Функции "младших героев" в эпическом сюжете [Александра Леонидовна Баркова] (fb2) читать постранично, страница - 3

С.164-174]); мы упоминаем это лишь потому, что в рассматриваемой нами былине фигурирует несомненно историчное имя – Ермак, которое оказалось присоединенным к герою, степень архаичности которого покажет дальнейшее рассмотрение материала.

К сожалению, в реальность русских богатырей до сих пор верят не только сказители, но и некоторые ученые. Оставляя в стороне такие научные курьезы, как анализ Б.А. Рыбаковым былины о Святогоре (былина историзирована им настолько, что приведена фотография гроба, в котором умер Святогор!) [ Рыбаков. 1963. С. 132], мы позволим себе вступить в спор с другим прославленным ученым – Д.С. Лихачевым, который рассматривал устное творчество с тех же позиций, что и письменные тексты, и доказывал, что народ не создает “сознательно... (курсив мой. – А.Б.) в былинах открыто вымышленных героев и открыто вымышленные события так, как их создают авторы литературных произведений” [ Лихачев. 1968. С. 421]. Суждение бесспорно верное, но ни в коей мере не доказывающее историчность богатырей, поскольку отсутствие сознательной установки на вымысел не является гарантией достоверного отражения исторических фактов. Далее Д.С. Лихачев пишет: “Русская литература до XVII века не знает откровенно вымышленных сюжетов и откровенно вымышленных героев... Нельзя думать, что фольклор эпохи феодализма стоял в этом отношении на более новых позициях, чем литература” [Лихачев. 1968. Левинтон. С. 333; Путилов. С. 173. С. 421]. Как видим, здесь совершенно игнорируется различие коллективного (фольклорного) и индивидуального (книжного) авторства, что и приводит к ошибке. Разумеется, былина воспринимается певцами и их слушателями как правда [Лихачев. 1968. С. 434]; [Пропп. 1976. С. 119-120], однако перцептивный аспект нельзя смешивать с генетическим. Кстати, те же ошибки присущи и такому фундаментальному труду, как книга Г.М. и Н.К. Чадвиков “Происхождение литературы” [Chadwick H.M. & N.K. 1932. V.1. P. 13-18].

Подобное смешение приводит к неразличению понятий “эпос” и “историческая песня”. Последняя, хотя и обязана своим возникновением четко определенному историческому событию, тоже поднимается на достаточно высокий уровень художественного обобщения. При описании исторического события не только эпосом, но даже и историческим преданием, важно не точное отражение фактов, а воспроизведение мифологической схемы [Байбурин, Левинтон. 1984. С. 232]; [Левинтон. 1992. Т.II. С. 333]; [Далгат. 1988. С. 91-99], из реальных событий народная память отбирает те, которые соответствуют структуре мифологического клише [Неклюдов. 1998], истинность эпоса или мифологизированного предания превосходит истинность подлинной истории [Левинтон. С. 333]; [Путилов. С. 173]. На это достаточно решительно указывал еще А.Н. Веселовский: “Эпический Владимир мог с самого зарождения эпоса отличаться от Владимира исторического” [Из лекций А.Н. Веселовского по истории эпоса. С. 300].

Итак, эпос предстает как некая квазиистория [Мелетинский. 1976. С. 276] и обладает своим особым хронотопом, то есть пространственно-временным континуумом. Мифическое время лишено протяженности [Мелетинский. 1976 С. 173], оно, по существу, является вечным настоящим [Гуревич. 1979. С. 108-110]; лишенное событий, оно как бы останавливается, и герой на протяжении многих “пустых” лет не изменяется [Гуревич. 1979. С. 145] – таковы Пенелопа, Гизельхер, Добрыня. “Пустому” времени в эпосе соответствует и “пустое” пространство – почти полное отсутствие пейзажных описаний [Гуревич. 1979. С. 74-75]. Эпические события относятся народом к глубокой старине, отделены “абсолютной эпической дистанцией”, все события полностью завершены [Гуревич. 1979. С. 25]. На эту особенность эпоса указывал еще Ф.И. Буслаев [Буслаев. 1887. С. 47]. В мифе и архаическом эпосе мифическое время – эпоха первотворения, эпоха первопредков [Мелетинский. 1976. С. 173, 269], в классическом эпосе мифическое время первотворения сменяется зарей национальной истории [Путилов. 1971. С. 32; Мелетинский. 1969. С. 434].

Как это ни странно, термины “архаический” и “классический” эпос четко не прописаны в отечественной науке. Так, в своем фундаментальном труде “Происхождение героического эпоса” Е.М. Мелетинский употребляет слова “архаический” и “догосударственный” эпос как синонимы, определяя при этом шумеро-аккадский эпос о Гильгамеше как архаический (с чем нельзя спорить) – при том, что даже самые ранние его формы не относятся к догосударственному периоду. Того же противопоставления архаического и классического эпоса как догосударственного и раннегосударственного придерживался и В.Я. Пропп. Разумеется, большинство памятников архаического эпоса относятся к догосударственному периоду, однако проводить знак равенства между общественным устройством и формой эпического повествования – неправомерно (эпос о Гильгамеше – ярчайшее тому подтверждение).

В своей более поздней работе “Введение в историческую поэтику эпоса и романа” Е.М. Мелетинский перечисляет признаки архаической эпики: сказочно-мифологический характер героики, богатырь