За сроком давности [Ирина Зарубина] (fb2) читать постранично

ПОНЕДЕЛЬНИК

11.20–20.05

— …За три поллитры пусть тебе бомжи копают. Земля ж мерзлая еще. — Федька смачно сплюнул прямо на могилу, нимало не стесняясь пожилого седовласого мужчины в дорогом плаще.

— Ну а сколько вы хотите? — вежливо поинтересовался тот. — У меня еще, видите ли, дела, так что нельзя ли побыстрее?

— Покажи разрешение, — в сотый раз попросил Федька и опять принялся внимательно изучать разрешение на вскрытие могилы, как будто там могло быть написано, сколько он может с этого клиента содрать. — Так, Бербрайер Борис Моисеевич. Год рождения тысяча девятьсот пятый, год смерти тысяча девятьсот семьдесят девятый, захоронен второго ноября.

— Да, второго ноября. — Мужчина терпеливо мял в кармане две сотенные бумажки, твердо решив больше не давать ни при каких условиях.

— Разрешение на перезахоронение выдано Бербрайеру Марку Борисовичу. — Федька оторвал глаза от бумажки и уставился на мужчину, прикидывая в уме, что больше полутора сотен с него никак не срубить. — Это вы, что ли, Бербрайер?

— Вам еще раз паспорт показать? — Марк Борисович начал злиться. Он вообще терпеть не мог общаться с разными там работягами — слесарями, электриками, сантехниками. Они раздражали его своей тупостью и хамством.

— Не-е, я это копать не буду, — задумчиво прогнусавил Федька, ковыряя лопатой снег у мраморного надгробия. — За каких-то там три поллитры…

— Ладно, сколько вы хотите? — сквозь зубы процедил Бербрайер младший, в душе последними словами ругая жену. Ей, видите ли, тесть говорил, что хотел бы лежать в земле обетованной, там его костям, видите ли, теплее.

— Ну… — Федька поскреб затылок. — Сотни три.

— Да вы что, не больше сотни! — возмутился Марк Борисович. — За три сотни я сам выкопаю.

— Не-е, за сотню пусть Пушкин копает. Двести.

— Сто пятьдесят.

— Двести.

— Хорошо, двести. Но только чтобы к восьми часам все было готово.

— Будет! В восемь приходите, забирайте свои косточки, все будет как у людей, можете не волноваться! — воскликнул Федька, довольный, что срубил на полтинник больше, чем рассчитывал. — Может, сотенку того, вперед выдадите?

— Нет, только потом. — Бербрайер отвел глаза в сторону. Если дать сейчас, то он до завтрашнего утра этих костей не получит. — Как только выкопаете, так я сразу…

— Ладно, понимаем. — Федор тяжело вздохнул и поплевал на руки. Очень уж хотелось выпить сейчас, но, видно, придется терпеть до восьми вечера.

Бербрайер еще немного постоял у могилы, посмотрел, как этот сизоносый пропитой орангутанг с тремя классами образования долбит мерзлую землю, и тихонько пошел к выходу. Приятно было думать о том, что еще четыре дня, и он больше никогда не увидит этого грязного снега, этих заплеванных подворотен, этих гадких надписей в лифтах, этих тупых людишек с маленькими пустыми глазками, как у Федьки. Хотя таких людишек, пожалуй, и в Израиле можно встретить. Тупость, к сожалению, черта не национальная.

Вот только с костями предков пришлось повозиться. Тому дай, этому дай, чтоб разрешили вывезти останки родителей. Как будто эти полусгнившие кости представляют из себя ценность государственного масштаба.

Честно говоря, он и сам не стал бы возиться с этими могилами, но жена настояла. «Ах, кто за ними присмотрит, ах, кто им цветочки принесет». Как будто им от этих цветочков легче. Но не скажешь же при детях, что плевать он хотел на эти цветочки, на эти могилки. Молодое поколение так воспитывать нельзя…

Целый день прошел в приятных хлопотах. Покупка дорожных чемоданов, получение денег за проданные книги, мебель, аппаратуру. В результате в квартире осталось всего три кровати, стол и несколько стульев, которые уже никто не купит. Здорово ему удалось исхитриться и распихать все вплоть до посуды.

Когда вечером он пришел на кладбище, то еще издали заметил у отцовской могилы кучу людей. С нескольких сторон светили прожекторы, бегали туда-сюда какие-то люди с фотоаппаратами. Как будто снимали кино.

— Вон он! — еще издали закричал Федька, тыча в Марка Борисовича пальцем. — Этот самый!

К Бербрайеру сразу кинулись несколько человек, и он еле сдержался, чтоб не броситься наутек.

— Что, собственно, произошло? По какому, спрашивается, праву? — возмущенно затараторил Марк Борисович, пятясь от мужчин.

— Ничего страшного. — Один из них выудил из кармана какое-то удостоверение и помахал им перед глазами перепуганного Бербрайера. — Вы Марк Борисович? Документы ваши можно посмотреть? Вы Бербрайер?

— Я… нет. То есть да. То есть… Это какая-то провокация! — У Бербрайера вдруг мелькнула мысль, что это, может быть, КГБ за ним охотится и не хочет выпускать из страны. — Я свободный человек и имею право ехать куда хочу! Эти годы уже давно прошли, и не надо меня запугивать!

— Никто вас не запугивает, — вежливо перебил его один из мужчин. — Мы из милиции, хотим проверить документы на вскрытие могилы.

— Пожалуйста, хотя