Дьявол в быту, легенде и в литературе Средних веков [Александр Валентинович Амфитеатров] (fb2) читать постранично, страница - 2

то, возможно думать, застал еще настолько звероподобным, что напрасно было бы искать в нем религиозного чувства в точном смысле этого слова. Человек после третичного периода, даже в самой древней отдаленности, уже знаком с огнем и употребляет орудия из камня. Но он не погребает своих мертвецов, что служит верным показателем того, насколько его религиозные идеи, если только есть они у него, скудны и неповоротливы. Чтобы найти первые достоверные следы религиозности, надо подняться до периода, который геологи называют неолитическим (шлифованного камня). Мы не можем узнать непосредственным исследованием, какова была религия наших тогдашних предков, но мы в состоянии сделать о ней заключения, наблюдая религии множества диких народностей, которые еще живут на земле и точно воспроизводят быт человечества доисторического. Ведь, с более широкой точки зрения, характер и нравы человечества обнаруживают однообразие и постоянство явлений, заставившее итальянцев сказать: «Весь мир есть страна» («Tutto il mondo е paese»)… «При сравнениях рас, стоящих приблизительно на одной степени цивилизации, не следует, — говорит Тейлор,^{4} — придавать большого значения исторической эпохе или географическому положению; обитатели озерных жилищ древней Швейцарии могут быть поставлены рядом с средневековыми ацтеками и североамериканские оджибвеи — рядом с южноафриканскими зулусами. Доктор Джонсон,^{5} прочитав в путешествиях Гауксворта^{6} описание патагонцев и островитян Тихого океана, презрительно выразился, что все дикие племена похожи друг на друга… Если мы будем избирать для сравнения предметы, мало изменившиеся в течение столетий, мы получим картину, в которой английский земледелец будет стоять почти рядом со среднеафриканским негром». Предшествовал ли в исторической эволюции фетишизм анимизму или наоборот, но верования наших праотцев должны были быть совершенно в том же роде, как теперь у негров африканских или у американских краснокожих. Об этом нам свидетельствуют недра земли, сохранившие вместе со следами их жилищ, их оружием и инструментами также и их амулеты. В их воображении мир был полон духами вещей и душами умерших, и на счет духов относилось все дурное и хорошее, что случалось в жизни. Мысль, что одни из этих духов благодетельны, а другие зловредны, одни друзья, а другие враги, подсказывал уже самый опыт житейский, в котором постоянно чередуются удачи и потери, и притом чередуются так выразительно, что если не всегда, то довольно часто определяется постоянство и в разнице причин, последуемых разными результатами. Солнце, свет дающее, заставляющее землю вновь одеваться зеленью и цветами, посылающее зрелость плодам, должно было привести к умозаключению, что оно, по существу своему, сила благотворная. Вихрь, кроющий небо мраком, ломающий деревья, разрушающий и разметывающий худо сколоченные лачуги, внушал считать его силою по существу зловредною. Духи разделялись на два большие воинства, в зависимости от того, казалось ли людям, что они получают от духов — пользу или вред.

Но не этим определился истинный и решительный дуализм. Благотворные духи не были еще объявленными и непримиримыми врагами духов зловредных, и как первые не были всегда благодетельными, так вторые — всегда вредными. Верующий никогда не мог поручиться за настроение духов, под опекою которых он находился; боялся оскорбить друзей, боялся разозлить врагов и, в равном усердии одинаковых средств, старался расположить к себе всех их, не вверяясь слишком — никому. Первобытная религия уже признает влечение к какой-то властной силе, большей, чем человеческая, равно как и свою от нее зависимость, но не умеет классифицировать ее по этическим категориям. Между добрыми и злыми не было определенного морального противоречия, но только противоположение действий. Они не могли иметь морального характера, которого еще не было и у их поклонников, едва вышедших из животного состояния, и добрыми или злыми называться могут они лишь постольку, поскольку первобытному человеку представляется добром все, что ему на пользу, и злом все, что ему во вред. То, что в наши дни называется бушменскою моралью: я украл барана — это хорошо, и дух, который помог мне украсть, — добрый дух; у меня украли барана — это худо, и дух, который помог вору воровать, — злой дух. Так, например, по представлениям грубого бразильского племени тупигамба, души тех, которые жили добродетельно, то есть мстили врагам и многих из них умертвили, поселятся за большими горами и будут плясать в роскошных садах с духами отцов, тогда как души изнеженных ничтожных людей, которые не старались защищать своего племени, отправятся к злому духу, на вечные мучения. Дикие поклонники воображали свои божества во всем подобными себе: переменчивыми, покорными страстям, то ласковыми, то свирепыми и добрых не почитали более высокими и почтенными, чем