Контакт [Яцек Савашкевич] (fb2) читать онлайн

Яцек Савашкевич Контакт

— Работа хорошая, — говорили старшие дежурные, и Макинто в глубине души признавал их правоту. Но он не любил свою работу. По многим причинам. В основном потому, что она была действительно хорошей, спокойной, и потому, что коллеги, четверть жизни просидевшие на дежурствах, так ее хвалили.

Обязанности дежурного были очень просты — сиди себе, и только. Остальное — работу, о которой техник Пабле говорил, что неизвестно где ее начало, а где конец, — исполняли автоматы. Пабле приходил раз в неделю, чтобы осмотреть радиоприемную аппаратуру. В среднем это занимало четверть часа, остальным рабочим временем он мог распоряжаться свободно. Макинто завидовал ему, пока не узнал, что техник все остальные дни недели торчал в мастерской, где работы почти не было, да и была она еще скучнее, чем в обсерватории. Потому что в обсерватории хоть иногда что-то да происходило. Например, в среднем два раза в неделю включался зуммер, и хотя заранее было известно, что это опять ложная тревога, сама необходимость проанализировать поступивший сигнал позволяла убить время.

Бывало, что старшим коллегам Макинто надоедало слушать читающий аппарат, а по видео шел малоинтересный публицистический блок. Тогда они, пользуясь монтажным столом и архивными пленками, писали так называемую космичёскую музыку. Из зарегистрированных импульсов и потоков сигналов, принятых радиотелескопом из Галактики, выбирали и объединяли наиболее интересные, по их мнению, отрывки. Так иногда появлялись произведения с удивительной мелодической линией. Самое красивое из них (по мнению большинства работников обсерватории) — им страшно гордился его автор, старший дежурный Хеннес, — называлось «Симфония пульсара РР Лира».

Подобные творческие пробы Макинто считал проявлением детства, а причину почти поголовного увлечения ими усматривал в монотонности работы. Он с тревогой думал о своем будущем и часто упрекал себя в том, что, имея все условия, не пишет диссертацию или, что сейчас страшно модно, какую-нибудь научную работу. Конечно, сразу после учебы, когда он еще радовался диплому радиоастронома, у него была масса планов, и именно для их реализации он устроился в обсерваторию.

Но работа, которую он исполнял, делала безвольным, опустошала. Достаточно было взглянуть на постную физиономию Гулла, которого Макинто обычно сменял, сесть к пульту и послушать монотонное гудение аппаратуры.

— Есть что-нибудь новое? — спрашивал Макинто, потому что так повелось. Этот риторический вопрос стал традиционным.

— Одна «молния» от архангела Гавриила и хоровое пение с группой цефеид.

Это мрачная шутка, которую Макинто знал наизусть и к которой был всегда готов, каждый раз его раздражала. Он постоянно обещал себе поговорить с Гуллом, но кончалось тем, что Макинто молча падал в теплое еще кресло и с миной мученика ждал, пока Гулл уберется к черту, — что тот и делал довольно быстро и охотно.

Но сегодня Гулл задержался.

— Обрати внимание на квадрат Кардашева, — сказал он, — в нем было четыре тревоги.

— Ого! — удивился Макинто. — А текст?

Четыре сигнала за смену явление необычное, и об этом можно было поговорить. Макинто приготовился высказывать различные предположения, выслушивать их от Гулла, то есть как-то скрашивать долгое дежурство.

— Что-то невразумительное, — Гулл кивнул и вышел.

Макинто даже обиделся — он никакого другого ответа и не ждал, но поговорить-то можно было. В то же время явное бегство Гулла привлекло его внимание к сигналам.

Лаборатория принимала все диапазоны радиоволн, улавливаемые системой антенн с орбиты Земли. Особенное внимание обращалось на сигналы с частотой от 2000 до 4000 мегагерц, которые наименее подвержены искажениям, о чем должна знать каждая научно-техническая цивилизация. А так как неведомая передача велась на этих частотах, то приняли ее довольно четко.

Макинто проверил отдаленность радиоисточника от Земли. Получилось около пятисот световых лет, что в пересчете на мощность давало величину в миллиард раз больше достигнутой в мире. Предположение, что данный радиоисточник искусственного происхождения и его активность подтверждает существование научно-технической цивилизации, можно было исключить полностью. На лекциях ему футурологию не преподавали, а в работе принимаются во внимание только факты.

Удивляло лишь то, что никогда еще не принимали сигнала с настолько стабильной и узкой полосой частот, да и район, из которого поступал сигнал, считался зоной низкой активности радиоизлучения.

Макинто оторвал взгляд от осциллографа и вернулся к пеленгатору, нацеленному на радиоисточник. Индикаторы однозначно указывали водородное облако. Согласно закону Баррета — Хойла его мощность должна быть несравнимо меньше мощности принятого сигнала, а наука категорически отрицала возможность естественного и к тому же внезапного ее увеличения.

Это определение «естественного» не давало Макинто покоя. С трудом он вспомнил гипотезу Хойла — как-никак одного из крупнейших авторитетов астрономии и астрофизики XX века, приведенную на какой-то лекции как пример того, к чему может привести чрезмерно буйная фантазия исследователя. Ибо Хойл утверждал, что разумные существа, достигшие соответствующего уровня развития, вполне могут использовать водородные облака для усиления радиоволн. Электростатическим полем в облаке нужно было создать резонаторную нишу и направить в нее излучение кристаллического мазера. Усиленный в миллион раз сигнал устремится в пространство вдоль оси резонатора.

Макинто пожал плечами. Если даже и так, то почему выбрана отдаленная солнечная система, когда о жизни на Земле и соседних планетах не свидетельствовали абсолютно никакие радиосигналы (кроме шумов, излучаемых естественными источниками). Так было в то время, когда этот сигнал отправился в сторону Земли.

Резкий звук зуммера вырвал Макинто из задумчивости. Одного взгляда на приборы хватило, чтобы обнаружить причину тревоги. Линия, определяющая частоту выделенного сигнала, находилась на том же месте; частота осталась прежней, но салатовые листики оптического индикатора объединялись, колебались с десяток секунд, потом возвращались в первоначальное состояние. Продолжалось это полчаса, ну, может, час без четверти. Потом наступил долгий перерыв.

Это была уже пятая передача. Получалось что-то невообразимое: с точки зрения здравого смысла это не мог быть естественный сигнал, с точки зрения здравого смысла ни одному разумному существу не должно прийти в голову посылать его к Земле и с точки зрения здравого смысла это не могло быть ничем иным.

Но, вероятно, именно для этих случаев была составлена инструкция, не очень умная, по мнению сотрудников, но, по крайней мере, обязывающая к действиям.

Макинто прежде всего переписал на магнитную ленту данные из памяти компьютера. Теперь он должен приготовить весь комплекс информации для многопрограммного читающего устройства. Но вначале он решил переговорить с Гуллом.

Телефон в квартире Гулла не отвечал.

Макинто отключился. Ему пришло в голову, что Гулл ждал этого звонка и потому сбежал. Но чего он опасался? Если он нашел правильный путь, если ему удалось найти верный ключ и расшифровать сигнал, то какого черта он это скрыл? И где расшифрованные записи?

Он машинально посмотрел на люк мусоропровода. Из него торчал прижатый дверцей конец ленты. Макинто вытянул почти триста метров, которые спасло от сожжения в излучателе то, что люк был слишком поспешно захлопнут.

Торопливо намотал пленку на катушку и включил воспроизведение. На верхней дорожке был записан сигнал в естественном виде. Нижняя заключала перевод этого сигнала. Макинто уменьшил громкость зуммера, который продолжал издавать незначительно модулированные звуки с интервалами по несколько минут. Трижды прослушал запись и ничего не понял. Из репродуктора плыло заунывное, низкое гудение, вдобавок искаженное механическими повреждениями пленки. Тогда он увеличил скорость. Текст звучал приблизительно так:

— МА-МА… ТУТ… МА-МО-ЧКА… НО… НО… МА-ЛА… ЛЯ-ЛЯ…

Теперь Макинто понял, почему Гулл предпочел не делиться своим открытием. Хвастаться такой расшифровкой значило бы нарваться на насмешки. А все-таки Гулл считает, что нельзя пренебречь этим сигналом, потому что, сдавая дежурство, не преминул сказать о нем.

Следовало проверить, какой программой пользовались при первом переводе.

«6-ЭТА-М» — зажглось на экране, когда компьютер проанализировал пленку Гулла.

Макинто поместил свою катушку с записью на панель шифратора, отстучал на перфораторе: «6-ЭТА-М» — и нажал кнопку пуска. Пленка исчезла в щели, а через секунду, уже закодированная, вплыла в считывающее устройство. Еще через пять секунд она была намотана на ту же катушку и расшифрована. Минуту поколебавшись, он включил воспроизведение.

Услышал как будто продолжение:

— О… О… СЕ-СЕ… МО-Я… МА-МА… МА-МО-ЧКА… НО… СЕ… СЕ… ТИ-ХО… ТИ-ХО…

В пользу гипотезы Хойла, если рискнуть и принять ее всерьез, свидетельствует исключительно неправдоподобный скачок мощности сигнала, излучаемого наблюдаемым водородным облаком. Принятый сигнал мог быть случайным набором знаков — ведь компьютер располагал сотнями тысяч программ, а значит, и почти любое множество импульсов, подобранных более или менее случайно мог перевести на человеческий язык.

Макинто, как и другие дежурные, больше всего боялся оказаться смешным. Поэтому он смотал с катушки ленту и вместе с лентой Гулла бросил в люк, проследив, чтобы она не застряла в узком канале.

Правда, сигнал навсегда записан в памяти компьютера, но, во-первых, контроль этой памяти производился нерегулярно и бессистемно, во-вторых, никто не мог бы — на основании воспроизводимого текста перевода — обвинить Макинто в небрежности.

В неожиданно наступившей тишине до него дошло, что гудение, которое последние четыре часа гнетуще давило на его уши, вдруг прекратилось. Салатовые крылышки в оптическом индикаторе сузились до линии толщиной в волос, затем амплитуда волны спала до минимума. Но что хуже всего — и Макинто констатировал это с ужасом — исчезла кривая, определяющая полосу частот сигнала, значит, исчез и сам сигнал! Водородное облако вдруг смолкло, будто его кто-то выключил.

Макинто снова взялся за работу. Переписал все на магнитную ленту, закодировал по программе «6-ЭТА-М» и пропустил через считывающее устройство. Установил регулятор скорости ленты на максимум и включил перевод.

По мере того как из репродуктора вытекали слоги, черты лица Макинто искажала гримаса растущего изумления.

— ЦЕ-ТЫ-ТЬ… ВЕДЬ… СТОЛЬКО… РАЗ… Я…

ТЕ-ВЕ… ГО-ВО-РИ-ЛА… ЧТО-БЫ… ТЫ… НЕ…

И-ГРА-ЛА… ПА-ПИ-НЫМ… РА-ДИ-О-ТЕ-ЛЕ-ФО-НОМ.

Макинто ошеломленно вглядывался в вертящиеся перед ним катушки.