Биоугроза_Сэмпл [Тим Каррэн] (fb2) читать онлайн

Биоугроза_Сэмпл

Данный перевод выполнен в ознакомительных целях ЭКСКЛЮЗИВНО для паблика "СПЛАТТЕРХАУС" (vk.com/splhs)

Размещение книги на сторонних интернет-ресурсах, а также изготовление печатных и аудио-версий ЗАПРЕЩЕНО!

    

И совершай всесожжения твои, мясо и кровь, на жертвеннике Господа, Бога твоего.

Книга Второзакония, глава 12, стих 27

Пролог

Когда в четверг, 17-ого октября, наступил конец света, все принялись слепо метаться, в ужасе крича, что это, наконец, свершилось. Что Армагеддон, наконец, пал на головы сыновей и дочерей человеческих. Оптимисты были глубоко потрясены. Пессимисты обрели подтверждение своим страхам. Верующие заявили, что пришло время Вознесения. И пока они ждали, когда Иисус призовет их в царствие небесное, остальные сосредоточились на выживании.

Что было не так-то просто, если учитывать радиацию.

А еще мародерствующих ополченцев.

Кочующих бандитов.

Национальную гвардию и спецотряды полиции, в чьих обязанности входило бороться и с теми, и другим. По всей стране было введено военное положение. Людей расстреливали на улицах. Насиловали. Убивали. Грабили. И этому не было видно конца.

Но что самое страшное, к концу первой недели - за семь дней до Хэллоуина - на землю, как и предсказывали теоретики, опустилась ядерная зима. В атмосферу было выброшено столько пыли и мусора, что солнце не показывалось почти месяц. Все это время царствовали абсолютный мрак и мороз. А еще снег. Он валил неделями напролет. Никто никогда не узнает, сколько людей погибло за эти страшные дни и ночи.

На Среднем Западе, выжившие - закаленные северяне - справлялись с холодом, как и в любую другую зиму - жгли дерево. Собирали печи на гранулированном топливе, керосиновые нагреватели, все, что давало тепло.

А потом снова выглянуло солнце.

Первую пару недель оно больше походило на призрак. Но когда с дождем на землю вернулись мусор и пыль - большей частью зараженные смертоносной радиацией, солнце восстановило свой привычный цикл. По-прежнему было холодно, хотя и не так, как раньше. По крайней мере, не было уже той кромешной, круглосуточной тьмы.

К концу декабря по стране распространилась странная жара, снег растаял и пришли дожди. Инфекции, ранее сдерживаемые холодом, словно проснулись от зимней спячки. Эпидемии бушевали повсюду, кося и без того поредевшее гражданское население.

Но некоторые из нас остались в живых.

И вот как нам это удалось.

ЯНГСТАУН, ШТ. ОГАЙО

1

Когда я закрываю глаза, я чувствую запах Янгстауна.

Разве не странно? Я вырос там, играл в школьной футбольной команде ("Вперед, Синие Дьяволы!"). Работал там, женился... Но теперь, после всего этого, я помню лишь его запах.

Всепроникающий запах тлена и нечистот.

Он заползает в нос, спускается в живот, поэтому даже с закрытыми глазами ты знаешь, что находишься в городе. Запах гниющего мусора и горящего дерева, топливного масла и непогребенных мертвецов. Еще тогда я понял, что нужно было набрать его в бутылку и поставить на полку. На тот случай, если все когда-либо вернется на круги своя. И всякий раз, в часы уныния, я смогу открыть пробку и вдохнуть его. А потом сказать себе, да, может, жизнь и дерьмо, но сейчас хотя бы не пахнет, как в Янгстауне.

2

У моей жены было две напасти - лучевая болезнь и холера. Первую она подхватила от радиоактивных осадков, пришедших с дождями, неделями заливавшими город. Они затопляли улицы, засоряли канализацию, и загрязненные сточные воды устремлялись во дворы и дома. Холеру она получила, поскольку все водные запасы города были заражены, а сама она - как и многие другие - была ослаблена лучевой болезнью.

Смысла везти ее к врачу не было, поскольку больницы были переполнены больными и умирающими, коридоры забиты людьми, ждущими лечения. Больничные печи работали без перерыва. Зараженная одежда, отходы, биологические жидкости, трупы - все скармливалось огню. Система здравоохранения штата Огайо - как и всей страны - оказалась бессильной перед натиском инфицированных. Она попросту не справлялась с таким количеством.

Не была к этому готова.

А с дефицитом лекарств и медикаментов - заводы по всей стране закрывались, торговля застопорилась -  медицинского обслуживания на всех не хватало. Да и сам персонал зачастую заражался в процессе лечения.

Теперь вы понимаете ситуацию.

И если радиоактивные осадки уже серьезно подкосили здоровье Шелли, то холера вбила последний гвоздь в ее гроб. Я мыл ее, лечил, кормил, не отходил от нее долгими темными ночами.

Холера - мерзкая штука.

Рвота и диарея, болезненные спазмы и обезвоживание, лихорадка и бред. Ничего хорошего. Я лечил ее так, как сказали мне в больнице и тем, что мне дали. Следил, чтобы она пила много жидкости. Растворял в воде пакетики с натрием, калием, глюкозой и хлоридом и давал ей. Колол ей антибиотики - тетрациклин, ампициллин, хлорамфеникол. Но чаще всего, просто обнимал ее и утешал, в то время как что-то внутри меня - возможно, вера и надежда - увядало и чернело, словно цветочные лепестки на полу склепа.

Это было ужасно.

Я постоянно вспоминал, как еще в августе мы отдыхали в Чесапикском заливе, на Смит Айленде, и все было хорошо, даже очень. Ярко светило солнце, вода искрилась, а я натирал ей спину маслом для загара. Кожа у нее была бронзового цвета, а глаза - темно-синими, как Карибское море. Ночью мы занимались любовью, днем валялись на пляже, по вечерам ели моллюсков.

А шесть месяцев спустя она в судорогах умерла у меня на руках.

Несколько дней я не отходил от ее трупа.

Это был какой-то извращенный поминальный обряд. Я зажег свечи и разговаривал с ней. Иногда плакал и звал ее по имени, но в основном пил виски. Я находился в каком-то алкогольном ступоре, мой разум затягивал меня в водоворот скорби, вины и отрицания.

Внизу, на улицах катались труповозы, бесновались какие-то психи, а остатки полиции топили бунты в крови и сами тонули в этой жуткой купели.

- Они не заберут тебя, Шелли, - сказал я ей. - Я не позволю.

С каждым днем все становилось хуже и хуже.

Прошло уже четыре месяца. Четыре месяца, а я по-прежнему находился в Янгстауне. Возможно, надеялся, что человечество соберется с силами, и мы сможем воссоздать по кусочкам разбитый вдребезги мир. Но этому не суждено было случиться, и то, что распростерлось на диване, было лучшим тому подтверждением.

Я знал, что должен был уехать.

Должен был вытащить из города нас обоих - возможно, перебраться в Пенсильванию, к сестре в Ньюкасл. Но я продолжал держаться за какую-то безумную и совершенно ущербную мысль, что конец света обойдет нас стороной, как эпидемия гриппа. Пусть цивилизация утонет в собственном дерьме и рвоте, только б он миновал нас. Только бы эта лихорадка прошла мимо.

Как же я заблуждался! А когда упали бомбы - а сыпались они словно рис на свадьбе - мир лопнул, как штаны на заднице наклонившейся толстухи, и не было такой швеи, которая могла бы его заштопать.

А теперь Шелли умерла.

Умерла.

Она была бледной как белильный камень, тело сморщилось, обезображенное смертью. За окном, окрестности оглашал страшный звон. Это был колокол церкви Святого Марка. Бом, бом, бом, выносите своих мертвецов!

Но я не собирался этого делать.

Только не Шелли. Я никогда не дам им забрать ее. Никогда не дам им сжечь ее вместе с другими в одной из тех жутких ям. Эта мысль просто не укладывалась в голове, поэтому я гнал ее прочь. Но я не мог сидеть с Шелли изо дня в день. Не только потому, что это было чистой воды безумие, но и потому, что они все равно пришли бы за ней. Но я должен был что-то сделать. Тогда у меня и появилась мысль тайно похоронить ее. Такое погребение являлось незаконным и было запрещено. На меня могли донести в полицию, а попавших в руки властей ждал расстрел. Но эти обстоятельства лишь усиливали важность моего решения.

Я собирался похоронить свою жену, провести небольшую службу над ее могилой.

Вот, что я собирался сделать. И я был готов хладнокровно убить любого мерзавца, который встанет у меня на пути. Поэтому, слушая тот богомерзкий колокольный звон, я собрался с силами, привел мысли в порядок и принялся за дело. Впервые за несколько недель я улыбался, испытывая тайную, извращенную радость от того факта, что незаконно похороню свою жену. Тем самым я собирался показать государству средний палец. Пошли они на хрен! Пошли эти власти на хрен! Пошли на хрен те, кто вообще создал этот кошмар. Те злобные, ущербные умы - части прогнившего бюрократического аппарата, уничтожившего мир.

Я взял белое атласное покрывало, которое любила Шелли, и завернул в него ее тело. Поцеловал напоследок ее холодные, мертвые губы, и зашил саван. Я слышал за окном шум приближающихся грузовиков. Слышал, как они грохочут, видел, как их проблесковые огни озаряют ночное небо. С улицы доносились голоса.

Они приближались.

Выносите своих мертвецов.

3

Вслед за ядерной зимой последовала одна страшная эпидемия за другой. Люди умирали в массовом порядке, и обычные морги не справлялись с таким количеством трупов.

Поэтому и звонили церковные колокола.

Они звонили днем и ночью, и вовсе не по случаю чьей-то свадьбы в часовне. Нет, своим звоном они извещали, что труповозы едут собирать мертвецов. Самосвалы, грузовики, не важно. Все, что имело кузов, превращалось в труповозы. А поскольку радио, телевидение и интернет больше не работали, отцы города решили прибегнуть к древнейшей форме коммуникации - через церковный колокол. В Янгстауне было полной церквей, в некоторых районах стояло даже по две. Поэтому колокола звонили, объявляя о прибытии труповозов.

Вы должны были вынести тела близких на тротуар вместе с мусором, и труповозы забирали их.

Акт доброй воли со стороны властей.

Бом-бом-бом-БОМ! Едут труповозы, братья и сестры! Поэтому забудьте о сочувствии, порядочности и уважении. Действуйте, как в гребаном средневековье. Дядюшка Джо выблевал прошлой ночью свои кишки? Мамочка утонула в собственных фекалиях? Крошка Кэти покрылась черными гнойниками? Споры и язвы превратили маленькую леди в прохладное, белое желе? Без проблем, дружище. Заворачивай ее или его в брезент, либо складывай останки в мешок, коробку, только, пожалуйста, никак не помечай. А мы позаботимся обо всем остальном! Еще не умер, но уже вот-вот? Скидывайте все равно. Незачем заражать весь район. А если лицо у вас покрылось какими-то мерзкими нарывами, лучше прыгайте к нам в труповоз, пока не начали срать красными червями, ссать желтой слизью, а глаза у вас не полопались и не испачкали новый диван.

Это было отвратительно.

Унизительно.

И бесчеловечно.

Но притом, крайне необходимо.

Трупы были по всему городу. Гнили в канавах, громоздились на тротуарах, словно груды мусора. Радиоактивные тучи, ползущие на запад из Нью-Йорка и на восток из Чикаго, принесли с собой лучевую болезнь. А низкий уровень санитарии привел к бурным вспышкам холеры, тифа и чумы. Повсюду свирепствовали новые формы гриппа и пневмонии, а мутировавший штамм геморрагической лихорадки уничтожил все, что осталось от некоторых восточных городов вроде Филадельфии и Питтсбурга, и по слухам выживших, проедал уже себе путь через Акрон.

В Янгстауне трупы сжигались, но через некоторое время их стало так много, что люди стали выбрасывать их во дворы или сваливать на тротуары. Все эти гниющие "жмуры" становились источниками инфекций, привлекали крыс и мух, которые распространяли чуму еще дальше. Патогены передавались через воду и воздух, и люди продолжали умирать.

Повсюду царили безумие и безнадега.

А это было лишь начало.

4

Когда я обдумывал тайное погребение своей жены, раздался стук в дверь.

Я не собирался отзываться на него... Но я знал, что, если не открою, люди из труповозов выломают дверь, ворвутся в своих белых защитных костюмах и заберут Шелли, прежде чем я успею улизнуть вместе с ней.

- Кто там?

- Это я, - раздался шепот. – Это Билл.

Билл Хермс жил в другом конце коридора. Нормальный мужик. Старый железнодорожник, вдовец. Мы часто приглашали его к себе на ужин. Шелли всегда заботилась о нем, угощала домашним печеньем и пирожными. Хороший старик.

Я вздохнул.

- Чего вам надо?

- Рик... Мне нужно поговорить с тобой.

Я приоткрыл дверь.

- В чем дело, Билл?

Он сглотнул.

- Рик, я пришел поговорить насчет Шелли. Уже несколько недель ее никто не видел. Люди начинают болтать всякое.

- Да пошли они.

- Сынок... труповозы едут.

- У меня нет ничего для них.

Билл вытер носовым платком слезящиеся глаза.

- Я и не говорил, что у тебя что-то есть для них. Надеюсь, что нет. Но... но я подслушал разговор двух парней внизу. Они говорят, что Шелли в списке. В том гребаном списке. Знаешь, что это значит?

Это значит, что кто-то настучал на нас. Сообщил в управление здравоохранения, что Шелли при смерти. Возможно, кто-то из больницы. Лучевая болезнь вкупе с холерой... это лишь вопрос времени. Чистильщики придут забрать ее. Либо, как минимум, потребуют доказательств, что она еще дышит.

Грузовики приближались.

- Спасибо, Билл, - сказал я, закрывая дверь.

Пора уходить.

Взяв Шелли на руки, я убедился, что в коридоре никого нет, и тихонько спустился по черной лестнице вниз. Оказавшись в переулке, обошел здание и двинулся через находящееся позади него небольшое поле. Меня всего трясло, и прошибало потом. Я чувствовал себя осужденным, перелезшим через тюремный забор. Шелли почти ничего не весила. Я мог бы пробежать с ней многие мили. Я почти уже пересек поле, как кто-то закричал:

- Вон! Вон он!

И я побежал.

Люди с фонариками вышли на поле. Я бросился в небольшие заросли, порвав саван Шелли о шипы ежевики. Я пробивался вперед, царапая себе руки и лицо. Я упал лишь раз, тут же вскочил на ноги и продолжил бег. Выбравшись из зарослей, я увидел, что со всех сторон стягиваются люди в белых костюмах, а на улицу выезжают грузовики с прожекторами.

Я был в ловушке.

Я метался из стороны в сторону, но тщетно. Грузовики приближались, а люди с фонариками уже пересекали заросли. Они были повсюду. Бежать было некуда. Картина была сюрреалистичная и совершенно неправдоподобная. Эти преследующие меня люди. Фонарики. Грузовики. Смрад смерти из канав. Вялый туман, ползущий с реки. Звезды над головой, скрытые грязным пятном черного дыма, подымающегося из ям за городом, в которых сжигали трупы.

Я сделал отчаянный рывок в сторону улицы, и один грузовик едва не сбил меня. Раздались предупредительные выстрелы, вокруг засвистели пули. Прожекторы нашли меня, и я замер как вкопанный на мокром тротуаре, ослепленный их светом.

Рядом остановился грузовик и четверо человек в защитных, некогда белых костюмах схватили меня. Я дрался, царапался и кричал. От них пахло трупной слизью. Потом удар приклада в висок сбил меня с ног. На какое-то время я отключился, потом снова вскочил и стал пробиваться через скопление людей. Удары сыпались со всех сторон, я тоже яростно колотил направо и налево, расталкивая преследователей в стороны. Добравшись до задней части грузовика, я увидел на горе гниющих трупов Шелли. Саван был порван, и одна белая как мел рука свесилась наружу. Я чувствовал запах тлена и слышал гудение мясных мух. Некоторые из трупов были зеленого цвета и кишели червями.

Шелли. Боже милостивый! Шелли.

Люди схватили меня, но я словно спятил. Стал отбиваться от них руками и ногами.

Они отступили, видимо, боясь порвать в драке свои грязные костюмы. Я принялся взбираться на груду мертвечины, и никто не стал меня преследовать. Я обливался потом и кровью, в висках словно стучал барабан, голова кишела кричащими тенями. Это было безумие, полное безумие, но я просто не мог оставить там Шелли. С теми другими мертвецами. А в кузове самосвала их были десятки. Это была огромная, шевелящаяся масса, кишащая ползающими и извивающимися тварями. Я карабкался, а мои руки проваливались в пористые животы, выпуская наружу желтые облака удушливого трупного газа. Обезумев от горя, я полз через это зловонное море гнили. Мои пальцы протыкали размякшие лица, царапали черепа, пытаясь нащупать точку опоры.

До савана Шелли оставались считанные дюймы... как вдруг я сорвался вниз.

Невыносимые тошнота и отвращение лишили меня остатков сил. Я скользил по груде трупов вниз, по лицу ползали гудящие мухи, тухлое мясо забилось под ногти.

- Готов уже спуститься, сынок? - спросил один из мужчин.

Когда я сполз с кузова, они швырнули меня на тротуар и стали выбивать из меня дерьмо, пока я не потерял сознание. Когда пару часов спустя я очнулся, то обнаружил, что лежу в траве, там, где меня бросили. Какая-то собака слизывала у меня с пальцев грязь. Дыхание вырывалось из меня белыми холодными облачками. Лик луны над головой был запятнан черным дымом, стелящимся из незатухающих трупных ям.

Вот к чему все пришло.

Боже, благослови Америку.

5

Все что мне хотелось после этого, это побыть одному. Остаться наедине со своими горестными мыслями и бутылкой виски, но Билл Хермс нашел меня и не дал мне раскиснуть.

- Она умерла, - сказал он. - Шелли оставила нас и обрела покой. Не оскверняй ее память своим саморазрушением.

Я знал, что он абсолютно прав, а еще я знал, что я не последую его мудрому совету. Все, что я хотел сейчас, это разрушения, белого холодного забвения. Возможно, Билл это тоже почувствовал, потому что вскипятил воду на своей дровяной печи, навел ванну и заставил меня помыться. После чего приготовил мне немного еды. Она была из консервов - другой в эти дни не было, но, по крайней мере, хоть что-то попало мне в желудок.

Он смотрел, как я ковыряю хэш из солонины и омлет из яичного порошка. Смотрел очень внимательно. Затем вытащил сигарету из мятой красной пачки, отломил фильтр и закурил, выдыхая дым из ноздрей. И за это время он ни разу не сводил с меня глаз.

- Что ж, валяй, Билл, - произнес я. - Если у тебя есть что сказать, говори.

Он усмехнулся.

- Думаю, пора тебе собирать вещички и двигать отсюда. Тебя больше ничего уже не держит. Здесь день ото дня становится все хуже. Выбирайся отсюда. Выбирайся загород, где у человека есть хоть какой-то шанс.

- Мы жили здесь. Это - наш район.

- Все это уже в прошлом, сынок. Ничего не осталось, кроме воспоминаний. Выбирайся, ради бога. Выбирайся немедленно.

- А ты?

- Зачем? Там меня ничто не ждет. Я слишком стар, чтобы начинать все сначала.

От отложил вилку.

- Билл, здесь у тебя тоже ничего нет, кроме воспоминаний.

- Доживешь до моих лет, - сказал он, выпуская облако дыма, - вряд ли будет как-то по-другому.

Он отвернулся и выглянул из-за занавесок на улицу. Покачал головой.

- Чертова помойка, Рик. Вот что это. Я давно хотел выбраться отсюда. И выбрался бы, если б Эллен не любила этот город так сильно. Она выросла через две улицы отсюда. Даже когда она ушла... не знаю... что-то удерживало меня.

- Меня тоже что-то удерживает.

- Чушь. - Билл откашлялся в руку, и я, возможно, впервые заметил пятна у него на лице. А еще странный желтоватый отлив. - Чушь, говорю. Тебе нужно уходить, пока не стало хуже. Прямо сейчас, Рик. Я слишком стар, чтобы пойти с тобой. Когда вырываешь старое дерево с корнями, оно умирает. Но молодое... можно пересадить, и оно снова зазеленеет. Понимаешь, о чем я?

Я все понимал.

- Я подумаю.

У Билла был вид, будто он собирается прочитать мне выговор, но вместо этого зашелся в приступе кашля. Сигарета выпала у него из пальцев, и он вцепился в кухонную стойку.

Я вскочил на ноги.

- Билл...

Он отмахнулся.

- Я в порядке. Просто старый стал. Давно и много курю. Вот и все.

Но я не верил ему. Этот кашель. Слабость. Пятнистое лицо. Нет, это было что-то совершенно другое. И что-то очень серьезное.

- Рик, вали отсюда к черту, - сказал он и встал прямо. Это далось ему с таким трудом, что он стал задыхаться. - Мы с Эллен... о, отец наш небесный... мы так сильно любили вас с Шелли. У нас никогда не было своих детей. Всегда мечтали о похожих на вас двоих. Так что сделай старику одолжение и убирайся из этого города.

- Билл, я....

- Пожалуйста, Рик.

Потом мне все стало ясно: Билл Хермс страдал от лучевой болезни.

Через неделю его не стало.

6

Билл Хермс был хорошим человеком. Умудренным временем и опытом. Послушал ли я его совета? Конечно же, нет. Я остался. Остался, вопреки здравому смыслу.

Пища и вода были самой главной проблемой. Долгое время был занят только тем, что пытался выходить Шелли, и, следовательно, пренебрегал всем остальным. В чулане было хоть шаром покати, поэтому я вместе с остальными канализационными крысами стал выходить на улицы, собирая все, что мог найти.

Когда состояние Шелли только начало ухудшаться, в городе работало несколько пунктов первой помощи, где можно было получить свежую воду, еду и медикаменты. Но несколько недель спустя все они были закрыты и заколочены. Если не принимать во внимание армейские патрули, порядка было мало. Органы власти - государственные и местные - рухнули на всех мыслимых уровнях.

Поэтому, вооружившись пистолетом, я начал охотиться.

И сам стал объектом охоты.

У меня был "Браунинг Хай-Пауэр" 9-огокалибра, который я забрал из квартиры Билла Хермса. Никогда в жизни я никого не убивал, да и не хотел, если честно. Но я знал, что это время пришло. Однажды я выпустил несколько пуль поверх голов каких-то хулиганов, погнавшихся за мной, и это все.

Потом, дня через три или четыре после смерти Билла, на улице ко мне подошел какой-то старик и попросил сигарету. Бедолага был насквозь изъеден лучевой болезнью. Зубы и волосы выпали, лицо покрылось язвами.

Но я не мог рисковать.

Я направил на него пистолет и приказал отвалить. При таком количестве смертей от инфекционных болезней я серьезно опасался вредных бактерий, летающих в воздухе и того, на что они способны. Радиация как-то повлияла на них, сделала их больше, злее, опасней. Некоторые из них не изменились, но другие стали гораздо смертоноснее. К тому времени я уже подвергся воздействию холеры и, бог знает, чего еще. И рано или поздно мне все-равно грозила смерть.

Старик попытался улыбнулся.

- Просто хочется сигаретку. Вот и все. - Он зашелся в припадке кашля, сплевывая на тротуар кровь и желчь. - Дай сигаретку, дружище. Дашь, и я расскажу тебе, где есть еда. Сам я и пары дней не протяну. Так что мне уже не пригодится.

Я бросил ему пачку и спичечный коробок.

- Оставьте себе. У меня есть еще.

Закурив, он было словно на грани оргазма. Такова природа зависимости. Мне она была хорошо знакома. Я бросил курить за три года до... Но после бомбардировки, из-за стресса, снова закурил. Сделав пару затяжек, он рассказал мне про продуктовую лавку. Консервы там были почти не тронуты. И все это было в моем распоряжении.

Обыскав несколько улиц, я нашел черный вход в лавку, о которой рассказывал старик. И как он и сказал, там был склад, забитый коробками с консервированными и сушеными продуктами. Ощущая себя ребенком, попавшим в кондитерскую, я бросился набивать рюкзак консервированной пастой, овощами, сухим молоком, макаронами и сыром. Я был рад безмерно. Потому что все шло очень гладко. И даже слишком, как вскоре я узнал.

Когда я собрался уже уходить, из передней части магазина вывалилась, спотыкаясь, какая-то женщина. Она была одета в старое меховое пальто, под которым ничего не было. Ее тело было изъедено язвами и покрыто шелушащимися струпьями. Из носа выпирал какой-то покрытый коркой, грибковый нарост, голова была совершенно лысая. Она смотрела на меня остекленевшими, неподвижными глазами и усмехалась ртом, полным серых, сломанных зубов.

- Мое, - сказала она, протягивая грязные руки. - Все мое!

Я навел на нее "Браунинг".

- Отвали от меня, на хрен!

- Мое! - прохрипела она. С подбородка стекала желтая пена, словно она страдала бешенством. - Отдай это мне, красавчик! Это все мое!

Она бросилась вперед, а я даже не сумел выстрелить.

Да, я вскинул пистолет, но, как и большинство людей, не привыкших убивать, замешкался. И этой доли секунды ей оказалось достаточно. Она накинулась на меня и сбила с ног, пистолет вылетел у меня из руки. Крепко ударившись, я упал, и она навалилась на меня, прижав к полу. От нее исходил удушливый, тошнотворный смрад. Это был влажный запах брожения, как от теплого, гниющего фрукта. Вцепившись мне в горло покрытыми струпьями руками, она принялась меня душить. От накатившей тошноты меня буквально выворачивало наизнанку. И дело было не только в запахе, гниющем лице и мерзкой слизи, капавшей у нее изо рта... а в том, что она делала.

Она вращала тазом.

Яростно терлась об меня своей зараженной промежностью, имитируя половой акт.

- Красавчик! Красавчик! Краса-краса-красавчик! - тараторила старая карга без умолку. Изо рта у нее свисали ленты слизи. - Я трахаю красавчика!

Это больше, чем что-либо, придало мне сил для сопротивления - чистое, безрассудное, физическое отвращение. Я ударил ее в лицо три, четыре раза. Ее голова всякий раз откидывалась назад. А затем вцепился ногтями ей в глаза. Гнилая, изрытая язвами плоть была такой мягкой, что мои пальцы, соскользнув, вонзились в щеку и царапнули по кости черепа. В конце концов мне удалось просунуть под нее колено и отпихнуть прочь.

Я потянулся за пистолетом, а старуха поползла ко мне на четвереньках, словно какой-то мерзкий, мясистый паук. Когда "Браунинг" оказался у меня в руке, я издал пронзительный боевой клич и спустил курок.

Пуля попала ей прямо в живот. Старуха упала на колени, зажимая рану покрытыми струпьями руками. Между пальцев сочилась кровь.

- Охххххххх! Посмотри, что ты наделал, красавчик! Посмотри, что ты наделал!

Она снова двинулась на меня, и я выстрелил ей в голову. Мозговое вещество и кровь брызнули на стену образовав причудливый, маслянистый узор. Она упала на пол, рот у нее продолжал открываться и закрываться словно у выброшенной на берег рыбы. Какое-то время она билась в конвульсиях, а потом затихла. Раздалось какое-то шипение, и нечто, похожее на серую, комковатую слизь вытекло у нее между ног.

Гниющая рыба. Пахло гниющей рыбой.

Меня вырвало. Теплая рвота хлестала из меня до тех пор, пока тело не содрогнулось от спазмов. А когда все кончилось, мне показалось, что я исторг не только содержимое желудка, но и нечто, более важное и нематериальное, как душа.

Я попятился от трупа прочь, вглубь магазина. Затем бросился бежать и наткнулся еще на двоих - мужчину и женщину. Оба были лысыми. У обоих шла пена изо рта. У обоих были язвы на лице и те безумные глаза.

Я открыл по ним огонь.

Продолжал стрелять, даже когда они упали.

Это была моя первая стычка со Скабами (от анг. Scab - короста - прим. пер.), как их называли. После того, что мерзкая старуха сделала со мной - а это можно было лишь сравнить с попыткой изнасилования - я пристрелил этих мерзких, заразных ублюдков, не колеблясь.

Тогда я впервые почувствовал вкус крови. Это было все равно, что лишиться девственности. Потом стало гораздо легче.

Психи были повсюду. Но, как ни странно, хорошие люди тоже встречались. Предупреждали насчет опасных районов, насчет лежбищ ночных тварей, насчет территорий, где национальные гвардейцы могли застрелить на месте. Однажды, когда меня преследовала банда Скабов, мне на помощь пришел парень с длинной черной бородкой, вооруженный дробовиком. Он показался мне нормальным. Потом мы ели с ним суп в подвале, где он жил. Он не проронил ни слова, лишь мычал, когда я его о чем-то спрашивал. На полу лежали две закутанные саван фигуры.

- Это мои дочери, - наконец, произнес он. - Это я убил их. Убил их обеих. Они начали меняться.

- Меняться?

Парень посмотрел на меня черными пронзительными глазами. - Превращаться в других. Тех, что со светящимися глазами. Которые выходят лишь по ночам. Так что гляди в оба.

Я ушел оттуда, решив, что парень спятил, как и остальные. Но два дня спустя, я понял, что заблуждался. Тогда я впервые увидел одно из тех существ.

Их называли Детки.

7

Темнело, а до дома было далеко. Одно это уже было проблемой. После всего, что я насмотрелся, мне нужно было быть внимательнее. Я жил раздобытками, поэтому приходилось искать места лучшего улова. На углу Махонинг Авеню и Сауз Гленнеллен находился склад церкви Святого Винсента, где держали продукты для нуждающихся. За эту информацию я отдал одному парню пистолет 38-го калибра. Он уходил из города, и еда его не интересовала.

Поэтому я направился туда.

Я пробрался на склад, разбив окно в переулке. Оказавшись внутри, я без проблем нашел еду. Психов и мутантов поблизости не оказалось, так что это была легкая добыча. Я стал загружать в сумку консервы, коробки с пастой, банки с ветчиной, все, что только можно. Набив мешок, я был счастлив, как канализационная крыса. Поскольку только что приобрел себе еще пару недель жизни.

Когда я вышел на улицу, солнце уже садилось.

Это было время, когда на улицы выползали всевозможные ночные твари - плотоядные хищники, охотники за головами, собиратели костей и кровососы. Я увидел на тротуаре пса. Он просто сидел там. Грязный, запаршивевший ретривер, у которого отсутствовало пол уха. Шкура была покрыта коркой запекшейся крови. Он посмотрел на меня, поджал уши и зарычал.

Я мог бы пристрелить его.

Возможно, не стань я играть в доброго самаритянина, я без проблем успел бы добраться домой. Но мне стало жалко пса. Он не был бешенным. Это было видно. Не походил на инфицированного чем-то или мутировавшего. Поэтому я рискнул. Заговорил с ним мягким, успокаивающим тоном. Пес сразу же перестал рычать. Завилял хвостом и жалобно заскулил. А его глаза... Господи, если у вас когда-либо был ретривер, вы знаете, как они могут смотреть на вас. Эти самые печальные в мире глаза, выгнутые брови и почти человеческий взгляд, от которого можно расплакаться.

Именно так на меня и смотрел этот пес.

- Все хорошо, мой мальчик, - сказал я ему. - Я тебя не обижу. Может, пойдешь ко мне жить, а? Будем заботиться друг о друге.

Он вилял хвостом, продолжая смотреть на меня. Это был хороший пес. Я был готов поспорить, что раньше он жил в семье. Ретриверы - замечательные собаки... нежные, умные, невероятно терпеливые и преданные. Я знал, что этот старый, боевой пес был из их числа. Я опустился рядом с ним на колени и, чтобы умилостивить, пожертвовал одной палочкой "Слим Джим". Это такие тонкие говяжьи колбаски. Знаете, наверное. Псу она понравилось. Он тут же проглотил ее, я дал ему еще и еще. И получил себе друга на всю жизнь. Я готов был расплакаться - наконец, я нашел кого-то, о ком смогу заботиться, и кто будет заботиться обо мне. В этом отличительная особенность собак. Вы можете любить мужчин или женщин, но человеческая порода эгоистична, и они сделают вам больно при первой же возможности. Собаки не такие. Если вы их кормите, заботитесь о них, они будут любить вас до конца жизни. Не колеблясь, пойдут за вами в ад и оторвут яйца любому, кто будет вам угрожать. Это называется преданность. Попробуйте найти это качество в людях. Удачи.

Так что теперь у меня был друг.

Но становилось темно. Пора было идти. Я двинулся вдоль по тротуару, зная, что мне нужно преодолеть примерно четыре квартала. Но пес не пошел за мной. Он просто остался сидеть на месте с прежним несчастным видом.

- Идем-же! - позвал я, хлопнув по ноге. Он бросился за мной, потерся мордой об ногу, принялся скакать вокруг с искренней радостью, известной лишь собакам.

Мы снова перекусили "Слим Джимами". Я чесал ему за ухом. Болтал с ним. Потом, когда тени стали совсем длинными, мы оба затихли, поскольку находились сейчас на вражеской территории. У собак отлично развиты слух, обоняние и осязание. Поэтому я чувствовал себя рядом с ним практически неуязвимым. Никто не смог бы подобраться к ретриверу незамеченным.

За два квартала от моего дома пес остановился.

Навострил уши... во всяком случае, одно из них... и слегка наклонил голову. Потом принялся нюхать землю. Из горла у него вырвалось глухое рычание. Он явно почуял что-то нехорошее.

Я позвал его, и тут увидел стоящую на тротуаре, в луже лунного света, маленькую девочку. Обычную маленькую девочку с косичками в грязном, рваном джемпере синего цвета. На вид ей было лет восемь, не больше. Пес рядом со мной словно обезумел, стал лаять и выть.

- Тихо, - сказал я ему. Я посмотрел на девочку. - Что ты делаешь на улице так поздно, малышка? Здесь небезопасно, здесь...

Я не договорил. Ибо я сумел рассмотреть ее, и у меня внутри все сжалось от страха. Это была не маленькая девочка. Ярко-желтые глаза светились, а морщинистое лицо напоминало страшную маску жуткого серо-голубого цвета. Она протянула ко мне руки, открыла рот, полный крошечных крючковатых зубов, предназначенных хватать и удерживать жертву. От нее исходил пар и какое-то потрескивание, как от наэлектризованного одеяла.

Изо рта у нее вырвался пронзительный писк, который становился все громче, урожая разорвать барабанные перепонки. Она поплыла вперед, окутанная слабым пульсирующим сиянием. Казалось, вся она искрилась от радиации. И не шла, а именно, плыла, оставляя за собой смутный мерцающий след.

Она готова была схватить меня.

Упав назад, я дважды выстрелил и оба раза промазал. Но пес - да хранит его Господь - не собирался меня бросать. Он завыл и бросился на тварь, широко разинув пасть для атаки. Но та обхватила его руками, и пес пронзительно заскулил от дикой боли. Он буквально вспыхнул в ее объятьях. Загорелся холодным синим пламенем, задымился, покрылся волдырями, а потом съежился до черной головешки прямо у меня на глазах. От сгоревшего пса шел горячий, резкий смрад... Потом он выпал у нее из рук грудой тлеющих костей и облаком серого пепла.

К тому времени я уже бежал со всех ног. Тварь не последовала за мной, и когда добрался до дома, меня трясло так, что я не мог держать стакан с виски, который пытался опрокинуть себе в горло. Бедный пес. Я никогда не забуду его... Не забуду то, что он сделал для меня и то, что тот радиоактивный призрак сделал с ним.

После этого, всякий раз, когда я видел собаку, не страдающую бешенством, не инфицированную и не мутировавшую, я давал ей еду, воду, все, что мог. А еще после этого, я стал стрелять в Деток без предупреждения. Ибо не было кладбищенских упырей страшнее, чем они.

8

К чему я привык очень быстро, так это к трупам.

Потому что они были буквально повсюду. Сам город напоминал скорее какой-то взорванный, разрушенный труп. Было столько ожесточенных боев между Национальной Гвардией и местным ополчением, что целые районы выгорели дотла, а здания лежали в руинах. Дороги были завалены щебнем и почерневшими остовами машин. Телефонные столбы были повалены и лежали, опутанные сетью собственных проводов.

И все это городское кладбище было усеяно... трупами.

К апрелю система труповозов полностью вышла из строя, и мертвецы лежали там, где их настигла смерть, либо где их бросили родные.

Они являлись единственным, оставшимся от города сырьем, и его было в изобилии. В целом или разрозненном виде. От одних остались лишь истлевшие скелеты, от других - почерневшие огарки. Но в основном это были позеленевшие, раздувшиеся на солнце трупы, над которыми парили тучи мясных мух, кормящихся и откладывающих яйца. Необычно было наблюдать, как мертвые движутся, шевелятся, настолько они были переполнены личинками. Многие трупы были объедены. Возможно, крысами. Хотя были и другие твари, которые появлялись лишь с заходом солнца.

Толстый покров снега, похоронивший Янгстаун, стаял почти за ночь, оставив по всему городу стоячие водоемы, в которых плавали раскисшие от воды тела. Смытые проливными дождями, они устремлялись во дворы и в дверные проемы. Целые реки из трупов текли вдоль фасадов домов. А что поражало меня больше всего - а, возможно, и пугало - это то, что я и другие выжившие уделяли этим громоздящимся человеческим останкам крайне мало внимания. В поисках припасов мы копались среди них, перепрыгивали через них, отпихивали ногами в сторону. И избегали их лишь, когда замечали в них переносчиков инфекций.

Со временем можно привыкнуть ко всему.

Учитывая, что город был завален непогребенными мертвецами во всех возможных стадиях разложения, неудивительно, что природа со своей безграничной творческой свободой породила мутантов, воспользовавшихся всей этой падалью.

В паре кварталов от моего дома находилась одна забегаловка под открытым небом. В свое время я частенько заезжал туда за прохладительным коктейлем и хот-догом, но через два месяца после смерти Шелли, по какой-то безумной причине ее превратили в трупную свалку. На солнце жарились сотни тел, окутанных тучами мух и источавших горячий, густой, сшибающий с ног смрад.

Поговаривали, что даже крематории и ямы для сжигания не справлялись с таким количеством мертвецов, поэтому их хранили в разных местах города. Так что труповозы просто сбрасывали их на парковку возле кафе.

Я почти ежедневно проходил мимо нее, почти не обращая внимания на громоздящиеся горы мертвецов. К тому времени весь город уже смердел как гниющий на солнце труп. Но наиболее концентрированным запах был возле этой забегаловки, поэтому я всегда натягивал на рот платок. Единственная вещь, которая не оставляла меня в покое, это то, что в кафе могла оставаться едва, которую не успели растащить. Но даже это не могло заставить меня сунуться в это море падали. Тучи мух были такими густыми, что казалось, будто над трупами висели клубы сажи. Сваленные в кучи тела гнили, превращаясь в зловонную, жидкую массу.

Однажды я нашел на складе Армии Спасения нетронутую коробку консервов, и по пути домой мне пришлось проходить мимо этой трупной свалки. Оказавшись рядом, я заметил, что тела шевелятся.

Они действительно двигались.

Сперва я подумал, что это газ заставляет их корчиться и подрагивать, но оказалось, что вовсе нет. Терзаемый любопытством, я остановился. Горячий смрад окутывал меня, мухи неистово жужжали.

Тогда я впервые увидел трупного червя.

Он вырвался изо рта у одного жмура... Толщиной с человеческую руку, сегментированный, покрытый какой-то слизью. Он имел сплюснутую форму, как у ленточных червей. Выпрямившись, он завис словно кобра, изготовившаяся к броску. Глаз, как таковых у него не было. Но с нарастающим отвращением во мне укрепилась уверенность, что он смотрит на меня. На предполагаемом месте рта было какое-то утолщение, которое открывалось и закрывалось, словно тварь дышала. Из отверстия постоянно капала черная, похожая на тушь жидкость.

Я просто стоял и смотрел, окаменев от удивления и отвращения.

Коробка с едой выпала у меня из рук, банки с бобами и спагетти покатились по тротуару.

Но червь просто замер в вертикальном положении, словно провоцируя меня на бой. Другой червь выскользнул из зеленого живота мертвой женщины, а третий высвободился из глазницы черепа, на котором еще сохранились остатки плоти. Довольно скоро появились и все остальные. Казалось, они хотели погреться на солнце, словно выползки после дождя. Некоторые были толщиной с палец, не больше, но остальные - с человеческую ногу. Они выползали из ноздрей, глазниц и задних проходов. Скользили вокруг, вставали дыбом, склизкие и бледные, как кожа трупов.

К тому времени я насмотрелся разных тварей, тварей, порожденных радиацией, которые еще год назад свели бы меня с ума. Но я не видел ничего подобного.

Однако вскоре черви потеряли ко мне интерес - видимо, живая плоть их не интересовала - и вновь принялись за работу. Они стали есть, проделывая туннели в грудах падали, всасывали, хлюпали, жевали. Стоило им прогрызть путь в чей-то труп, как начинался пир. Своими утолщениями или ртами они впрыскивали в трупы тот черный сок, отчего внутренности разжижались. Этот сок был чем-то вроде пищеварительного фермента, который пауки вводят своей жертве. Впрыскивают, а потом высасывают образовавшуюся жидкость.

Это было омерзительно.

Но что самое страшное, эти десятки червей выползали из тел и спутывались воедино, образуя огромную спираль. Они извивались, издавая странную трель. Подрагивали, покрытые водянистой слизью.

Вот тогда я побежал.

Ибо я понял, что так они размножались. И было в этой жуткой трели нечто похожее на наслаждение... словно черви испытывали оргазм.

И то была лишь еще одна сторона унаследованного мною мира.

9

К маю я совершенно отчаялся и дошел до ручки. Я устал цепляться за свое жалкое существование. Устал от всего этого дерьма, от стресса, от постоянной терзающей душу тревоги. И все-же. Ради чего я выживаю?

Подавленный, измотанный, разбитый, я думал об этом и пришел к единственному разумному решению - я убью себя. Поэтому одной непогожей ночью взял нож и приготовился вскрыть себе вены.

Поверьте, мне далось это нелегко. Но я был настолько измучен, что просто не мог так жить дальше. Для того, чтобы выживать, приходилось превращаться в животное. А я просто не мог находить в себе на это силы каждый день. Мир постепенно умирал, моей жены больше нет. Какой смысл пытаться делать что-то, пытаться выживать? Поджигатели войны и политики выпотрошили этот мир, и теперь все кончено. Американская мечта превратилась в глобальный кошмар. Исчезло все - прекрасная зелень лета, прохладная белизна зимы, бейсбольные игры по субботам, праздник Четвертого Июля, свежесть осени и детские голоса, поющие рождественские гимны. Все исчезло. Словно скомканная и выброшенная в мусор заляпанная мочой газета.

Весь мир сошел с ума.

Погода тоже съехала с катушек. По всей планете бушевали аномальные бури.

Вода была отравлена.

Урожай гнил на полях.

Остатки человеческой расы неистовствовали, безумствовали либо умирали.

Смертельные болезни, о которых мы почти забыли в нашу просвещенную эпохуантибиотиков, снова постучались в двери - холера, брюшной тиф, бубонная чума, дифтерия, инфекционный грипп. А еще десятки их мутировавших производных, которые даже не имели точного определения.

Смертоносные тучи, все сметающие песчаные бури, льющий с неба дождь несли с собой радиацию.

Крысы, мухи, москиты, паразиты всех мыслимых и немыслимых видов расплодились в невероятном количестве.

На улицах бесчинствовали банды. Грабили, насиловали, убивали.

Между ополченцами и армией постоянно происходили кровавые стычки.

На тротуарах громоздились груды тел.

Целые районы "стерилизовались", чтобы замедлить распространение болезни.

В черных дымящихся ямах горели трупы.

Это было наследие нашей нации, нашего мира. Пока еще работали телевидение, радио и интернет, я видел все это и, как и остальные, испытывал ужас и отвращение. Мысленно забивался в темные закутки своей души, где мог кричать в одиночестве. А когда все средства связи и массовой информации вышли из строя... я видел все это из окна. Выживать не было смысла. Не было смысла ждать, что будет через год или через десять лет. Прежний мир был стерт подчистую. Как и говорилось про ядерную войну, за пять минут мы переместились из космической эры в каменный век.

Я не хотел видеть, что будет дальше.

Поэтому я сидел один, сломленный и совершенно опустошенный, и прижимал к запястью лезвие ножа. И тут я услышал шипение, словно кто-то оставил открытым газовый вентиль. А потом раздался голос, отчетливый и властный. Он произнес мне на ухо:

- Ты хочешь жить?

Сперва я выронил нож, а потом сполз со стула, словно мои кости стали резиновыми. Я онемел. Не мог ни двигаться, ни говорить. Не мог даже дышать. Упав на пол, я ничего не чувствовал, кроме ужаса. Меня трясло так, что стучали зубы. А тот голос, тот страшный голос продолжал...

- Ты хочешь жить?

- Да, - ответил я, вновь обретя дыхание. Честно говоря, я не был уверен, хотел я жить или нет. Но я был так напуган, что боялся сказать что-то другое.

- Пойдешь ли ты ко мне? - раздался холодный как лед шепот. - Во мне есть спасение и жизнь. Искупление. Я требую искупления. Принеси мне огненную жертву, выбранную твоей рукой. Через огонь они обретут спасение.

- Жертву...

Это была Тень.

Она никогда не проявляла себя. Возможно, я еще был слишком нечист, чтобы лицезреть. Она поведала мне, как это должно произойти. Теперь у меня был покровитель. Я не знаю, ни чем она была, ни чего хотела. Но она продолжала говорить со мной, шептать у меня в голове. Всегда показывала верное направление и сохраняла мне жизнь. Это пугало меня. И вместе с тем интриговало. Я чувствовал себя избранным. И проклятым одновременно. Спустя несколько месяцев я даже не был уверен, что слышал ее. Возможно, этот голос был плодом моего воспаленного воображения. Возможно, я просто сошел с ума. Но именно с этого все началось. Так я продал душу, чтобы остаться в живых. Так я стал тем, кто выносит людям смертные приговоры.

Но тогда я еще ничего не знал об этом.

10

С того дня я жил как паук.

После того, что Тень нашептала мне - лишь намекая на вещи, которые я должен был сделать, но не называя их своими именами - я рыскал по городу, выискивая темные, влажные углы и щели, где мог бы затаиться, где кочующие банды мародеров и стаи диких собак не смогли бы меня найти. Я научился прятаться и выслеживать, главным образом благодаря подсказкам Тени. Ее голос сообщал мне, где можно найти пищу и укрытие. В каких подвалах безопасно и нет колоний бешенных крыс.

Однажды, когда был занят поисками оружия, меня забрали на военную службу.

Армия - или то, что от нее осталось - обнаружила меня.

Я вышел из переулка и увидел двух мужчин в белых защитных костюмах. В руках у них были тактические карабины, и стволы были направлены прямо мне в лицо. Бежать не было смысла. Я не успел бы сделать и десяти шагов, как меня б пристрелили. Поэтому я просто стоял и молчал, со своим "Браунингом" за поясом и сумкой, закинутой за плечо. В тот момент я понимал, что выгляжу как обычный бродяга... немытый, оборванный, с безумными, отчаянными глазами.

Они продолжали держать меня на мушке.

- Послушайте, - наконец, сказал я, поднимая руки вверх, - Я не хочу неприятностей. Я просто пытаюсь найти какую-нибудь еду. Я сейчас просто уйду и двинусь своей дорогой. Хорошо?

Мужчины просто переглянулись через плексигласовые щитки своих белых шлемов.

Я попятился назад.

И как только я сделал первый шаг, мужчина, стоящий слева, выстрели из карабина в стену рядом со мной. Пули 9-ого калибра впились в кирпич прямо у меня над головой. Я упал на колени, продолжая держать руки над головой.

- Господи... Успокойтесь, парни... просто... успо... койтесть...

- Ты никуда не пойдешь, урод, - рявкнул один из них. Он посмотрел на напарника. - Обыщи его.

Второй парень подбежал и сбил меня с ног. Забрал у меня "Браунинг" и сумку. Отнял нож, оставил только одежду, которая была на мне. Затем заставил меня лечь, раскинув руки и ноги и уткнувшись лицом в грязную лужу. Он поводил вдоль меня счетчиком Гейгера, проверил насчет гнойников и язв.

- Похоже, чистый, - сказал солдат.

- Вставай, урод, - рявкнул другой парень. - Поздравляю, ты принят на службу.

Я поднял на него глаза.

- О чем вы, черт возьми?

Но парень лишь рассмеялся и, надев на меня наручники, отвел меня к армейскому фургону оливково-серого цвета, стоявшему дальше по улице. Тычки и пинки сопровождали меня всю дорогу. Когда они спросили, как мне нравится в армии, я предложил им пойти трахнуть своих мамаш. В ответ получил удар прикладом по затылку и билет в страну грез.

Принят на службу.

Так сказали эти засранцы.

Я стал частью уборочной бригады. Кроме меня туда входила кучка других кретинов, которых подобным образом "приняли на службу".

В нашей работе не было ничего даже отдаленно напоминающего воинскую службу. Мы просто собирали трупы. Наряженные в белые защитные костюмы, мы катались на мусоровозах по улицам и собирали мертвецов, представлявших серьезную угрозу для здоровья.

Так я познакомился со Спексом, тощим пареньком в огромных очках, которого постоянно любили подкалывать солдафоны. Наша бригада состояла из меня, Спекса и еще двоих парней, которых звали Полсон и Джейкоби. Курировавший нас сержант - суровый "бессрочник", по фамилии Викс - обобщенно называл нас "говнюками". А еще он придумал нам прозвища. Я у него был "Балбес", Спекс - "Молокосос", Джейкоби - "Тупорылый", а Полсон - "Мистер Ноль".

Работенка была та еще.

Мы собирали трупы и бросали из в кузова, словно понедельничный мусор. В первый раз, когда я увидел, как Полсон потянул рычаг и гидравлический пресс принялся давить и трамбовать тела, меня вырвало. Прямо на улице. От возни со всем этим зеленым мясом у меня уже было нехорошо в животе, но этот звук, когда те лезвия загребали тела в главный контейнер и превращали в кашу... это было уже слишком. Я упал на колени и, сорвав с себя маску, исторг из себя содержимое желудка.

Солдаты взорвались хохотом.

- Что, не нравится это дерьмо, Балбес? - спросил Викс. Возможно, в следующий раз я брошу туда твою задницу, гребаный слабак.

Спекс помог мне подняться на ноги.

- Ты привыкнешь, мужик. Это хреновая работа, но ты привыкнешь.

Ни один новобранец ни в одной войне не прошел через такой ад, через какой прошли мы.

Ты стоял там в этом жарком костюме, вокруг жужжали мухи, с твоих рукавиц сыпались личинки, а ты весь был вымазан в этом мерзком дерьме, сочащемся из тел. Все это было уже отвратительно, но еще хуже было слышать, как прессуются трупы. Даже шлем не мог заглушить звук раздавливаемых тел, ломающихся костей и перемалываемой в кашу плоти. Всякий раз, когда "груз" подвергался переработке, с днища кузова на улицу вытекала черная жижа, выжатая из трупов, словно мякоть из томатов.

А этот запах... Боже милостивый, он был неописуем.

Но у нас не было выбора.

Пока я и другие бедолаги бросали тела в кузов, солдаты держали нас под прицелом. Если бы ты попытался вырваться, попытался убежать, они тут же пристрелили бы тебя и бросили в кузов вместе со "жмурами".

Когда мусоровозы наполнялись, мы вывозили их к загородной свалке, вываливали содержимое кузовов в огромные ямы для сжигания. В миле от свалки можно было увидеть черный дым, поднимающийся к небу, почувствовать запах горящей плоти и паленых волос. Это было все равно что стоять с подветренной стороны от печей Треблинки.

И если где-то на Земле действительно существовал ад, то он был именно здесь.

         

КОНЕЦ ФРАГМЕНТА

ВСЕ ПОДРОБНОСТИ В ПАБЛИКЕ "СПЛАТТЕРХАУС" (vk.com/splhs)      

Оглавление

    

Пролог

ЯНГСТАУН, ШТ. ОГАЙО

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10