Нарский Шакал [Джон Марко] (fb2) читать постранично

Джон Марко
Нарский Шакал

КЭЛАК

Из дневника Ричиуса Вентрана

Мне снились волки.

Те самые боевые волки, которые появляются почти каждую ночь, и мы боимся заснуть, чтобы нас не разбудил этот ужасающий вой. Сон стал для нас драгоценностью. Я приказал своим людям по очереди дежурить у огнеметов – пусть хоть кто-то из них отдохнет. Эти твари уже уничтожили наших лучших огнеметчиков. Странно, что им удается наносить нам столь чувствительный ущерб. Но огнеметы все еще действуют, и керосина у нас пока хватит на несколько дней. Может, к этому времени подоспеют всадники Гейла.

Похоже, Фориса не волнует гибель его людей. Эти дролы так не похожи на прочих трийцев. Они фанатики и не боятся смерти. Им нипочем даже огнеметы. Груды их тел скапливаются за траншеями и уже начинают смердеть. Если в ближайшее время ветер не переменится, нас будет выворачивать наизнанку. Своих убитых мы хороним в траншеях второго эшелона обороны, дабы они не разлагались рядом с нами. А дролы равнодушны к своим павшим. Я видел, как они оставляли своих товарищей умирать, когда их запросто можно было унести в безопасное место. Их раненые сами пытаются уползти – а мы достаем их стрелами. И умирают они молча. Люсилер говорит, что они безумцы, и порой я не могу с ним не согласиться. Нам, уроженцам Нара, трудно понять этих трийцев и их обычаи – даже с помощью Люсилера. Он не очень религиозен, но бывают моменты, когда он становится таким же таинственным, как любой дрол. И, тем не менее, я доволен, что он есть. Благодаря ему я многое понял в этом странном народе и перестал воспринимать его как сборище страшных чудовищ. Если я когда-нибудь вернусь домой, если эта проклятая гражданская война когда-нибудь закончится, я расскажу отцу о Люсилере и его народе. Я скажу ему, что мы, нарцы, всегда заблуждались относительно трийцев, что они любят своих детей так же, как мы, и что кровь у них такая же красная, несмотря на бледную кожу. Даже у дролов.

Долина стала для нас капканом. Я еще не говорил об этом своим воинам, однако уверен – нам не удастся долго защищать Экл-Най от дролов. Форис не ослабляет давления; он знает, как мало у нас сил: без экстренного подкрепления мы наверняка будем сметены. Я отправил отцу весточку, но ответа не дождался. И мне кажется, ответа не будет. Нам уже неделю не доставляли из дома припасов, так что пищу приходится добывать охотой. Даже армейские сухари испортились от долгого хранения. Мы выбрасываем их из траншей, чтобы крысы держались подальше. Этих тварей заплесневелые сухари и тухлое мясо не берут, и пока у них есть пища, они нас не тревожат. Но мы сами постепенно начинаем чувствовать истощение: даже в этой долине недостаточно дичи, чтобы накормить всех. Возможно, отец не подозревает, как нам тяжело. А возможно, его это больше не интересует. В любом случае придется своими силами вести последнее сражение в Экл-Нае, а потом все будет кончено. И Форис одержит надо мной верх.

Дролы в этой долине стали называть меня Кэлак. Люсилер объяснил, что по-трийски это значит «Шакал». Они делают это совершенно открыто. Я слышу, как они выкрикивают прозвище в лесу: дразнят меня, надеясь выманить нас из траншей. Когда они идут в атаку, это становится их боевым кличем: они размахивают своими жиктарами и, громко возглашая «Кэлак!», набрасываются на нас. Но я предпочитаю этот клич их прежнему: имя Фориса, вырывающееся из их глоток, напоминает мне о его верных волках и ожидающих нас долгих ночах.

Во время утреннего налета погиб Лонал. Остается загадкой, как убившему его дролу удалось так близко подобраться к огнемету, но когда я его углядел, ничего уже нельзя было сделать. Мне пришлось самому немедля встать за огнемет, так что я не мог даже помочь ему. Он еще некоторое время жил с отрубленной рукой. Солдаты его унесли, а рука так и осталась лежать на месте, а я ее не заметил, пока не закончился налет. Мы с Динадином похоронили Лонала в дальней траншее, а Люсилер произнес какие-то непонятные нам слова. Люсилер нравился Лоналу. Думаю, трийская молитва его не смутила бы. Но нас коробит, что наш друг зарыт в этой чужой долине, словно мертвая кляча. Когда я вернусь домой, мне предстоит рассказать родителям Лонала, как погиб их сын, но я не стану говорить, что его тело гниет в братской могиле. Не скажу и о том, что один триец, который был ему другом, прочитал над ним молитву. Любая трийская молитва – даже не дролская – была бы для них оскорблением. Именно трийские молитвы и стали причиной всего, что сейчас происходит. Мы умираем из-за их молитв.

Динадин притих. Смерть друга так подействовала на него, что он стал неузнаваем. Дома он был самым шумным, эдаким весельчаком, но творящееся вокруг безрассудство повергло его уныние. Когда мы похоронили Лонала, он сказал мне, что нам следует покинуть эту долину и предоставить трийцам самим убивать друг друга. Мы были вынуждены совершать поступки, которыми не можем гордиться, о которых по возвращении не осмелимся рассказывать