Том шестой. Выпуск II [Агата Кристи] (fb2) читать онлайн

ТРУП В БИБЛИОТЕКЕ

Глава 1

Миссис Бантри привиделся сон: ее душистый горошек занял первое место на выставке цветов! Вручал призы пастор в полном облачении, а пасторша в купальнике помогала ему. Разумеется, случись такое наяву, экстравагантность ее одежды вызвала бы единодушное порицание паствы.

Миссис Бантри нежилась в том приятном утреннем забытьи, которое вот-вот должна была оборвать служанка с чашкой раннего чая. Сквозь дрему уже различались многочисленные звуки просыпающегося дома. Вот горничная отдернула занавеси окна, служанка метет коридор, и кто-то звякнул щеколдой входной двери.

Новый день начался. И миссис Бантри спешила насладиться упоительными мгновениями цветочной выставки, потому что опасалась в последний момент какого-нибудь подвоха.

В гостиной этажом ниже с шумом растворились деревянные ставни. Этот звук не разбудил ее полностью, она знала, что хождение взад-вперед, дребезжание и треньканье будут тянуться еще полчаса, звуки были слишком привычны, чтобы обращать на них внимание. Кульминацией возни станет лишь шуршание коленкорового платья да звяканье посуды на подносе, когда Мэри постучит к ней в дверь.

В полусне миссис Бантри нахмурилась. В подсознание ворвалось нечто непривычное: звук поспешных шагов. Напрасно слух ловил нежное позвякивание фарфора на подносе: в это утро ей не суждено было его услышать. Однако стук в дверь раздался, и она машинально произнесла, не открывая глаз:

– Войдите же!

Дверь отворилась, но никто не отдернул гардину окна, как обычно. В полутьме спальни прозвучал растерянный, задыхающийся голос Мэри:

– Мадам! Мадам! Там в библиотеке труп!

С коротким всхлипыванием горничная убежала.

Миссис Бантри села в кровати. Что это? Продолжается причудливый сон? Или Мэри действительно ворвалась к ней с невероятными словами: «Мадам, в библиотеке труп»?

– Немыслимо, – пробормотала миссис Бантри. – Конечно, это сон.

Но она уже знала, что это не игра воображения. Мэри, обычно такая уравновешенная, произнесла-таки странные слова. Поразмыслив минуту, миссис Бантри локтем толкнула спящего рядом мужа.

– Артур! Артур, проснись!

Полковник пробормотал нечто нечленораздельное и повернулся на другой бок.

– Артур, ты слышал, что она сказала?

– Разумеется, – отозвался он сонно. – И я полностью согласен с тобою, Долли.

Он намеревался спать дальше. Миссис Бантри потрясла его за плечо:

– Да слушай же! Мэри сказала, что в библиотеке лежит труп.

– Что лежит?

– Труп. В библиотеке.

– Кто сказал?

– Мэри.

Полковник Бантри решил проблему с маху:

– Вздор, дорогая! Тебе все приснилось.

– Нет. Мне тоже поначалу хотелось ущипнуть себя. Однако Мэри входила сюда в самом деле. И она это сказала.

– Мэри явилась, чтобы сообщить о трупе?

– Именно.

– Но это же полнейшая чепуха!

– Согласна. Только зачем бы ей молоть чепуху?

– Она просто еще не приходила сюда!

– Приходила!

– Уверяю, тебе померещилось.

– Вовсе нет.

Теперь полковник очнулся окончательно. Голос его звучал успокаивающе:

– Полно, милая. Во всем виноват полицейский роман, который ты читаешь на ночь. «Тайна сломанной спички», не так ли? Что-нибудь вроде: «Лорд Эдкбастен обнаружил труп прекрасной блондинки на ковре своей библиотеки…» В романах трупы всегда оказываются в библиотеках. В нормальной жизни я об этом не слыхал.

– А вот теперь, возможно, увидишь воочию. Вставай и пойди туда.

– Не подумаю, Долли. Твой кошмар переплелся с действительностью, так случается.

– Да вовсе мне снилось не то. Я была на выставке цветов, а пасторша прогуливалась в пляжном костюме… ну, что-то вроде этого, во всяком случае.

Миссис Бантри раздраженно поднялась и отодвинула штору. Комнату залил яркий свет осеннего солнечного утра.

– Ну клянусь, что это не сон. Хватит, Артур. Вставай и спустись вниз, разузнай все.

– По-твоему, я должен спуститься и спросить, лежит ли в библиотеке труп? Да меня все слуги посчитают рехнувшимся!

– Ни о чем не спрашивай. Если труп в самом деле… А вдруг окажется, что Мэри все-таки сошла с ума? Или у нее обнаружатся галлюцинации? Если труп лежит, ты об этом узнаешь. Так что спустись, и все.

Полковник с ворчаньем натянул халат. Пройдя коридор, он спустился по лестнице. Внизу столпилась прислуга, женщины плакали.

Дворецкий, сохраняя достоинство, выступил вперед:

– Большое облегчение видеть вас, сэр! Я приказал ничего не трогать до вашего прихода. Следует ли мне теперь звонить в полицию?

– По какому поводу?

Дворецкий укоризненно взглянул на Мэри, которая всхлипывала на плече у кухарки.

– Я был уверен, что Мэри сообщила вам, сэр. Она мне так сказала.

Мэри пролепетала:

– Ах, я сама не помню, что говорила! Я так разволновалась, ноги дрожат до сих пор. Удивляюсь, как я не упала в обморок! Я же первая увидела это там… – Она вновь припала к миссис Билз, которая успокаивала ее:

– Ну, полно, крошка, полно.

– Конечно, Мэри потрясена, сэр, – пояснил дворецкий. – Именно она сделала ужасное открытие. Войдя, как обычно, в библиотеку, чтобы раздвинуть гардины, она прямо-таки наступила на труп!

– Вы хотите сказать, что у меня в библиотеке труп?.. У меня в библиотеке?!

Дворецкий беспомощно кашлянул:

– Может быть, вы взглянете сами, сэр?

Глава 2

– Алло, полицейский участок слушает. Кто говорит? – Констебль Пэлк одной рукой застегивал пуговицу у ворота, а другой держал трубку. – А, это замок Госсингтон? Доброе утро, сэр! – Голос полицейского утратил официальность. Он узнал полковника Бантри, главного судью округа и ревностного покровителя всех местных видов спорта. – Чем могу быть полезен, сэр? Простите, не расслышал. Вы сказали, труп? Очень хорошо. Неизвестная вам женщина? Отлично. Можете на меня рассчитывать, сэр!

Пэлк повесил трубку, присвистнул и начал звонить своему начальнику. Миссис Пэлк приоткрыла кухонную дверь, откуда доносилось благоухание жареного бекона.

– Что еще стряслось?

– Поразительная штука! Только что в замке Госсингтон, в библиотеке полковника, обнаружен труп молодой особы.

– Убита?

– Кажется, задушена.

– Кто она такая?

– Полковник уверяет, что не имеет понятия.

– А что же она тогда у него делала?

Пэлк вдруг замахал на нее рукой, чтобы призвать к молчанию. Тон его изменился:

– Инспектор Слэк? Докладывает констебль Пэлк. Получил сообщение, что сегодня в четверть восьмого утра обнаружен труп молодой женщины…

Глава 3

Телефонный звонок застал мисс Марпл во время одевания. Это несколько встревожило ее: для телефонной болтовни время слишком раннее. Распорядок дня старой дамы не терпел нарушений.

– О боже, – прошептала она, уставившись на телефон. – Кто бы это мог быть?

Деревенские знакомые не беспокоили ее раньше половины десятого. Именно тогда обсуждались планы на день и приглашения на вечер. Один лишь мясник осмеливался позвонить раньше девяти, если хотел предупредить, что не может выполнить заказ. Правда, племянник мисс Марпл, молодой человек весьма взбалмошный, к тому же писатель, звонил ей в самое неподходящее время, однажды даже без четверти двенадцать ночи… Но эксцентричный Реймонд Уэст вовсе не был ранней пташкой. Нет, никто не решился бы трезвонить до восьми утра. А было без четверти восемь. Даже для телеграммы слишком рано: почта открывалась позже.

«Скорее всего, ошибка», – решила мисс Марпл, но все-таки сняла трубку.

– Это вы, Джейн?

– Вы рано поднялись сегодня, Долли!

Голос миссис Бантри показался ей сдавленным.

– У нас произошло нечто ужасное!

– Что именно, дорогая?

– В библиотеке мы обнаружили труп.

С минуту мисс Марпл колебалась: не лишилась ли ее приятельница рассудка?

– Повторите, что вы обнаружили?

– Ах, понимаю, как вы изумлены. Я и сама верила, что такое случается лишь в романах. Артура тоже пришлось долго уговаривать, прежде чем он согласился спуститься в библиотеку.

Мисс Марпл овладела своими чувствами и с невольным вздохом спросила:

– Но чей же труп?

– Блондинки.

– Чей-чей?

– Миловидной блондинки… все опять как в романах! Никто из нас ее не знает. Она лежит мертвая в библиотеке. Необходимо, чтобы вы поскорее приехали!

– Чтобы я приехала?

– Я тотчас посылаю за вами машину, хорошо?

Мисс Марпл неуверенно пробормотала:

– Разумеется, если вы нуждаетесь в моральной поддержке…

– Да бог с ней, с поддержкой! Вы всегда так ловко разгадывали детективные загадки…

– Вы преувеличиваете. Это были только теоретические успехи.

– Нет, нет! Убеждена, вы докопаетесь до убийцы. Эта молодая женщина задушена. В конце концов, если мой дом стал ареной загадочного преступления, я хочу получить удовлетворение хотя бы от распутывания клубка! Итак, Джейн, помогите найти виновного, и увидите, как вас это захватит!

– Ну что ж, милочка, если я могу оказать вам какую-то услугу…

– И прекрасно! Артур, знаете, со мною не согласен. Он считает, что я ищу развлечения в этой плачевной ситуации. Безусловно, произошла драма. Но я в конце концов вовсе незнакома с этой особой… Когда вы все увидите, у вас тоже возникнет ощущение нереальности.

Глава 4

Слегка взвинченная, мисс Марпл вышла из машины Бантри; шофер любезно распахнул перед ней дверцу.

Полковник стоял на ступеньках и едва скрыл удивление:

– Мисс Марпл… гм, рад вас видеть.

– Видите ли, миссис Бантри позвонила…

– Разумеется. Необходимо, чтобы возле нее кто-то побыл. Иначе нервы ее совсем разгуляются. Она пока крепится, но в любой момент…

В дверях появилась миссис Бантри. Довольно резко бросила мужу:

– Ну а ты что тут делаешь, Артур? Ступай завтракать, твой бекон остынет.

– Мне показалось, инспектор…

– Он явится, и очень скоро. Так что поспеши хорошенько закусить, силы тебе понадобятся.

– Может быть, пойдем вместе?

– Иду, иду. – И миссис Бантри подтолкнула полковника к двери, как упрямого осла. – Отправимся сразу, Джейн! – воскликнула она, уводя мисс Марпл в восточное крыло замка.

У дверей библиотеки стоял констебль.

– Простите, мэм, но входить нельзя. Таков приказ самого инспектора.

– Ну не глупы ли вы? Разве вам не знакома мисс Марпл?

Констебль Пэлк замялся.

– Просто необходимо, чтобы она увидела труп. Это чрезвычайно важно! Будьте же благоразумны, Пэлк. В конце концов, я у себя дома и это моя библиотека!

Пэлк уступил. Он с детства привык тушеваться перед местной знатью. «Авось инспектор не узнает», – подумал он.

– Но хотя бы ни к чему не прикасайтесь.

– Об этом мы и сами сумели бы догадаться, – высокомерно бросила миссис Бантри. – Перестаньте нервничать. А вообще, можете нас сопровождать, если хотите.

Констебль с облегчением ухватился за это разрешение. Нарушение правил минимальное, поскольку он от них не отойдет.

Миссис Бантри подвела свою приятельницу к старомодному камину и лишь с этой позиции мелодраматически произнесла:

– А теперь смотрите!

Мисс Марпл тотчас оценила ее маневр: именно отсюда нереальность распростертого тела особенно бросалась в глаза.

Библиотека, вернее гостиная, повторяла характер своих владельцев: просторна, но небрежно обставлена и с приметами безалаберности. У кресел были продавлены сиденья, а на большом столе вперемешку валялись курительные трубки, книги и деловые счета. По стенам висели хорошие фамильные портреты и слащавые акварели викторианской эпохи, перемежаясь к тому же с претенциозными литографиями комических охотничьих сцен. В одном углу красовалась огромная ваза с цветами. Эта обветшалая комната хранила меланхолическую память об ушедших поколениях и о предметах, которые были им когда-то дороги.

На вытертой медвежьей шкуре впритык к камину лежала молодая девушка… вернее, тело молодой девушки с волосами крашеной блондинки, уложенными весьма искусно вокруг лица. На ней было надето вечернее платье из белого атласа со смелым вырезом на спине. Переизбыток косметики и пудры особенно был заметен на опухшем и посинелом лице: тушь от ресниц растеклась пятнами на щеках, а яркая помада делала рот похожим на раскрытую рану. Кроваво-красный лак ногтей рук и ног, обутых в парчовые босоножки, дополнял впечатление дурного вкуса и дешевки. Она ну никак не вязалась с аристократической чопорностью гостиной!

Миссис Бантри вполголоса сказала гостье:

– Теперь вам понятно мое впечатление, что в этой несчастной есть что-то ненатуральное?

Старая дама кивнула, медленным взглядом обводя неподвижное тело. Лишь после этого ответила, тоже полушепотом:

– Так юна!

– Да, пожалуй, – отозвалась миссис Бантри с видимым удивлением, словно раньше это ей в голову не приходило.

В аллее под колесами автомобиля зашуршал гравий. Пэлк поспешно пробормотал:

– Инспектор!

Чтобы не подводить констебля, ибо миссис Бантри считала необходимым поддерживать престиж людей хорошего общества перед низшими слоями, обе дамы покинули библиотеку.

– Все в порядке, Пэлк. Не волнуйтесь.

И констебль почувствовал огромное облегчение от этих слов.

Глава 5

Торопливо запив последним глотком кофе едва прожеванный кусок жаркого, полковник Бантри поспешил в вестибюль и обрадованно заметил, что из машины следом за инспектором Слэком выходит главный констебль графства полковник Мэлчетт. Мэлчетт был его приятелем, тогда как к Слэку он не питал ни малейшей симпатии: слишком уж самостоятелен и резок в обращении этот Слэк! Ему безразлично, какое впечатление он производит.

– Доброе утро, Бантри, – сказал главный констебль графства. – Не посетуйте, что приехал сам. Дело-то из ряда вон выходящее!

– Вот именно… вполне согласен, – проговорил, запинаясь, Бантри. – Прямо-таки неслыханное и невероятное…

– Кто она, вам неизвестно?

– Ни в малейшей степени! Вижу впервые.

– И дворецкий ее не знает?

– Лоример в таком же недоумении, как и я.

– Н-да… – вздохнул инспектор.

– Может быть, позавтракаете, Мэлчетт? В столовой еще накрыто, – предложил полковник.

– Благодарю. Предпочитаю немедля приступить к расследованию. С минуты на минуту появится доктор Хейдок… Ага, вот и он!

Подкатил второй автомобиль, и из него выгрузился толстяк-доктор, совмещавший с частной практикой обязанности судебного эксперта. Его сопровождали два полицейских чина в штатском, один с фотоаппаратом.

– Все в сборе? – спросил главный констебль. – Тогда приступим. По словам Слэка, труп в библиотеке?

Полковник Бантри обиженно проворчал:

– Какая-то фантасмагория! Когда меня разбудила жена, я не хотел верить словам горничной о каком-то трупе в библиотеке.

– Вполне сочувствую. Надеюсь, прискорбное событие не слишком потрясло миссис Бантри?

– Она держится молодцом! И тотчас призвала мисс Марпл, ну, одну из соседок.

– Мисс Марпл? – Главный констебль поднял брови. – Почему же именно ее? А?

– В затруднениях женщины всегда ищут общества друг друга. Разве не так?

Полковник Мэлчетт хмыкнул:

– Ну, я держусь другого мнения. Дамы решили заняться любительским сыском. Ведь мисс Марпл – знаменитый детектив в масштабе деревни! Помните, Слэк, как она однажды нас всех обошла?

– Да, но при других обстоятельствах.

– То есть?

– Просто жертва была из этих же мест. А что старая дама имеет сведения обо всем, что происходит в округе, я вполне с вами согласен. Однако нынешнее дельце ей не по зубам!

Мэлчетт суховато возразил:

– Ну и вы знаете не больше ее об этом деле.

– Терпение, сэр. Я еще не взялся за работу.

Глава 6

В столовой теперь расположились обе дамы. Едва мисс Марпл притронулась к завтраку, хозяйка дома уже не могла сдержаться:

– Итак, Джейн?..

Мисс Марпл взглянула на нее с укоризной:

– Это происшествие наверняка вам что-нибудь напоминает, не так ли?

Дело в том, что мисс Марпл для объяснения загадочных историй любила приводить по аналогии детали мелких деревенских происшествий.

– Право же, нет, – в задумчивости проронила мисс Марпл. – Пока что ничего похожего не припомню. Хотя эта неизвестная бедняжка заставила меня почему-то подумать о младшей дочери миссис Четти. Ну, вы знаете… об Эди… той, что грызла ногти. У нее еще слегка выдавалась верхняя челюсть. Пожалуй, это все. Не считая того, что Эди тоже имела пристрастие к броским, аляповатым нарядам.

– Вы имеете в виду платье убитой?

– Да. Материя роскошная, а сшито небрежно.

– Мне тоже бросилось это в глаза. Наверное, из тех лавчонок, где залежалый товар сбывают за гинею на круг. Но… что же стало потом с маленькой Эди?

– Недавно поступила служить на второе место, и, говорят, ею вполне довольны.

Миссис Бантри не скрыла разочарования: сравнение привело в тупик.

– Я в полном недоумении, – продолжала она. – Что этой девушке понадобилось в библиотеке Артура? Пэлк утверждает, что окно было взломано. Может быть, она из шайки грабителей? Они неожиданно перессорились… Нет, объяснение слабовато!

– Одета не для ночного грабежа, – заметила мисс Марпл.

– Вы правы. Скорее для бала или торжества. Но ничего подобного не устраивалось у нас в окрестностях!

– Ну… пожалуй… – Тон у мисс Марпл был, однако, не совсем уверенный.

– Выкладывайте, Джейн, что у вас на уме?

– Просто подумалось…

– О ком?

– О Бэзиле Блэйке.

– Ну уж нет! – вырвалось у миссис Бантри. – Я ведь знакома с его матерью.

Она беспомощно взглянула на приятельницу. Мисс Марпл со вздохом кивнула:

– Ваши чувства вполне понятны.

– Селина Блэйк – такая достойная леди… На ее газонах восхитительные бордюры, я просто умираю от зависти. А на черенки редких растений она тратит уйму средств!

Эти достоинства, кажется, не имели особой цены в глазах мисс Марпл. Она сказала:

– И все-таки ходило немало слухов…

– Знаю, знаю, – поспешно согласилась миссис Бантри. – Артур прямо зеленеет, когда слышит имя этого шалопая. Он так ему нагрубил! Привык ко всему относиться чересчур легкомысленно, как, впрочем, большинство современной молодежи. А его костюмы! Некоторые воображают, будто в деревне можно напялить на себя что вздумается. Какая чушь! Тут-то вас и оглядывают с головы до ног. – Помолчав, она добавила: – А в ванночке он выглядел таким прелестным беби!

– Воскресная газета приводила фотографию известного убийцы Шевио, когда тот был ребенком. Очень мил, – мимоходом заметила старая дама.

– Но, Джейн, вы же не подозреваете, что именно он…

– Нет-нет, милая. И в мыслях не держу. Поспешные заключения не в моих правилах. Просто один из вариантов появления разодетой девицы. Ведь Сент-Мэри-Мид – такая глушь! Она могла быть гостьей лишь Бэзила Блэйка. Он постоянно устраивает вечеринки, к нему наезжают из лондонских киностудий… Помните дебош в прошлом июне? Вопли, песни, адский грохот… Видимо, все перепились. Миссис Берри рассказывала мне, что на следующий день вымела груду разбитых рюмок, а в ванне спала почти совсем раздетая женщина.

Миссис Бантри снисходительно процедила:

– Наверное, из артисточек…

– Возможно. И потом… мистер Блэйк время от времени привозит на уик-энд некую особу… платиновую блондинку.

– Но ведь это не она? – воскликнула миссис Бантри.

– Я в этом не уверена, потому что вблизи ее не видела. Только когда она выходила из машины да один раз в саду, за оградой виллы: она загорала в шортах и лифчике. Все нынешние молодые женщины с их косметикой и крашеными волосами на одно лицо!

– А вдруг, Джейн, вы правы? Хоть какая-то ниточка к разгадке.

Глава 7

Полковник Мэлчетт и мистер Бантри были заняты обсуждением той же проблемы.

После осмотра трупа главный констебль оставил подчиненных заниматься их обычной работой, а сам уединился с хозяином дома в его рабочем кабинете.

У полковника Мэлчетта была привычка в минуты озабоченности пощипывать свои короткие рыжеватые усы. Он как раз и предавался этому занятию, бросая косые взгляды на собеседника.

– Послушайте, Бантри. Мне необходимо докопаться до правды. Вы действительно не знакомы с этой женщиной?

Полковник Бантри энергично запротестовал, но главный констебль перебил его:

– Полно, старина. Подумайте о последствиях. Вы женаты, преданы жене, любите свой очаг. Но, между нами говоря, если вы хоть как-то связаны с этой особой, лучше признайтесь мне сразу. Ваши колебания понятны: я сам на вашем месте был бы в ужасном затруднении. Но необходимо через все переступить. Совершено преступление, и подоплека его должна стать явной. Черт побери! Я ведь не утверждаю, что вы ее задушили! Вы на это не способны, отлично знаю. Но как сбросить со счетов то, что она проникла именно к вам? Допустим, она забралась сюда незаконным путем, чтобы увидеть вас, а следом крался некий тип, он-то и сделал это дело. Все возможно. Понимаете, что я хочу сказать?

– Да я ее в глаза не видел! Нечего предполагать невесть что…

– В таком случае все в порядке. Заметьте, я не собираюсь бросить в вас камень. Мы люди одного круга, и раз вы утверждаете… Разузнать бы, что ей здесь понадобилось! Она не из местных, это очевидно.

– История, похожая на кошмарный сон, – простонал полковник Бантри.

– Нам необходимо выяснить, что она тут делала.

– Откуда мне знать? Я ее не приглашал.

– Разумеется, но она-то явилась. Все сходится на том, что ей понадобилось повидать вас. Не было ли письма или иного послания?

– Абсолютно ничего.

Полковник Мэлчетт спросил с осторожной деликатностью:

– А что вы сами делали вчера вечером?

– В девять часов ездил на Мач-Бенхэм, на собрание отделения партии консерваторов.

– И когда возвратились?

– Я уехал из Мач-Бенхэма вскоре после десяти. Правда, в пути спустило колесо у машины. Такая неприятность, пришлось его менять. Домой попал только без четверти двенадцать.

– В библиотеку к себе не заходили?

– Нет.

– Жаль.

– Устал, знаете. Сразу прошел в спальню.

– Дома вас никто не поджидал?

– Никто. У меня свой ключ. Лоример отправляется на покой в одиннадцать. Если нет особых распоряжений, разумеется.

– Кто обычно закрывает библиотеку?

– Лоример. Приблизительно около половины восьмого в это время года.

– Позднее он туда не заходит?

– Нет, когда я в отсутствии, поднос с виски и стаканами он оставляет в вестибюле.

– Понятно. А миссис Бантри?

– Вернувшись, я застал ее крепко спящей. Возможно, что вечер она коротала в гостиной. Я не спрашивал.

– Пока это несущественно. Все подробности выяснятся в свое время. Послушайте, а не сделал ли это кто-нибудь из слуг?

– Ни в коем случае! – горячо запротестовал Бантри. – Честнейшие люди, живут у меня в доме по многу лет.

Мэлчетт согласился:

– Я и сам не думаю, что они замешаны в эту историю. Жертва скорее всего приехала из Лондона… в сопровождении какого-нибудь молодчика. Вот только зачем было залезать в окно?!

Бантри пробормотал, не слушая:

– Из Лондона… вполне правдоподобно… в нашей глуши танцулек не бывает… кроме как…

– Кроме?

– Кроме как у Бэзила Блэйка.

– Это кто?

– Один юнец, связанный с кино. Сомнительная личность! Моя жена выгораживает его, но лишь потому, что воспитывалась в одном пансионе с его матерью. Истинное дитя нашего века! Меня всегда подмывает дать ему пинка в зад. Он живет в коттедже по дороге на Лэншэм… Может быть, обращали внимание – этакая модерновая вилла? Устраивает вечеринки, на которые съезжается банда крикунов. А в конце недели обычно привозит какую-нибудь вертихвостку.

– Молодую женщину?

– Именно. На прошлой неделе это была… платиновая блондинка. – Лицо Бантри вытянулось.

– Блондинка, – задумчиво повторил Мэлчетт.

– Ну да. Однако вы ведь не думаете?..

Главный констебль подхватил с живостью:

– А почему нет? Все в пределах допустимого. И кстати, отлично объясняет бальный наряд девицы глухой ночью в Сент-Мэри-Мид! Положительно, с этим молодым человеком следует повидаться, кое о чем спросить… Как его? Блэйк?

– Бэзил Блэйк.

– Я его сейчас застану дома?

– А что нынче? Суббота? Вот он обычно и заявляется субботним утром.

– Немедленно отправляюсь туда!

Глава 8

Вилла Блэйка, возведенная в ужасающем стиле псевдо-Тюдор, имела внутри все современные удобства. Почтовики знали ее как «Чэстворт», приятели Бэзила окрестили «Нашей эпохой», а жители Сент-Мэри-Мид называли по имени владельца «домом мистера Букера».

Ловкий мистер Букер купил в свое время выгодный участок между деревней и гостиницей «Голубой кабан». Фасад виллы смотрел на самую дорогу, по которой несколько дальше располагалось поместье Госсингтон.

Деревенские жители умирали от любопытства, когда разнесся слух, что дом Букера сняла какая-то кинозвезда. С жадностью ожидали приезда этого сказочного существа. И надо признать, что экстравагантность Бэзила Блэйка оправдала их ожидания. Однако мало-помалу истина выплыла наружу. Не только звездой, но и простым актером Бэзил не был. Его имя изредка проскальзывало в титрах, где-нибудь на пятнадцатом месте в перечне декораторов студии «Ленвилль», входившей в британскую ассоциацию фильмов «Новая эра».

У деревенских красоток интерес к новоселу мгновенно упал. И лишь старушки продолжали перемывать ему кости. Зато радовался хозяин «Голубого кабана»: наезды Бэзила и его собутыльников заметно подняли доходы гостиницы.

Полицейская машина остановилась у замысловатой садовой ограды, которая была плодом выдумки самого мистера Букера. Скользнув взглядом по архитектурным вычурностям «Чэстворта», полковник Мэлчетт, не останавливаясь, прошел к входной двери и звучно ударил висевшим на ней молотком.

Ему отворили, против ожидания, почти мгновенно. Молодой брюнет с длинными волосами, облаченный в оранжевые вельветовые брюки и ярко-голубую рубашку, неприязненно спросил:

– Что вам нужно?

– Вы мистер Бэзил Блэйк?

– Допустим, я.

– Если разрешите, хотел бы побеседовать с вами.

– А вы, собственно, кто?

– Полковник Мэлчетт, главный констебль графства.

Молодой человек развязно ухмыльнулся:

– Вот так штука! Я понадобился такой особе!

Переступив порог вслед за хозяином виллы, полковник Мэлчетт сочувственно вспомнил Бантри: его самого буквально одолевал зуд дать молодому Блэйку пинка! Он принудил себя сохранить любезный вид.

– Раненько встали, мистер Блэйк.

– Вот уж нет. Я еще не ложился.

– Неужто?

– Надеюсь, вы не для того вломились, чтобы выяснять мой распорядок дня? Это была бы пустая трата финансов графства! Итак, выкладывайте, зачем я вам понадобился?

Полковник Мэлчетт откашлялся:

– По нашим сведениям, мистер Блэйк, прошлый уик-энд вас посетила… м-м… некая блондинка…

Бэзил Блэйк вытаращил глаза и, запрокинув голову, бесцеремонно расхохотался:

– Это вам насплетничали деревенские ведьмы? Им поперек горла мои развлечения. Но полиции нет дела до частной жизни. Вы это знаете не хуже меня.

– Совершенно верно, – сухо подтвердил Мэлчетт. – Ваши нравы и замашки меня не касаются. Я здесь потому, что поблизости обнаружен труп молодой блондинки в вечернем туалете… Она убита…

– Немыслимо! – вскричал Бэзил, широко раскрыв глаза. – Но где?

– В библиотеке замка Госсингтон.

– В Госсингтоне? У Бантри? Изумительно придумано… У старикашки Бантри! У этого зануды Бантри!

Краска гнева залила лицо полковника Мэлчетта. Он решительно оборвал неуместную веселость киношного юноши:

– Потрудитесь выбирать выражения. Я пришел, чтобы получить ваши показания.

– Вас интересует, не потерял ли я свою блондинку? Почему… А впрочем, впрочем… Кого там еще несет?

Перед домом резко заскрежетали тормоза. Из машины выскочила молодая женщина в черно-белом одеянии, похожем на пижаму. Кроме платиновых волос, бросились в глаза ее ярко накрашенные губы и ресницы, мохнатые от туши. Распахнув дверь, она яростно завопила:

– Почему ты меня там бросил, подонок?

Бэзил Блэйк встал ей навстречу:

– Легка на помине! А чего мне было дожидаться? Я тебя звал, но ты зафордыбачила.

– Я не хотела еще уезжать. Было чертовски весело!

– С мерзавцем Розенбергом? Будто ты не знаешь ему цену!

– У, злюка! Бесишься от ревности, вот и все.

– Не воображай о себе слишком много, миленькая. Просто не могу терпеть, когда женщина, с которой я сплю, налижется и дает себя лапать негодяю.

– Брешешь! Сам назюзюкался и лез к этой чернявой испанке!

– Ты приехала со мной и обязана была вести себя пристойно.

– Не желаю, чтобы мне указывали. Ты обещал привезти меня домой. А когда я расстаюсь со своей компанией, мое дело.

– Вот и осталась одна. А мне захотелось уехать, и я уехал. С какой стати потакать твоим идиотским капризам?

– Благодарю за любезность!

– В конце концов, ты сама добралась.

– Чтобы сказать тебе, какой ты хам!

– Испугала, как же.

– Не думай, что сможешь мной командовать! Не выйдет.

Их взгляды метали молнии.

Полковник Мэлчетт воспользовался секундой паузы и громко кашлянул.

Бэзил Блэйк стремительно обернулся:

– Как? Совсем забыл про вас… Можете отчаливать. Впрочем, представляю вас друг другу: Дина Ли и полковник Мэлчетт из полиции графства… Убедились, что моя блондинка жива и здорова? Валяйте, щупайте дальше старикана Бантри с его проделками! Чао!

Полковник, сдерживаясь из последних сил, ответил:

– Попридержите язык, молодой человек. Иначе вам несдобровать. – И вышел, весь пунцовый от возмущения.

Глава 9

В Мач-Бенхэме в своем служебном кабинете полковник Мэлчетт тщательно изучал последние полицейские работы.

– Теперь все как на ладони, – сказал инспектор Слэк. – После ужина миссис Бантри пробыла в библиотеке недолго и ушла ранее десяти часов. Она погасила свет; больше туда никто не входил. Слуги разошлись спать в половине одиннадцатого. Лоример оставил для хозяина напитки в вестибюле и ушел к себе без четверти одиннадцать. Подозрительного шума никто не слышал, кроме… третьей горничной. Зато она слышала чересчур много! Громкий шепот, шаги, леденящий душу крик – в общем, полный набор! А соседка по комнате, вторая горничная, клянется, что та проспала всю ночь не шелохнувшись. Особы с буйной фантазией вечно мешают следствию…

– Что выяснилось насчет взломанного окна?

– Симмонс утверждает, что работал любитель обыкновенной стамеской, – ответил инспектор Слэк. – Особого шума и не могло быть. Стамеска, вероятно, валяется где-нибудь поблизости, но пока на нее никто не наткнулся. Обычный инструмент в преступлениях подобного рода.

– У вас не создалось впечатления, что кто-то из слуг знает больше, чем говорит?

Инспектор Слэк ответил, чуть поколебавшись:

– Нет, сэр. Не думаю. Они просто взволнованы. Меня поначалу насторожила осмотрительная сдержанность Лоримера. Но, думаю, эти подозрения беспочвенны.

Мэлчетт кивнул. Его не удивляла замкнутость Лоримера. Неуемный Слэк на допросах хоть кого вгонит в страх.

Дверь отворилась, и вошел доктор Хейдок.

– Думаю, мои сообщения о некоторых подробностях вскрытия окажутся полезными?

– С нетерпением ждали вашего прихода, доктор. Итак?

– Новости мизерные. Как вы и предполагали, она задушена. Шею жертвы затянули пояском от платья и завязали сзади. Ничего нет проще. Если молодая женщина не опасалась нападения, то не понадобилось даже много сил. Следов борьбы нет.

– В котором часу наступила смерть?

– Между десятью часами и полуночью.

– Поточнее нельзя?

– Не хочу рисковать своей репутацией. Не раньше десяти и не позже полуночи. Это достоверно.

– А побочных соображений у вас нет?

– Затрудняюсь ответить. В камине тлел огонь, в комнате было тепло; это, конечно, могло задержать окоченение трупа.

– Что еще можно сказать о жертве?

– Самую малость. Она молода, лет семнадцати, пожалуй. Еще не полностью развилась, но мышцы крепкие. Прекрасный анатомический экземпляр. Кстати, она была девственница.

Поклонившись, врач вышел. Мэлчетт обратился к инспектору:

– Вы установили, она раньше не появлялась в Госсингтоне?

– Слуги убеждены в этом, даже возмущаются, если повторяешь вопрос. Говорят, что запомнили бы ее, если бы видели в окрестностях.

– Пожалуй, – согласился Мэлчетт. – Девушки такого типа бросаются в глаза издалека. Вроде подружки молодого Блэйка.

– А, ей-богу, жаль, что это не она. Следствие сдвинулось бы с мертвой точки.

– Путеводную ниточку придется искать не здесь. Мне сдается, девушка из Лондона, – задумчиво произнес главный констебль. – Лучше обратиться в Скотленд-Ярд, это скорее в их компетенции.

– Однако что-то привело ее именно сюда, – заметил Слэк и добавил осторожно: – Не исключено все-таки, что полковник и миссис Бантри что-то знают. Конечно, они ваши друзья…

Мэлчетт смерил его ледяным взглядом:

– Пора бы вам зарубить на носу, что я не пренебрегаю никакой версией. Список пропавших без вести с вами?

Слэк кивнул и протянул машинописный лист.

– Получите, сэр. Миссис Сандерс исчезла неделю назад, волосы черные, глаза голубые, тридцати шести лет. Это не она. К тому же все, кроме мужа, знают, что она удрала с коммивояжером из Лидса. Миссис Барнард, шестидесяти пяти лет… Памела Ривз, шестнадцати лет, не вернулась вчера после вечеринки скаутов, волосы каштановые, заплетены в косы, рост один метр семьдесят семь сантиметров…

Рассерженный Мэлчетт прервал:

– Не морочьте мне голову, Слэк! Наша не школьница. Разве только…

Его прервал телефонный звонок.

– Алло… да, да! Полицейское отделение Мач-Бенхэма. Что? Минутку. – Он сделал быстрые пометки в блокноте. – Руби Кин, восемнадцати лет, род занятий – профессиональная танцовщица. Отлично. Рост метр семьдесят пять сантиметров. Стройная. Платиновая блондинка, глаза голубые, нос вздернутый. Предположительно, одета в белое атласное платье и босоножки из серебряной парчи. Так? Что? Да нет, никакого сомнения. Немедленно посылаю Слэка.

Он повесил трубку и взглянул на своего подчиненного с видимым волнением.

– След отыскался. Звонили из полиции графства Глен. В Дейнмуте из отеля «Маджестик» пропала девушка.

– Дейнмут, – повторил инспектор. – Похоже на правду. Большой модный курорт, и довольно близко от Сент-Мэри-Мид. На границе графства Глен.

– Всего в тридцати километрах отсюда, – подхватил главный констебль. – Девушка показывала танцевальные номера в отеле «Маджестик». Она не явилась вчера на выступление, чем вызвала недовольство дирекции. Утром ее также не было, и одна из подруг забеспокоилась. Поезжайте немедленно в Дейнмут, Слэк. Отыщите начальника полиции Харпера и работайте в контакте с ним.

Глава 10

Быстрота была стихией инспектора Слэка. Прыгнуть на сиденье автомобиля и резко оборвать чьи-то разглагольствования, поскольку он сам предельно занят, – вот его излюбленная манера.

Почти молниеносно он добрался до Дейнмута, представился в полицейском участке, провел предварительный допрос трусоватого директора отеля, многозначительно сказав ему на прощание:

– Прежде чем пустить машину на полный ход, удостоверимся, что это именно ваша танцорка.

Столь же стремительно он отбыл в Мач-Бенхэм уже с кузиной Руби Кин.

Главный констебль был предупрежден звонком, ждал Слэка, но его все-таки шокировало развязное восклицание:

– А вот и мы с Джози, сэр!

Холодный взгляд полковника ясно выразил вопрос: в своем ли уме его подчиненный?

На помощь пришла сама молодая женщина.

– Меня так зовут на работе. – Она приветливо улыбнулась, показав чистые ровные зубы. – «Реймонд и Джози» – вот название нашего номера. А полное мое имя – Джозефина Тернер.

Полковник Мэлчетт принял объяснение и пригласил мисс Тернер присесть, продолжая рассматривать ее. Молодой особе было близко к тридцати, она казалась неглупой и здравомыслящей. Тип отнюдь не «роковой женщины», в меру привлекательна и миловидна. Слегка подкрашена, в строгом, элегантном костюме. «Встревожена, но вовсе не потрясена горем», – отметил полковник.

Она произнесла, усаживаясь:

– Не могу поверить, что это правда! Может быть, убита не Руби?..

– Именно от вас, мисс Тернер, мы и ждем ответа. Сожалею, но придется подвергнуть ваши чувства испытанию.

– А что… на нее так страшно смотреть?

– Несомненно, вы будете взволнованы.

– Значит, вы хотите… Я должна увидеть ее сейчас?

– Так будет разумнее, мисс Тернер. Мы не можем двинуться вперед, пока не удостоверим личность убитой. Чем скорее, тем лучше.

– Хорошо.

Машина отвезла их в морг. И когда Джози вышла оттуда, ее била дрожь. Лицо побледнело и осунулось.

– Это она, Руби. Бедная крошка!.. Ах, как щемит сердце! – Она беспомощно оглянулась. – Мне бы капельку джина.

Джина не оказалось, но ей принесли маленькую рюмку водки. После нескольких глотков Джози приободрилась:

– Несчастная Руби! Какой ужас! Почему мужчины так жестоки?

– Вы считаете, ее убил мужчина?

Джози растерялась:

– Кто же еще? Разве нет?

– И кого-нибудь подозреваете?

Она затрясла головой:

– Нет! Вовсе нет. Руби ничего и не рассказала бы мне, если бы… если…

– Что же вы замолчали? Выкладывайте уж все начистоту.

– Я могу только объяснить, какое отношение имела к ее жизни. Я служу в «Маджестике» три года. Кроме танцевальных номеров, в мои обязанности входит игра в бридж. Это приятно и хорошо оплачивается. Мы опекаем постояльцев, едва они переступают порог отеля. Конечно, без навязчивости. Некоторые любят одиночество. Но большинство жаждет развлечений. Требуется составить компанию карточным игрокам, а для молодежи устроить танцы. Опыт и умение приобретаешь довольно быстро.

Мэлчетт попросил ее продолжать. В уме его мелькнуло, что приятные манеры молодой женщины делают ее ценной сотрудницей в отеле. Никакой интеллектуальности, но отнюдь не простовата.

– Кроме того, каждый вечер, – рассказывала Джози, – у меня с партнером два обязательных танца. Его зовут Реймонд Старр… Он инструктор по теннису, а также ведет танцкласс. В начале лета я поскользнулась на камнях во время купания и вывихнула ногу.

Мэлчетт уже обратил внимание, что она прихрамывала.

– Танцевать я уже не могла и была очень расстроена: ведь дирекция хотела найти временную замену. А это риск вообще потерять работу. – Ее голубые глаза приобрели жесткость. Приходилось бороться, чтобы зарабатывать свой хлеб. – Вот тут мне и пришла на ум Руби. Я предложила дирекции отеля разделить обязанности: ей передать танцы, а я оставляла за собой бридж. Таким образом, никто посторонний не втерся бы. Вы понимаете, что я имею в виду?

Мэлчетт кивнул.

– Получив согласие, я телеграфировала Руби. Перед ней тоже открывались прекрасные возможности продвинуться по общественной лестнице, попасть в лучшее общество. Все произошло месяц назад.

– Понятно, – проговорил полковник Мэлчетт. – И ей удалась замена?

– Да, – ответила Джози. – Получалось совсем неплохо. Как танцовщица она слабее меня, но Реймонд – великолепный партнер и наставник. К тому же она такая хорошенькая! Воздушная блондиночка с кукольным лицом. Слишком мазалась; я постоянно выговаривала ей за это. Но разве восемнадцатилетняя девчонка кого-нибудь послушает? Возраст, когда во всем поступают наперекор… Мне же приходилось делать ей замечания, потому что привычка к грубому гриму выпадала из стиля «Маджестика». Здесь собирается изысканное общество.

– Ее любили в отеле?

– О да. Но ей не хватало тонкости. Она чувствовала себя увереннее со старыми джентльменами, а не с молодежью.

– Дружок у нее был?

Молодая женщина понимающе взглянула на Мэлчетта.

– Не в том смысле, как вы думаете. То есть насколько мне известно. Она не открывала своих секретов.

Мэлчетт не был уверен, что моральные устои самой Джози так уж тверды. Однако ограничился нейтральным вопросом:

– Когда в последний раз вы видели вашу кузину?

– Вчера вечером. Обычно они танцуют с Реймондом два танца: один – в половине одиннадцатого, второй – в полночь ровно. После первого я видела, как Руби попеременно вальсировала с двумя молодыми людьми – постояльцами отеля. Я сидела за бриджем, но между карточным салоном и залом стеклянная стена, мне было все хорошо видно. Едва пробило полночь, как пришел обеспокоенный Реймонд: Руби опаздывала к выступлению. Я была взбешена, уверяю вас! Эти девчонки падки на всякие глупости, а потом их выставляют за дверь. Вместе с Реймондом мы поднялись в комнату Руби. Ее там не было. Видимо, она переоделась: розовое платье с оборкой из газа, в котором она танцевала, свешивалось с кресла. Обыкновенно она не меняла наряда весь вечер, кроме среды, когда устраивался большой ночной бал. Я ума не могла приложить, куда она девалась. Попросили оркестр повторить фокстрот, но Руби по-прежнему не было. Пришлось мне танцевать с Реймондом обязательный номер. Мы напрасно прождали ее до двух часов ночи. Я внутренне вся кипела.

Даже сейчас голос ее гневно зазвенел. Мэлчетт подумал, что она что-то недоговаривает.

– Значит, – сказал он, – когда утром обнаружилось, что Руби не вернулась и постель ее не разобрана, вы заявили в полицию об ее исчезновении?

Слэк сообщил ему по телефону, что все обстояло не так, но ему захотелось проверить Джозефину Тернер.

Она отозвалась без малейшего колебания:

– Нет, в полицию звонила не я.

– Почему же, мисс Тернер?

Глядя на Мэлчетта открытым взглядом, она сказала:

– Но и вы не сделали бы этого. Будь вы на моем месте.

– Вот как?

– Я обязана думать прежде всего о собственном положении… Разве директор будет доволен, если возникнет скандал и появится полиция? Впрочем, мне не приходило в голову, что с Руби случилось несчастье. Я предположила, что она загуляла с каким-то приятелем и скоро возвратится. Готовилась хорошенько отругать ее. Это все легкомыслие ее восемнадцати лет!

Мэлчетт сделал вид, что копается в своих записях.

– Действительно. В полицию заявил некто Джефферсон… обитатель отеля, вероятно?

Джозефина Тернер коротко подтвердила:

– Да.

– Интересно, кто надоумил его? – спросил главный констебль.

Джозефина нервно разглаживала кант на жакете. Подозрение, что она что-то утаивает, снова мелькнуло у полковника Мэлчетта.

Она сказала угрюмо:

– Этот господин – калека. Его легко вывести из равновесия.

Мэлчетт перевел разговор на другое:

– А кто тот молодой человек, с которым вы в последний раз видели свою кузину в танцевальном зале?

– Его зовут Бартлетт. Он приехал в отель дней десять назад.

– Они подружились?

– Не так чтобы очень. По крайней мере, не берусь этого утверждать. – В ее тоне опять проскользнуло раздражение.

– А что он сам говорит?

– Что Руби после танца поднялась к себе, чтобы попудриться.

– И тогда же переоделась?

– Вероятно.

– Это последнее, что вы узнали? Затем она…

– Исчезла! – докончила Джози. – Да.

– Не имела ли мисс Кин знакомых в Сент-Мэри-Мид или окрестностях?

– Понятия не имею. Вполне возможно. В «Маджестике» бывают клиенты и из ближних мест. Я никогда ни о чем не расспрашиваю, если мне не говорят.

– Ваша кузина никогда не упоминала о Госсингтоне?

– Госсингтоне? – удивленно повторила Джози.

– О замке Госсингтон.

Она казалась заинтересованной.

– Впервые слышу это название.

– Дело в том, что ее труп найден там, – объяснил полковник Мэлчетт.

– Замок Госсингтон, – медленно повторила Джози. – Звучит так необычно!

Мэлчетт подумал: «Необычно – самое подходящее слово». А вслух спросил:

– С полковником Бантри или с его женой вы знакомы?

– Нет.

– А с неким Бэзилом Блэйком?

Джози слегка наморщила лоб:

– Смутно вспоминаю, что слышала это имя. Но ничего больше.

Вездесущий инспектор Слэк подсунул шефу листок из записной книжки, где второпях карандашом было нацарапано: «На прошлой неделе полковник Бантри ужинал в «Маджестике».

Мэлчетт оторвал глаза от записки и встретил взгляд инспектора. Полковник слегка покраснел. Слэк был, безусловно, расторопным и добросовестным офицером, хотя главный констебль мало ценил его. Приходилось принять молчаливый вызов: по сути, инспектор обвинял его в желании обелить приятеля, вообще выгораживать людей своего круга. Он обернулся к Джози:

– Мисс Тернер, я вынужден просить вас поехать со мной в замок Госсингтон.

Джози еле слышно проронила слова согласия. Мэлчетт уже не слушал. Он твердо и холодно смотрел на Слэка.

Глава 11

Давно деревенька Сент-Мэри-Мид не жила в таком переполохе.

Сенсацию принесла мисс Везерби, старая дева с желтым цветом лица и утиным носом. Первым делом она постучала к своей соседке мисс Хартнелл.

– Тысяча извинений, что побеспокоила так рано. Вы слышали?

– О чем? – басом спросила мисс Хартнелл.

Она была известна настырностью, с которой поучала бедняков, обходя их дома, хотя те всеми силами старались уклониться от ее общества.

– Ну, разумеется, о трупе молодой женщины. Ее нашли сегодня утром в библиотеке полковника Бантри.

– В библиотеке Бантри?

– Именно так. Ну не кошмар ли это?

– О несчастная его жена! – с упоением воскликнула мисс Хартнелл.

– Уж конечно, подобного она не ожидала!

– У нее в голове одни цветочные выставки, а муж заброшен, – осуждающе сказала мисс Хартнелл. – За мужчиной надо смотреть в оба. Ежесекундно! – свирепо закончила она.

– Известное дело! Но какой страх, а?

– Меня интересует мнение Джейн Марпл. Наверняка у нее кто-нибудь на подозрении. Она ведь дока по части загадок!

– Джейн Марпл отправилась в Госсингтон.

– Как? Спозаранку?

– Представьте, еще до завтрака.

– Вот как? Но, право, она слишком сует повсюду свой нос. Это неприлично.

– Миссис Бантри прислала за ней машину.

– Подумать только! Очень странно.

Наступило короткое молчание, во время которого обе переваривали новость.

– А кто убитая? – спросила мисс Хартнелл.

– Ну… особа, которая навещала Бэзила Блэйка.

– Белобрысая? С вытравленными лохмами? – Мисс Хартнелл отстала от моды и не видела разницы между подсветленными перекисью и платиновыми волосами. – Та, что валяется почти нагишом на лужайке?

– Да, дорогая. Ее нашли задушенной в замке на ковре.

– Невероятно… в Госсингтоне…

Мисс Везерби кивнула очень многозначительно.

– Выходит, полковник Бантри… тоже?

Новая пауза для осмысленного смакования подробностей.

– Скверная распутница! – в праведном гневе воскликнула мисс Хартнелл.

– Но так обманывать жену!

– Однако мистер Бантри мужчина любезный и порядочный.

– В тихом омуте черти водятся. Любимое выражение Джейн Марпл, – ввернула мисс Везерби.

Глава 12

Миссис Прайс Ридли узнала новость с большим опозданием. Особняк богатой вдовы располагался рядом с домом священника. Известие выпалила ее служанка Клара.

– Повторите раздельно, Клара. Мертвая женщина обнаружена перед камином у Бантри?

– Да, мэм. И говорят, у нее совсем голая спина!

– Хватит, Клара. Без глупых подробностей.

– Слушаюсь, мэм. Сначала подозревали, что это блондинка, которая приезжала с мистером Блэйком на уик-энд в дом мистера Букера. Но теперь, оказывается, совсем другая. Сын торговца рыбой говорит, что не ожидал такого от полковника Бантри, ведь тот по воскресеньям собирает церковные пожертвования!

– Мир полон зла, – наставительно заметила миссис Ридли. – Запомните это, Клара.

– Обязательно, мэм. Мама не позволила бы мне служить в доме, где есть мужчина.

– Превосходно, Клара, – одобрила хозяйка.

Священник жил в двух шагах, и миссис Ридли застала его в рабочем кабинете. Этот пожилой человек мало интересовался деревенскими слухами.

– Бесчеловечное преступление! – запыхавшись, объявила миссис Ридли прямо с порога. – Мне необходимо знать ваше мнение, дорогой пастор!

Пастор Клемент спросил с беспокойством:

– Что произошло?

– Как – что?! – У гостьи был драматический тон. – Гнусный скандал! Особа дурного поведения… задушена и лежит возле камина у полковника Бантри!

Пастор широко раскрыл глаза:

– Но… вы вполне здоровы?

– Естественно, это не укладывается у вас в голове. Я и сама поначалу не поверила. Нет, каков лицемер? Так ловко носить маску!

Миссис Ридли еще долго предавалась бы возмущению, если бы пастор не вставил с кротостью:

– Но я не вижу здесь ничего, что порочит репутацию полковника Бантри!

– Вы живете вдали от мирской суеты, дорогой пастор. А вот послушайте, что я вам расскажу. В прошлый или позапрошлый вторник – впрочем, какая разница? – я села в ранний лондонский поезд, и полковник Бантри ехал со мной в одном купе. Он всю дорогу прятался за газетой, словно боялся, что я заговорю с ним. Определенно его что-то заботило!

Пастор понимающе кивнул.

– На вокзале Паддингтон мы распрощались. Он предложил посадить меня в такси, но мне больше подходил автобус. Тогда он взял такси сам…

Торжествующая миссис Ридли выдержала паузу. Добрый пастор по-прежнему ничего не понимал.

– Нужны ли еще доказательства? – провозгласила гостья, покидая его.

Глава 13

Миссис Бантри и мисс Марпл расположились в будуаре замка Госсингтон.

– Знаете, дорогая, – заметила миссис Бантри, – у меня как-то отлегло от сердца, когда труп из библиотеки увезли. Мертвое тело в доме, брр!

– Отлично понимаю, милая, ваше состояние, – поддакнула мисс Марпл.

– Пока не испытаешь сама, объяснить это невозможно. У вашего соседа, помнится, лежал в доме покойник, но ведь это совсем другое! Боюсь, Артур возненавидит теперь библиотеку. А мы так мило коротали там вечера. Куда вы, Джейн? – встревожилась она, видя, что мисс Марпл бросила взгляд на часы и поднялась.

– Право, мне пора. Пользы от меня маловато.

– О нет, не спешите, пожалуйста! Конечно, фотографирование закончено, отпечатки пальцев сняты, полиция сделала первые выводы. Но что-то подсказывает мне, что сюрпризы впереди. Не время вам уезжать.

За стеной раздался звонок, хозяйка вышла к телефону и вернулась очень оживленной.

– Ну вот. Я не ошиблась. Полковник Мэлчетт предупредил, что везет кузину этой несчастной.

– Зачем?

– Видимо, для того, чтобы показать ей место преступления.

– Полагаю, есть и другая причина.

– Какая же?

– Свести ее с полковником Бантри.

– Проверить, узнает ли она его? Но тогда… выходит, Артур на подозрении? – едва выговорила миссис Бантри.

– Простая формальность, – успокоила ее старая дама.

– С какой стати вмешивать Артура в эту историю?!

Мисс Марпл промолчала, и миссис Бантри взглянула на нее весьма недовольно:

– Прошу вас даже в мыслях не ставить моего мужа на одну доску с теми отвратительными старикашками, которые берут на содержание горничных. Артур на это не способен.

– Ну что вы! Разумеется.

– Он не прочь побалагурить с хорошенькими девушками, которые приходят к нам играть в теннис, но чисто по-отечески. Не вижу в этом ничего дурного. Почему бы ему отказывать себе в столь невинном удовольствии? Это нечто вроде моих цветов, – нервически заключила миссис Бантри.

– Не горячитесь, Долли, – с примирительной улыбкой произнесла мисс Марпл.

– И не собираюсь. Хотя, естественно, все это меня тревожит. Артура тоже. Раздражают шмыгающие по всему дому полицейские. Единственный способ для Артура успокоиться – это пойти на скотный двор. Вид наших милых свинок умиротворяет… А вот и полицейская машина.

Автомобиль затормозил у подъезда. Вошел полковник Мэлчетт в сопровождении безукоризненно одетой молодой женщины.

– Разрешите представить: мисс Тернер, миссис Бантри. Это кузина м-м… пострадавшей.

– Здравствуйте, мисс Тернер, – произнесла хозяйка дома, протягивая руку. – Представляю, как вы огорчены этой драмой.

Джозефина ответила с искренней простотой:

– Да, мадам. Я до сих пор не верю, словно попала в ужасный сон.

Миссис Бантри представила ей мисс Марпл.

Мэлчетт мимоходом бросил:

– А где же ваш уважаемый супруг, мадам?

– Отправился на ферму. Я его жду.

– Вот как! – пробормотал Мэлчетт, неприятно удивленный.

Миссис Бантри обратилась к Джози:

– Вас провести к месту преступления? Или вы не очень к этому стремитесь?

Подумав секунду, Джози вздохнула:

– Ах, лучше уж сразу.

Миссис Бантри отвела ее в библиотеку. Мисс Марпл и полковник Мэлчетт шли следом.

– Она лежала вот здесь, на ковре. – Миссис Бантри указала пальцем.

– О! – Джози вздрогнула. Вид у нее был растерянный. – Я думала… думаю… Нет, я просто ничего не понимаю!

– Мы тоже, – вставила миссис Бантри.

– Не соберусь с мыслями… и в таком доме, – наморщив лоб, Джози умолкла.

Мисс Марпл сочувственно кивнула.

– Это-то и сгущает тайну, – как бы про себя пробормотала она.

– Ну-с, мисс Марпл, – вмешался с шутливой усмешкой Мэлчетт, – держу пари, что у вас возникло какое-то предположение.

– Пожалуй, – согласилась старая дама. – Надеюсь, оно удовлетворит и вас. Видите ли, наша новая учительница мисс Мартин однажды заводила стенные часы, а из них выскочила лягушка!

Джозефина Тернер казалась ошарашенной. В дверях она шепнула миссис Бантри:

– Старушка вполне нормальна?

– Вполне! – возмутилась та.

– Прошу прощения. Мне почудилось, будто за лягушку она приняла меня.

В этот момент появился полковник Бантри, и Мэлчетт, здороваясь, внимательно следил за Джозефиной Тернер, когда знакомил их. Лицо Джози не выразило ни малейших чувств. Мэлчетт вздохнул с облегчением, мысленно обругав Слэка за его намеки.

Джози со всеми подробностями повторила рассказ об исчезновении Руби Кин, в основном для миссис Бантри, которая расспрашивала ее, сгорая от любопытства.

– Сколько вы пережили волнений, дитя мое!

– О, я была скорее рассержена, чем обеспокоена. Ведь поначалу я ничего не знала.

– Но тем не менее вы обратились в полицию, – вмешалась мисс Марпл. – Не преждевременно ли?

Джози поспешила ответить:

– В полицию звонила не я. Это мистер Джефферсон.

– Джефферсон? – переспросила миссис Бантри.

– Да. Постоялец «Маджестика». Инвалид.

– Случайно не Конвей Джефферсон? Я его близко знала. Он из наших старых друзей. Артур, послушай же! Конвей Джефферсон живет в «Маджестике», и это он сообщил в полицию. Какое совпадение!

– Мистер Джефферсон прошлым летом тоже приезжал в «Маджестик», – добавила Джози.

– Подумать только! А мы ничего не знали. Боже, как давно я его не видела! – Она повернулась к Джози. – Как он себя чувствует сейчас?

Джози подумала секунду:

– Кажется, хорошо… Вернее, вполне хорошо, несмотря на увечья. У него жизнерадостный характер и всегда наготове острое словечко, чтобы пошутить.

– Его семья с ним?

– Вы имеете в виду мистера Гэскелла, молодую миссис Джефферсон и Пита? Да, они при нем.

В тоне Джозефины явственно почувствовалась скованность при этом перечислении.

Миссис Бантри невинно спросила:

– Не правда ли, милейшие люди? Я говорю о зяте и невестке.

Джози неопределенно отозвалась:

– Да… я… мы… о, разумеется!

Глава 14

– Вы не находите этот ответ несколько странным? – спросила миссис Бантри у мисс Марпл, когда обе смотрели в окно вслед отъезжающему полицейскому автомобилю. – Что-то тут не так!

Старая дама охотно подхватила:

– Да, да! Наверняка. У меня нет ни тени сомнения. Она переменилась, когда заговорила о Джефферсонах. А до этого держалась естественно.

– Ну и каково ваше мнение, Джейн?

– Милая, вы ведь знакомы с этими людьми. Что-то относящееся к ним волнует молодую женщину. А вспомните, что она сказала вам относительно исчезновения кузины? Что она была рассержена. Она и в самом деле казалась раздраженной. Деталь, которая заслуживает внимания. У меня возникло ощущение… возможно, я ошибаюсь… смерть кузины вызвала только такую реакцию. Она ее не любила, в этом я уверена. И не испытывает особенного горя. Зато всякое упоминание о Руби Кин ей положительно неприятно. Закономерен вопрос: почему?

– А вот мы это и разузнаем! – заявила миссис Бантри. – Отправимся в Дейнмут и снимем номера в отеле «Маджестик». Да, Джейн, вы непременно поедете тоже. Необходимо рассеяться после всех этих событий, перемена обстановки пойдет нам на пользу. Я познакомлю вас с Конвеем Джефферсоном. Это прекраснейший человек… такой… притягательный… Его история печальна. Взрослые сын и дочь, которых он нежно любил, подолгу гостили у отца, хотя имели свои семьи. И с женой он жил душа в душу, тоже очень милая женщина. Однажды, когда они возвращались с юга Франции, самолет потерпел аварию, и все погибли, кроме Конвея: пилот, миссис Джефферсон, Розамунда и Фрэнк. У Конвея были раздроблены обе ноги, их пришлось ампутировать. Он держался с большим мужеством. Такой жизнерадостный, энергичный мужчина – и калека. Притом ни одной жалобы. Его невестка, вдова Фрэнка, живет вместе с ним. У нее сын от первого брака. Мальчика зовут Пит Кармоди. Муж Розамунды Марк Гэскелл тоже не оставляет тестя. Все это так трагично!

– Сегодня перед нами другая трагедия, – напомнила мисс Марпл.

– Да, но к Джефферсону-то она касательства не имеет.

– Посмотрим, – задумчиво произнесла мисс Марпл. – Ведь полицию поставил на ноги не кто иной, как Джефферсон?

– Действительно, Джейн, совпадение неожиданное!

Глава 15

Перед полковником Мэлчеттом стоял трясущийся человек – мистер Прескотт, директор «Маджестика». Тут же находились Харпер, начальник полиции графства Глен, и инспектор Слэк с надутым видом: его сердило, что главный констебль почему-то взял расследование полностью на себя.

Харпер пытался хоть немного приободрить хнычущего Прескотта. Но полковник Мэлчетт держался сурово.

– Перестаньте ахать и охать, – сказал он. – Девушка мертва. Задушена. Радуйтесь хотя бы, что преступление совершено не в ваших стенах. Следствие проводим мы, и репутация отеля не пострадает. Но мне нужны факты и сведения. Можете не беспокоиться, сохранение тайны гарантируем. Так что соберитесь с мыслями, не заставляйте нас терять время и отвечайте на вопросы правдиво. Что вам известно об убитой?

– Ничего. Абсолютно ничего! Ее привела Джози. И она…

– Как давно Джози служит у вас?

– Два года… нет, собственно, три…

– Вы относитесь к ней с симпатией?

– Видите ли… она неглупа, ведет себя осмотрительно. Клиентам нравится ее обращение. Она мигом уладит любые ссоры: ведь бридж – очень азартная игра.

Мэлчетт согласился. Его жена увлекалась бриджем и была во время игры крайне обидчива.

Мистер Прескотт продолжал:

– Джози – отличный работник! Ей удается успешно посредничать между клиентами и администрацией. Она любезна со всеми и одновременно тверда.

Мэлчетт снова отметил про себя, что поначалу, несмотря на миловидность и изящество, она показалась ему достаточно ординарной.

– Она положительно незаменима в отеле, – расстроенно добавил мистер Прескотт. – Зачем, спрашивается, ей понадобилось прыгать по камням, когда существует удобный пляж? Купайся на здоровье. Нет, растянула связки… Это же ущерб отелю! Я плачу ей за то, чтобы она танцевала, играла с клиентами в бридж и развлекала постояльцев, а не ломала ноги на скалах! Танцовщица обязана быть осмотрительной. Это недобросовестно по отношению к отелю и ко мне лично!

Чтобы сдержать поток директорских обид, Мэлчетт спросил:

– Тогда-то она и предложила вместо себя эту девушку, свою кузину?

Мистер Прескотт мрачно подтвердил:

– Совершенно верно. Замена показалась мне приемлемой. Разумеется, платить я ей не собирался. Она работала за стол и жилье, а жалованье они делили между собой. До появления ее в «Маджестике» я вообще не знал Руби Кин.

– Она справлялась с работой?

– Вполне. Упрекнуть мне ее было не в чем. Правда, по молодости лет она перебарщивала в косметике… Впрочем, воспитана неплохо и поведения приличного. Танцевала изящно, всем нравилась.

– Она была красива?

Распухшее, посиневшее лицо убитой не позволило Мэлчетту сделать собственный вывод.

Прескотт подумал.

– Ничего особенного. Личико лисье. Если бы не обилие грима, она не бросалась бы так в глаза. Умела подать себя.

– За ней многие ухаживали?

– Вот к чему вы клоните! – почти возмутился директор. – Я ничего не замечал. Два-три юнца нашептывали любезности. Но дальше этого не шло. Убийцы среди них нет. Что касается пожилых клиентов, то Руби умела привлечь их симпатии детским видом и беззаботной болтовней.

Начальник полиции Харпер уронил меланхолически:

– Например, симпатии мистера Джефферсона?

– Его я и имел в виду. В обществе этого господина и его семьи она проводила большую часть времени. Иногда мистер Джефферсон брал ее на автомобильные прогулки. Он любит молодежь и очень доброжелателен. Прошу понять правильно: мистер Джефферсон – калека, передвигается только в кресле на колесах. Но ему приятно окружать себя молодыми людьми, наблюдать, как они играют в теннис, ныряют… Время от времени он устраивает для них вечеринки в отеле. Да, он обожает юные лица и не испытывает зависти или горечи, как можно было бы предположить. У него счастливый характер, и он полон обаяния.

– Выделял ли он особо Руби Кин?

– Думаю, его развлекала болтовня с ней.

– А как семья? Одобряла дружбу с маленькой танцовщицей?

– Они тоже прекрасно к ней относились.

– И он заявил в полицию об ее исчезновении, не так ли? – спросил Харпер, будто бы даже с укоризной.

Директор занял оборонительную позицию:

– Не вижу ничего странного! Мистер Джефферсон, очень обеспокоенный, появился в моем кабинете: девушка не вернулась ночью в отель, она не исполнила свой второй танец. У него было одно объяснение: поехала с кем-нибудь ненадолго покататься и попала в аварию. Следовало немедленно сообщить в полицию, чтобы начали поиски. Он так волновался, что почти сорвал трубку с рычага и тотчас вызвал участок.

– Не переговорив с мисс Тернер?

– Джози это не понравилось бы. Она не хотела лишнего шума. Но ведь она не могла запретить?

– Я думаю, – сказал Мэлчетт, – что следует допросить мистера Джефферсона. Согласны, Харпер?

Начальник полиции одобрил это намерение. Мистер Прескотт провел трех полицейских до фешенебельных апартаментов мистера Джефферсона. Комнаты выходили окнами на море.

– Недурно устроился, черт побери! Он что, богач, этот Джефферсон? – спросил Мэлчетт.

– Тратит деньги не жалея: лучшие комнаты, специальное меню, дорогие вина… словом, все требует первоклассное.

Мистер Прескотт деликатно постучал, и женский голос отозвался: «Войдите!»

Директор отеля сказал:

– Извините за беспокойство, миссис Джефферсон, но эти господа – из полиции, и они хотят поговорить с мистером Джефферсоном. – Он представил: – Полковник Мэлчетт. Начальник полиции графства Харпер… Э-э… инспектор Слэк.

Миссис Джефферсон слегка кивнула. «Малоинтересна», – подумал полковник Мэлчетт, но, едва она улыбнулась и заговорила, переменил мнение. Голос звучал мелодично, в карих глазах цвета спелого ореха светился ум. Скромное платье очень шло ей. Она казалась не старше тридцати пяти лет.

– Мой свекор прилег отдохнуть, – сказала она. – Он измучен, происшедшее стало для него ударом. Врач прописал ему снотворное. Когда он проснется, уверена, он вас примет. Если до тех пор могу быть чем-то полезна… Присядьте, господа.

Мистер Прескотт чувствовал себя как на иголках:

– Если я больше не нужен…

Он почувствовал облегчение, когда ему разрешили уйти. Едва закрылись двери, обстановка стала более непринужденной. Аделаида Джефферсон обладала свойством распространять вокруг себя спокойствие и теплоту. Не будучи болтливой, она умела поддержать оживленную беседу. С первых слов она взяла верный тон.

– Эта история всех нас взволновала. Вы, наверно, знаете, что мы часто виделись с несчастной девушкой? Ее смерть не укладывается в сознании. Особенно потрясен мой свекор. Он очень привязался к Руби.

– Если не ошибаюсь, он и обратился в полицию? – Мэлчетт хотел видеть реакцию молодой женщины.

По ее лицу прошла тень… Неудовольствия? Тревоги? Он не разобрал. Лишь почувствовал, как она внутренне напряглась, прежде чем ответить.

– Увечье приводит к тому, что он бывает вспыльчив и легко теряет душевное равновесие. Мы пытались убедить его, что причина отсутствия девушки, скорее всего, очень проста и она будет недовольна, если привлечь полицию. Но он упрям. – Она слабо махнула рукой. – И, видите, оказался прав!

– А вы близко знали Руби Кин, миссис Джефферсон?

Она задумалась.

– Затрудняюсь ответить. Свекру приятно видеть вокруг себя юные лица. Руби казалась ему олицетворением современной девушки. Ее суждения забавляли его. Она часто проводила с ним свободное время, и он катал ее в автомобиле.

Мэлчетт подумал: «Она обошла вопрос. А наверняка знает многое».

– Вы не согласитесь, миссис Джефферсон, подробно припомнить все, что происходило вчера вечером?

– Охотно. Но боюсь, что ничего нового не прибавлю. После ужина Руби присоединилась к нам в гостиной в начале танцевального вечера. Мы ждали Марка, собирались играть в бридж… Марк Гэскелл был женат на дочери мистера Джефферсона, вы, видимо, знаете? Так вот, он заканчивал какое-то важное письмо. Четвертой предполагалась Джози, она тоже еще не пришла.

– Джози часто составляла вам компанию?

– Постоянно. Прекрасно играет, и ее общество нам нравится. Мой свекор – страстный игрок. Он охотно приглашал Джози, а не кого-то постороннего. Правда, ей не всегда удавалось вырваться, так как она обязана играть с любыми постояльцами, но она старалась всеми силами. – Слабая улыбка мелькнула во взгляде. – Такому выгодному клиенту, как мой свекор, администрация разрешала оказывать предпочтение.

– А вам самой Джози нравится?

– Да. Ей никогда не изменяет хорошее настроение. Она любит свою работу и не жалеет для нее сил. Не особенно умна, конечно, но зато лишена претензий. В тонкости ей не откажешь. К тому же держится очень естественно…

– Продолжайте, миссис Джефферсон.

– Как я сказала, Джози собирала партнеров для бриджа, а Марк заканчивал деловую переписку. Так что Руби задержалась с нами немного дольше обычного. Когда наконец пришла Джози, Руби поспешила на свой первый танец с Реймондом – это платный танцор и теннисист отеля. Потом вернулась ненадолго, как раз когда пришел Марк. Но вскоре ее пригласил на танец один молодой человек, а у нас началась партия. – Она прервала себя и беспомощно махнула рукой. – Это все, что я знаю, господа. В какой-то момент я еще видела танцующую Руби сквозь стеклянную стену, но потом углубилась в карты и не смотрела по сторонам. Примерно в полночь заглянул Реймонд и спросил с недовольным видом у Джози, где Руби. Та, разумеется, пыталась замять его вопрос…

– Почему «разумеется», миссис Джефферсон? – перебил своим тягучим голосом Харпер.

– Но, право…

Она замешкалась, и это удивило Мэлчетта. Молодая женщина созналась с милой простотой:

– Джози не хотела, чтобы на опоздание кузины обратили внимание. Она считала себя ответственной за нее. Поэтому сказала, что Руби еще в начале вечера жаловалась на мигрень и, возможно, поднялась в свою комнату. Не думаю, чтобы это было правдой. Джози просто придумала первое попавшееся оправдание. Реймонд пошел позвонить Руби, но вернулся еще более рассерженным: ему никто не ответил. Чтобы его утихомирить, Джози пришлось самой танцевать с ним вместо Руби. Ей, бедняжке, потребовалось мужество, потому что нога еще болела. После танца она вновь вернулась к карточному столу да еще успокаивала мистера Джефферсона, который начал тревожиться. Мы еле уговорили его пойти спать, убеждая, что Руби, вероятно, поехала кататься и у машины по дороге спустило колесо. Он ушел раздосадованный, но сегодня утром положительно не находил себе места. – Она смолкла и вздохнула: – Остальное вам известно.

– Благодарю вас, миссис Джефферсон. Позвольте еще один вопрос: вы кого-нибудь подозреваете в совершении этого преступления?

Она не медлила ни секунды:

– Абсолютно никого.

Мэлчетт настаивал:

– Девушка никогда не открывала вам своих секретов? Скажем, не рассказывала ли о каком-нибудь ревнивом поклоннике? О человеке, которого она побаивалась? Или о ком-то, кто ей мил?

На каждый вопрос Аделаида отрицательно качала головой. Больше из нее ничего не удалось выжать.

Начальник полиции предложил встретиться пока с молодым Джорджем Бартлеттом. А позже они возвратятся к мистеру Джефферсону. Ушли с тем, что миссис Аделаида сообщит, как только свекор проснется.

– Вот женщина, полная очарования, – восхитился полковник, прикрыв за собой дверь.

– Совершенно очаровательна! – подтвердил Харпер.

Глава 16

Джордж Бартлетт оказался долговязым тощим юнцом с выпирающим кадыком. Он дрожал и заикался. Добиться от него связного, членораздельного рассказа оказалось сложно.

– Не правда ли… ужас какой-то… В воскресных газетах читаешь… но чтобы чуть не на твоих глазах… такие преступления…

– К сожалению, они происходят, – вставил терпеливо начальник полиции.

– О, конечно… но это кажется мне невероятным! Всего в нескольких километрах отсюда, не так ли? В каком-то деревенском доме… Вот мерзкое, должно быть, местечко! Громкий скандал в этой дыре, правда ведь?

Полковник Мэлчетт рискнул прервать его излияния:

– Вы хорошо знали покойную, мистер Бартлетт?

Джордж Бартлетт впал в растерянность.

– О, н-н-нет, не очень, совсем мало, господин полковник. Можно сказать, чуть-чуть. Один или два раза мы танцевали… ну, прогулялись как-то днем… играли в теннис…

– Кажется, вчера вечером вы были последним, кто ее видел?

– Вот уж не знаю. Хотя может быть. Не правда ли, впору рехнуться? Она была в полном порядке, когда мы разошлись.

– В котором часу, мистер Бартлетт?

– Дело в том… да… э-э-э… я танцевал с ней в начале вечера. Сейчас все объясню. Это было сразу после ее обязательного выступления с этим платным плясуном. Что-то около половины одиннадцатого, а то и в одиннадцать… точно не скажу.

– Пусть это вас не беспокоит. Мы уточним время сами. Просто изложите факты.

– Ну, мы танцевали, знаете. Я вообще-то не так уж хорошо танцую.

– Это к делу не относится, мистер Бартлетт.

Джордж Бартлетт бросил на полковника обеспокоенный взгляд и пробормотал:

– Нет… м-м-м… разумеется… я только хочу сказать, что мы кружились и кружились, я что-то говорил, но Руби была не в настроении, даже зевала. Ну, я понял, что она скучает, поблагодарил ее, и… она ушла. Вот и все.

– Куда она ушла?

– Поднялась наверх.

– Она вам не говорила, что торопится на свидание или собралась прокатиться в авто?

– Нет. – Он грустно добавил: – Она меня просто оставила, знаете.

– А как она себя держала? Не нервничала? Или была чем-то озабочена?

Джордж погрузился в раздумья.

– Ей надоело, раз она зевала. Больше ничего.

– А что делали вы сами? – спросил главный констебль.

– А?

– Что делали вы после ее ухода?

Тот уставился на него, разинув рот.

– Сейчас, сейчас… что же я делал?

– Вот мы и ждем ответа.

– Скорее всего, ничего. Дьявольски трудно вспомнить. Не удивлюсь, если отправился в бар пропустить стаканчик.

– Так вы пошли туда или нет?

– Совершенно верно! Спустился глотнуть капельку. Хотя нет! Это было не тогда. Пожалуй, сначала выглянул на улицу подышать воздухом. Для сентября необыкновенно теплые вечера. На улице очень приятно. Да, теперь ясно вспоминаю. Немного прошелся по свежему воздуху, затем заглянул в бар и вернулся в танцевальный зал. Я заметил, что… как ее? Джози, что ли?.. танцевала с этим типом, теннисным тренером. У нее вроде болит нога уже несколько дней.

– То есть вы вернулись в отель в полночь? Не хотите же вы убедить нас, будто прогуливались, как вы говорите, больше часа, и притом один?

– Но я ведь заходил в бар… Я… я, видите ли, размышлял.

Полковник Мэлчетт принял его заявление с недоверием:

– О чем именно?

– Ну, не помню. О многом.

– У вас есть машина, мистер Бартлетт?

– Да, есть.

– Где она находится? В гараже отеля?

– Нет, просто во дворе. Я собирался проехаться, понимаете?

– Может, и проехались?

– Нет-нет, уверяю вас!

– А мисс Кин, случайно, не взяли с собой?

– Ах нет! Вот еще! Могу поклясться, что вовсе ее не возил. Провалиться мне на этом месте!

– Спасибо, мистер Бартлетт. В настоящий момент у меня нет к вам больше вопросов. В настоящий момент, – повторил Мэлчетт с ударением.

Бартлетт с выражением глуповатого испуга смотрел ему вслед.

– Невероятный кретин, – процедил Мэлчетт. – Что вы о нем думаете, Харпер?

– Думаю, что другого такого легко не сыщешь, – ответил Харпер, пожимая плечами.

Глава 17

Ночной сторож, как и бармен, мало помог полиции. Первый припомнил, что звонил в комнату мисс Кин сразу после полуночи, но ему не ответили. Он не заметил мистера Бартлетта ни когда тот выходил из отеля, ни когда возвратился. Ночь стояла теплая, многие дамы и господа прогуливались. Пройти можно в боковые двери, а не только через главный вход. Однако он уверен, что мисс Кин в главный вход не проходила. Спускаясь со второго этажа, где расположена ее комната, она могла свернуть на террасу и проскользнуть незамеченной. Дверь замыкают не раньше двух часов ночи, когда танцы уже заканчиваются.

Что касается бармена, то он видел мистера Бартлетта: в середине вечера тот грустно сидел, уткнувшись взглядом в стену. В баре всегда толкотня, бармен его видел, но не мог точно сказать, в котором часу.

За дверями бара полицейских офицеров подстерегал девятилетний мальчуган. Срывающимся от восторга голосом он спросил:

– Вы вправду детективы? А я Пит Кармоди. Это мой дедушка начал разыскивать Руби. Вы из Скотленд-Ярда? Вы ведь не станете делать мне выговор, что я вам надоедаю?

Полковник Мэлчетт собрался на него рявкнуть, но Харпер поспешно вмешался и заговорил с мальчиком дружески:

– Отнюдь, мой юный друг. Вижу, вас это дело тоже заинтересовало?

– Ах да! Вы читаете книжки про сыщиков? Я их обожаю. Покупаю все подряд. У меня есть автографы Дороти Сайер, Агаты Кристи, Диксона Карра и Г.К. Бейли. Об этом убийстве тоже сообщат в газетах?

– Разумеется. Газеты в него так и вцепятся.

– Понимаете, на следующей неделе я возвращаюсь в школу. Вот здорово, когда я расскажу всем, что был с ней знаком, даже очень хорошо знаком!

– И какого же вы о ней мнения?

Пит честно задумался.

– Сказать по правде, она мне не больно нравилась. Вид у нее просто как у дурочки. Маме и дяде она тоже не очень симпатична. Одному дедушке. Кстати, он приглашает вас. Эдуард уже пошел вас разыскивать.

Начальник полиции настойчиво повторил:

– Значит, ваша мама и дядя Марк недолюбливали Руби? Почему же?

– Почем я знаю? Она липла к нам. А они злились, что дедушка так носится с ней. Думаю, – выпалил Пит, – они даже рады, что она умерла!

Харпер смотрел на него задумчиво.

– Вы слышали… как они это говорили?

– Ну, не совсем. Дядя Марк проворчал: «Наконец мы от нее избавились». Мама ответила: «Да, но каким ужасным образом!» Тогда дядя Марк сказал, что нечего притворяться.

Полицейские переглянулись. В этот момент к ним подошел гладко выбритый человек в синей ливрее.

– Извините, господа, я лакей мистера Джефферсона. Он проснулся и согласен вас принять.

Они вновь проследовали в апартаменты Конвея Джефферсона.

В гостиной Аделаида о чем-то говорила с высоким человеком, который нервно шагал из угла в угол. Он резко обернулся к вошедшим:

– А, рад, что встретил вас. Мой тесть все время справляется, когда вы придете. Пожалуйста, не волнуйте его без особой нужды. Он очень нездоров. Просто чудо, что это убийство не доконало и его!

– Разве он так слаб? Нам это в голову не приходило.

– Он сам не знает о своем состоянии, – сказал Марк Гэскелл. – Больное сердце, понимаете? Врач советовал Аделаиде следить, чтобы ничто не тревожило его. Дал понять, что смерть может наступить мгновенно. Не так ли, Адди?

Миссис Джефферсон подтвердила, но добавила, что пока он стойко перенес испытание.

– Несомненно, полицейское расследование – не лучший режим для сердечника. Поверьте, мы проявим максимум такта.

Говоря это, Мэлчетт не спускал глаз с Гэскелла. Люди с профилем хищной птицы не вызывали в нем симпатии. Они принадлежат к породе дерзких смельчаков, которые привыкли потакать лишь собственным желаниям. Хотя женщины от них без ума!

«Этому субъекту нельзя доверять, – подумал полковник. – Муки совести ему не свойственны, он не остановится ни перед чем».

Глава 18

Инвалидное кресло Конвея Джефферсона стояло вблизи окна, выходящего к морю. С первого мгновения ощущалась притягательность этой незаурядной личности. Словно катастрофа, превратившая его в калеку, привела к тому, что вся жизненная сила сосредоточилась в интеллекте. Лицо, обрамленное седеющими рыжеватыми волосами, было красиво. Резкие черты выражали энергию, глаза ярко голубели. Ни малейшего намека на расслабленность или недомогание. Глубокие морщины проложило лишь страдание, но он не привык жаловаться на судьбу – принимал ее удары и стремился выстоять.

– Считаю за честь знакомство с вами, – обратился он к Мэлчетту. – Ведь вы главный констебль графства Рэдфорд? А вы начальник местной полиции? Присядьте, господа. Сигары на столике возле вас.

Офицеры полиции поблагодарили, рассаживаясь.

– Если меня правильно проинформировали, вы проявляли участие к погибшей, мистер Джефферсон? – сказал Мэлчетт.

Грустная усмешка скользнула по лицу Конвея Джефферсона.

– Вам, конечно, наговорили с три короба. Хотя никаких тайн из своего расположения я не делал. Что по этому поводу сообщили мой зять и моя невестка? – Он внимательно обвел их взглядом.

Мэлчетт ответил с откровенностью:

– По мнению миссис Джефферсон, болтовня с маленькой протеже развлекала вас. А мистер Гэскелл успел перекинуться с нами пока лишь парой слов.

Джефферсон по-прежнему улыбался.

– Адди – сама сдержанность. Марк высказался бы более решительно. Но лучше уж я сам изложу факты и поясню свои побуждения. Начну с великой драмы моей жизни. Восемь лет назад в авиационной катастрофе я потерял жену, дочь и сына. С тех пор мое существование похоже на дерево с обрубленными ветвями. И не только из-за увечья. Я слишком любил свою семью, дышал ею. Нет слов, невестка и зять внимательны ко мне, но я понял, особенно в последнее время, что им нужно жить собственной жизнью. В сущности, я безгранично одинок. У меня тяга к молодым лицам, они утешают меня. Мелькала даже мысль взять на воспитание какого-нибудь ребенка… За прошедший месяц я очень привязался к этой несчастной девочке. Руби была так простосердечна, так искренна. Она рассказала мне о себе, о том, как ютилась с семьей почти в трущобах, как ей приходилось переносить многие испытания. Хотя ее никто не учил танцам, она оказалась очень способной, и труппа пантомимы приняла ее. Как все это было далеко от моей обеспеченной жизни! Она становилась мне все более дорога, пока я не принял решение официально удочерить ее. Вот вам объяснение моего интереса к Руби Кин и безумной тревоги, когда она так таинственно исчезла.

Наступило долгое молчание. Его прервал Харпер, благожелательностью тона смягчая нескромность вопроса:

– Могу ли я узнать, как отнеслись к вашему плану зять и невестка?

Джефферсон торопливо ответил:

– А что они могли возразить? Возможно, они предпочли бы другое решение, однако вели себя вполне корректно. В финансовом отношении они от меня не зависят. Когда мой сын Фрэнк женился, я передал ему половину состояния. Мой принцип: не откладывать до собственной смерти то, чем можно порадовать детей сейчас. Богатство желанно им, пока они молоды, а не в старости. Также ко дню замужества Розамунды я положил на ее имя крупную сумму в банк. Она полностью перешла после ее гибели к мужу, человеку малосостоятельному. Как видите, все обстоит просто, и проблем между нами до сих пор не возникало.

– Мы уяснили суть дела, мистер Джефферсон, – проговорил начальник полиции с некоторой сдержанностью.

Джефферсон чутко уловил его интонацию.

– Вы с чем-то не согласны?

– Не хотелось бы возражать, но жизненный опыт научил меня относиться с недоверием к столь разумному разрешению семейных дел.

– В принципе вы правы. Но, строго говоря, ни мистер Гэскелл, ни миссис Джефферсон не являются моей семьей, между нами нет кровного родства.

– Да, есть некоторая разница, – согласился Харпер.

Конвей нетерпеливо продолжал:

– Допускаю, что мое решение показалось им сумасбродным. Однако я в совершенно здравом уме. Маленькой Руби не хватало воспитанности и образования, это дело поправимое. Со временем она смогла бы появляться в любом обществе.

– Разрешите еще один щекотливый вопрос, мистер Джефферсон, – сказал Мэлчетт. – Нам важно установить все детали. Принимая участие в будущности девушки, вы, вероятно, собирались обеспечить ее материально? Это уже оформлено?

– Смысл вопроса слишком прозрачен. Вы хотите знать, была ли смерть Руби кому-то выгодна? Нет, никому. Формальности только улаживались, и никаких бумаг я еще не подписал.

Мэлчетт раздумчиво произнес:

– И если бы с вами случилось несчастье… – Он вопросительно взглянул на Джефферсона.

Конвей и на этот раз понял намек. Сказал со вздохом:

– Но почему что-то должно случиться? Я калека, но в остальном абсолютно здоров. Правда, врачи последнее время принимают похоронный вид и советуют всего остерегаться: никаких эмоций, никакого утомления… Бог мой, я же вынослив как лошадь. Конечно, злой рок существует, я в этом убедился, увы. В наш век автомобильных аварий внезапная смерть способна настигнуть каждого. Приходится быть предусмотрительным, и десять дней назад я составил новое завещание.

– Вот как! – Харпер подался вперед.

– После моей смерти пятьдесят тысяч фунтов помещались в банк на имя мисс Кин. До совершеннолетия ей выплачивали бы проценты, затем капитал переходит к ней полностью.

Начальник полиции и главный констебль изумленно переглянулись.

– Но ведь это огромная сумма!

– Согласен.

– И вы завещали целое состояние девушке, которую знали едва месяц?

Синие глаза Джефферсона гневно потемнели.

– Неужели надо повторять одно и то же? Я лишен близких. Никаких племянников, никаких двоюродных братьев. Чем оставлять все безликому благотворительному обществу, предпочитаю, чтобы моим состоянием пользовался приятный мне человек. Сказка о Золушке, которая в одну ночь превращается в принцессу! – Он усмехнулся. – Только вместо крестной матери-феи был бы крестный отец. Эти деньги мои, я их заработал.

– Вы сделали и другие распоряжения? – спросил Мэлчетт.

– Разумеется. Некоторую сумму я оставляю Эдуарду, камердинеру. Остаток поровну делится между Марком и Адди.

– Простите, как велик этот остаток?

– Не очень. Затрудняюсь назвать точную цифру: акции все время колеблются. Думаю, что за вычетом налога на наследство и других расходов наберется около десяти тысяч фунтов.

– Ясно.

– Но я вовсе никого не лишаю наследства! Я ведь вам уже сказал, что разделил состояние между детьми, а сам удовольствовался весьма скромной суммой. После трагической катастрофы, чтобы отвлечь себя и занять ум, я погрузился в финансовые операции. В моем лондонском доме специальный телефон соединял спальню с кабинетом, я работал круглыми сутками! Это давало ощущение, что увечье не выбило меня полностью из седла, что я еще сопротивляюсь… – Голос звучал тише, словно он все больше уходил в себя, забыв о слушателях. – И что же? По какой-то иронии судьбы мне во всем везло! На бирже я наживался, любое предприятие имело успех. К чему ни прикасался, все обращалось в золото! Может быть, судьба решила хоть отчасти загладить свою несправедливость? – Его выразительное лицо не могло скрыть глубокого страдания. Лишь с трудом он принудил себя улыбнуться. – Теперь вы видите, что деньги, которые я предназначал Руби, мои, и только мои. Я мог с чистой совестью распорядиться ими.

Мэлчетт поспешно вставил:

– Дорогой сэр, мы же не отрицаем этого.

– Благодарю. Но разрешите теперь и мне задать несколько вопросов. Я хочу узнать об этойстрашной истории более подробно. Пока что мои сведения ограничиваются тем, что бедную крошку нашли задушенной в каком-то доме, кажется, в тридцати километрах отсюда?

– Совершенно верно. В замке Госсингтон.

Джефферсон нахмурился:

– Госсингтон? Это?..

– Дом полковника Бантри.

– Бантри? Артура Бантри? Но я же с ними знаком! Мы подружились за границей много лет назад. Никогда не подозревал, что они живут по соседству. Вот так штука!

Начальник полиции поспешно вставил:

– Разве вы не видели его? Он ужинал в «Маджестике» в прошлый вторник.

– Во вторник?.. Нет, мы поздно вернулись в тот вечер. Ездили осматривать Харден-Хид и поужинали по пути.

– Руби Кин не упоминала имени Бантри? – спросил Мэлчетт.

– Никогда. Едва ли она вообще была с ним знакома. Ее круг ограничивался людьми из театрального мира. – Джефферсон помолчал. – А что говорит сам Бантри по этому поводу?

– Полное недоумение! Вчера вечером он был на собрании консерваторов, а труп обнаружили только утром. Он утверждает, что никогда не видел эту девушку живой.

– Фантастика, – пробормотал Джефферсон.

Харпер деликатно кашлянул:

– У вас нет подозрений, кто виновник преступления?

– Ни малейших! – У него на лбу вздулась вена. – Это так бесчеловечно, невероятно. Трудно поверить в реальность происшедшего.

– Возможно, кто-то из ее давних приятелей? Какой-нибудь мужчина, которого она знала прежде, преследовал ее и угрожал?

– Да нет же, ничего подобного. Она рассказала бы мне. У нее никогда не было никаких романов. Это ее собственные слова.

Харпер подумал: «Она могла так говорить, но соответствовало ли это действительности?»

– Во всяком случае, Джози знала бы о тайном преследователе, – добавил, нахмурившись, Конвей. – Она-то что говорит?

– Отрицает такую возможность.

Джефферсон напряженно размышлял.

– Я склоняюсь к мысли о маньяке… Мало логики в том, чтобы пробраться со своей жертвой в чужой дом. Существуют ненормальные, которые заманивают девушек, даже детей, чтобы безжалостно убить.

– Существовать-то существуют, но в наших краях мы с этим никогда не сталкивались, – заметил Харпер.

– Я мысленно перебрал всех мужчин, которых видел возле Руби, – продолжал Джефферсон. – Тех, кто останавливался в отеле или приезжал ненадолго повеселиться, с кем она танцевала. Все достаточно безобидны. А тесной дружбы у нее ни с кем не было.

Харпер слушал невозмутимо. Джефферсон не уловил мгновенного иронического огонька в его глазах. Начальник полиции подумал: «Все-таки она могла иметь тайного дружка!» Однако промолчал. Главный констебль подал знак своим спутникам и поднялся:

– Спасибо, мистер Джефферсон. Это пока все, что нас интересовало.

– Вы будете держать меня в курсе следствия?

– Разумеется. Мы еще встретимся с вами.

Когда полицейские ушли, Конвей Джефферсон бессильно откинулся на спинку кресла. Веки его опустились и скрыли яркую голубизну глаз. Он почувствовал себя измученным. И лишь спустя минуту позвал:

– Эдуард!

Из соседней комнаты тотчас появился слуга. Эдуард знал своего хозяина лучше других. Все восхищались его самообладанием, а Эдуард видел минуты слабости, когда Джефферсон чувствовал себя сломленным и опустошенным, беспомощным до предела.

– Вы меня звали, сэр?

– Да, Эдуард. Я хочу вас немедленно отправить в Мелберн-Эббэс к мистеру Генри Клиттерингу. Попросите его приехать сегодня. Дело чрезвычайно срочное.

Глава 19

Выйдя от Джефферсона, Харпер сказал:

– Не знаю, куда это нас приведет, но повод для убийства отыскался.

– Гм… пятьдесят тысяч фунтов, не так ли?

– Именно. Убийства совершают и ради меньшего куша.

– Пожалуй. Хотя… – Мэлчетт не закончил фразу, но Харпер уловил ход его мыслей.

– Вы сомневаетесь, что в данном случае это так? Я, пожалуй, тоже. Но нельзя отбрасывать ни одну возможность.

– Согласен.

– Если Джефферсон прав и Гэскелл и миссис Джефферсон имеют собственный солидный доход, то едва ли они замешаны в преступлении.

– Логично. Однако нелишне навести подробные справки об их имущественном положении. Сознаюсь, Гэскелл мне мало нравится. Он произвел впечатление человека беспринципного и себе на уме… Хотя этого недостаточно, чтобы подозревать его в убийстве.

– Что до меня, я не верю в их виновность. Кроме того, если основываться на показаниях Джози, не вижу, как они могли бы его осуществить. Оба сидели за карточным столом от половины одиннадцатого до полуночи. Нет, преступника надо искать где-нибудь еще.

– Среди поклонников Руби Кин?

– Совершенно верно! Какой-нибудь слабонервный тип, отвергнутый после ее переезда в «Маджестик»… Пронюхал про удочерение и понял, что, случись это, он будет ей решительно не пара. Ослепленный яростью, он и совершил преступление. Назначил свидание после полуночи, пробовал уговорить, они рассорились… и вот в приступе ревности…

– Допустим, но как они оба очутились в библиотеке Бантри?

– Объясняю. Колесили в автомобиле по окрестностям. Задушив Руби, этот парень опомнился, и первой его мыслью было избавиться от мертвого тела. В тот момент они находились перед садовой оградой какого-то большого имения. Он и подумал: если туда подтолкнуть труп, то подозрение падет на обитателей дома. В машине у него были кусачки, с их помощью он распахнул раму и перетащил свою жертву на ковер перед камином. Поскольку он ее задушил, в машине никаких следов крови, разоблачающих его, не осталось. Ну как?

– Гипотеза вполне приемлемая, Харпер. Остается «искать мужчину». – Последние слова Мэлчетт произнес по-французски, намекая на известную поговорку «ищите женщину».

– Что? Ах да, прекрасно, сэр.

Харпер уловил, что это шутка, хотя точного смысла ее не понял.

– О… э-э!.. Послушайте, нельзя ли мне задержать вас на словечко?

Это был Джордж Бартлетт. Полковник Мэлчетт не принимал его всерьез, да к тому же ему не терпелось узнать результаты обыска, проведенного Слэком в комнате жертвы, и допроса горничной. Он бросил довольно резко:

– Ну что еще, сэр?

Молодой Бартлетт несколько раз открывал и закрывал рот, изображая рыбу в аквариуме.

– О, право… боюсь, что это не имеет никакого значения… но, видите ли, я нигде не могу отыскать свою машину.

Запинаясь, он повторил несколько раз, что автомобиль исчез, его невозможно найти.

– Проще говоря, он у вас украден?

Бартлетт с благодарностью обернулся к начальнику полиции.

– Это возможно… хотя никогда нельзя сказать с уверенностью… может быть, кто-то взял покататься? Не то чтобы насовсем… Вам понятна моя мысль?

– Когда вы видели машину в последний раз?

– Дайте подумать. Забавно, как иногда трудно вспомнить некоторые мелочи, не правда ли?

Мэлчетт с холодной яростью проронил:

– Не так трудно, если на плечах голова, а не… Вы, помнится, говорили, что вчера вечером она стояла во дворе отеля?

Бартлетт приободрился:

– Как будто… если она там была.

– Что вы хотите этим сказать, черт побери?! Ведь таковы ваши собственные слова!

– Дело в том… я так думал, но не ходил проверять. Вы улавливаете мою мысль?

Полковник Мэлчетт подавил вздох и призвал на помощь все свое терпение.

– Попробуем разобраться в вашей истории по порядку. В котором часу вы видели свою машину? Кстати, ее марка?

– У меня «Миньон-14».

– Так когда вы ее видели?

Бартлетт судорожно сглотнул, дернув кадыком:

– Ей-богу, я изо всех сил стараюсь вспомнить. Вчера перед обедом она еще была здесь. После обеда я хотел прокатиться, но, знаете, задремал до чая. Потом поиграл в теннис и принял ванну…

– Она тогда еще стояла во дворе отеля?

– Думаю, да… То есть я ее там оставлял. После ужина я хотел пригласить девушку, но мне не повезло, что поделать. В общем, я не воспользовался машиной.

– Но вам казалось, что она по-прежнему на месте?

– Я не думал об этом. Поставил, и все.

– А если бы ее угнали, это бросилось бы вам в глаза?

Мистер Бартлетт покачал головой:

– Вот уж не знаю. Во двор то и дело въезжают и выезжают автомобили… Есть и «Миньон-14».

Харпер подтвердил это. Выглянув в окно, он насчитал восемь машин марки «Миньон-14». Популярная дешевая модель.

– А вы на ночь не загоняете машину в гараж? – спросил Мэлчетт.

– Право, это меня мало волнует. Погода держится пока теплая. А всякий раз ставить в гараж так хлопотно…

Взглянув на полковника Мэлчетта, начальник полиции Харпер сказал ему:

– С вашего разрешения, сэр, я присоединюсь к вам наверху. Пойду пришлю сюда сержанта Хиггинса, он должен записать сообщение мистера Бартлетта.

– Ступайте, Харпер.

Джордж Бартлетт пробормотал, словно оправдываясь:

– Я счел себя обязанным рассказать… Никогда нельзя знать, что окажется важным, не правда ли?

Глава 20

Мистер Прескотт не слишком расщедрился ради второй танцовщицы: она работала за стол и жилье. Неизвестно, чем ее кормили, но комнатенка была наихудшей в отеле. Джозефина Тернер и Руби Кин жили в самом конце узкого, темного коридора. Обе комнаты были тесными и обращены к северу, в сторону скалы, к которой прилепился отель. Сюда составили сборную мебель, отслужившую срок в приличных номерах. Массивные дубовые гардеробы, когда их сменили модные встроенные стенные шкафы, оказались распиханными по каморкам прислуги или стояли в запасных номерах, которые заселялись лишь в самый наплыв курортников.

Мэлчетт и Харпер смотрели на комнату Руби Кин профессиональным взглядом: она была идеальна в смысле возможности незаметно выскальзывать из отеля. Это усложняло задачу дознаться, когда же Руби покинула «Маджестик» и при каких обстоятельствах.

Коридор оканчивался узкой лестницей на первый этаж, где по переходу можно было попасть на застекленную террасу, обычно пустую, так как никакого красивого вида с нее не открывалось. Эта боковая терраса сообщалась с главной в фасадной части отеля, откуда по извилистой тропинке можно было уже совсем просто попасть на асфальтированную дорогу в проеме скал.

Инспектор Слэк изводил вопросами горничных и продолжал настырно обследовать комнату Руби, в которой ничего не сдвигали и не трогали со вчерашнего вечера.

Руби Кин просыпалась поздно и вставала, как узнал Слэк, лишь к половине одиннадцатого. По звонку ей приносили завтрак. Конвей Джефферсон поднял тревогу спозаранку, полиция успела нагрянуть до уборки комнат. Впрочем, это был самый заброшенный отсек, горничная с веником появлялась здесь всего раз в неделю.

– Неряшливость оказалась нам на руку, – заключил Слэк. – Мы непременно нашли бы что-нибудь. Если бы было что находить!

Полицейские эксперты графства Глен уже успели снять отпечатки пальцев. Оказалось, что они принадлежат Руби, Джози и двум горничным. Правда, был еще отпечаток Реймонда Старра, но объяснялся он просто: когда Руби не явилась на второй танец, он приходил сюда вместе с Джози.

Ящики массивного письменного стола из красного дерева были забиты всевозможным бумажным хламом: письма, записочки, квартирные счета, театральные программы, вырезки из газет, косметические рецепты из модных журналов. Слэк просмотрел все и не нашел ничего подозрительного. Большинство писем было подписано некоей Лили – видимо, подружкой по Дворцу танцев. Она пересказывала всякую незначащую бытовую мелочь и, между прочим, то, что все сожалеют об отъезде Руби. Особенно часто справляется о ней мистер Финдейсон, он, кажется, был весьма огорчен. Молодой Рэг начал увиваться вокруг Мэй Барни, но тоже спрашивал о Руби. Жизнь движется, как раньше. Старик Гроузер по-прежнему свирепствует. Он рассчитал Аду только за то, что она стала встречаться с парнем…

Слэк тщательно переписал все фамилии из писем Лили и подумал про себя, что во время опроса персонала Дворца танцев о каждом следует навести особые справки.

Больше в комнате Руби Кин ничего интересного не нашлось. Посреди комнаты стояло кресло, с которого свешивалось воздушное розовое платье. В нем Руби была в начале вечера. На полу – небрежно сброшенные бальные туфельки на шпильках и пара прозрачных чулок; на одном спущена петля. Мэлчетт тотчас вспомнил, что убитая была без чулок. Слэк разузнал: ради экономии Руби надевала чулки только во время танцев.

В распахнутую дверцу гардероба виднелись несколько ярких вечерних туалетов и ряд разноцветных бальных туфель. В плетеной корзине – немного грязного белья, а в мусорной – бумажные салфетки для снятия грима, ватные тампоны со следами губной помады, обрезки ногтей – в общем, ничего примечательного.

Казалось, факты восстанавливались без труда: Руби с поспешностью переоделась и торопливо ушла… Куда? Зачем?

Джозефина Тернер, которая больше других могла бы знать привычки кузины, на этот раз ничего ценного не сообщила. Инспектору Слэку это не показалось странным.

– Если история с удочерением не выдумка, – говорил он полковнику Мэлчетту, – то Джози могла дать только один совет: полностью порвать с прежними связями и знакомствами из Дворца танцев. Ведь чем Руби покорила старика калеку? Невинным видом, детским личиком и простодушными манерами. Предположим, что внешность ее была обманчива, что на самом деле она ловкая интриганка и что у нее существовала любовная связь. Естественно, она всеми силами постаралась бы скрыть ее не только от мистера Джефферсона, но и от Джози. Зачем портить ту головокружительную будущность, которая замаячила перед ней? Однако молоденькие девушки часто попадают под власть весьма дурных молодых людей. Можем ли мы поручиться, что у Руби был только один поклонник и что именно он убийца?

– Не исключено, что вы правы, Слэк, – сказал полковник Мэлчетт, не давая воли своей неприязни к чересчур логичным выводам инспектора. – Если дело обстоит так, то остается как можно скорее выяснить, кто же этот дурной молодой человек.

– Положитесь на меня, сэр, – самонадеянно отозвался Слэк. – Я хорошенько потрясу эту девочку из Дворца танцев, и правда быстро выплывет наружу!

Полковник Мэлчетт не разделял такого оптимизма, а хвастливая напористость Слэка положительно нервировала его.

– Еще осмелюсь посоветовать, сэр: следует заняться платным танцором и теннисным тренером. Он проводил много времени с Руби и, возможно, более наблюдателен, чем Джози. Она могла даже доверять ему.

– Представьте, мы с Харпером пришли к такому же мнению.

– Замечательно, сэр! А из горничных ничего не удалось выжать, как я ни бился. Они относились к обеим кузинам свысока, обслуживали их неохотно, всячески увиливали от этого. Одна из горничных зашла в комнату мимоходом часов в семь вечера, лишь чтобы задернуть занавески и расстелить постель. Кстати, ванная комната рядом. Не хотите взглянуть?

Ванная комната находилась между спальнями Джози и Руби. Комната Джози была просторнее. Но и осмотр ванной ничего не прибавил. Полковник Мэлчетт наивно удивился про себя, сколько ухищрений требуется женщинам, чтобы приукрашивать внешность: целые ряды банок с кремами, дневными, ночными, увлажняющими, для снятия косметики, коробки с пудрой разных оттенков, патрончики помады, тушь для ресниц, тени для век, не меньше дюжины флаконов с вяжущими и тонизирующими лосьонами, бутылочки разноцветного лака для ногтей, бумажные салфетки для лица, пуховки – ну и ну!

– Неужели это все идет в дело? – пробормотал он.

Всезнающий Слэк тотчас вмешался:

– В обычной жизни, сэр, женщины употребляют два оттенка теней для век: один светлый – дневной, другой вечерний, ярче. Цвет по вкусу, кому что идет. Но актрисам и танцовщицам приходится часто менять стиль лица. Один грим для танго, совсем другой для старинного танца в кринолине. Или, скажем, пляски апашей. А есть еще обычные современные танцы. Косметика дополняет костюмы.

– Боже мой! – воскликнул полковник. – Как же наживаются фармацевты и фабриканты косметики! Верно, гребут целые состояния?

– Денежки текут рекой, – согласился Слэк. – Хотя львиная доля расходуется на рекламу.

Мэлчетт с некоторым усилием отвлекся от старой как мир, но волнующей темы женских хитростей ради собственной красоты.

– Что ж… побеседуем с танцором. Это возлагается на вас, Харпер.

– Как вам угодно, сэр.

Спускаясь по лестнице, Харпер спросил:

– А как вы отнеслись к истории Бартлетта?

– Относительно машины? Думаю, этим чудаком надо тоже заняться. Что-то подозрительное есть в его рассказе. А вдруг он все-таки вчера вечером увозил Руби? Кто знает?..

Глава 21

Начальник полиции Харпер был уживчивым, хорошо воспитанным человеком. Он не чурался запутанных, трудных дел и, хотя искренне ценил высокий профессионализм полковника Мэлчетта, обрадовался возможности провести очередной допрос самостоятельно. Его метод основывался на постепенности и последовательности. Благожелательная беседа никак не настораживала тех, кого он допрашивал, и во время следующего разговора они чувствовали себя спокойно и раскованно. Харпер знал в лицо гибкого, загорелого красавца с ослепительной улыбкой – Реймонда Старра. Черноволос, строен, скупые выразительные жесты, манеры джентльмена – о, разумеется, он пользовался всеобщей симпатией!

– Я в отчаянии, господин начальник полиции, что так мало могу быть вам полезен. Мы ежедневно репетировали наши номера. Но это, пожалуй, все, что могу сказать о ней. Прелестная девушка, хотя абсолютная простушка.

– Нас интересует ее окружение. Прежде всего приятели-мужчины.

– Вполне понимаю. Но мне известно только то, что бросалось в глаза всем: многие пытались за ней ухаживать. Правда, безуспешно. Ее постоянным обществом была семья Джефферсонов.

– Ах да, семья Джефферсонов…

Полицейский помолчал и проницательно взглянул на молодого человека.

– Ну и как вы относились к этим феерическим планам?

Реймонд Старр невозмутимо переспросил:

– Простите, к каким именно?

– Как? Разве вы не знаете, что мистер Джефферсон недавно начал формальные хлопоты по удочерению Руби Кин?

Пораженный новостью, танцор «Маджестика» невольно присвистнул.

– Ну и хитрющая девчонка! А сам-то мистер… седина в бороду, бес в ребро!

– Значит, вы так это расцениваете?

– А как же еще? Если бы дело шло только об удочерении, он мог найти кого-нибудь из своего круга.

– Выходит, Руби не обмолвилась вам ни словом?

– Абсолютно. Я замечал, что она в последнее время сияет, но не подозревал о причинах.

– А Джози знала?

– Было бы странно, если бы она не знала! Не удивлюсь, если вся история с удочерением дело ее рук. Джози совсем не дура, у нее крепкая голова на плечах.

Харпер охотно согласился. Джози привела Руби в «Маджестик» и наверняка поощряла дружбу своей кузины с мистером Джефферсоном. Немудрено, что она перепугалась, увидев, насколько мистер Джефферсон был взбудоражен, когда Руби не явилась к обязательному танцу. Все усилия могли пойти прахом!

– Как вам кажется, Руби умела хранить тайну?

– Как все мы, когда это необходимо. О своих личных делах она помалкивала.

– И ни разу не проговорилась о старом знакомом, который приехал сюда специально ради нее? Из-за которого у нее могли произойти неприятности, а?

– Понимаю, что вы имеете в виду. Но любовных связей у нее не было, она сама так говорила.

– Благодарю. А теперь не смогли бы вы изложить цепь событий того вечера с вашей точки зрения?

– С величайшей охотой. Наш первый танец с Руби окончился в половине одиннадцатого.

– Что-нибудь в ее поведении бросилось в глаза?

Реймонд добросовестно порылся в памяти:

– Нет, пожалуй, ничего особенного. Я должен был заниматься с другими партнершами и видел только, как Руби вышла из зала. Через полтора часа она еще не вернулась. У меня это вызвало раздражение, я отправился к Джози, которая сидела с Джефферсонами за бриджем. Оказалось, что она тоже ничего не знает. Помню, как она бросила быстрый обеспокоенный взгляд на мистера Джефферсона. Пришлось попросить дирижера повторить фокстрот, а сам я стал звонить в комнату Руби. Не дождавшись ответа, вернулся к Джози. Она предположила: не заснула ли Руби у себя? Это говорилось явно для успокоения мистера Джефферсона. Мы поднялись наверх…

– Минутку, мистер Старр. А что сказала Джози, когда вы остались без посторонних?

– Она твердила в бешенстве: «Какая непроходимая дуреха! Ну может ли так продолжаться? Она просто пропадет. С кем она, вы не знаете?» Я ответил отрицательно. Видел лишь, как Руби танцевала с Бартлеттом. Джози покачала головой: «Конечно, она не с ним. Но с кем же тогда? Может быть, с этим киношником, как думаете?»

– Каким киношником? – переспросил Харпер с живостью.

– Имени не знаю. Он не останавливался в отеле. Экстравагантный тип с длинными волосами, похож на актера. Чем-то занимается на киностудии, по словам Руби. Раза два приезжал ужинать и танцевал с ней. Не думаю, что это близкое знакомство. Я даже удивился, когда Джози упомянула о нем. Тем более что вчера вечером я его не видел в отеле. Джози в отчаянии повторяла: «Она с кем-то ушла. Ну как мне объяснить ее отсутствие Джефферсонам?» Я опять удивился: «А Джефферсонам-то какое дело?» Но она продолжала свое: никогда не простит Руби, если та по глупости испортит все дело! Когда мы вошли в комнату Руби, она была пуста, но Руби туда заходила: скинутое вечернее платье лежало на кресле. Джози кинулась к гардеробу: Руби надела старое белое платье, тогда как наш испанский танец исполнялся ею в черном бархатном. Я начинал не на шутку злиться: Руби манкирует работой и ставит меня в глупое положение! Джози сказала, что надо прежде всего не выводить из себя Прескотта, и побежала переодеваться. Мы спустились в зал вместе и медленно станцевали испанское танго, без особых, замысловатых па, чтобы не перетруждать ее больную ногу. Джози держалась молодцом, хотя здорово страдала. Потом упросила меня подойти к Джефферсону, сделать вид, что все в порядке. Я чувствовал ее тревогу и охотно подыгрывал.

Харпер благожелательно кивнул:

– От души благодарен вам, мистер Старр!

А про себя подумал: «Поневоле впадешь в панику, если дело идет о пятидесяти тысячах фунтов стерлингов!» Он проводил взглядом Реймонда, который упругой походкой сбегал с лестницы, прихватив по пути теннисные мячи и ракетку. К корту он шел уже вместе с миссис Джефферсон, которая тоже помахивала ракеткой.

– Прошу прощения, сэр! – сказал запыхавшийся сержант Хиггинс. – Вам только что звонили из полицейского участка, сэр! Какой-то фермер пришел заявить, что рано утром видел возле карьера большое пламя. Полчаса назад там обнаружен остов сгоревшей машины. Примерно в трех километрах отсюда. Среди обломков обугленный труп.

Харпер вспыхнул до корней волос.

– Да что же это творится в графстве Гленшир?! – вскричал он. – Эпидемия преступлений, что ли? Номер машины удалось разобрать?

– Никак нет, сэр. Но выясним по фабричному клейму мотора. А марка автомобиля скорее всего «Миньон-14».

Глава 22

Сэр Клиттеринг проходил по вестибюлю «Маджестика» с самоуглубленным и отстраненным видом, мало обращая внимания на встречных, но его тренированное подсознание брало на заметку все детали, которые при необходимости моментально всплывут в памяти. Поднимаясь по парадной лестнице к номерам Конвея Джефферсона, он ломал голову о причине столь срочного приглашения. Без серьезной надобности Джефферсон не стал бы его беспокоить. Следовательно, случилось нечто экстраординарное.

Едва поздоровавшись, Конвей сказал своему другу:

– Как я рад, что вы здесь… Эдуард, принесите нам чего-нибудь покрепче… Садитесь, старина. Вы уже в курсе происшедшего? Неужто в утренних газетах все еще ничего нет?

Сэр Генри покачал головой и спросил с любопытством:

– А в чем дело?

– Речь идет о преступлении. В нем оказались замешаны и я, и наши друзья Бантри.

– Артур и Долли Бантри?! – У сэра Генри буквально захватило дух.

– Да. У них в доме найден труп. – И Конвей Джефферсон без ненужных подробностей, коротко и точно изложил ситуацию.

Генри Клиттеринг весь обратился в слух, ни разу не прервав друга. Оба умели схватывать суть дела. За годы службы в Скотленд-Ярде сэр Генри заслужил репутацию человека проницательного и мыслящего.

– Странное происшествие, – заметил он, выслушав до конца. – И какова здесь, по-вашему, роль Бантри?

– Видите ли, это-то меня и удручает! По-видимому, единственная причина их теперешних неприятностей – знакомство со мной. Они утверждают, что никто из них в глаза не видел несчастную девушку. Очевидно, Руби заманили в ловушку; чтобы замести следы, тело подбросили к Бантри. Как вы на это смотрите?

– Объяснение малоудовлетворительное.

– Но ведь оно правдоподобно?

– Только в какой-то мере. А что вы хотите от меня, Конвей?

Тот проговорил со скрытой горечью:

– Я калека. От этого никак не уйти. Передвижения мои ограничены. Я не могу, как хотелось бы, расспросить тех или иных людей, в общем, провести свое расследование. Мой удел довольствоваться крохами, которые соблаговолит сообщить полиция. Кстати, вы знакомы с Мэлчеттом, главным констеблем графства Рэдфорд?

– Да, нам приходилось прежде сталкиваться довольно часто.

И тут включилась память сэра Генри. Проходя по вестибюлю, он мимоходом зафиксировал образ старой дамы, которая сидела в сторонке скромно и очень прямо. Именно Мэлчетт познакомил их при последней встрече.

– Дорогой Конвей, вы хотите, чтобы я взялся за роль детектива-любителя? Это решительно не по мне.

– Но вы ведь не любитель! – возразил Джефферсон.

– Однако и не официальное лицо. С тех пор как ушел в отставку.

– По-моему, это только упрощает дело, – сказал Джефферсон.

– Но чего именно вы хотите, Конвей? Разыскать убийцу?

– Разумеется!

– Есть какие-нибудь подозрения?

– Ни малейших.

Сэр Генри сказал, несколько помедлив:

– Вы найдете это очень забавным, но там внизу, в вестибюле, сидит некая особа, которая гораздо лучше меня способна находить отгадки к подобным головоломным историям. Кроме того, все интимные секреты окрестных обитателей у нее как на ладони!

– Вы, конечно, шутите?

– Повторяю: в вестибюле, возле третьей колонны слева, скромненько сидит старая дама самой мирной, непрезентабельной внешности. Но ее живой ум умеет проникать до самых глубин человеческих побуждений. Притом она остается спокойной и доброжелательной. Ее зовут мисс Марпл, она безвыездно живет в деревеньке Сент-Мэри-Мид, всего в трех верстах от Госсингтона. Приятельница Бантри. А в детективных делах может дать сто очков вперед любому знаменитому сыщику!

Вскинув брови, Джефферсон несколько секунд вглядывался в выражение лица своего гостя.

– Что вам вздумалось меня морочить?

– Да нет же, Конвей! Вы упомянули о Мэлчетте. Последний раз я его видел в связи с одной деревенской драмой. Утонула девушка. Но полиция не верила в самоубийство, считая, что налицо преступление, а виновник у них в руках. Тут-то и явилась ко мне весьма взволнованная престарелая леди, чтобы изложить свои опасения. Она считала, что собираются повесить невиновного. Доказательств у нее не было. Но она знала убийцу и протянула мне листок бумаги с его именем. Так вот, дорогой Джефферсон, она оказалась права!

Конвей принудил себя усмехнуться:

– Женская интуиция, не более.

– Вовсе нет. Старая леди объяснила, что у нее свой метод. Отсюда и особые сведения.

– Что именно вы имеете в виду?

– Это термин из профессионального жаргона, мой друг. Например, когда происходит ограбление, полиция довольно легко догадывается о его, так сказать, авторстве. У каждого злоумышленника свой почерк. А мисс Марпл – я, кажется, уже называл вам ее имя? – проводит психологические параллели, иногда наивные, основываясь на своих деревенских наблюдениях.

Скептицизм Джефферсона не убывал:

– Что же она может сопоставить с убийством девушки из аристократической среды?

Сэр Генри твердо стоял на своем:

– Она может подбросить нам свежую идею. Убежден в этом!

Глава 23

Мисс Марпл зарделась от удовольствия, когда сэр Генри подошел к ней с любезным приветствием.

– О, сэр Генри! Это так удачно, что я встречаю вас здесь.

Он галантно отозвался:

– Для меня любая встреча с вами – удача и удовольствие!

Она потупилась в смущении:

– Вы бесконечно добры.

– Остановились в этом отеле, мисс Марпл?

– Да, мы решили провести здесь некоторое время.

– Простите, кто мы?

– Миссис Бантри и я. – Она взглянула на него многозначительно. – Я вижу, вы уже знаете. Ужасно, не правда ли?

– А что здесь понадобилось Долли? Муж ее тоже собирается приехать?

– Не думаю. У них очень разный подход к одним и тем же событиям. При любой неприятности бедный полковник замыкается в кабинете или отправляется на отдаленную ферму. Вроде черепахи, которая втягивает голову под панцирь. Ну а Долли – совсем другое дело.

– Уверен, что она смакует острые ощущения, извлекая все, что можно, из этой истории, а? – Сэр Генри достаточно хорошо знал их общую приятельницу.

– Ах… знаете ли… бедняжка…

– Значит, она притащила вас сюда, чтобы вы, как фокусник, вынимали кроликов из шляпы?

Мисс Марпл безмятежно объяснила:

– Долли подумала, что перемена обстановки ей поможет. Она не хотела оставаться в Госсингтоне. – Однако, встретив смеющийся взгляд сэра Генри, захлопала ресницами и добавила: – Пожалуй, вы отгадали правильно. Только я ничем не сумела быть ей полезной.

– Неужели у вас не нашлось хоть какой-то аналогии с деревенскими происшествиями?

– Я так мало знаю об этой истории…

– Тут я смогу вам помочь. Тем более что жажду вашего совета, мисс Марпл.

И он, не пропуская ничего, изложил ей факты. Она слушала с неослабевающим вниманием.

– Бедный мистер Джефферсон! – вздохнула она. – Какая печальная история с этой авиационной катастрофой. Остался совсем один да еще недвижимым калекой. Для него было бы легче погибнуть вместе со всеми.

– Может быть. Мы, его друзья, глубоко уважаем мужество, с которым он преодолевает свое горе.

– Да, он достоин сочувствия и восхищения.

– За все эти годы он проявил лишь одну слабость: внезапно и горячо привязался к этой маленькой танцовщице. Должно быть, она была замечательной девушкой, раз вызвала такое чувство!

– Вот уж не обязательно, – возразила мисс Марпл. – Не думаю, что ее достоинства сыграли хоть какую-то роль.

Сэр Генри бурно запротестовал:

– Но не принимаете же вы Джефферсона за банального селадона?

– О нет, нет! – воскликнула пожилая незамужняя дама, густо краснея. – Ни одной минуты не думала так! Я просто неудачно выразилась. Мне хотелось сказать, что он бессознательно тянулся к какому-нибудь юному существу, которое хоть отчасти восполнит ему утрату дочери. А перед танцовщицей блеснула небывалая возможность. Вот она и ухватилась за нее. Вы сочтете меня слишком подозрительной, но я навидалась подобных случаев. Вот, например, молоденькая служанка мистера Харботла… Заурядная девушка, правда, с ровным характером и неплохо воспитана. Сестру, которая вела хозяйство этого старого холостяка, вызвали куда-то ухаживать за их больным родственником. Вернувшись, она обнаружила в поведении служанки разительную перемену: та сидела в гостиной, болтая и бесцеремонно хохоча. На ней не было ни фартука, ни чепца. Мисс Харботл попробовала сделать ей замечание, но в ответ услышала дерзость. А брат совершенно поразил ее, объявив, что переписал свое завещание в пользу этой девушки. Представляете, какой скандал? Бедной мисс Харботл пришлось покинуть дом и снять крошечную квартирку в Истборне. Люди, конечно, предполагали всякое. Но я-то думаю, что ничего не было. Просто старого джентльмена радовало общество хорошенькой жизнерадостной девушки, и он предпочел ее сестре, которая деспотически заправляла всем домом да еще вечно куксилась. – Немного подумав, мисс Марпл с живостью продолжала: – А еще у нас есть аптекарь, мистер Бэджер. Этот уделял слишком много внимания молоденькой продавщице из парфюмерного отдела. Он даже уговаривал жену взять ее к ним в дом, будто она их родственница. Но миссис Бэджер взглянула на это иначе.

Сэр Генри заметил примирительно:

– Ну, если эта продавщица принадлежала к их кругу… скажем, осталась сиротой после хорошего знакомого…

Мисс Марпл живо перебила:

– О нет! Тогда она привлекала бы его гораздо меньше. Старому джентльмену, потерявшему вкус к жизни, приятно оказывать покровительство существу одинокому, заброшенному, которое привяжется к нему за его великодушие. Он поднимается в собственных глазах, когда думает о своем добром поступке и о той радости, которую доставит ему ожидаемая благодарность. – Она помолчала. – Мистер Бэджер делал продавщице дорогие подарки: браслет с бриллиантиками, радиоприемник, прекрасный проигрыватель. Он потратил на нее значительную часть своих долголетних сбережений. Однако миссис Бэджер оказалась предприимчивее бедной мисс Харботл (замужество дало ей опыт!). Она проследила за этой девицей, и однажды мистер Бэджер получил доказательства того, что его любимица связалась со скверным парнем, игроком на скачках, и он уже спустил почти все его подношения. Оскорбленный герой уволил интриганку, а жене преподнес на Рождество бриллиантовый перстень.

Лукавый взгляд старой дамы встретился с внимательными глазами отставного комиссара Скотленд-Ярда. Тот раздумывал, не скрыто ли иносказания в этих побасенках.

– Значит, вы думаете, что, если бы у Руби Кин оказался любовник, это могло изменить отношение к ней моего друга?

– Разумеется. Кто может поручиться, что вскоре он не пожелал бы на ней жениться? Мужчины заходят далеко в своих увлечениях. Во всяком случае, если у Руби был роман, то она уж позаботилась бы держать его в тайне.

– И по-вашему, скрываемый любовник мог отомстить ей за это?

– Пока не нахожу другого объяснения. Я заметила, что ее кузина, молодая женщина, которую привозили сегодня утром в Госсингтон, едва скрывала досаду по поводу этой смерти. Сейчас вы объяснили причину. Она наверняка рассчитывала на собственную выгоду, если Руби станет наследницей Джефферсона.

– Вы считаете ее такой расчетливой и бессердечной?

– Не судите слишком строго. Кусок хлеба достается ей нелегко. Почему же ожидать, что она станет миндальничать, если речь идет о богаче? И какое ей дело, что этих денег дожидаются Гэскелл и молодая миссис Джефферсон? Кстати, не имея на это никаких прав. Мисс Тернер производит на меня совсем неплохое впечатление: она честолюбива, обладает сильным характером и большой жизненной стойкостью.

Сэр Генри спросил:

– А когда, по-вашему, моему другу Конвею пришла мысль сделать танцовщицу своей наследницей?

– Скорее всего… не поймите меня превратно, но, возможно, его зять или невестка захотели вступить в новый брак?

– Джефферсон не стал бы возражать.

– Конечно нет. Но поставьте себя на его место. Все трое пережили одну и ту же трагедию. Это их сблизило, свело под общую крышу. Но, как говорила моя бедная матушка, время – лучший целитель. Мистер Гэскелл и миссис Джефферсон еще молоды. Вечное напоминание о прошлом начинает тяготить их. Мистер Джефферсон чувствовал это, молча страдал, и наконец его привязанность к обоим стала иссякать. Ведь он переносил на них любовь к погибшим детям. А теперь его обступало безысходное одиночество. Если помните, сестра мистера Харботла уехала от брата, тогда как миссис Бэджер…

Сэр Генри позволил себе перебить ее:

– Ну что за привычка ставить всех на одну доску! Право, мисс Марпл, бессмысленно считать, что все думают и поступают по шаблону. Я с этим решительно не согласен!

Мисс Марпл с грустью покачала головой:

– Человеческая природа имеет общие законы.

Но тот продолжал с досадой:

– Как можно равнять каких-то Харботла и Бэджера с мистером Джефферсоном! Не люблю касаться своей особы, но неужели вы отыщете в деревне кого-либо похожего и на меня?

– Даже искать не надо. Это Бригс.

– Какой еще Бригс?!

– Бывший главный садовник в одном имении. Лучший из садовников! Он был осведомлен в своей области решительно обо всем; подчиненные только в затылке чесали… С тремя подручными и одним мальчиком на побегушках он содержал парк и оранжерею в таком виде, будто здесь потрудилось полдюжины дипломированных цветоводов! Его сорта душистого горошка отмечены многими призами на выставках. Сейчас он отошел от дел.

– Как и я, – пробормотал сэр Генри.

– Но иногда что-то делает то тут, то там. Особенно если просят симпатичные ему люди.

– Точь-в-точь как и я, – вынужден был согласиться сэр Генри. – Таково мое занятие в настоящий момент. Хочется помочь старому другу.

– Вернее, двум старым друзьям.

– Двум? – несколько удивился сэр Генри.

Мисс Марпл продолжала с настойчивостью:

– Вы подумали о мистере Джефферсоне, но забыли о полковнике. Я беспокоюсь также и о миссис Бантри.

– Ах да. Теперь понимаю. Вот почему вы назвали Долли бедняжкой?

– Да. Она пока еще не осознала всей опасности положения. Видите ли, сэр Генри, эта зловещая тайна может остаться нераскрытой. И какой драмой это обернется тогда для супругов Бантри! Полковник, как большинство военных, чрезвычайно щепетилен в отношении чести своего имени. Поначалу он постарается отнестись к пересудам равнодушно. Но постепенно всеобщая подозрительность доконает его. Кто-то подпустит в разговоре шпильку, прозрачный намек, кто-то откажется от приглашения, конечно с извинением. Но постепенно все станет ясно. Бедняге ничего не останется, как спрятаться в свою скорлупу, вести грустную, отшельническую жизнь.

– Если я вас правильно понял, мисс Марпл, из-за того, что труп обнаружен в библиотеке Бантри, подозрения падут на него?

– Увы, вне сомнения. О нем уже начинают сплетничать вокруг. Но это только начало, людская злоба на этом не остановится. Их станут избегать, относиться все холоднее. Просто необходимо раскрыть истину!

– Но хоть какое-то разумное объяснение должно существовать тому, что труп оказался в библиотеке? Должна быть какая-то причина?

– Конечно, причина есть.

– Эту девушку видели в «Маджестике» без двадцати одиннадцать, а в полночь, по медицинскому заключению, она была уже мертва. Госсингтон расположен примерно в тридцати километрах отсюда. По шоссе можно ехать быстро, это километров двадцать пять пути. Потом приходится свернуть на проселок. Но почему, если ее убили раньше, понадобилось везти мертвое тело в Госсингтон? Или зачем ее привезли в Госсингтон, чтобы задушить там? Для меня это полная нелепица!

– Естественно, потому, что события разворачивались совсем не так.

– Вы думаете, ее задушили здесь, а потом уже убийца повез труп дальше и подкинул в первый попавшийся дом?

– Вовсе нет. Напротив, я уверена, что преступление было тщательно продумано. Но что-то помешало осуществить его так, как предполагалось.

– Почему же план не удался?

Мисс Марпл ответила виноватым тоном:

– В нашем мире полно странностей! Если я вам скажу, что план не удался потому, что люди более уязвимы и чувствительны, чем принято считать, вы ведь снова подумаете обо мне как о вздорной старухе, сознайтесь? Однако это и есть мое мнение… А вот и миссис Бантри!

Глава 24

Миссис Бантри появилась вместе с Аделаидой Джефферсон. При виде сэра Генри у нее вырвалось восклицание:

– Как, вы тоже здесь?

– Представьте. Собственной персоной. – Он склонился к ее руке. – Могу признаться, эта история положительно вывела меня из равновесия.

– Ах, Артур принял ее тоже слишком трагически. Он остался дома. А вот мы с мисс Марпл решили попробовать сами разобраться во всем. Кстати, вы знакомы с Аделаидой?

– О да.

Миссис Бантри предложила:

– Отправимся-ка на террасу? Там не так людно и можно заказать по глотку прохладительного.

Они перешли на террасу и подсели к столику Марка Гэскелла, который пребывал в мрачном одиночестве.

Едва официант принес бокалы со льдом, как миссис Бантри нетерпеливо заговорила о том, что ее сейчас волновало.

– Мы можем быть совершенно откровенны друг с другом, – сказала она. – Все давным-давно знакомы. Кроме мисс Марпл. Однако, уверяю вас, ее уникальный опыт может нам очень помочь.

Марк Гэскелл ошарашенно посмотрел на старую даму и через силу выдавил:

– Вы сочиняете полицейские романы?

– Боюсь, что у меня отсутствуют способности, чтобы отважиться на писательство.

Миссис Бантри поспешила вмешаться:

– Это не так просто объяснить в двух словах. Но факт остается фактом – мисс Марпл поистине удивительна! Адди, милочка, я сгораю от нетерпения разузнать подробности! Эта девушка… что она собой представляла?

Аделаида искоса взглянула на Марка и усмехнулась:

– Я положительно не способна ответить на ваш вопрос!

– В каком она хотя бы роде?

Гэскелл отозвался с грубой прямотой:

– Обычный тип хитрюги. В два счета опутала Джеффа!

Между собой они с Аделаидой называли Конвея Джефферсона Джеффом.

Сэр Генри едва скрыл неудовольствие. Какая фамильярность! Молодчик не из тех, кто способен взвешивать выражения. Он всегда скептически относился к избраннику Розамунды. В некотором шарме Марку не откажешь, но полагаться на него – ни боже мой.

– И вы никак не вмешались? – удивленно спросила миссис Бантри.

Марк Гэскелл ожесточенно отозвался:

– Надо было. Да мы все это прохлопали. – Он бросил на Аделаиду красноречивый взгляд. – Вы уделяли нашему старому Джеффу слишком мало времени, Адди! Вас в последнее время увлек теннис, и все остальное…

– Но мне так редко выпадает возможность заняться спортом. – Тон у нее был виноватый. – Не могло же мне прийти в голову…

– Разумеется, – подхватил Марк. – Откуда нам было знать? Джефф всегда отличался благоразумием.

Мисс Марпл проронила:

– Мужчины редко способны к благоразумию, какое бы ни производили впечатление.

В глубине души она была убеждена, что мужской пол – просто-напросто одна из разновидностей диких зверей.

– Согласен с вами, – сказал Марк. – Жаль лишь, мисс Марпл, что мы не додумались до этого вовремя. Нас, конечно, удивляло, что именно нашел старик привлекательного в этой бесцветной и хитрющей особе? Но он взбодрился, был оживлен, мы этому радовались, а на нее не обращали внимания. Чертвозьми! Жалею, что сам не свернул ей шею пораньше!

– Марк! – решительно вмешалась Аделаида. – Отдавайте себе отчет в том, что говорите.

Молодой человек криво ухмыльнулся:

– Иначе меня сочтут за убийцу! Ба! Как ни верти, я и так уже на крючке. Кому выгодна эта смерть? Нам с вами, милая Адди!

– Марк! – повторила миссис Джефферсон с принужденным смехом. – Умоляю, замолчите!

– Ладно, ладно, – успокаивающе сказал он. – Хотя я не привык к обинякам. Разве наш почтенный Джефф не решил облагодетельствовать эту маленькую лгунью пятьюдесятью тысячами фунтов?

– Марк, я положительно настаиваю… ведь она умерла!

– Ну да, знаю, что умерла… Бедная дурочка! По правде говоря, почему ей было не извлечь толику пользы из тех даров, которыми ее наделила природа? Какого черта я на нее напустился?

– Вы что-нибудь возразили Конвею, когда он сообщил о намерении удочерить эту танцовщицу? – осторожно поинтересовался сэр Генри.

Марк развел руками.

– А на каком основании? Деньги принадлежат Джеффу, а мы, строго говоря, даже не его родственники. К тому же он милейший старикан. Нет, мы проглотили пилюлю молча. – Он задумался. – И все-таки невзлюбили малышку Руби.

Аделаида примиряюще сказала:

– Все дело в том, на кого пал выбор. У Джеффа две крестницы. Удочери он одну из них, никто бы не удивился. – В голосе ее проскользнуло скрытое раздражение. – И к тому же он был так привязан к Питу!

– Я, разумеется, знала, что Пит – ваш сын от первого брака, – заметила миссис Бантри, – но со временем как-то забыла об этом. Мистер Джефферсон относился к нему, как к родному внуку.

– И мне так казалось, – вздохнула Аделаида.

Что-то в ее тоне заставило встрепенуться мисс Марпл. Она повернула голову и внимательно посмотрела на молодую женщину.

– Во всем виновата Джози, – выпалил Марк. – Это она приволокла сюда Руби!

– Послушайте, Марк, – возмутилась наконец Аделаида. – Не хотите же вы сказать, что сестры были сообщницами? То, что здесь появилась Руби, чистая случайность.

– И все-таки, милая Адди, Джози не так проста! Допустим, в преднамеренности я ее не обвиняю. Но она раньше всех почувствовала возможный поворот дел и, однако, никому ни слова.

– За это ее нельзя упрекать, – со вздохом отозвалась Аделаида.

– Упрекать мы вообще никого не можем, – честно заключил Марк.

– А что, Руби Кин действительно была очень хорошенькая? – с любопытством спросила миссис Бантри.

Марк удивленно взглянул на нее:

– Я думал, вы ее видели.

Миссис Бантри пробормотала:

– Я видела… труп. Когда человек задушен, судить о внешности… – Ее передернуло.

– Строго говоря, она не была красоткой, – задумчиво сказал Марк. – Она смело пользовалась косметикой, бросалась в глаза. Хотя в лице преобладало нечто лисье. Слабый, срезанный подбородок, редкие, будто вдавленные зубы, неописуемый нос…

– Значит, она была безобразна?

– Вот уж нет! Стоило ей накраситься, как она становилась чертовски соблазнительна. Правда, Адди?

– Пожалуй. Кукольное личико с конфетной коробки. А вот голубые глаза были красивы по-настоящему.

– Не забудьте еще невинный взгляд, как у трехлетнего младенца. И длинные темные ресницы, отчего глаза казались особенно синими. Волосы она красила. Они были платинового цвета, как у моей жены Розамунды. Может быть, это и растрогало Джеффа? – Марк невольно вздохнул. – Самое отвратительное, что мы с Адди можем только радоваться ее смерти. – Он не дал ей возразить. – Я знаю, что вы можете сказать, но не хочу лицемерить. Однако, поверьте, старика Джеффа мне искренне жаль. Удар сразил его… – Он вдруг умолк и взглянул сквозь распахнутую дверь в вестибюль. – Ну и скрытница же вы, Адди! Смотрите-ка, кто сюда идет!

Миссис Джефферсон обернулась, слабо ахнула и вскочила с места. Лицо ее зарделось. Она стремительно пересекла террасу навстречу смуглому мужчине среднего роста. Тот нерешительно озирался.

– Не Хьюго ли это Маклин? – осведомилась миссис Бантри, прищуриваясь.

– Он самый, – подтвердил Марк Гэскелл. – Адди стоит пошевелить пальцем, и Хьюго примчится с другого конца света. Он не оставляет надежды, что она в конце концов выйдет за него.

Мисс Марпл с улыбкой наблюдала встречу.

– Настоящая идиллия, не правда ли?

– В старинном вкусе, – усмехнулся Марк. – Длится слишком долго. Ничего не скажешь, наша Адди способна возбуждать глубокие чувства. – И, словно размышляя вслух, добавил: – Она, видимо, позвонила ему утром, а мне не сказала.

На террасе бесшумно возник Эдуард, камердинер Конвея Джефферсона. Он почтительно склонился перед Гэскеллом.

– Простите, сэр. Мистер Джефферсон выразил желание, чтобы вы поднялись к нему.

– Сейчас иду, – отозвался Марк, вставая.

Когда он вышел, сэр Генри наклонился к уху мисс Марпл.

– Ну что? У вас уже сложилось мнение об этих двоих, наиболее заинтересованных в последствиях преступления?

– По-моему, миссис Джефферсон очень любящая мать.

– Что да, то да, – охотно согласилась миссис Бантри. – Просто обожает Пита!

– Она из тех женщин, которые вызывают восхищение и мысль о браке. Не потому, что она кокетка…

– Разделяю вашу оценку, – заметил с одобрением сэр Генри.

– Вам обоим Аделаида представляется нежной и тонкой натурой, – задумчиво проговорила миссис Бантри. – Что ж, вы не ошиблись.

– А Марк Гэскелл? – спросил с легким смешком сэр Генри.

– Обыкновенный пройдоха, – безапелляционно ответила мисс Марпл.

– У вас имеется и для него деревенский прототип?

– Представьте. Это мистер Карджелл, подрядчик. Он такой краснобай, что убедит делать ремонт или хозяйственные перестройки, даже когда владельцам дома они абсолютно не нужны. И за какие цены! Но попробуйте проверить счета, он найдет оправдание каждому центу. Этот ловкач женился на солидном приданом. Как и мистер Гэскелл, не так ли?

– Он вам не нравится?

– Нет, почему же? У него особый талант очаровывать. На меня это, впрочем, не действует. Обаяние без ума… К тому же слишком болтлив. Неосторожен.

«Неосторожен, – подумал сэр Генри. – Точное определение. Если он будет и дальше нести чушь на всех перекрестках, ему не избежать неприятностей».

По лестнице, ведущей на террасу, легко взбегал стройный человек в белом фланелевом костюме.

– А это, – медленно произнес сэр Генри, – Реймонд Старр, игрок в теннис и танцор, партнер Руби Кин.

Во взгляде старой дамы отразилось любопытство.

– Очень красивый молодой человек.

– Как сказать.

– Не будьте смешным, сэр Генри, – вмешалась миссис Бантри. – Он действительно на редкость красив.

– Я краем уха слышала, что миссис Джефферсон тренируется на корте? – невинно спросила мисс Марпл.

– Что же из этого, Джейн?

Но старая дама не успела ответить. На террасу вихрем влетел юный Пит Кармоди. Он тотчас устремился к сэру Генри.

– Вы тоже сыщик, сэр? Я видел, как с вами совещался господин из полиции… ну, тот, толстый. Он начальник полиции, я не ошибся?

– Не ошиблись, мой мальчик. Но вы что-то хотели?

– Мне сказали, что вы знаменитый детектив из Лондона. Чуть ли не директор Скотленд-Ярда или что-то в этом роде…

– В полицейских романах подобная фигура выглядит полным идиотом, не правда ли?

– О нет, сэр. Это устарелый стиль. Потешаться над полицией теперь вышло из моды… А вы, конечно, уже знаете, кто убийца?

– Представьте, нет.

– Следствие очень вас заинтересовало, Пит? – ласково спросила миссис Бантри.

– О да, мадам! Это мое главное занятие сейчас. Где я только не лазил, чтобы напасть на вещественные доказательства! Но мне не везет. То, что я нашел, пустячная мелочь, просто память об убитой. Хотите взглянуть? Представляете, мама велела выбросить. Взрослые иногда так недальновидны!

Он торжественно вынул из кармана спичечную коробку, открыл ее и показал спасенное сокровище.

– Видите? Это обрезок ногтя, ногтя Руби. Я наклею этикетку «Ноготь задушенной женщины» и покажу в колледже. Мировой сувенирчик?

– Где вы его нашли? – поинтересовалась мисс Марпл.

– Вчера вечером перед ужином Руби зацепила ногтем шаль Джози, и ноготь сломался. Мама отрезала его ножничками и велела мне выбросить в мусорную корзинку. Лень было идти, я сунул в карман, а сегодня утром вспомнил. Начал рыться: на месте! Теперь это мой трофей. Удивительно получилось, правда? Я ведь не знал, что ее убьют.

– А еще что-нибудь вы не отыскали? – с надеждой спросил сэр Генри.

– Нет. Но кое-что интересненькое у меня хранится.

– Поясните, мой мальчик, что именно?

Пит достал конверт и вынул обрывок коричневого шнурка.

– Это кусок шнурка от ботинка Джорджа Бартлетта. Утром я увидел ботинки перед его дверью и отрезал кусочек на случай, если…

– На какой случай?

– Если он окажется преступником, конечно! Ведь он виделся с Руби последним. Согласитесь, это подозрительно. А что, ужин скоро? Просто умираю от голода. По-моему, время между чаем и ужином тянется неимоверно долго. О, да это дядя Хьюго! Я и не знал, что мама вызвала его. Он всегда появляется в трудные минуты. А вот и Джози идет сюда. Добрый вечер, Джози!

Джозефина Тернер вступила на террасу и приостановилась явно в удивлении при виде обеих дам из Госсингтона.

– Как поживаете, мисс Тернер? – со светской приветливостью обратилась к ней миссис Бантри. – Мы приехали, чтобы немного расшевелить следствие.

Джози с некоторым смущением оглянулась и сказала, понизив голос:

– Это так мучительно! До сих пор ничего не известно. По крайней мере, в газетах ни слова. Я боюсь, что репортеры вот-вот примутся атаковать меня вопросами, а что я скажу?

Ее обеспокоенный, блуждающий взгляд остановился на мисс Марпл, которая поспешила отозваться:

– Вполне понимаю ваши затруднения, милая.

Ее сочувствие подбодрило Джози.

– Наш директор мистер Прескотт велел мне вообще не открывать рта, но как это выполнить? Мистер Прескотт думает, что я могу работать здесь по-прежнему. Право, он очень добр при этих ужасных обстоятельствах. Я стараюсь угодить ему. Меня ведь упрекнуть не в чем?

– Вы разрешите, мисс, задать вам один вопрос? – вежливо вмешался сэр Генри.

– Пожалуйста, – отозвалась Джози упавшим голосом.

– Ваши отношения с миссис Джефферсон и мистером Гэскеллом всегда были одинаково хорошими?

Джози нервно стиснула руки. Голос ее звучал неуверенно:

– Право… никто из них не сказал ни слова упрека. Но у меня впечатление, будто они сердиты из-за… ну, того интереса, который мистер Джефферсон проявил к Руби. Однако я вовсе в этом не виновата! Я сама была очень удивлена. – Она говорила горячо и искренно.

– Охотно допускаю, – любезно заметил сэр Генри. – Особенно вы удивились, конечно, когда мистер Джефферсон повел речь об удочерении вашей кузины?

Джози вздернула подбородок:

– Ей привалило неслыханное счастье. Но ведь каждый имеет право на удачу?

Она несколько вызывающе обвела присутствующих взглядом и, не оборачиваясь, покинула террасу.

– Думаю, она не причастна к преступлению, – с видом знатока сказал Пит.

Мисс Марпл пробормотала как бы про себя:

– Этот обрезок ногтя навел на размышления. Я не могла объяснить себе… ее ногти…

– В каком смысле – ногти? – переспросил сэр Генри.

– Видите ли, ногти убитой были очень коротко обрезаны, – пояснила миссис Бантри. – Теперь, когда Джейн заговорила об этом, я вспомнила, что удивилась. У девушек ее профессии обыкновенно бывает маникюр.

– Да, – согласилась мисс Марпл, – но если она сломала один ноготь, то пришлось подровнять и другие. Хорошо бы разузнать, не нашлись ли еще обрезки в ее спальне?

Сэр Генри посмотрел на старую даму с любопытством.

– Непременно спрошу у Харпера, как только он вернется.

– Откуда вернется? – забеспокоилась миссис Бантри. – Неужели он снова поехал в Госсингтон?

Сэр Генри пояснил с серьезным видом:

– Нет. Произошла еще одна трагедия. В карьере найдена сгоревшая машина.

Мисс Марпл побледнела:

– Она пуста?

– К сожалению, нет.

Мисс Марпл грустно покивала:

– Боюсь, что это та пропавшая школьница. Памела Ривз.

Сэр Генри не мог скрыть удивления:

– Почему вы так решили?

Мисс Марпл, как всегда, смутилась:

– Нам рассказывал инспектор Слэк, что вчера вечером девочка не вернулась домой. Она живет в Дейнлей-Вэйл. Не очень далеко отсюда. Последний раз ее видели на празднике скаутов в Дейнбери, вблизи от Дейнмута. Дейнмут лежит у нее на пути по дороге. Все совпадает, не правда ли? Можно предположить, что она случайно услышала или увидела что-то смертельно опасное для убийцы. И участь ее была решена. Между этими двумя фактами возможно нечто общее, не так ли?

Сэр Генри понизил голос:

– По-вашему, действовал один и тот же человек?

– А почему бы и нет?

Твердый взгляд старой дамы встретился с понимающим взглядом бывшего комиссара Скотленд-Ярда.

– Решившись на одно преступление, – добавила она, – обычно уже не останавливаются перед вторым и даже третьим.

– Как? Вы допускаете третье?!

– Все может статься.

– Мисс Марпл, вы меня пугаете! – воскликнул сэр Генри. – Но кто же, ради всего святого, может стать этой третьей жертвой?!

– Кое-какие опасения у меня существуют.

Глава 25

Полковник Мэлчетт и начальник полиции Харпер мрачно переглянулись. Харпер только что вернулся из Мач-Бенхэма для консультации с шефом. Главный констебль сказал с тяжелым вздохом:

– Придется вести оба расследования одновременно. Убийство Руби Кин и убийство Памелы Ривз. Опознать несчастную девочку удалось только по обугленной туфельке да по пуговице от школьной формы. Какая ужасная гибель!

Харпер не замедлил согласиться:

– Совершенно верно, сэр.

– Доктор сделал заключение, что она была уже мертва, когда ее бросили на заднее сиденье и подожгли машину. Все-таки немного легче: хоть не сгорела заживо. Видимо, бедняжку ударили по голове.

– Или задушили.

– Вы хотите сказать, Харпер…

– Что у некоторых убийц свой излюбленный прием.

– М-да… Я повидался с родителями. Мать в невменяемом состоянии, жалко смотреть на нее. Что ж, поищем связь между этими двумя преступлениями. Если таковая, конечно, существует.

Харпер коротко изложил происшествие:

– Памела Ривз участвовала в молодежном празднике в дюнах Дейнмута. Подруги утверждают, что она была здорова и весела. Однако в обратный автобус со всеми не села, сославшись на необходимость сделать какие-то покупки в Дейнмуте. Оттуда, более поздним автобусом, она и собиралась вернуться. Все правдоподобно: в Дейнмуте имеется большой магазин, а девочка не часто попадала в город. Дорога туда идет между дюнами, но делает крюк. Памела захотела сократить путь, пересекла поле и свернула на тропинку к «Маджестику», подходя к отелю с западной стороны. Тут-то она, возможно, видела что-то, имеющее отношение к Руби Кин. Ну, скажем, слышала, как ей назначали свидание на одиннадцать часов. Школьница могла опознать и выдать убийцу. Он это отлично понял.

– Следовательно, убийство Руби Кин было задумано ранее, а не произошло под влиянием минуты?

– Очевидно, – подтвердил Харпер. – Хотя первое впечатление говорило в пользу внезапного приступа ярости. Но теперь я думаю по-иному. Если Памела была свидетельницей преступления, то как объяснить, что она оказалась около отеля так поздно? Ведь родители начали тревожиться о ней уже в девять часов вечера.

– Возможна другая версия. Она ускользнула в Дейнмут, чтобы встретиться с кем-то, о ком ни ее подруги, ни родители не знали. Тогда смерть не имеет отношения к убийству танцовщицы.

– Совершенно верно, сэр. Но лично я так не думаю. Заметьте, старая дама, мисс Марпл, тоже заподозрила связь между обоими убийствами. Первое, о чем она спросила, – это не опознали ли мы в сгоревшем трупе Памелу Ривз. У нее острый ум!

– Мисс Марпл не впервые проявляет проницательность, – заметил полковник Мэлчетт.

– Не будем забывать и о машине, сэр. Она принадлежала Джорджу Бартлетту. Вот вам еще ниточка к «Маджестику»!

Несколько минут они задумчиво смотрели друг на друга.

– Джордж Бартлетт, – повторил полковник. – А вдруг он? Как вы думаете?

Харпер вновь стал методично перечислять факты, загибая пальцы:

– Руби Кин последний раз видели с Бартлеттом. Он сказал, что она поднялась к себе. Это подтверждает брошенное на кресло бальное платье. А если она отправилась переодеться для прогулки именно с ним? Они могли договориться об этом раньше. Скажем, перед ужином? Тогда возле отеля могла находиться и Памела, которая услышала их разговор.

– Бартлетт сообщил о пропаже автомобиля только на следующее утро, и очень сбивчиво. Например, не мог вспомнить, когда видел собственную машину во дворе в последний раз.

– Допустим, он лжет, сэр. И вовсе не идиот, а хитрый актер.

– Прежде чем разрабатывать эту версию, нам нужен повод для убийства. Какой смысл Бартлетту душить Руби Кин?

– Вечный камень преткновения – повод! Сведения из Дворца танцев тоже ни с чем не вяжутся.

– Совершенно ни с чем, Харпер! Все в один голос утверждают: никаких мужчин в жизни Руби Кин не было. Уж если Слэк ни до чего не докопался…

– После него там делать нечего. Он составил список всех, кто хоть однажды протанцевал с Руби Кин. Приличные, безобидные молодые люди. Кстати, у всех твердое алиби на эту ночь.

– Ох эти мне алиби, – вздохнул начальник полиции. – Чуть что, натыкаешься на алиби.

Мэлчетт взглянул на него недовольно:

– Эта часть расследования поручена вам.

– Разумеется, сэр. Я все проделал самым добросовестным образом. Из Лондона получен ответ на наш запрос.

– Ну и?..

– Мистер Конвей Джефферсон весьма ошибся, оценивая имущественное положение зятя и невестки. Они не только не богаты, но попали в большие затруднения.

– Вот как?

– Да, сэр. Мистер Джефферсон, конечно, наделил и сына и дочь значительным капиталом, но когда это было? Фрэнк Джефферсон считал, что он тоже обладает финансовой сметкой, что в биржевой игре осторожен, не пускается в рискованные спекуляции, но ему просто не повезло. Он ошибся в расчетах, ценные бумаги принесли убыток. Его вдове в результате нечем даже оплатить приличную школу для своего сына.

– Она просила свекра о помощи?

– Не думаю, сэр. Пока она живет при нем, траты у нее минимальные.

– К тому же его здоровье не сулит долгую жизнь, так?

– Пожалуй, и это, сэр. Что касается мистера Гэскелла, то он ведь игрок и быстро спустил состояние жены. Да еще долгов наделал. Ему теперь не просто нужны деньги, ему нужно много денег.

– Этот человек никогда не вызывал у меня симпатии, – признался полковник Мэлчетт. – Отчаянный сорвиголова. Для него удочерение Руби означало потерю двадцати пяти тысяч фунтов стерлингов. Веский довод, чтобы избавиться от девушки.

– Но тот же повод был и у миссис Джефферсон.

– Пока я говорю не о ней.

– Знаю, сэр. Однако у них обоих одинаковые алиби. Они физически не могли совершить это преступление.

– Вы составили описание их действий в тот вечер по минутам?

– Да, сэр. Начну с мистера Гэскелла. Он ужинал со своим тестем и миссис Джефферсон. Когда Руби Кин к ним присоединилась, все вместе перешли к кофе. Затем мистер Гэскелл сказал, что у него остались недописанные письма, и ушел. На самом деле он сел за руль и ездил к морю. Мне он признался, что сидеть за бриджем весь вечер выше его сил. А мистер Джефферсон, как назло, обожает эту игру. Итак, письма были пустой отговоркой. Руби Кин оставалась в салоне. Когда Гэскелл вернулся, она танцевала с Реймондом Старром. После своего номера Руби вновь подошла к Джефферсонам, выпила с ними прохладительного. Позже она ушла под руку с Бартлеттом. Гэскелл и остальная компания начали карточную партию. Было без двенадцати одиннадцать. Из-за стола Марк Гэскелл встал только после двенадцати. Сомнений быть не может, на этом сходятся все: партнеры по бриджу, официанты… словом, все. Убийцей он быть не может. У миссис Джефферсон тоже алиби. Обоих следует исключить… В том случае, если считать, что девушка убита до полуночи, – медленно добавил Харпер.

– Таково мнение доктора Хейдока. На его профессиональные знания можно положиться.

– И все-таки некоторые обстоятельства могут привести к ошибке.

– Я подскажу эту мысль Хейдоку. – Мэлчетт снял телефонную трубку, мельком взглянул на часы. – Хейдок должен быть уже здесь… Ну а если ее убили после полуночи?

– Тогда они могут оказаться замешанными, ведь каждый входил и выходил по нескольку раз. Предположим, Гэскелл попросил девушку встретиться с ним где-нибудь в двадцать минут первого. Он покидает салон на несколько минут, душит ее, возвращается в салон, а от трупа избавляется на рассвете…

– …То есть везет его в своей машине за тридцать километров, чтобы втащить в библиотеку Бантри? Абсолютная чушь.

– Пожалуй, – согласился начальник полиции.

Разговор прервал телефонный звонок. Мэлчетт снял трубку.

– Алло, Хейдок! Это вы? Скажите, есть вероятность, что Руби Кин задушена после полуночи?

– Я уже говорил: смерть наступила между десятью и двенадцатью часами!

– Да-да, помню. Но разве в вашей практике не было случаев, когда опровергались бесспорные выводы?

– Это просто невозможно. Если я говорю, что это так, значит, это так. Медицину нельзя опровергнуть.

– Разумеется, разумеется… Но не могут ли сыграть роль какие-нибудь особые обстоятельства?

– Опять-таки вы заблуждаетесь. Девушка была абсолютно здорова, никаких аномалий. Я не могу кривить душой, чтобы угодить полиции и помочь ей накинуть петлю на шею какого-нибудь бедняги, которого вы подозреваете. Прошу вас, сэр, не протестуйте. Мне известны некоторые ошибки… Между прочим, девушка была задушена в бессознательном состоянии. Ей сначала ввели сильный наркотик. – Доктор Хейдок повесил трубку.

– Вот видите.

– По правде говоря, я разрабатывал еще один след. Но и он завел в тупик.

– Простите, о чем речь?

– Это вы, сэр, обратили на него мое внимание. Я говорю о Бэзиле Блэйке. Он живет рядом с Госсингтоном.

– Ах, этот вертопрах! – Полковник насупился, вспомнив грубости Бэзила.

– Во-первых, он был знаком с Руби Кин. Часто ужинал в отеле. Говорят, танцевал с ней. Помните, что сказала Джози Реймонду Старру, когда они выходили из комнаты Руби? Сказала: «Не с киношником ли она?» Я дознался, что имелся в виду Блэйк.

– А что? Многообещающий след!

– Гораздо менее, чем кажется, сэр. В эту ночь Блэйк присутствовал на приеме в студии. Вам известно подобное времяпрепровождение? В восемь вечера начинают с коктейлей и веселятся до тех пор, пока сквозь табачный дым уже перестают видеть друг друга. Тогда расходятся. Инспектор Слэк провел расследование, допросил Блэйка: он расстался со своими приятелями примерно в полночь. Руби Кин была уже убита.

– Кто подтверждает его алиби?

– Большинство актеров мертвецки напились. Но одна молодая женщина – она, кстати, сейчас здесь – подтверждает показания Блэйка.

– Шаткое доказательство.

– Бесспорно.

– Где расположена студия?

– В Ленвилле, сэр. Примерно в пятидесяти километрах к юго-западу от Лондона.

– Гм… почти на том же расстоянии, как отсюда до Лондона?

– Именно, сэр.

Полковник Мэлчетт потер нос. Вид у него был недовольный.

– Придется и этого исключить, а?

– Согласен с вами, сэр. Нет доказательств хоть какой-то связи с Руби Кин.

– Вновь перед нами неизвестный убийца. Икс. Настолько скрытный, что и Слэку не напасть на его след. Зять Джефферсона, возможно, и хотел бы убить, да не мог. Аделаида Джефферсон то же самое. У Бартлетта нет алиби, но отсутствует повод. Вот и все… Впрочем, извините. Не поразмыслить ли нам насчет танцора Реймонда Старра?

Харпер медленно произнес:

– Но у него алиби. До полуночи его постоянно видели в танцевальном зале с разными партнершами. Нет, его никак не притянешь к делу.

– Единственный кандидат – Джордж Бартлетт, – решительно сказал Харпер. – Необходимо отыскать ему повод для преступления!

– Вы разузнали его прошлое?

– Да, сэр. Единственный сын, баловень матери. Унаследовал от нее большое состояние, теперь вовсю транжирит его. Характер слабый. Злодейского в нем мало, признаться.

– Может, он психически неуравновешен? – с надеждой спросил Мэлчетт.

Харпер ответил тоже вопросом:

– А вам не приходило в голову, сэр, что таково объяснение всей этой истории?

– Убийца-маньяк?

– Вот именно, сэр.

– Конечно, это вывело бы нас из всех затруднений.

– Не вижу в этом ничего хорошего, – вздохнул Харпер.

– Но почему?

– Слишком банально.

– Гм… пожалуй. Тогда остается тот же вопрос, что и в начале следствия: куда нам двигаться?

– Некуда, сэр, – меланхолически ответил начальник полиции.

Глава 26

Конвей Джефферсон пошевелился во сне и вытянул поверх одеяла мускулистые, крепкие руки. После катастрофы они словно получили добавочную силу. Не открывая глаз, он улыбнулся. После продолжительного сна он всегда просыпался с приливом сил и в отличном настроении. Новый день? Через мгновение он уже нажимал кнопку звонка, вмонтированного в изголовье кровати. И вдруг все вспомнил.

Эдуард входил в спальню, когда с губ его хозяина сорвался сдавленный стон.

– Не больны ли вы, сэр?

Конвей сдержанно отозвался:

– Нет, Эдуард. Входите. Откройте окно!

Яркий утренний свет заполнил спальню.

Конвей Джефферсон мрачно погрузился в размышления. Перед его мысленным взором мелькнуло маловыразительное для всех личико танцовщицы. Ему оно представлялось иным: накануне вечером он назвал Руби «простосердечным, наивным ребенком». А теперь?.. Огромная усталость охватила Конвея. Он закрыл глаза и прошептал: «Маргарет!»

Это было имя его покойной жены.

Глава 27

Миссис Бантри и Аделаида Джефферсон сидели на террасе.

– Мне очень понравилась ваша приятельница, – сказала Аделаида. – Но, видимо, она не слишком высокого мнения о человеческом роде?

– В этом вы правы, милая Адди.

– Когда приходится долго наблюдать расточаемую без толку доброту, тоже приходишь к подобному выводу. – И пояснила, уловив изумленный взгляд миссис Бантри: – Я имею в виду, когда возносят на пьедестал существо ничтожное, совершенно этого не заслуживающее.

– Вы намекаете на Руби Кин?

– Да. Не хочу казаться безжалостной. Бедная девушка не была такой уж дурной. Просто корыстной и хитрой. Быстро сообразила, что можно извлечь пользу, если растрогать одинокого старика.

– Но Конвей и вправду ощущал себя иногда одиноким, – осторожно заметила миссис Бантри.

– Пожалуй. Но лишь этим летом. – Она говорила как бы через силу. – Странная у меня судьба… Майкл Кармоди умер так быстро после нашей свадьбы, что это меня как бы оглушило. Вы ведь знаете, что Пит никогда не видел отца? Фрэнк Джефферсон, близкий друг Майкла, постоянно бывал у нас. Пит его крестник… согласно последней воле отца. Фрэнк мне нравился… иногда становилось так его жаль.

– Жаль? – заинтересованно переспросила миссис Бантри.

– Вам кажется это странным? Ведь он жил, ни в чем не зная отказа. Родители потакали ему во всем. А вместе с тем… как это лучше объяснить? Мистер Джефферсон – слишком сильная личность. Даже не желая того, он подавлял всех вокруг. Фрэнк страдал от этого. Когда мы поженились, он был совершенно счастлив. Его отец поступил очень предупредительно: выделил сыну значительную сумму. Как он говорил, для того, чтобы его детям незачем было ожидать его смерти. Но этот великодушный шаг оказался преждевременным. Следовало сначала научить Фрэнка распоряжаться деньгами. Богатство опьянило Фрэнка, он пустился в биржевые спекуляции по примеру отца. Увы, без успеха. Вкладывал деньги в надежные акции, но при невыгодной конъюнктуре. Ужасно видеть, как целое состояние утекает сквозь пальцы! И все из-за неумения… Чем глубже Фрэнк увязал, тем упрямее кидался в новые авантюры, надеясь, что они его спасут.

– Но милая, – взволнованно перебила миссис Бантри, – разве Конвей не мог вмешаться, дать сыну полезный совет?

– Фрэнка обуревала гордость, он хотел добиться успеха собственными силами. Мы скрывали свое бедственное положение. Даже после гибели Фрэнка я не призналась его отцу, что осталась почти без средств. Вы должны понять… – Она стремительно повернулась к собеседнице. – Я не могла предать моего бедного мужа! Живой Фрэнк никогда не разрешил бы этого. К тому же мистер Джефферсон долго был тяжело болен. До сих пор я не рассеиваю его иллюзию, будто я богатая женщина. Мою экономность он считает просто положительной чертой характера. Со дня гибели Фрэнка мы с Питом живем с ним и… на его счет. Так что мне не приходилось до сих пор ломать голову из-за завтрашнего дня. – Аделаида грустно покачала головой. – Мы жили одной семьей, это так. Но… поймете ли вы это? Я для него и посейчас не вдова, а жена его сына!

Миссис Бантри сочувственно кивнула:

– Иными словами, Конвей не смирился с гибелью своих близких?

– Да. Этот удивительный человек победил свое несчастье тем, что отказался его признать. Марк остается супругом Розамунды, а я женой Фрэнка – хотя их давно нет в живых. Но для отца они как бы существуют!

– Это чудо веры, – прошептала миссис Бантри.

– Мы жили так все эти годы. Но здесь… недавно… что-то сломалось во мне. Или взбунтовалось… Я не могу, не хочу постоянно думать о мертвом Фрэнке! Моя любовь, мое отчаяние – все померкло, ушло в прошлое. Это ужасно, что я так говорю? Сама себе не могу объяснить, что происходит в моей душе. Мне хотелось бы стереть прошлое, как с грифельной доски, и начать жизнь сызнова. Вернуться к той Адди, жизнерадостной, веселой, которая любила плавать, танцевать, играть в теннис. Короче, снова стать самой собой. Хьюго… вы ведь знаете Маклина? Он прекрасный человек и мечтает на мне жениться. Я долго гнала эту мысль… но сейчас задумалась серьезно. – Она слегка пожала плечами. – Возможно, Марк прав: я мало уделяла внимания Джеффу. Мои мысли были далеко. Я даже обрадовалась, когда Руби взялась развлекать его. У меня появилось больше свободы. Могло ли мне прийти в голову, что он настолько увлечется ею?!

– Как вы это приняли?

– Была чрезмерно поражена. Ну и… рассержена.

– У меня такая же реакция, – подхватила миссис Бантри. – Точь-в-точь.

– Я думала о Пите. Будущее моего мальчика целиком зависит от Джеффа. Он относился к нему, как к родному внуку… по крайней мере, я так надеялась. А вышло иначе. Ведь кровных уз между ними нет. – Ее холеные руки задрожали на коленях. – Пит терял наследство из-за вульгарной дурочки, жадной к деньгам! О, я готова была ее убить…

Адди в ужасе умолкла. Красивые карие глаза с мольбой обратились к миссис Бантри.

– То, что я говорю, чудовищно?

Хьюго Маклин бесшумно подошел сзади и спросил:

– Что именно чудовищное вы говорите, дорогая?

– Садитесь, Хьюго. Вы ведь знакомы?..

– Конечно. Здравствуйте, миссис Бантри!

Маклин уже имел сегодня случай поздороваться с женой полковника Бантри. Он упрямо повторил:

– Так что же чудовищно?

– То, что я тоже хотела убить Руби Кин, – призналась Аделаида.

Хьюго секунду размышлял.

– На вашем месте я бы так не говорил. Случайно вырвавшиеся слова можно истолковать превратно. – Он неотрывно смотрел на молодую женщину. Его светлые глаза выражали преданность, но в голосе звучало предупреждение: – Будьте осторожны, Адди!

Глава 28

Когда мисс Марпл вышла на террасу, ее приятельница еще продолжала сидеть в кресле, а Хьюго и Аделаида спускались по тропинке к пляжу.

Мисс Марпл присела рядом:

– Кажется, он очень влюблен.

– Он ее любит. И давно!

– Подобный тип мужчин мне знаком. Мистер Маклин напоминает майора Берри. Тот целых десять лет обожал одну вдову, вызывая насмешки приятелей, и в конце концов добился ее согласия. Но, к сожалению, за неделю до свадьбы она сбежала с шофером… гм… Миссис Джефферсон – прелестная и уравновешенная женщина…

– Ах, все способны наделать массу глупостей! – заметила миссис Бантри. – Если бы вы пришли на четверть часа раньше, Джейн, вы бы послушали, что говорит эта уравновешенная женщина! Она рассказала мне все. Как ее муж растранжирил состояние, а свекор до сих пор об этом не догадывается. И лишь этим летом она решилась переменить свою жизнь.

– Да, мне это понятно. Ее тяготит прошлое, она хочет вырваться на свободу. Нельзя постоянно сидеть в доме с задвинутыми занавесками. Миссис Джефферсон стремится раздвинуть их, забыть о своем вдовстве. К неудовольствию свекра, который сразу ощутил себя покинутым. Он просто не понял тайных причин поведения своей невестки. Точь-в-точь как мистер Бэджер, жена которого страстно увлеклась спиритизмом, а он чуть не попал тем временем в западню к одной ловкой девице, которая готова была часами выслушивать его с восторженной улыбкой.

– Вы считаете, что Джози специально подсунула Руби в «Маджестик» и кузины сговорились между собой?

– Нет, я совсем так не считаю. Джози не настолько проницательна, чтобы рассчитать заранее поведение своей родственницы. Да и Руби не заглядывала далеко вперед. Она просто плыла по течению и воспользовалась внезапным поворотом событий.

– Эта история с удочерением поразила всех. Особенно Адди и Марка Гэскелла.

Старая дама улыбнулась:

– Ну, у Марка иные заботы. Этот порывистый молодой человек с дерзким и мечтательным взглядом не из тех, кто проводит жизнь в одиночестве, как бы он ни любил покойную жену. И Марк, и Адди с нетерпением грызут удила в упряжке старого Джефферсона, хотя он пытается навязать им верность умершим. – Мисс Марпл добавила с простонародной откровенностью: – А мужика и вовсе не удержать.

Глава 29

В ту самую минуту Марк Гэскелл в разговоре с сэром Генри Клиттерингом блистательно подтверждал догадку деревенской домоседки. Он сказал напрямик с очаровательным цинизмом:

– Наконец-то до меня дошло, что в глазах полиции я являюсь преступником номер один! Уже совали нос в мои финансовые дела; я ведь, знаете, нищий или почти нищий. Если наш милый старина Джефф даст дуба месяца через два, как предполагают эскулапы, и мы с Адди разделим его кубышку, тогда все уладится. Я прямо-таки скован по рукам и ногам долгами, и мое положение может лопнуть с треском. Но если я смогу малость потянуть, то не только удержусь на поверхности, но и хорошо подзаработаю.

Сэр Генри бросил с упреком:

– Не слишком ли вы азартный игрок, Марк?

– А я всегда им был! Мой девиз: или пан, или пропал. И я в восторге, что кто-то придушил эту бедняжку. Не я, я-то не убийца. На убийство ближнего у меня рука не поднимается. Но ведь полиция не поверит мне на слово? Видимо, следует ждать допроса с пристрастием. Повод к преступлению криминалисты уже пронюхали. А к угрызениям совести, по их мнению, я не способен. Даже удивительно, что меня еще не упрятали в каталажку! Уж больно выразительно поглядывает на меня здешний начальник полиции.

– У вас надежное алиби.

– Алиби пустяки! Как раз у невиновных его и не бывает. Стоит лишь чуть передвинуть время убийства. Если трое врачей заявят, что ее прикончили в полночь, то шестеро других станут с пеной у рта клясться, что это произошло на рассвете. Вот и лопнет мое прекрасное алиби!

– У вас хватает легкомыслия подтрунивать над этим?

– Шутки дурного тона, хотите вы сказать? – невесело усмехаясь, уточнил Марк. – Так вот вам правда: я в панике. А что касается старого Джеффа, то ему лучше сейчас перенести смерть Руби, чем впоследствии раскусить эту маленькую плутовку.

– На что вы намекаете?

Марк хитровато подмигнул:

– А куда она улизнула ночью? Держу пари, на свидание с любовником. Джефф не вынес бы такого разочарования. Узнать, что она смеется за его спиной, что она вовсе не беззащитная невинная девочка… н-да, мой тесть – большой оригинал. Он прекрасно владеет собой, но уж если сорвется – берегись!

Сэр Генри с внезапным любопытством посмотрел на него:

– Так вы что, любите своего тестя?

– Представьте, очень даже. Хотя, конечно, и разобижен на него. Сейчас объясню. Конвей Джефферсон обожает всеми нами распоряжаться и всех подавлять. Поневоле приходится плясать под дудку милейшего деспота! – Марк помолчал и сказал совершенно серьезно: – Я любил свою жену. Ни одна другая женщина не пробудит больше подобных чувств. Розамунда была для меня как смеющийся цветок под солнцем… Когда она погибла, я чувствовал себя боксером, которого безжалостно нокаутировали. Но… судья слишком уж долго отсчитывает секунды! Я нормальный мужчина, меня влекут женщины. Хотя я вовсе не рвусь к новой женитьбе. Разумеется, втихомолку не лишаю себя развлечений. А вот для бедной Адди все по-другому. Она чертовски милая женщина! Для многих и многих лакомый кусочек. Стоит ослабить ей узду, и она мгновенно выскочит замуж за какого-нибудь счастливчика. Но старому Джеффу угодно в ней видеть плакальщицу по Фрэнку. Он буквально загипнотизировал ее прошлым! Сам этого не понимая, он держит нас в тюрьме. Я-то мало-помалу выбрался на волю, но Адди взбунтовалась лишь теперь. Старик был этим шокирован, его мир зашатался. В результате возникает Руби Кин!

Он продекламировал с пафосом:

Пошли, Клиттеринг, промочим горло?

«Ничего удивительного, что Марка Гэскелла подозревают во всех смертных грехах», – со вздохом подумал сэр Генри.

Глава 30

Доктор Меткалф считался наиболее авторитетным среди врачей в Дейнмуте. У постели больного он не напускал на себя излишней важности, а старался облегчить страдания. Он был среднего роста, с приятным тембром голоса. Внимательно выслушав начальника полиции Харпера, ответил на его вопросы убедительно и точно.

– Значит, можно принять версию миссис Джефферсон? – сказал Харпер.

– Вполне. Здоровье ее свекра подорвано. Последние годы он безжалостно расточал свою внутреннюю энергию, стремясь жить как все. Полностью лишал себя отдыха. Никакой размеренности режима, на чем настаивали и мои коллеги. В общем, мистера Джефферсона можно сравнить с отработанным мотором. Сердце, легкие, сосуды – все в самом плохом состоянии.

– Он пренебрегал врачебными советами?

– Полностью. Но можно ли его порицать? Конечно, это не для ушей моих пациентов, но я лично предпочитаю сгореть, а не заржаветь. На таких курортах, как наш Дейнмут, встречаешь массу больных, которые впадают в панику от малейшего нарушения режима и как чумы боятся микробов и сквозняков. Короче, до смешного цепляются за свою скучную жизнь! А стоит ли?

– И я такого же мнения, – согласился Харпер. – Что ж, подведем итоги. Конвей Джефферсон на вид кажется крепким…

– Дело в том, что до катастрофы он был хорошо тренирован и сохранил силу в плечах и руках. Кресло на колесах передвигает очень легко. Но от кресла до кровати добирается на костылях.

– А протезы невозможны?

– Нет. Поврежден позвоночник.

– Итак, у Джефферсона крепкие мышцы, и ему кажется, что он здоров. Однако его сердце изношено. Любое чрезмерное напряжение, шок, внезапный испуг могут убить его. Так?

– В основном да, – ответил врач. – Постоянное напряжение истощает нервную систему, усугубляя болезнь сердца. Маловероятно, что физическое усилие убьет его. Но вот душевное потрясение может окончиться для него катастрофой. Поэтому я и предупредил семью.

Харпер спокойно заметил:

– Уголовное дело, которое мы сейчас расследуем, нанесло ему удар, тяжелее которого быть не может. Тем не менее он жив.

Доктор Меткалф пожал плечами:

– Если бы вы обладали моим опытом, мистер Харпер, вы бы поняли, что смерть не докладывает о своем приближении. Тот, кого должно было убить волнение, справляется с ним. У организма есть не ведомые никому резервы. К тому же в моей практике встречались случаи, когда оказывалось, что душевная травма менее опасна, чем физический испуг. Я хочу сказать, что стук внезапно захлопнувшейся двери может иметь для мистера Джефферсона более печальные последствия, чем даже известие об ужасной гибели молодой девушки, которой он покровительствовал.

– Чем это объяснить?

– Видите ли, против морального потрясения возникает защитная реакция. Сначала несчастье оглушает, некоторое время человек просто не может его постигнуть. А вот хлопнувшая дверь или шутник, который внезапно появляется из стенного шкафа, вынырнувший навстречу автомобиль – все это действует мгновенно. Есть такое выражение: сердце выпрыгивает из груди…

Начальник полиции Харпер медленно произнес:

– Выходит, что смерть мистера Джефферсона после гибели танцовщицы могла кем-то ожидаться?

– Пожалуй, так. – Врач с любопытством посмотрел на своего собеседника: – Неужели вы хотите сказать?..

– Я пока не знаю, что я мог бы сказать, – в замешательстве ответил Харпер.

Глава 31

– Признайтесь, сэр, что смерть Руби Кин и ее благодетеля вполне могли бы последовать друг за другом, – уже через несколько минут убеждал Харпер сэра Клиттеринга. – Возможно, преступник на это и надеялся? Двойная выгода: не успев изменить завещания, мистер Джефферсон умирает, потрясенный гибелью своей любимицы. Неплохая работа?

– Вы думаете, он теперь изменит завещание?

– Вам об этом удобнее узнать, сэр. А каково ваше мнение?

– У меня нет предположений. До появления Руби Кин я знал, что мой друг собирался разделить свое состояние поровну между Марком Гэскеллом и Аделаидой Джефферсон. Не вижу причин менять первоначальное решение. Но… как знать?

– Совершенно верно, – задумчиво согласился Харпер. – Попробуйте догадаться, что происходит в голове человека, если его не связывает с наследниками моральный долг. Ведь у мистера Джефферсона нет ни одного настоящего родственника.

Сэр Генри заметил:

– Он привязан к маленькому Питу.

– Но считает ли его внуком?

– Нет, не думаю.

– Разрешите спросить еще об одной вещи, сэр. Мне невозможно судить об истинном отношении мистера Джефферсона к мистеру Гэскеллу и миссис Джефферсон. Поскольку они ваши хорошие знакомые, вы могли бы просветить меня. Никто не сомневается в его щедрости и великодушии,но, по-моему, это скорее в память погибших детей. Допустим, кто-нибудь из двоих – Аделаида или Марк – захочет иметь новую семью?

Сэр Генри почувствовал замешательство.

– Вы задали мне трудный вопрос, Харпер. Положительно не знаю, как ответить. Я склонен предполагать… но учтите, что это всего лишь личное мнение… В общем, подобный поворот событий может повлиять на мистера Джефферсона. Я не имею в виду обиду, нет, он наверняка пожелал бы счастья тому, кто это сделает, но… скорее всего, потерял бы к нему дальнейший интерес.

Начальник полиции пожелал уточнить:

– Это относится к обоим?

– Думаю, да. По отношению к Гэскеллу почти уверен. Возможно, то же ждет и миссис Джефферсон. Хотя тут уверенности меньше. Он относится к ней более тепло.

Харпер рассудительно заметил:

– В ней легче видеть дочь, чем считать сыном мистера Гэскелла? Иногда случается наоборот: теща охотно принимает в семью зятя, но редкая женщина полюбит жену сына… Не хотите ли пройтись этой тропинкой до теннисного корта, сэр? Я вижу там мисс Марпл и хотел бы попросить ее об этом одолжении. По совести, вы оба мне будете нужны.

– Для чего?

– Чтобы допросить человека, с которым мне говорить затруднительно. Буду искренне признателен за помощь, сэр! Я имею в виду камердинера мистера Джефферсона.

– Эдуарда? Но что он может рассказать?

– Многое. Все, что знает об отношениях в семье. Мнение об истории с Руби Кин. Именно его собственное мнение, потому что он знает все. Со мной он вряд ли будет откровенен. Но с вами, другом его хозяина, возможно, не станет скрытничать.

– Поскольку Конвей срочно вызвал меня, чтобы доискаться до истины… что ж, это одна из возможностей… – пробормотал сэр Генри и добавил: – А мисс Марпл вам зачем?

– Она побеседует со школьницами. Мы пригласили шестерых подруг Памелы Ривз. Может быть, они что-то знают? Если Памела в самом деле заглянула в магазин, она могла позвать с собой кого-то из них. А если покупки были только предлогом, надо доискаться, куда она шла на самом деле. Думаю, мисс Марпл наиболее пригодна для такого разговора.

– Вы угадали. Мисс Марпл прекрасно распутывает маленькие деревенские тайны. Ее не проведешь.

Начальник полиции улыбнулся:

– Да уж! Старая леди ничего не упустит.

Когда оба приблизились к ней, мисс Марпл подняла глаза и приветливо поздоровалась. На просьбу Харпера отозвалась с готовностью и откровенным удовольствием.

– Охотно окажу вам эту услугу, мистер Харпер. Я довольно часто имею дело с молоденькими девушками. Во-первых, у меня есть знакомые в воскресной школе. Потом, я член приютского комитета; видите ли, приют по соседству с моим домом. Ну и служанки у меня тоже обычно очень юные. Будьте спокойны, я прекрасно разбираюсь, когда эти малышки говорят правду, а когда пытаются что-то скрыть.

– Убежден, что в данной области вы крупный специалист, – любезно заметил сэр Генри.

– Прошу, сэр Генри, не подтрунивайте надо мной!

– И в мыслях не было! У вас гораздо чаще выпадает случай подшутить надо мной.

– Ах, в деревне наталкиваешься иногда на такие безобразия, – проговорила мисс Марпл, задумавшись.

– Кстати, – вспомнил сэр Генри, – я ведь разузнал то, что вас интересовало: в корзинке для мусора у Руби Кин действительно нашли обрезки ногтей.

Старая дама встрепенулась:

– Не может быть! Но ведь тогда…

– Почему вы считаете эту деталь такой важной, мисс Марпл? – тотчас спросил начальник полиции.

– Знаете, что меня заинтересовало больше всего, когда я увидела труп этой несчастной? Руки. Что-то в них было ненатуральное. Но что именно? Лишь после я сообразила: у девушек, которые следят за своей внешностью, обычно длинные полированные ногти. Правда, у некоторых дурная привычка их грызть, но кокетство обычно пересиливает. Я уж было подумала, что покойная не сумела отделаться от этой скверной привычки, как вдруг мальчуган… ну, этот Пит… принес доказательство, что ногти были длинные, просто один сломался. Предположив, что пришлось подровнять остальные, я и спросила сэра Генри об обрезках.

Сэр Генри захотел уточнить:

– Вы только что сказали: «заинтриговало больше всего». Значит, было еще что-то, заинтриговавшее вас?

– Платье, – серьезно сказала мисс Марпл. – На убитой было поношенное, небрежно выбранное ею платье.

Мужчины удивленно переглянулись.

– Но что из этого?.. – протянул сэр Генри.

– Совсем старое платье. Это сказала Джози. Да я и сама заметила.

– Никак не пойму, к чему вы клоните?

Мисс Марпл слегка покраснела:

– Но ведь Руби Кин переодевалась, чтобы поспешить на свидание с человеком, к которому она, как выражаются мои юные племянницы, «неровно дышит»?

– По крайней мере, так мы предполагаем, – ответил Харпер, мучительно моргая.

– Так почему же она надела старое платье?! – спросила мисс Марпл.

Харпер досадливо почесал затылок:

– Наконец-то уловил вашу мысль! Вы считаете более естественным, если бы она оделась понаряднее?

– Ну разумеется. Лучшее из гардероба, так поступила бы любая на ее месте.

– Логично, мисс Марпл. Но если для встречи с обожателем надо идти по плохой дороге или ехать в открытой машине? – вмешался сэр Генри. – Зачем же ей рисковать? Разумнее поберечь выходное платье.

– Вполне приемлемая мысль, – согласился Харпер.

Мисс Марпл оживленно обернулась к нему:

– Тогда стоило выбрать брюки и свитер. Я не большая модница, но женщина ее стиля оделась бы именно так. Девушка со вкусом, – продолжала мисс Марпл, – инстинктивно выбирает туалет соответственно обстоятельствам. Каким бы жарким ни был день, но поздно вечером она не наденет на свидание платье из белого шелка.

– А каков классический костюм молодой девушки, которая отправляется на свидание? – без иронии спросил сэр Генри.

– Если встреча назначена в отеле или в другом месте, где принят вечерний туалет, она надела бы свое лучшее бальное платье. Но на улице, под открытым небом, декольте выглядит нелепо и более уместен спортивный костюм.

– Готов согласиться с вами, милый знаток хорошего тона. Но ведь несчастная Руби… гм…

– Да, пожалуй, – согласилась старая дама. – Руби не была… То есть она не имела светского воспитания. Она принадлежит к разряду людей, которые носят одежду, не сообразуясь с правилами. Помню один прошлогодний пикник в Скрэнтор-Рокс. Вы бы ахнули, увидев, во что вырядились тамошние барышни. На пешую прогулку, правда, надевают теперь нечто вроде униформы. Но и тут девушки не понимают, что шорты красят только стройных и худеньких.

Начальник полиции решительно вернулся к началу разговора:

– Значит, вы думаете, что Руби Кин…

– Я думаю, что Руби Кин не снимала бы того розового платья, которое было на ней весь вечер. Она могла сменить его только на более красивое.

– В таком случае, мисс Марпл, как вы объясните, что на ней было белое и отнюдь не лучшее платье? – спросил Харпер.

– Сознаюсь, пока не понимаю. Однако убеждена: это деталь первостепенной важности.

Глава 32

Внутри просторного корта, окруженного проволочной сеткой, Реймонд Старр заканчивал урок тенниса. Полная дама среднего возраста игриво помахала ему на прощание и, подхватив небесно-голубой свитер, направилась к отелю. Реймонд проводил ее дежурным комплиментом. Потом направился к скамье, где расположились трое зрителей. Он выглядел усталым.

Сэр Генри мысленно задал себе вопрос: сколько лет может быть этому человеку? Двадцать пять или под сорок? Угадать невозможно.

– Такие уроки, видимо, порядком надоедают? – участливо спросила мисс Марпл.

– Да, особенно в конце сезона.

Начальник полиции встал с озабоченным видом:

– Если позволите, я зайду через полчаса.

– Отлично. Буду вам благодарна.

Реймонд проводил Харпера взглядом, затем спросил:

– Вы мне разрешите присесть рядом?

– Сделайте одолжение, – отозвался сэр Генри. – Не хотите ли сигарету?

Он протянул портсигар, удивляясь собственному предубеждению по отношению к этому человеку. Может быть, не вызывал уважения род его занятий? Что касается танцев, то, пожалуй, да. Как истый англичанин, сэр Генри относился с подозрительностью к профессиональным танцорам. В движениях молодого человека был явный излишек грации… Реймонд… Рамон… В самом деле, какое у него настоящее имя? Он напрямик спросил об этом у Старра.

– Когда я начал выступать, меня называли Районом. «Рамон и Джози» – нечто испанское. Но я заметил, что к иностранцам завсегдатаи отеля относятся неважно, и взял имя Реймонд, английское.

– Но это ненастоящее ваше имя? – спросила мисс Марпл.

Молодой человек с улыбкой покачал головой:

– Нет, меня действительно зовут Рамон. Моя бабушка родом из Аргентины.

«Вот откуда это покачивание бедрами!» – подумал сэр Генри.

– Но зато второе имя Томас, – добавил танцор. – Что может быть прозаичнее? – Он обернулся к сэру Генри. – Вы ведь из Девоншира? Из Стейна? Мои родители живут по соседству, в Алмонстоуне.

Сэра Генри внезапно осенило:

– Так вы из Старров, что в Алмонстоуне?!

– Именно.

– Вот бы никогда не подумал!

– Неудивительно, – с горечью сказал Реймонд.

Сэр Генри сочувственно пробормотал:

– Видимо, превратности судьбы?..

– Пожалуй что так, – грустно согласился молодой Старр. – Моей семье пришлось продать имение, которое переходило по наследству более трехсот лет. Но наш род не прервался. Старший брат обосновался в Нью-Йорке, у него издательское дело. Остальные тоже разбрелись чуть не по всему земному шару. В наше время университетский диплом – еще не гарантия преуспевания. Я был менее удачлив и устроился продавцом в магазин сантехники. В магазине имелись великолепные залы образчиков. Но я вечно путал цены, забывал дни доставки. Меня, естественно, уволили. Единственное, что я знал и умел, – это танцы и теннис. Пришлось предложить свои услуги в одном из отелей Ривьеры, куда съезжаются сливки общества. Я уже прилично зарабатывал, когда вдруг услышал, как один полковник, джентльмен с ног до головы, громогласно вопрошал директора: «Где этот танцоришка? Я его ищу. Моя жена и дочь хотят повальсировать. Приволоките его!» – Реймонд помолчал. – Я имел неосторожность обидеться и тотчас лишился места. В конце концов попал сюда. Здесь менее доходно, но обстановка корректная. Я провожу время в обучении теннису грузных матрон, а вечером танцую с их дочками. Что поделать, такова жизнь. Простите, что обрушил на вас свои глупые излияния.

Сэр Генри сердечно сказал:

– Очень рад, что мы разговорились.

– Вы по поводу Руби? Тут ничем не могу помочь. Мне ее убийца неизвестен. Наше знакомство с ней вообще очень поверхностно. Доверительных разговоров со мной она не вела.

– Вы ей симпатизировали? – благожелательно спросила мисс Марпл.

– Как вам сказать? Она, конечно, умела нравиться, – отозвался Реймонд довольно равнодушно.

– Значит, – продолжал сэр Генри, – подозрений нет?

– Нет. Иначе, поверьте, я сообщил бы в полицию. Видимо, это одно из тех мерзких преступлений, которые совершаются без серьезного повода, но зато с ловкостью, не оставляющей следов.

– У двоих людей повод был, – рассеянно заметила мисс Марпл.

Сэр Генри метнул в нее недовольный взгляд.

– Неужто? – спросил, внезапно заинтересовавшись, Реймонд.

Мисс Марпл с выразительным ожиданием посмотрела на сэра Генри.

– Кажется, смерть Руби Кин принесла пятьдесят тысяч миссис Джефферсон и мистеру Гэскеллу, – нехотя процедил тот.

– Как? – взволнованно вскричал Реймонд. – Но это же абсурд! Миссис Джефферсон… я хочу сказать, они оба не могут иметь касательства к преступлению!

Мисс Марпл, кашлянув, тихо произнесла:

– Боюсь, мистер Старр, что вы идеалист.

– Я идеалист?! Да я прожженный циник, мадам.

– Деньги – очень веский повод, – невозмутимо продолжала старая дама.

– Возможно, – сквозь зубы процедил Реймонд, готовый снова взорваться. – Но вообразить, что они душили эту девушку… – Он затряс головой и вдруг встал. – Простите, вот идет на урок миссис Джефферсон. Она уже опаздывает.

Вместе с Аделаидой шел Хьюго Маклин. На губах Адди играла виноватая улыбка. Она прошла на корт, Хьюго опустился на скамью. Попросив разрешения у мисс Марпл, он затянулся трубочкой.

– Не пойму, зачем сдались Адди эти обязательные уроки? Другое дело сыграть партию ради удовольствия. Я тоже люблю теннис. Но уроки…

– Вероятно, чтобы повысить класс игры, – предположил сэр Генри.

– Она и так прекрасно владеет ракеткой, – возразил Хьюго. – Для любительницы, конечно. Черт побери! – Помолчав несколько минут, ворчливо спросил: – Кто, собственно, этот молодчик? Откуда он? Похож на южанина.

– Он из старинной семьи Старров, девонширец, – ответил с достоинством сэр Генри.

– Как? Быть не может! – Эта новость явно испортила настроение мистеру Маклину. Он нахмурился. – В толк не возьму, зачем Адди меня вызвала.

– А когда она попросила вас приехать? – осведомился сэр Генри.

– Э… Э… когда произошло преступление.

– Она сообщила вам телеграммой?

– Телеграммой.

– Хотелось бы уточнить, когда телеграмма отправлена.

– Вот уж не знаю.

– А в котором часу вы ее получили?

– Я ее, собственно, не получал, мне продиктовали текст по телефону.

– Почему? Где же вы находились?

– Накануне я уехал из Лондона в Дейнбери-Хид.

– Так близко отсюда?

– Странное совпадение, не правда ли? Мне позвонили, когда я возвращался с гольфа, и я сразу прикатил в «Маджестик».

Мисс Марпл задумчиво разглядывала Хьюго Маклина, который все больше чувствовал себя не в своей тарелке. Она спросила беззаботным тоном:

– Меня уверяли, что в Дейнбери-Хид нет такой дороговизны, как здесь.

– Да, это относительно дешевое место. На шикарный отпуск у меня нет средств. – Он поднялся. – Пойду нагуляю аппетит. – И, не оборачиваясь, зашагал прочь.

Походка его казалась деревянной.

Сэр Генри тоже поднялся со скамьи.

– Ну, пора и мне. Вам составит компанию миссис Бантри, вот она.

Глава 33

Запыхавшаяся миссис Бантри уселась рядом с мисс Марпл.

– Я разговаривала с горничными, – объявила она, – но без всякого результата. Как вы думаете, могла малышка бегать на свидания втайне ото всех?

– Не сомневайтесь, дорогая, если у нее был любовник, уж кто-нибудь да знает. Хотя ей приходилось быть очень осторожной.

Внимание миссис Бантри переключилось на игроков.

– Адди делает большие успехи.

– После смерти свекра она станет весьма состоятельна, – ввернула мисс Марпл.

– О Джейн, умоляю вас, нельзя видеть во всем меркантильную сторону!.. А тайна так и не раскрыта.

– Но, дорогая, это невозможно сделать сразу, мгновенно. Мне понадобилось некоторое время.

Миссис Бантри недоверчиво взглянула на нее:

– Выходит, вам известно, кто убил Руби Кин?

– Да. Я знаю убийцу.

– Так кто же он, Джейн? Не томите!

Мисс Марпл отрицательно затрясла головой и поджала губы.

– Я не могу сказать.

– Почему?

– Потому что вы не сумеете сохранить это в секрете. Вы или проговоритесь, или не удержитесь от намеков.

– Клянусь вам! Ни одной живой душе…

– Обещание легче дать, чем сдержать. К тому же мне самой не все до конца ясно. Разрешите один совет? Не стоит слушать всех подряд. Когда происходит что-то отвратительное, я просто не верю ни одному слову. Ведь человеческую натуру не переделать!

После минутного размышления миссис Бантри сказала совсем другим тоном:

– Я вам говорила с самого начала, что меня глубоко интересует эта история. Подумать только, мрачное преступление в собственном доме! Больше такое на моем веку не повторится.

– Желаю вам этого от всей души.

– По правде, с меня достаточно одного раза. Но ведь это-то преступление как бы полностью мое! Я хочу пройти его шаг за шагом.

Старая дама взглянула на нее скептически.

– Вы не хотите меня понять! – обидчиво и сердито сказала миссис Бантри.

– Нет, почему же, Долли. Раз вы так ощущаете… я верю вам.

– Но вы только что сказали: не верить никому – ваш принцип. В конечном счете это, возможно, близко к истине. – Миссис Бантри с горечью продолжала: – Я вовсе не наивна и подозреваю, о чем шепчутся в Сент-Мэри-Мид и во всей округе. Мол, нет дыма без огня, труп неспроста найден в библиотеке моего мужа… эта девушка была любовницей Артура… или его побочной дочерью, она шантажировала его… Словом, каждый городит любую чепуху. А мы с вами еще далеки от разгадки. Ах, бедный Артур! Нераскрытая тайна обрекает его на жалкое существование. Но я не допущу этого. Любой ценой! – После молчания она добавила: – Немыслимо видеть, как дорогой тебе человек страдает из-за чужой вины. Вот единственное, что привело меня в Дейнмут. Я даже оставила мужа одного. Мне нужна истина, Джейн!

– Знаю, моя дорогая, – ласково сказала мисс Марпл. – Поэтому я согласилась поехать с вами.

Глава 34

В одной из отдаленных комнат «Маджестика» Эдуард почтительно слушал сэра Генри.

– Мне необходимо задать вам несколько вопросов, Эдуард. Но прежде всего я хочу разъяснить свою роль в этом деле. Когда-то я был комиссаром Скотленд-Ярда. Теперь я в отставке и живу как частное лицо. Когда произошла эта драма, ваш хозяин попросил меня срочно приехать и употребить весь накопленный опыт для выяснения истины.

Сэр Генри сделал паузу. Эдуард слегка наклонил голову, не отводя от него умного взгляда.

– Понимаю, сэр Генри.

Клиттеринг продолжал:

– При допросах в полиции люди по обыкновению кое о чем умалчивают… по разным причинам. Скажем, чтобы замять семейный скандал. Или им кажется, что какая-нибудь мелочь не имеет касательства к преступлению. Или из боязни причинить вред заинтересованным лицам…

– Понимаю, сэр, – повторил Эдуард.

– Надеюсь, вам известны основные моменты этой истории? Убитая должна была стать приемной дочерью вашего хозяина мистера Джефферсона. Два человека имели веские основания противиться этому плану – мистер Гэскелл и миссис Джефферсон.

В глазах камердинера что-то блеснуло. Он спросил:

– Могу ли я узнать, сэр, они на подозрении?

– Им не угрожает арест, если вы это имеете в виду. Но полиция вынуждена держать их на заметке. И она будет проявлять к ним недоверие до тех пор, пока не выяснятся все обстоятельства убийства.

– Оба оказались в неприятном положении, сэр.

– Да, в весьма неприятном. Мне крайне важно узнать малейшие подробности о поведении, словах, даже жестах мистера Джефферсона, его зятя и невестки. Что они чувствовали? О чем говорили? Я спрашиваю о тех тонких нюансах, которые могли подметить только вы, Эдуард.

Он смолк. Эдуард корректно отозвался:

– Понимаю вас, сэр. Вы хотите, чтобы я рассказал вам всю подноготную, не утаив даже тех деталей, о которых я не хотел бы сообщать и которые при других обстоятельствах вас ни в коем случае не интересовали бы.

– Вы правильно рассудили, Эдуард. Отдаю честь вашему уму.

Эдуард подумал мгновение и начал:

– Разумеется, за долгие годы службы я хорошо узнал мистера Джефферсона. Я вижу его вблизи, в те моменты, когда он перестает за собой следить. Иногда я задаю вопрос: стоит ли так бороться с судьбой, как это делает мой хозяин? Но он ведь слишком горд и предпочитает сломаться в борьбе. Непрерывное напряжение сделало мистера Джефферсона очень нервным. Он может показаться приветливым, но я-то знаю, какие приступы гнева его сотрясают, он слова не в силах выговорить. Особенно его способен вывести из себя обман.

– В вашем рассказе есть какая-то задняя мысль?

– Да. Вы ведь хотели откровенного разговора?

– Разумеется!

– Я продолжу, сэр? Молодая особа, которая привлекла внимание моего хозяина, вовсе этого не стоила. Маленькая лгунья, она не питала к нему ни малейшей привязанности. Ее наивная болтовня, ее детские выходки – не что иное, как притворство. Не хочу утверждать, будто она была отпетой негодяйкой. Просто ни в коей мере не соответствовала тому идеалу, который хотел видеть в ней мистер Джефферсон. Это тем более странно, что мистер Джефферсон человек принципиальный, его не так легко провести. Однако, когда дело касается молоденькой девушки, суждение мужчины теряет объективность… А в семье происходило вот что… Молодая миссис Джефферсон этим летом резко изменилась, ей почти не было дела до мистера Джефферсона. А он всегда так хорошо к ней относился! Мистер Гэскелл не вызывал в нем подобных чувств.

– И тем не менее он постоянно удерживал его возле себя! – воскликнул сэр Генри.

– Да, сэр. Но лишь ради памяти о миссис Розамунде, жене мистера Марка. Дочь хозяина была как свет его очей. А мистер Марк все-таки ее муж…

– А если бы Марк Гэскелл женился снова?

– Это вызвало бы взрыв ярости у мистера Джефферсона.

Брови у сэра Генри поднялись.

– Вот как?

– Возможно, он не показал бы виду, но внутренне…

– А если бы миссис Джефферсон захотела вступить в брак?

– Реакция была бы та же, сэр.

– Продолжайте, продолжайте, Эдуард!

– Как я уже сказал, сэр, мистер Джефферсон увлекся этой девушкой. Я повидал такое и в других домах, где служил раньше. Прямо будто болезнь: стремятся оберегать, осыпать благодеяниями… А в девяти случаях из десяти эти создания отлично защитят себя сами. Они умеют соблюдать собственные интересы!

– Значит, по-вашему, Руби Кин была опытной интриганкой?

– По правде говоря, она еще слишком молода для этого, но чувствовалось, что далеко пойдет. Лет через пять стала бы умелой в жизненной игре.

– Рад услышать ваше мнение, Эдуард. Я его очень ценю. Не смогли бы вы теперь припомнить, в каких выражениях обсуждалась проблема Руби Кин между всеми тремя?

– Собственно, обсуждения не было, сэр. Мистер Джефферсон объявил свое решение и не позволил себе возражать. Даже мистеру Гэскеллу приходилось помалкивать, хотя он обычно за словом в карман не лезет. Миссис Джефферсон тоже не затевала споров. Она сдержанная леди. Только просила ничего не предпринимать слишком поспешно.

– А как вела себя сама девушка?

Камердинер неохотно произнес:

– Похоже, что она просто ликовала, сэр.

– Как вы сказали? Ликовала? А был ли у вас какой-нибудь повод подозревать, что… – Сэр Генри пытался подобрать выражение, уместное в разговоре со слугой. – Что ее сердце уже… гм… занято?

– Но ведь мистер Джефферсон не предлагал ей выйти за него замуж, сэр. Он собирался ее удочерить.

– Оставим это в стороне. Мне важен ответ.

Эдуард медленно выговорил:

– Был один случай, свидетелем которого я оказался случайно.

– Очень интересно! Продолжайте, пожалуйста.

– Не уверен, что это пригодится вам, сэр. Однажды мисс Кин открыла сумочку, и оттуда выпала фотография. Мистер Джефферсон нагнулся за ней и спросил: «Чей это портрет, дитя мое?» На нем был изображен молодой человек с растрепанными волосами и небрежно завязанным галстуком. Мисс Кин с самым невинным видом отозвалась: «Не имею понятия, Джеффи. Откуда она у меня в сумке? Вот потеха, я ее сюда не клала!» Ответ был глупый, сэр, неубедительный. Мистер Джефферсон еле сдержал гнев, брови его сдвинулись. Он принудил себя говорить спокойно, но голос сразу охрип: «Полно, малютка, вы прекрасно знаете, кто это». Она струсила и пролепетала: «Ах да, вспомнила. Этот молодой человек приезжал сюда как-то, я с ним танцевала. Но не знаю, как его зовут. Думаю, что он сам засунул в сумочку свою фотокарточку, когда я отвернулась. Такой же кретин, как и все остальные!» Она рассмеялась и тряхнула головой, показывая, что говорить больше не о чем. Но ведь оба объяснения шиты белыми нитками, правда, сэр? Мистер Джефферсон не мог им поверить. Он строго взглянул на нее, и с тех пор, если она отлучалась, спрашивал, где она была.

– А вы видели человека, изображенного на портрете?

– Нет, сэр. Я ведь не спускаюсь обычно ни в ресторан, ни в танцевальный зал.

Сэр Генри кивнул и задал Эдуарду еще несколько малозначительных вопросов.

Глава 35

В полицейском участке Дейнмута Харпер вел допрос Джесси Дэвич, Флоренс Смолл, Беатрис Хенникер, Мэри Прайс и Лилиан Риджуэй. Они были очень похожи друг на друга уровнем развития и возрастом. Дочки окрестных фермеров или торговцев. Их показания повторялись слово в слово: «Памела Ривз казалась такой же, как всегда. Она собиралась пойти в магазин и успеть к следующему автобусу».

В углу кабинета сидела старая дама.

Когда последняя школьница покинула кабинет, Харпер отер лоб рукой и обратил в сторону мисс Марпл безнадежный взгляд.

Мисс Марпл сказала деловым тоном:

– Мне бы хотелось побеседовать отдельно с Флоренс Смолл.

Харпер недоуменно вскинул брови и молча нажал кнопку звонка. Появился констебль.

– Задержите Флоренс Смолл, – приказал начальник полиции.

Школьница вернулась в сопровождении полицейского. Это была дочь зажиточного фермера. Рослая, белокурая, с пухлым ртом и хлопающими от перепуга ресницами. Она то сжимала, то разжимала пальцы.

Харпер вопросительно взглянул на мисс Марпл и, получив в ответ кивок, сказал, поднимаясь:

– Эта дама задаст вам несколько вопросов.

Он вышел и плотно прикрыл дверь.

Флоренс уставилась на незнакомую старушку взглядом испуганного теленка с фермы отца.

– Присядьте, Флоренс, – сказала та.

Девочка послушно села и понемногу успокоилась.

– Флоренс, слушайте меня внимательно. Мне важно знать все до мелочей, что происходило с Памелой в день ее смерти. С вашей стороны будет большой ошибкой, если вы захотите скрыть хоть что-то. Понимаю, вам не по себе в полиции. Вы боялись, что вас будут здесь ругать. Например, за то, что не сказали никому раньше… Или что не задержали Памелу. Соберитесь с силами и облегчите совесть. Если вы и теперь промолчите о том, что знаете, это будет уже нарушением закона. Преступлением, которое грозит тюрьмой. Предупреждаю вас.

– Я… не…

Мисс Марпл настаивала:

– Расскажите все откровенно. Памела пошла не в магазин, так ведь?

Облизав высохшие губы, Флоренс бросила на мисс Марпл взгляд исподлобья, как загнанный зверек.

– Она мечтала сниматься в кино?

Словно освобождаясь от тяжелого груза, девочка шепнула:

– Да, мэм.

– Я так и думала! – воскликнула старая дама. – А теперь рассказывайте все по порядку.

– О, если бы вы знали, как я мучилась, мэм! Я поклялась Памеле никому ничего не говорить. И когда ее нашли сгоревшей в машине… это так страшно, я чуть не умерла от горя… Мне все казалось, что я тоже виновата. Я должна была удержать ее вовремя. Но ничего плохого тогда не заметила. Когда меня спросили, как держалась Памела в тот день, я вслед за всеми сказала не подумав, что вполне обыкновенно. А потом уже не смогла говорить ничего другого. Но я и в самом деле мало знаю. Только то, что рассказала Памела.

– Что же она рассказала?

– Когда мы шли к автобусу, чтобы ехать на праздник, она спросила, умею ли я хранить тайны. Я ответила – да. Она взяла с меня клятву, что я никому не проболтаюсь. После пикника скаутов она собиралась остаться в Дейнмуте для кинопробы. Она познакомилась с киношником, который приехал из Голливуда. Внешность Памелы показалась ему подходящей для нового фильма. Но он предупредил, чтобы она не строила заранее иллюзий. «Сначала нужно проверить вашу фотогеничность, – сказал он. – Проба может оказаться отрицательной». В фильме была роль школьницы, которая неожиданно подменяет артистку ревю в шикарном мюзик-холле, и перед ней открывается блестящая карьера. Памела прежде играла в школьных спектаклях, имела успех. Этот господин сказал, что угадывает в ней талант, но придется много работать.

Флоренс Смолл перевела дыхание. Мисс Марпл, похолодев, слушала эту историю, так похожую на фильм ужасов. Наверняка родители запрещали Памеле разговаривать с посторонними. Но ее наивная тяга к дешевому блеску кино заставила позабыть запреты.

– Этот господин держался очень солидно, – продолжала Флоренс. – Он обещал, если проба будет удачной, заключить с Памелой контракт. Но поскольку она молода и неопытна, посоветовал подписать его лишь после совета с хорошим юристом. Он осведомился, не станут ли возражать родители, – Памела созналась, что вполне возможно. Он успокоил ее: это обычно, когда на роли приглашаются девочки ее возраста. Но родителям удается объяснить, какой единственный шанс выпадает их дочери. Он добавил, что, пока пробы не готовы, лучше держать все в секрете. И пусть Памела не огорчается, если первая проба будет неудачна. Можно повторить. Он рассказал ей про знаменитую кинозвезду Вивьен Ли, которая провалилась в Голливуде, но имела сногсшибательный успех в Лондоне. Сам он приехал из Америки поработать на студии «Ленвилль», чтобы оживить английское кинопроизводство.

Мисс Марпл кивнула, и Флоренс продолжала:

– Они договорились, что Памела воспользуется поездкой на праздник скаутов, чтобы встретиться с ним в отеле. Оттуда он отвезет ее прямо на студию. А когда проба кончится, она сядет на последний автобус и скажет родителям, что задержалась в магазине. Через несколько дней этот господин обещал сообщить результат пробы. Если все пройдет хорошо, директор мистер Хармштейтер нанесет визит ее родителям. Все было настолько фантастично! Я умирала от зависти. Памела участвовала в празднике, и никто ни о чем даже не догадывался. Она чуть заметно подмигнула мне, когда громко сказала, что пойдет в Дейнмут в магазин. Я видела, как она свернула на тропинку в дюнах. – Флоренс заплакала. – Еще можно было остановить ее. Ну разве бывают такие чудеса в нормальной жизни? Почему я не догадалась, не позвала на помощь?! О господи, я тоже хочу умереть…

– Ну-ну. – Мисс Марпл гладила рыдающую девочку по плечу. – Вы ни в чем не виноваты, Флоренс. Вас нельзя упрекнуть. Вы исполнили свой долг.

Она утешила ее и уже через несколько минут повторила весь рассказ Харперу.

Лицо начальника полиции приняло свирепое выражение.

– Каков бандит! Он у меня попляшет! Все это проливает на происшедшую трагедию иной свет.

– Несомненно.

Харпер искоса посмотрел на старую даму:

– Вы как будто нимало не удивлены, мисс Марпл?

– Я подозревала историю подобного рода.

– А как вы выделили изо всех эту Флоренс? Девочки держались одинаково пришибленно.

Мисс Марпл застенчиво объяснила:

– Наверное, вы не очень привыкли наблюдать молоденьких девушек, когда они лгут? Флоренс старалась смотреть прямо в глаза и поджимала со страху ноги, как все остальные. Но когда ее кончили спрашивать, с облегчением расслабилась. Тогда как другие по-прежнему оставались в напряжении. Я поняла, что она что-то скрыла. Они все одинаковы, мистер Харпер! Когда моя молоденькая служанка Дженнет очень убедительно объяснила, что мыши забрались в буфет и сгрызли остаток пирога, ее выдала уже в дверях успокоенная улыбка.

– Огромное вам спасибо, мисс Марпл! – от души сказал начальник полиции.

Старая дама попрощалась.

– Вы возвращаетесь в отель?

– Да, чтобы упаковать вещи. Меня ждут домашние дела в Сент-Мэри-Мид, мистер Харпер.

Глава 36

Мисс Марпл затворила стеклянную дверь своей крошечной гостиной, прошла по аллейке ухоженного сада, пересекла улицу и очутилась в точно таком же саду пастора. Она постучала пальцем в похожую стеклянную дверь.

Пастор сидел в кабинете, готовясь к воскресной проповеди, а его молодая жена забавляла их отпрыска, который резво ползал по ковру в гостиной.

– Разрешите войти, Гризельда?

– Милости просим, мисс Марпл. Вы взгляните-ка на Леонарда! Он сердится, что умеет передвигаться только назад. Ему хочется завладеть игрушкой, а он пятится к ящику с углем.

– Прелестный малыш! – согласилась мисс Марпл. – Я, собственно, пришла спросить, не собираетесь ли вы в ближайшее время устроить какой-нибудь благотворительный сбор?

Жена пастора с удивлением посмотрела на соседку.

– Мы всегда заняты сбором пожертвований, дорогая мисс Марпл. Сейчас требует реставрации церковный неф. В следующую среду готовится благотворительный базар в пользу покинутых матерей. Затем будут экскурсия скаутов, выставка рукоделия прихожанок, сбор для моряков по инициативе епископа. Наверняка набежит и еще что-то.

– Мне хочется включиться. Давайте я обойду деревню с подписным листом.

– Вы ведь это неспроста, мисс Марпл? Есть какая-то особая цель? Конечно, мы рады вашей помощи. Может быть, возьмете на себя фонд благотворительного базара? Так секрет свой не раскроете? – лукаво спросила Гризельда, провожая гостью до дверей.

– Со временем, милочка, со временем, – скороговоркой пообещала мисс Марпл.

Глава 37

Мисс Марпл с черной клеенчатой тетрадью в руках, не останавливаясь, скорым шагом прошла всю деревню. На перекрестке свернула влево, к «Голубому кабану», но не зашла и туда. Ее целью была вилла «Чэстворт», называемая в окрестностях «новым домом мистера Букера».

Толкнув незапертую калитку, она приблизилась к входной двери и постучала. Открыла некая блондинка, откликавшаяся на имя Дины Ли. Едва накрашенная, она и одета была по-домашнему небрежно: в серые брючки и изумрудно-зеленый свитер.

– Добрый день, – с широкой улыбкой сказала мисс Марпл. – Вы мне позволите зайти на минутку? – Она поспешно переступила порог, чтобы Дина Ли не успела захлопнуть перед носом дверь. – Чувствительно вам благодарна, – ворковала она, поплотнее усаживаясь в модерновое кресло из бамбука. – Жарковатый день сегодня для осени, не правда ли? – Черты ее лица излучали простодушие.

– Погодка что надо, – согласилась захваченная врасплох Дина Ли. И машинально протянула посетительнице коробку с сигаретами: – Закурим?

– Огромное спасибо, но я не курю. Я к вам зашла, чтобы узнать, могу ли я внести ваше имя в список пожертвователей? У нас, видите ли, затевается благотворительный базар в пользу бедных.

– Благотворительный базар? – Дина Ли произнесла эти слова с таким недоумением, словно они были иностранными.

– Да-да, на площади около церкви. В следующую среду.

– А!

Мисс Ли с минуту усиленно размышляла, прежде чем раскрыть рот.

– Нет уж, увольте. Я ничего не дам.

– Хотя бы самую незначительную сумму… Например, полкроны? – жалобно настаивала мисс Марпл, теребя тетрадь.

– Ну, это куда ни шло. Авось наскребу. – И молодая женщина стала оглядываться в поисках своей сумочки.

Мисс Марпл тем временем зорко оглядывалась.

– Я вижу, у вас перед камином не постелен ковер? – громко сказала она.

Дина Ли оглянулась и впервые заметила, какой цепкий у старушки взгляд: он так и обшаривал ее всю.

Мисс Марпл как ни в чем не бывало добавила:

– И правильно. Эти ковры перед каминами – постоянная опасность. Малейший уголек, и они вспыхнут.

«Старая сорока», – подумала Дина, но вслух постаралась ответить более любезно:

– Он лежал тут. Просто не знаю, куда задевался.

– Наверно, коврик из толстой плетеной шерсти?

– Вовсе нет, обычная овчина. – Дина уже стала думать про себя, в своем ли уме эта старушенция.

Мисс Марпл раскрыла тетрадь:

– Спасибо, мисс. Какую фамилию мне записать?

Лицо Дины внезапно зло исказилось. Голос ее прозвучал звонко и вызывающе:

– Мисс Дина Ли!

– Но, если мне не изменяет память, это дом мистера Бэзила Блэйка?

– Представьте. А я мисс Дина Ли тем не менее! – И она откинула голову, испепеляя старую провинциалку взглядом.

Мисс Марпл хладнокровно выдержала взгляд.

– Мне хочется дать маленький совет, если он не покажется вам неуместным.

– Он уже кажется мне неуместным. Можете оставить его при себе.

– И все-таки я скажу, – невозмутимо продолжала мисс Марпл. – В деревне судят обо всем по старинке, и пока вы живете тут, лучше не употреблять девичью фамилию.

Дина вытаращила глаза:

– Вы, собственно, о чем?

Мисс Марпл продолжала, не моргнув:

– Возможно, симпатия и доброжелательство окружающих вам очень скоро понадобятся. Да и зачем компрометировать мужа в глазах соседей? В такой глуши относятся с предубеждением к парам, если они живут вместе, но не повенчаны.

– Откуда вы знаете, что мы женаты? – озадаченно спросила Дина.

– Ах, это…

– Нет, не увиливайте. Ну прошу вас! Вы что, проникли в архив, листали приходскую книгу в Соммерсет-Хаус?

Живой блеск мелькнул в глазах старой дамы.

– Соммерсет-Хаус? Вовсе нет. Догадаться было нетрудно, в деревне ничего не скроешь. Например, ваши вечные ссоры. Так бранятся не любовники, а супруги. Говорят, – и я склонна этому верить, – что только муж и жена не щадят друг друга, выкладывая все начистоту. Люди, не скованные законными узами, более осмотрительны. Им приходится убеждать самих себя, что они вполне счастливы, иначе зачем все это?

– Ну, если вы так… – Дина запнулась и вдруг разразилась смехом. Сунув в рот сигарету, она воскликнула: – Нет, вы старуха что надо! Но зачем вам сдалось, чтобы я на каждом углу подтверждала свою добродетель?

– Потому что ваш муж с минуты на минуту может быть арестован по обвинению в убийстве.

Глава 38

Несколько секунд Дина ошеломленно смотрела на мисс Марпл. Недоверчиво переспросила:

– Бэзила арестуют за убийство? Вы разыгрываете меня, конечно!

– Ничуть. Разве вы не читаете газеты?

У Дины перехватило дыхание.

– Неужели вы намекаете на убийство молодой танцовщицы из отеля «Маджестик»? И подозревают Бэзила?

– Да.

– Но… это глупость!

За окном зафыркал мотор, калитка громко стукнула. Дверь распахнулась, и на пороге появился Бэзил. В обеих руках он держал бутылки.

– Я приволок джин и вермут. А ты…

Бэзил запнулся, наткнувшись взглядом на гостью, которая чопорно восседала в кресле.

Дина, тяжело дыша, сказала:

– Эта особа спятила! Она уверяет, что тебя вот-вот схватят как убийцу Руби Кин.

– О боже! – прошептал Бэзил Блэйк.

Он выронил бутылки, и они покатились.

Дина метнулась к нему, затрясла за плечо:

– Бэзил! Посмотри на меня. Скажи, ведь это неправда?! Ложь, ложь!.. Не верю ни одному ее слову…

– Господи, смилуйся над нами, – выдавил Бэзил, судорожно ухватившись за руку жены.

– Но с какой стати подозревать тебя? Ты ведь не был даже знаком с этой девушкой!

– Ошибаетесь. Они были знакомы, – сказала мисс Марпл.

Бэзил стиснул лицо ладонями и закачался, как от боли.

Мисс Марпл строго спросила:

– Куда вы девали ковер, который лежал перед камином?

Бэзил послушно отозвался:

– Выбросил на свалку.

– Глупо и неосторожно. Хорошую вещь не выбрасывают. К нему пристали блестки от ее платья?

– Да. Я не мог их счистить.

Дина вскрикнула:

– Бэзил, что ты мелешь?

Он внезапно огрызнулся:

– Расспрашивай лучше ее. Похоже, что она все знает.

– Ну что же, пожалуй, попробую рассказать, – невозмутимо ответила мисс Марпл. – Если ошибусь в чем-то, поправьте, мистер Блэйк. На вечеринке вы изрядно выпили и, рассорившись с женой, вернулись сюда на машине. Не знаю точно, в котором часу?

– В два часа ночи, – проворчал Бэзил. – Когда я повернул выключатель, то здесь в холле на ковре… – Он судорожно сглотнул и умолк.

Мисс Марпл докончила:

– Вы увидели труп молодой девушки в белом бальном платье. Она была задушена. По-видимому, вы ее узнали?

Бэзил лихорадочно закивал:

– Да, с первого взгляда. Ее убили – и вот она лежала в моем доме… – Его затрясло от волнения.

Мисс Марпл продолжала, не повышая голоса:

– Вы приехали нетрезвым и уже были возбуждены, а тут и вовсе потеряли голову. Вас охватила паника…

– Я боялся, что вот-вот нагрянет Дина. Тогда меня осенило: а не подкинуть ли беднягу к старику Бантри? Старый злыдень вечно шпынял меня: и такой я, и сякой, грубиян, бабник. Вот и устрою с ним шутку… Представил, какую мину он скорчит, найдя в библиотеке мертвую блондинку. – Бэзил немного оживился. – Я вправду был здорово пьян.

– Именно так, – подтвердила мисс Марпл. – Малышу Томи Бонду пришла в голову похожая мысль. Он был застенчивый, экзальтированный мальчик. Жаловался, что учительница вечно обижает его. Вот и придумал засунуть в стенные часы лягушку, которая выпрыгнула на учительницу. У вас была та же логика. Только ведь труп не лягушка!

Бэзил со вздохом продолжал:

– Наутро, протрезвев окончательно, я полностью осознал, что произошло. А тут еще заявился этот тип из полиции… сущее чудовище! Он до смерти напугал меня. И как раз явилась Дина.

Дина, которая стояла у окна, обернулась:

– К нам подъезжает переполненная машина!

– Наверняка полиция, – пробормотала мисс Марпл.

Бэзил Блэйк стал вдруг собранным и спокойным. Он сказал жене:

– Ничего не поделаешь, придется через это пройти. Держись, девочка! Будь молодцом. Обратись к старине Симсу, он поверенный нашей семьи. А потом поезжай к моей матери. Скажи, что мы поженились.

Раздался стук в дверь. Бэзил громко сказал:

– Войдите!

Порог комнаты переступили инспектор Слэк и полицейский.

– Мистер Бэзил Блэйк?

– Это я.

– Вот ордер на арест по обвинению в убийстве Руби Кин, происшедшем в ночь на двадцатое сентября сего года. Предупреждаю, каждое ваше заявление с этого момента может быть использовано против вас. Следуйте за нами. Вам предоставят возможность связаться с адвокатом.

Бэзил покорно кивнул. Он обернулся к жене:

– До скорого, Дина!

«Занятный клиент попался», – подумал Слэк. Только сейчас заприметив мисс Марпл, он бегло поздоровался с ней. «Старая кошка изготовилась к прыжку, – думал он. – Хорошо, что мы отыскали ковер. Сторож с автостоянки показал, что этот тип уехал из студии не в полночь, а часом раньше. Не думаю, что остальные лжесвидетельствовали. Просто все были в подпитии, а когда Блэйк им сказал, что уехал в полночь, они приняли это без возражений. Пожалуй, картина ясна: он убивал в приступе безумия. За это полагается не петля, а пожизненное заключение. Сначала была Памела Ривз. Видимо, он ее задушил, привез в карьер, оставил в машине и вернулся в Дейнмут пешком. Снова сел за руль – его машина стояла где-нибудь за дюнами – и отправился на вечеринку. Потом заехал за Руби Кин, привез ее сюда, задушил и подбросил в библиотеку Бантри. Вспомнив о машине, брошенной в карьере, он испугался, вновь помчался в Дейнмут, поджег автомобиль и вторично вернулся домой. Типичное поведение маньяка и садиста. Этой дамочке повезло, что он не успел ееукокошить!»

Когда женщины остались одни, Дина сказала:

– Не знаю, кто вы. Но умоляю поверить мне! Бэзил – не убийца!

– Я и верю, – отозвалась мисс Марпл. – Даже больше: мне известен подлинный преступник. Самое сложное – представить доказательства.

Глава 39

– Вот я и вернулась, Артур! – торжественно провозгласила миссис Бантри, широко распахивая дверь рабочего кабинета мужа.

Полковник Бантри тотчас поднялся и поцеловал жену:

– Это великолепно, дорогая!

Он изо всех сил бодрился, но не ввел в заблуждение любящую душу.

– Как ты, Артур?

– В полном порядке, Долли. Что бы могло со мной случиться?

– Ну, – неопределенно протянула она, – вокруг творятся такие странные вещи!

Миссис Бантри нашла перемены во внешности мужа: он как-то сгорбился и заметно похудел. Под глазами набрякли мешки.

Пытаясь сохранить беззаботный тон, он спросил:

– Ну как? Повеселились в Дейнмуте вовсю?

– Разумеется. Жаль, что ты не поехал с нами!

– У меня такая уйма дел, дорогая. Куда уж!

– Что новенького решили на заседании совета графства?

– Э… м-м… видишь ли, я туда не ездил.

– Как так? Ты же должен был председательствовать?!

– Произошла какая-то путаница. Меня попросили уступить очередь Томсону.

– Ах вот что, – произнесла миссис Бантри, нервно сдирая с руки перчатку и роняя ее в корзину для бумаг.

Полковник наклонился было поднять, но жена раздраженно остановила его:

– Оставь, пожалуйста! Ненавижу эти перчатки.

Он взглянул на нее в растерянности, но промолчал.

– Ты обедал в четверг у Даффов?

– Нет, у них кухарка заболела.

– Какая неприятность… А вчера ездил к Нейлорам?

– Видишь ли, я позвонил им, что неважно себя чувствую. По-моему, они не обиделись.

– Так-так… Они не обиделись? Как мило! Где мы проведем этот вечер, Артур? В библиотеке?

– Туда как-то не тянет… Мы ведь можем и здесь посидеть? Или в маленькой гостиной…

– Нет, не будем изменять привычкам, – твердо сказала миссис Бантри. – Только в библиотеке.

Полковник выпрямился. Его глаза блеснули.

– Ты права, дорогая, – сказал он. – В библиотеке – так в библиотеке.

Глава 40

Миссис Бантри в сердцах повесила трубку. Дважды она вызывала номер мисс Марпл, и каждый раз станция отвечала ей, что к телефону не подходят. Упрямство миссис Бантри не позволяло отступать. Она методично обзвонила пастора, миссис Прайс Ридли, мисс Хартнелл, мисс Везерби и, наконец, велела соединить себя с лавкой продавца рыбы. Местоположение лавки позволяло почтенному хозяину видеть всех и знать обо всем. Он чувствовал себя прямо-таки виноватым, что не засек сегодня утром мисс Марпл. Скорее всего, она не совершала обычного моциона.

– Куда же она запропастилась? – с нетерпением произнесла вслух миссис Бантри.

За ее спиной послышался деликатный кашель. Дворецкий Лоример сказал:

– Мадам разыскивает мисс Марпл? Я только что видел: мисс идет сюда.

Миссис Бантри обрадованно поспешила к входной двери:

– Откуда вы, Джейн? Я перетряхнула всю деревню, чтобы вас найти.

Она бросила выразительный взгляд через плечо. Лоример поспешно удалился.

– Все идет ужасно. Соседи уже начинают избегать нас. Артур постарел на десять лет. Надо что-то предпринять.

– Долли, – проговорила заговорщическим тоном мисс Марпл. – Тревожиться незачем.

На пороге появился полковник.

– Добрый день, мисс Марпл. Жена с утра оборвала телефон, разыскивая вас.

– А я решила сама сообщить вам новость, – сказала старая дама, проходя вслед за хозяйкой в кабинет.

– Какую именно?

– Бэзил Блэйк только что арестован по обвинению в убийстве Руби Кин.

– Бэзил Блэйк? – вскричал полковник.

– Но убийца не он, – добавила мисс Марпл.

Полковник словно не слышал этих слов.

– Значит, он задушил танцовщицу и подбросил мертвое тело ко мне в дом? В мою библиотеку?

– Он нашел ее, уже мертвую, на собственной вилле.

– Сказки! – отрубил полковник. – Честный человек в подобных обстоятельствах вызывает полицию.

– Не у всех ваша железная выдержка, полковник, – вздохнула мисс Марпл. – Вы человек старой закваски. А у некоторых молодых людей не все легко складывалось в жизни, – примирительно сказала мисс Марпл. – Я, например, узнала, что Бэзил Блэйк с ранних лет содержит себя сам. Ему было восемнадцать, когда он вынес из горящего дома одного за другим четверых детей, а потом кинулся в огонь за собакой. Его вытащили из-под тлеющих обломков. Ребра оказались сломаны, три месяца он пролежал в гипсе. Тут и увлекся живописью…

Полковник кашлянул и смущенно высморкался:

– Я… гм… ничего не знал об этом подвиге.

– А он и не козыряет им.

– Очень похвально. Готов изменить свое мнение об этом юноше… Он гораздо лучше, чем кажется. Поделом мне: нельзя судить поспешно! – В голосе полковника явно слышалось раскаяние. – Но какого черта ему вздумалось выдавать за убийцу меня?

– Не думаю, что у него был такой жестокий умысел. Скорее, это дурная шутка пьяного человека.

– Так вы не считаете его виновным?

– Ни в коем случае.

– И знаете, кто настоящий убийца?

Мисс Марпл утвердительно кивнула.

Миссис Бантри, подобно античному хору, обратилась в пространство:

– Она великолепна! Так кто же это?

– Я пришла просить вашего содействия. Просто необходимо отправиться сейчас же в Соммерсет-Хаус.

Глава 41

Сэр Генри сдержанно проговорил:

– Мне это не нравится.

– Вижу, – сказала мисс Марпл. – Моя просьба, безусловно, выходит за рамки обычного. Но необходимо увериться… И если мистер Джефферсон поддержит мою точку зрения…

– А Харпер? Куда вы его денете?

– Не надо его посвящать во все подробности. Достаточно поручить усиленное наблюдение за некоторыми лицами… попросить его буквально не спускать с них глаз.

Сэр Генри нехотя согласился:

– Да, это, конечно, упростит дело.

Глава 42

Начальник полиции Харпер посмотрел Генри Клиттерингу прямо в глаза:

– Не будем играть в прятки, сэр. Вы что-то от меня скрываете?

– Могу только сообщить о желании моего друга Джефферсона: он намерен проконсультироваться завтра с нотариусом в Дейнмуте о составлении нового завещания.

Начальник полиции усиленно размышлял:

– Поставит ли об этом в известность мистер Джефферсон своих зятя и невестку?

– Он хочет переговорить с ними сегодня вечером.

– Понимаю, – нахмурившись, произнес Харпер, отбивая такт карандашом по столу. – Вернее, догадываюсь.

Его проницательный взгляд еще раз столкнулся с глазами собеседника.

– Арест Бэзила Блэйка вас не удовлетворил?

– А вас?

Начальник полиции полувопросительно дернул усами.

– Значит, мисс Марпл не успокаивается?

Они вновь посмотрели друг на друга.

– Доверьтесь мне, – сказал Харпер. – Мои люди не станут вмешиваться, но при надобности будут начеку.

– Тогда взгляните-ка сюда.

Сэр Генри развернул листок бумаги и передвинул его по столу к начальнику полиции. От флегматичности Харпера не осталось и следа. Он изумленно присвистнул:

– Вот оно что! Это меняет все дело.

Глава 43

Конвей Джефферсон вскинул быстрый взгляд на входившего друга.

– Я с ними поговорил, – сказал он. – И они приняли новость вполне нормально.

– Что именно вы объявили им, Конвей? – спросил сэр Генри.

– Только то, что в память Руби я решил ранее предназначенные ей пятьдесят тысяч фунтов передать в фонд школы для молодых танцовщиц в Лондоне. Прелестный способ избавиться от состояния! Удивляюсь их доверчивости. – В раздумье он добавил: – По существу, дорогой друг, я вел себя как олух. Руби была милая, смазливая девочка – и только. Вольно же мне было приписывать ей нечто ангельское. Я мечтал в ней найти вторую Розамунду.

Глава 44

Сэр Генри спустился в вестибюль отеля, чтобы задать вопрос швейцару.

– Мистер Гэскелл, сэр? Его машина только что отошла. Он уехал в Лондон, – ответил тот.

– Очень хорошо. А миссис Джефферсон здесь?

– Миссис Джефферсон только что поднялась в свою спальню, сэр.

Сэр Генри заглянул в гостиную и в танцевальный зал. В гостиной Хьюго Маклин сосредоточенно решал кроссворд. В зале Джози мужественно расточала улыбки толстому джентльмену, вспотевшему от усилий. Легкие туфельки Джози едва успевали увертываться от неуклюжих башмаков партнера, который, видимо, получал от танца истинное удовольствие.

Реймонд, как всегда элегантный, несмотря на поздний час, вежливо кружил анемичную девицу.

Сэр Генри пробормотал сквозь зубы:

– Пора на покой. – И пошел вверх по лестнице.

Глава 45

Было три часа утра. Ветер стих, луна отражалась в гладком, спокойном море.

Тишину спальни Джефферсона нарушало только его мерное дыхание.

Но, несмотря на то что порывов ветра снаружи не доносилось, портьера на одном из окон вздрогнула. Затем медленно раздвинулась, и в лунном свете обозначился силуэт. Он тотчас исчез, портьера встала на место, мрак и тишина спальни оставались непотревоженными. Однако в комнате находился кто-то. Он неслышно приближался к кровати. Никаких звуков, кроме тяжелого дыхания спящего… Протянутые пальцы уже готовились оттянуть кожу на теле старика и вонзить шприц.

Внезапно из темноты вынырнула еще одна рука и зажала ту, которая держала шприц.

– Остановитесь! Отдайте мне этот шприц.

Вспыхнул свет. Приподнявшись на подушках, Конвей Джефферсон пристально смотрел на убийцу Руби.

Глава 46

Сэр Генри Клиттеринг сказал:

– Поскольку мне досталась роль доктора Ватсона, растолкуйте ваш метод, мисс Марпл!

Мисс Марпл вспыхнула смущенным румянцем и принялась старательно расправлять складки своего парадного шелкового платья.

– Боюсь, сэр Генри, что вы посчитаете мои методы слишком любительскими. Дело в том, – объяснила она, – что большинство людей, не исключая полицейских, чересчур доверчивы. Они берут на веру все, что им ни скажут. А я – нет. Я жду доказательств.

– Признак научного склада ума, – глубокомысленно изрек сэр Генри.

– В этом деле, – продолжала старая дама, – с самого начала все сосредоточили внимание на кажущемся, вместо того чтобы кропотливо собирать факты. Я, например, увидела, что жертва очень молода, что она грызла ногти и что зубы у нее выступают вперед. Вид убитой вызвал во мне глубокую жалость. Всегда грустно, когда обрывается жизнь столь юного существа. Но как она очутилась в библиотеке полковника Бантри? Совершенно непонятно и слишком похоже на полицейский роман, чтобы быть натуральным. То, что Блэйк перенес труп в дом Бантри, очень задержало следствие и наделало убийце множество хлопот. По его первоначальному плану мистер Блэйк должен был сразу привлечь внимание полиции. В Дейнмуте нетрудно было бы установить его знакомство с танцовщицей, а так как у него появилась другая женщина, то вывод лежит совсем близко: Руби угрожала шантажом, и он задушил ее в приступе гнева.

Однако все разворачивалось иначе, чем было задумано. Слишком рано внимание привлекла семья Джефферсонов… к неудовольствию некоей личности.

Моя натура такова, что я подхожу к любому событию с точки зрения трезвой и, если хотите, несколько циничной. От смерти танцовщицы выигрывали двое. Об этом нельзя забывать. Пятьдесят тысяч фунтов – целое состояние, особенно если собственных средств почти нет, как в данном случае. Зять и невестка мистера Джефферсона очень приятные, обаятельные люди, подозревать их трудно. И тем не менее. Начнем с миссис Джефферсон. Она у всех вызывает симпатию. Но стало заметно, как эта милая дама переменилась с недавних пор. Ее тяготит денежная зависимость от свекра. Правда, врач предупредил, что дни мистера Джефферсона сочтены и, таким образом, ее будущее (повторяю, мы рассуждаем как циники) вполне благоприятно. Если бы… если бы… если бы не появилась Руби Кин! Миссис Джефферсон обожает своего сына. А на что только не толкнет материнская любовь! Даже на преступление. Я знаю похожие случаи в деревне.

Мистер Марк Гэскелл вызывал во мне еще большие подозрения. Он игрок и не блещет нравственными правилами. Но по ряду причин мне виделась в данном преступлении женская рука.

Однако, установив для этих двоих веский повод, я должна была с некоторым огорчением согласиться, что у обоих безукоризненное алиби на те часы, которые судебная экспертиза определила как время убийства Руби Кин. Вскоре пришло известие о сгоревшей машине и гибели в ней Памелы Ривз. Тут-то упрямая истина обнаружилась: алиби ничего не стоят! У меня в руках были две половинки этого дела. Но они не сходились. Между ними не хватало связи. Лицо, которое я считала причастным к преступлению, не имело для него повода. Как же я оказалась глупа, – задумчиво проронила мисс Марпл. – Не случись разговора с Диной Ли, я и не додумалась бы… Архивы Соммерсет-Хаус! Акты гражданского состояния. Список бракосочетаний! Почему ограничиваться мистером Гэскеллом и миссис Джефферсон? А если один из них вступил в новый брак или собирается это сделать, то и у третьего человека появляется повод к преступлению!

Возможно, танцор Реймонд давно искал случая жениться на богатой женщине.

Кроме Реймонда, существовал еще Хьюго Маклин. Она к нему относилась с доверием и, видимо, собиралась в конце концов за него замуж. Он тоже небогат. В ночь убийства находился поблизости от Дейнмута. Любой из двух мужчин мог быть преступником. Но в глубине души я знала и нечто другое. Мне не давали покоя ногти!

– Ногти?! – воскликнул сэр Генри. – Но ведь все проще простого: она обломила один и обрезала остальные.

– Вы ошибаетесь, – возразила мисс Марпл. – Не надо путать подрезанные ногти с обгрызенными. Достаточно посмотреть на руки школьниц, чтобы разница стала очевидной. Я вечно повторяю девочкам из приюта, как некрасивы обкусанные ногти. Один только вид этих ногтей убедил меня в том, что труп, обнаруженный в библиотеке полковника Бантри, вовсе не был трупом танцовщицы. Вот мы и пришли к главному заинтересованному лицу: к Джози. Ведь она опознала труп! Не моргнула даже глазом, хотя, конечно, знала, что это не ее кузина. И в то же время почти не могла скрыть удивления, что труп нашли именно здесь! Почему? Потому что лучше всех других знала, где ему находиться: в доме Бэзила Блэйка!.. А кто обратил наше внимание на мистера Блэйка? Да та же Джози! Она сказала Реймонду, что Руби, возможно, «уехала с киношником». Еще раньше она подсунула фотографию этого человека в сумочку своей кузины. Джози! Черствая, практичная, жаждущая только денег… Но раз в библиотеке нашли не Руби Кин, то, значит, это Памела Ривз? Зачем понадобилась мистификация? Объяснение одно: чтобы обеспечить алиби определенным лицам. У кого было алиби на час смерти Руби Кин? У Марка Гэскелла, у миссис Джефферсон и у Джози.

Мне показалось очень заманчивым попытаться представить истинный ход событий, чтобы понять, как должен был осуществиться весь план. Запутанный на первый взгляд, он, в сущности, отличался крайней примитивностью. Прежде всего выбор пал на бедняжку Памелу. Чтобы завлечь ее в ловушку, в ход пошла сказка о киностудии. Девочка не устояла перед соблазном, которым ее поманил респектабельный Марк Гэскелл, то есть приглашением на кинопробу. Она пришла в отель, где он ее ждал у заднего входа и затем представил Джози… «гримерше». Несчастная девочка! Я положительно заболеваю, когда думаю о ней… так и вижу ее сидящей в ванной комнате у Джози. А та обесцвечивает ей волосы, гримирует лицо, покрывает ярким лаком ногти на руках и ногах… Во время этой процедуры ей дают наркотик, скорее всего подсыпают в мороженое.

После ужина Марк Гэскелл отправляется в своей машине якобы на берег моря. На самом деле он везет загримированную Памелу, на которой надето старое платье Руби, на виллу Бэзила Блэйка и кладет на ковер перед камином. Она в обмороке, но еще жива, и он ее душит пояском от платья. Ах, как это бесчеловечно!

Было около десяти часов вечера. Полный возбуждения, Марк Гэскелл возвращается в отель и появляется в гостиной, а еще живая Руби Кин беззаботно исполняет свой первый танец с Реймондом Старром.

Джози, конечно, заранее проинструктировала ее, а Руби была приучена во всем повиноваться своей старшей кузине. Ей велено было подняться наверх, переодеться и ожидать в комнате Джози. Ей тоже дали сильный наркотик, возможно, в чашечке кофе после ужина. Помните, она то и дело зевала, танцуя с молодым Бартлеттом?

Джози поднялась с Реймондом в комнату Руби. Но в ее собственную комнату никто, кроме нее, не входил. Там она и убила Руби. Потом спустилась в зал, танцевала с Реймондом, обсуждала с Джефферсонами исчезновение Руби и, пожелав всем спокойной ночи, ушла наверх.

В ранние утренние часы она выносит труп по боковой лестнице, втискивает мертвую Руби в машину Джорджа Бартлетта и проезжает три километра до карьера. Там она обливает сиденья бензином и поджигает автомобиль. Потом возвращается в отель к восьми часам: якобы проснулась так рано потому, что беспокоится из-за пропавшей кузины.

– Какая головоломная инсценировка, – заметил полковник Мэлчетт.

– Не сложнее, чем разучить фигуры танца, – возразила мисс Марпл.

– Возможно.

– Она не упустила ни одной мелочи, – продолжала мисс Марпл. – Подумала даже о несхожести ногтей… и постаралась, чтобы Руби зацепилась за ее шаль. Нужно же было объяснить, куда девался обычный маникюр!

Харпер восхитился:

– В самом деле, прекрасно проработаны детали! А у вас было лишь одно-единственное наблюдение: ногти, обкусанные, как у школьницы.

– Нет, была еще одна вещь, – заметила мисс Марпл. – Марк Гэскелл проболтался, он сказал о Руби: редкие, будто вдавленные зубы. А у трупа в библиотеке зубы чуть выступали вперед.

Конвей Джефферсон спросил:

– Последнюю сцену придумали вы, мисс Марпл?

– Одно не вызывало сомнения, – продолжала старая дама. – Как только преступники узнают о вашем намерении изменить завещание не в их пользу, они просто вынуждены будут действовать! Ради этого наследства совершено уже два убийства, третье становилось необходимым. Чтобы обеспечить себе алиби, Марк отправился в Лондон, поужинал с приятелем и закончил вечер в ночном кабаре, а исполнение взяла на себя Джози. Если за смерть Руби должен был расплачиваться Бэзил Блэйк, то кончину мистера Джефферсона приписали бы сердечному приступу. Шприц был наполнен дигитамином. По мнению начальника полиции, принимая во внимание все обстоятельства, любой врач констатирует естественную смерть.

– Дьявольская выдумка!

– Значит, третьей жертвой намечался Конвей? – спросил сэр Генри.

– Да, – ответила мисс Марпл. – А четвертой – Бэзил Блэйк. Ведь они подвели его под виселицу.

В комнату легким, быстрым шагом вошла Аделаида Джефферсон в сопровождении Хьюго. Он воскликнул:

– Кажется, мы безнадежно запоздали? Ведь я не знаю ни одной подробности. Собственно, что связывало Гэскелла и эту зловещую Джози?

– Джози была его женой, – просто сказала мисс Марпл. – Они оформили брак год назад, но решили хранить тайну до получения наследства.

Конвей Джефферсон сокрушенно произнес:

– Я всегда подозревал, что Розамунда отдала свою руку мерзавцу.

– Вдохновительницей преступлений была его жена, – сказала мисс Марпл. – Любопытно, что появление Руби спутало их первоначальные планы. Отношение к ней мистера Джефферсона никак не было предусмотрено.

Джефферсон грустно вздохнул:

– Бедная малютка! Несчастная Руби!..

Аделаида сочувственно коснулась рукой его плеча. В этот вечер особое сияние окружало ее. Запинаясь, она сказала:

– Я должна кое-что сообщить вам, Джефф. Хьюго просил моей руки. И я согласилась.

Конвей поднял на нее взгляд.

– Видимо, вам надо было подумать о новом замужестве уже давно, – сказал он. – Поздравляю вас обоих. Кстати, Адди, завтра я оформлю свое новое завещание.

– Да, да, знаю.

– Нет, вы ничего не знаете! Я кладу в банк на ваше имя десять тысяч фунтов, а остальное после моей смерти перейдет к Питу. Вы удовлетворены, дорогая?

– О Джефф! Вы так добры… – Ее голос предательски задрожал.

– Он славный мальчуган. Я хотел бы его видеть почаще… все то время, которое мне еще отмерено.

– Он будет всегда возле вас!

Взволнованная Аделаида поспешно вышла. Она ждала от свекра упреков, взрыва гнева, а встретила великодушие и истинно родительскую нежность. Когда Хьюго и Аделаида покинули комнату, первый, кто им попался навстречу у дверей танцевального зала, был Реймонд.

Аделаида приостановилась:

– Хочу сообщить вам новость, мистер Старр: я выхожу замуж.

Привычная улыбка появилась на лице Реймонда.

– Надеюсь, – учтиво произнес он, глядя лишь на нее и не оборачиваясь к Маклину, – надеюсь, что ваше счастье будет полным, мадам.

Он проводил их долгим, унылым взглядом.

«Прелестная женщина, – вздохнул он. – И, кажется, богатая к тому же. А мне так хотелось вновь развернуть по ветру знамя Старров из Девоншира!.. Не повезло… Что ж, принимайся за прежнее, старина!»

И Реймонд вернулся в танцевальный зал.

ПЯТЬ ПОРОСЯТ

Стивену Гленвиллу

Пролог Карла Лемаршан

Эркюль Пуаро с интересом смотрел на молодую женщину, вошедшую в его кабинет.

Ее письмо не содержало ничего особенного. Это была самая обычная просьба о встрече, без какого-либо намека на причину. Краткое деловое письмо. Разве лишь четкость почерка наводила на мысль: его автор, Карла Лемаршан, еще очень молода.

И теперь она перед ним – высокая, стройная молодая женщина, немногим старше двадцати лет. Женщина, на которой невольно остановишь взгляд. Одета со вкусом – красивое, хорошо сшитое платье с дорогим мехом. Изящно посаженная голова, высокий лоб, тонкий нос, волевой подбородок. Она была полна жизни, и именно это, а не ее красота, прежде всего обращало на себя внимание.

Перед ее приходом Эркюль Пуаро чувствовал себя стариком, а теперь он как бы вновь родился.

Поднимаясь навстречу девушке, Пуаро заметил, что ее темно-серые глаза внимательно изучают его. Она была очень серьезной и сосредоточенной.

Присев на стул, Карла взяла предложенную сигарету. Некоторое время молча курила, продолжая изучающе рассматривать его.

Пуаро приветливо сказал:

– Итак, необходимо кое-что выяснить, не так ли?

Она вздрогнула:

– Простите, вы что-то сказали?

У нее был приятный, с легкой хрипотцой голос.

– Вы пытаетесь установить, шарлатан я или человек, в котором вы нуждаетесь. Разве не так?

Она улыбнулась:

– Да, что-то в этом роде. Видите ли, мсье Пуаро, вы совсем не такой, каким я вас представляла.

– Старше, чем вы думали?

– И это тоже. – Она колебалась. – Видите, я говорю откровенно. Мне нужен – очень нужен – самый лучший сыщик.

– Можете быть спокойны, – сказал Пуаро. – Я и есть самый лучший.

– От скромности вы не умрете, – заметила Карла. – И все же я склоняюсь к тому, чтобы поверить вам.

Пуаро спокойно сказал:

– Видите ли, в нашем деле важны не только мускулы. Мне необязательно наклоняться и измерять следы, собирать окурки или исследовать примятую траву. Мне достаточно удобно устроиться в кресле и думать. Это находится здесь, – он слегка постучал себя по яйцеобразной голове, – здесь то, что работает.

– Знаю, – сказала Карла Лемаршан. – Поэтому и пришла к вам. Понимаете, я хочу, чтобы вы совершили нечто фантастическое!

– Что ж, обещаю вам это! – Эркюль Пуаро бодро посмотрел на собеседницу.

Карла Лемаршан глубоко вздохнула.

– Мое имя, – сказала она, – не Карла. Меня зовут Кэролайн, как и мою мать. – Она сделала паузу. – И фамилия Лемаршан, которую я ношу с тех пор, как себя помню, тоже не моя. Моя настоящая фамилия Крейл.

Он пробормотал:

– Крейл… Как будто припоминаю…

Она сказала:

– Отец был художник, довольно известный художник. Кое-кто утверждает, что он был великий художник. Я думаю, это так.

Пуаро спросил:

– Эмиас Крейл?

– Да. – И после небольшой паузы: – А моя мать, Кэролайн Крейл, была осуждена за его убийство!

– Ага! Теперь я припоминаю, хотя и довольно смутно. В то время я был за границей. Это было так давно…

– Шестнадцать лет назад, – уточнила девушка.

Она побледнела, а глаза стали словно два пылающих угля.

– Вы понимаете… Ее судили и вынесли приговор… Ее не повесили – нашли смягчающие обстоятельства – и осудили на пожизненное тюремное заключение. После процесса она прожила всего год. Понимаете? Все как бы завершено, окончено, похоронено…

Пуаро спокойно сказал:

– Итак?

Девушка, назвавшаяся Карлой Лемаршан, молчала, сцепив пальцы. Вдруг она заговорила. Спокойно, с паузами, с какой-то удивительной внутренней энергией:

– Представьте себе мою роль во всем этом деле. Мне было пять лет, когда… Я была слишком мала, чтобы что-то понять. Конечно, я помню мать и отца, помню, как меня поспешно вывезли куда-то в деревню. Припоминаю поросят, а также полную, симпатичную жену фермера и всех других, которые относились ко мне с любовью. Особенно запомнились какие-то удивительные взгляды – ими встречали и провожали меня крестьяне. Конечно, я знала – дети всегда это чувствуют, – здесь что-то не так, но я не ведала, что именно… Затем было захватывающее путешествие на пароходе – оно длилось много-много дней, и я вместе с дядей Симоном и тетей Луизой очутилась в Канаде, в Монреале. На мои вопросы о маме и папе они отвечали, что те скоро приедут. Потом – не помню, как это случилось, – но я вдруг поняла, что они умерли, хотя никто об этом мне не говорил. Со временем я все меньше и меньше думала о них, чувствовала себя очень счастливой. Дядя Симон и тетя Луиза относились ко мне весьма внимательно. Они послали меня в школу, где я вскоре нашла много друзей. Я совсем забыла, что у меня было когда-то другое имя, другая фамилия, не Лемаршан. Тетя Луиза сказала, что так мое имя произносится в Канаде, и это мне показалось совершенно естественным, а со временем я и вовсе забыла, что у меня когда-то было иное имя…

Вскинув голову, Карла сказала с вызовом:

– Посмотрите на меня! Ведь, встретив меня, вы сказали бы: вот девушка, которой нечего желать. Хорошо обеспечена, крепкое здоровье, приятная внешность… Только и наслаждайся жизнью. В двадцать лет я и не думала, что где-то найдется человек, с которым я хотела бы поменяться судьбой. Но тут как раз и случилось: я начала задавать вопросы. О матери, об отце. Кем они были, чем занимались? Наконец – и это было неизбежно – я обо всем узнала. Мне сказали всю правду. Они были вынуждены это сделать, хотя бы потому, что я достигла совершеннолетия… А потом пришло это письмо. Письмо, оставленное моей матерью перед смертью…

Выражение ее лица изменилось, взгляд потух, глаза уже казались не двумя пылающими угольками, а темными, печальными озерами.

– И вот я узнала правду: мать осуждена за убийство. Это кошмар.

Она помолчала.

– Должна вам рассказать еще кое-что. Я была обручена. Дядя и тетя убеждали, что я должна подождать, не выходить замуж до тех пор, пока мне не исполнится двадцать один год. Когда я узнала правду, поняла, почему они так говорили.

Пуаро, который до сих пор слушал молча, прервал ее:

– А как воспринял все это ваш жених?

– Джон?.. Джон говорил, что это его совсем не беспокоит, что все это не имеет решительно никакого значения, по крайней мере для него. Существуют только он и я, Джон и Карла, прошлое не имеет значения.

Она немного наклонилась вперед.

– И тем не менее это имеет значение, это важно для меня. Важно и для Джона… Для нас важно не прошлое, а будущее. – Она снова сцепила руки. – Понимаете, мы хотим иметь детей. Это наше общее желание. Но мы не хотели бы видеть, что они растут в вечном страхе.

– Но, – сказал Пуаро, – разве вы не можете предположить, что среди предков каждого из нас вполне могли быть и люди, совершившие преступление?

– Вы не понимаете меня. Конечно, это так. Но ведь над этим никто не задумывается. А мы об этом знаем и думаем. Иногда я замечаю, как Джон смотрит на меня – бросит взгляд, словно молния… Допустим, мы поженимся и когда-нибудь поссоримся… Я замечу вот этот его взгляд…

– Как был убит ваш отец? – прервал ее Эркюль Пуаро.

Карла ответила четко и твердо:

– Он был отравлен.

– Та-ак…

Они помолчали.

– Слава богу, вы меня понимаете. Вы себе представляете, какое это имеет значение! И хорошо, что не придумываете каких-то утешительных обстоятельств.

– Все это я хорошо понимаю! – сказал Пуаро. – Однако я не пойму, чего вы от меня хотите!

Карла Лемаршан сказала с наивной простотой:

– Я хочу выйти замуж за Джона. И я это сделаю! И хочу иметь детей – не меньше двух девочек и двух мальчиков! Вы должны сделать так, чтобы это стало возможным.

– То есть вы хотите, чтобы я поговорил с вашим женихом? А-а, не это? Я говорю глупости! Вы хотите совсем иного. Что ж, скажите, в чем состоит ваша идея?

– Мсье Пуаро, я хочу, чтобы вы поняли, хорошо поняли: я нанимаю вас для расследования убийства.

– Вы хотите сказать, что…

– Да, именно так. Убийство остается убийством, совершено оно вчера или шестнадцать лет тому назад.

– Однако, милая девушка…

– Подождите, мсье Пуаро. Вы еще не обо всем узнали. Есть еще один очень важный момент.

– А именно?

– Моя мать невиновна.

Эркюль Пуаро, почесав нос, проворчал:

– Так, конечно, я понимаю, что…

– Дело здесь не только в чувствах. Есть ее письмо. Мать оставила его для того, чтобы я была полностью уверена – она не убивала, она невиновна. И я должна в этом убедиться.

Эркюль Пуаро задумчиво поглядел на девушку, которая внимательно смотрела ему в глаза. Затем медленно проговорил:

– И все же…

Карла улыбнулась:

– Нет, мсье Пуаро, мать была не такая! Вы думаете, она соврала? Что это святая ложь? – Карла подалась вперед и торжественно прибавила: – Послушайте, мсье Пуаро, есть вещи, которые детям прекрасно известны. Я помню мать – воспоминание, конечно, туманное, но я вполне ясно помню, каким человеком она была. Она не могла кривить душой. Если что-то причиняло ей боль, она говорила об этом откровенно. Шла ли речь о зубном враче, или о занозе в пальце, или о чем-то ином. Я не могу утверждать, что относилась к ней с особой любовью, но верила ей полностью. Верю ей и теперь. И если она пишет, что не убивала отца, то можно быть уверенной: она его не убивала! Не таких правил это был человек, чтобы излагать – торжественно, на бумаге – ложь. К тому же находясь на смертном одре.

Медленно, сам того не замечая, Эркюль Пуаро одобрительно опустил голову.

Карла продолжала:

– Что же касается меня, то я могу преспокойно выходить замуж за Джона. Я знаю, что все будет хорошо. Однако он – нет. Для него вполне естественно, что я считаю мать невиновной, но доказательства… Вот, мсье Пуаро, во что нужно внести ясность. И вы это сделаете!

Эркюль Пуаро ответил задумчиво:

– Даже если признать истиной все сказанное вами, мадемуазель, то все же следует принять во внимание, что прошло шестнадцать лет!

– Разумеется! Это будет весьма сложно! – ответила девушка. – Это никому не под силу, кроме вас.

Глаза Пуаро чуть сверкнули.

– Не хотите ли вы сделать мне комплимент?

– Я много слышала о вас. Больше всего вас интересует психология, не так ли? А это ведь не меняется со временем. Наглядные доказательства исчезли – окурки, следы ног, помятые травинки… Их вы уже не сможете исследовать. Но вы можете заново рассмотреть и изучить все факты, возможно, сумеете поговорить с теми, кто тогда был в доме, – они все еще живы. И тогда… тогда, как вы только что говорили, сможете усесться в кресло и думать. И вы узнаете, что произошло на самом деле…

Эркюль Пуаро поднялся, одной рукой пригладил свои усы.

– Мадемуазель, я растроган! Я оправдаю ваше доверие. Я расследую это убийство. Я изучу факты шестнадцатилетней давности и раскрою истину.

Карла встала. Глаза ее блестели. Однако она ограничилась одним словом:

– Хорошо.

Пуаро предостерегающе поднял указательный палец.

– Минуточку. Я сказал только, что раскрою истину. Я не хочу работать с предвзятостью, приняв ваше уверение в невиновности матери. А если она виновна, что тогда?

Карла гордо откинула голову и произнесла:

– Я ее дочь. Я хочу правды.

– Следовательно, вперед! – воскликнул Эркюль Пуаро. – Хотя правильнее было бы сказать наоборот: назад!

Часть первая

Глава 1 Адвокат

– Помню ли я дело Крейл? – переспросил сэр Монтегю Деплич. – Как же, даже очень хорошо. Кэролайн была чрезвычайно приятной женщиной. Правда, неуравновешенной. Совсем не владела собой. – Он искоса поглядел на Пуаро. – А почему вы меня об этом спрашиваете?

– Ради интереса.

– Это до некоторой степени бестактно с вашей стороны, дорогой, – сказал Деплич, обнажив вдруг свои зубы в знаменитой «волчьей улыбке», которая нагоняла когда-то на свидетелей ужас. – Ведь вы знаете, что этот процесс не принес мне успеха. Мне не удалось вытянуть ее сухой из воды.

– Знаю.

– Разумеется, – продолжал сэр Монтегю, – тогда я не имел того опыта, каким обладаю теперь, хотя, кажется, сделал все, что в человеческих силах. К сожалению, многого не достигнешь, если клиент, то есть подсудимый, не помогает тебе. Все же я добился замены смертной казни на пожизненное заключение. Судьи вынуждены были это сделать: слишком много уважаемых дам из высшего общества обратились с ходатайством за нее. К ней относились с большой симпатией.

Он откинулся на спинку кресла, вытянув свои длинные ноги, и стал похож на судью, который раздумывает, взвешивает.

– Если бы она застрелила его или хотя бы заколола, я сделал бы ставку на непреднамеренное убийство. Но яд… Здесь многого не добьешься. Это сложно, очень сложно.

– На чем строилась защита? – спросил Эркюль Пуаро.

Он прекрасно знал это из газет, но считал, что лучше, если перед сэром Монтегю будет разыгрывать человека совсем неосведомленного.

– Самоубийство! Единственное, на что можно было опираться. Но это совсем не воспринималось. Ведь самоубийство было совсем не в стиле Крейла. Оно просто-напросто было невозможным. Не знаю, были ли вы с ним знакомы… Нет? Так вот, это был человек, в котором жизнь била ключом. Большой любитель пива и неисправимый волокита. Страстно отдавался плотским наслаждениям. Когда речь идет о таком человеке, невозможно убедить присяжных, что в один прекрасный день он уселся и решил свести счеты с жизнью. Не пройдет! С самого начала я понял, что передо мною безнадежное дело. Я понял, что проиграл процесс, еще в тот момент, когда Кэролайн появилась на скамье подсудимых. Никаких попыток борьбы! Так оно всегда происходит: если ты не подготовишь клиента, присяжные сделают свои выводы.

– Вы это имели в виду, когда утверждали, что невозможно ничего достичь без помощи самого подсудимого? – спросил Пуаро.

– Именно так, дорогой друг. Мы же не чудотворцы. Половина успеха в этом единоборстве – это впечатление, какое производит обвиняемый на присяжных. Я знал много случаев, когда присяжные выносили приговоры, прямо противоположные требованиям судьи. «Он совершил это. Что же тут говорить?» – решает присяжный заседатель. Или: «Никогда он не совершит подобного! Что вы мне ни говорите – не поверю!» А в нашем случае… Кэролайн Крейл даже не пыталась бороться.

– Почему?

Сэр Монтегю пожал плечами.

– Меня об этом не спрашивайте. Кэролайн, конечно, очень любила покойного. Она впала в глубокую депрессию, когда поняла, что наделала. И, наверное, никогда уже не пришла в себя после этого шока.

– Следовательно, по-вашему, она была виновна?

Деплич удивился:

– Гм… Я считаю это само собой разумеющимся.

– Она вам когда-нибудь говорила, что виновна?

Деплич удивился еще больше:

– Конечно, нет. У нас есть свой условный код. Невиновность… гм… она всегда предполагается. Однако, поскольку вас так интересует этот случай, мне жаль, что вы не сможете поговорить со старым Мейхью. Он подбирал для меня материалы по делу Крейла. Старый Мейхью мог бы вам сказать значительно больше, чем я. Но сегодня его уже нет – он отдал богу душу… Остался его сын, Джордж Мейхью, но он тогда был совсем мальчишкой. Ведь минуло много лет.

– Понятно. Мне еще повезло, что вы сохранили так много воспоминаний об этом процессе. У вас прекрасная память.

Деплич, казалось, был польщен.

– Видите ли, обычно все припоминаешь лишь в общих чертах. Но если речь идет об обвинении, требующем высшей меры наказания… К тому же в связи с делом Крейла было очень много шума в прессе. Большое внимание привлекла любовная сторона дела. Довольно заметной фигурой была девушка, замешанная в процессе. Мне она показалась весьма привлекательной.

– Извините мою назойливость, – сказал Пуаро, – но я повторю вопрос: у вас не было никакого сомнения относительно виновности Кэролайн Крейл?

Деплич пожал плечами.

– Откровенно говоря… Не было ни малейших сомнений относительно ее виновности. Да, да, она убила его! Несомненно!

– Какие доказательства выдвигались против нее?

– Все они были в пользу обвинения. Во-первых, мотив. Крейл жил с ней последние годы как собака с кошкой, в бесконечных ссорах. Он все время путался с какой-нибудь женщиной. В этом он был невоздержан, такая уж натура. Но Кэролайн как будто все это легко сносила. Она делала скидку на его артистический темперамент, а он в самом деле был художник высокого класса. Ценность его работ ныне чрезвычайно выросла, чрезвычайно! Хотя лично мне не по душе его стиль… Все же его живопись хороша, это безусловно. Как я уже сказал, иногда между ними вспыхивали настоящие баталии. Миссис Крейл тоже не отличалась кротостью. Однако он каждый раз возвращался к ней. Все недоразумения проходили. Но в последний раз произошло по-другому. В тот раз любовница оказалась девушкой, и даже очень молодой. Ей было только двадцать. Звали ее Эльза Гриер. Единственная дочка какого-то йоркширского промышленника. Богатая, решительная, она знала, чего хочет. А хотела она заполучить Эмиаса Крейла. Сначала навязала ему заказ на свой портрет, хотя он обычно не писал парадных полотен типа «Госпожа такая-то в розовом шелке с жемчугами». Однако время от времени он брался за портреты. Не знаю, многим ли женщинам они понравились бы – ведь он не прятал их недостатков! Но портрет мисс Гриер Крейл написал, а заодно и влюбился в нее по уши. Он был давно женат, ему перевалило за сорок, и он ясно понимал, что не может не вызвать улыбку, появляясь перед друзьями со столь юной особой. Он был безумно влюблен и готов был разойтись с женой, чтобы обвенчаться с Эльзой. Само собой, Кэролайн Крейл не могла допустить этого. Она угрожала ему. Два человека случайно слышали, как она говорила, что, если он не откажется от девушки, она его убьет. И она не шутила! За день до того, как случилось несчастье, они пили чай у одного соседа, который занимался собиранием разных растений и готовил из них лекарства. Использовал он и болиголов пятнистый, как обычно называют это растение, или цикуту. За столом шел разговор о цикуте и ее смертоносном действии. На следующий день наш химик заметил, что из бутылки исчезла добрая половина цикуты. Это встревожило его. Флакончик с цикутой был потом найден в комнате госпожи Крейл.

Эркюль Пуаро заметил:

– Но ведь кто-то другой тоже мог спрятать там флакон.

– Нет, в полиции Кэролайн созналась, что сама взяла яд. Слишком непродуманно с ее стороны, конечно. Но в то время у нее еще не было адвоката, чтобы посоветоваться. Видимо, поэтому она и призналась, что взяла цикуту.

– Зачем?

– Будто бы собираясь покончить с собой. Каким образом флакон оказался почти пуст и со следами только ее пальцев, объяснить не могла. Это чрезвычайно усложнило ее положение. Она утверждала, что Эмиас Крейл покончил жизнь самоубийством. Но если бы он брал напиток из флакона, который она спрятала в своей комнате, тогда были бы отпечатки и его пальцев.

– Яд был ему дан с пивом?

– Да. Она взяла бутылку пива из холодильника и отнесла в сад, где Эмиас работал. Еще и налила в стакан и смотрела, как он пьет. Потом все пошли к ленчу, оставив его в саду, – часто бывало, что он не приходил к столу. Потом Кэролайн и гувернантка нашли его мертвым. Ее версия состояла в том, что пиво, которое она подала, было без яда. В своем выступлении на процессе я сказал, что, почувствовав угрызения совести, Эмиас сам влил яд. Аргумент, конечно же, неубедительный. Крейл не был тем человеком, который мог так поступить. А факт – отпечатки пальцев – был весьма весомым. И привел к осуждению.

– Отпечатки их пальцев были обнаружены и на бутылке с пивом?

– Не совсем. Нашли только его отпечатки… Но они вызвали подозрение. Дело в том, что Кэролайн осталась с Крейлом одна – гувернантка пошла звать врача. И она, вероятно, вытерла бутылку и стакан, а потом приложила его пальцы – чтоб можно было утверждать, что она не имеет никакого отношения к делу. Но этот фокус не прошел. Старый Рудольф, который вел расследование, просто потешался над этим трюком, доказав четко и точно, что человек не мог удержать бутылку в таком положении, как показывают отпечатки пальцев. Понятно, мы сделали все возможное, дабы доказать, что руки его были сведены смертельными судорогами, но наши аргументы оказались неубедительными.

Эркюль Пуаро спросил:

– Цикута была влита в бутылку до того, как она отнесла ее в сад?

– На бутылке не было следов яда, только на стакане.

Деплич умолк, на его красивом лице появилось иное выражение. Вдруг он повернул голову и резко спросил:

– Скажите же, мсье Пуаро, чего вы, собственно, добиваетесь?

Пуаро пояснил:

– Если Кэролайн невиновна, каким же образом оказалась в пиве цикута? Вы утверждали тогда, что Эмиас Крейл сам налил цикуту. Но это совсем не правдоподобно. И я целиком с этим согласен. Крейл был не тем человеком, который может так поступить. Следовательно, если это сделала не Кэролайн Крейл, то, значит, это сделал кто-то другой.

Деплич воскликнул:

– Черт подери! Нельзя же поворотить время вспять! Все это произошло много лет назад. Что говорить – она его убила. Вы почувствовали бы это сами, увидев ее на процессе. Это былонаписано на ее лице! Мне кажется, что приговор стал для нее облегчением. Кэролайн нисколько не боялась, даже не нервничала. Она просто ждала, чтобы наконец процесс закончился. В самом деле, она умела держать себя в руках.

– И все же, – сказал Эркюль Пуаро, – умирая, она оставила письмо дочери, в котором торжественно клянется в невиновности.

– Это естественно, – ответил сэр Монтегю. – И вы и я поступили бы на ее месте так же.

– Ее дочь утверждает, что она не была способна на ложь.

– Ее дочь утверждает… Что она знает о происшедшем?! Дорогой мой Пуаро, когда происходил процесс, девушка была ребенком. Сколько ей исполнилось – четыре или пять лет? Ей сменили фамилию и отправили из Англии к каким-то родственникам. Что она может знать или вспомнить?

– Иногда дети очень хорошо разбираются в людях.

– Возможно. Но это не тот случай. Естественно, дочь хочет считать свою мать невиновной. Оставим за ней это право. Не вижу в этом ничего плохого.

– К сожалению, она добивается доказательств.

– Доказательств того, что ее мать, Кэролайн Крейл, не убивала своего мужа?

– Да.

– Ну что ж, она их никогда не получит.

– Вы так полагаете?

Знаменитый адвокат задумчиво посмотрел на своего собеседника.

– Я вас всегда считал порядочным человеком, Пуаро. Что вы хотите сделать? Заработать деньги, играя на чувствах, сердечных чувствах дочери?

– Вы ее не знаете! Это исключительная личность, с удивительно твердым характером.

– Я тоже считаю, что дочь Эмиаса и Кэролайн Крейл и должна быть именно такой. И чего же она хочет?

– Она хочет правды.

– Гм, боюсь, что она найдет неприятным вкус этой правды. Откровенно говоря, Пуаро, я не допускаю какого-либо сомнения. Кэролайн Крейл убила своего мужа.

– Дорогой друг, извините меня, но в этом я должен убедиться лично.

– Что ж, я, собственно, не вижу, что бы вы еще могли сделать. Вы можете прочитать сообщения газет. Главным обвинителем был Хэмфри Рудольф. Но он умер. Подождите, кто же был его помощником?.. Молодой Фогг, кажется. Да, Фогг! Вы можете с ним поговорить. И потом – прочий судебный персонал. Не думаю, что им будет приятно ваше вторжение и копание во всей этой истории, но, наверное, вы получите от них то, чего добиваетесь. Вы чертовски настойчивый человек.

– Да… Так о людях, которые имели отношение к тому случаю. Возможно, вы помните их имена?

Деплич на миг задумался.

– Прошло столько времени… Было пятеро, кто в самом деле имел отношение к этой истории, если можно так выразиться. Я не считаю слуг – двух преданных старых, бедных людей, которые ничего об этом деле не знали. Никто не мог их ни в чем заподозрить.

– Следовательно, пятеро. Расскажите мне о них.

– Хм… Один из них – Филипп Блейк, лучший друг Крейла. Они были знакомы давно. Он тогда жил у них… Я иногда встречал его на площадке для игры в гольф. Он живет в Сент-Джордж-Хилле. Работает биржевым маклером. Хорошо знает рынок. Человек, которому везет в жизни. Склонен к ожирению…

– Далее?

– Затем его старший брат. Землевладелец, типичный домосед.

Вдруг в памяти Пуаро всплыли стихи. Он попытался отмахнуться от них, ибо не имел сейчас права думать о детских стихах. Последнее время они почему-то преследовали его, не выходили из головы:

Он пробормотал:

– Значит, брат Филиппа Блейка сидит все время дома?

– Да. Я вам о нем говорил, это тот, что возился с лекарствами и растениями… Ага, вспомнил: Мередит, Мередит Блейк. Не знаю только, жив ли он.

– Потом?

– Потом виновница всех несчастий: девушка, замешанная в деле, Эльза Гриер.

– «Кто-то жаркое третьему дал…»– пробормотал Пуаро.

Деплич с удивлением посмотрел на него.

– Что касается этого поросенка, то ему дали столько, сколько было нужно. Девушка знала, чего хочет, и добилась, чего хотела. С тех пор она уже трижды выходила замуж. Она начинает и заканчивает бракоразводные процессы с чрезвычайной ловкостью. И каждый раз у нее на примете что-то лучшее. Теперь она леди Диттишем. Раскройте любой номер «Тейтлера» – и наверняка ее встретите.

– Ну а оставшиеся двое?

– Гувернантка. Не помню уж ее имени, но добропорядочная и способная женщина. Томсон… Джонс – что-то в этом роде. И еще был ребенок, сестра Кэролайн Крейл по матери. Ей тогда было лет около пятнадцати. Теперь это леди с именем. Она археолог, путешествует в экзотических краях. Уоррен, Анджела Уоррен, молодая особа, вызывающая всеобщий интерес. Я встретил ее несколько дней назад…

– Следовательно, не она поросенок, который заплакал?

Сэр Монтегю посмотрел на Пуаро удивленно. Наконец сказал:

– Ей было о чем плакать! Она изуродована… Не знаю, известно ли это вам, но у нее ужасный шрам на лице. И… Но вы обо всем этом узнаете сами!

Пуаро встал.

– Благодарю. Вы были очень любезны. Если миссис Крейл не убила своего мужа…

Деплич перебил его:

– Но она убила его, дорогой мой. Убила! В этом я убежден.

Пуаро продолжал, словно не заметив, что его перебили:

– …тогда логично полагать, что его убил кто-то из этих пятерых.

– Я думаю, что кто-то из них мог бы это сделать, – сказал Деплич, – но я не вижу для чего. У остальных не было никаких причин! Да, я уверен, никто из них не мог убить. Надо выбросить из головы эту мысль.

Эркюль Пуаро только улыбнулся, слегка покачав головой.

Глава 2 Прокурор

– Несомненно, виновна! – лаконично изрек мистер Фогг.

Эркюль Пуаро задумчиво посмотрел на худую фигуру прокурора.

Квентин Фогг являл собою прямую противоположность Монтегю Депличу. Последний был личностью магнетической, эгоистичной и склонной к полемике. Деплич производил эффект быстрыми и драматичными изменениями поведения. Великодушный, приветливый, очаровательный, он мог мгновенно стать совсем иным: какая-то хищная улыбка открывала его зубы, готовые, казалось, вас разорвать.

Квентин Фогг был худощав и бледен, его индивидуальность не была так ярко выражена. Его вопросы были спокойны, не выказывали никаких чувств, отличались настойчивостью и твердостью. Если Деплича можно сравнить со шпагой, то Фогг скорее напоминал бурав. Он никогда не пользовался славой, но был известен как олицетворение законности и, как правило, выигрывал процессы.

Эркюль Пуаро посмотрел на него задумчиво:

– Итак, таково ваше впечатление?

Фогг утвердительно кивнул.

– Видели бы вы ее на скамье подсудимых! Старый Хэмфри Рудольф, который вел следствие, разделал ее как господь черепаху.

Он умолк на миг и неожиданно добавил:

– Собственно говоря, знаете, удовольствие было слишком легким.

– Не понял вас… – сказал Эркюль Пуаро.

Фогг свел четко очерченные брови. Его холеная рука поглаживала верхнюю безусую губу.

– Как бы лучше выразиться?.. Не стреляй в птицу, которая сидит. Это чисто английская поговорка. Она лучше выражает мою мысль. Сейчас вы меня поняли?

– Это поистине, как вы сказали, английская поговорка. И я, кажется, понял вас. Как в уголовных делах, так и в охотничьих угодьях англичанину нравится, чтоб жертва также имела шанс. Это – спортивная точка зрения.

– Абсолютно верно. В данном случае обвиняемая не имела ни одного шанса. Хэмфри Рудольф делал с ней все, что хотел. Сначала допрос учинил Деплич. Она выдержала его смиренно и покорно, как девочка на конфирмации. На вопросы Деплича она отвечала будто заблаговременно выученными фразами – очень гладко, но абсолютно неубедительно! Ее научили, что необходимо говорить, и она говорила. Деплич не был в этом повинен. Старый лис сыграл свою роль отменно. Но на всякой сцене должно быть два артиста, один-единственный не может вести всю пьесу. А она не подавала ему необходимых реплик. И тогда поднялся старина Хэмфри. Я полагаю, вы имели случай видеть его… Он взмахнул своей мантией, покачался, будто пятился назад, а затем… Он заманивал ее в бесчисленное множество капканов, и каждый раз она в них попадала.

Он принуждал Кэролайн соглашаться с абсурдностью ее заявлений, заставлял противоречить самой себе, увязать все дальше и дальше во лжи. И наконец, подал свое обычное блюдо – веско и решительно сказал: «Я считаю, миссис Крейл, что ваш рассказ о цикуте, которую вы похитили якобы для самоубийства, от начала и до конца выдумка. Вы взяли ее с целью дать вашему мужу, который хотел вас оставить и сойтись с другой женщиной. И вы действительно обдуманно дали ему яд». Кэролайн Крейл посмотрела на него – она была такая очаровательная, нежная, тонкая – и сказала: «Ой, нет, нет, я этого не делала!» Это была самая неуклюжая, самая неубедительная защита из всех, какие мне доводилось слышать. Я увидел, как Деплич нервно завертелся на стуле. Он сообразил, что в эту минуту все уже было проиграно.

Фогг немного помолчал и продолжал:

– Присяжные поняли, что это создание не имеет ни малейшего шанса на спасение. Она даже не была в состоянии защищать себя. Стало очевидно, что любой ее аргумент разгромил бы старый пень Хэмфри. Все почувствовали, что она погибла.

Но это было, если хотите, самым лучшим, что она могла сделать. Перерыв, когда присяжные ушли на совещание, продлился не более получаса. Их решение звучало так: виновна, но заслуживает снисхождения. И, понимаете, на самом деле контраст между нею и девушкой, замешанной в процессе, был в пользу Кэролайн. К той с самого начала присяжные отнеслись с антипатией. Она, однако, с этим не считалась и ни на минуту не теряла спокойствия. Очень красивая, с головой на плечах, современная, она для присутствующих на процессе женщин была одиозной фигурой – типом женщины, которая рушит семейный очаг. Любая семья всегда находится в опасности, если вблизи такие девицы, из которых так и брызжет секс и которые с презрением относятся к правам женщин-матерей. Надо признать, что она не жалела себя. Она была по-своему честна, искренне сознавшись в том, что полюбила Эмиаса Крейла, как и он ее, и что она ни на минуту не колебалась в своем желании увести его от ребенка и жены.

Я и то был восхищен ее смелостью. Деплич с пристрастием ее допрашивал, но она выстояла. Присяжные, однако, не симпатизировали этой девице. И судье она не понравилась. Судьей был старый Эвис, довольно легкомысленный в молодости, ставший большим моралистом, когда надел мантию. Его обвинительная речь против Кэролайн Крейл – это воплощение милосердия. Он не мог отбрасывать факты, однако довольно ощутимо намекал на то, что обвиняемая была спровоцирована.

Эркюль Пуаро спросил:

– Он не поддерживал концепции защиты, то есть самоубийства?

Фогг покрутил головой.

– Эта версия, по сути, никогда не воспринималась всерьез. Я не хочу сказать, что Деплич максимально не воспользовался ею. Он был великолепен. Он создал волнующий портрет человека, исполненного душевности, темперамента и стремления к наслаждениям, внезапно охваченного страстью к молодой красивой девушке, человека, которого мучает сомнение, но не способного устоять. Затем – чувство гадливости, неуважения к самому себе, муки совести из-за собственного аморального отношения к жене и ребенку и, наконец, неожиданное решение покончить со всем… Единственный честный выход! Прошу вас верить мне: это было волнующее выступление! Речь Деплича вызывала у многих слезы. Представьте себе несчастного человека, раздираемого борьбой между собственными страстями и глубокой порядочностью. Эффект был колоссальный! Однако стоило ему закончить свою речь, как чары развеялись, и уже ничто не могло связать этот воображаемый образ с личностью Эмиаса Крейла. Все знали о нем слишком много. А Деплич не сумел привести ни одного доказательства, которое подтвердило бы его версию. Можно сказать, что Крейл был человеком, который совсем не имел совести, даже самой элементарной, был равнодушным, себялюбивым, эдаким жизнерадостным эгоистом! Если у него и были когда-то моральные принципы, то только в отношении живописи. Я убежден, что он никогда не позволил бы себе написать плохую картину. Но во всем остальном он проявлял безудержный темперамент, обожествлял жизнь, любил ее страстно и пылко. Чтобы он покончил самоубийством? Все, что угодно, только не это!

– Возможно, была избрана не наилучшая защита?

Фогг пожал своими узкими плечами.

– Какую еще защиту можно было выбрать? Это был необычный процесс, и обвинению даже не надо было искать доказательств против обвиняемой. Доказательств было много, слишком много. У Кэролайн был яд, она созналась, что выкрала его. В наличии ведь все возможные доказательства: средство, мотивы преступления, удобный случай – все!

– А разве невозможно было попробовать доказать, что все эти обстоятельства искусственные, инсценированные?

Фогг ответил решительно:

– Она сама их признала, во всяком случае, большинство из них. Но как бы то ни было, ваша мысль вполне естественна. Вы хотите сказать, что кто-то иной убил Крейла, но так все это обставил, чтобы свалить вину на нее?

– Полагаете, что подобную версию невозможно защищать?

Фогг сказал спокойно:

– Боюсь, что так. Вы намекаете на какого-то таинственного Икса. Где его искать?

Пуаро сказал:

– В узком кругу, разумеется. Было лишь пятеро, которые могли иметь отношение к делу. Не так ли?

– Пятеро? Сейчас посмотрим. Прежде всего тот эксцентричный и старомодный тип со своей манией изготовления лекарств из трав. Небезопасное увлечение! Хотя приятный человек. Немного, правда, непонятный. Я не представляю его себе в роли Икса… Затем та девушка. Она могла бы убрать Кэролайн, но, конечно, не Эмиаса. Потом биржевой маклер – лучший друг Крейла. Подобное можно встретить в полицейских романах, только не в обыденной жизни. Больше никого не осталось… Подождите! Младшая сестра – еще ребенок. Ей невозможно предъявлять серьезные претензии. Итак, всего четверо.

Эркюль Пуаро прибавил:

– Вы забыли гувернантку.

– Да, правда. Эти бедные гувернантки… Всегда о них забывают! Все же я смутно припоминаю ее. Довольно некрасива, но очень способна. Представляю себе, какой-нибудь психолог сказал бы, что она воспылала греховной страстью к Крейлу и потому убила его. Отвергнутая старая дева!.. Я просто-напросто в это не верю! Мои воспоминания, хотя немного и бледные, застарелые, не дают основания видеть ее неврастеничкой.

– С тех пор прошло много времени.

– Считайте, лет пятнадцать-шестнадцать… Да, именно так… Поэтому не особенно рассчитывайте на мою память.

Эркюль Пуаро возразил:

– Наоборот. Я вижу, что вы помните обо всем слишком хорошо. Меня даже удивляет, как твердо вы держите в памяти события. Когда вы рассказываете о судебном процессе, видимо, эти образы проходят перед вашими глазами?..

Фогг сказал медленно:

– Да. Вы правы. Я снова вижу все очень четко.

– Мне интересно, дорогой друг, очень интересно, можете ли вы объяснить – почему?

– Почему?

Фогг задумался. Его тонкое, умное лицо было сосредоточенно.

Пуаро изменил вопрос:

– Вспомните, что именно вы ясно видите? Свидетелей? Адвоката? Судью? Обвиняемую на скамье подсудимых?..

– Ну, конечно же… Это и есть причина! – сказал Фогг тоном человека, который наконец в чем-то разобрался. – Конечно! Вы указали причину. Всю мою жизнь я буду видеть ее! Удивительно, как поражают романтические события. Потому что в ней действительно было что-то романтическое. Не знаю, была ли она в самом деле красива. Она была не очень молода, казалась утомленной, видны были синяки под глазами. Но все и вся сосредоточивалось вокруг нее. Она была героиней этой драмы. И, удивительная вещь, почти все время ее будто не было там. Казалось, она далеко-далеко, хотя сидела спокойная, внимательная, с легкой вежливой улыбкой на устах. Вся она была словно в полутонах, понимаете, в переходах тени и света. И одновременно была живой, живее, чем та девушка с совершенным телом, очаровательным лицом, жесткостью и силой молодого зверя. Я восхищался Эльзой Гриер, потому что она была смелая, умела бороться, она бесстрашно, с презрением встречала своих мучителей. А Кэролайн Крейл я восхищался, потому что она не боролась, будто пряталась в своем мире полутонов и теней. Она никогда не была побеждена, потому что ни мгновения не участвовала в борьбе.

Наступила пауза.

– В одном я твердо уверен: она любила человека, которого убила. Она так сильно его любила, что полжизни умерло вместе с ним.

Мистер Фогг умолк и протер свои очки.

– И все же я сам удивляюсь тому, что я вам рассказываю. Я был молодым в то время. Молодым и честолюбивым. Такие вещи потрясают. Все же Кэролайн Крейл – в этом я убежден – была слишком приметной женщиной. Я никогда ее не забуду. Никогда!

Глава 3 Молодой адвокат

Джордж Мейхью оказался настороженным и не очень общительным человеком.

Он, понятное дело, помнил об этом процессе, но не совсем отчетливо. Им занимался его отец, а ему в то время было только девятнадцать лет.

Эта история с Крейлом, знаменитым художником, картины которого ценятся довольно высоко и на самом деле очень талантливы – две из них были в галерее Тэйт, – тогда гремела. Но, пусть извинит мсье Пуаро, он не совсем четко представляет себе, что его интересует. Дочь? Вот как! Она в Канаде? Удивительно, он всегда думал, что она в Новой Зеландии.

Джордж Мейхью немного смягчился.

Страшное событие в жизни девушки. Он ей симпатизирует. Было бы значительно лучше, если бы она никогда не узнала правды. И какая надобность говорить об этом сейчас? Она хочет знать? Да, но что именно можно знать? Есть, конечно, отчет о процессе. Он лично полагает, что не было сомнений насчет виновности миссис Крейл. Конечно, кое-что ее оправдывало. Художники – люди, с которыми не так-то легко жить. Подождите, подождите, гм… Кажется, леди Диттишем была той молодой женщиной, которая замешана в деле.

Пуаро ответил, что именно так.

– Газеты еще иногда вспоминают об этом деле, – прибавил Мейхью. – Потому что эта дама частенько фигурировала в бракоразводных процессах. Теперь, как вам, видимо, известно, она очень богата. До Диттишема была замужем за этим исследователем… И она личность, которая почти все время в той или иной мере находится в центре общего внимания. Она – тип женщины, которой нравится известность.

– И возможно, известные люди, – подсказал Пуаро.

Эта мысль понравилась Джорджу Мейхью.

– Да, конечно, возможно, и так. Вполне возможно.

Пуаро спросил:

– Ваша фирма представляет интересы миссис Крейл на протяжении многих лет?

Джордж Мейхью отрицательно покачал головой:

– Ничего подобного. Юристами у Крейлов были «Джонатан и Джонатан». Однако, принимая во внимание обстоятельства, мистер Джонатан счел неудобным защищать интересы миссис Крейл и договорился с моим отцом, чтобы мы взяли ведение дела на себя. Мне кажется, вам было бы интересно, мсье Пуаро, встретиться со старым Джонатаном. Он сейчас на пенсии – ему под семьдесят… Он знал все интимные дела семьи Крейл и мог бы сказать значительно больше, чем я. Собственно, я не могу вам рассказать абсолютно ничего, я был тогда мальчиком. Мне кажется, что я даже не был на том процессе.

Пуаро поднялся, и Джордж Мейхью, поднявшись также, добавил:

– Возможно, вы сочтете необходимым поговорить с Эдмундсом, нашим административным секретарем. Он тогда работал у нас и проявлял большой интерес к делу.

Эдмундс был не очень-то разговорчив. Глаза его выражали благоразумие и осмотрительность, свойственные законникам. Он внимательно разглядывал Пуаро, пытаясь составить о нем суждение еще до того, как начнется беседа.

– Да, я помню дело Крейл, – сказал он и добавил сурово: – Это была жуткая история. – Эдмундс направил свой проницательный взгляд на Эркюля Пуаро, словно измеряя его. – С тех пор прошло много времени, и не стоит ворошить ее снова.

– Приговор суда не всегда конец дела.

Квадратная голова Эдмундса медленно качнулась в знак согласия.

– Я могу сказать, что вы правы.

Эркюль Пуаро сказал:

– Миссис Крейл оставила девочку.

– Да, я припоминаю. Ее, кажется, отправили к родным за границу? Не так ли?

– Именно так. И дочь твердо убеждена, что ее мать невиновна.

Густые брови мистера Эдмундса поднялись.

– Вот в чем дело!

Пуаро спросил:

– Возможно, есть что-то такое, что вы могли бы мне сообщить и что подкрепило бы эту уверенность девушки?

Эдмундс долго раздумывал, потом покачал головой:

– Честно говоря, не могу утверждать, что есть. Я восхищался миссис Крейл. Кем бы она ни была, она прежде всего была леди. Не то что та, другая, – всего-навсего шлюха. Бесстыдная. Она из тех, что бросаются на шею мужчинам. И не стыдилась показывать это! А миссис Крейл была дамой из высшего общества.

– Что не помешало ей стать убийцей?

Эдмундс нахмурил брови, сказал взволнованно:

– Этот вопрос я ставлю перед собой ежедневно. Она сидела на скамье подсудимых такая спокойная, такая кроткая! «Не могу поверить», – твердил я себе все время. Но… Не знаю, сумеете ли вы меня понять, мсье Пуаро… К сожалению, ни во что иное невозможно было поверить. Яд не мог попасть в пиво мистера Крейла случайно. Его кто-то влил туда. Если это была не миссис Крейл, то кто же?

– В этом и суть, – сказал Пуаро. – Кто?

И снова проницательные глаза строго ощупали его лицо.

– Итак, каково ваше мнение? – спросил мистер Эдмундс.

– А ваше?

Старик помолчал минуту, затем сказал:

– Но аргументов, которые хотя бы немного помогли, не было. Абсолютно никаких.

– Вы присутствовали на процессе?

– Ежедневно.

– Вы слышали показания?

– Да.

– Вас ничто в них не удивило? Не показалось… неискренним?

Эдмундс ответил коротко:

– То есть кто-то из них врал?.. Но разве у кого-то была причина желать мистеру Крейлу смерти? Извините меня, мсье Пуаро, но я считаю эту идею слишком мелодраматической.

– И все же я прошу вас хоть немного над этим подумать, – настаивал Пуаро.

Он смотрел на умное лицо Эдмундса, в его полные раздумья глаза. Эдмундс покачал головой.

– Мисс Гриер… – произнес он. – Слишком желчна и недоброжелательна! Мне казалось, что при многих вопросах она теряла самообладание. Но Крейл был ей нужен живым, с мертвым ей нечего было делать. Она, понятное дело, хотела видеть миссис Крейл на виселице. И это потому, что смерть лишила ее человека, которого она любила. То была тигрица, у которой вырвали добычу. Нет, мистера Крейла она хотела живого. Филипп Блейк был также против миссис Крейл. Он вонзал в нее нож при любом удобном случае. Но надо признать – он был по-своему честен. С мистером Крейлом они дружили. Его брат, Мередит Блейк, весьма неудачный свидетель-путаник, нерешительный, не уверенный в своих ответах. Я видел много подобных свидетелей: создается впечатление, что они лгут, хотя, по сути, все время говорят правду. Он был не слишком разговорчив, этот Мередит Блейк, и все же адвокат вытянул из него довольно много. Блейк – типичный обыватель, из тех, кого легко сбить с толку. Зато гувернантка держалась очень хорошо. Не будучи многословной, она отвечала на поставленные вопросы корректно и точно. Слушая ее, невозможно было сказать, на чьей она стороне. Хладнокровная женщина, твердо стоящая на земле. – После короткой паузы он продолжал: – Меня нисколько не удивило бы, если бы оказалось, что она знает об этом деле значительно больше, чем говорила.

– И меня, – сказал Эркюль Пуаро.

Он внимательно посмотрел на морщинистое лицо Альфреда Эдмундса. Сейчас оно было абсолютно равнодушным. Эркюль Пуаро не сомневался, что напал на верный след.

Глава 4 Старый адвокат

Мистер Калеб Джонатан жил в Эссексе. После учтивого обмена письмами Пуаро получил приглашение – почти королевское по форме и стилю – поужинать и остаться на ночь. Пожилой джентльмен был колоритной фигурой. После пресных блюд Джорджа Мейхью он подействовал на Пуаро словно стакан старого доброго портвейна.

Где-то около полуночи, смакуя выдержанный ароматный коньяк, мистер Джонатан разговорился. Он оценил дипломатичность Пуаро, который тактично удерживался от того, чтобы подгонять его, и теперь счел, что настало время обсудить тему семьи Крейл.

– Наша фирма обслуживала много поколений этой семьи. Я знал Эмиаса Крейла и его отца, Ричарда Крейла, помню даже Эноха Крейла – деда. Все предки Эмиаса – помещики, которые больше занимались лошадьми, чем человеческими созданиями. Прекрасно ездили верхом, любили женщин и не очень интересовались искусством и политикой. Они пренебрегали политикой. Только жена Ричарда Крейла была полна идей. В ней их было больше, чем здравого смысла. Она имела поэтические и музыкальные способности и неплохо играла на арфе. Немного болезненная, она все же казалась прекрасной, когда лежала на своей софе; была поклонницей Кингсли,[1] поэтому и назвала своего сына Эмиасом. Отец, правда, кривился – он считал это имя комичным, но смирился. Эмиас Крейл получил в полной мере двойную наследственность. От своей матери унаследовал артистический вкус, а от отца – силу, чувство собственника и безжалостный эгоизм. В семье Крейл все были эгоистами. Ни за что на свете ни один из них не допустил бы иной точки зрения, кроме собственной.

Постукивая пальцами по подлокотнику кресла, старый Джонатан пристально посмотрел на Пуаро.

– Вы меня поправьте, если я ошибаюсь, мсье Пуаро. Мне кажется, вас интересует психология действующих лиц, если можно так выразиться.

Пуаро ответил:

– Это именно то, что составляет для меня наибольший интерес во всех случаях, которые я расследовал.

– Понимаю. Так сказать, стремитесь войти в шкуру подозреваемого. Превосходно! Наша фирма обычно никогда не имела клиентов из преступного мира. Мы не были бы в состоянии вести дело миссис Крейл, даже если бы профессиональная этика и позволяла это. Зато фирма Мейхью была подходящей. Они наняли Деплича, доказав этим самым в некоторой степени отсутствие фантазии. Деплич был чрезвычайно дорогим и излишне драматичным! Им не хватило сообразительности разобраться в том, что Кэролайн Крейл никогда не будет играть роль в стиле Деплича. Кэролайн не была романтической героиней.

– А какой же она была, хотел бы я знать? – спросил Пуаро.

– То есть как она дошла до такого поступка? Это вопрос по существу. Я знал ее, видите ли, до замужества. Звали ее Кэролайн Спелдинг. Это было порывистое, несчастное создание. Мать ее осталась смолоду вдовой, и Кэролайн очень ее любила. Потом мать вторично вышла замуж, родился еще один ребенок. Это слишком грустно…

– Кэролайн ревновала?

– Чрезвычайно! Тогда и произошел печальной памяти несчастный случай. Бедный ребенок, она впоследствии горько раскаивалась в содеянном. Но, как вы знаете, мсье Пуаро, такие вещи порой случаются, когда человек не способен сдержаться. С возрастом это проходит.

– Что же случилось? – спросил Пуаро.

– Кэролайн ударила свою маленькую сестру по голове пресс-папье. Девочка перестала видеть на один глаз, осталась изуродованной на всю жизнь. – Мистер Джонатан вздохнул, затем продолжал: – Представляете, какой эффект произвел бы на процессе вопрос об этом случае? – Он покачал головой. – Это создало бы впечатление, что Кэролайн имела импульсивный, не поддающийся контролю характер. Но это неправильно. Совсем неправильно!

Он помолчал и наконец решил рассказать обо всем, что знал:

– Кэролайн Спелдинг часто приезжала в Олдербери. Ричард Крейл хорошо к ней относился. Кэролайн была исполнена уважения к миссис Крейл и этим ей нравилась. Она подружилась с сестрой Эмиаса, Дианой Крейл. Филипп и Мередит Блейки – парни из соседнего поместья – часто приходили в Олдербери. Филипп всегда смахивал на маленького бессовестного бесенка, жадного к деньгам. Должен признаться, что этот мальчик мне всегда был неприятен. Но мне сказали, что он хороший рассказчик анекдотов и имеет репутацию преданного друга. Мередит был человеком, которого в мое время называли чудаком. Ему нравились растения и бабочки, нравилось наблюдать за птицами и зверями. Изучение природы, как это теперь называется. Что и говорить, то молодое поколение вызывало разочарование у родителей. Ни один из них не увлекался охотой, верховой ездой, рыбной ловлей. Мередит считал, что лучше наблюдать за животными, нежели стрелять в них. Филипп стремился жить в городе. Он взялся за свое ремесло – делать деньги. Диана вышла замуж за отставного офицера, демобилизованного после войны. А Эмиас – здоровый, красивый и мужественный – вырос и стал ни больше ни меньше – художником! Мне кажется, что Ричард Крейл умер от разочарования.

Между тем Эмиас женился на Кэролайн Спелдинг. Они постоянно ссорились, бранились, но все-таки это был брак по любви. Молодожены безумно любили друг друга. И это чувство сохранилось надолго, хотя Эмиас, как и все из его семьи, был законченным эгоистом. Он любил Кэролайн, она была ему дорога, но он с ней никогда не считался. Он делал только то, что ему хотелось. По-моему, он любил ее настолько, насколько мог. Ее место в его душе было вторым после искусства. Живопись стояла на первом плане. Я уверен, ни одной женщине не было дано потеснить искусство в его сердце. С ним случались приключения, которые служили ему стимулом, но он все бросал, когда надоедало. Эмиас не был сентиментальным или романтическим, но и не жил только чувствами. Единственная женщина, которая когда-либо что-то для него значила, – это его собственная жена. И она, зная об этом, многое ему прощала. Эмиас пускался в погоню за любовными приключениями, а потом возвращался к ней снова, с новой картиной, которая его оправдывала. Все это так бы и продолжалось, если бы не Эльза Гриер… – Мистер Джонатан покачал головой.

– А что с Эльзой Гриер? – спросил Пуаро.

Мистер Джонатан дал совершенно неожиданный ответ:

– Бедный ребенок! Бедный ребенок!

– Вы так считаете? Таковы ваши чувства по отношению к ней?

– Возможно, потому что я уже стар, но я, мсье Пуаро, нахожу в беззащитности молодости кое-что такое, что доводит меня до слез. Молодость так уязвима… Она жестока, но в то же время не уверена в себе, великодушна и одновременно требовательна.

Он поднялся, подошел к книжному шкафу, взял с полки книгу, полистал ее и громко прочел:

Устами Джульетты говорят любовь и молодость. Безудержно откровенно, без так называемого девичьего целомудрия. Это – смелость, настойчивость, безжалостная сила молодости. Шекспир хорошо знал ее, эту молодость. Джульетта избрала Ромео, Дездемона жаждет Отелло. У молодых нет сомнений, нет страха, нет ложной гордости.

Пуаро проговорил задумчиво:

– Выходит, по-вашему, Эльза Гриер говорила словами Джульетты?

– Да, она была ребенком. Избалована судьбой, молода, красива, богата. Она нашла себе друга и жаждала его. Это был не юный Ромео, а художник средних лет, женатый. Для Эльзы не существовало какого бы то ни было кодекса, который мог бы остановить ее. Ее кредо было созвучно современному девизу: «Берите все, что хотите! Мы живем только раз!»

Джонатан вздохнул, откинулся на спинку кресла и снова начал постукивать пальцами по подлокотнику.

– Хищная Джульетта! Молодая, безжалостная, но страшно уязвимая, она поставила под удар все. Видно, она надеялась выиграть, но в последний миг на сцену вышла смерть. И тогда живая, несдержанная Эльза умерла, оставив вместо себя мстительную, холодную, жестокую женщину, которая всей душой ненавидела ту, рука которой перечеркнула все ее надежды…

Он сменил тон.

– Да, да! Извините меня за такой переход к мелодраме. Молодая женщина с жестокими и примитивными взглядами на жизнь. Вообще персонаж неинтересный: посредственная девушка, которая ищет героя, чтобы поставить его на незанятый пьедестал.

Пуаро сказал:

– Если бы Эмиас Крейл не был знаменитым художником…

Джонатан поспешил подтвердить:

– Именно так, именно так! Вы прекрасно уловили суть. Девушки, подобные Эльзе, обожествляют знаменитостей. Мужчина должен чего-то достигнуть… Кэролайн могла бы полюбить и страхового агента, и банковского клерка. Она любила в Эмиасе мужчину, а не художника. И при этом не шла напролом, как Эльза… Но Эльза была молодой, красивой и, по-моему, ранимой.

Эркюль Пуаро попрощался и в задумчивости отправился спать. Проблема личности всегда его волновала. Для Эдмундса Эльза была игривой, ни больше ни меньше; для старого Джонатана – извечной Джульеттой. А Кэролайн Крейл? Все видели ее по-разному. Деплич относился к ней с презрением, потому что она с самого начала отказалась от борьбы. Для молодого Фогга Кэролайн олицетворяла романтизм. Эдмундс видел в ней лишь леди. Джонатан описал ее как пылкую, но скрытную женщину. А какой бы представил ее он, Эркюль Пуаро?

«От ответа на этот вопрос, – подумал он, – зависит успех расследования. До сего времени никто из тех, с кем я имел беседу, не сомневался в том, что, кем бы ни была Кэролайн Крейл, она все же убийца».

Глава 5 Инспектор полиции

Инспектор полиции в отставке Хейл задумчиво раскурил трубку и сказал:

– Что за странная идея, мсье Пуаро?

– В самом деле, она немного необычна.

– Ведь с тех пор прошло столько времени…

Эркюль Пуаро предчувствовал, что скоро эта фраза ему надоест. Поэтому коротко ответил:

– Что, разумеется, еще усложняет дело.

– Ворошить старое, – рассуждал инспектор. – Если бы хоть была какая-то цель.

– Цель есть.

– Какая?

– Кое-кто пытается отыскать правду ради самой правды. Мне, например, нравится правда. И кроме того, не следует забывать молодую девушку.

– Да, я понимаю ее, но, извините, мсье Пуаро, вы же изобретательный человек. Почему бы вам не придумать для нее какую-нибудь легенду?

– Вы не знаете этой молодой девушки.

– Ну и что? Для человека с вашим опытом…

Пуаро выпрямился.

– Очень возможно, мой друг, что я мастер в искусстве лжи. Такова, кажется, ваша мысль? Однако у меня другие взгляды на то, что называется моралью. У меня есть свои принципы.

– Извините, мсье Пуаро, я не хотел обидеть вас. Но это была бы ложь ради благородного дела, если можно так выразиться.

– Вы так считаете?

Хейл спокойно пояснил:

– Огромное горе для девушки – счастливой, невинной, обрученной – узнать, что ее мать была убийцей. На вашем месте я пошел бы к ней и сказал, что, по сути, это было самоубийство, что Деплич не провел следствия всерьез, поскольку это было очевидно. А что касается вас, то вы нисколько не сомневаетесь в самоубийстве Крейла.

– Но у меня тысячи сомнений! Я ни за что не поверю, что Крейл отравился. А вы лично полагаете, что существует какая-то возможность доказать эту версию?

Хейл отрицательно покачал головой.

– Вот видите! Мне необходима правда, а не ложь – правдоподобна она или нет.

Хейл повернул голову. Его квадратное красноватое лицо, казалось, еще больше краснеет.

– Вы говорите о правде. Я и сам хотел, чтобы мы узнали истину в деле Крейла.

Пуаро выпалил скороговоркой:

– Эта ваша мысль имеет для меня огромное значение! Я знаю вас как добропорядочного и способного человека. Но скажите мне: у вас ни на миг не закрадывалось сомнение относительно вины миссис Крейл?

Инспектор ответил сразу же:

– Никакого сомнения, мсье Пуаро. Обстоятельства обвиняли ее с самого начала, а факты подкрепили эту точку зрения.

– Вы могли бы мне изложить резюме доказательств против нее?

– Конечно, могу. Получив ваше письмо, я просмотрел дело. – Он вытащил блокнот. – Я записал тут важнейшие факты.

– Искренне благодарен. С нетерпением слушаю.

Хейл откашлялся, голос его принял немного официальный тон:

– В два часа сорок пять минут пополудни восемнадцатого сентября инспектор Конвей был приглашен к телефону доктором Эндрю Фоссетом, который сообщил, что мистер Эмиас Крейл из Олдербери внезапно умер. И что, принимая во внимание обстоятельства смерти и некоторые утверждения мистера Блейка, гостя дома, он считает, что этот случай должен заинтересовать полицию. Инспектор Конвей в сопровождении комиссара и полицейского хирурга выехали немедленно в Олдербери. Доктор Фоссет, который находился там, провел их к месту, где лежал труп Крейла – точь-в-точь в том положении, в каком был найден. Мистер Крейл в тот день рисовал в небольшом саду, который назывался «сад-батарея» (он выходил к морю, и там стояла миниатюрная пушка, установленная на зубчатой стене). Садик находился приблизительно в четырех минутах ходьбы от дома. Мистер Крейл не пошел к ленчу домой, потому что хотел добиться определенных световых эффектов на камне, а позднее солнце не годилось. Таким образом, он остался в саду один, чтобы рисовать, что, по свидетельству домашних, не было чем-то необычным. Мистер Крейл вообще очень мало уделял внимания еде. Иногда ему посылали сандвич, а в большинстве случаев он просил, чтобы его не тревожили. Последними, кто видел его в живых, были мисс Эльза Гриер и мистер Мередит Блейк (сосед). Сначала они шли вдвоем, а потом присоединились к другим. После еды, по обычаю, пили на веранде кофе. Миссис Крейл сидела вместе со всеми, потом сказала, что пойдет в сад посмотреть, что поделывает Эмиас. Мисс Сесили Уильямс, гувернантка, пошла с ней. Она искала пуловер своей подопечной, Анджелы Уоррен, сестры миссис Крейл; девочка где-то его потеряла. Они шли вместе. Тропинка вела через лес до самой калитки «сада-батареи», ею можно было идти до самого берега моря. Мисс Уильямс отправилась далее, на пляж, а миссис Крейл завернула в сад. Она сразу же закричала, и мисс Уильямс быстро возвратилась назад. Мистер Крейл сидел на скамье. Он был мертв. По требованию миссис Крейл мисс Уильямс побежала к дому, чтобы по телефону вызвать врача. По дороге встретила Мередита Блейка и, передав ему это поручение, возвратилась к миссис Крейл, чтобы помочь ей. Врач – доктор Фоссет – прибыл через пятнадцать минут. Он сразу же определил, что Крейл мертв уже достаточно давно; вероятно, он умер между первым и вторым часом дня. Не было ничего, что могло бы подсказать причину смерти. Ни следа ранения, ни каких-либо иных признаков насилия. Доктор Фоссет, который хорошо знал состояние здоровья Крейла, в частности и то, что он не страдал никакой болезнью или сердечной недостаточностью, расценил обстановку как крайне серьезную. И Филипп Блейк сделал доктору Фоссету некоторые сообщения.

Инспектор Хейл умолк, передохнув.

– Позднее мистер Блейк сделал такое же заявление инспектору Конвею. Он, мол, получил в то утро сообщение по телефону от своего брата, Мередита Блейка, который жил в Хандкросс-Мэнор, в полутора милях, и на досуге занимался химией, точнее говоря – изготовлением лечебных препаратов из трав. Мередит заявил, что, зайдя в то утро в свою лабораторию, он с удивлением заметил, что одна бутылка, в которой была цикута, оказалась почти пустой. Взволнованный этим, он позвонил по телефону своему брату и спросил, что ему делать. Филипп Блейк настойчиво попросил его немедленно прийти в Олдербери, чтобы обсудить этот вопрос, сам же пошел ему навстречу. В Олдербери они пришли вдвоем, так и не найдя какого-то ответа. Решили возвратиться к этому после ленча. В результате позднейшего обследования инспектор Конвей установил, что за день до убийства, после обеда, пять человек пришли из Олдербери в Хандкросс-Мэнор на чашку чаю: мистер и миссис Крейл, мисс Анджела Уоррен, мисс Эльза Гриер и мистер Филипп Блейк. За чаем Мередит Блейк прочитал гостям целую лекцию о своем увлечении химией и пригласил всех осмотреть его лабораторию. Во время осмотра он рассказал о некоторых специфических медикаментах, в том числе и о цикуте, объяснил ее свойства, жалея, что такой ценный препарат исключили из фармакопеи, хвалился своим открытием – малые дозы цикуты, мол, особенно эффективны при лечении коклюша и астмы. Мередит Блейк рассказал также о смертоносных свойствах цикуты и даже прочитал гостям несколько строчек одного греческого автора, который описывал ее влияние на организм.

Инспектор Хейл набил трубку, а потом повел разговор дальше:

– Полковник Фрер поручил дело мне. Результат анализа исключал всякие сомнения. Следы цикуты, как я понял, трудно обнаружить в организме, однако врачи уже знали, что надо искать, и было выявлено значительное количество этого яда. Установили, что яд был принят за два или три часа до смерти. На столе перед мистером Крейлом была найдена пустая бутылка из-под пива. Остатки в стакане и в бутылке были взяты на анализ. В бутылке цикуты не обнаружили, но она нашлась в стакане. В результате расследования я узнал, что в беседке «сада-батареи» постоянно стоял ящик с пивом и стаканы – на тот случай, если мистеру Крейлу во время работы захочется пить. В то утро, однако, миссис Крейл принесла бутылку пива из холодильника. Когда она пришла, мистер Крейл был занят работой, мисс Гриер ему позировала, сидя на одном из выступов стены. Миссис Крейл откупорила бутылку, налила пива и подала стакан мужу, который стоял за мольбертом. Крейл выпил залпом. Это было, как я узнал, его привычкой. Потом он поморщился, поставил стакан на стол и сказал: «Сегодня мне все кажется прескверным на вкус». Мисс Гриер рассмеялась и сказала: «Это все твоя печень». На это мистер Крейл сказал: «Во всяком случае, пиво было холодное».

Пуаро спросил:

– В котором часу это произошло?

– Приблизительно в одиннадцать с четвертью. Мистер Крейл все еще работал. По свидетельству мисс Гриер, позднее он начал жаловаться, будто у него мерзнут руки и ноги, но это, видимо, обострение ревматизма. Но Крейл был человеком, который не мог даже думать о какой-то болезни, и, бесспорно, не обращал внимания на состояние своего здоровья. На мой взгляд, тот факт, что он чуть ли не со злостью попросил всех пойти есть и оставить его одного, для него вполне характерен.

Пуаро кивнул.

– Таким образом, он остался в саду один. Вне всякого сомнения, Крейл сразу же сел на скамью, чтобы немного отдохнуть. Потом наступил мышечный паралич. Не получив никакой помощи,мистер Крейл умер.

И снова Пуаро кивнул.

Хейл продолжал:

– Я взялся за это дело. Восстановить события было нетрудно. Днем раньше состоялся разговор между миссис Крейл и Эльзой Гриер. Последняя будто бы нахально показывала, как она переставит мебель, когда будет жить здесь. Она так и сказала: «Когда буду жить здесь». На это миссис Крейл немедленно ответила: «То есть как это, когда вы будете жить здесь?..» – «Не прикидывайтесь, будто вы не понимаете, о чем разговор, Кэролайн. Вы – словно страус, который прячет голову в песок. Вы прекрасно знаете, что мы собираемся пожениться». Миссис Крейл ответила: «Я совсем ничего не знаю!» Тогда Эльза сказала: «Что ж, так знайте это теперь». Можно догадаться, что миссис Крейл обратилась к мужу, который как раз зашел в комнату: «Это правда, Эмиас, что ты женишься на Эльзе?..»

Пуаро спросил с нескрываемым интересом:

– И что же ответил мистер Крейл?

– Он будто бы повернулся к Эльзе и закричал: «Какого черта ты болтаешь? У тебя не хватает разума помолчать!» Эльза сказала: «Лучше, если Кэролайн будет знать правду». Миссис Крейл спросила мужа: «Это правда, Эмиас?»

Избегая ее взгляда, он отвернулся и что-то пробормотал. Но миссис Крейл настаивала: «Говори! Я должна знать!» На это он ответил: «Правда-то оно правда, но я не имею намерения сейчас об этом рассуждать», – и, точно вихрь, вылетел из комнаты. Мисс Гриер сказала: «Вот видите!» И продолжала – мол, бесполезно упираться и становиться на их пути, они все должны вести себя честно. Лично она надеется, что Эмиас и Кэролайн останутся и в дальнейшем хорошими друзьями.

– И что же сказала миссис Кэролайн? – заинтригованно спросил Пуаро.

– По словам свидетелей, она просто рассмеялась Эльзе в лицо: «Через его труп, Эльза», – и направилась к двери. Эльза закричала ей вслед: «Что вы хотите этим сказать?» Миссис Крейл обернулась и бросила: «Я убью Эмиаса, но не отдам его вам».

Хейл умолк.

– Как будто специально для того, чтобы вызвать обвинение в убийстве, не правда ли?

Пуаро задумался.

– Кто присутствовал при этом?

– В комнате находились мисс Уильямс и Филипп Блейк. Для них это была неожиданность.

– Их показания совпадают?

– Вы никогда не найдете двух свидетелей, которые бы вспомнили об одном и том же одинаково. Вы об этом знаете, мсье Пуаро, не хуже меня.

Пуаро кивнул, затем задумчиво промолвил:

– Так, интересно было бы посмотреть… – и остановился, не закончив фразы.

Хейл продолжал:

– Я поручил произвести обыск в доме. В спальне миссис Крейл в нижнем ящике комода, под темными чулками, нашли флакончик из-под духов «Жасмин». Бутылочка оказалась пустой. Я снял отпечатки пальцев. Они принадлежали миссис Крейл. Анализ показал незначительные остатки жасминового масла и концентрированный раствор гидробромила цикуты. Я обратил на это внимание миссис Крейл и показал ей флакон. Она ответила без замешательства, что, мол, находилась в очень угнетенном состоянии и, услыхав рассказ Мередита Блейка о цикуте, проскользнула в лабораторию, опорожнила флакончик жасминовых духов, что был у нее в сумке, и наполнила его цикутой. На мой вопрос, зачем она это сделала, ответила: «Я не хотела бы говорить о некоторых вещах больше того, что необходимо, ведь я испытала тяжелый удар, мой муж имел намерение уйти от меня к другой женщине. Если бы это случилось, я больше не стала бы жить. Поэтому я взяла яд».

Пуаро заметил:

– Это, впрочем, довольно правдоподобно.

– Возможно, мсье Пуаро. Но не соответствует тому, что кое-кто слышал от нее. И потом – сцена, происшедшая на следующее утро. Филипп Блейк невольно услыхал часть одного разговора, а Эльза Гриер – другую. Состоялся разговор в библиотеке, между мистером и миссис Крейл. Филипп Блейк был в холле, а Эльза Гриер во дворе, около открытого окна библиотеки.

– И что же они услыхали?

– Мистер Блейк слышал, как миссис Крейл сказала: «Ты и твои женщины… Я бы убила тебя! Когда-нибудь я убью тебя!»

– Даже ни намека на самоубийство?

– Именно так. Ни единого! Ничего похожего на «Если ты это сделаешь, я покончу с собой». Показания мисс Гриер и Филиппа Блейка очень схожи. По ее словам, мистер Крейл произнес: «Попробуй разумно разобраться в этом, Кэролайн. Я сердечно отношусь к тебе и всегда буду желать добра тебе и ребенку. Но я женюсь на Эльзе. Мы с самого начала договорились, что будем свободны в своем браке, не так ли?» На это миссис Крейл ответила: «Чудесно! Чтоб ты потом ни говорил, что я тебя не предупреждала…» – «О чем ты?» – спросил он. И она ответила: «Я люблю тебя и не собираюсь терять. Я скорее убью тебя, чем позволю уйти к этой девке».

Пуаро чуть задвигался.

– Мне кажется, – пробормотал он, – слишком неразумно со стороны Эльзы Гриер вызывать подобные реакции. Тем паче что миссис Крейл могла довольно просто отказаться от развода.

– У меня было несколько показаний свидетелей по этому поводу, – сказал Хейл. – Миссис Крейл кое-что рассказала Мередиту Блейку. Это их старый и верный друг. Крайне удрученный, он обменялся с мистером Крейлом некоторыми мыслями. Это было, я думаю, на следующий день. Мистер Блейк упрекал своего друга, тактично сказав ему, каким для него было бы огорчением, если бы такая семья, как семья Крейл, разрушилась. Кроме того, он подчеркнул и тот факт, что Эльза Гриер слишком молода и что едва ли разумно таскать молодую девушку по судам. На это мистер Крейл ответил, улыбаясь: «У Эльзы совсем иные мысли на этот счет. Она являться в суд не будет. Мы все уладим как надо».

Пуаро заметил:

– Тем более неосмотрительно со стороны мисс Гриер выдавать свои планы.

Инспектор Хейл воскликнул:

– Вы же знаете женщин! Они способны схватить соперницу за горло! Во всяком случае, ситуация была, наверное, очень сложная. Не могу понять, как мог мистер Крейл допустить, чтобы все так случилось. Как полагает Мередит Блейк, он прежде всего хотел закончить свою картину. Вы считаете, это имеет какой-то смысл?

– Да, любезный друг. Я считаю, что имеет.

– А я – нет. Выходит, что он сам днем с огнем искал себе беду?

– Наверное, он был очень сердит на девушку из-за того, что она все выболтала.

– О, он был разгневан! Об этом говорил и Мередит Блейк. Но если он все же должен был закончить картину, то я не понимаю, почему он не мог работать с фотографией? Я знаю одного парня, который рисует таким образом пейзажи… Еще как рисует!

Пуаро покачал головой.

– Я понимаю Крейла-художника. И вы должны понять, что в то время для Крейла, видимо, не существовало ничего, кроме его картины. Как бы он ни хотел жениться на девушке, на первом плане все равно была картина. Поэтому он и надеялся, что закончит ее до того, как их отношения станут известны. А девушка воспринимала все иначе. У женщин на первом плане всегда любовь.

– А то я не знаю, – сказал Хейл с пренебрежением.

– Но мужчины, – продолжал Пуаро, – а особенно художники, думают иначе.

– Художники… – презрительно бросил инспектор полиции. – Болтовня об искусстве… Я никогда его не понимал и никогда, видимо, не пойму! Посмотрели бы вы на ту картину, которую нарисовал Крейл! Совсем лишена симметрии. Он изобразил девушку, у которой как будто болят зубы. А стена вышла совсем кривой. Неприятно смотреть. Долгое время я не мог избавиться от этого изображения. Оно мне являлось даже во сне. Больше того, оно испортило мне зрение: мне везде начали мерещиться зубцы, стены и прочая ерунда. Ну и женщины, конечно.

Пуаро улыбнулся:

– Вы не отдаете себе отчета, что делаете комплимент искусству Крейла.

– Ничего подобного! Разве художник не может создать что-то такое милое и веселое, приятное для глаза? Зачем он вкладывает столько сил, а рисует бог знает что?

– Кое-кто из нас, мой друг, находит красоту в странных вещах.

– Девушка была хороша, ничего не скажешь. На лице будто маска из грима, а на самой почти ничего. Не забывайте, что все это происходило шестнадцать лет тому назад. Возможно, сегодня никто бы ничего и не сказал. Но тогда… Меня и то шокировало. Шорты и блузка из грубого полотна, слишком открывающая белую шею, и больше ничего!

– Я вижу, вы помните довольно хорошо эти подробности, – не без лукавства заметил Пуаро.

Хейл покраснел.

– Я только передаю вам те впечатления, которые у меня остались от картины, – сурово ответил он.

– Конечно, конечно, – успокоил его Пуаро. – Выходит, главными свидетелями против миссис Крейл были Филипп Блейк и Эльза Гриер?

– Вот именно. И оба держали себя вызывающе. Как свидетель была вызвана и гувернантка. Ее показания произвели большое впечатление на присяжных. Она была полностью на стороне миссис Крейл, всем своим существом. Но она честная женщина и говорила правду, не пытаясь каким-то образом обвинить кого-либо.

– А Мередит Блейк?

– Он был страшно расстроен этой историей. И была причина! Он укорял себя за свое пристрастие к изготовлению лекарств из растений. В этом упрекала его и полиция. Цикута упоминается в параграфе первом закона об отравителях. Но он отделался лишь строгим предупреждением. Поскольку Блейк был другом и мистера Крейла, для него это было тяжелым ударом. К тому же, будучи человеком замкнутым, нелюдимым, он не терпел сплетен.

– Младшая сестра миссис Крейл не давала показаний?

– Нет. Не было необходимости. Она не слыхала, как миссис Крейл угрожала своему мужу, а все остальное мы в такой же мере могли узнать от других. Она только видела, как миссис Крейл подошла к холодильнику и достала оттуда бутылку пива. Конечно, защита могла пригласить ее явиться на процесс для того, чтобы заявить, что миссис Крейл отнесла бутылку прямо в сад, ничего в нее не доливая. Но это не имело никакой связи с делом, поскольку мы совсем не утверждали, что в бутылке с пивом была цикута.

– Как ей удалось влить цикуту в стакан в присутствии еще двух человек – ведь они могли это увидеть?

– Во-первых, они не смотрели. Мистер Крейл рисовал, его внимание было занято картиной и натурщицей. А мисс Гриер позировала и сидела почти спиной к миссис Крейл.

Пуаро понимающе кивнул.

– Никто не следил за миссис Крейл. Цикута была у нее в пузырьке. Мы нашли осколки на тропинке, ведущей к дому.

Пуаро пробормотал:

– У вас готовы ответы на все вопросы.

– Давайте говорить честно, мсье Пуаро! Она угрожает, что убьет его; похищает цикуту; почти пустой флакон найден в ее комнате. И никто не трогал флакон, кроме нее. По собственной инициативе она несет ему в сад холодное пиво. Это же весьма странно, если учесть, что они были в ссоре.

– Удивительно! Я это не учел.

– Ну вот, это ее и выдало. Почему вдруг она стала такой заботливой?.. Он жалуется на вкус пива, и в самом деле, у цикуты отвратительный вкус. И обставлено все так, чтобы именно она первая нашла труп и послала другую женщину позвонить по телефону. Почему? Чтобы иметь возможность, обтерев стакан, прижать пальцы Крейла к стеклу, а потом утверждать, что, терзаясь душевными муками, он покончил жизнь самоубийством. Как видите, история сочинена довольно правдоподобная.

– Не очень.

– Я думаю, она даже не стала утруждать себя, чтобы все обдумать. Ее мучили ненависть и ревность! Единственной ее мыслью было уничтожить его. А потом, когда это случилось, когда она увидела его мертвым, – только тогда опомнилась и поняла, что натворила. Это было убийство, а за это карают виселицей. Тогда в отчаянии, не очень задумываясь, она ухватилась за единственную версию, какая пришла ей в голову, – самоубийство.

– Все, что вы говорите, очень хорошо обосновано. Да, возможно, ее рассудок действовал в этом направлении.

– Это было и в то же время не было преднамеренным преступлением, – сказал Хейл. – Я не утверждаю, что она совершила его, заранее все взвесив, просто-напросто она действовала в каком-то ослеплении.

Пуаро пробормотал:

– Я спрашиваю сам себя…

Хейл удивленно посмотрел на него.

– Теперь я убедил вас, мсье Пуаро, что перед нами вполне ясное дело?

– Не совсем. Есть еще два-три непонятных пункта.

– Вы можете подсказать иное решение, которое бы выдержало критику?

Пуаро вместо ответа спросил:

– Как провели то утро другие персонажи?

– Я и этим интересовался, будьте уверены. Я проверил каждого в отдельности. Никто из них не имел алиби. Собственно, его и нельзя иметь, когда речь идет об убийстве с помощью яда. Так, нельзя помешать кому-нибудь дать жертве пилюльку с отравой, уверив, что это специфическое средство от несварения желудка и что принимать его следует перед едой… А потом удрать в другой конец Англии.

– Но вы же, мистер Хейл, не считаете, что так могло произойти в нашем случае?

– Мистер Крейл не страдал несварением. Во всяком случае, я не вижу возможности подобного решения. Правда, мистер Мередит Блейк претендовал на роль человека, осведомленного в медицине, и рекомендовал много всяких средств, им же изготовленных, но я не слыхал, чтобы мистер Крейл попробовал хоть какое-нибудь из них. С другой стороны, какой смысл Мередиту Блейку убивать Крейла? Все говорит о том, что они были в прекрасных отношениях. Как и другие. Филипп Блейк – его лучший друг. Мисс Гриер влюблена в него. Мисс Уильямс его недолюбливала, как я считаю, не без основания, но моральное осуждение не ведет к отравлению. Маленькая мисс Уоррен постоянно с ним ссорилась – она была в таком неблагодарном возрасте и должна была идти в школу-интернат, но на самом деле они хорошо относились друг к другу. В их семье, это вам известно, к мисс Уоррен относились с особой заботой и любовью. Вы, вероятно, слыхали, по какой причине. В детстве ее ударила разгневанная миссис Крейл. Это и свидетельствует – не так ли, – что она была человеком, который слишком плохо контролирует свои поступки. Ударить ребенка и покалечить его на всю жизнь!

– Это могло быть причиной того, – задумчиво сказал Пуаро, – что у Анджелы Уоррен были серьезные основания злиться на Кэролайн Крейл.

– Может быть, но не на Эмиаса Крейла. Во всяком случае, миссис Крейл была очень привязана к своей младшей сестре. Она взяла ее к себе в дом, когда умерли ее родители, и очень заботилась о ней. Говорят даже, что она ее чересчур баловала. И девочка очень любила миссис Крейл. Во время процесса ее держали в стороне, насколько это было возможно. Миссис Крейл, мне кажется, очень настаивала на этом. Зато ребенок был чрезвычайно обижен и очень хотел видеть сестру. Но Кэролайн не соглашалась на свидание, поскольку, мол, это может негативно повлиять на душевное состояние девочки. Она позаботилась, чтобы ее отправили учиться за границу.

И мистер Хейл добавил:

– Сегодня мисс Уоррен стала выдающейся женщиной. Она путешествует по свету, делает доклады в Королевском географическом обществе…

– И никто уже не вспоминает о суде над ее сестрой?

– Во-первых, у них разные фамилии. Даже девичьи фамилии у них разные. У них одна мать, но разные отцы. Фамилия госпожи Крейл была Спелдинг.

– Мисс Уильямс была гувернанткой ребенка миссис Крейл или Анджелы Уоррен?

– Анджелы. Но и дочь миссис Крейл брала ежедневно несколько уроков у мисс Уильямс.

– Где находился ребенок во время суда?

– Ездила с няней проведать бабушку, леди Тресильян. Это вдова, которая потеряла двух дочерей и очень любила маленькую.

Пуаро кивнул.

– Так, так…

Хейл продолжал:

– Что касается того, как провели время остальные лица в день преступления, то могу рассказать. Мисс Гриер после завтрака сидела на террасе, у окна библиотеки. Оттуда она и слыхала ссору между Крейлом и его женой. Потом она пошла с Крейлом в «сад-батарею» и позировала ему до самого обеда, с некоторыми перерывами для отдыха. Филипп Блейк после завтрака был дома и невольно слыхал беседу. После того как мисс Гриер ушла, Блейк читал газету, пока ему не позвонил брат. Затем он пошел навстречу брату. Они поднимались вдвоем по тропинке мимо «сада-батареи». Мисс Гриер как раз направлялась к дому взять свой пуловер, так как ей стало холодно. Миссис Крейл советовалась со своим мужем, когда отправлять Анджелу в школу.

– Дружеский разговор?

– Гм, нет, не совсем дружеский. Крейл кричал на нее, в полном смысле слова. Он разнервничался, что она пришла надоедать ему с подобными домашними мелочами. Я подозреваю, что она хотела уточнить некоторые вещи на тот случай, если произойдет разрыв.

Пуаро понимающе наклонил голову.

Хейл рассказывал:

– Братья обменялись несколькими словами с Эмиасом Крейлом. Потом появилась и мисс Гриер и снова заняла свое место. Крейл взял кисть с явным намерением избавиться ото всех. Поняв намек, братья пошли домой. Еще в саду Эмиас Крейл жаловался, что пиво, которое там было, теплое и что жена, мол, обещала принести ему холодного, из холодильника.

– Да, конечно!

– Именно так! Кэролайн хотела быть безупречной. Братья пошли домой и сидели на террасе. Миссис Крейл с Анджелой принесли им пива. Потом Анджела пошла к морю купаться, а Филипп Блейк – вслед за ней. Мередит спустился на полянку, где стояла скамейка, как раз над «садом-батареей». Оттуда он мог видеть мисс Гриер, которая позировала, мог слышать их голоса. Не зная, что ему делать, он сидел и ломал голову – куда могла исчезнуть цикута. Эльза Гриер заметила его и махнула рукой. Когда зазвонили к ленчу, Мередит спустился в сад и возвратился в дом вместе с Эльзой Гриер. Тогда же он увидел, что у Крейла был, как он выразился, довольно странный вид, но не придал этому никакого значения. Крейл никогда не болел, так что никто не мог себе представить его нездоровым. К тому же он имел свои странности – и в гневе и в печали, особенно тогда, когда у него что-то не ладилось. В таких случаях его надо было оставить в покое и поменьше тревожить. Они так и сделали. Что касается других – слуги были заняты хозяйством и подготовкой к ленчу; мисс Уильямс провела часть утра в учебной комнате, проверяя тетради, потом занялась рукоделием, сидя на террасе; Анджела Уоррен много времени провела в саду, лазила по деревьям и лакомилась всякой всячиной – сливами, яблоками, грушами. Вы же знаете, какие девочки… Затем она возвратилась домой, спустилась с Филиппом Блейком на пляж и искупалась перед обедом. – Инспектор полиции Хейл прервал свой рассказ. – А теперь скажите, – спросил он некоторое время спустя, – находите ли вы что-нибудь несуразное в моих словах?

– Абсолютно ничего.

– Вот видите!

– Однако, – сказал Эркюль Пуаро, – я хочу убедиться в этом сам. Я считаю…

– Что вы собираетесь делать?

– Я пожалую с визитом к этим пятерым, чтобы услыхать от каждого участника событий его версию.

Инспектор Хейл меланхолически вздохнул:

– Мсье Пуаро, но это же чистое безумие! Ни одна версия не будет похожа на другую. Неужели вы не даете себе отчета в этом? Никогда двое не вспоминают об одном и том же одинаково или хотя бы в том же порядке. Тем более спустя столько лет! Вы услышите пять рассказов о пяти разных убийствах!

– Именно на это я и рассчитываю, – сказал Пуаро. – Это будет очень поучительно.

Глава 6 «Один поросенок пошел на базар…»

Филипп Блейк оказался именно таким, каким его охарактеризовал Монтегю Деплич: человек умный, жизнерадостный, с некоторой склонностью к полноте.

Встреча была назначена на половину седьмого в один из субботних дней. Филипп как раз успешно закончил партию в гольф, выиграв у своего противника пять фунтов стерлингов. Он был в хорошем настроении.

Эркюль Пуаро представился и объяснил цель своего визита. Он считал, что, по крайней мере, при таких обстоятельствах не должен показаться чрезмерно усердным в поисках истины, поэтому дал понять Блейку, что речь идет об издании серии книжек о нашумевших преступлениях.

Филипп Блейк помрачнел:

– Боже мой, зачем пишутся такие книжки!

Эркюль Пуаро пожал плечами. В тот день он особенно старательно подчеркивал свое иностранное происхождение, согласен был даже пойти на некоторые унижения, но, разумеется, до определенных пределов.

Он проворчал:

– Публика, знаете… Она их буквально пожирает.

– Вампиры! – сказал Филипп Блейк, однако в тоне его чувствовалась веселость, лицо не морщилось, не проявляло ни тени неприязни, как это, вероятно, случилось бы с более впечатлительной натурой.

Эркюль Пуаро пожал плечами.

– Такова уж природа человека. Мы с вами, мистер Блейк, знаем людей и не строим иллюзий относительно наших ближних. Большинство из них не так плохи, но их нельзя идеализировать.

Блейк сказал искренне:

– Я лично давно уже отказался от иллюзий!

– Зато, как мне говорили, вы замечательный рассказчик анекдотов.

– О! – Глаза Блейка заблестели. – А этот вы слыхали?..

Притча была не очень-то поучительная, но милая, в нужный момент Пуаро рассмеялся.

Филипп откинулся на спинку стула, зажмурив глаза, что свидетельствовало о его хорошем настроении. Эркюлю Пуаро вдруг пришло в голову, что этот тип слишком похож на самоуверенного поросенка.

«Один поросенок пошел на базар…»

Каков же он, этот Филипп Блейк? Человек, который, кажется, избавлен от забот. Самоуверенный, всем доволен. Его не волнуют укоры совести, не преследуют воспоминания… Он похож на хорошо откормленного поросенка, который, попав на рынок, заслужил наивысшую цену… Но когда-то он, наверное, был иным человеком, лучше. В молодости он, пожалуй, был красивым. Глаза его, правда, слишком близко посажены, но вообще он хорошо сложен. Интересно, сколько ему сейчас лет? Видимо, думал Пуаро, где-то за пятьдесят. Следовательно, во время смерти Крейла ему было около сорока. Тогда он был свободнее, требовал от жизни больше, а получал, наверное, меньше.

Пуаро спросил, скорее только для того, чтобы начать разговор:

– Вы же понимаете мое положение?

– Нет, ей-богу, поверите – не понимаю.

Биржевой маклер снова выпрямился, взгляд его стал пытливым.

– Почему вы занялись этим делом? Вы же не писатель.

– Нет, совсем нет. Я детектив.

Наверное, никогда раньше Пуаро не выказывал такой скромности.

– Понятно. Знаменитый Эркюль Пуаро!

Но в тоне Филиппа Блейка была и доля насмешки. Он был слишком англичанином, чтобы воспринимать всерьез амбиции какого-то иностранца. Своим сердечным друзьям он сказал бы: «Маленький забавный шарлатан. О! Представляю себе! Его небылицы наверняка волнуют дам!» И хотя эта насмешливость была именно тем, что пытался вызвать Пуаро, она не принесла ему удовлетворения. Надо быть невесть каким человеком, чтобы остаться равнодушным при имени Пуаро!

– Я счастлив, – искренне сказал Пуаро, – что вы обо мне наслышаны. Мой успех, позвольте вам сообщить, состоит в психологизме, в вечных «почему» и «зачем» человеческого поведения. Это и есть, мистер Блейк, то, что сейчас интересует мир в области преступности. Раньше преобладало романтическое направление. Крупнейшие преступления пересказывались лишь с точки зрения любовных историй. Сегодня все совсем иначе. Люди с интересом читают о докторе Криппене,[3] который убил свою жену – гигантскую женщину, тогда как сам он был совсем маленький и незаметный, что вынуждало его чувствовать себя неполноценным. О знаменитой даме, которая убила своего отца за то, что когда-то, в детстве, он ее ругал. Вот те «почему» и «зачем» преступления, которые увлекают сегодня.

Филипп Блейк сказал:

– Это «зачем» в большинстве случаев довольно понятно: деньги.

Пуаро воскликнул:

– О нет, сударь! Это «зачем» так трудно постичь! В этом и суть!

– И здесь вы входите в игру?

– И здесь, как вы сказали, я вхожу в игру! Писатели решили пересмотреть рассказы о некоторых преступлениях прошлого, взглянуть на них сквозь призму психологии. Психология в преступлениях – вот моя специальность. И я принял этот вызов.

Филипп Блейк улыбнулся.

– Довольно выгодно, наверное?

– Надеюсь, так.

– Поздравляю. Теперь, возможно, вы мне скажете и то, где вхожу в игру я?

– Естественно, в деле Крейл, сударь.

Филипп Блейк даже не вздрогнул, однако задумался.

– Да, естественно, в деле Крейл… – сказал он после паузы.

Эркюль Пуаро спросил озабоченно:

– Возможно, это вам неприятно, мистер Блейк?

– О, насчет этого… Зачем обижаться на то, чего ты не можешь опровергнуть? Дело Кэролайн Крейл есть наше общее дело. Каждый может написать о нем. Здесь нет никакого резона возражать. Это с одной стороны, а с другой – я не скрываю от вас, что это мне очень неприятно. Эмиас Крейл был одним из лучших моих друзей. Мне бы не хотелось эту неприятную историю ворошить снова. Но что ж, иногда приходится поступать и вопреки своему желанию.

– Вы философ, мистер Блейк.

– Нет, но я считаю, что в этом деле незачем звонить во все колокола. Думаю, вы это учтете.

– Во всяком случае, я надеюсь написать обо всем этом тактично, – сказал Пуаро.

Филипп, хотя ему было нисколько не смешно, сказал:

– Мне хочется прыснуть от смеха, когда я слышу от вас подобные речи.

– Смею вас заверить, мистер Блейк, что меня это в самом деле интересует. И не только из-за денег. Я искренне хочу восстановить прошлое, почувствовать и увидеть своими глазами события, проникнуть за границы того, что кажется очевидным, и представить себе мысли и чувства действующих лиц в этой драме.

– Я не вижу в этой истории каких-то особых тонкостей. Обычный судебный процесс. Обычная женская ревность – и больше ничего.

– Меня бы очень интересовали, мистер Блейк, ваши впечатления от этого процесса.

Блейк сказал с неожиданной резкостью:

– Впечатления, впечатления! Не говорите так шаблонно. Я же присутствовал там не просто как человек со стороны. Мне кажется, вы не отдаете себе отчета… Ведь это был мой друг – понимаете? И его отравили. Если бы я действовал порасторопнее, я мог бы его спасти!

– Как вы пришли к такому выводу, мистер Блейк?

– А вот как. Думаю, вы уже прочитали изложение фактов, связанных с делом?

Пуаро кивнул головой.

– Очень хорошо. В то утро мой брат Мередит позвонил мне по телефону. Он был чрезвычайно взволнован. Один из его проклятых препаратов исчез, а препарат этот был смертоносный. Что же я сделал? Я предложил ему прийти и обсудить этот вопрос, решить, как лучше поступить. Вы понимаете – решить, как лучше… Я и сегодня удивляюсь, как я мог так рассуждать, чурбан! Я должен был действовать немедленно, не тратя времени. Пойти сразу же к Эмиасу и предупредить его, сказать: «Кэролайн выкрала яд у Мередита. Тебе и Эльзе следует остерегаться».

Блейк встал, взволнованно заходил по комнате.

– Ради бога, мсье Пуаро! Вы считаете, что я мало терзался потом из-за этого? Я же знал! Следовательно, у меня была возможность спасти его, а я все тянул, ожидая Мередита. Почему мне не хватило ума понять, что ее не удержит уже никакая добродетель или колебания? Кэролайн взяла напиток для того, чтоб его использовать, и, черт побери, использовала при первой же возможности. Она и не ждала, пока Мередит обнаружит пропажу. Я знал, что Эмиас в смертельной опасности, и ничего не сделал!

– Мне кажется, вы несправедливо себя казните, мсье, у вас было довольно мало времени…

Блейк перебил:

– Времени? У меня было его достаточно. Передо мной было много путей, тысяча вариантов, как поступить. Я мог, как уже говорил, пойти к Эмиасу, хотя вряд ли бы он мне поверил. Эмиас был не таким человеком, который легко верит, когда речь идет об опасности. Он бы высмеял меня, так как он никогда не понимал, что за дьявольская женщина Кэролайн. Но я мог пойти к ней и сказать: «Я знаю все ваши намерения! Я знаю, что вы задумали. Но если Эмиас или Эльза умрут от цикуты – вас ожидает виселица!» Это остановило бы ее. В конце концов, я мог позвонить в полицию. О, я мог прибегнуть к тысяче разных способов! А вместо этого согласился с осторожными методами Мередита. «Мы должны все обсудить, абсолютно твердо убедиться в том, кто взял яд» – так твердил он. Идиот! Никогда в жизни он не способен был прийти к какому-нибудь решению! Его счастье, что он старший и получил поместье. Если бы он когда-нибудь попробовал делать деньги, то потерял бы все до последнего пенни.

Пуаро спросил:

– У вас не возникло никакого сомнения по поводу того, кто взял яд?

– Конечно, нет. Я сразу же понял, что это сделала Кэролайн. Я ее достаточно хорошо знал.

– Это очень интересно. Я тоже хотел бы знать, мистер Блейк, что за личность была Кэролайн Крейл.

Филипп Блейк сказал резко:

– Это была совсем не та несчастная, какой считала ее публика во время процесса!

– А какой же она была?

Блейк снова уселся и рассудительно спросил:

– Вы в самом деле очень хотите знать?

– Я в самом деле очень хочу знать.

– Кэролайн была несносной женщиной. Несносной до невероятности. Она была привлекательна, ничего не скажешь. В ее поведении чувствовалась именно та добродетельность, которая так легко подкупает. Ее нежный и беззащитный вид всегда вызывал рыцарские чувства. Иногда – я немного почитывал историю – мне казалось, что Мария, королева Шотландии, видимо, была именно такой, как она. Вечно увлеченная и несчастная, привлекательная, как магнит, а по сути – холодная, корыстолюбивая интриганка, которая затеяла заговор с целью убийства Дарнлея,[4] что ей и удалось. Кэролайн была такой же: холодной, расчетливой женщиной с отвратительным характером. Не знаю, говорили ли вам о факте, несущественном для суда, но хорошо выражающем ее натуру. Она изуродовала свою сестру, когда та была еще совсем малюткой. Из ревности. Ее мать вышла замуж вторично и все внимание и любовь отдала маленькой Анджеле. Кэролайн не могла этого снести, она пыталась убить сестру. К счастью, удар оказался несмертельным. Но совершить такое – ужас!

– В самом деле.

– Вот какой в действительности была Кэролайн. Она во всем пыталась обойти других. Чего она не могла терпеть – так это чтобы кто-то был на первом плане. В ней жил холодный и эгоистичный демон, который в гневе мог совершить преступление. Она казалась импульсивной, но на самом деле была расчетливой. Когда Кэролайн, еще до замужества, приехала в гости в Олдербери, она изучила всех нас и разработала свои планы. Денег у нее не было. Я никогда не выступал серьезным конкурентом, я был младший сын, который должен сам пробивать себе дорогу в жизни, – сегодня я мог бы, пожалуй, купить с потрохами и Мередита, и Крейла, если бы он был жив! Кэролайн одно время остановилась было на Мередите, но ненадолго, а потом взяла курс на Эмиаса. К Эмиасу должно было перейти поместье в Олдербери, и хотя оно стоило не слишком больших денег, но она поняла, что у Крейла незаурядный талант. Она сделала ставку не только на его гениальность, но и на огромный финансовый успех.

И выиграла. В скором времени Эмиас снискал заслуженную славу. Он не был, собственно говоря, модным художником, но его талант признавали и картины его раскупались. Вы видели когда-нибудь его картины? У меня есть одна. Пойдемте посмотрим.

Он провел Пуаро в столовую и показал на стену слева:

– Вот это и есть Эмиас.

Пуаро смотрел молча. Он удивлялся, как человек может так глубоко воспринять и выразить тему… Ваза с розами на полированном красного дерева столе. Избитая, старая тема – натюрморт! Что сделал Эмиас Крейл, как сумел добиться того, чтобы придать розам такое свечение, такое бурное, почти неестественное жизненное пламя? Полированное дерево трепетало, жило… Как объяснить волнение, которое вызывает картина? А она волновала. Пропорции стола, наверное, разочаровали бы инспектора Хейла. Кроме того, он бы отметил, что ни один из известных ему сортов роз не имеет такой формы и такой окраски. А позднее мучился бы в догадках, почему его не удовлетворила роза на картине, а круглые столы из красного дерева еще долго выводили бы его из равновесия.

Пуаро вздохнул и сказал:

– Да, тут есть все.

Блейк провел его назад в кабинет и тихо проговорил:

– Что касается меня, то я никогда ничего не понимал в искусстве. И я не знаю, почему мне нравится смотреть на эту вещь. Не могу объяснить, но нравится. Чертовски хороша, нечто восхитительное.

Пуаро энергично кивнул в знак согласия.

Блейк предложил гостю сигару и закурил сам.

– И вот человек, который написал эти розы, написал «Женщину, готовящую коктейль», написал удивительную, печальную картину «Рождение Господа», – этому человеку оборвали жизнь в расцвете творческих сил. И все из-за какой-то мелкой, мстительной женщины! – Он умолк на миг. – Вы скажете, что я желчный человек, настроенный против Кэролайн. У нее было очарование – я это чувствовал. Но я знал, я всегда знал, что прячется за этим очарованием. В этой женщине, мсье Пуаро, таилось много зла. Она была жестокая, коварная и умела схватить то, что желала!

– Однако мне рассказывали, что миссис Крейл мирилась со многими сложностями своего замужества?

– Да. Но она жаловалась всему свету, все время разыгрывала из себя великомученицу. Бедный Эмиас! Его семейная жизнь – сплошной ад, вернее, была бы адом, если бы он не принадлежал к числу жрецов искусства. Но это было для него прибежищем. Когда он работал, его ничто не тревожило, он спасался и от Кэролайн, и от ее придирок, и от непрерывных сцен и ссор. Им не было конца, поверьте мне! Не проходило и недели, чтобы не начиналась ссора, с громами и молниями, неизвестно по какой причине. Наверное, ей это нравилось. У меня такое впечатление, что ссоры служили для нее стимулом, средством разрядки. Тогда она могла свободно проявить свою жестокость, говорить горькие, оскорбительные слова – все, что угодно. После этих сцен она была словно смирная кошечка, хорошо выпестованная и прилизанная. А его эти сцены изнуряли. Он хотел тишины, мира и покоя, наверное, такой человек, как он, не должен никогда жениться. Он не создан для семейной жизни. Человек типа Крейла должен иметь свободу, не быть закованным в цепи.

– Он делился с вами?

– Да. Он знал, что имеет дело с преданным другом. Эмиас всегда раскрывал мне глаза на действительное положение вещей. Не жаловался – это не в его стиле, – он только говорил: «Черт бы их побрал, этих женщин, всех вместе». Или: «Никогда не женись, мой дорогой. Оставь ад для потусторонней жизни».

– Вам были известны его чувства к мисс Гриер?

– О да! Я был свидетелем их романа. Он мне сказал, что встретил необыкновенную девушку. Она была не такая, как все, кого он знал раньше. Я не преувеличиваю. Он всегда встречал женщину, которая была несравнима с другими. Но через месяц, если его спрашивали о ней, он смотрел удивленно – о ком речь? Однако Эльза Гриер в самом деле была иной. Я это понял, когда приехал погостить в Олдербери. Она его околдовала. Он попал в сети с головой. Бедный, он был словно ягненок в ее руках.

– Эльза Гриер вам нравилась?

– Нет, не нравилась. Она была хищным созданием, жаждала владеть душой и телом Крейла. Все же, на мой взгляд, она больше подходила Эмиасу, чем Кэролайн. Возможно, если бы она им завладела, была бы уверена, что он принадлежит ей, она бы его не мучила. А может быть, он бы ей надоел и она перешла к другому… Самое лучшее для Эмиаса было вообще не путаться с женщинами.

– Однако это, кажется, не соответствовало его характеру?

Филипп Блейк ответил со вздохом:

– Эмиас – чудак, он все время путался то с одной, то с другой. И все же, можно сказать, женщины очень мало для него значили. Всего лишь две женщины играли какую-то роль в его жизни – Кэролайн и Эльза.

Пуаро спросил:

– Он любил ребенка?

– Анджелу? О, мы все любили Анджелу. Она была такая шалунья, всегда умела придумать какую-нибудь игру. Чего только не устраивала несчастной гувернантке! Эмиас любил ее, несомненно. Но иногда ее проказы переходили всякие границы. Эмиас тогда сердился по-настоящему, и тут всегда вторгалась Кэролайн – она постоянно была на стороне Анджелы. Перед ними Эмиас всегда чувствовал себя побежденным. Он не терпел, когда Кэролайн становилась на сторону Анджелы, против него. Эмиас ревновал, что у жены на первом плане Анджела, что она готова ради нее на что угодно. А Анджела ревновала Эмиаса и восставала против его стремления воспитывать ее. Эмиас решил, что она пойдет в ту осень в школу, из-за чего Анджела рассердилась. Не потому, что ей не хотелось в школу, нет! Ее выводил из себя тот безапелляционный, непререкаемый тон, каким Эмиас решал все ее дела. Она и вытворяла всякие штучки ему назло. Как-то подбросила ему в постель с десяток улиток… Как бы там ни было, Эмиас был прав: наступала пора приучить ее к дисциплине. Мисс Уильямс была способным педагогом, но она сознавалась, что с Анджелой чем дальше, тем труднее ладить.

Блейк умолк, и Пуаро спросил:

– Когда я интересовался, любил ли Эмиас ребенка, я имел в виду его собственного ребенка, его дочь.

– А-а, вы говорили о маленькой Кэролайн?! Нет, он ее не очень любил. Он любил с ней возиться, но ребенок не был препятствием для брака с Эльзой, если вы это имеете в виду. Он не питал к девочке каких-то особых чувств.

– Кэролайн Крейл была очень привязана к девочке?

Лицо Филиппа передернулось.

– Я не могу утверждать, что она была плохой матерью. Нет, этого я не могу сказать. Это единственная вещь, которая… – Он умолк.

– Слушаю, мистер Блейк.

Филипп Блейк проговорил медленно, со скорбью:

– Это единственное, по сути, что меня действительно огорчает в этом деле. Девочка… Такая трагедия в начале жизни! Ее отправили за границу, к двоюродной сестре Эмиаса. Надеюсь, искренне надеюсь, что тете удалось скрыть от девочки правду.

Пуаро отрицательно покачал головой.

– Правда, мистер Блейк, имеет привычку сама всплывать на поверхность. Даже через много лет.

Биржевой маклер проворчал:

– Возможно…

– В интересах правды, мистер Блейк, я попрошу вас сделать одну вещь.

– А именно?

– Я попрошу вас письменно изложить события, которые тогда произошли в Олдербери. То есть я прошу вас сделать подробное описание обстоятельств, при которых произошло преступление.

– Но ведь прошло столько лет! Боюсь, описание будет далеко не точным.

– Не обязательно. По мере того как проходит время, память сохраняет самое главное и отбрасывает второстепенное.

– Вы хотите сказать, что вам нужно знать о деле только в общих чертах?

– Вовсе нет. Я бы хотел получить детальное и честное изложение всего, что произошло, а также всех бесед, которые вы можете вспомнить.

– А если предположить, что я их вспомню неверно?

– Попробуйте все-таки вспомнить, насколько это возможно. Вероятно, у вас будут и неточности, но вспомнить необходимо.

Блейк посмотрел на него с удивлением.

– Но зачем? Ведь полицейские досье могут вас информировать об этом с большей достоверностью.

– Нет, мистер Блейк, мы сейчас рассматриваем все это с психологической точки зрения. Мне не нужны голые события, мне необходим ваш личный анализ. Прошедшее время, ваша память станут авторами этого изложения. Возможно, происходило что-то или говорились какие-то слова, которые напрасно искать в полицейских досье. Слова, о которых вы никогда не вспоминали, потому что считали их незначительными или, возможно, потому, что не видели необходимости их повторять.

Блейк неожиданно спросил:

– Это мое изложение будет опубликовано?

– Конечно, нет. Это только для меня, чтобы помочь мне сделать собственные выводы.

– И вы не будете цитировать мое сообщение без моего согласия?

– Конечно, нет.

– Гм, – проворчал Филипп Блейк. – Я слишком занятой человек, мсье Пуаро.

– Я понимаю, это потребует времени и усилий. Я был бы рад, если бы мы пришли к согласию по поводу какого-то разумного вознаграждения…

Наступила пауза, после которой Филипп Блейк вдруг сказал:

– Нет, если я это сделаю, то безвозмездно.

– Но вы это сделаете?

Блейк еще раз предупредил его:

– Не забывайте, что я не гарантирую точности своих воспоминаний.

– Ну конечно, о чем речь!

– Тогда считайте, что я с удовольствием это сделаю. В конце концов, я обязан это сделать для Эмиаса Крейла.

Глава 7 «Один поросенок остался дома…»

Эркюль Пуаро относился к числу тех, кто не пренебрегает мелочами. Мередит совсем иного типа, чем Филипп, в этом Пуаро был убежден. Ускоренная тактика не дала бы желаемых результатов. Атаковать необходимо исподволь.

Он знал, что есть только один путь проникнуть в крепость: вооружиться соответствующими письмами-рекомендациями. Эти письма должны характеризовать Пуаро не профессионально, а в обычном, человеческом смысле. Хорошо, что он завязал знакомства во многих графствах, и Девоншир не был исключением.

Внимательно оценивая кандидатуры, Эркюль Пуаро нашел двоих не то знакомых, не то друзей Мередита Блейка. Таким образом, он сумел отправиться к Блейку, вооружившись двумя письмами – одним от леди Мэри Литтон-Гор, благородного происхождения вдовы, второе письмо было от некоего отставного адмирала, семья которого поселилась в графстве поколением раньше.

Мередит Блейк принял Пуаро с некоторым удивлением. Времена изменились, что ли? Когда-то – боже мой! – детектив в самом деле был детектив, и ничего больше. Человек, которого нанимали во время приема, чтобы он оберегал свадебные подарки… Или к которому ты стыдливо обращался, если случалась какая-то неприятная история и ее необходимо было прояснить.

И вдруг леди Мэри Литтон-Гор пишет: «Эркюль Пуаро – мой старый и уважаемый друг. Я рассчитываю на Вас и полагаю, что Вы сделаете все, что в Ваших силах, чтобы ему помочь». А Мэри Литтон-Гор не принадлежала – никогда! – к тем женщинам, чье имя можно было бы связать с каким-то детективом и со всем, что касается его дел. Адмирал Кроншоу писал: «Прекрасный парень, заслуживает полного доверия. Я буду искренне благодарен, если Вы сумеете сделать что-нибудь для него. Очень интересный тип, он сможет рассказать много захватывающих историй».

И вот эта личность появилась. Человек, совсем неказистый на вид: одет как-то несуразно – туфли с пуговицами! Невиданные усы… Нет, с первого взгляда он совсем не понравился Мередиту Блейку. Такое впечатление, что он в жизни не держал охотничьего ружья! И вообще никогда не занимался спортом. Иностранец…

Пуаро с любопытством угадывал все эти мысли, мелькавшие в голове Блейка.

Следуя поездом в западные графства, Пуаро чувствовал, как его интерес непрерывно возрастает. Теперь он сможет собственными глазами увидеть те места, где разворачивались давние события. Тут, вХандкросс-Мэноре, жили-были два брата, два молодых парня, которые поехали в Олдербери поиграть в теннис и познакомиться с молодым Эмиасом Крейлом и с девушкой по имени Кэролайн. Отсюда Мередит направился в Олдербери в то самое утро… Эркюль Пуаро рассматривал человека, взиравшего на него с почтительностью и неловкостью. Он был именно таким, как и предполагал Пуаро. Довольно поношенная одежда из твида, приятное лицо, немного загрубевшее от ветра и дождя, со слегка поблекшими голубыми глазами и мягким, наполовину спрятанным под реденькими усами ртом. Пуаро заметил, что Мередит Блейк резко отличается от своего брата. Нерешительный характер; мыслительный процесс происходит у него явно медленно… Пуаро заранее решил, что подобного человека не стоит подгонять. Он был убежден, что нашел ключ к его душе и знает, как вызвать доброжелательность этого человека. Момент явно неподходящий, чтобы выдавать себя за англичанина. Нет, в таких случаях стоит оставаться иностранцем и заслужить за это великодушное прощение. «Понятно, эти иностранцы не всегда в ладах с хорошими манерами. И все же он, ей-богу, симпатичный, этот парень».

Пуаро приложил все старания, дабы создать о себе подобное впечатление. Они поговорили о леди Мэри Литтон-Гор и об адмирале Кроншоу, вспомнили и других общих знакомых. К счастью, Пуаро знал кузена такого-то и встречал родственницу такого-то. Он даже заметил, что в глазах помещика проскользнула некоторая теплота: «Парень вроде бы водит знакомства с теми, кто нужен…»

Мягко, но настойчиво Пуаро перешел к цели своего визита. Он вовремя заметил попытку Мередита увернуться. К сожалению, пояснил он, книга должна быть написана! Мисс Крейл – мадемуазель Лемаршан, как ее теперь зовут, – желает, чтобы он добросовестно выполнил редакторские функции. Увы, факты всем известны, но путем умелой подачи многое можно сделать, чтобы не касаться некоторых щекотливых моментов. Пуаро заикнулся, что у него в прошлом было подобное, когда приходилось употреблять свое влияние, чтобы избежать каких-то нежелательных ситуаций. Мередит Блейк покраснел от гнева. Его рука дрожала, когда он набивал трубку. Он сказал, слегка заикаясь:

– Это… это ужасно. Это кощунство – тревожить дух мертвых. Через шестнадцать лет! Почему их не оставляют в покое?

Пуаро пожал плечами.

– Я с вами согласен. Но публика требует. И каждый имеет право взглянуть по-новому на старое дело, прокомментировать его.

– Мне это представляется бесстыдством.

Пуаро пробормотал:

– К сожалению, мы живем в эпоху, не отличающуюся особой деликатностью… Вы даже не представляете, как много неприятных сенсаций мне удавалось, так сказать, смягчить. Я хочу сделать все возможное, чтобы сберечь чистоту мисс Крейл.

Мередит Блейк прошептал:

– Маленькая Карла… Просто невероятно! Ребенок превратился во взрослую женщину!

– Время идет, не так ли?

– Слишком быстро, – вздохнул Мередит Блейк.

– Как вы могли убедиться из письма мисс Крейл, которое я вам показал, она с огромным нетерпением ждет любых материалов, чтобы подробнее узнать о печальных событиях прошлого.

Мередит Блейк сказал немного рассерженно:

– Зачем? Зачем снова ворошить все это? Лучше все забыть.

– Вы так говорите, мистер Блейк, потому что в деталях знаете обо всем. Однако подумайте о мисс Крейл, которой не известно ничего, кроме официальных сообщений…

Мередит Блейк болезненно содрогнулся:

– Да, я забыл! Бедный ребенок! Какое у нее ужасное состояние! Пережить такое потрясение! Одни жестокие, немилосердные отчеты о процессе чего стоят!

– Правду, – сказал Эркюль Пуаро, – не всегда можно изложить юридически. Некоторые полузабытые вещи иногда многое значат. Эмоции, чувства, характеры участников драмы, смягчающие вину факторы…

Пуаро умолк, а его собеседник заговорил с воодушевлением, словно артист, который в конце концов получил желанную возможность сказать свою реплику:

– Смягчающие обстоятельства… Именно так! Если когда-нибудь и существовали смягчающие обстоятельства, так именно в случае, о котором мы говорим! Эмиас Крейл был моим старым другом. Его семья и моя дружили на протяжении многих лет. Но, честно говоря, его поведение весьма шокировало. Он был настоящий художник, и этим, наверное, все объясняется. Но бесспорно и то, что своими поступками он сам отчасти создал такую ситуацию, о которой любой порядочный человек и подумать страшился.

– Весьма интересно! Меня заинтриговала ситуация, о которой вы говорите, – заметил Пуаро. – Ведь светский человек обычно не хвастает своими успехами у женщин.

Мягкое, нерешительное лицо Блейка будто озарилось:

– Да, все дело в том, что Эмиас никогда не был обыкновенным человеком! Видите ли, он живопись ставил на первое место. Я лично не могу понять этих так называемых людей искусства и, наверное, никогда не пойму вполне. Я немного понимал Крейла, потому что я знал его близко. Его родные были такими же людьми, как и мои, и во многих отношениях Крейл был верен нашим традициям. Но там, где начиналось искусство, он уже не подходил под стандарты. Потому что он, видите ли, не был любителем – о нет! совсем нет! – он был художником первой величины. Кое-кто говорит, что он был гений. Возможно. Но он всегда казался каким-то… неуравновешенным. Когда он работал над какой-нибудь картиной, тогда ничто постороннее не могло его интересовать. Он был словно под гипнозом и, пока не заканчивал полотна, не выходил из этого состояния.

Блейк выжидающе посмотрел на Пуаро, и тот утвердительно кивнул.

– Вы понимаете меня! Эмиас был влюблен в девушку, хотел жениться на ней, он готов был ради нее оставить жену и ребенка. Он начал писать портрет Эльзы и хотел закончить картину. Кроме картины, не существовало ничего. А это было нестерпимо для обеих женщин.

– Понимала ли хоть одна из них его состояние? – спросил Пуаро.

– Да. Я считаю, что Эльза некоторым образом его понимала. Она восхищалась его живописью. Но, конечно, положение у нее было сложное. Что же касается Кэролайн… Кэролайн была всегда дорога мне. Было время, когда я… когда я собирался жениться на ней. Но эта надежда исчезла в зародыше. Я оставался для Кэролайн, если можно так выразиться, преданным слугой.

Пуаро задумчиво кивнул в знак согласия. Он почувствовал, что этот старомодный стиль как нельзя лучше выражает сущность Мередита Блейка, человека, способного беззаветно служить даме сердца. Даже без надежды на ответное чувство.

Взвешивая каждое слово, детектив сказал:

– Наверное, равнодушное отношение Крейла к ней возмущало вас.

– Злило! Да! Я даже как-то раз укорял Эмиаса.

– Когда это было?

– Днем раньше тех событий. Они заглянули ко мне на чашку чаю. Я отвел Крейла в сторону и высказал ему свое мнение. Вспоминаю даже – я ему сказал, что он ведет себя нечестно в отношении обеих женщин.

– Так ему и сказали?

– Именно так. У меня сложилось впечатление, что он не понимает сложность ситуации.

– Возможно, вы и правы.

– Я сказал ему, что его поведение ставит Кэролайн в совсем нетерпимое положение. Если он надумал жениться на той девушке, то не должен был приводить ее в дом и тем паче допускать, чтобы она трезвонила об этом, бросала в лицо Кэролайн оскорбительные слова. Я сказал, что все это ужасно, гадко.

Пуаро спросил с очевидным интересом:

– И что же он ответил?

Мередит Блейк казался разочарованным.

– Он сказал: «Кэролайн придется перетерпеть».

Эркюль Пуаро свел брови.

– Ответ не совсем уместный!

– Я счел его оскорбительным и, выйдя из себя, сказал, что поскольку он не любит свою жену, то ему, естественно, совсем безразличны ее страдания. Однако, спросил я, почему он не думает также и об Эльзе? Разве он не понимает, что это и для нее плохо? Эмиас ответил, что Эльзе также придется перетерпеть. Еще и добавил: «Ты никак не хочешь понять, Мередит, что вещь, над которой я сейчас работаю, лучше всего, что я до сих пор сделал. Она прекрасна, поверь мне. И ссоры ревнивых женщин не могут мне повредить ни в коем случае!»

Было больно это слышать. Я сказал ему, что, наверное, он лишился элементарного достоинства. Живопись, мол, – это еще не все. Но он меня прервал: «Нет, для меня – все!»

Я был чрезвычайно разгневан и сказал, что его отношение к Кэролайн унижает ее, Кэролайн с ним несчастна. Он ответил мне, что знает об этом и сочувствует ей. Вы только подумайте – сочувствует! «Знаю, Мередит, – продолжал он, – что ты мне не веришь, но это правда. Я устроил Кэролайн тяжелую жизнь, и она все терпит, словно святая. Но она знает, чего от меня можно ждать. Я ей честно сказал с самого начала, что я эгоистичный, растленный тип».

Тогда я сказал Эмиасу, что он не должен разрушать семью. Напомнил о ребенке и обо всем другом, над чем ему следует подумать. Это, мол, вполне понятно, что такая молодая девушка, как Эльза, может вскружить мужчине голову, но для ее же блага ему следует порвать с ней. Она слишком молода, бросилась бездумно в его объятия, но потом, возможно, будет горько жалеть. «Не можешь ли ты опомниться, – спросил я, – порвать с нею окончательно и вернуться к жене?»

– И что же он ответил?

– Он немного растерялся. Похлопал меня по плечу и сказал: «Эх, чудесный ты парень, Мередит, но слишком сентиментальный! Обожди, закончу картину, и ты убедишься, что я прав». – «Пошли к черту картину», – сказал я. А он улыбнулся и ответил, что даже все истерички Англии, вместе взятые, не могли бы добиться этого. Я высказал мысль, что с его стороны было бы значительно тактичнее скрывать свои планы от Кэролайн, пока не будет готова картина. Он сказал, что это не его вина, Эльза настояла. На мой вопрос: почему? – он ответил, что Эльза вбила в голову, что иначе, мол, будет нечестно. Она хотела, чтобы все было ясно, открыто. Конечно, с одной стороны, это можно было понять. И даже извинить.

– Честность порой вызывает много неприятностей, много лишних страданий, – заметил Пуаро.

Мередит Блейк посмотрел на него осуждающе – ему не очень понравилась эта мысль.

– То были весьма горестные минуты для всех нас.

– Лишь одного человека ничто не трогало – Эмиаса Крейла, – заметил Пуаро.

– И знаете почему? Потому что он был закоренелый эгоист. Я как сейчас вижу его насмешливые глаза: «Не нервничай, Мередит, все прекрасно уладится!»

– Неисправимый оптимист! – прошептал Пуаро.

– Мужчина, который не принимает женщин всерьез. Ему можно было сказать, что его жена в отчаянии, но он…

– Она вам об этом говорила?

– Не впрямую… Но никогда не забуду, какой видел ее в тот памятный день, после чая. Бледная и взвинченная, с каким-то отчаянием в глазах, она все время говорила, смеялась, хотя на лице у нее можно было прочитать муку, страдание… Это было самое волнующее зрелище в моей жизни.

Эркюль Пуаро некоторое время смотрел на Мередита молча. Было вполне понятно, что человек, который сидел перед ним, не считает неуместным или абсурдным говорить так о женщине, которая на следующий день убила своего мужа.

Первоначальная подозрительность Мередита исчезла вовсе. К тому же Эркюль Пуаро умел слушать. Для таких людей, как Мередит Блейк, вторично пережить прошлое – важнейшее событие. Он рассказывал больше для себя, чем для своего гостя.

– Я, наверное, должен был что-то заподозрить. Кэролайн сама завела разговор о моем… моем небольшом увлечении. Должен сознаться, что в самом деле оно у меня есть. Исследования старых английских ботаников, занимавшихся лекарственными растениями, действительно представляют научный интерес. Столько растений, которые в прошлом использовались в медицине, сейчас исчезли из официальной фармакопеи! Это в самом деле удивительно! Обыкновенный отвар из одного или двух растений иногда может творить чудеса. В большинстве случаев после их применения врачебное вмешательство становится излишним. Французы понимают эти вещи.

Мередит Блейк все больше увлекался своей излюбленной темой.

– Чай из одуванчика, например, волшебное средство! Или отвар шиповника… Я недавно где-то прочитал, что он снова входит в моду… Так вот, признаюсь, изготовление лекарств было для меня весьма приятным занятием. Сбор растений в определенное время, сушка их, измельчение и так далее… Я даже иногда становился суеверным и собирал корни в лунные ночи или же по невесть каким советам стариков. В тот день, помню, я подробно рассказал гостям о цикуте. Она цветет два раза в год. Ягоды собирают в стадии созревания, немного раньше, чем они пожелтеют. Знаете, говорят, это полностью забытый медицинский препарат. Но я доказал эффективность цикуты при лечении коклюша и астмы.

– Вы рассказывали обо всем этом у себя в лаборатории?

– Да, я повел их посмотреть лабораторию. Объяснил свойства различных медикаментов, валерианы например. Вспомнил даже о том, что ее любят кошки… Потом они спросили меня о красавке, и я рассказал об этом растении, а также о стропине. Они были очень довольны.

– Они были… Кто это «они»?

Мередит Блейк немного удивился.

– О, вся компания! Подождите, я вспоминаю: были Филипп, Эмиас и Кэролайн. Конечно же, Анджела. И Эльза Гриер…

– Больше никого?

– Кажется, нет. Да, я уверен. – Блейк удивленно посмотрел на Пуаро. – А кто еще мог быть?

– Ну, возможно, гувернантка…

– А… Нет, ее тогда не было. Уже не помню, как ее звали. Симпатичная женщина, очень серьезно относилась к своим обязанностям. Мне кажется, Анджела доставляла ей много хлопот.

– Почему?

– Потому что Анджела хотя и была хорошим ребенком, однако иногда становилась неузнаваемой и полностью выходила из-под контроля. Все время она что-нибудь выдумывала. Однажды она засунула Эмиасу за воротник улитку или что-то в этом роде, когда тот как раз был занят своей картиной. Он подскочил как ужаленный, вскипел вулканом, страшно ее обругал. После этого инцидента Эмиас настаивал, чтобы девочку отправили в интернат.

– Он хотел отослать ее из дома?

– Да, но это не значило, что он ее не любил. Иногда он считал ее настоящей напастью. Мне кажется, что… У меня сложилось впечатление…

– Какое именно?

– Что он немного ревновал. Анджела при попустительстве Кэролайн могла делать что угодно. Это не нравилось Эмиасу. Такому отношению Кэролайн к девочке есть объяснение, но я сейчас не буду вникать в подробности…

Пуаро перебил его:

– Вы имеете в виду, что она постоянно укоряла себя за поступок, в результате которого девочка была изуродована?

Блейк воскликнул:

– О, вы знаете об этом! Это слишком давняя история. Но я считаю, что именно это и есть причина такого ее поведения. Ей казалось, что, сколько бы она ни делала для Анджелы, все будет мало и не искупит ее вины…

Пуаро задумчиво покачал головой:

– А Анджела… злилась на свою сестру?

– О нет, ничего подобного! Анджела была очень привязана к Кэролайн. Я уверен, она совсем забыла про ту историю. А вот Кэролайн… она не могла себе простить.

– Мысль о школе-интернате нравилась Анджеле?

– Нет, не нравилась. Она сердилась на Эмиаса. Кэролайн взяла ее под защиту, но Эмиас был непреклонен.

– Когда она должна была пойти в школу?

– Той осенью. Я вспоминаю, они как раз готовили ей одежду для школы. Если бы не стряслась эта беда, она уехала бы в интернат через несколько дней. В то утро произошел разговор о вещах для Анджелы.

Пуаро спросил:

– А гувернантка?

– Что – гувернантка?

– Что она думала по этому поводу? Ведь она теряла свою службу, не так ли?

– Думаю, что теряла. Маленькая Кэролайн брала у нее несколько уроков, но ей было тогда примерно лет шесть или около того. Они, наверное, не держали бы мисс Уильямс только ради маленькой Кэролайн. Уильямс!.. Именно так ее звали. Уильямс… Удивительно, как легко вспоминаются некоторые вещи, когда о них заговоришь!

– В самом деле, вы сейчас словно возвратились в прошлое, правда? Снова переживаете те события, слышите слова присутствующих, видите их жесты, выражения лиц…

Мередит Блейк сказал медленно:

– Некоторым образом – да. Но есть и белые пятна. Целые куски, которых недостает. Вспоминаю, например, каким ударом было для меня, когда я узнал, что Эмиас собирается бросить Кэролайн. И все-таки не могу вспомнить, кто мне об этом сказал: он или Эльза? Припоминаю разговор с Эльзой на эту тему… Я пытался доказать ей, что поступать так – ужасно, но она только рассмеялась и сказала, что у меня устаревшие взгляды. Да, наверное, у меня в самом деле устаревшие взгляды, но я убежден, что они справедливы. Эмиас не имел права бросать жену и ребенка, он должен был остаться с ними.

– И эта точка зрения казалась устаревшей мадемуазель Гриер?

– Да. Не забывайте, что шестнадцать лет назад развод не был таким обычным явлением, как сегодня. Но Эльза настаивала на том, что если два человека не находят счастье вместе, то им лучше развестись. Она говорила, что Эмиас и Кэролайн постоянно ссорятся и что для ребенка значительно лучше не находиться в такой атмосфере.

– Ее аргументы не подействовали на вас?

Мередит Блейк после паузы ответил:

– У меня все время складывалось впечатление, что она вообще не понимала, что говорит. Эльза болтала непрестанно о вещах, вычитанных из книжек или слышанных от людей. И в то же время в ней было – это, возможно, звучит странно, если говорить о ней, – что-то восторженное. Такая молодая и такая уверенная в себе! – Он остановился. – Вообще молодость, мсье Пуаро, это нечто… волнующее!

Эркюль Пуаро внимательно посмотрел на него:

– Я понимаю, что вы хотите сказать…

Блейк продолжал, кажется, больше для себя:

– В какой-то мере, я считаю, это и послужило причиной моего резкого разговора с Крейлом. Он был почти на двадцать лет старше ее. Мне это представлялось типичным мезальянсом.

Пуаро проговорил:

– К сожалению, редко можно на кого-то повлиять. Если человек решил что-то сделать, тем более если в этом замешана женщина, нелегко заставить его от этого отказаться.

– Да, так оно и есть. – В тоне Мередита чувствовалась горечь. – Мое вмешательство не дало ничего. Я и в самом деле лишен таланта убеждения.

Пуаро взглянул на него. Он уловил в немного кислом тоне недовольство человека своим бессилием и про себя признал справедливость всего сказанного Блейком. Мередит Блейк не относился к числу тех, кто способен повлиять на позицию другого человека. И хотя он всегда действовал из лучших побуждений, его советы и пожелания решительно отвергались. А все оттого, что он не обладал силой убеждения.

Пуаро спросил Блейка, чтобы сменить неприятную тему:

– У вас сохранилась лаборатория?

– Нет.

Ответ сухой и быстрый, как будто в горле у него застряла кость. Затем Мередит Блейк покраснел и объяснил:

– Я оставил все эти занятия, ликвидировал лабораторию. Не мог больше продолжать… Ну как бы я мог этим заниматься после всего, что случилось?! Вы понимаете… Ведь многие могли подумать, что все произошло по моей вине.

– Нет, нет, мистер Блейк! Вы слишком впечатлительны!

– Разве вы не понимаете, что если бы я не собирал этих проклятых трав или хотя бы не рассказывал о них, не гордился ими… Если бы в тот день не обратил их внимание… Но как я мог подумать…

– В самом деле.

– Я все болтал, кичась своими скромными научными познаниями, я был глупым, слепым и тщеславным. Особенно много я рассказывал им об этой проклятой цикуте. Идиот! Я еще провел их в библиотеку, чтобы прочитать фрагмент из «Федона», где описывается смерть Сократа. Очень хороший отрывок, я всегда им восхищался. И с тех пор эта сцена меня преследует.

Пуаро спросил:

– Они нашли отпечатки пальцев на бутылке с цикутой?

– Ее отпечатки.

– Кэролайн Крейл?

– Да.

– А не ваши?

– Нет. Я не трогал бутылку, только указал на нее.

– И вы же, наверное, брали ее когда-то в руки?

– Конечно. Но я периодически обтирал пыль с бутылок и не позволял слугам заходить туда. Я как раз и сделал это за каких-то четыре-пять дней до событий.

– Обычно комната была заперта?

– Всегда.

– Вы знаете, когда Кэролайн Крейл взяла цикуту из бутылки?

Мередит Блейк ответил с сожалением:

– Кэролайн покинула комнату последней. Припоминаю – я позвал ее, и она быстро вышла. Щеки ее немного покраснели, глаза широко открыты, выглядела она взволнованной. О боже, я словно вижу ее перед собой!

– Вы с ней о чем-нибудь беседовали в тот день? Я хочу спросить, обсуждали ли вы с ней отношения между ней и мужем?

Блейк проговорил задумчиво:

– Да как вам сказать… Я уже говорил, она была довольно встревожена. В какую-то минуту, когда мы были одни, я спросил ее: «Что-то случилось? Что-то не так, Кэролайн, дорогая?» Она ответила: «Все не так…» Какое отчаяние было в ее голосе! Ее слова выражали настоящее страдание, ибо Эмиас Крейл непрестанно причинял ей боль. И еще она сказала: «Мередит, все пошло прахом, все кончено». Потом рассмеялась и отошла от меня… Вела себя с какой-то бурной, неестественной веселостью.

Эркюль Пуаро медленно склонил голову. Сейчас он был похож на китайского мандарина.

– Я словно вижу, как все происходило.

Мередит Блейк вдруг стукнул кулаком по спинке кресла, повысив голос. Это был почти крик:

– И я скажу вам одну вещь, мсье Пуаро!.. Когда Кэролайн заявила на процессе, что яд она взяла для себя, я могу поклясться – она говорила правду! В то время в мыслях у нее не было ничего преступного. Клянусь вам! Это пришло позднее.

Эркюль Пуаро спросил:

– Вы уверены? В самом деле позднее?

Блейк внимательно посмотрел на него.

– Позвольте… Не понимаю…

– Я спрашиваю: уверены ли вы, что мысль об убийстве действительно пришла к ней позднее? Вы вполне уверены – в глубине души, – что Кэролайн могла совершить преступление?

Мередит Блейк ответил неуверенно:

– Но если б… Если не она… Вы хотите сказать, что это… это был несчастный случай?

– Необязательно.

– То, что вы мне сказали, кажется чрезвычайно важным!

– Да. Вы назвали Кэролайн Крейл нежным созданием. Разве нежные создания убивают?

– Она в самом деле была нежным созданием. И вместе с тем – и это правда – между ними вспыхивали бурные сцены.

– Следовательно, не такое уж нежное создание.

– Нет, все-таки она была нежная. Ох, как трудно все это объяснить!..

– Я попробую понять.

– Кэролайн отличалась резкостью, импульсивностью. Она могла сказать: «Я ненавижу тебя, я хочу твоей смерти». Но это ничего не значило.

– Итак, по-вашему, убийство противоречит характеру Кэролайн Крейл?

– У вас необычный подход к вещам, мсье Пуаро. Я уверен – это было совсем нехарактерно для нее. Мое единственное объяснение состоит в том, что брошенное Эмиасом признание в неверности все перевернуло в ее душе. Кэролайн боготворила своего мужа, а в подобных обстоятельствах жена может… убить.

Пуаро подтвердил кивком головы:

– Да, я согласен.

– Сначала я был потрясен. Мне казалось, что это невозможно, это неправда – не знаю, понимаете ли вы меня, – это не была настоящая Кэролайн. Она не могла такого совершить.

– Но тем не менее вы считаете, что на суде вина Кэролайн Крейл была полностью доказана?

Мередит Блейк снова внимательно посмотрел на него.

– Сударь, если это сделала не она, тогда…

– Тогда… Если это не она?

– Я не могу найти иного решения. Несчастный случай?..

– По-моему, совсем невозможно.

– И в самоубийство я не могу поверить. Защита, понятно, должна была поддержать эту версию, но выглядела она совсем неубедительно для тех, кто знал Крейла. Что остается?

Пуаро спокойно произнес:

– Остается вероятным, что Эмиаса Крейла убил кто-то другой.

– Но это абсурд!

– Вы полагаете?

– Я убежден!.. Кто мог желать его смерти?

– Вы это знаете лучше меня.

– Однако вы не верите, что…

– Быть может, и нет. Мне интересно изучить эту возможность. Подумайте над этой гипотезой со всей серьезностью. Скажите, что вы о ней думаете.

Мередит некоторое время внимательно смотрел на Пуаро, потом решительно покачал головою:

– Я не могу себе представить… Я хотел бы, но… Если бы нашелся хоть какой-нибудь повод подозревать кого-нибудь еще, я согласен считать Кэролайн невиновной. Мне претит мысль, что она – убийца. Сначала я даже не мог этому поверить. Но кто другой? Кто еще был там? Филипп – лучший друг Крейла. Эльза? Смешно. Я?.. Похож ли я на убийцу? Уважаемая гувернантка? Двое старых, преданных слуг?.. Возможно, вы хотите меня убедить, что все это сделала девочка, Анджела? Нет, мосье Пуаро, не существует никакой альтернативы. Никто, кроме жены, не мог убить Эмиаса Крейла. Но он сам подвел ее к этому. Так что в некотором смысле можно признать случившееся самоубийством.

– То есть вы считаете, что он умер в результате своих поступков, но не от собственной руки?

– Да! Это, возможно, несколько необычная точка зрения. Но, знаете, причина и следствие…

Эркюль Пуаро сказал:

– Думали ли вы когда-нибудь, мистер Блейк, что причина какого угодно преступления может быть выяснена после изучения личности убитого?

– Об этом я как-то не думал.

– Невозможно внести ясность в обстоятельство какого угодно преступления, пока не знаешь определенно, что собой представляла жертва. Это то, что я ищу. Это то, что вы и ваш брат помогли мне сделать – создать образ Эмиаса Крейла.

Мередит Блейк не придал значения этому замечанию. Его внимание привлекло только одно слово. Поэтому он быстро спросил:

– Филипп?

– Да.

– Вы говорили с ним? – Мередит Блейк сказал резко: – Сначала надо было прийти ко мне.

– Конечно.

Слегка улыбаясь, Пуаро учтиво поклонился.

– По законам старшинства так и должно быть, – сказал он. – Я знаю, что вы старший сын, но, видите ли, ваш брат живет в Лондоне, и мне проще было зайти к нему.

Мередит Блейк нахмурился:

– Вы должны были прийти раньше ко мне.

На этот раз Пуаро промолчал. Он ждал. И Мередит Блейк продолжал:

– У Филиппа предвзятое отношение.

– К чему?

– По сути, Филипп – сущее нагромождение предвзятых мыслей. Он был всегда таким. – Блейк бросил кроткий и смущенный взгляд на Пуаро. – Он пытался повлиять на вас… настроить против Кэролайн?

– Имеет ли это значение? Прошло так много времени.

Мередит Блейк вздохнул:

– Да. Конечно, это было давно… Все кончилось, Кэролайн больше нельзя причинить никакого зла. И вместе с тем я бы не хотел, чтобы у вас создалось неправильное впечатление.

– И вы считаете, что ваш брат мог бы создать у меня неправильное впечатление?

– Честно говоря, да. Видите, всегда существовал какой-то, так сказать, антагонизм между ним и Кэролайн.

– Почему?

Вопрос вызвал раздражение Блейка.

– Почему? Откуда мне это знать? Эти вещи надо принимать такими, какие они есть. Филипп всегда пытался ее позлить, при малейшем удобном случае. Его постигло разочарование, мне кажется, когда Эмиас женился на ней. Одно время он больше года не заходил к ним. И все же Эмиас был его лучший друг. По-моему, это и был настоящий мотив: ему казалось, что ни одна женщина не достойна Эмиаса. И у него, наверное, создалось впечатление, что под влиянием Кэролайн дружба их пошатнется.

– Так оно и случилось?

– Нет, конечно, нет. Эмиас вполне ценил Филиппа. Он только укорял его, что тот слишком ловко делает деньги, что у него растет живот и что он вообще филистер. Но это Филиппа не задевало, он улыбался и говорил: как хорошо, что у Эмиаса есть солидный друг, хотя бы и такой.

– Как реагировал ваш брат на его связь с Эльзой Гриер?

– Правду говоря, мне это трудно определить. По-моему, он был огорчен тем, что Эмиас выглядит смешным во всей этой истории с девушкой. Он не раз говорил, что в один прекрасный день Эмиас пожалеет об этом. И в то же время мне кажется… Да, мне определенно кажется, что он чувствовал какое-то неудовлетворение от мысли, что Эмиас оставит Кэролайн.

Пуаро свел брови:

– В самом деле?

– О, только не поймите меня превратно! Я хочу сказать, что, наверное, это чувство у него таилось где-то в подсознании. Я не уверен даже, что он сам понимал его когда-либо. У нас с Филиппом мало общего, но существуют связи между людьми одной крови. Один брат знает много о том, что творится в душе другого.

– А потом, после трагедии?

Мередит Блейк кивнул. Боль исказила его лицо.

– Бедный Фил! Тяжелый удар, он его буквально уничтожил. Он всегда был привязан к Эмиасу. В его чувства входил, я считаю, и элемент восхищения. Так сказать, своего рода культ героя. Эмиас Крейл и я в одном возрасте, Филипп на два года моложе. И он всегда с восторгом смотрел на Эмиаса. Для него это был тяжелый удар… И он проявил в отношении Кэролайн жестокость.

– У него, наверное, не было никаких сомнений?

– Ни у кого из нас не было сомнений.

Наступило молчание. Затем Блейк обиженным, плаксивым тоном, присущим слабодушным людям, продолжал:

– Все прошло, забылось. И вот теперь приходите вы, чтобы воскресить все снова.

– Не я, а Кэролайн Крейл.

Мередит внимательно посмотрел на него.

– Кэролайн? Что вы хотите этим сказать?

Пуаро ответил, остановив взгляд на Блейке:

– Кэролайн Крейл-младшая.

Лицо Мередита Блейка прояснилось.

– А-а. Так-так, ребенок. Маленькая Кэролайн, Карла. Я вас сначала неправильно понял.

– Вы полагали, что я веду речь о настоящей Кэролайн Крейл? Будто она не может, так сказать, мирно лежать в могиле?

Мередит Блейк вздрогнул.

– О нет! Прошу вас!

– Вам известно – Кэролайн написала своей дочери, это были ее последние слова перед смертью, – что она невиновна?

Мередит Блейк вперил в него взгляд. Затем спросил недоверчиво:

– Написала сама Кэролайн?

– Да.

После паузы Пуаро спросил:

– Это вас удивляет?

– Вы тоже удивились бы, если бы видели ее во время процесса. Бедное, затравленное, беззащитное создание. Она даже не боролась.

– Безволие?

– Нет, нет, Кэролайн не страдала этим. Сознание того, что она убила любимого человека, заставило ее быть такой. Во всяком случае, мне так показалось.

– Но сейчас вы уже в этом не убеждены?

– Написать подобные вещи?! Будучи на смертном одре?!

Пуаро подсказал:

– Благочестивая ложь, наверное?

– Возможно. – Мередит сомневался. – Но это не очень… Нет, это не похоже на Кэролайн!

Эркюль Пуаро утвердительно кивнул головой. Карла Лемаршан сказала то же самое. Но у нее это могло быть всего лишь воспоминанием детства. Зато Мередит хорошо знал Кэролайн Крейл. Теперь у Пуаро было первое подтверждение того, что он мог положиться на убежденность Карлы.

Мередит Блейк поднял глаза и сказал, растягивая слова:

– Если она была невиновна… Кэролайн… Боже мой! Тогда это все из области безумия! Не вижу… никакого возможного решения… – И, уставившись на Пуаро: – А вы, что вы думаете?

Наступило молчание.

– До этого времени, – сказал наконец Пуаро, – я ничего не решал. Я только собирал впечатления. Какой женщиной была Кэролайн Крейл? Каким человеком был Эмиас Крейл? Какими были все те, кто в то время находился там? Что, собственно, произошло в те дни? Вот что необходимо знать. Я должен внимательно изучить все факты. Ваш брат мне поможет. Он пришлет мне описание событий, какими он их помнит.

Мередит Блейк сказал резко:

– Это вам особой пользы не принесет. Филипп очень занятой человек. События улетучиваются из его головы, как только они произошли. Убежден, он все изложит неверно.

– Будут и ошибки, понятно. Это я учту.

– Знаете что?

Мередит Блейк вдруг остановился, потом продолжал:

– Если хотите, я… я мог бы сделать то же. То есть получилась бы своего рода проверка путем сопоставления, не правда ли?

Эркюль Пуаро восторженно сказал:

– Это было бы замечательно! Прекрасная мысль.

– Хорошо! Я сделаю это. У меня где-то сохранились старые записные книжки. Но я хочу обратить ваше внимание, – он застенчиво улыбнулся, – я совсем не опытный литератор. Даже моя орфография оставляет желать лучшего. Так что не ищите чего-то особенного.

– О, стиль меня не интересует! Я прошу просто изложить все факты. И подробности, которые вы сможете вспомнить. Кто что говорил, кто как выглядел, что произошло и тому подобное. Не беспокойтесь о том, что вам что-то покажется незначительным. Малейшая деталь помогает воспроизвести обстановку.

– Да, я это понимаю. Конечно, трудно представить себе людей и места, которых никогда не видел.

Пуаро утвердительно кивнул:

– Есть еще одна вещь, о которой я хотел бы вас спросить, – Олдербери непосредственно соседствует с вашим поместьем? Могу ли я пройти туда, посмотреть своими глазами, где произошла трагедия?

– Я провожу вас. Хотя, конечно, многое там изменилось.

– Возможно, там надстроили новые этажи?

– Нет, слава богу, до этого не дошло. Теперь там что-то вроде пансионата. Поместье приобретено каким-то обществом. Целые орды молодежи приезжают туда летом, и поэтому комнаты перегородили, сделали номера для приезжающих. Конечно, изменилась площадка около дома.

– Мне нужны ваши пояснения, чтобы ясно представить себе место преступления.

– Я сделаю все возможное. Видели бы вы его тогда. Это было одно из лучших поместий!

Они вышли во двор и стали спускаться по травянистому склону.

– Кто продавал поместье?

– По поручению ребенка – исполнители завещания. Все, что имел Крейл, перешло в собственность девочки. Он не оставил завещания, поэтому все его владения были автоматически поделены между женой и ребенком. По желанию Кэролайн все и перешло дочери.

– И ничего ее сестре?

– Анджела имела кое-какие собственные деньги, оставленные ей отцом.

Пуаро кивнул:

– Понятно, – затем воскликнул: – Но куда вы меня ведете? Перед нами берег моря!

– Извините! Сейчас я объясню нашу географию, хотя через минуту вы сориентируетесь сами. Видите, здесь заливчик, который называется Кэмел-Крик. Он вдается в сушу. Кажется, что устье реки, но это море. Чтобы попасть в Олдербери сушей, нужно обойти залив. Кратчайший же путь от одного дома к другому – на лодке, через эту самую узкую часть залива. Олдербери как раз напротив нас, посмотрите, между деревьями виден дом.

Они дошли до небольшого пляжа. На противоположной стороне виднелся высокий мыс, поросший лесом, за которым едва проглядывал белый дом. На пляже были две лодки. Мередит Блейк при помощи Пуаро столкнул одну из них на воду и медленно начал грести к противоположному берегу.

– Мы в то время всегда так ездили. Конечно, если не было грозы или дождя. Тогда добирались на машине. Той дорогой, в объезд, до Олдербери мили три.

Добравшись до противоположного берега, Мередит вытянул лодку, с презрением посмотрел на туристские домики и бетонированные площадки.

– Это все новое. Когда-то здесь был причал для лодок, и больше ничего. Мы шли вдоль берега и купались вон около тех скал.

Он помог гостю сойти, привязал лодку, и они стали подниматься по крутому склону.

– Вряд ли мы кого-нибудь встретим, – сказал Мередит, оглянувшись. – В апреле здесь никого не бывает, разве что в пасхальные дни. А если даже кого и встретим, это не имеет значения. Я в хороших отношениях с соседями. Солнце сегодня чудесное, словно летом. В тот день тоже была хорошая погода. Казалось, стоит июль, а не сентябрь. Яркое солнце, только ветерок холодный.

Тропинка выбегала из лесочка и шла вдоль скалистого холма. Мередит показал рукой вверх:

– Вот то, что они называли «садом-батареей». Мы сейчас обходим это место.

Они снова углубились в лес, потом круто, почти под прямым углом, повернули по тропинке и оказались у подножия высокой стены. Далее тропинка шла зигзагом. Мередит отворил калитку, и они шагнули во двор. Свет сразу ослепил Пуаро – он будто вынырнул из тьмы. Это было вспаханное плато, по бокам огороженное зубчатой стеной. Тут же стояла пушечка. Площадка казалась подвешенной над морем. Сверху и сзади – деревья, а внизу – необыкновенной голубизны вода.

– Прекрасный уголок, – сказал Мередит. Он презрительно кивнул на что-то вроде павильона у стены в глубине сада. – Этого раньше здесь не было, ясное дело. Был только старый сарай, в котором Эмиас держал свои краски, пиво и садовые скамейки. Тогда это место еще не было забетонировано, тут стояли скамьи и стол. По сути, не так уж много перемен.

В его голосе чувствовалась легкая дрожь.

Пуаро спросил:

– И… Здесь это случилось?

Мередит кивнул.

– Скамья стояла вот там, у самого сарая, на ней и сидел Эмиас. Он имел привычку иногда валяться на ней. Рисует, рисует, а потом откинется на скамью и смотрит, уставившись вдаль… А то вдруг соскочит и давай набрасывать краски на полотно, словно одержимый. – Он умолк. – Поэтому, понятно, мне показалось нормальным, когда я его увидел в такой позе. Он будто спал. Лишь глаза у него были раскрыты. И он… он был уже мертв. Цикута парализует, вы знаете. Никакой боли…

– Кто нашел его здесь? – спросил Пуаро, хотя прекрасно знал – кто.

– Она, Кэролайн. После завтрака. Мы с Эльзой, кажется, были последними, кто видел его живым. Наверное, уже тогда цикута начинала действовать. У него было странное состояние. Но лучше об этом не говорить, я напишу, мне так легче.

Он круто развернулся и вышел из «сада-батареи». Пуаро молча пошел за ним. Они поднялись по извилистой тропинке. Выше «сада-батареи» находилось другое – маленькое плато. Там среди густых деревьев стояли стол и скамья.

Мередит заметил:

– Здесь мало что изменилось. Только скамья была не в старом сельском стиле, а просто железная и крашеная. Немного жестковато было сидеть, зато открывается прекрасный вид.

Пуаро согласился.

Между деревьями, которые издали напоминали декорации, можно было увидеть поворот залива.

– Мы провели здесь часть утра, – пояснил Мередит. – Деревья тогда были не такими большими. Отсюда хорошо виднелись зубцы на «батарее». Вот здесь позировала Эльза, сидя на башне и повернув голову… – Он слегка пожал плечами. – Деревья растут быстрее, чем можно подумать… А возможно, я постарел. Пойдем на гору, посмотрим дом.

Они пошли тропинкой и оказались возле дома – старого, но добротного, в георгианском стиле здания. К нему были сделаны некоторые пристройки, а на зеленой полянке стояло с полсотни маленьких деревянных кабин.

– Парни снова здесь, и девушки в доме, – пояснил Мередит. – По-моему, здесь нет ничего такого, что могло бы вас заинтересовать. Все комнаты разделены. Когда-то здесь была маленькая оранжерея, но эти люди соорудили лоджию… Им, видно, нравится проводить здесь каникулы. Невозможно все сохранить таким, каким было. – Он повернулся. – Мы спустимся другой дорогой. Все, все оживает в воспоминаниях. Призраки, всюду призраки…

Они возвращались к пристани дорогой более длинной и путаной. Ни один из них не проронил ни слова. Когда снова пришли в Хандкросс-Мэнор, Мередит вдруг сказал:

– Я купил ту картину, ту, которую тогда писал Эмиас. Я не мог допустить и мысли, что ее продадут, чтобы кучка каких-то слюнтяев смотрела на нее. Это первоклассная работа! Эмиас считал ее лучшим из всего, что он когда-либо создал. И у него имелись все основания. Практически картина была готова. Он хотел над ней поработать еще день-два, не больше. Вам бы… вам бы хотелось на нее посмотреть?

Эркюль Пуаро поспешил ответить:

– Конечно, конечно!

Миновали холл. Блейк достал из кармана ключ, отпер дверь, и они зашли в довольно просторное помещение, полное пыли и разных запахов. Ставни были наглухо закрыты, и Блейк подходил к каждому окну и открывал его. Опьяняющие запахи весны ворвались в комнату.

– Так лучше.

Мередит стоял около окна, вдыхая свежий воздух. Пуаро подошел к нему. Не имело смысла спрашивать, что было в этой комнате раньше. Полки ее, хоть и пустые, еще сохраняли следы бутылок. К одной стене был прикреплен какой-то сломанный химический прибор и раковина; все покрыто толстым слоем пыли. Мередит смотрел в окно.

– С какой легкостью возвращаются воспоминания! Я словно вижу себя в то время… Вот так же стоял, вдыхал запах жасмина и беззаботно, как дурень, болтал о бесценных своих лекарствах!

Машинально Пуаро высунул руку в окно и сорвал веточку жасмина с едва распустившимися листьями.

Мередит Блейк направился в угол комнаты, где на стене, прикрытая полотном, висела картина. Резким движением он сбросил покрывало.

Пуаро затаил дыхание. До сих пор он видел четыре картины Эмиаса Крейла: две в галерее Тэйт, одну у лондонского продавца и последнюю – «Натюрморт с розами» – у Филиппа Блейка. Но теперь перед ним было то, что сам художник считал своим лучшим творением. И Пуаро начинал понимать, каким выдающимся художником был Эмиас Крейл. Яркие краски были наложены гладко, так что картина на первый взгляд даже казалась рекламным плакатом. Девушка в желтой блузке канареечного оттенка, в темно-голубых шортах сидела в лучах яркого солнца на серой стене, на фоне голубого моря. Обычная тема реклам.

Но первое впечатление было обманчиво, оно разбивалось при внимательном взгляде на очаровательную игру тонов, которая рождала удивительный блеск и яркость света. А молодая девушка… Она являла собой воплощение жизни, молодости, силы, живого пламени. А глаза… Сколько в них жизни! Сколько страсти! Именно это увидел Эмиас Крейл в Эльзе Гриер, которая сделала его слепым и глухим, заставила не видеть и не слышать такое нежное существо, как его жена. Эльза была жизнью! Эльза была молодостью! Существо с тонкой, грациозной фигурой. Голова вскинута, торжествующий, победный взгляд…

Эркюль Пуаро протянул перед собой руки и воскликнул:

– Это прекрасно! Это неповторимо!

Мередит Блейк отозвался таким голосом, будто у него перехватило дыхание или что-то застряло в горле:

– Она была такой молодой…

Пуаро кивнул и спросил себя: «Что представляют себе люди, когда говорят: такая молодая? Под этим понимают, видимо, какое-то невинное существо, вызывающее особую симпатию, нечто беззащитное… Но молодость – это совсем не то! Молодость жестока и груба. Крепкая, сильная – и жестокая. И еще одно – молодость уязвима».

Они пошли к выходу. Интерес Пуаро к Эльзе Гриер, которую он собирался вскоре посетить, возрастал. Интересно, что сделали годы с этим страстным, несдержанным и жестоким созданием?

Он обернулся и еще раз посмотрел на картину. Ее глаза следят за ним… Что-то хотят сказать… Что именно? Если он не поймет, объяснит ли ему сама женщина? Или эти глаза высказываютто, чего она сама не сознает?

Какая самоуверенность, какое предвкушение триумфа!

Но смерть выхватила жертву из этих цепких и жадных рук. И горящие торжеством глаза потускнели. Какие они сегодня у Эльзы Гриер?

Последний раз глянув на картину, Пуаро вышел из комнаты. «Слишком она была жизнерадостной», – мелькнула у него мысль. И ему стало немного страшно.

Глава 8 «Кто-то жаркое третьему дал…»

В доме на Брук-стрит в оконных ящиках росли тюльпаны «Дарвин». Белая сирень в холле издавала такой аромат, что он ощущался уже у входных дверей.

Среднего роста дворецкий взял из рук Пуаро шляпу, тросточку и учтиво молвил:

– Прошу сюда, сэр.

Пуаро пошел за ним через холл, потом они спустились по лестнице вниз. Дворецкий открыл дверь и четко, чуть ли не по складам, назвал фамилию посетителя. Дверь за ними закрылась. Высокий, стройный мужчина поднялся со стула, стоявшего у камина, и двинулся навстречу.

Лорду Диттишему было около сорока. Он был не только пэром Англии, но и поэтом. Две его фантастические драмы в стихах, на постановку которых были затрачены огромные суммы, имели, как говорится, «заслуженный успех». Высокий лоб, волевой подбородок, прекрасные глаза.

– Присаживайтесь, мсье Пуаро.

Пуаро сел и взял предложенную хозяином сигару. Лорд Диттишем прикрыл коробку, зажег спичку, дал прикурить Пуаро, затем тоже сел и задумчиво посмотрел на гостя.

– Вы пришли увидеть мою жену. Это я знаю.

Пуаро ответил:

– Леди Диттишем не откажет мне в любезности?

– Не откажет.

Наступило молчание. Пуаро спросил наугад:

– Я надеюсь, вы ничего не имеете против, лорд Диттишем?

Неожиданная улыбка внезапно изменила нежное и мечтательное лицо.

– Возражения мужей, мсье Пуаро, сегодня всерьез никто не принимает.

– Следовательно, у вас есть возражение?

– Нет, этого я не могу сказать. Однако должен сознаться: я немного боюсь реакции моей жены на эту встречу. Говорю вам вполне откровенно: много лет тому назад, когда моя жена была еще очень молода, ей пришлось перенести довольно тяжкое испытание. Конечно, она пришла в себя после того удара. Я даже готов считать, что она забыла о нем. А теперь приходите вы, и, безусловно, ваши вопросы вызовут старые воспоминания…

– Это в самом деле достойно сожаления, – смиренно сказал Пуаро.

– Я не ведаю, каким будет результат.

– Могу заверить вас, сэр, в своей сдержанности и сделаю все возможное, чтобы не нервировать леди Диттишем. Я понимаю, у нее тонкая и ранимая душа.

Собеседник неожиданно рассмеялся.

– У Эльзы? Да у нее нервы как канаты.

– Тогда… – Пуаро дипломатично умолк.

– Моя жена способна выдержать любое потрясение. Знаете ли вы, почему она согласилась встретиться с вами?

Пуаро коротко спросил:

– Из любопытства?

Что-то подобное уважению мелькнуло в глазах собеседника.

– Выходит, вы поняли.

– Это так естественно. Женщины всегда готовы встретиться с детективом, мужчины посылают его к чертям.

– Есть и женщины, которые также могли бы послать его к чертям.

– После того, как увидят его. Но не до того.

– Возможно… – Лорд Диттишем помолчал. – Что они имели в виду, когда надумали издать эту книгу?

Эркюль Пуаро пожал плечами.

– Мода любит воскрешать прошлое. Старые мелодии, старые водевили, старые костюмы. И даже старые преступления.

– Ужасно!

– Согласен с вами, но вы не измените человеческой природы. Убийство – это драма. Потребность в драме у людей очень сильна.

Лорд Диттишем прошептал:

– Знаю… знаю…

– Так что, как видите, книжка будет написана. Моя задача – помешать проникновению туда ошибочных утверждений и фальсификаций известных событий.

– События, насколько мне известно, были обнародованы.

– Да. Но не их истолкование.

– Что вы этим хотите сказать, мсье Пуаро?

– Дорогой лорд Диттишем, есть много взглядов на одни и те же события. Например, исторические. Известно, что написано множество книг о Марии, королеве Шотландии. В одних она изображена великомученицей, в других – распутницей и беспринципной женщиной, кое-где – довольно убогой духом, иногда даже убийцей и интриганкой, а порой она предстает жертвой обстоятельств. На любой выбор.

– А в деле Крейла? Крейл был убит своей женой, это бесспорно. Во время процесса моя жена была мишенью для клеветников, по-моему – совершенно незаслуженно. Она не должна была присутствовать в зале суда. Общественное мнение было против нее.

– Англичане, – сказал Пуаро, – высокоморальный народ.

Лорд Диттишем воскликнул:

– Да, черт бы их взял! – затем, глянув на Пуаро, спросил: – А вы?

– Я придерживаюсь общепринятых моральных принципов.

Лорд Диттишем сказал:

– Меня интересует, какой была на самом деле эта миссис Крейл. Эта поза несправедливо оскорбленной женщины… У меня такое впечатление, что тут что-то не то.

– Ваша жена могла бы кое-что прояснить.

– Моя жена, – сказал лорд Диттишем, – не вспоминала об этой истории ни разу!

– Я начинаю кое-что понимать… – Пуаро посмотрел на него с особым интересом.

Лорд спросил резко:

– Что понимать?

Пуаро слегка поклонился:

– Творческое воображение поэта…

Лорд встал, позвонил и сказал резким тоном:

– Моя жена ждет вас.

Дверь открылась.

– Вы звонили, милорд?

– Проводите мсье Пуаро наверх, к леди Эльзе.

Пуаро преодолел два пролета лестницы, покрытой мягким ковром. Искусственное освещение… Деньги, всюду деньги! Хорошего вкуса – меньше. Комната лорда Диттишема отличалась строгостью, сдержанностью, а тут, в остальных комнатах, столько расточительства! Вещи высшего сорта. Вещи, которые покупаются по принципу: пусть безвкусные, зато дорогие.

Пуаро подумал: «Жаркое? Да, жаркое…»

Комната, в которую его провели, не казалась просторной. Большая приемная была на первом этаже, а это – личный салон хозяйки дома. Сама хозяйка стояла, опершись на полку камина, когда Пуаро вошел.

Неожиданно ему вспомнилась фраза и никак не хотела уходить из головы:

«Она умерла молодой».

Он никогда не узнал бы Эльзу Гриер по картине, виденной у Мередита Блейка. То был портрет молодости, воплощение жизненной силы, а тут – ничего подобного. И казалось, никогда и не было. Одновременно перед ним открылось нечто, в чем он не отдавал себе отчета, глядя на живопись Крейла. Эльза была красивой. Да, женщина, которая шла ему навстречу, была очень красивой. И совсем не старая. Собственно, сколько ей было лет? Не больше тридцати шести, если тогда, когда разыгрывалась трагедия, ей было двадцать. Тщательно причесанные черные волосы обрамляли правильной формы, с почти классическими чертами лицо. Со вкусом наложенный грим делал ее еще привлекательнее. Он почувствовал, как у него сжимается сердце. В этом, наверное, виноват старый мистер Джонатан, который говорил ему о Джульетте… Однако в этой женщине не было и намека на Джульетту… Все верно, ведь шекспировская героиня должна умереть молодой.

А Эльза Гриер осталась в живых…

Она встретила его спокойным, немного монотонным голосом:

– Меня весьма заинтересовал ваш визит, мсье Пуаро. Садитесь и поведайте мне: чего вы от меня хотите?

Пуаро задумался. Большие серые глаза – словно мертвые озера. Нет, не похоже, что она заинтересована. Ее ничто не интересует.

Верный своей тактике, Пуаро снова представился иностранцем:

– Я слишком взволнован, мадам, я слишком взволнован…

– О, почему же?

– Потому что я понимаю, что это… это восстановление старой драмы, наверное, чрезвычайно горько для вас.

Казалось, это ее заинтриговало. На самом же деле она просто от души потешалась.

– Это, видимо, мой муж вбил вам в голову такие мысли? Он виделся с вами, когда вы пришли? Но он же абсолютно ничего не понимает! И никогда не понимал. Я совсем не такая уязвимая, как он себе представляет. – В ее голосе чувствовалось, что все это продолжает ее забавлять. – Вам известно, что мой отец был рабочим на заводе? Он много трудился и сумел нажить капитал. Этого могут добиться настойчивые люди, не тонкокожие. Я тоже такая.

Пуаро подумал: «Да, это правда. Деликатная женщина вряд ли отважилась бы войти в дом Кэролайн Крейл».

Леди Диттишем спросила:

– Чего вы хотите от меня?

– Вы уверены, мадам, что для вас не будет слишком болезненным вспомнить прошлое?

Она задумалась на миг, и Пуаро пришло в голову, что леди Диттишем – очень откровенная женщина. Она могла соврать, но никогда – ради собственного удовольствия.

Эльза Диттишем проговорила, как бы размышляя:

– Больно? Нет. Наверное, я хотела бы этого.

– Почему?

Она ответила раздраженно:

– Ведь это дурной тон – никогда ничего не чувствовать…

Эркюль Пуаро подумал: «Да, Эльза Гриер умерла», а потом сказал:

– В таком случае, леди Диттишем, моя задача облегчается. У вас хорошая память?

– Думаю, неплохая.

– И вы уверены, что возвращение к тем дням не заставит вас страдать?

– Такие вещи болезненно воспринимаются только в тот момент, когда они происходят.

– Это я знаю. Но кое у кого…

– Да, мой муж никак не может этого понять, он считает, что судебный процесс со всей его волокитой был для меня ужасным испытанием.

– А разве нет?

Эльза Диттишем сказала:

– Вовсе нет, мне это даже нравилось. – В ее голосе ясно чувствовался оттенок удовлетворения. – Боже мой, эта старая бестия Деплич! Чего он только не делал, чтобы прижать меня к стенке! Но мне нравилось бороться с ним. И он не сумел меня победить.

Она улыбнулась и посмотрела на Пуаро:

– Надеюсь, я не разочарую вас. Двадцатилетняя девушка, наверное, должна была иметь вид подавленный, прибитый или что-нибудь в этом роде. Я такой не была. Меня не трогало то, что мне говорили… Я желала только одного…

– Чего?

– Понятно, видеть ее с петлей на шее.

Пуаро следил за ее руками – красивыми, с длинными ногтями. Хищными руками.

– Вы считаете меня мстительной? – спросила Эльза. – Да, я мстительная. В отношении тех, кто причинил мне зло. Та женщина была, по-моему, ничтожной, безликой. Она знала, что Эмиас любит меня, что он собирается ее оставить, и она убила его только для того, чтобы он не стал моим… Вы не усматриваете в этом подлости?

– Вы не способны понять ревность или сочувствовать ей?

– Нет, не думаю, что способна. Если ты проиграла – значит, проиграла. Если ты не можешь удержать мужа, отпусти его без возражений, красиво. Это чувство собственности мне непонятно.

– Возможно, вы поняли бы его, выйдя замуж за Крейла!

– Не думаю. – Она вдруг улыбнулась Пуаро. – Мне хочется, чтобы вы хорошенько уяснили одну вещь: не считайте, что Эмиас Крейл испортил невинную девушку. Это было совсем не так! Из нас двоих ответственна была я. Мы познакомились на одном вечере, и я влюбилась в него. Я понимала, что должна любой ценой завоевать его…

Пародийно звучали теперь эти шекспировские стихи:

– Несмотря на то, что он был женат?

– Ну и что? Разве это карается законом?.. Разве можно запретить видеть действительность такой, какова она есть? Если он был несчастен со своей женой и мог быть счастлив со мной, то почему не могло быть так? Мы живем только раз.

Эльза покачала головой.

– Но я слышал, что он был счастлив и со своей женой.

– Нет, они грызлись как собака с кошкой. Она все время к нему придиралась. Она была… О, она была ужасная женщина! – Эльза встала и закурила. Потом сказала с легкой усмешкой: – Возможно, я к ней несправедлива. Но я убеждена, что она действительно была нестерпима.

Пуаро неторопливо пробормотал:

– Это была большая трагедия.

– Да, это была большая трагедия. – Она круто повернулась к нему: – Трагедия, которая убила меня. Вы меня понимаете? Убила меня! С тех пор ничего не было. Абсолютно ничего! Только огромная пустота! – Эльза в отчаянии взметнула руки.

– Так много значил для вас Эмиас Крейл?

Она утвердительно кивнула. Это был удивительный жест – короткий, таинственный и вместе с тем словно патетический.

– Мои мысли были направлены тогда в одну сторону. Иногда мне, как Джульетте, хотелось воткнуть в себя нож. Но поступить так – значило бы признать свое поражение, признать, что жизнь победила тебя.

– И тогда?

– Все должно было обернуться точно так, как было… Я выдержала испытание. Все, что было потом, ничего для меня не значило. Я считала, что пойду дальше, до следующего этапа.

«Так, – подумал Пуаро, – до следующего этапа». Он хорошо понимал ее, готовую осуществить свое жестокое намерение. Он видел ее – красивую, богатую, обольстительную, пытающуюся своими жадными, хищными руками заполнить пустоту собственной жизни. Культ героя – брак со знаменитым летчиком, потом – с исследователем, этим великаном, Арнольдом Стивенсоном, физически, возможно, довольно похожим на Эмиаса Крейла…

Эльза Диттишем сказала:

– Я никогда не лицемерила! Есть такая испанская присказка, которая мне всегда нравилась: «Бери то, что желаешь, и плати за это, – сказал Господь». Я так и сделала. Я взяла то, чего желала, и готова была оплатить все.

– Однако не все можно купить.

Эльза посмотрела на него удивленно.

– Я имела в виду не только деньги.

– Нет, нет, я понимаю, что вы хотели сказать. Но не все вещи в жизни имеют ярлык с ценою. И некоторые вещи не продаются.

– Это абсурд!

Пуаро чуть улыбнулся. В ее голосе чувствовалась самоуверенность. И вдруг его охватила жалость. Он посмотрел на это гладкое, без жизни лицо, на печальные глаза и вспомнил девушку, которую рисовал тогда Эмиас Крейл.

Эльза сказала:

– Расскажите мне все, что касается книги. Какова ее цель? Чей это замысел?

– О, милая мадам, какая еще может быть цель, кроме одной – подать вчерашнюю сенсацию под сегодняшним соусом!

– Но вы не писатель?

– Нет. Я эксперт по преступлениям.

– Следовательно, с вами консультируются, когда пишут книжки о преступлениях?

– Не всегда. В данном случае у меня определенное поручение.

– От кого?

– Как бы вам сказать? Я направляю и контролирую эту публикацию от имени заинтересованной особы.

– Кто эта особа?

– Мисс Карла Лемаршан.

– Кто она такая?

– Это дочь Эмиаса и Кэролайн Крейл.

Взгляд Эльзы на некоторое время застыл. Потом она сказала:

– Конечно, был еще и ребенок. Вспоминаю. Сейчас она уже взрослая…

– Да, ей уже двадцать один год.

– Как она выглядит?

– Высокая, брюнетка и, по-моему, красивая. В ней чувствуется смелость. И независимость.

Эльза проговорила задумчиво:

– Я хотела бы ее видеть.

– Возможно, это ей будет неприятно.

Эльза как будто удивилась:

– Почему?.. О, я понимаю! Но это абсурдно! Немыслимо, что она может о чем-то вспомнить. Ей было тогда не больше шести…

– Она знает, что ее мать была осуждена за убийство отца.

– И она считает, что виновна в этом я?

– Возможно, что и так.

Эльза пожала плечами.

– Какая глупость! Если бы ее мать вела себя как разумное существо…

– Следовательно, вы не считаете себя виновной?

– А почему я должна себя чувствовать в чем-то виновной? Я не сделала ничего, чего бы мне стоило стыдиться. Я любила его. Я сделала бы его счастливым. – Она прямо посмотрела в лицо Пуаро. Ее неподвижная фигура ожила, и вдруг, к великому своему удивлению, Пуаро увидел девушку с картины. – Если бы вы смогли понять… Если бы вы посмотрели на вещи с моей точки зрения. Если бы вы знали…

Пуаро склонился к ней.

– Но именно этого я и хочу. Видите ли, мистер Филипп Блейк, который был там в то время, пишет для меня подробный отчет о происходивших тогда событиях. Мистер Мередит Блейк также. Если бы вы…

Эльза глубоко вздохнула, затем произнесла с брезгливостью:

– Эти двое… Филипп всегда был тупицей. Мередит постоянно вертелся около Кэролайн… По сути, он был ее возлюбленным, в своем роде. Но из их рассказов вы не сможете составить правильную картину.

Пуаро внимательно посмотрел на Эльзу. Он увидел, что глаза ее постепенно оживают.

Эльза сказала скороговоркой и почти сердито:

– Вы хотели бы знать правду? Только не для печати, для себя лично?

– Я обещаю вам ничего не публиковать без вашего согласия.

– Мне было бы приятно изложить правду на бумаге…

Она немного помолчала, погруженная в свои мысли. Пуаро заметил, как четкие линии ее лица смягчаются, видел, как жизнь потоком вливается в нее – теперь, когда прошлое позвало ее.

– Вернуться в прошлое, выложить все на бумаге… Я покажу вам, что это была за женщина… – Глаза ее заблестели, грудь поднималась в порыве страсти. – Она убила его! Она убила Эмиаса, который так хотел насладиться жизнью. Ненависть не должна быть сильнее любви, но ее ненависть была сильнее. И моя ненависть к ней также… Я ненавижу ее! Ненавижу! – Она подошла к Пуаро, нагнулась, схватила его за руку и настойчиво твердила: – Вы должны понять, должны знать, что мы чувствовали, Эмиас и я. У меня кое-что есть, я сейчас вам покажу…

Она вихрем бросилась в угол комнаты, подошла к письменному столу, выдвинула ящик, вернулась к Пуаро. В руках она держала сложенное письмо со стертым адресом. Эльза протянула письмо Пуаро. И внезапно он с болью в сердце вспомнил девочку, которую знал и которая вот так же протянула когда-то ему свою реликвию – ракушку, найденную на берегу моря. Она так же отступила на шаг назад и неподвижным взглядом смотрела на него, с опаской и трепетом смотрела, как будет воспринят ее дар…

Пуаро развернул пожелтевшие странички.

«Эльза! Чудесное дитя! Никогда у меня не было ничего прекраснее. И все же мне страшно, я слишком старый, человек межвременья, с ужасным характером и без малейшего постоянства. Не доверяй мне, не верь мне, у меня нет ничего хорошего, кроме моей живописи. Все, что есть во мне хорошего, все в ней. Это – для того, чтобы ты потом не говорила, что я тебя не предупреждал.

Но черт с ним, со всем этим, все равно ты будешь моей, при любых обстоятельствах. Я пошел бы хоть в ад ради тебя, и ты это прекрасно знаешь.

И я напишу твой портрет, перед которым весь мир, весь этот мир болванов застынет с разинутым ртом! Я безумно люблю тебя, я не могу спать, не могу есть. Эльза! Эльза! Эльза! Я навеки твой, я твой до самой смерти.

Эмиас».

Шестнадцать лет прошло с тех пор. Выцвели чернила, потерлась бумага. Но слова еще живые, все еще трепетные.

Он посмотрел на женщину, которой они были адресованы, но перед его глазами предстала влюбленная девушка…

Глава 9 «Ничего не досталось другому…»

– Можно спросить: зачем, мсье Пуаро?

Эркюль Пуаро хорошенько подумал, прежде чем ответить. Проницательные серые глаза на морщинистом лице внимательно его рассматривали.

Он поднялся на последний этаж дома какой-то весьма простой, без всяких излишеств архитектуры и постучал в дверь, на которой стоял номер 584. «Гиллеспи Билдингс» – компания, появившаяся на свет для того, чтобы давать «приют женщинам, которые сами себя содержат». Здесь, в маленькой клетушке, жила мисс Сесили Уильямс – комнатка была для нее спальней, салоном, столовой и благодаря разумному использованию плиты даже кухней. В соседней комнатке находилась сидячая ванна и остальные необходимые удобства. Этой бедной квартирке мисс Уильямс сумела придать черты собственной индивидуальности. На выкрашенных в светло-серый строгий цвет стенах висели разные репродукции: Данте встречается с Беатриче на мосту; две акварели с пейзажами Венеции; копия «Весны» Боттичелли, написанная сепией. На низеньком комоде лежало множество пожелтевших фотографий. Судя по стилю причесок изображенных на них женщин, большинство было двадцати-тридцатилетней давности…

Потертый квадратный ковер, простая старая мебель. Даже неопытному глазу становилось ясно, что живет Сесили Уильямс довольно скромно. Этот поросенок явно не получил ничего.

– Вы хотели бы услышать мои воспоминания о деле Крейлов? Можно спросить: зачем? – повторила мисс Уильямс.

На этот раз Пуаро не стал вдаваться в пространные рассуждения о какой-то там книге о преступлениях прошлого, которая должна быть написана. Он просто-напросто рассказал мисс Уильямс о Карле Лемаршан.

Мисс Уильямс – уже в годах, невысокая, в поношенной, но аккуратной одежде – слушала его внимательно.

– Меня очень интересует судьба этого ребенка, как она жила все это время, – сказала она.

– Мадемуазель Лемаршан, – сказал Пуаро, – очень привлекательная девушка, интересная, смелая, знающая, чего хочет.

– Хорошо, – коротко молвила мисс Уильямс.

– И еще я хотел бы прибавить: она очень настойчивая девушка. Ее нелегко сбить с намеченного пути.

Бывшая гувернантка одобрительно кивнула головой, задумалась. Потом спросила:

– Она занимается искусством?

– Не думаю.

– Слава богу! – сказала она сухо. – После всего, что вы мне о ней говорили, я считаю – она больше похожа на мать, чем на отца.

– Вполне возможно. Это вы можете лучше определить, когда увидите ее. Вы хотите увидеть ее?

– Очень хотела бы. Всегда интересно видеть, как вырос ребенок, которого ты воспитывала.

– Она была, видимо, совсем малышкой, когда вы видели ее в последний раз?

– Ей было пять с половиной лет. Очень милый ребенок. Возможно, даже слишком спокойный. Ей нравились игры, которые она сама и придумывала. Она любила одиночество, отличалась простотой, неизбалованностью.

Пуаро заметил:

– Это ее счастье, что она была тогда такая маленькая…

– В самом деле… Будь она постарше, ей пришлось бы переживать гораздо больше.

– А вместе с тем мне кажется, – сказал Пуаро, – что без некоторых потрясений не обошлось. Сколь бы мало ни понимал ребенок, сколь бы мало ни было дозволено знать Карле, наверное, то время было для нее атмосферой какой-то таинственности. И потом, этот внезапный отъезд – ее словно вырвали с корнями! Такие вещи не проходят бесследно.

Мисс Уильямс заметила задумчиво:

– И все же так было лучше для всех.

– До того, как мы оставим тему о Карле Лемаршан, то есть о маленькой Кэролайн Крейл, я хотел бы вас кое о чем спросить. Только вы сможете ответить на мой вопрос, я уверен в этом.

– То есть?

Пуаро жестикулировал, чтобы яснее выразить свою мысль:

– Тут есть кое-что такое… такой оттенок, который трудно определить… У меня складывается впечатление, когда я вспоминаю об этом ребенке, что ему не уделялось того внимания, какого он заслуживал. Когда я кому-то рассказываю о ней, собеседник кажется удивленным, словно он совсем забыл, что существовал еще и ребенок. И это, наверное, мадемуазель, не вполне естественно. Ребенок в подобных обстоятельствах, конечно, не самая важная особа сам по себе, но ведь он основная, стержневая причина драмы. Возможно, Эмиас Крейл имел основания оставлять или не оставлять свою жену, но обычно, когда рушится семья, ребенок – весьма важный момент. А вот в нашем случае как будто никто не считался с существованием ребенка. И это кажется мне очень странным.

Мисс Уильямс поспешила согласиться:

– Вы коснулись самого важного места, мсье Пуаро. Вы полностью правы! Это частично и заставило меня сказать раньше, что смена обстановки могла быть в некоторых случаях для Карлы очень полезной. Если бы она была старше, она могла бы страдать от пустоты, которая возникла в быту. – Она наклонилась слегка и сказала, подбирая слова: – Понятное дело, в своей практике на протяжении многих лет я встречала разные отношения между родителями и детьми. Много детей, я бы сказала – большинство, страдают от чрезмерного внимания со стороны родителей. Слишком много любви, слишком много забот и присмотра. Ребенок чувствует эту любовь, она нервирует его, ребенок старается избавиться от нее, избавиться от постоянной опеки. Это особенно часто случается, когда в семье один ребенок. Последствия бывают в большинстве случаев горестные. Мужа раздражает, что он на втором плане, он ищет утешения или скорее заботы, внимания в другом месте. Раньше или позже это приводит к разводу. Лучше всего для ребенка, я в этом уверена, чтобы родители относились к нему со здоровым невниманием. Так и происходит, вполне естественно, в семьях, где много детей и мало денег. Детьми как бы пренебрегают, поскольку мать просто-напросто не имеет времени ими заниматься. Дети в таких случаях хорошо понимают, что она их любит, а с другой стороны, их не раздражает слишком докучливое проявление чувств. Но есть еще один аспект. Бывает, что муж и жена так дополняют друг друга, так заняты один другим, что их ребенок не кажется им чем-то реальным. В подобных обстоятельствах я считаю, что ребенок чувствует себя ущемленным, словно забытым на морозе. Вы меня понимаете, я совсем не имею в виду любовь к ребенку. Миссис Крейл, например, была прекрасной матерью, всегда заботилась о Карле, ее здоровье… Она играла с ней, всячески проявляла свою к ней привязанность. И вместе с тем миссис Крейл была всецело увлечена своим мужем. Она существовала, если можно так сказать, только благодаря ему и для него. – Мисс Уильямс помолчала минуту, потом спокойно сказала: – Это, мне кажется, и есть объяснение тому, что она совершила потом.

– Вы хотите сказать, что они больше были похожи на влюбленных, чем на мужа и жену?

Мисс Уильямс чуть нахмурила брови и с легкой неприязнью к небританскому стилю речи Пуаро ответила:

– Можно, наверное, выразиться и так.

– Любил ли он ее так, как она его?

– Он, естественно, отвечал на ее чувства, но он мужчина…

Мисс Уильямс придала последнему слову самое викторианское значение.

– Мужчины… – начала мисс Уильямс и замолчала. Она произнесла это слово так, как богатый помещик произносит слово «большевики», а убежденный коммунист – слово «капиталисты».

Из глубин ее жизни, жизни старой девы и гувернантки, вырвался вихрь бурной страсти. Никто, услыхав ее, не усомнился бы, что для мисс Уильямс мужчины – это враги!

– Вы как будто не очень одобрительно относитесь к мужской половине человечества?

– Мужчинам отдано все наилучшее в мире. Я надеюсь, что так будет не всегда.

Эркюль Пуаро внимательно рассматривал ее. Он легко мог представить себе мисс Уильямс прикованной к ограде, объявившей голодовку и готовой страдать до конца за свои убеждения. Переходя от глобальных проблем к житейским мелочам, он спросил:

– Вам не нравился Эмиас Крейл?

– Совсем не нравился. Я не одобряла его поведения. На месте его жены я бы ушла от него. Есть вещи, с которыми не должна мириться ни одна женщина.

– А миссис Крейл их терпела?

– Да.

– И вы считаете, что она неправильно вела себя?

– Да. Жена должна иметь самоуважение, не позволять себя унижать.

– Вы когда-нибудь говорили миссис Крейл об этом?

– Конечно, нет! Не мне было ей говорить. Меня наняли для того, чтобы я воспитывала Анджелу, а не для советов миссис Крейл, она в них не нуждалась. Это было бы с моей стороны большой невоспитанностью.

– Вы любили миссис Крейл?

– Миссис Крейл была очень мила. – Голос достойной гувернантки смягчился, наполнился теплом и волнением. – И мне было ее очень жаль!

– А ваша воспитанница Анджела Уоррен?

– Это была интересная девочка. Привлекательнее всех, с кем мне когда-либо приходилось иметь дело. Очень умная девочка. Правда, крайне недисциплинированная, резкая, во многих случаях с нею трудно было договориться. – Она немного помолчала. – Я всегда верила, что она сделает в жизни что-то значительное. И она сделала! Вы читали ее книгу о Сахаре? Она вела раскопки гробниц Фаюма. Да, я горжусь Анджелой. Я недолго жила в Олдербери – два с половиной года, но мне всегда приятно чувствовать, что и я содействовала развитию ее способностей, одобряя увлечение археологией.

Пуаро сказал:

– Насколько мне известно, было решено отправить ее в школу. Вас, наверное, это огорчило?

– Напротив, мсье Пуаро, я была полностью согласна. – Потом, после некоторой паузы: – Я хочу вам раскрыть истинное положение дел. Анджела была милая, симпатичная девочка, которую можно только любить. Нежная, пылкая, импульсивная. И очень непростая. Она достигла возраста, когда ты уже не ребенок, но еще не женщина. Временами разумная и зрелая, как взрослый человек, она вдруг становилась лукавой, взбалмошной, с нетерпимыми поступками. В этом возрасте, вы знаете, у девочек происходят довольно сложные душевные изменения… Они становятся чрезвычайно уязвимы, все их оскорбляет, они сердятся, когда к ним относятся как к детям, и наоборот – им неловко, если видишь в них женщину. Анджела находилась в подобном душевном состоянии. Она нервничала, обижалась ни с того ни с сего, вспыхивала. Бывало, целыми днями сидела, насупившись, ничего не делая, а потом снова предавалась своим забавам – лазила по деревьям в саду, играла с детьми в разбойников, не признавала никаких авторитетов.

Мисс Уильямс опять помолчала.

– Когда девочки подходят к этой фазе, школа может быть им полезна. У них возникает потребность в авторитете. Здоровая дисциплина коллектива помогает им стать разумным членом общества. Условия, которые были у Анджелы дома, я не решусь назвать идеальными. Во-первых, миссис Крейл баловала ее. Девочка считала, что время и внимание сестры принадлежат ей. Это приводило к конфликтам с мистером Крейлом. Тот, понятно, считал, что он должен быть на первом месте, и домогался этого. Он действительно очень любил девочку, они были хорошими друзьями, а их перебранки были в общем-то беззлобными. Однако порой случалось, что излишнее внимание миссис Крейл к Анджеле сердило его, а если миссис Крейл выступала в защиту мужа, сердилась Анджела. Бывали случаи, когда Анджела, чтоб отомстить, устраивала мистеру Крейлу какую-то гадость. Мистер Крейл имел привычку пить залпом. Анджела однажды насыпала ему в напиток целую горсть соли. Смесь, разумеется, вызвала рвоту, мистер Крейл просто онемел от злости. Но вершиной ее проделок были улитки, которые она подсунула ему в постель. Мистер Крейл особенно их не терпел… Он тогда окончательно вышел из себя и сказал, что девочку пора отправить в интернат. Анджелу это страшно огорчило. Хотя она сама раз или два высказывала желание пойти в интернат, она устроила чуть ли не истерику. Миссис Крейл не хотела, чтобы Анджела уезжала, однако дала себя убедить – главным образом благодаря моим уговорам. Я ей объяснила, что это – для блага Анджелы, что, по-моему, школа пойдет ей на пользу. Было решено осенью отправить Анджелу в Холстон, в довольно хороший интернат на южном берегу. Но миссис Крейл тем не менее была этим удручена, а Анджела обижалась на мистера Крейла. Это не было чем-то слишком серьезным, вы меня понимаете, мсье Пуаро, но усиливало нервозность в доме при всем том, что там уже было.

– Вы имеете в виду присутствие Эльзы Гриер?

– Да!

– Что вы думаете об Эльзе Гриер?

– У меня о ней нет никакого впечатления. Молодая женщина, лишенная каких-либо принципов.

– Она была слишком молодой?

– Вполне зрелой, чтобы знать, как нужно себя вести. Я не нахожу для нее никакого оправдания. Абсолютно никакого!

– Она влюбилась в него, я полагаю…

Мисс Уильямс высокомерно перебила его:

– Влюбилась в него! Но мне хотелось бы думать, мсье Пуаро, что, какими бы ни были наши чувства, мы должны ими управлять, оставаться в рамках пристойности. Во всяком случае, мы обязаны управлять своими поступками. У этой девушки не было и тени моральных принципов. Тот факт, что мистер Крейл человек женатый, ничего для нее не значил. Совершенно бесстыдная в своих поступках, слишком решительная и слишком холодная. Возможно, она была плохо воспитана. Это единственное оправдание, какое я могу для нее найти.

– Смерть Крейла была, конечно, для нее тяжелым ударом…

– О да! Но ведь только она тому виной. Я не захожу так далеко, чтобы оправдывать убийство, мсье Пуаро, но если у кого-то и могли не выдержать нервы, то именно у Кэролайн Крейл. Скажу вам искренне – иногда мне хотелось убить их обоих. И его, и ту бесстыдницу. Так афишировать свои отношения перед миссис Крейл! Каково ей было выслушивать всю эту гадость!.. Эмиас Крейл заслужил свою судьбу! Ни один муж не должен поступать по отношению к жене так, как делал это он. Его смерть – справедливое наказание…

– Вы слишком строги…

Женщина с неспокойными серыми глазами посмотрела на него:

– Я слишком строга, когда речь идет о браке. Та страна, где институт брака не уважается и не поддерживается, неизбежно деградирует. Миссис Крейл была любящей и верной женой. Муж ее издевался над ней, умышленно привел свою любовницу в дом. Он получил по заслугам. Он безжалостно разжигал чувства у миссис Крейл… Всякое терпение имеет пределы, так что я лично не осуждаю ее.

– Он вел себя довольно плохо, я понимаю. Но не забывайте, что он был великий художник.

Мисс Уильямс вспыхнула:

– О да! Это всегда служит оправданием, особенно теперь. Художник! Оправдание для всякой распущенности, пьянства, скандалов. И скажите на милость: какой, собственно, художник был мистер Крейл, в конце концов? Возможно, несколько лет его живопись будет в моде, но недолго. Если уж на то пошло, то ведь он даже не умел рисовать! Перспектива у него была ужасна. И анатомия неправильна. Я кое-что понимаю в живописи, мсье Пуаро. Для тех, кто знает и восхищается великими мастерами, мазня мистера Крейла – лишь забавный курьез. Несколько пятен, разбросанных там и сям, никакой композиции, никакого рисунка… Нет, – она покачала головой, – не требуйте от меня, чтобы я восхищалась живописью мистера Крейла.

– Две его картины выставлены в галерее Тэйт, – напомнил Пуаро.

Мисс Уильямс презрительно фыркнула:

– Возможно. И одна из скульптур мистера Эпстайна,[5] если я не ошибаюсь, тоже там.

Пуаро понял, что этим высказыванием мисс Уильямс предлагает прекратить обсуждение темы искусства.

– Вы были вместе с мадам Крейл, когда она нашла Эмиаса Крейла мертвым?

– Да. Мы вышли вдвоем из дому после завтрака. Анджела оставила после купания свой пуловер на пляже или в беседке, она всегда обращалась со своими вещами довольно небрежно. Я рассталась с миссис Крейл у ворот «батареи», но она сразу же позвала меня назад. Я считаю, что к тому времени мистер Крейл был мертв уже более часа. Мы застали его на скамье, возле мольберта.

– Это ее сильно потрясло, не так ли?

– Что именно вы хотите сказать, мсье Пуаро?

– Я спрашиваю: какое впечатление произвела она на вас в тот момент?

– Понятно. Да, она была в полном замешательстве. Она послала меня позвонить врачу. Собственно, мы не были уверены, что он мертв. Предположили, что это приступ каталепсии.

– Это она подсказала такую возможность?

– Не помню…

– И вы пошли звонить?

– На полпути я встретила Мередита Блейка, передала ему это поручение и возвратилась к миссис Крейл. Я боялась, что она потеряет сознание.

– И она была в беспамятстве?

Миссис Уильямс сказала жестко:

– Миссис Крейл вполне владела собой. В отличие от нее мисс Гриер устроила чрезвычайно неприятную истерическую сцену.

– Какую сцену?

– Она пыталась напасть на миссис Крейл.

– Вы хотите сказать, что она считала мадам Крейл виновной в смерти мужа?

Мисс Уильямс несколько минут раздумывала.

– Нет, тогда она не могла быть в этом уверена. Это… это… ужасное подозрение еще не пришло ей в голову. Мисс Гриер только крикнула ей: «Это ваших рук дело, Кэролайн! Вы убили его! На вас лежит вина!» Она не сказала «вы отравили его», но, мне показалось, она хотела это сказать.

– А миссис Крейл?

Мисс Уильямс беспокойно задвигалась:

– Не будем лицемерами, мсье Пуаро. Я не могу вам сказать, что чувствовала и думала на самом деле в тот час миссис Крейл. Был ли это ужас от содеянного или…

– Вы думаете, что было именно так?

– Нет, нет! Я не могу это утверждать. Она стояла окаменевшая. И… как мне кажется, испуганная. Да, я убеждена: испуганная. Но это вполне естественно.

Эркюль Пуаро сказал недовольно:

– Да, пожалуй, это вполне естественно. Какую мысль она высказала официально в связи со смертью мужа?

– Самоубийство. Она с самого начала довольно категорично заявила, что это могло быть только самоубийство.

– А вы что ей сказали?

– Мсье Пуаро, имеет ли значение, что я ей сказала?

– Да, я считаю, что имеет.

– Не понимаю почему…

Его выжидание действовало на нее гипнотизирующе, и она молвила с сожалением:

– Мне кажется, что я ей сказала: «Конечно, миссис Крейл, наверняка он покончил с собой…»

– Верили ли вы в то, что говорили?

Мисс Уильямс подняла голову и твердо сказала:

– Нет, не верила. Но я прошу вас понять, мсье Пуаро, что я была целиком на стороне миссис Крейл. Если хотите, мои симпатии принадлежали ей, а не полиции.

– Вы хотели, чтобы ее оправдали?

Мисс Уильямс ответила с вызовом:

– Да, хотела.

– Тогда вы разделяете чувства ее дочери?

– Я полностью разделяю чувства Карлы.

– У вас не будет возражений, если я попрошу вас письменно изложить в деталях ход трагедии?

– Для нее, чтобы она прочитала?

– Да.

Мисс Уильямс медленно проговорила:

– У меня нет никаких возражений. Она твердо решила вести расследование?

– Да. Хотя я считаю, что было бы лучше спрятать от нее правду…

Мисс Уильямс прервала его:

– Всегда лучше смотреть правде в глаза. Нет смысла уклоняться от несчастья, фальсифицируя события. Карла, наверное, была сильно потрясена, когда узнала правду. Теперь она хочет знать подробности трагедии. Мне кажется, что это естественное желание, присущее молодой, смелой женщине. Зная все, она сумеет забыть и займется своей собственной жизнью.

– Возможно, вы и правы.

– Я убеждена, что права.

– Но, видите ли, есть еще кое-что. Она не просто хочет знать правду. Она хочет доказать, что ее мать не виновна.

– Бедное дитя!

– Вы так думаете?

Мисс Уильямс ответила:

– Теперь я понимаю, почему вы сказали, что было бы лучше ей никогда не знать правды. И все же я считаю, лучше, если она ее будет знать. Естественно, она надеется установить невиновность матери. И какой горькой ни была бы правда, я думаю, после того, что услышала от вас о Карле, она достаточно мужественна, чтобы встретить правду не содрогнувшись.

– Вы уверены, что это будет именно такая правда?

– Я вас не понимаю…

– Вы не усматриваете никакого изъяна в предположении о виновности миссис Крейл?

– Не думаю, что утверждение о ее невиновности кем-либо воспринималось серьезно.

– И все же она утверждала версию самоубийства.

Мисс Уильямс ответила:

– Несчастная женщина должна была что-то говорить.

– Знаете ли вы, что перед смертью мадам Крейл оставила своей дочери письмо, в котором торжественно клянется в невиновности?

Мисс Уильямс пристально поглядела на него.

– Лишняя забота с ее стороны.

– Вы считаете?

– Да, безусловно. А вы сентиментальны, как и большинство мужчин…

Пуаро прервал ее раздраженно:

– Я не сентиментален.

– Мсье Пуаро, иногда существует то, что я назвала бы ошибочной сентиментальностью. Зачем человек пишет подобную ложь в такую торжественную минуту? Для того, чтобы избавить своего ребенка от страданий. Так поступили бы многие женщины. Но я не ожидала этого от миссис Крейл. Она была смелая женщина и честная. Нисколько не похоже на нее – просить девушку не осуждать ее.

Пуаро почти в отчаянии сказал:

– Следовательно, вы даже не допускаете, что Кэролайн Крейл писала правду?

– Нисколько!

– И тем не менее вы любили ее?

– Я любила ее. Я питала к ней большую любовь и глубокую симпатию.

– Тогда…

Мисс Уильямс с большим удивлением посмотрела на него.

– Вы не понимаете, мсье Пуаро. Не имеет значения, что я говорю вам теперь, после стольких лет. Но, видите ли, я точно знаю, что миссис Крейл была виновна!

– Точно знаете?!

– Да. Не знаю, хорошо ли я сделала, скрыв это тогда. Но факт – я это скрыла. Вы должны поверить мне, мсье Пуаро: Кэролайн Крейл была виновна. Я знаю это абсолютно точно.

Глава 10 «Пятый с плачем куда-то бежал: – Не найду я дорогу к дому!..»

Апартаменты Анджелы Уоррен выходили на Риджентс-парк. В открытое окно струились сладковатые запахи. Можно было подумать, что ты в деревне, если бы не беспрерывный и надоедливый уличный шум.

Пуаро стоял спиной к окну, когда услыхал скрип двери. Вошла Анджела Уоррен. Он видел ее не впервые. Он уже воспользовался удобным случаем – конференцией Королевского географического общества – и пошел ее послушать. Конференция была, по его мнению, интересной, хотя несколько суховатой для широкой публики. Мисс Уоррен говорила прекрасно, без запинки, не повторяясь. Чистый, мелодичный голос. Никакого подстраивания под вкусы публики, ждущей сенсаций и романтики. В ее докладе очень мало отступлений – четкое изложение фактов, надлежащим образом проиллюстрированных отличными диапозитивами. Интересные выводы, высокий научный уровень.

Пуаро она понравилась. «Вот, – сказал он себе тогда, – организованный разум». Теперь, разглядывая ее вблизи, отдавал себе отчет в том, что Анджела Уоррен могла бы быть очень красивой женщиной. У нее правильные, хотя немного суровые черты лица, прекрасные черные брови, умные карие глаза, нежная, белая кожа, прямые плечи и немного мальчишеская походка.

Можно с уверенностью сказать: ничто в ее внешности не вызывало сходства с поросенком, который с плачем куда-то бежал… Но правую ее щеку пересекал страшный шрам; глаз слегка перекосился, уголок его был оттянут книзу. Никто не мог бы и заподозрить, что глаз этот ничего не видит. Эркюлю Пуаро показалось, что Анджела Уоррен сжилась с этим изъяном и теперь не обращает на него внимания. Ему пришло на ум, что из пяти человек, которые пробудили его интерес, она, возможно, вступила в жизнь с минимальными преимуществами, но сумела добиться успеха и счастья.

У Эльзы поначалу было все – молодость, красота, богатство, – и она преуспела меньше всех. Она напоминала цветок, прихваченный морозом, который увял, не успев распуститься. Сесили Уильямс не обладала особыми достоинствами и не могла похвастать какими-тодостижениями. Но, по мнению Пуаро, она не падала духом и не жаловалась на невзгоды. Ее вполне удовлетворяла жизнь, и она по-прежнему интересовалась событиями и людьми. Строгое викторианское воспитание служило ей верной опорой, поддерживая умственные и моральные силы. Она была убеждена, что выполняет свой долг на той стезе, которая указана ей свыше, и потому-то ее никогда не одолевали чувства зависти и недовольства. Она жила воспоминаниями и маленькими радостями, которые могла иногда себе позволить благодаря строгой экономии. Все это помогало ей сохранить физическое здоровье и интерес к жизни.

Что касается Анджелы Уоррен, то хотя она и была с детства обезображена и, по-видимому, должна была страдать от этого, Пуаро в ней увидел человека сильного духом и закаленного борьбой с обстоятельствами и самим собой. Некогда озорная школьница превратилась в волевую, умную, целеустремленную, энергичную женщину. Она явно преуспевала и наслаждалась своими научными успехами.

Впрочем, она не относилась к типу женщин, которому Пуаро отдавал предпочтение. Ему нравились женщины более яркие и менее суровые.

На этот раз ему легко удалось подойти к цели своего визита. Не было надобности ни в каких хитростях: он просто сказал Анджеле Уоррен о своей встрече с Карлой Лемаршан. Суровость сошла с лица Анджелы, и оно выражало теперь только уважение и одобрение.

– Маленькая Карла здесь? О, как я хотела бы ее видеть!

– Вы потеряли с ней связь?

– Почти совсем. Я была подростком, когда она уехала в Канаду, и я сказала себе, что не пройдет года или двух, как она нас забудет. В последние годы мы лишь изредка обменивались подарками к Рождеству… Это была единственная связь между нами. Мне казалось, что она полностью ассимилировалась в Канаде и что будущее ее там. И я считала, что, наверное, оно и к лучшему, принимая во внимание известные обстоятельства.

– Конечно, так можно было предполагать. Смена имени, смена обстановки, новая жизнь. Но, видите, не всегда все легко удается. – И Пуаро рассказал о помолвке Карлы, о ее открытии, сделанном в зрелом возрасте, и мотивах ее приезда в Англию.

Анджела выслушала его спокойно. Когда Пуаро закончил, так же спокойно сказала:

– Браво, Карла!

Пуаро удивленно вздрогнул. Впервые он встречал подобную реакцию.

– Вы одобряете ее действия, мадемуазель Уоррен?

– Конечно. И желаю ей удачи. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ей. Я чувствую себя виноватой, что сама не отважилась сделать это.

– Следовательно, вы считаете, что есть возможность доказать невиновность ее матери?

Анджела Уоррен сказала твердо:

– Разумеется. Кэролайн не убивала мужа. Я всегда это знала.

Эркюль Пуаро проворчал:

– Вы меня в самом деле поражаете, мадемуазель. Все другие, с кем я беседовал…

Анджела неожиданно прервала его:

– Вы не должны никого слушать. Понятно, косвенные доказательства весьма убедительны. Мое же личное убеждение основано на знании – я хорошо знала свою сестру и уверена – Кэролайн не могла никого убить.

– Может ли кто-либо говорить с уверенностью о другом человеке?

– Наверное, нет… В большинстве случаев. Я согласна, что чужая душа – потемки. Однако в случае с Кэролайн есть особые мотивы, в которых я могу разобраться лучше, чем кто-либо иной. – Она коснулась рукой шрама. – Вы видите… Вы, наверное, слыхали об этом?

Пуаро кивнул головой.

– Это сделала Кэролайн. Поэтому я уверена, я знаю, что Кэролайн не убивала.

– Это не очень-то убедительный аргумент для большинства.

– Наоборот. Кажется, это даже было использовано против Кэролайн. Как доказательство, что у нее жестокий, необузданный характер. Исходя из того, что она причинила мне зло, когда я была ребенком, эти доморощенные «психологи» пришли к выводу, что она также способна отравить неверного мужа.

Пуаро сказал:

– Я, во всяком случае, вижу здесь разницу. Внезапный приступ неудержимого гнева совсем не доказательство того, что этот человек выкрадет яд, чтобы потом использовать его в своих целях.

Анджела Уоррен отрицательно махнула рукой:

– Я не то хотела сказать. Представим себе, что вы человек весьма любезный и добрый, но в то же время склонный к сильным проявлениям ревности. И еще представим, что в такие моменты жизни, когда труднее всего себя контролировать, вы были на грани безумия – такого сильного, которое могло привести к убийству. Подумайте об ужасном потрясении, об угрызениях совести, которые вас охватят. А если к тому же быть такой впечатлительной особой, какой была Кэролайн, то угрызения совести не покинут вас никогда. Ее, по сути, они никогда и не оставляли. Я не думаю, что в то время я понимала все это, но теперь – да, понимаю. Кэролайн всегда и неотступно преследовала мысль, что она меня изуродовала. Эта мысль мучила ее, влияла на все поступки, и именно этим объясняется ее поведение по отношению ко мне. Половина ее ссор с Эмиасом была из-за меня. Я ее ревновала и зло шутила над ним. Однажды я ему накапала валерьянки в пиво. В другой раз подсунула ежа в постель. Но Кэролайн всегда брала меня под защиту.

Мисс Уоррен остановилась, потом продолжала:

– Конечно, это было очень плохо. Я стала чрезвычайно избалованной. Но не будем отклоняться от темы. Мы говорили о впечатлении, которое произвел на Кэролайн ее поступок. Результатом этого злого поступка было то, что у нее появилась на всю жизнь ненависть к любому акту насилия. Она строго следила за собой, все время боясь, чтобы подобное не повторилось. У нее были свои методы защиты. Один из них – экстравагантная речь. Ей казалось (и психологически, наверное, она полностью права), что резкие высказывания не дадут возобладать резкости в поступках. По опыту она убедилась, что этот метод вполне подходит. Поэтому можно было услыхать, как, например, Кэролайн говорила: «Мне бы хотелось разрезать такого-то на куски и варить его в масле». Случалось, она говорила мне или Эмиасу: «Если ты будешь и дальше действовать мне на нервы, я убью тебя». Они часто ссорились с Эмиасом, у них постоянно возникали нелепейшие, самые абсурдные и ужасные споры.

Эркюль Пуаро согласился:

– Да и свидетели во время процесса говорили, что жили они как собака с кошкой.

– Вот в этом-то и состоит самая обманчивая сторона всех показаний. Конечно, Эмиас и Кэролайн ссорились, говорили друг другу оскорбительные и жестокие вещи, однако никто не попытался понять, что им нравилось ссориться. Именно так. Это был стиль их жизни. Оба обожали драмы, эмоциональные сцены. Большинство людей их избегает, жаждет покоя, но Эмиас был художник, ему нравилось кричать, угрожать и вообще быть грубым и злым. Эмиас принадлежал к той категории людей, которые, не находя запонку, с криком переворачивают весь дом. Возможно, это звучит удивительно, я понимаю, но непрерывные раздоры и примирения были для них своего рода развлечением. Если бы меня не заставили уехать и позволили дать показания, я рассказала бы все это. Хотя не думаю, чтобы кто-то поверил мне. К тому же в то время это не было настолько ясно для меня, как теперь! Мне это было известно, но я еще недостаточно все осознала и не готова была высказать. – Она посмотрела Пуаро прямо в глаза. – Вы понимаете, что я хочу сказать?

В знак согласия Пуаро кивнул головой:

– Понимаю и верю, что все это вы говорили мне чистосердечно. Но позвольте спросить вас, мадемуазель Уоррен: какими были в те дни ваши личные чувства?

Анджела Уоррен вздохнула.

– Главным образом – растерянность и бессилие. Это казалось фантастическим кошмаром. Кэролайн арестовали тремя днями позже, как мне кажется. Я еще вспоминаю свой гнев, свою немую злость и свою детскую веру в то, что все это только дурная ошибка, все, мол, наладится. Кэролайн страшно беспокоилась обо мне. Она всячески ограждала меня от этой истории. По ее требованию мисс Уильямс почти сразу же отвезла меня к какой-то родне. Полиция не возражала. А потом, когда выяснилось, что надобности в моих показаниях нет, меня отправили за границу. Я не хотела ехать, но мне объяснили, что она очень беспокоится за меня и что это необходимо. – Анджела остановилась, потом прибавила: – Я поехала в Мюнхен и была там, когда… когда огласили приговор. Мне даже не удалось увидеться с Кэролайн – она ни за что не хотела. Мне кажется, это единственный случай, когда она не поняла меня.

– Вы не должны так говорить, мадемуазель Уоррен. Визит в тюрьму может произвести ужасное впечатление на молодую и чувствительную девушку.

– Возможно… – Анджела Уоррен встала. – После оглашения приговора сестра написала мне письмо. Я никогда никому его не показывала. Но считаю – сейчас стоит его показать. Возможно, оно поможет вам понять, каким человеком была Кэролайн. Если хотите, можете его взять, чтобы показать Карле.

Она подошла к двери, затем, резко обернувшись, сказала:

– Идемте со мной. В моей комнате есть портрет Кэролайн.

С точки зрения искусства, портрет Кэролайн был посредственным. Но Пуаро рассматривал его с большим интересом, отыскивая то, что его интересовало.

Продолговатое лицо, мягкая линия подбородка и щек, нежность и некоторая стыдливость. Чувство неуверенности в себе, скрытая, внутренняя красота. В ней не было твердости и жизнеспособности Карлы – энергию Карла унаследовала, безусловно, от отца. Женщина на портрете явно была с комплексами. Все же, глядя на портрет, Эркюль Пуаро понял, почему человеку с большим воображением, каким был Квентин Фогг, невозможно забыть ее.

Анджела Уоррен появилась с письмом в руке:

– А теперь почитайте, что она пишет.

Пуаро с волнением развернул бумагу и прочитал написанное Кэролайн шестнадцать лет назад:

«Дорогая моя маленькая Анджела!

Ты услышишь плохие вести и загрустишь, но я хочу, чтобы ты знала – все обойдется наилучшим образом. Я перед тобой никогда не кривила душой и не покривлю теперь, когда скажу, что сейчас чувствую полное удовлетворение и покой, каких никогда не знала. Все хорошо, моя дорогая, все хорошо. Не оглядывайся назад и не переживай за меня. Иди вперед по жизни и старайся все успеть. Тебя ждет успех, я это знаю. Все очень, очень хорошо, моя дорогая. А я пойду к Эмиасу. Я нисколько не сомневаюсь – мы будем вместе. Я все равно не смогла бы жить без него.

Сделай для меня одно-единственное – будь счастлива. О себе я уже сказала: я счастлива. Надо оплачивать свои долги. Это прекрасно – чувствовать себя умиротворенной.

Любящая тебя сестра Кэро».

Пуаро два раза прочел письмо. Потом возвратил его и сказал:

– Очень хорошее письмо, мадемуазель… Прекрасное.

– Кэролайн, – сказала Анджела Уоррен, – была прекрасным человеком.

– Да, незаурядным… По вашему мнению, это письмо свидетельствует о том, что она не виновна?

– Само собой разумеется.

– Но она же не говорит об этом прямо.

– Потому что моя сестра прекрасно знает: я никогда и не подумала бы, что она виновна.

– Возможно, возможно… Но вероятна и другая трактовка… Что она виновна и только оплачивает свой долг. И находит покой.

Это соответствовало, думал он, ее поведению на процессе. В тот миг Пуаро пережил сильнейшие сомнения относительно пути, которым пошел. До сих пор все свидетельствовало о виновности Кэролайн Крейл, теперь же и ее собственные слова оборачивались показанием против нее. Однако, с другой стороны, непоколебимая уверенность Анджелы Уоррен… Анджела знала ее достаточно хорошо, но, несомненно, ее уверенность могла быть просто фанатичной верой подростка, готового защищать до последней капли крови любимую сестру.

Словно читая его мысли, Анджела Уоррен сказала:

– Нет, мсье Пуаро. Я знаю, что она не виновна.

На что Пуаро ответил с воодушевлением:

– Извините, я совсем не собираюсь поколебать вашу веру. Но будем объективны: вы говорите, что ваша сестра не виновна. Прекрасно! Тогда что же произошло на самом деле?

Анджела задумчиво покачала головой.

– Это трудно сказать, конечно. Я думаю, что, как и говорила Кэролайн, Эмиас покончил самоубийством.

– Но вы знаете его характер, разве это возможно?

– Да, маловероятно.

– Но вы не говорите, как в первом случае, что это невозможно.

– Нет, потому что, как я уже говорила, большинство людей иногда совершают поступки, которые для них совсем не характерны.

– Вы хорошо знали мужа своей сестры?

– Да, но не настолько хорошо, как знала его Кэролайн. Мне кажется совершенно фантастическим, чтобы Эмиас покончил с собой, хотя, думаю, он мог это сделать.

– У вас нет какого-нибудь иного объяснения?

Анджела восприняла это замечание спокойно, хотя оно и вызвало у нее интерес.

– О, я понимаю, что вы хотите сказать… Я никогда серьезно не задумывалась над этой возможностью. Вы хотите сказать, что его убил кто-то другой? Что это было преднамеренное, хладнокровное убийство?

– Ведь это могло произойти?

– Да, могло… Но это кажется совсем невероятным.

– Менее вероятным, чем самоубийство?

– Трудно сказать… На первый взгляд, кажется, нет оснований кого-то заподозрить. По крайней мере теперь, вглядываясь назад, я их не вижу.

– Все же рассмотрим и эту возможность. На кого из заинтересованных в этом лиц могло бы, по-вашему, пасть подозрение?

– Дайте подумать… Ну, я его не убивала. И та девица – Эльза, видимо, тоже нет. Она чуть с ума не сошла от отчаяния, когда он умер. Кто еще? Мередит Блейк всегда был слишком предан Кэролайн, словно котенок. Это каким-то образом могло бы послужить мотивом. Если бы действие происходило в романе, Мередит, возможно, хотел бы устранить Эмиаса со своего пути, дабы потом жениться на Кэролайн. Но он мог добиться того же, просто не мешая женитьбе Эмиаса на Эльзе и утешив в определенный момент Кэролайн… И кроме того… Я не могу себе представить Мередита убийцей. Слишком он мягок и осторожен. Кто еще?

Пуаро подсказал:

– Мисс Уильямс, Филипп Блейк…

Серьезное выражение лица Анджелы Уоррен на миг смягчилось. На лице появилась улыбка.

– Мисс Уильямс… Трудно поверить, что твоя собственная гувернантка могла бы совершить убийство. Она была всегда настолько невозмутима, исполнена чувства справедливости… Да, она ненавидела Эмиаса, как и всех мужчин. И была предана Кэролайн, готова ради нее на все. Но достаточно ли этого, чтобы убить? Конечно, нет!

– Разумеется, совсем недостаточно.

Анджела продолжала:

– Филипп Блейк? – и, какое-то время помолчав, сказала спокойно: – Если говорить о вероятности, то, думаю, он – личность, наиболее подходящая для совершения преступления.

Пуаро заметил:

– Интересно, мадемуазель Уоррен. Могу ли я спросить, что вас побуждает так думать?

– Ничего определенного. Но из того, что мне припоминается о нем, можно сказать, что это человек с довольно ограниченным воображением.

– А ограниченное воображение ведет к убийству?

– Оно может подтолкнуть к тому, чтобы разрешать трудности насилием. Мужчины подобного рода находят определенное удовлетворение в таких поступках.

– Да, наверное, вы правы… Гм… Это, несомненно, очень личная точка зрения. И все же, мадемуазель Уоррен, этого как будто недостаточно. Необходимо еще что-то. Какой мотив мог быть у Филиппа Блейка?

Анджела Уоррен не сразу ответила. Некоторое время она угрюмо смотрела на пол.

Эркюль Пуаро спросил:

– Ведь он был лучший друг Эмиаса Крейла?

Анджела утвердительно кивнула.

– Однако вы чем-то взволнованы, мисс Уоррен. Вы мне еще не все сказали? Возможно, они были соперниками по отношению к Эльзе?

Анджела покачала головой.

– О нет, не Филипп.

– В чем же тогда дело?

Анджела Уоррен сказала:

– Видите ли, иногда некоторые вещи приходят тебе в голову вдруг, через несколько лет… Сейчас я вам объясню. Когда мне было одиннадцать лет, кто-то мне рассказал сказку. Она показалась странно бессмысленной. Я над ней не задумывалась – в одно ухо вошла, в другое вышла. Но два года тому назад, сидя в театре, я почему-то вспомнила эту сказку и была так поражена, что сказала вслух: «Теперь я поняла смысл сказки о рисовом пудинге…» Хотя никакого прямого намека в пьесе не было, вообще ничего не было на эту тему.

– Я вас понимаю, мадемуазель.

– Тогда вы поймете и то, что я вам сейчас скажу. Как-то мне довелось жить в гостинице. Однажды, когда я шла по коридору, открылась дверь, и из комнаты вышла знакомая женщина. То была не ее комната, и об этом красноречиво свидетельствовало выражение ее лица. И я вдруг поняла выражение, которое я видела на лице Кэролайн, когда однажды ночью в Олдербери встретила ее, когда она выходила из комнаты… Филиппа Блейка. – Анджела приблизилась, предупреждая слова Пуаро: – Тогда, вы понимаете, я знала некоторые вещи – в том возрасте девочки кое-что знают. Но я не могла и подумать… Кэролайн, выходящая из спальни Филиппа Блейка, была для меня тогда ни больше ни меньше, чем Кэролайн, выходящая из спальни Филиппа Блейка. Это могла быть и комната мисс Уильямс, и моя… Но мне запомнилось выражение ее лица. Удивительное выражение, которого я тогда не поняла. Я постигла его только в ту ночь в Париже, когда снова увидела такое же выражение лица у другой женщины…

– Ваши слова, мадемуазель Уоррен, – заметил Пуаро с сомнением, – немного удивляют. У меня создалось впечатление, что ваша сестра не нравилась Филиппу Блейку и что он всегда относился к ней с неприязнью.

– Знаю. Не могу вам дать никакого объяснения, но так было.

Пуаро слегка покачал головой. В самом деле, во время встречи с Филиппом Блейком у него закралось подозрение, что там что-то не так. Его неприязнь к Кэролайн представлялась теперь искусственной. Пуаро вспомнил подробности беседы с Мередитом. «Фил был разочарован, когда Эмиас женился на Кэролайн. Он не ходил к ним больше года…» Возможно, Филипп Блейк был влюблен в Кэролайн. И его любовь в то время, когда она выбрала Эмиаса, превратилась в горечь и ненависть?.. Да, Филипп был слишком нервозен, слишком настроен против нее. Что же, однако, чувствовал Филипп Блейк шестнадцать лет тому назад?

Анджела Уоррен продолжала:

– Я до сих пор не понимаю, что же тогда случилось. У меня нет опыта в любовных делах, со мной не было ничего подобного. Я рассказала вам об этом на всякий случай, вдруг это как-то связано со всем, что произошло…

Часть вторая

Рассказ Филиппа Блейка

Письмо, которое было в конверте:

«Уважаемый мсье Пуаро!

Выполняю свое обещание и посылаю изложение событий, связанных со смертью Эмиаса Крейла. Должен обратить Ваше внимание на то, что по прошествии стольких лет может статься, что мои воспоминания не совсем точны. Но я записывал все так, как смог вспомнить.

С уважением, Филипп Блейк».

«Заметки о ходе событий, предшествовавших убийству Эмиаса Крейла 19 сентября…

Моя дружба с покойным завязалась в далеком прошлом и продолжалась всю жизнь, до трагического дня его смерти. Дома наши стояли рядом, а отцы дружили. Эмиас Крейл был старше меня на два года. Мальчишками мы играли вместе, хотя и не учились в одной школе. Что касается его человеческих качеств, я чувствую себя обязанным изложить свои наблюдения о его характере и взглядах на жизнь.

С самого начала замечу: для тех, кто хорошо знал Эмиаса Крейла, мысль о его самоубийстве просто смешна. Крейл никогда не покончил бы с собой. Он очень любил жизнь! Утверждения защиты во время процесса, что Крейла мучила совесть и потому он принял яд, абсолютно абсурдны для всех, кто знал этого человека. Должен сказать, что в сознании Крейла не было ничего болезненного. Он не очень хорошо жил с женой, и я не думаю, чтобы он поколебался в вопросе расторжения брака, который он считал для себя целиком неприемлемым. Он был готов обеспечить материально жену и ребенка, причем, я уверен, он не пожалел бы средств для этого. Он был не только великим художником – это был человек, окруженный преданными друзьями. Насколько я знаю, он не имел ни одного врага.

Кэролайн Крейл я также знал много лет. Познакомился с ней еще до замужества, когда она приезжала в Олдербери. Она была в то время довольно нервной девушкой, у которой иногда проявлялись вспышки гнева, девушкой, не лишенной привлекательности, но с которой трудно ужиться.

Она сразу же влюбилась в Эмиаса. Не думаю, что он также полюбил ее, но обстоятельства заставляли их часто встречаться, к тому же Кэролайн была очень мила. В конце концов они обручились. Лучшие друзья Эмиаса скептически смотрели на этот брак: им казалось, что Кэролайн ему не пара. Это создавало некоторую напряженность между женой Крейла и его друзьями в первые годы. Но Эмиас и не думал отрекаться от своих товарищей в угоду жене. Спустя несколько лет мы с ним были в таких же отношениях, как и раньше, и я снова часто стал наведываться в Олдербери. Могу еще добавить, что я был крестным отцом их дочери Кэролайн. Это свидетельствует, по-моему, что Эмиас считал меня своим лучшим другом, и дает мне право говорить от имени человека, который никогда уже не сможет этого сделать.

Но вернемся к основным событиям, о которых Вы меня просили написать. Я прибыл в Олдербери (об этом свидетельствует пометка в старой записной книжке) за пять дней до преступления, то есть 13 сентября, и сразу же почувствовал какую-то напряженность. В доме жила и мисс Эльза Гриер, портрет которой писал Эмиас. Здесь я впервые увидел Эльзу, хотя слышал о ее существовании раньше. За месяц до этого Эмиас с восхищением рассказывал мне, что познакомился с прекрасной девушкой. Я заметил шутя: «Смотри, старина, ты снова потеряешь голову». Он назвал меня болваном. Мол, кроме натуры для портрета, она не представляет для него никакого интереса. Я ему ответил: «Не болтай! Я уже слыхал от тебя подобное…» А он: «На этот раз все по-другому». На что я сказал довольно цинично: «У тебя каждый раз все по-другому». Вид у Эмиаса был тогда встревоженный. «Ты не понимаешь, – сказал он. – Ведь она еще девочка, почти ребенок». И добавил, что у нее современные взгляды и что она совсем лишена старомодных предрассудков. «Она честная, искренняя и реальная, земная, – заявил он. – И ее совсем ничто не страшит!»

Про себя я подумал, что на этот раз Эмиас определенно плохо кончит. Но ничего не сказал.

Несколькими неделями позже я услыхал: Эльза Гриер безумно влюблена, Эмиас явно недооценил ее, принимая за несмышленыша. Люди начали хихикать, заявляя, что Эльза купается в деньгах, знает, чего хочет, и всегда этого добивается. Некоторые задавались вопросом, – а что по этому поводу думает жена Крейла, на что следовал ответ: она уже давно привыкла к подобным вещам. Другие, возражая, заявляли, будто слышали, что она дьявольски ревнива и создала Крейлу такую невозможную жизнь, от которой волей-неволей пустишься в загул.

Я пишу об этом, ибо считаю важным для освещения событий, которые пытаюсь изложить с максимальной полнотой.

Конечно, мне не терпелось собственными глазами увидеть Эльзу. Как оказалось, она была действительно красива и привлекательна. Но, к моему удивлению, на этот раз Эмиас Крейл оказался не таким веселым и оптимистичным, как обычно. Я сразу заметил явные признаки переутомления – капризы, внезапная апатия и вообще нервозность и раздражительность. Эмиас обрадовался, увидев меня, и сказал, как только мы остались одни: «Слава богу, что ты приехал, Фил. Жить в доме с четырьмя женщинами!.. Для какого угодно мужчины этого достаточно, чтоб сойти с ума. Если они возьмутся за меня все четверо, то отправят в сумасшедший дом».

Атмосфера там была действительно напряженная. Кэролайн слишком переживала всю эту историю и реагировала на нее бурно. Обычно вежливая, тактичная, она обращалась с Эльзой Гриер грубее, чем можно было себе представить, хотя и не позволяла себе сказать хоть одно оскорбительное слово. Что касается Эльзы, то она вела себя явно с вызовом. Эльза была любима, она это знала, и никакие правила хорошего тона не сдерживали ее бесстыдства. В результате Эмиас большую часть дня работал, а в перерывах пикировался с Анджелой. Их отношения обычно были дружеские, хотя они и подшучивали друг над другом и перебранивались. Но теперь… Во всем, что делал или говорил Эмиас, сквозило, что его терпение вот-вот лопнет.

Была еще гувернантка. «Кислая старая дева, – говорил о ней Эмиас. – Она меня терпеть не может!.. Сидит со сжатыми губами и постоянно меня осуждает». Потом взорвался: «Черт бы побрал этих женщин! Мужчине, если он желает покоя, не стоит связываться с женщинами!» – «Тебе не стоило жениться, – сказал я ему. – Такой человек, как ты, не должен быть опутан семейными обязанностями». Он мне ответил, что теперь уже поздно говорить об этом. И прибавил, что, несомненно, Кэролайн была бы рада избавиться от него. В этом я увидел первый сигнал того, что назревает нечто необычное. «Что ты имеешь в виду? Неужели у тебя в самом деле что-то серьезное с Эльзой?» Он ответил: «Она хороша, ведь так? Иногда мне кажется, что лучше бы ее никогда не встречать». Потом он сказал с усмешкой: «Я надеюсь, все станет на свои места в конце концов. И ты должен признать, этот портрет – прекрасная штука».

Он говорил о портрете Эльзы, над которым работал. Несмотря на свою недостаточную компетентность в живописи, я все же понял, что это в самом деле будет вещь высокого класса. Когда Эмиас писал, он перевоплощался. Несмотря на свою привычку ворчать, хмуриться, ругаться, иногда даже бросаться кистями, в те минуты он был на самом деле счастлив, необыкновенно счастлив.

Возвратившись домой, он не мог спокойно воспринимать враждебность, возникшую между двумя женщинами. Эта неприязнь достигла своей кульминации семнадцатого сентября. Завтрак оказался для нас тяжким испытанием. Эльза слишком, я считаю, обнаглела. Единственное подходящее здесь слово. Она подчеркнуто игнорировала Кэролайн, обращаясь только к Эмиасу, словно они были одни. Кэролайн непринужденно, весело беседовала со всеми, иногда ловко вставляла шпильки, но совсем безобидные. Ей не была присуща фальшивая искренность, искусством которой владела Эльза Гриер.

Взрыв произошел в гостиной, после ленча. Я сделал замечание насчет изящной скульптуры из полированного бука – весьма своеобразной работы. Кэролайн сказала: «Это произведение одного молодого норвежского скульптора. Мы с Эмиасом восхищены им и собираемся навестить его следующим летом».

Эта спокойная уверенность, очевидно, оказалась невыносимой для Эльзы, она сразу же выпалила: «Эта комната приобрела бы лучший вид, если ее обставить надлежащим образом. Здесь слишком много мебели. Когда я перееду сюда – все это старье выброшу, оставлю только две-три хорошие вещи. Занавески повешу, наверное, медного цвета. – Она повернулась ко мне и спросила: – Вам не кажется, что так будет лучше?»

Я не успел ответить, как заговорила Кэролайн, голосом нежным, бархатным, но с угрожающей интонацией: «Вы намереваетесь купить этот дом, Эльза?» Эльза рассмеялась и сказала: «Зачем нам прикидываться? Будем искренними, Кэролайн, вы хорошо знаете, что я имею в виду!» Кэролайн ответила: «Понятия не имею». – «Не будьте наивной. Мы с Эмиасом любим друг друга. Это не ваш дом, это дом его. И когда мы поженимся, я буду жить с ним здесь!» Кэролайн сказала: «По-моему, вы с ума сошли». – «О нет, – ответила Эльза. – Это не так, и вы это хорошо знаете. Не лучше ли быть откровенными друг с другом? Мы с Эмиасом влюблены – это вы видите достаточно хорошо. Вам остается только одно – вернуть ему свободу». – «Я не верю ни единому вашему слову». Но голос Кэролайн звучал неубедительно. Удар Эльзы был точен и пробил ее щит.

В этот момент в комнату вошел Эмиас. Эльза сказала со смехом: «Если вы не верите мне, спросите его». – «Я спрошу его! Эмиас! Эльза говорит, что ты хочешь вступить с нею в брак. Это правда?» Бедный Эмиас! Мне было жаль его. Человек оказывается в смешном положении, когда становится участником подобной сцены. Он покраснел, начал кричать на Эльзу, какого, дескать, черта она болтает. «Так это правда?» – спросила Кэролайн. Эмиас не ответил. Не говоря ни слова, он силился просунуть палец за воротник рубашки. Так он делал всегда, когда попадал в затруднительное положение. Потом, стараясь держать себя с достоинством, сказал: «Я не считаю нужным говорить об этом». – «Нет, мы будем об этом говорить!» Тогда вмешалась Эльза: «Мне кажется, что честнее по отношению к Кэролайн сказать ей всю правду». Кэролайн спросила, слишком даже спокойно: «Это правда, Эмиас?» Эмиас казался немного пристыженным, как и любой мужчина, прижатый женой к стенке. «Правда-то оно правда, но я не хочу сейчас об этом говорить». После этого он повернулся и быстро вышел из комнаты.

Я поспешил за ним. Не хотелось оставаться с женщинами. Я догнал его на веранде. Эмиас ругался. Мне не приходилось слышать, чтобы человек ругался с таким вдохновением. Затем он бросил со злостью: «Не могла помолчать! Почему, черт бы ее побрал?! Увидишь, какой теперь здесь будет взрыв! А я должен кончать свою картину, ты слышишь меня, Фил? Это самое лучшее, что я когда-либо сделал. И эти глупые женщины своими ссорами хотят все испортить!» Я не мог скрыть улыбки. «Между нами говоря, старина, ты все это сам заварил». – «Это ты мне говоришь! – застонал он. – Ты должен признать, Фил, что нельзя осуждать человека, если он теряет голову ради нее. Кэролайн должна это понять».

На мой вопрос, что будет, если Кэролайн проявит стойкость и не согласится на развод, он не обратил внимания. Его мысли уже куда-то улетели. Я повторил вопрос, и Эмиас равнодушно ответил: «Кэролайн не станет желать мне зла. Ты не поймешь этого, дружище». – «Но ведь у вас ребенок». Он взял меня за руку: «Фил, дорогой мой, послушай! Я знаю, у тебя добрые намерения, но не стоит читать мне нотации. Я улажу все дела, все будет в порядке. Вот увидишь!»

Вот какой был Эмиас со своим неисправимым оптимизмом. Он закончил почти веселым тоном: «К черту всех этих женщин!» Не знаю, что бы он еще сказал, если бы на веранде неожиданно не появилась Кэролайн. На голове у нее была шляпа темного цвета, с большими опущенными полями, в которой она казалась довольно забавной. Ровным голосом она сказала: «Сними пиджак, Эмиас, он весь испачкан красками. Мы идем к Мередиту пить чай. Или ты забыл?» Эмиас вытаращил глаза и пробормотал: «Да, да, я и забыл. Конечно, пойдем». Кэролайн подошла к клумбе и начала срывать цветы.

Эмиас медленно пошел в дом.

Кэролайн обратилась ко мне. Она говорила всякую бессмыслицу, что будет хорошая погода, что сейчас, видимо, много скумбрии в море, и можно было бы Эмиасу, Анджеле, мне – всем пойти на рыбалку… У Кэролайн была исключительная сила воли, и она прекрасно владела собой. Не знаю, тогда ли уже у нее созрело решение убить его, но меня это не удивило бы. Кэролайн Крейл была опасной женщиной. Я понимал, что она не склонна примириться со сложившимся положением, но почему-то подумал, что она сочла за лучшее вести себя сдержанно.

Вскоре подошли другие. У Эльзы был дерзкий и в то же время торжествующий вид. Мне она не нравилась – не люблю бурных женщин. Но должен признать, что в тот день она была необыкновенно красива. Женщины как будто хорошеют, когда достигают своей цели. Кэролайн не обращала на нее внимания. Я решил, что она либо согласится с неизбежностью разрыва, либо будет вести себя как ни в чем не бывало, уверенная в том, что Эмиас все равно к ней вернется.

Некоторую разрядку в тот момент внесла Анджела. Выйдя из дома, она заявила мисс Уильямс, что и не подумает менять юбочку, что юбочка на ней очень хорошая, что она очень нравится дяде Мередиту. В конце концов мы отправились. Кэролайн шла с Анджелой, я с Эмиасом, а Эльза одна.

Не могу четко вспомнить всех событий того дня, все затуманено в моей памяти. Помню, Мередит вышел нам навстречу. Мы, кажется, прогулялись по саду. Потом я долго беседовал с Анджелой о дрессировке фокстерьеров для ловли крыс. Анджела съела много яблок и все время угощала меня. Потом пили чай под огромным кедром. Мередит, помню, был встревожен. Я думал, что Кэролайн или Эмиас что-то ему рассказали. Он смотрел на Кэролайн с подозрением, потом внимательно поглядел на Эльзу. Он казался глубоко обеспокоенным. Понятное дело, Кэролайн нравилось, чтобы Мередит был у ее ног – преданный друг, который никогда не зашел бы слишком далеко. Такова уж была ее натура.

После чая Мередит наспех обменялся со мною несколькими словами: «Послушай, Фил, Эмиас не может так поступить!»

Я сказал: «Не ошибись, он собирается сделать именно это». – «Он не может оставить жену и ребенка и уйти с Эльзой… Он намного старше ее. Ей же не больше восемнадцати». Я сказал ему, что мисс Гриер – девушка двадцати лет, с достаточным жизненным опытом. «Но все равно она страшно молода, она не сознает, что делает». Бедняга Мередит! Вечно он со своим донкихотством. Я ему сказал: «Не волнуйся, она знает, что делает и чего хочет». Это все, что мы успели друг другу сказать. Думаю, что Мередита взволновала мысль, что вскоре Кэролайн может оказаться брошенной. После развода она могла ожидать, что преданный Мередит женится на ней. Но Мередиту, по-моему, больше нравилась безнадежная любовь. И признаюсь, эта сторона событий меня слегка забавляла.

Довольно странно, но я очень туманно припоминаю наш визит в лабораторию Мередита. Ему нравилось всем демонстрировать свое хобби. Мне лично оно всегда казалось скучным. Кажется, я присутствовал, когда он прочитал целый трактат о свойствах цикуты, но как следует я не помню. И я не видел, как Кэролайн брала яд, она была слишком ловкой женщиной. Но вспоминаю, как Мередит читал нам отрывок из Платона о смерти Сократа. По моему мнению, он очень нудный. Классики мне всегда были как-то не по нутру.

Больше ничего особенного не припоминаю из этого дня. Помню, что Эмиас снова повздорил с Анджелой; для нас ссора послужила своего рода отвлечением, избавила от других осложнений. Анджела побежала спать обиженная, бросив на ходу, что она с ним расквитается. Она объявила, что обрадуется, если он отправится в мир иной, пожелала ему заболеть проказой и, кроме того, сказала, что хочет, чтобы к его носу прилипла сосиска и он не смог бы ее оторвать. Помню, что все очень потешались над этим зловещим набором пожеланий.

Кэролайн тоже немедленно пошла спать. Мисс Уильямс пошла вслед за своей ученицей. Эмиас и Эльза вместе исчезли в садике. Я оказался лишним и потому пошел побродить в одиночестве.

На следующее утро проснулся поздно. В столовой никого не было. Удивительно, как припоминаются отдельные вещи! Хорошо помню вкус почек, жаренных на сале, удивительно аппетитных! Потом я слонялся по дому, курил. Встретил мисс Уильямс, сбившуюся с ног в поисках Анджелы. Она злилась, потому что Анджела должна была сидеть и зашивать порванное платье. Возвратившись в холл, я услыхал разговор Эмиаса и Кэролайн в библиотеке, довольно громкий. Кэролайн сказала: «Ты и твои женщины… В один прекрасный день я убью тебя!» Эмиас ответил: «Не говори глупости, Кэролайн». – «Я говорю совершенно серьезно, Эмиас», – сказала она. Я не хотел больше слушать, ушел и около террасы встретил Эльзу. Она сидела в шезлонге, под окном библиотеки, окно было открыто. Я думаю, что она слышала все происходящее внутри. Увидев меня, Эльза улыбнулась, взяла меня за руку и сказала: «Какое чудесное утро, не правда ли?»

Для нее утро явно казалось чудесным, я в этом не сомневался. Она видела только свою цель и шла к ней напролом. Мы разговаривали на террасе минут пять, потом я услыхал, как сильно хлопнула дверь библиотеки. Явился Эмиас. Лицо у него было багровое. Он бесцеремонно схватил Эльзу за плечи. «Пойдем, время позировать. Я хочу заняться картиной». – «Очень хорошо, – сказала Эльза. – Я только схожу наверх, возьму пуловер. Довольно прохладный ветер». И побежала в дом. Я ждал, скажет ли мне что-нибудь Эмиас, но он только вздохнул: «Ох, эти женщины!» Я ему ответил: «Не падай духом, старина». Больше ни один из нас не проронил ни слова, пока снова не вышла Эльза.

Вдвоем они спустились в «сад-батарею». Я зашел в дом. Кэролайн стояла в холле. Казалось, она даже не заметила моего появления. Иногда это с нею случалось – женщина как будто вырывалась из окружающей среды и погружалась в себя. Мне показалось, что она прошептала: «Слишком жестоко…» Потом поднялась наверх, так меня и не замечая, как это бывает с человеком, погруженным в какие-то мысли. Я предполагаю, хотя у меня нет никакого права утверждать это, что она пошла за цикутой. Возможно, именно в этот момент она решилась на свой поступок.

В это время зазвонил телефон. В некоторых домах ждут, пока подойдет ответить слуга, но я так часто бывал в Олдербери, что поступил как свой человек в доме. Я поднял трубку и услыхал голос своего брата Мередита. Он взволнованно сказал, что обнаружил пропажу цикуты. Нет надобности повторять все, что теперь для всех понятно. Но новость была достаточно неожиданная, я растерялся. Мередит все что-то говорил дрожащим голосом, я услыхал чьи-то шаги на лестнице и быстро сказал своему брату, чтобы он немедленно пришел ко мне. Сам же отправился ему навстречу. Вы, наверное, не знаете топографии нашей местности. Должен вам сказать, что кратчайший путь от одного поместья к другому лежит через заливчик, который мы переплывали на лодке. Я спустился по тропинке к маленькой пристани. Чтобы попасть туда, нужно было пройти вдоль стены «сада-батареи». Проходя, я услыхал голоса Эмиаса и Эльзы. Они казались веселыми и беззаботными. Эмиас заметил, что стоит на удивление жаркий день (в самом деле, было слишком душно для сентября), а Эльза сказала ему, что там, где она сидит, на стене, дует холодный ветер с моря. «Я совсем застыла. Может, отдохнем немного, любимый?» Я услыхал крик Эмиаса: «Ни за что на свете! Сиди и потерпи еще немного. Ты же крепкая девушка. К тому же дело идет прекрасно, поверь мне!» Затем – голос Эльзы: «Жестокий!» И ее смех…

Мередит приближался с противоположного берега, налегая на весла. Он привязал лодку и стал подниматься по ступенькам. Был очень бледен и встревожен. «У тебя голова лучше, Филипп, что я должен делать? Цикута очень опасна». – «Ты уверен, что она исчезла?» Мередит всегда отличался рассеянностью, возможно, потому я и не среагировал на все это с надлежащей серьезностью. Он подтвердил, что вполне уверен. Накануне бутылка была полная. Я еще переспросил: «И ты не представляешь, кто мог это сделать?» Он ответил отрицательно и спросил, что об этом думаю я, не мог ли, мол, сделать это кто-либо из слуг. Я высказал мысль, что эта возможность маловероятна. Ведь дверь там всегда заперта. «Всегда», – согласился он. А потом начал что-то болтать об окне, которое якобы было приоткрытым на несколько дюймов. Кто мог туда залезть? «Случайный вор?» – предположил я скептически. «Мне кажется, Филипп, – сказал он, – здесь что-то значительно серьезнее».

Он допытывался, что я думаю. Я ответил, что если он уверен в пропаже, то, наверное, яд взяла либо Кэролайн, чтобы отравить Эльзу, либо Эльза, чтобы избавиться от Кэролайн и заполучить Эмиаса.

Голос Мередита задрожал. Он сказал, что мои предположения абсурдны, мелодраматичны и не могут быть правильными. «Во всяком случае, – сказал я, – цикута-то исчезла. Какое тут дашь объяснение?» Понятно, он не мог объяснить. Он, по сути, думал то же самое, что и я, но ему не хватало смелости назвать вещи своими именами.

Мередит спросил снова: «Что нам делать?» И я, болван, ему ответил: «Надо серьезно подумать». Ты, мол, сообщи всем о пропаже цикуты или отведи Кэролайн в сторону и обвини ее в хищении. Если убедишься, что она не замешана в этом деле, поступи так же с Эльзой. Мередит воскликнул: «Такая очаровательная девушка!.. Не может быть!»

Молча поднимались мы по тропинке к дому. Как раз огибали «сад-батарею», когда послышался голос Кэролайн. Я подумал, что они там ссорятся втроем. На самом же деле их было двое и говорили они об Анджеле. Кэролайн протестовала: «Это слишком жестоко по отношению к ней». Эмиас что-то ответил раздраженно. Потом калитка сада открылась – как раз когда мы к ней подошли. Эмиас, увидев нас, казалось, смутился. Вышла Кэролайн. «Добрый день, Мередит, – сказала она. – Мы обсуждали вопрос относительно отправки Анджелы в школу. Я не совсем уверена, что это необходимо». – «Не раздувай ты этого дела, – сказал Эмиас. – Все будет хорошо. Одной заботой меньше».

На тропинке, ведущей от дома, появилась Эльза. В руках у нее был красный джемпер. Эмиас буркнул: «Идем, я не хочу терять времени». Он обернулся к мольберту. Я заметил, что он пошатывался, и подумал, не хватил ли он слегка. Это было бы простительно в его положении – со всеми неприятностями, в сложившейся ситуации. Эмиас проворчал: «Пиво словно кипяток. Почему мы не можем держать тут немного льда?» Кэролайн сказала: «Я пришлю тебе пиво из холодильника». Эмиас кивнул: «Благодарю». Затем Кэролайн закрыла калитку «сада-батареи» и поднялась с нами. Мы устроились на веранде, а она пошла в дом. Минут через пять Анджела пришла с несколькими бутылками пива и стаканами. День был очень жаркий, и мы обрадовались, увидев пиво. Мимо нас прошла Кэролайн. В руках у нее была бутылка. Она сказала, что несет ее Эмиасу. Мередит предложил свои услуги – отнести бутылку, но Кэролайн сказала, что отнесет сама. Я подумал, что она это делает из ревности, потому что не выносит, когда те вдвоем. Именно ревность заставила ее спуститься в сад под предлогом, будто она хочет обсудить отъезд Анджелы.

Кэролайн пошла вниз, по тропке. Мередит и я смотрели ей вслед. Мы все еще ничего не решили, а Анджела с криком требовала от меня, чтобы я пошел с нею купаться. Поняв, что нам невозможно оставаться сейчас наедине, я сказал Мередиту: «После ленча поговорим». Он кивнул. Потом я пошел с Анджелой купаться. Мы переплыли залив туда и обратно, позагорали на скалах. Анджела была почему-то молчалива, и это мне нравилось. Я решил сразу после ленча отвести Кэролайн в сторону и без лишних слов обвинить ее в краже цикуты. Не имело смысла доверять это дело Мередиту, он был слишком малодушен. Поразмыслив, я пришел к выводу, что цикуту взяла все-таки она. Эльза была слишком рассудительной, чтобы рисковать применить яд, – она заботилась о собственной репутации. Кэролайн же была неуравновешенна, склонна к внезапным, безрассудным поступкам. Явная неврастеничка. И все же в глубине моего сознания настойчиво билась мысль, что Мередит ошибся.Возможно, там убирал кто-то из слуг, перевернул бутылку и не осмелился в этом сознаться. Видите ли, отравление ядом кажется настолько мелодраматичным, что в него даже не веришь, пока что-то не случится.

Я посмотрел на часы. Было уже поздно. Мы с Анджелой должны были торопиться, чтобы поспеть к ленчу. Все уже ждали за столом, то есть все, кроме Эмиаса, который остался в саду работать над картиной. Для него это было вполне естественно. Я решил, что он поступает довольно мудро – трапеза в обществе четырех дам оказалась бы для него тягостной. Мы пили кофе на террасе. Хотелось бы в подробностях припомнить, как выглядела и что делала Кэролайн. Она совсем не казалась взволнованной. Спокойна, немного опечалена – такое у меня сложилось впечатление. Дьявольская женщина! Что ни говорите, а это сатанинская затея – хладнокровно отравить человека! С таким спокойствием и самообладанием!.. Она встала и сказала, что отнесет Эмиасу кофе. А ведь она знала, определенно знала, что в это время он уже мертв. Мисс Уильямс пошла с ней. Не вспомню, было ли это желание Кэролайн. Скорее всего, что да. Они пошли вдвоем. Вскоре отправился и Мередит. Я как раз придумывал повод, чтобы отправиться вслед за ними, как вдруг увидел, что брат возвращается бегом. Лицо его посерело, голос прерывался. «Надо позвать врача, немедленно! Эмиас…» Я подскочил: «Ему плохо?» Мередит ответил: «Боюсь, что он мертв». Я забыл на миг об Эльзе, которая вдруг вскрикнула, словно от удара. Она закричала: «Он умер, умер!..» – и побежала. До сих пор я не предполагал, что можно так быстро бегать.

Мередит, тяжело дыша, сказал мне: «Иди за ней. Я позвоню… Иди за ней… Кто его знает, что она может натворить».

Я пошел за Эльзой и правильно сделал. Эльза легко могла убить Кэролайн. Я в жизни не видел в человеке столько боли, ненависти, неистовства. В одно мгновение с нее слетела вся воспитанность. Она превратилась в первобытную женщину, у которой отобрали самца. Убежденная в том, что Кэролайн убила мужа, Эльза готова была растерзать ее, вцепиться в нее ногтями, бить и топтать ногами.

Я схватил Эльзу и держал, потом подоспела мисс Уильямс. Гувернантка, должен вам сказать, оказалась на высоте. Она сумела в один миг привести Эльзу в чувство – сказала, что необходимо успокоиться, что скандал, шум и тарарам не могут помочь беде. Эльза утихомирилась, стояла, прерывисто дыша, и дрожала.

Что же касается Кэролайн, с моей точки зрения, ее маска была сброшена. Она застыла неподвижно, но она не была потрясена. Ее выдавали глаза. Они были внимательны, слишком осмысленны и словно бы что-то искали, ждали. Наверное, ей уже стало страшно…

Я подошел к ней и заговорил почти шепотом. Мои слова, видимо, не были услышаны другими женщинами. Я сказал ей: «Проклятая убийца! Убила моего лучшего друга». Она с ужасом отклонилась и сказала: «Нет, о нет! Он сам, сам это сделал». Я посмотрел ей в глаза: «Эту сказку расскажете полиции». Она им и рассказала. Но они не поверили…»

На этом заканчивался рассказ Филиппа Блейка.

Рассказ Мередита Блейка

«Дорогой мсье Пуаро!

Как я обещал Вам, излагаю на бумаге то, что сумел вспомнить в связи с трагическими событиями, которые произошли шестнадцать лет назад. Прежде всего, хочу, чтобы Вы знали, что я серьезно обдумал сказанное Вами во время нашей встречи. Теперь я убежден еще больше, чем раньше, что Кэролайн Крейл не отравила своего мужа. Это мне всегда казалось абсурдным, но отсутствие какого-либо иного объяснения и ее поведение во время процесса заставили меня присоединиться, как овца к отаре, к мнению других и утверждать вместе с ними, что это сделала именно она.

После нашей встречи я серьезно обдумывал альтернативное решение, представленное тогда адвокатом, что Эмиас Крейл покончил с собой. Несмотря на то что мне была известна эта версия, она казалась мне тогда абсолютно фантастичной, ибо никак не соответствовала характеру Эмиаса, сейчас же я вижу, что должен изменить свое мнение. Прежде всего, чрезвычайно многозначителен тот факт, что так думала и Кэролайн Крейл. Если исходить теперь из гипотезы, что эта милая и нежная женщина была несправедливо осуждена, тогда ее убежденность в самоубийстве мужа должна серьезно повлиять на наше мнение. Она знала Эмиаса лучше, чем все остальные. Если она считала возможным самоубийство, тогда оно и в самом деле могло иметь место вопреки скептицизму друзей.

Следовательно, я поддерживаю версию, что у Эмиаса мысль об этом была. Это можно объяснить угрызениями совести и даже отчаянием, вызванным крайностями, на которые толкал его темперамент и которые понятны только его жене. Это, по-моему, небезосновательное утверждение. Возможно, только ей была известна эта сторона его характера, хотя другие люди, знавшие Эмиаса, ее не отмечали.

Тем не менее у большинства людей в характере присутствуют едва заметные черты, которые находятся в противоречии с основной их натурой. Их проявление порой неожиданно даже для близких. Случается, что в жизни уважаемого и порядочного человека обнаруживают хорошо скрытую черту – грубость. Отвратительный корыстолюбец может тайно увлекаться тонкими творениями искусства. Жестокие, безжалостные люди иногда проявляют необычайную доброту. Или наоборот: великодушный, веселый человек иногда поступает жестоко и подло. Таким образом, возможно, что у Эмиаса Крейла была болезненная тенденция к самообвинению. И чем безудержней проявлялся его эгоизм и стремление делать то, что ему вздумается, тем сильнее, возможно, были его муки. На первый взгляд это кажется невероятным, но я думаю, что именно так и должно было произойти. И повторяю – Кэролайн твердо придерживалась этой точки зрения.

Рассмотрим теперь факты, или, вернее, воспоминания, которые у меня остались о фактах, в свете этой новой версии. Считаю уместным восстановить беседу, которая у меня произошла с Кэролайн за несколько недель до трагедии. Это было во время первого визита Эльзы Гриер в Олдербери.

Кэролайн, как вам известно, знала о моем глубоком чувстве к ней. Я был человеком, с которым она всегда могла говорить откровенно. Мне показалось, что она в плохом настроении. Я удивился, когда она спросила, думаю ли я, что Эмиас в самом деле очень любит эту девушку. Я сказал ей: «Он хочет написать ее портрет. Вы же знаете Эмиаса». Кэролайн покачала головой и заявила: «Нет, мне кажется, что он влюбился в нее». – «Ну, может, немножко, – сказал я. – Мы же знаем, что Эмиас весьма неравнодушен к женской красоте, но пора бы вам разобраться, моя дорогая, что Эмиас по-настоящему любит только одного человека. И этот человек – вы. Все иные его увлечения – ненадолго. Вы – единственная женщина, которая что-то значит для него. И несмотря на то, что он себя плохо ведет, чувства его к вам не меняются». Кэролайн ответила: «Так до сих пор думала и я». – «Поверьте мне, Кэро, так оно и есть!» – «Мередит, на этот раз мне страшно. Эта девушка ведет себя так… вызывающе. И такая молодая, такая страстная… Мне кажется, что на этот раз серьезно…» – «Но вызывающее поведение молодых – это всего лишь способ самозащиты». – «Мне тридцать четыре года, вы знаете, Мередит. Уже десять лет как мы женаты. У меня нет шансов соперничать с Эльзой. Я это хорошо понимаю». – «Но, Кэролайн, вы же знаете, что Эмиас в самом деле любит вас». – «Можно ли когда-нибудь быть уверенной в мужчинах? Я слишком примитивная женщина, Мередит. Мне хочется ударить топором эту девушку…» Я объяснил, что, видимо, в таком возрасте Эльза не совсем понимает, что делает. Она восхищается Эмиасом, считает его гением и не отдает себе отчета, что Эмиас влюбился в нее. «Вы славный парень, Мерри», – сказала Кэролайн и стала говорить о своем саде. Я надеялся, что она успокоилась.

Вскоре Эльза возвратилась в Лондон, Эмиас также отсутствовал несколько недель. Я совсем позабыл тот разговор, когда услыхал как-то, что Эльза снова в Олдербери – для того, чтобы Эмиас закончил ее портрет. Известие меня взволновало. Кэролайн при встрече не стала обсуждать это, вела себя обычно, без какого-то особого беспокойства. Я решил, что между ними все хорошо, поэтому очень удивился, когда узнал, как далеко зашло дело.

Я рассказал Вам о своей беседе с Кэролайн и о разговоре с Эльзой. У меня не было на этот раз случая поговорить с Кэролайн. Мы только обменялись несколькими словами. Словно вижу ее – с большими черными глазами, затаенным волнением, будто слышу ее голос: «Все кончено…» Нет слов, чтобы высказать безграничную горечь, с какой она это сказала. То была жестокая правда. Без Эмиаса жизнь для нее кончилась. Потому, я в этом убежден, она и взяла цикуту. Это было спасение. Спасение, подсказанное моей глупой лекцией. И отрывки из Платона, прочитанные тогда…

Вот каково мое теперешнее убеждение. Она взяла цикуту, твердо решив покончить с собой, если Эмиас ее бросит. Он, наверное, увидел, когда она это делала, или узнал позднее, что у нее есть цикута. Это его напугало. Он ужаснулся, поняв, как далеко зашел. Но, несмотря на угрызения совести, он чувствовал, что не может отказаться от Эльзы. Это понятно. Ни один мужчина, влюбившись в нее, не смог бы порвать с ней. Он не представлял себе жизни без Эльзы. Он понял, что, в свою очередь, Кэролайн не сможет жить без него. И решил, что есть только один выход: самому воспользоваться цикутой. И то, как он это сделал, по-моему, для него характерно. Живопись была для него дороже всего на свете. Он решил умереть с кистью в руке. И последнее, что должны были видеть его глаза, – образ девушки, которую он безрассудно любил. Возможно, он подумал, что и для нее его смерть будет наилучшим выходом…

Признаю, эта версия оставляет без объяснения некоторые факты. Почему, например, на пустом флаконе были только отпечатки пальцев Кэролайн?.. По-моему, после того, как Эмиас брал флакон, его отпечатки были стерты тряпкой, лежавшей в комоде. А после смерти Эмиаса Кэролайн брала его, чтобы посмотреть, не трогал ли кто. Пожалуй, такое объяснение возможно и правдоподобно. Что касается отпечатков на пивной бутылке, то защита считала, что после принятия яда пальцы скрючиваются, и потому человек может держать бутылку неестественным образом.

Стоит объяснить и поведение Кэролайн во время процесса. Мне теперь понятны мотивы ее действий. Она взяла яд из моей лаборатории. Ее решение покончить с собой было причиной, побудившей ее мужа к самоубийству вместо нее. Не будет нелогичным предположить, что в момент болезненных угрызений совести она чувствовала себя ответственной за его смерть. Таким образом, Кэролайн убедила себя, что она виновна в убийстве, хотя вовсе и не в том смысле, в каком понимал ее вину суд.

Считаю все это вполне возможным и уверен, что Вам нетрудно будет убедить маленькую Карлу в невиновности матери и она сможет выйти замуж.

Все написанное до сих пор, к сожалению, не то, о чем Вы меня просили. Попробую сейчас исправить этот недостаток. Я Вам уже рассказывал обо всем, что произошло накануне смерти Эмиаса. Перейдем к этому дню.

Спал я очень плохо, взволнованный таким печальным для моих друзей поворотом событий. После долгого раздумья, когда я напрасно старался придумать способ избежать катастрофы, часов в шесть утра я заснул мертвым сном. Не проснулся, когда мне приносили чай. С трудом поднялся приблизительно в половине десятого, измученный, с тяжелой головой. Немного погодя мне показалось, что я услыхал шорох в комнате, которая была подо мною, то есть в лаборатории.

Шум, видимо, вызвала кошка, залезшая туда. Я увидел приоткрытое окно, по недосмотру так и оставленное с вечера. Приоткрыто окно было приблизительно настолько, что могла пролезть кошка. Сообщаю об этом для того, чтобы объяснить, что привело меня в лабораторию.

Как только, одевшись, я спустился туда и начал осматривать полки, – заметил, что бутылка с цикутой немного выдвинута. Это привлекло мое внимание. Присмотревшись, я увидел, что из бутылки исчезло значительное количество жидкости. Перед тем бутылка была почти полная, а теперь в ней осталось меньше половины.

Я плотно закрыл окно и вышел, заперев дверь на ключ. Меня разбирало волнение, я растерялся. Любая неожиданность всегда замедляла ход моих мыслей.

Все слуги в один голос утверждали, что в лабораторию не заходили. После некоторых раздумий я решил позвонить брату и попросить совета. Филипп быстро осознал всю серьезность произошедшего и вызвал меня. По дороге из дому я встретил мисс Уильямс, которая искала свою ученицу. Я заверил, что не видел Анджелы, быстро пошел к морю, сел в лодку и начал грести к противоположному берегу.

Брат ждал меня у причала. Мы поднялись к дому той же дорогой, которой прошли с Вами несколько дней назад. Местность Вы знаете, следовательно, можете себе представить, что, проходя около стены «сада-батареи», мы не могли не услышать, если за стеной о чем-нибудь говорилось.

И мы действительно услышали голоса, однако слов не разобрали. Не вызывает сомнения лишь то, что Кэролайн и Эмиас спорили о судьбе Анджелы. И никаких угроз со стороны Кэролайн не было. Она, я полагаю, была против отправки девочки в школу, на чем решительно настаивал Эмиас. Он был неумолим, нервничал, кричал, что дело решено и что он уже распорядился упаковать ее вещи.

Калитка «батареи» открылась как раз в ту минуту, когда мы были возле нее. Вышла Кэролайн. Она казалась немного взволнованной. В это время подошла Эльза. Понятно было, что Эмиас хочет продолжать работу над картиной, поэтому мы пошли по тропинке вверх.

Филипп позже горько укорял себя, что мы не приняли тогда срочных мер. Но я не разделяю его мнения. Абсолютно ничего не оправдывало наших предположений о подготовке убийства. (Кстати, я считаю, оно и не готовилось.) Естественно, что-то нам следовало предпринять, но уверен, что сначала надо было тщательно обсудить проблему, обязательно найти решение. Раз или два я даже спрашивал себя, не ошибся ли я, на самом ли деле бутылка накануне была полной? Я не из таких, как мой брат Филипп, которые считают себя абсолютно правыми во всем. Память иногда может сыграть злую шутку. Сколько раз, например, я был уверен, что положил какой-то предмет в одно место, а он потом оказывался совсем в другом. Чем больше я пытался вспомнить, сколько было в бутылке накануне, тем больше появлялось сомнений. Это очень злило Филиппа, он начал терять терпение. Мы не могли больше рассуждать и решили продолжить после ленча.

Позднее Анджела и Кэролайн принесли нам пиво. Затем я пошел по тропинке в сторону «батареи». Как раз над «батареей» среди деревьев есть полянка, где стояла старая скамья. Я сидел там, курил в раздумье, наблюдая, как позирует Эльза. Вечно буду помнить Эльзу, какой она была в тот день. Стройная, в желтой блузке и синих шортах, в красном пуловере, наброшенном на плечи. Ее лицо излучало здоровье и радость.

Вы, возможно, подумаете, что я подслушивал. Нет! Эльза меня хорошо видела, она знала, как и Эмиас, что я там сижу. Она даже махнула мне рукой и закричала, что Эмиас в это утро невыносим, что он не дает ей отдохнуть. Она, мол, вся замерзла, и у нее нестерпимо болит поясница. Она не замечала ничего и никого, кроме себя и Эмиаса, не знала сомнений, ни в чем себя не упрекала и ни в чем не раскаивалась. Да и можно ли этого ждать от жизнерадостной молодости? Раскаяние – это чувство, которое приходит с возрастом, вместе с мудростью.

Они, разумеется, много не разговаривали. Художник не любит болтать, когда работает. Каждые несколько минут Эльза делала какое-то замечание, а Эмиас что-то ворчал в ответ. Она ему говорила: «Мне кажется, ты прав в отношении Испании. Это первая страна, куда мы поедем. И ты поведешь меня смотреть бой быков. Это, наверное, исключительное зрелище! Только я бы хотела, чтобы бык убил человека, а не наоборот. Представляю, что чувствовали римлянки, глядя, как умирает гладиатор. Мужчины умирают – невелика беда, а вот животные!.. Они прекрасны». Она сама была примитивна, как молодое животное, и не имела никакого опыта, мудрости преисполненного сомнений человека. Не думаю, чтобы она мыслила, она только чувствовала. Она была полна жизни, живее всех живых существ, каких я знал…

В последний раз видел я ее такой радостно-уверенной. Обычно вслед за такой веселостью приходит беда.

Гонг зазвонил к ленчу. Я встал, спустился по тропинке и зашел на «батарею», где меня встретила Эльза. После тенистых деревьев свет кажется слишком ярким, слепящим. Эмиас сидел, раскинув руки, на скамье. Он внимательно смотрел на картину. Я только раз видел его в такой позе. Откуда я мог знать, что яд уже действовал, что Эмиас цепенел?

Эмиас ненавидел все, что напоминало болезнь! Он никогда бы не согласился болеть. Вполне возможно, что он решил – перегрелся на солнце, однако не пожаловался. Эльза сказала, что Эмиас не пойдет обедать. Я подумал, что это довольно разумно с его стороны, и сказал: «Тогда до свидания».

Эмиас медленно перевел взгляд с картины и остановил на мне. В его глазах было что-то странное, не знаю, как и назвать… Что-то подобное враждебности. Взгляд пристальный, недоброжелательный, злой.

Разумеется, тогда я не понял этого взгляда. Когда на полотне не получалось так, как ему хотелось, у Эмиаса бывал просто убийственный вид. Я полагал, что это именно такой момент. Ни Эльза, ни я не заметили в нем ничего необычного – капризы художника, и все. Мы оставили его там и пошли к дому, разговаривая и смеясь. Если бы она знала, бедная девушка, что больше никогда его не увидит живым. Она могла бы тогда воспользоваться еще несколькими мгновениями счастья.

За столом Кэролайн вела себя как обычно, была чуть встревожена, не больше. Разве это не говорит о том, что она ни в чем не была замешана? Она не могла бы так держаться. Потом она и гувернантка спустились в сад и нашли его… Я встретил мисс Уильямс, когда она бежала снизу. Она попросила позвонить врачу и возвратилась к Кэролайн.

Бедный ребенок! Я имею в виду Эльзу. Скорбь ее была неистовая, безудержная, как у детей: они не думают, что жизнь может выкидывать подобные сюрпризы. Кэролайн была спокойнее. Она, конечно, лучше умела владеть собой, чем Эльза. Тогда ее еще не терзали угрызения совести, она только сказала, что это, разумеется, совершил он сам. Но у нас это не укладывалось в голове. Возможно, Кэролайн уже тогда поняла, что подозрение падет именно на нее. Да, я считаю, этим и объясняется ее поведение.

Филипп был абсолютно убежден: она убила Эмиаса.

Большую помощь оказала тогда гувернантка, человек, на которого можно положиться в самых неожиданных ситуациях. Она уложила Эльзу и дала ей успокаивающие лекарства, а Анджелу увела, когда появилась полиция. С этого момента все превратилось в хаос. Полиция обыскивала дом и вела следствие, репортеры кружили как мухи со своими фотоаппаратами, пытаясь взять интервью у членов семьи. Ужас… Я и сейчас, спустя столько лет, нахожусь под влиянием тех чувств. Когда Вы объясните маленькой Карле, как это все произошло на самом деле, да поможет ей бог забыть всю эту историю… Чтобы никогда о ней не вспоминать…

Наверное, Эмиас покончил с собой, каким бы неправдоподобным это ни казалось…»

На этом кончался рассказ Мередита Блейка.

Рассказ Леди Диттишем

«Я полностью изложила здесь все, что произошло с того момента, когда я познакомилась с Эмиасом Крейлом и до его трагической смерти.

Впервые я увидела его на каком-то собрании художников. Вспоминаю, он стоял у окна, и я заметила его сразу же, как только вошла. Я спросила: «Кто это?» Мне сказали: «Это Крейл, художник». Я попросила познакомить меня с ним. Мы разговаривали тогда минут десять. Впечатление, какое произвел на меня Эмиас Крейл, бесполезно пытаться описать. Если сказать, что, когда я видела Эмиаса, мне все казались маленькими, а потом исчезали совсем, то это до некоторой степени передает мои впечатления, если вообще можно их передать. После знакомства с ним я стала ходить в те места, где можно было увидеть его картины. Как раз тогда открылась его выставка на Бонд-стрит; одна картина была в Манчестере, другая – в Лидсе, а еще две выставлялись в галереях в Лондоне. Я ездила смотреть их, потом встретила его снова и сказала: «Я видела все ваши картины и считаю их прекрасными». Его это как будто заинтересовало. «С каких пор вы стали разбираться в живописи?! Не думаю, чтобы у вас было о ней хоть малейшее представление…» – «Возможно. И все же они прекрасны!» Он улыбнулся и сказал: «Не будьте экспансивной барышней». Я ответила: «Не собираюсь. Я хочу, чтобы вы написали мой портрет». – «Если бы вы хоть немного подумали, то поняли бы, что я не пишу парадных портретов хорошеньких женщин». Я сказала: «Мне не нужен парадный портрет, и я не такая уж хорошенькая». Он посмотрел на меня, будто впервые увидел: «Да… Возможно, это и так…» Я спросила его: «Так вы будете меня рисовать?» Он рассматривал меня некоторое время, наклонив голову набок, потом сказал: «Вы странная девушка». Я ответила на это: «Я богата, могу хорошо заплатить». – «Почему вы так хотите, чтобы вас рисовал именно я?» – «Потому что я этого хочу». Он взял меня за плечи, повернул лицом к свету. Потом немного отступил. Я стояла неподвижно, в ожидании, пока он не сказал: «Я иногда горел желанием написать стаю австралийских попугаев с их невообразимой окраской… Стаю, садящуюся на собор Святого Павла. Если я буду писать вас на скромном и традиционном фоне – пейзаже под открытым небом, – кажется, будет тот же результат». Я спросила: «Следовательно, вы будете рисовать?» Он сказал: «Вы один из наилучших, оригинальнейших и ярчайших экзотических цветков, какие я видел. Я буду вас писать! Но я вас предупреждаю, Эльза Гриер: если я на самом деле буду вас писать, то я, наверное, захочу вас и любить!» – «Надеюсь, что захотите…» Я сказала это спокойным и сдержанным тоном. Я слышала, как он сдерживал свое дыхание, заметила блеск его глаз!

Видите, как все это неожиданно случилось!

Днем или двумя позднее мы снова встретились. Он сказал, что хочет, чтобы я поехала с ним в Девоншир – там, мол, хороший фон. И добавил: «Я женат, вы это знаете, и я очень люблю свою жену». Я ответила, что его любимая женщина должна быть достаточно милой. «Она чрезвычайно милая, – сказал он. – Кэролайн просто прекрасна, я ее обожаю. Так что зарубите себе это на носу, дитя мое».

Через неделю он начал писать картину. Кэролайн Крейл приняла меня довольно любезно. Я не очень ей нравилась, но, собственно, почему я должна ей нравиться? Эмиас был очень предупредителен. Он никогда не говорил мне ничего, чего нельзя было бы услышать его жене, а я проявляла такт и придерживалась всех условностей. Однако через десять дней он сказал мне, что я должна возвратиться назад, в Лондон. Я удивилась: «Картина же не готова!» Он сказал: «Я ее только начал. Дело в том, что я не могу вас писать, Эльза». Я спросила: «Почему?» – «Вы хорошо знаете почему, Эльза. И поэтому вам необходимо уехать. Я не могу сосредоточиться, не могу думать ни о чем другом, кроме вас». Мы сидели в «саду-батарее», был теплый солнечный день. Пели птички, гудели пчелы. Все вокруг казалось спокойным и счастливым. Но это было не так. Я знала, что мой отъезд в Лондон ни к чему не приведет, но согласилась: «Очень хорошо, я поеду, если вы хотите». Эмиас сказал: «Вы умная девушка». И я уехала.

Я не писала ему. Он боролся с собой десять дней. Потом примчался. Он казался таким несчастным, что произвел на меня гнетущее впечатление. Эмиас заявил: «Я предупреждал тебя, Эльза. Только не говори, что я не предупреждал». Я ответила: «Я ждала тебя. Я знала, что ты приедешь». Он застонал и сказал: «Некоторые вещи сильнее, чем воля человека. Я не могу есть, не могу спать, не могу успокоиться, так сильно я хочу тебя!» Я сказала, что знаю это, что то же самое и со мною, что так было с первого мгновения, как только я его увидела. Это называется судьбой, и нет никакого резона бороться с нею. «Ты недолго с нею боролась, не так ли, Эльза?» Я сказала, что совсем не боролась. Он заметил, что я слишком молода, а я ответила, что это не имеет никакого значения…

Последующие несколько недель мы были очень счастливы. Но счастье – это не то слово. Это было нечто более глубокое и в то же время ужасное. Мы были созданы друг для друга, и мы нашли друг друга. Однако произошло то, что должно было произойти. Мысли о незаконченной картине начали преследовать Эмиаса. Он сказал: «Раньше я не мог тебя писать, ты сама стояла на моем пути. А теперь я хочу писать тебя, Эльза. Я хочу написать тебя так, чтоб эта картина была наилучшей из всего сделанного мною. Я страдаю, у меня чешутся руки от желания схватить кисть. Я хочу смотреть, как ты сидишь на старой зубчатой стене с башнями, избитыми, как старый анекдот, а в глубине – синее море и пышные деревья… Ты там сидишь как королева, бросая вызов всему свету! Я должен тебя такой написать! Но я не терплю, когда меня что-либо отвлекает от работы. Поэтому, лишь когда картина будет готова, я скажу Кэролайн правду, и мы развяжем всю эту запутанную историю».

Я спросила: «Кэролайн будет протестовать, если ты будешь требовать развода?» Он ответил, что не думает, но, мол, с женщинами никогда не знаешь, как они поступят. Я сказала, что мне жаль, если это ее огорчит, но, в конце концов, подобные вещи случаются. «Для тебя все слишком просто, Эльза. Может быть, ты и права. Но Кэролайн никогда не примет твоей правоты. Она любит меня, ты понимаешь?» Я сказала, что понимаю, но если она любит тебя, то твое счастье должно быть для нее главным и ни в коем случае она не должна держать тебя возле себя. Эмиас сказал: «В жизни не удается решать вопросы при помощи прекрасных афоризмов, взятых из современной литературы. Природа жестока, с клыками и когтями, не забывай этого». – «Но мы же цивилизованные люди», – заметила я. Эмиас рассмеялся: «Черта с два цивилизованные! Кэролайн, наверное, захочет садануть тебя топором по голове! К тому же она это может. Ты не понимаешь, Эльза, что она будет страдать. А знаешь ли ты, что такое страдать?..» – «Тогда не говори ей». – «Нет, развод должен состояться. Ты должна мне принадлежать – как свет, как воздух, Эльза. И быть моею перед миром». – «А если она не захочет разводиться?» – «Не этого я боюсь». – «Чего же ты боишься?» И он тихо произнес: «Не знаю…»

Понимаете, он знал Кэролайн. Я – нет. Если бы я тогда могла предвидеть…

Мы снова поехали в Олдербери. Положение было сложное. На этот раз дела пошли тяжело. Кэролайн стала подозрительной. И мне это не нравилось. Мне всегда были отвратительны вранье и обман. Я придерживалась мысли, что мы должны сказать ей обо всем. Однако Эмиас и слушать не хотел. Страшней всего было то, что это его мало трогало. При всем его хорошем отношении к Кэролайн и страхе перед ее страданиями его просто-напросто не беспокоило, будет это честно или нет. Он отчаянно работал, а все остальное его не интересовало. Я еще не видела его таким. Только тогда я постигла, какой он гениальный. Он был, несомненно, одержимый, не считался с правилами хорошего тона. Иное дело – мое положение. Оно было ужасным. Кэролайн меня не выносила и была права. Единственный способ развязать узел – это сказать ей правду. Но Эмиас всегда отвечал, что не желает никаких сцен, пока он не закончит картину. «Но, наверное, – сказала я, – сцен не будет. У Кэролайн достаточно достоинства и гордости. А я хочу быть до конца честной. Мы должны быть честными!» – «К черту честность! – закричал Эмиас. – Я работаю над картиной, черт бы вас побрал!»

Я понимала его точку зрения. Он моей не понимал.

В конце концов я не выдержала. Как-то Кэролайн рассказывала нам о ее и Эмиаса планах на будущее. Она говорила с такой уверенностью!.. Вдруг мне показалось ужасно подлым то, что мы делаем – оставляем ее в неведении. Возможно, я была к тому же рассержена, поскольку Кэролайн почти все время плохо ко мне относилась. Правда, в интеллигентной форме, так, что ни к чему нельзя было придраться. И я сказала ей правду в лицо. Я до сих пор убеждена, что поступила правильно. Хотя, естественно, я бы этого не сделала, если бы имела хоть туманное представление, к чему это приведет.

Буря разразилась немедленно. Эмиас рассердился, но вынужден был признать, что сказанное мной – правда. Поведение Кэролайн было мне непонятно. Когда потом мы пошли к Мередиту Блейку на чай, она прекрасно играла роль – болтала, смеялась… По своей неопытности я поверила, что она восприняла все должным образом. После этого мне было ужасно неприятно оставаться в Олдербери, но, если бы я уехала, Эмиас метал бы громы и молнии. Я думала, что, возможно, уедет Кэролайн и тогда все упростится.

Я не видела, когда Кэролайн брала цикуту. Я хочу быть честной и поэтому признаю, что, возможно, ее рассказ о намерении покончить самоубийством и правдив. Но по правде говоря – я не верю. По-моему, она была женщина чрезвычайно ревнивая и эгоистичная. Женщина, которая не хочет выпускать из своих рук ничего из того, что она считает своим. Она считала Эмиаса своей собственностью и готова была скорее убить его, чем отпустить навсегда к другой женщине. Мне кажется, она тогда же и приняла решение убить его. И по-моему, рассказ Мередита о свойствах цикуты подсказал ей способ осуществить задуманное. Она была жестокая и мстительная женщина, даже злая. Эмиас всегда помнил об этом. Я этого не знала.

На следующее утро у нее состоялось последнее объяснение с Эмиасом. Я слыхала его с веранды. Он держался прекрасно – терпеливо, спокойно; убеждал ее быть благоразумной, говорил, что ему слишком дороги и она, и ребенок, что он будет их любить и сделает все, чтобы обеспечить их будущее. Вдруг он посуровел: «Но пойми, я все равно женюсь на Эльзе, и ничто меня не сможет остановить! Мы всегда считали, что нельзя лишать человека свободы». Тогда Кэролайн заявила: «Делай как знаешь. Я предупредила тебя». Голос у нее был спокойный, но с какими-то странными нотками. «Что ты хочешь этим сказать?» – спросил Эмиас. «Ты мой, и я не собираюсь тебя отпускать. Я скоре убью тебя, чем позволю тебе уйти к этой женщине…» В этот момент я увидела Филиппа Блейка, который шел вдоль террасы. Я встала и пошла ему навстречу, мне не хотелось, чтоб он слышал их разговор.

Немного погодя Эмиас вышел из дома и сказал, что надо торопиться с картиной. Мы спустились вниз, на «батарею». Он почти ничего не рассказывал. Заметил только, что с Кэролайн не так-то просто о чем-то договориться, но не стал больше говорить об этом. Он хотел сосредоточиться на работе. «Еще день – и картина будет закончена, – сказал он. – И это лучшее, что я сделал, Эльза. Даже если оно создано ценою крови и слез».

Позднее я пошла взять свой пуловер, так как подул холодный ветер. Возвратившись, застала Кэролайн. Я подумала, что она пришла сделать последнюю попытку убедить Эмиаса. Там были также Филипп и Мередит. Эмиас сказал, что его мучит изжога и что он выпил бы чего-нибудь. Кэролайн обещала принести ему пива из холодильника. Вполне естественным, даже дружеским тоном! Вот актриса! Она уже тогда знала, что хочет сделать!

Минут через десять она возвратилась с пивом. Эмиас писал. Кэролайн налила стакан и поставила возле него. Никто из нас на нее не смотрел. Эмиас работал, а я не могла менять своей позы. Эмиас по привычке опрокинул одним духом стакан, сморщился и пожаловался, что у пива противный привкус, но, во всяком случае, оно хоть холодное. Даже при этих словах у меня не возникло никакого подозрения. Я рассмеялась и сказала ему шутя: «Это все твоя печень».

Увидев, что он выпил, Кэролайн ушла. Прошло минут сорок, когда Эмиас начал жаловаться на онемение и боль. Он сказал, что это, наверное, легкий приступ ревматизма.

Эмиас всегда нетерпимо относился к любому недугу и никогда ни на что не обращал внимания. Тут же он весело сказал: «Старость, наверное. Ты заполучила старика, который трещит по всем швам, Эльза!» Но я заметила, что он как-то странно, одеревенело передвигает ноги и раза два сморщился. У меня и мысли не было, что это не ревматизм. Затем он присел на скамью и несколько раз вставал, чтоб сделать новую серию мазков на полотне. Так он иногда поступал во время сеансов. Он сидел и внимательно поглядывал то на меня, то на полотно. Порой это продолжалось свыше получаса, так что на этот раз не удивило меня.

Я услыхала гонг, приглашавший к ленчу. Эмиас заявил, что не пойдет наверх, что ему ничего не надо. И это тоже было обычно для него. К тому же он не хотел встречаться с Кэролайн за столом.

За мной пришел Мередит Блейк. Он обратился к Эмиасу, но Эмиас только что-то проворчал. Мы направились с Мередитом к дому, а его оставили. Оставили, чтобы он умирал один. Я мало видела болезней в своей жизни, я мало знала о них. Мне показалось, что все это у Эмиаса только капризы художника. Если бы я знала, если бы я могла понять, возможно, врач и сумел бы его спасти… О боже, почему я не поняла?

Зачем думать об этом сейчас? Я была слепа и глуха, не смогла понять!

Немного еще осталось рассказывать.

Кэролайн и гувернантка спустились туда после ленча. Мередит пошел за ними. Но он сейчас же прибежал назад, сказал, что Эмиас умер. Тогда я все поняла. Поняла, что это сделала Кэролайн. Я все еще не думала о цикуте, подозревала, что если она пошла вниз, то застрелила или зарезала его. Я хотела броситься на нее, убить ее… Как она смогла это сделать? Как смогла? Проклятая женщина!..

Я ненавижу ее! Ненавижу и сегодня!

Ее даже не повесили. А стоило! Даже виселицы для нее было бы мало.

Я ненавижу ее!.. Ненавижу!.. Ненавижу!..»

На этом заканчивалось письмо леди Диттишем.

Рассказ Сесили Уильямс

«Уважаемый мсье Пуаро!

Я посылаю Вам описание событий, участником которых я была. Буду вполне откровенна и ничего не скрою. Вы можете показать это Карле Крейл. Вероятно, это ее огорчит, но я всегда стояла за истину. Надо иметь смелость смотреть правде в глаза. Без этой смелости жизнь напрасна. Больше всего зла нам приносят те, кто, желая нас защитить, прячут правду.

Преданная вам, Сесили Уильямс».

«Мое имя – Сесили Уильямс. Я была принята на работу миссис Крейл как гувернантка ее сестры по матери Анджелы Уоррен. Мне тогда было сорок восемь лет. Я приступила к работе в Олдербери – очень хорошее поместье в Саут-Девоне, которое на протяжении жизни многих поколений принадлежало семейству Крейл. Я знала, что мистер Крейл – известный художник, но мы с ним познакомились только после моего приезда в Олдербери. В доме жили мистер и миссис Крейл, их маленькая дочка, Анджела Уоррен (тогда девочка тринадцати лет) и двое слуг, которые много лет служили у Крейлов.

Моя ученица оказалась интересным и многообещающим ребенком, с яркими способностями. Мне было приятно работать с ней. Немного взбалмошная и недисциплинированная, но эти недостатки в большинстве случаев есть результат высокого интеллекта, а я всегда предпочитала учениц и с умом и с характером. Избыток жизненных сил можно направить в нужную сторону. И я убедилась, что Анджела все же способна подчиниться определенной дисциплине. Она была некоторым образом избалована слишком снисходительной миссис Крейл. Влияние же мистера Крейла вряд ли, на мой взгляд, было особенно желательным. Иногда он потакал ей, а иногда становился слишком строгим. Он человек со многими недостатками, человек настроения, на что, наверное, повлиял его бурный темперамент художника.

Я никогда не понимала, почему человеку со способностями художника обычно прощается, что он не умеет держать себя в границах пристойности. Меня не восхищала живопись мистера Крейла. Рисунок его казался уродливым, а цвета – слишком интенсивными. Но, конечно же, никто не спрашивал моего мнения.

Вскоре я начала чувствовать к миссис Крейл глубокую симпатию. Я восхищалась ее характером и смелостью, с какой она преодолевала трудности. Мистер Крейл был неверным мужем, и это, мне кажется, заставляло ее страдать. Более волевая женщина ушла бы от него, но миссис Крейл терпела его измены и прощала их, однако, должна сказать, не без бурных скандалов.

На процессе говорили, что они жили друг с другом как кошка с собакой. Я не зайду так далеко: миссис Крейл была человеком высоких достоинств, к ней неприменимы подобные термины. Но действительно между ними бывали ссоры. И я считаю это вполне естественным, принимая во внимание складывающиеся обстоятельства.

Я прослужила у них два года с лишним, когда появилась мисс Эльза Гриер. Она приехала в Олдербери, чтобы мистер Крейл написал ее портрет. Сразу же было видно, что мистер Крейл влюблен в эту девушку, а она, в свою очередь, и не пыталась это опровергнуть. Она вела себя, по моему мнению, бесстыдно, до невозможности развязно, на глазах у всех флиртовала с мистером Крейлом. Понятно, миссис Крейл ничего мне не говорила, но я видела, что она встревожена и опечалена. Поэтому я делала все возможное, чтобы облегчить ее судьбу. Мисс Гриер позировала ежедневно мистеру Крейлу, но я заметила, что работа продвигалась не очень быстро. У них, несомненно, было еще чем заняться!

Моя ученица, к счастью, не очень-то замечала, что происходило вокруг, – Анджела была слишком невинна. Несмотря на то, что умственно она хорошо развивалась, ее нельзя было назвать рано созревшей девушкой. Она не обнаруживала никакого желания читать недозволенные книжки, не проявляла нездорового интереса к определенным темам, как это часто бывает у девочек ее возраста. Поэтому она не замечала ничего особенного в дружбе между мистером Крейлом и мисс Гриер. Все же девочка ее не любила, считала глупой. В этом она была целиком права. Мисс Гриер получила, как я считаю, некоторое воспитание, но она никогда не раскрывала книжку и была не способна поддерживать разговор на какую-нибудь интеллектуальную тему.

Анджела, мне кажется, даже не понимала, насколько несчастна ее сестра, – она была не очень проницательна. Большую часть времени проводила в развлечениях, лазила по деревьям, гоняла на велосипеде, увлекалась чтением. Миссис Крейл постоянно волновало, как бы Анджела ничего не заподозрила о ее несчастье, и она старалась в присутствии девочки выглядеть веселой.

В один прекрасный день мисс Гриер возвратилась в Лондон – чему мы все, могу Вас заверить, были весьма рады. Слуги относились к ней с такой же «симпатией», как и я. Она требовала много внимания, но потом забывала даже сказать «спасибо». Вскоре уехал и мистер Крейл. Мне было жаль миссис Крейл, она всегда принимала очень близко к сердцу подобные вещи. Я ужасно злилась на мистера Крейла. Если у человека чуткая, уступчивая и умная жена, он не имеет права так себя вести по отношению к ней.

И все же мы с ней надеялись, что это кончится. Не то чтобы мы об этом говорили, нет, но она хорошо знала мое мнение по этому поводу. К сожалению, через несколько недель пара появилась снова – якобы необходимо было возобновить работу. Мистер Крейл работал теперь просто-таки неистово. Я поняла: она уже окончательно прибрала его к рукам.

События достигли кульминации накануне семнадцатого сентября. Поведение мисс Гриер в последнее время стало нестерпимо наглым. Миссис Крейл вела себя как настоящая дама: она проявляла холодную вежливость, но в то же время всем своим видом показывала негоднице, что о ней думает. Так вот, семнадцатого сентября, когда мы все сидели в гостиной после завтрака, мисс Гриер высказала странное замечание о том, как она переоборудует гостиную, когда будет жить в Олдербери. Понятно, миссис Крейл потребовала объяснения, и мисс Гриер имела наглость заявить – при всех! – что она собирается замуж за мистера Крейла, ни больше ни меньше. Она думала о браке с женатым человеком и говорила это его жене!

Я была чрезвычайно разгневана поведением мистера Крейла. Как он мог позволить этой девушке унижать его жену в ее же гостиной? Если он хотел бежать с нею, то должен был уехать, а не приводить в дом. Миссис Крейл, несмотря на негодование, не утратила достоинства. Как раз в тот момент зашел Эмиас Крейл, и она потребовала немедленного объяснения. Он, естественно, рассердился на мисс Гриер: ее поступок ставил его в неблаговидное положение, а мужчинам это не нравится, это ущемляет их достоинство. Мистер Крейл не нашел ничего лучшего, как промямлить, словно паяц, что сказанное мисс Гриер правда, но он, мол, не хотел, чтобы жена узнала об этом таким образом.

Я никогда не видела более презрительного взгляда, чем тот, который бросила Кэролайн. Она вышла из комнаты с высоко поднятой головой. Она была красивая женщина, гораздо красивее той девушки. У нее была поступь королевы. Я от всей души надеялась, что Эмиас Крейл будет наказан за свою жестокость, за неприятности и страдания, какие он причинил благородной женщине. Впервые я попробовала высказать миссис Крейл свое мнение, но она остановила меня: «Надо стараться вести себя как обычно. Это будет лучше всего. Пойдем все к Мередиту Блейку на чай». Тогда я сказала: «Вы изумительны, миссис Крейл». А она мне ответила: «Вы ничего не знаете…» Потом уже в дверях обернулась и, поцеловав меня, сказала: «Вы для меня единственное утешение…»

Мистер Крейл чувствовал себя явно не в своей тарелке, хотя и пытался казаться бодрым. Мистер Филипп Блейк держался как всегда. А мисс Гриер выглядела как довольная кошка, наткнувшаяся на блюдце со сметаной. Они все ушли. Возвратились часов в шесть. В тот вечер мне больше не удалось застать миссис Крейл одну. За столом она была спокойна и уравновешенна и рано пошла спать. Никто, кроме меня, наверное, не знал, как она страдала тогда!

Вечер прошел в непрерывной ссоре между мистером Крейлом и Анджелой. Снова был разговор о школе. Нервы его были напряжены, а девочка раскапризничалась. Все, казалось, решено, школьные принадлежности куплены, и не было никакого резона возвращаться к этому вопросу, однако Анджела решила, что от нее просто хотят избавиться. Я не уверена, что она вполне понимала положение в семье, которое влияло на нее, как и на всех других. Я, наверное, была слишком занята своими мыслями, вместо того чтобы попробовать остановить ее, а это стоило сделать. Все закончилось тем, что Анджела бросила пресс-папье в мистера Крейла и стремительно выбежала из комнаты.

Я пошла вслед за ней и строго сказала, что мне стыдно за нее, что она ведет себя как маленький ребенок. Однако Анджела была слишкомвозбуждена, и я решила оставить ее в покое. Я была в нерешительности: зайти в комнату миссис Крейл или не стоит? Наконец решила, что могу показаться чересчур назойливой. С тех пор горько жалею, что не сумела преодолеть в себе эту стеснительность и не поговорила с ней. Если бы я это сделала, возможно, что-то и изменилось бы в дальнейшем. Видите ли, ей совсем некому было излить свою душу. Хоть я и восхищалась ее выдержкой, но должна признаться с сожалением, что иногда не стоит этого переоценивать. Лучше естественным образом давать выход своим чувствам.

Я встретила мистера Крейла, идя в свою комнату. Он пожелал мне доброй ночи, но я ему не ответила.

На следующий день утром, помню, была хорошая погода. Казалось невозможным, чтобы люди не одумались, когда природа так тиха и умиротворяюща. Я зашла в комнату Анджелы перед тем, как спуститься к первому завтраку, но она встала раньше и уже ушла. Я подняла рваную юбочку, оставленную на полу, взяла ее с собой, чтобы поручить девочке зашить после завтрака. Однако Анджела, схватив на кухне хлеб и джем, исчезла.

Слегка перекусив, я пошла ее искать. Говорю об этом для того, чтобы объяснить, почему в то утро я не встретилась с миссис Крейл – а это, наверное, стоило сделать. В то время, однако, я считала, что моя обязанность – разыскать Анджелу. Она проявляла непослушание и упрямство, когда речь заходила о починке вещей. Я старалась не позволять ей вести себя подобным образом.

Ее купальника на месте не было. Я спустилась на пляж. Не заметив ее ни в воде, ни на скалах, решила, что, возможно, она пошла к мистеру Мередиту Блейку. Они были дружны. Переправившись через залив на лодке, я продолжала свои поиски, но напрасно, и наконец возвратилась назад.

В то утро было очень жарко, совсем не чувствовалось ветерка, а окна дома и террасы были закрыты. Миссис Крейл предложила принести пива из холодильника.

Возле дома была теплица, построенная еще в эпоху королевы Виктории. Миссис Крейл ничего там не выращивала, а превратила помещение в бар, где на полках стояли бутылки с джином, лимонадом, вермутом, пивом и другими напитками. В холодильнике всегда было пиво и эль.

Я отправилась в теплицу вслед за миссис Крейл. Анджелу мы увидели около холодильника – она как раз доставала бутылку.

Миссис Крейл взяла пиво и сказала мне: «Я отнесу бутылку Эмиасу». Очень трудно теперь решить, должна ли была я что-то заподозрить. Ее голос (я почти уверена в этом) был вполне нормальным. Но должна сознаться, что в тот момент мои мысли были заняты не ею, а Анджелой. Анджела стояла возле холодильника, и я была довольна, глядя, как она покраснела и приняла виноватый вид.

Я взялась за нее круто, и, к удивлению, она оказалась довольно послушной. На вопрос, где была, отвечала, что купалась. «Я не видела тебя на пляже». Она рассмеялась в ответ. Потом я спросила, где вязаная кофта, и девочка ответила, что, видимо, забыла на пляже.

Вспоминаю об этих подробностях для того, чтобы объяснить, почему я позволила миссис Крейл отнести пиво вниз, в «сад-батарею».

В моей памяти немного стерлись воспоминания об остальных событиях того утра. Анджела принесла иголку и зашила юбочку без всяких возражений. Мне кажется, что и я тогда штопала какое-то домашнее белье. Мистер Крейл не пришел к столу. Меня порадовало, что у него оказалось хоть немного благопристойности.

После этого миссис Крейл сказала, что пойдет вниз, в сад. Я хотела разыскать кофту, забытую Анджелой на пляже. Мы спустились вместе. Она свернула в «сад-батарею», а я пошла своим путем, как внезапно ее крик вернул меня назад. Как я уже говорила, когда Вы у меня были, она послала меня наверх позвонить по телефону. По дороге я встретила мистера Мередита Блейка, поручила ему позвонить и возвратилась к миссис Крейл.

Вот то, что я рассказала на следствии и позже, в суде.

То, что я напишу далее, я никогда и никому не говорила. Мне не было задано ни одного вопроса, на который я дала бы неправильный ответ. Вместе с тем я виновата, что скрыла некоторые факты… Хотя и не жалею об этом. Я точно так же поступила бы снова. Хорошо понимаю, что этим открытием вызову, возможно, у некоторых осуждение, но не думаю, чтобы после стольких лет кто-нибудь серьезно занялся бы этим. Тем более что миссис Крейл была осуждена и без моих показаний.

Итак, произошло следующее.

Встретив мистера Мередита Блейка, я, как вам уже известно, что есть духу побежала назад. Достигнув ворот «батареи», увидела, как миссис Крейл торопливо вытирала своим платком пивную бутылку на столе. Потом она взяла руку покойного мужа и прижала к бутылке его пальцы. Все время она была чрезвычайно насторожена. Испуг, который я увидела на ее лице, раскрыл мне истину. Я поняла с абсолютной уверенностью: Кэролайн отравила своего мужа. И лично я не осуждаю ее. Ведь из-за него ее страдания перешли все границы, тем самым он выбрал свою судьбу.

Я никогда не напоминала миссис Крейл об этом инциденте, и она никогда не знала о том, что я видела. Я вообще никогда и никому об этом не говорила, но существует человек, который, на мой взгляд, имеет право об этом знать.

Дочь такой женщины, какой была Кэролайн Крейл, не должна основывать свою жизнь на лжи. Правда – вот единственное, что имеет значение. Передайте ей от меня, что ее мать не следует осуждать. Ее заставили терпеть больше того, что может выдержать женщина. Дочь должна понять ее и простить».

Конец рассказа Сесили Уильямс.

Рассказ Анджелы Уоррен

«Дорогой мистер Пуаро!

Я сдержала слово и записала здесь все, что сумела вспомнить о тех ужасных событиях, происшедших шестнадцать лет назад. Но только теперь, сев писать, я поняла, как мало на самом деле припоминаю. Я не нахожу, от чего можно было бы оттолкнуться. У меня только расплывчатые воспоминания об отдельных летних днях и некоторых случаях, но я даже не сумела бы с уверенностью сказать, в какое именно лето это случилось.

Смерть Эмиаса была для меня громом среди ясного неба. Ничто не могло ее предсказать, и такое впечатление, что у меня исчезли из памяти все события, которые привели к ней.

Я раздумывала, задавала себе вопрос – возможна или невозможна подобная развязка? Наверное, девочки в тринадцать лет такие же слепые и глухие, какой была и я. Я легко понимала душевное состояние людей, но никогда не утруждала себя узнать, что именно вызвало его.

Кроме того, именно тогда я вдруг начала раскрывать очарование слова. То, что я читала, стихи Шекспира, например, звучало в моих мыслях. Я как будто вижу себя в саду возле кухни: иду тропинкой и повторяю в экстазе: «…В воде зеленой, как зеркало прозрачной и спокойной…» Это было так хорошо, что я чувствовала потребность повторять слова снова и снова. Наряду с такими открытиями были и другие вещи, которые, насколько мне вспоминается, я любила делать: плавать, лазить по деревьям, есть фрукты и посмеиваться над мальчишками из конюшни, а также кормить лошадей.

Кэролайн и Эмиас были для меня людьми, которые не подлежали ни осуждению, ни обсуждению. В моем мире они занимали центральное место, но я никогда не задумывалась об их делах, о том, что они чувствовали и думали.

Я не увидела ничего особенного в появлении Эльзы. Считала ее глупой, она мне даже не казалась красивой. Я восприняла ее как богатую и нудную особу, которую рисовал Эмиас.

Первым сигналом наступающих событий для меня послужила фраза, которую я услыхала с веранды, где спряталась после завтрака: Эльза сказала, что она выйдет замуж за Эмиаса. Это мне, конечно, показалось смешным. Помню, я закидала Эмиаса вопросами. Я спросила его: «Почему Эльза говорит, что выйдет за тебя замуж? Ведь человек не может иметь двух жен – я знаю, что за это сажают в тюрьму…» Эмиас ужасно рассердился и сказал: «Как, черт возьми, ты это услыхала?» – «Через окно библиотеки», – ответила я ему. Тогда он рассердился сильнее, чем когда-либо, и сказал, что меня пора отправить в школу и чтобы я бросила привычку подслушивать.

До сих пор помню свое возмущение при этих словах. Я сказала, что не подслушивала, но – как бы там ни было – почему Эльза говорит такую глупость? Эмиас ответил, что это только шутка.

Это должно было меня успокоить. И почти успокоило, но не совсем. Я сказала Эльзе по дороге, когда возвращались: «Я спросила Эмиаса, что вы имели в виду, когда сказали, что выходите за него замуж, и он мне ответил, что это только шутка». Я полагала, что этим сильно ее уколю. Но она лишь улыбнулась.

Мне не понравилась ее улыбка. Я поднялась наверх, в комнату Кэролайн, она как раз одевалась к ленчу. Я прямо спросила ее: возможно ли, чтоб Эмиас женился на Эльзе? До сих пор помню, что ответила Кэролайн. Ответ ее прозвучал многозначительно и торжественно: «Эмиас женится на Эльзе только после моей смерти».

Это меня полностью успокоило. Смерть мне казалась на фантастическом расстоянии, если это касалось кого-то из нас. Одновременно я была еще очень сердита на Эмиаса за все то, что он сказал мне днем, и просто атаковала его после ужина.

Вспоминаю, был настоящий скандал – с громом и молнией. Я стремительно выскочила из комнаты, бросилась на постель и плакала, пока не уснула.

Плохо сохранилось в памяти, что произошло после чая у Мередита Блейка, хотя и помню, что он прочитал нам отрывок, где описывалась смерть Сократа. Отрывка этого я раньше не знала, он показался мне самым лучшим, самым замечательным из того, что я слыхала до сего времени. Однако я не представляю, когда именно это было. Это могло произойти в любой день того лета.

Уже не помню событий следующего утра, хотя много об этом думала. Кажется, я купалась, потом мне дали что-то зашивать… Но все это довольно расплывчато, нечетко до того момента, когда Мередит поднялся, запыхавшийся, по тропинке, которая вела к веранде. Лицо его было совсем серое. Припоминаю, чашка кофе выпала из рук Эльзы и разбилась. И еще вспоминаю, она бросилась бежать как сумасшедшая по тропке вниз… Как сейчас вижу выражение ужаса на ее лице…

Я все твердила себе: «Эмиас умер». Но это казалось мне просто нереальным.

Вспоминаю визит доктора Фоссета и его внушительную фигуру. Мисс Уильямс была занята с Кэролайн. Одинокая и угнетенная, я ходила туда-сюда, путаясь у всех под ногами. Меня мучило ужасное чувство тоски. Мне не позволяли пойти посмотреть на Эмиаса. Вскоре прибыла полиция. Они начали записывать всякую всячину в свои блокноты. Через некоторое время на носилках принесли тело, прикрытое простыней.

Мисс Уильямс повела меня в комнату Кэролайн. Она лежала на диване, бледная как мел, и казалась ужасно больной. Она поцеловала меня и сказала, что хотела бы, чтобы я уехала отсюда как можно быстрее, что все это ужасно, но чтобы я не терзала себя и как можно меньше об этом думала. Я должна ехать к леди Тресильян (где уже была Карла), потому что в доме нежелательно оставаться.

Я уцепилась за Кэролайн и сказала, что не хочу ехать, хочу быть с ней. Она сказала, что знает это, но для меня будет лучше поехать – этим я сниму тяжесть с ее души. Мисс Уильямс вторглась в разговор: «Единственное, чем ты можешь помочь своей сестре, Анджела, это сделать так, как она говорит, без возражений». Я пообещала сделать все, как хочет Кэролайн. А Кэролайн сказала: «Такой ты мне нравишься, дорогая Анджела». И, обняв меня, прибавила, что мне нечего беспокоиться, что говорить и думать обо всем этом надо как можно меньше.

Меня позвали вниз, к инспектору полиции. Он был очень любезен. Спросил, когда я в последний раз видела Эмиаса, и задал много других вопросов, которые показались мне тогда неразумными, но смысл которых я, конечно, понимаю сегодня. Он убедился, что не сможет от меня узнать ничего сверх того, что слышал от других, и заявил мисс Уильямс, что ничего не имеет против моего отъезда в Ферилби-Грейндж, к леди Тресильян.

Я поехала туда, леди Тресильян была очень ласкова со мной. Но, конечно, я должна была узнать правду. Кэролайн арестовали. Это повергло меня в такой ужас, что я серьезно заболела.

Как мне стало известно позже, моя сестра чрезвычайно беспокоилась обо мне. По ее настоянию меня отправили из Англии до начала процесса. Об этом я уже Вам говорила.

Как видите, сведения мои довольно скудны. После нашей беседы я во второй раз добросовестно припомнила все, чтобы отыскать детали, связанные с какими-нибудь словами или чьей-то реакцией на то или иное событие, но не смогла вспомнить ничего, что могло послужить для кого-то обвинением… Неистовство Эльзы, серое, взволнованное лицо Мередита, гнев и горечь Филиппа – все это кажется вполне естественным. Но, наверное, кто-то из них мог и притворяться.

Твердо знаю одно: Кэролайн не убивала Эмиаса. В этом я убеждена и всегда буду абсолютно убеждена. Однако не могу привести никакого доказательства, кроме глубокого и всестороннего знания ее характера».

Здесь заканчивались воспоминания Анджелы Уоррен.

Часть третья

Глава 1 Выводы

Карла Лемаршан подняла усталые, печальные глаза. Вялым движением она отбросила волосы, спадавшие ей на лоб.

– Все это сбивает с толку, потому что, – она показала на кучу рукописей, – каждый раз мы встречаемся с разными точками зрения! Каждый по-разному видел мою мать. Но факты одни и те же, все сходятся на одном.

– Вас разочаровали эти письма?

– Да. А вас?

– Нет! Я считаю документы довольно интересными, – сказал Пуаро задумчиво.

– Лучше бы я их никогда не читала!

Пуаро посмотрел ей прямо в лицо:

– Вы так полагаете?

Карла ответила с горечью:

– Все убеждены, что именно она убила его. Все, кроме тети Анджелы! Но ее соображения не в счет, поскольку они ничем не обоснованы. Она просто остается верной до конца и твердит одно: «Кэролайн не могла этого сделать».

– Таково ваше впечатление?

– Каким оно еще может быть?! Я понимаю, что если убила не мать, то кто-то еще из тех пяти. Я даже разработала свои версии.

– Интересно! Расскажите мне о них.

– Возможно, конечно, это и наивно, но я думаю… Филипп Блейк, например, биржевой маклер, он был лучшим другом моего отца, который, вероятно, ему доверял. А художники обычно совсем беспомощны в денежных вопросах. Возможно, Филипп терпел финансовые трудности и пользовался деньгами моего отца. Возможно, он принудил его что-то подписать, что потом могло всплыть на поверхность… Только смерть моего отца могла спасти его. Это одна из возможностей, о которых я думала.

– Совсем неплохо придумано. Что еще?

– Потом Эльза. Филипп Блейк говорит, что голова ее слишком хорошо сидит на плечах, чтобы рискнуть применить яд. А я не считаю это правильным. Допустим, мать пошла к ней и сказала, что не собирается разводиться и ничто не заставит ее развестись. Вы можете говорить что угодно, но я считаю, Эльза была мещанских взглядов: она хотела выйти замуж, иметь солидное положение. В данном случае Эльза была вполне способна использовать яд – она имела возможность сделать это тогда, после ленча, – и попробовать избавиться от мамы, отравив ее. А потом по ужасной случайности мой отец выпил эту настойку… вместо мамы.

– Тоже неплохо. Какие еще теории у вас есть?

Карла тихо молвила:

– Еще, возможно… Мередит.

– Мередит Блейк?!

– Да. Вы знаете, он мне кажется именно таким человеком, который может стать убийцей. То есть он всегда был человеком вялым и неуверенным, над которым другие смеются, и, возможно, в душе он переживал. Потом – мой отец женился на девушке, о которой он мечтал. К тому же отец имел большой успех в жизни и был богат. Ну, а затем… Мередит изготовлял все эти настойки! Возможно, потому, что имел намерение когда-нибудь кого-то убить. Он сообразил, что хорошо бы привлечь внимание к исчезновению цикуты, чтобы подозрение упало не на него. Таким образом, гипотеза, что именно он забрал цикуту, – наиболее достоверна. Возможно, ему даже хотелось отправить маму на виселицу. Разве не отказала она ему много лет назад?.. Мне кажется в какой-то мере подозрительным, что он пишет о людях, которые совершают поступки, не отвечающие их характеру. Не думал ли он о себе, когда писал это?

Эркюль Пуаро сказал:

– Во всяком случае, вы правы в том, что не стоит воспринимать их информацию как целиком правдивую. Возможно, она была написана с намерением ввести в заблуждение.

– Вот! Именно так! Я это и имела в виду.

– У вас есть еще какое-то соображение?

Карла сказала:

– Читая все, в том числе и письмо мисс Уильямс, я думала и о ней. Вы понимаете, с отъездом Анджелы в школу она теряла службу. Если бы Эмиас не умер неожиданно, Анджела, наверное, так и не отправилась бы в школу. Понятно, смерть Эмиаса была бы воспринята как естественная, если бы Мередит не заметил исчезновения цикуты. Я читала о цикуте и узнала, что специфических симптомов отравления ею нет. Можно было подумать, что это солнечный удар. Я знаю, потеря места – недостаточная причина для преступления. Но часто случаются преступления по мотивам, которые казались до смешного незначительными. Иногда это очень небольшие суммы денег. А если хорошо задуматься, то вовсе не невозможно, что гувернантка средних лет, не очень способная, встревожилась, задумавшись о своем неопределенном будущем. Я об этом размышляла до того, как прочитала ее письмо. Но мисс Уильямс совсем не похожа на такого человека.

– Совсем. Это разумная женщина.

– Наверное, да. К тому же она кажется абсолютно достойной доверия. Вот это меня больше всего и огорчает. С самого начала мы стремились узнать правду. И кажется, теперь мы ее узнали. И мисс Уильямс целиком права: надо принять эту правду. Ни к чему строить свою жизнь на обмане только потому, что ты хочешь верить во что-то другое. Лучше всего в таком случае правда! Я чувствую в себе силы выдержать ее. Моя мать была виновна. Она написала мне это письмо потому, что силы ее кончались. Она была несчастна и хотела меня пожалеть. Я не осуждаю ее. Возможно, я испытывала бы то же самое. Не знаю, во что может превратить человека тюрьма. Не осуждаю ее также, если она любила отца с таким отчаянием. Отец, наверное, был сильнее ее, но и отца не полностью осуждаю. Я понимаю его чувства: в нем было столько жизненной энергии, и он был исполнен желания иметь все, что может дать жизнь… Такой уж был характер. К тому же он был великий художник. Полагаю, что это объясняет многое.

Она повернула к Пуаро свое раскрасневшееся от волнения лицо, с вызовом подняла голову.

– Следовательно, вы удовлетворены? – спросил Пуаро.

– Удовлетворена? – Голос Карлы Лемаршан словно разбился об это слово.

Пуаро наклонился и по-отечески похлопал ее по плечу.

– Послушайте, – сказал он, – вы отказываетесь от борьбы как раз теперь, когда больше всего надо бороться, когда я имею вполне точное представление о том, что на самом деле произошло!

Карла посмотрела на него с удивлением:

– Мисс Уильямс любила мою мать, и она видела собственными глазами, как та инсценировала самоубийство. Если вы не верите в то, что говорит она…

Эркюль Пуаро встал и произнес:

– Мадемуазель, тот факт, что Сесили Уильямс подтверждает, будто видела, как ваша мать наносила отпечатки пальцев Эмиаса Крейла на пивную бутылку – на бутылку, заметьте, – это то, чего мне недоставало, чтобы окончательно, раз и навсегда убедиться, что ваша мать не убивала вашего отца.

Он несколько раз кивнул головой и вышел из комнаты. Карла долго смотрела ему вслед.

Глава 2 Пуаро ставит пять вопросов

1

– Итак, мсье Пуаро? – сказал Филипп Блейк раздраженно.

– Я должен поблагодарить, – начал Пуаро, – за ваше чудесное, яркое изложение событий.

– Вы очень любезны, – пробормотал Блейк. – Это в самом деле впечатляет. Я так много вспомнил, когда как следует сосредоточился.

Пуаро прибавил:

– Это был на удивление четкий пересказ, но в нем есть несколько пробелов, не так ли?

– Пробелов?

– Ваш рассказ был, если можно так выразиться, не совсем искренним. – Его тон стал более жестким. – Я проинформирован, мистер Блейк, что в одну из ночей того лета кое-кто видел, как миссис Крейл выходила из вашей комнаты… Причем – в такое время… что в известной мере компрометирует ее.

Наступило молчание, которое нарушало только тяжелое дыхание Филиппа Блейка. Наконец он спросил:

– Кто это вам сказал?

Пуаро покачал головой.

– Не имеет значения. Достаточно, что я знаю об этом.

Снова наступило молчание. Затем Филипп Блейк проговорил:

– По-моему, это мое личное дело. Хотя признаю, что изложенное мной до некоторой степени не соответствует действительности. И вместе с тем оно более правдиво, чем вы думаете. Вынужден теперь рассказать вам, как все было. Да, я недружелюбно относился к Кэролайн. И в то же время меня тянуло к ней. Возможно, одно влекло за собой другое… Меня злила власть, какую она имела надо мной, и я пытался сбросить ее, постоянно, настойчиво думая о ее отрицательных качествах. Не знаю, поймете ли вы меня, если я скажу, что мне не нравилась Кэролайн. Да, я был влюблен в нее в юности. Она не обращала на это внимания, чего я не мог ей простить. Случай представился, когда Эмиас совсем потерял голову из-за Эльзы Гриер. Хотя это совсем не входило в мои намерения, я как-то сказал Кэролайн, что люблю ее. Она ответила вполне спокойно: «Я знала это давно». Какая самоуверенность! Я знал, конечно, что она меня не любила, но видел ее беспокойство, ее огорчение, вызванное увлечением Эмиаса. В подобной ситуации женщину легко покорить. Она согласилась прийти ко мне в ту ночь. И пришла…

Блейк умолк. Ему тяжело было что-либо говорить.

– …Она вошла в мою комнату. Когда я обнял ее, она сказала без капли волнения, что это не имеет смысла и что она любит раз в жизни, она принадлежит Эмиасу Крейлу в добре и зле. Она признала, что нехорошо вела себя со мною, но иначе не могла. Она попросила извинения и ушла. Вас удивит, мистер Пуаро, если я скажу, что ненависть моя к ней возросла во сто крат? Вас удивит, что я не простил ее? За то оскорбление, которое она мне нанесла, а также за то, что убила лучшего моего друга…

Дрожа от злости, Филипп Блейк наконец закричал:

– Я больше не желаю говорить ни одного слова об этом! Вы слышите! Вы получили мой ответ и теперь оставьте меня в покое! И больше никогда не напоминайте мне об этой истории…

2

– Я хотел бы узнать, мистер Блейк, об очередности, в какой оставили ваши гости лабораторию в тот день.

Мередит запротестовал:

– Но, дорогой Пуаро, через шестнадцать лет… Как я могу вспомнить? Я сказал вам, что последней вышла Кэролайн.

– Вы уверены в этом?

– Да… Во всяком случае… так мне кажется…

– Пойдем сейчас туда. Вы должны вспомнить абсолютно точно, понимаете?

Все еще возражая, Мередит пошел вперед. Он отпер дверь, раскрыл ставни. Пуаро сказал ему:

– Та-ак-с, мой друг! Вы показали посетителям свои самые интересные препараты. Закройте на минуту глаза и подумайте…

Мередит послушно подчинился. Пуаро вынул из кармана носовой платок, медленно помахал им. Блейк пробормотал:

– Да, да… Удивительно, как освежаются воспоминания! Кэролайн была, припоминаю, в платье светло-кофейного цвета. Фил чуть ли не зевал. Он всегда считал мое пристрастие идиотским…

– Теперь сосредоточьтесь, – сказал Пуаро. – Вы пойдете в библиотеку, где будете читать отрывок о смерти Сократа… Кто первый шел из комнаты?

– Эльза и я… Да! Она первая вышла за дверь. Я сразу же за ней. Мы разговаривали, ожидая, пока подойдут остальные, чтобы я мог закрыть дверь, Филипп… Да, Филипп был следующий. И Анджела. Она спрашивала Филиппа что-то об игре на бирже. Они прошли через холл вместе с Эмиасом. Я остался, дожидаясь Кэролайн.

– Следовательно, вы вполне уверены, что последней была она. Вы видели, что она делала?

Блейк отрицательно покачал головой.

– Нет, я стоял спиной к комнате и рассказывал Эльзе о старых поверьях, что некоторые растения надо собирать во время полнолуния. Вышла поспешно Кэролайн, и я запер дверь.

Он умолк и посмотрел на Пуаро. Тот положил платочек в карман. Мередит брезгливо поморщился и подумал: «Честное слово, этот тип пользуется духами!»

– Я абсолютно уверен в такой последовательности: Эльза, я, Филипп, Анджела, Эмиас и Кэролайн.

Пуаро сказал:

– Все чудесно сходится… Я хотел бы устроить тут встречу прежних посетителей. Думаю, это не будет трудно?

3

– Слушаю, – сказала Эльза Диттишем с почти детской заинтересованностью и нетерпением.

– Я хотел задать вам один вопрос.

– Пожалуйста.

– После того как судебный процесс закончился, Мередит Блейк просил вашей руки?

Эльза внимательно посмотрела на него. Взгляд ее был презрительный.

– Да… А что?

– Вы были удивлены?

– Была ли я удивлена?.. Уж не припоминаю.

– Что вы сказали ему?

Эльза засмеялась:

– А что, по-вашему, я могла ему сказать? После Эмиаса – Мередит… Было бы смешно. Это была глупость с его стороны. Он всегда был немного странный. – Вдруг она улыбнулась. – Он хотел оберегать меня, заботиться обо мне… Думал, как и все другие, что судебные заседания были для меня страшным испытанием. Репортеры! Выкрики толпы! Грязь и ругань, которые сопровождали мое имя… Бедный Мередит! Какой осел!

И снова рассмеялась.

4

Эркюль Пуаро снова столкнулся с проницательным взглядом мисс Уильямс и почувствовал, что годы словно отступают, оставляя его, стыдливого и пугливого мальчика, перед лицом учительницы.

– Есть еще один вопрос, который мне хотелось задать.

Мисс Уильямс дала понять, что готова выслушать.

– Анджела Уоррен была изуродована еще совсем маленькой. В моих заметках есть на это намеки. В одном месте утверждается, что миссис Крейл бросила в ребенка пресс-папье, в другом сказано, что молоток. Какая из этих версий правильная?

Мисс Уильямс живо ответила:

– Я никогда не слыхала про молоток. Правильна первая версия.

– Кто вам об этом сказал?

– Сама Анджела. Еще в начале нашего знакомства она сама об этом рассказала.

– Что она сказала вам? Дословно?

– Она показала шрам, а потом сказала: «Это сделала Кэролайн, когда я была совсем маленькая. Она бросила в меня пресс-папье. Никогда не намекайте об этом случае в ее присутствии. Прошу вас! Это ее страшно нервирует».

– Миссис Крейл вспоминала когда-нибудь об этом?

– Изредка. Она предполагала, что я в курсе дела. Припоминаю, однажды она мне сказала: «Я знаю, что вы считаете, будто я слишком балую Анджелу, но у меня вечное чувство, что ничто не может искупить зло, какое я ей причинила…» И в другой раз: «Если знаешь, что на всю жизнь изуродовал другого человека, – это тягчайший крест, какой кто-либо может нести…»

– Благодарю вас, мисс Уильямс. Это все, что я хотел знать.

Сесили Уильямс сказала резко:

– Я вас не понимаю, мсье Пуаро. Вы показали Карле мой отчет о трагедии?

Пуаро подтвердил.

– И вы все же считаете?..

– Подумайте. Проходя мимо лавки торговца рыбой и видя в витрине дюжину рыб, вы решаете, что это настоящие рыбы, так? А вот одна из них могла оказаться бутафорией.

Мисс Уильямс ответила высокомерно:

– Вполне возможно, к тому же…

– Наверное, так. Однажды моему приятелю пришлось сравнивать муляж рыбы (это было его ремесло, понимаете?), чтобы понять, чем он отличается от настоящей… А если бы вы увидели в какой-то гостиной вазу с цветами циннии в декабре месяце, то, наверное, решили бы, что цветы искусственные. Но они могли быть настоящими, скажем, привезенными на самолете из Багдада.

– Какой смысл этого пустословия? – воскликнула мисс Уильямс.

– Смысл в том, чтобы показать вам, что на все мы обязаны смотреть глазами разума.

5

Пуаро замедлил шаг, приближаясь к дому, выходящему на Риджентс-парк. По сути, думал он, ему нечего узнавать у Анджелы Уоррен. Единственный вопрос, который он в самом деле хотел бы ей задать, мог подождать. Но неумолимое пристрастие к симметрии привело его сюда. Пять человек, следовательно – пять вопросов.

Анджела Уоррен приняла его с некоторым раздражением.

– Вы раскрыли что-нибудь? Пришли к какому-то выводу?

Пуаро медленно кивнул головой.

– Я начал наконец продвигаться вперед.

– Филипп Блейк…

Ее тон был не то утвердительным, не то вопросительным.

– Мадемуазель, я не хотел бы сейчас ничего говорить. Еще не наступило время. О чем я вас прошу – это быть настолько любезной, чтобы приехать в Хандкросс-Мэнор.

Анджела спросила, чуть нахмурившись:

– Что вы собираетесь делать? Восстановить события, которые произошли шестнадцать лет назад?

– Возможно, посмотреть на них с более ясных позиций. Вы приедете?

Анджела Уоррен тихо ответила:

– Конечно, приеду. Будет интересно посмотреть… Возможно, теперь я увижу этих людей с более ясной позиции, как вы выразились.

– И вы возьмете с собой письмо, которое мне тогда показывали?

Анджела Уоррен помрачнела.

– Письмо было написано для меня. Оно принадлежит только мне! Я показала его вам по очень серьезной причине. Но у меня совсем нет желания позволить читать его посторонним людям, которые не пользуются моей симпатией.

– Позвольте дать вам совет…

– Не нужно. Я возьму письмо с собой, но воспользуюсь своим собственным умом, который, осмелюсь считать, не хуже вашего.

Пуаро в знак покорности поднял руку. Он встал, собираясь уйти.

– Позвольте задать вам небольшой вопрос?

– А именно?

– Во время тех трагических событий вы как раз заканчивали читать книгу «Луна и грош» Сомерсета Моэма?

Анджела широко раскрыла глаза, вскрикнула:

– Мне кажется… так, в самом деле так! Откуда вам это известно?

– Я хотел сообщить, мадемуазель, что я немного колдун. Есть вещи, о которых я знаю без чьего-либо рассказа.

Глава 3 Восстановление событий

Полуденное солнце заливало своими лучами лабораторию в Хандкросс-Мэнор. Принесенные туда несколько кресел и диван еще более подчеркивали запущенность комнаты.

Слегка подергивая себя за ус, Мередит Блейк разговаривал с Карлой.

– Моя дорогая, вы очень похожи на свою мать и все же не схожи с нею…

– В чем же эта похожесть и несхожесть?

– Глаза, волосы, манера двигаться, но вы – не знаю, как выразиться, – вы более уравновешенны, чем была она.

Филипп Блейк хмуро смотрел в окно, нервно барабаня пальцами по стеклу.

– Какой смысл всей этой затеи? – проворчал он. – Такой прекрасный день…

Эркюль Пуаро поспешил успокоить его:

– Да, я прошу извинения… Это, конечно, непростительно… Я срываю партию в гольф… Но, видите ли, мистер Блейк, речь идет о дочери вашего лучшего друга. Вы же можете ради нее пожертвовать одной игрой?

Слуга доложил:

– Мисс Уоррен.

Мередит пошел ей навстречу.

– Как мило, что вы нашли время прийти, Анджела, – сказал он. – Я знаю, вы очень заняты… – И провел ее к окну.

Карла сказала:

– Добрый день, тетя Анджела. Я читала вашу статью в сегодняшнем «Таймсе». Приятно быть родственницей знаменитости. – Она показала на высокого юношу с серыми глазами, волевым подбородком и решительным взглядом. – Рекомендую вам Джона Реттери… Мы собираемся пожениться.

Мередит направился встретить очередного посетителя:

– О, мисс Уильямс! Прошло столько времени с тех пор, как мы виделись…

Тонкая, хрупкая, в комнату вошла старая гувернантка. Ее взгляд на миг остановился на Пуаро, затем перескочил на фигуру с квадратными плечами, в хорошо скроенном твидовом костюме.

Анджела Уоррен подошла к ней и улыбнулась:

– Я себя чувствую снова школьницей.

– Я очень горжусь вами, моя дорогая, – сказала мисс Уильямс. – Вы оказали мне честь. А эта девушка… это, наверное, Карла? Она меня уже не помнит. Она была такая маленькая…

Филипп Блейк заметил раздраженно:

– Что значит все это? Мне никто не говорил…

Эркюль Пуаро взял слово.

– Я назову это экскурсией в прошлое. Давайте присядем и подождем последнюю приглашенную. И когда она придет, мы сможем начать дело, ради которого собрались. Мы будем вызывать привидения!

– Что за глупости?! Не собираетесь ли вы заняться спиритизмом?

– Нет, нет! Мы только обсудим события, которые произошли тогда. Обсудим их и, возможно, сумеем увидеть яснее, как они происходили. Что же касается привидений – они не смогут материализоваться, но откуда нам известно, что их нет в этой комнате, хотя мы и не можем их видеть? Откуда известно, что Эмиас и Кэролайн Крейл не находятся здесь и не слушают нас?

Блейк сказал:

– Это не имеет никакого смысла, – и умолк, ибо дверь снова открылась, и слуга объявил, что прибыла леди Диттишем.

Эльза Диттишем вошла с присущей ей надменностью и бесцеремонностью. Слегка улыбнулась Мередиту, внимательно и холодно посмотрела на Анджелу и Филиппа, села на стул около окна, на некотором расстоянии от остальных, расстегнула дорогую, светлого меха пелерину и отбросила ее назад. Окинув взглядом комнату, она на миг остановила взор на Карле, которая также посмотрела на нее – раздумчиво, изучающе и осуждающе. На ее молодом, серьезном лице не было враждебности – лишь любопытство.

Эльза сказала:

– Извините за опоздание, мсье Пуаро.

– Вы очень любезны, что пришли, мадам.

Сесили Уильямс тихонько фыркнула. Эльза встретила спрятанную в ее глазах неприязнь с абсолютным безразличием.

Она сказала:

– Вас я не узнала бы, Анджела. Сколько с тех пор прошло?.. Шестнадцать лет…

Эркюль Пуаро воспользовался упоминанием:

– Да, прошло шестнадцать лет с тех пор, как произошли события, о которых мы говорили. Но позвольте мне прежде всего объяснить вам, для чего мы здесь собрались.

В нескольких словах он коротко изложил, в чем состояла просьба Карлы и почему он принял ее поручение.

– Я принял это поручение, чтобы восстановить истину.

Карла Лемаршан сидела в большом кресле и плохо слышала Пуаро – слова словно плыли издалека. Прикрыв глаза рукой, она незаметно изучала лица пяти присутствующих. Кто-то из этой пятерки совершил убийство. Кто? Экзотическая Эльза?.. Филипп с налитым кровью лицом?.. Милый, симпатичный Мередит Блейк? Педантичная гувернантка?.. Спокойная и способная Анджела Уоррен?.. Могла ли она представить одного из них убийцей? Вероятно… Но… Можно себе представить Филиппа Блейка, который в порыве гнева задушил жену… Мередита Блейка, который угрожает преступнику револьвером и случайно стреляет… Можно также представить Анджелу Уоррен, которая стреляет из револьвера, но умышленно. И не ради себя, а если бы, например, экспедиции угрожала опасность! И Эльзу – в каком-то фантастическом замке, на диване в восточных шелках, которая приказывает: «Сбросьте негодяя с башни!» Но даже в самой дикой фантасмагории она не могла представить в роли убийцы хрупкую мисс Уильямс. «Вы когда-нибудь убили кого-либо, мисс Уильямс?..» – «Занимайся арифметикой, Карла, и не задавай глупых вопросов. Убить кого-нибудь – это слишком плохой поступок». Карла подумала: «Кажется, я больна. Надо бросить эти мысли. Лучше, глупышка, послушай того человека, который говорит».

Эркюль Пуаро продолжал:

– …Такова была моя миссия: дать, как говорится, задний ход и вернуться в прошлое, чтобы раскрыть, как все произошло в действительности.

Филипп Блейк прервал его:

– Мы все знаем, что произошло. Иное толкование событий – злостный обман. Да, обман! Брать деньги у девушки для того, чтобы утвердить ложь…

Пуаро не позволил себе обидеться.

– Вы говорите: «Мы все знаем, что произошло…» Говорите, однако, не думая. Приемлемая версия каких-то поступков совсем необязательно служит доказательством истины. Если судить поверхностно, вам, например, мистер Блейк, не нравилась Кэролайн Крейл. Это ваша личная версия. Но любой человек с небольшими психологическими способностями без труда догадается, что правда здесь прямо противоположна. Вас всегда тянуло к Кэролайн Крейл. Противясь этому увлечению, вы пытались его изгнать, непрерывно напоминая себе о ее недостатках и повторяя все время, что она вам не нравится. Точно так же мистер Мередит Блейк испытывал преданность по отношению к Кэролайн Крейл, и это продолжалось столько лет, что превратилось для него в привычку. Рассказывая о трагедии, он описывает свое возмущение поведением Эмиаса Крейла. Но легко убедиться, что эта преданность стерлась, и молодая, красивая Эльза Гриер стала той, кто занимает теперь его разум и мысли.

Мередит что-то проворчал, но Пуаро продолжал:

– Я привожу эти моменты просто как иллюстрацию, хотя все они имели значение для тех событий. Итак, я начинаю свое путешествие в прошлое, чтобы узнать все возможное о трагедии. Я расскажу вам, как я к этому подошел. Я беседовал с защитником Кэролайн Крейл, с молодым прокурором, со старым адвокатом семьи Крейл, который близко знал всех ее членов, затем с административным секретарем фирмы, который присутствовал на процессе, с инспектором полиции, которому было поручено следствие, и я, наконец, встретился с пятью очевидцами. Из всего этого складывается картина, сложная картина, комплексный портрет женщины. И я узнал следующее: Кэролайн Крейл ни разу не протестовала, не заявляла, что она не виновна (кроме одного раза, когда она это утверждала в письме, адресованном дочери); на скамье подсудимых Кэролайн не проявляла никакого страха, по сути, почти никакого интереса и занимала все время вполне пассивную позицию; в тюрьме была она спокойна и уравновешенна; в письме к своей сестре Анджеле – сразу же после вынесения приговора – она писала, что спокойно встречает судьбу, которая ей выпала. И по мнению всех, с кем я беседовал (за одним исключением, особенно важным!), Кэролайн виновна.

Филипп Блейк кивнул головой.

– Конечно, виновна.

Эркюль Пуаро не обратил на него внимания.

– Но моя роль состоит вовсе не в том, чтобы принимать приговор других. Я должен был изучить показания сам. Изучить факты и убедиться, что они правдоподобны – с психологической точки зрения. Для этого я внимательно исследовал полицейское досье; мне также удалось получить в письменной форме описание трагедии от пяти свидетелей. Эти рассказы весьма ценны, поскольку содержат некоторые сведения, которых не может быть в полицейских досье. А именно: определенные разговоры и столкновения, которые, с точки зрения полиции, не имели связи с этим делом; личные соображения очевидцев о том, что думала и что чувствовала Кэролайн Крейл (подобные показания не рассматриваются законом); некоторые факты, умышленно скрытые от полиции… Я получил возможность изучить это дело своим собственным методом. Казалось, не существует никакого сомнения: у Кэролайн Крейл было достаточно мотивов для преступления. Она любила своего мужа. Он перед всеми признал, что имеет намерение уйти от нее к другой женщине, а она сама признавала, что она ревнива. Перейдем от мотивов к средствам: пустой флакон из-под духов, в котором обнаружена цикута, был найден в одном из ящиков в ее комнате. На флаконе отпечатки пальцев только Кэролайн Крейл. Во время допросов полиции она созналась, что взяла цикуту там, где мы находимся сейчас. На бутылке из-под цикуты также были отпечатки ее пальцев. Я попросил мистера Мередита Блейка внести ясность в очередность, с какой шесть человек покидали комнату в тот день, поскольку мне казалось невозможным, чтобы кто-то из них мог взять яд в присутствии остальных… Выходили из комнаты в такой последовательности: Эльза Гриер, Мередит Блейк, Анджела Уоррен и Филипп Блейк, Эмиас Крейл и последней – Кэролайн Крейл. Кроме того, мистер Мередит Блейк стоял спиной к двери, ожидая, пока выйдет миссис Крейл, и, следовательно, не мог видеть, что она там делала. Таким образом, у нее была возможность взять цикуту. Я убедился, что она в самом деле ее взяла. Есть косвенные подтверждения этого факта. Мистер Мередит Блейк сказал мне несколько дней назад: «Я словно вижу себя возле этого раскрытого окна, словно вдыхаю запах жасмина». Но события происходили в сентябре! И жасмин, растущий возле этого окна, уже не мог цвести!.. Это обычный жасмин, который цветет в июне или в июле. А флакон из-под духов, найденный в ее комнате с остатками цикуты, был сначала наполнен духами «Жасмин». Считаю, таким образом, действительным фактом то, что миссис Крейл решила похитить цикуту и тайком опорожнила флакончик с духами, который был у нее в сумочке. Я проверил это в другой раз, когда попросил мистера Блейка закрыть глаза и попробовать припомнить очередность выхода гостей из комнаты. Духи «Жасмин» с моего носового платка немедленно активизировали его память. Все мы находимся под значительным влиянием запахов. Так вот, мы подошли к утру фатального дня. До этого времени в фактах нет противоречий: внезапное объявление мисс Гриер о намерении выйти замуж за мистера Крейла, подтверждение этого Эмиасом Крейлом и глубокая печаль Кэролайн Крейл… Все это основано на показаниях не одного свидетеля. В то утро между мужем и женой произошла сцена в библиотеке. Первое, что было услышано, – это исполненный гнева голос Кэролайн Крейл: «Ты и твои женщины!..» И потом Блейк слышал эти слова из холла, а мисс Гриер – с террасы. Затем она слышит продолжение: «Когда-нибудь я убью тебя!» Филипп слышит, как мистер Крейл требует от жены быть благоразумной и ее ответ: «Я не допущу, чтоб ты ушел к той женщине, я убью тебя!» Вскоре после того Эмиас Крейл выходит наружу и сердито приказывает Эльзе Гриер идти позировать. Она идет с ним. До сих пор нет ничего такого, что, с психологической точки зрения, казалось бы неправильным. Каждый вел себя так, как и следовало ожидать. Но сейчас мы подходим к некоторым обстоятельствам, которые не сходятся.

Пуаро перевел дыхание:

– Мередит Блейк замечает исчезновение цикуты, звонит своему брату, встречается с ним на пристани, и оба поднимаются в гору, мимо «сада-батареи», где Кэролайн Крейл советуется со своим мужем по поводу отъезда Анджелы в школу. Мне это кажется удивительным. Между мужем и женой произошла ужасная сцена, которая закончилась явной угрозой со стороны Кэролайн, и вот, несмотря на это,приблизительно через двадцать минут она приходит к нему и начинает обсуждать банальную домашнюю проблему…

Пуаро повернулся к Мередиту Блейку:

– В вашем изложении приведены некоторые слова, услышанные вами и будто бы принадлежавшие Крейлу. Это было: «Вопрос уже решен. Я соберу ее вещи». Так?

– Приблизительно так.

Пуаро обратился к Филиппу Блейку:

– А вы подтверждаете это?

Филипп Блейк нахмурился.

– Я запамятовал, но сейчас, когда вы напомнили, да… Что-то говорилось о том, чтобы собрать вещи.

– И говорил об этом мистер Крейл, а не миссис Крейл?

– Говорил Эмиас. Я слышал только, как Кэролайн сказала, что это слишком жестоко. Или что-то в этом роде… Как бы то ни было, какое это имеет значение? Все мы знаем, что Анджела должна была через день-два отправиться в школу.

Пуаро сказал:

– Вы не понимаете всей важности моего возражения. Зачем Эмиасу Крейлу заниматься вещами девочки? Ведь это абсурд! Была мисс Уильямс, была прислуга. Позаботиться о вещах Анджелы – чисто женское дело, а не мужское.

Филипп Блейк сказал раздраженно:

– Какое это имеет отношение к преступлению?

– Вы считаете, что не имеет? А для меня это было первым фактом, который поразил своей убедительностью. За ним сразу же нашелся второй. Миссис Крейл – женщина, находящаяся в отчаянии, с разбитым сердцем, которая только что угрожала мужу и которая, наверное, собиралась покончить жизнь самоубийством, теперь самым дружелюбным тоном предлагает принести мужу пиво.

Мередит Блейк прервал его:

– Это вовсе не удивительно. Ведь она же собиралась убить его. Так поступил бы каждый, чтоб сбить всех с толку.

– Вы полагаете? Допустим, она решила отравить мужа и даже достала яд. Внизу, в «саду-батарее», есть в запасе пиво. Не надо большого ума, чтобы влить цикуту в одну из бутылок, пользуясь отсутствием других лиц.

Мередит Блейк возразил:

– Она не могла этого сделать. Пиво мог выпить кто-то другой.

– Например, Эльза Гриер? Вы хотите убедить меня, что, приняв решение убить своего мужа, Кэролайн Крейл остановилась перед возможностью убить и свою соперницу?

Но не будем обсуждать эту гипотезу. Ограничимся фактами. Кэролайн Крейл говорит своему мужу, что пришлет ему холодного пива. Затем идет в дом, берет бутылку, приносит вниз, наполняет стакан и подает ему. Эмиас Крейл выпивает и говорит: «Сегодня все имеет противный вкус». Миссис Крейл снова возвращается в дом. Во время еды она ведет себя вполне нормально. Рассказывают, что она была немного обеспокоена и озабочена. Но это нам ни о чем не говорит, поскольку существует критерий, исходя из которого можно понять поведение убийцы. Есть убийцы спокойные, и есть убийцы нервные. После ленча Кэролайн снова спускается в «сад-батарею». Она находит мужа мертвым и поступает так, как и следовало ожидать, – она возбуждена и посылает гувернантку позвонить по телефону, вызвать врача. Тут мы подходим к факту, который раньше не был известен.

Пуаро остановился и спросил мисс Уильямс:

– Вы ничего не имеете против?

Мисс Уильямс слегка побледнела.

– Я не обязывала вас сохранять тайну.

И Пуаро рассказал – спокойно, но с большим эффектом – то, что видела мисс Уильямс.

Эльза Диттишем неспокойно двигалась на своем стуле, пристально глядя на маленькую женщину, сидевшую в большом кресле. Она недоверчиво спросила ее:

– Вы в самом деле видели, как она это сделала?

Филипп Блейк вскочил:

– Но этот факт окончательно объясняет все! Раз и навсегда ставит все на свои места!

Эркюль Пуаро посмотрел на него снисходительно:

– Вовсе нет.

Анджела Уоррен проговорила резко:

– Я не верю! – Враждебность блеснула в ее взгляде.

Мередит Блейк дернул ус, он был взволнован. Только мисс Уильямс оставалась неподвижной. Она сидела очень прямо, на ее щеках появились два ярких пятна.

– Но именно это я видела! – решительно сказала она.

Пуаро четко сказал:

– Конечно, у нас есть только ваше утверждение.

– Да, только мое утверждение. – Серые, неспокойные глаза ее уставились на Пуаро. – Но я не привыкла, чтобы в моих словах сомневались.

Пуаро склонил голову.

– Я не сомневаюсь в ваших словах, мисс Уильямс. В том, что все произошло именно так, как вы видели и изложили. И благодаря тому, что вы видели, я понял: Кэролайн Крейл не виновна, она не могла быть виновной!

Впервые высокий молодой человек с серьезным и внимательным лицом – Джон Реттери – заговорил:

– Интересно было бы узнать, почему вы так говорите, мосье Пуаро?

Тот повернулся к нему.

– Конечно, я скажу. Что увидела мисс Уильямс? Она увидела, как Кэролайн Крейл поспешно вытерла отпечатки пальцев. Затем прижала пальцы своего мертвого мужа к бутылке из-под пива. К пивной бутылке, прошу вас это запомнить! Но цикута же была в стакане, а не в бутылке! Полиция не нашла следов цикуты в бутылке. В бутылке никогда не было ни капли цикуты! А Кэролайн Крейл не знала этого. Она, предполагаемая убийца своего мужа, не знала, как он был отравлен. Она думала, что яд был в бутылке!

Мередит возразил:

– Но почему?

Пуаро прервал его:

– Именно так: почему? Почему Кэролайн Крейл пыталась – так отчаянно – доказать самоубийство? Ответ на это довольно прост. Потому что она знала, кто его отравил, и была готова сделать все, вынести любые страдания, лишь бы подозрение не упало на того человека. Кто же мог быть тем человеком, которого защищала она? Филипп Блейк или Мередит? Эльза Гриер или Сесили Уильямс? Нет, был только один человек, которого она хотела защитить какой угодно ценой… Мисс Уоррен, вы принесли последнее письмо, которое написала вам сестра? Я хотел бы прочитать его всем.

Анджела Уоррен ответила:

– Нет.

– Но, мисс Уоррен!..

Анджела поднялась.

– Я очень хорошо понимаю, что вы хотите мне приписать. Вы хотите сказать, что я убила Эмиаса Крейла и моя сестра об этом знала. Я решительно отвергаю обвинение.

Пуаро сказал:

– Письмо!..

– Письмо обращено только ко мне.

Пуаро бросил взгляд туда, где сидели рядом самые молодые из присутствующих. Карла Лемаршан сказала:

– Я очень прошу, тетя Анджела, будьте добры, сделайте так, как просит мсье Пуаро.

Анджела Уоррен произнесла с горечью:

– Ну вот, Карла! У вас совсем нет чувства благопристойности. Это была ваша мать. Вы…

Голос Карлы прозвучал четко и взволнованно:

– Да, это была моя мать. И поэтому я имею право требовать. Я хочу, чтобы письмо было прочитано!

Анджела Уоррен медленно вынула из сумки письмо и подала его Пуаро, сказав с сожалением:

– Лучше бы я никогда вам его не показывала.

Отвернувшись, она стала смотреть в окно.

В то время, когда Эркюль Пуаро читал письмо Кэролайн Крейл, сумерки все больше сгущались во всех уголках комнаты. Карла почувствовала вдруг, словно кто-то в лаборатории приобретает форму, слушает, дышит, ждет. «Моя мама здесь, – подумала она. – Кэролайн Крейл в этой комнате».

Голос Эркюля Пуаро прервался. Потом все услыхали:

– Вы, конечно, согласитесь, что это очень ценное письмо, потому что мы замечаем в нем одно важное упущение: оно не содержит ни малейшего отрицания своей виновности.

Анджела Уоррен сказала, не поворачивая головы:

– Это было бы бессмысленно.

– Да, мадемуазель Уоррен, это было бессмысленно. Кэролайн Крейл не должна была говорить своей сестре, что она не виновна, потому что она знала, что ее сестра уверена в этом, у нее были весомейшие основания это знать. Единственная забота Кэролайн состояла в том, чтобы утешить, успокоить сестру и – исключить возможные признания со стороны Анджелы. Она все время повторяла: все прекрасно, моя дорогая, все прекрасно.

Анджела Уоррен сказала:

– Вы не можете этого понять: она хотела, чтобы я была счастлива, вот и все.

– Да, она хотела, чтобы вы были счастливы, это бесспорно. Не о своем ребенке думала она. Это она сделает позже. Нет, ее мысли занимает сестра. Ее надо успокоить, надо подбодрить, поддержать, чтобы она прожила свою жизнь счастливо и успешно. Для того, чтобы жертва не показалась Анджеле слишком тяжелой, Кэролайн прибавляет многозначительную фразу: «…следует возвращать свои долги». Эта фраза объясняет все. Она целиком относится к тому кресту, что несла Кэролайн все эти годы – с того времени, как в порыве злости она бросила пресс-папье в свою сестру, изуродовав ее на всю жизнь. Теперь наконец нашелся случай оплатить долг. И если это может служить утешением – я твердо убежден, что, уплатив долг, Кэролайн Крейл нашла душевный покой, какого не знала до тех пор. Убежденную в выполнении своего долга, ее уже не могли беспокоить ни суд, ни общее осуждение. Может показаться странным, что я говорю такое. Но в ту минуту она имела основания быть счастливой. Да, даже больше, чем вы себе представляете. И я это сейчас докажу.

Пуаро на минуту задумался, а потом продолжал:

– Вы замечаете, что при такой версии становится понятным все, что касается реакции Кэролайн? Посмотрите на всю цепь событий с ее точки зрения. Прежде всего в предыдущий вечер происходит случай, который напоминает ей о горьком ее отрочестве. Анджела бросает в Эмиаса Крейла тот же предмет, каким она ударила сестру много лет назад. Анджела кричит, что хотела бы видеть Эмиаса мертвым. Затем, на следующее утро, Кэролайн заходит в оранжерею и видит, что Анджела вытащила бутылку пива из холодильника. Вспоминаются слова мадемуазель Уильямс: «Анджела была там. На ее лице было выражение вины…» Вины в том, что она обманула ее. Такой смысл придала мисс Уильямс, но для Кэролайн выражение лица внезапно застигнутой Анджелы могло иметь совсем иное значение. Не забывайте, что и раньше не раз случалось, что Анджела подсовывала всякую всячину в напитки Эмиасу. Кэролайн с бутылкой, которую она взяла у Анджелы, идет вниз, к «батарее»; там наливает пиво в стакан Эмиаса, который, выпив стакан одним духом, морщится и говорит: «Сегодня мне все кажется противным на вкус!» Кэролайн тогда еще ничего не подозревает, но после ленча она снова идет в сад и находит своего мужа мертвым. Она нисколько не сомневается, что он отравлен. Однако она его не отравляла. Кто же тогда?.. И вдруг ее пронзает догадка: угроза Анджелы, выражение лица Анджелы, когда она была застигнута с бутылкой. Зачем она это сделала? Детская месть, возможно, без намерения убить, а лишь напакостить. Но возможно, что девочка совершила все это ради нее, Кэролайн? Может, она поняла и возмутилась, что Эмиас бросит ее сестру? Кэролайн вспоминает, о, как ясно вспоминает она свои собственные бурные эмоции в то время, когда она была в возрасте Анджелы. В ее мозгу вспыхивает одна-единственная мысль: как защитить Анджелу? Анджела держала бутылку, на ней отпечатки ее пальцев. И Кэролайн быстро вытирает ее. Если убедить всех, что Эмиас покончил жизнь самоубийством… Надо, чтобы нашли отпечатки его пальцев. Она старается прижать уже мертвые пальцы к бутылке, мучается, боится, чтобы не пришел кто-нибудь… Если все это принять за правду, все дальнейшее сходится. Ее непрерывные заботы об Анджеле, настойчивое требование, чтобы девочку увезли, держали вдали от всех дальнейших неприятных событий. Ее страх перед допросом Анджелы в полиции значительно больше, чем заслуживает это событие. И наконец, ее стремление отправить как можно быстрее Анджелу из Англии, до начала процесса. Все время она была под страхом мысли, что Анджела может не выдержать и сознаться.

Глава 4 Истина

Анджела Уоррен медленно повернулась. Ее презрительный взгляд пронзил всех по очереди. Она сказала:

– Как вы все глупы! Все, кто собрался здесь! Разве вы не понимаете, что если бы я сделала это, то созналась бы?! Я никогда не позволила бы Кэролайн страдать за мое преступление! Никогда!

Пуаро сказал:

– Но вы достали пиво из холодильника?

– Да, достала.

Пуаро повернулся к Мередиту Блейку:

– Послушайте, сударь. В своем изложении событий вы утверждали, что слышали какой-то шорох в комнате под вашей спальней. Именно в тот день, когда совершилось преступление.

Блейк утвердительно кивнул:

– Но то была кошка!

– Откуда вы знаете?

– Я не… не помню уже. Но то была кошка. Я абсолютно уверен, что кошка. Окно было приоткрыто настолько, что она могла пролезть.

– Но оно же не было закреплено в том положении. Оно могло раскрыться и шире. Любой человек мог распахнуть его и свободно пролезть.

– Да, но я знаю, что это была кошка.

– Вы видели кошку?

– Нет, не видел… И все же я знаю…

– Я вам сейчас скажу, почему вы так думаете, я подскажу вам. В то утро кто-то мог залезть в вашу лабораторию, взять что-либо с полки и снова уйти незамеченным. Однако если тот человек пришел из Олдербери, то он не мог быть ни Филиппом Блейком, ни Эльзой Гриер, ни Эмиасом Крейлом, ни Кэролайн Крейл. Мы хорошо знаем, что делали эти четверо. Остаются Анджела Уоррен и мисс Уильямс. Мисс Уильямс была здесь, вы даже встретили ее, когда выходили. Она сказала, что ищет Анджелу. Анджела пошла рано утром купаться, но мисс Уильямс не видела ее ни в воде, ни на скалах. Она легко могла переплыть на противоположный берег, что она и проделала позднее в то утро, когда купалась вместе с Филиппом Блейком. По-моему, она вплавь перебралась сюда, поднялась в дом, залезла в окно и взяла кое-что с полки.

Анджела Уоррен сказала:

– Ничего подобного я не делала… Во всяком случае…

– Ага! – торжествующе воскликнул Пуаро. – Вы припомнили! Вы мне сказали, что для того, чтобы сыграть злую шутку с Эмиасом Крейлом, вы выкрали небольшое количество того, что вы называли «кошачьими каплями». Так вы их называли?..

Мередит Блейк выкрикнул:

– Валерьянка! Конечно, валерьянка!

– Да. Это и убедило вас, что в комнате побывала кошка. У вас слишком тонкое обоняние. Вы почувствовали слабый запах валерьянки, и в вашем сознании засело: кошка. Кошки обожают валерьянку и готовы куда угодно идти за ней. Валерьянка довольно неприятна на вкус, и ваш предыдущий рассказ навел Анджелу на мысль подлить немного валерьянки в пиво своему зятю, к тому же она знала, что он всегда выпивает стакан залпом.

Анджела Уоррен удивленно проговорила:

– Неужели это было в тот день? Я прекрасно вспоминаю, что брала валерьянку. Помню, когда я доставала пиво, как раз вошла Кэролайн и едва меня не застукала. Конечно, я это помню… Но никогда не связывала этот случай именно с тем днем.

– Конечно, нет! Потому что в вашем сознании между этими фактами не существовало никакой связи. Для вас это два совсем разных случая. Один из них принадлежал к категории ваших обычных выдумок, а другой превратился в трагедию. Но я заметил эту связь, когда вы мне отвечали, что хотели подлить лекарство Эмиасу в напиток, но не успели этого сделать.

– Потому что я этого и не сделала. Кэролайн зашла как раз тогда, когда я открывала бутылку. О! – И Анджела с ужасом вскрикнула: – И Кэролайн подумала… подумала, что я…

Она умолкла. Посмотрела вокруг и сказала тихо, своим обычным тоном:

– Естественно, если вы все думаете так же… – После паузы она продолжала: – Я не убивала Эмиаса. Ни по неосторожности, ни по каким-то иным мотивам. Если бы я это сделала, то никогда бы не смолчала.

Мисс Уильямс сказала с вдохновением:

– Конечно, нет, моя дорогая! – Она посмотрела на Эркюля Пуаро. – Только глупец может об этом подумать.

Эркюль Пуаро проговорил сдержанно:

– Во-первых, я не глупец, а во-вторых, я этого совсем не думаю. Я прекрасно знаю, кто убил Эмиаса Крейла. – Он сделал паузу. – Всегда существует опасность воспринимать факты в качестве доказательств, тогда как на самом деле они ничего не доказывают. Вернемся к ситуации в Олдербери. Она стара как мир: две женщины и один мужчина. Вы приняли как бесспорный тот факт, что Эмиас собирался бросить свою жену ради другой женщины. А я скажу вам, что он никогда не имел такого намерения. Он и раньше увлекался женщинами. Правда, они от него много не ждали. На этот раз, однако, она ждала. Ибо она не была женщиной. Это была совсем молодая девушка, в любви ее мышление было чрезвычайно примитивным, она видела в ней только одно. Глубокое увлечение Эмиасом Крейлом, поглотившее ее целиком, заставляло думать, что и он питает к ней такие же чувства. Она думала, что это на всю жизнь, не сомневаясь, что он оставит жену. Но почему, поинтересуетесь вы, Эмиас Крейл не разубедил ее? Мой ответ такой: картина. Он хотел закончить свою картину. Некоторым это кажется невероятным, но не тем, кто знает людей искусства. Вот, по сути, мы и приняли это объяснение. Теперь беседа Крейла с Мередитом Блейком становится вполне понятной. Крейл хотя и в замешательстве, но похлопывает по спине Блейка и оптимистически заверяет, что все кончится хорошо. Для Эмиаса Крейла, видите ли, все слишком просто: он пишет картину и до некоторой степени ему мешают две ревнивые женщины, но ни одной из них он не позволяет вторгаться в то, что для него важней всего в жизни. Если он скажет Эльзе правду – с картиной все покончено. Возможно, он даже искренне обещал Эльзе – на первых порах своего чувственного подъема, – что оставит Кэролайн. Мужчины говорят подобные вещи, когда влюблены. А возможно, только позволил ей мечтать об этом. Ему безразлично, что думает Эльза. Пусть, мол, думает, что ей угодно, лишь бы спокойно позировала еще день-два. А потом он скажет правду. Он никогда не отличался особой деликатностью в подобных ситуациях. Думаю, сначала он даже приложил усилия, чтобы не начать серьезного романа с Эльзой. Он предупредил ее, что он за человек, но она ничего не хотела знать, бросилась навстречу своей судьбе. Для такого человека, как Эмиас Крейл, приключения с женщинами были своего рода игрой, честной игрой с равными шансами для обеих сторон. Если бы вы его спросили, он легко ответил бы вам, что Эльза еще молода, что все это у нее пройдет. Вот как рассуждал Эмиас Крейл. Его жена была, по сути, единственным созданием, которое он на самом деле любил. Однако он не особенно заботился о ней: она, мол, должна потерпеть всего лишь несколько дней. Он рассердился на Эльзу за то, что она выболтала перед Кэролайн лишнее, но продолжал верить с присущим ему оптимизмом, что все устроится. Кэролайн простит его, как уже прощала столько раз, а Эльза… Эльзе некуда деваться, как он высказался: «Ей придется перетерпеть». Вот насколько простыми были жизненные проблемы для такого человека, как Эмиас Крейл. И все же мне кажется, что в тот последний вечер он был серьезно встревожен – из-за Кэролайн, а не из-за Эльзы! Возможно, он зашел в ее комнату, а она отказалась с ним разговаривать. По крайней мере, неспокойно проведя ночь, он после завтрака отвел ее в сторону и рассказал всю правду. Да, был у него грех с Эльзой, но все уже позади. Как только он закончит картину, он ее больше никогда не увидит. В ответ на эти признания Кэролайн Крейл воскликнула с негодованием: «Ты и твои женщины!..» Эта фраза, как видите, ставила Эльзу в категорию других, которые появлялись в его жизни, а затем бесследно исчезли. И она гневно добавила: «В один прекрасный день я убью тебя!..» Она была огорчена, возмущена его жестокостью по отношению к девушке. Когда Филипп Блейк увидел в холле Кэролайн, углубленную в свои мысли, она думала об Эльзе.

Что касается Крейла, то он, выйдя из библиотеки, встретил Эльзу с Филиппом Блейком и велел ей идти вниз позировать. Он, конечно, не знал, что Эльза Гриер была перед этим на террасе, у окна библиотеки, и все слышала. Изложение беседы, сделанное ею позднее, не отвечает действительности. Не забывайте – кроме ее слов, никакого другого подтверждения нет. Представляете, каким было для нее ударом узнать правду, сказанную с такою жестокостью! Мередит Блейк объяснил нам, что на следующий день после обеда, ожидая, пока Кэролайн выйдет из комнаты, где мы сейчас находимся, он стоял спиной к открытой двери и разговаривал с Эльзой Гриер. Значит, она стояла лицом к двери и, следовательно, могла видеть все, что происходило за его спиной, в комнате, то есть что делала Кэролайн. Таким образом, она была единственным человеком, который видел, как Кэролайн взяла цикуту. Она ничего не сказала, но вспомнила об этом у окна библиотеки. Когда Эмиас Крейл вышел, она, мотивируя тем, что ей нужно взять пуловер, пошла наверх, в комнату Кэролайн – искать цикуту – и нашла ее. Постаравшись, чтобы не стерлись отпечатки пальцев Кэролайн на флаконе, и не оставив своих, набрала яд в пипетку. Потом сошла вниз и через некоторое время влила яд в пиво, которое Эмиас по привычке выпил залпом. Между тем Кэролайн Крейл все больше волновалась. Когда она увидела Эльзу, которая поднималась к дому (на этот раз и правда чтобы взять пуловер), Кэролайн проскользнула в «сад-батарею» и, так сказать, надавила на мужа. То, что он надумал, – подло! Она не может допустить подобного! Такое поведение по отношению к девушке чрезвычайно жестоко и грубо! Эмиас, рассерженный, что прервали его работу, сказал, что этот вопрос уже решен: как только он закончит картину – велит ей собирать вещи. Тут послышались шаги братьев Блейк, и Кэролайн выходит из калитки немного смущенная, бормоча что-то об Анджеле, о школе и о том, что столько у нее еще мороки. Естественно, братья решили, что услышанный ими разговор относился к Анджеле. А фраза: «Я велю ей собирать вещи» – превратилась в – «Я соберу ее вещи».

А Эльза с пуловером в руке спускается по тропке спокойная, радостная и снова начинает позировать. Она рассчитывала, безусловно, на то, что подозрение падет на Кэролайн, в ее комнате найдут флакон с цикутой. А тут еще и Кэролайн сыграла ей на руку, принеся мужу холодного пива и налив ему стакан. Эмиас опрокидывает стакан, морщится и говорит: «Сегодня мне все кажется противным на вкус». Вы понимаете, насколько многозначительна эта реплика? Все кажется противным! Следовательно, Эмиас уже отведал что-то с плохим вкусом. И это ощущение сохранилось у него во рту. И еще одно: Филипп Блейк рассказал, что Крейл слегка шатался и даже спросил себя: «Не пьян ли я?» Это легкое пошатывание было первым признаком действия цикуты. Значит, яд был дан несколько раньше, чем Кэролайн принесла пиво из холодильника.

Эльза Гриер в это время позирует около серой стены. Веселым и естественным голосом она разговаривает с Эмиасом Крейлом, чтобы он ничего не заподозрил. Через некоторое время она увидела Мередита Блейка на скамейке, махнула ему рукой и на глазах у него еще старательнее стала играть свою роль. А Эмиас Крейл, человек, который ненавидел болезни, продолжает свою работу с особой настойчивостью, потом руки и ноги его становятся совсем вялыми, а язык немеет. Он упал на скамью обессиленный, но еще с ясным разумом.

Гонг в доме позвонил к ленчу, и Мередит встает и идет к «батарее». Думаю, что за этот короткий промежуток времени Эльза оставила свое место, подбежала к столу и вылила последние капли яда в стакан из-под пива. От пипетки она избавилась на тропинке, ведущей к дому, растерев ее в порошок. У калитки она встретила Мередита. Дневной свет там ослепляет, когда выходишь из тени. У Мередита не очень хорошее зрение, и он только замечает своего друга, сидящего на скамье в обычной позе, с «неподвижным злым взглядом», направленным на картину, как он опишет позже.

Эркюль Пуаро сделал жест в сторону картины, висевшей на стене.

– Я понял это в первый же миг, как увидел полотно. Замечательная картина. Потому что это портрет убийцы, написанный жертвой. Это образ девушки, наблюдающей своего возлюбленного, находящегося в объятиях смерти.

Глава 5 Результат

В наступившем молчании – ужасном, зловещем – лениво вспыхивали лучи угасающего дня. Последний отблеск солнца высветил темные волосы и светлые меха женщины, сидевшей у окна. Эльза Диттишем сделала едва заметное движение и сказала:

– Выведите всех отсюда, Мередит. Оставьте меня наедине с мсье Пуаро.

Она сидела неподвижно, пока дверь не закрылась.

– Вы слишком умны, не так ли, мсье Пуаро?

Тот не ответил.

– Чего вы ждете от меня? Признания?

Пуаро покачал головой.

Эльза сказала:

– Но у меня нет ни малейшего желания! И я ничего не признаю. Все, что вы говорили, – ни к чему. Все это не больше чем ваши слова. Свидетелей нет.

– Именно так.

– Я хотела бы знать, как вы собираетесь поступить?

– Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы добиться реабилитации Кэролайн Крейл.

Эльза рассмеялась:

– Какой абсурд! Реабилитация за поступок, которого она не совершала. – Потом спросила: – А как со мной?

– Я передам свои выводы компетентным лицам. Если они признают возможным начать против вас дело… Наверное, они так и сделают. Однако могу вам сказать, что, по-моему, нет достаточных доказательств – это только выводы, а не факты. Кроме того, наверное, они не проявят особенного желания затевать процесс против человека вашего социального положения. Разве что в чрезвычайной ситуации.

Эльза сказала:

– Это меня не беспокоит. Если мне придется сидеть на скамье подсудимых, бороться за свою жизнь, тогда что-то и будет – жизнь, волнения… Может статься, это мне… понравится.

– Вряд ли это понравилось бы вашему мужу.

Она внимательно посмотрела на него.

– Вы полагаете, что меня хоть в какой-то мере волнуют чувства моего мужа?

– Нет. Не считаю. Собственно, я не думаю, что когда-нибудь вообще в вашей жизни вас интересовали чувства другого человека. Будь у вас такой интерес, вы могли быть значительно счастливее.

Эльза резко спросила:

– Почему вы меня жалеете?

– Потому что вы ребенок, которому еще надо многому научиться.

– Чему именно?

– Всем чувствам взрослых: жалости, симпатии, пониманию… Единственное, что вам известно – и что вы когда-то знали, – любовь и ненависть.

Эльза сказала:

– Я видела, когда Кэролайн брала цикуту. Я подумала, что она хочет покончить жизнь самоубийством. Это упростило бы все дело. А на следующий день утром я узнала… Он сказал ей, что я ему безразлична, что он не любит меня, что все кончится, как только он завершит мой портрет, Кэролайн нечего волноваться, сказал он и… ей стало меня жаль. Вы понимаете, что это для меня значило? Я нашла яд и дала ему. Я смотрела, как он умирает. Никогда я не чувствовала себя более счастливой, полной сил. Я смотрела, как он умирает… – Она раскинула руки. – И не понимала, что убиваю себя, а не его. Потом меня поглотила забота о том, чтобы Кэролайн попала в ловушку. Увы, мне уже ничто не помогло. Я не могла ей чем-либо навредить, ей все было безразлично. Она прошла сквозь все и спаслась от всего. И она и Эмиас спаслись – вдвоем они ушли куда-то… Это для меня непостижимо. Не они умерли, а я умерла…

Эльза Диттишем встала, направилась к двери. Затем обернулась и повторила:

– Я умерла…

В холле она прошла мимо двух молодых людей, чья совместная жизнь только начиналась.

Шофер держал дверцу автомобиля открытой. Леди Диттишем села в машину, и шофер укутал ее колени меховым пологом.

1

Кингсли Чарльз (1819–1875) – английский прозаик, представитель христианского социализма в Англии. Писал романы на социальные и исторические темы. Героя одного из наиболее известных его романов, «Эй, на Запад!», зовут Эмиас.

(обратно)

2

Шекспир В. Ромео и Джульетта, акт II.

(обратно)

3

Дело Харви Криппена, врача, убившего 1 февраля 1910 г. в Лондоне свою жену Кер, широко освещалось в печати на протяжении целого года.

(обратно)

4

Генрих Стюарт, лорд Дарнлей (1545–1567) – муж Марии Стюарт, правнук Генриха VIII, был убит после того, как организовал покушение на Рицино, секретаря своей жены.

(обратно)

5

Знаменитый английский скульптор-модернист (1880–1959).

(обратно)

Оглавление

ТРУП В БИБЛИОТЕКЕ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

  Глава 42

  Глава 43

  Глава 44

  Глава 45

  Глава 46

ПЯТЬ ПОРОСЯТ

  Пролог Карла Лемаршан

  Часть первая

    Глава 1 Адвокат

    Глава 2 Прокурор

    Глава 3 Молодой адвокат

    Глава 4 Старый адвокат

    Глава 5 Инспектор полиции

    Глава 6 «Один поросенок пошел на базар…»

    Глава 7 «Один поросенок остался дома…»

    Глава 8 «Кто-то жаркое третьему дал…»

    Глава 9 «Ничего не досталось другому…»

    Глава 10 «Пятый с плачем куда-то бежал: – Не найду я дорогу к дому!..»

  Часть вторая

    Рассказ Филиппа Блейка

    Рассказ Мередита Блейка

    Рассказ Леди Диттишем

    Рассказ Сесили Уильямс

    Рассказ Анджелы Уоррен

  Часть третья

    Глава 1 Выводы

    Глава 2 Пуаро ставит пять вопросов

      1

      2

      3

      4

      5

    Глава 3 Восстановление событий

    Глава 4 Истина

    Глава 5 Результат

*** Примечания ***