Гипер-С [Владислава Груэ] (fb2) читать онлайн

1

— Ы-ы!

Гёрла^[1] чуть присела в неудобной позе. Флай-юбочка на спине, руками судорожно вцепилась в мои ладони, серебристый гардер валяется в ногах. В кусты Центрального развлекательного парка ее завело юное любопытство, тяга к сильным ощущениям… и я.

Я не обманывал ее — хотя мог бы. Я вообще почти не говорил, она всё сделала сама. Причем сделала по собственной воле. Волю ей я тоже не давил — хотя сил хватило бы. Мое воздействие на ее поведение — минимальное. Она просто в критический момент перепутала меня с кем-то… не знаю, с кем именно. С тем, с кем подсознательно готова была залезть в кусты возле главной аллеи Центрального парка. В работах по воздействию гипноза твердо заявлено, что внушение в нормальных условиях возможно при внутреннем согласии человека с ним. Значит, она была согласна. А мне это жизненно необходимо. Ненавижу принуждение.

Похоже, гёрла искала все же не настолько сильных ощущений, и сейчас шипит сквозь жемчужные зубы. Тихо, потому что буквально в двух шагах от нас по аллее гуляют люди. Впрочем, это ее возбуждает. Ну а меня просто трясет и колотит, вот так проявляется гипер-с — генетически обусловленная гиперсексуальность. Гадость, если разобраться. В этот момент я согласен с тем, что врут обо мне в инфо. Да, я сексуальный маньяк. Чего в инфо не знают — маньяк, потому что мутант. И лучше, чтоб никто и не узнал.

Дело сделано. На бедрах юной красавицы вновь защелкивается гардер. Считается, это устройство надежно защищает от насилия. Его невозможно снять, даже хозяйка не сможет, если испугана. А если ломать, устройство подаст сигнал, и через пару минут тебя самого поломает спецназ безопасности, так качественно, что жить не захочешь. Да и не сможешь. Очень дорогая, очень стильная и надежная игрушка очень богатых девочек.

Но юная гёрла сняла гардер сама. От чего она, естественно, категорически откажется послезавтра в безопасности. Да, послезавтра. Сегодня она будет переживать приключение, завтра обнаружит, что беременна, несмотря на все средства предохранения, ночью поделится дикой новостью с подружками на анонимном форуме, те ее просветят, что она побывала в руках знаменитого маньяка-насильника, который уже полгода орудует в Нью-Сибе — и утром побежит в безопасность. Вернее, безопасность побежит к ней, судя по модели и стоимости гардера. Значит, у меня сутки, чтоб убраться в другой район. Нью-Сиб — город огромный, в нем можно за всю жизнь ни разу не столкнуться со знакомым человеком, особенно если человек живет в центре, а ты в ареале аэродрома.

Флай-юбочка возвращается на место. Впрочем, на то она и флай, чтоб взлетать при каждом шаге.

Флай… великий русский язык всасывает все, что звучит в инфо, и сейчас напоминает исходник разве что грамматикой и совсем чуть-чуть фонетикой, особенно у молодежи, а гёрла умопомрачительно юна.

— Гоут!^[2] — бросает на прощанье гёрла и выходит на аллею.

Скотина, значит. То же самое, что мачо, но грубее. Ругается. Как будто не сама сюда забралась. Впрочем, в ее среде сейчас так модно — хамить на прощание. Золотой молодежи катастрофически не хватает острых ощущений. Поэтому внимание стоит обращать не на слова, а на поступки. Что касаемо поступков — я, конечно, гоут, однако свой контакт она мне оставила.

Я иду в противоположную сторону. Мне хорошо. Солнце светит особенно ласково, как всегда после такого, и могу спокойно смотреть на проходящих мимо девушек, девочек, женщин. Одетых так, что глаз не оторвать. Я и не отрываю, но сейчас могу просто смотреть. Еще целую неделю смогу. А потом меня начнет трясти, и нужно будет выбирать новую цель, что смертельно опасно. Если цель заявит о насилии — это пожизненный срок, принудительная стерилизация. Правда, за сегодняшний случай это не грозит. За девочку с гардером спецназ городской безопасности забьет до смерти. А результат потом покажут по инфо, чтоб другим неповадно было.

Можно бы, конечно, выбрать цель поскромнее, но скромные цели мне неинтересны, к тому же, если выбирать между пожизненным сроком и смертью, то я давно выбрал смерть. Не то чтобы я не люблю жизнь, просто нью-сибская тюремная зона — настоящий ад на земле, много хуже смерти, а сбежать оттуда нереально.

Старый проспект ведет вниз, к реке. Туда-то мне и надо, к реке и дальше. Причем подземкой в черте охраняемого центра лучше не пользоваться — на входе стоят идентификаторы личности, и послезавтра их выпотрошат в поисках меня. Так что я, приговоренный к смерти, спокойно шагаю по тротуару в потоке стильно одетых, культурных, образованных людей. И это не ирония. Евросы, конечно, вслед за всей Европой считают сибирцев рабочим скотом, на полном серьезе научные исследования пишут на модную нынче тему «социальной пропасти», и я даже с ними согласен — за одним исключением. Нью-Сиб две последних сотни лет официально является сибирским научным центром, соответственно процент образованных людей в нем высок — и все они живут в охраняемой зоне Старого города. Они — и местная правящая группа, которая тоже училась далеко не на курсах рабочих специальностей. В результате охраняемый центр Нью-Сиба стал чем-то вроде города в городе, со своими традициями, с европейским образом жизни, с четко обозначенными границами, одна из которых — река. К ней я и иду. Река охраняется, как любая граница, но я знаю способ проскочить мимо наблюдения. На проспекте наблюдение тоже есть, но не такое навязчивое, а я ничем не выделяюсь в толпе студентов. Парень в неброско дорогой одежде с музыкальным синтезатором на ремне за плечом — обычный персонаж на проспекте, где находятся консерватория, десяток театров и множество кафе-хаусов с живой музыкой. Гёрлу, конечно, вежливо посветят на предмет визажа, и даже получат сносное изображение — только это будет рожа того, кого она вообразила на моем месте, какого-нибудь спик-мена всеимперского конкурса красоты. То-то безопасники удивятся. А сыскари — нет. Они меня полгода ловят в Нью-Сибе и несколько лет по другим агломерациям, знакомы с моими увертками. К счастью, пока что не со всеми. Жаль, мне никак не спрятаться в шлейфе настоящих преступников. Стопроцентная беременность моих целей — слишком необычный, легко узнаваемый маркер.

И это еще одна причина, почему не выбираю цели попроще. Богатой гёрле нет проблем вырастить ребенка, когда девушке из ареал-эрпорт и себя-то не всегда удается накормить. Не хочу плодить голодную нищету, а не плодить не могу — мутант.

Вдоль Старого проспекта — буйство рекламы. Я гляжу на нее с насмешкой. Кричи, моргай, зазывай — на меня не действует. Реклама — причина моего появления на свет. Моего — и еще некоторых, более опасных. В мире, где концентрация чужеродных химических соединений зашкаливает, генетическая устойчивость человека минимальна. Так устроено в природе: если меняется мир, человек должен измениться тоже. Должен — и меняется. Современного хомо химией не отравить, шумом не оглушить, и это хорошо, потому что и химии, и шума в городах с избытком. Но я — продукт воздействия рекламы, а вот это по-настоящему страшно. В мире, где человеку навязывают, нашептывают, загоняют в подсознание чужие желания, просто обязаны появиться люди, способные противостоять внушению инструментов, созданных настоящими профессионалами, гениями своего дела. И они неизбежно появились.

Вот только люди, умеющие противостоять современной, адски изощренной рекламе, умеют и обратное. Умеют сами навязывать другим свои желания. Сквозь все защиты, сквозь волю, сквозь здравый смысл.

Умеют — и делают это. Человеку трудно противостоять соблазну всемогущества. Может быть, я единственный, кто смог устоять.

Поэтому я — охотник на мутантов. Я давно решил, что существо, лишающее человека свободы, не имеет права на существование.

Нет, я не убиваю мутантов. Зачем, если я сильнее? После встречи со мной они просто теряют свои способности. Это очень трудно и по-настоящему опасно для меня, но зато гуманно, а значит, правильно. Человек имеет право на жизнь, так пусть живет. Только без ядовитых зубов. Человек не змея, ядовитые зубы противны его природе.

К сожалению, у моей гуманности есть оборотная сторона. Чтоб победить мутанта в схватке сознаний, я должен быть стопроцентно, полностью уверен в собственных силах. Без этого — проигрыш и смерть. А уверенность в силах мне дает только победа над существом противоположного пола. И чем выше, труднодоступней статус цели, тем сильнее уверенность. Девочка с гардером из охраняемого центра — идеальный вариант.

Еще век назад я пополнял бы силы без проблем. Я выгляжу молодо и достаточно привлекательно. Но то век назад, а сейчас — эпоха-асекс. Проще говоря — смотри, но не трогай. Как подозреваю, еще одна широкораспространенная мутация, о которой помалкивают. Незапланированные дети и неизлечимые болезни стали слишком большой проблемой в вопросе выживаемости, и человек изменился, не мог не измениться. Физиологическая тяга к противоположному полу не исчезла полностью, но вытеснилась в области эксгибиционизма и вуайеризма. Смотри, но не трогай. А у меня волей случая сцепленный с магнетизмом признак — гипер-С. Для кого-то, может, смешно, анекдотическая ситуация, а для меня — ад в душе и смертельно опасная жизнь. Общество вуайеристов страшно жестоко по отношению к натуралам. Притязания на физическую близость без одобрения противоположной стороны контакта караются стерилизацией. Притязания к несовершеннолетним, независимо от согласия — смертной казнью. А для меня несовершеннолетние — чуть ли не единственная возможность вступить в контакт без использования своей особой силы. У взрослых женщин мутация полностью победила физиологию, и только девочки-подростки сохраняют остатки естественных реакций.

Я мог бы поискать женщину среди себе подобных, но нас, магнетизёров, очень и очень мало, и все мы прячем свои способности. Магнетизёров с признаком гипер-С — возможно, я один.

Удивительно, но человечество до сих пор не вымерло. Как-то размножаются без любви, без проявления особых чувств, просто по необходимости. Но мне такое не подходит, потому что не дает душевных сил. Мне потребна истинная страсть. Что-то настоящее спрятано в глубине души каждой гёрлы, я только извлекаю это на поверхность. Так что оперативники управления по борьбе с насилием зря меня ловят. Я не их клиент. Но это с точки зрения здравого смысла. А по закону на мне десяток смертных приговоров — это только то, что дошло до суда. Девочки с гардерами, естественно, там не учтены — их имена предпочитают не светить в инфо. За них просто убивают на месте. Вот такая веселая жизнь. Но я не унываю, приятного в моем существовании тоже достаточно, взять тех же девочк с гардерами…

А вот и река. Пляж полон, глаза режет от обилия вызывающе красивых тел. Соблазнительные позы, роскошные волосы, великолепный загар. Век вуайеризма, прекрасный век. В бесплатном пляжном боксе я спокойно раздеваюсь, беру вещи в пакет на голову и плыву. Никто не удивляется, так многие делают, чтоб добраться до острова с его ухоженными газонами, где так здорово можно погонять мяч или просто поваляться в траве, но я перехожу остров и плыву дальше. Так тоже многие делают, правда, без вещей, просто пловцы, и мне приходится прятать пакет под водой, благо он водонепроницаемый. Последние полсотни метров плыву под водой и сам, выныриваю в четко рассчитанном месте за кустами, вне зоны наблюдения камер — и попадаю на другой берег мимо установок идентификации. В век всепроникающей техники лучший способ скрыться — пользоваться своими собственными силами, вот такой парадокс.

Левый берег — совершенно иной мир. Как раз то, что описывают в трудах, посвященных «социальной пропасти». Здесь нет намытого чистенького пляжа, только жесткая осока пробивается сквозь ил. Впрочем, кусты, у которых я вышел, растут на заброшенной дорожной насыпи, по которой можно дойти до ближайшего спального ареа. По насыпи даже тропинка ведет, издалека неразличимая в высокой траве. Вообще ей пользуются рыбаки, но для мутанта, скрывающегося от смертного приговора, она тоже подходит.

Тропа выводит к социальному комплексу. Без всякого перехода — только что было приречное болото, и вот сразу асфальтовый плац перед многоэтажкой с дешевым жильем. Ни тебе дендросада, ни детского парка, как в центре, ни даже закрытых парковок. В инфо уверяют, это потому что у муниципалок нет средств, все справедливо. Правильно уверяют — откуда у социальных муниципалок средства? Все средства в центре. Здесь хватает только на асфальт — уже хорошо. Потому что я видывал места и без асфальта.

Общественный транспорт по Левому берегу вообще-то ездит — но не везде и не во всех направлениях. Поэтому проще дойти пешком. Свою многоэтажку я вижу, но это не значит, что до нее близко. Впрочем, торопиться нет смысла, шум начнется послезавтра. Прохожу комплекс насквозь, мимо огромного маркета, занимающего весь первый этаж здания, между ограждениями электроподстанции и насосного узла, протискиваюсь через двор, забитый дешевыми авто, выхожу в арку… дальше прямой дороги нет. Моя многоэтажка — вон она, на той стороне приречного болота, рукой подать, но никак не ногами. Оглядываюсь, беру левее и топаю по тропинке через камыш. Здесь ходят многие желающие быстрее попасть на конечную остановку транспорта. Конечная остановка по утрам — единственный способ вовремя добраться до работы, на промежуточных можно уже не влезть в мобил-салон. Но мне остановка не нужна, и я сворачиваю к огромной стройке. Еще один будущий социальный комплекс. Стройка огорожена забором, но нет таких заборов, в которых рабочие не наделали б дырок. К главной дыре ведет чуть ли не дорога, настолько часто ей пользуются. Это и понятно — через стройку можно попасть к школе, единственной для трех близлежащих социалок. Здесь ходят и дети, и родители. Здесь же в камышах регулярно находят тела пропадающих изредка подростков, уж очень удобное для преступлений место. Но днем здесь безопасно, а школа такая огромная, что процент попадающих в несчастья ничтожен и никого не беспокоит.

Никого, кроме меня.

За последние два года — дюжина девочек. Каждые два месяца — жертва. Ничего не напоминает? Потому я и поселился здесь пару месяцев назад. На этот раз безрезультатно, потому что съеду вот-вот, не успев никого обнаружить. Может, мои подозрения безосновательны, и пропажи девочек — просто шутки статистики. Ну, так совпало, что траванулись очередной дурью именно девочки. Может, это работа обычного маньяка, каких много встречается среди подростков. Только… объясните мне, каким образом девочки попадали туда, где их потом нашли? Там троп нет, и удобных мест для баловства дурью нет тоже, я смотрел специально. Школьники из социалок — не безмозглые дебилы, по городу в одиночку не ходят никогда. Как? Сыскари считают — их туда приносили. Ну, пусть считают. Хоть бы раз сами попробовали протащить по камышам тело взрослого человека — а старшеклассницы по весу от взрослых не сильно отличаются. Я пробовал, в виде эксперимента и по обоюдному согласию. Это очень тяжело, для начала. И практически невозможно сделать незаметно даже ночью. Сама тропа ночью безлюдна — но заходить-то на нее надо? А там с одной стороны круглосуточный маркет, мимо которого как-то странно было б топать с мертвым телом на плече, а с другой — остановка общественного транспорта, где ночью работают и девки, и таксисты. При желании сыскарям раскрыть преступление — пара суток, не более. Но не раскрыли. И я хорошо представляю, почему.

Потому что девочка за таким, как я, пойдет сама, ни у кого не вызвав подозрений.

К школе я не стал выходить, свернул раньше. В сухую погоду через низину возле нашей социалки можно запросто пройти, что я и делаю. И выбираюсь на асфальтовый плац, не вызвав ни у кого удивления. Отсюда часто выбираются мужчины, да и женщины тоже. Общественных туалетов в округе нет, а высокий камыш — вон он, совсем рядом, очень удобно, когда прижмет, э… неодолимое желание.

И тут меня что-то смутило. Я даже остановился, готовый ко всему. Но вокруг ничего особого не происходило. Просто шел к авто грузный мужчина в белом поло и шортах, а рядом с ним — женщина. Я крутнул головой, избавляясь от наводок, и собрался идти к подъезду. И снова остановился. Мужчина. И женщина. Оба — среднего возраста. Что в них? Оперативники по мою душу? Да ну. Мужчина слишком неповоротлив, чтоб бегать за такими, как я. Женщина… Шляпа-парасоль на голове. Грубоватое лицо. Открытые полные плечи. Радужный сарафан-флай, из тех, которые ветром может поднять до подмышек, неуместный при ее тяжелых формах, но формы не у всех юные, а сарафан хочется носить каждой женщине, как и туфельки-столбики, и они носят, невзирая на… И что? Что?

Мужчина щелкнул фиксаторами дверей, кивнул. Женщина обогнула его и покорно забралась в авто… покорно… И все рывком встало на место.

Ее вели.

Я наконец узнал эту особую посадку головы, чуть склоненную, словно жертва все время ожидает тычка по шее. И этот особый широкий шаг. И неподвижность плеч. И чуть не упустил их, потому что внутренне был настроен на поиск мужчины с девочкой. А тут — тетка, по виду из торговок среднего пошиба, никому не интересная.

Я наверняка видел его раньше, да не обратил внимания. Не подумал, что у вот такой тетки запросто может быть дочь, совершенно беззащитная перед маньяком у себя дома… не подумал, и последняя жертва теперь на моей совести.

— Эй, мут! — громко окликнул я и махнул рукой.

Мужчина мельком глянул без всякого опасения. Уверен в своей силе? Или еще не понял? И уверен, и не понял. Вряд ли кто знает о моей роли в судьбе некоторых мутантов. Я не стремлюсь к славе.

— Превент, — тихо сказал я, быстро сократив расстояние.

Это не было тайным словом мутантов, просто так сейчас принято — первый говорит «превент», а второй — «привет». Мода.

— Поговорим, — приказал я мужчине. — Она пусть едет.

— Пусть едет, — согласился мужчина равнодушно.

Я посмотрел на его толстые ладони. Вот этими мощными пальцами он их душил. Может задушить и меня — если позволю.

— Ее дочь жива?

— Пока жива, — подтвердил убийца.

Он подчинялся, еще не осознавая поражения. Не понимая, что он уже труп. Не убиваю мутантов, но его я сразу решил не оставлять в живых. Он убийца, им и останется, даже если лишить его особой силы магнетизёра.

— Пойдем в камыши.

— Пойдем, — согласился убийца.

Загипнотизировать легко, если приказ не противоречит желаниям жертвы. Значит, он тоже хотел идти со мной в камыши. И мы идем туда, откуда только что выбрался я. Машина за нашими спинами взрыкивает и уезжает. Хорошо, свидетелем меньше. Что она успела увидеть из салона? Надеюсь, ничего.

Он напал на тропе, выждав, чтоб никого рядом не было. Кинулся всем своим тяжеленным телом, вытянув могучие руки. Я приказал ему пойти, и он пошел. А убить попытался по собственному желанию. Он действительно был уверен в своих силах. Двенадцать безнаказанных жертв укрепили его веру в собственную неуязвимость. Может, он даже атаковал меня психически, не знаю. Наверняка атаковал, это же гарантия его победы. Но после девочки с гардером его атаки мне что комариный укус. Кстати, комаров в камышах хватало.

Туда он и упал, в камыши. Убийца не учел, что он для меня — не первый. А я для него — да. Первый и последний в его жизни мутант-ликвидатор. Электротестер вошел точно в мозг, оборвав его жуткую уродливую жизнь. Жаль, что так поздно.

Инструмент пришлось извлечь, преодолев брезгливость, и выкинуть подальше. Не жалко, тестер не оружие, его в любом наборе электрика можно найти. Оружия я вообще никогда не ношу, потому что работаю в центре, а там с этим строго. А убить, если требуется, можно и авторучкой, и бутылкой с дорогим вином — дешевые вина давно продаются в мягкой упаковке. Главное в убийстве вообще не оружие, а готовность убивать. Ну, в данном случае готовности было даже с избытком. Таким монстрам не место на земле. А ведь начинал безобидно…

Хоть это и было очень опасно, но я поговорил с ним, пока мы шли к камышам. Он был самым обычным работягой и семейным тираном. Простой шофер. Просто мужик, требующий, чтоб его желания выполнялись беспрекословно. Любые. Особенно высказанные по дурному настроению. Мало ли таких вокруг нас? Много — но не все мутанты. Потом он заметил, что его желания действительно выполняются беспрекословно. Любые. И постепенно разошелся. Семья молчала, а безнаказанность — страшный яд. Дальше — больше. Семья исчезла, желания стали безумней. Умение принуждать других — сильнее…

Я спросил его, зачем нужно было обязательно убивать. Оказалось — нет, не обязательно. Только когда жертвы не подчинялись. А они не подчинялись. Он же, идиот, требовал, чтоб его ЛЮБИЛИ… И когда приказ не выполняли, он пугался, что жертва выходит из-под контроля. Жертва, вышедшая из-под контроля, много чего могла про него рассказать, потому что желания его были, как у всякого безнаказанного тирана… жутковатыми. Оставалось только ее убить. И он убивал. А потом спокойно знакомился со следующей женщиной, у которой приметил симпатичную дочку, в искренней надежде, что уж в этой-то семье его ПОЛЮБЯТ обе…

Навстречу по тропе прошли два парня, смерили меня цепкими взглядами. Местные. Эти запросто могут приметить здоровяка в камышах. Я даже не пытался оттащить его подальше — и опасно, что застанут за таким занятием, и просто физически невозможно. Не в моих силах утащить полтора центнера по болоту, я все же обычный человек, не чемпион региона по штанге. Пришлось опустить голову, чтоб не запомнили примет. Если и вдруг их просветят на предмет визажа, пусть увидят светлые волосы. Волосы — не страшно, я их перекрашу в любой парикмахерской. Но сменить место жительства теперь придется немедленно. И опасно оставаться, и делать здесь больше нечего. Мутант ликвидирован, но это не приближает к цели, и надо искать дальше. К какой цели? Пока что тайна. По пути к ней могут убить, поэтому лучше не откровенничать — ни в дневниках, ни даже в мыслях.

Плац перед моей многоэтажкой. Блокиратор. Лестница. Еще блокиратор. Общий коридор. Замок. Съемная комната, в которой, кроме рюкзака, ничего моего. Мне хватило пары минут, чтоб забросить его на плечо, проверить комнату на предмет забытых вещей и выйти. Когда над тобой десяток смертных приговоров, поневоле научишься уходить стремительно и без следов.

На плаце я достал свой инфо и на ходу стал заносить в него примечания к беседе с убийцей, пока ничего не забылось. Оставлять о себе такие свидетельства на материальных носителях чрезвычайно опасно, но знания требовалось сохранить, потому что я не только ликвидатор, но и врач. Врач мутантов. Возможно, единственный в своем роде. Записи, собранные воедино, в будущем кому-то сохранят рассудок, а следовательно, и жизнь.

Уже сидя в мобил-салоне общественного транспорта, я бросил взгляд на болото. К нему не спеша шли от своей машины патрульные. Надо полагать, парни заметили тело. Быстро на этот раз. Ничего, пусть ищут.

2

Как спрятаться в многомиллионной агломерации, если тебя ищет государство? Способов много, все они изложены в многочисленных франшизах, достаточно запросить по инфо — и все они мне не подходят. Можно поменять документы, переселиться на запасную квартиру, сделать пластическую операцию, загримироваться, наконец… много чего можно сделать. Во франшизе, добавлю я. А в жизни… к примеру, рассмотрим вариант со сменой документов. Это ведь не такое уж простое дело. Документы самому не подделать. Значит, их кто-то должен изготовить. Чаще всего этим само государство и занимается — для своих агентов. Значит, оно же подделки и проследит, если что пойдет не так. Существуют, конечно, и криминальные специалисты. Но их надо знать, то есть вращаться в определенной среде. Что означает — и тебя в этой среде знают. И сдадут за милую душу государству по первому запросу. Вот такая она, проза жизни. Только в детективной франшизе можно постучаться в неприметную дверь, сунуть кэш, взять чипированные карты, и все шито-крыто. На самом же деле все эти изготовители фальшивок сотрудничают со спецслужбами, не могут не сотрудничать. Им разрешают вести бизнес, но за это они сдают по первому запросу. А чужаков — и без запроса, по умолчанию.

С тайной квартирой — свои сложности. Кто-то должен ее арендовать, оставить в муниципалке свои данные. Кто? Подразумевается организация, помощники как минимум. Но организация в наш век электроники — это гарантированная засветка в спецслужбах, а у помощников, как правило, длинные языки, куча родственников, друзей, коллег, то есть тоже гарантированная засветка. И не следует забывать про деньги, а их немало требуется для съема постоянной квартиры.

А квартира любовницы, столь излюбленный ход во многих популярных и претендующих на достоверность франшизах — опасность еще большая. Любовница находится слишком близко, чтоб скрыть от нее все следы своей деятельности. И часто попадаются проницательные, догадливые гёрлы. Так что вариант, когда после очередного оповещения по инфо о маньяке надежная квартира превратится в западню, близок к стопроцентному.

Вот поэтому я — одиночка.

Но возможности укрыться от всевидящих глаз все же есть. Одна из них — у меня на коленях. Это обычный рюкзак альпиниста. В разложенном виде он представляет из себя каркасную подвесную палатку, покорители вершин ночуют в таких, подвешиваясь на крюках над пропастью. Но я не альпинист, мне и дерево подойдет. Вообще-то левый берег Нью-Сиба окружен промышленными зонами, и палатку можно бы бросить на ночь в бурьян под любым забором где-нибудь в месте побезлюднее. Поначалу я так и поступал, пока не выяснилось, что и ночами кое-кто бродит. Очень неприятные вышли случаи, еле отбился. А по воздуху ночью никто не ходит, и по деревьям не лазит. Поэтому — дерево. Я предпочитаю клен, у него густая листва, очень удобно.

До темноты я занимаюсь своими делами, таковых и у ликвидатора мутантов хватает — и спокойно приглядываю укромное место. Найти место для ночевки, удовлетворяющее моим строгим условиям, не так просто. Деревьев хватает, но не на каждое заберешься незаметно — и, что более важно, не с каждого подключишься к бесплатной сети. Для этого желательно устроиться буквально под окнами какой-нибудь федеральной конторы, а там, как всем известно, под окнами предпочитают травку и цветы, вовсе не клены. У меня, конечно, имеется пара заранее присмотренных мест, но… уже использованных. А я стараюсь на старые места не возвращаться. Для человека с десятком приговоров вчерашняя ночевка — это сегодняшняя западня.

Идеальное место до темноты найти не удалось. Что ж, выбираю лучшее их худших. Оно далеко на окраине, рядом нет жилья, и если меня рано утром встретят патрульные, у них могут появиться вопросы к парню, идущему непонятно откуда. Зато есть незапароленная сеть, скорее всего, от какой-то из торговых баз, которых поблизости несколько.

Оглядываюсь — никого. Десяток минут — и вот я уже наверху, лежу, покачиваясь, в одноместной палатке-коконе и блаженствую. За день находился до гудения в ногах, еще и в спортзале провел пару часов. Я не любитель единоборств, но при моем образе жизни каким-то видом спорта заниматься жизненно важно. Я выбрал экстрим-танцы. А что? Не боксом же заниматься, тем более не рукопашным боем. Там меня наверняка не раз уже искали.

В палатке уютно, как дома — собственно, это и есть мой настоящий дом. В кармашках под руками всякие приятные мелочи типа орешков, шоколада, сока и завтраков-эспрессо, на груди экран инфо — что еще надо для полного счастья? Вообще-то надо, не был бы лишним душ, но — увы и ах. Душ будет завтра, вместе с посещением бассейна.

В инфо обо мне ни звука. Об убитом в камышах мужчине — тоже. Это, впрочем, ничего не значит. Кто в наше время верит инфо? Только инфосдвинутые, а я не из их числа. В инфо я ищу конкретную информацию, а именно — компаньона для съемного жилья. Палатка — это здорово, но только летом, и то ненадолго. Альпинисты, конечно, ночуют в таких и на высокогорном морозе, но у них нет выбора, а у меня есть. Компаньон — не очень удобно для проживания, люди встречаются разные, часто неприятные, но если требуется избежать внимания следящих программ сыскарей, лучше не найти. Кто-то арендует комнату на себя — и берет компаньона, чтоб выходило подъемно по деньгам. Вариант встречается не так уж часто, потому что в компаньоны обычно берут хорошо знакомых, но тем не менее бывают и такие предложения. Жаль, не сегодня. Но я не отчаиваюсь, оставляю в нужных местах объявления, со временем кто-нибудь откликнется. Пока лето, можно ждать. Эх, непроста жизнь парня вне закона.

После поисков в сети я еще несколько часов работаю. Эта работа доставляет мне истинное наслаждение. Я вообще-то, помимо того, что мутант и преступник, еще уличный музыкант. Я — хороший музыкант, это занятие обеспечивает меня кэшем, достаточным для поддержания довольно высокого уровня жизни. Да, у меня нет квартиры, авто. Но я хожу в платный бассейн, занимаюсь в очень неплохой студии танца, одеваюсь так, что не выделяюсь среди студентов в Старом городе, обедаю в приличных кафе, не особо изучая ценник — и синтезатор у меня из тех, которыми пользуются профессиональные аранжировщики. Немногие из простых парней могут себе позволить такую, не побоюсь сказать, безбедную жизнь. Простые парни вроде меня прямо сейчас вкалывают во вторую смену грузчиками на многочисленных базах и терминалах, или загибаются на конвейерах, или проводят бессонные ночи за рулем такси, или еще где. А я лежу себе, сочиняю очередную мелодию, аранжирую, обрабатываю в музыкальном редакторе, подбираю или придумываю сам подходящий текст — чтоб завтра исполнить ее на одной из площадок кампуса в Городке студентов, или на самом Старом проспекте или даже перед зданием консерватории — там, кстати, за хорошую мелодию кэш идет валом. Красивая легкая жизнь, но для этого надо быть хорошим композитором. Я — очень хороший композитор. Неплохой поэт. Великолепный исполнитель. И гениальный аранжировщик. Вообще-то мое место — на лучших концертных площадках столицы, я считаю, да кто б туда пустил. Социальная пропасть — она не сама возникла, ее старательно выкопали, и простому парню из Сибири в столице светит только изолятор передержки мигрантов, в просторечии — концлагерь.

Я засыпаю под шорох дождя. Дождь — это хорошо, дополнительная гарантия, что никто не станет шарахаться под моим жилищем. Снаружи сыро, ветрено, а в палатке тепло и сухо — благодать. И наконец-то из души уходит постоянная настороженность. Только до утра, но и это хорошо. Может, приснятся светлые сны.

3.

Что неудобно с палаткой — вставать надо рано, пока внизу не появился любопытствующий народ. Но я просыпаюсь, ловко выбираюсь наружу, и через несколько минут уже шагаю к остановке с обычным на вид рюкзаком за спиной. Сегодня я решаю играть на площадках Городка студентов. Это достаточно далеко от Старого города, от костоломов из службы безопасности — и там перспетивная аудитория. Мои песни — для грамотных и культурных, на конечной остановке общественного транспорта их исполнять бессмысленно, не поймут. Поэтому я могу петь в Старом городе, в Городке студентов и еще кое-где в Научном городке. Я сам предпочитаю площадь перед консерваторией, но туда после вчерашнего лучше не соваться. Юная гёрла попала со мной в кусты как раз из консерватории, прямо со скрипкой в руке.

На ходу я быстро привожу себя в порядок. Как? Есть влажные салфетки, есть малый набор путешественника. Хуже с одеждой, она у меня стильная и не терпит небрежного к себе отношения. Ну так я небрежно и не отношусь, упаковываю ее на ночь предельно аккуратно, мне же в ней выступать и вообще бродить перед сотрудниками охраны общественного порядка, их в Городке студентов предостаточно.

— Девочка по воздуху идет…

И зазвенела колокольчиками, полилась прихотливым ручейком мелодия. Вообще, волшебная вещь синтезатор. Что может сравниться с ним? Скрипка? Но это только мелодия. А мой синтезатор поет, звенит и дышит музыкой.

Сегодня я пою про девочек на столбиках. Мода изменчива, и завтра, может, столбики уйдут в небытие, но сегодня девочки на столбиках — обворожительное, незабываемое зрелище. Вот идет, течет толпа студентов, вдруг раздается на мгновение, и становится видна стройненькая, легонькая девочка. Вышагивает себе плавно и спокойно… на две головы выше всех. Потому что туфельки ее — особые. Называются — столбики. Жутко дорогие, жутко стильные. Ажурная конструкция может вознести обладательницу столбиков на полметра вверх, может по желанию опустить. Ходить на столбиках учатся на специальных курсах, учатся долго, и все равно далеко не у всякой получается. Но уж если получается, то — глаз не отвести. И сегодня я пою о них, о девочках на столбиках — волшебных, воздушных созданиях. Пою, играю, продаю готовые рингтоны, у меня они неплохо получаются, я же аранжировщик…

— Первент.

Она стоит рядом, смотрит на меня сверху вниз с холодным интересом, и в ее глазах отчетливо читается десяток смертных приговоров. Юная гёрла из вчерашнего дня. Моя мучительная смерть.

Секунды тянутся медленно-медленно. Почему-то не видно спецназа службы безопасности… Она меня узнала. А не должна бы. Мое вчерашнее внушение было достаточно уверенным. Тогда почему? Устойчивость к внушению, мощная настолько, что способна противостоять даже мне? Нет, магнетизеров я узнаю безошибочно, это часть моей работы. Значит, вчера она пошла в кусты именно со мной, не с выдуманным персонажем. Могу начинать гордиться, надо же, уличный певец очаровал девочку с гардером… Только вот именно мое лицо всплывет, когда ее посветят. Посветили или еще нет? Если посветили, мне конец.

Гёрла разглядывает меня спокойно и заинтересованно. Кричать явно не собирается. Не знает, что беременна? Не признала во мне маньяка? Или?.. Я теряюсь в догадках, ситуация странная, к такому я не готов.

Похоже, девушка не понимает, как страшно сейчас рискует. При данном раскладе самое правильное — убить ее по возможности незаметно и уйти. Мертвую голову не светят. Не убью — мне конец. Отложенная смерть, вот кто она такая. Что она делает так далеко от консерватории? И почему меня узнала?!

Я могу ее убить. Это тоже часть моей работы. Так просто: встать, развернуться и пойти. И, проходя мимо, спицей в сердце. Спица есть, в ранте рюкзака, она всегда там есть на всякий случай, и обращаться с ней я учился больше года.

Я криво улыбаюсь ей, встаю, подхватываю на плечо синтезатор и ухожу. Спица остается в ранте рюкзака. Может, кто-то способен поднять руку на влюбленную девочку, но не я, не я.

Туфельки звонко и четко стучат за синой. Догоняет. Почему догоняет? Хочет продолжить знакомство? Она что, тоже маньячка?! Не, ну не может такого быть… Больше всего мне хочется рвануть что есть сил вдоль по улице и за угол. Только это бесполезно. Максимум завтра ее посветят, и всё, конец. В государстве тотального контроля, если засветился, уже не спрятаться.

Я все же решаю рвануть. Сдаваться — не по мне. Но девочка берет меня под руку. А ладошка-то у нее твердая, не скрипичная ладошка.

Кое-что начинает проясняться.

— Прямо иди, — приказывает она.

Я и сейчас могу ее убить. Сейчас — даже удобнее, безопаснее, с хорошим шансом на чистый уход. Ударить плавно и быстро — и спрыгнуть с пешеходного мостика вниз, в поток студентов. Смешаться с ними, и ищи потом. Именно такой отход я присмотрел, когда выбрал для работы эту площадку. Но убивать ее бессмысленно, потому что кое-что прояснилось. Не бывает у скрипачек каменно твердых ладошек. Значит, остается что? Правильно, идти прямо. Но там — витрина.

— Куда прямо? — огрызаюсь я. — Носом в стекло?

— В дверь, гоут.

Дверь действительно имеется, чуть правее. И вывеска «Кафе-хаус» над ней. Милое тихое местечко, чтоб неторопливо перекусить, я его хорошо знаю. Два десятка сортов свежей выпечки, десяток видов пирожных, мясные и рыбные салатики. Хороший кофе, плохой чай, натуральные соки. Синтетические напитки и краш-вина тоже есть, но спросом не пользуются. Цены — убиться об стену. Студенты могут их себе позволить, бродяги с площади нет, очень удобно, не надо тратиться на охранника. А бродяги пусть сосут свою краш-дрянь на площади у вокзалов…

Но двое унылых типусов, к которым меня подвели, прихлебывают именно краш-вино, в просторечии — мозгач. Один вислоносый, другой щекастый, но оба одинаково скучные, я таких и перепутать могу. Впрочем, для меня большинство людей выглядят скучными. Сам я живу в постоянных размышлениях, в поиске, и подобных себе выделяю в толпе сразу, у них лица словно светятся жизнью. Прочие же… вот как эти, просто сидят, просто пьют, ничего сверх. Тоска зеленая, я бы удавился, а им ничего, нравится. Может, мутация какая-то?

Кстати, вчерашняя гёрла из консерватории светилась вся. От любви, от любопытства, от ожидания приключений. А эта, сегодняшняя, нет. И это тоже кое-что проясняет.

Кажется, я наконец-то столкнулся с теми, ради кого приехал в Нью-Сиб.

Потому что я, помимо всего прочего… ну, правильней всего сказать, что секретный агент. Только без офицерского удостоверения, оружия, денег и полномочий. И без связи. В общем, без всего. Так надо, потому что те, кто отправились до меня, исчезли. Ни оружие им не помогло, ни связь с Центром. Это называется — утечка. Я же никак не связан со спецслужбами, и до сих пор жив-здоров. Это огромный плюс. В минусе то, что непонятно, как вообще без полномочий выполнить задание, простой гражданин в этом плане мало что может. И еще, если сейчас вот эти решат меня арестовать, мне конец. То, что я маньяк, никто не отменит, и десять смертных приговоров — на мне. Но это уже мои личные проблемы, задания не касаются. Мое задание — вот эти. Я их называю — «пчелы».

Типусы между тем привычно представляются. Надо же, оперативники управления по борьбе с насилием в сфере личности. Они что, подрабатывают охранниками у девочек с гардерами? Потому что девушка-двойник — несомненно телохранительница.

Следует короткий грубый допрос, в основном для психологического давления. Имя, государственные идентификаторы, места регистрации. Их цель — заставить меня отвечать. И я, конечно, отвечаю, отвечаю правдиво. У типусов перед глазами экраны инфо, проверяют, не сходя с места. К счастью, столичный период жизни там никак не отражен, а то бы ребята напряглись. Я родился и вырос здесь, в Нью-Сибе.

Не так я себе представлял свой провал, не так. Я представлял — будет погоня, стрельба, ранение в ноги, затем избиение тонфами, с медленно меркнущим сознанием… Именно такой вариант смерти громко обещали мне инфо на Старом проспекте, именно к нему я готовился. А тут — допрос. И гёрла в качестве охранницы. Хотя какая она гёрла? Та светилась вся, а эта… обычная телохранительница-двойник, каких полно. Макияж-мимикр вблизи очень даже различим. Я не зразу заметил подмену, потому что растерялся. Не каждый день доводится видеть перед собой олицетворение десяти смертных приговоров. Но о смертных приговорах, похоже, речь не идет…

А типусы между тем начинают говорить сами. Они долго и нудно перечисляют, какие кары грозят мне за связь с малолеткой, девица с железной хваткой неумело, но старательно хмурится… а во мне тихо растет недоумение. Вот это вот — это что? Психологическая обработка, принуждение к сотрудничеству, что ли? А что так тупо? Перечисление статей кодекса правонарушений в сфере личности, ах как страшно, щас умру… А потом до меня доходит, что типусы вообще-то давят меня изо всех сил! Мутанты типа «бык», причем сильные — а я их не разглядел! Ох дурак… Будь на моем месте обычный человек, он давно бы обмочился от страха — в прямом смысле. То есть мне, если хочу выглядеть простым парнем, надо бы изобразить ужас, вместо того чтоб высокомерно улыбаться! А теперь что, поезд ушел. Попался. Мораль — не считай врага глупее себя, не считай никогда! Старое правило, всем известное, да что-то забывается всякими высокомерными дураками!

Как ни странно, меня подвело хорошее знание противника. «Пчелы» не отличаются умом и сообразительностью, на это и купился. Забыл, что в пределах своих функций они вполне профессиональны, не мне, любителю, тягаться с ними на их поле.

— Что, мальчик, бандитствуешь потихоньку? — доверительно спрашивает вислоносый, правильно истолковав мое смятение.

Я не сразу понимаю вопрос. То, что мальчик — это как раз понятно, у меня такие особенности физиологии, что выгляжу гораздо моложе своего возраста, по виду мальчик и есть, в вилке от шестнадцати до тридцати пяти, тут нечего обижаться. Но при чем бандитизм?

— Или побирушник? — приходит коллеге на помощь щекастый и немного проясняет обстановку.

Скорее всего, это сленг, какая-то их внутренняя классификация мутантов. Я лихорадочно соображаю, кем назваться. Подловили они меня с допросом, теперь за простого парня не сойду ни при каком раскладе. Тогда кто я? Кем назваться? Побирушники — это с большой степенью вероятности те, кого я в своих записях называю «друг»… бандиты тогда кто? Что-то никаких предположений даже…

Типусы настороженно ждут ответа, и я честно признаюсь, что не знаю.

— А мы поможем! — оживляются они. — Ты чего умеешь?

Ага, так я им и сказал. Я много чего умею. А этим достаточно знать только то, что и так знают. И я признаюсь, что могу внушать и противостоять внушению. Так, чуть-чуть. Но чтоб на покушать собрать, хватает. Жаль, открылось недавно.

— Тогда ты мут, — со знанием дела определяет вислоносый. — Везет же некоторым… Девочек окучиваешь на Старом проспекте, да? То-то мы смотрим, у тебя кэша на выступлениях полно.

Кэша у меня много по другой причине. Деньги я получаю за талант и тяжелую работу, но оперативникам знать не следует. Пусть считают мелким мутантом, для успеха операции это полезней.

Типусы заказывают обед, и мы совместно откушиваем. Подозреваю, у них это что-то вроде знака успешно проведенной вербовки. И правда, куда яот них теперь денусь? Они держат мою жизнь в руках. Одно их слово, и за малолетку меня казнят. Если до того не замучают до смерти.

После обеда они принуждают меня к сотрудничеству, и я, естественно, принуждаюсь. Деваться мне некуда, от государства не убежишь. Ну, они так считают. То, что я несколько лет провел в самой столице, и государство меня не заметило — мое личное знание, а они пусть считают себя всемогущими, не жалко. На самом деле они — всего-навсего моя цель, одна из. Моя работа секретного агента — борьба против мутантов во власти. Против таких, как они. Против «пчел», против «муравьев», против «термитов», и особенно против «волчьих стай». Конкретно эти, как я подозреваю, «пчелы». Только у «пчел» охрана работает характерными двойками, без лидера, на голом инстинкте. Я, кстати, могу их убить прямо сейчас, но зачем? Человек рожден, чтобы жить. Надо просто вырвать им ядовитые зубы, и пусть живут как все.

А типусы откровенно радуются. Еще бы, обнаружили и завербовали мута! А один-единственный мут, принявший участие в избирательной компании любой степени прозрачности, может обеспечить на участке любой понравившийся процент голосования, даже пресловутые 146 %! И никакая проверка не заметит подтасовок. Люди сами пришли, сами изъявили свою волю. То, что проголосовали против своих интересов и зачастую против элементарного здравого смысла, никого не волнует. Ну, захотелось им так. Не нравится, выставляйся на выборы сам, проводи избирательную компанию, конкурируй, все честно. Ага, с командой магнетизеров за спиной. Как я понял из намеков типусов-оперативников, руководство Нью-Сиба и само грешит мутациями, и магнетизеров использует с размахом. И всех все устраивает. А то, что большинство магнетизеров — скрытые садисты… ну, есть же окраины города вроде ареа-эрпорт. Десяток изувеченных трупов там всегда спишут на пьяные дебоши или наркотическое безумие.

И моего руководителя из Центра десяток трупов на окраине тоже не беспокоит. Его беспокоит, что в Нью-Сибе плевать хотели на экономические интересы столицы в регионе. Вроде со всем соглашаются, клянутся в верности и покорности… а денежки достаются местной элите. И столичные посланцы странно себя ведут, едва попав в Нью-Сиб, а то и вовсе пропадают. А секретные агенты пропадают без всяких вовсе, просто поголовно. А не надо было устраивать лабораторию биологического оружия прямо в центре города-миллионника. Травить людей выбросами нефтезаводов и газовых производств тоже не стоило. И военной промышленности на свои топки тоже следовало бы ставить фильтры.

Вообще не надо было уничтожать собственный народ.

А теперь что ж плакать, получили по полной. Мой руководитель пока что не знает, насколько сильно получили, свои исследования по вопросу я ему еще не отправил. А вывод в исследованиях таков: мутантов в Сибири — как бродячих собак. Сколько ни стреляй, не выведешь.

— Будь с нами, и тебе все будет! — напутствует на прощание вислоносый. — И за это тебе ничего не будет, понял? Только держись подальше от Старого проспекта. Центр для охоты закрыт. Чтоб вчерашняя девочка была последней, понял? За девочку с гардером даже мы тебя не прикроем, оторвут бошку на месте! Молодец, что вчерашнюю не покалечил, а то бы тебя ничто не спасло, понял? А если так уж тянет развлечься, ищи жертвы в ареа-эрпорт, никто слова против не скажет. Все наши там ищут…

— … и их потом никто не ищет! — радостно заканчивает щекастый, и они оба довольно гогочут, как будто сказали что-то невероятно смешное.

Я прикрываю глаза. Вырвать бы гадинам ядовитые зубы прямо сейчас, да нельзя. Без них я не найду остальных «пчел», матку их не определю, а это главное. Сначала — матка. Но и до охранников-двоек очередь дойдет, обещаю.

4.

Мне теперь запрещено появляться на Старом проспекте. Но именно туда я направляюсь. Оперативники в разговоре со мной умолчали о многом, но и из молчания можно делать выводы. Я такие выводы делать умею. Первое и самое обидное — девочка с гардером меня не сдавала. Она попалась сама в следящие сети службы, молчала на допросе и прикрывала меня, сейчас это очевидно. Дурак, мог бы догадаться сразу, если б не перепугался до смерти. Ох и дурак. Даже не хочу представлять, чего ей это стоило, они же ее наверняка давили. У оперативников на меня ничего не было, ни одной подробности. Они примитивно взяли меня на испуг. А я, дурак, взялся. И теперь мне необходимо увидеть эту девочку. Самое малое, я задолжал ей спасибо. Но вообще-то — жизнь.

Навстречу мне идут, вышагивают, плывут и порхают волшебные создания. Женщины, девушки, девочки. Фрау, гёрлы, бэби. Я ловлю каждую взглядом, впитываю, наслаждаюсь. Ну, маньяк я, что поделать. Особенно запомнилась одна: пухленькая, но удивительно стройная и подтянутая. Упругие груди в рассегнутом вороте блузки, нежная шея, милые детские щечки. Гибкий шаг, ровненькая спинка. И умный смешливый взгляд из-под челки. Страшная женственная сила! Я столкнулся с ней на кольце клумбы, знаете, той, которая возле оперного театра. Она ойкнула и удивленно глянула, слегка откинувшись назад. Чуть не расцеловал ее тогда, настолько она была мила, непосредственна и очаровательна. Еле удалось сдержаться на пару секунд, а за это время она ушла, к счастью, а то было б последнее в моей жизни приключение, потому что охрана проспекта торчала неподалеку. На Старом проспекте вообще трудно сдерживаться. Здесь — очень красивые женщины. Они полжизни тратят на то, чтоб так выглядеть.

Пропуска в консерваторию у меня нет, это минус. Зато я знаю ее расписание, просто вычислил за то время, пока знакомился. Она же мне понравилась до безумия с первого взгляда. Но очень много времени ушло на то, чтоб и она бросила свой взгляд на меня, обычного уличного музыканта. А потом я написал про нее песню, ту самую, «Цветок на ладони», ее до сих пор крутят в Центральном парке. Подруги услышали, возбудились, натолкали ее в бока, и она подошла сама, чтоб послушать. Тут я и пропал. И она, получается, тоже…

Она вышла из огромных дверей консерватории и пошла по проспекту — крохотная девочка на столбиках, воздушное существо. Сегодня флай-стилю она предпочла студенческую форму. Светлая юбка чуть выше колен, строгая курточка, кремовые манжеты, серебристые туфельки-столбики умопомрачительной цены. Светлые волосы водопадом по спине. Преуспевающая девочка из очень влиятельной семьи в ореоле света и богатства. Но я чувствовал во всем ее облике какую-то отчаянность. Догнал и зашагал рядом, хотя это непросто, когда спутница — на столбиках. Она сразу меня заметила — но не повернула головы.

— Отстань на шаг, — еле слышно приказала она. — Заметят.

Она боялась, что меня засечет ее охрана. Несчастная малышка, никакой свободы.

— Здравствуй, маньяк, — прошептала она. — Дурачок, тебе нельзя приходить…

Она торопливо говорила, не меняя гордой посадки головы, ничем не показывая, что обращается ко мне. Да, она попалась следящим системам службы. Ее взяли оперативники, они же ее семейная охрана, сразу на выходе из парка и давили, пока не вмешались родители. Она ничего не сказала, как я и предполагал. Спасала меня. Спасала отца своего будущего ребенка. Да, она знала, что беременна, знала сразу — сведения обо мне крутили по всем инфо, после приключения в кустах трудно не догадаться.

— Я влюбилась в тебя, маньяк, — шепнула она. — Как дура. Гордись. А теперь уходи.

— Уходи со мной! — брякнул я.

— Куда уходить? На улицу, песенки прохожим петь?

Я не ответил. И так все понятно. Сам же пел, что она — птичка другого мира. На улице ей не место. А мне нет места в ее высших сферах, чужих туда не пускают. Социальная пропасть. Вроде и рядом она, но даже обнять невозможно.

Я обогнал ее, уходя. По лицу девочки текли блестящие слезы, она их не вытирала, так и шла, гордо вскинув голову.

Она полюбила меня, уличного певца, а я даже не знал, как ее зовут. Сердце защемило от острой тоски. Мы могли бы быть счастливы вместе. У нее — редчайшее из качеств, яркий материнский инстинкт, чувственность и безоглядность в поступках. С ней рядом, возможно, приутих бы дикий костер гипер-с, сжирающий мое сердце, ежедневно ставящий на грань гибели. Почему нет? Если бы каждую ночь у меня была женщина… Может, она ради любви решилась бы каждую ночь отвечать моим страстям? Стала бы настоящей женщиной… Но не судьба.

Проклятые чувства. Они отвлекли меня, и я по-глупому пропустил атаку. И в очередной раз убедился, что с профи на их поле лучше не бодаться — проиграешь. В Старом городе сохранилось множество домов с проходами во внутренние дворы, я их называю подворотнями, хотя никаких ворот там давно нет и никогда не было. А вот опасности прятались. Крепкая рука выдернула меня с тротуара в сумерки, и в глазах вспыхнули звезды. Вот это удар. Не опусти вовремя голову, снесло бы нос. А так щекастый разбил костяшки об мой лоб и зашипел от боли.

— Тебе было сказано не появляться здесь? — рявкнул вислоносый. — Было сказано?!

И со всей дури залепил ногой в живот. Ух, мимо. Я развернулся, попробовал убежать, вырваться на проспект, смешаться с потоком студентов… и убедился, что не зря туфельки-столбики изначально задумывались как оружие телохранительниц. Вжик, острая боль в ноге, и я падаю ничком. Обычная подсечка, но как больно!

Охрана проспекта не вмешивалась, даже не смотрела в сторону подворотни. Бьют кого-то телохранители — значит, так надо. И они приступили к моей обработке втроем. Это была их ошибка. Я мгновенно озверел от боли. И прямо там, под градом ударов, решил раз и навсегда вернуться к своему основному жизненному принципу: не прощать таких, не идти с ними на компромиссы ни при каких обстоятельствах! Отпустил «пчел» ради возможности достать их матку, и вот уже познаю на собственных ребрах, что могут творить офицеры-силовики при полной безнаказанности. Черт, они бы еще на мне попрыгали!

И оперативники тут же решают на мне попрыгать. Они даже не заметили, что я озверел.

Для них это произошло быстро и бесповоротно. Только что я валялся под их ногами — и вот уже стою, а они лежат. А не расслабляйтесь, пчелки, а то птичка склюет! Телохранительница-двойник отпрянула к стене, грим-мимикр косо размазался по щеке, в глазах смятение. Она отметила мои взгляды на ее ноги, и грудь, и бедра, и абсолютно правильно их поняла. Насилие в самой жестокой форме читалось в моих глазах совершенно отчетливо. Она испугалась так, что, похоже, забыла о том, что вооружена. В голове у нее беззвучно вопило одно желание — сбежать. И я позволяю ей сбежать. Гипноз — он же действует, когда жертва внутренне согласна с приказом? Вот пусть и бежит. И забывает по дороге то, что ее напугало. Страх поможет ей забыть получше. Навсегда забыть. Не уверен, что теперь даже просветка мозгов что-то вытащит. Я очень на них разозлился.

Лишь выйдя из подворотни, соображаю, какую глупость сделал. Девушка на столбиках, бегущая по Старому проспекту, с лицом, перемазанным гримом… да она всполошит всю охрану! К счастью, судьба бережет меня в очередной раз. Видимо, где-то на подсознательном уровне у телохранительницы прочно закреплено, что девочки на столбиках^[3] — не бегают. Даже в слепой панике девочки на столбиках удаляются плавно и грациозно, хотя да, довольно быстро. Вот и она удалялась стремительно, но не возбуждая ненужного интереса. Ай умница.

Следом за ней и я покидаю Старый проспект. Мне противно и тошно: пусть и ради спасения собственного здоровья, но нарушил собой же установленное правило, применил особые свойства против людей! Оперативники, они же скоро встанут, только в их глазах не останется ничего, кроме животного недоумения… б-р-р, мерзость какая! Власть над психикой людей — мерзость! Пальцы у меня мелко подрагивают. Как в таком состоянии работать, не представляю. Надо срочно успокоиться. И я успокаиваюсь. Если власть над чужой психикой — мерзость, то власть над собой — производственная необходимость. Врач не имеет права волноваться, в его руках здоровье людей.

Именно врачом в ближайшие три часа мне и предстоит быть.

Руководитель из Центра ошибочно считает меня секретным агентом. Оперативники Нью-Сиба ошибочно считают меня преступником. Многочисленные слушатели обоснованно считают меня музыкантом, но и они заблуждаются. На самом деле я врач общей практики со специализацией, не существующей в списке утвержденных к преподаванию. Врач по мутантам. Лицензия, кстати, имеется, как и диплом соответствующего образца. Для меня работа секретным агентом Центра всего лишь логически вытекает из врачебных обязанностей.

Врач обязан лечить, а если лечить невозможно, то резать.

Моя приемная не имеет постоянного адреса и тем более вывески. Узнают обо мне в инфо, там же записываются на прием, там же узнают текущий адрес, куда следует обратиться.

Впрочем, подозреваю, что в Нью-Сибе сведения обо мне рспространяются и помимо инфо. Я реально многим помог, слухи не могли не появиться. Моей приемной даже название дали — «Клиника за углом». Я помещение обычно там арендую, за каким-нибудь углом. Лучше всего подходят агентства по недвижимости, салоны красоты в принципе тоже, но там владельцы сильно трясутся за сохранность оборудования. А мое оборудование: мой личный инфо с записями, складная ширма, магнитная защелка на входную дверь, видеокамера над дверью — вот и все. Легко вмещается в рюкзак, легко устанавливается, за пару минут снимается.

Я работаю каждые выходные по три часа, и клиентов хватает. Читают объявление и идут. В инфо, конечно, объявлений море, в том числе и от частных клиник, но я знаю, что писать. Я просто в объявлении перечисляю симптомы интересующих меня нарушений — этого хватает, чтоб мне поверили. Безобидные по отдельности, эти симптомы очень много скажут знающим. Ну что особенного в нарушении сна, эмосдвигах и дисфункции коммуникации, к примеру? По отдельности — ничего. Но если к ним добавить кожные высыпы, то это страшный сигнал для меня и кошмар для всех живущих вместе с этим существом. Кошмар настолько жуткий и опасный, что родители, увидев объявление, хватают чадо за руку мертвой хваткой и тянут ко мне, преодолевая стыд и природную семейную скрытность.

Да, я работаю с подростками. Я бы со всеми работал, но со всеми бесполезно. Только с подростками, в вилке от двенадцати до двадцати пяти, пока они не утвердились в изменении.

Сворачиваю за угол, прохожу во двор. Как обычно, агентство недвижимости, самое то для меня. Там всего две комнаты, приемная и кабинет, но мне хватает одной. Открываю стальную дверь, пришлепываю на нее магнитную защелку, над ней видеокамеру, устанавливаю ширму, усаживаюсь за нее, и работа начинается.

В инфо на сегодня записались двое. Одна из родительниц сообразила указать причину визита. Девочка равнодушна ко всему. М-мать, только бы не «зомби»! Она же из меня все силы вытянет, нервы измотает — и не факт, что поддастся! Еще и первой по очереди стоит! Запрашиваю по инфо, как у нее насчет температуры. Мамочка находит возможность ответить сразу. Обреченно читаю ответ — пониженная. В ожидании пациентки пролистываю инфо, чтоб освежить знания. «Быки», «друзья», «чарми» и прочие одиночки меня пока не интересуют. Сейчас ко мне однозначно везут «зомби». Пониженная температура, м-мать… Такое бывает и у «эльфов» на начальной стадии — но «эльфов» при всем желании не назовешь равнодушными, скорее наоборот.

Явились. Разглядываю их через камеру. Мамаша застенчиво улыбается, теребит у груди сумочку с документами. Милое лицо, и кажется, где-то ее уже видел. Дочь на нее совсем не похожа, высокая черноволосая девица, лицо удлиненное, без всяких признаков волнения или смущения. Впрочем, и на равнодушную не похожа, смотрит внимательно. Ну, посмотрим. В который раз задумываюсь, что же должно было произойти в мире, чтоб вызвать к жизни «зомби». Вообще все мутанты — ответ на вызов изменившейся среды, способ выжить и преуспеть. Так что такого произошло в нашей жизни, что атрофия чувствительности и вообще чувств вкупе с заторможенностью мышления и еще кучей дегенеративных проявлений стали преимуществом?!

Защелка срабатывает, когда на лице мамаши уже начинает проступать недоумение. Ну, посмотрим.

Мамаша входит в приемную — и в растерянности останавливается. Явно не понимает, как себя держать перед черной ширмой вместо вежливого, предупредительного врача. А я по ее представлению обязан быть предупредителен — чтоб она заплатила мне за прием. Реакция не нова, многие, узнав, что оплата только по окончанию приема, настраиваются на капризное и недовольное поведение — и теряяются, уткнувшись в ширму с односторонней прозрачностью. Чего мне и надо.

А вот девица не реагирует. Ей все равно, что ширма, что улыбчивый доктор. Плохо.

Предлагаю присесть у стола. Так они оказываются совсем близко ко мне, ведь ширма поставлена как раз посередине стола. Быстренько осматриваю девицу, заношу результаты в инфо. К сожалению, она «зомби», без вариантов. Сужение зрачков, характерная бледность и пониженная температура кожных покровов. Замедленная моторика. Девица даже не вздрогнула, когда я неожиданно взял из-под ширмы ее руку. И не попыталась выдернуть. Никто не выдергивает, я все же доктор, но обычно я ловлю слабое противодействие. А тут — ничего. «Зомби». Ей все равно.

— Сыпь в низу живота? — уточняю на всякий случай.

Мамаша затрудненно кивает и пускается в оправдания, мол, это не венерология, проверили в первую очередь, не аллергия и не кемиоэкзема… Я прерываю ее. Конечно, у «зомби» не бывает аллергии. «Зомби» даже средством для очистки санкоммуникаций так сразу не проймешь.

Возможно, это и есть причина появления «зомби». Аллергии различных форм, экземы и гиперпсориаз совсем недавно были настоящей чумой нашего века. И разом ушли. Возможно, организм с предрасположенностью к гиперпсориазу таким образом защищается от агрессивной для него среды. Возможно. Тогда девочку лечить нельзя. Гиперпсориаз ее убьет за пару лет. И умрет она в ежедневных страданиях. Пусть лучше мамаша поживет рядом с бесчувственным, но хотя бы не умирающим в мучениях телом.

— Покажите сыпь, — бросаю я.

Если девочка — «зомби» за серединой второй стадии, то разденется без промедлений. «Зомби» действительно все равно. Идеальная игрушка для сексуальных садистов — если б они еще встречались. Садистов-то хватает…

Но она медлит, прежде чем взяться за тоненький гальтер брючек.

А когда слышит уговаривающий голос мамаши, и вовсе опускает руки. Кстати, мамаша чем дальше, тем больше меня смущает. Что-то в ней не то. Что-то, непосредственно связанное с мутацией дочери. Кстати, а мутация ли это?! Девочка — «зомби», но какая именно «зомби», м-типа или же?..

На радостях я вскакиваю так быстро, что чуть не роняю стол. Огибаю ширму и со всего размаху отвешиваю девице полновесную затрещину.

— Ах ты дура! — ору я. — Назло маме решила подохнуть?!

Мама в шоке, а я молочу ее дочку с обеих рук, стараясь попасть куда поболезненней. Она получает несколько плюх — и начинает закрываться руками. Закрывается, она закрывается! Ура…

Кончается безобразная сцена тем, что девица тонким голосом орет, что ей больно — и пытается дать мне сдачи. И я тут же останавливаюсь. Уф. Больно ей. Все руки об дуру отбил. Зато, вон, и глаза засверкали, и щечки зарозовели. Не так и бесчувственна, оказывается, больше прикидывалась. Дура.

— Вы что себе позволяете? — тихо говорит мамаша.

Мы с дочкой не сразу соображаем, кто она такая. Как-то не до нее было, лечение шло… потом я пытаюсь представить, как все выглядело с ее точки зрения, и ее дикий взгляд становится понятней. С ее точки зрения, она привела больную девочку на консультацию к врачу, а тот выскочил из-за ширмы и принялся избивать беззащитного ребенка… кстати, ей в суматохе тоже пару раз прилетело. А нечего соваться разнимать, если не умеешь.

— Мама, да все в порядке! — говорит девица, вытирая под носом кровь.

Женщина не обращает на нее внимания, хотя это наверняка первые за несколько месяцев слова, услышанные ею от дочери в свой адрес. Женщина не понимает, что я только что излечил ее девочку.

— Вы что творите? — говорит она, постепенно наполняясь решимостью. — Кто дал вам право ее дить? Это подсудное дело!

Ее голос становится все громче. Мне становится противно. И я, и ее дочь прекрасно понимаем, что она просто не хочет платить за прием. Изменения в девочке невозможно не заметить. Она заговорила, в конце концов, если розовые щеки не заметны в искусственном освещении. Но я, в ее понимании, здорово подставился с рукоприкладством, и мамаша мгновенно решила это использовать. Тем более что разбитый нос — действительно подсудное дело. За такое как минимум лицензию на практику отберут.

— Мы немедленно идем снимать побои! — решительно заявляет женщина. — Вы извините, но вам самому следует лечиться! Принудительно!

— Идите, — легко соглашаюсь я. — Думаю, меня арестуют. И когда через месяц у вашей дочери случится рецидив, помочь уже будет некому.

— Переживем! — уверенно бросает женщина, собирая с пола разбросанные в драке документы. Я их, кстати, так и не посмотрел, а ведь женщзина старалась, собирала все анализы…

— Она переживет, — уточняю я спокойно. — А вы — нет. При ее заболевании характерна болезненная тяга к наблюдениям за страданиями других, по логике жизни это обычно родственники. А так как сейчас мало кто страдает, то девочка скоро сообразит добавить вам чего-нибудь в еду, чтоб посмотреть, как вы катаетесь от резей в животе…

Женщина резко меняется в лице. Ого. Что, уже было? Здорово, в последний момент успел. Еще немного, и она бы свою мамашу умучила. Бесстрастно наблюдая со стороны.

— В моей практике встречались дети, резавшие своим родителям вены, — предупреждаю я честно. — Битым стеклом.

Женщина внешне спокойна, но ее выдает мелкая дрожь пальцев.

— Почему — стеклом? — слабым голосом спрашивает она.

— Потому что ножи к тому времени родители уже прячут.

— Чем она больна? — решается спросить женщина. — Это сумасшествие?

Конечно, это сумасшествие, но я несу псевдонаучную чепуху, и родительница немного успокаивается.

— Но разве нельзя было без избиений? — делает она последнюю попытку открутиться от платы. — Существует столько лекарственных средств! Ваш сомнительный профессионализм…

У меня кончается терпение.

— Придете через месяц по рецидиву, назначу химию! — резко отвечаю ей. — Но эмоциональная встряска совместно с болевыми ощущениями — самое надежное и безопасное средство включения нужного комплекса казуаторов! Не жалко дочь — пусть травится! Пять приемов — и добро пожаловать на пересадку печени! С вас три минимала, в любой форме!

— Постойте, в соглашении было указано два! — тут же включается в торг она. — У меня в инфо осталась копия!

— Потому что выполнял дополнительную работу! — обрезаю я. — Обычно родители сами бьют детей по моей просьбе! Кстати, те, кто рекомендовал вам мою консультацию, именно так и сделали без лишних вопросов.

Женщина поджимает губы и расплачивается.

— На ближайший месяц уберите дочь из своего окружения, — добиваю я напоследок. — Это единственный шанс избежать рецидива и действительно ее вылечить.

Они уходят, я включаю защелку и долго сижу, обхватив голову руками. Потом заношу в инфо новую информацию. Нервы нервами, но нужно зафиксировать все, что сможет помочь другим. У девочки была мутация п-типа. Мои коллеги принимают ее за психическое расстройство, но на самом деле это, конечно, мутация. Что вообще включает страшный механизм изменчивости генов? Я не знаю. Открытых исследований на эту тему нет. Мировая наука как будто вообще не догадывается, что четверть проживающих на Земле — мутанты разных форм. И из-за чего-то они ими становятся. Я называю этот фактор казуаторами. Во множественном числе, потому что подозреваю — действует не одна причина. Так вот, носитель, источник казуаторов для девочки-«зомби» в данном случае — ее мать. Тоже — мутант.

Я бы сразу разглядел ее, будь она чуточку моложе, или хотя бы ухоженней. «Чарми», вот кем была недавно ее мамаша. Девушка-очаровашка, одной улыбкой покоряющая людей. Не знающая ни от кого отказа в исполнении своих желаний. То есть я бы, конечно, даже не заметил ее потуг, а вот дочери пришлось тяжко. Сутками находиться под ударами маминого очарования. Из года в год, без перерыва. Выполнять по ее просьбе глубоко противные ее природе действия. И организм наконец взбунтовался… Что она требовала от дочери? Да фиг угадаешь заскоки сильной «чарми.» Может, добивалась гениальной игры на скрипке от лишенной слуха девочки. Может, отличной учебы от пораженной синдромом рассеянности. Но скорее всего, просто пыталась создать из дочки свою копию. Но дочка ведь — не «чарми». И вот ее организм стал бесчувственным, таким, что и «чарми» не пробить. Девочке стало все равно. А память о ярких чувствах вылилась в крайне извращенную форму садо-вуайеризма. Наблюдения за страданиями матери заменили ей чувства — и вылились в месть за изломанное детство…

И ведь не зверь ее мамаша, хотела наверняка дочери только хорошего. Не зверь, а хуже — мутант.

Давить человеческую свободную волю — мерзость.

Пискнул сигнал сообщения. Без всякого удивления смотрю на знакомое уже удлиненное лицо в обрамлении коротких черных волос и короткую фразу под ним «Я приду?» Еще бы ей не прийти. За столько месяцев первый выплеск настоящих ярких чувств. Ее сейчас тянет сюда, как мотылька к яркому огню. Причем не конкретно ко мне, а сюда. Мир вуайеризма — жестокий век, плотская любовь даже не подразумевается. Ей-то хорошо, а мне как? Я же рядом с пятнадцатилетней девочкой с ума сойду.

Но все равно вздыхаю и даю согласие. Агентство арендовано до двенадцати ночи, пусть приходит. Ну, сойду с ума, ну и что? А если она не придет и не выговорится, то ей конец, установленные казуаторы снесет безвозвратно. Наверняка эта дура-мамаша и не подумала убрать от себя дочь хотя бы на месяц. Или не имеет такой возможности.

Зато со следующей пациенткой я отдыхаю. Двенадцатилетняя очаровашка-«чарми» удивительной силы. Мелкая свинота стала сладким ужасом и для мамы, и для бабушки, и уж тем более для папы. На мужчин такие поросявки и без всяких мутаций прекрасно умеют воздействовать. Родители умом понимали, что нельзя позволять мелкоте буквально все — но только умом. Сил привести ко мне у мамы все же хватило. Девчушка поглядела на меня буквально минуту, подобрала ключики и тут же взялась охмурять, по ее мнению, вполне успешно. Еще через минуту она уже сидела передо мной на столе, болтала ножками и чирикала, как завзятая соблазнительница. А я посмотрел на ее маму — и сразу сдался. Мама тоже была «чарми», да еще какая! Сорок лет ей вовсе не мешали. Наследственная мутация, я с такими не работаю. Это семейство появилось задолго до мутагенного взрыва и успело закрепить нужные для процветания изменения намертво. Не то чтобы я ничего с девочкой не мог сделать, но… давить свободную волю — мерзость.

Так что мы просто побеседовали. Я ни слова не сказал про мутацию. Сказал — это наследственное. Вроде то же самое, но людей почему-то уже не пугает. Мамаша оказалась вполне вменяемой. Из нее даже удалось выбить признание, что да, она приглушала в быту свои способности. Интуитивно чувствовала, что слишком много — к добру не приведет. А по жизни, естественно, пользовалась вовсю, и не жалеет. Вот только дочке свою разумность передать не в состоянии. Мелкая ее попросту забивает.

Я все же сумел им помочь. Характерная ошибка всех «чарми» — любую проблему решать при помощи своих способностей. И когда не пролазит, «чарми» сразу теряются. Хотя достаточно было просто объяснить. Девочке двенадцать лет, вполне взрослая, чтоб понимать сказанное. Так что я спокойно снял мелкоту с колен, куда она уже успела пробраться, пересадил на стул и строго поглядел в глаза. «Чарми» моргнула, поняла, что тут не катит, и сдулась. И стала вполне нормальной симпатичной девочкой. Очень даже умненькой, между прочим. Перспектива свести близких с ума в самом прямом смысле ее не обрадовала. На полном серьезе она пообещала дома сдерживаться. Уверен, так и сделает.

А еще я отсоветовал ее мамаше нанять девочке воспитательницу, невосприимчивую к ее очарованию. Еще не хватало вводить в хорошую семью «движка».

Успокоенные дамы ушли. Я немножко поспал прямо в кресле, восстанавливая силы. Вроде ничего не делал, но вымотался, будто вагон разгружал в одиночку. Кстати, бывало и такое в моей жизни.

А вечером пришла девочка-«зомби», и мы славно пообщались. Начали с того, что она пообещала забить мать молотком и сесть пожизненно в концлагерь, закончили же… ну, я уже упоминал, что девочки-подростки — немногие из сохранивших натуральные чувства. Ну и вот. Еще один смертный приговор.

Примечания

1

Гёрла, фрау, девочка, мэдхен…

(обратно)

2

Гоут, мачо, бой…

(обратно)

3

Столбики, шпильки, слипы…

(обратно)

Оглавление

*** Примечания ***