Десять баллов по Бофорту (Повести и рассказы) [Борис Тимофеевич Воробьев] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (107) »
БОРИС ВОРОБЬЕВ. ДЕСЯТЬ БАЛЛОВ ПО БОФОРТУ (Повести и рассказы)
ПРИБОЙ У КОТОМАРИ
ПРОЛОГ Девять человек. Шестеро — в кубрике, где нельзя по-настоящему разогнуться, двое — в машинном отделении за переборкой, девятый — в рубке наверху. Но трое последних недолго останутся с нами. Они лишь высадят шестерых на темный и мокрый берег и уведут судно обратно. Это случится позднее; пока же эти трое заняты своими делами и своими мыслями. И тот, что находится в рубке, и двое других, в машине, думают сразу о многих вещах: о течении, которое все время сносит судно с курса; о минах в черной воде; о приливе, который независимо от твоего желания начнется ровно через три часа и к которому нужно успеть, потому что только с ним и возможно подойти к берегу; о пушках и пулеметах на берегу, которые при малейшей оплошности разнесут судно в щепки. Мы ничего не знаем о дальнейшей судьбе этих троих. Может быть, один из тысячи взрывов, прокатившихся в ту ночь над Великим океаном, был взрывом под днищем их судна; может быть, им удалось возвратиться домой. Теперь о шестерых. Они молоды и полны сил. Старшему из них тридцать, младшему — двадцать три. Шесть мужчин: старший лейтенант Сергей Баландин, главный старшина Влас Шергин, старшина первой статьи Федор Калинушкин, сержант Владимир Одинцов, старший матрос Иван Рында, матрос Мунко Лапцуй. Запомним их, ибо они окончили свой путь. И ни земля, ни море не сохранили их могил. Мы расскажем о них все, что знаем.1 — В кубрике! Металлический голос прозвучал над самым ухом. Разморенный духотой, Баландин не сразу сообразил, что призыв обращен к ним. Чтобы осмыслить это, ему понадобилась целая секунда. Неразборчивое бормотанье в переговорной трубе свидетельствовало о том, что наверху недовольны затянувшейся паузой и готовятся повторить вызов. Баландин наклонился к раструбу. — Есть в кубрике! — Старшего в рубку! Трап. Пять ступенек. Распахнутый прямоугольник двери был едва светлее душной внутренности кубрика. Крутая зыбь накатывалась из темного пространства океана. Волны с шипением обтекали пузатое тело бота, пробивали клюзы, обдавая водяной пылью палубу и окна наглухо задраенной рубки. Вдохнув соленого влажного ветра, Баландин открыл дверь. В рубке, освещенной лишь фосфоресцирующим светом приборов, горбился над штурвалом старшина бота. Протяжно скрипели штуртросы. Качка здесь ощущалась явственнее, чем внизу, и Баландину пришлось прислониться к стене. Ничто не изматывает нервы так, как неизвестность. И ничто не тянется так убийственно долго, как ожидание. Самый сильный человек в таком положении рано или поздно начинает испытывать то состояние усталости и внутреннего распада, когда не помогают ни курево, ни попытки отвлечься от тревожных мыслей, ни разговоры вслух с самим собой. Уже несколько часов бот шел к невидимому в ночи берегу, и в рубке старшина в тысячный раз глядел на хронометр. Роковая медлительность стрелок могла свести с ума хоть кого. Поэтому каждый раз, глянув на хронометр, старшина стискивал зубы и, как от врага, отводил ненавидящий взгляд от медного, холодно светящегося круга. Старшина устал. У него сводило руки и ноги, ныла натруженная поясница. Звенело в голове. Минуты слабости, когда хотелось нагнуться к переговорной трубе и вызвать помощника, наступали все чаще. Но старшина пересиливал себя. Повисая временами на штурвале, он упорно вел бот к той условной точке в океане, координаты которой были известны только ему. — Зыбь, — не оборачиваясь, проговорил старшина. — Хуже нет этой зыби. Баландин молчал, вглядываясь из-за плеча старшины в черные рубочные окна. Он понимал старшину: его ответственность, его раздраженность и усталость, его одиночество в этой тесной и низкой рубке, где, советуясь только с самим собой, старшина принимает решения и сам выполняет их; его напряжение в единоборстве с ночным океаном, когда на сотни миль вокруг нет ни створных огней, ни заранее отмеченных фарватеров, когда каждый звук за бортом кажется подозрительным и вызывает стеснение в груди. Но Баландин также знал, что старшина позвал его сюда не для того, чтобы жаловаться на трудности, и ждал, когда тот наконец заговорит. — Слышь, старлей? — старшина снял одну руку со штурвала и извлек откуда-то сложенную вчетверо карту. Поднес ее к сиявшему мертвенным светом нактоузу. — Смотри. В точку мы не поспеваем. Сносит, как котят. Но можно сделать финт ушами. Вот эту отметку видишь? Ноль целых хрен десятых? Камни. Перепрыгнуть мы их сейчас не перепрыгнем. Но, — старшина вернул на курс рыскнувший бот, — скоро пойдет вода, и тогда чем черт не шутит. Перескочим — наше дело в шляпе. Попробуем, старлей, а? — А что, не успеваем — точно? — Как в аптеке! Течение. И ветер в
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (107) »
Последние комментарии
21 минут 46 секунд назад
9 часов 13 минут назад
9 часов 16 минут назад
2 дней 15 часов назад
2 дней 19 часов назад
2 дней 21 часов назад