Тварцы [Екатерина Лесина] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Екатерина Лесина Тварцы

  Лялька сотварила дракона из молока. У нее это легко выходит: глянет по-хитрому, с прищуром, сморкнется с левой ноздри и нате. Выползает.

   - Жирное, - заметила Лялька, придирчиво разглядывая чешую. - Вишь, сливкой отливает. Не как у Бязеньки, но лучше Рыжухиного.

   Дракон, выбравшись на край ведра, фыркал, вылизывался, плюхал крыльями - молочная пенка на тонких косточках - да ловил покатым глазом свое отражение. А рассыпаться не думал. До вечеру, небось, протянет. А может и дальше.

   - Не лезь! - Лялька хлопнула по протянутой руке. - Укусит.

   Не укуса она боится - дракон-то беззубый, и панцирь у него мягонький, сливочно-масляный - а того, что измажет Марьяш белую чешую, помнет, а то и вовсе рас-сотварит.

   С него, каженного, станется.


   Крылья пламени распростерлись над городом. Загудел обожженный воздух, зашипели облака, откатываясь на край небосвода, огрызнулись молнией.

   - Быть!

   Качнулись зябким светом крыши, вот-вот полыхнут от жара, не дожидаясь настоящей атаки.

   - Быть!!

   Вывернулись жгутом облака, вытянулись. И вот уже наливается грозовой чернотой шея, пробиваются кости-молнии сквозь полотно крыльев, прорастает громом рык.

   - Быть!!!

   Воют небеса...


   Драконы в деревне жили всегда. Прятались в молоке и травяных настоях, в мехах с зерном и легкой, пышной мукою. Вили гнезда в осклизлом мельничном колесе и глиняных домнах дядь-Иваровой кузни. Носились по полям, распугивая воем птичьи стаи, и шумно, с фырканьем, купались в реке, выплескивая на берег рыбу.

   Драконы нравились людям. А люди нравились драконам.

   Люди, но не Марьяш.

   - Ты просто глядеть не умеешь, - Лялька оседлала ветку старой липы и теперь, глядя на свое отражение в воде, корчила рожи, пугая и пугаясь. - Ты впрямку все, а надо сбоку.

   Скосила глаза на нос, показывая. Марьяш повторил, хоть и знал - бесполезно. И на нос косил, и вбок, и заклеивал листом лопуха, в котором загодя дырку проколупвал. Ничегошеньки!

   Мертвым оставалось молоко. Не шевелилась мука. Не отзывался огонь в печи и даже земля, жирная, мамкой со старого погосту принесенная, оставалась просто землею.

   - А... а хочешь, на вот, - сняв дракона с плеча, Лялька кинула его Марьяшу на колени. И эта ее доброта комом в горле застряла. Жалеют ущербненького? А ему жалости не надо!

   - Не надо!

   Марьяш спихнул слабо вякающего дракона на ветку и скатился вниз, в мутную, отяжелелую водорослями воду.

   - Дурень! - крикнула сверху Лялька. - В одеже! Мамка заругает!

   А пускай.


   Зеленое крыло прогнулось под весом корабля, захрустели кости, затрещала плоть, выступила кровью белая пена. Но дракон лишь заурчал и перекатил судно на хребет.

   - Быть!

   Море ложилось под киль, благодарно целовало подпорки-весла, а когда дотягивалось, то и бедра золоченой нимфы, уснувшей на носу.

   - Быть!!

   Слева мелькнули клыки рифов и белый откос берега, сплошь усыпанного катышками мидий. Справа вода почернела, а впереди морская зелень слилась с небесной синевой.

   - Быть!!!

   Хлопнули паруса, принимая первую волну ветра.


   Хряснул топор об колоду, высекая мелкую щепу. Куриная голова на травку скатилось, а тело, зазевавшимся Марьяшем выпущенное, побежало по двору, спотыкаясь и брызгая кровью.

   - Держи! Держи! От окаянный! - кричала мамка.

   Марьяш кинулся было за курой и замер. На травинке повисла, переливаясь нарядным алым, капелька крови. Почему именно эта? Марьяш не знал, просто вдруг понял, что сейчас... вот-вот сейчас... да, именно сейчас произойдет нечто.

   Капля вспучилась, растягиваясь до пузыря, который треснул и развалился парой бурых стрекозиных крыл, между которыми покачивалась на ниточке-шее пушинка-голова.

   - Ой, - сказал Марьяш, падая на колени и протягивая дракону палец. И зажмурился от счастья: получилось!


   - Кровь, значит? Любопытно, весьма любопытно.

   Брюхастый дед сунул в глаз синее стеклышко и поманил пальцем:

   - Подойди, мальчик. Не бойся.

   - Я и не боюсь, - соврал Марьяш, бочком шагнув к деду. Сердце колотилось, суровый отцов взгляд жег спину, а в ушах еще стояли материны причитания: не хотела пускать.

   Дед же оглядел Марьяша с макушки до босых пяток, вынул потемневшее стеклышко и протянул.

   - Уровень не ниже третьего. Но специфика доминирующей субстанции внушает... некоторые сомнения. Однако я, пожалуй, возьмусь. Три монеты.

   - Пять, - жестко сказал отец. - Или мы уходим.

   Сошлись на четырех, половина медью.


   Земля вздыбилась, плюнула каменной крошкой, кинулась желтой непереваренной костью и замерла.

   - Быть!

   Ширились края рваной раны. Ворочалась земляная тварь, подкидывая горсть за горстью уже не серую мешаную с камнями труху, но жидковатую глину. Хлопали усталые крылья, вторили им дробный перестук лопат по ту сторону вала.

   - Быть!!

   Мелькают когти, пасти, хвосты. Дерут землю, тянут