они могли вместе поесть. Кэти всегда поражалась тому, как столь простые ингредиенты и незамысловатый способ приготовления могли превратиться в такой деликатес, как кукурузные хлебцы «на горячей воде», которые делала ее бабушка. Готовилось это блюдо элементарно: в миску с подсоленной кукурузной мукой лился кипяток, и одновременно размешивалась масса до получения консистенции кашицы, после чего тесто столовой ложкой порциями бросалось в горячий жир и обжаривалось. В результате получались тонкие лепешки, мягкие внутри и с хрустящей корочкой снаружи, есть которые было настоящим наслаждением.
— Твой дедушка любил повторять, что готов пройти сто миль, чтобы поесть мои кукурузные хлебцы на кипятке, — в очередной раз заявила Эмма. — Так выяснилось, что на самом деле этого мужчину соблазнила жениться на мне не моя любовь, а моя стряпня.
— Ты готовишь лучше всех в нашем округе, это все знают, — с почтением в голосе произнесла Кэти, вспомнив, как Трей надеялся, что она в будущем научится готовить, как ее бабушка.
Кэти следила за тем, как Эмма вытаскивает хлебец из сковородки, и перед ее глазами возник новый облик «Беннис бургерс».
— Бабушка, ты навела меня на одну идею! — воскликнула она тогда. — Скажи мне, что ты о ней думаешь.
Эмма внимательно выслушала ее. Когда Кэти закончила, она возбужденно сказала:
— Это может быть ответом на наши молитвы, Кэти. Почему мы должны потерпеть неудачу? Давай сделаем это! У меня в библиотеке накопился целый месяц отгулов, и поэтому я могу начать прямо сразу.
— Посмотрим, что на это скажет Бенни.
Но сначала, решила она, нужно проработать еще один полет фантазии. Покончив с едой, Кэти заявила, что хочет прогуляться.
— День такой замечательный, золотой, а мне нужно двигаться.
— Как будто тебе на неделе не хватало движения, — фыркнула Эмма.
— Я недалеко, — заверила бабушку Кэти.
Место назначения находилось через две улицы и два пустующих участка отсюда. Если бы Мейбл оставалась в своей кухне, она бы увидела Кэти и наверняка удивилась, куда это она отправилась, потому что в тупике на их улице находился всего один дом, да и тому нечем было привлечь глаз прохожего.
Когда Оделл Вулф открыл дверь, его брови полезли на лоб, спрятавшись под копной нестриженых волос.
— Мисс Кэти! Что вы здесь делаете?
— Я пришла к вам, мистер Вулф. Можно мне войти?
— Внутрь? Вы хотите войти в мой дом?
— Да, прошу вас. У меня есть для вас предложение.
Оделл Вулф отступил в сторону, явно занервничав при слове «предложение».
Кэти улыбнулась.
— Это не то, о чем вы подумали.
— О нет, что вы, мэм, ни о чем я не подумал…
— Речь пойдет о том, чтобы предложить вам работу.
— Работу? Кто же это, интересно, хочет взять меня на работу?
— Для того я и пришла, чтобы обсудить это с вами.
И теперь Кэти должна была услышать, что думает о ее плане Бенни.
— Что, если мы расширим меню так, чтобы оно включало также ленч по-домашнему и такие обеденные блюда, как мясной рулет, жареная курица, ростбиф со всякими гарнирами и приправами?
Бенни бросил на нее разочарованный взгляд.
— А когда сделаем это, почему бы нам не подавать ко всему этому французские вина и импортное пиво? — Он широким жестом обвел свое неказистое заведение. — А там еще добавим птифур и пирожные с взбитыми сливками, так?
— Я серьезно, Бенни. Ты сам еще не устал от скудных доходов и ненадежных помощников?
— Единственный способ разрешить проблему — продать это место.
— И кто его купит?
Бенни пожал плечами, и уголки его губ скорбно поползли вниз. Кэти не отступала.
— Что, если мы найдем хозяйку, которая обеспечит нам такую домашнюю еду, и откажемся от того, чтобы подавать только завтраки и гамбургеры?
— И кто это может быть?
— Моя бабушка.
От изумления Бенни откинулся на спинку скамьи.
— Эмма Бенсон будет готовить здесь?
— Она сказала, что будет это делать с удовольствием. Она в любом случае вынуждена в конце декабря уйти на пенсию с должности библиотекаря и уже сейчас переживает, что будет делать со своим свободным временем, пока не родится мой ребенок. Мы, признаться, все продумали. Мы будем брать младенца с собой на работу. Мы сможем устроить его в твоей конторе за кухней. И еще одно предложение. Я бы хотела нанять Оделла Вулфа в качестве мойщика посуды и привратника.
У Бенни отпала челюсть. Он ошарашенно уставился на нее, выкатив глаза. Наконец ему удалось выдавить:
— И… к-как я буду п-платить этим людям?
— Ты не будешь — по крайней мере сначала. Моя бабушка заверила меня, что готова несколько месяцев поработать бесплатно. Если дело пойдет, ты будешь платить ей соразмерную зарплату, увеличивая ее по мере роста твоих доходов. То же самое касается и Оделла Вулфа. А до тех пор он будет работать за трехразовое питание и объедки для своей собаки.
— Так ты уже с ним разговаривала? — Бенни пораженно смотрел на нее.
— Разговаривала. Он поддерживает это предложение и даже очень доволен, между прочим. И не беспокойся, что он будет выглядеть как бездомный бродяга. Он приведет себя в порядок. Видел бы ты его в прошлый четверг у мисс Мейбл.
Бенни поскреб рукой свою бороду.
— Ладно, все это звучит очень здорово, Кэти, но как мы будем конкурировать с кафе Моники? Она уже давно работает с предложением домашней еды. Наш городок недостаточно большой, чтобы хватило места для двух кафе, которые подают одно и то же.
Бенни имел в виду кафе «У Моники», которое находилось на другой стороне площади перед зданием суда. Их главная фишка состояла в утверждении, что они — единственное в городе заведение, где можно поесть «домашнюю еду». С точки зрения Кэти, это было в принципе неправильное определение. Люди, знающие толк в еде, могли бы сказать, что рекламируемая в этом кафе выпечка, а также соусы и подливки были сделаны из купленных в магазине полуфабрикатов, их рыба в панировке и жареные куриные стейки готовились из замороженных продуктов, а «натуральные бифштексы на углях» сохранили следы гриля, полученные еще до упаковки, и просто разогревались в микроволновке.
— Единственное, что есть «домашнего» в их меню, — заявила Кэти, — это то, что они открывают заранее приготовленную еду на своей территории, в месте продажи. А наша будет готовиться из натуральных ингредиентов с нуля. Мы будем использовать свежие продукты, свежее мясо. Поверь мне, люди почувствуют разницу. И второе: мы изменим часы работы. Пусть Моника кормит их завтраками. А мы будем открываться к ленчу и обеду…
— Задержись в этом месте на минутку, дорогуша. — Бенни предостерегающе поднял руки, словно пешеход, пытающийся остановить транспорт во время перехода улицы в неположенном месте. — А как же мои любители утреннего кофе?
Кэти вздохнула, понимая, что сейчас ей предстоит ступить на зыбкую почву. После тонкой струйки посетителей, приходившей к ним завтракать, остальными их клиентами были мужчины, в основном пенсионеры, которые полдня отирались возле стойки, исключительно чтобы почесать языком со своими приятелями, и редко оставляли здесь больше, чем стоимость чашки кофе и пончика. Это был целый ритуал, который они поддерживали годами, и Бенни считал их всех своими друзьями.
— Бенни, чтобы это работало, мы должны быть закрыты по утрам, иначе у моей бабушки не будет времени для приготовления еды. Это также даст тебе несколько дополнительных часов на то, чтобы привести в порядок бухгалтерию, убрать помещение, отправить кого-то с поручениями по бизнесу, — короче, у тебя появится необходимое дополнительное время, которого в твоем рабочем дне сейчас нет.
— А как насчет старшеклассников нашей школы? Это место будет для них уже не таким, как раньше.
— Верно.
Кэти понимала, что сейчас она пытается сломать сложившуюся традицию. Пойти в «Беннис» во время перерыва, чтобы поесть гамбургеров с картошкой фри, было давним и проверенным временем обычаем, к которому все школьники мечтали подключиться, когда станут старшеклассниками, и никакие доводы их родителей насчет антисанитарных условий не могли их остановить.
— Но что ты будешь делать без них летом? — возразила она.
Бенни задумчиво почесал свой небритый подбородок, и Кэти поняла, что ее аргументы начинают действовать.
После некоторой паузы, отпущенной на размышления, он сказал:
— А ты что будешь с этого иметь, дорогая моя, кроме чаевых и минимально оплачиваемой работы?
— Если дела пойдут лучше — более высокое жалованье и право голоса в бизнесе. Это означает, что я хочу получить от тебя гарантию, что ты будешь внимательно прислушиваться ко всем моим другим предложениям относительно улучшения этого бизнеса.
Бенни с сомнением посмотрел на нее.
— Какие еще другие предложения? Например?
Кэти решила ковать железо, пока горячо.
— Все помещение нуждается в основательной чистке. Предлагаю закрыться на неделю и хорошенько проветрить его и выдраить снизу доверху — окна, полы, стены, кухню и туалеты. Если поможет кузен Ромеро, нас будет уже пятеро. Даже Мейбл Черч не откажется помочь нам. Бенни… — Она положила ладонь ему на руку и тихо добавила: — Мы хотим, чтобы это стало местом, куда люди захотят привести свои семьи… где парочки будут назначать свидания.
Она на мгновение умолкла, понимая, что он и сам знает, почему в данный момент никто не торопится пачками заказывать из залапанных жирными пальцами меню гамбургеры из мороженого мяса, которые подаются на липкие столы у грязных окон.
— Эта неделя также даст нам время связаться с поставщиками продуктов и свежих овощей, а бабушка составит меню своих блюд, — продолжала Кэти. — Конечно, тебе придется пожертвовать выручкой и это отразится на твоем балансе, но в конце концов — я убеждена в этом! — ты сам увидишь, что время наведения порядка в закусочной будет той инвестицией, которая позже принесет большие дивиденды. Этому городу просто необходимо такое заведение, о котором я тебе рассказываю.
— Думаю, я мог бы закрыть заведение на несколько дней, но… — Он горестно взглянул на нее. — А когда мы вновь откроемся, меня уже не будут пускать в кухню?
— Ты должен быть настоящим владельцем заведения! — воскликнула Кэти. — Будешь ходить везде, общаться с людьми, чтобы они чувствовали, что им здесь рады.
— Но ведь галстук мне носить необязательно, верно?
Она рассмеялась.
— Нет, но вот фартук будет тебе к лицу. И еще кое-что… — Кэти сделала паузу. Следующее ее предложение было самым коварным. — Подумай над тем, чтобы изменить название, — пусть будет просто «У Бенни».
Она ожидала, что он будет спорить, но, к ее удивлению, Бенни ответил:
— Думаю, я могу сделать и это тоже.
Кэти распирало от восторга за одержанную победу.
— Ты хочешь сказать, что на все согласен?
Бенни пожал плечами.
— А что мне еще остается делать? У меня ведь не так уж много вариантов, верно? Но ты должна знать, маленькая умница-разумница, что решающим в этом договоре был аргумент насчет того, что ребенка будут оставлять в моей конторе.
Глава 33
Через день после предложения Кэти на дверях «Беннис бургерс» появилась табличка «ЗАКРЫТО НА РЕМОНТ. ОТКРЫТИЕ 1 ДЕКАБРЯ». Вся привлеченная рабочая сила взялась за работу. Из притормаживающих на главной улице машин горожане видели, как разборная мебель из «единственного в городе семейного заведения, продающего гамбургеры», стопками складывалась на тротуаре, как за большими окнами витрин кипела мойка и чистка. Новые напечатанные меню были вложены в чистые пластиковые папки. Перегородки кабинок, столы и стулья были выскоблены до чистого дерева. В местной газете были напечатаны реклама с дополнениями и изменениями к главному меню «Беннис», а также интервью с владельцем, в заглавие которого вынесли его цитату: «Пришло время перемен».
Бенни удивил ее еще одной новой табличкой, появившейся на витрине: «У нас не курят».
— Это ради ребенка, — пояснил он.
Были и те, кто отнесся к этому скептически, и среди них Мейбл Черч.
— Эмма Бенсон, ты что, с ума спятила? Ты знаешь, я никогда особо не обращала внимания на то, что говорят окружающие, но на этот раз они правы, заявляя, что Бенсоны дошли до ручки, до своего низшего уровня, если Кэти работает официанткой, а ее бабушка — кухаркой в забегаловке.
— Нет, Мейбл, это еще не все, — не скрывая иронии, ответила ей Эмма. — Следующий уровень наступит, когда мы начнем побираться на улице.
— И кто, скажите на милость, — не унималась Мейбл, — станет питаться в заведении, в стенах которого будет отираться Оделл Вулф?
— Тот, кто захочет отведать моих кукурузных хлебцев на кипятке.
Когда заведение открылось вновь, поток любопытствующих посетителей был встречен свежим запахом, оставшимся от недавней капитальной уборки. На столиках стояли вазочки с пуансеттиями — отличительной особенностью текущего времени года. Слова, сказанные Эммой своей подруге, сбылись. Корзиночки ее горячих хрустящих кукурузных хлебцев — «манны небесной», — расходившиеся с каждым блюдом и покупавшиеся также сами по себе, привлекли сюда посетителей, которые раньше никогда не бывали в «Беннис». К концу января бухгалтерские записи показали, что для закусочной, ранее называвшейся «Беннис бургерс», это был самый прибыльный месяц за много лет.
Опасения Мейбл, что на Эмму будут смотреть свысока из-за ее нового места работы, не оправдались, ибо давняя подруга не учла одной особенности характера людей, живущих в «Ручке сковородки». Здесь всегда считали, что тот, кто много работает и старается выжать все, что может, из того, что у него есть, достоин уважения. Бабушка и внучка Бенсоны обнаружили, что их акции в глазах жителей округа Керси постепенно растут в цене, поднимаясь до прежних высот. Неловкая ситуация, связанная с тем, что ее племянник бросил свою девушку беременной, не позволили Мейбл устроить для Кэти традиционную вечеринку, предшествующую родам, но Паулу Тайсон, жену шерифа, не смущали подобные соображения. В воскресенье после обеда она стала хозяйкой вечеринки, на которую пришли не уехавшие из города одноклассники Кэти, а также немало представителей городской элиты, включая жену тренера Тернера. Были тут и Бебе с Мелиссой, приехавшие из своих колледжей.
Трей не приехал домой, чтобы провести Рождество со своей тетей. Горожане неодобрительно хмурились, осуждая столь пренебрежительное отношение к женщине, сделавшей для него так много. И не имело значения то, что он звал Мейбл приехать к нему в Корал-Гейблс, чтобы присоединиться к семье, пригласившей его к себе на эти праздники. У всех было ощущение, что место Трея на это Рождество было у камина в доме его любящей и одинокой тети. Вектор общественного мнения постепенно переориентировался в сторону Кэти против Трея, который, по общему суждению, оказался «недостаточно мужественным, чтобы приехать домой и встретить ситуацию лицом к лицу».
Февраль постепенно катился к Дню святого Валентина, и Кэти написала Джону, что «люди внимательно следят за тем, когда я должна родить, и это напоминает мне ситуацию, когда мир ждал рождения сына Марии, — прости за такое сравнение». Она понимала, что многие в городе ждали этого события не только с любопытством, но и с тревогой. Будет ли ее сын похож на Трея Дона Холла?
Кэти верила всем материалам, которые она читала, где говорилось, что женское тело самой природой создано для того, чтобы вынашивать, рожать и вскармливать грудью младенцев, но сама она готовилась к тяжелым родам. Согласно обследованиям, таз у нее был маленьким, а сонограмма показывала, что ребенок мог весить до четырех с половиной килограммов. Вопреки советам акушерки Кэти решила рожать своего сына естественным путем, отказавшись от преждевременно вызванных родов или кесарева сечения. Она тщательно изучила возможные осложнения после обоих этих вариантов и посчитала, что преимущества вагинальных родов перевешивают присутствующую при этом боль и риск.
— Ты же понимаешь, что твой ребенок может быть травмирован в процессе родов, — предупреждала ее врач. — Например, у крупных младенцев могут ломаться ключицы. Такое бывает редко, но все-таки случается.
— А УЗИ всегда точно определяет вес ребенка?
— Нет.
— А не следует ли мне пройти магнитно-резонансное сканирование, чтобы точно определить размеры моего таза?
— Я смотрю, ты хорошо подготовила свое домашнее задание.
По расчетам ее доктора, до первых схваток у Кэти оставалась неделя. Все необходимое было собрано заранее, а у «Тойоты-Кэмри», которую отец Ричард продал Эмме, был заправлен бак и проверено давление в шинах, чтобы в любой момент они могли срочно отвезти ее в роддом в Амарилло. Если все сложится хорошо, Кэти будет находиться в больнице не более двух дней — еще один финансовый довод в пользу естественных родов. Больше всего ее беспокоила погода. В феврале в «Ручке сковородки» частенько дули ледяные ветры, а на дорогах бывала гололедица. В качестве меры предосторожности они дополнительно положили в багажник одеяла, запас еды и медикаменты первой медицинской помощи.
Теперь Кэти ощущала полный вес ребенка, особенно когда поворачивалась в постели. Ее веселые денечки закончились. Она чувствовала, как ее сын упирается в тесной утробе и просится наружу. После очередного толчка: «Привет, мам!» она прижимала большой палец к этому месту: «Я здесь, сынок». А когда малыш стал больше, он сам начал толкаться изнутри, почувствовав прижатую к животу руку матери. Кэти щекотала ему ножки, и он двигался так, что ей казалось, будто он хихикает у нее в животе под слоем кожи, мышц и нервов. Она называла его Джон, пела ему, разговаривала с ним, и никто не мог убедить ее в том, что он ее не слышит.
Она ожидала от сына Трея не меньшей спортивности, но его проделки высвобождали боль по ее отцу, с которой ей удавалось справляться. Как Трей мог повернуться спиной к ребенку, которого они с ней зачали? В те моменты, когда Кэти забывала о внутреннем контроле, она фантазировала, представляя себе, как Трей врывается к ней в больничную палату после родов, видит их ребенка у нее на руках, начинает плакать и говорить, как тогда, в июне: «Прости меня, Кэтрин Энн. Не знаю, что на меня нашло. Я самый большой болван на всем белом свете. Я так тебя люблю. Пожалуйста, прости меня».
После выхода из больницы она надеялась вернуться к работе через пару недель и взять с собой ребенка в заведение. Но Бенни велел, чтобы она пока оставалась дома.
— Мы справимся, — заявил он. — Тебе не нужно возвращаться, пока вы с малышом не будете чувствовать себя хорошо.
— Мы ведь не болеем, Бенни, просто сразу после родов. Раньше женщины оставляли новорожденных в поле, кормили их грудью время от времени и снова возвращались к работе.
Холостяк Бенни покраснел, представив себе эту картину.
— Кафе — это тебе не хлопковые плантации, а я — не Саймон Легри[12]. Говорю же тебе, мы справимся.
Но каким образом? Персонал из пяти человек сбивался с ног уже сейчас. Хуан оказался гораздо лучшим помощником, чем ожидалось, но три раза в неделю по вечерам он посещал Каньонский колледж. Ее бабушка будет все время дергаться, заботясь о Кэти, а когда уйдет домой, Бенни придется быть одновременно официантом и кассиром. Оделл же будет занят по горло раскладыванием заказов по блюдам. Молва об их новом имидже и новом меню разошлась довольно широко, и люди приезжали к ним пообедать из Дэлтона, Амарилло и других городов соседних округов. Кэти очень не хотелось прерывать поток посетителей, которые могли не приехать к ним еще раз, если все будет не так, как разрекламировано, или же если — упаси боже! — Бенни вернется к тому, чтобы снова торговать гамбургерами и картофелем фри.
В те дни, когда Кэти уже казалось, что ребенок разворачивается, меняя свое положение и готовясь родиться, в их дверь вошла сама Удача. Время было между ленчем и обедом, и каждый был занят своим делом. Бенни сидел за кассовым аппаратом и болтал с посетителем.
— Бебе Болдуин, а ты что здесь делаешь в разгар семестра? — удивленно выпалила Кэти, увидев, как ее школьная подруга усаживается за стойкой для ленча. Они встречались во время рождественских праздников и на ее вечеринке перед родами, и Кэти слушала жалобы Бебе, недовольной своими профессорами, лекциями и высшим образованием в принципе, — так жалуется диабетик, которого соблазняют сладостями.
— Я бросила это дело, — сказала Бебе. — Я попробовала, но колледж не по мне. Нет смысла понапрасну тратить деньги моего отца. Сисси Джейн, конечно, сейчас упивается жизнью. Она теперь большая шишка в «Каппа Каппа Гамма»[13].
Кэти усмехнулась.
— Похоже на нее. — Она поставила на стойку чашку кофе для своей подруги. — Так что ты теперь собираешься делать?
Бебе пожала плечами.
— Ищу работу. Я бы хотела остаться где-то поблизости, но с этой ситуацией на рынке труда…
— А ты хотела бы работать у Бенни? — Вопрос этот сам сорвался с ее языка, прежде чем она успела что-то подумать. — Как видишь, мы причесали и приукрасили это место, а я сейчас жду ребенка… — Внезапно Кэти почувствовала, как у нее между ног потоком хлынула теплая жидкость. — Причем… кажется… прямо сейчас.
Бебе резко вскочила с табурета.
— Господи, что я должна делать?
— Позови мою бабушку. Она сейчас в кухне. — Увидев, как Бенни за кассой резко обернулся и испуганно ойкнул, Кэти выдохнула: — Бенни, встречай свою новую официантку. — И, когда он бросился к ней, обратилась к подруге: — Все правильно, Бебе?
— Правильно.
Погода грозила испортиться, но все же держалась, когда Эмма на «кэмри» выехала из Керси. Во второй половине дня пропал и тот слабый солнечный свет, которому удавалось пробиваться через низко плывущие тучи. Ночью ожидалась настоящая зимняя буря.
— Как ты себя чувствуешь, дорогая? — спросила Эмма.
Она сидела, вцепившись в руль и наклонившись вперед, как будто такое напряженное положение тела могло помочь ей лучше управлять машиной.
Глаза Кэти были прикованы к секундомеру, который она держала в руке, чтобы контролировать время своих схваток.
— Пока хорошо, — ответила она.
Спазмы были одинаковыми по продолжительности и паузам между ними, но теперь Кэти уже не сомневалась, что начались роды. Она массировала свой живот, твердо решив оставаться спокойной и расслабленной. «Все в порядке, Джон. Очень скоро твоя мама выпустит тебя наружу».
Они были в миле от Керси, когда Эмма неожиданно воскликнула:
— Вот черт!
Кэти с удивлением взглянула на бабушку, а затем оглянулась, чтобы понять, что такого увидела Эмма в зеркале заднего вида, чтобы вопреки своим убеждениям так выругаться.
— Действительно черт, лучше и не скажешь, — простонала она.
Вплотную за ними, включив сирену и мигая голубыми огнями, ехала полицейская патрульная машина.
— Какого черта он меня останавливает? — возмущенно воскликнула Эмма. — Я ехала, не превышая ограничения скорости.
Сквозь запотевшее заднее стекло Кэти могла различить лишь контур затянутых в кожаную куртку широких плеч офицера полиции, да еще тусклый блеск кокарды на его ковбойской шляпе. Он высунул руку из окна и сделал знак, чтобы они следовали за ним. Кэти расслабилась и откинулась на спинку сиденья.
— Все в порядке, бабушка, — сказала она, чувствуя начало очередных родовых схваток. — Это шериф Тайсон. Он приехал, чтобы проводить нас до больницы.
Глава 34
Нахмурившись, Трей сел рядом с девушкой, с которой договорился попить кофе в университетском Центре. Он встречался с ней с декабря и каникулы провел с ее семьей в их доме в Корал-Гейблс, где ее отцу принадлежала большая рекламная фирма.
При появлении Трея симпатичная девушка просияла и влюбленно посмотрела на него, но ее взгляд тут же померк, когда она увидела кислое выражение его лица. Перед ней стояла тарелочка с пирожным, а рядом — небольшая подарочная коробочка, перевязанная красно-белой лентой.
— Что случилось? — с тревогой в голосе спросила она. — Ты выглядишь… расстроенным.
— Расстроенным? — Трей нахмурился еще сильнее. — Я озабочен. Чувствуешь разницу?
— Озабочен чем?
— Да так, ничего существенного. Просто… у меня есть друг, который сегодня должен лечь в больницу.
— Кто же это? Мне казалось, что я знаю всех твоих друзей.
— Ты ошибалась. Он не отсюда. Из моего родного города.
Лицо девушки мгновенно стало подозрительным.
— Так это он или она?
Трей заколебался.
— Она. Я надеюсь, что кто-нибудь сообщит мне, как у нее дела.
— А что с ней такое?
— Она собирается рожать.
Девушка уже обратила внимание, что он не снял куртку и даже не взглянул в сторону бара, чтобы заказать кофе.
— Это твой ребенок? — спросила она.
Он сверкнул на нее своими темными глазами.
— Почему ты об этом спрашиваешь?
Она беззаботно передернула плечами, пытаясь как-то отвлечь его от явно неуместного вопроса. Что же с ним сегодня происходит, что не так?
— Понятия не имею, почему я это сказала, Трей. Просто любовь витает в воздухе…
— Ты считаешь, что я способен бросить девушку, которая собирается родить моего ребенка?
Уловив злые нотки в голосе Трея, она поежилась под его холодным взглядом и мягко произнесла:
— Разумеется, нет. Я имела в виду не это.
— А что тогда ты имела в виду?
— Трей… — Девушка подалась вперед и, взяв его руку, прижала ее к красному сердцу, вышитому на ее белом свитере. — Сегодня День святого Валентина. Я не собиралась начинать с тобой препираться.
— Мне что-то не хочется идти на танцы вечером, — заявил Трей. Он убрал руку от знакомой выпуклости ее груди и отодвинулся на своем стуле назад. — Прости, Синтия, но мне необходимо, чтобы мы немного отдохнули друг от друга.
Синтия смотрела ему вслед без особого сожаления. В последнее время ей не удавалось подстраиваться под его часто меняющееся настроение, и это начинало надоедать. Другие студентки провожали его заинтересованными взглядами. На следующий сезон ТД выбрали стартовым квотербеком, а в университете Майами это делало его центральной фигурой всего кампуса. Должно быть, информация, собранная о Трее Доне Холле сыщиком, которого нанял ее отец, оказалась верна. Отец собирал информацию обо всех ее бойфрендах. В конце концов, когда ей исполнится двадцать один, она станет наследницей его состояния. В досье значилось, что, когда Трей Дон Холл уезжал учиться в колледж, он оставил девушку, с которой долго встречался, беременной и с тех пор не имел с ней никаких контактов. Она должна была рожать как раз сейчас. Синтия тогда не обратила внимания на информацию, полученную ее отцом. Какое отношение это может иметь к тому, что было у них с Треем? Но ей следовало бы быть осторожнее, прежде чем позволить себе влюбиться в ТД Холла. После секса в нем появлялось что-то необъяснимо холодное и равнодушное. Он бы все равно причинил ей боль, как, видимо, сделал той девушке, которую бросил в таком положении. Должно быть, Трей все еще испытывал к ней какие-то чувства, если беспокоился по поводу ее родов. «Да так, ничего существенного», — сказал он. Ни черта себе! Она сунула свой подарок обратно в сумочку. Он его даже не заметил. Это была фотография в рамочке, где они с Треем позировали перед громадной рождественской елкой у нее дома. Она положит этот снимок среди всяких сувениров, которые будут напоминать ей про студенческие годы, и подумает, стоит ли предавать огласке этот его проступок у себя дома. Впрочем, для его статуса в Майами это вряд ли имеет какое-либо значение.
В отделении почты, находящемся в том же здании, что и студенческий центр, Трей проверил свой почтовый ящик. Писем от тети Мейбл не было. С ноября она написала ему всего дважды — наказание за то, что он не приехал домой на Рождество, как он догадывался, — и в ее письмах к тому же не было никаких новостей о Кэти и Джоне. От Джона тоже не было вестей уже очень давно. Чем больше он отдалится от своих двух друзей, тем легче адаптируется к новой жизни в мире, где нет места маленькому, продуваемому всеми ветрами городку в прерии, который остался у него за спиной.
В общежитии Трей поинтересовался у вахтера на входе, нет ли для него сообщений. Помощник из числа студентов протянул ему два конверта, но они были не от тети Мейбл. По предварительным подсчетам, Кэти должна была рожать сегодня, и ему, наверное, следовало бы позвонить и узнать, как она себя чувствует, но он не мог рисковать, давая своей тете повод неправильно истолковать этот звонок. Она могла воспринять это как знак и рассказать Кэти, что он по-прежнему беспокоится о ней, хотя на самом деле это не так. Он просто хотел, чтобы ребенок и его… бывшая возлюбленная прошли через это испытание успешно.
Трей прочитал письма и выбросил их в мусорную корзину, предназначенную для рекламной макулатуры. Одно письмо было от корреспондента школьной газеты, который просил у него интервью, второе — из магазина мужской одежды: там хотели узнать, интересно ли Трею стать моделью, чтобы демонстрировать новую линию их изделий на выпускном празднике. Шесть месяцев назад он бы с радостью принял это предложение, но сейчас считал, что подобные мероприятия — пустая трата времени. Больше всего на свете он теперь ценил свою внутреннюю свободу и ни в грош не ставил никого и ничего, кроме учебы и футбола. По идее, Трей должен был бы переживать, что Синтия каким-то образом узнала, что в родном городе он оставил беременную подругу, и беспокоиться, что все эти сплетни могут испортить его имидж. Но ему было плевать на имидж. Какое отношение имеет его прошлое к тому, как он, квотербек, играет на футбольном поле?
— Он появился! И он замечательный!
Эта фраза, невольно вырвавшаяся у принимавшего роды врача, звучала в ушах Кэти настоящей симфонией. Полностью обессиленная, она упала на подушку и, слабо улыбнувшись, показала два поднятых вверх больших пальца маленькому чуду, которое тот держал на своих руках. «Ты сделал это, сынок. Ты сделал это!» На одиннадцатом часу своих родов, когда она уже думала, что не вынесет больше этих мучительных родовых схваток, Кэти каким-то образом почувствовала сильное желание своего сына наконец появиться на свет. Он не даст ей сдаться, допустив даже в мыслях возможность кесарева сечения. Сквозь боль и головокружение, застилающие глаза мутной пеленой, сквозь вспышки яркого слепящего света, гудки машин, громкий смех и разговоры, унижение под взглядами посторонних людей, входивших и выходивших из комнаты, он все же поборол ее горячее желание попросить избавления от этой агонии. «Мы сможем это сделать, мама!»
— Уилл, — в какой-то момент прошептала она своей бабушке, когда та вытирала пот с ее лба. — Я хочу… чтобы второе имя… у моего ребенка было Уилл. Джон Уилл Бенсон. Мы… назовем его… Уилл.
— Я прослежу, чтобы это имя записали в его свидетельство о рождении, дорогая.
После предварительного осмотра младенца доктор положил новорожденного в руки Кэти, которой после родов очень хотелось спать.
— Десять фунтов одна унция и высший балл по шкале Апгар[14], — объявил он. — Поздравляю.
Эмма, которая все это время не отходила от нее ни на шаг, начала тихонько всхлипывать.
— Ты вложила в роды всю свою любовь, — прошептала она.
Кэти коснулась губами мягкой головки, покрытой шапкой темно-каштановых волосиков.
— И оно того стоило, каждая секундочка. Он очень красивый, правда?
Эмма вытерла слезы.
— А как могло быть иначе?
«Да, как могло быть иначе?» — подумала Кэти, узнавая у сына лоб, нос, подбородок Трея.
— Мне лучше сейчас позвонить Мейбл. Пока с ней не началась истерика, — сказала Эмма. — А уж она сообщит всем остальным.
Под «остальными» Эмма имела в виду Бенни, Джона и, возможно, шерифа Тайсона, которому она будет вечно благодарна за то, что он под мигающими огнями своей машины сквозь ледяной дождь со снегом проводил их по улицам Амарилло с его оживленным дорожным движением прямо к дверям приемного покоя больницы. С заботой и вниманием, словно дело касалось его собственной дочери, он помог Кэти пересесть из «кэмри» в кресло-каталку и находился рядом до тех пор, пока ее не передали в руки медицинского персонала. Но позвонит ли тетя Мейбл Трею? Ее отношение к нему сильно охладело. Последней каплей был его отказ приехать домой на Рождество. Трей знал, когда Кэти должна была родить. Может быть, он сейчас с нетерпением ждет известия о том, что с мамой и ребенком все в порядке? Позвонит ли он сам, если не получит сообщения от своей тети? Интересно ли ему будет узнать, похож ребенок на него или нет? Сможет ли Трей, узнав, что у него родился сын, по-прежнему оставаться в стороне?
Эмма отправилась звонить по телефону. А Кэти, у которой забрали младенца, повели в душ. Когда Кэти снова вернулась в палату, вымытая и переодетая в чистый халат, она вдруг ощутила странную пустоту. Но затем вошла нянечка с ее сыном, и Кэти жадно протянула к нему руки.
— Такое впечатление, что я уже и не помню свою жизнь без него! — сказала Кэти, когда ребенок мгновенно нашел ее грудь и она ощутила, как он нетерпеливо, но приятно тянет ее сосок своим крошечным ртом.
— Не думаю, что в природе существует ответ на этот вопрос, — с улыбкой произнесла нянечка. — Ты уже готова принять первый визит в новом для тебя качестве мамы? Там стоит один молодой человек, который хочет тебя видеть.
Сердце Кэти подскочило к самому горлу.
— Кто он?
— Имени его я не знаю, но он высокий, темноволосый и красивый, если тебе это о чем-то говорит.
Кэти вскочила на кровати, прижимая головку младенца к своей груди. О Боже! Трей!
— Позовите его! — выпалила она. От нахлынувшей на нее волны радости и облегчения у нее перехватило дыхание. — Сейчас ты познакомишься со своим папой, Джон Уилл.
Но, когда дверь наконец открылась, в комнату вошел Джон Колдуэлл.
Глава 35
По прошествии двух недель Кэти вновь вернулась к работе официантки у Бенни. Она надеялась, что это событие пройдет тихо, но какой-то доброжелатель прислал украшенную надувными шарами корзину белых и голубых цветов с надписью «ЭТО МАЛЬЧИК!», которая была поставлена на стойку кассы и еще много дней приглашала желающих взглянуть на ее ребенка в конторе Бенни. Посетители приносили подарки и открытки — благовидный предлог своими глазами увидеть, похож ли младенец на Трея. Общее мнение сводилось к тому, что да, похож. Даже сомнений быть не могло. Эти темные вьющиеся волосы, эти черты лица не могли принадлежать никому другому, кроме как Трею Дону Холлу.
Через неделю Кэти отпустила надутые гелием шарики и отправилась на кладбище, чтобы положить все еще свежие, подкрашенные голубой краской гвоздики на могилу другого младенца, который умер всего через несколько минут после своего рождения.
Морозные дни, стоявшие в «Ручке сковородки» в феврале, наконец миновали, наступила весна, и прошел еще один год. Ребенок рос. Он был спокойным, любопытным и демонстрировал сообразительность, нетипичную для детей его возраста. Он сделал то, что еще никому никогда не удавалось, — заставил засмеяться Оделла Вулфа. А благодаря тому, что его манеж находился тут же, в заведении царила такая благоприятная рабочая атмосфера, и Бенни, который стал несколько самоуверенным из-за доходов, позволивших ему повысить зарплату своим работникам, со смехом заявил, что ему следовало бы взять малыша на оклад.
Бенни пришел к мысли, что встреча с Кэти Бенсон — это самое счастливое событие, которое с ним произошло. Она спасла его бизнес и привнесла в его жизнь радость и возможность гордиться собой, не говоря уже о тех людях, которых он полюбил. Он не переживал, что все чаще возникал вопрос, кому из них в большей степени принадлежит заслуга такого успеха. Ее идеи оказались очень хороши для бизнеса, они придали этому месту стиль. Официанты теперь все были одеты в черные брюки и белые рубашки. Жаренные на углях ребрышки подавались с чашей для омовения рук. Вместо бумажных салфеток стали использовать салфетки из ткани.
Единственное, что омрачало его светлые перспективы, — это мысль о необходимости лицом к лицу столкнуться с неминуемыми реалиями жизни. Придет день, когда Эмма станет уже слишком стара для этой работы. Конечно, она была удивительно энергичной женщиной, но он хорошо помнил свою мать в таком же возрасте, как Эмма: сегодня — крепкая и бодрая, на следующий день — слабая и болезненная, а там и смерть не за горами.
Это будет для него поистине черный день! Когда в кухне хозяйничала Эмма, это означало, что все будет хорошо. Рядом с ней нашел себя и Оделл. Со временем уйдет Бебе — а как могло быть иначе? Она — красивая девушка, молодая и жизнерадостная; работа у Бенни — это временная остановка, а затем Бебе обязательно решит двигаться дальше. Но больше всего Бенни боялся того момента, когда в двери его кафе войдет какой-нибудь незнакомый красавец, завоюет сердце Кэти и уведет ее вместе с сыном. Это должно будет произойти, рано или поздно. Он только надеялся, что к этому времени будет не слишком стар, чтобы работать в одиночку. Он продаст это место, прежде чем будущий покупатель успеет сообразить, что главный источник успеха — и счастья самого Бенни — отсюда ушел.
На новогодние праздники, 1 января 1988 года, Трей, будучи второкурсником, привел непобедимых «Майами Харрикейнс» к выигрышу национального чемпионата. В течение всего сезона глаза Керси были прикованы к выросшему здесь и теперь находящемуся в центре всеобщего внимания квотербеку. В спортивных разделах городских газет частенько появлялись статьи о его спортивных подвигах, перепечатанные из изданий, которые издавались в кампусе университета Майами. Внимания удостаивалась любая пикантная подробность, имеющая к нему хоть какое-то отношение. Одна такая деталь, промелькнувшая в материале о студенческих мероприятиях в Майами, попала на глаза Кэти и разбила ей сердце. В университете была традиция — по аналогии с разведением костров в других учебных заведениях — зажигать огонь на деревянной лодке посреди озера Оцеола, вокруг которого был построен студенческий кампус. Примета утверждала, что, если мачта останется стоять прямо, пока лодка не сгорит и не потонет, «Ураганы» обязательно выиграют. Участвуя в этой церемонии, игроки стартового состава должны были бросить в пламя что-то из своих личных вещей. В материале писалось, что ТД Холл бросил в огонь свое стеганое одеяло.
После финальной игры на стадионе «Апельсиновая чаша» в Майами, где «Ураганы» в «матче века» победили первую команду страны, корреспонденты национальных изданий раскопали историю с Кэти.
Через несколько дней после памятной победы в кафе между ленчем и обедом зашел незнакомец и заказал кофе. Он был молод — где-то до тридцати, по оценкам Бенни, — привлекательной внешности, хорошо одет. На шее у него висела дорогая камера серьезного фотографа, которую он положил на стойку, пока пил свой кофе. Бенни нахмурил брови, заметив, как внимательно он рассматривает Кэти из-за края своей чашки. Взгляд его был не похотливым, а изучающим. Она на несколько минут для смены обстановки вынесла ребенка в обеденный зал, потому что в это время дня незнакомец за стойкой был их единственным посетителем.
Через некоторое время он снова повесил камеру на шею, навел ее и позвал:
— Мисс!
Кэти, занятая своим сыном, обернулась на голос, и в этот миг камера щелкнула.
— Эй, что вы делаете? — требовательным тоном спросил Бенни, поднимаясь из-за кассы. — Она не давала вам разрешения делать снимки.
— Вы ведь Кэтрин Бенсон? — спросил фотограф, не обращая внимания на Бенни.
— Вам какое до этого дело? — вмешался Бенни.
— А что, если и так? — качая сына на руках, сказала Кэти.
— Это ведь ребенок Трея Дона Холла, а вы его мать?
Кэти побелела, а мужчина вновь поднял свою камеру.
— Оделл! — крикнул Бенни в сторону кухни. — Зайди-ка сюда и прихвати с собой свой кнут.
Ошеломленная Кэти, прикрывая лицо сына ладонью, испуганно спросила:
— Кто вы такой?
— Внештатный фотограф. Меня наняли сфотографировать вас и вашего сына. Я заплачу вам. Я…
Кнут Оделла громко щелкнул об пол позади него. Фотограф подскочил на месте, но благодаря своей природной наглости — или профессиональному рефлексу — навел объектив на Оделла, который снова поднял рукоятку своего оружия. На этот раз кнут просвистел у него над головой, задев волосы. Лихорадочно щелкая камерой и продолжая пятиться, фотограф выскочил за дверь еще до того, как Кэти, потрясенная происходящим, успела закрыть рот.
Через несколько дней эти снимки всплыли на первых страницах одного таблоида, продаваемого в продовольственных магазинах, под заголовком «Плод любви суперзвезды». Фотография бледного лица шокированной Кэти над кудрявой темноволосой головкой ее сына и снимки Оделла, яростно размахивающего своим кнутом, были размещены рядом с материалами о победоносном Трее Доне Холле после игры в «Апельсиновой чаше».
Интерес прессы к опрометчивой девятнадцатилетней звезде футбола и его юной подруге быстро угас, но урон все же был нанесен. Мейбл Черч от стыда едва не слегла, а в Корал-Гейблс этот скандальный бульварный листок заставил несколько поумерить ту гордость, которую «Ураганы» демонстрировали по отношению к своему квотербеку. Фрэнк Медфорд вызвал Трея к себе в кабинет, чтобы лично во всем разобраться.
— Ты это видел? — спросил тренер, бросив злополучный номер таблоида Трею через стол.
Трей с озадаченным видом взял его, и сердце его замерло, когда он узнал на фотографии Кэти; он видел ее впервые с тех пор, как полтора года назад вытолкал девушку из дома своей тети.
— Вот блин! — вырвалось у него, когда он читал статью, сопровождаемую фотографиями его и Кэти в самые их счастливые дни в последнем классе школы. Снимки были пересняты из их выпускного альбома.
— Насколько правдива вся эта история? — спросил Фрэнк.
— Кэти Бенсон действительно была моей девушкой, но этот ребенок не от меня.
Фрэнк смотрел на него как судья, услышавший автоматическое «Я ни в чем не виноват!» от обвиняемого, пойманного за руку на горячем.
— Я позвал тебя сюда, Трей, не для того, чтобы влезать в твои личные дела или читать лекцию. Я позвал тебя сюда, чтобы посоветовать: закрой рот на замок и держи язык за зубами по поводу всего этого. Не говори ничего репортерам, которые попытаются вытащить из тебя какие-то подробности. Твой ответ должен быть предельно прост: «Без комментариев». Ты должен продолжать делать свое дело, а их просто игнорируй. Это понятно?
— Я все понял, тренер.
Фрэнк постучал рукой по скандальной газете.
— Такие вещи отбрасывают длинную тень, Трей, и могут тянуться за игроком всю его карьеру. Репортеры обожают на время забывать о них, а затем в подходящий момент вытаскивать их на свет божий, особенно когда в это дело вовлечен ребенок. С этого момента будь готов к тому, что тебе будут задавать вопросы, касающиеся данной ситуации, и что девушка может создать тебе проблемы, когда ты станешь богат и знаменит.
— С ее стороны не будет никаких проблем.
— Она не станет у тебя за спиной проводить тест на отцовство, чтобы поддержать своего ребенка?
— Не будет.
— Как ты можешь быть в этом так уверен?
— Потому что я хорошо ее знаю.
Фрэнк удивленно поднял брови. Два года он искал подсказку, которая могла бы объяснить, что произошло за те несколько дней, которые Трей после летних лагерей провел дома, и что так радикально изменило этого общительного и даже сардонического парня, а его лучшего друга заставило принять решение стать священником. Фрэнк помнил, как Трей говорил, что в этом замешана девушка, а теперь он был готов побиться об заклад на любимого шнауцера своей тещи, что эта красотка из таблоида была составной частью любовного треугольника с участием Трея и Джона Колдуэлла.
— Когда станешь на ноги, ты планируешь… что-то сделать для этого ребенка? — спросил Фрэнк.
Как бывало всегда, когда Фрэнк заходил на запретную частную территорию, Трей промолчал; бесстрастное выражение его лица и устремленный куда-то вперед взгляд ясно давали понять, что его планы никоим образом не касаются тренера.
Фрэнк тяжело вздохнул.
— Газетчики сделают из тебя негодяя.
— Пускай. Если бы я был согласен с этим, я бы сказал, что я его отец, а это не так.
Фрэнк швырнул таблоид в корзину для бумаг.
— Что ж, тогда мой последний совет тебе: пусть твоим проводником будет совесть. И помни, что я тебе говорил про длинные тени.
Трей вышел из кабинета тренера, последние слова которого все еще звучали у него в ушах. «Пусть твоим проводником будет совесть». Тренер Медфорд не поверил ему, когда он сказал, что это не его ребенок. Никто не поверил бы, но что из того? Он же знал, что эта история все равно всплывет, он обдумывал этот вопрос и так, и эдак и решил, что если его в любом случае будут считать негодяем, то пусть лучше за то, что он не выполнил свой долг по отношению к незаконнорожденному ребенку, а не за чужие грехи. Прошлой осенью он решил сказать Кэти и Джону, что он стерилен. Но при определенных условиях: во-первых, если Джон передумает принимать духовный сан, и, во-вторых, если Кэти по-прежнему любит его. Первое из них не сбылось. Джон был уже на втором году своего послушничества, довольный, как поросенок в луже, как выразилась тетя Мейбл, а Кэти… Кэти двинулась дальше. Она превратила «Беннис бургерс» в какое-то кулинарное чудо, а Трей для нее, предположительно, больше не существовал. Что произойдет, если Трей внезапно расскажет им всю правду и вновь поломает все планы? Джон должен будет бросить послушничество и вернуться, чтобы жениться на Кэти, а Кэти — если Трей еще ничего не забыл о Кэтрин Энн Бенсон — будет всегда терзаться чувством вины, что оторвала его от выбранного им призвания.
Если пресса столько внимания уделила такому заурядному прегрешению ТД Холла, то как они раздуют его обман по отношению к лучшему другу и девушке, которой он клялся в вечной любви? Общественность — и комитет по присуждению приза Хайсмана[15] — могут простить его за то, что он не признал ребенка, особенно учитывая утверждение, что это не его ребенок, но только не в том случае, когда узнают, что он умышленно скрывал важные сведения, и поймут все последствия, к которым это привело. Он отошел в сторону и позволил своему лучшему другу стать священником, который так и не узнал, что это его ребенок, и не дал своей подруге, тоже не знавшей правды, выйти замуж за настоящего отца своего сына.
А еще хуже то — причем намного хуже! — что он позволит ребенку вырасти в убежденности, что его отец — Трей Дон Холл.
Когда газетчики разнюхают об этом, а они обязательно разнюхают, они его просто с дерьмом смешают. Его карьера на этом закончится, может быть, не в качестве игрока, но в той ее части, которую он так любил: уважение тренеров и фанов, дружба и преданность товарищей по команде. И еще все эти разговоры о длинной тени! Да она будет следовать за ним всю его жизнь!
На мгновение, глядя на фотографию Кэти и такого симпатичного ребенка, Трей почувствовал угрызения совести. Он пытался забыть ее лицо и фигуру, но снимок напомнил ему любимые черты. Она была сфотографирована в каком-то кафе, где в углу стоял музыкальный автомат, а должна была быть где-нибудь в лаборатории, в белом халате, должна была учиться, чтобы стать врачом. Он никогда не заходил в медицинский кампус университета с его обновленной мемориальной больницей Джексона, но все равно хорошо помнил, как она мечтала ходить сюда на лекции. Иногда он физически испытывал болезненную злость на Кэти, которая сама лишила себя карьеры. Трей до сих пор не понимал, почему они с Джоном не догадались, что этот ребенок не от него, что он мог быть только от Джона. Неужели они оба не задумались над его необъяснимым поведением? К тому же они ведь как-то легли вместе в постель, разве не так?
Этот вкус желчи во рту никуда не уходил, и именно он постоянно загонял совесть Трея обратно в ее темницу. Кэти с Джоном разрушили все, что он любил. Футбол стал единственной отдушиной в его жизни, которая была настоящей и надежной. Это было все, о чем ему надлежало заботиться, и он ни за что на свете не пожертвует этим ради кого-то или чего-то. За ним уже тянулась одна темная тень, от которой он мог легко ускользнуть, если только новообращенный послушник Джон Колдуэлл не прислушается к доводам своей совести.
Глава 36
Приглашение пришло в мае, когда в «Ручке сковородки» последний холодный фронт сменился первым умеренно теплым днем запоздавшей весны. Из почтового отделения Эмма сразу поехала к Бенни, чтобы Кэти могла побыстрее прочитать его, и, пока ее внучка распечатывала толстый конверт, невольно произнесла:
— Как же быстро пролетело время!
И действительно, куда оно ушло? Как незаметно миновали дни!
Кэти внимательно рассматривала богатое тиснение логотипа ордена иезуитов на обложке приглашения и думала, что вопрос на самом деле состоит не в том, куда ушло время, а что оно после себя оставило. Для Джона это было осуществлением его мечты.
С великой радостью и благодарностью Господу нашему иезуиты провинции Новый Орлеан приглашают Вас на торжественный молебен и празднование по случаю посвящения в духовный сан католической церкви Джона Роберта Колдуэлла, которые состоятся в субботу 5 июня 1999 года в 10.00 утра в католической церкви Святейшего имени Иисуса по адресу: 6363 авеню Святого Чарльза, Новый Орлеан, Луизиана.
Для Кэти эти тринадцать лет, прошедшие с того мая, когда они с Джоном и Треем окончили школу, принесли свои благословенные плоды, но не те, которыми она планировала наслаждаться за девять весен до своего сорокалетия.
Однако это приглашение никоим образом не касалось всяких срывов в ее жизни, а только имело отношение к человеку, который упорно шел к цели, несмотря на все сложности, сопровождавшие его путь. Стоя перед окном своего кабинета, она прониклась гордостью за успех Джона. Она подняла лицо навстречу весенним лучам и мысленно обратилась к небесам, словно выпустила птицу, которая донесет ее поздравления до его ушей: «Я так горжусь тобой, Джон».
— Я пойду, — сказала Эмма и поднялась со стула, тяжело опираясь на свою палочку. — Я знала, что ты захочешь прочитать это приглашение, как только оно придет. Представляю, как обрадовались Мейбл, Рон Тернер и, конечно же, отец Ричард, когда получили такие же. Что скажешь, если мы устроим небольшую вечеринку, чтобы отметить это событие и обсудить возможность вместе добраться до Амарилло на автомобилях, а оттуда уже лететь в Новый Орлеан? Чтобы поместился весьбагаж, нам понадобятся две машины.
— Скажу, что это замечательная идея.
— Мы все можем остановиться в Сент-Чарльзе. Это место, где мы с твоим дедушкой провели свой медовый месяц.
— Звучит замечательно.
— Я обзвоню всех, когда доберусь домой, и посмотрим, что они скажут насчет этой идеи.
— Чудесно.
— Кэтрин Энн Бенсон, я читаю твои мысли как открытую книгу с большим отчетливым шрифтом. Сейчас ты думаешь о том, было ли послано такое же приглашение Трею Дону Холлу.
Робкая улыбка Кэти подтвердила догадки ее бабушки.
— И Берту Колдуэллу тоже, — добавила она.
— Я уверена, что у Джона нет координат Берта, но я знаю, что Джон спрашивал у Мейбл адрес Трея. Что будешь делать, если он там появится?
Кэти искоса взглянула на бабушку.
— У тебя есть какие-то конкретные предложения?
— О да, есть, конечно, только я не хочу, чтобы мать моего двенадцатилетнего внука арестовали за нападение на человека.
— Думаю, на этот счет можно не волноваться. Трей там не появится.
Кэти была убеждена в этом. Оставшись в кабинете одна, она по-прежнему стояла у окна и смотрела, как бабушка садится в машину на стоянке для персонала. Эмма, которой исполнилось уже восемьдесят два, была главной причиной, по которой Кэти навсегда оставила свою мечту стать врачом. Шесть лет назад у нее появилась такая возможность, когда Бенни, принимая свою послеобеденную дозу кофеина и болтая о кассовых чеках за сегодняшний день, внезапно уронил чашку с кофе на пол и схватился за грудь. Несмотря на все усилия, предпринятые ею, Оделлом и Бебе, чтобы привести его в себя, он умер от инфаркта в течение считаных минут. Кэти была шокирована, что в своем завещании все принадлежащее ему имущество, за исключением своего семейного дома, он завещал ей. Дом он отписал Оделлу.
К этому времени Эмма уже повесила свой фартук на крючок, а ее обязанности по кухне принял на себя местный выпускник кулинарной школы колледжа Каньон. Сыну Кэти было шесть лет — самое время поменять место жительства, прежде чем его школьные годы будут омрачены известностью его отца, которого хорошо помнили в этом городе. Она решила, что продаст «У Бенни» и переедет в Даллас, где поступит на подготовительные медицинские курсы при Южном методистском университете. Она могла рассматривать возможность получить диплом врача до своего сорокалетия.
Но через месяц после смерти Бенни у Эммы тоже обнаружилась болезнь сердца. Видя, что она теряет и этот шанс сделать карьеру врача, Кэти отчаялась. Она не могла уехать и оставить бабушку на попечение кого-нибудь из местных жителей, чья внимательность вызывала большие сомнения, а перевезти ее вместе с шестилетним сыном в маленькую квартирку в незнакомой обстановке и самой заняться учебой для получения медицинского диплома стало бы еще более губительным для слабого здоровья Эммы.
Как бы печально это ни было, но Кэти отозвала все объявления о продаже кафе из местных газет, испытывая странное чувство удовлетворения, оттого что заинтересованных покупателей на ее недвижимость все равно пока не появилось.
Эмма, зная привычку Кэти из окна следить за ее уходом, при выезде со стоянки помахала ей рукой. Сейчас Кэти не упускала ни одной возможности попрощаться при расставании. Молодая женщина вернулась за свой письменный стол, недовольная тем, что у нее, как и всегда, когда она определенным образом думала о Трее, участилось сердцебиение. В большинстве случаев он оставался в ее памяти пустой абстрактной фигурой. Она приучила себя лишать эту фигуру лица, голоса, тела, каких-то манер, даже когда смотрела на своего сына. С самого момента рождения Уилла она искала у него очевидное физическое сходство с мужчиной, с которым был зачат ее сын, с его характерными чертами и обнаружила множество таких соответствий. Но, к своему изумлению, она также выяснила, что во всех других отношениях Уилл был совершенно не похож на своего отца.
Однако порой, когда неожиданно всплывало имя Трея, когда ей на глаза попадалось его лицо на снимке в газете или на экране телевизора, когда она слышала какие-то сплетни о нем, у нее вдруг перехватывало дыхание, а все тело пронзало странное чувство. Он внезапно, словно из ниоткуда, возникал где-то у нее в голове и не уходил: «Потанцуй со мной, моя славная возлюбленная…»
Она еще раз перечитала приглашение. А действительно, что она будет делать, если Трей на самом деле появится на посвящении Джона? Они не виделись с Треем тринадцать лет. Он никогда не видел своего сына, даже на фотографии. «У меня разбивается сердце, что я не показываю ему фото моего внучатого племянника, но говорю тебе, Кэти, я боюсь, что, если я это сделаю, Трей больше никогда не будет со мной разговаривать — настолько он не приемлет этого ребенка».
Ничего удивительного, самовлюбленный придурок. Вопрос только в том, что его сын сделает или скажет — как он вообще прореагирует? — когда столкнется с Треем лицом к лицу. Уилл впервые узнал, кем был его знаменитый отец, в четыре года. Кэти всегда считала ужасно печальным, что Уилл почувствовал себя брошенным одним из родителей в том же возрасте, что и Трей, и находила в этом злую иронию судьбы. До этих пор роль мужчины в жизни Уилла при поддержке Оделла и Бенни выполнял Джон, хотя его кратковременных визитов было не так уж много.
— А где живет мой папа? — как-то спросил Уилл.
Кэти никогда не забудет тот воскресный день в ноябре, в самый разгар сезона, когда он задал этот свой вопрос. Он только что вернулся после того, как играл на пустыре со старшими мальчиками, и вопрос был явно связан с тем, о чем они там говорили. Наступил момент, который она предвидела и который пугал ее. Темные волосы сынишки были взъерошены, щеки раскраснелись от холода, и в своей ветровке, джинсах и кроссовках с болтающимися развязанными шнурками он очень походил на мальчишку с плаката, олицетворявшего идеального здорового ребенка — мечту любых родителей. Он был уже слишком большим, чтобы взять его на руки, поэтому Кэти похлопала по своим коленям, и Уилл тут же взобрался на них. От него божественно, с точки зрения матери, пахло напряжением игры, и она крепко обняла его, готовя к той боли, которую должна была причинить.
— Он живет в Калифорнии, — сказала Кэти. — Он играет в футбол за «Сан-Диего Чарджерс».
Уилл внимательно посмотрел на нее своими темными блестящими глазами, такими удивленно круглыми и невинными под густыми загибающимися ресницами, и спросил:
— А почему он не живет здесь?
— Потому что он решил жить там.
— Разве он не любит нас?
— Думаю, что любил бы, если бы мог, но ему не хватает чего-то внутри, и это мешает ему. — Она шутя щелкнула сына пальцем по носу, стараясь проглотить подступивший к горлу комок. — Помнишь тот игрушечный грузовик, к которому нам пришлось специально покупать батарейки, чтобы он поехал? Ну, вот именно этого и не хватает твоему папе — специальных батареек.
— А мы можем их ему купить?
— Нет, дорогой, не можем. Такие батарейки не продаются.
Лицо маленького мальчика стало задумчивым. Он закусил губу.
— Значит, он никогда не приедет, чтобы повидать меня?
Кэти закашлялась, чтобы не задохнуться от подступивших к горлу слез.
— Может быть, когда-нибудь… когда он повзрослеет.
Но этого не произошло. Звезда Трея, знаменитого квотербека НФЛ, взошла, а Уилл, прирожденный атлет, рос в тени своего знаменитого отца под внимательными взглядами тех горожан, которые надеялись, что он, вылитый Трей Дон Холл, со временем займет его место на футбольном поле. Кэти всегда будет благодарна Рону Тернеру, который оказал влияние на Уилла, сделав так, что тот сконцентрировался на своем настоящем призвании — бейсболе. Время от времени Уилл брал биту и отправлялся на площадку для игры в бейсбол, оставляя своих приятелей натягивать на себя защитную экипировку и шлемы для игр в футбольной лиге. В двенадцать лет он уже пользовался у местных жителей репутацией хорошего «бьющего», хиттера, и правого полевого игрока.
— Почему ты не проведешь тест на отцовство и не подашь на этого сукиного сына в суд по поводу пособия на ребенка? — спрашивала ее Бебе, хотя это горячее предложение высказывал также Бенни и даже ее бабушка.
Но Кэти отказалась. Она ничего не хотела от Трея по принуждению и начала замечать в сыне признаки той же гордости, которая была свойственна его матери. Лучше всех это обобщил одной фразой Оделл: «Пусть лучше он обойдется без своего отца сейчас, чем будет вечно ему должен потом».
Время от времени появлялись репортеры, и как-то один из них пристал к Уиллу на спортивной площадке с расспросами, что он чувствует в связи с тем, что его не признает знаменитый отец. Сообразительный преподаватель быстро позвонил шерифу Тайсону, который появился на месте, прежде чем репортер успел скрыться, и привлек того к суду за нарушение общественного порядка.
В те времена Кэти ненавидела Трея Холла и думала о том, что никогда бы не захотела увидеть его, если бы те, кого она любит, не были бы с ним каким-то образом связаны.
Глава 37
Почувствовав резь в глазах, Трей отодвинул приглашение на своем столе в сторону. Черт побери, Тигр, ты все-таки сделал это! У Джона ушло — сколько же? — двенадцать лет на то, чтобы вписать в это приглашение свое имя. После того как от Джона перестали приходить письма, о его делах и местопребывании Трея информировала тетя Мейбл. В последнем из писем Джона, которое было отправлено из Гватемалы в 1999 году, описывались грязь и нищета громадной свалки на окраинах столицы страны, где жили многие тысячи семей со своими детьми. «Ты не поверишь, какая здесь царит бедность, — писал он. — Моя миссия тут заключается в том, чтобы оценить, как Церковь может помочь этим людям, дать им еду, медикаменты, свежую воду, одновременно помогая удовлетворять их духовные нужды». Это было время, когда в разделе новостей газеты «Сан-Диего Юнион Трибьюн» сообщалось о беспрецедентных акциях террора, проводимых действующим режимом против граждан Гватемалы, в особенности против священников и монахинь. Только в том году погибло более двухсот тысяч гватемальцев, и Джон как раз находился там, когда несколько местных жителей были жестоко убиты прямо на площади городка Сантьяго Атитлан, где он временно остановился в доме приходского священника, который выступал против бесчинств «эскадронов смерти» и который за это поплатился своей жизнью.
«Я делаю все возможное, чтобы ниже склонять голову и при этом выше поднимать мою веру, — писал Джон в своих письмах. — Сочетать это непросто, и у меня есть свои страхи, можешь мне поверить. Ощущение сродни тому, что я когда-то испытывал, когда тянулся за мячом в первом дауне, зная, что в затылок мне дышит стокилограммовый лайнбекер».
Трею очень хотелось написать ему и сказать, чтобы он уносил свою задницу оттуда подобру-поздорову, но, конечно, не черкнул ни строчки в ответ. Вместо этого Трей выписал чек и послал его анонимно в католический фонд помощи Гватемале. Проверяя после этого каждую почту и не находя в своем ящике писем от Джона, сходя с ума от беспокойства за друга — хотя, разумеется, тетя Мейбл дала бы ему знать, если бы с Джоном что-то случилось, — Трей все-таки позвонил ей, чтобы узнать новости. Она сообщила, что благодаря своей дерзости Джон таки выехал из Гватемалы, но уже следующим летом его посылают в Индию, где он надеется встретиться с Матерью Терезой. А пока он преподает в католической средней школе в Новом Орлеане и тренирует местную футбольную команду.
Когда Джон перестал ему писать, Трей ощутил глубокое чувство потери и, конечно, догадывался о причинах, почему это произошло. Во-первых, Джон отказался от попыток заманить его обратно в домашний загон, возможно, под бок к Кэти. Она все еще была не замужем, ребенку ее исполнилось четыре года. Наверное, Джон пришел к выводу, что друг, которому он пожертвовал часть своей души, не стоил его усилий и времени. От этой мысли нервы Трея напряглись до предела. Но если причина отчуждения Джона в этом, тогда почему он до сих пор не обратился к властям — и к Харбисонам, — чтобы наконец рассказать правду о том злополучном дне в ноябре? Во-вторых, Джон, возможно, просто устал от его молчания; он ни разу не получил ответа на свои письма и подумал, что Трею все равно, пишет он ему или нет. В-третьих, Джон слишком занят, чтобы писать ему… Ни одно из этих соображений, однако, в полной мере не соответствовало его другу, каким его помнил Трей. Кто попадал в сердце к Джону, оставался там навсегда. Его друг был очень стойким во всем, что касалось людей, которых он любил.
В то время Трей как раз только что подписал контракт с «Сан-Диего Чарджерс» и готовился начать вести жизнь богатой знаменитости, точнее, жизнь печально известного человека, которому сильно переплачивают. Он потерял все контакты с домом, за исключением подкидываемых ему тетей Мейбл всяких пикантных подробностей о местных событиях и людях, включая и Лауру Райнлендер, подругу детства Кэти из Калифорнии. Она поступила в медицинскую школу. Он мог себе представить, как эта новость подействовала на Кэти. Трей сочувствовал ей и целый день после этого хандрил, словно его преследовал страшный сон, от которого невозможно отделаться.
В том году умер Руфус. Весть об этом словно открыла шлюз. Как будто повернули какой-то рычаг и вся печаль, которую Трей до этого момента подпирал плотиной, выплеснулась в его скорби по псу. Он всегда думал о Руфусе как о своей собаке, и тетя Мейбл рассказывала, что тот, услышав голос Трея по телевизору, тут же поднимал уши и начинал искать его, бегая по комнатам. Больше всего Трей переживал, что так и не попрощался с Руфусом. Шли годы. Лаура Райнлендер закончила медицинскую школу, Сисси Джейн вышла замуж и развелась, Бебе Болдуин осталась работать в «У Бенни», но получила повышение до менеджера. Джил Бейкер вернулся домой, чтобы помогать своему отцу в семейном бизнесе по откорму скота. Рона Тернера, который ни разу не выиграл чемпионат после 1985 года, отправили на пенсию, а мисс Уитби, тридцати семи лет, незамужняя и все такая же рассеянная, погибла в автомобильной катастрофе.
При известии о ее смерти в голове у Трея закрутился водоворот воспоминаний.
— Холл, да что с тобой такое сегодня, черт побери? — рявкнул на него в тот день на тренировке тренер квотербеков. — Что тебя мучает, сынок?
Эта фраза тренера застала его, когда он — эмоционально и ментально — сидел за последней партой на уроке мисс Уитби январским днем 1979 года. Он снова вспомнил, как в класс вошла Кэти.
— Умер близкий человек, — ответил он.
Это был 1995 год, ему исполнилось двадцать семь. После Кэти отношения с женщинами не ладились. Он был недолго женат на одной модели, которая устала штурмовать неприступные стены этого бизнеса, и постоянно находился в связи с какой-нибудь женщиной, но сразу же бросал ее, как только она начинала утомлять его, что случалось довольно часто. Трей приобрел репутацию известного спортсмена-холостяка, от которого следует держаться подальше, если девушка не хочет, чтобы ее съели, как аппетитную сливу, а косточку потом просто выплюнули. Те, кто занимался сплетнями о выдающихся фигурах спорта, никогда не удосуживались разобраться в возможных причинах такого непостоянства, которое было понятно другим суперзвездам, привлекавшим к себе девушек благодаря своей славе и деньгам. Только Кэти любила его ради его самого.
В разговорах с ним тетя Мейбл не упоминала имя Кэти и ее сына еще с тех пор, как Трей учился на первом курсе. Когда она навещала его в Калифорнии, о Бенсонах речь вообще не шла, но в новостях о последних событиях в Керси, которыми она обильно потчевала племянника, ее умолчание обращало на себя внимание так же явно, как пропущенная в книге страница. Он забыл лица и тела девушек, которые появлялись и исчезали в его жизни, но образ Кэти оставался перед его глазами нестираемым, намертво врезавшись в память, словно строчки выученного в начальных классах стихотворения.
Сейчас сыну Кэти должно быть уже двенадцать. И они обязательно приедут на церемонию посвящения Джона в церковный сан.
— Можно войти, не возражаешь?
Трей часто заморгал, чтобы отогнать подступившие к глазам слезы. Он возражал, но эта славная девушка была лучше, чем его обычные подруги, и к тому же она сообразила сделать ему кофе.
— Читаешь почту? — спросила она, ставя перед ним чашку.
На ней был свободный халат, надетый поверх короткой ночной сорочки, и ему приходилось только надеяться, что она не усядется к нему на колени и не начнет играть прядями его волос.
— Уффф. Вчера до этого руки не дошли.
Она усмехнулась.
— Да, вчера у тебя голова была занята совсем другим.
Он никак не отреагировал на ее прозрачный намек. К его досаде, она взяла со стола приглашение.
— Какая впечатляющая обложка! А что означают буквы A. M. D. G. и рассекающий крест?
— Это сокращение латинской фразы Ad Majorem Dei Gloriam, которая означает «К вящей славе Божией». Это девиз иезуитов.
Она удивленно подняла брови.
— Ты и такие вещи знаешь?
Ее реакция была понятна. Его гедонистический имидж никак не состыковывался с образом человека, который может быть посвящен в религиозные материи. Как только Интернет стал доступен для домашнего пользования, Трей принялся изучать орден Общества Иисуса и прочитал громадное количество признаний кандидатов на посвящение в духовный сан, где они объясняли, что привело их к духовной службе. Трей не мог понять только обета безбрачия. Это ненормально, когда мужчина подавляет в себе порывы, данные ему Богом. Половое влечение у Джона было не слабее, чем у Трея, но более обузданное. Бебе, должно быть, решила, что Джон лишился рассудка, когда он сказал ей, что собирается пойти в священники. А возможно… после Кэти никакие другие женщины для него не существовали.
Поиск в Интернете дал ответ на его вопрос. Трей узнал, что католические священники «связаны брачными узами» с Богом и Церковью, «потому что это освобождает личность, чтобы она могла сконцентрироваться на заботах и нуждах семьи Божьей в широком смысле этого слова, не отвлекаясь на вещи, связанные с супружеством. Такая духовная концепция является причиной того, что для обращений в среде духовенства используются семейные термины — Отец, Брат, Сестра». Один пастор написал: «Люди выбирают обет безбрачия не потому, что не хотят жениться. Совсем наоборот. Они выбирают жизнь с воздержанием, чтобы отдать свое сердце безраздельно Господу и человеку». Трей помнил эмоциональное послание тети Мейбл, которая писала ему, что, когда Джон принимал свои первые обеты, он, по его словам, хорошо осознавал, что ему придется пожертвовать возможностью иметь жену и детей ради гораздо более обширной семьи Божьей Церкви.
Но если Джон знал всю правду, стал бы он жертвовать своим сыном и любимой женщиной ради того, чтобы пуститься в это путешествие во искупление?
Этот много лет мучивший его вопрос обычно возвращался к нему глубокой ночью, когда Трей не мог заснуть и в такие дни оставался сидеть за компьютером за чтением о призвании, которое выбрал себе Джон, до тех пор, пока монитор не освещало своими лучами взошедшее за окном солнце.
Девушка открыла приглашение.
— О Господи, — прочитав его, с восхищением сказала она. — А кто он такой, этот Джон Роберт Колдуэлл?
Он забрал у нее открытку.
— Старый друг.
— Ты мне о нем никогда не рассказывал.
— Кажется, нет.
— Не может тут быть никаких «кажется», Трей. Точно никогда не говорил.
Он отвернулся от нее на своем вращающемся кресле и встал. Наступил момент, когда девушки обычно начинали обвинять его в том, что он от них отгораживается. Он готов был побиться об заклад относительно того, что она скажет дальше.
— Трей, почему ты никогда ничего не рассказываешь мне о своем прошлом?
Он бы выиграл это пари.
— Послушай, Тэнджи, почему ты еще не оделась? Тебе нет смысла здесь оставаться. Сейчас я убегаю на пробежку, днем у меня есть дела. Насчет сегодняшней ночи я тоже пока ничего не знаю. Я тебе позвоню.
На ее лице появилось знакомое выражение, которое он видел уже у многих девушек, понявших, что все кончено.
— Я что-то не то сказала? — спросила она, и голос ее прозвучал тихо и обиженно, как у ребенка.
— Нет, — с нежностью произнес Трей, притягивая ее к себе и целуя в лоб. Она ему нравилась, и они прекрасно провели время. — Не было ничего такого, что бы ты не так сказала или сделала… Или, наоборот, не сделала. Просто… просто я такой… какой есть.
— У тебя внутри пустота. — Она отстранилась и запахнула свой халат. — Мне жаль тебя, Трей.
— Мне тоже, — сказал он.
Глава 38
С трудом повернув голову, Кэти посмотрела через центральный проход между креслами, чтобы улыбнуться Уиллу. Самолет выпустил шасси, готовясь приземлиться в международном аэропорту Нового Орлеана. Это был его первый в жизни полет, и сейчас ему было на год больше, чем ей в 1979 году, когда она в одиннадцатилетнем возрасте в последний раз путешествовала по воздуху. Сын улыбнулся в ответ и наклонился к ней. Ростом почти метр восемьдесят, он полностью перекрыл собой вид для Мейбл.
— Как твоя шея?
Кэти помассировала точку слева от горла рядом с сонной артерией. Она проснулась сегодня с болезненным спазмом шейных мышц.
— Болит, черт возьми. Будем надеяться, что к началу церемонии боль немного утихнет.
Она не хотела пропустить ни малейшей детали торжественной службы посвящения в духовный сан. Когда Джон зайдет в церковь, она намеревалась проследить за каждым его шагом на этом пути. Они с Уиллом должны сидеть в первом ряду и обязательно увидят все, стоит только немного вытянуть шею.
— Джон будет удивлен, — сказала сидевшая рядом с ней Эмма, — насколько его крестник вырос с тех пор, как он видел его в последний раз.
Это было год назад, и за эти несколько месяцев у мальчика начали проявляться мужские черты лица и особенности фигуры. Кэти узнавала работу хромосом Трея в темных волосах сына, его темно-карих глазах, в спортивной грациозности движений, но в нем совсем не было признаков хамелеонства, смены настроений и самоуверенной манеры держаться, так выделявших среди сверстников его отца. Хотя Уилл уже начал привлекать внимание девочек, он был примерным учеником, лидером своего класса, а также выделялся в бейсболе. В ее сыне и близко не было никакого чванливого зазнайства, но зато в нем было редкое сочетание скромной сдержанности и уверенности в себе, чем никогда не обладал его отец.
Прошлым летом, в июне, Джон приезжал домой на пару недель в промежутке между получением диплома магистра богословия и летним назначением в один из приходов в Чикаго для приобретения опыта пастора. Уилл все свое время проводил в его компании. Занятий в школе не было, и они с Джоном целыми днями играли в школьном спортивном зале в баскетбол и пропадали на бейсбольной площадке, где Уилл тренировался отбивать фастболы[16] Джона. Ночевал Джон у отца Ричарда, но все дни был с Уиллом, пока Кэти работала в своем кафе «У Бенни»; в полдень они забегали к ней, чтобы перекусить, а затем отправлялись в какую-либо экспедицию на свежем воздухе — прогулки верхом и на велосипеде по каньону Пало Дуро, рыбалка и плавание под парусом по озеру Меридиан, разные соревнования наперегонки, которые Джон с Треем так любили в его возрасте.
Оба загорели и стали коричневыми, как седельная кожа; полностью вымотанные к ужину, они сидели вечером вокруг стола у Эммы как настоящая семья, а потом еще вместе смотрели телевизор, пока не приходило время и Джону надо было отправляться к отцу Ричарду.
Когда Джон уехал, Уилл затосковал, и Кэти узнала в нем то одиночество, которое знакомо только брошенному и осиротевшему ребенку; они с Треем и Джоном называли это «закатный блюз», потому что глубже всего чувствовали свою покинутость именно в сумерках. Это был еще один такой период, когда она с удовольствием свернула бы Трею шею. Его имя уже некоторое время не упоминалось среди ее друзей и близких, даже тетей Мейбл, и Кэти не знала, думает ли Уилл когда-нибудь о своем отце и фантазирует ли, каково было бы расти желанным сыном ТД Холла.
— Уилл знает, что вы с Треем росли вместе, — сказала она Джону. — Он тебя когда-нибудь спрашивал о своем отце?
— Никогда. Ни разу.
— А ты с ним о нем говорил?
— Нет.
Другие пытались заводить с Уиллом разговор о том, что его отец сезон за сезоном успешно приводит «Сан-Диего Чарджерс» на стадию плей-офф, — просто чтобы посмотреть на реакцию Уилла, но тот стойко держался, ничего не отвечая на это, и после того, как мальчику исполнилось девять лет, Кэти ни разу не слышала, чтобы он произносил имя Трея.
— Он сам все понял и принял это, — заметила Эмма.
— Хотела бы я знать, что творится в его голове. Он глубоко чувствует и мало говорит. Я не хочу, чтобы он ненавидел своего отца или озлобился на него, но что я могу сказать в защиту Трея, который от него отказался?
— Все, что ты можешь сделать, ты и так уже делаешь — не добавляешь масла в огонь и подводишь его к пониманию, что на длинной дистанции человек становится тем, кем он есть, благодаря самому себе, а не его родителям.
— Надеюсь, что это сработает.
— Так оно и есть.
Однако бывали времена, когда Кэти сомневалась в этом. Когда Уиллу исполнилось десять, она нашла у него под матрасом спрятанный журнал «Спортс иллюстрейтид». На обложке красовался Трей Дон Холл в классической позе квотербека: одна рука занесена назад для передачи, вторая — отведена в сторону. По его форме было заметно, что игра выдалась жаркой и напряженной. Одна треть статьи, напечатанной на четырех страницах, была посвящена его феноменальной выносливости и удаче, позволившей ему выжить семь лет в НФЛ без травм. Были также описаны его словесные стычки с репортерами новостей и смешные перепалки с тележурналистками, совавшими ему микрофон прямо в лицо во время перерыва или сразу после игры. Мнение Трея по этому поводу сводилось к тому, что «женщинам нечего делать на футбольном поле, исключая те случаи, когда они трясут задницей и своими сиськами». «ТД, можешь сказать нам, что ты сейчас чувствуешь?» — «По поводу чего?» — «Ну, по поводу счета» (Выигрышного или проигрышного.) — «Не могу. А вы можете?» Или: «Эта последняя игра, ТД, какие мысли были у тебя в голове?» — «Что меня здорово помяли, места живого не осталось. А у вас в голове что творилось?»
Кэти невольно усмехнулась.
В другой части статьи говорилось о его фривольном стиле жизни, любви к парусному спорту и пристрастии к моделям-брюнеткам. Подробно описывалась его шикарная квартира за пять миллионов долларов в Карлсбаде, в тридцати пяти милях к северу от Сан-Диего, одном из самых дорогих мест для проживания в Соединенных Штатах. Ее сын прочитал о трех парусных шлюпках Трея, его многочисленных машинах, видел его фотографии в окружении целой стаи красивых женщин. Она обнаружила этот журнал в то время, когда благодаря прибыли их кафе они могли позволить себе повысить уровень жизни, но Уилл не мог не сравнивать богатство своего отца с долгими годами борьбы матери за финансовое выживание. Часто, просыпаясь по ночам, он заставал ее за столом в кухне, озабоченно склонившейся над бухгалтерскими документами. Текущие расходы на лекарства для бабушки, ремонт автомобиля, затраты на новую крышу для дома и обновления в помещении кафе не оставляли денег на покупку велосипеда под Рождество и поездок в Диснейленд.
И еще Кэти была уверена, что мимо Уилла не прошло, что Трей отдавал предпочтение высоким женщинам. Ее материнское сердце сжалось. Как мог Уилл не чувствовать обиду на отца, который предпочитал разных «конфеток», столь контрастировавших с его мамой, и который зарабатывал миллионы, в то время как она тяжело вкалывала, чтобы свести концы с концами?
Интересно, думала она, внимательно ли Уилл читал остальную часть этой статьи, где Трей изображался человеком очень контрастным. На спортивной площадке его отличали хладнокровие, полный самоконтроль и образцовое поведение, достойное подражания. «Но вне поля, — писал репортер, — своими выходками он мог бы поспорить с самым вздорным животным на вашей ферме». Однако далее журналист продолжал, что благодаря внимательному наблюдению за Треем Доном Холлом у него сложилось впечатление, что квотербек Сан-Диего устал от своей известности, богатства и женщин, но только не от самой игры. «На футбольном поле вы видите личность. Вне его вы видите внешнюю сторону этой личности, маску. Как будто он позирует для обложки гламурного, кричащего глянцевого журнала — Вот оно, ребята, каково быть таким, как я! — но снимок этот так же ретуширует его настоящий портрет, как пользующаяся макияжем женщина меняет свое лицо. Просто удивительно, как достоверно костюмы от Армани, туфли от Берлути и усеянный бриллиантами «ролекс» определяют образ человека, живущего полной и счастливой жизнью».
Кэти хорошо помнила слова Джона: «Он никогда не узнает, чего не хватает в его жизни, пока у него не появится все остальное…»
Она сунула журнал обратно на место и никогда не упоминала о нем. Потом она уже жалела, что упустила шанс, который мог бы подтолкнуть Уилла разоткровенничаться по поводу отношения к отцу. Больше удобного момента пробить упорное молчание сына на тему Трея Дона Холла не представилось.
Стюардесса в последний раз прошла по центральному проходу, чтобы собрать мусор. Она была молода и красива и улыбнулась Уиллу особой улыбкой. Поворачиваясь с мучительной болью, чтобы проверить, пристегнут ли у сына ремень безопасности, Кэти заметила изумленную усмешку Рона Тернера. Такая перемена в нем была хорошим знаком хотя бы для разнообразия, поскольку тренер Тернер почти не улыбался с тех пор, как его команда выиграла чемпионат штата. Он воспринял смерть дочери следующей осенью очень тяжело, а через несколько лет от болезни сердца, с которой она сражалась долгие годы, скончалась и его жена. От этого начала страдать его тренерская работа, и после ряда неудачно закончившихся сезонов он был вынужден уйти на пенсию, чтобы его просто не уволили. Потеря источника доходов была для него не проблемой, но чувство личного краха и разочарование в жизни нашли отражение в его мрачной манере поведения, хмуром выражении лица и безжизненной осанке. Эта поездка в Новый Орлеан, чтобы отпраздновать посвящение в духовный сан его любимого игрока, могла стать как раз тем толчком, который был необходим тренеру, чтобы перезапустить свой внутренний двигатель.
Когда они вышли из самолета, Джон ждал их в зале прилета. Его высокую фигуру было легко заметить в толпе встречающих, и сердце Кэти остановилось, когда она впервые увидела его одетым в черный сюртук со стоячим воротником, характерный для людей его профессии.
— Боже мой, — благоговейным голосом прошептала Мейбл.
Нагруженные своими чемоданами, они остановились в нескольких шагах от него, смущенные этой строгой красотой священника.
— Мы уж и не знаем, обнимать нам тебя или преклонять перед тобой колени, — поддразнивая его, усмехнулась Кэти.
Джон еще больше расплылся в улыбке. Его темно-карие глаза излучали теплый свет.
— Объятия принимаются. Добро пожаловать в Новый Орлеан! — Они с Кэти обнялись, молча задержавшись в этом положении на одно исключительное и очень личное мгновение, после чего Джон обнял Эмму и Мейбл и пожал руку Рону и отцу Ричарду, которого он попросил «облачить» его во время церемонии посвящения. Уилл стоял позади всей этой группы и молчал, ожидая своей очереди; он выглядел очень робким и настороженным, как будто Джон вдруг стал для него незнакомцем.
— Привет, Уилл, — сказал Джон на октаву тише, чем говорил со всеми остальными.
Уилл, казалось, не замечал протянутую ему руку.
— Как мне к вам обращаться? — спросил он, бросив нерешительный взгляд на маму.
— Так же, как ты делал это всегда, — Джон.
— Не «отец»?
— Только если ты сам этого захочешь. И только после моего посвящения в сан.
— Отец. Я хочу называть вас «отец», — сказал Уилл изменившимся голосом и без лишних слов бросился в объятия Джона.
Католическая церковь Святейшего имени Иисуса представляла собой грандиозное здание в неоготическом стиле, возведенное в 1918 году по образцу Кентерберийского собора в графстве Кент, Англия. Кэти подумала, что алтарь в храме — одно из наиболее впечатляющих сооружений, какие ей приходилось видеть в жизни; но тут же про себя усмехнулась, потому что ее мнение казалось не слишком убедительным, ибо принадлежало человеку, который практически не выезжал из Керси, штат Техас, после того как ему исполнилось одиннадцать лет. Тем не менее даже самый искушенный путешественник наверняка бы оценил изысканное строение из белоснежного мрамора. Джон рассказывал ей, что камень был выбран первым благотворителем этой церкви и должен был олицетворять сахар в честь семейной сахарной плантации, доставшейся ему по наследству. Находясь посреди красно-золотого великолепия, Кэти могла только представить, что думает отец Ричард, сравнивая этот собор со своей скромной церковью в Керси. С поручня алтаря свисала белая стола[17], которую он чуть позже должен будет возложить на плечи Джона.
Она услышала позади себя нарастающий шум голосов, свидетельствовавший о том уважении, которым пользовался Джон. Голоса эти принадлежали его профессорам и друзьям по университету Лойола, преподавателям и новобранцам, представителям духовенства, прихожанам, его студентам и их родителям. Здесь рядом с бездомными сидели обитатели шикарного жилья, давно не мывшиеся делили одну скамью со свежевыбритыми. Сюда придут все, сказал ей его духовный наставник во время небольшой вечеринки, устроенной в честь Джона. Джон соприкоснулся с судьбами многих людей, идущими самыми разными жизненными путями. Люди его любили.
— Он очень одаренный ученик, — сказал наставник, — но все же известен не благодаря своим академическим успехам, а из-за его отношения к людям, его способности сходиться с ними, будь то студент или преподаватель, лицо духовное или светское, простолюдин или человек высокопоставленный. Он умеет найти подход к каждому.
За исключением отца Ричарда, принимавшего участие в торжественной процессии, гости из «Ручки сковородки» занимали первый ряд по правую сторону от центрального прохода. Кэти хотелось оглянуться на постепенно заполнявшуюся церковь, чтобы поискать глазами одного человека, но у нее слишком болела шея.
Дверь открылась, и глава духовной общины провинции Новый Орлеан, облаченный в богато расшитую ризу, занял свое место у алтаря. Друг за другом вошли певчие хора и выстроились в специальной нише справа от алтаря — впечатляющая группа в белых мантиях с накидками, украшенными золотыми крестами. Когда они подняли темно-коричневые пюпитры для нот, за пультом появился дирижер, и по взмаху его рук хор голосов затянул старинный религиозный гимн «Soli Deo Gloria» (Единому Богу слава) под величественные звуки большого оргáна. Служба посвящения в сан началась.
Кэти взглянула на часы. Через два часа Джон, обручившись с Господом, будет потерян для нее навсегда. Много лет подряд Кэти время от времени позволяла себе дать волю воображению, представляя, как бы сложилась ее жизнь, если бы она приняла предложение Джона за день до того, как он уехал в университет Лойола. Конечно, тогда она чувствовала совсем не то, что сейчас, и во время сегодняшней церемонии не наступит момент, как на венчании, когда архиепископ произнесет эту сакраментальную фразу: «Если кому-то из присутствующих известна причина, по которой этот человек не может связать себя брачными узами с Богом, говорите об этом сейчас или же молчите об этом навеки».
И она будет молчать.
Началась торжественная процессия. Люди продолжали прибывать. Кэти видела, как расширились глаза Уилла, внимательно наблюдавшего за происходящим. Он впервые в жизни был свидетелем столь пышной и значительной литургии. В следовавшей за епископом процессии Джон шел в предпоследнем ряду, одетый в альбу — длинное белое облачение, символизирующее платье для крещения нового христианина, который «облекается во Христа». Как же красив он был сейчас! Еще идя рядом с ним в аэропорту, Кэти заметила, что он привлекает взгляды женщин, в которых читалось нескрываемое любопытство, почему такой мужчина по собственной воле лишает себя плотских удовольствий, которые бы для него было так естественно получать.
Возле ее скамьи он вышел из своего ряда и, подмигнув всей их группе, сел рядом с ней в ожидании церковного служки, который должен будет сопроводить его к епископу для обряда посвящения. У Кэти в руках лежал проспект с подробно расписанным порядком церемонии, и во время долгого чтения Святого Писания, проповеди и текста Апостольского символа веры она боролась с безумным желанием схватить Джона за руку и закричать: «Не уходи! Останься и возьми меня замуж!..» Так же, как ей хотелось сделать это тогда, на крыльце дома ее бабушки, в памятный вечер Дня благодарения 1986 года.
Она еще крепче сжала программку, когда церковный служка, молодой человек в альбе и белом саккосе, приблизился к Джону, чтобы сопроводить его к главе духовной общины, который представит его епископу. «Обернись, Джон, и посмотри в мои глаза. И ты увидишь в них мое горе», — мысленно умоляла его Кэти. Но он не сделал этого. Он последовал за служкой, даже не взглянув на нее, даже не пожав ей руку перед уходом. Это выглядело так, будто он отрешенно шагнул вперед, в новый мир, оставив все прошлое на скамье позади себя. Перед епископом глава местной общины положил руку на правое плечо Джона и нараспев произнес:
— Представляю для рукоположения на служение Слова и Таинства Джона Роберта Колдуэлла, который был подготовлен, проверен и утвержден для этого посвящения и который был призван Церковью на это рукоположение через Общество Иисуса.
Трей ожидал, что прослезится. В моменты сильных переживаний ему приходилось бороться, чтобы сохранить глаза сухими. И хотя в большинстве случаев ему удавалось совладать с собой, это желание плакать было его естественным порывом. Газетчики писали о какой-то аномалии, поскольку это казалось полной противоположностью его циничной натуры. Он сел в дальнем конце среднего ряда в правом крыле церкви, откуда ему хорошо были видны первые ряды, и отказывался покидать свое место наблюдения или хотя бы встать, чтобы пропустить вновь прибывших. Они переступали через его ноги, бросая на него недовольные взгляды. Но никто из них его не узнавал. После окончания сезона он отращивал волосы. Для того чтобы сменить облик настолько, чтобы неузнанным прилететь в Новый Орлеан, взять напрокат машину, снять номер в гостинице и занять место на скамье в католической церкви Святейшего имени Иисуса, ему хватило более длинной прически, выросшей за месяц, легкой небритости и очков для чтения в черепаховой оправе.
У него начали слезиться глаза, когда он смотрел на людей из его родного города, расположившихся в первом ряду, — всю приемную семью Джона. Сердце болезненно сжалось при виде постаревшей Эммы, всегда такой бесстрашной, а сейчас напряженной от волнения и опиравшейся на палочку, и фигуры его героя и по сути отца, тренера Тернера, который преждевременно постарел практически до неузнаваемости. Даже его тетя, с которой он виделся на Рождество, казалась более болезненной и хрупкой. Но самый сильный эмоциональный шок он испытал, когда увидел белокурую голову Кэти Бенсон. Она сидела рядом со своим сыном, а место по другую сторону от нее было предусмотрительно занято для Джона. С годами она стала еще красивее, и Трей с нежным удивлением отметил, что горделивая прямая осанка, которую она усилием воли воспитывала в себе еще до встречи с ним, осталась неизменной. Но теперь эти маленькие плечи были уже так дисциплинированы, что просто не могли поникнуть.
Он не отрываясь смотрел на нее через свои очки, рискуя, что она почувствует пристальный взгляд его влажных от слез глаз и обернется. Кэти не обманула бы его измененная внешность. Когда-то она могла чувствовать его взгляд. Может быть, она и сейчас думает о том, что он находится где-то среди собравшихся и смотрит на нее?
Во время тех многочисленных пунктов программы, когда всем присутствующим предписывалось встать, он был удивлен и разочарован, что она ни разу не обернулась, чтобы поискать глазами его знакомую темноволосую голову. Все ее внимание было сосредоточено на главном действующем лице церемонии — впрочем, как и внимание Трея, когда он не думал о Кэти. Было не так уж трудно узнать в этом мужчине в белой сутане того мальчишку из их детства. Он остался почти таким же — повзрослел, конечно, возмужал, но все же это был тот самый Джон, олицетворение спокойной силы, целеустремленный, сосредоточенный, уверенный в себе, в постоянном согласии с самим собой и со всем этим миром. И такой не похожий на человека, который сейчас за ним наблюдал.
Наконец наступил тот эмоциональный момент, о котором он читал и к которому готовил себя. Когда хор затянул Литанию всем святым — красивую молитву, распеваемую в церквях уже не одну сотню лет, — в центральныйпроход вышел Джон. Взгляд Трея вновь затуманился от подступивших к глазам слез, когда знакомая фигура в белой сутане легла перед алтарем лицом вниз и вытянула руки в стороны в форме креста, символизируя покорность и посвящение жизни Богу.
Только одному Трею было известно, что привело этого человека сюда. И он надеялся, что это принесет в душу его друга тот мир, которого тот так хотел.
Во время оставшейся части церемонии Трей держал себя в руках, но все же ему пришлось опять вытирать глаза, когда епископ и другие священнослужители положили свои руки на голову Джона в ритуале рукоположения, который провозглашал его одним из них, преемником Святого Духа со священным правом выполнять обязанности священника, ритуале, который навсегда ставил его выше его прежней жизни. Трею казалось, что служба эта не закончится никогда, но оставался еще волнующий обряд облачения, когда бывший служка отца Ричарда встал перед ним на колени, чтобы принять столу и ризу, которая надевалась через голову, так что он был похож на рыцаря, облачающегося в боевые доспехи. Ни единый звук не нарушал торжественного молчания взволнованной паствы. Но Трей не был растроган. Трей в душе укорял отца Ричарда за то, что тот отлучил Джона от футбола, сыграв на его уязвимости, которая после того рокового ноябрьского дня была очевидна, как зияющая рана. «Интересно, исповедовался ли Джон своему духовному отцу, рассказав о своей роли в когда-то случившемся?» — подумал Трей.
Едва успев вытереть глаза, он увидел профиль Кэти, повернувшейся в сторону происходящего таинства, и грудь его пронзила острая боль утраты. Этот лоб, нос, маленький волевой подбородок, знакомый взмах ресниц — все было таким же, как запечатлелось в его памяти. Ее сын, симпатичный подросток, уже перерос ее на целый фут. Плечи его были развернуты, голова высоко поднята, взгляд прикован к Джону. Сердце Трея сжалось. Что бы произошло и как бы сложилась его сегодняшняя жизнь, если бы тогда он сыграл в заключительные минуты последней четверти своего детства по-другому? Смог бы он полюбить этого мальчика как собственного сына или же отказался бы от него, как в свое время Берт Колдуэлл отказался от Джона? Он этого уже никогда не узнает. С его стороны было ошибкой приезжать сюда, но оставаться в стороне он тоже не мог. Он должен был убедиться, что их с Джоном тайна по-прежнему не раскрыта. Теперь Джону даны полномочия действовать in persona Christi — от имени Христа. И как бы больно Трею ни было присутствовать здесь сегодня, он все равно был убежден, что даже в момент жестоких угрызений совести Джон Колдуэлл, посвященный в сан священника член ордена Общества Иисуса и защитник веры, никогда не раскроет всей правды о своем единственном в жизни грехе.
Бросив последний взгляд на людей, которых он, скорее всего, никогда в жизни больше не увидит, Трей незаметно выскользнул, когда все встали для всеобщего шумного приветствия собрания перед тем, как Джон, словно жених на церемонии венчания, повернулся, чтобы быть представленным конгрегации.
Вернувшись обратно в Карлсбад, Трей решил, что купит себе собаку.
Глава 39
Для Джона пришла пора приступать к своим обязанностям.
— Где бы ты хотел служить, сын мой? — спросил у него глава религиозной общины провинции.
«В церкви Святого Матфея, поближе к Кэти и моему крестнику», — хотел ответить он. Уилл стоял на пороге подросткового возраста, следующей зимой ему исполнялось четырнадцать, и отцовская поддержка будет ему необходима, к тому же Эмма и Мейбл к концу жизни стали немощными и болезненными, скоро они уйдут, оставив Кэти одну с ее сыном, прежде чем тот окончит школу и поступит в колледж.
Но он принял на себя обязательства перед всей семьей людей Божьих следовать мандату Игнатия Лойола, направлявшего иезуитов «идти по всему миру», чтобы помогать тем, кто нуждается в помощи. Поэтому Джон ответил:
— Пошлите меня туда, где я буду нужнее.
И нужнее всего он сначала оказался в тюрьме Пеликан-Бэй, пенитенциарном учреждении строгого режима, расположенном возле городка Кресент-Сити в округе Дель-Норте, штат Калифорния. Здесь содержались все наиболее опасные преступники Калифорнии, а сама тюрьма находилась в удаленной лесистой местности у границы со штатом Орегон, в стороне от основных густонаселенных районов Калифорнии. Температура летом держалась здесь в среднем на уровне двадцати градусов — приятное разнообразие по сравнению с удушающей жарой и влажностью Нового Орлеана. Жилье, которое он снял в Кресент-Сити, расположенном на великолепном побережье Северной Калифорнии, и вся эта местность в непосредственной близости от Тихого океана и многочисленных национальных парков предоставляли ему массу возможностей, чтобы проводить больше времени на открытом воздухе, что Джон так любил. Но через неделю после того, как Джон приступил к своим обязанностям, он уже думал, что получил назначение в преисподнюю.
Охранник в униформе, которому поручили показать Джону тюрьму, спросил его:
— Вы когда-нибудь бывали в СИТК, отец?
При этом он использовал сокращение, обозначающее специально изолированные тюремные камеры для особо опасных преступников, — современное название одиночных камер заключения. Они с ним стояли в бетонном помещении размером два с половиной на три метра, где не было окон. Единственный свет, такой же серый, как стены камеры, пробивался из висевшего на высоком потолке светильника, закрытого проволочной сеткой. Привинченная к полу грубая койка, такой же табурет, платформа для того, чтобы можно было писать, и раковина рукомойника и унитаза без крышки — все это было из нержавеющей стали. Ничто не нарушало глубокую, принудительно созданную тишину изолятора, кроме едва различимых приглушенных голосов да звука время от времени смываемой в туалетах воды. Заключенный в такой камере мог видеть коридор снаружи только через маленькие, редко расположенные, размером с десятицентовую монету, вентиляционные отверстия в сплошной стальной двери, в которой на высоте колен имелось небольшое окошко, куда на пластиковых подносах подавалась еда, — два раза в день, как объяснили Джону.
Джон содрогнулся. Он был родом из «Ручки сковородки» в Техасе. И, несмотря на то, что как человек он формировался в грязном, переполненном людьми городе, в голове у него сохранилось ощущение высокого неба и бесконечности прерий его родины. Это был трюк, который он выработал в своем мозгу, чтобы бороться с ощущением загнанной стиснутости, появлявшимся у него, когда он сталкивался с перенаселенностью бедных районов, беспросветной убогостью и нищетой. Он не мог вообразить себе более жуткого наказания, чем оказаться запертым в этом жестко функционирующем месте с дверьми, управляемыми электроникой, среди стерильного бетона и стали, где человек мог передвигаться в пределах двух с половиной метров и на долгие годы, а то и до конца жизни, был лишен возможности увидеть траву, деревья и синее небо.
По ухмылке охранника было видно, что ответ на свой вопрос он уже и так понял по шокированному выражению лица посетителя.
— В этом… контейнере — насколько я понял, вы так это называете — осужденный ест, спит и существует двадцать два с половиной часа в сутки. А где он проводит оставшиеся полтора часа, которые, как я полагаю, отведены для досуга?
— Вот здесь.
Охранник не обиделся на саркастический тон, каким был задан этот вопрос. У Джона сложилось впечатление, что он уже привык к тому неодобрению, с каким благодетели вроде него приходили в это заведение, где было так мало шансов молитвой перевоспитать человека, вынужденного жить в таких условиях. Вслед за охранником он прошел через автоматически отъехавшие в сторону двери в полностью забетонированный дворик размером с крошечный загон для скота. Стены высотой в шесть метров были накрыты сверху металлической решеткой, позволявшей заключенному видеть лишь клочок неба над головой. Джону это показалось столь же привлекательным, как и ствол заброшенной шахты.
— Это площадка для разминки, — пояснил охранник.
— А спортивное оборудование запрещено, потому что заключенным не разрешается контактировать с другими правонарушителями? — спросил Джон, проверяя, запомнил ли он прочитанные им правила тюрьмы.
— Да, совершенно верно. Здесь соблюдается строгая изоляция. Большинство из них делают приседания или ходят от стены к стене. В основном это место предназначено для того, чтобы размять ноги и вдохнуть свежего воздуха. — Заметив на лице Джона недовольное выражение, охранник добавил: — И еще, отец, я бы не стал называть людей, находящихся у нас, «правонарушителями». Между прочим, человек, который должен занять камеру, где мы с вами только что были, убил семью из пяти человек, включая и двухмесячного младенца.
— Как я могу обращаться к духовным потребностям этих людей, принимать их исповеди, совершать обряды и таинства, не имея с ними человеческого контакта?
Охранник ухмыльнулся, и в глазах его мелькнула насмешка.
— Если появятся желающие прибегнуть к вашим услугам, то через окошко для подачи пищи.
Желающие были. Джон понимал, что их привлекают не его духовные наставления, а то, что он был для заключенных СИТК единственной возможностью пообщаться с другими людьми; просунув палец в маленькое отверстие в двери камеры, они обменивались с ним «мизинцепожатием». Подолгу общаясь с узниками СИТК и другими простыми заключенными, давая им советы, выслушивая леденящие душу исповеди, Джон узнал многое о таких глубинах греховности и порока, до которых только может опуститься человеческое существо и которые не описаны ни в одном учебнике по психологии. Оказывая религиозную поддержку убийцам, насильникам и растлителям детей, Джон проверял на деле свою веру в концепцию святого Игнатия, утверждавшую, что Бога можно найти в любых вещах.
— Отец, вы верите в то, что человек сделан по образу и подобию Божьему?
Джон представил себе задавшего этот вопрос убийцу маленьких девочек, закованного в кандалы, его кривую саркастическую ухмылку, насмешливый блеск в глазах. Он не видел в этом человеке даже намека на мизерный лучик раскаяния. Это был монстр. Почему-то, хоть это было и несправедливо, Джон подумал о Трее: он стал таким же заложником своей натуры.
— Бог начинается здесь, — ответил он.
Если те пороки, с которыми он сталкивался тут каждый день, поколебали его уверенность, что заложенная в человеке доброта должна в конце концов взять верх над злом, его вера в то, что Бог мог допустить это, ни разу не дрогнула. В этом мире определенно было не все в порядке, но на Небесах все равно есть Господь. И миссия Джона заключалась в том, чтобы помочь людям увидеть это через благодать Божью. Если человек по-настоящему хочет этого, в нем найдутся силы изменить в себе все греховное даже в тюрьме, с ее жестокостью и тюремными бандами, где росткам добра так же трудно пробиться наружу, как подсолнуху взойти на свалке токсичных отходов.
Он выполнял свои обязанности священника уже почти год, когда однажды хозяйка его квартиры сообщила ему о нежданном посетителе.
— Это врач, — сказала она. — Она ожидает вас в гостиной. Вы что, заболели, отец?
«Лаура Райнлендер, нейроонколог», — прочитал он на визитке. Имя показалось ему знакомым. Ну конечно же, это подруга детства Кэти из Санта-Круз. Он знал, что они с Кэти до сих пор переписываются, и гордился тем, что Кэти продолжала поддерживать связь с подругой, посвятившей себя воплощению в жизнь их общей мечты. Он вспомнил, что медицинской специализацией Лауры стала диагностика и лечение опухолей головного мозга, и, как сказала ему Кэти, Лаура была весьма известным специалистом в этой области. Она даже предлагала ему навестить ее, поскольку практика у той была недалеко, в Сан-Диего, но одно упоминание о городе, где за местных «Чарджерс» играл Трей, вызывала во рту у Джона неприятный привкус. Должно быть, это Кэти дала подруге его адрес. Она будет в восторге, что Лаура сама взяла на себя инициативу встретиться с ним.
Он хотел было снять свой сюртук со стоячим воротником и переодеть сорочку, но ему не терпелось поскорее увидеть человека, который знал Кэти и никак не был связан с тюрьмой.
— Нет, я не болен, — сказал Джон своей хозяйке. — Это просто друг моего друга.
Полный приятных ожиданий, он вошел в гостиную.
— Лаура? — обратился он к гостье, стоявшей у окна.
Она повернулась к нему, и он узнал женщину, в которую превратилась та маленькая, со вкусом одетая девчонка с каштановыми волосами и светло-карими глазами, с какой он познакомился, когда им было по двенадцать лет. Она неуверенно улыбнулась ему.
— Надеюсь, что тебя не шокировал мой неожиданный наскок сюда. Я просто сама не знала, что у меня освободится время до завтрашнего утра.
Он заметил в ней какое-то измождение и подумал, что она, видимо, внезапно решила, что ей необходимо хотя бы на пару дней уехать подальше от своих больных, а затем вспомнила о нем.
— Я очень рад тебя видеть, — ответил Джон, подкрепляя свои слова широкой улыбкой. — По правде говоря, можно даже сказать, что я в полном восторге. — На ней были довольно практичные туфли, хотя весь ее наряд предполагал более стильную обувь. — Может, прогуляемся, — продолжил он, — и ты сможешь поведать мне, что произошло за последние девятнадцать лет.
Она рассказала ему, что сотрудничает с онкологическим центром Сан-Диего и уже четыре года имеет собственную практику.
— Кэти говорила мне, — сказал он. — Ты когда-нибудь видишь Трея Холла?
— Только по телевизору, когда играют «Чарджерс». Правда, еще один раз видела его в ресторане. Он был там с друзьями. Он меня не узнал, а сама я еще раз представляться ему не стала. Боялась, что могу пырнуть его столовым ножом. А ты как? Пытался как-то связываться с ним после того, как переехал в Калифорнию? — Она виновато улыбнулась. — Кэти рассказывала мне, что вы с Треем поссорились.
Джон покачал головой.
— Я подумывал об этом, но это было до того, как я попал сюда.
Когда пришло время его нового назначения, единственное, о чем жалел Джон, покидая Северную Калифорнию, была Лаура. Они с ней стали настоящими друзьями. От Сан-Диего до Кресент-Сити было два дня пути на автомобиле, но поездки к нему были для нее прекрасным поводом оторваться от убийственного отчаяния, связанного с ее работой. К тому же это была возможность дать ему передышку в его изматывающем душу труде. Она была одним из самых чутких и умных людей, с которыми ему доводилось встречаться. Однажды в феврале она без остановок приехала из Сан-Диего в Кресент-Сити, после того как в тюрьме вспыхнули волнения на расовой почве, о которых на следующий день писали уже все национальные издания. Охрана была вынуждена применить боевое оружие, чтобы прекратить тридцатиминутную рукопашную схватку, в результате чего одного заключенного застрелили, тридцать человек получили огнестрельные ранения и еще пятьдесят — ножевые. Среди них было и несколько «прихожан» Джона. С ужасом и смирением он беспомощно наблюдал за этой шокирующей сценой из-за тюремной ограды.
— Я просто подумала, что тебе может понадобиться помощь друга, — сказала она, стоя в гостиной его домохозяйки и поднимая корзинку для пикника с любимой едой Джона.
Благодаря Лауре он познакомился с виндсерфингом, печенными на углях морскими моллюсками, хлебом из дрожжевого теста и калифорнийскими винами. А он поддерживал ее, подставляя свое широкое плечо помощи и внимательно выслушивая ее в мрачный период ее жизни после развода с концертирующим пианистом, которого она все еще любила.
— Мы с ним просто не можем состыковаться, — рассказывала Лаура. — Наши карьеры никак не сочетаются.
За этим последовала относительно спокойная работа на Ямайке, где Джон жил в одной коммуне с другими иезуитами, которые за долгие годы построили на этом острове целую сеть школ и церквей, и где Джон работал на правительство по программе улучшения образования и решения жилищной проблемы для бедных. После этого, в 2002 году, его снова направили в Гватемалу заниматься вопросами социальной справедливости, причем в тот же самый приход, где он работал до своего посвящения в сан, — и в итоге его деятельность способствовала подписанию мирного соглашения в Гватемале, положившего конец тридцатишестилетней гражданской войне в этой стране. Несмотря на некоторые положительные перемены, он обнаружил, что в Гватемале, как и раньше, правит насилие и что его деятельность по борьбе за права человека до сих пор помнят многие из тех военных, которые сейчас оказались у власти. Политические убийства, похищение людей, воровство, торговля наркотиками, мятежи в тюрьмах были здесь делом обычным. «Только в декабре здесь было официально зарегистрировано 426 погибших — по 13 человек в день», — писал он отцу Ричарду, строго предупредив того, чтобы он не рассказывал о сложившейся тут опасной ситуации Кэти и всем остальным. А сам Джон описывал Кэти только крайнюю нищету и бедность «в такой прекрасной стране, о которой мир совершенно забыл».
Ему очень хотелось получить назначение куда-нибудь в Соединенных Штатах, но вместо этого его послали в портовую церковь Святого Петра Калвера в крошечном соседнем государстве Белиз, чтобы содействовать иезуитам провинции Миссури в оказании гуманитарной помощи майя, коренному населению этих мест, которое еще больше обнищало после прокатившегося по стране урагана Айрис. Он постоянно занимался тем, что старался помочь накормить и дать кров доведенным до полной нищеты туземцам, пытался продвинуть вопросы образования и обучения, не покладая рук работал над тем, чтобы улучшить социальное и экономическое положение в стране, и всему этому не было видно конца. В крае, который на почтовых открытках изображался как благоухающий тропический рай, Джон выпрашивал хоть какие-то медикаменты у медицинских учреждений, чтобы бороться с инфекционными заболеваниями, вызванными полчищами насекомых, недостатком чистой питьевой воды, вопиющими антисанитарными условиями. Он занимался буквально всем: пилил и строил, пахал и выращивал урожай, учил детей и читал проповеди, оказывал сопротивление и боролся с тиранией привилегированной верхушки общества. К лету 2004 года он уже мог читать и бегло говорить на местном креольском наречии, охотиться с острогой на рыбу, как настоящий майя, строить каноэ, распознавать присутствие смертельно ядовитой реснитчатой гадюки, поджидающей в засаде на дереве проходящую внизу и ничего не подозревающую жертву. Кожа его приобрела цвет полированного дерева, и он весил на десять килограммов меньше своего нормального веса. Он не был дома пять лет. Ему уже исполнилось тридцать шесть.
И тут в один прекрасный день Джон получил послание главы Церкви провинции Новый Орлеан. В нем говорилось, что отец Ричард уходит в отставку. Не согласится ли Джон выполнять обязанности пастора в церкви Святого Матфея в Керси, штат Техас?
Глава 40
Накануне нового 2000 года Мейбл набрала в ванну воды, разложила по всему дому электрические фонарики с комплектом запасных батареек, заперла все двери и окна на двойные запоры и поставила рядом со своей кроватью заряженные охотничьи ружья своего мужа. Она полностью заставила кладовку непортящимися продуктами, ящиками дистиллированной воды, пакетами угольных брикетов и банками с жидкостью для зажигалок. Ее домашний сейф был набит наличными и ювелирными украшениями, а «кадиллак» стоял с полностью заправленным баком, который к тому же можно было пополнить из двадцатилитровых канистр с бензином, припасенных в гараже.
— Вы с детьми сегодня ночью должны остаться у меня, — заявила она Эмме, имея в виду ее тридцатидвухлетнюю внучку и правнука переходного возраста. — В моем доме вам будет безопаснее.
— Твой дом — настоящая западня в случае пожара, — ответила Эмма, — и ты вообще можешь застрелить меня, если я вдруг пойду в туалет.
— Хорошо подготовиться никогда не помешает, — фыркнула Мейбл. — И ты можешь пожалеть, что не осталась у меня, если сегодня ночью произойдет то, что ожидается.
Это был самый тихий Новый год за всю историю Керси. Конец света, однако, не наступил, «проблема 2000 года» никак не проявилась, но в первые утренние часы нового тысячелетия во сне тихо умерла Эмма Бенсон. Кафе закрылось на праздники, и Кэти была дома. Она встала рано, чтобы приготовить к завтраку французские тосты, прежде чем Эмма и Мейбл устроятся перед телевизором смотреть новогодний Парад роз. Уилл в это время должен был быть на бейсбольной площадке со своими друзьями.
Спустя некоторое время, когда Эмма, которая обычно вставала очень рано, никак не откликнулась на аромат свежесваренного кофе, Кэти сама постучала к ней в дверь.
— Бабушка, кофе уже готов, — позвала она.
Ответа не последовало. У Кэти перехватило дыхание. Она вдруг вспомнила, что не слышала звука смываемой в туалете воды. Тихонько отворив дверь, она застала сцену, которую давно боялась увидеть. Эмма лежала на кровати с закрытыми глазами, руки с переплетенными пальцами мирно покоились поверх одеяла, и она явно уже не слышала голоса своей внучки.
Под табличкой «ЗАКРЫТО» на дверях «У Бенни» появился большой траурный венок с черными лентами. Флаг на здании суда был приспущен. Горе тяжелым камнем легло на сердце Кэти, но она держала себя в руках ради своего совершенно опустошенного этой утратой сына и Мейбл, которая за эту ночь, казалось, потеряла большую часть оставшихся ей лет. Кэти предложила ей позвонить Трею и попросить его приехать, но Мейбл лишь покачала головой.
— Это было бы кощунственно по отношению к памяти Эммы, он не должен быть здесь в такой момент, — сказала она.
Утром в день похорон Кэти увидела рядом с гробом корзину великолепных белых гладиолусов, любимых цветов Эммы, с открыткой, где рядом с именем Трея было просто написано: «Покоя вам, мисс Эмма». Из Калифорнии прилетел Джон, но он мог остаться с ними всего на несколько дней. Он пообещал одному заключенному, которого переводили из тюрьмы Пеликан-Бэй в камеру смертников в тюрьме Сан-Квентин, что будет сопровождать его к месту казни.
Следуя наставлениям Эммы и руководствуясь унаследованной от нее житейской мудростью, Кэти сосредоточилась на своем будущем.
— Должен сказать, Кэти, что ты вложила в это место громадный труд, — веско произнес Дэниел Спруил, президент банка в Керси, когда речь зашла о кредите на модернизацию кафе «У Бенни». — Какой контраст по сравнению с теми временами, когда моя Глория плевала на платок, чтобы вытереть здесь столик, прежде чем за него сесть!
Он говорил о своей покойной жене. Дэниел вырос в Керси и закончил ту же самую среднюю школу, что и Кэти, только на семь лет раньше. Они с Глорией после женитьбы и окончания колледжа вернулись в родной город, где Дэниел стал вице-президентом в банке своего отца, а Глория заняла одну из ведущих ролей в местном обществе, каким бы оно ни было в Керси. После смерти Спруила-старшего Дэниел унаследовал от отца пост президента банка, а через три года стал вдовцом, когда Глория умерла от рака. Они с Кэти часто встречались начиная с того дня, когда она, сидя по другую сторону его письменного стола, рассказала ему о своих планах расширения «У Бенни».
Это было шесть месяцев тому назад. Шел декабрь 2000 года. Кэти опасалась, что замедление экономического развития, связанное с тем, что лопнул так называемый пузырь интернет-компаний, «доткомов», повлияет на ее шансы получить кредит, но президент банка заверил ее, что его учреждение будет радо предоставить финансовую помощь на ее нужды.
— Я никогда не смогла бы сделать этого без твоей веры в меня, — ответила Кэти на комплимент Дэниела.
— Смогла бы, смогла бы. Тут было достаточно твоей собственной веры в себя. Я просто счастлив, что оказался частью такого дела. — Широким жестом он обвел увеличившийся теперь обеденный зал, новую буфетную стойку и кассу, перед которой сейчас стало более просторно, после чего обнял ее за талию. Они были в кафе одни. «У Бенни» еще не работал после обновления. Открытие было запланировано на завтра. — Ты догадываешься, что ты для меня значишь? — прошептал он ей на ухо.
Она действительно догадывалась. С ее точки зрения, Дэниел действовал слишком напористо, но… Как выразился он, когда впервые говорил ей о своих чувствах, «у кого есть время, чтобы играть во все эти игры с бесконечным выжиданием?»
Она не любила его так, как рассчитывала полюбить кого-то в своей жизни снова, но он был добрым и заботливым, много делал для ее сына. У него было двое своих сыновей, славные парни, студенты колледжа, и Дэниел рисовал ей картины, как они вместе будут проводить каникулы, вместе куда-то ходить, путешествовать — словом, «развлекаться, как настоящая семья». Дэниел был по-своему красив, внешне напоминал профессора (на носу у него были вмятины от очков, которые он носил постоянно), а также оказался страстным и умелым любовником. Он ценил в ней те черты, которых не было у его жены. Глория, будучи человеком эмоционально неустойчивым, тратила деньги, чтобы компенсировать все то, чего она недополучила в детстве как дочь ремесленника. Женщина ревнивая, она контролировала своего мужа и всегда ощущала потребность в приобретении имущества, вызывающего зависть, чтобы не чувствовать себя ущербной среди друзей Дэниела. У нее не было желания путешествовать, и мир за пределами Керси был ей неинтересен. Она слепо обожала своих сыновей, отводя Дэниелу второстепенную роль.
— Я был просто парнем, который оплачивает счета, — как-то сказал он.
Со стороны кухни послышалось вежливое покашливание. Кэти выглянула из-за худощавого плеча Дэниела.
— Что, Оделл?
— Приехал грузовик поставщика, мисс Кэти.
— Я сейчас выйду.
Она высвободилась из рук Дэниела, и мысли ее вернулись к бизнесу.
— Остается только надеяться, что после того, как я все это построила, посетители сюда придут.
И они действительно пришли. Паника на Уолл-стрит не смогла остановить растущий поток местных клиентов заведения, а также приезжих, путешествующих по федеральной автостраде Интерстейт 40, которые читали про «У Бенни», и жителей «Ручки сковородки», оказавшихся здесь проездом. Все они регулярно занимали свои места за столиками и в кабинках широко прославившегося кафе в городке Керси. На стенах его в рамках стали появляться отзывы известных критиков в области общественного питания и меню, подписанные всякими знаменитостями. Кэти могла позволить себе относительно зажиточный образ жизни, и единственный вопрос, который тревожил ее, касался того, стоит ли отказываться от своего удачного бизнеса, добытого тяжелым трудом, ради того, чтобы выйти замуж. Дэниел ожидал от нее, что она продаст «У Бенни». В его описании той жизни, которую они с ним будут вести, не было места ежедневным заботам, связанным с управлением кафе. Их первая и единственная размолвка произошла как раз из-за ее заведения.
— Нью-Йорк, Кэти. Мы говорим о Нью-Йорке! Театральные спектакли, рестораны, прогулки в Центральном парке, художественные галереи, «Уолдорф-Астория»[18]… Подумай только — осень в Нью-Йорке! — Он возбужденно размахивал перед ней «Путеводителем по Большому Яблоку»[19] издательства «Фодорс».
Кэти вздохнула.
— Я знаю.
— Ничего ты не знаешь! — Дэниел хлопнул путеводителем по своему письменному столу. — Откуда ты можешь знать? Ты же с одиннадцатилетнего возраста практически не выезжала за пределы Керси.
Они сидели в его кабинете в банке и обсуждали острую для обоих тему приближавшейся поездки Дэниела на конференцию по банковскому делу в Нью-Йорк — точнее сказать, спорили о ней. Он хотел, чтобы Кэти поехала с ним, но по времени это совпадало с днями, когда банкетный зал «У Бенни» был заказан для проведения званых обедов. Одной Бебе было с этим не справиться, а именно заказы на такие званые вечеринки приносили заведению основной доход.
Она чувствовала раздражение и разочарование, которые Дэниел, должно быть, испытывал и раньше, когда жена отказывалась сопровождать его во время деловых поездок из-за детей.
— Я имела в виду, — пояснила Кэти, — что знаю, как было бы здорово поехать с тобой в Нью-Йорк. А что, если мы отправимся туда на наш медовый месяц? Как тебе такая идея?
— Что? — переспросил он, и его хмурый вид начал улетучиваться на глазах, словно грозовая туча под яркими лучами солнца. — Что ты хочешь этим сказать?
Кэти улыбнулась.
— Что я принимаю твое предложение. Я с удовольствием выйду за тебя.
Теперь она была уже уверена в своем решении. Она любила Дэниела, если и не всем сердцем, которое отдала Трею, то все же достаточно, чтобы понять, что принимает правильное решение для них обоих. Ей было тридцать три. Бабушка умерла, а Уиллу через три года поступать в колледж. Джон был на Ямайке, а Трей уже никогда не вернется. Впереди у нее были долгие и пустые годы труда, когда все дни будут заняты только ее кафе. Замужество будет означать для нее переезд в большой дом на холме, перспективу завести второго ребенка, освобождение от необходимости финансово обеспечивать себя и своего сына. И, самое главное, это была возможность разделить свою жизнь с человеком, которого она уважала, которым восхищалась и с которым готова была встретить старость.
Он обошел письменный стол. Лицо его сияло радостным удивлением.
— А ты не передумаешь, пока я буду в отъезде?
— Я не передумаю.
— Аллилуйя!
Дэниел подхватил Кэти на руки и закружил по комнате так, что ноги ее оторвались от пола. Затем он поцеловал ее.
— А теперь, — смеясь, сказала она, когда он наконец опустил ее, — не мог бы ты попросить свою секретаршу сделать для меня копию программы этой конференции, чтобы я могла, по крайней мере, мысленно быть там с тобой?
После его отъезда, в первый же день конференции Кэти, как и обещала, проверила, где будет проходить первое заседание. Всемирный торговый центр, 92-й этаж, Северная Башня. На календаре было 11 сентября 2001 года.
Глава 41
Трей вспомнил то хмурое уныние, охватившее его, когда на новогодние праздники, в первый день 2000 года, умерла Эмма. Ей было восемьдесят три, и она много лет страдала из-за проблем с сердцем, так что ее смерть никак нельзя было назвать неожиданной, но почему-то мысль о том, что этой непреклонной старой леди уже нет на этом свете, до сих пор вызывала у него грусть. Он мог только догадываться, как эту потерю перенесла Кэти и его тетя. Кончина мисс Эммы напомнила ему, что дни тети Мейбл тоже уже сочтены, и от этого на душе становилось еще печальнее.
— Почему бы тебе не перевезти свою тетю сюда, чтобы она жила с нами? — как-то спросила его вторая жена, и это неожиданное предложение застало Трея врасплох. Обычно Мона была занята только самой собой.
— И ты согласишься на это?
— Я соглашусь на все, что угодно, лишь бы вернуть тебе настроение, а это будет не такая уж обуза.
Поколебавшись, Трей согласился с инициативой Моны, но его тетя все равно отказалась от предложения.
— Нет, дорогой, мой дом здесь, — ответила Мейбл.
Она больше не просила его приехать, а на приглашения Трея погостить у них на праздники отвечала, что она слишком стара, чтобы летать самостоятельно. Получается, что в последний раз он был у тети Мейбл на Рождество перед рукоположением Джона. После этого у него иногда возникали моменты, когда тоска горела в груди подобно тлеющим углям и он был готов отдать все, что у него есть, лишь бы снова вернуться домой, обнять свою тетю и мисс Эмму, обхватить за плечи Кэти и Джона и рассыпать волшебную пыль, которая сотрет все прошлое, чтобы они все могли начать сначала. Но Эмма уже умерла, его тетя отказалась переехать к нему, Джон находился в Центральной Америке, выполняя свои обязанности священника, а Кэти влюбилась в президента банка. Все двери, когда-то открытые для него, разом захлопнулись.
Почему так получалось, что он всегда замечал самое важное только после того, когда было уже слишком поздно?
— Трей, ты слышишь меня? Я только что сказал, что ты практически остался без денег.
— Я слышу тебя, — ответил Трей.
Он сидел в кабинете своего консультанта по вопросам управления состоянием в карлсбадском офисе финансовой компании «Мэррилл Линч». Шел сентябрь 2007 года. Ему не нужно было смотреть отчет, который подготовил консультант, чтобы узнать о состоянии своих финансов и понять, каким образом он оказался в таком положении. За первые пять лет выступлений в Лиге он попал в ту же ловушку, в которую попадает большинство новичков, вдруг начинающих платить по полмиллиона долларов каждые две недели. Ему было очень сложно в этой ситуации придерживаться консервативного в плане финансов образа жизни, даже несмотря на то, что он прекрасно знал, что средняя продолжительность карьеры футболиста составляет три года и его зарплата будет гарантирована ему ненадолго, если он вдруг не сможет играть.
Первые четыре сезона после уплаты налогов и отчислений шести процентов своему агенту Трей с одержимостью маньяка тратил оставшиеся деньги на покупку дорогих машин и яхт, купил шикарную квартиру в Карлсбаде и еще одну в Санта-Фе, не говоря уже об одежде на заказ, вечеринках, которые устраивались с большим размахом, ювелирных изделиях, а также расходах на свой первый развод.
Однако после всего этого он начал инвестировать свои поступления. Его целью было заработать достаточно для того, чтобы по окончании карьеры плавать на яхте по всему миру и никогда больше не работать. Он изучил фондовый рынок и рынок недвижимости, тщательно проанализировал все предложения по вложению денег, начиная от ресторанного бизнеса и линий модной одежды до сдачи в аренду участков под нефтедобычу. Он все делал правильно, как в свое время выполнял домашнее задание в школе, но, тем не менее, совершил промах. Вопреки советам человека, сидящего сейчас напротив него, он перебросил миллионы, вложенные в портфель «голубых фишек», в акции компаний, работающих в сфере программного обеспечения, телекоммуникаций и Интернета. В 1996 году Трей видел, как его первый пакет акций «Yahoo!» в первый же день торгов подскочил в цене на 155 процентов. За один год его тридцатитысячная инвестиция в акции только одной компании выросла до миллиона. Как он мог ошибаться? Будущее было за технологиями и Интернетом, настоящими двигателями благосостояния по сравнению с железнодорожной отраслью, производством электроэнергии и автомобилестроением. Он не смог предвидеть опасность в том, что компании будут выходить на фондовый рынок, имея лишь перспективу будущих доходов. Но, прежде чем этот пузырь лопнул и стоимость его акций упала с 244 долларов до 7, Мона развелась с ним, через суд отобрав половину инвестиционного портфеля на пике его цены.
В 2001 году после завершения одиннадцатого сезона за «Чарджерс» новый контракт с ним не подписали. Этот удар был нанесен ему накануне событий 11 сентября и ошеломляющего известия, что в Северной Башне Всемирного торгового центра погиб жених Кэти. Трея подобрала команда «Сан-Франциско 49» в качестве запасного квотербека, но в первой же игре он потерял концентрацию, передержал мяч, затянув с передачей, и в результате получил сильнейший удар в голову, после чего его унесли с поля с сотрясением мозга. Из-за проблем с коленом он в буквальном смысле слова кое-как доковылял до конца сезона, а «Сан-Франциско» распрощалась с ним после завершения годичного контракта. Ему было тридцать четыре года.
Для него игра закончилась. Он отказался от идеи отправиться по второму кругу, на этот раз в качестве дублера в профессиональные клубы, чтобы сидеть на лавочке запасных и бороться за игровое время подобно жаждущему игры новичку, и вместо этого смахнул пыль со своего диплома по бизнесу, полученного в университете Майами. Одного его имени было достаточно, чтобы попасть на собеседование к руководителям крупнейших корпораций в районе Сан-Диего, большинству из которых приходилось затягивать пояса из-за сложной экономической ситуации в Силиконовой долине и террористических актов, от которых фондовые рынки вновь лихорадило. Ни одно из мест работы, куда обращался Трей, ему не подошло, пока наконец он не поступил на должность сборщика средств для одной некоммерческой общественной организации, где и работал весь последний год. Ему нравилась благотворительная деятельность и занимавшиеся ею люди, в основном преданные своему делу добровольцы, и он впервые без всякого стыда получал удовольствие, используя свой звездный статус и харизму, чтобы собирать деньги у зажиточных для облегчения страданий менее удачливых. Бывали моменты после особенно успешной кампании, когда Трей жалел, что Джон не может видеть, как он принимает чек, выписанный благодаря притягательной силе его личности. А что ты скажешь на этот удар, Тигр?
— По крайней мере у тебя нет долгов, — продолжал говорить его брокер, — а если продать твою квартиру…
— Я не собираюсь продавать квартиру, — перебил его Трей. — Это для меня не вариант.
— Ну, если ты будешь продолжать работать, то сможешь жить в… стесненных, но, безусловно, удовлетворительных условиях.
Если он будет продолжать работать. Сегодня он был на приеме у врача, как раз перед тем, как отправиться сюда. Его уже некоторое время донимали головные боли, изображение в глазах расплывалось, и к тому же ситуация, похоже, постепенно ухудшалась. Он надеялся, что проблема эта не является результатом его последней контузии. Если это так, то он с этим справится. Головные боли, приступы головокружения, потеря памяти были той ценой, которую футболисты платили за возможность по воскресеньям заниматься спортом, построенным на движении и применении неистовой силы.
Когда он заехал на парковку перед офисом терапевта, адрес которого нашел через Интернет, в окна его машины ударили струи дождя. Он предпочел обратиться к незнакомому человеку, вместо того чтобы идти к своему старому спортивному врачу, вокруг которого вечно отирались газетчики, пытающиеся отловить там и сфотографировать известных спортсменов. На этот раз Трей решил обойтись без рекламы.
Выключив зажигание, он еще несколько минут посидел в машине, глядя на дождь через стекла своего БМВ и крепко держась руками за руль. Затем он набрал побольше воздуха и решительно распахнул дверь. К чертям зонтик! Если самое худшее, что ждет его сегодня, — это промокнуть насквозь под дождем, он с радостью примет такой вариант.
Помощник доктора записала историю симптомов болезни Трея, после чего он прошел неврологическое обследование. У него проверили зрение, чувство равновесия, координацию и психическое состояние, а затем направили на компьютерную и магнитно-резонансную томографию мозга. Когда Трею объяснили, что для получения четких снимков необходимо лежать абсолютно неподвижно и что для этого пациента привязывают ремнями к смотровому столу, который должен будет проехать через закрытую с боковых сторон съемочную камеру, его вновь захлестнула волна страхов, связанных с клаустрофобией. И он бы развернулся и ушел, если бы не техник томографа, который обращался к нему с огромным уважением и почтением: «Вы мой герой, мистер Холл!»
— Думайте о самом приятном времени вашей жизни, и все это закончится так быстро, что вы даже не заметите, — заверил он Трея, после того как шприцем ввел ему в вену специальный краситель.
Трей думал о той ночи, которую они провели с Кэти после школьного бала.
Когда все было закончено, он ждал еще целый час, прежде чем в комнате ожидания вновь появился техник.
— Наш рентгенолог проанализирует ваши снимки и отошлет подписанное заключение вашему основному врачу, мистер Холл, — сказал он. — Вас известят о результатах в течение трех дней.
Но прошло менее суток, прежде чем его снова вызвали в этот же кабинет врача. Доктор прокомментировал результаты тестов, а после этого сказал:
— Я дам вам список самых лучших специалистов в этой области, мистер Холл. — Он пододвинул к нему листок, на котором в алфавитном порядке были напечатаны фамилии врачей. — Как видите, их десять, и все они сотрудничают с онкологическим центром здесь, в Сан-Диего. Лично я на вашем месте обратился бы к доктору, фамилия которого в этом списке стоит на второй строчке снизу.
Трей проследил за ручкой врача и прочитал: «Доктор Лаура Райнлендер, нейроонколог».
Часть III
2008
Глава 42
Отец Джон Колдуэлл внезапно очнулся от тревожного полусна, так и не отдохнув за ночь. Он долго не мог заснуть после короткого, загадочного и совершенно неожиданного ночного телефонного звонка от Трея Дона Холла, который когда-то был его лучшим другом. Укладываясь в кровать, он все еще был в состоянии шока, после того как, подняв трубку, услышал голос человека, которого не видел и с которым не общался двадцать два года. Более того, оказалось, что Трей сегодня приезжает в Керси. Всю ночь Джон беспокойно ворочался, ломая себе голову, что могло заставить Трея вернуться в родной город после столь долгого отсутствия. Джон до сих пор не мог поверить, что это каким-то образом связано с продажей дома Мейбл Черч. Наконец, уже под утро, Джон все-такизадремал, но этот сон не принес облегчения, потому что он погрузился в трясину ночного кошмара, от которого очнулся с пересохшим горлом и бешено стучащим в груди сердцем. Только сейчас он сообразил, что шум в ушах был связан с тем, что в дверь его спальни стучала домохозяйка, Бетти Харбисон, которая принесла ему утренний кофе.
— Войдите, Бетти! — отозвался он, не вставая с постели из-за охватившей его слабости.
— Отче? — Бетти с любопытством просунула голову в приоткрытую дверь его комнаты. — Вы еще не встали?
Джон устало потер глаза.
— Я еще не вполне проснулся. Плохо спал этой ночью.
— Вы имеете в виду ту ее часть, когда вы в конце концов добрались до своей кровати? — Она поставила поднос на стол и налила в кружку специально сваренный для него крепкий черный кофе. Затем, не скрывая своего недовольства, продолжила: — Я слышала, как примерно в полночь звонил телефон. Люди что, не понимают, что вам тоже нужно когда-то спать?
— Я тогда еще не спал, — сказал Джон. — Мне очень жаль, если этот звонок побеспокоил вас.
— Из-за себя я не стала бы об этом говорить, отче.
— Я знаю. — Джон поднялся, чтобы взять свою кружку. — Вы слишком много беспокоитесь обо мне, Бетти.
— А кто еще о вас побеспокоится? — Открыв шторы на окне, она едва заметно улыбнулась ему, чего практически никому другому добиться никогда не удавалось. Джон крайне редко слышал ее смех. Причину этого знали только он и ее муж, да еще те, кто был знаком с этой женщиной много лет.
— У меня на несколько дней остановится гость, мой старый знакомый, одноклассник, — сообщил Джон. — Он приезжает сегодня и появится здесь к ленчу. Надеюсь, это не станет для вас проблемой. Я не смог предупредить вас заранее, поскольку сам узнал об этом только сегодня ночью.
— Ну да, тот самый полуночный звонок, — озабоченно произнесла Бетти. — Нет, это действительно не проблема. Из социальной службы сегодня утром пришлют Юнис Уэлборн и Беллу Гордон, чтобы помочь мне. Так, говорите, ваш старый друг?
— Мой бывший одноклассник, — поправил ее Джон. — Я не видел его с тех пор, как мы закончили школу. А вам не придется беспокоиться по поводу моего завтрака. У меня с утра назначена встреча в Керси.
Бетти постояла еще немного, чтобы узнать хотя бы имя этого гостя, но потом заметила, что отец Джон терпеливо дожидается, пока она уйдет, чтобы наконец вылезти из-под одеяла в трусах и футболке.
— Никакого беспокойства для меня в этом нет, — пробормотала она.
Она забрала поднос и мягко прикрыла за собой дверь. Кто бы это ни был, святой отец, похоже, не очень-то рад этой встрече. Она была уверена, что это какой-нибудь очередной попрошайка. Отец слишком часто позволяет людям навязываться.
Джон сбросил одеяло и, сунув ноги в тапочки, вышел на балкон. Кофе в таком состоянии был не самым лучшим решением для его желудка, но зато с балкона открывался умиротворяющий душу вид. Отсюда он смотрел на большой огород и загоны для скота, за которыми располагались просторные огороженные площадки, где дети Дома Харбисонов выращивали домашних животных для проекта БФА — «Будущие фермеры Америки». На ступеньках заднего крыльца ел свой завтрак Феликс, любимый пес всего этого сиротского приюта, а дальше, сколько хватало глаз, расстилалась спокойная, окрашенная в пастельные тона прерия, которая сейчас вся была в цвету. Глядя на эту почти идиллическую картину, Джон тем не менее явственно ощущал, как откуда-то издалека приближается нечто, пока невидимое и неизвестное, которое очень скоро станет угрозой всему этому спокойствию, словно буря, собирающаяся где-то за горизонтом.
Джон помнил тот последний раз, когда он пытался связаться с ТД Холлом. Это было летом 1990-го в Гватемале. Он работал тогда в иезуитской Службе беженцев, переживая особенно опасное время, когда резко участились жестокие расправы правительственных служб безопасности с политическими диссидентами и теми, кто подозревался в их поддержке (в числе их были и иезуиты). Тысячи людей были вынуждены покинуть свои дома и страну, а его задача состояла в том, чтобы помогать беженцам оформлять документы для политического убежища и фиксировать факты нарушения прав человека. После долгого дня, когда он выслушивал ужасающие рассказы людей, прятался вместе со всеми от «эскадронов смерти», боролся с изнуряющей жарой и грязью джунглей, полных змей и москитов, вечером Джон садился писать письмо своему бывшему другу в Соединенные Штаты, и это было для него настоящей передышкой. Джон еще не потерял надежды, что однажды они с Треем и Кэти снова смогут быть вместе. Отец Ричард рассказал ему, что ежегодно в стипендиальный фонд памяти Донни Харбисона поступает анонимный чек на значительную сумму, — знак того, что его старинный приятель все еще не безнадежен. Трей не забыл своего обещания, данного в тот вечер, когда они поговорили начистоту после игры на региональное первенство. Но однажды ночью Джон очнулся на своей койке от сна, в который провалился совершенно обессиленным, и с тех пор больше никогда не писал Трею.
Это был один из тех необъяснимых моментов, когда подсознание само выявляет истину, которая до этого была глубоко спрятана под слоем возражений. Трей никогда не приезжал домой. Он был потерян для них с Кэти так же, как тайна возникновения цивилизации майя. Вполне вероятно, что когда-нибудь подсознание Джона сможет разгадать причину, по которой Трей бросил Кэти и своего ребенка. Но какой бы ни была эта причина — реальной или выдуманной им самим, — она практически гарантировала, что они, скорее всего, уже никогда не увидят Трея. Джон почему-то был в этом совершенно уверен; точно так же один из близнецов инстинктивно чувствует, когда с его единоутробным братом случилось несчастье. Его письма и даже молитвы, посылавшиеся Трею в надежде, что он вернется к ним, были просто бессмысленны. Когда Джон понял это, он сразу же написал об этом Кэти. Она ответила ему: «Все в порядке, Джон. Я отпустила Трея, и уже давно».
Тогда зачем же он приезжает сейчас?
— Я в этом не слишком уверен, — ответил тот, когда Джон сказал ему по телефону, что будет рад его видеть.
Что Трей хотел этим сказать? Какая опасность кроется в этих загадочных словах?
Еще он сказал, что нужно уладить кое-какие незаконченные дела. Когда это ТД Холла волновали подобные вещи? Одним из таких «дел» была Мейбл Черч, его тетя, которая его воспитала и делала для него все, что могла, а Трей даже не приехал на ее похороны. Его совершенно не заботило то, что в 1986 году он бросил беременную девушку, родившую от него сына, которого он не признал. Когда Трей находился в расцвете своей спортивной карьеры, один из репортеров раскопал школьный снимок Трея в возрасте восьми лет, на котором прослеживалось поразительное сходство с мальчиком в том же возрасте, бывшим, судя по распространенным в его родном городе слухам, его сыном. Газеты приводили такое высказывание Трея: «У нас, в техасской “Ручке сковородки”, вся порода такая: мы все высокие, худые, похожие на каланчу. Мы все обыкновенные и одинаковые, как перекати-поле».
Хотя Кэти старалась не подавать виду, Джон знал, что скрытый подтекст этой фразы нанес ей удар, не говоря уже о том, как это повлияло на Уилла, но в округе такое отношение бумерангом обрушилось на Трея. Одно дело — когда мужчина отказывается поддерживать своего внебрачного ребенка, и совсем другое — отрицать, что это его ребенок, когда по внешнему сходству и времени рождения мальчика всем было понятно, что отцом его мог быть только ТД Холл. Неудивительно, что после этого Трей не показывался в Керси двадцать два года.
Тогда почему же он появился здесь теперь? Может быть, он приехал домой, чтобы наконец признать Уилла? Чтобы вновь добиваться расположения Кэти? От мысли об этой возможности у Джона заныл желудок. Выходит, ее «опрометчивый поступок», как язвительно говорила об этом сама Кэти, был прощен. Джону понравилось, как она когда-то высказалась по этому поводу, пытаясь объяснить, каким образом ей удалось вернуть себе благосклонность жителей города: «Если во время паводка, несмотря ни на что, держать голову высоко, вода в конце концов отступит, и тогда можно будет выйти на берег по сухой земле».
Ей действительно удалось выстоять, и Трей это очень скоро поймет. Кэти была видной фигурой в городской общине — президент совета школы, член муниципального совета и нескольких местных общественных комитетов. Все просто обожали ее. Сейчас она была более красива и привлекательна, чем когда-либо, и к тому же ей принадлежало процветающее кафе, разрекламированное как одна из наиболее ярких достопримечательностей в небольших городках на всем Юго-Западе.
А ее сыном город гордился не меньше, чем в свое время гордился Джоном и Треем. Джон Уилл Бенсон вывел свою команду в финал первенства штата, где они проиграли только в последнем ининге, борясь с соперником очко в очко.
— Он бы так же естественно смотрелся и на футбольной площадке, — как-то заметил тренер Тернер, и в словах его прозвучало сожаление, но одновременно и облегчение, что Уилл не пошел по стопам своего отца.
Уилл мог бы поступить практически в любой колледж, где есть стипендии для бейсболистов, но его успеваемость и без того обеспечила ему возможность пойти учиться в Университет Райса[20]. Он недавно окончил его, получив диплом инженера-технолога по нефтедобыче, и поступил на работу в Дэлтоне в региональный офис нефтяной компании, где проходил практику. Хотя Джон и Кэти были рады, что мальчик находится неподалеку, она все-таки надеялась, что сын выберет должность в других офисах этой компании, разбросанных по всей стране и за рубежом.
— Ему необходимо раздвигать свои горизонты, нужно узнать жизнь за пределами округа Керси, — сказала она, но Уилл любил свою родную «Ручку сковородки» и строил планы когда-нибудь купить здесь ранчо и разводить на нем лошадей.
Так неужели Трей — сорокалетний, разведенный, у которого звездные дни спортивной карьеры остались далеко позади, — возвращается домой, чтобы погреть бока у домашнего очага Кэти?
Новая волна беспокойства, словно током ударившая Джона, заставила его вернуться в комнату. По пути он увидел себя в зеркальной дверце шкафа, отступил на шаг и, проведя рукой по волосам, впервые за много лет вгляделся в свое отражение. Сейчас он почти восстановил свой вес, который потерял в Центральной Америке. А тогда, вернувшись домой, он выглядел так, будто у него изнутри откачали воздух, притянув кожу к костям, но при этом мышцы его по-прежнему были в тонусе, а тело не потеряло силу. Несмотря на годы, оставившие свой след на его лице, и седину на висках, он до сих пор иногда ловил на себе заинтересованные взгляды, не уступавшие тем, которые женщины раньше бросали на Трея Дона Холла. А вообще время благожелательно сказалось на его внешности, хотя суровые условия, в которых Джон отдавался своему призванию, определенно не прошли для него бесследно. «Интересно, насколько это коснулось ТД Холла?» — подумал он.
Отправляясь под душ, Джон думал о том, какую дань годы заставили заплатить Трея за два неудачных брака, скандальные разводы, юридические баталии, финансовые проблемы, серьезную контузию, заставившую его завершить карьеру футболиста, за всю эту жизнь на повышенной скорости без остановок. Джону хотелось надеяться, что не такую уж непосильную. Трей Холл всегда жил, не особо задумываясь о последствиях, и его лицо и тело, вероятно, служили этому доказательством.
Как и всегда, уходя из дома Харбисонов, Джон остановился у кухни, чтобы попрощаться с Бетти и сказать ей, где его можно в случае надобности найти. Он знал, что она ожидала от него вежливого обращения и очень ценила его. Когда он рассказывал, где будет днем и когда собирается вернуться домой, это тешило ее, ибо она относилась к нему почти по-матерински.
— Я сначала поеду в Керси, а потом буду в церкви Святого Матфея на исповедях, но вернусь вовремя, чтобы встретить нашего гостя.
— А где вы будете в Керси, отец?
— «У Бенни». Я должен поговорить с Кэти Бенсон.
Губы Бетти изогнулись в намеке на улыбку.
— Так вот почему вы не стали завтракать здесь.
— Виноват, — ответил он.
Он слышал возбужденный шум, который обычно царил за столом в большой столовой, где завтракали обитатели Дома Харбисонов — десять детей в возрасте от шести до двенадцати лет, которых бросили родители. Но он очень хотел побыстрее увидеть Кэти и поэтому решил не заходить туда, чтобы пожелать детям доброго утра. Они тут же облепят его, начнут просить поиграть с ними в мяч, посмотреть на их огородные грядки, на домашних питомцев, взглянуть на их достижения в рисовании, послушать игру на пианино, поупражняться в стрельбе из лука. Под ногами вертелся Феликс, дворняга, которую подобрали на шоссе. Джон на прощание потрепал его по голове и пошел к выходу.
Он направил свой автомобиль по дорожке, которая в июне всегда была усеяна белыми кружевными цветами, осыпавшимися с двух старых кустов жасмина, росшими по обе стороны от ворот. Когда он проезжал под ними, лепестки, словно большие снежинки, медленно и лениво опускались на капот его пикапа. Обычно это зрелище поднимало ему настроение, но только не в это утро. Трей, вероятно, смеялся до упаду, когда несколько лет тому назад тетя Мейбл сообщила ему, что Харбисоны передали свой дом с фермой местной епархии под создание приюта для брошенных родителями детей на условии, что отец Джон Колдуэлл будет назначен туда директором. Вчера ночью он сказал Трею, что Харбисоны помогают ему заниматься делами приюта. «Тебе это, должно быть, нравится», — произнес Трей, и в его голосе Джон уловил нотки насмешливого удивления.
Он был пастором церкви Святого Матфея менее года, когда Лу и Бетти Харбисон договорились с ним о встрече. Это было в ноябре, почти в такой же день, когда они девятнадцать лет тому назад обнаружили своего сына в сарае. С тех пор Джон всегда боялся наступления этого месяца и, провожая их в свой приходской кабинет солнечным днем золотой осени, чувствовал, как усиливается его обычная для этого времени меланхолия. Он понятия не имел, зачем они захотели с ним встретиться. Они вели крайне благочестивый образ жизни.
— Чем я могу вам помочь? — спросил он.
Они рассказали ему о своем предложении, попросив только, чтобы им позволили остаться при ферме домоправителями и приглядывать за имуществом.
Джон был поражен, представив себе богохульную картину, когда Господь, наблюдающий с небес за этой сценой, издевательски ухмыляется над ним.
— Но почему? — спросил он. — Почему вы отказываетесь от права собственности на свой фамильный дом и собираетесь служить в нем наемными работниками?
— Это все ради Донни, — ответили они.
— Донни?
— Ради нашего сына, — сказала Бетти. — Вы его не помните, отче? Вы еще когда-то приносили цветы на его могилу. Он… умер, когда ему было семнадцать. Его смерть была… несчастным случаем. Сейчас… ему было бы столько же, сколько и вам.
Она говорила, запинаясь, испытывая боль и смущение.
— Но он был хорошим мальчиком, — добавил Лу настойчивым тоном, видимо, чтобы Джон поверил ему. — Он был любящим сыном.
— Я не сомневаюсь в этом, — глухо произнес Джон, проглотив подступивший к горлу комок.
Он отодвинул бумаги на столе и подался вперед, в долю секунды решив рискнуть всем — своей репутацией, призванием, их с Треем свободой, — лишь бы успокоить Харбисонов в том, о чем кричало их горе.
— Ваш сын не нуждается в отпущении грехов за то, что он мог сделать на этой земле, — заявил он им. — Ваши сердца не должны больше волноваться об этом. Донни умер, удостоившись Божьей милости и благодати. И вам нет нужды жертвовать своим домом во искупление его грехов.
Они с удивлением смотрели на молодого священника, пораженные его глубоким проникновением в самый корень их боли и той убежденностью, с которой он говорил о юноше, которого почти не знал. Затаив дыхание, Джон ждал вопроса, который заставит его признаться во всем.
Откуда вы можете все это знать, чтобы быть так уверенным?
Но они восприняли слова священника как что-то обычное, подобающее данному случаю. После небольшой паузы Бетти сказала:
— Спасибо вам, отче, за ваше доверие, но мы уже приняли решение. Если епископ согласится, мы бы хотели передать епархии свое имущество в память о нашем сыне.
Епископ дал свое согласие, и Джон переехал на второй этаж большого фермерского дома, тогда как Харбисоны заняли свою прежнюю комнату, отдав все остальные помещения для «детей отца Джона», маленьких отверженных, которые каждый год гурьбой врывались и уходили из их жизней.
Смена жилья и расширение его пасторских обязанностей произошли почти четыре года назад. Джон еще никогда не испытывал такой радости и покоя в своей жизни и работе. Тень его старого греха все еще таилась где-то в отдалении, но он уже почти не ощущал ее холодного дыхания. Бывали дни, когда он чувствовал себя очень счастливым и по-настоящему умиротворенным. Неужели ТД Холл явился за тем, чтобы все это нарушить?
Глава 43
Из окна гостиной своего бывшего дома Бетти Харбисон следила за тем, как отъезжает «Шевроле-Сильверадо» отца Джона. Этот почти новенький пикап принадлежал одному из прихожан, ныне умершему, который завещал его детскому приюту. В последние годы автомобилем их прихода был «лексус», подаренный теперь уже покойной Флорой Тернер, но это было задолго до появления отца Джона. Бетти смотрела на то, как этот грузовичок проезжает под кустами жасмина, с чувством облегчения, ведь старый драндулет отца Джона, потрепанный «универсал», наконец-то был заменен нормальным автомобилем. По крайней мере хотя бы на эту ее молитву о безопасности Джона Господь все-таки откликнулся. Насчет остальных своих просьб к Всевышнему о его благополучии она не была так уверена, потому что как-то случайно увидела шрамы отца Джона, оставшиеся на его теле после пребывания в Центральной Америке.
Погрузившись в ностальгические воспоминания, Бетти оставалась у окна еще долго после того, как пикап скрылся из виду, выехав на дорогу, ведущую к хайвею. Сколько таких июней прошло с тех пор, как она вот так же стояла здесь, смотрела, как в облаках пыли скрывается уезжающий из дома на отцовском пикапе ее сын-подросток, и всем сердцем молилась о его благополучном возвращении? Он получил водительские права в год своей гибели. И она провела только один такой июнь, глядя на место, где только что стоял его исчезнувший грузовичок.
— Отец Джон сегодня куда-то укатил прямо с утра? — спросил появившийся у нее за спиной муж.
— В Керси, — ответила Бетти, часто заморгав, чтобы скрыть подступившие слезы и вернуть своему лицу стоическое выражение. — У нас на несколько дней появится новая компания. Он пока не говорит, кто этот человек. Пойду-ка я лучше проветрю нашу комнату для гостей.
Лу нежно поймал ее за руку.
— На тебя снова накатило то самое чувство, Бетти?
От Лу ничего не утаишь. Он всегда чувствовал, когда у нее случались эти приступы тоски, внезапные и острые, как лезвие брошенного опытной рукой ножа.
— Ты считаешь, что после всех этих лет… — начала она.
— Дорогая моя, для такого горя время не имеет значения, но теперь у нас по крайней мере есть отец Джон, который того же возраста, что был бы и наш Донни. Господь был добр к нам, что дал нам его.
Она была готова согласиться с Лу, который, конечно, прав, если бы не этот ком, застревавший в такие моменты в ее горле. Да, у них действительно есть отец Джон, который стал для них сыном во всех смыслах, кроме кровного родства. Он появился в местном приходе на девятнадцатое лето после того, как погиб их мальчик. Они с Лу сразу заметили его заботу о сиротах и детях, подвергавшихся жестокому обращению, а также поняли, что в тот момент не было крова, где можно было бы таких детей приютить. Однажды они вернулись после мессы в свой громадный пустой дом, который буквально звенел от одиночества после того, как их Синди с мужем и детьми переехала жить в Калифорнию, и Бетти сказала Лу:
— А что, если мы предложим это место церкви в качестве дома для нежеланных детей, а отца Джона попросим стать здесь директором?
Лицо Лу просветлело, Бетти уже много лет не видела его таким возбужденным.
— А почему бы и нет? — ответил он.
Так они и сделали. Отец Джон переехал к ним, и вместе с детьми они образовали одну большую семью. Постепенно ее боль притупилась, а внутренняя пустота заполнилась содержанием. Не было такого дня, чтобы она не вспоминала о своем Донни, но точно так же не было ни единого дня, когда бы она не благодарила Господа за то, что тот дал им отца Джона.
***
Джон позвонил заранее, чтобы убедиться, что Кэти не будет занята и сможет поговорить с ним наедине. В это время по утрам они с Бебе обычно проводили совещание, обсуждая дела на текущий день, прежде чем идти в зал, чтобы проследить за тем, как постоянно переполнявшей заведение толпе посетителей начинают подавать ленч.
— Конечно, Джон, я готова, но по какому случаю такая таинственность? Все это… звучит так загадочно.
— Я расскажу тебе все при встрече, Кэти. Часов в девять у тебя в кабинете, договорились?
Она согласилась и попросила передать Бетти, чтобы та не усердствовала с его завтраком, потому что у нее уже готов кофе и свежие булочки с корицей.
За несколько минут до назначенного времени Джон подъехал к заднему входу в кафе и припарковался рядом с «лексусом» Кэти. Он специально проехал перед фасадом «У Бенни» и попытался взглянуть на заведение глазами Трея: интересно было бы посмотреть на выражение лица ТД, когда он увидит, как изменилось это место. Даже частично огороженный стеной задний вход и отдаленно не напоминал те времена, когда Оделл Вулф приходил сюда, чтобы попросить какой-нибудь еды. В те времена на месте, где была стоянка машин работников заведения, стояли переполненные мусорные баки, валялись выброшенное из кафе старое оборудование и всякий мусор, заносимый с улицы ветром.
— Хлам и запах отпугивают других владельцев машин, — оправдывал Бенни внешний вид своей персональной парковки, но Кэти все здесь вычистила, построила аккуратный навес для баков с мусором и повесила табличку с вежливым текстом: ПОЖАЛУЙСТА, ВЪЕЗД ТОЛЬКО ДЛЯ МАШИН ПЕРСОНАЛА И ПОСТАВЩИКОВ. С тех пор все остальные автомобили уважали этот запрет и сюда не заезжали.
Кроме пикапа Джона.
Он поднялся по короткой лестнице и позвонил в дверь. Разноцветные гроздья львиного зева в больших вазах по обе стороны крыльца покачивались под ласковым июльским ветерком. Джон коснулся кончиком указательного пальца бархатных лепестков цветка, но мрачное настроение не ушло, и он не ощутил того облегчения, какое у него обычно вызывали такие простые и прекрасные Божьи творения. Он чувствовал, как сгущаются тучи — длинные и темные тени расплаты за старые грехи, которые не могло рассеять даже время.
Дверь ему открыла Кэти. Как всегда, при виде ее в нем шевельнулось нежное чувство. Когда-то это было желание, невысказанное и не нашедшее взаимности, тайное чувство, о котором знали только он и его мужское начало, но Джон подавил его много лет тому назад. Теперь же его сменила глубокая и неизменная любовь верного друга. На ней была форменная одежда ее кафе в ставших уже привычными цветах ее заведения: свободная синяя джинсовая блуза художника с вышитыми на ней желтыми маргаритками.
— Входите в дом, отец Джон, — произнесла Кэти, используя старую форму приветствия своей бабушки, где все же звучала нотка подшучивания, от которой она никак не могла удержаться, обращаясь к нему. — Я умираю от любопытства и хочу поскорее узнать, почему встреча со мной отодвинула на второй план проповедь, которую вы обычно пишете утром по пятницам.
Однако Джон не смог подстроиться под ее шутливый тон.
— Куда ты подевала Бебе? — спросил он, заходя в ее кабинет, где солнечно-желтые стены, обилие домашних растений и белые ставни на окнах создавали неповторимый шарм утренней комнаты в южном особняке.
— Она поехала в банк, чтобы положить деньги на депозит. Я предупредила, что она может не торопиться обратно. — Кэти пристально смотрела на него и выглядела озадаченной. — Я вижу, ты хочешь подержать меня в состоянии тревожного ожидания.
Он по-прежнему не мог заставить себя сразу все ей выложить. Он сел по другую сторону ее письменного стола; аккуратные стопки документов были отодвинуты в сторону, чтобы освободить место для термокофейника и блюда со знаменитыми фирменными дрожжевыми булочками с корицей.
— Судя по количеству машин перед входом, кофейное крыло пользуется успехом, — сказал Джон, имея в виду часть помещения, которую Кэти отгородила от основного зала специально для местных пенсионеров и бизнесменов, фермеров и приезжих с ранчо, где они могли бы собираться за чашечкой утреннего кофе.
Кэти объясняла этот жест как компенсацию за те времена, когда ей пришлось отвадить от кафе завсегдатаев и приятелей Бенни и те перешли пить свой кофе в заведение «У Моники» и на скамейки зала суда. Бебе называла этот контингент «а поболтать?». Сейчас они сами обслуживали себя, убирали за собой и платили за выпитый кофе и съеденные булочки под честное слово. Единственным условием было то, что они должны были покинуть кафе к одиннадцати часам, когда открывалось само заведение и требовались места для волны посетителей, приходивших сюда на ленч.
— Это было одно из самых мудрых решений относительно бизнеса, которое я когда-либо приняла, — сказала Кэти, усаживаясь на свое место за письменным столом. — Я понятия не имела, что это помещение будет настолько востребовано в качестве места встреч. Оно расписано уже на весь декабрь и окупится за один год. — Она поставила чашки на блюдца. — Прежде чем уйти, загляни туда через дверь и поздоровайся. Народу это очень понравится.
— Если будет время, — ответил Джон. — А с ним у меня сегодня утром немного напряженно.
Кэти открутила пробку термокофейника, чтобы сбросить давление, и из носика вырвалась струйка пара.
— А что такое?
— В десять я иду к исповедующимся, а затем на ленче встречаюсь с одним гостем в Доме Харбисонов.
— Вот как? С кем же?
Он протянул руку и взял у нее кофейник, чтобы она случайно не обожглась.
— С Треем Доном Холлом.
Губы ее сами собой приоткрылись. Лицо окаменело, и он подумал, какие мысли появятся в этой очаровательной головке, когда пройдет первый шок. Может быть, Трей до сих пор ей не безразличен? Джон этого не знал — и не хотел знать. Он представил, как она была разочарована два года назад, когда Трей не приехал на похороны своей тети.
— Трей вчера звонил мне, это было уже поздно ночью, иначе я бы сразу предупредил тебя, — продолжил Джон. — Он сказал мне, что приезжает, чтобы пристроить вещи тети Мейбл и поговорить с Тайсонами насчет продажи ее дома. Деке выходит на пенсию, возвращается в Керси и хотел бы его купить.
Кэти вновь подняла термос и налила в чашки кофе.
— И для всего этого ему нужно приезжать сюда лично? — спросила она; кофейник едва заметно подрагивал в ее руке. — Неужели он не мог прислать в Керси кого-нибудь из своих прихлебателей?
Джон только пожал плечами.
— Я и сам задал ему тот же вопрос.
— И что еще он говорил?
Джон вкратце пересказал ей их полуночный разговор.
Кэти протянула ему чашку. Она вела себя совершенно спокойно, но… Джону показалось, что под напускной безмятежностью разгоняется неистовый вихрь страстей.
— Незаконченные дела… Как думаешь, что он имел в виду? — спросила она.
— Мы с тобой можем только догадываться.
Джон посмотрел на Кэти, когда она встала: все такая же стройная и привлекательная в свои сорок, а благодаря клиньям в покрое одежды кажется выше, чем есть на самом деле. Они с Треем возвышались по бокам от нее, словно два высоких книгодержателя на книжной полке, между которыми зажат маленький томик стихов. Кэти немного подкрутила жалюзи, чтобы впустить в комнату побольше света, но он подумал, что она сделала это, скорее всего, желая немного привести в порядок свои чувства.
— Он негодяй, Джон, — тихо произнесла она, глядя в окно. — Ни телефонных звонков, ни ответов на мои письма, ни открыток на день рождения или Рождество, ни денег на мое с сыном содержание; он ни разу не поинтересовался достижениями или учебой сына, не спросил, как у нас дела. Такое впечатление, что нас с Уиллом никогда и не существовало. Если мы и есть те неоконченные дела, которые он приехал улаживать, то опоздал с этим на двадцать два года.
— Ты в этом уверена, Кэти?
Она повернулась к нему от окна, и волосы ее вспыхнули в лучах солнечного света. Она была так прекрасна, что у Джона перехватило дыхание. И он увидел ее красоту так же, как скоро ее увидит Трей: Кэти была неотразима.
— Ты сейчас думаешь, что я по-прежнему влюблена в него, верно? Стоит ему поманить меня пальчиком, и он снова у меня под юбкой, да?
— Эта мысль действительно приходила мне в голову.
Ее глаза вспыхнули, разрушив маску невозмутимости.
— Он причинил боль моему сыну, Джон. Я ему этого никогда не прощу.
— Даже если… страсть никуда не пропала?
Она снова отвернулась к окну.
— Хороший вопрос. Я повторю тебе то же, что ты в свое время перед отъездом в университет Лойола ответил Бебе, когда она предупредила, что тебе придется нелегко, отбиваясь от девушек.
Он нахмурился, пытаясь вспомнить свои слова.
— И что же я ей тогда сказал?
— Ты сказал: «Думаю, я должен это проверить».
Это не успокоило Джона, как он на то рассчитывал.
— У Бебе длинный язык, а у тебя долгая память, — с улыбкой произнес Джон.
Она вернулась за свой стол.
— Вот именно. Как раз поэтому ты можешь не беспокоиться, что я когда-либо позволю Трею Дону Холлу вновь причинить боль мне и Уиллу.
— Может быть, вам с Уиллом уехать на несколько дней?..
Она взглянула на него так, что он тут же пожалел о своем предложении.
— Нет, разумеется, нет, — ответила Кэти и вздохнула. — Это плохая идея. И совсем не в твоем стиле.
Из банка вернулась Бебе. Было слышно, как она обменивается шутками с кофейной компанией, освобождающей помещение перед приходом посетителей к ленчу. Он поднялся, только теперь сообразив, что даже не притронулся к свежайшим воздушным булочкам с корицей, которые обычно уплетал с жадностью.
— Я позвоню тебе, как только узнаю планы Трея.
— Мы с Уиллом можем в них не входить, — заметила она.
Он уловил в ее голосе печальную интонацию, и сердце его сжалось. Кэти могла отрицать это сколько угодно, но Трей по-прежнему был у нее в крови.
— Не уходи далеко от телефона, — предупредил он ее.
Глава 44
После того как Джон уехал, Кэти осталась сидеть за своим столом и сделала несколько глубоких ритмичных вдохов на случай повторения рецидива ее детского мутизма. Она подробно изучала свое расстройство и выяснила, что все его симптомы — учащенное сердцебиение, напряжение мышц, тошнота — являются частью реакции организма типа «бей или беги», вызванной впрыском адреналина и других активных химических веществ в нервную систему, который готовит тело к тому, чтобы избежать опасности. Фокус, позволяющий справиться с этим, заключается в том, чтобы дать время той части мозга, которая отвечает за мышление, на осознание ситуации, оценку того, является ли угроза реальной, и, если это так, на принятие решения, что делать дальше. Для этого существовали специальные методы — когнитивные и физические упражнения, — но они ей не требовались.
Трей Донн Холл не представлял никакой угрозы. Она должна верить в это. Он не сможет снова причинить боль ей и ее ребенку. Обаяние Трея не сможет взять над ними верх. Она не сталкивалась с симптомами своего детского заболевания с того первого дня, когда попала в начальную школу в Керси, и не собиралась возвращаться к этому сейчас. Ощущения, которые Кэти испытывала сейчас, были связаны с тем, что сбывались ее старые фантазии, когда она представляла себе, как Трей Дон Холл однажды войдет в кафе, которое они когда-то называли грязным гадюшником. Он увидит, что теперь оно превратилось в безукоризненное заведение, вызывающее сегодня лишь восторженные отзывы посетителей, и встретится с его уважаемой владелицей. Воображение рисовало ей его изумление, когда он будет сопоставлять свое последнее воспоминание о той уничтоженной беременной девушке, без гроша за душой, которую он бросил, с этой преуспевающей деловой женщиной. Но со времени ее фантазий об их встрече прошло уже довольно много лет. После того как Трей не приехал на похороны Мейбл, посчитав достаточным прислать цветы, она навсегда выбросила его образ из головы. Возмущенная его безразличием к смерти своей тети и его полным неуважением к ее памяти, Кэти смотрела на своего девятнадцатилетнего сына, стоявшего рядом с ней у гроба, и благодарила Бога, что он не унаследовал от отца его бессердечия. Последняя ее мысль относительно ТД Холла была о том, что она желает этому негодяю гореть в аду.
И тут совершенно неожиданно при одном только упоминании его имени сердце ее забилось чаще, желудок скрутило спазмом, а сама она уже начала думать о том, что на ней будет, когда он войдет в ее кафе. «Как это неумно, девочка, совсем неумно», — мысленно укорила она себя. Каков бы ни был этот «ослепительный свет по дороге на Дамаск», от которого Трей прозрел у себя в Сан-Диего, для нее с Уиллом все это произошло слишком поздно. Они не нуждаются в пресыщенной жизни Трея и не хотят ее. Она была выше того, чтобы довольствоваться осадком в чужой испитой чашке.
И все же она хотела бы увидеть его снова. Хотела бы, чтобы он увидел Уилла. Не для того, чтобы что-то начинать сызнова или пробовать наверстать упущенные годы. Она хотела, чтобы Трей осознал, что он потерял, чем мог бы обладать, что могло бы остаться у него после того, как отгремят победы, закончатся деньги и плохо начнут сгибаться колени.
Потому что, несмотря на все его проявления нарциссизма, Кэти до сих пор считала, что у них с ним все получилось бы, если бы она тогда не забеременела. Трей любил ее, возможно, эгоистически, но искренне, и она все еще верила, что со временем он бы впустил в их совместную жизнь детей.
А может, и нет. Тетя Мейбл как-то заметила:
— Похоже, что Уилл — единственный внучатый племянник, который может у меня быть. — Ее намек был очевиден: в обоих браках Трея его жёны оставались бездетными.
Но, тем не менее, Кэти не могла отделаться от чувства, что у них с Треем все было бы по-другому. Это не был типичный роман старшеклассников. Даже в неодобрении их подростковой близости было что-то особенное, почти духовное, проявлявшееся в том, как они встретились и были вместе с того самого дня, когда она вошла в шестой класс мисс Уитби и молча стояла перед всеми, пока ее представляли. «Пусть она садится сюда, мисс Уитби…» Кэти никогда не сможет забыть эту его мальчишескую команду, прорезавшую наэлектризованную тишину, повисшую в классе, его пристальный взгляд, длинную руку во фланелевой рубашке, показывающую на место рядом с собой.
Был ли Трей настолько высокомерен, чтобы считать, что она никогда не выходила замуж потому, что ее сердце по-прежнему принадлежало только ему? Тетя Мейбл наверняка рассказала ему о ее помолвке с Дэниелом, но, возможно, Трей думал, что она пытается хоть как-то пристроиться? Кэти невольно усмехнулась. Насчет этого он, вероятно, был бы прав, но она не сомневалась, что для Трея Дона Холла было бы шоком узнать, что единственный человек, которого она любила сейчас и за которого действительно хотела бы выйти замуж, носит стоячий воротничок священника.
В дверь тихонько постучали.
— Кэти, можно войти?
— Да, Бебе, конечно. — Когда в дверь вошла ее менеджер с пустыми мешками из-под денег, Кэти сказала: — Тебе придется часок обойтись без меня, Бебе. Я еду в «Морган Петролеум», чтобы повидаться с сыном.
Случайно посмотрев в окно кабинета своего босса, Уилл Бенсон, докладывавший начальнику о пробных образцах, взятых из нефтеносных слоев на одной из буровых площадок их компании, запнулся. Он только что увидел, как на парковку перед зданием «Морган Петролеум Компани» заезжает белый «лексус» его матери. Его босс тоже выглянул в окно, чтобы выяснить, что так привлекло внимание парня.
— Это же твоя очаровательная мама, — сказал он. — Как думаешь, что могло привести ее сюда? Надеюсь, ничего плохого не произошло.
— Я тоже на это очень надеюсь, — сказал Уилл, чувствуя, как тревожно забилось сердце. Мама все еще была в форменной блузе своего кафе. — Будет лучше, если я пойду и выясню, с чем связан ее приезд.
— Разумеется. Этим мы можем заняться позже.
Уилл поторопился, чтобы встретить Кэти у стойки секретаря на входе. Сначала он подумал, что она приехала рассказать о плохих результатах своего ежегодного медицинского обследования. Каждый год он с замиранием дыхания ждал ее телефонного звонка, где она сообщала о том, что получила от врачей «добро». В этом году она не позвонила. Больше в голову не приходило ничего такого, что могло заставить ее проехать тридцать миль из Керси к нему на работу, да еще и перед самой обеденной суматохой в кафе.
Пока она разговаривала с геологом, который придержал для нее дверь, Уилл искал в ее лице какие-то предварительные намеки на оправдание своих худших ожиданий. Но ничего такого не заметил. Его мама расспрашивала мужчину о его жене и недавно родившемся ребенке. В выражении ее лица и голосе не было никакого напряжения, но это ничего не значило, хотя и могло кого-то ввести в заблуждение. Его мама никогда не показывала на людях, что творится у нее в душе.
Разговорчивый сотрудник уже полез за бумажником, чтобы показать ей фотографии своей семьи, но Уилл умоляюще сложил руки на груди и так выразительно посмотрел на него, что тот сразу понял намек и тут же удалился.
— Мама, что ты здесь делаешь? — спросил Уилл, когда мужчина отошел от них.
Улыбнувшись, Кэти приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.
— Джон Уилл, разве таким тоном говорят с новоиспеченным отцом или со своей матерью?
Он с тревогой смотрел в лицо женщины, которая значила для него очень многое.
— Что-то случилось?
— Мы могли бы зайти в твой кабинет?
— Конечно, — сказал он.
Что-то определенно было не так. Если у нее рак, то его должны были выявить вовремя. Его мать заботилась о себе и в принципе обладала отличным здоровьем, а современная медицина способна творить настоящие чудеса. И он позаботится о том, чтобы она получила все самое лучшее, чего бы это ему ни стоило.
— Линда, — обратился он к секретарше напряженным голосом, — не могла бы ты позвонить на шестую буровую и сказать им, что я приеду к ним немного попозже?
— Ну конечно, Джон Уилл, — ответила та, сделав шутливый нажим на его первое имя. — Для тебя — все, что угодно.
— Красивая девушка, — заметила Кэти, направляясь по узкому коридору вслед за сыном в его «кладовку», как он называл свой кабинет, расположенный в задней части здания.
Новый человек в компании, он еще не заработал себе кабинет попросторнее, с живописным видом из окна. Ей нравилось то изящество, с которым сын передвигал свое длинноногое тело и носил свою одежду — в основном это были брюки цвета хаки и джинсовые рубашки, больше всего подходившие для его работы, но все это всегда было безупречно выстирано и выглажено.
— Она замужем?
— Да, мама, она замужем, — сжав челюсти, ответил Уилл, открывая дверь. — А теперь рассказывай, что случилось.
Видя его беспокойство и только теперь догадавшись, о чем он, должно быть, думает, Кэти с нежностью прижала руку к его щеке.
— О, сынок, это совсем не то, что ты подумал. Еще бы немножко, и они бы меня с моим замечательным здоровьем вообще сунули в формальдегид, чтобы сохранить как экспонат для музея. Я получила результаты своего обследования только сегодня утром и просто не успела тебе позвонить. Я приехала совсем по другому поводу.
Уилл с облегчением вздохнул.
— Хорошо, тогда в чем же дело?
— Возможно, тебе лучше присесть, дорогой мой, прежде чем ты это услышишь. У меня новости, которые могут тебя шокировать.
О Господи. Его мать выходит замуж — за дважды разведенного нефтепромышленника из Далласа, который заезжал к ней в кафе прошлой весной и мгновенно влюбился в нее до беспамятства. В общем-то, он понравился Уиллу, но в мире не было мужчины, который был бы достаточно хорош для нее, кроме отца Джона.
— В город возвращается твой отец, — сказала она. — Вчера ночью он позвонил Джону и сообщил, что сегодня днем появится в Керси. Он приезжает, чтобы закрыть вопрос с домом своей тети. Его хотят купить Деке и Паула Тайсон, родители Мелиссы.
На мгновение все вокруг Уилла расплылось, как будто прямо перед его лицом щелкнула ослепительнаяфотовспышка. В шесть лет, когда Уилл уже знал, кто был его отцом, он мечтал о том, как однажды ТД Холл объявится ниоткуда, возьмет их с мамой и увезет жить с собой в Сан-Диего. Его прабабушка тоже поедет с ними. Это была его тайная надежда, с которой он каждый раз ложился спать и которую бережно лелеял, — так иные дети прижимают к себе во сне бейсбольные перчатки или плюшевого мишку. К десяти годам Уилл знал все об экстравагантных выходках своего пресыщенного жизнью отца, о его сексуальных похождениях и постоянных повышениях и без того астрономических заработков — и это при том, что мама вкалывала день и ночь, пытаясь вдохнуть жизнь в свое кафе и волнуясь о том, сможет ли она оплатить лекарства для своей бабушки. К тому времени он уже был в курсе того, как его отец бросил беременную мать, уехал учиться в колледж в Майами и ни разу после этого не навестил родной город. А в тринадцать мальчик поклялся себе, что, если этот сукин сын когда-нибудь покажется в их жизни, он просто отстрелит ему яйца из старого охотничьего ружья, которое его мама прятала под кроватью.
Он перенял у матери ее умение не показывать своих эмоций, когда этого требовали обстоятельства. Быстро моргнув, Уилл лишь спросил:
— Это все, ради чего он едет в наш город?
— Да, насколько мне известно.
— Сколько он здесь пробудет?
— Джон говорит, что пару дней.
— Не похоже, что он решил прикатить сюда, подцепив сзади автофургон для жилья.
— Ты прав. По словам Джона, он остановится в Доме Харбисонов, пока будет улаживать дела, и это все, что мы знаем на данный момент.
— Он не расспрашивал отца Джона о нас с тобой?
— Нет, но, возможно, он просто прощупывает почву. Собственно, поэтому-то я и здесь. Я приехала попросить тебя встретиться с ним, если он попросит об этой встрече, потому что, если я достаточно хорошо знаю моего сына, он может на весь уик-энд уйти куда-нибудь в поход со своей собакой, пока его папаша не уберется туда, откуда приехал. Я советую тебе не делать этого, Уилл. Если тебе не понравится, что он будет говорить, выгони его, плюнь ему в глаза, захлопни перед его носом дверь. Все это зависит только от тебя, но, как мне кажется, если ты не встретишься с ним, потом будешь жалеть.
— А что, если он приехал не для того, чтобы мне что-то сказать, мама? Что, если он действительно просто хочет продать дом своей тети? Что, если встреча с нами вообще не входит в его планы?
Кэти покачала головой.
— Он бы не стал приезжать сюда лично только для того, чтобы убрать вещи из тетиного дома и продать его. Это можно сделать, никуда не выезжая из Сан-Диего. Я говорила об этом с отцом Джоном, и он со мной полностью согласен.
Уилл кивнул. Он увидел свою маму в новом, пугающем его свете. Он подозревал, что она была рада этому визиту, что она ждала ТД Холла долгие годы. Глядя на нее сейчас, все еще молодую и красивую, он думал о том, что будет, если ТД Холл — никому не нужный, разведенный, с испорченной репутацией — снова появится у ее дверей, попросит простить его и дать ему еще один шанс? Она была уважаемым человеком, столпом общества в их округе. Что будет с ее репутацией, если она вновь пустит к себе негодяя, который бросил ее с сыном, оставив их без средств к существованию?
— Ответь мне, — требовательным тоном произнес Уилл, — как ты поступишь, если этот парень зайдет сюда прямо сейчас, скажет тебе, что ему очень жаль, что он любит тебя и хочет вернуться к нам? Как ты на это отреагируешь?
Понимая его опасения, Кэти улыбнулась.
— Твой крестный задал мне, по сути, тот же вопрос, так что я скажу тебе то, что тогда ответила ему. Чтобы завоевать меня, сынок, ему будет мало одних только сладких речей и самобичевания. Он двадцать два года игнорировал твое существование. Не говоря уже обо мне. То, что он забыл обо мне, кажется мелкой шалостью по сравнению с тем, что он не признавал тебя. Я никогда не смогу простить ему, что он бросил тень на все твое детство, но и ненавидеть его за это я тоже не могу. Потому что, как это ни странно, в результате ты вырос таким человеком, каким не стал бы, если бы рядом с тобой был твой отец.
— Со мной и так все было бы в порядке, мама, — сказал Уилл. От гордости за свою мать у него першило в горле. — У меня была бы ты.
— Это была бы не та мать, которую ты знаешь. Если бы ТД Холл женился на мне, я никогда бы не стала той женщиной, которой являюсь сегодня.
Он признал, что это, вероятно, было правдой. Его матери пришлось преодолеть ряд других — и гораздо более сложных трудностей, — чем те, с которыми она столкнулась бы при таком эгоцентричном и падком до женщин муже. Тигра можно укротить только на какое-то время.
— Все, о чем я тебя прошу, — это просто дать ему шанс высказать то, ради чего он приехал, — продолжила Кэти. — Сама я тоже хотела бы это сделать. У меня такое ощущение, что в итоге я лишний раз получу возможность убедиться, что нам повезло, что он нас бросил.
— Хорошо, — сказал Уилл. — Я сделаю это ради тебя. Но только не разочаровывайся, если он действительно просто приехал продать дом своей тети.
Кэти встала и вытащила из сумочки ключи от машины; движения ее были спокойными и уверенными.
— Не думаю, что Трей Дон Холл в состоянии разочаровать меня еще раз.
«Важно, чтобы он тоже поверил в это», — подумал Уилл, провожая маму до автостоянки. Челюсти его были так плотно сжаты, что он почти не почувствовал прикосновения губ Кэти, когда она на прощание целовала его в щеку. И, как всегда, она прочла его мысли.
— Он попытается своим обаянием преодолеть твою ненависть, Уилл, и это было бы хорошо, — сказала она. — Не бойся отпустить это чувство. Если ты освободишься от ненависти, это не заставит тебя забыть то, что ты хочешь помнить всегда. Это еще не означает примирения.
Уилл смотрел вслед ее машине, шокированный тем, что она всегда знала о его страхах, которые он пытался прятать с тех пор, как стал достаточно взрослым, чтобы что-то анализировать. С той же силой, с которой Уилл ненавидел своего отца, он боялся, что, встретившись с ним, падет жертвой его харизмы, его звездного имиджа и начнет презирать себя за свою уязвимость и бедность, тогда как с первого дня рождения у него были внимание и любовь лучшего отца, какого только можно было бы пожелать себе, — священника-иезуита Джона Колдуэлла.
Хотя чем, как не потребностью в настоящем отце, можно объяснить то, что он украдкой исследовал жизнь ТД Холла? Он читал все, что писали о нем, до последнего словечка, и было совсем немного таких игр с участием Трея, которые бы Уилл не смотрел. Уилл убеждал себя, что он лишь пытается понять, насколько они с ним похожи и какие отцовские качества ему довелось унаследовать. Давным-давно он решил, что ни в каком смысле не хочет быть похожим на Трея Дона Холла, и, насколько Уилл мог оценить себя, он действительно был совсем другим. От матери он унаследовал природную учтивость, мягкий характер и чувство ответственности. В отличие от отца он не тянулся за каждой юбкой и избегал случайных сексуальных связей.
Но на самом деле целью его было получше узнать своего отца, проводить с ним время и оставаться с ним, даже если это происходило только тогда, когда он читал его интервью или видел его по телевизору. Уилл никогда не говорил этого матери, но до самого окончания средней школы продолжал ждать подарка на Рождество, открытки ко дню рождения, неожиданного телефонного звонка — хоть какого-то знака, что отец знает о его существовании на этой планете.
Но то было тогда, а это — сейчас. Времена сильных детских желаний прошли. Он презирал Трея Дона Холла. Если ТД приехал сюда, чтобы попытаться вползти в их жизнь, потому что свою жизнь он так и не устроил, его сын позаботится о том, чтобы он пожалел об этом.
Глава 45
Этим утром он трижды отодвигал решетчатую перегородку между собой и кабинкой с исповедующимися.
— Простите меня, отче, ибо я согрешила.
— В чем же твой грех?
— Все дело в моем отце. Он мне совершенно не нравится, и у меня нет к нему уважения. Он постоянно лжет, играет в азартные игры, изменяет моей матери, не держит своего слова. Я не верю ему. Он заплыл жиром, курит, как невменяемый, и пьет. А на меня ему наплевать.
— Но ты его любишь?
— Да, в том-то и дело. Я забочусь о нем, но не хочу этого делать. Я знаю, это грех — хотеть ненавидеть кого-либо, особенно своего отца, но жить мне было бы намного проще, и боль бы моя ушла, если бы я только могла возненавидеть его. И я постоянно злюсь на себя, потому что не могу этого сделать.
— Не нужно на себя злиться. Ты продемонстрировала самую великую любовь из всех любовей. Ты любишь человека, который недостоин твоей любви. Крест, который ты несешь, сейчас является для тебя бременем, но такие кресты, если нести их по жизни честно, на самом деле представляют собой крылья, которые унесут нас на небеса.
— Отче, могут ли люди измениться?
— В каком смысле?
— Я говорю про гены, с которыми мы родились.
— Могут измениться не гены, а поведение, которое они генерируют. Нам дана власть контролировать то, что мы делаем, потому что каждому человеку при рождении дается свобода воли. Мы, человеческие существа, можем с Божьей помощью принять для себя решение не повиноваться диктату своих самых низменных инстинктов. Наша первоначальная сущность, наше «я», всегда будет с нами, как постоянная потребность к выпивке у алкоголика. Борьба против нашей природы никогда не заканчивается, но это можно преодолеть.
— Благословите меня, отче, ибо я согрешил.
— Все мы грешны, друг мой.
Глава 46
Свернув с федерального шоссе Интерстейт 40 на дорогу, ведущую к Керси, Трей Холл сбросил скорость своего взятого напрокат БМВ. Его самолет приземлился в Амарилло на несколько минут раньше расписания. У него не было багажа, который пришлось бы дожидаться, а в офисе по прокату автомобилей не оказалось очереди, так что до встречи с Тайсонами, назначенной на одиннадцать, у Трея появилось время, которое нужно было как-то убить. Если не считать ветряных генераторов, высоченных, производящих электроэнергию конструкций, которые выстроились до самого горизонта и напоминали скульптуры гигантских белых альбатросов, весенняя прерия выглядела так же, как запечатлелась в его памяти. Некоторое время Трей ехал с открытым окном, впуская в салон свежий запах трав родной «Ручки сковородки», но потом ветер показался ему слишком холодным и он поднял стекло. Его предупреждали относительно того, чтобы он не простудился.
При виде водонапорной башни Керси примерно в миле от места своего назначения его захлестнули воспоминания о тех временах, когда они с Джоном забирались на это адское сооружение. Они слишком уважали эту достопримечательность местного ландшафта с гордой надписью большими буквами ГОРОД КЕРСИ, но больше, конечно, опасались, что об их выходках узнает шериф Тайсон. Впрочем, они были не против того, чтобы оставить какое-нибудь подтверждение своего пребывания тут, доказывающее, что им удалось взобраться по лестнице, ведущей на узкие подмостки, расположенные вокруг башни. Этот обряд был успешно завершен в седьмом классе, когда они наконец достигли своей цели, оставив там шарф Кэти, привязанный к поручням. Некоторое время шарф развевался на ветру, но потом в один прекрасный день пропал.
«Как и многие другие вещи, которые тоже унесло ветром», — подумал Трей.
Въехав в пределы города, он заметил кое-какие новые его черты и несколько незнакомых заведений — парикмахерский салон, антикварную лавку, магазин по продаже дичи, но старая автомастерская, склад для хранения кормов, свалка старых машин, ржавеющих за проволочной оградой, — все это осталось на своих местах. При въезде в родной город он не увидел ничего примечательного, что выделяло бы его из ряда других разбросанных по прериям небольших поселений, если не считать потрепанного и выцветшего рекламного щита, приветствовавшего всех приезжих словами: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В КЕРСИ, РОДНОЙ ГОРОД «РЫСЕЙ», ПОБЕДИТЕЛЕЙ ПЕРВЕНСТВА ШТАТА СРЕДИ ШКОЛЬНЫХ КОМАНД 1985 ГОДА! Эта вывеска представляла собой эхо былой славы и напоминала заколоченный досками отель в покинутом жителями городе.
Увидев перед собой ворота кладбища «Тихая гавань», он свернул туда и по памяти нашел могилу своего дяди Харви. Как он и предполагал, тетя Мейбл была похоронена рядом с ним. На одинаковых надгробьях были выгравированы руки, тянущиеся друг к другу. Тетя Мейбл так никогда и не смогла прийти в себя после смерти дяди Харви, но Трей понял это слишком поздно, чтобы стать для нее достойным утешением. Познакомившись с собственным дядей всего за несколько месяцев до его смерти, он помнил его очень хорошо и рос с мыслью, что этот брак был какой-то нелепой шуткой: тетя Мейбл, маленькая и застенчивая, и дядя Харви, большой и грубоватый, охотник на крупную дичь. Но что он тогда мог понимать, черт побери!
В аэропорту Трей купил весенние цветы и теперь положил букет из гвоздик, левкоев и ромашек на ее могилу. Горло горело от обжигающей горечи.
— Простите меня, тетя Мейбл, — тихо произнес он. — Я хотел приехать, но у меня не хватило духу. Теперь, когда вы на небесах и все видите, я надеюсь, что простите меня.
Он оглянулся на другие надгробья поблизости и узнал имена людей, умерших с тех пор, как он уехал отсюда. Это был старый водитель их школьного автобуса, которого Трей незаслуженно обижал, и женщина, работавшая в их школьном кафетерии, которая всегда добавляла лишнюю ложку пюре в его тарелку. Сейчас он подумал, что тогда мог бы выказывать ей больше признательности, и пожалел, что не делал этого. Также уже умер баптистский священник, лицемерный ханжа, захлопнувший перед Кэти дверь в ее будущее, когда она забеременела. Трей поискал могилки мисс Уитби и Эммы Бенсон, но не нашел их поблизости. Ему было пора уже идти. Прежде чем уходить, он с чувством пнул ногой заросли бурьяна на могиле баптистского священника и направился к своей машине.
Их школа и футбольный стадион находились в этой же части города, и Трей поехал к месту, где прошли его самые счастливые годы и куда сейчас вела улучшенная дорога. Старую деревянную конструкцию, на которой вывешивались объявления о проводимых в школе мероприятиях, заменило современное цифровое табло. Сейчас оно желало ученикам и преподавателям хороших каникул, а неудачников, имеющих академические задолженности, информировало, что летние занятия начнутся через неделю. Его БМВ оказался одним из немногих автомобилей, стоявших на расширенной автостоянке.
Когда Трей вылез из машины, в тишине практически неподвижного воздуха прерий раздался солидный звук хлопнувшей двери дорогого БМВ. Школа была обновлена, но ощущения остались прежними. Закрыв глаза, он легко представил себя мальчишкой, который приезжал сюда на школьном автобусе в начальных классах, а позже подкатывал на своем «мустанге» или на пикапе Джона; все трое — он, Джон и Кэти — сидели на переднем сиденье. «Отважное трио школы Керси» — так называли их окружающие.
Трей подошел к ограде футбольной площадки, окаймленной беговыми дорожками. Ворота, наверное, должны быть заперты, но за ними он слышал молодые мужские голоса, как бывало раньше, и представил себе школьников, работающих на стадионе. Оказалось, что висячий замок болтается открытым. Догадка его оказалась верной, и, толкнув створку ворот, он заметил на дальнем конце дорожек трех мальчишек в тренировочных шортах и футболках, которые разминали связки и размахивали руками. Трей услышал, как скрипнула дверь раздевалки, и, обернувшись, увидел вышедшего мужчину в форме в цветах школы, в бейсболке и со свистком на шее. Тренер, очевидно.
— Могу я вам чем-то помочь? — спросил он.
— Собственно, нет, — сказал Трей. — Я когда-то учился в этой школе и просто решил заехать, чтобы посмотреть, как все это выглядит теперь. Не возражаете, если я тут постою?
Мужчина был средних лет, но выглядел бы слишком молодо для тренера в те времена, когда Трей сам бегал по этой дорожке и играл в футбол на этом поле.
— Да, пожалуйста. Рад, что вы к нам заглянули. — Мужчина еще раз взглянул на него, и тут лоб его напряженно сморщился — он его узнал. — А вы ведь… ТД Холл, не так ли?
— Да.
— Господи, вот это да! — Он протянул Трею руку. — Тони Уиллис. Я тренирую специальную команду[21] и занимаюсь легкоатлетической подготовкой. Для меня большая честь познакомиться с вами. После всех трофеев, которые вы выиграли для этой школы, им следовало бы назвать этот стадион вашим именем. Вы впервые вернулись сюда после окончания школы?
Трей сокрушенно кивнул.
— Боюсь, что так. А сейчас кто-нибудь остался из тех, кто тренировал команду в мое время?
— Бобби Таккер. Он теперь главный тренер футбольной команды и спортивный директор.
— Я его что-то не припомню. Так это он заменил тренера Тернера?
— До него на этом посту было еще несколько перестановок. После выпуска вашего класса тренер Тернер оставался здесь еще примерно лет пять. После того как внезапно скончалась его дочь, он вроде как потерял интерес к футболу, да и ко всему остальному тоже. — Он бросил на Трея вопросительный взгляд. — Вы… понимаете, о чем я говорю?
Трей кивнул.
— Да, моя тетя держала меня в курсе. Это была какая-то инфекция, так?
— Да. Это очень печально. Через несколько лет после этого его жена тоже умерла. Рон с тех пор запил, стал алкоголиком и теперь живет отшельником, но я уверен, что он будет рад увидеть лучшего игрока, которого он когда-либо тренировал.
— Если не считать Джона Колдуэлла.
— Да, да, конечно, отца Джона. Это была прекрасная пара отличных рук и ног, если судить по старым видеозаписям. Говорят, что, когда он ушел в священники, футбол много потерял.
— Правильно говорят. — Трей вынул из кармана ключи от машины.
Тренер Уиллис удивился.
— Разве вы не хотите все здесь осмотреть?
— Боюсь, что у меня нет на это времени. Было приятно с вами познакомиться.
— Ну, уфф, погодите… — Тренер засуетился и стал у него на пути. — Где вы остановились? Может быть, мы могли бы встретиться позже, попить пива…
— Остановился я в Доме Харбисонов у отца Джона, но я буду в городе всего до завтра. Увидимся как-нибудь в другой раз.
Трей оставил мужчину озадаченным, но ностальгический зуд в нем уже прошел. Новость о тренере Тернере очень расстроила его. В сердце возникла беспричинная злость на Тару, но тут же рассеялась. Лаура — доктор Райнлендер — предупреждала его об опасности беспомощной ярости. «Давай не будем подгонять процесс», — сказала она ему. Но какого черта этой потаскухе было умирать и сваливать на своих родителей еще и свою смерть, если она и при жизни уже и так сделала их достаточно несчастными? Как бы он ни пытался ответить на критику тренера Тернера и объяснить ему, почему он порвал с Кэти, тот все равно будет считать его дерьмом за то, что у Трея не хватило мужества сказать всю правду тогда, когда это действительно имело значение.
Следующая остановка должна была расстроить его еще больше, но, по крайней мере, это было все-таки изменение к лучшему. Заходить внутрь он не будет, он просто проедет мимо кафе «У Бенни» и посмотрит, не мелькнут ли где-нибудь в окне белокурые волосы Кэти. Джон должен был рассказать ей о его приезде в город, и она, возможно, будет ждать его появления в дверях ее кафе каждую минуту. При одной только мысли об этом сердце у него забилось чаще и во рту пересохло. Когда Лаура сказала ему, что он умирает, его первым порывом было улететь домой в объятия Кэти на оставшиеся ему несколько месяцев, поселиться в своей старой комнате в доме тети Мейбл и найти духовное утешение у единственного настоящего друга, который у него когда-либо был.
Но после первого шока, вызванного страшным диагнозом, он в душе посмеялся над своим вопиющим высокомерием. С чего он взял, что Кэти и Джон вновь примут его с распростертыми объятиями, если он оставил за собой одни лишь руины их прежних отношений?
Так что ему нужно было поискать другой вариант с переходом в мир иной, и он решил чистосердечно признаться в обмане, отравившем существование двух любящих родителей и испортившем жизни двум его лучшим друзьям. Он не будет говорить о ложном чувстве несправедливости и предательстве, об эго и гордости, этих все уничтожающих демонах, которые разрушили его душу. Перед лицом смерти у него открылись глаза на те вещи, которые раньше он просто отказывался видеть. Сейчас он приехал для того, чтобы рассказать всю правду и, возможно, попытаться поправить что-то из того, что когда-то поломал. Он покидает эту землю, ненавидимый двумя людьми, которых любил и которые любили его, но не может умереть, не очистив душу от этой лжи.
Он свернул на главную улицу и подумал: «Интересно, будут ли меня уже сейчас узнавать в водителе незнакомого здесь БМВ?» Тренеру Уиллису стоило рассказать об их встрече всего одному человеку, чтобы эта новость тут же облетела весь город.
Большой «Линкольн-Навигатор» перекрывал движение по улице, ожидая, пока от стоянки перед кафе «У Бенни» задним ходом выедет пикап. Эта непредвиденная задержка дала ему возможность получше рассмотреть обновленные витрины с красивыми навесами в синюю клетку и подвесными ящиками с яркими цветами, а также покрашенную желтой краской парадную дверь. Он напряженно всматривался, чтобы разглядеть Кэти, которая двигалась где-то за этими безукоризненно вымытыми стеклами, но вместо этого узнал темноволосую Бебе Болдуин, руководившую очередью посетителей. На него вновь нахлынули воспоминания юности, когда они с Кэти, Джоном и Бебе ели жирные гамбургеры с жареной картошкой, запивая все это колой, которая продирала его горло, словно газированное пламя. Наконец «навигатор» тронулся с места, освободив улицу, и тут он увидел Кэти в белом «лексусе», остановившемся на перекрестке на красный свет светофора.
Он смотрел на нее, боясь мигнуть, чтобы не пропустить ни единого мига, и напряженно вглядывался в лицо, черты которого как бы проступали в памяти, словно на старом фотоснимке в растворе проявителя. Она не видела его. Он узнал эту морщинку между бровей — знак того, что, пока она ждет, когда сменится сигнал светофора, мысли ее заняты только этим. Что он станет делать, если она вдруг очнется от своей сосредоточенности и посмотрит на него своими большими голубыми глазами? Водитель машины сзади коротко просигналил, и Трей ускорился, но продолжал гореть красный, и в итоге ему пришлось остановиться уже на перекрестке в нескольких метрах от того места, где белый «лексус» ждал разрешающего сигнала, чтобы сделать поворот.
Все это заняло какие-то секунды, и Кэти, все такая же погруженная в свои мысли, проехала перед ним; луч солнца вспыхнул на локонах ее коротко подстриженных белокурых волос, осветив знакомые черты профиля. Словно пригвожденный на месте, Трей смотрел, как она, проехав еще немного по улице, свернула к заднему входу кафе, где раньше в поисках отбросов рылись в мусорных баках бродячие собаки. У Трея появилось искушение поехать за ней, но тут сзади снова просигналили. Могла еще оставаться вероятность, что в отведенное ему время она опять примет его, и тогда все секреты будут похоронены вместе с ним, но он просто не мог так поступить с Кэти: заставить ее полюбить снова, зная, что еще раз будет вынужден ее покинуть. Трей резко надавил на педаль газа и отказался от своего последнего шанса встретиться лицом к лицу с единственной женщиной, которую любил в своей жизни.
Глава 47
Деке Тайсон осторожно присел на старенький диван-качели, стоявший на веранде переднего крыльца в доме Мейбл Черч, прежде чем опуститься на него всем своим весом. Диван оказался достаточно прочным, и он расслабился в ожидании Трея Дона Холла, в то время как его жена Паула в последний раз оглядывала дом, прежде чем заключить сделку о его покупке. По ее настоянию они приехали пораньше, чтобы еще раз осмотреть недвижимость, до того как появится собственник, который будет ходить за ними по пятам и дышать в затылок. Деке не думал, что им следует волноваться насчет того, что владелец дома станет повсюду следовать за ними. После разговора с адвокатом Трея Дона Холла у него сложилось впечатление, что для Трея не так уж важно, купят они дом или нет. Юрист назвал им цену, и в дальнейшем они с Паулой именно с ним обсуждали все детали, касающиеся осмотра, ремонта и документов.
Поэтому Деке был удивлен и даже растроган, когда Трей, который не был в Керси со времени окончания школы, написал ему, что прилетит сюда, чтобы лично привезти документы на дом и чтобы они смогли рассчитаться.
Деке положил руки на свое заметное брюшко — существенная перемена по сравнению с тем, каким видел его ТД Холл в последний раз. В 1986-м, когда Трей с Мелиссой заканчивали школу, живот у Деке был плоским и крепким, а фигура в униформе в стиле вестернов, подогнанная Паулой точно под него, выглядела что надо. Теперь же некогда крепкие грудные мышцы обвисли чуть ли не до пояса, а у Паулы большой круглый зад спорил по форме с тучным животом. С этой старостью все бы ничего, если бы не выглядело так унизительно. «Интересно, — думал Деке, — насколько ТД Холл изменился с того времени, когда его в последний раз показывали по телевизору? Когда же это было? Лет одиннадцать тому назад?..» Мелисса с подругами в школе звали его Сердцеедом, но в основном это было связано с пустыми надеждами девушек, которых он разочаровал, постоянно встречаясь только с Кэти Бенсон. Кто тогда мог подумать, что он так резко изменится и бросит ее? Очевидно, постоянных привязанностей у него так и не появилось, да и детей у него по-прежнему не было. Не жалеет ли Трей сейчас о Кэти и ее прекрасном сыне, которого они могли бы воспитывать вместе?
Только Деке вытянул ноги и надвинул на нос свою ковбойскую шляпу «стетсон», чтобы подремать на весеннем солнышке, как услышал подъезжающую машину. Вот паршивец! Приехал точно, без опоздания. Деке почему-то не ожидал такой пунктуальности. Он мгновенно узнал знакомое лицо, которое стало старше и суше, и спустился с крыльца, чувствуя то же возбуждение, которое испытывал, когда следил за игрой Трея в школе, потом в колледже, а позже и в НФЛ. Даже если Трей Холл уже давно и не на первых ролях, он все-таки был великим квотербеком.
— Привет, ТД, — сказал Деке, встречая его на дорожке к дому. — Добро пожаловать в родной город.
— Похоже, что я мог бы сказать то же самое и вам, шериф Тайсон, — ответил Трей, пожимая Деке руку. — Что, Амарилло вам не подошел?
— Только не для моих золотых лет. Он становится слишком большим и шумным. К тому же Мелисса живет сейчас здесь вместе со своим мужем и нашим внуком.
— Мелисса?
— Наша дочка. Вы были с ней одноклассниками. Окончили школу в один год.
— Ах да, конечно. — На миг показалось, что Трей готов постучать себя кулаком по лбу. — На меня вдруг затмение нашло какое-то.
— И нет тут больше никакого шерифа, — добавил Деке. — Теперь уже просто Деке Тайсон.
— Ну хорошо, теперь уже просто Деке Тайсон. Давайте зайдем в дом и посмотрим, до чего мы сможем с вами договориться.
«Все такой же умник», — подумал Деке, вспоминая его кривую ухмылку, но почему-то это нахальное упрямство было симпатично Тайсону еще тогда, когда Трей был мальчишкой.
— Только после тебя, — сказал он, пропуская Трея вперед и давая возможность первым войти в дом, где прошло его детство.
Деке было любопытно посмотреть на реакцию Трея Холла, когда тот ступит внутрь дома, где он не был двадцать два года. Конечно же, все эти безделушки, фотографии в рамках, вышитые его тетей подушечки и прочие домашние сокровища, которые она любила, имели определенное значение для человека, который здесь вырос. Деке задержался на пороге, чтобы дать время вернуться воспоминаниям, этим призракам, выскочившим из всех углов, и поприветствовать их надолго пропавшего мальчика. В какой-то миг ему показалось, что так все и произошло. Трей неподвижно застыл посреди этой старомодной гостиной, и все тело его напряглось, как будто он услышал голоса из прошлого.
— Она меньше, чем мне запомнилось, — с грустью произнес он.
— Так почти всегда кажется, когда уже взрослым возвращаешься туда, где рос, — тихо заметил Деке и тут услышал восклицание Паулы, которая что-то обнаружила в другом конце дома. — Прости, пойду поищу свою жену. Она где-то здесь.
— Вы можете взять из этого все, что хотите, — вдруг сказал Трей, обводя комнату рукой. — Мне это больше не будет нужно.
— Вот как? — вежливо отозвался Деке; его натренированное полицейское ухо уловило тонкий нюанс: «не будет нужно», сказанное там, где можно было бы сказать просто «не нужно». — Означает ли это, что ты собираешься из Сан-Диего переезжать на новое место?
— Совершенно верно. И возьму с собой совсем немногое.
— Звучит так, будто ты переезжаешь в жилье поскромнее.
— Можно сказать и так.
— Это очень щедро с твоей стороны, — произнес Деке, оглядев комнату. Он был опечален тем, что мальчик не придает ценности тому, что когда-то было частью его жизни. — Тут есть много разных хороших вещей, а ты еще даже не обошел весь дом. Возможно, ты еще увидишь то, что захотел бы оставить у себя.
— Нет, ничего такого здесь нет, — ответил Трей, — и я благодарен, что вы избавили меня от всего этого. То, что вам не подойдет, можете продать или просто выбросить.
У Паулы, стоявшей в дверях, на лице появилось выражение, которое Деке хорошо понимал. Ей не нравилась грубая и суматошная игра в футбол, и она ни в грош не ставила профессиональных спортсменов с плохими манерами и низкими моральными устоями. За их таланты им выплачивали целые состояния, тогда как ее дочь за мизерную зарплату работала учителем в государственной школе. Трей Холл никогда не был у Паулы на хорошем счету, а после того, как он так обошелся с Кэти, вообще перебрался на верхнюю строчку ее «черного списка». Сейчас она смотрела на него как на дохлого жука в своей тарелке супа.
— А как насчет чердака? — холодно спросила Паула. — Когда мальчики уезжают из дома, их вещи обычно перекочевывают на чердак. Подозреваю, что Мейбл поступила с твоими вещами точно так же. Ты можешь обнаружить там что-то такое, что захочешь сохранить.
Трей блеснул своей дьявольской улыбкой, видимо изумленный столь холодным приемом.
— Здравствуйте, миссис Тайсон. Приятно видеть вас снова. Нет, ничего такого я не думаю. Насколько я помню, единственное, что хранилось на этом чердаке, были чучела охотничьих трофеев моего дяди Харви. Думаю, что сейчас они выглядят уже неважно и годятся лишь на то, чтобы выбросить их на свалку.
— Мне все равно, — заявила Паула, решительным жестом давая понять, что дискуссия на эту тему закрыта. — Просто помни: все, что мы не оставим у себя, будет продано или выброшено. Чтоб ты не передумал через год и не попросил у нас что-то такое, чего у нас уже нет.
— Думаю, я могу дать вам твердую гарантию, что я этого не сделаю, — сказал Трей. — А теперь, шериф Тайсон, почему бы нам с вами не выйти на крыльцо и не покончить со всем этим делом?
На всю сделку ушло меньше времени, чем понадобилось бы, чтобы выпить чашечку кофе. Деке протянул ему чек, Трей в ответ вручил документы на право собственности. Челюсти Трея при этом судорожно сжались, и Деке с удовлетворением отметил, что мальчику жалко продавать этот дом.
— Ты сразу уезжаешь в Сан-Диего или побудешь здесь еще некоторое время? — поинтересовался он, когда Трей небрежно сунул чек в карман своей рубашки.
— Я планирую уехать завтра утром, после того как улажу кое-какие дела. Я остановился у Джона Колдуэлла в Доме Харбисонов.
— Это хорошо, — произнес Деке, думая о том, входят ли в этот список «кое-каких дел», которые нужно уладить, Кэти Бенсон и ее сын. — Ты доставишь ребятишкам настоящую радость. Они никогда не видели самую что ни на есть настоящую суперзвезду.
Трей шутливо хлопнул его по руке.
— Вы ориентируетесь на свой возраст, шериф. Эти ребята слишком юные, чтобы иметь хоть какое-то понятие, кто я такой. — Он протянул руку. — Желаю, чтобы вам с миссис Тайсон понравилось в этом доме. Я рад, что передаю его в ваши руки. Моя тетя была бы этим довольна.
— А я бы хотел, чтобы ты все-таки передумал и еще раз прошелся по дому, сынок. Подозреваю, что твои школьные трофеи до сих пор находятся в твоей комнате.
— Это все уже история, — сказал Трей. — Я все равно не могу забрать их с собой на новое место жительства. Прощайте, шериф. Мне приятно, что я знаком с таким хорошим человеком.
Сунув руки в карманы и сдвинув свой «стетсон» на затылок, Деке наблюдал за тем, как Трей спускается по ступенькам и идет к машине, и его не покидало странное гнетущее чувство. Трей Дон Холл произвел на него впечатление очень грустного человека. Положение у него действительно было незавидное: в его возрасте, когда карьера уже закончилась, Трей остался без денег, без любящей жены, которая ждет дома, без детей, которые могли бы подарить ему внуков, если не считать сына, которого он оставил воспитывать Кэти Бенсон. В округе поговаривали, что Уилл Бенсон с детских лет не хочет иметь с Треем Доном Холлом ничего общего, и Деке находил это особенно трагичным, потому что бывший мальчишка превратился уже в очень хорошего молодого человека.
Но, как и в случае с собственностью тети Мейбл, Трей, казалось, хотел оставить в прошлом и все свои вещи, которые мог бы сохранить у себя.
Тяжело вздохнув, Деке вернулся в дом, чтобы сопровождать жену в ее вылазке на чердак. Это была единственная часть дома, которую они еще не обследовали, потому что переложили эту работу на своего зятя, бывшего строительным подрядчиком. Паула хотела, чтобы Деке был рядом с ней, на случай, если в отсутствие Мейбл здесь завелись пауки или еще какие-нибудь непрошеные гости. Каким-то чудом одна из ламп на потолке все еще работала, и свет ее усиливался лучом фонаря Деке.
Он почти пропустил это. Как и говорил Трей, его тетя хранила на чердаке в основном чучела трофеев своего мужа, добытых им в его охотничьих походах, и теперь они, высохшие и забытые, кучей лежали в углу, собирая всю пыль. Деке скользнул лучом по груде этих созданий со стеклянными глазами и двинулся уже дальше, но затем быстро направил фонарь обратно.
— Что там такое? — спросила жена, когда Деке заворчал и отошел от нее, чтобы рассмотреть что-то поближе.
Не ответив ей, Деке сунул руку в груду образцов таксидермического искусства и вытащил оттуда большую серую рысь с дикими глазами, обнаженными клыками и выпущенными когтями, запечатленную в положении, когда она готовится к прыжку. У большой кошки, принявшей столь угрожающую позу, обнаружилось лишь одно уязвимое место: у нее отсутствовала передняя лапа.
Глава 48
Из окна своего кабинета Джон следил за тем, как серый БМВ медленно повернул к воротам и на малой скорости степенно подъехал к дому. Честно говоря, он ожидал увидеть что-нибудь вроде красного «корвета», который бешено влетает на дорожку, веером разбрасывая гравий из-под колес и сбивая цветы с кустов жасмина, да еще и опоздав к приготовленному Бетти ленчу. Таким рисовался в воображении приезд его бывшего лучшего друга в связи с детскими воспоминаниями.
Желудок Джона тоскливо сжался. Он подумал, что Иисус Христос, наверное, почувствовал такой же спазм мышц, когда увидел Иуду, входящего в сад в день его предательства.
Он наблюдал за тем, как машина заехала на стоянку для гостей, как дверь ее открылась и оттуда вышел человек, который когда-то был ему братом. Он выглядел совсем как прежний ТД Холл, только немного старше, с поредевшими на макушке волосами, в одежде, на несколько порядков лучше той, которую покупала ему тетя Мейбл. Но он все так же первым делом подтянул брюки и самоуверенно огляделся вокруг, сделав такой до боли знакомый поворот головы. Несмотря на ощущение Джона, что в Эдем пробрался змей, он все же не мог скрыть своей радости. Как бы там ни было, но — ради всего святого в душе! — ему было приятно вновь увидеть Трея.
Джон вышел на крыльцо прежде, чем Трей начал подниматься по ступенькам. Двое мужчин нерешительно остановились, пристально посмотрели друг на друга, а затем, рассмеявшись, обнялись, похлопывая друг друга по спине, как после тяжело доставшейся победной игры.
— Ну, привет, Тигр, — наконец произнес Трей срывающимся от эмоций голосом. — Как поживаешь, черт тебя побери?
— Да грех жаловаться, — сипло ответил Джон, тоже не на шутку разволновавшись.
Они отстранились, чтобы посмотреть друг на друга сквозь навернувшиеся на глаза слезы, которые никто из них и не думал скрывать.
— Ты никогда не жаловался, — сказал Трей. Он насмешливым взглядом окинул клетчатую рубашку и джинсы, в которые переоделся Джон. — Что? Никакой сутаны и креста в руке, чтобы встретить блудного грешника?
— А что в них толку?
Трей рассмеялся.
— Хорошо выглядишь, Тигр. Может быть, немножко недокормленный, но вы, рьяные служители культа, все такие. Думаю, это должно быть доказательством вашей искренности.
— А ты выглядишь так, что девушки, вероятно, по-прежнему при виде тебя падают замертво. Как насчет пивка перед ленчем?
— С удовольствием. Или, может, сначала занести в дом мой багаж?
— Позже занесешь. Я живу наверху, и мы поднимемся туда. Внизу у нас будет немного шумно. Дети сейчас в школе. А потом они в соседней комнате включают телевизор на полную громкость. Ты поднимайся, а я пока прихвачу пиво в кухне.
Трей ушел, а когда Джон вновь присоединился к нему, тот стоял перед вывешенными на стене групповыми фотографиями их футбольной команды образца 1985 года.
— Вот это была команда, — задумчиво произнес Трей.
— Ну, у нас был отличный квотербек.
— И прекрасный крайний ресивер. Ты был лучшим, Джон.
— Ты тоже.
Трей пожал плечами.
— Только в футболе, и больше ни в чем.
Джон оставил это без комментариев и протянул Трею его пиво.
— Я хотел принести кружки, но потом вспомнил, что ты любил пить прямо из банки. Или сейчас что-то поменялось?
— Да нет, это осталось по-старому.
Они сели. Джон расположился за своим столом, спиной к освещенному солнцем окну, а Трей выбрал большое удобное кресло с мягким пуфиком для ног. Во внезапно установившейся тишине эхом раздались щелчки открываемых банок с пивом. Пауза в их запнувшемся разговоре позволила Джону обратить внимание на ироничный интерес, с которым Трей рассматривал книжные полки на стенах, камин, дверь в спальню в дальнем конце комнаты, балкон.
— Странно, что ты поселился здесь, — сказал Трей.
Джон сделал глоток пива.
— По приезде в Керси я жил в домике приходского священника при церкви Святого Матфея, но потом, когда Харбисоны предложили свою ферму приходу в качестве дома для брошенных детей, переехал сюда и стал его директором. У нас живут десять детей, которые в противном случае жили бы где-то у приемных родителей. С этими дополнительными обязанностями приходилось разрываться на части, так что решил, что проще будет жить здесь.
— Я, собственно, не это имел в виду.
— Я понимаю, — тихо произнес Джон. — Я просто хотел объяснить тебе, почему мы здесь. Что заставило вернуться тебя, Трей?
Трей поднес банку ко рту. После длинного глотка губы его влажно заблестели, и он ответил:
— Я ведь уже говорил тебе. Я приехал продать дом тети Мейбл.
— И все?
— Этот твой долгий испытующий взгляд священника предполагает, что у меня на уме должно быть еще что-то?
— Не нужно играть со мной в твои игры, ТД. Я — Джон, помнишь об этом?
— Я помню. — Трей на мгновение прикрыл глаза. Когда он заговорил вновь, голос его звучал устало. — Я помню, что ты всегда умел читать меня как раскрытую книгу и знал все мои мысли еще до того, как я успевал что-то сказать. Мне никогда не удавалось провести тебя, и в этом для меня, как ни странно, было большое утешение: знать, что мой друг видит меня насквозь и, тем не менее, заботится обо мне. А ты ведь и на самом деле всегда знал, когда я собирался передернуть карту под столом, верно, Тигр? — Он быстро улыбнулся, но улыбка тут же растаяла, и на лицо вернулось то же мрачное выражение. — Вот и сейчас… Я умираю, Джон. И об этом мне сообщила старинная подруга Кэти — да и твоя тоже, насколько я понимаю, — доктор Лаура Райнлендер. У меня опухоль в мозгу, четвертая стадия. Когда меня направили к Лауре, она дала мне одиннадцать месяцев. И половина этого времени уже прошла.
Несколько долгих секунд Джон слышал только, как громко тикают часы на его письменном столе, и лишь потом сквозь шок пробилось понимание сказанного. Трей умирает? Это было невозможно. Это же был ТД Холл, суперзвезда, непобедимый и несокрушимый. Господи, ему было всего сорок! Он не мог умирать. Но, тем не менее, темные тени под глазами Трея говорили, что это все-таки правда. Челюсти свела болезненная судорога, забивая резкое послевкусие пива.
— Я приехал домой, чтобы исповедоваться.
— Мне… как священнику?
— Нет, падре. Тебе, как другу. Да и перед другими тоже. Я должен очистить свою совесть, чтобы умереть спокойно. Я уверен, ты понимаешь, о чем я говорю.
Джон все понимал. Значение слов Трея прояснилось, оформившись, словно давно похороненный призрак, восставший из могилы. Его захлестнула тревога, поглотив сочувствие и заменив горе, охватившее его всего несколько минут тому назад. Не зря он испытывал такое беспокойство в связи с возвращением Трея. Его друг детства приехал купить себе спокойствие за счет мира в душе Джона.
— Забавно, ведь я всегда думал, что ты будешь на меня кричать, — сказал Трей. — В начале своей карьеры я жил в страхе, что тебя замучает совесть и ты во всем признаешься, но когда ты стал духовным лицом, я перестал беспокоиться.
Джон холодно взглянул на него.
— Почему?
Трей, казалось, был удивлен тем, что Джон не понимает столь очевидную вещь.
— Из-за… всего этого. — Он обвел рукой комнату. — Тебе — как и мне — было бы что терять, если бы ты не сохранил молчание.
— Да, конечно, мне есть что терять, но тебе никогда не приходило в голову, что я молчал, потому что пообещал тебе это?
Щеки Трея покраснели.
— Разумеется, приходило, но, прости меня, когда ты принял свои обеты, я все-таки почувствовал себя лучше защищенным. — Снова наступило неловкое молчание, после чего Трей произнес: — Скажи мне, Джон, это сработало?
— Сработало — что?
— Принятие духовного сана. Дало ли это… мир, которого жаждала твоя душа?
Джон медлил с ответом. В глазах Трея не было насмешки, лишь горестная надежда. Он должен будет разочаровать его.
— Только в отдельные моменты, — ответил он.
— Ага. Я расцениваю твой ответ как «иногда». — Трей потянулся за банкой с пивом. — Ладно, Тигр, позволь я объясню и попробую убрать это скорбное выражение с твоего лица. Я пришел не для того, чтобы поломать твою карьеру. Я не собираюсь вовлекать тебя в свое признание Харбисонам. Отцу Джону и всему, чем он занимается, ничего не угрожает. Все это исключительно на мне, и только на мне. Это мое признание, не твое. Харбисоны будут думать, что в тот день я действовал в одиночку. Ты в это время был в Керси и маялся животом в кабинете домоводства. — Он жадно глотнул пиво, как будто в горле у него пересохло. Утолив жажду, он промокнул влажные губы внешней стороной ладони и продолжил: — Тебе не стоит бояться того, что Лу и Бетти Харбисоны все расскажут властям. Они все равно не захотят поведать всему миру, в каком состоянии обнаружили своего сына. Стариков успокоит уже одно то, что их сын не будет гореть в аду. Я подозреваю, что они, вероятно, сами сняли своего мальчика, одели его и сделали так, чтобы смерть Донни выглядела несчастным случаем. Иначе этим делом обязательно занимался бы шериф Тайсон.
Джон должен был бы испытывать громадное облегчение. Наконец-то Харбисоны узнают всю правду о гибели своего сына. Это облегчит их горе, и они проживут остаток своих дней в мире, даже не зная об участии Джона в этом преступлении, а значит, не теряя своего второго сына. Но он прожил на этом свете уже достаточно долго, чтобы понимать: если свет был пролит на часть тайны, очень скоро раскроется и все остальное.
— В чем дело, Джон? Я-то думал, что ты будешь рад и почувствуешь облегчение, сбросив с души такое бремя.
— Это касается только твоей части бремени. Моя остается столь же тяжкой и по-прежнему будет при мне.
— Я бы сказал, что ты сделал намного больше, чтобы загладить свою вину.
В дверь осторожно постучала Бетти, и Джон, почувствовавший вдруг приступ тошноты, крикнул, чтобы она входила.
— Простите, что прерываю вас, отче, но ваш ленч уже готов. Может быть, принести его сюда?
Трей оглянулся и, издав удивленный возглас, вскочил на ноги.
— Здравствуйте, миссис Харбисон. Как вы с мистером Харбисоном поживаете?
Бетти смотрела на него, как будто не могла вспомнить.
— Трей Холл, припоминаете?
— Я все помню. Вы приезжали ко мне забирать заказанные вашей тетей яйца и овощи.
Она произнесла это ледяным тоном, что очень контрастировало с теплотой в его голосе.
— Да, все верно, — сказал Трей. — Это все, что вы обо мне помните?
— Достаточно и этого, — отрезала Бетти и повернулась к Джону: — Отче, так мне подавать ленч?
— Это было бы замечательно, Бетти.
Когда дверь за ней закрылась, Джон объяснил ему:
— Она дружит с Кэти, а по Уиллу вообще сходит с ума. Каждый год на его день рождения она печет ему свое знаменитое печенье с глазурью.
— И при этом ненавидит меня до мозга костей за то, что я, как она думает, сделал с Кэти.
— А что, это не так? — спросил Джон.
Трей обернулся, чтобы снова сесть, на этот раз уже медленнее, и из-под тонкой шелковой рубашки проступили худые лопатки, напомнившие Джону о его болезни. Усевшись, он сказал:
— Я совсем недавно видел Кэти, но всего несколько минут. Она меня не заметила. Ее машина остановилась на светофоре возле кафе «У Бенни». Черт побери, Джон, она здорово выглядит! Лучше, чем когда-либо.
— Она хорошо сохранилась и выглядит прекрасно. Как и ее сын.
— Уилл Бенсон? Это еще одна причина, по которой я приехал в город.
— Вот как? Хочешь исправить еще одну ошибку в свои последние дни?
— Я бы выразился несколько иначе: исправить одно ошибочное предположение.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу сказать, что в течение этих лет все вокруг, включая тебя и Кэти, считали Уилла моим сыном. Хотя это не так.
— Ох, побойся Бога, Трей! — Джон развернул свое вращающееся кресло, чтобы не видеть эту фигуру, полулежавшую перед ним. Каким бесстыдством нужно обладать, чтобы, стоя уже одной ногой в могиле, продолжать отказываться от такого замечательного сына, которым мог бы гордиться любой отец. — Так кто же еще может быть его отцом?
— Ты, — твердо произнес Трей.
Глава 49
Джон резко повернулся в своем кресле. По спине пробежал холодок.
— Что?
— Ты меня прекрасно слышал.
Трей открутил крышечку флакона с лекарством и вытряхнул на ладонь две таблетки. Забросив их в рот, он запил пивом. На его красивом похудевшем лице теперь была заметна печать болезни.
— Из-за этой опухоли, Трей, ты просто сошел с ума. Я надеюсь, что все только что сказанное тобой не выйдет за пределы этой комнаты и что ты не станешь распространять эти нелепые вымыслы по всему городу.
— Это не вымыслы, Тигр, можешь мне поверить.
— Зачем ты такое говоришь? Мальчик — вылитая твоя копия.
— И сейчас тоже?
— То же телосложение, волосы, глаза.
— Нет, падре, все это у него от тебя. Просто все ожидали, что он будет похож на меня, потому что знали, что я спал с Кэти. Они искали то, что хотели найти, и, конечно, находили это, но они ошибались. Ты сам внимательнее посмотри на меня и на себя, точнее, на то, какими мы были тогда. — Трей кивнул в сторону снимков «Рысей» на стене, где они с Треем сидели в центре на первом ряду. — Ты сам поймешь, что мы выглядели почти как братья. В следующий раз, когда встретишься с Уиллом, вглядись в его лицо, не сопоставляя его с моим, и, я думаю, ты узнаешь себя самого. — Трей снова поднес банку к губам. — И, разумеется, — добавил он, — всегда можно взять образец моей ДНК, чтобы убедиться, что я говорю правду.
Джон перевел свой взгляд на старые фотографии и принялся внимательно всматриваться в них. В детстве им часто приходилось слышать, что они вполне могли бы сойти за братьев, но Трей, утверждая сейчас, что он не отец Уилла, явно страдал от какого-то бредового расстройства, вызванного его болезнью. Мальчик мог быть только его сыном! Неужели Трей забыл, как он приполз обратно к Кэти, умоляя ее простить его? И они после этого примирения целую неделю не выходили из дома.
— Почему ты думаешь, что мальчик — не твой сын? — спросил Джон.
— Потому что я стерилен, — почти прошептал Трей. — И это у меня с шестнадцати лет. Если бы я вдруг стал отцом ребенка, то занял бы место рядом с твоей Пресвятой Девой Марией и ее непорочным зачатием.
У Джона медленно отвисла челюсть. Он вспомнил, как Трей потерял сознание во время весенней тренировки на втором году учебы в старших классах, вспомнил его воспаленное опухшее горло под челюстью и широко открытые испуганные глаза тети Мейбл, когда она мерила ему температуру. Он вспомнил также, что, когда Трей вернулся в школу после двух недель болезни, его самоуверенное чванство как рукой сняло.
— Все правильно, — сказал Трей. — Я вижу, ты все помнишь. Эта свинка нанесла мне удар по обоим яичкам. К тому времени, когда тетя Мейбл отвезла меня к доктору Томасу, они распухли до размера хороших лимонов, и потом их пришлось несколько дней охлаждать льдом. Когда мне исполнилось восемнадцать, я сдал анализ спермы. Подвижных сперматозоидов не было тогда, не появились они и потом. Так что, как видишь, я в принципе не могу быть отцом Уилла Бенсона.
— Но как же тогда… презервативы, противозачаточные таблетки, которые принимала Кэти?..
— Все это были меры предосторожности до тех пор, пока я не набрался храбрости, чтобы пройти тест. Я собирался сказать Кэти о результатах анализа в тот день, когда мы вернулись со сборов в летнем лагере, но, прежде чем успел открыть рот, она ошарашила меня новостью о своей беременности… Признаться, я воспринял это как взрыв бомбы. А после подумал, что это мог быть только ты.
На какое-то безумное мгновение Джона охватило чувство отчужденности, которое приходило к нему во время исповедей. Узорчатая решетка между ним и исповедующимся в своих грехах позволяла избегать личной вовлеченности в чужую жизнь, предоставляя свободу, чтобы дать мудрый совет. Сейчас он слушал Трея так, будто его откровения касались кого-то постороннего. Это невозможно! Не может быть, чтобы Кэти была беременна от него! Он тогда едва коснулся ее…
Матерь Божья…
— Я понимаю, каким это должно быть ударом для тебя, Джон, но, думаю, примерно таким же, каким стало для меня известие, что мой лучший друг, которого я любил как брата — да что там говорить, черт, даже больше, чем себя самого, — так вот, этот человек трахнул мою девушку у меня за спиной. Меня всегда очень удивляло, что вы с Кэти никогда даже не предполагали, что ребенок мог быть от тебя. Я сообразил, что это произошло в то время, когда я порвал с ней, сразу после того, как мы с тобой вернулись после нашего первого визита в Майами. Ты будешь это отрицать?
Кровь стучала в висках так, что Джон почти ничего не видел перед собой. Он не мог совладать со своим дыханием.
— Я признаю, что мы с Кэти… однажды вплотную подошли к тому, в чем ты меня обвиняешь, — сказал Джон; лицо Трея расплывалось у него в глазах. — Она была опустошена, когда ты бросил ее, и ничего не понимала. В отчаянии она пришла ко мне, чтобы я успокоил ее. Мы выпили, выпили прилично, но… ничего не было. Кэти мгновенно отключилась. Она просто ничего не помнит…
— Не помнит — чего?
— Не помнит, что я почти воспользовался ситуацией. Но я этого не делал, ТД… точнее, я… ну, в общем… я не входил в нее.
— А презерватив у тебя был?
— Нет… все произошло так стремительно…
— Ее трусики были сняты?
Джон густо покраснел.
— Да.
— Тогда почему ты не довел дело до конца?
— Потому что… — Он запнулся. Ему никогда не забыть то сонное удовлетворенное бормотание Кэти. — Потому что она произнесла твое имя, ТД. Она думала, что я — это ты. И я мгновенно отступил, поэтому и не понимаю, каким образом Кэти могла забеременеть от меня.
Трей взялся за подлокотники и сел в кресле повыше, взглянув на Джона так, будто взгляд его был устремлен в рай, — или в ад.
— Что? Она назвала мое имя? Подумала, что ты — это я?
— Да. Совершенно отчетливо. Она ничего не понимала, поскольку была совершенно пьяна. Она любила тебя, ТД, и только тебя одного. Кэти никогда бы сознательно не стала спать с кем-то, кроме тебя. Как ты вообще мог в такое поверить?
Трей откинулся на спинку кресла, и на его лице смешались боль от этого ужасного открытия и боль от страшной опухоли.
— Кэтрин Энн, Кэтрин Энн… — простонал он, закрыв глаза. — Господи, Джон, если бы я только знал…
— Ты бы узнал, если бы не бросил ее.
— Я не смог… я ходил вокруг, Тигр. Но не смог. — Он поднял голову; глаза его лихорадочно блестели в потемневших глазницах. — А тебя никогда не удивляло, почему я… как с цепи сорвался в том «заповеднике», как ты выразился про Майами, во время нашего первого визита туда и почему так обошелся с Кэти?
— Но я же точно знаю, что это было!
— Я узнал о результатах своих анализов за день до нашего отъезда. Я не мог рассказать об этом Кэти, просто не мог. Она бы, невзирая ни на что, просто разбила бы палатку, чтобы только быть рядом со мной, и я подумал, что наступил прекрасный момент, чтобы нам расстаться. Было бы лучше уйти от нее, убедив, что я не могу хранить верность, а не что я не в состоянии быть отцом ее детей… Я думал, что так она легче переживет разрыв…
Джон сокрушенно покачал головой.
— Боже мой, ТД…
Приглушенный голос Трея едва доносился до него, как будто тот разговаривал через стекло. Он… отец Уилла? Как бы он хотел, чтобы это было правдой, но этого не может быть. Это просто невозможно.
— Ты сам знаешь, Тигр, что я никогда не мог действовать по шаблону, никогда не играл по правилам, действуя напрямую.
— Что ж, ты и на этот раз ошибся, ТД. Я не мог быть отцом Уилла. Я едва прикоснулся к Кэти.
— И все же ты оплодотворил ее, Тигр. Вы с Бебе могли заниматься всеми этими вещами, но в свои восемнадцать ты фактически был невинным ребенком. Ты даже не знал, что тебе необязательно входить в нее, чтобы она забеременела. Кэти тогда перестала принимать таблетки, и твоей сперме было достаточно только коснуться ее кожи…
— Но спермы не было!
Голос Трея обрел силу и стал громче.
— Этого и не нужно было. Уже одна только твоя жидкость могла сделать эту работу. Большинство парней не могут контролировать ее и вообще не чувствуют, когда она вытекает. Вот почему метод прерванного полового акта, который вы, католики, проповедуете как способ контроля рождаемости, срабатывает не всегда. Поэтому-то, думаю, в свое время когда-нибудь ты и сам увидишь, что этот парень может быть только твоим сыном.
— Откуда ты столько знаешь об этом предмете? — поинтересовался Джон.
Губы Трея скривились в печальной ухмылке.
— Можешь не сомневаться, я изучил все, что известно о сперме на сегодняшний день. — Он взглянул в глаза потрясенному другу. — Так что отец Уилла ты, Джон.
Перед мысленным взором Джона возник образ Уилла Бенсона, и в нем неожиданно стали проявляться некоторые черты, на которые они с Кэти не обращали внимания: косой наклон его правой брови, несколько более пологое левое плечо, легкое раскачивание при ходьбе, особенный звук его смеха… Все это было присуще ему, Джону Колдуэллу. Как они с Кэти могли не заметить этого раньше? Они искали только схожесть мальчика с Треем.
Джон услышал в голосе Трея нотки раскаяния.
— Прости меня, Джон. Я понимаю, что вам с Кэти от этого не легче и вы никогда не сможете простить мне, что я не рассказал вам все это сразу же. Я и не жду от вас прощения, но Бог свидетель, я действительно рассчитывал, что вы с ней поженитесь и оба приедете учиться в колледж. Я понятия не имел, что ты думаешь стать священником.
Ошеломленный, все еще пытаясь осознать реальность невозможного, Джон крикнул:
— Но потом, Трей? Почему ты не сказал нам правду потом? Почему ты допустил, чтобы мальчик рос, думая, что его отец отказался от него? Ты же по себе знаешь, каково это. Кэти и Уилл… Ты хотя бы представляешь, какой позор, какие трудности им пришлось пережить?
Эти вопросы застали Трея врасплох, словно неудобный мяч, брошенный слишком сильно на уровне пояса. Он обхватил себя руками, как будто хотел закрыться от них в своем убежище.
— Потому что я думал, что вы предали меня! — ответил он, и в глазах его неожиданно блеснули искры злости и неизлечимой болезни. — Вы были моей семьей, всем, что было у меня в этом мире. Всем, что имело для меня значение. А ты представляешь себе, каково это — считать, что друг, за которого я готов был отдать свою жизнь, трахнул любовь всей моей жизни — мое сердце! — да еще и сделал ей сына, которого я не в состоянии подарить ей! В тот момент я готов был послать вас ко всем чертям — мне было наплевать на все! Я хотел причинить тебе такую же боль, какую ты причинил мне. А потом, когда прошли годы… — голос его ослаб, глаза погасли, — было уже слишком поздно. У мальчика были мать и бабушка… и ты. Вы с Уиллом были так близки, как могут быть близки только отец с сыном. Ты шел по пути праведности, а Кэти… она устроилась как-то. Произошел бы скандал, в который были бы вовлечены все вы. Неужели было бы лучше, если бы мальчик, вместо того чтобы просто считать своего отца мерзавцем, узнал, что мать зачала его за спиной у воображаемого отца с его лучшим другом?
«Вот в этом он по-прежнему так же хорош», — подумал Джон. Трей мог найти россыпь стекляшек и продавать их как золотую жилу — и Джон бы это купил.
Все еще держась за свой живот, словно прижимая футбольный мяч, Трей поднял на него наполненные мукой глаза.
— Когда стало уже слишком поздно что-то менять, я поступил так, как считал лучшим для всех, — сказал он. — С моей стороны это было мерзко, но… я просто не знал, что еще можно сделать.
— Я иду! — сообщила Бетти, открывая дверь, и Джон, благодарный ей за эту паузу, поднялся, чтобы взять у нее поднос и поставить его на заранее накрытый для ленча стол. Когда он почувствовал запах еды, желудок его готов был вывернуться наизнанку. По изумленным глазам Бетти он догадался, что, видимо, лицо его стало белым, как скатерть на столе. Бросив быстрый недовольный взгляд на Трея, она нахмурилась и принялась молча выкладывать с подноса приготовленный ленч.
— Спасибо, Бетти. Все выглядит очень аппетитно, — сказал Джон. — Дальше мы сами разберемся, а когда закончим, я отнесу посуду в кухню.
— Хорошо, отче. — Она кивнула и перед уходом бросила на Трея еще один предостерегающий взгляд, которого тот не заметил.
Когда дверь за ней закрылась, Джон спросил:
— Когда ты планируешь рассказать обо всем этом Лу и Бетти?
Трей выпрямился.
— Это ты скажи мне, когда будет подходящий момент. Я вылетаю из Амарилло завтра в полдень, так что уезжать буду рано утром. Я не хочу, чтобы ты присутствовал при разговоре с ними. Начнешь переживать, будешь выглядеть виноватым, и этой проницательной старушке миссис Харбисон достаточно будет одного взгляда на тебя, чтобы догадаться, что ты тоже был замешан.
Джон чувствовал такую слабость в ногах, что вынужден был сесть на один из стульев у стола.
— Сегодня вечером, когда Лу вернется с детьми после мессы, — сказал он. — Бетти остается дома, чтобы приглядывать за теми, кто туда не поедет. Примерно в восемь они с Лу усаживаются в своей комнате смотреть телевизор. Я вернусь домой поздно. А теперь иди к столу и попробуй что-нибудь поесть. Пища придаст тебе сил.
С большим трудом Трей поднялся со своего кресла и занял место за столом.
— Я попаду в преисподнюю, Джон?
Самое тяжелое в его службе наступало как раз в такие моменты, когда он был призван заверить морально испорченного человека, стоящего на пороге смерти, что все его грехи будут прощены. Ему пришлось напомнить себе, что сейчас его устами говорит Бог, а не Джон Колдуэлл.
— Тот, кто по-настоящему раскаялся в своих грехах и попросил прощения у тех, кому он причинил горе, Трей, никогда не попадает в ад. Твое сердце знает истину, и именно там тебе следует искать ответ на твой вопрос.
Других слов, чтобы успокоить Трея, Джон не мог найти. Одному Трею было известно, на каком свете он окажется сегодня, если не умрет завтра.
Джон взял ложку, чтобы попробовать аппетитный овощной суп-пюре, который Бетти постаралась приготовить для них, и салат из собранной сегодня утром зелени, украшенный ее ароматной клубникой.
— А когда ты собираешься рассказать все Кэти? — спросил Трей.
Джон поднял на него глаза от своей тарелки.
— Это я буду ей рассказывать?
— Мы не виделись с ней все эти годы, и я не могу встретиться с ней сейчас, Тигр. Я не хочу умереть, вспоминая ее взгляд. Единственной спасительной благодатью для меня будет облегчение, когда она узнает, что Уилл — твой сын.
Уилл был его сыном! А он был отцом этого мальчика! В это почти невозможно было поверить, но он будет беречь этот неугасимый огонек надежды.
— Я еще должен подумать и решить, — сказал он.
— Совершенно необязательно сообщать всему миру, что мальчик твой. Это должно остаться между тобой, Уиллом и Кэти. Подумай, что будет с твоей репутацией, если вдруг всплывет такая новость. — Трей с заметным усилием улыбнулся. — Позволь мне умереть так, чтобы люди продолжали думать обо мне самое худшее. Я заслуживаю этого, и я хотел бы уйти с мыслью, что ты по-прежнему думаешь о себе хорошо.
— Это будет зависеть от Уилла и воли Господней, — ответил Джон.
Глава 50
Деке Тайсон очень нервничал, и за ленчем, который Мелисса приготовила, чтобы отметить покупку дома, у него буквально кусок не лез в горло. Мысли его были за многие мили — за многие годы — от разговора за столом, за которым они с Паулой сидели вместе с дочкой, ее мужем и сыном.
— В чем дело, папа? — спросила Мелисса. — Ты совсем не ешь. Тебе не понравилась наша запеканка?
— Да нет же, понравилась, понравилась, — заверил ее Деке. — Я просто тут кое о чем задумался.
— Надеюсь, что это не сожаления по поводу покупки дома, — сказала Паула.
— Нет, что ты, дом мне нравится. Думаю, нам будет хорошо в нем.
Деке с напускной готовностью набил полный рот куриным мясом, но при этом думал, как ему преподнести новость, которая оборвет семейный уик-энд. Ему нужно было срочно поехать в Амарилло, в криминалистическую лабораторию, чтобы там проверили кое-что из пакета вещественных доказательств, имеющих отношение к смерти сына Харбисонов.
— Я тебя хорошо знаю, — заметила дочь, — и сейчас у тебя такое выражение на лице, какое бывало раньше, когда ты занимался расследованием какого-то дела.
— Это имеет отношение к тому чучелу рыси, которое ты сунул в багажник? — спросила Паула.
— Попридержи-ка язык, Паула! — командным голосом распорядился Деке. — Совсем не обязательно выкладывать вслух то, что знаешь.
Все за столом выглядели ошеломленными такой необычной для него резкой вспышкой. Первой в себя пришла Паула, которая уже и так заметила, что после того, как Деке вытащил эту рысь из кучи старых охотничьих трофеев бывшего хозяина дома, с ее мужем происходит что-то странное.
— Ты прав, — сохраняя спокойствие, произнесла она, нисколько не обидевшись. — Порой я слишком много болтаю. А запеканка эта, Мелисса, просто замечательная. Надеюсь, ты не откажешься поделиться ее рецептом?
— Мелисса, — неожиданно спросил Деке, — а ты помнишь Донни Харбисона?
Брови Мелиссы вопросительно поползли на лоб.
— Донни Харбисон? Это тот мальчик из Дэлтона, который погиб во время несчастного случая, когда я еще училась в школе?
— Да, он. Вы оба тогда были старшеклассниками. Ты, случайно, не знаешь, был ли он знаком с Треем Холлом?
С тем же удивленным выражением на лице Мелисса ответила:
— Сомневаюсь. Они учились в школах, которые были непримиримыми соперниками, к тому же Трей был спортсменом. И водился он только с такими же спортсменами, как Джон Колдуэлл. А Донни играл в школьном оркестре. Даже если бы он и поехал в Керси, Трей бы его просто не заметил.
Паула осторожно коснулась руки мужа.
— Почему ты задаешь такие вопросы? — спросила она, озабоченная его тревогой. Но, с другой стороны, смерть сына Харбисонов всегда волновала его.
— Да нет, просто так, — ответил Деке.
Его ответ не удовлетворил Паулу, но она решила не дожимать его и пока оставить все так, как есть. В данный момент он не хотел делиться своими мыслями, особенно с женой и дочкой. В таком городке, как Керси, где сплетни составляют главную тему всех разговоров среди женщин, удержать язык за зубами бывает очень трудно.
— Я практически уверена, что Трей его не знал, — продолжила Мелисса. — В те времена «Овны» вообще не пересекались с «Рысями».
Деке крякнул и выдернул салфетку, заткнутую за воротник. Рыси… Овны… Так вот она, эта связь! Он резко вскочил со стула.
— Прошу вас всех извинить меня, но нам необходимо срочно вернуться в Амарилло.
Его зять что-то забормотал, попытавшись возразить, а внук издал возглас разочарования. Дедушка обещал на следующий день взять его с собой на рыбалку.
— Что, вот так сразу? — Паула растерянно посмотрела на мужа.
— О, папа, но почему? — запротестовала Мелисса. — Вы же только приехали!
— Потому что твой отец так сказал, дорогая, — ответила за него Паула, вставая из-за стола. Взгляд, который она бросила на дочь, пресек все дальнейшие возражения. Паула нежно взяла внука за подбородок. — Мы еще вернемся на этой неделе, малыш. А сейчас крепко поцелуй бабушку, и мы пойдем.
Уже в машине Паула спросила:
— Слушай, а действительно, чего мы летим в Амарилло так, будто за нами гонится толпа линчевателей?
— Мне необходимо попасть в криминалистическую лабораторию до ее закрытия, — объяснил Деке.
Пока Мелисса упаковывала для них кусок испеченного ею на десерт шоколадного торта, он успел сделать несколько звонков. Сначала он позвонил Чарльзу Мартину, который теперь был начальником службы лабораторных исследований при Департаменте общественной безопасности в Амарилло. Когда Деке был шерифом округа, Чарльз пришел к нему на работу еще неоперившимся криминалистом. Сейчас он сообщил, что помнит то давнее дело, когда Деке просил его обработать отпечатки пальцев на нескольких непристойных журналах и электрическом шнуре и сравнить их с отпечатками подростка, покончившего с собой. Чарльз до сих пор не мог забыть выражение лица Деке, когда тот сказал, что жертва никогда не прикасалась ни к первому, ни ко второму.
Теперь у Деке появилась догадка, почему на журналах и удлинителе не было отпечатков Донни.
Следующий звонок был адресован Рэнди Уоллесу, нынешнему шерифу округа Керси.
— Что именно я должен поискать?
— Я бы не стал просить тебя, Рэнди, если бы это не было так важно.
— Да, я знаю. Ладно, назови-ка мне еще раз имя на пакете с вещественными доказательствами, и я посмотрю.
— Ты хороший человек, — сказал Деке.
— Рад, что ты так считаешь. Благодаря твоему мнению меня и выбрали на эту должность.
У Деке от возбуждения звенел каждый нерв, как у старого пса, вновь попавшего на охоту. С самого начала его терзали сомнения, что в день своей гибели Донни был дома один и что его смерть произошла именно так, как ее представили. Именно представили! Еще больше убедил его в этом тот обескураживающий факт, что ни на одном из вещественных доказательств, изъятых на месте преступления, не было обнаружено отпечатков пальцев Донни. К ним прикасались совсем другие руки. Это служило доказательством, что человек, листавший журналы и завязывавший узел, был либо злоумышленником, убившим Донни, либо участником рискованного эксперимента.
В ходе своего расследования, проводившегося позднее в средней школе Дэлтона, Деке, стараясь не привлекать внимания, пытался найти вероятного подозреваемого в поддержку одной из этих теорий, но у него ничего не получилось. Насколько было известно, врагов Донни не имел, да и тот факт, что он или его друзья могли экспериментировать с извращенным сексом, не подтвердился. Зато выяснилось, что мальчик был именно таким, каким его описывали родители, — всеми любимым, наивным в сексуальном плане ребенком, который водился только с такими же, как он, детьми, участниками школьного оркестра, чьи увлечения сводились лишь к их тромбонам и чрезмерной любви к сладкому ореховому маслу.
Согласно отметке в классном журнале посещаемости, в понедельник, когда родители Донни уехали в Амарилло, он был в школе. Последующие три дня он отсутствовал, а тело его было обнаружено в четверг во второй половине дня. Учитывая степень разложения тканей, а также тот факт, что Донни ни за что на свете не пропустил бы репетицию сложной программы, которую их оркестр должен был показывать во время марша перед решающей игрой в пятницу вечером, соревнуясь с оркестром школы Керси, Деке сделал вывод, что мальчик погиб в понедельник вечером.
Деке выяснил, где находились те несколько учеников школы Дэлтона, которые в эти дни не были на занятиях, и ничего подозрительного не обнаружил. К тому же, по словам друзей Донни, никто из них после репетиции оркестра его не навещал.
Еще одной неразрешимой загадкой осталась рубашка Донни. Когда Бетти пришла в себя и согласилась пересмотреть вещи сына, Лу сообщил Деке, что жена так и не смогла найти синюю хлопчатобумажную рубашку Донни, которую ему недавно подарили на день рождения.
Более подробное изучение автоэротической асфиксии вызвало у Деке новые сомнения в том, что эта смерть была результатом несчастного случая. Он выяснил, что при АА узел обычно завязывается особым образом, чтобы обеспечить легкое высвобождение. Узел у Донни был завязан очень неловко. Кроме того, Деке узнал, что практикующие АА обычно подкладывают что-нибудь под веревку — для удобства и чтобы избежать красноречивых кровоподтеков и ссадин. Под грубым шнуром в резиновой изоляции ничего такого не было.
Конечно, для мальчика это могло быть в первый раз, говорил себе Деке, и, несмотря на инструкции в журнале, Донни просто не знал лучших вариантов такой практики.
Письменные протоколы допросов, которые проводил Деке, и их записи на магнитофонную ленту хранились в отдельной коробке в комнате для вещдоков управления шерифа округа Керси вместе с подробными заметками, кошачьей лапой, журналами, электрическим шнуром и заключениями экспертиз. Именно эту запечатанную коробку Рэнди Уоллес и согласился принести в криминалистическую лабораторию, чтобы соблюсти процедуру обращения с вещественными доказательствами и чтобы они потом могли быть признаны в суде. По-прежнему испытывая угрызения профессиональной совести полицейского, что он прикрыл дело, которое могло быть связано с убийством, Деке не стал выдвигать свою кандидатуру на переизбрание и сделал все, дабы обезопасить эту коробку, написав на ней большими черными буквами: НЕ ОТКРЫВАТЬ! Поскольку эта смерть была признана несчастным случаем, дело закрыли. Но только не для Деке. Не было такого дня во время его службы и еще долго после выхода в отставку, когда бы он не сожалел о своем решении отказаться от вскрытия, которое определило бы время и точную причину смерти мальчика. Собственно говоря, поиск виновных был прекращен сознательно. Да и в любом случае, что хорошего дало бы это вскрытие? Оно не помогло бы выявить человека, задушившего Донни и обставившего его смерть так, чтобы она выглядела как трагически закончившийся половой акт, или же того — если мальчик и в самом деле погиб от автоэротической асфиксии, — кто был его сообщником. Тут не было ни подозреваемых, ни мотивов. И пришлось бы снять отпечатки у всего населения Дэлтона, чтобы найти совпадение, которое искал Деке. К тому же со временем, возможно, всплыли бы скандальные подробности смерти Донни, и католическая церковь вполне могла объявить недействительным его погребение по христианскому обряду, а Харбисоны подверглись бы такому позору, от которого Деке согласился их уберечь.
Так что он больше ничего не предпринимал, ничего не говорил и, несмотря ни на что, просто надеялся, что когда-нибудь обстоятельства обернутся так, что у него появится ключ к происшедшему на ферме Харбисонов в тот день, когда умер Донни.
И вот теперь — с Божьей помощью — Деке наконец нашел ключ. Он не мог поверить в это чудо. Его трясло от возбуждения, хотя одновременно он был и шокирован тем, что из всех людей улика эта указывала на Трея Дона Холла, пресловутую гордость округа Керси, у которого с Донни Харбисоном было так же мало общего, как у стейка на косточке с удобрениями. До сегодняшнего дня Деке никак не мог увязать кошачью лапу с другими предметами, найденными на месте преступления. Даже после того, как он нашел рысь на чердаке в доме Мейбл и почти не сомневался, что лапа из коробки с доказательствами принадлежит именно этому чучелу, у него все равно не возникло никаких ассоциаций. Но когда Мелисса сказала, что «Рыси» с «Овнами» не ладили, его осенило. Он вспомнил еще об одной обязанности Донни в его школе, которая тогда казалась не имеющей отношения к делу: мальчик был хранителем живого талисмана футбольной команды Дэлтона — маленького барашка по имени Рэмси. Теперь уже нетрудно было догадаться, что произошло на заднем дворе дома Харбисонов на той неделе, когда должна была состояться решающая игра на региональное первенство между командами Керси и Дэлтона.
— Почему мы остановились здесь? — спросила Паула, когда Деке подъехал к тротуару перед домом Мейбл Черч.
— Это совсем ненадолго, — ответил он. — Я даже мотор глушить не буду.
Он взбежал на крыльцо, открыл ключом замок и через несколько минут нашел то, что искал. Аккуратно подняв это носовым платком, он сунул его в бумажный пакет, обнаруженный в кладовке, и поспешил обратно в машину.
— Деке, объясни наконец, что, черт возьми, происходит?
Он наклонился к жене и поцеловал ее в щеку.
— Я обязательно расскажу тебе, когда сам буду уверен, дорогая моя булочка.
Но Деке был уверен уже теперь. Начало всему положило богатое воображение Трея Дона Холла, звездного квотербека «Рысей Керси». Трею пришла в голову идея отрезать лапу у чучела рыси из коллекции его дяди, чтобы ее когтями оставить след на шкуре барашка, как вызов их соперникам. Каким-то образом Трею стало известно, что Харбисонов не будет в городе, — возможно, через Мейбл, которая покупала у Бетти яйца и овощи. Деке нужно было выяснить, в какое именно время в тот злополучный понедельник Трей провернул это дело, хотя и подозревал, что все должно было произойти по возвращении Донни домой после репетиции оркестра. Мальчик ел за кухонным столом, когда увидел Трея у ворот загона, кольцо с которых уже было снято. Донни выбежал, чтобы выяснить, в чем дело, и между ними произошла потасовка. Трей взял верх над мальчиком, который был меньше и слабее его, и в порыве ярости, для него типичном, попытался задушить Донни, а возможно, и преуспел в этой попытке.
Чтобы скрыть следы своих пальцев на его горле, Трей расположил мертвое тело так, чтобы имитировать смерть от автоэротической асфиксии, которая была уже известна ему из его раннего сексуального опыта. Он разбросал вокруг журналы, избавился от рубашки и разровнял землю граблями, чтобы скрыть следы борьбы. Уходя в большой спешке, он забыл закрыть ворота загона кольцом и то ли забыл, то ли не нашел лапу рыси, которая лежала в тени под столиком для пикника.
Другого сценария развития события Деке представить себе не мог. Каким еще образом можно было объяснить появление лапы кошки на заднем дворе Донни Харбисона? Конечно, теперь все зависело от того, совпадут ли неидентифицированные отпечатки пальцев на двух вещественных доказательствах, найденных на месте преступления, с отпечатками со спортивного кубка, взятого из старой комнаты Трея. Если да, то у Деке будет достаточно оснований просить Рэнди вновь открыть это дело. Деке прекрасно понимал, что это повлечет за собой целую кучу неприятностей. Ему, как офицеру, который вел расследование, придется давать массу объяснений. Эксгумация — если на нее согласятся — откроет старые раны, от которых Харбисоны никогда толком не могли оправиться. Эта супружеская чета будет напугана даже еще больше, потому что они окажутся виноватыми в сокрытии обстоятельств смерти своего сына не только в глазах властей, но и в глазах католической церкви. То, что они передали свой дом в дар общине, будет рассматриваться уже как акт во искупление своей вины, а не как благородный жест с целью предоставить дом для брошенных детей. И, вероятнее всего, в конце концов грамотный адвокат сумеет оправдать Трея.
Но в данный момент ничего из этого не имело значения. Деке намеревался собрать как можно больше доказательств своей правоты, а потом уже решать, идти ли ему со своими открытиями к Рэнди Уоллесу.
Надавив на педаль газа, Деке крепко сжал челюсти и стал вспоминать, как было найдено тело Донни и как восприняли смерть мальчика его родители. Начиная с 1985 года католическая церковь смягчила свое отношение к самоубийству, но религиозные убеждения Харбисонов никогда не позволяли им избавиться от вечного страха, что их сын будет гореть в аду из-за того, что он умер от собственной руки в результате извращенного полового акта. Деке надеялся, что у него появится шанс убедить их раз и навсегда, что их мальчик в своей смерти не виноват и что он погиб, пытаясь защитить безобидное животное от жестокой школьной выходки.
Какой глупый и низкий поступок! Зачем Трею Дону Холлу с его-то неоспоримыми способностями и умом понадобилось наносить противнику бесчестный удар накануне большой игры, которую «Рыси» и так выиграли с разрывом в тридцать пять очков. Видит Бог, если ТД действительно виновен в смерти Донни Харбисона, Деке привлечет его к ответственности, даже если это будет последнее, что он успеет сделать на этом свете. По преступлениям, связанным с убийством или непредумышленным убийством, нет срока давности, и в Техасе семнадцатилетних подростков, обвиняемых в таких вещах, судят как взрослых. «Не стоит строить слишком много планов в связи с твоим переездом на новое место жительство, ТД. Вполне возможно, что им станет тюремная камера», — с горечью думал бывший шериф.
Глава 51
Трей Дон Холл прилег вздремнуть. Джон настоял на этом после того, как Трей вырвал весь съеденный ленч. Когда Джон пришел проверить, как он, Трей крепко спал: его веки имели мертвенно-голубоватый оттенок, а руки были сложены на груди в таком положении, будто это была генеральная репетиция события, которое должно было вскоре произойти. Джон подрегулировал жалюзи, чтобы полуденное солнце не мешало ему, и тихо вышел, все еще сдерживая дыхание после шока от признаний Трея.
Когда он вернулся в свой кабинет и опустился в кресло перед письменным столом, в нем боролись противоречивые чувства — радость и страх; радость — оттого что мальчик, которого он любил как сына, и на самом деле оказался его плотью и кровью, и страх — оттого что завтра все, чему он отдал свою жизнь, может внезапно закончиться. Трей был убежден, что Харбисоны, узнав правду о смерти своего сына, испытают облегчение и похоронят свое горе, а остаток дней проживут, согреваясь в лучах этого нового для себя знания о нем.
Но Джон не был в этом убежден. Да, Харбисоны, возможно, почувствуют удовлетворение от вновь приобретенного мира и душевного спокойствия, они даже могут остаться довольны, исходя из принципа «не буди лихо, пока оно тихо», и, вероятно, не захотят ввязываться во все сложности, которые последуют за выдвижением обвинений. Они также захотят сохранить в тайне от Церкви то, что в свое время утаили обстоятельства смерти сына, чтобы Донни остался похороненным в освященной земле.
Но Джон хорошо знал Бетти, а потому сомневался, что чувство облегчения подействует на нее настолько, чтобы она согласилась похоронить вынашиваемое двадцать три года горе без должного возмездия. Лу будет рад оставить все как есть, но Бетти может и не простить. Когда Джон только переехал жить к Харбисонам, он молился о том, чтобы получить освобождение от своего тяжкого бремени, не причиняя им боль и не впутывая в это дело Трея, но с годами понял, что Господь сделал им подарок, приведя его к ним. Он чувствовал себя неловко от их любви и привязанности к нему, но потом пришел к пониманию их необходимости любить его как своего сына. Любовь никогда не бывает потрачена неразумно, даже если человек, на которого направлено это чувство, недостоин его.
По сей день благоговейно хранимая фотография Донни стояла на полке в кухне, частично закрытая вазой с цветами, и Джон порой замечал, как Бетти стоит перед ней, склонив голову, и молится, продолжая просить Всевышнего о прощении бессмертной души ее сына. Часто во второй половине дня она уходила в церковь, чтобы поставить там свечку. В такие моменты Джон испытывал большое искушение во всем признаться ей, положившись на ее прощение, но, конечно же, так никогда этого и не сделал.
Если ее антипатия к Трею обернетсяненавистью, она наверняка захочет, чтобы он был осужден и наказан за то, что совершил, за те мучения, которые они пережили, а потому заявит на него в полицию.
Если это произойдет, то расследование неминуемо выявит, что в этом преступлении принимал участие и отец Джон Колдуэлл.
Джон поднялся из-за стола и вышел на балкон, чувствуя, как от нервного напряжения у него сводит желудок. Думая о том, что нужно рассказать Трею о возможных последствиях его признания, он понимал, что, как священник, не может этого сделать. Он не мог отказать Трею в его последнем желании очистить душу и вновь обрести себя. Некоторое время назад, когда Джон поправлял на нем одеяло, Трей вдруг схватил его за руку и заплакал; слезы заполняли глубокие морщины вокруг его глаз и катились на его седые виски.
— Джон, пожалуйста, прости меня за то, что я так поступил по отношению к тебе, Кэтрин Энн и мальчику. Но мне тоже было очень тяжело, я страдал. После того как я уехал в Майами, у меня в жизни никогда не было ничего такого доброго, светлого и надежного, чем были для меня вы с Кэти. Больше ни один человек не мог спасти меня от самого себя.
Джон знал, что это была чистая правда.
— Я понимаю, — сказал он.
— Я оставил свое сердце здесь. Поэтому-то никому больше не удалось найти его. Даже мне самому.
— Я знаю это, ТД.
— И ты расскажешь об этом Кэти?
— Расскажу.
— Расскажи ей и то, что я не приехал на похороны тети Мейбл только потому, что не хотел доставлять неприятности ей и Уиллу. Не такая уж я законченная сволочь.
— Я расскажу ей, ТД.
— Ты ведь поедешь к ней прямо сейчас?
— Да.
Трей разжал руки, скрестил их на груди и закрыл глаза. С его бледных губ сорвался тихий вздох. Джон уже отвернулся, чтобы уйти, когда услышал:
— Тигр.
— Да, Трей.
— Я люблю тебя, приятель… тебя и Кэтрин Энн. И я любил вас всегда, независимо от того, как это выглядело со стороны.
— Я знаю. — Джон легонько похлопал Трея по скрещенным на груди рукам. — А теперь поспи. Отдыхай.
— А ты простил меня?
— Простил.
— Ты наш человек, Джон.
Джон посмотрел на открывающийся из окна вид, в котором так часто находил покой и мудрость. Неужели это будут последние часы, когда он исполнит свои обязанности в качестве отца Джона, каким его знали те, кто верил ему и любил? Он не особенно беспокоился о том, как его паства будет удивлена, узнав, что он отец Уилла, и как сам Уилл воспримет эту новость. Сын любит его и будет рад избавиться навеки от ТД Холла. Он мог бы не обращать внимания на тоскливую ноющую боль в желудке, если бы Господь не предупредил его о приближающемся новом скандале, гораздо более ошеломляющем, чем то, что отцом Уилла Бенсона является он. После этого скандала ему, как пастору церкви Святого Матфея и директору Дома Харбисонов, вряд ли удастся оправиться.
Что ж, значит, так тому и быть. Он всегда знал, что ему предстоит расплата, но считал, что это будет перед лицом Всевышнего после смерти. Как наивен он был относительно путей Господних, полагая, что сможет покинуть эту жизнь чистым, не раскрывая тайны своего греха и закончив свою работу, так и не запятнав репутации. И вот тени все-таки сгустились над ним. Он чувствовал их присутствие, они метались вокруг него, словно стая собак, готовая броситься на него и растерзать. Джон перекрестился: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа — да будет так». Он бросил последний взгляд на простирающуюся перед ним прерию и зашел в дом, чтобы сделать несколько телефонных звонков. Первым делом он позвонил в кафе Кэти.
— Нам нужно встретиться, — сказал он.
— Ох, не нравится мне твой тон.
— Будет лучше, если мы встретимся у тебя дома.
— Я дам тебе фору в полчаса, а сама буду там к твоему приезду.
Следующий звонок Джон сделал помощнику пастора церкви Святого Матфея, предупредив того, что, возможно, ему придется на этот уик-энд провести мессы самому.
— Вы куда-то уезжаете из города? — с удивлением в голосе спросил отец Филипп.
— Произошло кое-что непредвиденное. Так что от вас, Филипп, может потребоваться на некоторое время занять мое место.
— Это невозможно, — сказал отец Филипп.
Следующий звонок был епископу католической епархии Амарилло.
— Да, — ответил епископ, — я могу встретиться с вами сегодня в три часа. А что, собственно, случилось, Джон?
— Я все расскажу вам при встрече, ваше преосвященство.
Джон заглянул в свою спальню и, увидев, что Трей спокойно спит, забрал с собой поднос с оставшейся едой и спустился в кухню. Судя по насыщенному запаху бульона, Бетти на ужин собиралась подать пироги с курятиной. Она стояла у кухонного стола, снимая мясо со сваренных тушек птицы, а Феликс сидел у ее ног, готовый мгновенно подхватить то, что упадет на пол. Снаружи доносились крики детей; они бегали вокруг бака с водой для полива и брызгались, весело смеясь.
От внезапно нахлынувших эмоций на глазах Джона выступили слезы, и поднос в его руках опасно наклонился. Бетти испуганно подхватила его.
— Что случилось, отче?
— О, сразу несколько вещей, которые, боюсь, нужно было сделать уже очень давно.
— Это все он, так ведь? — Она мотнула головой, указывая на комнату Джона. — Он расстроил вас. Я это сразу поняла, как только поднялась к вам.
— Не стоит винить его, Бетти. Он серьезно болен и просто запоздал с визитом. Я оставил его поспать. Когда он проснется, проследите, пожалуйста, чтобы он выпил чашку бульона, запах которого я чувствую, хорошо? Трей так и не смог съесть ваш ленч, несмотря на то что он был очень вкусным.
Выливая из их тарелок оставшийся суп, Бетти заметила:
— Я смотрю, вы тоже съели совсем немного, хотя и говорите, что все было очень вкусно. Вы уезжаете? — Только сейчас она обратила внимание, что Джон переоделся в свою одежду священника, хотя на службу его не вызывали.
— Да, — сказал он, — и вернусь домой поздно.
Она встревоженно всматривалась в его лицо.
— Что случилось, отче?
— Бетти… — начал Джон, но слова, которые ему хотелось сказать, так и не сорвались с его губ. Они все равно не будут иметь для нее никакого значения, если то, чего он боялся, произойдет. Вместо этого он только поправил очки у нее на носу, которые запотели от работы над кипящими кастрюлями.
— Что, отче?
— Я только хотел сказать, что Трей уедет от нас завтра утром. В полдень у него самолет.
Бетти осталась стоять за кухонной стойкой и после того, как Джон ушел. Теперь уже у нее не было никаких сомнений: явно приближались какие-то события, и принес их в этот дом Трей Дон Холл. Будь Бетти азартной женщиной, она побилась бы об заклад, что надвигалось что-то очень нехорошее. Конечно, это, возможно, как-то связано с болезнью Трея, но, когда она принесла им наверх ленч, ей показалось, что выглядел он нормально и даже не слишком изменился с тех пор, когда много лет назад появился перед ее дверью, такой надменный, красивый и при этом явно недовольный, что Мейбл послала его к ней за яйцами и овощами, — как будто он не был обязан всем своей тете, которая поставила его на ноги и которую он, сделавшись богатым и знаменитым, просто выбросил из своей жизни, как засохшие листья салата.
Поэтому Бетти очень удивилась, когда Трей справился у них с Лу, как идут дела без Донни, но, несмотря на его сочувствие, она все равно не стала лучше относиться к нему. В те немногие разы, когда они пересекались с Донни в их доме, Трей вел себя по отношению к нему очень высокомерно и смотрел на него свысока.
Интуиция редко подводила ее, и сейчас внутренний голос говорил Бетти, что отца Джона что-то очень серьезно тревожит. Лу тоже почувствовал это.
— Рассеянный и отрешенный, — так описал он состояние Джона, когда тот сегодня утром зашел в гараж за своим пикапом.
Бетти подумала, что точнее было бы сказать озабоченный и в смятении; он был похож на фермера, который вот-вот может потерять свою землю.
Раскалывая косточки, которые она собиралась использовать для приготовления желатина, Бетти бросила недобрый взгляд в сторону спальни наверху. Больной он или не больной, но будет лучше, если Трей Дон Холл хорошенько подумает, прежде чем доставит неприятности отцу Джону. Они с Лу этого просто не допустят.
Кэти стояла перед окном и ожидала, когда к ее дому подъедет «сильверадо» Джона. Наконец она расцепила нервно переплетенные пальцы и опустила руки. Что Джон хотел рассказать ей такого, о чем нельзя было сообщить по телефону? И почему он даже не намекнул ей о планах Трея? Похоже, что Джон был очень озадачен, и поэтому она не стала, как обычно в таких случаях, забрасывать его вопросами, поскольку он ясно дал понять, что должен поговорить с ней лично. Впрочем, она все-таки пожалела, что не спросила у него, приедет ли с ним Трей. Но, тем не менее, злясь на себя за это, Кэти на всякий случай поправила прическу и подвела помадой губы.
«Сильверадо» наконец свернул на дорожку к ее дому, и она увидела, что в кабине сидит только Джон. Ее секундное разочарование тут же прошло при виде Джона, который с гибкой грацией хорошего спортсмена вышел из машины; его черная рубашка священника с короткими рукавами и стоячим воротничком необъяснимым образом подчеркивала его сексуальную привлекательность, и у Кэти мелькнула мысль, что этот наряд создает очарование недоступности. Как в ней могла сохраниться хоть капля чувства к Трею Дону Холлу, если она с каждым годом все больше любила Джона Колдуэлла?
Когда она открыла ему дверь, ее внезапно охватило ощущение дежавю. Ей уже приходилось пережить точно такой же незабываемый момент. Это было в тот день, когда, открыв дверь, она обнаружила у себя на пороге подавленного и унылого Трея Дона Холла, на лице которого застыло такое же выражение, какое сейчас было у Джона: этот взгляд умолял простить его и пустить в свои объятия. Это был тот самый день, когда был зачат Уилл. Мощный порыв с привкусом пороха на губах охватил ее, но Кэти остановила себя, не повторив той ошибки, которую совершила в прошлый раз.
— Привет, отец Джон, — сказала она привычно спокойным тоном. — Я понимаю, что еще очень рано, но у меня такое впечатление, что вам сейчас не помешал бы хороший глоток виски.
— Думаю, что не откажусь, — согласился он.
Приготовив им напитки, она села рядом с ним на диван. Похоже, наступил решительный момент. Джон опустил голову, пристально глядя на свой стакан.
— Я помню, как мы с тобой однажды уже пили вместе виски в это время дня, — сказал он.
— Неужели?
— Уффф. Это было очень давно, когда наши молодые сердца были полны печали.
— Ах да, — произнесла Кэти с легкой улыбкой. — Когда Трей бросил меня. Я смутно припоминаю, что здорово напилась и заснула на твоей кровати.
— Между прочим, это было как раз в этом месяце двадцать два года назад.
У нее были свои причины вспоминать тот жаркий июнь.
— Есть вещи, которые мы помним даже через столько времени, — заметила она.
Джон пригубил свой стакан.
— Трей говорит, что Уилл не его ребенок, Кэти. И это первое из признаний, ради которых он приехал домой.
От внезапно охватившей ее ярости у нее закружилась голова.
— Бессовестный мерзавец! Ты хочешь сказать, что Трей по-прежнему отрицает, что он отец Уилла?
— Ты помнишь тот припадок, который случился с Треем в шестнадцать, когда он заболел свинкой? — спросил Джон.
В ее сознании начало постепенно вырисовываться что-то пугающее и зловещее.
— Да… — ответила она. — Я помню. Он тогда… был очень болен.
— После свинки он стал стерилен. Трей никогда не мог быть отцом ребенка.
Она резко поставила свой стакан, не заботясь о том, что на ее изящном кофейном столике из дорогого дерева мог остаться влажный след.
— Это невозможно, Джон. Он лжет. Уилл — его сын. Я больше никогда ни с кем не была.
Джон взял две картонные подставки на боковом столике и подложил их под стаканы с виски. Затем он сжал ее руки.
— Нет, была, Кэти. Ты была со мной.
Глава 52
В криминалистической лаборатории Департамента национальной безопасности в Амарилло шериф Рэнди Уоллес в присутствии Деке и Чарльза Мартина вскрыл печать и высыпал содержимое той самой коробки с вещественными доказательствами на стол.
— Что-то подсказывает мне, что ты не собираешься посвящать нас в то, с чем связан весь этот переполох, Деке, — сказал Рэнди.
— Пока что нет, Рэнди.
Деке взял отрезанную переднюю лапу рыси и присоединил ее к чучелу на подставке, которое он принес с собой. Она явно встала на свое место.
— Ага, — сказал он, ничуть не удивившись.
После этого он нашел два пластиковых пакетика с образцами неидентифицированных отпечатков пальцев, выбрав их среди отпечатков Донни, снятых до того, как было увезено тело, Лу Харбисона и всех остальных. В одном пакетике, отмеченном буквой «X», лежали две карточки с одинаковыми отпечатками, снятыми с журналов и шнура. В другом, на котором стояла буква «Y», был набор отпечатков, взятых с узла удавки, но отсутствовавших на порнографических картинках.
Деке протянул пакетики Чарльзу.
— Давайте проверим, соответствуют ли эти отпечатки отпечаткам на кубке.
Руками, затянутыми в латексные перчатки, он вытащил из бумажного пакета приз из желтой меди в виде овального футбольного мяча. Чарльз с Рэнди ошарашенно уставились на памятную гравировку, гласившую: «Трею Дону (ТД) Холлу, как наиболее ценному игроку футбольного чемпионата среди школьных команд сезона 1985 года по версии спортивных журналистов Техаса». Рэнди даже присвистнул.
— Матерь Божья! Ты что, шутишь?
— Боюсь, что нет, — ответил Деке.
Он вытащил этот кубок из застекленного шкафа в надежде, что Мейбл Черч никогда не вытирала его от пыли своей тряпкой.
— Что ж, давайте поглядим, — сказал Чарльз и повел их за собой в комнату, где стояли компьютеры, рентгеновские установки и прочее аналитическое оборудование.
После процедуры снятия отпечатков пальцев со спортивного трофея он вывел их на экран монитора, чтобы сравнить с образцами на имеющихся у них трех карточках. За считаные секунды система просигнализировала: полное совпадение.
— Похоже, что ты оказался прав в своих догадках, — взволнованно произнес Чарльз, — по крайней мере в отношении отпечатков «Х». Нет никаких сомнений, что человек, державший в руках этот кубок, прикасался также к журналам и электрическому шнуру.
— Вот это да! — воскликнул Деке.
— Но, — Чарльз указал на карточку, на которой были отпечатки, взятые только с узла удавки, — на кубке также есть и отпечатки «Y».
— Что? — вырвалось у Деке.
— Да ты сам посмотри. — Он отошел в сторону, чтобы пустить Рэнди и Деке к монитору, на котором были выведены изображения. Линии отпечатков «Y» явно совпадали с отпечатками с кубка.
— Господи! — воскликнул Деке. Значит, у Трея был сообщник, вероятно, кто-то из одноклассников! Он бы не поехал в дом Харбисонов в одиночку!
— Ну ладно, Деке, рассказывай, в конце концов, в чем тут дело, — попросил Рэнди.
— Прости, Рэнди, но я не могу позволить себе что-то утверждать, пока не уточню для себя еще несколько деталей.
Чарльз также выглядел заинтригованным.
— Двадцать два года — время немалое, — заметил он. — Если ТД Холл был каким-то образом замешан в том, что произошло тогда, получается, что ему было… сколько? Семнадцать?
— Верно, — сказал Деке.
— Ну, Деке, ты даешь, черт побери! — недовольно воскликнул Рэнди. — Выдернул меня в Амарилло в пятницу вечером, когда я собирался попить с ребятами пивка, и все из-за того, что ты опять начал раскручивать убийство, которое Холл, возможно, совершил в семнадцать лет, то есть черт знает когда!
Лицо Деке было непроницаемым, когда он начал складывать вещественные доказательства обратно в коробку. Двое полицейских в шоке переглянулись.
— Боже мой, — пробормотал Рэнди.
Вернувшись в машину, Деке составил план действий, который теперь включал предположение, что к смерти Донни Харбисона был причастен не только Трей, но и кто-то еще. Деке даже удивился, что ему самому в голову не пришла мысль, что в происшедшем должны были участвовать два мальчика: один держит животное, другой оставляет на нем метку. К тому же на подобную шалость школьник решился бы, заручившись поддержкой напарника. Трею нужен был приятель, с кем он мог разделить риск и опасность, который засвидетельствовал бы его отважный поступок, когда он потом будет им хвастаться.
Так что теперь Деке предстояло выяснить, кем был этот «кто-то», чтобы отследить этого человека и заполучить его отпечатки пальцев. Рэнди согласился дать ему этот уик-энд на проработку собственных подозрений, прежде чем к делу подключится полиция. Неизвестный сообщник, вероятно, должен был быть игроком команды 1985 года, который находился у Трея на коротком поводке, — а это была, по сути, вся команда, за исключением Джона Колдуэлла. Трею никогда бы не удалось подбить Джона принять участие в выходке с причинением вреда невинному животному. Деке должен допросить Рона Тернера и выяснить у него имена тех игроков команды, которые были готовы сделать все для своего звездного квотербека. Большинство членов команды образца 1985 года уже давно покинули Керси, но у него были их адреса, которые он взял у Мелиссы, готовившей список приглашенных на встречу одноклассников по случаю двадцатилетия окончания школы.
Он взглянул на часы на приборной доске. Почти 15.00. Если хорошенько притопить, он сможет вернуться в Керси за час с небольшим и попробовать застать Рона, пока тот еще трезвый.
Подъехав к дому Тернеров, к зданию из красного кирпича с красивыми коринфскими колоннами, Деке с внутренней грустью отметил, как изменилось это место. В свое время этот большой двухэтажный особняк, выглядевший посреди тщательно ухоженного участка как шедевр архитектурного искусства, был достопримечательностью Керси. У жены Рона, когда они поженились, деньги и так были, а потом она еще получила большое наследство, и именно ее средства позволяли Рону жить в доме, который он не смог бы приобрести на зарплату тренера. Сегодня же, судя по заброшенным клумбам и лужайке, неподстриженной живой изгороди и растрескавшемуся асфальту на подъездной дорожке, это место постепенно приходило в запустение.
«Какой стыд», — подумал Деке. Рон Тернер был одним из лучших действующих тренеров школьных команд, но жизнь его пошла под откос, когда от лопнувшего аппендицита умерла его дочь, совсем немного не дожившая до своего девятнадцатилетия. После этого он еще лет пять проболтался на тренерской работе, делая с посредственными командами все, что было в его силах, но затем ушла из жизни его жена — и он сломался. Последнее, что Деке слышал о нем, было то, что Тернер сильно пьет и живет отшельником в доме, где когда-то правил подобно королю.
Деке нашел номер Рона в справочнике Керси, который возил с собой в машине, и позвонил ему заранее, чтобы убедиться, что тот дома.
— Заходите, конечно, но не ожидайте, что вам откроет дворецкий, — хихикнул тот.
Дверь он открыл практически сразу же после того, как Деке нажал кнопку звонка. Сейчас он очень слабо напоминал собой того физически крепкого тренера, которого игроки, ставшие под его руководством чемпионами штата, несли по городу на своих плечах.
— Ну-ну, шериф Тайсон, я понятия не имею, что вас привело ко мне, но все равно чертовски приятно вас видеть.
— Мне тоже, — ответил Деке.
— Да бросьте. — Рон пренебрежительно махнул рукой. — Я выгляжу как спустившая старая покрышка, и вы это прекрасно знаете. Проходите в кухню. Я достану нам холодненького пива.
Деке последовал за ним мимо мрачных комнат с задернутыми шторами в кухню, которая сообщалась с отдельной зоной для принятия пищи и уютной зоной для отдыха с доминирующим в центре большим красивым камином. Везде царил беспорядок. В воздухе стоял запах, характерный для дома, в котором живет одинокий мужчина, забывающий вовремя выносить мусор.
— Присаживайтесь, присаживайтесь! — пригласил его Рон, сбрасывая с кухонного стула газеты. — Что привело вас ко мне?
— Точнее, кто. Трей Дон Холл, — ответил Деке.
Рон медленно выпрямил спину. На мгновение его слезящиеся, красные от пьянства глаза стали холодными как лед.
— Трей?
— У меня есть несколько вопросов относительно него, которые я хотел бы задать вам, и касаются они, тренер, той недели, когда состоялась финальная игра на региональное первенство 1985 года.
— Но почему? Это уже древняя история, шериф.
— Не откажите мне. Я уверен, что вы помните каждую минуту той недели.
— Тут вы совершенно правы. — Шаркающей походкой Рон добрел до холодильника и вытащил из него две банки пива. — Но я даже представить себе не могу, почему вы интересуетесь этим через столько лет.
— Боюсь, что сейчас я не могу вам об этом сказать, и буду очень благодарен, если вы сохраните мой визит к вам и наш разговор в тайне.
— Можете не беспокоиться, — заверил его Рон. — Я вообще больше ни с кем не разговариваю. Вы ведь были тогда шерифом. ТД попал в какие-то неприятности, связанные с тем временем?
Деке взял свою банку с пивом.
— Все возможно. Я надеюсь, что именно вы и поможете мне выяснить это. Благодаря вашей информации я надеюсь разоблачить несправедливость и облегчить боль, от которой хорошие люди страдали долгие годы.
— Речь, должно быть, идет о родителях, — сказал Рон, делая большой глоток пива. — Обычно хорошие люди, которые страдают долгие годы, — это родители. Так что вы хотите узнать?
Деке поставил банку на стол и достал свой блокнот.
— Вернемся в ту неделю 1985 года, 4-е ноября. Это был понедельник. Не могли бы вы припомнить, что такого необычного происходило с Треем Доном в тот день?
— Конечно, припоминаю, — уверенно произнес Рон. — Они с Джоном Колдуэллом в понедельник заболели. Пришли на тренировку после обеда совершенно дохлые.
— Что? — Деке изумленно взглянул на Рона. — И Джон Колдуэлл тоже?
— Да, оба. Нужно сказать, они перепугали меня до смерти.
— Так что же с ними произошло?
— Что-то несвежее съели за ленчем. Во время обеденного перерыва старшеклассникам разрешается выходить за пределы кампуса, и понедельник был единственный день, когда я отпускал мальчиков со всеми остальными учениками. В другие дни они должны были брать завтраки с собой, и во время обеденного перерыва мы собирались в спортзале на совещание. Я потом всегда жалел, что не продержал их в изоляции всю неделю. Трей с Джоном подхватили какой-то желудочный вирус, съев гамбургеры в той грязной забегаловке, которую потом купила Кэти Бенсон.
— Вы уверены, что это был желудочный вирус?
Рон пожал плечами.
— Они сами так думали.
Торопливо записав что-то в блокноте, Деке уточнил:
— Тренировка тогда началась сразу после занятий?
— Ни минутой позже.
— И Трей с Джоном явились на нее вовремя?
— Нет, в том-то и состояла проблема. Они опоздали. Никто не знал, где они. Кто-то из ребят сказал, что они сбежали с последнего урока. Как выяснилось позже, они провалялись в кабинете домоводства. Там стояла кровать… ну, девочки учились застилать постель. Вы себе можете представить, чтобы детей учили такому сейчас?
Деке чувствовал себя так, будто ему за шиворот налили ледяной воды. Джон Колдуэлл? Отец Джон Колдуэлл, пастор прихода церкви Святого Матфея и директор Дома Харбисонов?
— А больше никто в команде не заболел? — спросил он.
Рон покачал головой.
— Нет, слава Богу.
— А кто-нибудь из других детей еще ел в тот день в «Беннис бургерс»?
— Деке, какого черта вы спрашиваете об этом! Как я могу помнить такие вещи через двадцать три года? Бросьте. Расскажите лучше, для чего вам все это нужно.
— Вы помните имя преподавателя домоводства?
— Телма… как-то там… Старая дева. Выйдя на пенсию, она уехала во Флориду.
Деке записал у себя в блокноте, как звали ту женщину. Мелисса должна помнить ее имя полностью. Возможно, ее адрес тоже есть в списке приглашенных на двадцатилетие окончания школы. Он попробует разыскать ее, чтобы она подтвердила, что мальчики в тот день действительно провалялись у нее в кабинете после обеда.
— А вы не помните, сколько времени прошло, прежде чем появились мальчики?
— Да я бы сказал, что где-то час. Тренировка была уже в полном разгаре, когда они нарисовались, оба бледные, как серебряный доллар. Я еще отправил их пораньше домой.
Деке шумно вдохнул. Сейчас он был готов поставить свой последний доллар на то, что Трея Холла и Джона Колдуэлла и близко не было ни в каком кабинете домоводства. Они уехали перед последним уроком и планировали вернуться к тренировке. Они не рассчитывали, что убийство — или несчастный случай — задержит их, нарушит придуманный ими план и в результате у них возникнут проблемы с животами. Но эту стройную теорию ломала одна неувязка. Все это не совпадало по времени. На то, чтобы доехать до дома Харбисонов и вернуться, у Трея с Джоном должно было уйти не больше часа. Даже если добавить полчаса на потасовку, на то, чтобы унести тело в сарай и разровнять граблями землю, плюс еще несколько минут, чтобы поблевать где-то в кустах, мальчики все равно должны были уехать задолго до того, как Донни успел бы вернуться с репетиции оркестра и приготовить себе поесть. Им также нужно было время переодеться в свою тренировочную форму.
— Мне неприятно проверять ваши воспоминания, Рон, — сказал Деке, — но не могли бы вы назвать мне еще кого-нибудь из тренерского состава, работавшего в то время, кто мог бы подтвердить, что вы все запомнили правильно?
— Бобби Такер, он сейчас у них главный тренер, — ответил Рон. — В те времена он был линейным тренером, совсем новичком. Спросите его, если мне не верите.
— Простите, но я должен это сделать.
Рон встал.
— От этого пива никакого толку. Я собираюсь поправиться чем-нибудь покрепче. Как вы?
— С меня достаточно пива, — заявил Деке, услышав, как пустая банка Рона, звякнув, упала в стоявший на полу большой бумажный мешок, в котором находились ее собратья. — А вы никогда не говорили с учительницей домоводства о том случае, чтобы проверить, насколько правдива эта история с отравлением?
Выбрав из стоявших на кухонной стойке бутылок с дорогими напитками виски «Джек Дэниелс», Рон налил себе в стакан и сказал:
— Я не видел в этом никакой нужды. У этих ребят не было привычки прогуливать уроки. Они всегда серьезно относились к учебе, в особенности Джон. И было достаточно одного только взгляда на них, чтобы поверить, что они действительно плохо себя чувствовали.
«Разумеется, — подумал Деке, — но вовсе не оттого, что они что-то не то съели». Чтобы доказать это, ему необходимо было найти причину несоответствия последовательности событий по времени. Встав, чтобы уйти, Деке заметил стоявшие на каминной полке фотографии жены и дочери Рона.
— Спасибо вам за помощь, Рон.
— Жаль, что вы не рассказали мне, в чем дело, — с грустью в голосе произнес тренер. — Впрочем, с Треем может быть все, что угодно.
— Вы любили его?
— Да, любил. Я пытался заменить ему отца. Помимо его способностей к игре в футбол я видел в нем какое-то милосердие, но этот парень мог подставить вас в мгновение ока. Посмотрите хотя бы на то, как он поступил по отношению к своей тете, Кэти Бенсон и Джону Колдуэллу.
Деке кивнул.
— Да, — согласился он, заметив, как скорбно сжались губы Тернера, а в его глазах мелькнула давно затаившаяся злость.
«Лучше не говорить ему, что Трей остановился в Доме Харбисонов, — мелькнуло в голове Деке. — В пьяном угаре он может позвонить туда и рассказать Трею все, что думает о нем». Деке не хотел, чтобы Рон проболтался, что бывший шериф Тайсон расспрашивал его о бывшем подопечном. Поэтому он распрощался и ушел, оставив Рона Тернера напиваться перед холодным камином под пристальными взглядами жены и дочки.
Глава 53
Кэти не проронила ни слова, пока Джон не закончил свой рассказ о том, как был зачат Уилл Бенсон. Все это время он не выпускал ее рук из своих.
— Останься со мной, Кэти, — сказал он, и она догадалась, что от него не укрылись симптомы ее детского недуга. — Я понимаю, какой это шок для тебя.
Джон опустил одну руку, и она на миг почувствовала себя брошенной на произвол судьбы, хотя он лишь хотел поднять ее стакан. Но в данный момент старая болезнь не угрожала ей. Просто она потеряла дар речи, не веря своим ушам.
— Выпей, — сказал Джон, поднося стакан к ее губам.
Кэти одним махом выпила содержимое, почувствовав, как крепкий напиток обжег ей горло.
Она отставила пустой стакан в сторону и вновь взяла его за руку, такую сухую и теплую, как идеально подходящая по руке перчатка. Его пальцы были такие сильные и знакомые по форме — пальцы ее сына.
— Мы с тобой… Но я ничего не помню… — пробормотала она. — Неужели я смогла бы такое забыть?
— Ты действительно была сильно пьяна и мгновенно провалилась в глубокий сон, — ответил он, не в состоянии выдавить из себя улыбку. — Я имею в виду, что ты полностью отключилась.
— Если даже так, почему у меня и мысли не возникало о том… Я никогда не подозревала, что…
— А с чего бы тебе было что-то подозревать? На следующий день ты была с Треем. Если бы я был… лучше осведомлен, то мог бы сообразить, в чем причина такого его поведения. Я бы вспомнил о том, как он потерял сознание, когда заболел свинкой, и догадался бы о его проблеме. Все признаки, все подсказки были на виду, словно сияющие неоновые огни рекламы, кричавшей, что в жизни Трея рушилось что-то очень значимое, что-то невосполнимое.
Кэти ожидала от себя каких-то эмоций по поводу чувств восемнадцатилетнего Трея и того опустошения, которое должно было охватить его, когда она сказала ему, что беременна, но ничего так и не пришло, вообще ничего. Ее мысли и сердце заполнял только этот мужчина, а еще благоговейный трепет от осознания, что он оказался настоящим отцом ее сына. Теперь больше никогда ей не придется волноваться, что в один прекрасный день гены Трея вдруг нарушат единство тех различий, которые существовали между ним и ее сыном с самого его рождения.
— Джон… — Она всматривалась в черты его лица, в форму ушей, вспоминая, как его волосы начинают завиваться, если намокнут под дождем, — совсем как у ее сына. Как она могла не заметить такого сходства Уилла с Джоном? — Так ты действительно отец Уилла? — изумленно произнесла она.
— В этом нет никаких сомнений, Кэти.
— Я должна была знать… Должна была догадаться…
Пальцы его сжались.
— Как правильно сказал Трей, мы искали только то, что хотели найти.
— Не могу себе представить Уилла, когда он узнает правду.
— Он почувствует то же самое, что чувствую сейчас я.
Они смотрели друг на друга, и в их глазах отражалось все то, что могло бы с ними произойти, все те многочисленные «если бы…».
— Боже мой, Джон… — Неимоверная ложь Трея, его постоянный обман поднимались в ее сознании, словно скалы, заслоняющие собой солнце. — Как он мог так поступить с нами… с Уиллом?..
— Он считал, что мы предали его, — сказал Джон. — Мы уничтожили все, во что он верил, чему был по-своему предан, и решил наказать нас.
В ней начала просыпаться ярость матери. Она встала, чтобы не видеть пасторской рубашки и стоячего воротничка, которые перед лицом охватившего ее совершенно неправедного гнева действовали на нее, как живой укор. Руки Кэти сжались в кулаки.
— Но как он мог допустить, чтобы Уилл всю жизнь думал, что отец бросил его? Как он мог допустить, чтобы маленький мальчик, чувствуя себя нежеланным, страдал так же, как в свое время страдал он? Почему за все это время в нем так и не проснулась хотя бы капля порядочности, чтобы рассказать всю правду?
— Он думал, что уже слишком поздно, — ответил Джон. — Я стал священником, а он знал, что ты никогда не попросишь меня отказаться от своего призвания, чтобы жениться на тебе.
— Я презираю его, — коротко произнесла Кэти.
— И у тебя есть для этого все основания.
— И ты тоже должен был бы презирать его.
— Я бы и презирал, если бы мне не было так ужасно жаль его. Он всегда любил нас, Кэти, и в этом была его величайшая мука. Думаю, если бы ты его увидела, то поняла бы, что он страдал от последствий своих поступков еще больше, чем мы с тобой. Несмотря на то что мы оказались покинуты им, у нас с тобой была наша дружба… и у нас был Уилл.
Она резко обернулась.
— Если бы я увидела Трея, я бы пристрелила его, так что храни меня Господь от этого. Клянусь, если бы он сейчас вошел сюда, я бы вытащила старое ружье моей бабушки и отправила бы его прямо в пекло.
— Он и так очень скоро встретит свою смерть, — глухо произнес Джон.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Он умирает, Кэти. Неоперабельная опухоль головного мозга — астроцитома. Поэтому он и здесь.
В памяти всплыла картина: Трей на теннисном корте в их последний год учебы в школе — высокий, сильный, загорелый, сияющий на солнце. Она пронесла этот образ с собой через годы, словно старую фотографию, которую тайно хранят в бумажнике, чтобы время от времени украдкой поглядывать на нее. Мысль о том, что Трей — воплощенное олицетворение мужского здоровья, человек, которого она любила практически всю свою жизнь, — может умирать от болезни, мгновенно ошеломила ее, но ни жалость, ни печаль, ни понимание этого все равно не растопили ледяную ненависть, которую она испытывала к нему сейчас.
— Понятно, — тихо сказала она, не скрывая своего презрения. — Значит, он приехал сюда, чтобы в последний момент купить себе прощение у Бога, так? Последняя отчаянная попытка. Как это похоже на ТД Холла!
— Присядь, Кэти. — Джон указал ей на место рядом с собой. — Я должен сказать тебе еще кое-что. — Он поднял свой стакан и одним глотком осушил его.
Сейчас надежды Кэти рухнут. Он скажет ей, что они не могут объявить, что отец Уилла — он. Они должны учитывать, что есть работа Джона, его репутация, не говоря уже о ней самой и Уилле. И что хуже — уладить старый скандал, основанный на лжи, или же поднять новый, опираясь на правду? У Кэти не было времени, чтобы обдумать это. Она села.
— Что, Джон? Ты считаешь, что мы не можем рассказать, что ты — отец Уилла?
— Дело вовсе не в этом, Кэти. Я буду горд объявить всему миру, что Уилл — мой сын, если вы с ним сами захотите этого. Он был зачат до того, как я принял свои обеты, и Церковь поддержит мое решение относительно собственного ребенка, сочтя его правильным. Но… когда ты услышишь то, что я собираюсь рассказать сейчас, у тебя, скорее всего, пропадет желание признать меня отцом своего ребенка. Да и Уилл, возможно, не захочет называть себя моим сыном.
Кэти почувствовала, как по коже побежали мурашки.
— Почему?
— Трей приехал сюда, чтобы сделать два признания.
Она закрыла уши ладонями.
— Боже мой, я не желаю ничего этого слушать!
— Помнишь, как мы с Треем заболели на той неделе, когда состоялась решающая игра регионального первенства против Дэлтона?
Она уронила руки.
— Помню, причем очень хорошо. Это было в понедельник. Вы с Треем отравились и были такого же зеленого цвета, как те тушеные черепахи, из которых были сделаны гамбургеры у Бенни.
— С гамбургерами у Бенни было все в порядке. Нас выворачивало наизнанку, потому что мы с Треем оказались причастны к гибели Донни Харбисона.
Кэти застыла, словно каменное изваяние, и челюсть у нее начала медленно отвисать.
— Да, ты не ослышалась, — продолжил Джон. — Донни умер в результате несчастного случая, но причиной его были мы с Треем. И это второй его грех, в котором он приехал покаяться.
У Кэти было такое ощущение, будто ее уши заткнули ватой. Все звуки в доме казались приглушенными. Она вспомнила о школьной фотографии Донни, стоявшей на полке в кухне у Харбисонов. Она ни разу не видела, чтобы рядом с рамкой не было вазы с цветами, выращенными Бетти. Эта фотография была единственным, что Кэти знала о мальчике, которого они потеряли. Ей доводилось покупать овощи с детских грядок на огороде Дома Харбисонов, но имя Донни никогда при ней не упоминалось.
Джон повернул голову к окну, и Кэти увидела, как взгляд его затуманился от воспоминаний, которые накатили на него, словно волна, выбросившая на берег обломки давнего прошлого.
— Трей был убежден, что если мы не выиграем региональное первенство, то на карту будет поставлена судьба наших стипендий в Майами. Он вбил себе в голову, что мы обязаны что-то предпринять и подстраховаться…
У Кэти ушло не более пяти минут, чтобы восстановить в памяти события того рокового ноябрьского дня, которые уже никогда не изменить. Вслушиваясь в пугающую тишину, повисшую в комнате, она вспомнила, что тогда в клинике доктора Грейвса пропала электробритва. Кэти также вспомнила большой синяк на плече Трея и то, как он в тот вечер постоянно цеплялся к ней, словно она была спасательной шлюпкой в штормовом море. Она еще тогда подумала, что они с Треем будут вместе навсегда и ничто на свете не сможет их разлучить.
— Трей собирается рассказать Харбисонам правду о смерти их сына сегодня вечером, когда я буду на мессе, — в заключение произнес Джон. — Он заявил, что не будет упоминать моего имени и полностью возьмет вину за гибель Донни на себя.
Кэти все еще была слишком потрясена, чтобы что-то ответить ему. Она пыталась осознать глубину горя и боль Харбисонов, пыталась поставить себя на их место и представить, что чувствовала бы сама, если бы нашла в сарае повешенным своего Уилла. Просто уйти и бросить мальчика, чтобы родители нашли его в таком виде… Этот поступок был слишком вопиющим, к тому же это была идея Джона… Но ему тогда было всего семнадцать! Охваченный паникой, он думал лишь о том, что должен спасти от тюрьмы парня, которого называл своим братом, — а также сберечь будущее этого парня для девушки, которую они оба любили. Вера и совесть Джона вынудили его выбирать меньшее из двух зол.
И этот поступок привел его в священники.
— Ты веришь ему? — спросила она.
Джон переключил свое внимание на окно, за которым высоко в небе взмывал и падал одинокий ястреб. В глазах его она увидела невыразимую словами тоску и подумала, что он, наверное, завидует способности птицы просто расправить крылья и улететь куда глаза глядят.
— Я верю в его намерение сделать это, — ответил он.
— В его намерение?
— Трей — умирающий человек, который приехал признаться в своих грехах. Он эмоционален, доведен до отчаяния в стремлении получить прощение… и он сейчас на лекарствах. Стоит ему только открыть рот, как Харбисоны начнут задавать вопросы и обязательно поинтересуются…
От охватившего ее ужаса в висках застучала кровь.
— О чем ты говоришь? Ты считаешь, что они все равно как-то узнают, что в этом был замешан и ты?
— Харбисоны — разумные люди. Они в любом случае задумаются над тем, как Трей мог действовать в одиночку. Чтобы подвесить тело в сарае, нужны были двое. Трей предумышленно никогда не станет впутывать меня в это дело, но Харбисоны, особенно Бетти, могут принять решение о расследовании смерти своего сына. Бетти не из тех, кто склонен что-то прощать, а Трею в его нынешнем состоянии ни за что не выдержать полицейского допроса. В итоге мое имя обязательно выплывет. Я же был лучшим другом Трея в школе. Мы были не разлей вода…
Ее охватила леденящая паника.
— Господи, Джон. А ты предупредил его, что он рискует подставить тебя?
— Нет. Я должен дать возможность Трею сделать то, что он считает себя обязанным сделать.
— О Джон! — У нее вдруг возникло безрассудное желание сорвать этот стоячий воротничок с его шеи. — Как ты можешь быть таким чертовски правильным? Ты должен остановить его! Трей может погубить тебя — разрушить твою жизнь, твою работу, твою репутацию. Подумай, как его признание отразится на Харбисонах, когда они узнают о твоем участии в этом. Это просто убьет их.
— Можешь мне поверить, я постоянно думаю об этом, но у меня нет выбора, кроме как дать всему идти своим чередом. — Джон встал, сунул руки в карманы и снова уставился в окно. — Возможно, я беспокоюсь напрасно…
— Ты и сам не веришь в это.
— Не верю. Я верю в то, что Господь честно предупредил меня. — Он повернулся к ней, и солнце у него за спиной подсветило рельефный контур его широкоплечей,одетой в черное фигуры. — Кэти, дорогая, мне… было очень тяжело жить с сознанием того, что я позволил Харбисонам страдать все эти годы от нашей лжи. Это великий грех, который я себе никогда не прощу. И Господь не простит тоже.
Ей не понравилось то, куда уводила Джона его совесть священника. Она вскочила с места.
— Да к черту Бога! — воскликнула она. — Ты уже тысячу раз расплатился за свой грех, если тебе нравится это так называть. Ты раскаялся и искупил свою вину. Бетти никогда не простит тебя. Поверь мне, как матери, я нисколько не сомневаюсь. Ты должен остановить Трея!
— Тише, — мягко произнес Джон, взяв ее за плечи. — Я должен оставить это Богу и довериться Его воле. Но если случится самое худшее, я должен быть готов принять это. По крайней мере я наконец избавлюсь от всех теней, которые следовали за мной по пятам с того самого момента, когда все это произошло. Я так устал от бесполезных попыток скрыться от них…
— Но это же так несправедливо! — крикнула она. — Все это сделал Трей! И он один должен нести за все наказание — и перед Богом, и перед Харбисонами. Он еще и в долгу перед тобой. Тебе было всего семнадцать — совсем мальчишка!
Кэти обняла его и прижалась щекой к черной рубашке, как в тот смутно припоминаемый момент из далекого прошлого, когда она, совершенно обессиленная, вернулась из ванной комнаты и положила голову ему на грудь.
— Но, как мужчина, я мог бы все это исправить, — прозвучал у нее над головой его тихий голос. — Теперь я уже точно не знаю, не использовал ли я тогда свою преданность Трею в качестве оправдания того, что не признался в случившемся полиции и Харбисонам. Как священник, я убеждал себя, что дело Божье может свершаться только через веру людей в Его посланников и служителей и что я не имею права успокаивать свою совесть, разрушая то, что я совершил во имя Господа. Но я ошибался. Дело Божье все равно торжествует, несмотря на слабость его слуг. И все мои усилия искупить то, что я сделал, не привели меня к миру в моей душе. Каждый раз, глядя в лицо Харбисонам, я чувствую свою вину.
Она подняла голову, чтобы посмотреть на него.
— Они никогда не должны узнать о твоей причастности к этому.
— Я молю Господа, чтобы они этого не узнали.
— Но ведь если бы Трей не приехал, ты бы так и продолжал жить со своим чувством вины? Ты бы не испытывал искушения нарушить молчание во имя своей совести?
— Да простит меня Господь, но не испытывал бы. — Джон отстранился от нее и взглянул на часы. — На три у меня назначена встреча с епископом, и он посоветует, что мне делать. — Он улыбнулся ей. — Давай лучше подумаем, как нам сообщить Уиллу нашу замечательную новость. Я бы хотел, чтобы мы были вместе, почувствовали себя одной семьей… что бы ни случилось. Можно я вернусь сюда после мессы?
Она отрешенно кивнула.
— Мы оба будем здесь.
— Все будет хорошо, Кэти. Так или иначе, но в итоге все будет хорошо.
— Тебя могут выгнать из священников, — прошептала она, когда он уже вынул из кармана ключи от машины. — Против тебя могут выдвинуть обвинение в уголовном преступлении. Ты можешь потерять все…
Джон подошел к ней и очень нежно провел большим пальцем по ее щеке.
— Нет, не все, — сказал он. — У меня по-прежнему останется твоя дружба, и у меня будет мой сын. А теперь мне пора идти.
Он поцеловал ее в лоб и оставил стоять возле дивана, а она смотрела ему вслед пустым взглядом.
Глава 54
Когда Деке отъезжал от дома Тернера, он был чернее тучи. Боже правый! Джон Колдуэлл — соучастник в деле о гибели Донни Харбисона! Деке очень надеялся, что ошибся и что Трей подбил кого-то другого поехать с ним в тот день для выполнения задуманного, но его не покидало мерзкое предчувствие, что второй комплект отпечатков пальцев на удлинителе принадлежал именно Джону. Наверняка он узнает это, получив образцы отпечатков Джона, чтобы сравнить их, но, прежде чем заниматься этим, ему нужно выяснить, в какое именно время мальчики появились на тренировке.
Он также не исключал, что Донни убили ночью и еда на столе была его ужином, а не легким обедом, как предполагалось ранее. Трей с Джоном могли поехать туда с наступлением темноты, выполнить свой план и вернуться домой незамеченными. Но Деке смущало несколько моментов. Во-первых, стал бы мальчишка, оставшийся дома один, есть свой ужин за кухонным столом, вместо того чтобы усесться перед телевизором, как это сделал бы любой нормальный парень в сельской местности? И еще: если Трей с Джоном так плохо себя чувствовали, как это описывают окружающие, захотели бы они в столь плачевном состоянии провернуть этот фокус? Лично он считал, что это было бы последним, что могло бы прийти им в голову.
К тому же мальчики не могли не предполагать, что вечером Донни и его родители будут дома, если только у них не было причин считать, что Харбисоны уехали из города. Поэтому ему предстояло выяснить, откуда мальчики могли знать, что Харбисоны уедут, а значит, у них будут развязаны руки, чтобы сделать с барашком то, что они задумали.
Он решил начать с Бобби Такера, который в те годы был тренером защитной линии. У тренера Такера могли оказаться другие воспоминания относительно времени, когда ребята появились на футбольном поле.
Это была первая неделя летних каникул, и Деке застал Бобби работающим у себя во дворе. Тот был рад сделать перерыв, и они с Деке устроились на ступеньках крыльца. Деке тут же перешел к делу, не объясняя причин своего вопроса и не рассказывая, что он только что был у тренера Тернера. Долго напрягаться Бобби не пришлось.
— Да, я помню тот случай так, как будто это было только вчера, — сказал он. — С тренером Тернером чуть удар не случился, когда они не пришли на тренировку. Представляете, мальчишки появились с опозданием на час! Мы все тогда до чертиков перепугались, ведь они вышли на поле больные, как псы, страдающие от бешенства.
— Вы уверены, что они опоздали именно на час, а не на два?
Бобби расхохотался.
— Да вы что, смеетесь? Говорю ж вам, тренер Тернер готов был сыграть в ящик, даже если бы они опоздали на минуту.
— И все-таки объясните, почему вы так уверенно говорите о времени?
Бобби ухмыльнулся.
— Мы тогда дали им час. Если бы они не появились в течение этого времени, мы бы позвонили вам, в управление шерифа, чтобы их начали искать. Так что они пришли в самый последний момент.
— Все ясно, — мрачно произнес Деке, хотя самому ему так не казалось.
Донни как раз возвращался домой после репетиции своего оркестра, когда Трей с Джоном выходили на футбольное поле.
— Еще один вопрос, прежде чем вы снова приметесь косить, — сказал он. — Это прозвучит странно, но все же постарайтесь мне ответить. Вы не заметили каких-то эмоциональных перемен в ТД и Джоне на той неделе и после нее? Может быть, они стали рассеянными, раздражительными…
Бобби нахмурился.
— Об этом вам не у меня нужно спрашивать. Я тогда был первый год в команде и мало пересекался с Треем и Джоном. Они были в личной компетенции тренера Тернера. С ним вам и надо поговорить — если он, конечно, ответит вам по телефону. — Бобби печально покачал головой. — Вы знаете насчет его… пагубного пристрастия?
— Мелисса держит нас в курсе.
— Трагедия заключается в том, что тренер Тернер сейчас практикует то, против чего всегда проповедовал. У него есть все — деньги, красивый дом, полный гараж хороших автомобилей.
— Все, кроме вещей, которые действительно имеют для него значение, — сказал Деке.
Он посмотрел на свои часы. Без четвери пять. Он заедет в кафе «У Бенни» и поговорит с Кэти Бенсон. Если кто-то и может рассказать ему о поведении Трея и Джона в ту неделю, когда состоялась региональная игра, то это Кэти. Потом он отправится к Мелиссе и узнает у нее имя учительницы домоводства.
— А правда, что вы покупаете дом Мейбл Черч? — спросил Бобби, когда Деке уже поднялся, чтобы уйти.
— Мы с Треем заключили сделку сегодня в полдень. Новости расходятся быстро.
— Можете поблагодарить за это свою Мелиссу, шериф. Она не делала секрета из того, что вы с миссис Тайсон покупаете дом и встречаетесь с Треем. Мне показалось, что я видел ТД сегодня в городе где-то около обеда. Он меня не заметил. Это он вам рассказал что-то такое, что вызвало ваш интерес к той неделе, когда проходила региональная игра плей-офф?
Деке ухватился за представившуюся возможность хоть как-то удовлетворить мучавшее Бобби любопытство.
— Что-то в этом духе, — соврал он. — Мелисса пишет дневник о своем последнем годе в школе, для семейной истории.
Бобби понимающе усмехнулся.
— Вроде капсулы с посланием для потомков, — сказал он, провожая Деке до машины. — ТД Холл и Джон Колдуэлл. Они были славной командой. Если хотите знать мое мнение, Джон вполне мог бы выстрелить среди профессионалов. Вы когда-нибудь могли бы подумать, что он станет священником?
— Но не сразу после школы, — ответил Деке, который догадывался, почему Джон так быстро определился со своим призванием. — Может быть, попозже, но никак не в восемнадцать лет. — Он приложил пальцы к своему «стетсону». — Я очень благодарен вам, тренер.
Когда Деке ехал в город, на душе у него по-прежнему было тяжело. Если он нанесет удар по Трею Дону Холлу, то одновременно уничтожит и Джона Колдуэлла, человека, который всю свою жизнь посвятил тому, чтобы искупить ошибку, совершенную им в юности. Трей пребывал в богатстве и славе и, вероятно, никогда не оглядывался назад, чтобы задуматься о том, что он совершил в прошлом, тогда как Джон нес свое бремя по пути нестяжательства, целомудрия и покорности воле Бога. Деке не сомневался, что, когда он докопается до самого дна, станет известно, что Джон в тот роковой ноябрьский день пытался свести к минимуму насилие и жестокость, возможно, даже предотвратить их. Он был готов побиться об заклад на последний доллар, что Трей решил использовать в качестве видимой причины смерти Донни автоэротическую асфиксию, тогда как Джон, как католик, воспротивился тому, чтобы использовать для прикрытия случившегося версию о самоубийстве.
Стоит ли восстановление доброго имени Донни в глазах его родителей того, чтобы уничтожить Джона Колдуэлла? В их округе у него, по сути, был статус святого человека, что Деке считал совершенно справедливым. Разоблачение отца Джона и его возможный арест за то, что он чинил помехи отправлению правосудия, будут иметь далеко идущие и весьма негативные последствия для Церкви, не говоря уже о Харбисонах. Ему не хотелось думать о том, что они почувствуют, когда узнают, что человек, которого они любили как собственного сына, был причастен к смерти их мальчика и скрывал обстоятельства того, как именно тот погиб. Этот скандал, возможно, будет стоить самому достойному человеку, которого Деке знал в их церковном приходе, сана священника, и вся его жизнь, все добро, которое он совершил, с этого момента будут рассматриваться как ложь.
Имеет ли он моральное право сейчас, через столько лет, когда жизни всех имеющих к этому отношение людей уже устоялись, а прошлое почти забыто, раскапывать всю эту правду и выставлять ее напоказ, несмотря на разрушения, которые она может принести?
Но такие вопросы были не для Деке. Он считал, что любая правда лучше, чем ложь, и не важно, кому она может причинить боль и какой урон нанести. Правда не разрушает, она созидает. Прежде всего Деке был копом, и стремление к правосудию было у него в крови, оно стучало в его сердце, даже если теперь он уже и не носил полицейский жетон. А еще он был отцом. Если бы речь шла о его сыне, он бы хотел, чтобы тот почил с миром, очистив свое имя от позора. И его честь стоила бы самой страшной правды. Отец Джон должен будет смириться со своей судьбой.
Однако прежде чем делиться своими доводами с нынешним шерифом, который сидит в том самом кресле, которое когда-то занимал он сам, ему необходимо окончательно убедиться в своих доказательствах. Не хотелось бы уничтожить целую реку только ради того, чтобы вытравить из норы пару барсуков. Приехав в Керси, он зашел в кафе к Кэти, чтобы поговорить с ней, но там ему сказали, что она ушла рано и, похоже, вряд ли уже сегодня вернется. Судя по озабоченности на лице Бебе, это было связано с какими-то проблемами у Кэти дома. Но что это за проблемы, Деке понятия не имел. Разочарованный, он вернулся в машину и со своего сотового позвонил Пауле. В душе Деке обрадовался, что ее не было дома и он может оставить на автоответчике сообщение о том, что переночует у дочери. Он планировал в шесть часов посетить мессу в церкви Святого Матфея. У него вдруг появилась идея, как ему заполучить образцы отпечатков пальцев отца Джона.
Глава 55
Открыв глаза, Трей часто заморгал, чтобы сориентироваться. Он уже давно не просыпался в чужих спальнях, и среди них не было ни одной, чтобы в глаза сразу бросалось распятие. Комната Джона. Его охватила черная безысходность. Он вспомнил, что Джон уехал, чтобы встретиться с Кэти, и сейчас она уже ненавидит его со всей той страстью, с которой когда-то любила. Он сбросил ноги на пол, несмотря на то что из-за болезни от резких движений у него сильно кружилась голова и к горлу подступала тошнота. Часы показывали пять. Он проспал более трех часов. Это хорошо. Не придется долго дожидаться их разговора с Харбисонами. В туалетной комнате он выжал из себя тоненькую струйку мочи, плеснул воды в лицо и промыл рот от этого тошнотворного привкуса. В зеркало Трей старался не смотреть, зная, что увидит там. «Можешь не сомневаться, все твои грехи обязательно обнаружатся», — много раз предупреждала Трея его тетя, и он понимал, что на его изможденном болезнью худом лице сейчас вытравлен след каждого из них.
Когда он вышел в коридор, чтобы спуститься к машине и забрать свой багаж, его выхолощенный лекарствами желудок со знанием дела откликнулся на аппетитный запах, поднимавшийся над лестницей из кухни. Мимо него проскочила маленькая девочка, которую, видимо, позвали на ужин. По пути к выходу он заглянул в столовую и увидел там группку детей, сидевших вокруг большого стола. Девочка-подросток, очевидно одна из воспитанниц, раздавала пироги с курятиной.
Он припарковал свой БМВ перед одним из столбов, к которым когда-то привязывали лошадей и которые до сих пор стояли напротив дома. Под дворником на лобовом стекле застрял белый цветок с кустов, росших возле ворот, и Трей аккуратно освободил его и поднес к глазам, чтобы рассмотреть. «Вот у меня на ладони лежит маленькое чудо природы, — подумал он, — легкое, как пух, сладко пахнущее, совершенное создание, как Кэти». Неожиданно его охватило умиротворение. Почему он никогда не замечал таких вещей раньше, когда они действительно могли иметь значение?
Он положил цветок в карман рубашки, где лежал чек от Деке, и, повинуясь внутреннему импульсу, пошел по вымощенной кирпичом дорожке — благоустройство, которого не было, когда он был здесь в последний раз, — на задний двор. Кто-то позаботился об этом, помог и с раствором, и с дизайном — возможно, благотворительная помощь приюту какого-то ландшафтного дизайнера. Джон умеет находить правильных людей, чтобы делать правильные вещи. Сарай, где они тогда подвесили сына хозяев дома, выглядел точно так же, хотя тихое спокойствие этого места, которое он ощущал лишь мгновение назад, внезапно сменилось холодом. Трей поставил свой багаж возле дома, а сам побрел мимо сарая по другой дорожке, которая шла вдоль фруктового сада и большого огорода, впитывавшего в себя лучи послеполуденного солнца — и хорошо ухоженного, — и уперся в тупик перед загонами для животных и хозяйственными постройками, где хранился инвентарь. Из-под одного навеса доносился звук пилы.
Заметив Трея в дверях, Лу Харбисон, стоявший перед козлами для распилки дров, поднял голову и выключил свою допотопную электропилу фирмы «Блэк и Декер».
— Привет, — сказал он, поднимая на лоб защитные очки и распрямляя спину. — Могу я чем-то помочь?
— Да нет, я просто хотел взглянуть на ваше хозяйство — сад, огород, ферму. Вы по-прежнему держите кур?
— С другой стороны сарая у нас курятник. Так вы еще помните?
Щеки Лу порозовели — от удивления, решил Трей, что после всей той роскошной жизни он еще неожиданным образом помнит о существовании таких простых вещей, как куры его жены. Лу Харбисон казался более спокойным, чем Бетти, и менее страдавшим от душевных ран, но все равно чувствовалось, что в чете Харбисонов чего-то не хватало, что-то навсегда пропало.
— Конечно, помню, — ответил Трей. — Лучшие яйца, которые я когда-либо ел. Моя тетя использовала их для своих блинов. Желтки у них по цвету, как кукуруза.
— Это потому, что куры наши питаются кукурузным зерном, — никаких добавок или гормонов.
— В этом вся разница — яйца не подделаешь всякими примесями, которые добавляют в корм.
— Да, конечно.
Лу по-прежнему стоял со своей пилой в руках, и на лице его был написан вежливый вопрос, не скажет ли гость еще чего-нибудь. И он решил, что пора переходить к делу.
— Что ж, — произнес Трей, — вы тут здорово все обустроили, мистер Харбисон.
— Это все благодаря отцу Джону.
— Вот как?
— Без него здесь бы ничего этого не было. А мы с Бетти… без него нас бы тоже не было.
Он произнес это тихо, без намека на какую-то угрозу, но в голосе его одновременно слышалось предостережение и мольба. Только не трогай Джона, оставь его в покое… пожалуйста.
Трей все понял и, согласно кивнув, вышел из пристройки.
Когда он проходил мимо дома, с заднего крыльца спустилась Бетти Харбисон. Взгляд ее был пронизывающим и подозрительным. Должно быть, она увидела его через окно кухни, то самое окно, через которое в тот злосчастный день заметил их ее сын.
— Я буду приглядывать за вами.
«Это ненадолго, но спасибо за такое предложение», — хотел ответить он, но по ней было видно, что шутить она не намерена.
— Я думал пройтись, у вас тут так здорово, — сказал Трей. — И день такой замечательный…
«К тому же последний мой день в “Ручке сковородки”», — подумал он. И, как всегда при таких мыслях, сквозь устоявшееся уже сознание близкой смерти на поверхность вырвался леденящий ужас.
Ее лицо, на котором застыло строгое выражение, немного расслабилось.
— Что ж, все правильно. Отец Джон сказал, что вас вырвало после ленча, и я должна влить в вас чашку куриного бульона. Заходите, и я об этом позабочусь.
Бетти открыла заднюю дверь с натянутой сеткой; ее решительная поза и твердая складка губ не допускали никаких возражений.
Неохотно войдя в кухню, на территорию, где она была полновластной хозяйкой, он тут же заметил фотографию Донни в рамке рядом с вазой, в которой стояли цветы с кустов, окружавших ворота.
— Ваш живот выдержит пирог с курятиной? — спросила Бетти. — Судя по вашему виду, вам может понадобиться что-то более существенное, чем просто бульон. И еще есть желе из персиков, собранных в нашем саду.
— Ох, держите меня за руки, — сказал Трей.
Это вызвало у нее легкую улыбку.
— Вам нужно будет немного подождать, пока я соберу детей, которые едут на мессу.
— Подожду с удовольствием, — ответил Трей.
Оставшись один, он подошел к задней двери с натянутой на ней сеткой. Именно отсюда Донни выскочил к ним, как маленький боевой петушок. Он был напористым, этот юный негодник. За все эти годы Трей не забыл об этом.
Он видел, как мимо дома прошел Лу, чтобы сесть за руль старенького грузовичка, на котором они возили воспитанников Дома Харбисонов. Со стороны коридора и лестницы послышались голоса и топот детей, направляющихся к выходу. Когда Бетти вернулась в кухню, он спросил ее:
— Вы купили себе новую скалку?
Брови ее удивленно выгнулись.
— Да. Много лет назад. Как раз после того, как моя старая скалка пропала. А вам откуда об этом известно?
— Помню, моя тетя что-то говорила об этом. — Он улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой. — Вы сказали про пирог, и я вдруг вспомнил.
Выбрав место спиной к фотографии, он сел и съел столько, сколько позволил его сжавшийся желудок, украдкой бросив несколько кусочков собаке, устроившейся возле его стула в выжидательной позе. В доме продолжала кипеть жизнь, и на Трея никто не обращал внимания, в то время как Бетти наблюдала со своего поста в кухне за детьми и выполняла свои обязанности после ужина. Она была в своей стихии, с материнской строгостью раздавая распоряжения, но он заметил в ее манерах и поведении влияние Джона.
— Что на это скажет отец Джон? — не раз повторяла она, когда при вытирании вымытой посуды что-то выскальзывало из рук или вдруг вспыхивала ссора по поводу того, какую программу смотреть по телевизору.
Трей сложил свою салфетку и взял тарелки, чтобы отнести их в раковину рукомойника. В этом доме было тепло и уютно. До времени его исповеди оставалось еще несколько часов, и он в ожидании этого скорее согласился бы лечь в отделение реанимации, чем снова подняться в комнату Джона.
— Пирог и желе были просто восхитительными, миссис Харбисон. Я никогда не ел ничего более вкусного. Не возражаете, если я пройдусь по дому?
— Давайте.
Сразу за кухней начинался длинный коридор, на стенах которого висели фотографии, запечатлевшие отца Джона и детей во время игр и забав, а также успехи и достижения воспитанников Дома Харбисонов. Пока он рассматривал их, рядом, вытирая руки о свой передник, остановилась Бетти.
— За все эти годы снимков было сделано немного, — пояснила она. — И вы не найдете здесь напыщенных сертификатов вроде тех дипломов, которые «Ротари клаб»[22] выдает за исключительные заслуги перед обществом, или каких-то фотографий отца Джона, позирующего со всякими крутыми шишками. Их у него за эти годы накопилось очень много, но все они хранятся на чердаке.
— В этом весь Джон, — криво усмехнувшись, сказал Трей.
Его собственный кабинет в Калифорнии, забитый до отказа всевозможными свидетельствами его успехов, представлял собой настоящее логово виртуального эго.
— Он прекрасный человек. Я не знаю, что бы наши люди делали без него. — В ее глазах вспыхнул предупреждающий огонек, более откровенный, чем у ее мужа. — Дети боготворят его, а нам с мужем он как сын. Вы же помните, что своего сына мы потеряли…
— Помню, — ответил Трей.
Взгляд ее глаз за стеклами очков стал твердым как сталь. Проклятие! Эти Харбисоны, что они себе думают? Что он приехал сюда специально, чтобы лишить отца Джона его духовного сана? Пригвожденный на месте ее взглядом, словно стилетом, Трей судорожно глотнул воздух. Господи Иисусе… Эта ужасающая своими последствиями возможность только сейчас дошла до него. В голове эхом отозвались слова Джона: «Что касается твоей части этого бремени, да. Моя остается столь же тяжелой и по-прежнему будет при мне».
Должно быть, Трей поменялся в лице. Он понял, что, наверное, его даже качнуло, потому что Бетти быстро схватила его за руку.
— Что такое? Вам опять плохо?
— Мне нужно присесть, — тихо произнес он, — вот здесь. — И показал на укромный уголок в гостиной.
— Может быть, принести вам воды?
Трей сжал руками виски.
— Нет, мне просто нужно спокойно посидеть и подумать.
Бетти оставила его на обычном жестком стуле перед холодным камином, и он слышал, как она велела своим помощникам в кухне говорить потише. Трей чувствовал себя так, будто его окатили ведром ледяной воды. Думал ли Джон о том, что после того, как его старый закадычный друг обнажит свою душу перед Харбисонами, он будет волен обнажить также и свою душу? Если у Джона уже не будет необходимости хранить молчание, прислушается ли он к своей проклятой совести, чтобы бросить все и свести счеты с Богом?
О Господи. Джон мог. Это было бы так на него похоже.
И еще… Что, если он вдруг неумышленно разоблачит Джона, когда станет рассказывать о том, что произошло? Его мозг уже не способен думать быстро. И язык у него не такой бойкий, как прежде. А вдруг вместо «я» он скажет «мы»? Что, если проницательная миссис Харбисон начнет задавать вопросы, а он проговорится, отвечая ей? Или же — еще одна возможность, о которой он не подумал, — они просто решат заявить на него в полицию? Трей рассчитывал на то, что Харбисоны решат сохранить в тайне шокирующие детали смерти своего сына, потому что они не предали их огласке двадцать три года назад, но ведь он может и ошибаться. Эти люди вполне могут захотеть, чтобы с ним поступили по закону за совершенное преступление. Он планировал никому не рассказывать, что умирает. Его порыв рассказать правду не должен был рассматриваться как часть его последней исповеди. Но… как можно быть уверенным в том, что, даже если он расскажет Бетти и Лу о своей смертельной болезни, они все равно захотят расплаты за своего Донни? Что, если они захотят, чтобы его осудили за непредумышленное убийство? Будет назначено расследование. И в результате во все это наверняка будет вовлечен и Джон…
Господи всемогущий! О чем он думал?
Трей встал со стула и вышел из комнаты. Взяв свой багаж, он начал подниматься наверх.
Бетти, услышав его шаги, вышла к подножию лестницы.
— С вами уже все хорошо? — озабоченно поинтересовалась она.
— Хорошо как никогда, миссис Харбисон! — крикнул он ей сверху.
Глава 56
Приехав к Мелиссе, Деке отказался от ужина и занял кабинет зятя, чтобы сделать несколько звонков. До ухода на мессу у него было еще пятнадцать минут, а остальные звонки он собирался сделать вечером, по возвращении домой. Ему еще раз повезло, потому что Тельма Гудсон — так звали ту самую учительницу домоводства — была у его дочки в списке приглашенных на встречу выпускников. Он позвонил по ее номеру во Флориду, но ему никто не ответил. Оставлять сообщение Деке не стал, а вместо этого решил попробовать дозвониться попозже. Следующий звонок был в Дом Харбисонов. Он надеялся, что Лу уже уехал с детьми в церковь. Мать скорее ответит на интересующие Деке вопросы, к тому же он мог доверять Бетти, зная, что она не скажет о его звонке никому, даже Лу.
У него немного отлегло от сердца, когда трубку взяла именно она, но, едва он представился, как почувствовал в ее голосе нерешительность. Она разговаривала с ним подобным образом с тех самых пор, как было найдено тело ее сына. Он спросил, могут ли они поговорить так, чтобы их никто не слышал, хотя понимал, насколько загадочно это должно звучать.
— Со мной в кухне находится одна из наших девочек, — сказала она. — Хотите, чтобы я ее отослала?
— Да нет, все в порядке, — мягко произнес Деке, — но было бы лучше, если бы этот разговор остался между нами. Только вы и я, хорошо?
— Могу вам это обещать, — коротко заверила его Бетти. — Лу я ничего не скажу. Что вы задумали?
Его первый вопрос вызвал у нее недоумение, как он и ожидал.
— Был ли Трей Холл знаком с Донни? — растерянно переспросила Бетти. — Ну, он вроде бы его знал. А почему вы спрашиваете?
— Мне жаль, но я не могу вам этого сказать. Что вы имеете в виду, говоря «вроде бы»?
— Чтобы они дружили — такого себе даже вообразить невозможно. Так, виделись несколько раз, когда Трей приезжал забирать заказы своей тети.
Он так и думал. Это объясняло, откуда Трею было известно, что Донни присматривает за талисманом школы Дэлтона.
— А что насчет Джона? Они с ним были знакомы?
— Только время от времени перебрасывались парой слов в церкви Святого Матфея. А теперь уже, шериф, вы меня по-настоящему заинтриговали.
— Могу себе представить. Приготовьтесь к моему следующему вопросу, Бетти. Мог ли Трей откуда-то знать, что вы с Лу будете уезжать из города на той неделе, когда погиб Донни?
В последовавшем молчании Бетти чувствовалось испуганное удивление. Наконец она заговорила:
— Думаю, Трей мог узнать о том, что мы собираемся уехать, от Мейбл. Она была одной из таких покупательниц, которым я позвонила бы сама, чтобы предупредить.
Деке удовлетворенно хмыкнул. Вот и еще один пазл стал на свое место.
— Это… это так странно, что вы спрашиваете о Трее Холле, — сказала Бетти. — Вы, наверное, знаете, что он остановился на ночь у нас. Совсем недавно он шокировал меня, спросив, купила ли я себе новую скалку для теста. Свою старую я не смогла найти после того, как мы вернулись домой из поездки на той самой неделе.
Деке аж подскочил на месте.
— И вы ее так никогда и не нашли?
— Нет. Я точно знаю, что видела ее в понедельник, потому что раскатывала печенье, а потом оставила немного этого печенья Донни. А когда я в следующий раз полезла за ней, на своем месте в шкафу ее не оказалось.
Оружие! Должно быть, увидев у себя на заднем дворе двух здоровенных парней из школы их главных соперников и смекнув, что у них на уме, Донни схватился за скалку.
— Он объяснил мне, что слышал от своей тети про то, что я ее потеряла, — продолжила Бетти, — но я сама не понимаю, когда я могла ей об этом проговориться.
По спине у Деке пробежал холодок, и он подумал, что Бетти, похоже, почувствовала то же самое.
— Трей по-прежнему собирается уезжать от вас завтра утром?
— Насколько я поняла со слов отца Джона, именно так он и планирует.
Значит, утром. Времени останется не так уж много.
— Я должен еще раз попросить вас о том, чтобы этот разговор остался между нами, пока не дам вам знать, что можно говорить, — сказал Деке. — Обещаете?
— Обещаю, — заверила его Бетти, — но вы пугаете меня, шериф.
— Я знаю, Бетти, но тут уж ничего не поделаешь. Спасибо за помощь.
Он повесил трубку. Кольцо сжималось. Единственная проблема состояла в несостыковке по времени. Деке снова и снова по памяти перебирал свои записи (которые по-прежнему лежали в коробке для вещественных доказательств под надзором у Рэнди), пытаясь сообразить, что он упустил. Оставалось непонятным, как Трей и Джон могли встретиться с Донни после того, как тот вернулся с репетиции оркестра. Но он выяснит это, обязательно выяснит. Он закрыл свой блокнот. Пора было отправляться на мессу.
Когда Деке был уже у двери, его вдруг осенило, да так, что от волнения задрожали ноги. Боже, благослови Америку! Он нарушил главное правило полицейского: ничего не строить на предположениях. Он вернулся за стол и принялся рыться в ящиках, пока не нашел телефонный справочник округа. Фамилию человека, с которым они пересекались во время прошлого расследования этого дела, он точно не помнил, только первую букву, но надеялся, что вспомнит, когда увидит ее в списке абонентов на букву «П». Может быть, он до сих пор живет в Дэлтоне. Ах да, ну конечно, вот и он: Мартин Пиблс, руководитель оркестра школы Дэлтона. Деке помнил этого жеманного молодого человека, занятого исключительно собственной персоной и явно обиженного, что приходится тратить свое драгоценное время на всякие там допросы. Удача продолжала улыбаться Деке. После бесконечно тянувшихся шести звонков в трубке Мартин Пиблс наконец ответил и очень долго расспрашивал его, стараясь убедиться, что Деке действительно тот, за кого себя выдает, тратя уже драгоценное время бывшего шерифа, которого и так было слишком мало. И все-таки Деке удалось переключить внимание Пиблса на интересующий следствие день.
— Хм-м, четвертое ноября… Да, я хорошо помню тот день.
— Вы не скажете, был ли Донни Харбисон на репетиции марша вашего оркестра после школы? Я знаю, что на вашем последнем уроке он был, потому что в журнале нет отметки о его отсутствии. Но присутствовал ли он на репетиции марша?
— Одно уточнение, мистер Тайсон, — ответил Пиблс. — Донни не был на последнем уроке.
Деке с силой сжал телефонную трубку.
— Что? Но ведь отметки о его отсутствии нет. Вы в этом уверены?
— Конечно, уверен. Дату рождения собственного ребенка вряд ли забудешь. В тот день мою жену забрали на преждевременные роды, и я на последнем уроке не был, оставив ребят на попечение своего помощника из числа учеников, а старшеклассников отпустил, отменив репетицию марша.
— Почему же вы не дали мне эту информацию тогда, когда я вас об этом спрашивал? — взорвался Деке.
— Потому что, шериф, вы спрашивали меня об этом не так. Я думал, что вы хотите узнать, не прогуливает ли Донни репетиции оркестра, и я ответил вам, что он не пропустил бы их ни за что на свете.
Деке рухнул в кресло, так что из груди вышибло дыхание. Ну вот и отсутствовавшее звено. Последний фрагмент он получит сегодня, а потом побеспокоит Чарльза и Рэнди в пятницу вечером, как бы им ни было досадно, и настоит на встрече с ними в криминалистической лаборатории Амарилло. Он не успокоится, пока отпечатки «Y» из коробки с вещественными доказательствами не будут сравнены с отпечатками, которые добудет сегодня вечером. Ему было печально это сознавать, но он был уверен, что в результате его усилий будет поставлен на место последний фрагмент этой головоломки.
Кэти бросила взгляд в зеркало и натянула ярко-синий, в тон ее сарафану, кардиган. Трей любил, когда она одевалась в синее. Она снова посмотрела на часы. Уже половина шестого. Наконец-то! Время идти. Ей казалось, что этот момент вообще никогда не наступит, но она должна быть уверена, что Джон сейчас по пути на мессу и не увидит ее, когда она приедет в Дом Харбисонов, чтобы поговорить с Треем. Кэти рассчитывала, что в доме в это время будет относительно спокойно, поскольку Лу и большинство детей тоже отправятся на мессу. Передняя дверь у них никогда не запиралась, пока не приходило время укладываться спать. Если Бетти в кухне, а дети смотрят телевизор в комнате, у нее будет возможность потихоньку проскользнуть внутрь и, поднявшись по лестнице в комнату для гостей, выполнить задуманное так, чтобы ее никто не видел и не слышал. Потом, когда Трей исчезнет, никто не сможет рассказать Джону, что она была здесь, если только не заметят ее машину перед домом.
«Тени старых грехов… Они преследуют только хороших людей, — подумала она. — Людям безнравственным удается от них скрыться. Но только не в этот раз». Кэти верила, что ей удастся убедить Трея Дона Холла уйти из жизни с грехом на совести, в котором он приехал покаяться.
Тем временем Трей находился наверху, в комнате Джона. Он сидел за письменным столом и смотрел на цветок жасмина, выпавший из кармана рубашки, когда он вынимал чек Деке. Он взял стоявшую в держателе ручку и расписался на обратной стороне чека, добавив к нему записку: «Это для детей. Я ухожу, Тигр. Я передумал и решил ничего этого не затевать. Верю, что ты будешь хранить молчание, как делал это всегда. Убереги мое имя от унижения. Буду благодарен, если ты помолишься за меня. Люблю тебя до последнего. Трей».
Сверху записки он положил цветок жасмина. Он уже увял, и от всего его былого совершенства осталось только нежное благоухание. А что останется от него, когда он умрет?
Ни с кем не попрощавшись, он отъехал от дома Харбисонов. Солнце уже село, оставив на небе пурпурные, оранжевые и желтые полосы заката, живописностью которого всегда славились эти места. Он уже успел забыть великолепие июньских заходов солнца в «Ручке сковородки», величавую тишину прерии в конце дня. В детстве в такие часы на него накатила бы унылая грусть, если бы рядом не было Джона и Кэти.
Медленное угасание дня наводило на раздумья о том, сколько времени ему осталось, но мысль о приближающейся смерти на этот раз не вызвала обычной удушающей паники. Он был спокоен и доволен; похожее чувство глубокого удовлетворения Трей испытывал только в те моменты на футбольном поле, когда, вопреки командам тренера от кромки поля, он вдруг предпринимал неожиданный и правильный ход. Один из таких трюков его мозг выполнил и сейчас, а в памяти всплыл эпизод, имевший место в игре на втором году его пребывания в Майами.
Шел четвертый даун, команда Майами была на линии шести ярдов, а до конца матча оставалось семь секунд. «Ураганы» взяли свой последний тайм-аут, чтобы обсудить план действий в этот решительный момент. Он с тренерами совещался у бровки, и от их совместного решения зависела судьба всего сезона и надежд на национальное первенство. Координатор линии нападения предлагал комбинацию «двойной стык 76», главный тренер — «парус на большой волне 62». Сошлись на 76. Трей вернулся к команде, так и не убежденный в правильности этого решения. Парни смотрели на своего квотербека, и по их взглядам он чувствовал, что они верят в него. Он прислушался к собственному внутреннему голосу и, повинуясь интуиции, выбрал другой ход, благодаря чему они выиграли.
Точно так же он поступил и сегодня. Последний розыгрыш мяча в игре — и он выбирает не тот ход, который должен бы сделать согласно обычной логике и своим интересам. Да, он не мог подставить своего лучшего друга, не мог позволить, чтобы в его последней битве пострадал Джон. Он должен умереть без какого бы то ни было искупления своей вины, которое надеялся заработать, признавшись Харбисонам в том, что когда-то сделал. Их боль, их сломленность все эти годы были ужасны, но он не имеет права забрать у них и второго сына. Лучше он будет гореть в аду, чем разрушит жизнь Джона и его замечательную работу ради спасения своей пропавшей души. Вернувшись в Карлсбад, он заберет письмо, которое адвокат должен отослать после его смерти. Письмо было составлено до того, как он принял решение лично приехать в Керси и ответить за содеянное, а уже потом искать прощения. Но теперь он не мог рисковать, не мог навлечь опасность на Джона.
К нему приближалась белая машина. Она уже почти поравнялась с БМВ, когда он вдруг узнал водителя. Трей не верил своим глазам. Радостно вскрикнув, он замахал рукой, долго и громко просигналил проезжающему мимо «лексусу», чувствуя, как сердце его переполняют изумление и благодарность. Он прижался к обочине, и «лексус», конечно же, замедлил ход, развернулся на пустынной деревенской дороге и, подъехав к БМВ, остановился рядом. Дверь распахнулась. Трей вышел из машины с сияющей улыбкой на лице. Широко разведя руки в стороны, он выпалил:
— Будь я проклят!
— Очень на это надеюсь.
— Что?
— Говорю, что очень на это надеюсь, — ты действительно будешь проклят.
Когда Трей увидел перед собой дуло наведенного на него ружья, руки его упали.
— Кэтрин Энн! — успел крикнуть он, но тут ружье выстрелило, и пуля попала ему в самое сердце.
Глава 57
Молодые сотрудники и секретарша компании «Морган Петролеум» должны были находиться на своих местах до шести часов даже вечером в пятницу, когда весь деловой мир заканчивал работу пораньше, и то, что Уилл Бенсон засобирался уходить в пять тридцать, выглядело необычным. Линда, секретарша, всегда живо интересовавшаяся подробностями личной жизни этого красивого молодого инженера-нефтяника, в ответ на его пожелание ей и еще одному такому же молодому сотруднику, как он сам, удачного вечера, игриво бросила:
— Что, предстоит горячее свидание, Уилл?
— Очень может быть.
— Может? Так ты в этом не уверен? — Сослуживец фыркнул и подмигнул Линде.
— Я ожидаю как раз холодный прием, — ответил Уилл, расписываясь в журнале регистрации.
Он подумал, что если ехать быстро, то у него уйдет почти час, чтобы добраться до Дома Харбисонов, но, к сожалению, ему необходимо еще заехать на заправку. Поэтому у Харбисонов он будет примерно в половине седьмого, то есть через полчаса после приезда матери для разговора с его недобросовестным папашей. Он не мог придумать другого места для встречи, куда она должна приехать в пятницу вечером, бросив Бебе одну разбираться с толпой посетителей, ринувшейся ужинать в кафе «У Бенни». Беспокоиться он начал после того, как некоторое время назад Кэти позвонила ему и попросила приехать домой, чтобы встретиться с ней и отцом Джоном после мессы. Причину она объяснять отказалась, но голос ее звучал одновременно и напряженно, и возбужденно.
— Просто сделай так, как я тебя прошу, дорогой мой, — сказала она, хотя знала, что ему придется переиграть свидание с его девушкой Мисти, с которой они обычно встречались в пятницу вечером.
— А он связывался с тобой? — спросил ее Уилл.
— Нет, сынок, и теперь уже я от него этого не жду. И ты тоже не жди, можешь мне поверить.
Это «теперь уже» предполагало, что появилась какая-то новая информация относительно его отца, но мама быстро повесила трубку, прежде чем он успел ее спросить. Когда же через несколько минут Уилл перезвонил к ней в кафе, чтобы она все-таки объяснилась, Бебе сказала, что Кэти уехала оттуда примерно в час дня и с тех пор не появлялась и не звонила. Тогда он сам позвонил маме домой, но ответа не получил. Уилл попробовал пробиться к ней на мобильный, но его переключили на голосовую почту. Именно в этот момент он оставил свое рабочее место — к черту все! Он не может допустить, чтобы мама осталась один на один с Треем Доном Холлом.
Уилл не мог винить ееза то, что она хотела снова увидеть Трея, — если, конечно, только для того, чтобы сказать ему всю правду о том, какой же он негодяй. Сам Уилл дергался на любой звонок, на звук каждого подъезжающего автомобиля, думая, что это, возможно, Трей Дон Холл хочет связаться с ним. Одно любопытство уже могло заставить его искать контакт с сыном, которого он никогда не видел. Что бы тот ни начал ему объяснять, уговаривал себя Уилл, все это не имеет для него ни малейшего значения, хотя на самом деле это означало для него многое. Во-первых, это был шанс рассказать этому мерзавцу все, что он о нем думает. Во-вторых, он получил бы удовлетворение, дав Трею Дону Холлу возможность прочувствовать вкус того, каково это — быть отверженным, и понять, как они с матерью страдали все эти годы.
Но уже ближе к вечеру, как раз перед звонком Кэти, Уилл вдруг понял, что его отец не собирается ни звонить, ни приезжать к нему. Он просто уедет из города, так и не взглянув на сына, и вероятность такого исхода вызвала у него неожиданное смятение. Еще до звонка матери он решил, что не позволит отцу скрыться так легко. Трей Дон Холл должен встретиться со своим сыном, узнать, как он выглядит и как ненавидит его. Тогда-то Уилл и решил поехать к Харбисонам.
Было почти четверть седьмого, когда он увидел мать в ее «лексусе» на перекрестке дороги, которая вела к детскому приюту. Он как раз наполнил бак своего джипа и держал в руках чек, когда заметил ее машину, остановившуюся на светофоре. Он видел, как мама глянула в обе стороны, прежде чем свернуть на шоссе к Керси, и Уилл подумал, что сделала она это как-то украдкой, словно не хотела, чтобы ее кто-то заметил. А еще он обратил внимание, что она очень бледная. Казалось, что ее всю трясет.
Он даже не окликнул ее. На ней было что-то синее, ее пышные сияющие волосы были уложены в прическу, явно сделанную перед встречей с мужчиной, к которому она, по идее, уже давно была равнодушна. Уилла бросило в жар. Чего это она так вырядилась? Неужели его мать поехала в Дом Харбисонов в надежде что-то наверстать с его отцом? Хотела его соблазнить? Только ничего из этого не вышло. Трей Холл высокомерно выпроводил ее и вновь причинил ей боль. Челюсти Уилла решительно сжались. Он резко рванул свой джип с места. Уж его-то этому ублюдку так просто выпроводить не удастся.
Через пять минут он наткнулся на тело. Сначала он увидел серый БМВ, стоящий на обочине, а затем — лежащего на спине мужчину, вытянувшегося во весь рост у задних колес автомобиля. Сердце стучало так громко, что заглушило его крик; он остановился на другой стороне дороги, выскочил из машины и приблизился к неподвижной фигуре, которая лежала на земле. Челюсть его дрожала, когда он сверху вниз пристально вглядывался в застывшее лицо легендарного Трея Дона Холла, его отца. О Господи, нет…
Уилл опустился на песчаную обочину и взял его за руку. Она была окоченевшая, но не холодная, и в ней было еще достаточно жизни, чтобы Уилл мог почувствовать прикосновение своего отца, даже если тот ничего уже не ощущал. Он заплакал, и слезы его капали на серый шелк рубашки, добавляя новые пятнышки рядом с темно-красным кругом в том месте, куда вошла пуля. Чувство утраты волной захлестнуло его. Теперь он уже никогда не познакомится с человеком, который был его отцом и которого его мать застрелила из старого ружья калибра .30-30[23], которое хранила у себя под кроватью.
***
Вернувшись к себе домой, Кэти тут же полезла в аптечку в поисках пузырька с давно просроченным транквилизатором, которым она никогда не пользовалась. Руки у нее тряслись так, что, когда ей все же удалось справиться со специальной крышкой с секретом (чтобы не могли открыть дети), содержимое высыпалось на кафельный пол. Чувствуя, что ей тяжело дышать, а сердце вот-вот выпрыгнет из груди, она взяла две таблетки и запила их стаканом теплой воды из-под крана, чтобы немного расслабить напряженные мышцы горла. Увидев свое отражение в зеркале, она охнула. Лицо было белым как мел, а взгляд — дикий и неистовый. Выключив воду, Кэти с ужасом заметила темное пятно на рукаве ее синего свитера. Внимательно рассмотрев его, она поняла, что это была кровь из раны, которой она испачкалась, когда щупала пульс на шее Трея. В панике она быстро сняла его и, не зная толком, что с ним делать дальше, сунула в корзину для грязного белья.
Она предприняла осознанное усилие, чтобы медленно вдохнуть через нос полной грудью, и отправилась в свою спальню, где села в свое кресло для чтения. Затем она медленно выдохнула. Под ложечкой сосало; «следи за позвоночником» — вспомнила она инструкции своей бабушки, взятые из книжки о том, как бороться с симптомами селективного мутизма. Удерживая нужное положение по десять секунд, она продолжала выполнять дыхательные упражнения на расслабление и напряжение, сохранившиеся в ее памяти еще с детских времен, пока не почувствовала тепло и слабость. Наконец тело ее расслабилось и она попробовала произнести несколько слов вслух.
— Боже милостивый, Трей, — сказала Кэти. — Кто мог сделать такое с тобой?
Сейчас Кэти отдала бы все на свете, чтобы вернуть прошлое и поступить иначе, но шок, вызванный тем, что она нашла Трея мертвым, сразу ударил по голосовому аппарату и начал диктовать все ее действия и мысли с того самого момента, как ее взгляд наткнулся на его тело возле машины. Бросившись к нему, она звала его по имени, но с губ не сорвалось ни единого звука. Все ее старые чувства к Трею, долго сдерживаемые запорами души, разом вырвались наружу, когда она увидела неподвижно лежащее на дороге тело, воротник его рубашки, дрожавший на легком ветерке, его волосы, пыль, в которую он упал. Застыв в оцепенении, она смотрела в эти знакомые темные глаза, широко открытые в безмолвном изумлении, и ей хотелось сделать что-то, чтобы он узнал ее. Это же я, Трей! Это я! Она опустилась на подогнувшихся коленях и попыталась нащупать пульс у него на шее, но одеревеневшие пальцы ничего не чувствовали. Он уже покинул этот мир, мальчик, который был так полон жизни и ее любви к нему.
Кэти достала свой сотовый, чтобы позвонить в 911, но затем с парализующим чувством беспомощности поняла, что не может произнести ни слова. Она могла только кричать в бессилии, заливая бесполезный телефон своими слезами. Она не хотела оставлять Трея неукрытым и таким уязвимым перед всеми стихиями, но ей нужна была помощь. Вдали слышался шум работающего в поле трактора, но точно определить направление она не смогла. Кэти решила, что поедет в Дом Харбисонов и напишет Бетти на бумаге, что произошло, а та позвонит в управление шерифа. Но кто мог это сделать? У кого еще были причины убить Трея, кроме нее самой?
О Боже.
С этого момента она повиновалась инстинкту, и это была реакция на ее состояние. Сейчас Кэти с трудом могла поверить в то, что она сделала несколько минут спустя после первого шока. С точностью робота развернув свою машину, она остановилась, вышла и метелочкой, которой пользовалась, чтобы сметать пыль и мусор с могил бабушки и Мейбл, уничтожила следы колес «лексуса» на обочине. А затем она уехала, оставив тело Трея там, где обнаружила его, брошенное и открытое для прохлады опускающихся сумерек. Нога ее словно примерзла к педали, и Кэти было трудно дышать.
Транквилизатор начинал действовать. Уже успокоившись, она поднялась с кресла. Что сделано, то сделано. Она сожалела о своих действиях, характерных для человека виноватого. Она должна была сообщить о смерти Трея и заявить о своей невиновности. Тем не менее она избежала суеты и проблем, какие были бы у нее, если бы ее застали на месте преступления. Мать Уилла снова могла стать предметом разных пересудов и сплетен, а если еще Джон расскажет, что он отец ее ребенка, злые языки заработают на полную.
Сначала подозрение в любом случае упадет на нее. У Рэнди Уоллеса не будет другого выбора, кроме как допросить ее, но он сделает это по-тихому, и у него не будет ничего, что могло бы связать ее с этим преступлением, кроме собственных догадок, что порой она вполне могла желать Трею смерти. Если же полиция выяснит, что Трей приехал, чтобы рассказать Джону всю правду о его отцовстве, тогда вообще какой ей резон убивать его? Она могла только порадоваться этой новости и остаться благодарной Трею, что он успел сделать свое признание, прежде чем его убили. В случае необходимости заявление Трея будет подтверждено анализом ДНК. К тому же отец Джон рассказал ей о смертельной болезни Трея. Зачем ей убивать человека, если она знает, что он и так скоро умрет? Баллистическая экспертиза покажет несоответствие ее ружья той пуле, которая убила Трея. Ей не хватает только алиби, но Кэти не сомневалась, что сможет придумать правдоподобную историю насчет того, где она находилась в момент убийства.
Рэнди никогда не должен узнать о том, что она была на той дороге, а также о причинах, которые ее туда привели. Она поехала, что помешать Трею раскрыть тайну, которая могла означать крах для отца ее ребенка и мужчины, которого она любила, а теперь его уста уже сомкнулись навеки. Ей нужно держать место своего пребывания сегодня, во второй половине дня, в секрете также и от Джона. Он никогда не поверит, что она способна на убийство, но Джон, уезжая, знал, что мысль об убийстве жила в ее сердце. Не стоит заставлять его беспокоиться по поводу того, что у полиции есть причины подозревать ее в этом преступлении.
Они с Уиллом приедут уже меньше чем через час, и она должна выглядеть и вести себя так, будто ничего не знает о смерти Трея. Это будет радостный запоминающийся вечер, и Уилл наконец узнает своего отца. Она не позволит Трею даже после его смерти отравить — как он это часто делал при жизни — столь знаменательный для них момент. Когда Рэнди явится допрашивать ее, она скажет, что уехала из кафе пораньше, чтобы приготовить ужин для сына и отца Джона по одному особому поводу. Откуда ему будет знать, что ее знаменитая лазанья и творожный пирог, на приготовление которых уходят долгие часы, были сделаны и заморожены в морозильнике одним зимним днем, когда у нее было настроение заняться кулинарными изысками?
***
Деке оказался весьма удивлен тем, что на мессе в пятницу вечером церковь была почти до отказа заполнена людьми. Сам он относился к пресвитерианской концессии и не мог себе представить, что можно посещать дом Божий в какой-то другой день, кроме воскресенья, не говоря уже о вечере последнего дня рабочей недели. Пятничный вечер в его понимании был предназначен для того, чтобы расслабиться и оттянуться дома, если, конечно, речь не шла о футбольном сезоне игр школьных команд. Все дело, видно, в июньском полнолунии, решил он для себя и, не имея другого выбора, уселся на одной из передних скамей.
Он опоздал, и служба уже началась. Джон Колдуэлл в своем белом одеянии сидел слева от алтаря, и, когда Деке шел по проходу, он поймал на себе его удивленный взгляд. На мгновение глаза их встретились: Джон был немного шокирован, а Деке смотрел на него открыто и невозмутимо. Шерифу показалось, что тот немного постарел с тех пор, как они виделись в последний раз.
А затем отец Джон начал свою проповедь — кажется, это называется «наставление», вспомнил Деке.
Ему сразу же стало ясно, что полнолуние тут абсолютно ни при чем. Толпу людей привлекла сюда личность священника за кафедрой и значимость его простого, но убедительного обращения. В церкви в Амарилло, куда ходил Деке, паства была беспокойной, легко отвлекалась, часто становилась шумной. Здесь же все было иначе. В церкви Святого Матфея лишь случайное тихое покашливание нарушало молчание слушающих, полностью сконцентрировавшихся на словах отца Джона, действие которых усиливалось мощью и выразительностью его голоса.
Деке беспокойно заерзал на месте. Кто сможет заменить этим людям отца Джона? Как эти прихожане смогут вновь поверить священнику, если потеряют веру в такого духовного лидера, как отец Джон? Это были времена больших испытаний для веры. Католическую церковь до сих пор трясло после обвинений нескольких ее служителей в сексуальных домогательствах, не говоря уже о скандалах, связанных с коррупцией и жадностью, которые привели к потере доверия к наиболее почитаемым государственным лидерам и финансовым учреждениям страны.
Игнорируя приступ угрызений совести, Деке напомнил себе, что не его дело сокрушаться по этому поводу. Джон Колдуэлл, как бы молод он ни был тогда и какие бы у него ни были оправдания, все-таки помогал покрывать убийство или трагический несчастный случай, чем обрек любящих родителей погибшего мальчика на долгие годы адских мучений.
Наступил момент, которого он дожидался. Он заметил, как отец Джон взял стакан воды из ниши в алтаре и выпил его. Поставив его на место, он воздел руки в белых одеждах к прихожанам.
— Да прибудет с вами навечно мир от Господа нашего, — нараспев произнес он.
— И с тобой также, — ответила паства.
Деке сообразил, что в порядке прохождения службы наступил момент пожелания мира, когда прихожане приветствуют друг друга объятиями или рукопожатиями. К его удивлению, отец Джон спустился с алтаря и подошел к нему.
— Да прибудет с вами мир от Христа, шериф.
Немного растерявшись, Деке ответил:
— И с вами также, отче.
Выражение в глазах Джона заставило его подумать об Иуде на тайной вечере.
Не я ли, Господи?
Ты сказал.
Наконец месса подошла к концу, отец Джон послал благословение с алтаря, а затем в сопровождении служек прошел по центральному проходу, чтобы попрощаться с прихожанами у дверей. В то время как все гуськом направились к выходу, Деке ждал у своей скамьи, пока не остался в передней части церкви совсем один. Никто не заметил, как бывший шериф Керси сделал два быстрых шага к алтарю, взял стеклянный стакан, из которого пил отец Джон, после чего так же быстро направился к боковой двери.
И только на следующее утро, когда женщины из алтарного общества пришли убирать помещение церкви, выяснилось, что стакан отца Джона с его монограммой пропал.
Глава 58
Уилл приехал первым. По его настоянию Кэти всегда держала двери запертыми, даже когда была дома. Еще с детских лет Уилл испытывал какой-то ничем не мотивированный страх, что с ней может что-то случиться, и Кэти считала это естественным для мальчика, который рос без отца. У его будущей жены такая бдительность по отношению к собственной матери могла вызвать раздражение, но этой проблемой они будут заниматься по мере ее возникновения. Кэти налила себе стакан вина и попыталась расслабиться, когда услышала настойчивый звонок в дверь, превративший звук звона вестминстерских курантов в непрерывную какофонию.
— Иду, иду! — крикнула она, торопясь к двери и чувствуя, что ноги ее до сих пор дрожат после недавнего потрясения. Сердце уже успело вернуть свой обычный ритм, но тут же вновь принялось бешено стучать, когда она взглянула на лицо сына. Щеки его горели, и было похоже, что он плакал. — Боже мой, что случилось?
— Мамочка…
Он не называл ее так со времен детского сада.
— Что произошло, сынок? Расскажи мне.
Он бросил на нее пристальный взгляд, в котором читалась мука.
— Где ты была сегодня после обеда? Бебе сказала мне, что ты уехала примерно в час дня.
— Ну, я была дома, готовила ужин. — Она жестом показала в сторону гостиной, где на столе были расставлены приборы из ее лучшего столового сервиза, а в центре стояла ваза с цветами из ее сада. В доме витал аромат свежеприготовленной лазаньи. — У нас сегодня будут лазанья и творожный пирог, твои любимые, — добавила она.
— А куда-нибудь еще ты ездила?
Кэти похолодела от ужаса. Он говорил так, будто все знал.
— А почему ты спрашиваешь?
— Я звонил тебе сюда, и мне никто не ответил.
— Ну, наверное… наверное, я была в саду, срезала цветы для букета.
Он продолжал пристально смотреть на нее.
— И не слышала телефонного звонка?
— Как я могла его слышать? Я была на заднем дворе.
— Я оставил сообщение на автоответчике.
Его тон предполагал, что, если бы мама действительно была дома, она бы это обязательно заметила. Что же происходит?
— Просто я не ждала, что мне кто-то позвонит, вот и не обратила на это внимания.
— Ты всегда проверяешь автоответчик, когда заходишь в дом.
Ее терпение было на пределе. Она действительно всегда, придя домой, первым делом прослушивала оставленные ей сообщения, но сегодня ей было совсем не до своих привычек.
— А сегодня вот не проверила, — уже резким тоном ответила Кэти. — К чему все эти расспросы, Уилл? И чем это ты так расстроен?
Уилл нервно провел рукой по волосам — и уже далеко не в первый раз, судя по его взъерошенной прическе.
— Я боялся… что ты можешь поехать в Дом Харбисонов, чтобы… встретиться с моим отцом, — сказал он. — Я подумал… Ох, мамочка, ты ведь туда правда не ездила?
Войдя в дом, он оставил входную дверь распахнутой. Закрывая ее, Кэти получила несколько секунд на то, чтобы подготовить какой-то ответ. Она никогда не лгала своему сыну. По всяким пустякам — да, но только чтобы уберечь его от болезненной правды, когда он был маленьким. Однако преднамеренной откровенной лжи никогда не было.
— Что ж, сынок, ты застал меня врасплох, — сказала она, поворачиваясь к нему лицом. — Да, я ездила туда, но, еще не доехав до Дома Харбисонов, почувствовала, что у меня сдали нервы. И… я развернулась и приехала сюда. Я не хотела тебе говорить, потому что… мне не хотелось, чтобы ты считал свою маму совсем глупой.
На его лице она прочитала огромное облегчение, он бросился к ней и крепко обнял, с силой прижав к себе.
— Я бы никогда не подумал, что ты глупая, — пробормотал Уилл. — Я просто боялся, что ты…
— Я знаю, чего ты боялся, — сказала Кэти, прижатая лицом к его груди. — Я этого тоже боялась. Потому-то развернулась и приехала домой. Я не могла доверять своим чувствам. Не знаю, как ему это удается, но Трей до сих пор способен сражать людей своим очарованием, как молнией. — Она высвободилась из его объятий. — А теперь давай выпьем немного вина.
— Без меня, — сказал он. — Я узнал, мой отец… ушел от нас, даже не попрощавшись. Должен признаться, это подействовало на меня сильнее, чем я думал. И в этом моя проблема.
Она поправила его волнистые волосы на лбу.
— Что ж, думаю, после нашего разговора с отцом Джоном ты почувствуешь себя гораздо лучше.
У Кэти отлегло от сердца, что Уилл предпочел не смотреть телевизор, пока они будут дожидаться Джона. Местная телевизионная сеть не имела обыкновения прерывать программу для того, чтобы сообщить зрителям экстренные новости. Но они оба были как на иголках и просто не могли усидеть на месте. Кэти заняла себя какой-то ненужной работой в кухне, а Уилл, сунув руки в карманы, беспокойно бродил по дому без всякой цели, время от времени вглядываясь в опустившиеся за большим передним окном сумерки. С замиранием сердца Кэти думала, что, может быть, он до сих пор ждет, что все-таки приедет Трей. Разговор между ними как-то само собой затих, и Кэти постоянно поглядывала на часы. Где может задерживаться отец Джон? Чтобы унять свое беспокойство, она сосредоточилась на мысли о том, какой замечательный момент ожидает Уилла, когда он узнает, что Джон — его отец.
Наконец она услышала звук мотора «сильверадо» и поспешила к входной двери. Чего бы только она ни отдала за то, чтобы сегодня ночью оказаться в постели с Джоном, чтобы он смог обнять и успокоить ее накануне тех ужасов, которые готовил им завтрашний день. Но пока она просто бросилась ему навстречу, как не делала этого никогда. Уилл, казалось, тоже был необычайно рад видеть Джона и обнял его вместо привычного рукопожатия. И теперь они стояли в прихожей все трое, обнявшись, как семья, вновь воссоединившаяся после какого-то несчастья.
— О, вот это прием так прием, — сказал Джон, когда они отпустили друг друга, чтобы пройти в гостиную, где их ждал графин с вином.
Кэти взяла сына под руку. Больше терпеть она не могла. Им всем необходимо расслабиться после всего того напряжения, от которого нервы звенели, как струны: Джону — после всех страхов, пережитых им прошлой ночью; ей — после испуга перед завтрашним полицейским расследованием, Уиллу — после злости и разочарования, оттого что он опять брошен человеком, которого считает своим отцом.
— Сегодня вечером Уилл очень расстроен тем, что Трей уезжает, даже не попытавшись связаться с ним, отец Джон, — сказала она. — Может быть, мы успокоим его по этому поводу, прежде чем садиться за стол?
— Думаю, это отличная идея, — поддержал ее Джон и, посмотрев на Уилла, улыбнулся.
Уилл растерянно переводил глаза с Джона на свою мать и обратно.
— Эй, ребята, о чем это вы?
— Наверное, сынок, тебе будет лучше присесть, и мы тебе все расскажем.
— У меня для тебя плохие новости, Деке, — заявил Чарльз бывшему шерифу округа Керси, открывая перед ним дверь, чтобы пропустить его в лабораторию криминалистических экспертиз Амарилло.
— Что случилось?
— Рэнди Уоллес как раз ехал сюда и вез с собой коробку с вещественными доказательствами, когда получил вызов на место преступления в своем округе. Он бы тебе сам перезвонил, но у него нет номера твоего сотового.
У Деке вырвался усталый вздох.
— Проклятие! Теперь мне придется ждать до утра понедельника, пока ты сможешь сравнить отпечатки со стакана в этом пакете с образцами из коробки с вещдоками.
— Боюсь, что именно так, а может быть, и еще дольше. Рэнди будет занят расследованием убийства.
— Убийства?..
— Ну да. Там кого-то убили. Кого именно, он не сказал.
— Наверное, просто жертва пьяной драки где-нибудь в баре.
До девяти часов оставалось всего несколько минут. Направляясь из криминалистической лаборатории к своей машине, Деке чувствовал себя так, будто с момента встречи с Треем Доном Холлом в одиннадцать утра он прожил целую жизнь. Усталость пропитала его до мозга костей, и сердце билось тяжело, как никогда прежде. Теперь не имело значения, что у него нет сейчас возможности сравнить отпечатки пальцев на стакане и на электрическом шнуре. Он точно знал, что они совпадут, а этот уик-энд даст ему время определиться с тем, что делать дальше. Единственное, о чем он жалел, так это о том, что ТД Холл уже вернется в Сан-Диего, когда Рэнди представит Джону доказательства его вины, — а возможно, и арестует его, — а Деке не хотелось, чтобы тот держал ответ за все в одиночку.
Он не предупредил Паулу, что едет в Амарилло, потому что рассчитывал вернуться в Дэлтон, чтобы быть с Рэнди, когда тот сегодня вечером поедет к Джону и Трею. Он подозревал, что дома его ждет холодный прием и ужином не накормят, но все равно ему были необходимы спокойствие, которое приносило присутствие жены, и умиротворенный сон рядом с ней в собственной постели.
Он позвонил в дверь, чтобы не испугать Паулу своим внезапным приходом, но она удивила его неожиданными объятиями и озабоченностью его заметной усталостью.
— Твоя дочь позвонила и предупредила меня, что ты временно лишился рассудка, — сказала она.
— И что ты ей ответила? — спросил Деке, нежно глядя ей в лицо и в очередной раз понимая, за что он ее любит.
Она рассмеялась.
— Сказала, что я уже давно в курсе.
Пока он пил пиво, Паула пожарила ему тосты и приготовила омлет. Она не стала расспрашивать, где он был с тех пор, как отвез ее домой еще в первой половине дня. Деке понимал, что Паула привыкла к такому поведению еще во время его службы в полиции и знала, что он сам ей все расскажет, когда наступит подходящий момент. А не расскажет — тоже ничего страшного не случится. Она никогда не проявляла излишнего любопытства и не вникала в мрачную часть его работы, и совсем не из-за безразличия, а из страха, что больше никогда не выпустит его из дому, если будет много знать о том зле и той опасности, с которыми ему приходилось сталкиваться лицом к лицу. Задача Паулы состояла в том, чтобы обеспечить мужу тихую гавань, когда он возвращался домой, и она делала это, даже не будучи уверена в том, от чего именно он в этой гавани укрывается.
Так что после ужина она посоветовала ему принять горячий душ, а сама ушла в кухню, чтобы прибрать там и послушать в десять часов новости. Но только Деке намылился, как впервые со времен их молодости жена резко распахнула дверцу душевой кабинки и ошеломленно уставилась на голого мужа, стоявшего перед ней под струями воды.
— Послушай, Паула, ну что ты в самом деле! — негодующе воскликнул Деке.
— Это не то, о чем ты подумал, — сказала она. — Это Трей Дон Холл. Его нашли убитым.
Глава 59
В ожидании звонков от Уилла и отца Джона Кэти налила себе чашку кофе. Было десять часов, и она знала, что телефон зазвонит с минуты на минуту. Она не включала телевизор, пока несколько минут назад Джон не уехал, как раз перед звонком Бетти, которая его разыскивала. Уилл ушел незадолго до этого, чтобы заехать к своей девушке.
— Трей Холл убит, — сказала Бетти. — Включите телевизор. Все это уже есть в новостях.
Она нажала на кнопку дистанционного пульта. Об этой новости сообщали все основные каналы. Полицейские ленты ограждения были натянуты вокруг места преступления раньше, чем сюда приехала «скорая помощь» и заместитель шерифа, вызванные по звонку Лу Харбисона, обнаружившего тело, когда он в автобусе с детьми возвращался в Дом Харбисонов после мессы. Также сообщалось, что тело квотербека НФЛ увезли для проведения медицинской экспертизы в Лаббок, штат Техас. На более поздних кадрах команда криминалистов из Амарилло с надписью ДОБ (департамент общественной безопасности) на куртках фотографировала отпечатки следов шин на обочине, где был припаркован БМВ Трея. Выходит, она благоразумно замела следы своего «лексуса». Уилл узнает эти новости у Мисти, Джон — только когда доберется до полицейского ограждения по дороге к Дому Харбисонов и продолжающих работать там криминалистов, если, конечно, ничего не услышит в машине по радио. Кэти могла себе представить их первую реакцию. Впрочем, Уилл особо горевать не будет. Джон, конечно, опечалится, но после такой ликующей и трогательной реакции его сына на то, что они рассказали ему сегодня вечером, он определенно должен испытывать чувство облегчения, ведь его тайна так и останется нераскрытой. Он, скорее всего, продолжит бороться с угрызениями совести и тенями прошлых грехов, от которых не убежать, чем замарает образ отца, которого Уилл наконец-то нашел.
Правда, им не удалось насладиться этим вечером в полной мере. Радость Уилла от неожиданной новости, сделавшей, как надеялась Кэти, этот день самым счастливым в его жизни, все же была омрачена. Во время ужина с шампанским его тяготила какая-то внутренняя тревога, накладывавшая свой отпечаток на добродушное подшучивание между отцом и сыном.
— Как ты хочешь, чтобы я к тебе обращался?
— Это не должно быть что-то очень длинное, вроде папуля.
— Па?
— Нет.
— Как насчет папа?
— Как насчет нет?
— Папочка?
— Нет.
— Отец?
— Вот это звучит нормально.
Они почувствовали неловкость, когда наступил момент обсуждения того, как и когда им лучше обнародовать новость о том, что отец Уилла — Джон, и стоит ли это делать вообще. Кэти знала, что в данной ситуации Джон был обеспокоен возможностью своего разоблачения и опасался, что этот скандал может ударить по Уиллу. Их сын тоже не торопился с этим.
— Я не хочу, чтобы люди думали, будто моя мать скакала между постелями двух лучших друзей, — покраснев, заявил он. — Давайте подождем.
И они отложили свое решение на потом.
— Я и так достаточно счастлив сознавать, что моим отцом является Джон Колдуэлл, — сказал Уилл, с любовью глядя на Джона.
Они уже перешли к творожному пирогу, когда Уилл спросил:
— А когда ты узнала, что Трей Холл умирает, мама?
Она удивленно глянула на него.
— Твой отец сказал мне об этом сегодня, чуть раньше. А что?
— До того, как ты ездила увидеться с Треем?
Джон бросил на нее встревоженный взгляд.
— Ты сегодня встречалась с Треем?
— Нет. Я действительно поехала поговорить с ним, но потом передумала и вернулась.
— А кто-нибудь видел тебя на дороге? — спросил Уилл.
Вилки замерли в воздухе. Теперь Джон с Уиллом уже вместе пристально смотрели на нее. Кожу на спине, между лопаток, начало покалывать. У нее снова появилось отчетливое ощущение, что сын что-то знает об этом убийстве. Но откуда? А теперь и Джон тоже узнал, что она сегодня после обеда была на дороге, ведущей к Дому Харбисонов.
— Странный вопрос, — ответила Кэти. — Не помню, чтобы я там кого-то видела. А почему ты спросил?
Уилл откусил пирог.
— Я… просто не хотел, чтобы тебя увидел там кто-нибудь из людей, знавших, что Трей остановился в Доме Харбисонов. Он мог бы подумать, что ты направляешься туда именно поэтому.
Объяснение прозвучало неубедительно, но она все же поверила ему. Ее взрослый сын просто очень печется о репутации матери.
— Сынок, собственно говоря, никто в городе, кроме твоей мамы и шерифа Тайсона, не знал, что Трей остановится у меня, — сказал Джон.
Похоже, замечание Джона не успокоило Уилла, и теперь, когда они узнают об убийстве, оба будут глубоко встревожены тем, что она находилась неподалеку от места преступления. И подумают, что ее могут заподозрить в убийстве.
Когда зазвонил телефон, Кэти вскочила и мгновенно схватила трубку.
— Джон?
— Ты уже слышала?
— Я слушаю новости как раз в данный момент.
— Рэнди сейчас внизу. Все пытается допросить меня. Я выторговал у него несколько минут, чтобы подняться к себе в кабинет и позвонить тебе. Я обнаружил записку от Трея, которую собираюсь отдать шерифу. Он передумал, Кэти. Трей не собирался ничего никому рассказывать.
Щеки ее обожгло болью.
— Правда?
— Правда. Он переписал чек, полученный от Деке за дом Мейбл, на наш приют и просто уехал. Бетти сказала, что она даже не знала, что он уехал. Думаю, он был на пути в аэропорт, когда… кто-то застрелил его.
«Получается, что Джон в любом случае будет в безопасности», — мелькнуло у нее в голове.
— А Трей объяснил, почему он передумал?
— Нет.
Но они и так оба понимали это. Она начала массировать свое сжавшееся от спазма горло.
— У Рэнди есть какие-то соображения по поводу того, кто мог его убить?
— Трея застрелили возле его БМВ. Рэнди считает, что он вышел, чтобы встретиться с кем-то, кто приехал на другой машине, — своим другом или тем, кого он узнал и ради этого решил остановиться.
Кто-то вроде нее.
— Мне очень жаль, что это произошло таким ужасным образом, Джон, но, судя по сообщениям в новостях, смерть его была мгновенной, так что теперь он, по крайней мере, не будет мучиться, как это было бы, если бы он продолжал жить. Возможно, для него это даже благословенный исход.
— Но только не для того, кто его убил. Кэти… я догадываюсь, что Рэнди захочет допросить и тебя.
— Потому что я — главная подозреваемая? А какой у меня может быть мотив? Из новостей известно, что убили его между шестью и семью часами вечера. Ты мне еще раньше сказал, что он болен и умирает. Какой же смысл мне было его убивать?
Она умолкла, ожидая, что Джон напомнит ей, что у нее был еще один мотив, не известный полиции.
— А в котором часу Уилл приехал к тебе, Кэти?
Она застыла в своем кресле.
— Почему ты спросил?
— Я случайно слышал, как Рэнди рассказывал своему заместителю, что парни из лаборатории криминалистики успешно сняли четкие следы шин джипа на противоположной от машины Трея обочине.
Похолодев от ужаса, Кэти попыталась вспомнить, кто в их городе ездит на джипе. Ни у одного из этих людей не могло быть мотива, чтобы убить Трея. Владельцы этих машин даже не знали Трея. Ужас ее усиливался, потому что она уже знала, что следы эти принадлежат джипу Уилла. Она вспомнила растерянное выражение его лица, возбуждение, заметное весь вечер, странные взгляды, которые он бросал в ее сторону, вопросы, которые задавал. «Где ты была сегодня после обеда, мама? В какое именно время ты узнала, что Трей Холл умирает?»
Боже мой! Она неправильно поняла волнение Уилла. Он переживал не за ее репутацию, что ее могли видеть на дороге к Дому Харбисонов во второй половине дня, он волновался, что у нее нет алиби на время убийства Трея. Но откуда он мог знать, что это алиби ей понадобится?..
— Кэти, ответь мне. У меня есть всего минута, прежде чем я пойду говорить с Рэнди.
— О нет… — прошептала она, застыв, словно каменная статуя, купавшаяся в лунном свете в саду за ее окном.
— Кэти…
Она положила трубку.
Ноги были ватными, и она не могла встать. Уилл припарковался на том месте, где она заметала следы своего «лексуса», поэтому отпечатки его джипа оказались такими четкими. Должно быть, он уехал из своего офиса раньше и отправился в Дом Харбисонов, чтобы встретиться с Треем. Он проехал там после нее и нашел тело. Кэти судорожно прижала руки к своим губам. Неужели сын подозревал ее в убийстве Трея Дона Холла?!
Но полиция может подумать, что это мог сделать и он. Если Уилл ушел с работы рано, то отметки в журнале и следов шин джипа будет для Рэнди достаточно, чтобы подозревать его, хотя Кэти твердо знала, что ее сын невиновен.
Если они обвинят его, она сама сознается в этом преступлении. В качестве доказательства того, что это сделала она, у нее есть кровь Трея на рукаве свитера, а мотив убить его был у нее намного серьезнее, чем у Уилла. Ее сын узнал, что Трей не был его отцом только после того, как того убили, но зато это знала она, за что и застрелила его в порыве неконтролируемой ярости. Отец Джон может подтвердить ее неистовое состояние. Властям не останется ничего, кроме как поверить ей, но теперь в первую очередь необходимо отделаться от своего ружья. Его отсутствие будет еще одним доказательством ее вины. Она избавится от него, чтобы оружие убийства не было обнаружено, если ее заподозрят в убийстве Трея.
Телефон зазвонил снова. Она взглянула на монитор определителя номера. Уилл! Но она не чувствовала в себе уверенности и не могла разговаривать с ним прямо сейчас, к тому же нужно было торопиться, чтобы найти место, куда спрятать ружье.
Глава 60
Убийство знаменитого на всю страну футболиста Трея Дона Холла в результате выстрела из огнестрельного оружия перекроило порядок рассмотрения всех других дел в отделении судебно-медицинской экспертизы Лаббока, а также смешало все планы местного патологоанатома относительно предстоящего воскресенья. То же самое можно было сказать и о Чарльзе Мартине из криминалистической лаборатории департамента общественной безопасности в Амарилло. Общими усилиями они срочно произвели вскрытие тела, а также проанализировали улики, собранные на месте преступления, так что к полудню у Рэнди Уоллеса уже были экспертные заключения обеих служб. Трей Дон Холл был застрелен из охотничьего ружья калибра .30-30. На браслете его часов были обнаружены четкие отпечатки пальцев, не принадлежащие жертве, возможно оставленные убийцей, когда он или она складывали руки Трея Дона Холла ему на груди. Из следов слез, найденных на шелковой рубашке рядом с входным отверстием пули, был выделен образец ДНК. Помимо этого был сделан слепок отпечатков протектора джипа, обнаруженных на противоположной от трупа стороне дороги. Никакие результаты проведенных анализов прессе не сообщались.
В город сразу же, словно нашествие грызунов, хлынул поток журналистов и корреспондентов, которые, мгновенно забив все немногочисленные мотели округа, теперь толпами шатались между кафе «У Бенни», редакцией местной газеты и управлением шерифа. Чтобы допросить Уилла Бенсона, Рэнди и его заместитель Майк надели бейсболки вместо своих форменных «стетсонов» и выехали со стоянки перед управлением полиции на личном автомобиле Рэнди — дабы их не узнали «эти папарацци», как в сердцах обозвал непрошеных гостей шериф.
Причина, по которой он ехал допрашивать Уилла, была простой. Уилл Бенсон был единственным в городе владельцем джипа, у которого имелся хоть и слабый, но все же мотив убить Трея Дона Холла. Серьезный мотив был у его матери, но она не ездила на джипе. Кэти Бенсон была здесь одной из наиболее уравновешенных женщин, а Уилл был одним из немногих выросших в этом округе молодых людей, кто не увлекался охотой и, вероятно, не имел своего ружья. Успех был самым сладостным способом мести, и эти мать и сын определенно перехватили его у человека, который бросил их. Они вполне могли дать ему самому удавиться от зависти при виде их достижений, но убивать-то зачем?
Однако все равно нужно было с чего-то начинать, и у него нашлась пара поводов, чтобы заехать домой к Уиллу сегодня утром. Наличие отпечатков протекторов джипа — это, конечно, неплохо, но еще раньше он разбудил от сладкого субботнего сна Линду Хэдли, секретаршу в приемной «Морган Петролеум Компани», чтобы узнать, в какое время Уилл Бенсон вчера ушел с работы. Он сделал это с большой неохотой, потому что Линда, славившаяся в городе своим длинным языком, теперь непременно начнет распускать сплетни о том, что шериф интересовался Уиллом. Мальчик и так уже достаточно настрадался от всевозможных слухов и пересудов, бродивших в округе, но в этом смысле Рэнди рассуждал так же, как шериф Тайсон. Если Уилл ушел с работы в обычное время, в шесть часов, то он к нему не поедет, и можно будет просто вычеркнуть его из списка подозреваемых.
Но, увы, Линда сказала ему, что Уилл расписался в журнале регистрации в пять тридцать, что было для него очень необычно, поскольку он соблюдает правила компании «до последней буковки», как выразилась она. Эти полчаса давали ему вполне вероятную возможность оказаться на той дороге в момент убийства ТД. Линда также — уже по собственной инициативе — подбросила ему еще одну интересную информацию. Оказывается, вчера в полдень Кэти Бенсон нанесла неожиданный визит на работу к своему сыну. А вот это уже на самом деле было очень необычно. Рэнди сам регулярно обедал в «У Бенни» и не мог припомнить такого случая, за исключением вчерашнего дня, чтобы Кэти отсутствовала в своем кафе в такое время, ибо она всегда лично приглядывала за тем, как идут дела. Когда он спросил у отца Джона, кто еще знал, что Трей остановится в Доме Харбисонов, тот ответил, что точно сказать не может.
— Ну, тогда назовите хотя бы тех, кто точно знал об этом, — сказал ему Рэнди.
— Деке Тайсон и… Кэти Бенсон, — неохотно ответил тот. — Кэти не знала, что он будет там сегодня только до полудня.
— А когда Кэти вообще узнала, что он здесь?
— Сегодня утром.
То, что Кэти отправилась к сыну, чтобы лично сообщить ему шокирующее известие о том, что его отец в городе, для Рэнди выглядело вполне логичным. Также естественным было бы и то, что Уиллу захотелось встретиться с ним. Это могло объяснить — тут Рэнди поймал себя на мысли, что рассуждает, как Деке Тайсон, — почему руки Трея Холла были сложены на груди, а на рубашке оказались пятна от слез. Сложить руки покойного и поплакать над ним — вполне похоже на то, как повел бы себя сын, все еще испытывающий к отцу какие-то чувства после того, как убил его.
— Странно, что такой красивый и холостой парень, как Уилл Бенсон, снимает жилье здесь, тогда как мог бы вести разгульную жизнь где-нибудь в новом жилом комплексе в городе, — заметил его помощник, когда Рэнди припарковал машину перед домом в стиле ранчо, построенном, похоже, еще во времена набегов индейцев и несметного поголовья бизонов.
— Он хотел, чтобы на подворье можно было держать пару лошадей и имелось место, где могла бы побегать его собака, — сказал Рэнди.
Дом и двор вполне соответствовали тому, что шериф знал об этом мальчике еще с тех времен, когда Уилл с его сыном играли в бейсбол в школьной команде. Уилл уже тогда казался немного нелюдимым и предпочитал компании своих буйных приятелей покой, одиночество и общение с животными. Как отец, Рэнди для себя сделал вывод, что тяга к тому, чтобы больше оставаться одному, сформировалась у этого парня под влиянием обстоятельств его рождения.
Майк молча показал на джип «рэнглер», стоявший под наклонным навесом, пристроенным к дому. Кивнув, Рэнди поднялся по стоптанным ступенькам на видавшие виды крыльцо, ведущее на веранду, которая опоясывала весь дом. Постучать он не успел, поскольку дверь открылась сама.
— Заходите, шериф, — сказал Уилл. — Я слышал, как вы подъехали. Я, признаться, ждал вас.
Парень выглядел так, будто всю ночь не сомкнул глаз. Впрочем, как и Рэнди, — и по той же самой причине.
— Жаль беспокоить тебя в субботу, Уилл, но у меня есть к тебе несколько вопросов.
— Я догадывался.
— Как бы там ни было, я сочувствую твоейпотере.
— Потеря невелика, — сказал Уилл, засовывая руки в карманы джинсов. — Может, по чашке кофе?
— Я бы точно не отказался, — ответил заместитель шерифа.
Рэнди согласно кивнул.
— Звучит заманчиво.
Мужчины сели, и к ним, виляя хвостом, подошел пес — голубоглазая сибирская лайка. Он тщательно обнюхал их ботинки, а затем ушел из гостиной к Уиллу в кухню. Когда Уилл вернулся с тремя дымящимися кружками, Рэнди взял свою очень аккуратно, одними пальцами; прекрасно понимая, что без ордера не имеет права ничего выносить из этого дома, он подумал о другом способе легально получить образцы отпечатков пальцев Уилла.
— Уилл, — начал он, вытаскивая из заднего кармана брюк носовой платок, — мы вынуждены рассматривать тебя и твою мать как единственных людей в городе, у которых мог быть мотив убить твоего отца.
— Я понимаю, но моя мать не стала бы убивать даже гремучую змею. И еще… Я был бы вам очень обязан, если бы в дальнейшем вы не называли Трея Холла моим отцом. — Уилл тоже сел, взяв кружку своими крепкими, хорошо развитыми и привыкшими к бите руками — руками настоящего бейсбольного отбивающего.
— Не вопрос. Зная тебя, я с трудом могу поверить в то, что ты в это как-то замешан, но это моя работа, и я обязан спросить у тебя, где ты был вчера вечером между шестью и семью часами. Прошу прощения… — Он поставил свою чашку и громко чихнул в свой платок.
— Я был дома у моей мамы, — сказал Уилл, когда Рэнди вытерся. — Она пригласила меня и отца Джона на ужин.
Рэнди закашлялся, прикрыв рот кулаком.
— Все время?
— Большую его часть.
— Вот как? В котором часу ты выехал из «Морган Петролеум»?
Рэнди, несмотря на удивленный взгляд своего помощника, приготовившийся снова чихнуть, отметил для себя небольшую заминку с ответом.
— Я уехал рано, — сказал Уилл. — Где-то в районе пяти тридцати.
— Почему?
— Я был расстроен. Приезжала моя мама, которая рассказала мне, что Трей Холл в городе, и я надеялся, что он заедет ко мне или позвонит, но он этого не сделал.
— Ты с работы поехал прямиком к матери?
— Нет, я приехал сюда, накормил своих животных, прежде чем отправляться к маме. Думаю, что попал сюда около семи.
Рэнди немного ослабил свой форменный черный галстук.
— Кто-нибудь может подтвердить, что ты был здесь?
Уилл покачал головой и посмотрел на своего пса, который лег на пол рядом с его стулом.
— Здесь никого нет, кроме Сильвы. Шериф, с вами все в порядке?
— Я в норме, — ответил Рэнди, хотя по его виду было понятно, что это далеко не так. Он часто моргал, как будто у него была резь в глазах. — А твоя мать? Она была в это время дома?
— Конечно. Она готовила ужин всю вторую половину дня.
Продолжая прижимать платок к носу, Рэнди невинно улыбнулся.
— А разве она не принесла еду домой из своего кафе?
Уилл тоже улыбнулся в ответ.
— Все было приготовлено с нуля прямо в ее кухне — и лазанья, и творожный пирог.
— Ну да, это, конечно, совсем другое дело… — Рэнди начал подниматься, но тут вдруг резко схватился за грудь, и кружка с кофе полетела на пол. — Уилл и его пес вскочили на ноги. — Нет-нет! — выдохнул шериф, вытягивая вперед руку, чтобы лайка не бросилась к нему. — Не подходите.
— Рэнди! — воскликнул его заместитель. — У вас сердечный приступ?
— Нет! Нет! У меня… аллергия на собак.
— Так почему же вы сразу не сказали? — удивился Уилл. — Чем я могу вам помочь?
Рэнди звучно закашлялся.
— Воды. Мне нужно воды. Горло просто горит.
— Выведите Сильву на улицу, я принесу ему воды, — скомандовал Уилл Майку, торопливо направляясь в кухню.
Оттуда послышался звук текущей из крана воды, и через несколько секунд Уилл вернулся с пенопластовым стаканчиком; Рэнди, взяв его за дно, принялся жадно пить.
— Прошу прощения, Уилл, я думал, что все обойдется, — тяжело дыша, произнес Рэнди и спешно направился к выходу, как будто ему срочно нужно было на свежий воздух.
— Может, мне позвонить доктору? — спросил Майк, когда они оказались на улице.
— Нет, мне достаточно просто уйти от собаки. — Он бросил Майку ключи от машины. — Садись за руль. Уилл, спасибо, что уделил нам время. Я уверен, что у нас не будет надобности еще раз тебя беспокоить.
Когда они отъехали от дома, заместитель шерифа сказал:
— Я и не знал, что у вас аллергия на собак, шериф.
— Ты еще много чего обо мне не знаешь, сынок, — ответил Рэнди, уже полностью пришедший в себя и аккуратно державший пенопластовый стаканчик за краешек носовым платком.
Глава 61
Уилл смотрел, как полицейская машина исчезает в облаке пыли. Его только что обвели вокруг пальца? Был ли приступ аллергии у Рэнди просто уловкой, чтобы получить образцы отпечатков его пальцев? Он дал ему этот пенопластовый стаканчик по своей воле. Заместитель шерифа это подтвердит. Так что это не является предметом, изъятым при незаконном обыске. Насколько Уилл знал шерифа Уоллеса и его семью, тот никогда не страдал от аллергии на собак.
Подошел Сильва и сел рядом с ним; пес сочувствующе смотрел на своего хозяина, как будто спрашивал, что случилось.
— Ничего, приятель, — ответил Уилл, наклоняясь, чтобы почесать ему за ухом, — но может случиться.
Он свалял дурака, оставив свои отпечатки на браслете часов и следы слез на рубашке. Он должен был уничтожить и одно, и другое. У него нет алиби на момент убийства. Когда он рассказывал шерифу Уоллесу, где был вчера, тот понял, что ему врут. В его глазах безошибочно читалась жалость к давнему приятелю своего сына.
«Что ж, лучше уж я, чем мама», — подумал Уилл и, похлопав по бедру, велел Сильве следовать за ним. Он пошел в заднюю часть дома, чтобы позвонить отцу.
Они встретились в кабинете Джона в церкви Святого Матфея.
— Что случилось, сынок? — спросил Джон, молясь в душе. То же самое он делал всю ночь, моля Бога, чтобы его догадки не подтвердились.
Следов протекторов джипа и всем известной неприязни Уилла к Трею было достаточно, чтобы привлечь к нему внимание как к подозреваемому. Джон провел всю ночь в холодном поту, перебирая имена всех, у кого были стальные нервы и мотив убить Трея через столько лет. Кому, кроме Кэти, Уилла и Деке, было известно, где остановится Трей? Выходит, Трей знал этого человека, раз вышел из машины? Уилла бы он не узнал, если бы тот сам не подал ему знак.
— Думаю, что меня могут обвинить в убийстве Трея Дона Холла, — сказал Уилл.
Джон приготовился налить им кофе, но при этих словах поставил кофейник обратно рядом с пустыми чашками. В голове всплыли картины тюрьмы Пеликан-Бэй.
— Исповедь, данная священнику, даже если он отец подозреваемого, который при этом не является католиком, не может рассматриваться в суде в качестве доказательства вины, верно, папа? — спросил Уилл.
«Господи милосердный, — подумал Джон, сквозь участившееся сердцебиение уловив, насколько естественно Уилл произнес слово «папа». — Неужели мой сын собирается сознаться мне в убийстве Трея Дона Холла?»
— Все правильно, сынок, — сказал он.
— Тогда давай пройдем в исповедальню.
Сидя в тесной кабинке за темно-красной бархатной занавеской, Уилл сквозь решетку окошка выпалил:
— Я не убивал его, папа. Ты должен мне поверить.
— Конечно, сын мой. Я верю, — сказал Джон, у которого от облегчения вдруг закружилась голова, — но почему ты считаешь, что должен говорить мне о своей невиновности в кабинке для исповедей?
— Потому что, мне кажется, я знаю, кто его убил.
— Правда? И кто же это?
— Мама.
— Что? Ради Бога, с чего ты это взял?
Лицо Уилла помрачнело.
— Я не хочу думать так. Мне невыносимо так думать, тем более говорить об этом вслух.
— Хорошо, Уилл, сделай глубокий вдох, успокойся и расскажи мне, почему ты подозреваешь в этом свою мать.
Уилл описал, как он нашел тело, что подтвердило беспокойство Джона относительно следов джипа — детали, еще не известной прессе. Он мог представить себе шок и отчаяние мальчика, его боль, когда тот склонился над неподвижной фигурой человека, которого считал своим отцом. В такие моменты Уилл просто не мог думать об отпечатках пальцев, о следах своей машины или ДНК.
— Но почему ты сразу не позвонил в 911? — спросил он.
Уилл отвел глаза в сторону.
— Потому что… в общем, из-за мамы.
— Из-за того, что она оказалась на той дороге, где был убит Трей?
— Из-за того, что я думал, что она может быть в это замешана.
Джон усилием воли старался побороть охватившую его панику.
— А что тебя заставило так думать?
— Я… видел ее вчера вечером примерно в шесть пятнадцать на выезде с дороги, ведущей к Дому Харбисонов, — произнес он убитым голосом. — Она ехала как раз оттуда и остановилась на светофоре. Я в это время заправлял машину на другой стороне улицы. Она меня не заметила.
— Но она ведь признала, что ездила повидать Трея, а потом передумала.
— Да, верно, но, если бы все было именно так, она бы не нервничала. И… мама выглядела ужасно… как будто только что видела… убийство. Я подумал, что, возможно, она хотела возобновить отношения с Треем. Она сняла свой рабочий комбинезон, принарядилась, но, глядя на выражение ее лица, я решил, что он опять оттолкнул ее… И вот тогда я поехал, чтобы разобраться с ним, но… увидел тело. Судя по ране, это, скорее всего, была выпущенная из ружья пуля — как раз из такого старого охотничьего ружья, какое было у моей прабабушки.
В исповедальне вдруг стало неимоверно тесно и душно.
— Почему ты не думаешь, что она могла развернуться, не доехав до тела?
— Потому что я знаю свою мать. Ее дикция сейчас натренирована. И чтобы она нарушилась, нужно потрясение. Она точно плакала и была очень бледной.
Джон вспомнил тот вечер. Кэти и Уилл были не похожи на самих себя. Тогда он списал их возбуждение на эмоциональный подъем всего прошедшего дня, но, оказывается, им пришлось пройти через более серьезные испытания, чем ему.
— Ты после вчерашнего вечера говорил с матерью?
— Нет. Я позвонил ей сразу после выпуска экстренных новостей, но трубку она не сняла, и сотовый у нее был отключен. Я вынужден был оставить ей сообщение. С того момента я и переживаю по этому поводу. Может быть, она просто не хотела тогда со мной говорить? Понятия не имею, зачем ей было оставлять дом, если только… не для того, чтобы избавиться от ружья ее бабушки.
Уилл имел все основания для тревоги. После того как Рэнди уехал, Джон тоже звонил Кэти, но попал на автоответчик. Теряя голову от беспокойства, он ринулся на приходском грузовичке обратно к ней домой, но окна были темными. На звонок в дверь никто не ответил, и не было возможности проверить, стоит ли ее «лексус» в гараже. Он уехал, надеясь, что Кэти просто захотела побыть в одиночестве и еще раз осмыслить смерть Трея. Она бы не стала вот так закрываться от него, особенно сейчас, но ему оставалось только надеяться, что все это звенья одной цепи.
— А ты не пробовал звонить ей сегодня утром? — спросил Джон.
— Нет, потому что… это еще не все. — Уилл рассказал ему об утреннем эпизоде с участием шерифа. — Когда Рэнди сравнит мои отпечатки на стаканчике и отпечатки, которые я оставил на теле, у него на руках будут все улики, чтобы арестовать меня. Я не убивал Трея Холла. Я говорю это тебе, учитывая тайну исповеди, но, если мне предъявят обвинение, на суде я собираюсь сказать, что это сделал я.
— Уилл, послушай меня! — Джон отодвинул решетку на окошке. — Ты не сделал ничего плохого, и твоя мать тоже. Как ты можешь хоть на секунду представить себе, что Кэти способна на убийство…
— Я не могу, но полиция может.
— Им нужно будет это доказать, а ее с местом преступления ничего не связывает. Она, вероятно, наткнулась на тело точно так же, как ты, поэтому и выглядела такой расстроенной. И нет никакой необходимости сознаваться в том, чего ты не совершал. Если за тобой приедет Рэнди, не говори ничего — ни единого слова, — пока я не пришлю тебе адвоката. Все твои действия были исключительно разумны, а то, что ты не позвонил в полицию, вполне объяснимо. Ты поступил так, как сделал бы любой сын, который нашел своего отца лежащим на обочине и который боится, что в этом преступлении могут обвинить мать. У твоей матери не было причин убивать Трея. Не забывай, она знала, что он умирает.
— Но зато я узнал об этом только после того, как нашел тело, — напомнил ему Уилл. — И когда Рэнди выяснит этот факт, — юноша безнадежно покачал головой, — это станет еще одним гвоздем в крышку моего гроба.
В раздумьях Джон нервно массировал лоб. Уилл был прав. Вскрытие покажет, что у Трея был рак. Рэнди спросит, когда Уилл узнал о смертельной болезни Трея. И если для Кэти время поступления к ней этой информации сработает на ее защиту, то для Уилла все будет наоборот.
Конечно, его отец всегда может ради него солгать, но это плохой выбор. Он был готов заложить свою душу, чтобы защитить сына, но Джон прекрасно знал, что одна ложь тянет за собой другую, а это только запутает их же, тогда как у правды есть шанс освободить невиновного.
— И кроме всего прочего, — добавил Уилл, — я узнал, что Трей мне не отец, только после того, как он был убит. Я тут подумал: если эта информация всплывет, не воспримут ли мой мотив убить его еще жестче, когда дело дойдет до суда? Я убил человека из мести за то, что он бросил меня и был мне плохим отцом, тогда как на самом деле он мне отцом вообще не был?
— Ммм-да, я… — запинаясь, протянул Джон, поставленный в тупик стройными рассуждениями Уилла.
Если они с Кэти объявят правду о том, кто на самом деле отец Уилла, это только укрепит основания для обвинения его в убийстве. Он не смел заявить свои права на отцовство, по крайней мере сейчас.
— Рэнди этого не узнает, — сказал Джон. — Мы сохраним эту информацию в тайне. Кто-то убил Трея. Это был не ты и не твоя мать. Повторяю, Уилл, ни при каких обстоятельствах не признавайся в убийстве, которого ты не совершал. Мы просто должны верить, что убийца будет разоблачен. — Он показал на свою шею и постарался усмехнуться. — Не зря же я ношу этот воротничок.
— Я надеюсь, что для того, кто там, наверху, это значит немало, — сказал Уилл, но глаза его выдавали, что сам он в это верит слабо.
Когда Уилл ушел, Джон вернулся в свой кабинет и позвонил своему собрату по ордену иезуитов и выпускнику университета Лойола, который в данный момент имел юридическую практику по уголовному праву в Лаббоке. После того как Джон рассказал ему о причине своего беспокойства, адвокат ответил, что да, арест Уилла, по-видимому, неизбежен, и попросил связаться с ним, когда того возьмут под стражу. Он немедленно выедет в Керси.
Джон побрел в неф церкви и сел на то самое место, где после того рокового дня много лет назад он провел столько времени. С тех пор он ни разу не сидел там, но сегодня автоматически пришел к молельной скамье, где изливал Господу свои самые большие страдания и страхи. Здесь, на этом пространстве шириной в полметра, он тогда нашел покой. Здесь он нашел ответ, как ему жить дальше. С той же самой отчаянной надеждой на спасение он и сейчас преклонил колени и прижал руки ко лбу, но молиться не мог, потому что перед глазами вставали ужасные воспоминания о тюрьме Пеликан-Бэй, а воображение рисовало картины заключенного в этом аду сына.
Если против Уилла выдвинут обвинение, в преступлении сознается Кэти. Джон в этом даже не сомневался. Она скорее пожертвует собой, чем позволит, чтобы ее сына признали виновным в убийстве. Мотив, который она выдвинет, будет прост: она ненавидела ТД Холла. Она никогда не раскроет свой настоящий мотив, никогда не признается, что хотела смерти Трея из страха, что тот может разоблачить вину отца Джона Колдуэлла, и Уилл указал причину, по которой она не могла использовать вопрос об отцовстве в качестве повода убить его. Сомнительно, чтобы полиция купилась на ее признание в свете улик, имеющихся против Уилла, но люди в округе определенно будут рассматривать возможность того, что убийцей была именно она.
Впервые, будучи священником, Джон обнаружил, что не может искренне прочесть молитву «Да исполнится воля Твоя». Ему как раз ужасно хотелось, чтобы исполнилась его собственная воля, а она заключалась в том, чтобы найти убийцу и снять подозрения с сына и Кэти.
Вернувшись домой, Джон узнал от Бетти, что адвокат Трея Лоуренс Стэттон, вылетающий завтра утром из Калифорнии, попросил у них с Лу о встрече во второй половине дня.
— Как вы думаете, в чем там может быть дело? — осведомилась она.
В чувстве вины, мог бы ответить он. Трей оставил им подачку в своем завещании.
— Чтобы выяснить это, нам придется немного подождать, — ответил Джон.
— Адвокат еще спросил, не поможете ли вы ему с организацией похорон. Трей должен быть похоронен рядом со своей тетей, — сообщила Бетти. — Он также сказал, что Трей просил, чтобы церемонией богослужения на его похоронах руководили вы. — Она передала ему листок бумаги для заметок. — Он остановится в «Холидей Инн» на федеральной трассе Ай-40, где забронировал последний из имеющихся там номеров. Вот телефон, по которому с ним можно связаться.
Джон взял листок в руки и уставился на него. Что он может сказать над могилой человека, который даже после своей смерти продолжает третировать его семью?
Глава 62
Епископ епархии Амарилло посоветовал Джону не говорить ничего и не предпринимать никаких действий относительно своих признаний, пока у него не будет времени собрать свой совет. Его предварительное мнение состояло в том, что поступок Джона был совершен им до принятия его обетов и поэтому не подпадает под правила Церкви, определяющие, как поступить в таком случае.
Поэтому в субботу вечером Джон занял свое место священника, проводящего мессу в церкви Святого Матфея, в то время как шериф Рэнди Уоллес направил в магистрат округа заявление, официально обвинив Джона Уилла Бенсона в убийстве Трея Дона Холла. В качестве возможного основания для этого он предъявил отпечатки пальцев с пенопластового стаканчика, добровольно отданного ему обвиняемым в собственном доме, которые совпадали с отпечатками, снятыми на месте преступления. Был выдан ордер на арест Уилла, а также ордер на обыск его дома и автомобиля для обнаружения новых доказательств, связывающих его с этим преступлением.
Шериф и два его помощника застали Уилла кормящим своих лошадей; у его ног крутился Сильва. Зачитав ему его права и разрешив сделать звонки матери и отцу Джону, Рэнди позволил парню закончить свои обязанности по дому, приставив к нему одного из полицейских в качестве стража, а сам тем временем вместе с Майком обыскал дом и «рэнглер». Единственное ружье в доме было калибра .22, но в бардачке джипа лежал чек с автозаправки, расположенной неподалеку от того места, где было обнаружено тело Трея, а дата и время на чеке совпадали со временем убийства.
— Мы забираем твой «рэнглер», Уилл, — сказал Рэнди. — Нам нужно сравнить его протекторы со слепками следов шин, которые мы сделали на месте преступления.
— Ключи висят в доме у дверей, — ответил Уилл.
— Если хочешь, твою собаку мы тоже можем увезти с собой. Отец Джон или твоя мать смогут заехать за ним в управление и оттуда забрать домой.
— А как же ваша аллергия? — спросил Уилл.
— О, это был временный приступ.
Глава 63
В понедельник Уилл Бенсон был задержан, против него выдвинули обвинение, после чего парня выпустили под залог. Во вторник Рэнди Уоллес наконец-то ответил на звонки Деке. Протеже бывшего шерифа справедливо полагал, что у его наставника до сих пор заноза в заднице по поводу какого-то преступления, которое Трей Дон Холл мог совершить в семнадцатилетнем возрасте. Какое это может иметь значение теперь? Он-то уже мертв.
Деке вполне мог понять занятость Рэнди. Пресса пришла в неистовство, когда департамент общественной безопасности в Амарилло обнародовал полные тексты заключения криминалистов и патологоанатома, включая шокирующую своей иронией информацию, что, когда Трей Дон Холл был застрелен, он умирал от опухоли мозга. За этой сенсационной новостью последовало сообщение, что Кэти Бенсон, мать обвиняемого, также призналась в убийстве бывшей футбольной звезды НФЛ. В качестве доказательства она предъявила свитер со следами крови жертвы на рукаве, а также утверждала, что уничтожила следы своего «лексуса» на обочине с помощью ручной метелки, которую возила в машине, чтобы сметать пыль с могил своих близких. Ее сын приехал сразу после ее отъезда с места преступления и остановил машину там же, напротив БМВ жертвы, оставив после себя отчетливые следы протекторов. А чем еще можно было объяснить, что этот участок обочины оказался таким гладким, тогда как все остальные были слишком неровными, чтобы полиция могла снять отпечатки шин? В подтверждение ее рассказа фермер, проезжавший на тракторе, заявил, что видел верх белой машины, «буквально летевшей» по дороге где-то на закате солнца. Орудие убийства она выбросила и отрицала, что до выстрела ей было известно о неоперабельной опухоли мозга жертвы. В противовес неопровержимым уликам, предъявленным Уиллу Бенсону, окружной прокурор отказался принимать во внимание ее признание, рассматривая его как отчаянную попытку матери спасти своего сына от правосудия.
Отвечая на звонок Рэнди, Деке чувствовал себя в замешательстве. Причины, по которым он приставал к Рэнди, теперь были спорными и для нынешнего шерифа, скорее всего, останутся неочевидными. Рэнди мог просто вернуть коробку с вещественными доказательствами, датированными 4 ноября 1985 года, на свое законное место, а стакан для воды с монограммой ордена иезуитов останется у Деке, пока тот не решит, что с ним делать. Что касается отца Джона Колдуэлла, то он не будет привлечен к расследованию в качестве сообщника, причастного к смерти Донни Харбисона.
Вчера у него неожиданно появился Лу Харбисон, выглядевший так, будто помолодел на несколько лет. Он пояснил, что привез ему нечто такое, на что, как они с Бетти решили, он обязательно должен взглянуть. Деке пригласил его в свой кабинет.
— О чем речь, Лу?
— Прочтите, и вы сами все поймете, — сказал Лу, вручая ему письмо. — Его нам передал адвокат Трея Холла. Тот, оказывается, распорядился, чтобы мистер Стэттон — так зовут этого адвоката, кстати, очень славный парень — отвез его нам с Бетти после его смерти.
Лу все говорил, а Деке тем временем читал, и волосы у него на голове становились дыбом. В письме, написанном несколько месяцев тому назад, содержалось признание Трея Дона Холла перед Лу и Бетти Харбисон в том, что он несет ответственность за смерть их сына 4 ноября 1985 года. Он объяснял причину, по которой он оказался у их дома, описал драку и сознался, что это он подвесил тело Донни в их сарае, чтобы создать впечатление, будто смерть наступила в результате автоэротической асфиксии. Он пишет это признание, чтобы заверить родителей, что их сын погиб достойно и невиновен в тех действиях, которые Трей умышленно сымитировал, дабы замести следы преступления. Он просит простить его.
Нигде в письме не упоминалось об участии в этом инциденте Джона Колдуэлла.
Чувствуя себя так, будто из легких вдруг выбили весь воздух, Деке закашлялся и протянул письмо обратно.
— Ну вот. Теперь, когда вы с Бетти знаете всю правду, вам будет полегче.
— Но вы ведь, шериф, всегда знали, что смерть Донни была не такой, какой казалась со стороны, не так ли? Мы с Бетти благодарны вам, и это письмо доказывает, что вы были правы.
— Признаться, я жалею, что это дело не было раскрыто раньше.
Лу испуганно втянул голову в плечи.
— О, ну конечно, мы ведь все знаем, почему так вышло, шериф, и, разумеется, хотели бы сохранить это письмо в тайне, о которой знаете только вы, Бетти и я. По очевидным причинам отец Джон никогда не должен узнать, что мы… ввели Церковь в заблуждение насчет смерти нашего сына, и я думаю… что для вас это тоже пахнет неприятностями.
— Не беспокойтесь, Лу. Все останется между нами. А Трей, пока жил у вас, не намекал вам ни на что такое, о чем говорится в этом письме?
— Нет, только один раз упомянул пропавшую скалку, о которой он пишет в письме. Он спросил у Бетти, купила ли она себе новую. Она еще удивилась, как он через столько лет мог знать, что у нее пропала скалка. Она говорила, что рассказывала вам об этом случае.
— Да, рассказывала.
— Еще она говорила, что вы спрашивали у нее, мог ли Трей знать, что нас в тот день не будет в городе. Это навело нас на мысль, что вы знали о его причастности к смерти Донни. Как вы узнали? И почему именно сейчас?
— Это не имеет значения, Лу. Важно только то, что теперь вы знаете всю правду.
— Это факт, спасибо Господу. Очень плохо, что кто-то пришел и убил Трея. Мы не верим, что это был Уилл или Кэти. Если бы тот, кто это сделал, просто немного подождал, тот бы умер все равно.
Деке задумался над тем, что ему делать с остальными своими подозрениями. И решил, что ничего предпринимать не стоит. Харбисоны получили успокоение души; Трей получил по заслугам — в каком-то смысле. Отец Джон может продолжать свои добрые дела и улаживать свои проблемы насчет загробной жизни уже непосредственно с Господом Богом, а у Бетти и Лу никто не отберет их второго сына. Джон Колдуэлл не избежал возмездия за свое участие в том несчастном случае. Отец Джон уже много выстрадал и будет страдать и дальше, или же Деке совсем не знает этого человека. И хотя у самого бывшего шерифа душа полностью не успокоится, но жить с этим можно.
Тем не менее ему хотелось сказать Рэнди пару вещей, которые тот обязательно должен от него услышать. Прижав трубку к уху, он вместо приветствия сразу заявил:
— Уилл этого не делал, и его мать тоже этого не делала.
— И тебе доброе утро, Деке. Надеюсь, что у тебя, с Божьей помощью, все в порядке, — ответил Рэнди. — Скажи, чем ты руководствуешься, кроме своей хваленой интуиции?
Деке взял фотографию из газеты, выбрав ее из других вырезок, разбросанных на его столе.
— Отпечатки джипа. Они расположены параллельно БМВ, стоящему на противоположной обочине. Тело найдено ближе к задней части автомобиля, как будто — по вашей версии — он шел по направлению к тому, кто остановился позади него. Если бы его застрелил Уилл или Кэти, тело лежало бы ближе к середине машины. Это мелкая деталь, но очень важная.
Ответом на эту догадку Деке было испуганное молчание в трубке.
— И еще одна небольшая деталь, — сказал Деке. — Логично предположить, что Трей и второй водитель узнали друг друга только тогда, когда их автомобили поравнялись. В этом случае как им удалось так быстро остановиться, чтобы машины в итоге стояли параллельно, напротив друг друга? Одна из них должна была стоять дальше по дороге либо потом подъехать, сделав задний ход.
Рэнди устало вздохнул.
— Боже мой, Деке.
— Это еще не доказывает невиновность Бенсонов, но ты не можешь сбрасывать со счетов расположение следов протекторов джипа. Я думаю, что Кэти приехала на место первая, увидела тело, остановилась на противоположной обочине, вышла из машины и пощупала пульс на шее Трея. Это объясняет появление крови на ее рукаве. Уилл приехал туда позднее, заподозрив самое худшее, поддался минутной скорби по отцу и оставил на месте преступления следы слез и отпечатки пальцев.
— А его мать выбрасывает свое ружье, чтобы мы не могли доказать, что Трея Холла застрелили из другого ружья, и берет на себя вину сына, — закончил за него Рэнди. — Черт побери, Деке, но если никто из них не убивал, тогда кто же это сделал?
— Я и сам хотел бы знать ответ на этот вопрос. Вы должны копать дальше. Адвокат Трея сейчас в городе. Харбисоны скажут тебе, где он остановился. Возможно, он наведет тебя на какую-нибудь мысль. Кстати, не забудь поставить на место коробку с вещдоками, которую ты, видимо, до сих пор таскаешь в своем багажнике. Теперь это уже не важно.
— Я верил, что ты сам придешь к такому выводу.
Едва Деке положил трубку, как телефон зазвонил снова. Он предоставил Пауле ответить на этот звонок, а сам откинулся на спинку кресла, чтобы порыться в памяти в поиске имен людей из их округа, у которых мог быть мотив убить Трея через двадцать два года. Калибр ружья предполагал, что это кто-то из местных. Все снова упиралось в вопрос, кто мог знать, что Трей останавливается в Доме Харбисонов.
В дверях, прижимая трубку беспроводного телефона к бедру, появилась Паула.
— Для тебя наступила неделя неожиданных визитов. Никогда не догадаешься, кто сейчас звонит и просит прийти сюда, чтобы поговорить с тобой.
«Разве жена после сорока четырех лет совместной жизни, — с легким раздражением подумал Деке, — может требовать, чтобы он угадал, кто звонит, не давая при этом ни малейшей подсказки насчет имени звонившего?»
— Твоя тетя Мод из Северной Дакоты, — коротко буркнул он.
— Тетя Мод умерла три года назад, и Дакота была Южная, — сказала Паула. — Это отец Джон.
— Что?
— Я знала, что ты обалдеешь от этого известия, — усмехнулась супруга.
Деке схватил трубку телефона на своем столе.
— Джон?
— Доброе утро, Деке. Подозреваю, что мой звонок вас удивил.
Деке услышал щелчок — это Паула повесила свою трубку в кухне.
— Ну, где-то так, — устало произнес он, в ожидании затаив дыхание.
Деке подумал, не зайдет ли разговор о том напряженном моменте, возникшем между ними во время пятничной мессы, когда он стащил с алтаря стакан. Интуиция просто кричала, что Джон каким-то образом почувствовал, зачем он пришел туда на самом деле.
— Я хотел узнать, можно ли мне сегодня заехать к вам, чтобы поговорить? — спросил Джон. — Я могу выехать безотлагательно и примерно через час буду у вас. Я убежден, что Уилл и Кэти невиновны, и надеюсь, что мы с вами обговорим кое-какие детали, которые полиция могла просмотреть, а также обсудим другие возможности. Похоже, шериф Уоллес считает, что с этим делом вопрос уже решен.
— Я полностью разделяю ваши сомнения и уверенность. Как насчет того, чтобы встретиться в Керси? У меня там сегодня после обеда назначена встреча с адвокатом Трея — нужно подписать бумаги по оформлению покупки дома Мейбл.
— Думаю, что мне было бы лучше заехать к вам домой, шериф, на случай, если газетчики что-то пронюхают. Некоторые из них стали лагерем напротив Дома Харбисонов, поэтому очень важно, чтобы мы с вами встретились как можно скорее.
— Что ж, тогда приезжайте. Жду вас.
«Так-так, — подумал Деке, вешая трубку. — Милости просим ко мне в гости, как сказал паук мухе».
Глава 64
— Вы выглядите немного… похудевшим, — удивленно произнес Деке, открыв Джону дверь.
— Что, заметно? — Джон вздохнул.
Он слишком легко сбросил вес, который не мог позволить себе терять. Последний раз он пытался что-то съесть в пятницу вечером, чтобы в полной мере отдать должное приготовленной Кэти лазанье и творожному пирогу, но ему это не удалось. К тому же с тех пор он почти не спал. Джон знал, что в своем черном одеянии выглядит уставшим и изможденным — служитель Церкви, потерявший свою веру.
— Такое впечатление, что вы уже пару ночей не спите, не говоря о том, что забываете перекусить.
— Вы очень наблюдательный человек, Деке Тайсон. Здравствуйте, Паула.
Паула показалась из-за спины Деке, и глаза у нее тоже расширились от удивления. Джон вспомнил, что в последний раз они встречались в мае на крещении в церкви Святого Матфея, когда мир был ярким и солнечным и когда невозможно было предвидеть то, что творилось сейчас. Она укоризненно шлепнула мужа своим кухонным полотенцем.
— Не обращайте внимания на его манеры, хотя я тоже уверена, что вам бы сейчас очень даже не помешала хорошая порция моей запеканки с курятиной, которую я приготовила на обед по замечательному рецепту дочери.
— Паула, детка, думаю, что отец Джон приехал сюда не для того, чтобы есть.
— Ладно, а как тогда насчет стакана моего фирменного чая? — спросила она, быстро взглянув на мужчин и сообразив, что дело у них серьезное.
— Это было бы здорово, — ответил Джон.
Они прошли в заставленный мебелью кабинет Деке.
— Спасибо, что согласились встретиться со мной, — сказал Джон, настороженно высматривая в поведении Деке объяснение его неожиданному появлению на вечерней мессе в пятницу.
— Что, отче, обстановка в Керси напряженная?
— Очень. Кэти закрыла свое кафе на неопределенный срок, а Уилл сегодня утром идет на предварительное слушание дела. В городе шныряют толпы репортеров. Оделл Вулф огрел одного из них своим кнутом, и тот заявил на него в полицию. Ради Бога, Оделлу ведь уже шестьдесят пять.
— Я думал, что Оделл давно перестал пользоваться своим старым хлыстом.
— Так и есть, но сейчас он у него снова в ходу, точнее, был в ходу, пока Рэнди не конфисковал его. Да и вся атмосфера в округе какая-то нездоровая и напряженная. — Джон не скрывал своего раздражения. — Люди понимают обиду Кэти и Уилла на Трея, но все равно не верят, что кто-то из них мог убить его.
— Это меня не удивляет. А люди с некоторых пор вообще меня не удивляют — разве что иногда, но очень редко, — сказал Деке.
Джон уловил подтекст этой фразы, направленный против него, но, прежде чем он успел в этом разобраться, в комнату вошла Паула и поставила на письменный стол Деке поднос, на котором стояли кувшин с чаем со льдом и стаканы.
— Какой красивый, — сказал Джон, беря стакан в руки.
— Самый лучший. Что вы имеете в виду?
«Ну вот, опять, — подумал Джон, — снова этот резкий, почти недружелюбный тон». Он впервые заметил это невольное раздражение со стороны Деке еще во время их телефонного разговора, и его ухо вновь безошибочно уловило эти враждебные нотки. Нужно будет разобраться в причинах этого чуть позже. Он показал на вырезки новых газетных статей.
— Приятно видеть, что вы следите за этим делом.
— Каким бы оно ни было.
— Вот именно. Расследование проведено не лучшим образом, несмотря на все собранные против Уилла улики.
— То же самое и я сказал Рэнди, когда некоторое время назад говорил с ним по телефону. Улики кажутся обескураживающими, но это еще не стопроцентное доказательство.
Джон перевел дыхание, отхлебнул свой чай и, немного расслабившись, закинул ногу на ногу. Он знал, что нужно ехать именно к Деке, что Деке обязательно докопается до сути. Джон надеялся уговорить его провести свое собственное расследование.
— Я пригласил для Уилла хорошего адвоката. Есть какие-то соображения, кто мог это сделать?
— Ни одного. Вопрос все время упирается в то, кто знал, что Трей остановится в Доме Харбисонов.
— Рэнди тоже зациклился на этом. Он считает, что единственными людьми, у кого был мотив убить Трея и кто знал, где его можно найти, были Уилл и Кэти, но ведь можно допустить, что кто-то заметил Трея в городе в пятницу, проследовал за ним туда, а позднее вернулся и застрелил его?
Деке согласно хмыкнул.
— Это возможно. Бобби Такер говорил мне, что видел Трея в городе в районе полудня, а еще он сообщил мне, что моя дорогая дочка не делала секрета из того, что я покупаю у Трея дом Мейбл Черч и встречаюсь с ним по этому поводу. Когда я ее прямо спросил об этом, она сказала, что уже не помнит, кому могла рассказать эту новость. Разумеется, что ее муж тоже знал и о продаже, и о нашей встрече, но я ни при них, ни при Пауле и вообще ни при ком-то другом не упоминал, что Трей останавливается у вас.
— Что ж, тогда, если в городе были люди, которые знали о вашей с Треем встрече, не следовало ли Рэнди и его помощникам попробовать собрать информацию, которая могла бы куда-нибудь привести?
— Именно так я бы и поступил.
Джон вздохнул и подался вперед.
— Деке, мы все знаем, что Трей был обречен иметь врагов. Кто может с уверенностью сказать, что его убил именно кто-то из нашего округа? А если это был кто-то из Сан-Диего, из Санта-Фе или где там он еще жил… Наверняка он говорил, куда едет, а потому человек, задумавший убить его, мог поехать за ним, не так ли? Разве не следует управлению шерифа все тут прошерстить и выяснить? Вполне вероятно, что были люди, видевшие в городе или в мотеле незнакомца, снявшего комнату где-то на пару дней, — как раз достаточно, чтобы выполнить такую работу.
— Да, это того стоило бы, — согласился Деке.
— И еще… я все понимаю, но хватаюсь за любую соломинку, шериф, — сказал Джон, которого никак не вдохновляло отсутствие у Деке какого бы то ни было энтузиазма, — но что… если это было покушение на Трея?
Губы Деке скривились в скептической ухмылке.
— Наемный убийца с ружьем калибра .30-30, отче?
— Я тоже думал над этим. Мне кажется, что было бы очень толково использовать для покушения оружие какой-то неотесанной деревенщины, чтобы заставить полицию поверить в то, что это сделал кто-то из своих.
Деке искоса глянул на него поверх края своего стакана.
— Ну, из опыта — хотя, должен признать, не из моего личного опыта — известно, что наемные убийцы не особенно заинтересованы перекладывать вину за убийство на кого-то еще. Они эти вопросы решают самостоятельно.
«Верно», — подумал Джон, чувствуя себя глупцом. Он поднял руки вверх, признавая абсурдность такого предположения.
— Что ж, вы действительно правы на этот счет, но, тем не менее, должны же быть и какие-то другие камни, под которые Рэнди со своими помощниками еще не заглядывал.
Он разочарованно смотрел на Деке, который явно не рвался развивать эту тему. Но где, кто и почему? Эти вопросы, словно удары кувалдой, стучали в его голове уже четыре дня, и перед ними он чувствовал себя беззащитным. За ответами он пришел сюда, в дом бывшего шерифа, но теперь подозревал, что даже у проницательного и находчивого Деке Тайсона было не больше шансов на успех в этом деле, чем у Рэнди и его команды. Этот убийца навсегда ускользнет от властей. Его сын будет осужден за преступление, которого он не совершал, а над его матерью на всю оставшуюся жизнь повиснет облако подозрений.
Джон откинулся на спинку кресла, внезапно лишившись всех сил, веры и надежды. Мозг оцепенел от отчаяния. Он беспомощно взглянул на Деке.
— У вас вообще есть хоть какие-нибудь идеи, шериф?
— Я еще огляжусь, порасспрошу людей. Как я уже говорил, сегодня, во второй половине, я встречаюсь с адвокатом Трея. Задам ему вопрос о компаньонах Трея, чтобы выяснить, кто в принципе мог сделать такое.
— А его адвокат знал, где остановился Трей?
— Но его адвокат также знал, что тот при смерти.
Деке услышал в голосе Джона прилив надежды, прочел его мысли. Пристыженный этим, Джон сказал:
— Хорошо. Адвоката из подозреваемых вычеркиваем. Как представителю духовенства, мне вообще претят такие мысли, но я горю желанием спасти мальчика от тюрьмы, а его мать — от бесчестья.
— Это как раз понятно. — Деке отхлебнул свой чай.
И снова Джон уловил ледяную нотку отчуждения, что было совсем не похоже на Деке, который всегда держал себя с ним подчеркнуто дружелюбно и уважительно. Он ехал сюда в надежде на теплое рукопожатие, а ему вместо этого подставляют холодное плечо. Что-то здесь явно не так.
— А почему вы вдруг пришли на мессу в пятницу вечером, шериф? — Этот вопрос вырвался у него сам по себе, но независимо от того, был он принесен на крыльях ангела или на вилах дьявола, Джон все равно не мог отделаться от странного ощущения, что появление Деке в церкви Святого Матфея в день убийства каким-то образом связано со смертью Трея.
Деке сделал вид, будто занят укладыванием газетных вырезок в аккуратную стопку.
— Теперь это уже не имеет значения.
— Как раз теперь все имеет значение, — твердо произнес Джон. — Что вас тревожит? Ведь точно что-то тревожит, я же вижу.
— Это не имеет никакого отношения к данному делу.
— Позвольте мне судить об этом.
Деке прервал свое занятие с вырезками и мрачно взглянул ему в глаза.
— Поверьте, вы бы сами отказались судить об этом, если бы узнали, о чем речь.
Джон встал. Он знал Деке давно и уважал этого человека как никого другого, но не мог уйти отсюда, не выяснив, что скрывается за этим строгим взглядом. Он уперся руками в стол и наклонился, придвинувшись к Деке почти вплотную.
— Если это касается меня, Трея, Уилла или Кэти, я должен знать, шериф.
— Вы пожалеете о том, что спросили, отче, а я пожалею еще больше, если отвечу на ваш вопрос. И ятем более не стану отвечать, если не буду уверен, что то, что я вам скажу, не выйдет за пределы этой комнаты.
Джон снова тяжело опустился в кресло.
— Говорите, — выдохнул он.
Деке отодвинул кресло от стола, вытянул ноги и, сплетя пальцы, положил руки на свой заметный живот.
— Ну хорошо. Возможно, это единственный шанс получить необходимые мне заверения, чтобы успокоить совесть старого полицейского.
— Какого рода заверения?
— Заверения в вашей невиновности. А теперь помолчите, и я расскажу вам то, что мне известно и о чем я догадался в минувшую пятницу, после того как Трей уехал. Я обнаружил на чердаке дома Мейбл чучело рыси. У нее не было передней лапы — той самой лапы, которую я нашел под столиком для пикников во дворе дома Харбисонов 4 ноября 1985 года, когда вел расследование по делу повешенного сына хозяев.
У Джона отвисла челюсть, его побледневшее лицо застыло, глаза в глазницах замерли. Казалось, его парализовало, но при этом он отчетливо воспринимал все, что происходило вокруг. Часы где-то в доме глухо пробили одиннадцать. Для его ушей бой часов звучал подобно похоронному звону, под звуки которого его ведут к месту казни.
Деке продолжал:
— Лапа эта находится в коробке для вещественных доказательств в управлении шерифа округа Керси вместе с электрическим шнуром, который был использован в качестве удавки, и несколькими порножурналами, обнаруженными у ног подвешенного тела Донни Харбисона. Там же находятся и другие предметы, собранные мною тогда, включая мои записи и протоколы допросов свидетелей, — лежат себе, дожидаясь того дня, когда появится улика, доказывающая, что Донни умер вовсе не от автоэротической асфиксии.
Во взгляде Деке не было снисхождения, он не приглашал гостя к обсуждению, даже если бы Джон был в состоянии что-то говорить. Темные тени все-таки догнали его. И смерть Трея от этого не уберегла.
— Когда я нашел эту лапу (моя Мелисса, не зная того, невольно помогла мне), начал складывать два и два, — продолжал Деке. — Я отвез футбольный кубок Трея в криминалистическую лабораторию в Амарилло, чтобы они сравнили имеющиеся на нем отпечатки с отпечатками, снятыми со шнура и журналов. Они совпали. Оставался только один набор неидентифицированных отпечатков, но, опять-таки, после небольшого расследования у меня появилась идея, кому они могут принадлежать.
— Мне, — сказал Джон.
— Если вы уже хватились своего стакана для воды с алтаря, то тут я виноват. Я стащил его в пятницу вечером после мессы, чтобы отвезти в лабораторию к криминалистам.
— И что… отпечатки со шнура совпали с отпечатками со стакана?
Деке пожал плечами.
— Не знаю. Я не успел сделать это, а потом был убит Трей. Стакан до сих пор еще у меня. Хотите рассказать мне, что случилось тем ноябрьским днем? Все, что вы скажете, останется строго между нами. Обещаю.
Джон перестал слушать. Над мраком его отчаяния появился луч света, и, по мере того как мозг стал хвататься за спасительную веревочку, которую протягивал ему Деке, свет этот, набирая силу, разгорался, пронизывал, ослеплял его, наполнял такой радостью, что он готов был целовать ноги Деке. Господь не покинул его. В очередной раз, когда он заколебался в своей вере, Господь поднял его. Он показал ему путь, как спасти своего сына.
Деке продолжал говорить, но теперь его голос звучал тихо и настойчиво:
— Вы можете рассказать мне все, Джон. Я догадываюсь, что поездка к Харбисонам — безумная идея этого негодяя Трея, а вы поехали с ним просто для того, чтобы уберечь его от беды. Я уверен, что идея насчет автоэротической асфиксии тоже принадлежала ему, но что больше всего тревожило меня в этом деле — в отношении вас, католика, — так это то, на какие страдания вы обрекли Харбисонов, долгие годы считавших, что их мальчик погиб таким позорным образом.
Джон издал ликующий возглас и поднялся. Он расправил грудь и застегнул на все пуговицы свой сюртук священника, разом сбросив с себя тяжкий груз, столько лет лежавший на его плечах.
— Очень скоро мы это исправим, шериф. А идея насчет автоэротической асфиксии была моя, а не Трея, и именно потому, что я католик. По возвращении в Керси я расскажу Лу и Бетти всю правду о том дне.
Деке поспешно вскочил на ноги, едва не перевернув свой стакан с чаем.
— Нет, в этом нет необходимости. Харбисоны уже знают правду — или, по крайней мере, часть правды. Не могу рассказать вам, откуда мне это известно, но я не сомневаюсь в этом. Вы просто должны мне поверить.
— О, я верю вам, шериф, верю полностью. Вот почему я точно знаю, что вы выполните свой долг и задержите меня за убийство Трея.
— Что?
— Я убил Трея, чтобы не дать ему разоблачить себя, когда он признается Харбисонам, как на самом деле погиб Донни. — Голос его зазвучал мощно и уверенно. Силы вернулись к нему. — Трей умирал и не хотел оставлять на своей совести наш общий грех. Он собирался все рассказать Харбисонам, когда Лу привезет детей после мессы. Я не мог этого допустить. Вера людей в меня — и в Церковь — была бы подорвана. Я бы потерял все, чем дорожил, — любовь Харбисонов, мой приход, мой духовный сан…
Деке рванулся из-за своего стола.
— Думайте, что вы говорите, Джон! Не забывайте, что я все-таки офицер правоохранительных органов в отставке. Зачем вы все это мне рассказываете?
— Я не могу позволить, чтобы Уилл Бенсон попал в тюрьму. Я не могу позволить, чтобы мой сын взял на себя вину за то, что сделал я.
Теперь уже у Деке отпала челюсть.
— Ваш сын?!
— Уилл Бенсон — сын Кэти и мой.
Деке отшатнулся.
— Что?
— Это еще одна правда, ради раскрытия которой Трей приехал домой. Трей был стерилен, и это было у него с шестнадцати лет в результате осложнений после свинки. Он держал это в секрете, заставив нас с Кэти двадцать два года думать, что Уилл — его сын. Мы… был один такой момент в то время, когда Трей порвал с ней. Так что, как видите, у меня была масса причин убить ТД Холла.
— Я вам не верю, — выдохнул Деке.
— А вам и необязательно верить. Главное — чтобы поверили присяжные. А теперь, если Паула не будет возражать, я бы хотел, чтобы вы отвезли меня к Рэнди. Можете не брать с собой мой стакан для воды. Я с радостью предоставляю вам образцы своих отпечатков пальцев. И еще, Деке, все это никак не должно отразиться на вас. Тогда, в 1985 году, у вас не было доказательств, что мы с Треем были виновны в смерти Донни Харбисона.
Деке бросился к двери и преградил Джону дорогу. Он поднял вверх руки.
— Я не могу позволить, чтобы вы сделали это. Когда убили Трея, вы были на мессе. У вас есть алиби.
— Но не на первые пятнадцать минут после ее начала. Отец Филипп может подтвердить, что на мессу я опоздал.
— Но вы же его не убивали, — простонал Деке.
— Однако мое признание и та самая коробка с вещественными доказательствами подтвердят, что это сделал я.
Глава 65
Представители газетной братии все еще стояли лагерем на парковке перед управлением шерифа округа Керси, когда туда на своих машинах подъехали Джон и Деке. С появлением известного в округе священника и бывшего шерифа в воздухе запахло свежим материалом для новостей, и не успели те захлопнуть двери своих автомобилей, как у них перед носом вырос с десяток микрофонов. Джон с Деке пробрались сквозь них и направились к двойной стеклянной двери, время от времени бросая в сторону спешащих за ними репортеров короткое:
— Без комментариев.
Рэнди молча слушал признание Джона с открытым от благоговейного трепета ртом. Коробка с запечатанным пакетом собранных Деке вещественных доказательств по делу 1985 года, которую шериф не успел вернуть в хранилище, так и стояла у него на столе. В кабинете были только он и Деке. Двое его помощников ушли на обед.
— Все это находится здесь, верно, Деке? — спросил Джон, показывая на четко подписанную коробку.
Лицо Деке скривилось в гримасе, и он кивнул.
Рэнди начал постепенно оттаивать, выходя из своего замороженного состояния. Он крепко зажмурился, а потом поднял руки вверх, как человек, который сдается, но все равно ожидает, что в него выстрелят.
— Я хочу уточнить, правильно ли я вас понял. Вы сейчас признаетесь в том, что застрелили Трея Холла, отец Джон.
— Совершенно верно. У вас на руках есть все улики, чтобы арестовать меня. У меня был мотив и возможность. Уилл Бенсон невиновен.
— Ваш сын.
— Мой сын.
Рэнди ухмыльнулся.
— А ружье где?
Деке весь обратился в слух. Он ждал этого вопроса.
— Что?
— Ну, ружье. Орудие убийства. Где оно?
— Я… его выбросил.
— Куда?
— Где-то в прерии.
— У вас было ружье калибра .30-30, отче? Зачем?
Джон выглядел сбитым с толку. Деке и Рэнди переглянулись.
— Вот что я вам скажу, — заявил Рэнди, поднимаясь, словно ему стало трудно дышать. Он поправил свою кобуру в более удобное положение. — Мне нужно поехать в Амарилло, чтобы проанализировать образцы ваших отпечатков, потом — обратно. — Он сунул в коробку с вещественными доказательствами бумажный пакет, в котором лежал стакан с монограммой. Деке все-таки привез его с собой, чтобы избежать неловкости и у Джона в управлении шерифа не пришлось снимать отпечатки пальцев. — Если ваши отпечатки подтвердят ваш рассказ насчет причастности к смерти мальчика Харбисонов, я все равно не успею оформить все бумаги и сделать запрос по поводу ордера на ваш арест раньше обеда завтра. Мэвис Бартон, наш мировой судья, утром по средам делает прическу и маникюр, и упаси меня боже потревожить в это время ее величество. Так что езжайте-ка вы домой, отче, а я пока вместе с окружным прокурором попытаюсь разобраться во всей этой путанице. К тому же, думаю, что вам с Харбисонами есть что обсудить.
Как только Джон вышел в коридор, Деке отвел Рэнди в сторону.
— Насчет вашей беседы с окружным прокурором, шериф, — сказал он, понизив голос. — Я был бы тебе очень обязан, если бы эта часть признания Джона осталась строго между вами до тех пор, пока не появится абсолютная необходимость обнародовать это для широкой публики.
— Я так и сделаю, можешь мне поверить. Я этими штучками уже сыт по горло. У Джона может быть самый шикарный мотив, но, если это он убил Трея, то пропади я пропадом на этом самом месте. В его рассказе зияют такие дыры, что можно проехать на фургоне с прицепом. Однако я хочу, чтобы ты взглянул на то, что Трей написал непосредственно перед своей смертью и оставил на столе у Джона.
Он отпер ящик стола и вынул оттуда пластиковый пакет для вещественных доказательств, в котором лежала развернутая записка. Деке быстро прочел короткое сообщение. «Это для детей. Я ухожу, Тигр. Я передумал и решил ничего этого не затевать. Верю, что ты будешь сохранять молчание, как делал это всегда. Убереги мое имя от этого унижения. Буду благодарен, если ты помолишься обо мне. Люблю тебя до последнего. Трей».
— Боже мой, — протянул Деке.
— Эта записка подтверждает рассказанное Джоном. А тут еще собранные тобой доказательства и вероятность совпадения его отпечатков с отпечатками на шнуре… — На Рэнди было больно смотреть. — Даже при наличии еще двух подозреваемых, сознавшихся в этом преступлении…
— …Джон все равно может оказаться крайним, — закончил за него Деке.
— Молюсь, чтобы у него оказался хороший адвокат.
Чтобы избежать встречи с репортерами, вооруженными камерами и микрофонами, Деке перед выходом из здания управления попросил Джона подождать его чуть дальше на дороге, прежде чем тот уедет в Дом Харбисонов, а сам он отправится на встречу с Лоуренсом Стэттоном.
Когда этот мужчина в строгом черном костюме вышел из своего «сильверадо», Деке невольно сравнил его с подростком, выскакивающим из своего старенького пикапа в фирменной спортивной куртке во времена, когда его светлое будущее расстилалось перед ним, словно раскатанная красная ковровая дорожка. Но если бы не тот роковой ноябрьский день и если бы Трей Дон Холл не испортил все так безнадежно, носил бы Джон сейчас черно-белые одежды священника? Возможно, он позировал бы для фото после выигрыша Суперкубка НФЛ… Впрочем, не важно. Какой бы путь ни был выбран, Джон Колдуэлл все равно шел бы к цели по той же самой красной дорожке.
— Джон, я должен вам кое-что сказать, — начал Деке, когда они встретились между своими машинами.
Печать боли и страха Джона перед тем, что ему предстояло сделать, приехав в Дом Харбисонов, была видна на его лице так же четко, как отражение Деке в сияющих сковородках его Паулы.
— Я поклялся никому не рассказывать, но вынужден это сделать ради Лу и Бетти Харбисон. Когда Трей узнал, что умирает, он написал письмо и поручил своему адвокату передать его им после своей смерти. В этом письме он признается в том несчастном случае и полностью берет на себя вину за смерть Донни. Ваше имя там не упоминается. Лоуренс Стэттон привез это письмо им, а вчера Лу специально приезжал в Амарилло, чтобы показать его мне в качестве доказательства, что я тогда был прав относительно обстоятельств гибели Донни.
Джон удивился.
— Так Трей написал им письмо? Что ж, это объясняет, почему Лу с Бетти выглядели в последнее время радостнее обычного, несмотря на то что произошло. Фотография Донни всегда была наполовину спрятана за цветами. А сейчас она открыто стоит на полке над раковиной в кухне, где Бетти всегда может видеть ее.
Деке приблизился на шаг к Джону, надеясь все же достучаться до его разума.
— Они не покажут вам этого письма, потому что боятся, что вы плохо подумаете о них за то, что они скрыли от Церкви истинные обстоятельства смерти своего сына. Позвольте им пребывать в этом умиротворении как можно дольше. Может быть, они никогда — ни от кого и ниоткуда — не узнают о вашем участии в этом деле. А если и будут догадываться, что у Трея был сообщник, то вряд ли подумают на вас.
— Я не вижу, как можно избежать моего признания.
— Но вы же священник, Джон. Имейте немного веры.
— Я виновен, шериф.
— А я святой. — Деке иронично улыбнулся. — Подумайте над моим советом. И придержите свое признание столько, сколько сможете.
Через час Лоуренс Стэттон удовлетворенно закрыл колпачком свою ручку, которой он только что подписал от имени Трея Дона Холла последние бумаги, передававшие Деке полное право собственности на дом Мейбл Черч. Это был небольшого роста мужчина в темно-синем костюме в тонкую полоску, с шелковым галстуком, безупречно завязанным под остроконечным воротничком его накрахмаленной белой сорочки. День стоял не по сезону жаркий, они сидели в зоне для пикников вдоль федеральной автострады Ай-40 и, отгоняя мух, допивали свой кофе, который Деке купил в ресторанчике «Ватабургер». Несмотря на жару, адвокат выглядел таким свежим и элегантным, будто последний час провел в специально охлаждаемом помещении магазина цветов.
— Вот таким образом, мистер Тайсон, — сказал он. — Я уверен, что вы с миссис Тайсон будете счастливы в этом доме.
— Мы были бы еще счастливее, если бы Трей встретил свою смерть не таким ужасным образом.
— Я вполне понимаю вас, — кивнул ему адвокат. — Я тоже был бы счастливее, если бы, провожая Трея в последний путь, организовал для него по крайней мере немного больше пышности и фанфар, но я и так очень благодарен его доброму другу Джону Колдуэллу за то, что тот согласился провести службу на его похоронах. Трей был о нем очень высокого мнения. Джон показался мне таким хорошим человеком.
— Он и есть хороший человек. Когда Трея хоронят?
— Сегодня во второй половине дня.
Деке удивленно выпрямился.
— Похороны Трея сегодня во второй половине?
— Ну да. В шесть. В очень узком кругу, все очень секретно. Я намерен сохранить это в тайне от газетчиков. Люди из службы медицинских экспертиз в Лаббоке оказались достаточно любезны, не сообщив прессе, что его тело уже отдано. Вчера ночью его перевезли в Похоронный дом Джеймисона. Если бы мне удалось похоронить Трея с минимальным ажиотажем вокруг этого события… — Он выхватил белоснежный носовой платок, чтобы протереть свои очки, и, близоруко щурясь, посмотрел на Деке. — Может быть, вы хотели бы присутствовать на похоронах? Трей вас уважал. Хотя уважал он очень немногих. И он был очень доволен, что дом его тети купили именно вы.
— Значит, в шесть, говорите? — Деке взглянул на свои часы. Они показывали четыре. У него еще масса времени, чтобы заехать за цветами и успеть на похороны. — Я обязательно приду, — пообещал он.
Пожав друг другу руки, они расстались, и Деке направился заказывать траурный букет в магазин «Цветы Марты» в Керси.
— Красные гвоздики, — попросил он хозяйку, поскольку решил, что Трею наверняка нравился красный цвет. — Большой венок.
— А они закончились, — сказала Марта.
— Закончились? Мне всегда казалось, что красные гвоздики — это главный товар в цветочном магазине.
— Но только не тогда, когда приходит один покупатель, который забирает все.
— Ага, понятно. А как тогда насчет белых?
Деке пришел к могиле пораньше. Лоуренс Стэттон еще не приехал. Стоял обычный июньский вечер, когда перед наступлением сумерек в «Ручке сковородки» постоянно дующий ветер начинает затихать, а дневная жара постепенно идет на убыль. Сегодня будет красивый закат. Это хорошо. Деке принес к открытой могиле рядом с местом вечного упокоения Мейбл Черч венок из белых гвоздик. На поперечине деревянного креста, который будет установлен на могиле до того, как здесь появится надгробный камень, грубым курсивом было написано: Трей Дон Холл.
Деке присел на каменную скамью. По всему кладбищу на легком ветерке шелестели стоявшие в вазах или лежавшие на надгробьях цветы, которые мертвым принесли люди, любившие их при жизни. Большинство из них были искусственными, а немногие живые цветы были оставлены увядать на солнце. Неподалеку он заметил две расположенные рядом могилки, заваленные грудами свежих цветов, и подумал: «Вот где, оказывается, те самые красные гвоздики».
Несколько мгновений Деке задумчиво смотрел на холмики свежей земли, потом встал и медленно направился к ним. В мозгу звенело знакомое чувство. Еще не дойдя до витиевато украшенных надгробий, он уже знал, что на них написано, кто купил все эти красные гвоздики и почему. Воткнутая среди цветов записка подтвердила правильность его догадки. «А теперь, мои дорогие, покойтесь с миром».
Деке издал громкий стон. Дурак, дурак! Какой же я дурак! Как он мог быть настолько слеп, чтобы не заметить очевидных вещей, находившихся у него прямо перед носом?
Словно сумасшедший, он бросился к машине, схватил свой сотовый и лихорадочно набрал номер Мелиссы. «Пусть только она будет дома. Пусть она будет дома», — стучало у него в мозгу.
Она оказалась дома.
— Папа? — произнесла она голосом, в котором при обращении к нему в последние дни постоянно звучало бесконечное удивление.
— Мелисса, я должен спросить у тебя что-то очень важное. От твоего ответа очень многое зависит. Я хочу, чтобы ты вспомнила то лето после твоего окончания школы и сказала мне, правильны ли мои догадки.
Последовала долгая пауза.
— Папочка, мы с мамой очень волнуемся за тебя.
— Мелисса!
Деке задал свой вопрос.
— Среди нас, школьников, ходили всякие слухи, — ответила дочь, — но из уважения к ее родителям мы держали свои соображения при себе. Это было довольно обидно и болезненно, но все остальные, похоже, купились на эту историю. Стал бы Трей иметь с ней какое-то дело? Да ни за что на свете! Он презирал эту девчонку.
«Вот так», — подумал Деке, внезапно вспомнив единственную строчку, которая запечатлелась в его памяти из всего школьного курса английской литературы: «О, какую сложную плетем мы паутину, впервые ступив на путь обмана»[24].
Глава 66
Подъехал катафалк, за которым следовала машина Лоуренса Стэттона, и тут же Деке увидел, как в ворота кладбища повернул «сильверадо» Джона. Идя навстречу адвокату, Деке чувствовал, что весь дрожит.
— Мистер Стэттон, мне ужасно жаль, но у меня появилось очень важное дело, которое требует моего немедленного участия. И я не смогу остаться на церемонию похорон.
Лоуренс взглянул через его плечо на венок из белых гвоздик.
— По крайней мере, спасибо вам за этот венок. Это было очень любезно с вашей стороны.
— У меня есть ваш номер. Я позвоню вам попозже и сообщу новость, которую вы будете рады услышать.
— Я не позволю своему любопытству задерживать вас, но буду с нетерпением ждать вашего звонка. Хорошие новости нам бы всем не помешали.
Деке открыл дверь пикапа Джона еще до того, как тот полностью остановился.
— Вы рассказали им?
— Сегодня вечером, — ответил Джон, испуганно взглянув на него. — Я решил подождать до вечера.
— Слава Богу. — Деке шумно выдохнул. — Послушайте, не говорите им ни слова, пока я с вами не свяжусь. Поверьте, это совершенно серьезно, отче. Вы должны мне просто поверить. Где я смогу вас найти?
— До окончания обеда я буду у Кэти вместе с Уиллом. Мы хотим побыть вместе, как единая семья, прежде чем…
— Вот там и оставайтесь. Мне необходимо поговорить с вами со всеми.
— Деке, что происходит?
— Пока сказать не могу. Расскажу при встрече. Только ничего не предпринимайте до разговора со мной.
Через десять минут Деке заехал на дорожку, ведущую к дому убийцы Трея Дона Холла. Он был уверен, что за какими-то из ворот этого вместительного, на три машины, гаража находится белый «лексус» жены хозяина — автомобиль, который из кабины своего трактора видел фермер, когда он на полной скорости уезжал с места преступления. Убийца ехал, рассчитывая застрелить Трея в Доме Харбисонов, а потом, видимо, выстрелить и в себя, но встретил предмет своей мести на дороге. Узнав водителя в лицо, Трей, естественно, остановился.
На мгновение Деке испытал жалость к Трею в последние секунды его жизни, представив себе его боль и удивление, когда он увидел ружье, наведенное на него идолом его юности. Деке вынул из бардачка свой «Кольт Питон» и сунул его за пояс, у себя за спиной.
Ему пришлось несколько минут ждать, пока дверь откроется после его настойчивого звонка. Он был удивлен тем переменам, которые произошли в человеке, стоявшем сейчас в дверном проеме перед ним. Он был чисто выбрит и опрятно одет в хорошую повседневную одежду. От него пахло недавно принятым душем и дорогим одеколоном.
— Здравствуйте, тренер, — сказал Деке.
— Деке! — радостно воскликнул Рон Тернер. — Рад снова вас видеть. Вы как раз вовремя. Заходите! Заходите же!
— Вовремя — в каком смысле? — спросил Деке, ступая через порог.
— Я как раз заканчиваю печатать свое письмо, а вы — именно тот человек, который его доставит по назначению. Ну, проходите же. Хотите кофе?
— Я-то с удовольствием выпью чашечку, тренер, но для вас, по-моему, это не совсем обычный напиток, не так ли?
Рон глянул на него через плечо и улыбнулся.
— Да, но иногда перемены просто необходимы.
Это были не единственные происшедшие с пятницы перемены, которые заметил Деке, заглянув в кухню и обеденную зону. Комнаты сияли чистотой, все было расставлено по своим местам, а у задней двери в ряд были аккуратно выставлены мешки с бутылками из-под пива и других напитков.
— Это все отправляется в мусорный бак, который завтра вывезут, — сказал Рон, проследив за взглядом Деке. — Наливайте себе кофе. Я оставлю вас всего на минутку. Мне нужно только положить письмо в конверт.
Он действительно вернулся очень скоро, облизывая языком клей на конверте.
— Вы согласитесь доставить его для меня?
Деке внимательно посмотрел на него. Рон выдержал этот взгляд, оставаясь спокойным, как профиль на монете, если не считать едва заметных капелек пота, выступивших над верхней губой.
— Кому адресовано это письмо? — тихо спросил Деке.
— Рэнди Уоллесу.
— Ага, — сказал Деке, принимая у него конверт. — Речь идет о вашей дочери, верно?
— Речь идет о предательстве Трея!
Лицо Рона мгновенно залилось краской, и Деке показалось, что сейчас малейшего булавочного укола было бы достаточно, чтобы тот запросто истек кровью. «Да он просто сошел с ума, — подумал Деке. — Алкоголь плюс горе и слепая вера в собственное видение событий попросту разрушили его мозг».
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду, что я доверял Трею. Я был уверен, что он не воспользуется… слабостью моей Тары — хотя бы из уважения ко мне, если не к ней, — а этот сукин сын сделал ее беременной.
— Беременной? О, Рон…
— Только через месяц я выяснил, что Тара с Треем тайно встречались, когда он на пару недель бросил Кэти после окончания школы, — угрюмо произнес Рон.
— И она сказала вам, что он — отец ее ребенка.
— Да! — Рон зажмурился.
— И умерла она от аборта, а не от лопнувшего аппендицита.
— От неумелого аборта. Мы узнали об этом только через месяц, когда уже началось заражение крови. Историю про лопнувший аппендицит мы придумали, чтобы защитить мою жену от грязных сплетен в городе. Сейчас это уже не имеет значения. — Рон криво усмехнулся. — Потеря нашей дочери оказалась для нее слишком тяжелым ударом. У Флоры была застойная сердечная недостаточность, но умерла она от инфаркта. И я считаю, что Трей убил их обеих.
— И вы ничего не ощущали по отношению к этому парню, когда спускали курок, Рон?
— Ничего. Вообще ноль. Он обрюхатил мою дочь, а потом бросил, точно так же, как потом поступил с Кэти Бенсон.
Глубокая печаль, что такой хороший — и даже великий — человек изводил себя понапрасну, внезапно захлестнула Деке с головы до ног. Ему нужно было время, чтобы прийти в себя. Он был выше Рона и стал поверх его головы рассматривать черную полоску плесени, опускавшуюся от потолка по некогда чистой стене кухни. Наконец, собравшись с духом и посмотрев Рону прямо в глаза, он сказал:
— Трей был стерилен, тренер, — после свинки, которой он переболел в шестнадцать. Тара в принципе не могла забеременеть от него.
Голова Рона Тернера откинулась назад, словно от удара.
— Несете какой-то бред. Он — отец ребенка Кэти.
— Нет, Рон. Одной из причин, почему Трей приехал сюда, было его желание перед смертью признаться Кэти, что он не отец Уилла.
Слезящиеся, полные недоверия глаза Рона от ужаса выкатились из орбит. Деке мог легко проследить ход его мыслей. Он вспомнил случай во время тренировки весной в одиннадцатом классе, когда Трей потерял сознание. Весь город тогда, затаив дыхание, ждал диагноза относительно недуга, скосившего их многообещающего квотербека. В заключении врачей было сказано «свинка», и город вздохнул с облегчением. В местной газете появилась статья, в которой описывалось, как главный тренер навестил своего больного игрока, и выражалось восхищение мальчиком, который, превозмогая боль, до последнего откладывал визит к врачу, чтобы не разочаровывать свою команду и тренерский штаб. Во взгляде Рона Деке видел, что он только сейчас осознал всю чудовищность своей ошибки, но сочувствие, которое можно было бы к нему испытывать в этот момент, мгновенно рассеялось, как только бывший шериф представил себе выражение лица Трея, когда его старый тренер нажимал на курок.
— Тогда кто же?.. — прошептал Рон.
— Это не ко мне.
Рон бессильно облокотился о кухонную стойку, словно брошенная марионетка. Его раскрасневшееся лицо приобрело нездоровый серый оттенок.
— Джон Колдуэлл, — покачнувшись, произнес он. — Уилл Бенсон, должно быть, сын Джона… Боже милосердный, что же я наделал?
— Как вы узнали, где можно найти Трея? — спросил Деке.
Рон оттолкнулся от стойки и неверным шагом двинулся к камину в гостиной, чтобы взять с каминной полки фотографию, на которой были запечатлены жена и дочка. Глядя на нее, он ответил:
— Мне сказал Тони Уиллис. Он столкнулся с Треем в школе, когда тот заглянул туда по старой памяти. Тони думал, что встреча с моим первым и единственным лучшим квотербеком штата заставит меня воспрянуть духом. Он предложил мне поехать в Дом Харбисонов и устроить тому сюрприз. — Рон поставил фотографию на место. — Как вы догадались?
— Я увидел красные гвоздики на могилах вашей жены и дочки и прочитал приложенную к ним записку. Тогда все и стало на свои места. Недостающие детали добавила моя Мелисса. — В душе поднималась злость от осознания трагической бессмысленности всех этих событий, отчего тон его стал резким, когда он сказал: — Вы убили невинного умирающего человека, тренер. По словам моей дочки, Трей никогда бы и пальцем не прикоснулся к Таре — из-за своей преданности и уважения к вам.
Рон плотно зажмурился и покачнулся.
— Она знала, как сильно я переживал за него… Господи. Ох, Трей, Трей… прости меня, прости…
Еще через мгновение глаза Рона открылись.
— Знаете, Деке, вы всегда были чертовски классным полицейским. Жаль, что вы уже не на службе. Вот что я вам скажу. Дайте мне минутку, а после этого можете меня забирать. Рэнди Уоллес положительно не достоин такой чести. Он готов повесить Уилла Бенсона, когда последнему идиоту понятно, что тот слишком порядочный человек, чтобы кого-то убить. Я совершенно искренне, от всего сердца сожалею, что подставил под удар этого мальчика и его мать. Они же для меня были как родные. Обязательно передайте им, что я очень раскаиваюсь, что я все равно не допустил бы, чтобы Уилл понес наказание за то, чего не совершал, хорошо? Мне просто нужно было время, чтобы протрезветь.
— Вы все это можете сказать им сами, Рон.
— Ну да, верно, — глухо произнес Тернер. — Ладно, разрешите мне сходить в туалет и надеть пиджак. Я хочу хорошо выглядеть на фотографиях в газетах. И пожалуйста, выключите кофеварку.
Не прошло и минуты, как Деке услышал выстрел. Уже второй раз за день он обозвал себя дураком, даже хуже, чем просто дураком, когда взгляд его упал на конверт, который он продолжал держать в руке. Нужно было быть глупцом, чтобы не догадаться, что может быть у Рона на уме.
Выйдя вместе с Сильвой на крыльцо арендованного сыном ранчо, Кэти присела на ступеньку и подумала, что такой момент в ее жизни уже был. Когда-то, двадцать два года назад, она вот так же сидела на крыльце дома своей бабушки в ожидании Джона Колдуэлла, который должен был заехать к ней перед своим отъездом в университет Лойола. Тогда она была на третьем месяце беременности, Трей уехал еще две недели назад, и мысль о том, что она, возможно, в последний раз увидит перед крыльцом своего дома видавший виды пикап Джона, терзала ее сердце. Тогда, как и сейчас, в груди тлела слабая надежда, что Джон женится на ней и станет отцом ее ребенка. Но сейчас, как и много лет назад, надеждам ее сбыться не суждено. И вот она снова теряет его из-за Бога.
В тот вечер, когда Деке Тайсон принес известие, что Рон Тернер написал письмо, в котором сознавался в убийстве Трея Дона Холла, после чего сам застрелился, она подумала, что жизнь их восстановится. Тогда они с Уиллом и Джоном собрались, чтобы в последний раз побыть вместе, прежде чем на следующее утро Уиллу предъявят официальное обвинение в убийстве. Но Джон приехал сказать, что он сознался в этом убийстве и что вместо Уилла должны арестовать его. Он представил Рэнди гораздо более убедительный мотив, чем мотив Уилла, да еще и доказательства в подтверждение своих слов. Уилл в шоке слушал своего отца, рассказывавшего о доводах, согласно которым обвинить должны были его.
— Но, отец, ты ведь тогда был совсем мальчишкой, да и Трея ты не убивал!
— Как и ты.
— Ты не можешь занять мое место. Я тебе этого не позволю. Ты уже слишком стар для этого!
— А ты слишком молод. К тому же ты — мой сын.
— А ты — мой отец!
Они стояли, обняв друг друга, и плакали, когда неожиданно раздался звонок в дверь. Это был Деке, вслед за которым очень скоро приехал Лоуренс Стэттон со своим портфелем.
На следующий день появились еще более обнадеживающие новости, и снова принес их Деке. Он спросил у Рэнди, что тот собирается делать с пакетом, содержащим обличающие улики против Джона Колдуэлла.
Рэнди непонимающе наморщил лоб.
— Какие еще улики? Эти, что ли? — Он сунул в руки Деке маркированную коробку, в которой дополнительно лежал бумажный пакет. — Как насчет того, чтобы выбросить это в мусорный бак, когда доберешься до Амарилло и вернешь отцу Джону его стакан для воды?
Но даже после того, как тучи над их головами рассеялись, они все равно знали, что жизнь их уже никогда не будет прежней. Город в очередной раз показал свой изменчивый нрав, подхватив обвинения против нее и Уилла. Компания «Морган Петролеум» удовлетворила просьбу Уилла о переводе на другое место работы. Кафе было все еще закрыто, а Бебе с Оделлом находились в оплачиваемом отпуске. А Джон…
Кэти вздохнула. Она полагала, что, поскольку репутация его не пострадала, а Уилл был официально признан им своим сыном, Джон по-прежнему будет работать в приходе, который он так любил. Но она его плохо знала. Он решил продолжать жизнь во искупление своих грехов.
— Я не могу остаться, Кэти, — сказал ей Джон. — Не могу пользоваться любовью и преданностью Харбисонов, тогда как я этого не заслуживаю. Не могу продолжать двойную лживую жизнь в их присутствии. Теперь они справятся и без меня. У них будет отец Филипп. Он займет мое место в Доме Харбисонов, и я не сомневаюсь, что со временем они будут обожать его так же, как сейчас обожают меня.
Пока они ждали решения Церкви относительно его давнего проступка, она тайно и робко надеялась, что такой переворот в жизни Джона, а также любовь к ней и сыну подвигнут Джона на то, чтобы отказаться от духовного сана и жениться на ней. Трей завещал ей свою шикарную квартиру в Калифорнии, которую она решила продать, чтобы на новом месте начать все заново.
Наконец епископ вынес свой вердикт. Церковь не будет предпринимать никаких санкций против Джона за его проступок, совершенный до вступления в орден иезуитов, но удовлетворит его просьбу об освобождении от обязанностей священника церкви Святого Матфея и директора Дома Харбисонов.
— Давай немного покатаемся, Кэти, — пригласил он ее в день, когда пришло это известие. — Я за тобой заеду.
Это произошло неделю назад. То было путешествие по местам воспоминаний. Они проехали мимо дома ее бабушки, где сейчас жила супружеская чета с двумя маленькими детьми. Качели на крыльце до сих пор стояли на своем месте, а на переднем дворе, лениво растянувшись, лежала собака, внимательно следившая за карапузом на трехколесном велосипеде. На глаза Кэти навернулись слезы.
Далее они миновали старый дом Джона. Новый хозяин попытался его обновить, но как-то нерешительно. Вид у него все равно оставался неухоженным, но на заднем дворе по решетке беседки его мамы вились желтые розы. Внешний вид начальной школы Керси и прилегающих игровых площадок практически не изменился с тех пор, как она с мальчиками открывала эти тяжелые усиленные двери. Школа осталась таким же безрадостным и гнетущим местом, с затоптанной вокруг нее травой, где так больно было падать нежными детскими коленками и локтями.
Наконец они свернули к своей средней школе. Они почти ничего не говорили, но в салоне их автомобиля плотным облаком витали их мысли, чувства, воспоминания о прощаниях. Джон припарковался там, где обычно стоял его Красный Старичок, рядом с местом, ставшим родным домом для «мустанга» Трея. В школе начались летние занятия. Когда они вышли из машины под июньское солнце и свежий ветерок, со стороны спортивной площадки до них донеслись детские голоса. Как и в старые добрые времена, они прислонились к теплому металлу автомобиля и сложили руки на груди.
— У нас бывали очень хорошие моменты, Кэти.
— Да, это точно.
— Знаешь, он ведь любил нас.
— Я знаю.
— Ты простишь его?
— Со временем.
Они разговаривали, глядя прямо перед собой. Все так же не поворачиваясь к ней, Джон спросил:
— Когда ты полюбила меня, Кэти?
Ее должно было бы шокировать, что ему об этом известно, но теперь шокировать ее было уже трудно. Она рассеянно следила за клочком бумаги, выделывавшим на ветру сложные пируэты, словно в такт словам веселой песенки: «Джек влюблен в кого-то, кто любит моего брата Тода, ну а тот влюблен в того, кто совсем не любит его».
Такова жизнь.
— Не думаю, что это пришло в какой-то определенный момент, — ответила она. — Однажды, много лет назад, это чувство просто возникло, вот и все. А ты давно об этом знал?
— Некоторое время. Просто вдруг понял в один прекрасный день…
— Но возникло это чувство совсем не от безысходности. Я хочу, чтобы ты это знал.
— Я знал это всегда.
Тепло металла, к которому они прислонились, действовало умиротворяюще. День был кристально чистым. Помолчав, Джон сказал:
— Я уезжаю, Кэти. Я попросил, чтобы меня направили преподавателем в университет Лойола.
Взгляд ее скользнул через дорогу, туда, где начиналась прерия. Полевые цветы уже умирали. Но ведь это всегда происходило и раньше. Наступит весна, и они расцветут с новой силой.
— Когда? — спросила она.
— Через неделю.
— Но почему так скоро? Занятия ведь начнутся только осенью, разве не так?
— Они хотят, чтобы я появился там во время летней сессии.
— Вот как.
Он взял ее за руку.
— А ты что собираешься делать дальше?
Решение пришло в голову моментально.
— Передам кафе Бебе и использую деньги от продажи квартиры Трея на то, чтобы поступить в медицинскую школу.
Она почувствовала, что ее ответ одновременно и удивил, и не удивил его.
— Трей бы это одобрил.
— Когда мне будет пятьдесят, я, наверное, буду самой старой из тех, кто получал диплом доктора.
Он ободряюще сжал ее руку.
— И самой красивой тоже.
Они будут вместе проводить каникулы и праздники, летний отпуск и разные поездки, будут звонить друг другу по вечерам в воскресенье. Расстояние не разделит их. Они останутся семьей. И она сможет с этим жить.
Кэти услышала, как хлопнули ворота. Вдалеке показался «рэнглер» Уилла, и Сильва рванулся из-под ее руки вперед. На передних сиденьях сидели отец и сын. Уилл помогал отцу упаковывать вещи. «Сильверадо» был передан в приход, и очень скоро Уилл отвезет Джона в Новый Орлеан. Их ждал обед, и они в последний раз соберутся за столом вместе — на некоторое время, по крайней мере. Заслонив глаза ладонью от слепящих лучей солнца, Кэти поднялась им навстречу.
Кукурузные хлебцы «на горячей воде» по рецепту Эммы
Насыпать в достаточно большую миску две чашки кукурузной муки.
Немного посолить.
Налить в эту смесь кипящую воду и размешать деревянной ложкой до получения однородной, не очень густой кашицы.
Выкладывать столовой ложкой в горячее масло. Поджаривать до получения коричневой хрустящей корочки. Перевернуть и снова поджаривать, пока хлебцы не станут коричневыми и хрустящими.
Просушить на бумажном полотенце и подавать с патокой или медом.
Приятного аппетита!
Слова благодарности
Когда я бралась за идею романа, для меня это означало выход на совершенно незнакомую территорию, на которой я еще никогда не была и даже не думала туда заходить. Сама я протестантка и ничего не знала о католическом ордене иезуитов. По воскресеньям, когда мой муж смотрел по телевизору матчи американского футбола, я в этой же комнате читала, сидя в своем кресле, и все, что мне было известно об этом виде спорта, сводилось к тому, что команды одеты в форму разного цвета. И все же я почувствовала горячее желание написать о пасторе, квотербеке и девушке, подающей в кафе гамбургеры, — так и началось мое путешествие в неизведанное. Я благодарна тем, кто освещал мой путь и помог мне проникнуться пониманием и уважением к чужим мирам, о которых я ничего не знала прежде. Без их поддержки я бы никогда не закончила свою историю. Любые ошибки и неточности информации полностью на моей совести. Я в вечном долгу перед следующими людьми.
Майкл С. Бург, исполнительный директор по развитию, орден иезуитов провинции Новый Орлеан. Майк, время, проведенное с вами в Новом Орлеане, а потом и в Сан-Антонио в соборе Пресвятой Девы Марии Гваделупской, — это было что-то волшебное.
Отец Мартин (Марти) Элснер, Общество Иисуса, который — оченьдавно по времени и далеко по расстоянию — объяснил мне разницу между голливудской концовкой и реальной жизнью.
Преподобный Ричард А. Хоулахан, администратор службы капелланов Федерального управления тюрем (при Министерстве юстиции США), в отставке. Отец Ричард, этим я отдаю должное вашему обаянию.
Пол Джетт-младший, координатор линии защиты и второй тренер «Майами Харрикейнс» образца 1985 года. Когда я высказывала Полу свою благодарность, он заявил мне: «Я ничего такого не сделал, только отвечал на твои правильно поставленные вопросы». В ответ я подумала: «Чудак. Своими объяснениями ты экипировал меня и отправил на игровую площадку».
Кристофер Палмер, координатор линии нападения в «Теннесси Титанс», тренер квотербеков уровня Дрю Блэдсо, Тони Ромо, Эли Маннига и Марка Брюнелла, обладателя перстня победителя Суперкубка, заработанного им в качестве тренера квотербеков вместе с «Нью-Йорк Джаинтс» в 2007 году. Крис, у меня нет слов, чтобы в полной мере выразить свою благодарность (а также места, чтобы перечислять здесь все ваши титулы).
Наряду с этим было много людей, чьи простая поддержка и профессиональная любезность очень много дали для моего романа. Спасибо вам, Мэри Джо Саркис и Реджина М. Моралес. И конечно же, всегда со мной рядом были мой муж Артур Ричард III (как видите, в одном его лице у меня есть сразу два короля), а также моя подруга на все времена Дженис Томпсон.
И, разумеется, как всегда, моя неизменная благодарность несравненной команде из трех человек, чья роль в моей писательской карьере такова, что я постоянно чувствую, будто сам Господь, благословив, поцеловал меня в лоб. Это мой драгоценный агент Дэвид МакКормик, мой неустрашимый редактор Деб Футер, главный редактор издательства «Гранд Сентрал Паблишинг», а также ее очаровательная помощница Диана Чойе.
И наконец, я благодарна своему покойному брату за те воспоминания, которые сохранились о временах, когда он был квотербеком школьной команды. Время от времени они светили мне на моем пути. Semper Fi[25], Лейланд.
notes
1
Квотербек — разыгрывающий игрок, играющий помощник тренера в американском футболе. (Здесь и далее примеч. пер., если не указано иное.)
2
По правилам английской грамматики использование двух отрицаний в одном предложении не допускается.
3
Тачдаун («приземление») — один из способов (самый эффективный) набора очков в американском футболе.
4
Вулф (Wolf) — волк (англ.).
5
Английское Bobette (Бобетта) перекликается с bobcat (рысь).
6
Любовь моя (фр.).
7
Laissez faire — невмешательство; буквально переводится как «позволить делать» (фр.).
8
За игровую ситуацию тачдаун команде начисляют 6 очков.
9
Джим Келли — легендарный квотербек команды «Баффало Биллз».
10
Марк Ричт — главный тренер команды «Бульдоги» университета штата Джорджия; Берни Косар — знаменитый квотербек, играл за «Медведей Кливленда», «Ковбоев Далласа» и «Дельфинов Майами».
11
Каджун — франкоязычный житель штата Луизиана.
12
Саймон Легри — жестокий надсмотрщик рабов, персонаж романа Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома».
13
Одно из старейших, самых больших и уважаемых женских обществ.
14
Шкала оценки состояния новорожденного по пяти специальным критериям.
15
Ежегодный приз, вручаемый самому выдающемуся игроку университетского футбола.
16
Вид подачи мяча в бейсболе.
17
Стола — элемент литургического облачения католического священника, шелковая лента 5—10 см в ширину и около 2 метров в длину с нашитыми на концах и в середине крестами.
18
Фешенебельный отель в Нью-Йорке на Парк-авеню, занимающий квартал между 49-й и 50-й улицами.
19
Большое Яблоко — народное название Нью-Йорка.
20
Престижный частный университет в Хьюстоне, штат Техас.
21
Специальные команды — бригады, выходящие на поле для специфических розыгрышей мяча: начальных ударов, фри-киков, филд-голов и др.
22
Международный клуб «Ротари интернэшнл» для бизнесменов и представителей свободных профессий; каждая профессия представлена в клубе одним членом. Основан в США в 1905, в том числе для поощрения деятельности на благо общества.
23
Винтовочный патрон американского происхождения; один из самых старых патронов, выпускаемых в настоящее время.
24
Вальтер Скотт, «Мармион: Повесть о битве при Флоддене».
25
Semper Fi или Semper fidelis — Всегда верен (лат.).
Последние комментарии
44 минут 53 секунд назад
58 минут 7 секунд назад
1 час 31 минут назад
2 часов 4 минут назад
17 часов 33 минут назад
17 часов 43 минут назад