Гроб для мертвого колдуна (СИ) [Алексей Николаевич Клименко] (fb2) читать постранично

Алексей Клименко Гроб для мертвого колдуна

Стол был большой и круглый. Не такой большой, как в приснопамятном Камелоте, но, тем не менее, вокруг него было вполне достаточно места, чтобы свободно разместить дюжину обшитых черной кожей кресел. Вот только, для сегодняшнего собрания, и такое количество было излишним, потому что на встрече присутствовало всего шестеро. Двое мужчин и четыре женщины.

Рассаживаясь, они словно выполняли какой‑то старый, давно надоевший им ритуал. Причем один из представителей сильного пола, длинноволосый блондин в дорогом костюме, несмотря на свободные места, остался стоять за правым плечом смуглой брюнетки, большая часть предков которой, наверняка были соотечественниками Кортеса и Писарро.

В руках у второго мужчины, черноволосого атлета, рассовую принадлежность которого, не взялся бы определять и специалист — антрополог, появилась большая бутыль с вином. Хлопнула, выбитая молодецким ударом по донышку, пробка, и рубиновая жидкость полилась в бокалы.

Бокалов было тоже шесть, но предложить выпивку блондину, никто и не подумал. Первый из наполненных сосудов поставили перед одним из незанятых кресел. Остальные разобрали сидящие за столом.

Первой тишину нарушила испанка: — Прости, нас, Диего, боги видели, что мы сделали все, чтобы тебя спасти. И не наша вина, что у нас это не получилось, — после этой фразы, она поставила бокал на стол, даже не прикоснувшись к содержимому.

— Прости нас, Диего! — передразнила испанку девушка — полуяпонка с длинной, ниспадающей на глаза, косо обрезанной челкой — Говори уж как есть: Диего, прости, но и через семь лет, мы все еще счастливы, от того, что ты мертв! А мямлить перед своим й… мудозвоном будешь, — блондин шутливо отдал честь, приложив два пальца к правому виску, — а нас лечить не надо, сами знаем кто что делал, и чем каждого из нас покупали.

— Миз, не надо, не сейчас, — русоволосая красавица славянка, попыталась остановить разошедшуюся дочь Ямато, но та, продемонстрировав в ответ оттопыренный средний палец, залпом выпила содержимое своего бокала. Требовательно протянула опустевшую посуду атлету,

— Тен, налей еще, по трезвяку, смотреть на эти рожи не могу! — Черноволосый, улыбнулся и выполнил просьбу полуяпонки. — красавицу перекосило, но отвечать на оскорбление она посчитала ниже своего достоинства.

Последняя из присутствующих, невысокая шиноби с белой фарфоровой маской на лице, не желая участвовать в разгорающемся скандале, покинула свое место и, молча направилась к выходу, но, именно в этот момент, из открытого, по случаю хорошей погоды, окна, раздался странный звук. Внимание присутствующих мгновенно переключилось туда. Даже носительница маски остановилась, развернувшись лицом к неизвестной опасности.

— Кахр! Р — р-рейко! — повторил свой крик, большой иссиня — черный ворон, сидевший на ветке перед окном. — Кахр — р! Пр — р-ришел Р — р-рейко!

— Оп — па! — Полуяпонка, вскочив со своего места, совершила танцевальный пируэт вокруг кресла с бокалом в руках, — Я знала, что ты вернешься, Лисенок! Покажи им, что бывает с предателями… и мне тоже покажи, потому что и я ничем не лучше. — последние слова девушка уже прокричала.

— Не понял! — атлет растеряно почесал затылок, странная птица, смогла пробить даже его, успевший стать легендарным, пофигизм, — И, что теперь делать?

Если у полуяпонки и атлета, появление ворона, вызвало радость и удивление, а эмоции шиноби, по понятным причинам, остались неизвестны, то остальных оно повергло в шок. В, любом случае, равнодушным не остался никто.

Блондин, выказывая незаурядную сноровку, занял стратегическую позицию под креслом, в котором обмякла потерявшая сознание испанка. Бледная красавица сидела, вцепившись в столешницу побелевшими от напряжения пальцами. Полуяпонка, стоя у окна на коленях, что‑то неразборчиво бормотала себе под нос, а шиноби, как и полагается представительницам ее профессии, исчезла не прощаясь. Единственным, кто так и не сдвинулся с места, остался атлет.

Ну а за открытым окном качалась опустевшая ветка — большая птица, сделав свое черное дело, посчитала, что воспетый Шиллером генуэзский мавр был абсолютно прав, и ее присутствие здесь больше не требуется.

* * *

Часть первая Сколько жизней у лиса?

Я лежу в гробу. Причем настолько давно, что данное занятие успело поселиться у меня глубоко в печенках. Надежда на то, что я, когда‑нибудь смогу отсюда выйти, почти утеряна и, все попытки разрушить удерживающие меня оковы, лишь дань природному упрямству, не дающему поверить в очевидную бессмысленность таких действий. А насчет помощи извне… к несчастью, гроб мой не из хрусталя, да и я не спящая царевна… скорее уж наоборот, так что прекрасные принцы, как, впрочем, и принцессы, в очередь, для моего спасения, становиться не торопятся. Я и на публику попроще согласен, но, увы, не