Реликт 0,999 [Василий Васильевич Головачев] (fb2) читать постранично, страница - 2

травяного чая с мёдом присоединился к ним, и после «перекуса» Дан продиктовал домовому:

— Заглавие, с большой буквы. Таёжная повесть, без точки. Первый абзац…

Да! Именно повесть! В литературное общество Каменева приняли недавно, но ему удалось опубликовать на бумаге несколько рассказов. Больше того, их прочитали и даже — отчего вдохновение забурлило и подвигло замахнуться на крупную форму — раскритиковали, весьма доброжелательно. Пусть сегодня каждый мог издать собственную писанину, пусть бумажные книги никто не читал, кроме людей своего круга! Но в этом кругу Даниил Каменев слыл настоящей знаменитостью, чьи рассказы имели значение для двух миллионов читателей. И сейчас его слова ложились на бумагу древнего формата загадочной аббревиатуры А-4:

— Вы бывали в сосновом бору, в настоящем сосновом бору, где вершину лесного великана не видно, а под ногами пружинит усыпанная толстым слоем хвои почва? Где чешуйки коры отслаиваются, когда ведёшь ладонью по стволу, с шорохом сыплются вниз, а в месте случайно сломленной веточки медленно нарастает и течёт вниз остро пахнущая капелька? Где комар не мелкий и серый, немощно пищащий на грани слышимости, а могучий, рыжий и басовитый, весомо совершающий посадку на кожу и с маху вонзающий хоботок. Такого и прихлопнуть приятно — достойный противник…

А воздух! В солнечный день на распаханной просеке попадаешь в удивительный затишек, залитый густым запахом смолы и накалённого песка, пронизанный лучами и таким жужжанием, а может, отдалённым гудением — будто бесчисленное количество мух-журчалок вьётся вдали…

Домовой пискнул будильником, перестал печатать, напомнил:

— Через три дня земля столкнётся с друзой нагуалей. Идёт эвакуация. Твоё отправление — завтра, в семнадцать часов по Москве через среднесибирское метро на африканский космопорт.

Дан велел повторить и пояснить. Когда картина реальности улеглась в его голове, он понял, что слишком оторвался от жизни и может потерять её, жизнь, совсем, если не поторопится…

2

Лада проводила пациента и брезгливо вымыла руки:

— Не люди, а слезливое желе!

В последнее время у неё всё чаще появлялось желание бросить работу или поменять специализацию. Мир словно надломился с появлением неведомого и могущественного врага человечества. Аркадий, с которым они решили создать семью, вкратце пояснил, чем плохи нагуали. Ему, инженеру, нюансы сдвига фундаментальных законов Вселенной были понятны, а ей, врачу, не очень.

Подумаешь, масса элементарных частиц меняется! Лада не разделяла опасения друга о безысходности ситуации. Гибкость и приспособляемость живого трудно переоценить, это доказали миллионы лет эволюции и успехи генной инженерии. Ну, пусть меняются условия, начнёт меняться и человек! Не сразу, но ведь и законы Вселенной тоже не указом господа бога устанавливаются, не в один же день?

Поэтому страха перед будущим Лада не испытывала, а массовая истерия вызывала у неё недоумение. Недоумение превращалось в раздражение, когда она, как психотерапевт, сталкивалась с неврозами. Странными неврозами, ранее, на заре классической медицины, присущими изнеженным аристократическим дамочкам.

Увы, с каждым пациентом Лада убеждалась, что человечество превратилось в стадо, идущее в непонятном ей направлении. Мужчины от женщин отличались только половыми признаками, независимо от мышц, фигур и лиц. Мужество атрофировалось за ненадобностью, уступив место агрессивности. И у большинства людей отсутствовала цель жизни, зато наличествовала потребность эту жизнь прожигать.

Ладе с детства хотелось сделать нечто полезное для общества, для мира, для — неважно кого, лишь бы не зря прожить отмеренные природой годы! Будучи старшеклассницей, принялась работать над продлением жизни, но убедилась, что биологический предел уже достигнут. Идея о переносе разума на небиологические носители тоже оказалась бесперспективной. Причина провала крылась в эфемерной субстанции под названием «душа», упорно не желающей существовать вне тела. Ни один интеллект, бережно и полностью перенесённый в компьютеры, не сохранил личность, не осознал себя человеком. Человекоподобной машиной, способной на многое, — да, но и только!

Психотерапевтом Лада стала случайно. Аркадий работал в геронтологическом институте и обратил внимание, что взрослые сотрудницы бегают к школьнице-доброволке изливать душу. Заинтересовался красивой девушкой. Лада увлеклась, стала встречаться, а что? Взрослый, симпатичный. Аркадий ввёл подругу в круг знакомых врачей, те посоветовали, на кого учиться, — так всё и катилось само собой. Тогда ей это нравилось, а сейчас:

«К чёрту, никакой я не врач, если терпения не хватает! Пациент не виноват, он ждёт помощи, а я его ненавижу, — пришёл неутешительный вывод. — Наверное, надо уходить из медицины. Господи, как надоели нытики…»

Приступ мизантропии оказался продолжительным, трансформировавшись в мизандрию, когда