Намеренное зло [Ольга Викторовна Смирнова] (fb2) читать онлайн
- Намеренное зло (а.с. Грань -1) 1.48 Мб, 234с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Ольга Викторовна Смирнова
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Ольга Смирнова Намеренное зло
Глава 1. Об издержках хобби и работы
Утро вышло настолько непримечательным, что Лера даже удивилась. Никто не ломился в заднюю дверь, как обычно бывало, с нескромными предложениями. Никто не подсовывал анонимных записок. Никто не пытался вызнать нахрапом нужную информацию. Никто не пытался её похитить. Прямо-таки неприличное спокойствие. Лениво гоняя по тарелке последний кусок запеканки, Лера гадала, чем вызвано затишье. Грядущей бурей? Или народ резко поднабрался сил и в дополнительных бонусах не нуждается? А может, у всех деньги закончились? Ни один вариант ей не нравился. Лера сердито ткнула вилкой в запеканку и промазала. Премерзко скрежетнув, вилка скользнула по тарелке и упала на пол. Кто-то должен прийти — так, кажется, человеческие приметы гласят? Уточнить бы, кто именно, а также сроки, а то гости тоже разные бывают. От некоторых и дверь на засов (волшебный и не только) запереть не грех. Ладно, гости или как, но дела не ждут, — Лера встала из-за стола и наклонилась было за вилкой, но на полпути передумала — до вечера полежит. Кинув тарелку в раковину, она вышла во дворик, потянулась и с наслаждением подставила лицо солнечным лучам, пообещав себе побольше бывать на свежем воздухе. Хотя какой свежий воздух может быть в городе! Пусть она и живёт на окраине, в собственном домишке, но и сюда добрались автомобили. К дому её прилагался небольшой дворик, за которым до недавних пор Лера ухаживала по мере сил и возможностей: разбивала клумбы — на которых упорно не желали распускаться даже самые неприхотливые цветы; «красиво» подрезала кусты — которые как назло за пару месяцев разрастались до невероятных размеров и лезли из-за забора на улицу, как тесто из кастрюли; даже пыталась устроить небольшой прудик — вышла лужа, обложенная по периметру разномастными камнями. И вот однажды, оглядев это великолепие, Лера признала — таланта к садово-огородным делам у нее нет. Обделили боги. Но она была не в обиде — жива, и то спасибо огромное. С тех пор траву и кусты в её садике подрезал соседский мальчишка за небольшое одолжение — солнечную погоду на пару часиков. Уж в чём-чём, а в погоде Лера толк знала. От цветов пришлось отказаться вообще, а пруд-лужу торжественно закидать землей. Вышло мокро, грязно и хлюпающе, но ведь вышло! Хоть что-то… В итоге, под единственным раскидистым (а точнее будет сказать — единственным выжившим после того, как Лера окончила курсы фигурной стрижки деревьев и кустов) деревом на участке можно было присесть, отдохнуть и попить чайку в хорошую погоду. Записываясь на эти самые курсы, она поставила перед собой достойную цель — привести участок в относительный порядок, применив так называемый «творческий подход». Однако не учла, что не все деревья и кусты могут быть «облагорожены». А может, просто не желала об этом не думать. Ей казалось, что упорство в достижении цели сметет с пути мелкие преграды. Лера обзавелась инструментами вроде садового ножа, триммера, пилы и так далее, и справедливости ради надо отметить, что на курсах-то орудовала ими с завидной легкостью, но… Может, ей упорства не хватило, а может, творческой жилки для «творческого подхода». Или растения оказались уж совсем к стрижке непригодные, а может, их уговаривать нужно было. Как бы то ни было, пытаясь добиться совершенства, Лера кусты искромсала практически под корень, а деревья… их пришлось спиливать, потому что смотреть на безумное творение рук своих не вздрагивая волшебница была не в силах. Спустя год кусты выросли вновь, и эксперименты можно было бы продолжить, но Лера к тому времени растеряла и желание, и пыл, и веру в собственные садовые таланты и предоставила кустам расти как вздумается. Однако деятельная натура не давала ей жить спокойно. Перестав мучить флору, Лера принялась оснащать дворик скамейками, дорожками, столиками и чудовищными фигурками гномиков, глаза которых отчего-то вспыхивали в темноте. По ночам Лерин садик представлял собой зрелище не для слабонервных. …Выйдя во двор, Лера уселась на свое недавнее приобретение — скамеечку под деревом. Волшебнице нужно было составить план на сегодня. А для этого сперва следовало проверить, нет ли новых заказов. С трудом оторвав пятую точку от скамейки (уж больно хорошо сиделось), Лера порысила к почтовому ящику волшебного толка, сиротливо приютившемуся к калитке. Ящик этот предназначался для приемки/выдачи заказов/ответов. Сколько Лера билась над тем, чтобы не было путаницы кому и что ящик должен выдавать (и желательно не в форме пережеванной и переваренной драконом мешанины); сколько сил, времени и нервов потратила на то, чтобы довести свое творение до ума — отдельная, никому не интересная история. Но в итоге все получилось, и ящик работал практически без перебоев. Чуть ли не с ногами в него забравшись, Лера констатировала — написанные ответы клиенты прилежно разобрали; новых заказов нет. Впрочем, и без них дел намечалось немало. Во-первых, разобраться с двумя неплательщиками. Работу Лера выполнила добросовестно, и клиенты, пожелавшие остаться неизвестными, наверняка свои делишки обтяпали. И благополучно исчезли, рассчитывая, видимо, что анонимность поможет им сэкономить денежки. «И демоны дернули меня принять этот заказ, — сокрушалась Лера, которая ну очень не любила, когда её пытались обмануть. — Надо было отказ написать. Обоим. Идиотка». Но нет, решила она тогда — последний разочек рискнет. И рискнула. И это после того, как уже пару раз обжигалась. О чем-то это говорит, не правда ли? И оправдываться перед собой, что деньги нужны были, что мороки с написанием двух отказов много, можно сколь угодно долго и вдумчиво, однако ж от этого наличности в сейфе не прибавится. Девушка вздохнула — опять придется тревожить Игната, бывшего одноклассника и единственного друга. Еще в школе их дразнили «сладкой парочкой», намекая на выходящие за рамки дружбы отношения, но на деле Лера привязалась к Игнату по вполне прозаичной причине — он сидел с ней за одной партой, имел мозги, достаточно усердия и минимум подростковой наглости и, главное, помогал ей с подготовкой домашних заданий. Прилежной ученицей Леру можно было назвать лишь с натяжкой. А учитывая тот факт, что её родители не особо интересовались успехами дочери, и приковывать её к письменному столу было некому, к восьмому классу она выживала только за счет списывания. О чем, кстати, впоследствии горько сожалела, но время вспять не повернуть. В Лере текла человеческая кровь, доставшаяся от прабабки и основательно подпортившая ей жизнь. Мало того, что волшебства в Лере было кот наплакал, так еще и отношение со стороны «полноценных», «истинных» волшебников было в лучшем случае небрежно-снисходительным, в худшем же — откровенно высокомерным. Игнат в этом плане был приятным исключением, хотя Лера не могла понять, почему. Его родители ее на дух не переносили и за их дружбу сына периодически ругали. Но из-за духа ли противоречия, или просто потому что был хорошим парнем, Игнат одноклассницу не бросил. И он на самом деле хотел ей помочь, хотя в то время она по молодости лет этого не понимала. Как джентльмен он терпел какое-то время ее лень и списывание, а затем выставил условие — либо она берется за ум и перестает его третировать, либо он прекращает заниматься благотворительностью. Все имеет пределы, и Игнат своего достиг. Лера упиралась, дулась, демонстративно не разговаривала с Игнатом, но он проявил завидную стойкость. В итоге дело дошло до того, что родителей вызвали в школу из-за удручающей неуспеваемости дочери. Дома состоялась краткая разъяснительная беседа, в ходе которой родители в свойственной им отстраненной манере донесли до Леры следующие пункты: нет хороших оценок — нет ничего. Ни прогулок, ни подарков, ни новых платьев, ни вкусностей, до которых она была сильно охоча. Лера взбесилась, но возражать не осмелилась. Может быть, если бы родители хоть как-то выразили свои эмоции, она бы попробовала, но сухой тон и безразличие к ее проблемам просто выбили у неё почву из-под ног. Да, им не нравилось, что дочь отбилась от рук, но… страдать бессонницей из-за этого они не будут и утруждать себя перевоспитанием — тоже. Лера считалась уже достаточно взрослой, чтобы справляться самой. И брать ответственность на себя, и решать свое будущее тоже. Поэтому далее пришла пора занятий с учителями во внеурочное время и слезные мольбы Игната о помощи, потому как переварить заявленный к изучению объем параллельно с обычной учебой в школе было абсолютно нереально. С тех пор они сохранили некое подобие дружбы, не слишком близкой, но и совсем чужими не стали. Лера знала — она по-прежнему может обратиться к бывшему однокласснику за помощью, и он не откажет. Слишком много в нем жило рыцарства, и она не переставала удивляться, кто мог в нём это архаическое качество воспитать. Отец Игната — вечно занятой руководитель заводика по изготовлению волшебных порошков от головной боли, мать — юрист, тоже вечно занятая, работала в фирме, расположенной в другом городе, и дома появлялась лишь в выходные, да и то не каждые. Для того, чтобы им всем вместе встретиться, приходилось согласовывать расписания. Детство Игната прошло с постоянно меняющимися нянями — обычно малопривлекательными, на чем особо настаивала его мать. «И как они ребенка сделать умудрились?» — удивлялась Лера каждый раз, как приходила к Игнату делать уроки (предварительно вызнав, что его родителей дома не ожидается), глядя на шикарный семейный портрет, висящий на стене. После окончания школы их дружба подверглась ещё одному серьезному испытанию в виде поступления Игната в университет Волшебства. В их городке заведений подобного уровня не водилось, поэтому Игнат был отправлен в другой город. Лера была уверена, что обратно он уже не вернется. Еще бы — крупный город, хоть и не столица, но все же. Новый уровень, новые возможности, знакомства и впечатления. Но нет, отучившись положенный срок — семь лет — Игнат вернулся домой. Семья его не поняла — отец разозлился, мать разочаровалась в единственном отпрыске, о чем не преминула его известить, позвонив по телефону в перерыве между слушаниями. Однако Игнат нашел в себе достаточно смелости противостоять давлению и вот уже второй год пытался наладить собственное дело — сыскное агентство. Первое время Лера другу активно помогала — сидела в «офисе», крохотной комнатушке, которую Игнату удалось снять почти за бесценок, принимала звонки, развлекала малочисленных клиентов, агитировала своих соседей и рассовывала по почтовым ящикам рекламу. Дело медленно набирало обороты, и, пусть о высоком или хотя бы стабильном доходе речь пока не шла, через год Игнат смог арендовать офис в районе поприличнее и даже нанял секретаршу на полставки — дежурить на телефоне и кофе с носовыми платками расстроенным клиентам подносить. А Лера с тех пор считала, что имеет полное право рассчитывать на услуги Игната в любое время дня и ночи. Не бесплатно, разумеется. И сама была готова помочь, если надо. Вот и сейчас она собиралась потревожить бывшего одноклассника. Нерадивых клиентов необходимо было найти, припугнуть и оплату по тарифу с них вытрясти. И не потому, что Лере больше заняться было нечем, а потому что обидно очень. И для дела вредно — похоже, по городку уже пронесся слух, что Леру можно облапошить, и с этим тоже надо было что-то делать. «Нет денег — нет информации. Хорошо звучит, — подумала она. — Надо будет сразу оговаривать. Это мой последний просчет. На ящике почтовом, что ли, написать?». В большинстве случаев с неплательщиками Лера разбиралась сама. Конечно, без предварительной подготовки, честными методами или в открытом противостоянии ей даже с одним волшебником не справиться. Но кто сказал, что драки должны быть честными? Лера всегда ратовала за результативность, пусть для этого и придется схитрить. Обычно, если клиент-обманщик оказывался волшебником не сильным (как большинство в их городке) или же вовсе человеком, она, узнав адрес, проводила разведку и находила укромный уголок неподалёку, где ей никто бы не помешал творить. Ничего очень уж противозаконного она, по сути, не делала. Так, лёгонькое заклинание послушания и забвения, под действием которых клиент без проблем расплачивался за предоставленные услуги и мгновенно об этом забывал. К случаям посложнее, как сейчас, она подключала Игната.* * *
Определившись с задачей номер один, Лера встала было со скамейки, как ее окликнули. Повернувшись, она увидела своего соседа, молодого волшебника, названного родителями, не иначе как в припадке безумия, Эмилем. Совершенно гусиное имя, по скромному мнению Леры, приличному волшебнику никак не подходящее. Эмиль этот не имел определенного рода занятий, что её ставило в тупик, когда она об этом задумывалась (очень редко), хотя вслух она об этом, конечно же, не говорила. Впрочем, он мог просто не распространяться о своей работе. Она, Лера, тоже не рассказывала каждому встречному-поперечному, чем зарабатывает на жизнь. — Привет, красотка, — повторился Эмиль, останавливаясь около декоративного заборчика метровой высоты, который разделял их участки. — Как дела? Парень был без майки, и Лера подумала, что ему бы в журналах сниматься, а не дома целыми днями куковать, газоны ножницами выравнивать. Ладно, про ножницы — это она, положим, пошутила, но если взглянуть на идеально подстриженную траву на его участке, и впрямь создаётся впечатление, что он каждую травинку линейкой вымеряет. Да и в остальном его садик отличался от большинства соседских ненормальной симметрией — волшебство? — аккуратностью и послушанием. Растения росли так, как надо, и там, где надо, никуда не лезли, не вяли и почти круглый год радовали глаз разноцветием. Леру это бесило неимоверно — ей-то никакие курсы подобного совершенства достигнуть не помогли. — Отлично, — задумчиво ответила Лера, разглядывая выставленный на всеобщее обозрение торс, который в дополнение ко всему еще и на солнце блестел. Пот? Крем? Детское масло? Подсолнечное? — А у тебя? — Тоже хорошо. Думаю железо потягать. Вот оборудовал недавно себе в подвале спортзал. Не хочешь присоединиться? Лера вежливо покачала головой: — Спасибо, в другой раз. Мысль истязать себя ради рельефных мышц и плоского, как рыба камбала, живота, вызывала у неё только одно желание — лечь поспать. А если сосед тонко намекал на что-то другое — тем более. — В другой, так в другой, — покладисто согласился Эмиль и вроде бы даже не огорчился. — Ты сегодня какая-то грустная, или мне кажется? Если хочешь, у меня есть волшебное средство для поднятия настроения всем девушкам. — Он подмигнул задорно. Поднять Лере настроение могла лишь парочка миллионов мелкими купюрами и бесконечный резерв волшебства, но опять же — кто говорит об этом вслух? Приличные волшебницы на жизнь не жалуются. — Что за средство? — спросила она без тени интереса. — Мне друг один подкинул. Таблетка счастья называется. А на деле — витамины, натуральные, не лабораторные, не химия какая. Я уже месяц пью — похорошел, не находишь? Настроение выправилось, жизнь стала радовать. Лера одобрительно оглядела Эмиля, как породистого пса на выставке: широкая грудь, накачанные лапы… руки то есть, кубики на животе… и подумала, что ни за какие коврижки подобным экстерьером не обзаведется. Да и зачем он ей, экстерьер этот? Не в таблетках дело. Ей, сколько витаминок не выпей, уже не поможешь. — Может быть, позже… — неопределённо сказала она. — А хочешь чаю? Я сделаю, — продолжал приставать Эмиль. — Я сегодня добрый. Лера отступила на шаг от забора и покачала головой. — Скучная ты сегодня, — вздохнул сосед. — Не скучная, а серьезная. У меня дела. Давай потом, ближе к вечеру, ладно? Или завтра-послезавтра… Короче говоря, на неделе… следующей… — Ладно, — бодро кивнул Эмиль. Лера поймала себя на мысли, что чужая жизнерадостность утомительна. Видимо, возраст сказывается — эдак скоро она начнет ругать молодых и современные нравы, которые «не те, что раньше, ох, не те…» Не дай боги! Лучезарно оскалившись во все зубы, словно в опровержение дурацких мыслей, Лера прочирикала: — Пока. Была рада тебя видеть, — и промаршировала к дому, вспоминая, что собиралась делать до того, как Эмиль ее отвлек. Точно, позвонить Игнату. Телефон… куда она могла засунуть его на этот раз? Рассеянной сверх меры она себя не считала, но чертов аппарат постоянно от неё прятался, и иногда ей казалось, что у него есть собственная воля. Злая воля. Отыскать его с первой попытки не удавалось никогда, равно как со второй, и с третьей тоже. Не удалось и сейчас. На пол летели диванные подушки, мелочь из ящичков стола, покрывала, журналы, бумаги, ручки и расчески. Через некоторое время, взяв минутку на перевести дух, Лера осмотрела учиненный разгром и взбесилась окончательно. Мысленно пообещав телефону мучительную смерть, она поплелась в спальню — переодеваться. Соблюсти требуемую вежливость и предупредить о визите заранее (да, за пять минут, благо до конторы Игната было рукой подать, но это уже мелочи) не вышло, но никто не упрекнет ее в том, что она не пыталась. Пусть это будет неожиданность, возможно, не сильно приятная — у неё было подозрение, что Игнат еще не отошел от ее последнего заказа. Но кто же знал, что клиент, которому он по ее просьбе нанес визит вежливости, окажется любителем плотоядной фауны? Однако заказ есть заказ, и если Игнат постарается, к вечеру горе-клиенты будут найдены. А к утру Лера с них плату взыщет, тем или иным способом. Натянув через голову платье с коротким рукавом, Лера машинально проверила, на месте ли ключ, болтавшийся на шее на лично заговоренной цепочке. Ключ был на месте, и это привычно обрадовало. Покрутившись перед зеркалом, волшебница собрала волосы в высокий хвост, мазнула губы блеском и одобрительно себе улыбнулась. К выходу готова! Однако не успела она сделать и шага, как поняла, что чуть не забыла главное. Она помедлила, словно это что-то изменило бы, потом, тихо, но грязно бранясь, приступила ко второму раунду поисково-спасательных работ. На сей раз их целью был не телефон. Лера начала с того, что с грохотом выдвинула из тумбочки ящик и принялась копаться в бесконечных таблетках, резинках для волос, расческах, помадах и тому подобных вещичках. Через какое-то время пришлось признать, что того, что нужно, в тумбочке нет. Недовольно зафырчав, она резким движением задвинула ящик и начала потрошить шкаф. Ещё через некоторое время в спальне стало невозможно сделать шаг, чтобы не споткнуться о туфлю или не запутаться ногами в платье. Отдувающаяся Лера с чувством попинала одежду и переместилась к кровати. Там она расшвыряла по сторонам подушки и одеяла, перетрясла простыню, залезла под матрас, а когда и это ни к чему не привело, стала на четвереньки и заползла под кровать — почти целиком. Тут-то и раздался ее победный клич. Виляя задом, обвешанная паутиной и обсыпанная пылью (ну не выйдет из нее образцовой хозяйки, даром, что волшебница!) Лера вывинтилась на свет божий, держа в руках два клочка бумаги. Это были записки от тех самых клиентов. «И как чертовы бумажки оказались под кроватью? — недоумевала она, выходя на улицу. — Я их вроде на тумбочке оставляла… или не их? Или не на тумбочке? Может, я их спрятать хотела? Но от кого? Хоть убей, не помню…» Горячий ветер дул в лицо, но Лера едва ли обращала на это внимание. Она перешла через дорогу и быстрым шагом направилась в сторону площади Веселой Революции. Именно там снимал крохотный офис в недавно построенном доме Игнат. Каждый раз, выходя на площадь, Лера невольно вспоминала уроки истории в школе — те самые, на которых Рая Максимовна, учительница истории и по совместительству классный руководитель, пыталась вбить в дубовые головы юных шкодливых волшебников и волшебниц хотя бы самые общие сведения об истории их королевства. Что-то она рассказывала про эту площадь… точнее, не про площадь, а про Веселую Революцию. То ли вампиры с эльфами воевать собирались, но вмешались гномы и все как обычно испортили — война закончилась, не успев начаться, дружеской попойкой. Но какая же это тогда революция, простите? — невольно копируя учительницу, хмурилась Лера. И, шагая по мощеному плиткой тротуару, выуживала из памяти другую версию событий. Те же вампиры против короля восстать хотели, потому как требования кровососов удлинить ночь и запретить к употреблению унизительное слово «упырь» и вымарать его из словарей, не нашло должного сочувствия среди власть предержащих. Потом в дело опять-таки почему-то вмешались гномы, и все закончилось дружеской попойкой. Не короля с вампирами, а вампиров с гномами, разумеется. Впрочем, кто их знает, может, в конце концов, к ним и король присоединился? Гномы — они такие, заядлого трезвенника уговорят на кружечку… Воспоминания были смутные, отрывочные и никакой смысловой нагрузки не несли, но изрядно портили Лере настроение каждый раз, когда она оказывалась рядом с офисом Игната. Девушка клялась себе, что уточнит информацию и перестанет гадать, что да как случилось боги знает сколько лет назад, но у неё всегда находились дела поважнее. Если честно, ни разу с тех пор, как окончила школу волшебников, она не удосужилась взять в руки учебник истории. Как уже упоминалось, Игнат работал частным детективом — по крайней мере, так было указано в его визитке. Клиенты в его офис то валом валили, то неделями не появлялись. Но Игната это не смущало. Он брался за любую мелочевку. С одинаковым энтузиазмом лазал по подвалам в поисках домашних любимцев и искал пропавших людей. Или нелюдей — как повезет. Так или иначе, чутье его подводило редко, поэтому Лера была уверена — к вечеру ее клиенты будут обнаружены. Только бы он оказался на месте. Очутившись перед двухэтажным розовым зданием с небольшими резными окнами и симпатичными балкончиками, девушка зашла в открытую дверь. Офис Игната был в самом конце коридора. Она постучала и, не дожидаясь ответа, вошла, оказавшись в небольшой комнатушке с одним окном и двумя письменными столами — маленьким и побольше. Тот, что побольше, был доверху завален документами (с помощью которых создавалась видимость огромной занятости, а может, и вправду дел невпроворот было) и являлся рабочим местом Игната. Маленький же, задвинутый в самый угол около двери, в данный момент пустовал, хотя обычно за ним торчала секретарша — длинная и тощая особа по имени Карина, обладавшая прескверным характером и матримониальными планами на Игната. Мало того, она была человеком! Лера Карину недолюбливала, считая алчной, расчетливой и холодной особой, и не скрывала свою неприязнь. В свою очередь Карина на Леру плевать хотела и все подначки с её стороны игнорировала. Игнат в женские споры благоразумно не лез, но было видно, что ему неудобно перед Кариной за Лерино отношение. Поскольку в офисе царил бедлам, так любимый Игнатом, Лера заключила, что Карина не просто ушла кофейку выпить. Обычно секретарша цербером следила за порядком, и в этом ее непреходящем стремлении упорядочить бумаги шефа (а заодно и его жизнь с девяти до шести включая обеденный перерыв) Лера находила еще один повод для нелюбви. …Кроме упомянутых предметов мебели, комнатушка радовала глаз парой шатких стульев. На подоконнике стояли побитый жизнью чайник и щербатая кружка с еще влажным пакетиком чая, открытая упаковка сахара и блюдечко с обгрызенным по краям печеньем. Сам Игнат даже головы не поднял, когда дверь открылась. Он сидел за письменным столом, погрузившись в чтение каких-то бумаг. — Привет тебе, — сказала Лера. — Есть минутка? — И тебе привет. Давно не виделись. Сразу было видно, что Игнат совершенно не рад ее визиту. Но ответ его прозвучал вежливо и сдержанно — хотя Лера готова была поспорить, что куда охотнее он вышвырнул бы ее за дверь, невзирая на дружбу. Однако деньги нужны всем — даже детективам, и особенно тем детективам, которых нанимает она, Лера. — Пару дней всего, — уточнила она. — Сильно занят? — Если честно, то да. — Игнат, наконец, оторвал взгляд от бумаг и уставился на Леру. У него было приятное, загорелое лицо. Также его отличали уверенные движения и обходительные манеры. Если бы Лера не просидела с ним за одной партой столько лет, и не знала его, как облупленного, то, возможно, и влюбилась бы. — Тебе срочно? — Срочно, — твердо сказала Лера и, подойдя к столу, шлепнула перед Игнатом изрядно помятые записки. — Опять? — спросил Игнат, болезненно поморщившись. — На этот раз сколько? — Двое. Очень надо. Оплата как обычно. Игнат взял бумажки, аккуратно расправил, прочитал. — Оставляй, — сказал он неохотно. — Но до завтра ничего не обещаю. Я, правда, занят. Лера неосторожно плюхнулась на стул — стул затрещал и опасно накренился, словно раздумывая, разваливаться или повременить, и решил ещё постоять. — А где твоя зазноба? — кивнула Лера на пустой стол. — А что? — как-то слишком быстро отреагировал Игнат. — Тебе нужна Карина? Зачем? В какой уже раз Лере показалось, что интонации одноклассника, когда он произносит имя секретарши, были необычайно нежными. И этого она не могла взять в толк. Понятно, почему Карина — ничего выдающегося, одни мослы, острые углы и полное отсутствие ухажеров — уцепилась за Игната. Но Игнат… что, скажите на милость, красивого молодого парня, волшебника с высшим образованием, могло привлечь в этом… суповом наборе? — Ни за чем, — ответила Лера. — Просто странно, что ее нет на рабочем месте. Не выходной, вроде. Разленилась? — Карина… — и вот опять это придыхание! — у нее обстоятельства. Она отпросилась. Лера выразительно посмотрела на зарывшегося по подбородок в документах Игната и спросила: — Может, я помогу? Игнат даже от чтения отвлекся: — Нет. Не стоит. — Да ладно тебе, — улыбнулась она. — Расскажешь, что за дело? — Лерок, мне некогда, — повторил Игнат, откладывая изучаемые документы подальше от любопытного взгляда бывшей одноклассницы. — И не твое это дело, уж извини за прямоту. Частное, конфиденциальное. Слышала такое слово? — Слышала, Игнат. Мы же с тобой в одной школе учились. Правда, ты потом в университет поступил… сбежал, можно сказать. Но столько лет за одной партой — это почти как семейная жизнь… — Да, — сказал он как-то так, что сразу было не разобрать — рад он этому обстоятельству или сейчас зарыдает от огорчения. — Только все одно ответ будет — нет. Не скажу. Потому что. Еще вопросы? Лера не стала больше мучить бывшего одноклассника — во-первых, это могло быть чревато, во-вторых, своих дел хватало. Широко улыбнувшись, она бодро встала со стула. Слишком бодро, судя по всему, потому что стул моментально зашатался, накренился и с грохотом рухнул на пол. Ни Игнат, ни Лера внимания на это не обратили. — Ты мне позвони, как результаты будут, ладно? — попросила Лера нормальным голосом. — Мне очень надо. Игнат, к тому времени вновь прилипший к своим бумагам, кивнул и бросил невнятно: — Будь… Лера отправилась в обратный путь. Добравшись до дома, она первым делом проверила почтовый ящик, но новых заявок не обнаружила. Тогда она сразу прошла в «рабочий кабинет». Главное отличие его от остальных комнат в доме заключалось в том, что мусора в нём было поменьше, бардак разгребался почаще, а в стену был вделан дорогущий сейф, где Лера хранила самое дорогое своё сокровище — карту. Пора было приступать к работе. Усевшись за стол, Лера взялась за стопочку заявок. Она отделила «погодные» от «волшебных» и заколебалась, прикидывая, чем бы заняться в первую очередь. Срочного не было ничего. Ближайший заказ на погоду — проливной дождь в течение десяти минут по указанному адресу — приходился только на послезавтра. Готовиться заранее не было смысла, все необходимые заклинания давным-давно отлетали от зубов. Лера еще раз перечитала записку и хмыкнула про себя — проливной дождь кому-то подавай. Тут все зависит. Либо количество, либо качество, взаимозаменяемо. То есть, либо ливень, как было заказано — но на площади размером с пятачок, либо средней паршивости дождик, но зато на весь указанный участок. И даже для этого ей требовались все её умение и опыт, а также, как ни печально, время для подготовки. Просто так волшебство Лере не давалось, словно играя с ней в кошки-мышки. Даже при полной концентрации и часовой подготовке, выложившись до предела, Лера не смогла бы обеспечить заказанного. Её крест — малое воздействие при максимуме усилий и потраченного времени, и ничего с этим поделать нельзя. Кто-то получал результат моментально, даже пальцем не пошевелив, но Лере это казалось недостижимой вершиной. Почти мечтой всей жизни. Именно поэтому свои возможности Лера с клиентами обговаривала заранее, чтобы не было осечек и претензий. А здесь — проливной дождь… видимо, кто-то что-то не понял, и этот кто-то — явно не она. Надо будет ответ настрочить с разъяснениями, чтобы потом не ругаться с заказчиком из-за того, что ожидания не совпали с реальностью. На конверте с заявкой — Лера не поленилась уточнить — к счастью, был указан адрес отправителя. Не придется выяснять самой. Лера решила заняться письмом завтра с утра, и сделала соответствующую пометку в ежедневнике. Больше срочных «погодных» заказов не было, и потому она обратила внимание на заказы «волшебные» и взяла первую записку. К ней был приложен конверт с авансом. Некто, пожелавший остаться неизвестным — вот удивили, так удивили! — просил дать информацию о местах возможной концентрации волшебного фона сегодня вечером как можно скорее. Гарантировал оплату (Лера быстренько спрятала конверт в ящик стола), заверял в своем нижайшем почтении, и еще три строчки расписывал, как безмерно благодарен за внимание к его просьбе. Поддев цепочку, висевшую на шее, и выудив из-под платья ключ, Лера направилась к сейфу. Несколько минут она возилась, открывая заумный замок, вводя коды и разве что не исполняя ритуальные танцы шаманов развивающихся рас. Наконец, сейф был побеждён и покорно распахнул дверцу. Лера достала из него обвязанный тесёмкой небольшой сверток и следующие пять минут посвятила процедуре закрывания сейфа. Сколько раз она уже пожалела, что подавшись на рекламные зазывы, купила сие творение чьего-то извращенного ума, — не сосчитать! Сейф был жутко неудобным во всем — создавалось впечатление, что именно к этому и стремились разработчики. А именно — сделать так, чтобы злоумышленник, осмелившийся покуситься на чужое имущество, взвыл от бешенства, ещё не дойдя до кодового замка. Увы, к хозяину «уникальной новинки» это тоже относилось. Процесс открывания-закрывания сейфа по сложности мог сравниться с постройкой ракетного двигателя. Одна ошибка — и дорогущее приобретение можно было смело отправлять на помойку, потому как в нём имелась замечательная функция — «уничтожение содержимого при первых признаках некорректного открытия». Видимо, чтобы это самое содержимое ворам не досталось. Ну и хозяев дисциплинировало: у Леры нужные цифры от зубов отскакивали, а порядок действий уже по ночам снился. В довершение всего, заклинание, дававшее защиту от волшебного проникновения, приходилось раз в неделю обновлять — за деньги. Кроме того, оно было наложено коряво, отчего Леру легонько било током каждый раз, как она открывала дверцу сейфа. Поэтому после месяца мучений она вызвала волшебника, чтобы он заклинание снял. Волшебник выполнил все, как было приказано, а сверх того сейф снял еще и с гарантии — потому как «целостность нарушена». На вопрос Леры целостность чего была нарушена, пояснений он не дал, зато посоветовал номер продавцов сейфа забыть. Девушка послушно забыла — после того, как позвонила им и высказала все, что думает по поводу «уникальной новинки» и ее создателей. Новое заклинание пришлось устанавливать за отдельную плату и у других мастеров. …Карту Лера разворачивала как обычно — неторопливо, с трепетом, волнением и смутной надеждой на лучшее. Аккуратно расправила уголки, разгладила бумагу. Что она собиралась делать? Для этого необходимо пояснить, что за карту она достала. Непосвященный, взглянув на разрисованную серыми линиями дорог и точками городов бумагу, не нашел бы в ней ничего примечательного. Карта показывала ту местность, где находилась в данный момент, в радиусе нескольких сотен километров; вполне безобидно с первого взгляда. Ан нет. Если знать пароль, можно было значительно повысить свои волшебные возможности, потому что карта показывала степень концентрации волшебной энергии на запрошенной местности. А учитывая, что волшебство довольно статично, можно было с большой долей уверенности давать краткосрочные прогнозы — на четыре-пять часов вперед. Это всё теория, а на практике выходило следующее. Надо волшебнику ритуал провести или заклинание сотворить, а силенок не хватает. Он пишет Лере письмо с просьбой указать, где в такое-то время сгущение волшебства будет наибольшим. Или визит вежливости наносит с тем же намерением, что, правда, случалось очень редко. Получив ответ, он вооружается амулетами и идет творить. Все проще, чем к богам взывать и кровь невинных проливать. Оплата за подобные подсказки была более чем умеренной — все-таки Лера действовала на свой страх и риск, налоговые отчеты не заполняла и доходы не декларировала. Карта досталась ей в наследство от родителей, которые в настоящее время обитали в деревне и были этим очень довольны. В город навестить любимую дочь выбирались редко, им и без того дел хватало — они полностью посвятили себя сельскохозяйственным проблемам. Боролись за урожай и качество сельхозпродукции в масштабах деревни. Пытались создать наиболее эффективное и безвредное удобрение, ускорить рост, улучшить вкус и увеличить размер плодов. А наслушавшись соседей, в последнее время еще и за экологию ратовали. В общем, им было чем заняться. Надо отметить, что лерины родители всегда были больше заинтересованы в том, чтобы их жизнь была словно поверхность пруда — тихой и гладкой, чем в воспитании единственной дочери. Нет, они не были плохими. Они просто были, и больше про них ничего сказать нельзя. В своем эгоизме они совершенно не выделялись среди большинства других волшебников. Лере и в голову не приходило, что отношения с родителями могут сложиться как-то иначе, быть более доверительными, теплыми, душевными. Лера звонила родителям исправно раз в месяц, докладывала о положении дел, справлялась об их успехах на поприще садоводства, прощалась и клала трубку, ровно ничего из разговора не запомнив. И была уверена, что родители не запомнили ее слов тоже. Никто по этому поводу не сокрушался. Родители, волшебники менее чем среднего уровня, переехали в деревню не так давно, лет десять назад. Как только дочь школу закончила, так они квартиру ей оставили в единоличное пользование и отправились подальше от города выращивать овощи и ягоды. Хотя по старой привычке, как уже упоминалось, они не столько выращивали, сколько экспериментировали над ни в чем неповинными растениями и корнеплодами, впрочем, как и большинство соседей. Немного освоившись в самостоятельной жизни и определившись с основным видом деятельности, Лера, не без помощи одноклассника (того самого Игната, кстати), продала квартиру в центре города и купила крохотный домик на окраине. Не любила волшебница центральные улицы, толчею и суету, хотя ее родной городок назвать большим и шумным можно было с большой натяжкой. Застройка была почти везде одно-двухэтажной, довольно старой, улочки узкими, к большому потоку транспортных средств не приспособленными, и всё же цивилизация в виде припаркованных на тротуарах машин и торчащих как грибы на каждом шагу торговых центров добралась и сюда… За городом Лере дышалось куда легче. Она бы с удовольствием жила с родителями, или по соседству, если бы могла прокормить себя сама. Увы, зарабатывать на жизнь в деревне не представлялось возможным, и Лера тянула лямку в городе… Приготовив карту к использованию, волшебница воровато оглянулась по сторонам — не подсматривает ли кто — и тихо пропела:— Во саду ли, в огороде, тебя закопаю,
Если ты мне не покажешь то, чего не знаю.
— На костре сожгу тебя я, коли не уступишь,
Пепел по ветру развею, ни один волшебник обратно не склеит.
* * *
В здании школы волшебников было тихо и спокойно. Лето, пора каникул, и ни один ученик в здравом уме здесь до начала учебного года не появится. Большинство учителей следовали этому благому примеру, и потому в длинных коридорах летними знойными деньками было пусто и гулко. И божественно прохладно. Матвей сидел на своем рабочем месте — в школьной библиотеке — и вот уже который день подряд оценивал состояние учебников. Какие еще поживут, а какие латать придется. Пытливые детские умы вкупе с неуемной фантазией быстро приводили в негодность имеющиеся в библиотеке книги. Не было в жизни Матвея большей загадки, чем то, как можно умудриться нарисовать чернилами усы маститому ученому, портрет которого напечатан на страницах одной из книг, когда она, эта книга, от подобных происшествий заговорена? И ведь далеко не единичный случай! Вот и просматривал Матвей вручную горы учебников. Дело нудное, пыльное, никаким особым смыслом не отличающееся и более подходящее старичку какому, что отжил свое, а не молодому, в расцвете сил и умений волшебнику. Разумеется, можно, да и нужно было бы воспользоваться заклинанием и резко сократить часы работы и количество приложенных усилий, но… на дворе, как уже упоминалось ранее, стояло лето, и спешить было решительно некуда. Это раз. Бездарно и бесполезно протирать штаны на стуле не хотелось совершенно. Все остальное было мало-мальски переделано, а маяться без работы — увольте. Это два. И потом, волшебник Матвей не то чтобы свое волшебство не любил, но несколько его опасался. Ведь сотворить заклинание — это не стакан воды выпить. Это надо слова знать, уметь их с правильной интонацией произносить, а иначе велика вероятность таких делнаворотить, что потом ни один Высший не исправит. Мама с детства приучила Матвея к осторожности, которая незаметно трансформировалась в боязнь всего на свете. И в последнее время Матвей практически перестал обращаться к собственному волшебству, резонно предполагая, что не стоит лишний раз рисковать. Коллега по работе, Елена Александровна (даже в мыслях Матвей не позволял себе опускать её громоздкое отчество) была единственной, с кем Матвей сохранял некое подобие дружеских отношений. Но она ушла в отпуск еще месяц назад, сразу, как закончился учебный год. Это три. Вот потому-то и перелистывал он неспешно страницы, пробегал глазами тексты, проглядывал картинки в поисках дефектов, которые нужно будет устранить. Была уже половина пятого вечера. Пора бы домой собираться, но этого ему хотелось не больше, чем маяться бездельем. «Мама должна прийти через полчаса, — подумал Матвей машинально, бросив взгляд на часы. И вдруг застыл. — Не помню, помыл ли я посуду перед уходом. Помыл? Или не помыл? Если не помыл, она расстроится». Чистота — на кухне, в спальне, в доме вообще, в ухоженном садике — была пунктиком (маленьким, не признаваемым, но тщательно культивируемым) его матери, и как следствие, его самого. И если для какой-нибудь другой, не такой замечательной матери грязная тарелка, в спешке оставленная в раковине с утра, символизировала грязную тарелку и ничего больше, то для его матери это означало совершеннейшее пренебрежение ее усилиями по превращению Матвея в выдающегося волшебника, идеального сына и примерного гражданина. Последнее соображение заставило Матвея отложить учебники. Хорошенько прочихавшись, волшебник вытер нос огромным сине-белым платком, который после затолкал в карман рубашки, и засобираться в путь. Благо до дома было недалеко и за оставшиеся до прихода матери двадцать минут можно было еще и пропылесосить успеть, и пыль протереть. Застегнув на все пуговицы пиджак, он ринулся на выход. В дверях библиотеки ему не повезло натолкнуться на уборщицу. — Уже уходите? — прокаркала она. Дверь Матвей открыл широким жестом и дёрнулся наружу, слишком поздно заметив женщину, и заметался вправо-влево, пытаясь то ли обойти неожиданное препятствие, то ли галантно дорогу этому препятствию уступить. Уборщица стояла на одном месте и пристально — слишком пристально, как показалось Матвею — наблюдала за его хаотичными телодвижениями. Тогда Матвей окончательно растерялся и замер. Женщина хмыкнула, отступила в сторону, освобождая волшебнику путь, и повторила: — Уходите, говорю? — Да, да. До свидания. — Опустив глаза, Матвей шмыгнул мимо и был таков. — Давно пора, — пробурчала она ему вслед. — Все по домам разбрелись, один этот все кукует, полы вымыть невозможно. А коли при нем — так опять натопчет, перемывай потом. Но Матвей старческого брюзжания уже не слышал, занятый мыслями о том, что надо еще хлеба по дороге купить, а это крюк делать до магазина. И без хлеба прийти нельзя — мать расстроится. Но немытая — гипотетически — посуда! Как быть? Как успеть? А если в магазине очередь? Эдак он протолкается все полчаса, пока народ рассосется. Матвей стремительно шел по улице, крепко сжимая в руках потрепанный портфель, и размышлял, как быть, а в голове его, словно аккомпанируя этим метаниям, назойливой мухой крутились строчки из услышанной когда-то и, казалось бы, давным-давно забытой песни. Это были даже не точные слова, а отрывочные воспоминания; что-то о взаимосвязи чувства вины и сумасшествия; автор песни утверждал, что если появилось первое, то следом придет и второе. Никогда волшебник музыкой не увлекался, а уж песнями в особенности, потому как даже тихо звучащие, они раздражали до безумия, не давая сосредоточиться. Проще говоря, он мог либо слушать музыку, либо заниматься каким-нибудь делом — сочетать не выходило. Но то ли что-то мельком увиденное натолкнуло, то ли услышал нечто похожее по дороге, и прилипли эти слова к нему как банный лист… Вслед песне Матвей с несвойственным ему сарказмом сделал вывод, что если ей, этой песне, верить, то он сошел с ума, едва появившись на свет, а вся дальнейшая жизнь — извилистый путь в психиатрическую клинику. В итоге Матвей забежал-таки в магазин, и ему очень повезло — очереди не было. Купив булки с отрубями, он почти бегом направился домой. Увы, физически он был не слишком вынослив, поэтому незапланированная десятиминутная пробежка привела к тому, что у дверей он затормозил, тяжело дыша, едва не падая от усталости. Потыкал ключом, с первого раза в замочную скважину не попал, поскрежетал замком и ввалился в прихожую. — Мам! Я дома! — крикнул он на всякий случай, озираясь по сторонам. — Мам! В доме стояла оглушительная тишина. Никого. Отлично. Матвей быстро скинул ботинки, аккуратно прислонил портфель к стене и резвой рысью направился на кухню, проверять свои подозрения. Заглянув в раковину, он не смог сдержать облегченного вздоха — пусто. Значит, все-таки вымыл, только забыл об этом к концу дня. Вообще, Матвей на память не жаловался — рановато еще, но в последнее время стал замечать, что некоторые его действия словно по своей воле выпадают из головы, и нет никакой возможности вспомнить достоверно — было или не было. Но пока это приносило лишь моральное неудобство, волшебник почитал за лучшее провалы в памяти игнорировать. Помыв руки — хотя это простое действие в исполнении Матвея больше походило на лихорадочное сдирание кожи с ладоней — он поднялся наверх, в свою комнату, проверил, ничего ли не изменилось со времени его отбытия на работу, и снова спустился вниз, в кухню, разбирать «покупки». Положив булки в хлебницу, Матвей стал думать, чем бы ему заняться до прихода матери. Он посмотрел на часы и понял, что в лучшем случае успеет вскипятить чайник, прежде чем хлопнет входная дверь. Он не угадал. Дверь хлопнула, стоило волшебнику оторвать взгляд от часов. Громко хлопнула, требовательно, заявляя о себе во всеуслышание. Матвей громкие звуки не любил с детства, они внушали ему не ужас, но необъяснимую тревогу, а в последнее время дверь хлопала особенно громко, злонамеренно громко, и Матвею хотелось заткнуть уши. — Я дома! — крикнула мать. — Матвей! Я дома. — Я слышу, мама. Я на кухне. — Да? И что ты там делаешь? — Хлеб клал. Я твои булочки купил. — Какой замечательный у меня сын, — добрым голосом пропела мать, появляясь в дверях кухни. — Сегодняшние? Это была невысокая, полноватая женщина шестидесяти с небольшим лет. Звали ее Алевтина Григорьевна. Всегда подтянутая, накрашенная, причесанная, она словно бросала вызов миру растреп и нерях, у которых вечно времени не находилось на то, чтобы элементарно волосы в хвост собрать или носки со шнурками погладить. И оправдания из нерях сыпались, как из рога изобилия: то дети, то работа, то дела домашние. У матери Матвея таких проблем просто не существовало. Она жила в строгом соответствии с установленным ею же раз и навсегда расписанием и отклониться от него ее не смогла бы заставить даже собственная смерть. Все остальное могло катиться в пропасть. — Спасибо, — сдержанно поблагодарил Матвей. — Сегодняшние. — Ты дату посмотрел или как обычно на слово продавщице поверил? — Посмотрел, конечно. Как ты учила, — отчитался Матвей и спросил: — Как прошел день? Мать утомленно прикрыла глаза, буквально на секунду, но этого оказалось достаточно, чтобы сын предположил: — Устала? Сильно? Давай я тебе чаю сделаю, хочешь? — Разумеется, хочу. Только заварки много не клади, и сахара — одну ложку. И чайник обязательно доведи до кипения. А я пойду переоденусь. Да… — обернулась она уже в дверях. — И тебе советую. Матвей поставил чайник на плиту и во второй раз за вечер порысил в свою комнату. Там он быстро переоделся в домашнее — мягкие хлопчатобумажные штаны и майку, ноги сунул в старческие тапки (клетчатый верх и стертая практически до дыр подошва) и поспешил обратно на кухню, где уже начинал шуметь чайник. Спускаясь, волшебник машинально посчитал ступени и порадовался, что их количество с утра не изменилось. …Матвей въедливо, тщательно пристраивал любимую мамину чашку на стол, когда его накрыло ощущение постороннего внимания к своей персоне — внимания оценивающего, тревожащего. Он напрягся, застыл в ожидании непонятно чего, но ничего не происходило. И только чужой взгляд продолжал сверлить затылок. Он был такой настойчивый, этот взгляд, такой пронзительный, что казалось, видит насквозь и волшебника, и его немудрящие мысли, и его потаённые страхи и страстишки. Матвей нервно повертел головой по сторонам, но никого в кухне не обнаружил. Потер ладонью то место, куда, по его ощущениям, безотрывно смотрел неизвестный, и пошевелил губами. Ему стало неуютно, плохо. Захотелось закрыть голову руками и убежать, скорчиться в темном углу, где его не найдут. А взгляд не отставал, он давил, и сверлил, и вбуравливался. Матвей попытался не обращать внимания, но не вышло. — Это мне всего лишь кажется, — пробормотал он себе под нос, потирая вспотевшие ладони. — Это всего лишь мое воображение. Я устал и, как следствие, чудятся мне всякие ужасы. И вдруг ему показалось, что кто-то хмыкнул. То ли издевательски, то ли по-доброму. Матвей сильно вздрогнул и посмотрел в ту сторону, откуда предположительно донесся смешок. Никого. На всякий случай он посмотрел и в другую сторону, с тем же результатом, то есть без него. Затем окончательно осмелел и оглядел кухню целиком. Никого. — Показалось, — внушительно сказал Матвей сам себе. — Мне всего лишь показалось. Он вообще был трусом, этот тридцатилетний волшебник. Обычным, рядовым трусом, но при этом волшебником. «Как будто среди волшебников не может быть трусов! — успокаивал он себя. — Невелика беда. Подумаешь — трус». И возражал — в мысленных беседах, которые частенько вел сам с собой. И вовсе не потому, что поговорить было не с кем, а потому что открыто выражать свои мысли был не приучен. Мать не раз клеймила их, эти его мысли, как малопригодные для воплощения в жизнь, оторванные от реальности и инфантильные, и Матвей привык считать их такими же. «Тебе тридцать лет, а ты боишься! Всего. Это никуда не годится, Матвей». «Я боюсь, да, но кто сказал, что это плохо? Неужели мне не может быть страшно вообще?» «Ты — мужчина. Ты не имеешь права бояться. Ты — надежда и опора своей матери. Как она сможет на тебя рассчитывать, если ты… размазня, слюнтяй?» «Я не размазня! Я осторожный! Ведь храбрые существа — они тоже испытывают страх, но делают дело вопреки ему. Вопреки неизвестности и неопределенности будущего! Это закон природы. Если бы мы не ведали страха, не выжили бы…» «Не смей перечить!» — и от того, что в возражениях были слышны мамины интонации, Матвей начинал бояться еще больше. Бояться и чувствовать себя ничтожным, кругом виноватым. Когда другие смело пробовали свои силы в институте, он стоял в сторонке, наблюдая. Его постоянно преследовал страх провала и последующего всеобщего осуждения, или, что куда хуже, осмеяния. И оттого, наверное, все всегда валилось из рук уже заранее. «Я стараюсь, я, правда, стараюсь!» «Плохо стараешься, Матвей! Ты должен быть первым и лучшим. Уникальным. Ты должен доказать, что достоин называться сыном своей матери. Ты должен оправдать ее ожидания. Только так ты сможешь отблагодарить ее за потраченные на тебя усилия». «Обязательно, я… обязательно!» Такие беседы обычно приводили к тому, что Матвей увязал в них, как в болоте, и, пытаясь вылезти, делал только хуже. Ему представлялось, что он ни на что ни годен, что его существование бессмысленно настолько, насколько это вообще возможно; осознание, что изменить ситуацию ему не по силам, отравляло жизнь. Доходило до того, что ему начинало казаться, что окружающие смотрят на него с отвращением, потому что знают, что он — слабак. Что его не любят, презирают — втихомолку, даже люди, и лишь делают вид, что все нормально, улыбаются картонными улыбками, отделываются пустыми фразами. Матвей схватился за голову, которая вдруг разболелась так сильно, что казалось, глаза из орбит вылезут. В ушах стоял тонкий, противный звон, и от общего разлада бытия хотелось выброситься в окно или схватиться за нож. — Матвей! Волшебник моментально отнял руки от головы и выпрямился. — Да, мама? Алевтина Григорьевна, затянутая в длинное домашнее платье, стояла в дверях и смотрела на сына. Строго, но без осуждения, хотя Матвей прекрасно понимал, что это еще ничего не значит. И оказался прав. — Чайник выключи, будь так добр. Матвей перевел взгляд на плиту и только сейчас осознал, что звон в ушах — это совсем не звон, а свист чайника, который закипел. — Я, конечно, понимаю, что ты устал тоже. Хотя от чего можно устать, перебирая бумажки в вашей богадельне, ума не приложу, да ладно. Примем как данность. Но двадцать минут делать чай — это уже слишком! И о чем таком можно мечтать, чтобы чайник не услышать, я тебя спрашиваю, Матвей? Что за глупые театральные жесты? У тебя голова болит? Выпей таблетки. Ты знаешь, где они лежат. — Мам, я задумался, вот и все, — оправдание прозвучало нелепо, Матвей выглядел жалко, и это понимал. Но — как и всегда — ничего не мог с этим поделать. — Чай уже почти готов. От внутреннего расстройства разом сместились все акценты. Вызывавший ужас взгляд вообще перестал существовать, головная боль прошла, как не было, и все помыслы Матвея были заняты одним — сколько ложек сахара класть в чай? Столько лет они с матерью живут, и каждый раз она пьет чай по-новому. То приторный, аж зубы сводит, то вообще без сахара, то чернее ночи, то едва окрашенный, и ведь говорила же она… так сколько? И как бы узнать, чтобы она не обиделась на невнимание с его стороны? — Ох, боги, и за что мне такое наказание! — не выдержала Алевтина Григорьевна, и, выхватив у замешкавшегося сына ложку, сделала все сама. — Нет, это у тебя от отца, от отца! Другого варианта быть не может. Ничего попросить нельзя, все витает мыслями непонятно где. Толком ничего не добиться. Откуда такая нерешительность? Я столько сил в тебя вложила! Я ночей не спала, я душу перетряхнула себе! А ты… тебе надо с Алекса пример брать, вот кто волшебник настоящий! Эталон! Матвей слушал ее, стискивая кулаки, и ему вдруг показалось, что мать над ним издевается. Ну не может же он в самом деле быть настолько бестолковым? Или может? И ведь она не со зла, она его любит, да? Ведь матери не могут своих детей не любить, иначе какие они матери? Уж совершенно несправедливо со стороны богов будет давать таким женщинам — бесчувственным, жестким — возможность заводить детей. А раз родила ребенка — значит, должна любить. А то, что критикует постоянно — заботится, лучшего желает, вот и направляет по верному пути. Ей же виднее. — Достань из холодильника помидоры, помой и порежь. Только кубиками, как я учила. Потом возьми миску, которая поглубже, и туда их выложи. А я пока ужин готовить буду. Матвей терпеть не мог резать помидоры, потому что не умел точить ножи. Вследствие этого ножи резали плохо, и помидоры вечно расползались, утекали, ломались и мялись, сок брызгал в разные стороны, отчего мать приходила в ярость. Вот такая сложная цепочка. — Ножи тупые! — обычно укоряла его мать. — Ты опять не поточил их. Заклинание забыл? А когда Матвей, потея и нервничая под пристальным маминым взором, кое-как справлялся с поставленной задачей, торжественно изрекала: — Помни, Матвей, волшебство, оно не для ежедневного использования. Оно должно применяться только в крайних случаях, иначе ты рискуешь стать бездельником и болваном. А ты же у меня хороший мальчик, не правда ли? — Но… ты же просила… — Мало ли что я просила, — парировала мать снисходительно. — А если я тебя прикажу с крыши спрыгнуть или ногу себе сломать, ты и это выполнишь беспрекословно? Больше самостоятельности, Матвей, больше самостоятельности. И потом, без заклинания вполне можно обойтись. Спасибо большое, что поточил ножи, но… в следующий раз, может, сделаешь это вручную? А вручную у Матвея выходило и вовсе ужасно. Мать выуживала откуда-то из небытия точильный камень, который, судя по плачевному состоянию, использовался еще прадедом Матвея, и совала сыну в руки. Тот послушно принимался за дело, но то резал себе пальцы, то тыкал ножом и портил недавно купленную матерью скатерть, то кромсал стол, да так, что потом полировать приходилось… — Как скажешь, мама, — ответил Матвей на все сразу и ни на что конкретно. Повернувшись, он вытащил из подставки нож, хотя больше всего на свете ему хотелось убежать из этого дома куда глаза глядят. Оказаться там, где нет давящих стен и язвительного взгляда матери; где ликует и вздымается к бескрайним небесам огромное пространство, и нет границ, нет правил и условностей. Лишь спасительная свобода и покой… — Как скажешь, — фыркнула мать за его спиной. — Тебе сколько лет, Матвей? Так и будешь всю жизнь моими советами руководствоваться? Тоже мне… как скажешь… Она подошла к небольшому радио, стоявшему на холодильнике, и щелкнула кнопкой. Кухня наполнилась голосами, с жаром обсуждавшими новый кулинарный рецепт. Мать жить не могла без этой передачи, и вот уже на протяжении нескольких лет Матвей тоже постигал особенности приготовления различных блюд. Ужасно. Под такой вот аккомпанемент прошел ужин. Быстро, и слава демонам. Матвей умял свою порцию картошки в два счета, хотя мать посматривала недовольно. — Надо тщательно жевать, — выдала она под конец, когда Матвей, поблагодарив за ужин, вытащил себя из-за стола. — Это никуда не годится. Волшебник кивнул, сполоснул руки в кухонной раковине и удрал в свою комнату. Там он рухнул на кровать, не раздеваясь, и то ли уснул, то ли потерял сознание, а может, наоборот, проснулся, вынырнул из кошмара повседневности.Глава 2. О преимуществах и недостатках брака по расчёту
Стук в дверь прозвучал похоронным колоколом. Лера сидела на диване и смотрела телевизор. Точнее будет сказать, пялилась в экран, не воспринимая ни звук, ни картинку. Забыты были повседневные дела, не расплатившиеся клиенты и заказы. Забыт был ужин, так и оставшийся в виде сырого мяса и несваренных макарон. Лере было грустно, маятно и тоскливо. Она ждала и ждала, то и дело кидая взгляд на часы, истово желая, чтобы этот день поскорее закончился — без роковых последствий. Чтобы жених забыл, или не пришел, или адрес перепутал и в ад отправился вместо ее дома N 5 по улице Новоселов. На стук в дверь она не отреагировала — если это он, сам войдет, ему позволение никогда не требовалось, а остальные… позвонят или еще раз придут. Завтра, когда она будет в более приподнятом настроении. Или через год-другой. — Добрый вечер, — прозвучало откуда-то слева. Лера неохотно повернула голову. Рядом с диваном стоял ее будущий муж, волшебник по имени Александр. Довольно привлекательный, если кому-то нравятся темноволосые неулыбчивые типы с холодными черными глазами и полным равнодушием к жизни в качестве приятного дополнения. Лере, в общем и целом, первое было по нутру, а вот от последнего она бы с удовольствием отказалась. — Добрый. — Она встала, улыбнулась, как и подобает воспитанной особе. — Хотите чаю? — Нет, я по делу. — «А я-то подумала, мимо проходил…». — Бракосочетание состоится на следующей неделе, в среду. Возражения? Возражений не последовало, впрочем, как и выражений восторга, которые были бы уместны. Свадьба, как-никак, намечается, не похороны. К тому же, с волшебником, которого она знала десять лет. Правда, за это время ее удостоили лишь парой-тройкой визитов, да несколькими спасениями ее непутевой жизни, но все одно — для зарождения маломальской симпатии Лере этого было мало. Поэтому она лишь слегка наклонила голову в знак того, что услышала. — Нет возражений. От меня что-нибудь требуется? — Только добровольно данное согласие. Перед богами. Это все. — То есть, церемония все-таки будет? Со всеми атрибутами? — в последний момент Лера передумала, и фразу «замшелые традиции» заменила более приличным словом. Бракосочетание в их королевстве было возможно провести двумя способами — полноценной церемонией в храме с благословением богов или простой росписью в доме бракосочетаний и жизненных согласований. От первого варианта большинство современных пар отказывалось, руководствуясь, в основном, одинаковыми, чисто практическими соображениями. Самое главное из них — невозможность получить развод в дальнейшем. Благословение богов — не игрушка, которую можно передарить или задвинуть подальше в угол, когда надоест. От него нельзя отказаться — и сохранить жизнь или здоровье. Полная церемония проводится раз и навсегда. Она только для абсолютно уверенных в чувствах своих и своего партнера. Другое, не менее важное, соображение — одна конкретная выдержка из клятвы верности про взаимную поддержку, «в горе и в радости, в счастье и в беде, в моменты побед и поражений». Находились в свое время умники, которые, не имея возможности развестись, втихую разъезжались и продолжали жить своими жизнями. Увы, недолго. «Вместе навеки» — до смерти и вероятно после — это предупреждение следовало бы выгравировать на воротах храма. К сожалению, никто этого сделать не догадался. Были еще нюансы про супружескую верность, «здоровье и болезнь, богатство и бедность», но до них дело обычно не доходило, большинство самоуверенных пар спотыкались на первых двух пунктах. Именно поэтому обрел популярность второй вариант бракосочетаний — простой, без церемоний и вмешательства богов. Без волшебства, таинства и благословения свыше, от которого, как показало время и практика, больше вреда, чем толку. А, может, сами брачующиеся перестали любить друг друга в достаточной степени… Жених и невеста обменивались словами любви, которые не имели никакого смысла, целовались и надевали друг другу на шею кулоны — символ «простого» брака; легко и безыскусно, а главное — без последствий для здоровья. «Сложная» церемония предусматривала массивные кольца, которые можно было снять только вместе с пальцем. Лера в восторге от перспективы сочетаться браком «по полной» не была, но возражать не осмелилась. И опять же… Ей нужна была эта защита, нужна как воздух и даже больше. И нужны были гарантии, что он не бросит ее, как сломанную куклу, когда получит то, что хотел. И с этой стороны его инициатива обнадеживала. А с другой — вдруг что-то пойдет не так? Или наоборот — вдруг у нее появится возможность уйти? — Естественно. Мне необходимо соблюсти традиции. Это важно. — Хорошо, — Лера прошлась по комнате — до окна и обратно. — Что насчет меня? — А что насчет тебя? — Моих… проблем. Как быть с ними? — брачные клятвы, по разумению Леры, все-таки не полностью гарантировали ее защиту в будущем. Нужно было что-нибудь поконкретнее. — Никак. — Жених, казалось, удивился. — Десять лет тебя никто не беспокоил, и впредь почти ничего не изменится. — А… не сочтите за дерзость, гарантии? — Гарантией будет церемония, и ты об этом прекрасно знаешь. Ты станешь моей женой, я буду тебя оберегать. Впрочем… — жених хмыкнул, — это обоюдная вещь. — Я буду оберегать вас? — не сдержалась Лера. Час от часу не легче! — Я? Вас? Вы это сейчас серьезно? — Смешно звучит? Однако ж это так. Церемония свяжет наши судьбы воедино. Мысль, как я смотрю, для тебя непривычная, но боги обычно радеют за справедливость. Я бы даже сказал, за равноправие, если бы не был законченным шовинистом. Лера пожала плечами — он может полагать все, что ему вздумается, но последнее умозаключение — из ряда вон. Это она выходит замуж, чтобы остаться в живых. Это он берет на себя обязательство сохранять ее жизнь. И это у него волшебство через уши лезет, а она отпор дать только человеку и сумеет. Ну и другие мелочи, о которых думать не хотелось. И вообще… Да, церемония и все прилагающееся, да, свяжет, да навеки, но… совесть-то надо иметь! Кто мужчина в доме? — Я принадлежу к тем волшебницам, которые не чураются мужской помощи, — не покривила душой Лера. — Я не умею забивать гвозди и вызывать демонов. И не собираюсь этому учиться. Так что, если под равноправием вы подразумеваете именно это, забудьте. Оно мне без надобности. — Это не мои мысли, не моя воля, — ответил Александр. Он заложил руки за спину, прошелся по комнате, раздумывая о чем-то, и продолжил: — Так задумано богами, и не тебе искать недочеты в их законах. В любом случае, для меня это скорее некая страховка, нежели строгие требования. И я надеюсь… На что именно он надеялся, так и осталось загадкой. Лера не стала лезть с расспросами, ей своих проблем хватало, чтобы ещё разбираться с чужими недомолвками. Оставив в стороне скользкую тему о равноправии, она набралась смелости и озвучила свои требования: — Церемонии не достаточно. Я хочу клятву. Перед богами. — На крови, разумеется. — Разумеется. — Еще пожелания? — учтиво осведомился Александр. — Мира во всем мире? Полнейшего равноправия? — Я за весь мир не радею — только за себя. Звучит мелочно, зато правда. Мне нужна клятва. — Значит, будет, — легко согласился волшебник. Подозрительно легко, на взгляд Леры, но придираться было бы глупо. — Когда мне надо быть готовой? — спросила она. — Подожди. Мне нужно знать, есть ли у тебя всё необходимое для проведения церемонии. — Типа ритуального кинжала? — съязвила Лера, знавшая только, что невесте в этом случае требуется простое белое платье и кольцо. — Нет, конечно. Откуда? Я в первый раз замуж выхожу. — Тогда приготовление на себя возьму я. Возражения? И вновь возражений не последовало.* * *
Матвей сидел за столом и читал книгу. Что-то по альтернативной теории волшебства и признакам его разложения на энергетические составляющие. Была глубокая ночь, но ему не спалось. Проворочавшись час с боку на бок, он встал и, не придумав ничего лучше, открыл книгу. Поначалу ему даже было интересно. Автор книги утверждал, что волшебство имеет в своей структуре некие энергетические волны, и чудеса совершаются благодаря взаимодействию этих волн между собой. Очередное измышление, не имеющее, по мнению Матвея, под собой никакой научной основы, однако ж первые полчаса пролетели незаметно. А потом началось странное. Матвей все так же сидел за столом и читал, уже без интереса, по инерции, но отчего-то ему стало казаться, что рядом с ним кто-то есть. Как недавно в кухне. Волшебник прислушался, присмотрелся, призадумался и осознал, что этот кто-то даже не рядом, смотрит в затылок через оптический прицел, а внутри него, тихонько скребется и о чем-то просит, что-то говорит; что-то несусветное, несуразное и никакой смысловой нагрузки не несущее. Матвей попытался разобраться, что именно, вычленить слова, но не вышло. Голос стал тише, как будто не хотел, чтобы его слышали, а потом и вовсе стих. Матвей еще некоторое время прислушивался, ждал, но так ничего и не дождался. Тогда он отложил книгу, встал и принялся ощупывать себя с ног до головы со смутной целью выявить незамеченные ранее странности. Все было как будто на месте — руки-ноги-голова. Тогда что это было — сейчас и тогда, в кухне? Игра воображения? Обман слуха? Или у него что-то с головой не в порядке? Или от общей усталости и неустроенности? Или кто-то специально его преследует, хочет использовать для своих тайных целей? Кому может быть интересна жизнь Матвея, когда ему самому она в последнее время стала безразлична? Надо бы узнать, что это может быть. Только с кем посоветоваться? Довериться маме очень хотелось, равно как и спросить совета, но язык не поворачивался рассказать правду. Как наяву, Матвей видел перед собой ее приподнятые брови-ниточки и недоверчиво искривленные губы. Ни к чему хорошему это не приведёт. Но если не мама, то кто?.. Матвей всерьез размышлял над этой проблемой еще минут пять, а потом ощущение подзабылось, расползлось на отрывочные воспоминания и перестало казаться чем-то важным. Ему вдруг захотелось спать. Он прилег на кровать, повернулся на бок, свернулся калачиком и почти сразу заснул. И приснился ему странный сон. Будто бы он карабкается изо всех сил куда-то вверх — то ли на гору, то ли по лестнице. Сдирает в кровь пальцы, оступается, срывается, но упорно продолжает лезть. Вокруг плотная завеса тумана и ничего не видно, и капли дождя — мелкие-мелкие, будто их сквозь сито пропускают — попадают в глаза, нос, рот, и скользко так делается, что Матвею страшно, что не долезет, что упадет и разобьется насмерть. О камни, или об пол, а может, о чье-то равнодушие. Он замирает на мгновение, переводит дыхание, до рези в глазах всматривается вверх — в небо или в потолок, но видит лишь густой туман. И когда он опускает голову, но на него сверху обрушивается нечто тяжелое. Срывает с лестницы-горы и бросает вниз, прижимает к земле — еще живого, трепыхающегося, испуганного. И давит, давит что есть сил, совсем как взгляд на кухне. Давит так, что Матвей ощущает, как крошатся внутри него кости, как лопаются внутренности, и сам он трескается по швам, и становится нечем дышать. Он пытается оттолкнуть нечто, но под руками лишь воздух. Он хрипит, дергается, трепыхается, как наколотая на булавку, но еще живая бабочка… и просыпается. В холодном поту, дрожа от ужаса, задыхаясь… «Бред», — едва успевает подумать он, прежде чем ощущение давления возникает с новой силой, и вжимает Матвея в толстый матрас на кровати. Волшебник кричит, но из груди вырывается лишь слабый хрип; он бьет ногами, руками, совсем как во сне, только это уже не сон, это жуткая реальность, и в этой реальности он, кажется, сейчас умрет… И тут Матвей просыпается снова… Вскрикивает что есть сил, дергается всем телом и падает с кровати. На какой-то миг лишается чувств, ударившись виском об пол, но затем его подкидывает с места, как мяч. Он вскакивает на ноги, шарахается вправо-влево, заполошно машет руками и что-то бессвязно бормочет… — Ничего этого нет, — шепчет он, сидя на кровати, полностью обессилев. — Ничего этого нет. Мне все приснилось. Очередной кошмар. Мама… Он хватается за голову руками и раскачивается из стороны в сторону, дрожа от напряжения и сипло, тяжело дыша. А в голове его уже кто-то копошится, копается в мыслях, перебирает их, оценивает, отбрасывает ненужные, и добавляет свои, необходимые. И все это сливается в один поток; хаотичный, наполовину свой, наполовину чужой, он то набирает ход и на всех парах, будто паровоз, устремляется вперед; то резко меняет направление и замедляется, то разделяется на параллельные потоки, то вновь сливается в один. И все это длится, и длится, и длится, и нет никакой возможности взять себя в руки… А перед глазами черные мошки летают, мельтешат и пытаются пробраться под кожу. Матвей отнял руки от головы, нервно почесался и помахал руками перед лицом, отгоняя наваждение. Ему хотелось перестать думать — хотя он и не думал ни о чем конкретном — но это движение внутри головы становилось невыносимым. Уже занимался рассвет, а значит, он провел в таком состоянии несколько часов. — Хватит, — прошептал он, оседая на кровать. — Хватит. Я не хочу. «Ты жалок до отвращения…», — вспыхнула в голове ясная мысль, одна из миллиона. — Пусть, пусть, пусть. Только оставьте меня в покое… «Жалок… жалок…» — гулкое, раскатистое эхо выстреливало из темных углов комнаты, и Матвей что было сил зажимал уши. А потом все прошло — резко, неожиданно. Замедлили бег, обрели смысл и упорядочились мысли в голове. Черные точки больше не плясали перед глазами; тревожное ожидание, напряжение растворились, ушли, как не было. Наступила блаженная тишина и покой. Матвей сидел на кровати, но в его позе не было недавней скованности. Вот уже полчаса он просто сидел и пытался придумать удобоваримое объяснение тому, что с ним происходит. Первое, что приходило в голову — он сошел с ума. Или смертельно болен. Ни то, ни другое не радовало. Однако сбрасывать со счетов варианты — не значит от них избавиться. Еще одно возможное объяснение — чьи-то жестокие шутки. Или не шутки, а умысел. Преступный, злокозненный. И Матвею отведена роль марионетки, исполнителя чужой воли. А может, кто-то наслал на него порчу? Или проклял? Но зачем? Кому он, тридцатилетний скучный библиотекарь, мог перейти дорогу? Волшебник некоторые время поломал себе голову над возможными сценариями и пришел к выводу, что надо начать с простого. С болезней — душевных или физических. И с докторов. А кто у них с мамой доктор? И как бы записаться на прием и миновать при этом материнский пригляд? Остаток ночи прошел в бесполезных раздумьях и общем планировании действий на завтра. Спать Матвей так и не лег.* * *
Время до замужества пролетело очень быстро. Лера только и успела, что выполнить «погодный» заказ, отписавшись предварительно и получив письменное же заверение в том, что «как будет — так и ладно». Пару раз она звонила Игнату, тактично напоминая о своей проблеме, но друг был слишком занят и отделался невнятным бурчанием. Лера не стала обижаться, равно как и не стала посвящать его в подробности своей личной жизни. Нет, периодически её атаковало чувство вины за то, что не рассказала единственному другу о будущем замужестве. Однако тому было несколько причин, достаточно веских, на её взгляд. Первая и самая главная — расхристанные чувства и, как следствие, страх, что Игнат поймет: замужество — вынужденная мера, без любви и малейшей симпатии. И, не приведи боги, примется в жизни Леры — в той ее части, которую она тщательно скрывала от всех на свете — основательно копаться. Вторая — даже если бы удалось друга обмануть и он поверил бы в «счастливую невесту», Лера не ощущала в себе сил выслушивать жизнерадостные поздравления, неизбежные пожелания любви и плодотворного личного союза (подразумевались общие научные исследования), и далее по списку. Она разрыдалась бы уже на втором слове, чем опять поставила бы под угрозу весь план будущего мужа. Третья — Лера тайно, очень тайно и истово надеялась, что пронесет. Брак заключен не будет; Александр обойдется без нее; божественный дар неожиданно покинет Леру; и так далее и тому подобное. Это было глупо, но, в конце концов, она всего лишь волшебница! И как всякая нормальная волшебница надеется на лучшее. Была еще и четвертая причина, и пятая, и сто пятая, но перечислять их бессмысленно, ведь все они сводились к одному — тайна подлежит сохранению в полном объеме. Любое упоминание деталей может привести к полному разоблачению, а это подвергнет её жизнь опасности. Но, несмотря на все эти доводы, очень разумные, железобетонные и правильные, Лере безумно хотелось поделиться с кем-нибудь своими переживаниями, страхами, надеждами! Она не просто замуж выходит, она в столицу переезжает. Это же совершенно новая жизнь, незнакомая, нежеланная и при этом неизбежная. Мама… она хоть и знала давно про дар, почему-то никогда не воспринимала рассказы дочери всерьез. Да и не понять ей Лериных страхов. Скажет — дурака валяешь, с жиру бесишься. Из отца сроду слова не вытянешь. Особых друзей во взрослой жизни Лера так и не завела, а школьные поделились на два лагеря — те, кто уехал делать карьеру в столицу, и те, кто, как и она, прозябал в их глухой провинции. Говорить и с теми, и с другими было, в общем-то, не о чем. В итоге Лера переживала в одиночестве, то гуляя по саду, то привидением бродя по дому. С неприятным постоянством ей на глаза попадался жизнерадостный до неприличия Эмиль, три заклинания забвения на это бестолковое имя! Чем хуже было настроение Леры, тем настойчивее становились приглашения «попить чайку» или «покачать пресс», пока, наконец, она не гаркнула в сердцах: — Я замуж выхожу на днях, иди кого-нибудь еще пригласи, а? Эмиль только глаза шире распахнул и спросил: — Как это — замуж? Извини, но ты не походишь на счастливую невесту. Скорее, на скорбную вдову. Лере очень хотелось ответить что-нибудь грубое, но по делу, отражающее ее эмоции в данный момент, но она как вежливая волшебница сдержалась и выдала: — Ммм… обычное девчачье волнение перед свадьбой. Первый раз, все-таки. Эмиль, который в это время с гордостью оглядывал ухоженные клумбы на своем участке, ответил: — Хочешь, помогу стресс снять? — Жених не поймет, — мрачно сказала Лера. И добавила для красного словца: — Он у меня ревнивый. И волшебник сильный, к тому же. Если она рассчитывала этим Эмиля припугнуть, то просчиталась. Он только с интересом уставился на соседку: — Насколько сильный? — Тебе по какой шкале? — усмехнулась Лера. — Не знаю. Но сильный. — Вы здесь будете жить или переедете? — Переедем. Что, скучать обещаешь? — А то. Единственная симпатичная девчонка на всю округу — и ту забирают. С кем я теперь буду чай пить и болтать? — Думаю, и без меня будет, с кем. Без женского общества не останешься. — Замуж — это, конечно, великолепно, — вдруг произнес Эмиль. — Но если совсем невмоготу будет — нервы, предсвадебная лихорадка и все такое — милости прошу. Я в деле успокоения девиц величайший специалист. Последнее утверждение Лере показалось сомнительным — за девять с лишним лет жизни окна в окна девушки в доме Эмиля гостили пару раз, не больше. Возможно, он хорошо их прятал, только от кого? Сосед, видимо, заметил скептическое выражение её лица, потому что добавил после паузы: — Иногда мы слишком много боимся просто так, потому что жизнь скучна. Надуманные проблемы, слюни и сопли, размазанные по глупым мыслям. Разве тебе никогда не хотелось узнать, на что ты способна? Отбросить страх и ринутся в бой, до конца? — То есть выйти замуж? — озадаченно промямлила Лера, не уловившая причинно-следственной связи между предыдущим высказыванием Эмиля и этим. И вообще, откуда этот серьезный тон? Он ее жизни хочет поучить? Вот уж дудки, она и сама разберется, без псевдоумных советов от тех, кто только железо тягает сутками, да сад свой вылизывает. — Я и так выйду. Какая разница, боюсь я или нет? Все уже распланировано. — Но ты не очень хочешь, я прав? Лере стало неприятно, оттого что он так назойливо лез в душу. Да еще с неожиданной прозорливостью. Пора было разговор прекращать. Эмиль смотрел участливо, без обычной задорной ухмылки, но Лера слишком привыкла хранить свои секреты. Кто-то другой, менее запуганный жизненными обстоятельствами, возможно и поддался бы искушению облегчить душу, выговориться, но она лишь пожала плечами с самым дружелюбным выражением лица. Обычно выражение дружелюбия на ее лице росло прямо пропорционально раздражению в душе. Припомнив все возможные последствия незаключения брака, она ответила искренне: — Очень хочу. — И, прибавив пафоса, с надрывом и экспрессией воскликнула: — Я без него жить не смогу. И разве она покривила душой? Эмиль поднял руки: — Как скажешь, Элеонора. Тебе виднее. Но если что… — Я твой адрес знаю, — перебила Эмиля Лера. Выносить дальше этот фарс сил не осталось. Скомкано попрощавшись, она побрела к дому. И что этот Эмиль к ней лезет? То с советами, то с таблетками, то с чаем? Дались ему чужие проблемы! Оставшееся до церемонии время Лера, опасаясь продолжения идиотского разговора, не казала носу из дома, погрузившись в просмотр сериалов. За всю жизнь ни одного не посмотревшая, она так переживала за главных героев, у которых, что ни серия, то драма и трагедия, что не заметила, как настал Тот самый день.* * *
Лера расхаживала по своему дому в поисках чего-нибудь, что она забыла и что ей непременно понадобится на новом месте жительства. Огромная, шумная, накрытая шатром выхлопных газов столица — самое оно для той, что предпочитает свежий воздух и тишину. От этих мыслей хотелось дуться и кукситься, но Лера запретила себе переживать. Все, что ни делается, все к лучшему. Просто это не сразу заметно. Основной переезд совершался после бракосочетания. Пять чемоданов с разнообразным барахлом были упакованы, оставалась мелочевка. Массивное кольцо сильно мешалось с непривычки. Лере все время хотелось его снять и убрать с глаз долой. Оцепенение, в котором она пребывала до свадьбы, сменилось лихорадочной жаждой деятельности, и ныне замужняя волшебница уже который день с истеричным упоением вытряхивала из ящиков заколки, шпильки, расчески, тушь, помады, ручные зеркальца и тому подобное. Это помогало не думать о том, что случилось, и особенно о том, что ещё только случится.* * *
…Свадьба была тихой и ничем не примечательной. Скупой на поздравления и эмоции — как положительные, так и отрицательные. Не было долгих поцелуев, не было шквала поздравлений и толпы гостей, не было сияющих улыбок и моря танцев. Все вышло ровно, гладко и бесчувственно — так, как, собственно, и задумывалось изначально. Невеста, Элеонора, в качестве свадебного дара преподносила жениху возможность совершить полноценный Ритуал возвращения, а жених невесте в ответ гарантировал сохранение ее жизни в течение еще как минимум пятидесяти лет. «Осталось договор подписать», — нервно посмеивалась Лера. Проведение бракосочетания было назначено на раннее утро, что не добавило хорошего настроения Лере, которая любила понежиться в постельке часиков до десяти. Храм, где должно было состояться действо, располагался на пригорке и снаружи представлял собой небольшое одноэтажное строение без особых знаков отличия. На стенах, выкрашенных в светло-коричневый цвет, от руки были весьма коряво начертаны восхваления богов. К арочной двери вела длинная лестница, взойти по которой под силу было далеко не каждому. По бокам от двери торчали маленькие, увитые плющом колонны. «Интересно, куда они спрятали беседку? И кто у них занимается окультуриванием растений? Руки оторвать такому мастеру. У меня и то в свое время лучше выходило», — думала Лера, которая уже полчаса куковала на площадке перед дверью. Александр привел ее сюда и оставил, наказав ожидать специального приглашения; сам же вошел в храм. Вот Лера и убивала время, рассматривая то увядающий плющ, то стены в надписях. Кое-где краска облупилась, и Лера, не удержавшись, расковыряла пальцем основательную проплешину, благо свидетелей святотатства в столь ранний час вокруг не было. Помимо прочего, эти занятия помогали ей не удариться в панику по поводу предстоящей церемонии. Да еще это глупое одеяние, больше напоминающее мешок для картошки, чем платье! Белый, отглаженный, с тугим корсетом, но мешок. Хорошо, что из-за длины лестницы с улицы её почти и не видно. Наконец дверь открылась, в проеме показался Александр и скомандовал: — Заходи. Вся церемония заняла от силы десять минут, в течение которых волшебница успела лишьосмотреться по сторонам, поразиться убогой обстановке храма, в который ее приволок будущий муж, и промямлить «да». И хотя она успела подготовиться к тому, что ее ждет — почитала книги, поспрашивала у жениха — все одно смутно ожидала, что ее начнут резать, не отходя от алтаря. Но обошлось. Все закончилось быстро и бескровно — Лера даже не сразу сообразила, что отмучилась, пока Александр ловким движением не сцапал ее руку и не надел на палец кольцо. Тяжелое, зараза. Священнослужитель перед ней что-то пробормотал, затем повернулся к алтарю и совершил несколько хаотичных движений руками — словно крыльями взмахивал. Лера в это время машинально крутила на пальце кольцо и привыкала к мысли, что она теперь замужем. Оказалось, прошедших десяти лет для утрамбовывания в голове этого соображения было недостаточно. Затем Александр дал клятву, на что ушло еще три минуты. Вид у него при этом был весьма недовольный. Лера сразу почувствовала себя значительно увереннее — он не хотел, но сделал, как она просила. Это кое-что, да значит. Когда все было закончено, Александр вывел ее из храма. — Нам надо поговорить, — заявил он важно, останавливаясь на подножии лестницы. Лера потерла кольцо и вздохнула, но возражать не стала — у нее был план, и согласно этому плану она не должна была ссориться с возведенным в статус мужа волшебником до того, как озвучит ещё одну просьбу. — Конечно. Открылся портал, пара вошла в темноту и спустя мгновение очутилась в гостиной дома Александра. Лера была тут впервые. Дом, как выяснилось впоследствии, был довольно просторный — для одного волшебника. Два этажа, многочисленные комнаты, бесконечные коридоры и подвал, куда же без него. Лера ожидала, что обстановка будет под стать характеру муженька — бездушная, лаконичная, строго функциональная. Однако, оглядев гостиную, она поняла, что ошиблась. Это была приятно светлая комната с мягким диваном, парой кресел и даже камином. На массивном деревянном столике были разбросаны какие-то книги с яркими обложками, явно не ученой направленности. Очаровательные разноцветные подушечки на диване вообще озадачили Леру сверх всякой меры — ее муж обзавёлся ими в приступе безумия, не иначе. На камине были расставлены фигурки собачек. А самое интересное — здесь возникало ощущение, что ее отбросило лет этак на сто назад. И не потому, что в гостиной не было ни телефона, ни телевизора, а из-за массивной, шикарной мебели, тяжелых портьер на окнах, огромного зеркала в изумительной деревянной оправе, затейливых часов на камине и еще многого другого, что Лера привыкла видеть на картинках, а не вживую. Ну кто в наши дни, скажите на милость, предпочтет жить в музее, когда современная обстановка в разы функциональнее и удобнее? — Как мило… — начала было Лера, но Александр не слушал. Почти бегом он затащил её на второй этаж. Деревянная лестница была красоты невероятной, отполированная до блеска и с массивными перилами, но детали в спешке ей рассмотреть не удалось. — Жить будешь здесь, — указал Александр нужную дверь — тоже музейного образца — и, решив, видимо, что на этом его обязанности хозяина заканчиваются, увлек Леру обратно в гостиную, где силой усадил на мягчайший диван и сказал: — Мне сейчас надо уйти. — Куда? Вы же поговорить хотели? — изумилась Лера, в планы которой не входила подобная задержка. — Мне срочно надо в лабораторию, и так много времени потерял. Буду через три часа, тогда и поговорим. Александр выпалил все это и застыл, словно задумавшись о чем-то важном. Лера заерзала, пытаясь продышаться. Ей казалось, что корсет с каждым вздохом сужается все больше и скоро захлопнется, как дверца мышеловки. А муж все молчал — загадочно, упорно и выходить из состояния отрешенности явно не собирался. Устав ждать, пока он свои думы додумает, и изрядно взбесившись от невозможности избавиться от платья прямо сейчас, Лера вскочила с дивана и в духе «замшелых традиций» — обстановка прямо-таки требовала — небрежно присела в реверансе. Многозначительно покосившись на дверь, ведущую из гостиной, она спросила нарочито громко: — Я могу идти? Александр не сразу понял, что обращаются к нему. — Да, разумеется, — кивнул он после паузы, — до завтра. Лера кисло улыбнулась и, выходя, едва удержалась от того, чтобы не хлопнуть дверью посильнее. И это называется — свадьба? И это — на всю жизнь и даже после? Да, она очень хотела выжить, но выжить, чтобы жить потом с этим равнодушным скотом? Разве это жизнь? Однако не стоит привередничать, попсиховала — и будет. Не в том она положении и выбора не было изначально. Поэтому по дороге к своей комнате Лера старательно заставила себя поискать положительные моменты в заключении брака. Первое и, пожалуй, наиглавнейшее. Волшебник добровольно поклялся не выкачивать из неё при первом же ритуале всю кровь. Да, по всей видимости, невеста впечатления на него не произвела. Впрочем, положа руку на сердце, он и сам не тянул на идеального жениха. Но либо так — либо следующий волшебник, увидевший в ней огонь, вскроет ей вены и без предварительных ласк закинет на алтарь. Второе. Александр симпатичный, хотя и заторможенный, как снулая рыба. Постоянно молчит, ни на кого не смотрит. А если и смотрит — то словно не видит. За все время знакомства Лера привыкла видеть на его лице либо скуку, либо полное равнодушие. Никаких эмоций, словно от того, что он улыбнется или сердито нахмурится, мир сойдет с ума, а боги спустятся на землю и объявят живым войну. Интересно, о чем можно так сосредоточенно размышлять? О судьбах вселенной, не иначе. Злая на себя на то, что ей почему-то не все равно и она тратит время на бесплодные думы о том, кто этого совершенно не стоит, Лера сама не заметила, как очутилась перед дверью спальни. Стоит ли лишний раз упоминать, что обстановка в спальне была такова, что хотелось взять тряпочку, натянуть на голову старомодный чепец, накинуть фартук и без перерыва на обед полировать столбики кровати, комод, изогнутые ножки кресел и все, что под руку попадется? Лера решила просто не обращать на это внимания. Не алтарь жертвенный в качестве кровати — уже спасибо. Поэтому войдя, волшебница первым делом направилась в ванную. Ей хотелось принять душ. Казалось, бы что может быть проще? Но нет. Сперва надо было избавиться от платья, а это оказалось задачей почти непосильной. Платье застегивалось хитро, на миллион крохотных пуговок на спине, и чтобы расстегнуть его самостоятельно, пришлось бы повернуть голову на сто восемьдесят градусов и согнуть руки в обратную сторону. Облачалась Лера в него с помощью простенького бытового заклинания, которое сейчас использовать не могла. Во-первых, потому, что она в чужом пока еще доме и неизвестно как здешние заклинания отреагируют, вздумай она обратиться к волшебству. А во-вторых, она жаждала крови и личного участия в расчленении той вещи, что мучила ее без зазрения совести уже несколько часов подряд. Проще всего, конечно, было обратиться к мужу за помощью. Лера над этим даже подумала пару секунд и решила категорично — вот уж дудки. Да она скорее порвёт это несчастное платье на лоскутки, чем в неглиже перед ним предстанет. Хотя… ей казалось — небезосновательно — станцуй она перед Александром голой, он не заметит. Точнее, заметит, но… не впечатлится. Не соблазнится. И на лице его будет все та же задумчивая скука и непроницаемая пустота. А раз так… зверская расправа над платьем его тоже не сильно огорчит. Открыв шкаф и убедившись в наличии кое-какой одежды, подобранной, видимо, для нее Александром, Лера принялась ожесточенно сдирать с себя платье. Увы, наскоком взять не получилось. Ткань трещала, но рваться отказывалась, пуговицы отлетать — тоже. Лера стала искать ножницы, всерьез намереваясь разрезать корсет и таким образом сделать первый раз за день нормальный вдох. Освоиться в своей новой спальне она ещё не успела, поэтому на поиски ушло некоторое время. Но в итоге ножницы все же нашлись, и довольно быстро, во втором ящичке изящного комода. Кровожадно ими пощелкав, Лера оттянула сколько могла лиф на груди и принялась решительно кромсать ткань. Не было у нее свадьбы нормальной, так и платье хранить бережно тоже нет смысла. Скорее уж его сжечь в ритуальном пламени, чтобы не напоминало о больном. Ножницы оказались острыми и шли свободно, как горячий нож сквозь масло. Пару раз Лера увлекалась и тыкала себя. Не до крови, но до сердитого бормотания. За минуту разделавшись с корсетом, под которым оказалась тончайшего шелка сорочка, она блаженно вздохнула. Вот оно, счастье. Волшебница подышала, отдохнула и вознамерилась продолжить, но не успела приняться за юбку, как дверь в спальню без стука распахнулась, и на пороге появился новоиспеченный муж. Он пустым взглядом обвёл помещение и вроде бы не сразу заметил застывшую на месте Леру. — Добрый день, — поздоровался он, словно они не виделись сегодня. Словно не стояли рука об руку перед алтарем и не клялись божественным огнем. — Я могу войти? — Разумеется, — буркнула «жена», одновременно смущенная тем, что ее застали за достойным порицания занятием, да еще и не совсем одетую, и вместе с тем немного испуганная — неужели уже кровь понадобилась? Или долг супружеский решил выполнить? Хотя последнее вряд ли — волшебники больше всего ценят свои опыты. Может быть, когда-то давно они и умели любить, пылко, откровенно и безоглядно, но со временем обмельчали (или наоборот — замахнулись на великое?) и без тени сожаления променяли страсть к женщинам на страсть к науке. Мир завертелся с утроенной скоростью от их стараний, были открыты новые законы, покорены заоблачные вершины знаний. Но, если взглянуть с другой стороны, куда спешить-то? Лера покосилась на ножницы, которые бросила на кровать, и заставила себя спросить более ласково: — Что-то случилось? Вы же вроде в лабораторию собирались. Три часа и все такое. — Ничего особенного. Хотел уточнить наше расписание на следующую неделю. Пока помню. — Расписание? — Мне необходимо начать эксперименты в ближайшие дни. Чем раньше, тем лучше. Иначе все напрасно. — Впервые в его голосе Лера различила нечто, напоминающее человеческие чувства. Отчаяние? — Так что давай определимся сразу. Ты мне нужна будешь завтра, и еще два следующих дня. После этого неделя уйдет на восстановление, затем опять три дня опытов. А дальше все будет зависеть от результатов. У Леры в груди похолодело: — Восстановление? И что я должна буду сделать, чтобы потом неделю восстанавливаться? — Ты — ровным счетом ничего. Ты уже моя жена. Мне нужна будет кровь. Но мы это уже обсуждали, помнится. Ах, ну да. Куда ж без этого. Тем более в первую брачную ночь. Хорошо хоть, не с ведром пришел и не со скальпелем. И даже если он собрался ее прирезать как свинью, нарушив данную клятву, особого выбора у Леры не было. Не он, так другой. Чертова кровь, чертов божественный огонь. Узнать бы, кого из родичей благодарить за этакое богатое наследство. — Много? Вместо ответа волшебник вытянул руку вперед, и перед Лерой возникла колбочка. Небольшая, стеклянная, она висела в воздухе. — Этого должно хватить. Для начала. Не то чтобы Лера вздохнула с облегчением, уяснив, что в этот раз все обойдется, так сказать, «малой кровью», но от сердца отлегло. Волшебница покрепче стянула корсет на груди. Александр этот жест заметил. Его глаза вдруг — она это четко отследила — озадаченно расширились: — Ты… что делаешь? — Раздеваюсь, — соблаговолила пояснить она. — Там пуговицы на спине, самой неудобно. Если она ожидала, что волшебник предложит свою помощь или удивится, или возмутится, на худой конец, то просчиталась. Александр поморгал, кивнул: — Конечно. Не буду мешать. Завтра в семь утра зайду. Он круто развернулся к открытому секундой ранее порталу, и тут Лера вспомнила… — Подождите! — Что? — Я… хммм… мне бы вещи из дома забрать, — выпалила Лера, чувствуя себя не слишком комфортно — в расхристанном платье и нижнем белье напоказ. — У меня здесь ничего нет. Александр если и удивился просьбе, то ничем своих эмоций не выдал. — Долго? — спросил он, оборачиваясь к Лере. Волшебница напомнила себе, что, чтобы получить хоть что-то, просить надо много, жать нагло и до предела, и, набрав в грудь побольше воздуха, выдала крамольное: — Неделю. — Нет, — ответил Александр. — Неделя — слишком. День. — Пять. — День. — Четыре, — торговалась Лера. — Это ведь не так много. Чего вам стоит? У меня вещей — вагон, я просто не управлюсь. Александра ее объяснение удивило: — Ты волшебница или кто? Почему сбор вещей должен занимать четыре дня? То есть опять-таки, предложить помощь даже не пришло ему в голову… Вывод должен был бы опечалить новобрачную, но отчего-то порадовал. В свою очередь Лера не стала озвучивать причины, по которым ей требовалось столько времени и которые, разумеется, к собиранию вещей не имели никакого отношения, а сказала: — Три дня. Всего три дня. Пожалуйста. Александр помолчал несколько секунд, затем коротко кивнул. — Три дня. Не больше. — Поставив, таким образом, в их разговоре жирную точку, он скрылся в темноте портала. — И тебе не хворать, мой драгоценный, — пропела вслед ему Лера — выждав предварительно пару секунд. — Ладно. На чём я остановилась, на юбке?* * *
Оставшееся до перемещения время Лера тихо радовалась, что ей удалось выдрать у мужа целых три дня на сборы, а по факту — на осмысление нового положения. И то, что первую брачную ночь она проведет в полнейшем одиночестве, ничуть не огорчало. Александр, казалось, даже и не вспомнил о супружеских обязанностях. Лишь спросил за обедом, когда именно она отправляется, покивал с отсутствующим видом и сразу по окончании приема пищи откомандировал жену — слава демонам, порталом — в ее городишко. После этого спустился в лабораторию — очередные опыты были в самом разгаре и того, что знаменательная ночь через какое-то время наступила, он даже не заметил. Лера же вздохнула с облегчением, только когда оказалась дома. Как уже упоминалось, официально заявленная цель визита заключалась в собирании вещей. Чем Лера и занималась прилежно — который день, и конца и края увлекательному занятию видно не было. Радовало одно — параллельно с собиранием вещей изо всех углов выгребался мусор, мылись полы, пылесосились ковры, протиралась пыль. Помимо этого, следовало позаботиться о безопасности карты. Волшебница целый день убила, накладывая на вредную бумаженцию охранное заклинание, дабы в портале ее ветром не унесло в неизвестном направлении. Итог: на исходе третьего дня дом практически блестел и без заклинаний, карта была надежно засунута в самый глубокий внутренний карман, а в голове воцарилось подобие спокойствия. Лера по праву гордилась собой. Родители отделались звонком и горячим поздравлением с долгожданным бракосочетанием, а также расспросами, где именно Лера планирует жить, есть ли там лаборатория, что Лера собирается делать со своим домом, и не посмотрит ли в столице вот этот списочек реактивов, достать которые в их захолустье не представляется возможным, а родителям для продолжения экспериментов очень надо. Лера послушно записала названия, сказала, что обязательно поищет, отрапортовала, что дом продавать не собирается ни в коем случае, поблагодарила за все и обещала звонить. Когда на заре четвертого дня перед Лерой открылся портал, возникла проблемка. Чемоданы находились в спальне, и тащить их до дыры в пространстве было лень. А как дать понять мужу, что портал нужно открыть в другом месте, Лера не знала. Пришлось сначала идти без вещей, затем битый час втолковывать Александру, что к чему, возвращаться обратно — к тому времени она уже кипела, как чайник — и ждать еще полчаса, пока драгоценный муженек соизволит в реальность объективную вернуться и ее слова осознать. Эти полчаса Лера провела у окна, с грустью озирая свой сад, разросшиеся как попало кустики, неровную траву, засыпанный землей прудик. Она понимала, что прощается с домиком и своей прежней жизнью если не навсегда — страшное слово! — то на очень долгое время. Неизвестно, как сложится судьба и сложится ли вообще… Впрочем, когда чемоданы были благополучно переправлены, грусть быстро прошла, сменившись новым приступом тихого бешенства. Лере даже в голову не приходило, что тащить чемоданы до новой спальни (на втором этаже расположенной, повторимся) придется собственноручно! Потому что Александр с какого-то перепуга выход из портала опять сделал в гостиной своего дома. Заработался? Мало того, во второй раз он не потрудился даже встретить жену. И вообще, остаток дня Лера провела в полном одиночестве. «Да что же это за муж такой? — сердито думала Лера, волоча последний чемодан по лестнице. — Горе горькое!» Чемодан казался на порядок тяжелее остальных — но, может быть, только казался, так как был последним в очереди на перемещение, и сил на него почти не осталось. Он клацал по ступеням, и Лера с дрожью вспоминала, не упрятала ли в чемодан что-нибудь хрупкое и нужное. И кто, спрашивается, отполировал эту чертову лестницу так, что ноги то и дело норовят в стороны разъехаться? Дотащив поклажу до спальни, Лера села прямо на пол, пытаясь отдышаться, оглядела бардак, устроенный из ничего в какие-то полчаса и устало вздохнула. Еще и разбирать собственноручно придется — это уже слишком. И почему она не спросила у Александра, можно ли заклинания творить? Сейчас бы сидела в столовой, попивала чаек и радовалась жизни. А теперь где прикажете его искать? Решив не браться за дела наскоком, до наступления вечера Лера отдыхала, махнув рукой на то, что чемоданы не разобраны и в комнате некуда ступить. Она поспала немного, повалялась на кровати, и лишь когда солнце почти уползло за горизонт, а желудок не просто урчал, а зверски ревел, напоминая хозяйке, что с утра она кроме кофе ничего не пила и не ела, собралась вставать. Тут же, как будто только этого и дожидался, зазвонил телефон. Глухо, еле слышно. Лера навострила ушки и попыталась определить направление, в котором предстоит начать поиски. Где-то под стихийной свалкой из чемоданов и пакетов — по крайней мере, так ей показалось. С кряхтеньем, достойным столетней старушенции, Лера слезла с кровати и вскрикнула, схватившись рукой за поясницу. Мышцы, не привыкшие к физической нагрузке, затекшие от долгого лежания, громко ругались. — Да чтоб вас демоны съели и выплюнули… — пробормотала Лера себе под нос, осторожно распрямляясь. Постояв с минуту неподвижно, она потерла спину там, где болело особенно сильно, затем осторожно повертелась вправо-влево, разминая мышцы. К тому времени как она оказалась пригодна к поискам, телефон уже замолк и не подавал признаков жизни. Лера искала по памяти, осторожно ворошила груду чемоданов, и надо же такому случиться, нашла! Быстро, легко, без обычных стенаний и завываний. Звонил Игнат. Лера смотрела на дисплей, где высвечивалось его имя, и почему-то ощущала себя так, будто одноклассник жил в какой-то другой жизни, учился с какой-то другой Лерой, и вообще ничего общего с замужней волшебницей Элеонорой не имел. Но это ощущение длилось лишь мгновение, затем Лера набрала номер и, когда на другом конце провода ответили, радостно прочирикала: — Привет. — Привет, — голос Игната звучал устало. — Я нашел твоих должников. — Отлично, — сказала Лера, чтобы сказать хоть что-то. На самом деле (в контексте нынешних проблем) ей было совершенно наплевать, что эти должники не заплатили. Она и думать забыла про них. Ей бы решить, как жить дальше. — Ты уверена, что тебе нужны деньги от этих типов? — вдруг спросил Игнат после продолжительной паузы. — А что такое? — Да… может, и ничего, — замялся парень. — Мне просто показалось, что… но нет, наверное, показалось. Ты деньги когда принесешь? «Хм, — подумала Лера, барабаня пальцами по спинке кровати. — Деньги. Очень правильный вопрос. Учитывая, что я — в столице, а Игнат — на краю королевства обитает». И как она принесет деньги? И почему он не позвонил вчера, когда она была рядом?! Или хотя бы на полдня раньше? — Игнат, давай так, — предложила она, прикинув так и эдак. — Я… Связь неожиданно оборвалась. Сперва в трубке раздался треск, шум, что-то истерично запикало, а затем повисла тишина. Лера еще несколько раз набирала номер Игната, но кроме своего дыхания ничего не услышала. Решив, что у него, как обычно, кончились деньги на счету, Лера со спокойной душой забросила телефон в ящик тумбочки и принялась распаковывать чемоданы и искать в своей новой комнате совершенно тайный тайник для карты. А деньги… отдаст когда-нибудь. Дозвонится до Игната — или он до нее — и вместе они решат, как быть.* * *
Ночь выдалась беспокойной. То ли нервы у Леры разыгрались, то ли сказывалось общее утомление, а может, страх перед будущим дал о себе знать, но спала она от силы несколько часов. Большую часть времени она просто лежала в огромной кровати, уставившись широко раскрытыми глазами в потолок, прислушиваясь к ночным шорохам, долетавшим до нее сквозь приоткрытое окно. Новое место, незнакомая обстановка, непривычная кровать, подпертая стулом для собственного успокоения дверь. Другое, какое же все другое! Может, и неплохое, но… не свое. Однако это то, к чему придется привыкать. Лера ни о чем не думала. Ей просто было грустно и очень жаль себя. И можно сколь угодно долго твердить, что ей крупно повезло — не убили, не использовали как расходный материал к ритуалам, не высосали досуха. Что могло быть куда хуже — но толку! Ведь она же — живая. Она — молодая девушка, и ей хочется влюбляться, бегать на танцы, кружить головы парням. Тайком целоваться, тискаться, капризничать, получать цветы от поклонников, ходить на свидания. Ей хочется жить полной жизнью, а не урезанной ее частью. Но вот не срослось. Не было у нее этого и не будет уже никогда. Как-то она устроилась в этом мире — ни шатко, ни валко. Начала работать, ухаживала по мере возможности за садиком. Ходила в кафешки, киношки, но все это — с оглядкой. С постоянным, грызущим беспокойством, которое уже даже не ощущалось, как нечто неправильное. Она могла не вспоминать о будущей свадьбе месяцами, но и жить полной жизнью не могла тоже. И чертова кровь, что течет в ней — совершенно не благословение богов. Это — проклятие. Сущее, истинное проклятие. Все дело в том, что божественный огонь, который проявился около десяти лет назад — сильнейший катализатор в любом ритуале. Он возводит усилия, приложенные волшебником, в невероятную степень, раздувает из крохотной искорки мощное пламя. Несколько капель крови — и сопливый юнец без особых способностей вполне может вызвать демона из подземелья. Другой вопрос, что с этим демоном потом делать, но это уже такие мелочи! То, что огонь пробудился именно в ней, было странно, потому как Лера не являлась чистокровной волшебницей — в бабках у нее числились обыкновенные люди. Сил было мало: даже в университет поступить не хватило, хотя, скорее всего, настоящая причина была в отсутствии денег для платы за обучение; знания — на уровне школьного образования и нескольких прочитанных самостоятельно книг. Впервые, когда огонь дал о себе знать, Лера подумала, что сгорает заживо. Это случилось ночью. Она спала, и снилась ей огромная, величественная птица. Птица летела, и размах ее крыльев был поистине огромен. Каждое движение было наполнено вселенским спокойствием и размеренностью. Иногда казалось, что она закрывает собой солнце. Время от времени птица издавала невероятной чистоты звуки, которые разносились свободно и звонко в прозрачном воздухе. Когда она взмывала вверх, то оставляла после себя россыпь золотых искр. Эти искры падали на землю, где, задрав голову к небу, стояла Лера и завороженно, с трепетом наблюдала полет. И когда искры коснулись ее, кожа вспыхнула золотым, затем оранжевым пламенем. Её с ног до головы охватил огонь. Во сне Лера, подражая неизвестной птице, смеялась и махала руками. Искры продолжали осыпать ее, и это было божественно. Проснувшись в одно мгновение, Лера поняла, что и впрямь — горит. На самом деле. И это очень, очень больно. В страхе она закричала, переполошив не только родителей, но и соседей по лестничной клетке. Когда перепуганные мама и папа вбежали в комнату, то увидели белую как простыня дочь, которая почему-то хлопала по себе руками и кричала: — Горю, горю! Помогите! Никакого огня и близко замечено не было, поэтому истерику списали на ночной кошмар. А на следующий день в их квартиру, расположенную в доме в центре городка, явился волшебник. Представился Александром и без особых предисловий попросил руки Леры. Отчего Евгения Павловна с ходу, даже не дав гостю договорить, дала согласие — загадка века; почему отец не выразил малейшего удивления и протеста — тоже непонятно. Пусть родители в дела дочери уже тогда почти не вмешивались, предоставляя Лере разбираться с возникающими проблемами самой, но ведь должны были они хотя бы расспросить незнакомца, кто он, откуда, как узнал об их существовании; посомневаться, поколебаться, проявить хоть какую-то естественную предосторожность. Так почему же?.. Но Леру в то время эти вопросы не занимали. Она была ошарашена, сбита с толку, расстроена, испугана. Она не пришла в восторг от того, что на шестнадцатом году жизни ее судьбу уже определили, однозначно и неожиданно. Она только-только начинала расцветать, строить планы. И вдруг это закончилось, не успев толком начаться. Конечно, она капризничала. Она истерики закатывала. А если бы дала себе труд задуматься, то история, возможно, пошла бы совсем иным путем. Но все случилось так, как случилось. — Можешь мне не верить, но так будет лучше для тебя, — сказал Александр Лере в первую их встречу. Родители по просьбе волшебника без единого возражения оставили их наедине. Лера сидела на стуле и дулась. Она не желала разговаривать, не желала слушать, она хотела лишь одного — чтобы этот незнакомый хмырь перестал ее пугать и свалил. И все стало бы как раньше. — Без моей помощи ты не выживешь. «Хмырь» не пожалел времени объяснить, что именно с Лерой происходит и чем это грозит в дальнейшем. Он рассказал про «огонь», про то, что сон — это вроде как и не сон вовсе, а некое божественное послание ей, Лере. И про то, что теперь ее жизнь изменится навсегда. Про то, что теперь придется постоянно оглядываться черед плечо и быть готовой защищать свою жизнь — в том случае, если она не примет его предложение. Тогда ошеломленная свалившимися как снег на голову переменами, растерянная девчонка, конечно, ему не поверила. Решила, что Александр ее за нос водит, непонятно зачем. И понять никак не могла, что ему на самом деле нужно от вполне среднестатистической, ничем не выделяющейся среди сотни таких же, недоволшебницы-подростка? — Какой огонь? Какой огонь? Из ума выжили? О чем вы вообще говорите? Я все маме расскажу. Она вас выгонит, вот так. — Таков был ответ Леры на все его разглогольствования. — Это вряд ли. — Александра ее угрозы не испугали. — Она ведь дала свое согласие на наш брак. С чего бы ей менять решение? — Но это несправедливо! Я уже большая! Мама не может за меня решать! А я не хочу вас знать, понятно? Вы мне никто. Какой демон вас вообще принес в наш дом? — К сожалению, Элеонора, наши желания не всегда сбываются. И жизнь редко поворачивает в угодном тебе направлении. — Бред, — произнесла она недоверчиво. — Вы мне голову морочите. Жениться? И зачем вам на мне жениться? Ничего хорошего из такого брака не выйдет. Я же полукровка. А вы старый как пень! Вот сколько вам лет, сколько, тридцать? — Мы не детей рожать будем, — ровно сказал Александр, которого ничуть не раздражали ее подростковые выверты. — Упаси демоны. Мне нужна твоя кровь. Тебе — защита. Вот и все. — А без того, чтобы тащить меня замуж, никак? — спросила Лера, выпятив нижнюю губу. — Что за выдумки? — Так надо, — ответил волшебник и ни в какие более пояснения вдаваться не пожелал. — Я и сама могу справиться, — заявила Лера самонадеянно. Она вскочила со стула и встала напротив Александра, всем своим видом давая понять, что ей хоть и пятнадцати ещё нет, но она — взрослая умудрённая жизнью девица, её на мякине не проведешь и глупыми обещаниями не заманишь. — Вы мне не нужны. У меня родители есть. Они помогут. В любом случае. — Вряд ли, — пожал плечами волшебник. — Они ничего не смогут сделать. Они даже не увидят. — Увидят — не увидят, какая разница, — фыркнула Лера. — Главное, чтобы вас рядом не было. Да и потом — может, вы все выдумали, наврали с три короба, откуда я знаю? Ну, приснилась какая-то дребедень, это я поужинала плотно… — Лера не удержалась и хихикнула. Александр юмора не понял и улыбаться отказался. Зато с ее словами согласился неожиданно легко. — Может, — сказал он, как Лере показалось, совершенно не к месту. — И если ты свое мнение не изменишь, мы это скоро выясним, не так ли? — Выясним — не выясним, не ваше дело, — в своей излюбленной манере ответила Лера. — Повторяю — без вас разберусь. — Недвусмысленно кивнув на дверь, она широко улыбнулась: — Будьте добры. Только после вас и все такое. Выпроводив гостя, Лера захлопнула за ним дверь — громко, со вкусом и от души. Вот еще — замуж! Защиту он ей предлагает! Она не робкого десятка и за себя постоять всегда могла. И вообще — не поверила она ни на грош в его выдумки! Поди, извращенец! Вот и сочинил байку, да только она, Лера, не доверчивая дурочка. А уж с матерью договорится как-нибудь, умолит, упросит, слезами зальет, ногами потопает, чтобы данное слово назад взяла. Да только недолго длилось Лерино упрямство. Ровно две недели. Лера уже и думать забыла и про сон, и про кровь, и про огонь непонятный. Жизнь, переполненная невыученными уроками и исписанными тетрадями, текла по-прежнему, пока одной темной ночью к ней в спальню не проник некий волшебник и не похитил. И это несмотря на защитные заклинания! Он опутал её волшебством, затащил в лабораторию и посадил в клетку, ошейник надел для верности и стал к ритуалу готовить. Нож старательно протер, на остроту проверил и графинчиков наставил около клетки — чтобы кровь сливать. Вот тогда-то Лера впервые в жизни поняла, что такое полная беспомощность и ожидание смерти. Что такое знать — это конец, и очень болезненный, и нет никакой возможности спасти свою жизнь. Пленница металась в клетке, как птица, она кричала, срывая голос, звала на помощь. Она пыталась протиснуться сквозь прутья; она ломала ногти, раздирала в кровь шею, стремясь избавиться от ошейника. Она пробовала создать заклинание, позвать на помощь родителей, но слова в голове путались, и с языка срывалась абракадабра. Она была готова бороться до конца, но волшебник без всяких усилий подчинил ее своей воле. И когда он открыл клетку, Лера стояла перед ним — покорная, тихая. Из глаз ее текли слезы, но это и все. Сверкнул в воздухе скальпель, и одновременно с этим пространство лаборатории разрезала пополам черная молния. Она с режущим слух свистом изогнулась и хищной змеей кинулась на волшебника. Обвилась вокруг его тела, сжала, сдавила беспощадно и утащила за собой в никуда. Он и пикнуть не успел — на все ушла доля секунды. Вслед за этим в лаборатории появился Александр. Спокойным голосом он осведомился, все ли с Лерой в порядке, и не думает ли она менять решение. По счастью, голос Лере в тот момент изменил, иначе он много чего выслушал бы о себе и своих сородичах. Затем был еще один случай и еще один. И каждый раз Александр успевал вмешаться до того, как похитители начинали ковыряться во внутренностях его потенциальной невесты. Заботливые родители пропаж любимого чада так и не заметили, ибо похищения происходили преимущественно по ночам, а к утру Александр оперативно возвращал трясущуюся Леру в ее спальню. Разумеется, она пыталась рассказать. Они не поверили, списали всё на подростковые закидоны. И кто их будет порицать — вот она, их дочь, дома, целая и невредимая, пусть и рассказывает, захлёбываясь и рыдая, какие-то странные истории, похожие то ли на сюжет любовного романа, то ли на фильм ужасов. А то, что после третьего «приключения» Лера перестала выходить на улицу и спать по ночам, стала дергаться от любого шума; кричала в голос, стоило только обратиться к ней; забивалась в угол между кроватью и стеной и отказывалась вылезать оттуда — это всё пубертатный период виноват. Родители пытались ей помочь, но, увы, волшебниками они были весьма посредственными, особенно мать, знакомств нужных не имели, денег на консультантов тоже. А самое главное, как и предупреждал демонов Александр — они не видели. Не хватало им знаний, чтобы увидеть в дочери огонь и в полной мере осознать, как их она вляпалась, и оттого-то все её путаные объяснения они воспринимали как странные фантазии, рассказы о похищениях — как предлог не готовиться к экзаменам и увиливать от занятий с репетиторами. Они приглашали местных врачевателей, но те только разводили руками — физически Лера была здорова. Успокаивающие заклинания срабатывали, но ненадолго, и когда Леры вырывалась из тягостной, нездоровой дремоты, все начиналось заново. Потом, когда Лера немного свыклась с мыслью, что едва не стала жертвой лабораторных опытов, она попыталась разобраться сама. Кое-как взяв себя в руки, она в очередной раз поговорила с родителями, уже без истерик и заламывания рук, пытаясь в щадящей форме донести до них тот ужас, что с ней произошел. К сожалению, ни мать, ни отец так и не поверили до конца в ее историю, на сей раз убеждённые, что все дело в банальном перенапряжении из-за сложных экзаменов в школе. Может, так им было легче, а, может, они искренне считали, что правы. Лера попыталась снова и снова, но добилась только того, что родители всерьёз задумались о лечении нервной дочери успокоительными препаратами и заклинаниями и о принудительной госпитализации, если препараты с заклинаниями не помогут. Так или иначе, Лера в конце концов перестала им докучать своими проблемами. Вместо этого она сделала вид, что готовится к экзаменам, и засела за учебники, сохраняя видимость спокойствия. Родители вздохнули с облегчением, решив, что дочь пришла в себя и выбросила глупости из головы. Лера изо всех сил старалась не показывать, как ей плохо. Сдаваться она не собиралась. Поспрашивав школьных товарищей, коих, правда, насчитывалось немного, она ничего толкового не выяснила. Тогда она пошла по учителям, но они посматривали косо, а некоторые, что поумнее, со значением и нехорошим интересом, и Лере становилось от этих взглядов не по себе. Выдержав паузу в два месяца, Александр опять явился к ним в гости, с тем же предложением. Не сказать, чтобы Лера была сильно рада, но… жить хотелось. К тому же он верил ей, понимал, о чем она говорит, и предлагал выход. На тот момент это было очень много. Может быть, брак по расчету кому-то покажется не самым разумным выходом из положения, но, повторюсь, Лере очень хотелось жить. Может быть, найдутся отважные девушки, которые будут до конца держаться за свои принципы и упрямо справляться в одиночку и получать в награду лучшее место на кладбище и пропуск без очереди на небеса, но Лера была не из их числа. Она обладала сильным инстинктом самосохранения и здравым смыслом. В тот момент ей стало все равно, как именно сложится жизнь после свадьбы — главное, чтобы она вообще сложилась. Надо отдать Александру должное, в приватном разговоре с ней он оговорил, что готов подождать еще десять лет со свадьбой и ритуалами — чтобы божественный огонь набрал силу. И обязуется, клянется оставить невесту в живых следующие пятьдесят лет. Лера была слишком неопытной тогда и не представляла, что термин «оставить в живых» подразумевает множество вариантов, но, к счастью для нее, Александр не имел скрытых намерений. У него не было нужды усиливать парой-тройкой литров крови свои способности. Ему, как воздух, требовалось другое ее свойство — возрождение.* * *
…На том и порешили. Лера обязалась выйти замуж за Александра по достижении двадцати пяти лет, а он гарантировал безопасность невесты, а впоследствии жены. Как уже упоминалось, не сказать, чтобы невеста с трепетом ожидала бракосочетания, и жизнь ее сделалась безоблачной. Скорее, означенная дата довлела над Лерой, отправляя существование. Зато родители были ненормально рады за всех сразу, никаких вопросов не задавали, ничего не уточняли и лериных сомнений не воспринимали. Зато после этого разговора её не беспокоили ни волшебники, ни сам жених. Ровно десять лет, за которые, надо признаться, она уже подзабыла былые горести. Лишь ожог на руке — там, где они скрепили свои слова клятвой — не давал усомниться в реальности произошедшего и удерживал от необдуманных поступков. И вот свершилось. Она — нелюбимая жена нелюбимого мужа. Первая ночь в незнакомом доме в одиночестве. Растерзанное платье на полу. И бесконечный страх перед будущим.Глава 3. О трудном начале семейной жизни
Утро вышло хлопотным. Сначала Лера, не привыкшая к подобным изыскам, битых десять минут сражалась с хитро спроектированным водопроводным краном, который то ошпаривал кипятком, стоило лишь коснуться его, то замораживал ледяной водой. Затем завороженно изучала содержимое исполинского шкафа — в них помимо уже виденных вещей обнаружились новые! «Как по волшебству, — хмыкнула Лера, оглядывая наряды. — Неужели Александр постарался? Ах, да какая разница!..» Махнув рукой, она ринулась примерять обновки, которые сидели на ней, как влитые. Она кружилась перед зеркалом, натянуто улыбалась себе и всячески оттягивала момент подготовки к ритуалу. Замысловатое кольцо на пальце, которое Лера то и дело нервно крутила, олицетворяло новую жизнь и связанные с этим проблемы. На столике возник поднос с обильным завтраком, однако Лера не смогла заставить себя проглотить ни кусочка. Стянув с себя шелковое платье и нацепив застиранную, но такую родную майку и шорты, Лера уселась на кровать и взглядом очковой кобры уставилась на завтрак. Так и подмывало запустить тарелкой в стену. Даже наряды не спасали. Все в доме было чужим, и Лера места себе не находила. Ровно в семь часов дверь в спальню распахнулась. — Готова? — с порога осведомился Александр. Одет он был в серую рубашку и серые же унылые штаны. — И вам доброго утречка, — невнятно пробормотала Лера, одергивая майку. И соврала: — Готова. Куда идти? Или мы прямо тут? — В лабораторию. Она внизу, в подвале. Думаю, нет нужды объяснять, почему Лера не любила лаборатории, где бы они ни находились. Но деваться некуда, пришлось молча последовать за ним. — Для начала мы проверим, насколько огонь ярок, и только потом начнем, — сообщил Александр, не оборачиваясь. Складывалось ощущение, что он говорит сам с собой. — Если насыщение недостаточное, то все бесполезно. Нужно будет ждать еще пару месяцев. Полноценное стимулирование, конечно, помогло бы, но я не уверен, что физическое тело переживет. Боюсь, в твоем случае даже горстки пепла не останется. А начинать заново нет времени… Лера шла за волшебником вниз по узкой лестнице, глазела по сторонам и отгоняла от себя пугающие мысли. О том, что подвал — крайне неудачное место для лаборатории, ведь окон, через которые можно было бы сбежать, там нет; что жизнь ее не удалась по всем статьям; что пятьдесят лет нескончаемого доения — участь незавидная, но куда лучшая, чем смерть… наверное. — А для чего вам моя кровь? — спросила она, чтобы хоть что-то спросить. Ее не сильно интересовал ответ, честно говоря, но молчание становилось все более невыносимым. Оно резонировало от стен не хуже истошного вопля и било по ушам. — Для ритуала, — ровно пояснил волшебник. — Какого? — Ммм… немного сложно объяснить. Но если брать за основу главную составляющую цепи, я бы отнес его к ритуалам возрождения, хотя изначально предполагается умерщвление физического тела с целью прекращения умственной деятельности на уровне… — А попроще? — Я — один из ушедших за Грань, — честно пояснил волшебник. — И я хочу вернуться. — Даже так, — вытаращила глаза Лера. Полукровка, она имела крайне смутное представление о том, что такое Грань, почему за нее уходят, и уж тем более, как именно возвращаются. Насколько вспоминалось из школьных уроков, Грань представляла собой нечто вроде нового этапа развития волшебников. Совершенно заоблачного, недостижимого этапа, но кто сказал, что к нему нельзя стремиться? Было ли это некое знание, или, может статься, приобретенная способность, вариант существования, параллельный мир, другая ипостась, уникальный вид мышления — Лера не ведала и никогда от этого не страдала. Просто потому что ей до Грани — как до богов пешком. Три локтя по вредной волшебной карте. Однако в разговоре она сочла за лучшее выразить подобающее случаю изумление и даже, возможно, трепет: — И… как там? — Где? — озадаченно повернулся к ней волшебник. — Там — где? Лера смутилась: — Ну… за Гранью этой. Хорошо? Она с удивлением увидела, что волшебник усмехается. — Там… очень хорошо. Я бы сказал, убийственно хорошо. Это-то и пугает. — Но если хорошо, зачем возвращаться? Не лучше ли остаться там? И что вообще такое Грань? — Остаться — самый легкий выход, — еле слышно сказал волшебник, разворачиваясь и удаляясь быстрым шагом. Лера подскочила и понеслась вслед. — Но не для меня. Я должен вырваться. Прозвучало вне всякого сомнения странно, но Лера не стала вдаваться в подробности — ей своих проблем хватало. Она не собиралась тратить нервы, переживая из-за трудностей чужих — да-да! Муж до сих пор казался ей чужим и непонятным — существ. Они спускались по бесконечной лестнице, стиснутой с обеих сторон холодными каменными стенами. Наконец они вышли в хорошо освещенный коридор, и Александр свернул к первой двери справа, открыл её и скрылся внутри, не потрудившись пропустить вперед жену. Впрочем, подобная бестактность Леру не сильно огорчила, поскольку она не горела желанием первой переступать порог неизвестной комнаты. Стиснув руки в кулаки, она попыталась сделать решительный шаг, но колени дрожали, и не получалось двинуться с места. Сердце колотилось, а в голове всплывали далекие воспоминания. Про клетку, про волшебников, про остро заточенные ножи и резервуары под кровь. — Ты где? — раздался из-за двери голос Александра. — Заходи. У нас мало времени. Лера про себя подумала, что дать ей отсрочку в десять лет, чтобы потом понукать каждую секунду, по меньшей мере недальновидно. И вошла — словно в ледяную воду с головой ухнула. И необнаружила к своему облегчению ничего особенно страшного. Первое впечатление — стерильная чистота; какой-то ненормальный порядок. Помещение очень светлое, хотя и без окон; просторное. Стены кремового цвета, вдоль них расставлены шкафы, полные различных колбочек. В дальнем углу даже расположился уютный диван. Ещё имеется небольшой письменный стол, заваленный бумагами и книгами. А ещё кушетка с наручниками; и стол металлический, на котором, словно издеваясь, лежит набор практикующего хирурга; рядом еще один стол — поменьше, и пустой. Хозяин всего этого великолепия стоял около письменного стола, сосредоточенно листая тетрадь. Не глядя на Леру, он щёлкнул пальцами, привлекая внимание, и указал на диван. Лера вздохнула и поплелась, куда велено. А ведь могла быть и кушетка, так что капризничать волшебница не стала. — Рукав до локтя закатай, — приказал Александр. Все так же, не глядя. Лера старательно оглядела свою майку с коротким рукавом и не нашла возможным исполнить приказ. Но отрапортовала: — Есть, капитан. Александр кивнул, что-то еще полистал, поводил пальцем, побормотал и, не отрывая глаз от написанного, протянул руку и нажал неприметную кнопочку под столом. В стене рядом на уровне пояса открылась дверца. Оттуда выдвинулась панель, на которой стояла клетка с белыми мышками. Они — сколько виделось Лере с её позиции — забавно дёргали усиками и морщили носики, пищали на разные голоса и бегали как заведенные. Не успела девушка умилиться окончательно, как Александр открыл расположенную сверху дверцу, запустил в клетку руку и выловил первую попавшуюся мышь. Отложил тетрадь, придирчиво оглядел слабо брыкающуюся добычу и сказал: — Подойдет. Он подошел к пустому столу, вооружился скальпелем, швырнул мышь на отполированную поверхность и сноровисто перерезал ей горло. Брызнула кровь. Мышь истерично заверещала, задергалась, но быстро затихла. Лера грустно вздохнула — такой полный жизни комочек, растет, грызет свои зернышки и знать не знает, что это все лишь до того момента, когда некто большой и ужасный не решит эксперименты проводить. Печальная судьба. А ещё печальнее то, что она сама вполне могла оказаться на месте этой мыши. И возможно, окажется. Александр тем временем к большому её облегчению отложил скальпель, открыл дверцы шкафа и стал что-то придирчиво там рассматривать. В какой-то момент в руках его оказалось… перо. Вот не сойти ей с этого места, а перо, насыщенного красного цвета, со стальным очином. Она готова была поклясться, что он достал его из кармана рубашки, хотя она не могла взять в толк, как оно там поместилось целиком — в любом случае кончик торчал бы. Но не было его заметно, не было ни капельки! «Ну, это потому что он, видимо, всем волшебникам волшебник. Ему даже заклинания произносить не нужно. Стоит только подумать — и готово», — нервно сыронизировала Лера, ёрзая на диване, который в данный момент почему-то казался ей жёстким, как асфальт. Пока она отвлекала себя этими мыслями, Александр вынул из шкафа небольшую закупоренную колбочку, наполненную бледно-голубой жидкостью. Закрепив ее в штативе, он выдернул пробку, быстро окунул туда очин пера и вернул пробку на место. Лера во все глаза смотрела, как смоченная жидкостью сталь леденеет в доли секунды. И что это такое за представление? У нее и без того нервный тик скоро начнется, стоит ли усугублять? Посторонние мысли уже не успокаивали, Лера все больше ударялась в панику. Александр провел пером по краешку стола, придирчиво осмотрел результат. Судя по всему, увиденное его удовлетворило. Из того же шкафа волшебник достал еще одну колбу — на этот раз пустую, похожую на ту, что недавно демонстрировал жене. Лера едва заметно вздрогнула, когда он в два шага оказался подле нее, вооруженный, так сказать, до зубов — в одной руке тара для сбора крови, в другой — ледяное перо. Великолепное утро складывалось, поистине великолепное. — Руку вытяни, — попросил муж невыразительно. Лера как можно крепче прижала к себе обе руки, замотала головой и протестующе пискнула — совсем как недавняя мышь: — Не дам! Одно дело, когда перспектива забора крови, простите за тавтологию, туманная перспектива. Чтобы сохранить свою жизнь, можно с три короба наобещать. Ведь обещания — они к настоящему моменту не имеют отношения. Они будут выполняться потом, когда-нибудь, в отдаленном будущем. И меньше всего Лера тогда задумывалась, что держать слово вопреки своим желаниям будет так трудно. А когда час расплаты пришел, когда неизбежное нависло над ней, потрясая колбой, Лера неожиданно поняла (словно раньше ей это в голову не приходило), что будет больно и ничего поделать нельзя, а очень хочется! Выходить замуж за почти незнакомого мужчину было страшно. Но в то время еще страшнее было оказаться на разделочном столе очередного охотника за ее кровью. А теперь, прижимая к животу руки и едва не складываясь пополам, Лера впервые задалась вопросом — а не променяла ли она шило на мыло? — Руку вытяни, — повторил Александр — без нажима, мягко, и, опустившись перед Лерой на колени, положил на пол салфетку, а на салфетку — перо. — Мне нужно проверить. — Что именно? — спросила Лера, даже и не думая выполнять требуемое. — Готова ли ты. Достаточно ли огня. Насколько он яркий. — Мне будет больно. — Будет, — не стал кривить душой волшебник. — И возможно, даже больнее, чем ты думаешь. Но другого пути нет. Поэтому предлагаю тебе не упрямиться. Я все равно кровь возьму, так или иначе. — Я боюсь, — призналась Лера. — Это перо… вы же мне руку отрежете, если чуть сильнее надавите. — Я бы тоже на твоем месте боялся. Это естественно, — сказал он безэмоционально. — Руку вытяни. Ничего с ней не случится. Но Лера не могла заставить себя — одна мысль о том, что произойдет, если у него рука случайно дрогнет и посильнее надавит, парализовала. Волшебнику пришлось распрямлять ее руку самому, разжимать скрюченные в кулак пальцы. Он провел ладонью по синим венам на запястье своего невольного донора. — Кажется, готова, — промычал он задумчиво. — Но проверить никогда не лишне. И не успела Лера опомниться или испугаться еще больше, как он схватил с пола перо и полоснул им по ее запястью. Молниеносно отбросив перо в сторону, он перевернул руку девушки порезом вниз и ловко подставил пробирку. Лера открыла было рот, чтобы заорать, но не сумела издать ни звука — дыхание перехватило от боли. В глазах потемнело. Вместо ожидаемого фонтана крови на месте пореза показалось несколько капель, которые неохотно, словно подчиняясь закону всемирного тяготения лишь в качестве великого одолжения, падали в пробирку и тягуче сползали по прозрачным стенкам. Боль не утихала. — Отдай…те! — попросила Лера злобно и попыталась выдернуть руку, чтобы побаюкать всласть. Александр, проигнорировав просьбу, вцепился в ее запястье мертвой хваткой, и потому каждое движение причиняло еще больше страданий. От следующей попытки пришлось отказаться. — Секундочку, — соизволил ответить волшебник. — Еще немного. И не обманул — две капли, и Лера была свободна. Александр поставил пробирку в штатив и несколько секунд с любовью её рассматривал. Налюбовавшись, он подобрал перо, достал из шкафа длинный узкий футляр и уложил туда заботливо сие затейливое орудие пытки. Только после этого он занялся Лерой. Но если она смутно надеялась, что ее муки прекратятся по щелчку пальцев, то в корне ошиблась. Александр нашлепал на порез мазь густым слоем, затем перемотал запястье бинтом. — И это все? — спросила Лера недоверчиво по окончании процедуры. — А… может, я сама тогда? Я заклинание знаю… — Не получится, — верно понял ее недоумение волшебник. — Это не так просто. Раны, нанесенные пером, волшебством не залечить. Не переживай, через пару дней и следа не останется. Это должно ее успокоить? — А простой скальпель взять нельзя было? — досадливо выпалила Лера и сама удивилась тому, что сказала. Она бы еще пилу предложила в качестве вспомогательного средства. — Простой скальпель не поможет, — ответил Александр, подходя к столу, где лежала несчастная мышь. — Чтобы добраться до божественного огня в твоей крови, нужно что-то поострее. Перо в самый раз. — А что это за перо? — Птица Феникс. Слышала про такую? — Судя по тону, вопрос задавался из чистой проформы. И Лера послушно почувствовала себя неотесанной деревенщиной. На фоне общего стресса это вышло легко и естественно, хотя в обычной жизни она не назвала бы себя покорной. — Так вот. Скальпель разрежет кожу, но и только. Божественный огонь так из тебя не выжать. При недостатке знаний — явление катастрофических масштабов среди нынешних волшебников — из тебя выкачают всю кровь без пользы для дела. Это же ужасающая растрата ценнейшего, для волшебной науки в том числе, материала! Ну вот, теперь она — «ценнейший материал». Очень приятно слышать. Опять же, не мусор, не пыль под ногами сиятельных волшебников. В голове пронеслись малоприятные воспоминания о нескольких неудавшихся покушениях. И вновь Лера задалась вопросом — как они узнали? Как узнал он, ее муж? Как понял, что в ней пробудилась чертова кровь с невнятной претензией на божественность? И почему до сих пор мысль, что она являет собой желанную добычу любого волшебника, кажется невероятной? Десять лет прошло, а свыкнуться так и не удалось. И Лера искренне сомневалась, что когда-нибудь удастся. Особенно после того, как в нее пером потыкали, и, похоже, не в последний раз. — Посиди пока на диване, — посоветовал Александр. — Я быстро закончу. Он мог бы этого и не говорить — Лера и без того не находила сил подняться. Страх ушел, оставив опустошение, и она позорно обмякла, растеклась по мягкому дивану, усилием воли сдерживая слёзы. Она чувствовала облегчение, потому что всё закончилось, да, но оно мешалось с осознанием того, что добровольно согласиться на это в следующий раз, когда она знает, чего ожидать, будет сложнее. Почти невозможно. Может, он поможет ей заклинанием? Волшебник тем временем окунул в кровь тонкую деревянную палочку, помешал зачем-то и этой палочкой принялся быстро чертить знаки около мышиного трупика. За основу был взят, насколько Лера разглядела, круг. По его периметру Александр что-то писал. По мере того, как боль утихала (видимо, мазь обладала и болеутоляющим эффектом), Лера успокаивалась. Вскоре будущее перестало рисоваться таким уж мрачными тонами, а прошлое — вызывать дрожь. И что она разнылась, как ребенок? Да, взяли кровь, да, больно и неприятно, но не убили же и не пытали, на разделочном столе не растягивали. Машинально погладив перебинтованное запястье, Лера попыталась улыбнуться — то, что не убивает, делает нас сильнее, так, кажется? Вот на этом и будем стоять. Закончив со знаками, Александр отложил импровизированную ручку и застыл в ожидании, неотрывно глядя на мышь. По символам вдруг пробежала маленькая искорка. Она кокетливо потрескивала, оставляя после себя еле тлеющий огонь. С минуту длилось представление, за которым неотступно следили две пары глаз, затем огонь потух, а искорка, подмигнув на прощанье, исчезла. Лера посмотрела на волшебника — он недовольно хмурился. Его надежды, какими бы ни были, явно не оправдались. Жертва опыта как мышью дохлой была, так мышью дохлой и осталась. Александр досадливо крякнул, взмахнул рукой, словно сметая со стола все, что там находилось. Через секунду металлическая поверхность вновь радовала глаз сияющей чистотой — ни мыши, ни крови. — Не вышло? — подала голос Лера. — А что должно было произойти? Может, моя кровь не так и нужна, раз не получилось ничего? — Дело не в этом. — А в чем? Волшебник помедлил, прежде чем ответить. И это вновь заставило Леру заволноваться. — Божественный огонь в твоей крови не возникает сам собой. Точнее, возникает, но как крохотная искорка. Он должен набрать силу, яркость, но тут главный критерий — время. — Которого, как водится — нет? — Да. — Что — да? — Что нет. То и да, — не принял шутки Александр. — Я уже говорил, что огонь должен созреть, чтобы обрести свои главные свойства. И поскольку десяти лет явно не хватило, придется все-таки форсировать, хотя я до последнего надеялся, что обойдемся. Как многообещающе это прозвучало! Сколько перспектив открывало! — И что бы это значило? — выдавила Лера. — Очередные опыты на мышках? — Не опыты. Тут и без меня умельцы поработали. Все давно известно. Тебе просто нужно будет принимать стимулирующее зелье два раза в день. Самое большое — неделю. Вот и все. — Зелье. Что за зелье? Оно очень противное на вкус? — Ммм… я бы сказал, что вкуса как такового нет вообще. — Но разве так может быть? — В данном случае — может. Скорее всего потому, что зельем оно названо весьма условно. Лера кончиками пальцев погладила бинт на запястье, задним числом огорчившись из-за того, что под разбор попала правая рука. Даже в такой малости не повезло. Она вздохнула, посмотрела по сторонам. Почему всегда выходит так, что вещи, мало-мальски привлекательные издали, вблизи оказываются мусором? — Ладно. Давайте свое зелье. Только учтите, если я умру, никакой крови вы не получите. Александр едва заметно усмехнулся: — Знаю. Поэтому и не предлагаю пить все сразу — делю на порции. — Мне… сейчас надо эту гадость принимать? — Ты позавтракала? Сколько помнится, еды на подносе не убавилось. — Я слишком нервничала, — сочла нужным объяснить Лера. — В душу ничего не лезло. — А при чём тут душа? — справедливо удивился он. — Тебе желудок надо было наполнить. И из-за чего ты нервничала? Тебе не понравилась комната? Кровать? Сама еда? Лера задумчиво покачала головой. Если он не в состоянии сам уразуметь элементарные вещи, никакие разжёвывания не помогут. — Не важно, — отрезала она. — Считайте это блажью. Где ваше зелье? — Сначала завтрак. Иначе чревато осложнениями. — Переживу. — Я не собираюсь рисковать. Поэтому марш в столовую.* * *
Хлопнула входная дверь. Матвей вздрогнул, втянул голову в плечи — совсем как маленький, но тут же вспомнив, что он давно не маленький, а вполне состоявшийся в жизни тридцатилетний волшебник, выпрямился и с независимым видом уставился в книгу. И наплевать, что он не переобулся, как с улицы пришел. Зато руки вымыл, и не раз. А ботинки… Уж больно книга интересная попалась — пальцы жгло, так не терпелось взяться за чтение. Что-то то ли в обложке книги, демонстрировавшей читателю повергнувшего монстра героя с двуручным мечом наперевес, то ли в длинном, трудноусвояемом названии поманило волшебника. Он и покупать-то книгу не собирался, просто шел мимо книжного магазина и случайно поймал взглядом эту самую обложку на витрине. И словно демон внутри дернул — остановиться, присмотреться. Покрутившись около витрины, Матвей понял — надо читать. Это интересно, это важно для него, это будто бы имеет к нему отношение и поможет ему, взялась откуда-то занятная мысль. И волшебник книгу купил. И домой нес, крепко прижимая к себе — словно боялся, что отберут, умыкнут. — Ты дома? — закричала мать откуда-то снизу. — Матвей! Я вернулась пораньше, как ты и просил. «Ничего я не просил. Не было такого. Я вот читать хочу. И читаю. А чтобы тебя просить пораньше прийти — не было такого. Не помню», — беззвучно ответил Матвей, скрючиваясь над книгой, словно желая оказаться там, на ее страницах, где и впрямь все было знакомо: грозные рыцари крушили направо-налево злых демонов, восстанавливали попранную справедливость во вселенских масштабах, а в перерывах между эпическими баталиями соблазняли прекрасных принцесс и завоёвывали себе королевства. На взгляд Матвея, королевства в плане приза за старания выглядели куда привлекательнее, по крайней мере, не пытались руководить тобой, но кто рыцарей разберет, может, им это нравится. В книге было много описаний поединков — соперники шинковали друг друга как капусту. Но больше всего Матвея привлек главный герой, который был бесстрашным, уверенным в себе и шел к цели напролом. «А я бы так смог? — спросил он сам себя. — Если бы моя жизнь сложилась иначе, я бы смог?» Ему очень хотелось в это верить. Он вздохнул и стал перелистывать страницы в обратном порядке, начиная от того места, где закончил читать. Вышло у него сорок страниц. Немного. Матвей закрыл книгу и разом забыл ее содержимое, сосредоточившись на реальности. — Матвей, ты почему не отвечаешь? — Голос матери звучал совсем близко — из-за двери. Не постучав, она вошла. — Матвей. Я тебя зову — ты разве не слышишь? Опять читаешь? Ну сколько можно! Совсем как отец, чтоб его демоны в аду на сковороде поджарили! По скромному мнению Матвея, сковорода для жарки — это скорее, земная жизнь, нежели загробная, но он опять промолчал. Переложил книгу на дальний край стола. — Матвей! Я с тобой разговариваю! — Мама, я занят! Ты разве не видишь? — Это прорвалось раздражение, которое он пытался сдержать. — Я занят делом! — Матвей, — в голосе матери прозвучал тихий укор. — Это хорошо, что ты занят, но… ты же сам просил, чтобы я пришла пораньше. Я пришла, думала, ты сюрприз мне готовишь. А ты… «Я не просил!» — взвился мысленно волшебник и вскочил с места. — Мама! Я читаю! Я… прости, пожалуйста, я… давай, я ужин сделаю, а? И тут взгляд матери упал на его ботинки и приклеился к ним. — Матвей. Это что такое? Это как понимать? Ты почему обут? — Ммм… мама, я спешил. — Куда? С ответом Матвей затруднился — ведь спешил наверняка, раз не переобулся, а куда… читать, наверное. По крайней мере, ему сейчас так казалось. Голова вдруг сделалась абсолютно пустая, ударь по ней — загудит, как колокол. Матвей никак не мог вспомнить, чего же хотел полчаса назад. Он старательно морщил лоб, перебирал варианты, и чем больше затягивалась пауза, тем больше Матвей впадал в уныние по поводу собственной неспособности вспомнить. Наверное, все-таки дело в книге, решил он, когда молчать стало уже неприлично. Хотя эта самая книга разом потеряла львиную долю притягательности на фоне маминого строгого взгляда. — Книгу хотел прочитать, — произнес Матвей несколько неуверенно после длинной паузы, в течение которой его мать, выпрямившись, точно ей палку в одно место засунули, сверлила непослушного сына подозрительным взглядом. — Читать? — спросила она еле слышно. — Нет, ты совсем как отец. Это просто невозможно. Неужели мои гены оказались слабыми? Этого не может быть. Матвей тут же подумал про отца. Слабого, как утверждала мать. Корней, так его звали, умер давно, когда мальчику было пять с небольшим. Несчастный случай — на голову упал кирпич. Отца Матвей помнил смутно, в памяти всплывала его смущенная улыбка и нежелание заступаться за сына перед матерью, которая растила его идеальным. И Матвей послушно рос идеальным — быстро развивался, рано начал разговаривать, редко капризничал и плакал, был послушным и спокойным. Мать нарадоваться не могла, всем рассказывала, что ее ребенок почти что гений, будущий Великий, прочила ему блистательную карьеру, несмотря на подпортившие наследие гены отца, слабака и неудачника. Корней жил, как получалось, и умер так же — нелепо и в высшей степени глупо. Иногда Матвею хотелось спросить, в лоб, агрессивно, даже не спросить, а проорать, тряся мать за плечи так, чтобы голова отвалилась — ты какого демона меня рожала от неудачника? Неужели не видела? — Матвей. Я с тобой разговариваю. — Теперь в голосе матери зазвучала обида. Матвей вынырнул из своих мыслей, которые, как вши, прыгали в голове, только не снаружи, а внутри, и не было никакой возможности вычленить что-нибудь разумное, когда мать смотрела так, будто он самое большое и невыносимое разочарование в ее жизни. — Да, мама, — сказал он, стараясь изгнать обреченность из тона. — Я тебя внимательно слушаю. — Так отвечай на вопрос! — Ты не задавала вопроса, — парировал Матвей и вроде бы душой не покривил, но лицо матери вытянулось. Он зачастил: — Прости, наверное, я прослушал. Прости, пожалуйста. Можешь еще раз повторить? В такие минуты Матвей вновь становился маленьким мальчиком, смысл жизни которого — угодить. Добиться материнской любви, которая хотя и должна быть безусловной, заложенной природой в любой женщине, и щедро изливаться на дитя, но на деле выходила весьма дорогой, на вес золота. И даже то, чтобы он был идеальным ребенком, не спасало. — Я хочу знать, почему ты все еще обут? Почему ты не ценишь мой труд настолько, что позволяешь себе пачкать ковры, которые я чищу каждую неделю? Почему плюешь на мои усилия содержать дом в чистоте? Когда я дала тебе повод для столь вопиющего неуважения? Матвей наклонился, чтобы развязать шнурки на ботинках. Чувствовал он себя преотвратно — виноватым, беспомощным перед материнским справедливым осуждением. — Я все уберу сам, мама. У меня сегодня выходной. И ужин приготовлю, не волнуйся. Ты только скажи, чего хочешь. — Хорошо. Но учти — я проверю. С этими словами мать развернулась и вышла. Матвей некоторое время стоял на месте, глядя в одну точку, затем, словно его вдруг ударило током, встряхнулся, скинул ботинки и швырнул в угол. С ненавистью посмотрел на них, словно они были виноваты во всех его бедах. В том, что он слишком похож на отца. В том, что матери, видимо, не дано пережить это разочарование. Матвею всегда хотелось сотворить что-нибудь невозможное, великое, что-нибудь, что вырвет, выцарапает, выдерет у его матери восхищенный вздох, но, увы, он подозревал, что подобных вещей не существует в природе. И на небесах, и под землей. Да и волшебством, как оказалось, он обделён. Середнячок, так уж вышло. Зато ума палата, но от ума этого, помноженного на потрясающую неуверенность в себе, одно горе выходило. Матвей схватился за голову и опустился на стул. Словно насмехаясь, на его страдания с обложки книги смотрел главный герой, которому было море по колено, небо по плечу, а боги в родственники набивались, и тому подобное. Волшебник смахнул книгу со стола. Полегчало. Тогда он не поленился поднять книгу, открыть окно и вышвырнуть ее на улицу. Он проводил её взглядом до самой земли, радуясь тому, как ветер рвет страницы. Вслед за книгой в окно отправились ботинки, и Матвею стало ещё лучше. Он выдохнул и опять плюхнулся на стул. Некая, почти незнакомая удовлетворенность собой была подпорчена странным, едва заметным, но раздражающе монотонным гулом в ушах. Матвей сначала помотал головой, затем потряс ею основательно; открыл и закрыл рот. Огляделся, не прячется ли где мать и поковырялся в ушах. Гул не проходил. И вновь вернулось ощущение, что за ним кто-то наблюдает. Никогда бы Матвей не назвал себя параноиком, но сейчас был готов последнюю рубашку прозакладывать, что на него кто-то смотрит. Оценивает, выискивает слабые места. «Дурак, — сказал он наблюдателю мысленно, — нет у меня слабых мест, потому что я — сплошное слабое место. И смотреть на меня — потеря времени». Но чувство не проходило, наоборот, усилилось. «Это всего лишь мое воображение, — внушал себе Матвей, — сейчас пройдет. Надо только не обращать на это внимания». С тех пор, как Матвею приснился тот кошмар в кошмаре, ничего ужасного более не происходило, и волшебник малодушно решил, что обошлось. Миновала беда, скользнули мимо огорчения. Или кто-то неизвестный нашел другой, более подходящий объект для издевательств и проклятий. И не нужно ничего выяснять, рассказывать посторонним, что с ним произошло. Для очистки совести Матвей, правда, попробовал заклинание применить одно — на выявление наложенного проклятия. Тщательно подготовился, зазубрил наизусть слова, скороговорки бухтел для улучшения качества произношения, но… то ли проклятия не было, то ли у Матвея сил не хватило, но ничего обнаружить не удалось. Неделю он жил спокойно, и вот, пожалуйте… Матвею вдруг стало совсем худо — появилось ощущение, что он умирает, и все вокруг умирает вместе с ним, и в это есть своя, злокозненная радость. Голова заболела так, что на глазах выступили слезы. Руки затряслись, затошнило. «Что со мной? Неужели конец?» — подумал Матвей, и не успел то ли огорчиться, то ли возликовать, как темнота обступила со всех сторон… и заговорила. Скрипучим женским голосом, который резал слух. — Всех благ, смертный. — Д…ззд… что это? Что со мной? — интересно, он это вслух произнес? — Внемли… — Я умер? Я, правда, умер? — Твой истинный враг обнаружил слабое место… отомсти… я помогу… — Что? Но как?.. Кто? — Александр. Твой враг. Ты должен отомстить. — Но… пожалуйста, какой враг? О чем вы? Кто вы? — Ты сможешь. Я помогу… И темнота исчезла, словно ее и не было. Матвей пошатнулся и упал вместе со стулом назад. Раздался невообразимый грохот, и тут же в такт ему понеслось далекое: — Что случилось? Матвей, что произошло? Ты что-то уронил? Бестолковый мальчишка. Матвей пытался подняться, дабы встретить мать в вертикальном положении и уверить, что с ним все в полном порядке, хотя на самом деле о порядке речи и не шло, но подняться не было решительно никакой возможности. Перед глазами все плыло, тошнота накатывала волнами, и в голове словно кто-то стучал — назойливо, громко. Что это было? — спросил Матвей сам у себя, а может, еще у кого, но в ответ не услышал ни звука — ни внутри головы, ни снаружи. Гадать было очень сложно — мысли путались, туман наплывал и поглощал их одна за одной, утягивал в свои кисельные дали. «Сон, сон, я спал и видел сон…» Матвей громко икнул, затем рыгнул, бессильно взбрыкнув ногами в попытке подняться — и в этот момент дверь в комнату отворилась и вошла мать. — Что это такое? — воскликнула она пораженно. — Что здесь произошло? Матвей, поднимись немедленно с пола. Ты стул сломал! Матвей и сам бы хотел знать — что; и был бы более чем рад исполнить приказание, но — увы, не получалось. Его так трясло, что зубы клацали друг об друга. Так он и лежал — беспомощно, позорно, дрыгая ногами и руками. — Я не собираюсь терпеть твои выходки, — вспылила мать. — Встань немедленно! — Не могу, — просипел Матвей, еле ворочая языком, который, казалось, распух и не помещался во рту. — Не могу. Не могу. — Попросить свою мать о помощи у него не выходило никогда. Ведь он — ее надежда и опора, а не наоборот. Он должен не только олицетворять, но и быть лучшим. Он не имеет права выказывать несостоятельность. Иначе быть Алексу всегда первым… — Не можешь? Матвей, я устала от твоих выходок. Я столько сил в тебя вложила, а ты… совсем как отец. И это тоже повторялось, изо дня в день. Что он — вылитый отец, ни таланта, как выяснилось в школе, ни умения пробиваться в жизни, настаивать на своем. Что мать отдала всю себя для его воспитания, вложила душу, время, деньги в его развитие и ждала дивидендов, как по осени фермеры — урожая, а он не оправдал. Матвей, как мог, дополз до кровати, где извиваясь червяком, где подтягиваясь на локтях. Вспотев, тяжело дыша, он сел на задницу, прислонившись спиной к ножке. Дрожь унялась, но голова… в ней творилось что-то невообразимое. Какая-то жуткая какофония мыслей — от желания убить мать до непреодолимой жажды броситься перед ней на колени и умолять простить. За то, что он еще жив. — Ладно, мне еще надо пыль протереть, — сказала мать. — Приходи в себя, а то ты бледный какой-то. Головой, что ли, ударился сильно? Иди таблетку выпей, я проверю. — Мам, — позвал он, когда она шагнула за порог. Она не ответила, но выжидающе застыла. — Таблетку какую? Целиком? Мать обернулась и улыбнулась — холодно и вместе с тем одобрительно. — К***. На кухне возьмешь, в аптечке. Запьешь половиной стакана воды. — Хорошо. — Матвей тоже улыбнулся, тепло и радостно. Мать посмотрела на сына, и ее улыбка моментально увяла, как цветок на жаре. — Не забудь стакан вымыть. И вышла. А тем временем в голову Матвея снова пришла темнота, а тело стало совершенно безвольным, мягким, как у плюшевых игрушек. — На столе… — сказала темнота страшным голосом. — Все необходимое на столе. Действуй. Твой истинный враг уязвим как никогда. Вместе мы его одолеем.* * *
Под внимательным взглядом «мужа» Лера давилась творожной запеканкой с изюмом. Жевала, как придется, глотала большими кусками, то и дело кашляла, запивая все утрамбованное в желудок компотом. Есть приходилось левой рукой. Выходило неуклюже, неловко и непривычно, но альтернативы не было. Правая рука раздражающе заныла, рану задергало, стоило Лере взять вилку. Они находились в столовой — просторном, светлом помещении с большими окнами. Здесь преобладали теплые оттенки, и ещё были чертовски удобные стулья. Лера как усадила себя на один из них, так сразу оценила степень комфорта. Александр устроился напротив жены, и все это время коршуном наблюдал за ней, словно так мог пропихнуть еду ей в желудок. При этом он совершенно не принимал в расчет, что, наоборот, от его взгляда она комом в горле становилась. — Вам делами заняться не надо? — спросила Лера с набитым ртом, искренне надеясь, что его это взбесит. — Я не малое дитя, мне слюни подтирать не обязательно. — Я должен убедиться. — Пустой тарелки недостаточно? — съязвила Лера, но Александр ее уже не слушал. Он глядел перед собой и, похоже, видел нечто, недоступное её взору. Складывалось впечатление, что перед ним был не прозрачный воздух, а книга или какой-то предмет. Лера уже перестала обращать внимания на эти странности. Эдак и самой можно с ума сойти. А оно ей надо, как раз когда надежда ещё пожить появилась? Пусть волшебник и немного не от мира сего, периодически впадает в прострацию, зато обещания свои держит. Еще немного поковыряв запеканку, Лера с демонстративной тщательностью запустила тарелку на середину стола, шмякнула на неё вилку и объявила: — Я сыта. Давайте зелье. Александр моргнул, взгляд его сделался осмысленным. Он посмотрел на тарелку с останками завтрака и исчез. Прямо со стула. Без портала, без предварительных речитативов и заклинаний. Разве так можно? — поразилась Лера, но ответить было уже некому. Насколько ей вспоминалось из школьной теории, уходить сквозь пространство можно только порталами, которые еще необходимо открыть. А для этого нужно то ли заклинание, то ли формула, то ли еще какие-то точные расчеты, но факт остается фактом — без подготовки, без входа в материю даже волшебники перемещаться не умеют. Или это пресловутая Грань так влияет? Открывает супер-пупер возможности? Только Лера собралась встать со стула, как ее немилосердно завертело, закрутило и швырнуло в черный проем, открывшийся сбоку. «Вот это, должно быть, портал», — отвлечённо подумала Лера, чтобы не паниковать. Пять секунд ощущения полнейшей дезориентации в пространстве — и темнота выплюнула ее в лабораторию. Александр обнаружился прямо по курсу, в руках он держал чашку, которая дымилась розовым. Лера ошарашенно поморгала. Одну руку она приложила ко лбу, пытаясь унять головокружение; второй оперлась о стол, удачно оказавшийся поблизости. И ей было совершенно не важно, что на нем удобно лежали разные пыточные инструменты. Главное, не упасть. Когда мельтешение перед глазами унялось, Лера отняла руку от лица и сфокусировала выразительный взгляд на Александре — мол, ничего сказать не хочешь? Но её муж либо был из рук вон плохим физиономистом, либо извиняться за подобные вещи не считал нужным, потому как молча протянул Лере чашку. Подумав, он изрек: — Горячо. Держи за ручку. При этом сам он обхватил чашку всей пятерней. Лера предупреждению вняла, несмотря на явное несоответствие слов волшебника и его действий. Заглянув внутрь, она ахнула, чуть не выронив чашку. На фарфоровом донышке плескался огонь! Самый натуральный, веселенького розового цвета, он ярко горел, растекаясь по стенкам словно кисель. Лепестки пламени стремились вверх, и от них шел такой жар, что Лера отодвинула чашку сколько могла на вытянутой руке. — К-как? Вы с ума сошли? Это пить? — Придется, — подтвердил волшебник. Он был спокоен, собран и готов добиваться своего. Что ему Лерины переживания! — Иначе неизвестно, насколько процесс затянется. — Я… не буду! — почти взвизгнула Лера и нервным движением сунула чашку обратно Александру. Он машинально взял. — Вы… да это же огонь! Я сгорю! — Совершенно не обязательно, — вдруг улыбнулся он. И это выглядело так странно, что Лера уставилась на него во все глаза. — Это у тебя в крови. Мы просто немного добавим. — Моя кровь выглядит по-другому, — возразила девушка чуть дрожащим голосом. — Не далее как сегодня утром я в этом убедилась. Вы же сами брали пробу. Вы же видели — красная, обыкновенная. Без… огня. — Если бы огонь был активен все время, ты бы полыхала факелом. Не уверен, что тебе это понравилось бы. Так что не волнуйся, пей. Особого вреда не будет. Лера посмотрела на него, как на умалишенного, и повторно брать протянутую чашку не стала. И пить она эту гадость тоже не собиралась. Да еще два раза в день! Неделю! О чем Александру твердо и объявила. Он пожал плечами и что-то сказал. Лера вдруг поняла, что невидимые пути сковывают ее тело, рот против воли открывается, чашка сама подплывает все ближе, а он с садистским любопытством за всем этим наблюдает. Её трепыхания и протестующее мычание были оставлены без внимания. Когда чашка оказалась совсем близко, в лицо девушке ударило жаром. Она ещё раз отчаянно попыталась отвернуться или хотя бы захлопнуть рот, но не вышло. Тогда она сделала единственное, что было доступно на тот момент — зажмурилась, чтобы уберечь глаза. Бояться сильнее уже не выходило, поэтому Лера положилась на судьбу и здравомыслие — ха-ха три раза — своего мужа. Чашка наклонилась. Огонь скользнул по фарфору и, мягко зашипев, полился Лере в рот. Пришлось глотать против воли. Если бы она достоверно не знала, что именно пьет, то сказала бы, что горькую микстуру. Наврал гад, подумала бы Лера, будь она способна в тот момент соображать, и вот интересно, в чем еще он мог обмануть? Через весьма непродолжительное время зелье было выпито, а Лера отпущена. Александру пришлось усаживать её на диван собственноручно, так как ноги ее не держали. — Вот ведь гадость, — сказала она, немного успокоившись и осознав, что, раз она ещё может говорить, огонь не причинил ей вреда. — Я отказываюсь это пить. Я не могу. Я просто не могу. Я не смогу себя заставить. Это ведь был настоящий огонь? Совсем-совсем настоящий? Настоящий волшебный огонь? Александр посмотрел на Леру так, словно она сказала нечто в высшей степени глупое. — Нет такого понятия, как не могу. Есть — не хочу. А пить ты будешь. Мне не важно, как. Но ты должна. Ритуал должен быть проведен. Иначе ты мне не нужна. Да, развестись я уже не смогу, но своей защиты предлагать более не буду. Не считаю целесообразным. После этой фразы Лера, открывшая было рот для очередной порции протестов и жалоб на грубое обращение, резко его захлопнула и призадумалась. Ей до чертиков хотелось накричать на него, чтобы понял, как страшно, плохо, жутко ей было пару минут назад; как больно и до слез обидно становится, когда с тобой обращаются, как с вещью. И… наверное, не стоит. Да, ужасно, несправедливо, возмутительно, но не смертельно. И это уже хорошо. Ведь все познается в сравнении, не правда ли? И то, что одни принимают за обыденность, другим кажется недостижимым счастьем. Лера всхлипнула, сопнула носом и злобно уставилась на своего мучителя и по совместительству мужа. — Мы женаты… да еще по полной. Вы не сможете бросить меня на произвол судьбы в любом случае. — Не ворчать совсем, спустить всё на тормозах, было выше её сил. Требовалось взять хотя бы небольшой реванш. — Боги не простят. Заклюют как коршун куренка. — У меня и без того сложные отношения с богами, — ответил Александр, и Лера не услышала в его ответе иронии или другой эмоции, наличие которой дало бы спасительную возможность считать ответ шуткой. — Так что еще один огрех не будет первым в списке. И последним, вероятно, тоже. И никак на общий счет не повлияет. Разберусь. — Клятва? — только из вредности и желания досадить спросила Лера. — Как быть с ней? — Умру, наверное, — это вот натуральное безразличие в его голосе сейчас? — Но тебя это уже не спасет. Поверь мне, не стоит усугублять. Я проведу ритуал и больше тебя в этом плане не потревожу. Ты можешь либо смириться, либо протестовать, но во втором случае плохо будет нам обоим. Выбор за тобой. Лера еще некоторое время лелеяла чувство вселенской обиды — на своего мужа и жизнь вообще, но в итоге здравомыслие победило. Она царственно встала с диванчика, отчеканила: — Два раза в день, говорите? Отлично. Буду пить. Что-нибудь еще? А то от ваших экспериментов у меня голова разболелась. Прилечь хочу. — Надо бы, конечно, понаблюдать первые часы, — с сомнением протянул Александр. — Мало ли что. Но негативные последствия видны сразу. И если ты еще разговаривать можешь, значит, все прошло удачно. Так что можешь быть свободна. Вечером я зайду. Лера едва удержалась от того, что не пнуть стул, попавшийся ей на пути к двери лаборатории, но вовремя вспомнила, что она воспитанная девушка, а воспитанные девушки стулья не пинают и кулаками на обидчиков не машут и уж всяко не поносят их плохими словами. Они цивилизованно яды в напитки и кушанья подмешивают; или — если боги силой не обделили — душевно проклинают на веки вечные; или во всеуслышание обвиняют в деяниях противоправных. Но не дерутся и не ругаются, нет. Ни в коем случае. По дороге из лаборатории злая (злая главным образом из-за того, что не на ком было сорваться, а это ей сейчас было ой как необходимо) Лера мысленно посылала проклятия на голову Александра еще и за то, что отправил её в обратный путь пешком, даже не подумав предложить портал. А идти-то вверх по длинной-длинной лестнице без перил. Да ещё и после порядочного потрясения. Когда руки-ноги еще плохо слушают, что им там кричит мозг. Со скоростью черепахи Лера упорно карабкалась по ступенькам, опираясь о стену. Лестничный колодец был достаточно темен, чтобы споткнуться, если зазеваться или в спешке. В этом обстоятельстве Лера нашла еще один повод для обиды. Да, возможно, он не намеренно всё это делает, но такое пренебрежение в сто раз хуже открытой неприязни! «Волшебник чертов, одно название, — думала она в сердцах, со всего маху стукнувшись ногой о ступень, которая, зараза, оказалась чуть выше, чем она рассчитывала. — В проклятом дворце живет, а на светильниках экономит, чтоб его боги молнией поразили под зад!» Желудок, благосклонно принявший — в целом — жуткое зелье, громогласно урчал. То ли огонь ему не по нраву пришелся в итоге, то ли, наоборот, добавки просил. Лера в который раз вспомнила слова Александра о том, что стань она бесполезной, он даже пальцем не пошевелит ради ее защиты. По всему выходило: желудок или как, боится или где, но пить огонь придется и кровь сдавать тоже. И засунуть куда подальше свои возражения, и демонстративное недовольство, и надутые губы придется тоже, если жить хочется. Кстати, в свете этих его откровений не помешало бы выяснить в деталях, как Александру видится их брак после ритуала. Это ведь долгие годы совместной, чтоб ее демоны побрали, жизни. Семейной жизни. Обхохотаться можно. А ну как ему это по душе не больше, чем ей, и он решит от неё избавиться, когда она уже не будет ему нужна? Выяснять это, разумеется, следовало до свадьбы, но Лера о таких нюансах не задумывалась. Тогда ей требовалась гарантия безопасности, и она ее получила. Только что с ней делать теперь, в какую дырку запихнуть, не знала. Оказалось, что безопасность — она разная бывает. Бывает правильная, честная, когда за мужем — как за каменной стеной. А бывает извращенная, больная, подлая, как в ее случае. С этим надо что-то сделать. Подготовить себе хоть какой-то запасной выход. Самостоятельно. Вряд ли Александр согласится поделиться с ней соображениями на тему, как послать его подальше и самой при этом беззаботно наслаждаться жизнью. Да, нужно попытаться выяснить самой еще раз. И не потому, что она противная, и ей все всегда не так. А потому что такой жизнью и жить-то не хочется. Только с чего начать?Глава 4. Об извращённой логике волшебников
До вечера Лера провалялась в кровати, лелея раненную руку, рассматривая потолок и прокручивая в уме варианты действий. Основных направлений нарисовалось два: получить информацию из книг либо у другого волшебника. Второе опасно тем, что можно загреметь при этом в очередную волшебную лабораторию. Книги — куда проще, но это ж сколько по незнанию перелопатить придется! И совсем не факт, что она наткнется на нужную. И что прочитать сумеет, даже воспользовавшись заклинанием. Или воплотить прочитанное в жизнь. А волшебники — где их взять, бескорыстных, ее кровью не заинтересующихся? Заключить очередную сделку? Пусть Лера и была немного наивна, но училась быстро. И с унынием понимала, что невыгодных сделок никто заключать не станет. И подводные камни будут такими, что ее о них размажет. Но выбираться надо. Побыла замужем пару дней — и хватит. Больше она подобной глупости не совершит. Всем этим она уже занималась и ни к каким утешающим результатам не пришла. Но кто сказал, что нельзя попробовать еще раз? Десять лет назад она была еще совсем юной, многого не понимала — впрочем, в свои двадцать пять недалеко ушла, но теперь положение вынуждало быть смелее, умнее, находчивее. Ближе к вечеру, когда солнце уже садилось за горизонт, дверь в ее спальню распахнулась без стука. Лера вздохнула — он что, вообще не имеет понятия о деликатности? А если бы она тут в неглиже дефилировала? С другой стороны, они это уже проходили — не далее, как перед ее отъездом на малую родину. И никакого эффекта на него ее прелести не оказали. Не слишком прелестные оказались прелести? Не соблазнительные? Или он просто чурбан бесчувственный? Или — чем боги не шутят — несостоятельный по мужской части? Но постучаться-то можно было. Хотя бы из вежливости. Лера некоторое время созерцала своего мужа, одетого в уже ставшую привычной серую рубашку и штаны. Ей в голову пришло, что если он вежливым обращением себя не обременяет, то и ей это вовсе не обязательно. Поэтому она встала с кровати не в ту же секунду, как он на пороге обозначился, а чуть позже. Склонив голову, она произнесла сухо: — Уже идти? — хотя больше всего ей хотелось сказать «Вон из моей комнаты, козёл!» — Сначала ужин. «Как на убой», — невесело подумала она, но возражать не стала. — Мне переодеться надо. — Для понятности она потыкала пальцем в домашний халат, что был на ней. Александр кивнул и вышел. Лера не спеша сменила наряд на длинную юбку и свободного покроя блузку с коротким рукавом и уже шла к двери, когда зазвонил телефон. Начинать эпопею с поисками злокозненного аппарата сейчас хотелось меньше всего, но вдруг это что-то важное? Лера пошла на звук и, поковырявшись в кровати, против обыкновения довольно быстро обнаружила телефон — ха-ха — в наволочке. И как он туда попал? Лера посмотрела на дисплей — номер был ей незнаком. — Да? — Элеонора? — смутно знакомый женский голос. — Слушаю. Кто это? — Карина. Кто такая Карина, Лера вспомнила не сразу, а вспомнив, удивилась — что это кобре очкастой может быть надо? И откуда у неё Лерин номер? Тем временем Карина продолжала: — Вы не знаете, где Игнат? Еще веселее. Странные мысли приходят в голову дылды-секретарши. Почему она ищет Игната у Леры? — А должна? — высокомерно отозвалась Лера. — Разве он мой шеф? Вы у него работаете, вам лучше знать. И тут Карина выдала: — Это из-за вас он пропал! — В голосе её была неподдельная паника. — Немедленно признавайтесь, во что вы его втянули! — Милочка, — снисходительно отозвалась Лера. Ее совершенно не взволновали трагические заходы Карины. Игнат — сыщик, и скорее всего на задании. А то, что об этом задании не знает его секретарша, означает лишь одно — никуда не годный она работник. Точка. И волноваться совершенно не о чем. А чем черт не шутит, может, у Игната амурные дела, в которые секретарей обычно не посвящают. — Милочка, успокойтесь. С Игнатом все в порядке. Я вчера с ним разговаривала. Он, должно быть, просто занят. На том конце провода воцарилось молчание. Столь же красноречивое, сколь и долгое. Лера тоже молчала, постукивая ногой по полу. В конце концов, это Карина навязалась в собеседницы; а положенный минимум любезности волшебница со своей стороны уже соблюла. — Ну, знаете… — выдавила, наконец, Карина. — Ну, знаете… впрочем, ничего другого я от вас и не ожидала. И в духе оскорблённых героинь мыльных опер, которых Лера за последнее время насмотрелась с избытком, она бросила трубку. Лера послушала раздраженные гудки, хмыкнула, пожала плечами, швырнула телефон на расхристанную кровать и вышла из спальни. О звонке она забыла в тот самый момент, как хлопнула дверью. Александр в коридоре не обнаружился, впрочем, вежливость не была его сильной стороной, поэтому Лера и удивляться не стала. Интересно только, он это специально или и впрямь не замечает своей грубости? Ведь она же — пусть и его жена — но женщина. Слабый пол. Ей нужны элементарные знаки внимания хотя бы для того, чтобы ощущать себя не мебелью, которую за ненадобностью можно и выкинуть, а… пусть не любимой женщиной, но просто волшебницей! Хочется, чтобы ценили по достоинству, а не забывали о ее существовании в тот миг, когда она исчезает из виду. Лера медленно брела в столовую, погрузившись в думы, и может быть, поэтому не сразу ощутила в руках… бумагу? Она машинально сжала пальцы щепотью, поднесла к глазам — и впрямь бумага. Точнее, сложенный вчетверо листок. Записка? Рисунок? Заклинание какое? И как это у неё оказалось? Ничего в руках не было еще секунду назад. Кто-то перепутал? Лера остановилась и быстро огляделась по сторонам, словно надеясь увидеть шутника, но никого не обнаружила. Тогда она внимательно рассмотрела бумажку со всех сторон. Обыкновенная, белая. И видно, что написано внутри что-то. Лезть в чужие бумаги нехорошо, но раз уж так вышло… Лера еще раз огляделась — на сей раз проверить, не уличит ли ее кто — и бумагу быстро развернула. Оказалось, что в руки ей попала записка. И как ни странно, ей же адресованная. Чёткий, высокий почерк, сильный нажим, бегущие вверх строчки. Всего несколько слов, но и их хватило, чтобы внести окончательное смятение и в без того неспокойную Лерину жизнь. «Уважаемая Элеонора, Ваш муж!!! виноват в Ваших! Несчастьях, — говорилось там. — Если хотите! избавиться от Огня, следуйте инструкциям. Их я передам! Позднее». Поразмыслить о прочитанном у неё не было времени, так как в любой момент Александр мог оказаться рядом. И хотя волнение холодило сердце, а руки подрагивали, пока она сворачивала записку и прятала ее за пояс юбки — карманов, к сожалению, не было — у Леры хватило здравомыслия придержать воображение и предоставить событиями идти своим чередом. Она все узнает, в свое время. И кто загадочный отправитель (если не сам Александр, решивший таким образом развлечься). И чего он хочет от Леры на самом деле (потому что с благотворительными целями анонимные записки не подбрасывают)? И почему помогает? И что потребует взамен? Почему уверенно обвиняет Александра в её бедах? И какие именно беды имеет в виду? И, наконец, самое интересное, самое главное — предложение «избавиться от Огня». То самое предложение, от которого невозможно отказаться. Имеет ли оно под собой реальную основу или кто-то неудачно пошутил? Она все узнает, надо только набраться терпения… А если не узнает, значит, не надо было. Лишняя информация в разы осложняет жизнь. Лера сделала глубокий-преглубокий вдох, осторожно поправила юбку и еще раз удостоверилась, что записка не выпадает, благо пояс широкий, на резинке. Потом она гордо задрала подбородок, подражая храбрым героиням всех прочитанных книг разом, и вплыла в столовую, где ее уже ждал Александр. Что-то будет, только что? Надо ли спасаться или бежать навстречу, распахнув объятия? Ужин прошел скомкано. Лера заметно волновалась, хотя изо всех сил пыталась это скрыть. Александр же смотрел так, словно видел насквозь и её, и ее жалкие потуги утаить произошедшее в коридоре, и это нервировало еще больше. Желудок скручивался в узел, а назойливая мысль о том, что через некоторое время в неё вольют насильно очередную порцию зелья, не добавляла оптимизма. — Александр, — спросила Лера, чтобы хоть что-то спросить, — у вас есть братья или сестры? И будь она проклята всеми богами, если он не нахмурился озадаченно. — Братья или сестры? — повторил он несколько недоуменно. — Ммм… нет. Кажется. — То есть как это — кажется? — удивилась Лера. — Родственники либо есть, либо нет. Тут не может что-то казаться. — Я… не уверен, что они живы, — после долгого молчания ответил он. — Я давно их не видел. — Они живут в другом королевстве? — Я бы сказал, это я живу в другом королевстве. Нет, скорее в другом мире. И в последнее время я редко наведывался в этот. — В этот? В королевство Таан, вы имеете в виду? — В этот мир, я имею в виду, — пояснил он с самым терпеливым видом. — Я уже говорил — ушедшие за Грань редко возвращаются. Но я хочу вернуться. И я вернусь, во что бы то ни стало. Глаза волшебника, до того равнодушные, спокойные, сверкнули так неистово, так свирепо, а главное — так неожиданно для той, что привыкла видеть в них лишь пустоту, что она зябко поежилась. Вместе с тем это подарило ей некоторую надежду. Есть чувства, есть. Только вытащить их непросто, клещи бы пригодились. Значит, Грань. Надо выяснить поподробнее… Поможет ли ей это в будущем, сказать сложно, но знать побольше о своем муже-мучителе-спасителе не помешает. — Почему оттуда редко возвращаются? И что такое — Грань? Слово-то я где-то слышала, а вот точное значение… Александр не усмотрел в ее любопытстве ничего особенного или не счел нужным скрытничать. Ответил даже охотно: — Волшебники, Элеонора, совершенно особый народ… «Началось… — подумала Лера с веселой обреченностью. — Очередная лекция на тему — уникальность волшебников или кто у нас первый после богов. Можно подумать, я по сравнению с ним — дворняжка. Хотя тоже волшебница, пусть и наполовину». Но Александр повел речь о другом. — … у нас между желанием чего-либо и воплощением этого желания в жизнь есть лишь условное препятствие — знания. Именно знания, а не сила, дает возможность творить великое. Именно мудрость и разум возвышают волшебника над остальными; идеями таких волшебников творится история. Сила… она конечна, в результате. Сейчас она есть, а завтра — ты ноль без палочки. И волшебник, если достаточно опытен и разумен, стремится в первую очередь овладеть запрещенными знаниями. — Но разве запрещенные знания — они… как бы сказать, не под запретом? Даже по названию любой дурак поймет. Зачем соваться туда, куда соваться не стоит? — Понимаешь, Элеонора… — «Вот привязался к моему полному имени», с неожиданным раздражением подумала Лера, всегда не терпевшая громоздкого буквосочетания, — если уж брать глобально и сугубо теоретически, знания как таковые запрещенными быть не могут. Потому что не несут в себе никакого заряда — ни отрицательного, ни положительного. Это просто слова, начертанные на бумаге. Окраску придают им волшебники. — Подождите. А если заклинание, допустим, разрушает города? Или проклинает кого-нибудь до десятого колена? Или убивает? Это разве не зло? Александр вдруг щелкнул пальцами, и перед ним возникла чашка с чаем. Лера опасливо на чашку покосилась, словно ожидая, что чай превратиться в огонь. — Элеонора, понятия добра и зла — они настолько относительны, что категорично вешать ярлыки на события могут лишь дураки. — Это был камень в ее, судя по всему, огород, но Лера не обиделась. Она слушала. — Добро не может быть добрым всегда, иначе изживет себя практически моментально. Невозможно совершать благо только лишь ненасильственными методами. Также и зло — не обязательно скалится тебе в лицо и угрожающе мажет ножом, или палочкой волшебной, или амулетом страшным. Зло бывает необходимо. И, вынужден констатировать, много чаще в нашей жизни, чем добро. Даже не само зло, как универсальное понятие, а… твердость и жестокость. Уверенность в своей правоте и умение доводить дело до конца — даже если не нравится. — Звучит очень запутанно, — призналась Лера. — Я не поняла и половины. — Возьмем пример, — сказал Александр и одним глотком осушил чашку, — из волшебства. Запрещенного, для пущей важности. Проклятия. Ты проклинаешь человека или волшебника — чем угодно, запрещенные проклятия как одно штука неприятная, часто смертельная. Это плохо? Лера уверенно кивнула. — А если этот человек, или волшебник, или кто угодно — убийца? Или насильник? Или черный волшебник, который в ритуалах кровь детей использует? Тогда твое проклятие — тоже плохо? — Но это самосуд, — возразила Лера. — Так нельзя. Можно же обратиться в полицию, или еще куда-нибудь. Пусть его арестовывают и потом решают, как быть. — То есть ты бы не решилась? А если бы одной из жертв стал твой родственник? Отец, мать, брат, сестра, сын или дочь? Тогда как? Лере такое представить было сложно, если не сказать — невозможно, поэтому она просто пожала плечами, уклоняясь от ответа. Александр понял ее колебания и продолжил: — Да, отвлеченные примеры бывает сложновато примерить на себя. Особенно если опыта в таких делах нет. Возьмем тебя. Десять лет назад. Возьмем волшебника, который заточил тебя в клетку. Смогла бы ты проклясть его, будь у тебя достаточно силы и знаний? Или убить, будь у тебя нож? Чтобы защитить свою жизнь? И что это будет? Добро или зло? Лера помолчала, воскрешая воспоминания, которые похоронила очень глубоко в душе. Наконец она медленно ответила: — Я… не знаю, смогла бы или нет. Честно. Я скажу, что думаю. Может быть, с вашей точки зрения убийство ради сохранения собственной жизни или ради мести за почивших оправданно. Но, на мой взгляд, это не значит, что так должно поступать. Если все станут действовать подобным образом, начнется хаос. Мы на улицу не сможем выйти — если не убьют, так покалечат, как случайную жертву. Под горячую руку. И всегда найдется оправдание. Должен быть порядок. Должна быть единая основа. Закон, в конце концов. Разве не так? Александр покачал головой: — Закон придуман богами. И мне думается, что в первую очередь для устройства собственного комфортного жития. — Не стану спорить. Но в то же время закон дает жителям королевства защиту. Мы всегда можем обратиться с жалобами в полицию. В суды. И это хорошо. Это — благо. — Как быть с теми, кто призван служить закону, но закон попирает? Берет взятки, отпускает тех же преступников на свободу? Это тоже — благо? — Везде есть свои недостатки, но это не значит, что система — плоха. Это значит, что отдельные особи плохи. Что следить надо лучше. — Кому следить-то? — Ммм… королю, наверное. — Ну да. В свободное от принятия ванн время. Ты хоть представляешь, насколько король занят и без того? Лера пожала плечами — она имела весьма туманное представление о ежедневном расписании короля и спорить на тему, в которой ничего не понимала, не собиралась. Александр продолжал: — Я потому и говорю — нет понятий «добро» и «зло». Есть нечто среднее. Люди, волшебники, да все живые существа на земле, именно они делают вещи хорошими или плохими. Тянут одеяло в разные стороны. Кто-то на себя, кто-то в сторону справедливости. Так же и со знаниями. Они нейтральны. Если пользоваться с умом, то вреда будет — и от запрещенных заклинаний — не больше, чем от заклинаний бытовых. А если волшебник преследует злую цель, то даже самое безвредное из них может превратиться в смертельное оружие. Но это лишь общие закономерности, не затрагивающие ни в коей мере неприятные нюансы и последствия для того, кто запрещенными заклинаниями пользуется. Я бы сравнил подобные заклинания с хорошо замаскированным болотом, в котором по незнанию сгинуло множество волшебников. — То есть, запрещенные заклинания все-таки плохие? — Они — нейтральны. — В голосе Александра послышалось раздражение. — Повторяю. Их можно использовать, чтобы разрушать и созидать, зависит от намерений. — Я запуталась. — Боги… Я имею в виду, что по своему действию любое запрещенное заклинание не является изначально негативным. Но того, кто рискнет этим заклинанием воспользоваться, может ждать незавидная участь. Но ничто не мешает волшебнику просто знать. — И не пользоваться? — Примерно так. — Вы меня запутали окончательно. При чем здесь Грань? — Грань — это мир, где царит лишь волшебство. Предел стремлений, райские кущи для любого волшебника, чья цель — бесконечное познание и самосовершенствование. Это вечный поиск истины, ответов на главные вопросы. Это место, где нет физических материй, потребностей; где тебе доступно любое знание — при достаточном стремлении. Это когда волшебство перестает быть лишь частью тебя, когда заклинания и атрибутика становятся лишними… — Я так понимаю, — чуть менее вежливо, чем требовалось, вклинилась Лера, — Грань — это нечто вроде рая для волшебников при жизни. ЧуднО. Почему-то учителя в школе об этом умалчивали. И что в этом месте вас не устроило? Почему обратно на землю несовершенную рветесь? — Потому что я понял, что совершенство не для меня. Претензии на божественность и вековую мудрость — увольте. Все хорошо до определённого предела. И я свой предел выяснил. Теперь хочу назад. Лера поправила поясок — записка углом больно колола живот. Незаметно почесавшись, она спросила: — Для того, чтобы вернутся, я вам и понадобилась, правильно? Но если вы столько знаете, разве нельзя что-нибудь попроще придумать? — Нет, — отрезал Александр, выпрямляясь на стуле. — Нельзя. Закончила? Нам в лабораторию надо. Лера мгновенно потеряла интерес к их разговору, испуганная перспективой повторения уже пройденного утром. — Это так уж обязательно? Может, подождать? — Время на исходе, — покачал он головой. — Ждать возможности нет. И открыл портал.* * *
Ночь кралась мимо Леры, подмигивала яркими звездами, соблазняла круглой луной, но девушка едва ли замечала, что происходит вокруг. И что надо бы поспать — самое время. Вместо этого она сидела на кровати, завернувшись в одеяло — так, что только кончик носа торчал — и размышляла. О записке, будь она трижды неладна! О том, что безвыходных положений не бывает по определению, но тот, кто изрек знаменитую фразу, явно не имел в крови божественного огня, толпы желающих ее, кровь, позаимствовать без спроса, и мужа, который количеством странностей переплюнет всех этих желающих вместе взятых. О том, как быть. И быть ли вообще, барахтаться ли дальше или позволить судьбе решить все за себя. Не спешить и посмотреть, куда вынесет течение жизни. Закрутит ли водоворотом, утянет в омут или, пожалев, вышвырнет на берег. Не бежать, не ломать голову, не думать тревожно — что да как — не переживать, а положиться на авось. Или все-таки наоборот — приложить все силы, чтобы подмять обстоятельства под себя; придумывать планы спасения, бороться, юлить, изворачиваться, искать выход. Не сдаваться, перестать быть жертвой. И пропади пропадом этот Александр вместе с Гранями и ритуалами! Записку Лера по приходу в спальню сунула под матрас. Не то чтобы она стремилась спрятать ее — от волшебника-то! глупейшая затея — но и на виду оставлять не решилась. Розыгрыш это жестокий или в самом деле кто-то хочет ей помочь, она ещё не разобралась. Вот когда разберётся… но и тогда своему мужу ничего не покажет добровольно. Но, демоны побери все на свете, что имел в виду отправитель, когда обвинил его во всех ее несчастьях? Неужели нельзя было поподробнее расписать? Лера ворочалась на кровати с боку на бок, и лишь случайно задев рану на запястье, вспомнила, что под конец процедуры в лаборатории выпросила у него бинт и банку с мазью. Если честно, она ожидала, что Александр предложит помочь, но он сунул ей в руки требуемое и вытолкал за дверь. Опять. Портал ему, что ли, жалко открыть? Лера уселась на кровати, скрестив ноги и подоткнув под себя одеяло со всех сторон. Получилось некое подобие птичьего гнезда, где было тепло и уютно. Поёрзав немного, чтобы получше устроиться, Лера уставилась на лежащие на тумбочке бинт с мазью так свирепо, словно они были виноваты во всех ее несчастьях. Ладно, с мазью она управится, но как прикажете бинтовать одной рукой? Заклинание? Не стоит, ей еще жить хочется. Позвать этого, который муж? Смехотворно. Значит, придется применять тот самый творческий подход, который в борьбе с собственным садом не помог. Но сейчас нужно заставить его работать, раз уж все равно не спится. Не в первый раз, и видимо, далеко не в последний. Кое-как — криво, косо — приладив бинт, Лера затолкала свободный конец под повязку, чтобы не распустилась. Вышло не слишком аккуратно, даже с третьей попытки, но ведь вышло же! Только она собралась ещё немного поненавидеть своего муженька, как где-то зазвонил телефон. Опять! Она завертела головой и по звуку принялась вычислять его примерное местоположение. Две секунды — и он нашелся в ящике тумбочки. «Так, — подумала Лера, поднося трубку к уху, — правильно я не стала колдовать. Здесь явно аномальная зона. Дома этот гадёныш никогда так просто не сдавался, а учитывая тот факт, что оставила я его на кровати…». — Доброй ночи, мам. — Ночи? — удивленно переспросила Евгений Павловна на том конце провода. — Разве уже… ах, да. Заработались мы с отцом. Но у нас опыт был в самом разгаре. — Понятно, — ответила Лера. — Что-то случилось? — Ты реактивы не посмотрела? — Мать не любила ходить вокруг да около, переливать из пустого в порожнее, спрашивая, например, как у неё дела. Если проблемы есть — Лера расскажет сама. А если не расскажет — значит, проблем нет, и волноваться, как обычно, не о чем. — Реактивы, — медленно повторила Лера, пытаясь вспомнить, куда задевала список. Дурацкий переезд! Лера и раньше-то ничего в своем доме отыскать не могла, а теперь впору Игната нанимать, да и то сомнения большие, что он справится. — Мам, а… ты мне еще раз могла бы продиктовать? Евгений Павловна немного пожурила дочь за небрежность, но продиктовала. Лера, игнорируя боль в руке, прилежно все записала и положила список в ящик тумбочки. Попрощавшись с мамой, повесила трубку. Вот еще напасть! Где она возьмет столько реактивов? И как доставит их родителям? По всему выходило, что без помощи Александра не обойтись никак. Набраться наглости и попросить? Не откажет же он? Или откажет? И тут телефон зазвонил вновь. Лера подскочила на месте. Мама что-то забыла? Но это был Игнат. Интересно, нашла ли его Карина? «Видимо, сегодня никому не спится в королевстве Таан. Общая, так сказать, бессонница», хмыкнула Лера, поднося трубку к уху. — Привет, Игнат. — Привет, — бывший одноклассник был противоестественно бодр. — Ты насчет денег? — Не совсем. Лера по своему обыкновению пропустила ответ мимо ушей, чувствуя себя виноватой. И затараторила, спеша оправдаться: — Здесь такая ситуация. Я… не дома. И не знаю, когда буду. Я вообще далеко. Поэтому если можешь, давай чуть отложим. Я заплачу обязательно, я знаю, что тебе важно, просто сейчас… не самое подходящее время. — Далеко? — переспросил Игнат, как показалось Лере, с облегчением. — Насколько далеко? — Я в столице, Игнат. И я вышла замуж. Как уже упоминалось, в свое время, десять лет назад, Лера так и не нашла в себе смелости рассказать Игнату о приключившейся с ней беде, о визитах Александра и предательском согласии родителей выдать ее замуж. На все вопросы она отделывалась полуправдой — нервный срыв в связи с усиленной подготовкой к выпускным экзаменам. А что еще она могла рассказать, если даже собственные родители ей не верили? И еще было очень стыдно за то, что она не смогла постоять за себя, хотя до этого уверенно расписывалась в своих возможностях. Первые разбитые вдребезги иллюзии, наверное, самые болезненные. Они оставляют шрамы. Поэтому Лера справедливо полагала, что ее сообщение вызовет лавину вопросов, однако из всех возможных вариантов реакции Игнаты выбрал тот единственный, что поставил Леру в тупик. — Слава всем богам, — сказал он. — Надеюсь, муж — волшебник? — Надейся, — буркнула Лера, обиженная столь явным отсутствием интереса к перипетиям ее судьбы со стороны единственного и потому лучшего друга. — Ничего больше спросить не хочешь? — Хочу, но не могу. Ты насчет денег не переживай, это не к спеху. И прошу, забудь про своих должников. Я повыяснял, они… плохие. Не лезь к ним. — И не собиралась, если честно, — пожала плечами Лера. — А что с ними не так? Почему плохие? — Меньше знаешь — крепче спишь. Я и так наследил порядочно, но я не думал… ладно, разгребусь как-нибудь. — Тебя Карина твоя искала, — доложила Лера. — Нашла? — Она тебе звонила? Давно? — Ранним вечером, а что? Что у вас там вообще происходит? Вы все потерялись? Ты вообще где? Чем занят? — Я работаю, — с запинкой ответил Игнат. — Ой ли, — усомнилась Лера. — Допрашиваешь какую-нибудь красотку, я права? — Нет, — в тоне Игната прозвучал ужас. — Надеюсь, ты Карине этого не сказала? — А что? — кокетливо спросила Лера. — Боишься? — Элеонора, демоны тебя побери, я серьезно спрашиваю! — Ничего я твой кобре… прости… секретарше не говорила. Сам с ней разбирайся, я в ваши отношения встревать не собираюсь. — Вот и правильно, — похвалил Игнат, а Лера почему-то разозлилась и уже хотела повесить трубку, так и не узнав, где же проводит время ее одноклассник, как он спросил: — Ты… счастлива? — и в одном этом вопросе был еще миллион разных, не озвученных. Лера вздохнула и ответила: — Почти, Игнат. Почти, — и нажала отбой. Почти вся ночь прошла без сна, и когда забрезжил рассвет, Лера сладко зевнула, потянулась и коконом повалилась на подушки. Вырубилась она мгновенно и спала так крепко, что Александру пришлось трясти её за плечо, чтобы разбудить. Лера как могла отмахивалась — руками, ногами, подушкой, что-то сердито бормотала, ругалась, но он оказался настойчив. Стащив с Леры одеяло, за которое она цеплялась с отчаянием утопающего, он сказал: — Время. Пора в лабораторию. Лера мысленно плюнула в волшебника — черствого, бессердечного, наглого. Тебе надо — ты и иди, хотелось сказать. Но вместо этого она повернулась на другой бок, поджала ноги к животу и снова засопела — пропади пропадом эти немилосердные к ее психике эксперименты. Она расслабилась, мгновенно проваливаясь в сладкую, теплую дремоту, и вдруг ощутила, что по ее плечу скользит горячая ладонь. Что его демоны поджарили! — пронеслось в голове. Глаза открылись сами собой, сон испарился моментально. Лера подскочила на кровати, вывернулась из-под ладони, которая, надо отметить, с плеча убралась и двигалась в направлении уже совершенно неприличном. Забившись в угол кровати, она порадовалась, что на ней — приличная пижама, а не нижнее белье. — Доброе утро, — как ни в чем не бывало сказал Александр. Стоял он перед кроватью, одетый по обыкновению в серое. Лицо его сохраняло нейтральное выражение, будто не он только что ее нагло облапал. — Нам пора. Лера сильно потерла лицо ладонями, пытаясь собраться с мыслями, но в голове стоял туман. — Я… — хрипло начала она. — Я… можно мне минутку? Я выйду, когда буду готова. — Минутку, не больше, — ответил он, и Лера была совершенно уверена, что он будет секунды отсчитывать до окончания запрошенного времени. В этом утре радовало одно — рука болеть перестала. Когда Александр скрылся за дверью, Лера выдохнула и как будто сдулась и только тогда поняла, в каком напряжении пребывала. Пусть он — ее муж, но кто дал ему право лапать ее, когда вздумается? Да еще без разрешения? Она сердито нахмурилась — ей очень хотелось пожалеть себя вволю, но секунды бежали стремительно, и оставшихся едва хватало на то, чтобы одеться во что-нибудь более приличное. Когда волшебник вновь зашел в спальню — без стука, без предупреждения — Лера умывалась, следя, чтобы вода не намочила повязку, и одновременно причесывалась. Она бы еще и зубы чистила, но, к сожалению, у неё имелись всего две руки, и обе были заняты. Всегда приходится чем-то жертвовать, и нечищеные с утра зубы показались наименьшим злом. — Мы идем? — ровно спросил он. — Да. — Лера появилась на пороге ванной комнаты в длинной юбке и блузке, стягивая на ходу волосы резинкой на затылке. С натянутой улыбкой — назло всем врагам и бедам — она промаршировала к выходу. — Вперед. Она поборется, она еще поборется! Она заставит с собой считаться! Воодушевляя себя этими мысленными кличами, Лера чуть не забыла захватить список реактивов и, вспомнив в последний момент, ринулась от порога к тумбочке. Ящик она дёрнула с такой силой, что он вывалился наружу и с грохотом приземлился на пол, рассыпав своё содержимое. Лера досадливо крякнула, попинала ногой расческу, но как всегда уборку решила оставить на потом. Отыскав список, она сунула его в крохотный нагрудный кармашек и во второй раз, уже без пафосных воззваний, устремилась к выходу. Попытка — не пытка, так кажется, говорится? Но тот, кто это изрек, явно никогда не имел дела с Александром. В третий раз огонь оказалось глотать не так страшно. Даже заклинания не потребовалось. Лера просто зажмурилась — и дело было сделано. Неприятное дело, но кому-то очень нужное. Этим она и утешала себя, сглатывая горькую слюну. — Мне скучно целый день в спальне сидеть, — кинула Лера пробный камень, когда Александр дал понять, что на данный момент она может быть свободна, — у вас библиотека есть? Я бы почитала. — Есть. — Волшебник стоял к Лере спиной, что-то выискивая в одной из книг на письменном столе, и оттого голос его звучал чуть приглушенно. — Второй этаж. Третья дверь направо. Учти, там есть книги, которые трогать нельзя. Они помечены черным. И лучше не проверять на себе правдивость моих слов, хорошо? Логично было предположить, что как раз в запрещенных книгах с большой долей вероятности может содержаться нужная информация, но как попросить их, чтобы не вызвать подозрений? Ответа у неё не было. Поэтому она решила запастись терпением и начать с того, что доступно и не убьёт её при одном прикосновении. Или ещё что похуже. — Кстати, — обернулась она в дверях, — а могу я заклинания творить в вашем доме? — Это еще зачем? — недовольно откликнулся Александр. — Тебе чего-то не хватает? — О нет, — поспешно открестилась Лера. — Всего с лихвой. Но вдруг… на всякий случай. Вот, хотя бы бинт перевязать. Самой уж больно муторно. — Она потрясла рукой. Если она рассчитывала укорить его бездействием, то просчиталась. Он как листал тетрадку, так и продолжил листать, даже в ее сторону не обернулся. — Так можно? — Я учту, — ответил он, наконец. — Через полчаса будет можно. Ясно? Надо снять парочку ограничений, это не так быстро. Лера вновь обернулась к двери, даже пару шагов сделала, но застыла на пороге. — Что еще? — спросил он с бледной тенью нетерпения. Лера подскочила как ужаленная — не ожидала, что он заметит ее колебания. «Смелее, — приказала она себе. — Просто попроси». — Мне… вот. «Отлично. — Маяться под вопросительно-непонимающим взглядом Александра было не особенно приятно. — Ты еще много местоимений и предлогов знаешь. Можешь ими воспользоваться. Выйдет куда понятнее, чем полноценными предложениями разговаривать. Ясли, демоны все побери!» Список она всё-таки вытащила и предъявила. — Родители просили, — пояснила она. Александр отложил тетрадь и изучил список. — И что с этим делать? — Родители просили. Почему-то Лере было очень неудобно просить его об одолжении, но она мужественно решила идти до конца. — Родители просили что? — уже с настоящим раздражением уточнил он. — Поконкретнее, пожалуйста. У меня времени мало. — Реактивы им нужны для опытов. Мне бы в лавку сходить, да только я не знаю в столице ничего. Вы можете меня сводить туда? — Поди туда, не знаю куда, — пробормотал он, возвращая Лере список. — Ладно. У меня все это есть, за исключением пары пунктов, но я думаю, это не криминально. Так? Лера закивала. — Ты в них разбираешься? Сама достать сможешь? У меня, в принципе, все подписано, путаницы быть не должно. — Даже так. — Лера облегченно улыбнулась. — Где именно? — В хранилище. Только без меня ты туда не попадешь. А мне… — Некогда, — весело закончила за Александра Лера. — Это понятно. Когда? — Я скажу, когда. Хорошо? Лера кивнула, поблагодарила от всей души и направилась к двери. И на сей раз вышла-таки в коридор. Ее ждала библиотека. Библиотека оказалась просто огромной. Стеллажи, высоченные, под потолок, и основательные, были заполнены книгами; главным источником освещения была висевшая в центре шикарная люстра — окна занавешивали тяжелые шторы. У камина стоял мягкий, удобный даже на вид диванчик. Рядом расположились внушительные письменный стол и стулья. Лера легко представила, как Александр сидит за этим самым столом и что-то изучает, как обычно, сосредоточенный, спокойный, целеустремленный. Пишет или читает, а может быть, чертит или заклинание творит. Несмотря на далекий от совершенства характер, было в нём что-то, импонировавшее Лере. Уверенность в себе, наверное. А может быть то, что он оказался не такой высокомерной сволочью, как большинство волшебников. Общается с ней, ничем не примечательной полукровкой, на вопросы отвечает, разговор поддерживает, как с равной. Или это Грань на него так повлияла? Или волшебники за Гранью все такие — не зацикленные на происхождении и волшебных силах? Да, у него отсутствует элементарная вежливость, но Лера подозревала, что он такой со всеми. Капелька… нет, капелькой не отделаешься — литра два — обходительности и внимания к окружающим ему бы не помешали. Все-таки, жаль, что их брак — фикция. При других обстоятельствах… тут она сердито нахмурилась и обругала саму себя страшными словами. При других обстоятельствах они не встретились бы никогда. Но это все лирика, к действительности не имеющая никакого отношения, поэтому она выкинула из головы посторонние мысли и сосредоточилась на главном. Для начала следовало определиться с направлением поисков. А поскольку она не знала, что именно ищет, решила просто названия книг почитать. Вдруг что-то на умную мысль натолкнет. Как ни странно, оказалось, что определённую — не очень маленькую — часть собрания составляют детективы, хотя Лера была бы последней, кто заподозрил Александра в пристрастии к ненаучной литературе. Или это не его коллекция? Чья тогда? И что она вообще знает о собственном муже, кроме того, что он большую часть времени проводит за неведомой Гранью и потерял связь с родственниками? С детективами соседствовали книги на краеведческие темы, путеводители по странам, труды по истории разных авторов. От разноцветных корешков в глазах рябило, и, сделав круг по библиотеке, Лера выяснила только одно — что так и не знает, с чего начать. Найти бы запрещенные книги и посмотреть хотя бы названия. Где они, помеченные черным? Она задрала голову, и ей показалось, что она заметила одну такую. Теперь вопрос второй — как до неё добраться? Оглянувшись по сторонам, девушка увидела в углу лесенку. Недолго думая, она подтащила ее к стеллажу, уперла верхний конец в полку, и, убедившись, что лестница стоит прочно, стала подниматься. Сразу стало ясно, что это занятие никогда не войдет в число её любимых — ноги соскальзывали со стёртых до блеска перекладин, и все время казалось, что лестница куда-то опасно кренится. Ноги путались в демоновой юбке, что бесило неимоверно. Добравшись через бесконечность до нужной полки, Лера перевела дух, осмотрела книгу и вздохнула — помечена черным, да? Это он поиздевался? Да вся книга — сплошное черное дрожащее нечто, и угадать, что это нечто — книга, можно лишь по тому, что она находится в библиотеке. С очередным вздохом Лера покачала головой — выжить назло всем, чтобы быть испепеленной какой-то книгой, ей не хотелось. Поэтому она лучше подождет, прочитает то, что доступно. Может, наткнется на полезную информацию. Ведь она волшебница, пусть не самая сильная и образованная, но силы-то есть какие-никакие. А знания — дело наживное. Вон, муж ее не знает, куда от них деваться. Трогать Лера ничего не стала, наоборот, руки подальше убрала. Спуск обещал оказаться потруднее восхождения, поэтому она не стала торопиться, а оглядела книги, которые были закинуты под самый потолок. И обрадованно улыбнулась — лезла не зря, как оказалось! Потому что здесь среди незапрещенных к просмотру были книги по волшебству! Она, недолго думая, вцепилась в первый же попавшийся толстый том — «Универсальное волшебство и принципы равновесия» и примерилась к еще одному, не менее увесистому, под интригующим названием «Как минимизировать потери в волшебстве за счет точных расчетов», но передумала из боязни упасть. Лучше потихоньку, поэтапно. Спуск прошел благополучно (потому как Лера, решив, что сохранность конечностей ей дороже скромности, заткнула юбку за пояс), и спустя минуту она уютно устроилась на диване в обнимку со своим трофеем. Совершенным неучем Лера не была, но иметь школьное образование в двадцать пять лет — позор для любой уважающей себя волшебницы, а на учебу в университете недоставало, как уже упоминалось, ни сил, ни денег. Вот она и работала назло всем, лелея в глубине души мечту когда-нибудь пойти учиться. А волшебство… Тут уж чем боги наградили, тому и будь рада, но! Всегда есть маленькая надежда, что повезет, и силы с небес упадут — ровнехонько ей на голову и станет она следующей Великой. Не то, чтобы она всерьез верила в подобную чепуху, но никто не запрещал ей мечтать. А мечты должны быть глобальными, масштабными, поражать размахом и поэзией. Вот Лера и мечтала, несмотря на то, что обстоятельства вечно складывались не в её пользу. Выйти замуж, чтобы сохранить жизнь — печальная участь. Она вообще не хотела замуж, по одной простой причине — нежелание иметь детей. Это никоим образом не было связано с тем, что Лера не любила детей, скорее наоборот. Любила. В этом-то всё дело и было. Подпорченная кровь повышала вероятность рождения неполноценных волшебников — полукровок — до критической отметки. А зная по себе, как тяжело приходится полукровкам, она не желала такой участи своим детям. Только не в этом королевстве, только не в этом трижды набитом условностями обществе. В общем, книгу Лера читала с удивившими ее саму вниманием и охотой. Она даже поймала себя на мысли, что с удовольствием почитала бы и просто так, без далеко идущих целей и задних мыслей. Книга развернуто излагала теорию о том, что волшебство не может только отдавать, равно как и создавать вещи из ниоткуда. Всегда есть отправная точка, некое изначальное звено, на основе которого происходит необходимое волшебнику действо. Или создаётся вещь. Проще говоря — если где-то прибыло, то где-то убыло, и это не всегда хорошо. За волшебство нужно платить. Лере теория показалась недостоверной и неубедительной, хотя, безусловно, заслуживающей внимания в некоторых пунктах. Ведь если за сотворение заклинания берется плата, то все волшебники мира были бы в долгу у некоего собирателя этих долгов. Или перестали творить заклинания вовсе. Но ни о чём подобном Лера не слышала. Впрочем, она и про Грань толком ничего не знала, так что ее неосведомленность — не критерий. Возможно, плата мала. Но в конце жизни… Вторая вылазка — и Лера открыла следующую книгу, которая была полна сложных математических формул и выкладок. От них уже на третьей странице ей стало худо, и голова закружилась. Ничего не поняв, она захлопнула талмуд и вновь обратила взор наверх, на запрещенные книги. Они манили своей недоступностью, невысказанным обещанием дать ответы на все вопросы. «Нет уж, будем работать с тем, что есть». Она пожурила себя за недостойное (хотя встречающееся сплошь и рядом) волшебницы желание получить все и сразу и продолжила рыскать по библиотеке в поисках истины или хотя бы подсказки, как жить дальше. Она не затрудняла себя убиранием просмотренных книг обратно на полки, поэтому через несколько часов возле диванчика, на котором она вольготно устроилась, высилась шаткая гора из отбракованного материала. Ноги у неё гудели от беготни, а глаза слезились от напряжения. Многое из прочитанного ей показалось интересным, и в другое время она с удовольствием уделила бы книгам куда больше внимания. Увы, в данный момент у неё была иная цель. Сколько она ни искала, никаких намеков или подсказок в рябивших перед глазами строках так и не нашла. Утомившись до предела, Лера позволила себе пятиминутный перерыв, в течение которого, с трудом отодрав пятую точку от дивана, разминала ноющие шею и поясницу. Случайно взгляд ее упал на зашторенное окно, и она нахмурилась — то ли погода испортилась, то ли вечер настал. Это она весь день провела без еды, без воды и даже не заметила? Лера подошла к окну, отдернула штору резким, нервным движением, отчего она — не будь, видимо, зачарована — должна была бы сорваться и накрыть её с головой. И карнизом сверху припечатать. Снаружи царили мягкие сумерки — солнце почти кануло за горизонт, на улицах пробно помаргивали фонари. Минуту Лера стояла в задумчивости, наблюдая за снующими по тротуарам прохожими, а потом со вздохом отвернулась. Они, эти прохожие, казались со стороны такими беззаботными, праздно шатающимися и не отягощенными серьезными размышлениями о жизни и смерти; и не было в данный момент ничего желаннее для Леры, чем выйти на улицу, вытряхнуть из головы все проблемы и убежать. Куда-нибудь далеко-далеко от проблем, от суеты и тревог, от мрачной неопределенности завтрашнего дня. Помимо прочего, её тревожил недавний разговор с Игнатом. Что он имел в виду под словом «плохие»? И почему ей кажется, что у него не все гладко? «Ладно, — оборвала она себя, — гадать — только время терять. Отдохнула и хватит. Надо бы еще парочку книг просмотреть, пока этот… муж так называемый… не явился». Усевшись на диван, Лера только собралась проштудировать оставшиеся неохваченными трудовым порывом книги, как ей на колени из ниоткуда спланировала вторая записка. Она с силой вцепилась в подлокотник дивана и уставилась на бумагу, словно ожидала, что у неё вырастут клыки, и она примется кусаться. Минуту ничего не происходило. Лера медленно выдохнула, взяла записку и развернула чуть дрожащими пальцами.Глава 5. О двойном дне того, что на первый взгляд кажется выгодным
По дороге с работы домой Матвей, как было велено, зашел в булочную за хлебом. Комкая в руках тряпичную сумку, он терпеливо топтался в хвосте очереди, которая именно сегодня, как назло, ползла с черепашьей скоростью. Наконец, он очутился у прилавка и попросил своё стандартное: — С отрубями булочки. Весь остальной хлеб вызывал у Алевтины Григорьевны дичайшую изжогу. Лечить напасть зельями она не желала, обращаться к докторам за помощью — тоже. Известное дело — эскулапы денег возьмут много, толку же от их советов будет чуть. А, кроме того, хлеб с отрубями самый полезный, внушала она сыну, и он послушно давился этой гадостью. — По вам можно часы сверять, — пошутила веселушка-продавщица, молодая симпатичная деваха с косой через плечо. — Вы всегда в это время приходите. Одно и то же берете. А у нас сегодня — новинка, знаете ли. Второй день нарасхват. Не хотите попробовать? Матвей чуть отпрянул, когда девушка наклонилась к нему, тараторя, покраснел и спросил, только чтобы отвязалась: — Что, и впрямь так вкусно? — Помявшись, он добавил: — Наверное, надо взять. И купил — раз уж сказал, а то вышло бы некрасиво. Да и вдруг матери понравится. Продавщица улыбнулась весело, повела плечами и вдруг поинтересовалась: — А вы… жене берете? Матвей даже подавился, хотя ничего не жевал, и покраснел еще сильнее, за что тут же на себя рассердился, а рассердившись на себя, рассердился и на продавщицу — за то, что позволяет себе такие вольности. Или ему просто кажется, что она на что-то намекает? — Нет, — произнес он ровно и, схватив положенный на прилавок хлеб в хрустком пакете, на всякий случай отступил подальше, будто опасался, что девица сейчас на него набросится и чести лишать будет. Прилюдно, при свете дня. — Я не женат. — И не были? — спросила продавщица, как Матвею показалось, с кокетливым ужасом. — Не был, — ответил он коротко и прибавил, чтоб уж ясность внести: — И вряд ли буду. Улыбка продавщицы чуть потускнела. — Понятно, — серьезно кивнула она. — Бывает. — Мне еще булочки дайте, с отрубями. — Матвей решил не рисковать и купить, что обычно. Вдруг матери хлеб не понравится. Она вообще с подозрением относится ко всему новому, неиспробованному, неизведанному. — Конечно, конечно, как вам будет угодно, — зашелестела продавщица, уже не так любезно, с прохладцей, но вежливо. — На здоровье. — И улыбка с ее лица исчезла окончательно. Матвею показалось, что продавщица на него за что-то обиделась,и он сразу стал вспоминать их разговор, свои действия и слова и размышлять, что же мог сказать или сделать такого, нехорошего, обидного. Пока думал, покупку оплатил и в авоську убрал, действуя больше машинально, чем осмысленно. — До свидания, — попрощался он скомкано и вышел, все еще гадая, что же такого… когда же… на что же… думал до дома, прокручивал разговор раз за разом, но ничего не надумал. Может, ему просто показалось? …Дома, за ужином, он предложил матери хлеб. — Что это? — спросила она, поморщившись. — Что ты положил на тарелку? — Это хлеб, мама. Очень вкусный. Я специально купил для тебя, попробуй. — Спасибо, Матвей, — прохладно ответила мать, бросив вилку на стол. — Я ценю твою заботу и очень рада, что ты нашел возможным побаловать меня. Только ты, очевидно, забыл, что я больна желудком, и мне твой хлеб — еще одна ночь без сна. Ты, наверное, был слишком занят, болтая с той бесстыжей девицей в магазине, так? И совершенно не подумал о том, что твоя мать не ест эту… изделие. — Но, мама, ты только попробуй, — произнес Матвей, ощущая себя крайне виноватым. Опять он не угодил. — Очень вкусно. Тебе понравится. Взгляд матери из неприязненного сделался мученическим. — И почему ты пошел в отца? Вместо того, чтобы совершенствоваться в жизни, достигать того, чего хочу… хочешь, ты травишь мать пшеничным хлебом. Ты меня совсем не любишь? Матвей подавился словами, возражениями, уверениями, вертевшимися на языке, и быстро взяв тарелку с хлебом, отнес её на кухню. Он молча стряхнул хлеб в мусорное ведро и поклялся никогда больше не повторять подобных ошибок. Затем он нарезал крупными ломтями булки и принес в столовую. — Вот, то, что ты любишь. Мать кивнула, взяла хлеб и зажевала. — Как прошел день? — спросила она без интереса, как показалось Матвею. Отвечать не хотелось, но не ответить он не мог. Глотнув чаю, он отставил чашку и сказал через силу: — Тихо-спокойно. Лето ведь, детей нет. Обычно разговоры про его работу затевались Алевтиной Григорьевной с одной целью — указать Матвею на его несостоятельность. После них он ходил как больной, и все думал-думал-думал, о чем-то мысленно спорил сам с собой, доказывал что-то, приводил примеры, защищался, вновь и вновь придумывал аргументы в свою пользу… Мать не уставала сыну твердить, что должность школьного библиотекаря для волшебника, пусть и среднего уровня, весьма странная. Но именно в этом вопросе Матвей проявлял нехарактерную для себя упертость и увольняться отказывался. Пусть это и стоило ему миллиона нервных окончаний. — Ты даром тратишь лучшие годы жизни! Ты, свет моей жизни! Как ты можешь так безалаберно относиться к своему будущему? Я не для того растила тебя, чтобы ты прозябал в этом клоповнике! Матвей неизменно склонял голову, выслушивая эти нотации, но решения своего не менял. Пусть должность не престижная, как у некоторых, но зато Матвею нравилась. Вот и в этот вечер, прилежно отвечая на вопрос, он сидел прямо, будто проглотил палку, и с деланным энтузиазмом расписывал матери, которая то ли и впрямь слушала, то ли делала вид, что слушает, как «прошел день»: — Я книги проверял целый день. Какие еще послужат, а какие латать надо. Мне список необходимого к новому учебному году надо составить. А чтобы легче шло, я решил провести инвентаризацию, пока время позволяет. Сделать в будущем некое подобие системы, как в столичных библиотеках. Завести на каждого ученика свою карточку, где будут отмечаться книги, которые ему выданы, а не записывать все в единую тетрадь, где потом ничего найти невозможно. Конечно, в столице карточки волшебные, туда и писать, строго говоря, ничего не требуется — просто ладонь приложить, но у нас… — разоткровенничался Матвей. — Вот проверю книги по наличию, возьму список учеников и начну заполнять. Добро от Елены Ивановны уже получил. — А кто у нас Елена Ивановна? — спросила мать, сдерживая зевок. — Директор, мама. Это школьный директор. Я тебе про нее рассказывал, помнишь? — «Сто пять раз, не иначе. Мама, я семь лет там работаю!» — Ах, да, конечно, — прозвучало это как «ни в одном глазу». — Знаешь, о чем я подумала? Надо бы нам письмо братцу моему двоюродному отправить. Может, возьмет тебя к себе в подмастерья, как думаешь? Столица, опять же. Размах, перспективы. Не то что местная школа. При упоминании двоюродного брата матери Матвей заскрипел зубами и нервно потер руки — под столом, чтобы она не заметила. «Двоюродный брат», как назвала его мать, был, по сути, седьмой водой на киселе, но родственником. Собственно, матери он приходился и впрямь братом, но уж точно не двоюродным, и даже не троюродным, но почему-то это обстоятельство старательно ею игнорировалось. А если Матвей заострял на этом внимание, начинались упреки и обвинения. Впрочем, они начинались по большинству поводов, и ничего удивительного в этом не было. — Мам… — Но Матвей, ты только подумай! — воскликнула мать, и лицо ее стало одухотворенным, как всякий раз, когда она замышляла нечто великое, предвкушала перспективы. Матвей залюбовался, не решаясь её прервать. Одновременно ему стало горько, что не его это заслуга — счастье матери, пусть и минутное. — Ты у меня умничка, ты сможешь выкарабкаться. Ты станешь знаменитым ученым, прославишь мое… свое имя. Я уже вижу, как ты стоишь за кафедрой и читаешь лекции. Да, тридцать лет потрачены впустую, но еще есть шанс. По мнению Матвея, тридцать лет его жизни были потрачены на попытки угодить и угадать. — Вот с кого тебе надо брать пример, — продолжала мать, всплеснув руками. — Алекс! Великий волшебник! А ты в школе детям книги выдаешь, это ли не провал? Нет, решено. Буду ему писать. Умолять, чтобы сжалился над сестрой своей, взял сына ее неразумного в подмастерья. Вдруг повезет. Матвей вновь стиснул зубы так, что они скрипнули, сжал кулаки — каждый раз при пении хвалебной оды незнакомому ему Алексу его начинало трясти от бешенства. Алекс олицетворял — словно бы издеваясь — все, к чему должен был стремиться Матвей. Все, что мать так и не смогла из него выжать, несмотря на приложенные усилия. И постепенно Матвей начал ненавидеть этого неведомого родственника так, как будто он лично мешал ему жить. Будто именно он, Алекс, виноват в том, что Матвей не смог, не оправдал, не сдюжил, не достиг… Мать ставила Алекса в пример — Матвей тихо сходил с ума от несоответствия; мать восхищалась Алексом — Матвей закипал от ненависти, которую не мог выплеснуть; мать приказывала на Алекса равняться — Матвей выл от тоски, ему хотелось разнести на куски и этот дом, ставший тюрьмой, и этот мир, такой несправедливый и жестокий. И постепенно, исподволь, Матвей стал воспринимать Алекса как врага личного, собственного, непримиримого. Он рисовал в уме картины священной мести, в коих повергал соперника в трепет и ничтожество одним своим мужественным видом. И когда он возвращался домой несомненным триумфатором, мать обнимала его, целовала в лоб и говорила: «Матвей, я горжусь тобой». Иногда — когда мать переходила все границы — ему хотелось убивать. Просто выйти на улицу и начать убивать. Силенок ему не хватало, смелости тоже, но желание от этого не проходило. Иногда хотелось схватить мать за шею — особенно когда она с всезнающим видом читала ему нотации — и давить, пока у неё глаза не вылезут из орбит. Пока она не прохрипит: «Прости, ты мой самый любимый… самый любимый просто так…» Но это бывало крайне редко. Чаще Матвей был послушным, инфантильным, вяло тянущим свою лямку в школе и безмерно любящим мать сыном. — Матвей, ау. Ты опять меня не слушаешь. — Прости, мама. Я задумался. Прости. Мать тяжело вздохнула, обвела комнату взглядом, словно призывая предметы мебели в безмолвные свидетели скудоумия сына, и сказала: — Сегодня же напишу письмо. Ты ложись спать, а я пойду писать. Завтра отправишь почтой. — Но… мама! Мне этого не надо! — А кому это надо? — оскорбленно выпрямилась мать. — Мне? Незнакомому дяде? Кому? Матвей, ты сам не знаешь, что для тебя будет лучше, зато это знаю я. Для этого и существуют матери. Наш, материнский, долг — воспитать правильного сына, за которого не будет стыдно. Который послушен и уважителен. И уважаем, разумеется. Матвей, я верю в тебя. Ты способен на большее. Поэтому письмо — не обсуждается. — Но у меня есть работа. Я не собираюсь переезжать ни в какую столицу, пойми. — Ну, разумеется, собираешься. И я поеду с тобой — мне давно осточертел этот городок. Работу поменяю, опять же. Все какое-то разнообразие. — Мама! Я уже взрослый и сам отвечаю за себя. Мне не нужны провожатые. Если я соберусь ехать, то один. — Не спорь с матерью. Я лучше знаю. И потом — какие провожатые? Тебе тридцать лет, ты вполне самостоятельный мужчина, а я еду только за тем, чтобы… скучно здесь, все обрыдло, надоело, говорю же. Надо обстановку радикально сменить. Я бы и без тебя уехала, но раз уж так удачно совпадает… Матвей взял стакан с водой и стал пить, чтобы в образовавшуюся паузу поразмыслить. Он начал машинально считать глотки и разозлился на себя еще и за это. Тянуло встать и заорать — не хочу! Швырнуть стакан об пол — не буду! И затопать ногами — совсем как маленький ребенок. Но Матвей даже в детстве себе такого не позволял. Не позволил и сейчас. На седьмом глотке он отставил стакан и ровно произнес: — Мама, начнем с того, что я не хочу никуда ехать. Мне не нужен твой Алекс, столица и все то, о чем ты… Глаза матери стали строгими, засверкали укоризной, обидой, когда она прервала сына: — Матвей, ты меня совсем не любишь, да? Ты совсем меня не любишь. Я это вижу. — Мама! Нет! Я… не «не люблю» тебя! — Сказать просто «Я тебя люблю» у Матвея не поворачивался язык. — Ты не права! Но я не хочу никуда ехать! Я здесь живу, работаю, мне не нужен твой Алекс! Пожалуйста, не надо ему писать! — Эмоционально взмахнув руками, Матвей задел чашку с чаем, она упала на пол и разбилась. Содержимое разлилось по ковру. — Матвей! — воскликнула мать. — Не веди себя как капризный ребенок. Ты поступаешь плохо. — Мама, я не хотел… — Приберись тут. И марш наверх, ужинать ты сегодня больше не будешь. «Тридцать лет, — думал Матвей по дороге в комнату. — Мне тридцать лет исполнилось недавно, а меня отсылают в комнату, как десятилетнего. И самое ужасное — я иду. Как будто так и должно быть. Неужели этому не будет конца? Мама, ну почему все так сложно?» Очутившись в комнате, Матвей улегся на кровать, смежил веки и выдохнул. Он расслабился впервые с тех пор, как проснулся. Хотя с некоторых пор у него стало возникать неприятное ощущение, что он и не просыпается вовсе, а наоборот, засыпает и попадает в чей-то кошмар, где есть мать, школьные будни и завышенные ожидания. А самое ужасное, что события перестали четко квалифицироваться как «приснилось/было в реальности». Ярлычки, что ли, повесить? Или записывать начать? Матвей решительно запретил себе думать об этом, потому что мысли сбивали с толку еще больше. Пошарив рукой сбоку, он выудил из-под одеяла книжку, которую вчера выкинул из окна, и за которой пришлось спускаться в сад (а заодно и ботинки принести), и открыл в первом попавшемся месте. Хммм… «Всех благ…» было написано на чистом листе. — И вам, — машинально ответил Матвей. Он был воспитанным мальчиком. Хотя нет, простите, не мальчиком, а мужчиной, тридцать лет и все сопутствующее. И почему ему все время казалось наоборот? «Бери ручку и бумагу», появилась надпись ниже. «Наверное, я все-таки уснул, только сам не заметил как, — подумал Матвей. Его мир вдруг сделал кульбит и стал другим. Волшебнее, чем волшебный. Сказочнее, чем сказочный. Очертания предметов расплылись, цвета то становились болезненно яркими, то сливались в одно безликое серое пятно, и различить обстановку стало невозможно. Матвей протер глаза, но мир отказывался возвращаться в нормальное состояние. — Ведь такого не может быть в реальности, правда? Кому бы я мог понадобиться в обычной жизни?» Книга выпала из его ослабевших рук, общение перешло на другой уровень. Матвей не стал удивляться — зачем? Если кто-то с ним связался, значит, так надо. И когда в его голову стала потихоньку закрадываться темнота, Матвей не возражал. Ведь сон — он на то и сон, чтобы в нем происходило невероятное. «Иди», — сказала темнота в голове, и Матвей пошел. Сев за стол, он вооружился ручкой, листом бумаги и быстро застрочил какую-то записку. Руки почему-то тряслись, и выходило криво и косо, буквы скакали в разные стороны, разбегались, как тараканы, наползали одна на другую. Но смысл уловить было можно — по крайней мере, так показалось самому автору записки, когда он мельком оглядел написанное. Темнота в голове занимала все больше места — она противно копошилась то тут, то там, шевелила щупальцами и от этого шевеления у Матвея волосы дыбом вставали, но возражать он не смел. Если бы здесь, в этом невероятном размытом мире грез, была мама, он бы спросил, что с этим делать, но её не было, а сам он… растерялся. Не знал, как быть. Отложив ручку, Матвей устало откинулся на спинку стула, свернул записку, протер между ладонями, и она исчезла. В следующее мгновение Матвей словно бы очнулся от сна, осознал себя сидящим за столом и ощутил, что темнота в голове никуда не пропала. И ручка, которой он записку строчил, лежала там, где он ее оставил во сне. Так значит, это был не сон? — Кто ты? — спросил Матвей, когда темнота удовлетворенно погладила его по голове. Его передернуло от этого ощущения, и язык сам собой вытолкнул слова. — Я — твоя лучшая подруга. Разве ты не знал? Я помогу тебе, — сказала темнота добрым голосом. — Вместе мы развеем твои страхи. — Мои страхи? — И повергнем твоего врага. Твоего истинного врага, разве не об этом ты мечтал? — Моего врага? — эхом отозвался Матвей. — Моего врага? — Александра, — пояснила темнота чуть раздраженно, и в этом легком, ненавязчивом раздражении Матвей с ужасом уловил интонации матери. — Разве он — не твой враг? — Мой! Не мой! — откликнулся Матвей эхом. — Враг! Но… как? Кто ты? Почему? Темнота упруго развернула кольца и заняла все свободное пространство в голове, отчего по телу Матвея прокатились болезненные судороги, а к горлу подобралась тошнота. Он дернулся, хотел закричать, но темнота приказала: — Молчи! О нас никто не должен знать! — Но… мама? — Нет, даже она. — Мама догадается, — сказал Матвей жалобно. — Она обязательно догадается. Я не смогу ей соврать. Темнота вкрадчиво рассмеялась, отчего Матвей упал со стула, больно ударившись головой об пол: — Я тебе подарок оставила. И чу — про нас молчок. Я запрещаю… Темнота ушла, как не было, оставив после себя уже знакомое ощущение полнейшей физической беспомощности. Но в этот раз Матвей справился и встал на ноги до прихода матери. Он уже поднимал стул, когда дверь распахнулась: — Что опять произошло? У меня будет сегодня хоть минутка покоя? — Ничего. Стул упал. — Стул упал, — скептически повторила мать. — Почему? — Я шел к столу и задел его. Неудачно. Мама, это случайность. Бывает. Упал и упал, подумаешь. Мать развернулась и вышла, не сказав более ни слова, и Матвей облегченно вздохнул и подошел к столу, на котором, как обычно, царил идеальный порядок. Темнота в голове сказала, что «оставила подарок». И где же он? Или нужно заклинание прочитать? Но какое? И тут воздух на краю стола подернулся рябью, замерцал, расплылся. Секунда — и перед Матвеем возникла… палочка с девчачьей звездочкой на конце. Волшебная? — недоверчиво подумал он, протягивая руку и тотчас её отдёргивая. Трогать палочку он не стал, вовремя одумался, но осмотрел пристально. — И что это? — спросил он вслух — то ли у темноты, то ли у самого себя, то ли у мамы. — Неужели и впрямь волшебная? Откуда такой раритет? И с этим идти воевать с врагом? Да он от смеха скончается, когда меня с этой штуковиной увидит. Или она не заряжена и надо отдубасить ею Александра по голове? Простейшее заклинание левитации — и палочка воспарила в воздух, застыла перед Матвеем на уровне глаз. Он вгляделся в звезду и крякнул — вот оно. Заводское клеймо, ни с чем не перепутаешь. Значит, ПДИЖ. Не волшебная палочка в истинном, можно сказать, первобытном значении этого слова, но близко. Да и откуда бы взяться палочке волшебной в их веке? Последняя, поди, в музее столичном плесневеет, а как совсем плесенью покроется, так ее на опилки отдадут. Хоть какая-то польза будет. Волшебные палочки сейчас уже никто не использует — накушались волшебники в свое время так, что до сих пор некоторые вздрагивают лишь при одном упоминании древнего как мир артефакта. Кто в свое время додумался изготовлять их в масштабах королевства, доподлинно неизвестно, но не потому что плохо искали — а потому что прятался изготовитель хорошо. Знал, что по головке не погладят. А может, это был не один умник — уж больно масштаб велик — а группа заговорщиков, стремящихся внести смуту в умы других волшебников и в жизнь королевства. Матвей склонялся ко второму варианту. Дело в том, что волшебные палочки их королевства не усиливали силу заклинаний, а исполняли желания. Любые, даже самые глупые, наивные и бесполезные. Но — всегда есть это «но» — исполняли в своем собственном понимании, весьма своеобразном. Так, что желающий после воплощения мечты потом долго в больнице отлеживался, если вообще жив оставался. Например, пожелал волшебник много силы — и стал муравьем. А что? Они обладают огромной силой и выносливостью, поднимают демон знает сколько больше своего веса. А желающие обладать великой волшебной силой становились подчас артефактами или амулетами. Алкавшие знаний превращались в книги; желавшие славы — тут простор для воображения был настолько велик, что большинство этих самых желавших до сих пор не нашлись. Зато на свалках прибавилось различных статуй. И никакие уточнения, доходящие до идиотизма, не помогали. Палочки, словно насмехаясь, находили изъяны и трактовали желания по-своему. Поэтому век их был недолог, что-то около ста лет. Да и то, в последние несколько десятилетий их активно собирали и уничтожали, потому что вред они наносили огромный. Кто-то скажет, что, мол, волшебники сами виноваты, нечего желать всего и сразу. Работать кропотливо надо, стараться, усилия прикладывать, тогда и результат будет, пусть двести лет спустя, когда волшебнику жевать твердую пищу и передвигаться без посторонней помощи будет затруднительно, но… зато сам, без эксцессов, заслуженно. Так или иначе, палочек осталось мало. Одна или две, да и те в музеях. Но, как известно, свято место пусто не бывает. ПДИЖ недалеко ушел от волшебных палочек. Когда есть спрос, всегда найдется умелец, что будет мастерить и продавать. ПДИЖ — предмет для исполнения желаний. Любой — хоть ведро, хоть кактус, хоть кролик в шляпе, главное, чтобы заводского изготовления и с гарантией, иначе претензии потом предъявлять замучаешься, если что-то пойдет не так. В этом состояло их главное отличие от волшебных палочек. Хотя с этими ХДИЖами (Матвей про себя называл их — хренью для испоганивания жизни) вечно получалось все не так, и зачем их продолжали производить до сей поры, он понять не мог. Ведь палочки запретили, почему нельзя запретить и ПДИЖ? Какова бы ни была причина, завод-производитель-зачаровыватель имеется, работает, и может, если что, волшебника предоставить для гарантийного возврата желаний обратно, туда, где им самое место — в мозги череды охочих до легкой наживы. Матвей покрутил палочку так и сяк, но никакого подвоха не увидел. И что с ней делать? И… откуда такая активность? Ненавидел он Александра по-тихому столько лет, и было в этом какое-то утешительное постоянство. Мать шпыняла его за несовершенство и неумение дотянуть до какого-то там гипотетического «уровня», сам Матвей винил Александра, которого и в глаза не видел, за то, что тот дал матери повод говорить эти ужасные вещи, за то, что оказался бы лучшим сыном, чем он, Матвей, за все невольные разочарования своей жизни. Ведь если бы не этот Александр, Матвей был бы… да что теперь говорить! Оставив палочку на столе до получения дальнейших указаний, Матвей прилег на кровать и уснул. «Можно ли спать во сне? — в полудреме закралась в его голову мысль. — И можно ли при этом видеть сны? Яркие, красочные, составляющие резкий контраст со снами реальности или с жизнью реальной. И как отличить одно от другого? Где она, правда? Где найти ориентиры, точные, твердокаменные, на которые можно было бы опереться без опаски угодить в очередной сон?» Приснился Матвею поединок. Или не приснился, а произошёл на самом деле — кто разберет? Поединок между ним и истинным врагом, пусть его имя будет Александр. Он был до странного похож на героя с обложки той книги, что Матвей недавно купил. Они стояли друг напротив друга на бескрайнем, выжженном волшебством плато. Они смотрели друг на друга — пронизывающе, оценивающе, и не было ни в одном из соперников ни капли страха. Они верили в себя, в свои силы, и для Матвея это было совершенно новое ощущение. Не бояться, быть спокойным, отбросить сомнения, избавиться от ежесекундно терзающих душу колебаний. Ударил гонг с небес и возвестил начало поединка. Волшебники не пошевелились — вместо них заговорили заклинания. Воздух вспахали молнии — алые, как кровь, смертоносные и стремительные. Они кинулись в атаку, сверкая и звеня. Схлестнулись, отступили и сшиблись вновь. Запахло озоном. Мир содрогнулся, отшатнулся в испуге, но волшебники не двинулись с места. Они сражались не на жизнь, а на смерть. Матвей ликовал — да, он мог умереть, но в битве, не скуля и не жалуясь, выложившись до самого конца! Он впервые в жизни ощутил подобие свободы — внутренней, когда не существует слова «нельзя», когда можно действовать без оглядки на то, что скажут или не скажут окружающие, когда дозволено если не все, то почти все, и есть лишь один путь — вперед, только вперед, и будь, что будет! Это ли не величайшая честь, предел мечтаний? Молнии взвыли и туго натянутыми струнами ушли сквозь землю, которая от этого вздыбилась и протестующе застонала. Фонтан земли выстрелил в воздух, оставив после себя две воронки. В дело вступили смерчи. Матвей сотворил черную воронку и удивился мимоходом, откуда ему известны боевые заклинания. И откуда силы взялись? Думать было некогда, сражение набирало обороты и становилось все яростнее, неистовее. В нем, как и прежде, не было страха — лишь дикое возбуждение и лихорадочное упоение боем, нарастающее желание проверить, насколько его, этого нового Матвея, хватит. Воздух искрил от напряжения, весь мир застыл в ожидании развязки, и даже боги, кажется, подсматривали одним глазом за сражением. Сосредоточившись, Матвей отправил смерч в Александра, который не успел поставить щит. Соперника отбросило назад, опрокинуло на спину. В ликовании Матвей вскинул руки для создания смертельного — победоносного — заклинания. — Приди! — взвыл он не своим голосом, а может, голос и правда был не его. И она явилась — сама Смерть. Не скрюченная старуха, из всех достоинств которой можно отметить лишь посох, отбирающий жизнь, а прекрасная девица, похожая на всех принцесс, о которых Матвей когда-либо читал, разом. Она явилась, и время остановилось. Стих ветер, оцепенело все вокруг. Смерть плавно спустилась с небес. Легкое, воздушное одеяние весьма нескромно облегало ее фигуру, однако Матвей глаз не отвел и краснеть тоже не стал, как вышло бы раньше. Смерть посмотрела на него, и в её взгляде неодобрение ему почудилось и невысказанное обещание скорой встречи. Откуда? У него похолодело в груди; вдруг из ниоткуда навалилась такая тоска, что захотелось плакать, руки сами собой опустились, эйфория испарилась. Но Смерть уже перевела свой взгляд на Александра, и Матвей вновь преисполнился воодушевления, словно и не было секундой раньше тревожного уныния в душе. Смерть тем временем подлетела к поверженному волшебнику, опустилась перед ним на колени, ласково провела рукой по его лицу и произнесла нежно: — Ты был выбран. Ты пойдешь со мной? И Александр пошел. А точнее, пошла его душа. На глазах изумленного Матвея эта душа, оказавшая бесплотной копией его соперника, отделилась от тела и рука об руку со Смертью воспарила в небо. На лице Александра играла счастливая, чуть безумная улыбка, и создавалось впечатление, что он Смерти рад. Что он ждал её, как дорогого друга, и наконец дождался. А Матвей смаковал победу. Ощущение силы наполнило его, как воздух наполняет воздушный шар. Он не смог сдержаться и крикнул, даже взвыл — торжествующе, освобождённо. Если бы его могла видеть мама… она бы возгордилась! Она бы полюбила. Она бы… — Матвей! Матвей! Проснись! — Кто-то настойчиво тряс его за плечо. — Матвей, я кому говорю! Просыпайся! Уже девять часов. Ты на работу опоздал! Матвей испуганно вскинулся на кровати, как бывает, когда пробуждение резкое и неожиданное. В голове стоял туман, во рту пересохло, сглотнуть не получалось, и в первое мгновение он совершенно потерялся — где он, что с ним, кто эта женщина со злыми глазами? Почему она трясет его, великого победителя? Как посмела вообще прикоснуться к нему? Он даже успел разозлиться и махнуть рукой неловко. Но пара секунд — и все встало на свои места. Матвей вспомнил, очнулся, пришел в себя и чуть не заплакал от огорчения. Неужели все это — сон? И нет никакой уверенности, ни силы, ни торжества. Нет победы. Нет, и быть не может. Зато есть мама, опостылевший быт, скучная работа, булочки с отрубями и походы в магазин раз в два дня. Есть недовольство собой, чувство вины, грызущее тебя не хуже оголодавшей крысы, и мысль покончить со всем этим раз и навсегда, все чаще всплывающая в голове. И упреки, упреки, упреки. Высказаны ли они открытым текстом, или выражены жестами, исподволь, замаскированы под одобрение, Матвей за столько времени научился выискивать настоящий, глубинный смысл. И правильно понимал то, что имелось в виду, когда мама говорила: «Ты должен уметь настаивать на своем, ты должен сделать карьеру, тебя ждет великое будущее». — Я проспал? — прошепелявил он, пытаясь прийти в себя. — Сколько времени, говоришь? — Девять! И я уже сама опаздываю! — припечатала мать. — Соня. Тридцать лет — а туда же. Ну-ка марш в ванную умываться, чистить зубы. И на работу. Обойдешься без завтрака — некогда уже. — Мам, ты не волнуйся, я разберусь. Иди на работу. В школе каникулы, так что никто не заметит, что я опоздал. И ничего страшного в этом нет. — И ты опять спал одетый! — воскликнула мать недовольно. — Неужели так сложно надеть пижаму? Почему в уличных брюках? Я же стираю твое постельное белье каждую неделю! Неужели так сложно уважать мой труд? — Мама, я… сам постираю. Не волнуйся. Иди на работу, а то опоздаешь еще и ты. — Единственный сын… — мать покачала головой. — Все свои надежды я вкладывала в твое воспитание, все силы, а ты… — Мама! — Матвей вскочил с постели слишком резко, пошатнулся, схватился за мать — машинально, чтобы не упасть. И почувствовал, как она окаменела. Быстро отняв руку, он виновато произнес: — Прости, я случайно. Я не хотел… — Нет, Матвей, ничего. Ты же мой сын. Любящие родственники должны обниматься, держаться друг за друга. Это естественно. Ты не должен извиняться за это. Матвей стоял, смотрел в пол пару секунд, а зачем стремительно скрылся в ванной. Ему нужно было время — освоиться с очередной реальностью, которая оказалась плоха. Никуда не годилась реальность. Та, что снилась — или не снилась? — была куда лучше. Как их разделить? Как понять, которая настоящая? Матвей ущипнул себя за руку — больно. Значит, он не спит? Или просто спит очень крепко? Демоны побери эту неоднозначность и чудовищную разницу между реальностями… Если бы можно было выбирать… На помощь пришла темнота. Она заползла в его голову — свободно, как к себе домой. Устроилась поудобнее, обняла бархатными щупальцами и ласково прошептала: — Реально то, что ты хочешь. Это же просто. Ты хочешь быть победителем — будь им. Победи своего врага. Александра. И станешь свободным. — Своего врага, — прошептал Матвей, усевшись на край ванны. — Победи своего врага. Александра. Но… как же так? Разве это правильно? Разве это поможет? Он этого Александра и в глаза-то не видел. В чем смысл? Где подвох? Мама не зря говорит, что простота хуже воровства. Говорит, что надо сначала все обдумать, спросить ее совета, и только потом решать. Но темнота запрещает! Матвею никак нельзя было рассказать маме об этих разговорах, а очень хотелось, и от этого внутреннего противоречия он совершенно растерялся. Ему бы инструкцию, где черным по белому написано, как быть, а нету инструкции. Не предусмотрены жизнью инструкции. А решать самому — быстро, здесь и сейчас, возможным не представлялось совершенно. — Александра? — выдавил он. — Его придется убить? Правильно я понял? — Правильно, — прошептала темнота. — Жизнь любит смелых и решительных. Я помогу… я буду вместе с тобой. Это так просто — возьми и сделай. Возьми — и сделай. Возьми — и сделай… Сквозь окутавшую разум Матвея темноту пробился мамин настойчивый голос: — Матвей! Я ушла! — Да, мама. До свидания, — проблеял вежливый сын, но язык не слушался, и на деле вышло что-то невразумительное. И из-за двери ванной, которая к тому же находилась в спальне, не слышимое. — Спокойнее, — сказала темнота. — Она ушла. Выходи. Матвей вышел из ванной, забыв умыться. Ноги словно сами собой понесли его к столу, а руки схватили ту самую, оставленную вчера, палку. ПДИЖ. — Портал, — скомандовала темнота. — П-портал? Н-не умею. — Умеешь, — усмехнулась темнота и плавно перетекла в его голове слева направо, отчего по телу Матвея пробежали мурашки. Он передернулся весь и покачнулся, выронив палочку. — Осторожнее! — прикрикнула темнота недовольно, и Матвей вжал голову в плечи. — Волшебство не терпит рассеянности! Портал! И Матвей создал портал — куда, каким образом, откуда взял заклинание, путь и силы, не понял. Но портал открылся. — Бросай! — скомандовала темнота, и Матвей снова повиновался. Портал поглотил палочку и захлопнулся, а растерянный волшебник так и остался стоять рядом со столом. — Ты все можешь, — сказала темнота. — Просто еще не знаешь об этом. Ты обретешь величие, сразившись с врагом. — Но как я к нему попаду? Я даже не знаю, где он находится. В это мгновение, задавая вопрос, Матвей поверил, что нашел выход. Что Александр — враг и только его смерть принесет покой в его, Матвея, жизнь. Эта уверенность бальзамом пролилась на душу, затушила пожар сомнений и избавила от мучительных раздумий и тревоги. Волшебник воспрянул духом, расправил плечи и произнес пафосно: — Он — мой враг. — Глаза его воинственно блеснули. — Сразиться. Поединок. Но когда? — Не все сразу, мой друг, не все сразу. Ты должен научиться, ты должен принести жертву, — прошипела темнота и змеей выскользнула из головы Матвея, бросив напоследок: — Жди… Матвей вполне предсказуемо рухнул на пол — колени задрожали как желе, в которое ткнули ложкой, подогнулись и отказались держать тело. «Вот демоны», — успел подумать он, прежде чем болезненные судороги свели все тело.* * *
Лера по-прежнему сидела в библиотеке, уже минут двадцать. Всё это время она смотрела на записку и не могла ни слова разобрать — курица лапой мазюкает и то разборчивее. Сплошь восклицательные знаки и заглавные буквы ни к месту. «И что это? — раздраженно думала Лера. — Опять чьи-то шутки? Тот же шутник или новый отыскался? И откуда такие возможности по проникновению в чужой дом вроде бы не самого слабого волшебника? И зачем? — Разгладив довольно мятую бумагу, Лера в сотый раз всмотрелась в написанное. — Помощь… не помощь? Бред сумасшедшего…» Больше всего ей не нравилось, что она понятия не имеет — стоящее это дело или нет. В конце концов, доверять анонимам — себе дороже, как доказывал её недавний печальный опыт. Была ли утренняя записка шуткой или имела под собой реальную основу? Стоит ли продолжать копать с риском быть вычисленной и предоставленной в будущем самой себе, без защиты и протекции? И что делать с запиской номер два? Как прочитать? Задавшись последним вопросом, Лера хмыкнула и ответила сама себе — волшебница она или куренок. Обещанные полчаса уже давно миновали. Сосредоточившись, она без труда вспомнила нужное заклинание, еще десять минут ушло на подготовку и тщательное проговаривание и — вуаля! Буквы сами собой выстроились в ровные ряды, понятные слова и законченные осмысленные предложения. И только Лера собралась прочитать записку, как в библиотеке заклубилась чернота портала. Ей тотчас захотелось отвесить себе хорошего пинка за дурость. Идиотка и есть. Разумеется, Александр заметит. И придет проверить, кто на его полянке хулиганит. Но позвольте, почему тогда записки не привлекают его внимания? И не кроется ли здесь какой-нибудь двойной, а то и тройной смысл? Подвох на подвохе? Вороватым, но уже опробованным жестом сунув записку за пояс юбки, Лера потыкала и без того изрядно помятую бумажку пальцем, чтобы утрамбовать понадежнее, и схватила первую попавшуюся книгу. Открыв, она пристально уставилась в страницу, буквы на которой как связный текст в спешке не воспринимались. На все это ушло от силы три секунды. Затем из портала показался Александр, мрачный как туча. — Ты что делаешь? — спросил он, не утруждая себя приветствием. — Читаю, — подняла глаза Лера. — А что? — Ты колдовала. — Это он сейчас ее обвиняет? Может, ей костер сотворить и ритуально сжечься, как ведьме? — Текст непонятный попался, — Лера закрыла книгу, демонстративно потыкала в нее пальцем и открыла вновь на первом попавшемся месте. — И полчаса ваши уже истекли давно. Александр посмотрел, куда она тыкала, и даже с того расстояния, что было между ними, Лера заметила, как поменялось его лицо. Равнодушие трансформировалось в интерес, смешанный с недоверием. — А что там может быть непонятного? — А вы оттуда видите? — буркнула Лера. — У вас глаз орла. Заклинание или врожденное? — Вероятно, все вместе, — не стал спорить Александр. — Мне просто обложку видно. И не понятно, чего тебе, прости за тавтологию, может в этой книге быть непонятно? Подозревая неладное, Лера нервно захлопнула книгу, глянула на обложку и вспыхнула, словно маков цвет. Мда, пронеслось в голове, и впрямь, все кристально ясно. Кроме одного — какого демона это… пособие по занимательной гимнастике забыло в библиотеке Александра, отрешенного и повернутого на науке волшебника? — А почему бы и нет? — ответил Александр на невысказанный вопрос, и Лера стало еще хуже. Он что, мысли ее прочитал? Её аж передёрнуло. Страшнее этого казалась лишь перспектива быть выпотрошенной очередным жаждущим ее крови волшебником. «Посмущалась и будет, — строго сказала себе Лера. — И бред нести тоже переставай — мысли читает он, как же. Хватит жеманиться. В конце концов, тебе не пятнадцать лет, чтобы краснеть при виде… хммм… вида спереди». Она с треском захлопнула книгу. — Если это все, то могу я продолжить? — спросила она с нажимом. Александр некоторое время стоял неподвижно, а затем в два шага оказался рядом, сел на диван и уставился на Леру. Ей пришло в голову, что буквально недавно с таким же пытливым выражением он осматривал подопытную мышь перед тем, как лишить бедолагу жизни. Решив, что она не гордая, а временные тактические отступления — еще не проигрыш войны, Лера подалась назад. — Значит, не могу? Александр моргнул и спросил: — Что? Лера старательно подавила вздох, ощущая, как раздражение на невнимательного мужа пересиливает страх, воодушевилась этим фактом и повторила недавний вопрос: — Я могу продолжить? — Я могу рассматривать это как приглашение? Волшебница посмотрела на мужа как на сумасшедшего: — Рассматривать что? Какое приглашение? Он кивнул на книгу. — Сегодня ночью. Я могу прийти? Я правильно понял твой интерес? Лера своим ответом не просто подавилась, она зашлась кашлем так, что слезы на глазах выступили. — Хыр-хыр… — просипела она, размахивая руками, как ветряная мельница, словно это могло помочь. — Не стоит… — Тогда зачем? — продолжал расспрашивать Александр, и интерес в его глазах был далеко не плотского характера. Лере стало не по себе — он узнал? Он сам посылал записки? — Зачем ты читаешь эту книгу? Зачем колдовала? В чем дело? Где-то испуганная, где-то раздраженная, а больше всего голодная и злая на весь свет, Лера швырнула книгу на пол. — Да ни в чем! Просто интересно стало! Гипотетически! А колдовала — не подумала, что ты сразу же примчишься допросы учинять! — Захваченная переживаниями, Лера даже не заметила, как перешла на неуважительное «ты». — Слово нашла непонятное, вот и значение выясняла! Все проще, чем со стремянкой словарь нужный искать, да? Слава всем богам, Александр не стал допытываться дальше, потому что после сего заявления фантазия Лере иссякла. Она сомневалась, что волшебник ей поверил, но, как бы то ни было, он оставил её в покое. Однако у неё было дурное предчувствие, что это до поры до времени. Что он вряд ли забудет и спустит на тормозах. И она не знала, что делать. Точнее, знала одно — если что-то делать, то быстро, пока он занят таинственным экспериментом с ее посильно-невольным участием, и не до того ему, чтобы копаться в секретах своей как бы жены. — Как скажешь, — обронил Александр, вставая с дивана, и Лера незаметно перевела дух. — Как скажешь, дорогая. И, чтобы его демоны поджарили, испарился. И только через несколько минут, придя в себя, Лера заметила на письменном столе дымящуюся розовым чашку, а также поднос с едой и мерцающие в воздухе слова: «Проверю». Относилось ли это к ее выдумкам и неопределенным планам, или к огню, которым предстояло давиться, судя по всему, самостоятельно, или и вовсе к количеству поглощенной перед пыткой еды (которая, кстати, едва помещалась на подносе), Лера гадать не стала — неблагодарное дело, да и нервные клетки дороже, а то они в последнее время пачками кончали свои крохотные жизни самоубийствами. И оставалось их катастрофически мало… Эту ночь Лера провела без сна. Она заперла дверь на замок, подперла стулом, и хотела было заклинанием припечатать для верности, но потом передумала. Во-первых, это только спровоцирует её мужа на внеплановый визит, который может закончиться тем, что первый попавшийся Лере под руку предмет снарядом отправиться ему в голову. А во-вторых, вопрос — чье волшебство сильнее — и не вопрос вовсе, поэтому стоит ли потеть? Она старалась, считала овец и кроликов, но заснуть все одно не могла. Александр и его внезапное предложение — это только полбеды. Лера прочитала записку — трясясь, как заяц, от страха быть застуканной, съёжившись под одеялом, утянув туда с прикроватной тумбочки небольшую лампу. Записка была короткой:«Помощь близко. Не отчаивайтесь и не паникуйте. Задание: выясните, где будет проводиться основной ритуал».Особенно ее порадовали слова «основной» и «ритуал». Подразумевает ли это, что есть еще и побочные, не основные ритуалы? И сколько их? И выживет ли после этого ритуального безумия одна недальновидная и неопытная недо-волшебница? И вообще, откуда подобная осведомленность? Неужели все-таки её муж?.. Или его враги? Тоже не самый перспективный вариант. И опять же — если ей повезет разжиться информацией, как ответ передать? Куда? На деревню непонятно кому? Еще не отпускали мысли о родителях, которые так далеко, выращивают овощи и знать ни о чем грустном не знают. Да и не хотят знать. Ночь медленно отсчитывала секунды; она не спешила сдаваться новому дню, она пугала шорохами неизвестного происхождения, она играла легким ветерком и блеклым лунным светом из-за набежавших тучек; и в этом нарочито неторопливом течении можно было увязнуть с головой, захлебнуться, как в болотной трясине, или сойти с ума от ожидания. Лера сидела на кровати, облокотившись на подушки и широко открыв глаза. Прочитанная несколько десятков раз записка отправилась туда же, куда и первая — под матрац. Если бы так же просто можно было выкинуть, хотя бы ненадолго, мысли из головы и безотчетный страх из души! Но все проходит, хорошее и плохое, и эта ночь не была исключением.
Последние комментарии
20 минут 20 секунд назад
23 минут 59 секунд назад
34 минут 28 секунд назад
40 минут 37 секунд назад
42 минут 43 секунд назад
45 минут 49 секунд назад