Генерал-фельдмаршал Голицын [Станислав Германович Десятсков] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Станислав Десятсков Генерал-фельдмаршал Голицын

Михаил Михайлович Голицын 1675–1730

Большая советская энциклопедия

Москва, 1972. Том 7.


Голицын Михаил Михайлович (1.11.1675–10.12.1730, Москва), князь, государственный деятель, генерал-фельдмаршал (1725), брат Д. М. Голицына.

Военную службу начал в 1687 году барабанщиком в Семеновском полку, в 1694 году произведен в прапорщики. Участвовал в Азовских походах (1695–1696), подавлении стрелецкого восстания (1698), Северной войне (1700–1721). В 1702 году руководил штурмом Нотебурга, в 1708 году одержал победу над шведами при с. Добром и отличился в бою при Лесной. В Полтавском сражении 1709 года командовал гвардией, затем вместе с А. Д. Меншиковым руководил преследованием отступавших шведских войск до их капитуляции у Переволочни. В 1710 году участвовал в осаде Выборга, в 1711 году — в Прутском походе, с 1714 года командовал войсками в Южной Финляндии, где нанес шведам поражение при Наппо. Участвовал в Гангутском морском сражении. В 1720 году, командуя отрядом гребных судов, одержал победу в Гренгамском морском бою.

С 1721 года командовал войсками в Петербурге, с 1723 года — на Украине. С сентября 1728 года — президент Военной коллегии, сенатор, член Верховного тайного совета. Участвовал в составлении «Кондиций» императрице Анне Ивановне. В 1730 году был уволен в отставку и вскоре умер.

Станислав Десятсков Генерал-фельдмаршал Голицын

Вечный мир с Речью Посполитой

Не успел декабрьский день рассветиться, как тут же зачах в сумерках: над черепичными крышами Львова пошел мерзлый дождь вперемежку с ледяной снежной крупой.

— В такую непогоду хороший хозяин и собаку из дома не выпускает, а мы вот тащись в путь по государевой службе! — ворчал седобородый дьяк Чемоданов, зябко кутаясь в теплую доху. Восседавший напротив него в полумраке кареты рослый румянощекий молодец из тех, о которых молвят: кровь с молоком! — только снисходительно улыбнулся на воркотню старого дьяка. Ему и в непогоду было жарко: собачья шуба полурасстегнута, высокая боярская шапка сдвинута на затылок — и из-под нее выглядывал новомодный французский парик с завитыми буклями.

— Ты лучше скажи, Василий Лукич, подпишет сегодня король Ян подтвердительную грамоту о вечном мире или нет? — Голос у молодого боярина был раскатистый, звучный, но дрожал в нем благородный металл, выдавая прямодушие и открытость нрава его обладателя.

— Как не подтвердить крулю договор с нами, коли крымский хан по весне со всей ордой может подо Львов заявиться? Сами видели, батюшка, как круль Ян сей град укрепит и по сему случаю со всем польским двором сюда из Варшавы перебрался? — желчно заметил дьяк. И добавил не без лукавства: — Да и мы, чай, боярин, недаром тут третий месяц сидим. Я канцлеру и коронным гетманам одних соболей на многие тысячи передарил! И дело ведомое: паны и особливо паненки по тем собольим мехам с ума сходят! — И нежданно старик сверкнул глазами: — Впрочем, тебе, Борис Петрович, насчет паненок поболе моего известно!

Молодой Шереметев улыбнулся в ответ и не без самодовольства погладил Длинные русые усы, заведенные по польскому обычаю.

«И в самом деле, как горяча была в постели придворная фрейлина королевы Кристиночка! Куда моей Авдотье! И дернул меня черт жениться в семнадцать годков. А все батюшкина злая воля».

Впрочем, на своего покойного батюшку Петра Васильевича Шереметева Большого сынок зла не таил. Отец дал ему не только славное имя Шереметевых, но и глядел далеко вперед: еще когда сидел воеводой в Киеве, послал своего Бориску учиться латыни в Киево-Могилянскую коллегию, а латынь в те годы была международным языком — языком ученых и дипломатов. И когда весной 1686 года явилось в Москву польское посольство для переговоров о вечном мире и союзе супротив неверных — турок и крымских татар, — наверху сразу вспомнили о молодом ученом боярине и приказали Борису Петровичу быть на сих переговорах «в ответе» вместе с «царственныя и малые государевы печати сберегателем» фаворитом правительницы Софьи[1] князем Василием Голицыным[2].

Переговоры шли нелегкие, поскольку польские послы хотя всей душой готовы были заключить с Москвой союз супротив неверных, но долго упрямились с передачей Киева в вечное владение московских государей. Ведь после битв из-за Украины между Москвой и Речью Посполитой в 1667 году в сельце Андрусове был заключен не мир, а токмо перемирие — так поляки упрямо не хотели отдавать Киев, хотя он и был занят московским войском. И вот теперь, в 1686 году, им в Москве сказали твердо: или вечный мир, по которому Киев оставался за Россией, или никакого союза против турецкого султана и его вассала крымского хана.

Польские послы, изрядно пошумев, в конце концов гордыню сломили, здраво рассудив, что в Киеве все одно