Чужая [Татьяна Губина] (fb2) читать онлайн

Татьяна Губина
Чужая

Scan: vetter; OCR, SpellCheck: Lady Romantic

Губина, Т. Г93 Чужая: [роман] / Татьяна Губина. — М.: Астрель: АСТ. 2007. — 317, [3] с.

ISBN 978-5-17-043576-0 (АСТ) (Русский романс (м))

ISBN 978-5-271-17057-7 (Астрель)

ISBN 978-5-17-046301-5 (АСТ) (РР — 2)

ISBN 978-5-271-18215-0 (Астрель)

Аннотация

Ей с рождения не везло. Она так мечтала, что хотя бы ее дочь войдет в тот круг, куда путь ей был закрыт. Но жажда мести оказалась сильней любви.

Но и те, кто ее презирал, получат сполна. Даже если пытались творить добро. Даже если пытались помочь. Потому что в душе всегда считали, что она недостойна быть с ними на равных. Потому что она всегда была и останется им чужой…

Татьяна Губина
Чужая
ВСТУПЛЕНИЕ

Сашка был ослепительно хорош! В белоснежном фраке, с атласной бабочкой, лаковых ботинках он выглядел, словно английский лорд. Темно-каштановые волосы зачесаны назад и блестели от геля, большие, почти черные глаза, веселые, добрые, немного лукавые, прятались за стеклами очков в тонкой золотой оправе. Да-а-а, не минула его судьба очкариков-родителей.

— Мам, ну чего застыла? — Вывел меня из блаженного созерцания сын. — Бабочку поправь, а то мне кажется, что она меня сейчас задушит.

Я запрокинула голову, чтобы посмотреть сыну в лицо. Откуда в нашей семейке вымахал такой высоченный парень? Уже двадцать три года я ежедневно задаюсь этим риторическим вопросом. Мы все не больше ста семидесяти с кепкой и на коньках, а вот, поди ж ты, выкормили двухметровую каланчу.

— Ма-а-ам! Очнись! Кто женится: я или ты? — Сашка пощелкал пальцами у меня перед носом.

— Сколько раз я тебе говорила: не тычь мне в лицо! — возмутилась я.

— Дай, соображу… Последние двадцать лет по три раза на дню! — рассмеялся сын, и вдруг судорожно обнял меня. — Мам, я так волнуюсь! Прям не верится, что все позади, и я сегодня стану мужем Катюшки.

— Станешь, станешь, не нервничай, — я смахнула с его блистательного плеча несуществующую пылинку. — Шлепнут печать, поставите свои закорючки и обратится твой Пельмень в Екатерину Пархоменко.

— Ох, скорее бы! — Сашка отвернул рукав и глянул на часы. — Где же Дэн, уже скоро десять!

Он бросился опять нажимать кнопочки сотового телефона. Верный друг тут же отозвался, что вот-вот будет. А спустя минуту пропиликал домофон и бодрый голос моего мужа прокричал, что пора бы и честь знать.

— Все, пап, мы идем! — крикнул Сашка, сорвавшись от волнения на фальцет, и заметался в поисках букета невесты, хотя тугой букет из тридцати белоснежных роз торчал немым укором прямо под носом жениха, около входной двери.

— Ты спускайся к отцу, а я квартиру запру. И перестань психовать! Все будет в ажуре, друже, отвечаю! — Я шутливо козырнула сыну.

Сашка выдохнул, словно перед прыжком в холодную прорубь, прижал к груди букет и, уже выходя, обернулся:

— Мам, а вдруг ОНА в загсе появится? — Тень тревоги скользнула по его лицу.

— Разберемся — сухо сказала я. — Не думай ни о чем, кроме своей невесты. Сегодня ваш день. Вперед, без страха и упрека!

Сашка кивнул головой, резко открыл дверь и умчался вниз по ступеням, где около подъезда его ждали отец и прибывшие наконец друзья.

Я глянула на себя в зеркало, отметив, что для сорока пяти я еще очень ничего, по привычке зашла на кухню, включить автоответчик на телефоне и постаралась не думать ни о чем кроме сегодняшнего торжества. «Мой сын женится на самой чудесной девочке, все просто прекрасно, волшебно и удивительно!» — убеждала я себя, закрывая дверь и спускаясь на лифте вниз.

Не получалось. Потому что в душе жило предчувствие: ОНА ВЕРНЕТСЯ.

Часть первая
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1

— Танюш, а в какую школу поведем Сашку? — в который раз завела свою волынку Лелька.

Впрочем, надо отдать должное моей подруге, делала она это всегда очень осторожно. Щадила мои чувства, боясь неловким словом вновь вызвать мою истерику.

А повод для этого был. Без малого в тридцать лет, когда благодаря родительской опеке я еще чувствовала себя абсолютным ребенком, несмотря на семилетнего сына, я в одно мгновение потеряла свою мать и отца. Самых прекрасных, мудрых, веселых людей на свете.

Еще вчера мама дымила своей неизменной сигаретой, хлестко шлепая картами по столу, азартно выкрикивая «мизер», а папенька с газеткой в руках лежал на любимом диване перед телевизором. И казалось, что я всю жизнь буду наблюдать эту замечательную картину. И вдруг мне кто-то звонит, говорит про какую-то аварию, про отсутствие шансов на выживание и жестко, почти жестоко предлагает готовиться к похоронам.

Далее я помню лишь туман в голове и жуткий декабрьский холод, пронизывающий с головы до пят на Немецком кладбище.

Все это произошло под Новый год, а наш сегодняшний разговор с Лелькой происходит уже во второй половине жаркого мая. Прошло полгода, а я все никак не могу прийти в себя. Лелька это знает, поэтому особо ни на чем не настаивает. Но сегодня, по всей видимости, она настроена решительно.

Дело все в том, что Сашку надо определить в школу. Элементарное, казалось бы, дело, но сейчас школ, как грибов после дождя, а хотелось бы хорошую, да поближе, да поновей.

На самом деле мне безразлично, куда пойдет грызть гранит науки мой отпрыск. Мне вообще все по барабану. В отличие от моей деятельной подружки.

Елена Гриф (для друзей — Лелька, а для о-о-очень близких — Птица) — натура деятельная и стремительная. Худющая, словно палка от швабры, длиннорукая и с ногами от коренных зубов, она не идет, а бежит по жизни. И в переносном и в прямом смысле. Я до сих пор не знаю, достаточно хорошая ли она дочь, была ли примерной женой, когда была замужем и являлась ли кроткой невесткой, но одно я знаю точно: Лелька — настоящий друг. Такой, какого можно встретить раз в жизни. Ну, или два, не больше.

Она всегда может войти в мое положение. Пострадать, напиться до беспамятства, целые сутки стругать оливье на поминки, даже не спросив, нужна ли ее помощь. Лелька даже готова проплакать пару ночей кряду вместе со мной за компанию, но когда дело касается будущего наших детей, она жесткой рукой останавливает поток слез и заводит разговор про школу.

— Лель, ну мы же договорились, — проныла я, заранее зная, что она ответит — Схожу я к директрисе лужковской школы, дам взятку и все будет в ажуре.

— Ты мне это говоришь уже второй месяц, — парировала Лелька, размешивая кофейные гранулы в чашке. — Танюш, опоздаешь с набором в класс, потом локти кусать будешь. Придется Сашке чесать в сентябре в 500-ю. Тебе оно надо?

Мне было не надо. Старое, обшарпанное здание 500-й школы, что стояла позади нашего дома, наводило ужас на родителей всего округа. Она славилась бестолковыми учителями, безбашенными учениками и воняла запушенной канализацией за двести метров от парадного входа.

Даже с учетом печального настроения последних месяцев, такой участи своему сыну я не желала.

— Так, все! — я решительно раздавила сигарету в пепельнице. — Допивай свой кофе и почапали к твоей директрисе.

Через семь минут мы уже подходили в большому светлому зданию новой школы, которую, по слухам, патронировал сам господин градоначальник. Посему, сюда стремились родители со всей округи, дабы пристроить своих чад в мало-мальски приличную, БЕСПЛАТНУЮ, школу.

Лелька, прошерстив все учебные заведения в нашем районе еще в ноябре прошлого года, остановила свой выбор на лужковской, и в первых рядах записала свою дочку Аришку. Ей было проще.

Дело в том, что живем мы в одном доме, в одном подъезде и дружим ровно столько, сколько лет нашим детям. Собственно, из-за них мы и познакомились.

Однажды, утром одного далеко не прекрасного дня, я застряла с коляской в лифте. В это же время нетерпеливая Лелька решила не ждать занятый лифт на своем седьмом этаже, и потащила Аришку вместе с ее «каретой» на своем горбу, по лестнице. Минуя четвертый пролет, она услышала вопль маленького Сашки, который непонятно как сообразил, что он вместе с мамашей застрял в маленьком пространстве лифтовой кабины. Лелька рванулась нас выручать.

Зажав кулек с дочерью под мышкой, она побежала в ЖЭК за слесарями. Через час, когда Сашка уже посинел от плача и заснул, я увидела свет Божий и двухметрового ангела с большими серыми глазами.

— Спасибо вам, девушка, — выкатывая коляску, сказала я ангелу. — Если бы не вы, сидеть бы мне до вечера, пока диспетчеры соизволят появиться на пульте.

— «Спасибо» не отделаешься, — хмыкнула девица. Ее пронзительные глубокие глаза сузились в усмешке.

— Ты куришь? — спросила я. В душной кабине лифта я мечтала о сигаретке с чашечкой кофейку.

— А то!

— Тогда заруливай ко мне! — я отомкнула дверь своей квартиры. — Вместо прогулки предлагаю свой балкон. Положим ребят рядышком, пусть свежим воздухом дышат. Я так часто делаю, когда лень гулять идти.

Лелька пристроила Аришку рядом с Сашкой в его коляске, сбегала к себе на седьмой этаж, отволокла транспорт дочери и вернулась ко мне.

Мы протрепались до вечера. Оказалось, что Лелька переехала в наш дом год назад, вместе с бабушкой и дедом, обменяв две однушки на двухкомнатную квартиру. Я же не была прописана в своей хатке, поскольку она была частной собственностью моей мамы. Собственно, я никогда об этом не тужила, пока не столкнулась с проблемой записи в школу Сашки.

Оказывается, первоочередность принадлежала тем первоклассникам, которые были прикреплены к лужковской школе. А малыши, родители которых не имели чести быть прописаны в этом районе, смиренно ждали оставшихся мест. Вот в число этих несчастных и попали мы с Сашкой. Понятное дело, к концу мая мест в первый класс уже не было, о чем мне любезно сообщила директриса.

На мои жалкие потуги, что я ей буду ОЧЕНЬ ПРИЗНАТЕЛЬНА, она поджала тонкие губки, и, не обращая внимания на толстый намек, отчеканила, что помочь мне ничем не может.

— Так я и знала! — расстроилась Лелька, когда я ей отрапортовала о своей беседе с директором. — Говорила тебе, надо было в апреле к ней двигать. А сейчас ей уже столько насовали денег, что твои жалкие сто баксов ей даром не нужны.

— Да ладно, Лель, не переживай, — успокаивала я подругу, будто это ее сын не пойдет в эту школу. — Есть у меня приятельница в департаменте образования. Позвоню ей. Не хочется, правда, через звонок парня на учебу пристраивать, но, видно, по-другому не получится.

— И когда, интересно, ты собираешься это делать, если сегодня двадцать восьмое мая и завтра ты уматываешь на все лето на дачу? — вскинулась Лелька.

— До сентября три месяца, — отмахнулась я. — Пошли за детьми, уже почти шесть.

Всю дорогу до детского садика Лелька бубнила о моей безответственности, попутно ругала себя, что надо было со мной разговаривать пожестче. Я молча улыбалась.

— Перестань убиваться, Птица! — прикрикнула я на нее. — Я не малый ребенок и ты не вечно будешь со мной возиться. Достаточно уже того, что ты для меня сделала.

Это были не пустые слова. Через месяц после смерти мамы Лелька заскочила как-то на утренний кофеек, собрала все документы, взяла меня за руку и потащила по всем инстанциям, которые занимались наследованием имущества. Мама владела квартирой, машиной, дачей и всю эту недвижимость надо было переоформить на меня. Что такое присутственные места, не мне вам рассказывать.

На меня накатывал животный ужас каждый раз, когда я видела эти бесконечные очереди и суровых равнодушных чиновников. Ровно через десять минут ожидания я находила тысячи причин смыться, и если бы не Лелька, все мое наследство возможно уже принадлежало бы государству. Но Елена Гриф хорошо изучила меня за семь лет дружбы, и, хватаясь за мой подол твердой рукой бывшей баскетболистки, шипела на меня, аки гремучая змея. Я пугалась и оставалась. За это, да и за многое другое я ей была безмерно благодарна.

Лелька продолжала что-то говорить, пока мы не вошли на территорию детского садика. Аришка, издали увидев нас, бежала со всех ног, весело размахивая зажатой в руке куклой.

— Теть Тань! — выпалила она, как только приблизилась. — А Сашку уже забрали!

— Как забрали? Кто?

— Так ваш муж, Татьяна Александровна, зашел в четыре часа. — Я резко обернулась на голос воспитательницы.

Толстая, низкорослая Любовь Прокофьевна спокойно смотрела на меня своими малюсенькими глазками. И именно это ее спокойствие убило во мне мгновенно вспыхнувшее отчаяние. В последнее время думать о хорошем у меня получалось с трудом. Но все-таки я спросила:

— Это был действительно Николай?

— Татьяна Александровна, я не в маразме и не под наркозом, — строго проговорила она с оттенком оскорбленной добродетели. — Николай Александрович забрал Сашеньку, и сказал, что они пойдут погулять.

Лелька уже набирала номер телефона сотового моего мужа.

— Алло, Ник? Это Птица. Сашка с тобой? — она послушала пару секунд и передала мне трубку.

— Ник, вы где? — удивленно спросила я.

— В школе, — весело ответил мой благоверный, будто так и надо.

— В какой?

— В моей, — невозмутимо ответил он.

— Какого черта вы там делаете, и почему ты не предупредил меня?

— Через час приедем и расскажу, — отчеканил Ник и дал отбой.

Я пожала плечами в полном недоумении и отдала Лельке ее мобилу.

— В следующий раз, Татьяна Александровна, будьте любезны договариваться со своим мужем, прежде чем меня в чем-то обвинять, — обиженно сказала воспитательница.

Я рассыпалась в извинениях, уверяя ее, что следующего раза не будет, ибо завтра мы отбываем на дачу. Любовь Прокофьевна не скрывала своей радости. Что поделаешь, шебутной у меня сынишка. Много кровушки попил у воспиталки. А когда Лелька вручила ей парфюмерный набор в качестве прощального подарка и всеобщей благодарности за неоценимый труд, она совсем раздобрела и даже пожелала нам счастливого пути.

Мы сидели на моей кухне, допивая первую чашку кофе, когда дверь квартиры с треском распахнулась и вбежал мой сын, сметая все на своем пути и звонко горланя:

— Мам! Меня папа записал в свою школу! Я теперь буду петь в хоре, и играть на «пиянино». Там так здорово! Там большое футбольное поле, и много разных лазалок! — без перерыва трещал Сашка, захлебываясь словами и проглатывая последние слоги. — О, теть Лель! — без перехода обратился он уже к Лельке. — А папа меня в школу записал! Я теперь буду в хоре…

— Мы это уже слышали, — остановила я его.

— Да? — удивился Сашка, будто Лельки и не было минуту назад на кухне. — Ну, ладно, а где Аришка? — и не дождавшись ответа, побежал в комнату.

Где ж быть подружке, как не за компьютером? Дети двадцать первого века, что поделаешь!

— А покушать что-нибудь? — раздался извечный вопрос моего супруга, и он появился в кухне.

Кухонька в нашей квартирке малюсенькая, но уютная и страстно мною любимая. Я совершенно свободно умещаюсь на ее пяти метрах, не натыкаясь ни на один угол. Но когда Лелька вытягивает свои длиннющие ноги вдоль стены, и вдобавок появляется мой муж, мне сразу приходит на ум предательская мысль: «Не пора ли переехать в родительскую квартиру, большую, светлую и с кухней в десять метров?»

Мой благоверный вполне подходит под среднестатистические размеры — сто семьдесят три, он на четыре сантиметра выше меня. Но Ник широк в кости и очень любит вкусно покушать. Даром что ли, наполовину хохол. Сама я далека от классических 90-60-90, поэтому крупные габариты моего мужа меня вполне устраивают. Люблю, знаете, больших мужчин. Хорошего человека должно быть много.

— Ты нам зубы не заговаривай! — проигнорировав широкую улыбку на пухлых губах Ника, молвила Лелька. — Немедленно объяснись!

— Жрать дайте! — гаркнул муж. — А потом все расскажу.

Мы в два голоса стали возмущаться и пока на плите подогревался украинский борщ, Ник поведал нам, чем они с Сашкой занимались последние четыре часа.

Мой добрый, толстый, все понимающий муж честно слушал нас с Лелькой в течение нескольких месяцев по поводу школы для нашего сына и помалкивал. Вообще, это присуще его характеру. Можно долго разглагольствовать, строить планы, вырабатывать стратегию касательно любого дела, будь то ремонт или покупка пылесоса. Но в результате, Ник все сделает, как он решил. Он никогда не будет противоречить, тем более после постигшего нас несчастья, с моими доводами и предложениями Лельки. Он даже будет принимать деятельное участие в возможном решении проблемы, но в итоге поступит по-своему. Ремонт сделает в августе, а не в мае, стенку купит цвета шоколада, а не ольхи, а пылесос приобретет на пятьдесят баксов дороже, но с большими возможностями.

Так же произошло и со школой. Ник согласно кивал головой, выдал мне сто долларов на подкуп директрисы, а сам тихой сапой прихватил ребенка из сада и отправился вместе с пачкой им же собранных документов в свою родную альма-матер.

Пятнадцать лет назад Николай Пархоменко закончил школу при Московском Хоровом обществе. И учился, и занимался музыкой, и пел в хоре. Ник до сих пор вспоминал школьные годы, как самое лучшее, комфортное и уютное время его жизни. Поэтому, когда у него родился сын, он ни на секунду не сомневался, где будет учиться Сашка.

— Так какого черта ты ничего мне не говорил? — возмутилась я.

— А зачем? — искренне удивился Ник, запихивая в рот свежую булочку. — Ты бы тут же разнылась, что надо будет возить Сашку в школу минимум пять лет, что у него нет слуха, хотя это чушь, есть у него слух. Потом долго и нудно пилила бы меня, пока мы не поругались. А так все очень хорошо сложилось. Я ж понимал, что без прописки Сашке в лужковскую не попасть. И взятка не поможет. Ты прости, Танька, но ста долларами сейчас ничего не решается. А больше ты бы не дала. Я же тебя знаю! — и он склонился над тарелкой.

Это точно. Есть у меня такой грех. О-о-оченно не люблю расставаться с денежками. Они так трудно достаются!

Мой муж трудился на благо маленькой компьютерной фирмы, где и зарплата у него была под стать конторе, а я моталась по Москве, частным образом делая маникюр богатым дамочкам. На еду и бензин в бак старого «Опеля» нам хватало, даже раз в год могли сделать крупный покупон, но и разбрасываться денежными купюрами не могли. А я — не желала! Тем более, что в последние месяцы у меня все валилось из рук и мы жили только на зарплату Ника.

— Ну, и слава Богу, — умиротворенно сказала Лелька. — Значит, судьба. Жалко, конечно, что Сашка с Аришкой не будет учиться, но зато ребенок пристроен и я вас со спокойной совестью отпускаю на дачу!

Ник наконец насытил свою утробу, стрескав после двух тарелок борща три котлеты с горкой картофельного пюре, и жестом волшебника вытащил из пакета литровую бутыль вермута — наш любимый напиток.

Лелька сгоняла к себе за апельсиновым соком, и мы чудненько посидели до полуночи, отмечая уладившееся дело и предстоящую разлуку.

После того, как бутыль опустела, Ник взял уснувшую Аришку на руки и понес ее домой. Лелька еще топталась на пороге, давая ценные указания по поводу и без оного, и наконец мы распрощались до осени.

— Бедный Шурик! — проговорила я тихо, поплотнее укрывая сына легким одеялом и вытаскивая из пухлой ручки Спайдер Мена. — Лежит себе и не знает, на что его злюки-родители подписали! Это ж десять лет долбить по фоно и зубрить сольфеджио.

— Ничего, Тань, он еще скажет нам спасибо. — Ник осторожно, чтобы не разбудить Сашку, раскладывал наш диван. — Не сразу, конечно, но будь уверена, благодарность его не будет знать границ.

— Твои слова да Богу в уши! — с сомнением в голосе ответила я и завалилась спать.

2

Лето пролетело, как один день. Погода будто взбесилась — в середине июля красненький столбик нашего старого, но еще бодрствующего уличного термометра зашкаливал за тридцать пять, и лишь к двадцатому августа природа смилостивилась и дала продышаться несчастному народу.

Вот странно! Если ТАМ кто-то есть, мне его иногда жалко. Все-таки люди — неблагодарные твари. Когда на улице лежит искрящийся снег, а холод сковывает пальцы и леденит душу — народ жалуется, даже гневается, заваливается в больницы с депрессией или по старой русской привычке уходит в глубокий запой. Конечно, если позволяет работа и накопленные средства. Словом, плохо, когда холодно. О’кей, решают наверху. Бесконечная зима закругляется, и после короткой прохладной весны на нашу голову обрушивается засуха и постоянно палящее солнце. Опять плохо, кричим мы. Леса горят, торфяники дымят, дышать нечем. Результат — опять больница, солнечные удары, сосудистые кризы и расшатанные нервы. Небесная канцелярия принимает решение наслать спасительные осенние дожди, а неблагодарные людишки завывают о простудах, хандре и вечно мокрых туфлях. Короче, возникает вопрос, — а когда нам хорошо?

Примерно таким мыслям я предавалась, сидя дома в последний день августа и наспех пришивая пуговицы к школьному пиджаку сына под мерный скучный шум дождя за окошком.

Сашка уже давно спал, прижимая к груди яркий букварь. Бедный мальчишка переволновался в ожидании первого дня его долгого и трудного пути знаний. Могу дать руку на отсечение, что моему сыночку разонравится ежедневно ходить в школу ровно через неделю, но пока в нем еще бурлит счастливое ожидание.

— Ты раньше это сделать не могла? — прошипел над ухом голос Лельки.

Я от неожиданности попала иголкой под ноготь и разразилась длинной тирадой ненормативной лексики.

— Ну что у тебя за манера подкрадываться, как тать в нощи? — возмутилась я, когда набор всех доступных мне ругательств иссяк.

Лелька, несмотря на свой рост и стремительность, могла материализоваться на моей кухне, словно призрак отца Гамлета, в любой момент. Хотя отчасти я сама в этом виновата. Дело в том, что мы с Ником никогда не закрываем входную дверь. Красть у нас практически нечего, проворачивать ключ, впуская Лельку в двадцать восьмой раз за вечер — лень, а замки с защелкой в нашей семье иметь противопоказано. Когда мы в последний, кажется, третий раз, поменяли выбитую дверь, которую я в очередной раз захлопнула, вынося мусор, Ник выдрал защелку и сказал:

— Все, больше я на двери работать не буду. Ставим щеколду!

— Чудненько! — ответила я, и спустя день большой английский замок с длинной задвижкой красовался на новенькой двери. И ровно через неделю она была выбита моей ногой и Лелькиным плечом вместе с косяком. Я буквально на пять минут выбежала за хлебом, но этого времени хватило, чтобы Сашка с Аришкой нажали на щеколде неприметную пумпочку, блокирующую замок. Хорошо еще, что Лелька вовремя вернулась из парикмахерской и, не долго думая, мы вышибли дверь. Ну, что я услышала в свой адрес из уст моей подруги, а затем и мужа, я рассказывать не буду, но с тех пор мы с Ником не запираем дверь.

Друзья, приятели и хорошие знакомые прекрасно знают, что в квартиру супругов Пархоменко звонить не надо. Толкай и входи. Лелька конечно вопит, что надо запираться хотя бы на ночь, но если честно, мы просто забываем.

Игнорируя мое возмущение, Лелька всунула мне в руки букет цветов.

— Все, на этом моя миссия закончена.

Цветочки были божественны! Как я люблю много-много разноцветных маргариток, ромашек, ноготков, с массой приятной зелени. Все это великолепие было запаковано в гофрированную бумагу и перевязано красной ленточкой.

— Класс, Лелька! — задохнулась я от переполнявших меня чувств. — То, что надо!

— Никогда не пойму твоей любви к веникам! — хмуро заметила Лелька, прикуривая сигарету.

— Ну, конечно, лучше было бы, чтобы в свой первый день учебы Сашка был закрыт с головы до ног твоими метровыми гладиолусами! — проворчала я.

Ко многим достоинствам моей подруги прибавлялось еще и то, что Лелька была страстным садоводом! Каких только цветов она не разводила на трех сотках своей дачки под Нарой! От садовых роз до селекционных пионов! Но мне милее сердцу были вот эти незамысловатые цветочки.

— А где Ник? — тем временем спросила Лелька.

— Поехал за камерой к другу.

Лелька коротко, но горестно вздохнула. Наверное, в сотый раз за сегодняшний день. Я ее понимала, и делала вид, что не замечаю. Я тоже тосковала по поводу завтрашнего дня. И не потому, что дети вступают в новую, наверное, самую определяющую фазу своей жизни, а потому, что делают они это в разных районах.

— Ну, хватит слезы лить, — не выдержала я и вытащила остатки вермута. — Давай, мать, на посошок!

Мы разлили напиток по высоким бокалам и выпили. Не помогло. Было действительно грустно. Мало того, что детей разделили, да еще и Лелька решила с завтрашнего дня повысить свой уровень знаний — а именно, вдруг ни с того ни с сего поступила в институт и вместе с детишками пойдет завтра грызть гранит науки. Посему наши ежеутренние посиделки накрываются медным тазом.

— Тань, и какого черта я туда попрусь? — проныла Лелька. — Я же уже старая больная лошадь, представляешь, буду сидеть с малолетками и в тридцать лет руку тянуть.

— Ты что? Обратного пути нет, деньги уплачены, с бабусей все обговорено, так что будь любезна, не ной! Скажи просто, что тебе страшно!

— Конечно, страшно, — согласилась подруга, разливая по второй. — Сидела себе тихо-спокойно, работала гувернанткой, все было хорошо. Так надо же было этому придурку меня бросить!

На первый взгляд связи между институтом и бывшем мужем моей подруги не могло быть никакой. Но это было не так.

Анатолий Гриф был, в общем-то, неплохим парнем. В меру угрюмым, в меру ревнивым, достаточно работящим, но все-таки несколько чудаковатым. Прожив в мире и согласии с моей подругой без малого десять лет, взрастив любимую дочку Аришку до ее пятилетия, он вдруг одним, далеко не чудесным утром, собрал свои вещички и убыл в неизвестном направлении. Через неделю Лелька его нашла у своей свекрови в славном городе Клине, где он имел честь появиться на свет.

На резонный вопрос, отчего ты меня, милый, покинул, муженек так и не нашел вразумительного ответа. Не хочу с тобой жить, и все тут! Лелька пыталась добиться ответа в течение месяца, а потом плюнула и развелась.

Проплакав у меня на груди полгода, Елена Гриф встрепенулась, развернула свои плечи и пришла к выводу, что жизнь продолжается. Набрав работы под завязку, она за два года заработала приличную сумму и решила, что пора продолжить свое образование.

— Понимаешь, Тань, — объясняла она мне, пока мы сидели в длинном прохладном коридоре педагогического института, ожидая своей очереди для сдачи документов, — не век же мне в гувернантках сидеть, носы подтирать. Выучусь на логопеда, потом надо будет по поводу детской психологии пошуршать. Деньги потекут рекой!

Это было правдой. При найме на работу в более чем благополучные семьи Лельку постоянно спрашивали, есть ли у нее высшее логопедическое образование. Одно дело наниматься гулять и убирать за малышами, другое — заниматься их дошкольным образованием и развитием. И деньги, соответственно — другие. Более умные подружки Лельки просекли это много раньше, но у них не было маленькой дочки и сурового мужа, который требовал еды и секса минимум два раза в сутки.

Когда же вместе с уходом Грифа отпала необходимость в постоянной готовке и еженощной усладе царственного тела, а Аришка подросла, Лелька решила кинуть свое маленькое скопленное состояние на платный институт. Поступить на общих основаниях Лелька считала невозможным. Мозги закостенели и нервная система уже не та. Это к тому, что любой экзамен вызывал у моей подруги тихую истерику. На мой резонный вопрос, как она собирается пять лет по два раза в год сдавать сессии, Лелька отвечала: «А вот за свои кровные тугрики грех не попотеть!» Убийственная логика, но я была с ней согласна. Когда-то я сама по причине животного страха перед экзаменаторами не прошла в мединститут. Стояла в ступоре и не могла сказать, чем отличаются пестики от тычинок.

Как бы то ни было, а лето прошло, и Елене Гриф приходилось круто менять свою жизнь. Правда, не в первый раз за последнее десятилетие, с учетом развода, но все же Лелька относилась к тому типу людей, которые не любят перемен.

— Встретимся завтра вечером? — с тоской спросила меня Лелька.

— А то! — бодро ответила я, провожая несчастную студентку до лифта. — Птица, не грусти, может тебя там ждет прекрасный принц. В конце концов, новые люди, новые впечатления…

— Не надо мне ни впечатлений, ни людей, — проворчала Лелька. — Я кожей чувствую, что мы станем реже встречаться, ты найдешь себе новых подруг, я заверчусь с институтом и работой, и все, конец нашей дружбе!

— Все в ваших руках! — раздался довольный голос Ника, который вышел из подъехавшего лифта. На его плече болтался ремень от кофра, в котором лежала вожделенная камера. Он по привычке чмокнул Лельку в щечку и ушел в квартиру.

— Лелька, мне тебя никто не заменит, — горячо сказала я. — Время встречи истинных друзей уже давно прошло.

— Как знать, — не сдавалась подруга, вошла в лифт и укатила к себе.

Я было хотела поразмышлять на эту тему, но хотелось спать и я решила отложить это занятие на более благоприятное время.

3

И этот день настал! Сашка еле проснулся, но через секунду сообразив, куда он сегодня собирается, заметался по квартире. Он дважды почистил зубы, три раза перебрал новенький портфель и от возбуждения забыл выпить свой утренний кефир.

Без двадцати восемь мы, нарядные и немного взвинченные, вышли из подъезда. Лелька со всем своим семейством уже стояла около нашей лавочки и как всегда, с ходу начала раздавать ценные указания. «Надо сфотографировать детей вместе, потом с родителями, потом на фоне подъезда!». На наши вялые возражения, что нам еще двадцать минут ехать, она не обращала внимания. И только после того, как все ее задумки были выполнены, она расцеловала нас и отпустила с миром.

Ник решил, что на машине мы не поедем, так как около школы первого сентября трудно припарковаться. А ему еще надо разыскать своих однокашников. Была у них в школе такая традиция — в первый учебный день встретиться и поболтать хотя бы десять минут.

Так и получилось. Не успели мы подойти к небольшой лесенке, ведущей на территорию школы, Ник растворился в праздничной толпе, предварительно дав нам направление, где искать первые классы.

Я огляделась.

— Мам! — дернул меня Сашка за руку. — Да вон же, моя учительница стоит! Мне ее папа показывал, когда мы в школу записывались! — он вырвал свою потную ладошку из моих цепких пальцев и рванул к невысокой, уже в годах даме.

Откровенно говоря, я не знала, что дальше делать. Повертев головой в тщетных поисках своего супруга, я нашла единственно правильное решение, а именно, покурить. Но Сашка стал махать руками, призывая неразумную мать к себе. Мне пришлось оставить свою крамольную затею и идти знакомиться с училкой.

— Здравствуйте, Таня, — мило улыбнувшись, сказала она, с явным любопытством разглядывая меня. — А где Пархошка?

Я уж хотела удивиться, но тут очень вовремя вспомнила ласковое прозвище моего мужа, которым его доводили до бешенства все его друзья. И школьные и институтские. Кстати, я не любила это идиотское прозвище. Для меня мой муж был всегда Ником. Странное дело, но ни Колей, ни Колькой, ни даже Николаем его никто не называл. Либо Ник, либо этот идиотский Пархошка.

Но странное дело, из уст учительницы заковыристое прозвище звучало как-то не обидно и очень по-домашнему.

— Так он пошел искать своих, — ответила я.

— Кстати, Таня, я записала вас в родительский комитет. Пархошка сказал, что у вас опыт. Надо будет в течение этой недели кое-какие пособия купить, так что… — и она многозначительно посмотрела на меня, хитро улыбаясь.

Так, все ясно! Мой коварный супруг не нашел ничего лучшего, как запихнуть меня в очередную родительскую организацию. Мало мне было мотаться с Лелькой четыре года по делам детсадовской группы! Правда много от меня не требовалось — просто ехать туда, куда меня посылала деятельная подруга. Всеми финансами заведовала она. Но Лельки рядом не было, а учительница явно намекала на сбор денег в пользу учеников 1 «А». Хорошенькое дело! Ходить с протянутой рукой за родителями одноклассников сына в первый день учебы.

— Завтра будет родительское собрание, — будто подслушав мои мысли, продолжала она. — Я вам расскажу, какие учебники… — тут ее кто-то окликнул и она обо мне забыла.

Я выхватила сына из круга нарядных ребятишек, отвела в сторонку и тихо спросила:

— Сашка, как ее зовут?

— Не знаю! — ответил мой сыночек, и убежал к стайке мальчишек, с которыми уже успел познакомиться.

Я все же решила пойти покурить, резко развернулась, и тут же наткнулась на чужой взгляд. Это было так неожиданно, что я опешила. В больших глазницах плескалось летнее небо, а частокол пушистых ресниц кидал длинную тень на бледные щеки обладательницы самого удивительного взора, какой мне доводилось видеть в жизни!

— Простите, ради Бога! — улыбнулась я.

Девушка тряхнула длинными светло-пепельными волосами, усмехнулась маленьким, ярко-розовым ротиком и махнула рукой, дескать, бывает. Подхватив за руку белобрысого мальчишку, на растерянном лице которого незабудками горели такие же глаза, она скрылась в толпе.

— Тань, где Сашка? — из-за плеча вынырнул Ник.

— Около училки. Кстати, как ее зовут? — схватила я его за рукав, боясь, что он опять убежит.

— Оксана Борисовна, — ответил он, подозвал сына и горделиво стал его представлять своим друзьям.

Неожиданно грянула бодрая музыка, и по громкоговорителю всех пригласили на футбольное поле для торжественной части. И началось то, что всегда происходит первого сентября в любой школе. Напутственные речи директора, заслуженных учителей, стихотворный монтаж первоклашек и так далее и тому подобное.

Скучающие старшеклассники, которым, по всей видимости, уже давно приелась эта ежегодная повинность, переминались с ноги на ногу на задних рядах высокой трибуны, куда загнали всю школу. Я с удивлением смотрела с поля на учеников. Их было не больше двухсот человек. Ник рассказывал, что классы маленькие, и на пятнадцать мальчишек приходилось лишь две-три девочки.

Хор в школе был мальчиковый, но мудрая директор и хормейстер хора на заре рождения своего детища справедливо решила, что мальчишкам необходимо женское начало. И распорядилась набирать в классы девчонок. Но немного.

Поэтому, глядя на толпу школьников, я насчитала из двух сотен лишь двадцать пять представительниц прекрасного пола. Да-а-а, повезло девчушкам! На каждую приходилось по десять поклонников! Красота!

Речи отзвучали и я уже было подумала, что на этом торжественная часть закончилась, но из динамиков полилась классическая музыка, и дети запели. Не знаю, что это было за произведение, но от высоких мальчишеских голосов хотелось рыдать в голос. Так, наверное, поют ангелы, когда воздают хвалу Всевышнему. В этот миг я поверила Нику, что мы не зря отдали сына в эту школу. Если Сашка будет так петь когда-нибудь, я согласна мотаться сюда два раза в день. Опять-таки, занят он будет круглые сутки, что отвлечет сыночка в подростковом возрасте от улицы.

Прозвенел первый звонок, старшеклассники счастливо выдохнули, схватили за руки первоклашек и рванули в школу. Родители почему-то потянулись за ними. Я, повинуясь всеобщему стадному чувству, так же протиснулась в узкие входные двери. Поднявшись на второй этаж, вереница пап и мам свежеиспеченных учеников засеменила к двери, на которой красовалась надпись крупными буквами от руки: «1 «А». Преподаватель Васильева О.Б.»

Я просунула голову в дверь и тут же увидела Ника, который увлеченно снимал на камеру, как детишки рассаживаются по партам.

— Очень сомневаюсь в целесообразности данного мероприятия.

Высокий, с нотками жесткости, словно крепкая фанера, голос заставил меня обернуться. Мне было интересно, кто так витиевато выражается, будто документ с кафедры зачитывает. Я повернула голову и остолбенела — передо мной возвышалось сто килограммов абсолютной красоты! Наверное, именно так выглядела бы Синди Кроуфорд, если бы создатель наделил ее не стандартными 90-60-90, а наказал носить до конца дней пятьдесят четвертый размер при росте в два с лишним метра! Именно такое сравнение моментально пришло мне в голову, как только я увидела обладательницу низкого голоса.

Высокая брюнетка насмешливо смотрела на меня сквозь дымчатые стекла очков в дорогущей оправе. На ее огромной, но идеальной фигуре великолепный фиолетовый брючный костюм сидел, будто влитой, повторяя все изгибы совершенного тела. Тонкими пальцами пианистки она теребила ремешок лаковой сумочки, стоимость которой потрясала меня каждый раз, когда я проходила мимо моего любимого магазинчика кожаных изделий.

Кинув взгляд на туфли брюнетки, я пришла к выводу, что мадам ошиблась школой. Недалеко, буквально через квартал от 211-й, раскинул свои два корпуса дорогущий лицей с тремя спортивными залами, компьютерами в каждом классе и огромным бассейном. Цена за обучение детей в этом учебном заведении была не меньше количества квадратных метров его водоизмещения, с прибавлением нуля и долларового логотипа. Вот там этот Гулливер в женском обличье смотрелась бы очень органично.

— Простите, не поняла? — я натянуто улыбнулась, максимально запрокинув голову назад, чтобы мой вопрос был услышан.

Фиолетовая дива сделала полшага и наклонилась ко мне, обдав волной потрясающего парфюма, что еще больше смутило меня. Когда на моем жизненном пути возникали вот такие дамочки, в прикиде от Кардена с представительским автомобилем и личным шофером, я терялась в их присутствии, не зная, как с ними разговаривать.

— Я говорю, какого черта… — но договорить она не успела.

Толпа родителей повалила на выход, разметав нас по две стороны от общего потока. Ник подхватил меня под руку и потащил вниз. Когда мы вышли за территорию школы и остановились на маленьком пятачке лестницы перед резной решеткой покурить, фиолетовой дамы уже не было. Зато на ступеньках сидела обладательница небесного взора.

— Ну, а ты чего пригорюнилась? — спросила я.

— Да вот думаю, куда на два часа податься? — ответила она, поднимаясь.

Оксана Борисовна, спровадив родителей с глаз долой, прокричала вдогонку, что первоклашек надо забрать сегодня в одиннадцать. Так что надо было как-то убить пару часов. Не возвращаться же домой, чтобы через полчаса вновь отправиться за ребенком.

— Куришь? — немного подумав, спросила я.

— Сколько себя помню! — весело ответила девчонка, вытаскивая пачку «Веста».

— Наш человек, — одобрительно кивнула я головой. — Предлагаю пойти в забегаловку и попить кофе.

— О’кей, — кивнула головой голубоглазка.

И мы двинули в сторону «Макдональдса», который так кстати располагался в ста метрах от школы.

Ник догнал нас по дороге, по пути прихватив еще несколько неприкаянных родителей.

В результате нас оказалось пятеро. Набрав полный поднос холестериновых булок с пережаренными котлетами, я оставила ребят добирать напитки, а сама двинула на улицу, искать столик на воздухе, под ярким зонтиком в кругу цветущих клумб.

И тут же увидела даму в фиолетовом костюме. Она вальяжно развалилась на металлическом стульчике, который хоть и поскрипывал, но с честью выдерживал все килограммы Гулливерши. Ее туфли на высоченных шпильках валялись под столом, а идеальной формы ноги нагло лежали на парапете, между маргаритками и анютиными глазками. Она тоже заметила меня, и, подняв тонкую бровь, вопросительно на меня уставилась.

— Ой, привет! — глупо улыбаясь, сказала я и, не меняя темпа своего хода, пошла было дальше. Сидеть с ней за одним столом мне было как-то неловко.

— Привет! — откликнулась она и улыбнулась. Широко, непринужденно и немного иронично.

И тут произошла удивительная метаморфоза! Вся ее строгость и напыщенность куда-то улетучилось, и от вида бизнес-леди остался лишь костюм да пара золотых колец с бриллиантами.

— А можно к вам присоединиться? — она легко скинула ноги с парапета, молниеносно влезла в свои туфли, и встала. — Давай я тебе помогу!

И не успела я «мама» выговорить, как она отобрала у меня поднос и водрузила на свой стол. Она это проделала так легко и просто, будто всю жизнь только и занималась тем, что обслуживала клиентов в каком-нибудь кафе.

— Меня зовут Татьяна, — несколько удивившись, сказала я.- А тебя?

— А я Людмила, — весело откликнулась она, снимая свои очки. И совсем стала похожа на обычную женщину.

Большие светло-зеленые глаза открыто смотрели на меня сверху вниз, без тени снобизма и превосходства, обычных для богатых и успешных. И высоких. Она явно была близорука, так как, когда она сняла свое дымчатое великолепие, лицо ее стало каким-то незащищенным.

— Слушай, Люсь, нас целая толпа. Наверное, надо несколько столов, сдвинуть, — нагло заявила я, предприняв последнюю попытку проверить свои предположения.

— Не вопрос, — откликнулась бизнес-леди, никак не отреагировав на фамильярное «Люсь», и бодренько начала двигать столики.

Притопали Ник с девчонками, правда по дороге потеряв одну семейную пару, которая отказалась вкушать плоды быстрого питания. Ну да каждому — свое. Мы расселись и стали знакомиться.

Надо отдать должное моему супругу. Ник и бровью не повел, когда я ему представила Людмилу. Он давно перестал удивляться при виде высоких женщин, с того момента, когда впервые встретил Лельку. Но Птица была худа, как Робинзон Крузо после первого полугода своего заточения на необитаемом острове, а Людмила представляла собой великолепный образчик истинно русской женщины. Это те, которые «коня на скаку — в горящую избу — «жигули» из кювета — одной левой»!

Людмила действительно оказалась бизнес-леди и владела собственным бизнесом в неполных двадцать семь лет. Ее холдинговая компания, с красивым названием «Нарита эдвайс», предоставляла консультативные услуги. Когда она выговорила эту длинную фразу, мы недоуменно посмотрели друг на друга. Заметив нашу реакцию, Людмила рассмеялась, и сказала: «Не напрягайтесь! Просто даю советы определенным слоям населения! Так что — обращайтесь, если что». «Если что» — тоже было не очень понятно, но я решила не вдаваться в тонкости делопроизводства.

Кроме интересной компании Людмила обладала не менее интересной фамилией. Когда она произнесла ее, мы, отбросив все приличия, расхохотались в голос. И было отчего! Полностью ФИО звучало так: Людмила Евгеньевна Большая-Форетти! Сначала я грешным делом подумала, что «Большая» — это псевдоним, придуманный самой Людмилой.

— Да нет, действительно фамилия, — усмехнулась она. — У нас все в роду такие большие. Отец говорил, что свои корни наша династия берет в Сибири. А сибиряки, как известно, люди не мелкие.

А приставка «Форетти» досталась Людмиле от двухмесячного замужества за красавцем итальянцем, от которого осталась лишь фамилия и еще чудесный сын Пашка Большой.

— А зачем тебе, русской бабе, быть еще и Форетти? — резонно спросила я.

— Для солидности, — просто ответила она. — А для друзей я — Люська Большая. Так что ты правильноменя назвала.

Небесновзорую нимфу звали Янина Тверская. Что тоже было чудно, ибо жила Яна на главной улице столицы. Да уж, фамилиями Господь не обидел моих новых приятельниц.

Яна, как впрочем и Люська, растила сына Дениску одна, с той лишь разницей, что зарабатывала на хлеб с колбасой, стоя за прилавком большого вещевого центра.

— Хоть и называюсь громко и красиво — менеджер по продаже, но как ни рисуй, все одно — продавщица, — хихикнула она, вгрызаясь жемчужными зубами в чизбургер.

И последним «сокофейником» была маленькая, толстенькая, шустрая как ртуть, Нина Фионова. Она ни секунды не могла сидеть спокойно, размахивала руками, елозила на стуле и постоянно вставляла какие-то дурацкие замечания.

Люську это раздражало. Я это заметила сразу. Каждый раз, когда ее зеленый взгляд останавливался на Нине, лицо становилось каменным. Но природная или выпестованная вежливость не давала Людмиле Большой послать Фионову в дальнее эротическое плаванье. Когда мы с Яной и Люськой отлучились в дамскую комнату, Яна, ухмыляясь лишь уголками розовых губ, сказала:

— Люсь, ты хоть лицо-то сделай попроще, когда на Фионову смотришь. А то прям мороз по коже.

— Не нравится! — отрезала бизнес-леди. — Мутная девушка.

Мне очень хотелось спросить, а нравимся ли мы ей, но подумала, что вопрос лишний.

— Да ладно тебе, — махнула я рукой. — Детей что ли с ней крестить.

— Нашим сыновьям с ее дочерью одиннадцать лет учиться, — все тем же холодным тоном сказал Люська.

— Вот только про яблочко и яблоньку говорить не надо, — попросила Яна.

— Посмотрим, — туманно произнесла Люська.

Мне же Нина понравилась. Забавная, открытая хохотушка. За неполные полтора часа она вывалила нам всю свою жизнь, начиная от рождения. Приехала Нина из далекой Воркуты. За девять лет, проведенные в столице, она успела выйти замуж, родить дочь, развестись, и заиметь огромную квартиру в сталинском доме. Трудилась Нина курьером в государственной нотариальной конторе, получала копейки и оставалось загадкой, на что она живет, растит дочку и содержит такие хоромы.

Чтобы остановить ее откровения, я засобиралась в школу.

Мы вернулись в класс, разобрали своих детей и распрощались до завтра.

Ник отправился на работу, а я с Сашкой поехала в цирк. Надо же было отметить первый день учебы!

Вечером примчалась Лелька, полная впечатлений и радужных надежд. Шутя сотворив праздничный ужин с тремя салатами, пирогами и праздничным тортом (еще одно достоинство моей великолепной подружки — все делать быстро и вкусно), она торжественно поздравила детей и мы уселись за стол.

— Ну, что за люди в вашем Голливуде? — ревниво спросила меня Лелька, когда дети наелись и побежали в комнату делиться впечатлениями.

— Да нормальные в общем-то. Но две девчонки мне понравились особенно, — и я рассказала о Люське и Яне.

Ник согласно кивал в такт моим словам, уплетая десятый пирожок с капустой. Когда я закончила расхваливать своих новых подруг, он спросил:

— А что ж ты про Фионову не рассказываешь?

— Про кого? — почему-то Лелька замерла и не донесла до рта кусок торта.

— Да есть у нас там одна девушка, — неохотно протянула я.

— Это часом не Нина Фионова, маленькая, толстая лимитчица с писклявым голосом и противными бегающими глазками? — отложив в сторону торт, гневно спросила Лелька.

— Да, — удивленно ответила я. — А откуда ты ее знаешь?

— Да приходилось сталкиваться пару раз, — туманно ответила подруга, закуривая сигарету. — Дашку помнишь? — Я кивнула.

В одну группу с нашими детьми в детсад ходил скромный тихий мальчик Андрюша. Чего не скажешь о его мамаше. Шумная, горластая Дашка, приводила меня в недоумение каждый раз, как только раскрывала рот. Поскольку разговаривать Дашка умела, только подкрепляя свои слова отборной матерщиной. Ей было «великое наплевать», с кем она общалась в данный момент — со своими сверстниками или с инспектором департамента. Кстати, в лужсковскую школу, в один класс с дочерью Лельки, она запихнула своего сынишку именно через департамент. По всей видимости, интеллигентный чиновник был сражен напором и речью Дашки, поэтому быстренько, при ней позвонил директрисе и уладил щекотливое дело.

Лелька не раз за годы детсадовского периода наших отпрысков сталкивалась с Дашкой по делам насущным, так что успела с ней подружиться некоторым образом. То есть курила на крыльце детского садика и обсуждала проблемы образования, пока я раздевала детей и отправляла в группу. Я же не общалась с этой колоритной личностью, ибо очень люблю русский язык и говорить матом не приучена.

И вот однажды, когда они стояли около детсада и покуривали, мимо них прошла низенькая толстая девушка и радостно поздоровалась с Дашкой. Та открыла рот и послала ее на все буквы алфавита. Лелька обалдела: даже зная Дашку, такого отборного мата она от нее не слышала. Девица лишь пожала пухлыми плечиками и удалилась.

Дашка отдышалась и увлеченно стала рассказывать Лельке страшилки об этой девице, которая является ее соседкой по подъезду и зовут ее Нина Фионова. И деньги она ворует, и чужих мужей уводит, и пьет беленькую, как яблочный сок, и так далее и тому подобное.

— Но самое неприятное, что у нее абсолютно жидовская натура, — продолжала Лелька.

— При чем тут это? — вступилась я за несчастных детей Исаака.

У меня много друзей евреев, к которым я испытываю очень добрые чувства. Лельке повезло меньше — все представители земли обетованной, встретившиеся ей на жизненном пути, подводили ее, преследовали или строили козни. Лелька не любила их, мягко говоря. Будто среди русских подонков нет! И сколько я ее ни убеждаю, что у любого народа есть свои заблудшие овцы, она твердо стоит на своем.

— Так, только не надо опять спорить! — Ник в корне присек очередную ссору на национальную тему.

— Ладно, — согласилась Лелька. — Короче, производит Нина впечатление этакого райского цветочка, который готов ради добрых друзей палец отдать. И отдаст, будь уверена, но за это откусит тебе руку по плечо, с милой улыбкой на устах.

— Переведи, — попросила я подругу.

По словам все той же Дашки, однажды она по-соседски попросила Нину посидеть с маленьким Андрюшкой полчаса, пока она сбегает в поликлинику. Нина с жаром ответила согласием, сказав, что Дашенька может отлучиться на столько, на сколько ей надо, вкатила коляску с Андрюшкой в свою квартиру и отпустила соседку с миром. При всей своей хабалистости Дашка не любила быть кому-то обязанной, и пришла ровно через тридцать минут. Забрала сына, рассыпалась в благодарностях и вручила Нине коробку с тортом. И забыла об этой мелочи. Только через день Нина позвонила в дверь соседки и попросила ее о встречной любезности. И с тех пор не проходило и недели, чтобы Дашка не сидела с маленькой дочкой Нины, Ксюшей.

Когда девочка выросла, она просто звонила в дверь тети Даши и оставалась в коммунальной комнатке до полуночи. Дашка возмущалась, звонила в дверь Нины, но ей никто не открывал. Нина приходила глубокой ночью, когда Ксюшка уже давно спала на узкой кровати Даши, рыдала в голос о сволочах-мужиках, и добрая соседка прощала заблудшую душу. Так, наверное, продолжалось бы и по сей день, если бы у Дашки не стали пропадать деньги.

— Мало того, что она берет в долг у всех, кто ей попадается на пути, а потом отдает целую вечность, она еще и подворовывает! — возмущалась Лелька.

— А Дашка ее сама за руку ловила? — спросила я.

— Сначала просто догадывалась.

Погрешив на своего Андрюшу, Дашка пару раз выпорола ни в чем не повинного сына, которой здоровьем клялся, что не таскал у мамы из кошелька, сваливая вину на тетю Нину. Будто бы он сам видел, как она в сумке мамы рылась, когда та выхолила за чайником на кухню. Но Дашка не верила, пока не пригласила соседку на свой день рождения. Людей было много, все порядком выпили. А среди гостей Дашки был ее одноклассник, богатый парень с толстым портмоне из крокодиловой кожи. Так вот этот кошелечек и был найден в сумке Нины поутру, когда разъяренный одноклассник вернулся к подруге с требованием вывернуть карманы оставшихся гостей.

— Вот так, — резюмировала Лелька. — Так что вы поосторожней с этой Фионовой.

— Да ну, Птица, твоя Дашка соврет, не дорого возьмет, — не поверила я, вспомнив простодушный открытый взгляд Нины. — Нормальная девчонка, веселая, незлобивая.

— Ну-ну, — хмуро протянула Лелька. — И не говори, что я тебя не предупреждала. И дочка у нее сумасшедшая какая-то. Орет, кричит, бегает как угорелая, а наглая… — Лелька закатила глаза — В общем, мутная семейка.

— Ты совсем как Люська говоришь, — усмехнулась я.

— Не знаю вашей Люськи, но она мне уже нравится. — Поверьте, мальчишки еще с этой Ксенией наплачутся!

И она оказалась права! Всю последующую неделю в нашем доме имя Ксюши Фионовой не сходило с уст моего сына. «Ксюша побила того-то, Ксюша встала во время урока, Ксюша спрятала очки Оксаны Борисовны и так далее и тому подобное». Не девчонка — тайфун!

Маленькая, кругленькая, словно румяный пончик, с рыжими косичками и конопушками на курносом носу, Ксюшка летала по школе, знакомилась со всеми подряд, играла со старшеклассниками в футбол и чинила мелкие пакости одноклассникам. При этом, когда учительница, мать и директор пытались призвать ее к ответу, она вмиг превращалась в пушистую овечку, синие глазки наливались прозрачной слезой, и язык не поворачивался ее ругать.

Но как только она выходила за дверь класса, все начиналось снова.

— Эта хитрость и отсутствие воспитания! — возмущалась Яна.

— Детская непосредственность! — парировала я.

Люська хмуро отмалчивалась, глубоко затягиваясь утренней сигареткой.

4

Осень пролетела, будто ее и не было. За большим стеклянным окном закусочной уже кружили большие белые мухи ноябрьского снега. За это время у нас сложилась милейшая традиция. Счастливо сплавив своих отпрысков на попечение учителя, мы отправлялись в «Макдональдс» выпить утреннего кофейку и поболтать полчаса о нашем, о девичьем.

Из-за этого Люське пришлось самой водить автомобиль. Кряхтя и охая, поминутно огрызаясь на мирно проезжающие мимо машины, Людмила Большая доставляла сына в школу, а после наших утренних встреч везла свое царственное тело на работу. Злилась она при этом неимоверно, поскольку за рулем сидела очень редко, и обожала утром поспать до восьми. Но желание потрепаться с подружками было сильнее. На вопрос, почему она не может потребовать от своего шофера подвозить ее и Пашку, Люська отвечала:

— Совесть иметь надо. Я понимаю. Пашку в школу отвезти, а потом меня на работу. А так что ж, Саныч будет сидеть в машине и ждать, пока я тут кофею напьюсь? Несправедливо. Тем более, я всегда считала, что это снобизм, когда босса личный шофер на работу возит. Давно ли сама на своих двоих летала? Да и опыт вождения надо восстанавливать. Так сказать, быть ближе к народу.

Мы с Янкой рассмеялись. Да уж, будет мадам Большая-Форетти ближе к народу, самостоятельно ведя эксклюзивный вариант последней модели «Порше»! Чем мы и не преминули поддеть подружку.

— Отстаньте, девки, мне по статусу положена дорогая машина, — хмуря брови, сказала она. — Вы ничего не понимаете в мире бизнеса, поэтому поверьте на слово.

Мы не спорили. Куда нам, простой продавщице и маникюрше! Но мы знали, что Люська — замечательная девчонка, совершенно своя в доску, и если нам о-о-очень захочется, она объяснит, почему ей необходимо ездить на такой дорогой машине, а не на подержанном «Опеле», на котором иногда приезжала я.

Водить я не люблю, отдавая пальму первенства Нику, который если бы мог, то жил бы в машине. Он спокойно стоит в пробках, ловко маневрирует на трассе, и получает истинное наслаждение от самого процесса. Я же злюсь, когда надо двигаться, словно беременный муравей, дергая машину на пару сантиметров, а больших скоростей панически боюсь. Поэтому, когда мой муж пару раз в неделю оставляет мне машину, милостиво разрешая отвести Сашку в школу, я с надеждой спрашиваю сына:

— Может, как белые люди, поедем на метро?

В ответ я слышу нытье Сашки и возмущенные слова Ника, что ребенок устанет и у него не будет возможности хорошо воспринимать новый учебный материал. О том, что добрая половина класса ездит в школу на метрополитене из Строгино, Митино и Алтуфьева и почему-то при этом прекрасно учится, чего не скажешь о Сашке, мои мальчики не вспоминают. На мои скромные потуги, что на метро быстрей и безопасней, они находят тысячи аргументов, опровергая мои доводы. И мне ничего не остается делать, как с тоской идти заводить машину.

Хорошо Яне, ей никуда ехать не надо. Перешел дорогу и вот тебе, родная школа. Так что ей были смешны наши с Люськой завывания по поводу утренних пробок и полной невоспитанности отдельно взятых автомобилистов.

Мы сидели в «Макдональдсе», пили коричневую бурду под названием кофе, и обсуждали очередную выходку Ксюшки Фионовой.

— Вам чего, больше говорить не о чем? — Люська хлопнула стаканчик с капуччино на коричневый поднос. — Каждое утро одно и то же, оскомину уже набило. Я еще в начале сентября говорила, что девочка трудная и взбалмошная. Ласки ей элементарно не хватает. Кстати, а где ее мамаша?

Нина часто ходила с нами пить кофе. Правда, по какой-то удивительной случайности, у нее никогда не было денег, но добрая Люська всегда платила за нее.

— Что убудет с меня, что ли? — отвечала она на гневные протесты Яны.

— Приучишь, так она вообще забудет, что в платное заведение пришла. Благотворительность, конечно, хорошо, но в определенных пределах.

И дело было не в том, что Яне было жаль денег, тем более что платила Люська. Просто у Янины Тверской было обостренное чувство справедливости. Нина каждый раз томно отказывалась покупать себе напиток, ссылаясь на отсутствие денег, а распрощавшись с нами около метро, в ближайшей палатке покупала себе сигареты.

— И, заметь, дорогая, не «Приму» или «Яву», а дорогущий «Парламент», да не у себя на Добрынке, а на Тверской, где цены на порядок выше, — возмущенно рассказывала Яна на следующее утро, после того как случайно увидела Нину около палатки, что располагалась около дома Яны.

— Ну халявщица, что поделаешь, — мирно констатировала Люська. — Бывает.

— Не смей ей больше покупать кофе, — требовательно хлопала рукой по столу Яна.

— Не буду, — соглашалась Люська. И все равно, когда приходила Нина, автоматически брала еще один стаканчик.

Яна возмущалась и пыталась апеллировать ко мне, но я скромно молчала. Потому что в стремлении Фионовой к халяве убедилась на собственной шкуре.

Дело все в том, что уже второго сентября Нина с радостью сообщила, что, оказывается, мы живем рядом. Я это знала по рассказу Лельки, но сделала круглые глаза и мило улыбнулась.

— Правда?

— Это же здорово, Танька. Когда ты будешь занята, я могу забирать Сашку и привозить домой, — воодушевленно сообщила она.

— Заранее спасибо, — отозвалась я.

И надо же было такому случиться, буквально через неделю я попала в цейтнот. Ник уехал в командировку, а у меня была срочный вызов к одной очень выгодной клиентке. Девчонки все, как на грех, были заняты и никто не мог забрать Сашку. И тут-то я вспомнила о Нине. Позвонив ей на сотовый, объяснила ситуацию.

— Какие проблемы, Танюш? — мгновенно отозвалась она. — Я как раз в школе. Работай спокойно. Я заберу Сашку. Они как раз с Ксюшкой погуляют.

Что-то знакомое промелькнуло в словах Нины, но мне было недосуг разбираться, что насторожило меня в ее словах. Поздно вечером я забрала засыпающего сына из дома Нины, поминутно благодаря и уверяя ее в вечной моей признательности.

— Да ладно тебе, Тань. Я тебе помогла, ты мне поможешь, — она махнула рукой на прощанье и захлопнула железную дверь.

А через пару дней, рано утром, раздался звонок по телефону.

— Танюш, — слабым голосом проговорила Нина. — Прости, пожалуйста, ты не могла бы Ксюшку отвести в школу. Я заболела, температура высокая.

Я с готовностью согласилась. Ник подъехал к высотному дому на Люсиновке, Ксюшка выскочила из подъезда и лихо уселась рядом с Сашкой. Всю дорогу до школы она орала и пихалась, доводя моего сына до истерики. Ник, пытаясь урезонить девочку, чуть не врезался в идущий впереди «Форд», я тихо сатанела.

Нина болела неделю. При этом она каждое утро звонила, извинялась, но с мягкой настойчивостью просила в очередной раз взять Ксюшку. Я злилась на себя за слабохарактерность, но Ник взывал к моей совести, и усаживал девчонку в машину. В следующий понедельник я намеренно не подошла к телефону, надеясь избавиться от маленького монстра. Но наглость города берет. Не успели мы выйти из подъезда, первое, что увидели — летящую навстречу нам Ксюшку.

— А мы вас уже ждем! — весело прочирикала она, обнимая Ника за широкие бедра.

Нина, широко улыбаясь, стояла около нашей машины.

— Вот и хорошо, — сказал растаявший от детских объятий Ник и распахнул дверцы машины. — Садитесь, поедем учиться.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила я Нину.

— Хорошо, спасибо, — как ни в чем не бывало ответила нахалка, усаживаясь на сиденье рядом с моим мужем.

— Дорогая, ты ошиблась, — скрывая раздражение, сказала я. — На этом месте сижу я.

— Ой, прости. — Ее как ветром сдуло с моего сиденья. — Привычка. У моего мужа тоже была машина.

Я проигнорировала это замечание, уселась в машину, поклявшись себе самой, что больше не буду подвозить их в школу.

Но ни на следующий день, ни через неделю Фионовых около нашего подъезда с утра не наблюдалось. Надо же, все-таки как я быстро умею вешать ярлыки на людей! Мне даже стало стыдно за свои крамольные мысли о наглости и невоспитанности Нины. Ник же вообще не видел в этом ничего предосудительного.

Не успела я забыть неприятный инцидент, как в очередное сентябрьское утро мы снова лицезрели славную парочку. Через две недели взвыл Ник.

— Я не знаю как, но прекрати это, — рявкнул муж.

А как прекратить? Не скажешь же в лицо матери, что ее дочь — невоспитанная маленькая дрянь, от которой бросает в дрожь взрослых людей? Да и Нину жалко. Она постоянно одергивает дочку, а та лишь огрызается на мать. Меня, правда, она побаивается. Пару раз я ей сказала, что выброшу ее из машины, и девчонка заткнулась. И с тех пор вела себя, как мышь. Так что и придраться уже было не к чему.

Я поделилась с девчонками. Люська с Яной тут же взяли Нину в оборот. Вернее, сделали жалкую попытку. Яна в лоб спросила ее:

— Нин, а с какой стати Танька должна подвозить вас до школы? У тебя что, ног нет?

— Тань, а разве тебе трудно? — «на голубом глазу» простодушно спросила Нина.

Я не знала, что ответить. Ведь действительно, ничего сложного в этом не было. Все равно они сами приходили к подъезду, нам даже не надо было заезжать за ними. Девчонки обескураженно молчали. Даже Люська не нашлась, чем апеллировать. Так все и осталось бы, как прежде, если бы не Лелька.

— Что это за малодушие, вашу мать?! — заорала она, когда я, наконец, поделилась с ней. — Я же тебе говорила, чтобы ты с ней не имела никаких отношений.

— Лелька, если честно, я даже не знаю, как ей отказать, — вступился за меня Ник.

— Зато я знаю, — зловеще изрекла моя подруга.

С утра она с Аришкой спустилась с нами в лифте. Выйдя из подъезда, мы сразу же увидели Фионовых. Нина было рванула нам навстречу, как тут же будто споткнулась, увидав высокую фигуру Лельки.

— О, Фионова! — громогласно изрекла моя подруга. — Ты какими судьбами в наших краях?

— А вы знакомы? — подыгрывал ей Ник, обращаясь к остолбеневшей Нине.

— Да виделись пару раз, — многозначительно сказала Лелька. — Правда, не были друг другу представлены.

— Нин, это наша лучшая подруга, Лена, — вступила я в игру.

— Да-да, я помню, — прошептала она.

— А ты чего это от автобусной остановки так далеко ушла? — по-хозяйски открывая дверь нашей машины, продолжала Лелька. — Сашка, живо в машину, а то опоздаешь, — крикнула она моему сыну.

— А нас дядя Ник в школу подвозит, — ответила за мать Ксюша.

— Да ну? Правда? Ну, тогда садитесь, — и Лелька посмотрела в сторону Нины, как, наверное, генерал смотрит на провинившегося прапорщика.

— Нет-нет, что вы. Мы просто зашли сказать, что мы сегодня в школу попозже приедем, — заторопилась Нина, — Ксюша, пошли. А то в поликлинику опоздаем. — И она стала вытаскивать упирающуюся дочь с заднего сидения.

— Ник, говорят, бензин подорожал, — крикнула Лелька моему мужу, который уже усаживался за руль.

— Да кошмар, Лель, на два рубля взлетел.

— Вот я и говорю, лучше на автобусе, все дешевле! Ну, счастливо доехать, — она захлопнула за мной дверцу и помахала рукой на прощанье.

Ник развернул машину, и мы умчались. И конечно, не могли слышать, как Лелька низко наклонилась к Ксюше и тихо сказала:

— А тебя мама не учила, что нельзя бесконечно пользоваться добротой порядочных людей, которые в силу своей воспитанности не могут отказать обнаглевшим людям?

Девочка ничего не поняла из длинной фразы этой высокой худой тети. Она завороженно смотрела на нее и смогла только тихо пролепетать:

— Нет.

— Так попроси, должна научить. До свидания, детка. — Лелька разогнулась, схватила Аришку за руку и ушла.

Больше по утрам мы Фионовых не видели.

Однако Нина как ни в чем не бывало ходила с нами пить кофе, правда уже не так часто, поскольку постоянно опаздывала. Но подвезти нас больше не просила. Люська строго-настрого наказала мне звонить ей в случае, когда надо забрать Сашку из школы, а Яна сказала, что она на карачках приползет за моим сыном, лишь бы не быть обязанной Фионовой.

Выслушав мой рассказ об отлучении Нины и Ксюшки от утренней поездки на машине, девчонки зааплодировали Лельке, а Яна печально сказала:

— Я прихожу к выводу, что порядочность — это не достоинство, а порок.

Я далека от мысли, что моя Лелька непорядочный человек. Совсем напротив, но у нее все так органично получается, как будто так и надо.

— Верно, Ян, иногда излишняя воспитанность мешает делу, — Люська отпила кофе и в очередной раз поморщилась.

Да уж, назвать это пойло благородным напитком можно только под наркозом или будучи в состоянии глубокого опьянения. Но выбирать нам не приходилось. Во-первых, «Макдональдс» рядом, во-вторых, всем нам по карману.

— Или, — продолжала я разговор, — просто надо обладать умением вовремя поставить человека на место. Как Лелька моя. Быстро, необидно и все понятно.

— Извини, Тань, у Лельки был козырь. Нинка ее испугалась. Значит, твоя подруга что-то про нее такое знает, чего тебе ведать не надо, — парировала Люська. — Или ты в курсе?

Они уставились на меня в ожидании объяснений. Я промолчала. Не люблю делиться непроверенными данными.

— Э-э-э, мать, ты чего-то недоговариваешь, — по-своему истолковав мое молчание, подловила меня Яна. Интуиция у нее была звериная. Впоследствии я не раз поражалась этому.

— Ладно, Ян, не дави на нее. Познакомила бы, что ли, со своей Птицей. Сдается мне, что вся информация о Нинке у нее, — ухмыляясь, сказала Люська.

В это время зазвучала бессмертная музыка Штрауса из ее телефона. Она металлическим голосом ответила, дала пару указаний и отключилась.

— Все девы, разбегаемся. Надо ехать руководить. А про Лельку не забудь.

— Обязательно, как только представится случай… — пообещала я.

5

— Вы просто не умеете за себя постоять. Три взрослых человека идут на поводу у одной нахалки! — возмущалась Лелька, нарезая хлеб.

Случай представился, и я познакомила ее с девчонками, когда в очередную субботу мы сидели у меня после сольфеджио.

Суббота — музыкальный день. И приходилось нам, бедным, в свой выходной тащиться в школу. Но мы не унывали и придумали еще одну традицию — после урока приезжали ко мне и от души трепались до ночи, пока наши трое мальчишек резались на компьютере.

В сентябре-октябре Лелька по выходным пропадала на своей даче, а уж когда стало холодно, стала оставаться дома. Вот тогда и произошло торжественное знакомство.

Лелька легко влилась в нашу теплую компашку, приведя в полный восторг моих подружек. Первое, о чем спросила Яна, о Фионовой. Будто поговорить больше не о чем. Мне было немного неприятно, но что сделаешь с бабами — охочи мы до сплетен! И не важно, бизнес-леди ты или уборщица.

— Да понимаешь, Лель, девчонка-то она не плохая. Добрая, отзывчивая, детей любит. Но есть в ней что-то напряжное, — в продолжение нашего разговора сказала Янка.

— А вы не задавались вопросом, почему, хотя она уже девять лет в Москве, у нее совсем нет друзей? — ехидно спросила Лелька.

— Задавались, — ответила Яна. — Вот только ответа не находили. Сама Нина как-то в разговоре сетовала, что москвичи равнодушные. Холодные и жадные. И, де, трудно провинциалу одному в столице.

Лелька ухмыльнулась, и в красках рассказала известную мне историю про Дашку.

— За руку мы ее не ловили, — твердо сказала Яна, разливая вермут. За последний месяц я приучила девчонок к нашему с Лелькой любимому напитку. А они меня — к пиву. Правда, пока только к безалкогольному, но все еще впереди.

— И я не ловила, — согласилась Лелька. — Но нет дыма без огня.

— А мне ее жалко, — вклинилась я. — Представляете, совсем одна в большом городе.

— Ну, ты у нас известная мать Тереза, — махнула рукой Люська.

— Нет, девки, мы в ответе за тех, кого приручили, — настаивала я. — Раз пустили Нинку в свою компанию, значит, вышвыривать не имеем права. Тем более, как вы предлагаете ей сказать, что не хотим с ней иметь ничего общего? Я, например, не смогу. И так каждую субботу врем, куда направляемся.

Это было действительно так. Сначала я звала с собой Нину и Ксюшку. Но через три субботы вдруг заметила, что мои подружки находят массу причин, чтобы отлынивать от наших чудесных посиделок. На мой лобовой вопрос, в чем дело, девчонки переглянулись, и Люська сказала:

— Тань, у тебя доброе сердце, но извини, меня общество Фионовой тяготит. Я не хочу при ней что-то рассказывать о себе. А ты знаешь, мне достаточно рюмки коньяка и я вся, как на ладони. — Яна согласно кивала в такт каждому слову Люськи.

Если честно, меня тоже радовало, когда Нина иногда отказывалась по каким-то причинам ехать с нами. Так чего страдать? И с тех пор мне приходиться врать, чтобы отмазаться от молящих глаз Нины и тоскливого голоска Ксюши: «Тетя Таня, а почему мы не поедем сегодня к вам?». Чувствую я при этом себя препаршиво, поскольку еще приходится подговаривать Сашку, Пашку и Дениску, которые искренне не понимают, почему они не могут говорить Фиону, что они сейчас поедут все вместе к Пархошке.

Кстати, о прозвищах. Это смешно, но ровно через три дня после первого сентября мой сыночек пришел домой и с радостью сообщил, что они придумали всем прозвища. Пашка остался просто Большой, Дениска оказался Дэн, сам Сашка — Пархошка, причем он клялся, что не рассказывал о прозвище отца ни единому человеку (в чем я сильно сомневаюсь). Ксюшку же окрестили Фионом.

— А почему мужское прозвище? — удивились мы, когда все вместе оказались на моей кухне.

— Так она парень в сарафане! — тут же дал характеристику самый языкастый из их троицы Пашка. — В ней же ничего от девочки нет. То ли дело Машенька! Сидит себе на перемене, крестиком вышивает или кукле Барби косички плетет. Фион же первая за мячиком к охраннику бежит!

Девочек в 1 «А» было две. Известная Ксюшка и тихая, скромная Машенька. Именно — Машенька, до того маленькой и хрупкой была эта девочка. Мальчишки взяли над ней шефство и всячески оберегали ее от нападок Фиона. Ксюшка то и дело норовила дернуть одноклассницу за толстую каштановую косу или сломать ее кукле ногу.

Когда по субботам мы звали Фионовых с собой, ребята кривили рожи, но соглашались, видя что мамаши дружат между собой, как и они. Когда же мы перестали звать Нину, мальчишки сильно обрадовались. Только никак не могли взять в толк, почему надо делать все тихо.

— Мам, а почему вы не можете прямо сказать тете Нине, что не хотите с ней дружить? — простодушно задал вопрос Пашка, глядя зелеными глазами на мать.

Люська начала «компостировать» сыну мозги о правилах приличия, такте и тому подобное. Пашка все добросовестно выслушал и сделал вывод.

— Ясно. Вы просто трусите взять на себя смелость признаться, что она вам не нравится, бессовестно лукавите и нас подговариваете врать Фиону.

Я обалдела, хотя уже привыкла к взрослым суждениям сына Людмилы Большой. Люська опять стала что-то туманно объяснять сыну, но Пашка попросил разрешения прервать ее и сказал.

— Я все понял. Это будет наш секрет. Пойду ребятам все объясню.

— Но будь, пожалуйста, любезным, убедительным, при этом не задевая честь и достоинство Ксюши.

— Обижаете, босс, — хмыкнул семилетний отпрыск династии Больших и умчался к друзьям.

Итак, каждую субботу, при молчаливом согласии родителей и детей, я придумывала тысячи причин, чтобы «отмотаться» от Нины и Ксюхи. Мерзко, конечно, но что поделаешь?

— Да-а-а, — улыбаясь, протянула Лелька, выслушав наш рассказ. — Действительно, в вашем случае порядочность — порок. Еще и детей врать учите. Ну, ладно Танька, лишнего слова никому не скажет, насколько я понимаю ты, Яна, тоже не конфликтна, но ты, Люся? У тебя же целая компания, масса народу под тобой ходит! Чего же ты миндальничаешь?

— Не поверишь, Лелька, как взгляну на Нинку, язык не поворачивается, — оправдывалась Люська.

— Могу и в этот раз подсобить, — Лелька иронично улыбалась, окидывая всех снисходительным взглядом. — Увидит меня за этим столом и ее сразу ветром сдует.

— Нет, — твердо сказала я. — На этот раз я сама. Конечно, прикроюсь тобой, не обессудь, но скажу сама.

— Валяй, — разрешила Лелька и тема бедной Нинки была наконец закрыта.

В следующую субботу, когда наши детишки выкатились, словно мячики для игры в пинг-понг, из класса сольфеджио, ко мне подскочила Ксюшка:

— Теть Тань, а мы сегодня к вам едем?

— Конечно, детка, — мило улыбнувшись, ответила я.

Чувствуя себя последней сволочью, я развернулась в поисках Нины и тут же уперлась в три пары ничего не понимающих глаз Сашки, Дена и Пашки. Сашка уже открыл рот, чтобы что-нибудь ляпнуть, но умненький Пашка закрыл ему рот ладошкой и нарочито громко сказал;

— Пархошка, пойдем пока в футбол сыграем, — и быстро увлек ребят за собой.

Я мысленно воздала хвалу Люськиному воспитанию. Это надо же, в семь лет так схватывать на лету сложные многоходовки! И это касалось не только нашей внутренней проблемы. Иногда Пашкины высказывания приводили меня в состояние легкого шока.

Однажды я забрала сына и Пашку из школы к нам домой, поддавшись на уговоры Большого. Он долго и пространно объяснял мне о необходимости его присутствия сегодня вечером у Пархошки, так как у дружка никак не получается ровный и четкий почерк. А у него, Пашки, никак не выходят стройные гаммы. Так что в качестве взаимообразной помощи друзья должны оказаться сегодня на одной территории.

С трудом «въехав» в сложную аргументацию сына своей подруги, я позвонила Люське, та дала добро, пообещав прислать за Пашкой вечером машину или приехать лично.

Мы пришли домой и мне тут же позвонила клиентка со слезной просьбой сделать ей маникюр к неожиданному рандеву! Слава Богу, она жила почти в соседнем доме, и, заручившись клятвой мальчиков, что они будут спокойно и мирно заниматься, ушла работать. Когда же через час я вернулась, в моей комнате было как после Куликова побоища.

Одновременно оказались включенными строго-настрого запрещенные в течение рабочей недели компьютер, видак и телевизор. Среди разбросанных книг, которые были вытащены из стенки, примерные ученики исступленно дрались не на жизнь, а на смерть. Портфели валялись в прихожей, фортепьяно даже не раскрыто, напрашивался вывод, что меня коварно обманули.

Расцепив драчунов, попутно раздавая обоим звонкие затрещины, я гневно потребовала уборки. Мальчишки присмирели, пыхтя и тихо переругиваясь, стали водружать извлеченную с законного места библиотеку. На это у них ушло часа полтора, еще час они рассказывали, зачем им понадобились толстые тома русских классиков и почему они стали драться. К моменту последнего объяснения они помирились, и приехала Люська.

Ей достаточно было бросить взгляд на красное лицо сына, на длинную царапину вдоль щеки Сашки и на неровные ряды книг на полках, чтобы все понять. Пашка пригнулся и замер.

— Тетя Таня, я вас разочаровал, — скорее убедительно, чем вопросительно произнес Пашка. — Я подорвал ваше доверие к себе, и вы вправе больше никогда не общаться со мной.

Я в очередной раз поперхнулась, но сказала, что ничего страшного не произошло, но в будущем прошу меня не обманывать. Наследник семейного бизнеса Больших повеселел, но все еще серьезно сказал:

— Я исправлюсь и обязательно восстановлю свой статус-кво.

Пришедший к концу разборок Ник при этой фразе крякнул. Люська скрывала улыбку.

Поэтому я всегда была уверена, что Пашка правильно истолкует любую ситуацию и, если надо, тут же придет на помощь, пока мой тугодумный сын будет задавать идиотские вопросы, впрочем, свойственные его возрасту.

Словом, Пашка увел ребят, а я пошла искать Нину. Она сидела в буфете и непринужденно болтала с учительницей.

— Нин, ты идешь? — спросила я, приоткрыв дверь.

— Да-да, сейчас, — она подхватила сумку и вышла. — Только у меня сейчас нет денег. Но я отдам.

Когда мы собирались на «субботники», мы всегда скидывались строго поровну «на покушать и попить», несмотря на Люськины поползновения угостить всех за свой счет. И каждый раз Нина произносила заготовленную фразу.

— Ничего страшного. Сегодня нас Лелька гуляет, — непринужденно сказала я. — Она экзамен сдала в институте, так что проставляется. Ты же помнишь мою подругу? Она теперь каждую субботу с нами сидит.

Буря эмоций промелькнула на круглом лице Нины. Я даже испугалась, когда мертвенная бледность залила ее щеки.

— Нинка, тебе плохо? — забеспокоилась я.

— Да-да, что-то с головой. Вы езжайте. Танюш, я все равно не могу теперь по субботам к тебе ездить. Работу нашла, — торопливо сказала Нина.

Она неумело врала. Но мне было не до этого. Бледность не исчезала, глаза затравленно бегали. Неужели она так боится Лельки? Из-за чего? Ну, предположим, она догадалась, что приятельница по детсаду Дашка рассказала Лельке нелицеприятную историю с кошельком одноклассника. Ну и что? Лельки-то там не было, так что все это только со слов Дашки, которая, кстати, сама доверия мне не внушала. Впрочем, как и ее история. Странно…

— Мам, ну где ты? — Сашка подбежал к нам. — Мы уже все в машине у тети Люси сидим, а вас все нет. Поехали?

— А где Ксюша? — слабо улыбаясь, спросила Нина.

— Так я же говорю, в машине, — удивленно ответил Сашка.

Мы спустились на первый этаж, распрощались с охранником и вышли на улицу. Кружил холодный колючий снег, ветер чуть ли не сбивал с ног. Большую площадку перед школой накрыло белым покрывалом, а ведь только час назад она блестела чистым асфальтом.

— Начало декабря, а такая холодрыга. Хорошо еще снег пошел, хоть не так морозно будет, — чтобы прервать затянувшуюся паузу, сказала я.

— Так зима, самое время. Да и разве это холод? — ответила Нина, покрепче запахивая куртку. — Вот в Воркуте сейчас минус пятьдесят. Только там легче холод переносится. Сухой воздух.

— Сейчас снег, а на Новый год опять дождь пойдет, — продолжала я спасительную тему природы. — Страна противоречий.

Мы подошли к машине. По субботам Люська приезжала на вместительном джипе, чтобы вся наша компания умещалась без проблем. Нина стала выволакивать Ксюшку из салона. Та орала на весь переулок, но мать упрямо пыталась вытащить дочь.

— Ксюш, пойдем, я на работу опоздаю, — твердила Нина, отрывая тонкие пальчики от двери.

— Какая работа! Ты уже пять лет нигде не работаешь! — кричала Ксюшка. — Я хочу жрать и играть в компьютер! Отпусти меня, идиотка! Из-за тебя меня с собой не берут, дура! В приличную семью не пускают.

— Ксюша, как ты разговариваешь с матерью! — возмущенно одернула мерзкую девчонку Люська, развернувшись на водительском кресле.

— А вы заткнитесь! — без перехода огрызнулся этот цветок природы. — Наворовали денег и думаете, можете воспитывать чужого ребенка!

От таких слов все обалдели. Нина от неожиданности отпустила дочь, и Ксюха со всего маху хлопнулась в лужу под машиной.

— Это с чьих слов же поет Ксения? — прошипела Люська.

В одно мгновение добрая смешливая Люська превратилась в Людмилу Большую-Форетти. Губы вытянулись в струну, подбородок закаменел, а зеленые глаза вспыхнули нехорошим огнем. Теперь я понимаю, как двадцатисемилетняя девчонка могла крепко держать в своих руках целую компанию в двести человек. Мне даже стало не по себе. Не хотела бы я быть под началом такого босса. Лучше просто дружить.

— Прости, Люда, — заныла Нина. — К нам бабушка неделю назад приехала. Вот и научила. Немедленно заткнись! — она так резко заорала на дочь, что все вздрогнули. Вслед за криком последовала оплеуха, и Ксюшка тут же замолчала.

— Тетя Нина, а детей бить нельзя, — в тишине раздался тоненький голосок Дениски.

— Таких — можно, — жестко сказала я. Наклонившись низко-низко к Ксюшке, я заглянула ей в глаза и сказала. — Еще раз я услышу из твоего поганого рта такие слова о матери или о ком-то еще, клянусь, выпорю самолично до синевы! Веришь?

— Верю, — прошептала девчонка.

— А теперь вышла из машины, взяла мать за руку и тихо поехала домой, — отчеканила я.

Нина, не сказав ни слова в защиту дочери, схватила ладошку присмиревшей Ксюшки и, еще раз извинившись, заспешила к метро.

Я уселась рядом с Люськой и с треском захлопнула дверцу.

— Ну, вы даете, тетя Таня, — с восхищением проговорил Пашка. — Я думал, что так только моя мама умеет разговаривать.

— Я тоже умею, — отрезала я, даже не улыбнувшись. — Только редко и по делу. На досуге поинтересуйся у своего дружка об этом. Доводить меня не надо и все будет о’кей. Ясно? — я развернулась. Все, включая Янку и Люську, согласно закивали головами.

— Да, Танька Пархоменко бывает и такой! — смеялась Лелька, когда девчонки, перебивая друг друга, рассказывали ей об инциденте в машине.

Мы сидели за шикарно накрытым столом, пили вермут и жевали потрясающие пирожки. Ник укатил в очередную командировку, выбивать у поставщиков партию компьютеров. Поэтому можно было без помех «потрендеть» всласть. Я уже успокоилась, только никак не могла остановить дрожь в руках.

— Нет. Ну какая дрянь! Никакого уважения ни к матери, ни к взрослым вообще! — поражалась я.

— Ну, что ты хочешь от ребенка, — пыталась объяснить Лелька. — Что слышит, то и говорит. Рыба, знамо дело, тухнет с головы.

— Ух, Лелька, ну какие же славные ты печешь пирожки! — облизывая пальцы, промурлыкала Яна. — И как тебя, такую умелицу, муж-дурак бросил.

— Вот и я задаю себе этот вопрос уже третий год, — отозвалась Лелька и на радость мне, что тема Фионовой сама собой рассосалась, стала рассказывать о своем неудачном замужестве.

Я же, зная всю печальную лав-стори своей подруги, слушала вполуха и думала о своем.

Да уж, не повезло нашим мальчишкам. Хорошенькое женское начало в нашем классе. Серая неприметная мышка — Машенька и бой-девица Фион.

Правда, мой сын особо не переживает. Он вообще на проблему отсутствия девчонок в классе не обращает внимания.

— А зачем они нужны? — искренне удивляется он. — Хор у нас мужской, а девчонки только фортепьяно занимаются.

Логика, конечно, железная. В дело не идут, тогда зачем? О любви, благородстве, чутком отношении к женщине мой сыночек слыхом не слыхал. Хорошо еще, что всю свою сознательную жизнь провел рядом с Аришкой и такие элементарные вещи, как «девочку нельзя бить, обижать и оскорблять», он знает. Правда, после знакомства с Ксюшей, Сашка несколько поменял свое мнение и мне стоило огромных трудов объяснить сыну, что девочки бывают разные, и Ксюша скорее исключение, чем правило. Вот Аришка, это настоящая девочка.

Дочь моей подруги была маленькой женщиной. Тоненькая, словно осока, с недетской грацией и плавной походкой, Арина Гриф смотрела на мир большими голубыми глазами взрослого человека. То ли оттого, что ей рано пришлось понять, что люди иногда перестают любить друг друга, то ли потому, что Лелька никогда с ней не сюсюкала, но Аришка и говорила, и поступала, как большая.

В отношении окружающих ее мальчиков, будь то мой Сашка или сыновья других Лелькиных подруг, Аришка ведет себя немного снисходительно, немного иронично.

— Ах, тетя Таня, они еще такие дети, — заявляла мне шестилетняя кокетка. — Откуда им знать, как заинтересовать приличную женщину.

Я, как говорится, выпадала в осадок. Кстати, способностью рассуждать совсем по-взрослому, они схожи с Пашкой Большим. Возможно, поэтому Аришка отдала предпочтение именно ему, когда Лелька в первый раз привела дочь в компанию школьных друзей Сашки. Я была немного встревожена, как на это прореагирует мой сын. Все-таки это его подружка детства. Но, как уже говорилось, мой Сашка далек от любовных интриг, как Земля от созвездия Лошади. А вот Аришка обиделась. Она ничего не сказала, но было видно, что реакция друга детства ее огорчила. Она поджала губки, закатила глаза и глубоко вздохнула:

— Ну, ребенок. Абсолютный ребенок.

Мы с девчонками покатились со смеху.

Словом, в нашем классе таких маленьких леди не наблюдалось, поэтому мы были счастливы, что женское начало присутствовало хотя бы по субботам.

— А ты никогда не задумывалась, что он мог уйти к другой бабе? — резкий вопрос Люськи рассеял дымку моих размышлений.

— Да ты что! Мой тихоня Гриф оторвать зад от дивана после работы не мог даже ради того, чтобы спуститься сюда водки попить! — рассмеялась Лелька. — Да и потом, на баб надо деньги тратить, а он всю зарплату до копейки мне в зубах приносил. И потом, попробовал бы он хоть рыпнуться куда налево — живо получил бы в лоб!

— Значит, он тебя боялся? — спросила Яна. — Может, поэтому решил свалить? Устал от диктата парень, и нашел себе тихую скромную девушку.

— Нет, Янка, он жил со мной, как у Христа за пазухой. Ни в чем отказа не было, — жестко проговорила Лелька. — Мое требование было только одно — мужик должен зарабатывать на семью! А я вести хозяйство и тоже работать понемногу, себе на шпильки. Так и было. А потом ра-а-з, и нету его! А бояться? Чего ему было бояться? Мы современные люди, могли разрулить любой конфликт.

Вот тут Лелька лукавила, а Яна отчасти была права. Анатолий Гриф не то чтобы испытывал страх перед своей энергичной супругой, скорее, он боялся скандалов, которые ему закатывала Лелька, ежели что было не по ней. Скандалить Птица могла долго и с удовольствием. Причем муж участия в скандалах не принимал, а только молча внимал гневным словам Лельки. Но, по моему мнению, даже не ругань Лельки было самое скверное в их жизни. А то, что к этим сугубо семейным разборкам подруга обожала привлекать своих родных.

Стоило Анатолию задержаться на полчаса на работе, она тут же звонила отцу, который трудился в той же конторе, и требовала найтимужа. Папенька находил зятя в дальней комнате офиса, вытаскивал его из теплой компании ребят, усевшихся в конце рабочего дня за бутылочкой пива, и привозил домой. И вместе с дочерью и женой принимался учить зятя жизни. Толя молча все выслушивал, а потом отправлялся спать. Может, действительно, за десять лет такой жизни ему просто все надоело? Когда-то я пыталась сказать об этом Лельке, но встретила такой яростный отпор, что тут же заткнулась.

— Да уж, знаю я, как ты разруливать умеешь, — озвучила я свою мысль. — В гневе ты, подруга, страшна, как огнедышащий дракон.

Лелька тут же стала продолжать защищать свое реноме. Мы еще посидели пару часов и девчонки засобирались домой. Лелька тоже ушла, сказав, что ей надо готовиться к зачету. Но меня не проведешь! Что-то ее задело в нашем разговоре.

В десять вечера я уложила спать Сашку. Позвонил Ник, сказал, что вернется к завтрашнему вечеру. Я пожелала ему большой удачи в бизнесе и, положив трубку, решила подняться к подруге. Но не успела я сделать и двух шагов по направлению к прихожей, как дверь в квартиру тихонько отворилась.

— Сашка уже спит? — Лелька просочилась в прихожую.

— Ага. А я к тебе собралась. Ты чего это губы надула? Обиделась что ли?

— Ну, а кто правду-матку любит? — резонно ответила Лелька. — Думаешь, я сама не знаю, что глупо поступала, когда с Толькой ругалась? Ну, да в прошлом это. Я тут про другое подумала. А что, если мой тихий скромный муженек действительно к бабам бегал?

— О как! — ахнула я. — Ты с чего это взяла?

— Да ты понимаешь, я тут вспомнила. Помнишь, я тебе рассказывала, что последние месяца три он какой-то пришибленный ходил. И сексом мы почти не занимались, и жрать он особо не просил. Может вот она, где разгадка. У него, наверное, баба была!

Я в удивлении уставилась на подругу. Уже прошло два года. Мне казалось, что Лелька оставила идею узнать, почему Гриф так внезапно ушел. Оказывается, нет.

— Лель, мы эту теорию отбросили сразу! — напомнила я подруге. — Ты же его у свекрови в Клину нашла. Он там так и живет, у своей матери. И работу там нашел. Нам же Ариша все рассказывает.

Раз в неделю Аришка звонит отцу и договаривается, когда они встретятся и куда пойдут на выходные. Лелька не против, поскольку считает, что запрет на эти встречи губителен для психики ребенка. После этих рандеву Аришка дает матери подробный отчет что, как, с кем живет и чем дышит бывший супруг.

— Ну, может, она в Клину живет? — предположила Лелька.

— И когда же, позволь тебя спросить, он мог крутить с предполагаемой клинской любовницей амуры, когда после работы он домой, а на работе — под бдительным оком твоего отца? — спросила я.

— А летом? — тут же парировала она. — Когда я на даче жила?

— Так твоя бабушка все под контролем держала, — ответила я, а сама подумала: «Бедный Толька, а действительно, продыху ему от Лелькиных родственников не было. Может, и хотелось ему запретной любви, да себе дороже».

— Верно, — отчего-то огорчилась Лелька. — Не выходит.

— Лель, я не понимаю, зачем опять в этом копаться? Даже если была у него любовь, ну что сейчас-то об этом думать! Плюнь и разотри!

— Ну неужели ты не понимаешь, мне нужно знать, почему он меня бросил! — горько ответила Лелька, и вдруг из больших серых глаз как-то разом потекли прозрачные слезы. — Он ведь так ничего и не объяснил. Молчал, как пень, только все твердил: «Жить с тобой не могу».

Я, как могла, успокаивала Лельку. Мне даже показалось, что время повернулось вспять и мы снова оказались в той ситуации, что произошла два года назад.

— Ладно, черт с ним, — вздохнула подруга.

— Кстати, Лелька, — вскинулась я. — Хотела тебя спросить. Почему Фионова тебя так боится?

— С чего ты взяла? — в глазах подруги тут же загорелся огонек личной заинтересованности.

Я мысленно улыбнулась. Вот ведь какие мы, женщины! Что нас может отвлечь от горьких дум? Хорошая шмотка, красивая побрякушка и, конечно же, сплетни и интриги! Лелька вся подобралась, от слез не осталось и следа, и ждала моих объяснений. Я не стала ее долго томить и рассказала про реакцию Нины, когда я сообщила ей о присутствии Лельки на наших субботниках.

— Забавно, — задумчиво протянула подруга, когда мой рассказ иссяк. — Тань, клянусь, кроме той истории, что рассказала мне Дашка, ни в чем Нинка мной не была уличена. Может, это после того, как я ее от вашей машины шуганула?

— Не знаю, мне показалось, что страх перед тобой связан не только с историей Даши. Может, ты что-нибудь пропустила? — поинтересовалась я.

— Тань, не надо делать из меня кретинку! — возмутилась подруга. — Я же не пьяна и не под наркозом. Если ты уж так этим заморочилась, могу организовать встречу с Дашкой. Она, наверное, много «милого» может рассказать о Нинке.

— Нет! — с ужасом откликнулась я. — Только Дашки мне не хватало. Она соврет не дорого возьмет.

— А вот и зря. Она неплохая девчонка, — не согласилась Лелька. — Мы часто видимся в школе. Так вот что я тебе скажу. Дашка, конечно, хабалка и матершинница, но врать никогда не станет.

Лелька с сожалением поднялась и ушла. В понедельник она должна была сдавать зачет по истории, а там и конь не валялся.

6

Меня разбудила трель телефона. Я еле разлепила глаза, машинально глянула на настенные часы. Два часа! Какой идиот звонит в ночь глухую! Вываливаясь из теплой постели, чертыхаясь, что не положила трубку радиотелефона рядом с собой, я пошлепала на кухню. На душе было тревожно. Вдруг что с Ником?

— Алло? — прокричала я в трубку.

— Танечка, извини, что так поздно, но у меня несчастье. Пожалуйста, приходи ко мне, — голос захлебывался в рыданиях.

Спросонья я не сразу узнала Нинку Фионову.

— Что-то с Ксюшкой? — единственным несчастьем я считаю только болезнь и смерть близких. Так как у Нинки в наличии из родных только Ксюха, я, естественно, спросила о ней.

— Нет, с мамой, — услышала я писк в трубке.

Я не стала спрашивать, откуда свалилась мама, и пообещала, что приду. Нинка почему-то попросила захватить перевязочный материал: марлю, вату, зеленку. Когда-то, на заре моей юности, я работала пару лет в травмопункте медсестрой. Поэтому все знают, что у меня в квартире всегда найдется все необходимое для оказания первой помощи. Но зачем они Нине в два ночи, я не понимала.

Я быстро натянула джинсы и свитер прямо на пижаму, накинула дубленку и пошла к Нинке. За сына я не волновалась: Сашка всегда дрых, как медведь зимой, и чтобы его разбудить, требовалось много усилий. Но даже если случится чудо и Сашка откроет свои черные очи, то, не обнаружив меня, просто поднимется на седьмой этаж к Лельке. Хотя представляю, что она мне потом скажет, если такое произойдет.

Большой сталинский дом стоял через пару кварталов. Я рысью побежала по безлюдным улицам. Резко похолодало. Мороз тут же схватил за нос и голые лодыжки. Носки мне искать было некогда, поэтому впрыгнула в сапоги, как была. Но все равно я радовалась установившейся погоде.

Наконец-то наступила зима. Весь ноябрь моросил холодный дождь с подобием снега, и темная жижа хлюпала под ногами. А тут — красота! Выпал снег, покрыл деревья пушистым покрывалом, снежинки искрились в свете одиноких фонарей. Сказочно красиво! Когда я вижу такую картинку, я сразу вспоминаю детство. Жаль, что не могу остановиться и всей грудью вдохнуть этот свежий воздух, пахнущий арбузами. Надо бежать к Фионовой, спасать ее маму.

Пока собиралась, я вспомнила, что сегодня, в разгар скандала около школы, Фионова что-то говорила о приехавшей бабушке. Что с ней могло случиться?

Дверь мне распахнула Нинка, зареванная и с подозрительно мутными глазами. Как только я вошла в квартиру, я тут же поняла причину — Нинка была во хмелю. Не так чтобы очень, но пару пива на грудь приняла. Я скинула дубленку и прошла на кухню, где сидела маленькая, сухая, словно прошлогодний лист осины, женщина. Одного взгляда было достаточно, чтобы поставить точный диагноз — алкоголичка с солидным стажем. Желтый цвет лица, характерные мешки под глазами, размытый контур рта, подведенного ярко-красной помадой. На набрякших веках остатки голубых теней, так любимых женщинами семидесятых.

Это то, что удалось мне рассмотреть под огромным фиолетовым синяком, расползающимся прямо на глазах. Кожа с переносицы была содрана до кости и висела тоненьким лоскутом вдоль щеки. Кровь сочилась из раны, капая на клеенку большими тягучими каплями. При этом дама сидела за столом абсолютно голая.

— Боже, Нинка, да ее в больницу надо! — вскрикнула я.

— Куда я ее сейчас отправлю? — заныла Нина. — Она пьяна в стельку. Обработай, пожалуйста, рану. А до утра она оклемается, и я вызову скорую.

— А почему голая? — недоуменно спросила я, разглядывая большие кровоподтеки на ребрах и руках женщины.

— Так пришла вся в грязи. Я вещи с нее сняла, а она одеваться не желает.

— Что значит «не желает»? — возмутилась я. — А ну, тащи какую-нибудь одежку!

Нинка нехотя встала, и принесла какой-то затасканный байковый халат. Я натянула его на тело ее мамаши, причем последняя не выказала при этом ни тени недовольства. Только все время улыбалась счастливой улыбкой олигофрена.

Пока я смывала кровь с лица Веры Семеновны, так звали виновницу моего ночного вояжа, и пластырем заклеивала ей переносицу, Нинка, заплетающимся языком рассказывала, что произошло.

Вера Семеновна приехала навестить дочь неделю назад. Ходила гулять с Ксюшкой, занималась хозяйством, пока Нинка горбатилась на работе.

— У нас в конторе завал, — объясняла Нина. — Так что было очень кстати, что мама приехала. Я с утра до ночи бумажки по городу развожу. И все это за копейки. Ты не представляешь, как у меня болят ноги. Сапоги развалились, а денег на новые нет. И у Ксюхи зимних ботинок нет. И…

— Так что же случилось? — прервала я ее вечные жалобы.

За четыре месяца нашего знакомства песню про отсутствие осенних, зимних, летних ботинок я уже знала наизусть. После перечисления всех недостающий вещей в доме всегда следовала фраза: «Девочки, не дадите в долг сто рублей до зарплаты?». Поначалу мы, конечно, тут же раскрывали кошельки и протягивали ассигнации несчастной. Но через пару месяцев кредит закрыли, ограничившись только покупкой кофе в «Макдональдсе». Деньги-то мы давали, а вот осенние сапоги у Ксюшки так и не появились.

Нинка, поняв мой маневр, скривилась, но продолжала:

— А сегодня она встретила случайно своих старых знакомых. Позвонила, сказала, что посидит с подругами в кафе. А час назад завалилась вот в таком виде! Она пьет редко, да и совсем не умеет! Бокал вина примет и с копыт.

«А это уже бессовестные враки, милая! — подумала я. — Хоть мне-то песни не пой! Матушка твоя пьет горькую минимум лет пять!» Но промолчала. Не хочешь признаваться, не надо. Я ее понимала — гордиться такой мамашей нечего. Странно еще, почему Нинка мне позвонила. Чаще дети таких горе-родителей стесняются водить в дом друзей. Но причину я узнала ровно через минуту.

— И самое ужасное, кроме того, что ее избили, у мамы еще деньги своровали. Пять тысяч, представляешь! Что делать, ума не приложу!

— Откуда же у нее такие деньги? — не поддаваясь на провокацию, спросила я. Надо отметить, что во время разговора Вера Семеновна молчала. Сидела, как древний сфинкс, не шелохнувшись, даже когда я делала ей больно.

— Так она из Воркуты привезла, — тут же отреагировала Нина. — Хотела нам с дочкой диван новый купить. Нам же даже спать не на чем! Чем мне Ксюху завтра кормить! И за музыкалку платить за месяц надо! А у меня в кошельке только десять рублей.

И пошло-поехало! Я стоически ждала, пока Нинка вдоволь нажалуется на свою судьбу и на отсутствие элементарных вещей, так необходимых молодой женщине. Создавалось впечатление, что у нее в доме нет ничего, начиная от прокладок и заканчивая солью. По идее, я должна была моментально метнуться к своему кошельку и тут же выложить все, что у меня было. Но я этого не сделала по двум причинам: во-первых, что-то не верилось в такую жуткую нищету, глядя на большую банку кофе «Нескафе-голд» на столе и пару золотых колец с камушками, что лежали в хрустальном блюдечке на стиральной машинке «Бош», а во-вторых, у меня просто не было кошелька. Я же бежала оказывать первую медпомощь, а не давать деньги в долг.

Я закрепила на щеке Веры Семеновны последний пластырь, а Нинка все жалилась. Про то, что произошло с матерью сегодня вечером, она уже забыла. Я еще раз попыталась узнать подробности, дабы выяснить состояние здоровья женщины. Нинка нехотя сказала, что злодеи, по рассказам матери, напали на нее в пяти метрах от подъезда, отобрали деньги и били ее ногами.

— Очки раздавили, челюсть зубная вылетела, а ведь только в прошлом году я шесть тысяч заплатила, чтобы зубы ей сделать. Ксюху ради этого в санаторий не отправила. А девочке надо хорошо питаться, отдыхать…

На последнем витке ее нытья Вера Семеновна вдруг стерла с лица идиотское выражение, вполне трезво на меня посмотрела и четко сказала:

— Не верь ей, девочка. Она все врет.

Я заглянула в ее бесцветные глаза и поверила. Как-то сразу и безоговорочно. Нинка тут же отчего-то испугалась и громко сказала:

— Что вру? Что ты потеряла деньги или что мне Ксюху кормить нечем?

— Все врешь, — настаивала мать.

Они стала ожесточенно ругаться. Вернее, на голову несчастной Веры Семеновны полились страшные оскорбления из уст дочери, но мать вновь нацепила спасительную улыбку идиота и только качала головой.

В следующее мгновение я сделала то, чему впоследствии не могла найти объяснения. Я встала, сделала пару шагов, благо кухня в этой большой квартире почему-то была маленькая, и резко рванула на себя дверцу холодильника. На полках теснились баночки йогурта, батон сырокопченой колбасы, вскрытая упаковка малосольной семги. На керамическом блюде небрежно лежала нарезка копченого мяса, а между гроздьями винограда и персиками (зимой!) скромно выглядывали два пластиковых судочка с черной и красной икрой.

Этот маневр я проделала столь молниеносно, что хмельная Нинка даже не успела понять, куда я рванула. Но увидав открытую дверцу холодильника, сразу сказала:

— Это все не мое! Я комнату сдаю одной девочке. Вот она это и ест. Да ты посмотри! Вон в прихожей сапоги стоят за двести долларов, да шуба висит каракулевая. Разве стала бы я ходить, как оборванка, если бы у меня такие шмотки были!

Я медленно закрыла холодильник и повернулась.

— А что ты оправдываешься, Фионова? — ухмыльнулась я. — Я, кажется, тебя ни о чем не спрашивала и ни в чем не уличала.

— Тань, это все не мое! — проныла она, пряча глаза.

— Все врет! — подала голос Вера Семеновна. — Сама шалава и дочь такую же вырастит.

— Ах, ты…! — задохнулась Нинка, и в голову матери полетела банка кофе.

Как я успела перехватить банку, до сих пор не знаю. Но поймав налету, поставила на стол и сказала:

— Значит так, Фионова. Если будешь пить дальше, закончишь как мать, если не хуже. Вера Семеновна, — повернулась я к женщине, — вы что-нибудь соображаете? — Та в ответ кивнула. — Сейчас вы пойдете спать, а утром вызовите скорую. У вас могут быть внутренние повреждения. Надо сделать рентген и ультразвук. И…

Договорить я не успела, так как послышался звук поворачиваемого ключа. Мгновение — и на пороге кухни появилась высокая девица, размалеванная, словно индеец, в коротком платье по самое некуда под песцовым полушубком. Окинув нас взглядом, она затрещала:

— Ой, Нин, извини, не смогла предупредить, что сегодня приду ночевать. Батарейка в телефоне сдохла. Теть Вер, опять нажрались? О, у тебя гости?

— Да, — ответила Нина. — Эльвира, познакомься, это моя подруга Таня. Тань, эта как раз моя квартиросъемщица, Эля.

— Очень приятно, — вежливо ответила я, собирая вату и зеленку в пакет.

— А чо на сухую сидите? Нинка, вытаскивай харч, есть хочу. Чего у тебя там есть.

— Есть у тебя, у меня ничего нет, — внимательно глядя на девицу, процедила сквозь зубы Нина.

— Да нет, спасибо, Эля, я уже ухожу, — отказалась я.

— А чо так. Посидели бы, потрендели о нашем девичьем.

Я улыбнулась, ничего не ответила и прошла в прихожую. Нинка выскочила за мной.

— Вот видишь, я не вру, — затараторила она шепотом. — А мать ты не слушай. Она когда пьяная, ересь несет. А стиралка мне от мужа вместе с квартирой досталась.

— Да ладно, Нин, мне-то что за дело? — удивилась я ее настойчивым оправданиям. — Только ты все же держи себя в руках, мать одна — какая бы ни была.

— Да если бы ты знала, как она мне все нервы истрепала!

Нинка уже приготовилась к очередной слезной исповеди, но я прервала ее.

— Нин, ты прости, у меня там Сашка один. Не дай Бог, проснется.

— Да-да, конечно, — заторопилась Нина. — Спасибо огромное, что пришла. А то я так перепугалась, не знала, что и делать.

Я влезла в сапоги, накинула дубленку и вышла за дверь. Нинка шла за мной до лифта.

— Тань, ты не выручишь меня до зарплаты? — Ключевая фраза была произнесена!

— Я бы с радостью, Нин, да только кошелек дома оставила, — сказала я чистую правду.

— Да? — огорчилась Нинка. — Ну, ладно, придется у Эльки опять перехватить. Я ей уже всю следующую квартплату должна. Она же моя школьная подруга. Приехала из Воркуты, в институте здесь учится. Платит копейки. Но как же я могу с друзей много брать? Это же не по-человечески, правда ведь? Люди должны помогать друг другу, а как же иначе жить? — и она заглянула мне в глаза.

У меня сжалось сердце. В лучистых глазах Нинки не было и тени лукавства. Я тут же отбросила все свои коварные подозрения. В конце концов, может действительно все эти роскошества принадлежат Эльвире, а девке кормить дочку нечем.

— Нин, у меня действительно нет денег, — сказала я. — Но вчера моя свекровь из деревни мясо привезла. Я тебе завтра в школу принесу пару килограмм. Суп сваришь, котлеты накрутишь, авось до получки протянешь.

— Да нет, что ты, Тань, спасибо, — стала отказываться Нинка. — Выкручусь как-нибудь. А скорую маме я обязательно вызову утром, ты не сомневайся. Ну, пока.

Я вошла в лифт, и пока не закрылись двери кабины, Нинка смотрела на меня тоскливым взглядом больной собаки.

Возвращаясь домой, я все никак не могла отделаться от чувства щемящей жалости к этой непонятной Фионовой. Вряд ли бы она сшибала лишнюю сотню у меня, если бы все, что я видела в холодильнике, было куплено на ее деньги. Да и роскошь в ее квартире соседствовала с вопиющей нищетой. Когда я зашла в ванну помыть руки, я приметила на полочке под треснувшим зеркалом множество тюбиков и баночек дорогущей косметики. На сушке висели пушистые ярко-желтые полотенца, предмет моего вожделения уже полгода. Но я не могла себе такие позволить. При этом вся плитка над ванной была отбита, а дырки в пластиковой занавеске аккуратно заклеены прозрачным скотчем. Под покосившейся полкой в прихожей действительно стояли дорогие сапоги и несколько пар ботинок, явно не с рынка. Наверное, это обувка Эли. Правда мне показалось, что размер ноги у высокой квартирантки Нины намного больше, но я могла и ошибаться.

Словом, мутно все, как говорит Люська. И матушка у Нинки еще та. С такой родительницей хорошо не заживешь, даже если она приезжает только погостить. Так что остается только пожалеть девчонку.

ГЛАВА ВТОРАЯ
1

Как только двери лифта закрылись за Татьяной, из светлых глаз Нины Фионовой тут же улетучилось жалобно-просительное выражение, взгляд стал жестким и холодным. Губы злобно сжались, а щека мелко-мелко дрожала. Так было у нее с детства. Когда-то она упала с велосипеда и здорово ударилась головой. После этого случая в минуты особого напряжения или злости левая ее щека мелко подрагивала.

Нина треснула по стене рукой: «Черт, сорвалось! Сама дура, не надо было пиво пить. Может, сообразила бы все из холодильника вытащить. Но кто же знал, что она проверять полезет. Тоже мне, интеллигенция вшивая. По чужим ящикам лазить, по полкам шарить. Должна была на слово поверить. Хорошо еще, Элька подыграла».

— Нинка, ну ты где, у меня трубы горят, пойдем треснем! — раздался капризный голос квартирантки.

— Потерпишь, не в первый раз, — проворчала Нина, поднимаясь по ступенькам к квартире. — Ну ты что, у клиента не могла телефон взять, предупредить о приходе? — Они уже прошли в кухню и уселись за шикарно накрытым столом, сервированным быстрой Элей.

— Да я еле ноги унесла, Нинка. Такой придурок оказался, — легко оправдывалась Эля, разливая водку по стопочкам, — да и тебе вроде я кстати пришлась. Это та самая Таня?

— Та самая, — хмуро ответила Нина, резко, отработанным движением опрокинув рюмку беленькой в рот.

Вера Семеновна, решив что дочь озабочена своими проблемами, медленно протянула руку к бутылке, цепко ухватилась за горлышко, и уже было собралась глотнуть вожделенной жидкости, как Нина мгновенно среагировав, отобрала бутылку у матери.

— Сидеть, не рыпаться! Ты свое уже получила! С кем сегодня гоношилась, пьянь подзаборная! — рыкнула на мать Нина. — Вот поверила тебе, оставила на свою голову, так нет, опять за старое принялась! Договорились же, что только дома пьешь!

— Что, доча, не получается в приличную семью втереться? — не осталась в долгу обиженная Вера Семеновна. — И не получится. Один раз свое упустила, так все — каюк, отвернулась от тебя удача. Теперь надо полагать, дочку с младенчества пристраивать решила? — хихикнула мать.

— Не твое дело! — заорала Нина. — Вечно ты мне все портишь. Единственный раз решила воспользоваться твоим пьянством, да и то все сорвалось! Пшла вон!

Вера Семеновна, поняв, что ей больше здесь не нальют, поджала сухие потрескавшиеся губы и, гордо подняв всклокоченную голову, ушла.

— Да ладно, тебе, Нин, — миролюбиво сказала Эля. — Хватит мать гнобить. Вроде все сошло. Эта твоя Таня от сочувствия к тебе вся согнулась. Да и ты тоже хороша, на кой ляд ее сюда вызвала?

— Да думала на жалость ее пробить, поговорить по душам.

— Так ты бы хоть холодильник и стиралку прикрыла, — принимая из рук подруги рюмку, поучала Эля. — А то строишь из себя сироту казанскую, а сама?

Нина хмыкнула и ничего не ответила. Они допили бутылку, убрали со стола и разошлись спать.

Нина улеглась под теплый бок дочери. Спать хотелось страшно, но спасительный сон не шел. Мешали стоны матери, которая забылась тревожным сном, и невеселые мысли, что пчелиным роем гудели в хмельной голове.

Она поднялась, заботливо укрыла Ксюшку и наклонилась к матери.

— Мам, — позвала ее Нина. — Ну, что, совсем плохо?

Но та не откликнулась, лишь повернулась на бок. Нина потянулась, чтобы погладить ее по голове, но отдернула руку. Как же давно она не гладила мать по когда-то роскошным пшеничным волосам…

Казалось, совсем недавно полная сил и жизненной энергии Вера Семеновна Кислова была лучшей портнихой города Воркуты. Она не то чтобы купалась в деньгах, но по советским временам была хорошо обеспечена. Могла одеть и накормить мужа, водителя автобуса, и маленькую дочку Нину. Но случилось горе — муж сгорел от неизлечимой болезни за полгода.

Вера Семеновна никак не могла прийти в себя. Тоска снедала душу, от горя хотелось выть не переставая. И только выпив на ночь полстакана горькой настойки, она могла заснуть. И, может быть, Вера Семеновна и взяла бы себя в руки, ведь маленькую Нину нужно было поставить на ноги, если бы к молодой тридцатилетней вдове не зачастил сосед Алексей Иванович.

Сначала он по-дружески заходил к соседке на огонек, жалел Веру, по вечерам пил чай с печеньем, дарил маленькой Ниночке незатейливые подарки.

Затем вместо железных банок хорошего чая стал приносить вино. Нина, хоть и мала была совсем, но страдала, уговаривала мамочку не пить с дядей Лешей. Его подарки она больше не брала, и как только видела в проеме входной двери высокую худую фигуру соседа, тут же уходила в комнату.

Вера клялась дочери, что легкая настойка не принесет ей вреда, а от разговоров с дядей Лешей ей становится немного легче. Дальше — больше.

Очень быстро бутылки настойки и вина сменились «беленькой», и с того момента жизнь Нины превратилась в ад. За полгода из квартиры исчезли сначала деньги, затем хрусталь, мебель и, как последний аккорд, швейная машинка «Веритас», которая кормила семью на протяжении долгих счастливых лет. Пожалуй, это был последний раз, когда Нина видела мать относительно трезвой.

Наутро, не найдя на полу своей кормилицы, Вера Семеновна проплакала два часа, а потом ушла из дома. Нина ждала мать сутки, а потом приехала сестра матери, и забрала племянницу к себе, в Нижний Новгород. Прожив относительно счастливо пять лет у тетки, Нина вынуждена была вернуться в Воркуту. Теткины дети подросли и стали претендовать на угол в маленькой двушке, который занимала двоюродная сестрица.

— Ты уж не обижайся, племяшка, — пряча глаза, лепетала тетка. — Вишь, мой Петька жениться надумал, да и Васька уже под потолок вымахал. А у Верки трешка в Воркуте. Может, за эти годы и оклемалась.

Нина молча кивнула, собрала свои скромные пожитки, и, зажав в руке купленный билет на поезд, покинула дом тетки. В свои двенадцать лет она понимала много больше, чем иные взрослые.

Мать жила все в той же квартире, правда, кроме рваного матраса на полу больше ничего не было. Она пила беспробудно, покупая пойло на те деньги, что выручала уборкой общественных сортиров на местном рынке да сдачей использованных бутылок. Как узнала Нина от соседей, дядя Леша помер пару лет назад, и Вера не могла его даже схоронить по-человечески. Так и сгнил ее верный собутыльник в братской могиле отказников.

Следующие пять лет до своего семнадцатилетия Нина с радостью бы вычеркнула из своей памяти. Она гнала от себя эти жуткие воспоминания, от которых мороз шел по коже и сводило судорогой желудок. Но никакая, даже сама сильная психологическая кодировка не смогла бы стереть из памяти состояние вечного голода и жгучей зависти. Зависти ко всему — к хорошей одежде, вкусной пище, счастливым улыбкам, удачной учебе однокашниц да и просто к любви и теплу. Ей было холодно, голодно и очень одиноко.

На следующий день после своего семнадцатилетия, благо она родилась в конце июня, и экзамены в школе уже закончились, Нина пришла домой, взяла паспорт, аттестат зрелости, сложила в школьную сумку запасные джинсы и майку и, заглянув на кухню, где гуляла веселая компания материных дружков, сказала:

— Я ухожу.

Мать подняла голову, с трудом сфокусировала взгляд и промямлила:

— Валяй!

— Мам, я не вернусь, — попыталась Нина переорать отборную матерщину мужиков. Но мать уже ее не слышала. Она уронила голову на руки и захрапела.

Нина захлопнула дверь. Но все же надо было кого-то поставить в известность, что она уезжает. Подумав секунду, она спустилась на первый этаж и нажала на старый обшарпанный звонок. Милая старушка Зоя Степановна часто пускала Нину ночевать, когда дома не было места даже на придверном коврике. Именно ей, старой одинокой женщине, Нина рассказывала о своих успехах или неудачах в школе, о своих первых симпатиях и о своей ненависти к матери. «Так нельзя, Нинуша, — ласково гладя девочку по голове, тихо говорила Зоя Степановна. — Какая бы ни была, она твоя мать. Ну что поделаешь — это болезнь. Страшная, разрушающая душу и личность болезнь».

— Ниночка! — радостно воскликнула соседка, распахнув дверь. — Давно не заходила. Проходи, попьем чайку.

— Некогда, Зоя Степановна. У меня поезд через час.

— Все-таки ты уезжаешь, — больше утвердительно, чем вопросительно сказала старушка. — Наверно, это правильно. Здесь нет будущего. За мать не волнуйся. Я буду присматривать за ней. Подожди минуточку. — Старушка медленно, подволакивая больную ногу, скрылась в комнате. Через несколько минут вернулась.

— Вот, милая, это все, что у меня есть. — Она протянула несколько розовых сторублевок. — Не Бог весть что, но хоть на первое время хватит.

Нина понимала, что это все, что старушка накопила за последние месяцы. Она очень хотела купить новый, самый маленький и дешевый телевизор. По большому счету, брать эти жалкие копейки нельзя было, но у Нины в кошельке лежал только билет на поезд и мятые пятьдесят рублей.

— Я обязательно верну, Зоя Степановна, — твердо сказала Нина и порывисто обняла старушку.

— Как устроишься, сразу напиши. Куда ты теперь?

— Попробую в Свердловск. Там проще в институт поступить.

— Ну, с Богом, — соседка перекрестила девочку. Нина, сдерживая слезы, повернулась и побежала по шатким ступеням вниз.

2

В Воркуту Нина больше никогда не ездила. Сначала не хотела, потом вышла замуж, затем родилась Ксюха. А когда Нина развелась с мужем, уже было не на что посещать родной край. Но куда бы ни закидывала ее судьба, она раз в полгода звонила Зое Степановне. Первые пять лет беззастенчиво врала, что учится в Питерском институте искусств. На самом деле она так и не поступила ни в одно учебное заведение. Ни в Киеве, ни в Свердловске, ни тем более в Питере.

По истечении этого срока, будучи уже в Москве, куда она приехала в поисках работы и мужа, Нина придумывала разные небылицы, только для того, чтобы Зоя Степановна растрезвонила по всей Воркуте, что Нинка Кислова в полном шоколаде. А когда путем неимоверных трудов и ухищрений она женила на себе тупого, грубого и мерзкого Димку Фионова, единственное достоинство которого заключалось в том, что он москвич, она с гордостью говорила соседке, что живет в роскошном особняке, стоит под долларовым дождем и скоро у нее родится ребенок. Зоя Степановна охала, ахала, радовалась за Нинушу и неизменно спрашивала, когда же девочка приедет погостить.

Нина, будто не слышала этих слов, продолжала витиевато врать. В конце этих разговоров она вскользь спрашивала о матери, да и то, только чтобы Зоя Степановна не обвинила ее в черствости.

Родилась Ксюха, а через полгода Нина развелась с мужем, отхватив двухкомнатную квартиру в сталинском доме на Добрынке. Что ей это стоило, не узнает никто и никогда. Тем не менее, она осталась одна в шикарной квартире и уже через неделю поняла, что значит тянуть жесткую лямку матери-одиночки. Надо было кормить себя и дочь, платить за квартиру, одеваться. Но на работу было не устроиться, так как Ксюшка часто болела да и маленькая совсем была, оставить было не с кем. Свекровь, несмотря на то, что изначально относилась к избраннице сына более чем прохладно, помогала, как могла. Да и бывший муж, под страхом, что Нина подкинет ему маленькую дочку, ссужал бывшую супругу некоторой суммой. Но денег катастрофически не хватало. Можно, конечно, ходить по ночам убирать соседний магазин, но Нина считала это ниже своего достоинства. Не для того она окручивала Фионова, выгрызала квартиру, чтобы стать в Москве поломойкой. У ее дочери есть отец и бабушка, вот пусть и помогают. Помощь была ничтожно мала, поэтому Нина сдавала большую комнату приезжим, сама ютилась с дочкой в маленькой.

Так и жила Нина, без друзей и добрых знакомых, без работы и без мужа.

Как-то она вспомнила, что уже давно не звонила любимой соседке и заказала разговор с Воркутой. Но вместо милой Зои Степановны, хмурый, надтреснутый голос незнакомого мужчины ответил ей, что уже год, как старая хозяйка умерла.

— Как год, — ужаснулась Нина. — Я ей полгода назад звонила!

— Видно у тебя, деваха, со временем проблема, — хохотнул мужик. — Аккурат под прошлую Пасху преставилась. Так что забудь этот номер и не беспокой.

Нина медленно положила трубку и, пройдя в комнату, открыла ящик секретера. Там она хранила счета за телефонные переговоры. Выхватив последнюю бумажку, она с ужасом поняла, что звонила старушке два года назад! Тогда Нина впервые напилась до беспамятства. Она плакала по Зое Степановне, как по единственному человеку, которому была не безразлична судьба маленькой соседской девочки. Она корила себя за то, что так и не вернула ей долг, не купила телевизора и не проводила ее в последний путь. И лишь под утро к ней пришла мысль, что связь с матерью оборвалась вместе с почившей соседкой. В душу закралась тревога: а вдруг и мать умерла? Какая ни есть, а все-таки мать. Тихий голос Зои Степановны прозвучал, словно она сидела рядом.

Нина взяла свою старую записную книжку и, отыскав номер своей школьной приятельницы, заказала разговор. Подруга отозвалась лишь вечером.

— Да жива твоя пьянь подзаборная! — с явным неудовольствием проворчала приятельница. — Ходит, побирается, стыдно смотреть. Весь вид города портит с такими же бомжами, как и она.

— Как с бомжами? У нее квартира, — неуверенно возразила Нина, уже предполагая худшее.

— Пропила она ваше гнездо, Кислова, — хмыкнула бывшая одноклассница. — Продала хату, купила комнату в бараке и гуляла неделю на вырученные деньги вместе со своей алкогольной братвой. В комнате не живет, сдает за триста рублей в месяц кому-то из беженцев. Вот так-то.

Нина ошарашенно молчала. Одноклассница сжалилась и сказала:

— Звонить мне не надо. Если помрет, позвоню сама. Телефон оставь.

Нина быстро продиктовала номер и уже хотела распрощаться, как услышала:

— Правду люди говорят, чем богаче, тем жаднее. Что ж ты мать-то бросила? Сама миллионами в Москве ворочаешь, а мамаша тут объедки по помойкам собирает. Ну, твое дело, — вздохнула приятельница и отключилась.

Нина тупо смотрела на пиликующую гудками отбоя трубку и никак не могла понять, о чем сейчас говорила подруга детства. Мозги плохо соображали, сказывалась бессонная ночь и выпитая бутылка ликера. Лишь через несколько минут до Нины дошло, какую страшную сослужили службу ее рассказы, когда она самозабвенно врала Зое Степановне по телефону на протяжении последних десяти лет.

— Не твое собачье дело! — крикнула в гневе Нина, зная, что подруга ее уже не услышит.

Шло время. Подруга не звонила, и хоть Нина и не любила одноклассницу, но знала, что она человек слова. Раз не звонит, значит, мать еще топчет землю. Мысль о том, чтобы самой съездить в родной город и забрать мать, не приходила ей в голову. Жива, и слава Богу.

Жизнь понемногу наладилась. Ксюшке было два года, когда вдруг неожиданно привалила удача в лице бывшей свекрови.

— Нин, пора Ксюшу устраивать в детсад, — ошарашила та.

— Так везде надо мзду давать, а вы знаете, у меня лишних денег нет. Да и просто в занюханный госсад я свою девочку отдавать не собираюсь. Вы что, хотите, чтобы ваша внучка общалась с детьми алкоголиков?

— Не хочу, — откликнулась свекровь. — Поэтому-то и предлагаю тебе пойти на работу.

И уже на следующий день Нина пошла в отдел кадров Большого театра. Там ее ждала должность курьера при бухгалтерии, небольшая, но стабильная зарплата, а также элитный детсад для сотрудников театра, бесплатный лагерь в Анапе на все лето, ежемесячные премии и еще много каких благ. «Повезло! — ликовала Нина. — Наконец-то! Ее дочь будет расти не просто среди приличных людей, а среди детей лучших оперных певцов России. Да и она сама приобщится к прекрасному!»

Она вышла на работу, устроила Ксюшку в садик. Появились кое-какие средства. Если сложить деньги за комнату, зарплату, премии и то, что подкидывал муж, получалось очень даже ничего. То есть можно было позволить себе мясо, фрукты и рыночную шмотку раз в месяц для Ксюхи и себя.

Три года пролетело в относительном благополучии. Но удача отвернулась от Нины после того, как в Большом прошла смена руководства. Премии исчезли, бесплатные путевки на юг тоже растворились. Остался голый оклад да обслуживание в поликлинике Большого театра. Бывший муж потерял работу, вдарился в религию и ушел в монастырь. Свекровь сникла, стала болеть, и тоже уже не могла помогать внучке и бывшей невестке.

Нина схватилась за голову. К хорошему быстро привыкаешь. И жить на пару тысяч в месяц уже было невозможно. Да к тому же ее постоянная жиличка закончила институт и съехала с квартиры Нины. Впору было идти мыть ненавистные полы в офисах, как тут она познакомилась с Эльвирой, которая предложила выход из создавшегося положения.

И в который раз за свои тридцать пять лет Нина Фионова круто изменила ход своей судьбы. Привычная жизнь вновь вернулась, и Нина даже смогла купить холодильник, приодеться и отправить Ксюшку перед школой на море.

Прошел еще год, Ксюша пошла в школу, и ничто не предвещало неприятностей, пока однажды не позвонила тетка, сестра матери. И рассказала просто удивительные вещи. Мать взялась за ум, даже вроде как бросила пить, устроилась на работу.

— Так что, жди, Нинка, мать в гости, — припечатала тетка в конце разговора.

— С какой стати? — взвилась племянница. — Нечего ей у меня делать. И не смей ей давать мой адрес.

— Да ты чо, Нинка, мать же родная, — ужаснулась тетка.

— Она мне всю жизнь испортила, дрянь.

— Это верно, — согласилась тетка. — Но внучку она увидеть должна.

Нина долго ссорилась с теткой. В довершение та обозвала племянницу «жестокой девкой» и бросила трубку.

И вот, месяц назад, вечером в прихожей раздался требовательный звонок. Нина широко распахнула дверь и замерла на пороге. Перед ней стояла Вера Семеновна, в свои пятьдесят лет она выглядела настоящей старухой.

— Ну, здравствуй, доча, — прошамкала мать. — Нашла я тебя. Вот, приехала навестить, с внучкой пообщаться.

Хоть и велико было у Нинки желание захлопнуть дверь перед носом матери, но все-таки она пустила ее в дом.

— А правду говорила сестра. Хорошо ты своего муженька пощипала. Вона какие хоромы тебе справил, — обнажая беззубый рот, сказала мать, осматривая квартиру.

Нина никак не прокомментировала это замечание. Через три дня, когда все приличия гостеприимства были соблюдены, Нина в лоб спросила, зачем мать явилась.

— Ты не злись, Ниночка, я не буду пить. Я ж понимаю, Москва, большой город. А ты одна без помощи. Я на работу устроюсь, тебе все деньги отдавать буду. Кроме тебя у меня никого нет на свете.

Так она долго жалилась, и Нина сдалась. Действительно, мать не притрагивалась к спиртному, устроилась мыть по ночам магазин, ходила гулять с Ксюхой, готовила нехитрые обеды и ужины, и что самое главное, не лезла в Нинины дела.

Но на вторую неделю московской жизни пропала. На третьи сутки Нине позвонили из вытрезвителя в районе Алтуфьева и потребовали забрать мать и привезти деньги за оказанные услуги.

Нина приволокла горе-родительницу домой, запихнула в ледяную ванну, и когда та оклемалась, бросила ей в лицо билет до Воркуты.

— Убирайся!

Вера Семеновна наклонилась, подобрала с пола железнодорожный билет и медленно порвала его на кусочки.

— Никуда не поеду, — улыбаясь сказала она. — А если гнать будешь, пойду к твоей Татьяне и расскажу, чем ты на самом деле занимаешься, и как к тебе денежки приплывают. Ты что ж, думаешь, я не понимаю, чем вы с Элькой занимаетесь? Я, может, и пьяница, но не умалишенная.

Нина задохнулась от возмущения и накинулась на мать с кулаками.

Неизвестно, чем бы кончилась эта драка, но пришла Эля и разняла беснующихся баб.

— Вы чо, совсем охренели! — заорала она. — Родные ведь люди! Давайте сядем и во всем разберемся.

Разбирались долго и мучительно. После выпитых на троих пары бутылок красного вина Вера Семеновна заплакала, просила прощенья у дочери, клялась, что она никогда не подведет ее, только бы доча не выставила ее вон.

— Ты пойми, Нинок, со зла я сказала. Я в твои дела не лезу, все понимаю, тяжело вам, молодым здоровым бабам, в Москве.

— Ладно, теть Вер, иди спать, — сказала Эля. Когда за матерью закрылась дверь, Эля повернулась к подруге. — А ты сначала думай, прежде чем мать из дома выставлять. Она хоть и пьющая, да с Ксюхой занимается. Да и ночью всегда прикроет, с девчонкой останется. А то, как выгодное предложение, ты в отказ. Так что, подруга, терять нам ее никак нельзя.

— Тошно, Элька, и страшно. А ну как нажрется при ребенке, а я… мы на работе?

— Значит с ней надо договориться, — настаивала Эльвира. — Когда с девчонкой, в рот не берет ни капли, как мы в простое — пей на здоровье, только дома. Да и не по-христиански это — мать гнать. Что у нее там в Воркуте? Комнатушка да мороз в пятьдесят градусов. А здесь все же под присмотром.

Нина понимала, что сермяжная правда в словах подруги есть. Когда мать приехала, ей стало намного проще. И по жизни, и по работе. Не надо было дергаться, не проснулась ли маленькая Ксюшка, не зовет ли ее, когда мамочки вдруг нет дома ночью. Было такое пару раз, да ничего хорошего из этого не вышло. Нина нервничала, не могла сосредоточиться, и, в конце концов, срывалась домой. А так бабушка всегда рядом. И покормит, и спать уложит, и сказку на ночь прочтет.

— Ладно, пусть пока остается, только договариваться будешь с ней сама, — сдалась Нина.

— Не вопрос, — согласилась подруга.

В это время Вера Семеновна лежала на узкой кровати и несмотря на винные пары, напряженно думала. «Вона как она испугалась, когда я про Татьяну сказала. Ясное дело, никто не захочет с ТАКОЙ дело иметь. А уж своих сыночков точно будут держать подальше от Ксюхи».

Вера Семеновна, прожив больше недели с дочерью, смекнула, что Нинка хочет завязать тесные отношения с родителями одноклассников Ксюхи.

— Да на кой надо-то, — пьяно спрашивала Эля, когда девки как-то вечером сидели за столом и разговаривали, а Вера Семеновна в это время припала ухом к плотно закрытой двери кухни. — Им по семь лет. Не рановато ли дочку пристраиваешь?

— Лучше рано, чем поздно, — отрезала Нина. — Они все очень обеспеченные люди. Это сейчас, а через десять лет вообще раскрутятся. Так что если все умно продумать заранее, Ксюха быстро выйдет замуж, и не надо ей будет мотаться по мужикам в поисках хорошего мужа. А так с самого детства рядышком. И в будни и по выходным.

Наутро после истории с вытрезвителем, Эля поговорила с Верой Семеновной, выставила свои условия. Та согласно кивала головой, клялась, что больше ни-ни за пределами родной квартиры, но не прошло и пары недель, как заявилась пьяная в дым и избитая, словно попала в молотобойку.

Конечно, никаких денег при ней не было, эту байку Нина придумала специально для Татьяны. И вставной челюсти Нина матери не заказывала. Да и не пригодилось это вранье. Задушевной беседы не получилось.

Все эти невеселые мысли промчались в голове Нины, пока она смотрела на мать. Вера Семеновна, почувствовав пристальный взгляд дочери, заворочалась. Нина тенью выскользнула из комнаты и прошла на кухню. Заварив себе крепкого чая, она присела за стол и закурила, при этом не переставая напряженно думать.

Разведясь с мужем, Нина поклялась себе, что такой печальной доли, как у нее, у Ксюхи не будет. Она жизнь свою положит, но у ее дочки будет все самое лучшее. Когда она совершенно случайно узнала про школу № 122, она тут же поехала к директору и записала девочку. Во-первых, музыкальное образование никогда не помешает, во-вторых, школа в самом центре, и как она узнала, очень престижная. Но самое главное, в каждом классе было очень мало девочек, соответственно, много мальчишек, при богатых предках. Нетрудно догадаться, что талантливые дети в основном рождаются в благополучных семьях. Этого Нине и надо было.

Важно пробраться в душевные подруги, закрепиться вкомпании и потом тихо-мирно ждать, когда ребята повзрослеют.

Но с самого начала все пошло не так, как рассчитывала Нина.

Самая перспективная семья с точки зрения Нины была, конечно, у Паши Большого. Но его мамаша, Людмила, невзлюбила Нину мгновенно. С сыном Яны Нина просчиталась. Там большими деньгами не пахнет, несмотря на то, что Янка хорошо одета и золотом обвешана. Небось, бывший муженек постарался. А вот в семью Пархоменко можно вполне пробраться. Там и машина, и дача и, главное, красавец муж.

При воспоминании о Нике Нина закрыла глаза. Когда она впервые увидела этого высокого плотного парня с удивительно добрыми глазами, ее, казалось, заледеневшее сердце, часто забилось. Нина Фионова уже давно перестала реагировать на мужчин, рассматривая их только как источник своего скромного дохода. Но Ник… Он вызывал в окостеневшей душе Нины уже давно забытое волнение.

У Нины созрел очень выгодный и для нее и для будущего ее дочери план. Мешали только Татьяна и Елена Гриф.

Нина с сожалением прищелкнула пальцами. Жаль, что не получилось с душевным разговором. Это был подготовительный этап для осуществления задуманного. Но сорвалось. И мать лишнего наговорила, и Элька от клиента рано пришла. Нина поежилась. Клиенты…

3

Год назад высокая, вызывающе яркая Эльвира подсела на лавочку к Нине, попросив закурить. Разговорились. Нине стало понятно с первого взгляда, чем живет эта девушка. Да и видела она ее не раз из окна своей кухни на Варшавском шоссе.

— Слушай, подруга, а ты как живешь? — вдруг спросила Эля, закуривая очередную сигарету.

— Плохо живу, — отчего-то разозлилась Нина. Эта девица была красиво одета, от нее пахло хорошими духами, и курила она отнюдь не «Яву». Ароматный дым «Парламента» кружил Нине голову.

— Вот ты говоришь, что жиличка от тебя съехала. А ты еще кого-нибудь присмотрела? — продолжала Эля.

— А у тебя какие-то предложения? — осторожно спросила Нина.

— Предложение есть. Вот только не знаю, как ты на это прореагируешь. — Эля задумчиво уставилась своими большими глазами на Нину.

— Спать с мужиками за деньги не буду, — твердо сказала Нина.

— Я еще ничего не сказала, — усмехнулась Эльвира, — пока я только хочу снять у тебя комнату. Вот, — она порылась в яркой сумке и вытащила паспорт. — Можешь списать данные. И вообще, холодно уже, может, пойдем к тебе, кофейку попьем, поговорим.

Нина с сомнением посмотрела на Элю. Та широко и по-доброму улыбалась.

— Не дрейфь, Нинок, мне твои шмотки не нужны. Я действительно дело предлагаю.

Они поднялись в квартиру. Ксюха уже спала, прижав к животу большого плюшевого мишку.

— Не девочка, а ангел, — умильно проворковала Эля, погладив Ксюху по льняным кудряшкам.

— Ага, — хмыкнула Нина. — Это когда спит. Завтра глаза откроет, поглядишь, что это за ангел.

Они прошли на кухню. Нина выставила нехитрое угощение. Достала початую бутылку вина, оставшуюся от приезда свекрови. Сев за стол, они выпили по бокалу, и Эльвира выложила ей свое предложение.

— Значит так. Я снимаю у тебя комнату, плачу сто долларов в месяц и процент с каждого клиента, которых буду приводить сюда.

— Да ты в уме, Элька! — тут же взвилась Нина. — У меня ребенок маленький, соседи с ушами и глазами, словно локаторы. Да нас за бордель посадят!

— Знаю, что ребенок, — спокойно отреагировала Эля, наколов на вилку кусок колбасы. Засунула в рот и тут же выплюнула. — Фу, гадость. Как ты это ешь?

— На что хватает, то и покупаю, — проворчала Нина.

— Ладно, завтра я забью холодильник нормальной едой. Если, конечно, договоримся.

И они договорились. Оказалось, что у Эльвиры есть пара-тройка постоянных клиентов, которые готовы с радостью встречаться с Элечкой, но на ее территории. Двое из них могут позволить себе большую и страстную любовь только днем, а третий глубокой ночью.

— Если кто тебя спросит, один мужик — мой любовник, другой за тобой ухаживает. А третий появляется раз в две недели, авось ночью не просекут, — убеждала Эля. — Мужики все солидные, платят хорошо, но не настолько, чтобы купить мне квартиру или даже снять. Скупердяи, в общем-то. Днем ты на работе, Ксюха учится, так что психологической травмы для тебя и дочки никакой. Если вдруг девочка или ты заболеете, сворачиваем работу и ждем выздоровления. На этот период я работаю вне дома. Как и в выходные. Ну, как тебе?

Предложение показалось заманчивым. Нина думала пару минут.

— Ладно, — согласилась она. — А какой процент?

— Не обижу, — чуть пьяно ухмыльнулась Эля. — Я шлюха первый класс. Годов уже много, поэтому от мамки ушла на свободные хлеба. Вот сколько ты мне дашь?

Нина внимательно вгляделась в гладкое, с ярким макияжем лицо. Стройная фигура, длинные ноги, высокая грудь — все кричало в Эльвире о молодости.

— Ну-у-у, лет двадцать семь, — неуверенно ответила Нина, боясь обидеть Элю.

Эльвира запрокинула голову и довольно захохотала.

— Мне тридцать восемь!

— Как же тебе удается так выглядеть? — удивилась Нина.

— Я никогда не работала на службе, не имела начальников, у меня всегда было мало клиентов, и только те, кто мне нравился, — перечисляла Эля, загибая длинные, с кровавыми ногтями пальцы. — И самое главное, львиную долю своих доходов я трачу на салоны красоты. Девки — дуры! Кто спивается, кто на иглу садится, а я пью умеренно, курю мало, бегаю по утрам и в дождь и в снег, так что еще поработаю ногами лет пять. Потом все, дыхалки не хватит. Это только кажется, что профессия ночных бабочек легка и романтична. Нет, дорогая, даже если ты элитная шлюха и не обслуживаешь братков, тебе дорого достается относительное благополучие. Да что я говорю, за время демократии о нашей сестре уже все написали.

Нине очень хотелось спросить, почему же она, вся такая крутая, шлифует асфальт Варшавского шоссе и снимает комнату у незнакомой девчонки.

— Подставили меня, — будто услышав Нинины мысли, просто сказала Эля. — История гнусная и мерзкая, рассказывать не хочу. Было у меня все: и квартира, и машина, и счет в банке. Думала уже завязать, родить ребенка и уехать в теплые страны. Наивная, — грустно улыбнулась она. — Лишилась всего в один миг. Ну, ничего, мне все сначала начинать не впервой. Только уже времени мало, так что на теплые страны вряд ли заработаю, а вот квартирой надо обзавестись. Ну что, договорились?

Они ударили по рукам, выпили еще по бокалу вина. Единственно, о чем попросила Нина, это не выходить больше на шоссе.

Если я тебя срисовала, то уж Дашка с четвертого этажа точно просекла. Так что это мое условие, — твердо сказала Нина.

— Не вопрос, — чуть подумав, ответила Эля. — Я, как героиня «Интердевочки», так переоденусь, что меня не то что твои соседи, ты сама не узнаешь. Мне и самой невыгодно на панель выходить. Отстегивать Гарику надо.

Гариком оказался местный владелец панели Варшавского шоссе. А раз Эля перебралась на хату работать, то надобность стоять ночи напролет отпала.

Так они и зажили. Эля исправно выполняла свои условия, днем ходила в длинном скромном платье, с легким макияжем, прилежно здоровалась с бабками на лавочке около подъезда, которые были поставлены в известность Ниной о новой квартирантке. Только поздно ночью, когда ее никто не мог видеть, она позволяла себе ярко одеваться и краситься. Да и было это всего несколько раз. Чаще Эля закутывалась в свой длинный белый плащ и стягивала длинные волосы в хвост, когда подходила после ночной смены к дому.

Эля платила каждый месяц за комнату, в конце каждой недели на столе кухни Нина находила конверт с процентами. Не бог весть что, но вполне достаточно, чтобы свести концы с концами. На круг выходило двести долларов в месяц. Да и Эля не жадничала, покупала еду, игрушки для Ксюхи, даже иногда с большого заработка приносила девочке вещи.

Но Нина видела, что Эля имеет много больше, и заснувшая на время детская зависть резко вскинула свою мерзкую головенку в душе Нины. Слов нет, Нина приоделась, правда с Черкизовского рынка, они с дочкой прилично питались. Жаловаться на жизнь уже вроде бы и не стоило, но…

Эля имела шикарную одежду, сногсшибательную обувь и два раза в неделю пропадала в самом дорогом элитном салоне красоты на Тверской. Нина закусывала губу, но молчала. А что тут скажешь?

Однажды Элька намекнула, что положение можно в корне изменить, но Нина сделала вид, что не поняла ее намеков.

С мужчинами у Нины были проблемы. Она любила секс, с радостью отдавалась своим немногочисленным любовникам, но те отчего-то быстро покидали ее. Москвичи вообще очень странные люди.

Прожив в Москве уже более десяти лет, Нина так и не поняла, почему она не заимела ни одной мало-мальски приличной подруги или постоянного парня. Ей казалось, что она открыта и коммуникабельна. Она быстро находила общие интересы, звала домой, но не проходило и месяца, как предполагаемые друзья исчезали из поля ее зрения.

В понятии Нины друг — это человек, который всегда может помочь. Ну что, трудно что ли дать в долг до зарплаты или посидеть с маленькой Ксюшкой пару раз? Взять хотя бы эту Дашку, соседку. Вроде так хорошо все начиналось. По вечерам они пили кофе, болтали. Когда была необходимость, сидели с детьми. Так нет, устроила целый скандал из-за кошелька своего приятеля. Подумаешь! У этого борова денег куры не клюют, сам весь вечер хвастался, а у Нины тогда ни копейки не было. Она даже не помнила, как кошелек стянула. Вернее, помнила, конечно, но это было как наваждение какое-то. Так обидно стало. Дашка и все ее подружки такие ладненькие, такие хорошенькие сидели за праздничным столом, а она в старом платье и зашитых босоножках. А портмоне небрежно торчало из внутреннего кармана пиджака на стуле. Будто просило: «Возьми меня, Ниночка, и купи себе чего-нибудь». Ну, Нина и… Убыло бы что ли с борова? Так нет, Дашка орала, как резаная! Ну, и черт с ней!

С мужиками та же история. Ну, если я с тобой сплю, кормлю тебя по вечерам, разве сложно подарить девочке куклу Барби или мне дать денег на новую кофточку. Разве это не норма отношений: проявлять к своей любовнице внимание и заботу? Но не успевала Нина попросить денег при первой встрече, как мужики пугались и тут же исчезали. Странно. Жадные эти москвичи.

Правда, был у Нины пять лет назад настоящий роман. Парень положительный, добрый и ужасно несчастный.

Как-то поздним вечером она возвращалась домой и приметила на лавочке около своего подъезда парнишку, абсолютно пьяного. Он был хорошо одет, на руке поблескивали недешевые часы, а черная, отличной кожи барсетка, из кармашка которой выглядывал сотовый телефон, небрежно валялась рядом. Внимательно приглядевшись, она узнала его. Этот парень жил в квартале от дома Нины, и она часто видела его на улице и в магазине. А с его женой и ребенком она несколько раз сталкивалась в детской поликлинике.

Нина растолкала парня, с трудом довела его до своей квартиры и уложила в постель. Когда она заботливо его укрывала старым пледом, он вдруг открыл глаза, перехватил ее руки и прошептал:

— Дюймовочка моя, я так люблю тебя. Иди ко мне.

Нина не стала ждать, когда он пригласит ее дважды, поскольку на это и рассчитывала, когда решила притащить его домой. Во-первых, у нее давно не было мужчины, а во-вторых, внешний вид парня говорил о его финансовом благополучии.

Она даже удивилась, как будучи пьяным и в темноте он так быстро разглядел ее маленький рост. Ей льстило это ласковое Дюймовочка.

Прозрение наступило утром. Парень с ужасом вертел головой, рассматривал Нину и спрашивал, как он тут оказался. Нина все подробно рассказала, не забыв про давешнюю бурную ночь любви. А Дюймовочкой он, оказывается, называл свою жену. Перепутал, значит. Но он оказался благородным человеком. И, по всей видимости, очень несчастным, поскольку почти два месяца ходил к ней. Правда денег давал мало, да и переспали они всего пару-тройку раз, и то по требовательному настоянию Нины. Но он всегда приносил полные пакеты еды и хорошо относился к Ксюшке.

Нина уже начала строить планы на будущее и заговорила о его разводе, но парень твердо сказал:

— Я никогда не буду с тобой. Ты, Нина, жадная, навязчивая и везде ищешь выгоду. Ходил-то я к тебе лишь из-за Ксюшки. Жалко мне ее, уродом ты ее вырастишь. Прощай, ты меня больше не увидишь.

— Ах ты, сволочь неблагодарная! — в гневе заорала Нина, хватая его за полу пиджака. — Только попробуй меня бросить. Я все расскажу твоей жене!

— А вот этого не советую, — зловеще ухмыльнулся он. — Моя Дюймовочка на расправу жесткая. Я-то от нее все равно уйду, не могу себе простить, что с тобой связался, а вот тебя она вмиг сожрет, если узнает. Поверь, не стоит с ней связываться.

И Нина поверила. Она не понимала отчего, но каждый раз, когда она видела жену своего бывшего любовника, а бывало это редко, но все же случалось, безотчетный животный страх сковывал тело и душу. Даже когда она случайно узнала, что любовник действительно ушел от своей жены, и вроде бы опасность разоблачения миновала, Нина старалась обходить дом, где он когда-то жил, стороной.

Так что с мужчинами у Нины длительные отношения не складывались. А в последнее время и короткие — тоже. Годы мытарств брали свое. Плотная фигура расползлась, круглое лицо покрылось мелкими морщинками, только светлые прозрачные глаза еще горели огнем и кокетливо прищуривались, когда вдруг кто-то обращал на нее внимание. Но лишь на миг. Одна ее знакомая в Большом театре ответила на ее удивление по поводу странный реакции мужчин:

— Нинка, у тебя же на лбу написано — хочу МУЖА! У одиноких баб даже взгляд особенный. Вот и бегут от тебя самцы, как от чумы. Да и одеваешься ты не очень. Ты уж прости, но московский мужик любит девочек модных и ухоженных.

Нина обиделась, затаила злобу на откровение сотрудницы и при случае ей коварно отомстила. Никто не смеет говорить Нине Фионовой, что она уже вышла в тираж. Бабу обвинили в краже и с позором выгнали из театра.

Но после этого Нина все чаще задумчиво смотрела на Элю, которая в очередной раз приходила с шуршащими пакетами из дорогих магазинов и показывала обновки. Эля это заметила.

— Ну что, Нинка, зависть сжирает? — без всякого лукавства, в лоб спросила Эля.

— Сжирает, — так же прямо ответила Нина.

— Могу помочь, — спокойно сказала Эля.

— Я не могу спать с мужиками без тени симпатии. Хоть режь, — повторилась Нина. — Да и фигура у меня не твоей чета, хотя и на четыре года тебя моложе.

— Ну, любителей маленьких и толстеньких пруд пруди, — заверила ее подруга. — Морщинки можно заштукатурить. А если не можешь с мужиками потными и вонючими, то на это есть другие варианты, — и большие кошачьи глаза Эльвиры вопросительно прищурились. — Врубаешься?

— Нет, — ошарашенно ответила Нина.

— Ну, темнота! — хлопнула Эля себя по изящной коленке. — Про розовую любовь слыхала?

— Да ты с ума сошла! — взвилась Нина. — Меня тут же вырвет. Да и не умею я.

— А если со мной?

— Да говори толком! — закричала Нина. — Я ничего не понимаю, мужики, бабы, е тобой!

— Короче. — Эля вплотную села к Нине. — Есть среди богатых мужиков некоторые оригиналы. Сами трахать проституток брезгуют, а вот наблюдать обожают. Особенно лесбиянок. Приходим, разыгрываем перед клиентом бурную розовую любовь, я тебя научу, не бойся, ничего сложного, берем бабки и все. Клиентов я найду, проверенных и солидных. Думай! — и Эля ушла.

Нина думала три дня. Эля ее не тревожила, ничем не напоминая о давешнем разговоре. Но когда в Большом театре объявили, что сотрудников перестанут бесплатно обслуживать в поликлинике, и требуется оплачивать часть услуг, Нина решилась. И с тех пор она работала в паре с Элей.

Сначала было мерзко и противно. Потом как-то все сгладилось, превратившись в тупую механику. Для Нины, конечно, а для клиентов все было, как в кино — крики, стоны и животная страсть. Заказов на такую экзотику было мало, но вполне достаточно, чтобы приодеться в хорошем магазине и раз в месяц сходить в салон красоты.

Но по ночам Нина грызла подушку, захлебываясь злыми слезами. Она клялась себе, что как только появится удачный вариант с замужеством, она тут же с легкостью бросит это противное занятие. Будет варить щи мужу и растить детей.

Нина докурила сигарету, выбросила пепельницу, полную окурков и вернулась в комнату. Уже засыпая, она подумала, что все не так уж и плохо сегодня прошло. Как бы то ни было, жалость сквозила в глазах у Татьяны, так что еще не все потеряно. Надо сказать Ксюхе, чтобы почаще играла с Сашей Пархоменко. Хорошо, что кроме Ксюшки, в классе только Машенька. Она из строгой еврейской семьи, такие выходят замуж только за своих. Даже если не получится навести мосты с Татьяной, препятствовать дружбе детей она не станет. Не такое у нее воспитание. А больше девочек в классе нет и не будет. Так ей сказала директор школы.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1

— Мам, мам, а у нас в классе новенькая! — заорал с порога Сашка.

От неожиданности я выронила елочную игрушку на пол. Хорошо, не разбилась. С детства люблю паласы. Чтобы во всю ширь комнаты, желательно под плинтуса. И тепло, и уютно, и ничего не бьется, если выскользнет из рук.

Двадцать пятое декабря. Пять дней до Нового года, самого яркого и прекрасного праздника.

Сегодня я попросила Ника забрать Сашку из школы, поскольку ничего не успевала. Надо было съездить по магазинам, сварить обед и не забыть нарядить елку. И, между делом, сгонять по двум адресам, сделать новогодний маникюр своим постоянным клиенткам. Но к вечеру народу в магазине было, как пчел в улье в летний ливень, поэтому развернувшись, я решила рвануть домой. Подарки можно купить и завтра, но с утра, пока народ не ринулся после работы в недра многочисленных магазинов опустошать прилавки. Поэтому дома я оказалась за полчаса до прихода моих мальчишек.

— А ты чего это дома? — удивился Ник, входя за сыном в квартиру и стряхивая снежную пыль с рыжей дубленки. — Ты же сказала, что только в семь придешь.

— Да везде такие очереди, не протолкнуться, — отмахнулась я и повесила очередную стеклянную сосульку на пушистую ветку нашей искусственной елки.

— Мам, ты меня слышала? — подлетел Сашка ко мне. — У нас новая девочка. Такая, такая… — Сашка закатил глаза и пытался подыскать правильные слова.

— Красивая, — подсказал Ник, пряча улыбку.

Я удивилась. С утра мы как обычно с девчонками отправили ребят в класс, а сами пошли пить кофе. Янка поднималась к учительнице, относила какие-то книжки и ничего по поводу новой девочки не говорила.

Я уже хотела спросить, что же это за нимфа, что произвела неизгладимое впечатление на моего сына, как тут загудел мой сотовый.

— Во, не прошло и получаса. Не иначе, как твои подруги хотят тебя обрадовать, — съерничал Ник и ушел в кухню.

Я схватила трубочку и через секунду услышала хрипловатый голос Люськи.

— Танька, аллилуйя! К нам в класс пришла новая девочка! — сообщила подруга.

— А ты-то откуда знаешь? — воскликнула я, взглянув на большие часы, что стоят на полке моей стенки.

В половине седьмого вечера Людмила Большая только начинает думать, что скоро конец ее рабочего дня. Раньше девяти она не встает со своего начальственного кресла, и если бы не уборщица, вообще могла запросто потерять счет времени. Но как только Люська слышит громыхание ведра и шарканье шлепанцев по ковровому покрытию, это значит, что уже девять вечера и пора вспомнить, что дома ее ждет голодный сын, который категорически не ужинает без своей деловой мамаши.

Поэтому я и удивилась, каким образом Люська оказалась вечером в школе, да еще успела увидеть новенькую.

— Люсь, у тебя все в порядке? — забеспокоилась я. — Никто не умер, и твой офис не захватили террористы, пока ты ходила завтракать в соседний ресторан?

— Твоя ирония неуместна, но мне понятна, — я так и увидела, как Люська скривила в ухмылке свое холеное лицо. — Нет, дорогая, слава Богу все здоровы-живы, а террористам моя компания не нужна. Я сижу на работе, а про новенькую знаю от Янки. Она мне еще в четыре позвонила, а ты была недоступна.

Из разговора с Люськой я поняла, что к нам в класс пришла небесной красоты и идеального воспитания девочка Катя.

— Люська, а как же заявление директрисы, что девчонок не берут в классы, даже если потребует сего департамент образования, — игнорируя красоту и воспитание новенькой, спросила я.

— Этого точно не знаю, но Янка что-то витиевато верещала о структурах более сильных, чем департамент образования, — ответила Люська. — Все. У меня работа. — И не попрощавшись, Люська отключилась.

2

На следующее утро мы все встретились в школе. Уроков двадцать шестого декабря не проводили, но вся школа пришла на грандиозный новогодний праздник, который устраивал большой спонсор.

Я вошла в класс, переодела Сашку в костюм его любимого Бэтмена. По этому поводу целую неделю у нас в доме шли ожесточеные дебаты. Я предлагала различные варианты от зайки до волшебника Изумрудного города, но Сашка стоял на Бэтмене.

— Не хочу снова быть зайцем, — канючил фанатик американской лабуды. — Весь детский сад, как дурак, прыгал вокруг елки с идиотскими ушами на голове. Буду Бэтменом! В маске и плаще!

Пришлось сдаться.

Пока я натягивала на круглую голову Сашки дурацкую шапку, в класс вошла девочка. Я хотела лишь мельком на нее взглянуть, чтобы убедиться, что Янка преувеличивает свое впечатление о ее внешности. Мельком не получилось. Я застыла, как соляной столб, и откровенно пятилась на девочку. Сашка заворочался под моими руками.

— Ну, мам, ты чего так долго копаешься? — пропищал сын, а я не могла оторвать взгляд от бледного личика, на котором черным огнем полыхали бархатные глаза.

Длинные пушистые ресницы бросали тень на круглые щечки, бровки темными стрелами разлетались к вискам, а маленький точеный носик словно лепили с греческих скульптур. Девочка приветливо улыбалась, обнажая белые ровные зубки, которые блестели между темно-розовых губ. Абсолютно прямая спина балерины, длинные ножки, обтянутые джинсами, точеные пальчики и волна блестящих темно-каштановых волос довершали общую картину этого чуда.

— Как мне жаль ее маму, — под нос пробурчала я, очнувшись от «видения чистой красоты».

— Согласна, — сбоку вынырнула Люська, непонятно каким образом пробежавшая мимо меня в класс.

Она натягивала на Пашку красно-синий комбинезон Спайдермена. Да-а-а, не только мой сын пал жертвой американской анимации.

— Представляешь, если девочка имеет столь яркую внешность в семь лет, что вырастет из нее к тринадцати? Я бы такую дочь отправила в закрытый женский пансион в Англию и держала бы ее там до двадцати лет. А потом сразу выдала замуж за английского лорда. Чтобы сохранить свое психическое здоровье.

Люська читала мои мысли. Представить, как такую красотку-подростка отпускать гулять по вечерам, даже с подружками, я не могла. С ума сойдешь и сердце разорвется от тревоги.

— Как звать девчушку? — бабушка одноклассника наших сыночков так же, как и я завороженно глядела на девочку, забыв про внука.

— Катей ее зовут, — вздохнув, ответил Пашка. — А фамилия Пельменова.

— А точно. Пельмень, значит, — тут же сориентировался Сашка.

— И вы такую девочку будете так называть? — ужаснулась я.

— А чем она лучше других? — Сашка вскинул на меня свой чистый детский взор. А я уж грешным делом подумала, что Катя зацепила-таки еще дремавшие мужские чувства моего сыночка. Отнюдь!

— Пельмень, привет! — заорал через весь класс Пашка, и, хитро прищурив зеленый глаз, явно ждал реакции девочки. Конечно, рассчитывая, что она сейчас расплачется от обиды.

Но он жестоко ошибся! Пельмень повернула к нему свое лицо, еще шире улыбнулась, и задорно сверкнув глазищами, звонко крикнула:

— Привет и тебе, Коротышка!

Весь класс грохнул от смеха. Пашка уселся за парту и зло засопел. Да уж, так оскорбить его не удавалось еще никому! Уже полгода он очень гордился своей кличкой Большой, которую даже уже не воспринимал как свою собственную фамилию.

— Молодец, девочка! — захлопала в ладоши Люська. — Один ноль в твою пользу. А ты, — она развернулась к сыну и тихо сказала: — Если не знаешь, как обратить на себя внимание девочки, лучше вообще молчи.

— Катя! Ты забыла свои балетки!

Мы с Люськой обернулись на чей-то голос и в проеме двери класса увидели Катю Пельменову, какой она будет лет через двадцать. Те же бархатно-черные глаза, те же стрелы бровей, такой же темно-розовый рот и стройная длинноногая фигура. И все это было увеличено до размеров тридцатилетней женщины.

— Мамуль, я еще заколки у тебя из сумки не взяла. — Катя подлетела к женщине и взяла из ее рук сумку.

В класс вошла Оксана Борисовна и, заметив нас с Люськой, замахала рукой.

— Девочки, подойдите!

Мы с Люськой выдали ценные указания сыновьям по поводу поведения на празднике и пробрались к учительнице сквозь толпу детей.

— Катя, это наш родительский комитет, Татьяна Алексеевна Пархоменко и Людмила Михайловна Большая. — Она повернулась к нам и продолжала. — А это моя новая ученица — Катя Пельменова.

— Привет, Катюша. — Я присела на корточки и протянула ей свою ладонь. — Мы очень рады, что ты пришла к нам в класс. На мальчишек не обижайся. Они немного стесняются.

— Да я все понимаю, — просто ответила Катя, пожимая мою руку. — Я не дам себя в обиду. А это моя мама Регина. — И Катя повернулась к матери.

— Здравствуйте, мама Регина, — улыбаясь, сказала я. — Добро пожаловать.

Регина кивнула головой, чуть улыбнувшись, отчего еще больше стала похожа на дочь. Или дочь на нее, не знаю.

— Спасибо, — услышала я ее тихий голос.

— Вы уж новую маму не бросайте, и возьмите с собой пить кофе, — сказала Оксана Борисовна.

— Не бросим, — заверила ее Люська. — У вас есть время, Регина?

— Немного, но на то, чтобы попить кофе, хватит, — несколько удивленно ответила она.

Я почему-то не испытывала особого восторга от этой идеи. Странная она какая-то. Внимательный, настороженный взгляд, скованность и неуверенная тень улыбки. Хотя, я затрудняюсь сказать, как бы чувствовала себя я, если бы меня так бесцеремонно навязывали абсолютно чужим теткам. Наша учительница иногда поражала своей непосредственностью.

Мы уселись к Люське в машину и весь путь до «Макдональдса», который занимает пару минут, и то, если горит красный свет светофора на перекрестке, напряженно молчали. Даже Янка, которую мы подхватили по дороге, не задавала никаких наводящих вопросов. В воздухе витало непонятное напряжение, и исходило оно от Регины плотной волной.

И только когда мы уселись за свой любимый столик со стаканчиками кофе, Регина сказала:

— Расслабьтесь, девочки. Я вас не съем.

При этом ее лицо как-то помягчело, и улыбка стала более открытой.

— Это ты расслабься, — ответила Люська. — А то вся какая-то замороженная.

— Да это я от неожиданности, — объяснила Регина. — Трудно вливаться в старую дружную компанию. Вы все учились в этой школе?

— С чего ты взяла? — удивились мы.

— Ну, во-первых, мне директор сказала, что в классе учатся дети выпускников, а, во-вторых, меня вчера выловила после школы одна очень колоритная особа, звала в гости, кофе пить. Я не поехала, мне очень далеко домой добираться. Так Нина мне сказала, чтобы я вашу троицу обходила стороной. Что вы такие, такие… — она подыскивала слово.

— Крутые, жадные и жестокие, — продолжила за нее Янка.

— Что-то в этом роде, — смущенно улыбнулась Регина.

— Что ж пошла сейчас с нами? — отхлебывая кофе, бесхитростно спросила я.

— Привыкла составлять о людях свое мнение, — четко ответила Регина. И ее лицо приобрело жесткое серьезное выражение. Я даже удивилась.

— Ну и как, составила? — усмехнулась Янка.

— По поводу колоритной особы Нины — да. Чем вы так ее обидели, девчонки, что она от ненависти к вам вся трясется?

— Да так, — неопределенно пожала плечами Люська. — В компанию не принимаем. Вот и бесится.

— Да уж, мутная девица, — подытожила Регина, и мы рассмеялись. Надо же, пять минут за нашим столом, а уже заговорила нашими афоризмами.

— Ладно, Регин, она в общем-то неплохая девчонка, но будь с ней поосторожней, — сказала я. — Навязывать свое мнение не будем, сама разберешься. А по поводу долгой и счастливой дружбы мы тебе сейчас расскажем.

И мы наперебой рассказали Регине историю нашего знакомства.

— Ну, надо же, никогда бы не подумала, — ошарашенно протянула Регина. — Такое впечатление, что вы дружите лет пятнадцать. Удивительно.

— Велком в наш девичий клуб! — подытожила любительница английского языка Люська.

— Выпьем! — подхватила Регина и мы чокнулись стаканчиками.

Мы непринужденно болтали и в процессе трепотни мне все больше и больше нравилась эта немного зажатая девчонка. Особенно поражала ее откровенность.

— Девочки, я бы хотела сразу сказать, чем занимаюсь, чтобы вы не ловили дурацкие слухи. Я работаю в Госдуме, в аппарате депутата Баталова.

— Ах, вот почему ты в школу попала среди года! — воскликнула Янка.

Регина непонимающе подняла бровь, и мы ей в красках рассказали обычаи и традиции нашей школы.

— Так вы подумали, что нас по звонку из Конторы взяли? — рассмеялась Регина. Смех у нее был чистый, открытый, будто летний теплый дождь. — Да нет, все не совсем так. Звонок, конечно, был, но не прямой.

Оказалось, что коллега по Конторе (так она всегда называла место своей работы) Регины, была чуть ли не лучшей подругой нашей директрисы. И когда перед Региной остро встал вопрос о переводе Кати в другую школу, добрая самаритянка-коллега позвонила своей подруге.

— Конечно, директриса в курсе, где я работаю, но уверяю, взяла она нас только потому, что подруга составила мне протекцию, — закончила она. — Только огорошила меня музыкальной частью. Я ничего не поняла. Объясните.

Через пять минут Регина знала все о школе, хоре и занятиях фортепьяно.

— Да-а-а, проблема, — задумалась Регина. — Пианино-то у меня есть, но только у родителей. Сама я двенадцать лет, словно лимитчица, по съемным квартирам мотаюсь. Мужа у меня нет, у мамы жить не могу, с отцом сложные отношения.

— О, нашего полку прибыло! — воскликнула Янка.

Господи, что же творится с этим миром! Если даже такая красотка, как Регина, живет одна и тащит весь быт на своих хрупких плечах, то что еще можно говорить о полных семьях и радостях взаимного существования! Мужики!!! А-у!! Куда вы все делись? Чего вам надо от жизни и от женщины в частности? Вот сидят передо мной три красавицы, умницы, настоящие хозяйки и, уверена, умеющие нежно и преданно любить. И все, как одна, одинокие! Нонсенс! Категорически отказываюсь понимать!

Да уж, компашка у нас подобралась! Одни одиночки, не считая меня с Ником. Пять баб вместе с Региной и моей Лелькой и один мужик. Наш общий муж и отец, смеясь, называют Ника девчонки.

Регина допила свой кофе и заторопилась на работу.

— Спасибо, девочки. Если будете встречаться на каникулах, о нас с Катюшкой не забудьте. Только я могу присоединиться лишь на выходные.

— Так на свободных хлебах у нас только Танька. Так что ежели что, то только по выходным, — успокоила ее Люся.

Регина ушла, мы еще немного посидели, делясь впечатлениями о новом члене нашего клуба. Пришли к выводу, что девчонка неплохая, только все же несколько настороженная.

— Ничего, мы ее быстро радоваться жизни научим, — рассмеялась Янка. — Мало ли, какая трагедия ее постигла.

— Разберемся, — как всегда кратко подытожила Люська. — Но какова Нинка! Не успела девка в класс прийти, тут же в оборот ее взяла.

— Сдается мне, она в противовес нам хочет свою компашку сбить, — предположила Янка.

— Сухого асфальта ей под колеса! — воскликнула Люська. — Дай бог! Одной тяжело в этом мире. А так и к нам больше лезть не будет и друзей заимеет. Только с кем ей компанию сбивать?

— Насколько я знаю, она подкатывала к родителям Машеньки, но там водки не попьешь и матом не поругаешься. Обломилось, — сказала я.

Как-то утром меня остановила на крыльце школы маленькая, тоненькая, как тростина камыша, мама Машеньки. Я знала, что ее зовут красивым иудейским именем Юдифь. Она долго просила прощения за беспокойство, и я уже начинала нервничать от ее витиеватой правильной речи, когда она наконец собралась с духом, и сказала:

— Танечка, вы не могли бы мне объяснить, почему мама Ксюши Фионовой так навязывает нам свое общество?

— Я не понимаю, Юдифь, — удивилась я. — А в чем дело?

И Юдифь осторожно стала рассказывать, что Нина постоянно звонит ей по телефону, предлагает свои услуги по транспортировке Машеньки домой, свою помощь в выполнении домашнего задания на продленке и постоянно зовет Юдифь вместе с Машенькой в гости.

— Я понимаю, Танечка, что девочки дружат и им не хватает времени поиграть в школе. Но, понимаете, у нас такая семья… — тут она замешкалась.

— Не напрягайтесь. Юдифь, я в курсе ваших обычаев и традиций.

— Ну, хорошо, — откровенно обрадовалась Юдифь возможности не объяснять, что такое ортодоксальное еврейство. — И хотя я не раз пыталась объяснить Нине о наших традициях, она все так же настойчива в своих предложениях. Я не знаю, как на это реагировать. Мне очень не хотелось бы, чтобы это как-то отразилось на дружбе девочек…

— О какой дружбе вы говорите, Юдифь! — воскликнула я. — Ксюхе совершенно не нужно общество девочек. Она и с мальчишками прекрасно себя чувствует. Возможно, Нина преследует какие-то свои цели, но мне, извините, они не известны.

— Но мне казалось, что вы дружите с мамой Ксюши, — чуть не плача протянула Юдифь.

— Кофе иногда пьем по утрам, — отрезала я.

— Но что же мне делать?

— Послать ее в далекое эротическое путешествие, — разозлилась я, но отнюдь не на Юдифь. Меня так возмутила навязчивость Нинки, что я не сдержалась.

— Как вы сказали? — Юдифь округлила свои чистые наивные глаза ребенка, как будто увидела перед собой разверзшуюся геенну огненную.

— Я сказала, что вам надо набраться духу и четко объяснить Нине всю тщетность ее попыток к сближению ваших семей! — Я попыталась говорить так, чтобы ей было понятно, коли простые выражения не приемлемы для этой воспитанной дамы. — По-другому такие люди, как Нина, этого не понимают.

— Да-да, я уже сама склонна так думать, но я никогда не попадала в такие ситуации. Хорошо, я так и сделаю, — будто на что-то решившись, проговорила Юдифь. — Спасибо вам большое, Танечка, вы мне очень помогли.

Не знаю, чем уж я помогла маме Машеньки, но больше она ко мне не подходила. Но и Нина, как я заметила, не общалась с Юдифью. Значит, все же воспитанная еврейская мама нашла в себе мужество доходчиво все объяснить Нинке.

Теперь Нина решила атаковать Регину. Ну что же, флаг в руки.

— Только, девки, — решительно предупредила нас Янка, — давайте не будем Регине рассказывать свои впечатления о Нинке. А то получится, будто мы наговариваем на девку. А вдруг у них большая дружба выйдет. Пусть сама разберется.

— Ага, а если она попадет в какую-нибудь историю, а нас обвинит в том, что вовремя не предупредили, — возразила я.

— Регина не производит впечатления наивной дурочки, уверяю тебя, — отрезала Люська. — Таких людей ТАМ, — она на мгновение вскинула глаза к потолку и резко опустила ресницы, — не держат.

На том и порешили. Договорившись встретиться в ближайшие выходные, мы разбежались.

3

Но на каникулах мы не собирались, поскольку моя деятельная Лелька смерчем ворвалась к нам рано утром второго января, когда мы еще мирно почивали. Пихнув меня острым локтем, она стала размахивать перед моим носом какими-то бумажками.

— Подъем, Пархоменко! — заорала подруга. — Всем встать, умыться, позавтракать! На сборы — час!

С учетом того, что мы вчера вернулись очень поздно от друзей Ника, в компании которых встречали Новый год, а часы показывали девять утра, можете себе представить нашу реакцию. Сашка непонимающе уставился сонными глазищами на тетю Лелю, а Ник укрылся с головой одеялом. Мне же ничего не оставалось делать, как с сожалением вылезти из постели и плестись на кухню варить кофе. И при этом выяснять, о чем говорит Лелька.

Но не успела я сделать и двух шагов, как входная дверь опять распахнулась, и в квартиру влетела Аришка.

— Сашка, ты почему еще в постели? Мы едем в дом отдыха, кататься на лыжах, санках, купаться в бассейне и…

При слове «бассейн» Сашку сдуло с дивана, а Ник приподнял голову с подушки.

После длительной перебранки и выяснения отношений оказалось, что Лелька познакомилась на зимней сессии в институте с «обалденным парнем», который пригласил всю свою группу вместе с детьми, у кого оные были в наличии, на каникулы в Дом отдыха.

— А мы-то здесь при чем? — не понял Ник.

— Да половина ребят ехать отказалась, — от возбуждения Лелька ходила взад-вперед по комнате. — А ему скучно одному с женой и дочкой ехать. Вот я и подсуетилась. Говорю, могу поехать и своих друзей прихватить. Его мамаша держит этот дом отдыха. Путевки — за копейки! Такое предложение раз в жизни бывает, да еще в разгар каникул! Ник, ведь ты говорил, что у тебя на фирме рождественский отпуск, у Таньки все равно заказов в ближайшие десять дней не будет, вся страна пьет, не до маникюра, так что имеем право поехать отдохнуть!

— Отпуск только до пятого. Потом три дня работы, и выходные. Я выспаться хотел, — канючил Ник.

— Чудненько! — воскликнула Лелька. — До пятого с нами отдохнешь, потом поработаешь и снова приедешь. А десятого все в Москву вместе вернемся. Классно я придумала?

— Ну, не знаю… — все еще не сдавался мой супруг. Перспектива куда-то ехать ему явно не улыбалась.

Предполагалось, что весь новогодний отпуск он будет валяться на любимом диване и сутки напролет смотреть спортивный канал по телеку. Большего счастья для моего мужа не существовало. Но тут Лелька сказала ключевую фразу:

— Ник, в номере стоит огромный телевизор с НТВ-плюс, а Витька и его жена играют в преферанс!

Да-а-а, Лелька знала, чем взять моего мужа! Во-первых, футбол по НТВ-плюс показывают ежедневно и те матчи, о которых можно было только мечтать, а во-вторых, если и было что самое важное у Ника после семьи — так это, конечно, игра в префф! Когда скончалась мама, Ник лишился не только любимой тещи. Заявляю абсолютно серьезно, и без тени иронии, — они очень любили и уважали друг друга. Но с уходом мамы мой муж потерял еще и самого лучшего партнера по игре. Папенька мой тоже немного поигрывал в эту любимую игру интеллигентов, но был нетерпелив и раздражителен, и быстро сходил с дистанции. А вот матушка и Ник могли бы сутками играть в карты, и если бы не занятость их третьего партнера, маминой подруги Галки, они бы встречались каждый вечер. Но тетя Галя работала на телевидении, и выкраивала в своем жестком графике лишь два выходных в месяц. Но уж когда они сходились за столом, то отрывались по полной.

Уже почти год Ник не брал в руки карты, так как замену теще, как азартному и умному игроку, не нашел. Да, по сути альтернативы и не было. Ни среди наших друзей, ни среди его коллег. Поэтому Лелька нашла совершенно верный подход к Нику.

— Сколько, говоришь, у нас времени на сборы? — спросил Ник и выскочил из постели.

Таким образом мы оказались в Доме отдыха и просидели там вплоть до вечера десятого января. То есть мы с Лелькой и детьми, а Ник только первые три дня. На следующие выходные он приехал только чтобы нас забрать.

— Почему он не приедет в пятницу? — канючил Сашка. — Он же обещал с нами на санках покататься.

— Говорит, что завал на работе, — объяснила я.

Словом, с моими подружками я встретилась лишь утром одиннадцатого января, когда привели грустных и несчастных детей в школу. Несчастных оттого, что все хорошее так быстро заканчивается. Под хорошим подразумевались, естественно, каникулы.

Пожелав детям мужества и терпения в борьбе со знаниями, мы легкими бабочками полетели в нашу любимую забегаловку. По дороге перехватили Регину, которая еле успела втолкнуть Катюшку в класс за минуту до последнего звонка.

Поделившись впечатлениями от прошедших праздников и обменявшись новогодними подарками, мы разбежались по делам.

Звонок сотового телефона застал меня у клиентки, когда я уже складывала свои инструменты.

— Мам, — услышала я голосок сына. — У нас воспиталка по продленке заболела. Учительница сказала, чтобы мы позвонили родителям. До трех надо меня забрать.

Я чертыхнулась. Ну вот, только соберешься в парикмахерскую раз в сто лет сходить, так нет, обязательно аврал. Получив свой гонорар, я понеслась в школу и влетела в класс без пяти три.

Сашка сидел за партой вместе с Катюшей, и кроме них и Дениски, который стоял рядом с партой и гладил ее по голове, больше детей не было. Девочка терла руками красные от слез глаза и скулила.

— Что за Ниагарский водопад? — спросила я у сына.

— Да за Катькой никто не пришел, — стал объяснить Сашка. — Она звонит-звонит маме, а та трубку не берет.

— А бабушка может только в шесть часов за ней прийти, — подхватил Дениска. — Воспиталка из 1 «Б» сказала, что Катя у них в классе посидит, а Пельмень не хочет.

— Да-а-а, не хочу. Там воспитательница такая страшная и злая. Я лучше около охранника, дяди Пети, посижу-у-у! — подвывала Катюша.

— Хватит ныть! — прикрикнула я на плаксу и вытащила свой мобильный.

Регина отозвалась почти сразу. Я ввела ее в курс дела и предложила забрать Катюшу к нам.

— А ты после работы ко мне подъезжай или я Катю к метро подведу, — закончила я излагать свой план, от которого Катя тут же перестала плакать, а Сашка счастливо заулыбался.

Могу дать голову на отсечение, не от того, что первая красавица класса поедет к нему домой, а потому, что можно под эту сурдинку вытребовать у матери поиграть в компьютер среди недели. Хитрец мой сынишка!

Но Регина думала иначе.

— Мне неудобно тебя беспокоить, Тань. Я сейчас позвоню сестре и она заберет Катю через полчаса.

— Да мне не составит никакого труда, — уверяла я Регину, уже представляя, как расстроятся дети.

— И все же, не стоит, — отчеканила Регина.

— Ну, как знаешь, — пожала я плечами.

Пока я разговаривала с Региной, в класс вошла Янка. Я все выложила детям. Глаза Кати вновь налились слезами, уже оттого, что поездка в гости отменяется.

— Ну чего ты от Регины хочешь, Тань? — растолковывала мне Янка, пока ребята катались с горки, любовно сделанной охранником для ребятни. — Она тебя сегодня второй раз в жизни видела. С чего это ей тебе так доверять? Может, ты маньячка какая!

— Я что, произвожу впечатление психически нездоровой бабы? — удивилась я.

Меня немного обидело явное нежелание Регины воспользоваться моим предложением. Будто не доверяет мне и чего-то опасается. О чем я и не преминула сказать Янке.

— И потом, — продолжала разглагольствовать подруга. — Может, у нее в жизни были подобные случаи, после которых она с опаской относиться к людям. Заметила, какая она настороженная? Вроде открытая, а смотрит исподлобья, будто подвох ищет. Разные случаи в жизни бывают, — подвела она горький итог.

Я взглянула на подругу. У Янки была своя печальная история. Она не любилараспространяться на эту тему. Да и мне рассказала однажды в минуту особой тоски.

Был у Янины Тверской когда-то муж-красавец Андрей, дом полная чаша и масса хороших и добрых друзей. Только однажды карамельная жизнь жены удачного бизнесмена в одночасье оборвалась. Андрей имел опасную привычку напиваться до беспамятства и садиться в таком состоянии за руль своего спортивного «Порше».

Два месяца Янка не вылезала из реанимации, а еще два года учила мужа заново ходить, есть и жить. Деньги утекали с ужасающей быстротой. Современная качественная медицина стоит немалых средств. При этом верные друганы не появлялись на пороге их дома, лишь передавая через жен небольшие суммы денег, памятуя о том, что все равно не жилец, так зачем зря тратиться.

Она поставила Андрея на ноги. Друзья тут же появились вновь и первое, что сделал муж, это напился с ними за счастливое выздоровление и сел за руль своего нового «Порше», который они ему преподнесли в качестве подарка.

Янка не стала ждать его возвращения. Просто собрала свои вещи, в которых пришла в дом Андрея почти восемь лет назад, взяла Дениску за руку и ушла. Все подруги отвернулись от нее, осуждали: «Ну, конечно, как он был миллионером, она с ним под ручку ходила, проходу парню не давала, а как денежки кончились, сразу в кусты. Сволочь!»

— Два года я жила в полном вакууме, не впуская в свою жизнь ни мужчин, ни женщин. Никому не верю, и никого, кроме сына, не люблю, — говорила мне Яна.

А потом она повела Дениску в школу и встретила нас. Меня, Люську, Ника и мою Лельку. И — оттаяла. Хотя, честно скажу, до того нашего откровенного разговора, я долго не могла понять, почему Янка иногда замыкается в себе и отчего так редко улыбается. Но прошло немного времени и все как-то нормализовалось. Поэтому сейчас Янка тонко напомнила мне свою историю, и я ее тут же поняла.

— Ну, не знаю, может, ты и права, — пожала я плечами.

«Да и чем я в этом случае отличаюсь от Нинки Фионовой, навязывая Регине свои услуги?» — про себя подумала я, но развить эту тему с Янкой не успела, поскольку мой мобильный загудел в призыве ответить на звонок.

— Танюш, это Регина, — услышала я ее виноватый голос. — Прости, пожалуйста, а твое предложение еще имеет силу?

Я от удивления вытаращила глаза, отчего Янка тут же напряглась. Мало ли кто и что мне говорит. Но я успокаивающе помахала рукой и Янка успокоилась.

— Конечно, дорогая. Тебе во сколько Катюню к метро подвести? — спросила я, чтобы вновь не настаивать на ее приходе ко мне в гости. Осторожничаешь? Ну, что ж, будем уважать твои чувства.

— А в гости уже не зовешь? — усмехнулась Регина.

— Всегда пожалуйста, — тут же среагировала я.

Регина приехала без малого в шесть вечера. Притащила еды на целую неделю, приведя в полный восторг дочь и Сашку пышным сливочным тортом и мороженым «Нестле».

— Ты, чего, Регин, с ума сошла? — ужаснулась я, видя, как проворными руками Регина выкладывает на мой стол упаковки с мясной нарезкой, килограмм пельменей, двухлитровый сок, упомянутый торт и пачку мороженого.

— Не обижайся, Тань, но я не умею бесплатно принимать помощь.

— Бедная, как же тебя по жизни крутанули, — я в изумлении плюхнулась на стул. — Постулат «За все надо платить» — твой жизненный девиз? А если я сейчас вышвырну тебя за дверь вместе со всей этой жратвой?

Она долго смотрела мне в глаза. Потом раскрыла сумку и пошвыряла в нее почти все продукты, кроме сладкого и сока.

— Танька, я несчастный урод, — грустно сказала она, закуривая сигарету и садясь напротив меня. — Мне очень не повезло в жизни, и таких людей, как ты и девчонки, я никогда не встречала.

— Вот неправильный подход к жизни! — воскликнула я, радуясь, что неприятный инцидент исчерпан. — Наоборот, ты счастливая, потому что встретила нас!

— Вот в этом и состоит разница между оптимистом и пессимистом, — улыбнулась Регина. — Знаешь, до сегодняшнего дня мне и в голову не могло прийти, что я соглашусь на помощь почти незнакомого мне человека.

— Почему передумала? — в кухню зашел Ник. Я даже не слышала, как он пришел. — Я Николай Пархоменко, муж этой дамы и отец того мальчика, который учит вашу дочь играть на компьютере, причем в середине недели. — Он грозно посмотрел на меня, но тут же улыбнулся. — А для близких друзей я Ник. И раз ты, Регина сидишь за этим столом и куришь, значит обратной дороги у тебя нет, и тебе придется до конца дней своих терпеть нашу сумасшедшую семейку.

— Я согласна, — вновь улыбка озарила, как молния на сером летнем небе, ее серьезное лицо. — А передумала, потому… Не, знаю почему! — отмахнулась она. — Наверное, интуиция!

— Ну, скажи, скажи, что мы просто тебе понравились! Обожаю, когда хвалят мою жену, а еще больше когда восхищаются моей скромной персоной, — дурачился Ник. Регина чуть удивленно посмотрела на него, и мы все вместе рассмеялись.

Было уже двенадцать ночи, Катя с Сашкой давно сопели в комнате под заливистый храп Ника, а Регина все рассказывала и рассказывала о своей непростой жизни.

4

Регина Борисовна Пельменова работала в Госдуме в информационно-аналитическом отделе комитета при депутате Баталове специальным экспертом. Звучало громко, солидно и немного напыщенно. Могло показаться, что девушка в неполных тридцать лет, работая в такой структуре, должна быть обласкана властями и иметь золотые горы. Но Регина быстро развеяла миф, что все, кто приближен к власти, купаются в золоте. На самом деле, простые работники аппарата и всевозможных комитетов получают более чем скромную зарплату, имеют не очень много привилегий и единственное преимущество — это быстроидущая очередь на жилплощадь, ради которой и сидела Регина на малооплачиваемой должности, имея два высших образования. А своя квартира ей была жизненно необходима.

Двенадцать лет Регина моталась по съемным квартирам, словно цыганка. Вечно в пути, вечно на чемоданах. Хотя ее родители и сестра проживали и по сей день в огромной квартире. Но у Регины было три причины, по которым она не могла жить с родителями. Во-первых, у нее с детства сложились очень непростые отношения с отцом, отставным полковником Внешней разведки (что само по себе объясняло многое), во-вторых, Регина была жуткий аллергик на все, что только можно, начиная от домашней пыли и заканчивая первыми лучами весеннего солнышка, а мама обожала трех своих мопсов и не могла с ними расстаться даже ради дочери. А в-третьих… Третьей причиной был ее теперь уже бывший муж Сергей Пельменов, которого ненавидела вся родня Регины, еще когда они были маленькими. Жили семьи в одном большом ведомственном доме.

Чего только не придумывали родные, какие только козни не строили Регине и Сергею, чтобы ребята не жили вместе. Забавно, но такой же ненавистью пылали родители Сергея. Только уже, соответственно не к своему сыну, а к этой мерзавке и негодяйке Регинке Елисеевой. Несмотря на уговоры родителей, ребята поженились, едва им исполнилось восемнадцать. Регина из Елисеевой превратилась в Пельменову и началась ее кочевая жизнь. Шесть лет они с Сергеем жили то в Подмосковье, то в городе, в зависимости от количества заработанных денег. И все это время Регина пыталась забеременеть.

Сергей вкалывал на автосервисе у друга, Регина служила в секретариате Верховного Совета, а по вечерам училась в университете, на юрфаке. Было тяжело, но они были молоды и беспечны.

В рьяном желании иметь ребенка она не заметила, что Сергей стал погуливать. И наконец, несмотря на то, что врачи уже сложили руки в борьбе с ее бесплодием, Регина все же забеременела. Беременность проходила тяжело — с больницами, капельницами и глубокими обмороками, но в результате, после сложнейших родов, когда Регина находилась на грани жизни и смерти, на свет появился наш Пельмень. Девочка потрясающей красоты. Иной и быть не могло, поскольку и Регина и Сергей отличались редкостной внешностью.

— Мистер и мисс Вселенная, так нас называли все друзья, — горько усмехнулась Регина.

— А потом? — спросила я.

— А потом через полгода ко мне в гости пришла добрая подруга, — Регина закурила двадцатую сигарету за сегодняшний вечер, — и вывалила мне информацию, как мой Сергуня проводил время, пока я по больницам моталась. А пока рассказывала, пришел Сергей и с порога заявил, что они любят друг друга и он от меня уходит. Вот так я и осталась одна с ребенком на руках. Ни квартиры, ни денег, ни возможности выйти на работу.

Ее грозный родитель тут же подослал мать и передал, что если блудная дочь попросит прощения, он ее так и быть примет вместе с внучкой обратно под крышу родного дома. Но он забыл, что Регина была ЕГО дочерью. Такой же гордой, смелой и несгибаемой. Она работала дома, печатая на старой раздолбанной пишущей машинке рефераты и доклады, делала всевозможные переводы, хорошо зная английский, и растила Катюшку. Очень помогла старая подруга матери, которая практически за копейки пустила жить Регину к себе на квартиру в малюсенькую комнату, где умещалась кровать и табуретка, на которой стояла машинка. Чтобы девочке не мешал стук клавиш, Регина ночью уходила в туалет, ставила машинку на унитаз и, сидя на коленях, зарабатывала деньги на молоко и хлеб. На большее ей рассчитывать не приходилось, поскольку ей никто не помогал. НИКТО! Друзья и подруги ушли вместе с Сергеем.

— Грустно, — усмехнулась Регина. — Наживали друзей вместе, а при разводе они остались с ним.

Когда Катюшке исполнилось три года, стало намного легче. Регина вышла на работу, уже в Госдуму, и определила дочку в привилегированный сад от Конторы, на пятидневку. И вот уже можно было вздохнуть посвободней, но судьба кинула Регину в новый водоворот событий. Она влюбилась. Страстно, безоглядно, и как ей казалось, навсегда. Василий был другом детства. Он разыскал Регину, и забытая любовь подростков вспыхнула вновь. Вроде все стало налаживаться, как вдруг Василий начал пить. Он озлобился, стал грубым и несдержанным. А причина была в подрастающей Катюшке, которая с каждым днем становилась похожа на Сергея Пельменова, которого Василий знал и люто ненавидел с детства. Но девочку не трогал, срывая свою злость на Регине. А она, как истинная русская баба, забыв про свою гордость и смелость, молча сносила и оскорбления и нередкие побои милого сердцу дружка.

— Но почему ты это терпела!!! — воскликнула я. Представить, как кто-то бьет эту хрупкую, красивую женщину, что сидела передо мной, я не смогла бы даже в страшном сне.

— Потому, что любила. И все прощала. А еще потому, что устала биться в этой жизни одна. Одиночество, Танька, самая разрушающая сила на свете. Выгорает душа, стираются чувства. А тут, по принципу, плохонький, да свой! — горько объясняла Регина.

Так они прожили три года. Но всему приходит конец. Даже такой всепрощающей любви, какой обладала Регина. Началось все с того, что в милом удобном детсаде от Конторы пятидневку отменили за отсутствием финансирования. И теперь каждый вечер Василий лицезрел дочь Пельменова. Хватило его на месяц. И однажды Василий поставил Регине условие: либо она отдает дочь в интернат, либо он уходит.

Регина молча выслушала его, встала, собрала его нехитрые пожитки и выставила вон.

— И я опять осталась одна. И знаешь, когда он свалил, у меня вдруг с глаз шоры упали. Какого черта я столько мучилась?

Но все же переживала она долго и сильно. Ох уж эти русские бабы! Если любят, то всю душу вывернут себе! Но не успела Регина немного прийти в себя, как новые несчастья постигли ее.

Один за другим в течение двух летних месяцев, умирают дед Регины, любимая тетка и крестная. Мать разбил инсульт, а казавшийся железным отец свалился с инфарктом.

— Я не представляю, как я пережила это лето, — Регина отхлебнула остывший чай. — Мы с сестрой по очереди мотались в больницу, хоронили своих родственников, а еще надо было работать. Лекарства, уход… — Регина махнула рукой.

— А как же школа для Кати? — вспомнила я. К тому моменту Катюшке уже стукнуло семь лет, как я быстренько подсчитала.

— А-а-а, тут тоже такая история. Вполне в духе моей кучерявой жизни, — усмехнулась Регина.

Пятидневный сад Контора прикрыла, а школа пока продолжала действовать. Родители отправляли детей в Серебряный бор, где располагалась эта лесная школа на пять дней, а вечером в пятницу к мэрии приходил автобус со школьниками, прибывшими на выходные к родителям. Удобно и для работников Госдумы бесплатно. Регина, конечно же, определила дочку в эту школу.

— Но все хорошее почему-то заканчивается на мне, — улыбнулась Регина. — В начале декабря нам объявили, что и школу прикрывают. Представляешь?! У меня рабочий день начинается в половине девятого, живу от Пушкинской в часе езды, так что никак не успеваю отводить дочь в ближайшую школу. Да и квартиры меняю раз в год.

После получения информации о закрытии лесной школы, Регина бурно разрыдалась прямо в приемной начальника управления, который являлся ее непосредственным боссом.

Вистарев Валентин Владимирович, интеллигентный, породистый мужик сорока пяти лет, очень живо принимал участие в жизни своей подчиненной. Он подписывал письма о предоставлении ей материальной помощи на похороны родственников, выбивал транспорт, давал ей внеочередные отгулы и непосредственно участвовал в решении проблемы перевода мамы в Кремлевскую больницу.

Сотрудницы Регины шептали ей на ухо, что это все неспроста, но Регина только отмахивалась.

— Хватит, девки, слухи распускать. Он просто отличный мужик. У нас чисто деловые отношения.

Она только-только отошла от истории с Василием, поэтому на мужчин внимания не обращала. Хватит, как-то сказала себе Регина, нет веры этим существам! А Генерал (так его называли в отделе, за то, что по слухам попал на эту должность после службы в ФСБ) помогает всем своим сотрудникам.

Так вот, выйдя из своего кабинета, Генерал увидел рыдающую Регину и тут же спросил, что на этот раз случилось с его лучшей сотрудницей. Регина взяла себя в руки и поведала о своих неприятностях. Генерал слушал, не перебивая, а потом сказал:

— Значит, Вам, Регина, следует искать школу для дочки здесь, в центре. Вы будете успевать отвести Катю к восьми часам на учебу, и еще останется тридцать минут, чтобы прибыть на службу.

Все гениальное — просто! Регина не могла понять, почему такая простая мысль не пришла ей в голову. Или это подвластно лишь мужскому аналитическому уму? Или только уму ее начальника? Пока Регина обдумывала это, она не заметила, что Валентин Владимирович все так же стоит около ее стола. Она вскинула глаза и оторопела. Генерал смотрел на нее, не отрывая глаз, будто хотел вложить в этот взгляд все, что не мог озвучить по причине своего положения в Конторе и принципам глубоко женатого мужчины. Мгновение, и все исчезло, ибо в приемную влетела Мария Цветочная, одна из помощников депутата Баталова.

— Она-то меня и свела с нашей директрисой, — закончила Регина.

— Ну, а дальше? — Я была заинтригована.

— А дальше, Танька, пойдем спать, — устало проговорила Регина. — Уже три ночи, а нам завтра еще детей в школу отвозить.

— Ну, Регин, — заныла я. — Ник нас с ребятами отвезет. Даже успеешь с нами перекурить перед работой. — Рассказывай дальше.

— А что дальше? — сдалась Регина. — Ничего. Так и живу в Перово, снимаю однушку за двести долларов, благо знакомые подсобили. По ночам все так же долблю по клавишам, только уже не машинки, а старенького компа, деньги на оплату жилья зарабатываю. Стою на очереди в жилищном комитете уже восьмой год, поэтому-то и не могу уйти на более оплачиваемую работу. Знаешь, сколько раз у нас так было — устают люди ждать квартиру, увольняются, а им через месяц квартиру дают. То есть могли бы дать, останься они на службе. Я себе никогда не прощу, если такое случится. Это тебе не в районном жилкоме на очереди стоять. Нам квартиры дают, как Бог на душу положит. Могут и через десять лет, а могут и через полгода после поступления на службу.

Конечно, проблема квартиры мне была интересна, все-таки жалко девчонок, мотаются по чужим углам столько лет. Но более меня увлекала другая тема.

— Пельменова! — я хитро прищурилась. — Мне, пожалуйста, поподробней с того места, как Генерал на тебя уставился.

— Да брось, Тань, показалось мне, — устало махнула рукой Регина. — Шикарный, конечно, мужик, слов нет. Но даже если и не померещилось, мне все равно ТАМ ничего не светит. Знаешь, кто у него жена?

Я отрицательно покачала головой. Откуда нам, щи лаптем хлебающим, знать супругу начальника информационно-аналитического отдела в комитете при аппарате депутата Баталова? Ох, язык вывернешь, пока даже мысленно выговоришь.

Мадам Вистарева — лучшая подруга жены нашего мэра! — понизив голос, прошептала Регина. — И если что, в паркет меня вобьет по пояс! Да и не хочу я больше связываться с женатыми мужиками. Василий-то женат был, просто от супруги своей свалил ко мне. Я так решила — если и буду встречаться с мужчиной, то только с холостым, с серьезными намерениями и чтобы Катьку, если не любил, то относился терпимо.

«Где ж такого найдешь, да еще в твои тридцать?» — хотела я сказать подруге, да промолчала. Сама не дура, все понимает.

Мы выкурили по последней сигаретке и разошлись по диванам. Регина устроилась под боком у мирно сопящей Катюшки, а я еле вбуравилась между своими толстяками. Нет, пора все-таки серьезно подумать о переезде в родительскую квартиру. Нас становится все больше и больше, а квартирка моя в размерах не увеличивается.

Обидно за Регинку до слез. Вроде красавица, умница, а такая судьба — врагу не пожелаешь. Мужики все-таки полные придурки!

Я проворочалась еще час, и задремала лишь тогда, когда молочная дымка рассвета уже коснулась темного зимнего неба.

5

Я в отупении стояла над баком с грязным бельем и в который раз рассматривала черный ажурный лифчик. Даже если предположить, что я под наркозом или в состоянии глубокого алкогольного опьянения купила эту вещь, потому как абсолютно этого не помню, то почему я выбрала именно этот цвет и размер? Грудь у меня большая, пышная и неимоверно тяжелая, предмет моего вечного мучения, поскольку полный четвертый размер очень тяжело таскать. Летом аж синяки от лямок купальника. А то, что я держала в руках, еле тянул на первый. А черный цвет я ненавижу с похорон родителей. Истребила его в своем гардеробе, и на девчонок ворчу, когда они, как монашки, в черное затягиваются. Жизнь и так непроста, так зачем ее дополнительно учернять?

После нашего приезда из дома отдыха уже минуло десять дней. Заняться домом почему-то не доходили руки. То было лень, то куда-то ездила по делам. Хотя работы особой не было, так, чистые слезы, а не работа. Люди только начали приходить в себя после праздничного марафона.

Но сегодня я решительно сказала себе: «Пора приводить дом в порядок!» И начала с грандиозной стирки. Ворох грязного белья, который мы привезли из дома отдыха, лежал нетронутым, да и у Лельки случилась форменная беда — сломалась стиралка! Поверьте, в двадцать первом веке поломка стиральной машины — большая проблема. До сих пор считаю, что тому человеку, который освободил женщин всего мира от ежедневной стирки белья, и, как неизбежное следствие, спас нежную кожу их рук, надо дать Нобелевскую премию!

С утра Птица приволокла два огромных тюка, велела все перестирать и отнести к ней.

— Отдай бабуле, та все развесит, — велела она и умчалась на работу.

Моя «Ардо» исправно крутилась уже третий час, гора белья уменьшалась, и я решила распределить оставшееся шмотье по цвету. И вот тогда, почти со дна бака, вытащила этот предмет.

«Наверное, это Лелькин, — неуверенно решила я. — Выпал из тюка, а я и не заметила». Я положила лифчик сверху темной кучи белья, пытаясь не вспоминать, что Лелька носит только цветное и исключительно второго размера.

Заправив очередную партию в машинку я заглянула в холодильник. Да-а-а. праздники прошли, кушать нечего. Да и в кошельке мышь повесилась. Придется трясти заначку.

Я прошла в комнату и распахнула стеклянные створки. На прозрачных полочках стояли бокалы, рюмки и всевозможные вазочки. Когда я еще работала в травмпункте, мне почему-то на праздники врачи и благодарные клиенты дарили вазы всех мастей и размеров, хотя все прекрасно знали, что я собираю настенные тарелки. Стены моей кухни были сплошь увешаны тарелками. По ним можно было, как по карте мира, считывать маршруты моих друзей. Если кто-то уезжал отдыхать в другие страны, или по роду деятельности — в командировки, у них не было проблемы, какой сувенир привезти мне из заграницы или подарок на день рождения. Любой, даже самой маленькой тарелочке я была рада больше, чем, например, золотому украшению. Хотя побрякушки тоже очень уважаю. Вот еще было бы на что их покупать!

Применение маленьким вазочкам я нашла, когда мы поженились с Ником и въехали в эту квартиру. Вазочки служили для заначек. В синенькой, под Гжель, лежали доллары, а в пяти остальных — рубли. Причем, в каждой понемногу, чтобы в суровый период жизни с радостью найти на дне хотя бы одной из них сторублевку. Ник обожал запускать в заначку свои шаловливые ручонки, поэтому я всегда распределяла выкроенную из зарплаты или моего гонорара денежку по всем емкостям. Авось, где-то и останется.

Лелька меня всегда ругала.

— Ну как ты деньги прячешь! — возмущалась она. — Ворюги первым делом в стеклянном отделе стенки шарят. Знают эту совковую привычку граждан прятать деньги в посуде и в белье.

— Лель, кому моя несчастная тысяча рублей по десяткам нужна. Да и чему быть, того не миновать.

Да уж, больше мной названной суммы никогда не лежало на дне моих вазочек. Хорошо, если хоть это плескалось бы. А то Ник возьмет на свои компьютерные прибамбасы, а вложить вечно забывает. Но так чтобы ничего не оставалось, такого не было никогда.

Поэтому я так и разозлилась, когда проверив все вазы, поняла, что в доме нет ни рубля! Все были пусты, даже корзинка тоненькой китайской девочки, в которую я вложила свернутую пятидесятирублевку, была чиста, как холодильник холостяка.

Я рванула к телефону и устроила мужу разборку.

— Тань, клянусь здоровьем Сашки, я не брал из заначки ни рубля, — ошарашенно проговорил Ник после моей истеричной тирады. — Да и зачем? У меня была хорошая премия перед Новым годом.

Действительно, Ник купил всем подарки, даже на новый дисковод в комп хватило и в доме отдыха мы особо копейки не считали.

— Ну, извини, — остыла я, — наверное, я сама истратила, да забыла вложить.

Ник что-то неопределенно пробубнил и отключился. Я села за стол и закурила. И через десять минут пришла к выводу: либо у меня полная амнезия, либо кто-то похитил нашу заначку. Но в моем доме бывают только самые близкие люди, которых я просто не могу в чем-то подозревать. Деньги были, я еще перед Новым годом брала двадцать долларов, не рассчитывая на выгодный вызов к клиенткам. В гжельской вазе оставалось еще сорок американских рублей. Вот про наши деревянные не помню, поскольку не было времени проверить.

Еще через десять минут у меня вспухли мозги, и я решила закончить свои раздумья, а то совсем свихнусь и решу, что богатая Люська страдает клептоманией. Или Янка промышляет воровством.

Я собрала выстиранное белье Лельки и поднялась к ней. Дверь открыла ее старенькая бабушка, Галина Алексеевна. Она приняла тюки и выдала по моей просьбе пятьсот рублей в долг.

— Что, Танюш, потратились на праздники? — незлобливо сказала старушка. — Вот, вы, молодежь, никогда о завтрашнем дне не думаете. До зарплаты, как пешком до Костромы, а в кошельке — пустота.

Я рассыпалась в благодарностях и отправилась в магазин. Толкая перед собой полупустую тележку (на пятьсот рублей особо не разгуляешься) я встала в очередь к кассе. Передо мной, ловко выставляя на ленту транспортера всевозможные упаковки продуктов, стояла невысокая девушка в ярко-розовом пуховике и смешной белой шапочке с массой маленьких помпончиков. Кассирша пробила чек и вместе со сдачей швырнула его на пластмассовую тарелочку около кассового аппарата. Девушка взяла чек и тут же заорала:

— Твою мать! Мало того, что швыряешь мне деньги в морду, будто я б… последняя на вокзале, ты мне еще тридцать копеек недодала! — Девчонка сунула белый листочек чека в лицо ошарашенной кассирши. — Где главный менеджер?!!

Кассирша тоже не обладала воспитанностью девушек восемнадцатого века и в долгу не осталась. Через секунду разразился форменный скандал. Едва девушка с помпончиками начала скандалить, я узнала в ней Дашку, приятельницу Лельки по детсаду. Поэтому мне было искренне жаль и кассиршу, и подлетевшего менеджера. Поскольку переорать Дашку вряд ли кому удастся на этом свете.

В результате она получила не только свои тридцать копеек, но еще накатала жалобу на хамку-кассиршу, которой после этой цидули грозило увольнение. Кассирша уже чуть не плакала, просила прощения, но Дашка гордо вскинув голову, подхватила свои пакеты и быстрым шагом направилась на выход.

Пока длился скандал, я усиленно делала вид, что не знаю Дашку. И когда ее пляшущие помпончики скрылись за стеклянными дверьми супермаркета, я облегченно вздохнула. Но ненадолго. Как только я вышла из магазина, я тут же наткнулась на нервно курящую Дашку, которая аккуратно поставила сумки на парапет, решив перекурить скандал.

— Привет, Тань! — резко сказала Дашка таким тоном, будто мы с ней час назад расстались. — Нет, ну ты представляешь,…, какие придурки,…!

Я молча выслушала ее комментарии по поводу давешнего инцидента, и уже хотела распрощаться, как тут она, без перехода сказала:

— Мне с тобой перетереть кое о чем надо.

— Даш, мне некогда, — пыталась я отвязаться от наглой девчонки.

— Ничего, успеешь. Дело серьезное. Пошли! — и она подхватила свои сумки.

Я обреченно поплелась за ней. Дашка завернула за угол и мы нырнули в недра маленькой уютной кафешки. Сели за дальний столик. Дашка щелчком подозвала официанта. Я поморщилась. Ненавижу это плебейство. Дашка сама, так сказать, из народа, а строит из себя властительницу мира. Но официант, видимо, был закаленный и реально представлял себе издержки своей профессии. Тут же подскочил и принял заказ. Пока нам несли кофе и булочки. Дашка молчала, только все время курила.

— Значит так. Пархоменко, — начала она, когда чашечки с ароматным настоящим кофе уже стояли на столе. — Я прекрасно знаю, как ты ко мне относишься, и мне на это глубоко наплевать. В подруги к тебе набиваться не собираюсь, но предупредить должна. Я видела, как в начале декабря ты поздно ночью выходила из квартиры Фионовой. Так вот, советую тебе близко не подпускать эту стерву к своей семье. У нее одна, но пламенная страсть — втереться в московскую семью, обеспечить шоколадное будущее себе и дочке. Главное, себе, так как лет ей о-о-очень много. Говорю это не из злорадства или чтобы посплетничать, а имею факты. У нас во дворе ей никто стакан воды не подаст, даже если подыхать будет.

И дальше Дашка резкими фразами, пересыпанными любимой матерщиной, поведала мне забавную историю.

— У нас большая компания во дворе. С детства все в этом доме живем, все друг про друга знаем. Когда она появилась, мы ее к себе приняли, обласкали, я даже ей помогала с дочкой. И вроде все было ничего, да только однажды… — Дашка задумалась, а потом резанула. — Короче, застукала одна наша девка Нинку в койке со своим мужем. Ну, тот покаялся. Оказывается, заходила Нинка к нему не раз, то за солью, то за спичками, потом попросила что-то в доме своем сделать, и все, заметь в отсутствии жены. Дальше-больше. А мужики — кобели! Им только у морды юбкой покрути, и уже готов. Да и потом остальные ребята репы почесали да припомнили, что Нинка к ним тоже захаживала, откровенно соблазняя. Только ребята на нее не позарились, лишь один от тоски запал. У них с женой тогда разлад был, ну и трахнул с горя девочку. А тут жена не вовремя с работы заявилась! Девки мужиков тряханули, ну они и выложили все про визиты Ниночки. И про то, что она выведывала, кто сколько зарабатывает, у кого дача, машина и какие отношения в семьях. Словом, набили ей морду всем бабским миром. Мало того, что мужиков пыталась из семьи уволочь, еще и воровка.

— Про историю с кошельком мне Лелька рассказывала, — вклинилась я.

— Вот-вот, — подхватила Дашка. — Она и у ребят, когда за солью приходила, умудрялась по шкафам шмонать. А девки думали, что супружники заначки свои пропивали.

— Даш, я не понимаю, зачем ты мне все это рассказываешь, — улучив паузу в ее речи, спросила я. — Нина ко мне в гости не ходит, мы только в школе встречаемся. А тогда я к ней пошла, потому что у нее мама плохо себя чувствовала.

— Знаю я, какой у нее недуг, — хмыкнула Дашка. — И квартирантку ее, Эльку-Каланчу, я узнаю с закрытыми глазами, хоть она в монашку вырядится. Но это их личное дело, свечу не держала и чем зарабатывает на хлеб насущный Нинка, не знаю и знать не хочу. Говорю я тебе потому, что однажды сделала глупость, не предупредила одну девочку- Дюймовочку кое о чем, так потом очень жалела, да поздно было. Так что держись от этой суки подальше! — И она резко поставила чашечку на блюдце. Чашка жалобно тренькнула, но, к счастью, не раскололась.

Прозвище Дюймовочка мне показалось знакомым, но я не стала заострять на этом внимание. Мало ли. Меня тяготил этот разговор, больше смахивающий на гадкие сплетни.

— Даш, спасибо, конечно, но меня частная жизнь твоих подружек, а уж тем более Нины не интересует. — Я решительно поднялась.

— Дура! — заорала Дашка. — Не хотела тебе говорить, ну если ты намеков не понимаешь. Тебя в праздники дома не было. А ее видели выходящей из твоего подъезда рано утром шестого января! Смекаешь?!!

Я во все глаза уставилась на Дашку и уже хотела спросить, отчего Дашка решила, что Нина была именно у меня в квартире. И вообще, мы все в доме отдыха были. Но осеклась. Ник был в Москве шестого января! Далее яркими слайдами в мозгу вспыхнули картинки: я держу чужой черный лифчик в руках, пустые вазочки, неуверенный отказ Ника приехать к нам на выходные в дом отдыха. Его странное поведение в последнее время. Он был молчалив, чем-то подавлен, задерживался на работе. И главное, не спал со мной с момента моего возвращения из пансионата.

Я медленно опустилась на стул. Дашка тревожно тронула меня за плечо.

— Тань, ты чего так побледнела? Да не расстраивайся ты так. Нет на свете такого мужика, чтоб хоть раз налево не пошел. И мужик твой не виноват. Это все сука Нинка. Иди домой, вытряси душу из мужа и вышвырни Фионову из своей жизни!

— Да, Даша, я так и сделаю, — тихо ответила я, положила на стол деньги за кофе и вышла из кафе.

Я даже не удосужилась спросить, откуда она знает, что мы с Лелькой уезжали с детьми на каникулы.

Я медленно подходила к подъезду, когда мне навстречу вышел мой сосед, старый сморщенный еврей Марк Григорьевич. Мы жили с ним дверь в дверь. Поздоровавшись и пожелав счастливого Нового года, он, хитро прищурив свой глаз, спросил:

— Танюша, а что твоя двоюродная сестра уже-таки уехала?

— Какая сестра? — удивилась я.

— Ну как же, когда вы в дом отдыха отбыли, ко мне подходила такая пышная девушка и интересовалась, куда вы запропастились. Я как раз со своей Долли вышел погулять вечером.

Марк Григорьевич жил один. Детей разбросала судьба по миру, жена недавно скончалась и осталась с ним только старая собака Долли, которая пять раз в день в мороз и жару неизменно выгоняла старика на улицу. Как-то вечером к нему подошла молодая женщина, представилась моей двоюродной сестрой из Нарофоминска и посетовала, что, мол, приехала поздравить с Новым годом, а родственников нет. Марк ответил, что ребята вчера уехали на десять дней отдыхать. Я сама говорила об этот Марку Григорьевичу, когда он видел наш шумный отъезд.

— Она еще спросила, когда вы вернетесь. Ну, я и сказал, что только десятого, а Николаша приедет пятого на работу. Она ответила, что тогда заедет вечером пятого. Я бы может и не вспомнил, но шестого утром моя Долли вытащила меня на улицу аж в шесть утра. И мы с твоей сестрой столкнулись на пороге квартиры. Или это была не сестра, и я-таки кого-то подставил? — и он опять хитро прищурился.

«Старый бабник!» — У меня возникло сильное желание треснуть старика по голове тяжелой сумкой, но вслух сдержанно сказала.

— Да, она уехала, Марк Григорьевич, — и, не оглядываясь, заторопилась домой.

Всех сегодня просто прорвало! Мало мне было откровений Дашки, находки в баке с грязным бельем и отсутствия денег в заначке, еще и этот старый хрыч со своими воспоминаниями и мерзкими намеками! Слезы закипели на глазах!

Я не знала, что мне делать. Звонить мужу не хотелось. Мне была противна сама мысль, что он по телефону подтвердит все эти жуткие домыслы. Нет, всему есть объяснение. И такие вещи надо обсуждать с глазу на глаз. Вот придет с работы и все прояснится. Ник обязательно все расставит по своим местам. А Дашка могла просто наврать. Или тот, кто видел Нину, просто ошибся. Но с другой стороны, как объяснить появление двоюродной сестры аж из Нарофоминска на пороге моей квартиры, которая очень сильно смахивает на Нину? Притом, что двоюродные у меня только два брата, и оба коренные москвичи!

И чем больше я об этом думала, тем больше во мне росла уверенность в правдивости всей этой дикой истории. Я, как в тумане, поехала в школу за Сашкой. Никого, к счастью, из девчонок не встретив, я вернулась, покормила сына и попыталась прибраться. Но тут позвонил Ник и сказал, что будет очень поздно.

— А почему? — спросила я.

— Да надо в Зеленоград смотаться. Нам со склада составляющие компьютеров недопоставили. Поеду разбираться. Так что раньше одиннадцати не жди.

Я положила трубку. Руки дрожали мелкой дрожью. Глаза наполнились слезами, и чтобы не пугать Сашку я легла на диван и отвернулась.

— Мам, — примерно через час Сашка тронул меня за плечо. — Ты заболела?

— Нет, малыш, просто устала.

— А почему ты плачешь? И когда приедет папа? Уже полвосьмого.

— Я не плачу, — не поворачиваясь ответила я. — А у папы дела.

Сашка отошел от меня, и я даже не слышала, как он ушел из квартиры. Телефоны надрывались одновременно все разом. И сотовый, и домашний. Но я не хотела ни с кем говорить. Мне плохо!

Вдруг меня будто что-то толкнуло. Я набрала номер сотового Ника, но электронный голос вежливо сообщил, что абонент недоступен. Телефон Фионовой ответил мне тишиной. Моя фантазия бурно заработала, и через десять минут я от души рыдала навзрыд, сообразив, что сын убежал к своей подружке. Откровенные сцены коварной измены заполонили мой мозг и душу!

Не знаю, сколько бы я рыдала еще, но в половине девятого от удара ноги дверь распахнулась, и в квартиру ввалились все мои подруги. Люська, Янка, Лелька, даже Регина столпились около дивана. Люська рывком поставила меня на ноги, благо для ее гренадерской силы это не составило особого труда.

— Что случилось? — заорали они все разом.

— Как вы все здесь очутились? — сквозь серебряную дымку слез я уставилась на подруг.

Картина была та еще! Люська в шикарном платье, с разрезом от бедра, с высокой прической и вечерним макияжем на лице. На плечах манто из меха чернобурки, на ногах лаковые лодочки на шпильках. Янка в спортивном костюме, старом китайском пуховике и сапожках на босу ногу. А Регина в коротком домашнем платье, поверх которого повязан кухонный фартук, в тапках и с ненакрашенным лицом. Только поварешки в руках не хватало! Вместо половника она держала свою длинную дубленку. Нормальнее всех выглядела Лелька. Так, как она обычно ходит в зимнее время по улице.

— Нам час назад Сашка всем по телефону позвонил! — выкрикнула Янка. — Сказал, что ты лежишь три часа и рыдаешь. Мы — звонить. Ты к телефонам не подходишь. Вот со всех концов и рванули к тебе.

Оказалось, что Люська была на важном деловом ужине в ресторане. Янка проводила генеральную уборку квартиры, Регина готовила Катьке ужин, а Лелька сидела на лекции. И по удивительной случайности они все столкнулись у нашего подъезда. Кто на машине добрался, кто на такси, а кто своим ходом.

— Что случилось, Танюш? — Регина присела ко мне на диван и погладила по голове. От этого я снова завыла.

— Так, проводим реанимационные мероприятия! — решительно сказала Лелька.

— Это мое выражение-е-е! — проныла я.

— Сути не меняет! В ванную!

— Я пока в кабак позвоню, скажу что не вернусь. — Люська выдернула сотовый из сумки.

— А я кофе сварю, — решила Регина. Яна пошла за ней.

Когда я, мокрая от холодной воды, с опухшим лицом, но немного успокоившаяся, появилась на кухне, девчонки сидели за столом и дымили.

— Ну?! — Они опять на меня уставились.

Я набрала побольше воздуху в грудь и выпалила:

— Ник изменяет мне с Фионовой!

Бывали когда-нибудь в театре, на классической постановке бессмертного Гоголевского «Ревизора»? Последнюю сцену помните? Нечто похожее я имела счастье наблюдать у себя на кухне после своего заявления. Девчонки замерли, а у Регины выпала из рук сигарета.

Первой очнулась Люська.

— Так! Все сначала, по порядку, без слез и истерик. Только факты!

Я резво сгоняла в комнату и, вернувшись, вывалила на стол вазочки и пресловутый черный бюстгальтер. Далее в течение получаса сообщила всю имеющуюся у меня информацию, поведанную Дашкой и Марком Григорьевичем. Ну, и свои впечатления по поводу поведения Ника в последнее время.

— Убью суку, — спокойно резюмировала Люська.

— Посадят, — так же без эмоций ответила юридически подкованная Регина.

— Если киллера нанять, концов не найдут, — подыграла им Янка.

— Не порите чушь, — раздраженно сказала я. — Что делать?

— Так, опускаться до мексиканского сериала не будем, — четко сказала Лелька. — Это только в дешевом кино люди не могут сразу обо всем рассказать. Ходят двести серий, а показать все свои темные стороны им видите ли воспитание не позволяет. Надо вытрясти все из Ника!

— А тебе этого мало? — Янка ткнула пальцем в черные кружавчики.

— Мало, — сказала за Лельку Люська. — На нем не написано, что он принадлежит Фионовой.

— А чей же он тогда? — я в ужасе округлила глаза. — Ты что, хочешь сказать, что Ник сюда еще кого-то водит.

— А может, спокойно, без скандала все с ним обсудить, — осторожно предложила Регина.

— Так, брейк! — остановила нас Янка. — Мне другое интересно, с чего это ваша Дашка так к тебе прониклась. Ты вроде бы рассказывала, что вы друг к другу особой страсти не питали.

— Да понимаешь, она однажды в подобной ситуации не предупредила одну девчонку, а потом вроде как семья порушилась. Она так и сказала, мол, Дюймовочке вовремя не…

Я заткнулась на полуслове, так как только сейчас поняла, отчего мне показалось знакомым это прозвище. Дюймовочкой в шутку называл свою далеко не маленькую жену Анатолий Гриф.

6

— Что ты сказала? — тихо, очень тихо проговорила Лелька. С ее лица медленно сползали краски.

— Лелька! — я прикрыла рот ладонью. — Вот почему Фионова тебя так боится!

— Девочки! Мы ничего не понимаем! — заявила Регина, но Лелька уже снимала телефонную трубку с базы. Быстро набрав номер, она рявкнула в трубку.

— Дарья! Это Елена Гриф! Немедленно приходи! Только не на седьмой ко мне, а на четвертый, квартира такая же… Да, это Танькина квартира… Вот и славно, — она осторожно положила трубку и посмотрела на меня. — Дашка сказала, что ждала твоего звонка. Для уточнения некоторых деталей.

Дарья пришла через семь минут с литровой бутылкой вина. Оценив ситуацию, процедила сквозь зубы.

— Маловато прихватила.

— Ничего, магазины работают круглосуточно, — успокоила ее Янка.

Дашка уселась и, окинув нас взглядом, спросила:

— С чего начинать?

— С моего Тольки, — прошипела Лелька.

Дашка дернулась, но достойно перенесла удар. Не о том она пришла рассказывать.

— Откуда знаешь, что он меня Дюймовочкой называл? — вновь подала голос Лелька.

Дашка с минуту молчала, потом, видимо, что-то сложила в уме и, хлопнув себя по лбу, воскликнула:

— Прозвище! А я и не заметила, что в разговоре с тобой обмолвилась, — она бросила на меня острый холодный взгляд. — А про Дюймовочку… — она отпила большой глоток вермута из бокала, и смело посмотрела в глаза Птице: — Вы однажды вместе с Толиком за Аришкой заходили в садик. Мы еще потом погуляли вместе немного. Пока он меня не видел, пару раз так тебя назвал. — Дашка усмехнулась. — Я еще тогда подумала, какое меткое прозвище. Не обидное, но в тему. Так ты для меня и осталась Дюймовочкой.

— Рассказывай.

И Дашка кратко и четко, даже не очень матерясь, начала говорить.

Два года назад она однажды увидела входящего в ее подъезд Толю Грифа. Дашка удивилась, чего это он здесь забыл. И уже хотела окликнуть, как тут ему навстречу выскочила Нинка и бросилась Толе на шею. Даша тут же спряталась за угол. Выглядели они как влюбленная пара. Правда, парень пытался увернуться, но Нинка специально впилась ему в губы. Потом в течение месяца или двух она видела Грифа с полными сумками продуктов и один раз даже гуляющим с Ксюшкой в дальнем дворе. Дашка редко ходила туда гулять, но ее сынишка в тот раз уломал мать пойти покататься на больших качелях. Но как только Дашка узнала высокую фигуру Грифа и Ксюху, тут же увела Андрюшку на другую площадку. Вскоре Лелька сама рассказала Дашке, что муж ушел из семьи. Дарья знала причину, но прикусила язык.

— Почему ты мне ничего не сказала? — медленно проговорила Лелька.

— Во-первых, не люблю в чужой грязи копаться. Не мое это дело, — металлические нотки зазвенели в голосе Дашки. — И потом, — она похабно усмехнулась, — хороший левак — укрепляет брак. Думала — обойдется. А во-вторых, стерву Нинку тогда еще как следует не знала. Спустя время мы ее надвое раскололи, вам, наверное, Танька все рассказала. Но только к тому времени ты давно одна жила, так что поздняк уже было метаться. Ушел и ушел, что ж теперь тебе мозги парить.

— Так чего ж решила Татьяну предупредить? Совесть замучила? — сверкнула глазами Лелька.

— Не цепляй меня, Лен, — огрызнулась Дашка. — Может, и замучила. Так как теперь знаю, что Фионова одним перепихом не обойдется, другие у нее задумки. С нашими парнями у нее не получилось, так она решила за ваших приняться.

— Долго она не выбирала, — под нос пробурчала Янка. — У нас только один мужик — Ник!

— Ну и радуйтесь! — хлопнула рукой по столу Дашка. — Проблем меньше. Набейте морду стерве и дело с концом! Когда мне моя подруга шепнула, что Нинка из вашего подъезда утром выкатила, тут я и сложила два плюс два.

А накануне этого разговора Дашка столкнулась с Галиной Алексеевной, бабушкой Лельки, в булочной. Они знали друг друга еще по детскому садику, когда Аришку забирала баба Галя. Поздравив друг друга с Новым годом, Дашка поинтересовалась, почему Лелька с Аришкой не пришли на утренник в школу.

— Да они с Танькой, Ником и Сашком в пансионат какой-то подались. Денег девать некуда! — проворчала баба Галя.

Поэтому Дашке показалось странным сообщение подруги. От кого же тогда выходила Фионова, если иЛелька и Танька с мужем и детьми свалили отдыхать? И не поленившись, пошла вечером гулять с Андрюшкой к нам во двор. И приметила машину Ника.

— А в случайные совпадения, типа она от другого мужика идет, я не верю, — твердо сказала Дашка. — Вот тогда я твердо решила, что должна предупредить Таньку. Даже если все это окажется неправдой, и моей подружке показалось, лучше быть начеку. Повторения твоей истории, — она кивнула Лельке, — я не хочу. Только закрутилась я, все забывала Лельке позвонить, и твой телефон узнать. Можете, девки, считать меня, кем угодно, но я вам все сказала. И дай Бог, если я ошиблась.

— Не ошиблась, — убито проговорила я. — Сбрую видишь? — я кивнула на кружева. — Не мое. И мой сосед слова твоей подруги подтвердил. От Ника она шла.

— Вот дрянь! — рубанула Дашка. Она допила свой бокал и встала. — Все, я пошла. Дальше — сами, но если нужна будет помощь, звоните. Я ей с большим удовольствием еще раз хайло начищу! — и она ушла.

— Надо же, какая тактичная, — проговорила Регина.

Но это было не единственный случай проявления такта за сегодняшний вечер. Поскольку не успела закрыться за Дашкой дверь, как вошел Ник. Я автоматически вскинула голову к часам. Оказалось, что стрелки показывали одиннадцать.

— Девчонки?! — радостно вскрикнул он. — А чего это вы в такой час, в таком виде и у нас на кухне?

Все молчали. Стояла такая тишина, что было слышно тиканье настенных часов. Ник перевел взгляд на лежащий на столе лифчик и радостная улыбка сползла с его губ.

— Так, ну мы пошли, — Люська встала во весь рост. — Поздно уже, девы, всех развезу по домам. Регин, а с кем Катюшка.

— Да ко мне так удачно сестра заехала. С отцом поругалась, приехала переночевать, — бодро ответила Регина.

Янка и Лелька тоже что-то начали щебетать по поводу позднего времени и спешного ухода. Никто будто не замечал Ника и не разговаривал с ним. Только я неотрывно смотрела ему в глаза и тихо спросила:

— Ник, где ты был?

— Я действительно был в Зеленограде, — глядя мне в лицо, ответил Ник. — Девчонки, не надо на меня смотреть волком. Прошу полчаса для объяснения. Оправдания мне нет за мое молчание, но я расскажу, что и как, а там сама решай, верить мне или нет.

— Так может, вы сами разберетесь? Все-таки дело семейное, — тихо сказала Регина.

— Да не было ничего! — вдруг взорвался Ник. — Она завалилась ко мне ночью, пьяная в дым! Телефон мне обрывает каждый день, не обращаться же к вам, мол, помогите, девочки, с навязчивой бабой разобраться. А лифчик это точно ее, она его при мне снимала!!! То есть… Ну… А-а-а, черт! — и Ник упал на стул. — Ответьте мне на один вопрос. — Ник поднял к девчонкам измученные красные глаза. — Неужели вы думаете, что я так не уважаю себя, что буду спать с Фионовой. Я лучше проститутку себе найму, в крайнем случае, хотя мне и Таньки вполне хватает.

— Я думаю, Пархоменко, что раз ты нас остановил, лучше рассказать все по порядку, — устало сказала Лелька. — Ты прав, все равно Танька нам все завтра выложит. Так хоть поспим все ночью нормально, а не будем жить в ожидании результата ваших разборок.

Все опять уселись и приготовились слушать.

…Через час девчонки уехали, а спустя еще сорок минут позвонила Люська и бодро отчиталась:

— Всех развезла и сама отправляюсь спать.

Я пожелала ей спокойной ночи и положила трубку.

Ник сидел напротив меня и молча ждал, когда я посмотрю на него. Я сжалилась:

— Ладно, Пархошка, не скули, — и потрепала его щетинистую щеку.

— Тань, ты веришь мне?

— Верю, Ник. Конечно, верю. Я ведь люблю тебя. И потом, ты никогда не давал мне повода усомниться в твоей честности. Просто ты так странно себя вел в последнее время, вот я и подумала… Потом этот лифчик идиотский…

— Я — полный кретин! Надо было сразу обо всем рассказать. Но ведь не было ничего, я и решил, зачем еще больше отношения обострять. И так она изгой в вашей компашке. Мне же в голову не могло прийти, что она прятать что-то станет. Да еще и деньги умыкнет.

— Ну, за руку ее не ловили, так что это только предположение, — пожала я плечами. — Но если это Нина взяла, пусть подавится нашей заначкой. Может счастья ей прибавит. У меня только один, вернее два вопроса.

Ник насторожился.

— Почему ты не приехал на выходные в пансионат и почему в последнее время не жаждешь большой плотской любви? — я лукаво улыбнулась на последнем слове.

— Да работал я, чем хочешь клянусь! — взорвался Ник. — А что до любви, то, прости, дорогая, когда мне тебя любить, ежели ты почти каждый вечер лясы точишь с подругами? Тебя пока дождешься, утро настанет!

Я на секунду опешила, а потом расхохоталась. А ведь действительно! То с Лелькой обсуждали поездку, то Регина на ночь осталась, то телефон разрывается ввечеру. Да и светлые женские ежемесячные дни посетили меня в аккурат после поездки! Как это я могла забыть! Вот уж точно, если у страха глаза большие, то у ревности полное косоглазие!

— Но сейчас-то никого нет, — томно прошептала я. — Наговорились уже до хрипоты. Так что имеем полное право…

Ник понял меня с полунамека.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1

Идея была проста, как мир. Скомпрометировать Ника в глазах его женушки, улучив момент, когда той не будет дома. Нина не раз пользовалась этим простым, но верным методом. Однажды даже почти довела дело до нужного результата, да только помешала не ко времени пришедшая жена. Сорвалось, и к лучшему. Денег в той семье было немного, перспектив никаких. Да и парень не очень. Толстый, потный.

То ли дело Николай Пархоменко. Красивый, сильный, при хорошей работе. Немного рохля, но бесконечно добрый. Такой на улицу в мороз не выгонит и дверь перед носом не захлопнет. Умница и детей любит. Она однажды видела, как он неумело завязывал Ксюшке большой белый бант на праздник, понимая, что Нина опаздывает. Она влетела в класс, уже представляя, как Ксюха ревет белугой на всю школу. Но дочка смирно стояла около Ника и рассказывала ему, как надо приладить к ее головке ленты. Удивительное, какое-то солнечное чувство заполнило тогда душу Нины. Ей на мгновение почудилось, что Ник — ее муж. Что он сейчас поднимет свои большие добрые глаза и тихо станет укорять ее за опоздание. Словом, уже несколько месяцев она не могла признаться даже себе, что влюбилась в Ника.

— Нинка, я тебя не понимаю, — удивлялась Эля, когда подруга начинала томно закатывать глаза и на все лады расхваливать Ника. — То ты хочешь с Татьяной дружбу водить, то ее мужа увести собралась. Ты уж определись. Для себя будешь стараться или для будущего дочери.

Нина не знала, что для нее важней на данный момент. План проникновения в семью Пархоменко для будущего Ксюхи рассыпался на глазах, будто пепел от прогоревшей бумаги. И даже не потому, что Татьяна по-прежнему держала Нину на расстоянии, не соглашалась приходить в гости, к себе не звала, ограничиваясь только беседой на пару сигарет в школьном дворе, когда забирала Сашку из школы. Не это явилось причиной краха далеко идущих планов Нины на маленького Сашку. Просто в класс пришла Катюша Пельменова.

Одного взгляда на эту девочку было достаточно для Нины, чтобы понять, за кем будут ухаживать и чьей дружбы будут добиваться подрастающие мальчишки. Нина любила свою дочку, считала ее смышленой и симпатичной девочкой, которая расцветет своей особенной красотой лет в двенадцать, но Катя… Около этой малышки любая девочка будет Золушкой. Нина попыталась подружиться с ее мамой, красивой и серьезной Региной, но та только настороженно выслушала ее и только. А потом и вовсе сошлась с компанией девчонок, куда ее, Нину, особо не зовут.

Она совершенно случайно узнала, что Татьяна с Сашкой уехала на каникулы в пансионат. Нина решила пригласить их на новогоднюю елку в театр, тем самым предприняв новую попытку к налаживанию хороших отношений. Но ни второго, ни третьего января трубку никто не поднимал. Она решила, что что-то с телефоном и завернула к дому Татьяны, когда шла с рынка. Минуя домофон, она поднялась к квартире, но никто не открыл даже на пятый звонок. Нина спустилась вниз, и вот тут-то увидела старика. Почему она назвалась сестрой Татьяны, она и сама не могла сейчас сказать. Ляпнула первое, что пришло на ум. И даже когда он ей сказал, что Ник будет на неделе дома один, даже тогда она не думала, что придет к нему.

Мысль оформилась спонтанно, под воздействием пары бутылок хорошего вина и мерзкого тошнотворного настроения после очередного клиента. Они еле унесли ноги с Элькой. Сначала все шло как по маслу. Они отработали свой номер и уже одевались, как тут мужику захотелось продолжения. Эля предложила свои услуги. Но мужик настаивал на любви а-ля-труа. Нина отказалась, тогда мужик вмиг озверел и вытащил нож. Они отбились. Вернулись домой, по пути захватив пару бутылок. Элька выпила бокал и остановилась, а вот Нинка напилась. И зарыдала.

— Элька, ну вот скажи, почему одним все — и квартира от родителей, и воспитание, и деньги, и муж хороший, и все на халяву. А другим — ничего, хотя бьются-бьются, рвут зубами пирог, а ничего кроме крошек не достается.

— Это ты про себя и твою Татьяну? — усмехнулась Эля, стирая макияж с лица спиртовой салфеткой. — Потому, что в Москве родилась, в теплой семейке при маме и папе. А ты дочь алкоголички из Воркуты, все приходится самой зарабатывать. Вот и вся разница.

— Ты жестокая.

— Ага, — спокойно сказал Эля. — Зато называю вещи своими именами.

— Я люблю его. Сейчас пойду и скажу ему, что жить не могу без него.

— Валяй. Только с женой поздороваться не забудь, — предупредила Эля.

— А ее нет! — хихикнула Нина. — Он там один, одинокий, холодный, не обласканный.

— Эй, эй, — Эля оторвалась от зеркала. — Ты чего удумала? Мой тебе совет, не делай этого. Ну чего ты добьешься? Максимум, на что ты можешь рассчитывать, это на одноразовый перепих.

— Ну и пусть! Хоть час, но мой!

Эля пожала плечами. В любовь она никогда не верила. А вот что такое разочарование, знала не понаслышке.

— А как же Ксюха и ее предполагаемое замужество с Сашкой? — успела крикнуть Эля в спину уходящей Нины.

— Вырастет, сама все поймет. В крайнем случае, я ее научу, как и что делать,- и дверь резко захлопнулась за ней.

Элька пожала плечами. Дурочка! План завоевания сердца Татьяны посредством многолетней душевной дружбы для обеспечения стабильной, хорошей жизни для Ксюшки Эльвире нравился гораздо больше, чем приключение по имени Ник. Да и не на руку Эльвире сейчас большая любовь Нины. Пошла масть, и на них с Нинкой были большие заказы. Можно реально заработать денег. А у напарницы, видите ли, большая любовь!

Но Эля была далеко не глупа. Скорее умна, как мудрый Каа из сказки Киплинга. Поэтому и не отговаривала подругу. Ничего у Нинки не выйдет. Только обожжется. Но если ей так хочется получить мордой об стол, фигурально выражаясь, то пожалуйста, Эля препятствовать не станет.

Нина плохо помнила, как она оказалась около дверей Татьяниной квартиры. Очнулась только когда Ник в мягком спортивном костюме распахнул дверь.

— Нина? Привет, — он в удивлении вскинул брови.

— Вот, зашла вас с Новым годом поздравить, — и она приподняла бутылку вина.

— А Таньки нет дома. Они в пансионате.

— Ты так и будешь меня на пороге держать? — улыбнулась Нина.

— Ой, прости пожалуйста. Заходи, конечно. — Он посторонился и пропустил Нину в квартиру.

На кухне работал телевизор. На экране лихо отплясывала уже стареющая шоу-дива. Но позиций своих не желала сдавать уже пару десятилетий, поэтому пыталась не отставать от свеженьких молодых девочек.

Нина села напротив Ника и неожиданно для себя начала рассказывать про всю свою несчастную жизнь. И про Воркуту, про мать, про неудачный брак. Про то, что совершенно одна и никто не хочет с ней дружить. Ник молча слушал. Жалостливое, чуть удивленное выражение его лица лишь придавало Нине уверенности. Только когда она расплакалась, Ник поморщился.

— Нин, вот только не плачь. Я совершенно не знаю, что надо делать, когда девчонки плачут, — попросил он.

— Наверное, надо пожалеть, — осторожно проныла Нина.

— А зачем? От жалости только еще горше становится, — разумно рассудил Ник. — Забудь ты про свою прошлую жизнь и иди дальше. Найди работу, вертись среди людей и все наладится.

За все время разговора Нина ополовинила принесенную ей бутылку, тогда как бокал Ника стоял нетронутым. Это раздражало Нину.

— Давай выпьем за все хорошее. — Нина подняла свой бокал.

— Извини, Нин, я не пью красное вино. У меня от него крапивница. Да и на работу завтра. — Он вскинул глаза к часам.

Нина прекрасно поняла его маневр, но отступать уже не намеревалась. Близость этого крупного теплого мужика кружила и без того хмельную голову.

— И с мужиками у меня не ладится. Вот скажи Ник, я совсем неинтересная внешне женщина?

— Ну что ты, Нин, в тебе есть определенная женская пикантность. У тебя красивые глаза.

— Когда женщине говорят, что у нее красивые глаза, значит, она уродина.

— Любите вы девчонки, избитые афоризмы, — вздохнул Ник. — Поверь, все при тебе.

— Значит, я тебе нравлюсь? — и шальной огонь вдруг разгорелся в глазах Нины. Она вскочила и резким движением расстегнула длинное трикотажное платье.

Это платье подарила ей Элька для работы. Вишневый толстый трикотаж обволакивал полную фигуру Нины, выгодно подчеркивая крупные бедра и узкую талию. А основная фишка была в том, что от ворота до подола шла затейливая застежка из сорока кнопок.

Нина захватила краешек ворота, и через секунду платье упало к ее ногам. Она осталась только в нижнем белье. Черное кружево бюстгальтера и маленькие трусики оттеняли ее бледную кожу и в свете кухонного бра тело Нины матово блестело. Отработанным движением ее руки скользнули вдоль тела, легко поглаживая выпуклые части. Ник ошарашенно глядел на этот импровизированный стриптиз и от шока не мог сказать ни слова.

— Нравится? Это все для тебя, — прошептала Нина.

— М-м-м… — он пытался что-то сказать, но только неуверенно мычал. Потом, справившись с собой, прокряхтел: — Красивое бельишко. Только, Нин, ты бы оделась, а то у нас батареи еле греют. Простудишься.

— Что? — она замерла и смысл его слов никак не доходил до ее разгоряченных мозгов.

В ее воображении Ник должен был подхватить ее на руки и отнести в комнату на широкую супружескую постель. И там она будет любить его долго и страстно, как никто его не любил до этого. Она покажет все, на что она была способна, чему учила ее Элька, предполагая, что рано или поздно подруга созреет для работы с мужчинами.

— Я говорю, поздно уже, Нин, — громче сказал Ник. — Ты красивая девушка, но, наверное, неправильно меня поняла. — Он встал, и, сделав два шага до Нины, поднял платье и накинул ей на плечи. — Ты немного пьяна и завтра самой будет неловко.

Она заглянула ему в глаза и поняла, что ничего не получилось. Ей очень хотелось прижаться всем телом к нему, но выражение удивления и какой-то брезгливости заполнили черные глаза Ника, и это отрезвило ее. Она захохотала.

— Здорово я тебя разыграла? С Новым годом! — она еще говорила какую-то чушь, смеялась и громкий смех медленно стал переходить в форменную истерику.

Ник отвел ее в комнату, уложил на Сашкин диван. Укрыл пушистым пледом. Последнее, что помнила Нина, был пряный знакомый аромат Татьяниных духов, которыми пахла подложенная под ее голову подушка.

Она проснулась неожиданно резко, будто кто-то толкнул ее в бок. За окном все так же стояла жгучая темнота. Часы показывали половину пятого утра. Она оглянулась. На втором диване никого не было. На цыпочках подойдя к кухне, она увидела Ника. Он сидел за столом, уронив голову на руки, и спал.

Она с минуту смотрела него. Потом прошла в прихожую и быстро натянула сапожки и дубленку. И уже схватилась за ручку двери, чтобы неслышно выскочить из квартиры, но тут серые глаза Татьяны уставились на нее. Она похолодела. Лишь через мгновение Нина поняла, что на стене висит большая фотография. Она даже помнила, когда делали этот снимок. Татьяна, в окружении Людмилы и Яны. Они стояли около ажурной решетки школы и задорно улыбались. Их фотографировал Ник. Нина видела это с крылечка школы. Кажется, тогда был какой-то концерт у ребят, и девчонки вышли покурить.

«Какие же они веселые, беспечные, богатые, — подумалось Нине. — Без проблем, жизнь прекрасна! Все-то у вас есть. Ненавижу!!!» — вдруг чувство жгучей ненависти накрыло Нину. Она смотрела в серые глаза Татьяны, и события последних месяцев кадрами кинопленки пронеслись в голове.

Она вспомнила все случаи, когда девчонки игнорировали ее или отказывали в деньгах. И выражение радостного облегчения на их лицах, когда она не соглашалась пойти с ними пить кофе по каким-то причинам. И инцидент около школы с Ксюхой. Как она смела так орать на ее дочь! Мерзавка. Улыбаешься, парниковая московская девочка? Так я жизнь тебе подпорчу и сотру с твоего мерзкого липа эту широкую улыбку!

Нина скинула дубленку, распахнула платье, быстрым движением сдернула с себя бюстгальтер и, нырнув в ванную, запихнула его на дно бака для грязного белья. Потом вдруг вспомнила, что за вчерашний визит к клиенту они с Элькой не получили никаких денег, а в кошельке болталась лишь десятка. Осторожно выглянув из прихожей, через стекло в кухонной двери она убедилась, что Ник все так же крепко спит, прошмыгнула в комнату. Неслышно распахнула стеклянные дверцы стенки и проворно вычистила все вазочки.

Где Татьяна держала свои заначки, Нина знала. Еще тогда, когда она впервые пришла к ней в дом, Татьяна попросила ее взять бокалы из стенки. Девчонки все были на кухне, а мальчишки и Ксюха вертелись у компьютера. Нина взяла бокалы и приметила краешек зеленого доллара, торчащий из сине-белой вазочки. Заглянув во все остальные, Нина увидела и русские ассигнации. Тогда она не взяла ни рубля, хотя соблазн был велик.

Но сейчас она без тени сомнения быстрым движением выдернула деньги и засунула их в карман дубленки. Тихо прикрыв дверцы, она подошла к столу Сашки, схватила ручку и тетрадный лист и, черкнув пару строк, выскочила из квартиры.

Она осторожно прикрыла дверь, развернулась и тут же столкнулась с выходящим из двери напротив соседом, тем самым стариком, который ей сказал об отъезде Татьяны и Сашки. Она кивнула ему головой и быстро сбежала по ступенькам вниз.

Придя домой, она ничего не рассказала Эле, грубо сказав, что это только ее дело. Элька почему-то усмехнулась и вернулась в свою комнату. Нина же разделась и завалилась в постель. Слезы злости и разочарования сжимали горло и щипали глаза. Ничего не получилось. Ничего!! Но Нина приказала себе успокоиться. Голодное детство и лишенная тепла и стабильности юность приучила ее не сдаваться. Она утерла слезы. Еще не все потеряно! Мама когда-то говорила, что вода камень точит. Вот так и сделаем!

2

Ник проснулся от звонка будильника на его мобильном телефоне. Очень удивился, почему спит за столом на кухне. Потом в памяти всплыла картинка вчерашнего вечера. Глубоко вздохнув, он прошел в комнату. Но никого не было. Он уж было решил, что весь этот театр абсурда ему приснился. Но увидев белый тетрадный лист, протянул руку и прочитал: «Спасибо за все. Извини. Нина». Значит, не приснилось. Ник свернул лист и выбросил его в мусорку. Бедная девочка. Глуповатая, одинокая и наивная. Попытка его соблазнения вызывала у Ника только грусть. Понимая, что пошла Нина на это лишь от отчаяния, да еще будучи пьяной в дым, Ник решил не рассказывать Татьяне о ночном визите. И так тема Фионовой и ее бойкой девочки не сходит с уст Таньки и ее подружек. Совсем девку загнобят. А жизнь-то у нее не сахарная. Он вспомнил ее сбивчивый рассказ о Воркуте, матери, ненавистной свекрови, строящей ей всякие козни. Да от такой жизни взрослый мужик свихнется. А тут молодая девчонка. Ладно, неприятная история, но все прошло мирно и тихо, поэтому не будем заострять внимания. Продолжения не будет.

Ник быстро собрался на работу и уехал.

Но он жестоко ошибся, думая, что на вежливом отказе от предлагаемых Ниной прелестей и предоставлении ей Сашкиного дивана эта история закончится. Ник думал, что после такого фиаско Нине будет стыдно смотреть ему в глаза, и в ближайшее время он ее не увидит. И слава Богу. Поскольку все-таки какой-то мерзкий осадок остался в его душе. Но прошли сутки…

— Привет, Ник. Это Нина Фионова, — как ни в чем не бывало, раздался бодрый голос в трубке его сотового телефона.

— Привет, — осторожно ответил Ник.

— Извини за беспокойство, но моя подруга покупает компьютер. Не подскажешь, где купить подешевле.

Ник послал подругу Нины на буденовский компьютерный рынок, и в круговерти дел забыл об этом звонке. Но на следующий день Нина позвонила узнать задание по сольфеджио на каникулы. Ник назвал номера страниц и задач. Потом ей понадобилась консультация по эксплуатации микроволновой печи. И так далее и тому подобное. Татьяна уже давно приехала из дома отдыха, Сашка пошел в школу, а звонки продолжались. Причем звонила она только на сотовый и только на работу. Наконец Нику надоело.

— Послушай, Нин, — раздраженно сказал он. — У меня очень сложная работа. А ты меня все время отвлекаешь. Позвони Таньке, она все тебе расскажет.

— Прости, пожалуйста, — заторопилась Нина. — Просто мне больше некому позвонить. А Таня… Ты же знаешь, как они ко мне относятся.

Нику стало немного стыдно. Действительно, сложно что ли ответить, как включить микроволновку. И телефонное общение продолжалось.

Но когда однажды он вышел из своего офиса и увидел ее около машины, он решительно сказал.

— Нин, что тебе от меня надо?

— Да ничего, что ты. Я просто мимо шла, вижу твоя машина стоит. А у меня сумки тяжелые, — она пнула ногой огромный пакет. — Смотрю, шесть часов. Ну и решила подождать. Но если ты торопишься и едешь не домой, то ладно, я пошла.

И опять Ника захлестнула какая-то непонятная волна вины, несмотря на то, что было несколько странно, как она могла проходить мимо его офиса, который находится на другом конце Москвы от дома. Он взял ее пакеты, закинул в багажник и раскрыл перед ней дверцу машины. Но когда он подкатил к ее подъезду, твердо сказал:

— Нин, я прошу тебя, не звони мне больше. Я все понимаю, тебе неловко за тот свой приход, и ты таким образом хочешь загладить эту неловкость. Поверь, я все забыл и ничего не было.

Она ничего не ответила и только улыбалась. Он вышел из машины, достал пакеты и отдал ей в руки. Она набрала код своей квартиры и скрылась в темноте подъезда. Но не успел он доехать до дома, как затрезвонил сотовый.

— Я люблю тебя, Николай Пархоменко, — услышал он печальный голос Нины. — Но, понимаю, рассчитывать мне не на что. Поэтому, позволь мне хотя бы иногда слышать твой голос по телефону.

— Но это глупо, по меньшей мере! — взорвался Ник, но ему ответили гудки отбоя.

На следующий день он задержался на работе, и, придя поздно вечером, застал всю девичью компашку его жены на кухне. И первое, что он увидел, были черные кружева бюстгальтера Нины.

3

«Ну почему, почему она его не выгоняет? Прошло уже две недели, неужели она до сих пор белье не стирала?»

Когда Нина чего-то не понимала, она не находила себе места, нервничала и бесилась. До пятен по всему телу. Все было так хорошо продумано.

Эльвира в свою очередь тоже наблюдала эту картину и медленно наливалась злобой. Уже больше двух недель Нинка сама не своя. Работает из рук вон плохо, клиенты недовольны. А сегодня вообще отказалась от выгодного заказа.

— Ты мне срываешь работу, Нинка! Я же договариваюсь, рассчитываю на этот заказ, а ты в полном обломе! В чем дело! Почему ты дергаешься, как свинья на веревке?

И тут Нина сорвалась. Она кричала Эле, что больше не может так жить, что ей противна эта так называемая работа, ее тошнит от скользких похабных взглядов клиентов, и такие деньги ей не нужны.

— Так иди работай! — парировала Эля. — Давай, вперед, полы магазинов тебя ждут. Или прилавок в палатке около рынка! Я тебя на аркане не тащила! Не хочешь, не надо! Только будь любезна, отработай уже запланированные заказы! Денежки-то ты уже взяла!

Это, было правдой. Как ни странно, но их номер с Элей очень понравился одному состоятельному господину и он их резервировал на месяц вперед. Два раза в неделю они ездили на шикарную квартиру в Бутово, а деньги мужик заплатил вперед, причем по просьбе Нины. Уж очень ей хотелось купить микроволновку и модные сапожки.

Нина заплакала. Элька хоть и была зла и еле сдерживалась, чтобы не вдарить как следует по лицу подруге, но поняла, что если сейчас не успокоит ее, то мало не покажется им обоим. ТАКОМУ клиенту не отказывают. Даже если Элька и вернула бы ему деньги, которые они уже взяли, это ничего не меняло. Можно было и головы лишиться, чего Элька, естественно, не желала. Поэтому она усмирила свое желание побить напарницу и открыла холодильник. Взяв спасительное лекарство, которым всегда лечилась от стрессов Нина, она почти насильно влила ей в рот полный стакан водки.

Нина обмякла и все рассказала.

— Ну, а на что ты рассчитывала, подруга? — Эля спокойно закурила и, бросив зажигалку, уставилась на Нину. — Что такая неглупая, по твоим рассказам, воспитанная девочка из интеллигентной семьи, обнаружив твой лифчик, выгонит мужа? А ты, значит, как тот рояль в кустах, подхватишь юношу и утащишь его в постель? И жили они долго и счастливо и умерли в один день! — под конец откровенно издевалась Эля.

Да, именно на это и был расчет Нины. Поэтому она и звонила каждый день Нику, поджидала после работы. И даже призналась ему в любви. Правда, после того звонка его телефон был постоянно заблокирован, но Нина разговаривала с Сашкой, и тот сказал, что отец уехал на неделю в командировку.

— Ну а если он не пойдет к тебе, а, скажем, к мамочке своей переедет? — спросила Эля.

— Буду звонить ему снова, но даже если и не получится, то и с этой Танькой жизни у него не будет. Ненавижу их всех! Но я добьюсь, что он будет со мной, — тихо проговорила Нина.

Эля покачала головой. Надо же, какая непробиваемость. Жаль девочку, совсем от любви рассудок потеряла.

— А если другой вариант! — не сдавалась Эля. — Предположим, нашла Татьяна твой лифон, устроила разбор полетов Нику, а он рассказал о тебе. Она его простит и, как все нормальные бабы, придет сюда и набьет тебе морду? Что ты на это ей скажешь?

— Что мы любим друг друга давно и что он живет со мной втайне от нее. И она его выгонит обязательно, — ту же среагировала Нина.

— Так после твоего вранья он тем более с тобой жить не будет! — все-таки взорвалась Эля.

— Я сделаю так, что будет, — упрямо твердила Нина, беспрестанно покачиваясь на табуретке и уставившись перед собой.

Эля подозрительно посмотрела на нее. Ох, не нравился ей этот странный блеск в глазах Нины. Такой же блеск появился у давней ее знакомой, проститутки Нюськи-Шлепнога, когда ее на хор бандюки поставили. Имели во все места впятером часов десять подряд. Через неделю мамка, у которой тогда, давным-давно, работала Эля, вынуждена была сплавить Нюську в психушку.

— Нинок, послушай меня. — Эля повернула голову Нины и заставила ее посмотреть на себя. — Я, конечно, подозревала, что ты глуповата, но то, что ты глупа как пробка, такого мне в голову не приходило. Весь твой план — чушь полная. Поверь мне. Никогда Ник не будет с тобой жить, даже если и выгонит его жена. Ты даже в койку его уложить не смогла, что уж говорить о жизни вообще. И по телефону он с тобой разговаривает только из вежливости и воспитанности. Скорее всего все Татьяна знает, просто поверила мужику и не разбирается с тобой из-за все той же интеллигентности. Это не твои соседки-хабалки. Им поорать и морду набить — радость. А такие люди, как Пархоменко — выше этого. Кстати, а сама Татьяна как с тобой общается?

Вот это и беспокоило Нину. Таня была подчеркнуто вежлива, отвечала на приветствие, давала односложные ответы на вопросы Нины, но и только. Правда, ее поведение особенно не отличалось от того, как она общалась с Ниной до Нового года, разве что по телефону не разговаривала, ссылаясь на занятость. Скорее Яна резко переменила свое отношение к Нине. Она даже не поворачивала головы к ней, цедила только «здрасте» через зубы. А Людмила? Та перестала обращать внимание на Нину еще в сентябре.

— Угу… — задумчиво промычала Эля, выслушав Нину. — А ему когда в последний раз звонила?

— Сегодня, только у него уже пять дней телефон заблокирован. Сашка сказал, что отец уехал в командировку, — не отрывая глаз от Элиного лица, проговорила Нина.

— Бедная моя дурочка! — с сожалением в голосе сказала Эля. — Бегает он от тебя, а девки — игнорируют! Поверь, подруга, они все знают! Так что забудь, милая, этого мужика. Не будет он с тобой никогда. Тебе о дочери думать надо. На ноги ее ставить. Так что одевайся и поехали на работу.

— Раз так, — не слыша последних слов подруги, сказала Нина. — Я сама к ней подойду и все выясню!

Эля хотела опять взорваться, но остановилась. Что она, мать ей что ли родная, сколько можно в тупые мозги умные вещи вливать? Надо во всем с ней соглашаться, а не сюсюкать. Ведь упрется, и не поедет к клиенту! И Эля резко сменила тактику.

— Правильно, Нин, не сдавайся! С другой стороны, ты права, чего это останавливаться на полпути. Можно и побороться за свое счастье!

Нина подозрительно взглянула на подругу, и ее лицо приняло осмысленное выражение. Эля не преминула этим воспользоваться.

— Не слушай ты меня, старую дуру. Я вообще не знаю, что такое любить. Так что не мое это дело тебя отговаривать. Завтра к ней и подойдешь. А сейчас, Нинок, очень прошу, поехали. Если не поедем, вечером ОН братков пришлет, и от наших нежных тел останутся одни шнурки!

Зашуршал ключ во входной двери, дверь распахнулась, и в квартиру вбежала красная с мороза Ксюшка. Согнувшись под тяжестью сумок, Вера Семеновна вползла в квартиру, и, бросив пакеты на пол, с трудом выпрямилась.

— Девки! — заметив подруг, воскликнула она. — Вы чего дома? Элька, ты ж сказала, что днем вас не будет?

— Мы уже уезжаем, — медленно проговорила Нина и встала. Эля мысленно перекрестилась. — Будем к семи. Сделай, мать, чего-нибудь вкусненького.

— А фуфырь прихватите? — с надеждой спросила Вера Семеновна.

— Будь спок, теть Вер, прихватим, — обнадежила ее Эля и побежала наводить марафет.

4

Мы договорились с девчонками просто не обращать не нее внимания. Вежливо здороваться, отвечать на вопросы, даже брать ее пить кофе, если попросится, но ничем не выказывать свое к ней отношение.

— Да вы с ума сошли, бабы!!! — орала Лелька. — Да ей волосы надо на всех местах выдрать, суке подзаборной! Она же еще что-нибудь придумает!

— Не придумает, — хмуро сказала Люська. — Все что она могла, она уже использовала. И Нику названивает, и улики подложила. Пойми, Лелька, Нина по себе всех людей мерит. Она же ждет, что Танюшка устроит ей скандал. А этого делать категорически нельзя!

— Но почему? — не понимала деятельная Лелька.

Не скрою, первое мое желание было побежать к Нинке и расставить все точки над i. Но потом, послушав умную Людмилу, пришла к выводу, что Люся права. Много чести! Не буду я опускаться до примитивных разборок. В Нике я уверена, а лишний раз портить себе нервы не хочу.

— Пойми, Лель, — вступила в разговор Регина. — Нина понимает, что с Ником ничего не выходит и злится. Она ж завидует Таньке черной завистью. И уж не знает, чем жизнь ей подпортить. Так хоть наораться от души.

— Все в благородство играете? — не сдавалась Лелька. — Но пусть я не так интеллигентна, но с ней по своему поводу разберусь.

— И чего добьешься? — усмехнулась Яна. — Тольку своего вернешь?

— А на кой черт он мне нужен? — взвилась Лелька. — Ушел, ну и скатертью дорога! Но я же должна как-то отреагировать на эту подлость!

— Через три года? — усмехнулась я.

Ох, Птица, хоть и хорохоришься, а тоска в глазах последние дни не покидает лучистых глаз. И причина сей грусти ясна, как белый день, раз пошел мужик на сторону, знать причина этого в семье, следовательно, в ней, Лельке. И она это понимает, поэтому и бесится.

Мы спорили еще долго и, в конце концов, Лелька сдалась.

А на другой день был большой праздник в школе. День основания хора. По этому поводу намечался концерт, в котором наши детишки принимали деятельное участие.

Люська отзвонилась и сказала, что никак не сможет вырваться с работы. Пашка надулся и обиженно засопел. Людмила, конечно, свинья. За пять месяцев, что учится ребенок, она не удосужилась прийти ни на один концерт. «Но вы же приходите, вот и присутствуете как мои представители!» — отшучивалась она. Но Пашка этого не понимал. Все мамки находят возможность полюбоваться своими детьми на сцене, а Людмила Большая ну никак не может бросить свою компанию на пару часов.

Мы с Региной встретились в метро и пошли покупать цветы хормейстеру. Была у нас такая обязанность. Выбирая разноцветные гвоздики, Регина мне начала жаловаться. В последнее время с уст ее дочери не сходило имя Ксюхи. Понять девочку можно было. В той школе, что училась Катя, девчонок было по три штуки на одного пацаненка, и недостатка в подругах у Пельменя не было. Но придя в наш класс, оказалось, что кроме Фиона дружить- то и не с кем. Машенька не в счет. Больно тиха и забита. Мальчишки, конечно, хорошо, но и о девичьем иногда поговорить надо.

— А Ксюшка так умеет? — удивилась я. По-моему, Фиона интересовало только, как подшутить над училкой и поиграть с мальчишками в футбол.

— Катя говорит, что она совершенно нормальная девочка. И одеждой интересуется, и куклы у нее есть, Называет ее своей лучшей подругой! Представляешь? Месяца не прошло, а уже подруга!

Да уж, проблема! В свете последних событий, связанных с фамилией «Фионова», дружба девочек ничего хорошего не могла вызывать в душе Регины.

— Но не говорить же мне ей, чтобы она с Фионом не дружила? Это неправильно, — возмущенно восклицала Регина.

Я была полностью согласна с Региной. Когда я еще была совсем маленькой, я дружила с одной девочкой, Светой. Маме ужасно не нравилась ни Светка, ни ее семья. Я в этом ничего не понимала, знала только, что со Светкой весело. Но мама твердила, что девочка находится под влиянием неблагополучных родителей и ничему хорошему научить меня не может. И чем больше мне наказывала мама не водить дружбы со Светкой, тем больше меня тянуло к ней. Возможно, из чувства противоречия. В результате, мама перевела меня в другую школу, но я все равно бегала после уроков к Светке домой. Запретный плод сладок. Кстати, мама оказалась права: и первую сигарету и первый глоток горячительных напитков я сделала в компании Светки. Правда, много позже, но сути это не меняло. И подставляла она меня не раз. Но сейчас мне кажется, что если бы мама мне так рьяно не запрещала водить дружбу со Светкой, может, я сразу обратила бы внимание, что ничего особенного в этой девчонке нет. Поэтому политика невмешательства родителей в дружбу детей мне импонировала.

— Ты права, Регин, говорить Катьке что-то плохое о Ксюхе не стоит. Сама разберется, — поддержала я подругу. — Но контролировать не помешает, — добавила я, наблюдая, как Ксюха долбит Катю по голове ледышкой.

Регина проследила глазами за моим взглядом, и уже было рванулась защищать дочь, как тут Катюша, этот нежный цветочек, вывернулась из рук Фиона и со всего маху врезала ей по рукам. Ксюха опешила, чего-то прокричала, и когда мы оказались рядом с девочками, они уже мирно лепили куличики из рассыпающегося январского снега.

— Девочки! Как вам не стыдно, — возмутилась Регина.

— А в чем дело, мам? — откровенно удивляясь, Катя подняла вверх румяное лицо. — Мы играем.

Я остановила праведный гнев Регины, потянув ее за рукав обратно к решетке, где мы курили.

— Я же говорю, Регин, сама разберется, — сказала я ей, и, повернувшись к девчонкам, строго отчеканила: — Пожалуйста, без мордобития. Ксюха, голова — самое нежное место у подрастающего поколения. А бить по рукам, — я уставилась на Катю, — вам, возможно, будущим пианисткам, вообще противопоказано. Все ясно?

Они внимательно меня выслушали и кивнули. Мы докурили свои сигаретки, позвали девочек и вернулись в класс, куда мальчишки прибежали после последней репетиции.

— Тетя Таня, вы не завяжете мне бант? — Ксюха потянула меня за полу пиджака.

— Конечно, Ксюш, без проблем. — Я взяла белую шелковую ленту и быстро соорудила на светлой головке нечто похожее на розу. — Так хорошо?

— Здорово, — Ксюха посмотрелась в зеркало, что было прибито над раковиной в классе. — Вот мама так не умеет.

— А, кстати, она что, не придет на концерт? — Янка вынырнула из-под руки. Я отшатнулась.

— Ты откуда? — опешила я. Янка махнула рукой и, не слушая ответа Ксюхи, поскакала к Дениске натягивать концертный костюм.

Тем временем Ксюха подробно отвечала на вопрос. Только уже мне.

— Нет, она с тетей Элей на работу поехала. А бабка напи… — она на секунду запнулась и, опустив глаза, продолжила. — Заболела, в общем. Мама только вечером придет.

Мы понимающе переглянулись с девчонками, и все вместе отправились в большой зал, где всегда проходили концерты.

— А что, Фионова больше к тебе не подходила? — спросила меня Регина, когда концерт уже закончился и мальчишки с гиканьем выскочили теннисными мячиками на улицу, поиграть в снежки перед тем, как разъехаться по домам.

— Нет, — я пожала плечами. — Видимо, поняла, что разговаривать я с ней не буду.

За последние дни Нина несколько раз пыталась вызвать меня на разговор тет-а-тет. Но я, мило улыбаясь, предлагала ей поговорить в «Макдональдсе», в тепле и уюте. Нину это не устраивало. Понятное дело, в кафе девчонки, много народу.

— Нет, все-таки любопытно, что она тебе хочет сказать, — вклинилась в разговор Янка.

— А вот мне совсем не интересно. — Я отщелкнула окурок в сторону. — Была бы моя воля, даже не здоровалась бы. Век бы не видать ее.

— Век не получится, — отозвалась Регина. — Поскольку вон она идет, собственной персоной.

Я не стала оборачиваться. Идет и идет, скатертью дорога. Но по сузившимся глазам Регины и окаменевшему лицу Янки я поняла, что Нина приближается к нашей теплой компашке. И настроена она более чем решительно. Это я уже имела счастье наблюдать сама.

Нина подошла вплотную ко мне и, пахнув на меня запахом свежевыпитой водки, резко сказала, будто плюнула:

— Пархоменко! Мне поговорить с тобой надо!

— Ну, говори, — ответила я, не трогаясь с места.

— При них не хотелось бы, — Нина кивнула головой в сторону Яны и Регины.

— Не получится, — Янка сделала шаг и встала передо мной.

— Это касается только нас, — еще одну попытку сделала Нина.

— Нин, говори уж, что хотела и отстань от меня наконец, — раздраженно сказала я. Мне уже так надоела ее настырность, что я решила покончить с этим раз и навсегда.

— Ну, ты сама этого хотела, — пожала она плечами. — Я была у твоего мужа в каникулы, — рубанула она сплеча и внимательно посмотрела мне в лицо. Она явно ждала моей бурной реакции. Или, возможно, удивления, я не знаю.

Но, к несчастью для Фионовой, я скривила постную рожу и без намека на какие-либо эмоции ответила.

— Знаю. Он говорил. Это все, что ты хотела мне сообщить?

Нинка на секунду закаменела. Да-а-а, не такого она ждала ответа. В какие-то доли секунды мне показалось, что на ее лице отразились все чувства ее подлой душонки от ненависти до отчаяния.

— Но он, наверное, не сказал, что мы любим друг друга уже давно. И ты нам мешаешь. — Голос Нины вдруг неожиданно стал низким и хриплым. Глаза лихорадочно блестели и руки нервно теребили ремешок сумочки.

— Да ну! Правда? — я молниеносно выхватила телефон из сумочки и соединилась с мужем. — Алло. Ник? Привет. Тут такое дело. Стоит сейчас передо мной Нина Фионова и утверждает, что вы любите друг друга и я мешаю вашему счастливому соединению… — Я выслушала пару фраз и протянула трубу Нинке. — Это тебя.

Нина посмотрела на мой телефон, будто в моих руках вместо продукции замечательной японской фирмы «Сименс» извивалась ядовитая змея. Она закачала головой и сделала шаг назад.

Ну, что же ты, Нин, — с видимым спокойствием, хотя внутри у меня все клокотало, спросила я. — Мужчина твоей мечты на проводе и хочет что-то тебе сказать.

Но вместо того чтобы ответить, Нина вырвала из моих рук трубку и, широко размахнувшись, закинула его далеко на школьную площадку. Затем подскочила ко мне и вновь замахнулась. Все это происходило настолько быстро, что я даже не успела глазом моргнуть. Зато у Регины была потрясающая реакция. У меня перед носом промелькнула ее рука, унизанная тонкими серебряными кольцами, которая перехватила запястье Нины. Молниеносным движением Регина сделала подсечку, и через мгновение Нинка валялась у моих ног.

— И на будущее, — даже не запыхавшись, тихо сказала Регина. — Если тебе еще раз придет в голову кого-то ударить, посмотри, нет ли меня рядом. Я, знаешь ли, много чего кроме законодательства знаю.

— Что это было? — ошарашенно спросила я, будто Нины вообще не было.

— Да мой бывший предмет обожания Василий был бо-о-ольшой любитель единоборств. Так что по классификации у меня, должно быть, уже черный пояс по карате. Так что — бойся, враг, девятого сына! Эй, — она наклонилась к Нине. — Вставай, задницу отморозишь.

Нина оттолкнула протянутую руку, медленно поднялась и прошипела.

— Ты, подлая московская сучка! Ты увела у меня моего мужа! Ты… — с каждой новой фразой ее голос набирал обороты.

На нас уже начали оборачиваться прохожие, хорошо еще, что пока дети и воспитательницы не обращали на скандал внимания. В этот момент по счастливой случайности, они ушли подальше, на футбольное поле, где ребятня с гиком и смехом строила снежную крепость.

— Нина, ты в своем уме? — Янка подскочила к Нине и, взяв ее за плечи, крепко встряхнула. — Это кто у кого уводить пытается.

— Это она!!! Она!!! Янка, она уводит у меня моего Ника! — тут она истерически захохотала и забилась в руках Яны.

Регина озадаченно смотрела на меня. С каждой минутой во мне крепла уверенность, что с психическим здоровьем Нинки не все хорошо. Я стояла, как ледяное изваяние, сродни скульптурам на Манежной площади, что выставляют художники в дни школьных каникул на усладу взора москвичей и гостей столицы, и от абсурдности ситуации не могла пошевелиться. Из ступора меня вывел металлический голос Регины.

— Настя? Это я. Срочно бригаду к Катькиной школе. Тут шизоидальный припадок чистой воды. Да… Жду, — она отключила телефон. — Значит так…

Дальше события разворачивались с необыкновенной быстротой. Регина резко отхлестала Нинку по щекам, одной рукой закрыла ей рот, другой заломила руки, и через черный ход мы втолкнули Фионову в школу. Там, под лестницей, нас и нашли три бравых санитара, больше смахивающие на борцов сумо во главе с тоненькой девушкой. Мгновенно оценив ситуацию, она быстрым движением откинула крышку своего белого чемоданчика, вытащила уже наполненный шприц и с размаху, через одежду вколола что-то Нинке. Уже на игле, та обмякла и только тихо хихикала. Борцы подхватилиНинку, словно пушинку, и быстро увели.

— Вечно, ты, Регинка, попадаешь в истории, — хмыкнула девушка, закрывая чемоданчик.- Послал же Господь сестрицу.

— Взаимно, — улыбнулась Регина. — Девочки, знакомьтесь, это моя сестра, Анастасия, один из лучших психиатров столицы.

— Ой, вот только издеваться не надо! — скривила лицо Настя. — Я поехала, потом позвоню, расскажешь, что случилось. — Она на коленке записала в какой-то журнал данные Нинки и умчалась так же быстро, как и появилась.

Мы осторожно вышли из школы и огляделись. Ребята все также лепили крепость, воспитательницы трепались между собой, и все явно говорило о том, что этот инцидент никем не был замечен.

Мы позвали ребят и уже хотели отправиться домой, как у ворот школы резко затормозила машина. Распахнулась водительская дверца, и нам навстречу выбежал Ник.

— Карета подана, — усмехнулась Янка.

— Тань, что тут у вас происходит? — на бегу крикнул Ник.

— Дома все расскажем, — за меня ответила Регина. — Сейчас надо решить другую проблему.

Мы все уставились на нее. У нас что, мало на сегодня проблем? — читалось на наших лицах. Оказалось, мало.

— Кто заберет Фиона из школы, если мать отвезли в психушку, а бабка, насколько я поняла со слов Ксюхи, в запое.

— Мам, а это не твой телефон? — вдруг раздался высокий голосок Сашки.

Я обернулась и увидела сына с зажатым в красной варежке телефоном.

— Так, все в машину и Ксюху тоже, по дороге разберемся, — сказал Ник, на лету схватывая суть. — Тань, ты чего как воды в рот набрала?

За последние минут сорок я не проронила ни слова. На вопрос Ника я только пожала плечами. Янка сбегала к воспитательнице, забрала Ксюху и мы поехали домой.

5

Дверь долго никто не открывал. Наконец заворочался ключ, и на пороге возникла высокая девица в коротком шелковом халате. Я с трудом узнала в ней ту яркую девушку, которой меня почти два месяца назад представила Нина, назвав Эльвирой.

— Здравствуйте, уважаемая, — Люська вытолкнула перед собой Ксюху. — Мы привезли Ксюшку, поскольку… — Людмила бросила взгляд на Ксюху. — Ты иди, маленькая, а я с твоей тетей поговорю.

— Она мне не тетя, — буркнула Ксюха, но все же прошла в квартиру и исчезла в недрах своей комнаты.

— Татьяна, что случилось? — большие, хоть и ненакрашенные глаза Эльвиры в тревоге уставились на меня. — Да вы проходите.

Мы прошли на кухню. Люська каким-то шестым чувством уловила неладное, и час назад позвонила Янке на сотовый. Получив скупую информацию, она, не вдаваясь в подробности, села в машину и перехватила нас уже на подъезде к дому Фионовой. Люська вылезла из машины, взяла меня и Ксюху за руку, и вот мы уже на кухне Нинки.

Эльвира молча выслушала информацию, вкратце рассказанную Люськой, со слов Регины и Янки, поскольку я все никак не могла очнуться.

— Я так и знала, — подвела итог Эльвира, когда Люська замолчала. — Говорила ей, что все типа этого закончится. Так нет, вбила себе в голову.

— Разговор сейчас не о Нине. Это врачи будут решать. Простите, Эльвира, а кем вы приходитесь Ксюше?

— Никем. Я просто подруга и квартирантка Нины, — немного напрягшись, ответила Эля.

В это время на кухню вползла Вера Семеновна. Она была с большого похмелья, но вполне соображала. Люська по второму кругу выложила информацию. К чести Веры Семеновны, она не забилась в рыданиях и не стала рвать на себе волосы. Молча подошла к холодильнику, вытащила бутылку с остатками водки, но, подумав с секунду, поставила ее обратно.

— Лишнее, — пробормотала под нос и налила большую кружку чая.

При этом Люська почему-то удовлетворенно кивнула головой и, подождав, пока Вера Семеновна жадно выпьет обжигающий чай, сказала:

— Вот, что девушки. Есть у меня к вам деловое предложение. Поскольку пока неизвестно, как долго Нина пробудет в лечебнице, я нанимаю вас в качестве нянек для Ксюхи.

Люська в упор посмотрела на Элю и выдохнула:

— Проституткой быть не надоело. Эльвира?

Эля дернулась, но, не опуская глаз, твердо смотрела в глаза Людмиле.

— Надоело. А ты можешь мне что-то предложить?

Мне показалось это странным: откуда Люська могла знать, чем зарабатывает незнакомая девица на хлеб насущный, если она ее в первый раз видит. Или не в первый?

— Могу, — ответила Люська. — Вас, Вера Семеновна, я завтра отвезу к врачу. Попробуем закодировать. Пить вы не будете. В противном случае, наш договор не имеет силы. Но если мои условия вам подходят, то вы будете получать по триста долларов в месяц. А Вы, Эльвира, бросаете свое ремесло и на первых порах поможете бабушке. И получите то, чего лишились, — и Люська вопросительно подняла бровь.

Эля опять дернулась, но справившись с собой, лишь сказала, не скрывая горькой усмешки:

— Сейчас я на эти деньги разве что полмашины куплю.

— По сегодняшнему курсу, — сказала Люська. — Все до копейки. Человек, который украл твои бабки, многим мне обязан. Так что соглашайся. Тем более, может, Нина через месяц выйдет, так что тебе не придется долго спину гнуть.

Они согласились. Люська отсчитала пятьсот долларов из расчета: триста бабусе и двести на жизнь Эле, и, уходя сказала:

— Эльвира, но ты понимаешь, что все это при условии, что твоя деятельность…

— Не надо сто раз повторять. Я законы бизнеса еще не забыла, — буркнула Эля.

Мы распрощались и спустились вниз. Маленькие резвились на детской площадке, а взрослые нервно курили. Около них в радиусе метра снег был утыкан окурками.

Мне ужасно хотелось узнать, откуда Люська знает Элю, но у Люськи было такое лицо, что мне расхотелось любопытствовать.

— Так она что, с ума сошла? — открыла наконец я рот, когда мы, как, впрочем, частенько за последний месяц, оказались за моим столом на кухне.

— Трудно сказать, Тань, — чистя картошку, откликнулась Регина. — Пока Настя обследование не сделает, ничего не скажет. Может быть, это просто нервный срыв, а, может, и глубокая душевная болезнь. Время покажет. Что теперь с Ксюхой-то будет?

Люська вкратце рассказала о деловом предложении.

— Ты думаешь, бабуся вот так враз пить бросит? — спросила Яна.

— Сомневаюсь, но сделать что-то мы должны. Девочка-то ни в чем не виновата. — Люська затушила сигарету. — Ведь если Нинка серьезно больна… — она махнула рукой.

Мы поужинали и разошлись. Я уложила спать Сашку, Ник завалился смотреть свой футбол, а я терялась в догадках, откуда Люська может знать Элю. Но долго теряться мне не пришлось, так как зазвонил телефон.

— Эту Эльвиру, — без предисловий начала Люська, — я знаю с тех незапамятных времен, когда в Москве, как грибы, появились фирмы вроде МММ.

В те годы Людмила работала в похожей фирме. Занималась документацией. И поддавшись на всеобщий ажиотаж, взяла кредит под свою квартиру в родном далеком городке и всю сумму вложила в родную фирму. Ей повезло, впрочем, она там работала, и поэтому знала, когда надо вынимать уже кругленький капитал. Эльвира же ходила в те времена в содержанках у начальника, имела квартиру, машину и всякие блага. Но повезло ей меньше.

— Как-то у нас было торжество по поводу Нового года, — продолжала Люська и я слышала, как она прикуривает. — И я сама была свидетелем того, как один из замов начальника уговаривал сожительницу босса взять кредит под все имущество и вложить деньги на месяц в фирму. Обман был чистой воды, поскольку у нас на работе все уже деньги вынимали. Каюсь, грешна я. Не предупредила я ее. Но тогда я страшно была влюблена в начальника, у меня даже был с ним роман, пока он ее не встретил. И я из ревности, молодая идиотка, ничего ей не сказала. Думаю, что она меня бы не послушала, но факт есть факт — я промолчала. По большому счету, жадность ее сгубила. И так как сыр в масле каталась. По моим подозрениям, начальник сам всю эту аферу и придумал. Поскольку через пару дней…

Когда сотрудники пришли к дверям родной фирмы, то попали в руки бравых мальчиков из органов. И с ужасом узнали, что начальник свалил в теплые страны, прихватив все деньги, а куш был ох как не мал. Люська перекрестилась, ибо не стала жадничать и накануне забрала все свои деньги. Кстати, на них и начала строить свою компанию. А Эльвира прогорела вчистую, и чтобы расплатиться с банком, продала все, что было, даже свой эксклюзивный гардеробчик.

— Она элитной бабочкой была, — продолжала Люська. — По крутым только работала. А пришлось, как рядовой проститутке, на панель выходить. Все это мне рассказал тот самый зам. начальника, который ее и уломал. Я с ним по бизнесу два года назад столкнулась. Так представляешь, он до сих пор не может простить себе, что тогда девчонку подставил, зная что начальник просто хотел забрать у девки все, что она имела. Она его тогда бросить захотела ради более выгодного клиента. Вот и наказал. Я тебя разочаровала? — неожиданным вопросом закончила свой рассказ Люська.

— Чем? — удивилась я. — Тем, что Эля оказалась проституткой или тем, что ты совершила подлость и твоя империя стоит на нечестных деньгах?

— Второе, — хмуро уточнила Люська.

— Люсь, я не вчера родилась, — со вздохом сказала я. — И знаю, что истоки русского бизнеса имеют свои нелицеприятные стороны.

— Клянусь, рэкетом не занималась, бабушку родную за бриллианты не резала и партнеров на нары не закатывала, — усмехнулась Люська, немного оттаяв.

— Ну, и слава Богу. Ты мне лучше скажи, ты веришь Вере Семеновне и Эле?

— Не знаю, Тань, — вздохнула Люська. — Надолго, конечно, Эли не хватит. Да и бабуля глубокий алкоголик. Но попытаться стоило. Ведь в противном случае девчонке грозил детдом. А так хоть отсрочка. Дай Бог, Нина поправится. Начнем с малого, а там посмотрим.

6

Нина заболела надолго. Как ни странно, Вера Семеновна сама позвонила Люське с просьбой ее закодировать. Чудны дела твои, Господи. Пройдя определенное лечение, бабуся рьяно принялась воспитывать внучку. Как могла. Мы даже удивлялись. Возможно. Вера Семеновна испытывала чувство вины перед Ниной за утраченное детство, и поэтому всю любовь, на какую еще была способна, обратила на Ксюшку. Правда, та особо не ценила жертвы бабки. А может, по малолетству, еще не понимала.

Эля честно выполнила свои условия, но через пару лет взмолилась о пощаде. Людмила организовала ей встречу с бывшим замом. Если бы вся эта история не происходила на моих глазах, я бы в нее не поверила. Однако же, сказки иногда случаются на самом деле. И воры могут быть благородными и подлецы исправляют свои грехи. Словом, Эля получила свои деньги, и больше мы о ней никогда не слышали. Только однажды Вера Семеновна обмолвилась, что она звонила из какого-то далекого северного города, и сказала, что вышла замуж и родила ребенка. Врет, наверное, уж очень много ей лет.

…В полутемном коридоре психиатрической больницы было безлюдно и холодно. Маленькая девочка прижималась к худой изможденной женщине и сквозь слезы шептала:

— Мамочка, когда ты вернешься домой? Ну почему ты заболела?

Женщина, раскачиваясь, лишенным эмоций голосом сказала:

— Когда-нибудь я расскажу тебе, кто меня сюда упек и кто лишил тебя твоего отца. Его зовут Николай. Он самый добрый, добрый, добрый… — Женщина вдруг остановилась и, взяв в руки круглое лицо девочки, жарко зашептала: — Ты отомстишь за меня. Всем! Так, чтобы сдохли в мучениях. Обещаешь?

— Обещаю.

— Фионова! На процедуры! — полная медсестра высунула свое румяное лицо из кабинета.

Женщина вздрогнула. Быстро поцеловав дочь в лоб, она мелкими шажками засеменила в кабинет. Девочка вздохнула и спустилась в вестибюль этой печальной лечебницы.

На лавочке сидела сухая, сморщенная, но еще совсем не старая женщина. Девочка подошла к ней и взяла за руку.

— Пошли, ба. Ее на уколы позвали. В следующий раз с ней поговоришь.

Они вышли. На дворе разгоралась осень. Листья уже приобрели яркую окраску, солнце было ярким, но уже не грело. Неожиданно поднялся ветер, голубое прозрачное небо затянуло серыми, похожими на второсортную вату, облаками и пошел мелкий противный дождь. Стало неуютно и промозгло. Так же, как на душе десятилетней Ксюши Фионовой. Она шла рядом с бабушкой, а в ушах все звучал и звучал слабый голос ее любимой мамочки.

«И ты отомстишь за меня. Всем!»

Часть вторая
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1

Мы сидели все вместе в большой гостиной моей квартиры, где наша веселая семейка живет уже довольно давно. Мы в лучших традициях мексиканского мыльного сериала собрались всей компанией, чтобы проанализировать, что же происходит. Я окинула взглядом озабоченные лица моих подруг, их детей и мужей. Как нас стало много!

Когда наши дети были маленькими, пятиметровая кухня вполне подходила для общения. Но когда наши мальчики и девочки подросли и все свои праздники категорически не желали проводить без любимых родителей, вопрос встал ребром — надо расширяться.

Задумано — сделано! Стоило мне только тихо поднять тему переезда из такой милой и привычной однушки в центре в большую трехкомнатную квартиру моих покойных родителей, но на окраине города, как вся наша гопкоманда бурно одобрила мое решение. И через сутки уже сидела на десятиметровой кухне, среди мебели, посуды и техники. Сашка быстро выбрал себе комнату и вместе с Катей, Пашкой и Фионом тут же подключил музыкальный центр и компьютер. На мои скромные просьбы помочь разобрать вещи, они махнули рукой, сказав, что времени много, все успеют.

Так я и просидела до вечера, пока не ворвались Лелька и Люська. Людмиле было достаточно поднять бровь, чтобы «молодняк» мгновенно бросил свои занятия и начал приводить комнаты в порядок.

С тех пор прошло уже почти десять лет. Снова мы вместе, только тема нашего сегодняшнего всеобщего сбора далеко не радужная. Впрочем, как и вид ребят и Людмилы.

Красивое, утонченное лицо Кати распухло от бесконечных слез, у Фиона под глазом переливается всеми цветами радуги огромный синяк, Пашка кружит вокруг матери с расстроенным видом, а сама Людмила, белая, как первый снег, сидит в глубоком кресле и пытается сдержать дрожь в руках. Ее прекрасный английский костюм уже не реанимирует даже самая дорогостоящая химчистка. Сашка здоровой рукой нервно рисует какие-то схемки на листе бумаги. Левая рука у него в гипсе. Регина молча плачет, а ее муж, Валентин, вместе с моим Ником дымят сигаретами так, что комната стала похожа на набережную Темзы в раннее лондонское утро.

— Так! — прогремел голос Лельки, которая только благодаря огромным размерам нашей гостиной не сталкивалась с мечущимся Пашкой. — Хватит мельтешить, Паш. Сядь.

— Ты, теть Лель, сама успокойся! — парировал Павел.

— Я само спокойствие! — отмахнулась Лелька.

— Ага, — хмыкнула я. — Так спокойна, что уже дыру на ковре протерла.

— Да ты на себя посмотри! — взорвалась Птица. — Ты сама…

— Все заткнулись! — крик Люськи всех отрезвил. — Значит так, сели, напряглись и пытаемся выяснить, кому мы все так насолили, что в течение одного месяца на нашу дружную семью свалились все эти несчастья. В удивительные совпадения, насколько я понимаю, после сегодняшней истории уже верить не приходится!

Сегодня Людмилу Большую-Форетти пытались убить. А начиналось все так хорошо и ничто не предвещало беды…

2

— Мам, я пошел, — голос Сашки немного дрожал.

Я его понимала. Сама ненавижу экзамены, тем более, когда сдаешь сессию. Мой сыночек заканчивает третий курс консерватории, и сегодня у него ответственный экзамен. Он играет сложнейшую программу, и, несмотря на то, что знает ее назубок, все равно мандражирует.

— Может, все-таки пойти с тобой, — жалобно пролепетала я.

— Нет уж, хватит с меня моих вступительных, — отмахнулся он и, чмокнув меня в щеку, открыл дверь. — Тем более Пельмень с Большим обязательно припрутся, да и Фион подтянется к пяти. Так что народу и так целая куча. Тебя только там не хватало.

— Ни пуха, ни пера, — бодро, насколько позволяло мое нервное состояние, сказала я.

Сашка ушел. А я села на кухне и закурила. К концу третьей сигареты прозвенел телефон. Я вздрогнула.

— Сидишь? — нежный голос Регины немного усмехался. — Куришь и трясешься?

— Ужасно, Регин, просто с ума схожу, — проныла я.

— Тогда открывай, впускай нас с Валькой, будем трястись вместе. У тебя домофон опять барахлит. Генерал уже нервничает.

Я удивилась. И Регина, и ее муж, Валентин Вистарев, работали в о-о-очень крутом учреждении и видеть их утром рабочего дня у себя на кухне было из ряда вон выходящим. Я прошла в прихожую и нажала кнопку домофона. Минута — и я оказалась в крепких дружеских объятиях большого, элегантного, пахнущего хорошим трубочным табаком и крепким одеколоном, Генерала.

— Не дрейфь, старая, не в первый раз Сашка экзамен сдает. Пора привыкнуть, — сказал он. — Вот Ник, хоть потоп, хоть наводнение. Спокоен, как удав. Тебе у твоего мужа учиться надо.

— Вы чего, на работу не пошли? — высвободившись из больших рук Генерала, спросила я. Регина скинула босоножки и мягко улыбнулась.

— Да нет, просто я…

— Просто она, — прогремел за жену Генерал, — сидела в приемной, как будто в одночасье всех родственников похоронила. Я зашел по делам, смотрю — никакая. Ну, думаю, отвезу к Таньке, пусть тебя поддержит.

— Я же знаю, как ты нервничаешь, — оправдывалась Регина. — А вместе проще.

Я усмехнулась. Когда три года назад Катька поступала в Институт легкой промышленности на художника по костюмам, у Регины на нервной почве началась крапивница, она заикалась и не могла правильно произнести слово «здравствуй». Мы тогда с Лелькой сидели все экзамены у Регины и отпаивали ее успокоительными и противогистаминными препаратами, чтобы аллергия не задушила подругу. Катя с честью выдержала все экзамены, поступила в институт со всеми пятерками, а ее матушка в результате слегла в больницу с астмой. Генерал тогда орал, как резаный, призывая падчерицу впредь не сообщать матери о последующих экзаменах.

— Кать, ты представляешь, сколько за пять лет у тебя зачетов будет. И что, после каждого ее в клинику класть! А тебе дорогая, — бушевал он уже в адрес жены, — нервы лечить надо!

С тех пор Катя никогда не говорила, когда у нее экзамены. Но Регину не проведешь. Она по роду своей деятельности много сидит на телефоне. И узнать, когда проходят экзамены, для нее не составляет труда. Но сессия — не вступительные, поэтому все проходило гладко. Но вместе поболеть за детей Регина никогда не отказывалась. Вот и сегодня не удержалась.

— Ладно, Валь, езжай, — нежно выпроваживала мужа Регина.

— Только будь любезна, позвони няньке и узнай, все ли в порядке с ребенком. А то я тебя знаю, сейчас обо всем на свете забудешь. А у Ваньки сегодня с утра сопли были.

У Генерала с Региной пять лет назад родился ребенок, веселый и очаровательный Ванька. Генерал в нем души не чаял. Трясся над ним, словно парень родился хрустальным. Мы его понимали — Регина чуть на тот свет не отправилась, пока беременная ходила, а уж когда рожала, так вообще Генерала перед выбором поставили: либо жена, либо ребенок. Ирония судьбы! Всех своих детей Регина рожала под страхом смерти. И своей, и малыша.

Генерал почернел за два часа, и выбрал, конечно, жену. Но по Божьему промыслу Ванька, хоть и с большим трудом, родился живым и здоровым. И Регина, слава Богу, жива осталась. Она оклемалась после родов через пару месяцев. Генерал же баловал Ваньку, не разрешал повышать на него голос, сам подбирал ему нянек, строго следил за питанием и так далее. Регину это несколько раздражало, что и являлось причиной постоянных споров супругов.

— Так, все, Генерал, вали на службу, — Регина легко подтолкнула мужа к двери. — Никаких соплей у Ваньки нет, это все твои фантазии. А няньке позвоню через час. Они еще гуляют.

Валентин хотел что-то сказать, но, наткнувшись на твердый взгляд жены, ретировался. Регина при всей своей мягкости, которая появилась у нее после замужества, иногда вспоминала свою нелегкую юность. И вот тогда бравый Генерал, прошедший не одну войну в горячих точках, тушевался и превращался в неопытного рядового. Он жену побаивался.

Когда за ним захлопнулась дверь, Регина сказала:

— Еще не успеет в машину сесть, а будет названивать няньке. Достал он ее уже. Девка-то хорошая. Дура, правда, словно в голове одна извилина, но из комнаты не выйдет, пока там ребенок находится.

— А что еще надо?- неопределенно проговорила я, думая о Сашке. — Зачем тебе ее интеллектуальные способности, ежели за ребенком должный уход.

— В детсад его пора отдавать. А то растет тепличной розой, — ворчала Регина, помешивая ложечкой закипающий в турке кофе. — Ребенку нужен коллектив, развивающие занятия, пусть переболеет наконец всеми инфекциями, какие в детстве положены. Да и вообще, надо двигать парня в народ.

Я усмехнулась. Ну, положим, развитием Ванечки занимается специально для этого нанятый гувернер, а уж про болезни… Нахватается еще инфекций в школе.

— А где Манюня и Дашуня? — разливая ароматный напиток по чашкам, спросила Регина.

— На пляже, где ж еще. Им, четырнадцатилетним девахам, по барабану, что брат экзамен сдает, — надулась я. — Нет, чтобы с матерью посидеть, успокоить. «Ну, что ты, мам, лето на дворе, жара, Сашка и так все сдаст, как всегда, а мы должны из-за этого законного отдыха лишаться». Вот и вся поддержка!

Манюня и Дашуня — мои дочери-близнецы. Разница со старшим братом у них составляет ровно восемь лет. Их появление на свет было похоже на чудо. Именно чудо, поскольку когда я родила Сашку, хмурые эскулапы сообщили мне, что детей у меня больше не будет. Поэтому «обломитесь, Татьяна Александровна, и дышите на единственного сына, как на древнюю греческую амфору». Я погоревала, да смирилась. И мирилась ровно семь лет, пока меня не затошнило так, что мир показался черным. Мы с девчонками тогда еще подумали, что это такая реакция на историю с Ниной Фионовой. Но мой прозорливый муж как-то вечером, задумчиво уставившись на меня, сказал:

— Тань, а ты не хочешь к гинекологу сходить?

Я его поняла без слов. Видок у меня был еще тот. Как он потом утверждал, очень похожий на тот, когда я Сашкой беременна была. Может поэтому ему и закралась в голову столь крамольная мысль.

— Да ты чего, Ник, я же не могу забеременеть, — сдерживая рвоту, отмахнулась я.

— А ты сходи, — настаивал муж, и назавтра сам меня отвез к моей врачихе, Марии Генриховне Гаворевич, которую я после всех моих операций уже видеть не могла.

Баба она была грубая, жесткая, страшная матершинница и прямолинейная как штанга. Но при этом классный специалист. Один из лучших не только в стране, но и в мире. К ней на прием невозможно попасть, а если и попадешь, то за та-а-акие деньги, что вполне можно купить недорогую иномарку.

В двадцать лет у меня начались неприятности по женской части. Моя мамочка рьяно взялась за поиск хороших врачей. Жуткое кресло у гинеколога я вспоминаю совершенно спокойно. Сколько раз я за пять лет своих мытарств туда влезала — не счесть. И однажды, совершенно случайно, меня судьба столкнула с Гаворевич.

Она писала тогда диссертацию о развитии опухолей на яичниках и собирала материал. Вот моя история болезни и попалась ей на глаза. Она же меня дважды оперировала до появления Сашки, она же его принимала, она же мне отчекрыжила последний яичник, со словами: «Все, девка, яйца я тебе маханула, кусман, правда, оставила, но детей больше не будет! 0,1% из десяти миллионов, но ты в этот процент не войдешь, даже не надейся! Радуйся, что хоть пацана выплюнула между операциями!» Поэтому снова с ней встречаться у меня не было никакого желания.

Но как только я оказалась у нее на пороге, и жесткий взгляд ее черных глаз окинул меня с ног до головы, она покачала головой и выдохнула: «Не может быть! Этого не может быть!» Через три часа всевозможных исследований, ультразвуков, консилиумов профессоров кафедры, мне сообщили, что я не просто беременна, а еще к тому же тяжела двойней. Гаворевич поняла, что я беременна, сразу, как меня увидела, но профессиональная память тут же выдала ей картину моих операций, и поэтому ей понадобилось, по крайней мере, десять подтверждений, чтобы к концу третьего часа она сказала: «Ты — тот самый 0,1%!».

Девять месяцев она не отходила от моей койки в своей клинике, и в результате я родила Манюню и Дашуню, а Гаворевич защитила очередную диссертацию, и укатила в Америку преподавать.

Кстати, рождение моих дочек не сподвигло меня на переезд в родительскую квартиру. Мы все продолжали жить в однушке, поскольку работать я уже не могла, а квартира приносила солидную прибавку в общий доход. Я сдавала ее и ежемесячно пятьсот приятно шуршащих долларов оседали на дно моего пустого кошелька. И только через четыре года, когда Сашке исполнилось четырнадцать, а девчонкам четыре годика, мы переехали в Измайлово.

— Ладно, подруга, не злись, молодые девочки, что им до тебя и твоих переживаний, — успокаивала меня Регина.

— Все в отца! — воскликнула я. — И сын и дочери. «Все будет хорошо!» — передразнила я их. — Только это и слышу! Вот объясни мне, Регин, откуда такая уверенность?

— Хороший вопрос, — усмехнулась подруга. — Может, оттого, что твой сын талантливый парень и у него большое будущее? А помнишь, как все начиналось?

Мы посмотрели друг на друга и расхохотались, поскольку картина, как я загоняла восьмилетнего Сашку за фортепиано, была достойна классической трагедии на подмостках именитых театров. В ход шли уговоры, угрозы, отцовский ремень, посулы купить разнообразные игрушки и сладости. Сашка ловился лишь на очередной диск для компа. И такая борьба с сыном у меня длилась два года. И вот однажды, ему было десять лет, как-то вечером возвращаюсь с дочками с прогулки, и еще с первого этажа слышу глубокие звуки моего старого пианино. И так жалобно захлебывался в рыданиях старый инструмент, что от печальных звуков Рахманинова сжималось сердце.

Я, уверенная, что Сашка привез из школы кого-то из друзей, того, кто серьезно относится к музыке, а не только поет в хоре и гоняет в футбол, открыла дверь. И каково же было мое удивление, когда за инструментом я увидела своего сыночка. Манюня с Дашуней протопали к брату, уселись около его ног и так и просидели часа два, пока Сашка, не отрываясь, играл все подряд, что знал. И те произведения, что еще вчера лишь отдаленно напоминали музыку, отличаясь лишь техникой, сейчас звучали как настоящие шедевры фортепьянного искусства. Ну, или мне так показалось.

Не акцентируя на произошедшем внимания, Ник погнал меня на следующий день к педагогу Сашки, интеллигентной старой армянке, настоящему мастеру, Саркисян Олимпиаде Артемовне.

— Ну, Танечка, вы невнимательны, — чуть улыбаясь, проговорила она. — Я вас еще в первом классе предупреждала, что у Александра есть скрытый резерв, который обязательно когда-то должен был проявиться. В противном случае я бы никогда не взяла его к себе в класс. Вы же понимаете, — подчеркнула она.

Я понимала. Поскольку Олимпиада Артемовна была лучшим педагогом школы, к ней в класс рвались многие родители, но она строго выбирала себе учеников. Я же была уверена, что Сашка попал к ней только потому, что Ник учился в этой школе. Но я совершенно забыла беседу с Олимпиадой по поводу «скрытого резерва». Какой резерв, если маленький Сашка садился за фоно, роняя горючие слезы? Вплоть до четвертого класса я таскала конфеты, цветы и мелкие подарки на праздники Олимпиаде, только бы она не отказалась от сыночка.

Словом, Сашка заиграл. Я была в шоке, Ник счастлив, мои соседи — в ужасе. Поскольку с тех пор, как только Сашка приходил вечером из школы, он садился за фоно, и вставал из-за инструмента только без одной минуты одиннадцать. Манюня и Дашуня быстро привыкли к постоянной игре брата, и прекрасно засыпали под музыку великих композиторов. А в те дни, когда Сашка оставался ночевать у Пашки или они уезжали на гастроли со школьным хором, мне стоило больших трудов их уложить спать. Даже пришлось вспомнить детство, когда я сама ходила в музыкалку (правда только пару лет, пока маме не надоело меня возить в музыкальную школу).

Посему, когда отыграли последние аккорды выпускного вечера, Сашка уже давно протоптал дорожку в Консерваторию. Диплом об окончании хоровой капеллы давал право поступить в Консу без училища, но экзамены были трудные. Но ученик Саркисян Олимпиады Артемовны — уже само по себе дополнительный балл. Вот так балбес и троечник Сашка Пархоменко превратился в подающего надежды пианиста.

Пока я все это вспоминала. Регина молча пила кофе.

— Да уж, кто бы мог подумать! — счастливо вздохнула я. — Такой поворот! Вот с Пашкой было все понятно.

Павел Большой поступил в Академию управления с лету, шутя, как бы между прочим. У него блестящий аналитический ум, прекрасные организаторские способности. Весь в матушку. Он тоже, как и Сашка, заканчивает третий курс, но уже год как помогает матери в управлении ее компанией.

Люська всегда жаловалась. «Нет, нет достойных партнеров! Одни тупицы и хапуги. Понимаю, все воруют, не вчера родилась. Но воруй в меру! Радей за компанию, тебя кормящую! Так нет, все себе в карман!» «Вот и расти Пашку для семейного бизнеса!» — советовали мы Люське. Она отмахивалась: «Что я парня ломать буду! Может он банкиром захочет быть, или там машины проектировать! Сам разберется!» Но Пашка был просто помешан на матери. Она была и остается его первым другом, товарищем и советчиком. Поэтому на вопрос: «Кем ты, Пашка, будешь?», он округлял свои и без того огромные глазищи и, удивляясь вопросу, отвечал: «Заместителем президента маминой компании». Мы смеялись. Президентом она сама и была. Шутка шуткой, а лучшего партнера по бизнесу у Людмилы не было.

Катерина мечтала стать модельером, прекрасно шила, придумывала всевозможные модели платьев. Люська ей пообещала, что как только она закончит институт, она даст ей начальный капитал под маленькое ателье.

— Это будет твоя отправная точка. Дальше — сама. В управлении делом тебе Пашка поможет.

Катюша, окрыленная такими радужными перспективами, грызла гранит науки с остервенелостью бульдога, получившего заветную сахарную кость. Я подтрунивала над Люськой:

— Ну, что, невестку себе присмотрела? И денежку на первый этап карьеры и Пашеньку в управленцы.

— Иди ты к черту! — незлобливо отмахивалась Люська. — Не скрою, люблю Катьку, как родную. Но что уж у них там сладится, им решать.

— Да чего уж лукавить, Люсьен! — вступал в наше беседу Ник. — Они же с первого класса вместе за ручку ходят. Пашка тут ко мне на днях подкатывал, спрашивал, удобно ли подруге бриллианты дарить.

— Да ты что! — воскликнула Люська. — А я думаю, куда это он свою зарплату пристраивает. Ни новой шмотки, ни прибамбасов в компьютер. А он, оказывается, на цацки Катюшке копит.

— Можно подумать, ты ему миллионы платишь, — пожурил Люську мой муж. — Все что он скопил, как раз на одно колечко хватит. Но — хорошее.

— Нечего баловать! — отрезала Люська. — Он еще не дипломированный специалист, так что получает ровно столько, сколько положено внештатному работнику. Я же знаю, что и в кабак они иногда выбираются, и потанцевать в клуб по субботам все вместе ходят. Так что не бедствуют.

— Вообще-то когда мужчина дарит девушке драгоценности, это намек на серьезное развитие отношений, — задумчиво протянула я.

— Им еще институт закончить надо! — в один голос крикнули Люська и Регина.

— Ну-ну, — ухмылялась я.

Недавно я спросила своего сына, как он относится к своим подругам. Их компания как устаканилась в первом классе, так они вместе и по сей день. Меня ошеломил тогда его ответ.

— Катька рождена разъезжать на лимузинах и носить эксклюзивные бриллианты. Зарплаты хорошего пианиста вряд ли на это хватит, — тут он горько вздохнул. — Так что, мне, мать, здесь ничего не светит. Аришка мне как сестра, ну а Фион… — он на секунду задумался. — Она — друг. Настоящий.

— Но прежде всего она женщина, не забывай об этом, — осторожно сказала я, хотя по некоторым причинам я рада, что Сашка не заостряет на Ксюхе своего мужского внимания. — Ты понимаешь, что можешь ее оскорбить таким отношением. А оскорбленная женщина хуже разъяренной кобры.

— Да брось ты, мам, какая она женщина. Она — свой брат в юбке. Тем более, я ее в платье-то никогда не видел. Сколько Катька ни пыталась на нее юбку натянуть, все бесполезно. Вот Пельмень, это да… — и он опять горько вздохнул.

Из чего я моментально сделала вывод: мой бедный сын безнадежно влюблен.

— Танька! — вывела меня из задумчивости Регина. — Ты слышала, что я тебе сказала.

— Что?

— Фион без памяти влюблена в твоего Сашку! — громче сказала Регина.

— Да брось. Они просто дружат, — отмахнулась я.

— Ты слепа, дорогуша, как крот на солнце, — ухмыльнулась Регина. — То, что она устроилась в библиотеку Консы, ни о чем не говорит?

Это было действительно гак. Когда все члены их теплой компашки поступали в институты, Фион продолжать учиться отказалась.

— Зачем? Ненавижу учиться.

— Милая, а на что же ты будешь жить? — сдержанно говорила Люська, которая до того разговора исправно выдавала Вере Семеновне, ее бабушке, триста долларов в месяц.

Но, конечно, Ксюха об этом не знала, думая, что бабка получает алименты от ее отца. Это было условие Людмилы, и Вера Семеновна никогда не рассказывала об их давнем уговоре. На неоднократный вопрос Генерала, доколе Людмила будет содержать семейку Фионовых, та отвечала: «Как только закончит институт, начнет работать и уже сама будет бабулю содержать». Но Фиона устраивало настоящее положение вещей.

— Теть Люсь, нам вполне с бабкой хватает отцовых алиментов, — отмахивалась девчонка. — Так для чего штаны пять лет протирать?

— Тогда иди работай. Отец не будет тебя вечно содержать. Через год тебе стукнет восемнадцать и все, адью. И так были царские алименты, — вклинилась в разговор Янка.

Она была единственной из всей нашей компании, которая так до конца и не доверяла Фиону. Девочка это чувствовала и сторонилась тети Яны.

— Не-а, — мотнула головой Ксюха. — Не хочу.

Лицо Людмилы заледенело. Через два дня к нам приехала Катя с заплаканной Ксюхой.

— Представляете, теть Тань, — объясняла Катя. — Ей пришло письмо от отца, который написал, что если она не пойдет учиться, то он будет вынужден отказать ей в таких алиментах. Только Вере Семеновне на прожиточный минимум к ее пенсии.

— Это справедливо, — сказала я, мысленно восхищаясь находчивостью Людмилы. Хоть так загнать девчонку на учебу. Институт Фион конечно не потянет, уж больно ленива, но какой-нибудь техникум или профессиональный колледж…

Но меня ошеломила злость, с которой Ксюха выкрикнула свои слова.

— Да, пошел он! Не пойду учиться.

Люська выслушала мой рассказ и, подумав, сказала:

— Ах, так! Ладно. Мы свой долг перед ее матерью выполнили. Хотя ни в чем нашей вины не было. Не желает учиться, пусть. Посмотрим, как на сто долларов протянет.

Вера Семеновна была поставлена в известность и ни слова не сказала в оправдание.

— Спасибо, Людмилушка, ты и так много сделала. Бог тебя наградит. Раз уж она такая дура, путь полы драит, как я. Мне-то ничего не надо, все деньги только на Ксюшку шли, ты ж знаешь. Теперь пусть сама.

Фион очень быстро поняла, что сто долларов не триста. Да и вольготная жизнь школьников закончилась. Все друзья теперь с утра до вечера торчали в своих институтах, встречались лишь по выходным. А когда собирались куда-нибудь погулять, всегда скидывались, у кого сколько было. Различий между девчонками и парнями не было, ведь они были только друзьями.

— Фион! — сказал как-то бескомплексный Ден. Он единственный среди ребят явно недолюбливал Ксюху, но так как привык, что она всегда с ними, относился к ней как к неотъемлемой части их компании. Не иначе как осторожная Яна предостерегала сыночка. — Хватит на халяву пиво трескать.

— У меня богатых мамочек и папочек нет, — огрызнулась Ксюха.

— Так иди работать, если учиться не хочешь! — посоветовал Пашка.

— Да ладно вам, ребята, — сказал неконфликтный Сашка. — Я заплачу за тебя, Фион.

— Не надо мне одолжений! — выкрикнула Фион и убежала. Тогда они в первый раз серьезно поссорились.

Но Фион призадумалась, прибежала к Люське.

— Теть Люсь, устройте меня на работу.

— А кем? — тут же спросила подруга. — Что ты умеешь? Какое у тебя образование?

— Вы же знаете, что никакого, — грубо ответила Фион.

— Делай выводы.

— Значит, не поможете? — уточнила девушка.

— У меня, видишь ли, Ксения, даже уборщицы с высшим образованием, — пошла Люська на новый виток ухищрений. — Так что извини. Вот поступи куда-нибудь учиться, тогда устрою тебя ночной уборщицей. На хлеб с колбасой хватит. А после поговорим.

Ксюха долго, не мигая, смотрела в глаза Людмиле. Той даже стало не по себе, но Люська знала, если даст слабину, то дочка небезызвестной Нинки тут же сядет на шею.

— Ксюх, ты же неглупая девочка, — чуть мягче сказала Людмила. — Пойми, в двадцать первом веке стыдно ничего не знать. Ты не получишь хорошей работы, если у тебя не будет хоть какого-то образования.

— А мне ничего не надо. Я выйду хорошо замуж, и меня мой мужик содержать будет. Мне бы только сейчас перетоптаться.

— Без меня, — отрезала Люська.

— Ну и не надо, — резко сказала Фион и ушла.

В результате она устроилась на работу, и мы долго не знали, куда именно. Катя пожимала плечами, мальчишки особо не интересовались, пока мой Сашка не обмолвился, что Ксюха трудится последние полгода в библиотеке Консы. И устроил ее туда мой сыночек.

— Жалко мне ее, мам, — не отрывая глаз от клавиатуры, сказал Сашка. — У нее руки от мытья полов болят, спина сорвана. Она со мной поделилась и попросила помощи. Она же мой друг.

— Она его друг, и не больше, — повторила уже я Регине. — Господи, еще только двенадцать, — я взглянула на настенные часы. — Как долго тянется время.

Мы пытались болтать, пили кофе, беспрестанно курили и ждали, когда Сашка отзвонится. Стрелки часов приближались к трем часам, когда наконец раздался долгожданный звонок.

Я сорвала трубку.

— Теть Тань, — голос Пашки заметно дрожал. — Вы только не волнуйтесь, но тут произошла какая-то странная история… Сашке сломали руку.

Последнее, что помню, это расплывающееся лицо Регины.

3

— Да-а-а, матушка, нервы вам вместе с Региной лечить пора, — констатировал мой муж, в который раз за сегодняшний вечер. — Это ж надо завалиться в обморок среди бела дня!

— Хватит — хватит! — заорала я. — Неужели ты не понимаешь, что у мальчишки вся карьера к чертям собачьим летит! Открытый перелом, сухожилия порваны. Это все, крах!

— Прекрати орать! — взвился Ник. — Он же услышит.

Ребята только что уехали. Я больше не могла слушать вновь и вновь ужасную информацию.

Когда в десять Сашка не приехал на экзамен, этого никто не заметил. Пашка с Катей подъехали через час, уверенные, что их дружок уже в зале, готовится к своему выходу. Но к половине двенадцатого из большой, старинной двери вышла строгая дама и зычно крикнула в толпу студентов, ожидающих своей очереди.

— Кто знает сотовый Пархоменко?!

Павел с Катей переглянулись и подошли к педагогу. Выяснилось, что Сашка не явился на экзамен. Катя стала набирать номер телефона Сашки, но ответом ей были только длинные гудки.

— Паш, тете Тане звонить не будем. Она с ума сойдет, — сказала Катя.

— Сам знаю. Что делать-то?

— Пашка, у меня нехорошее предчувствие, — мрачно выдохнула Катя.

— Да ну тебя, Пельмень, вечно ты в миноре. Сейчас еще раз отзвонимся.

— Френды, привет! — навстречу им выбежала Фион. — Я на минутку из библиотеки вырвалась. — Сашка еще не сдал?

— Фион, он не явился на экзамен.

— Да ты что! — Фион выкатила свои маленькие глазки. — А где он?

Ответом ей послужил мелодия бессмертного канкана, вырвавшаяся из мобилы Пашки.

— Павел Большой? Вас беспокоят из института Склифосовского, — услышал Пашка официальный, сухой, какой-то безразличный голос. — Вашего друга избили. Он просит приехать за ним.

Пашка, ничего не объясняя девчонкам, рванул к своей машине.

Старенький «Фольксваген» рванул с места, словно застоявшийся мерин. Девочки только успели вскочить на ходу на заднее сидение.

Сашка сидел в вестибюле, с виду совершенно спокойный, только на бледной шее часто-часто билась голубая жилка. Загипсованная рука висела на широкой белой косынке. Сашка бережно прижимал ее к груди.

Он не отвечал ни на какие вопросы, только сказал, чтобы его отвезли домой и там он сразу всем все расскажет.

— А то сначала вам расскажи, потом матери, Потом батя с работы припрется, затем тетки примчатся, — бубнил он.

Моих подруг, которых он еще с детства называл тетками, мы ждать не стали. Как только он переступил порог дома, он сухими, краткими фразами рассказал, что произошло.

Когда Сашка проходил через подворотню, его сшибли с ног. Этот длинный замкнутый коридор между домами был предметом страхов всех мамаш нашего дома. Лампочки вечно разбиты, асфальт неровный и весь в рытвинах. Днем-то жутковато во мраке идти к улице через этот склеп, а уж вечером…

Когда я была маленькой, меня всегда встречал папа или заручался обещанием всех моих друзей обязательно проводить меня до подъезда. Конечно, можно было пройти с другой стороны дома, минуя подворотню, но это удлиняло путь до родной квартиры раза в три. Поэтому Сашка, конечно же, всегда ходил через подворотню, еще будучи совсем маленьким. Что уж говорить сейчас, когда ему двадцать два!

Но, что странно, его не били. Просто уронили на землю, вдвоем придавили к асфальту и зажали рот потной ладонью. Сашка ничего не мог понять. Только когда он услышал хруст собственных костей, от боли отключился. Его быстро нашла какая-то храбрая или столь же ленивая собачница, которая решила, что утром в девять часов ничего в подворотне с ней не может случиться. И наткнулась на Сашку. Почему его отправили в Склиф, а не в ближайшую больницу, мы так и не узнали. Но врачи быстро привели Сашку в чувство, сделали рентген, ободрили, что внутренних повреждений нет, синяки заживут, а вот с рукой придется повозиться.

Операцию вам надо делать, молодой человек. Кость-то срастется, а вот сухожилия надо сшивать. Так что давай подписывай бумажки и почапали в операционную. Полчаса и всех делов.

Зашили, наложили гипс и отправили домой.

— Понимаете, братцы, у меня такое впечатление, что мне специально руку сломали, — под конец повествования сказал Сашка. — Не ногу, не голову, а именно руку.

— Прекрати нести чушь, — воскликнул Ник. — Будто если бы тебе сломали ногу, было бы лучше.

— Было бы, пап, — Сашка поднял влажные глаза на отца. — Они знали, что я музыкант. Поэтому и руку мне сломали. Все, я устал, пойду спать.

Пашка и Фион сразу уехали. За Региной приехал Генерал. Выслушав кратко изложенную Ником историю, рубанул:

— Ребята, надо бы заявление написать в ментовку. Нанесение сильных увечий. Это на три года тянет.

— Валь, о чем ты! — отмахнулась я. — Мне бы парня спасти. Ты понимаешь, что случилось? Порванные сухожилия запястья — это конец для пианиста.

— Он крепкий парень — выдержит, — заверил меняГенерал. — И потом, медицина у нас на высоте, в конце концов, позвоним Янке. У них там в Швейцарии чего только нет.

Три года назад наша Янина сделала финт ушами. Ничего не говоря, в одно прекрасное январское утро она позвонила и попросила нас всех приехать в Шереметьево к пяти часам. Регина с Генералом сразу же стали протестовать, у них по средам какие-то крутые совещания. Но Янка сказала, что, возможно, они ее больше не увидят в ближайшее десятилетие, и бросила трубку. Мы с Ником не стали ничего выяснять, Людмила, та вообще мало когда по телефону обсуждала подробности.

В результате, в пять мы приехали в ресторан аэропорта, где нам был заказан столик. Лелька примчалась в десять минут шестого, с порога зычно вопя, по какому делу ее сорвали с кафедры. Кстати, моя лучшая подружка в свои сорок пять с хвостиком преподает в Педагогическом институте психологию детей дошкольного возраста. Еще через две минуты на пороге ресторации возникла наша Янина.

Такой элегантной и красивой мы ее видели не часто. Янка предпочитала джинсы и спортивные куртки. Тут же на ней блистало шикарное норковое манто в пол, которое чуть прикрывало великолепные замшевые сапоги. Пепельные волосы были забраны в высокую прическу, а на тонком пальце левой руки горел крупный изумруд в обрамлении множества бриллиантиков. Но основное сокровище стояло рядом с ней. Плотный мужчина скандинавского типа, с широкими плечами и светлым ежиком волос, нежно придерживал Янку за локоть и не отрывал от нее голубых глаз. Они еще не успели дойти до нашего столика, а мы уже все поняли. Янка нашла мужчину своей мечты! Мы, конечно, немного обиделись на подружку. Держать такую информацию в тайне! Она познакомилась с Эдвардом полгода назад и ничего не рассказывала, боясь упустить свою удачу и счастье.

Словом, Янка вышла замуж и укатила на постоянное место жительства в Швейцарию. Муж ее был банкиром. Ну, ясное дело: кем могут быть швейцарцы? Либо работниками банков, либо производителями часов и шоколада!

Если мы затаили обиду на Янку за неразглашение своей сердечной тайны, то уж наши ребятки просто извели за час до отлета самолета Дениску.

— Даже не намекнул, что уезжаешь, — надул губы Сашка.

— Меня очень мама просила. Извините, ребята. Я вообще плохо себе представляю, как там жить и учиться буду, — печально качая головой, ответил Дэн.

Мы распрощались с Тверскими, взяв с них и с Эдварда обещание, что раз в год они будут прилетать в Россию.

— Денька! — гремел Генерал. — Если на чужбине совсем тухло станет, ты знаешь, что тебя ждет койка и стол по крайней мере в трех квартирах.

— Я знаю, дядя Валя. В противном случае, я бы ни за что не согласился уехать, — пряча слезы, ответил Денис.

Но Дэн не вернулся. Отчим его отправил учиться в медицинский колледж в Англию. Кстати, к моменту их отъезда из России, Дениска успел окончить первый курс Второго Меда. Но это, правда, ему в Лондоне не понадобилось. Да-а-а, еще совсем не котируется наше образование за границей. Так что пришлось Дениске заново зубрить латынь и анатомию. Только уже на английском языке. Хорошо еще, что с восьми лет по требовательному настоянию Люськи все наши детишки два раза в неделю изучали английский с частным преподавателем. Ох, никогда не забуду разноголосое трехчасовое долбление правильных и неправильных глаголов, доносящееся из моей комнаты, пока я отсиживалась на кухне. Особого рвения в первые годы у ребят не наблюдалось, но они честно до одиннадцатого класса занимались языком. Потом, конечно, прониклись. Только Фион после первых же уроков наотрез отказалась от занятий. Мы не настаивали. Если своих детей мы имели полное право заставить, то чужую девочку уговаривать не считали нужным. Не хочешь — не надо.

Тем не менее, уроки английского не прошли даром, и Дэну первым из компашки очень пригодилось знание языка.

Янка исправно раз в год прилетает в Москву, и постоянно зовет к себе. А мы все никак не вырвемся. Поодиночке не хочется, а вот всем вместе собраться в одно время не удается.

Так что Генерал был прав. Если понадобится помощь заграницы, она у нас есть.

Я проводила последних гостей и приоткрыла дверь в Сашкину комнату. Он лежал лицом к стене и не шевелился. Мне так хотелось подойти, погладить его по голове, прижать его к себе, как бывало в детстве. Но…

— Не надо, Танюш. Не поможет. — Ник положил мне руку на плечо. — Сам успокоится. Иди сюда. — Он обнял меня, и я разрыдалась.

Я знаю, как Ник ненавидит мои слезы. Но ничего поделать с собой не могла. Мне было так жалко моего Сашку. Ник гладил меня по волосам, и пытался успокоить: «Все будет хорошо, Танька, не плачь».

— Что за Ниагарский водопад? — в проеме двери гостиной показались две темноволосые головы.

— О! Явились — не запылились, — проворчал Ник. — Время девять, где вас носит?

— На прудах были, загорали. — Манюня села на диван. Ее горячие руки легли мне на лодыжки. — Пап, чего это с мамусей?

— Сашка завалил экзамен?! — в ужасе воскликнула Дашуня.

— Этого быть не может! — твердо сказала ее сестра. — Саньча — самый талантливый.

— Я знаю, что талантливый. Но помнишь, он говорил, что там один препод особо противный. Вот, наверное, и срезал Саньку, — вскинулась Манюня.

— А я говорю…

— Девочки, хватит спорить! — я подняла голову от подушки. — Ну, почему вы всегда спорите! Ничего он не завалил! — Уткнувшись в подушку, я опять заплакала.

Ник встал, схватил девчонок за руки и утащил в кухню. Но не прошло и пяти минут, как топот барабанной дробью отдался в моей раскалывающейся голове.

— Мамуся! — заорала Манюня. Она в отличие от сестры была громкоголосая, бойкая и решительная. — Сейчас же встань.

Я села на диване. С ней лучше не спорить. Будет стоять и давить на нервы.

— Мам, все будет хорошо! Кости срастутся, и все образуется. Санька возьмет академотпуск, подлечит свою руку за год и вернется в Консу.

— Это кто сказал? — удивилась я.

— Это я сказал, — Сашка прошел в гостиную и сел рядом, — не расстраивайся, мам. Ну, не получится из меня великого пианиста. Еще что-нибудь придумаем.

Четыре пары глаз уперлись в меня. Странно, но все мои дети были до боли похожи на моего мужа. Было такое впечатление, что я никак не участвовала в их рождении. Просто рядом постояла. Сашка — тот просто копия отца, а девочки, хоть и были разнояйцовыми близнецами, но и они не взяли от моей внешности почти ничего. Разве что у Дашуни форма моих губ, а у Манюни такая же родинка на подбородке, как у меня. На этом, пожалуй, все сравнения со мной и заканчиваются. А тонкий нос, пухлые губы и большие черные глаза с пушистыми ресницами, темно-каштановые волосы — все от Ника. Говорят, дети похожи на отца, только когда рожаешь их от очень любимого человека. По всей видимости, степень моей любви к Нику безгранична. Мне даже иногда становилось обидно, что никто из троих моих отпрысков не имел серых глаз и светлых волос. Видно, не судьба.

— Да, Пархоменки, с вами даже пострадать невозможно, — слабо улыбнулась я. — Меня окружают одни оптимисты. Ужас.

— А разве это плохо? — засмеялась Манюня.

— А поплакать? — не унималась я.

— Ой, мам, ну хватит. — Сашка потянул меня с дивана. — И вообще, давайте ужинать, я кушать хочу.

Пришлось вставать и отправляться на кухню, делать ужин на всю команду вечных энтузиастов.

4

Катя влетела в вертящиеся двери института. Завтра решающий день. Последний отбор работ на единственное место в Школу дизайна Милана! Месяц назад в институт приехали представители этого престижнейшего заведения Европы, где мечтают учиться многие уже сложившиеся модельеры. Они просмотрели работы студентов третьего курса, отобрали двадцать наиболее перспективных и устроили конкурс. И Катерина была среди них. Учиться в Италии, в этой колыбели всемирного искусства! Это ли не сказочно! Конечно, можно было попросить маму, и она нашла бы десять тысяч в год, чтобы оплатить учебу за границей. Но Катя знала, что это будет сопряжено с большими трудностями и многолетними долгами. Да и такое положение вещей шло вразрез с принципами самой Кати. Ей хотелось добиться всего самой. Как тетя Люся. Ей-то никто не помогал.

Поэтому, когда по институту волной пробежала информация о приезде итальянцев, Катя с замиранием сердца ждала их приезда. Она прошла два тура конкурса, но нужно было представить еще целую коллекцию одежды на эскизах. На это итальянцы дали три дня! Работа аховая, но Катя рисовала двое суток подряд. Получилось очень здорово. Правда, нужно кое-что доделать, но она успеет.

Жаль, что так некстати вызвали в институт. Сессия закончилась неделю назад, а оценку за последний экзамен запамятовали внести в ведомость. И Катю срочно попросили привезти зачетку.

Она быстро забежала в деканат, отдала зачетную книжку. По дороге столкнулась с Натальей Сергеевной, педагогом по истории костюма.

— Пельменова! Как хорошо, что я тебя встретила! — статная, еще не старая женщина перехватила Катину руку. — Да, будет очень жаль с тобой расставаться! — она лукаво улыбнулась.

— Как расставаться? — не поняла Катя.

— Я просто уверена, что ты поедешь в Милан. У тебя лучшие работы. Правда, они еще склоняются к Ивановой из десятой группы, но когда ты завтра принесешь свои эскизы, то у них не будет сомнений! У тебя все готово? — с тревогой спросила Наталья Сергеевна.

— Да, все. Только немного подправить, — счастливо улыбаясь, ответила Катя.

— Смотри, Катюша, не переусердствуй. Удачи тебе, — она потрепала Катю по щеке и уже отошла на пару шагов, но развернувшись, сказала. — А знаешь что, приезжай-ка ко мне вечерком. Я посмотрю твои эскизы. Исправлять ничего не будем, но я хотела бы первой посмотреть. Помнишь, как ко мне добраться? — Катя кивнула. — Вот и славно, — преподавательница улыбнулась и пошла своей дорогой.

Катя, окрыленная такой поддержкой, выпорхнула бабочкой из института. Ну, если уж Наталья Сергеевна говорит, что у нее шанс, то место в итальянской школе у нее в кармане. У Ирки Ивановой хорошая техника, но никакой пространственной фантазии. Так что, Ирочка, ты мне не конкурент! Ах, как хочется с кем-то поделиться! Но Катя, будучи суеверной, никому, даже маме, даже Пашке не сказала о конкурсе. Вот получится, тогда все и узнают. Можно, конечно, позвонить Пархошке. Вот кто порадуется и снимет все страхи. Но в последнее время, Катя почему-то побаивалась находиться с Сашкой наедине.

Она сама не понимала, что с ней происходит. Сашка всегда был рядом, сколько она себя помнила. Но если Пашка лет с десяти смотрел на нее влюбленными глазами, то Пархошка относился к ней, как к хорошей подружке. И поэтому Кате было намного проще и легче с ним, чем с Большим. Павел, конечно, хорош, нет слов. Внимательный, щедрый, понимающий. Но с ним тяжело молчать. Именно молчать. Когда устаешь от слов, и хочется просто созерцать окружающий мир. Катя обожала природу, лес, реку. Когда они были маленькие, тетя Таня, мама Пархошки, забирала их на свою дачу, маленький фанерный домик под Пушкино. Когда Пашка с Дениской сидели за компьютером, Катя с Пархошкой убегали на реку и. часами сидели на высоком берегу, наблюдая за медленно текущей рекой. Сашка сидел такой же умиротворенный и задумчивый, и состояние удивительного покоя и единения с другом и природой приятной волной накатывало на юную душу Катерины. До тех пор, пока не врывался в их скромный мир бешеный Пашка, и с разбегу не врезался в безмятежные воды реки, поднимая тысячи брызг.

Повзрослев. Павел стал серьезнее. А когда стал работать у матери на фирме, завалил Катерину подарками. И стал просить личных встреч, отдельно от их веселой компашки. Катя не дурочка, все понимала и с радостью ходила с Пашкой в рестораны и в театр. Ей льстило, что такой красивый высокий парень, на которого заглядываются взрослые женщины, ведет ее под руку и смотрит только на нее. Он умен, удачлив, перспективен, все при нем. Его ждет головокружительная карьера.

Как-то он пригласил ее в ресторан, тихое уютное местечко, и сделал ей предложение. Все было так романтично, как в кино. И свечи, и цветы, и вышколенные официанты. И потрясающей красоты бриллиантовое кольцо.

— Пашка, мы только первый курс закончили, — тихо рассмеялась Катя, — не рановато?

— А я тебя силком в загс не тащу, — улыбнулся Павел. — Мне надо заручиться твоим согласием. Пусть это будет помолвка. И об этом будем знать только мы. А когда ты решишь, что готова к замужеству, мы поженимся. Кать, ты станешь моей женой?

У него так светились глаза, а вокруг все было так таинственно и красиво, что Катя не могла его разочаровать. После этого они поехали на дачу тети Люси и там…

Катя зарделась и оглянулась. Ее дурацкая способность вспыхивать, словно красный свет светофора, осталась у нее с детства. Она ненавидела это, но ничего с собой поделать не могла. Сейчас ей казалось, что воспоминание о той ночи будет «услышано» всеми, как только люди приметят ее пылающее лицо. Но все вокруг спешили по своим делам и никому не было дела до ярко-красных щек миловидной девушки, спешащей на автобус.

Да-а-а, с тех пор прошло уже больше двух лет. Все было в принципе хорошо. Пашка был нежен и предупредителен, все так же смотрел на нее влюбленными глазами и ловил ее взгляд. Был готов исполнить любое ее желание. Ей бы радоваться, но… Что-то было не так.

— Катька, запомни, — сказала как-то ей мама, когда ей было лет пятнадцать. — Жить можно только с мужчиной, которого любишь. Богатство, уважение, симпатия, даже хороший секс, — это все хорошо, но поверь, недостаточно.

— А как различить, любишь или нет.

— У каждого по-разному, — усмехалась мама. — Вот когда ты замираешь от звука его шагов на лестнице, когда щемит сердце от пяти минут его опоздания, и когда тебе спокойно только от того, что он спит рядом, и тебе все равно, на чьи деньги куплен единственный пакет кефира, болтающийся в холодильнике, и ты можешь одинаково охотно болтать и молчать с ним — это твой любимый мужчина. Но даже и это не главное.

— А что главное? — спрашивала Катя.

— Главное, дочка, когда ты можешь пожертвовать ради жизни с человеком чем-то очень дорогим. Мечтой, семьей, благополучием.

— Но ты же любила отца, и пожертвовала своей семьей, а он тебя предал.

— Но я любила его, и благодарна Богу, что он подарил мне этот дар — любить. Знаешь, сколько людей на свете, которые никогда не любили? Вот это — несчастье.

Катя много раз анализировала тот разговор с матерью, примеряя его к Пашке. И если сказать коротко о ее отношении к Большому, выходило одно слово — НЕ ЦЕПЛЯЕТ! При всем наборе потрясающих качеств. С ним как-то беспокойно, несмотря на стабильность и благополучие. А вот Сашка, молчаливый улыбающийся Сашка, который часами может не вставать из-за инструмента, или сидеть с отцом на реке с удочкой, был совсем другой. С ним просто и непросто одновременно. Особенно в последнее время. Катя пугалась своих ощущений и старалась вообще не общаться с Сашкой наедине. Да и Пархошка после истории с рукой стал более задумчив и молчалив. Только большие карие глаза с непонятной тоской иногда останавливались на Катином лице, и у нее от этого замирало сердце. От Фиона Катя знала, что у Сашки есть девушка, с которой он иногда проводит время. Катю никогда это не волновало. У них в компании не принято было обсуждать личную жизнь. Даже свой роман с Пашкой Катя держала в секрете. Конечно, и Фион и Пархошка знали об их отношениях, но никогда это не обсуждалось вслух.

Ксюха как-то пыталась раскрутить Катю на откровенный разговор, но Катерина быстро поставила ее на место.

— Можно подумать, ты в восемнадцатом веке родилась. Мы же подруги, — обиделась Ксюха.

— Не считаю нужным с тобой это обсуждать! Ксюх, не обижайся, — мягко продолжила Катя. — Просто не люблю делать общим достоянием интимную жизнь.

— Ну, скажи, ты хоть спишь с ним? — настаивала Ксюха.

— Фион, заткнись! — прикрикнула Катя. — Я же не спрашиваю, с кем ты кувыркаешься.

— А ты спроси, — тут же отозвалась Фион. — Я тебе такого понарасскажу, обхохочешься.

— Да ну тебя, Ксенька, право слово, — отмахивалась Катя. — Вот как полюблю по-настоящему, так тебе первой сообщу.

— Ага, значит Большого ты не любишь, — констатировала Фион.

— Не лови меня на слове, — разозлилась Катя. — Я тебе этого не говорила.

— Но имела в виду, — парировала Фион. — Ладно, черт с тобой.

Ксюха тогда удивилась. Странно, но они действительно никогда не обсуждали с ней мальчиков. Фион вечно гоняла с мальчишками мяч, в куклы играла только ради Кати, чтобы она не скучала. Когда стала постарше, увлекалась ездой на мотоцикле, даже одно время состояла в бригаде байкеров. Правда, когда Пашка с Сашкой об этом узнали, тут же вытащили Фиона оттуда. Та орала и сопротивлялась, но ребята пригрозили, что перестанут с ней общаться. Этого Фион пережить не могла. Но при всей своей бойкости Ксюха все же была девушкой. Она искусно наносила макияж, подчеркивая зелень своих глаз и выделяя четкий рисунок губ. Она любила спортивную одежду и удобную обувь. Этот стиль еще в девятом классе подобрала ей Катя. Фион была первая модель Кати. Правда, платья ей не шли.

— Ну не люблю я платья, Пельмень. Поэтому у тебя и не выходит, — успокаивала Ксюха расстроенную подружку. — Вот блузки, брюки, бриджи, шорты — это мое.

Так что назвать Фион бабой-мужиком никак нельзя. Но и представить подружку с кем-нибудь под ручку или, паче чаяния, в койке Катя не могла при всей своей фантазии.

Пару месяцев назад был один неприятный инцидент между Пашкой и Ксюхой.

Они собрались тогда потанцевать в клуб. Там крутили попсу прошлых лет, и ребятам ужасно нравилась музыка молодости их родителей. Они с удовольствием под нее танцевали. Дэн тогда пришел с миловидной девушкой со своего курса, а Аришка Гриф позвонила Сашке и отказалась от танцев. У нее наклюнулся роман. Катя это знала, но молчала.

— Ладно, пойду сегодня без партнерши, — махнул рукой Сашка, — не танго чай танцуем.

— Да-а-а, — вздохнул Пашка. — Проблема у нас с барышнями. Катюшка да Аришка. На троих всегда были две девчонки.

— Большой, а ты меня, в расчет не берешь? — вроде шутя отозвалась Ксюха.

— Кого, тебя? — брови Пашки взметнулись вверх. — Да разве ты барышня? Я тебя женщиной никогда не считал и считать не буду. Ты же свой брат в юбке! Самый дорогой и классный! — он дружески со всего размаха хлопнул ее по плечу.

— Паш, как тебе не стыдно! — взорвалась Катя.

— А что? — удивился Пашка. — Я Фиону могу рассказать даже то, что тебе знать не положено. За то мной и любима! Верно, Фион?

— Конечно, братишка, — весело отозвалась Фион.

— Вот, — констатировал Пашка. — Ладно, браты, погнали!

Они всей гурьбой рванули ко входу в клуб. Фион замешкалась, и когда Катя обернулась, она на мгновение выхватила взгляд Ксюхи. Полный ненависти, презрения и боли. Катя сморгнула, и вот уже Ксюха машет ей рукой и широко улыбается.

Потом Катя долго думала о Ксюхе и пришла к выводу, что в чем-то Пашка прав. Фион была незаменимым товарищем. Доброй, открытой. Способной на поступок. Даже если мальчишки пасовали, она всегда рвалась вперед. И в шалостях, и в серьезных делах, и никогда не предавала друзей! Если они были виноваты, никогда не пряталась за спины ребят. И ужасно упрямой, как что-то вобьет себе в голову, железом не выжечь.

— Не пойду учиться. И не настаивай, Пельмень. И работать жуть как не хочется.

— Ксень, но как же тебе жить, если отец перестал деньги присылать, — удивлялась Катя.

— А-а, проживу как-нибудь. А потом замуж выйду.

— Ксенька, ты же ничего не умеешь, — смеялась Катя.

— Научусь. Я ради любимого на все пойду. Друзей продам, а своего добьюсь.

— И меня продашь?

Ксюха тогда серьезно посмотрела в глаза Кати.

— Если на пути встанешь — уничтожу, — и через секунду рассмеялась. — Шучу, Пельмень, шучу.

— Дура ты, прости Господи, — выдохнула Катя. — А чего это ты так замуж рвешься? Нашла кого-то?

— А вот не скажу, — уперлась Ксюха. — Ты же не желаешь мне про вас с Пашкой говорить и я не буду. Одно скажу, люблю я одного парня до беспамятства. Настоящий мужик, не нашим балбесам чета. И семейка у него богатая. Так что все одно к одному. Но надо немного подождать.

— А если он не согласиться тебя замуж брать?

— А я его измором возьму, — хохотала Ксюха. — Отвезу на остров, свяжу и буду голодом морить, пока не полюбит.

— Осчастливить насильно нельзя, — качала головой Катя.

— Посмотрим, — туманно ответила Фион.

Катя вздрогнула от зуммера сотового в кармане. Опять не отключила этот проклятый звонок. Каждый раз у Кати уходила душа в пятки, когда вместо мелодии телефон выдавал вибрацию.

— Пельмень, ты где? — весело прокричала Фион.

— О, на ловца и зверь бежит! — воскликнула Катя. — Ксюха, мне тебе та-а-а-кое надо рассказать.

— Заметано. Давай через час в «Елках-Палках» на Маяковке, — тут же въехала в ситуацию Фион.

Катюша отключилась, спрыгнула с подножки автобуса и спустилась в подземку. Нет, все-таки Ксюха настоящий друг. Всегда выслушает, посоветует что-нибудь, вот только плакать не любит. Вечное действие.

— Это же просто класс, подруга! — воскликнула Фион после того, как Катя рассказала о конкурсе. — Уверена, что ты выиграешь. Ты же гений! А когда мы узнаем результаты?

— Завтра. К одиннадцати надо привезти эскизы, а в три скажут, кого выбрали. Ксенька, мне так страшно.

— Не дрейфь. Я в тебя верю. Эх, жалко ребятам рассказать нельзя. Я завтра работаю, а то они бы тебя поддержали. Ну, ладно, я побежала. А то в зал опаздываю.

— Опять свои гири толкать будешь? — усмехнулась Катя. Недавно Фион устроилась уборщицей в финтес-клуб, и увлеклась бодибилдингом.

— Дура ты, Пельмень. Тебе фигуру Господь дал, а мне ее самой творить приходится. Я идею замужества не бросаю. И потом там такие мальчики-и-и… — и она закатила глаза. — А ты давай чеши домой, дорисовывай свои эскизы. Я тебе вечером звякну.

— Я поздно буду. Поеду к своему педагогу, эскизы покажу, — на прощанье сказала Катя.

Фион нахмурилась:

— А кто тебя проводит?

— Ой, Ксень, хватит уже! — разозлилась Катя. — Хоть ты не доставай меня этими вечными предостережениями.

— Отрастила такую рожу, чего ж хочешь. Боимся за тебя, — хохотнула Фион.

— Можно подумать, у меня был выбор, — проворчала Катя.

— Ладно, не куксись. Будь осторожна. — Фион хлопнула подругу по плечу. — Ну, удачи.

Катя примчалась домой. Мама с Генералом были как всегда на работе, а Ванечку с няней вчера отправили на дачу. Еще утром они сказали, что на службе аврал, и они приедут поздно. Это очень устраивало Катю. Она работала до семи, а потом оделась и отправилась к Наталье Сергеевне. Ехать было недалеко. Она с родителями жила в огромной четырехкомнатной квартире Генерала на Добрынке. А малогабаритная двушка, которую мама с большим трудом получила еще когда не была замужем за Валентином Владимировичем, сдавалась уже много лет. Правда, мама и Генерал предлагали Кате жить там одной, когда она поступила в институт, но Катя очень любила маленького Ваньку, и не представляла жизни отдельно от мамы и отчима. Он заменил ей отца, и она с первого знакомства в нем души не чаяла. Правда отцом его стала звать только недавно.

Наталья Сергеевна жила на Серпуховской. Катя села на троллейбус и уже через десять минут стояла перед знакомой высоткой. Здесь она была всего раз, когда Наталья Сергеевна сломала ногу и принимала зачет по истории костюма на дому.

— Ну, что ж, Катюша, — Наталья Сергеевна сняла очки и удовлетворенно положила последний эскиз в большую папку. — Все прекрасно. На мой взгляд, очень талантливо, свежо и даже несколько эпатажно. Как раз в стиле итальянского направления моды. Должно понравиться.

Они еще поболтали полчаса. Наталья Сергеевна посмотрела на часы и покачала головой.

— Катюша, уже одиннадцатый час. Может, заночуешь у меня?

— Да что вы, Наталья Сергеевна, мне ехать-то десять минут, — заторопилась Катя. — Да и завтра хочется быть во всеоружии. Одеться красиво, ну и все такое… — Она смущенно опустила глаза.

— Ах, девочка, — улыбнулась педагог, — С твоей красотой любая тряпка — произведение искусства. Ну, с Богом.

Катя летела, как на крыльях. Возможно, летела бы еще быстрей, если бы о бедро не билась большая кожаная папка, в которой она носила свои работы. На улице уже потемнело, но народу было вполне достаточно, чтобы не чувствовать себя неуютно. Конец июня, половина одиннадцатого, самая пора вечерних прогулок тинэйджеров.

Катя свернула с остановки и быстро пошла по длинному проулку. Эту прямую, как стрела и ровную, словно зеркало, дорогу обожали мальчишки, увлекающиеся роликами и скейтбордами. Днем здесь было ходить небезопасно, рискуя быть сбитым фанатами уличного спорта. Но сейчас толпы мальчишек не наблюдалось, лишь несколько пар прогуливались вдоль аллей, наслаждаясь приятным вечером.

Катя уже почти дошла до подъезда. Как вдруг услышала оглушающий рев мощного мотоцикла. Гул машины с ужасающей скоростью нарастал. У нее заложило уши и сжалась от безотчетного страха душа. Катя успела обернуться и заметить, что прямо на нее несется громадная «Ямаха», с угрожающим рулем, на котором развевались большие кисти кожаных ремешков. Мгновение, и она почувствовала, что с плеча срывают широкий ремень папки. Она даже сначала не поняла, что случилось, лишь тупо уставилась в удаляющуюся точку мотоциклетного вора.

5

В такой истерике Регина свою Катю не видела с детства. Они с Валей даже не сразу поняли, почему Катя, влетев в квартиру, так горько рыдает. У Регины даже захолонуло сердце — уж не изнасиловали ли дочь? Лишь только когда Генерал легко хлопнул Катерину по щеке, она успокоилась. Даже не обратила внимания, что отчим впервые в жизни поднял на нее руку. Кстати сказать, потом всю ночь валакординил, все простить себе не мог ту пощечину. Словом, когда Катя все объяснила, у родителей отлегло от сердца. Но в ту же минуту новый виток слез накрыл Катерину. Регина клялась, что найдет деньги на учебу, позвонила Люська, шестым чувством почуяв неприятности, уверяла Катю, что все образуется. Но все было бесполезно. Дочь твердила, что она хотела сама, без чьей-либо помощи, а так, за чужие деньги, учеба в Миланской школе теряет смысл. Лишь Фион на какое-то время смогла остановить слезы подруги. Она позвонила Кате на сотовый около двенадцати, и ничего не поняв, перезвонила Регине. Та ей вкратце рассказала о случившемся.

— Тетя Регина, — ее глухой голос был еле слышен в телефонной трубке. — Я вас очень прошу, спросите ее, в чем был одет мотоциклист. Хоть какие-нибудь лейблы на куртке, на машине, на рюкзаке?

— Зачем, Ксень.

— У меня есть старые знакомые у байкеров. Понимаете…

И Фион долго объясняла, что у каждой бригады ночных гонщиков есть отличительные знаки. И если Катя хоть что-нибудь вспомнит, то можно попробовать найти этого вора.

— У него на руле было много кожаных ремешков, — простонала Катя, оторвавшись от мокрой подушки, — и на шлеме какая-то наклейка. То ли змея, то ли еще кто-то. Не помню.

— Не густо, — разочарованно протянула Фион, когда Регина отчиталась ей. — Но попробую. Скажите Пельменю, что еще не все потеряно.

Катя с надеждой сидела около телефона, молясь, чтобы Фион что-нибудь узнала. Но тщетно. Ксюха не позвонила, а приехала в половине второго, и печально ответила, что бригад с желтыми драконами в Москве нет.

— Залетный пацан. Не из коллектива. Скорее всего сумку хотел хапануть, да с лету не разобрал, что папка. Уверена, скинул в какую-нибудь помойку, когда разобрал, что денег нет. Предлагаю обойти все ближайшие мусорники.

До четырех утра Генерал с девчонками лазали по всем окрестным помойкам, но конечно, так ничего и не нашли.

Утром Катя отказалась идти в институт. Регина позвонила Наталье Сергеевне и объяснила ситуацию.

— Боже, какая жалость! У нее был такой шанс!

Я узнала обо всей этой истории лишь к вечеру, когда приехала с Сашкой от травматолога. Старый еврей обнадежил и сына и меня, сказав что как только кости срастутся, он проведет серию операций и через год, возможно, все нормализуется.

Сашка печально улыбнулся, но сказал, что будет делать все, что нужно. Я видела, что Саньке страшно тяжело и восхищалась его мужеством. Но не успела приехать домой, как запиликал домофон.

— Танька, это я, — голос Регины был настолько убит, что я даже ничего не спросила, только нажала кнопку, впуская подругу.

— Вот сволочи! — воскликнула так кстати приехавшая Лелька, как только Регина закончила свое печальное повествование. — А Катька тоже хороша. Ну, какого черта по ночам шляется с такой рожей! Сколько раз говорено — без провожатых не ходить!

— Лель, какая связь? — удивилась я.

— Да это я так, от нервов. Понятно, что если бы захотели сумку с руки сдернуть и при Пашке и при Пархошке сдернули бы, — махнула рукой Птица.

В это время Сашка потихоньку набрал номер Кати.

— Привет, товарищ по несчастью! — весело сказал он. — Надо полагать, сидишь и льешь слезы? Предлагаю прошвырнуться по городу.

— Только давай вдвоем, — неожиданно сказала Катя. Сашка молчал. — Просто я сейчас не в состоянии выслушивать бодрые разговоры Пашки, и видеть заламывание рук Аришки. А Фион, наверное, дрыхнет на работе после нашей вылазки по помойкам.

— Давай, — согласился Сашка.

Он отключил телефон и прошел на кухню.

— Тетки, я поеду прошвырнусь по городу. В ЦДХ выставка, может туда загляну.

— Валяй, — сказала я, хотя меня больше бы устроило, чтобы сыночек был при мне. — Руку береги, и честь какой-нибудь заблудшей девушки защищай ногами или в крайнем случае головой.

— Мам, ну ты скажешь! — покачал головой сын и через секунду хлопнула входная дверь.

— Очень переживает? — спросила Регина.

— А кто их, Пархоменко, разберет? — в сердцах махнула я рукой. — Думаешь, он что-то мне говорит. «Не переживай мать, займусь чем-нибудь еще. Консу в любом случае закончу». И все. А так сидит. Наигрывает что-то на фоно здоровой рукой. Или в город уезжает. Ник говорит, чтобы я к нему не липла. А девчонки, так те вообще орут, что раз сессия у Саньки накрылась, то надо на дачу сваливать. Им бы лишь кости свои погреть. Никакого сострадания к брату.

— Тань, а может это и лучше? — предположила Регина. — Свежий воздух, вдали от асфальта. И рука быстрее заживет, да и девчонок надо вывозить. Я вот тоже Катюшку хочу в Дом отдыха отправить.

Мы еще немного поболтали, потом ворвались мои шоколадные доченьки и потребовали ужин. Пришел Ник, за ним подтянулся Генерал, и мы по новому кругу стали обсуждать прошедшие события.

6

Они долго бродили по набережной Москвы-реки. Почти не разговаривали. Молчали, как в детстве, смотря на движение реки.

— А знаешь, Кать, если взглянуть на все с другой стороны, может это нам знак свыше, — вдруг сказал Сашка.

— Ты о чем?

— Когда-то твоя мать мне сказала, что Господь не посылает нам испытаний, которые мы не можем выдержать. И что все, что с нами происходит, это как предупреждение. Может, мы слишком уверенные в себе или нам предназначено совсем не то, чем мы сейчас занимаемся. Вот пролетел над тобой ангел-хранитель и сказал: Катька, не надо тебе уезжать из России. Как бы мы без тебя шесть лет жили, — Сашка улыбнулся. — Пашка с ума сошел бы.

— Нет, — усмехнулась Катя. — Он бы меня и там достал.

Сашка удивленно смотрел на подругу. Ее четкий профиль светился на фоне вечереющего неба, теплый ветер нежно играл крупными локонами. На бледном лице горел румянец, а печальные бархатные глаза устремились на реку. Она была так красива и так несчастна. Он протянул руку и коснулся ее щеки. Тут же хотел отдернуть, как будто сделал что-то неправильное. Но Катя перехватила его пальцы и прижалась к теплой руке лицом.

— Сашка, мне так плохо. Ты даже не представляешь. Жить не хочется.

— Глупая. Жизнь прекрасна. Потому… — Он приблизился близко-близко, и от ее близости загудело в голове. — Потому что в ней есть ты.

Она подняла лицо и посмотрела на своего друга детства. Мир сузился, все пропало, даже звуки засыпающего города уплыли куда-то. Были только эти добрые, карие глаза Сашки, в которых тонула и захлебывалась Катина печаль, уступая место чему-то другому, непонятному, неизведанному, и оттого захватывающему. Сердце вдруг забилось часто-часто, стало отчего-то страшно. Но это был другой страх. Не предвещающий чего-то ужасного, а наоборот, предвестник неожиданного и прекрасного. Именно того, что все объяснит и все расставит на свои места.

— Саш, я…

Вдруг раздался визг тормозов, и почти около носков Катиных туфелек резко остановился «Фольксваген».

— Ну, конечно, где еще можно найти Катьку с Сашкой. Только у воды. Откуда у вас эта любовь глазеть на тонны жидкости, особенно на ветру. — Пашка обогнул автомобиль, и, подойдя к ребятам, накинул Кате на плечи кофту. — Замерзла, наверное. Я уже всю набережную изъездил. Боже, руки, как ледышки. — Он схватил пальцы Кати и стал растирать.

— Брат, твоей даме срочно нужна хорошая порция горячего мяса! — Сашка хлопнул Павла по плечу.

— Вот это дело! — поддержал друг. — У меня тут денежка завалялась, маман премию выдала, так что гуляем, братцы, заливаем ваши неприятности.

— Вы езжайте, ребята, а я еще поброжу, — и Сашка, не желая слушать их возражений, махнул рукой и быстро пошел вдоль реки.

— Саш! — окликнула его Катя, но Пашка остановил ее.

— Брось, Кать, пусть один переболеет. Он мужик, должен сам справиться. А вот милым дамам требуется помощь, — он обнял ее за плечи. — Сейчас поедем в ресторанчик, тут недалеко, закажем ужин…

— Паша, — Катя высвободилась из-под его руки. — Почему ты решил, что мне требуется постоянная опека. Отчего ты все за меня решаешь? Разве я давала тебе на это разрешение? Разве я просила тебя о чем-то. Неужели ты не понимаешь, что мне надо побыть одной, решить, что делать дальше.

— Насколько я вижу, ты была не одна, — скривил в обиде губы Пашка. — Днем ты мне сказала, что не хочешь никуда выходить, будешь дома, а вечером я узнаю, что ты уехала гулять с Пархошкой. Это так ты бываешь одна?

— Ты ревнуешь? Ты ревнуешь! — вдруг Катя расхохоталась. — Паш, я никогда не давала тебе повода. Сашка мой, кстати, и твой друг.

— Да, но зализывать раны ты почему-то побежала к нему. Ты должна…

— Я ничего тебе не должна! — взвилась Катя, — и у тебя нет никакого права предъявлять мне какие-либо претензии.

— Есть! — заорал Пашка. — Есть! Ты почти моя жена! Мы помолвлены, ты что забыла!

— Ах это! — Катя бросила сумку, которую все время теребила в руках. — Хорошо, если ты так ставишь вопрос, то вот… — она быстро скрутила с пальца кольцо. — Возьми, теперь у меня перед тобой никаких обязательств!

— Но я люблю тебя! Я все делаю ради тебя, я работаю, живу, дышу ради того, чтобы у нас было будущее! — его голос разносился вдоль реки, усиливаясь эхом.

— Но ты забыл меня спросить самое главное: люблю ли я тебя! — прокричала Катя и осеклась.

Пашка уронил руки. Он смотрел в ее такое родное, такое знакомое лицо и не узнавал ее. Он много раз исследовал губами каждый сантиметр этих нежных щек, этого высокого бледного лба, зарывался лицом в локоны и вдыхал ее пьянящий запах. Запах любви и счастья. Он каждый раз умирал и воскресал рядом с ней. С детства только с ней ему было комфортно и хорошо. И он был уверен на все сто, что и она это чувствует. Иначе и быть не может. Ведь они — такая красивая и удачная пара. Так все говорят, и это правильно. Почему же сейчас ее розовые, такие манящие губы произносят слова, которые никак не укладываются в его стройную систему. Он же все продумал, все рассчитал. Они не будут ждать окончания института. Они поженятся в конце этого лета. Мама обещала оформить ему кредит, он купит квартиру, будет работать, переведется на вечерний, а Катя займется домом. Какое счастье, что ничего не вышло с Миланом. Плохо конечно, что Катька так расстроилась, но ее отъезд совсем не укладывался в разработанную им схему их совместной жизни. И теперь, когда все так удачно сложилось, она вдруг говорит совсем не то. Совсем!

— А разве это не так? — от его искреннего удивления у Кати защемило в груди. Но надо наконец сказать это вслух даже не для Пашки, а для себя. Так будет всем легче.

— Это не так, Большой. Совсем не так. Ты прекрасный человек, у тебя блестящее будущее, и я знаю, что с тобой, как за каменной стеной. Что у меня будет все: и машины, и квартиры, и бриллианты, и путешествия по всему миру. Но у меня не будет лишь одного. Того, чего нет и сейчас.

— Чего?

— Любви. Я не люблю тебя. И не могу быть с тобой.

— Но ты же с детства говорила, что хочешь быть богатой, что ты никогда не позволишь себе так мучиться, как мучилась твоя мама. Что у тебя будет все и сразу. Я могу тебе это дать.

— Я ошибалась, Пашка, — вздохнула Катя. — Я жестоко ошибалась.

— Ну, хорошо, хорошо. — Он схватил себя за волосы. Он всегда так делал с детства в минуту, когда хотел сосредоточиться. — Погоди. Не спеши. — Он поднял голову. — Катенька, я так тебя люблю, что моей любви хватит на двоих!

— Пашка, ты не слышишь меня. — Она открыла дверцу машины и уселась на переднее сиденье. — Отвези меня, пожалуйста, домой. Я устала, у меня болит голова, я в полном разладе с собой и больше не хочу обсуждать эту тему.

Пашка постоял с минуту, потом сел за руль и всю дорогу до Катиного дома не произнес и слова. Лишь когда Катя уже выходила из машины, он сказал.

— Я все же буду надеяться.

— Ты всегда останешься моим другом — Она повернулась, легко поцеловала его в щеку и, не оборачиваясь, скрылась в подъезде.

— …Не бери в голову! — в который раз за сегодняшний вечер сказал Сашка. — Все ерунда! Катька расстроена, не ведает, что творит! Мам, ну чего ты молчишь? Скажи ему!

Я пожала плечами. А что тут скажешь? Но Пашка уставился на меня так, как будто я прямо сейчас решу все его проблемы, и Пельмень материализуется на веранде моей дачи с распростертыми в сторону Пашки руками, со словами: «Я пошутила».

— Ребята, прошли те времена, когда мы разруливали ваши детские проблемы. Одно дело к директору сходить, от выговора вас отмазать, или поговорить с родителями зачинщиков драки или разбитое стекло машины оплатить. А в вопросах любви, это извините, сами.

— Вы прямо, как мать, говорите, — вздохнул Пашка.

— Потому, что это логично, — уверенно сказала я — А вообще, на мой взгляд, пора вам вырываться из круга.

— Это как? — удивились ребята.

— А так. Вы варитесь в своей компании уже лет пятнадцать. Ни новых девчонок, ни других друзей. Вечно Катя, Аришка да Фион.

— Фион — не в счет, — тут же парировал Пашка. — Но я понял, что вы имеете в виду. Мы не святые, и это уже пройденный этап.

— Мам, ты что, думаешь, что мы до сих пор девственники? — Сашка усмехнулся.

— Ох, не люблю я эти натуралистические разговоры, — вздохнула я. — если мне не изменяет память, еще в четырнадцать лет я сама вам раздала презервативы, а Генерал с вами проводил ликбез.

Они засмеялись. История, действительно, была комичная. Тогда, почти десять лет назад, к нам прибежала Янка с какой-то ужасающей историей. Будто у ее знакомой сын пятнадцати лет впервые занялся любовью с девочкой, и от страсти поднебесной оба потеряли голову. Отрезвил их результат анализов любимой, утверждающий, что девушка беременна. И пошли несовершеннолетние любовники под венец, ибо аборт малышке делать по каким-то причинам категорически нельзя.

Под впечатлением рассказанного я накупила разнообразных контрацептивов, вытащила старые запыленные анатомические атласы и, собрав всю честную компанию (правда только мужскую ее часть — с девочками путь беседуют их мамаши), провела лекцию. Правда, мальчишки хихикали и прыскали в кулачок, а от слов «пенис и вагина» у них стекленели глаза от непонимания. Генерал и Ник, сидя на кухне, откровенно хохотали над моими попытками подойти к проблеме с научной точки зрения. Выждали минут пятнадцать, ворвались в гостиную, и выгнали меня с позором.

Уж не знаю, чего там наговорили пацанам взрослые дядьки, но когда я вошла в комнату, презервативы со стола исчезли. Потом, вытряхивая из карманов джинсов сына перед стиркой всякий хлам, я не раз находила обрывки вышеупомянутых упаковок. Из чего сделала вывод, что уроки папаш не прошли для наших отпрысков даром. Но никогда не обсуждала тему секса с сыном. Для этого у него отец есть. Я, конечно, любопытная Варвара, не раз спрашивала супруга, делится ли взрослый сын с умудренным опытом предком, но гадкий Ник только хитро ухмылялся: «Все в полном порядке». В каком порядке и где именно, я не поняла, но считаю себя достаточно разумной мамашей, чтобы понимать, что двадцатидвухлетние здоровые ребята живут вполне полноценной половой жизнью. Правда, ни разу ни я, ни Люська не застукивали их у себя на дачах, так что с кем они крутили любовь, нам было неведомо.

— А говорю вам не про секс, — продолжала я, — а про отношения с другими девочками. Познакомься Пашка с какой-нибудь другой девочкой, не из школьных подруг, завяжи с ней роман, ну и все такое… старая народная мудрость — клин клином вышибают.

— Я же говорю, тетя Таня, это пройденный этап. Были у меня девчонки, девушки, женщины всех возрастов и оттенков, — горько проговорил Пашка. — Но лучше Катюшки нет. Вы думаете, я за столько лет не пытался выбить этот клин? Пытался! Все напрасно. А когда она почти согласилась выйти за меня замуж, то и необходимость в женщинах на стороне отпала.

Я взглянула на сына. Он отвернулся, будто его очень заинтересовала игра сестер в бадминтон. Ох, не нравится мне его реакция на явный намек Павла о его более чем близких отношениях с Катей.

— Тогда страдай, что же еще, — сдалась я. — может Сашка прав, и сейчас Кате не до тебя. Подожди немного, она успокоится, придет в себя и, может, все еще наладится.

— Ее мать в дом отдыха отправила, — печально проговорил Пашка. — И мне не говорит, куда. Так велела Катя. А я дня не могу без нее прожить. Господи, я и не знал, что она для меня значит. Вернее, конечно, знал, но что настолько…

— Паш, отвянь от Пельменя на время, — вдруг резко сказал Сашка. — Ну, хреново ей сейчас. Вот если через месяц она повторит тебе то, что сказала, тогда все, баста. Ты проиграл. А сейчас нечего воду в ступе толочь. Понимаю, тебя под корень зарезали, но это не конец света. У тебя учеба, работа, перспектива. Ты абсолютно счастливый человек! А что баба не любит — ну что ж, значит не судьба. Смирись и иди дальше! Я тебе как друг говорю. Ее друг и твой!

Пашка остолбенел. Да и я несколько была удивлена, если не сказать больше. Чтобы мягкий, всегда корректный Сашка так рубил сплеча, такого не было никогда. Я потихоньку, боком-боком ретировалась с веранды вглубь дома. Похоже, пошел серьезный мужской разговор, и мамаше там делать нечего. Но маленькая комнатка, в которой я так тактично закрылась, окнами выходила на веранду, поэтому хочешь — не хочешь, а продолжение разговора я слышала.

— Ты что-то знаешь? — с нажимом спросил Пашка. — Она говорила с тобой обо мне?

— Нет, старик, такие вещи мы никогда с Катькой не обсуждали. Да и когда ей о тебе со мной говорить, если тывсегда с ней рядом. Я и не знал, что у вас все так закручено. Ты же мне даже не намекнул, что предложение ей сделал.

— Это была наша тайна, — оправдывался Пашка. — Только она и я. Мне бы только найти ее, поговорить еще раз…

— Господи, Большой, какая это все муть! Мышиная возня! Любит не любит, плюнет, поцелует! Разве это трагедия! Баб вокруг, как грязи, бери любую!

— Катя — не любая! — выкрикнул Пашка. — Она лучшая. Думаешь, я слепой? Ты тоже на нее заглядываешься!

— Да на нее заглядывается любой мужик, проходящий рядом, — в ответ закричал Сашка. — Все зависит от степени твоего к этому отношения. Она — не собака, пойми ты это! Она — свободный человек. Ее трудно усадить на цепь. А ты именно это и пытаешься сделать! Дай ей сделать выбор, и пусть он будет только ее. Боже, как все мелко! Тут не знаешь, как жить дальше, что делать, а ты со своей глупой ревностью! — Сашка выдохся и сев за стол, закрыл руками лицо.

Пашка в нерешительности стоял над Сашкой.

— Прости, брат, я конченый эгоист. У меня просто крыша поехала. — Он налил в высокий стакан минералки и залпом осушил его до дна. — Я и не думал, что ты так переживаешь. — Он коснулся гипсовой повязки на сломанной руке друга. — Мне мама говорила, что все заживет и ты снова будешь музицировать, как прежде.

— Ага, конечно, стану. — Сашка вскинул воспаленные глаза. — Только карьера пианиста для меня теперь так же далека, как звезды. Я же думал, что когда-нибудь сведу мир с ума своей игрой, мечтал, что мама с батей будут мной гордиться. Что я буду играть на великих сценах с большими симфоническими оркестрами, что… — Он махнул рукой. — Эх, ладно. Ты меня тоже прости. Пашка. Все у тебя с Пельменем наладиться, поверь. Меня вообще последнее время тема большой и светлой любви приводит в состояние бешенства. Все эти ваши откровения, как обухом по голове!

— Это почему? — удивился Пашка.

— Да тут ко мне знаешь кто с признаниями подвалил? Ни за что не догадаешься!

— Аришка, что ли? — предположил Пашка.

— Если бы! — усмехнулся Сашка. — Она по Деньке сохнет, письма ему пачками шлет.

— Вот откуда ты все знаешь?! — хлопнул себя по коленке Пашка.

— А я у вас вместо жилетки, причем для всех, — усмехнулся Сашка.

— Пашка! — раздался радостный крик Манюни. — У тебя в машине телефон надрывается.

Павел сорвался с места. Я разочарованно вздохнула. Конечно, подслушивать нехорошо, но так хотелось услышать, кто же признался в любви моему сыночку. Хоть так узнать про амурные дела Сашки, а то из него клещами ничего не вытащишь, бирюк несчастный! Но ничего, сейчас Пашка отговорит, и вернется. Может, продолжат беседу.

Но продолжения не последовало, ибо звонила Регина, она сказала, что Фиона избили, и она в больнице.

7

Я гнала свой «Опель», стараясь не потерять из вида белый багажник Пашкиного «Фольксвагена». Боже, ну что за напасть на наших ребят! Сначала Сашка, потом Катерина, теперь Ксюха! Кошмар какой-то! Осталось только узнать, что Деньку в Лондоне захватили террористы, Пашке подожгут его любимый «Гольф», а за Аришку потребуют выкуп похитители!

— Дура! — вслух одернула я себя. — Ну что за мысли, накаркаешь еще! Это просто чудовищные совпадения!

Тут я заметила, что Пашка сбавляет ход, и показывает мне боковым мигающим фонарем, что я должна прижаться к обочине. Я остановила машину. Пашка выскочил из-за руля и подбежал ко мне.

Звонила Фион. Сказала, что ничего криминального с ней нет. Тетку Регину дезинформировали. Ксюху, конечно, несколько помяли, но она уже дома. Я сказал, что мы сейчас приедем.

— Слава Богу, — я широко перекрестилась. После звонка Регины мне виделась Ксюха в море крови с перебитым позвоночником.

— Да вы что, тетя Таня! — воскликнула Фион, как только я ей рассказала свои фантазии. — Да я сама кого хошь в паркет забью. Они ж просто не знали, что я в качалке железо уже полгода тягаю. У меня удар — с локомотив!

— Ну, рожу-то тебе все же успели начистить. — Сашка кивнул на заплывшие глаза Фиона.

— Ты бы видел этих насильников после, — самодовольно сказал Ксюха. — Укатался бы от смеха.

Накануне, поздно вечером, Ксюха задержалась в своем клубе. Сначала убрала два зала, потом потренировалась с зашедшими ребятами. Мужики выполнили все свои упражнения и ушли, а Фион решила еще поплавать в бассейне. И вышла из клуба почти последней. Сдала ключи охраннику и распрощалась. От клуба до дома было всего пара километров, и смелая Фион решила пройтись, подышать свежим воздухом.

Тяжелые шаги за спиной она услышала почти сразу. Но ускорять шаг не стала. Решила остановиться и пропустить парней вперед. Но вместе с ней остановились и они.

— Напали сволочи, неожиданно, — рассказывала Фион. — навалились втроем. Большой любви захотелось. Я немного растерялась, но потом…

Крепкой, натренированной рукой она врезала тому, кто навалился ей на грудь, в глаз, скинула с ног второго, левой рукой достала третьего и быстро поднялась на ноги. Но мужики только еще больше разозлились.

— Махались мы с ними недолго, — продолжала Ксюха. — Один явно боксер, всю рожу разбил. Но я тоже в долгу не осталась. Долго еще будет яйца свои лечить, скотина. Брюки мне порвали, сволочи, мне их Пельмень только две недели назад сшила.

Чем бы закончилась эта история, мне даже думать не хотелось. При всей сноровке, она все же была одна против троих. Но на ее счастье, мимо проезжала патрульная машина.

— Мои «любовнички», как услышали свисток, брызнули во все стороны, как горох. — Ксюха затушила сигарету. — Меня в кутузку, пока разбирались, что я жертва, полночи в обезьяннике просидела. А под утро врачиха приперлась, как увидала мою рожу распухшую, тут же «скорую» и в больницу. Благо Четвертая градская через дорогу. Ну, бабке, понятное дело, тут же отзвонились, а та, ничего не нашла лучшего, как тете Регине позвонить.

— Я сначала Людмилушке позвонила, а она сотовый не берет и не берет. Вот я решила Регину побеспокоить, — оправдывалась Вера Семеновна, разливая чай по большим кружкам. — Мне-то сказали, что Ксюша в тяжелом состоянии к ним поступила, я и растерялась.

— Вот придурки, синяки от травм отличить не могут! — засмеялась Фион.

— Странно все это, ребята, — тихо проговорил Сашка. — Вы никакой закономерности не видите?

— Ты о чем? — удивилась Фион.

Сашка почти слово в слово повторил мои мысли.

— Брось, Пархошка, совпадения! — Фион осторожно отпила разбитыми губами горячий чай. — Над тобой просто придурки какие-то покуражились, меня элементарно изнасиловать хотели, а Катюху обокрали. Таких лихачей на мотоциклах пруд пруди в Москве! Газеты почитай!

— Может быть… Но впечатление такое, словно кто-то методично нам жизнь портит. Издевается. Мстит за что-то, — задумчиво проговорил Сашка.

— Перестань тоску нагонять! — прикрикнул Пашка. — Права Фион, совпадения! Ладно, Ксюха, давай лечись, ты парень крепкий! — Пашка хлопнул ее по плечу. — Поехали, а то Манюня с Дашуней на даче оргию устроят, пока матери с братом нет.

Мы распрощались с Фионом и вышли. Я украдкой сунула Вере Семеновне пятьсот рублей. «На лекарства», — шепнула я. Та кивнула.

Запиликал мой сотовый.

— Танька, где вы, черт возьми! — прогремела Люська. — Мы с Ником у тебя на даче, девки одни и какую-то чушь несут! Что опять случилось?

— Телефон свой брать надо! — возмутилась я, пока усаживалась за руль.

— Так я подзарядить его забыла.

— Вот тогда сиди и жди, пока доеду! — рявкнула я и отключилась.

8

«У меня черный глаз, у меня черный глаз!» — мысленно твердила я, не зная, куда себя деть. Аришка пропала. Ее нет уже вторые сутки. Не прошло и недели после нападения на Фион, и вот, пожалуйста, новая беда. Лелька обзвонила все больницы, но девушки с такими приметами ни в моргах, ни в реанимациях не было.

Я снова сорвалась с дачи, как только Лелька позвонила и упавшим голосом сообщила, что не знает, что предпринять. Это уже вошло у нас в традицию — собираться всем вместе и обсуждать новую неприятность. Только место наших встреч каждый раз разное. Сейчас мы находились на кухне Лелькиной квартиры, на седьмом этаже нашего некогда родного дома.

Лелька с зареванными глазами сидела за столом. Регина и Люська молча курили, следя за расхаживающим по пяти метрам кухни Генералом. Не было только Ника, который укатил в очередную командировку.

— Боже, что делать, что делать! — в который раз голосила Лелька.

— Вот только Чернышевского не надо! — Генерал остановился и резко сел напротив нее. — Так! Еще раз вспомни, что она говорила в последний раз, когда ты ее видела. Может, она сказала, что поедет куда-то, да ты забыла. Может, по телефону звонила.

— Валь, я тебе сто раз говорила! — воскликнула Лелька. — Утром расстались, как обычно. Я — на работу, она оставалась дома. Сессия у нее уже закончилась. Днем она позвонила мне в институт. А у меня экзамены, сижу в приемной комиссии. Я к телефону не подошла. А сотовый отключила. Идиотка! Как я могла отключить телефон! — и она снова заплакала.

В коридоре раздались шаги и в кухню ввалились Сашка и Павел.

— Так, тетки, — Сашка сел. — Ее видела бабка Поля с третьего этажа вчера утром. Говорит, вышла из дома и села в машину. С какими-то двумя мужиками.

— Господи. Ее похитили! — воскликнула я.

— С чего ты взяла, умалишенная! — прикрикнула на меня Люська, вертя у виска пальцем и глазами показывая на Лельку. Лицо Птицы залила мертвенная бледность.

— Спокойно! — Пашка предупредительно выставил руки вперед. — Вряд ли девушку похищают вместе с плотно набитой сумкой. А скажите, тетя Леля, не собиралась ли куда Аришка.

— Может, она к Пельменю отправилась? — предположил Сашка.

— Я уже звонила Кате. Арина к ней не приезжала. — И она опустила глаза, стараясь не смотреть на Пашку.

Еще неделю назад она сказала, что Катя не брала с собой телефон. Но я знала, что Регина купила ей новый номер, на экстренный случай.

— Да никуда она не собиралась! — проныла Лелька. — Она без меня дальше Танькиной дачи никуда не ездила. Все друзья здесь, Денька в Лондоне… — тут Лелька ошарашенно уставилась на меня. — Не может быть!…Мы с ней третьего дня поругались вдрызг.

— А ну-ка, быстренько, о чем был спор! — Генерал принял охотничью стойку, словно кокер-спаниель, который почуял дичь.

— Да нет, это невозможно! — воскликнула Лелька после секундного раздумья.

— Птица!!! — заорали мы в голос.

Умней всех оказался Сашка. Пока Лелька собиралась с мыслями, он поднял трубку и начал набирать номер.

— Она просила у меня денег на поездку в Лондон. Ну, скажи Тань, откуда у меня такие башли! — замалывая руки, кричала Лелька. — Да и вообще, крутить роман с парнем через полмира невозможно. Столько мальчиков вокруг. Такие партии! Так нет, сохнет по своему Дэну! Говорю, зачем тебе лететь, если Дэн три месяца назад прилетал в Москву. Так нет, заладила: «Надо и надо!» Я сорвалась, конечно, наорала на нее. Но с тех пор больше недели прошло. Да и не могла она уехать вот так, со мной не посоветовавшись. Она у меня тихая, спокойная, слушается меня…

— Люська, колись быстро, давала Аринке денег на билет? — Генерал вперил свой взгляд в Людмилу.

— Да ты чего, Валя! — возмутилась Люська. — Я бы сразу сказала. Что я, камень что ли!

— Тогда с ней точно что-то случилось! — трагично проговорила Лелька. — Не могла она больше ни у кого такую сумму попросить. Это ж больше двух тысяч долларов! Боже, девочка моя-я-я…

— Тихо! — прикрикнул Сашка. — Алло, алло, Дэн! — Сашка напряженно вслушивался. — Где ты?… Где?!!!

— Чего там, Сань? — я дергала сына за рукав рубашки, а Сашка отмахивался.

— А… А…Понятно. Понятно… — он кивал головой, а потом заорал. — Вы полные придурки!!! Так дела не делают! Идиоты! Тут тетки с ума сходят… Ладно, все. Совет да любовь, — уже тише закончил он.

Мы замерли. В процессе разговора стало понятно, что Аришка нашлась, поэтому Лелька тут же вытащила бутыль вермута, и, не заботясь о присутствующих, хлебнула прямо из горла.

— Ну, что я вам могу сказать, теть Лель, — улыбаясь, сказал Сашка. — Аришка поехала к Дену, сейчас они в Лас-Вегасе и час назад зарегистрировали свой брак в какой-то мэрии. Но это еще не все. — Сашка запнулся. — Похоже, вы скоро станете бабушкой.

О-па!!! Вот тебе тихая и скромная девочка! А Дэн-то молодец! А я-то думаю, с чего это Санька в середине апреля ключи от загородного дома Люськи просит. У меня всегда запасная связка на ключнике висит. Моя деловая подруга вечно теряет ключи то от машины, то от квартиры, то от дома. А в апреле они как раз с Пашкой в Нарофоминск ездили на неделю, какого-то родственника хоронили. Люська с сыном еще расстроились, что Дэна не увидели. Он улетел перед их приездом. Прилетал-то на два дня. Сашка тогда пролепетал, что какие-то ноты в доме тетки Люси забыл. А он любовное гнездышко для друзей готовил. Вот жук!

— Какой — бабушкой? — тупо спросила Лелька.

Да, многочасовое переживание за дочь, напряженная работа в последнее время и пара бокалов вермута на голодный желудок полностью затуманили мозги моей подружки!

— Самой молодой и красивой бабушкой на свете! — подсказала я Лельке.

— Когда ж они успели-то? Он же всего на два дня приезжал! — Похоже, способность быстро складывать дважды два очень быстро вернулась к Лельке.

Мы все расхохотались.

— Но почему она мне ничего не рассказала? — удивлялась Лелька. — Я ж не враг ей, все понимаю. Я-то думала, что она просто увидеться с ним хочет, а тут вон какие дела!

— Ой, Птица, остынь! — махнула рукой Люська. — Я так и слышу, как бы ты орала, что надо сначала институт закончить, карьеру сделать, подумать еще пару лет, а потом детей и семью заводить. Скажи уж прямо, не хочешь ты от себя свою кровиночку отпускать.

Лелька хмуро молчала, потягивая вермут. Люська попала в самую точку! Пока Дэн был в Москве, она вполне мирилась с романом детей. И все ее устраивало. Даже то, что врачи мало зарабатывают. Но как только самолет с Янкой и Денисом оторвался от русской земли, Лелька наивно решила, что на этом детская привязанность Аришки закончилась. И рьяно начала подбирать кавалеров для дочери. Потому, что у Аришки была одна особенность — она была очень высокой! Даже Люська говорила с Ариной, задрав голову, тогда как Дениска был почти одного роста с Аришкой. Наши ребята вообще вымахали, будто мы с девчонками их гормонами все детство кормили. Акселерация, что поделаешь! Когда я стою среди ребят, у меня впечатление, что нахожусь в лесу. Правда, к Катюшке и Фиону это не относится, но мальчишки — словно сборная по баскетболу. И Аришка у них капитан команды.

Словом, как только в поле зрения Птицы попадал высокий абитуриент или студент, она тут же пыталась познакомить его с дочкой.

— Зачем ты это делаешь, мам? — удивлялась Аринка.

— Чтобы ты не чувствовала себя ущербной. Знаешь, как я переживала в юности, что самая высокая в классе. И мальчики со мной поэтому не встречались.

— Но у меня никогда не было таких проблем. Тем более, сейчас. Дэн почти одного роста со мной.

— Дэн — в Англии, милая, а ты — здесь! — парировала Лелька.

— Ну, и что? — снова брови Аришки взлетали от искреннего удивления. — Он же не умер, а просто поехал учиться.

— Деточка! Он навсегда покинул Россию!- начинала Лелька, и каждый раз нравоучения матери приводили к слезам дочки.

— Лелька, отстань от нее, — требовали мы с девчонками. — Сама во всем разберется!

Вот и разобралась! Рванула к любимому через полконтинента, даже не поставив мать в известность! Но с другой стороны, Лелька обладала сильным влиянием на дочь, и, в принципе, мне была понятна тактика Аришки — поставить мать уже перед сложившимся фактом, когда уже ничего исправить нельзя и до Англии длинные руки матушки не доберутся! Хотя могла бы и предупредить кого-нибудь из нас. Особенно в свете последних событий. Но любовь слепа! Кроме того, мы так и не смогли найти того, кто разговаривал с Аришкой по телефону в институте, когда ЛЕЛЬКА не смогла оторваться от экзаменов. Может, Аринка как раз и хотела мать предупредить.

Так, собственно и оказалось. Забегая вперед, расскажу чем закончилась эта невероятная история!

Набравшись духу, Аришка позвонила матери и повинилась перед ней за все. Конечно, Лелька не отказала себе в удовольствии проорать дочери через тысячи километров, что она о ней думает. А потом, размазывая тушь по лицу, уверяла Аришку в своей вечной любви. Оказалось, что Аришка действительно звонила матери в институт, но, как известно, матушка не подошла. Это судьба, подумала Аришка, и решила отзвониться уже из Англии. Но в Лондоне ее встретил Дэн, и узнав, что он скоро станет папашей, предложил рвануть в Лас-Вегас, единственный город в мире, где можно пожениться за пять минут! С чего им взбрело это в голову, до сих пор не понимаю. Но факт — налицо.

Лететь в Вегас без малого двадцать часов вместе с пересадкой в Сан-Франциско да плюс регистрация в каждом аэропорту. Прибавьте всю необычность ситуации, близость любимого человека, впечатление от красочных неизведанных стран — получается сказочная картинка, где о мамаше, которая места себе не находит в далекой Москве, почему-то не вспоминается. Дэн потом клялся теще, что он ни сном ни духом не знал, что Арина полетела в Англию без разрешения. А Яна про планы сына не знала тем паче, поскольку была уверена, что сыночек исправно изучает медицину в колледже, а не творит свое будущее вместе со школьной любовью.

Арина с Дэном вернулись в Россию только в августе, и то только для того, чтобы оформить свой брак уже в России. Дэн через неделю уехал обратно в Англию, а Аришка через месяц в Швейцарию, под крылышко ликующей Янки. Там и родила прелестного малыша. Там они и живут все вместе по сей день.

Но это все случится в не таком уж далеком, но все же будущем. Пока же мы сидели на Лелькиной кухне, пили вермут и разглагольствовали о превратностях судьбы.

Я же тихо ликовала в душе, что, слава Богу, тревога оказалась ложной, с Аришкой все в порядке, и. начиная с сегодняшнего дня, нас ждут только радостные переживания!

Напрасно я так думала!

9

Люська летела по Можайке. Вот приспичило же клиенту встречу назначить в загородном ресторане! Нет, чтобы спокойно поговорить в офисе. А если уж так охота вкусно покушать, то ресторанов нынче в Москве больше, чем урн на центральных улицах столицы. Но клиент всегда прав и его желания — закон. Пришлось Людмиле Михайловне садиться за руль своего «Мерседеса» и отправляться в путь-дорогу. Люська немного злилась. Решение клиента о загородной прогулке пришло ему в голову час назад, а Люська так некстати отпустила на сегодня своего водилу. Что-то там у него с матерью случилось. «Ну, да не сахарная, чай, сама доеду! — решила Люська. — Правда, не успею еще раз проштудировать подготовленные документы, ну да ладно».

С такими мыслями Люська удалялась от Москвы, и стрелка ее спидометра медленно, но верно приближалась к ста км в час.

Скопление машин на дороге она заметила, еще когда машинки казались игрушечными, а люди вокруг — маленькими оловянными солдатиками. Зрение у Людмилы было плохое с детства, но она никогда не скупилась на хорошие очки. Возможно, это ее и спасло. И еще прекрасная реакция и хладнокровие. Людмила Большая-Форетти никогда не поддавалась панике, даже в таких ситуациях, когда жизнь оказывалась на грани фола.

Словом, когда Людмила ударила по педали тормоза, она мгновенно поняла, что тормоза отказали. Машины и люди стали стремительно приближаться. На решение оставались доли секунды. Она резко повернула влево, одновременно переключая рычаг передач на первую скорость, и пересекла разделительную полосу. На счастье, в направлении Москвы в тот миг никого не наблюдалось, а за дорогой простиралось бескрайнее подмосковное поле.

Пролетев над мелким кюветом полторы секунды, «Мерс» грохнулся на землю, по инерции проехал еще метров триста и, наконец, остановился. Люська вцепилась в руль и просидела так минут пять. Потом разжала пальцы и попыталась восстановить дыхание. Все произошло секунд за тридцать, а перед Людмилой пролетела вся ее жизнь, словно кто-то прокрутил в бешеном темпе кино ее собственной судьбы.

Повернув голову, она заметила, что к ней бегут какие-то люди, размахивают руками и что-то кричат. Люська выползла из машины.

— Господи, милая, да ты в рубашке родилась! — на ходу прокричал старый пузатый капитан дорожной службы. С него градом шел пот, он задыхался от быстрого бега, но не останавливался. Подбежав к Людмиле, он согнулся пополам. — Нет, еще одной аварии я просто не перенес бы. Прикинь, у меня сегодня последнее дежурство. Завтра — на пенсию. А тут — он махнул в сторону скопившихся машин, — форменная мясорубка. Трое — в кашу, пятеро — вряд ли вообще до больницы дотянут, а тут ты, на всех парах! Я уж думал, сейчас с Богом поручкаюсь!

— А почему ты-то? — не поняла Люська.

— Да ты ж двух метров до меня не доехала! — прохрипел капитан. — Хорошо еще, мы движение с области на десять минут перекрыли. А то все, летала бы сейчас с ангелами поднебесными. И я заодно.

Люська представила эту чудесную картинку и засмеялась. И смеялась все громче и громче. Капитан молча слушал с минуту. Но он был тертый калач, за тридцатилетнюю службу много чего видел, а уж с бабскими истериками справлялся быстро, особо не церемонясь. Звонкая пощечина оборвала смех Люськи на самой высокой ноте.

— Спасибо, капитан, — серьезно сказала Людмила, потирая горевшую щеку.

— Обращайся, ежели чего, — добродушно ответил гаишник. — Ну, голуба-душа, что стряслось?

— Тормоза отказали, — пожала плечами Люська.

— У «Мерседеса»? — воскликнул капитан. — А такое бывает?

Люська пожала плечами. Видимо, бывает, хотя на днях она загоняла своего мустанга к ребятам в сервис. Что-то щетки лобового стекла стали постукивать, и это ужасно раздражало и Людмилу, и ее водителя. Щетки починили, а заодно провели полную диагностику ходовой части. Все было в полном порядке. Однако, странно…

В Москву она попала лишь к семи часам вечера. Учитывая, что в загородном кабаке ей нужно было быть к часу, можно представить сколько ее мурыжила дорожно-патрульная служба. Затем часа два она ждала эвакуатор. Но вместо того, чтобы сразу рвануть домой, зализывать раны и праздновать свое второе рождение, Люська дала команду шоферу эвакуатора ехать на свой сервис.

Мальчики работали споро и слаженно. Людмила была их самый завидный клиент, никогда не вмешивалась в их работу и оставляла царские чаевые.

Не успела она выпить вторую чашку крепкого кофе в приятном обществе директора мастерской, как в стеклянный офис, прилепившийся над огромным рабочим залом, словно скворечник, вошел молодой механик Петя. Он смущенно мял в руках бейсболку:

— Тут такое дело, Людмила Михайловна… Ну, в общем…

— Петька, не тяни резину, — прикрикнула на него Люська.

— Тормозные шланги подрезаны, Людмила Михайловна. Это уголовка, Людмила Михайловна. Надо бы ментов вызвать… И… это…

— Так, Петр, иди работай, — тут же среагировал директор.

Люська молча вытащила свое крокодиловое портмоне и положила на стол три зеленые бумажки.

— Мы поняли друг друга, господин директор? — лучезарно улыбаясь, спросила Люська.

— Без сомнений, — ответил директор, и триста долларов исчезли с гладкой поверхности стола. — За машиной можно приехать завтра.

— Мой шофер оплатит по счету. С вами приятно иметь дело, — Люська встала, поправила свой безнадежно испорченный костюм и удалилась.

В это самое время я мирно сидела на даче, попивала свежее пивко и резалась в кости с дочерьми. Сашка валялся в гамаке, почитывая рассказы О’Генри, а Ник храпел на плетеном диване за домом, отдыхая после трудового дня. Звонок сотового телефона нарушил нашу семейную идиллию.

— Через час. Срочно. У тебя в Москве. Собрать всех! — приказала Люська. И чтобы у меня не возникло желание задавать вопросы, закончила так же резко: — Меня пытались убить!

10

— … Все заткнулись! — крик Люськи всех отрезвил. — Значит так, сели напряглись и пытаемся выяснить, кому мы все так насолили, что в течение одного месяца на нашу дружную семью свалились все эти несчастья. В удивительные совпадения, насколько я понимаю, после сегодняшней истории уже верить не приходится!

— Почему ты считаешь, что все эти события как-то связаны? — хмуро спросил Генерал. — У тебя своя компания, ты богатая удачливая бизнес-вумен. Конкурентов, поди, много.

— У меня не криминальный бизнес, — отрезала Люська. — И моя смерть не принесет никому выгоды. Не спрашивай, почему и как, поверь, я знаю, что ветер дует с другой стороны. Это точно и обжалованию не подлежит. Здесь личная вендетта!

— Я согласен с тетей Люсей, — перекрывая гул голосов, громко сказал Сашка. — Я тут нарисовал схемку, и очень интересная картинка получается…

Все затихли и приготовились слушать. Сашка прокашлялся и начал.

— Нас — пять семей. Пархоменко, Грифы, Большие, Пельменовы, и Фион. Ну, Тверских я не беру в расчет, они далеко. Из пяти в четырех семьях в течение одного месяца что-то случается. Либо с детьми, либо с родителями. Сначала я думал, что мстят только младшим членам нашей компании. Для упрощения будем называть того, кто это придумал, Мститель.

Так вот, Мститель мне намеренно ломает руку. Я подчеркиваю — намеренно. Не раз вам всем это говорил, но не был услышан. Расчет прост — сломать мне карьеру. Дальше Мститель ворует у Пельменя конкурсные эскизы. Кстати, придумывает это на ходу, поскольку такой вариант подворачивается неожиданно и более изощренной мести придумывать некогда или неохота. Ксению зацепить вроде не за что. Она живет со старенькой бабушкой, тихо-мирно работает в библиотеке — не подкопаешься. Отсюда — банально изнасиловать. Остается Пашка и Аришка. Аришка вовремя сваливает к Дэну, так что, слава Богу, ее не достать. Значит в остатке — Пашка. Он безумно любит мать, и лучшей мести, чем изувечить или вообще убрать тетку Люсю, не придумаешь. Это один вариант. А второй — Мститель хочет достать всех: и детей и родителей. То есть каждую семью. Пархоменко, Пельменовых и Фиона он достает через детей, а Больших — через тетку Люсю. По логике, если учесть, что Аринка в Лондоне, на очереди тетка Леля. И поэтому, милые тетушки, чтобы опередить Мстителя, нам действительно надо его вычислить!

— Господи, ну как, Саш! — всплеснула руками Регина. — Мы живем в своем мирке уже почти двадцать лет, особо ни с кем кроме друг друга не общаемся…

— А знаешь, в этом что-то есть! — задумчиво протянул Генерал. И именно благодаря тому, что мы всегда вместе, намного легче вспомнить, кому мы или ребята могли так напакостить, чтобы вызвать такую ненависть! Так, замолчали все и подумаем!

— Простите, пожалуйста, но мне в финтес-клуб надо. Уже убираться пора, — тихо проговорила Фион.

— Не спеши, Ксенька, — остановила ее Катя. — Посиди еще немного. Может, чего и вспомнишь. — Фион кивнула и опустилась на стул.

Все задумались. И через пять минут я, Люська, Регина и Лелька одновременно подняли головы и переглянулись. И я могла дать руку на отсечение, что нас посетила одна и та же мысль. Призрак Нины Фионовой встал у меня перед глазами. Я открыла рот, но' Регина резко меня остановила.

— Даже не думай! Она в больнице, под присмотром до конца дней своих. Этого не может быть!

— В этом мире все может быть, — глубокомысленно изрекла Лелька и, не удержавшись, посмотрела на Ксюху.

— Мне нужно уходить, я опаздываю! — Фион нервно вскочила и уже было рванула к двери.

— Ксень, сядь, ради Бога, — раздраженно сказал Люська. — Никуда твои полы не денутся, подождут пару минут! Сядь и замолчи!

Фион скрипнула зубами и вновь опустилась на краешек стула.

Сашка взял листок бумаги и стал расхаживать по гостиной.

— Мститель нас всех очень хорошо знает. Наши семьи, наши отношения, чем занимаемся, о чем мечтаем и чем дышим. И чтобы вычислить его, надо всего лишь узнать, кто знал, что я сдаю экзамен именно пятого июня, именно в девять выйду из дома? Кто знал, что Катька поедет вечером к педагогу, показывать свои эскизы? Кто разбирается в машинах и мотоциклах, так же хорошо, как мама в маникюре? И, наконец, кому я десять лет назад сам приклеивал желтого дракона на мотоциклетный шлем?

На последних словах Сашка остановился перед Ксюхой, и сев на корточки, спросил:

— Сама себе рожу о стойку била или своих байкеров попросила?

Фион молчала, только на крепко сжатых руках белела натянутая на костяшках кожа.

— Фион, ответь мне только на один вопрос — кого ты пыталась наказать? Нас или родителей? Если нас, я знаю, за что, а вот родителей… — он наклонился, пытаясь заглянуть ей в лицо.

Ксюха подняла глаза, и у меня побежали мурашки по спине. Никогда, не представляла, что во взгляде двадцатидвухлетней девочки может быть столько ненависти!

— Ничего ты не знаешь! — Фион разжала руки. — Они, — она кивнула головой в нашу сторону, — засунули мою мать в психушку. И бабке кидали подачки, лишь бы отмазаться. А вы… Всю жизнь я жила и общалась с вами, думая, что вы моя семья, а оказалось, дружили со мной из жалости, будто я прикроватная тумбочка! Я любила тебя, а ты отказался от меня ради Катьки! Так что все получили по заслугам. Ненавижу!

— Это неправда, Ксения. Что касается твоей мамы, это неправда, — голос Люськи был тверд и ясен, будто не она семь часов назад летела над кюветом и прощалась с жизнью. — Но ничего объяснять тебе мы не будем. Ты недостойна этого. Уходи и больше не возвращайся.

Фион встала и медленно пошла в прихожую.

— Ксенька! Как же ты могла! — крикнула ей в спину Катя.

— Они говорили, что я свой брат, а я женщина! — вдруг с надрывом прокричала Фион. — Настоящая! А ты — бесчувственная кукла! Надо было сбить тебя мотоциклом, тогда бы мне Сашка достался.

— Пошла вон! — заорал Пашка.

Фион открыла дверь, последний раз бросила взгляд на Сашку и ушла.

11

От Фиона в нашей гостиной остался только аромат ее терпких тяжелых духов. Как странно, я никогда не замечала, что она пользуется духами. Все потерянно молчали. Затянувшуюся паузу нарушил спокойный голос Ника.

— Ну, Шерлок Холмс, а теперь выкладывай, как ты вычислил Ксению и откуда знаешь про Нину. — Он встал и подошел к сыну.

— Нет, предки. — Сашка покачал головой. — Для начала вы расскажете, что случилось с матерью Фиона. Вы что, действительно запихнули ее в психушку?

— Как ни парадоксально это звучит, но это действительно так, — отозвалась Людмила. — Ну, что ж, девы, видно придется все же рассказать ребятам, чтобы они не видели в нас монстров.

И как ни противна была сама мысль вновь возвращаться в такое далекое время, мы вынуждены были это сделать.

— Как вы знаете, мы все познакомились на пороге вашей школы… — начала я.

Через час моего монотонного повествования и бурных вставок моих подруг, наши дети были в курсе этих давних событий.

— Но, видимо, у Ксении другая интерпретация случившегося, — закончила я. — Возможно, Нина представила ей эту историю совсем в другом свете. Все-таки с психикой у нее не все в порядке. Но Фион ей поверила, и решила, что в ее неустроенной жизни виноваты мы.

Катя ошеломленно посмотрела на мать.

— Не понимаю! Вы ненавидели Фионову, но позволяли нам дружить с ее дочкой, давали денег на ее содержание. Для чего?

— Мы наивно полагали, что Ксенька достойна лучшей доли, чем ее бедная мать, — ответила за Регину Люська. — И отнимать у нее детство, при том, что мы реально могли помочь, считали неправильным. Ей грозил детдом.

— Странно, но Настя мне говорила, что Ксюха совсем не ходит к матери. Только Вера Семеновна, — сокрушалась Регина.

— Значит, либо у тебя информация давняя или в Фион заговорил зов крови, — усмехнулась я. — Узнала же она всю эту историю откуда-то. Уж точно не от Веры Семеновны. Она бы никогда на это не пошла.

— Постойте! — Сашка хлопнул себя по лбу. — Мать Ксюхи — низенькая худая женщина, с рыжеватыми волосами и мутными зелеными глазами?

— Ну, да, — удивленно сказала Регина. — Я недавно к сестре в клинику заезжала, видела Нину. Она сейчас худая, как швабра.

— Когда я был в гостях у Ксюхи, к ней приходила мать! — воскликнул Сашка. — Я ее видел, и она меня назвала Ник!

«Немудрено, — подумала я. — Вы же одно с ним лицо. Да, сыграла природа с Ниной шутку». Мне очень хотелось спросить, когда же Сашка мог лицезреть Нину, да еще в гостях у Фиона, но меня перебила Регина.

— Настя говорила, что у Нины амнезия, и она уже не помнит, отчего попала в больницу, — настаивала она.

— Психология — тонкая штука! Твоя сестрица не раз это утверждала. — Генерал прикурил новую сигарету. — Тем более, что сумасшедшие люди — мастера прикидываться.

— Какие вы благородные! — с горечью бросила Катька. — Результат безграничной благодарности Ксении — налицо!

— Кать, в тебе говорит обида за провал на конкурсе. — Сашка положил ей руку на плечо. — Ведь в том, что случилось, есть и наша вина. Ксенька стала мстить не только из-за матери. Я думаю, что как раз не это было первопричиной ее поступков.

— Это в чем же мы виноваты? — подскочил Пашка. — Не мы ли с ней дружили столько лет? Не мы ли считали ее чуть ли не лучшим другом?

— Вот именно! Другом! Только другом,- подхватил Сашка. — Однажды моя мудрая мать сказала такую фразу: «Бойся сын оскорбленного самолюбия женщины!» Я тогда не обратил внимания на твои слова, мама, но лишь сегодня, двадцать минут назад, понял их смысл.

— Да говори толком, ей Богу, — разозлился Ник. — Чем же вы так ее обидели?

— И, кстати, когда ты мог видеть Нину,- вставила я.

— Всего рассказать не могу, по причине интимного свойства, — проговорил Сашка. — Но в общих чертах… Было это на майские праздники, когда вы все уехали на дачу, а я остался готовиться к экзаменам…

Сашка замолчал и уставился в окно.

ГЛАВА ВТОРАЯ
1

— Саш, ну чего ты уперся! — ныли в один голос Манюня и Дашуня. — Поехали с нами, откроем сезон, пожуем шашлыки. Потом в сауну сходим в соседний дом отдыха. Помнишь, как тебе нравился тот большой теплый бассейн. Ну, бра-а-атец!

Но Сашка был неумолим. Как только он понял, что у него в перспективе двое суток спокойствия и тишины, когда можно играть на рояле столько, сколько он сам считает нужным, и никто его не будет отвлекать на «Санька, немедленно иди есть!» или «Пархошка, хватить мучить инструмент, пойдем прошвырнемся!», он наотрез отказался ехать с ними.

Сестры еще немного поныли, даже меня позвали в оппоненты, но я отказалась. Слишком хорошо я знала своего сына. По степени упрямства он превосходил даже своего папашу с матушкой вместе взятых.

Я наготовила ему еды на двое суток и, пожелав счастливой работы над новой программой, которую он готовил к экзаменам, мы уехали на дачу.

Вечером первого мая, часов в семь, он оторвался от клавиатуры. Голова уже ничего не соображала, пальцы отказывались слушаться, а спина закаменела. Требовался небольшой тайм-аут. Он решил пойти немного прогуляться и включил свой сотовый. Он всегда отключал телефон, когда занимался, чтобы беспокойные родственники и друзья не донимали его своим вниманием.

Тут же раздался звонок.

— Привет Саш! — бодрый голос Фиона медными колокольчиками прогремел в ухо уставшему Сашке. — Я так и знала, что в семь ты решишь отдохнуть. Пойдем, посидим где-нибудь.

— А ты разве с нашими на дачу не поехала? — удивился Сашка.

Ну, ты ж знаешь, — засмеялась Фион. — Я с детства всю эту погоду-природу терпеть не могу. Комары, мухи, холодрыга по ночам. Нет, Пархошка, я урбанист. Тепло асфальта и милый сердцу запах выхлопных газов не променяю ни на что. Ну, так что, рванем куда-нибудь в кафешку. А то у меня уже голова от бензина кружится. Полдня с Иванычем карбюратор перебирали.

Сашка усмехнулся. Странная все-таки Фион. У нее даже увлечения чисто мужские. Ксюха обожала разбирать и чинить машины, мотоциклы и мопеды. В этом у нее не было равных. Однажды, лет в восемнадцать, она забрела в гаражи, что стояли позади ее дома, и познакомилась с местным шоферным братством. И с тех пор в каждую свободную минуту торчала с мужиками, копаясь в недрах старых автомобилей, пытаясь реанимировать давно отжившие агрегаты. Старый вояка, дед Иваныч, восхищенно говорил ей:

— Да, девка, не в том теле ты родилась! Была бы мужиком, цены б не было. Это ж надо, так машину чувствовать.

Не раз к ней приходили мужики со двора, чтобы она спустилась, посмотрела их машины. «Ксюх, глянь, что-то подстукивает, вроде вчера из сервиса пригнал, а сегодня опять стук». Ксенька никогда не отказывала, безошибочно определяя дефект работы механиков или самого автомобиля. Кстати, когда встал вопрос с ее трудоустройством, Сашка ей сказал:

— А чего ты думаешь, устраивайся в сервис. Тебя с руками оторвут.

— Не-а. Не пойду, — мотала головой Фион. — Во-первых, вряд ли меня возьмут. Баба все-таки. А во-вторых, я чиню машины, когда мне самой интересно. А так, по заказу копаться, да еще с восьми утра до шести — нет уж, увольте.

— Ну, Пархошка, сделай одолжение старому другу — по-своему расценила паузу Сашки Фион.

— Ладно, черт с тобой, — согласился Сашка.

Они договорились встретиться в небольшой милой кафешке, что располагалась недалеко от Ксюхиного дома на Добрынке. Там хорошо кормили, недорого, играла чудесная тихая музыка. Правда, столики всегда были заняты, тем более в праздничный вечер. Но Фион все предусмотрела и заранее заказала столик. Это Сашке сообщила симпатичная администратор, которая встречала посетителей у входа в свое заведение.

— Здравствуйте, — мило улыбаясь, сказала она. — Вы — Александр?

— Да, — удивленно ответил Сашка.

— Я провожу вас, — и, покачивая бедрами, легко пошла впереди шокированного Сашки.

Усадив его за накрытый столик, она подала меню, и загадочно проговорила.

— Ваша дама подойдет через несколько минут.

Сашка в недоумении уставился в меню. Цены были приемлемые, ассортимент на все вкусы, и его рот наполнился слюной. Когда же он в последний раз ел? Раздумывая над этой животрепещущей темой, Сашка краем глаза заметил девушку, которая приближалась к его столику. Он поднял на нее глаза.

Невысокого роста, с крупной фигурой, которую выгодно скрывало светлое платье, в белых босоножках на высоких шпильках, девушка уставилась на Сашку и улыбалась. Рыжеватые волосы были красиво уложены в модную прическу, а глаза закрывали дымчатые стекла солнечных очков. Она подняла руку с длинными, тщательно накрашенными ногтями и кокетливо поправила легкую шелковую шаль, что сползла с круглого открытого плеча.

— Привет, — тихо сказала девушка.

— Простите, здесь занято, — сказал Сашка. — Я жду друга.

— Ваш друг уже пришел, — так же тихо, чуть растягивая слова, проговорила девушка. Сашка уже хотел пожестче отвязаться от навязчивой нимфы, как тут услышал голос Фиона. — Пархош, ну врубайся скорей. Это же я! — девушка стянула с лица очки.

На Сашку глянули совершенно чужие огромные глаза цвета мокрых фиалок. Тонкий носик, свежие щеки, четко очерченный рот. Перед ним стояла явно незнакомая ему девица, которая почему-то говорила, как Фион.

— Ксенька? — неуверенно сказал Сашка.

— Она самая. Вот что может сотворить умелый, макияж и цветные линзы, — вновь засмеялась Фион, но даже ее смех был какой-то другой. Более нежный и мелодичный. — Удивила?

— Сшибла наповал! — искренне восхитился Сашка. — У тебя сегодня праздник?

— Вроде того, — загадочно проговорила Фион. — Но об этом потом. Давай отдыхать.

Они заказали ужин. Пока ели, непринужденно болтали, потом пошли немного потанцевать. От выпитого вина у Сашки немного кружилась голова. От близости девичьего тела, ее приятно-сладких духов и всей необычности ситуации Сашке вдруг показалось, что он так провел бы всю жизнь. Ни о чем не думать, а только кружиться в танце, обнимая девушку.

— Здорово? — прошептала Фион ему на ухо.

— Отлично. Ты молодец, что вытащила меня сюда.

— Будет еще лучше, — пообещала Фион. Танец кончился и они вернулись за стол.

— Ну, давай колись, что все это значит, — сказал Сашка и наполнил бокалы. Кроваво-красное вино искрилось в свете зажженного настольного фонарика тысячами рубиновых искр.

— Ну, что ж… — Фион протянула руку и… — А черт! — бокал покачнулся и выплеснулся на светлый шифон платья. — Вот безрукая!

К ней тут же подскочила официантка, пытаясь что-нибудь сделать. Но платье было безнадежно испорчено. Сашка так расстроился, будто это он неловко опрокинул вино.

— Да ладно, Пархош, не куксись, — сказала Фион. — Я все равно его больше не надену. Девушка, — обратилась она к официантке. — Заверните, пожалуйста, пирожные, кофе мы будем пить дома. Хорошо? — она повернулась к Сашке.

— Нет проблем, — просто ответил он.

Прихватив еще бутылочку вина, они выбежали на улицу. Пошел крупный майский дождь. Первые дни мая были на удивление теплыми, словно в середине июля.

Фион сбросила босоножки и с криком побежала по глубоким лужам. Сашка подхватил их и рванул под небесные струи за ней, так же радостно крича. Жизнь прекрасна, май прекрасен, и нет ничего лучше, чем бегать со старым другом по лужам в двадцать с лишним лет, словно школьники!

Они вбежали в квартиру Фиона, мокрые и грязные.

— А где Вера Семеновна? — спросил Сашка, вытирая полотенцем мокрые волосы.

— Бабка на старости лет вдруг решила свою сестрицу в Нижнем навестить, — прокричала из ванной Фион. — После майских вернется. Саш, проходи на кухню, поставь чайник.

Сашка вошел в маленькую кухню и попытался включить верхний свет.

— У меня проводку на днях сверху залило! — будто угадывая его действия, вновь прокричала Фион. — Там на столе подсвечник, зажги свечи. И бокалы из серванта вытащи.

Сашка сделал все, как она просила, автоматически нажав кнопку магнитофона. Кухня наполнилась божественными звуками Поля Мориа. Голова пылала, язычки пламени гипнотизировали. Сашка уставился на огонь и не заметил, как Фион показалась в проеме. Она смотрела на него долго и внимательно, словно видела впервые.

— Налей еще вина, Санька, — тихо сказала она.

Полупрозрачный халатик окутывал тело Ксении, словно паутина. Она медленно подошла к столу, подняла бокал и выпила его до дна.

— Потанцуем? — она потянула его за руку, и Сашка, не отрывая глаз от просвечивающегося тела, словно зачарованный, встал и обнял ее за талию.

Мир медленно растворялся в дымке. И вот стены кухни сменились на обстановку маленькой уютной комнаты Ксении. Они мягко упали на диван. Сашка неистово целовал ее щеки, губы, шею, спускаясь в ложбинку между ключицами и вновь поднимаясь наверх.

— Я люблю тебя, Сашка. Я так давно люблю тебя, — шептала Фион, осыпая легкими поцелуями его щетинистую щеку.

Тоненькая бретелька соскользнула с плеча, Сашка прижался к ней губами, и выдохнул.

— Я люблю тебя, Катенька, — и замер.

Никогда, ни до ни после этого Сашка не трезвел так мгновенно. Наваждение исчезло, как по мановению волшебной палочки. Вспыхнул свет. Он резко поднялся на руках и посмотрел на такое знакомое лицо с широко распахнутыми зелеными глазами. Знакомое, дане то, что он представлял секунду назад.

— Что ты сказал? — чистое, совсем без макияжа лицо Фиона сейчас походило на восковую маску. Линзы исчезли, и в привычной мутной зелени ее глаз светились настороженность и непонимание.

— Господи, Ксенька, по-моему, мы надрались и чуть не испортили нашу многолетнюю дружбу, — пытаясь справиться с неловкостью, проговорил Сашка.

Обнаружив при свете лампы, что его брюки каким-то невероятным образом вдруг оказались брошенными около дивана, Сашка мгновенно их натянул. Фион схватила его за руку и притянула обратно.

— Сашка, что ты делаешь? Ты что, не понял. Я люблю тебя. И ты любишь меня, нам же может быть так хорошо.

— Ксень, прости, но, наверное, ты неправильно меня поняла, — произнес шокированный Сашка.

— Ты единственный нормально ко мне относился, — она говорила быстро, словно боясь, что он сейчас исчезнет, испарится и она не успеет ему сказать самое главное. — Выслушивал, советовал, защищал от нападок Большого и Дэна. А помнишь, в седьмом классе, химичка грозилась меня выгнать. Если бы не ты, я даже школу не окончила бы. Я люблю тебя, ты самый прекрасный человек на свете.

— Ксенька, — он протянул руку и прикрыл простынею ее оголенную грудь. — Ты мой самый преданный друг. Я очень тебя люблю, но по-другому.

— А Катьку, значит, по-настоящему? — резкий тон настолько быстро сменил нежное лепетание, что Сашка вздрогнул.

— С чего ты взяла? — испугался он. — Катька с Пашкой. Нет, я влюблен совсем в другого человека. Я не хотел тебя обидеть, понимаешь… — ее громкий смех оборвал его оправдания.

— Ву а ля! — Он повернулся и увидел, что Фион стоит в майке и шортах, волосы Привычно стянуты в хвост на затылке, и только кровавые накладные ногти были единственным подтверждением ее недавнего перевоплощения. — Ладно, брат, не куксись, и не лепечи. Ну, что поделать, если ты влюблен в другую. Проигрывать тоже надо уметь. Забудем, ладно?

Сашка кивнул.

— Пойдем, попьем кофе и больше не будем возвращаться к этому, — бодро сказала Фион и решительно направилась на кухню.

Сашка поплелся за ней. Они сели, попытались о чем-то поговорить, но чувство неловкости сковывало Сашку. Его единственным желанием было свалить отсюда поскорей. Но и расставить все точки над i тоже не мешало бы, хоть Фион и не хотела обсуждать случившееся. Но она же его друг, настоящий, она должна его понять! Сашка прокашлялся.

— Ксюш, ты только пойми меня правильно… — но продолжить он не успел, так как раздался требовательный звонок в дверь.

— Странно, кто бы это мог быть? — с досадой сказала Фион.

Она прошла в прихожую. И распахнула дверь. Сашка услышал чей-то тихий голос, потом кто-то, словно тень, прошмыгнул в Ксенькину комнату. Он снова услышал приглушенные голоса, при этом Фион говорила резко и возмущенно.

Сашка понял, что дальнейшего разговора не получится. Да, наверное, и не надо. Взглянув на свои часы, он поднялся, быстро прошел в прихожую. Когда он зашнуровал свои кроссовки, дверь маленькой комнаты отворилась и вышла Фион.

— Ксень, я пойду, поздно уже. — Сашка разогнулся. Она стояла перед ним бледная. Глаза лихорадочно блестели, а руки не находила места. — Что-нибудь случилось? — встревожился Сашка.

— Да нет, — через силу улыбнулась Фион. — Все в порядке. Просто старая подруга бабки из Воркуты приехала. Теперь общайся с ней полночи, — она с досадой махнула рукой, — ну нет мне покоя от родственничков. Ладно, Пархошка, спасибо тебе за все. Ой, постой. Я тебе пирожных положу. — И она резво побежала на кухню.

Сашка стоял в ожидании, тупо рассматривая прихожую. Под вешалкой, среди наваленной обуви, он приметил старый мотоциклетный шлем Ксюхи. На гладкой блестящей поверхности горел ярко-желтый дракон. Сашка вдруг вспомнил, что когда-то Ксюха мечтала о настоящем гоночном шлеме, с разными украшениями и наклейками. Сашка тогда вырезал из старых самоклеющихся обоев этого дракона. Господи, как давно это было! У Ксюхи уже и мотоцикла сто лет как нет, а шлем все валяется. Тут неожиданно дверь в комнату приоткрылась, и в образовавшуюся щелку на Сашку уставился мутный глаз. У него отчего-то побежали мурашки по спине, так пристально смотрела на него маленькая худая женщина.

— Ник? — прошелестели сухие потрескавшиеся губы. Или Сашке показалось?

— Вот. Сань, попьешь чайку. — Фион протянула пакет Сашке и проследила за его взглядом. Но дверь к тому моменту, как Ксенька вернулась в прихожую, мягко и неслышно захлопнулась.

— Спасибо, Ксень, — очнулся Сашка. — Ну, я пойду. — Он пожал ее ладонь резко, по-мужски, как делали они все, когда прощались с Ксенькой. Уже много-много лет.

— И забудь про все, ладно? — она выдернула свою ладонь и через силу улыбнулась. Сашка кивнул.

Он спустился на лифте вниз, пробежал пару метров и влетел на подножку уже уходящего троллейбуса.

Через час Сашка уже лежал в своей кровати. Что же это было? Весь сегодняшний вечер был таким странным и непонятным, что как ни пытался Сашка проанализировать происшедшее, только запутался окончательно. С чего это вдруг Фион решила признаться ему в любви? Как теперь они будут общаться? Вот дурында, все так было хорошо. А теперь полные непонятки! И еще эта странная подруга Веры Семеновны! Почему она так пристально смотрела на него и называла имя его отца?

И как всегда в таких случаях Сашка приказал себе не думать об этом. Так было с детства — если Пархошка не мог понять или решить проблему, он просто ее отодвигал и старался к ней больше не возвращаться. Вот только Катю Пельменову он никак не мог отодвинуть.

И если все-таки вернуться к сегодняшнему, то можно сделать лишь один вывод — он любит Пельменя, и в каждой бабе видит только Катерину. Сашка заворочался в кровати. И это было не в первый раз. Он уже сбился со счета, скольких девчонок он обидел, когда в пылу страсти называл их именем своей школьной подружки. Только с одной девочкой у него были длительные отношения, и то, только потому, что ее звали Катей. Сашка гнал от себя мысли о Пельмене, твердил себе, что он не может любить девушку своего лучшего друга, но… Он ничего не мог с собой поделать. И самое скверное, он ни с кем не мог поделиться. Даже с мамой. Хотя она, кажется, все понимает, но чем хороша мать, никогда не будет лезть в душу.

«Ладно. Пархоменко, пора спать, — приказал себе Сашка. — От того, что ты сейчас будешь гнобить себя, и думать, какой ты несчастный, ничего хорошего не выйдет. Надо готовиться к экзаменам, а все остальное — лирика и полная чушь. Спать!»

2

Она еще слышала его шаги на лестнице, а дверь маленькой комнатки уже открылась и раздался тихий скрипучий голос, который больше утверждал, чем спрашивал:

— Это Ник Пархоменко.

Ксения медленно развернулась и уставилась на женщину.

— Мама, как ты оказалась дома? Ты что, сбежала из клиники?

Нина, будто не слыша слова дочери, повторила.

— Это Ник.

— Да с чего ты взяла? — вдруг заорала Ксения. — Это его сын, Сашка! Я тебя спрашиваю, что ты здесь делаешь?

— Это мой дом, доченька. Я пришла домой. — Нина сжалась от крика, превратившись в еще более жалкое существо. — Я давно тебя не видела, соскучилась, ты не приезжаешь.

Громкий звонок телефона оборвал речь матери. Мать подскочила к телефону и накрыла аппарат рукой.

— Не отдавай меня обратно, доченька!

— Успокойся! — Ксения грубо оттолкнула мать и схватила трубку. — Алло!

— Ксения? — жесткий требовательный голос не предвещал ничего хорошего. — С вами говорит врач вашей матери, Анастасия Борисовна.

— Да-да, Анастасия Борисовна, я слушаю.

— Ваша мать два часа назад сбежала. Я думаю, она придет домой.

— Да, она здесь, — отмахиваясь от матери, проговорила Ксения.

— В принципе, я могу позволить остаться ей до утра дома, — немного подумав, сказала врач. — Сейчас у нее стадия ремиссии, и посещение дома ей пойдет на пользу. Но, если вы против, я сейчас же могу выслать машину.

Ксении так хотелось крикнуть: «Да-да! Высылайте санитаров, мне и так хреново, мне надо подумать, разобраться в своих чувствах!» Но взглянув на мать, ее умоляющие глаза, она сдалась.

— Нет, Анастасия Борисовна, пусть она побудет дома. А утром я сама ее привезу в клинику.

— Не стоит, — отрезала врач, — в восемь придет машина, — и, не попрощавшись, она отключилась.

Ксения швырнула трубку. Злостная, мерзкая мегера! Какое право она имеет так разговаривать с Ксенией! Каждый раз, когда Ксюха приходила в клинику, отдавала передачи и пыталась всеми правдами и неправдами улизнуть от встреч с матерью, а заодно и бесед с врачом, Анастасия Борисовна неизменно вылавливала девушку на выходе. Каким-то чудом она всегда точно знала, когда Ксения приходит. В последний раз, отдав матушке пакет с фруктами, она чмокнула ее в щеку и умчалась, дабы не слушать ее бред и не видеть этих жалких глаз. Ксения знала, что в этой маленькой частной клинике есть замечательный черный ход. Вот около него и застукала Ксюху Анастасия Борисовна.

— Я хотела бы с вами поговорить, — отчеканила врач и, не терпя возражений, схватила девушку за руку и потащила к себе в кабинет.

— Ксения, — начала противная тетка, как только Ксюха упала в мягкое кресло. — Почему вы так редко общаетесь с мамой?

— Она же тронутая! — воскликнула девушка. — Долдонит какой-то бред, я еще в детстве сполна наслушалась. То она валютная проститутка, то богатая наследница, то хохочет непрерывно, то плачет. Я устала, больше не желаю все это слушать!

— Все так, — согласилась врач. — Но это было много лет назад. Поймите, сейчас с ней надо проводить много времени. У нее бывают улучшения. И ее вполне можно забирать домой на выходные. Особенно летом.

— Ага, чтобы она на меня с ножиком набросилась! — воскликнула Ксюха.

— Мать никогда вам ничего плохого не сделает, — возразила врач. — Ей просто надо бывать иногда дома, разговаривать, гулять. Если уж вам так боязно, то хотя бы приходите сюда и не затем, чтобы бросить передачу санитарам, а затем, чтобы общаться с мамой. Вы же хотите, чтобы мать поправилась?

— Не хочу! — спокойно сказала Ксюха. — Мне и с бабкой жить замечательно. На кой черт мне псих дома? Я школу заканчиваю, мне заниматься нужно. Да и вообще…

Анастасия Борисовна внимательно посмотрела на девушку.

— Вы жестоки, Ксения! Она очень вас любит и скучает.

— К ней бабка таскается каждую неделю, так что вполне достаточно, — отрезала Ксюха. — А у меня времени нет. Я и сегодня зашла, потому что бабуся приболела.

— Вы совсем не думаете о ней!

— А она обо мне думала, когда большую любовь с каким-то мужиком крутила! — вскинулась Ксюха. — Вот и съехала с катушек! Я знаю, мне бабуля рассказывала! Лучше бы этот ее хахаль мне деньги отдавал, чем платить за нее! Я же знаю, что содержание у вас больших средств стоит! Ну, и на кой! А у меня лишних кроссовок нет! А кстати, Анастасия Борисовна, — уже тише спросила Ксения. — Вы не могли бы мне дать адрес этого придурка? Я бы с него за моральный ущерб кучу бабок срубила!

Лицо врача закаменело. В четких чертах не осталось и намека на мягкость.

— Вы свободны, Ксения, — она махнула рукой по направлению двери.

— Так как насчет адресочка? — вставая, спросила Ксюха.

— Я его не знаю. Средства на содержание Нины Фионовой поступают анонимно, — отчеканила врач и стала что-то быстро писать, давая понять, что аудиенция закончена.

— Жаль, — вздохнула Ксюха.

С тех пор она вообще перестала ходить в клинику, даже передач не носила. Ксюха знала, что врач разговаривала с бабкой по поводу посещения матерью дома. Но умная внучка устроила бабке жуткий скандал, крича, что если мать появится на пороге их дома, она тут же отправит бабусю обратно на родину, в Воркуту! В бедность и холод! Вера Семеновна вздыхала, но против внучки не шла.

Когда сегодня она открыла дверь и увидела мать в стоптанных тапках и застиранном халате, она даже сразу не сообразила, кто перед ней. Сашка сидел в кухне, они так чудесно разговаривали. Ксюхе даже показалось, что еще не все потеряно. А тут мамаша, как снег на голову. И не выгонишь! Еще скандал закатила бы! Пришлось вместо матери выпроводить Пархошку!

Ксения, не глядя на мать, прошла на кухню. Запах одеколона Сашки еще витал в воздухе. Его бокал так и стоял на столе, а забытая им зажигалка сиротливо лежала около подсвечника. Ксения взяла ее, долго смотрела на раскрытую ладонь, и вдруг со всего маху ударила о стол.

— Сволочь! Сволочь! Ненавижу! — потом села и горько заплакала.

Нина тихо вошла в кухню, подошла к дочери и прижала ее голову к себе.

— Бедная моя девочка! Ты любишь этого мальчика?

— Да-да! — всхлипывала Ксюха. — Он самый добрый, самый замечательный! Я была уверена, что и он тоже… Я думала, что он просто стесняется сделать первый шаг, а он такой же, как все! Я для него просто свой брат! А все эта Катька проклятая!

И неожиданно слова полились из Ксюхи бурным потоком. Ей было все равно кому, только бы выговориться, только бы рассказать про все свои обиды и разочарования.

Нина слушала, не перебивала, только крепче прижимала к себе дочь и гладила ее по рыжим волосам. И только когда поток слез иссяк и Ксюха немного успокоилась. Нина села и тихо проговорила:

— Ксюша, теперь послушай меня. Ты не можешь любить этого парня. Ты не должна. Эти люди: и родители, и их дети возились с тобой все эти годы только потому, что испытывают перед тобой чувство вины.

— Почему? — удивилась Ксюха и вскинула на мать глаза.

Нина устало смотрела на дочь. Ксения никогда не видела мать такой. Совершенно нормальной.

В голове пронеслись слова Анастасии Борисовны, которые не раз передавала бабка: «В последнее время Нина бывает абсолютно адекватна. Конечно, периодически у нее бывают приступы, но по большей части она вполне может общаться с вами и дочкой». Возможно, именно сегодня у матери просветление.

— Почему? — повторила Ксения.

— Потому, что именно они запихнули меня в психушку! — объяснила мать. И предвосхищая следующий вопрос дочери, продолжила. — За то, что мы с Ником любили друг друга, и он хотел уйти от жены.

Теперь уже Ксюха слушала мать. И от ужаса у нее на голове зашевелились волосы! Так вот кто лишил ее матери, нормального сытого детства! И отца, пусть неродного, но такого классного, доброго и обеспеченного! Теперь понятно, почему дядя Ник перестал платить бабке так называемые алименты! Это тетка Таня со своей неуемной страстью к учебе запретила ему!

Ксюха всегда чувствовала, что все, кроме дяди Ника и Сашки, к ней относились как-то странно. Будто через силу общались, по необходимости! И все ребята вечно над ней издевались. Значит им всем все известно! Но никто, никто не сказал ей правды! Даже Сашка! А еще клялся в вечной дружбе! На самом деле просто защищал свою мамочку! А она, Ксюха, так его любила! Предатель! Они все мерзкие, отвратительные люди!

— Ник первое время часто ходил ко мне в больницу. Обещал выдернуть меня из психушки, — тем временем продолжала мать. — Хотел забрать тебя, и мы вместе уехали бы из этого огромного города. Но потом перестал ходить. Я его не виню. — Нина вздохнула. — Татьяна, скорее всего, пригрозила ему, что сломает ему карьеру или не даст видеться с сыном. А потом забеременела, назло нам с Ником. А он — благородный человек!

— Он трус и предатель! — прошипела Ксюха. — Они все скоты и сволочи!

— Ты права, дочка, не достойны они ни твоей дружбы, ни твоей любви.

— Но почему ты никогда мне не рассказывала?! — воскликнула Ксюха.

— А ты перестала ко мне ходить, — просто ответила Нина. — Да и обкололи меня всякой дрянью поначалу. Врачиха-та, Анастасия Борисовна, она же сестра Регины, матери Кати.

— А бабка? Она мне совсем другую историю рассказывала!

— Запугали ее, неужели непонятно! — усмехнулась Нина и встала. — Ни она, ни Ник тебе правды не скажут, даже не спрашивай. Станут утверждать, что я сумасшедшая и все придумала. Людмила, мать Паши, она же миллионерша, ей человека запугать, как в сортир сходить. Наймет киллера и все, нет у тебя бабули. Мы же для них мусор, чужие на их празднике жизни.

Ксюха задумалась. А мать права. Никто ей правды не скажет. Будут себя выгораживать до конца. Эта их хваленая преданность друг другу уже столько лет у Ксюхи поперек горла стоит! На каждом застолье первый тост родителей ее друзей был за многолетнюю дружбу!

— Ненавижу! — Ксюха налила полный бокал вина и залпом выпила. — Ладно, господа хорошие, я покажу вам, как сводить с ума мою мать и презирать меня! — ее взгляд упал на бокал Сашки. Она схватила его и с размаху кинула в стену. Брызнули осколки. — И ты получишь сполна. Еще никто так не оскорблял меня, как это сделал ты! — тихо проговорила Ксюха. — Она заметила, что мать так и стоит в дверях кухни. — Иди спать мам, мне надо подумать.

Ксюха обхватила руками голову и не заметила сумасшедшей блуждающей улыбки, которая появилась на тонких губах матери. И ее тихих слов.

— Отомсти за нас, дочка. Отомсти.

3

Я тронула сына за плечо.

— Сань, мы ждем твоих объяснений.

Он оторвался от оконного стекла и невидящим взором посмотрел на меня.

— Она призналась тебе в любви, а ты ей отказал? Этим ты ее и оскорбил? — помогла я сыну.

— Да, мам, все правильно, — очнулся Санька. — Я видел в ней только друга, а она хотела большего. И я не нашел слов, чтобы убедить Ксюху, что она прекрасная, красивая, сексуальная, НАСТОЯЩАЯ ЖЕНЩИНА. Женщина, которую мы, парни ее компании, никогда не замечали. И я не замечал. Или не хотел.

Пашка встал и подошел к Саньке.

— Да-а-а, и я хорош гусь! — огорченно проговорил он. — Я ей, наверно по сто раз на дню говорил, что она свой парень! Но кто ж знал, что она это за оскорбление посчитает. Я думал, наоборот, это ей нравится!

— Придурок, прости Господи! — хмуро констатировала Люська. — Кто такое бабе говорит? Да будь она хоть трижды другом, будь хоть лесбиянкой, хоть транссексуалкой — она, прежде всего — девушка! И обращаться с ней надо было, как с нежным цветком.

— Нежным цветком для меня всегда была Катя, — оправдывался Пашка.

— А моя Аришка тоже для тебя свой брат? — спросила Лелька.

— Нет, конечно, Аришка тоже… ну, цветок. — Пашка запутался и все рассмеялись. — Да ну вас, не понимаете меня.

— Да мы понимаем, что ты имеешь в виду, — успокоила я Павла.

— Только легче от этого не становится, — грустно закончила за меня Регина. — А как же Нина?

— Она пришла поздно вечером, — объяснил Сашка. — Ксюха сказала, что это подруга ее бабушки. Я под эту сурдинку и сбежал. А пока кроссовки натягивал, она меня из комнаты и позвала.

— Ну, и когда же ты понял, что это Ксюха отомстила тебе за свое поруганное достоинство. После того, как руку сломали? — вернулась я к истоку наших разборок.

— Нет, конечно, — ответил Сашка. — Мне бы и в голову такое не пришло бы. Между нашей размолвкой и нападением прошел почти месяц…

Он часами бродил по городу и думал, кто же мог подстроить это несчастье. Сашка несколько раз пытался сказать маме, отцу, даже Пашке, что ему специально сломали руку. Но все осторожно, дабы не потревожить психику сына и друга уговаривали его, что это только его фантазии.

Наконец Сашка махнул рукой. Не верите и не надо. Он перебрал в памяти всех, кого он мог обидеть. Но никто так и не вырисовывался. «Вот черт, — сгоряча подумал Сашка. — Я просто идеальный парень. Никого не предавал, никому плохого не делал. Даже врагов не нажил. Мама бы сказала, что это хорошо. Но ведь кому-то же я напакостил». Он изводил себя этими мыслями, но ничего умного ему в голову не приходило.

В тот вечер, когда он узнал от мамы, что у Кати украли папку, он позвал ее погулять, чтобы осторожно выведать, кто мог знать, что она поедет к педагогу. Но их прогулка сложилась совсем по-другому. Сашка не решился тревожить Катю печальными воспоминаниями.

Потом напали на Фион. Тут уже Сашка твердо для себя решил, что с ними кто-то решил сурово рассчитаться. Он даже попытался поговорить об этом с ребятами, но те только высмеяли его.

— Помнишь, Паш! — Сашка остановился перед Павлом. — Ты еще сказал, что это совпадения. Необычайные совпадения!

— Вообще-то эго утверждала Фион. Но я был с ней согласен, — неуверенно сказал Пашка.

— Ты знаешь, я даже поверил в это. И решил оставить свои расследования. Катя уехала в Дом отдыха, тетя Регина никому не говорила, где она, и я так и не мог выяснить, видела ли она что-нибудь. Да и Фион ничего не помнила.

Сашка приехал к Фион на следующий день после того, как на нее напали. Дверь никто не открывал.

— Вы тетю Ксению ищете? — Маленькая девочка сидела на ступеньках лестницы, ела мороженое и смотрела на Сашку снизу вверх. — Она во дворе, помогает папе чинить тормоза.

Сашка улыбнулся, потрепал девочку по голове и вернулся на улицу. Обогнув дом, он нашел гаражи. Бронзовый «Фиат» был поднят с левого боку на двух домкратах. Две пары ног торчали из-под машины. Седой старик стоял около них и что-то настойчиво говорил.

Сашка подошел.

— Простите, вы не видели Ксению? — спросил он.

— Дык вон она, — усмехнулся дед, и указал на ноги в армейских ботинках. — Ну, славная девка. Тормозные шланги меняет, словно песню поет!

— Тормозная система — мой конек! — вылезая из-под машины, проговорила Фион. — Здорово, Пархошка. Какими судьбами?

— Да вот, решил проведать, — усмехнулся Сашка, рассматривая сине-фиолетовое лицо Фиона. — Думал, ты в постели валяешься, болеешь. А ты опять под машиной лежишь.

— Да ну, Саш, муторно дома торчать. А соседу помочь надо! Ты по делу?

Сашка кивнул. Они отошли от гаражей и сели на лавочку.

— Ксюх, расскажи, как выглядели твои насильники?

— Да не помню я ничего, — закуривая, сказала Фион. — Темно было. Да и цель у меня была свою честь девичью спасти, а не рожи их поганые рассматривать, — ухмыльнулась она. — А зачем тебе? — вдруг спросила она.

— Да так, — неопределенно сказал он. — Просто интересно.

— Ну, ладно. Саш, мне некогда. Пока. — И она убежала.

После майских праздников они с Сашкой редко встречались наедине. Будто что-то сломалось. Сашка понимал подругу и не настаивал. Да и сам чувствовал себя не в своей тарелке в присутствии Фиона.

Так ничего и не узнав, Сашка решил больше не копаться в этих странных ситуациях. Может действительно, случайность.

Когда пропала Аришка, у него вновь возникли подозрения. Но все мирно разрешилось к всеобщей радости.

— А сегодня, после звонка тетки Люси я тут же позвонил Кате. — Сашка посмотрел на Пельменя. — Наверное, я сам не осознавал, что никогда не переставал думать о чьей-то мести.

Они встретились за пятнадцать минут до приезда Люськи. Как только Регина с Генералом и Катей вошли в квартиру, Сашка тут же увел Катю в свою комнату.

— Кать, расскажи, что произошло в тот вечер. Это очень важно.

Катя разочарованно вздохнула, будто ожидала услышать совсем другие слова. Но Сашка не заметил этого. Катя вкратце рассказала, как было дело, и под конец закончила.

— Мы потом с Фионом и отцом всю ночь по помойкам лазали, думали, найдем папку.

— С Фионом? — удивился Сашка. — Почему?

— Да она позвонила, сказала, если я вспомню, что было наклеено на куртке или шлеме, то она может вычислить бригаду байкеров. Ну, тех, что сумки с плеч сдергивают, — объяснила Катя.

— И? — спросил Сашка. — Ты вспомнила?

— Да мне этот желтый дракон во сне потом неделю снился! — раздраженно сказала Катя. — Саш, я не понимаю, зачем тебе все это надо. Тетю Люсю чуть на тот свет не отправили, я так волнуюсь, а ты мне про этот случай.

Ее глаза наполнились слезами. Влетел Пашка и сказал, что приехала мать.

Людмила вошла, села на стул и, обведя всех глазами, сказала:

— Мне кто-то подрезал тормозные шланги.

Тормозные шланги! Тормозные шланги! — это словосочетание вертелось у Сашки в голове. Он хватался за него, будто за последнюю ниточку. Ему казалось, что если он что-то вспомнит, то все встанет на свои места. Он взял с пола ручку и стал рисовать на листе бумаги. Тетки, как всегда спорили, Генерал что-то говорил, а Сашка все рисовал и рисовал.

— …Это точно, и обжалованию не подлежит. Здесь личная вендетта! — услышал он последние слова Людмилы. И, бросив ручку, посмотрел на свой рисунок.

На белом листе красовался большой агрессивный дракон. Точно такой же какой был на шлеме Фиона много лет назад.

За мгновение в голове Сашки вспыхнули разрозненные фразы:

«Я очень люблю тебя, но по-другому».

«Фион, не забудь, у меня экзамен в десять…»

«О том, что я вечером поеду к педагогу, знала только Ксюха…»

«Тормозная система — мой конек…»

И большой блестящий черный шлем с желтым драконом, лежащий под вешалкой в прихожей Фиона.

— …Вот и все, — закончил Сашка. — Никаких доказательств, ничего определенного, только домыслы. Я просто взял ее нахрапом. Ксюха в любой момент могла меня остановить и оспорить мой вывод. Но она этого не сделала.

— Как же она могла подрезать шланги? — воскликнула Люська. — Мой «Мерс» стоит на охраняемой стоянке. Там народу, как грязи! И откуда она могла знать, что я поеду именно сегодня, именно одна!

— Этого я не знаю. Если хотите, позвоните Фиону и узнайте! — пожал плечами Сашка.

— Совпадения! — покачал головой Генерал. — Ей фатально везло! Как везет всем мерзавцам.

— А руку она тебе сломала тоже сама? — спросила Регина.

— А изнасилование? — вклинилась Лелька.

— Птица, надо детективы читать! — сказала я. — Подозрения от себя отводила. Она же понимала, что их не избежать. Верно, Сань?

— Тетки! — возмутился Сашка. — Да не знаю я! И знать не хочу!

— Ну, и что же мы будем делать дальше? — Вопрос, который вертелся у всех на языке, задала Регина. — Так все и оставим?

— Дорогая, у нас никаких доказательств, — ответил Генерал. — Даже подрезанные шланги Люська поменяла. Так что зацепиться не за что.

— Да и зачем? — закончила я. — И так ясно, что больше она ничего не сделает. Если только рыпнется, мы знаем, откуда ветер дует.

— Опять в благородство играете? — воскликнула Катя. — А если бы тетя Люся погибла?

— Бог ей судья, Катюш, — вздохнула Люська. — Ее можно только пожалеть. Маленькая, злая, несчастная девчонка. Сошедшая с ума от любви и обиды на все и вся. Неужели ты будешь удовлетворена, если она окажется в тюрьме или в психушке?

— Нет, второй раз я этого не перенесу! — воскликнула Регина.

— Все братцы, расходимся, — Генерал встал. — А то еще чуть-чуть и договоримся до вызова оперативников или Насти.

Все встали и начали собираться домой.

— Ой, вспомнила, — засуетилась Лелька. — Тань, а где твой диктофон? Мне для работы нужен.

Я отдала Лельке свой старый аппаратик, и мы все вышли из квартиры.

Уже в машине подал голос мой сотовый. Звонили мои девчонки с дачи. Я отрапортовала, что мы уже в пути.

Через час, когда летнее небо уже приобрело цвет чернил, мы въехали в ворота нашего участка. Всю дорогу все молчали. Сашка смотрел в окно, Ник напряженно следил за дорогой, да и мне не хотелось лишний раз бередить старые и новые раны. Но то, что каждый из нас думал об одном и том же, было очевидно.

Не знаю уж, что там творилось в головах моих мужчин, а вот меня больше волновала спокойная реакция моей Лельки, после того как мы договорились больше никогда не вспоминать эту историю. Это было так не похоже на подругу, и именно это обстоятельство тревожило меня.

4

Я открыла входную дверь на осторожный звонок. На пороге стояла Катюшка. Час назад она позвонила мне и попросила о встрече. Сегодня я приехала с дачи на пару дней, перестирать ворох грязного белья и отдохнуть от детей. У Ника отпуск, вот пусть и возится с девчонками. Санька целыми днями что-то пишет в своих нотных тетрадях, мало разговаривает и совсем не выходит на воздух. Я устала с ним бороться, устала от его молчания, поэтому предоставила своему мужу разбираться с сыном, а сама позорно убежала в Москву. Не люблю отсутствия информации. Сашка ничего не объясняет, поэтому я не знаю, что с ним творится и злюсь от этого. В результате срываюсь на Манюне и Дашуне. В принципе, я догадываюсь, откуда ветер дует. Словами героя бессмертного сериала «Место встречи изменить нельзя» скажу так же: «Дураку ясно, здесь замешана любовь». Да и последнюю фразу Фиона при разборках я тоже не забыла. Но обсуждать это мне было не с кем, ибо мы поклялись не говорить на эту тему.

Не успела я войти в квартиру, позвонила Катя.

— Теть Тань, привет, это я. Мне надо срочно увидеться с вами. Успокойтесь, ничего не случилось, хочу просто поболтать, — успокоила она меня.

И вот мы, как в детстве, сидим на кухне, пьем кофе и курим. Катя курит редко, но если уж дорвется, то дымит не переставая. Регина до сих пор не знает о пагубной привычке дочери, но я была посвящена в это еще лет семь назад. И очень гордилась, что Катюшка видит во мне приятельницу.

— Ну, не томи, — оборвала я ее размышления о жаре и отсутствии спасительных дождей. — Я тебя знаю, Катька. Что случилось?

Она на минутку задумалась, а потом выпалила.

— Я люблю Сашку.

— О как! — ошарашенно сказала я. — А почему ты признаешься в этом мне?

— Тетя Таня! — воскликнула Катя. — Я посоветоваться. Я не знаю, что мне делать.

— А как же Пашка? Ваши планы? Насколько я понимаю, он кует бриллиантовое гнездо для тебя.

— А я не хочу! Не хочу! — вдруг крикнула Катя. — Кто это решил, что я создана только для выездов в свет и ношения драгоценностей? Откуда эта дурацкая фраза появилась?

На самом деле эту фразу сказала я, еще когда Катюшке было лет семь. И при Кате я не раз шутила, что такая красавица должна ходить на каблучках только от парадной лестницы своей виллы до лимузина.

— Ну, Кать, это образное выражение, — смутилась я. — Мне казалось, что ты достойна богатого, солидного мужа, который будет тебя холить и лелеять.

Я искренне так думала. Катюшка — талантливый модельер. Я была уверена, что через пару лет она станет известной. Для этого у нее было почти все — стремление, трудолюбие, коммуникабельность, талант, красота. Только не было больших денег. И Павел в роли любящего и щедрого мужа с богатой и удачливой свекровью могли обеспечить блестящее будущее Кати. Тем более, что я была твердо уверена в полной взаимности со стороны Катерины. Но, кажется, я жестоко ошибалась.

— Кать, ты понимаешь, что Сашка не настолько обеспечен, чтобы осуществить все твои мечты. Ты же хотела открыть свое дело, заниматься творчеством. А Сашка любит дом, семью, ему надо варить борщи и гладить время от времени по голове.

— Тетя Таня, — большие бархатные глаза налились прозрачными слезами. — Я хочу варить ему борщи. Гладить его по голове, молчать, когда молчится, обсуждать с ним, а не с Пашкой свои творческие замыслы и слушать, как он играет. А дело… Да черт с ним.

— Так если ты все решила, почему ко мне пришла? — удивилась я. — Ты же знаешь, мы с девчонками никогда не влезаем в дела детей.

— Знаю. За то и любимы, — подтвердила Катя. — Но мне показалось… — она запнулась. — Тетя Таня, как вы думаете, а у меня есть шанс?

— Шанс есть у каждого, — улыбнулась я. — А знаешь что, хоть мы и договорились никогда не вспоминать одну известную нам даму, но… Ты помнишь причину, по которой Фион хотела тебе отомстить?

— Я уже месяц голову над этим ломаю! — с досадой воскликнула Катя. — А вдруг ей просто померещилось, что он отказался от нее ради меня? Ведь Сашка не подтвердил этого.

— Но и не опровергнул, — продолжила я, — и точно узнать это ты сможешь только у него. Что мучиться-то, Кать! Пойди и спроси.

— Но мужчина должен сам…

— Ка-а-атя! — усмехнулась я. — Запомни, мужик современный — инфант! Я дядю Ника сама за шкирку взяла и в загс затащила! А Генерал? По секрету тебе скажу, только меня не выдавай. Если бы твоя мать не завалила бы Вальку на его собственный начальственный стол, не было бы у тебя отца и брата. Так бы ходил и вздыхал, облизываясь на Регину. Все слова подбирал. Но! — я для убедительности подняла палец. — Бывают исключения. Например, Пашка. А в основном — мужик сидит и ждет, когда баба сама придет и все устроит. Так что, иди и бери! А уж там, как фишка ляжет. Пробуй, мать, сухого асфальта тебе под колеса, семь футов под килем, флаг в руки, плакат на плечо!

— Как с вами просто, тетя Таня, — засмеялась Катя. — Тогда я поехала?

— Вперед! В любом случае, потом позвони. Напьемся или с радости или с печали. Ты на машине?

Месяц назад Генерал подарил дочери старенькую «девятку». Регина ворчала для виду, но в душе была согласна с мужем. Катя очень хотела водить сама. Даже права втайне от родителей получила.

— Да нет, — печально улыбнулась Катюша. — Моя старушка опять приболела.

— Бери мою, — решительно сказала я.

Я быстро начеркала доверенность, выдала Катюшке ключи и документы и отправила с Богом.

…— Катюня приехала!!! — заорали Манюня с Дашуней. — Ура-а-а!

Катя расцеловала девчонок. Они обожали друг друга. Девочки делились с подругой брата всеми своими секретами, а Катя шила для них потрясающие платья.

— А мама уехала в Москву, — отрапортовала Манюня.

— А Сашка дома. А где Пашка?

Катя не успела ответить. На высокую веранду вышел Саша.

— Пельмень? — он радостно улыбнулся. — Какими судьбами? А Большой где? Пиво что ли решил по дороге прихватить? — его взгляд упал на машину. — Кать, а почему ты на маминой машине?

— На какой вопрос отвечать первым? — улыбнулась Катя, хотя улыбка ей сейчас давалась с трудом.

Внутреннее напряжение было столь велико, что ей казалось, пройдет еще мгновение, и сердце разорвется. Они стояли и молча смотрели друг на друга.

Манюня с Дашуней что-то говорили, вновь спрашивали о Павле, дергали Катю за руки, но она не отвечала, все так же глядя в темные глаза Сашки.

— Пап! Быстрей сюда! — заорала Манюня. — Мне кажется, на них напал ступор. Требуется срочная реанимация.

— Это не ко мне. Это к маме, которой нет в… — Ник остановился около Кати. — Здравствуй, детка, — но видя, что никакой реакции не последовало, Ник удивленно взглянул на сына. Потом вновь на Катю. После чего громко сказал:

— А что, дочки мои любимые, пташки сизокрылые, не поехать ли нам на то озеро, о котором вы мне уже целую неделю рассказываете. Как раз и машину Катерина подкатила.

Девчонки завизжали от радости. Прекрасное, совершенно круглое озеро с прозрачной, словно слеза младенца, водой, находилось в десяти километрах от нашего поселка. О нем нам рассказывали наши соседи, но ни я, ни Ник никак не могли выбраться туда и свозить девочек. Смешно ездить на какой-то еще водоем, когда речка под боком. Но сейчас вдруг Ник решил срочно на него посмотреть.

— Ура-а-а! — закричали девчонки. — Пап, поехали!

— А собираться вам не надо? — удивился отец.

— Мы как пионеры. Всегда готовы. Как ты думаешь, пап, имеет смысл говорить вот этим, — Манюня кивнула головой в сторону Кати и Сашки, — что мы на озеро едем.

— Так, давайте в машину, — распорядился Ник. Он поднялся на одну ступеньку и тронул сына за плечо. Сашка оторвал наконец взгляд от Кати и тупо уставился на отца.

— Мы на озеро. Будем часа через три. Когда соберемся выезжать домой, я позвоню. — Он взглянул на Катю и уже ей сказал. — Картошечки пожаришь, а, Пельмень? — Катя кивнула. — Вот и ладушки.

Он соскочил с веранды, подошел к машине и еще раз обернулся на ребят.

— Пап, а чего это с ними? — спросила Дашуня.

— Мне кажется, девочки, что скоро у нас будет масса приятных событий в семье.

— Это каких, интересно? — вскинула черные брови Манюня.

— Все-то тебе знать надо. — Ник щелкнул дочку по облезлому от солнца носу и сел за руль.

Сашка проводил глазами машину, спустился с веранды и закрыл ворота. Вернувшись, он взял Катю за руку.

— Пойдем, я кое-что тебе покажу.

Его горячие пальцы словно обожгли Катину ладонь. Она вздрогнула и медленно пошла за ним.

В Сашкиной комнате стояло старое, довоенное пианино. На этом инструменте великих немецких мастеров играла еще моя бабушка. Сашка мучил его гаммами до того момента, когда вдруг в нем проснулась настоящая страсть к музыке. Поняв, что этот инструмент уже не потянет девятичасового измывательства (а иногда мой сын сидел за ним до тех пор, пока я не взбешусь), мы купили рояль. Настоящий «Стенвей», а старенький «Шредер» перевезли на дачу. Правда, на зиму мы перетаскивали его к нашим соседям, в теплый дом. Иначе бы инструмент погиб.

Сашка подошел к инструменту.

— Кать, сыграй, пожалуйста, вот эту вещь, — и он поставил на пюпитр исписанные нотные листы. — Мне еще рука не позволяет. — И он улыбнулся.

— Саш, я… — начала Катя.

— Сыграй.

Катерина села за пианино, руки привычно легли на клавиши. Ее педагог всегда восхищалась виртуозным умением Кати играть с листа. Катя пробежалась по всей клавиатуре, пробуя инструмент. И через мгновение наш домик наполнился чарующей музыкой. Это была история неразделенной, тихой любви, рвалась вместе со звуками из фортепьяно. Это было так захватывающе и печально, что к последним аккордам у Кати перехватило горло.

— Что это, Сашка?

— Это песня о парне, который влюблен в девушку много-много лет, а она любит его друга. И он не имеет права сказать ей о своей любви и страдает.

Катя сняла руки с клавиатуры и тихо сказала:

— А может, этот парень не прав, и девушка не любит своего избранника, и не знает, как сказать об этом тому парню. Что нет на свете дороже человека для нее, чем герой этой песни. И что она хочет быть с ним всю жизнь, в радости и печали, рожать детей, строить дом и сажать деревья.

Сашка подошел к ней и положил руки ей на плечи. Наклонился и, касаясь губами нежной кожи ее шеи, прошептал.

— Тогда надо написать другую песню. Где все будет хорошо.

Она повернулась и посмотрела ему в глаза.

— А все будет хорошо?

Он притянул ее к себе и поцеловал. Долго, медленно, словно пил ее дыхание, растворяясь в запахе ее волос и падая в сладостный, невероятный омут запретных желаний.

— Я люблю тебя, Пархоменко. Я люблю тебя так давно, что даже сама этого не знала. — Катя оторвалась от его губ и подняла глаза.

Он взял ее лицо в свои большие горячие ладони.

— Нет, Катька, так, как я, любить никто просто не сможет. Я…

Она закрыла его рот рукой и покачала головой. Слова были не нужны.

Он подхватил ее на руки и осторожно понес к большому старому дивану. Никого и ничего больше не было вокруг. Только бархатные глаза, волна каштановых волос на белизне шелковой подушки и его прерывистое «Катенька, Катенька…»

— Саш, телефон. — Катя открыла глаза и зажмурилась. — Хватит на меня так смотреть, Пархошка. У меня аж мурашки по спине. Ты слышишь? Это, наверное, дядя Ник. Саш!!! — Он с сожалением оторвался от нее, но не выпустил ее руки.

— Только никуда не уходи, — предупредил он, словно спасаясь, что она сказочный миф, и если он сейчас отпустит ее руку, она растворится.

— Я никуда не исчезну. Да ответь же ты, дурила!

Сашка нашарил на тумбочке надрывающийся телефон.

— Да, пап… А что уже прошло два часа… Три?… М-да, я и не заметил… — Ник что-то говорил. А Сашка смущенно улыбался. — Ох, все-то вы, предки, знаете… ладно, понял, — он отключил телефон. — Кать, надо жарить картошку. — Он запустил руки в ее волосы и прижался к ним лицом.

— Эй, народ, вы где все? — неожиданно раздался веселый голос Пашки. — Я машину новую купил!

Они даже не успели прикрыться. Пашка стоял на пороге комнаты во весь свой гренадерский рост. В руках он держал большие пакеты с пивными банками. Широкая улыбка сползла с круглого лица Большого. Он шагнул к двери, так ничего и не сказав, захлопнул ее за собой.

— Паша! — Катя рванулась с дивана.

— Стоять! — вскрикнул Сашка. — Нет, Кать, я сам. — Он впрыгнул в джинсы. А ты жарь картошку.

— Саш, только не бейте друг друга. У тебя еще рука больная, — крикнула Катя ему вслед, но он вряд ли ее услышал.

— Пашка, стой, черт побери! — Сашка подбежал к разворачивающемуся джипу.

Если бы не маленькое пространство перед воротами нашей дачки, он не успел бы. Но Павел не желал выходить из машины. Сашка встал перед капотом и прямо смотрел другу в глаза через лобовое стекло. Огромный джип застыл, словно большой черный зверь. Пашка давил и давил на газ, от этого зверь становился еще более грозным.

— Выходи! — потребовал Сашка. — Поговорим.

Пашка не реагировал, все так же сверля друга взглядом. Сашка боялся тронуться с места, ибо тогда Павел сразу бы рванул на дорогу. Джип порычал еще минут пять. Павел понял, что Сашка не уйдет, и вышел из машины.

— Она любит меня! — крикнул он.

Может быть, — не спорил Сашка. — Но детей рожать будет от меня. И деревья сажать.

— Какие деревья? — Павел шумно дышал. Его желание раздавить Пархошку джипом было столь велико, что он даже испугался.

— Разные, — пожал плечами Сашка. — Яблони, груши и баобабы. И мы будем сидеть под ними с тобой через много лет и пить пиво.

— Я не отдам тебе ее! Никогда! Ты предал меня! — Пашка кричал и кричал, бил кулаками по блестящей поверхности джипа и не остановился даже тогда, когда подъехала наша машина, и из нее словно горох выскочили Манюня, Дашуня и Ник.

Девчонки встали рядом с братом, а Ник подошел к Паше. Он пытался обнять его за плечи, но Большой отпихивал и продолжал кричать.

— Заткнись!!! — наконец не выдержал Ник, — быстро, я сказал. Сел в машину. Я отвезу тебя домой.

— Папа! — Сашка рванулся к отцу. — Нам надо поговорить с ним.

— Не сейчас, — отрезал отец, насильно усадил вопящего Пашку на переднее сидение и уехал.

Звук мощного двигателя стих через несколько минут. Сашка остался стоять на дороге. Девчонки убежали в дом.

— Ты не передумал сажать со мной сад? — в тихом голосе Кати дрожали слезы. Сашка резко повернулся и порывисто ее обнял.

— Он поймет, Саш. Он умный, благородный и добрый. И очень любит нас обоих. Просто надо подождать. — Катя гладила его по широкой спине, и сама не знала, кого она уговаривает: себя или Сашку.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1

Я распахнула дверь подъезда и увидела Лельку. На ней был потрясающий серый шелковый костюм. Аришка стояла около матери и улыбалась.

— Почему такое озабоченное лицо в день свадьбы сына? — Лелька сощурила глаза.

Ох, хорошо знает меня моя подруга. Ничего не утаишь.

— Да так, нервы, знаете ли. Ну, что, поехали. А Дэн где?

— Так он в лимузине, с женихом, — рассмеялась Аришка.

Я посмотрела на нее. Такой счастливой я никогда не видела дочь своей лучшей подруги. Беременность и роды совсем не отразились на ее внешности. Только прибавили мягкости во взгляде и движениях. Они с Дэном прилетели из Лондона сегодня рано утром, специально на свадьбу Сашки и Катюшки. Янина с мужем тоже прикатили из благословенной Швейцарии. Уже полчаса стоят у загса, о чем мне каждые пять минут сообщают по сотовому.

— А сынишку ты с кем оставила? — спросила я Арину, пока усаживалась в нашу машину.

— С нянькой, — беззаботно ответила Арина. — У нас такая нянька боевая, жуть. Езжайте говорит, господа, спокойно, нам без вас будет очень хорошо. Да мы же на пару дней всего, теть Тань. Отгуляем свадьбу, и вместе с Сашкой и Пельменем обратно в Лондон.

— Да знает она все прекрасно, — одернула дочь Лелька, пристально глядя на меня. — Давай-ка, доча, сядь на переднее сидение.

Лелька устроилась рядомсо мной. Ник лихо развернул наш опелек и пристроился в хвост длинному лимузину. На светофоре кавалькада приостановилась. Около пешеходного перехода застыла невысокая полная девушка с рыжими волосами. Она пристально рассматривала красивую машину. Я оглянулась и похолодела.

— Что такое? — почувствован мое напряжение, спросила Лелька и повернула голову.

К девушке подбежал маленький мальчики потянул ее за руку. Она вскинула лицо. В узких солнечных очках отразилось октябрьское солнце. Она присела на корточки и что-то стала втолковывать сынишке.

— Уф, — выдохнула я. — Показалось. Черт, действительно что-то разнервничалась.

— Тань, о чем ты? — настаивала Лелька.

— Да ты понимаешь, я вот подумала, а вдруг Фион заявится на свадьбу и что-нибудь сотворит?

— А ты не думай, — отмахнулась Лелька. — Мы уже столько месяцев о ней ничего не слышали.

Это было действительно так. Через несколько дней после позорного разоблачения Ксении, Людмиле позвонила Вера Семеновна и попрощалась с ней навсегда. Бабуся решила покинуть Москву и перебраться в более тихий Нижний Новгород, к сестре. При этом вскользь упомянула, что где ее внучка, не знает. Уехала, не оставив адреса. В Консерватории она больше не появлялась, а из фитнес-клуба ее уволили за прогулы. Я это сама узнавала, втайне от своих подруг. Мы остались верны себе и никогда не разговаривали о Ксении. Но сегодня, в такой торжественный день, меня не покидало чувство какой-то непонятной тревоги. Да и Сашка только что ни с того ни с сего вдруг вспомнил о Ксении. Я порывисто вздохнула.

— Тань, — Лелька развернулась и положила руки на мне плечи. — Фион НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ ВЕРНЕТСЯ.

— Откуда такая уверенность? — Я была удивлена.

— А просто на слово ты мне не поверишь? — с надеждой спросила Птица.

— Нет.

«Линкольн» тронулся с места, и, трижды прогудев клаксоном, повернул налево. Сашка поехал за своей невестой.

Ник проехал сто метров и вдруг остановился.

— И я не верю, — повернувшись к Лельке, сказал он, — так что, Елена, давай рассказывай. У нас еще минут двадцать. Все равно раньше ребят в загс приедем. Так, что начинай.

Лелька, вздохнув, закурила.

— Ну, тогда слушайте…

… «Пошла вон!» эти слова Большого постоянно звучали в голове, пока она возвращалась домой. Ксения вошла в квартиру и тупо просидела почти два часа на кухне, допив остатки водки, найденной в холодильнике. Потом вскочила, ринулась в комнату и, раскрыв створки огромного шкафа, стала, не глядя, вышвыривать из его недр вещи. Вера Семеновна непонимающе глядела на внучку.

— Деточка, что случилось?

— Я уезжаю. Если кто спросит, где я, ты не знаешь, — через плечо бросила Ксения.

— Мама звонила из больницы, завтра хочет домой приехать, — осторожно сказала бабуля.

— Без меня, — отрезала Ксюха. — Да, передай ей, что те, кто засунул ее в психдом, получили свое.

Вера Семеновна ахнула и присела на краешек дивана.

— О чем ты, внученька?

— Значит так, бабка. — Ксюха нависла над ней с ворохом вещей в руках. — Только не надо мне петь песню про несчастную любовь и папочку, который мне алименты присылал. Я ею сыта по горло. Мать приходила в мае и все мне рассказала.

— Что? — вскинулась Вера Семеновна. — Что она тебе натрепала, несчастная?

— А все. — Ксюха села на распухший чемодан. — И про Ника, и про то, что он хотел нас увезти в другой город, и как эти мерзавки расстроили его планы и засунули мать в психушку. И про деньги, которые ты от них получала. Но я им должок вернула. Вот только теперь за мои художества я могу конкретно загреметь на нары.

— Что ты сделала, дурочка, — Вера Семеновна прикрыла рот рукой.

— А, знаешь, бабка, — Ксюха остановилась перед Верой Семеновной и в задумчивости наклонила голову. — Пожалуй, я тебе сейчас все расскажу.

Она говорила и говорила, захлебываясь от злобы.

Когда Ксюха поняла, что Пархошка для нее потерян, мир перевернулся. Все ее мечты, все сладкие видения ее будущего были связаны с этим большим и добрым парнем. Она мечтала, что будет ездить с Сашкой по всему миру. Станет его тенью, его рабой. Будет кормить, поить с ложечки, оберегать от назойливых поклонниц и посвятит свою жизнь его таланту. И он заработает кучу денег, потому что Александр Пархоменко станет самым великим пианистом мира. А она будет рядом с ним. Всегда и во всем, чего добьется Сашка, будет и ее заслуга. Она оградит его от общения со школьными друзьями. У него вообще никогда не будет друзей. Только она, его жена, его друг, его товарищ, его самая пылкая любовница.

Но все рухнуло, как только Сашка произнес имя Пельменя, целуя Ксюху. Она даже услышала звон рухнувшего замка ее мечтаний. То, что Сашка любит именно Пельменову, Ксюха поняла каким-то внутренним чувством.

А потом пришла мать. И все рассказала. В голове Ксюхи будто что-то щелкнуло. И калейдоскоп из лиц Пашки, Дэна, Кати и их родителей завертелся перед глазами с бешеной скоростью, а в ушах звенели все их оскорбительные и мерзкие слова. Злоба мешала дышать, закладывала уши и требовала какого-то выхода.

И она нашла его. Надо наказать их всех. За все. За себя, за мать, за насмешки, унижения, за неосуществимые мечты.

Уговорить бывших друзей-байкеров рассчитаться с парнем, который изнасиловал их подругу, не составило особого труда. Ксюха придумала целую историю, даже вышибла слезу из закостенелых, хмурых мужиков. Ее бывший любовник, здоровый краснолицый Терапевт (так его звали в байкерской тусовке и только так его звала Ксюха) даже предложил ей помять его покрепче, чем просто сломать руку.

— Нет, Терапевт, я хочу, чтобы он мучился от сознания того, что он больше никогда не сможет играть на своем рояле, — сказала Фион, поглаживая голую волосатую грудь своего любовника. — Это для него хуже, чем смерть.

Результат — Сашку подкараулили в подворотне и с одного удара тяжелой железяки переломили карьеру будущему Рихтеру. Поделом!

Сорвать у Пельменя с плеча папку пришло в голову Фион почти сразу, как та ей сказала о том, что поедет к педагогу. Фион очень повезло, что Пельмень раскололась насчет конкурса. Она-то ломала голову, что бы такое придумать покруче, чем банальное избиение. Тем более, что вставала проблема — как объяснить Терапевту, что надо поколотить еще и девушку. Не прокатило бы. А тут такая удача! Выпросить у друга мотоцикл на пару часов тоже было трудно, но она справилась. Вот только шлема у Терапевта не было никогда. Настоящие байкеры призирали любую защиту от ветра и скорости. Если шваркнешься на скорости сто восемьдесят км в час об асфальт, никакой шлем тебе не поможет.

Но Ксюхе он был необходим. Чтобы спрятать лицо. Но она вовремя вспомнила, что еще с незапамятных времен у нее на антресолях валяется ее шлем. Времени было мало, поэтому влетев домой, она и не обратила внимания на то, что на гладкой поверхности горит дракон. Не до этого ей было. А зря. Она же не знала, надолго ли задержится Катерина. Еле успела. Когда Фион подъехала к дому Кати, та уже подходила к своему подъезду.

Сейчас Ксюха и сама не понимала, на кой черт ее дернуло позвонить вечером Кате и спросить, не заметила ли она что-то подозрительное. Уж больно ей хотелось увидеть Катькины слезы. Она внутренне ликовала, когда вместе с Генералом и ненавистной Катькой копалась в помойках, прекрасно зная, что папка с эскизами лежит дома!

Результат — сиди в России, нечего на заграницу глаз класть, а заодно перед Пархошкой задом вертеть! Поделом!!!

Правда, когда она услышала про желтого дракона, Фион с опозданием поняла, что этот самый дракон живет на ее шлеме. Ну, ничего! Шлем она в тот же день выкинула в Москву-реку, предварительно содрав с него наклейку. Но Пархошка может вспомнить про наклейку и свяжет ее с Фионом. Поэтому, как ни крути, надо отводить от себя подозрения. Да, недаром Ксюха зачитывалась бульварной беллетристикой. Книжки Марининой и Устиновой не переводились в ее заплечном рюкзачке.

Пришлось напроситься на кулак одному клиенту в фитнес-клубе. Он вечно хвастал перед мужиками своими боксерскими регалиями. И характер у него вспыльчивый и задиристый. Завести его было с полпинка. А как разойдется, ему уж все равно кто перед ним, крепкий мужик или девчонка. Вот и поборолись. Конечно, Фион ему тоже порядком накостыляла, но морду исправно подставляла под крепкие кулаки. Поздно вечером позвонила бабке с сотового телефона и, изменив голос, представилась медсестрой из Четвертой градской. А через полчаса заявилась домой, сказала, что ушла под подписку.

Самое смешное, что с Ариной Гриф Фион хотела проделать именно то, что подозревала Пархошкина мамаша. Опять-таки договориться с Терапевтом, похитить девку, да еще и срубить с компашки хороший гешефт. Она даже уже договорилась с байкером, но… Сорвалось! Жаль, не вышло потрепать нервы и кошель Птице! Ну, да хрен с ним.

Как зацепить Больших, Фион никак не могла придумать, как ни старалась. К Пашке не подкопаешься, из машины не вылезает, в делах мамочкиной фирмы Фион ничего не смыслила, так что подставить никакой возможности нет. Да и надо было придумать что-то такое, что приведет и мать и сына в состояние полной прострации. Больших Ксения ненавидела больше всего. Пашка постоянно издевался над ней, а тетка Люся вечно учила ее жизни, на работу не устраивала, заставляла учиться. И чем больше Ксюха думала, тем больше ей нравилась мысль стереть с лица земли ненавистную тетку, а уж сыночек и шагу не сможет ступить без своей обожаемой мамочки. Но нужно сделать все так, чтобы комар носа не подточил. Помог случай. Сосед попросил посмотреть тормозные шланги своего «Мерседеса». Ксюха залезла под брюхо машины и тут же поняла, как расправиться с Людмилой Михайловной. Жаль, что водила у нее из бывших гонщиков, быстро просечет, в чем дело. Если уж Пашкина мамочка не убьется, то напугается до смерти! Вопрос только в том, как подлезть под «Мерс» Людмилы Большой-Форетти!

Ксюха ждала удобного момента целую неделю. И он наступил. Ксюхе везло невероятно, просто сказка какая-то! Мало того, что на стоянке перед фирмой почему-то не оказалось охраны, так еще этот олух водила поставил машину в углу. Ксюха забилась в угол между автомобилем и стеной дома, выжидая, когда дядя вылезет из машины и пойдет пить свой утренний кофе. Он никогда не ставил машину на сигнализацию, это Фион уже заметила, пока дежурила около фирмы. Проводив глазами стриженую макушку водилы, она быстро залезла под капот машины, резанула по шлангам зингеровской бритвой, подарок Терапевта. Совсем чуть-чуть, по капельке, но рано или поздно тормозуха вытечет, и педаль провалится в пол. И как только она разогнулась, первое, что Ксюха увидала, так это то, как Людмила Михайловна быстро идет от входа офиса к своей машине, зажав в одной руке большую папку с бумагами, а другой придерживая сотовый телефон возле уха.

— Да… Да…! — донесся до Ксюхи голос Пашкиной мамаши. — Поняла, в час, ресторан «У дороги», сорок второй километр Можайского шоссе. До встречи, — она отключилась, бросила папку и телефон на переднее сидение, сама села за руль и лихо развернувшись, умчалась со стоянки.

Осталось ждать результата. Попадет в аварию, мозги с асфальта будут соскребать, а Пашенька запьет на поминках мамаши и превратится в жалкого пьяницу! Поделом!!!

— Жаль только, что ничего не вышло! — закончила свою исповедь Ксюха, не замечая мертвенно бледного лица Веры Семеновны. — Хотя, своего я добилась. Небось всю свою жизнь вспомнила, со своим любимым сыночком попрощалась, пока в кювет летела! Стерва! Да и Пашенька в штаны наложил от страха, никак отойти от нее не мог. Эх, не успела я Птице напакостить, ну что ж, пусть вольной пташкой летает. Так и быть, пожалею.

— Ксюша! — тихо охнула бабуля. — Да тебя посадят, как есть посадят!

— Могут, но вряд ли, — спокойно сказала Ксюха. — Во-первых, нет у них на меня ничего, не докажут! Шлем — в реке. Терапевт сам мало что понимал, шланги она, дура набитая, тут же поменяла. А, во-вторых, они всю жизнь кичатся своим благородством. Меня уже тошнит от этого слюнтяйства!

— Зачем тогда уезжаешь-то? — не поняла бабка.

— Да от греха подальше! Схоронюсь на время у бабки в Нижнем, пока здесь все утрясется. А там глядишь и вернусь.

— Ты никогда сюда больше не вернешься, — раздался металлический голос.

Ксюха вздрогнула и обернулась. В дверях комнаты стояла Елена Гриф.

— Двери, детка, закрывать надо, когда домой приходишь, — со змеиной улыбкой на губах проговорила Лелька.

У Ксюхи задрожали руки и сигарета, которую она курила, выпала изо рта.

— Подними цигарку-то, портки прожжешь, тварь. — Лелька кивнула на джинсы Ксюхи, которая от страха даже не почувствовала ожога.

— Вот тебе билет до Воркуты, — на чемодан лег синий продолговатый листок железнодорожного билета. — Через двадцать минут ты спустишься вниз, сядешь в машину, которая тебя ждет, и уберешься на Родину твоей матушки. И если я хоть когда-нибудь, лишь краем уха услышу, что ты в Москве, я тут же иду в ментовку. Поверь, у меня достанет сил, средств, и связей, чтобы хоть через десять лет засадить тебя за решетку. Мои подруги действительно благородны, но любое терпение имеет свои пределы. — Она подошла к Ксюхе близко-близко и как в детстве наклонилась к ней. — Ты мне веришь?

— Верю, — прошептала Фион, завороженно глядя в большие серые глаза Лельки.

На мгновение Ксюхе показалось, будто и не было этих пятнадцати лет, и она еще семилетняя девочка. Стоит перед машиной дяди Ника и как кролик на удава смотрит на большую злую тетю.

— Но перед тем, как ты покинешь этот гостеприимный город, — продолжала Лелька с такой же мерзкой ухмылочкой, — мы с твоей бабушкой расскажем, что же случилось на самом деле с твоей мамой много-много лет назад. И как она испортила мне жизнь, и пыталась испортить Татьяне и Нику. А за это Людмила, которую ты хотела стереть с лица земли, содержала, кормила и одевала тебя все эти годы, а сестра Регины, дочери которой ты сломала карьеру, БЕСПЛАТНО содержит твою мать в частной клинике, койко-день которой стоит триста баксов в сутки. Сначала хотела послушать тебя, но ты уже все сказала. — Ксюха дернулась. — Да-да, давно тут стою, — подтвердила ее опасения Лелька. — Так что садись и слушай.

…Последнее, что видела Ксения Фионова в окно ее такси, была Елена Гриф, которая махала ей рукой. Она все так же улыбалась, и даже в кромешной тьме, в свете единственного тусклого фонаря, Ксюха отчетливо видела, какие слова она выговаривала: «Сил, средств и связей». Рядом сидели два здоровенных парня из охраны фирмы Людмилы Большой. Они должны были убедиться, что Фион села в поезд. Но и без этого Ксения знала, что она сядет в этот проклятый поезд и вернуться она уже не сможет. Никогда. Ибо ее собственный голос звучал на пленке зажатого в ладони Птицы диктофона.

2

— Вот так, мать, — закончила свой рассказ Птица. — Так что можешь спать спокойно. Ничего больше Фион ни нам, ни нашим детям не сделает. Будет сидеть у себя в Воркуте до скончания века.

— Ты так уверена? — все еще сомневалась я.

— Она с раннего детства мне о-о-очень верит, — ухмыльнулась Лелька.

— А я-то думала, чего это ты так легко согласилась не поднимать эту муть. Как же ты столько месяцев молчала? Уже октябрь на дворе!

— Договор — дороже денег, — отрезала Лелька.

— Ой, мам, тетя Таня! — воскликнула Аришка. — Смотрите, Пашка!

Мы прилипли к окнам машины. Действительно, рядом с блистательной Людмилой, на ступеньках загса стоял Павел. Он почти до черноты загорел, и бежевая шерстяная тройка была удивительно ему к лицу. В руках он держал большой букет цветов, а на губах играла его знаменитая широкая улыбка.

— Молодец, парень. Настоящий мужик. Уважаю, — паркуясь рядом с джипом Больших, проговорил Ник.

С того дня, когда Пашка застукал моего сына и Катюшку вместе, он через несколько дней улетел в Италию, к своему отцу. Еще несколько лет назад он сам разыскал старшего Форетти. Людмила предпочитала не влезать в их отношения, предоставив сыну самому разбираться с батюшкой. Как ни странно, Пашка очень подружился и с отцом, и с его семьей. Форетти неоднократно звал сына в гости, но Павел вечно находил повод для отказа. Но после «подлого предательства любимой и друга», Пашка вспомнил о настойчивых предложениях отца и сбежал в Рим, в духе их компании, поставив мать перед фактом по телефону из аэропорта.

— Нет, ну что за моду взяли! — возмущалась Люська. — Нет, чтобы все обсудить с матерью.

— Люсь, он мужик, — настойчиво говорил Ник. — Он должен справиться с этим сам. Перебесится и вернется через пару недель.

Но ни через пару недель, ни через месяц Павел не вернулся. Отец устроил его на работу. В Пашке заиграла итальянская кровь, и он позвонил матери.

— Мам, я не вернусь. Вернее, вернусь, конечно, но не скоро, — глухо проговорил он. — Ты справишься без меня?

Люська, конечно, хотела заорать, что не в бизнесе дело, что она не привыкла жить без него. Но она была очень умной женщиной. И мудрой.

— Все о’кей, бамбино, — с кажущейся беззаботностью сказал она. — Если ты так решил, значит это правильно.

Она каждые выходные летала в Рим (ее фирма процветала, и Люська вполне могла позволить себе еженедельные встречи с сыном). Но по понедельникам сотрудникам ее компании доставалось по полной программе.

Однажды мне это надоело и я приехала к ней.

— Люсь, что происходит? Почему ты после своих римских каникул как мегера?

— Мой мальчик страдает, — немного подумав, ответила Люська. — Молчит, ничего не спрашивает. Я даже не представляла, что он так любит Катерину. Марио меня достал вопросами.

Марио — отец Пашки. У них с Люськой сложились вполне хорошие отношения. Мне даже показалось, что если бы не его многочисленная семья, то может быть, когда-нибудь… Но это уже из разряда фантастики.

— Люсь, я надеюсь, наши отношения от этого не пострадают?

Мне, конечно, было бесконечно обидно за Пашку, но что делать? Жизнь — коварная девица. И все же дружбу с Люськой мне терять не хотелось.

— Сдурела, что ли на старости лет? — воскликнула Люська. — Когда это проблемы наших детей вставали между нами!

Я мысленно перекрестилась.

Словом, о том, что Павел приедет на свадьбу друзей, не могло быть и речи. Но, увидев огромную фигуру Пашки рядом с матерью, все несказанно обрадовались.

Не успели мы выйти из машины, как на площадку перед загсом медленно, словно большая белая змея, вполз «Линкольн». Водитель еще не затормозил, а Сашка уже выпрыгнул и побежал. Павел перемахнул семь ступенек навстречу другу, и они порывисто обнялись. Большой что-то горячо говорил другу, хлопал его по спине, а Сашка все никак не мог оторваться от Пашки.

«Линкольн» подъехал вплотную к лестнице, и из машины вышла Катя.

Боже! Я, конечно, знаю, что наша Пельмень — самая красивая девушка, которую я когда-либо видела (не считая ее матери, безусловно), но такой блистательной я ее никогда не видела. Прямое молочно-белое платье было расшито по широкому подолу множеством бусинок, и тонкие нитки стекляруса вспыхивали на солнце искрами. Загорелые плечи открыты, на тонкой шее — нитка жемчуга, длинные каштановые волосы собраны в скромный пучок на затылке. Элегантно, просто, и как все простое — гениально. Катя сама придумала модель своего свадебного платья, но, поддавшись на наши уговоры, что нельзя самой шить себе наряд, отдала в мастерскую своей подруге-портнихе.

Но все великолепие Катерины я смогла разглядеть лишь потом, поскольку она не вышла, а прямо-таки вывалилась из машины, не дождавшись, когда жених предложит ей руку. Подхватив длинный шлейф, она мигом взлетела по ступенькам и оказалась около ребят. Пашка наконец оторвал от себя Сашку и обнял Катерину. Уж, не знаю, какие они говорили слова друг другу, но и без этого было ясно: все прощены и все плохое забыто.

Но, я конечно, не преминула поточнее узнать у Люськи, кто же вправил мозги ее сыну.

— Да не знаю, клянусь Богом. — Воскликнула Люська. — Представляешь, я уже в машину садилась, в загс ехать. А тут бац — Пашка!

На немой вопрос матери, Пашка ответил немного пафосно: «Русские люди, мать, должны жить в России. Да и все мои друзья, настоящие и проверенные — все здесь. Так что, пора восстанавливать отношения».

— Да какая разница, кто или что заставило его вернуться, — вставила мудрая Регина. — Главное, они все вместе.

— Ну что, матушка? — Генерал подошел неожиданно. — Пошли отдавать дочь замуж, — и он нежно обнял бледную от волнения Регину.

3

Она стояла и смотрела, как Катя проходила мимо, так близко, что даже длинный шлейф ее платья задел кончики ее туфель. Вот сейчас, через мгновение она свернет пробку с маленькой бутылочки и плеснет кислотой в ненавистное красивое лицо. И все. Все закончится. Не будет больше бессонных ночей в маленькой вонючей комнатке бабкиного барака. Не будет изгрызенных от злости и отчаяния подушек. Она больше ни за что не вернется в ненавистный город детства матери, и не будет мыть длинные коридоры фармацевтической фабрики, каждое мгновение, каждую секунду мысленно пребывая в большом светлом городе.

Только здесь, в Воркуте, она поняла, в каком раю она жила. Что все хорошее произошло с ней только в Москве, а не в этом холодном сером городе, где нет ни жизни, ни будущего. Но вернувшись в гостеприимную столицу, она не нашла покоя. Ей не к кому было пойти, и никто ее не ждал, и некому было радоваться ее приезду. Бабка так и осталась у своей сестры.

Полная пустота и одиночество. Ничего не изменилось, только географическая точка поменялась. Почему? Почему так случилось? Надо найти этому причину!

ОНИ! Это ОНИ во всем виноваты! Богатые, счастливые, радостные! Как им всем хорошо и вольготно. Но ничего, сейчас она все исправит! Навсегда! Даже ценой собственной свободы. Сейчас Пельмень сделает еще один шаг…

Кто-то крепко схватил ее за локти. Катя с Сашкой под руку все шли и шли, а она никак не могла понять, почему она не может открутить пробку маленькой бутылочки из темного стекла и навсегда стереть улыбку с этого сказочно красивого лица. Медленно открылись большие дубовые двери, и миловидная дама пригласила Александра Пархоменко и Екатерину Пельменову сотоварищи на регистрацию брака. Хоп! Двери захлопнулись, и на место Сашки и Кати встала другая страждущая брака пара.

А она все так же стояла, замерев на одном месте, не в силах пошевельнуть рукой.

4

— Сейчас ты медленно повернешься, отдашь мне бутылку, и пойдешь в дамскую комнату, — прошипела я в ухо Ксении. — При этом будешь улыбаться всем и делать вид, что ты захотела срочно пописать. Нервничаешь ты просто, ясно!

Фион сделала все так, как я ее просила. Она, словно во сне повернулась и мне в лицо полыхнули большие фиалковые глаза. Точно такие же линзы были у Лельки, когда-то она в шутку решила меня напугать. Ничего не скажу, здорово изменяют они лицо, особенно когда макияж другой и парик на башке. Но одного Фион не учла, что именно этот черноволосый парик с широкой белой прядью сбоку когда-то подарила ей я. Эти фальшивые волосики я лично испортила, опрокинув флакон с пергидролем. И чтобы исправить дорогущий парик, выкрасила эту прядь.

— Я люблю его, — оказавшись один на один в туалете, выкрикнула Фион. — Я не могу допустить, чтобы он был с ней! С кем угодно, только не с ней!

— Бедная девочка, — вздохнула я. — Мне очень жаль тебя. Даже после всего, что ты сделала, кроме жалости я ничего к тебе не испытываю. Но сейчас ты меня всерьез разозлила. На что ты рассчитывала? Ты понимаешь, что если бы плеснула этой гадостью, — я помахала перед ее носом бутылочкой. — Ты тут же бы загремела бы на нары!

— Ну и пусть! — упрямо заявила Ксеня. — Зато он никогда бы не женился на уродине.

Я покачала головой. Несчастная! Ну что ей объяснять, дуре набитой, что не в красоте дело. Внутри все клокотало. Что делать? Ксенька может меня сейчас же отшвырнуть и сбежать. И тогда ребятам прямая дорога за границу! Ибо здесь на каждом шагу их может подстерегать опасность в виде Фиона. Боже, будь проклят тот день, когда я познакомилась с Ниной! Эти мысли с молниеносной быстротой промелькнули у меня в мозгу, а я так и не нашла достойного выхода из создавшегося положения.

— Значит, тюрьмы не боишься? — вдруг услышала я низкий спокойный голос. — Ну, что ж, знать судьба у вас с матерью такая.

Я даже не успела повернуть голову на этот голос, как тут же заметила нарастающий ужас в глазах Фиона. Она побледнела и вжалась в стенку. Я все же повернулась и увидела в проеме одной из кабинок Настю, Анастасию Борисовну, лучшего психиатра Москвы, сестру Регины и владелицу частного дурдома, в котором уже пятнадцатый год находится Нина Фионова.

— Вовремя я здесь оказалась, — усмехнулась Настя. — Значит так, девочка, кнопочку видишь? — она выставила вперед тонкую руку с зажатым сотовым. — Я никуда без своих санитаров не хожу. Даже на свадьбу своей любимой племянницы. У тебя есть выбор — или ты сейчас же убираешься из города и нашей жизни или через пятнадцать минут окажешься привязанной к койке рядышком с мамашей. Поверь, я пойду против своих принципов и клятвы Гиппократа и ухайдакаю тебя по полной, тем более что признаки наследственной шизофрении у тебя налицо. Ну, так как, нажимать?

Фион затравленно переводила взгляд с Насти на телефон. Напряжение достигло такого накала, что мне казалось, что если сейчас паче чаяния хоть кто-то войдет, весь клозет взорвется. У меня мелко затряслись руки, и проклятая бутылка вдруг выскочила и с оглушительным хлопком раскололась об идеальный кафель. Стекла разлетелись, и брызги жидкости окропили мои ноги. Я зажмурилась. Все, конец, сейчас мои колготки задымятся вместе с моей кожей. Я с замиранием сердца ждала дикой боли. Еще когда я только увидела Фион в моем парике, я сразу догадалась, что она хочет сделать. Слишком дико выглядела миловидная брюнетка в шифоновом длинном платье, на высоких каблуках с темно- коричневой бутылкой в руках.

Еще со времен моей медицинской практики, я знала, что именно в таких бутылочках с яркой желтой этикеткой хранятся опасные кислоты. Серная, соляная, даже пресловутый пергидроль, которым я когда-то травила свои волосы и для этого выписывала его в аптеке своего травмпункта.

Но боли все не было. Я открыла глаза. Фион стояла, уставившись на мои ноги, и, по всей видимости, тоже ожидая химической реакции. Потом она резко опустилась на корточки и потрогала лужицу, которая разлилась вокруг осколков.

— Вода, — озадаченно проговорила она. Потом она мелко захихикала.- Он подсунул мне простую воду! А я, дура, спала с этим гадом-фармацевтом целый месяц! — Она хохотала все громче и громче.

Я закрыла глаза. Где? Где я могла слышать этот знакомый сумасшедший хохот?

5

— Ну, где вы ходите? — прошипела Регина. Мы с Настей притулились в уголочке большого зала, встав в очередь желающих поздравить молодых.

— Нигде не ходим, — отчеканила Настя. — Здесь и стояли всю церемонию. Ты нас просто не видела.

— Да? — удивленно сказала Регина. Она подозрительно посматривала на нас, но каменное лицо сестры ничего не выражало, кроме простодушного удивления. — А чего это с Танькой? Белая вся.

— Да волнуется она, неужели не понятно, — хмыкнула Настя. — Ты на себя посмотри. Опять плакала?

— Ой, девочки, ужас, я так распсиховалась.

— Нечего психовать, все уже свершилось, — отрезала жесткая Настя и пошла поздравлять племянницу и ее мужа.

Сашка подхватил Катю на руки и понес на улицу. По программе мы должны ехать в чудный ресторанчик, пить, есть и веселиться. Это был подарок Больших. Люська решительно отвергла наши поползновения отделаться бутылкой шампанского ввиду полного отсутствия капиталов. Наших с Ником накоплений после покупки моей машины хватило только на фрак Сашке и заказ пресловутого лимузина. Не рассчитывали мы в этом году сына женить. Так и сказали Сашке, что на банкет денег нет. Регина с Генералом тоже не в лучшей материальной форме находятся, поэтому, посоветовавшись с детьми, мы решили, что банкета не будет. Тем более, что ночью они вместе с Тверскими улетают в Англию. Свадебное путешествие было подарком Янины и Дэна.

Люська же, как только прознала про наши планы, заорала, что мы все полные идиоты, тут же позвонила куда-то, заявив что в таком случае наличность в плотном конверте, подаренная Сашке, ополовинивается. Зато она будет иметь возможность по-человечески отпраздновать свадьбу детей, которые ей как родные. Спорить с Людмилой Большой бесполезно, тем более когда у нее такая моральная поддержка в виде сына. Пашка даже захлебнулся шампанским, когда услышал, что продолжения не будет.

Мы сидели впятером за круглым столиком, накрытым льняной белой скатертью. Если ее сдернуть, можно представить, что мы вновь, как много лет назад сидим в «Макдональдсе».

Лелька, Регина, Люська, Янка и я. Словно и не было этих лет, этих событий, побед, разочарований, взлетов, падений, дефолтов, инфляций, учебы детей, их драк, ссор, примирений. Но грянул вальс, и сказочно красивая пара закружилась посередине круглого зала.

— Слушайте, у меня такое впечатление, что мы сидим в «Маке» и сейчас Ник притащит нам поднос с кофейным пойлом и холестериновыми котлетами, — воскликнула Янина.

— Читаешь мысли, — проговорила Люська. — Ну что, новоиспеченная свекровь, какие желания у тебя возникают.

— А знаете девчонки, чего бы я хотела? — сказала я. — Сидеть на бортике шикарного бассейна, греть свои старые косточки на белом шезлонге, и чтобы рядом все вы. И кружат вокруг нас красивые официанты с серебряными подносами, с бабочками на шеях и в плавках. Подают нам вкусные коктейли с зонтиками, и спрашивают: «Что еще угодно, мадам?». А наши дети резвятся в прозрачно-зеленой воде и зовут своих красавиц-мамаш поплавать.

— У-у-у, Танька. Тебе романы надо писать, а не маникюр бабам делать, — рассмеялась Лелька.

— Так какие проблемы? — вскинула в удивлении бровь Люська — Организуем такой отдых.

Я посмотрела на нее и засмеялась. Не сомневаюсь, что так и будет. Люська заставит всех взять отпуск в одно время, выдернет Янину из Швейцарии, Аришку с Дэном из Лондона, оплатит проезд и проживание тем, у кого не будет достаточно денег, при этом ворча, что если кто заикнется ей о деньгах, тут же вылетит из списка ее друзей. Людмила — потрясающий организатор. И если уж что придет ей в голову, то свернуть ее с намеченного пути невозможно.

Подошли наши мужчины и разобрали моих подруг танцевать. Я осталась одна за столиком. И смотря на кружащиеся пары, подумала что этого праздника могло и не быть. Поскольку наше прошлое могло разбить этот хрупкий мир, который мы так старательно создавали и холили столько лет.

Прошлое, в котором жила злобная, завистливая одинокая женщина, передавшая с материнским молоком все эти пороки своей девочке. И как мы ни старались, мы так и не смогли создать атмосферу тепла и любви для Ксении. Она оказалась для нас такой же ЧУЖОЙ, как и ее мама. Все зависит от самих людей, от их благодарности и благородства души. А жаль. Мне все же жаль, что Ксюха так ничего и не поняла. Что все и сразу не дается никому, а даже если такое и случается, то за это приходится платить слишком большую цену.

— Что призадумалась, дорогая? — Ник склонился надо мной.

— Да вот смотрю, наша старшая дочь не сводит глаз с Пашки и не отходит от него весь вечер, — обманула я его.

— Наверное, это гормоны, — усмехнулся Ник. — Манюня — девочка влюбчивая. А тут такой парень освободился.

— Ник, ей только четырнадцать! — воскликнула я.

— Ладно-ладно, я пошутил, — он протянул мне руку. — Мадам я вас ангажирую на следующий танец.

Мы вышли на середину зала. Мгновение — и грянул старый незабвенный рок-н-рол, единственный танец, который признавал мой муж.

ЭПИЛОГ

— Бабуля! Ну, бабуля же! — детский крик разносился по всему огромному бассейну самого великолепного отеля на побережье Средиземного моря. — Ну, пойдем купаться.

— Шурка, отстань от бабки! — одернул дочь Сашка. — Дай ей спокойно полежать.

Я улыбнулась, с благодарностью поглядев на сына.

— Ну что, подруга, горда за своего отпрыска? — хихикнула Люська, вытянув длинные ноги на белоснежном шезлонге.

— Шутка ли, «Оскара» отхватить за музыку к американскому фильму! — сказала за меня Лелька. — Это вам не хухры-мухры.

— Кто бы мог подумать, что Сашка станет таким классным композитором, — покачала головой Регина. — Теперь и не понятно, кто более на Родине будет знаменит — Катька, как лучший российский модельер, или Александр Пархоменко.

— Что желает мадам? — раздалось у меня над ухом.

Я подняла глаза и увидела полуголого официанта, с черной бабочкой на шее и с серебряным подносом в руках, на котором теснились высокие бокалы с коктейльными зонтиками. Я отрицательно помахала рукой. Пока достаточно, и так от мартини в голове шумит.

Люська все-таки осуществила мою мечту и вытащила нас на отдых всех вместе. Только произошло это лишь спустя пять лет, и стало нас намного больше, чем предполагалось вначале.

Я смотрела на резвящихся малышей в лягушатнике и с трудом могла различить в них близнецов моего сына и Кати, мальчишку Арины и Дэна, десятилетнего Ванюшку, сына Регины и Генерала. Они пытались повалить все вместе Павла, который стоял, словно Гулливер на мелководье. Он развернулся, нашел кого-то глазами и зычно крикнул:

— Манька, а ну заползи обратно!

— Мам, ну чего от пристал, я ж только ноги из-под зонта высунула! — проныла моя Манюня. Она перевалила свой округлившийся живот на бок и подтянула ноги в тень.

— Маш, беременным женщинам на солнце быть вредно, — отрезала Люська. — Я вообще не понимаю, какого рожна тебя Пашка с нами потащил.

— Ага, вы тут развлекаться будете, а я, как беременная каракатица, должна в Москве в холоде и стуже сидеть, — возмутилась Манюня. — Нет уж. Вместе так вместе. И вообще, мне врачи сказали, что можно и купаться и гулять. А мне Пашка вообще все запрещает.

— Пошла под венец, свободе — конец, — рассмеялся Генерал.

Два месяца назад в каждую семью нашей веселой компашки пришло загадочное приглашение. Нас приглашали на какое-то бракосочетание. Причем, кто брачуется, написано не было. Мы начали перезваниваться, решив что это чья-то шутка. Из Швецарии позвонила Янина с требованием объяснений, Аришка и Дэн прилетели сразу. Мы, как всегда, собрались и приняли решение все же пойти, посмотреть, кто нас разыгрывает.

Удивление, которые мы испытали, при виде Павла под руку с моей дочерью — не описать. Маньке исполнилось только девятнадцать лет. Она заканчивала второй курс экономической академии. Еще больший шок мы получили, когда счастливые молодожены объявили нам с Люськой, что вскоре мы будем — я трижды, а Люська — единожды (пока) бабушками. Наподдавать бы им по одному месту, но Павлу уже под тридцать, а Манька — мужнина жена. Смирились, чего уж.

— Тань, ты счастлива? — спросил меня Ник, когда дети и внуки все же стащили своих предков в бассейн. Я же вовремя ретировалась в бар.

— Я всегда счастлива, когда ты со мной, — я погладила его по щеке, — тем более что эта поездка нам нужна была всем. Должны же мы были отметить триумф нашего сына!

— А знаешь, у меня есть тост, — чуть помолчав, сказал Ник. — Давай мы выпьем за здоровье тех женщин, без которых из нашего Сашки не получилось бы композитора.

И он посмотрел на меня своими черными глазами. В них не было и намека на юмор и иронию. Я поняла его с полуслова. Кивнув, я чокнулась с ним и выпила до дна свой бокал.

Будь здорова, если получится. Нина Фионова. Настя делает все, чтобы твой мир был не так плох. Будь здорова, Ксенька, где бы ты ни была. Мы сделали все, что могли и даже больше. Ни в тюрьму, ни в больницу ты не попала только по нашей милости. Живи на просторах нашей необъятной Родины, но помни, что если когда-нибудь ты появишься в нашей жизни, не будет тебе больше поблажек. И никакой жалости. Ты это тогда поняла, в туалете Грибоедовского дворца бракосочетания.

И спасибо, что вы обе были в нашей жизни и выполнили, пусть неблаговидную, и даже страшную роль. Но если бы не вы, то наша жизнь была бы другой.

Сашка не стал бы композитором, и не получил бы свой «Оскар», Катерина уехала бы в Италию, и они бы не поженились и не родились бы мои славные внучки. Манюня не влюбилась бы в Пашку и не была бы сейчас на сносях. И еще многого бы не было.

Спасибо, и дай Бог не видеть вас больше НИКОГДА!!!

Тунисское небо раскалилось от жаркого солнца добела. И даже обрывки прозрачных облаков не скрывали жарких палящих лучей. Здесь было настоящее лето, а там, дома была студеная русская зима. Холод, ветер и непрекращающийся снег. Но мне было тепло везде. И здесь и дома. Потому, что рядом со мной всегда мои родные люди, которые никогда не откажут мне в любви и тепле.

И так будет всегда, пока я существую!

Оглавление

Аннотация

Татьяна Губина Чужая ВСТУПЛЕНИЕ

Часть первая ГЛАВА ПЕРВАЯ 1

2

3

4

5

6

ГЛАВА ВТОРАЯ 1

2

3

ГЛАВА ТРЕТЬЯ 1

2

3

4

5

6

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 1

2

3

4

5

6

Часть вторая ГЛАВА ПЕРВАЯ 1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

ГЛАВА ВТОРАЯ 1

2

3

4

ГЛАВА ТРЕТЬЯ 1

2

3

4

5

ЭПИЛОГ