Лопе Де Агирре, князь свободы [Мигель Отеро Сильва] (fb2) читать постранично

Мигель Отеро Сильва Лопе Де Агирре, князь свободы

Лопе Де Агирре — солдат

Господи, защити нас! Лопе де Араосу отрезали язык!

Первая ссора нашей семьи с графом де Геварой случилась за год до моего рождения, когда дед мой по материнской линии Лопе де Араос был избран алькальдом города Оньяте и графу де Геваре полагалось согласно закону начертать внизу под указом о назначении: «Сим признаю и нарекаю его моим алькальдом», но граф сбежал в Виторию, затворился в башне Сумелсеги и упорствовал, не желая подписать указ; не достав графа, оньятинцы так разгневались, что ударили в набат, сошлись все на площади перед церковью святого Михаила и порешили отобрать жезл у главного алькальда, поставленного графом, и передать его моему деду по матери — Лопе де Араосу, ими избранному алькальду; граф разъярился, вооруженные люди напали на наши земли, силою отняли у моего деда жезл, а его самого бросили в тюрьму и до конца дней наложили ему запрет на чины и должности.

Случай с языком вышел пятью годами позже, я уже родился, мать дала мне имя Лопе в честь своего мятежного отца; я, Лопе де Агирре, ползал под дубом и под грецким орехом, и внимания на меня обращали меньше, нежели на моего старшего брата Эстебана и пегого пса, который презрительно обнюхивал мой зад; только что взошедший на трон король Карл посетил Фландрию, граф де Гевара был среди тех, кто следовал за королем и падал пред ним ниц, и мой неисправимый дед закричал на всю таверну в Калесарре: «Все, кто таскается за королем, начиная нашим графом де Геварой, хозяином и сеньором города Оньяте, все они холуи и пьяный сброд!»

Когда граф вернулся, десятка два негодяев побежали к нему с доносом, и граф приказал, чтобы у моего деда по матери отобрали все имущество, а самому ему вырвали язык; деда выволокли из тюрьмы с петлей на шее, провезли по улицам Оньяте верхом на грязном осле-недоростке, так что сапоги у деда волочились по каменной мостовой, и так — до самой Хауменди, где у графа был приготовлен позорный столб, впереди шел глашатай, оповещая всех: «Лопе де Араос приговорен к изгнанию на три года, при попытке вернуться в Оньяте ему отсекут левую руку!», язык деду отрезали кинжалом, кованным в кузнице Ласарраги, и столько крови вышло изо рта, что, верно, в теле ни единой красной капли не осталось.

— Мой брат отправил жалобу в Королевский Совет и добился бы помилования, да поздно, язык уже отрезали. Так что в смертный час пришлось ему исповедоваться знаками, — рассказывал брат моего деда Хулиан де Араос.

Брат моего деда Хулиан де Араос сто раз рассказывал мне эту историю, чтобы я никогда ее не забыл, брат моего деда Хулиан де Араос похож на корявую, высохшую виноградную лозу, круглый год ходит с ног до головы в черном, так что издали не разберешь, монах это или человек, из-под широких полей шляпы висят пряди, как у старого барана, брат моего деда родился в Араосе и никогда из Араоса уехать не пытался. Араос — не селение, построенное руками человека, а пригоршня домов, разбросанных божьей волей по ущелью, от дома к дому ведут не улицы, а крутые тропинки среди зарослей папоротников и птичьего пения, площадь, что белеет посередке, и площадью не назовешь, всего-то и есть мощеная площадка, чтобы подступиться к церкви да выйти к крытому закутку, где играют в мяч, а между плитами вольно пробиваются сорняки.

— А жители Араоса не возмущались? — спрашиваю я, наперед зная, что возмущались.

— Возмущались, а как же, мы всегда возмущались, — говорит брат моего деда Хулиан де Араос.

И, припомнив зло, принимается рассказывать еще одну старинную и уничижительную историю о том, как «Иньиго де Гевара, первый сеньор Оньяте, своевольно присвоил целую реку, дабы он один мог ловить в ней рыбу, один купаться в ней и один в нее мочиться».

— Настанет день, мы их прогоним, — говорит брат моего деда Хулиан де Араос, замахиваясь своей палкой на историю.

Михаил-архангел, покровитель Оньяте, — святой воитель, разящий оружием, а не какой-нибудь монах-богомолец или немощный мученик. Михаил-архангел — святой дух, воплотившийся в неистовую твердь, предводитель звезд, он вонзает свое огневое копье в горло поверженного дракона. Сатана уже не блаженный свет и не лукавый приспешник, доносящий богу на братьев своих, но злобное исчадие о семи головах и десяти рогах, со змеиным хвостом и когтистыми лапами леопарда, кривыми клыками и волосатой пастью, и он глядит на тебя с укором, будто ты виновен в его поражении, Лопе де Агирре. Крылья святого Михаила вырываются из-под стальных лат и развертываются на ветру, точно боевые знамена. В левой руке святой Михаил держит весы, это он взвесит последствия наших грехов и добродетелей, это он решит, которые души вознесутся в рай, а которые, как мы, низвергнутся в ад. Однако скитальцу не приходит в голову поразмыслить над символическим значением весов, он знай пялится на огнедышащее копье, на вороненые