Незнакомец [Ричард Хьюз] (fb2) читать постранично

Ричард Хьюз Незнакомец

I

Улица в Килфанте была так крута, что если несильно прыгнуть с верха деревни, то на землю опустишься только в самом низу; правда, можно ушибиться.

Каждый дом сидел на левом плече у соседа, по всей улице, так что печной дым миссис Джонс-Бакалейной тянуло в полуподвал миссис Джонс-Сапожной, а из ее верхних окон — в подвал почты, а из окна спаленки Почтовой Дочки — в окно Мясницкой Тети (парализованной и жившей внизу) и так далее, словно по дымоходу, до самого верха, где он коптил животы овцам, пасшимся на склоне холма.

Но этим не объяснить, почему в Килфант явился Незнакомец — разве из любопытства? — и что он делал в этой блюдущей субботу анабаптистской деревеньке, зная, по всей вероятности, что там недолго угодить в передрягу, и зачем вообще очутился так далеко от дома.

Мистер Уильямс был пастырем Килфанта и, наверное, тридцати миль окрест: такой толстый старик, что с трудом ходил между своими церквами. Лицо он имел тяжелое, глаза маленькие, но с мечтательностью, а в кармане всегда носил липкие сласти. Он был глух, как тетерев, и то ревел, как бык, то шептал, как влюбленный юноша. Рев его можно было услышать через долину. У него был один черный костюм с заплатами и один стихарь, каковой он иногда подвергал штопке. Жил он с того, что сдавал дом на лето, а когда билль об отделении церкви от государства отнял у него годовое жалованье в восемь фунтов, он стал прирабатывать стиркой: вы могли наблюдать, как он стоял перед домом, широко расставив ноги, погрузив могучие руки по локоть в пену, с полотенцем, пришпиленным к плечам, чтобы не выгорал пиджак, и ревом приветствовал каждого прохожего.

Килфант очень гордился малочисленностью своего прихода: в Уэльсе иметь много прихожан в деревне считается весьма зазорным. Они всегда мошенники, эти люди, которых изгнали из их церквей, — и хотя на рай рассчитывать не приходится, они надеются все же, что на том свете им будет не так неуютно, если они не откажутся вовсе от веры. Ходили в килфантскую церковь лишь три семьи, если не считать гувернантки сквайра. Мистер Уильямс терпеть не мог стихи, на проповеди его были — чистая поэзия; он обладал таким воображением, что когда размышлял об анатомии ангелов, вокруг его головы как будто появлялись непонятные летающие предметы, а страстным ревом и шепотом своим он мог прикрепить Христа даже к полированному медному алтарному кресту.

Долго ли, коротко ли, женился он на барышне, которая играла на фисгармонии; но у нее была одна нога.

Она-то, Минни, и впустила Незнакомца. Однажды вечером они сидели в гостиной, и мистер Уильямс читал книгу проповедей, сильно углубившись в нее, чтобы забыть о своей потере: в тот день на его часовой цепочке открылся замок, и пропал золотой крестик, с которым он не расставался. Минни утверждала, что крестик висел на месте, когда они начали взбираться по улице; но фонаря у них не было; ветер же воем оглашал темноту, так что до утра искать не имело смысла, даже если крестик лежал у самого порога. Мистер Уильямс залпом прочел три проповеди и закрыл книгу. Можно только диву даваться, что человек, с такой жадностью читавший такие скучные поучения, вкладывал так много жара и так мало назиданий в свои собственные проповеди.

Он захлопнул книгу, громко вздохнул и, раздувая щеки, посмотрел с прищуром мимо подбородка на широченную грудь своей рубашки. Минни пошла убавить огонь в лампе — она всегда так делала, по причине бережливости, когда муж переставал читать, — и вдруг услышала голос во тьме, пронзительный и будто детский — простодушный, испуганный крик. Она отворила дверь и увидела на дороге свернувшееся калачиком тельце. Он него шел, слабый, неровный голубоватый свез, и она сразу поняла, что явление это больше чем естественное, она твердо поставила свою деревянную ногу на ступеньку, нагнулась, подхватила Незнакомца на руки и перенесла через порог. Он лежал и моргал, глядя на лампу: нелепое создание с неровными ушами и широким приплюснутым носом. Конечности у него были корявые, а кожица на суставах — желтая и нежная, как на змеином брюхе. У него были смятые крылья, тонкие, как пленка керосина на луже; даже в таком исковерканном виде их красота не могла ускользнуть от глаз. Видимо, он страдал от боли: на боку у него был глубокий крестовидный ожог, словно он наткнулся на раскаленную докрасна железку.

— Бедное создание, — сказал мистер Уильямс, повернув голову в кресле. — Кто это?

— Такого урода я в жизни не видела, — ответила Минни. — Может быть, это ангел — женщина не могла такого родить.

— Нам надо быть смиреннее, — возразил ее муж. — Кто мы такие, чтобы Бог посылал своих ангелов для нашего испытания?

— Но я-то думаю, что нет, — сказала Минни. — Посмотрим.

Она взяла книгу проповедей и углом тронула его лоб. Он пронзительно закричал от боли.

— Господи, прости мне мою жестокость! — воскликнула она. — Это наверное…

— Это