Фантастика 1985 [Рэй Дуглас Брэдбери] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

ФАНТАСТИКА 85 Сборник

ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ

Дмитрий Поспелов НЕВОСПОЛНИМАЯ ПОТЕРЯ

С. А. Стебакову

Утро 2 мая 1836 года было жарким. Жара стояла уже несколько недель, как будто начинался не май, а июль. Выехали рано, почти затемно. К югу от Твери тракт тонул в плотном тумане, и лошади шли тихо. Ночлег в грязной и шумной гостинице в Твери казался уже далеким, превратился в воспоминание, стал прошлым. А настоящим был воздух, напоенный ароматом трав и цветов, мерное покачивание экипажа, неказистые девушки, которые, как призраки, выплывали по краям тракта из тумана.

Солнце пробилось сквозь туманную пелену. И под его горячими лучами туман начал быстро таять, открывая перед путешественником молодо зеленеющие леса, голубые пятна озерков и коричневую бархатную поверхность болота. Тракт был ровный, рессоры новые, и мягкое покачивание располагало ко сну. Александр Сергеевич устроился поудобнее…

Проснулся он верст через сорок. Клин был близок. Сон прошел. Захотелось посмотреть книгу, которую он накануне отъезда взял у знакомых в Петербурге. «Путеводитель в Москве, изданный Сергеем Глинкою, сообразно французскому подлиннику Г. Лекоента де Лаво, с некоторыми пересочиненными и дополненными статьями» — прочитал он на титульном листе. Ниже заглавия помещался эпиграф: «Что матушки Москвы и краше и милее!» Иван Иванович Дмитриев часто повторял эти свои строки, когда говорил о старой столице. И Карамзин тоже любил их. В чопорном Царском они напоминали ему о годах незабвенных, теперь уже далеко ушедших из его размеренной жизни великого ученого, историографа Российской империи.

Пушкин усмехнулся. Сергея Глинку он не очень любил, а писательского таланта у него никогда не признавал. В петербургской библиотеке Александра Сергеевича была другая книга Сергея Глинки со столь же пространным названием: «Русские анекдоты военные и гражданские, или Повествование о народных добродетелях Россиян древних и новых времен».

Пушкин, привлеченный названием, книгу купил, разрезал и начал читать. Но скоро бросил. Скучно написано, и язык какойто суконный. И вот путеводитель…

Слева от титула был фронтиспис. На переднем плане гравер изобразил романтические руины в духе модного Гюбера Робера. Пушкин тут же вспомнил полотна этого художника в двух специально для них приспособленных комнатах имения Юсупова «Архангельское». На втором плане за Москвой-рекой гравер изобразил Кремль. Хорошо были видны Иван Великий и стоящая рядом филаретовская пристройка. Слева виднелся торец дворца и купола кремлевских соборов. В правом нижнем углу гравюры Пушкин прочитал: «Грав. Д. Аркадьев». И запомнил фамилию, чтобы при случае познакомиться.

Потом по привычке, перевернув страницу, посмотрел фамилию цензора: «адъюнкт и кавалер Иван Снегирев». Этого он знал хорошо. Сейчас же вспомнил переделки второй главы «Евгения Онегина», цензором которой был тот же Иван Михайлович Снегирев. В прошлые приезды в Москву Пушкин бывал у него на Троицкой. Да и на этот раз вряд ли удастся избежать с ним встречи.

На следующей странице книги красовалось посвящение: «Его сиятельству князю Дмитрию Владимировичу Голицыну, генералу от кавалерии, московскому военному генерал-губернатору и разных орденов кавалеру». Дальше можно было не читать. Автор уничижал себя и льстил этому сиятельству меценату. «Хотя, — подумал Пушкин, — Голицын получше других. Больниц понастроил, о тюрьмах печется, купчишки к нему благоволят, и он их жалует. Не тиран. Скорее отец. Милостивый и все понимающий». И все-таки чувство какой-то брезгливости вдруг охватило Пушкина. «Как же мы любим власть имущим свое холопство показывать», — подумал он. И закрыл книгу.

Читать дальше ее расхотелось.

На обед в Клину ушло часа три. До Москвы было еще более 80 верст, а солнце уже клонилось к горизонту. Но дорога томила, и Пушкин хотел сегодня же попасть в первопрестольную. Тракт стал хуже, качка усилилась. После обильного обеда в Клину переносить ее было трудно. Клонило ко сну.

Сон был неглубок. Все время прерывался какими-то неясными мыслями и видениями. Беспокоили петербургские сплетни, предстоящая дуэль с Сологубом, отсутствие денег и задуманный роман о Петре. Проехали Пешки, а затем и Черную Грязь.

Название станций будили воспоминание о другом путешественнике, чью книгу в России читали тайно. И немудрено, что в ней не было посвящения, как в книге Глинки. Да и путевые наблюдения автора были далеки от казенных восторгов почитателя Голицына.

Но перед самой Москвой Александр Сергеевич заснул крепко. И проснулся лишь тогда, когда на крутом повороте с Садовой в Воротников переулок чуть не вылетел из коляски. Ямщик резко осадил. Дом губернской секретарши Ивановой стоял в самом начале переулка, недалеко от церкви, известной под названием «Старый