Парадный этаж [Жан-Луи Кюртис] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

прикрывающая пустоту, бессодержательность, неспособность к самостоятельному, оригинальному мышлению. Кюртис разоблачает, по существу, буржуазный конформизм, который увидел еще Флобер, собравший в знаменитом «Лексиконе прописных истин» наиболее типичные штампы высказываний буржуа. В повести Кюртиса фактически представлен «лексикон» новых прописных истин, которые в ходу у современной буржуазии. В этом новом «лексиконе» словесные клише и идейные штампы почерпнуты из «пестрой смеси», выплеснувшейся в мае — июне 1968 года. Как пишет французский публицист Жан-Марк Сальмон: «Май 1968 года — это лаборатория современных идей, первый взрыв, и поднявшаяся пыль еще продолжают оседать в социальном организме общества»[5]. Повесть Кюртиса свидетельствует о том, что кое-что осело и отложилось в словесных штампах и в принятой манере поведения, характерных для современной разновидности буржуазного конформизма.

Но при малейшей угрозе их собственности словесная мишура мигом слетает с этих либеральничающих буржуа. «Я хочу сохранить то, чем владею, и получить то, что мне причитается», — откровенно заявляет Франсина, разом забыв о своих громогласных «левацких» высказываниях, когда возникает реальная опасность лишиться своих доходов, потерять место на «парадном этаже».

Этим «паяцам» и «лжецам», как называет их герой повести, писатель противопоставляет профсоюзного активиста старого рабочего Эмиля. Именно на его долю выпадает задача раскрыть глаза Бернару на причину поразившей его метаморфозы, указать на связь ее с «маем 1968», напугавшим буржуазию. Эмиль подчеркивает отличие так называемой «майской революции» от рабочего движения и предсказывает, что подлинные перемены в обществе будут делом рук трудящихся, в первую очередь рабочего класса. Сатирический портрет либеральной буржуазии, нарисованный в повести, объективно подтверждает правоту слов старого рабочего. Выход из сложившегося положения герой повести видит в том, чтобы привлечь рабочих к участию в прибылях, как бы поделить с ними доходы, и таким способом помешать революционному взрыву. Это, по существу, реформистский путь. Он не способен изменить классовую и антинародную природу капиталистической системы.

Художественная сила повести в резкой, беспощадной сатире на современных либералов, радикалов, гошистов, которые трескучими фразами, словесной шелухой пытаются прикрыть свою хищническую буржуазную сущность. Повесть местами приближается к публицистическому, аналитическому очерку, однако читается с неизменным интересом благодаря блестящему, глубокому анализу, ярким сатирическим зарисовкам, острым, живым диалогам, тонкой авторской иронии. Невольно вспоминаются остроумные философские повести Вольтера, ощущается крепкая национальная традиция.

В третьей повести сборника, «Сады Запада», развенчивается еще одна парадная, показная сторона буржуазной жизни. На этот раз ее культурный «уголок», в который пытаются забиться немецкий музыкант Иоганнес Клаус и его жена Паула. Герой повести помнит войну, бомбежки, он не верит в прочность мирной жизни, ждет неминуемой катастрофы, и эта тема музыкальным лейтмотивом все время возникает в повести, как бы подготавливая читателя к трагическому финалу.

Название «Сады Запада» имеет и определенный символический смысл. В свое время герой повести Вольтера «Кандид» объявил, что он собирается «возделывать свой сад», уйти в свою маленькую, частную жизнь, укрыться от общественных бурь. В повести Кюртиса Иоганнес Клаус собирает гравюры с изображением садов стран Западной Европы, восхищается садами XVIII века. И его образ жизни не что иное, как попытка найти для себя такой «сад», уйти в созерцание красоты, в звуки прекрасной музыки, в любование старой культурой Европы, отгородиться от современности. Кюртис показывает, что это не только иллюзия и неосуществимая мечта, но красивый самообман. Не так уж безобиден этот эстетизм, уводящий от проблем и бурь современности в камерный мирок буржуазного индивидуализма. Писатель и здесь прибегает к своему излюбленному приему противопоставления, точнее говоря, столкновения с иной жизненной позицией. Как и в первой повести, для такого противопоставления избирается представительница молодого поколения, племянница Иоганнеса — Лисбет. Но в отличие от мисс Сарджент она выбрала иной путь, желая изменить лицо мира, — не благотворительность, а террор, примкнула к анархистски-гошистским террористическим группам, особенно страшным и кровавым в их западногерманском варианте. И это накладывает свой отпечаток на характер самого повествования. Если в «Парадном этаже» слышалась ирония, звучала явная насмешка как по отношению к алчным и циничным обитателям дворца, так и в какой-то степени в адрес беспомощной и жалкой наследницы техасских миллионов, то «Сады Запада» написаны, скорее, в духе классической трагедии, с ее неотвратимой роковой развязкой, с монологами протагонистов,