Мемуары пророка Самуила [Юрий Дмитриевич Ячейкин] (fb2) читать постранично

Юрий Ячейкин МЕМУАРЫ ПРОРОКА САМУИЛА

Тяжелая у меня работа, неприятная и унизительная. Мою я полы в кельях верховного жреца храма божьего Илии да злых сынов его — преподобных Офни да Финеэса, выношу помои да исполняю разную черную работу. А в свободное время торчу аз недостойный на страже возле ковчега заповедного. Это обычный такой непоказной ларец, но вместительный и тяжелый, и стоит он посреди храма. Возле него богомольцы лбами своими выбили в гранитной плите хотя и узенькую, но глубокую впадину. Ночью я отдыхаю на искусственном каменном ложе, ибо плоть мою весьма иссушил убогий и постный паек мой.

В ковчеге (это все знают) находится ныне сам Всевышний со всем сонмом бестелесных херувимов своих.

Даже представить себе жутко и тяжко, какие ужасные мытарства познал господь наш, если он вынужден был оставить роскошное владение свое на седьмом небе и переселиться в убогий сей ковчег. Да оно и не удивительно: как богоизбранный народ Израиля со всех сторон окружают богопротивные и нечестивые хананеи, хеттеи, аморреи, ферезеи, эвеи, иевсуэи, гергесеи, моавитяне, аммонитяне, мадианитяне да филистимляне, так и Всевышнего нашего окружили на небе их нечестивые боги Ваал, Астарта и Молох вместе с уродливыми идолами, охочими до разбоя и кривды. Выперли они Всевышнего с теплого и ясного неба и силой своей заставили его поселиться в этом холодном и темном ковчеге.

Я знаю это, но молчу аки рыба, чтобы из-за разговоров не погрязнуть в болоте крамолы и ереси, ибо насадят тогда плоть мою на длинный и острый кол.

Верховный жрец храма божьего Илий и преподобные сыновья его Офни да Финеэс называют Всевышнего между собой просто — Сундук, а для меня не ищут в словесном фонде своем иных слов, кроме как «идиот» и «кретин» или же «остолоп».

Я гляжу на них и размышляю. Нудный и упрямый этот беззубый и худосочный старец Илий с его паршивой привычкой всем завидовать. Увидит, как я потом обливаюсь, моя пол келий его, уставится в меня выцветшими, словно рубашка моя, глазами и печально вздыхает, как будто я обливаюсь потом не за мытьем полов, а на трапезе:

— Где бы мне найти такую работу?

Или же несу я помои — и снова слышу за спиной его осточертевший голос, нудный и завистливый, будто не помои я несу, а чистое золото:

— Где бы мне найти такую работу?

Когда же я, подобно утомленному каменотесу, высекаю искры из твердого, будто камень, хлеба и, закрыв перстами нос, глотаю кусочки ржавой и вонючей селедки, он и тут завистливо шамкает беззубыми челюстями:

— Где бы мне найти такую работу?

О господи! И когда я увижу, как он держит свечку на пупе своем?

А сыны его преподобные Офни да Финеэс? Таких лиходеев, как они, не найти не только в граде нашем Силоме, а и по всей земле. Даже на внешний вид — это дикари с нахальными рожами. Паломников они грабят даже на паперти и не стыдятся трясти карманы нищих, отбирая доброхотные подаяния. И никто не может спасти верующих от буйных сынов Илиевых, что рыщут, аки волки на пути овечек божьих.

Сыны Илии, хоть они и попы, знать не желают никакого Сундука и слышать не хотят про святые обязанности свои. Если кто-либо приносит вкусную и питательную жертву Сундуку и его односундучанам, Офни и Финеэс засучают рукава ряс своих, непристойно оголяя рыжие и волосатые, будто у палачей, руки, запускают вилки в котел, где варится мясо, либо в кастрюлю или сковороду, и что наколют на вилки, то и поедают. И никакого страха перед кипящей пищей не проявляют, а лишь неукротимую жадность и прирожденную ненасытность. А меня, убогого, Офни и Финеэс гонят от трапез своих, потому, видите ли, что у меня волосы выпадают, как из старого матраса, хотя по возрасту я еще отрок. А волосы же мои секутся и выпадают оттого, что отец мой Элкана и мать моя Анна дали обет богу, что лезвие никогда не коснется чела моего и обличья моего. И ныне вид у меня отталкивающий. Все уже привыкли к тому, что я всюду трясу волосами своими. И если даже не я, а кто-то другой неосторожно потеряет волосок свой и тот волосок найдут в котле либо в кастрюле, котелке или горшке, все равно немедленно ищут меня и нещадно бичуют.

Воистину некоторые родители неразумными и поспешными обетами своими лишают детей своих радостей и хлеба насущного и обрекают на жалкое существование.

Я молча сажусь в темный угол, смиренно ем сухую корочку и наблюдаю, как Офни и Финеэс бессовестно объедают Сундука и весь его бестелесный сонм. И Сундук тоже молчит и сидит тихо, словно мышь, ибо у жадных на еду сынов Илии кулачищи — по полпуда каждый.

А еще негодники эти завели суетный обычай: вечером насосутся вина (чтоб они расплавленной смолы насосались), оденутся с варварской роскошью в заморские одеяния и идут к женщинам, которые собираются в скинии. И нахально заигрывают никчемные пастыри эти с молоденькими богомолочками…

А отец их, Илий, верховный жрец храма божьего, глядит на непотребства греховодников этих сквозь персты свои и только завистливо