Это не учебная тревога (ЛП) [Кортни Саммерс] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Кортни Саммерс Это не учебная тревога

Пролог

«Лили,

Я проснулась, и последняя частичка моего сердца омертвела.

Я почувствовала это, открыв глаза».

Сидя на краю ванной, я провожу ногтем большого пальца по внутренней стороне запястья. Прослеживаю им вену, пока она не разветвляется и не исчезает под более мясистой плотью ладони. Лили мучила бессонница. Последние недели до своего ухода она все время принимала снотворное. Я тогда не понимала, что с ней происходит, но сейчас думаю, что уснуть ей не давало чувство вины. Чуть раньше я обыскала ее спальню и, к своему огромному сожалению, таблеток не нашла. А я так надеялась на них. На неё. Как глупо. Мне почему-то казалось, что звезды сойдутся — что в тот день, когда я решу умереть, все само собой сложится как надо. Но этого не произошло, и теперь я не знаю, что делать.

От резкого стука в дверь у меня замирает дыхание, и я поднимаю взгляд от запястья. Я не слышала его шагов. Я никогда не слышу их в самый нужный момент, но отчетливо слышу их сейчас, удаляющиеся по коридору. Выждав несколько минут, я выхожу из ванной и, как и отец, спускаюсь по лестнице вниз. Воздух пропитан его дешевым одеколоном, и мускусный запах такой тяжестью оседает в легких, что мне хочется содрать с себя кожу. При приближении к кухне он становится все сильнее, смешиваясь с более неприятным: запахом подгоревшего тоста. Отец пережарил мне хлеб. Он делает это только когда считает, что я того заслуживаю. Я бросаю взгляд на часы.

На пять минут опоздала на завтрак.

Лучи утреннего солнца, падая из окна над раковиной, золотят всё, к чему прикасаются. Всё видится золотым, а ощущается серым. Рядом с моей тарелкой (с подгоревшим тостом) лежит конверт. Взяв его, я провожу пальцами по кромке. Отец говорит, что это заявление для школы, объясняющее мое отсутствие на уроках. Его прикрытие. Мы скажем, что я так долго сидела дома из-за ходящего по округе гриппа. Я это поняла? Я болела гриппом.

— Дай взглянуть на твое лицо, — требует он.

Я поднимаю подбородок, но недостаточно высоко. Отец протягивает через стол руку, и я машинально дергаюсь в сторону — ничего не могу с собой поделать. Нетерпеливо вздохнув, он обхватывает пальцами мой подбородок и грубо разворачивает лицо к свету. Я неотрывно смотрю на конверт, как будто под моим настойчивым взглядом он может превратиться в письмо от Лили. Письмо, в котором она пишет: «Хей, я сегодня вернусь за тобой». Я бесчисленное количество раз перечитывала оставленную ею записку, обманывая себя тем, что сестра скрыла эти слова за теми, что в действительности написала: «Прости» и «Я не могу больше этого выносить».

Отец отпускает мой подбородок.

«После твоего ухода все стало еще хуже».

Что у меня теперь есть? Отец, уткнувшийся в газету. Мама, похороненная в шести футах под землей. Бросившая меня сестра.

Передо мной на тарелке лежат два обугленных тоста. Я забыла принести масло, стоящее на стойке рядом с холодильником. Без него я не могу съесть этот хлеб, но если я уже села за стол, мне нельзя подниматься, пока моя тарелка не опустела.

В дни, подобные сегодняшнему, мне вспоминается моя единственная ночевка вне дома, у Грейс Каспер. То, как утром мы проснулись с ней вместе и сбежали вниз, даже не одевшись. По радио передавали новости, и оно работало так громко, что родители Грейс вынуждены были повышать голоса, чтобы его перекричать. Они весь завтрак так общались друг с другом. Брат Грейс — Трейс — еще и телевизор включил. Было так шумно, и я была настолько взбудоражена всем этим, что мне кусок в горло не лез, но никто на меня за это не злился. Грейс сказала, что, судя по выражению моего лица, у меня дома всё по-другому, и спросила, как завтракаем мы. Я ей солгала, ответив, что у меня дома всё то же самое, только немного тише.

На самом деле у нас в доме стоит гробовая тишина, если не считать тикающие на стене часы, напоминающие мне, что на завтрак осталось всего три минуты. Отец переворачивает газетный лист. Две минуты. Просматривает тематические объявления. Одна минута. Складывает газету. Время вышло. Он пристально смотрит на меня и на мой несъеденный тост.

— Лучше тебе это съесть, — произносит он.

От резкости в его голосе у меня сжимается горло. Я подцепляю и отрываю заусенец на большом пальце, пытаясь отвлечь себя болью, чтобы наконец-то вздохнуть. В уголке ногтя выступает кровь, но это не помогает. Я всё еще не могу сглотнуть, поэтому молча молю, молю, чтобы что-нибудь случилось — всё что угодно, — лишь бы мне не пришлось есть этот тост, потому что я не в состоянии проглотить ни крошки. Мне не прививали веру в бога, но Лили ушла, а я осталась, и я никогда и ни о чем не просила. Может, мне это засчитается?

— Но если… — Слова с трудом даются мне, глухо срываясь с губ. — Я не…

Отец сверлит меня взглядом.

— Если я не… не хочу есть…

— Ты прекрасно знаешь, что в этом доме не разбрасываются едой.

Наша дверь вдруг начинает сотрясаться от ударов. Отец опускает газету.

— ПОМОГИТЕ! Помогите, пожалуйста…

Голос ударной волной проносится по кухне. Кричит девушка. Дверь продолжает сотрясаться, ее ручка неистово вращается слева-направо. Я неосознанно встаю. Встаю до того, как опустела моя тарелка. Удары в дверь внезапно обрываются, но я слышала их, точно слышала. За ней была девушка. Ей нужна помощь.

— Сядь, — велит отец.

— Но…

Немедленно.

Я сажусь. Отец кидает газету на стол и отрывисто кивает на мою тарелку, говоря тем самым, что лучше бы ей к его возвращению быть пустой. Чертыхнувшись себе под нос, он выходит из комнаты узнать, что случилось, но перед этим пару секунд колеблется, а я никогда еще не видела, чтобы он в чем-нибудь колебался. Уставившись на тост, я забываю о девушке, потому что не имеет значения, что там происходит снаружи. Я должна съесть этот хлеб. А я не могу. Вскочив, я бросаюсь к мусорке, швыряю в нее тост и прикрываю его сверху смятой салфеткой. Затем поспешно сажусь на свое место, пытаясь выглядеть спокойной. Если отец прочитает по моему лицу, что я сделала, его собственное лицо побагровеет. Губы вытянутся в тонкую линию. Он скажет: «Сейчас мы с тобой об этом поговорим». Но мы не будем этого делать. Говорить.

В такие моменты, как этот, я очень нуждаюсь в Лили. Когда я нарываюсь на неприятности, именно сестра напоминает (напоминала) мне о необходимости дышать. Я пытаюсь представить ее рядом с собой, шепчущую мне на ухо: «дыши»; но у меня это не получается, потому что при мыслях о ней воображение рисует, как полгода назад она тайком просовывала мне под дверь письмо, тайком выскальзывала из дома, тайком забиралась в свой дряхленький, купленный в шестнадцать лет, фольксваген и тайком уезжала из моей жизни. Куда она убежала? Где прячется? У нее закончились деньги? Она уже истратила все наши сбережения?

«Пришло время уйти и мне».

На улице слышны полицейские сирены. Мне хочется выглянуть в окно, но если отец увидит меня возле него, то мне не поздоровится. Громко хлопает входная дверь. В кухню стремительно заходит отец, и я так поспешно вскакиваю со стула, что тот отлетает к буфету. С моего языка потоком льются извинения: «Прости, я не смогла его съесть, я знаю, что виновата, прости…», но отец перебивает меня, и в его громком голосе слышна такая паника, что поначалу я не могу понять, что он мне кричит.

Его одежда заляпана кровью.

— … уходить, нужно уходить!

Я вижу кровь на нем, и в голове мелькают обрывки воспоминаний. Кофейный столик. Мое лицо рядом с ним, уткнувшееся в пол. Кровь в волосах. Губы, разодранные при падении зубами. А позже столько синяков, что их не сосчитать. Я не знаю, что случилось и что он сделал в этот раз, но я не хочу участвовать в этом. Я срываюсь с места и, пробежав мимо отца, несусь к входной двери. С трудом, дрожащими пальцами, снимаю цепочку на двери. Открываю ее и…

Визжат тормоза машин.

Разбегаются люди.

Все кричат.

Это, должно быть, сон. Это не может происходить наяву. Или я не сплю, и кто-то разрушил нашу тихую ухоженную улицу, пока мы спали. Разбитое стекло. Открытые нараспашку двери. Брошенные машины. Ревущая сирена. Из окна дома, расположенного вниз по улице, идет дым. Из дома мистера Норта. Прямо на его газоне с включенными фарами стоит полицейская машина. Пожар! Вот, наверное, что случилось, только я не понимаю, почему это повергло всех в такую панику.

Все паникуют.

Мимо пробегают люди. Они даже не смотрят на меня. Я вздрагиваю от громкого треска, но определить, откуда исходил звук, не могу. Кто-то снова кричит. По дороге бежит группа обезумевших людей с какими-то дергаными, бесконтрольными движениями. Один из них падает — мужчина. Другие окружают его, отчаянно пытаясь поднять. Они облепляют мужчину со всех сторон, закрывая своими телами.

Проезжающая мимо машина, накренившись, сносит наш почтовый ящик, и несется дальше. Я ошалело делаю несколько шагов вперед и замечаю женщину, пошатывающуюся на нашем газоне. Это она звала на помощь? Она вся залита красным и, согнувшись, тянется руками к чему-то, чего я не вижу. Я не знаю ее, но всё равно зову. Мне нужно знать, ее ли кровью был забрызган отец. Несмотря на царящий вокруг шум, она каким-то образом слышит меня и поворачивает голову в моем направлении как раз в тот момент, когда меня хватает отец. Он затаскивает меня в дом и, отшвырнув в сторону, захлопывает перед лицом женщины дверь. Ударившись о стену, я успеваю мельком увидеть ее покрытый кровью рот, а в следующую секунду женщина начинает биться в нашу дверь. Отец хватает меня за руку и тащит за собой по коридору. Он идет так быстро, что я не поспеваю за ним. Споткнувшись, я падаю на колени, и он разворачивается ко мне. Я инстинктивно закрываю лицо руками, но отец лишь вздергивает меня на ноги и тащит в комнату отдыха.

В гостиной что-то взрывается.

Вдребезги разбивается наше панорамное окно.

Отец выпускает мою руку и поворачивается, чтобы вернуться в гостиную.

— Иди вниз, Слоун. И не двигайся!

Иди вниз. Двигайся. Не двигайся. Двигайся. Я ползу за ним, ползу, пока не вижу залитую солнечным светом гостиную. Весь пол усыпан стеклом. В окно, извиваясь, лезет женщина. Осколки, застрявшие в раме, впиваются в ее ноги и руки и рвут плоть. На белый подоконник капает кровь. Женщина не обращает на это внимания. Забравшись в комнату, она опускается на наш бледно-желтый диван, оставляя на нем красные отпечатки ладоней. Кажется, она даже не осознает, где находится. Она секунду не двигается, затем поводит плечами и шумно втягивает носом воздух. У меня перехватывает дыхание. Женщина дергает головой — налево, направо, налево, направо, — а потом вдруг замирает.

Она смотрит на нас, видит нас.

И бросается.

Отец с легкостью справляется с ней, потому что она маленькая и хрупкая. Сжав ее шею одной рукой, он другой пытается ухватиться за что-нибудь, чтобы себя защитить. Женщина щелкает зубами и впивается ногтями в его руку, раздирая кожу. При виде выступившей на его руке крови, она совсем звереет и выворачивает голову, пытаясь ее достать. Отец находит большой кусок стекла и, размахнувшись, вонзает его в ее грудь.

И еще раз.

И еще.

Но женщина не собирается умирать. Наоборот, с каждой новой раной она будто становится живее, сильнее. Она остервенело пытается вырваться из ослабевающей хватки отца, и он слепо режет ее стеклом, пока в отчаянии не втыкает его в ее левый глаз и женщина не перестает двигаться.

Она больше не шевелится.

Я смотрю на ее тело и сидящего рядом отца, забравшего у нее жизнь и залитого ее кровью. Он выглядит жутко спокойным, словно знал, что так всё и будет, словно сегодняшнее утро и должно было закончиться именно этим. Комната перед моими глазами начинает вращаться.

— Слоун, — зовет отец.

Поднявшись на ноги, я, пятясь, выхожу в коридор и натыкаюсь на столик с телефоном. Телефон с грохотом падает на пол, и его долгий гудок приводит меня в чувство.

— Слоун…

Я выбегаю за дверь и продолжаю бежать, пока не оказываюсь на тротуаре. Прямо передо мной, на дороге, врезаются друг в друга две машины. Еще одна секунда, и я бы оказалась между ними. Я отшатываюсь назад. В ушах стоит дикий скрежет металла. Обходя столкнувшиеся машины, я смотрю на то, что кажется мне единственно понятным в творящемся вокруг хаосе, и вижу всё словно в замедленной съемке. Мистер Дженкинс лежит в домашнем халате на своем газоне. Его тело дергается. Миссис Дженкинс, стоя на коленях рядом с ним, рвет на нем рубашку. «У него инфаркт», — думаю я. У мистера Дженкинса больное сердце. «Она хочет сделать ему искусственное дыхание».

Вот только всё совсем не так.

Пальцы миссис Дженкинс рвут не только материал рубашки мистера Дженкинса. Они рвут его грудь.

Часть 1

Глава 1

Семь дней спустя

— Перекрой дверь! Перекрой эту гребаную дверь столами! Да, шевелись же, Трейс!

В идеальном мире я умиротворенно вытягиваюсь на постели. Я неделю тому назад засыпаю, чтобы не проснуться. Мое дыхание становится ровным и глубоким, а потом я перестаю дышать совсем. Я умерла. Но в этом мире Лили забрала с собой снотворное, и я всё еще жива. Я забираюсь на сцену, чтобы не попадаться на глаза Кэри и чтобы он не надавал мне указаний, хотя знаю, что должна что-нибудь делать. Должна помогать. Должна помогать, потому что на счету каждая секунда. Кэри постоянно это твердил, когда оставив общественный центр, мы бежали по улицам, пересекали аллеи и прятались в пустых домах. И он прав — важна каждая секунда.

За секунды можно потерять всё.

— Харрисон, Грейс — на вас входная дверь! Райс — за мной. Нужно осмотреть коридоры.

Я прячусь за занавеской. Я чувствую смерть. Она вокруг, но пока еще не во мне. Пока еще я жива. Я ощупываю свое тело, ища то, чего не должно на нем быть. Мы были через одну улицу отсюда, когда они бросились к нам со всех сторон. Они тянули ко мне руки с той безумной алчностью, которая и делает из людей таких, как они. Кэри утащил меня, не дав произойти тому, чего я так ждала, но мне показалось… Показалось, я что-то почувствовала… Может быть…

— Слоун? Где Слоун?

Мне никак не удается ощупать спину.

— Райс, коридоры…

— Где она?

— Нам нужно проверить коридоры! Сейчас!

— Слоун? Слоун?!

Я смотрю вверх. Над головой висят квадратные штуковины, странные и зловещие. Прожектора. Не знаю зачем, но я вытаскиваю из кармана мобильный и набираю номер Лили. Если это конец, то я хочу, чтобы она об этом знала. Хочу, чтобы она это услышала. Вот только ее номер не отвечает, не отвечает с тех пор, как она ушла. Как я могла об этом забыть? Мне не верится, что я это забыла. Вместо голоса Лили раздается голос какой-то женщины: «Слушайте внимательно». Он кажется мне знакомым, словно это голос чьей-то мамы. Не моей. Моя умерла, когда я была маленькой. Лили была постарше. Автомобильная авария…

— Слоун! — Райс рывком отодвигает занавеску и видит меня.

Я роняю телефон, и он со стуком падает на пол.

— Какого черта ты творишь? Нужно идти… — Он бледнеет, разглядев выражение моего лица. — Тебя укусили? Укусили?

— Я не знаю… — Я расстегиваю и снимаю с себя рубашку, прекрасно осознавая, что он увидит мою грудь прежде, чем я отвернусь, но мне всё равно. Мне нужно знать. — Я ничего не вижу… ничего не чувствую…

Райс проводит ладонями по моей спине, ища характерные отметины, тихо моля, чтобы их не было. Я задерживаю дыхание.

— Ничего… Никаких укусов… Ты цела… Ты жива…

В банкетном зале шумят и суетятся люди, которые очень сильно хотят жить. Я же цепенею.

Я цела. Я жива.

— Ты уверен?

— Уверен. А теперь идем, нам нужно…

Я цела. Я жива. Жива. Жива.

Райс хватает меня за руку. Высвободившись, я медленно надеваю рубашку — медленнее, чем следовало бы. Я цела. Я жива. Я даже не знаю, что это слово означает.

— Слушай, нужно вернуться к остальным, — говорит Райс, пока я застегиваю пуговицы. — Нужно забаррикадировать еще три двери. — Он снова хватает меня за руку и разворачивает к себе. — Посмотри на меня. Ты готова? Слоун, ты готова?

Я открываю рот, но из него не выходит ни звука.

Глава 2

Семь часов спустя

Наверное, так себя чувствовала Дороти. Или, может, чувствовала бы себя так, будь она шестью перепуганными подростками, а Оз — адом. Должно быть, всё это — чья-то злая шутка. Мы — шесть перепуганных подростков, старшая школа — последнее уцелевшее здание в Кортеже, и я не знаю, можно ли найти лучшее или худшее место, чем это, чтобы провести в нем свои последние дни. Этим местом должен был стать общественный центр. Сначала мы направились туда, как нас всегда и готовили — в специальное временное убежище, подготовленное для экстренных случаев, которые, как мы предполагали, никогда не произойдут, — и потеряли его первым. Там было слишком много нас и слишком много их. Каким-то образом нам удалось пробиться из одного конца города в другой. В обычных условиях это заняло бы у нас всего сорок минут.

В этих условиях — неделю.

— Слушайте внимательно.

Из радио сквозь помехи снова и снова доносится до нас одна и та же запись женского голоса. Мы сделали всё, что он велел нам сделать. Заперли и забаррикадировали двери. Занавесили окна, чтобы никто и — что более важно — ничто не могло увидеть нас снаружи.

Не привлекайте к себе внимания, — говорит женщина, но мы и сами уже поняли это. — Найдите безопасное место и оставайтесь там. Помощь скоро придет.

Кэри сидит на сцене напротив меня, ожидая, что хоть что-нибудь в сообщении изменится. Ничего не меняется.

— Это не учебная тревога. Слушайте внимательно. Это не учебная тревога.

Но я думаю, она ошибается. Я думаю, нас кто-то проверяет. Не может быть по-другому.

Грейс и Трейс сидят у сцены на полу. Сестра шепчет брату что-то на ухо, и он кивает на то, что она ему говорит. Трейс выглядит плохо. Болезненно. Он берет сестру за руку и крепко сжимает ее, впиваясь пальцами в кожу, словно хочет удостовериться, что она существует. Через некоторое время он чувствует на себе мой взгляд и поворачивает ко мне бледное лицо. Я смотрю ему в глаза, пока меня не отвлекает хаос снаружи — на улице, где всё падает, рушится и разбивается одновременно. Иногда из всеобщего шума можно вычленить отдельные звуки — крики и плач людей, пытающихся удержаться рядом друг с другом, — но потом они все поглощаются другими, более громкими.

Так звучит конец света.

Я обвожу взглядом банкетный зал. Веселые лилово-бежевые стены завешаны плакатами с надписью «Вперед, «Рэмс», вперед!», с потолка свисают лозунги им под цвет. Это Кэри предложил идти в школу. Обнаружив, что общественный центр кишит мертвыми, мы услышали по телефону сообщение той женщины. «Найдите безопасное место». Кэри тут же, ни секунды не сомневаясь, сказал: «Кортеж-Хай». Зданий, подобных школе, в городе больше нет. Оно было задумано и построено так, чтобы ничего не отвлекало учеников от учебы, что означает: максимум окон — минимум открывающегося вида на улицу. Все окна в коридорах и классах расположены чуть ли не выше голов учеников. Два огромных окна в коридорах правой части здания на втором и третьем этажах открывают вид на школьную парковку. Мы их закрыли плакатными щитами.

— Это всё еще происходит, — произносит Харрисон.

Я прослеживаю за его полным слез взглядом, направленным на двери, расположенные справа от сцены. Они выходят на парковку, ведущую на улицы Кортежа — полумертвого и полу-умирающего города. Они заперты, эти двери. Заперты и заставлены обеденными столами и партами — моя с Райсом работа. Так же перекрыты все выходы из школы. Согласно нашему плану ничто не должно прорваться через созданные нами барьеры. Мы над ними трудились первые пять часов. А последние два, притихнув, тряслись, ожидая, когда они падут.

— Естественно, происходит, — ворчит Райс. — А с чего это должно прекратиться?

Кэри выключает радио и снова усаживается на полу. Судя по выражению его лица, он хочется нам что-то сказать, но медлит, зарываясь руками в свои черные волосы и переводя взгляд с одного из нас на другого. Кэри Чен. Все эти дни мы следовали за ним. Лили иногда покупала у него травку. Мне порой тоже этого хотелось, но я боялась, что буду странно чувствовать себя на английском, и не знала, всегда ли сестра расплачивается наличными.

— Слушайте, я… — Голос у него охрип от того, что он часами, без остановки, выкрикивал указания, что нам делать. Прочистив горло, Кэри спрашивает: — Телефон?

Трейс издает какой-то булькающий звук, засовывает руку в карман и, вытащив свой мобильный, лихорадочно набирает номер. Бесполезно. На какие бы кнопки он не нажимал, всё перебивает монотонный женский голос, передающий то же самое сообщение, что мы слушали по радио. Я наблюдаю за тем, как звук этого голоса пробирает Трейса до костей, просачивается в его кровь. Побелев как полотно, он со злости запускает мобильный в другой конец зала. Тот разлетается на три части — отскакивает задняя крышка, выпадает аккумулятор, скользит по блестящему линолеуму корпус. Сейчас всё или вообще не работает, или работает не так как положено.

— Не могу пробиться через это сообщение, — убито говорит Трейс.

Кэри подбирает разлетевшиеся части и собирает мобильный.

— Нужно немного подождать. Потом ты прозвонишься.

— Думаешь, если прозвонюсь, они мне ответят?

Я смотрю на Кэри в ожидании, будет ли он оправдываться. Он этого не делает. Вертя мобильный в руках, он говорит:

— Трейс, это сообщение — хороший знак. Думаю, работает только канал связи для спасателей.

— Чтобы они могли спасти нас? — шмыгает носом Харрисон.

— Да, — кивает Кэри. — Нас обязательно спасут.

— Это мнение знатока? — спрашивает Трейс.

Кэри пожимает плечами. Он не смотрит в глаза Трейса, вместо этого уставившись на двери. Его лицо не выдает чувств, но пальцы быстро и неуклюже крутят мобильный.

— Просто так подсказывает здравый смысл, — отвечает он.

— То же самое ты сказал, предлагая прийти сюда. И мы с Грейс купились на это, — морщится Трейс.

— Он привел сюда всех остальных, — замечает Райс.

Нас раньше было восемь.

— О да, я здесь. Эй, Грейс! — Трейс разворачивается к сестре. — Ты здесь. Мы здесь с Кэри Ченом. — Он горько смеется. — Думаешь, это хоть что-то значит для нас, когда…

— Перестань, — обрывает его надломленный голос сестры.

Нахмурившись, Трейс тянет руку к Кэри:

— Мобильный отдай.

Кэри смотрит на него так, словно не хочет возвращать телефон, словно этот мобильный — удерживающий его здесь якорь. Не понимаю, зачем им нужно, чтобы их что-то удерживало здесь.

— Ну! — требует Трейс.

Кэри протягивает ему телефон и, наконец, смотрит прямо в глаза:

— Мне очень жаль, что так случилось с твоими родителями.

Трейс выхватывает у него из руки мобильный.

Я закрываю глаза и вспоминаю, каким это место было раньше, в нормальных обстоятельствах. У нас тут проводились собрания. Директор читал речи. Мы приходили сюда обедать. Я представляю обычный школьный день, расставленные для обеда столы, представляю, как встаю в очередь и выбираю в меню, что буду есть. Я почти ощущаю запах еды…

Но громкие звуки с улицы мешают моему воображению. Они врываются в сознание, и кровь бешено несется по венам, ускоряя сердцебиение, напоминая мне о том, что нужно бояться, хоть я и не переставала бояться с тех самых пор, как Лили ушла. Я открываю глаза как раз в тот момент, когда баррикада у дверей едет в сторону. Райс бежит к ней и толкает столы и парты обратно.

— Что это было? — спрашивает Харрисон. — Почему они?..

— Это из-за косо стоявшей парты. Это не дверь.

— Дверь?!

Не дверь. Господи, успокойся, Харрисон.

Харрисон начинает плакать. Он стоит в центре зала, обняв себя руками, потому что обнять его больше некому, и я еще никогда не видела никого таким одиноким. Я бы подошла к нему, но я его совсем не знаю. Никто его не знает. Он один из никем не замечаемых девятиклассников еще более незаметный оттого, что переехал в наш город всего месяц назад. Кэри пришлось спрашивать, как его зовут, когда мы нашли его под велосипедом, со штанинами, застрявшими между спицами колеса.

Что я знаю о Харрисоне теперь: он не только коротышка и крепыш, он еще и плакса. Его жалеет Грейс, потому что она лучше меня и такая добрая, какой мне никогда не стать. Обняв его одной рукой, она шепчет ему что-то нежно-успокаивающее, и его рыдания медленно затихают и переходят в тихую икоту. Выглядит это жалко. Все отводят от них глаза, находя, чем заняться, лишь бы на это не смотреть. Я смотрю на Грейс с Харрисоном, потому что не знаю, что еще делать. Смотрю, пока это не становится невыносимо. Сунув руку в карман, я сжимаю в пальцах смятый бумажный лист.

Я достаю его и расправляю:

«Лили»

— Хей, — раздается рядом тихий голос.

Я сую лист обратно в карман. На краю сцены, ссутулившись, стоит Райс. Его каштановые волосы торчат во все стороны, карие глаза воспалены. Я знаю о нем то, что он — выпускник. Наши школьные шкафчики расположены друг напротив друга. Он осматривал меня и сказал, что я невредима.

У него в руках кейс с бутилированной водой. Он ставит его на сцену и протягивает мне бутылку. Даже не спросив, где Райс всё это взял, я вырываю воду из его рук. Мне вспоминается, как вчера утром мы сгрудились вокруг старой птичьей купальни. Сложив ковшиком ладони, мы жадно пили грязную застойную воду и на вкус она была и противной, и чудесной одновременно. Нас мучила жажда, а когда ты мучительно жаждешь чего-то и получаешь, оно кажется тебе гораздо лучше, чем всегда. Нам удалось позабыть о своих пересохших ртах и растрескавшихся губах, пока мы перекрывали выходы из школы, а потом ждали, что будет, но теперь, снова почувствовав невероятную жажду, я не понимаю, как о ней можно было забыть. Я залпом осушаю всю бутылку, но не напиваюсь. Райс подает мне еще одну и смотрит, как я пью. Я вбираю в себя воду, пока мне уже не кажется, что внутри плещется океан. Напившись, я устало подтягиваю ноги к груди, обхватываю их руками и кладу подбородок на колени. Райс криво улыбается мне.

— И всё же мы здесь, — говорит он. — У нас получилось.

— Это вода? — кричит Трейс. — Это, и правда, вода?

Я разворачиваюсь лицом к двери.

Глава 3

«Слоун».

Вздрогнув, я просыпаюсь и в первые секунды не осознаю, где нахожусь. Все вокруг меня спят на пыльных синих матах, вытащенных из кладовой. Это последнее, что мы сделали, и на что у нас хватило сил, перед тем как мы изможденно рухнули спать.

Я поднимаю голову и прислушиваюсь.

Слышно глубокое дыхание рядом спящих, шум на улице, и больше ничего. Я напрягаю слух, но действительно больше ничего не слышу.

Оттянув ворот рубашки, я опускаю голову на мат. Одежда неприятно, царапающе касается покрытой потом кожи. Я плотно сжимаю веки и задремываю, а может быть погружаюсь в сон, когда, кажется, снова слышу его голос: «Слоун». Он выдергивает меня из сна, и в этот раз, открыв глаза, я вижу свою гостиную, усыпанную битым кровавым стеклом.

В конце концов, я бросаю попытки заснуть. Смотрю на часы. Почти шесть утра. Хочется в туалет. Мышцы протестующе ноют, когда я поднимаюсь с мата. Пол холодный, и я поджимаю пальцы ног. Я пересекаю зал и выхожу в коридор, разветвляющийся в разных направлениях. Покрытые плиткой стены странновато блестят в свете идущих по потолку аварийных ламп. Бесконечные бежево-лиловые цвета размываются, и стены чуть ли не сияют. Я чувствую себя призраком.

В памяти всплывает механический сигнал, предшествующий сообщению, передающемуся по громковорителям, телефону и радио, и голос женщины, говорящей нам всем: «Слушайте внимательно». Я воображаю себе это место, заполненное учениками, чьи лица подняты вверх. Всё это так неправильно. Эта школа построена не для того, чтобы пустовать.

Может быть, здесь небезопасно находиться одной.

Может быть, мне следует вернуться и кого-нибудь разбудить.

Я этого не делаю.

Если что-нибудь и случится, это случится только со мной.

Я толкаю дверь в девчачий туалет и направляюсь прямо к раковинам. Там меня выворачивает наизнанку. Меня рвет и рвет, а от издаваемых звуков тошнит лишь сильнее. Я выпрямляюсь, заставляя себя прекратить рвоту. Подбородок влажен от желчи. Я, не задумываясь, поворачиваю кран.

Вода.

Из него. Течет. Вода.

Все уже знают об этом? Они обнаружили это до меня? Я уже была в туалете, но не подходила к кранам, боясь разочароваться, что в них нет воды, но она есть, и никто не сказал мне об этом ни слова. Льющаяся вода. Я долго смотрю на нее, а потом подставляю ладони под струю и умываю лицо, шею. Залезаю мокрыми ладонями под рубашку. Тело дрожит, благодарно принимая воду, но я не знаю, кого за нее благодарить. Я выключаю кран, а потом снова включаю, просто чтобы удостовериться в том, что всё это мне не привиделось.

Не привиделось.

Вода реальна. Она свободно течет из крана и утекает в сток.

Я выключаю ее. Иду в туалет. Выйдя из кабинки, сталкиваюсь с тем, чего мне удавалось избегать. Со своим отражением. У моей кожи зеленовато-желтый оттенок, темные волосы грязными, спутанными прядями висят у лица. Под правым глазом синяк, и я не помню, где его получила. Я провожу по нему подушечками пальцев. Забавно, но сейчас я выгляжу лучше, чем три недели назад. Конец мира и то не так ужасно отразился на моем лице.

Я смеюсь. Прислоняюсь к раковине и так сильно смеюсь, что болят бока, но это ничего, это даже хорошо. Я упираю ладони в зеркало поверх отражения своего лица. Его стеклянная поверхность кажется наощупь странной и какой-то нереальной. Если разбить это стекло на мелкие куски, то можно весьма эффективно использовать их против другого человека. Например, воткнуть один прямо в глаз. Я видела это. Я это видела.

Я смотрю на свои ногти. Они исцарапаны и обломаны. Райс с Кэри нашли меня сидящей на дороге в шести улицах от моего дома, скребущей ногтями асфальт. Они решили, что я пытаюсь встать на ноги, чтобы убежать, в то время как я на самом деле ожидала смерти, так как пришла к мысли, что всё-таки нашла таблетки Лили, выпила их, и мой мозг выдал мне всю эту фантастическую картину перед тем, как навсегда отключиться, потому что: как такое могло происходить в реальности? Как это всё могло быть правдой? Мертвые не возвращаются к жизни.

Когда же я осознала, что всё это реально и всё это правда, было слишком поздно объяснять Райсу с Кэри, что я не такая, как они. Что я не хочу никуда бежать. Они изо всех сил старались держаться, и я знала, что они меня не поймут. Поэтому я осталась с ними.

По большей части потому, что не думала, что им удастся продержаться так долго.

Я возвращаюсь в зал так же тихо, как уходила из него, и опускаюсь на мат. Райс лежит слева, спиной ко мне. Его серая рубашка вся заляпана грязью и кровью. Трейс спит справа от меня, на спине, с открытым ртом. Я смотрю в окна над головой, пока сквозь них не начинают просачиваться слабые солнечные лучи. Новый день. Такой же, как вчерашний, судя по звукам, доносящимся с улицы.

Кто-то шевелится. Кэри. Первый проснувшийся, не считая меня. Так странно. Мне вспоминается, как он сидел на уроке английского в конце класса, как слушал учителя, обхватив голову руками, и в неторопливой манере, односложно, отвечал на все вопросы мистера Бакстера: «Я не знаю». А ведь он остался в одиннадцатом классе на второй год. Неужели ему не хотелось, как всем нам, побыстрее распрощаться со школой? Я прикрываю веки, но слышу, как Кэри на цыпочках идет ко мне — нет, к Райсу. Он будит Райса, и они тихо пересекают зал. До меня доносится звяканье ключей, которые Кэри нашел в кабинете директора Лавалли, а затем звук отворяющейся и закрывающейся двери в кухню.

Я открываю глаза. Трейс тоже вот-вот очнется: его глаза под веками двигаются. Застонав, он сжимает ладони в кулаки, и всё его тело напрягается. Он с криком сгибается пополам и снова падает на мат, дрожа и покрывшись испариной. Грейс оказывается рядом в ту же секунду. Тяжело дыша, Трейс хватает ее за руку. Он не размыкает век и ничего не говорит — просто не может.

— Всё хорошо, — шепчет ему сестра. — Я с тобой.

То, как она говорит ему это, как склонилась над ним, вызывает у меня желание оказаться между ними. Окунуться в их близость и украсть себе немножко этого приятного чувства. Грейс переводит взгляд с брата на меня, и я, смутившись, смотрю в сторону. Грейс красивая. Грязная и покрытая кровью, но по-прежнему очень красивая. Намного красивее меня. Хотя, наверное, теперь всё это совершенно неважно.

Просыпается Харрисон. Сев, он потирает кулаками глаза. Он делает это так долго, что я уже подумываю, не сказать ли ему, чтобы он перестал их тереть, а потом вдруг понимаю, что таким образом он пытается скрыть свои слезы. Напрасные усилия. Опустив наконец руки и заметив два пустых мата, он пугается.

— Где они? — кричит он, вертясь. — Куда они?..

Распахивается дверь, ведущая в кухню. В зал входят Кэри и Райс, каждый несет поднос, нагруженный едой. Я сажусь. Парни ставят подносы у наших матов, и я вижу на тарелках бублики, яблоки, бананы, рисовые хлебцы, печенья из арахисового масла и пакетики с джемом в окружении пластиковых столовых приборов. Тут есть и сок, и вода. Я чувствую, что страшно проголодалась.

Я на корточках подползаю к подносу, и Харрисон с Грейс следуют моему примеру. Шкурки бананов потемнели, поэтому я беру яблоко.

— Ешьте медленно, иначе может затошнить, — предупреждает Райс.

Кэри берет бублик, отламывает от него кусок и макает в джем. Он кладет его в рот, закрывает глаза и наслаждается вкусом.

— Едой мы на некоторое время обеспечены, — проглотив кусок, сообщает он.

— На сколько? — спрашиваю я.

— Я уверен, что помощь придет прежде, чем мы всю ее съедим.

Я сжимаю в пальцах яблоко, чтобы убедиться, что оно — настоящее. Оно крепкое и прохладное. Я вонзаю зубы в его мягкую кожицу и трепещу от сладости, заполнившей рот. Райс рядом со мной одним махом выпивает апельсиновый сок и мнет в кулаке пустой пакет.

— Вода в кранах всё еще есть, — говорит он. — Это очень хорошо.

Никто, кроме Харрисона, этим невероятным фактом не удивлен, так что, полагаю, все о нем знали, но мне об этом почему-то не рассказали. И мне в принципе было бы всё равно, если бы в компании незнающих я не оказалась на пару с Харрисоном.

— Но электропитание же отключено, — удивляется он.

— На крыше школы установлен бак с водой, — объясняет Кэри. — Думаю, нам хватит воды, пока всё это не закончится, но это не означает, что не нужно ее экономить — так что навязчиво отмывать руки по сотню раз за день точно не стоит.

Харрисон вытаращивает глаза.

— Ты думаешь, всё закончится?

Грейс протягивает Трейсу яблоко:

— Ты должен поесть, — просит она.

— Ты действительно думаешь, что всё закончится?

— Я не хочу есть, — тихо отвечает Трейс.

— Так ты думаешь, что всё закончится? — в третий раз повторяет Харрисон, но мы все теперь смотрим на Грейс с Трейсом, и — что еще хуже — они знают, что мы на них смотрим.

— Пожалуйста.

— Нет.

— Ради меня.

— Я сказал: «нет».

— Трейс, тебе нужно…

— Я сказал, что не хочу есть!

Я морщусь. Трейс сидит так близко, что, кажется, кричит на меня, а я ненавижу, когда на меня кричат. И ненавижу наступающую за криком тишину. Наступившую тишину. Чтобы отвлечься, я поднимаю яблоко к губам, но от его приторно-сладкого запаха мне вдруг становится дурно. Я кладу его на тарелку.

— Кэри, — не унимается Харрисон, — ты думаешь, что всё…

Да, Харрисон.

Несколько секунд все молчат, потом Райс прочищает горло.

— Двери забаррикадированы. Что нам еще нужно сегодня сделать?

— Ну, — отзывается Кэри, — я подумывал…

— Стоп, — обрывает его Трейс.

— Что?

— Если Райс спрашивал нас о том, что нам нужно сегодня сделать, то почему отвечаешь ты? — Уставившись на Кэри, спрашивает он.

— Ладно. Забудем.

— Но я хочу знать, что собирался сказать Кэри, — говорит Харрисон, переводя взгляд с одного из них на другого.

— Я тоже, — соглашается с ним Райс.

— Не думаю, что Трейсу это интересно.

— Да, мне интересно другое: с чего это ты стал нашим голосом? Какого рожна ты начал говорить за всех нас? Что, лидером нашим заделался?

— Да кто говорит о лидерстве? — всплескивает руками Кэри.

— Нет-нет, я не собираюсь стоять на твоем пути. Мы все знаем, что случается с теми, кем, по твоему мнению, можно преспокойненько пожертвовать…

— Боже, Трейс, — восклицает Райс.

— Ах, прости, Морено, я и забыл, что ты возглавляешь фан-клуб Кэри Чена с тех пор, как он привел сюда большинство из нас.

Всё время, что Трейс говорит, я не свожу глаз с Кэри. Мне нет нужды смотреть на Трейса, я и так знаю, что на его лбу пульсирует вена и что слова он цедит, сжав зубы. Лицо Кэри обманчиво спокойно, но глаза полны печали. И, может быть, вины.

— Говори всё, что хочешь сказать, — произносит он.

— Отлично. Тогда слушай: мертвые ни хрена не могли заполнить пустую аллею всего за десять секунд! Ты сказал, что улица чиста…

— Они быстро передвигаются. Она была чиста…

— Ты сказал, что на аллее никого нет, но ты знал, что это не так, и ты позволил им выйти прямо к…

— Она была чиста!

Я вздрагиваю. Кэри вскакивает на ноги, Трейс — тоже. В голове мелькает картинка: Трейс убивает Кэри, повалив его и долбя головой об пол, пока его мозги не разлетаются по всему залу. Кэри, видимо, видит то же самое. Он отходит в сторону, тем самым заканчивая спор, но затем возвращается с побагровевшим лицом, тыча в Трейса пальцем:

— Я бы никогда, никогда

— Ты сделал это. И ты это знаешь.

Для чего ему нужно было бы это делать? — спрашивает Райс.

Трейс разворачивается к нему:

— Я видел это собственными глазами.

— Кто-нибудь еще это видел? Эй, Слоун, ты это видела? Ты видела, как Кэри говорит Касперам выходить на улицу, кишащую мертвыми? Что ты видела?

Я качаю головой, не желая быть втянутой в их перепалку, но его это не останавливает:

— Ну давай же, Слоун, скажи, что ты видела.

Чем дольше он настаивает на этом, тем сильнее мне хочется уступить. «Я скажу Райсу, что я видела, скажу Трейсу то, что он хочет услышать». Когда я уже готова сдаться, случается сразу две вещи: Грейс кричит «Хватит!» и раздается оглушительный удар в дверь. Пугаясь, мы отшатываемся назад.

После этого мы долго со страхом пялимся на дверь, но больше ничего не происходит.

— О нет, — снова и снова скулит Харрисон, хотя теперь всё спокойно.

— Послушайте, — говорит Кэри таким уставшим голосом, будто день не только что начался, а — долгий и тяжелый — подошел к концу. — Нужно проверить все наши баррикады. Может быть, укрепить их побольше и убедиться в том, что они устойчивы. Это всё, что я хотел сказать раньше.

— Я тебе помогать не буду, — отвечает Трейс.

Он стремительно пересекает зал, и звук его шагов настолько громок, что каким-то образом перекрывает шум на улице. Он выходит в коридор с таким видом, словно ему есть куда идти. Но идти-то некуда.

Глава 4

Мне в голову лезут мысли о телевизионных реалити-шоу.

Об участниках, соревнующихся между собой на необитаемых островах и тому подобном. Такое ощущение, что происходящее запросто могло бы быть каким-нибудь дурацким реалити-шоу. Я представляю зрителей, комфортно устроившихся дома — другой мир, наблюдающий сейчас за нами и судящий меня за всё, что я совершила и еще совершу. Кругом — камеры, а мы актеры, притворяющиеся реальными людьми, и когда всё это закончится, один из нас станет на миллион богаче. Я просто об этом забыла.

Я озираюсь, пытаясь найти скрытые камеры. Ни одной не вижу.

Мы разделились, чтобы проверить заграждения у дверей. Кэри пошел к главному входу в школу, Райс — к черному. Харрисон направился в библиотеку, а Грейс вызвалась осмотреть спортзал. Мне остались двери в нашем зале («Посмотри, нет ли тут слабых мест», — сказал мне Райс), так что я таращусь на груду столов и парт. Не прикасаясь к ней. Эти двери останутся закрыты. Ну, или не останутся.

Я недолго нахожусь в одиночестве. Вскоре возвращается Трейс.

— Что ты видела? — спрашивает он меня.

Он идет прямо к сцене, к подносу с остатками еды. Пошарив на нем, выбирает то, что предлагала ему Грейс — яблоко. Трейс впивается в него зубами, и, видя на его лице наслаждение от первого укуса, я практически ощущаю его сладость на своих губах.

Доев яблоко, Трейс бросает огрызок на поднос.

— Так что ты видела? — повторяет он свой вопрос.

Я сжимаю губы.

— Что, не хочешь со мной говорить?

— Не важно, что я видела.

— Для меня — важно.

Трейс — двойняшка Грейс, но в нем совсем нет ничего от сестры. Она нежная и мягкая, с пышными формами — эдакая красавица не из нашего времени, а у него закаленное многолетними тренировками мускулистое, крепкое тело. У Трейса жесткий взгляд, но его карие глаза могут быть теплыми и лукавыми, как в тот раз, когда я ночевала у Касперов дома. Сейчас они не такие. Он отводит от меня взгляд.

— Думаешь, они мертвы?

— Я не знаю.

И не хочу думать об этом. Не хочу думать о мистере и миссис Каспер, облепленных со всех сторон инфицированными. Они тянули руки к своим детям, даже когда их утаскивала толпа мертвых, а Грейс и Трейс тянулись к ним, потому что не хотели остаться одни. А потом они пропали из вида. Всё это так неправильно. Касперы — единственная настоящая семья, которую я когда-либо знала, и их насильно оторвали друг от друга. Они хотели быть вместе.

Одного этого достаточно для того, чтобы они и были вместе. Как глупо порой всё в жизни бывает.

— Я понимаю, что их окружило слишком много мертвых, — говорит Трейс.

Как и меня. Я помню их руки, лица, открытые рты, молочно-белые глаза. Под их кожей плескалась болезнь, грозя вылиться на меня. Я вытягиваю руки и смотрю на свою беззащитную кожу, на кожу, котораяи тогда была беззащитна, и задаюсь вопросом: сколько грязи осталось на мне? Я потираю ладонями предплечья, сначала медленно, а потом всё быстрее. Тело зудит. В сознании всплывает позабытое слово: душ. Я чувствую, что от меня пахнет. Пахнет грязью, потом, высохшей кровью…

— Да что, блин, с тобой такое? — нахмурившись, смотрит на меня Трейс.

Я натягиваю на себе рубашку. Хлопчатобумажная ткань вся в коричневых и красных разводах. В голове издевательски раздаются слова Райса: «Мы здесь, мы здесь, мы здесь».

— Боже, посмотри на нас, — говорю я. — Мы все в грязи и крови.


* * *


Раздевалки находятся в другом конце школы.

Чтобы добраться до них мне приходится пройти мимо Райса. Он пододвигает к горе всякой мебели, перегораживающей черный ход, шкаф из кабинета миссис Лафферти и не замечает, как я тихонько прохожу мимо. Я нахожу в своем шкафчике сменную одежду. Прижимаю ее к лицу и делаю вдох, надеясь ощутить запах чего-то знакомого и успокаивающего — так раньше, стоя в спальне Лили после ее ухода, я вдыхала ее ароматы, — но она пахнет лишь школой.

Я вынимаю из кармана свою предсмертную записку и осторожно кладу ее на шкафчик, борясь с желанием сунуть лист в рот и сжевать, чтобы хоть чем-то заполнить пустоту внутри. Я не знаю, как справляюсь со всем этим, как буду час из часа вести себя так, будто всё еще хочу дышать, когда твердо решила перестать это делать. Я не должна была сейчас находиться здесь. Миру пришел конец, и это так глупо и печально, что не передать никакими словами, и время изменилось: секунда кажется минутой, минута — часом, час — днем, день — месяцем, месяц — годом, а год…

Я столько здесь не продержусь.

Войдя в раздевалку, я слышу эхо своих шагов. Здесь светлее, чем в зале. Из окон льется солнечный свет, создавая ощущение покоя. Я подхожу к окнам и встаю на цыпочки, но не вижу ничего, кроме неба. Оно наводит меня на мысли о людях в космосе, об астронавтах. Они застряли там навечно, пытаясь связаться с кем-нибудь на Земле, не получая никакого ответа и не зная этому причины? Подобное неведение было бы ужасно, но в то же время и прекрасно. Я бы не хотела знать о таком. Я стою так, глядя на небо, пока не открывается дверь. В раздевалку заходит Грейс и, клянусь, я слышу где-то в отдалении звонок, возвещающий о конце урока физкультуры: пора в душ. Однако мирные школьные деньки остались в прошлом. Что не так с моей головой?

— Трейс сказал мне о твоей идее принять душ. — Грейс прижимает к груди сменную одежду. — А я сказала об этом остальным. Кэри велел мыться не больше десяти минут.

Грейс замечательная. Милая, добрая, готовая всегда тебя выслушать. Президент ученического совета — и заслуженно. Естественно, за нее голосовали учащиеся.

Она разворачивает принесенную одежду. Это платье для школьной постановки «Вестсайдской истории».

— Взяла из закромов драмкружка. — Она с завистью смотрит на мою одежду. — У меня тут нет сменки.

Несколько секунд мы молча глядим друг на друга. Я не знаю, кто мы с ней. Почти подруги? Мы чуть не стали ими, но перестали разговаривать и обмениваться взглядами в коридорах школы. Наверное, этого было не миновать, но я всегда задавалась вопросом, почему перестала общаться со мной она, когда прекратить наше общение должна была я. Мне всегда хотелось узнать у нее, почему.

Мы идем в душ. Я не раздеваюсь, пока меня не скрывает дешевая полиэтиленовая занавеска, затем начинаю медленно снимать с себя одежду. Рубашку, джинсы. Я оставляю их под ногами. Их тоже надо отмыть. Опустив взгляд, я осматриваю себя. Синяки, царапины, ссадины. Я включаю воду. Сначала в трубах раздается гул, а затем на меня обрушиваются струи воды.

Ледяной.

— Черт! — взвизгивает Грейс в соседней кабинке. — Черт, черт, черт, черт, черт!

Я лихорадочно кручу ручку крана с горячей водой. Ничего не происходит. Горячей воды нет. Умом я понимаю, что ее и не может быть, но, боже… Я поспешно растираю тело, пытаясь за максимально короткое время смыть въевшуюся в кожу грязь и кровь. Споласкиваю волосы. Я стараюсь дышать размеренно, воображая, что вода не ледяная, а теплая. Всё это ужасно.

Почувствовав себя достаточно чистой, я сразу же выключаю воду и прислоняюсь к стене, мокрая и дрожащая. Думаю, я управилась меньше, чем за десять минут. Грейс всё еще моется. Выбежав голая в раздевалку, я хватаю и натягиваю на себя одежду, которая липнет к мокрому телу. Сажусь на скамейку и жду Грейс. Она не спешит, и возится в душе дольше, чем следовало бы, и выходит обнаженной. Меня, конечно же, удивляет не то, что она обнажена, а то, насколько она в таком виде… уверена в себе. Она была такой же в мою единственную ночевку у нее. Поздно вечером она переоделась прямо передо мной, и я помню, что подумала при этом: каково это, иметь такое тело, как у нее? То же самое я подумала и сейчас. У нее округлая красивая фигура, у меня — совершенно другая. Я не обладаю телом, которое было бы приятно обнимать. Грейс натягивает платье через голову и расчесывает волосы пальцами. Теперь она выглядит еще более красивой, идеальной и невинной.

— Трейс думает, что, может быть, они еще живы, — небрежно произносит она, словно говорит о погоде, одежде или чем-то подобном. И я бы поверила, что для нее это действительно не так уж и важно, если бы сразу после этих слов ее лицо не исказилось. Грейс начинает плакать, прикрыв глаза рукой.

Я не знаю, что делать.

— Я могу позвать его, если хочешь, — предлагаю я неловко.

— Нет. Боже, я не хочу, чтобы он видел меня такой. — Она опускает руку, дыхание у нее прерывистое и учащенное. — Я думаю, что они мертвы. Думаю, что они мертвы. Мне нужно было произнести это вслух. Они мертвы. Но я не хочу, чтобы Трейс знал, что я так думаю. Я хочу, чтобы он надеялся.

Я уверена, что, где бы ни была сейчас Лили, она в безопасности. Уверена, что она нашла какого-нибудь солдатика, который увез ее в лагерь — в спасательный лагерь, — и что прямо сейчас она в каком-нибудь бункере ест свой паёк. И флиртует.

Я уверена, что происходящее вызывает у нее чувство облегчения.

— Ты замечательная сестра, — отстраненно говорю я Грейс.

— Спасибо. — Она вытирает лицо ладонью. — Эм… не дашь мне минутку?

— Конечно.

Мы смотрим друг на друга.

— Наедине.

— О. Да. Конечно.

Мне хочется спросить ее, помнит ли она, как я ночевала у нее в десятом классе. Хочется сказать ей, что я думала о ней, когда миру настал конец, но я молча выхожу.

Позже одна за другой гаснут лампы аварийного освещения. «Это чудо, что они проработали так долго», — замечает Кэри. Когда Харрисон спрашивает, что это значит для нас, Кэри отвечает, что нам труднее будет передвигаться ночью, в дневное же время естественного освещения будет достаточно. Мы нашли в комнате сторожа несколько фонариков, однако никто не указал на очевидное — что рано или поздно батарейки в них сядут.

Глава 5

Всех будит Трейс.

Он кругами бегает по залу, шлепая кроссовками по полу. С каждой секундой это равномерное шлепанье раздражает всё больше и больше.

Простонав, Райс произносит вслух то, о чем думают все:

— Господи. Я тут на хрен заснуть пытаюсь, Трейс.

— До всего этого дерьма, — отвечает тот, запыхавшись и обегая нас по кругу, — я вставал каждый день в шесть утра и пробегал пять миль. И не собираюсь бросать это дело из-за тебя, Морено.

— В школе есть спортзал, — замечает Кэри.

— Иди на хер, говнюк.

— Свою маму посылай на… — автоматически вырывается у Кэри. Это одна из тех дурацких фраз, которыми раньше парни, не задумываясь, бросались в ответ на посыл, вот только теперь она не к месту.

Трейс резко останавливается.

Слушать их перепалку у меня нет ни сил, ни желания, поэтому я закрываю глаза и снова погружаюсь в сон. Когда я открываю глаза в следующий раз, Трейс уже не бегает. Он сидит на мате рядом с Грейс, и она вертит в руках свой мобильный.

— Аккумулятор сел, — говорит она.

— Неважно, — отвечает Трейс. — Связи нет — я проверял. Даже сообщение больше не передают. Хотя девять дней передавали, так что, наверное, это что-то да значит.

Я закрываю глаза и вновь засыпаю. Просыпаюсь я к завтраку. К рисовым хлебцам, густо намазанным джемом. В этот раз, не знаю почему, но сон уже не идет.

— Зомби, — говорит Харрисон.

— Заткнись на хер, — велит ему Трейс.

Райс смеется. Поначалу его смех резкий и неприятный, но потом Райс начинает хохотать по-настоящему. Он закрывает лицо ладонями, его плечи трясутся от смеха, и мы все молча таращимся на него.

— Простите. — Он вытирает глаза. — Просто… простите.

— Думаете, это правительство? — спрашивает Харрисон, теребя край мата. — И всё это происходит локально? То есть… это правительство сделало с нами?

— Они бы уже нас к чертям собачьим разбомбили, если бы так оно было, — отвечает Кэри.

— Значит, всё это глобально, — приходит к выводу Трейс. — И если это глобально, то сомневаюсь, что за нами кто-нибудь придет.

— Что? Но… — тут же вскидывается Харрисон.

— По радио сообщение еще передают, — говорит Кэри. — Они придут. Я вот что думаю: Кортеж — маленький городишко, так? Значит, им потребуется время, чтобы добраться до нас. Считаете, что у нас тут безумие творится? Тогда представьте, что происходит в больших городах. Там бы у нас не было ни единого шанса.

— Кто-нибудь из вас болел? — спрашивает Райс. — Тем гриппом? — Все молчат. Райс смотрит на меня. — Ты какое-то время не ходила в школу. Последние две недели до начала всего этого. Ты болела?

— Я не инфицирована, — отвечаю я. — Я что, похожа на инфицированную?

— Я не это имел в виду, — поспешно заверяет Райс, но я не знаю, что еще он мог иметь в виду. — Я просто пытаюсь понять, с чего всё это началось.

— Не думаю, что это грипп, — отзывается Кэри. — Так просто совпало.

— Может, это террористы? — предполагает Харрисон.

Парни некоторое время обмениваются разными предположениями, пытаясь выяснить, как и почему наступил конец света, как будто если у них хватит мозгов это понять, то всё изменится, случившегося не произойдет и нас здесь не будет.

— Может быть, это бог, — глядя в окно, произносит Грейс.

— Не говори банальностей, — морщится Трейс.

Но после ее слов разговор на эту тему заканчивается.


* * *


Там почти было лучше, — говорит Райс.

— Даже не шути так, — отвечает Харрисон.

Мы всё еще в зале, занимаемся ничего неделанием. Уже был и обед, и послеобеденный сон, и продолжительная тишина, и короткая ругань. Сейчас только начало четвертого. Я понимаю, о чем говорит Райс. Ожидание спасения равносильно ожиданию смерти, и я знаю, что это такое, больше любого, находящегося в этом зале. Перед чем-то простирается долгое ничто, и попытка выжить на улице была этим чем-то.

Все цепляются за безопасность, и так как зал кажется самым безопасным местом в школе, никто не любит удаляться от него в одиночку. Никто, кроме меня. Я говорю, что иду в туалет, но вместо этого брожу по школе, воображая, что гуляю по ней в то время, когда всё было нормально, когда тут было хорошо. Четыре года назад на ее благоустройство угрохали кучу денег. Вдоль главной улицы посадили деревья и украсили их лампочками, на каждом свободном участке земли разбили клумбы, поставили новые указатели и дорожные знаки.

Теперь всего этого нет.

Интересно, сколько времени должно пройти, прежде чем меня хватятся? Я настолько далеко от зала, что не слышу голосов, и настолько далеко от дверей в школу, что звуки с улицы доносятся до меня приглушенно, или, может быть, они такие же громкие, как раньше, просто я к ним привыкла. Я прохожу пустые кабинеты и классы. Мрачноватый маршрут для одиночки. Дойдя до лестницы на второй этаж, я останавливаюсь, внезапно осознав, что в моей жизни теперь нет никакого графика, что я не должна отвечать ни на чьи вопросы и что меня никогда и никто больше не накажет. Стоит этой мысли прийти в мою голову, как за ней следует другая — очевидная и болезненная:

Это ничего не меняет.

Я чувствую в воздухе дешевый мускусный запах — запах-призрак, я знаю, — но грудь больно сдавливает. Я пытаюсь вспомнить, как дышать в обступившем меня одиночестве, но не могу. Я не знаю, как это сделать. Я поднимаюсь по ступенькам, чтобы сбежать от него, но от него не убежать. Я иду по коридору, поворачиваю за угол. Солнце освещает эту часть здания, не считая огромного черного пятна — большого окна, закрытого плакатными щитами. Я подхожу к нему и встаю в его тени. Прижимаю к нему ладонь.

Мне бы хотелось разбить это окно. И сделать шаг вперед. Но я не могу его разбить. Я не могу найти даже менее драматичного способа умереть в стенах школы — к примеру, повеситься или порезать вены на руках, — потому как, что ребятам делать потом с моим телом? Тем самым я могу подвергнуть всех риску. А я ни за что не позволю себе этого сделать.

Я не такая эгоистка, как Лили.

Ненавижу ее. Ненавижу ее так сильно, что при мысли о ней сердце подскакивает к горлу и, застряв там, неистово бьется в узком пространстве. Я массирую шею в попытке вернуть его на место, и вжимаю пальцы в горло так сильно, что на глазах наворачиваются слезы. А потом бегу по лестнице вниз, на первый этаж. Мне вспоминается, как Трейс утром бегал. Он чувствовал необходимость контролировать хоть что-то.

Я толкаю тяжелые двери спортивного зала, и когда они закрываются за мной, уже бегу. Вдоль стен тянутся зрительские места. Сверху льется свет. В этом зале всегда царило оживление и шум, а теперь он тих и пуст. Выход перегорожен огромной баррикадой, и каждый раз как я улавливаю ее краем глаза, мое сердце подпрыгивает и я ускоряюсь, пока не начинаю кружить по залу на бешеной скорости, которую не могу поддерживать долго, на скорости, которая меня убивает. Так же быстро я бежала на улице, но это совсем другое дело. Мое тело хочет отдыха, еды.

Мое тело хочет остановиться.

Бум.

Я падаю на колени. С меня ручьями течет пот, желудок крутит, и услышанный мной звук не был звуком моего падения и удара об пол, это был…

Бум.

Я поворачиваю голову к выходу.

Бум.

Глава 6

Бум.

По щекам Харрисона текут слезы.

Бум.

Он закрывает уши ладонями.

Трейс и Грейс берутся за руки.

Я свои держу перед лицом, прижав большие пальцы к губам, словно в безмолвной молитве. Мне не прививали веру в бога, но иногда, когда я прошу, чтобы что-нибудь случилось, что-то случается. Вот что я хочу, чтобы случилось: чтобы эти двери были снесены.

— Они знают, что мы здесь, — приходит к выводу Райс.

Это правда. Они знают. Мы слышим в уличном хаосе не просто звуки случайно натыкающихся на двери и падающих тел. Удары размеренные. Настойчивые. И их производят намеренно.

Они знают, что мы здесь.

— Эти двери — одни из самых заметных в школе, — замечает Трейс.

Райс поворачивается к Грейс.

— Ты слышала этот стук вчера, когда мы проверяли баррикады?

— Нет. То есть… — замолчав, она прикусывает губу. — Я не уверена. Было очень шумно.

— Этого стука не было, когда я укреплял дверь, — говорит Кэри. — Если мы не слышали его тогда, и Грейс не слышала его вчера… — Он ненадолго умолкает, а потом продолжает: — Значит, они узнали, что мы здесь, после того как мы сюда вошли.

— Но как они узнали об этом? — спрашивает Райс.

— Выйди и спроси их.

— Иди к черту, Трейс.

— А что, если это помощь? — спрашивает слабым голосом Харрисон.

Никто ему не отвечает, потому что мы все понимаем, что это не помощь. Если бы это был тот, кого мы ждем, он бы использовал голос. Он сказал бы нам открыть дверь. Кэри задумчиво прижимает ладонь ко рту. Мы молча наблюдаем за ним. Через некоторое время он жестом зовет нас за собой из спортзала. Мы следуем за ним по коридорам, пока не уходим в заднюю часть школы, к дверям, которые баррикадировал Райс. Мы останавливаемся и напряженно на них глядим. Ждем.

Бум.

Харрисон стонет, и я думаю: каково ему сейчас? Каково это — ощущать любой дурной поворот событий как самый первый, когда еще остаются силы на то, чтобы от разочарования плакать.

— Не паникуй, — говорит ему Кэри. — Это еще не конец… — Он ведет нас к главному входу в школу.

Бум.

Это звук от удара не одного, а нескольких тел, бросающихся на дверь в попытке добраться до нас. Мы возвращаемся в свое обустроенное местечко — банкетный зал.

Тут тоже это началось.

Бум.

Заканчиваем обход библиотекой. Стоим там четверть часа, не произнося ни слова, но ничего не слышим.

За этой дверью никого нет.

— Может, они просто хотят посмотреть, нет ли нас здесь? — предполагает Кэри.

— Чушь собачья, — фыркает Трейс. — Они видели, как мы сюда вошли.

— Но почему тогда они не пытались вломиться сюда раньше? Помните тот дом на Рашмор-авеню? Мы там сидели тихо, как мыши, а они всё равно снесли дверь.

Я помню этот дом. Мы не укрепили его как школу, но пробрались в него незамеченными и вели себя очень тихо. Нас обнаружили буквально через пару минут, после чего мы снова бежали через окно в спальне, а удерживающая мертвых входная дверь превратилась в ничто прямо на наших глазах. Треснула, словно хворостинка, и разлетелась в щепки…

— А ты, значит, считаешь, что они хотят попасть сюда только потому, что могут это сделать? Потому что школа оказалась на их пути? В этом нет никакого смысла, Эйнштейн, — язвит Трейс. — Придумай что поумнее.

— Мы практически окружены, — срывается Кэри. — Если в округе нет ни одного выжившего, то что им остается делать? Они ломятся в любую долбанную дверь, потому что ищут еду. Если для них и есть в чем-то смысл, так это в том, что здания, подобные этому, для них всё равно что гребанные контейнеры с пищей.

— Но их нет у этой двери, — указывает Грейс.

— А с чего они должны быть здесь? — спрашивает Кэри. — Ее хрен заметишь.

— Не смей говорить так с ней, — влезает Трейс.

— Я нормально с ней говорю…

— Перестаньте, — прерывает их Райс.

Я размышляю, глядя на дверь. Она ведет из библиотеки на узкую дорожку, огибающую переднюю часть школы и выходящую к стадиону позади нее. Сетчатый забор вдоль дорожки отделяет школьную территорию от густого, но небольшого скопления деревьев, ведущих к дороге. Одна дверца забора (у начала дорожки) закрыта, но вторая (у стадиона) — широко распахнута.

— Значит, это наш выход, — говорю я. — Если придется уходить.

— Верно, — соглашается Кэри. — Если только они и эту дверь не найдут. Тогда будем прорываться с боем.

Райс кивает.

— Так или иначе, мы должны быть готовы.

Глава 7

Как мы готовы:

Два рюкзака забиты самым необходимым: водой, едой, одеждой, медикаментами, раздобытыми в медкабинете. Кэри с Райсом вызвались их нести. Трейс сначала потребовал, чтобы у каждого из нас был свой рюкзак, но изменил свое решение, вспомнив, как мертвые снаружи хватаются за всё, за что только можно уцепиться. Из спортзала мы принесли алюминиевые бейсбольные биты. Это наше оружие.

Водрузив всё это на стол рядом с дверью, парни принимаются корректировать наш план, как будто какие-то планы имеют значение, когда постоянно случается что-то непредвиденное. У нас была куча планов до прихода сюда, но ни одному из них мы не следовали от начала и до самого конца.

План таков: если двери снесут, то, по расчетам Кэри, мы услышим это по грохоту падающих баррикад, успеем добраться сюда и расчистить себе путь. Затем мы выбежим в ночь. Или в день. Как повезет.

Харрисон поскуливает, боясь того, что придется покинуть школу, хотя в данный момент уход отсюда мы представляем себе чисто гипотетически и язык уже сломали повторять ему, что не оставим его, как запугивает Трейс. Когда Кэри пытается придумать, куда нам потом идти, Трейс решает, что тот опять возомнил себя лидером, они снова ссорятся, и мы так ничего и не придумываем. С командной работой у нас явные проблемы. А затем Кэри заявляет, что больше никто не должен ходить в библиотеку.

— Мы будем проверять этот выход по разу за ночь, — объясняет он. — В остальное же время здесь должно быть насколько возможно тихо. Я не знаю, могут ли они нас слышать снаружи, но рисковать точно не хочу. Я хочу оставаться здесь, пока нам действительно не придется уходить.

Иными словами — нам предстоит долгое ожидание.

По дороге в банкетный зал Райс касается моей руки, останавливая меня. Я непроизвольно дергаюсь, что удивляет его, однако никто из нас это не комментирует. Кэри оборачивается, слыша, что за ним идут не все, и Райс машет ему рукой — мол, мы на секунду. Остальные возвращаются в зал.

— Что ты думаешь? — спрашивает Райс.

Я думаю, что он вымылся. Его каштановые волосы не слиплись в жирные пряди. На лоб падает челка, порезанная так рвано, будто он сам себя стриг в темноте. У него гладкая кожа, без щетины. Парни пользуются бритвой, найденной в кабинете у тренера Хейнсворта. Райс Морено. До первого звонка он обычно всегда курил с другими выпускниками на другой стороне улицы. Иногда в окружении девчонок, иногда — нет.

— Что я думаю о чем?

— О нашем плане.

Я не говорю ему, что, по-моему, такового вообще нет. И что как только мы покинем школу, я от них отделюсь. Может быть, я даже пожертвую собой, чтобы у них было время убраться подальше, и тогда я умру героиней или кем-то в том же роде. Придя сюда, я кое-что осознала. Раньше я слишком зацикливалась на том, каким образом уйти — на таблетках Лили, которые так и не смогла найти, — когда значение имеет не то, как я уйду, а то, что я просто уйду.

— Я имею в виду, — продолжает Райс, — ну… не знаю. Ты почти всё время молчишь.

— Может быть, мне нечего сказать.

— Только не с таким взглядом, как у тебя.

То, как он смотрит на меня… не думаю, что он заигрывает. Он так напряженно, так внимательно изучает мое лицо, что мне становится не по себе.

— Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать.

— Все остальные здесь бросаются из крайности в крайность. Ты ведешь себя отстраненно, но, похоже, постоянно о чем-то думаешь. Бродишь по школе одна, что вообще-то довольно глупо… Вот я и хотел узнать, что у тебя на уме.

— Ничего.

Помедлив, Райс спрашивает:

— Где твои родные, Слоун?

— Мертвы, как и твои?

Я не знаю, что случилось с родителями Райса, но понимаю, что они действительно мертвы, видя его реакцию на свои слова — его лицо болезненно искажается. Однако если он не хотел, чтобы я бередила ему душу, то не стоило задавать таких вопросов. Райс кладет ладонь на грудь, там, где сердце. Такое ощущение, будто я у него что-то забрала, но не знаю что именно. Не осталось ничего, что можно было бы забрать.

— Я не говорил, что мои родные мертвы, — тихо замечает Райс. — Какое право ты имеешь это говорить?

Прежде чем я успеваю что-то ответить, он отворачивается и идет по коридору в зал. Мне не остается ничего другого как следовать за ним, что меня очень злит.

— Я всегда была тихоней, — говорю я ему в спину. — Ты меня совсем не знаешь.

Райс останавливается и поворачивается ко мне.

— Тебя зовут Слоун Прайс. Твой шкафчик находится напротив моего. Когда твоя сестра еще училась тут, вы были неразлучны и вели себя так, словно в мире не существует никого кроме вас. Я всегда считал это странным, но в то же время и милым. А то, что ты только что сказала о моих родных, было жестоко.

— Тогда где они? Если не мертвы?

Смерив меня полным отвращения взглядом, Райс снова разворачивается и уходит. Я не успеваю спросить его, рад ли он, что мы выжили.


* * *


Бум. Бум. Бум. Бум. Бум.

Это не прекратилось. Кэри и Райс то ли ходят по коридорам, то ли проверяют баррикады у других дверей, я не знаю. Харрисон заткнул уши намоченной туалетной бумагой, заглотил несколько таблеток найденного в медкабинете бенадрила и отрубился. Еще мы нашли подушки и одеяла, так что теперь наши маты похожи на жалкую имитацию постелей. Я лежу на своем и смотрю на дверь. Подцепляю и отрываю болячку на локте. Ранка наливается кровью.

Готова поспорить, что в этот же момент удары в дверь усиливаются.

Бумбумбумбумбумбумбум.

Я натягиваю одеяло до подбородка и закрываю глаза. По бокам от меня на своих матах устраиваются Райс и Трейс.

Райс еле слышно молится, и я засыпаю под звук его голоса.

«Слоун».

Я открываю глаза спустя минуты. Нет, часы. Сознание затуманивает всё еще слышимый в ушах резкий голос отца.

По залу передвигается тень, и я паникую: «Он тут! Нет, его тут нет, он не мог…», но потом осознаю, что это выскользнули из зала Грейс и Трейс. Зажмурившись, пытаюсь выкинуть из мыслей отца, но если уж он пролез в них, то избавиться от него невозможно.

Я решаю пойти за Грейс с Трейсом.

Тихо выхожу из зала в коридор, прислушиваюсь, но не слышу их. Я дважды обхожу погруженный во тьму первый этаж, но не нахожу брата с сестрой. Тогда я поднимаюсь на второй этаж и, не заходя в классы, снова прислушиваюсь.

Краем глаза улавливаю луч света дальше по коридору. У конференц-зала. Я прячусь за рядом шкафчиков и наблюдаю за тем, как Трейс перебирает ключи директора Лавалли, пока Грейс светит на его руки фонариком.

— Кэри знает, что ты их взял? — спрашивает она.

— Они не принадлежат ему. — Пауза. — Нет.

Найдя нужный ключ, Трейс открывает дверь. Они мешкают, стоя на пороге. На улице, заходя в любую комнату, переступая любой порог, мы ощущали себя так, словно нам прямо в сердце вгоняли инъекцию со страхом. Это было опасно. После долгих колебаний они все-таки входят внутрь. Подобравшись как можно ближе к двери, я слышу, как они некоторое время молча ходят по залу, а потом…

— Готова? — спрашивает Трейс.

— Они не смогут увидеть наших лиц.

— Может и смогут, мы не знаем. И мы назовем наши имена.

Молчание.

— Я не хочу этого делать.

— Ну давай же, Грейс. Они знали, что мы идем в школу.

— Но…

— Я не видел их мертвыми, и ты тоже не видела. Что, если они пытаются добраться до нас? Что, если нам придется отсюда уйти, или… если мы умрем до того, как они сюда придут? Если так случится, то они найдут эту запись. А если мы не умрем, то сможем потом ее пересмотреть и посмеяться.

Я выглядываю из-за двери. Они сидят на столе миссис Йе лицом к цифровой видеокамере, установленной на треноге перед ними. Грейс держит фонарик под подбородком, направляя его свет на их лица. Выглядит это чудовищно. Открытый жк-экран видеокамеры светится, мерцая при их движениях. Я опускаюсь на пол и слушаю. Знаю, я не имею никакого права на эти мгновения между братом и сестрой, но хочу их прочувствовать.

— Что я должна сказать?

— То, что у тебя на сердце.

— Не нужно, Трейс.

— Сделай это для меня.

— Ты ведешь себя так, словно мы скоро умрем. Мне это не нравится. Думаешь, я позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось? Ты и правда думаешь, что я позволю тебе умереть? — На несколько секунд повисает тишина, а потом до меня доносятся приглушенные рыдания Грейс. Я рискую снова выглянуть. Трейс обнимает сестру, но даже в такой ситуации не он успокаивает ее, а она — его: — Я ни за что не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Меня наполняет жутчайшая пустота. Я представляю, каково это — любить так кого-то и чувствовать ответную любовь. Мне казалось, я это знаю, но я ошибалась. Грейс отстраняется от брата и вытирает глаза. Трейс подходит к камере и нажимает на кнопку записи. Я перестаю смотреть на них, но продолжаю слушать, прислонившись спиной к стене.

— Меня зовут Трейс Каспер. Это моя сестра Грейс. Нам семнадцать лет…

Им семнадцать, и они живут в Кортеже, жили здесь всю свою жизнь. Учились в Кортеж-Хай. Они — двойняшки.

Дата рождения: одиннадцатое марта.

Я слушаю всё это вполуха, пока они не начинаю говорить о более личном:

— Наши родители — Трой и Лиэнн Каспер, и мы записываем это для них, на случай если они еще живы. — Трейс прочищает горло. — Грейс, скажи что-нибудь, пока не села батарейка.

— Мы пытались найти вас, — говорит она, и Трейс подхватывает: «да, да, мы пытались найти вас», и внезапно они начинают говорить одновременно, перебивая друг друга. Слова льются из них сплошным потоком.

Они рассказывают о том, как мы добрались до школы, и как Трейс ненавидит Кэри, и как мертвые не переставая стучат в двери, и как медленно течет время и кажется, будто прошел не час, а день, и что если баррикады рухнут, мы уйдем отсюда, но не знаем куда, однако как только мы это узнаем, они сразу же запишут всё на кассету, чтобы Касперы тоже об этом узнали.

В один ужасный момент они начинают описывать свое душевное состояние. Что физически с ними всё в порядке, а психически — нет. Они открыто говорят о том, что им страшно, грустно и одиноко, и что они скучают по своим родителям, но в то же время пытаются скрыть, как сильно страдают от этого. Они заканчивают сообщение словами любви и, прямо перед тем как Трейс выключает видеокамеру, Грейс выпаливает: «Простите, что мы оставили вас» и снова начинает плакать. Я думаю о том, что выживание ради одного только выживания не стоит того. Недостаточно просто выжить. Должно быть что-то еще. Трейс и Грейс есть друг у друга. Вот для чего они пришли сюда. Для чего они всё еще здесь. Выживание должно что-то значить, как значит для них. Если же оно ничего не значит…

То оно и не нужно.

Глава 8

— Ты думаешь, я убил их?

Сумерки. Мы с Кэри идем по тускло освещенному коридору. Скоро стемнеет. Когда мы дойдем до развилки, я направлюсь в спортзал, а Кэри — в библиотеку. Надо убедиться, что там всё так же, как вчера и позавчера. Постоянное долбление в дверь раздражает и выматывает как непроходящая головная боль. Разговор о Касперах вызывает те же ощущения.

Потому что, конечно же, Кэри хочет поговорить о них.

— Касперов? — спрашиваю я.

Кэри кивает, замедлив шаг.

— Какое это имеет значение?

— Райс на моей стороне. Харрисон скажет всё, что, по его мнению, хочет услышать тот, кто с ним говорит. Я прекрасно знаю, что чувствуют Грейс и Трейс. И хочу знать, считаешь ли ты, что я убил их родителей.

— На них набросились мертвые. Вот что их убило.

— Ты думаешь, что в этом виноват я?

Я останавливаюсь. Кэри тоже.

— Я думаю, что это могло случиться с любым.

Он бросает на меня кислый взгляд.

— Ты прирожденный политик, Слоун.

Я несколько секунд молчу. Я не думаю, что в случившемся виноват Кэри, но…

— Ты больше не будешь об этом спрашивать?

— Никогда.

— Я не думаю, что ты в этом виноват. Не думаю, что ты их убил. Я думаю… — пожимаю плечами, — что ты невероятно хорош по части выживания.

Его плечи расслабляются от облегчения. Он слабо улыбается мне, и мы возобновляем наш путь. Даже походка у Кэри изменилась, стала более легкой. Странно ощущать, что имеешь над кем-то такую власть.

— Невероятно хорош для любителя травки и полного лоха в учебе, — добавляю я.

Кэри смеется.

— Во-первых, я продавал травку, а не курил. Во-вторых, после школы я бы влился в семейный бизнес.

— Ура непотизму! — говорю я, и он одобрительно поднимает вверх большой палец. Его родители управляли небольшим издательством. Интересно, где они находились, когда всё это началось? — А где твои родители?

— В Торонто. Они летели туда, когда всё это началось. Может и не долетели, — спокойно отвечает Кэри. Затем смотрит на меня. — Понимаешь, я приучаю себя к мысли, что в любом случае никогда больше их не увижу. К тому, что не нужно на что-либо надеяться. Желать большего, когда выжил и продержался так долго — это уж чересчур.

— Разве?

— Ну вроде как. Думаешь, Лили выжила?

Звук ее имени из чужих уст вызывает желание схватить что-нибудь и раскрошить в пыль. Выжила ли она? Конечно, выжила.

— То есть, я уверен, что она выжила, — спешит сказать Кэри.

— Правда?

— Она знает, как позаботиться о себе.

— Ты занимался с ней сексом?

— О боже, Слоун.

— Она покупала у тебя травку, — замечаю я и продолжаю напирать, потому что мне необходимо услышать его правдивый ответ. Сейчас это важно. — Она платила тебе за нее или?..

— Платила. — Секундное молчание. — Но мы поразвлекались немного. Прости.

Я не знаю, что сказать. Я не шокирована, нет, просто не знаю, что сказать. Это так похоже на Лили. И на Кэри. У Лили никогда не было парня. Она говорила, что наличие бойфренда все усложнит, и рассказывала истории о том, что случится, если воображаемый парень кого-либо из нас узнает о том, что делает с нами отец. Эти истории всегда заканчивались расставанием — тем, что нас друг с другом насильно разлучат. «Никогда никому ничего не рассказывать». Для меня это означало то, что у меня никогда никого не будет, потому что сестра была уверена, что я выдам все наши секреты первому же встречному, проявившему ко мне доброту. Для нее это означало то, что никому не позволено с ней сближаться. У нее были приятели и дружки для секса, о которых она по настроению рассказывала мне, но Лили не была Популярной Девчонкой. Парни не стремились сделать ее своей девушкой. Она была светловолосой красавицей, но большую часть времени выглядела уставшей и изнуренной.

— Поразвлекались в том смысле, что занимались сексом?

— Да. Это будет… да. — Кэри краснеет. — Ох. Блин, Слоун, прости, если я только что испортил наши отношения.

— Ничего. Всё нормально.

— Хорошо.

Однако я тут же меняю свое мнение. Может быть, ничего не нормально. Кэри развлекался с моей сестрой, продавал ей травку и совершенно не замечал меня. Не знаю почему, но меня это нервирует.

— Она выжила, — решает Кэри, и, судя по его тону, думает о том, как был с ней, как к ней прикасался. Меня мутит. — Мы гуляли с ней в ночь перед тем, как она уехала. Я тогда знал, что у нее всё получится. И сейчас знаю. Она боец.

У меня замирает сердце. В том, что только что выболтал Кэри столько всего неправильного и неприятного. Он гулял с Лили в ночь перед ее уходом.

Он знал, что она уедет.

— Ты виделся с ней перед тем, как она уехала?

— Да.

— Она говорила, куда направляется?

— Нет. — Кэри останавливается.

Я с минуту стою молча, прикусив язык. Нужно прекратить задавать ему вопросы, иначе я буду чувствовать себя еще хуже. Нужно, но я не могу.

— Она говорила, почему уезжает?

Я знаю ответ на этот вопрос, но знает ли его Кэри? Развлекаясь с ним, не рассказала ли ему сестра о том, что творится у нас дома?

— Нет, — тихо отвечает Кэри. — Черт, Слоун, я думал, ты знала. Вы обе были так… Я бы никогда…

— Сейчас всё это уже не важно.

— Да, — соглашается он. — Наверное, ты права.

В спортзале я долго смотрю на двери, и мой пульс учащается с каждым ударом в них. В груди неистово бьется сердце. Меня переполняет ярость, какой я никогда еще не испытывала. Я подхожу ближе, разглядывая баррикаду из парт. Пинаю один из столов, а потом бью со всей силы по металлической ножке. Меня пронзает чувство удовлетворения, и я пинаю парту снова и снова, пока стук сердца не начинает перекрывать звук ударов в двери. Гора из столов сдвигается в сторону, и одна парта падает на бок. Грохот проносится по залу и выводит меня из транса. Ярость испаряется — не знаю, куда она уходит, — и я осознаю, что наделала.

Бегу к парте и поднимаю ее, словно двери вот-вот распахнутся, но этого не происходит. Однако в ответ на громкий звук в двери снаружи начинают колотить с удвоенной силой. Остервенело. В следующее мгновение в спортзал прибегают ребята. Кэри, Харрисон, Райс, Грейс и Трейс. Они засыпают меня вопросами:

«Что случилось? Что это такое было? Они уже тут? Они ворвались?».

Я говорю им, что не знаю, что случилось. Просто сдвинулась баррикада. Они мне верят.

Глава 9

День проходит почти в полном молчании.

Утро начинается с пробежки Трейса. Потом мы завтракаем, обедаем и ужинаем под саундтрек нашей неминуемой смерти. Все потерянно бродят по залу, ссутулившись, словно столетние старики. Под глазами у них темные круги. Кэри сидит у стены, уставившись на двери. Мне кажется, что постоянная долбежка в них сведет нас с ума прежде, чем мертвые их снесут. Трейс считает, что нам следует перебраться в библиотеку — там хотя бы тихо, — но никто не выказывает желания это сделать. Тогда Кэри и Трейс впервые за весь день обмениваются фразами. «Кто над чайником стоит, у того он не кипит», — говорит Кэри, а Трейс напоминает ему, что в школе есть еще несколько дверей, за которыми никто не наблюдает. После этого я ухожу. Некоторое время я кружу по первому этажу, слушая, как шум за парадными дверями становится то громче, то тише, в зависимости от того, близко или далеко я от них нахожусь.

Темнеет.

Я иду по одному и тому же пути, пока не чувствую, что пора уже остановиться. Я не готова возвращаться в зал, поэтому направляюсь в кабинет секретаря. Жму на кнопки на компьютере миссис Рамос. Он не включается.

Первые две недели после ухода сестры я отправляла ей электронные письма. «Как ты могла поступить так со мной?», «Кто ты после этого?». Я знаю, что она получала их, потому что позже мои письма стали возвращаться. Аккаунт удалили. Я снова жму на кнопки включения на мониторе и системном блоке. Включайся же, включайся. Ничего. В моду снова войдут почтовые голуби. Мой взгляд скользит по стоящим на столе фотографиям. Миссис Рамос на них выглядит счастливой.

Ничего уже не имеет значения.

Эта мысль настолько ужасна, что вызывает у меня желание бежать обратно в зал и потрясти всех как груши. Ничего уже не имеет значения. Ничего. Моя кровь вскипает, и я бездумно бью по монитору кулаком. Слетев со стола, тот ударяется о стену. Моя ярость от этого не спадает.

Кэри знал, что сестра уезжает.

Не думать об этом. Мне нельзя думать об этом.

Я выхожу из кабинета и закрываю за собой дверь. Замок защелкивается. Коридор пуст и кажется выгоревшим в темноте. Мой взгляд устремляется к лестнице. Я не готова еще вернуться в зал, поэтому поднимаюсь на второй этаж. Поднявшись, ощущаю себя так, словно на моих плечах лежит небосвод. Собственное тело кажется невероятно тяжелым. Дойдя до середины коридора, я опускаюсь на пол и утыкаюсь лбом в колени. Кэри знал.

Он знал.

Вот как снова и снова рисуется в голове день моего восемнадцатилетия:

Я просыпаюсь раньше обычного. Мои сумки стоят у двери. Так и хочется поскорей их схватить. Я взволнована, возбуждена, испугана и нервозна. Я слышу Лили в коридоре и думаю о том, как мне повезло, о том, что у меня самая лучшая в мире сестра. Ради меня она провела в этом доме еще целых два года. Ради того, чтобы я не осталась с ним наедине. Мне не пришлось жить с ним одной. «Ты умрешь без меня», — всё время повторяла Лили. И это было правдой. Это не было секретом.

Я бы умерла без нее, но она всё равно ушла.

И Кэри знал.

Я не думала, что когда-нибудь еще смогу ощутить то, что ощутила в то утро, когда проснулась и обнаружила, что сестра ушла. Сейчас я испытываю то же самое. Вытянувшись на полу, я прижимаюсь щекой к холодной плитке. Жду, когда моя кровь превратится в цемент, когда мое сердце перестанет биться. Я неподвижно лежу, закрыв глаза, и открываю их, почувствовав ладонь на своем плече. Возле меня на корточках сидит Райс. Я сажусь так быстро, что он не успевает убрать руку, и, потеряв равновесие, чуть не падает на меня сверху. Восстановив равновесие, он смотрит на меня в равной степени обеспокоенно и с опаской. Я поднимаюсь на ноги. Райс тоже встает. У него с собой фонарик.

— Грейс заметила, что ты ушла из зала больше часа назад, — говорит Райс. — Я и не думал, что с тобой что-то случится, но…

— Тут меньше… — я слабо взмахиваю рукой, — шума.

Объяснение хорошее, однако Райса оно не устраивает.

— Мы должны держаться вместе, — упрекает меня он.

— Я знаю, — киваю я. Потираю лицо ладонями и убираю падающие на глаза пряди волос.

Райс стоит рядом, наблюдая за мной, и я не выдерживаю:

— Ты можешь возвращаться. Я скоро приду.

— Ты пропустила мимо ушей мои слова о том, что мы должны держаться вместе?

— Я знаю, но… — я замолкаю, не зная, как закончить начатое предложение.

У меня всё чешется и зудит, словно под кожей ползают жуки.

— Что не так, Слоун?

— Ничего.

— Ну да, конечно.

— Ладно. Всё не так.

— Вот это уже похоже на правду.

— Просто это… это всё…

— Ужасно, — заканчивает он за меня.

Я киваю.

— Я это понимаю, но мне кажется, что дело не только в этом.

С моих губ срывается странноватый, граничащий с истерикой смех. Райс молчит, ожидая объяснений. Это жестоко — поступать так со мной.

— Я устала. Вот и всё.

— Все устали.

«Нет, не все», — хочется сказать мне. — «Не так, как я».

— Ночью, — говорит Райс, — я просыпаюсь каждые пять минут и думаю, что я дома. Происходящее, видимо, никак не может уложиться в моей голове. — Он умолкает. — Теперь хочешь вернуться в зал?

До того как я успеваю ответить, мир взрывается.

Так, наверное, звучит взрыв бомбы. Не знаю, почувствовала ли я его сначала, а потом услышала, или сначала услышала, а потом почувствовала. Но не почувствовать этого было невозможно. Мы с Райсом кидаемся друг к другу, словно притянутые магнитом. Он хватает меня за руку, и мы бежим к ребятам. Меня охватывает лихорадочное возбуждение. «Они ворвались». На лестнице мы сталкиваемся с Кэри, Трейсом, Харрисоном и Грейс. Нас ослепляют лучи их фонариков, и я прикрываю глаза свободной рукой. Ребята бегут наверх, а мы — вниз.

— Это на улице, — задыхаясь от бега, говорит Кэри. — Мне нужно увидеть… мы должны знать, как близко это… мы думаем, это может быть…. может быть…

— Спасательная группа! — визжит Харрисон.

Оттолкнув Кэри и Райса, он бежит к окну.

— Подожди! — кричит Кэри и бросается за ним.

Очухавшись от потрясения, мы бежим следом за обоими. Заворачиваем в другой коридор и оказываемся в темноте из-за перекрывающего окно плакатного щита. Кэри почти силой удерживает возле него Харрисона.

— Перестань, Харрисон, перестань…

— Но они неузнают, что мы здесь!

— Нам нельзя привлекать к себе внимание, — внушает ему Кэри. — Нужно подумать, что делать… мы не можем просто взять и открыть окно, ты это знаешь…

— Но они уйдут!

— Господи, ты такой придурок! Отпусти его! — кричит Трейс. — Всё что нужно сделать — убрать щит и выглянуть наружу.

— Медленно, — вмешивается Райс. — Это нужно сделать медленно.

— Тогда сделай это наконец!

Встав у окна, мы снимаем клейкую ленту, крепящую к нему щит. Пока мы этим занимаемся, Кэри беспрестанно твердит: «Осторожно, осторожно, осторожно», однако никто из нас не слушает его. Все слишком взволнованы мыслью, что пришли спасатели. Сняв последний кусок ленты, мы опускаем щит на пол и отпрыгиваем назад. И так и стоим, напуганные тем, что следует сделать дальше.

Может быть, нам вовсе и не хочется видеть, что вызвало взрыв.

— Кто-то должен посмотреть в окно, — говорит Харрисон, но сам не двигается.

Никто не двигается долгое-долгое время. Наконец, Трейс выходит вперед. Остановившись у окна, он наклоняется и прищуривается:

— Что это?..

Мы подходим к нему, чтобы увидеть, что видит он. В отдалении ярко светится оранжевое пятно. В ночное небо поднимается дым.

Пожар.

Я только раз видела что-то похожее на это, когда в городе горел старый кормокомбинат и все жители посреди ночи поднялись с постелей, чтобы посмотреть, как пламя пожирает кусочек местной истории.

— Где это? — спрашивает Грейс. — Это близко?

— Думаю, это у Руссо, — отвечает Кэри. Бензоколонка Руссо. — Черт.

Я перевожу взгляд с огня на улицу рядом. Кортеж напоминает пародию на самого себя. По улицам передвигаются тени — иллюзии прежней жизни. Стоящие на школьной стоянке и дороге мужчины и женщины вдруг подрываются с места и куда-то бегут, словно у них появились неотложные дела. Они направляются к бензоколонке. Все как один.

— Боже, — выдыхаю я.

— Что? — спрашивает Грейс.

Я промаргиваюсь, чтобы убедиться, что зрение не подводит меня.

— Они уходят.

— Что?

Море мертвых волнами движется к пожару. Ну конечно. Конечно, они хотят посмотреть, что там. Вдруг там есть что-то, что удовлетворит их голод. Другие выжившие.

Мне хочется сказать им, что мы здесь.

Грейс неверяще смеется, видя, как пустеет школьная стоянка.

— Боже мой… они… они уходят… они все уходят…Трейс, они все уходят!

Смысл происходящего медленно, но верно доходит до всех. Райс и Кэри лыбятся как два идиота, а Харрисон снова и снова задает один и то же вопрос: «Это хорошо, да? Это ведь хорошо?». Он и сам знает, что это хорошо, но ему нужно подтверждение, так как происходящее кажется ему нереальным, пока кто-то не уверит его в обратном. Трейс хлопает его по плечу:

— Это охренительно!

Все так счастливы. Я снова разворачиваюсь к окну и упираюсь ладонями в стекло.

Когда мы возвращаемся в зал, в двери больше никто не стучит.

Глава 10

— … скоро. Это не учебная тревога…

— Иди. На хер. Нут, — громко и выделяя каждое слово произносит в радио-колонки Трейс.

Я отодвигаю свою еду. На завтрак у нас хлопья, политые соком.

— Нут? — удивляется Харрисон. — Эту женщину так зовут?

— Это я ее так зову, — перекрывая голос Нут, поясняет Трейс. — Не Учебная Тревога.

— Выключи, пожалуйста, — просит его Грейс.

Он выключает радио. Сегодня день идет вяло и расслабленно. Такого может больше никогда и не быть. Все так рады, что взорвалась бензоколонка.

— Я не могу вспомнить, когда завтракала в последний раз, — говорит Грейс, доедая хлопья.

— Как насчет вчера? — напоминает ей Трейс. — Или позавчера, или позапоза…

— Я имею в виду до того, как всё это началось.

— Да? — спрашивает Райс, но его тон показывает, что на самом деле ему это неинтересно. Просто кто-то завел разговор, вот он и присоединился к нему, так как всё равно нечем заняться. — А что тут помнить? Завтрак быстро пролетает.

— Не так уж и быстро, если ты…

— Президент ученического совета, — заканчивает за сестру Трейс. — Она в ванной на полтора часа зависала, собираясь утром в школу.

Харрисон вытаращивается на Грейс:

— Что ты так долго делала там?

— У нее был крайне сложный косметический ритуал, — отвечает Трейс. — Каждый миллиметр ее лица должен был быть покрыт каким-нибудь средством, чтобы она была готова встретиться лицом к лицу с вами, придурками.

— Должен же был хотя бы один из нас заботиться о своей внешности.

— Ты так не уверенна в себе, потому что из нас двоих я симпатичнее.

Трейс столь сильно любит свою сестру, что его голос в моих ушах сладок, как мед. От его поддразниваний глаза Грейс загораются так, как не загорались ни у кого из нас с того времени, как мы сюда пришли. Трейс замечает, что я смотрю на него, и мои губы сами собой складываются в улыбку. Он улыбается мне в ответ.

Райс зевает.

— Устал? — спрашивает Кэри.

— Вчера никак не мог уснуть. Слишком тихо было.

— Не сглазь, — буркает Харрисон.

— Сейчас я тут пошумлю. — Трейс поднимается и встает перед Кэри, вытянув руку. — Дай мне ключи Лавалли. Хочу школу осмотреть.

Кэри непроизвольно закрывает свой карман ладонью, пытаясь не выдать выражением лица нежелания отдавать Трейсу ключи.

— Я думаю…

— Мне насрать на то, что ты думаешь. Ключи. Ну!

— Он имеет на них такое же право, как и ты, — опережает Грейс протесты Кэри. Ее голос мягок, но взгляд, упертый в Кэри, жесток и не терпит возражений.

Вздохнув, Кэри вынимает ключи из кармана и бросает их Трейсу.

— Увидишь что-нибудь полезное, неси…

— Командуй своими мальчиками на побегушках, Чен, — указывает Трейс на Райса и Харрисона. — А мной не надо.

— Ой, да пошел ты, — отзывается Райс.

Трейс показывает всем фак и уходит. Кэри сидит, похрустывая суставами пальцев. Я вижу, что ему хочется от всей души обругать Трейса, сказать, с каким бы удовольствием он вмазал ему, выбил бы ему зубы и всё такое, но его останавливает присутствие Грейс. Он несколько раз бросает на нее взгляд.

— Знаете, то, что у нас была одна тихая и спокойная ночь, не значит, что можно выделываться. Я видел болторезы в комнате сторожа. Пора посмотреть, что есть в шкафчиках.

— Идем, — соглашается Райс.

Они встают. Харрисон медлит секунд пять, а потом поспешно бежит за ними. Кэри оборачивается ко мне с Грейс:

— Вы с нами?

Я бы пошла, но Грейс вздрагивает и отрицательно качает головой.

— Это похоже на разграбление могил.

— Слоун?

Грейс смотрит на меня. Кажется, она хочет мне что-то сказать.

— Я — пас, — говорю я.

Мы с Грейс остаемся наедине. С тишиной. Мы сидим молча, и через десять минут я жалею о том, что не пошла с парнями. Наверное, Грейс не собиралась со мной ни о чем говорить. Разговоры со мной, видимо, не входят в список ее приоритетов. У нее же есть Трейс.

— Слоун?

— Да? — Я морщусь от того, с каким жаром отозвалась.

— Сходишь со мной к моему шкафчику? Я оставила в нем сумочку перед тем, как всё это началось. Мне нужна она, но я… — Грейс смущенно смеется: — Я не хочу идти туда одна.

— Конечно.

Шкафчик Грейс находится на первом этаже, рядом с кабинетом секретаря. Мы молча идем туда. До нас доносятся голоса Кэри, Райса и Харрисона — они где-то рядом, но разобрать, что они говорят, невозможно. Да и незачем. Не зная, чем себя занять, я мотаюсь позади шкафчика Грейс, пока она набирает код, с трудом видя цифры в тусклом свете. Набрав код, она не открывает дверцу, а просто стоит на месте, будто боясь заглянуть внутрь. Через некоторое время она всё-таки распахивает дверцу, и я мельком вижу приклеенные к ней вырезанные из журналов фотографии актеров и музыкантов. Интересно, что с ними сейчас. Они мертвы? Или всех знаменитостей спасли? Когда весь этот ужас закончится, обществу понадобятся развлечения для того, чтобы отойти от всего случившегося. Будут сняты фильмы, сотни фильмов, и в каждом из них мы будем героями и любовниками, и лучшими друзьями, и победителями, и мы будем смотреть эти фильмы, пока не отдалимся от нашей собственной истории настолько, что забудем, как в действительности чувствовали себя здесь и сейчас.

Грейс достает свою сумочку. Дизайнерскую. Расстегивает молнию и шарит в ней, пока не находит то, что ищет. В это же мгновение сумочка выскальзывает из ее рук и падает на пол. Грейс крепко сжимает в пальцах сложенный лист бумаги. Она разворачивает его, прижимает к лицу и вдыхает его запах.

— Посмотри, — говорит она. Целует записку и передает ее мне. Как только я беру листок, она просит: — Осторожней…

Я всматриваюсь в округлый почерк.

«Доченька, я не успела собрать тебе обед — я растяпа! Взамен кладу тебе деньги. Купи поесть что-нибудь полезное! Не забывайте, Миссис Президент, вы — пример для всего студенческого совета!

Люблю тебя. Мама».


Первое, о чем я думаю: «Миссис Каспер всё еще собирает Грейс обед?». И тут же удивляюсь, что такой вопрос вообще возник, ведь это так похоже на миссис Каспер.

Это записка от мамы Грейс. Вот что теперь имеет ценность. Вот что теперь дорого.

— Счастливица, — говорю я.

— Да. Я знала, что она здесь… но не могла… просто не могла. До этого момента, — объясняет Грейс. — А сегодня утром проснулась и поняла, что она нужна мне. Я так скучаю по маме.

Она забирает листок и проводит по нему пальцем. У меня сжимается горло и сдавливает грудь. Становится трудно дышать. Воспоминания о моей маме подернуты дымкой. Они как детское одеялко — мягкие, приятные и невесомые. Записка Грейс не вызывает у меня мечтаний о женщине, без которой я прожила большую часть своей жизни. Нет, это не так….

— Ты в порядке? — смотрит на меня Грейс.

— Да.

Мы долго не двигаемся и ничего не говорим. Будто впали в какой-то анабиоз. Мы можем часами простоять здесь молча и ничего не делая, потому что нам нечего говорить и нечего делать. Грейс смотрит на свою записку, а я скрещиваю руки на груди, вновь борясь с желанием спросить ее, помнит ли она нашу совместную ночевку. Не знаю, почему хочу этого, но всё равно удерживаю себя.

— Эй!

Мы оборачиваемся. По коридору, крутя между пальцами ключи, идет Трейс. Грейс поднимает свою сумочку и поспешно сует в нее записку.

— Я сейчас покажу вам нечто клевое, — широко улыбается Трейс.

Он ведет нас в учительскую.

Кэри, Райс и Харрисон присоединяются к нам, свалив в банкетном зале найденное в шкафчиках добро. Трейс недоволен их компанией, однако Кэри указывает, что тот не владеет школой. Они всё еще препираются, когда мы заходим в учительскую, расположенную на втором этаже. По школе ходит — ходила — шутка, что все деньги ушли сюда. Здесь есть холодильник, цветы (искусственные букеты аляповаты, но, тем не менее, яркие краски радуют глаз), мягкие диваны и кресла, красивые лампы. Шкафы для хранения школьных принадлежностей и столы. Микроволновка и кулер. Журналы.

— Вы только гляньте. — Порывшись в одном из шкафов, Трейс поворачивается к нам с внушительной бутылкой виски в руках. — Слухи оказались правдой. Так и знал, что они хранят тут заначку.

— Алкоголь? — спрашивает Харрисон, и по его тону я понимаю, что он никогда раньше не пил спиртного. Во всяком случае, уж точно не напивался. — Ничего себе!

— Откуда здесь виски? — удивляется Райс.

Трейс ставит бутылку на стол перед креслами и щелкает пальцами по этикетке на горлышке бутылки.

— Прочитай. В морозилке был торт-мороженое, но он растаял.

Грейс вслух читает написанное на этикетке:

«Наслаждайся выходом на пенсию, Вик. Хотелось бы нам быть на твоем месте».

Вик Бергштайн. Наш седой учитель всемирной истории.

— Как думаете, наслаждается он выходом на пенсию? — спрашивает Трейс, и у меня вырывается смешок. — Я понимаю, что, должно быть, он мертв. Но мне тут вспомнилось, сколько раз я желал учителям смерти — к примеру, миссис Гуд, — и это забавно, потому что теперь они, скорее всего, мертвы, и это как… это как будто я…

Его глаза расширяются. Он словно продолжает про себя: «Я хотел этого. Я хотел, чтобы они умерли, и теперь это случилось, потому что я этого хотел».

— Они не все были плохими, — говорит Грейс. — Мне нравился мистер Форд. И миссис Лафферти. Миссис Типтон была прикольной. Уверена, она выжила. Некоторые из них прекрасно знали свое дело.

В памяти одно за другим всплывают лица учителей. Где они сейчас? Прав ли Трейс в том, что все они мертвы? А я сама когда-нибудь желала им смерти? Может ли это быть причиной того, что я здесь, а они — нет? Но затем приходит мысль о том, что они, наверное, тоже не раз желали нам смерти. Должны были желать. Какой учитель не пожелает?

Трейс опускает взгляд на бутылку.

— Так что, разопьем ее сейчас в честь того, что всё еще живы, или оставим на потом, чтобы выпить перед смертью?

— Мы не умрем, — отзывается Кэри.

— Разве не то же самое ты сказал моим родителям, посылая их на ту аллею?

— Хватит уже об этом, Трейс.

— О, я ранил твои чувства, убийца?

— Они сами предложили выйти туда, — произношу я, по-идиотски посчитав, что это чем-то поможет. Все устремляют взгляды на меня, и я тут же жалею, что не могу забрать свои слова обратно. Трейс смотрит на меня так, будто я заехала ему под дых.

— Никто не спрашивал тебя, Слоун, — говорит Грейс. — И Кэри сказал им, что на аллее никого нет.

— Но они сами предложили выйти, — тихо повторяю я. — Кэри их не заставлял.

— Знаете что? Достали вы меня все, — внезапно заявляет Трейс, и его голос надламывается. Он уходит с опущенной головой, потому что, как мне кажется, готов заплакать.

Из-за меня.

Сглаживает неприятные мгновения Райс: он предлагает перенести из учительской в наш зал всё, что только можно, чтобы тот стал более пригодным для жилья. Мы молча стаскиваем по лестнице кресла и располагаем их в углу зала. Находим одинокий обеденный стол, спрятанный под сценой и потому не ушедший на баррикады, и расставляем вокруг него стулья, принесенные из кабинетов администрации. Грейс украшает середину стола искусственными букетами. Глядя на нее, я чувствую себя виноватой. Я должна всё исправить.

Грейс возится с цветами. Я подхожу к ней и, встав рядом, думаю, что же сказать. Она игнорирует меня.

— Я не хотела сказать ничего плохого. Только то, что Кэри не послал бы их на смерть, — говорю я. — Ты ведь знаешь, что он бы этого не сделал.

Грейс переводит на меня взгляд, и я узнаю выражение лица президента ученического совета. Ее слова нейтральны, но тон ледяной:

— Он сделал это, и они умерли.

— Но…

— Слушай, Трейсу и так сейчас очень тяжело, — обрывает она меня. — Ты говоришь, что думаешь, это понятно. Но если не можешь оставить свои мысли при себе, то держись от моего брата подальше.

И она уходит. Я думала, что заплачу, но нет. Я слишком завидую тому, как Грейс оберегает брата, и ненавижу то, что она считает, будто его нужно защищать от меня.

Вскоре Кэри зовет нас к сцене и показывает добытое в шкафчиках добро. Парни нашли зубную пасту — мы передаем тюбик из рук в руки, выдавливая на пальцы по микроскопической капле, — зубную нить, дезодорант… одежду, которой радуется Грейс. Я замечаю на розовом свитере бирку с именем: КОРРИН М. Коррин Мэттьюз. Я помню ее волнистые черные волосы и улыбку и не хочу притрагиваться к этой одежде.

Тут полно конфет и жвачки. Несколько зажигалок и сигареты. Я бросаю взгляд на Райса, ожидая, что он обрадуется, однако радости на его лице не вижу.

Мы устраиваемся на ночь. Наш зал… На ум приходит слово «дом», однако неправильно называть это место домом. Мы с Лили раньше часто играли в дочки-матери. Мне было восемь, Лили — десять, и мама была мертва. Но к тому времени она была мертва уже довольно давно, так что это, наверное, не самая важная часть воспоминания. У меня были куклы и старая коробка, у сестры — бумага, карандаши и ластик. Она задавала мне вопросы, пока я, прислонив Барби к хлипкой картонной стенке, пыталась понять, что делать с Кеном.

«Спальни будут большими? У нас будет гостевая спальня? Ладно. Что у нас точно будет, так это раздельные ванные. Нет, папе не нужна комната, Слоун. Потому что он не будет жить с нами. Это наш дом».

Глава 11

4 дня спустя


— Грейс! ГРЕЙС! Папа жив! Он на улице. Он ЖИВ! — орет Трейс во всю мощь своих легких, вбегая в банкетный зал, и с нас моментально слетает сон.

Мистер Каспер. Жив.

Запыхавшийся и плачущий Трейс ведет нас на второй этаж. Свет фонарика скачет в его дрожащих руках, пока он пытается нам объяснить:

— Я не мог уснуть... бродил по школе… а потом услышал его. Он звал на помощь… Я подошел к окну и увидел…

Мистера Каспера. Живого. Зовущего на помощь на школьной стоянке. «Ты уверен?» — весь путь переспрашивает Райс. «Ты уверен, ты уверен, ты уверен? Может, ты лунатил?». Трейс настолько не в себе, что даже не говорит ему отвалить.

Мы мчимся по коридорам и взбегаем по лестнице так быстро, что, кажется, мои легкие сейчас взорвутся. Сердце замирает в груди. Я не могу поверить. Я не смею поверить.

Мистер Каспер жив.

— Я же говорил тебе, Грейс, я же говорил. Они знали, что мы здесь. Я знал, что кто-то из них попытается нас найти. Я, черт возьми, это знал!

Я первая подбегаю к окну. Трейс отдает фонарик Харрисону и, подлетев ко мне, чуть не вдавливает в стекло. Мы смотрим за край крыши банкетного зала, пытаясь увидеть, выискать взглядом мистера Каспера — живого, — но стоянка пуста. Над горизонтом медленно восходит заря. Света недостаточно, чтобы разглядеть кого-либо или что-либо.

— Где? — спрашивает Райс. — Я не вижу его.

— Он был… — Трейс отпихивает нас локтями. — Он…

— Как ты вообще мог увидеть его?

— Заткнись.

— Слушайте, — шипит Кэри. — Просто прислушайтесь.

Я прижимаюсь щекой к стеклу и изо всех сил прислушиваюсь. Слышу в отдалении сигнализацию автомобилей. Рядом судорожно вздыхает Грейс.

— Что?.. — резко разворачивается Трейс.

Она указывает в окно, и, проследив направление ее пальца, я вижу распластанного на асфальте лицом вниз мужчину. Я не понимаю, как мы его не заметили сразу, но тут же осознаю — не заметили, потому что искали признаки жизни.

— Нет, нет, нет… — отказывается верить в это Трейс. — Нет… это не… он был жив…

Я прищуриваюсь. Там может лежать кто угодно. Отсюда не видно. Не знаю, как Трейс мог рассмотреть в такой темноте отцовское лицо. И боюсь спрашивать его об этом при Грейс.

— Если он мертв, то инфицированные где-то рядом, — замечает Кэри. — Он кричал?

— Он не мертв! Он стоял! Он просто ранен или… он просто… Папа! Нам нужно выйти. Нужно принести его сюда. Мы должны ему помочь!

— Трейс…

Я перестаю слушать их. Школьная стоянка пуста. Я высматриваю кого-нибудь еще — шаркающие ногами, изуродованные тела когда-то знакомых нам людей, — но ничего не вижу.

— Папа! ПАПА!

Кэри оттаскивает Трейса от окна, но надежда придала тому сил, и, высвободившись, он швыряет Кэри на шкафчики.

— Не трогай меня!

— Ты даже не знаешь, он это или не он!

Сначала я слышу, а потом только вижу, как Трейс бьет Кэри по лицу кулаком. Звук глухой, однако я знаю, что боль резка. Знаю, каково это — чувствовать ее. У Кэри подгибаются колени, но он не падает. Он выпрямляется и потрясенно стоит на месте, из его ноздрей течет кровь. Дотронувшись рукой до лица, он смотрит на испачканные красным пальцы, и я вижу, как растет в нем ярость — так, как никто больше не может этого видеть. Она наполняет его сердце, растекается по венам. Мне бы предупредить всех об этом, но я лишь ошеломленно смотрю.

— Ты никчемный, — выплевывает Трейс. — Ты гребаный убийца!

Кэри бросается к Трейсу, и, сцепившись, они катаются по полу, молотя друг друга руками и ногами. Грейс кричит:

— Отпусти его! Отпусти моего брата!

Разнимает их Райс. Ему приходится удерживать Трейса, пригвоздив его к полу своим телом и вжав колено в спину.

Я поворачиваюсь к окну, к мужчине на улице.

— Мы теряем время, — задыхаясь, говорит Трейс.

— Он не двигается, Трейс.

— Ты уверен, что это он? — спрашиваю я.

— Кто еще это может быть? Мне нужно туда… нужно забрать его…

— Нет! — кричит Грейс. — Ты туда не пойдешь. Ты не можешь…

— Грейс, это папа, — прерывает ее брат. — Я знаю это. Я видел его.

Мы должны забрать того мужчину, потому что Трейс верит, что это его отец. Он сходит с ума от этой мысли. Это его отец, потому что никто другой это быть не может.

— Нет, ты не пойдешь туда. Ты не можешь оставить меня… — повторяет Грейс брату, решительно настроенному выйти на улицу, и чем дольше она это говорит, тем больше верит в то, что он оставит ее, и тогда она начинает рыдать.

Трейс пытается дотянуться до нее, но не может сделать этого из-за того, что его удерживает Райс. Когда Райс его отпускает, Трейс обнимает сестру, и она плачет, уткнувшись ему в грудь. Обнимая ее, он смотрит на меня и на окно за мной, пытаясь успокоить сестру и в то же время придумать, как быть. Затем его глаза загораются. Он поворачивается к Кэри.

— Ты пойдешь туда и заберешь его.

— Чего? — обалдевает Кэри.

— Ты виноват в том, что он там. Иди и приведи его сюда.

— Иди туда сам.

— Я не оставлю Грейс. Ты в этом виноват, ты и иди.

— Я не собираюсь умирать из-за вас, — сжав зубы, отвечает Кэри. — Ни хрена себе заявы. Этот чувак на улице? Кто бы он ни был, он мертв.

Кэри стремительно уходит по коридору. Должно быть, ужасно осознавать, что для кого-то другого твоя жизнь совершенно ничего не значит. Мне хочется крикнуть ему, что это не так. Он нужен Харрисону. Райс с отвращением смотрит на Трейса, но тому плевать. Закрыв глаза, Трейс прижимается щекой к макушке сестры. У него не осталось выхода.

— Грейс, я должен это сделать.

— Нет. Нет.

Вздохнув, Трейс крепко сжимает ее в объятиях.

— Это он. Я знаю, что это он.

У меня опять возникает это чувство. Острое желание иметь то, чем обладают Трейс и Грейс, смешанное с болезненным напоминанием: у меня этого нет. Школьная стоянка всё еще пуста, если не считать лежащего на земле мужчину. В голове эхом отдаются слова Трейса о том, что мы должны привести его сюда. Я не понимаю, почему они не дают мне покоя, пока не осознаю, что они значат: выход на улицу.

— Я сделаю это, — слышу я саму себя. — Я пойду.

Глава 12

Я иду к своему шкафчику за письмом к Лили и осторожно засовываю его в карман. У меня есть совершенно ненормальная фантазия о том, как сестра натыкается на мое тело, лежащее на земле или бродящее по округе, находит мою записку, читает ее, и это ее убивает.

Когда я прихожу в библиотеку, Кэри помогает Трейсу разбирать баррикаду у двери, что кажется мне непостижимым. Кровь коркой засохла у Кэри под носом. Трейс дрожит всем телом, ошалелый от мысли, что на улице его отец: живой или мертвый. Я внимательно наблюдаю за ним, выискивая какие-либо признаки того, что он знает, что на самом деле это не может быть мистер Каспер. Не нахожу их. Он всем сердцем будет верить в то, что там его отец, пока не убедится в обратном.

Грейс и Харрисон сидят вместе на одном из столов. Харрисон направляет свет фонарика на парней. Он признается, что боится открыть эту дверь даже на ту короткую секунду, которая потребуется мне, чтобы выйти на улицу, но никто не успокаивает его. У Грейс такое лицо, будто она не понимает, как так могло всё случиться и почему, но я точно знаю, что она хочет, чтобы я пошла.

— Ты не обязана это делать, — говорит мне Райс.

— Заткнись, — мычит Трейс, отодвигая в сторону парту. — Она этого хочет.

— Хочу, — киваю я.

Райс горестно вздыхает, а затем говорит что-то ужасное:

— Я пойду с тобой.

Нет. Нет. Нет. Я открываю рот, чтобы запротестовать, но он опережает меня:

— Ведь если каким-то чудом тот мужик не мертв…

— Мой папа не мертв, — громко отзывается Трейс.

Райс игнорирует его:

— …то это значит, что тебе нужно будет притащить его сюда, а одной это сделать у тебя никак не получится. Это работа для двоих. Если только ты не хочешь умереть.

Ха-ха. У меня подводит живот. Райс взял и всё испортил. Но это не должно меня останавливать. Я быстренько прикидываю, что из этого выйдет. Так даже лучше. Легче. Так Трейс и Грейс не останутся ни с чем, потому что к ним вернется Райс и расскажет, мистер Каспер там или нет. Если это мистер Каспер, то Райс притащит его в школу. Я же… уйду с чистой совестью. Хорошо. Это хорошо, что Райс идет со мной. Это хорошо.

— Ладно, — соглашаюсь я.

Трейс с Кэри отодвигают последнюю полку, и теперь перед дверью нет никаких препятствий. Райс наклоняется и туго затягивает шнурки. Я поступаю так же.

— Зачем ты это делаешь? — тихо спрашивает он.

— Мне тоже это интересно, — подхватывает Грейс. — Это из-за того, что…

Она замолкает, но я знаю, что она собиралась сказать. «Из-за того, что я сказала тебе?». Я не знаю, как извиниться перед ней за то, что ранила ее чувства, и объяснить, что дело не в ней. Я не смогу этого произнести. Я завязываю шнурки двойным узлом и выпрямляюсь. Грейс ждет моего ответа.

— Мне нравится твоя семья. — Единственное, что приходит в голову ответить.

Ее лицо смягчается. Может, она вспомнила о нашей совместной ночевке? Часть меня желает, чтобы она вспомнила об этом так же, как Трейс желает, чтобы на улице оказался его отец. Не знаю… наверное, просто больше у меня ничего не осталось.

— Готово, — говорит Кэри.

Трейс обнимает меня, и я теряюсь в этом ощущении. Оно головокружительно приятно. Словно кто-то хочет меня. Я думаю, что такие объятия, будь они постоянны, стоят того, чтобы ради них выйти на улицу. Трейс отпускает меня, коротко кивает Райсу и протягивает каждому из нас по бейсбольной бите. Я беру свою и опускаю. Райс же сжимает биту так крепко, что костяшки на его пальцах белеют.

— Стой у двери, — наставляет он Кэри. — Не уходи. Откроешь ее, как только услышишь нас.

— Я никуда не уйду, — заверяет его тот. — Удачи.

Райс смотрит на меня, спрашивая взглядом, готова ли я.

Я киваю. Я готова больше, чем это можно выразить словами. Кэри толкает, распахивая, дверь. На улице всё еще темно. Нас обволакивает свежий апрельский ветерок, и я осознаю, насколько спертый воздух внутри школы. Делаю вдох и задерживаю воздух в легких.

Мы с Райсом переступаем порог.

За нами тихо и плотно затворяют дверь.

Перед нами забор. Мы машинально встаем спиной к спине, проверяя обе стороны. Пусто.

Никого нет.

Я чувствую дыхание донельзя напуганного Райса.

— Ты думаешь, это действительно мистер Каспер? — шепчет он.

— Не знаю, — отвечаю я.

— Я не хочу умереть сегодня, Слоун.

Мы оба глядим на дорожку, ведущую к стадиону. Он кажется размытым пятном, полностью открытым. Мы не знаем, что нас там ждет. Дорожка перед школой огорожена забором, недалеко от него находится стоянка, но нам всё равно придется обойти здание. И если дверца закрыта, нам придется через забор перелезать. Это невозможно сделать беззвучно.

Я бы не переживала из-за этого, если бы была одна, но теперь со мной Райс. Я оставлю его, когда между нами будет большое расстояние, но сейчас должна быть осторожна ради него. Я не такая эгоистка, как Лили. Кивком головы я указываю в направлении передней части школы. Райс тяжело сглатывает и кивает в ответ. Я делаю шаг вперед, но он хватает меня за руку.

— Давай я… — его голос надламывается. — Давай я пойду первым.

Я отрицательно мотаю головой, однако он всё равно выходит вперед. Я следую за ним, беспрестанно оглядываясь. Мы подходим к забору. Райс нагибается, я — тоже.

Прижав лица к сетке забора, мы внимательно осматриваем территорию.

Улица впереди выглядит пустой и почти обычной, как в нормальное утро, когда мир только начинает просыпаться. Но стоит нашим глазам привыкнуть к темноте, как медленно проявляется то, что совсем не нормально. Окна в доме на противоположной стороне улицы разбиты, а передняя дверь широко распахнута. На газоне лежит что-то, напоминающее очертаниями человеческое тело. У телефонного столба стоит искореженная, врезавшаяся в него машина, и я представляю человека, погибшего во время столкновения и так и лежащего на руле. Неплохой способ уйти. Больше мы ничего не видим.

Никаких мертвых.

Может быть, они всё еще у Руссо?

Райс пробует открыть дверцу забора. Закрыта.

— Мы должны перелезть одновременно, — говорит он.

Мы вставляем носки кроссовок в сетку. Она трясется и дребезжит от нашего веса, а бейсбольные биты бряцают по металлу. Райс задерживает дыхание. Перекинув ноги на другую сторону забора, он спрыгивает. Спрыгнув за ним, я мягко приземляюсь. Райс хватает меня за руку и тянет за живую изгородь в углу школы.

— Видела что-нибудь? Видела?

Я мотаю головой. Мы на цыпочках идем вдоль здания по клумбам, пока не доходим до бетонной дороги, ведущей к главному входу. Прячемся в тенях каждый раз, как издаем какой-нибудь звук, а потом ускоряем наше продвижение. Наконец мы достигаем другого конца школьного здания, минуем велосипедную стойку и останавливаемся у школьной стоянки.

— Что, если его покусали? — спрашивает Райс, и я готова поклясться, что его вопрос вызывает у нас одну и ту же мысль:

«Почему никто не подумал об этом раньше?».

— Он же не вернулся к жизни, — говорю я. — Значит, его не покусали.

Затем я ступаю на школьную стоянку, ощущая себя такой храброй и несокрушимой, какой никогда в жизни себя не ощущала. И это, наверное, очень странно, потому что я готовлюсь умереть. Утренний воздух приветливо ласкает кожу.

— Слоун, — зовет Райс.

Обойдя машину, я бросаю взгляд на замок зажигания. Ключей нет. Райс делает пару шагов вперед и снова останавливается. Я знаю, что дальше он не пойдет и что с остальным должна справиться я сама. Я продолжаю идти, пока не оказываюсь в центре стоянки, где и вижу мужчину.

Это не мистер Каспер.

Я сразу это понимаю. Я не знаю, кто этот человек, добравшийся до школы, молящий ночью о помощи и лежащий сейчас лицом в асфальт, но на нем кровь и он крупного телосложения, поэтому сразу напоминает мне об отце.

Но это и не мой отец тоже.

Я подхожу к телу. Это не входило в мой план. Я должна была продолжать идти, но вместо этого, по какой-то причине, хочу посмотреть, кто это, хоть это и не мистер Каспер, и не мой отец.

Этот мужчина был кем-то. Он мертв, но был живым. Может, я его знала. Может, мы разминулись с ним как-нибудь на улице. Может, у него в кармане предназначенная кому-то записка, как и в моем. Я сажусь на корточки, обхватываю его плечи ладонями и переворачиваю на спину. У него распухшее, в кровоподтеках лицо. Я быстро осматриваю его тело на наличие укусов, но ничего не обнаруживаю. Я не вижу ничего, что бы могло его убить. Может быть, он продержался так долго, а потом его сердце не выдержало? Он среднего возраста. Лысеющий. От уголков его глаз и губ линиями расходятся глубокие морщины. Как жаль, что нельзя просто лечь рядом с ним и забрать его смерть себе.

— Ты что там делаешь, Слоун?

— Я не вернусь с тобой в школу.

— Что?

— Иди назад и скажи, что это не мистер Каспер.

— О чем ты, черт возьми, говоришь?

— Я ухожу. — Поднимаю на него взгляд и не знаю, как ему сказать. Как нормально объяснить. Так, чтобы он понял. — Я не могу.

— Ты там умрешь.

— Я знаю.

Он потрясенно открывает рот, но в глазах загорается свет, показывающий мне, что он всё понял. Если понял, то должен скорее вернуться в школу.

Но он продолжает стоять на месте.

Прежде чем Райс успевает что-то сказать или сделать, мужчина открывает глаза.

— Черт! — бледнеет Райс.

Я роняю биту. Она падает на асфальт, пугая своим громким стуком мужчину. Тот издает странный звук — нечто среднее между стоном и воем, садится, вскакивает на ноги и отталкивает меня. Я пытаюсь не упасть, а он бормочет:

— Нет, нет, нет… уйди от меня!

— Всё хорошо, — глупо говорю я. Поворачиваюсь к Райсу, и он качает головой.

Что нам теперь делать? Я не знаю, что нам теперь делать. Это не входило в мой план.

— Это…

— Нет! — Мужчина падает на колени, а потом опять поднимается. — Где Ник? Ник?

Я встаю на ноги и иду за ним:

— Просто…

— Не приближайся ко мне!

— Всё хорошо, — повторяю я. Подхожу к нему, но не успеваю ничего сделать — он бросается на меня и с силой толкает назад. Упав на локти, я морщусь от боли. Медленно поднимаюсь, чувствуя, как по рукам течет кровь, и гляжу на Райса, совершенно парализованного таким поворотом событий.

— Мы можем помочь, — говорю я. — У нас есть убежище.

— Не подходи. Где Ник? Ник? Ник!

Мужчина удаляется от меня, уходя вглубь стоянки, и все громче и громче зовет Ника, кем бы тот ни был. Я разворачиваюсь к Райсу.

— Возвращайся, Райс. Возвращайся в школу…

А затем слышу… дыхание.

Это не мое дыхание, и не дыхание Райса. Мы так не дышим. Оно похоже на отвратительную имитацию жизни.

Этим дыханием они себя выдают.

Так было на Рашмор-авеню. Сначала мы их услышали, и только потом они начали ломиться в дом. Этот жуткий, сдавленный, рваный звук дает понять, что пора бежать. Бежать, как можно быстрее. Мы научились бежать от него, бояться его.

Я осматриваюсь, но не могу найти источник этого звука. Мне нужно знать, откуда он исходит, чтобы направиться к нему. Он эхом окружает нас, приводя Райса в чувство.

— Забудь о нем. Забудь о нем… Нам нужно возвращаться. — Говоря это, Райс пятится назад, к забору. — Слоун, нам нужно возвращаться…

— Я не пойду с тобой, — отвечаю я.

— Ник? Ник!

Нужно как-нибудь заткнуть этого мужика. Заткнуть хотя бы на минуту, чтобы Райс смог вернуться в школу. Я спешу к нему, на ходу подмечая разные детали. Рубашка мужчины полурастегнута. В штанинах дыры. Вся одежда в красных пятнах. Когда я к нему подхожу, он вздрагивает, разворачивается и поднимает кулаки. В голове мелькает образ отца, и я резко торможу.

— Не подходи ближе… не подходи…

Не отрывая взгляда от мужчины, я обращаюсь к Райсу:

— Уходи, пока можешь. Я остаюсь.

— Я не уйду без тебя.

Я оборачиваюсь к нему.

И в это мгновение всё меняется.

По меньшей мере пятеро инфицированных со всех сторон бегут к Райсу, привлеченные криками мужчины. Они словно материализовались из ниоткуда, словно вышли из своего рода спячки. Я ору Райсу, чтобы он возвращался в школу, но он застыл на месте, словно пойманная светом фар лань.

«Я не хочу умереть сегодня, Слоун».

— Беги, Райс! — несусь я к нему.

Я первая добегаю до него, загораживаю своим телом, и на меня бросаются трое инфицированных, мешая друг к другу в борьбе за мое тело. Потеряв равновесие, я клонюсь вперед. Один из мертвых — девчонка — хватает меня за руку и тянет на себя. Райс наконец-то отмирает. Хватает меня за другую руку и тянет на себя. Но чем сильнее тянет он, тем сильнее тянет и девчонка, в то время как другие мертвые толпятся вокруг нее, тоже желая урвать себе кусок. Они все хотят меня. «Я — приз», — приходит глупая мысль, а затем моя плечевая кость выскакивает из сустава. Я кричу. Райс обхватывает биту и бьет ей по руке мертвой девчонки, бьет не разбирая по всем мертвякам, пытаясь высвободить меня, а я думаю о том, что это не поможет, что это конец, когда хватка девчонки ослабевает. Райс хватает меня за руку — ту, где вывихнуто плечо, — и от боли мое сознание проясняется. «Мы не можем вернуться», — осознаю я. Мертвые последуют за нами к двери. И тогда пропадет не только Райс, а все. Я подвергну риску всех, а я не Лили, я никогда не сделаю того, что сделала она со мной…

— Мы должны увести их отсюда, — говорю я. — Мы должны…

Но они последуют за нами, куда бы мы ни пошли. Мой мозг складывает паззл прежде, чем я понимаю, из каких частей тот состоит. Я бегу на стоянку, Райс держится рядом, мертвые преследуют нас. Грудь ноет, легкие не удерживают воздух. Каждое движение стоп, тяжело опускающихся на асфальт, отзывается во всем теле. Мы обегаем стоянку. Мужчина всё еще тут. Когда он видит нас — всех нас — его глаза расширяются. Я сокращаю расстояние между нами и… толкаю его.

Он вцепляется в меня, и мы падаем. Мужчина падает на секунду позже меня, и на эту секунду я его опережаю. Я вскакиваю, опершись на неповрежденную руку. Мужчина тянется ко мне, и я ударяю его ногой по лицу. По зубам. Райс убежал вперед. Я догоняю его, потому что не хочу находиться рядом с тем, что должно случиться. Случиться по моей вине.

— Помогите… помогите…

Не удержавшись, оглядываюсь.

Они едят его. Четверо из них. Но девчонка продолжает преследовать нас, и ее волосы облаком взметаются вокруг головы. Она полуголая, с кожей серого цвета и темными, взбухшими венами, будто пытающимися прорваться наружу. Ее губы подрагивают, обнажая грязные зубы.

— Быстрей! — кричит Райс. — БЫСТРЕЙ!

Мы добегаем до стадиона. Он открыт, но не видно ни одного инфицированного. Однако я слышу девчонку за своей спиной, и она уже близко, она быстра, очень быстра.

Она кидается на меня, и мы обе грохаемся на асфальт. Я ударяюсь об него головой, и, кажется, слышу треск. А затем ощущаю себя так, словно нахожусь под водой: всё видится странным и отстраненным. Я переворачиваюсь — медленно, болезненно — и утыкаюсь взглядом в молочно-белую радужку глаз, белки которых пронизаны красными капиллярами. Девчонка у меня в глазах двоится, троится. На меня снисходит спокойствие. Девчонка облизывает губы. Я закрываю глаза.

Вот и всё. Наконец-то.

Ушей достигает звук чего-то раскалывающегося, и еще один, и еще, и еще. Что-то трескается и ломается. Сначала я думаю, что это я, что, умирая, мы раскалываемся на миллион кусочков, но затем я ощущаю на себе влагу, липкую и неприятную. А потом вес мокрой мертвой девчонки.

Райс подхватывает меня под руки и вытаскивает из-под нее. Моргнув, я сосредотачиваю взгляд и вижу: голова девчонки раздроблена, и я забрызгана ее мозгами и кровью. Затем я уже стою, но не ощущаю под собой ног. Райс тащит меня за руку, и я, запинаясь, иду за ним. Всё стало серым.

— Давай же, ты справишься, — подгоняет меня Райс.

Вокруг нас тишина, но он двигается так, словно нас всё еще преследуют. Ноги подгибаются, и я падаю. Я не могу дышать. Райс снова поднимает меня, обхватывает рукой за талию, и мы, спотыкаясь, идем к двери в библиотеку. Он стучит в нее кулаками, а я оседаю на колени.

— Откройте дверь! Откройте эту долбаную дверь!

Часть 2

Глава 1

Иногда я бываю храброй. Как в ту ночевку у Грейс. Я пошла к ней без разрешения, зная, что потом мне достанется от отца, но я готова была к его гневу — так мне хотелось испытать что-то хорошее, то, от чего у меня останется приятное и принадлежащее только мне воспоминание. И оно было приятным. Я сказала Грейс, что мне понравилась ее семья. Она заметила, что я часто смотрела на ее родителей. А мне просто было непривычно видеть вместе чьих-то маму и папу. Было бы привычно, наверное, если бы я больше смотрела телевизор, но это всё равно было бы не по-настоящему. А когда это по-настоящему и прямо перед тобой — двое счастливых, любящих друг друга людей, семья — это намного лучше того, что показывают по ТВ. На один день я стала частью этой семьи. Лили страшно разозлилась на меня за это. Но я не жалею. Я была храброй. Я даже пыталась уйти из дома. За недели до того, как всё рухнуло, я по нашему с Лили плану собрала сумки со своим добром и поставила их у двери. Понятия не имею, как об этом узнал отец, но он узнал, и так взбесился, что некоторое время я не показывалась в школе и сидела дома, пока не сошли синяки. Он впервые потерял над собой контроль настолько, что бил меня по лицу. Я снова пыталась уйти, но Лили забрала все таблетки с собой.

И я снова пыталась…

Когда Райс впихивает меня в дверь школы, я нахожусь в каком-то странном, отрешенном состоянии и будто смотрю на всё происходящее со стороны. Не знаю, как у меня так получилось. Но хотелось бы знать. Меня затаскивают сначала в раздевалку, потом — в душ. Даже шок от хлынувшей на тело ледяной воды не выводит меня из своеобразного ступора. Я отстраненно наблюдаю за тем, как меня моют и оттирают. Они всё спрашивают Райса, укусили ли меня, не превращаюсь ли я. Райс отвечает: «нет», но предупреждает, чтобы они были осторожны и что нужно сначала отмыть с меня всю кровь, чтобы уж точно убедиться.

Они держат меня в душе целую вечность. Пока мои губы не синеют, вода не становится чистой и Кэри не берет меня за руку, чтобы вправить плечо. Последнее вырывает меня из необычного оцепенения. Слишком больно это и слишком знакомо. У меня бывало вывихнуто плечо. Отцом. Он постоянно смотрел по ютубу разные видео, как и что вправлять, чтобы нам не пришлось ездить в больницу. Так что я знаю, что меня ждет. Еще больше боли. Я так сжимаю зубы, что они чудом не крошатся. Кэри успокаивающе твердит: «всё хорошо, всё хорошо» — но мне не хорошо, мне плохо, а потом он дергает мою руку и всё заканчивается. Я закрываю глаза а, открыв их, вижу мир словно через искривленное стекло. Поначалу я даже не осознаю, где нахожусь, а затем вспоминаю. В школе.

Но где именно?

Сердце неистово бьется. Я трогаю лоб. Голова чем-то небрежно обмотана. Я моргаю, чтобы зрение прояснилось, и понимаю сразу несколько вещей. Я лежу на кушетке в медицинском кабинете, укрытая покрывалом, с перевязанной головой, в колючем длинном свитере — не моем! — в который не помню, когда переодевалась. Не знаю, что меня тревожит сильнее — что кто-то меня переодел или что у меня всё болит. Кости ломит, кожа саднит. Я пытаюсь успокоить себя тем, что подобные ощущения мне не в первой. Какую только боль я не испытала за всю свою жизнь. Пульс замедляется. Я осматриваюсь. Дверь широко открыта, коридор пуст. Сколько сейчас времени? В комнате достаточно светло. Полдень.

Я медленно, осторожно сажусь.

— Всё еще здесь.

Райс сидит в кресле у стены, на которой висит плакат с предупреждением о том, как опасно принимать метамфетамин. Серия фотографий одной женщины наглядно демонстрирует, что станет с человеком за год от приема этого наркотика— ее лицо меняется с изможденного на безобразное. Оно напоминает мне о мертвой девушке с улицы, и от воспоминаний о ней голова кружится так сильно, что кажется: еще немного, и я улечу в космос. Вытянувшись на кушетке, я медленно вдыхаю и выдыхаю. Райс подходит ко мне и кладет ладонь мне на лоб. В его прикосновении нет ничего успокаивающего, и оно настолько мимолетно, что я уже сомневаюсь, не привиделось ли оно мне.

— Что со мной? — сиплю я.

Райс вкладывает в мои дрожащие руки бутылку воды. Я подношу ее к губам и делаю глоток, но промахиваюсь. Вода течет по подбородку и вниз, на свитер, который не мой.

Райс забирает у меня бутылку.

— Ты больна. — Он произносит это таким тоном, что не понятно — оскорбление это или диагноз. — Может быть, у тебя сотрясение. Может быть, повреждение мозга. Но, знаешь, похоже, с мозгами у тебя проблемы были еще до того, как мы пошли туда, так что…

— Райс…

— Или, может быть, — продолжает он, — ты инфицирована. Может быть, через несколько часов ты умрешь и превратишься в…

— Прекрати.

— Но ты же пошла туда умирать? Так что, какая разница.

Я отворачиваюсь от него. Он прав. Какая разница. Может быть, я инфицирована. Я прислушиваюсь к себе и тому, что творится у меня внутри. Есть ли внутри меня что-то, что умирая, гниет, но приобретает при этом свою жизненную цель?

— Ты ведь пошла туда умирать?

Я закрываю глаза.

— Слоун?

Открываю их:

— Да.

Он шарахается от меня так, словно я заразная, и в сердцах пинает стул. Сильно. Тот отлетает к стене, и я вздрагиваю. Райс резко разворачивается ко мне, и я машинально закрываю лицо руками: не бей меня! Глупо с моей стороны. Райс понимает, что я испугалась того, что он меня сейчас ударит. Его глаза расширяются, и он делает шаг назад.

— Ты взяла меня с собой, — обвиняет он меня. — Рисковала моей жизнью…

— Я бы не дала тебе умереть…

— Иди ты, Слоун!

— Правда! Я бы не…

— Ты бы что? Наши жизни висели на волоске!

— Но ты бы не отпустил меня одну! Я хотела уйти, но одну бы ты меня не отпустил.

— Если хочешь помереть, то сделай это как нормальный человек — перережь, что ли, вены на запястьях! Господи!

Это уж слишком. Прижав пальцы к вискам, я подавляю рвотный позыв.

Райс хватает с рядом стоящего столика таблетки и протягивает мне. Я настороженно за ним слежу.

— Тайленол.

Я беру у него таблетки и проглатываю их, не запивая.

— Этот мужик, на улице… — начинает он.

Я тереблю покрывало. Может, если я сделаю безучастный вид, он перестанет болтать?

— Он умер из-за тебя. Как думаешь, он хотел жить?

— На его месте могла бы быть я, но ты бы не вернулся в школу без меня, — отвечаю я.

— Потому что я не мог поверить собственным ушам.

— Почему? Почему не мог? Ты видел, что творится снаружи, Райс? Там больше ничего не осталось, ничего

— Не неси чушь, Слоун. Да даже если и так, ты не имеешь права решать за меня…

— А ты — за меня!

Патовая ситуация. Райс знает, что я права. Он засовывает руки в карманы, достает смятый лист бумаги, швыряет его мне и уходит. Я разворачиваю листок. Он промок, и почти все написанные от руки фразы размылись, кроме пары слов тут и там. Моя предсмертная записка для Лили.

Я борюсь со сном, когда ко мне приходит Грейс. Не хочу закрывать глаза, потому что стоит мне это сделать, и перед внутренним взором встает тот мужчина с улицы, мертвая девушка, отбрасывающий стул пинком к стене Райс. Но чаще всего я вижу мужчину, бредущего по стоянке и зовущего кого? Друга? Любимого? Отца? Брата? Меня мучают вопросы. Хотел ли он жить? Смог бы он выжить? Получается, что я решила, жить ему или умереть? Я загоняю мысли о том, что совершила, подальше, иначе зациклюсь на этом. Убийца. Так зовут Трейс и Грейс Кэри, но убийца не Кэри. Убийца — я. Вот о чем я думаю, слыша шаги Грейс. Остановившись в дверях, она усиленно пытается не смотреть мне в глаза.

— Райс сказал, что, скорее всего, ты никого не хочешь видеть.

Что еще ей мог сказать Райс?

— Но я хотела увидеть тебя, — продолжает Грейс.

Я гадаю, что последует за этим. Он сказал, что ты пошла туда умирать. Что ты сумасшедшая. Что ты опасна для всех нас. Что ты — убийца.

— Он сказал, что мужчина был ранен. И умирал. — Она умолкает. — Он сказал, что это был не мой папа.

Значит, меня он не выдал.

— Это был не твой папа, — повторяю я слова Райса.

Грейс вздыхает так, словно только теперь позволила себе окончательно в это поверить. Пересекает комнату и садится на краешке моей кушетки. Некоторое время она нервно кусает ногти.

— Я не понимаю тебя, — наконец признается она.

— А что тут понимать?

— Ты же сделала это… не из-за того, что я тебе сказала? Не из-за того, что хотела загладить передо мной свою вину?

— Разве это имеет какое-то значение?

— Если бы ты умерла, меня бы это мучило.

— Я сделала свой выбор. И ты бы не была виновата в моей смерти, — отвечаю я. — И твои родители тоже сделали свой выбор.

— Не надо.

— Они сами предложили пойти первыми.

— Замолчи, Слоун.

— Мы обе присутствовали при этом.

— О, так ты считаешь, что раз пошла туда, то можешь теперь говорить мне подобное? — злится она. — Черта с два я буду это терпеть.

Пожав плечами, я снова закрываю глаза. Меня тянет в сон. Я хочу, чтобы Грейс ушла и я смогла поспать. Мое дыхание выравнивается, и я позволяю себе задремать.

Грейс поднимается с кушетки.

— Знаешь, что меня бесит? — спрашивает она, и я выплываю из дремы. — То, как все об этом говорят. Что мои родители сами решили выйти на ту аллею, что они полностью осознавали, что могут там погибнуть. Но они ни за что бы этого не сделали, если бы подозревали, что есть хотя бы малейший риск. Никто не думает об этом.

— Но они сделали это, — говорю я.

— Потому что считали, что улица чиста, — отвечает Грейс. Она убирает волосы с моего лица — так бережно, что я теряюсь. Этот нежный жест совсем не сочетается с жесткостью ее слов. — Они бы ни за что не вышли на ту аллею, посчитай это опасным, потому что у них были мы. Как ты думаешь, почему они позволили стать лидером Кэри, в то время как сами, в отличие от него, были взрослыми? Потому что если бы что-нибудь случилось, то умер бы он. Не они. Они вышли на ту аллею, потому что он сказал им, что она пуста, но он ошибался.

— Он сожалеет об этом.

— Если бы он об этом сожалел, то сегодня вышел бы на улицу сам. О, Трейс тоже благодарит тебя. — Ее голос дрогнул. — Кажется, ты заставила его наконец-то понять, что наши родители мертвы.

Я сворачиваюсь на постели клубочком и застываю в этой позе, пока Грейс не уходит. Затем так тихо вздыхаю, что не слышу саму себя. Я воображаю, что умерла, и постепенно всё вокруг меня исчезает.

Реальность возвращается звуком странных неровных шагов.

Кто-то заходит в комнату. Моей щеки касается грубая мозолистая ладонь. Такой не может быть ни у кого из тех, кто прячется в школе. Подушечки пальцев оглаживают мое лицо. Я думаю о том, что всё еще сплю, и мне это снится, но мне этот сон ужасно не нравится, поэтому я отворачиваю лицо, избегая прикосновений, после чего снова слышу шаги и осознаю, что не сплю. Я резко сажусь и затуманенным взглядом таращусь в открытую дверь. Отсюда коридор видится пустым и холодным. Так я спала или бодрствовала? Я медленно встаю — тело протестующе ноет — и тихо выхожу из медкабинета. Останавливаюсь в коридоре, не зная, что дальше делать. Здесь темно и я чувствую себя беззащитной, но в то же время хочу знать, кто трогал меня, потому что чем больше прихожу в себя ото сна, тем сильнее уверяюсь в том, что прикосновения мне не снились и что они были мне знакомы, а реальность этого я принимать никак не хочу.

Я прохожу кабинет администрации и останавливаюсь перед баррикадами у главного входа. Пытаюсь вспомнить, каково это было — входить в эти двери в обычный школьный день, но не могу.

А затем вдруг вся напрягаюсь.

В воздухе отчетливо ощущается присутствие еще одного человека. Шагнув вперед, я обвожу взглядом пространство, но никого не вижу. Я возвращаюсь в коридор, из которого пришла, когда меня охватывает неприятное чувство, будто за мной наблюдают. Горло заполняет мускусный запах. Грудь теснит. Такое ощущение, будто меня всю обмотали целлофановым пакетом. Неужели я буду помнить о нем вечно, неужели никогда не забуду прикосновения его рук, его запах?

— Отец, — говорю я.

Мой хриплый голос, раздавшийся в тишине коридора, выводит меня из состояния транса. Я поспешно возвращаюсь в медицинский кабинет и, сев на край кушетки, жду, когда сжавшая мое сердце невидимая рука отпустит свой захват. Взяв фонарик, я включаю режим слабого освещения, и луч выхватывает лежащую на столе записку для Лили. Я разворачиваю ее и разглаживаю снова и снова, пока не успокаиваюсь.

Слышит ли сестра его там, где бы она ни была? Слышит ли она его голос или шаги в своих снах? Слышит ли его, даже бодрствуя, или перестала слышать, как только ушла? Стало ли ей легче вдалеке от нас? Или, может, теперь она слышит мой голос и мои шаги? Надеюсь на это. Надеюсь, я стала ее неотступным призраком.

Глава 2

— Готова присоединиться к миру живых?

Я морщусь. Да и сам Кэри морщится, как только слова слетают с его губ.

— Наверное, — отвечаю я.

Он принес мне одежду из комнаты драмкружка: клетчатую мужскую рубашку и неподходящие по размеру джинсы. Я выгляжу как деревенщина. Пуговицы на поясе впиваются в живот. Я переодеваюсь в маленькой душевой в другом конце медкабинета и когда выхожу, Кэри ждет меня, чтобы спросить, готова ли я.

— Как там? — интересуюсь я. — Ну… снаружи.

— Там бродят несколько мертвых, по большей части — на дороге. К дверям школы они не вернулись, что нам на руку, — рассказывает он. — И мы снова закрыли окна, на всякий случай. Ты нормально себя чувствуешь? Ты была в своего рода отключке, когда мы принесли тебя сюда.

Голова под повязкой чешется. Да и выглядит повязка глупо, но сказать об этом было бы с моей стороны черной неблагодарностью. Одна сторона лица исцарапана и покраснела. На щеке кровоподтек. Всё мое тело за последние двадцать четыре часа зацвело синяками и ссадинами. Я ощущаю себя так, словно попала в автомобильную аварию. Кэри я говорю, что со мной всё в порядке.

— Верю, — отвечает он, после чего мы оба неловко стоим друг перед другом.

Под пристальным, долгим взглядом Кэри я чувствую себя неуютно и меня бросает в жар.

— Что? — спрашиваю я.

Он пожимает плечами.

— Я просто удивился, что ты вызвалась туда пойти.

— Все удивились.

— Да, но пойти, наверное, должен был я.

— С чего бы это?

— С того, что так постоянно твердят Грейс и Трейс. Я не знаю. Теперь Трейс заявляет, что твоя кровь тоже была бы на моих руках.

— Глупость.

Кэри медленно выдыхает.

— Ты правда так думаешь?

— Дело не в тебе, Кэри.

— А в чем?

Я отвожу взгляд, и он говорит:

— Райс рассказал мне.

— Рассказал что?

— О мужчине снаружи. О том, что ты сделала. Райс сказал, что тот был полубезумен и что привести его сюда было рискованно. Теперь он… среди тех бродячих.

Значит, мужчина превратился. Глаза жжет. Но я не хочу говорить об этом с Кэри, поэтому возвращаю разговор к Трейсу с Грейс:

— Они просто печалятся о родителях. Им нужно пережить…

— Все печалятся, — прерывает Кэри меня. — Да весь мир печалится. Единственная разница между ними и нами в том, что их родители пробыли рядом чуть дольше, а единственная причина, по которой они продержались так долго — я, и… — Следующие слова даются ему с трудом: — Я извинился перед ними, а они ни разу не поблагодарили меня за то, что до сих пор живы.

— И вряд ли поблагодарят.

— Не волнуйся, я этого и не жду.

Мы некоторое время молчим, а потом я вроде как лгу. Но это белая ложь. Может быть, благодаря ей ему станет легче:

— Спасибо, — говорю я, глядя ему в глаза.

Однако не получаю ожидаемой реакции. Кэри не становится легче. Наоборот, он кажется еще печальней, чем раньше.

Кэри выдавливает улыбку, но меня ей не обманешь.

— Давай вернемся к остальным, — предлагает он.

Когда мы входим в банкетный зал и все устремляют на меня взгляды, я ощущаю себя почти так же, как в обычный учебный день. Трейс пересекает зал и обнимает меня, прежде чем кто-то успевает хоть что-то сказать. Мне больно. Трейс ничего не говорит, просто держит меня в объятиях, пока Райс не произносит:

— Я тоже туда ходил.

— И заслужил за это дружеское похлопывание по спине. — Трейс отпускает меня и смотрит мне прямо в лицо. В его глазах теплота. — Спасибо за то, что ты сделала для нас, Слоун.

— Забудь. — Я хочу, чтобы все об этом забыли.

— Ты должна знать: для меня очень важно, что ты попыталась. — Он бросает через мое плечо взгляд, в котором уже нет ни капли теплоты. — В отличие от кое-кого.

— Пошел ты, — устало отзывается Кэри.

— Кто займется завтраком? — спрашивает Райс. — Я вчера его делал. Сегодня не буду.

— Я сделаю, — вызывается Трейс.

Удивительно. За всё время, проведенное тут, Трейс ни разу не готовил завтрака. Да и готовить-то нечего. Нужно всего лишь побросать фасованные продукты и напитки на поднос. Трейс подбегает к сцене, поднимается на нее и исчезает за занавеской.

— Кухня в другой стороне, — кричит ему Райс.

Стоит ему это сказать, как снова появляется Трейс — с бутылкой виски в руках.

— Я не совсем это имел в виду, говоря о завтраке.

— Почему мы не распили ее в тот же день, как только нашли? — Трейс спрыгивает со сцены. — И чего нам еще ждать? По-моему, у нас нет времени на то, чтобы ждать.

— Всё, что у нас есть — это время, — возражает Грейс.

— Да. Но кто знает, сколько его у нас осталось? Да хрен с ним, с завтрашним днем, и с послезавтрашним, и с послепослезавтрашним. — Трейс открывает бутылку, поднимает ее, чтобы сделать глоток и останавливается. Он протягивает виски Райсу и мне. — Вы должны быть первыми. За то, что сделали.

— Придурок, — говорит Кэри.

Трейс игнорирует его. Райс берет у него бутылку, подносит ко рту и запросто делает несколько глотков. Затем передает виски мне. Я подражаю ему, но чуть не давлюсь. Алкоголь обжигает горло. Я возвращаю бутылку Трейсу. Выпив, он отдает ее Грейс, которая, глотнув из нее, неохотно протягивает виски Кэри. Мы передаем бутылку по кругу. Харрисон с трудом проглатывает виски и сразу же хватает бутылку сока, чтобы запить. В этот момент он выглядит совсем юным.

— Неженка, — ухмыляется Трейс.

Грейс пихает его локтем:

— Лучше пусть запивает, чем выплевывает.

После ее слов мы внезапно осознаем, что это весь алкоголь, какой у нас есть. Одна бутылка виски. И всё.

Вряд ли тут в школе запрятано еще какое-нибудь спиртное.

Трейс ставит бутылку на пол, и мы пускаемся в сложную дискуссию о том, как нам ее выпить — одним махом или умеренно.

— Мы должны справедливо ее разделить, — говорит Кэри.

— Эй, если бы жизнь была справедливой, то тебя бы тут не было, — отвечает Трейс. Кэри не поддается на провокацию. Мне сегодня его так жаль. — Да и веселье далеко не всегда бывает справедливым.

— Знаешь, мы не собираемся сидеть тут трезвыми и глядеть на то, как ты нажираешься, — отзывается Райс.

— А что, отличная идея! — восклицает Трейс, но убедить нас в этом, как ни старается, не может.

Не знаю, кто первый упоминает об алкогольных играх, но всё заканчивается тем, что мы усаживаемся на пол, чтобы сыграть в «Я никогда».[1] Трейс доволен таким оборотом событий, и это подозрительно: может, он делал абсолютно всё, а может, просто будет врать. В любом случае, начинает он.

— Я никогда не купался нагишом в Пирсон-лейк. — После его слов наступает неловкое молчание, Райс и Кэри выпивают. На лице Трейса появляется легкая улыбка. — Что, одновременно?

— Иди нах. — Райс выхватывает бутылку у Кэри. — Я никогда не списывал на экзамене.

— Брешешь, — отзывается Кэри.

— Я такой умный, что не приходилось.

Выпивают все, кроме Харрисона.

— Я никогда не писал сексуальные смс-ки, — говорит Кэри.

Пьют Трейс и Райс. Трейс обалдевает, когда за бутылкой тянется Грейс.

— С кем? — спрашивает он.

Грейс улыбается, но не успевает ответить.

— Стой, — останавливает ее брат. — Проехали. Не хочу этого знать. Подожди… ты переписывалась с кем-нибудь из моих друзей? О боже, неужели с Робби?

Губы Грейс расплываются в широченной улыбке, и Трейс ворчит:

— Надеюсь, этот сукин сын помер.

— На самом деле обмениваться эротическими смс-ками скучно, — объявляет Райс. — Что случилось с любовными письмами? Прошу прощения — с любовными е-мейлами?

— Теперь уж с любовными письмами, — рассеянно отзываюсь я. — Капут е-мейлам.

— Ты так это говоришь, что у меня мурашки бегут.

Лили показала мне однажды пошленькое смс-сообщение. В нем было написано что-то вроде: «я хочу быть внутри тебя», только в сокращенном текстовом варианте. Я тогда покраснела, а сестра вела себя так, словно это нормально, что кто-то пишет ей подобные вещи.

— Как там было? — спрашивает Харрисон.

Я не осознаю, о чем он спрашивает, пока не поднимаю взгляда и не вижу, что все смотрят на меня и Райса. Я поспешно опускаю глаза, желая, чтобы на этот вопрос ответил Райс. Он понимает это. Понимает, но всё еще злится на меня, поэтому говорит:

— Не знаю. Что скажешь ты, Слоун?

— И я не знаю, — качаю я головой.

— Знаете, — не отстает Трейс. — Расскажите нам, как там на улице.

Сердце пропускает удар, затем…

— Тихо, — отвечаем мы с Райсом в унисон.

Так странно, что у нас вырывается именно это слово. Я смотрю на него, а он — на меня, и чувствую, что произошедшее связало нас на всё оставшееся нам время.

— Там тихо, — повторяет Райс. — Это трудно описать.

Все переводят взгляды на меня, ожидая подтверждения. Я могу лишь кивнуть.

— А что случилось, когда они напали на вас? — спрашивает Грейс. — Не понимаю, как вам удалось вернуться. Райс сказал, что их было больше, но вы отбились и… — Грейс замолкает, и я знаю, о чем она думает. «С моими родителями было то же самое. Но они не выжили». — Вас даже не покусали.

— Я едва этого избежала, — замечаю я.

— Едва избежала, — тихо повторяет Кэри.

— Знаете… они не очень-то сообразительные, — объясняет Райс. — Они… не действовали сообща. Вели себя как тупые животные. Дрались и мешали друг другу, чтобы добраться до Слоун. Я воспользовался тем, что они все отвлеклись на нее. Там что нам повезло.

— А девчонка была настойчивой, — добавляю я, и ее образ тут же рисуется у меня в голове. Ее глаза смотрят в мои. Я помню в них голод, но помню и кое-что другое: тоску… Нет, я себе это навоображала. Я снова представляю себе девчонку и в этот раз вижу только голод. Только его, и ничего больше. Вот так всё просто. Так просто, что почти прекрасно, как бы ужасно это не звучало.

— Тебе было страшно? — спрашивает меня Грейс.

Я не могу ей лгать.

— Нет. Ну, то есть… когда ты знаешь, что это вот-вот произойдет… что сейчас ты умрешь… часть тебя принимает это, потому что ничего другого не остается.

— Тебе так показалось, потому что ты была в полубессознательном состоянии, — говорит Райс. — Уверен, ты чувствовала бы себя иначе, не стукнись головой.

— Думаешь? Сомневаюсь.

Трейс восхищенно присвистывает.

— А я бы не смогла принять такое, — признается Грейс.

— Как по-вашему… — начинает Харрисон и замолкает. — У них есть душа?

— Твою ж мать, — кривится Кэри. — Было гораздо веселее играть в «Я никогда».

Долгое время все хранят молчание, а потом Грейс тянется к бутылке.

— Я никогда не крала у родителей.

— Правда? — спрашивает Трейс.

Он выпивает. Я выпиваю. Кэри выпивает. Райс выпивает. Даже Харрисон выпивает. Это такая ерунда — красть у родителей. Деньги постоянно исчезали из отцовского бумажника, а он об этом так и не узнал. Это был мой единственный способ что-то скопить, потому что отец не позволял мне работать до восемнадцатилетия. Лили разрешал, мне — нет. Вот такой вот деспотизм. Я же не могла позволить Лили собирать для нас деньги в одиночку. Я касаюсь повязки на голове, запускаю под нее палец и чувствую жжение. Если бы отец поймал меня за воровством, если бы заметил, что в бумажнике не хватает купюр, мне бы не поздоровилось. Лили повторяла мне это каждый раз, как я протягивала ей банкноты, но всё равно брала деньги, потому что они нужны были нам для побега. Для нашего побега. Нашего. Совместного. Побега.

— Ты в порядке? — спрашивает меня Райс.

Я киваю, опустив руку. Он некоторое время сидит, уставившись в бутылку, а потом говорит:

— Я никогда не был влюблен.

Печально. И что еще хуже, единственные, кто выпивают — Грейс и Трейс. Кэри избегает моего взгляда, и до меня не сразу доходит почему: он занимался сексом с Лили, но не любил ее. Не знаю, имеет ли это сейчас хоть какое-то значение.

Кэри забирает бутылку у Грейс, стоит ей сделать глоток.

— Мы по очереди играем или как? — в замешательстве спрашиваю я. Кэри начинал игру, и до него очередь еще не дошла.

— Какая разница, кто следующим скажет «Я никогда»? Мы просто делимся друг с другом, что делали, а что — нет. Вот и всё.

— В таком случае, — Харрисон прочищает горло, — я никогда не занимался сексом.

Я знаю, что если не выпью, то останусь на пару с Харрисоном, поэтому беру у Райса бутылку и делаю несколько долгих глотков, словно я давно уже не девственница. После чего передаю виски Грейс. Она смачно отпивает из горла.

— Осталась только ты, Слоун, — указывает Райс. — Чего ты никогда не делала?

Бутылка снова оказывается в моих руках. Я не знаю, что сказать, чем поделиться. Забавно, как мало я в действительности делала из того, что должно иметь значение — я не целовалась, не занималась сексом, не употребляла наркотики. Но я убила человека. Вот что я сделала. Я закрываю глаза, и мозги, кажется, плавятся. Противное ощущение. Однако спиртное притупило боль, и мне это нравится. Обмен равноценен.

— Я никогда… — я пялюсь на этикетку. — Никогда…

— Ты слишком долго думаешь об этом, — торопит Трейс.

— Я никогда не сбегала из дома.

Кэри выпивает. Когда ему было пять лет, — объясняет он. — Ему не хотелось убирать комнату.

Виски снова и снова идет по кругу, вопросы становятся всё более извращенными и дурацкими. Бутылка кажется бездонной, и мне сонливо и жарко, и я часто вру, потому что мне, видимо, не всё равно, что они обо мне думают, хотя я не знаю, почему мне на это не плевать.

Когда Харрисон передает бутылку в черт знает какой уже раз, Трейс впивается в него взглядом.

— Чувак, да что с тобой такое? — вопрошает он. — Ты пьешь, когда не должен бы, и не пьешь, когда должен. Тебе нужно как-то менять свою… — Упс. Это не то предложение, которое стоило бы заканчивать, но, тем не менее, Трейс продолжает: — Жизнь.

— А ты, можно подумать, в четырнадцать был уже во всем искушен, — замечает Райс.

— Ну, я же не говорю, что он уже должен был трахнуть кого-нибудь, — великодушно отвечает Трейс. Его уже развезло. — Я о том, что… Харрисон, ты хотя бы знаешь, что такое поцелуй? Может, кому-то тут нужно объяснить тебе, что это такое, просто на случай, если поцелуй с тобой уже случился, а ты этого даже не понял?

— Господи, Трейс, — вздыхает Кэри.

Из всех нас он самый пьяный. Или самый опытный. Он сидит с поникшими плечами и время от времени клонится вперед, будто потерял равновесие несмотря на сидячее положение.

— Заткнись на хер.

— Я знаю, что такое поцелуй, — шепчет Харрисон.

— Ему четырнадцать, — говорит Грейс, глядя на подавленного парня. — Не доставай его, Трейс.

— Мне пятнадцать, — признается несчастный Харрисон.

— Не бери в голову. — Кэри хватает бутылку. — Подумаешь, поцелуй. Не так уж это и важно.

— Важно. Я никогда… никогда не делал ничего такого. И со мной никогда не делали ничего такого…

— Конец игре, — громко объявляет Кэри. Он набирает виски в рот, перегоняет из стороны в сторону, смакуя, и только потом глотает. — Давайте перейдем на новый уровень и будем просто пить.

Харрисон сжимает губы и упирается ладонями в пол. Он не смотрит на нас, и я впервые вижу, как он действительно, по-настоящему, старается сдержать слезы — его тело подрагивает от усилий. Даже Трейс притих, видя это. Он пытается всё исправить, когда уже слишком поздно:

— Харрисон, я просто прикалывался.

— Нет. Так и есть. Я думал, она наладится, ну, постепенно. — Он наконец смотрит на нас. — Моя жизнь. Я думал… и остался ни с чем.

— Заткнись, пожалуйста, а, — стонет Кэри.

— Но я по-прежнему хочу, чтобы она наладилась, — не слушает его Харрисон. По его щеке течет одинокая слеза. — Глупо, да? Теперь уже слишком поздно менять в ней что-либо.

Кэри опускает лицо в ладони. Долгое время никто ничего не говорит, а затем Грейс пододвигается к Харрисону. Ее нос и щеки покраснели от виски. Она обнимает его одной рукой, и он начинает рыдать.

— Не плачь, — успокаивает его она. — У тебя полным-полно времени.

— У меня его нет.

— Есть.

— Нет.

— Есть! Правда, есть. Смотри…

И она делает нечто невероятно самоотверженное и противное. Она поднимает подбородок Харрисона и нежно накрывает его губы своими. Поцелуй длится достаточно долго для того, чтобы Харрисон прочувствовал и ответил на него. Трейс с гордостью взирает на свою сестру. Когда поцелуй заканчивается, Харрисон ошарашенно таращится на Грейс, но плакать перестает.

Она такая милая.

Кэри брезгливо фыркает и пытается встать. Его качает.

— Что ж, всё было зашибись, пока Харрисон не начал плакать. Хотя чего я удивляюсь, он ведь только что и делает — плачет. Спасибо тебе, Харрисон.

Его слова приводят Харрисона в чувство:

— Я не…

— Ты, да, Харрисон. Всё время ноешь.

— Какого хрена ты прицепился к нему? — злится Трейс. — Пусть себе плачет.

— Да он только и ревет! Я не хочу расклеиваться и плакать. — Кэри трет глаза. — Я так устал. Хотел просто напиться и…

— И напился, — замечает Райс.

— Он просто поделился с нами своими мыслями и чувствами, — говорю я. — Это всё, что он сделал.

— Да, но не … — Кэри машет рукой в сторону Харрисона и теряет равновесие. На секунду его опасно кренит, но он выпрямляется. — Не так же. Зачем нам было всё это выслушивать? Я не хочу этого слушать. Это так чертовски жалко…

— Прости, — извиняется Харрисон. — Я не хотел…

— Он может рыдать сколько ему влезет, если ему того хочется, — говорит Трейс. — И я никогда не видел, чтобы ты плакал.

— О, дай угадаю, — вскидывается Кэри, — дальше ты скажешь что-нибудь о своих мертвых родителях и о том, что я убийца, потому что убил их.

— Да, что-то в таком духе. А точнее — именно это и скажу.

Они смотрят друг другу в глаза. Я наблюдаю за Трейсом. Он выдерживает взгляд Кэри, не моргая. Кэри первым уступает, и таким образом, какого я не ожидала, какого никто из нас не ожидал. Он прижимает ко лбу кулак и говорит:

— Вы думаете, что я этого хотел.

— Кэри, не начинай, — просит Грейс.

— Нет, послушайте. Вы думаете, что я этого хотел, — повторяет он. — Вы на самом деле считаете, что я хотел остаться с вами без них? — Он смеется. — Считаете, я этого хотел? Правда? — Кэри делает шаг назад. — Нет. Я этого не хотел. Мне нравилось то… то, что они с нами. — Он опускает руку. — Это не должны были быть они. Это должен был быть…

Он смотрит на нас, потерянный, а я жду, что он закончит предложение, прекрасно осознавая, что он никогда этого не сделает. «Это должен был быть я». В эту секунду Кэри для меня становится мной. Из парня, офигенно успешного по части выживания, он превращается в парня, считающего, что он должен был умереть.

Он становится тем, кого я наконец-то понимаю.

Кэри качает головой и, шатаясь, выходит из зала. Его достали мы, достало всё. Мне хочется пойти за ним, сказать ему, что он такой не один.

Хочется спросить его, как мы можем помочь друг другу.

Грейс ловит мой взгляд. Открывает рот, закрывает его и смотрит в сторону. Она больше не выглядит радостной. Я чувствую, что кто-то должен хоть что-нибудь сделать. Наверное, это должна быть я.

— Я найду его, — встаю я, и мир качается перед глазами.

— Не нужно, — говорит Трейс. — Пусть помучается.

— Я пойду с тобой, — поднимается Райс.

Мне не нужна его компания, но, похоже, никуда от нее не деться. Райс ровнее держится на ногах, чем я, поэтому, выйдя из зала, я плетусь позади него. Он, кажется, знает, где искать Кэри. В библиотеке. Тот сгорбился за одним из столов, положив голову на руки.

— Оставьте меня в покое, — невнятно просит он. — Пожалуйста.

— Давай мы поможем тебе вернуться и уложим на мат, — говорит Райс.

— На мат. У меня даже кровати больше нет. Ни у кого из нас ее нет. Вы это осознаете? Мы не можем пойти домой. У нас больше нет кроватей. — Он поднимает голову и смотрит на нас. У него остекленевший взгляд. — Мы не можем пойти домой, Слоун.

— Меня это устраивает.

— Почему? Тебе что, лучше здесь?

— Ладно. Хватит. — Райс встает позади Кэри и поднимает его на ноги.

— Я не вернусь в зал, — отталкивает его тот.

— Тогда пошли в медицинский кабинет, — предлагает Райс.

Мы ведем его туда. Кэри приходится обхватить нас с двух сторон руками, чтобы не распластаться по дороге. Приняв на себя его вес, мы идем медленнее. Его ноги не слушаются, подгибаются, и когда мы проходим мимо одного из классов, он заходит внутрь, блюет в мусорную корзину и сплевывает.

— Уже лучше, — бормочет он.

И, действительно, ему легчает. Он говорит, что хочет просто поскорее вырубиться. Мы доходим до медкабинета, и он плюхается на кушетку, а Райс снимает с него ботинки.

— Я убийца, — говорит Кэри. — Я. Убийца.

— Нет, ты пьян. Проспись.

Я не хочу, чтобы Кэри замолкал. Хочу, чтобы он закончил то, что собирался сказать в зале. Хочу услышать, что кто-то еще махнул на себя рукой. Мне нужно это услышать.

— Это должен был быть ты, да?

— Слоун, — бросает на меня взгляд Райс.

— Что? Нет, — моргает Кэри. — Это должен был быть Харрисон.

— Вот привязался к нему, — ворчит Райс.

— Мы даже не знали его… — Кэри с трудом садится. — Райс, помнишь, как мы его нашли? Мы его совсем не знали, а оказалось, что он учится в нашей долбаной школе. Одного взгляда на него достаточно, чтобы понять, насколько он никчемен. Всех остальных… всех остальных мы знали… — Он наклоняется вперед и опускает голову между коленями. — Это должен был быть Харрисон.

— Если бы это был он, ты бы чувствовал себя сейчас так же отвратно.

— Но никто бы меня не обвинял, если бы это был Харрисон.

Кэри тяжело дышит, и я уже думаю, что он сидя заснул, но затем его плечи начинают трястись. Он плачет.

Я поворачиваюсь к Райсу, который в шоке смотрит на Кэри. Он тоже поворачивается ко мне и глазами умоляет что-нибудь сделать. Мол, я же девочка и должна знать, как в таких случаях поступать. Я робко шагаю к Кэри, но не знаю, что делать. Наверное, мне нужно быть пьянее, чтобы придумать, что сказать или чем помочь. Кэри поднимает голову. На его лице печаль.

— На аллее были мертвые, — шепчет он.

Мое сердце слышит это, переваривает и понимает быстрее, чем мозг. Я отступаю на два шага.

— Я знал, что там мертвые.

— Кэри, заткнись, — говорит Райс.

— Это был единственный путь к школе, и никто из нас не знал Харрисона. Наживка.

— Кэри…

— Но Касперы настаивали, помните? Они так настаивали. Они не хотели ждать и я… я не мог сознаться в том, что солгал. Но это не должны… не должны были быть они. Это должен был быть Харрисон. Я всё продумал, это должен был быть… Харрисон.

Его душат рыдания. Он плачет так сильно, что ему снова плохеет. Он сворачивается на боку и крепко зажмуривает глаза. На его лице написана такая боль, что я ее чувствую. Он знал, что на аллее мертвые.

Харрисон был наживкой.

И я вспоминаю… вспоминаю, как Кэри разглядывал аллею, а затем повернулся к нам и сказал, что она пуста, и Касперы… Касперы спешили выйти. Они так стремились добраться до школы, так жаждали обрести стены — убежище, в котором будут в безопасности сами и их дети. Я закрываю глаза и слышу в голове голос миссис Каспер, сказанные ею прямо перед уходом слова: «Слава богу, хоть в чем-то нам повезло». В ее голосе было столько надежды, столько облегчения. А потом…

— Кэри, — зовет Райс.

— Идите. Отвалите от меня.

Райсу большего не требуется. Он берет меня за руку и уводит из медкабинета. Тихо прикрывает дверь и молча смотрит сквозь окошко на Кэри. Мое сердце молотом бьется в груди. Райс разворачивается ко мне:

— Никому нельзя об этом рассказывать.

— Я знаю.

— Я серьезно, Слоун. Никому нельзя…

— Я знаю.

Он тяжело сглатывает, кивает, и мы направляемся по коридору назад в банкетный зал. Я вдруг пугаюсь, что все прочитают по моему лицу то, что я услышала, поэтому я останавливаюсь. Райс тоже. Он ждет, что я продолжу идти, и когда я это делаю, следует за мной. Повернув за угол, я чувствую себя совершенно разбитой и обессилившей. Я прислоняюсь к шкафчику. Не хочу возвращаться в зал. Я к этому еще не готова.

— Тебе нехорошо? — спрашивает Райс.

— Дай мне минуту.

— Виски не очень сочетается с травмой головы?

— Я сейчас не хочу находиться рядом с тобой.

Моя грубость удивляет парня, сказавшего мне убить саму себя, но при этом не давшего это сделать. Он уходит. Проводив его взглядом, я опускаюсь на пол.

Отец не стал искать Лили, когда она ушла из дома. Ей исполнилось девятнадцать. Она была взрослой и совершеннолетней. Но он пришел в такую ярость, что я не понимала, почему он не пошел в полицию, чтобы они ее нашли. Не знаю, почему он ее просто отпустил. Наверное потому, что остался тот, кому еще можно причинять боль. Кэри хотел использовать Харрисона как наживку, а Касперы ему помешали. Касперы решили, что нашу маленькую группу должен возглавить Кэри. Они тоже хотели использовать его. И я использовала мужчину на улице. Он совершенно ничего для меня не значил. А меня… меня тоже использовали? Я тоже была у Лили наживкой?

Я иду в туалет и ополаскиваю лицо холодной водой. Чувствую себя ужасно. Вернувшись в зал, вытягиваюсь на своем мате. Грейс лежит на мате Трейса, а Трейс с Харрисоном на противоположном конце комнаты едят чипсы. Харрисон болтает, а Трейс, как это ни странно, слушает его. Должно быть, он чувствует себя виноватым из-за того, что Кэри выплеснул на том свою злость, или он уже напился в хлам. Другой причины ненаплевательского отношения Трейса к тому, что рассказывает ему Харрисон, я найти не могу.

Харрисон должен был умереть.

— Ему очень плохо? — выдергивает меня из моих мыслей Грейс.

— Кому?

— Кэри.

— А тебе какая разница?

— Просто скажи мне, как он.

Мне хочется ответить, что ему очень плохо. Что Кэри совсем не такой, каким она себе его представляет, что он одновременно и лучше, и хуже. Но я не могу.

— Он весь обрыдался.

— Ага, как же.

— Я никогда еще не видела, чтобы парень так плакал. Даже Харрисон.

Грейс обдумывает мои слова.

— Он пьяный, так что это совсем ничего не значит.

— Может быть, только алкоголь помог ему выплеснуть то, что накопилось у него внутри.

— Ну конечно.

Нет, это невыносимо. Грейс. Раскалывающаяся от боли голова. Трейс. Кэри. Харрисон должен был умереть. Я должна была умереть.

— Вы с Трейсом упорно ненавидите Кэри. Он это чувствует.

— А по-твоему, я должна его простить?

— По-моему, у тебя всё еще что-то осталось, в то время как у него не осталось ничего, и он извинился перед вами двумя. — Я закрываю глаза. Опьянение прошло, если оно вообще было, и я лишь чувствую жуткую усталость. — И, по-моему, он и правда сожалеет о случившемся.

— Он всего лишь один раз извинился.

— Что-то изменится, если он извинится перед вами миллион раз?

— Я никогда не видела его плачущим.

— Тогда сходи в медицинский кабинет.

— Ты не объективна.

— Он сказал… — я замолкаю, а затем опять лгу. Может, моя ложь хоть чем-то поможет. — Он сказал, что это должен был быть он.

— Не верю.

— Не верь. — Я ложусь на бок, спиной к Грейс. — Твое дело.

Через какое-то время солнце садится. Мы ложимся спать задолго до этого.

Глава 3

Я стою на краю утеса, ощущая в груди пустоту — как будто сердца в ней нет.

Слоун.

После спиртного голова ватная, а веки такие тяжелые, что я едва могу их поднять. Но я слышу зовущий меня голос. Я должна дать знать, что слышу, что он меня зовет.

— Отец…

Как только это слово срывается с моих губ, я пробуждаюсь и подавляю рвотный позыв. Одно дело, когда я намеренно произношу его вслух, и другое — когда оно вырывается у меня невольно. Отец. Я медленно сажусь и смотрю на часы. Пять утра. На своем мате ерзает и переворачивается Райс. У него чистое, гладкое лицо. Все вокруг погружены в глубокий сон и проспят еще несколько часов. Я завидую им, потому что тоже хочу спать, как они. Сейчас это единственное, чего мне хочется.

Шаги.

В коридоре.

Сначала приходит мысль, что это Кэри. Кэри, возвращающийся к нам из медкабинета. Это его шаги. Если бы! Шаги тяжелые, неровные и настолько знакомые, что у меня по коже бегут мурашки. Я вспоминаю ладонь на своем лице. Отец? Шаги приближаются. Когда кто-то проходит мимо двери, на пол падает тень. Я улавливаю ее краем глаза, повернув голову в сторону коридора. Человек. Значит, прикосновения мне не приснились. Нет. Прижав руку к груди, я ощущаю, как она ходит ходуном. Мое дыхание частое и прерывистое — болезненное, по сравнению с тихим и размеренным дыханием Райса. Я только что кого-то видела. Я в этом уверена.

Нет. Со мной просто что-то не так. Я вышла на улицу и вернулась оттуда не в себе. И теперь мое сердце пытается убедить меня в том, что я только что видела идущего по коридору отца. Я схожу с ума. У меня точно едет крыша. Я встаю и не чувствую ног. Это так странно, что я начинаю сомневаться в том, что проснулась. Может, я всё еще сплю? Я щипаю себя за руку. Больно. На цыпочках обхожу Грейс и тихонько трясу ее за плечо, пока она не открывает глаза.

— Слоун? — сонно моргает она. — Ты чего?

— Я не сплю?

— Что?

— То есть… ты что-нибудь слышала?

— Нет. — Она трет глаза. — Я спала. Что случилось?

— Ничего. Ничего. Прости. Спи дальше.

— Слоун…

— Забудь.

— Нет. Что ты…

— Ничего. Прости. Наверное, мне приснился кошмар.

Хмуро глянув на меня сквозь полуприкрытые веки, она переворачивается и ложится на живот. Я стою в середине комнаты, не зная, что делать. Заснуть я не смогу. Я спала как убитая, а потом проснулась и услышала… нет, я ничего не слышала. Я ничего не слышала.

Я сажусь на свой мат и пытаюсь успокоиться. Выдерживаю лишь минуту, после чего снова вскакиваю на ноги, хватаю фонарик и иду в туалет. Там некоторое время стою над раковиной, положив ладони на краны с горячей и холодной водой. Сердце трепыхается в груди. Я включаю воду. Сколько ее осталось в баке? Сколько ее растратили, смывая с меня в душе кровь инфицированных? Сколько ее было на тот момент, когда мы пришли в школу? Я складываю ладони лодочкой, подставляю под струю и ополаскиваю лицо. С меня слетают последние остатки сна, и теперь я уже уверена, что не сплю, но не уверена, что мне следовало в этом убеждаться. Я не закрываю воду и, прислонившись к кабинке, слушаю, как она течет, зная, что не должна бы этого делать. Почему-то звук льющейся воды напоминает мне о поющих в деревьях птицах. Остались ли еще птицы? Я отбрасываю эту глупую мысль.

Конечно, остались.

Я выключаю кран и выхожу из туалета. Но не иду в банкетный зал, а вместо этого направляюсь в противоположную сторону, куда удалились причудившиеся мне шаги.

Не знаю, почему меня тянет следовать за своим кошмаром.

Звук моих шлепающих по полу босых ног действует на нервы, и я ускоряю шаг. Я приближаюсь к забаррикадированному черному входу, ведущему на стадион. Подхожу к дверям, протискиваясь между партами, наваленными почти во всю ширь коридора. Вклиниваюсь в свободное местечко и утыкаюсь лбом в стену. Что я делаю?

Я так долго стою в этой позе, что ноги немеют, а шея и плечи начинают ныть. Снаружи ничего не слышно.

Со взрыва на бензоколонке на улицах очень тихо.

Как там сейчас? Каким стал мой дом? Я скучаю по своей комнате, по своей постели. В моей спальне, дома, я спала летом с открытым окном, слушая шум проезжающих мимо машин и шорох кленовых листьев, шуршащих друг о дружку при ветре. Лили обычно тайком залезала в мою комнату через окно, забираясь по клену.

Я чувствую кого-то у себя за спиной.

Резко развернувшись, ударяюсь боком о парту. Я сгибаюсь, от боли на секунду обо всем позабыв, а потом поднимаю голову и вижу мужчину. Крупного, знакомого телосложения. Он стоит ко мне спиной. Настоящий. Нет. Как я могу определить, что он реальный, если уже не понимаю, что реально, а что — нет? В конце коридора стоит мужчина. Нет, мне это снится. Я закрываю глаза. Открываю их. Он всё еще там. Я снова закрываю глаза. Открываю. Он всё еще там.

— Отец? — зову я. — Отец…

Мужчина распрямляет плечи. Он начинает медленно поворачиваться, и я чувствую себя так, словно если увижу его лицо, мир обрушится. Я не хочу его видеть. Не могу. Я вырубаю фонарик и слепо бегу назад в зал. Кидаюсь к Грейс и опять трясу ее, пробуждая.

— Грейс, проснись, проснись, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… там что-то… там кто-то есть. Кто-то пробрался в школу.

Глава 4

Я сижу на мате, и Грейс обнимает меня одной рукой. В зал заходят только что обшарившие всю школу Кэри, Райс и Трейс. Кэри помятый, растрепанный, мучающийся похмельем и, судя по брошенному на меня взгляду, донельзя недовольный. Мне плевать. Я покусываю ногти, пытаясь отвлечься, потому что иначе съеду с катушек. Харрисон сидит по другую сторону от Грейс. Он до того перепуган, что даже не может говорить, что даже не мог помочь с поисками остальным. Но нам с ним не о чем беспокоиться, потому что кроме нас в зданииникого нет. Никого в школе нет.

Никого.

— Тут только мы. — Кэри трет глаза. — Боже, я бы лучше продрых еще часов двенадцать.

Я утыкаюсь лицом в колени.

— Всё хорошо, — утешает Грейс, поглаживая меня по спине. Я таю от ее тепла. Оно проникает в самые омертвевшие уголки моей души. — Тебе, наверное, приснился кошмар.

— Как твоя голова? — спрашивает Райс.

— Иди к черту, — бормочу я и, почувствовав удивление Грейс, вспоминаю о том, что единственные два человека, которые знают, что мы с Райсом не ладим, только мы с Райсом и есть.

— Я просто хотел…

— Дело не в моей голове.

А может и в ней.

— Такое раньше случалось? — спрашивает Грейс.

Отвратительный вопрос. Мое красноречивое молчание вызывает новую серию мягких вопросов: когда? Где я была? Что я чувствовала? Я рассказываю о том, что случилось в медкабинете, но ничего не говорю о первых днях, когда ощущала воображаемый аромат одеколона отца. Вот только если я понимала, что запах мне лишь чудился, то в коридоре, как мне кажется, я всё-таки кого-то слышала.

Ведь слышала же?

— Никто не сможет сюда войти, — твердо заявляет Кэри. — Мы позаботились об этом.

Уже утро. Подняв взгляд, я вижу в окнах над головой сероватое небо. Наверное, пойдет дождь.

Может быть, они правы. Никого в школе нет. Может быть, всё это только в моей голове.

— Простите, — прошу прощения я.

Кэри опускается рядом со мной на корточки. Он так близко, что Грейс встает и отходит от нас обоих. На мгновение они встречаются взглядами.

— Ты пострадала. Сильно испугалась, — говорит Кэри. — Такое случается.

Такое случается.

Все теперь относятся ко мне чересчур мягко. Они не хотят, чтобы я чувствовала себя неловко, но неловкости не избежать. Я провожу в их компании половину утра, стараясь делать вид, будто всё нормально, хотя это не так. Потом, пока весь этот глупый спектакль не доконал меня окончательно, извиняюсь и ухожу. Я решаю воспроизвести свой вчерашний путь, но не проходит и пяти минут, как нарисовывается Райс. Мне хочется послать его, но куда? Он всегда будет рядом, здесь.

Мы все останемся здесь. Это место — наша могила.

— Ты пыталась напугать нас, чтобы мы убрались из школы? — спрашивает Райс. — Мне что, следить за тобой, чтобы ты не подставила нас в поисках какого-нибудь драматичного способа ухода из жизни?

Я молчу, и он внимательно разглядывает мое лицо.

— Если ты не лжешь, то, может быть, все твои видения — результат сотрясения мозга? У тебя на лбу под повязкой кусок кожи содран. Останется шрам.

Рука сама собой тянется к повязке и отодвигает ее. Рана так жжет, что я ощущаю во рту горький привкус.

— Чего тебе здесь надо? — спрашиваю я Райса.

— А тебе? — отвечает он вопросом на вопрос.

Я дохожу до конца коридора — до двери в класс, у которой видела мужчину. Толкаю ее. Это комната мистера Бакстера. Раздражение на Райса стихает, когда я захожу внутрь. Я прохожу по ряду, касаясь ладонями парт. Как же всё это неправильно. Я не хочу забывать, как мы учились в этом классе.

Не хочу забывать, как здесь было раньше.

Я дохожу до стола мистера Бакстера и сажусь на его стул. Райс стоит в середине класса, наблюдая за мной. На столе лежит органайзер. Кто еще использует такие штуки, когда есть смартфоны? Я открываю блокнот на случайной странице и вижу запись к зубному, а под ней: «Мадлен этим утром: красная ночнушка». Меня переполняют чувства от того, насколько личная эта запись из пяти слов. Она напоминает мне о том, что, по рассказам Лили, мама использовала календарь, висящий на пробковой доске на кухне, в качестве дневника. Она записывала туда не только важные встречи, но и всякие интересности, вроде наших с сестрой потасовок. Например: «Слоун отобрала у Лили куклы!». Сестра сказала, что мама все эти записи хранила. Я как-то спросила о них у отца, но он не сказал, где держит их, да и оставил ли их вообще.

— Чувство вины, — говорит Райс.

— Что? — поднимаю я на него взгляд.

— Мужчина, которого ты видела. Готов поспорить, он привиделся тебе, потому что ты чувствуешь вину из-за того мужика снаружи.

— Да что ты.

— Я не хочу тебя обидеть, — добавил Райс. — Просто говорю, что, может быть, поэтому ты кого-то увидела. Ну, типа это… стресс. Чувство вины.

— Но я не чувствую вины из-за того мужчины. — Это ложь, но я приправляю ее правдой: — Я завидую ему.

— Он превратился, Слоун. Он сейчас там.

— Я знаю.

Райс похудел, — замечаю я. Его скулы обострились, стали резче, а у него и так были заостренные черты лица. Мы чахнем и тощаем.

— Ты и правда думаешь, что у нас ничего не осталось? — спрашивает он.

— Я думаю, что у меня ничего не осталось. Обо всех я так не думаю.

— И что же у них сейчас есть такого, чего нет у тебя?

Я сжимаю губы. Не хочу об этом больше говорить. Не хочу говорить о том, что у всех что-то осталось, хотя они этого и лишились, что то, что они имели, делает их гораздо сильнее, помогает жить дальше.

— Чувство вины, — повторяет Райс.

— Я видела не того мужчину. Это был… — Заткнись, Слоун. Заткнись.

— И кто это, по-твоему, был? — Райс произносит это так тихо, как будто мы в церкви. В его глазах горит решимость. Я знаю, он будет давить на меня, пока не получит ответ, поэтому я говорю:

— Мой отец. Я решила… что это он.

— Я думал, он мертв.

— Надеюсь на это. — Я сглатываю. — И желаю этого.

У Райса, видимо, пропадает дар речи. Какое приятное чувство. Он не понимает. Не понимает, как я могу сидеть здесь и говорить такие вещи, а главное — говорить их на полном серьезе. Да и куда ему понять? Его жизнь дома вероятно была…

… не такой, как моя. Уверена, она была идеальной. Уверена, что даже худшие ее мгновения были лучше моих.

Прежде чем он успевает что-то сказать, в класс вваливается запыхавшийся Кэри.

— Я вас повсюду ищу, — говорит он. — Хотел поскорее разобраться с этим. То, что я сболтнул вам вчера…

— Мы никому ничего не расскажем, — прерываю я его.

— Ладно, — расслабляется он. — Хорошо.

Я перелистываю органайзер Бакстера и закрываю. Открываю первую страницу.

Ник Бакстер.

Домашний и мобильный телефоны. Адрес. Ник Бакстер.

Ник.

— Ох, — вырывается у меня.

— Что? — спрашивает Райс.

Мир разбивается на миллион осколков и мгновенно собирается вновь, но не так, как надо. Картина искажена. Перевернута. Кошмарна. Я медленно поднимаюсь и, влекомая инстинктом, обхожу стол Бакстера. Мой мозг то ли отключился, то ли работает так, как не работал никогда раньше. Я иду в заднюю часть класса, к кладовке. Открываю дверь в нее, и всё застывает. Абсолютно всё. Я не слышу Райса и Кэри и боюсь, что они или исчезли, или вовсе не были здесь. Я думаю о том, что мысленно сотворила этот момент, что этот мужчина стал существовать благодаря одному моему желанию.

Мистер Бакстер.

Он спит, свернувшись на полу. Это даже не тень того человека, которым он раньше был. В нем не осталось ничего от нашего учителя. Крепкий, грузный мужчина, когда-то возвышавшийся над притихшими нами, теперь, кажется, скукожился и измельчал. Его щеки впали, а лицо столь бледное, что если бы он не дышал, его можно было бы принять за мертвого. На нем костюм. Рубашка, разорванная и заляпанная кровью и грязью. Он жив. Видеть кого-то кроме нас в этой школе — живым — страшно. Я боюсь. Боюсь этого потрепанного мужчину.

— Хватай пистолет, Слоун, — велит Райс.

Я в таком шоке, что не понимаю, о чем он говорит.

— Пистолет! Возьми его!

Только тогда я замечаю лежащий на коленях Бакстера пистолет. Его дуло направлено на меня, и мое сердце пускается вскачь. Я медленно к нему тянусь. Когда пальцы находятся почти у паха учителя литературы, у меня подводит живот. Ресницы мистера Бакстера подрагивают. Я поспешно отстраняюсь с пистолетом в руке. Стоящий позади меня Райс тут же выхватывает его у меня, и я запоздало осознаю, что могла им воспользоваться.

— Вот же херня какая, — ругается Райс.

Меня так и подмывает сказать: я же говорила! Я же говорила вам, что здесь кто-то есть. Затем мой мозг зависает. Здесь кто-то есть. Кто-то пробрался сюда.

Райс с Кэри таращатся на то, что осталось от когда-то знакомого нам человека — человека, находящегося в этой школе с нами, взрослого, — и не знают, что делать.

Кэри поворачивается к нам:

— Как он сюда попал?

Не дожидаясь нашего ответа, он стремительно подходит к просыпающемуся мистеру Бакстеру и пинает его по ногам.

— Кэри… — не успевает остановить его Райс.

Бакстер стонет. Кэри снова пихает его ногой, и я отхожу назад — не хочу в этом участвовать. Хочу быть как можно дальше от этого.

— Слоун, вернись, — говорит Райс.

Пистолет. У Райса есть пистолет. У нас есть пистолет. Нет, у мистера Бакстера есть пистолет. Это пистолет мистера Бакстера. Это классная комната мистера Бакстера. Это школа мистера Бакстера? У него больше прав на нее, чем у нас, потому что он здесь работает? То есть, работал? Мои мысли лихорадочно скачут, и я не могу их остановить, потому что мозг не понимает уже, что имеет значение, что важно, а что — нет. Самое важное сейчас то, что Бакстер жив. Он в этой школе и он жив.

— Бакстер, — зовет Кэри и поправляется: — Мистер Бакстер…

Бакстер проснулся и смотрит на нас пустым взглядом. В его глазах мелькает узнавание. Он открывает рот, чтобы заговорить, но Кэри его опережает:

— Как вы сюда вошли? Вы должны сказать нам, как сюда попали.

— Вы нашли меня, — отзывается Бакстер. Слова с таким сипом выходят из его рта, что мне самой хочется пить. — Я всё думал: когда же вы меня найдете?

— Мистер Бакстер, как вы сюда попали?

— Пистолет. Где мой пистолет? Кто из вас его взял?

Райс прячет пистолет у себя за спиной. Кэри садится на корточки прямо перед Бакстером и берет его лицо в ладони:

— Послушайте меня. Как. Вы. Сюда. Попали?

Бакстер долго смотрит Кэри в глаза.

— Я не знаю, — отвечает он, и его тело никнет.

Кэри отступает, и мужчина распластывается на полу. Класс наполняет его хриплое дыхание.

Глава 5

Бакстер слаб.

Пока мы тут обустраивались поудобней, он спасался и голодал, искал убежище в самых незаметных местах, какие ему только удавалось найти. Выживал, — с горечью говорит он. Мы даем ему еду. Он ест консервированные персики, и его рвет. Он выпивает бутылку воды, и его снова рвет. Мы находим в медкабинете антациды,[2] и после их приема он удерживает в желудке хоть немного еды и воды. Бакстер говорит, что уже еле держался на ногах, когда добрался до школы. У него тусклые, мутные глаза и рассеянное сознание, из-за чего он не может сказать ничего внятного и полезного. Каждый раз как он заговаривает, я чувствую печаль. Невозможно поверить, что когда-то он стоял перед всем классом и учил нас.

Этот мужчина — мистер Бакстер, и в то же время это уже не он.

— Ваши баррикады невероятны. — Он смотрит на нас, и в его глазах отражается что-то, похожее на гордость. — Прекрасное доказательство… подростковой находчивости и изобретательности. Посмотрите — мы в безопасности!

— Мы не в безопасности, — возражает Кэри и в сотый раз пытается переключить внимание Бакстера в нужное нам направление: — Если вы сюда вошли, то и те существа тоже смогут.

— Я знаю, мистер Чен. Знаю.

— Значит, вы понимаете, что это вопрос жизни и смерти. Мы должны знать, как вы сюда попали.

Бакстер на несколько секунд закрывает глаза. Затем открывает их.

— Я не помню.

— Но вы помните, как тут жили, — замечает Райс. — Не помните, как сюда попали, но помните, как здесь находились.

— Помню урывками, — уточняет Бакстер и вдруг восклицает: — Прайс! Я помню, что видел миссис Прайс.

После его слов все переводят взгляды на меня, и мне становится нехорошо при воспоминании о ладони Бакстера на моем лице. Я хочу спросить его, зачем он меня трогал, но понимаю, что на самом деле не хочу знать ответа.

— Но всё мое пребывание здесь… слилось в один день. — Бакстер облизывает губы. Они жутко сухие и потрескавшиеся. — Все дни похожи один на другой.

— Вы могли бы показаться нам, — говорит Райс. — У вас был пистолет.

— Вас много, и я не знал, что у вас на уме. Как давно вы здесь… на что способны…

— Мы не инфицированы, — влезает в разговор Харрисон. — Мы бы не сделали вам ничего плохого.

Мистер Бакстер смотрит на него с безграничным изумлением, а потом смеется. Его смех неприятен, он какой-то неправильный и вызывает у меня дрожь.

— Вода еще есть? — спрашивает он. — В баке есть еще вода?

Трейс кивает и спрашивает:

— Вы знаете, насколько он был полон, когда всё это началось?

Бакстер отрицательно качает головой.

— Мистер Бакстер. — Грейс несколько нервозно шагает к нему. — Как там сейчас? Намного хуже или хоть немножечко лучше?

— Иногда кажется… что там безопаснее, чем есть на самом деле, — отвечает учитель. — Они теперь выжидают. Не найдя ничего живого, затаиваются. Поэтому на улицах так тихо. Тихо, но небезопасно.

Я бросаю взгляд на Райса.

Тихо.

— Чем они питаются? — спрашиваю я. — Когда не находят людей.

— Я видел, как они ели животных. Они едят всё… живое.

— Вы реально не помните, как сюда забрались? — возвращается к насущному вопросу Кэри.

— Кэри, — не выдерживает Грейс, — дай ему минуту…

— Грейс, через минуту нас могут разорвать на части.

— Пистолет, — говорит Бакстер. — Он пригодится, если что-нибудь случится. Где он?

— Знаете что? Мистеру Бакстеру действительно стоит минуту передохнуть, — внезапно заявляет Кэри. — Мы можем поговорить об этом позже. Райс, Слоун, я хочу обыскать первый этаж. Я не представляю себе, чтобы он забрался по стене наверх и проник к нам через крышу. Я же прав, мистер Би?

— И я себе этого не представляю, — эхом вторит ему Бакстер.

— Так что мы обыщем первый этаж, найдем проход, через который он мог к нам попасть и забаррикадируем его. — Кэри поворачивается к остальным. Трейс и Грейс презрительно глядят на него. Указания для них должны быть такими, чтобы они не могли с ними поспорить. Должны быть простыми. — Убедитесь, что у мистера Бакстера есть всё, в чем он нуждается. Мистер Бакстер, а вы пока постарайтесь вспомнить, как же сюда вошли.

— Невероятно, — изумляется Бакстер, когда мы направляемся на выход из зала. — Вот бы вы проявляли такую инициативу на моих занятиях, мистер Чен.

— Я смотрю, с каждой секундой вам становится всё лучше и лучше, сэр, — не оборачиваясь, отвечает Кэри.

Мы выходим в коридор, и Кэри беззвучно, одними губами, говорит: «библиотека». Мы с Райсом идем в одну сторону, Кэри — в другую. Не понимаю, почему мы не могли пойти все вместе. Кэри добирается до библиотеки раньше нас и проверяет ее на наличие возможного прохода, через который в школу мог проникнуть мистер Бакстер. Мы ждем, пока он не закончит поиски.

— Здесь чисто, — расстраивается он. — Райс, ты спрятал ствол?

— Да. Он… — Райс резко обрывает себя. — Он в безопасном месте. Я покажу тебе потом, где.

Кэри бросает взгляд на Райса, а затем на меня, но не задает никаких вопросов.

— Я не доверяю ему, — говорит он.

— Кэри, тебе не нравится он, — замечаю я. — Никогда не нравился. А ему никогда не нравился ты.

— Точно. Но это тут совершенно не при чем. Это черте что такое. Нам нужно как-то выяснить, с какого времени он тут находится. Его же не было тут, когда мы сюда пришли?

— Не было, — отвечаю я. — Но, думаю, он пробрался сюда как раз перед нашим с Райсом выходом на улицу… И я говорю не о днях. Он сюда вошел за минуты, за полчаса или час до того, как мы вышли.

— Почему ты так думаешь?

— Мужчина снаружи. — Я мельком гляжу на Райса. — Он постоянно звал какого-то Ника, а мистера Бакстера зовут Ник.

Мы некоторое время молчим, потом заговаривает Райс:

— Значит, если он пришел к школе с этим мужчиной, то оставил его на улице умирать. Должно быть, между ними что-то произошло.

— Но тот мужчина был без сознания, когда мы его нашли, — говорю я. — Мы думали, что он мертв. Может быть, мистер Бакстер тоже так решил и ушел без него.

— Или, может быть, мистер Бакстер сам его отрубил, — предполагает Кэри.

Я качаю головой:

— Он бы этого не сделал.

— Почему? Он же ни словом не упомянул о том мужчине. Если он ни в чем не виноват, то почему сразу не рассказал нам о нем?

— Он не том состоянии, чтобы хоть о чем-то нам рассказать. Он не в себе. Еще не отошел от шока.

— Разве? — спрашивает Райс.

— Погодите. — Что-то я ничего не понимаю. — Вы думаете, он притворяется?

— А ты и правда считаешь, что он не помнит, как пробрался в школу? — Райс смотрит на меня так, словно не может поверить в то, что за час, проведенный с мистером Бакстером, я не пришла к тем же выводам, к которым пришли они сами. — Как можно такое забыть?

Я скрещиваю руки на груди.

— Зачем ему это?

— Да кто знает, зачем кто-либо что-либо делает сейчас? — Кэри смотрит за наши с Райсом спины, на дверь, и мы оборачиваемся. Там никого нет, но Кэри все равно понижает голос: — Если у него был плохой опыт общения с другими выжившими, то теперь он осторожничает и старается обезопасить себя. Он должен для начала убедиться, что мы ему доверяем.

— Верно. И нам придется любой ценой держать его тут, в надежде, что он доверится нам и покажет, каким путем пришел, потому что сами мы этот путь найти не сможем, — поддерживает его Райс. — Когда он поймет, что ему ничего не грозит, то расскажет нам обо всём или… так и оставит это при себе.

— Он решил, что может просто прийти и всё тут контролировать, — недовольно бормочет Кэри.

— Мы тут сколько… минут десять? А уже готовы обвинять его в самых дурных намерениях, — говорю я. — Это наш учитель литературы. Тот, кого мы знаем.

— Мы все друг друга знаем и друг другу не доверяем, — отзывается Кэри. — Вы с Райсом единственные, кому я тут доверяю. Остальные для меня — мертвый груз.

— Но может быть… — Я отчаянно пытаюсь найти более человечное объяснение поведению Бакстера. — Может быть, мистер Бакстер собирался прийти в школу вместе с тем мужчиной, но они разлучились, или он действительно решил, что тот мужчина умер. Может быть, у него психологическая травма, из-за которой он не помнит, как сюда попал. Почему вы считаете, что это невозможно?

Райс с Кэри молча смотрят на меня, и я вижу, что они мной разочарованы. Не знаю, почему я не верю в то, во что верят они. Не знаю, почему защищаю Бакстера. Я вспоминаю прикосновение его ладони к моему лицу. Может, мне следует рассказать парням об этом? Но это будет так неприятно. И лишь усугубит ситуацию.

— Ладно, проехали, — наконец говорит Кэри. — Всё это уже неважно. Единственное, что сейчас важно — как он сюда вошел.

Глава 6

Прохода мы не находим.

Мы всю школу обшариваем — коридоры, классы, комнату сторожа. Спускаемся в подвал — там так темно, что раковины и полки у дальней стены в слабом свете фонарика наводят страх своими жуткими, искаженными тенями. А может Бакстер быть чем-то вроде групповой галлюцинации? — приходит мне вдруг в голову мысль. Я знаю, что это не так. А еще я знаю, что баррикады стоят нетронутыми и он никоим образом не мог пройти через них. Тогда как же он вошел? Я проверяю кладовку, в которой мы его нашли, будто в ней может быть тайный проход. Конечно же, его нет.

В этом здании мы больше не будем чувствовать себя в безопасности.

Кэри возвращается в зал, заламывая руки и пытаясь придумать, как бы получше преподнести плохую новость. Райс уходит, и я вижу, как тяжело он переживает происходящее. Мы уже выжили однажды на улице, а потом, несмотря на все мои усилия умереть, выжили еще раз. Вернулись в школу, считая, что тут мы в безопасности, но не тут-то и было. Опять мы в подвешенном состоянии. А он очень не хочет умирать.

Я выхожу за ним и нахожу его в спортзале с открытой пачкой сигарет. Он подносит к торчащей изо рта сигарете зажигалку. Язычок пламени на короткое мгновение освещает лицо Райса, а затем его лениво обволакивает дымок. Райс засовывает помятую пачку в карман. Он ничего мне не говорит, но знает, что я здесь. Я тоже ничего ему не говорю — просто наблюдаю за тем, как он умело затягивается. Потом сокращаю расстояние между нами. Райс выдыхает дым в сторону, чтобы мне не было неприятно, и я любуюсь им, потрясенная тем, какой он привлекательный и как естественно смотрится курящим. Впрочем, как и всегда.

— Мне только что вспомнилось, как ты курил у школы, — признаюсь я.

— Да, любил я это дело. — Он сбрасывает пепел с сигареты. — Что тебе надо, Слоун?

Я устремляю взгляд на зрительские места. Раньше при одной мысли о том, чтобы я играла в какой-нибудь команде и на меня оттуда глазели, я вся покрывалась красными пятнами.

— Если Бакстер проник сюда два дня назад, то проход, где бы он ни находился, был открыт с того самого времени, как мы сюда пришли. Однако ни один инфицированный сюда не забрался.

— Ты пытаешься меня утешить?

— Куда ты спрятал пистолет?

— Я тебе этого не скажу.

— Обещаю, что не снесу себе череп.

— С чего бы мне тебе верить? Ты чуть не отдала себя на растерзание куче превращенных. Всадить себе пулю промеж глаз кажется мне меньшей жестью. Так почему же ты этого не сделаешь? Это сделать гораздо легче.

— И что вы тогда будете делать с моим телом? — спрашиваю я.

Райс, скривившись, отходит от меня. Видимо, я пересекла какую-то невидимую черту.

— Что? Тебе можно прямо говорить, а мне — нет? — Я несколько секунд размышляю, уставившись в потолок. — Оставить разлагаться его здесь нельзя. Это будет небезопасно. Выносить его на улицу еще опаснее.

— Должно быть, ты в восторге от того, что тут есть потайной проход, — неприязненно отзывается Райс. — Что однажды мы проснемся, окруженные инфицированными.

— Ты так незамысловато мыслишь.

— Ой ну прости, что неправильно тебя понял. — Он поднимает руку. — Забираю свои слова обратно. Ты не в восторге от того, что однажды мы проснемся, окруженные инфицированными.

— Я не в восторге.

Райс выбрасывает сигарету и тушит ее ногой.

— Но это был не твой отец.

— Не он.

— Знаешь, если бы я подумал, что это мой отец, даже на долю секунды — хоть и прекрасно понимал бы, что это невозможно… — Замолчав, он передергивает плечами. — Пофиг. Неважно.

Он снова вытаскивает пачку сигарет и протягивает мне. Я мотаю головой. Райс пожимает плечами, но взгляда не отводит. Он смотрит мне прямо в глаза, пока я не начинаю чувствовать себя неловко и не решаю уйти первой, чтобы выиграть нашу молчаливую дуэль. Что я и делаю.


* * *


Сидящий во главе стола Бакстер задремывает, и Трейс с Райсом помогают ему устроиться на мате, чтобы он мог немного поспать. Мы тихо ходим вокруг него. Даже не говорим. Он уже мешает нам, и Харрисон единственный, кто рад его присутствию. Он должен бы быть подавлен тем, что в школе имеется неизвестный нам проход, но вместо этого счастлив. И объяснение этому найти легче простого, потому что сам Харрисон прост настолько, что дальше некуда. Вот что он думает: Бакстер вскоре оправится, всё вспомнит и позаботится о нас.

Я смотрю на спящего учителя. Застонав, тот резко просыпается.

— Радио, — тихо говорит он.

— Вы слышали сообщение? — спрашивает Трейс.

— Только раз. Оно изменилось? Хотя вряд ли.

Трейс пересекает комнату и включает радио. Несколько минут слышны только помехи, затем сквозь них пробивается женский голос, громкий и чистый:

— … не учебная тревога

Бакстер закрывает глаза ладонью. Трейс выключает радио.

Когда время подходит к обеду, мы помогаем Бакстеру подняться. Снова сев во главе стола — на место Кэри — он наблюдает за Харрисоном и Грейс, несущими еду на двух подносах.

— Значит, вы объединились и сами добрались сюда, — говорит Бакстер, как только мы усаживаемся за столом рядом с ним. Ненавижу это ощущение. Это наше место, а во главе стола сидит он. На лучшем кресле — том, что мы притащили из кабинета Лавалли. — Вы выжили.

— Не все, — отзывается Трейс. — Наши родители. Мы потеряли их.

— Мне жаль это слышать. Как?

— Простите?

— Как они умерли?

Кэри тянется за пакетом с чипсами, когда Бакстер задает этот вопрос. Его рука на миг застывает, затем он хватает и лихорадочно разрывает пакет. Что не ускользает от внимания учителя.

— Это случилось… — начинает Трейс.

Я уверена, что он сейчас обвинит Кэри в чем-то невероятно ужасном, а это самое худшее, что он может сейчас сделать. Я напрягаюсь, внутренне готовая к этому, но он так и не заканчивает предложение. Подняв взгляд, я вижу, что Грейс накрыла его ладонь своею. Она заставила его замолчать.

— Их было больше, чем нас, — произносит она. — Вот и всё.

— Да. Такое бывает. — Бакстер берет рисовые хлебцы и так смотрит на них, словно не может поверить в то, что они настоящие. — А вы пытались добраться до общественного центра?

— Да, — отвечает Харрисон. — И едва выбрались из него.

— Мы думали, там безопасно, — объясняет Трейс. — Наверное, так думали все. Это было первое место, куда мы направились. И первое, которое потеряли. Если бы мы только предполагали, что там будет, то даже бы и не пытались туда пробиться.

— Мы совершили ту же ошибку, — говорит Бакстер.

— Мы? — спрашиваю я.

Он на мгновение закрывает глаза. Потом открывает их.

— Знаете, мы можем оставаться здесь так долго, сколько захотим. Даже если вода в баке закончится, тут есть еще бутилированная. Мы можем оставаться здесь, пока не придет помощь. Вот что мы можем сделать. И что должны сделать. Пока… не придет помощь.

— Или пока инфицированные не найдут проход, через который в школу забрались вы, — замечает Кэри.

— Не найдут.

— То есть, вы помните, где он?

Бакстер качает головой:

— Я лишь знаю, что там, где мы находимся, и то, что мы имеем, лучше того, что есть снаружи. И мы должны оставаться тут насколько возможно дольше.

Все согласны с ним, а я — нет. Аппетит пропал. Я никак не могу избавиться от какого-то неприятного ощущения.

— Схожу в туалет, — поднимаюсь я.

— О, — встает Грейс, — мне тоже туда нужно.

В туалете она стоит у меня над душой, пока я ополаскиваю лицо и шею холодной водой. Я пытаюсь уговорить ее вернуться в зал, но она отказывается.

— Тебе плохо?

— Нормально. Голова болит. Спазмы или не знаю что там.

Она ничего не говорит, отчего я чувствую неловкость. Она точно хочет мне что-то сказать. Я утыкаюсь лбом в зеркало. Холодно. Приятно.

— Может, тебе что-нибудь принести?

— Не надо. Я просто не хочу пока возвращаться. Меня Бакстер пугает.

— Когда Кэри и Райс ввели его в зал, Трейс подумал, что это твой отец.

— А ты?

— Я — нет. Мне так не по себе, Слоун. — Сначала мне кажется, что она говорит о том, что теперь с нами Бакстер, но она о другом: — Что, если они придут в школу? Что, если… если в следующий раз это будут мама и папа? Что, если они к нам придут?

— Грейс, вероятность этого…

— Равносильна той, что после всего этого времени сюда пришел мистер Бакстер.

Мне нечего на это ответить. Глаза Грейс наполняются слезами.

— Боже, когда же мне станет легче?

— Наверное, никогда. — Я смотрю на свое отражение. — Думаю, нам всегда будет так же больно.

Грейс отрывает бумажное полотенце и вытирает глаза.

— Я просто устала быть такой рохлей. Я по десять раз в день прихожу сюда плакать. — Она слабо смеется. — Как бы мне хотелось быть такой, как ты. Сильной.

Я перевожу взгляд со своего отражения на нее.

— Что?

— Ты отлично держишься. Я смотрю на тебя и вижу, как спокойно ты всё воспринимаешь. И ты вышла на улицу так, словно это ничего тебе не стоило. А вокруг меня все ходят на цыпочках. Никто, кроме тебя, не заставил меня посмотреть на Кэри по-другому… никто, кроме тебя, не заставил почувствовать к нему жалость. Ты словно видишь всё в истинном свете и не боишься об этом говорить.

— Ты слишком высокого мнения обо мне.

— Я хочу быть похожей в этом на тебя.

— Ты замечательная такая, какая есть, — отвечаю я. Не могу поверить в то, что она считает меня сильной, что она думает, что это моя сила. — Я всегда хотела быть похожей на тебя. И всё еще хочу.

— Я думала, что ты ненавидишь меня, — хмурится Грейс.

— Что?

— Десятый класс. — Она выкидывает смятое бумажное полотенце в урну. — Ты ночевала у нас. Мне казалось, что мы прекрасно провели время, но ты вдруг перестала со мной общаться. Я позвонила тебе, и твоя сестра сказала, что ты больше не желаешь со мной разговаривать. А я никак не могла понять, что же сделала такого плохого.

Туалетная комната медленно кружится у меня перед глазами. Я хочу ухватиться за что-нибудь, чтобы остановить ее вращение, но тело оцепенело.

— Я не знала, что ты мне звонила.

— Как это?

— Не знала. Клянусь, я не знала, что Лили так поступила.

Грейс внимательно смотрит на меня.

— А где она сейчас?

— Убежала из дома. Полгода назад, — отвечаю я. На лице Грейс отражается жалость, и я передергиваю плечами. — Уверена, с ней сейчас всё хорошо.

— Мне так жаль, Слоун. Я даже представить не могу, как бы чувствовала себя без Трейса. Вы с сестрой были так же близки, как и мы.

— Да. Были. — Я тяну прядь своих волос. Мне хочется выдрать ее. Хочется залезть на крышу и сброситься. Хочется биться головой о зеркало, пока оно не разлетится на осколки. — В прошедшем времени.

Грейс с восхищением смотрит на меня, как будто я лучше, чем есть на самом деле, как будто в эту самую секунду я не представляю себе тысячу способов покончить с собой, пытаясь вспомнить, почему же не должна этого делать.

— Видишь? Ты только что просто это приняла.

Глава 7

Затем я оказываюсь со своим учителем литературы наедине.

Подносы со стола убраны, мусор выброшен. Остальные решили снова поискать проход, через который к нам вошел Бакстер. Кэри собирается рассказать всем о том, что, по нашим соображениям, случилось с учителем до того, как он пробрался к нам в школу, и о том, что Бакстер лжет, после чего все, конечно же, перестанут ему доверять. Я осталась в зале, так как чувствовала себя больной и усталой. Кэри посчитал, что если один из нас побудет с мистером Бакстером, то тот не заподозрит, что мы подозреваем его, на что Райс ответил, что всё это наоборот выглядит еще подозрительнее. Произнесенное столько раз слово «подозрительный» после этого уже не воспринималось всерьез. Я не понимаю, радует ли происходящее Кэри или нет. Мне кажется, что да. Нет, я знаю, что он волнуется по поводу того, что мы никак не выясним, как же Бакстер к нам пробрался, но если не считать этого и всеобщей паранои, то теперь есть чем заняться.

— Ты не могла бы принести мне воды?

Бакстер всё еще сидит за столом, а я — на мате. Чего он сам себе не принесет воды? Тем не менее я встаю и приношу ему бутылку. Он ставит ее на стол, а потом хватает меня за руку — его пальцы, сжимающие мое запястье, грубы и мозолисты. Я тяжело сглатываю, отчетливо помня их прикосновение к моему лицу.

— Ты ранена, — говорит Бакстер. — А остальные — нет. Это они с тобой сделали?

— Они? — У меня желудок переворачивается, когда я понимаю, о чем он. — Нет.

Глядя мне в глаза, учитель выпускает мое запястье. Я выдыхаю, подавляя порыв потереть кожу в том месте, где он к ней прикасался. Вместо этого я снова сажусь на свой мат.

— В таком случае хорошо, что ты нашла людей, которым можешь доверять.

— Наверное.

— В подобные времена — это редкость.

— Правда?

— Я так думаю. — Он вдруг начинает торопливо объяснять: — Люди, объятые паникой, всё рушат и уничтожают. Кортежа больше нет, как и большинства его жителей. А те, кто остались… они не будут… не будут хорошими. Будучи хорошим трудно выжить... но вы все, видимо, хорошие и при этом смогли продержаться так долго.

Мне хочется спросить его о мужчине снаружи. Был ли он хорошим?

— Должно быть, вы — исключение. — Бакстер морщится. Наклонившись вперед, он медленно выдыхает сквозь сжатые зубы, а затем, через долгое мгновение, выпрямляется. Его глаза слезятся.

— Что с вами, мистер Бакстер? Вам плохо?

— Я просто устал, — заверяет он меня. — Вы все обращаетесь ко мне так, словно я всё еще ваш учитель.

— Простите. Мы можем…

— Ничего. Я ведь и правда всё еще ваш учитель. — Он барабанит пальцами по столу. — Если они причинили тебе боль, ты можешь рассказать мне об этом. Мы решим, как нам быть. Тебе не нужно делать вид, что они хорошие.

Очень странно слышать подобное в обстоятельствах, в которых мы находимся. Я множество раз сидела в классе Бакстера в жаркие дни в кофтах с длинными рукавами, но никто мне и слова не сказал. Мне представляется, как слова учителя прозвучали бы для меня раньше: «Если он причинил тебе боль, ты можешь рассказать мне об этом. Мы решим, как нам быть. Тебе не нужно делать вид, что он хороший».

— Это не они. Мы выходили на улицу в тот день, когда вы пришли в школу, — отвечаю я. — Всё прошло не очень гладко.

Бакстер перестает стучать пальцами по столу.

— Зачем вы совершили такую глупость?

Я знаю, что не должна говорить то, что просится изо рта, но не могу удержаться:

— Мы пошли за мужчиной… с которым вы сюда пришли.

Бакстер бледнеет, но не произносит ни звука, поэтому я продолжаю говорить, потому что, во-первых, не отличаюсь умом, а во-вторых, считаю, что подобное не нужно скрывать:

— Мистер Бакстер, мы знаем, что вы пришли сюда не один. Знаем, что вы пришли сюда с тем мужчиной. Он был на улице и звал вас, когда мы к нему приблизились. Он повторял ваше имя: Ник. Он был жив. Теперь — нет. Вы можете рассказать нам о нем.

— Я не понимаю, о чем ты, — произносит Бакстер, уставившись на меня безо всякого выражения. — Я пришел сюда один.

У меня екает сердце.

— Вы, правда, не помните, как сюда вошли?

— А ты думаешь, я лгу? Ты это пытаешься мне сказать?

Я отрицательно мотаю головой, но когда Кэри с Райсом возвращаются, говорю им: он лжет.

Несмотря на это большинству из нас, как мне кажется, совместное будущее с Бакстером видится не очень приятным, но вполне безобидным. В ситуациях, когда другой человек ужас до чего странен, ты начинаешь задумываться о том, не в тебе ли на самом деле проблема, поэтому помалкиваешь о своих мыслях и всё идет своим чередом. Не думаю, что кто-то из нас ожидал чего-то настолько плохого и так скоро, но…

Мы спали как сурки, когда нас разбудил его вопль:

— Где мой пистолет? Куда вы его дели?! Мне нужен пистолет!

Голос Бакстера эхом разносился по залу — требовательный и пронзительный. Пистолет. Я не сразу понимаю, что мне это не снится. Но потом осознаю, что мои глаза открыты, и все вокруг вскакивают на ноги. Я тоже встаю. Находящийся у края сцены с фонариком в руке Бакстер, расшвыряв мусор и смятую одежду, в отчаянии зарывается пальцами в волосы.

— Какого хрена? — спрашивает Трейс. — Что…

— Куда вы его дели? — разворачивается к нему Бакстер.

— Они внутри? — взвизгивает Харрисон ничуть не хуже учителя. — Они вошли внутрь?

— Никто сюда не вошел, — поспешно отвечает Райс. — Мистер Бакстер…

— Где пистолет?

Кэри идет к нему:

— Мистер Би, что с вами…

— Мне нужен мой пистолет, мистер Чен. Куда вы его спрятали? Мне он нужен.

— У меня нет вашего пистолета. Для чего он вам?

Трейс берет фонарики и протягивает один из них сестре. В комнате становится светлее. Раздраженно застонав, Бакстер пытается залезть на сцену. Кэри поворачивается к Райсу и, видя выражение его лица, я сразу понимаю, что пистолет спрятан где-то за занавеской и что найти его не составит труда. К счастью, Бакстер слишком слаб, чтобы самостоятельно забраться на сцену. Поболтавшись на ее краю на животе, он опускается на ноги.

— Если Роджер на улице, я должен…

Кэри хватает Бакстера за руку и оттаскивает от сцены.

— По-моему, вы слишком взбудоражены…

— Там Роджер! — настаивает Бакстер, вцепившись в рубашку Кэри. Его взгляд блуждает по залу. — Мне нужен пистолет. Поймите, он мне нужен.

— Я понимаю. Я очень хорошо вас понимаю, но сначала вам нужно успокоиться. Успокойтесь, ладно?

— Роджер на улице…

— Я знаю, но…

— Вы понятия не имеете, что он сделает.

— Мистер Бакстер…

— Он там!

— Я знаю. Но он же не здесь!

Это сочетание слов срабатывает и утихомиривает Бакстера. Сникнув, он опускается на колени и наконец-то осознает, где находится. Он дышит рвано и тяжело.

— Харрисон, — зовет Кэри. — Можешь принести мистеру Бакстеру воды?

— Я не пойду на кухню один, — отвечает тот.

— Я пойду с тобой, — говорит Трейс.

Они единственные, кто двигается. Остальные смотрят на пытающегося взять себя в руки Бакстера. У Кэри посеревшее лицо. Всё это слишком для него, слишком для нас. Грейс придвигается ко мне, берет меня за руку и на секунду сжимает мою ладонь. Она считает меня сильной, и в это мгновение делает меня таковой.

С губ Бакстера срывается короткий стон.

— Простите, — говорит он Кэри. — Простите. Простите. Простите. Я еще не привык... Я не…

— Всё нормально.

— Вы должны понять… я так долго прожил на улице…

— Мы понимаем.

— Мне трудно привыкнуть.

— Всё хорошо.

Кэри помогает учителю подняться на ноги. Бакстер морщится, сгибается и выпрямляется в тот самый момент, когда с водой возвращаются Трейс и Харрисон. Бакстер берет у них бутылку и прижимает к потному лбу.

— Простите, — шепчет он.

— Кто такой Роджер? — спрашивает Райс, с какого-то перепугу решив, что сейчас самое подходящее время для подобного вопроса.

Я напрягаюсь, ожидая, что Бакстера накроет новый приступ истерики, но, слава богу, этого не происходит. Однако он вздрагивает при звуке имени «Роджер». Не остается никаких сомнений в том, что между ними что-то случилось.

— Мне бы хотелось принять душ, — говорит Бакстер. — Мне нужно… прояснить голову, прежде чем мы начнем об этом разговор. Мистер Чен, не могли бы вы найти мне чистую одежду?

— Конечно, — отвечает Кэри.

Бакстер рассеянно кивает. Сделав несколько глотков воды, он отдает наполовину пустую бутылку Трейсу. Кэри уводит мистера Бакстера, придерживая его за руку:

— Давайте… приведем вас в порядок.

Мы провожаем их взглядами.

— Если он всё гребаное время будет так себя вести, то я не знаю, что сделаю, — злится Трейс.

— Он хуже Харрисона, — соглашается Райс.

Харрисон бросает на него возмущенный взгляд, но Райс, проигнорировав его, поворачивается ко мне:

— Его звали Роджером.

Роджер. Мужчину на улице звали Роджером. Теперь, зная его имя, я чувствую себя еще ужаснее. Я спокойно бы прожила всю оставшуюся жизнь, не зная его. Мои руки всё еще помнят, как толкали его. Если я хорошенько прислушаюсь к себе, то услышу в памяти его предсмертные крики. Внутри всё леденеет. Мужчину снаружи, которого я убила, звали Роджером, и Бакстер его знал. Я убила мужчину по имени Роджер. Мозг лихорадочно придумывает оправдания:

Он был плохим, должен был быть плохим, если Бакстер бросил его там. Бакстер так боится этого Роджера, что хочет вернуть свой пистолет. Роджер был плохим, так что хорошо, что я его убила…

— Тебе нужно перепрятать пистолет, — говорю я Райсу.

Это почти смешно. Почти. Может быть, позже я найду это смешным, мы все найдем это смешным — то, что стоит мне произнести эти слова, как Кэри врывается в зал, крича:

— Пистолет! Мне нужен пистолет!

Мы не успеваем опомниться, как он оказывается на сцене, за занавеской. Появляется он уже с пистолетом в руке.

— Чего ты…

— Его укусили! Он инфицирован!

Трейс роняет бутылку, из которой пил Бакстер, и отпрыгивает от нее:

— Вот дерьмо!

— Куда? — спрашивает Грейс. — Куда его укусили? Я не видела укуса.

— В руку. — Кэри выглядит так, словно его вот-вот вырвет. — Я пошел ему за одеждой в драмкружок, и когда вернулся, он раздевался. И я увидел, что он укушен. Он этого не знает. Если он останется здесь, то превратится, и тогда уже будет не важно, как он вошел в школу, потому что нам всем настанет хана.

— Боже мой. — Харрисон в ужасе прикрывает рот рукой.

Кэри смотрит на пистолет и кажется таким юным, даже младше Харрисона, а потом его лицо меняется, принимает решительное выражение. Он направляется к двери.

— Подожди. — Райс хватает его за руку и тянет назад. — Ты хочешь его убить? Хочешь войти туда сейчас и просто пристрелить его в душе?

— А что еще мы можем сделать?

— Ты уверен, что это укус?

— Да! Это… — Похоже, у Кэри в рвотном позыве сжимается горло. Он прижимает ладонь ко рту, и когда дурнота проходит, опускает ее. — Он превратится.

— У него есть жар? Как он себя чувствует?

— Что?

— Температура… какая у него температура? Он горит? Или он холодный?

— Он, бл*ть, укушенный, Райс! У него на руке следы зубов! Мне плевать на то, как он себя чувствует! — Кэри указывает на коридор пистолетом, и это движение выходит у него таким естественным, будто он всю жизнь ходил с пистолетом, будто тот уже стал продолжением его собственной руки. — Нам нужно избавиться от него.

— Ты уверен на сто процентов? Нам нельзя ошибиться.

— Сколько раз мне еще повторить…

— Слушайте, если вы, слабаки, не можете договориться, то дайте мне этот гребаный пистолет и я сам его пристрелю, — вмешивается Трейс. — Или вы хотите подождать его превращения?

— А что, если он прямо сейчас превращается? — спрашивает Харрисон.

Райс засовывает пальцы в рот и резко и громко свистит, затыкая всех. Все замолкают, но он ничего не говорит. Мы так и стоим, беспомощно глядя друг на друга. С Роджером у меня хотя бы не было времени на раздумья. Сейчас же у нас есть на это время. Достаточно времени. И мы должны принять такое важное и большое решение, что зал, в котором мы находимся, кажется тесным и маленьким. Единственное, к чему прихожу я: мы должны его убить. Его нельзя оставлять в школьных стенах живым. Если он превратится — нам конец.

— Он только-только добрался сюда, — слабымголосом говорю я, как будто это что-то меняет. — Как мы ему скажем? Мы ему вообще что-нибудь скажем?

— Нет, — качает головой Райс.

— Вы должны сделать это быстро, — мямлю я, но не могу остановиться: — Может быть, сейчас еще достаточно темно и он ничего не увидит, поэтому сделайте это быстро… и нужно сделать это правильно… попасть прямо в голову…

— Слоун…

— А потом… его тело. Его нельзя здесь держать…

— Слоун, перестань, — просит Райс. — Мы даже не знаем, действительно ли его укусили.

Кэри поворачивается к нему с открытым ртом:

— Я только что сказал тебе, что он укушен.

— Да даже если и нет, он неуравновешен, — замечает Трейс. — И, проснувшись, первым делом бросился искать пистолет. Что, если в следующий раз он его найдет и случайно пристрелит кого-нибудь из нас?

— Он лжет, говоря, что не помнит, как сюда вошел, и он наврал Слоун, что пришел сюда один, — добавляет Кэри. — Он ведет себя ненормально.

— А что сейчас нормально? — вскидывается Райс. — Ну, перепугался он чуток и наврал. Это недостаточно веская причина для того, чтобы лишать кого-то жизни!

— Вы хотите меня убить?

Внутри меня всё обрывается. В дверях стоит Бакстер. Его влажные волосы прилипли к голове. Он в свежей одежде — костюмных брюках и новой рубашке. Бакстер заходит в зал как самый настоящий учитель, но его взгляд печален, он разочаровался в нас.

— Вы заражены, — говорит Кэри.

— Что? О чем вы? Я не…

— Ваша рука. Я видел ее.

Бакстер медленно качает головой. Он делает шаг вперед, и все мы коллективно шагаем назад. В этот миг я понимаю, что всё решено. Даже если весь следующий час Бакстер будет убеждать нас не убивать его, мы все уже решили, что он умрет.

— Можно мне посмотреть? — спрашивает Райс. — Укус?

Бакстер внимательно разглядывает нас. Я надеюсь на что-то, сама не зная, на что. Я хочу, чтобы он правильно всё понял. Чтобы он облегчил нам то, что мы собираемся сделать. В какой-то степени, так и выходит.

Он совершает самую глупую вещь. Он пытается бежать.

— Ловите его! — кричит Трейс. Он реально кричит.

Весь мир обрушивается на Бакстера. Райс, Кэри и Трейс пригвождают его к полу, и пистолет падает на пол. Я подбираю его, пока Кэри с Трейсом удерживают Бакстера, а Райс спрашивает:

— Какая рука? Какая рука?

— Левая! — кричит Кэри. — Левая!

Райс закатывает рукав Бакстера. Грейс направляет на руку учителя свет фонарика. Я никогда не видела укус вблизи. На покрасневшей, раздраженной коже отчетливо выделяются следы зубов. Кожа чистая — спасибо душу — но воспаленная. Влажная. Горячечная.

— Это не то, что вы думаете. Обещаю, это не то…

Райс кладет ладонь на лоб Бакстера.

— Если это не укус, то что тогда? — спрашивает он. — Вы должны нам всё рассказать.

— Это… это не…

Мы ждем. Бакстер морщится:

— Это укус.

Харрисон отбегает в самый дальний угол зала.

— Нет… это не… это не тот укус… выслушайте меня… меня укусил не один из них… это правда…

— Но у вас заражение, — шепчет Грейс. — Посмотрите на руку.

— Я не инфицирован! Я не… вы должны мне поверить, я не…

— У вас укус, но укусил вас не инфицированный? — недоверчиво спрашивает Трейс. — И вы хотите, чтобы мы в это поверили?

— Но это правда!

— Чушь! Вы говорите так только потому, что не хотите умирать.

— Я думаю, он говорит правду, — произносит Райс.

Однако я единственная, кто слышу это, и я не осмеливаюсь попросить его повторить. Я смотрю на руку Бакстера, на укус, и не понимаю, как Бакстер может говорить правду. Он инфицирован и должен умереть.

— У кого пистолет? — спрашивает Кэри. — У кого он?

— У Слоун, — отвечает Грейс.

У меня. Пистолет. Он у меня. Я опускаю на него взгляд. Он тяжелый в моих руках, горячий. Я поднимаю его, ощущая себя нелепой и донельзя перепуганной. Наставляю дуло на Бакстера. Они же хотят, чтобы я это сделала? Это должно быть сделано. Бакстер начинает громко что-то говорить, но я не разбираю его слов, хотя ритм его речи напоминает молитву. Я закрываю глаза.

— Нет! — кричит Райс. — Господи, Слоун, нет!

Я представляю, как стреляю. Представляю дырку между глаз Бакстера. Воображение рисует мне это так ярко, что по телу проходит дрожь. Мои руки накрывают чьи-то ладони. Райс мягко забирают у меня пистолет, и я ощущаю внутреннюю пустоту. Не знаю из-за чего. То ли из-за того, что у меня забрали пистолет, то ли из-за того, что он был в моих руках.

— Я не знала, что вы хотите от меня, — глухо говорю я.

— Пристрели его! — Это Трейс. — Сделай уже на хрен это!

— Я хочу, чтобы мы проголосовали, — предлагает Райс. — Нужно, чтобы всё было по-честному.

— Ты по-любому будешь в меньшинстве, — отвечает Кэри.

— Нам необязательно его убивать.

— А что нам еще остается сделать?

— Если я уйду, — вдруг говорит Бакстер, — то вы никогда не узнаете, как я сюда вошел. — И начинает плакать.

Глава 8

Мы не убийцы.

Мы всё еще хорошие люди, и вот какое решение нам пришлось принять. Или Бакстер уйдет, или мы его убьем. Факты ужасны. Он укушен. Он неуравновешен. Он нам солгал.

Этого больше, чем достаточно, особенно сейчас.

Мы находимся в библиотеке. Фонарики лежат на столе, и их лучи направлены на нас как свет испорченного прожектора. Бакстер у двери, готовится выйти навстречу тому, что бы там ни было. Я вспоминаю, как мы с Райсом стояли на том же самом месте всего лишь несколько дней назад. Как сильно всё изменилось за такое короткое время.

Харрисон с Грейс застыли у полок. Трейс с Кэри убирают с пути баррикады. Наконец, они заканчивают с расчисткой прохода. Дальше должно произойти две вещи: кто-то открывает дверь и Бакстер выходит наружу. И что потом? Он будет жить, пока не превратится окончательно? А мы будем вести себя так, словно ничего не случилось? Потому что ничего и не случилось, так как мы не использовали пистолет?

Смерть Бакстера неизбежна. Он в любом случае умрет.

Но мы не убийцы.

Хоть Райс и направляет сейчас пистолет прямо в голову учителя.

Он выстрелит, если Бакстер заупрямится и начнет грозить тем, что подвергнет наши жизни опасности.

— Если еще раз попробуешь забраться сюда тем же путем, что пришел раньше, — предупреждает Кэри, — мы тебя убьем.

— Вы, мистер Чен? Вы сделаете это?

Я сделаю это, — тихо отвечает Трейс.

— Мне очень жаль, мистер Бакстер, — говорит Райс. Я слышу в его голосе искренность, которая заставляет меня усомниться в том, что наши действия правильны. — Вы должны понять…

— Вы никогда не найдете проход, — прерывает его Бакстер. — Не найдете путь, каким я вошел.

— Найдем.

Бакстер опускает взгляд на свои руки.

— Но я не заражен. Меня не инфицированный укусил.

Он повторяет это с тех самых пор, как мы приняли решение. Как будто если он разжалобит нас, мы позволим ему остаться. Если бы жалости было достаточно, мы бы так и сделали. Мы не плохие люди — во всяком случае, в глубине души.

— Никто не знает, через что я прошел, — шепчет он.

Он поворачивается к нам, и я делаю шаг назад. Я не хочу смотреть на него, не хочу, чтобы его пустой взгляд и осунувшееся лицо навсегда запечатлелись в моей памяти. Бакстер разворачивается к Кэри.

— Вы никогда не были хорошим учеником. Я так и не смог добиться того, чтобы вы хоть что-нибудь сделали, — произносит он, и Кэри, не споря с этим, просто кивает. Бакстер вздыхает и закрывает глаза. — Может быть, вы хотя бы будете тем, кто откроет мне дверь?

— Ладно, — соглашается Кэри и встает перед Бакстером.

В ту же секунду учитель кидается на него. Мы и моргнуть не успеваем. Я мгновенно осознаю, какую ошибку мы совершили. Мы думали, что мы сильнее и умнее мужчины, неделями в одиночку выживавшему на улицах. Кэри ни звука не издает. Они падают, и он ударяется головой о дверь. Кэри обмякает, Бакстер хватает его за руку, и я понимаю, что произойдет, до того, как это происходит, но ничего не могу сделать, чтобы это остановить. Бакстер вонзает зубы в руку Кэри.

Придя в себя, Кэри кричит так, как я никогда не слышала, чтобы кто-то кричал. Перед глазами мелькает что-то красное, и одновременно происходит множество вещей. Трейс вырывает пистолет у Райса из рук и кричит:

— Закрой долбаную дверь! Вышвырни его отсюда!

Райс срывается с места и, вцепившись в плечи Бакстера, пытается вытолкать его на улицу. И всё время, пока он это делает, Бакстер твердит:

— Я не инфицирован! Вы увидите… я не инфицирован! — Его зубы окрашены кровью Кэри.

— Кто-нибудь, помогите мне! — Райс с трудом пихает Бакстера к двери. — Помогите мне…

Я бросаюсь к нему. Распахиваю дверь, и меня встречает холодный воздух. Мне хочется выйти на улицу вперед них, но упирающийся Бакстер ударяет меня по груди рукой, заставляя отступить. Райс толкает его. Сильно.

Бакстера нет.

Дверь закрыта.

Секунду всё тихо, а потом Бакстер начинает неистово молотить кулаками в дверь.

Впустите меня.

Впустите меня.

Впустите меня.

Затем стук прекращается.

— Баррикадируем дверь, — велит Райс. — Быстро.

— Подожди, — говорит Трейс.

— Что?

— Подожди. — Трейс направляет пистолет на Кэри, уставившегося на свою окровавленную руку. — Кэри укушен. Разве его не нужно тоже выставить за дверь?

Кэри поднимает взгляд:

— Нет… я не… это не…

— Мы все видели это, Чен. Тебя укусили.

— Трейс, — зовет Райс.

Тот не обращает на него внимания. Его взгляд прикован к Кэри.

— Трейс, — говорю я. — Подумай, что ты предлагаешь…

— А что? Мы только что поступили так с Бакстером. Бакстер инфицирован. Он укусил Кэри. Кэри инфицирован. Всё просто. Всё, что подвергает риску меня или Грейс, идет на хрен из этого здания. Скажи мне, Чен, как предпочитаешь отсюда уйти.

Лицо Кэри теряет все краски. Он поднимает руку, и текущая по ней кровь капает на рубашку. Он молча молит Трейса его пощадить. Трейс морщится, но продолжает целиться в голову Кэри. Это так отвратительно.

— Я привел нас сюда, — шепчет Кэри.

— Мне пофиг. Бакстер укусил тебя, и теперь ты инфицирован.

— Дай мне пистолет, Трейс, — требует Райс.

— Отвали, Морено.

— Перестань. Мы можем изолировать его, пока он не превратится. Запереть в медкабинете.

— Но мы же не заперли Бакстера. Почему мы должны жалеть Чена? После того, что он сделал с моими родителями? Назовите мне хотя бы одну достойную причину, почему мы должны так с ним поступить.

— Потому что Райс прав, — шокирует нас Грейс.

У Трейса дрогнула рука.

Мы все оборачиваемся к его сестре, взволнованной, но решительной. Она подходит к брату и кладет свою ладонь поверх его руки. Он тяжело сглатывает. Может быть, его так же, как и всех нас, пугает мысль о том, чтобы убить Кэри? Но это ничего не меняет, пока в его руках пистолет.

— Это несправедливо, — говорит он Грейс.

— Они мертвы. Этого не изменить, — отвечает она. — Посмотри на меня.

Трейс отказывается смотреть ей в лицо, и ей ничего не остается, как встать прямо между ним и Кэри. Ее движения благородны, и Кэри взирает на нее, как на святую. А Трейс тут же опускает пистолет. Он всего лишь долю секунды направлял дуло на нее, но я вижу, что даже это причинило ему боль, напугало его.

— Они бы не хотели, чтобы ты это сделал.

— Грейс. Он. Укушен.

— Но он не превратился. Если превратится…

— То Трейс может сделать со мной всё, что пожелает, — заканчивает за нее Кэри.

Он прижимает руку к груди, и я думаю…

Кэри умрет раньше меня.

Мы потеряем Кэри.

— Трейс, — умоляет Грейс.

Я ухожу из библиотеки. Мне невыносимо слышать, как они решают судьбу Кэри при нем самом, невыносимо слышать, каким способом он умрет раньше меня. Я выхожу в коридор и бегу. Бегу по лестнице наверх — на второй этаж, на третий. Срываю плакатный щит и смотрю на раскинувшийся внизу Кортеж. Улицу освещает достаточно яркая луна, но я не вижу Бакстера и думаю о том, как всё в его жизни было предопределено с самого его рождения: как он родится, вырастет, найдет Мадлен, будет преподавать в средней школе, познакомится с Роджером и встретит свою смерть здесь, с нами.

Часть 3

Глава 1

Кэри молчит.

Лежит на кушетке, пока Райс поливает укус на его руке перекисью водорода. Она жутко шипит, но Кэри даже не вздрагивает. Райс влажной тканью убирает с раны кровь, очищая ее. Затем чем-то смазывает. Я всё еще не могу прийти в себя от того, сколько вреда могут нанести человеческие зубы. Сколько вреда нанесли зубы Бакстера. После всего, что я видела, это не должно бы меня удивлять, но удивляет. У Кэри из руки выдран кусок плоти, и этот кусок плоти был во рту Бакстера. Я пытаюсь вспомнить, выплюнул он его или нет — не получается. Зато меня начинает мутить.

— Я не думаю, что ты заражен, — говорит Райс Кэри, бинтуя его руку.

Тот не отвечает.

— Кэри, ты не умрешь. То есть, ты не умрешь от этого укуса.

Кэри кривится и зарывается лицом в подушку. Райс закрепляет бинт, и Кэри прижимает руку к груди. Его трясет. Райс хмурится и трогает его лоб ладонью. Три дня. Мы дали Кэри три дня. Если к тому времени он не превратится, значит, он не инфицирован. Хотя вряд ли кто-то в это верит. Три дня.

Через три дня будет двадцать пять дней, как наступил конец света. Восемнадцать из них мы к тому времени проведем в этой школе.

Эти дни кажутся годами.

— Кто-нибудь принесет тебе поесть. Через час мы осмотрим тебя. Кэри. — Райс ждет от него хоть какой-то реакции. Ее нет. — Кэри, если через три дня ты останешься самим собой, то всё будет хорошо. Так что не делай глупостей, ладно?

Кэри по-прежнему не отвечает. Мне хочется накинуть на него одеяло, чтобы ему было уютно, но в глубине души я боюсь к нему прикасаться. Мы с Райсом просто стоим рядом, слушая дыхание Кэри. Я задаюсь вопросом, чувствует ли Кэри то же самое, что чувствуют люди, когда им говорят, что у них последняя стадия смертельной болезни и что им осталось на земле совсем мало времени, намного меньше, чем они думали. Должно быть, да. Наверное, так было предопределено.

— Кэри, — опять зовет Райс.

Кэри молчит. Райс продолжает стоять, глядя на него. Я вижу, что он бы рад сделать для парня что-то еще, но больше ничего нельзя сделать. Мы выходим из медкабинета. Райс запирает дверь на замок. Я ненавижу его за это. За то, что он сначала говорит Кэри, что тот не инфицирован, а потом поворачивается и запирает дверь. Я бы так и сказала ему, если бы к нам не подошла Грейс.

— Чего ты хочешь, Грейс? — спрашивает Райс.

— Как он?

— Всего за какой-то час его успели и покусать, и потыкать ему в лицо пушкой. Ну и как он, по-твоему?

— Можно мне к нему?

Райс вздыхает.

— Одной. Без тебя.

— Зачем ты хочешь его видеть?

— Это не важно. Я спасла ему жизнь.

Райс фыркает. Меня же Грейс поражает. Я не знаю, как она может говорить и делать подобное, при этом считая сильной меня? Она протягивает руку за ключами. Райс медлит. Он долгое мгновение смотрит на ключи, а потом с явным неудовольствием их отдает.

— Спасибо, — благодарит его Грейс.

— Потом сразу верни их мне, — отвечает Райс.

Кивнув, Грейс идет к двери.

— И Грейс…

Она останавливается.

— Если я узнаю, что Трейс достает Кэри — угрожает, порет всякую хрень или просто околачивается рядом — я его хорошенько отделаю. Ясно?

Лицо Грейс багровеет, но ключи ей нужны больше, чем перепалка, поэтому она опять кивает. Я хочу проследить за ней, но Райс тянет меня за руку. Мы идем по коридору, и за моей спиной открывается и закрывается дверь в медкабинет. Мы с Райсом молчим. Будет странно вернуться в зал, в котором только Трейс и Харрисон.

— Если ты считаешь, что он не инфицирован, тогда зачем закрыл дверь? — спрашиваю я.

— Потому что я единственный, кто так считает.

— А почему ты так считаешь?

— Наверное потому, что я оптимист.

— Не надо мне лапшу вешать на уши. Почему ты так думаешь?

Райс ускоряет шаг, желая сбежать от меня, но я преграждаю ему путь.

— Ты сказал, что и Бакстер не инфицирован. Скажи, почему ты так думаешь.

Он сжимает зубы, и на его щеках играют желваки.

— Райс.

— Они оба укушены, но они не… холодные, — отвечает он.

— И что это значит?

— Бакстера укусили до того, как он пришел в школу, и здесь он был пару дней. Когда инфицированный кусает человека, тот становится холодным. Как быстро — зависит от укуса. Если бы он заразился, то уже был бы ледяным.

— Откуда ты это знаешь?

Райс отводит взгляд.

— Какая разница? Может быть, я ошибаюсь. Может быть, сейчас всё по-другому. Я не знаю. Может быть, они больше не становятся холодными. Но если Кэри не превратится в ближайшие двое суток, то он не заражен.

— Значит, ты знал, что Бакстер не инфицирован, но позволил выставить его на улицу на верную смерть?

— Ты шутишь что ли? Я помог ему выбраться из этой школы живым.

— Но ты ничего не рассказал нам об укусах. Ты знал и позволил им…

— А ты целила гребаным пистолетом ему в башку. Ты готова была его пришить!

Я ненавижу, когда на меня кричат. Ненавижу. В последнее время криков было предостаточно для того, чтобы свыкнуться с ними и не обращать на них внимания, но в этот раз кричат на меня. Я почти бегу по коридору, но Райс догоняет меня и встает на пути, не давая зайти в банкетный зал. До нас доносятся голоса Харрисона и Трейса — обычные голоса, как будто ничего не случилось. От этого мне становится только хуже.

— Ты тоже целился в него пистолетом, — тихо говорю я.

— Знаю. Не важно, инфицирован он или нет. Он лгал нам, и никто не хотел, чтобы он остался с нами. Никто бы не поверил мне, если бы я рассказал об укусах, а я и так подверг себя риску, встав на защиту Кэри. Эй, посмотри на меня.

Я поднимаю на него глаза.

— Всё произошло слишком быстро. Ясно?

Я сглатываю:

— Да.

Мы заходим в зал. Когда возвращается Грейс, Трейс набрасывается на нее с вопросом:

— Что ты там делала с ним?

— Не начинай.

— Что ты, черт возьми, делала там с ним наедине? Ты совсем рехнулась?

— Я просто хотела с ним поговорить.

— Тебе не о чем говорить с Кэри Ченом, а если и есть о чем, то, что бы ты ему не хотела сказать, вскоре не будет иметь никакого значения. Не подходи к нему, Грейс. Я серьезно.

— Он еще не превратился, — говорит она.

— О да. Жду не дождусь, когда это произойдет и я вынесу ему мозги.

— Заткнись, Трейс, — предупреждает Райс, — или я заставлю тебя замолчать.

— А ты попробуй.

Райс направляется к нему, но резко останавливается. Парни смотрят друг на друга, и по лицу Трейса медленно расплывается улыбка.

— Куда ты дел пистолет? — спрашивает Райс.

— Он в безопасном месте.

— Скажи мне, куда ты его дел.

— Нет.

Райс выглядит так, словно еще секунда и он взорвется, кинется на Трейса или сделает что-то подобное. Трейс чувствует это. Его улыбка испаряется, но в то же самое мгновение Райс берет себя в руки. Невероятное проявление силы воли.

— Почему? — спрашивает он. — Я вышел на улицу за твоим отцом. Я думал, мы доверяем друг другу.

— Доверяли, — отвечает Трейс. — Мне не понравилось то, что ты предпочел Бакстера нам, что ты и Прайс предпочли нам Чена. Я решил, что ствол должен быть у меня.

— Но…

— Это справедливо, — удивляет всех нас Харрисон.

— Я не говорил, что это не справедливо, — медленно отвечает Райс. — Но что мы будем делать с пистолетом, когда вернется Кэри?

— Он не вернется, — заявляет Трейс.

— Если он не превратится за три дня, то он не инфицирован. Мы — группа и должны решать такие вопросы все вместе.

— Как скажешь, — пожимает плечами Трейс. — Кто считает, что даже после возвращения Кэри пистолет должен остаться у меня, поднимите руку.

Поднимаются три руки. Трейса, Грейс и Харрисона.

— Ладно, — говорит Райс и протягивает Трейсу руку.

Помешкав пару секунд, Трейс пожимает ее.

Я не верю ни одному из них.

Райс ходит к Кэри каждый час. Иногда меня охватывает желание пойти с ним, однако разум отказывается это делать. Я всё думаю о том, как мы выставили Бакстера на улицу, как он стучал в дверь. Из мыслей меня вырывают Трейс и Грейс. Они тихо спорят в углу. Я знаю, что причина их ссоры — Кэри. Грейс скрестила руки на груди. Трейс как-то по-отцовски грозит ей пальцем, и она недовольно бросает ему что-то в ответ. С минуту они стоят, глядя друг на друга, а потом Трейс обнимает сестру. Ссора закончена, даже если они не пришли к единому мнению. Значит, так ругаются братья с сестрами? Мы с Лили ссорились совсем по-другому.

Грейс идет ко мне. Я спрашиваю ее, что она сказала Кэри и что Трейс сказал ей, но она отмалчивается, а потом и вовсе уходит из-за моих назойливых расспросов. Она плюхается в кресло, и я через какое-то время засыпаю. Незаметно пролетает утро, но это неважно. Когда я просыпаюсь, снаружи еще светло. В зале непривычно тихо. И это напрягает. Я поспешно осматриваюсь — нет ни Грейс, ни Харрисона, Ни Трейса. В зале только мы с Райсом. Он спит, вытянув руку так, что она наполовину лежит на полу. Его ладонь раскрыта, и, поддавшись внезапному порыву, я осторожно прижимаю к ней свой указательный палец.

Райс не просыпается, и я повторяю движение, только в этот раз не убираю пальца. Райс не чувствует моего прикосновения, находясь в глубоком сне. Я разглядываю его. Его губы слегка приоткрыты. Дыхание ритмичное, ровное. Рубашка задралась, обнажив живот.

К шлепке джинсов пристегнуты ключи Лавалли.

Я хочу увидеть Кэри, но не хочу спрашивать разрешение у Райса. Я несколько секунд наблюдаю за ним, набираясь храбрости, затем сажусь и пододвигаюсь к нему как можно ближе. После чего пытаюсь снять ключи с его пояса. Вот уж не так я представляла, как буду в первый раз в жизни возиться с поясом штанов парня.

Райс хватает мое запястье и смотрит на меня сквозь полуприкрытые веки.

— Ты чего? — глубоким со сна голосом спрашивает он.

— Я хочу пойти к Кэри.

Он закрывает глаза. Сглатывает.

— Дай мне минуту, — тихо говорит он. — Мы пойдем к нему вместе.

Я жду, но он не двигается. Он снова уснул, что меня радует, потому что я хочу увидеться с Кэри наедине. Одним быстрым движением я отстегиваю ключи и спешу прочь из зала. Я никого не встречаю по пути к медкабинету, и, может быть, мне следовало бы забеспокоиться, но я за них не волнуюсь. Если с кем всё и хорошо, так это с ними.

Кэри лежит на кушетке, когда я отпираю дверь. Я запоздало думаю о том, что мне следовало принести ему что-нибудь поесть или попить, но тут же замечаю на ближайшем столе поднос с нетронутой едой. Кэри поднимает на меня взгляд, однако ничего не говорит.

— Если ты ждал Райса, то он спит, — объясняю я.

— Не удивлен. Он заглотил целую горсть бенадрила, когда приходил сюда в последний раз.

Я сажусь рядом с ним и прикасаюсь обеими ладонями к его лицу. Он не холодный. Наоборот, даже горячий. Кэри мягко обхватывает мои руки и убирает их от своего лица.

— Райс рассказал тебе о…

— Да.

— Значит, ты не инфицирован.

Кэри пожимает плечами.

— Я думала, ты обрадуешься.

— Ты же видела, что они чуть не вышвырнули меня на улицу.

— Не они, а только Трейс.

— Я действительно решил, что заражен, Слоун. Что мне конец.

— Это не так.

— Мне было над чем поразмыслить. Апокалипсис — один сплошной жизненный кризис. — Он криво улыбается. — Но к черту его. Я здесь, живой, возможно не зараженный. Класс!

— Что тебе сказала Грейс?

— Это останется между нами, — отвечает Кэри. — Но я не рассказал ей об укусах. Я не в курсе, говорил ли Райс это тебе, но он не хочет, чтобы они знали то, что знает он. Он зол на них.

Мы долгое время молчим. Это очень приятно — сидеть вот так с кем-то и ни о чем не говорить. Уютное молчание придает мне храбрости, и я делаю то, чего даже не совсем сама понимаю — наклоняюсь, обнимаю Кэри и кладу голову ему на грудь. Он напрягается на миг, а потом обнимает меня в ответ. Я не питаю к Кэри никаких романтических чувств.

Мне просто это нужно.

— Я любил твою сестру, — произносит он.

Это так неожиданно, что мозг не сразу переваривает сказанное. Когда слова Кэри доходят до меня, я удивленно гляжу на него:

— Но я никогда… ты говорил…

— Что, думала, я сразу выложу все карты на стол? Ты была потрясена, узнав, что мы занимались с Лили сексом. — Кэри вздыхает. — К тому же, это была неразделенная любовь. Лили не знала. И никогда не узнает. Эта мысль не выходит у меня из головы. Может быть теперь, когда я признался в этом тебе, мне станет легче.

— Почему ты не сказал этого ей?

— Лили держала меня на расстоянии вытянутой руки. Ей нужен был только секс, сближаться она не хотела. Поэтому я и не пытался.

— Ты правда думаешь, что она выжила?

Вопрос повисает в воздухе. В последний наш разговор о ней, Кэри сказал, что, по его мнению, Лили выжила, но он так же сказал, играя в «Я никогда…», что никогда не любил.

— Я надеюсь на это. Мне нравится так думать.

— Она бросила меня, — признаюсь я. — Не рассказала, что уйдет.

— Ей нужно было кое в чем разобраться.

— Ты только что сказал, что вы не сближались.

— Не так, как мне бы того хотелось.

— И в чем, по-твоему, ей нужно было разобраться?

— Не знаю. Она однажды сказала, что чувствует себя беспомощной. — Он умолкает. — В ловушке. Не свободной. Я решил, что у нее обычный после-школьный я-понятия-не-имею-что-делать-со-своей-жизнью заскок. Так и было?

Завязать этот разговор было все равно что ступить в океан и с головой уйти под воду. Наше объятие теперь воспринимается мной по-другому, и я выпускаю Кэри из рук. Мое тело окаменело, и Кэри это замечает. Я практически чувствую свое имя на кончике его языка, но не даю ему возможности его произнести. Я встаю и тут же ощущаю, что мне не хватает его прикосновений.

— Мне нужно вернуться в зал, пока они не забеспокоились, — говорю я.

— Что тебе действительно нужно, так это заняться поисками прохода, через который в школу пробрался Бакстер, — отвечает Кэри.

Он прав. Вот что я должна сейчас делать. Что все мы должны сейчас делать.

— Не забудь запереть за собой дверь, — напоминает он.

Заперев дверь, я стою в коридоре.

Сестра говорила мне: мы есть друг у друга, и никто нам больше не нужен. Наше будущее — это наша свобода. Она сама крепко-накрепко связала нас вместе, внушив мне, что единственное, чего я хочу — убежать с ней, убедив меня в том, что хотеть мне больше нечего.

А потом ей стало это ненавистно.

«Я больше не могу этого выносить. Прости».

И она сказала об этом Кэри…

Обняв себя руками, я бреду по школе. Из спортзала доносятся голоса Трейса, Харрисона и Грейс. Зайдя внутрь, я вижу в руках Харрисона баскетбольный мяч. В это мгновение мне хочется кого-нибудь убить.

— Нам нужно искать проход, через который вошел в школу Бакстер, — говорю я.

— Не начинай, — откликается Трейс. — Уже Морено с этим достал.

— И правильно, что достал. Нам важно его найти.

— Так важно, что он закинулся бенадрилом и отключился? Кстати, ты Кэри видела? Он там не превратился еще? Дай мне знать, как только это случится.

Видно, благодарность ко мне за то, что я вышла за его отцом, уже улетучилась. Из-за того, что я не хотела, чтобы он убил Кэри, из-за того, что я голосовала против того, чтобы у него осталось оружие. Я выхожу в коридор.

Путь, по которому Бакстер пришел в школу — это не только вход, но и выход. Если я найду его, то смогу уйти.

Я обыскиваю классы, стенные шкафы и кладовки, как идиотка обшариваю стены, как будто их можно каким-то образом сдвинуть, но прохода найти не могу. Я возвращаюсь в зал. Райс всё еще в отключке. Я прицепляю ключи к его джинсам, а потом, импульсивно, прижимаю ладонь к его лицу. На секунду напрягшись, он затем льнет к моей руке. Я долго глажу его кожу пальцами, а он так и не просыпается.

Какая безнадега.

Глава 2

Грейс настаивает на том, чтобы самой отнести Кэри завтрак.

— Ни за что, — пытается вырвать у нее из рук поднос Трейс.

— Я не спрашиваю у тебя разрешения, — отвечает она. — Я тебе просто об этом говорю.

— Нет, это я тебе говорю, — медленно произносит Трейс, — чтобы ты не приближалась к нему, пока он в таком состоянии. Не глупи, Грейс.

— Когда я осматривал его в последний раз — час назад — с ним всё было в порядке, — влезает в их разговор Райс. — Сомневаюсь, что с ней что-нибудь случится, если она пойдет к нему сейчас.

— Завтрак Чену может отнести Морено, — убеждает сестру Трейс. — Зачем тебе это нужно?

— Как президенту ученического совета мне постоянно приходилось иметь дело с людьми, которые мне не нравились, — резко отвечает она. — Я выслушивала их, а потом, если в этом возникала необходимость, выступала в их поддержку…

— Тогда у меня для тебя новость: ты больше не президент ученического совета!

— А ты мне не начальник, чтобы командовать мной!

Трейс смеется над тем, как по-детски это прозвучало, что злит Грейс еще больше. Видя выражение лица сестры, Трейс перестает ржать.

— Грейс, — снисходительно-опекающим тоном начинает он, — не будь такой…

— Я сказала тебе, что нам нужно примириться с ним. — Она вздергивает подрагивающий подбородок. — Это мой способ примирения.

Что-то в ее лице дает Трейсу понять, что переубедить ее не удастся. Он отходит в сторону, пропуская сестру, и Грейс поспешно выходит из зала. Трейс провожает ее сердитым взглядом, а потом злобно зыркает на нас с Райсом.

— Я опустил пистолет, — говорит он. — Для меня это и так достижение.

— Да ты крутой мужик, Трейс! — подкалывает его Райс.

Наградив его неприязненным взглядом, Трейс уходит из зала. Через секунду он просовывает в дверь голову и зовет Харрисона. Тот несется к нему чуть ли не галопом.

— Не верю своим глазам. Когда он стал бегать за Трейсом? — таращусь я им вслед.

— У Трейса теперь пистолет, — отзывается Райс. — Харрисон вступил в ряды его армии.

— Мы не на войне.

— Может удастся уговорить Грейс стать двойным агентом? — задумчиво говорит Райс. Поймав мой взгляд, он коротко смеется над нелепостью сказанного и смотрит в сторону. — Однако она права. Грейс.

— В чем?

— В том, что сейчас не то время, когда следует помнить и цепляться за плохое.

Кажется, я знаю, что он дальше хочет сказать, и совсем не хочу этого слышать, поэтому я встаю, судорожно придумывая повод уйти. Но Райс опережает меня:

— Слоун.

— Что?

— Я не хочу… — он замолкает, соображая, как лучше сказать дальнейшее. — Не хочу, чтобы то, что я чувствую к тебе, всё испортило.

Я молчу, зная, что это жестоко.

— Я имею в виду, что не хочу ненавидеть тебя так сильно… как Трейс ненавидит Кэри, потому что ничем хорошим это в конечном итоге для него не закончится. Я хочу забыть о том, что случилось снаружи.

Он опять ждет, когда я что-нибудь скажу.

— Я прощаю тебя, — заканчивает он.

— Ладно.

— И это всё, что ты скажешь?

— А что ты хочешь, чтобы я тебе сказала?

— Спасибо?

— Я не просила, чтобы ты меня прощал, и мне не за что тебя благодарить.

Райс пару секунд пялится в потолок, а затем уходит из зала. Предоставленная сама себе я погружаюсь в сон, пока меня не будит отдаленный раскат грома. Когда я открываю глаза, новый раскат грохочет прямо над головой.

И по крыше стучит дождь.

Я чувствую грусть.

Такую сильную грусть, что она придавливает меня к мату. Я беспокойно ворочаюсь с боку на бок, но устроиться не могу. Такое ощущение, что всё проведенное здесь время разом легло на меня всей своей тяжестью, вцепилось и не отпускает. Может быть, если я посплю чуть подольше, то, пробудившись, буду чувствовать себя по-другому, но заснуть не получается. Снаружи бушует гроза, отчего я особенно ощущаю пустоту в зале. Ощущаю пустоту внутри себя.

Я встаю. Я хочу видеть Кэри. Хочу опять поговорить с ним о Лили. Мне нужно, чтобы всё сказанное им о ней перестало причинять мне такую боль. Путь к нему занимает у меня, кажется, целую вечность. Мне так плохо, что трудно дышать. Я поворачиваю за угол и, видя медкабинет, чувствую облегчение.

А потом вспоминаю, что у меня нет ключей. Меня охватывает желание всё крушить.

Но… дверь приоткрыта.

И я застываю, заледенев. Это неправильно. Неправильно. Я отступаю с мыслью о том, чтобы найти Райса, но времени на это может не быть. И я на цыпочках, осторожно, иду вперед.

Слышен голос Грейс.

— Перестать болтать, перестать болтать, — повторяет она Кэри, который что-то ей бубнит. — Да перестань же ты болтать! Замолчи. Перестань. Перестань…

Голоса внезапно обрываются. Я вхожу в медкабинет и выглядываю из-за двери. Стол, шкафчики с медикаментами, анатомические плакаты на стенах. Кушетка пуста.

Кэри вжимает Грейс в стену.

Первое, что выдает мой мозг — будто я двухлетний ребенок, не знающий жизни или знающий ее только по диснеевским фильмам: он делает ей больно. Но затем я осознаю: нет… он не причиняет ей боль.

Он ее целует.

Они целуются.

Кэри и Грейс.

Я ощущаю себя каким-то Норманом Бейтсом, стоя тут и глядя на то, что между ними происходит. На то, как их руки безостановочно скользят по телам друг друга, на то, как Кэри покрывает поцелуями шею Грейс, а она выгибается и откидывает голову, словно нет ничего прекраснее прикосновений его губ к ее коже. Затем она опускает голову, берет его лицо в свои ладони и заставляет посмотреть себе в глаза. У меня сжимается горло от того, что я в них вижу. Вряд ли она его простила, но она приоткрыла ему свое сердце.

Они бы с легкостью заметили меня, если бы не видели в эти мгновения только друг друга. Грейс целует Кэри, и теперь все их движения неспешны и нежны, чего не было раньше. Аура в кабинете меняется. Кэри с Грейс по-прежнему целуются, но их поцелуи стали другими — искренними, чувственными, такими, будто это последние поцелуи в их жизни. Я это чувствую и ощущаю себя обездоленной. Не знаю, сколько еще я этого выдержу.

Всё еще здесь. Всё еще здесь. Всё еще здесь. Кэри и Грейс.

До меня доносится их дыхание.

Я медленно отступаю и выхожу в коридор. На моих глазах слезы. Я бегу мимо кабинета Лавалли, мимо зала, в котором слышны голоса Трейса и Харрисона. Толкаю двери в спортзал и вижу курящего Райса. Первое, что просится изо рта: Кэри с Грейс целуются. Но мне нельзя этого говорить, потому что тогда то, что я собираюсь сделать сама, покажется ужасным и неправильным. Я успокаиваюсь. Не спеша иду к Райсу.

— Что случилось? — спрашивает он.

Прикусив губу, я кивком головы указываю на коридор. Райс тушит сигарету и идет за мной. Я не оглядываюсь.

Захожу в раздевалку, потому что она ближе всего.

— Что-то с Кэри? — волнуется Райс.

Я отрицательно качаю головой.

— Что тогда?

— Спасибо, — говорю я ему.

— Ну ты даешь, — отвечает он.

Я должна была бы сначала спросить разрешения, но не могу. Я придвигаюсь к нему и в следующую секунду прижимаю его к стене. Скольжу ладонями по его телу, и он отвечает мне. Райс целует меня так же жадно, как я его. Он пропитан одиночеством. Вот почему он не останавливает меня, не задает никаких вопросов, целует в ответ. У него постоянно были девчонки. Они всегда вились вокруг него. Уверена, он соскучился по таким прикосновениям, а я… я никогда их не знала.

И меня это так сильно злит! Мне хочется причинить ему боль за то, что у него это было. Хочется причинить боль Лили за то, что у нее это было. Я грубо, неуклюже целую его. Хочу, чтобы он прочувствовал это. Чтобы я прочувствовала это. Через боль.

Скользя руками по его телу, я вонзаю в его кожу ногти.

— Слоун, — тихо говорит он.

Я поднимаю на него взгляд и… о боже, у него самые потрясающие глаза на свете. Обычные, карие глаза, но в них та же пустота, что и внутри меня.

Райс целует меня, и его губы нежны. Я не хочу нежностей. Я хочу прочувствовать всё. Он обхватывает меня руками за талию и разворачивает так, что теперь я прижимаюсь к стене. В раздевалку едва проникает свет. Снаружи всё еще бушует гроза. Я слышу дождь. Представляю его себе. Как крупные капли разбиваются о крышу и мелкими капельками стекают вниз, в уже образовавшиеся на асфальте лужи.

— Твоя рубашка, — шепчет Райс.

Пальцы сами собой расстегивают пуговицы на ней. Девять пуговиц, и моя рубашка расстегнута. Райс спускает ее с моих плеч, и она повисает на локтях. Он отстраняется, чтобы посмотреть на меня. Я не ношу лифчик, но ведь он уже видел меня раздетой. Райс кладет свою ладонь мне на ключицу. Его потрясывает, а у меня кружится голова. Он снова целует меня — жадно и жестко. Наконец-то.

По небу снова прокатывает раскат грома, и внезапно всё, о чем я могу думать — о том, как пахнет асфальт после дождя. Об особенном, прекрасном запахе, окутывающем легкие. Теплый весенний день. Две девчонки в дождевиках с желтыми пуговицами в виде ромашек. Лили снимает сапоги, хватает меня за руки и тащит прямиком через все встречающиеся на пути лужи. Я всегда так боялась, а она… она всегда отпускала мою руку.

— Слоун?

Голос Райса вытягивает меня из воспоминания, возвращая к действительности. Моя рука больше не в руке Лили, лужи под ногами исчезают, и остаемся только я и он, хотя нет… Это не мы с ним вдвоем, это лишь пустота между нами. Как глупо было надеяться на то, что ее можно стереть поцелуями. Я сама не замечаю, как начинаю рыдать, и мы оба оказываемся на полу, и Райс обнимает меня, и я повторяю и повторяю, что не могу, не могу, не могу, потому что не знаю, что еще сказать. Он пытается успокоить меня. Говорит мне, что всё хорошо, гладит ладонью мое лицо. Но ничего не хорошо. Я умираю. Умираю внутри. Я наконец-то добилась того, чего так хотела. Мое сердце разбилось, и я дышу, но воздух не доходит до легких. Я отталкиваю Райса, но он не отпускает меня, поэтому я льну к нему, вцепляюсь пальцами в его рубашку и плачу навзрыд, и единственное, что меня сейчас утешает — то, что до меня уже сорвались и Кэри, и Грейс, и Харрисон. И всё же каждая секунда этого срыва приносит боль, такую боль, что я не могу ее выносить. Пусть она пройдет. Умоляю, пусть она пройдет. Это всё, чего я прошу. Я отпускаю рубашку Райса, когда пальцы начинаю неметь. Я отпускаю самого Райса, но он не выпускает меня из рук, по-прежнему обнимая.

— Почему ты не можешь? — спрашивает он.

Пол в раздевалке холодный. Пол холодный, а Райс — теплый.

— Потому что она не смогла. — Я отвечаю так тихо, что ему приходится уткнуться в мой лоб своим, чтобы услышать меня. — Она сказала, что больше не может.

— Не может чего?

— Быть моей сестрой.

Эти слова терзают меня, прорываясь наружу. Они до крови режут мои губы. Я твоя сестра, Лили. И никогда не переставала ею быть.

— Почему?

— Потому что… отец бил нас. Мы должны были уехать с ней вместе. У нас был план, но она оставила меня с отцом, потому что со мной она бы всё равно ощущала себя в ловушке… она бросила меня и… — Я вспоминаю, как сидела на краю ванны, и снова разражаюсь слезами. — Я уже давно должна была уйти, но задержалась…

Райс говорит мне, что всё будет хорошо, и его слова сливаются в один тихий напев, убаюкивают меня. Мои глаза закрываются, я задремываю, и пять, десять, пятнадцать минут спустя моя рука соскальзывает и падает Райсу на колени, и наступает ничто. А потом я ощущаю нежное прикосновение его указательного пальца к моей раскрытой ладони, его пальцы, ласково гладящие мое лицо, и резко выхожу из дремы. Высвободившись из его рук, я так быстро вскакиваю на ноги, что Райс этим ошарашен. Я избегаю его взгляда. Райс берет меня за руку и пытается снова притянуть к себе, но я вырываю ладонь.

— Слоун, подожди.

Моя рубашка расстегнута и распахнута. Лицо горит. Я поспешно застегиваю пуговицы через одну. Мне нужно убраться отсюда. Я выхожу из раздевалки и бегу. Вслед мне по коридорам несется голос Райса. Я ныряю в девчачий туалет, закрываюсь в кабинке, сажусь на унитаз и прислоняюсь головой к боковой стенке. Я даже не осознаю, что не одна, пока не слышу своего имени. Оцепенев на секунду, я убираю с пола ноги, как будто это поможет мне стать невидимой.

— Слоун? — толкает дверь в мою кабинку Грейс. Замок дребезжит. — Я знаю, что ты тут. Видела, как ты сюда вбежала. Что случилось?

Я сжимаю губы.

— Слоун. — Снова дребезжит замок. — Открой дверь.

Я протягиваю руку и открываю ее. Грейс входит в кабинку.

— Я видела тебя с Кэри, — говорю я.

— Что? — Она несколько секунд молчит. — Ты поэтому расстроилась?

Я выхожу из кабинки, оттолкнув Грейс:

— Значит, последние недели были для вас одной сплошной игрой? Вы — ты и Трейс — создали здесь невыносимую атмосферу, довели Кэри до нервного срыва, вынудили всех принять чью-либо сторону, а после этого ты идешь и трахаешься с Кэри в медкабинете.

— Слоун…

— Это отвратительно, Грейс! — Мне хочется что-нибудь разбить. Я устремляюсь к двери, но тут же возвращаюсь.

Грейс глядит на меня, открыв рот.

— Дай мне ключи.

— Что?

— Дай ключи от медкабинета.

— Зачем?

— Хочу сходить к Кэри. Дай мне ключи или я расскажу Трейсу, чем ты там занималась.

— Да что с тобой такое?! Я пришла сюда, потому что услышала, как ты плачешь, и хотела тебе хоть чем-нибудь помочь…

Я прерываю Грейс, подняв руку. Взглянув мне в глаза, она понимает, что я не собираюсь с ней больше ни о чем разговаривать. Она лезет в карман за ключами и отдает их мне с умоляющим лицом:

— Пожалуйста, не рассказывай об этом Трейсу.

Ничего ей не пообещав, я возвращаюсь к медкабинету. Мои руки так сильно дрожат, что я целую вечность вожусь с замком и не удивляю Кэри своим появлением. Он лежит на кушетке и выглядит удовлетворенным. Ненавижу его. Я хлопаю дверью.

— Я думала, ты любил мою сестру.

Он садится.

— Что…

— Я видела тебя с Грейс. Я думала, ты любил мою сестру.

Видимо, чтобы до него наконец дошло, эти предложения должны быть сказаны раздельно.

— Слоун.

— Я видела тебя с Грейс.

— Слоун…

— И ты ошибался на ее счет.

Кэри поднимается и делает шаг ко мне, а я — от него. Ну почему у меня нет своего рода выключателя? Чтобы я могла сама себя отключить. И сейчас я лгу, не зная, зачем это делаю. Я лгу, потому что я — единственная, кто может сказать то, что мне необходимо услышать.

— Ты ошибался насчет Лили. Ошибался. Я ее сестра. Я бы знала. Она была… она не… она была свободной. Она не чувствовала себя в ловушке…

— Ладно, но…

— Ты ошибался.

— Слоун…

Кэри замолкает и устремляет взгляд мне за спину. Я оборачиваюсь. В дверях стоит Райс. Я сую ключи ему в руки и ухожу, оставляя их обоих. Всё, о чем я могу думать: как она могла бросить меня, зная, что я нуждаюсь в ней? Нуждаюсь в ней до сих пор.

Глава 3

Я сплю и не желаю просыпаться. Днем Трейс спрашивает у Райса, не заболела ли я. Я открываю глаза и интересуюсь, пристрелит ли он меня, если мой ответ ему не понравится, после чего мое самочувствие перестает его беспокоить.

— Слоун, вставай, — говорит Райс. — Подвигайся.

Я смотрю в окно. Опять идет дождь. В какое же лето перейдет эта дождливая весна? Мне трудно представить себе яркое солнечное лето, наполненное цветом и жизнью, и кого-то на земле, кому не приходится иметь дело со всей этой пришел-конец-света заварушкой.

Я возвращаюсь ко сну.

Через некоторое время Райс будит меня и велит отнести Кэри обед. Я не хочу, но он говорит, что я должна это сделать, что он не оставит меня в покое, пока я этого не сделаю. Грейс по какой-то таинственной причине бросила эту работу. Я скрепя сердце беру поднос и иду в медкабинет. Кэри не удивлен при виде меня. Не глядя на него, я ставлю еду на стол и направляюсь к двери.

— Она никогда не снимала рубашку, — произносит Кэри мне в спину.

Я останавливаюсь.

— Когда мы были с ней вместе, — поясняет он. — Мне казалось это милым, так как я думал, что, несмотря на всю ее самоуверенность, она всё-таки стесняется. Мне и в голову не приходило, что она что-то скрывает.

Так и вижу их. В машине, ласкающихся на заднем сидении. Кэри пытается задрать рубашку Лили, а сестра тянет ее вниз, строя из себя скромницу, а на самом деле пряча синяки.

— Райс не должен был тебе этого говорить, — разворачиваюсь я к нему.

— Может быть. Но тебе пора уже вычеркнуть прошлое из памяти, — заявляет Кэри. — Всё закончилось. Ты теперь здесь.

Вычеркнуть прошлое из памяти. Лили ушла, давно ушла. Отца я видела в последний раз недели назад, а поставленные им синяки сменились другими — теми, к которым он не имеет никакого отношения. Я не хочу быть здесь. Особенно сейчас.

— Ты не инфицирован, — говорю я.

Кивнув, Кэри опускает взгляд на свою перевязанную руку.

— Значит, Бакстер тоже не был инфицирован, и значит, мы выставили здорового человека на верную смерть. Тебя это не волнует?

— Я рад, что выставили не меня.

— А что насчет Касперов? — спрашиваю я. — Тоже рад, что на их месте оказался не ты? Грейс простила тебя? Как думаешь?

— Скоро простит.

— Значит, ты просто вычеркнул случившееся из памяти? Ты теперь здесь.

— Уху.

— Приятного аппетита, Кэри.

Я выхожу из медкабинета и запираю за собой дверь. Пройдя немного по коридору, останавливаюсь и прислоняюсь к стене. Голова гудит от мыслей и вопросов. Что Кэри известно? Райс рассказал ему обо мне и Лили. Он рассказал ему о том, что я хочу умереть? Рассказал о том, что произошло между нами? Видя меня, представляет ли Кэри девушку с распахнутой рубашкой, прижимающуюся к Райсу?

Я иду в туалет и осматриваю в зеркало свой лоб. Кожа под бинтом местами светло-розовая, местами — красная, отчаянно пытающаяся затянуть рану. Необходимо сменить повязку, но всё нужное для этого находится в медкабинете, а я не хочу снова видеться с Кэри. Из туалета я направляюсь в банкетный зал и почти дохожу до него, когда из него стремительно выходит Райс.

— Слоун, — зовет он, — мне нужны ключи от медкабинета. Идем к Кэри.

— А что случилось?

— Ничего. Пора его выпустить.

Райс не объясняет, в чем дело, по пути к Кэри. Он не объясняет, в чем дело, и после того, как мы выпускаем Кэри. Он просто говорит, что нужно сразу же вернуться в зал и что это очень важно. От него веет какой-то странной энергией — не пугающей, но будоражащей. Зайдя в зал, мы видим сгрудившихся у радиоприемника Грейс, Трейса и Харрисона. Трейс выключает радио, как только замечает Кэри.

— Что он здесь делает? Три дня истекут завтра.

— Отвали, Трейс, — отвечает Райс. — Ты знаешь, что он не инфицирован.

— Мы договорились о трех днях. Уведи его обратно.

— Слушай, Трейс, давай докажу, что я не заразный, — предлагает Кэри. — Дай мне свою руку.

— Очень умно. Не подходи ко мне ближе чем на десять шагов.

— Я буду ходить там, черт подери, где захочу.

Кэри демонстративно приближается к Трейсу, и тот отталкивает его. Кэри, подскочив к нему, отвечает тем же. Между ними мгновенно встает Грейс. Она выглядит усталой.

— Прекрати, Трейс, — произносит она, и в комнате повисает неловкое молчание.

Кэри, покраснев, отходит.

Трейс кидает на него поверх головы сестры полный отвращения взгляд.

— Ты перестанешь наконец вести себя так, будто хочешь трахнуться с этим парнем? — обращается он к Грейс.

Побледнев, она резко разворачивается к нему, и Трейс делает шаг назад, понимая, что перешел границы, но не понимая, как точно попал в цель.

— Грейс, слушай, я… Прости. Я знаю, что ты бы не стала…

— Вот и отлично, — обрывает она его, не давая закончить, и на ее лице отражается боль. Она делится со своим братом абсолютно всем, а это должна скрывать.

— Радио, — напоминает Райс. — Если вы закончили со своими разборками.

Трейс подходит к приемнику и снова включает его. Сквозь помехи пробивается тихий голос Нут, сначала произносящий уже знакомые нам фразы, а потом… другие.

— Временные убежища организованы в следующих местах…

Мои пальцы подрагивают, когда я слушаю перечисление этих мест, но только при упоминании одного из них я напрягаюсь. Рейфорд.

Все выжившие должны направиться в ближайшее к ним убежище для медицинской проверки. Временные убежища снабжены едой, водой, медикаментами и охраняются. Проявляйте крайнюю осторожность на пути туда и избегайте ранее густонаселенных районов. Если вы встретитесь с кем-то, возможно инфицированным, не пытайтесь ему помогать…

— Понял, Чен? Мы не должны тебе помогать. — Трейс выключает радио. — Помощь не придет. Мы сами должны идти за ней.

— В Рейфорд, — предполагаю я.

— Да, — подтверждает Трейс.

— До него почти полторы сотни километров.

— Угу.

Все молчат. Похоже, новость никого не обрадовала.

— Звучит, как смертный приговор, — говорит Кэри.

— Найдем машину, — отзывается Грейс. — И уедем отсюда.

— Сначала нужно подготовиться, потом — найти машину, потом — убедиться в том, что на ней можно добраться до Рейфорда, а потом — сделать всё, чтобы по пути туда с нами ничего не приключилось.

— Ну и к чему ты это всё? — спрашивает Трейс. — Ты не сказал ничего такого, чего бы мы и так уже не знали. Мы обсудили это еще до того, как ты сюда явился.

— Мы не знаем, как сильно заставлено шоссе брошенными машинами, — невозмутимо продолжает Кэри. — Не знаем, насколько далеко распространилась инфекция. Как много…

— Мы можем ехать проселочными дорогами.

— Что займет гораздо больше времени. И на проселочных дорогах не будет бензоколонок, — отвечает Кэри. — Что, если у нас закончится бензин? Мы сдохнем прямо на дороге или уйдем жить в лес? Организуем поселение?

— Ну а что нам еще остается делать? — взмахивает руками Трейс. — Если мы хотим, чтобы нам помогли, нужно ехать туда самим. Так сказали в сообщении. За нами никто не придет.

— Я это понял, — говорит Кэри. — Думаю, нам нужно выдвигаться туда, просто я хочу быть уверенным, что мы всё продумали.

— А что это за «медицинская проверка»? — прерывает их разговор Райс.

— Наверное, какая-то процедура, при которой проверяют, инфицирован ты или нет, — отвечает Трейс таким тоном, будто это каждому дураку понятно. — Ты инфицирован? Нет. Проверка окончена. Добро пожаловать в зону безопасности.

Райс никак не отзывается на это. Он снова включает радио, и мы заново прослушивает сообщение. И еще раз. Маленькая надежда, которую оно вселило в нас в самом начале, с каждым новым прослушиванием гаснет всё больше, пока Райс не выключает приемник.

— Это кажется невозможным, — говорит Кэри. — Рейфорд.

— Да, — соглашается Харрисон. Я думала, он разволнуется больше всех и будет яро настаивать на том, чтобы мы ушли. — По-моему, нам лучше остаться здесь.

— Мы не можем сидеть здесь вечно, — отвечает Кэри. — Нужно ехать.

— Но необязательно же ехать сегодня? — спрашивает Харрисон. — Может, отправимся завтра? Или послезавтра? Что, если они восстановят коммуникации в городе к тому времени, как мы доберемся туда? Может, нам не стоит рисковать?

— Здесь тоже небезопасно, — говорю ему я. — Мы так и не нашли проход, через который сюда попал Бакстер.

— Но здесь безопаснее, — настаивает Харрисон. — Бакстер сказал, что мы должны оставаться здесь как можно дольше. Это наше убежище. У нас есть еда, вода, медикаменты, и никто здесь не инфицирован.

— Воды надолго не хватит, — отзывается Кэри. — Она когда-нибудь закончится.

— Да, но мы не знаем когда.

— И это одна из причин, по которой нужно отсюда уходить.

— Бакстер сказал, что они теперь выжидают. Я не хочу выходить туда к ним. Они на улице, ждут нас…

— Харрисон, иногда приходится делать то, чего не хочется.

— А тебе этого хочется, да? — взрывается Харрисон, и мы молчим, потрясенные этим, так как чего-чего, а такого от него никто не ожидал. — Ты всех нас вытащишь наружу, а потом бросишь на растерзание, лишь бы спастись самому, как поступил с Касперами!

У Кэри отвисает челюсть. Он переводит взгляд с Харрисона на Трейса, и я вижу, как шокирует его осознание того, что Харрисон уже не на его стороне, если вообще когда-либо на ней был.

— Где пистолет? — спрашивает он и поворачивается к Райсу. — У тебя?

— Нет. — Трейс даже не пытается скрыть ликования в голосе. — Не у него.

— Как вы могли отдать ему ствол? — спрашивает Кэри у нас.

— Я ему его не отдавал, — отвечает Райс. — Он сам его взял.

— Ну здорово. Значит, стоит ожидать того, что однажды ночью я проснусь с приставленной к башке пушкой.

— Отличная идея, — замечает Трейс одновременно с тем, как его сестра говорит:

— Никогда! Трейс никогда не сделает этого. — Она поворачивается к брату. — Ты никогда не сделаешь этого, Трейс. Скажи ему.

Трейс долгую мучительную минуту молчит, после чего заявляет:

— Если только не буду вынужден.

— И что, бл*ть, это означает? — вскидывается Кэри.

— Ну, может быть, ты всё же превратишься. Может, инфекция еще возьмет свое.

— Это вряд ли, — говорит Райс.

Трейс пожимает плечами:

— Могу я хотя бы надеяться на это, а?

Вскоре обсуждение об отъезде в Рейфорд сходит на нет. Все на нервах, кроме Трейса. Он находит невероятно увлекательным вставлять в каждое свое предложение слова типа «ствол», «бах», «курок», «кокнуть», пока Кэри, не в силах больше это выдерживать, не уходит из зала.

Грейс заламывая руки сидит одна в углу. Вся это напряженность. Все эти нервные разговоры. Они выматывают. И она выглядит вымотанной. Я сажусь рядом с ней. Бросив на меня взгляд, Грейс отводит глаза. Мне становится стыдно за то, как я вчера накинулась на нее. Мне не следовало так себя вести.

— Прости, — извиняюсь я. — Я бы никогда не сказала об этом Трейсу.

— Знаю, — отвечает она. — А вот Кэри может рассказать. Если Трейс по-прежнему будет цепляться к нему. — Она выдавливает из себя улыбку, но в ее глазах отражается беспокойство. — И вот тогда-то Кэри и проснется с приставленной к башке пушкой. Если Трейс об этом узнает, для него это будет сильным ударом.

— Кэри ему не расскажет.

Не знаю, права я или нет, но Грейс слегка расслабляется, позволяя себе в это поверить.

— Такого больше не повторится, — говорит она. — Это получилось спонтанно, под влиянием момента. Я просто… хотела к кому-то прикоснуться, понимаешь? Прижаться к кому-то. Он оказался рядом. Ты меня понимаешь?

Понимаю, но ничего не отвечаю.

— Посмотри на Трейса и Харрисона, — кивает Грейс на них. Они сидят в креслах. Трейс — откинувшись на спинку и положив руку между ног. Харрисон зеркально отражает его позу. Создается ощущение, что они каким-то неправильным образом связаны друг с другом. — Угадай, что мне сказал Трейс.

— Что?

— Что Харрисону всего лишь нужно, чтобы его кто-то направлял. — Она вздыхает. — Вот такие мы теперь жалкие с ним.

— Вы не жалкие. — Я сглатываю. — Когда всё это произошло… в тот самый первый день… я думала о вас. Я вообще очень много думала о вас после ухода Лили.

— Надеюсь, ничего плохого?

— Нет, что ты. Я вспоминала нашу совместную ночевку, потому что мне очень понравилась ваша семья. Для меня вы были идеальной семьей.

— Мы далеки от идеала, поверь мне, — смеется Грейс.

— Мне нужна была вера в то, что вы идеальны, — объясняю я. — Это было прекрасное воспоминание. И я нуждалась в нем после того, как Лили ушла. — И есть еще кое-что, что она должна знать: — Я не сильная, Грейс.

Она долгое мгновение смотрит на меня, а потом обнимает.

Глава 4

Есть кое-что, чего никто вам не расскажет, обучая выживанию или тому, как просто продержаться подольше — это то, как множество часов состоит из ничего, потому что ничего не происходит. Так же вам не расскажут о том, как в одну минуту вы можете делиться с кем-то своими самыми сокровенными тайнами и целоваться, а уже в другую — вести себя так, будто ничего между вами не произошло, потому что далеко не всё может иметь значение ежечасно и ежесекундно, а если бы имело, то вас бы давно уже сломила вся его тяжесть. Вам никто не расскажет, как медленно текут дни, и как вы проживаете их на автопилоте, присутствуя и отсутствуя одновременно, бродя лунатиком и изредка просыпаясь.

Следующим имеющим значение моментом становится этот:

— Тебе чего-нибудь нужно?

Я сижу на кушетке в медкабинете. Райс стоит в дверях. Я не понимаю, о чем он спрашивает, пока не осознаю, что свалила рядом с собой медикаменты. Перекись водорода, мазь, бинты для того, чтобы перевязать голову. Я поднимаю руку ко лбу. Рана покрылась коркой.

— Наверно, оставлю так, — говорю я.

— Вряд ли это поможет ране зажить.

Я собираю всё и иду в ванную. Обрабатываю рану. Когда я выхожу, Райс всё еще находится в кабинете. Стоит, положив ладонь на стул, на котором сидел как-то ночью, ожидая моего пробуждения, чтобы потребовать ответы на свои вопросы. Он оглядывает меня с ног до головы, и я вспыхиваю, вспомнив, что на мне сегодня надето. Платье из драмкружка. Синее, не праздничное, но и не будничное. Я ощущала себя не в своей тарелке, надевая его, но чуть раньше решила постирать свою одежду, и теперь она сохнет в раздевалке.

— Я всё думаю о том, что ты мне рассказала, — говорит Райс. — О твоем отце. Я подумал… ты ушла от него. Тебе нужно смотреть на это так. Теперь ты свободна.

— Дело не в нем, — отвечаю я.

— Ты офигеть как трагична, Слоун. — Он замолкает. — Наверное, я не поеду в Рейфорд.

— Почему? — удивляюсь я.

— Не нравится мне эта затея. И их медицинская проверка.

— Ты не инфицирован.

— Да, но мы не знаем, как инфекция ведет себя в организме. Может быть, она постоянно видоизменяется.

— Ты знаешь о ней больше, чем мы, — замечаю я. — Ты знал, что Бакстер не инфицирован. И что Кэри не инфицирован. Ты был прав насчет температуры тела.

Райс молчит.

— Откуда ты знал, что зараженные становятся холодными?

— Что с тобой делал отец? — отвечает он вопросом на вопрос. — Я расскажу тебе о том, что знаю об инфекции, если ты расскажешь мне о своем отце. Тебе же не сложно будет это сделать, если дело не в нем?

Вот, значит, каково — сближаться с другими? Совершаешь что-то безумное вдвоем, а потом вынужден делиться всем, даже если на самом деле этого не хочешь? Я взвешиваю все за и все против. Я хочу знать. Хочу знать, что он знает об инфекции. Хочу знать, на что она похожа. Я чуть не заразилась ею, но до сих пор не знаю, что она из себя представляет.

Поэтому я мысленно считаю до ста, открываю рот и выдаю ему всю историю моих синяков.

Я рассказываю о том, как любая комната казалась тесной, когда в ней находился отец. О том, что он был не из тех, кто причиняет боль, а потом плачет, извиняется, обещает не делать так больше, но обещаний не сдерживает. Нет. Он был как робот. И потом тщательно осматривал нас с сестрой, поставив рядом друг с дружкой в одном нижнем белье, чтобы убедиться, что на наших телах не осталось синяков и ссадин. Я рассказываю о том, как быстро он понял, что, причиняя боль Лили, он причиняет боль мне, как много раз она заступалась за меня… Как отец впервые избил меня так, что в глазах мелькали звезды и я еле доползла до своей спальни. Он никогда еще так сильно меня не бил, и сестры рядом не было. Я рассказываю о том, что Лили никогда не говорила мне, что чувствует себя в ловушке. Мне жаль, что она не поделилась со мной этим, но, возможно, сделай она это, легче бы не стало ни мне, ни ей. Возможно, наша история в любом случае должна была закончиться в той или иной степени печально. Я рассказываю о том, что скучаю по сестре и нуждаюсь в ней, и что моя тоска, потребность в ней и разверзнувшаяся внутри пустота гораздо хуже того, что однажды утром я проснулась и обнаружила, что мир рухнул. Ведь со мной было покончено задолго до этого.

Я рассказываю о том, как больно мне временами смотреть на Грейс и Трейса, как меня убивает то, что они есть друг у друга. Вот когда есть смысл выживать. Когда у тебя есть хоть что-то. И я думаю о том, как мудро Райс поступил, попросив рассказать об одном, чтобы узнать обо всём. А возможно я и сама осознавала, чего он добивается, но хотела выговориться, потому что…

Потому что мне просто необходимо было выговориться.

Райс не смотрит на меня, пока я не произношу:

— Я бы не позволила тебе там умереть. Знаю, ты так не думаешь, но я бы не позволила.

— Но ты пошла на улицу, чтобы умереть.

— Это другое. Когда я увидела мертвых, то побежала к тебе, чтобы спасти, — объясняю я. — Я бы ни за что тебя не оставила. Как она поступила со мной. — Я тяжело сглатываю. — Она всегда повторяла, что я умру без нее, а потом всё равно меня бросила.

— Но ты же не умерла.

— Умерла. Просто тело еще живет. Жду, когда оно поспеет за душой.

После моих слов наступает тишина. Я жду, что теперь начнет говорить Райс, но он молчит. Пододвигается ко мне достаточно близко, чтобы коснуться ладонью моей щеки и медлит. Поначалу мне кажется, что Райс скажет, что ему жаль и что он понимает меня, но всё это никчемные сантименты, и он знает, что мне они не нужны. Вместо этого он проводит подушечкой большого пальца по моим губам. Задержавшись на нижней губе, мягко нажимает на нее. Его прикосновение настолько нежно, что первая реакция моего тела — избежать его, так как оно ему непривычно. Райс наклоняется. Нас разделяют всего лишь миллиметры, и я чувствую его дыхание на своем лице. Мое сердце бьется так громко, что я боюсь, что Райс услышит его, однако голос удивительно спокоен, когда я спрашиваю, что, по его мнению, он делает. Райс замирает, и я остро ощущаю, как далеки его губы от моих, хотя их разделяет всего ничего.

— Значит, тебе можно было это делать, а мне — нет?

— Если бы ты был против, я бы этого не сделала.

Райс всматривается в мои глаза.

— Так скажи мне, что ты против, и я этого не сделаю.

Я пытаюсь найти слова, но их нет, и тогда я впиваюсь в его губы поцелуем. Не ожидавший этого Райс секунду ошарашен, а потом, опомнившись, страстно целует меня в ответ. Мы так лихорадочно неистовы, что только мой мозг успевает зарегистрировать руки Райса в одном месте — моих волосах, — как они уже находятся где-то еще. Райс притягивает меня к себе, и я не могу дышать, я не хочу дышать. Зашипев, он отстраняется и подносит руку ко рту.

— Ты меня укусила, — тихо говорит он.

— Прости.

Он прижимает пальцы к своей губе, проверяя, нет ли крови.

— Ерунда. Давай просто не будем спешить, — просит он.

И мы не спешим. Мы чересчур медлим, на мой вкус. И я не знаю, как это выдержу. Райс целует меня бережно, нежно, каждый раз безмолвно спрашивая разрешения. Он раскрепощает меня и, разнежившись от его ласки, я вскоре оказываюсь с ним на кушетке. Я хочу сказать ему, что никогда не делала этого раньше, что он первый у меня во всём этом, когда его рука, скользнув между моих ног, касается меня так, как никто не касался раньше. У меня перехватывает дыхание. Я напрягаюсь, но всё равно не хочу, чтобы он останавливался. Я просто не знаю, как расслабиться и позволить всему этому случиться. Райс целует мою шею, а я думаю о том, как мы чуть не умерли на улице, как мы чуть не умерли там вдвоем, но этого не произошло, и теперь его рука у меня между ног.

Я смотрю на Райса, а он на то, как мое тело откликается на его прикосновения. Я откидываю голову, закрываю глаза и все мысли испаряются из головы. Остаются лишь ощущения — яркие и волнующие. Губы Райса скользят по моим губам, по моей шее. Я зарываюсь пальцами в его волосы, и ему нравится это. Я каким-то образом знаю это, так же, как знаю, что мне нравятся его ласки, хоть я и страшно нервничаю из-за них.

Потому что они отличаются от всего, что я знала. Они…

— Боже… — Райс утыкается лбом в мое плечо. Его дыхание сбилось.

Раздается голос. Это Трейс. Я знаю, что это он, даже не глядя на него. Услышав его, Райс не отстраняется сразу. Поцеловав меня еще раз — нежно и ласково — он убирает руку из-под моей юбки. Снова целует меня и встает с кушетки. Я же остаюсь лежать.

— Мне это не снится? — спрашивает Трейс.

Райс выпихивает его из кабинета. Оставшись одна, я пытаюсь понять, что же сейчас произошло, но не могу. Касаюсь рукой лица и ощущаю, как горит моя кожа.

Глава 5

Трейс разбалтывает всем об увиденном.

Грейс кидает на меня многозначительные «поговори со мной» взгляды. Я игнорирую их, пока до нее в конце концов не доходит, что я не хочу об этом говорить. То есть, я хочу об этом поговорить, но не с ней. Я хочу поделиться этим с Лили.

Хочу спросить ее, почему она позволяла себе быть с парнями.

Хочу знать, почему мне она говорила подождать со всем этим, пока мы не уйдем из дома, не уйдем от отца.

Наверное, она действительно думала, что я всё испорчу, что скажу что-нибудь не то не тому человеку, потеряю голову из-за одного лишь поцелуя. И, возможно, стоило это сделать, раз всё и так закончилось плачевно.

Стоило.

Мы устраиваемся на ночь. С одной стороны от меня — Райс. С другой — Трейс.

Подождав, когда все уснут, я поворачиваюсь к Райсу. Он протягивает ко мне руку. Я смотрю на его открытую ладонь, а потом касаюсь его пальцев своими. Он обхватывает их и крепко сжимает. Прикрыв глаза, я представляю себя с ним на кушетке в медкабинете и практически ощущаю его прикосновения. Тело помнит их, и мне хочется забраться на Райса и вновь всё повторить, а потом зайти дальше. Я открываю глаза и вижу, что он задремал. И хватка на моей руке ослабла. Я чувствую болезненное желание к Райсу и злюсь на сестру. Эти чувства борются друг с другом, сбивая меня с толку. Я не понимаю, почему они так переплелись. Я желаю, но не знаю чего. Всего того, что могло у меня быть. Но я сама не знала, что я этого хочу. А теперь знаю. И хочу, хочу, хочу. Каждая частичка моего тела жаждет чего-то. Не знаю чего, но знаю, что не Райса и не Лили.

Мои мысли прерывает сдавленное дыхание рядом. Я шевелюсь, и тут же наступает тишина. Проходят минуты. Снова раздается прерывистый вздох, и я понимаю.

Лучше бы не понимала.

Трейс мастурбирует.

Я зажмуриваюсь и пытаюсь уснуть, а когда это происходит, мне снится класс Бакстера. Я прохожу между рядами парт, за которыми сидят мои бывшие одноклассники, выглядящие так, будто из их тел выкачали всю кровь. Они не отрываясь, с застывшими и пустыми лицами манекенов, смотрят на доску, но я знаю, что сделай я неверный шаг, и они очнутся, а мне этого очень не хочется. Дверь кладовки в конце класса потрясывается. Я кидаюсь к ней. За этой дверью я нашла Бакстера. Но Бакстер мертв. Мы убили его. А это значит, что за дверью кто-то другой. Я открываю ее, и за ней Лили, и она падает ко мне на руки. Я держу сестру, пока ее кожа не просачивается в мою, пока она не сливается со мной, и тогда в моих руках остается лишь воздух.

Я просыпаюсь, но не сразу отхожу ото сна. Поверх моей руки лежит рука Райса. Я поднимаю голову. Все еще спят, кроме Кэри — он неприкаянно ходит по залу.

Заметив, что мои глаза открыты, он останавливается.

— Что случилось? — спрашиваю я. — Ты чего не спишь?

Покачав головой, он ничего не отвечает. Я пристально смотрю на него.

— Ты вообще спал?

— Как я могу спать, когда у нашего психа пистолет?

— Кэри…

Он поднимает руку, прерывая меня, и идет к столу. Выдвигает стул и тащит его за собой, так что едущие по полу ножки издают противный и громкий скрип, который будит всех остальных.

— В чем дело? — сонно спрашивает Райс. — Кэри, ты чего творишь?

— Я хочу кое о чем поговорить.

— О чем?

— О Рейфорде.

Рейфорд. Лагерь выживших. Где нас ждут. Я и не помнила о нем, в то время как у ребят он, наверное, из головы не выходит. Совсем забыла, что мой мозг работает не как у других. Рядом ворочается и потирает глаза Трейс. Я вспоминаю, что он делал вечером.

Интересно, кого он себе при этом представлял?

— Вы слышали меня? — громко вопрошает Кэри. — Я сказал, что хочу поговорить о Рейфорде.

— Слышали мы тебя, слышали, — ворчит Трейс.

Некоторое время мы приводим себя в порядок. Идем в туалет, переодеваемся в чистую одежду. Кэри еле сдерживается, дожидаясь нас. Своим взглядом он ясно дает понять, что ему хочется нас всех придушить, но рта он не раскрывает. Когда мы наконец собирается за столом, Трейс демонстративно занимает место в его главе. Кэри остается стоять.

— Я попытаюсь добраться до Рейфорда, — объявляет он.

Такое ощущение, будто он сказал, что кто-то умер.

— Ты попытаешься добраться до Рейфорда, — медленно повторяет Райс.

— Я хочу узнать, что сталось с миром. Хочу быть под военной защитой. Хочу…

— … быть подальше от Трейса, — заканчивает за него Грейс.

Кэри багровеет:

— Дело не в этом.

— Пистолет я оставлю себе. Думаешь, я отдаем ствол тебе, если ты убедишь нас пойти в Рейфорд с тобой? — Трейс подается вперед. — Не выйдет, Чен. Но попытка была неплоха.

— И не в пистолете дело, — отвечает Кэри. — Мне насрать на то, отдашь ты мне его или нет, и насрать на то, пойдешь ты со мной или нет, Трейс. Я ухожу. Если я ухожу один, значит так тому и быть.

Впервые вижу, чтобы Трейс не нашелся что сказать. Он бросает взгляд на сестру.

— Ладно, — говорит Райс. — Мы все хотим знать, что происходит в мире, все хотим защиты, но добраться до Рейфорда — не улицу перейти. Ты сам сказал, что сделать это будет непросто. Мы не знаем, найдем ли машину…

— Найдем.

— Нет, — возражает Харрисон. — Нет… Мы договорились ждать здесь.

— Разве? — поворачивается к нему Кэри. — И почему же мы должны сидеть здесь?

— Потому что здесь безопасно.

— А ты выяснил, как в школу пробрался Бакстер? — спрашивает его Кэри.

Харрисон открывает рот и закрывает его.

— Ну да, так я и думал.

— Нельзя винить его в том, что он не хочет выходить на улицу, — замечает Грейс.

— Я сказал, что мне плевать, пойдет он туда или нет. Я ухожу. Хотите идти со мной — хорошо. Хотите остаться здесь — мне пофиг. Я просто говорю вам, что я здесь не останусь.

— Не будь идиотом, — морщится Райс. — Хочешь, чтобы тебя сожрали заживо? Сядь и…

— Я не идиот, — отвечает Кэри. — Снаружи меня могут сожрать заживо. Внутри меня запросто может грохнуть счастливый-обладатель-пушки-засранец-Трейс. Я хочу рискнуть.

— Так значит всё-таки дело во мне, — лыбится Трейс. — Что ж, где выход ты знаешь, придурок. Кто-кто, а я-то уж точно удерживать тебя здесь не собираюсь.

— Это не шутки! — стучит кулаком по столу Кэри. — Это возможность спастись. Вы что, не понимаете этого? Я зову вас поговорить о Рейфорде — о спасательном лагере — а вам, видишь ли, необходимо сначала морду лица со сна протереть. Вы прикалываетесь, что ли? Мы услышали по радио сообщение и последнее, чего хотим — уходить? По ходу, от проживания здесь у всех нас мозги поотшибало. Здесь не безопасно. Мы тут совсем расслабимся и разучимся выживать, а когда нам понадобится выжить, мы сдохнем. Нас всех с легкостью попереубивают.

— Ты чересчур драматизируешь, — отзывается Трейс.

Сначала я с ним согласна, но потом осознаю, что Кэри прав. Он нисколько не драматизирует.

В школе есть проход, через который в любую секунду могут проникнуть мертвые, а мы разгуливаем тут как ни в чем ни бывало. Мы отправили Бакстера на смерть, а на следующее утро Харрисон, Грейс и Трейс играли в баскетбол. И только трое из нас — Кэри, Райс и я, пытались найти дверь, через которую вошел в школу Бакстер. Я мельком смотрю на Грейс. Достаточно ли она смела для того, чтобы бежать, чтобы принимать молниеносные решения, от которых зависит жизнь? Мы стали гораздо меньше бояться.

Привыкли к жизни здесь.

Я поворачиваюсь к Трейсу:

— Почему ты перестал бегать?

Он пожимает плечами:

— Не видел в этом… — закрывает рот и не заканчивает предложения.

Смысла. Он больше не видел в этом смысла.

Кэри удовлетворенно скрещивает руки на груди.

— Ты же не сегодня уйдешь? — спрашиваю я его.

— Нет. Мне нужно несколько дней, чтобы всё спланировать. Я хочу быть полностью готов. — Он ненадолго замолкает. — Они вернутся. Рано или поздно они вновь облепят школу, а бензоколонка Руссо повторно уже не взорвется. Если хотите пойти со мной — хорошо. Но только имейте в виду: вы идете со мной, а не я с вами.

— И с чего ты решил, что я последую за тобой? — не унимается Трейс.

— Ты дважды прослушал, как я сказал, что мне плевать, пойдешь ты со мной или нет?

— Вы уверены, что к нам ближе всего Рейфорд? — спрашивает Грейс.

Хороший вопрос. Кэри пересекает зал и включает радио. Тут же раздается белый шум. Помехи. Никаких сообщений.

Кэри крутит ручку настройки.

— Нет больше радио, — бесстрастно сообщает он.

— Может, батарейка села? — предполагает Грейс.

— С батарейкой всё нормально, — отвечает Кэри. — Не работает передача.

Мы все напряженно прислушиваемся в надежде услышать пробивающийся сквозь помехи человеческий голос, но ничего не слышим.

— Плохо дело, — говорит Трейс.

Харрисон сглатывает:

— Это значит, что убежища…

— Это значит только то, что радио больше не работает, — перебивает его Кэри, но его голос подернут сомнением. — Что-то могло случиться с вышкой, вот и всё. Это совсем не значит, что что-то случилось со временными убежищами.

Но оно может значить именно это. Чем дальше, тем хуже. Городская телефонная сеть не работает, мобильные — тоже. Электричества и водоснабжения нет. Нам повезло, что на крыше установлен бак, но и в нем вода скоро закончится, мы только не знаем когда. А теперь и радио заглохло. Коммуникации никогда не восстановят. Случившееся поглотит нас, уже поглощает. Здания разрушатся и прорастут сорняками. Мы будем бродить по городу живыми мертвецами — жалкое подобие когда-то радующихся жизни людей. Поэтому я не вижу смысла бороться, не понимаю, что плохого в том, чтобы пустить всё на самотек. Ничего не осталось.

— Выключи, — просит Харрисон, наверное, думая о том же, о чем и я.

У Кэри, видимо, другие мысли. Он с такой обидой смотрит на радиоприемник, будто только что принял смелое решение уходить, а радио взяло да предало его.

Ровный треск из колонок становится громче, и Харрисон начинает плакать.

— Выключи его! — кричит он.

Кэри выходит из оцепенения и выключает радио, однако я жалею, что никто больше не слышит гул помех, потому что слыша их, все бы поняли, какие они дураки. Как глупо продолжать бороться. Я встаю, подхожу к радиоприемнику и снова его включаю. Кэри мне не мешает. Зал заполняет шумный треск. Харрисон хнычет, и я выворачиваю звук на полную громкость.

— … убежища снабжены едой, водой, медикаментами и охраняются. Проявляйте крайнюю осторожность на пути туда и избегайте ранее густонаселенных районов. Если вы встретитесь с кем-то, возможно инфицированным, не пытайтесь ему помогать…

Голос Нуты вызывает всеобщий вздох. Я ужасно разочарована.

— Твои руки творят чудеса, Слоун, — говорит Райс.

Трейс кхекает:

— Ничуть не сомневался, что ты так думаешь.

Я пропускаю его слова мимо ушей и уже хочу выключить радио, но Кэри поднимает руку, останавливая меня, и я вспоминаю, зачем мы вообще его включали. Мы слушаем перечень мест, где организовали убежища, и ближайший к нам всё-таки Рейфорд.

— У вас пара дней на раздумья, — предупреждает Кэри. — Потом я уйду.

Он выходит из зала, и Райс следует за ним.

Трейс, Харрисон и Грейс молчат.

— Мэган в Рейфорде, — через минуту говорит Грейс. — Может быть, она выжила.

— Кто это? — спрашивает Харрисон.

— Наша двоюродная сестра.

— Я не хочу идти с Ченом и Морено, — заявляет Трейс. — Морено готов за Чена свою шею подставить. Сами видели. Эти двое заодно, и я не доверяю ни одному из них.

— Но безопаснее идти группой, — возражает Грейс. — Ты же не можешь с этим поспорить? Главное — добраться до Рейфорда, а там нам с ними не придется больше общаться.

Трейс смеется, уставившись в стол:

— Было бы здорово.

— Так и будет.

Так и будет — для них. Что будет для меня, я не знаю. Я ухожу из зала, и никто меня не останавливает. Выйдя в коридор и предположив, в какую сторону пошли Кэри с Райсом, я иду в другом направлении.

— Слоун, — зовет меня Грейс.

Я поворачиваюсь.

— Ты пойдешь с ним? — спрашивает она. — С Кэри?

— Да, — отвечаю я. Раз все они идут, то мне куда деваться?

— А когда мы доберемся до Рейфорда, ты останешься с нами?

— Что?

— Райс пойдет с Кэри. Я — с Трейсом и Харрисоном. А ты? У вас с Райсом это серьезно?

Невероятно, просто невероятно неловко.

— Грейс…

— Потому что если у вас всё серьезно, то ты останешься с ним, да? Мне просто интересно.

— Я не знаю еще, что буду делать, — признаюсь я. — Не хочу загадывать наперед, понимаешь? Кто знает, получится ли у нас…

— Получится, — прерывает меня Грейс. — Мы выживем. Доберемся до Рейфорда, отыщем там мою двоюродную сестру Мэган, а потом расслабимся и… — Она слабо улыбается. — Всё наладится. Не будет идеальным, но наладится.

— Уверена в этом, — соглашаюсь я.

— Я хочу сделать тебе предложение.

— Предложение? — удивленно моргаю я.

— Да.

У нее столько искренности в глазах. Нужно быть до глубины души честным человеком, чтобы выказывать подобную искренность.

— Когда мы в Рейфорде разделимся, я хочу, чтобы ты пошла с нами.

— А Райс?

Грейс переминается с ноги на ногу.

— Ты слышала Трейса.

— Вы не доверяете Райсу?

— Трейс не захочет видеть его там, — объясняет она. — После всего, что я совершила… я не буду на него давить. Слоун, я хочу, чтобы ты пошла с нами.

— Разве Трейс не против?

— Да не особо. Во всяком случае, он не высказывался против тебя. Так что думаешь?

Думаю, что сейчас расплачусь.

— Для меня это очень много значит, — признаюсь я.

— Тогда поскорее дай мне ответ. — Грейс обнимает меня и говорит что-то невероятно ужасное и чудесное одновременно: — Я всегда хотела иметь сестру.

Она поспешно уходит, не оглядываясь и не видя, что я готова разрыдаться. Я не должна бы чувствовать такую грусть. Я стою, окутанная добротой Грейс, и пытаюсь представить, каково это будет — остаться или не остаться с ними. И не могу. Не могу представить себе ни того, ни другого.

Глава 6

В Рейфорд хотят идти все.

— Плевать, что пистолет у Трейса, — решает Кэри, строча что-то в старой тетрадке по математике. — Он лишь привлечет к себе ненужное внимание. Нам сгодятся бейсбольные биты. И еще я, кажись, видел в комнате сторожа монтировку. Тупые твердые предметы — как раз то, что надо.

— Они не особо помогут, если тебя окружат, — замечает Райс.

— Ну, знаешь ли, и пистолет в этом случае мало чем поможет.

— Думал о том, как раздобыть машину?

— Будем проверять каждую тачку. Здорово, если во время поисков нам удастся найти временное убежище. — Кэри задумчиво стучит ручкой по бумаге. — У школы машину точно не найти?

— Точно, — отвечаю я. — В той, что на стоянке, нет ключей, а та, что на другой стороне дороги, вся помята.

— Придется смотреть в оба, — хмурится Кэри. — Думаю, у нас всё получится. В конце концов, мы добрались сюда целыми и невредимыми, когда все улицы были запружены мертвыми. Сейчас в городе гораздо спокойнее. Будем надеяться, что большая часть инфицированных еще торчит у бензоколонки Руссо. И будем держаться подальше от той части города.

— То, что на улицах не видно мертвых…

— Знаю. Они теперь ведут себя тихо, — обрывает меня Кэри. — Сначала я решил, что нужно уходить отсюда ночью, но сейчас считаю, что лучше не идти в темноте, когда мы сами не заметим приближения инфицированных. Согласны? — Он не ждет нашего ответа, продолжая рассуждать: — Может быть, стоит идти в сумерках, прямо перед рассветом. О, и у каждого должен быть рюкзак с припасами. Два рюкзака на всех было идиотской идеей. Мы запросто можем разделиться. А может, нам и придется это сделать.

— Ты на самом деле хочешь идти группой? — спрашиваю я.

— Если вы все идете, то — да, — отвечает он. — Я бы и один пошел, если бы так сложилось, но чем нас больше, тем мы сильнее.

В это мгновение я думаю о Касперах и о Харрисоне. Знаю, что не должна. Не должна позволять своим мыслям течь в этом направлении, но ничего не могу поделать. Если бы Кэри никогда не был с Лили… Меня спасло то, что он с ней был? Он поэтому выбрал Харрисона, а не меня? Из-за того, что я ее сестра? Если ему снова придется пожертвовать кем-то, он со зла выберет Трейса? Или Грейс? Может быть, это будет Грейс. Мне нестерпима мысль о том, что с ней может такое случиться.

— Я знаю, о чем ты думаешь, Слоун, — говорит Кэри, наблюдая за выражением моего лица. — И я бы не поступил так ни с тобой, ни с Райсом.

Но я и не о нас с Райсом беспокоюсь.

— Мы доверяем тебе, — отзывается Райс.

Я бросаю взгляд в другую часть зала. Харрисон дремлет в кресле. Глядя него, я могу думать лишь о том, что он должен был быть сейчас мертвым. Как бы тут было без него? Наверное, менее слезно. Интересно, я бы плакала по нему?

— Харрисон может быть прав, — замечаю я. — К тому времени, как здесь закончится вода, военные уже могут очистить города и восстановить коммуникации. К тому времени всё уже может закончиться.

— Я не останусь тут с Трейсом ни одной лишней минуты, — тихо отвечает Кэри. — Я не доверяю ему и никогда не доверял.

— Но ты позволил ему жить с нами, — говорит Райс.

— У него тогда было о чем поволноваться, кроме меня.

— Что думаешь, Слоун? — спрашивает меня Райс.

— Что, скорее всего, мы умрем, — отвечаю я.

— Очень оптимистично, — закрывает тетрадь Кэри.

Позже Райс спрашивает, не можем ли мы поговорить с ним наедине.


* * *


Он спрашивает это прямо перед всеми, когда мы едим за столом. «Можно поговорить с тобой? Наедине?». «Да», — отвечаю я, и только когда вслед нам присвистывает Трейс, понимаю, что может быть Райс на самом деле совершенно не хочет говорить, и тогда уже не могу думать ни о чем другом, кроме как о том, как он прикоснется ко мне, а я прикоснусь к нему. Это ведь должно случиться? Если уже случилось дважды?

А у нас с ним даже свидания не было.

В следующую секунду меня уже занимают другие вопросы: должна ли я ему что-нибудь после того, что между нами было? Должна ли прикоснуться к нему первой? Моя ли очередь взволновать его ласками, как он тогда меня? Я понятия не имею, как это сделать.

Мы не спеша идем по коридорам. Молча. Изредка я ловлю на себе его взгляд, и в нем читается вопрос, который он не задает. Не в силах больше терпеть эту неопределенность, я спрашиваю сама:

— Ты хочешь… ты чего-то хочешь от меня?

— Что?

— Ты хочешь… чего-то. Да?

— Что? Господи, нет. Я просто хотел поговорить.

В его голосе слышится такое же смущение, которое я ощущаю. Слава богу, тут слишком темно для того, чтобы Райс мог разглядеть мое лицо.

— О чем ты хочешь поговорить? — слабо спрашиваю я.

— Я хотел узнать, как ты думаешь… — он на секунду замолкает. — Как ты думаешь, в них осталось что-либо человеческое?

Я вспоминаю набросившуюся на меня мертвую девушку. То, какую пустоту в ней ощутила.

— Нет.

— А души? Как думаешь, у них есть души? — Райс спрашивает об этом не так, как спрашивал об этом Харрисон. Не из праздного любопытства, а так, словно ему действительно очень нужно знать ответ. — Они же умирают, а потом снова возвращаются.

— Вот именно, они умирают. Должно быть, душа покидает их с первой смертью. Они не люди, Райс.

— Откуда ты это знаешь?

— Оттуда, что я Бог.

Это вызывает у него смешок.

— Не могу перестать думать об этом. Они выглядят такими печальными после превращения. В следующую секунду после него. Они выглядят так, будто знают, что дальше произойдет, но ничего не могут изменить… а потом свет в них гаснет. Но я никак не могу отключиться от мысли, что… в эту одну-единственную секунду…

— Твои родители превратились, да?

Наверное, я всегда это знала. Я жду его подтверждения. Райс чувствует мой взгляд на себе, и его лицо кривится. Сначала мне кажется, что он плачет. Закрыв глаза ладонями, он на мгновение застывает, а потом судорожно вздыхает. Когда он опускает руки, слез на его глазах нет.

— Ты обещал мне рассказать, как узнал про инфекцию, — напоминаю я.

Ион рассказывает.

— В ночь перед тем… как всё полетело в тартарары, мертвые ворвались в наш дом. Их было шестеро. Мы думали, они грабить пришли. Один из них укусил отца. Мы поднялись на второй этаж, заперлись в родительской спальне и вызвали полицию. Приехали полицейские. — Райс ненадолго замолкает. — Мертвых было больше. Мы знали, что что-то внизу пошло не так, но не знали, что именно, поэтому решили переждать наверху, пока не придет полицейское подкрепление или пока не станет безопасно спускаться. Мы забаррикадировали дверь. Мой отец… ему было плохо, но мы подумали, что он просто подавлен… а потом он сказал, что ему холодно.

Каково это — ощущать инфекцию внутри себя? Чувствуешь ли ты, что все внутренности леденеют? Что эмоции и воспоминания тоже покрываются коркой льда? После чего ты превращаешься и освобождаешься ото всего.

Мне всё это видится в каком-то извращенном, романтическом свете.

— Почти в самом конце он сказал, что не хочет причинить нам боль. Как будто знал… как будто знал, что его телом и разумом полностью овладевает инфекция. Затем его сердце остановилось. И он вернулся. Он укусил маму, и я понял, что нужно сделать. Единственное, что в той комнате было — клюшки для гольфа. — Райс глубоко вздыхает. — У мамы был маленький укус. Она продержалась… дольше. Я надеялся, что если ее несильно укусили, то она не превратится. Но в конечном итоге ее тело тоже стало холодным.

— Ты убил их обоих.

— Я даже не стал дожидаться ее превращения, — шепчет он.

Я вспоминаю, каким увидела Райса. Он весь был в крови — рубашка, джинсы, шея, руки. Тогда я не задумывалась над этим, а теперь понимаю, что, должно быть, это была кровь его матери и отца. Он целую неделю носил на себе их смерть, но ни словом не обмолвился об этом. Мне безумно жаль его, но я не знаю, что ему сказать, поэтому беру его за руку и крепко-крепко сжимаю его ладонь в тщетной попытке перенаправить его боль. Он несколько минут позволяет мне больно стискивать свою руку, а потом мягко высвобождается.

— Это было очень легко сделать, — признается он. — Физически легко. Когда всё было закончено, я подумал, что… люди… созданы такими слабыми. Вот как легко мне было.

— Мне очень жаль, Райс.

— Всё нормально.

— Это не нормально. Это ужасно. Это…

— Нет, всё хорошо.

— Почему? — не понимаю я, но хочу понять. — Почему, Райс?..

— Потому что я здесь, потому что их здесь нет, — отвечает он. — Их смерть не должна быть напрасной.

Я молчу, и Райс передергивает плечами, будто желая скинуть с себя кошмар, будто это возможно.

— Ты идешь в Рейфорд? — спрашивает он.

— Не знаю. Грейс хочет, чтобы я пошла с ней.

— Грейс идет с нами.

— Я имею в виду, когда мы доберемся до Рейфорда. Она хочет, чтобы я осталась с ней и Трейсом. После.

Райс слегка кивает.

— Уверен, что приглашение не распространяется на меня или Кэри.

— Ты прав.

— И ты собираешься сделать это? Остаться с ней? — спрашивает он, и я не отвечаю, потому что не хочу ему отвечать. Я не уверена, но мне кажется, что он меня выделяет из всей нашей группы. Ничего подобного со мной раньше не случалось. — Что, если я хочу, чтобы ты осталась со мной и Кэри?

Я продолжаю молчать.

— Слоун, ты вообще там останешься?

На самом деле он спрашивает, уйду ли я навсегда. Выполню ли запланированное — то, с чем пришла сюда, что записала на листе бумаги и ношу с собой, и чего мне никак не удается сделать, снова и снова.

Я открываю рот и тут же его закрываю.

— Скажи мне, что потом с тобой будет, — просит Райс. — Просто скажи.

— Я не знаю.

— Ты не останешься там ни ради Грейс, ни ради меня. Ты не останешься там даже ради себя самой. Тебя волнует только Лили, да?

— Райс…

— Которая бросила тебя.

Он говорит это так, словно я сама этого не знаю или словно он знает это лучше меня, но кто может это понимать лучше меня? Никто. Я уже жалею, что вообще сюда пришла, когда Райс произносит:

— Это не она была в ловушке, а ты. — Он делает многозначительную паузу, как будто только что своими словами открыл мне глаза и я должна наконец-то прозреть. Как будто от этого знания мне должно полегчать. Как будто я этого сама не знала. — Если ты останешься, то я хочу, чтобы ты осталась со мной.

Мне ужасно хочется спросить его, почему, почему он думает, что я ему нужна, но он продолжает:

— Если же ты не останешься… если ты захочешь совершить задуманное, то не делай этого, пока мы не расстанемся. Я не вынесу, если увижу это.

— Хорошо, — соглашаюсь я.

— Я очень надеюсь, что не увижу этого, Слоун, — мягко говорит он. — Я очень надеюсь, что ты придешь в себя.

Помедлив, он кладет ладонь на сгиб моего локтя и касается губами уголка моего рта с такой невероятной нежностью, что у меня в груди болезненно сжимается сердце.

Райс возвращается в зал один.

Глава 7

Мы готовимся.

Обшариваем шкафчики в коридорах и находим для всех рюкзаки. Нам они нужны определенного типа, практичные — не очень большие и объемные, чтобы их было не так-то легко схватить. Мы забиваем их водой в бутылках и едой, после чего находим их чересчур тяжелыми и встаем перед нелегким выбором: брать меньше еды или воды? Медицинские препараты тоже нужны, на случай если кто пострадает. Становится очевидно, что нам нужно гораздо больше, чем мы сможем унести.

Рюкзаки, сложенные в ряд в библиотеке, наводят на нас тоску.

— Нужно хорошенько одеться, — говорит Грейс. Вряд ли она имеет в виду свой последний наряд. Очередное платье в стиле пятидесятых годов. — Потеплее.

— Отличная идея, — соглашается Трейс. — На улице холодновато.

— Эй, мы выжили, проведя снаружи целую неделю… — начинает Кэри.

— Ты хотел сказать, что большинство из нас выжило, — не упускает возможности напомнить ему Трейс.

Кэри бросает на него раздраженный взгляд:

— Наверное, нам следует установить правила в отношении использования пистолета.

— Конечно! — кивает Трейс. — Правило номер один: ты не будешь указывать мне, как и когда мне им пользоваться. Здорово. Рад, что мы обсудили этот вопрос.

— Трейс, — укоризненно говорит Грейс и поворачивается к Кэри. — Что ты имел в виду?

— Выстрел привлечет их внимание, как и любой громкий звук. Не стреляйте, пока не останется другого выбора. Вот и всё, что я хотел сказать.

— Разумно. — Грейс снова поворачивается к Трейсу: — Будь осмотрителен.

Трейс с недовольным видом пожимает плечами. Я обвожу взглядом библиотеку. Стены, потолок, запертая и забаррикадированная дверь. Вскоре мы обменяем их на жуткую улицу. Думая о том, что принесет с собой послезавтрашний день, я не могу не чувствовать нервозности.

На выходе из библиотеки, Грейс спрашивает меня, решила ли я, что буду делать по приходе в Рейфорд. Я отвечаю, что «нет», и она выглядит разочарованной. Я знаю, что с моей стороны ужасно неблагодарно держать ее в неведении после того, как она предложила мне что-то столь невероятно великодушное, как стать ее сестрой, но я боюсь сказать ей «да». Я не могу обещать остаться с ней, когда сама не знаю, останусь ли. Не могу сделать этого. Я — не Лили.

И всё же чувство вины мучает меня, пронзая кожу тысячью невидимых игл, и это ощущение не проходит ни во время ужина, ни после него, ни после захода солнца. Чтобы избавиться от него я принимаю в темноте душ. Ледяная вода жжет кожу, но эта боль лучше той, что терзает меня.

Скоро не будет никакого душа. Ничего не будет.

Я сижу на скамейке в темноте, обнаженная. Проводя ладонями по телу, ощущаю ссадины, не видя их, и думаю о словах Райса, о том, как мы слабы. Мой отец чувствовал то же самое, думал так же обо мне и Лили? Наверное, раз испытав это чувство, он хотел испытывать его снова и снова, потому что благодаря ему чувствовал себя сильным. Я медленно одеваюсь и иду в зал.

В коридорах темно хоть глаз выколи. Включив фонарик, я бреду длинным путем, огибая углы, останавливаясь у выходов, изучая установленные нами баррикады.

Я продолжаю идти, скользя лучом фонарика по полу. Мое сердце замирает.

Я вздергиваю руку, омывая стену светом. Может, увиденное — плод моего воображения, как чудившийся мне ранее голос отца и запах его одеколона? В действительности я не видела того… что только что увидела. Я крепко зажмуриваюсь, считаю до десяти и, успокоившись, спускаю луч фонарика с потолка вниз по стене. Свет выхватывает открытую дверь в подвал.

Открытую дверь в подвал.

У меня дрожит рука. Если я не буду ей двигать, не буду опускать луч фонарика и освещать это место, то не будет того, что я видела. Я открываю рот, чтобы позвать на помощь, но если я закричу, то разбужу его.

Тело на полу.

Я снова навожу на него луч фонарика, и в те секунды, что мне требуются для этого, мужчина поднимается на колени, упираясь ладонями в пол.

Он смотрит на меня. И на его лице странное выражение. Одежда, в которой я видела его в последний раз, изорвана. Он весь грязный. Ушел от нас чистым, а вернулся грязным. Вернулся живым.

— Мистер Бакстер, — шепчу я. — Мистер Бакстер, что вы…

— Я говорил вам, что не инфицирован, — отвечает он. — Я вам говорил.

Он тянет ко мне руку.

Я срываюсь с места и бегу.

Знаю, что глупо и опасно поворачиваться к нему спиной, что я не должна оставлять его в коридоре, но у меня нет выбора. Я врываюсь в зал и кричу:

— Бакстер здесь! Он здесь!

И никто не спрашивает, не померещилось ли мне это. Трейс достает откуда-то пистолет, в зале начинают танцевать подрагивающие лучи нескольких включенных фонариков. Я повторяю всем, что мне сказал Бакстер перед тем, как я убежала от него. «Я говорил вам, что не инфицирован. Я вам говорил».

Мы гурьбой несемся по коридору, поворачиваем за угол к двери, ведущей в подвал, и я ожидаю, что его уже нет, но он всё еще здесь — лежит в той же позе, в какой я его и нашла.

Распластавшись на спине.

Мы тормозим.

— Мистер Бакстер? — зовет Кэри.

Мы ждем, что он отзовется, пошевелится. Этого не происходит.

Кэри шагает к нему, но Трейс преграждает ему путь и направляет на Бакстера пистолет. Тогда Кэри идет к двери в подвал и заглядывает внутрь.

— Зачем он вернулся? — спрашивает Харрисон. — Зачем?

— Он не инфицирован, — отвечаю я. — Он может это доказать. И ему нужно убежище.

Грейс опускается перед ним на колени. Веки Бакстера приоткрыты, взгляд тусклый. Он моргает и шевелит губами, но слов не слышно. Грейс наклоняется к нему.

— Мистер Бакстер? Вы слышите меня?

— Пусть остается здесь. — Трейс опускает пистолет.

Я прохожу мимо него и сажусь на корточки рядом с Грейс. Обойдя Бакстера по кругу, Трейс встает за нашими спинами.

— Мы уходим. Школа в полном его распоряжении.

— Господи, — шепчет Кэри. — Вы видели это?

Он скользит лучом фонарика по грязной серой плитке пола. Она заляпана кровью. Кэри следует лучом по кровавой дорожке до самого Бакстера, и я не могу понять, откуда эта кровь, где он ранен. Бакстер закрывает глаза.

И перестает дышать.

— О боже, — выдыхает Грейс. Она прижимает пальцы к шее Бакстера, чтобы пощупать пульс. Поднимает взгляд на нас. — Он холодный.

— Грейс, — говорит Райс. — Отойди от него… отойди от него немедленно.

Мне представлялось это совсем по-другому. Представлялось, что превращение происходит медленно. Бакстер снова начинает дышать. На лице Грейс отражается облегчение, но потом она замечает разницу. Слышит отвратительно знакомый, хрипящий звук. Механическое дыхание мертвого.

Тело Бакстера дергается.

Он открывает глаза. Их радужки — белые.

— Отойди от него, Грейс!

Молниеносным движением Бакстер хватает Грейс за руку и опрокидывает на пол. Теперь она лежит на спине, а он нависает над ней, и кто-то кричит, все кричат…

— Стащите его! Стащите его с нее!

Грейс изо всех сил отталкивает Бакстера, упираясь ему в плечи, не давая дотянуться зубами до какой-либо части своего тела, а потом Харрисон кричит:

— Трейс, пистолет!

Но времени нет. Совсем нет. Бакстер обхватывает пальцами запястье Грейс и тянет к своему рту, и я делаю единственное, что приходит мне на ум: вцепляюсь в Бакстера и стаскиваю его с нее. Раздается выстрел — оглушающий звук, от которого закладывает уши. Бакстер падает на бок и я вместе с ним, но он не мертв. Трейс не попал. Бакстер разворачивается ко мне, и я цепенею. Но не страшно, если так для меня всё и закончится, потому что я спасла Грейс. Я ее спасла.

— Слоун, в сторону!

Не знаю, кто это кричит. Кэри, Райс или Трейс. Еще один выстрел, еще один шок от него, и Бакстер без движения лежит на полу. На этот раз Трейс целился верно.

Из головы учителя на пол течет кровь.

— Черт! — Трейса трясет. — Ты сказала, что он не инфицирован… ты так сказала! — обвиняет он меня, будто это я во всём виновата. Будто это я притащила Бакстера в школу. Трейс с минуту смотрит на пистолет. — Я убил его, — глупо говорит он. И смеется. — Охренеть. Я убил… я… черт! Грейс, он чуть тебя не…— Он поворачивается к сестре. — Грейс?

Мы все поворачиваемся к ней.

Она всё еще лежит на полу, оглушенная.

Трейс бросается к ней:

— Он же тебя не укусил? Не укусил?

— Нет… — Грейс пытается подняться, но ее словно придавливают к полу невидимые руки. Ее глаза удивленно расширяются. — Ох…

Трейс кладет пистолет на пол и протягивает к сестре руки, но не касается ее, словно боится притронуться. Кэри переводит на нее луч фонарика, и я вижу красное, красное на ее животе. Мое сердце разбивается на части.

— Грейс… — выдыхаю я.

— Я в порядке, — уверяет она нас и опять пытается подняться. Когда у нее это не получается, в ее глазах отражается понимание, вызывающее у меня желание убежать как можно дальше отсюда.

— Нет, — шепчет Трейс. — Я не… я не…

Он притягивает Грейс к себе. Она вскрикивает, и он стонет, словно боль сестры — его собственная боль. Грейс утыкается лицом в его грудь.

— Поговори со мной, — слегка трясет ее Трейс. — Поговори со мной, Грейс. Пожалуйста!

Этого не могло случиться. Этого не происходит на самом деле.

— Я не хочу умирать, — говорит Грейс.

Я делаю шаг назад. Райс обхватывает мои пальцы своими, останавливая меня.

— Лучше уж ничего не говори, чем говорить такое. — Трейс закрывает глаза. — Прости... Прости меня, Грейс…. Мне так жаль.

— Не злись, — шепчет она. — Пожалуйста, не злись на меня.

— Я никогда, никогда не смогу злиться на тебя, — отвечает он, и Грейс начинает плакать, потому что это единственное и последнее, что она может сделать. — Не надо, Грейс, не плачь.

— Пожалуйста, не злись на меня. — Ее голос становится совсем слабым. — Я не хочу оставлять тебя…

— Тогда не делай этого… не оставляй меня… ты не можешь меня оставить…

Но она оставляет его. Грейс умирает в коридоре, на руках своего брата, в нашей школе, в этом глупом безжалостном мире, где нет ни телефонов, ни скорой помощи, ни больниц, ни докторов. Она изо всех сил пытается не покидать брата, но закрывает глаза и уходит от нас.

Глава 8

Трейс просит оставить его наедине с телом сестры.

Мы ждем его в зале. Все молчат. Мы пытались заговорить, но голоса звучали странно, а слова, срывавшиеся с языка, давались с трудом и коряво, как будто мы только начали учиться говорить. Я почти не слышу ничего сквозь звон в ушах, громкие удары сердца и шумно заполняющий и покидающий легкие воздух.

Харрисон плачет, скорчившись на мате. Мне хочется сделать ему больно, чтобы он прекратил рыдать.

Проходят секунды, минуты, часы. Встает солнце. Когда Трейс наконец приходит, мне кажется, что мы все разом и сильно повзрослели. У него красные распухшие веки и бледное, лишенное красок лицо. На нем кровь. Его рубашка и штаны запятнаны кровью Грейс.

Даже зная, что Грейс с нами больше нет, я всё равно ищу ее за спиной Трейса. Ее здесь нет. Одна часть меня понимает это, а другая отказывается в это верить — и эта часть ждет Грейс, желая с ней поговорить. Но мы не можем поговорить с ней о ее смерти, так как ее с нами нет.

Трейс смотрит на нас, и никто не заговаривает. Нам ничего сказать.

Увидев его, Харрисон плачет еще горше. Он прикрывает рот рукой и рыдает. Грейс целовала его в этот рот, когда была жива. Целовала Кэри. Грейс мертва, — вдруг отчетливо понимаю я. Вот так всё просто. Грейс больше нет. Мы живем в мире, в котором нет Грейс.

— Где она? — наконец спрашивает Райс.

— Я отнес ее в кабинет миссис Йе, — отвечает Трейс. — Она там.

Я перевожу взгляд на мат Грейс. Туда, где она должна быть. На нем еще лежат некоторые из ее вещей. Одежда, которую она надевала вчера. Райс спрашивает, можно ли нам ее увидеть, и Трейс отвечает отказом. Он пересекает зал, берет с мата свитер сестры и утыкается в него лицом. Он плачет, и материал не приглушает звуков. Мы сидим, беспомощно наблюдая за ним, пока он не поднимает головы:

— Я не сплю? Это на самом деле случилось, да? — Он зовет сестру: — Грейс? Я…

Ответа нет.

Трейс смотрит в никуда, а потом берет одеяло и подушку сестры и уходит. Воздух такой густой, что мне трудно дышать. Невозможно дышать. Я вскакиваю на ноги, выхожу из зала и бреду по коридору, придерживаясь рукой за стену, чтобы не упасть, потому что мир кружится и пол уходит у меня из-под ног. В конце концов я останавливаюсь и сажусь на пол. Не знаю, сколько я так сижу, когда ко мне подходит Райс и помогает подняться.

Мы возвращаемся в зал вместе.

Глава 9

В подвале есть окно, которое мы никогда не баррикадировали.

Оно выходит на задний двор школы — на стадион. Окно расположено близко к земле и полускрыто самшитовым кустом. Через него Бакстер влезал в школу. Наш недосмотр можно было бы назвать простительной оплошностью, если бы он не привел к печальным последствиям, и осознание этого причиняет боль. Еще один глупый промах с нашей стороны: окно было заставлено полками — забаррикадировано. Бакстер закрыл его, когда пробрался в школу в первый раз, а потом обрушил полки, когда вернулся сюда. Кэри говорит, чтобы мы не волновались, что ничто больше не нашло этот путь после Бакстера, после смерти Грейс.

Мы потом осмотрели подвал и сваленные полки.

— Это нормально, что мы ничего не заметили, — утешает Райс нас и самого себя, как будто нам должно полегчать от того, что глядя на эти полки никто из нас не заподозрил, что они прикрывают окно. Наоборот, нам становится лишь тяжелее. Мы все знали, что Бакстер лжет, утверждая, будто забыл, как пробрался в школу. Он хотел иметь преимущество перед нами, шантажировать нас, потому и скрыл этот проход. Так почему же мы не искали что-то скрытое?

— Где он? — спрашивает Райс. — Куда вы дели его тело?

— Снесли в подвал. — Кэри смотрит на свои руки, а затем качает головой. — Не могу поверить, что он вернулся только для того, чтобы совершить такое.

— Мы отправили его умирать, — отзывается Райс. — Так что же в этом странного?

— Кому-то нужно приглядеть за ним, — говорит Харрисон. — За Трейсом.

— Ты и пригляди, — отвечает Кэри. — Ты ему ближе, чем мы.

Харрисон округляет глаза:

— Я не хочу… не хочу ее видеть.

— И не увидишь.

— Это несправедливо.

— Не хочешь, как хочешь. Он не будет торчать там вечно. Мы скоро отправимся в Рейфорд.

— Господи, Кэри, он только что потерял свою сестру, — возмущается Райс. — Дай ему пару дней.

— Думаете, он всё равно пойдет с нами? — спрашиваю я.

Кэри пожимает плечами.

— Я посмотрю, как он, — говорю я.

Я выхожу из зала, не оглядываясь. Каждый шаг вперед дается с трудом и неохотой. Я иду наверх к Трейсу, сидящему с телом Грейс. Я прикусываю губу, и на глаза наворачиваются слезы. Самое худшее — понимание того, что смерть Грейс еще не уложилась в наших головах. Мы еще не до конца ее осознали. У меня уже было такое после ухода сестры. Сначала ощущаешь шок, полный крах, затем — оцепенение, и время от времени накатывающую боль, напоминающую, что она затаилась, но никуда не ушла. И каждая последующая волна боли хуже предыдущей. Тело изнывает, на душе невыносимо тяжело, и мир видится в исключительно серых тонах.

Стоя у двери в кабинет миссис Йе, я слышу голос Грейс. Она говорит с Трейсом.

На меня накатывает облегчение, ноги слабеют. Я знала, что это какая-то ошибка, что такого не могло произойти. Я знала, что Грейс жива. Знала. Я толкаю дверь, и она ударяется о стену. Трейс сидит на столе миссис Йе, и я ищу взглядом Грейс, но не вижу так, как ожидаю увидеть. Мой взгляд останавливается в середине кабинета, где сдвинуты вместе столы. На них лежит Грейс. Она накрыта простыней, но ее голос…

Я всё еще слышу его.

Я поворачиваюсь к Трейсу. В его руках видеокамера. У меня разбивается сердце.

— Мы сняли видео, — объясняет он, потому что не знает, что я об этом знаю. — На случай… — Он нажимает на кнопку, голос Грейс обрывается и в классе сразу холодает. — Батарейка скоро сядет, и я больше никогда ее не услышу.

Всё так изменилось. Атмосфера стала другой. Даже воздух странный на вкус. Школа теперь как чужая. Мы думали, что это место принадлежит нам, что оно навсегда останется нашим, но без одного из нас тут всё не так.

— Можно я увижу ее?

— Ты не хочешь видеть ее такой. — Он поднимает видеокамеру: — Ты можешь видеть ее здесь. Живой.

Я подхожу к Трейсу, остро ощущая присутствие в кабинете еще одного человека. Не знаю, как он это выносит. Я сажусь рядом с ним, наклоняюсь и смотрю в крошечный жидкокристаллический экран. Видео стоит на паузе, на картинке застыли оба — брат и сестра.

Качество оставляет желать лучшего. Картинка смазана. Трейс не отрегулировал настройки для записи, и его с сестрой освещает лишь луч фонарика, отчего Грейс кажется совершенно нереальной. Мне хочется пробраться в это видео и рассказать Грейс о том, что случилось. «Грейс, ты когда-нибудь представляла себе, что умрешь?» Трейс выключает камеру и смотрит на меня. У него пустой взгляд.

— Тебе что-нибудь нужно? — спрашиваю я. — Я могу принести тебе…. всё, что захочешь.

— Нет, — отвечает он. — Не всё.

Снова наступает тишина. А потом…

— Как ты думаешь, если бы мы впустили одно из этих существ… если бы мы впустили одно из них сюда и оно бы ее укусило... то она бы… — Его голос надламывается. — Она бы вернулась?

— Нет, — говорю я, и у меня всё внутри переворачивается. — Нет. Не вернулась. Слишком поздно.

— Ты бы осталась с нами? — спрашивает он. — Она сказала, что попросила тебя об этом. Ты собиралась остаться с нами?

У меня пересыхает во рту.

— Не лги мне. Просто скажи, осталась бы или нет.

— Я не знаю.

— Она очень хотела, чтобы ты ушла с нами. Я сомневался, что тебе нужно с нами идти, но ты ей нравилась.

— Я знаю.

— Она сказала, что ты не дала ей ответ из-за Райса.

— Дело не в Райсе.

— Но ты ей очень сильно нравилась.

У него это вышло почти обвиняюще. Я ничего не отвечаю. Он трет глаза.

— Если я выйду на секунду… посидишь с ней? Не хочу оставлять ее одну.

Я киваю, но он уходит не сразу. Его душа противится этому. Я буквально вижу, какая внутри него происходит борьба. Наконец, Трейс выходит из кабинета, оставляя меня наедине со своей сестрой. Я знаю, что он быстро вернется, поэтому мне тоже нужно поспешить. Времени на подготовку нет. Я торопливо иду в середину кабинета — к столам, к телу Грейс.

Хватаю край простыни и тяну вниз.

Вот как выглядит настоящая смерть. Грейс не инфицирована, поэтому не превратится. Она так далеко от нас, что никакие укусы не вернут ее назад. Я подношу руку к ее лицу, но боюсь прикоснуться. Все говорят, что умершие похожи на спящих и что на их лицах — покой. Ничего подобного. Это не покой, а оцепенение. Ее лицо застыло. Губы, веки, волосы. Это так неправильно. Я не могу принять того, что она здесь, в этой комнате, передо мной, и в то же время не здесь. Она тут, но в то же время не тут. Я думаю о мертвых снаружи, телах. Это просто тела, а не люди.

Но они были людьми.

Я вновь накрываю лицо Грейс простыней. Вернувшийся Трейс застает меня рядом с ней. Мне хочется сказать ему что-то утешительное, что-то такое, чтобы он не чувствовал себя таким одиноким. Хочется напомнить ему, что у него всё еще есть семья.

— Иди в Рейфорд. Найди свою двоюродную сестру.

— Ты хотела сказать: оставь Грейс, — смотрит он на меня.

— Я не это имела в виду.

— А что тогда ты имела в виду?

— Трейс…

— Уходи. Я хочу побыть один.

— Прости.

— Вали отсюда, Слоун! С чего ты взяла, что я вообще хотел тебя здесь видеть?

Он подходит так близко ко мне, что на миг мне кажется: он меня ударит. Я вижу своего отца. Я вижу его в каждом проявлении ярости.

— Уходи.

Я прохожу мимо него и только оказавшись в коридоре могу полноценно вздохнуть. От слабости дрожат ноги.

В зале меня ждут Райс и Кэри.

— Как он? — спрашивает Райс.

— Плохо, — отвечаю я. — Где Харрисон?

Оба молчат.

— Что? — не понимаю я.

— Скажи ей, Кэри, — говорит Райс. И голос у него далеко не радостный.

Кэри вспыхивает и прочищает горло.

— Где-то тут ошивается. Он так выбесил меня своим нытьем, что я слегка погорячился. Ты напомнила Трейсу об уходе?

Райс поднимает на меня взгляд:

— Скажи, что не делала этого. Слишком рано заговаривать с ним об этом.

Мое лицо меня выдает.

— Черт, Слоун.

— Это проблема Трейса, — замечает Кэри, — а не наша.

Резко встав, Райс с отвращением смотрит на него.

— Пойду найду Харрисона, — бросает он.

Райс уходит, а я так и стою, глядя на Кэри.

— Грейс умерла, — говорю я ему.

— Я не могу ее вернуть.

— Она была нашей, и она умерла.

— Она не была моей, — глядит он в стол.

— Но ты был с ней.

— Слоун… — Он смотрит на меня. Под его глазами огромные мешки, лицо сильно осунулось. При другом освещении я бы приняла его за инфицированного. Он медленно выдыхает сквозь зубы: — Не надо.

Глава 10

Мне не дают заснуть мысли о Грейс.

Я клюю носом, думая о ее разлагающемся в кабинете миссис Йе теле. Наверное, не получится переместить его оттуда без того, чтобы не почувствовать, что кожа отделилась от мышечной ткани. Я не знаю, куда его лучше переместить. Я просто думаю, что нам нужно что-то сделать с телом Грейс.

Мне кажется неправильным, что у нее не будет похорон.

Никто из нас не сказал о ней ни слова. Мы не говорили о том, какой она была хорошей и милой, о том, что она больше всех на свете любила Трейса. А ведь всё это еще очень важно. Грейс была хорошим человеком. Она хотела, чтобы в Рейфорде я осталась с ней. Я всё еще ощущаю отголосок хрупкой надежды на возможность объединиться с Грейс, стать частью такой семьи, частью какой я всегда хотела быть.

Я потеряла эту возможность.

В зале вспыхивает свет. Звук быстрых и тяжелых шагов пробуждает меня окончательно от дремы. Открыв глаза, я вижу пересекающего зал Трейса. Мне настолько странно видеть его без Грейс, что снова приходит глупая мысль: она жива. Только в этом случае он бы оставил ее одну.

— Трейс…

Он бьет меня ногой. В бок. Моя голова дергается, кости обдает болью. Я сгибаюсь, обхватывая себя руками в тот же самый момент, когда Трейс собирается ударить меня в живот. Удар приходится на руку. У меня вырывается стон. Я не могу дышать. Трейс пинает меня по ногам. Я откатываюсь от него, но он снова бьет меня.

— Трейс… Трейс… Трейс!

Просыпаются Райс и Кэри. Они оттаскивают его от меня, и он кричит:

— Я выстрелил… я выстрелил, а ты помешала!

Я с трудом встаю на ноги и плетусь через зал к сцене. Прислонившись к ней, пытаюсь отдышаться и осмыслить сказанное Трейсом. Он выстрелил. А я помешала ему. Я лихорадочно перебираю в голове картинки случившегося, вспоминая, как всё было. Это неправда. Я стащила Бакстера с Грейс, я стащила его с нее, так как совсем не было времени. Трейс выстрелил, но я спасла ее. Я бросилась к ним, схватила Бакстера и стащила с нее, и Трейс выстрелил, и звук выстрела был таким громким, что от него заложило уши.

Я опускаюсь на пол.

Трейс выстрелил, а я ему помешала.

Трейс перестает сопротивляться и обмякает. Кэри с Райсом пытаются удержать его, но он слишком тяжелый. Они опускают Трейса на пол, и он начинает плакать. Райс бежит ко мне, напоминая о боли в теле, но моя боль ничто. Она не реальна.

Настоящую, реальную боль испытывает Трейс.

— Помоги ему. — Мне хочется кричать: «Помоги ему! Помоги Трейсу! Пожалуйста, помоги ему!».

Харрисон с Кэри без толку смотрят на него.

— Ты должен помочь ему...

— Я не могу, — отвечает Райс, но он, наверное, ошибается. Должен быть хоть какой-нибудь способ помочь Трейсу. Просто мы его еще не нашли. — Ты как? Он ничего тебе не сломал?

Я смотрю на Трейса, и кажется, что прошла целая вечность с того времени, как он бил меня, и я видела звезды, лежа лицом в стол. Нет, постойте. Это был не Трейс.

— Слоун, — зовет меня Райс.

Я медленно качаю головой. Он берет меня за руку, но я пытаюсь отстраниться.

— Дай мне посмотреть, насколько всё плохо.

Я слышу голос Лили в своей голове. После… она всегда говорила: «Успокойся, дай мне посмотреть, насколько всё плохо». Он сломал тебе что-нибудь? Нет. По ощущениям, у тебя что-нибудь сломано? Да. Но не кости. Я бы знала, если бы он что-нибудь мне сломал, Лили. Я бы знала. Он никогда нам ничего не ломал, никогда не делал ничего такого, в результате чего мы могли оказаться в больнице, потому что никто не должен был знать. Никто не должен был знать, что он делает с нами. Постойте. Это был не Трейс.

Трейс. Я помешала ему.

— Он прав, — шепчу я, и Райс перестает осматривать меня. Садится и трет глаза.

Кэри помогает Трейсу подняться и говорит, что отведет его в медкабинет.

«Успокойся, дай мне посмотреть, насколько всё плохо».

Глава 11

Они не просто отводят Трейса в медкабинет. Они запирают его там.

Я принимаю душ. Дома я после побоев принимала такой горячий душ, что тело, казалось, превращалось в желе, а потом закутывалась в огромный купальный халат и ложилась на кровать. Порой Лили садилась на край моей постели, напуганная тем, как тихо я себя вела. Она сидела рядом, шепотом рассказывая о том, что мы будем делать, когда наконец-то вырвемся из дома, только я и она.

Я одеваюсь. Застегиваю молнию на джинсах. Выхожу из раздевалки и направляюсь в медкабинет. Там смотрю на Трейса в окошко. Он лежит на кушетке на спине. Мне не видно, спит он или нет. Я тихо стучу костяшками пальцев по стеклу. Трейс не двигается. Я думаю о Грейс, лежащей на столах в той же самой позе, что и ее брат, и о том, что она не двигается, не видит, не дышит. Время остановилось для них. Я прижимаю ладонь к стеклу и молча прошу Трейса повернуться, сесть, сказать что-нибудь.

Он остается недвижим.

Я возвращаюсь в зал, в котором никого нет.

Затем слышу шаги Райса, Кэри и Харрисона. Я не хочу их сейчас видеть. Потому и ушла принять душ. Они смотрели на меня так, будто я жалкая и слабая, и это было невыносимо. Уйти из зала я не успеваю, поэтому забираюсь на сцену и прячусь за занавеской.

— В раздевалках ее нет.

Их голоса приближаются к сцене. Я отхожу вглубь и прячусь между старым расстроенным пианино и стеной. Ладони что-то задевают. Я опускаю взгляд.

Мой мобильный.

Я долгое мгновение гляжу на него, пытаясь вспомнить, как он сюда попал и когда я тут в последний раз была со своим телефоном.

Вспоминаю, как Райс ощупывал мою спину и говорил мне, что меня не покусали.

— Тут не так много мест, куда она могла бы пойти.

— Мы даже не смогли найти гребаный проход, через который сюда забрался Бакстер!

— Давайте продолжим поиски. Харрисон, проверь заднюю часть здания.

Парни уходят из зала, я же остаюсь и включаю мобильный. Он работает. Последний рабочий здесь телефон, и совершенно бесполезный. Сигнала нет.

Но мне пришло сообщение.

Наступил конец света, а мне пришло сообщение.

Мы живет в этой школе чуть больше месяца, но сообщение отослано через три дня после того, как всё это началось. Не знаю, что я делала в тот день. Где мы находились. Мы собрались в группу. Касперы были живы. Грейс была жива. Тогда еще можно было отправить сообщение.

Оно от моего отца.

Меня так трясет, что мобильный подрагивает в руках. На лбу и сзади на шее выступают капли пота. Воздух не проходит в легкие. Я наклоняюсь, учащенно дыша, стараясь взять себя в руки. Оно старое. Оно старое. Это старое сообщение. Оно старое, старое, старое. Я внезапно начинаю глупо смеяться тому, что сообщение пришло именно сейчас. Это так здорово. «Оно старое», — решительно думаю я, но другая мысль заглушает первую, вызывая желание сделать что-нибудь с собой, закончить всё прямо тут и сейчас: «Он жив».

Я открываю сообщение.

«Лили здесь. Тут безопасно. Возвращайся домой».

Часть 4

Глава 1

Я должна идти.

Должна спрыгнуть со сцены, пересечь зал и пойти к сестре. Домой. Сейчас же. Нет. Сначала нужно убедиться, что сообщение мне не мерещится.

Выйдя из зала, я пытаюсь понять, куда пошли Кэри и Райс. Я не чувствую рук, которые так сильно дрожат, что телефон выскальзывает из пальцев и со стуком падает на пол. Я поспешно сажусь на корточки, поднимаю его и проверяю, не сломался ли он.

Сообщение никуда не делось.

В этот момент ноги подводят меня. Я опускаюсь на пол, прижимаю ладонь ко лбу и начинаю смеяться. Постепенно смех переходит в плачь.

— Слоун?

Опустив ладонь, я вижу в другом конце коридора Райса и Кэри. Они бегут ко мне, сыпля вопросами и догадками: что такое? Что с тобой? Что случилось? Ты ранена? Баррикады рухнули? Им ни за что не угадать, что произошло. Я вытираю глаза и протягиваю им мобильный.

— Вы видите его? — с трудом выдавливаю я. — Видите сообщение?

Райс берет у меня телефон. Смотрит в него. Без слов передает мобильный Кэри. Он не видит сообщения? Мне не разобрать выражение его лица. Кэри хмурится, а потом у него ошарашенно отвисает челюсть. Наверное, в эту секунду его настигает та же эйфория, что и меня — любимая им девушка жива и, конечно же, ему хочется ее увидеть, однако говорит он совсем другое:

— Слоун, это старое сообщение.

— Не настолько и старое, — отвечаю я. — Мы должны пойти ко мне, прежде чем отправиться в Рейфорд. Возьмем Лили с собой и все вместе поедем в Рейфорд.

— Мы даже не знаем, живы ли они еще.

Я вырываю мобильный из руки Кэри.

— Тут говорится, что дома безопасно. Безопасно! Пойдем ко мне, возьмем Лили и поедем в Рейфорд. У моего отца есть машина.

— Если они слышали сообщение, передающееся по радио, то могли давно уже уехать.

— Нет. Они всё еще дома. Если она вернулась, то уже без меня не уедет. — Она бросила меня, чтобы жить своей жизнью, но если вернулась, значит, уже не оставит меня. Значит, вернулась ко мне навсегда. Иначе и быть не может. — В этот раз она не бросит меня. Она не поступит так со мной.

Райс с Кэри обмениваются взглядами. Мне хочется схватить их обоих и потрясти.

— Ну какая вам разница?! Мы отправимся в Рейфорд, но по пути можем остановиться у моего дома. Почему мы не можем там остановиться?

— Никто не говорил, что мы не можем этого сделать.

— И чего это я вообще спрашиваю у вас разрешение? — озаряет вдруг меня. Мы не обязаны идти группой. — Мне не нужно вашего разрешения на то, чтобы пойти домой. Я просто пойду туда сама.

Мне лишь нужно было узнать у них, видят ли они это сообщение, реально ли оно. Оно реально, и я полностью собрана. Я могу уходить.

Кэри хватает меня за руку, по которой бил Трейс, и это отрезвляет меня, приводит в чувство, превращая в ту Слоун, которой я была и всегда буду. Вот только я не хочу больше ею быть, потому что ее разум тут же заполняет одна-единственная мысль: даже если мы снова найдем друг друга…

— Успокойся, — говорит Кэри. — Мы пойдем к тебе домой, Слоун. Конечно, мы можем посмотреть, что там у вас.

… это не изменит того факта, что она меня бросила.

Я заталкиваю эту мысль в самый дальний угол своего сознания. И закапываю ее поглубже.

Глава 2

Мы решаем уходить утром. Более нет смысла ждать.

Кэри спрашивает у меня, хочу ли я, чтобы с нами пошел Трейс, как будто это зависит только от меня, как будто я могу даже подумать о том, чтобы оставить его, когда он — брат Грейс и они намеревались отправиться вместе в Рейфорд и найти там свою семью. Он должен идти с нами.

— А если бы она сказала «нет», то ты бы оставил его в медкабинете? — спрашивает Харрисон.

— Он идет с нами, — отвечаю я. — Перестань.

— Кто-то должен сказать Трейсу о том, что мы собираемся уходить, — говорит Кэри. — И это будешь ты, Харрисон.

— Что? Почему я? Я не хочу…

— Боже. — Кэри опускает лицо в ладони и долгое мгновение молчит. Подняв голову, он смотрит на Харрисона так, словно готов его убить. — Если я потащу твою жалкую задницу через весь Кортеж, то ты, бл*ть, будешь делать то, что я тебе говорю! Знаешь, почему ты ни разу не сделал ничего такого, что имеет значение? Потому что ты никогда и ничего не делаешь! Пошел и сказал Трейсу, что мы уходим. Быстро.

Харрисон выходит из зала, по его щекам катятся слезы. Я понимаю, почему он не хочет видеть Трейса. Трейс безутешен в своем горе и его обуревает ярость. Но Харрисон сделал свой выбор.

— Я пойду за рюкзаком Грейс… — Голос Кэри надламывается, и он делает глубокий вдох, чтобы взять себя в руки. — Разделю его содержимое между нами.

— Хорошо.

Он идет в библиотеку. При мысли о том, как он будет открывать рюкзак Грейс и перебирать всё то, что она собиралась взять с собой, мне становится очень грустно, и я стараюсь думать не о ней, а о Лили, представлять себе сестру, но это не помогает. Со своего места за столом за мной наблюдает Райс. Его губы сжаты. По глазам не понять его чувств.

— Что? — спрашиваю я.

— Я рад за тебя, — отвечает он.

— Спасибо.

— Надеюсь, она там.

— Она там.

Райс кивает и ничего не говорит. Я знаю, что он не верит в это, но мне всё равно, потому что я знаю, что так и есть. Лили будет дома.

— Когда мы вышли наружу… — начинает Райс, — если бы у тебя получилось то, что ты задумала… то ты бы никогда не увидела сообщение. И сестру. Так что, по-моему, хорошо, что так вышло.

Я отвожу взгляд.

— Твой отец тоже там. Ты и его увидишь.

— Он мертв.

— Откуда тебе знать.

— Он мертв для меня. Если он жив, мы не возьмем его с собой.

— Но это же его машина?

— Плевать.

— Я рад за тебя, — снова повторяет Райс.

Судя по голосу, каждый раз как он это произносит, он рад за меня всё меньше и меньше.

Возвращается Кэри, затем — Харрисон. Последний сообщает, что Трейс согласен идти с нами, но хочет, чтобы мы перед уходом отдали дань уважения Грейс, и тогда я вдруг осознаю, что воображая каждый раз, как мы уходим из школы, проходя через библиотеку, я вижу ее с нами. Живой. Я убираю Грейс из рисующейся в голове картинки, но чувствую, что это неправильно, и оставляю ее в ней в качестве призрака.

Что еще хуже.

Весь вечер я провожу на мате, уставившись в окна и глядя на то, как темнеет. Тело ноет после того, что сделал с ним Трейс, и я боюсь, что мое состояние замедлит наше продвижение, однако успокаиваю себя тем, что если страстно желаешь чего-то, то сможешь превозмочь боль.

Я надеюсь на это.

— Слоун, — шепчет Райс.

Сначала я не знаю, отвечать ему или нет, хотя и не сплю, но потом приходит мысль: что, если он умрет? Я пытаюсь не думать обо всём том, что может пойти не так, но что, если Райс умрет, и сегодняшние мгновения — единственные, которые я с ним могу разделить? Я и так ему задолжала.

Я поворачиваюсь на бок лицом к Райсу. Он смотрит на меня. Как долго он так за мной наблюдает?

— Нам нужно поспать, — говорю я.

— Тебе страшно?

Я отрицательно мотаю головой. Это и правда, и ложь одновременно. Сейчас мне не страшно. Во всяком случае, не так, как ему. Он выглядит таким уязвимым, таким расстроенным тем, что я не боюсь, как будто он — самый последний человек на земле, которому страшно, и ему не хочется быть в этом одиноким.

— Я завидую тебе, — шепчет он. — И мне больно смотреть на тебя.

— Иди сюда, — отвечаю я.

На моем мате недостаточно места для нас обоих, и Райс пододвигает к нему свой, после чего мы ложимся вместе. Я зарываю пальцы в его мягкие волосы. От него пахнет сигаретами. Он прижимается ко мне и обнимает меня двумя руками. Я морщусь, и он тут же выпускает меня.

— Прости.

— Ничего. — Я возвращаю его руку обратно.

Райс закрывает глаза, и я обвожу подушечками пальцев его скулы и губы. Он дышит хрипло и неровно.

— Слоун, — тихо зовет он.

— Что?

— Когда мы доберемся до Рейфорда, можно я останусь с тобой и твоей сестрой?

— Конечно, — шепчу я. — Конечно, можно.

Он начинает плакать. Я притягиваю его к себе, и он утыкается лицом мне в ключицы. Так мы и засыпаем.

Глава 3

Трейс смотрит на нас через стекло. Его глаза равнодушны, челюсти сжаты.

Кэри отпирает дверь в медкабинет и распахивает ее. Я стою рядом с Райсом и Харрисоном. Если я чего и боюсь в эту секунду, так это Трейса. Не хочу, чтобы он снова сорвался на мне. Проснувшись сегодня утром, я почувствовала, что тело болит сильнее, чем вчера, а ведь мне придется бежать. Трейс не делает ни единого движения ко мне. На его лице нет злости, но это не значит, что он не затаил ее внутри.

Пройдя мимо нас, он останавливается, и я понимаю, что мы должны следовать за ним. Мы неосознанно выстраиваемся в линию позади него — самая настоящая похоронная процессия. Гроб отсутствует, но я ощущаю на своих плечах его невидимую тяжесть. И тело Грейс внутри него. Мы поднимаемся по лестнице, и наши шаги звучат пугающе в унисон. Достигнув второго этажа, Трейс мешкает. Мы тоже.

Перед нами простирается темный коридор.

Трейс делает глубокий вдох и идет вперед.

В десяти шагах от кабинета миссис Йе он опять останавливается. Мы ждем.

Ничего не происходит.

Если я зайду в эту комнату, — говорит Трейс, — то я из нее уже не выйду.

Несмотря на то, что он причинил мне боль, несмотря на то, что он считает, что его сестру убила я, я не хочу, чтобы он туда входил, потому что вижу в нем ее. Я никогда не видела этого, когда Грейс была жива, а сейчас вижу. Тот же овал лица. Те же глаза. Те же движения. Не столь грациозные, но всё равно почти ее.

Такое ощущение, будто она не умерла.

Трейс раздумывает, прикрыв губы ладонью. Я знаю, что он с легкостью останется здесь навсегда. Он поворачивается к нам и переводит взгляд на меня. Я вздрагиваю.

— Счастливица. — Это всё, что он произносит.

Мы спускаемся вслед за ним по лестнице и направляемся в библиотеку.

Баррикады убраны. Снаружи идет дождь. Кэри говорит, что нам это на руку. Будет неприятно, но дождь перебьет наш запах и сделает нас невидимыми. Он вручает нам наше оружие. Райс, Кэри и Харрисон берут бейсбольные биты. Трейс поднимает рубашку, показывая пистолет, и вздергивает подбородок. Мы ничего на это не говорим. Я беру монтировку — ее тяжесть в руке действует успокаивающе — и надеваю рюкзак. Еще я взяла с собой записку Лили. Хочу, чтобы она была со мной, хотя и не планирую умирать до встречи с сестрой. Не теперь.

— Нам придется перелезать через забор, — говорит Кэри. — Будем держаться в тени деревьев, пока не окажемся прямо напротив аллеи. — Той самой аллеи. На которой погибли мистер и миссис Касперы. — Побежим прямиком через улицы, срезая путь к дому Слоун.

— А если нам понадобится остановиться? — спрашивает Харрисон.

— Надеюсь, мы найдем подходящее для этого место, — отвечает Кэри. Затем поворачивается к Трейсу. — Не стреляй, пока действительно не будешь вынужден этого сделать. На улице никаких разговоров. Никаких криков. Никакой паники.

Всё, сказанное им, звучит разумно.

Если мы послушаем его, то всё будет хорошо. Однако вряд ли так будет.

Кэри не спрашивает, готовы ли мы. К этому нельзя быть готовым. Он лишь переводит взгляд с одного из нас на другого и открывает дверь. У меня замирает сердце. Еще слишком рано, слишком темно. Достаточно темно для того, чтобы не увидеть приближение своей собственной смерти, а я ни разу не представляла себе смерть, приближение которой не замечу. Я крепко сжимаю монтировку.

Льет дождь. Тяжелые капли стучат по крыше, по дорожке. По деревьям за ней. Эти деревья — голые.

Они не укроют, но лучше уж они, чем ничего.

Я оборачиваюсь.

Вода. Стены. Потолок. Баррикады. Наша крепость.

Я снова поворачиваюсь к открытой двери.

Моя сестра.

С ощущением, что ступаю в свою мечту, я первая выхожу на улицу. Дорожка пуста, деревья впереди голы, и Кортеж тих — так тих, что начинаешь задаваться вопросом: на самом ли деле реально то, что случилось? Парни идут за мной.

Я останавливаюсь у забора и просовываю в сетку монтировку. Мне вспоминается, как она дребезжала, когда мы перелезали через забор. Мы встаем вдоль него. Я прищуриваюсь. В отдалении ничего не видно. Что там говорил Бакстер? Они выжидают. Пусть они и выжидают, но невидимыми-то стать не могут? Я перелезаю через забор. Металл холодный и скользкий, рюкзак стучит по спине и мешается, но я первая спрыгиваю на другой стороне. Забираю у парней одну за другой бейсбольные биты и неслышно кладу их на землю. Ребята присоединяются ко мне, и мы продолжаем наш путь сквозь небольшие заросли деревьев. Под ногами шелестят сухие листья, лежащие здесь с самой осени. Мы всё еще никого не видим. Ни знака, что мертвые где-то рядом. Я смотрю на Кэри, Харрисона, Райса и Трейса. Они беспокойно крутят шеями, глазея по сторонам, будто тишина для них — посторонний звук. Я слышу их дыхание.

Я оглядываюсь на школу. Прощай, Грейс.

Мы достигаем середины зарослей. Кэри вытягивает руку, показывая битой на улицу и побуждая нас идти вперед. На ту самую аллею. У меня намокли волосы, намокла одежда. Ладони покрылись потом. Касперы. Бедные Касперы. Они мертвы. Мы осторожно выходим из-за деревьев.

На открытое, пустое пространство. Небо светлеет.

— Может они все отсюда ушли? — шепчет Харрисон.

Кэри злобно зыркает на него за то, что он заговорил.

Я указываю рукой: аллея пуста, и в то же время не пуста. На ней лежат тела. Я вижу по крайней мере тела трех человек, распластанных на узкой бетонной дорожке. Тех, кто превратился и был убит. И теперь разлагается на асфальте. Я внимательно осматриваю дорожку и замечаю на ней очертания других тел.

С первого взгляда они кажутся грудами мусора, но это — тела. По-настоящему мертвые.

Райс стучит битой по земле, и мы все переводим на него взгляды.

— Надо бежать, что есть мочи, — говорит он.

Бежать. И правда, глупо медленно тащиться по улице в надежде ничего не задеть и не издать ни звука.

Райс поднимает три пальца и опускает по одному за раз, ведя тем самым отсчет.

Три… два… один.

Я рвусь вперед, и рюкзак цепляется за вытянутые ветви деревьев, тщетно пытающихся меня схватить. Нога угождает в лужу у бордюра, и летящие во все стороны брызги чуть ли не оглушают в тишине. Вода забрызгивает джинсы. Мы несемся к аллее, панически боясь всего живого. До нее уже рукой подать. Мы добегаем до середины улицы, когда…

Тела одновременно начинают подниматься.

Я останавливаюсь. Стоп. Стоп. Стоп.

— Стоп!

Не знаю, кто это кричит, я или кто-то из парней. Мы стоим посреди улицы, спиной к спине. Я кручу головой во все стороны. Вокруг нас неуклюже поднимаются на ноги тела с гниющими лицами. Мертвые, которые здесь выжидали.

Их кожа отслаивается кусками и частично отсутствует. Внутренние органы торчат на виду, присохшее к одежде мясо смочил дождь. Эти заново ожившие, «освежеванные» и «распотрошенные» — везде. Мужчины и женщины, парни и девушки. Люди, которых я когда-то могла знать, но теперь не узнаю. На них все оттенки крови: черная, бурая, красная, алая. Глаза с молочно-белыми радужками видят нас такими, какие мы есть, но какими им уже не быть.

Трейс поднимает пистолет.

— Нет, — говорит ему Кэри. — Нужно бежать.

— Куда нам, черт побери, бежать? — спрашивает Райс.

Их голоса приводят инфицированных в действие. Они бросаются к нам, и Кэри кидается влево, забыв про аллею и кратчайший путь. Мы несемся за ним. От бега у меня болит бок, но останавливаться нельзя. Ни в коем случае нельзя. Мертвые бегут за нами, и я слышу их крики — неприятные, хриплые и визгливые, словно звук пытается пробраться сквозь сорванные голосовые связки. Живые кричат не так. Мне хочется остановиться, свернуться клубком на дороге и позволить случиться тому, что должно случиться затем — до такой степени меня пугают эти крики.

— Парк, — кричит Кэри. — Парк!

Но я вижу кое-что получше.

— Кэри, машина!

Она стоит на другой стороне от парка. Я сворачиваю, чтобы добежать до нее. Машина в хорошем состоянии, маленькая, желтая, четырехдверная. Просто дар Божий! Райс с Кэри зовут меня. Они добежали до середины дороги, но не останавливаются. Я дергаю за дверную ручку, и улицу прорезает пронзительный звук сигнализации.

— Черт.

Я разворачиваюсь и бегу к парням. Мы вносимся в парк, и я притворяюсь, что не вижу перевернутый в песочнице грузовичок и ярко-розовое пальто мертвой девочки под качелями. Урны перевернуты, и все засыпано мусором. Кэри указывает на уличные туалеты, и мы бежим к ним. Он толкает дверь, мы заходим внутрь, и дверь захлопывается за нашими спинами.

— Замка нет! — Кэри тяжело дышит, ощупывая дверь. — Здесь нет долбаного замка!

В нос бьет вонь. Резкий и кислый запах забивается в ноздри и вызывает тошноту. Райс закашливается. Мы разворачиваемся к двум закрытым кабинкам. Я открываю дверь правой и шарахаюсь назад. На унитазе сидит то, что когда-то было мужчиной. В его голове дыра, тело всё искусано, из него выдраны целые куски плоти, и в этих местах оголены мышцы и кости. На полу засохли сгустки крови.

Харрисон издает рвотный звук.

— Не смей, — предупреждает его Кэри.

Харрисон сдерживается.

В задней части туалета есть маленькое окошко. Мы можем вылезти через него. Я снова поворачиваюсь к двери, ожидая нападения мертвых, которые поймают нас тут в ловушку, но этого не происходит.

— Что они делают? — спрашиваю я. — Почему они не идут сюда?

Кэри передает мне свою бейсбольную биту, тихонько подходит к двери и приоткрывает ее настолько, чтобы было видено, что творится на улице. Я прижимаю воротник рубашки ко рту. От туалетного зловония, смешанного с запахом разложения режет глаза и кажется, что следующую тысячу лет меня будет выворачивать наизнанку. Кэри закрывает дверь и оборачивается к нам.

— Они у машины. У которой орет сигнализация. И туда стекается всё больше и больше мертвяков. Нужно убираться отсюда, пока сигналка не отключилась.

Он шарит глазами по туалету и видит замеченное мной ранее окошко. Залезает на раковину и выглядывает наружу.

— С этой стороны вроде никого нет. Вылезем через окно. — Он дергает раму, но та не поддается. — Придется его разбить.

— А потом что будем делать? — спрашивает Харрисон.

— Найдем где укрыться.

На этой стороне парк спускается вниз и заканчивается высоким деревянным забором, отгораживающим его от Хатт-стрит. Эта улица — ближайшая к пригороду. Раньше тут было поле, а теперь здесь настроили кучу одинаковых домиков. Какие-то из них продаются, какие-то — уже проданы, а некоторые еще строятся. Один из них послужит нам временным убежищем.

— Слоун, разбей окно, — просит Кэри.

Я разбиваю его монтировкой только со второго удара. С первого стекло просто трескается. Со второго — разбивается вдребезги. Чудно. Я пытаюсь насколько можно очистить раму от осколков, но Кэри говорит мне перестать это делать, потому что нам пора уходить. Окошко слишком маленькое, чтобы пролезть через него с рюкзаками на спине, поэтому мы сначала выкидываем рюкзаки, а затем уж медленно протискиваемся сами. Я опять первая. Осколки впиваются в руки, и мне вспоминается женщина, лезущая в наш дом через панорамное окно. Панорамное окно. Как может быть безопасно в доме, в котором разбито панорамное окно?

В лицо бьют капли дождя. Я приземляюсь на земле. Здесь нет мертвых, но я не знаю, что там, за этим забором. Следующим вылезает Харрисон. Затем Кэри. Над головой прокатывается жуткий раскат грома. Небеса разверзаются и обрушивают на нас водопад воды. Мы промокаем насквозь.

Глава 4

Мы ползем с холма, чтобы не быть увиденными. Ползем по грязной и сухой весенней траве. Во всю разыгралась гроза, и единственное, чему я радуюсь — тому, как пахнет земля у лица. Я с наслаждением зарываюсь в нее пальцами. Мне нравится это ощущение.

Даже посреди всего этого. Очень нравится это ощущение.

Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как мы ушли из школы. Уже светло. Не может быть, чтобы мы ушли оттуда давно. Или может быть? В таких ситуациях время забавным образом то летит, то замедляется. Его или недостаточно, или слишком много, и всегда противоположно тому, как надо тебе.

Мы, наконец, достигаем забора и прижимаемся к нему спинами. Долго тут задерживаться нельзя. Рано или поздно сигнализация отключится, мертвые уйдут от машины и побредут сюда. А забор здесь не перепрыгнешь.

Я вжимаюсь в него лицом, словно могу сквозь дерево и дождь услышать, что там, за ним. Ничего не слышу. Не знаю, что там по другую сторону от него. Ненавижу рисковать.

Мы ползем вдоль забора. Трейс позади, Кэри — впереди. Я за Кэри, Райс — за мной, Харрисон — за Райсом. Лили перепугается, увидев меня в таком виде, всю в грязи. Интересно, она заплачет? Поверит в то, что я рядом, живая? Обнимет мое лицо ладонями, чтобы убедиться в этом? Уверена, что даже тогда она в это не поверит.

Кэри останавливается, а я так поглощена мыслями о сестре, что врезаюсь в него. Мы достигли конца забора. Кэри поднимает руку, призывая нас ждать, а затем ползет вперед и выглядывает из-за него. Через пару секунд он продвигается дальше, чтобы иметь лучший обзор, но тут же дергается назад.

— С другой стороны мертвяки, — тихо сообщает он. — Еще минута, и они обойдут забор. Нужно идти, или они нас увидят. Доберемся до одного из тех домов и заляжем, пока не закончится дождь. Готовы?

Мы поднимаемся и огибаем забор. От открывшегося нам с другого конца забора вида меня начинает тошнить. Группа инфицированных приближается к забору, ищуще дергая головой. Тот, кто дошел до него первым, шарит по дереву руками. Похоже, они знают, что мы где-то рядом, но не знают где точно. Кэри показывает, чтобы мы шли вперед, и мы тихи, но не невидимы. Как жаль, что мы не невидимы. Дома напротив практически зовут нас к себе. Их двери распахнуты, как рты.

Нужно бежать.

Нужно просто-напросто бежать к ним.

Но мы идем. На цыпочках переходим дорогу, хотя дождь и так заглушает наши шаги. Мы взлетаем вверх по ступеням первого же попавшегося на нашем пути дома.

Дверь закрыта.

Кэри осматривается, а затем прыгает через крыльцо, и мы следуем за ним по дорожке между двух домов. Я знаю, о чем он думает. «Может быть, в доме есть задняя дверь. Может быть, она открыта». Харрисон держится рядом с Кэри, я — рядом с Райсом. Трейс плетется позади.

Мы почти обошли дом, когда капли дождя превращаются в осколки стекла. Я чувствую их в волосах, на лице. Из разбитого окна рядом стоящего дома выпрыгивает инфицированный. Он приземляется прямо между нами. Крик рождается в моем горле и умирает у меня на губах. Райс дергает меня назад, и мы врезаемся в Трейса. Это мужчина. Мертвый мужчина. Недавно умерший, я так думаю. У него серая, с фиолетовым оттенком кожа, и глаза видят всё и ничего одновременно. На руке глубокие раны, шея разорвана. Он хрипит, несколько сбитый с толку количеством окружающих его живых людей. Он медленно поворачивается. Оказывается лицом к Кэри. И выбирает его.

Кэри кидается на мертвого, и они оба падают на землю. Я поднимаю монтировку, готовая обрушить ее на мужчину до того, как тот укусит Кэри, когда осознаю, что это не Кэри. Это Харрисон.

Харрисон прыгнул вперед, загородив Кэри.

Я опускаю монтировку на плечо мужчины. Его это не останавливает. Вцепившись в плечи Харрисона и прижав его к земле, мертвый впивается зубами в первый попавшийся на пути его рта кусок плоти — щеку Харрисона. Это похоже на поцелуй, но только кожа Харрисона отделяется от его лица, вниз хлещет кровавая река, а мертвый зубами тянет плоть, раздраженный тем, что она всё еще не отрывается от того, кому принадлежит.

Харрисон кричит, и я ужасна, потому что первое, о чем я думаю — о том, что Харрисон привлечет внимание, а не о том, что он обречен, что так или иначе, но он умрет. Райс поднимает биту. Летят брызги крови и ошметки мозгов. Всё кончено. Я оглядываюсь. Никто больше не пришел.

Пока.

Райс ногой спихивает мертвого мужчину с Харрисона, и Харрисон лежит на земле, дергаясь и хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. У него шок. Мы его окружаем. Его губы открываются и закрываются, открываются и закрываются, отчего из раны еще сильнее течет кровь. Он пытается что-то сказать, но изо рта не выходит ни звука. Кэри нагибается к нему. Глаза Харрисона расширяются, и он, наконец, находит голос:

— Здесь, — говорит он.

Кэри поднимает на нас взгляд. У него мокрое лицо. Не знаю, только ли от дождя.

— Забирайтесь в дом, — велит он.

— Но…

— В дом!

Мы влезаем внутрь через разбитое окно, оставляя Харрисона и Кэри снаружи. Я падаю на холодный пол и отползаю к кухонному островку, там поднимаюсь на ноги. В этом доме открытая планировка: кухня сливается с гостиной, а гостиная — с коридором, который заканчивается лестницей. Я не вижу мертвых, но везде пятна крови. Экран телевизора валяется на полу. У перевернутого стола не хватает ножек. Диван распорот.

Сжав монтировку, я осторожно иду вперед. За спиной на пол падают Райс и Трейс. Райс бежит к входной двери проверить, закрыта ли она. Трейс поднимается по лестнице наверх. Я иду в другую сторону дому, в кабинет. Он пуст. Все окна закрыты. В коридоре я встречаюсь с Райсом. Спускающийся по ступенькам Трейс останавливается посреди лестницы.

— Там чисто? — спрашивает его Райс.

Трейс кивает и возвращается наверх, а я осознаю, что он не произнес ни слова с тех пор, как мы ушли из школы. Я делаю шаг к лестнице, чтобы пойти за ним — не знаю зачем, — но Райс хватает меня за руку и удерживает.

Из кухни доносится стук. Мы идем туда и обнаруживаем стоящего на четвереньках Кэри. По полу катится его бейсбольная бита. Рядом лежат два рюкзака.

Харрисона нет.

— Ничего не говорите, — просит он.

Кэри стоит так долгое мгновение, пытаясь найти в себе внутренние силы, чтобы подняться. Он не делает этого, пока Райс не подходит к окну.

— Не смотри туда, — говорит он. — Я перекрою его.

У меня всё внутри опускается.

Кэри с трудом пододвигает холодильник к окну. Мы с Райсом предлагаем ему свою помощь, но он отказывается. О чем он думает? О том, что Харрисон должен был умереть еще тогда, когда мы впервые вышли на улицу? О том, что Харрисон переживал по поводу того, что ничего в жизни не успел испытать, а в конце отдал свою жизнь за Кэри? Харрисон умер. Мне его очень жаль, но я не могу сказать, что полна печали. Я подхожу к испорченному дивану, скидываю рюкзак и сажусь. В эту секунду я остро осознаю, какая я мокрая, как мне холодно и как ноет тело. Я закрываю глаза и слушаю дождь.

Харрисон и Грейс мертвы.

Диван прогибается. Кто-то садится рядом со мной. Я не в силах открыть глаз, поэтому оставляю их закрытыми. Тело в туалете. Мистер Бакстер. Лили.

Открыв глаза, я ощущаю, что прошло довольно много времени. Райс на противоположном конце дивана уткнулся лицом в подушки. Я достаю из рюкзака бутылку с водой и опустошаю ее наполовину, прежде чем мне приходит мысль, что я должна беречь воду. Я засовываю бутылку обратно в рюкзак и осматриваюсь. За кухонным столом сидит Кэри, задумчиво катая взад-вперед свою бейсбольную биту. Я подхожу к нему.

— Как там на улице? — тихо спрашиваю я.

Кэри пожимает плечами:

— Они знают, что мы где-то рядом. Сейчас бродят и с той, и с этой стороны улицы. Я не могу добраться ни до одной из машин. Нужно уходить.

— У тебя есть план?

— Бежать. Надеяться на лучшее. Надо сказать Райсу, чтобы собирался. — Он умолкает. — И Трейсу. Он наверху. Так и не спустился.

— Я схожу за ним.

— Будь осторожна.

Я медлю некоторое время, а потом вместо того, чтобы идти за Трейсом, сажусь рядом с Кэри. Он отодвигается от меня. Я тянусь к его руке, но он отстраняется. Он не хочет ничего того, что я ему предлагаю.

Я встаю из-за стола, прохожу по коридору и поднимаюсь по лестнице. Трейса я нахожу в спальне. В чьей-то спальне. На спинке стула висит платье. На стене крепится множество фотографий и на всех них юная светловолосая девушка. Наверное, эта спальня — ее.

Трейс сидит на краю постели и смотрит в окно. В его руке пистолет. Он поглаживает его большим пальцем. Трейс поворачивается ко мне, и мое сердце сжимается от ужаса, однако выражение лица Трейса смягчается, становится очень печальным, и страх отпускает меня. Грейс было бы невыносимо видеть брата таким. И невыносимо, если она может его сейчас видеть.

— Прости, — говорит он мне.

Я сажусь на постель, и Трейс снова поворачивается к окну. Я прослеживаю его взгляд и вижу бродящих туда-сюда инфицированных.

— Всё нормально, — отвечаю я.

— Это хорошо, — кивает он. — Хорошо.

Приставляет дуло пистолета к подбородку и спускает курок.

Глава 5

Кровь в воздухе и у меня на языке.

Я отстраняюсь от Трейса. В дверях мигом появляются Райс и Кэри, они спрашивают, что случилось, но тут же всё понимают сами. Трейс мертв. Мы потеряли Грейс, Харрисона и Трейса. Нас осталось трое. Всего лишь трое.

Райс хватает меня за руки и рывком поднимает на ноги.

— Нам нужно идти.

Он оттаскивает меня от тела Трейса, но я торможу пятками, потому что Грейс бы не хотела, чтобы я оставила его вот так.

— Слоун, нужно уходить.

— Но Трейс…

— Нужно уходить сейчас!

Мой взгляд падает на окно. Инфицированные шныряют в округе, пытаясь найти источник звука. По дому эхом разносится знакомый монотонный стук в дверь и треск дерева. Мы сбегаем по лестнице, и я спешу объяснить, как умер Трейс, что он убил себя, хотя парни и сами это знают. Я вношусь в гостиную и хватаю монтировку. Хочу взять и рюкзак, но путаюсь в лямках, а Райс с Кэри кричат, что нет времени, на это нет времени. Холодильник у окна качается, мертвые стремятся убрать его со своего пути. Они знают, что мы здесь.

— Мы уже близко, — говорит Кэри, когда мы идем за ним по коридору, — поэтому просто бегите!

Он распахивает дверь. Привычное дело. Мы делали такое не раз, в те первые дни. Улицы, переполненные голодными мертвыми, мы, убегающие от них, и ни секунды на то, чтобы придумать план получше того, как просто бежать, надеяться и молиться. Я вырываюсь вперед и мчусь к дому через дорогу — дому миссис Криспелл. Задний двор огорожен забором.

— Нужно перебраться через забор!

Позади слышатся неровные шаги и животное рычание. В количестве мы проиграли. Мы умрем. И всё же мы бежим вперед и достигаем забора. Парни перемахивают через него. Я последняя, и уже наполовину перелезла, когда один из мертвых вцепляется в мой кроссовок и кусает его подошву. Крича, я слепо отбиваюсь, пока не попадаю по чему-то мягкому, и тогда мертвяк меня, наконец, отпускает. Я падаю и приземляюсь на бок, из легких от удара выбивает воздух. Перед глазами всё кружится, и, кажется, я вот-вот отключусь. Если я отключусь, то умру. Райс с Кэри далеко впереди, они бегут и не остановятся из-за меня, не помогут мне. Они не могут. Я должна сама себе помочь. Лили…

Я заставляю себя подняться, меня пошатывает, но голова проясняется. Сетка забора дребезжит за спиной. Я оглядываюсь. Куча инфицированных остервенело трясет ее, пытаясь свалить забор. Они так голодны, так отчаянно жаждут поймать нас, что не в состоянии понять, что им нужно через него перелезть.

Я бегу. Эта улица — Гюнтер-стрит — не так забита мертвыми, как та. Я вижу машины, но на остановку нет времени. Я несусь вперед, выискивая взглядом Райса и Кэри, и замечаю их забившимися под террасой дома миссис Шмидт. Я тоже заползаю под нее. Нам повезло. Нас не увидели. Мы вжимаемся в землю и глядим на улицу перед нами, последнюю улицу перед моей.

Везде кружат мертвые. Нам не добраться до моего дома.

— Может, они разойдутся, — предполагает слабым голосом Райс. — Если мы подождем.

Поэтому мы ждем.

Мы лежим под террасой часы. Молча. В горле бурлящим комом застряли слова, которые я хочу сказать о Трейсе, но я знаю, что сейчас не время.

Его просто больше нет.

Был, а теперь его нет. Вот и всё.

Время течет сквозь пальцы, пока мы ждем, когда же мертвые найдут себе занятие получше пустого блуждания. Они не находят. Они ждут нас и могут ждать вечно. У них есть эта вечность.

У нас ее нет.

Тело ноет, конечности немеют. Такое ощущение, будто мой мозг затухает. Мы умрем здесь, в грязи, в ожидании. Райс придвигается ко мне. Он почему-то не холодный, и я прижимаюсь к нему. Нельзя оставаться тут на всю ночь. Если мы тут останемся на эту ночь, то останемся и на следующую, и на ночь после нее.

— Это двор Силов, — указываю я на дом напротив. — Всё, что нужно сделать — пройти через него. А там уж через дорогу и мой дом.

— Легче сказать, чем сделать, — отзывается Кэри.

— Но нужно же что-то делать, — замечает Райс.

Кэри задумывается, затем говорит:

— Мы разделимся. Я побегу направо, а ты с Райсом — прямо. Если мы все побежим в одном направлении, то они окружат нас и нам придет конец.

— Встретимся в доме Слоун, — отвечает Райс.

— Точно. — Кэри замолкает и смотрит мне прямо в глаза. — Позаботьтесь о себе.

И тогда я понимаю. Я в этом уверена больше, чем в том, что дома меня ждет Лили. Я знаю, что он побежит направо, и если ему удастся спастись, то он и продолжит так бежать. Мне хочется изменить это, но я лишь тянусь к нему и сжимаю его ладонь. Он сжимает мою в ответ.

Работая локтями, он вылезает из-под террасы и начинает кричать, призывая мертвых поохотиться за ним. Мертвяки немедленно бросаются к нему и не замечают, как из-под террасы выползаем мы с Райсом. Мы не видим, удалось ли Кэри прорваться и спастись, но он прорвался, он должен был прорваться, я знаю, что он это сделал.

Так мы с ним попрощались.

Мы с Райсом пересекаем задний двор Силов. Взбегая по лестнице к двери, краем глаза замечаем четырех инфицированных. Дверь открыта. Мы вваливаемся в дом, захлопываем дверь и запираем ее на замок. Мертвые наваливаются на нее всем своим весом. Она долго не выдержит.

Прислонившись к стене, Райс переводит дыхание. Я не хочу, чтобы он переводил дыхание, у нас нет на это времени. Я так близко к сестре, что почти ощущаю ее. Я хватаю Райса за руку. Это звучит нелепо и бредово, но я знаю, что мы в безопасности. Я знаю, что отсюда до моего дома путь для нас чист. Я знаю, что доберусь туда, куда мне нужно, и увижу ее. Я тяну Райса к передней двери и выглядываю в окно.

Мой дом. На дворе никого. А панорамное окно…

— Окна забиты досками, — возбужденно шепчу я. — Окна забиты досками. — Но тут мне на ум приходит другая мысль. — И двери, наверное, тоже.

Задняя дверь начинает поддаваться напору мертвых. Они снесут ее. Я распахиваю переднюю дверь, снова хватаю Райса за руку и дергаю за собой. Мы слетаем со ступенек и несемся к моему дому. Я толкаю переднюю дверь, но она не открывается. Тогда я делаю шаг назад и замечаю, что окна на втором этаже не забиты. Уверена, сестра оставила их для меня. Мы с Райсом обегаем дом. Клен у моего окна. Пальцы непроизвольно сжимаются на монтировке.

— Нужно лезть на дерево.

Наше отчаянное взбирание на дерево не похоже на те, что показывают в кино. Кора скользкая, жесткая и больно впивается в ладони. И время на обучение нет. Это Лили лазила по деревьям, не я. И, наверное, только поэтому мне удается подняться наверх. Потому что я знаю, что это делала Лили.

Мы каким-то образом докарабкиваемся до ветки, ведущей прямо к моему окну. Мертвые уже топчутся под нами. Ветка прогибается под нашим весом и начинает ломаться, когда я разбиваю стекло монтировкой и спрыгиваю в окно. Райс падает вслед за мной. Я доползаю на четвереньках до своей постели и, упершись в нее, поднимаюсь на ноги. Моя комната осталась нетронутой, и от осознания этого слегка кружится голова. Здесь не случилось конца света.

Или, может, случился. Может, я мертва.

Я поворачиваюсь к тяжело дышащему Райсу.

— Мы сделали это, да? Мы здесь, Райс? Мы здесь? Райс… — Я опускаюсь рядом с ним и обхватываю его лицо ладонями. — Мы, правда, здесь?

— Да, мы всё еще здесь, — удается выговорить ему.

Глава 6

Дом.

Я стою посреди комнаты, удивляясь тому, что сестра не встречает меня. Дом забит досками и безопасен, но я разбила стекло. Я разбила стекло и громко упала на пол, но никто не поднимается посмотреть, что произошло. Дверь в мою комнату остается закрытой.

Может быть, они в комнате отдыха и не слышат меня?

Может быть, они услышали меня, подумали, что это мертвые, и спрятались?

— Как Кэри поймет, что нужно взобраться по дереву? — хрипло спрашивает Райс, глядя на меня. — Он ведь этого не поймет.

У меня сжимается горло. Я не отвечаю ему, но он понимает всё по моим глазам. Кэри не вернется.

Райс утыкается лицом в ладони.

Меня же беспокоит ощущение, что что-то не так.

— Я проверю дом, — говорю я.

Может, отец солгал. Может, Лили никогда сюда не приходила, и он лишь хотел заманить меня в дом. Я крепко сжимаю в одной руке монтировку, отчего отчетливее ощущаю пустоту в другой, поэтому ищу, чем бы ее занять. Я подбираю осколок стекла. Он неровный, но хорошо ложится в пальцы.

Райс поднимается на ноги, но я его останавливаю:

— Я хочу, чтобы ты остался здесь.

— Слоун…

— Побудь здесь.

Он не добьется своего и знает это.

Райс садится на край постели — моей постели — и просит меня кричать, если что-то случится. Я киваю и иду по ковру, оставляя на нем грязные следы. Тихо открываю дверь и так же тихо прикрываю ее за собой.

Коридор пуст. Я улавливаю краем глаза какое-то движение, резко разворачиваюсь и встречаюсь со своим отражением в зеркале. Уронив осколок стекла, касаюсь рукой лица. Оно грязное. Волосы от дождя слиплись и запутались. Губы разбиты. Я вся в свежих порезах и царапинах, которые не знаю когда получила. Сестра не узнает меня. Мне пришлось выживать, и выгляжу я соответствующе.

С громко бьющимся в груди сердцем я прохожу мимо лестницы, направляясь в комнату Лили. Там я пойму, солгал ли мне отец, и пойму, как себя вести. Толкнув дверь в спальню сестры, я закрываю глаза и молюсь. Мне не прививали веры в бога, но я обращаюсь к нему с мольбой. Я открываю веки, и на глаза наворачиваются слезы. Они текут по моим грязным щекам.

Лили была здесь. Я знаю, что была. Ее постель смята — в ней спали. Я уже готова переступить порог, когда вспоминаю, насколько изгваздана. Я не хочу испачкать ее пол, ее вещи.

Я сбегаю вниз по лестнице, чуть не растянувшись на последних трех ступеньках.

— Лили? Лили?

Я прохожу мимо гостиной. Панорамное окно закрыто досками. Осколки стекла убраны. Передняя дверь забита гвоздями. Должно быть, наша улица быстро очистилась, раз у отца было время сделать всё это. Я останавливаюсь у кухни. Обеденный стол. «Лучше тебе это съесть». В кухне никого нет. Такое ощущение, будто это дом-призрак.

Что, если они уехали в Рейфорд?

Я торопливо пересекаю комнату и толкаю дверь в гараж. Машина на месте.

Я закрываю дверь и возвращаюсь в кухню. Ключи от машины висят на крючке у холодильника. Они не уехали в Рейфорд.

— Лили? — уже тише зову я.

Я выхожу в коридор, вспоминая, как отец тащил меня из гостиной в комнату отдыха. Пройдя вслед за воспоминанием, я кладу ладонь на закрытую дверь. Я знаю, что сестра там. Открываю дверь и заглядываю в темноту. В углу комнаты что-то слабо светит. Фонарик, наверное.

Я спускаюсь по лестнице и замираю в самом низу. Обвожу взглядом царящий тут беспорядок. Стул перевернут, как и стол у задней стены. Стол отца. У стоящего в углу телевизора разбит экран. Здесь что-то произошло, но не имеет значения, что именно, потому что посреди всего этого, в самом сердце комнаты, стоит спиной ко мне светловолосая девушка. Она напрягается.

— Лили, — выдыхаю я.

И она поворачивается.

Серая кожа. Вспученные вены. Мертвое лицо. Одна его сторона без кожи, гниющая. Уголки рта красные, губы черные и потрескавшиеся, глаза запавшие и молочно-белые. Сестра открывает рот и бросается ко мне с вытянутыми руками. Я отгораживаюсь от нее монтировкой, не давая себя свалить, вдавливая металл в ее шею. Она не давится, не чувствует его, и лишь впивается в мои плечи ногтями. Она холодная.

Я отбрасываю ее от себя. Она падает, вскакивает на ноги и снова кидается на меня. В этот раз я встречаю ее, в этот раз я опережаю ее, опрокидываю и пригвождаю к полу, прижав монтировку к ее шее. Что-то внутри нее трескается под давлением металла.

— Лили, — говорю я. — Лили… это я. Лили…

Сестра дергается подо мной, но после моих слов вдруг замирает и, кажется, фокусирует свое внимание. Она видит меня. Ее глаза расширяются, и что-то в них есть — мне кажется, что что-то в них есть, но я не знаю что именно, хотя изо всех сил пытаюсь понять. «Я не могу больше этого выносить. Прости». Слезы скатываются по моим щекам и капают на ее лицо. Глаза сестры снова становятся пустыми. Скрежеща зубами, она вцепляется в рукава моей рубашки. Она шарит взглядом по комнате, словно пытаясь найти способ освободиться от меня. Как и всегда. Даже зная, что я без нее умру.

Но, может, так оно и должно быть. Я всаживаю в ее лицо монтировку.

Глава 7

Я растворяюсь в темном, пустом пространстве.

Больше нечего видеть, нечего чувствовать. Какое облегчение — находиться в чем-то столь беспредельном и спокойном. Я безумно устала, и физически, и душевно.

Я слышу биение своего сердца, сначала размеренное, затем замедленное, а потом сердце останавливается.

Я жду.

Слоун.

Я открываю глаза. Мои руки обнимают мертвое тело сестры, голова лежит у нее на груди, а голос, вытянувший меня без спросу из тьмы, принадлежит Райсу. Он надо мной, сестра подо мной, и она больше не двигается. Я расцепляю обнимающие сестру руки, и Райс помогает мне подняться. Я смотрю на мертвое тело Лили. Это его оцепенелость обвила мое сердце и переполнила мои легкие так, что мне хочется похоронить себя внутри нее. Похоронить себя внутри сестры.

— Слоун, нам нужно…

Хриплый звук дыхания, прорывающийся из мертвых легких, раздается в другом конце комнаты и заставляет меня оторвать взгляд от Лили. Сердце сжимается. Еще мертвые. Близко.

Откуда здесь другие мертвые?

Я показываю Райсу на сестру и вытягиваю руку. Райс с ужасно противным звуком, который сразу же становится частью меня самой, вытаскивает у нее из лица монтировку. Мы медленно пересекаем комнату, и знакомый запах пробуждает воспоминания и наполняет рот горечью, вызывая желание содрать с себя кожу.

Я нахожу отца на полу, между стеной и столом. Его глаза затянуты пеленой, кожа серого цвета, с яркими и четко различимыми венами. Он лежит на спине, с разодранным и выеденным животом. Вывалившиеся и высохшие внутренности намертво прилепили его к ковру. Он размахивает руками, но подняться не может.

С ним сделала это Лили.

Я замахиваюсь монтировкой.

Я закончу это. Закончу всё.

Мое внимание привлекают его зубы. Они идеально белые, чистые. Так и не попробовавшие ничьей плоти. Он слаб, лицо искажено от жажды дотянуться до нас. Он стонет. Я опускаю монтировку.

— Оставим его, — тихо говорю я.

Мы поднимаемся по лестнице. Райс собирает одежду и вещи, которые могут нам пригодиться. Я беру ключи от машины, запихиваю их в карман, и пальцы задевают смятый бумажный листок. Я достаю его и разворачиваю. Моя записка Лили. Я некоторое время смотрю на нее. Она прошла через всё то, что прошла и я, и теперь буквы на ней стерлись, смешавшись с грязью и кровью.

Читаемы только несколько слов.

В комнату заходит Райс:

— Ты готова?

Я не свожу глаз с записки. Не могу отвести от нее глаз.

Райс встает передо мной и машет у меня перед лицом ладонью.

— Слоун, ты готова?

Я открываю рот, но не могу произнести ни звука. Райс говорит, что машину поведет он. Я передаю ему ключи. Машина заводится с первой же попытки, бензобак наполовину полон. Я открываю гаражную дверь, бегу обратно к машине и запрыгиваю на пассажирское сидение. Райс выезжает из гаража, и вот уже мы едем мимо пустых разрушенных домов, брошенных машин, а затем и мимо знака: «Вы покидаете Кортеж». Мы проезжаем мимо мертвых, и они тянутся к нам руками, но быстро пропадают из вида.

— Скажи мне, что будешь делать дальше? — спрашивает Райс через километры молчаливого пути, потому что он знает. Знает, что короткое мгновение, когда всё было ясно — мы будем вместе: она, я и он — разрушено, и я уже не знаю, что у меня осталось.

Я перевожу взгляд с него на окно и кое-что замечаю.

Я прошу Райса остановить машину, и он останавливается.

По пустой дороге бредет девчушка. Совсем маленькая. Ей, наверное, не больше семи. Ее лодыжка сломана, но она продолжает идти, упорно волоча ногу по асфальту, пока не оказывается у моего окна. Она прижимает ладонь к стеклу, и я повторяю ее движение со своей стороны. Ее ладошка намного меньше моей. Она слишком юная, слишком хрупкая, чтобы разбить разделяющее нас стекло, и она с такой тоской смотрит на меня. В ее глазах столько отчаяния.

Я вижу их в ней.

Лили. Грейс. Я вижу в ее глазах каждого умершего, которого когда-либо знала, и они все смотрят на меня ее глазами, все они тянутся ко мне с чем-то большим, чем просто непреодолимым желанием меня поглотить. Это не один только голод. Не знаю, что еще, но не он один. И мне необходимо узнать.

— Слоун, — зовет Райс.

— Подожди, — прошу я.

Я насколько возможно близко придвигаюсь к стеклу, умоляя девчушку, умоляя Лили, умоляя Грейс, умоляя всех их сказать мне, что у меня осталось. А девочка бьется в окно крохотными кулачками, умоляя меня дать ей попробовать вкус… жизни.

Моей жизни.

Исчезает Лили. Исчезает Грейс. Они все испаряются, уходят, их никогда уже здесь не будет. Но я ощущаю весомость того знания, что они мне дали. Не знаю, долго ли буду хранить его в памяти, но в этот миг, каким бы коротким он ни был, я больше чем когда-либо близка к тому, чтобы ценить свою жизнь.

Мертвая девочка прижимается лицом к стеклу. Она ждет, когда я скажу ей, что буду делать дальше.

Примечания

1

Начинает игру любой желающий. Он говорит ключевые слова: «Я никогда…», а затем добавляет к ним что-то вроде «…не целовался». После этого признания все, кто целовался, немедленно выпивают.

(обратно)

2

Антацидные средства, или антациды, представляют собой препараты, уменьшающие кислотность желудочного сока за счет нейтрализации соляной кислоты. Используются для лечения желудка.

(обратно)

Оглавление

  • Пролог
  • Часть 1
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  • Часть 2
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  • Часть 3
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  • Часть 4
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  • *** Примечания ***