Звезда флибустьера [Патриция Поттер] (fb2) читать онлайн

Патриция ПОТТЕР ЗВЕЗДА ФЛИБУСТЬЕРА

Пролог

Шотландия, 1769

Джон Патрик Сазерленд прочно сидел на табурете в грязной таверне на окраине Глазго.

Что его сюда занесло? Вечная тяга к злачным местам самого низкого пошиба. За плечами был Филадельфийский колледж, заведение не хуже Гарварда, но, поди ж ты, не было ему компании милее, чем эти отбросы общества.

Джон Патрик искренне верил в торжество справедливости.

Двадцать четыре года назад после битвы при Каллодене отец его Йэн Сазерленд был приговорен к повешению вместе с другими шотландскими бунтовщиками. Каприз судьбы избавил его от виселицы и закинул в колонии. Он женился на американке, которая родила ему Джона Патрика, но на родину Йэн Сазерленд вернуться не мог.

Джон Патрик въедливо изучал право, мечтая вернуть отцу честное имя. Потерпев несколько раз неудачу в лондонском суде, он в конце концов нанял английского адвоката продолжать дело, а сам отправился в старые сазерлендовские владения в горной Шотландии. Ему полюбились здешние дикие, пустынные места, и он проникся еще большей решимостью вернуть прежние семейные владения. Господи, как же он ненавидит Георга Жирного. Этот тиран на английском троне растоптал права и шотландцев, и американских колонистов…

Он почуял опасность и обвел взглядом таверну, что-то его настораживало. Что-то или кто-то.

Однако вид у присутствующих был вполне безобидный. Все вдрызг пьяны, компания разношерстная, но, главным образом, матросы, заливающие слушателям о своих потрясающих приключениях, о Китае, Индии и пиратах. Они бы приняли Джона Патрика в свою компанию как родного. Тем более что у него был просто талант к подражанию и шотландский звучал в его устах как музыка.

Но сегодня он предпочитал слушать. Невероятные россказни делали его будущее невыносимо скучным. Он даже вздрогнул при мысли о душной юридической конторе, которая ждала его по возвращении домой.

Он поднял руку, и девушка-подавальщица кинула ему привычную улыбку. Взгляд ее обещал обычные радости кабака. У Джона Патрика, однако, было много других забот и никакой охоты любезничать. Да, ему хотелось бы остаться в Шотландии и потрепать нервы английский собакам, но деньги были на исходе, и он понимал: пора отчаливать в Филадельфию. Это, конечно, не значит, что он отказывается от борьбы. Так или иначе, но он доведет дело до конца.

Подавальщица принесла ему еще кружку пива.

— Нечасто джентльмены вроде вас сюда захаживают, — подмигнула она, ставя кружку на стол. — Как насчет того, чтобы прогуляться со мной наверх? — И задела пышным бюстом его плечо.

Джона Патрика обдало запахом сильно надушенного и давно не мытого тела. Ему вдруг очень захотелось уйти. Он и так уже слишком много выпил.

— Осуши-ка еще кружечку, миленок, — предложила девица весьма напористо, — это лучшее питье в нашем заведении, да и время еще не позднее.

Джон Патрик с сомнением поглядел на кружку. Вряд ли ее содержимое будет лучше, чем раньше. Он, правда, и не ожидал получить здесь ничего особенного.

— Давай-ка хлебни, — посмеиваясь, толкнула его в бок девица.

Чувство опасности не покидало его, напротив, оно становилось все отчетливее; казалось, что опасность совсем рядом, чуть ли не за этим столом. Ладно, он выпьет еще кружечку и отправится в свою вполне респектабельную гостиницу, а на рассвете отплывет в Америку. Все равно он не успеет выспаться, даже если не соблазнится сомнительными прелестями подавальщицы.

Джон Патрик отпил глоток и с удивлением заметил, что это не пиво, а кое-что покрепче. Он торопливо осушил кружку, но толком не распробовал и уже хотел спросить у девушки, что это она ему принесла, но девица исчезла. Пожав плечами, бросил несколько монет на стол и хотел было встать, но с удивлением почувствовал, что теряет равновесие, и ухватился за край стола. Неужели настолько перебрал? Комната закружилась перед глазами. В них двоилось, троилось. Джон Патрик вдруг понял: его чем-то опоила проклятая девка. Он протянул руку вперед, пытаясь удержаться на ногах. И все вокруг погрузилось во тьму.

1.

Пенсильвания, апрель 1777

Они пришли ночью.

Аннетта Кэри проснулась от конского топота, пьяных выкриков и вспышек факелов. Выбежав в коридор, она увидела, как из своей комнаты в одной ночной рубашке выходит отец.

Внизу, у лестницы, стояла Бетси. Ее пышные формы облекал красный ночной халат, рыжие волосы растрепались.

— Господь всемогущий, — жалобно взывала она.

Отец сошел вниз, чтобы ее успокоить. Бетси была горничной его покойной жены и являлась таким же членом семьи, как Аннетта. Бетси вопила на весь дом, даже слуга Франклин, не заправив как следует рубашку в брюки и на ходу натягивая сюртук, тоже поспешил в холл.

В дверь постучали тяжелыми кулаками. Аннетта сошла вниз за отцом, тихо ступая в домашних шлепанцах. Сердце у нее оглушительно билось. Стук громко отдавался в ушах, казалось, будто она снова слышит барабанную дробь: тогда, примерно две недели назад, мятежники прошли маршем по улицам Филадельфии.

Снаружи раздавались мужские голоса:

— Предатель!

— Надо дом поджечь, выкурить его оттуда.

— Выходи, если не хочешь зажариться живьем!

Отец подошел к двери, но Аннетта схватила его за рукав.

— Папа, ну пожалуйста, не выходи.

Тот печально взглянул на дочь.

— Не можем же мы все время сидеть взаперти. Я хочу поговорить с ними. Они же меня знают.

— Но ты не сможешь урезонить толпу, — сказала она тихо. В голосе звучал страх, и она ненавидела себя за это.

— Дитя мое, они сожгут дом, если я не выйду, — ответил он ласково, — единственный шанс избежать этого — попробовать уговорить их.

Возражать было бесполезно. Может быть, отец прав? Несколько дней назад толпа уже подожгла дом сторонника короля. Роялиста заподозрили в том, что он продает продовольствие генералу Хоу. Все обитатели дома погибли.

Аннетта больше не удерживала отца. Побелевшие от страха Бетси и Франклин прислонились к стене и молча наблюдали за происходящим.

Отец сможет убедить пришедших, что он им не враг. В их графстве ее отца уважали и любили. Он посылал пищу голодным, пожертвовал немалую сумму квакерам на больницу и часто давал деньги в долг без всяких процентов.

В городе ходило много слухов о расправах с роялистами, но Аннетта не могла представить, что толпа нападет на их дом.

Отец открыл дверь, и Аннетта, собрав все свое мужество, встала рядом с ним, перед лицом ненависти, перед мрачными тенями зла с факелами в руках. Ужас охватил ее, когда она увидела, что пришедшие в масках. Они выжидали. Затем раздался выстрел, и она почти ощутила, как пуля пролетела мимо. Выстрел прозвучал оглушительно, но еще громче были крики:

— Хватайте их!

Отец старался перекричать толпу, но голос его был слаб, как вздох на ветру. Люди в капюшонах набросились на отца и потащили его куда-то в сторону. Аннетту тоже схватили. Бетси и Франклина просто отшвырнули.

— Сожгите дом, — услышала Аннетта громкий приказ и сразу же узнала голос Джейкоба Темплтона. Он хотел недавно купить их землю, но получил решительный отказ. Наверное, Темплтон напоил этих людей и натравил их на отца, обвинив его в тайном сговоре с англичанами: он мстил за то, что отец не захотел подписать купчую. И все это из-за нескольких акров земли! Отец ни в чем не виноват! Он сохранил верность своим убеждениям и не хотел предавать короля, который когда-то даровал его семье замечательный участок земли, только и всего. «Какая дикая бессмыслица», — с негодованием подумала Аннетта.

— Отец!

Она попыталась вырваться. Всеблагой боже, ну почему она не запаслась мушкетом? Нет, так легко она не сдастся.

Аннетта пнула ногой одного из мятежников, и тот упал, корчась от боли.

— Папа! — закричала она, но ее схватили за длинные разметавшиеся волосы, заломили голову назад. Острая боль пронзила шею и затылок, но Аннетта продолжала отбиваться.

— Ах ты, ведьма!

Один из нападавших ударил ее по лицу.

— Джейкоб, — услышала она умоляющий голос отца, — не причиняйте зла моей дочери.

— Мы же тебя предупреждали, — раздался из-под капюшона приглушенный голос, впрочем, достаточно отчетливый, чтобы узнать его, — и мы здесь все за независимость и не потерпим роялистов.

Отцу связали руки. Концы веревки намотали на ветки дерева так, чтобы он повис между ними. Аннетта почуяла терпкий запах горячего дегтя и отчаянно забилась в руках своих недругов. В пылу борьбы с головы одного из них упал капюшон. Чарльз Паркер! Полгода назад она подарила сыну мистера Паркера щеночка. Она ухаживала за его женой, когда та умирала. Она танцевала на их свадьбах, плакала на их похоронах, радовалась, когда у них рождались дети. Это ее друзья и соседи.

— Нет! — вскрикнула Аннетта.

Отец закричал от боли. Тело его бессильно повисло на веревках, но взгляд был устремлен на дом. Аннетта повернулась и снова вскрикнула. От ужаса. Дом был объят огнем, жадные языки пламени взмывали в небо. Внезапную тишину сменил оглушительный рев. Искры разлетались во все стороны. Загорелась конюшня. Слуги выводили лошадей. Слава богу, им никто не мешал. Аннетта увидела свою любимую кобылу Ромми.

Лошади бились и ржали от ужаса.

Толпа яростно завопила. То была адская какофония звуков, страшный, невыносимый кошмар.

Ночная рубашка Аннетты взмокла от пота. Неожиданно она вырвалась из рук своих мучителей и кинулась, увертываясь, скользя и едва не падая, к отцу.

Он выпрямился и взглянул ей в глаза.

— Я тебя люблю, — сказала Аннетта.

— Знаю, — едва слышно ответил отец, — мужайся, девочка.

А потом ее снова схватили и поволокли прочь, заломив руки за спину.

«Мужайся».

Но где взять силы? Все пропало. Нет больше комнаты, где она родилась и прожила всю свою жизнь. Гостиной, где так часто звучал смех. Отцовского кабинета, где они беседовали на философские темы. Нет конюшни, где она холила Ромми и помогала появиться на свет ее жеребенку. Все, все, что она знала и любила, ушло в эту ночь в черные небеса клубами дыма.

Друзья и соседи. Слава богу, что мать не дожила до этой ужасной ночи.

Раздался смех, и кто-то рывком заставил ее выпрямиться. Отца, вымазанного дегтем, обваляли в перьях. Она не узнала его. Голова его поникла, и непонятно было, в сознании он или нет. До ее слуха донеслись куплеты песни, поносящей короля.

А потом руки разжались. Люди в капюшонах рассеялись. К Аннетте подбежали Франклин и Бетси. Они с трудом распутали веревку на ее руках. Бетси обняла Аннетту и тихо заплакала.

Но Аннетта плакать не могла. Во всяком случае, сейчас. Она бережно высвободилась из объятий Бетси.

— Надо помочь папе.

Франклин, горестно сморщившись, кивнул в ответ.

Да, теперь она понимала, что им с отцом надо было серьезнее отнестись к слухам и настроениям в общине. Ведь знали же они о других случаях, когда роялистов мазали дегтем и вываливали в перьях. Некоторых повесили. Однако отец был известен как человек справедливый и щедрый. Их семья не оказывала помощи сторонникам независимости, но ущерба им тоже никогда не наносили, съестные припасы англичанам не продавали.

Друзья и соседи!

И Аннетта дала себе клятву, что отныне никому не станет верить. А также никому не позволит нанести оскорбление и причинить зло ее семье. Вот теперь она сделает все возможное, чтобы помочь англичанам, и да поразит господь проклятых мятежников.

У побережья Атлантики,

октябрь 1777

Его любимый «Звездный Всадник» попал в ловушку. «Проклятые англичане, мерзавцы!» — выругался Джон Патрик Сазерленд, когда все небо прорезала молния, осветив его шхуну. Чтобы ускользнуть в темную облачную ночь из английской западни, он даже перестал палить из пушек, но внезапная вспышка молнии свела все его усилия на нет.

Джон Патрик крепче взялся за штурвал. Плавание к устью реки было более чем рискованным, но ему сообщили, что в эту ночь к англичанам отправится судно с грузом пороха, нельзя же пропустить мимо такую мишень. И он уничтожил торговца порохом, но его собственный кораблик, представлявший смертельную угрозу для торговых судов, был бессилен против военных. Судьба шхуны Джона Патрика всегда целиком зависела от ее скорости, но теперь ей некуда было податься.

Совсем рядом просвистело пушечное ядро и, ударив в фок-мачту, свалило ее на палубу. Другое угодило в корму, и всю команду осыпало горящими щепками. Когда в борт шхуны попало третье ядро, «Звездный Всадник» закружил на месте и лег в дрейф. Корма занялась пламенем и ярко осветила реку. Шхуна Джона Патрика тонула вместе с экипажем.

— Спустить шлюпки! — крикнул он и повернулся к лоцману. — Давай ближе к берегу.

Река Делавер была чертовски холодная. Чем ближе к берегу, тем лучше. Бог даст, те матросы, кому удастся спастись, не окоченеют насмерть.

С вражеских кораблей тоже спускали шлюпки. Англичане постараются взять в плен американских повстанцев. Но главная их цель — схватить таинственного капитана, которого все называли Звездным Всадником. Джон Патрик Сазерленд тщательно скрывал свое настоящее имя, не желая, чтобы из-за него пострадала семья.

Но теперь он должен дать своим людям шанс уйти от погони. Англичане считали их пиратами и могли повесить всю команду «Звездного Всадника», пользующегося у них дурной славой, несмотря на то, что шхуна имела лицензию на морские перевозки от колонии Мэриленд.

Он и сам не желал окончить свои дни на английской виселице, а такая судьба ждет его несомненно, если англичане узнают, что капитан шхуны не кто иной, как Джон Патрик Сазерленд, дезертировавший с Британского флота. Кто поверит, что его опоили в грязном кабаке в Глазго, избили и заставили сражаться с теми, с кем он не ссорился. Солдаты, конечно, ни при чем, а вот король действительно крепко обидел их семью. И с этим ничего не поделать. Пусть хоть на американских берегах, ставших для них родными, не будет красно-мундирников.

Джон Патрик проследил, чтобы все сели в шлюпки, и приказал лоцману спускаться тоже. Вражеские пушки добивали шхуну. Следующее ядро пробило дыру как раз на ватерлинии. Джон Патрик и его первый помощник Айви оставались на корабле.

Двадцать минут. Осталось всего двадцать минут — и шхуна затонет.

— Сэр, — заорал Тауэр, второй помощник, — прыгайте в шлюпку!

Однако Джон Патрик покачал головой:

— После вас. Добирайтесь до берега.

— Мы подождем вас.

— Нет, я задержу англичан, пока вы не высадитесь на берег. Другого шанса у вас не будет.

И, поколебавшись, добавил, хотя ему очень не хотелось этого говорить:

— Теперь вы сами отвечаете за себя. Берегите друг друга. Вы были замечательной командой.

Джон Патрик махнул рукой и присоединился к Айви, своему первому помощнику, который стоял у одного-единственного уцелевшего орудия на капитанском мостике. Из этой пушки можно было вести огонь, эффективный лишь на близком расстоянии. Отчаянность положения придавала Джону Патрику и Айви дополнительные силы. Их подстегивало необыкновенно острое ощущение того, что время на исходе. Шхуна постепенно погружалась в воду.

Джон Патрик набил жерло порохом. Айви заложил ядра. Ствол раскалился, но прочищать его было некогда. Джон Патрик затаив дыхание навел орудие на английский барк, неуклонно догонявший шлюпки с его людьми. Ядро ударило в борт барка. А «Звездный Всадник» погрузился еще глубже.

— Пора уходить, кэп, — сказал Айви.

— Да, пора, — ответил Джон Патрик, вновь загружая пушку порохом и доставая ядро из корзины.

— Глядите, не взорвалась бы, — предупредил Айви.

— Если они начнут тушить пожар у себя на барке, им некогда будет преследовать наших, — ответил Джон Патрик, — помоги мне поточнее навести ствол.

Мощный Айви покачал головой, но подошел помочь своему капитану.

Баснословное везение изменило Джону Патрику. Радостное возбуждение, вызванное тем, что удалось потопить английское торговое судно, угасло под смертельным дождем из осколков погибшего корабля. Он потянул за крючок. Орудие ухнуло и подалось назад, заставив обоих мужчин отпрыгнуть подальше. В ответ на капитанский мостик обрушился шквальный огонь. Джон Патрик вздрогнул, почувствовав, как в тело впился осколок. Ноги у него подкосились, и он упал. Тело больше его не слушалось.

Верный Айви перевязал его вокруг туловища веревкой.

— Держитесь, кэп, — сказал он, — я спущу вас на воду, но будьте спокойны, Айви вас не бросит. Доставит на берег в целости.

Джон Патрик едва проговорил мертвеющими губами:

— Спасайся сам.

Ответа не последовало. Его потащили вниз. Ледяная вода накрыла его, потом, хватая ртом воздух, он выскочил на поверхность. Холод пронизывал до костей, но угасающим сознанием Джон Патрик понимал, что это хотя бы остановит кровотечение. Его тащили по воде. Он взглянул на шхуну. Объятая пламенем, она уже почти ушла на дно. Через несколько минут «Звездный Всадник» погибнет.

Джон Патрик закрыл глаза. Он не хотел видеть смерть своего корабля. Он изо всех сил цеплялся за остатки сознания. Только так он сумеет помочь Айви, который двигался все медленнее. Но тьма победила его, и он словно провалился в беспросветную, но теплую пустоту.

2.

Джон Патрик отчаянно бился о мачту, пытаясь разорвать путы, привязывавшие его к ней. Спина его вздрогнула под ударом кнута. Еще удар, еще, и он изо всех сил сдерживался, чтобы не закричать. Он не позволит им одержать победу. Им не удастся его сломить.

— Кэп?

Настойчивый, неотступный голос пронзил мрак кошмара.

— Джонни!

Голос был резкий. Прежнее, знакомое имя вырвало его из забытья. Так его звали в семье и еще Айви. Хотя в плену у пиратов Айви к нему по имени не обращался.

Медленно, с трудом Джон Патрик вынырнул из окутавшей его тьмы, полной ужасов.

— Айви? — еле-еле вымолвил он.

— Да, кэп, — последовал тихий ответ, и Джон Патрик открыл глаза.

Огромная, неуклюжая, нависшая над ним фигура двоилась, троилась. Голова у Джона Патрика болела, тело сотрясали то приступы леденящего холода, то яростного, жгучего жара.

— Надо доставить вас к хирургу, кэп.

Шхуна! Его люди! Джон Патрик попытался вспомнить:

— Команда?

— Ничего не знаю, кэп. Я не смог их найти. Мне пришлось прятать вас в камышах от красномундирников.

Джон Патрик дрожал. Одежда была совсем мокрой. Он огляделся. Хижина, где они находились, была самой убогой, ее уже давно покинули обитатели. Дырявая крыша текла немилосердно.

— Здесь мы оставаться не можем, — сказал Айви, — по всей округе рыскают англичане. И вам нужен врач.

— Мэриленд…

— Вам туда не добраться. Много крови потеряли. И пуля еще в теле. Я должен привести кого-нибудь на помощь. Мы недалеко от Филадельфии. У вас там есть кто?..

Джон Патрик заколебался. Да, кое-кто был. Сводный брат, с которым одно время он был очень близок. Но теперь Джон Патрик не доверял Ноэлю Маршу. Его брат заявил о своей преданности королю и теперь пользовался репутацией совершенно лояльного врача английских военных.

— Так как же, кэп? — настойчиво спросил опять Айви. Его широкое шведское лицо выражало крайнюю озабоченность.

Джон Патрик закрыл глаза.

— Помоги мне подняться.

— Не думаю, что…

— Помоги мне, Айви. — Джон Патрик внезапно обрадовался, что в его голосе прозвучали привычные стальные нотки. Оставалось только надеяться, что и тело не прогнется.

Айви явно сомневался в этом. Он был сильный мужчина, крупный, но ни унции жира. Широкое открытое лицо свидетельствовало об остром уме, унаследованном от отца-учителя. Айви, как и Джон Патрик, был насильно завербован в английский флот, только Айви схватили в балтиморской таверне, во время войны англичан с французами. Вот и вся разница. В первый адский год на флоте Айви был наставником и защитником Джона Патрика, однако с течением времени роли переменились, но каждый из них не раз спасал другому жизнь.

— Помоги мне встать, — упрямо повторил Джон Патрик.

Айви опустился на колено и, обняв Джона Патрика мощной рукой за пояс, помог ему подняться на ноги. Но те слабые силы, на которые он надеялся, покинули его окончательно, и сознание снова затуманилось.

— Так как насчет Филадельфии? — не унимался Айви. — Кто сможет оказать вам помощь?

— Может быть, мой брат…

— Ваш брат?

Джон Патрик никогда ничего не рассказывал о своей семье. Он даже не упоминал о ней. Так было безопаснее. Для них и для него. А что касается Ноэля, то в ушах у него снова зазвучали горькие слова Кэти: «Он — перевертыш, Джон Патрик. Он теперь против нас. Генерал Хоу — один из его пациентов. И генеральный штаб назначает совещания в его гостиной».

Брат? Нет. Больше он ему не брат. Мать и отец от Ноэля не отреклись, но Джон Патрик оторвал его от своего сердца. Англичане причинили слишком много зла ему и его семье, чтобы он мог проявлять понимание в отношении тех, кто им сочувствовал. Он написал Ноэлю горькое письмо, обвиняя его в сотрудничестве с врагами.

И теперь он не хочет и не может ползти к нему на брюхе, даже под угрозой заражения крови. А опасность этого чрезвычайно высока, особенно если пуля и впрямь застряла.

Джон Патрик попытался сдвинуться с места, но острая боль заставила его застонать.

— Как его зовут? — упорствовал Айви.

Джон Патрик попытался сосредоточиться, но боль была слишком сильная, и он не мог ей противиться.

— Джонни?

Джон Патрик заморгал. Опять знакомое имя. Айви чаще называл его «кэп», когда они были одни, и «сэр», когда их окружали матросы. Да, он, наверное, действительно совсем плох.

— Марш, — пробормотал он, — Ноэль Марш. Но я не уверен, что он не расскажет обо мне англичанам.

— Если расскажет, я его убью, — деловито ответил Айви, и Джон Патрик не сомневался, что Айви обязательно приведет угрозу в исполнение.

Филадельфия, 1777

Д-р Ноэль Марш прислушивался к возбужденному разговору со все возрастающей тревогой. Английские офицеры, собравшиеся в его доме для позднего чаепития, а точнее сказать, из-за любви к хозяйскому портвейну, только и говорили, что о гибели американской частной шхуны «Звездный Всадник». В течение нескольких месяцев шхуна была колючкой в боку генерала Хоу. Она отправляла на дно один английский корабль за другим, и о везучести капитана, а также его мореходном искусстве ходили легенды. Гибель шхуны вызывала всеобщее ликование.

— А капитана и команду схватили? — спросил кто-то у гостей.

Полковник Свейер покачал головой.

— Проклятого этого пирата найти не удалось, но пью за то, чтобы его повесили.

Ноэль снова наполнил бокалы портвейном. Ему тоже очень хотелось задать несколько вопросов. Например, удалось ли установить подлинное имя таинственного капитана? Нет, конечно. Иначе сегодня вечером он бы гостей не принимал.

— Ноэль?

Он поднял взгляд. На него как-то странно смотрели трое офицеров. Майор Роджер Гэмбрелл ухмыльнулся.

— Думаешь о мисс Кэри? Да, трудно представить себе женщину красивее. С такой можно забыть и о войне. Лейтенант Сондерс сказал, что видел тебя сегодня утром у них в доме. Говорят, что тебя частенько там встречают. Слишком часто, чтобы не обеспокоиться на этот счет.

Ноэль вспомнил, что лейтенант Эмис Сондерс очень разозлился, когда Аннетта Кэри, оборвав с ним разговор, поздоровалась с Ноэлем. Она хотела побеседовать с доктором об одном английском солдате, за которым ухаживала в своем доме, превращенном в госпиталь.

Под опеку мисс Кэри поступали только тяжелораненые. После битвы при Джермантауне понадобился вот такой большой частный госпиталь. Квакерская больница была переполнена. Ноэль вздрагивал каждый раз, входя в военный госпиталь. По его мнению, здесь все было пропитано заразой и находиться в нем было опаснее, чем вообще не получать никакого лечения.

Аннетта Кэри и ее тетушка сами предложили устроить госпиталь у них. Конечно, Ноэль обеими руками схватился за это предложение. Он, разумеется, отметил, что Аннетта — хорошенькая молодая леди, хотя она казалась слишком серьезной для ее возраста. Однако сердце Ноэля принадлежало другой и уже давно. Он обманул одну женщину, женившись на ней, в то время как любил эту другую. И больше такой ошибки он бы не повторил никогда. Воспоминание вновь пробудило чувство вины по отношению к Фелисити.

— Можете сказать лейтенанту, что с моей стороны ему опасаться нечего, — отрезал Ноэль, — я все еще ношу траур по своей жене.

— Но ведь она умерла три года назад, — заметил полковник Свейер. Голос его охрип, а лицо стало багровым от возлияний.

— Да, это верно, — с холодком отвечал Ноэль, — но у меня нет намерения снова жениться.

— Неужели ваша жена была настолько плоха? Или, наоборот, несравненно хороша? — раздался громовой голос майора Гэмбрелла.

Но этот вопрос Ноэль решил проигнорировать. Собравшиеся у него люди ему нужны. Обслуживая англичан-офицеров как хирург, он процветает.

Однако его ирландский волкодав Аристотель, по-видимому, оскорбился. Он покинул любимое место у огня, обвел беззастенчивых гостей презрительным, злым взглядом, передернулся и с чрезвычайным чувством собственного достоинства вышел из комнаты.

Полковник Свейер лукаво взглянул на майора:

— Наверное, пес решил, что твой вопрос дурного тона.

— Да я ничего плохого не имел в виду, — запротестовал Гэмбрелл, — откуда у вас этот чертов зверь?

— Он принадлежал одному из ваших офицеров, — ответил Ноэль, решив не упоминать о том, что прежний хозяин забил собаку до полусмерти.

Аристотель не любил красномундирников, но терпел их, потому что хозяин имел с ними дело.

Ноэль налил всем еще по стакану портвейна и предложил булочек, купленных Малькомом, его поваром, дворецким, камердинером и ассистентом в одном лице.

Свейер взял булочку.

— Так где, вы сказали, «Звездный Всадник» пошел ко дну? — спросил Ноэль, возвращаясь к интересующей его теме разговора. Элементарное любопытство, и только. Кто бы мог подумать, что это был вопрос жизни и смерти.

— Двадцать миль вниз по реке. Чертов мерзавец, ублюдок. Поднялся вверх по Делаверу и проскользнул в тумане под носом у наших сторожевых судов. Потопил «Сильвию». Но мы его сегодня сцапаем. Мимо наших патрульных ему не проскочить.

— А где его искать, кому-нибудь известно?

— Нет, но мы узнаем, когда допросим его команду, мы кое-кого взяли.

Ноэль сделал большой глоток. Обычно он пил умеренно, однако сейчас был из ряда вон выходящий случай. Он знал, что Звездный Всадник — не кто иной, как его сводный брат Джон Патрик Сазерленд. Прозвище — смертельно опасное. Сазерлендовская половина семьи питала особую любовь к звездам. Семейная легенда рассказывала, что один из предков Джона Патрика был известен под псевдонимом Звездолов, а мать иногда ласково поддразнивала отца Джона Патрика, называя его Звездным Искателем.

Как только Ноэль впервые услышал о Звездном Всаднике, он уже знал, что в деле замешан его брат. Дезертир из английского флота. Карибский пират. Торговец краденым оружием. А теперь еще и американский повстанец.

Кэти кое-что ему рассказывала о Джоне Патрике, но его отношения с ней прервались год назад, когда он, Ноэль, отказался подписать присягу на верность мятежному правительству. С тех пор семейные связи были разорваны, пациенты, которых он наблюдал и лечил несколько лет, утрачены. Сейчас он пользовал английских военных. Его жизни угрожала постоянная опасность. Его чувство собственного достоинства, которое он ценил превыше всего, теперь уже не казалось столь безусловным, как раньше.

И только отчим, Йэн Сазерленд, в то время как другие осыпали Ноэля упреками и поношениями, неизменно относился к пасынку одобрительно. В июле 1776 года Кэти, сестра отчима, овдовела. Ее муж погиб в битве с англичанами, и она бросила Ноэлю в лицо слова, ранящие, как удары кнута. А немного погодя его отчим Сазерленд пошел вместе с ним на конюшню.

— Ты отдаешь себе отчет в своих поступках? Ты знаешь им цену?

— Эй, — ответил он как всегда, когда разговаривал с Йэном.

Он с детства перенял у него шотландскую манеру говорить вместо «да» и «нет» — «эй» и «нэй». Он тогда просто боготворил Йэна. И сейчас любил, как любил бы родного отца.

— Я не хочу задавать тебе никаких вопросов, парень, — сказал спокойно Йэн. — Я знаю, ты делаешь только то, что считаешь правильным. И если тебе что-нибудь когда-нибудь понадобится…

— Ноэль?

Голос Свейера вернул его к действительности.

Ноэль вопросительно вздернул бровь.

— А как чувствует себя мистер Кэри? Есть какое-нибудь улучшение?

Ноэль покачал головой:

— Не слишком заметное.

Отец Аннетты причинял Ноэлю очень большое беспокойство. У мистера Кэри зажили раны, нанесенные пьяными патриотами. Но больше всего пострадали его умственные способности, его дух. Он полностью выключился из жизни. Он часами сидел, не говоря ни слова, очевидно, ничего не видя, не слыша и не замечая.

— Он все еще не говорит?

— Нет, — тихо ответил Ноэль.

— Одну бессвязную чепуху, — добавил майор. — Не знаю, зачем эти дикари нужны королю, — продолжал он очень уверенно, — самый подходящий момент отделаться от них. Ни хороших манер, ни воспитания. Право, настоящие дикари.

Повелительный взгляд Свейера заставил майора замолчать, а Ноэль презрительно скривил рот.

— Однако у них хороший портвейн, — сказал он сухо.

Майор вспыхнул.

— О присутствующих, конечно, речь не идет, — добавил он быстро. — Мы, естественно, вас к ним не относим.

— И естественно, — сказал Ноэль, — я вам безмерно благодарен за это исключение, однако часть моего семейства, живущего в Мэриленде, поддерживает мятежников, но я своих родных дикарями не считаю.

Свейер ухмыльнулся, глядя, как майор конфузливо ежится.

— Приношу свои извинения, — сказал майор. — Я не хотел вас обидеть.

— А я и не обиделся, — сказал Ноэль, подавляя чувство гнева.

Он вполне мог терпеть Свейера. Профессиональный вояка, что с такого взять. Но майора Гэмбрелла с его чванством, снобизмом и честолюбивыми замашками Ноэль не выносил.

Однако Гэмбрелл как племянник одного из адъютантов генерала Хоу был человеком влиятельным, и даже полковник Свейер не особенно нападал на него, хотя наглый и бестактный майор ему явно не нравился.

Свейер не раз говаривал Ноэлю: «Если надо чего добиться от генерала Хоу, Гэмбрелл может это устроить. Он выскочка, не забывающий о себе самом, но у него все схвачено». А Ноэлю всегда были нужны лекарства. Еще надо было, чтобы с жителями Филадельфии обращались пристойно и чтобы не очень притесняли мятежников, захваченных в плен. А чтобы добиться всего этого, надо было обслуживать английских военных.

— Ну, пора отправляться восвояси, — сказал упившийся Гэмбрелл, — у меня свидание с… одной леди.

— Да, мне тоже пора, — сказал Свейер, вставая, — как всегда, получил удовольствие. И где вы достаете такой портвейн?

— Да-да, — вмешался Гэмбрелл, — скажите, откуда он у вас? Моему дяде такой понравится.

— Это из очень ограниченного источника, — ответил Ноэль, — но для вас… посмотрю, что можно сделать.

Гэмбрелл взял свою шляпу из рук Малькома, который появился неожиданно, словно подслушивал за дверью. «И, наверное, подслушивал», — подумал Ноэль. Примеру майора неспешно последовали полковник Свейер и третий офицер.

— Вы будете на балу у генерала на следующей неделе? — спросил Свейер.

— Я был счастлив получить приглашение, — ответил Ноэль с подобающим, по его мнению, подобострастием.

Свейер лучезарно ему улыбнулся и поспешил за Гэмбреллом, который очень старался удержаться на ногах.

Когда дверь за ними закрылась, Ноэль покосился на Малькома, на лице которого исполнительность уступила место настойчивости.

— Там кто-то хочет вас видеть. Он у меня в комнате.

— Пациент?

— Он ничего не говорит.

Война, зажавшая Ноэля в свои ненавистные тиски, научила его еще остро ощущать малейшую опасность.

— «Подробнее, Макдуф», — процитировал он Шекспира, пытаясь шуткой заглушить предчувствие несчастья.

— Меня зовут Мальком, — с негодованием возразил слуга.

— Я знаю, как тебя зовут, — утомленно сказал Ноэль, — это просто… да ладно, черт возьми, веди меня к нему.

Мальком кинул на хозяина уязвленный взгляд, проследовал в свое помещение в задней половине дома и, постучав, открыл дверь. Ноэль шел по его пятам и очень удивился, когда мужчина, стоявший за дверью, ткнул ему в ребра дулом пистолета.

— Вы Ноэль Марш? — спросил незнакомец с легким скандинавским акцентом. Ноэль медленно обернулся и увидел человека размеров необыкновенных. Он был как гора. Гора со светлыми, почти белыми волосами и глазами — синими, как горное озеро. И такими же холодными.

— Да, — спокойно ответил Ноэль.

— Вы сейчас пойдете со мной.

— Могу я узнать, зачем?

— Нет, — прозвучал категоричный ответ.

— Он взял мой пистолет, — пожаловался Мальком.

— Да, и я вам за него очень благодарен, — сказал огромный швед без тени сожаления.

— Может быть, вы скажете хотя бы, куда мы отправимся?

— Нет, — снова отрезал швед и повернулся к Малькому: — Свяжи ему руки впереди.

Ноэль кивнул слуге, чтобы тот исполнил приказание. У него появилось страшное ощущение, что все происходящее каким-то образом связано с Джоном Патриком.

Мальком связал руки Ноэлю.

Швед угрожающе взглянул на Малькома.

— А теперь ступай и оседлай двух лошадей. И запомни: если хочешь жить — исполняй мои приказания.

Ноэль опять утвердительно кивнул, когда Мальком взглянул на него, словно ожидая указаний хозяина.

— Делай, что он говорит, раз ты так беззаботно оставил свой пистолет там, где любой… вор может его найти.

Швед нахмурился, услышав, как его характеризуют:

— Иди-иди, пошевеливайся.

Мальком бросил на Ноэля сокрушенный взгляд и вышел из комнаты.

— Очевидно, вы здесь не для того, чтобы меня убить. Полагаю, вам требуется врач.

Швед не ответил.

Ноэль снова сделал попытку.

— Вы можете хотя бы мне сказать, насколько опасно ранен… тот человек? Если речь идет о раненом.

— Ты — прихвостень красномундирников, — презрительно ответил швед, — предатель своей страны.

— А это зависит от того, какую страну вы имеете в виду, — сказал напыщенно Ноэль. Этой ролью он овладел в совершенстве.

Швед продолжал глядеть на него с презрением.

— Неужели вы действительно брат Джона Патрика?

Хотя Ноэль с самого начала заподозрил, что происходящее имеет какое-то отношение к брату, от подтверждения у него перехватило дыхание, словно от сильнейшего удара в грудь.

— Он в порядке?

— Лучше бы ему выздороветь, иначе я вас убью.

Ноэль был высокий мужчина, но швед изрядно превосходил его в росте. И хотя говорил он с легким акцентом, речь была правильной и выразительной. Вряд ли он простой матрос. Какие же у него дела были с Джоном Патриком? А может, это ловушка? У англичан на службе состояло много продажных людей, и среди них были шотландцы, немцы, скандинавы. Ноэль знал также, что не все роялисты ему доверяют. Всем было известно, что его родные, живущие в Мэриленде, поддерживают американцев в их борьбе за независимость.

— Нам потребуются какие-нибудь вспомогательные средства и припасы? — отрывисто спросил он.

Швед удивился, словно не думал об этом. И еще Ноэль понял, что силы шведа на исходе. Без сомнения, Мальком без труда справился бы с ним, если бы швед не был вооружен.

— Нужны ли инструменты? Бинты? — гнул свою линию Ноэль.

Посетитель кивнул.

— И одежда, вода, пища тоже, — добавил он внезапно охрипшим голосом.

— Если мой брат тяжело ранен, нам потребуется фаэтон, а не оседланные лошади, — сказал Ноэль.

Его нежданный посетитель несколько растерялся.

— Капитан сказал, чтобы я вам не верил, — наконец сообщил он, подумав.

Ноэлю и прежде приходилось страдать, слыша оценку своих действий и упреки, но никогда еще он не испытывал такой пронзительной боли. Ведь Джон Патрик наверняка знал, что Ноэль ничего не сделает ему во вред. Ноэль присматривал за братом, когда тот был мальчиком, научил его ездить верхом и стрелять, он отвечал на его бесчисленные вопросы и подбадривал на пути осуществления мечтаний.

— Но, так или иначе, вам не удастся провести меня с завязанными руками сквозь патрульные заслоны, — сказал Ноэль, зная, что возражать сейчас бесполезно. — И вам потребуется фаэтон, если Джонни не в состоянии ехать верхом. Мы должны будем перевезти его. У англичан сторожевые и поисковые отряды повсюду, и, поверьте, они действуют.

Пистолет в руке шведа не дрогнул.

— Ну, об этом вам лучше знать.

— А если он был настолько неосторожен, чтобы назвать мое имя, значит, он при смерти, — настаивал Ноэль. — Клянусь, что я его не выдам. Ведь он мой брат.

— Если вы лжете, я вас убью, — спокойно отозвался швед, и эта бесстрастная интонация была страшнее самых яростных угроз.

— Скажите Малькому, чтобы он приготовил фаэтон, — сказал Ноэль и протянул вперед руки, словно восприняв слова шведа как согласие. — А я соберу все необходимое. — И, помолчав, добавил: — Как мне вас называть?

Человек колебался. Ему, очевидно, не понравилось желание Ноэля взять инициативу в свои руки.

— Айверсен. Меня зовут Айверсен. А кэп зовет меня Айви.

И снова захватчик внимательно уставился в лицо Ноэля. Наконец, что-то решив для себя, он вытащил из-за пояса нож и перерезал веревки на запястьях Ноэля.

— Айви, — спросил Ноэль, — каким образом вы проникли в Филадельфию? Все дороги охраняются.

— Мы с кэпом проникаем всюду, куда хотим, — попросту ответил Айви. — А теперь идем. Ваш слуга может приготовить все, что нужно, а вы будете погонять лошадей.

Ноэль кивнул. Однако теперь, когда Айви внял голосу разума, надо убедить его еще в одной необходимой поправке к первоначальному плану.

— Но вы не можете ехать вот так, в одежде матроса и еще вымокший до нитки, бог тому свидетель.

Ноэль подошел к сундуку Малькома и вытащил оттуда рубаху и штаны.

— Наденьте вот это.

Швед, очевидно, признав логичность поведения Ноэля, быстро разделся. Одежда Малькома была для него маловата, рубаха туго натянулась на его широкой груди, однако Ноэль снабдил его еще простым шерстяным плащом и шляпой и, по-видимому, остался доволен результатом переодевания.

Но времени терять было нельзя. Ноэль повел шведа в конюшню. Мальком как раз вышел оттуда с двумя оседланными лошадьми. Он с любопытством посмотрел на развязанные руки Ноэля, затем на шведа, напялившего его собственную одежду. Однако Ноэль не дал ему сказать ни слова.

— Я, то есть мы поедем в фаэтоне. Принеси мой врачебный саквояж. А также еду, воду, бренди, несколько одеял. Пару моих брюк, рубашку, жилет и… — Он быстро взглянул на Айви и закончил: — А также английскую военную форму, что мы недавно… нашли.

— Я поеду с вами.

— Нет. Оставайся дома, будешь отвечать на вопросы. Пошли сообщение капитану Лонгуэйту, что сегодня я не приду играть в карты. Потому что помогаю при родах.

Мальком кивнул и поспешил прочь.

Айви вспыхнул и окинул врача испытующим взглядом.

— Вы ему доверяете?

— Я бы доверил ему собственную жизнь, — ответил Ноэль, — точно так же, как Джон Патрик доверил свою тебе.

— Ну что ж, может, вы и поплатитесь жизнью, — в голосе шведа снова прозвучала угроза, — и неважно, брат вы Джонни или нет, я, ни минуты не колеблясь, вас прикончу.

Ноэль удивился, услышав, что этот человек так обыденно и легко называет его брата уменьшительным именем. Значит, между матросом и капитаном существует не просто верность по долгу службы. Но не об этом сейчас ему надо думать. Они впрягли лошадей в фаэтон и загрузили его припасами. Швед положил на сиденье между собой и Ноэлем пистолет.

Ночь была темная, если не считать бледного света полумесяца. Сердце Ноэля забилось сильнее, когда он повернул лошадей на вымощенную булыжником улицу и направился на юг, к сторожевым постам. Стегнув лошадей, он пустил их рысью, несмотря на тряску, от которой фаэтон бросало из стороны в сторону. Ноэль вряд ли полностью сознавал, что рядом с ним сидит огромный человек, готовый его убить. Он мысленно представлял себе лицо брата.

И молился безмолвно.

3.

Джон Патрик дрожал от холода. Он изо всех сил боролся с забытьем. Ему едва удалось избежать встречи с английскими солдатами, уползти в камыши, пока те осматривали берег. Потом он выполз из камышей и зарылся в кучу листьев — для тепла и безопасности, на это ушли его последние силы.

Он очень, очень замерз. И, господи помилуй, как же болит все тело! Словно его отстегали кнутом. Сколько времени прошло с тех пор, как ушел Айви? Сколько часов? Смеркается. Значит, прошло полсуток. А как далеко отсюда Филадельфия? Пять, десять миль? Приедет ли Ноэль?

Он не виделся с братом с тех самых пор, как отправился из Бостона в роковое путешествие в Шотландию. Он пробыл почти год в Англии, потом — три года на английском военном корабле, как насильно завербованный матрос, и потом еще четыре он занимался пиратством. Военный фрегат англичан попал в плен к пиратам. Спаслись от кровавой бойни только он и Айви. Пираты предоставили им выбор: примкнуть к ним или погибнуть так же, как весь экипаж.

При таком дьявольском условии Джон Патрик и Айви решили уступить, имея в виду бежать, как только повстречаются с англичанами. Однако Джон Патрик вскоре обнаружил, что темная сторона его натуры легко приспособилась к существованию в братстве воров. Не вызывало у него угрызений совести и то, что они грабили главным образом английские суда. Англичане украли три года его жизни, и он был не прочь заставить их расплатиться подороже.

Он питал отвращение к кровожадности предводителя, к его страсти убивать и постепенно приобрел в команде поддержку, достаточную, чтобы оспорить у него командование кораблем. Он выиграл спор, победив в схватке не на жизнь, а на смерть, и все же не обрел полной свободы. Если бы экипаж решил, что их капитан способен дезертировать и бросить их на произвол судьбы, они бы убили его без долгих размышлений. Став капитаном, Джон Патрик сократил число нападений на английские корабли и запретил беспричинные убийства. За полтора года он стал очень богатым человеком и тщательно, в высшей степени тщательно подобрал команду, которая была бы верна ему, а не пиратскому братству.

Холодно. Как же ему холодно! Он попытался думать о Карибах, о теплом сине-зеленом море, которое меняло цвет в зависимости от положения солнца, и о белых, излучающих тепло, песках. Как все это не похоже на ледяные, свинцово-серые воды Делавера.

Он свернулся клубком. Он вспоминал о доме, о Ноэле, которого обожал, когда был еще ребенком, о Кэти, которую любил, как будто и впрямь она была его сестрой. О матери. О том, как она с лучезарной улыбкой глядела на отца. Он всегда задавал себе вопрос: будет ли и в его жизни подобная страстная любовь! Ни у Кэти, ни у Ноэля такого не было.

Ноэль. Приедет он или нет?

Сам он, вернувшись из колонии почти три года назад, сначала продавал оружие мятежникам. Затем был комиссионером по снабжению. Из-за роялистских симпатий Ноэля Джон Патрик, питавший яростную ненависть ко всемуанглийскому, не искал с ним встречи, несмотря на то, что в детстве так любил его. Один господь знает, как же не хотелось ему и теперь обращаться к нему за помощью.

Он пошевелился, тело пронзила острая боль, из раны снова потекла кровь. Но спать нельзя. Нельзя спать до возвращения Айви.

Думать о тепле. Думать о восходах солнца. Он всегда любил рассветы — и мальчиком, и когда вырос. Рассвет — это всегда надежда. Новый день, новая жизнь. Рассветы и Айви — вот что спасло ему жизнь на английском флоте.

Когда же наступит рассвет?

* * *

Джона Патрика нашел Айви. Он прочесывал кустарник, а следом за ним шел Ноэль, знавший, что это рискованно. Лучше было бы остаться в фаэтоне на случай, если вдруг появится английский патруль, но это было выше его сил.

До сих пор им везло. Они легко миновали сторожевой пост, выдавая Айви за безумствующего мужа, у которого рожает жена. Их еще два раза останавливали, однако Ноэля знали как личного врача генерала Хоу. То, что они так легко миновали патрульные посты, вызывало у спутника Ноэля раздражение не меньшее, чем облегчение. Он не выпускал пистолет из руки, хотя и прятал ее теперь под плащом.

Они ехали уже три часа, когда швед велел Ноэлю свернуть с дороги в лес. Он остановил фаэтон у заброшенной хижины. Швед спрыгнул на землю и предупредил:

— Если здесь не будет повозки, когда я вернусь, я тебя выслежу и убью.

— Я пойду с вами, — успокоил его Ноэль.

В серых предрассветных сумерках Ноэль различил суровый взгляд шведа, прежде чем тот побежал, согнувшись, к реке. Ноэль едва не упал, наткнувшись на шведа, который наклонился над недвижным телом. Ноэль оттолкнул его в сторону, приложил пальцы к артерии на шее брата, нагнулся и прижался ухом к его груди.

— Джонни?

Никакого движения.

Ноэль громче позвал брата по имени, встряхнув его за окровавленную рубашку. Раздался стон.

— Джонни, — повторил Ноэль.

Так ласково называли Джона Патрика в семье, когда он был мальчиком, и к этому родных приучил сам малыш, говоря: «Джонни хочет вот это», «Джонни хочет вот то».

— Ноэль?

Голос у Джона Патрика был слабый, едва слышный. Но он был жив!

Слава богу, пока жив.

— Эй, братишка. Во что, черт побери, ты вляпался на этот раз?

Он почувствовал, что Джон Патрик дрожит. От холода у него стучали зубы. Ноэль нагнулся и хотел было поднять его, но швед рявкнул:

— Я возьму.

— В хижину, — приказал Ноэль.

Швед двигался быстро. Когда они добрались до хижины-развалюхи, Ноэль достал сверток, приготовленный Малькомом, и последовал за Айви внутрь. Верзила-швед опустил Джона Патрика на грязный пол.

— Зажги свечу, — сказал Ноэль.

Засветился слабый огонек. Ноэль быстро осмотрел раны Джона Патрика, предварительно разрезав и сняв с него грязную, мокрую одежду. Потом он закутал брата в одеяла. Хорошо бы разжечь огонь, но малейшая струйка дыма привлечет внимание англичан. И если они найдут Джона Патрика, то повесят.

У брата были три серьезные раны и настоящая россыпь небольших. Одна пуля, очевидно, прошла через левое плечо, задев кость. Другая застряла в бедре. Пострадала и голова. Больше всего Ноэля беспокоила пуля, застрявшая в теле Джона Патрика. Кровотечение из ноги прекратилось из-за примитивной повязки, наложенной шведом. Однако оно может опять возобновиться, когда он извлечет пулю. Судя по виду, Джон Патрик потерял уже много крови. Он был очень бледен, пульс едва прослушивался. И, наверное, он должен испытывать ужасную боль. Но вынуть пулю необходимо, иначе он почти наверняка умрет от внутреннего нагноения.

А сейчас надо бы его прежде всего согреть. Ноэль снял с себя плащ и накрыл им брата. Он не хотел делать операцию в таких условиях, но и медлить было нельзя, положение могло только ухудшиться. От толчков фаэтона по ухабистой дороге пуля уйдет еще глубже в ткань тела, если везти брата в Филадельфию. Слава богу, что он захватил с собой опиум, раздобытый благодаря любезности англичан. Ему он потребуется еще в большем количестве в ближайшие несколько дней.

Ноэль взглянул на шведа.

— Ты не посторожишь у дверей?

На лице того при колеблющемся пламени свечи он заметил явную подозрительность.

— Ступай, — прошептал Джон Патрик.

С минуту Айви переминался с ноги на ногу, затем вышел за дверь.

Джон Патрик говорил с трудом. Его обычно сверкающие зеленые глаза затуманили боль и озноб.

— Ничего не бойся, — сказал Ноэль, ненавидя необходимость что-то говорить и желая, чтобы его брат верил бы в него сейчас так же безоговорочно, как в детстве.

— Домой…

— Я не могу отослать тебя домой. Ты не доберешься туда живым. Тебе нужны отдых и уход.

Немного поколебавшись, он добавил:

— Я знаю одно подходящее место, но там тебе надо будет соблюдать большую, очень большую осторожность. Это дом одного моего друга. Он за англичан и принимает в свой дом раненых, потому что военный госпиталь переполнен.

— Нет.

— Со мной тебе жить нельзя. Если они узнают, кто такой Звездный Всадник, они прежде всего нагрянут с обыском ко мне.

— А у тебя… постоянно бывают английские офицеры. Я не должен мешать… твоим связям, — с горечью прошептал Джон Патрик. — Я удивлен, что ты вообще приехал.

Ноэлю очень хотелось ему все объяснить, но Джон Патрик не принял бы и не понял никаких объяснений. Во всяком случае, не теперь. А может быть, никогда. Вместо этого Ноэль вынул пакетик с опиумом, размешал его с водой из фляжки, нагнулся над Джоном Патриком и приподнял его голову.

— Глотай. Я должен извлечь пулю.

— Хочу… остаться в сознании.

— Будет больно. Есть риск, что ты случайно вскрикнешь, и тогда англичане узнают, где искать тебя и твоего друга. Ты этого хочешь?

По щеке Джона Патрика заходили желваки, но затем он покорно проглотил смесь.

— Джон Патрик, выслушай меня. Женщина по имени Аннетта Кэри и ее тетушка ухаживают в своем доме за несколькими ранеными англичанами. Лучшего ухода ты нигде не получишь, и никому не придет в голову искать тебя там. Но они не должны сомневаться, что ты воюешь на стороне англичан. Ты когда-то хорошо подражал шотландскому акценту отца. Ты не утратил этой способности?

— Нэй, — ответил Джон Патрик как истинный шотландец. — Я не запятнаю твоей репутации добропорядочного роялиста.

В его напряженном голосе опять послышалась горечь.

Он перестал дрожать, и взгляд его стал отсутствующим. Это оказывал свое действие опиум. Еще несколько минут в сознании, не больше. Ноэль чувствовал, что ему надо убедить брата в серьезности положения и кое о чем еще предупредить.

— Когда проснешься, увидишь моего слугу Малькома. Запомни, пожалуйста, ты — шотландский военный, торгующий оружием, так что говори с акцентом.

— Ты мне не брат, — прошептал Джон Патрик сухими, потрескавшимися губами. И уронил голову. Под воздействием ли опиума или крайнего истощения сил, Ноэль не понял. Слова брата засели в его сознании, и он знал, что это надолго.

Однако сейчас он старался не думать о них и приступил к работе.

* * *

Аннетта Кэри откинула волосы со лба. Она уже выбилась из сил, а еще предстояло очень много сделать. Бетси одной не справиться. После недавних сражений, особенно при Джермантауне, тяжелораненых английских офицеров стало больше, а теперь и вовсе не сосчитать.

Надо было менять постельное белье, стирать бинты, писать письма. Ей необходимо было также какое-то время уделять отцу. Однако, несмотря на эти бесконечные хлопоты, она редко сожалела о своем предложении брать в дом раненых и о том, что приходится вести постоянную войну с тетушкой и обществом.

Еще до конфискации отцовской земли она не желала вязать и вышивать или заниматься другими подобающими женскому полу делами. От отца она узнала о том, как вести сельское хозяйство. Она часто принимала роды у коров и кобыл и не падала в обморок при виде крови. Да, ей уже никогда не возиться на своей ферме, но с божьей помощью она сумеет заняться полезным трудом.

Она смеялась над слухами. Она уговаривала и умасливала тетушку, у которой ей с отцом пришлось поселиться после пожара, уничтожившего ее родной дом. Наконец тетушка согласилась принять в дом первого пациента. За ним последовал другой, потом десять, и, наконец, после Джермантауна в доме оказалось двадцать раненых. Большинство из них выжили и теперь шли на поправку. Аннетта чувствовала прилив горделивой радости каждый раз, как очередной выздоровевший покидал их дом.

Ах, если бы только поправился и отец…

Однако, похоже, что этого не случится никогда. Он едва не умер в ту ужасную ночь. Спасли его неустанные усилия доктора Марша. Но отец потерял дар речи.

Аннетта на минуту прислонилась к стене. Ее все еще преследовали крики отца. Ночью она просыпалась вся в поту. Чтобы отогнать страшные воспоминания, она пыталась думать о другом, например, как замечательно было скакать в полях верхом на любимой кобылке Ромми.

Аннетта закрыла руками лицо. Она пыталась отыскать свою любимицу, но не могла покинуть отца. Несколько недель он был очень плох. Его дух был сломлен. Аннетта все-таки поместила объявление в газете, что разыскивается кобыла рыжевато-коричневой масти с тремя белыми ногами и белой полоской на передней правой. Если лошадь отыщется, она ее выкупит, продаст свою единственную драгоценность — жемчужное ожерелье с сапфирами, переделанное из броши, принадлежавшей покойной матери. Аннетта носила ожерелье не снимая, оно было на ней, под рубашкой, и в ту ужасную ночь. Оно ей очень дорого, но ведь Ромми живая. Аннетта вырастила ее и ухаживала за ней с тщанием и нежностью, словно та была ребенком. Она не могла подумать без содрогания, что с Ромми сейчас, может быть, дурно обращаются.

Однако на объявление не ответили. У Аннетты все сердце изболелось из-за ее кобылки, которая была так нежно привязана к хозяйке, что всюду следовала за ней, как верная собачка. Но однажды…

Когда англичане одержат победу, Аннетта подаст прошение о возврате отцовской земли. Однажды и для ее отца восторжествует справедливость.

Аннетта складывала выстиранное белье. Почти неслышно вошла Бетси.

— Приехал доктор Марш еще с одним пациентом, — недовольно сказала она. — Скажите, что мы больше никого не можем принять.

Аннетта вгляделась в лицо Бетси. Видно было, что она так же устала, как сама Аннетта. Рыжие завитки волос выбились из-под опрятного чепчика, а ее обычно безупречно чистый и отглаженный фартук был измят и весь в пятнах.

— Но ты же знаешь, что больница квакеров переполнена, — тихо ответила Аннетта. — А доктор Марш не привез бы сюда раненого без большой необходимости.

Она быстро прошла мимо Бетси и направилась к двери. Доктор Марш стоял у порога. С ним был огромный блондин, держащий на руках человека в форме, и слуга доктора Мальком.

— Доктор?

Он снял шляпу и слегка поклонился.

— Я очень сожалею, Аннетта. Я знаю, у вас уже народу больше, чем позволяют ваши возможности, но этот офицер очень тяжело ранен. Если бы вы могли предоставить ему только постель. Обслуживать его станет Мальком.

Аннетта взглянула на солдата. Он был без сознания. Глаза с густыми черными ресницами закрыты. Лицо покрывает темная щетина, отросшая за несколько дней. Красный мундир весь в пятнах крови. От раненого так сильно пахло бренди, что Аннетта отшатнулась. Запах напомнил ей о той ужасной ночи.

Наверное, ее реакция была красноречива, потому что врач устало улыбнулся.

— Я промывал рану и пролил немного бренди на его одежду.

Да, разумеется. Аннетта, смутившись, кивнула.

— А кто он?

Доктор Марш пожал плечами:

— Он лейтенант. Вот все, что я знаю. Он пробормотал свое имя, но я не расслышал. Я нашел его на дороге, когда возвращался от роженицы. Наверное, на него напал из засады какой-нибудь мятежник. Вы можете подержать его у себя несколько дней? Я узнал, что капитана Гаррета отправили домой на корабле «Мэриголд», и понадеялся, что его комната освободилась. Пациенту нужен покой.

Комната принадлежала Бетси. Еще сегодня днем она строила планы, как опять переселится к себе!

— Бетси? — окликнула ее Аннетта.

Блестящие зеленые глаза Бетси остановились на раненом, затем оценивающий взгляд был переведен на огромного человека, который принес раненого. Бетси неожиданно кивнула, и в глазах у нее промелькнуло одобрение.

— Спасибо, — сказал доктор.

Аннетте показалось, что он озабочен состоянием больного даже больше, чем обычно. Вот это его качество она ценила превыше всего: то, с каким вниманием он относился к своим больным.

Когда отцу стало немного лучше, Ноэль рассказал Аннетте о неимоверной переполненности квакерской больницы. Вот она и уговорила тетушку взять в дом нескольких раненых.

Аннетта вскоре обнаружила, что ждет визитов доктора, что ей нравятся его неброский юмор и вдумчивость. Он никогда никого не осуждал, но всем была хорошо известна его лояльность к англичанам. Аннетта безмерно восхищалась доктором, но чувства к нему испытывала только дружеские.

Сегодня доктор показался Аннетте очень утомленным и печальным, морщинки около глаз стали глубже. Его напудренные волосы, обычно гладко зачесанные и аккуратно завязанные сзади, растрепались и повисли вдоль щек сосульками.

Аннетта взглянула на великана, который привлек внимание Бетси.

— Это Айви, — объяснил доктор Марш, — он друг Малькома и будет ему помогать.

«Странно, — подумала Аннетта. — Такое впечатление, что Мальком не считает этого верзилу своим другом. Он смотрит на него как-то уж слишком зло».

— Идите за мной, — сказала она и направилась к комнате Бетси в задней половине дома. Комнатка была маленькая, но зато отдельная.

Человек по имени Айви — имя тоже странное — внес раненого осторожно, даже, можно сказать, с нежностью, что удивило Аннетту. Она знала по опыту общения с людьми, что как раз такие великаны не отличаются бережностью обращения.

Аннетта заметила, что Бетси покачивает на ходу бедрами сильнее, чем обычно. Великан, по-видимому, остался к этому равнодушен, но Мальком явно обратил на Бетси внимание.

Они вошли в комнату, и великан положил свою ношу на кровать. Раненый был уже без сапог. Когда Айви стал раздевать его, Аннетта отвернулась.

— Если у вас найдется соломенный матрас, — сказал ей Ноэль Марш, — то Мальком будет спать здесь же. У вас и так полно хлопот, чтобы заботиться еще и об этом больном. Достаточно того, что вы предоставили нам постель.

— А как насчет этого? — спросила Бетси, взглянув на Айви, который стоял, неловко прислонившись к стене, и напоминал льва, очутившегося в чулане.

— Он будет жить у меня, — ответил Ноэль.

— Сейчас принесу воду и простыни, — немного погодя сказала Аннетта.

Она могла бы поклясться, что все мужчины с нетерпением ожидают, когда женщины выйдут из комнаты. Но почему?..

— Не забудьте, — сказал ей вдогонку доктор Марш, — я не хочу, чтобы его беспокоили, пока не минует опасность заражения.

Она поняла. Обычная медицинская практика предписывала давать тяжелораненым опиум. Существовало мнение, что снижение чувствительности к боли и, по возможности, полное ее отсутствие ускоряют выздоровление и предотвращают воспалительный процесс. И слава богу, что англичане обеспечивали их опиумными лекарствами. Она слышала, что у американцев их было мало, и хотя Аннетта отвергала цели их борьбы, она ужасалась при мысли, какую боль приходится терпеть их раненым.

Прежде чем выйти, она бросила последний взгляд на нового пациента. Его нельзя было назвать красивым. В отличие от Ноэля Марша лицо его не отличалось патрицианским благородством, бросались в глаза угловатость и резкость черт, а также сардоническое выражение, которое сохранялось на его лице даже в бесчувственном состоянии.

Аннетта почувствовала, как учащенно забилось сердце. Непонятно почему. Она помогала ухаживать за многими мужчинами, и никто из них не вызывал у нее даже легчайшего волнения. Но в этом лице было какое-то странное выражение — так смеются над тем, что причиняет мучительную боль.

Да нет, это все ее воображение и ничего, кроме воображения. И Аннетта поспешно вышла из комнаты.

* * *

Ноэль с облегчением вздохнул. Пока все идет хорошо. Было трудно проехать мимо караульных. Он намеренно пролил немного бренди на одежду Джона Патрика и заявил, что везет домой пьяного английского офицера.

Сейчас он с помощью Малькома снял с брата мундир и вздрогнул, увидев его исполосованную спину. Об этом в семье никогда не упоминали. Может, не знали. А Ноэлю не надо было спрашивать, откуда эти глубокие рубцы. Он и прежде их видел на спинах английских матросов. У Ноэля перехватило дыхание при мысли, какую мучительную боль должен был испытать Джон Патрик. Теперь ясно, почему он так яростно ненавидит англичан.

Надо сделать все, чтобы об этих рубцах больше никто не узнал. Они не соответствуют высокому званию английского офицера. Позже надо будет послать с Айви ночную рубашку и чтобы надели ее свои. Он осмотрел недавние раны. Они снова кровоточили, но не сильно. Лишь бы не воспалились.

В первую очередь следовало позаботиться о жилье для помощника брата, а может, это его друг. Да кто бы он ни был, этот человек, по-видимому, готов был рвать и метать от злости. Он хотел остаться с капитаном. Только после того как Ноэль убедил его, что Мальком отлично может ухаживать за раненым и присутствие его не вызовет лишних вопросов, Айви ворчливо согласился с доводами врача при условии, что он сможет навещать раненого.

Айви упорствовал в своем намерении оставаться в Филадельфии, несмотря на грозящую опасность, и тут Ноэлю пришлось уступить. Когда они возвращались, везя Джонни в больницу, швед объявил, что собственноручно застрелит и Ноэля, и Малькома, если с капитаном что-нибудь случится. Теперь Айви предстояло играть роль конюха у Ноэля.

— Подождите меня снаружи, — распорядился Ноэль, когда они кончили раздевать Джона Патрика.

Оставшись с братом наедине, он пододвинул к кровати стул и сел. Джон Патрик сильно изменился с тех пор, как он видел его в последний раз. В лице появилась твердость, тело стало сильным и поджарым. Перед ним был мужчина, а не юный удачливый искатель приключений, которого Ноэль помогал воспитывать.

Ноэль дотронулся до руки брата. Невозможно было представить, что тот прежний мальчик станет пиратом, но лицо Джона Патрика безошибочно свидетельствовало о больших переменах. Эти складки и морщины стали чем-то вроде карты лишений и борьбы за выживание. При нормальной, обычной жизни такие глубокие линии не появились бы. А спина…

Ноэль отдался весь чувству сострадания и любви, которые не мог проявить, когда брат находился в сознании. Он знал, что Джон Патрик отверг бы и сострадание, и любовь с его стороны.

Прошло несколько минут. Ноэль встал. Он выложил несколько пакетиков с опиумом на стол. Было жизненно необходимо, чтобы Джон Патрик молчал, чтобы у него не вырвалось ни одного слова, которое разоблачило бы его.

Ноэль в последний раз взглянул на брата и вышел, закрыв за собой дверь.

* * *

Человек, занявший комнату Бетси, по-прежнему вызывал любопытство Аннетты. Она видела его урывками, когда приносила еду или воду. Но всякий раз, как она предлагала свою помощь, Мальком благодарил и вежливо провожал ее из комнаты.

Доктор Марш иногда оставался там целыми часами. Однажды даже ночевал. И каждый раз после визита к нему он выходил, нахмурившись.

Когда Аннетта спрашивала, как чувствует себя пациент, Ноэль отвечал одно и то же: «Так, как можно было бы в данном случае ожидать».

— Он хорошо спит? — спросила она врача однажды утром.

— То просыпается, то снова засыпает.

— Значит, ему можно принести немного супа?

Ноэль улыбнулся. Морщины на лице разгладились.

— Думаю, он бы поел с удовольствием. Передайте суп Малькому.

И все утро она варила чудесный бульон. Другие пациенты чувствовали себя уже достаточно хорошо, чтобы просить более солидную пищу.

Приготовив бульон, Аннетта налила его в миску и поставила на поднос в полной уверенности, что у двери раненого ее встретят «стражи дракона». Так они с Бетси прозвали Малькома и великана-шведа.

Однако сегодня никого из них не было. Она немного помедлила у двери, не зная, что делать, потом постучала. Глубокий, низкий голос с легким акцентом разрешил войти.

Больной полулежал, опершись на подушки. Лицо было бледное и худое, но чисто выбритое. Без бороды оно стало еще более выразительным. Взгляд был полон энергии. Создавалось впечатление, что это человек непокорный и несколько безрассудный, но складки в углах рта говорили об умении контролировать себя. Белизна ночной рубашки резко подчеркивала, как сильно загорели кисти рук.

При виде Аннетты больной сдвинул брови.

— Вы, наверное, миссис Кэри, — сказал он с едва заметным шотландским акцентом. — Я вам премного обязан.

Он, значит, шотландец, что, впрочем, неудивительно. Она знала, что кое-кто из шотландцев сражается на стороне короля. Аннетта улыбнулась, радуясь тому, как быстро он поправляется. Прошло всего несколько дней. Она поставила поднос с супом на столик рядом с кроватью и опустила руки в карманы фартука. Она вдруг пожалела, что одета в обычное, довольно простое серое платье. Странно, почему бы это?

— Вам лучше, — заметила она, чувствуя, как замирает сердце… — Я принесла вам поесть.

— Я вижу, — ответил он серьезно и в то же время как будто посмеиваясь над ней. У него были зеленые глаза, и выражение их было ей непонятно. Похоже, несмотря на его тяжелые раны, в них промелькнула смешинка.

— А где Мальком?

— Думаю, он отправился попить чайку с одной привлекательной женщиной.

— С Бетси?

— Она рыжая?

Аннетта, чувствуя внезапную неловкость, кивнула.

Он сделал движение, и судорога боли пробежала по лицу. Тело замерло, озорной огонек в глазах погас, они стали непроглядно зелеными, как вода в пруду.

— Вам помочь? — спросила она, посмотрев на стол, где лежал опиум.

— Нет, так, минутный спазм.

— Но, может быть, немного опиума…

— Нэй, я принял уже достаточно, миссис Кэри.

— Вы родом из Шотландии?

— Эй, но несколько последних лет я странствовал повсюду.

Вот, значит, почему его акцент не так отчетлив, как у других шотландских солдат.

— Как это, наверное, замечательно — странствовать, — сказала она с оттенком грусти.

Аннетта мечтала побывать в Англии и Европе. Она часто жалела, что не родилась мужчиной, что не обладает возможностью путешествовать, творить добро, бороться с несправедливостью. Вместо этого ей приходится ожесточенно сражаться за право помогать тем, кто отстаивает ее интересы.

— Не всегда, — ответил раненый, и его взгляд как будто затуманился.

— Доктор Марш не сказал, как вас зовут.

— Джон. Джон Ганн. А как зовут вас?

Она вдруг вспыхнула, почувствовав на себе его изучающий взгляд. Она знала, что выглядит сейчас непривлекательной, даже неаккуратной. Из пучка волос, которые она закрутила на затылке, выбилось несколько прядей.

— Аннетта.

Он взглянул на ее пальцы.

— Мисс Аннетта Кэри?

Лицо у нее пылало. Ей-богу, непонятно почему. Она и прежде беседовала с пациентами. И, разумеется, всегда была сдержанна. Она всегда чувствовала себя свободнее в обществе книг и животных. Ей вдруг показалось, что с этим человеком она должна быть особенно осторожной. От него исходило властное притяжение, хотя на губах играла озорная усмешка. В его любезной манере держаться было нечто мальчишеское и непосредственное, и, вместе с тем, она производила впечатление скорее напускной, нежели врожденной.

— Вы мисс, не так ли?

— Да, — ответила Аннетта с некоторым вызовом.

Ей уже исполнилось двадцать три года, и хотя немало молодых женщин в этом возрасте еще незамужем, большинство из них имеет вполне определенные брачные перспективы. У Аннетты таких перспектив не было, хотя поклонники имелись, и среди них — несколько английских офицеров. Но она считала, что они тянутся к ней просто от одиночества, а вовсе не из мужского интереса. Она всем отказывала. Ей не нравилось флиртовать с ними, а кроме того, она знала, что у нее недостаточно хорошие манеры и нет приданого и поэтому нет оснований рассчитывать на удачный брак. Кроме того, ей никогда не нравилась зависимость женщины от мужчины. И союз без любви она тоже не могла себе представить.

Приходилось также принимать в расчет здоровье отца. Оставить его она не могла, а кому, кроме нее, нужен человек, потерявший дар речи, без гроша за душой и, возможно, навсегда утративший умственные способности.

Джон Ганн снова пошевелился и на этот раз слегка поморщился.

— Вам нужно подкрепиться. Я принесла бульон. Пожалуйста, позвольте мне вам помочь, — предложила Аннетта.

— Нэй, — ответил он. — Но я вам благодарен.

Улыбка у него была ослепительная. У Аннетты даже голова немного закружилась. Эта улыбка, казалось, согрела комнату и сразу проникла в душу Аннетты. Ей тоже захотелось улыбнуться в ответ, а она уже очень давно не испытывала подобного желания.

— Ну тогда я вас оставляю наедине с бульоном, — сказала она и понадеялась, что ее ответ не прозвучал так сухо и отрывисто, как ей самой показалось.

— Благодарю вас, мисс Аннетта, — сказал раненый, и ей почудилось, что во взгляде его снова мелькнул смешливый огонек.

Она попятилась назад, нащупала пальцами ручку двери и открыла ее. Выйдя в коридор, она на мгновение прислонилась к стене и перевела дыхание.

Что это случилось с такой практичной, уравновешенной серьезной женщиной, каковой она себя считала?

Аннетта снова посмотрела, на дверь.

Что это за человек? Кто он?

И почему она так странно чувствует себя в его присутствии?

4.

Джон Патрик смотрел, как женщина уходит. Дверь закрылась. Улыбка на его губах сразу же увяла. Как плохо, что она за англичан и он должен постоянно следить за тем, что говорит. Ему постоянно твердят об этом Мальком, которому он не совсем доверяет, и Айви, который сам не верит ничему и никому, включая доктора Ноэля Марша.

Надо признать, Аннетта выглядит куда милее, чем оба его стража, и ее краткое присутствие показалось ему внезапным лучом солнца.

Она впервые вошла в комнату, когда его на несколько минут оставили в одиночестве. Он улыбнулся при мысли, как ужаснется Мальком, узнав, что во время его недолгой отлучки раненому нанесла визит молодая хозяйка дома. Джон Патрик не мог также не заметить, что Мальком столь же склонен опекать Ноэля, как Айви — его самого, а это не способствовало установлению дружеских отношений между ними. К тому же оба — и Мальком, и Айви — положили глаз на рыжую служанку. И Джона Патрика забавляло их соперничество.

Он взял правой рукой миску с бульоном. Левая рука у него была туго прибинтована к груди, чтобы раненое плечо оставалось в неподвижности. Каждое движение отдавалось болью во всем теле. Рука дрожала. И это не должен был видеть кто-либо другой.

Когда же он сможет встать с постели? Как раз сегодня утром Айви ему сообщил, что половину команды схватили. Пойманных содержали здесь же, в Филадельфии, в тюрьме на Уолнат-стрит, всего в нескольких кварталах от дома, где он сейчас находится. Джона Патрика охватило чувство вины. Они страдают, а он лежит в мягкой постели, у него много еды и столько внимания, что хоть отбавляй.

Он проглотил еще ложку бульона и удивился: неужели его приготовила вот эта самая женщина? Да нет, в таком большом доме обязательно должна быть кухарка. Тогда почему она сама принесла бульон? Из чувства любопытства? Или у нее такая же добрая душа, как у его матери? От мисс Аннетты Кэри веет добротой и сочувствием и вместе с тем уверенностью в себе.

Ее можно назвать хорошенькой, хотя она ничего не делает, чтобы это подчеркнуть. Серое платье почти скрывает ее грациозную фигуру, и волосы собраны в строгий пучок. Хорошо бы их распустить так, чтобы они обрамляли выразительное, овальное лицо с большими серыми глазами. Глаза, конечно, — самое красивое, что у нее есть. Он сразу обратил внимание и на густые черные ресницы, и на редкий серый цвет глаз, цвет дыма с едва заметной голубизной. Интересно бы посмотреть, как они пылают в определенных обстоятельствах. И можно представить себе эти обстоятельства.

Но она — сторонница короля и к тому же невольная благодетельница для человека, которого так упорно и рьяно разыскивают англичане. Любопытно знать, как она отнеслась бы к открытию, что помогает Звездному Всаднику?

Да, ни ему, ни ей такое открытие радости не принесло бы. Он не любил врать и обманом пользоваться помощью тех, кто ни за что не стал бы ему помогать. И все же Ноэль был прав. Самое безопасное убежище сейчас — в стане врага.

Он только что покончил с супом, когда снова раздался стук в дверь. Ни Мальком, ни Айви никогда не стучались, значит, сегодня у него — прием посетителей. Ответить Джон Патрик не успел. Вошел его брат и закрыл за собой дверь.

— Где Мальком? — спросил Ноэль.

— Сказал, что пойдет поесть, — хмуро отвечал Джон Патрик.

Он отвратительно себя чувствовал от того, что прибег к помощи брата, которого считал предателем. Он ненавидел саму необходимость быть ему чем-то обязанным. Джон Патрик изо всей силы сопротивлялся желанию откликнуться на родной голос. Ему отчаянно хотелось обнять брата. Чертовски долго он не обнимал его. Но Джон Патрик постарался вооружиться стальной непреклонностью.

— Скорее всего, он сейчас ухаживает за Бетси, — заметил, улыбаясь, Ноэль. — Я обратил внимание, что Мальком и твой помощник соперничают из-за ее благосклонности.

— А где Айви?

— В данную минуту обихаживает моих лошадей. И ворчит. В конюшне он укрывается от посторонних взглядов и сюда пробирается тайком лишь вечером.

— За лошадьми? Но он всю жизнь провел на море.

— Да, лошади и Айви относятся друг к другу неодобрительно, однако он, хотя и неохотно, следует моим указаниям.

Джон Патрик не стал распространяться насчет того, как далеко в своей ворчливости может зайти Айви, не любящий, чтобы ему давали указания. Вместо этого он окинул брата критическим взглядом.

— По-видимому, ты преуспеваешь, — сказал он таким тоном, что его слова прозвучали как оскорбление.

Ноэль сделал вид, что не обращает на это внимания.

— Как себя чувствуешь?

— Как только может себя чувствовать человек, продырявленный английскими пулями и находящийся на поправке в английском доме. Когда я смогу уехать?

— И вернуться к войне против тех, кто помогает тебе сейчас?

— Ах, как ты забеспокоился! — язвительно заметил Джон Патрик.

Ноэль ничего не ответил и стал осматривать раны брата.

— Попрошу Аннетту приготовить свежие бинты. Надо будет почистить рану.

— Аннетту? — И Джон Патрик вздернул бровь. — Ты, должно быть, влюблен?

Ноэль подозрительно взглянул на Джона Патрика.

— Нет, она мне просто друг. Я очень уважаю ее отца, а почему ты спрашиваешь?

Джон Патрик пожал плечами, никак не дав понять, что это движение доставило ему боль.

— Да, она вполне хорошенькая на вид, а если еще и оденется понаряднее…

Ноэль прищурился.

— А ты что, видишься с ней?

— Да, она только что приходила. Принесла мне бульон.

Джон Патрик очень внимательно следил за тем, как поведет себя брат, хотя ответ знал заранее. Он отлично помнил, что брат женился на Фелисити только после того, как Кэти вышла замуж за другого. Кэти владела сердцем Ноэля. А все же бес противоречия заставил его задать вопрос, и ответ Джону Патрику был приятен. Он и сам не совсем понимал почему.

Ноэль тихонько выругался, чем весьма удивил брата. Вообще-то Ноэль кроткий и мягкий человек, его трудно чем-либо задеть, еще труднее рассердить. В детстве Джон Патрик много потратил времени, чтобы достичь такой цели, и обычно ему это не удавалось.

— Тебе неприятно, что у нас произошел мимолетный разговор?

Ноэль пренебрег насмешливым тоном брата.

— Я желаю, чтобы ты как можно меньше общался с членами этой семьи, — отрезал он, — это опасно.

Но дело тут явно было не только в опасности, и Джон Патрик безошибочно это почувствовал.

— Так, значит, она тебе не безразлична? А Кэти об этом знает?

Губы у Ноэля вздрогнули. Карие глаза вспыхнули.

— Конечно, не безразлична. Она мой друг. Но не более того. Мятежники чуть не убили ее отца, да и ей пришлось плохо. Не знаю, как она все это пережила. Ей так трудно было добраться сюда с отцом, после…

И он оборвал себя на полуслове, как будто из опасения, что проговорился. Немного помолчав, он продолжал:

— Мне известно, как ты можешь быть чертовски обаятелен, и я не позволю тебе небрежно с ней обойтись. Кэти сюда не приплетай. Тебя это не касается.

Джону Патрику этот взгляд был хорошо знаком. В последний раз он видел его, когда Ноэль узнал, что Кэти собирается выйти замуж. Хотя Кэти воспитывалась вместе с ними, родственницей Ноэлю она не приходилась. Она была младшей сестрой его отчима, Йэна Сазерленда, но по возрасту годилась ему скорее в дочери. Под стать запутанным родственным отношениям были их чувства друг к другу. Кэти вышла замуж четырнадцать лет назад. Даже будучи юнцом, Джон Патрик понимал, как тяжело воспринял Ноэль брак Кэти, какую внутреннюю борьбу переживал, заставляя себя примириться с ним, и какую глубоко затаенную боль испытывал.

— Оставь Аннетту Кэри в покое, — жестко продолжал Ноэль, — ты уже не в бессознательном состоянии, и я не могу дольше оставлять у тебя Малькома, не вызывая подозрений. Я должен быть уверен, что ты не сделаешь ничего, способного погубить нас обоих. Или эту семью.

Слова Ноэля не требовали ответа, и Джон Патрик заговорил о другом:

— Расскажи побольше об этой семье.

Ноэль как будто догадывался, что Джон Патрик намеренно заставляет его пускаться в подробности, но ответил:

— Ну, это Аннетта Кэри и ее горничная Бетси; Мод Кэри, тетя Аннетты, вдова. Дом принадлежит ей. Затем — Хью Кэри, отец Аннетты, и его слуга Франклин. Он почти все время проводит с Хью. Есть еще Силия, она кухарка и экономка. Шесть дней, кроме воскресенья, она приходит сюда. А Бетси помогает Аннетте ухаживать за ранеными.

— А много в доме англичан?

— На данный час — пятнадцать. Сегодня еще пятеро уехали.

— Боже милосердный, ты хочешь сказать, что две женщины обслуживают столько…

— Да. Немного им помогает Франклин. Иногда я отпускаю им на подмогу Малькома, по мере надобности. Но Аннетта и Бетси просто незаменимы.

— А почему мисс Кэри стала ангелом милосердия по отношению к Короне?

В вопросе прозвучала нескрываемая горечь. Он знал, как отчаянно генерал Вашингтон нуждается в достойном медицинском уходе за своими ранеными. Англичане, по-видимому, и здесь присвоили все самое лучшее, включая помощь его собственного брата.

— У Аннетты есть на то свои причины, — ответил Ноэль. — Помни, что у нее есть все основания очень не любить повстанцев, так что я тебе советую тщательно следить за тем, о чем и как ты с ней говоришь.

Джон Патрик помолчал, а потом спросил:

— Когда я смогу уехать отсюда?

Ноэль нахмурился.

— Как только я поставлю тебя на ноги. Еще не миновала опасность гнойного воспаления.

— А сколько я здесь нахожусь, уже три дня?

— Заражение обычно проявляет себя на третий-четвертый день, — пожал плечами Ноэль. — Не беспокойся, Джонни. Я сам хочу, чтобы ты покинул город как можно раньше.

— Мне не нравится быть здесь. Мне не нравится… — и Джон Патрик внезапно умолк.

— Тебе не нравится, что это я тебя лечу и забочусь о тебе, — закончил за него Ноэль. — Мне это также радости не доставляет. Не по нраву мне и то, что я изза твоей глупости и упрямства поставил Аннетту и ее семью в ложное и опасное положение.

Джон Патрик спустил ноги на пол, ухватился за столбик кровати и встал. Боль была ужасна, и, похоже, он чертовски ослабел.

Ноэль подхватил его. Джон Патрик позабыл, как силен всегда был брат.

— Ну, теперь тебе все ясно? — тихо спросил Ноэль. — Ты не сможешь опираться на раненую ногу, тем более ходить, еще неделю, а то и больше. Рука будет заживать недели две. И ты никуда не уедешь, пока я не удостоверюсь, что гангрена тебе не грозит. У тебя в ране были остатки ткани и щепки. Повязки снимать пока нельзя.

— Я не хочу.

— Меня, черт возьми, не касается, чего ты хочешь. У тебя нет выбора. И у меня тоже. Мать и Йэн никогда не простят мне, если с тобой что-нибудь случится.

Джон Патрик почувствовал угрызения совести. Ноэль очень рискует, помогая ему. И все же он не мог не видеть в брате предателя. Он не понимал, как Ноэль мог очутиться на стороне врага. И никогда не поймет.

— Ты ведь рискуешь потерять драгоценную службу у генерала Хоу? — язвительно накинулся на брата Джон Патрик. — Между прочим, что думает об этой удивительной дружбе Кэти?

Губы Ноэля вытянулись в тонкую линию.

— Я тебе уже сказал, чтобы ты не приплетал сюда Кэти.

Но Джон Патрик не мог удержаться от дальнейших упреков. Вернувшись с Карибского моря, он побывал на ферме в Мэриленде. Кэти носила траур, и не только по мужу, но из-за предательства Ноэля также. А Джон Патрик все еще помнил о тех почти мистических узах, которые связывали Ноэля и Кэти в молодости.

— Ты разбил ее сердце, — набросился он на брата.

Мускул дрогнул на щеке Ноэля.

— Через неделю, — повторил он отчужденно и резко, — самое большое через две ты сможешь отсюда уехать. Возможно, к тому времени англичане решат, что ты мертв, и перестанут тебя искать.

— Но я не могу оставаться здесь еще две недели. Мои люди…

— Я знаю о твоих людях.

— Ты можешь?..

— Оказывать им медицинскую помощь? Ты просишь об одолжении, Джон Патрик?

— Эй, — уже утихомирившись, ответил Джон Патрик.

— Их лечит другой врач. Я справлюсь, как у них дела.

— А ты, — опять с насмешкой спросил Джон Патрик, — ты, конечно, предпочитаешь лечить раненых англичан?

Ноэль, отвернувшись, поинтересовался:

— Что ты рассказал о себе Аннетте Кэри?

— Просто сказал ей, как меня зовут. Ничего больше.

Он заметил, как крепко сжал руки Ноэль. Наконец, словно в борьбе с самим собой, не зная, насколько далеко он может заходить в подробностях, он тихо заговорил:

— Повстанцы сожгли ее дом. Они вымазали дегтем и обваляли в перьях ее отца. С тех пор он утратил дар речи. Они лишились всего своего имущества. Не надо мне было привозить тебя сюда, но я не мог придумать ничего более безопасного. Никто не заподозрит Аннетту в том, что она предоставила убежище повстанцу.

Ноэль поколебался и добавил:

— Мне известно, как женщины ценят твое обаяние. Но возьми себя в руки. Она и так уже достаточно страдала. Не надо вдобавок разбивать ее сердце.

— С больной головы да на здоровую.

Джон Патрик был уязвлен. Вопреки мнению Ноэля, он никогда намеренно не заставлял женщину страдать. Он волочился только за теми, кто был вполне искушен в правилах флирта. А Ноэль, напротив, глубоко ранил сердце Кэти, и не один раз.

— За самим собой следи, Ноэль, — добавил он… — Ты ничего не знаешь обо мне. Да, некогда ты меня знал, но не сейчас, после того, как я провел столько лет на проклятом английском флоте.

И его словно прорвало. Долгие кошмарные годы он мечтал о возвращении домой, о том, чтобы снова увидеться с родными и отогреться в тепле их нежности, когда они наперебой будут выказывать ему свою любовь и внимание. И наконец он вернулся, но лишь для того, чтобы найти свою семью разделенной и узнать, что его почитаемый старший брат помогает врагам.

Взгляд Ноэля только что не пронзил Джона Патрика.

— Я достаточно хорошо тебя знаю, Джонни. Я знаю, что ты не любишь действовать по чужой указке. Однако сейчас ты будешь делать то, что я тебе скажу.

Голос Ноэля был ровен и тверд.

— Англичане прочесывают весь город в поисках тебя. Они обыскивают каждую гостиницу, дом каждого горожанина, симпатизирующего повстанцам, и даже тех, кто в таких симпатиях не замечен. Они обыскали приемные всех городских врачей, мою тоже, несмотря на мои связи с Хоу. И только то обстоятельство, что вот этот дом служит теперь госпиталем для английских солдат, избавляет его от досмотра. Все дороги из города перекрыты. Такого я еще не видел. Будь уверен, Джонни, они твердо намерены схватить Звездного Всадника. И я не желаю, чтобы ты погубил семейство Кэри или все то, чего я к этому времени достиг.

— Какие же это ценности заставили тебя повернуться спиной ко всему, во что ты прежде верил?

— Разве ты знаешь, во что я верю?

— Ах, значит, ты считаешь, что мы должны сохранять лояльность по отношению к Англии?

— Считаю. И ты тоже кое-чем им обязан, пока остаешься в этом доме.

— Тогда дай мне возможность отсюда выбраться.

— Обязательно, как только смогу. — Ноэль запер дверь. — Пока ты здесь, надо выдумать тебе правдоподобную легенду.

Джон Патрик хотел бы продолжить спор, но разговор совсем его обессилил. Каждое движение причиняло новую боль. Страдала и его совесть. Если выяснится, что Ноэль помогает ему, брата могут повесить как шпиона.

— Джонни?

Каждый раз, когда Ноэль называл его, как в детстве, Джон Патрик испытывал глубокую печаль. Они слишком отдалились друг от друга.

Да, но о чем это он? Ну конечно, нужно выдумать, кто он и откуда, он должен казаться англичанином.

— Я сказал мисс Кэри, что меня зовут Джон Ганн. Прекрасное старое имя, которое значится в истории семьи. Вполне подходящее. Тысячи шотландцев примкнули к английской армии в надежде выжить. Ирония судьбы, не правда ли, Ноэль? Англичане разорили кланы в горной Шотландии, отняли у них землю и средства к существованию, а затем наняли, чтобы уничтожать другие страны. Не думал я, что мой брат окажется с ними заодно.

— Ладно, — сказал Ноэль, оставив без внимания последнюю колкость Джона Патрика. — Ты числишься в четвертом пехотном полку. Англичане ждут подкрепления с юга. Если спросят, говори, что тебя послали вперед как квартирмейстера и ты попал в засаду. Я подготовлю документы.

— Документы?

— У меня есть друг, — ответил Ноэль. — Он мне кое-чем обязан.

Джон Патрик испытующе вгляделся в лицо брата.

— Ноэль, ты меня удивляешь. Какой ты непредсказуемый. Раньше в тебе я этого не замечал.

— У нас с тобой одна мать. Помни об этом. — И на мгновение его карий взгляд просветлел. Но только на мгновение, и Джон Патрик подумал, что ему показалось.

— Тогда сделай мне чин капитана, — сказал он, стараясь задавить в себе внезапное теплое чувство. — Лейтенантов я всегда презирал.

— Жаден, как всегда, — заметил Ноэль. — Не выйдет. Младшие чины никому не нужны. Лейтенанта никто не хватится. Никто о нем и не узнает. Но капитана должны разыскивать.

Джон Патрик задумался. Похоже, он неверно о нем судил? Все-таки они удивительно не схожи. Никто не подумает, что они братья. У Ноэля светло-каштановые волосы и карие глаза. А он, Джон Патрик, унаследовал отцовские темные волосы и зеленые глаза. Хотя Ноэль шести футов ростом, Джон Патрик выше его на два дюйма, и сложения Ноэль более плотного, возможно, из-за его главным образом сидячего образа жизни.

Нет, они совершенно разные люди. Ноэль всегда был спокойным, доброжелательным, миролюбивым. Джону Патрику были свойственны безрассудство и задиристость, которые частоввергали его в неприятные ситуации. Капитан английского корабля, на котором он служил, поклялся сломить упрямца. Ему этого не удалось, но Джону Патрику пришлось научиться контролировать себя.

— А ты можешь полностью доверять этому человеку?

— Так же, как любому другому.

Загадочный ответ в устах человека очень осторожного. Может быть, он уже доставал прежде поддельные документы? Для кого? Для какой цели? И Джон Патрик снова испытующе вгляделся в лицо брата, только сейчас обратив внимание на глубокие складки, которые делали его старше его тридцати пяти лет. Он редко теперь улыбался, но взгляд оставался таким же прямым и честным, как раньше. Или это все напускное? На какое-то мгновение он вдруг усомнился, что вообще когда-либо знал Ноэля.

Джону Патрику хотелось бы задать ему еще не один вопрос, однако Ноэль был уже у двери.

— Я попрошу Аннетту приготовить целебную припарку для раны. И помни, что я тебе о ней рассказал. Умерь свое чертовское обаяние.

Голос Ноэля снова звучал твердо и жестко. Джон Патрик опять почувствовал раздражение. Горькая это приправа: благодарность, смешанная с неприязнью. Ему не хотелось зависеть от Ноэля, чей выбор так противоречил его, Джона Патрика, убеждениям.

— Идешь играть в карты со своими английскими дружками?

— А с ними веселее, чем с тобой, братец, — процедил Ноэль.

Он вышел и громче, нежели это требовалось, хлопнул дверью, оставив Джона Патрика недоумевать в одиночестве, почему он изводит насмешками Ноэля, который столь многим для него рискует. Должно быть, оттого, что он никак не мог примириться с мыслью о предательстве брата. А также с тем, что он, Джон Патрик, сам зависит теперь от попечительства врагов и ничем не может облегчить страдания своих людей.

* * *

Аннетта сопровождала доктора Марша, пока он обходил больных. Она аккуратно записывала все рекомендации: кому и как часто перевязывать раны, чем кормить, когда, в каких дозах давать лекарство.

Большинство раненых было на пути к выздоровлению, хотя двоим пришлось ампутировать ноги после того, как раны загноились. Часами она утешала их, уговаривала и убеждала, что жены и возлюбленные по-прежнему будут их любить, что им, инвалидам, есть еще для чего жить. Она переживала их боль и страхи как свои собственные, она все еще слышала их крики и рыдания, когда, очнувшись после ампутации, они поняли, что произошло.

И она молилась, чтобы такая же участь не постигла молодого офицера, лежавшего в комнате Бетси. Ей не хотелось, чтобы боль и безнадежность погасили в его глазах озорной огонек. Даже слабый и больной, он обладал завидной энергией. Она сверкала в улыбке, в огневом взгляде его необыкновенных зеленых глаз, в поддразнивающей интонации голоса.

Пожалуй, она чересчур беспокоится о его здоровье. А может быть, просто устала от слухов и россказней о неуловимом Звездном Всаднике и ей необходимо было отвлечься. Хотя, как почти все жители Филадельфии, она в известной мере восхищалась храбростью человека, взорвавшего английский корабль в непосредственной близости от города, все же она считала его обыкновенным пиратом, которому скоро придется держать ответ.

В газетах печатали свидетельства пленных матросов. И если им верить, то Звездный Всадник оставался на борту охваченной пламенем шхуны.

Тетушка Мод поравнялась с ними у двери.

— Есть ли новости об этом пирате? — спросила она у доктора.

Он покачал головой.

— Обыскали весь город, и неоднократно. Нигде и следа нет.

— Бандит этакий, — пробормотала тетушка Мод, — еще, чего доброго, убьет нас в наших собственных постелях.

— Ну, я не стал бы так беспокоиться, миссис Кэри. Думаю, он больше заинтересован в том, чтобы самому остаться в живых.

— Во всяком случае, я теперь держу рядом с кроватью мушкет, — с негодованием заявила тетушка.

Скорее всего, подумала Аннетта, ее тетя натянет одеяло на голову в случае опасности. Она любила свою тетушку, давшую им с отцом приют, но Мод Кэри, уже десять лет вдовевшая, была женщиной довольно капризной и отчаянной трусихой. Было просто невероятно, что она уступила мольбам Аннетты и согласилась пустить в свой дом раненых англичан, но только офицеров. По крайней мере, они были джентльменами.

— Но ведь английские власти сумеют поймать его? — спросила Аннетта в надежде услышать от Ноэля утвердительный ответ.

— Если он еще жив, — ответил доктор. — Не представляю, как он может выжить. Вода в реке ледяная, а на берегах нет ни единой хижины, где можно было бы укрыться.

— Ну, есть же люди, сочувствующие повстанцам.

Ноэль пожал плечами.

— Англичане проверили их всех. И если он жив, то его, наверное, скоро схватят.

— И, говорят, повесят.

— Это будет зависеть от того, есть ли у него какой-нибудь официальный статус, — Ноэль отвернулся. — Ну, мне пора уходить. Надо зайти в больницу квакеров, а потом еще и частные вызовы. — Поколебавшись, он добавил: — Лейтенант, который лежит в комнате Бетси, нуждается в максимальном покое после перевязки.

Аннетта кивнула. Она проводила доктора взглядом до выхода и пошла на кухню готовить припарки. Для шотландского лейтенанта они должны быть смочены в горячем масле. У других раненых более щадящие — из хлеба и молока. Силия уже готовила еду для пациентов: огромный горшок супа для тех, кто еще нуждался в жидкой пище, и аппетитный студень для выздоравливающих. Скоро Бетси собьется с ног, чтобы вовремя накормить и тех и других.

Значит, заботы о лейтенанте Джоне Ганне Аннетта могла взять только на себя.

Перспектива была чертовски соблазнительная. Ведь она только и думала, что об этом шотландце. Очень странно. Ее всегда влекло к положительным молчаливым людям, похожим на ее отца. А этот бесшабашный лейтенант был совсем другим. Но никто еще не заставлял ее сердце так волноваться и трепетать, как Джон Ганн.

«Волнения сердца», — подумала Аннетта презрительно. Нельзя вести себя, как школьница. Она рассудительная молодая женщина, которая управляет госпиталем, полным зависящих от нее людей.

Как раз в ту минуту, когда она постучала в дверь комнаты, наверху послышался грохот. Дверь отворилась, и на пороге возник Мальком, еще более хмурый, чем обычно.

— Что за шум?

Аннетта покачала головой.

— Не знаю. Наверху тоже лежат пациенты. Наверное, кто-то упал. Во всем доме ты единственный здоровый мужчина. Не посмотришь, в чем дело?..

С минуту он пребывал в нерешительности, затем кивнул и побежал к лестнице. Аннетта вошла в комнату. Лейтенант спал, но сон его был неспокоен. Она потрогала его лоб — горячий. Аннетта с трудом сглотнула: надо надеяться, это не гангрена. Но что же делать: оставить его одного, пусть спит, или, раз уж она пришла, разбудить? И она вспомнила о тех двух молодых солдатах, которым ампутировали ноги.

«Господи, помилуй», — взмолилась она.

Лейтенант открыл глаза. Медленно. Лениво. Слегка пошевелился и застонал от боли. «Наверное, его глаза так привлекают потому, — подумала она, — что они зеленые, как изумруд». Взгляд его был так выразителен и цепок, что ее пронзила какая-то сладкая истома.

— У меня счастливый день, — сказал лейтенант, — два посещения подряд.

— Мальком поднялся наверх узнать, что там за шум, — сообщила ему Аннетта и тут же упрекнула себя за то, что сказала это, будто извиняясь. Аннетта никак не могла понять, почему при нем ей изменяет самообладание. Под его взглядом она чувствовала себя, как ветка ивы на ветру.

— Я принесла припарки, — сердито произнесла она.

Лейтенант серьезно поглядел на нее и ответил с легким шотландским акцентом:

— Вы очень добры.

Она смутилась, почувствовав, что он подшучивает над ее неловкостью. Аннетта попыталась взять себя в руки, стать, как всегда, деловитой и практичной, и, отведя взгляд от его лица, откинула одеяло.

Вот этого не следовало делать. На нем оказалась полотняная ночная рубашка. Каким же образом он ее заполучил? Неужели опять позаботился доктор Марш? Аннетта задрала рубашку до ран на бедре, изо всех сил пытаясь не обнажить его тело больше, чем надо. Однако и теперь она видела достаточно, чтобы румянец залил ее щеки.

Он был замечательно сложен: ноги мускулистые, и, судя по контурам под простыней, тело было худощавым, но сильным. Аннетта постаралась отогнать подальше никчемные мысли. Она осторожно сняла старые бинты, потом наложила свежие горячие припарки, и лейтенант слегка вздрогнул от боли. Она забинтовала раны, быстро укрыла его простыней и поглядела на Джона Ганна. Их взгляды встретились. Она думала увидеть в его глазах боль, а вместо этого там мелькнул уже знакомый веселый огонек. Он опять потешался над ее явным смущением. Аннетта закусила губу. Еще нужно было обработать рану на плече. Что ж, это не такой интимный участок тела, как бедро.

Она осторожно сняла перевязь, которой рука была прибинтована к груди.

— Поддерживайте эту руку другой, — скомандовала она.

— Слушаюсь, мисс, — покорно отозвался Джон Ганн.

Она оттянула ворот ночной рубашки так, чтобы освободить плечо, и сняла старую повязку.

— Вы отлично с этим справляетесь, — сказал лейтенант, — но думаю, молодым леди вроде вас есть чем заняться, кроме как накладывать припарки.

— Что может быть лучше, чем оказывать помощь людям? — буркнула она, неуклюже стараясь прибинтовать припарку к плечу. — Вы можете немного повернуться?

Он поморщился, но подчинился, и Аннетта увидела шрамы, глубокие шрамы у него на боку. Он, наверное, заметил, как она широко раскрыла глаза, и поэтому поспешно повернулся на спину.

— Мальком закончит перевязку, — отрывисто сказал он, и выражение его лица сразу изменилось. Живой смеющийся взгляд исчез. — Благодарю вас.

Ее выпроваживали, и самым решительным образом.

— Я пришлю к вам Малькома, — изумленно пробормотала она.

Не зная, что еще сказать, как быть, она вышла с болью в сердце, сожалея, что, очевидно, заставила его снова пережить какую-то забытую душевную боль.

5.

Джон Патрик не видел Аннетту до второй половины следующего дня. Каждый час и каждую секунду мучился от беспокойства. Она видела рубцы у него на теле, рубцы, которые свидетельствовали о том, что он лжец и, может быть, преступник, которого разыскивают дорогие ее сердцу английские солдаты.

Какая глупость с его стороны — подпустить ее так близко к себе, твердил себе Джон Патрик, но сам уже изнывал по ее мягкому, нежному прикосновению. Да, на Карибских островах он, после вынужденного воздержания на английском флоте, не раз укладывался в постель с женщиной в силу обоюдной нужды и похоти. Он знал, что большинство женщин лягут с ним и задаром. Но все это было не то.

Он повернулся на бок и стал вспоминать, как однажды вернулся на ферму в Мэриленде. Именно там он понял, что человек не может снова стать прежним. Он больше не соответствовал былому представлению о себе. Он уже не был тем беззаботным молодым человеком, который несколько лет назад простился с родней. Он убивал, воровал, грабил и понимал, что эту страницу его жизни они читают по его глазам. Хотя отец и мать не помнили себя от радости, снова увидев сына, он заметил, с какой горестью они смотрели на него, и почти такой же взгляд был у них, когда речь заходила о Ноэле.

Да, Ноэль разбил им сердце, но он знал, что их младший сын, он, Джон Патрик, доставил им такое же страдание.

Мысль о Ноэле снова заставила его сожалеть о своей самонадеянности и неосторожности. Он подверг Ноэля — и самого себя также — большой опасности. У английского офицера не может быть шрамов на спине. Поймет ли она, что означают эти шрамы?

Черт его подери за то, что он позволил себе рассиропиться при виде хорошенького личика.

Еще злясь на себя, он сел на кровати и спустил ноги вниз. Он взялся здоровой рукой за спинку кровати и попытался встать. На это ушли все его силы. Голова закружилась, и он пошатнулся. Схватив палку, что Ноэль принес накануне, Джон Патрик попытался сделать шаг. Потом другой. Проклятие, он слаб, как котенок, да еще и жар не проходит. Он сделал еще шаг и, доковыляв обратно до постели, упал на нее без сил. Рана в бедре жгла так, словно в нее сунули факел.

Несколько секунд он просидел на кровати, стараясь дышать ровнее и надеясь, что боль пройдет. Каждая минута, проведенная в этой комнате, в этом доме, причиняла ему почти физическое страдание. Это все равно, что жить, все время ожидая удара топора.

Ноэль бросил на него пронзительный взгляд, когда Джон Патрик рассказал, что случилось.

— Ты ведь хотел, чтобы именно она перевязала твои раны? Не мог подождать, пока этим займется Мальком.

— Да у нее руки мягче, — огрызнулся Джон Патрик, но чувство вины не оставляло его.

Да, он хотел, чтобы Аннетта коснулась его. И, черт побери, кто бы предпочел уход и помощь Малькома ее заботам. Ну как объяснить, что он чувствовал себя таким несчастным и одиноким?

Джон Патрик нахмурился. Ноэль говорил, что у Аннетты живой, любознательный ум, и еще он сказал, что не в ее натуре молчать и не задавать вопросов, если она чего-нибудь не понимает.

Однако она видела его спину вчера. С тех пор она не показывалась. Айви однажды ему сказал, что матросы при виде ледяного выражения на его лице предпочли бы броситься за борт, только не подвергаться его гневу. С годами он сумел отчасти укротить свой характер, но и его матросы, и его враги не очень-то доверяли его выдержке. Именно с таким выражением лица он и проводил вчера Аннетту.

Нет, на нее он не сердился. Он злился на себя, и тем более что в ее глазах тогда мелькнул ужас. Он почувствовал себя униженным от того, что она узнала, как с ним обращались. Он бы ни за что не признался себе в этом, но шрамы на спине были еще одной причиной избегать женского общества.

Однако что сделано, то сделано, ничего не изменишь.

Он тяжело задышал. Черт побери эту боль. Черт побери этот жар, сжигающий тело. Он сжал челюсти и снова попытался встать, чертыхаясь. Если он будет так долго выздоравливать, то никогда ему отсюда не вырваться. Его людей засадят в тюремные норы, где две трети умрут от оспы, лихорадки или голода. Или их всех повесят.

Джон Патрик ненавидел себя за беспомощность. В последние годы он ощущал ее слишком часто.

Он сделал еще шаг, и в эту минуту раздался стук в дверь. Думая, что это брат или Мальком, он крикнул:

— Войдите.

Но на пороге стояла Аннетта Кэри, и Джон Патрик сразу почувствовал, что он в одной ночной рубашке.

— Вам еще нельзя вставать, — упрекнула она его.

Джон Патрик посмотрел на поднос у нее в руках. На нем стояли графин, несколько стаканов и блюдо с печеньем.

— Это лимонад, — сказала Аннетта.

Он шагнул к кровати, сел и тяжело вздохнул.

— Спасибо, — выдавил он из себя, все еще остро ощущая полнейшую свою беззащитность в проклятой ночной рубашке. Он посмотрел Аннетте прямо в глаза. Она не отвела взгляд, и Джону Патрику это понравилось.

— Боюсь, что мои шрамы оскорбили ваше зрение, — решил он взять быка за рога.

Она поместила поднос на столик и налила ему стакан лимонада.

— Нет, — тихо ответила Аннетта, — просто так тяжело было думать, как это больно.

— У боли, мисс Кэри, есть одно достоинство. Когда она проходит, о ней забываешь.

— Неужели это и вправду возможно? — спросила она, как будто думала об этом раньше и сейчас не верила ему.

Голос у него помягчел:

— Да, мисс Кэри, это именно так.

— Неужели и мой отец когда-нибудь сможет забыть о случившемся?

Он вспомнил, что Ноэль рассказывал об ее отце.

— Не знаю, — ответил он честно.

— Его вымазали дегтем и обваляли в перьях, и у него были сильные ожоги.

У него перехватило дыхание. Да, Ноэль рассказывал об этом, но смысл дошел до него только сейчас. Он никогда не видел подобной экзекуции, но слышал о таких случаях и сомневался, что существуют наказания более жестокие, чем это.

— Мне очень жаль, — сказал он.

— Он едва не погиб сначала от ожогов, потом от воспаления легких. Они бросили его на дороге почти голым.

Подбородок у нее задрожал.

— И вы присутствовали при этом?

Аннетта кивнула.

— Они ночью пришли к нам домой с горящими факелами, на лицах были маски, и от всех пахло виски. Отец научил меня стрелять, и я надеялась, что мы сможем их отпугнуть. Но отец решил, что сумеет их уговорить. Ему всегда удавалось воззвать к рассудку. Но тогда никто его не стал слушать. Они схватили его и уволокли с собой. Я пыталась что-то сделать, но меня крепко держали.

На ее серые глаза навернулись слезы. Джону Патрику нестерпимо захотелось взять Аннетту за руку, утешить ее. Она так бережно перевязывала его раны, а сейчас было больно ей. Он чувствовал эту боль как свою.

— И они заставили его смотреть, как горят наш дом и конюшня.

Руки у нее задрожали.

— Милосердный господь, — прошептал Джон Патрик.

— На следующую же ночь я бежала. Я боялась за отца. И я ненавижу мучительство и жестокость.

Он на секунду зажмурился — столько боли от мучительных воспоминаний прозвучало в ее голосе.

Он тоже помнил, как это бывает больно. Он помнил точь-в-точь, как она. Только ей было хуже, потому что она мучилась за другого, не имея возможности ему помочь.

— Мне жаль, — сказал он тихо.

Губы у Аннетты задрожали:

— А я-то думала, что они наши друзья, наши соседи. Отец делал так много хорошего для них. Он никогда никому не причинял зла. Он просто не пожелал подписать их декларацию о борьбе с королем.

Джону Патрику снова стало больно и трудно дышать, но не потому, что он встал. Он испытал острый приступ отвращения. Он никогда, разумеется, не считал друзьями тех, кто изуродовал его спину. То были офицеры флота, которым доставляло удовольствие ломать волю и дух людей. Его мучители не были соседями, росшими, жившими и заводившими семьи на расстоянии нескольких акров от дома его отца и матери.

Ему хотелось подойти к ней, согнать выражение ужаса с ее лица, из ее глаз. Но ничего подобного он сделать не мог.

— А ваш отец? Как он сейчас себя чувствует?

Она едва улыбнулась.

— Он выжил. Но с тех пор он не промолвил ни единого слова.

— А у вас есть еще родственники?

— Только тетя Эгнес. Она единственная сестра моего отца, но живет в Нью-Йорке.

Джону Патрику наконец стало ясно, почему Ноэль проявляет такое участие к семье Кэри, но об этом он говорить не стал, чтобы не выдать свое близкое знакомство с Ноэлем.

— Ну, я уверен, что он снова обретет дар речи, — сказал он. Ему очень хотелось помочь мисс Кэри, но он не знал как.

Аннетта расправила плечи.

— Да, разумеется, он заговорит. Просто я хотела, чтобы вы поняли, как сильно он пострадал.

Она ни единым словом не упомянула о его исполосованной шрамами спине, ни о чем не спросила. Он бы не хотел ей лгать больше того, что требовалось обстоятельствами. Но нельзя было допустить, чтобы она упомянула о его шрамах в разговоре с кем-нибудь.

Он открыл было рот, но не произнес ни звука. Вместо этого он испытующе воззрился на нее, но ее лицо выражало только понимание. Глядя на нее и вспоминая, как нежны и чутки были ее руки, он решил, что Аннетта Кэри — одна из самых привлекательных женщин, которых он когда-либо встречал. В ее серо-голубых глазах светились ум и сочувствие. А сочувствия к себе она не требовала и рассказала свою горестную повесть, чтобы немного облегчить его собственную боль. В ней не было ненависти, она только помогала больным выздоравливать, пусть даже англичанам.

Сила ее духа заставила его устыдиться себя.

А он ее использовал, он играл на ее жалости к раненым, чтобы выжить самому.

Как же ему хотелось покинуть этот дом сейчас же, сию минуту. Но ему некуда было податься. И он не мог покинуть Филадельфию, оставив здесь своих людей.

— Надеюсь, лимонад вам понравится, — сказала Аннетта.

— Спасибо, — поблагодарил он, с трудом выговаривая слова. Они словно застревали в горле.

Аннетта улыбнулась, как ясное солнышко, вдруг озарившее хмурый день. А улыбалась она очень, очень редко. У него даже сердце сжалось при виде этой пленительной улыбки.

Нет, нет, никаких нежных чувств! Но, боже мой, он ощутил пробуждающееся желание.

А потом их взгляды встретились. Комната погрузилась в молчание, то особенное молчание, которое наэлектризовано взрывом эмоций. Словно замер весь мир. В ожидании.

Глаза Аннетты широко раскрылись от внезапного понимания, что все это означает. Серо-голубые глаза потемнели, как морские воды перед бурей. О, в ее душе дремали мятежные чувства! И, черт побери, ему очень захотелось выпустить их на волю из клетки самообладания.

Того же хотелось и ей. Он это видел по ее лицу, по тому, как она вдруг потянулась к нему, как облизнула верхнюю губу и закусила нижнюю. Он вспомнил о предупреждении Ноэля.

— Боюсь, мне надо немного отдохнуть, — сдавленно произнес он.

Лицо Аннетты окрасилось нежным, словно роза, румянцем. Буря утихла — во всяком случае, на ближайшее время.

— Да, конечно.

Она беззвучно скользнула за дверь, и в комнате остался только легкий цветочный аромат, напоминавший о ее недавнем присутствии. Джон Патрик взял в руки стакан. Даже не вспомнить, когда он в последний раз пил лимонад. Наверное, еще в детстве. Во всяком случае, еще до того, как отправился в Лондон.

Потом он натянул на себя халат. Благодарение господу, раны у него всегда заживали очень быстро. Ничто не могло заставить его долго валяться. Даже те пятьдесят ударов кнутом, коими он обязан проклятому капитану Уэнтворту. Джон Патрик схватил палку и, бранясь, сделал вперед шаг, затем другой. Ногу свело от боли.

Он ходил по комнате, пока у него не подвернулась нога. Джон Патрик упал, попытался встать, но ноги не слушались его. Он подполз к кровати. Голова кружилась, и стало невыносимо жарко.

Жгучая лихорадка воспламенила все его члены, и он потерял сознание.

* * *

Аннетта вернулась к себе. Она все еще переживала в мыслях то волшебное мгновение, когда мир вокруг словно замер в неподвижности. Взгляд его зеленых глаз обволакивал ее. Тело содрогнулось от глубинной жажды чего-то неизвестного, еще не испытанного.

Влечение? Но ее влекло к нему с первой же встречи, однако сейчас ее волновали такие сильные чувства, что едва можно было вынести. Ах, если бы жива была мать и она могла бы рассказать ей обо всем. Неужели она тоже любила отца Аннетты с такой страстью?

Аннетта помнила только то чувство глубокого уважения, с которым они относились друг к другу. Значит, то, что она сейчас ощущает, и есть страсть? Или это какое-то еще более сильное чувство? Но спросить было не у кого. Тетушка сочла бы такой вопрос неприличным.

Ах, боже мой, она совсем потеряла голову. Оставила на столике лимонад, а ведь он предназначался всем раненым их больницы. Фу, как глупо.

Она снова подошла к комнате лейтенанта и постучалась. Сердце ее сильно билось. Никто не отозвался. Открыв дверь, Аннетта увидела, что Джон Ганн лежит на полу. Она опустилась на колени и потрогала его лоб. Он был такой горячий, что почти обжигал.

Одной ей было не под силу его поднять. Аннетта повернулась к двери, чтобы позвать на помощь. Лейтенант что-то пробормотал. Кровь застыла у нее в жилах. Он бредит. Она просто не поняла, о чем это он. «Спустить шлюпки на воду, — снова пробормотал он, — шлюпки».

Слова звучали невнятно, однако шотландский акцент определенно исчез.

— Я позабочусь о нем, мисс.

Аннетта обернулась. На пороге стоял Мальком. Она молча уставилась на вошедшего, а в ушах неотступно звучали невнятные слова лейтенанта. Он ведь солдат, а не моряк.

И акцент…

Она медленно встала, все так же в упор глядя на Малькома, но лицо его было бесстрастно. Непонятно, слышал он слова лейтенанта или нет. И понял ли, что они означают, если слышал. Аннетта вспомнила, как выглядит спина лейтенанта, вся исполосованная шрамами. Такие остаются после порки кнутом.

Однако он офицер. Офицеров же такому наказанию не подвергают. Во всяком случае, насколько ей это известно.

Она смотрела на распростертого у ее ног лейтенанта. Мальком встал между ними.

— Я позабочусь о нем, — повторил он.

Аннетта, не помня себя, вышла из комнаты и прислонилась к стене. Голова гудела от противоречивых и тревожных мыслей.

* * *

Ноэль обрабатывал царапину, нанесенную английскому офицеру саблей, с тем же усердием, словно это была самая серьезная рана. Его так и подмывало желание заорать на этого разгильдяя, что врачу некогда заниматься такими пустяками, и он еле сдерживался.

Открылась дверь, и появился Мальком. По встревоженному виду и едва заметному кивку Ноэль понял, что у них неприятности.

Ноэль поспешно завершил работу, выпроводил офицера и повернулся к своему слуге.

— Джонни? — встревоженно спросил он Малькома.

— Эй. Нашел этого дурака на полу, а рядом была эта девица Кэри. А он бормотал, что надо спускать шлюпки. Не знаю, что она успела услышать или понять.

— А тебе она ничего не сказала?

— Нет.

— Ну, тогда нам надо молиться, — похолодел Ноэль. — Проклятие. Я ведь знал, что он становится беспокоен. Он себе ничего не повредил?

— Рана открылась на плече. Наверное, началось заражение, но это вряд ли гангрена.

Ноэль вздохнул. Жаль, что нельзя было взять Джона Патрика к себе домой, где за ним был бы лучший присмотр. И Малькома нельзя приставить сторожем к нему. Это показалось бы слишком подозрительным.

— А как он сейчас?

— Я дал ему опиум.

— Проклятие, — пробормотал Ноэль, — сейчас пойду осмотрю его. А как насчет шведа? Его не было, когда я приходил.

Мальком сделал гримасу.

— Где-нибудь околачивается. Не доверяю я ему.

— Да, он все время бродит вокруг тюрьмы на Уолнат-стрит, — кивнул Ноэль. — Я видел его, когда возвращался от майора Эмиса.

— Он такой же дурень, как его хозяин.

— Джонни не оставит свою команду, — вздохнул Ноэль, — он просто не способен на это. Я его знаю.

— Даже теперь, когда прошло столько лет?

— Да пусть хоть пятьдесят лет пройдет, он и тогда не слишком переменится. Верность для Джона Патрика — самое главное качество в людях.

— Ну, он не слишком-то сохраняет верность по отношению к вам.

— Он считает, что я предал свою семью. Но, думаю, если бы я оказался в беде, он бы все равно кинулся меня спасать.

Мальком фыркнул.

— Скорее он сам доведет вас до беды.

* * *

Джон Патрик заметил, что брат сердится. Господи, он и без этого чувствует себя хуже некуда.

— Я не могу больше оставаться здесь, — сказал Джон Патрик, — мне не по нраву лгать мисс Кэри.

— И куда же ты предполагаешь отправиться? — язвительно поинтересовался Ноэль.

Джон Патрик знал куда, но не сказал.

— Ты имеешь представление, какую слежку за всем и вся установил в городе Хоу? Мне было чертовски трудно провезти тебя сюда. И я не желаю рисковать, чтобы тебя схватили, как только ты высунешь нос наружу. Ты знаешь, что еще слишком слаб и не можешь полагаться лишь на собственные силы.

Джон Патрик закрыл глаза.

— Как долго это будет продолжаться?

— Ты снова в том же положении, что два-три дня назад.

Ноэль осмотрел рану на плече. Да, швы разошлись. Он громко выругался.

— Тебе, братец, незачем беспокоиться, — усмехнулся Джон.

— Незачем? — воскликнул Ноэль — Мальком сказал, что, когда он вошел в комнату, здесь была Аннетта, а ты что-то бормотал в бреду.

Джон Патрик замер.

— Она очень умная молодая женщина, Джонни. Она потеряла все, что представляло для нее ценность. Все, кроме отца, но и он тяжело болен. Не лезь к ней в душу. Ты и она — враги. Она не должна узнать, кто ты есть на самом деле.

У Джона Патрика заныло сердце. И на какое-то мгновение он вдруг захотел, чтобы Аннетта все узнала и смогла бы понять. Но это все глупости.

— У нее стальной характер, — сказал он вслух.

— А откуда тебе это известно? Ты сколько раз уже с ней говорил?

— Три.

— И пусть третий раз будет последним! — рявкнул Ноэль. — А теперь сиди не шевелясь.

Когда Ноэль наложил на рану швы, Джон Патрик открыл глаза и прямо встретил взгляд брата.

— Отныне, когда она снова придет, говори, что ты нуждаешься в покое. Никаких чувствительных бесед, — сурово произнес Ноэль. — И я желаю, чтобы ты ни под каким предлогом не выходил из этой комнаты.

Ничего подобного Джон Патрик обещать не хотел и поэтому переменил тему разговора:

— Ты что-нибудь слышал о моих людях?

Ноэль медлил с ответом, и Джон Патрик понял: ему что-то известно.

— Ноэль?

— Их пошлют в плавучую тюрьму на Гудзон.

— Когда?

— Когда придет попутное судно. Недели через две-три.

— Мало кто сможет выжить в плавучей тюрьме, — тихо сказал Джон Патрик. Ноэль молчал. — А документы, которые ты достал для меня? Ты можешь добыть еще?

— Зачем?

— Ты же дал клятву — спасать человеческую жизнь. Ты знаешь, как мрут люди на этих проклятых судах.

— И ты думаешь, что одному человеку под силу спасти двадцать заключенных из-под стражи?

— Если англичане захватили в плен двадцать человек — значит, остальные тридцать пять добрались до Вашингтона. Айви привезет их сюда, они мне помогут.

Ноэль воззрился на брата:

— Ты безумец. Ты еще безумнее, чем я думал.

— Мне нужны только бумаги, которые дали бы право распоряжаться заключенными на корабле. Все остальное я смогу сделать сам.

— Нет, если ты хочешь погубить себя, я тебе в этом деле не помощник.

— С твоей помощью или нет, но я их вызволю.

Ноэль как-то сразу постарел.

— И ни малейшего чувства благодарности, Джонни?

Джон Патрик посуровел.

— Я благодарен тебе, Ноэль, но не настолько, чтобы оставить двадцать человек в лапах англичан. Они хранили мне верность четыре года, они исполняли все мои приказания и даже сверх того. Если они попадут в плавучую тюрьму, я отправлюсь туда с ними.

— Нет, Джонни, ты ошибаешься. Тебя повесят.

Ноэль быстро вышел из комнаты.

Джон Патрик тяжело осел на кровати. О, если бы он не чувствовал этой проклятой усталости. Как бы он хотел вновь обрести былую силу, и будь что будет, но он бы выдал себя за английского офицера, который должен отвезти экипаж «Звездного Всадника» к месту назначения.

* * *

Айви обладал магическим свойством оставаться незаметным, несмотря на свои внушительные размеры. Он овладел этим искусством, когда его насильно завербовали в матросы. Его высокий рост привлекал излишнее внимание офицеров, и Айви очень скоро понял, что это ему не нравится. Поэтому он научился вести себя тихо и незаметно и напустил на себя такой простоватый до глупости вид, что вызывал больше смеха, чем получал ударов кнутом.

Он успешно носил эту личину, пока на корабле не появился Джонни. Айви и сам не понимал, почему он рискнул всем, но помог юноше. Может быть, его восхитили мужество и храбрость Джонни. Он делал то, на что никто другой не осмеливался. Он отказывался сдаваться. Он противостоял капитану Уэнтворту всеми фибрами души. Его постоянно пороли. Он был как сучок в глазу капитана.

До появления Джона Патрика Айви не обращал внимания на других матросов. Его занимала только одна мысль — выжить. Он был безучастным свидетелем того, как других заставляли непосильно работать, били, морили голодом. Джон Патрик сражался за каждого несчастного. Айви наблюдал за ним и завидовал его чувству чести, которое Джонни сохранил даже в кандалах, с кляпом во рту и под кнутом. Однажды Айви принял его сторону. К ним присоединились и другие члены команды. Тогда они впервые заметили страх на лице капитана, потому что впервые за все время у команды появился вожак.

Уэнтворт выхватил из ножен шпагу. Он бы убил Джона Патрика, но внезапно между ними возник Айви. Он заломил Уэнтворту руку за спину, так что тот выронил оружие, но Айви и Джонни схватили, каждому дали по пятьдесят ударов кнутом. Потом их заковали в кандалы и заперли, чтобы повесить через два дня.

Но случилось непредвиденное. На корабль напали пираты, и казнь не состоялась. Но и перед смертью Айви не пожалел бы о своем поступке. Джон Патрик вернул ему гордость и мужество. Эрик Иверсен больше уже не согнулся бы ни перед кем в мире.

Однако умения оставаться в тени он не утратил. Айви впряг лошадь в фаэтон доктора Марша. Смеркалось. Доктор скоро отправится на бал к генералу. Там же будут большинство английских офицеров. Нынешняя ночь — самое подходящее время, чтобы проскользнуть через линию английской караульной службы и добраться до лагеря Вашингтона в Вэлли Фордж. Вчера вечером Айви незаметно прошел в дом Кари. Капитан велел ему разыскать всех ускользнувших от англичан членов команды «Звездного Всадника» и собрать их в Филадельфии. Там они должены ждать приказа капитана.

— Айви, — услышал он голос доктора и быстро обернулся. Он еще не мог разобраться в своем отношении к этому роялисту. Подобно своему капитану, Айви ненавидел англичан и все, к ним относящееся. Англичане низвели его до положения животного, и только встреча с Джоном Патриком снова вернула ему человеческое достоинство. Однако этот Марш спас жизнь его капитану, и это стоило очень многого, независимо от его убеждений.

Айви пристально поглядел на Марша.

— Фаэтон готов.

— Я вернусь не позднее полуночи.

Швед кивнул. Он никого не называл «сэр». Исключение составлял только Джонни.

Доктор Марш помедлил, словно чувствовал, что в эту ночь Айви собирается исчезнуть. Карие глаза доктора испытующе впились в лицо матроса.

— Прими мою благодарность за неизменную заботу о моем брате, — произнес Ноэль.

— Он то же самое сделал бы для меня, — спокойно сказал Айви.

Понизив голос, доктор прибавил:

— Я видел тебя около тюрьмы на Уолнат-стрит. Другие, значит, тоже могли увидеть. Будь осторожен.

— Вы тоже остерегайтесь, доктор Марш. Ночь темная. А в городе есть люди, которые не слишком любят англичан.

— Я помню об этом, — сухо ответил Марш.

Доктор взял вожжи и сел в фаэтон. Он словно хотел еще что-то сказать, но воздержался и тронул лошадей.

Айви смотрел вслед экипажу, пока тот не исчез из виду. Потом взглянул на небо. Облака закрыли полумесяц. Ночь была действительно темная.

Удобно, чтобы остаться незамеченным.

6.

Аннетта отчаянно пыталась относиться к пациентам одинаково заботливо. Она уже знала, чем это заканчивается в ином случае. Ее первый пациент умер. Потом было еще несколько смертей. Сердце ее разрывалось от жалости. Смерть уносит с собою все надежды. Поэтому она научилась брать себя в руки, чтобы не страдать так, как в первый раз.

И что же! Всего за несколько дней шотландский лейтенант, можно сказать, стал ее властелином. Поддразнивающий блеск его глаз составлял удивительный контраст с его тяжелым состоянием. Улыбка казалась дерзким вызовом смерти. Аннетте нравилось, что он как будто понимает ее чувства, что его взгляд проникает в тайники ее души. Аннетту это и беспокоило, и завораживало. Казалось, будто он предлагает ей пуститься вместе с ним в не изведанное ранее путешествие.

Сегодня утром доктор Марш настоятельно просил не беспокоиться об этом пациенте. Лейтенант просто нуждается в отдыхе, утверждал он. Его уверения не показались ей убедительными. Она хотела воочию убедиться, что лейтенанту становится лучше. И еще она хотела задать ему несколько вопросов, которые ей самой не давали покоя. Силия испекла мясные пироги. Аннетта положила пирог на поднос, поставила туда же стакан молока, прихватила книгу из своей библиотеки. И вот она постучала в дверь и вошла.

Лейтенант сидел в кровати. В лице у него уже появились краски, но подбородок зарос щетиной, что делало его похожим на разбойника. Темные волосы были взлохмачены. Он улыбнулся, но только одними губами. Улыбка не коснулась его глаз.

Аннетта опустила поднос на столик.

— Ешьте сразу, — предупредила она. — Пирожки гораздо вкуснее, когда горячие.

— Вы сами их печете?

— Нет, их испекла Силия, наша кухарка.

— А, — протянул он, — созидательница супов и студня.

Аннетта внимательно вгляделась в него.

— Раны не воспалились?

Странное выражение скользнуло по его лицу.

— Немного лихорадит, только и всего.

И он вобрал в себя ее взгляд. Какие у него глаза! Раньше их затуманивала боль, а теперь взгляд был совершенно ясен и открыт, но в то же время не позволял проникнуть в тайны его мыслей.

— Я… вам книгу принесла. Не знаю, может быть, вы не захотите…

Она вдруг стала заикаться, чего раньше за ней не наблюдалось. Никогда.

— Спасибо еще раз. Интересная книга сейчас кстати.

— Значит, вы любите читать?

— Эй. Я вырос на книгах. Не могу себе представить мир, в котором нет книг.

У Аннетты от радости подпрыгнуло сердце.

— Я думаю так же, как вы.

— А что вы еще любите, мисс Кэри?

— Верховую езду… — Она вдруг осеклась.

Лейтенант помолчал, потом участливо спросил:

— Вы ведь хотели что-то сказать о лошадях?

— Да, у меня была лошадь. Ее звали Ромми. Такая быстрая, легкая. Я часто скакала наперегонки с отцом по жнивью. Мы объезжали все наши угодья и планировали, что посадим на следующий год.

— Братьев у вас нет?

— Нет. Нас только двое, папа и я. Мама умерла семь лет назад. Отец научил меня всему, что надо знать о фермерском деле. Он любил землю. Я тоже ее люблю, но до недавнего времени я не понимала этого.

Аннетта помолчала.

— Почему так получается, что мы не знаем, как сильно любим, пока это не потеряем? — спросила вдруг она.

В ответ Джон Ганн протянул руку. Она подошла и пожала ее. Ладонь у него была теплая. Это тепло охватило все ее тело.

— А что теперь с Ромми?

Она присела на его постель, осторожно, чтобы ненароком не задеть.

— В ту ночь, когда пришли погромщики, кто-то выпустил лошадей из конюшни. Больше я ее не видела.

Его пальцы крепко, сочувственно сжали ее руку.

— Я поместила объявление в газете, но никто не ответил.

— А какая она была?

— Хорошенькая гнедая кобылка. Три ноги белые, одна черная, и в гриве белая прядка. Я помогала ей при родах, обучала ее, и она ходила за мной, как собачка.

— Да есть ли что-нибудь на свете, чего бы вы не умели? — хмыкнул он.

— Я не сумела защитить свой дом, — в голосе Аннетты звучало теперь больше печали, чем горечи.

— И никто бы не смог, учитывая обстоятельства, — сочувственно заметил Джон Патрик.

— Но ведь я умею стрелять. Я должна была бы…

— Они могли убить вас. — Он взял ее руку и нежно коснулся ее губами.

— Нет, я больше никогда не позволю себе такой беспомощности, — в этих словах Аннетты прозвучала уверенность, которая зрела несколько месяцев. — Если бы я только была мужчиной…

— Признаться, я очень рад, что это не так.

У Аннетты вспыхнули щеки. На минуту она потеряла дар речи.

— Мне нравится ваша улыбка, — добавил он, — но вы так редко улыбаетесь.

— В наши дни мало что может вызвать улыбку, — грустно ответила Аннетта.

Взгляд его помрачнел, словно он вспомнил о чем-то неприятном. Губы сжались в тонкую линию, и странно, но он напомнил ей ястреба. Сильного и коварного. Обаятельная любезность истинного джентльмена вдруг исчезла, и перед ней был солдат, солдат до мозга костей.

Эта внезапная перемена заставила ее вспомнить о вопросах, которые ей хотелось ему задать.

— А где живут ваши родные?

Он застыл. На лице его промелькнуло выражение тревоги. Неужели он тоже испытывает чувство утраты? Аннетта встала.

— Извините. Меня это не касается. Я просто подумала…

— Да?

Она вскинула голову:

—…что ваша семья имеет отношение к морю.

Он прищурился:

— Почему же вы так подумали?

Аннетту пронзила дрожь. Поколебавшись, чувствуя себя мошкой, подлетевшей слишком близко к пламени свечи, она докончила:

— Потеряв сознание, вы что-то бормотали насчет шлюпок, которые надо спустить на воду.

Лицо у него прояснилось, но взгляд остался холодным и настороженным.

— Некоторое время в юности я провел на море, но убедился, что оно не для меня. Особенно после того, как мой корабль затонул после сильнейшего шторма. Несколько дней я провел в спасательной шлюпке и едва не умер от жажды. Я твердо решил тогда, что если придется воевать, то лишь на суше.

— А что со спиной? — Любопытство не давало ей покоя.

— Небольшое недоразумение между мной и помощником капитана.

Тон его был беспечным и совершенно не соответсвовал выражению лица.

— Похоже, я несколько устал, мисс Кэри, во всяком случае, больше, чем думал.

Такое впечатление, что она сразу перестала для него существовать. Это от боли? Или ему не хотелось отвечать на ее вопросы? Она вдруг вспомнила о своих обязанностях.

— Надо идти, — сказала она, но ноги ее не слушались.

— Я вам очень благодарен, — суховато произнес он.

Он явно выпроваживал ее. Любезно, однако это ничего не меняло.

Аннетта закрыла за собой дверь и вдруг сообразила, что она так и не узнала, почему в бреду у него исчез акцент.

* * *

В течение нескольких последующих дней Джон Патрик возносил молитвы, хотя он почти забыл, как это делается. Он потерял веру, когда пребывал на службе в английском флоте. Но сейчас он очень нуждался в помощи свыше. Он молился, чтобы Айви благополучно достиг лагеря генерала Вашингтона. Он молился, чтобы те матросы, кто не попал в число двадцати человек в уолнат-стритовскую тюрьму, не погибли бы от пули и не замерзли бы насмерть. Он молился, чтобы Ноэлю удалось раздобыть необходимые документы.

И еще о том, чтобы суметь сохранить холодность и равнодушие по отношению к Аннетте Кэри.

Однако всякий раз, когда она приносила чистые бинты для перевязки или еду, с нею вместе в комнату входили свежесть и невинность, которые делали ее более желанной и привлекательной, чем любая опытная в любви женщина. Она редко задерживалась у него. Джон Патрик не поощрял ее визиты, как и обещал Ноэлю. Обычно он отвечал на вопросы односложно или притворялся спящим.

И тем не менее он с нетерпением ожидал ее прихода и совершенно не понимал, почему бывает глубоко разочарован, если она не появляется. Еще никогда он не чувствовал ничего подобного по отношению к женщине. Он жаждал поймать улыбку, редко освещавшую ее лицо. Он постоянно твердил себе, что она за англичан и улыбается ему, считая английским офицером. Они враги, и этого никто не изменит.

Пришел Ноэль и принес большой лист бумаги с объявлением:

«5000 тысяч фунтов награды за поимку пирата по прозвищу Звездный Всадник. Предположительно находится в Филадельфии. Наружность: черные волосы, зеленые глаза, шести футов росту».

Джон Патрик прищурился:

— А я надеялся, что меня считают погибшим.

— Мне кажется, они так и думают. А объявление — просто на всякий случай.

— Откуда у них описание моей внешности?

— Его сообщил некий английский офицер, корабль которого ты захватил.

— Он в Филадельфии?

— О да. Прошлым вечером я его видел на приеме. Он только и говорил, что о «дьяволе», который виноват в смерти половины его экипажа, а также в гибели корабля. Англичане привезли его из Нью-Йорка, чтобы легче было тебя опознать.

Джон Патрик не мог сдержать раздражения при мысли, что Ноэль якшается с его врагами.

Джон Патрик скомкал в кулаке объявление.

— Они расклеены по всей Филадельфии, — устало пояснил Ноэль. — Мальком срывает все, что ему попадаются, но…

— Они укоротили меня на два дюйма, — возразил Джон Патрик.

— Эй, но эторазница малозаметная. А вот зеленые глаза в сочетании с черными волосами встречаются не очень часто.

— А что думает мисс Кэри?

Ноэль вздохнул:

— Надеюсь, она убеждена в том, что ты тот самый человек, за которого я тебя выдаю и которым ты ей сам отрекомендовался. Однако я хочу, чтобы ты не виделся ни с кем из офицеров, которые вдруг бы захотели с тобой поболтать.

Джон Патрик кивнул. Сердце у него сжалось. Проклятое объявление очень затрудняет поиски экипажа.

— Оставь эту мысль, Джонни. Когда ты достаточно окрепнешь, я смогу тебя тайком вывезти из Филадельфии.

Ноэль словно знал, о чем в данную минуту думает брат.

— Я и мой экипаж были вместе четыре года, а с некоторыми и того больше. И я их никогда не брошу.

Мускул дрогнул на щеке Ноэля.

— Проклятие, Джонни, ты еще не скоро выздоровеешь.

— Я поправлюсь через несколько дней.

— Что ты можешь в этом понимать — ты пират.

— Я вылечил не одну рану.

— И все твои пациенты выжили?

— Один или двое, — холодно улыбнувшись, ответил младший брат.

Ноэль покачал головой.

— Ты уже все заранее спланировал?

Джон Патрик молчал.

— И что бы я ни говорил, ты своих планов не изменишь? — настойчиво спрашивал Ноэль.

— Нет.

Джон Патрик заметил вдруг серебряные нити в каштановой шевелюре брата. Он выглядел старше своих лет, черты лица обострились, резкие морщины стали глубже. Улыбка почти не появлялась на его лице. На него накатила волна нежности к этому человеку. Но война их разделила. Тем не менее он поставил Ноэля в невыносимо трудное положение, попросив его о помощи.

Однако жизни его людей в опасности. И об этом он не мог забыть.

Джон Патрик вздохнул и с облегчением откинулся на подушку.

— Ноэль, ты не сможешь еще кое-что для меня сделать?

Ноэль нахмурился.

— Ограбить биржу? Нет, не думаю.

— Нет, все гораздо проще и не очень оскорбительно для твоих утонченных чувств. — И Джон Патрик усмехнулся.

Ноэль взглянул на него с подозрением.

— Анн… мисс Кэри рассказывала тебе о своей лошади? — начал Джон Патрик.

Ноэль отрицательно покачал головой.

— У нее была кобыла. Она пропала, когда ее дом сгорел. Гнедая, три ноги белые, одна черная. Темная грива с белой прядкой. Она о ней беспокоится. Ты можешь навести справки? Я тебе пришлю деньги, надо вернуть ее мисс Кэри.

Ноэль пристально поглядел на брата:

— Разумеется, могу. Но деньги присылать не обязательно.

— Нет, обязательно. Для меня.

Ноэль смотрел на него так, что, казалось, прошла целая вечность.

— Я позабочусь о лошади.

Уходя, он бросил объявление в огонь камина. Этот жест напомнил Джону Патрику, что времени остается в обрез.

* * *

Джон Патрик внимательно посмотрел на Аннетту, когда вечером она принесла ему стакан молока: нет ли в лице следов подозрительности, но не нашел их. Напротив, она улыбнулась какой-то особенной улыбкой, от чего у него потеплело на сердце, хотя он знал, что улыбка предназначается его вымышленному «я», а вовсе не Звездному Всаднику, которого искала вся Филадельфия.

Пять тысяч фунтов. Щедрая награда. Аннетта и ее отец потеряли все. Если бы она знала…

Но она смотрела на него серьезно и доброжелательно.

— Вы сейчас выглядите гораздо лучше.

— Доктор Марш сказал, что раны очень быстро заживают.

— Я рада.

— А у вас усталый вид, — заметил он, хотя и пообещал себе, что не будет пытаться вести с ней продолжительные разговоры.

Аннетта заполняла пустоту, которая давно зияла в его душе. Годы пиратства отдалили его от семьи, во всяком случае, он сам так считал.

Джон Патрик повторял про себя, что скоро уедет и станет для Аннетты просто одним из бывших пациентов, не более того. Он все пытался уверить себя в этом, хотя в глубине души знал, что это не так. Когда она входила в комнату, между ними словно искра проскакивала. Он сопротивлялся яростному, обоюдному, сознаваемому ими обоими физическому тяготению, но безуспешно. Тело его пылало от жара, не имеющего ничего общего с воспалением от ран. Но еще больше его беспокоило незнакомое чувство родства душ, которое он ощущал. Это было излишне. Этого ему не требовалось. Он не желал такого чувства.

Хотя какое там родство душ! Она спровадит его на виселицу, если узнает, кто он есть на самом деле. Он просто выдумал все это. Ему доставляет удовольствие игра с огнем.

Но всякий раз, когда он смотрел в ее серо-голубые глаза, его охватывали неизведанные прежде чувства. Ему хотелось защитить ее и сделать своей.

— Один из наших пациентов умер, — едва слышно, почти шепотом сказала Аннетта. — Мы считали, что ему лучше, но…

Англичанин. Он много их убил. И однако ее печаль передалась ему. Он опять протянул ей руку, и она снова пожала ее. Теплая ее ладонь, казалось, обожгла ему пальцы, он почувствовал нарастающее возбуждение. Но это ошибка чувств. Ужасная, страшная ошибка. Он был убежден в этом, хотя эмоциональное напряжение было взаимным. В уголках глаз у нее заблестели слезы, и ему до боли захотелось вытереть эти глаза, смахнуть слезы с нежной округлости щек, но это было невозможно. По крайней мере — сейчас.

И она была чертовски хорошенькая. Такое влекущее сочетание силы духа и уязвимости души! Шелк и сталь. Чертовски опасное сочетание.

Джон Патрик сделал над собой усилие и отпустил ее руку. Взгляд Аннетты был внимателен, она словно хотела о чем-то спросить, но улыбнулась и сказала:

— Спите спокойно.

Но он сомневался, заснет ли вообще.

* * *

Аннетта тихо закрыла за собой дверь. Хоть бы сердце перестало так биться. Она была преисполнена печали, когда вошла в комнату Джона Ганна. Она не понимала, почему ее так сильно взволновала смерть молодого солдата, ведь она научилась стойко переносить всякого рода несчастья. Может быть, дело в том, что она недавно написала письмо его возлюбленной, или в том, что была уверена в его скором выздоровлении.

Но, увы, два дня назад она заметила красноречивые красные пятна вокруг его раны. Несмотря на все усилия доктора Марша, гангрена развивалась стремительно, и солдат умер сегодня вечером. Аннетта почувствовала неудержимое желание навестить Джона Ганна, чтобы увериться — подобная опасность ему не грозит.

При встрече с ним она всегда чувствовала какое-то странное возбуждение, нечто гораздо более сильное, чем обычная симпатия, с которой Аннетта относилась ко всем раненым, за которыми ухаживала. Были тому виной его удивительные зеленые глаза, которые, казалось, скрывали так много таинственного, или глубокие морщины, рано избороздившие его лицо? Такие лица бывают у тех, кто одерживает победы над страданием, но никогда о нем не забывает. Или же дело в его прирожденном обаянии мужчины и человека? Даже когда он был в тяжелом состоянии, само его присутствие, казалось, освещало все вокруг. Он завладел ее сердцем так сильно, как еще не удавалось никому из ее знакомых мужчин.

А еще он возбуждал в ней незнакомую ранее потребность. Последние два года она уже думала, что обречена остаться в старых девах, и не имела ничего против этого, так как ей никогда не встречался мужчина, которому удалось бы согреть ее сердце и разбудить ее чувства. Теперь она поняла, что беззащитна перед чувствами, о которых обычно говорят шепотом.

При каждой встрече с ним все ее существо пылало. Так было и сегодня вечером, когда Джон Патрик взял ее за руку и она ему позволила. Двое чужих людей чувствуют одно и то же горе. Это так естественно. Однако она честно призналась самой себе, что инициатива больше исходит от нее, чем от лейтенанта.

Она о нем ничего не знает. О его доме, родных. Он избегает расспросов. Может быть, он женат и поэтому так неохотно посвящает в обстоятельства своей жизни.

Она откинула волосы назад. Все это не имеет никакого значения. Как только он окрепнет, он отбудет в свой полк. Армия генерала Вашингтона уже недалеко от Филадельфии. Все говорят, что после Рождества начнется решающее сражение. Аннетта закрыла глаза. Невыносимо!

Ослабев от этой мысли, с дрожью в ногах она направилась в комнату отца.

Негромко постучав, она вошла в его комнату. Отец читал, сидя в кресле. Отец был такой худой, что при взгляде на него ей, как всегда, захотелось плакать. Она наклонилась и поцеловала его в лоб.

— Не хочешь ли выпить стаканчик бренди?

Он кивнул, и Аннетта подошла к комоду, где Франклин всегда держал в запасе бутылку бренди и стаканы. Наполнив стакан на четверть, она подала его отцу и взглянула на книгу, которую он читал: «История крестовых походов».

— Это интересно?

По его лицу скользнуло слабое подобие улыбки. Он снова кивнул, отложил книгу в сторону и потрепал Аннетту по руке. Но в глазах его уже не светился живой, пытливый ум.

— Здесь есть один лейтенант, — вдруг сказала Аннетта, — он тоже любит читать. Я дала ему одну из твоих книг. Может быть, захочешь с ним встретиться завтра?

Аннетта с тревогой следила за выражением его лица. Она постоянно стремилась возбудить в нем интерес к чему-нибудь, но в результате он еще больше погружался в молчание и книги. Аннетта наблюдала этот все углубляющийся со дня на день процесс и опасалась, что отец совершенно замкнется в себе.

У него часто бывал такой вид, будто он и не слышит ее. В таких случаях она начинала болтать о самых последних новостях. Миссис Эпплгейт едет в Нью-Йорк. Мистер Деннинг пошел служить в английскую армию. Молодой Брюс Уитмор зачислен во флот. Говорят, что генерал Хоу выразил полную уверенность в скором разгроме американской армии оборванцев. И, самое главное, говорят, в Филадельфии скрывается тот самый пират. Правда, большинство считает, что он погиб, когда на реке Делавер утонул его корабль.

— Доктор Сэмюел Джонсон опубликовал новую книгу. Она называется «Путешествие на западные острова Шотландии». Доктор Марш сказал, что закончил ее читать и скоро принесет тебе.

В глазах отца блеснул слабый огонек интереса, и Аннетта стремительно продолжала, охваченная надеждой:

— Лейтенант, о котором я говорила, родом из Шотландии. Может, я попрошу его прочесть книгу первым, тогда вы сможете о ней побеседовать.

Огонек интереса усилился, и отец сделал глоток бренди. Шотландия всегда его словно завораживала. Его мать была родом из семьи, жившей в приграничном шотландском графстве.

— Ладно, — сказала Аннетта. — Значит, решено. Вы сможете вместе обсудить книгу за стаканом бренди.

Вот так Аннетта и болтала о том о сем, пока отец не осушил стакан. Она снова наклонилась и поцеловала его в лоб, пожелав:

— Спи спокойно, папа.

Сердце у нее заныло, так как ответом по-прежнему было молчание. Она встала и пошла за Франклином, чтобы тот помог отцу лечь в постель.

Проверив, как чувствуют себя раненые, она тоже пошла к себе в спальню. Аннетта была полна оптимизма. Может быть, этот в высшей степени обаятельный английский лейтенант сможет извлечь ее отца из пустыни одиночества и молчания.

7.

По комнате прокатился удар грома. Приближалась гроза. Джон Патрик положил на столик книгу, принесенную Аннеттой. Им овладело внезапное беспокойство. Джон Патрик дважды прошелся по комнате. Потом еще раз. Ему хотелось выйти в холл, но он помнил о предупреждении Ноэля. То проклятое объявление действительно грозило бедою, как и любые вопросы насчет его вымышленного полка, которые вдруг вздумает задать какой-нибудь раненый, желающий поболтать.

Джон Патрик чувствовал себя, как в тюрьме. Он знал лишь то, что Ноэль и Мальком считали необходимым ему сообщить. Иногда Бетси или Аннетта простодушно проговаривались о чем-нибудь важном для него. Он не мог сам расспросить женщин из боязни, что у них появятся подозрения. Поэтому он целиком зависел от брата, имевшего иные убеждения и пристрастия.

В лучшем случае ему самому грозила виселица. В худшем — могла погибнуть вся команда.

И еще ему хотелось бы иметь при себе деньги. Хорошо бы вручить Ноэлю кругленькую сумму, чтобы тот нашел лошадь Аннетты. Частные перевозки оружия и пиратство были прибыльным делом. Денег у Джона Патрика было более чем достаточно, но только хранились они в надежном месте в Балтиморе. Хотя он нередко отдавал всю добычу с английских судов американцам, у него самого были такие большие сбережения, что он запросто мог купить и оборудовать новый корабль взамен погибшего «Звездного Всадника». Но при себе денег у него почти не было.

Джон Патрик остановился у окна. Восемь дней. Он находится в этом доме уже восемь дней. А кажется, что всю жизнь. Все, в чем он был убежден, все исповедуемые им истины — о войне, о самом себе, — все здесь подвергалось испытанию на прочность. Глубоко затаенные желчный гнев и злоба, что питали его жизненные силы все эти годы, вдруг пропали. А ведь они стали частью его самого.

И все из-за этой девушки. Девушки с глазами цвета неба. Девушки мужественной, решительной и с таким нежным сердцем. Эта нежность вновь возвращала к жизни его очерствевшую душу. Глядя из окна на темный, безжизненный сад, он заставил себя думать о своей команде. По небу стремительно неслись темные облака. Вдалеке сверкнула молния. Самое лучшее время для Айви и тех матросов, которых он сумел найти, пробраться в город.

Время. Ему нужна еще неделя, чтобы перестать хромать, но даже потом потребуются все его силы для осуществления того, что он должен совершить.

Опираясь на палку, он с трудом доковылял до двери и распахнул ее. Из комнаты по коридору, наверное, можно пройти в столовую и гостиную, где располагались раненые англичане. Слева была дверь, ведущая во двор. Он сгорал от желания спуститься по ступенькам к этой двери, но что, если у какого-нибудь выздоравливающего английского солдата появится такая же мысль?

И все же, какое искушение! Как хочется вдохнуть наконец свежего воздуха! Ощутить порыв холодного ветра надвигающейся бури. Он очень любил бури. Особенно морские. Ему нравилось отвечать на их вызов, противопоставлять им мужество и сноровку. Да, разумеется, ему бывало страшно. Только дураки не испытывают страха. Но одновременно он чувствовал и воодушевление от единоборства с природой, от мастерства и умения, с которым он вел корабль по бушующим волнам океанов. Он мечтал оказаться сейчас на ныряющей под ногами палубе, мечтал вернуться в мир, в котором был до известной степени властелином.

Джон Патрик услышал, что где-то поблизости открылась дверь, и отступил с порога в комнату. Прислонясь к стене, он ждал, когда раздадутся шаги и в какую сторону они направятся.

Но открылась другая дверь и вскоре закрылась.

Он с облегчением вздохнул. Ведь каждый шаг мог означать приход английских солдат. И плен.

Джон Патрик снова стал кружить по комнате. Шаг. Другой. Надо ходить. Тренироваться. Еще неделю. Десять дней. И он взойдет на Палубу корабля, который станет его собственностью.

* * *

Гроза разразилась во всей своей ярости с наступлением ночи. Айви и еще тридцать человек терпеливо переждали, пока английские солдаты не поспешили в укрытие, спасаясь от проливного дождя. Тогда он со своими людьми легко прошел сквозь заградительные английские посты.

Айви не терпелось поскорее увидеться с капитаном. Он не доверял врачу и еще меньше — раздражительному шотландцу, который обслуживал капитана. В лагере генерала Вашингтона Айви отыскал многих из команды Джона Патрика и решил всех забрать с собой в Филадельфию. А эти люди, у которых было очень мало еды и еще меньше одеял, жаждали повиноваться Айви и были преисполнены мрачной решимости вызволить своих товарищей из заключения.

Айви всегда был ближе к капитану, чем остальные члены команды, но его справедливость и личная забота о каждом члене экипажа снискали ему верность подчиненных, которую не всегда встретишь на морских кораблях. А то обстоятельство, что неделю назад он рисковал своей жизнью, чтобы дать команде шанс спастись, только укрепило их преданность.

Спастись удалось тридцати двум членам команды. Ускользнувшие от погони стали разыскивать других и узнали, что их схватили англичане. Безоружные, они ничем не могли помочь пленникам, и тогда, разбившись по двое, по трое, они попытались пройти через линию патрулей. Двоим не удалось достичь Вэлли Фордж, очевидно, они погибли в пути.

Теперь им предстояло небольшими группами по двое, по трое пробраться в Филадельфию, и у каждого была своя легенда. Черная повязка там, где раньше был глаз, — он солдат и потерял глаз в битве за короля. А вот фермер, которого выгнали из дома проклятые мятежники. Вон тот — немного не в своем уме и живет подаянием. А этот — рыбак, у которого отобрали и лодку, и снасти. Им не впервой было выдавать себя за кого-то другого. Капитан часто посылал их на английскую территорию, чтобы узнать новости о морских перевозках. Притворяться было так же легко, как ловить ветер в паруса.

В Филадельфии они будут каждый вечер посылать связных в таверну, расположенную напротив уолнат-стритовской тюрьмы, пока капитан не примет решение, что настало время действовать.

Когда они подошли к окраинам Филадельфии, Айви шепотом со всеми попрощался и смотрел вслед товарищам, пока они не исчезли из виду в промозглой, сырой тьме.

* * *

Доктор Марш наконец принес Аннетте книгу Сэмюела Джонсона. Аннетта не сказала ему, что собирается сначала дать ее почитать лейтенанту — между Маршем и Джоном Ганном, как ей показалось, возникло некоторое напряжение. «Это очень странно, — думала она, — ведь у доктора со всеми пациентами сразу устанавливались непринужденные отношения, даже с самыми тяжелыми или обладающими дурным нравом». Аннетта решила, что это все из-за несходства характеров. Доктор Марш был человеком мягким, задумчивым, сочувствующим, его нелегко было вывести из себя. Лейтенант Ганн, напротив, был непоседлив, энергичен, даже несмотря на болезненное состояние, и внутренне озлоблен. Она чувствовала, что эта ярость, глубоко затаенная и жгучая, каким-то образом связана с его исхлестанной спиной.

И все же, когда он уедет, в груди ее останется пустота. Он снова пробудил в ней надежды, желания и мечты. Ее страшила сама мысль, что вот однажды она войдет в комнату и не найдет там его. И что она будет чувствовать, думая, где он… и жив ли.

Она отогнала эту мысль. Ничего с ним не случится. Это так же невероятно, как если бы погасло солнце.

— Аннетта?

Она взяла себя в руки и повернулась навстречу доктору Маршу, вошедшему в кухню.

— Думаю, что раны лейтенанта Ганна заживают, — сказал он. — Теперь ему нужно как можно больше отдыхать. Вы можете об этом позаботиться?

— Боюсь, что нет, — ответила она честно, — он все время пытается ходить.

— Знаю. — И доктор нахмурился. — Ничего. Сократите свои посещения до минимума. Скажите Бетси, чтобы просто оставляла еду и уходила.

Аннетта не стала уточнять, что еду обычно приносит она сама, а просто кивнула.

— Хорошо, — добавил доктор Марш. — Приблизительно дней через пять он сможет перебраться в казарму.

Аннетта хотела было возразить, но промолчала. Все вокруг словно потемнело, и это испугало ее. Однако если доктор и заметил ее состояние, то не подал виду. Несколько часов он проводил осмотр, а потом направился к ее отцу.

Когда доктор вышел из отцовского кабинета, вид у него был озабоченный.

— Ему не становится лучше, да? — встревоженно спросила Аннетта.

Доктор, поколебавшись, медленно покачал головой:

— Нет.

— Но почему?

— Думаю, он предпочитает оставаться в мире, где нет… насилия. Но вы не сдавайтесь, Аннетта.

Он постоял, словно хотел еще что-то добавить, но просто сообщил:

— Мне пора уходить. У меня есть другие пациенты, в штаб-квартире.

— А вы ничего больше не слышали о том пирате, которого все разыскивают?

— Нет. Думаю, на самом деле даже генерал Хоу считает, что он пошел на дно вместе со своим кораблем.

— Я видела объявление. Неужели они действительно собираются выплатить такую сумму в случае поимки?

— Только потому, что не считают это возможным. Цель объявления скорее спокойствие филадельфийцев, чем погоня за призраком.

— Такая огромная сумма! Он, наверное, очень опасный человек.

— Успокойтесь. Если он еще жив, то находится очень далеко отсюда.

Аннетта кивнула, поблагодарила доктора и проводила его до двери.

Все еще сжимая книгу в руках, она решительно отогнала мысль о пирате и направилась к лейтенанту.

Он сидел в кресле у окна и хотел было встать при виде нее.

— Пожалуйста, сидите, — сказала Аннетта. — Я просто хотела попросить вас об одном одолжении.

Несмотря на просьбу, лейтенант встал, и она снова подумала: «До чего хорош», — и покраснела. На нем были форменные лосины, плотно обтягивавшие мускулистые ноги. Фалды простой белой рубахи были заткнуты за пояс. Кружевной воротник расстегнут, и можно было видеть верхнюю часть груди, покрытой загаром. В ночной рубашке он выглядел иначе. Лицо его было еще бледно от лихорадки, но зеленые глаза сверкали, как изумруды.

Он, казалось, не удивился заминке, с которой она произнесла эту фразу.

— О чем угодно, мисс Кэри, — произнес он весьма галантно.

Аннетта медлила, и лейтенант, по-видимому, почувствовал, что ей не по себе. Он облокотился на подоконник и посмотрел в окно.

— А я вот сижу и смотрю на грозу.

— Вы тоже любите грозы?

— Да, очень. Но меня удивляет, что и вы их любите. Женщины в большинстве своем побаиваются таких суровых явлений природы.

Сердце у нее заколотилось.

— Но мне кажется… я не совсем такая, как другие женщины.

— А почему, мисс Кэри?

Ей показалось, что ему очень приятно произносить ее имя.

Да, не надо было говорить об этом. Как объяснить, что ей всегда была присуща необузданная мечтательность и одновременно то, что отец называл упрямым стремлением к независимости? Ей хотелось использовать все свои способности, хотелось приключений. Ее не удовлетворила бы судьба жены, замкнувшейся в четырех стенах гостиной и во всем соглашающейся с супругом. Она считала, что ей уже никогда не найти мужа, который бы желал видеть в жене равного ему человека, а не безмолвное существо, хлопочущее по хозяйству.

Пронзительный взгляд Джона Ганна был устремлен прямо ей в глаза и требовал ответа.

У нее его не было.

Он улыбнулся своей обворожительной, немного кривоватой улыбкой, от которой у Аннетты всегда начинало колотиться сердце.

— Согласен, — сказал он, — вы не похожи на большинство женщин. Немного найдется таких молодых леди, которые все свое время способны отдать выхаживанию раненых или решительно противостоять одной половине населения Филадельфии, рискуя, что вторая будет ее порицать за не подобающее девице поведение.

— А как вы об этом узнали?

— Доктор Марш рассказал.

— Вы сражаетесь за то, во что я верю, и мне хочется поступать таким же образом.

— Вы настолько преданы королю?

Аннетта помедлила, обдумывая вопрос. Он звучал как-то странно в устах офицера, состоящего на королевской службе, но ведь и то, что колонисты разделились на роялистов и мятежников, тоже было странно. У нее самой действия короля вызывали некоторые вопросы, но так было до той ночи, которая навсегда отмела всякие сомнения.

— Он король, — просто сказала Аннетта.

— Эй, — согласился лейтенант, и взгляд его упал на книгу в руках Аннетты. — Эта книга для меня?

— Она как раз имеет отношение к моей просьбе.

— Эй?

Она снова заколебалась.

— Ну смелее! Не может же быть одолжение, о котором вы хотите просить, таким затруднительным.

— Я вам уже сказала, что мой отец не хочет — не может — говорить, — и речь ее полилась, словно река, прорвавшая плотину. — И я понадеялась, что вы, прочитав книгу, сможете обсудить ее с отцом. Моя бабушка, его мать, была из Шотландии. А он всегда интересовался этой страной, хотя родился здесь, в Пенсильвании, — и Аннетта подала ему книгу. — Я подумала, может, вы поговорите с отцом о Шотландии… — и она замолчала.

Лейтенант взял книгу и посмотрел на заглавие.

— А я уже ее читал. — Он взглянул на Аннетту, и ей показалось, что он откажется. Но он совершенно неожиданно кивнул: — Полагаю, беседа с вашим отцом доставит мне большое удовольствие.

Аннетте понравилось, что он не стал расспрашивать ее более подробно, не взволновался, не смутился, хотя она не могла и представить себе, что такой человек может от чего-то смутиться. Он просто принял к сведению состояние ее отца как нечто должное. «Удовольствие», — сказал он. Да, это был не вынужденный ответ человека, который согласился в благодарность за оказанные услуги.

— Спасибо вам…

Его лицо вдруг словно окаменело, и он слегка поклонился.

Он опять ее выпроваживает. Он прекрасно умеет это делать. Она посмотрела ему прямо в глаза, более чем уверенная в том, что между ними существует притяжение подобное тому, как магнит притягивает железо. Но, может быть, это только ее тянет к нему, а он вовсе ничего такого не чувствует? Она читала романтические повести о любви с первого взгляда, но, в сущности, никогда не верила в возможность такой любви. И тем не менее у нее возникло такое чувство, будто Джон открыл ей новый мир, согрел ее душу и заставил сердце трепетать от радости.

— Так сегодня вечером? — пробормотала она, надеясь, что говорит ровно и спокойно.

— Да.

— Я зайду за вами, чтобы проводить до кабинета.

— Буду ждать, — сказал он серьезно, однако уголок рта дрогнул в улыбке.

Аннетта заставила себя уйти, с ужасом понимая, что ей во что бы то ни стало хочется остаться.

* * *

Это было чертовски глупо — согласиться на встречу с отцом Аннетты. Ноэль с ума наверняка сойдет от злости. Но Джон Патрик не мог устоять перед ее умоляющим взглядом. В конце концов, он скоро покинет этот дом, и, если все пойдет как надо, Аннетта никогда и не узнает, что давала приют врагу. Лейтенанта Джона Ганна поглотит ураган войны.

А вдруг он сумеет хоть как-то воздать добром за все, что она для него сделала.

Он стал перелистывать книгу. У него тоже когда-то была такая. Теперь она на дне реки вместе со «Звездным Всадником». Но он и так мог беседовать о ней со знанием дела.

О да, он мог сколько угодно говорить о Шотландии, о ее зеленых равнинах и потрясающей красоте ее гор, где когда-то жила его семья. Он мог побеседовать о ней даже с теми, кто защищал королевскую власть, укравшую у Сазерлендов их землю и почти истребившую гордые горные кланы.

С таким, как его брат.

Но ведь с Хью Кэри поступили так же подло и несправедливо, как с ним самим. Что, если свобода одного предполагает несвободу другого?

Он отмел прочь подобные мысли и вновь открыл книгу. Перечитывая творение доктора Джонсона, он не заметил, как прошло время. Бетси принесла ему обед: большую миску студня и свежий хлеб, а также, впервые, стакан пива. Солнце склонялось к западу. Скоро он снова увидит Аннетту Кэри.

Джон Патрик выругал себя. Ему надо бы думать о своей команде, но его мысли упрямо возвращались к образу мисс Кэри.

Когда наконец раздался стук в дверь, он натянул на себя ненавистный и презренный мундир английского лейтенанта и встал, пригласив ее войти.

Аннетта вошла. На ней было темно-синее платье, слишком темное для женщины ее возраста. Ее единственным украшением была жемчужная брошь с сапфирами на цепочке. Платье подчеркивало голубизну ее глаз и темный цвет блестящих волос. У нее изменилась прическа, волосы падали на щеки двумя пышными волнами, а сзади были заплетены в две косы, закрепленные красивым гребнем. Необыкновенно милое лицо, сама доброта и скромность. И он, он каждый день лгал ей. Сердце у него заныло при мысли: неужели она когда-нибудь узнает, к кому была так добра?

— Я проведу вас наверх, — сказала она и, поколебавшись, добавила: — А вы сможете подняться по лестнице?

— Эй, я уже достаточно попрактиковался, лучше возьмите книгу.

Аннетта открыла дверь и повела его по коридору к лестнице, ведущей в комнаты, которые занимала семья. Как она грациозна! Отчего он не замечал этого раньше? Он поднимался, держась за перила и опираясь на палку. Каждый шаг был маленькой победой. Поднявшись наверх, он минуту постоял, прислонившись к стене, чувствуя на себе ее встревоженный взгляд.

Спустя мгновение он кивнул, и они пошли дальше.

Аннетта постучала в дверь, и они вошли. Древний слуга в черном заботливо поддерживал человека лет пятидесяти, которому на вид было лет семьдесят. Джон Патрик заметил, что глаза у него были того же цвета, что у Аннетты, но на этом сходство кончалось. Взгляд его был пуст и холоден.

Аннетта познакомила их, и в глазах Хью Кэри мелькнула искра понимания.

— А это Франклин, — сказала Аннетта, показав кивком на худого как скелет старика за спиной Хью Кэри. — Он заботится о папе.

Но если мистеру Кэри можно было дать на вид семьдесят лет, то Франклину все сто. Неудивительно, что Ноэль часто присылал ему на помощь Малькома.

Джон Патрик кивнул в знак приветствия.

— Добрый день, Франклин.

— Хорошо, что вы пришли нас навестить, сэр, — произнес слуга с достоинством.

Джон Патрик подвинул стул, чтобы сесть поближе к Хью Кэри.

— Мисс Кэри сказала мне, что ваша матушка была родом из Шотландии.

Он заговорил, нарочито подчеркивая акцент. Речь звучала почти как у его собственного отца, но все же не настолько утрированно, чтобы дать Аннетте возможность заподозрить неладное.

Ответа не последовало, но Джон Патрик продолжал говорить.

— Моя семья родом из горной Шотландии. Там одни утесы и водопады. Совсем не похоже на здешнюю благодатную страну, но тем не менее наши кручи и горы очень дороги тем, кто там живет.

Что-то опять промелькнуло в глазах Хью Кэри. «Он меня слушает», — подумал Джон Патрик.

— Мисс Кэри говорила, что ваша мать родом из Приграничья. А как ее девичья фамилия?

Молчание.

— Может, мисс Кэри подскажет? — И Джон Патрик повернулся к Аннетте.

— Керр, — тихо сказала Аннетта. — Она была из семейства Керр. Я помню, как она мне напевала шотландскую колыбельную.

— Я все же предпочитаю горную Шотландию, — заметил Джон Патрик. — И острова… Они действительно великолепны.

Джон Патрик болтал о том о сем, пересказывал старые предания, некогда услышанные от отца, описывал пейзажи, виденные им самим во время поездки в Шотландию: поля, вересковые пустоши, изрезанное заливами побережье, приграничные топи. Лицо Хью Кэри уже не казалось таким безразличным. Джон Патрик в какое-то мгновение уловил проблеск того, каким Хью Кэри был прежде.

Он даже немного поколебался, не рассказать ли семейную легенду о том, как Звездолов уладил вражду между двумя кланами и завоевал свою Джульетту, но это было бы самой настоящей глупостью — он бы сразу выдал себя. Больше всего Джона Патрика удивляло собственное яростное желание помочь сидящему перед ним человеку.

Этому роялисту.

Он увидел, что Аннетта смотрит на него, не отрываясь. Ее глаза сияли. У Джона Патрика дрогнуло сердце, пересохло во рту, и он с трудом вспоминал, о чем хотел еще рассказать. Каждое слово могло выдать его с головой, но ему нестерпимо хотелось рассказать ей о себе. Все.

Вместо этого он снова повернулся к Хью Кэри. С минуту он рассматривал шрам от ожога на его шее. На мгновение ему припомнилась боль от удара кнутом, ощущение струек крови, стекавших по спине. Он вздрогнул. Ему казалось, что он уже справился с этими кошмарными воспоминаниями, а они возникали вновь так ярко, так живо напомнив о прошлом. Хью Кэри, наверное, так же страдал от пережитого.

— Вы бывали в Англии? — спросил Джон Патрик.

И Хью Кэри впервые за долгое время покачал головой. Это было первое осознанное движение. В глазах загорелся огонек. «Хорошо бы ему предпринять путешествие в Англию», — подумал Джон Патрик. Но сейчас это было бы и трудно, и опасно. И он сам, собственной персоной, воплощал одну из таких опасностей.

Но если американская армия опять отвоюет Филадельфию, всем роялистам придется несладко, особенно тем, кто активно помогал англичанам, как семейство Кэри. И его брат.

Джон Патрик подавил тревожную мысль и перевел разговор с Шотландии на Англию, где он прожил полгода, пытаясь подать петицию в парламент.

— Лондон — один из самых волнующих городов на земле. — Теперь он определенно завладел вниманием Хью Кэри. — Там замечательные театры и можно услышать чудесную музыку. Я слушал оперу одного композитора по фамилии Моцарт. Великолепная вещь, честное слово.

Аннетта поднялась с места.

— Думаю, на сегодня достаточно, — сказала она отцу. — Лейтенант Ганн выздоравливает после очень серьезного ранения. Ему нужно отдохнуть. Но, может быть, он снова тебя посетит.

Отец заморгал глазами и вдруг улыбнулся. Джон Патрик возликовал, но тут же сердце у него сжалось при мысли, что он обманул еще одного человека.

Он встал, стараясь не потревожить раненую ногу, коротко кивнул и вышел за Аннеттой из комнаты.

Джон Патрик медленно направился к своей комнате. Он вошел, и сразу же раненая нога подвернулась, и он поскользнулся. Аннетта хотела удержать его, но упала вместе с ним.

Не обращая внимания на боль в ноге, он обнял Аннетту. От нее слегка пахло розовыми лепестками, а тело ее показалось ему таким неожиданно легким и упругим. Он сделал глубокий вдох и решил, что пора остановиться. Однако беспощадная, жестокая сторона его существа диктовала другое. За счет нее он выжил и стал пиратом — и она велела взять то, что попало в руки, завладеть тем, о чем он так долго мечтал.

Он испытывал мужской голод по женщине. Он хотел эту женщину, а ее взгляд говорил о том, что она желает его. Так почему же не удовлетворить желание?

Губы их сомкнулись, но в душе Джона Патрика шла ожесточенная борьба. Даже тогда, когда они уже распростерлись на полу. Джон Патрик пытался победить всепоглощающую страсть, терзавшую его, но страсть победила. Он жадно приник ко рту Аннетты, она обняла его за шею. Он упивался теплом и благоуханием ее тела. Нестерпимое, острое желание охватило его. Аннетта отдавалась ему. Еще никогда в жизни он никого так не желал. Но желание было смешано с чем-то еще более глубоким, захватывающим, сводящим с ума. И очень, очень опасным.

Эта женщина его опьяняла, завладевала его волей. Застенчивая и чувственная. Такая уязвимая и хрупкая, но готовая разделить с ним неистовую страсть. Была в ней какая-то невинная безоглядность, заставлявшая его кровь вскипать в жилах, а сердце молотом биться в груди. Он желал ее. Он желал не только обладать ею, но и защищать ее. Но не было никого на всем свете, кто угрожал бы ее беззащитности больше, чем он сам.

Джон Патрик отодвинулся и посмотрел на Аннетту. Ее серые глаза горели, щеки были покрыты румянцем, губы набухли от его поцелуев.

— Аннетта, — сказал он отрывисто, и желание снова пронзило все его тело.

Здоровой рукой он нежно гладил ее по щеке, шее, чувствуя, как пульс ее все учащается, а тело все теснее приникает к нему. Он жадно обвел губами контур ее щеки, снова нашел рот. Поцелуй затягивал его все глубже и глубже, в смертельный водоворот чувств. Он хотел ее каждой клеточкой тела.

Он застонал — на этот раз от чувства безысходности — и оторвался от нее. В свете лампы он мог видеть ее лицо. Оно было полно желания, которое невозможно было скрыть.

Джон Патрик почувствовал себя низким предателем. Он сел, сжимая ее руку.

— Простите, — сказал он.

Она пристально смотрела в его глаза. Во взгляде не было упрека. Она его ни в чем не обвиняла. Сожаления не было тоже. Пальцы ее доверчиво покоились в его ладони.

Надо встать и доковылять до своей узкой кровати. Аннетту нужно заставить уйти. И ничего этого он сделать не мог. Во всяком случае, пока их пальцы так тесно сплетены, пока дыхание еще слито воедино, пока тела их еще касаются друг друга. Желание свернулось в нем как пружина, он изо всех сил пытался взять себя в руки. Ее пальцы дрогнули.

Он с таким пафосом осуждал своего брата. Был так непримиримо праведен. А теперь на его совести появилось пятно предательства, куда более отвратительного. Он медленно, против своей воли выпустил из руки ее пальцы. Преодолевая мучительную боль, он встал, изо всей силы стараясь больше не коснуться Аннетты.

Она тоже встала. Взгляд у нее был удивленный, вопрошающий.

Джон Патрик не привык извиняться, но теперь просьбы о прощении были готовы сорваться с его языка. Он не жалел, что познал вкус ее губ. Он все еще ощущал этот вкус, ощущал аромат ее тела, который сводил его с ума. Он снова потянулся к ней, пальцами дотронулся до ее щеки, провел вверх к уголку глаза. Он не мог остановиться. Она слегка вздрогнула. Пальцы его поднялись выше, к волосам. Он ощутил их шелковистость и мягкость.

— Вы замечательная, — сказал он.

Он слышал сотни раз, как отец повторял эти слова его матери. Ему нравился самый звук, их музыка, но ему еще никогда не приходилось произносить их самому. Он произнес их на шотландский манер не потому, что притворялся шотландцем, он действительно хотел их так сказать.

— Спасибо, что поговорили с отцом.

— Это доставило мне удовольствие.

Она вскинула голову.

— Я вспомнила сейчас о докторе Марше, — сказала Аннетта. — Он тоже пытался говорить с ним, но отец был безучастен.

Джон Патрик молчал. Он поверить не мог, что преуспел, там, где его брату ничего не удалось. Ноэль всегда был так добр и так надежен. Он исцелял. Он убеждал.

— Уверен, что доктор Марш поможет вашему отцу.

— Он уже помог, но никому не удавалось до сих пор чем-то его заинтересовать.

Глаза ее затуманились. Ему захотелось прижать Аннетту к себе и разгладить поцелуями этот нахмурившийся лоб. Ему хотелось отдать ей все, чем он владел. Такого желания не возбуждала у него ни одна женщина. Все это построено на лжи, а значит, неминуемо будет разрушено. Он добрался до кровати, сел и отвел взгляд в сторону. Он не должен потакать своему чувству.

— Джон?

Она впервые назвала его по имени.

— Как ваша нога? Может быть, надо вызвать доктора Марша?

Вот только Ноэля ему сейчас и не хватало! Он уже мысленно видел осуждение на лице брата. Да, Ноэль испытал бы разочарование, узнай он о поцелуе и той близости, которая соединила Джона Патрика с Аннеттой.

— Нет, нет, все в порядке, — поспешил он успокоить Аннетту.

Болела душа, но Аннетта ничего не могла сделать, чтобы излечить эту боль.

— Тогда я пойду? — спросила Аннетта.

Ему хотелось, чтобы она осталась, но, стараясь говорить спокойно, он ответил:

— Покойной ночи.

В глазах Аннетты промелькнуло сожаление, и ему вновь захотелось обнять ее, шептать ей на ухо ласковые слова и раздуть искру страсти, которую он зажег в ней. Но тогда ему останется только проклинать себя всю жизнь.

— Увидимся утром, — сказала она тихо.

Лицо ее снова вспыхнуло, но на этот раз от смущения. Она восприняла его внезапную холодность как знак того, что он ее отвергает. Похоже, она была уязвлена. Аннетта молча открыла дверь и ушла.

О, если бы она знала, как дорого ему далась эта холодность! Если бы знала, как сильно он желает обнять Аннетту и назвать ее своей.

Он всегда считал самым тяжким временем те первые дни на английском судне, когда его обманом завербовали. Но та мука ничто по сравнению с адом, который он устроил себе сам.

8.

Джон Патрик выздоравливал медленнее, чем ему хотелось. Его терзало острое беспокойство. Необходимо было как можно скорее покинуть этот дом. А может, его беспокойство вызвано тем, что он сегодня еще не виделся с Аннеттой? Он с ума сходил при мысли, что, наверное, так оно и есть. Только этого ему не хватало: потерять голову из-за женщины.

Черт побери, ему еще никогда так не была нужна женщина. Да, бог не слишком-то потворствует нашим желаниям.

Шаг… Другой. И каждый — сущее наказание, и каждый отзывается болью. Черт возьми, куда запропастился Айви?

Беспокойные мысли бешено роились в мозгу. Джон Патрик яростно тряхнул головой. Будь что будет — нет ничего, о чем он не сможет забыть, покинув этот дом.

Однообразное течение дня нарушил только приход брата. Ноэль был немногословен. Осмотрев раны, он только и сказал:

— Ты счастливый человек, Джонни.

Джон Патрик растерялся. Он был обязан брату жизнью. Он знал, что должен благодарить его, но комок в горле мешал ему произнести хоть слово. Просто Ноэль был вынужден помочь ему, просто вынужден. Поэтому Джон Патрик так и не смог произнести ни слова.

— Сегодня утром вернулся Айви.

Джон Патрик молча уставился на брата.

— Он появится здесь вечером. Я просил его днем нигде не показываться. Тот английский офицер, кто описал твою внешность, бродит по улицам. Он может вспомнить, кто такой Айви.

И, помедлив, добавил:

— Я так понимаю, что ты познакомился с Хью Кэри?

— Да.

— Ты по-прежнему считаешь, что каждый роялист — твой враг?

— Читай свои проповеди кому-нибудь другому, Ноэль.

— Нет, я собираюсь читать их тебе, и у меня будет очень восприимчивая паства.

Джон Патрик вспомнил о детстве. Хотя Ноэль был старше его почти на десять лет, это он находил время учить младшего ездить верхом, ловить рыбу, охотиться. Он был другом, учителем, руководителем, богом. Да, Ноэль был богом для маленького мальчика. Но эти времена не вернутся.

Джон Патрик внезапно стал серьезен.

— Ноэль, мне жаль, что я тебя во все это втянул. И я сожалею, что Кэри тоже оказались втянутыми в это дело. И вот еще что: я тебе благодарен.

— К чему такая вытянутая физиономия? Ты же получил все, что хотел, — усмехнулся Ноэль.

— Веришь ли, у меня здесь было слишком много времени, чтобы кое о чем подумать.

Ноэль удивился:

— Ах так! Джон Патрик допускает, что он может ошибаться? Нет, время чудес еще не прошло.

Джон Патрик вздохнул.

— Допускаю, что с Хью Кэри обошлись несправедливо. Я согласен, что правда не бывает достоянием только одной стороны. — И, помедлив, добавил: — Что-нибудь можно для него сделать?

— Я испытал все известные мне средства, но поосторожнее, Джонни, а то начнешь симпатизировать роялистам.

Джон Патрик яростно взглянул на брата, однако Ноэль не обратил на это ни малейшего внимания.

— Я знаю, что Аннетте ты небезразличен, но она будет потрясена, если узнает, кто ты есть на самом деле. Помни, что ты должен проводить с ней как можно меньше времени.

— Но она попросила меня навестить ее отца. Я не мог отказать ей, не возбуждая подозрений.

— Ты это сделал, лишь опасаясь подозрений?

— А почему же еще?

В пристальном взгляде Ноэля мелькнуло сочувствие.

— Осторожнее, Джонни, — повторил он, — и ради нее, и для собственной безопасности. Завтра я получу необходимые бумаги. Постараюсь раздобыть парик, чтобы скрыть твои черные волосы.

Джон Патрик кивнул.

— И не забудь, — сказал Ноэль, открывая дверь, — если тебя поймают, то, очень возможно, меня повесят рядом с тобой. Подумай о нашей матери.

Аннетта пришла, чтобы снова повести его к отцу. Ее глаза блеснули, когда она увидела, что он довольно легко поднялся ей навстречу.

— Вы меня радуете.

— Да? Чем же?

— Похоже, вы сделаны очень прочно.

— Что ж, пожалуй.

Сейчас бы обнять и поцеловать ее, но он, справившись с безрассудными желаниями, последовал за Аннеттой наверх в комнату ее отца.

Хью Кэри сидел все в том же кресле и с тем же отсутствующим выражением лица, ноДжон Патрик мог бы поклясться, что при виде его мистер Кэри как-то весь подобрался и выпрямился. И голову он держал выше, чем прежде.

— Я подумал, что, может, вы еще захотите послушать об Англии…

Даже название этой страны царапало ему душу: Англия принесла ему только страдания. Но для мужчины в кресле слово «Англия» было синонимом слова «надежда».

Этого Джон Патрик и не понимал. Как Англия может значить столь много для своих подданных, которых она так унижает и оскорбляет? Однако его чувства в данный момент ничего не значили. Главное, чтобы интерес к жизни снова затеплился в глазах Хью Кэри. Главное — доставить удовольствие Аннетте.

Поэтому он собрал в памяти все подробности, связанные с Лондоном, и стал рассказывать о своем пребывании в этом городе.

Серьезный, даже печальный Франклин стоял, как накануне, за стулом хозяина, но один раз его сурово поджатые губы дрогнули в улыбке, когда Джон Патрик рассказывал о Темзе и сотнях кораблей на реке.

— А я это помню, сэр, — вдруг заявил он. — Я отплыл из Лондона пятьдесят лет назад вместе с хозяином. Я тогда думал, что никогда не вернусь, но мне хотелось бы снова взглянуть на берега Темзы.

— А я просто представить себе не могу такого множества кораблей на реке, — вздохнула Аннетта.

— Они прекрасны, — усмехнулся Джон Патрик, — но в Лондоне много нищих, и в доках полно карманников и воров.

— Зато нет мятежников, — возразила Аннетта.

Она сказала это легко и беззаботно, но сердце Джона Патрика на секунду замерло.

— Мятежники существовали всегда и повсюду, мисс Аннетта.

Хью Кэри перевел взгляд с него на дочь и обратно.

Джон Патрик повернулся к нему.

— Вы уже начали читать книгу доктора Джонсона?

Кэри едва заметно утвердительно кивнул, и Джон Патрик почувствовал некоторое удовлетворение, но чувство неловкости не покидало его.

Лгать было невыносимо, но верность Аннетты своим убеждениям была так же глубока, как его, и в силу таких же основательных причин. Он не мог признаться ей, это значило бы предать собственного брата. Он не мог просить ее выбрать между ее собственными убеждениями и теми, которых придерживались люди, которых она считала врагами. Он знал, как это может быть болезненно.

Может, когда-нибудь, когда война кончится…

Однако до тех пор она ни о чем не должна знать. Слишком много жизней зависит от его молчания.

Джон Патрик осторожно спускался вниз по лестнице. Он отвернулся, когда Бетси открыла дверь, чтобы впустить нескольких красномундирников, пришедших навестить раненых друзей.

Это снова напомнило ему об опасности, которой он здесь подвергается.

Да, время уходить. Практически оно наступило давно. В комнате его ждал развалившийся в кресле Айви.

— Айви, — сказал Джон Патрик, затворив за собой дверь, и швырнул палку на кровать, после чего медленно направился к своему другу, — сколько человек ты нашел?

— Тридцати удалось дойти до лагеря Вашингтона.

— А где они сейчас?

— Все здесь, в Филадельфии, и готовы исполнять ваши приказания.

— Они знают, что их могут повесить как шпионов?

— Знают.

— А есть какие-нибудь новости насчет тех, что в тюрьме?

— Ваш брат говорит, что корабль, который должен взять их на борт, уже в пути. Его ожидают через три дня, не позже. Морской бриг «Мэри Энн».

— Оставь одного из наших в порту. Когда на горизонте покажется «Мэри Энн», мы начнем действовать.

— Все будут готовы. — И Айви недоверчиво оглядел ногу Джона Патрика.

— Я тоже буду готов, — сказал Джон Патрик, заметив его взгляд.

— А бумаги?

— Завтра Ноэль их получит.

Айви осторожно спросил:

— Вы ему верите?

— Так же, как тебе. Он не стал бы мне лгать.

Айви встал.

— Ну, тогда пойду, повидаюсь с другими.

— Будь начеку. Здесь появился английский офицер, чей корабль мы захватили. Его послали сюда, чтобы он меня выследил и опознал. Он знает меня, значит, и тебя тоже. Так что держись в тени.

Айви кивнул:

— Доктор меня уже предупредил.

— Я должен был все это предвидеть, — с горечью произнес Джон Патрик. — Но знаешь, Айви, я рад, что ты вернулся.

* * *

Аннетта помогла Франклину уложить отца в постель и отправилась к тете Мод на чашку чая. Тетушка уже несколько раз порывалась просить племянницу найти для английских раненых другое место. На этот раз она готова была взбунтоваться — так ее испугали поиски пирата.

— Все мои приятельницы просто в ужасе, ведь мы совершенно беззащитны. А этот пират бродит вокруг…

— Ну ты подумай, тетя! Мы здесь в большей безопасности, чем кто-либо еще в городе. У нас в доме столько молодых мужчин, которых часто навещают друзья. А кроме того, по всей вероятности, тот человек мертв.

Мод нервно хихикнула.

— Ах, вряд ли, моя дорогая. Когда все так ужасно, мы придумываем себе утешения. Но главное не в этом. Главное в том, что тебе, моя дорогая, так никогда не выйти замуж.

— Ничего, тетя, я рискну. Думай о добре, которое делаешь, о всех этих молодых людях, которые с твоей помощью спасены. Генерал Хоу будет тебе вечно благодарен.

Тетушка немного успокоилась.

— Да, один из его адъютантов говорил то же самое Кларе Партридж. Он сказал, что я настоящий ангел милосердия.

Так как Мод мало что делала для раненых, разве лишь раз-другой написала за кого-то письмо, Аннетта подавила усмешку:

— Ты, конечно же, ангел. Англичане никогда не забудут, как ты им помогала.

— Ну ладно, пусть еще недели две-три… — и тетя Мод замолчала.

Такие разговоры стали уже привычными. Тетю Мод, по крайней мере, раз в неделю надо было убеждать в том, какой она благодетельный ангел-хранитель.

Сидя в своей комнате, Аннетта подумала: не стоит ли зайти к шотландскому лейтенанту и пожелать ему покойной ночи? Нет. Он так сильно ее смущает.

Да. Она просто принесет ему стакан портвейна в благодарность за доброту, проявленную к ее отцу. Она, конечно, сразу же уйдет. В этом нет ничего предосудительного.

Аннетта глубоко вздохнула. Нельзя отрицать, что, когда он смотрит на нее, у нее трепещет сердце. Он так терпелив и внимателен к отцу. Удивительно трогательное качество в человеке, чья профессия — война. Интересно, у него есть какая-нибудь другая профессия, кроме военной? Она еще так мало о нем знает.

Но он честный и добрый человек. И она снова начинает верить людям.

Аннетта налила в хрустальный бокал отцовский портвейн и понесла его лейтенанту Ганну. Остановившись у двери, Аннетта постаралась успокоиться. Она опасалась, что вчера вечером выдала себя, млея в его объятиях. Что он подумал?

Мурашки побежали у нее по спине. Раньше она не знала, что тело может жить своей особой жизнью и с ним порою трудно управиться. И все же она желает видеть Джона Ганна. Он скоро уедет. Пусть останутся хотя бы воспоминания о нем. Как можно больше воспоминаний.

Она легонько постучала, и он разрешил войти. Он все еще был в форменных брюках и в белой рубашке с закатанными рукавами.

Джон Патрик взглянул на нее, но не улыбнулся, как обычно. И Аннетта вдруг пожалела, что пришла.

— Я не хотела вас беспокоить, — сказала она, — да вот подумала, что вы не откажетесь от портвейна.

— Пожалуй, не откажусь.

В руках у него была книга, которую она ему как-то принесла. «История Пенсильвании».

— Не очень-то захватывающее чтение, — заметила она.

— Да, не очень, — серьезно согласился он.

— Я подумала, что, может быть, вам будет интересно узнать побольше о местах, в которых вы теперь находитесь.

— Да, интересно, — сказал он все еще серьезно, но в глазах промелькнула та самая усмешка, что всегда ее завораживала. — Расскажите-ка, где вы прежде жили?

— Это не очень далеко отсюда, сейчас там мятежники.

— Миль пятьдесят отсюда?

— Скорее шестьдесят. На дорогу уйдет два полных дня. Но место там очень хорошее, у реки. Дед даже воевал за него с индейцами. И, мне кажется, отца мучают угрызения совести за то, что он потерял с таким трудом добытое поместье. Наследие предков, — Аннетта чуть усмехнулась — уж слишком торжественно это прозвучало.

— Вы непременно получите поместье обратно, — сказал он с такой убежденностью, что на мгновение она ему поверила.

В душе затеплилась слабая искра надежды. С такими людьми, как Джон Ганн, англичане, конечно, победят.

— А куда вы направитесь после того, как уедете от нас?

— В свой полк, к востоку от здешних мест.

— Вы будете осторожны?

— Я всегда соблюдаю осторожность, Аннетта.

Ее имя прозвучало в его устах так сладко.

— Ну почти всегда, — поправился он.

— Странно, что у вас здесь совсем нет друзей, — заметила она.

— Меня послали вперед, квартирмейстером, подыскать жилье для моего полка. Доктор должен был известить их, где я нахожусь.

— Но, может быть, среди других пациентов у вас найдутся знакомые?

Он не сводил с нее своих изумрудных глаз, его взгляд гипнотизировал. Затем он внезапно посмотрел куда-то в сторону, взял бокал и отпил глоток портвейна.

— У вашего отца хороший вкус.

— Это у доктора Марша хороший вкус. Он вчера принес для отца несколько бутылок.

— Ах, какой он добрый, этот доктор. Вы хорошо его знаете?

Аннетта покачала головой:

— Нет, я знаю только, что врач он прекрасный и сохраняет верность королю. Он уже дорого заплатил за свою верность. Говорят, от него отказались родные. Но жена его была из квакерской семьи, а большинство квакеров выступает против мятежа. Некоторых мятежное правительство даже повесило, и доктор сидел в тюрьме, так как заявил протест против казней.

В глазах Джона Ганна промелькнуло удивление, но он ничего не сказал. Вместо этого он встал, но, видимо, слишком резко — пришлось схватиться за стул, чтобы не потерять равновесие. Аннетта хотела подхватить бокал. Она коснулась рукой руки Джона Патрика, но каким-то непостижимым образом бокал все же упал и разбился. Сверкающие осколки разлетелись вокруг, и красное вино растеклось на полу. Казалось, это кровь.

Аннетта вскрикнула. На какое-то мгновение она словно оцепенела. Она видела уже достаточно много крови, но сейчас ей показалось, что это его кровь. Предвидение? Но она в такие вещи не верила. Тем не менее дыхание у нее перехватило и сердце застучало как бешеное. Она вдруг поняла, что смотрит на Джона Ганна сквозь слезы. Он был совсем рядом, но контур лица расплывался как в тумане.

— Все в порядке, — тихо сказал он, — это ведь только вино.

Опираясь на трость, он опустился на колено и стал собирать осколки. И тут же порезался. Его кровь смешалась с вином. Джон Ганн пробормотал сквозь зубы нечто вроде ругательства, и это вывело ее из транса.

— Об уборке мы позаботимся потом, — сказала Аннетта, подавая ему руку, чтобы помочь подняться. Кровь из пореза уже текла тише. — Сейчас принесу что-нибудь, руку надо забинтовать.

Вместо ответа он просто вытер руку о брюки.

— В этом нет никакой необходимости. Извините мою неуклюжесть. Но так действует на меня ваше присутствие.

Неужели? Эта мысль и смутила ее, и опьянила.

Он поднял руку.

— Видите? Кровь уже почти остановилась.

И, словно в доказательство правоты своих слов, он отвел локон с ее лица и пальцами погладил Аннетту по щеке. Сердце у нее забилось сильнее, и ноги стали как ватные, потому что от его прикосновения в жилах словно вспыхнуло пламя. Аннетта подняла взгляд и увидела, что в глазах его горит огонь. Зеленое пламя.

— Я буду скучать, мисс Кэри.

— Вы дадите мне знать, что у вас все в порядке?

— Постараюсь, если будет возможность.

Голос у него охрип, а пальцы все еще бродили по лицу Аннетты, словно он хотел запомнить его и на ощупь. Ее охватила дрожь. Он отошел на шаг.

— Извините. Я, кажется, не в состоянии держаться в стороне от вас.

«И я тоже не в состоянии», — ответила она мысленно.

— Что бы ни случилось, запомните: вас забыть просто невозможно, — сказал Джон Патрик.

Нет, это были не совсем те слова, которые ей хотелось бы от него услышать. Ей бы хотелось, чтобы он говорил о любви, ей хотелось услышать обещания. Но любовь и обещание были в его взгляде, и душа ее воспарила в блаженстве.

Она подошла ближе, и на мгновение ей показалось, что он снова отвернется и откажется от нее, но нет. Он наклонился и поцеловал. Крепко. Страстно. Она ответила на его поцелуи, она обнимала его, и ладони ее запутались в его волосах. От него пахло портвейном, мылом и еще каким-то особым, мужским запахом, который ее пьянил. Горячечное желание охватило ее, как жадное пламя сухую траву. Она прижалась к нему всем телом и ощутила напряженность его плоти, отчего запылала еще сильнее.

Он застонал, выругался и в следующую секунду оторвался от нее.

— Проклятие! Я не имею права.

Она выпрямилась. Прошлым вечером она бежала, Больше она не убежит.

— Нет, вы имеете это право, — сказала она, приподнялась на цыпочки и, едва касаясь губами, поцеловала его. А затем, собрав все свое достоинство, повернулась и медленно вышла.

В душе ее росла надежда. Может быть, война долго не продлится. Может быть, папе станет легче. Так и будет, если он получит обратно свою землю. Но для этого необходимо только одно: чтобы англичане победили.

А она будет молиться за их победу. И за то, чтобы к ней вернулся ее английский лейтенант.

9.

Следующие два дня Джону Патрику показались вечностью. Он чувствовал себя лучше, хотя ему было еще неимоверно трудно передвигаться без палки. Плечо тоже побаливало.

Но он по-настоящему страдал при мысли об Аннетте и ее отце. Он все-таки привязался к ним обоим. Он не ожидал, что ему доставит такое удовольствие улыбка Хью Кэри или его интерес к рассказам об Англии.

Такие чувства были ему вновь. Он долгое время не испытывал чувств, достойных уважения, существенно подрастеряв запас человечности в свою бытность на Карибах. Он больше не хотел ничего терять.

Не хотел терять Аннетту. Эти двое, отец и дочь, снова научили его любить. Джон Патрик закрыл глаза. Любить. При мысли о любви он ощутил страх, гораздо больший, чем тот, что испытывал при виде превосходящего по численности флота противника.

Ему хотелось остаться с ними. А вместо этого надо навсегда, исчезнуть из их жизни. Он уже написал Аннетте письмо и сообщил, что получил назначение в другой полк и должен немедленно явиться в Нью-Йорк. Разумеется, она будет наводить справки о Джоне Ганне в его старом полку и, конечно, ничего не обнаружит.

Он подошел к бюро, открыл ящик и положил туда письмо. Несколько часов назад приходил Ноэль, принес продовольстие и вторую английскую военную форму, на этот раз капитанскую. Она была больше, чем требовалось, и Джон Патрик мог обмотаться несколькими слоями бинта, чтобы казаться толще. Дородность, парик — и английский капитан будет мало похож на человека, чья внешность описана в расклеенных по городу объявлениях.

Ноэль ушел, предупредив: английский офицер, знавший Звездного Всадника в лицо, ходит с обыском по частным домам, даже если хозяева абсолютно лояльны англичанам. И времени остается очень мало.

Ноэль принес также новости об экипаже. Все здоровы, но их будут судить в Нью-Йорке как шпионов. Очевидно, англичане боялись слухов о предвзятом суде, если процесс начнется в Филадельфии. В городе было достаточно граждан, сохранявших нейтралитет, и суд станет сплошной показухой. В этом Джон Патрик был совершенно уверен.

Потом пришел Айви. Внешне швед всегда был спокоен, но сейчас в его холодных синих глазах светился восторг.

— Вчера вечером в гавань пришел английский корабль. Судя по численности команды, он должен добрать еще нескольких матросов на берегу и взять на борт заключенных. Послезавтра он отплывет.

Айви немного подождал, словно растягивал удовольствие, и наконец сообщил главное:

— А завтра вечером Хоу дает бал. Половина корабельной команды и офицерского состава в городе будут там присутствовать.

Джон Патрик почувствовал, как в душе шевельнулось нечто похожее на предвкушение. Он чертовски устал от неподвижного образа жизни. Несмотря на боль, которую он ощущал при движении, он был совершенно готов действовать. Только бы помочь своим и поскорее оставить дом, в котором он чувствовал себя одновременно как лев в клетке и как последний проходимец.

Да, он будет скучать по Аннетте Кэри, так скучать, как еще не приходилось никогда в жизни. Он бы никогда не поверил, что такое возможно. Она станет думать, что ему легко было с ней расстаться, раз он даже не попрощался. И никогда ей не узнать, что в его сердце она обрела пристанище навсегда. Джон Патрик тихонько выругался. Лишь бы Ноэль не узнал об этой его слабости. Он, Джон Патрик, горел как в аду. Он сам раздул это пламя.

— У нас достаточно форменных мундиров? — спросил он у Айви.

— У нас они будут. На берегу есть таверна, в которую частенько заглядывает компания морячков. Мы подсыплем им снотворного в винцо. — Айви поглядел на Джона Патрика. — А вы сами достаточно окрепли?

— Эй. Я бы мог уйти прямо сегодня вечером. Но завтра было бы лучше. Если офицеры будут на балу, это значит, что младшие чины тоже напьются. Встретимся в десять вечера. В доме к тому времени все будет тихо.

Лицо Айви посерьезнело:

— А что будет с доктором Маршем, если генерал Вашингтон опять возьмет город?

Джон Патрик тоже об этом беспокоился. Если город возьмут американские волонтеры, всем здешним роялистам не поздоровится, а ему было хорошо известно, что Вашингтон твердо намерен отвоевать Филадельфию. Если Бостон был кулаком революции, то Филадельфия — ее сердцем. Именно здесь была провозглашена Декларация Независимости.

— Уверен, что Ноэль прекрасно сознает, какая опасность ему угрожает, — ответил Джон Патрик после долгого раздумья.

По правде говоря, ему уже давно не давала покоя мысль о том, какая печальная судьба ожидает Ноэля. В сущности, это он сам поставил брата в почти безвыходное положение. Если с Ноэлем теперь случится что-нибудь плохое, он никогда себе этого не простит. И еще Аннетта, и ее отец…

Джон Патрик отмахнулся от этих мыслей и спросил:

— А как наши люди?

— Рассредоточены по городу, — ответил Айви.

Джон Патрик ходил по комнате, тренируя мышцы. Он старался не хромать, но хромоту можно было бы объяснить, если они напорются на патруль, например, раной, полученной в перестрелке с мятежниками.

— Значит, завтра вечером, — повторил он.

Айви кивнул и оглядел комнату, задержавшись взглядом на вазе со свежими цветами, украшавшей столик, на золотистых занавесках, от которых, казалось, исходит радость и тепло.

— А что вы скажете мисс Кэри?

— Что я возвращаюсь в свой полк.

— Она добрая. И хорошенькая, — осторожно заметил Айви.

— Эй, — тихо ответил Джон Патрик, — хотя я сомневаюсь, что она была бы ко мне добра, если бы знала, кто я на самом деле.

— А вы, капитан, если бы оказались на ее месте?

— Наверное, я тоже не был бы добр. Но мы никогда не узнаем, как все было бы.

Джон Патрик еще раз прошелся по комнате. Ему не хотелось думать об Аннетте Кэри. Он не мог позволить себе такой роскоши. Мысленным взором он видел выражение отчаяния на ее лице, когда она поймет, что ее предали.

Надо надеяться, что она никогда ни о чем не узнает. Да, она, возможно, ощутит чувство утраты, когда он уедет. Точно такое же, что не дает покоя ему. Черт побери, ну когда же наконец он перестанет о ней думать? Появится какой-нибудь английский офицер, станет за ней ухаживать, и она и думать забудет о Джоне Ганне. Но почему ему так отвратительна эта мысль?

Айви нахмурился.

— У меня назначена встреча с командой, — и он хотел было уйти.

— Айви.

Швед повернулся к Джону Патрику.

— Пожалуйста, будь осторожен. Ты мне нужен.

Лицо Айви вспыхнуло. Он кивнул и вышел из комнаты.

Джон Патрик продолжал мерить шагами комнату. Через двадцать четыре часа он снова взойдет на палубу корабля. Он будет свободен, как мечтал все это время, но восторга при этой мысли он не почувствовал. У него было ощущение, что он попал в ловушку. Почему? И отчего так ноет сердце?

* * *

Следующий день прошел гораздо быстрее, чем Джон Патрик мог ожидать. Он нанес последний визит Хью Кэри, молча с ним попрощавшись. Поразительно, как много этот монархист стал для него значить.

Выходя из комнаты Кэри, он столкнулся с Аннеттой. Оба схватились за руки, чтобы помочь друг другу удержаться на ногах. Он сразу же понял, что делать этого было нельзя. Одного прикосновения к ней достаточно, чтобы все его тело вспыхнуло огнем. Он понял, что и она ощущает то же самое. Их глаза встретились, поверяя друг другу тайну желания, словно они уже стали любовниками, опасную тайну, которую он так старался скрыть.

— Позвольте вам помочь, — попросила она.

— Нет, мисс Кэри, — ответил он, смягчив сухость тона усмешкой, — вы и так много сделали для меня. Оставайтесь с вашим отцом. Может быть… завтра…

Глаза у Аннетты просияли, и она кивнула.

Но завтра ничего не будет. Он уйдет, оставив записку на столе, где просто сообщит, что его срочно вызвало командование, но он не захотел беспокоить ее ночью. Образ ее останется в его памяти: темные волосы, серо-голубые глаза. Эти глаза в пылу страсти станут, наверное, серебристыми, как ртуть.

Джон Патрик знал, что этот образ будет преследовать его еще очень долго.

* * *

Ноэль знал, что сегодня ночью Джон Патрик выполнит задуманное. Завтра поздно вечером с начавшимся приливом английский корабль отправится в плавание. То, что генерал Хоу устраивает большой бал, было Звездному Всаднику только на руку.

Со стесненным сердцем Ноэль покормил Аристотеля и пошел к дому Кэри. Он кожей чувствовал, что завтра утром его брата там не будет. Надо надеяться, он исчезнет незамеченным.

Однако самым большим, неотступным желанием было попрощаться. Джонни может считать его предателем, но он все равно останется его братом.

Он постучал в дверь. Открыла Бетси. Лицо ее просияло при виде Ноэля.

— Как поживают мои пациенты?

— На пути к выздоровлению, да благословит их бог, — ни одного случая ночной лихорадки.

— Думаю, это все куриный бульон Селии и твой отменный уход, Бетси.

Ее улыбка стала шире, на щеках появились ямочки, и Ноэль понял, почему Мальком от Бетси без ума. Он даже стал раздражительнее, чем обычно, должно быть, его бесит то, что Айви так много времени проводит в доме Кэри.

— А как наш шотландский лейтенант? — спросил Ноэль, помолчав.

Бетси засияла еще лучезарнее:

— Лейтенант встал и уже ходит. Даже читает мистеру Хью.

Ноэль был удивлен. Джонни сказал, что виделся с Хью Кэри. Но читать ему? И это после того, как он обещал сократить свое общение с семьей Кэри до минимума?

— Замечательно! Он сейчас у себя в комнате?

Бетси кивнула.

— Он отдыхает, как вы и приказали. Мисс Аннетта велела проследить, чтобы его не беспокоили, но, думаю, она не вас имела в виду. — Она подмигнула Ноэлю: — Еще мне кажется, что он посматривает на мисс.

Черт побери его братца. Ноэль заметил, что глаза у Аннетты начинают сиять при упоминании о Джоне Ганне, но он надеялся, что все это невинный флирт. Он знал, что его брат — любимец женщин. Мало кто мог устоять перед его обаянием. Он часто менял женщин, но никогда не запятнал себя бесчестным поступком, никогда ничего не обещал ни одной молодой леди. Конечно, Джонни разбил не одно женское сердечко, и меньше всего Ноэлю хотелось, чтобы Аннетта Кэри пополнила ряды этих несчастных.

Он отдал свой плащ Бетси и молча прошел в дом.

— Сначала осмотрю лейтенанта, — наконец сказал он и направился к комнате Джонни.

Он коротко постучал и, не дожидаясь ответа, вошел, плотно закрыв за собой дверь.

Джон сидел на кровати. На коленях у него лежал мундир, а в руке Джон держал иголку.

Джон усмехнулся:

— Мундир будет широковат, даже если я потолстею, но я его доведу до кондиции.

— Вот не знал, что у тебя есть и портновский талант, кроме всех прочих.

— Английский флот научил меня многому, и теперь я с удовольствием обращу эту науку против него.

Ноэль отметил, что у брата блестят глаза. Этот блеск ему был знаком с тех давних пор, когда мальчиком Джонни собирался объезжать особенно строптивую лошадь.

— Ты сегодня уезжаешь?

Джонни кивнул.

— Спасибо, что выправил бумаги. Они действительно превосходны. Я просто восхищен твоими неожиданными способностями.

— Ты, Джонни, не оставил мне выбора. Я не могу допустить, чтобы ты уничтожил результаты моих здешних трудов.

— Неужели это для тебя так важно?

— Да, — просто ответил Ноэль.

— Ну тогда сожалею, — Джон Патрик сказал это искренно.

Он позволил своему гневу уничтожить ту родственную близость, которую всегда испытывал по отношению к своему брату. Однако, познакомившись с Хью Кэри, он начал понимать, что вопрос убеждений и преданности той или иной стороне требует более глубокого осмысления, чем он предполагал раньше, и что он не имеет права осуждать действия кого бы то ни было, раз его собственные поступки так предосудительны.

Лицо у Ноэля стало напряженным. Он явно сдерживал свои чувства.

— Я не буду расспрашивать, когда точно ты отправляешься, но будь осторожен. Я не хочу потерять своего маленького братца.

«Давно уже не маленького», — подумал Джон Патрик. Он был на два дюйма выше Ноэля, но, сдается, брат выше его в ином отношении. Джон Патрик знал, что Ноэль жертвует своими принципами, лишь бы помочь ему.

И Джон Патрик протянул ему руку.

— Я знаю, чем ты рискуешь ради меня. И я этого не забуду.

Ноэль сжал руку брата и на какое-то мгновение, по-видимому, лишился дара речи.

Джон Патрик ослабил пожатие.

— А что ты будешь делать, когда англичане уйдут?

— А почему ты думаешь, что они уйдут?

— Они должны сгруппировать свои силы, а Нью-Йорк для них важнее, чем Филадельфия, несмотря на символическое значение этого города.

— Неужели?

— Эй. Я тут перехватил кое-какие донесения. — И Джон Патрик улыбнулся своей немного кривоватой улыбкой.

— Что же, это моя забота, не твоя, — ответил Ноэль. — Я так понимаю, что ты продолжаешь посещать Хью Кэри.

Взгляд Джона Патрика стал непроницаемым. Это нечто новое. Ноэль запомнил Джонни другим. Он всегда был как открытая книга. Но то было десять лет назад. С тех пор в нем произошли перемены, и самой разительной была та, что от Джонни исходила скрытая угроза. Ноэль знал, что брат очень искусный и опытный капитан, иначе англичане не опасались бы его до такой степени. Но он не ожидал, что его брат станет беспощадным человеком.

— Об этом меня просила Аннетта, — наконец объяснил Джон Патрик, — и я не мог ответить ей отказом.

Их взгляды встретились. Ноэль первым опустил глаза.

— Ну что ж, тогда, пожалуй, я пойду.

Джон Патрик, стоя, хмуро смотрел на брата.

— Если Вашингтон снова возьмет Филадельфию, убирайся отсюда к черту.

— Пожалуй. Но, возможно, я и останусь.

— Черт возьми, Ноэль. Тебя же все знают. Не будь дураком.

— Посмотрите, кто мне дает советы. Лично я не могу представить себе большей глупости, чем плавание по Делаверу мимо берегов, охраняемых английским военным морским патрулем.

У Джонни вдруг стал виноватый вид, как у нашкодившего мальчишки, которого схватили за руку, когда он залез в банку с вареньем. Прежнее жесткое выражение лица смягчилось. Ноэлю хотелось именно таким запомнить его на прощание.

— Доброго тебе здоровья и удачи, — сказал он и вышел из комнаты.

Джон Патрик был совершенно готов покинуть дом Кэри. Хотя расставаться с Аннеттой было невыносимо тяжело. Она нравилась ему по-настоящему. Ему нравились ее улыбка, ее ум, нравились даже сердитый блеск в глазах и упрямая складка губ. Его чувство не исчерпывалось плотским желанием, оно было глубже. Впервые за десять лет он ощутил некое умиротворение, но такое бывало с ним только в ее присутствии.

Тем не менее они враги. Это чертовски удачно, что он сегодня вечером уйдет.

Он взял письмо, которое так тщательно подготовил, и добавил несколько строчек. Он хочет выразить семейству Кэри глубокую признательность за уход и внимание, но он даже не намекнул на возможность новой встречи, лишь подписался: «С уважением, Джон Ганн». И положил письмо на стол.

Минуты тянулись как часы. Каждый звук, каждый легкий шум взвинчивали нервы до предела. Он никогда не умел ждать. Особенно сейчас. От него зависит так много сейчас. Жизни матросов. Жизнь брата. Может быть, даже жизни отца и дочери Кэри. Если англичане дознаются, что Кэри давали в своем доме приют беглому пирату, которого солдаты так рьяно искали, этой семье несдобровать.

Наконец раздался стук, которого он так ждал, особый условный сигнал Айви. Джон Патрик открыл дверь великану-шведу, одетому, как всегда, в грубую, видавшую виды одежду.

— Мы готовы, кэп. Сэмюеле и еще двое ждут снаружи с лошадью под седлом.

Джон Патрик кивнул:

— Хорошо. Нужные бумаги со мной.

И Айви улыбнулся, что случалось весьма редко.

Джон Патрик хотел бы ответить тем же, но рискованная игра внезапно потеряла свою прелесть. Вместо азарта он ощущал непонятную тоску. Но он должен вызволить людей, которые ему доверяют. Он уже взял капитанский мундир, чтобы переодеться, как вдруг в коридоре послышались шаги, и Джон Патрик жестом подозвал к себе Айви.

Стук в дверь. Аннетта? Он затаил дыхание, надеясь, что она уйдет, не желая нарушать его покой. Но постучали вновь, уже громче, и он понял, что Аннетта не одна.

Айви вытащил из-за пояса пистолет. И встал так, чтобы дверь, открывшись, заслонила его. Сердце Джона Патрика билось так, словно вот-вот выскочит из груди. Слишком много жизней теперь зависит от того, как ему повезет.

Он услышал, как поворачивается дверная ручка, и сел на кровать. Тот, кто войдет, увидит его, а не Айви. Рядом с собой он положил пистолет и портупею, прикрыв их пледом.

Дверь отворилась. Двое мужчин — морской лейтенант, англичанин в синем мундире и армейский сержант в красном — остались у порога. В комнату вошла Аннетта. Джон Патрик сразу же узнал одного из мужчин. И тот узнал Джона Патрика. Ничего не подозревая, Аннетта извиняющимся тоном начала:

— Эти люди обыскивают каждый дом, — и осеклась, услышав проклятие, которое изрыгнул офицер за ее спиной.

— Звездный Всадник! — прорычал офицер и потянулся к пистолету, висевшему на ремне. Дверь с шумом захлопнулась, и англичане от неожиданности вздрогнули.

— Опустите оружие и ведите себя очень тихо, джентльмены, — сказал Айви.

Аннетта повернулась и мгновенно встала между Айви и военными. Английский офицер воспользовался заминкой, вытащил пистолет и прицелился в Джона Патрика, но тот одновременно выхватил из-под пледа свой и тоже прицелился.

— Ублюдок, — сказал офицер, нажимая на курок.

Пистолет Джона Патрика выстрелил на какую-то долю секунды раньше. Офицер рухнул на пол, и Джон Патрик наклонился к нему. В тот же момент Айви ударил другого англичанина рукояткой пистолета по голове, подхватил падающего и осторожно положил его на пол.

Джон Патрик взглянул на Айви и встал.

— Он мертв. Погляди, нет ли с ним еще кого-нибудь и не слышал ли кто выстрел. Если да, то скажи, что я чищу свой пистолет.

А затем он повернулся к Аннетте.

Лицо у нее побелело. Взгляд, не верящий очевидному, был устремлен вниз, на растекающуюся лужу крови. Затем она медленно подняла глаза. Их взгляды скрестились. Казалось, она хочет увидеть в его лице опровержение случившегося.

Он услышал, как Айви закрыл, выходя, дверь. А потом Аннетта опустилась на пол. Он было подумал, что она потеряла сознание, и рванулся к ней, но внезапная боль прострелила ногу, и она подвернулась. Он споткнулся, но все-таки удержался на ногах, но было слишком поздно. Аннетта уже завладела пистолетом убитого офицера и целилась прямо в Джона Патрика.

10.

Друзья и соседи!

На какой-то момент отголоски той ночи снова ожили в ее памяти. Она снова ощутила запахи пороха, крови, насилия.

Аннетта приказала руке не дрожать. Палец неловко лежал на курке. Одна пуля. Только одна, чтобы защитить себя и свою семью.

Она же хорошо помнила свою клятву, что больше никогда не будет игрушкой обстоятельств.

Аннетта не сводила взгляда с человека, который назвался Джоном Ганном, а мысленно видела растекающуюся на полу кровь в нескольких шагах от себя. Кровь, похожую на красное вино, которое он разлил вчера вечером. Дурная примета оправдалась, хотя это была не его кровь.

Дыхание у нее перехватило, а сердце, казалось, разлетелось на тысячу осколков, как хрустальный бокал. Прежде она думала, что большего предательства, чем со стороны соседей, изувечивших ее отца, на свете не существует. Она считала, что больше никто и никогда не сможет ранить ее так глубоко.

Она ошибалась.

Мнимый Джон Ганн шагнул к ней.

— Нет! — Палец, лежавший на курке, уже не дрожал, и он остановился, нахмуренный, с загадочно блестящим взглядом.

— Вы человек, которого разыскивают? Человек, которого называют Звездным Всадником? — спросила она, задыхаясь, едва слышно.

На его щеке дрогнул мускул. Она почувствовала, как он весь напрягся в ожидании.

— Он — это вы? — спросила она громче.

— Да, — ответил Джон Патрик, разрушив ее последнюю надежду на то, что все происшедшее какая-то ужасная ошибка.

— Все это время вы мне лгали. Все было ложью! — Ее горло свело судорогой, она едва могла дышать. — Поцелуи. Шепот.

Ужас, который она испытывала несколькими секундами ранее, был ничто по сравнению с отвращением, которое она чувствовала сейчас. Острая, режущая боль терзала сердце, ей хотелось сжаться в комок, разрыдаться, но она не могла себе этого позволить. Ему она тоже не позволит заметить, что она сейчас чувствует.

Звездный Всадник взглянул ей в глаза, но промолчал.

— Вы меня использовали. Вы использовали моего отца. — Бурные чувства сотрясали все ее существо, грозя поглотить заживо, как морские волны в ураган.

Он снова шагнул к ней.

Она на шаг отступила.

— Не подходите.

— Аннетта, я…

Но она затрясла головой.

— Не надо. Ничего не говорите. Не надо больше лжи.

Его губы странно искривились. Нет, то была не улыбка. Даже не усмешка.

— Я больше не могу стоять. Мне нужна палка.

Он сказал это так хладнокровно. Так безразлично к боли, которую ей причинил. Джон, у которого были такие ласковые слова, такие нежные руки. Нет, этот человек — не Джон Ганн. Это пират. Безжалостный и опасный, самый опасный из всех, какие только бывают на свете.

Джон. Ее Джон.

Аннетта мотнула головой.

— Это нисколько не помешало вам убить человека.

Она не узнала свой голос. Хриплый. Колючий. Желчный от горечи, переполнявшей ее сердце.

Не сводя глаз с пистолета в ее руке, он прислонился к стене.

— Вы уверены, что сможете пустить в ход эту штуку? — спросил он тихо.

Она хотела было ответить, но спохватилась и стиснула челюсти. Говоря по правде, она этого не знала. Она вообще не знала, что сделает через секунду, однако что-то делать надо. Скоро вернется Айви. Ей надо заставить этого человека — врага — выйти из комнаты. Она доведет его до входной двери и позовет на помощь.

И что тогда? Он убил офицера на службе короля, он присвоил английский мундир. Его, вероятнее всего, повесят. Сможет ли она жить дальше с таким бременем на совести? В сознании вспыхнуло воспоминание: вот он деликатно и участливо беседует с ее отцом. Неужели он все время притворялся?

Но представить его на виселице было невозможно. Одна мысль об этом пронзала, как нож. Аннетта как будто снова ощутила прикосновение его рук, услышала тихий голос. Его слова. Она не могла их выбросить из головы. Как все это вяжется с холодной решимостью, с которой он убил офицера?

Противоречивые чувства разрывали ее надвое. В душе воцарился хаос.

— А почему бы мне и не пустить ее в ход? — спросила Аннетта, и ей показалось, что прошла целая вечность..

— Потому что, если вы меня убьете, вам никогда не удастся вернуться домой, — ответил Джон Патрик.

— А я и так теперь не смогу вернуться. Никогда. Я вам верила, так же, как верила тем людям, которые едва не убили моего отца.

На мгновение он закрыл глаза, но она успела заметить в них острую боль. Он судорожно сглотнул.

— Простите, — сказал он тихим, страдальческим голосом. — Я никогда не хотел причинить вам зло.

Она почти поверила ему, но ведь этот Джон Ганн такой искусный лжец.

Но даже если бы она и поверила, он все равно оставался врагом.

Аннетта маленькими шажками отошла подальше от него, все время держа его на прицеле.

— Опустите пистолет, — сказал он ласково.

Звездный Всадник шагнул к ней, сделал еще шаг. Между ними лежал мертвый английский офицер. Он разделял их как непреодолимая преграда. К ней приближался мятежник, замысливший зло, несущий опасность ее дому, ее отцу, всему, что она любит.

Они пришли за отцом. Она слышала их крики, их проклятия. Она чуяла насилие.

И Аннетта нажала на курок.

* * *

Джон Патрик внимательно следил за ее взглядом и отскочил в сторону как раз в то мгновение, когда раздался выстрел, но отскочил все-таки недостаточно быстро. Он почувствовал ожог в боку, словно мимо пролетела огненная стрела, однако ухитрился рвануться вперед и выхватить пистолет из ее руки.

Пуль больше не было, и Аннетта отдала пистолет не сопротивляясь. Лицо у нее побелело как полотно, глаза были полны такой глубокой боли и горя, что Джон Патрик едва не застонал от отчаяния.

Жизнь двадцати человек зависит от него. Он уже опаздывал, но оставить ее здесь не мог. Во всяком случае, не так. Не с этим проклинающим его взглядом.

А Ноэль? Господи, она же может стать причиной его смерти. Может быть, впервые за всю жизнь Джон Патрик пребывал в нерешительности. Он запомнит этот момент на всю жизнь и долго еще будет мучиться, вспоминая, как все было. Ведь почти с первого дня знакомства он наперед знал, чем все это кончится. Но расплачиваться за его неосмотрительность будет она одна.

Джон Патрик коснулся ее щеки. Аннетта отшатнулась. Слезинка скатилась по ее щеке, выдавая внутреннюю муку, но эта слеза ожгла его сильнее, чем удар кнута восемь лет назад.

Джон Патрик почувствовал усталость и дурноту.

— Извините, — сказал он тихо.

— Жаль, что я промахнулась, — едва слышно ответила Аннетта и тут же спросила: — И что же теперь?

Его рот искривился в усмешке:

— Ну, прежде всего надо остановить кровотечение, — ответил Джон Патрик, положив пистолет на стол и взяв оружие еще бесчувственного английского сержанта. — А вам лучше присесть на кровать, — сказал он.

Вместо этого Аннетта рванулась к двери. Джон Патрик заслонил выход, а потом закрыл рот Аннетты поцелуем, заглушив крик, но он крепче прижал ее к себе, стараясь успокоить бурю, бушевавшую в ее душе.

Аннетта не отвечала на его поцелуи. Она словно покрылась льдом неприятия, а в ее напряженной позе было столько ярости, что он неохотно разжал объятия.

— Не кричите.

— Или вы убьете меня?

— Помните, в доме полно народу.

Она отступила на шаг.

— Так вы мне угрожаете?

— Я хочу сказать, что от вашего молчания выиграют все.

— Айви на вашей стороне?

— Он мой друг.

В этот момент дверь открылась и вошел Айви.

Джон Патрик отступил, увлекая Аннетту с собой.

— Кто-нибудь слышал выстрел? — спросил он.

— Эй. Бетси, но я сказал, что это палят пьяные солдаты на улице. Но я, кажется, слышал еще один выстрел?

Это был скорее не вопрос, а утверждение.

— Да, мисс Кэри проделала во мне еще одну дырку. Но это несущественно. А что, нашего английского друга кто-нибудь еще сопровождал?

Айви покачал головой:

— Нет. Он не рассчитывал повстречать вас здесь. Наверное, у них был просто приказ осмотреть те дома, где еще не было обыска. Но думаю, этих, что пришли, скоро хватятся.

— Ты лучше свяжи сержанта, пока он не пришел в себя, и приведи двоих человек с улицы.

— У вас кровь идет.

— Пустяки.

— А мисс Кэри?

— Я ее задержу до твоего возвращения.

Айви кивнул и вышел.

Аннетта стояла тихо-тихо. Слишком тихо. Он понял, что она ждет нового шанса убежать, и сказал:

— Если вы поднимете тревогу, этот английский сержант умрет, и все, кто в доме, могут пострадать.

Она знала, что он так и сделает. Страх боролся в ней с яростью.

— Вы поклянетесь, мисс Кэри? Вы поклянетесь жизнью своего отца, что исполните мое приказание?

Джон Патрик знал, что не должен проявлять слабости.

Ему приходилось извлекать пользу из репутации, которой он не имел оснований гордиться. Он должен внушить ей страх. Все в нем восставало против этой мысли, но слишком велики были ставки в этой игре.

— Скажите вслух и громко, мисс Кэри, что вы будете следовать моим указаниям. Неукоснительно.

— Иначе вы погубите моего отца?

— Все до одного в этом доме погибнут, — повторил он. — Вы укрывали в своем доме беглеца. Не думаю, что англичане поймут вас правильно.

В ее глазах промелькнул гнев, но и понимание.

— А доктор Марш?

— Он так же невиноват, как и вы, но не думаю, что для англичан это будет иметь большое значение.

Он старался говорить как можно равнодушнее.

— Вы достойны презрения, — заявила Аннетта.

Джон Патрик вздохнул, у него не было времени на споры.

— На этот счет мы договорились, но мне нужно ваше слово. Немедленно.

Она с трудом сглотнула и нерешительно спросила:

— А если я обещаю?

— Тогда никто не пострадает.

Аннетта красноречиво посмотрела на мертвого офицера.

— Ну, тут уж кто кого, согласитесь, — усмехнулся Джон Патрик, хотя ему было совсем не до смеха.

— Что вы хотите сделать со мной?

Он заколебался. Он не мог позволить себе поверить ей на слово. Один промах — и Ноэль за все расплатится сполна. Брата надо предупредить, но и Аннетту с отцом теперь нельзя бросить.

В его мозгу начал складываться план, но времени посвящать Аннетту в подробности не было.

— Вы будете в целости и сохранности. Вам нужно только оставаться здесь, пока я не закончу кое-какие дела.

— А потом?

— Повторяю, что ни вы, ни ваш отец не пострадаете, если поступите так, как я скажу, — с досадой произнес Джон Патрик. Время уходило. Драгоценное время.

Она сжала кулаки, и косточки пальцев побелели. Он отлично помнил это чувство беспомощности.

— Как я могу вам верить?

— Порукой мое честное слово.

— Я знаю, чего оно стоит.

Это было самое страшное оскорбление, которое ему когда-либо наносили, но он сделал над собой огромное усилие и спокойно произнес:

— У вас всего десять секунд, чтобы принять решение.

— Будьте вы прокляты, — сказала Аннетта и так закусила губу, что из нее брызнула кровь.

В дверь резко постучали. Вошел Айви и с ним еще двое в английских мундирах. На мгновение лицо Аннетты оживила надежда.

Джон Патрик знал, что его слова сейчас убьют эту надежду на корню.

— Джеффри, забинтуй вот этого. Том, отнесите потом обоих в док и ждите нас там. Обрызгайте их виски. Если остановят, скажите, что тащите их в казарму. Айви, постарайся убрать следы крови.

Через несколько минут обоих англичан унесли и все было убрано. О, если бы так легко можно было восстановить и утраченное доверие.

* * *

Все еще не опомнившаяся от потрясения, Аннетта взглянула на человека, за которым ухаживала, с которым связывала надежды, о котором мечтала. Но это уже не Джон Ганн. Это беспощадный незнакомец, которыйубивает людей, не задумываясь, без всякого сожаления и раскаяния. Теперь он угрожает и ей самой, и ее семье. Удивительно, что она совсем не опасалась за свою жизнь. На миг ей показалось, что лицо этого человека исказила боль! Но это было только мгновение.

Аннетта отвернулась. Сердце жгла мучительная досада. Пират по-прежнему стоял между ней и дверью. Придется ждать, пока наконец не настанет долгожданный момент и она опять попытается скрыться. Он обязательно допустит какую-нибудь ошибку.

Поэтому она напустила на себя сокрушенный вид, а ум ее лихорадочно измышлял способы одурачить Джона Патрика. Но, боже мой, она увязла гораздо сильнее, чем можно было предполагать. Да, она сразу влюбилась в него. Какой же она была дурочкой!

А теперь он так легко рассуждает о гибели тех, чьим гостеприимством он злоупотребил.

Да, действительно от любви до ненависти один шаг. Ей хотелось наброситься на него с кулаками. Жаль, что она промахнулась. Сейчас все было бы по-другому. А вместо этого ей приходится забыть о гордости и ломать голову над тем, как перехитрить человека, который требует от нее предательства.

Неужели он действительно так безжалостен, как о нем рассказывают? Да, наверное, он же пират и убийца, о котором ходят легенды.

Сердце у нее сжалось при мысли, какой неуязвимой она еще недавно ощущала себя в его объятиях. А несколько минут назад его взгляд был холоден, как лед, как река Делавер в январе. Как она могла так обмануться и видеть в этих глазах тепло и сочувствие?

Джон Ганн, или как его там зовут на самом деле, достал часы и взглянул на циферблат.

— Мы опаздываем. — Потом кивнул Айви: — Постереги мисс Кэри, пока я не починю себя и не переоденусь.

Он расстегнул мундир, затем окровавленную рубашку. Его торс был невыносимо великолепен, несмотря на безобразную ссадину. Он оторвал рукав от рубашки и туго обмотал его вокруг пояса, закрыв рану. А затем начал расстегивать брюки.

— Вам, наверное, хочется отвернуться, — сказал он почти извиняющимся тоном. Куда подевалось его недавнее высокомерие.

Она отвернулась. У нее не было ни малейшего желания наблюдать за дальнейшим процессом разоблачения. Она была бы просто счастлива не видеть его больше никогда. Когда ей позволено было обернуться, она с минуту не могла поверить своим глазам. Теперь на нем была форма капитана, и сам он, казалось, стал гораздо массивнее. На голове у него был белый парик, делающий лицо почти неузнаваемым, а может быть, так показалось из-за необыкновенно любезной улыбки, игравшей на губах? Он поклонился:

— Капитан Смизвик к вашим услугам, — сказал он на безупречном английском.

Айви одобрительно кивнул:

— Сойдет, кэп.

Аннетта повернулась к Айви:

— Ведь вы же на службе у…

И ее сердце едва не остановилось. Она хотела сказать, что Айви служит у доктора Марша. Но если Айви служит и у Джона Ганна, значит, доктор Марш тоже должен быть каким-то образом причастен ко всему происходящему.

— У этого роялиста, что ли? — презрительно спросил Айви. — Место не хуже всякого другого. Где же лучше всего можно спрятаться, как не в стане врага.

Аннетта взвешивала про себя услышанное, не зная, что и думать. Отныне она уже никому не сможет верить.

Она снова посмотрела на Звездного Всадника. Возможно ли так молниеносно меняться? Из доброго, внимательного Джона Ганна превратиться в беспощадного убийцу, а потом в напыщенного английского офицера? И выражение лица у него меняется в соответствии с новой ролью.

А потом, к удивлению, он неожиданно наклонился и поцеловал ее. Его губы сначала были нежны, затем требовательны, словно он искал какого-то ответа. Она рывком подалась назад.

— Не смейте ко мне прикасаться никогда, — тихо сказала она.

Его лицо дрогнуло. Что это было? Гнев? Сожаление? Однако через минуту лицо стало снова бесстрастным. Джон Ганн ограничился поклоном.

— Постараюсь соответствовать вашим требованиям.

— Что будет с моим отцом? С моей тетей, с Бетси?

— Как я уже вам сказал, никакого вреда я им не причиню, если вы будете выполнять мои указания. Я выразился ясно?

В дверь постучали. Он открыл ее, и в комнату вошли двое в английской морской форме. Сердце у Аннетты упало при виде того, как он их приветствовал. Еще два переодетых предателя. Неужели все теперь выдают себя за кого-то другого?

— Это мисс Кэри, — сказал Джон. — Вы останетесь с ней здесь до моего возвращения. Если кто-нибудь постучит и вы должны будете открыть дверь, не выпускайте мисс Кэри из виду и на долю секунды. А сюда вы пришли, чтобы навестить меня, раненого английского лейтенанта.

Поколебавшись, он прибавил:

— Она понимает, что на карту поставлена безопасность всех находящихся в доме.

Опять угроза. Да, она поняла. Поняла совершенно ясно. Она попыталась сглотнуть слюну и не могла. Горло свело судорогой. Она взглянула ему прямо в глаза в поисках хоть какого-то чувства. Но нет, это были глаза чужого, равнодушного человека. Ничего, кроме жесткой, непреклонной решимости.

Аннетта окаменела.

Он кивнул своим людям и, не сказав ей ни слова, ушел.

— Вы, наверное, хотите присесть, мисс, — предложил один из пришедших.

Она метнула на него яростный взгляд, но солдат, по-видимому, ничего не заметил. Он и его напарник стали по обе стороны двери.

Надолго ли? Сколько пройдет времени, пока пират вернется? Она вспомнила о пистолете в кабинете отца. Она приобрела его после переезда в Филадельфию, в город, разрываемый столь разными убеждениями.

Она все бы отдала сейчас за возможность еще раз выстрелить в человека, который вырвал у нее из груди сердце.

* * *

Джон Патрик забористо выругался, направившись вместе с Айви в заднюю половину дома. Нога у него болела, а бок горел как в огне. То, что он переоделся, нисколько ему не помогло. Почему же все пошло кувырком? Ему не хватало людей: двое остались с Аннеттой, другие тащили мертвое тело и огромного сержанта в доки. Он знал, что навсегда запомнит взгляд Аннетты, полный ужаса и отчаяния. Он мог только надеяться, что она не считает его безнадежным убийцей и предателем. Все станет еще хуже, когда она узнает о его планах в отношении ее самой и ее отца.

Однако прежде всего он должен освободить своих людей.

Айви взглянул на него:

— Вы в порядке, кэп?

— Да, а другие готовы?

— Эй, они ждут на дороге.

— Я похож на английского офицера?

— Слишком много чести для него.

В другое время Джон Патрик улыбнулся бы, но сейчас чувство юмора покинуло его. Как бы ему хотелось забыть лицо Аннетты. Но, видно, не судьба. Сможет ли он когда-нибудь улыбнуться? Просто улыбнуться.

— Пошли, — сказал он.

Они избегали встречаться с экипажами, в которых английские военные чины направлялись на великолепный бал в городскую гостиницу. По дороге к ним присоединялись люди в красных мундирах. Они выходили из таверн, из темных улиц, пока не набралось семнадцать человек. Все молча кивали, приветствуя капитана. Когда они проходили по улицам, где жили сторонники мятежников, двери закрывались, оконные рамы опускались. Маршируя вместе, солдаты казались дружным, сплоченным подразделением, верно исполняющим свой долг на службе короля.

Джон Патрик остановился в квартале от уолнат-стритовской тюрьмы и повернулся к. спутникам, следовавшим за ним.

— Теперь, ребята, осторожнее. Блюдите порядок. Шагайте стройными рядами, в ногу, оттягивая носок. И держите оружие наготове.

Айви прошел по рядам, застегивая мундиры, веля подтянуть животы, поднять подбородки и приготовить оружие.

«Не так уж плохо для банды пиратов, которые вдруг стали примерными английскими пехотинцами, — подумал Джон Патрик, — хотя большинству уже приходилось выполнять похожие роли».

— Равняйсь!

Все щелкнули каблуками.

— Вы — экипаж корабля «Мэри Энн», — сказал он тихо. — И не забывайте об этом. Мы конвоируем на корабль заключенных. Мы будем освобождать наших людей по одному и постепенно, но они должны делать вид, что скованы цепью. Передайте по рядам. Как только мы доберемся до «Мэри Энн», мы захватим корабль и поставим паруса. Сегодня у офицеров бал. Надеюсь, большинство из них узнает о случившемся, когда мы уже будем на середине Делавера.

Вопросов не последовало. Все подтянулись. Джон Патрик в сопровождении Айви, переодетого в форму английского сержанта, встал во главе подразделения. Не оглядываясь, он направился прямо к уолнат-стритовской тюрьме и предъявил бумаги дежурному офицеру. Документы давали право капитану военно-морских сил Джонатану Смизвику возложить на себя ответственность за мятежников, заключенных в тюрьме, и сопроводить их на транспортном судне в Нью-Йорк.

— Я думал, вы их заберете завтра утром, — сказал дежурный офицер.

Джон Патрик заговорщически улыбнулся:

— Капитан судна решил сняться с якоря как можно раньше. — А затем наклонился и прошептал на ухо дежурному: — По слухам, у него в Нью-Йорке любовница.

Офицер, молодой лейтенант, нахмурился.

— Однако меня должны были уведомить о перемене сроков.

— Это вам решать. — И Джон Патрик пожал плечами. — Мы можем и подождать, пока вы не наведете справки. Мои люди только обрадуются возможности опрокинуть лишний стаканчик эля вон в той таверне напротив, но боюсь, что капитан Эвери будет чуточку расстроен из-за промедления.

Офицер, поколебавшись, пожал плечами.

— Бумаги вроде в порядке. Я передам вам заключенных.

— Но чтобы все были в цепях.

— Разумеется. Они же разбойники. Ни дисциплины, ни воспитания. Буду только рад от них избавиться.

— Вам нужна помощь?

Офицер благодарно взглянул на Джона Патрика.

— Я был бы вам весьма признателен. Сегодня вечером у меня мало людей.

— Сержант, возьмите четверых и помогите вывести заключенных.

— Да, сэр, — с готовностью ответил Айви.

Джон Патрик облокотился о стойку, за которой сидел дежурный, и подал ему фляжку с коньяком, щедро сдобренным снотворным.

— Это поощрение от самого генерала, — доверительно сказал он, видя, что дежурный пребывает в нерешительности.

— Вы знакомы с генералом?

— Я его дальний родственник.

Джон Патрик давно уже познал ту истину, что чем невероятнее ложь, тем скорее в нее поверят.

— Это своего рода попытка извиниться за то, что я сегодня на дежурстве и не могу присутствовать на балу. Однако я еще могу успеть, учитывая вашу готовность помочь. Так что не отказывайтесь.

На этот раз лейтенант выразил благодарность и принял фляжку.

— А у вас сегодня долгое дежурство? — осведомился Джон Патрик.

— На всю ночь, — простонал лейтенант.

И Джон Патрик мысленно возблагодарил господа бога. Он опоздал очень кстати, так как прибыл в тюрьму после смены дежурных.

— А я замолвлю за вас словечко генералу, — сказал он, доброжелательно глядя в лицо лейтенанта, — вас как зовут?

— Калвертс, сэр. Дэвид Калвертс.

— Хорошо. Думаю, вы обязательно удостоитесь его особого внимания.

Очень довольный лейтенант встал и пошел отпирать дверь.

— Может, я тоже вам смогу помочь с выводом этих головорезов, — сказал Джон Патрик и вошел вслед за ним.

Он слышал звяканье засовов и наблюдал, как его людей сгоняют в кучу под ружейным прицелом. У всех на запястьях звенели цепи.

Как долго он уже здесь? Пятнадцать минут? Двадцать? Каждое мгновение увеличивало опасность.

А что чувствует сейчас Аннетта? Наверное, с каждой минутой ее страх тоже возрастает. Эта мысль не переставала мучить его, хотя внешне он ничем не выдавал себя. Высокомерно покрикивая на заключенных, он весь был комок нервов. Как бы ему хотелось не думать о ней. Он не имеет на это права. Одна ошибка, один лишь промах — и…

Подошел Айви и отдал честь:

— Готово, сэр.

Джон Патрик обвел заключенных презрительным взглядом. Многие отвернулись, некоторые смотрели в пол.

— Ведите это отребье на корабль, и побыстрее. Нью-йоркскому палачу надоело ждать.

Джон Патрик пошел к двери впереди заключенных и, дойдя до стойки дежурного, остановился.

— Еще раз примите мою искреннюю благодарность. Я обязательно дам знать высшим по званию о том, какую неоценимую помощь вы нам оказали.

Офицер приосанился.

Джон Патрик элегантно отсалютовал дежурному офицеру, последовал за вышедшими заключенными и, встав во главе колонны, повел ее на пристань.

Несколько экипажей остановились, пропуская идущих. Английские офицеры, все в великолепных парадных формах, презрительно улыбались при виде американцев, которые всего за несколько недель превратились в ходячие тени в жалких, зловонных отрепьях.

Джон Патрик тоже позволил себе слегка улыбнуться, предвкушая изумление и злость этих же самых офицеров, когда поутру они узнают, что и заключенные, и один из кораблей Его Величества выбрали свободу.

Колонна беспрепятственно достигла пристани. Холодный туман опускался на город, и улицы совсем опустели. Заключенные тяжело, шаркая ногами, продвигались вперед. Незаметно они передавали один другому ключ и теперь шли, придерживая руками никого не сковывающие цепи. Если придется вступить в схватку, свободные руки очень даже пригодятся.

Они дошли до места, где на якоре стояла «Мэри Энн». Ярко горели корабельные фонари. При их свете Джон Патрик усмотрел на палубе только горстку людей. Почти все офицеры отправились на бал, а большая часть экипажа — в таверны. Филадельфия славилась как наиболее безопасная и защищенная от нападения гавань.

Джон Патрик увидел матросов, которые оттаскивали труп. Теперь надо было и тело, и связанного английского сержанта погрузить на «Мэри Энн». Мертвого потом похоронят в море. Джон Патрик не хотел, чтобы англичане нашли труп, ведь последний дом, который посетил английский офицер перед смертью, был дом Кэри. Если это станет известным, то положение может осложниться.

Оставив часть команды в темном месте у причала, он отобрал пятерых, переодетых в английские мундиры, и строем они приблизились к кораблю. Джон Патрик стоял впереди, ожидая, когда его увидит дежурный офицер.

— У меня есть разрешение на погрузку. Но сначала мы должны выяснить, есть ли на корабле все условия для перевозки заключенных, — генерал Хоу желает удостовериться, что они не смогут бежать.

Офицер вознегодовал:

— Но мы уже два года возим заключенных.

— Генерал Хоу знает об этом, однако данная партия рассматривается им как особо опасная.

Младший офицер заколебался:

— Но на борту нет капитана.

— Мы поднимемся всего на несколько минут. Сам мечтаю успеть на бал. И мне очень не хочется сообщать генералу, что я не встретил у вас желания помочь.

Офицер сдался, и Джон Патрик со своими людьми поднялся на борт.

— Мы постараемся не будить остальную команду. А сколько людей на борту?

— Всего десять, — очень кстати сообщил офицер.

— Благодарю вас, — ответил Джон Патрик.

Одновременно один из поднявшихся на борт скользнул за спину офицера, а другой заткнул ему рот кляпом. Через десять минут весь сонный экипаж «Мэри Энн» был захвачен врасплох и заперт в трюме вместе с сержантом, доставленным из дома Кэри.

Джон Патрик подал сигнал ожидавшим у причала, и все поднялись на борт, громко радуясь обретенной свободе.

Теперь Джону Патрику предстояло вернуться к семейству Кэри, а также попытаться найти Ноэля. При мысли, как отнесется к этому Аннетта, душу его охватила тревога.

Господь да поможет им всем.

11.

Аннетта не предполагала, что может ощущать столь сильную ярость. Чувство это заполнило ее всю и не находило выхода. Бессильная ярость — что же может быть унизительнее?

Она ошибалась, о как она ошибалась!

Ее дом во второй раз захватили враги, хрупкая безопасность отца разлетелась вдребезги, как стекло под ударом молота. Мысль, что угроза исходит от человека, которому она доверяла, кто стал ей так небезразличен, была особенно тяжела. И тем не менее душу ее раздирали чувства противоречивые. Как бы она ни презирала этого человека, она знала, что не сможет выдать его английским властям и принять на себя ответственность за его смерть. Она даже не смогла бы еще раз выстрелить в него. Воспоминания о прежнем лишали ее сил, а его прикосновение вновь возбудило волнение. Она хотела, чтобы он оставил ее дом, ее семью в покое. И все. С остальным она справится сама.

Аннетта села и заставила себя не обращать ни малейшего внимания на двух мужчин, находящихся в комнате и явно чувствующих себя очень неловко. Когда она объяснила, что ей надо позаботиться об английских раненых, один страж с равнодушным видом покачал головой. Здоровье врагов — поняла она — мало беспокоит этих разбойников. Хотя разбойниками эти двое в своих английских мундирах совсем не выглядели. Лица у них были чисто выбриты. Они походили на самых обычных людей, если не принимать в расчет блеск решимости в их взгляде. Их не тронут ни угрозы, ни увещевания. И подкупить их тоже невозможно. Их верность хозяину абсолютна и несгибаема.

Раньше она предполагала, что преданность пиратов покупается и продается, но никто из них и бровью не повел, когда она предложила им то малое, чем владела. Она попыталась разжалобить их сетованиями о больном отце. Она даже попробовала флиртовать с ними. Безуспешно.

Отношение к ней мнимого Джона Ганна заставило ее почувствовать себя хорошенькой и желанной, но он, очевидно, притворялся, чтобы не выдать себя с головой. Звездный Всадник. Даже сейчас, вспоминая его поцелуи, она не в состоянии была поверить, что он ее обманывал.

Что предпримет Джон Ганн — она продолжала его так называть, — когда вернется? Она понимала, что представляет для него опасность, как и все ее домашние. Может быть, он убьет их? Но если так, то почему он этого еще не сделал? И какое отношение имеет ко всему случившемуся Ноэль Марш? Ведь это он привез раненого в ее дом. Она припомнила все его посещения. Вечно закрытую дверь комнаты. Особенное внимание к этому пациенту. Хотя доктор всегда очень заботливо относился к тяжело раненным.

Так прошел час. Потом другой. Наступила полночь. Она слышала, как пробили большие часы в коридоре. Все в доме должны уже спать.

Всего в нескольких кварталах отсюда английские офицеры веселятся на балу у генерала Хоу. Ее даже приглашал один из прежних пациентов, но у нее не было ни бального платья, ни желания танцевать. А по правде говоря, зная, что скоро Джон Ганн уедет, она хотела перед расставанием как можно больше времени провести с ним.

Тем более она дура.

— Мне необходимо выйти, — сказала она и встала. Вспыхнувший румянец красноречиво пояснил смысл ее слов.

Двое стражей переглянулись. Наконец один из них покачал головой:

— Извините, мисс, но кэп очень ясно сказал, что мы не должны вас оставлять одну.

— Но он, конечно, не имел в виду?..

— Боюсь, он имел в виду именно то, что сказал, — твердо отчеканил солдат.

Она снова села. Мысли ее опять обратились к пистолету, хранящемуся наверху.

Но каким образом?..

Если она закричит и всех перебудит, то неизвестно, что сделают эти двое. Их «кэп» дважды предупредил ее, что безопасность всех находящихся в доме зависит только от нее. Но ведь здесь есть английские солдаты, и некоторые уже почти здоровы.

Почти. Она не может рисковать их жизнями. Кто-то тихо постучал. Солдаты явно обрадовались, и один отпер дверь. Джон Ганн вошел и скользнул по ним беглым взглядом.

— Все люди целы, и у нас есть корабль.

Двое ухмыльнулись, как мартышки, и Аннетте захотелось убить всех троих. Джон Ганн взглянул на нее и велел солдатам подождать за дверью.

Аннетте не понравился задумчивый блеск его глаз.

— Какой корабль? — спросила она, решив оттянуть время.

— «Мэри Энн». Он должен был отвезти мой экипаж в Нью-Йорк. Мы захватили корабль.

Аннетта закусила нижнюю губу.

— С помощью всего нескольких человек?

— Нас теперь больше, мы только что освободили заключенных из уолнат-стритовской тюрьмы, — ответил он, и кровь застыла у нее в жилах. Он так явно наслаждался своим успехом. Мужчины играют в свои мужские игры. Они с упоением разрушают все вокруг, а женщины, дети и старики расплачиваются.

— Вы безумец, — прошептала она.

— Да, говорят, — согласился он, но лицо и голос его стали серьезны. — У меня мало времени. Мы должны поднять паруса прежде, чем бал у генерала закончится. — И, помедлив, добавил: — Я хочу, чтобы вы написали письмо. Сообщите в нем своей тетушке, что внезапно и очень серьезно заболела одна из ваших родственниц и вы должны срочно выехать к ней. Ваш отец уезжает вместе с вами, и вы не хотели обеспокоить кого-либо своим отъездом.

— Но никто этому не поверит.

— Значит, вам придется постараться. Иначе я буду вынужден захватить с собой вашу тетушку, Франклина, Бетси…

— Вы не посмеете!

— Нет, Аннетта, посмею. От меня зависят жизни более чем полусотни человек. Я не могу рисковать тем, что вы поставите на ноги всех англичан.

Он снова помедлил и добавил:

— И еще одно. Никто из ваших близких не должен знать, что сюда приходил с обыском английский офицер. Никто пальцем на ваш дом указывать не станет, но вы-то знаете, что он приходил, и я не могу допустить, чтобы об этом узнали другие.

Взгляд его стал напряженным:

— Если кто-нибудь заподозрит, что вы укрывали в своем доме Звездного Всадника, все решат, что вы делали это добровольно вместе с вашими домашними.

Да, он прав. Он подверг все ее семейство ужасной опасности.

— Но зачем вам нужен мой отец? Оставьте его здесь.

— Вы хотите уехать одна, без него?

Он очень аккуратно поймал ее на слове. Ловушка захлопнулась.

— Куда?

— Туда, где он будет в полной безопасности и где сможет получить лучший уход.

— А почему я должна верить вам?

— Неужели вы думаете, что я могу причинить ему зло? — Голос у него явно смягчился.

Она вдруг вспомнила о том, как он был добр к отцу. Только ему одному удалось зажечь искру интереса в глазах старика. В этом она, пожалуй, могла верить пирату. По крайней мере, в том, что он не хотел причинять отцу зло. Но разве похищение не означает зла само по себе?

— Вы уже его причинили, — ответила Аннетта. — Вы сами сказали, что англичане не простят тех, кто дал приют преступнику.

— У нас больше нет времени, — голос его снова стал жестким. — Пишите письмо.

— У меня нет бумаги.

Он вынул листки из стола — те самые, что несколько дней назад попросил у нее, чтобы написать письмо ей самой.

— Вот вам бумага, — сказал он и с нетерпением стал ждать, когда письмо будет готово. — Что-то вы не торопитесь. Не приказать ли моим людям всех поднять на ноги? Из-за английских раненых, правда, могут возникнуть кое-какие проблемы.

— Вы не посмеете! — воскликнула она.

— Вы так думаете? В вашей английской тюрьме мои люди едва не умерли с голоду, ожидая, пока я их освобожу.

Теперь его глаза мерцали холодным зеленоватым блеском. Этот человек ничем сейчас не напоминал молодого непоседу-лейтенанта. Аннетта вздрогнула. Он способен на все — в этом она уже не сомневалась. Нет, она не может рисковать жизнью раненых солдат, ведь он возьмет их всех в заложники. Она быстро написала вполне убедительное послание про смертельную болезнь тетушки Эгнес, сообщив, что лейтенант Ганн уезжает в Нью-Йорк и она решила ехать с ним. В случае чего он может ее защитить. Отца она берет с собой, так как он к сестре Эгнес всегда был очень привязан. Она, Аннетта, надеется в скором времени возвратиться домой.

Джон Патрик взял письмо и быстро прочел.

— Очень хорошо, — одобрительно сказал он, и Аннетте очень захотелось дать ему пощечину. Он сложил письмо. — Я оставлю его на столе в вестибюле.

А затем он взял Аннетту за руку и вывел из комнаты. За дверью ожидали те двое.

— Ведите ее в карету. Я скоро приду. — И он посмотрел на одного из своих людей. — Ты останешься с ней в экипаже. А ты, Том, поднимись наверх, вторая дверь слева, и возьми что-нибудь из одежды для мисс Кэри, и обязательно теплый плащ.

— Как вы заботливы, — процедила она саркастически.

— Стараюсь быть вам полезен.

Он исчез в коридоре, оставив ее на попечении двоих мятежников.

Джон Патрик послал своего человека проверить, где Ноэль, но брата дома не оказалось и Малькома тоже. Ноэль, разумеется, отправился на бал к генералу. Джон Патрик оставил брату письмо, торопливо нацарапанное еще в капитанской каюте «Мэри Энн». Конечно, брат никогда не поймет смысла его поступков, хотя у него, Джона Патрика, были веские причины поступить именно так. Его родные смогут позаботиться о Хью Кэри. Джон Патрик был уверен также и в том, что в Мэриленде Аннетта и ее отец будут в большей безопасности в течение следующих нескольких месяцев, чем в Филадельфии. Однако он не мог ей об этом сказать. Она просто бы ему не поверила.

Он взял масляную лампу со стола в коридоре и поднялся наверх. Да поможет ему господь, ведь времени в обрез, неизвестно, когда обнаружится побег из тюрьмы.

Не постучавшись, он очень тихо вошел в кабинет Хью Кэри. Франклин, как было Джону Патрику известно, спал в небольшой комнатке рядом. Подойдя к постели, Джон Патрик осторожно потряс Хью Кэри за плечо, и, когда тот открыл глаза, приложил руку к его рту.

— Я не хочу будить никого из домашних, но ваша дочь отправляется в путешествие. Мы решили, что вы, возможно, тоже захотите поехать.

Хью смотрел на него, широко открыв глаза. Джон Патрик взял со стула брюки и рубашку старика. Он также нашел плотный плащ и перекинул его через руку.

— Мы не можем задерживаться, — прошептал он, — но это будет замечательное приключение. — И, помогая старику одеться, сжался при виде его доверчивого и даже заинтересованного взгляда.

Через несколько минут он уже вывел его из дома и направился к экипажу. Усадив его рядом с Аннеттой, Джон Патрик сел напротив. Карета рывком сдвинулась с места и вскоре уже катила по направлению к пристани. Аннетта молчала, но молчание ее было тяжким, почти зловещим. Она взяла отца за руку. Джон Патрик понимал, что если она не набросилась на него с упреками, то лишь из-за присутствия отца.

Карета остановилась, ее уже поджидали. Дверца открылась. Джон Патрик выглянул. Англичан не видно. Удача все еще им благоприятствует. Поспешно проводя своих пленников по трапу, он протянул Аннетте руку. Она прошла мимо, бросив на него взгляд, полный презрения, но зацепилась юбкой за сучок в деревянных досках и едва не упала. Он вовремя ее подхватил, но она так поспешно отпрянула от него, что Джон Патрик сразу отпустил ее руку.

С легким поклоном он обратился к Хью Кари:

— Вы расположитесь в каюте капитана. Айви сейчас вас отведет туда.

Джон Патрик проводил взглядом обоих мужчин и повернулся к Аннетте. Она сильно побледнела.

— А вы займете каюту первого помощника.

— А вы, капитан, где расположитесь? — язвительно поинтересовалась она.

— Думаю, в каюте второго помощника. — Он взглянул на небо и прибавил: — Сейчас неподходящая погода, чтобы оставаться на палубе. Вам нужно спуститься вниз.

— Пират проявляет заботу о здоровье своих пленников? — спросила она, не желая уступать ни в чем.

— Эй.

— Пусть так, но мне ваша забота ни к чему и ваше беспокойство о нас также. Я хочу остаться здесь. — И она решительно вздернула подбородок.

Спорить было некогда, и, ответив: «Как пожелаете», — он отвернулся и стал отдавать приказания, зорко наблюдая за Аннеттой, пока трап не втащили на палубу. Последняя возможность бежать исчезла, а вместе с ней и последняя надежда, что англичане сумеют нарушить планы пирата. Джон Патрик заметил горестное выражение ее лица. Он подавил проклятие, готовое сорваться с языка, и заставил себя на время забыть о ней.

* * *

Невольно Аннетта заинтересовалась происходящим вокруг. Она еще никогда не бывала на корабле, и ей показалось просто волшебством, когда молниеносно были подняты паруса. Матросы сбросили с себя английскую морскую форму и дружно работали, выбирая якорь и отчаливая от пристани. Она смотрела, как Звездный Всадник ходит между ними, отдавая приказания, замечала, как почтительно они выслушивают и с каким обожанием смотрят на него. Казалось, для каждого из матросов у капитана припасено приветливое словечко, теплое пожатие руки, улыбка.

Вот так же он улыбался, глядя на нее. Как давно это было.

Огни на палубе были погашены, но и в темноте она различала его высокую фигуру. Он принял управление кораблем на себя, как только они вышли из гавани. Палуба закачалась у нее под ногами — это ветер наполнил паруса. Ночь выдалась холодная, начался дождь, но Аннетта не могла заставить себя спуститься в каюту. Корабль мерно рассекал волны. Береговые огни потускнели. Они вошли в пролив, ведущий к Атлантическому океану. Все дальше Филадельфия. Все дальше дом и безопасность.

Влажные волосы прилипли к щеке. Плащ отсырел, и все же ей по-прежнему не хотелось спускаться вниз. Она оставила на берегу все знакомое и привычное. Она стала пленницей беспощадного человека, и все же… все же она ощущала странное, почти радостное возбуждение, прежде незнакомое. Она не понимала, что с ней происходит. Ведь она должна сейчас чувствовать панический страх. Ничего подобного. Почему?

Аннетта посмотрела на штурвал, на человека, держащего его в руках, и вдруг ей передалось чувство уверенности и силы, с которыми он управлял неповоротливым судном. Она видела в темноте его белозубую улыбку и понимала, что он улыбается, бросая вызов судьбе.

Дождь хлестал ей в лицо. И ее охватило странное чувство освобождения. До сих пор она не понимала, насколько затворнической жизнью жила в Филадельфии. Когда ее дом сожгли, пришлось расстаться и с прежней свободой, которую она так мало ценила, пока имела, и жить в обществе, где уважение и внимание к ней пропали, как только отец разорился. Как ей хотелось иногда снова промчаться по полям, побродить босиком по мягкой земле, очутиться в конюшне и смотреть, как на свет появляется новая жизнь. И вот сейчас, находясь в плену, она чувствует себя так, как тогда, прежде, когда была совершенно свободна. Это странно и бессмысленно. Это невозможно. Тем не менее… Она стояла под дождем, глядя, как мимо проплывают берега. Когда англичане узнают об исчезновении корабля? Устроят ли они погоню? Вдруг она почувствовала присутствие Джона Патрика. Ей не надо было смотреть на него, она и так знала, что это он. Ее била дрожь, щеки вспыхнули.

— Здесь холодно, мисс Кэри.

Тогда почему ей вдруг стало жарко?

— Я не хрупкий цветок, — резко произнесла она.

— Я уже убедился в этом, — ответил он тихо. — Да и мой бок все время еще напоминает мне о ваших талантах.

«Я не хотела этого». Но эти слова она произнесла мысленно. Когда раздался выстрел, она была потрясена, увидев его кровь. Сейчас она смотрела на воду, не желая, чтобы он увидел сожаление в ее взгляде.

— Вы разве не должны сейчас вести корабль?

— Айви сумеет с ним управиться, — ответил он ласково.

Она вздрогнула, но на этот раз не от холода. Несмотря ни на что, он по-прежнему будоражил все ее чувства. Еще никто не оказывал на нее такого воздействия, и она отчаянно сопротивлялась, стремясь подавить свои непокорные чувства.

— Ах, Айви. У него, конечно, очень надежная и твердая рука.

— Он мой первый помощник.

— А как называется корабль?

— Этот корабль Его Величества — «Мэри Энн». Но вскоре он получит новое название — «Звездный Всадник».

— А где его экипаж?

— Полагаю, что офицеры все еще танцуют на балу у генерала Хоу, большинство матросов пьют в тавернах. На борту оставались считанные единицы, которые теперь мирно спят в трюме.

— Куда вы намерены нас отвезти?

— Куда-нибудь в безопасное место. Туда, где к вам и вашему отцу будут относиться, как к гостям.

— Но все же куда?

Она почти кожей ощущала его нерешительность. Это было редкое для него состояние, как она убедилась за последние несколько часов.

— Ко мне домой, в Мэриленд.

Она удивилась, но удачно скрыла удивление. К нему домой?

— Но вы же не сможете держать нас у себя вечно?

— Только до тех пор, пока Филадельфию не покинут англичане. Я не думаю, что этого придется долго ждать.

И тогда она взглянула на него.

— Я желаю спуститься вниз. Сопровождения мне не требуется.

— А у вас такой вид, словно дождь и ветер доставляют вам наслаждение.

— Я надеялась, что они развеют гнилостный смрад предательства, но я ошиблась.

С этими словами она повернулась, чтобы уйти, но он загородил ей дорогу.

— Я никогда не хотел причинить вам боль.

— Приятно слышать, — ледяным тоном ответила Аннетта, — но благие намерения часто ведут в — вы знаете куда?

Он вытер мокрое от дождя лицо.

— В ад? Да, мне легко найти туда дорогу, но сейчас я могу лишь принести вам свои извинения.

— Это все совсем неважно, мистер Ганн. Или мне следует называть вас Звездный Всадник? Так было написано в объявлении.

— Ганн — это старое родовое имя.

— Неужели? Должно быть, ваше родословное древо укоренилось весьма недавно.

Он усмехнулся, вздернув уголок рта.

— Очень метко нанесенное оскорбление родовой чести.

— Но справедливое!

Устав пререкаться, Аннетта попыталась пройти. Джон Патрик отошел в сторону:

— Я покажу вам вашу каюту.

— Я прекрасно доберусь сама, если вы соблаговолите рассказать, как мне пройти.

— Вниз по лестнице и налево. В первой каюте расположился ваш отец. Следующая ваша.

— Она запирается?

— Эй, мисс Кэри, — усмехнувшись, ответил Джон Патрик, — но если бы я захотел войти к вам, замок меня бы не удержал.

— Да, я понимаю, — ответила она прерывающимся от презрения голосом, — ведь это ваш корабль и ваша команда.

И с высоко поднятой головой она направилась к лестнице. Джон Патрик и не пытался следовать за ней. Аннетта возблагодарила судьбу. Она изо всей силы цеплялась за стенки, чтобы не упасть, ноги у нее подкашивались. Она дрожала от пронизывающего холода. Возбуждение, которое она испытывала несколько мгновений назад, исчезло, и Аннетта вдруг почувствовала себя обессиленной. От усталости и одиночества.

Дойдя до первой каюты, она постучалась. Никто не ответил. Она открыла дверь. Отец спал на широкой постели в очень большой, изысканно убранной каюте. Незнакомый человек сидел на стуле возле кровати. Когда она вошла, он сразу же встал. Человек был тощ, изможден. Одежда висела на нем лохмотьями, но худое лицо показалось ей приятным.

Человек поклонился.

— Вы, очевидно, мисс Кэри. Капитан предупредил о вашем возможном приходе.

— Кто вы?

— Меня зовут Квинн. Я корабельный врач.

— Вы англичанин?

— Нет, мэм. Я был с экипажем, когда наш «Звездный Всадник» затонул. Потом я гостил у англичан в уолнат-стритовской тюрьме, — произнес он довольно язвительно.

— И вы все спаслись бегством?

— Благодаря капитану. Мы знали, что он нас не бросит.

— А как это удалось?

— О, он на многое способен.

— Да уж, — прошептала Аннетта.

— Ваш отец чувствует себя хорошо, — заверил ее врач. — Айви дал ему стакан бренди, и он мирно почивает.

— Вы ничего не понимаете.

— Отчего же, капитан мне все объяснил, и вы можете приходить и уходить, когда пожелаете.

— Мы здесь пленники.

— Со слов капитана, на это не похоже.

— Можно свинью называть лебедем, но она все равно останется свиньей.

Врач улыбнулся.

— Вы можете идти, — сказала Аннетта, — я здесь немного побуду.

— Как пожелаете. Меня легко найти, только скажите любому из команды.

Она не ответила. Врач ушел, а она села на стул возле постели.

12.

Джон Патрик смотрел вслед уходящей Аннетте. Она его презирает, и поделом. Ноэль тоже не слишком обрадуется, узнав обо всем. Сколько раз он обещал ему не причинять зла семейству Кэри, относиться бережно к их чувствам? Ему хотелось пойти за Аннеттой, обнять ее, но она не примет утешений с его стороны. Бог свидетель — он заставил ее страдать.

После ее ухода он долго стоял под дождем. Подняв лицо к небу, он почти надеялся, что стихии омоют не только его тело, но и душу, освободив ее от чувства вины. Он бы должен был ощущать сейчас восторг при мысли, что свободен, что его корабль бойко бежит по ветру. А вместо этого он ощущал горечь поражения. Еще никогда, в самые худшие времена он не испытывал такой опустошенности. Каким образом вернуть утраченную честь? Да, он осуществил задуманное. Он исполнил свой долг перед командой, перед своей страной — и тем самым предал семейство, которое приняло его как родного.

— Кэп?

Он обернулся и увидел Симса, ирландца, своего второго помощника. Он побывал у англичан в плену.

— Да?

— От имени всей команды спасибо, кэп. Как только мы увидели рожу Айви, мы сразу смекнули, что вы нас вытащите из этой адской дыры.

— На здоровье, Симс.

— Любой другой на вашем месте кинул бы нас гнить в тюрьме. Мы это все понимаем. Мы с вами теперь хоть на край света, хоть в самое адское пекло и обратно.

Джон Патрик с трудом заставил себя улыбнуться.

— Ну, я надеюсь, что до этого не дойдет.

Симс хлопнул себя рукой по колену и сказал, уходя:

— С таким капитаном, как вы, уж точно не дойдет.

Настроение у Джона Патрика после такого разговора должно бы улучшиться, но он по-прежнему чувствовал себя одиноким и несчастным. Оторвавшись от перил, он поднялся на капитанский мостик. Айви безмолвно уступил ему штурвал.

Спустя минуту он заметил:

— Мы вроде бы справились.

— Эй. Хотя я подозреваю, что в устье Делавера нас поджидает английский сторожевой флот.

— А мы идем под английским флагом, и фрегат наш тоже английский.

— Но мы не знаем условных сигналов. Сигнального журнала в рубке не оказалось. Капитан, наверное, захватил его с собой.

— А может, они сигналы переменили.

Джон Патрик промолчал.

— Так что, капитан, выбора у вас теперь нет.

— Ты заделался ясновидящим, мысли чужие читаешь?

— Пожалуй, — ответил Айви. — А куда вы захваченных везете?

— Домой. В Мэриленд.

Айви удивленно вздернул брови.

— К себе домой? К своей семье? И как же они, по-вашему, встретят на пороге своего дома этих роялистов?

— Ну, мои родственники давно привыкли к самым нежданным посетителям. Хотя эти вовсе не желают оказаться у них в гостях, но я уверен, что мое семейство отнесется очень по-доброму к Хью Кэри. А если кто и может оказать ему помощь, то прежде всего они.

— Ну а мисс Кэри?

Джон Патрик прищурился.

— Ну, она увидит, как быстро пойдет на поправку ее отец.

— Вы нечасто обманываете себя ложными надеждами, капитан.

— Айви, — раздраженно возразил Джон Патрик, — у меня нет времени входить во все эти тонкости.

Айви молчал.

— А ты что бы сделал на моем месте?

— Я же не капитан, — усмехнулся Айви, — откуда мне знать.

Джон Патрик поморщился. Да, вряд ли Аннетта Кэри когда-нибудь его простит. Даже если ее отец поправится, она никогда не забудет его лжи и угроз.

— Спустись вниз, узнай, не нужно ли им что-нибудь.

— Там Квинн.

— Ну, все равно, может, нужна еда или белье, или…

— Есть, капитан, хотя мне еще никогда не приходилось быть горничной.

— Ты можешь приставить к ним кого-нибудь из команды.

Айви внимательно посмотрел на Джона Патрика сквозь густую сетку дождя.

— Вы выполняли свой долг, кэп.

На это Джон Патрик ничего не ответил. Что посеешь, то и пожнешь. Теперь время пожинать результаты своих действий. Только хватит ли у него на это сил?

* * *

Ноэль пытался сосредоточиться на картах, которые держал в руках, но уже было далеко за полночь, и мысли его были заняты совсем другим.

Удалось ли брату осуществить свои планы? Или его схватили? Если так, то можно не сомневаться: он, Ноэль, очень скоро об этом узнает.

Ноэль зевнул. Пора уезжать. Он уже оставил на карточном столе немало денег и всем примелькался.

— Пора домой, — сказал он, отодвигаясь от стола.

Выигрывающий офицер запротестовал:

— Вы не можете сейчас уйти, мы только-только начали окупать свои потери.

— Хорошо, еще одну партию, но только одну, у меня завтра осмотр пациентов.

Он обрадовался, когда снова проиграл, решив, что теперь его партнеры полностью удовлетворены. Они, конечно, хотели бы продолжать в том же духе, но он извинился и пошел к выходу.

Но уйти он не успел.

Ворвался моряк-капрал и с ходу, выпучив глаза, крикнул:

— Где генерал Хоу?

— Он ужинает вместе со своими адъютантами, — пояснил один из игроков, — и сказал, чтобы его не беспокоили.

— «Мэри Энн» исчезла. Капитан вернулся на стоянку, а ее там нет!

Ноэль замер на месте. Его партнеры повскакали с мест, опрокидывая стулья.

— Нет корабля?

— Быть не может.

— Куда же он делся?

— Да, может быть, просто сорвался с якоря и теперь дрейфует по реке?

Но капрал уже бросился на поиски генерала Хоу.

Партнеры Ноэля обменялись взглядами и последовали за капралом, бросив свои выигрыши на столе. Ноэль с сожалением взглянул на деньги и последовал за всеми в комнату, где царствовал генерал Хоу.

Капрал едва не упал, испепеленный взглядом своего командира. А розовое лицо генерала стало пурпурным, когда он услышал об исчезнувшем корабле.

— Каким же образом судно могло исчезнуть?

Несчастный капрал съежился под его взглядом.

— А экипаж! Немедленно сыскать всех членов экипажа и допросить, — приказал Хоу, — и поднять по тревоге всех капитанов.

Вдруг он замер, как соляной столб, глядя прямо перед собой.

— Это «Мэри Энн» должна была транспортировать заключенных мятежников в Нью-Йорк?

Один из недавних партнеров Ноэля выступил вперед:

— Да, сэр.

Ноэль был в курсе жарких споров вокруг проблемы с заключенными. Некоторые из приближенных к генералу офицеров предлагали повесить их в Филадельфии, но Хоу опасался, что здесь не отнесутся к этому с должным пониманием. Он старался по мере возможности умиротворять квакеров. Публичная казнь оскорбила бы их чувства.

Хоу выругался.

Ноэль вышел, выискивая взглядом свой фаэтон. Сначала он поедет в дом Кэри. В конце концов, у него там пациенты. Но под каким предлогом он явится туда глубокой ночью? И, выругав себя дураком и простофилей, он понял, что отныне не должен выказывать особенного любопытства. Если все огни погашены, он проедет мимо дома.

Ноэль уже догадался обо всем, что случилось. Джону Патрику удалось осуществить свой замысел. Каким-то образом его братец украл корабль Его Величества, но прежде он освободил из тюрьмы свою команду. Тогда почему же никто не поднял тревогу? Надо надеяться, Джон Патрик не устлал свой путь трупами.

Ноэль проехал мимо дома Кэри. Света в окнах не было, все тихо. Он повернул фаэтон в сторону тюрьмы и услышал крики:

— Заключенные сбежали!

Ноэль быстро развернул лошадь в обратную сторону, домой. Мальком наверняка знает о случившемся больше: он, возможно, даже послал кого-нибудь из слуг к дому Кэри разузнать подробности. Ведь по тревоге поднят весь город. Но ведь у него есть возможность тоже поехать к Кэри под тем предлогом, что он хочет удостовериться в безопасности обитателей дома. Ноэль тряхнул поводьями, подгоняя лошадь.

Заключенные бежали. Корабль украден. И это все проделки его младшего братца? Ноэль подавил смешок — нет, все-таки ловок плут и необыкновенно удачлив.

* * *

Рано утром корабль достиг устья Делавера. Джон Патрик благословлял мелкийдождичек и туман, ухудшавший видимость. Он спал всего час в крошечной каюте второго помощника и чувствовал себя уставшим. Квинн промыл свежую рану и наложил шов, и теперь она чертовски болела. Впрочем, Квинн осмотрел его без особого беспокойства и только головой покачал, говоря:

— У вас больше жизней, чем у кошки.

Если говорить правду, Джон Патрик не спал потому, что перед глазами неотступно стояло лицо Аннетты.

Теперь он попытался стряхнуть с себя усталость. Айви стоял рядом. Еще был лоцман, Джон Форт, которого он когда-то нанял для «Звездного Всадника», чтобы проскользнуть незаметно под носом английских сторожевых судов. Он тоже побывал в тюрьме вместе с экипажем. Владелец небольшого суденышка, перевозившего людей и товары из Филадельфии в Балтимор, до тех пор пока английские власти не конфисковали его судно, разорив хозяина, Джон занимал нейтральную позицию по отношению к воюющим сторонам. Потом, разумеется, он встал на сторону мятежников. Он провел «Мэри Энн» к устью реки Делавер и, выйдя в открытое море, передал управление Джону Патрику.

Все трое, включая дозорных на мачтах, напрягали зрение, чтобы вовремя усмотреть английские сторожевые суда, и разговаривали шепотом. На воде голоса разносятся гулко и на большое расстояние.

Джон Патрик чувствовал, как нарастает напряжение и его собственное, и людей, стоящих рядом. Сейчас англичане уже точно подняли тревогу и послали за ними вдогонку самые быстроходные корабли. «Мэри Энн» могла развить хорошую скорость, но в Филадельфии было несколько более быстроходных корветов. У них на борту не было пушек, в отличие от «Мэри Энн», но даже один залп насторожит все патрульные английские суда, и они тоже пустятся в погоню.

Тяжелые темные тучи обещали еще худшую погоду, чем накануне. Зигзаги молний прорезывали их на мгновение, освещая серый туманный полумрак. Впереди Джон Патрик заметил контуры корабля и тихо отдал приказ развернуть дополнительные паруса. Через несколько минут «Мэри Энн» изменила курс, и Джон Патрик взмолился, чтобы дозорные не заметили ее.

Серая мгла снова окутала вражеский корабль. Джон Патрик слышал, как «Мэри Энн» режет волны, как скрипят мачты, отягощенные грузом самых больших парусов. А затем услышал звук, которого опасался. Пушечный залп. Предупреждение. Требование удостоверить законность передвижения и принадлежность королевскому флоту. Он поднял английский флаг, остро ощущая недостаточность сигнальных средств опознавания. Проклятие. Он очень надеялся избежать досмотра и теперь чувствовал себя беззащитным, как новорожденный младенец. Придется подчиниться. Он не может вступить в бой, имея на борту Хью и Аннетту Кэри.

Еще один выстрел, на этот раз близко. Он знал, что это сигнал для других патрульных судов, и они вскоре присоединятся к первому. Надо подойти ближе к берегу и ухитриться не сесть на мель. Он должен оторваться от преследователей, прежде чем рассеется туман.

Вернулся Джон Форт, на ходу отдавая приказания насчет дополнительных парусов. Корабль то нырял, то высоко вздымался на бурных волнах. Гром пушек отдалился, «Мэри Энн» на всех парусах устремилась к югу, но Джон Патрик опасался других сторожевых судов. Враги не дремлют.

Джон Форт приказал измерить глубину. Матросы шепотом сообщили данные. «Мэри Энн» приблизилась на опасное расстояние к берегу. Однако канонада уже звучала как отдаленное эхо, и капитан приказал снова прибавить ход, чтобы как можно дальше уйти в открытое море.

Через полчаса туман рассеялся. Время от времени сверкала молния, раздавался гром, но дождь почти перестал. Видимость улучшилась, и Джон Патрик мог видеть вдали за кормой побережье. Английских кораблей не видно. Ветер надувал паруса, и Джон Патрик облегченно вздохнул. Его корабль шел полным ходом в Балтимор… к свободе.

* * *

Аннетта проснулась внезапно от удара грома. Она была одета, должно быть, прямо так и заснула. Когда она вчера вошла в каюту, корабль окутывала сплошная тьма. Доктор предупредил ее, что фонарь зажигать нельзя, и, лежа на узкой койке, она долго не могла уснуть. Сейчас в каюте было серо. Наверное, только что рассвело.

Корабль нырял в волнах. Послышался гром — но, может быть, это пушечный залп? Надо поскорее узнать, как чувствует себя отец. Аннетта с трудом сделала несколько шагов. Корабль швыряло как щепку, и ее тоже бросало из стороны в сторону. Стараясь опираться на стены то и дело ныряющей вниз каюты, Аннетта вышла в коридор, накинув на себя отсыревший плащ. Она постучала в соседнюю дверь. Ответил доктор. Вид у него был такой, словно он всю ночь провел, сидя в кресле.

— Как мой отец?

— Он проснулся и уже выпил чаю.

— Он не заболел?

— Совсем напротив. Я дал ему печенье и яблоко. Яблоки хорошо помогают от морской болезни, но у него нет ни малейшего недомогания.

Он с любопытством посмотрел на Аннетту.

— И у вас тоже.

На самом деле она испытывала легкую тошноту, но не собиралась в этом признаваться и только взяла протянутое яблоко. Врач тоже был мятежником, и ей не хотелось его благодарить, однако трудно сердиться на такого доброго человека. Да еще к тому же чудовищно истощенного.

Отец сидел в привинченном к полу кресле. Вид у него был смущенный, но не печальный. Она вспомнила, что он всегда любил море и с волнением говорил о возможном путешествии в Англию.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

Он вопросительно смотрел на дочь.

— Мы отправились в путешествие, — сказала Аннетта. — У тебя есть все необходимое?

Он кивнул.

— Не хочешь потом подняться на палубу? Когда океан немного успокоится?

Он снова кивнул, и взгляд его прояснился.

В ней вдруг пробудилась надежда на лучшее. Если вести себя осторожно, в его глазах не появится испуганного выражения. Надо договориться с пиратом, с этим, по-видимому, бесчестным человеком, хотя сама мысль о возможности соглашения с ним отвратительна. Однако пират ее хозяин. И она соберется с силами и сделает все, чтобы отец был спокоен.

Аннетта наклонилась и поцеловала отца в лоб, а затем плотнее запахнулась в плащ и вышла из каюты.

Она открыла дверцу люка, ведущую на палубу. Порывом ветра ее отбросило назад, разметало волосы. Но она должна увидеться со Звездным Всадником, и легкий бриз ей в этом не помеха. Небо было серое, облачное, но дождь ослаб. Дул холодный, но странно бодрящий живительный ветер.

Корабль вздымался и падал на волнах, и Аннетта ухватилась за поручни. Ей удалось добраться до рубки. Увидев пирата, она остановилась у него за спиной, не дойдя нескольких шагов, и стала наблюдать. Ветер трепал его волосы и раздувал плащ. Казалось, ему не составляет труда подчинять своей воле корабль, но ведь он талантливый и способный на все, не исключая вранья.

Айви, стоявший рядом с капитаном, заметил Аннетту и что-то сказал ему. Она подошла поближе.

Капитан обернулся.

— Вы и ваш отец в порядке?

— Настолько, насколько это возможно для пленников. Что это был за гром?

— Стреляли пушки, но теперь мы в безопасности.

— Это вы в безопасности, — поправила она его, — на данный момент.

— Полагаю, вам бы доставило удовольствие, если бы меня схватили. И повесили.

— Да, и большое.

Губы его дрогнули в усмешке.

— Ваше желание еще может исполниться.

Он внимательно оглядел ее и улыбнулся своей кривоватой улыбкой, от которой ее сердце начинало сильнее колотиться в груди. «Эта улыбка по-прежнему имеет надо мной власть», — с горечью подумала Аннетта.

— А я боялся, что вы нездоровы. Рад, что ошибался.

— Вы опасались за меня? Но что такое слабый приступ морской болезни по сравнению с похищением!

— Не знал, что у вас такой острый язычок.

— А я не знала, что вы вор и предатель, способный лишить больного человека единственного приюта.

— Я искренне об этом сожалею.

Он слегка отодвинулся от штурвала, не выпуская его из рук.

— Не хотите попробовать поуправлять кораблем?

Аннетта вздрогнула от неясного волнующего предвкушения, что ей не понравилось. Пусть не думает, что она его прощает, что перестала презирать за все его омерзительные поступки.

Но ветер, соленые брызги и дрожь корабля, бегущего по волнам, пробудили у нее в душе глубокий встречный отклик. Она просто жаждала дотронуться до отполированного деревянного колеса и почувствовать его силу и мощь.

Аннетта оковала себя броней решимости: нельзя поддаваться обаянию пирата и соблазну, который исходил от этого Звездного Всадника. Она отступила назад, отвергая предложение. Отвергая и его самого.

Он удивился, и она поняла, что он догадался, какого труда ей стоило отказаться от своего страстного желания, но согласие сделало бы ее товарищем, спутницей, соучастницей в ее собственном похищении. Она вновь ощутила странную тягу, ей опять хотелось почувствовать, как его руки обнимают ее. Но как смеет она думать об этом? Ведь ее отец снова оказался в руках негодяев американцев, которые мало дорожат жизнью человеческой и самой справедливостью.

Она подняла голову, пытаясь говорить сурово:

— Почему вы везете нас в Мэриленд?

Неизвестно, какого ответа она ожидала, но явно не этих мягких, спокойных слов:

— Вы и ваш отец будете там в безопасности. Мой отец — учитель и фермер одновременно. А моя тетушка в молодости пережила то же самое, что и ваш отец. Может быть, они сумеют ему помочь.

Аннетта потрясенно молчала. Она ожидала высокомерного, даже беспощадного поведения, но не сочувствия. Она не хотела сочувствия от бунтовщика, обманувшего ее. Однако его ответ затронул в ее душе и какие-то иные чувства. Скорее — воспоминания. О докторе Марше. Ноэль тоже однажды сказал, что его тетушка некогда теряла дар речи. И Аннетта с внезапным ужасом взглянула на своего похитителя. Ведь они совсем не похожи внешне — доктор Марш и этот человек. У доктора каштановые волосы и карие глаза. А у этого человека волосы черные, а глаза зеленые. Но каким же образом у того и другого есть тетушка, некогда не желавшая или не способная говорить?

Доктор Марш? Кто он? Лжец? Шпион? Предатель?

Сердце у нее упало. Она вспомнила доброту доктора, его заботу об отце, его непритворные внимание и участие к раненым англичанам — но также и его особый интерес вот к этому, определенному человеку.

Наконец она спросила. Она должна была знать:

— Кто вы?

Он отошел, уступив Айви место рулевого, и прислонился к поручням. На этот раз он не протянул руку, не дотронулся, словно заранее знал, что она отшатнется. Она подошла ближе. Плащ раздувало ветром, пряди волос выбивались из небрежно заколотой косы, но в эту минуту ее интересовал лишь его ответ.

Человек смотрел в океан — на волны, бьющие о борт корабля и осыпающие их холодными солеными брызгами.

— Капитан, — произнесла она со всем возможным презрением, — ваше имя не Джон Ганн.

— Нет. Меня зовут Джон Патрик Сазерленд. И вы бы все равно скоро об этом узнали.

Сазерленд. Родовое имя семьи, отказавшейся от Ноэля Марша.

— Вы доктору Маршу приходитесь?..

— Единоутробным братом, — подтвердил он, не сводя с нее пытливого взгляда.

— Значит, он…

— Нет, он такой же приверженец короля, как и вы. Ему просто не повезло, что брат у него мятежник.

— Но он знал…

— Эй, он знал, но как поступили бы вы, если на вашем пороге оказался бы ваш отец, которого ранили в междоусобной войне? Что, если бы он умирал? Неужели вы бы от него отказались?

— Значит, доктор Марш тоже злоупотреблял нашим доверием, — сказала Аннетта, не обращая никакого внимания на Джона Патрика.

Она едва-едва не задохнулась от возмущения. Доктор Марш ей нравился, она даже восхищалась им. Они вместе воевали против смерти. И это он, он ввел пирата в ее дом, в ее жизнь, в жизнь ее отца, зная, какую опасность он для них представляет.

— Он поступил так, чтобы спасти мне жизнь. Других причин не было. И если вам станет от этого легче, знайте, что он каждую минуту презирал себя за этот обман. Он не переставал напоминать мне, чтобы я ненароком не причинил зло вам или вашему семейству. — И, подмигнув, добавил: — Представляю, как он чертовски удивился, узнав, что вы тоже исчезли.

Ну как доверять такому человеку? Как понять, когда он лжет, а когда говорит правду? Доктор Марш, наверное, тоже шпион, как и его брат. О, он наверняка наносит англичанам постоянный вред. Ему же доверяет все английское командование, от него ничего не скрывают.

Слезы жгли ей глаза, мешаясь с каплями дождя. Сердце разрывалось от боли. Как она могла быть такой слепой? Такой доверчивой?

— Я не желаю жить в вашем доме. Оставьте нас в Балтиморе. У моего отца там есть друзья.

— Этого я сделать не могу, — тихо сказал Джон Патрик.

— Почему?

— Потому что вы можете донести на Ноэля англичанам.

— А какая разница, если он не виноват, как вы говорите?

— Неужели вы думаете, что англичане в это поверят?

— Ну, насколько мне известно, вы и ваш брат не придаете слишком большого значения правде и чувству чести.

Он отшатнулся, словно от удара хлыстом, и она поняла, что попала в цель.

Задорный блеск угас в зеленых глазах.

— Чувство чести нередко становится жертвой на полях военных сражений.

— Сражений? — фыркнула Аннетта. — Против кого вы сражались? Женщин и немощного, больного старика? Вы пират, вы наживаетесь, как я полагаю, на смертях людей, гораздо более достойных, чем вы.

Глядя на бурные волны, он хладнокровно спросил:

— Вы и ваш отец в чем-нибудь нуждаетесь?

— Мы нуждаемся в свободе.

— Это очень полезное, но дорогостоящее удобство, — и он посмотрел ей прямо в глаза.

— И вы не желаете нам его предоставить.

— Я не могу этого сделать.

— Вы хоть понимаете, как глубоко я вас презираю? — разъяренная его спокойным отказом, спросила Аннетта.

— Полагаю, что да.

Больше она не могла терпеть его присутствие, но больнее всего было сознавать, что ее все еще тянет к нему. Она чувствовала, что между ними существует глубокая, потаенная связь. Ее сердце начинало биться быстрее, когда он был рядом. Кровь кипела в жилах. Аннетта ненавидела себя за эту слабость сильнее, чем ненавидела его.

Она отошла на несколько шагов и повернулась к нему.

— Вы ожидаете новых встреч с английскими судами?

— Мы не можем исключить такую возможность, но судно у нас быстроходное, мы можем опередить большинство их кораблей. На вашем месте я не надеялся бы на чудесное спасение. А пока, если вам что-нибудь нужно, скажите Квинну или Айви. Они сделают все возможное, чтобы удовлетворить ваши желания. Вот только голову мою они не принесут вам на блюде.

Она не поддалась его обаянию и возразила:

— Мне нужна только свобода. Мою свободу и свободу моего отца вы обменяли на свою собственную. И я вам этого никогда не прощу.

Она круто развернулась и спустилась по лестнице вниз.

13.

Свобода!

Слова Аннетты эхом отзывались в его ушах. Она была права. Он обменял ее свободу на свою. Но на карту была поставлена не только его свобода.

Джон Патрик снова встал к штурвалу. Он должен был действовать, это заглушало чувство вины.

Айви молча стоял рядом.

— Иди поспи, — наконец распорядился Джон Патрик, — если на горизонте покажется парус, я тебя кликну.

Айви заколебался.

— Это приказ, Айверсен, — Джон Патрик знал, что говорит излишне резко, но это лучше, чем нерешительность.

Айви ушел. Джон Патрик сосредоточился на управлении кораблем. Как только исчез из виду берег, лоцман тоже ушел немного отдохнуть. Здоровых матросов было мало. Большинство были так истощены, что едва могли держать в руках снасти. Его матросы умерли бы в тюрьме или на виселице, если бы не он. Но неужели нельзя было их спасти и не разрушать жизнь Хью Кэри и Аннетты? Английские солдаты ни разу до того вечера не обыскивали их дом. Значит — судьба!

Он никогда не встречал более привлекательной женщины, чем Аннетта. Особенно хороша она была сейчас, когда стояла у поручней: ветер развевал ее волосы и покрывал румянцем щеки, горделиво поднятый подбородок Аннетты выражал непокорность, и в серых глазах бушевала ярость. Он заметил в ее взгляде неудержимое желание принять его предложение и взять в руки штурвал. Она рождена для моря, хоть и не понимает этого.

Он, Джон Патрик, думал, что она лежит в каюте, страдая от морской болезни. Но нет, она стояла на палубе, невзирая на грозовое небо и канонаду. Да, она совсем не та сдержанная скромница, которой казалась в начале их знакомства. Он чувствовал в ней какую-то неистовую безоглядность. Доказательством был ее вызов целому городу, когда она превратила в госпиталь свой дом. Он распознал в ней мятежницу, которая жаждала приключений, совсем как он сам. Он понял это по ее взгляду и по тому, как беззаветно она отдавалась бурному натиску ветра.

Он хотел ее больше, чем когда бы то ни было. Прежде он и не подозревал, что можно так сильно желать женщину. Но, увы, она его ненавидит и имеет для этого чертовски веские основания.

Может быть, его родным удастся уменьшить ее неприязнь к нему. Мать, Фэнси, была самой доброй женщиной на свете и обладала даром приручать дикие и необузданные существа. Его отец обладал взрывным характером, это правда, но он любил учить и наставлять. Брат Дерек — человек добрый и положительный. Тетушка Фортуна со всеми ласкова и, несомненно, могла бы оказать помощь отцу Аннетты. Единственное затруднение представляла собой Кэти, которая была, как он сам, безоговорочной сторонницей повстанцев.

Ему не хотелось думать о том, как все они встретят нежданных гостей. Помещение для них найдется. В доме, выстроенном отцом, достаточно места, есть еще и старая усадьба Маршей, теперь превращенная в школу. Его отцу понравится начитанный Хью Кэри.

Но Аннетта? Она, конечно, влюбится в его домашних, если позволит себе такое снисхождение.

* * *

Кэтрин Сазерленд Кэнтрелл села в экипаж и поехала к дому доктора Ноэля Марша. О своем приезде она его не известила.

Она неизменно поддразнивала его на тот счет, что приходится ему «тетушкой», хотя была на два месяца младше его. Они росли вместе, поскольку ее собственный старший брат женился на матери Ноэля.

Однако в их чувствах друг к другу всегда присутствовало глубокое и тайное влечение. Она его обожала. Он о ней заботился. Когда ей исполнилось семнадцать, он ее поцеловал, и она навсегда отдала ему свое сердце. Никто из них не обмолвился ни словом Йэну и Фэнси Сазерленд из опасения, что те неодобрительно отнесутся к их взаимной нежности, хотя кровного родства между ними и не было.

В девятнадцать лет Ноэль отплыл в Шотландию изучать медицину в Эдинбургском университете. Насколько она помнила, он всегда мечтал стать врачом. Но мысль о разлуке с ним была нестерпима. Он поцеловал ее на пристани, когда вся семья его провожала. Поцелуй был крепкий, страстный. Ноэль просил дождаться его.

Он уехал. Кэтрин растерялась в одиночестве и чуть ли не почувствовала себя брошенной. В подобном смятении она согласилась выйти замуж за человека, который ухаживал за ней два года, за беззаботного и симпатичного сына соседа. Он был прямой противоположностью Ноэлю, но Кэтрин полагала, что в конце концов полюбит его, ведь он так напоминал ее самое. Не потребовалось много времени, чтобы Кэти поняла, какую ошибку совершила. Она и представления не имела о том, как ужасно существование рядом с нелюбимым, и чем грозит предательство по отношению к тому, кто тебя любит.

А потом Ноэль вернулся и вскоре уехал в Филадельфию. Кэтрин знала почему. Он был не в состоянии жить поблизости от нее, поэтому оставил любимый край и любимых людей. Вскоре Ноэль женился.

Она была на свадьбе, и это стало для нее тяжким испытанием. Сердце ее было разбито, и она знала, что муж догадался, почему ей так неприятны их отношения. Он ничего не говорил, но взгляд его был безнадежно печален. Два года назад он примкнул к повстанцам и был убит англичанами. Кэти подозревала, что сделал он это из-за их неудавшегося брака, и знала, что никогда не сможет простить себя.

В течение полутора лет она вела уединенную жизнь, работая учительницей в школе брата. Постепенно она как бы заключила с собой нечто вроде перемирия. Школа, некогда основанная для обучения рабов, отпущенных на свободу братом и его женой, теперь обслуживала детей и взрослых, которые хотели учиться, невзирая на то, есть ли у них возможность платить за обучение. В школе учились дети бедных фермеров и дети бывших рабов. Расовые предрассудки иногда становились проблемой даже среди ребят школьного возраста, но тем не менее школа существовала. За счет дохода с земель Сазерлендов и их конного завода.

Когда война разгорелась не на шутку, Кэти все свои нерастраченные страстные чувства отдала делу независимости и поддержала мятежников. Она узнала, что Ноэль поступил иначе. Он всегда был осмотрителен и осторожен. Когда его жена умерла, Кэти решила, что Ноэль вернется в Мэриленд. Но он не вернулся. Кэтрин не удивилась, когда узнала, что он отказался присягнуть на верность молодому американскому государству. Но была потрясена, узнав, что он не только лечит раненых англичан, но даже стал доверенным лицом этого дьявола во плоти, генерала Хоу.

Тогда Кэти попыталась его забыть, но это оказалось выше ее сил. И в конце концов она приняла решение увидеться с ним и убедить Ноэля вернуться в Мэриленд. Но сейчас, направляясь к нему домой, она засомневалась, не совершает ли ужасной, непоправимой ошибки. Вчера она прибыла в Филадельфию и остановилась у Итана Тэйлора, давнего друга Йэна Сазерленда. Итан, профессиональный торговец, сочувствовал повстанцам, но по воле обстоятельств держал нейтралитет. И он и его жена обрадовались приезду Кэти, но о докторе Марше говорили уклончиво.

А в Филадельфии бушевали страсти. Повсюду были английские солдаты, нетерпеливые и скорые на расправу. Ее наемную дорожную карету трижды останавливали в пути и обыскивали. На каждом шагу ей твердили об ужасном разбойнике по прозвищу Звездный Всадник.

Джон Патрик. В Мэриленде еще не знали, что его корабль пошел ко дну. Значит, благодарение богу, он жив. Ее родные сошли бы с ума от горя, если бы он погиб.

Кэти не могла удержаться от улыбки, выслушивая рассказы о том, как Звездному Всаднику удалось бежать вместе с двадцатью матросами. Он увел королевский фрегат из-под самого носа англичан. Что же обо всем этом думает Ноэль?

Экипаж остановился перед двухэтажным кирпичным домом. Кэтрин подождала, пока возница спустится с козел и поможет ей выйти из кареты.

— Вас подождать, мисс?

Кэти совсем не чувствовала себя «мисс». В тридцать девять лет она многое успела повидать в жизни. Тем не менее она отдавала себе отчет в том, что ее темные волосы почти не тронуты сединой и любовь к верховой езде позволила сохранить стройную, грациозную фигуру.

— Нет, — она улыбнулась кучеру и была вознаграждена восхищенным взглядом.

Если Ноэля нет дома, то придется ждать. Если он у себя, то потом сможет отвезти ее к Тэйлорам. Но только после того, как она выскажет ему все, что думает. Тем не менее она посмотрела вслед удаляющемуся экипажу с тайным сомнением, не ошиблась ли, приехав сюда. Сердце учащенно билось в груди. Она вспомнила, как видела Ноэля в последний раз. Он был высок, почти такой же высокий, как Джон Патрик, но со своими спокойными карими глазами, каштановыми волосами и задумчивостью Ноэль казался ей красивее своего младшего брата.

Нет, это, наверное, большая глупость с ее стороны — вот так взять и приехать ни с того ни с сего. По правде говоря, ей просто необходимо было увидеться с ним. Она просто не могла думать ни о чем другом.

Кэти поднялась на крыльцо и взялась за тяжелый медный молоток. Она уже бывала в этом доме однажды, на свадьбе Ноэля, и все время пребывания здесь ее сердце обливалось кровью.

Дверь открыл Мальком. Она сразу же его узнала. Он сопровождал Ноэля повсюду. Рядом с Малькомом стояло свирепое на вид лохматое чудовище, готовое разорвать всякого, кто покусится на безопасность хозяйского слуги.

Мальком вытаращил глаза:

— Мисс… миссис Кэнтрелл!

Удивленная тем, что он ее помнит, она, немного поколебавшись, наклонилась и потрепала по голове огромную собаку, которая, наверное, раздумывала, не съесть ли ее на обед, но через мгновение пес уже с безумной скоростью завилял хвостом.

— Это Аристотель. Волкодав доктора Марша, — заявил Мальком, прищурившись, — и он обычно бросается на посторонних.

Кэти невольно улыбнулась:

— Да он просто душка.

Мальком, недоуменно моргая, пытался объяснить:

— Да нет, он, вообще-то, не ласкается к первому встречному.

— У нас в семье все умеют ладить с животными.

— Эй, боюсь, что так. — И Мальком укоризненно поглядел на собаку.

— Доктор Марш дома?

— Нет, но должен скоро быть. Вы его подождете? — И, переминаясь с ноги на ногу, добавил: — Я Мальком.

— Да, — ответила Кэти, — я помню.

Лицо его как будто просветлело при этих словах, и он отошел в сторону, приглашая Кэтрин войти.

— Он хотел бы с вами повидаться, миссис Кэнтрелл. Я могу вам подать чай.

Чая в Мэриленде очень не хватало, не было его и в других колониях. Водился он лишь там, где присутствовали англичане. Кэти очень бы хотела выпить горячего чайку, но, пронзив Малькома презрительным взглядом, резко произнесла:

— Нет.

Он приуныл, и Кэти пожалела о своей резкости. При чем тут Мальком? Он ей ничего плохого не сделал.

— Тогда, может, сидру? — спросил он с надеждой. — Пройдите в гостиную, пожалуйста.

Она кивнула и последовала за ним в дом, а рядом с ней радостно трусил Аристотель. Мальком вышел, и Кэти обвела взглядом комнату. Она ей понравилась еще тогда и с первого взгляда. У стен стояли полки с книгами. Мебель была удобная, цвета вокруг приглушенные и располагающие к отдыху.

Кэти взглянула на журналы, лежавшие на столе. По большей части — медицинские, но есть также и газеты роялистов, включая «Пенсильванский вестник». Она уселась в самое удобное на вид кресло и стала читать сообщение о побеге «пиратов».

Читая, она улыбалась. Кэтрин хорошо представляла, как потрясены были англичане. И мысленно видела знакомый дьявольский огонек в глазах племянника. Джон Патрик всегда считался в семье озорником, смелым, предприимчивым авантюристом.

Аристотель ткнулся в колено Кэти носом, чтобы привлечь ее внимание, и она потрепала его по шее, что вызвало радостное повизгивание.

— С ним уже трудно бывает справляться, — проворчал Мальком, появляясь на пороге с подносом в руках, на котором стояли серебряный кубок и тарелка с печеньем.

Кэти резко вскинула голову: это нечто новое. Никогда Ноэль не ел сладкого. Он его не выносил.

Мальком, казалось, угадал ее безмолвный вопрос:

— Да это соседский подарок.

Кэти прищурилась. Какой такой сосед? Или это соседка? Женщина? И Кэти рассердилась на себя: что за вздор? Неужели она ревнует?

Кэти взяла с подноса кубок с сидром, сдобренным пряностями. Услышав шум и радостное ржание лошади, приветствовавшей родную конюшню, Кэти повернулась к окну.

Мальком выглянул во двор.

— Это доктор. Пойду помогу распрячь лошадь и убрать фаэтон.

Она и слова не успела вымолвить, а он уже скрылся за дверью. Кэти поднялась и, волнуясь, зашагала по комнате.

А затем вошел Ноэль, и наступила пауза.

Он был в плаще. Каштановые с проседью волосы взлохмачены ветром. Его карие глаза вспыхнули от радости при виде ее, хотя, конечно, Мальком успел предупредить его. Ноэль испытующе смотрел на Кэти, разглядывал ее капор, лицо, задержав на нем взгляд, взглянул на Аристотеля, который подбежал к нему, виляя хвостом, но сразу же вернулся к Кэти.

— Значит, ты его уже околдовала? — спросил Ноэль с веселым любопытством.

Сердце у нее забилось сильнее. Она всегда любила его улыбку и теплый, добрый взгляд. Чтобы не выдать своих чувств, она наклонилась к собаке, и огромный язык лизнул ее в щеку. Кэти рассмеялась.

— Хитрая бестия.

— Уж несомненно.

Голос у него стал мягче.

— Ты прекрасно выглядишь, Кэти.

— Ты хочешь сказать «прекрасно для старой женщины»?

— Ах, Кэти, ты никогда не состаришься.

Взгляд у него был такой ласковый, и знакомая горячая волна захлестнула все ее существо. Он был все еще прежним Ноэлем. Другом и поверенным всех ее тайн. Почти возлюбленным…

— Ты выглядишь… преуспевающим.

Это был не вполне комплимент, что он сразу и понял. И слегка прищурился.

— Внешность нередко бывает обманчива, — тихо сказал Ноэль.

— Да. Думаю, что человек по имени Звездный Всадник замечательно провел на этот счет англичан.

— Его схватили?

— Нет, я ничего о нем не знала до своего приезда сюда.

— Это хорошо, я бы не хотел, чтобы Йэн и мама беспокоились.

— Они все равно беспокоятся. О тебе.

Ноэль смутился.

— Но беспокоиться совершенно не о чем.

— За исключением твоих политических убеждений.

— А это, дорогая, касается только меня.

Она попробовала подойти к нему с другого конца.

— А ты видел Звездного Всадника?

— Да, — ответил он лаконично.

И она сглотнула комок в горле при виде того, как выражение его лица сразу стало непроницаемым.

— Он был в порядке? — спросила Кэти, немного помолчав.

— Если не считать нескольких ран, то можно сказать и так.

— Он действительно выкрал английский корабль?

— Да, и в придачу двух роялистов.

— Что ты говоришь?

— Хью Кэри и его дочь Аннетту. Она ухаживала за ним, когда он лежал у них в доме.

Она молча, вопросительно глядела на Марша.

— К сожалению, Аннетта узнала, что он не тот, за кого себя выдает. Джон Патрик опасался за мою жизнь. Он оставил мне письмо. Черт побери! Я же предупреждал его, чтобы он не…

— Чтобы что?

— Полагаю, он в нее влюбился. Она тоже… относилась к нему с симпатией. Думаю, что сейчас она резко переменила свое отношение.

— Джонни? Наш Джонни? Влюбился? В сторонницу короля?!

— Боюсь, что так. А ее отец… он перестал говорить, совсем как некогда тетушка Фортуна. Его обмазала дегтем, вываляла в перьях и вообще едва не убила банда негодяев, которые называли себя повстанцами.

— Господи боже! — и это все, что она могла сказать.

Джонни, который был яростным противником англичан, влюбился в женщину, им симпатизирующую, да еще в такую, которая имела достаточные основания ненавидеть восставших американцев. Все это было так похоже на ситуацию, в которой оказались они с Ноэлем.

— Он повез ее домой, в Мэриленд. Надеется, что Йэн и Фортуна сумеют помочь ее отцу снова заговорить. Слава богу, что Аннетта оставила письмо с правдоподобными причинами их отсутствия, но все-таки я опасаюсь, что это может показаться кое-кому подозрительным.

Он поджал губы. Раньше она не замечала такой привычки. Сердце у нее дрогнуло. Что-то произошло между братьями.

— Расскажи, что дома? — попросил он, меняя тему разговора, но она настаивала на прежней:

— Я хочу, чтобы ты побольше рассказал мне о Джонни. Каким образом он оказался в доме у этой семьи?

— После того как его корабль затонул, ко мне явился человек от него. Англичане прочесывали всю Филадельфию в поисках Джонни. И я подумал, что самым безопасным будет для него дом, где выхаживают раненых английских солдат.

— А почему ты его не оставил у себя?

Он с упреком взглянул на Кэти:

— Да потому, что обыскам подвергаются прежде всего врачебные приемные.

Она пытливо посмотрела на него и улыбнулась:

— Значит, ты спрятал его на виду у всех?

— Я полагал также, что он не причинит зла людям, которые к нему добры.

— А тебе известно, что он его причинил?

— Кэри не захотели бы уехать с мятежниками добровольно.

— Ты называешь таких людей мятежниками? Не патриотами?

Ноэль удивился:

— Ты зачем проделала такой длинный путь? Чтобы поспорить со мной насчет определений?

— Ну, не совсем так.

— Так зачем?

Говоря это, он дотронулся до локона, выбившегося из ее прически, и заправил его под капор. Рука его задержалась у щеки Кэти на секунду дольше, чем требовалось.

И Кэти ощутила всю ласку этого беглого прикосновения. Его нежность. Сердце ее сжалось. Ей тоже захотелось коснуться Ноэля. И чтобы он ее обнял и прижал к себе.

Она отступила назад.

— Зачем ты приехала, Кэти?

Ей нравилось, как он ласково выговаривал ее имя. Ей было жалко, что ласкает он лишь воздух.

— Я надеялась убедить тебя вернуться домой.

— Что я там буду делать? — очень тихо спросил он.

— Нам нужен врач на Западном побережье.

— Только поэтому ты приехала?

Кэти знала, куда поведут дальнейшие расспросы, но она не собиралась ему навязываться.

— Ты нужен Йэну и матери. Они по тебе скучают.

— Это они просили тебя доставить меня домой?

Нет, то была ее идея, но она не считала нужным в этом признаваться. Слишком много времени пролегло между ними, слишком много воды утекло. Разбитое сердце не склеешь. И она солгала:

— Да.

Он сдвинул брови, и ей на какую-то долю секунды почудилось, что он серьезно раздумывает над ее предложением.

— Я не могу сейчас оставить Филадельфию, — наконец сказал Ноэль, одним махом уничтожив ее надежды.

— Не можешь или не хочешь?

— И то и другое, — холодно ответил он. — Да и какая разница?

— Да, конечно. Ты хочешь остаться со своими английскими друзьями? Или… — и она осеклась.

— У меня здесь большая практика, Кэти. У меня здесь действительно есть друзья. Здесь протекает моя жизнь.

Практика. Друзья. Жизнь. Каждое слово было, как нож в сердце. Она вскинула голову:

— И женщина тоже есть?

Его карие глаза на мгновение вспыхнули.

— Для меня существует лишь одна женщина в мире, и, думаю, тебе это известно.

— Фелисити? — вырвалось у нее, и она сразу же возненавидела себя за то, что не сдержалась, но ей необходимо было знать, как он относился к своей жене.

— Нет, не Фелисити, — и больше он ничего не стал объяснять.

— Тогда поедем домой.

Он опять коснулся кончиками пальцев ее щеки.

— Хотел бы я иметь такую возможность, Кэти, но у меня здесь дела.

Она не знала, что отвечать, и только испытующе вглядывалась в его глаза.

Аристотель вклинился между ними и просительно взвизгнул.

— На место, Аристотель, — сказал Ноэль.

Однако собака села и стала бить хвостом об пол.

— Нет, иди к огню и ложись.

Уши у пса опали, он встал и послушно поплелся к камину, опустив голову и только время от времени жалобно взглядывая на Кэти.

— Ты жестокий человек, Ноэль.

— Ничего, он будет вознагражден большой сочной костью. Он умеет притворяться печальным и обиженным и здорово на этом наживается.

— Откуда он у тебя?

— С ним плохо обращался прежний хозяин. И не думаю, что кто-нибудь осмелится повторить ту же ошибку, — ответил Ноэль суровым тоном.

— Ах ты, мой Дон Кихот.

— Ты хочешь сказать «Рыцарь печального образа»?

Снова, как прежде, они прибегли к литературным ассоциациям, к испытанному оружию в словесных баталиях.

Кэти взглянула на него. Нет, лицо у него сейчас совсем не печальное. Дорогое ей лицо. Слишком дорогое. Она должна была сделать над собой усилие, так как руки жаждали обнять его. Их взгляды встретились. Кэтрин не дождалась его двадцать лет назад. Не хочет ли он сказать ей, что теперь слишком поздно?..

Да и она сама разве захочет иметь хоть какие-то отношения с мужчиной, который наживается на лечении врагов?

— Пожалуй, мне надо уходить.

— Где ты остановилась?

— У Итана Тэйлора.

Он отвернулся и стал смотреть на огонь в камине. В карих глазах отразилось пламя, и они стали золотистыми.

— Скажи ему, чтобы он соблюдал осторожность. Он на подозрении у англичан. После всего случившегося они готовы хватать каждого, кто, как им кажется, симпатизирует… американцам.

Он говорил холодно и равнодушно.

— Ноэль… — произнесла она нежно.

Но он ее перебил, не желая слышать того, что, по его мнению, она собиралась сказать:

— Когда ты возвращаешься в Мэриленд?

Кэти попыталась скрыть боль и разочарование и пожала плечами:

— Собираюсь побыть здесь некоторое время.

— Думаю, что ты должна вернуться немедленно. Здесь опасно оставаться.

— Ну, в наши дни опасно повсюду.

— Да, «настали времена, тяжелые для нас»…

— Ты цитируешь Томаса Пэйна? Сдается, ты должен к нему относиться отрицательно, ведь это он сказал: «Бесчестные дела всегда поддерживают бесчестные люди бесчестными средствами».

Ноэль вздернул бровь.

— Он владеет словом. Йэну это должно нравиться.

— Да, он ему нравится. У него есть сборник произведений мистера Пэйна. В кожаном переплете. Но Йэн действительно хочет увидеться с тобой.

— Несмотря на мои… неуместные симпатии?

— Он единственный человек в мире, который никого не осуждает.

— Но вы с Джонни осуждаете.

Кэти закусила губу:

— Мы тебя не понимаем.

Он отвернулся, потом сказал:

— Думаю, тебе нужно поскорее уехать из Филадельфии.

— Нет, — отрезала она, внезапно приняв решение, — я собираюсь оставаться здесь до тех пор, пока ты тоже не решишь уехать.

Он круто повернулся, нахмурив брови:

— Я не желаю, чтобы ты оставалась.

Слова его задели ее гораздо больнее, чем можно было предполагать. До этой минуты она не подозревала, как сильно надеялась на его возвращение в Мэриленд.

Услышав какие-то отчаянные нотки в голосе хозяина, Аристотель встал, и в его больших темных глазах отразилось недоумение. Он взвизгнул.

— Все в порядке, — стал успокаивать его Ноэль, когда огромный пес подошел к нему. Ноэль чесал Аристотеля за ухом, а тот тихонько постанывал от удовольствия.

«Он использует пса как предлог, чтобы окончить разговор», — подумала Кэти.

Старый, испытанный способ избегать нежелательного спора. Кэти начала сердиться.

— Мне безразлично, чего ты желаешь, а чего — нет. Тэйлоры просили меня погостить у них. Почему я должна им отказывать? — Она вздернула подбородок. — И вообще, неплохо бы поразвлечься. Нет, я сама найду дорогу.

И Кэти направилась к двери.

— Подожди, — сказал он. — Англичане проверяют всех подряд. Мальком тебя отвезет.

Мальком. Не он сам.

Гордость не позволяла ей показать, как она уязвлена. Кэти выпрямилась и наградила Ноэля ослепительной улыбкой, после чего с царственным величием выплыла из гостиной. Нет, она не теряет надежды.

* * *

Ноэль смотрел из окна. Кэти стояла на крыльце, очевидно, ожидая, когда подъедет Мальком, чтобы усадить ее в экипаж. Она была так прекрасна, что у него заныло сердце. Аристотель не зря так сразу полюбил Кэти. Ноэль вспомнил, что у нее были ручные ласочки и она их просто обожала, и вообще любила животных, особенно робких. Она всегда умела вызвать их доверие и в этом умении была несравненна. Но он во что бы то ни стало должен заставить ее вернуться в Мэриленд. Ей нельзя оставаться здесь с ее нескрываемо саркастическим отношением к англичанам. Он вдруг почувствовал предельную опустошенность. Ничего он так не желал, как взять Кэти за руку и вернуться с ней в Мэриленд. Но долг призывал его оставаться здесь. Слишком много больных, которые надеются на него, слишком много разных обязательств, и прежде всего надо «убрать» за Джонни, который наломал дров. Нужно также удостовериться, что с Хью и Аннеттой все в порядке, что Мод Кэри сумеет управиться с хозяйством. Он уже нашел несколько мест, куда можно будет перевезти раненых из ее дома. Кроме того, он изо всех сил убеждал всех, что во внезапном ночном отъезде Аннетты и Хью к больной родственнице нет ничего странного.

А теперь ему еще надо беспокоиться о Кэти. Ноэль знал, какой безрассудной она может быть. После исчезновения Джонни англичане совсем не склонны терпеть свободу мнений. За последние три дня они изгнали из города нескольких подозреваемых в нелояльности и конфисковали их имущество, угрожая повесить всех «вольнодумцев».

Ноэль поглядел на Аристотеля, который беспокойно бродил по гостиной.

— Тебе, наверное, тоже хочется погулять, дружок.

Аристотель подошел к нему, лизнул руку Ноэля, сочувственно поглядывая на хозяина снизу вверх. Он тоже хотел, чтобы Кэти вернулась…

14.

Джон Патрик бросил якорь в Чезапикском заливе и теперь, стоя на палубе, озирал песчаные отмели. Айви наблюдал, как спускают на воду самую маленькую шлюпку. Теперь Джону Патрику предстояла длинная пешая прогулка до отцовской фермы, чтобы договориться об экипаже для Аннетты и ее отца. Оглядывая побережье, он вспоминал о пикниках, которые когда-то семья устраивала на берегу, о тех далеких днях, когда Ноэль учил его рыбачить, о вечерах, когда отец дарил им драгоценную радость семейных чтений. Он учил сыновей терпимости и умению уважать чужие мнения. Во время службы в английском флоте Джон Патрик утратил способность терпеть. Поэтому он понимал, почему Аннетта не проявляет добродетелей терпимости и смирения. За последние пять дней она исчерпывающе продемонстрировала ему свое презрение. На этот раз его улыбка и предполагаемое обаяние оказались бессильны.

После того как они вышли в море из устья реки Делавер, английских кораблей больше не встречалось, но плавание было тяжелым. В Аннаполисе он послал рапорт на имя губернатора, передал английским властям двоих заложников-англичан и продолжил путешествие к восточному побережью Мэриленда. Он часто виделся с Аннеттой и ее отцом, но никогда не навязывал им своего общества. Он знал, какой прием ему обеспечен с ее стороны, и не хотел обострять отношения. Как будто это было возможно.

Джон Патрик оглядел палубу в надежде увидеть Аннетту, и сердце его дрогнуло. Она поднималась по лестнице. В сером платье, одном из тех, что она так часто носила в Филадельфии. Она была прелестнее всех красавиц Англии и Америки.

Он подошел к ней.

— Это Мэриленд, — сказал он, глядя на берег. — Отсюда недалеко до фермы моего отца.

В ее глазах промелькнул интерес — но только на мгновение, и с равнодушным видом она спросила:

— Она далеко отсюда?

— Около десяти миль.

Аннетта нахмурилась.

— Нам придется идти туда пешком?

Он повернулся и пристально посмотрел на нее.

— Это мне придется. Завтра я вернусь с экипажем.

— А если ваша семья не захочет нас принять?

— Вы не знаете моего отца, — улыбнулся Джон Патрик.

— У меня нет ни малейшего желания его узнавать. Я хочу вернуться в Филадельфию. Мой отец желает того же.

Ее вызывающий тон сменился просительным, и это уязвляло Джона Патрика больше, чем ее гнев. Он знал, чего это ей стоит.

Джон Патрик прислонился к поручням.

— Будь я уверен, что вам там действительно ничто не угрожает, я бы обязательно отослал вас обратно, но я не хочу, чтобы вы расплачивались за мои поступки.

— Я уже плачу. И вас это, по-видимому, не беспокоит.

Вместо ответа он спросил:

— Вам понравилось морское путешествие?

Аннетта взглянула на океан:

— Да, у меня обнаружилась тяга к морю, если не к окружающему обществу.

— Значит, вам было не так уж плохо, — сказал он с надеждой.

Она круто к нему обернулась.

— Вы отняли у меня веру в людей. Боюсь, я никогда ее снова не обрету. Что может быть хуже?

* * *

Аннетту бесило, что ей вдруг захотелось, чтобы он обнял ее и прижал к себе крепко-крепко, и она забыла бы о событиях последней недели.

Аннетта пошла в каюту отца. У него была только одна книга длячтения, и поэтому, чтобы он не скучал, она часто выводила его на палубу. Она подождет, пока пират не уедет. Она продолжала называть и считать Джона Патрика пиратом и надеялась, что это позволит ей не думать о его зеленых глазах, которые сразу запали ей в душу, высокой худощавой фигуре и о том, как ловко, изящно он двигается, о его обаятельной улыбке.

Квинн как раз кончил брить отца. Отец улыбнулся ей. Аннетта взяла его руку и держала в своей, пока Квинн вытирал остатки пены с его лица. Отец был уже одет. Если бы не отсутствующий взгляд, он, в своем сюртуке, в очках и тщательно причесанный, вполне мог бы сойти за преуспевающего негоцианта.

Аннетта наклонилась и обняла его, на какое-то мгновение усомнившись: а может быть, пират прав? Его отец — учитель. У его тети была примерно та же проблема, что у отца Аннетты. Возможно, они сумеют помочь ему заговорить снова. Доктор Марш мало чем ему помог. При мысли о докторе у Аннетты снова сжалось сердце. Он был ее другом в течение нескольких лет. Как же он мог привезти в ее дом этого человека?

Она постаралась очень спокойно объяснить отцу, где они находятся, сказав, что скоро поедут в гости к одному учителю.

Она никак не могла решить, можно ли предавать людей для их же блага. Мораль и безнравственность, добро и зло больше не казались ей полярно противоположными категориями.

* * *

Идти пришлось чертовски долго. Несмотря на холодную ноябрьскую погоду, Джон Патрик вспотел. Раненая нога утратила гибкость, и ему приходилось широко шагать. Он настоял, чтобы пойти одному, оставив Айви командовать «Мэри Энн». Пройдя мимо делянок, засеянных табаком, он добрался наконец до фермы Уоллеса. Около конюшни Джон Патрик увидел высокую медведеподобную фигуру. Мужчина бросал вилами сено лошадям. Джон Патрик свистнул. Человек взглянул на него, и он узнал Тима Уоллеса, уже тридцать лет женатого на тетушке Фортуне. Тим был спокойным, почти застенчивым человеком, наделенным большой способностью любить. Он все готов был сделать для Сазерлендов и своего друга Джона Патрика.

И Джон Патрик платил ему сильной и глубокой привязанностью.

Лицо Тима расплылось в широкой улыбке, и, громко топая, он подошел и заключил Джона Патрика в свои медвежьи объятия.

— Господь свидетель, мы все по тебе скучали. — Он оглядел друга. — Но ты ужасно выглядишь, парень. Совсем отощал. И хромаешь.

Джон Патрик умилился, услышав вновь обращение «парень».

— Англичане потопили мое судно, — сказал он.

— «Звездного Всадника»?

— Эй. Вблизи Филадельфии. И задели мою ногу.

— Что ж, слава богу, что ты выкарабкался, — заключил Тим Уоллес.

— Это вряд ли бы случилось, не приди мне на помощь Ноэль. Но это длинная история. Слишком длинная, чтобы сейчас рассказать обо всем. Ты не одолжишь мне лошадь?

— Эй, ну конечно. Я дам тебе Крошку Бена. Он самый скорый на ногу. И буду с нетерпением ждать твоего рассказа.

— Как тетя Фортуна?

— Отправилась прокатиться верхом. Ты же знаешь, как она любит иногда побыть в одиночестве и порыскать по окрестным лесам. — Он хохотнул: — Сдается, мы ей сильно надоели.

Но Джон Патрик позволил себе усомниться: Фортуна нежно любила своего огромного мужа и своих двух сыновей.

— А как Майкл и Сэмюел?

Тим посерьезнел:

— Майкл сейчас в армии генерала Вашингтона. А Сэмюел помогает моему брату убирать урожай.

Тим повернулся к конюшне.

— Но хватит болтать. Йэн меня убьет, если узнает, что я тебя задержал на пути домой. Сейчас оседлаю лошадь.

Через несколько минут Джон Патрик уже ехал верхом на Крошке Бене. Имя ему поразительно не подходило. Это был массивный черный жеребец, который подозрительно покосился на Джона Патрика, когда тот подошел к нему, но Джон Патрик прошептал жеребцу на ухо несколько слов и потрепал его по шее. Познакомившись с конем, он сунул ногу в стремя и легко вскочил в седло. Крошке Бену это не очень понравилось, и Джон Патрик снова прошептал ему что-то на ухо. Он уговаривал его, пока Крошка Бен не перестал нервничать.

Тим улыбнулся.

— А ты не забыл свои подходцы.

— Да с кораблем почти так же, как с лошадью, — и Джон Патрик сжал коленями бока Крошки.

Как здорово опять очутиться на коне. Джон Патрик медленно выехал из ворот на дорогу и пустил Крошку Бена рысью.

Он ехал домой.

* * *

— Зачем ты это сделал? — крикнул Йэн Сазер-ленд. Он был очень недоволен.

Джон Патрик смешался как мальчишка под неодобрительным взглядом человека, которым он безгранично восхищался.

— А что мне было делать? Я боялся, что они притянут к ответу Ноэля.

— Значит, ты должен был насильно увезти своего брата.

Джон Патрик замер. Он не подумал о такой возможности. И не потому ли, что не хотел расставаться с Аннеттой?

— Англичане могли заподозрить в пособничестве и семейство Кэри. Если бы Аннетта или кто-нибудь из ее домашних проговорился…

— Вы с Ноэлем заварили хорошую кашу.

Джон Патрик вздохнул. Отец, самый порядочный человек из всех, кого он знал, не мог воспринять случившееся одобрительно. Но Джон Патрик не предполагал, что отец до такой степени будет зол.

Отец все шагал взад-вперед по комнате.

— А теперь ты хочешь, чтобы мы взяли на себя ответственность за твои поступки.

— Я бы хотел, чтобы ты помог Хью Кэри так же, как они помогли мне. Как ты помог тете Фортуне.

— Она заговорила только после того, как узнала, что меня должны казнить. Не думаю, что подобная тактика применима к незнакомому человеку.

Джон Патрик попытался зайти с другого конца.

— Тебе понравится Хью Кэри. Он любит читать. Он спокойный, тихий человек.

— Он роялист, а мы отстаиваем интересы американцев. Меня это не беспокоит, но, судя по тому, что ты мне рассказал, все это очень важно для отца и дочери Кэри. И я не собираюсь становиться надсмотрщиком, а свой дом превращать в тюрьму.

— Но им опасно оставаться в Филадельфии, — упрямо гнул свою линию Джон Патрик. — И они это скоро поймут.

— А ты бы понял, если бы кто-нибудь насильно увез тебя из дома?

Дверь отворилась, и вошла мать Джона Патрика.

— Что-то вы расшумелись, — кротко заметила она.

Джон Патрик подмигнул ей. Он уже повидался с матерью и попросил ее поговорить с отцом наедине.

— Ты знаешь, что наделал твой сын? — негодующе воскликнул Йэн.

Фэнси Сазерленд вскинула брови. В свои пятьдесят три года она была еще привлекательной женщиной, фигура по-прежнему отличалась стройностью, а седина в каштановых волосах едва-едва наметилась. Самое красивое в ее лице были светло-карие, янтарные глаза и взгляд — мягкий, теплый, сочувственный. Сейчас они сверкали от радости, что сын вернулся.

— Я и понятия не имею, — ответила Фэнси.

— Он выкрал двух человек, отца с дочерью, и полагает, что мы будем держать их пленниками у себя в доме.

Мать взглянула на сына.

— Отца и дочь?

— Эй.

— А почему, позволь тебя спросить, ты это сделал?

В ее глазах мелькнул лукавый огонек, и Джон Патрик приободрился. Она-то поймет. Она всегда его понимала. Может быть, потому что всегда умела обращаться с дикими, непредсказуемыми в своем поведении тварями. Во всяком случае, так говорил отец и — без малейшего неодобрения.

— После того как «Звездный Всадник» затонул, Ноэль привез меня в их дом. У них там был небольшой лазарет для английских солдат. Я думал, что мне удастся исчезнуть так, что они не узнают, кто я есть на самом деле, но меня выдал один английский офицер.

— Он освободил свою команду из тюрьмы и украл английский корабль, дорогая, — перебил Джона Патрика отец. — Представляю, как обозлились англичане, но это не причина, чтобы…

— Что он сделал?

Джон Патрик прислонился к стене, предоставив отцу возможность все объяснить.

— Он украл корабль, милая.

— А ты не мог украсть чего-нибудь помельче? — спросила мать.

— Да дело не в этом, дорогая! — опять воскликнул отец. — Дело в том…

— А эта девушка, она, по крайней мере, хорошенькая? — перебила его мать.

— Да какая разница, — накинулся было на жену Йэн Сазерленд.

— Нет, пусть Джон Патрик ответит, — сказала мать.

— Эй, — пробурчал Джон Патрик, — но дело не в этом.

— Ну конечно, не в этом, — поспешно согласилась Фэнси Сазерленд. — А как она относится к тому, что ты ее похитил?

— Ну, ей это, конечно, не понравилось, но я боялся, что англичане станут ее преследовать, — добавил он, — и Ноэля тоже.

— А зачем ты взял с собой ее отца?

— Ее отец болен. Несколько месяцев назад он потерял дар речи, и я подумал, что, может быть, ты сумеешь ему помочь.

На лице Иена явно отразилось неудовольствие.

Оба, и сын, и отец, знали, что Фэнси никогда не откажет в заботе больному или раненому. Да и отец был такой же, хотя не желал в этом признаться.

— Ну, конечно, мы поможем, — сказала мать, — и я бы хотела познакомиться с молодой особой. Йэн, пошли за ними экипаж, а я скажу Джону и Пэнси, чтобы они приготовили для них комнаты.

— Фэнси! — взревел Йэн.

— А что ты предлагаешь? Отослать их прочь? — полюбопытствовала Фэнси.

— Они не желают жить… у нас.

— Я помню то время, когда и ты не желал жить здесь, — тихо ответила Фэнси.

Йэн что-то проворчал в ответ, и Джон Патрик позволил себе улыбнуться. Его отца отправили в Мэриленд как ссыльно-каторжного после битвы при Куллодене, и меньше всего на свете он хотел оставаться здесь надолго. Пока не влюбился в Фэнси.

— Я пошлю экипаж, — сказал Йэн Сазерленд и воздел руки в знак того, что разбит наголову.

* * *

Джон Патрик ехал на Крошке Бене, ведя в поводу другую лошадь для Квинна. Айви должен будет остаться на борту «Мэри Энн» во избежание всяких осложнений. Повозкой управлял Йэн.

Когда они достигли Чезапикской бухты, Джон Патрик подал сигнал на корабль. Немедленно спустили на воду шлюпку. Даже издали он узнал Аннетту по легкой походке.

Она двигалась свободно и непринужденно даже в неуклюжей длинной юбке.

Отец стоял рядом с ним.

— Сколько продлится этот визит? — проворчал он.

— Пока англичане не уйдут из Филадельфии, или пока я не буду уверен, что им там ничто не угрожает.

— А Ноэль? Его положение безопасно?

— Эй, — ответил Джон Патрик. — Кроме мисс Кэри и ее отца, никто не знает, что это Ноэль привез меня в их дом. Правда, еще горничная мисс Кэри, но, думаю, она не проговорится. Она не знает, что это я — Звездный Всадник.

Он смотрел, как шлюпка приближается к берегу.

— К тому же Ноэль — друг генерала Хоу. Думаю, что ему ничто не угрожает.

— К нему поехала Кэти.

Джон Патрик круто повернулся к отцу:

— Не может быть!

— Уехала пять дней назад.

— И ты ее не остановил?

Йэн пожал плечами.

— Но ты же знаешь, какой у моей сестры характерец. Она уехала в твердой решимости вернуться сюда вместе с ним. Я, видишь ли, имею мало влияния и на мою сестру, и на моих детей. — И, помолчав, добавил: — Надеюсь, она в своем намерении преуспеет.

— Нет, это ей не удастся. Я пытался уговорить его уехать.

— Ну, Кэти, возможно, будет легче убедить его.

— Надеюсь, ты прав, — вздохнул Джон Патрик.

Шлюпка причалила, и гребцы помогли Аннетте и ее отцу выйти на берег.

Джон Патрик шагнул к Хью Кэри.

— Сэр, я бы хотел представить вам моего отца, Йэна Сазерленда. Он окончил курс в Эдинбургском университете и обладает обширной библиотекой. Там много произведений о Шотландии. Я надеюсь, они вам понравятся.

Йэн Сазерленд, в прошлом маркиз, шагнул вперед и вежливо поклонился.

— Добро пожаловать в Мэриленд и ко мне домой.

Хью улыбнулся, кивнул и принял предложенную «маркизом» руку, чтобы, не спотыкаясь, пройти по прибрежным камням к экипажу. Джон Патрик знал, что отец способен оказывать на окружающих успокоительное воздействие.

Аннетта выглядела растерянной. Затруднительно было отвергнуть столь благовоспитанное приглашение. С внезапно проснувшейся надеждой Джон Патрик протянул ей руку, чтобы помочь.

— Мне не требуется помощь моего тюремщика, — заявила она, гневно взглянув на Джона Патрика.

Аннетта подошла к экипажу и села, целомудренно расправив складки юбки.

— Да, это становится забавно, — вполголоса заметил Йэн Сазерленд сыну, садясь на место возницы.

Джон Патрик удивился, он решительно не видел в ситуации ничего забавного. И повернулся к ожидающему указаний Айви.

— Ты останешься на борту. Пошли ко мне Квин-на. Он будет жить у нас.

— Эй, сэр.

Джон Патрик изнывал от нетерпения, пока Айви снова сел в шлюпку и гребцы неторопливо повернули к кораблю. Пройдет еще двадцать минут, прежде чем прибудет Квинн, и затем им придется нагонять экипаж. Хорошо бы присутствовать при встрече Аннетты с его семьей. Ему хотелось увидеть ее успокоившейся и чтобы она улыбнулась. Больше всего на свете он хотел бы снова увидеть ее улыбку.

* * *

Аннетта едва сдерживалась. Ее подмывало желание обрушить свое негодование на высокого, красивого плантатора, который стал участником их похищения, но она опасалась испугать отца. Поэтому Аннетта приказала себе смотреть в окно экипажа, чтобы запечатлеть в памяти окрестности. Ведь она, конечно, постарается бежать. Она была беспомощна на борту корабля, но здесь — другое дело. Итак, она ехала молча, несмотря на то, что Йэн Сазерленд пытался завязать с ней разговор о Восточном побережье, Мэриленде и лошадях.

— А вы ездите верхом, мисс Кэри? — спросил он.

Она ограничилась кивком. Незачем проявлять вежливость по отношению к тем, кто тебя похитил. Одновременно в голове ее стал складываться план. Если у нее будет лошадь, она сможет бежать и обратиться к официальным властям. Разумеется, даже в Мэриленде похищение людей рассматривается как преступление.

Аннетта смотрела из окошка на засохшие бурые поля, стараясь избегать дальнейших разговоров. Отец «пирата» тоже с интересом оглядывался по сторонам. «Хотя он и молчит, — подумала Аннетта, — ему явно хочется о чем-то разузнать».

Наконец они подъехали к солидному кирпичному особняку, но экипаж замедлил ход и остановился перед уютным на вид деревянным фермерским домом за главным зданием. Вдоль аккуратного крашеного фасада тянулась веранда. На пороге стояла приветливо улыбающаяся женщина в светло-коричневом платье, выгодно оттенявшем ее каштановые волосы и необыкновенного, янтарного цвета глаза. Она поспешила навстречу экипажу. И Аннетта не смогла удержаться от улыбки в ответ.

Йэн Сазерленд ловко спрыгнул с козел. Как и его сын, он двигался с непринужденным изяществом. Аннетта отогнала подобные мысли и сделала безразличное лицо.

Йэн Сазерленд помог ей спуститься на землю, а мать Джона Патрика сразу же взяла ее за обе руки.

— Я Фэнси Сазерленд. Я знаю, что мой сын повел себя в отношении вас некрасиво, но мы постараемся загладить его проступок.

— Значит, вы позволите нам вернуться в Филадельфию?

— Но сын говорит, что это для вас опасно.

— Это выгодное для него мнение.

— Вы это мнение не разделяете?

— Нет, он хочет тем самым защитить только своего брата.

— Боюсь, что в данном случае я разделяю его чувства, — мягко ответила женщина.

— Тогда почему не попросить доктора Марша переехать в Мэриленд? Почему должна страдать моя семья?

— Я бы очень хотела, чтобы все и всегда получалось легко и просто.

Подспудное негодование Аннетты наконец прорвалось:

— Это достаточно легко и просто сделать, если вы не станете поощрять похищение людей. Как бы вы себя чувствовали, если кто-нибудь посреди ночи увез бы вас неизвестно куда, неизвестно почему?

— Я бы так же точно сердилась, как вы, но Джон Патрик считает, что мы в состоянии помочь вашему отцу, и убежден в том, что в Филадельфии вам грозила опасность, независимо от того, останется там Ноэль или нет.

Аннетта заметила, как Йэн и его жена обменялись взглядами. Сильное чувство отразилось в их глазах, но какое — было неясно. Ей снова захотелось ответить резкостью, но ведь виноват во всем Джон Патрик. Неожиданно она почувствовала, что ей не хочется изливать раздражение на его семью. Но, как бы то ни было, при первой же возможности она сбежит.

— Я приготовила ужин, — сказала миссис Сазерленд, — вы, наверное, голодны. И устали. Позвольте мне проводить вас в ваши комнаты.

— Нашу тюрьму, вы хотите сказать, — тихо возразила Аннетта.

Вдруг отец заморгал. Боже, он же все понимает! Ведь она ему сказала, что они путешествуют, не желая пугать его. Да, она попалась в свою собственную ловушку. И, протянув руку, Аннетта с усилием улыбнулась:

— Мой отец, наверное, действительно проголодался.

Глаза Фэнси Сазерленд были полны участия.

— Я потом вам кое-что расскажу, а сейчас мы сделаем все возможное, чтобы вам было удобно у нас. Джонни сказал, что ваш отец — книголюб. У Йэна прекрасная библиотека, и ваш батюшка может в любое время пользоваться ею и читать все, что хочет. А попозже он, возможно, захочет и посетить школу.

— Школу?

— В большом кирпичном доме, мимо которого вы проезжали, Иен устроил школу, чтобы учить бывших рабов, которым мы дали вольную. Это было еще до рождения Джонни.

Джонни? Странно, что его так называют. Аннетту невольно заинтриговали последние слова его матери. И она, и ее отец верили в необходимость уничтожения рабства, как многие пенсильванцы.

— А тогда кто же обрабатывает ваши табачные плантации?

— Мы нанимаем свободных работников, моя дорогая. Йэн ни за что бы не захотел использовать рабский труд.

Больше Фэнси Сазерленд ничего не сказала, но Аннетта догадывалась, что все услышанное каким-то образом связано с тем, что Фэнси собиралась рассказать ей позже. Очень любопытно, но если продолжить разговор, ситуация может постепенно сгладиться. Получится, что никто ни в чем не виноват. А этого допустить нельзя. Эта семья — преступники, похитители. Поэтому Аннетта промолчала.

Она увидела двух приближающихся всадников и сразу же узнала в одном Джона Патрика Сазерленда, а в другом Квинна. К ее огорчению, и на лошади Джон Патрик выглядел так же великолепно, как за штурвалом корабля. Его непокорные, развевающиеся по ветру черные волосы были того же цвета, что масть жеребца. Зеленые глаза пирата загорелись при виде ее. Он одним ловким движением соскочил с коня. Корабельный доктор, напротив, едва не упал мешком, слезая с лошади.

Ведя жеребца в поводу, Джон Патрик подошел к Аннетте и матери.

— Вы уже познакомились, — заметил он довольно неуклюже.

Аннетта отвернулась.

— Да, — сказала тихо мать, — я веду их в комнаты, а ты и твой друг можете расположиться в школе.

— Ты еще не познакомилась с Квинном, мама, он врач, и вы можете найти много общих тем для разговора.

Фэнси оживилась:

— О, нам найдется о чем поговорить. Меня часто зовут, когда нужно оказать помощь работникам на ферме. Может быть, вы сумеете мне что-нибудь посоветовать.

Аннетта не знала, что и подумать. Все, что они говорили и о чем они говорили, звучало так нормально. Но как же эти нормальные люди мирятся с поступками своего сына?

Фэнси Сазерленд взяла Аннетту за руку.

— Входите, — сказала она. — Джейн приготовила горячий сидр. Может быть, осмотрев комнаты, вы и ваш отец захотите отведать его.

Аннетту покоряла обворожительная любезность Фэнси так же сильно, как обаяние ее сына несколько недель назад. Она решила не поддаваться ему снова и, повернувшись к пирату, бросила на него испепеляющий взгляд: пусть не думает, что она снова уступит сазерлендовским чарам.

15.

За ужином царило напряжение к немалому разочарованию Джона Патрика. Несмотря на самые усердные попытки Йэна Сазерленда, общий разговор не клеился, так как Аннетта отказывалась принимать в нем участие. Молчание ее отца только усугубляло напряженную обстановку. По обе стороны от Йэна сидели два огромных разномастных гончих пса небезупречной родословной. Между ними прохаживалась кошка, время от времени шлепавшая лапой то одного, то другого. Наконец, она уселась под стулом Фэнси.

— Их зовут Тот и Этот, — сказала Фэнси Аннетте, когда собаки входили в столовую, уверенные, что встретят доброжелательный прием.

Аннетта явно удивилась.

— Пес побольше зовется Этот, поменьше — Тот.

— И никто не знает, откуда они взялись, — вставил чуть повеселевший Джон Патрик. — Мама нашла их щенками на дороге, кто-то подбросил. А кошку зовут Царица Меб, потому что она здесь главная и совершенно лишена совести.

Аннетта чуть не подавилась, скрывая невольную усмешку.

Йэн с любопытством взглянул на нее.

— Как у Шекспира, — сказала вдруг Аннетта.

— Да, — радостно подтвердил Йэн. — Это из «Ромео и Джульетты».

Он так обрадовался, словно нашел золотой клад, и с большим воодушевлением продекламировал: «А, так с тобой была царица Меб! То повитуха фей. Она не больше агата, что у олдермена в перстне».

Хью Кэри улыбнулся.

Взгляд Аннетты вдруг стал непроницаем, словно она сожалела, что в ее тщательно разработанной тактике враждебности вдруг обнаружилось слабое место. Аннетта опустила глаза, уставившись в тарелку. Во все время застолья Джон Патрик внимательно выискивал хоть малейшие признаки того, что Аннетту тронули героические усилия его родителей сделать ее пребывание приятным. Еда была восхитительная: устрицы, крабы и отварная говядина — результат особых стараний Джейн.

Матери, насколько он помнил, никогда особенно не везло со слугами, и поэтому в доме их было минимальное количество — только чтобы поддерживать маломальский порядок. Но шесть лет назад она наняла Джейн, ирландку, условно освобожденную из тюрьмы, на должность экономки и кухарки, а ее муж Терри занимался лошадьми. Помогала по хозяйству также Пэнси, дочь одного из бывших черных рабов. Однако Джон Патрик знал, что сплошь и рядом мать работала вместе с ними: готовила обед, натирала мебель, мыла полы. «Праздные руки, — говорила она, — пустая голова».

Йэн и сам в свободное от школы время сгребал и копнил сено. Оба они завоевали преданность своих работников, потому что никогда не презирали физический труд, но вместе с тем предоставляли возможность учиться в школе всем, кто стремился к знаниям. В школе сейчас был учитель, хотя Йэн частенько тоже давал урок-другой. Нового учителя Джон Патрик уже видел, когда относил свой весьма скудный гардероб в старый особняк.

Джон Патрик решился нарушить тишину, воцарившуюся за столом:

— А мне понравился твой теперешний учитель.

— Суини? — спросил, широко улыбаясь, Йэн. — Да, мне с ним очень повезло.

— Еще один прежний заключенный?

— Да нет, осужденный. Но осужденный несправедливо.

Джон Патрик удивился. Он знал, однако, что отец — завсегдатай аукционов рабочей силы, на которых он высматривает наиболее способных бывших заключенных, высланных за океан на исправительные работы или даже осужденных, и заключает с ними договоры о найме, а потом отпускает на свободу.

— Что ж, твой Суини и мой Квинн сразу очень подружились. И решили завернуть в таверну, поделиться воспоминаниями.

— Но, надеюсь, ты Суини не выкрадешь.

И снова — подавленный смешок. Аннетта слушала, широко открыв глаза, и к еде почти не притронулась. Ее взволновал разговор об осужденных, договорах и краже людей. «Интересно, что она может подумать», — смутился Джон Патрик. Но мать повернулась к Аннетте и постаралась ее успокоить:

— Видите ли, мой муж задумал спасти мир.

— Как плохо, что сын не последовал по стопам отца, — ядовито отрезала Аннетта.

— Да нет, последовал, — усмехнулся Йэн, — но осуществляет миссию собственным извращенным способом. — Он обратил любящий взгляд к сыну и снова процитировал: — «Люблю хороших знакомых, на которых можно положиться, но сам предпочитаю слыть ненадежным компаньоном».

— Это Джонатан Свифт, — заметил Джон Патрик. Такова была давняя семейная игра. — «Ничто в мире так не постоянно, как непостоянство», — прибавил он.

— Мы так любим друг друга потому, что у нас общие слабости, — сказал Йэн.

— Он хочет сказать «недостатки», — перебила его Фэнси, поглядывая то на мужа, то на сына. — Оба негодяи, но никогда не были подлецами.

Аннетта внезапно вскочила с места:

— Неужели, миссис Сазерленд? Никак не могу согласиться с подобным мнением относительно вашего сына. Вы не видели, как он хладнокровно застрелил человека, как угрожал жизни моего отца!

Она осеклась и вышла из столовой. Тот и Этот последовали за ней.

Джон Патрик хотел было тоже встать, но мать отрицательно покачала головой:

— Она имеет все основания на подобное отношение. Я считаю, что она великолепно сдерживается — при данных-то обстоятельствах.

У Хью Кэри вид был недоумевающий, и Фэнси мило улыбнулась ему, словно ровным счетом ничего не произошло.

— Почему бы вам не выпить стаканчик бренди за компанию с моим мужем? Наверное, Аннетта просто захотела отдохнуть. Это все нервы.

Хью встал и последовал за Йэном в его кабинет. Фэнси тоже ушла. Джон Патрик остался один, если не считать Царицы Меб. Он оглядел тарелки с остатками ужина, пустые стулья. Кошка потерлась о его ногу.

— Ах, Царица Меб, — вздохнул он, — мне бы немного твоей волшебной власти.

* * *

Аннетта сразу направилась к себе в комнату. Эти Сазерленды завоевали доверие отца и почти ввели в искушение ее своей добротой. На какое-то мгновение она оттаяла душой в тепле их гостеприимства и даже приняла участие в игре, демонстрирующей их семейные отношения. Она искренне возликовала, когда Йэн одобрил ее знание Шекспира. Окружающие часто пренебрегали ею за то, что для женщины она слишком образованна и умна. При других обстоятельствах этот разговор доставил бы ей наслаждение. Один из псов даже положил ей лапу на колено. Сейчас собаки успели прошмыгнуть в ее комнату, прежде чем она закрыла дверь, но Аннетта обрадовалась их обществу. Они не должны отвечать за грехи своих хозяев. Она сама виновата, что угодила в искусно расставленную ловушку.

Ее долг перед страной и королем — донести на Ноэля Марша, если у нее будет хоть один шанс. За время, прошедшее с вечера похищения, она пришла к убеждению, что Ноэль — шпион. Разумеется, она не хочет, чтобы его повесили. Но, зная все, она могла бы вынудить его уехать из Филадельфии. Он не смог бы больше наносить ущерб английской армии.

Этот, но, может быть, и Тот, громко повизгивал от удовольствия, когда она стала теребить его за уши, а его братец напирал на нее в надежде получить свою долю ласки. Аннетта уткнулась лицом в его пушистую шею. У нее не было собаки с тех пор, как четыре года назад умер ее любимец Кинг. Тогда она решила, что никто не сможет занять его место. Но сейчас, слушая удовлетворенное посапывание псов, она подумала, что, наверное, ошибалась.

Она вспомнила о волкодаве Ноэля Аристотеле и проглотила тугой комок в горле. Она вспомнила улыбку Ноэля, его добросовестность и рвение во всем, что касалось раненых. Как он горевал, когда один из них умер. «Нет, — сказала она себе, — нельзя об этом думать». Он шпион, и она обязана его остановить. Надо бежать из своей «бархатной» тюрьмы. Джон Патрик — подлец, что бы там ни говорили его родные. Он ей солгал. Он получит по заслугам.

Шершавый язык лизнул ее в лицо. Собака решила попробовать на вкус, соленые ли у нее слезы.

* * *

Джон Патрик пошел на конюшню. Надо было вернуть Крошку Бена хозяевам. Дорога туда и обратно займет несколько часов.

Мать тоже была там, радостно воркуя над новорожденным жеребенком. Она вопросительно взглянула на сына.

— Мне надо вернуть лошадь.

— А я пытаюсь придумать имя для малышки.

Джон Патрик внимательно оглядел жеребенка. Он был серой масти, как большая часть сазерлендовских лошадей. Они славились по всему Мэриленду.

— Она выглядит как маленькая принцесса.

— Серая Принцесса, — раздумчиво повторила Фэнси, как бы обкатывая незнакомое имя на языке. — Мне нравится.

— Наверное, Аннетте понравится тоже. Когда громили их дом, пропала ее кобыла. Я просил Ноэля постараться отыскать ее, но, думаю, сейчас это уже вряд. ли удастся. — И он посмотрел на малютку. — Может, мне купить у тебя Принцессу? Когда можно будет переводить ее на обычный корм?

— Не думаю, что лошадь поможет… — неуверенно произнесла Фэнси.

— Возможно, это до некоторой степени компенсирует неудобства, которые я ей причинил, — пожал плечами Джон Патрик.

— Тогда лошадь твоя, но за кругленькую сумму.

— А я думал, что у нас отец — мастер продавать лошадей.

— Я позволяю ему так думать.

Джон Патрик усмехнулся, но скоро вновь помрачнел. Он всегда поражался той великой любви, что связывала мать и отца. Он и не мечтал обрести такую же, но, может быть, своими руками уничтожил единственную возможность.

— Дай ей время, Джон Патрик, — посоветовала мать, словно читая его мысли. — Она должна снова научиться доверять тебе.

— Не знаю, возможно ли это.

— Одно время я думала, что Йэн мне никогда не поверит.

— Ты же никогда не обманывала его.

— Ну, это не совсем так.

Джон Патрик удивленно взглянул на мать. Людей часто вводили в заблуждение ее доброта и участливость, но он-то знал, что она становилась тверда как сталь, когда тем, кого она любила, угрожала опасность.

Однако она ничего больше не рассказала.

— Мне надо идти. Что касается твоей Аннетты, то она ранена в самое сердце, и не один раз, а дважды. Ты должен набраться терпения. Если она тебе нужна.

— Нужна, — ответил он тихо. Он впервые признался самому себе, что она ему нужна не на неделю и не на месяц, а навсегда. — Ты бы видела ее на борту «Мэри Энн». Она так же горячо любит море, как я.

— Но ты долгое время его ненавидел, — напомнила Фэнси.

— Эй, ненавидел. Мне не понравилось наше насильственное знакомство…

Он запнулся. Их взгляды встретились. Они понимали друг друга без слов. Потребовались годы, чтобы он преодолел свою ненависть к морю и стал относиться к нему как символу свободы, а не рабства.

Годы.

* * *

Языки пламени, разгораясь, вздымались все выше, и она услышала, как отец застонал. Ужас охватил ее. Она чувствовала жар огня, слышала исполненные ненависти выкрики пьяной толпы. Она видела искаженное болью лицо отца. Жар становился невыносим. Теперь они ринулись к ней.

И она закричала.

Ее схватила чья-то рука, и она попыталась вырваться.

— Аннетта, проснитесь, Аннетта. Все в порядке. Вы в безопасности.

Но она продолжала бороться, хотя уже слышала настойчивый голос. В нем не было злобы и ненависти. Аннетта открыла глаза. В подсвечнике горела свеча. По стенам скользили причудливые тени. Аннетта вся взмокла от страха и тревоги.

— У вас был кошмар.

Аннетта узнала голос. Он принадлежал матери пирата.

— Здесь вам ничто не угрожает, — продолжала успокаивать ее Фэнси.

Аннетта с трудом села.

— Извините, что обеспокоила вас.

— Об этом не тревожьтесь, — ответила Фэнси Сазерленд, — вы можете рассказать о кошмаре?

Сердце разрывала такая сильная, глубокая боль, что Аннетта почувствовала необходимость разделить ее с кем-нибудь. Но не здесь. Не в подобных обстоятельствах. Тем самым она даст Джону Патрику Сазерлен-ду лишнее оружие против себя.

— Хотите немного теплого молока?

— Нет.

Аннетте хотелось остаться одной. Хотелось ли? Кровь еще лихорадочно бежала по жилам, сердце колотилось в груди.

— Тогда можно я еще немного побуду с вами?

Аннетта разгладила складки тяжелого одеяла.

— Как хотите.

И вдруг заметила большую черную собачью морду.

— Этот меня разбудил… — улыбнувшись, сказала Фэнси, — и привел сюда. Наверное, он услышал ваш крик.

Страхи Аннетты улеглись.

— А вы уверены, что это был не Тот?

— Вот теперь вы сами убедились, как нам трудно. Не уверена, что мы дали им удачные имена, но собаки так иногда забавно ведут себя. — С минуту Фэнси помолчала. — Особенно хорошо придумывал имена Ноэль. У него был кот Надоеда, которого он любил больше жизни, но постепенно он дорос до таких имен, как Аристотель.

Да, забавно. В этом доме воздух словно пропитан легким весельем. Аннетта должна была осуждать эту семью, но, увы, поддалась ее очарованию. Как такое могло случиться, что именно здесь выросли пират и шпион? Два сына — два негодяя. Любоваться этой семьей и содрогаться от ужаса и отвращения.

Аннетта снова легла.

— Наверное, я теперь смогу заснуть.

Фэнси Сазерленд взглянула на нее с сомнением, но встала.

— Вы уверены?

— Уверена.

— В таком случае желаю вам покойной ночи.

Женщина наклонилась, расправила и подоткнула одеяло, словно Аннетта была пятилетним ребенком, и тихо выскользнула за дверь.

С минуту Аннетта выжидала, потом встала и, подойдя к окну, раздвинула занавеси. Высоко в небе сияла луна, звезды были такие яркие, что хотелось потрогать их.

Звездный Всадник. Нет, никогда звезды не будут казаться ей такими благосклонными и прекрасными, как прежде. Почему человек, так сильно затронувший ее сердце, оказался предателем?

Она долго смотрела в окно: дубы вокруг дома, бескрайние бурые поля, конюшня рядом с амбаром. Там под навесом тихо стояла кобыла, а возле нее лежал жеребенок. Сама невинность. И покой. Качества, которые она утратила безвозвратно. Нет, она больше не заснет сегодня ночью. Иначе вернутся кошмары.

Аннетта подошла к сундуку, который привезли с «Мэри Энн», и стала перебирать вещи. Найдя простое платье с кружевным лифом, она сбросила ночную рубашку, надела сорочку и платье. Хотя небо и было ясным, снаружи стоял холод. Запахнувшись в плащ, Аннетта открыла дверь. Кстати, можно проверить, подумала она, сторожат ли их с отцом. Она неслышно прошла по темному коридору, спустилась по лестнице. В доме было тихо. Она опасалась, что в любой момент могут залаять собаки, но, кроме негромкого короткого рычания, ничего не последовало.

Дверь оказалась незапертой. Она вышла на порог, ожидая услышать крик и шум погони. Она ведь пленница, в конце концов, но тишину нарушали только уханье совы да негромкое ржание лошадей.

Аннетта подошла к стойлу под навесом. Отдыхающая кобыла коротко фыркнула, недовольная, что ее побеспокоили, но потом, нагнув голову к своему детенышу, шумно задышала от нежности. Удивленная, что вокруг нет никаких негодяев-стражей, Аннетта вошла в конюшню, оставив дверь чуть-чуть приоткрытой, чтобы глаза скорее привыкли к темноте.

Многочисленные стойла были почти все заняты. Лошади подняли головы, и некоторые зафыркали, протестуя против того, что их разбудили. Аннетта быстро нашла чулан с упряжью. Как легко! Оседлать лошадь и бежать будет несложно. Она была хорошей наездницей. Можно доскакать до города и обратиться за помощью к властям. Но что будет с отцом? Ведь она не знает, на что способен Джон Патрик Сазерленд! Аннетта сжала кулаки. Нет, надо переждать ночь-две. Она узнает за это время, какая лошадь лучше и какой путь до города самый короткий. Если она сумеет исчезнуть сразу же после того, как все уйдут спать, может быть, ей удастся вернуться с шерифом, прежде чем в доме ее хватятся.

Аннетта не позволила себе задуматься над тем, какая участь после этого может ожидать семейство Сазерленд. Они все соучаствуют в похищении людей. Они дали приют преступнику.

Аннетта вернулась в дом. Теперь она уже не соблюдала величайшую осторожность. Если кто-нибудь спросит, зачем и куда она выходила, она скажет, что ей просто захотелось подышать свежим воздухом после кошмарного сновидения.

Но никто не появился, и Аннетта поднялась по лестнице к себе в комнату. Раздевшись, она легла в постель и стала в подробностях обдумывать план полночного побега.

* * *

Когда Аннетта выходила, ее видел Джон Патрик. Он устроился на ночлег в небольшой комнатке в конце конюшни и сразу проснулся, услышав посторонние звуки. Он приоткрыл свою дверь и увидел тонкий силуэт Аннетты, медленно идущей вдоль стойл.

Джон Патрик вернул хозяевам Крошку Бена, но решил, что не пойдет ночевать в особняк. Койка в конюшне казалась Джону Патрику гораздо предпочтительнее. Он решил не выдавать своего присутствия, пока Аннетта не станет седлать лошадь.

Никогда он еще так не восхищался ею. Он высоко ценил силу ее духа. Лучше ложные убеждения, чем никаких.

И вдруг его ужалила мысль. Разве он не осуждал Ноэля, отвергнув его за то, что тот придерживался иных убеждений, чем он сам? А Ноэль, напротив, ни секунды не колебался, помогая ему. Не раздумывая, он подверг себя ужасающей опасности. Особенно если Аннетте Кэри удастся бежать и обо всем рассказать англичанам.

Он внимательно наблюдал за Хью Кэри во время ужина. Тот как будто чувствовал себя совсем неплохо. Радушие и гостеприимство семьи сыграли свою роль. Аннетта была непримирима, и он должен взять с нее обещание, что она не будет пытаться бежать с фермы. А если она откажется?

Он знал, что родители не согласятся быть ее тюремщиками. Они и так во многом пошли ему навстречу. Так что, если она откажется, останется очень неприятный способ ей воспрепятствовать. Радости ему это не принесет.

* * *

На следующий день Аннетта старалась не встречаться с Джоном Патриком. Когда Йэн пошел на конюшню посмотреть лошадей, она напросилась его сопровождать, как будто еще не видела все, что надо, накануне ночью. Йэн с готовностью согласился. Он очень гордился своей конюшней и со вкусом рассказывал о родословной каждой лошади. Они для Йэна значили гораздо больше, чем источник наживы. Для каждой лошади у него была припасена долька яблока. Когда они прошли мимо стойла, где недавно ожеребившаяся кобыла обнюхивала свою дочку, Иен улыбнулся:

— Вот это наше самое последнее прибавление семейства. Ей всего десять дней отроду.

Аннетта сразу влюбилась в крошку. Казалось, та вся состоит из глаз и ног, и Аннетта с большим интересом оглядела ее, а потом грустно сказала:

— Да, она прекрасна.

Ей припомнилась Ромми в таком же юном возрасте, и она закусила губу, чтобы не расплакаться.

— Давайте-ка посмотрим на ее папашу, — сказал Йэн, глядя на Аннетту сочувственно и с пониманием. Он провел ее туда, где стоял огромный серый жеребец. Он высунул голову из стойла и легонько заржал.

— Это Принц Сумерек, — сказал Сазерленд и, вынув из кармана морковку, протянул ее жеребцу. — Он самый быстрый на ходу из всей конюшни, но и самый своенравный. Мало кто из наездников может с ним справиться, включая и Джона Патрика.

— Полагаю, ваш сын нечасто здесь бывает.

— Да, нечасто, но когда приезжает, то с удовольствием занимается лошадьми. Он гонял на них вовсю, пока не стал изучать юриспруденцию.

— Он изучал юриспруденцию? — невольно удивилась Аннетта. — А я думала, что он…

— Пират? Да, это так, но не по собственной воле.

— Не понимаю.

— Он вам рассказывал о том, как попал на море?

Аннетта пожала плечами:

— А о чем тут рассказывать?

— Спросите его самого, — кратко ответил Йэн.

— Но я не желаю его ни о чем расспрашивать. Я вообще не желаю с ним говорить.

Йэн Сазерленд повернулся к ней и посмотрел Аннетте прямо в глаза:

— Как хотите, но тогда не торопитесь судить.

— Он увез нас из дома. Он нас обманул.

Хотела бы она, чтобы ее голос не дрожал так сильно, чтобы в нем не звучала такая острая уязвленность. Хотела бы она также не чувствовать себя одураченной и униженной оттого, что поверила, будто Джон Патрик и впрямь восхищался ей.

— Я, разумеется, не в восторге от вашего отношения к нему, но я понимаю ваши чувства.

— Возможно ли это?

— Я прибыл в Америку в цепях, как каторжник, как раб, — медленно продолжал Йэн. — И первый муж Фэнси купил меня на аукционе. — Он помолчал, потом прибавил: — Вы не в состоянии представить, что это такое, когда тебя, как лошадь или корову, продают с торгов. Я знаю, как себя чувствуешь, когда теряешь свободу, независимо от того, велика эта свобода или ограничена.

Аннетта уставилась на него во все глаза.

— Да, мисс Аннетта, — сказал он, словно прочитав ее мысли. — Я был осужден. Я попал в плен после битвы при Куллодене, где я сражался на стороне принца Чарльза, и был осужден за измену. Смертный приговор заменили на каторжные работы в колониях сроком на четырнадцать лет. Вы представить не можете, как я ненавидел англичан и как ненавидел Фэнси и ее мужа за то, что они меня купили, словно раба.

Он говорил с изрядным шотландским акцентом. Аннетта была потрясена силой его негодования, вновь вспыхнувшим при воспоминании о прошлом. А ведь Йэн показался ей таким невозмутимым.

— Поэтому Джон… Патрик, — ей трудно было произнести это имя, — ненавидит англичан?

— У него для этого существуют свои причины, мисс Аннетта.

— А доктор Марш?

Йэн удивился:

— Но вы же знаете, что он им симпатизирует. Из-за этого у нас нередко возникали разногласия.

— Но он… — И Аннетта осеклась. Джон Патрик говорил то же самое, но она ему не поверила. А Йэн Сазерленд, по-видимому, знает, на чьей стороне симпатии его пасынка.

— Мои сыновья — люди исключительно независимые, девушка. Думаю, мы никогда не будем думать одинаково.

У Аннетты голова пошла кругом. Так, значит, семья разделена? Но это невероятно.

Йэн, казалось, понял ее состояние и предложил лучшее успокоительное средство:

— Не хотите ли прокатиться верхом?

Она кивнула.

— Спокойную или норовистую лошадь предпочитаете?

— Спокойную.

Незачем ему знать, насколько хорошо она ездит.

Йэн седлал славную серую кобылку, когда дверь отворилась и вошел Джон Патрик в сопровождении работника-негра.

— Мы осматриваем жеребят. Некоторые просто прирожденные победители.

— Эй, они бравые ребятишки. А я предложил мисс Кэри прокатиться вместе со мной. Не хочешь ли тоже, на Принце Сумерек?

Пират посмотрел на Аннетту:

— Мисс Кэри не возражает?

Аннетта передернула плечами, напустив на себя вполне равнодушный вид.

Очевидно, Джон Патрик воспринял ее молчание за согласие.

— Пойду оседлаю его, — и он посмотрел на отца. — Принц все еще упрям, как мул?

— Это зависит от того, кто наездник.

Аннетту раздражал их разговор. Она утратила радость подобных отношений с отцом в ту ночь, когда в огне погибли его надежды, верования и мечты. Поэтому она молча вывела оседланную кобылу из конюшни и стала ждать их снаружи, поглаживая кобылку по шее:

— Хорошая девочка, — ворковала Аннетта, — мы с тобой отлично друг друга понимаем.

Словно они заранее договорились об этом, Йэн Сазерленд подошел подсадить Аннетту в седло. Она оглянулась. Джон Патрик легко вскочил на большого серого жеребца и теперь шептал ему что-то на ухо, стараясь успокоить нервное животное. С той же легкостью и мастерством, что его сын, Йэн Сазерленд сел на рыжего мерина.

Они проехали несколько миль сначала шагом, потом рысью, потом пустили лошадей в галоп. Аннетте понравился легкий шаг кобылки, но она с восхищением поглядывала на серого жеребца, чьи мощные мускулы, казалось, тоскуют по быстрой езде. Джон Патрик придерживал лошадь, не позволяя ей пуститься вскачь.

Она ехала на несколько метров сзади, и Йэн бросил на нее виноватый взгляд.

— Вы не возражаете, если мы проедем немного вперед?

Лучшего нельзя было и придумать. Глядя на Джона Патрика, она ощущала борьбу противоречивых эмоций. Джон Патрик хороший наездник, он и лошадь прекрасно чувствуют друг друга. Это зрелище возбуждало ее. Аннетте хотелось остаться одной.Она отчаянно хотела выбросить Джона Патрика Сазерленда из головы. Но увы, она не сомневалась, что отныне всегда будет помнить такого ловкого, умелого всадника.

Аннетта посторонилась, попридержав свою маленькую лошадку, а мужчины проскакали вперед. Оба низко наклонились к шеям лошадей. Ни отец, ни сын не пользовались хлыстом или плеткой. Между наездниками и лошадьми существовало полное согласие. Вскоре они скрылись в чаще деревьев.

Аннетта подумала, не свернуть ли ей в сторону ближайшего городка, но где он — неизвестно, и с собой нет ни денег, ни одежды. И как бы ни устали лошади Сазерлендов, им не составит труда нагнать ее небыструю кобылку.

Аннетта поехала шагом и вдруг увидела приближающегося всадника. По цвету лошади она сразу узнала Джона Патрика. А где же его отец?

Когда Джон Патрик приблизился, по телу у нее пробежала дрожь. Она не хотела оставаться с ним наедине и уже собиралась развернуть лошадь и скакать назад, но Джон Патрик протянул руку и взял поводья.

— Где ваш отец?

— Он решил навестить мою тетю.

— Я хочу вернуться обратно, — сказала Аннетта, пытаясь вырвать у него поводья.

— Я надеялся, что вам у нас понравится, — сказал он тихо.

— Золоченая клетка — все равно клетка, — возразила она. — Ваш отец знает по собственному опыту, что это такое.

— Он вам рассказал? — удивленно спросил Джон Патрик.

— Да.

Она хотела бы знать, что его отец имел в виду, когда говорил о самом Джоне Патрике и его причинах ненавидеть англичан. Но это значило бы вступить с этим человеком чуть ли не в дружеский разговор, чего она, конечно, не собирается делать. Этому человеку она верить не может и не станет.

Джон Патрик улыбнулся своей кривоватой обворожительной улыбкой.

— Значит, вы ему понравились. Он никому не рассказывает о том, как оказался здесь.

Нет, она ни за что не простит его. Холодным тоном, составлявшим такой контраст с пламенем, бушующим в душе, Аннетта повторила:

— Я хочу вернуться назад.

— Аннетта, — тихо, серьезно сказал он.

— Мисс Кэри, — поправила его она.

— Пусть будет так. Мисс Кэри, я хочу, чтобы вы обещали мне не пытаться вернуться в Филадельфию.

— А почему я должна вам это обещать?

— Ради вашей собственной безопасности. И вашего отца.

— Вы хотите сказать — ради безопасности вашего брата!

— И это тоже, — подтвердил Джон Патрик.

— Я не стану давать никаких обещаний лжецу и разбойнику, — сказала она в ярости от того, что на глаза наворачиваются слезы. — Мне нет никакого дела до того, как прекрасна и очаровательна ваша семья. Я не доверяю им. Я не доверяю вам. А теперь пропустите меня!

Аннетта удивилась, что он послушно отдал поводья.

Она пустила кобылку рысью, потом перешла на галоп. Она скакала не оборачиваясь, но дорога впереди расплывалась, как в тумане от слез, застилавших глаза.

16.

Прошло два дня. Джон Патрик продолжал ночевать в конюшне. Аннетта вела себя по-прежнему. Он видел по ее взгляду, что она намерена бежать при первой возможности. Разумной возможности. Разум и рациональность. Вот ключевые слова. Он уже успел убедиться, что Аннетта ничего не делает сгоряча. Она дождется наиболее подходящего момента, затаившись до поры до времени, и нанесет удар наверняка.

Она по-прежнему отвергала все попытки его домашних приручить ее. После того первого ужина она уже никогда не говорила резкости, однако на все попытки вовлечь ее в общий разговор почти не реагировала, давая самые краткие ответы, и исчезала сразу же, как только представлялось возможным. Теперь она уже знала, что он ночует в конюшне, об этом как-то сказал его отец, и Джон Патрик увидел, что во взгляде Аннетты мелькнула тревога. Она не очень-то умела скрывать свои чувства и намерения. Значит, она решилась.

Что ж, у него была надежда. Теперь следовало действовать без жалости и ошибок.

Джон Патрик послал одного из своих людей в Аннаполис известить губернатора штата Мэриленд о том, что англичане потопили его шхуну, а он захватил их корабль. Человек вернулся сегодня утром с письмом от губернатора. Ему приказывали проследовать на французский остров Мартинику за пушками. Губернатор не имел законных оснований приказывать ему. Но это именно он выдал Джону Патрику лицензию на торговую деятельность как представителю американских повстанцев, и, значит, указание надо будет выполнить. Отплытие было намечено на следующее утро, и Джон Патрик понимал, что оставить Аннетту, в любой момент готовую бежать, в Мэриленде он не может. Это опасно для Ноэля и для нее самой.

Возможно, да поможет ему бог, он просто не хочет ее отпускать от себя. Он был уверен до глубины души, что для него настал тот миг очарования, который, по словам Йэна, лишь один раз в жизни суждено познать мужчинам из рода Сазерлендов. Только один раз в жизни.

Да, возможно, ему уже никогда не испытать вновь тех сладостных мгновений, но надо еще раз попытаться. «Три недели в море. Этого достаточно, — размышлял Джон Патрик, — чтобы она поняла: я не желаю зла ни ей, ни ее близким. Я просто хочу защитить их».

Черт побери, как ему хочется, чтобы она вновь посмотрела на него, как тогда, пока еще не узнала, кто он есть на самом деле. Прежде чем он стал для нее дьяволом во плоти. Сегодня надо дать ей понять, что он не собирается ночевать в конюшне. Ночь будет ясная. Аннетта сможет осуществить свой план побега, а он будет начеку.

* * *

Аннетта была уверена, что он догадывается о ее намерениях. Иначе зачем ему спать в холодной конюшне, а не в большом доме на холме? Каждый вечер после ужина она стояла у окна и ждала, когда он пройдет в конюшню. Только в этих случаях она разрешала себе следить за ним. Смотреть на него. На ее памяти никто не двигался с такой уверенностью и врожденным чувством собственного достоинства.

Он все делал так хорошо. Он мог усмирить лошадь одним звуком голоса, мог подчинить корабль своей воле одним поворотом руки. Его улыбка может ввести в соблазн самих ангелов. Его смех, казалось, обволакивает теплой пеленой, отзывается в глубине сердца. Но она должна презирать его, помня, что он лгун и подлец.

Ведь она для него только средство достижения цели. И ей надо об этом помнить всегда и везде.

Наконец Аннетта увидела, как Джон Патрик прошел по двору к конюшне и исчез внутри. Через несколько минут он вышел и уехал верхом. Аннетта взглянула на небо. Полная луна. Холодная ясная ночь.

Она услышала повизгивание и наклонилась, чтобы погладить псов. Да, ей будет не хватать собак, которые, очевидно, решили принять ее в свою компанию. Ночью они тихонько пристраивались рядом с ней на пуховой перине и мирно спали до утра.

Откровенно говоря, хотя ей нелегко это признать, она будет скучать по всей семье, за исключением, разумеется, Джона Патрика. Этот дом так и дышит радушием и любовью, и они тайными тропами проникли в ее сердце.

Да, надо бежать. Сегодня вечером.

Когда она доберется до городских властей, то потребует от них освободить ее отца. И во всем обвинит одного только Джона Патрика, оставив в покое всех остальных Сазерлендов. Она старалась не думать о том, что отец может не захотеть покинуть их кров. Обаяние семейства Сазерленд было таким властным…

Их дом, дом семьи Кэри, — в Филадельфии. Но будут ли они сами рады возвращению?

Почему она чувствует себя такой одинокой? Аннетта ждала, когда дом затихнет и все улягутся спать. Она должна ощущать сейчас восторг, воодушевление, а не эту гнетущую пустоту. Она рада, что скоро вернется домой, под защиту англичан, которым верит и на которых полагается. Они совсем не похожи на тех пьяных негодяев, которые пытали отца и сожгли их дом. Если колонисты победят, им с отцом никогда не получить свои земли обратно. Никогда.

Поэтому она должна вернуться домой. Там у нее остались верные друзья. И, возможно, любовь совсем не так уж важна, как кажется. Она всегда смотрела на жизнь без иллюзий, хотя в глубине сердца жаждала большой, необыкновенной любви. Однако когда она почти уверилась, что подобной любви на свете не бывает, вдруг появился в ее доме этот раненый «лейтенант».

Аннетта вытерла слезы.

В доме все стихло. Она накинула плащ. Надо бежать, пока не вернулся Джон Патрик. Она тихо открыла дверь. В холле было темно.

Едва слышно она ступала в домашней мягкой обуви по гладкому полу. Аннетта плотнее завернулась в плащ и вышла на улицу.

Луна стояла достаточно высоко, освещая поля и пастбища. С минуту Аннетта постояла на крыльце, затем поспешила к конюшне и с некоторым усилием отодвинула тяжелый засов. Ее приветствовало тихое ржание.

Аннетта тщательно осмотрела конюшню — а вдруг Джон Патрик вернулся? Никого не было. В чулане Аннетта нашла упряжь и торопливо оседлала кобылу, на которой ездила накануне. Она достаточно скора на ногу, сильна и послушна. Аннетта села в седло и, обогнув конюшню, выехала на дорогу. Теперь она знала, что ближайший город называется Честертаун.

Аннетта пустила кобылку рысью и проехала примерно с четверть мили, когда увидела всадника на дороге. Джон Патрик. Конечно, он знает все ее мысли наперед. От него не убежишь, тем более когда он верхом на Принце Сумерек. Ее охватила паника. Почему он не перехватил ее раньше?

Она повернула лошадь и поехала обратно. Кобылка бежала во всю прыть, повинуясь настойчивым понуканиям Аннетты, но Джон Патрик поравнялся с ней, наклонился и перехватил у нее поводья.

— Могу я поинтересоваться, куда вы направлялись?

— Думаю, что вы сами в состоянии догадаться, — ответила Аннетта с напускным хладнокровием. Она вся дрожала и не хотела, чтобы он это заметил. — Я ехала к ближайшему шерифу. Даже у мятежников есть законы.

— Я надеялся, что вам нравится пребывание у нас в доме.

Она взглянула на него со всем презрением, на которое только была способна.

— Простите, — сказал он после минутного молчания.

Душа у нее наполнилась тревожным предчувствием.

— Что вы намерены предпринять?

— Я не могу вас отпустить. Ради вас самой, ради вашего отца.

— Вы просто безумец. Вы пытаетесь оправдать поступки, которым нет оправдания.

В лунном свете она заметила, как на его щеке дрогнул мускул.

— Неужели вы не желаете принять во внимание даже тот факт, что сами подвергаете себя опасности?

— Это вы подвергаете меня опасности, вы и ваш брат.

Его лицо окаменело.

— И я ничего не могу сделать, чтобы убедить вас остаться?

— Нет, — гордо ответила она.

Джон Патрик молча поехал вперед, держа поводья ее лошади и тем самым заставляя следовать за ним. Обе лошади перешли на рысь, затем — галоп, а потом снова пошли шагом.

Аннетта взглянула на Джона Патрика. Лицо его было исполнено решимости, как в тот вечер, когда они покинули Филадельфию. Решимости и мрачности. Она попыталась вырвать у него поводья, но он лишь повернулся и поглядел на нее. В лунном свете она увидела угрюмую складку губ. Не желая выглядеть глупо, она оставила свои жалкие попытки. Очевидно, он хотел вернуть ее домой, но, когда он миновал поворот, сердце у нее отчаянно забилось. Аннетта хотела позвать на помощь.

— Я бы этого не делал, — сказал Джон Патрик.

— Почему?

— Тогда мне придется заткнуть вам рот кляпом, — услужливо объяснил он, словно это была самая обыкновенная вещь на свете.

— Вы грубиян и трус.

Губы у него сжались в тонкую линию. Он пустил лошадей галопом, и разговаривать стало невозможно. Аннетта могла только исходить бессильной злобой.

Поездка длилась, наверное, всю ночь. Во всяком случае — несколько часов. Аннетта все больше распалялась: она поняла, куда они едут, — к Чизапикскому заливу. На его корабль. Меньше всего ей хотелось бы оказаться именно там.

Наконец после нескольких часов утомительной верховой езды они остановились на побережье. Была видна стоявшая невдалеке на якоре «Мэри Энн».

Пират спрыгнул с лошади и, все еще держа в руке поводья, подошел, чтобы помочь Аннетте сойти. Она быстро соскользнула на землю. Только бы он до нее не дотрагивался. Когда он шагнул к ней, она отшатнулась. Лицо у него приняло виноватое выражение. Разумеется, Аннетта видела это выражение и раньше, но раскаяние, по-видимому, не мешало ему совершать отвратительные поступки.

— Я не причиню вам никакого вреда. Вы должны это знать.

— Вы только это и делаете, — возразила она, ничего не уточняя.

— Вам нравится море.

— Но не в вашем обществе.

Уголок его рта вздернулся вверх. Ей так это нравилось раньше, и она готова была презирать себя за то, что ей все еще это нравится.

Он молча стал снимать седельные сумки. Потом достал фонарь и огниво. После нескольких попыток искра превратилась в крошечный язычок пламени. Джон Патрик зажег фонарь и повернулся к морю, раскачивая его в руке. Ее обидело, что он, очевидно, не чувствует необходимости следить за ней, словно уже решил, что она беспомощна в данных обстоятельствах. Аннетта украдкой подошла к жеребцу.

— Я бы не стал этого делать на вашем месте, — сказал он, — на нем трудно удержаться даже мне.

А сам даже не повернулся. Как же он узнал, что она направилась к Принцу Сумерек? Каким образом он успел так хорошо ее изучить?

— Что вы собираетесь делать? — спросила наконец Аннетта.

— Совершить приятное путешествие на Карибские острова, — беспечно ответил Джон Патрик, однако она почувствовала напряженность в этом мнимо беспечном тоне.

— Но отец…

— О нем позаботится моя семья. Ему скажут, что вы поехали со мной в Филадельфию проверить, в порядке ли дом.

Аннетта взглянула на него с нескрываемым ужасом.

— Ваша семья знает?..

— Нет, — процедил он сквозь зубы, — нет, эта идея принадлежит мне.

— Вы не смеете разлучать меня с отцом. Я ему нужна.

— Ему нужны мои отец, мать и Фортуна, — резко ответил он. — Они могут оказать ему помощь, на которую вы не способны.

Она повернулась и ударила его что есть силы. Такой ярости она еще никогда не испытывала. Он отшатнулся, а Аннетта бросилась к жеребцу, не сомневаясь, что справится с ним…

Но тут она почувствовала руку Джона Патрика на своем плече. Аннетта упала на песок, увлекая его за собой. Тело его было совсем рядом, лицо в нескольких дюймах от ее собственного. Она ощущала его дыхание, биение его сердца. Она почувствовала также, как напряглись его мышцы, но иначе, чем прежде, а по ее собственному телу разлился жар и трепет. Он пронзительно посмотрел ей прямо в глаза, а потом губами коснулся ее рта. Губы его были невероятно нежны. Они едва касались ее, лаская. Аннетта попыталась отодвинуться, но куда?

Он провел рукой по ее щеке. Тело, казалось, обрело собственную, независимую от ее воли жизнь, заставляя Аннетту прижиматься к Джону Патрику в жажде почувствовать близость другого тела. Она заставила себя посмотреть ему в глаза. Она была уверена, что они лгут, но в темноте разглядеть что-нибудь было просто невозможно. Однако его руки, пальцы, губы…

Нет! Собрав все силы, она оттолкнула его, и Джон Патрик медленно встал, а потом, взяв ее за руку, поднял на ноги с такой легкостью, словно она была перышком. С минуту он смотрел на нее молча, потом сказал:

— Извините, Аннетта. Я не должен был так поступать.

Аннетта, вся в ожидании и совершенно готовая к чему-то непонятному, была совершенно обескуражена. Она старалась снова разозлиться, но гнев испарился, а вместо него она ощущала такую нестерпимую жажду чего-то очень простого и необходимого вот сейчас, сию минуту, что не могла выговорить ни слова. Она посмотрела на свою ладонь. Он все еще крепко сжимал ее, и его тепло сжигало ее, разливаясь по всему телу.

Аннетта вырвалась и, отвернувшись, стала смотреть на искривленные деревья, росшие вдоль берега. Где же безопасность? Где мир и покой? И сможет ли она когда-нибудь чувствовать себя счастливой, вернувшись к прежнему, если не радостному, то вполне спокойному существованию?

Джон Ганн, пират, разбудил в ней жажду жизни, он вывернул ее наизнанку, он подарил ей проблеск настоящей неподдельной радости. И она не смеет довериться ни этим новым желаниям, ни ему самому.

— Пойдем, — сказал он тихо, подавая ей руку.

Она покачала было головой, но подумала, что, наверное, похожа сейчас на упрямого ребенка.

— Вам понравится на Карибах. Зеленовато-бирюзовое море, теплое солнце. Так приятно босиком ходить по песку.

Он предлагал ей мир, о котором она прежде могла только мечтать, и его голос звучал как музыка, как пение сирен в мифе об Одиссее.

Она прибегла к последней трусливой отговорке:

— Это погубит мою репутацию.

Он вдруг усмехнулся.

— Неужели это вас действительно заботит?

Аннетта взглянула в его отчаянные глаза, на непокорно вздернутый подбородок и задумалась. Интересно, а как это было бы — бороздить океаны, заходить в незнакомые, экзотические порты, чувствовать, как ветер развевает волосы, бродить босиком по песку?

И сразу же отогнала от себя эти никчемные мысли. Он, очевидно, заметил ее недолгое колебание.

— Да, заботит, — вызывающе ответила она, — и еще меня заботит мой отец. Я не могу его оставить.

— Тогда, — сказал он ровным голосом, — обещайте, что не предадите меня.

— Предать вас? При чем тут предательство? Разве нас что-нибудь связывает?

Он опять погладил ее по щеке, провел пальцами по скуле.

— А разве нет?

Опять сладкий голос сирены. Убаюкивающий. Тонко рассчитанный. Властный.

— Никогда этого не будет. — И она круто отвернулась.

— Но вы не ответили мне, — голос у него вдруг стал настойчивый. И следа не осталось от легкого поддразнивания. — Если я разрешу вам уехать обратно, вы останетесь в доме моей семьи, не сбежите опять?

— Разрешите мне уехать обратно?

— Да, — и вся его ласковость моментально исчезла. Джон Патрик был серьезен и даже мрачен. — Если вам действительно так хочется остаться, мне нужно от вас только одно обещание.

— Бесчестный человек верит в честные слова других?

Он прищурился.

— Эй, мисс Кэри, верю. И вспомните, я обещал, что вашему отцу не будет причинен ни малейший вред, и так оно и есть.

Аннетта закусила губу.

— Идите к черту, — прошептала она.

— Ваше честное слово, — настаивал он.

Но она не могла обещать. И, господи помилуй, она не знала, почему не могла — из принципа или…

— Нет!

Да, конечно, из принципа.

До Аннетты донесся плеск воды, голоса, приближалась шлюпка.

— Мисс Кэри?

У нее стоял комок в горле, она не могла говорить, а тем временем двое матросов вылезли из шлюпки и вытащили ее на песок. Один из них подбежал к пирату.

— К отплытию все готово.

Джон Патрик подошел к жеребцу и достал из седельной сумки два письма.

— Ты умеешь ездить верхом, Дэниел?

— Эй.

— Хорошо?

Матрос взглянул на лошадей. Кобыла стояла спокойно, жеребец нетерпеливо рыл землю копытом.

— Э-э, да.

— Тогда передай, чтобы с фермы прислали кого-нибудь за жеребцом. А сам поезжай на кобыле прямо по дороге. Примерно миль через десять увидишь двухэтажный белый дом. Отдай эти письма моему отцу, Йэну Сазерленду. Завтра во второй половине дня мы встретимся в Честертауне. Все понял?

Матрос закивал головой, расплываясь в улыбке.

Джон Патрик обратился к Аннетте:

— Вы едете со мной по своей воле или нет?

— По своей воле — никогда.

— Сойдет и так, — дерзко ответил он и поднял ее на руки, словно ребенка. Он посадил Аннетту в шлюпку, и они поплыли в открытое море.

17.

Кэти тщательно наряжалась. В лавке Итана Тэйлора она познакомилась с английским офицером и приняла его приглашение на «суаре» в городской таверне. Там обязательно будет и Ноэль. Она решила поводить его за нос. Кэти заметила его волнение в тот день, когда нанесла ему визит, и была уверена, что сможет его убедить — или заставить — уехать из Филадельфии. Она ожидала, что он навестит ее вскоре после их встречи, но он не приезжал. Кэтрин решила поторопить события, и когда майор Гэмбрелл напросился к ней в гости, она согласилась принять его, чтобы потом воспользоваться гостеприимным приглашением генерала Хоу. Английский главнокомандующий вовсю веселился, в то время как армия Джорджа Вашингтона голодала. Это было возмутительно и недопустимо — особенно если учесть, что Ноэль принимал в действиях Хоу активное участие.

Нет, она обязательно должна увезти Ноэля в Мэриленд. Когда американцы победят, в стране больше не будет места для тех, кто симпатизирует англичанам. Неужели он этого не понимает?

Кэти всегда считала, что Ноэль политикой не интересуется. Его интересовали только семья, медицина и животные, и она не была уверена, какая из двух последних привязанностей значит для него больше. Конечно, семья всегда была превыше всего, поэтому Кэти и не могла понять, почему теперь он ставит политику выше семейных отношений.

Кэти взглянула на свое отражение в зеркале. Она пополнела по сравнению с тем, какой была в девичестве, но ненамного. Ей уже почти сорок, и она чувствовала бремя лет. Детей у них с мужем не было, и она сомневалась, что может их иметь. Это обстоятельство и Ноэль были главными печалями ее жизни.

Она пощипала себя за щеки, чтобы вызвать румянец. Глазам придавала блеск мысль о Ноэле. Кэти предвкушала, как Ноэль посмотрит на нее, когда она появится под руку с одним из приближенных к Хоу офицеров. Кто знает, может быть, ее появление вызовет у него больший ответный интерес. Жена Итана Сара помогла ей уложить волосы, заколов локоны сзади гребенками в пышный блестящий пучок. Кэти окинула себя критическим взглядом. Подбородок у нее несколько выдавался вперед, а рот был слишком широк, чтобы она могла считаться красавицей, но она привыкла к своему лицу, вернее, научилась жить с ним в ладу, потому что какая польза сожалеть о том, чего нельзя изменить? Однако она готова пожертвовать всей оставшейся жизнью, чтобы исправить некогда сделанную ошибку, и она полагала, что сможет — надеялась, что сможет — этого добиться. Это из-за нее Ноэль покинул Мэриленд, и она сделает все возможное, чтобы он вернулся.

Сара Тэйлор знала о планах Кэти. Саре не очень понравилось, что в ее дом с визитом явится англичанин. Но ради Кэти она решила попридержать свой язычок.

— Ты выглядишь чудесно. Доктор Марш будет сражен.

— А до тебя не доходили слухи о нем и каких-нибудь женщинах?

Сара отрицательно покачала головой:

— Нет, но мы теперь вращаемся в разных кругах.

Кэти покраснела. Она не хотела признаться даже самой себе в надеждах на то, что при встрече Ноэль заключит ее в объятия. Она и в мыслях не держала, что привет его будет сдержан, что он наотрез откажется возвращаться домой и никак не объяснит причину своих симпатий к англичанам. Еще хуже был тот факт, что он не попытался встретиться с ней снова. И это было самое неприятное.

Она безвыходно просидела в доме Тэйлоров целую неделю, каждый день ожидая его приезда, и напрасно. Неужели она ошиблась вновь?

В дверь постучали, и послышался раскатистый голос Итана, который приветствовал приход майора. Кэти посмотрела на Сару и с трудом проглотила комок в горле. После смерти мужа она не выходила в свет с мужчиной, а сейчас ее сопровождает солдат армии, которая повинна в его смерти. Неужели она такая законченная дура?

Майор Гэмбрелл не знал, при каких обстоятельствах умер ее муж. Он знал только, что она вдова и с ней было легко не задавать некоторых вопросов. Просто в какой-то момент при упоминании о муже у нее на глазах показались слезы, и он рассыпался в извинениях.

— Ты уверена, что справишься? — спросила Сара. — Если хочешь, мы скажем, что ты внезапно заболела.

Кэти выпрямилась.

— Я совершенно уверена.

Сара неохотно подала ей свой зеленый бархатный плащ.

— Полагаю, что майор Гэмбрелл — человек порядочный.

— Если такая вещь, как порядочность, вообще существует в английской армии, — тихо ответила Кэти.

Сара обеспокоенно посмотрела на нее:

— Ты не ляпнешь чего-нибудь ненужного?

— Я буду само приличие, — заверила ее Кэти и стала спускаться по лестнице.

Внизу она увидела офицера в великолепной форме, украшенной золотым позументом и многочисленными наградами. Он смотрел, одобрительно улыбаясь, как она спускается вниз. Подойдя к подножию лестницы, он подал ей руку, чтобы она могла на нее опереться.

— Вы прекрасны. Сегодня вечером мне будут завидовать все мужчины.

«Пусть лишь один из них — но обязательно», — подумала Кэти и улыбнулась, надеясь, что улыбается не слишком обнадеживающе.

Он, конечно, может заподозрить, что она симпатизирует патриотам, так как остановилась у Тэйлоров, но он о ее симпатиях не спрашивал, а она сама об этом не заговаривала.

Вскоре они уже входили в танцевальный зал городской таверны. Примерно десять дней назад, когда Звездный Всадник улизнул вместе с кораблем Его Величества, здесь состоялся такой же вечер. При мысли об этом Кэти улыбнулась, и ее спутник тут же просиял в ответ. На мгновение она пожалела, что обманывает его. Наверное, Джонни испытывал то же самое, когда жил в доме Кэри. С детства их строго наставляли в необходимости уважать личность каждого человека, независимо от его происхождения, политических убеждений или исповедуемой религии. Но распространяется ли этот принцип на грабителей англичан?

Войдя в зал, Кэти сразу увидела Ноэля. Он был одним из самых высоких присутствующих мужчин, и ее взгляд сразу выхватил из толпы его каштановую шевелюру. Он ее тоже увидел и слегка прищурился, продолжая разговаривать с самим генералом Хоу. Хоу был красив. Он разговаривал с большим воодушевлением, но взглядом проследил, куда смотрит собеседник, что-то сказал ему, и оба направились к Кэти. Сердце у нее замерло. Во взгляде Ноэля она ничего не заметила — ни привета, ни порицания, ни — на что она особенно надеялась — ревности. Они стояли перед ней, и генерал ожидал, когда его представят. Гэмбрелл и Ноэль сказали одновременно:

— Генерал…

Ноэль осекся и предоставил майору возможность продолжать:

— Генерал, я имею удовольствие представить вам миссис Кэтрин Кэнтрелл. Миссис Кэнтрелл — генерал Уильям Хоу.

Генерал Хоу поклонился:

— А ваш муж?..

— Я вдова, генерал Хоу.

— И родственница, насколько я понимаю, нашего доктора Марша?

Она посмотрела на Ноэля, пытаясь заглянуть ему в глаза, но взгляд его карих глаз был плоский, безличный.

— Он мне приходится племянником.

— Да, он говорил, но я не поверил. Я лично никогда не видел такой очаровательной тетушки.

Она изящно взмахнула веером:

— Благодарю вас, генерал.

— Вы совсем недавно прибыли в Филадельфию?

Она кивнула.

— Как я понимаю, из Мэриленда?

— Да, генерал.

Он улыбнулся.

— Надеюсь, вы окажете мне честь, подарив сегодня вечером один танец?

— С большим удовольствием, — ответила Кэти, недоумевая, как она сможет вынести его прикосновение. Наверное, у нее начнутся колики.

Генерал оставил их, чтобы приветствовать вновь прибывших, и они обменялись с Ноэлем быстрыми взглядами. В его глазах мелькнула лукавая искорка.

— Вы не возражаете, если я перекинусь словечком с тетушкой? — спросил он майора. — Семейные, знаете ли, дела.

Майор Гэмбрелл сразу же согласился:

— Разумеется, Марш. Если сама миссис Кэнтрелл не возражает?

Она кивнула, внезапно лишившись дара речи.

Ноэль взял Кэти под локоток и повел к двери в холл, а затем дальше в пустую комнату. И здесь на нее набросился:

— Что ты вытворяешь, Кэти?

Голос у него был тихий и сердитый, а глаза недобро сверкали, чего раньше она не замечала за ним.

Она вскинула голову:

— Но я больше не ношу траур. Я имею право провести вечер как мне хочется.

Он сильнее сжал ее руку.

— С офицером ненавистной тебе армии?

— Ну, «ненавистной» — слишком сильно сказано.

— Я хочу, чтобы ты уехала домой.

— Без тебя не поеду.

— И это единственная причина, почему ты не хочешь уезжать? Ты знаешь, что Гэмбрелл — опасный человек?

— Он очень обходительный.

— Кэти, он женат.

Она почувствовала, что бледнеет. Этого она не знала. Наверное, Сара тоже, иначе бы не одобрила молчаливо их совместный выход в свет.

— Но ведь он только сопровождает меня, — попыталась она защититься.

— У него репутация волокиты.

— Ты как будто неплохо его знаешь, — слегка уколола Ноэля Кэти.

— Я знаю его очень хорошо, — тихо ответил Ноэль, — мы часто играем в карты.

Их взгляды встретились, и он вдруг улыбнулся:

— Ты такая красивая, Кэти.

— Я думала, что… ты меня навестишь.

— Я не могу бывать в доме Тэйлоров, — отрывисто сказал он, — они известны своими проамериканскими симпатиями.

— А вот майор Гэмбрелл приехал туда за мной без всяких колебаний.

— Он может бывать, где ему угодно, и видеться с кем пожелает. Его лояльность сомнений не вызывает.

— А твоя вызывает?

— После побега Джонни все жители Филадельфии попали под подозрение. Я лишь молю бога, чтобы англичане не узнали, кто он такой на самом деле — иначе ты окажешься в таком же опасном положении, что и я. По ее спине пробежал холодок, но она вздернула подбородок.

— Я без тебя не уеду.

— Даже если тем самым ты погубишь нас обоих?

— Но ведь они твои друзья!

— Да, друзья… пока. Если они заподозрят, что я мог оказывать Джонни какую-то помощь, они воздадут мне по справедливости, как они ее понимают.

Она гневно взглянула на доктора:

— Ты полагаешь, что я проговорюсь?

— Случайно. Отправляйся домой, — повторил устало Ноэль. — Уезжай в Мэриленд. Ты ведь должна заботиться о поместье своего покойного мужа.

— У меня прекрасный управляющий.

Ноэль пристально поглядел на нее.

— Пожалуйста, Кэти.

— Без тебя не поеду, — упрямо повторила она.

— Я уже тебе сказал, что не могу бросить свою практику. Я нужен здесь.

Слезы подступили у нее к глазам.

— И ради этого ты рискуешь жизнью?

— Риск будет куда меньше, если ты уедешь.

Взгляд у него стал умоляющим. За все годы, что они знали друг друга, так было впервые. Они поддразнивали друг друга, любили друг друга, часто спорили. Они никогда и ни о чем друг друга не просили.

Раздался стук в дверь.

— Миссис Кэнтрелл?

— Это майор, — сказала Кэти.

Ноэль не сводил с нее цепкого взгляда.

— Ты уедешь домой?

Но она так легко сдаваться не собиралась.

— Поговорим об этом завтра.

— Заеду за тобой в экипаже в два часа.

— Да почему же ты не хочешь зайти к Тэйлорам?

Он холодно взглянул на Кэти.

— Гэмбрелл и Хоу теперь знают о нашем родстве. Будем надеяться, что они не станут рыть глубже.

Сердце у нее упало. Зачем она приняла приглашение майора? Она никогда себе не простит, если тем самым поставила Ноэля под удар — и все из-за какой-то несбыточной детской мечты.

Ноэль, идя к двери, тихо предупредил:

— Будь с Гэмбреллом поосторожнее.

— О, я вполне способна о себе позаботиться.

— Неужели?

Как он смеет сомневаться! Однако Ноэль уже открыл дверь.

— Спасибо, Роджер, за то, что вы так щедро поделились со мной моей тетушкой.

Кэти заметила любопытствующий взгляд, который устремил на нее майор. Очевидно, его занимал вопрос, не сообщил ли Ноэль тетушке о том, что он женат — подробность, о которой майор скромно умолчал.

— Покойной ночи, Ноэль, — сказала как можно беспечнее Кэти.

— Покойной ночи, тетя Кэтрин.

Гэмбрелл подал ей руку, и она со словами: «Кажется, вы что-то говорили о танцах» — прошла мимо Ноэля в зал, где было полно английских военных.

* * *

Ноэль никак не мог решить — самому встретить Кэти у дома Тэйлоров или послать с экипажем Малькома. Наконец он решил, что поедет сам и один, хотя не желал оставаться с Кэти наедине. Когда она приезжала к нему, он собрал в кулак всю свою волю. Ему так хотелось сжать ее в объятиях, целовать, он хотел быть с ней. Увидеть ее накануне вечером было не менее тяжело, особенно когда она выступала под руку с Гэмбреллом. Майор ему никогда не нравился, он знал его репутацию в отношениях с женщинами. А Кэти была такая хорошенькая и соблазнительная, что устоять перед ее очарованием было просто невозможно. Ему захотелось схватить ее и отвезти домой, но это было бы настоящим крахом.

Немного помедлив, он постучал в дверь Тэйлоров. Дверь открыла сама Кэти. Он улыбнулся. И вдруг почувствовал слабость в ногах. Все это не входило в его планы.

— Ты вчера добралась домой благополучно?

— Думаю, тебе об этом уже хорошо известно. Я видела Малькома, который следовал за нами, когда мы возвращались.

— Я с ним поговорю на этот счет.

— Роджер Гэмбрелл вел себя как образцовый джентльмен.

— Он попросил разрешения навестить тебя снова?

— Да, но я ответила, что не знаю, как сложатся мои дела.

Он оглянулся.

— А где Тэйлоры?

— Они оба в лавке.

Ноэль подал ей руку, они направились к фаэтону, и он помог ей сесть. Ее рука в перчатке была такая теплая. Когда он сел рядом с ней, его обдало густым ароматом роз. Он вспомнил, как они скакали рядом в полях и ее темные волосы развевались за спиной, словно грива коня, когда она обгоняла его. Обычно он придерживал свою лошадь, но не потому, что хотел дать Кэти фору. Он просто любил смотреть на нее и восхищался присущим ей несгибаемым духом состязательности.

Господи милосердный, как же он ее любил! Как он любил ее всегда!

Жена его, Фелисити, была совсем другая. Темпераментом похожа на него, и отношения между ними были приятные, но не страстные. Она происходила из квакеров и к интимным отношениям в браке относилась настороженно. Она, как сам Ноэль, любила читать. Она часами могла вышивать гобелен или заниматься другим рукоделием. А Кэти ненавидела сидячий образ жизни.

Ноэль все еще встречался с родственниками покойной жены. Некоторых американское правительство заставило покинуть Филадельфию, и они вернулись в город только недавно, когда его заняли англичане. Филадельфийские квакеры, особенно тесть Ноэля, были против отделения американских колоний от метрополии и не скрывали этого, за что и пострадали в свое время. Ноэль ненавидел подобную нетерпимость.

— Ноэль! — тихий голос Кэти напомнил ему о его обязанностях, и он взмахнул поводьями. Да, так или иначе, но ему необходимо уговорить Кэти покинуть Филадельфию, но как именно этого добиться, он не знал.

Через несколько минут они доехали до его дома, и Ноэль помог Кэти спуститься, предоставив Малькому позаботиться о лошадях. Взяв Кэти за руку, он вошел с ней в дом, где на них накинулся Аристотель, впавший в экстаз от счастья.

Ноэль смотрел, как Кэти чешет собаку за ухом, а пес извивается от радости.

— Ты завоевала еще одного поклонника.

— И, полагаю, к нему ты относишься лучше, чем к майору Гэмбреллу.

— Да, отчасти, — покладисто согласился Ноэль. — Не хочешь ли бокал белого вина?

—Да.

Он подошел к низкому серванту и вернулся, неся бокал кларета для Кэти и стакан бренди для себя. Ноэль намеренно устроился подальше от нее, но Кэти села на ручку его кресла.

— Что-то ты слишком далеко от меня.

Воздух, казалось, звенел от напряжения. Ноэль почувствовал дрожь во всем теле, встал, отошел к камину и оперся о мраморную доску. На этот раз Кэти осталась там, где сидела. Он знал, что она больше не подойдет. Она села с ним рядом, а он ушел. Но достаточно ему вернуться и протянуть руку, а ей улыбнуться — и вся его хрупкая защита рухнет в одно мгновение. Если только он коснется ее, то уж ни за что от себя не отпустит.

Ноэль сделал глоток, взглянул на Кэти и едва не поперхнулся. Аристотель пытался взгромоздиться к ней на колени всем своим увесистым телом, но Кэти смеялась, глаза ее так и сияли добротой и весельем, она была неотразима.

— Аристотель!

Пес оглянулся и разнеженно посмотрел на хозяина.

— Аристотель, — повторил Ноэль более повелительным тоном, и тот нехотя, но сполз на пол.

— Все в порядке, — сказала Кэти.

— Он едва не раздавил тебя.

— Ну не совсем. И потом, мне нравится, как тепло он меня встречает.

Ее глаза смеялись, и, господи помоги, Ноэль приблизился и наклонился к ней. Она взяла его руку в свои, и глаза ее уже не смеялись. Магическое притяжение, что всегда существовало между ними, обратилось в желание, которое оба подавляли двадцать лет. У него задрожали губы — так ему хотелось ее обнять, но он все еще боролся. Однако их тянуло друг к другу, как два магнита, и он уступил все подавляющей жажде обладания, раскрыв ей объятия. Кэти упала в них и подняла лицо, чтобы губы их встретились.

— Кэти, — прошептал он хрипло.

Ноэль приник губами к ее рту сначала с бесконечной нежностью, которая уступила место чувству более сильному и требовательному. Кровь Кэти разливалась по жилам теплым медом, медленно и томительно, и она отдалась его поцелуям и ласкам. Вот наконец она и дома. И какой же он чудесный, этот дом. Тело ей уже не принадлежало. Никогда не испытанные ощущения обуревали ее: жгучий голод, мучительное напряжение пронизывало всю ее от шеи до больших пальцев ног. Все, что было в них с Ноэлем разного, противостоящего, вдруг расплавилось в огне невыносимой, непреодолимой жажды обладания. Он был ее героем, ее любовью. Ее жизнью. Она потратила даром столько времени из-за одного импульсивного поступка.

Больше она не потеряет и минуты. И наверстает упущенное.

Сейчас Кэти хотела только чувствовать, не думая ни о чем. Ведь она чуть с ума не сошла, представляя, как все могло быть и чего не случилось в ее жизни. Ноэль на мгновение оторвался от нее, и глаза их встретились. Кэти провела пальцами по морщинам, оставленным на его лице усталостью. Дыхание их участилось, и они теснее прижались друг к другу. Кэти ощущала все его тело, а ее собственное сгорало от желания, которое еще никогда не было удовлетворено полностью.

— Кэти, — произнес он снова, и самый звук ее имени звучал лаской на его губах, которые только что ласкали ее рот, — это ведь глупо.

— Пусть я глупа, — сказала она печально, — но я ждала тебя всю мою жизнь.

Взгляд Ноэля проникал в самое ее сердце.

— Значит, для тебя неважно, что я роялист?

— Да будь ты хоть самим дьяволом во плоти, — прошептала Кэти. Да, ей было все равно. Ведь это Ноэль, больше ей ничего не требуется знать.

Он стал развязывать ленты на ее корсаже, и ей казалось, что естественнее этого ничего быть не может. Внезапно Ноэль остановился.

— Наверное, нам лучше подняться наверх.

— Прекрасная мысль, — ответила Кэти и, придерживая одной рукой корсаж и юбку, другую вложила в его ладонь.

* * *

— Я люблю тебя, Кэти, — сказал он позже. В его голосе звучало и удивление, и еще что-то, от чего она вздрогнула.

Кэти попыталась улыбнуться, но это была неудачная попытка. Она любила его, любила так давно. И теперь боялась того, что последует через несколько мгновений. Кэти хотела остановить время и потянулась к Ноэлю, чтобы поцеловать его. Это было ее признание в любви. Губы их стали мягче, неистовость желания несколько утихла, но отчаяние, которое усиливало жажду обладания друг другом, осталось.

Наконец Ноэль оторвался от нее. Сидя на краю постели, он так крепко стиснул ее руку в своей, что, казалось, никакая сила не заставит его разжать ее. Но выражение его лица, тревожное, почти отчаянное, пугало.

— О Кэти, я не хотел, не хотел, чтобы это случилось. Во всяком случае, сейчас.

Она тоже села, забыв о своей наготе.

— Но почему? Мы можем теперь вместе уехать домой.

— Ты уедешь домой, — сказал он. — Если я действительно тебе не безразличен, ты уедешь.

Кэти увидела боль в его глазах, и эта боль пронзила ее, уничтожая радость, которую она только что испытала. Он бы не стал просить ее уехать, если бы не жизненная необходимость. Надо быть непроходимой дурой, чтобы думать иначе.

А если это важно для него, значит, для нее тоже. Теперь она с ним связана неразрывно, и это как долг, как обещание верности и преданности.

— Хорошо, — сказала она. — Я буду ждать тебя дома.

От его улыбки у нее защемило сердце — такая это была благодарная, печальная, сожалеющая улыбка. Ноэль был так красив, так предан тем, кто его любил, и принципам, в которые верил. Если это другие принципы, чем у нее, ну что ж, значит, у него для этого есть свои причины и они, разумеется, благородны.

Ноэль наклонился и поцеловал ее. Это была чистая, сладостная и нежная любовь, которая трогала душу и наполняла жизнь смыслом.

* * *

Роджер Гэмбрелл сидел в своем экипаже, не сводя глаз с двухэтажного кирпичного особняка. Он ехал с визитом к миссис Кэнтрелл, когда увидел, что перед домом Тэйлоров остановился фаэтон. Из любопытства он остановился тоже. Из фаэтона вышел доктор Марш, позвонил в дверь и вернулся к своему экипажу вместе с таинственной миссис Кэтрин Кэнтрелл.

Насколько помнится, он впервые видит доктора Марша в обществе женщины. Он часто приглашал его в гости, распространяя приглашение и на особу женского пола, если таковая имеется, но доктор всегда приходил один.

Конечно, миссис Кэнтрелл его родственница. Но их отношения не очень похожи на родственные. Когда он стоял рядом с ними, то ощущал себя в эпицентре бури, хотя оба вели себя сдержанно. И это раздражало майора. Он всегда пользовался у женщин успехом, он знал, что они считают его красавцем. Однако, заглядывая с надеждой в глаза миссис Кэнтрелл, он не встречал в них отклика. Поэтому он был поражен, ощутив страстное притяжение между доктором и его тетушкой.

И Гэмбрелл стал рассуждать. Известно, что Тэйлоры сочувствуют мятежникам, но их терпели постольку, поскольку открыто они своих симпатий не высказывали. А затем его размышления совершили неожиданный вольт в сторону. Тюремщик с Уолнат-стрит показал, что предводитель мятежников, который вывел своих людей из заключения, хромал. Теперь уже всеми это признано, что это не кто иной, как сам Звездный Всадник. А если он хромал, значит, очевидно, был ранен, когда затонула его шхуна, но выздоровел. А это, в свою очередь, означает, что у него был врач.

Доктор Марш мало рассказывал о своей семье. Известно, что она живет в Мэриленде и что в семье произошел раскол, когда доктор принял сторону англичан. Никто никогда не сомневался в политических симпатиях доктора, потому что он был женат на квакерше, а большая часть квакеров осталась верна короне, и родственники его жены в том числе. Мятежники даже сажали его в тюрьму.

И все же…

Роджер решил поинтересоваться подробностями родословной миссис Кэнтрелл и доктора Марша.

Он еще с час наблюдал за домом врача, с каждой минутой раздражаясь все больше. Наконец Гэмбрелл тряхнул вожжами. Да будь он проклят! Не станет он торчать под окнами, как какой-то ушибленный любовью школьник.

18.

Аннетта стояла на палубе «Мэри Энн», опираясь на поручни, и смотрела, как вдали исчезают берега. Она рассчитывала сбежать, когда они бросят якорь в бухте, но ее заперли в каюте.

Она хотела закричать, позвать на помощь, но матросы явно были преданы Джону Патрику душой и телом. Флирт тоже не поможет, да и не умела она строить глазки и хлопать ресницами.

У нее не было другой одежды, кроме платья, в котором ее привезли на корабль. Оно уже стало жестким от морской воды. С волосами тоже дело обстояло не лучшим образом. У нее обветрили щеки, кожа сухая и чуть ли не шершавая. Ничего удивительного, что Джон Патрик едва замечает ее. В эти три дня, проведенные на корабле, он был вежлив, но итолько. Он отвел ей капитанскую каюту, удостоверился, что ее регулярно кормят, но в остальном не обращал на нее никакого внимания. А на это она сердилась даже больше, чем на похищение. Второе похищение. Это начинает входить у пирата в очень неприятную привычку.

Аннетта плотнее запахнулась в плащ. Ветер дул холодный, скорее даже леденящий, но она предпочитала мерзнуть. В каюте, несмотря на ее большие размеры, было душно.

Земля окончательно исчезла из виду. Ее поглотило море, а море на горизонте слилось с небом. Корабль на всех парусах резал волны, спеша в более спокойные воды и теплый климат. Во всяком случае, об этом доложил ей пират, когда, постучав в дверь каюты, осведомился, не хочет ли она посмотреть, как они будут отплывать из Мэриленда.

Да, он не ошибся. Аннетта хотела видеть все. Она была уверена, что ей станет грустно, но, напротив, всю ее охватило какое-то странное воодушевление. И, по всей вероятности, Джон Патрик это заметил. Карибы. Одно название чего стоит. Оно заставляло трепетать от волнения. Золотые берега. Бирюзовые волны. И солнце — такое яркое, что вода сияет вокруг бриллиантовым блеском. Аннетта читала об этом в книгах, и ей хотелось убедиться воочию, что так оно и есть на самом деле. Но сейчас она сидела, словно мышь в мышеловке. Так она не желала даже Карибских островов.

Хотя можно быть спокойной за отца. Он в надежных руках. Опасалась она лишь за себя.

Аннетта взглянула на капитанский мостик. Айви ловко справлялся с обязанностями рулевого, но не было в его движениях того изящества, что у капитана. Интересно, неужели Джон Патрик сейчас отдыхает? Такое впечатление, что ему никогда не хочется спать. Но что ей за дело? Проклятый тюремщик!

Стало холодно даже в плаще, и Аннетта решила спуститься в каюту, хотя там совсем нечем заняться. Английский капитан «Мэри Энн», очевидно, не видел в книгах никакого проку. Ей оставалось только рассматривать географические карты, в которых она ничего не понимала.

Аннетта открыла дверь каюты и вошла. На кровати лежала груда перевязанных ленточками пакетов. А когда она уходила на палубу, их не было! С минуту она смотрела на них. Это, разумеется, подарок пирата, который вчера утром съезжал на берег. Когда она стояла на палубе, он принес пакеты в каюту. Наверное, не хотел услышать ее отказ принять дары.

Дары данайцев. «Помни о троянском коне», — мысленно предупредила она себя. Сейчас она вышвырнет их за дверь, даже не разворачивая, не доставит ему удовольствия.

Однако Аннетта села на кровать и осторожно потрогала один из пакетов. Она сразу же поняла, что в нем платье. Интересно, какой у пирата вкус?

Нет. Она останется в своем платье. Даже если оно превратится в лохмотья.

Однако рука уже теребила ленточку, которой был перевязан пакет. Отец всегда говорил, что первый шаг к падению — ложная гордыня. Ей нужна одежда, и это пират виноват, что у нее ничего с собой нет.

Руки развернули пакет, и Аннетта ощутила прикосновение мягкой хлопковой ткани, гораздо более практичной и скромной, чем шелк, и однако — это она знала — весьма дорогой. Платье было серо-голубое, отделанное прекрасными кружевами, и оно показалось Аннетте просто чудесным. Интересно, как это он нашел его? Подобные платья обычно шьют портнихи после долгих примерок.

А пальцы уже развязывали второй пакет. Здесь было шерстяное платье, золотисто-коричневое, цвета коньяка, с высоким воротником и длинными рукавами. Вид у него был уютный. Наверное, в таком платье ей будет тепло.

В третьем свертке лежали головная щетка, гребни, две пары шерстяных чулок, три пары нитяных, две пары испанских туфель, пара перчаток, нижняя юбка и сорочка. При виде нее она покраснела и уж совсем вспыхнула при виде белой полотняной ночной рубашки.

В самом нижнем пакете были новые издания «Бури» Шекспира и сборника стихотворений Томаса Грея. А между ними был засунут весьма потрепанный экземпляр «Робинзона Крузо» Даниэля Дефо.

На мгновение сердце ее смягчилось. Он подумал обо всем. Аннетта мысленно представляла себе, как он ходил из одной швейной мастерской в другую и, наверное, заплатил целое состояние за платье, предназначавшееся для другой женщины. Аннетта примерила шерстяное. Оно было немного свободно в талии и немного узко в груди. Лиф застегивался впереди, так что не требуется посторонней помощи, чтобы его надеть.

Пират понимает толк в женской одежде. И разбирается в размерах. Сколько женщин было у него в прошлом? Аннетта прищурилась. Наверное, она самая некрасивая из всех. И самая несветская. Об этом свидетельствуют и его подарки. Он явно считает ее синим чулком.

Аннетта никак не могла оторваться от платья и все пробовала ткань на ощупь. У нее никогда не было такого красивого дневного наряда. Она примерила и серо-голубое, и снова оно оказалось впору, хотя кое-что хотелось подправить. Интересно, есть ли на корабле иголки и нитки? Да, конечно: они же необходимы для парусов.

И Аннетта поняла, что готова принять подарки. Тактика пирата удалась. Если бы он сам их преподнес, она бы швырнула их ему в лицо, но сейчас…

Каким образом он успел узнать ее так хорошо?

* * *

Джон Патрик в нерешительности стоял перед капитанской каютой. Сначала он хотел прислать кого-нибудь с приглашением на ужин, но так поступил бы трус. Он сам должен пройти все стадии этого трудного ухаживания.

Джон Патрик несколько раз постучал в дверь. Прошло некоторое время, прежде чем она открылась. На Аннетте было ее собственное платье, как в ту ночь, когда он ее похитил. А он-то, вопреки рассудку, надеялся, что она все же наденет одно из новых, в поисках которых он обрыскал весь Честертаун.

Ее хорошенькое лицо хмурилось, и Джон Патрик почувствовал себя застенчивым подростком. Увидев у нее в руках потрепанную книжку, он несмело улыбнулся.

— Любимая книга моего семейства.

Она тоже посмотрела на книжку.

— Тогда зачем вы мне отдали свое семейное сокровище?

— Я подумал, что время для вас тянется очень медленно. Мои родные одобрили бы этот поступок.

— Как они одобрили и ваше со мной обращение.

— Нет, полагаю, они далеко его не одобряют.

Он прислонился к двери. Теперь он, Джон Патрик, выступал в роли просителя и отдавал себе в этом отчет. Ему не хотелось проделать весь путь на Карибы и обратно в обществе женщины, которой, в лучшем случае, он просто не нравится.

— Но это вас не остановило.

— Для этого есть причины.

— Знаю я ваши причины и не принимаю во внимание.

— Вы не позволите мне вас переубедить?

— С какой целью? — спросила она ледяным тоном.

Аннетта сурово смотрела на него, и какое-то мгновение Джон Патрик думал, что она сейчас захлопнет перед ним дверь.

— Надеюсь, вы разделите со мной ужин, — сказал он осторожно.

Она снова приоткрыла дверь, и достаточно широко, чтобы он увидел: она развернула тщательно отобранные им вещи и как будто раздумывает: принять или не принять их. Волосы ее растрепал ветер. Аннетта связала их лентой на затылке, но несколько завитков все же выбились из общей волны.

Черт побери, как ему хочется обнять ее и поцелуями прогнать сомнение из ее глаз, эту ее подозрительность. Раньше он никогда не испытывал неуверенности в отношениях с женщинами. Он нравился им без всяких усилий с его стороны, но ведь это были не то чтобы респектабельные дамы. Ему никогда не приходилось платить женщинам, которых он встречал в порту, но все они были «на одну ночь», все свершали свой жизненный путь с помощью мужской благосклонности. Он чертовски хорошо научился брать у них, что они предлагают, а затем прощался с ними навсегда.

Но так нельзя поступить с мисс Кэри.

Черт возьми, но этот долгий, пытливый взгляд почти доконал его.

— Где? — наконец спросила она.

Где? Он даже не подумал об этом. По правде говоря, он был уверен, что Аннетта отвергнет его предложение.

— У вас в каюте?

Аннетта бросила на него совсем уж ледяной взгляд:

— У меня?

Обычно на корабле ужинали в буфетной, но сейчас она доверху забита провиантом.

— У меня нет свободных помещений.

— А где ест ваш экипаж?

— У себя в кубрике, и уверяю, вам там не понравится.

— Тогда на палубе.

Он заколебался. Недоставало только, чтобы вся команда глазела, как он устраивает на палубе пикник. Разговоров не оберешься. Всю жизнь будут поминать. Но она не сводила с него взгляда.

Интересно, что она задумала? А о том, что у нее есть очередной план, он догадался по особому блеску в ее глазах.

— Отличный выход из положения! — воскликнул он, изображая радость, которой не испытывал.

— И я так думаю, — согласилась Аннетта.

— На палубе холодновато.

— Мне не привыкать, — Аннетта была непреклонна.

— Значит, в шесть?

Аннетта кивнула и закрыла дверь.

* * *

Ну и зачем она это сделала? Ей надо было просто сказать «нет». Но язык не повернулся. Сердце запретило.

Джон Патрик стоял на пороге такой смиренный, что она едва удержалась от улыбки. Она привыкла видеть высокомерного, уверенного в своих силах, беспощадного пирата. Однако его смирение вызывало сочувствие, чего никогда не удавалось высокомерию.

И еще, говоря откровенно, она устала от одиночества. Ей хотелось быть на палубе, наслаждаться ветром и морем. Ей хотелось также побольше узнать о самом пирате.

Он был не похож на остальных членов семьи. Он был искренне ко всем привязан, но что-то отделяло его от семьи, ставило особняком, и Аннетте хотелось узнать, что это такое.

Может быть, если она узнает его лучше, ей будет легче уговорить Джона Патрика Сазерленда отпустить ее домой. Конечно, надо иметь в виду и то странное влечение, которое она испытывает к нему. Это просто невозможно, но она, ей-богу, не всегда справлялась с собственным телом в присутствии этого человека. Руки хотели его обнять, губы — прижаться к его рту, ну и разные другие удивительные желания возникали у нее против ее воли. Аннетта долго решала, не надеть ли ей одно из подаренных платьев, но нет, не доставит она ему этого удовольствия. В измятом платье и непричесанная — вот такой она и явится на палубу. Она не желает быть послушной исполнительницей его капризов!

Нет, причесаться все-таки надо, хотя ветер, конечно, опять растреплет волосы. Можно надеть капюшон, но так хочется подставить голову ветру!

Пикник на палубе корабля, плывущего в экзотические страны! Год назад она бы ни за что не поверила в такую возможность. Всего несколько месяцев назад она уже смирилась с мыслью, что останется старой девой. А сейчас — такие приключения, что она просто не знает, как ей быть. Как задавить в себе какое-то непонятное возбуждение?

* * *

Команда была в восторге. Джон Патрик заметил веселые ухмылки, когда приказал поставить на палубе стол и стулья, а потом, поручив управление кораблем Айви, сам наблюдал за приготовлениями к пиршеству. Матросы оживленно переговаривались, но сразу смолкали, стоило только Джону Патрику приблизиться. Его репутации беспощадного пирата угрожал сокрушительный удар. Однако он считал своим долгом доставить пленнице хоть небольшое удовольствие. И еще он молился, чтобы не было дождя. Небо затягивалось облаками, и они уже были не прежнего белого цвета, а зловеще пурпурного. Ветер крепчал, корабль довольно сильно качало на бурных волнах.

Джон Патрик надеялся, что она будет в шерстяном платье — ведь так теплее, а кроме того, это означало бы, что она смягчилась.

За несколько минут до захода солнца он удостоверился, что все готово, спустился вниз и постучал в дверь. Он постарался ничем не выдать разочарования при виде все того же платья. В руках у нее был плащ.

Джон Патрик учтиво поклонился:

— Я подумал, что, может быть, вы захотите полюбоваться закатом.

Взгляд ее просветлел, но она быстро приняла равнодушный вид:

— Что ж, пожалуй.

— Вам нет необходимости исчезать с палубы каждый раз, как я там появляюсь.

Аннетта ничего не ответила. Пожалуй, он предпочел бы упреки этому ледяному молчанию. Он взял у нее плащ и помог надеть его, а затем раскрыл дверь пошире, пропуская даму вперед. Джону Патрику хотелось взять ее под руку, но он удержался. Ведь она все равно ее отнимет.

У рубки он поравнялся с Аннеттой. Ему хотелось увидеть, как она отнесется к тому, что ожидало ее на палубе. Аннетта остановилась и оглядела стол и два стула, прикрепленные к палубе. Стол был покрыт куском парусины, но украшен красными салфетками, тоже хитроумно закрепленными, чтобы их не сдуло усиливающимся ветром.

Но — и это совсем было поразительно — стол помещался между двух больших пушек. Джон Патрик заметил, что Аннетта несколько растерялась и с тревогой взглянула на него.

— Это самое удобное место, — объяснил он, зная, что место не только самое удобное, но единственно возможное в данном случае. Конечно, лучше было бы расположиться возле самой рубки, но ветер делал такую диспозицию невозможной.

— Вы привыкли к войне?

Он не ответил. Долгое время он почти не знал ничего другого. Сначала, как насильно завербованный солдат, он воевал с барбадосскими пиратами, потом — с карибскими, а потом сам начал свою пиратскую войну против англичан.

— И к разрушению? — добавила она тихо.

— Это англичане научили меня разрушать, — сказал он.

— Каким же образом?

— Вы действительно хотите это знать, мисс Кэри? Ведь история не из приятных, а мне хотелось бы, чтобы этот вечер был приятным.

Аннетта повернулась лицом к закату. Джон Патрик смотрел на нее. Небо у горизонта окрасилось в ярко-красный, кровавый цвет, и того же цвета было море. А выше над облаками цвет неба был мягче: коралловый, оранжевый, розовый. Казалось, насилие и мир поделили небо между собой.

Джон Патрик почувствовал, что она дрожит. Аннетта прижалась к нему, пытаясь укрыться. Джон Патрик окутал ее своим плащом и обнял, защищая от разбушевавшегося ветра, который надувал паруса и рассеивал морские туманы.

— Может быть, сойти вниз? — спросил он.

Аннетта не сводила глаз с заката.

— Никогда не видела ничего подобного.

— Ну, на море вы такого увидите предостаточно.

Она стояла неподвижно в его объятиях. Джон Патрик держался изо всех сил, преодолевая безумное желание прижать ее покрепче к себе. Дрожь Аннетты передалась ему.

— Все же, наверное, лучше укрыться внизу, — повторил он.

Она обернулась и пристально посмотрела на Джона Патрика.

— Чтобы все усилия ваших людей пошли прахом? — И она жестом указала на изобретательно устроенное место для пиршества.

— Ну, они считают это своей законной привилегией, — ответил Джон Патрик и с удивлением заметил, что ее глаза полны веселья.

— Служить вам или мне, капитан?

Джон Патрик чрезвычайно обрадовался тому, что его произвели из пиратов в капитаны.

— Вам, конечно. Им редко приходится видеть на борту столь прекрасную даму.

— Я не нуждаюсь в лести.

Он поднял ее подбородок, так что Аннетта была вынуждена прямо взглянуть на него.

— Я не силен в искусстве лести, мисс Аннетта.

— И в искусстве правды тоже.

Он сделал вид, что не обратил внимание на очередную шпильку. Интересно, она когда-нибудь будет держаться с ним любезно, как прежде?

Аннетта уже шла к столу. Да, игра стоила свеч. Он это понял при первой же встрече. Аннетта чрезвычайно понравилась его семье, несмотря на ее враждебное отношение. «Она с характером», — сказал как-то его отец. «У нее есть здравый смысл и мужество», — отметила мать. И это было высокой похвалой в их устах. Но даже если бы они не одобрили его выбор, он все равно бы добивался ее. Он с самого начала хочел именно эту женщину. Навсегда. Он познал эту истину сердцем, хотя долгое время сопротивлялся ей. Если у него и были еще какие-то сомнения, то они исчезли, когда Аннетта стояла на палубе корабля и отчаянно старалась подавить в себе восторг при виде мерно вздымающейся морской глади. Ее выдало радостное изумление, светившееся в глазах. Она еще столь многого не знает о себе самой. Джон Патрик хотел помочь Аннетте проникнуть в лабиринт ее собственной души.

Он допускал, что не знает многого и о самом себе. Как он был потрясен, поняв, что жаждет разделить с ней то чувство покоя и умиротворенности, которое она несла с собой.

«Вы привыкли к войне? И к разрушению?»

Да, очевидно, привык. И впервые в жизни осознал, как ужасна эта привычка.

Джон Патрик усадил ее на стул и сам уселся напротив. Один из матросов поспешил вниз, чтобы через несколько минут появиться с подносом, уставленным блюдами. Он торжественно водрузил поднос на стол и радостно изрек:

— Бизли приготовил вот это специально для вас, мэм.

Аннетта невольно улыбнулась, и Джон Патрик почувствовал необыкновенное томление. Как бы он хотел, чтобы она вот так же весело и благодарно посмотрела на него. Может быть, так когда-нибудь и произойдет? Несмотря на ужасное начало их знакомства?

— Спасибо, — сказала она матросу, когда он снял крышку с блюда, где красовались подгоревший цыпленок, явно черствый хлеб и бобовое пюре. А затем перед ней поставили блюдо с клубникой, яблоками и апельсинами, нарезанными ломтиками.

Джон Патрик впервые за все время пребывания на корабле подумал, что надо побольше уделять внимания еде. Он набирал команду, исходя только из боевых качеств, это относилось и к повару. Служа на флоте Его Величества и питаясь исключительно бобами, хлебом, зараженным личинками, и, в редких случаях, гнилым мясом, Джон Патрик, освободившись, предъявлял к кухне только одно требование: чтобы еда была приготовлена чисто, а овощей и фруктов было побольше, невзирая на цены. Он по опыту знал, что такое питание способствует укреплению здоровья команды. Однако сейчас он смотрел на загубленного цыпленка и сожалел, что не позаботился нанять настоящего профессионального кока.

Джон Патрик взглянул на Аннетту, ожидая увидеть гримасу отвращения, но губы у нее подергивались от сдерживаемого смеха, а глаза сверкали весельем. На мгновение он вознегодовал, что все его усилия вызывают лишь насмешку, но, взглянув на происходящее ее глазами, сам не смог сдержать улыбки при мысли, что положение глупейшее: они сидят за прыгающим вверх-вниз столом, покрытом куском парусины. А на столе блюдо с самым неудобоваримым из всех цыплят на свете, которому выпало на долю стать их ужином.

— Вы собираетесь разрезать цыпленка? — спросила Аннетта.

— Вы этого действительно хотите? — скептически поинтересовался он.

— Мы же оскорбим чувства всей команды, если не отведаем его, — возразила Аннетта и посмотрела на матросов, которые делали вид, будто происходящее их не интересует.

И Джон Патрик решил, что она будет принадлежать ему. Непременно. Он сделает для этого все. Так или иначе, но он ее завоюет.

Но сейчас он постарался ничем не выдать свою решимость и накинулся на цыпленка. Аннетта с исключительным интересом наблюдала за его стараниями. Отчаявшись, Джон Патрик так ткнул ножом в несчастного, что цыпленок слетел со стола. Как раз в этот момент корабль глубоко нырнул в волнах, и проклятый ужин покатился по деку и тоже нырнул в океан.

— Ах, значит, все-таки есть кое-что, чего вы не можете, — хладнокровно отметила Аннетта.

— Ну, такого, что мне по силам, на свете немало, — ответил он с видом школьника, провалившегося на экзаменах.

— Что же, кроме цыплят?

— Знать — значит побеждать, — отшутился он мрачно.

— Но у меня нет никаких намерений вас побеждать. Я хочу только одного: вернуться домой.

— Вы этого хотите, мисс Аннетта? Действительно хотите?

Он знал, что допустил ошибку. Ее глаза затуманились, и улыбка исчезла. Аннетта отвернулась от Джона Патрика. Солнце уже зашло, небо стало мглисто-серым, словно облеклось в саван. Она вздрогнула, почувствовав вечернюю прохладу. О, как он желал вернуть назад свои слова, из-за которых она вспомнила все его проступки. Как ему хотелось, чтобы она снова радовалась морю, а ее глаза сияли весельем.

Аннетта положила себе немного фруктов, но он понимал, что ест она только для вида. Она не хотела обидеть матросов, которые так старались, и Джон Патрик восхищался ею и одновременно отчаивался.

Он набросился на бобы и хлеб, но непринужденность общения исчезла. Аннетта будет весь ужин терпеть его присутствие, но не более того.

«Терпение», — сказал он себе. Но, глядя, как она едва поклевывает еду, засомневался, что одного терпения будет достаточно.

Аннетта кончила есть, когда совсем стемнело, а ветер начал сильно хлопать парусиной на столе. Она встала.

— Спасибо, — сказала она серьезно.

Он быстро подошел, чтобы помочь ей удержаться на ногах: палуба ходила ходуном. Да, ужин оставил желать много лучшего, хотя все это было немного забавно и он чувствовал некоторое радостное изумление. Ведь ему казалось, что он навсегда утратил вкус к такому невинному веселью. В этот момент палуба сильно накренилась, и Аннетта едва не упала, поскользнувшись в воде, залившей палубу. Он отчаянным жестом схватил ее за руку, словно опасаясь, что ее смоет за борт. Аннетта, прерывисто дыша и дрожа от страха, обхватила его за шею, и Джон Патрик крепко прижал Аннетту к себе.

— Все в порядке, — прошептал он ласково, — вы в безопасности. И так будет всегда.

И тогда она взглянула на него. В лице ее еще читался страх, и он невольно закрыл глаза. Что же он наделал? Она никогда не будет верить ему. Она никогда не поймет, почему он так поступил с ней.

— Нам лучше спуститься вниз, — тихо сказал он, — погода испортилась.

Немного поколебавшись, она отступила на шаг и пожала руку Джона Патрика, словно все же поверив его обещанию. Аннетта все еще немного вздрагивала, но уже почти успокоилась. Наконец она заговорила:

— Вы сказали, что это англичане научили вас разрушать. Почему?

Он крепко сжал ее ладонь.

— Меня завербовали насильно. Мне было тогда двадцать три. Я приехал в Шотландию посмотреть на наши родовые земли, конфискованные английским правительством тридцать лет назад. Я был новоиспеченным юристом, уверенным в том, что смогу уничтожить зло и несправедливость, царящие в мире. Собирался начать с борьбы за владения отца. Поэтому я и отправился в Англию подать прошение о его помиловании и возвращении ему земель.

И Джон Патрик замолк, вспоминая, каким был тогда наивным и молодым.

— В суде надо мной посмеялись. Я уехал в горную Шотландию, где некогда жил отец, а затем — в Глазго ожидать корабль, с которым должен был вернуться в колонии. Но меня опоили каким-то зельем, и я очутился на военном английском судне под началом самого отъявленного садиста-капитана, который когда-либо бороздил моря и океаны.

Он замолчал, заметив про себя, что Аннетта взволнована.

— Я не отличался покорностью, что не слишком нравилось капитану, и он решил сломить мою волю.

— Шрамы, — прошептала Аннетта.

— Эй, и многое другое. Если бы не Айви, я вряд ли бы выжил.

— И как долго это продолжалось?

— Три года. Большую часть этого времени мы охотились за пиратами, но потом капитана заманили в ловушку, и пираты захватили корабль. Мы с Айви тогда сидели под арестом по обвинению в подстрекательстве к мятежу. Капитан собирался нас повесить. Пираты нам предложили: или примкнуть к ним, или — к другим.

— Другим? — Он промолчал, и ее охватил ужас. — После этого вы должны были бы возненавидеть море.

— Я и возненавидел. Сначала. Но ведь это не по вине моря я мог потерять навсегда дом и жизнь. А по вине англичан. Вскоре я обнаружил, что море прекрасно, что я люблю его. Я никогда не страдал морской болезнью, не то что прочие. Мне нравилось нестись под всеми парусами, любоваться восходом солнца на море и ощущать ни с чем не сравнимое чувство свободы, когда идешь при попутном ветре.

— Но когда вы были пленником на корабле, вам не больно-то нравилось.

— Эй. — И он обнял ее. — Да, Аннетта, я знаю, что вы чувствуете, и понимаю вас, возможно, больше, чем вы предполагаете. Я знаю, что это такое: любить и ненавидеть одновременно.

Она зябко поежилась. Ему тоже было холодно, а ведь он привык к студеному ветру и промозглым морским туманам. Джон Патрик взял ее за руку.

— Давайте спустимся вниз. Не хочу, чтобы по моей вине вы превратились в ледышку.

К его удивлению, она не воспротивилась, напротив, позволила проводить ее до люка, но потом выдернула свою руку из его.

— Теперь я дойду одна, — сказала она, — наверное, вы нужны Айви.

Он хотел было возразить, но Аннетта покачала головой:

— Я вполне способна сама дойти до каюты. Однако благодарю вас за… э-э… интересный вечер.

— Скорее, пропащий.

— Нет, — улыбнулась она, и улыбка пронзила его сердце, — не такой уж пропащий.

Она нырнула в люк и исчезла из виду.

19.

«Джон Патрик Сазерленд умеет использовать людей», — постоянно твердила себе Аннетта, а дни шли и шли. «Мэри Энн» попадала из одного шторма в другой, и Аннетта почти не видела капитана, даже когда отваживалась подняться на палубу. Хотя ей нравились бурное море и шквальный ветер, она все еще очень хорошо помнила, как ее едва не смыло за борт, и теперь боялась рисковать. Только раз за все время она видела Джона Патрика. Он стоял за штурвалом, преодолевая сопротивление океана. Его силуэт вырисовывался на фоне мрачного неба, время от времени освещаемый вспышками молний. Ее он не видел, и Аннетта украдкой наблюдала за ним, восхищаясь силой его рук и умением побеждать.

Судовой кок Бизли приносил Аннетте еду. Все было холодное, и он извинялся и объяснял, что нельзя зажигать плиту в камбузе в такую бурную погоду. Пожар представлял не меньшую опасность, чем шторм. При свете дня она лежала в кровати, привинченной к полу, и читала. И думала о Джоне Патрике. Что он за человек?

По образованию — адвокат. По воле обстоятельств — моряк. Пират — по собственному выбору. И никого из этой троицы она как следует не знает. Да, он хорошо относится к ее отцу, но это ему почти ничего не стоит, а дает — много. Он умеет завоевывать доверие и согласие со стороны тех, кого использует к своей выгоде, предавая их без особого смущения.

«Поэтому ты не можешь, не должна ему верить», — убеждала она себя.

И шрамам на спине — тоже не верить? Аннетта видела их лишь мельком, когда делала ему перевязку, но они все время стояли у нее перед глазами. Невозможно представить, как ныне горделивого владельца корабля, капитана, подвергали унизительной порке. Чего стоило ему пережить издевательства? Такие же унижения и боль лишили ее отца дара речи. Ей стало жаль человека, у которого похитили молодость. Похоже, именно поэтому он уверовал в свое право красть у других людей их свободу.

Ей никак не удавалось забыть растерянное и виноватое выражение его лица, когда ужасный цыпленок покатился в море. Ничто, никакая намеренная галантность с его стороны не могла расположить ее в пользу капитана так, как его смущение.

Такие мысли буквально грызли ее, не давая сосредоточиться на чтении, не позволяя думать ни о ком, кроме Джона Патрика, Джонни, как называли его в семье. Однако это ласкательное имя так не подходило жестокому, решительному человеку. Если когда-либо он был полон идеализма, то давно расстался с ним. Он был обворожителен по отношению к отцу и к ней самой, но под его учтивостью скрывался характер, несгибаемый, как сталь.

«Помни об этом».

Аннетта старалась помнить. И все же такого сложного и противоречивого человека Аннетте не приходилось встречать. Если бы он не лгал ей с такой легкостью, она бы могла в него влюбиться. А сейчас она не верила ни его чувствам, ни побуждениям. Он был врагом. Когда началось восстание против короля, она отдала свои симпатии Короне. Отдала не по легкомыслию, а по убеждению. Так почему же ее принципы должны быть менее важны и весомы, чем его?

* * *

Небо очистилось.

Джон Патрик мог теперь обозревать океан на много миль вокруг, но и английские военные суда имели ту же возможность. Он старался держаться поближе к побережью, избегая главных морских путей. Он доберется таким образом до Флориды и проследует в Карибское море, где опасность увеличится десятикратно. Он все еще шел под британским флагом, но если их возьмут на абордаж, флаг мало поможет.

Джон Патрик уже отдал приказ людям проверить готовность пушек, прочистить их и изучить механизм действия. Эти пушки новее и сложнее, чем те, что были на «Звездном Всаднике», и ему не нужны всякие неожиданности. Матросы как-то видели вдали парус — скорее всего, это было торговое судно. Джон Патрик знал, что у команды руки чешутся от желания погреть их. Однако у него была сейчас одна-единственная цель — забрать на Мартинике французские пушки и доставить их генералу Вашингтону. А это означает еще одно опасное путешествие по Делаверу — другого пути доставить тяжелое вооружение в Вэлли Фордж не было.

Нужно всячески избегать боевых схваток. Пушки важнее, чем все торговые судна в мире. Вооружение для Вашингтона жизненно необходимо.

Солнце едва поднялось над горизонтом, залив небо золотистым светом и осыпав легким утренним пеплом океанские волны. Рядом с кораблем плыли дельфины, иногда высоко подскакивающие над водой с весельем и живостью, которые когда-то были свойственны и ему. Хотелось бы Джону Патрику вернуть утраченное.

Айви, который нес вахту всю ночь, пошел отдохнуть. Джон Патрик слушал, как его люди, ставя паруса, распевают незамысловатые куплеты. Когда совсем рассвело, самый дальнозоркий матрос, Тэйлор, влез на мачту, вооружившись подзорной трубой, которую Джон Патрик нашел в капитанской каюте.

Нынешний день обещал быть ясным. Джон Патрик оглядел палубу, надеясь увидеть Аннетту. Вот уже несколько дней она почти не выходила из каюты. Иногда он видел, как она поднимается из люка подышать свежим воздухом, а потом опять спускается вниз, но он был слишком занят борьбой со штормовым морем и не мог подойти к ней. Он приставил к ней Бизли, который, по-видимому, был совершенно без ума от Аннетты и старательно следил, чтобы она ни в чем не терпела нужды. Джон Патрик жалел, что на борту нет Квинна, но тот должен был остаться в поместье и наблюдать за самочувствием отца Аннетты.

Джон Патрик скучал по ней, по ней самой, ее острому язычку, уму и той жадности, с которой она впитывала новые впечатления бытия. Он подумал, что сегодня обязательно снова спросит, не хочет ли она попробовать управлять кораблем. Откровенно говоря, ему хотелось, чтобы она стала причастной к его любимому занятию. До встречи с ней он даже не представлял, насколько одинок. Да, у него была семья, но он никогда никому не рассказывал, что пришлось ему пережить невольником на английском флоте. Должно быть, его отцу пришлось в свое время еще хуже, когда его перевозили из Шотландии в Америку. Джон Патрик был готов на все, чтобы англичане больше никогда не пытали и не мучили ни одного члена его семьи и вообще никого из американцев.

Он снова посмотрел в сторону люка и на этот раз увидел Аннетту. Ветер взвихрил полу ее плаща, и он увидел серо-голубое платье, которое ей купил. Радость наполнила его сердце. Аннетта, немного поколебавшись, пошла к капитанскому мостику.

— По-видимому, вы хорошо перенесли последние несколько дней. Морская болезнь не мучила? — спросил он.

Аннетта глядела на сверкавшее под солнцем море.

— Немного.

— Вы прирожденная морячка.

На ее лице мелькнуло горделивое выражение.

— А я всегда была уверена, что в море мне понравится.

— Не хотите порулить?

Аннетта кивнула. Джон Патрик отступил в сторону, держа одной рукой огромное колесо, а она схватилась за него обеими руками. Колесо дернулось, словно тоже почувствовало внезапную свободу.

— Тверже держите, — сказал он, глядя, как Аннетта старается изо всех сил.

Он снял свою руку со штурвала, предоставив ей всю полноту управления, и наблюдал, как она постепенно обретает власть над кораблем. Да, она действительно была прирожденным моряком.

Конечно же, она прилагала все свои силы, давая работу мышцам, которые до этого практически бездействовали. Он выжидал, когда Аннетта выдохнется, но она не сдавалась. Он стоял сзади, на расстоянии всего нескольких дюймов. Ему хотелось стать ближе, положить большие ладони на ее руки и помочь поворачивать штурвал, но он сдержался. Интересно, ощущает ли она сейчас близость их тел, как он?

Прошло несколько минут. Джон Патрик снова взял управление на себя. Аннетта стояла рядом, внимательно наблюдая за каждым его движением, словно пыталась все как следует запомнить, ведь путешествие, наверное, скоро кончится. Она посмотрела на солнце, медленно поднимающееся над океаном.

— Куда мы плывем?

— Не плывем, а идем. К маленькому острову, который называется Мартиника.

— Вы собираетесь нападать на корабли?

— Нет. Я бы не взял вас на борт, если бы планировал нападение.

— А зачем мы идем на Мартинику?

Джон Патрик ожидал такого вопроса. Как ей объяснить? Считалось, что французы соблюдают нейтралитет. Они не могли сами возить вооружение американцам. Шпионы, засланные во Францию, обязательно бы узнали, что американцы покупают оружие у французов. Тогда англичане проверяли бы любой американский корабль поблизости от французских портов. Но корабль, пополняющий свои запасы провианта на Мартинике? Он вполне мог избежать ненужного внимания. Особенно если учесть, что он сменил прежнее название «Мэри Энн». И, конечно, Бенджамин Франклин обо всем договорился с французами со свойственной ему дипломатичностью. Однако Джон Патрик не собирался объяснять Аннетте, как обстоят дела. Ведь Аннетта сохраняет свои чрезмерно проанглийские симпатии.

Аннетта ожидала ответа на вопрос, но Джон Патрик ничего не мог ей ответить, а лгать не хотелось. Он просто молчал.

Подождав немного, Аннетта зашла с другого, конца.

— Когда мы вернемся?

— Через четыре-пять недель, в зависимости от ветра.

— И потом вы отпустите нас домой?

Он повернулся к ней.

— Если вам не будет угрожать опасность.

— А это вам решать, угрожает она или нет?

— Эй.

Она отодвинулась. Черт побери, он не знал, как еще ответить на вопрос. Он твердо знал лишь одно, что больше врать ей не станет.

Аннетта повернулась и отошла. Он уже не видел ее, но чувствовал, что она все еще на палубе. Уныние охватило его. Лишь одно прекрасное мгновение делили они общую радость, но теперь она опять омрачена разногласиями. Неужели так будет всегда?

* * *

Аннетта спустилась вниз за книгой. Возможно, теперь она перестанет думать о Джоне Патрике, о том, как он заставляет ее чувствовать то, чего она никогда бы не должна чувствовать по отношению к врагу. Несомненно одно: когда он рядом, то оказывает на нее некое магическое воздействие. Она так обрадовалась, когда он отдал ей штурвал. А когда он стоял за ее спиной, она ощущала жар его тела, и каждый ее нерв напрягся от неясного предчувствия. Но потом он снова стал захватчиком, а она пленницей.

Впрочем, она не станет сидеть в каюте, словно в тюрьме. Аннетта взяла подушку и книгу, поднялась на подветренную сторону палубы и нашла там укромное место между двумя бобинами канатов, откуда можно было наблюдать за пиратом, оставаясь незамеченной.

Но вскоре ее совершенно поглотило повествование о человеке, оказавшемся в полном одиночестве после кораблекрушения на необитаемом острове. Она вздрогнула от неожиданности, когда на страницу упала чья-то тень. Ей не надо было смотреть, кто это, она и так знала, что над ней склонился Джон Патрик.

— Вы сказали, что эта книга ваше семейное сокровище? — спросила она.

— Да, мне ее когда-то читал отец. Он научил по ней читать мать и Ноэля.

Ей все еще надо было разобраться в их родственных отношениях.

— Доктор Марш приходится вам сводным братом?

— Эй. Моя мать была замужем за Джоном Маршем в первом браке. Мама и Джон купили моего отца на аукционе. — И, не дождавшись приглашения, Джон Патрик сел рядом с Аннеттой.

Она кивнула, внимательно выслушав его объяснение.

— Да, ваш отец рассказал мне кое-что об этом. Он был действительно выставлен на продажу?

— Да, он воевал при Куллодене на стороне принца Чарльза. Англичане победили, но просто победы было им недостаточно. Они убивали население, всех, кого могли найти, включая сотни женщин и детей. Отца и его брата Дерека должны были повесить. После казни Дерека отцу объявили, что его самого сошлют в колонии как раба. Его и купил Джон Марш, потому что мать просила найти для нее человека образованного, учителя, который желал бы заключить контракт на работу, чтобы оплатить свой переезд в Америку. А вместо этого Джон Марш привез домой ожесточенного, угрюмого осужденного.

— Ваш отец-то угрюмый? — Аннетта с трудом верила тому, что он говорил. Йэн Сазерленд показался ей спокойным, довольным человеком, с большим чувством юмора и весьма добродушным.

— Да, мой отец. Джон Марш скоропостижно скончался буквально через несколько дней. Его брат хотел завладеть его землями, а заодно и моей матерью. Но мой отец остался при ней, научил ее читать и писать, помог ей построить ферму и защитил от посягательств свояка. Мне кажется, ему всегда хотелось вернуться в Шотландию, но, если бы он вернулся, его бы повесили.

— Так что вы поехали в Шотландию вместо него.

— И мало чего добился, если не считать, что увеличил число английских солдат в борьбе с колонистами.

— И поэтому вы хотите сравнять счет?

Он внимательно поглядел на нее:

— Нет, Аннетта, это все гораздо серьезнее и глубже.

— Неужели? — спросила она скептически.

— Да, если вы верите в дело свободы.

— Это просто невероятно, — ответила она ледяным тоном, — я-то верю в свободу. Я верю в свободу выбора, исключающую пытки или поджог дома.

— Но это же была банда негодяев.

— Откуда вам это известно? Вы что, были там? — и, немного помолчав, добавила: — Пенсильванские власти конфисковали наши земли. Нам они были так же дороги, как ваши угодья в Шотландии.

Его зеленые глаза стали непроницаемы.

— Я постараюсь вернуть вам вашу землю.

— В качестве юриста или пирата? Или эти понятия взаимозаменяемы ?

— У вас не только острый, но и скорый на ответы язычок.

— Я уже научилась не верить вашему американскому правительству.

Он потянулся к Аннетте и взял ее за руку. Она сразу ощутила знакомый жар, пробежавший по жилам. Она хотела бы не обращать на это внимания, но это было бы все равно как не замечать слона.

— Мне очень жаль, — сказал он, — мне жаль, что я увез вас из вашего дома, из Филадельфии. Я сожалею, что подвергаю вас опасности.

Он ласково поглаживал ее пальцы. Аннетта попыталась тихонько отнять их, но он лишь крепче сжал ее руку.

— Я в долгу перед вами и вашей семьей, — сказал он. — Я в неоплатном долгу перед вами. Так или иначе, но я верну вам ваши земли.

Аннетта смягчилась: он так искренне и решительно сказал это. Она не сомневалась, что он действительно постарается вернуть, хотя в том, что ему это удастся, она не была столь уж уверена.

Его пальцы поглаживали тыльную сторону ее руки. Еще никогда она не ощущала так сильно его присутствие. Казалось, все ее чувства обострились: до нее доносился еле уловимый запах мыла и морской соли, исходящий от него. Ее волновали поглаживание руки, и дуновение посвежевшего ветра, и убаюкивающее движение корабля по волнам, и крик чаек, что еще доносился с берегов. Все вместе это опьяняло, как ничто и никогда в жизни. Взглянув на Джона Патрика, она поняла, что он испытывает то же самое.

Он наклонил голову и едва-едва, как легчайший бриз, который развевал ее волосы, коснулся губами ее рта, стал играть завитками волос, погладил по щеке, едва касаясь ее кончиками пальцев. Он ласкал ее необыкновенно нежно, как только способен ласкать мужчина, но она все равно сомневалась в его чувствах. Сначала она была ему полезна, потом стала обузой, но кто сейчас?

Нет, он действительно к ней неравнодушен. Она видела нежность в его глазах, в мягкой усмешке, чувствовала ее в прикосновении.

Она знала, что большая часть команды их не видит. Она выбрала это место именно потому, что здесь можно было укрыться от непрошеных взглядов. Вообще-то она хотела, чтобы ее не видел только он. О боже, она едва могла дышать. Кровь, густая и неспешная, от его прикосновения буквально вскипала в жилах. Его губы бродили по ее лицу, шее, зажигая пожар во всем теле, Аннетта тщетно взывала к собственному рассудку, рассудок молчал. Джон Патрик языком раскрыл ее губы. Его руки проникли под плащ, и одежда уже не защищала от его жарких касаний. Глаза Джона Патрика, его невероятно, невыносимо зеленые глаза, казалось, пожирали Аннетту, любя и лаская.

Аннетта вздрогнула при мысли, что жаждет его близости. Он почувствовал ее дрожь и отодвинулся, не выпуская из руки ее тонкие пальцы.

— Здесь не очень укромное место, — сказал он.

— Нет, — и это слово прозвучало как вздох.

— Вы поужинаете со мной? — спросил он. — Но только не на таком ужасном ветру?

«Нет», — хотела она сказать. «Да», — ответило ее сердце.

Очарованная, покоренная им, она сейчас ни о чем не задумывалась. Ей хотелось только чувственной радости, что обволакивала их обоих.

Джон Патрик встал.

— Вы хотите побыть здесь еще?

—Да.

Может быть, холодный ветер погасит пожар в крови. Может быть.

Но у нее были на этот счет сомнения. Она смотрела вслед Джону Патрику, а пламя в крови не угасало. Почему даже его походка заставляет сердце в груди как-то странно дрожать? Аннетта хотела сосредоточиться на приключениях Робинзона Крузо, но Крузо вдруг стал очень похож на Джона Патрика, который умело мастерит себе жилище и устраивает свое одинокое существование наилучшим образом.

Да, это все похоже на Джона Патрика. Он ведь тоже одинокий странник. Что этому причиной: годы, проведенные на английском корабле, или окружение, или свойства характера, но Джон Патрик кажется человеком, который не очень нуждается в обществе других людей. И ей стало больно от этой мысли.

Должно быть, целый час Аннетта просидела над книгой, так и не перевернув страницу. Послеполуденное солнце было таким огромным и близким, что, казалось, можно встать на цыпочки и дотронуться до него. Вот что делает море. На его просторах все больше, величественнее и значительнее. Даже ее собственные мысли и чувства.

* * *

Джон Патрик был твердо намерен не допустить, чтобы их второй ужин потерпел такое же фиаско, как первый. Он не выходил с камбуза, пока жарился цыпленок. К сожалению, в Честертауне он не смог закупить нечто особенное, просто сегодняшний ужин будет съедобным — решил он. Он также проверил погребок бывшего капитана «Мэри Энн» и нашел бутылку вполне приличного вина.

Побрившись, он надел лосины и белую полотняную рубашку. Он чувствовал какой-то мальчишеский азарт при мысли, что проведет несколько часов наедине с Аннеттой.

Когда все, наконец, было готово, он с помощью Бизли понес все в ее каюту. Дверь отворилась почти сразу же, как только он постучал, и, глядя на Аннетту, он удивился, как это ей удается с каждой их новой встречей становиться все краше и краше. Когда Джон Патрик вошел и поставил на стол бутылку и стаканы, щеки у нее вспыхнули. Бизли, в прошлом карибский пират, тоже покраснел, проследовав в каюту с подносом в руках.

— Выпосеяли смятение в моей команде, — сказал Джон Патрик, — вы их всех увели у меня.

— Да нет, я бы не стала и пытаться. Они все относятся к вам, как к божеству.

Джон Патрик не слишком, по-видимому, был польщен. Он никогда не претендовал на то, чтобы казаться божеством. Он даже не мечтал когда-либо стать капитаном. Это произошло само собой. Просто это был вопрос жизни и смерти.

— Они бы прекрасно обошлись и без меня, — сказал он, помолчав.

— Но вам удалось сделать их единой командой. Потому что они вам верят.

Но ему не хотелось говорить о матросах. О войне. Ему хотелось говорить только о ней, Аннетте.

Бизли, словно все моментально поняв, еще больше покраснел и сказал:

— Н'деюсь, вам п'нравится к'рмежка, мисс. — После чего испарился, тихонько закрыв за собой дверь.

— Где вы его откопали? — спросила Аннетта.

— Он прежде был пиратом.

— А кажется таким достойным парнем, — сказала она, в совершенстве подражая разговорной манере Йэна Сазерленда.

Он хохотнул.

— Я всегда считала, что пираты — самые ужасные люди на свете.

— Эй. Мы с Айви тоже были пиратами, но кончили тем, что украли у них корабль.

— А Бизли?

— Я думаю, что ему нравилась пиратская жизнь.

— Тогда почему он оставил пиратов и ушел с вами?

— Не знаю. Спросите его сами.

Она устремила на него пристальный, горящий взгляд.

— А почему вы бросили пиратствовать?

Джон Патрик молчал. Она все равно не поверит ему. Вместо ответа он выдвинул стул, чтобы усадить Аннетту, сел сам, откупорил бутылку и разлил вино, но тем самым ничего не выиграл. В ее глазах все равно был тот же самый вопрос, и, судя по решительной складке губ, она не собирается мириться с его молчанием.

— Пристанищем пиратов был маленький островок в Карибском море. Там действовали три корабля и три капитана. Коль скоро вы подписали договор, вам уже нельзя было покинуть остальных. Примерно то же положение, что на английском судне. Разница в том, что, пиратствуя, делаешь большие деньги, и их становится очень много, если не проигрываешь в карты или не тратишь на…

И он оборвал себя на полуслове.

— На красящихся женщин? — докончила она с интересом, не подобающим, по мнению общества, настоящей леди.

— Да, — усмехнулся Джон Патрик.

— Но вы, разумеется, свои деньги на это не тратили?

— Так точно, — ответил он, сдержанно улыбнувшись.

— А тогда — на что?

— Я пробился наверх, в капитаны. Этот путь занял два года. Но даже тогда выйти из игры было затруднительно. Пираты живут в какой-то мере по демократическим законам. Сама команда выбирает себе капитана, и они же могут лишить его этого звания. Большая часть пиратов любит жизнь, деньги и даже убийства. Я должен был сколотить верный мне экипаж, прежде чем помышлять об уходе из пиратского братства.

— И однажды вы снялись с якоря и уплыли навсегда?

— Эй.

— И начали совершать набеги на англичан?

— Только после того, как началась война и я стал получать официальные письменные указания из Мэриленда.

— А до войны?

Аннетта не отстанет, пока не узнает всего, что хочет знать. Джон Патрик налил себе еще бокал вина. Она едва пригубила свой и почти не притронулась к еде.

— А до войны я плавал на торговых судах.

Это была правда. Он возил оружие в колонии, но за это ему платили. Иногда.

Серые глаза смотрели на него недоверчиво. Джон Патрик чувствовал, что собственный взгляд выдает его с головой, но она больше ни о чем не спросила, а отпила глоток вина. На губах у нее осталась капелька, и, черт побери, какой желанной Аннетта сейчас казалась.

Он разрезал цыпленка, на, этот раз вполне съедобного. Окончив, он с торжествующим видом взглянул на Аннетту и положил ей кусок белого мяса на тарелку. Она улыбалась.

— Вы возвратили мне веру в ваше мастерство.

— Веру?

— Она существенно была подорвана в прошлый раз, когда цыпленок взял над вами верх.

— Но этот оказался очень податливым.

Аннетта едва не рассмеялась, но сдержалась, хотя это было неподдельное веселье. Но все-таки ей не удалось победить себя, и Аннетта громко прыснула. Он еще никогда не слышал, чтобы она смеялась, и пришел в восторг. Веселье оказалось заразительным, и вскоре оба едва не падали от смеха.

Овладев собой, он взглянул Аннетте в глаза и увидел в них то же самое желание, что внезапно охватило все его существо. Теперь, во всяком случае, он знал, что рухнул барьер, который она с таким старанием возводила между ними. Их жар был взаимен.

Аннетта уже не улыбалась, но взгляд ее стал мягким и нежным. Он так любил этот взгляд, хотя теперь и понимал, что ее мягкость и нежность — оборотная сторона силы. И вот этой ее чертой он и восхищался больше всего.

Восхищался?

Любил.

Он был потрясен этим открытием. Он с самого начала хотел ее. Она ему чрезвычайно нравилась, и с каждым днем все больше, но любить?

Он протянул ей правую руку. К его удивлению, она приняла ее. Они вдруг встали, забыв об ужине. Очутившись в его объятиях, Аннетта обхватила его за шею, и они поцеловались, изнемогая от желания. Аннетта была не готова к неотступной жажде, сжигавшей ее, к боли желания, которое овладело телом, странно сейчас отчужденным от нее самой. Восстание чувств, к которому они медленно шли последние несколько дней, свершилось. Ей показалось, что мир покачнулся. Поцелуй Джона Патрика стал жадным и настойчивым, и Аннетта утонула в море неведомых ранее ощущений. Он тесно прижал ее к себе. Казалось, все изгибы и формы ее тела точно соответствовали его фигуре, словно природа их «отливала» с заранее обдуманным расчетом. Он скользнул губами по ее щеке, желание пронзило ее, растворяя недоверие и сдержанность.

— Красавица Аннетта, — прошептал он, и это сладостной мелодией прозвучало у нее в ушах.

Аннетта прерывисто вздохнула, стараясь овладеть собой, подавить бурю желаний, сотрясавших ее, утихомирить свои предательские чувства, но каждое его прикосновение снова и снова зажигало огонь в крови. Она провела пальцами по его лицу. Неистовая, беспредельная нежность затопила ее, и она поняла, что пропала. Она еще могла сдержать страсть, но была бессильна против любви.

Джон Патрик прихватил губами ее пальцы, слегка покусывая кончики, а потом изо всей силы прижал ее к себе. Она почувствовала, что его руки расшнуровывают лиф платья. Он приподнял с ее груди цепочку с брошью.

— Всегда ее носи, — сказал Джон Патрик.

— Это брошь моей матери, единственное, что мне от нее осталось. Я ее едва не потеряла, когда сломалась застежка, но отец попросил ювелира приделать к ней цепочку. Она уцелела и во время пожара.

— Она прекрасна так же, как ты сама.

Аннетта посмотрела на Джона Патрика и взяла его за руку, хотя этот жест можно было расценить как приглашение. Джон Патрик колебался, его лицо выразило нерешительность.

— Вы уверены, что хотите этого, прекрасная леди? — спросил он.

Его колебание развеяло все ее сомнения. Если бы он стремился только к обладанию, она бы еще смогла оттолкнуть его. Но теперь она была очень, очень уверена в том, чего ей хочется.

— Эй, — ответила Аннетта.

Он с нежностью расстегнул последние пуговицы на лифе. Его пальцы немного дрожали: он и сам не так уж решителен, каким ей показался. Он снял с нее юбку, затем сорочку и коснулся губами ее груди, а его руки медленно и постепенно продолжали освобождать ее от одежды. Он вынул гребень из ее волос, позволив им свободно упасть на плечи, осеняя лицо. Наверное, она должна была застыдиться, но ее завораживали собственнический огонек в его глазах и, нежная сейчас, его кривоватая улыбка.

— Ты в самом деле прекрасна. Так прекрасна! — восхитился он, но Аннетта и чувствовала себя прекрасной. Он гладил ее тело, и ее охватил трепет. Джон Патрик поднял ее на руки и посадил бережно на кровать, сел сам, снял сапоги и стал расстегивать лосины, а она смотрела на него, не отрываясь.

Не сняв рубашки, он наклонился и покрыл ее тело быстрыми поцелуями. Ей захотелось вскрикнуть от острой потребности, еще не вполне понятной. Их глаза встретились, и в ее взгляде он прочел ответ на немой вопрос.

— Сначала будет больно, — прошептал он.

Но ей было все равно. Сейчас, рядом с ним, она могла думать только о его близости, его теле. Ей хотелось, чтобы он завершил то, что начал. Она прижималась к нему. «Джон Патрик», — прошептала она дрожащим голосом.

Он вошел в нее, и она, почувствовав внезапную боль, вскрикнула. Он остановился. Боль затихла. Она обняла его и прижала к себе в смутной жажде осуществления. Движения его были медленны, и она внезапно обрела ощущение полноты и цельности, а потом, к своему удивлению, даже нечто вроде удовольствия. Она прижалась к нему всем телом, и ее затопили волны радости. Она уже совсем не чувствовала боли, тело отвечало все ускоряющемуся ритму его движений. Он застонал, а ей показалось, что она вся, словно комета, рассыпалась в потрясающей, огненной вспышке наслаждения.

* * *

Джон Патрик долго еще не выпускал Аннетту из объятий. Они молчали. Это было блаженство — обнимать ее, чувствуя ее щеку у своей груди, прислушиваясь к ее легкому дыханию. Впервые, ведя отсчет с той проклятой поездки в Глазго, он ощущал в душе мир и покой. Ненависть, что сопутствовала ему все эти годы, исчезла. Он крепче обнял Аннетту, и ему послышался звук, похожий на мурлыканье.

Джон Патрик запутался пальцами в ее волосах. Какое же счастье для него — встреча с этой маленькой роялисткой. Это слово больше не вызывало гнева. Он знал, что отныне никого не будет судить в зависимости от ярлыков, даваемых людьми своим ближним.

Он погладил руку Аннетты.

— Тебе хорошо?

Она взглянула на него сияющими глазами.

— О да.

— И ни о чем не сожалеешь? — Он не хотел, чтобы она испытывала сожаление, но он должен был спросить, потому что хотел знать.

— Да, наверное, я должна была бы кое о чем сожалеть, — и в ее глазах заплясал бесенок лукавства, — как любая хорошо воспитанная леди, — и она немного помолчала, — но я, оказывается, не так уж хорошо воспитана! Я не должна бы радоваться, что меня похитили и что я оказалась единственной женщиной на пиратском корабле.

— Мне показалось, что мы решили проблему пиратства.

— Нет, ты мне еще не рассказал, зачем мы плывем на Мартинику.

— Я просто подумал, что тебе там может понравиться. Это прекрасный остров.

Этот легкомысленный ответ был ошибкой. Он понял это сразу, увидев, как она прищурилась. Ему бы уже полагалось знать, что нельзя недооценивать ее ум.

Аннетта отодвинулась. Ее серые глаза испытующе смотрели на него. Джону Патрику не хотелось рассказывать, что он плывет за пушками для армии Вашингтона. Он слишком хорошо знал, что они будут использованы против людей, которых она выхаживала, которым давала приют в своем доме, которые стали ее друзьями. Но обманывать Аннетту нельзя. Если он снова солжет, то потеряет ее навсегда. Ее оскорбляли не его политические убеждения, а его ложь.

— За припасами, — сказал он полуправду.

— За оружием?

— Эй, — согласился он. «За очень большим оружием. За орудиями», — но этого он не сказал.

Несколько минут Аннетта хранила молчание. Наконец заявила:

— Я помешаю тебе, если смогу.

— Знаю, — ответил он тихо.

Она коснулась пальцами его щеки.

— Мой любимый враг.

Но в его сознание проникло только слово «любимый».

Она опять прильнула к нему. Однако сказанное осталось, омрачая волшебство недавних мгновений.

20.

Да, остров Мартиника действительно был прекрасен. Он поднимался из морских волн как некое древнее царство, осененное цепью голубых гор, увенчанных облаками.

Вечереющий день был светел и ясен, море — густого темно-синего цвета. Под лучами солнца оно сверкало бриллиантовой россыпью. Город, к которому приближался корабль, казалось, воспарял в солнечном свете.

Аннетта стояла на борту и смотрела, как «Мэри Энн» входит в гавань. Правда, теперь она называлась по-новому: «Звездный Всадник». Джон Патрик купил краски в Честертауне, и матросы, закрасив старое название, написали новое.

Аннетта сомневалась, что стоило называть новый корабль так же, как погибший. Она спросила об этом у Джона Патрика, но он ответил, что каждый человек — сам кузнец своего счастья, а его корабль всегда будет называться только «Звездный Всадник». И скоро на нем будет развеваться американский флаг.

Аннетта теперь знала Джона Патрика гораздо лучше, чем в тот день, когда он увез ее из Филадельфии, но все же кое-что в нем оставалось загадкой. Конечно, он не все ей рассказал о себе. Он никогда не снимал в ее присутствии рубашку и больше ничего не говорил о тех годах, которые, очевидно, сделали его таким, какой он есть.

Они больше не занимались любовью, хотя Джон Патрик проводил с ней столько времени, сколько мог. Он не хотел, чтобы матросы заметили их близкие отношения. Ужинать вместе — пожалуйста. Оставаться у нее в каюте на всю ночь — нет.

Она знала, что он заботится о ее репутации, насколько это возможно, но она была уверена, что, если знакомые узнают об этом путешествии, ее доброе имя будет погублено навеки. Порядочная молодая женщина не должна плыть одна без сопровождения компаньонки на любом корабле, не говоря уж о пиратском. Независимо от того, похитили ее или нет, ее все равно подвергнут остракизму.

Что касается ее самой, то Аннетте это было безразлично. Однако Джон Патрик, очевидно, рассуждал иначе и соблюдал осторожность. Он тогда спросил, не сожалеет ли она о случившемся, но теперь создавалось впечатление, что такие сожаления испытывает сам Джон Патрик.

Потому что не любит ее? Аннетта не знала. Он был слишком замкнут и хорошо умел скрывать свои чувства. Она часто наблюдала за ним, надеясь, что он этого не замечает, пытаясь совместить два его образа в своем понимании: мужчину с ласковыми руками и того, кто, очевидно, убивал многих и еще многих убьет.

Звездный Всадник. Причудливое, странное имя для серьезного человека. Неужели он всегда потакает своим причудам?

В гавани теснилось много кораблей. На мачтах развевались французские флаги. Здесь было множество рыбачьих лодок всех размеров и достоинств. Она видела веселые фасады магазинов. Казалось, они подпирают спереди высокие горы. Аннетта знала, что французы намерены подписать с американскими колониями мирный договор, и понимала, что здесь ей не придется рассчитывать на помощь, даже если она придумает, как помешать Джону Патрику взять оружие на борт. И помешать, не раня чувства человека, которого она полюбила.

Ее бросало в дрожь при одной мысли, что корабль должен доставить американцам оружие, которое будет убивать тех самых людей, что она выхаживала. Возможно, для военных людей важнее прежде всего их концепции, стратегические планы, череда побед и поражений, но она видела за всем этим жизни отдельных солдат. Она знала, что пушечные ядра и мушкетные пули могут сделать с человеческим телом.

Джон Патрик, сам недавно получивший несколько пуль, тоже, конечно, это знал, но собственный опыт, очевидно, не влиял на его преданность делу независимости. Глядя на город, она вдруг почувствовала, что Джон Патрик рядом. Он двигался по деку почти беззвучно, но она сразу догадалась, что это он — тело ее вдруг пронзило, словно электрическим разрядом.

— Это Форт-Ройал, — сказал он, — столица Мартиники. Прекрасный остров. Я могу взять тебя на верховую прогулку, если захочешь.

— Как долго мы здесь пробудем?

— Надеюсь, не больше двух-трех дней.

— А затем куда?

Он поджал губы.

— Джон Патрик?

— Еще не знаю. — Он положил руку ей на плечо, и ее словно обожгло.

— Надо будет накупить тебе еще платьев, — сказал он, — здесь есть прекрасный магазин одежды по самой последней французской моде. Магазин называется «Маленький Париж».

— Ты уклоняешься от ответа.

— Я действительно не знаю, как и что будет дальше. Я еще не решил.

— А когда решишь, то будешь настолько любезен, чтобы сообщить мне об этом?

Аннетта опять не удержалась от колкости. Он всегда так поступает: сначала сбивает ее с толку, а потом демонстрирует свою власть.

— Скоро наступит Рождество. Я хочу встретить его вместе с отцом, — сказала она.

— Я постараюсь доставить тебя туда еще до Рождества.

— Что значит «туда»? Ко мне домой или в Мэриленд?

— Я надеялся, что мой дом становится твоим, — тихо ответил Джон Патрик.

Его слова были очень похожи на признание в любви. Однако он никогда не говорил, что любит ее, никогда не говорил о будущем.

Аннетта не знала, что ему ответить, поэтому промолчала. Прошло несколько секунд, и он взял ее за руку.

— Мне надо уехать в город по делам. Я довезу тебя до швейной мастерской, если хочешь, а потом мы можем отправиться на верховую прогулку в горы.

— А ты не боишься, что я попытаюсь сбежать?

— На Мартинике? Здесь некуда бежать, любимая.

«Любимая». Он сказал это слово с такой легкостью, будто мог так назвать любую женщину. Сердце у Аннетты екнуло. С той самой ночи он так осторожен в выражениях, в прикосновениях. Значит ли это, что он взял тогда, что хотел, и теперь она опять только обуза для него?

Аннетта взглянула на французские корабли в гавани.

У нее нет денег. И что бы она стала делать во Франции? Однако она должна расстаться с Джоном Патриком, в чьем присутствии теряет здравый смысл, а сердце ее становится неуправляемым. Он имеет над ней такую власть, как никто другой.

Джон Патрик ждал ответа.

— Но у меня нет денег на портних.

— Я привез тебя на корабле в том, в чем ты была, и это моя обязанность — позаботиться о твоем гардеробе, — сказал он нежно.

«Обязанность». Какое гадкое слово, но, глядя на город, Аннетта вдруг почувствовала, что очень хочет его осмотреть. Она еще никогда не бывала в таких экзотических местах. Да и долгое пребывание на корабле поднадоело. Видишь только море, которое дразнит и манит вдаль, душа жаждет новых впечатлений.

Аннетта кивнула.

— Но у меня нет капора.

— Здесь он не потребуется. — И Джон Патрик поддел на палец один из локонов, окружавших ее лицо. — Климат заставляет здешних жителей забыть о многих условностях. Да и жалко скрывать под капором такие чудесные волосы.

Голос его звучал так ласково. Аннетте до боли хотелось сжать его руку, поцеловать в губы, вновь восхититься его быстрой улыбкой, но она ничего этого не успела. Джон Патрик повернулся и приказал, чтобы спустили на воду длинную парусную лодку. Аннетта следила, как матросы бросились исполнять приказ. К борту прикрепили веревочную лестницу. Несколько человек спустилось в лодку.

— Я спущусь первым, — предупредил он.

— Чтобы подхватить меня, если я сорвусь?

— Эй.

— Ты не доверяешь моей ловкости?

— Доверяю, но плывущий корабль — это совсем другое дело.

Джон Патрик без всяких усилий перемахнул через борт корабля, спустился по лестнице на несколько футов и стал ждать ее. Она попыталась грациозно перекинуть ноги через борт, но мешали длинные юбки. Гораздо легче было подниматься на борт, чем спускаться, ноги путались в ткани. Внезапно она оступилась, скользнула вниз и еле удержалась, схватившись за веревку. Дыхание сперло от страха. Лодку швыряло о борт, она может ее раздавить. Джон Патрик обхватил Аннетту, веревочная лестница дернулась вперед, потом назад. Аннетта ударилась рукой о борт и мертвой хваткой вцепилась в лестницу, опасаясь, что они с размаху упадут в лодку.

— Все в порядке, — прошептал он, — я тебя держу.

Руку ломило от боли, но его слова подбодрили ее, и Аннетта прижалась к Джону Патрику.

— Спускайся медленно, — сказал он, — постепенно.

Она шагнула, высвободив ногу из складок юбки. Еще шаг. Еще. С каждым движением боль в руке усиливалась. Аннетта почувствовала, как Джон Патрик встал на дно лодки и в следующую минуту снял Аннетту с лестницы и поставил рядом с собой. Аннетта зажала больную руку другой, надеясь, что боль пройдет. Джон Патрик осторожно стал ощупывать ее пальцы. Она подавила крик, но он заметил, что ей больно, и его собственное лицо тоже исказилось. Было видно, что он забеспокоился. Джон Патрик оторвал лоскут от рубашки и осторожно наложил повязку, стараясь, чтобы она не слишком давила.

— Придется отложить визит к портнихе. Прежде всего надо навестить врача.

— А как же твои дела?

— Они могут и подождать.

Аннетта взглянула ему в глаза. Теперь он не прятал своих чувств под маской безразличия. Он бережно придерживал раненую руку Аннетты. Боль не прекращалась. Аннетта подумала, не перелом ли это, и пошевелила пальцами. С трудом, но они двигались, и Аннетта, вспомнив о тяжелых ранах Джона Патрика, почувствовала себя обманщицей.

— Я такая неуклюжая, — пожаловалась она.

— Это потому, что я все время ставлю тебя в опасные положения.

Они причалили к пристани, и один из матросов выпрыгнул из лодки, чтобы пришвартоваться. Аннетта хотела было встать, но Джон Патрик опередил ее, поднял на руки и передал одному из матросов, уже ожидавших на пристани, потом прыгнул на пристань сам.

— Больше я не стану полагаться на случай, — сказал он, когда матрос опять передал ему на руки Аннетту. А она, прижавшись к его груди, чувствовала себя в совершенной безопасности. Утихла даже боль.

Джон Патрик осторожно поставил ее на ноги.

— Извини, — сказал он, — пожалуйста, извини меня за все.

Однако сейчас ему совершенно не за что было извиняться.

* * *

Джону Патрику хотелось бы всегда ее защищать, но вместо этого ему, казалось, суждено всегда причинять ей боль. Он устал держаться поодаль от нее, что было особенно невыносимо, когда он вспоминал о ночи любви, однако ему предстояло доставить пушки прежним опасным путем по Делаверу, и он не был уверен, что ему во второй раз повезет. А что будет, если у нее родится ребенок? Он не мог ей сказать, почему, возможно, придется расстаться навсегда. Он полюбил Аннетту. Ему казалось, что она тоже его любит, но как это можно увязать с ее верностью англичанам, особенно когда она узнает, что он доставил пушки генералу Вашингтону? Контуры будущего становились все более расплывчатыми.

Аннетта едва не упала за борт, ее могло раздавить между кораблем и лодкой, если бы он тогда не поймал ее. Джон Патрик чувствовал, как билось ее сердце у его груди, но она не заплакала от страха. Он вообще никогда еще не видел ее слез.

— Надо найти хирурга, чтобы он осмотрел руку, — сказал Джон Патрик.

Аннетта ничего не ответила, и он повел ее по деревянному настилу пристани, повел медленно, зная, что от долгого пребывания на палубе всегда кажется, что земля уходит из-под ног. Ей пришлось крепко ухватиться за его руку, чтобы идти не пошатываясь. Джон Патрик улыбнулся.

— Так будет день-другой, пока не привыкнешь.

Он вел ее по улице: мимо шумных питейных заведений, мимо лавки с роскошными экзотическими шелковыми тканями, кружевами, гребенками из слоновой кости — всем тем, что, по его словам, привозили из дальних стран. Он прекрасно ориентировался на этих улицах. Он знал здесь каждую таверну, каждый дом удовольствий, которые и сам посещал, и извлекал из них своих загулявших матросов. Плавая под разными флагами — голландским, французским, американским, — Джон Патрик нередко пополнял здесь свои запасы. Он знал по опыту, что здешнее правительство не очень строго следит за соблюдением законов, приватно получая щедрую мзду. Джону Патрику всегда нравился этот полный авантюрного духа город, он любил бросать якорь в здешней гавани.

Несмотря на недавнее неприятное происшествие, Аннетта с волнением и восхищением рассматривала разные диковинки в витринах. Увидев в окне разноцветного попугая, она замедлила шаг, заставив и его сделать то же.

— Попугая, наверное, привезли с Кюрасао, — пояснил он удивленной Аннетте.

Джон Патрик подождал немного, любуясь ее лицом, которое было как у ребенка в магазине игрушек. Но надо было идти дальше. Он хотел, чтобы врач как можно скорее осмотрел ее руку.

— Никогда раньше не видела попугаев, — сказала Аннетта, — они действительно умеют говорить?

— Да, у меня когда-то был помощник, и у того жил попугай.

Она оглянулась и печально посмотрела на птицу.

— Он замечательный.

— Перья действительно красивые.

— Ты хочешь сказать, что не стоит с ним связываться?

— Попугаи упрямые, и их словарь обычно не подходит для дамских ушей. Матросам очень нравится учить их разным малоприличным словосочетаниям.

— Что касается упрямства, то я с ним хорошо знакома, — и Аннетта посмотрела ему в глаза. Намек был прозрачен.

— «Не судите и судимы не будете», — процитировал он, усмехаясь.

Они снова вышли на большую улицу, а потом — к лестнице, поднимавшейся на второй этаж над какой-то лавкой. Небольшая вывеска сообщала, что здесь обитает «Луи Фортье, врач».

Аннетта взглянула на Джона Патрика.

— Но рука больше не болит.

— Все равно, пусть посмотрит.

— Ты его знаешь?

— Эй, Луи мой приятель.

Аннетта снова посмотрела на него из-под темных ресниц.

— Среди твоих знакомых немало врачей.

— К сожалению, — и Джон Патрик улыбнулся своей кривоватой улыбкой.

Аннетта пошевелила рукой и на мгновение потеряла сознание. Джон Патрик знал, что ей гораздо больнее, чем она хотела в том признаться, и крепче взял ее под руку, когда они поднимались по ступенькам.

Слава господу, врач был дома, потому что иначе Джон Патрик, отыскав его, вломил бы ему по первое число. Знакомство их состоялось, когда Джон Патрик привозил на Мартинику английских заложников и подрядил Луи подлечить некоторых раненых. С тех пор Луи внешне совсем не изменился — все такой же высокий, толстобрюхий человек с широкой ухмылкой.

— Хотите подкинуть мне еще пациентов, капитан Смит? — спросил он по-английски с сильным французским акцентом. — Всегда с удовольствием наблюдаю, как ваш корабль заходит в нашу гавань. А когда вы уезжаете, мой кошелек становится вдвое толще, чем прежде. Вы настоящий флибустьер, капитан.

Джон Патрик готов был задушить болтливого врача.

— Нет, сегодня я привел к вам только эту молодую леди. Она упала с веревочной лестницы и повредила руку.

Врач сразу же занялся Аннеттой. Он взял ее руку в свои с нежностью, что как-то не вязалось с его огромной фигурой.

— Пожалуйста, мисс…

— Смит, — вставил Джон Патрик.

— Понимаю. Мистер Смит и мисс Смит. Ваша сестра, полагаю. — Но огонек, мелькнувший в глазах врача, свидетельствовал о том, что он абсолютно не верит в свое собственное предположение.

Джон Патрик заметил, как Аннетта закусила губу и явно колеблется. Интересно, не сглупил ли он, приведя ее в город? Может быть, она сейчас выпалит, что ее держат в плену, и попросит помочь ей связаться с французскими властями, а губернатор, который делал вид, что не знает, кому принадлежит корабль, вдруг захочет почувствовать себя джентльменом, прикажет арестовать его и объявит пушки своей собственностью. А это погубит его миссию.

Он не подумал о такой возможности, а должен был, конечно. Разве не говорила она, что постарается помешать ему?

Однако Джону Патрику так хотелось показать ей город с его изобилием орхидей и других прекрасных тропических цветов, великолепными водопадами, чудесными пляжами, покрытыми тончайшим, чистейшим белым песком и ананасовыми рощами. Ему всегда здесь нравилось, даже в тот первый раз, когда он прибыл сюда скорее как заключенный на военном английском судне, бороздящем здешние воды, чтобы ловить пиратов. Ему никогда не разрешалось сходить на берег, но он часами смотрел на опрятные дома с железными балконами и покрытые буйной зеленью горы за ними. Они были для него олицетворением свободы. Наверное, Аннетта воспринимает их сейчас так же?

Она ничего не сказала. Вместо этого она последовала за Луи к стулу и села. Врач сел рядом и стал разматывать пропитанную кровью полоску от рубашки Джона Патрика. Аннетта сидела неподвижно, сжав челюсти, терпеливо перенося боль, которую, конечно же, должна была испытывать, а он лишь моргал глазами от жалости. Луи промыл рану, попробовал каждый палец — не сломан ли, и наконец посмотрел на Аннетту.

— Надо наложить швы, — сказал он, — и останется шрам. Переломов вроде нет, но рана серьезная, и рука будет некоторое время болеть. — Он достал иголку, нитки и, поколебавшись, предупредил: — Будет больно, мисс Смит.

Она кивнула.

— Мисс Смит ухаживала за ранеными и разбирается в том, что надлежит делать в таких случаях.

С этими словами Джон Патрик положил ей руку на плечо.

Аннетта не пошевелилась, не вскрикнула, когда врач стал зашивать рану. Все, что мог сделать для Аннетты Джон Патрик, так это лишь стоять рядом, сжимая ее плечо. Каждое движение иглы было для него хуже пули, дырявящей его собственное тело, хуже даже удара кнутом когда-то.

Закончив, Луи наложил чистую повязку и одобрительно посмотрел на Аннетту.

— Большая часть молодых леди попадала бы в обморок.

— Аннетта не относится к этому большинству, — возразил Джон Патрик.

Луи улыбнулся:

— Я это заметил, — и, помолчав, добавил: — Сегодня вечером вам хорошо бы выпить немного шерри или бренди. Это помогает снять боль.

Джон Патрик вынул деньги и вручил их Луи.

— Спасибо.

— Вы здесь надолго?

— Боюсь, что нет.

— Жаль, наверное, вы не сможете со мной поужинать?

— В другой раз, — покачал головой Джон Патрик.

Доктор Луи Фортье вынул из шкафа пузырек и вручил его Джону Патрику.

— Это настойка из трав для перевязок, чтобы не загноилось. Смазывайте рану несколько дней подряд.

Снова очутившись на улице, Джон Патрик спросил:

— Почему ты ему ничего не сказала?

— О похищении? Но ведь он твой друг.

— Как настоящий джентльмен, он пришел бы в ужас от моих поступков и предложил бы тебе помощь.

Аннетта обратила к нему большие серые глаза, но ничего не сказала. «Интересно, — подумал он, — какие мысли сейчас проносятся в ее такой умной головке?» Впервые после той ночи он не знал и даже не догадывался. Она ни разу не сказала, что любит его. Он тоже не произнес этих слов, но надеялся…

Однако она ясно дала понять, что своих убеждений не изменила.

— Неужели Луи Фортье предложил бы мне помощь?

Сомнение в голосе Аннетты заставляло задуматься, не ожидает ли она опять удобной возможности бежать, как выжидала в Мэриленде в надежде получше узнать окрестности.

Доверие. Боже милостивый, как ему хочется, чтобы она ему доверяла.

Джон Патрик переменил тему:

— Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы пойти сейчас в мастерскую?

Ее лицо немного просветлело. Она окинула взглядом город, парк в центре, потом море.

— Я бы с большим удовольствием прогулялась.

Он взглянул на ее руку.

— Лучше нанять экипаж, но сначала — к портнихе.

— А как насчет твоих дел?

— Они подождут, — сказал он к собственному удивлению. Сейчас, сию минуту он хотел только одного: чтобы она улыбнулась, чтобы просияли ее глаза.

Один день не делает погоды.

* * *

«Можно помешать ему перевезти оружие в колонии, — твердила про себя Аннетта снова и снова. — Она может явиться к властям города и обвинить его в похищении. Интересно, каким будет наказание? Тюрьма? Или хуже? И может ли она с ним так поступить?»

Нет.

Но где-то на задворках сознания все еще оставалась мысль выдать его, даже когда она вдыхала чудесный воздух, пропитанный ароматом цветов, наслаждалась теплым морским бризом и с изумлением смотрела, как морские волны все время меняют цвет: от разных оттенков изумрудного до темно-голубого. Она с интересом вслушивалась в мелодичный здешний говор. Все чувства ее воспряли, и, несмотря на пульсирующую боль в руке, Аннетте хотелось пробежаться по улице, заглянуть в каждую лавку и подняться на эти неправдоподобно зеленые горы.

Ее ноги чуть не пускались в пляс по булыжной мостовой, пока Джон Патрик вел ее в швейную мастерскую. Он был само очарование, уговаривая мадам продать ему два платья, предназначенные для какой-то дамы. К негодованию хозяйки, он потребовал немедленной подгонки по фигуре Аннетты. Он хотел купить еще и третье, но мадам ни за какие деньги не соглашалась его продать, так как оно было сшито для мадемуазель Жозефины, наследницы одной из самых видных семей города.

Потом Джон Патрик нанял экипаж и повез Аннетту по грязным дорогам мимо величественного водопада. Он показал ей гору с облаком дыма над вершиной:

— Это вулкан Мон-Пеле.

Все вокруг было такое странное, экзотическое и невероятно прекрасное. Они остановились у широкой пустой полоски берега, и Джон Патрик на руках вынес ее из экипажа. Он разулся, снял с Аннетты ее туфли и чулки, взял ее за руку и повел к воде. Теплый песок хрустел, забиваясь между пальцами ног. Соленый запах моря мешался со сладким ароматом цветов. Плеск волн и крики чаек сливались в одну пленительную музыку. Она невыносимо остро ощущала присутствие этого мужчины, прикосновение его пальцев.

Аннетта взглянула на него. Зеленый цвет его глаз был ярче сверкающей на солнце морской воды. Джон Патрик коснулся ее лица, запутался пальцами в ее волосах.

И внезапно они поняли, что все неважно, кроме одного — они вдвоем в целом мире.

21.

Джон Патрик поклялся себе, что этого больше не будет никогда. И да поможет ему бог, но он был твердо намерен не нарушать клятву. Но еще никогда он не испытывал столь сильного искушения. Сегодня утром он еще раз понял, какой это ужас — потерять ее навсегда. А сейчас, с восторгом взиравшая на окружающий мир, Аннетта была желаннее, чем когда бы то ни было. И то, что сама она об этом не подозревала, только усиливало ее соблазнительное очарование.

Ее рука согревала ему ладонь. Аннетта приподняла юбки до колен, и чистая, теплая вода омывала ей ступни.

— Вот не думала, что море может быть таким теплым, — удивленно произнесла она.

Он прижал Аннетту к себе и потерял над собой власть. Джон Патрик уже вкусил от запретного плода, и сейчас никакая сила не могла его удержать. Как это возможно — так сильно желать женщину? И это происходит с ним, всегда считавшим, что по-настоящему ему никто не нужен.

Он едва коснулся губами ее теплой щеки. Он хотел отпустить ее и просто любоваться издалека, но она сама не выпустила его руки из своей и, повернувшись, подставила ему губы. Непреодолимое животное желание ударило его словно молотом, когда Аннетта прильнула к нему. Он слышал стук ее сердца, чувствовал вкус ее губ, его сводило с ума от ее близости. Еще никогда и ни с кем не ощущал он такой слитности в единое целое, такой остроты и боли невыразимого счастья. Он взглянул вверх. Солнце уже садилось. Они вместе смотрели, как закатные лучи окрашивают небо в пурпурный цвет, который постепенно слабеет, уступая место мягким коралловым и золотистым оттенкам. Море тихо вздымалось, сияя последним блеском солнца, медленно уходящего в его глубины. Проклюнулась первая, еле видная звезда.

Никогда в жизни Джон Патрик не видел заката прекраснее. Он посмотрел на восторженное лицо Аннетты.

— Как ты мог бросить здешние края? — спросила она.

— Но я люблю Мэриленд тоже.

— Любишь?

— Но я уже никогда не захочу стать фермером. И юристом тоже.

Он прижал ее к себе и поведал то, о чем еще никогда никому не рассказывал.

— Я хотел бы строить корабли, прекрасные и быстроходные, которые преодолевали бы расстояние от Европы до Америки за гораздо меньшее время, чем сейчас. Рассказывают, что по Сене ходит корабль под действием пара. Хотелось бы мне когда-нибудь построить такой же.

— И пойти на нем вокруг света?

— Эй. С тобой.

Она откинулась назад в кольце его рук и тронула пальцами его губы. Все тело свело от напряжения. Страсть, с какой он произнес эти слова, предлагая ей разделить свои мечты, поглотила все ее благие намерения, как море уносит с собой песок с отмели. Аннетта не подозревала, как глубоки ее чувства. Она знала только одно: она любит его с такой силой, с такой яростной страстью, что это даже страшно.

Джон Патрик поглаживал ее шею, и взгляд его пылал любовным огнем. Губы их встретились в такой неистовой жажде соединения, что у Аннетты зашлось сердце. Он водил губами по ее щеке, покусывал мочки ушей и шею. Ноги у нее подкосились, и она повисла на его руках. Джон Патрик повел ее к стволу дерева, давно рухнувшего на землю и отмытому волнами добела, и усадил на песок. Песок был еще теплый. Здесь они вместе смотрели, как наконец село солнце, пали сумерки и загорелись звезды.

— Почему ты всегда называешь свои корабли одинаково: «Звездный Всадник»?

— Звезды приносят счастье моему роду. Одного из моих предков звали Звездолов. Мой отец называет себя Звездным Искателем: он искал и нашел свою звезду — мою мать.

— Они очень любят друг друга, правда? — задумчиво спросила Аннетта.

— Эй. Я думал, что такая любовь — исключение из правил.

Сейчас он так не думает. Но прав ли он?

Она сказала, стараясь, чтобы голос не дрогнул:

— Мне кажется, ты бы хотел никогда с ними не расставаться.

Она на его месте не захотела бы. Семья значила для нее все на свете.

Он долго молчал. Ему хотелось, чтобы она поняла, какой он есть, что собой представляет на самом деле.

— Я всегда страстно мечтал о приключениях, но не подозревал, какую большую цену приходится иногда платить за страсть к путешествиям. Со мной было нелегко, когда я вернулся домой. Я уже был не тем Джонни, которого они любили и уважали. Думаю, отец это понял. Он сражался при Куллодене, и на его глазах казнили родного брата. Он знал, как убивают и… — Джон Патрик закончил после недолгого колебания: — Что такое отмщение.

— А ты все еще хочешь мстить? — спросила она, пристально глядя на Джона Патрика.

— Нет, — тихо ответил он.

На минуту она затаила дыхание:

— Тогда почему же тебе не заняться кораблестроением?

— У меня есть еще обязательства, — усмехнулся он.

— Перед кем? Ты ведь больше не служишь ни в армии, ни на флоте?

— Перед моей страной, Аннетта.

— Значит, ты по-прежнему хочешь мстить! — грустно произнесла она.

— Нет. Моя злоба прошла, но я верю в освобождение Америки. Мы уже не такие, как англичане с их классами и условностями.

— Ты сам происходишь из титулованной знати.

— У шотландцев на этот счет свои правила. Они следовали за вождем клана из уважения, а не потому, что он рожден знатным.

— Но колонии не могут существовать без Англии.

— Англичане основывали свои колонии не из благородных побуждений, — проворчал Джон Патрик. — Они искали богатств и рынки для сбыта своих товаров. Они хотели создать огромную империю и властвовать над миром.

— Так, значит, ты никому не хочешь мстить? — переспросила она, иронически вздернув бровь.

— Ну, может быть, это желание отчасти сохранилось — я не хочу, чтобы людей насильно заставляли служить на английском флоте. — И он приложил палец к ее рту. — Но больше мы не будем говорить о политике, моя маленькая роялистка. Слишком уж вечер хорош.

— А твоя команда не хватится тебя?

— Думаю, что нет. Они привыкли к моим исчезновениям.

Он тихо поглаживал ее плечи, чувствуя, как Аннетта дрожит от его прикосновений. Они сидели вдвоем, вдалеке от дороги, и могло показаться, что они сейчас одни на необитаемом острове.

В небо поднялась полная яркая луна. Одна за другой зажигались звезды. Серые глаза Аннетты были подернуты дымкой. Пальцы ее тихонько поглаживали его руку.

Но ведь он же поклялся! Пусть тогда он на ней женится — торговался Джон Патрик сам с собой, пытаясь оправдаться в собственных глазах, а руки его уже раздевали Аннетту. И губы его уже прокладывали дорожку поцелуев по ее шелковистой коже.

Аннетта услышала тихий вздох, похожий на шелест ветерка среди парусов. Джон Патрик прижал ее к себе. Она взглянула в эти удивительные зеленые глаза, которые скрывали так много тайн. В темноте они казались еще загадочнее. На щеке его дрожал мускул, но руки ласкали, искушали, любили, и она ощущала свое тело как нечто драгоценное, нечто великолепное и прекрасное, словно луна в этом ночном небе. Ее захлестнул поток ощущений. Тропическая ночь, море, небо, теплый ветерок — такого богатства чувств она никогда не знала. Она обвиняла Джона Патрика в том, что он украл ее свободу. Но ведь получалось, что он подарил ей иную свободу, которой она никогда не знала прежде.

Сомнения и страх, которые она испытывала в их первую ночь, исчезли бесследно. Тело помнило только чувственную радость. Раньше Аннетта считала, что любовь приходит постепенно и естественно к людям с одинаковыми пристрастиями, ценностями, убеждениями, что она всегда имеет в основе своей взаимное доверие и преданность. Что большую часть такой любви составляет дружба.

Джон Патрик опроверг ее представления. Он как молния осветил ее спокойное сумеречное существование, обрушился, как ураган в апреле, взорвал почти уже стародевический покой ее жизни, исполненной разнообразных обязательств. Она жила, стараясь быть приятной окружающим и делать то, что велит долг.

Звездный Всадник! Прозвище подходило ему с его беспокойным нравом, любознательностью и мечтами. И ни одной женщине не удастся его приручить, а уж ей и подавно.

Аннетте стало больно от этой мысли. Она-то его уже любила всеми силами души. Она не знала почему, когда и как это случилось. Она знала только, что это правда, и правда мучительная. Она знала также, что постарается запомнить каждое чудесное мгновение, проведенное с ним, все звуки, запахи, прикосновения, навсегда замкнет их в своем сердце и памяти. Тело ее звенело, словно туго натянутая тетива, оно томилось и жаждало. Теперь все одежды были сброшены, он оставил только рубашку. Ее он никогда не снимал. Джон Патрик поцеловал ее, и она ответила на поцелуй с каким-то отчаянием, с ощущением полной раскованности, все еще удивлявшим ее. Его поцелуи становились упорнее, крепче, требовательнее, и жар, охвативший их, казалось, раскалил их плоть добела. Он ласкал самые потаенные места ее тела, и оно отвечало сладостной дрожью.

— Джонни, — прошептала она, почти безотчетно назвав так, как его звали в семье.

— Моя прекрасная дама, — прошептал он, сливаясь с ней воедино и опять уходя, обостряя мучительное желание Аннетты завладеть им, поглотить всецело, как ее самое поглощали волны пьянящего наслаждения. Его движения участились, вовлекая ее в безумный, все убыстряющийся ритм отчаянной скачки к конечной цели. А потом он стих, оторвался от нее и застонал. Аннетта поняла, что он не хочет рисковать и оставить ее с ребенком. Эта мысль опечалила ее, хотя он, конечно, поступал разумно. Джон Патрик не хотел попасть в ловушку, да и Аннетта не хотела ловить его. Не имеет значения, что она к нему чувствует и насколько сильно его желает, расставлять ему западню она не станет. Никогда.

Она слушала первозданный ропот моря, птичий крик, шелест ветра и старалась подольше сохранить ощущение блаженства. Аннетта прижалась к нему, чувствуя, как сильно бьется его сердце, прислушиваясь к учащенному дыханию, а потом несмело и нежно просунула руку ему под рубашку и погладила шрамы на спине. Он напрягся, а потом постепенно и очень медленно его тело стало расслабляться. Рубашка задралась, и Аннетта вскрикнула.

До этого она видела только несколько шрамов сбоку. Спина выгляделаужасно. Безобразные неровные края шрамов перечеркивали ее всю. Их никто не лечил, не зашивал, и они подживали медленно и неравномерно. Было невыносимо думать об ужасающей боли, которую ему приходилось терпеть.

Джон Патрик хотел было отодвинуться, решив, что его шрамы вызывают у нее отвращение. Она удержала его, и, подняв рубашку до плеч, стала целовать эти безобразные рубцы со всей нежностью, на которую была способна. Ей хотелось бы очутиться в том времени и утолить боль, призрак которой преследовал его до сих пор. Джон Патрик Сазерленд был самым гордым человеком из всех, кого она знала, и она не могла и вообразить, что он должен был испытывать, став жертвой варварского обращения. Поэтому ее губы и пальцы хотели сказать ему, что его шрамы не пугают ее, что он не должен их стыдиться ни перед ней, ни перед кем бы то ни было в целом мире, сказать, что она его любит. Однако при этом Аннетта боялась, что он почувствует себя обязанным воздать за такую преданную любовь и тем самым окажется в ловушке ее чувств к нему. Испытывая горечь и одновременно сладость любви и сочувствия, она села рядом с ним, не в силах отодвинуться и не прикасаться к нему.

Джон Патрик встал и потянул ее за собой. Он снял рубашку и повел ее в море. Вода была удивительно приятная для тел, еще разгоряченных объятиями. Прохлада шелком касалась кожи. Теплый благоуханный ветерок гладил лицо с невыразимой нежностью. Джон Патрик переплел свои пальцы с ее, мерно сжимая и отпуская их. И тело ее снова затрепетало от желания испытать недавние сладостные ощущения.

Она взглянула на Джона Патрика, на его сильное, но худощавое тело и поразилась тому, как оно удивительно красиво. Сердце сильно забилось в груди, словно она вдруг увидела себя со стороны: она, Аннетта Кэри, стоит обнаженная, омытая лунным светом и ничего не стыдится. Она едва верила, что на такое способна, и все же не могла противостоять бесовскому наваждению.

Они стояли то в прибывающих, то снова отступающих волнах, а потом он встал на колени и потянул ее вниз, к себе, и яростно припал к ее губам, вовлекая в бешеный чувственный вихрь, поцелуи его стали безумными. Волны мерно накатывали на их тела, и он снова вошел в нее. Ее охватило первобытное, примитивное желание, дикое и неотступное. Джон Патрик что-то прошептал ей на ухо, но его слова заглушил ласковый лепет волн. Дыхание его мешалось у ее щеки с солеными брызгами волн. Ее тело так жаждало последней ласки, что Аннетта вскрикнула.

Джон Патрик поцеловал ее в шею и на мгновение замер. Потом их тела, как их души, слились в одно нерасторжимое целое, а миллион звезд смотрели на них сверху, отражаясь в волнах, — свидетели их любви.

Потом они долго лежали, не размыкая объятий, а вода охлаждала жар их плоти.

— Я люблю тебя, — прошептал Джон Патрик, и опять звук его слов смешался с плеском волн.

Она дотронулась пальцем до его губ. Она только что отдала ему сердце навсегда, но почему-то, и непонятно почему, не могла сказать ему те же слова. Внутренний голос твердил, что это краткое волшебное мгновение среди долгих дней суровой реальности. Потом Джон Патрик вернется в свой мир, а она — в свой.

Но он, казалось, не ждал ответа. Он перекатился на спину и взглянул на Аннетту.

— Наверное, тебе надо было бы родиться морской наядой, — тихо сказал он.

Аннетта попыталась улыбнуться, но волшебное облако страсти, окутывавшее их, уже унеслось вдаль.

* * *

Джон Патрик выругался про себя, глядя, как бледнеет Аннетта, наблюдающая за погрузкой пушек на борт.

Настал судный день.

До этого было три дня небесного блаженства, когда он знакомил ее с островом, который любил почти так же, как Мэриленд. Он учил ее плавать в холодном водоеме у подножия стофутового водопада. Он ликовал, глядя, с каким восторгом она принимает платья, которые он ей покупал. Они ужинали самой свежей рыбой в лучшей городской таверне и облазили все лавки Форт-Ройала, где Аннетта жадно разглядывала все новое и незнакомое.

На второй день стоянки в гавани он отправился в Форт-Ройал один и договорился о погрузке пушек, которые двумя неделями раньше были доставлены из Франции. Официально они были закуплены в кредит молодым государством, и Джон Патрик числился поставщиком. Но ему было известно, что пушки — подарок Франции народу, сражающемуся против англичан. На обратном пути он зашел в лавку, где они видели попугая, и вышел оттуда с птицей ь руке.

Насчет попугая он питал кое-какие сомнения. Хозяин лавки поклялся, что попугай не употребляет никаких крепких выражений. Попугай и вправду непрестанно повторял: «Билли — хорошая птица». Все сомнения испарились при виде радости, с какой Аннетта приняла из его рук клетку с попугаем. Тот сразу же сообщил Аннетте, что отныне она владелица очень хорошей птицы. Что-то в его глазах-бусинках заставило Джона Патрика не слишком доверять Билли, склонному, очевидно, к преувеличениям, но восторженная радость Аннетты была неподдельна, и обычная ее сдержанность растаяла без следа. Джону Патрику стоило большого труда расставаться с ней на ночь, но если он нарушал некоторые правила поведения, то ни за что не хотел нарушить главного — не проводить с Аннеттой ночи в ее каюте. Одно дело, что команда подозревает, и совсем другое — что знает наверняка. Это разные вещи.

Сегодня утром, на четвертый день их пребывания на острове, он пришвартовал «Звездного Всадника» к пристани и отдавал команде приказания. Аннетта появилась на палубе и с ужасом увидела, как по трапу на корабль вкатили тяжелые орудия. Грузчики переправили восемь огромных пушек в трюм.

Джон Патрик оглянулся, но Аннетты на палубе уже не было. У него сжалось сердце. Она не устроила скандал, и это заставляло его беспокоиться и недоумевать. Он окликнул Бизли, который был приставлен к ней для услуг:

— Следи за мисс Кэри, пока мы стоим в доке, и узнай, не надо ли ей чего.

— Эй, сэр, — сказал Бизли и пошел выполнять приказ.

И Джон Патрик всецело занялся пушками.

Бизли вернулся.

— Я не могу ее найти, — сказал он тревожно.

Джон Патрик выругался снова. Он не мог сейчас бросить дело. Каждая пушка весила больше 3200 фунтов, и если такую тяжесть не закрепить как следует, то при первой же буре груз может потопить «Звездного Всадника».

Куда она исчезла? Как? Он не имел возможности все время следить за трапом, но надеялся, что обязательно заметит, если Аннетта попытается бежать с корабля. А если не он, то кто-нибудь обязательно обратит внимание.

Бизли все еще ожидал ответа.

— Возьми двоих людей и обыщи весь город.

Матрос пребывал в нерешительности.

— Э… сэр, а что мне делать, если она не захочет вернуться?

— Доставь ее на борт любым способом.

Бизли вытаращил глаза, потом без всякого энтузиазма кивнул. Подошел Айви, очевидно, заметив беспокойство капитана.

— Сэр? — обратился он к нему как всегда, когда они были на борту.

— Мисс Кэри нигде нет.

— Но она не могла уйти далеко. И никакого вреда нам она причинить не может.

«Очень даже может, — подумал Джон Патрик. — если донесет, что ее похитили». Тогда местные власти могут задержать отплытие корабля. Или даже конфисковать его. Но даже это соображение не так его беспокоило, как мысль о том, что должна сейчас переживать сама Аннетта. Ее сдержанность уже не вводила его в заблуждение.

Джон Патрик закрыл глаза. Он должен был ей обо всем рассказать несколько дней назад. Он знал, что это для нее очень важно, но его совершенно околдовали чары их волшебной близости.

— Проклятие, — хрипло прошептал он.

— Я могу сам проследить за погрузкой и креплением, — предложил Айви, — а вы отправляйтесь на поиски.

— Нет. — Он доверял Айви, но дело было слишком важное. — Бизли ее найдет.

Джон Патрик занимался погрузкой весь день, пока последнее орудие не было надежно закреплено цепями. Затем он поднялся на палубу. Бизли еще не появлялся. Джон Патрик отдал Айви необходимые указания насчет закупленных для солдат Вашингтона ящиков с фруктами и сам осмотрел корабль. Аннетты не было, в ее каюте остался только Билли. Большая часть платьев тоже была на месте.

— Скверный парень, — бранился Билли и затем выразительно щелкнул клювом. Джон Патрик знал, он когда-нибудь пожалеет, что купил этого попугая, но сейчас его это заботило меньше всего.

Куда она исчезла? Где она?

* * *

Аннетта долго стояла перед зданием, занимаемым городскими властями. Да, она могла остановить перевозку орудий в Америку ввиду явного нарушения договора о нейтралитете. Если еще сообщить и о похищении, то затея Джона Патрика обращена на провал.

Когда она увидела, что на борт «Звездного Всадника» начинают грузить пушки, у нее кровь застыла в жилах от ужаса и сердце, казалось, вот-вот остановится. Хотя Джон Патрик на этот раз ее не обманывал, но он не мог не догадываться, что она будет считать себя соучастницей будущего кровопролития. То, что он умолчал о пушках, — предательство по отношению к ней. Он любил ее, он влюбил ее в себя, все это время зная, что совершает нечто совершенно отвратительное. Достаточно было бы и мелкого огнестрельного оружия. Но пушки! Даже она знала, что таких тяжелых орудий для защиты корабля не требуется. Даже она знала, что этим пушкам предназначено разрывать человеческое тело на куски.

Но она может этому воспрепятствовать. Она должна сохранить верность своим убеждениям, людям, которые ей доверяли и надеялись на нее. Но, поступив таким образом, она вынесет смертный приговор Джону Патрику. Французским властям придется его задержать и судить как пирата.

По ее щеке скатилась слеза. Она не могла простить ему обман и предательство. Но она не могла стать виновницей его смерти. Она едва не задыхалась от слез, стоявших комком в горле. Сердце разрывалось от боли. Вся радость жизни, все чудо, ею пережитое, — не что иное, как мираж. В глубине сердца она знала, что не сможет предать Джона Патрика, но ни за что не вернется на его корабль.

Но куда ей идти?

Он, конечно, будет ее разыскивать, в этом она не сомневалась. А у нее нет ни денег, ни одежды, кроме той, что на ней. Каким образом она доберется до Филадельфии? Как она вернет назад отца?

Она коснулась пальцами старинной сапфировой броши с жемчугом, которую носила на цепочке, никогда не снимая. Единственная вещь, что напоминает о матери. Единственное ее сокровище.

Если бы ей удалось добраться до порта Сен-Пьер на противоположной стороне острова, Джон Патрик не смог бы, наверное, ее отыскать. Возможно, там нашелся бы корабль, на котором она сумела бы добраться до какого-нибудь английского порта, а оттуда отплыть в Америку. И ей понадобится лошадь. Интересно, сколько может стоить брошь?

Изо всех сил стараясь сдержать слезы, она вошла в первый же магазин, в котором, по ее мнению, могли купить брошь. Хозяин улыбнулся, он видел ее накануне с Джоном Патриком и узнал.

— Я бы хотела продать драгоценность, — сказала она, запинаясь, на французском, который изучала в детстве. Сняв с шеи брошь, она подала ее хозяину лавки и смотрела, как бережно и ласково он поглаживает затейливую вещицу.

— Мадемуазель, — вздохнул он, — эта вещь прекрасна, однако я не смогу заплатить вам столько, сколько она стоит.

— А сколько вы дадите?

Он назвал сумму во франках. Она постаралась пересчитать ее в доллары, и сердце у нее упало.

— Merci, — сказала она, покачав головой и беря у него брошь.

Поход в три следующих магазина закончился тем же результатом. Владелец четвертого рассматривал брошь дольше и внимательнее и наконец предложил более значительную сумму, чем другие. Это было не совсем то, на что она рассчитывала, но все-таки больше. Она кивнула и смотрела, как он отсчитывает золотые монеты.

Сколько времени у нее еще есть в запасе?

Аннетта выглянула из двери и увидела вдалеке на улице Бизли, который заглядывал в каждое заведение. Скоро он будет здесь. Она поднесла руку к голове и пошатнулась.

— Месье, я, кажется, теряю сознание. Вы не могли бы позволить мне где-нибудь немного посидеть?

Он выскочил из-за прилавка и взял ее под руку:

— Да-да, конечно.

Хозяин приподнял занавеску и провел ее в комнату позади торгового помещения, до потолка уставленную коробками с товаром. Вокруг стола было несколько стульев, и он усадил Аннетту. Она опустила голову на руки.

— Это… от жары… — пояснила она, — через несколько минут мне станет легче, — и она одарила его слабой улыбкой. — И я не хочу никого беспокоить.

Он нахмурился:

— Вам не нужен врач? — спросил он по-французски. — Может быть, вызвать?

Она покачала головой.

— Это скоро пройдет.

С минуту хозяин пребывал в нерешительности, затем кивнул и вышел в лавку.

Аннетта выждала пять, потом десять мучительных минут. Два раза хозяин заглядывал к ней проверить, как она себя чувствует. На третий раз она встала.

— Мне гораздо лучше. Merci.

Через несколько минут она уже купила лошадь и женское седло, которые надеялась продать потом в Сен-Пьере. Бизли нигде не было видно. Наверное — подумала она с горечью — докладывает сейчас капитану Сазерленду, что не нашел ее. Затем она купила карту острова, чтобы никого не расспрашивать о дороге.

С помощью конюха она вскочила в седло и, молясь про себя, чтобы ее не заметили, свернула с большой дороги, что пролегала мимо водопада, и поехала по тропе, вьющейся за домами. Вскоре она опять выехала на главную, которая теперь шла по берегу залива, но от стоянки «Звездного Всадника» ее увидеть было невозможно. Дорога вела к тому самому месту, где три дня назад они с Джоном Патриком обладали друг другом. От воспоминаний она чуть не расплакалась. Аннетта сжала лошадь коленями, и кобыла пустилась в галоп.

Теперь Аннетта была свободна, но не чувствовала никакой радости, только страшную опустошенность. Ей не к чему было стремиться. Она бежала от счастья. И сердце ее разбито навсегда.

22.

Что, если Аннетта обратилась к властям? Если так, то команда Джона Патрика за все расплатится сполна. Да, ему надо было с самого начала плавания рассказать ей обо всем. Мысленно он не переставал видеть ее лицо, его выражение во время погрузки пушек — выражение беспросветного отчаяния от того, что ее снова предали.

Джон Патрик с трудом проглотил тугой комок в горле. Его тошнило при мысли, как он поступил с ней, что сделал с ними обоими. Неужели она больше никогда не посмотрит на него так, как смотрела вчера и позавчера? И сегодня утром? Неужели он погубил их будущее? Уже несколько часов прошло после бегства Аннетты. Если бы она заявила на него властям, на корабле уже было бы не протолкнуться от военной полиции и констеблей. Значит…

Он начал свои поиски с лавок и скоро узнал, что какая-то женщина побывала здесь несколько часов назад, желая продать свою драгоценность. Брошь. Это единственное, что у нее было с собой ценного. Его сердце упало. Наверное, она чувствовала себя ужасно, если решилась продать единственное свое достояние.

Он долго ходил по лавкам, пока не увидел брошь в витрине. Джон Патрик вошел в лавку.

— Меня заинтересовала вот эта вещица, — сказал он хозяину по-французски.

Хозяин возрадовался:

— А я только что ее купил, двух часов не прошло. Настоящее сокровище, не правда ли?

— Сколько?

Ювелир назвал такую цену, что брови Джона Патрика полезли на лоб. Однако времени торговаться не было. Он заплатил, получил брошь и поспешил уйти. Следующую остановку он сделал в платной конюшне, где они с Аннеттой брали лошадей для прогулок. Да, его предположение подтвердилось. Аннетта здесь побывала, но не взяла в аренду лошадь, а купила ее.

— Вы не знаете, куда она направилась?

— Нет, месье.

Однако он мог предположить куда. Выбор у нее был ограниченный. Денег мало, одежды она не взяла. У нее есть только ее мужество. И ярость.

Джон Патрик знал, что Аннетта упрямо будет стремиться к своей цели. Он мог предполагать, куда она направится.

Надо было вернуться на корабль. Теперь она уже ничего не предпримет, чтобы ему помешать, и его долг отправляться с орудиями в Америку. Доставить их на войну. Но как оставить Аннетту здесь? Без денег, без друзей, без возможности вернуться домой. Можно только догадываться о том, каковы ее планы. Она постарается отплыть в Америку из Сен-Пьера, однако ему было очень хорошо известно, какие корабли заходят в Сен-Пьер.

Джон Патрик взял на прокат лошадь и галопом поскакал в Сен-Пьер, от всего сердца надеясь, что выбрал правильный путь.

* * *

Аннетта остановилась и спешилась у того места на побережье, где они с Джоном Патриком любили друг друга. Она пыталась оправдать свой поступок необходимостью дать отдых лошади, но на самом деле просто не могла заставить себя проехать мимо, не взглянув на это место в последний раз.

Столь многое здесь произошло. Она отдала здесь свое сердце. А теперь ей приходится взять его обратно. Но как это сделать? Как люди перестают любить? Как можно продолжать любить человека, которому нельзя верить? Как можно любить того, чьи убеждения и ценности полярно противоположны твоим собственным?

Она всегда считала, что любовь — это прежде всего доверие.

Она никогда не думала, что любовь — это удар молнии, это подозрения, сомнения, предательство.

Джон Патрик был как метеор, прорезавший ее вселенную, яркий и великолепный, но осужденный на то, чтобы сгореть дотла.

Но почему он всецело заполнил ее душу и сердце? Почему она не может позволить ему уйти из своей жизни?

Побережье было прекрасно. По белому песку неуклюже шагали чайки, а потом взлетали в небо и грациозно ныряли в зеленовато-бирюзовую воду в поисках ужина. Песок сверкал под солнечными лучами. Аннетта нашла бревно, около которого они тогда укрылись от посторонних взглядов. Она снова мысленно увидела себя в его объятиях. На нее нахлынуло чувство утраты и одиночества, к глазам подступили слезы.

Аннетта провела рукой по шее лошади и прижалась к ней, словно к последней опоре. Жизнь ее рушилась. Никогда еще она не поступала так безрассудно и рискованно.

Время уходить. Время самой за себя отвечать. Эта мысль придала ей мужества.

Аннетта подвела кобылу к бревну и села в седло. Она заставила кобылу войти в прибрежную кромку воды и пустила ее рысью, так что из-под копыт во все стороны полетели брызги. У Аннетты сразу промокли ноги, но солнце сияло и ей было тепло. Ветер играл волосами.

Хотелось бы знать, испытает ли она опять те же чувства? Джон Патрик подарил ей ощущение богатства и полнокровности жизни, вселил в нее решимость стать хозяйкой своей собственной судьбы. Она многое потеряла. Но в чем-то и одержала победу.

Аннетта повернула лошадь и увидела его. Джон Патрик ехал к ней навстречу. Она хотела было пустить лошадь вскачь, но нет, теперь она должна встретиться с ним лицом к лицу, чтобы обуздать осаждающих ее демонов.

Аннетта попридержала лошадь и прямо и непреклонно встретила его взгляд.

— Я еду в Сен-Пьер, — объявила она.

— Извини, я должен был тебе обо всем рассказать.

— Да, — ответила она просто.

— У меня есть предложение, — произнес он негромко.

— Какой уникальный случай. Обычно вы берете все, что хотите, не спрашивая.

— Эй, — подтвердил он, — я так привык, но я действительно не хотел так поступать с тобой.

— Да уж действительно, — передразнила его Аннетта. — Впрочем, ты сделал меня сильной, и я тебе за это благодарна.

— Ты всегда была сильной, Аннетта. Ты просто об этом не знала.

Откуда у него эта способность сбивать ее с намеченного пути, обезоруживать ее? На этот раз у него ничего не получится.

Она снова повернула лошадь, чтобы уехать. Он ее не остановил, но поехал рядом.

— Ты ведь еще не слышала, что я хочу тебе предложить.

— Меня это не интересует. Ты так же легко лжешь, как улыбаешься.

Его взгляд стал печальным, но она не поддалась жалости.

— Возвращайся со мной, — сказал он. — Клянусь, я больше близко к тебе не подойду. Я отвезу тебя в Балтимор, а если захочешь — в Филадельфию.

— Я и сама туда смогу добраться.

— Да, конечно, но как же твой отец?

Она обернулась:

— Это угроза?

— Перестань. Просто я знаю, что собой представляют капитаны, рыскающие в здешних водах. С тобой могут сделать что угодно. И что тогда станется с твоим отцом?

— А с тобой я в безопасности?

Он промолчал. Тишину нарушали только крики чаек, негромкий шум прибоя и монотонный стук копыт. Аннетта повернула от моря к большой проезжей дороге.

— Аннетта.

Она не обернулась, сжимая в руках кошелек с деньгами — свое единственное средство защиты и борьбы с ним.

— Если ты не хочешь возвратиться на «Звездном Всаднике», оставайся у Луи — доктора Фортье, пока он не порекомендует тебе надежное судно и не найдет компаньонку.

— Ты немного опоздал со своим предложением.

Аннетта смотрела прямо вперед, пытаясь скрыть удивление при мысли, что он не старается перехватить у нее поводья и силой заставить вернуться назад.

— Ты всегда сумеешь похитить меня снова. Ты очень преуспел в этом занятии.

— Я никогда больше ничего не заставлю тебя делать насильно.

Она взглянула на Джона Патрика:

— Горькая пилюля в сладкой облатке?

Аицо у него дрогнуло, и он еле слышно произнес:

— Но я надеялся…

— Что при твоем обаянии честности не надо?

— Нет, я не это хотел сказать.

Лошади выбрались на большую дорогу, и она стала разворачивать свою по направлению к Сен-Пьеру.

— Я действительно сделаю так, как говорю, — Джон Патрик остановил ее. — Я доставлю тебя домой.

— В Филадельфию?

— Если ты хочешь именно туда.

Аннетта смерила его недоверчивым взглядом:

— И ты больше не станешь сам принимать за меня решения?

— Нет.

— А почему я должна тебе верить?

Он прямо встретил ее взгляд.

— Да, у тебя нет оснований мне верить, понимаю, — его глаза сверкнули, — но, если ты не хочешь верить мне, тогда останься в Форт-Ройале до тех пор, пока Луи не сможет найти для тебя подходящий корабль.

Аннетта внимательно смотрела на него. Да, он не станет насильно ее удерживать. Но когда будет найден такой корабль? Сколько ей придется ждать, пока она воссоединится с отцом? Но можно ли в самом деле довериться Джону Патрику? Выполнит ли он свою часть договора? И может ли она всецело положиться на самое себя?

— Я не лгал тебе, Аннетта, я кое-чего тебе не говорил, но не лгал.

— Но ты говорил, что тебя зовут Джон Ганн, — ответила она с вызовом.

Оправдываться Джон Патрик не стал.

Аннетта чувствовала, что решимость ее ослабевает, да и план ее трудно осуществим. И еще ей очень хотелось домой.

Она посмотрела вперед и крепче сжала поводья. Сможет ли она держаться от него поодаль в тесном и замкнутом пространстве корабля, если даже сейчас ей хочется дотронуться до него, погладить его лицо, ощутить его близость? Да, она теперь понимает, почему он говорил о трудностях выбора. Так сложно решить, что именно надо делать, как поступить. Может, пройдет несколько месяцев, прежде чем она попадет домой, и отец будет мыкаться один в Мэриленде, а тетя Мод и Бетси — в Филадельфии. Или все же поверить Джону Патрику? И самой себе.

— Я поплыву с тобой. Но на своих собственных условиях.

— Да, на твоих, — подтвердил Джон Патрик. И достал из кармана маленький пакет.

— Ты забыла вот это.

Она взяла пакетик и медленно развернула. Она уже знала, что внутри. Дыхание у нее перехватило. Она смотрела на Джона Патрика, не зная, что сказать.

— Нам уже пора отправляться в путь. — И он отвернулся, делая вид, что не замечает ее волнения.

* * *

А ее условия были самые дьявольские. И единственное, что помогало ему выдерживать их с честью и не теряя рассудка, — так это погода. Бури, одна за другой, бросали вызов «Звездному Всаднику». Джон Патрик не спал по двадцать часов в сутки, только изредка отдыхая, когда Айви брал управление на себя. День за днем штормило, и казалось, что и корабль изнемогает, как вся команда, и у него нет сил плыть дальше.

Аннетту он видел нечасто. Когда выпадали более или менее спокойные промежутки времени, она поднималась на палубу, а однажды отважилась появиться во время бури. У него было такое чувство, словно она за тысячу миль от него. Она снова воздвигла вокруг себя стену, для него непроницаемую. И она сама должна была открыть ворота. Однако дни шли за днями, и Джон Патрик сомневался, что это когда-нибудь произойдет. На тринадцатый день плавания показалось солнце. Это случилось двадцатого декабря, как подтверждал календарь. Он помнил, что Аннетта мечтала встретить Рождество вместе с отцом. И он снова взвесил и оценил все свои обязательства. Ему надлежало направиться прямо в устье реки Делавер и проследовать полным опасностей путем на зимнюю базу армии генерала Вашингтона. Но он мог и задержаться на несколько дней, бросив якорь в Чезапикском заливе. Несколько дней ничего не решат. Вашингтон до Рождества не станет предпринимать военных действий.

И Джон Патрик выбрал Чезапик.

* * *

Ноэль собрал необходимые вещи и отдал распоряжения насчет дома и лошадей.

Наступил час покинуть Филадельфию. Уже не было никаких сомнений в том, что он находится на подозрении у английских властей. Офицеры больше не приходили к нему в гости пить его превосходный портвейн или для вечерней игры в вист. Его больше не вызывали как врача в штаб генерала Хоу. И Ноэль был уверен, что за ним установили слежку. По счастью, ему удалось четыре дня назад отправить из города всех оставшихся членов семейства Кэри. Ему было известно, что англичане подозревают некоего врача в оказании Звездному Всаднику медицинской помощи.

Он также отыскал наконец пропавшую кобылу Аннетты, Ромми, и сделал все возможное, чтобы отправить ее в Мэриленд. Он сообщил Мод, что ее зять, Хью Кэри, нуждается в ее помощи, и заказал частным образом экипаж, отрядив одного из своих курьеров сопровождать ее, а также Бетси и Франклина на семейную ферму Сазерлендов. Ромми следовала за экипажем. Правда, отъезжающие считали, что отправляются в Нью-Йорк, но это все частности. Как раз сегодня утром Мальком сообщил, что они благополучно миновали английские сторожевые посты. Теперь оставалось только выбраться ему и Малькому. Они планировали скрыться с наступлением темноты.

Ноэль велел Малькому не показываться дома и в его врачебной приемной. Если его возьмут, то хотя бы Мальком избежит ареста, однако шотландец продолжал регулярно сообщать ему, что происходит в городе, но приходил только затемно и через черный ход.

Кэти была права. Ему надо было уехать на несколько недель раньше, сразу же после того, как Джонни похитил английский корабль. Однако Ноэль был одним из самых лучших шпионов генерала Вашингтона и все откладывал день отъезда. После того как генерал Хоу объявил о предстоящей атаке на армию Вашингтона в начале декабря, Ноэля просили задержаться в Филадельфии и сообщать о всех слухах и толках о предстоящем нападении на Вэлли Фордж. Однако в последние несколько дней Ноэль уже не сомневался, что его деятельности как шпиона мятежников пришел конец, а ему совсем не хотелось попасть на виселицу.

Настало время уходить. Он собирался покинуть Филадельфию под предлогом рождественской поездки домой — это на всякий случай, если кто-нибудь заинтересуется, почему он уехал. Сегодня утром Ноэль послал последнее донесение генералу Вашингтону, молясь богу, чтобы курьер благополучно миновал английский патрульный пост.

Ноэль положил в седельные сумки немного белья, а также пистолет и пули. Кроме этого, из вещей ничего не взял. Он посмотрел на свой дом, который любил. Что ж, он вернется сюда, когда Вашингтон снова возьмет город. Ноэль считал, что это будет уже скоро.

Город окутала тьма. Время уходить. Накануне он оставил у кузнеца самую быструю лошадь, чтобы подковать, сказав, что заберет лошадь вечером. А Мальком где-нибудь украдет лошадь для себя. Они не хотели, чтобы кто-нибудь видел, как они уезжают из дома верхом на собственных лошадях.

Слава богу, небо заволокло облаками, лишь изредка проглядывала бледная, уже на ущербе луна. Мальком будет его ждать в таверне напротив кузницы. Ноэль уже почти дошел до места, как вдруг его окружили красномундирники. Перед ним стоял майор Роджер Гэмбрелл.

— Куда-то направляетесь, доктор?

Ноэль показал ему саквояж:

— Вызвали к пациенту.

— Странно. Никто не появлялся у вашего дома.

Ноэль бросил на него возмущенный взгляд.

— Так вы следите за моим домом?

— Да, и уже некоторое время. Думаю, вы об этом подозревали, так как сочли необходимым выйти черным ходом.

— Я часто им пользуюсь. На каком основании вы меня допрашиваете?

— По приказанию генерала Хоу, а теперь соблаговолите составить мне компанию.

Гэмбрелл сделал шаг к Ноэлю, но тут угрожающе зарычал Аристотель, сопровождавший хозяина.

— Если не хотите, чтобы я убил эту бестию, привяжите ее.

Ноэль привязал пса, а Аристотель смотрел на него глазами предаваемого человека. Ноэль никогда раньше не стеснял его свободу.

— Сидеть, — тихо сказал Ноэль.

— А теперь ваша очередь, доктор. — И, обратившись к своим людям, Гэмбрелл приказал надеть на Ноэля наручники.

Сердце Ноэля упало. Мальком, пожалуй, сможет освободить беднягу Аристотеля и сообщить обо всем Вашингтону. Слава богу, что они разделились.

— Ваши руки, доктор.

Ноэль оглянулся. Вокруг стояло человек десять. У него не было ни малейшего шанса освободиться, кроме как настаивать на своей невиновности. А невиновные не убегают. Ноэль предпочел подчиниться и почувствовал на запястьях тяжесть холодных железных наручников.

Игра окончена. И, сдается, проиграл он. Ах, Кэти!.. Кажется, новые времена для них никогда не настанут.

* * *

Мальком видел, как солдаты повели Ноэля. В нищенских лохмотьях, с повязкой на глазу, Мальком совсем не походил на ассистента врача. Он чувствовал, что петля стягивается и вокруг него, и принял все меры предосторожности. Где же собака? Ее или убили, или обезвредили каким-нибудь другим способом. Иначе пес ни за что бы не покинул Ноэля.

Мальком раздумывал, стоит ли идти искать пса? Ноэль не стал бы просить его рисковать жизнью ради собаки. Черт побери, Мальком никогда особенно и не любил проклятую бестию. Аристотель нужен только своему хозяину. Мальком тяжело вздохнул и двинулся к кузнице.

Аристотель, повизгивая, сильно натянул веревку.

— Хочешь отправиться за хозяином, да? — спросил Мальком. Собака опять тихонько взвизгнула. — Ну что же, можешь, конечно, но, если не возражаешь, я сам тебя доставлю по назначению.

Аристотель замолчал и уставился на Малькома, словно стараясь понять, что ему говорят. Собака никогда не обращала на Малькома особенного внимания и сейчас явно решала, можно или нет ему доверять.

И вдруг Аристотель лизнул ему руку.

— Ну тогда все в порядке, — сказал Мальком.

Он отвязал веревку от столба и вывел собаку на двор, стараясь по-прежнему держаться в тени. Что, черт побери, ему делать с псом? Но если Аристотель будет вести себя тихо, тогда все в порядке.

Времени больше нет. Надо действовать. Надо выбраться из города, известить Вашингтона, а потом родню Ноэля. Надо раздобыть лошадь. Этот чертов дурень, брат Ноэля, улизнул и увел с собой полтюрьмы. Он, Мальком, тоже парень не промах, но ему нужна помощь, а в городе ни одного человека, кому он мог бы доверять. Они с Ноэлем очень хорошо разыграли свои роли, даже слишком хорошо: теперь им не поверят ни повстанцы, ни англичане.

— Иди со мной, Аристотель, — сказал Мальком.

Собака послушно подошла поближе в надежде, что ее сейчас отведут к хозяину. Мальком молча брел по хорошо знакомым улицам, пока не добрался до одного злачного места, куда, как было ему известно, заходят поиграть в карты английские офицеры. Он внимательно оглядел их лошадей и выбрал ту, которая показалась ему самой сильной и резвой.

Он потрепал лошадь по шее и шепотом заговорил с ней, как не раз делал у него на глазах Ноэль. Он, конечно, не такой хороший наездник, как его друг, но твердо усвоил его правило: сначала подружись с лошадью, а уж потом седлай. Лошадь попятилась при виде Аристотеля, но Мальком успокоил ее ласковым поглаживанием. Потом он взял поводья и тихо повел лошадь по улице, посторонившись при виде гурьбы пьяных красномундирников, которые, спотыкаясь, шли навстречу. Мальком нагнулся и погладил тихо заворчавшего Аристотеля, а затем вскочил на лошадь и свистнул собаке, как это делал Ноэль.

Небо услышало молитвы Малькома. Собака послушно пустилась рысцой за лошадью. Все-таки зверь не так уж глуп, как ему казалось. Теперь предстояло просочиться сквозь английские караульные посты и протащить с собой собаку. Мальком снова взмолился богу, чего никогда прежде не делал.

23.

Аннетта стояла у борта «Звездного Всадника». Корабль обогнул мыс. Команда готовилась бросить якорь на побережье Мэриленда. Она плыла домой. Тогда почему она чувствовала себя такой несчастной?

Джон Патрик сдержал обещание. В течение почти трех недель они едва ли обменялись словом. Завидев его, Аннетта уходила с палубы и спускалась в каюту, не желая подвергать себя искушению. Если она теряла голову при виде Джона Патрика, значит, она не должна его видеть.

Неужели это возможно — так любить и так при этом страдать? Но разве сможет она жить с ощущением, что предала все, во что верила раньше?

Во время плавания они видели издали три английских судна. Джону Патрику неизменно удавалось или опередить, или перехитрить их. Рассудок твердил Аннетте, что она должна желать захвата «Звездного Всадника», уничтожения пушек. Но сердце желало совсем иного.

Но в любом случае она могла только стоять и смотреть либо укрываться, словно испуганный ребенок, в своей роскошной каюте. Это было невыносимо. Только попугай Билли скрашивал ее одиночество, но словарный запас его был весьма ограничен. Несмотря на живой интерес, сверкавший в его глазах-бусинках, Аннетта находила мало утешения в том, чтобы рассказывать ему о своих печалях и слушать в ответ одно и то же: «Скверный парень». Говоря откровенно, попугай только расстраивал ее, постоянно напоминая о Джоне Патрике и острове Мартиника.

Сердце у нее разрывалось надвое. Она хотела оставаться верной себе. И сохранить верность своей любви. Но как можно это совместить?!

Она даже не была уверена, что Джон Патрик желает ее, что она вообще ему нужна. Ведь он ни разу не заговаривал о женитьбе, об их общем будущем.

Аннетта все пыталась разобраться в своих противоречивых эмоциях, когда матросы бросили якорь и спустили на воду большую шлюпку. Аннетте очень хотелось увидеться с отцом и, возможно, услышать новости о тетушке Мод и Бетси, узнать, что у них все благополучно. И да, ей очень хотелось попасть домой…

Впрочем, так ли уж хотелось? Или она упорно убеждала себя в этом?

Бойтесь исполнения своих желаний! Во всяком случае, будьте с ними осторожны.

Ее приключения закончились. Все осуществилось. Она почувствовала вкус свободы. Она испытала радость плавания по морям, по сверкающим волнам в ясный солнечный день, радость узнавания новых краев. Но это уже позади. Еще печальнее было сознавать, что чудесные волшебные ощущения любви тоже исчезнут, упоение уйдет в небытие и снова наступят будни. Она опять откроет госпиталь и будет заботиться об отце. Постарается творить добрые дела. Волшебные воспоминания выцветут, наступят угрюмые, безрадостные дни, и так — до самой смерти.

По щеке Аннетты скатилась слеза. Молча подошел Джон Патрик. Она не обернулась — не хотела, чтобы он видел, в каком она отчаянии. Ведь ей следовало бы испытывать восторг. Джон Патрик в конце концов исполнил то, чего она хотела.

— Через неделю вы будете у себя дома, — сказал он тихо.

Но ее дом был здесь. На этом корабле. В Мэриленде. Там, где бы ни был он сам, Джон Патрик. Почему она поняла это только сейчас?!

Аннетта не знала ответа на этот вопрос и молчала.

— Может, вы передумаете? Может, вы хотите остаться в Мэриленде?

Аннетта повернулась и взглянула на Джона Патрика. Взгляд у него был настойчивый, испытующий. Если бы он, так глядя на нее, попросил сейчас прыгнуть в море, кишащее акулами, она бы подчинилась.

Джон Патрик положил руку ей на плечо таким естественным и волнующим жестом, что ее пронзила дрожь.

— А вы там будете? — спросила она и сразу же пожалела, что спросила, при виде того, как глаза его стали непроницаемы.

— Пока война продолжается — нет.

— Ах да, война, — с горечью повторила Аннетта, — глас сирены.

— Нет, милая. Когда-то да, ее зов был как песня сладкоголосых сирен, но сейчас это прошло. Слишком много людей убито, слишком много погубленных жизней. Но я не могу повернуться спиной к тому, во что верю.

Аннетта прислонилась к нему, чувствуя тепло его тела, но дрожь не унималась. Ей хотелось остаться с ним. Господи милосердный, как же ей этого хотелось! Но как она сможет снова и снова глядеть вслед «Звездному Всаднику», зная, что он собирается напасть на английские корабли и убивать английских солдат? Сможет ли она жить в постоянном ожидании, никогда не зная, вернется ли он вообще?

— Тогда я не смогу остаться, — сказала она.

Он коснулся ее волос. Нагнулся и легко поцеловал в губы. А затем повернулся и вышел, снова став капитаном, громко отдающим приказания.

* * *

Сердце у Аннетты заколотилось от волнения, когда она переступила порог сазерлендовского дома. Ей хотелось как можно скорее увидеть отца, поэтому Джон Патрик взял двуколку на ферме Тима Уоллеса.

Звук приближающейся повозки поднял на ноги весь дом. Мать Джона Патрика встречала их на пороге.

Миссис Сазерленд обняла Аннетту и отступила назад.

— Все в порядке, дорогая?

Аннетта кивнула, растроганная ее добрым, заботливым взглядом.

— Сейчас задам сыну хорошую взбучку, — сказала Фэнси, — даром что он давно большой и взрослый. Впрочем, это может подождать. А у меня есть для вас подарок к Рождеству.

И, наградив Джона Патрика взглядом, не предвещавшим ничего хорошего, она взяла Аннетту за руку и повела в гостиную, уже празднично украшенную по случаю Рождества. Тот и Этот заливались лаем, требуя к себе внимания, но Аннетта видела только отца. Улыбка осветила его лицо.

— Анни, — сказал он и раскрыл ей объятия.

Она замерла на месте. Он называл ее «Анни» только в детстве. Ее сердце бешено и гулко заколотилось при звуке его голоса. Она бросилась в его объятия, и отец обнял ее. Она положила голову ему на грудь. Он вернулся! Ее отец снова был с нею. Каким-то образом, но Сазерленды сотворили это чудо.

Все случилось именно так, как обещал Джонни. А она ему не верила, как не верила и многому другому, о чем он говорил.

Аннетта проглотила слезы и слегка отстранилась, чтобы внимательно рассмотреть лицо отца. В его глазах снова сверкала жизнь, а на губах играла долгожданная улыбка.

— Ты выглядишь просто замечательно, — сказала Аннетта.

— И ты, дочь, тоже, — ответил он, так же внимательно вглядываясь в лицо Аннетты. — Я по тебе скучал, но ты выглядишь хорошо, у тебя — здоровый вид!

— Это от загара? — обеспокоенно спросила тетушка Мод, показавшаяся в эту минуту на лестнице, после чего она поспешила обнять племянницу. — А я-то надеялась, что при тебе была заботливая компаньонка…

Аннетта с изумлением посмотрела на тетю.

— Вы здесь откуда? — Она просто остолбенела от неожиданности.

— А это доктор Марш отправил нас сюда. Бетси, Франклина и меня.

Тетушка Мод сама как бы немного удивлялась такому повороту событий.

— Не совсем понимаю, как мы сюда попали. Я-то думала, что мы направляемся в Нью-Йорк, но мы оказались здесь, и дорогому Хью стало совсем хорошо.

В комнату влетела Бетси и обняла Аннетту.

— Как я рада вас видеть. Ну разве это не чудо, что произошло с вашим папой? — И затем прошептала: — А вас ждет еще один рождественский подарок.

Но Аннетта уже не хотела больше никаких сюрпризов. К ее отцу снова вернулся дар речи, и это главное. Она опять подошла к нему и погладила его по щеке.

— Но как это произошло? И когда?

Хью говорил медленно, однако свободно.

— Йэн ежедневно водил меня в школу, и я следил за детьми, когда они играли. А потом один ребенок упал с качелей, и я… позвал Йэна на помощь.

И Фэнси чуть дрогнувшим голосом добавила:

— А теперь ваш отец сам преподает в школе.

— А ребенок?

— Это девочка, и она чувствует себя хорошо. Она потеряла сознание на несколько минут, но Хью над ней кудахтал, как наседка. Он и сейчас все время хлопочет и заботится о ребятах. Думаю, ему нужен был только повод.

Аннетта, чье сердце распирало от благодарности, снова посмотрела на отца. Почему же она сама об этом не догадалась? Почему не вовлекала его в заботы о раненых, вместо того чтобы всячески ограждать от беспокойства и тревог? Неужели она, желая защитить его от печалей и скорбей, на самом деле усугубляла его состояние?

И вдруг во внезапном озарении она подумала, что поступает с Джоном Патриком точно так же. Желая оградить его от опасностей войны, она в действительности разрушает все лучшее, что в нем есть. Аннетта посмотрела на дверь. Джон Патрик стоял на пороге, высокий и властный, а обе собаки, обнюхав его, в безумной радости колотили хвостами об пол. Он, очевидно, слышал, о чем Аннетта только что говорила с отцом, и на губах показалась его прекрасная, чуть кривоватая улыбка, но в ней не было ни тени самодовольства, лишь чуть-чуть грусти.

Фэнси Сазерленд подошла к сыну. Аннетта смотрела, как он ее неуклюже обнял.

— Добро пожаловать домой, — сказала мать.

— Боюсь, что долго не задержусь. Надо обязательно ехать сегодня вечером, — как бы извиняясь, сказал Джон Патрик.

Лицо Фэнси Сазерленд омрачилось.

— Но я скоро вернусь. Я обещал Аннетте, что отвезу ее в Филадельфию, и ее, и всю семью, — добавил он.

Внезапная тишина повисла в комнате.

— Анни… — начал было Хью.

— Но… — перебила его тетя Мод.

Ее близкие были совершенно околдованы семейством Сазерленд. Это совершенно ясно. Стоит ли теперь настаивать на их возвращении в Филадельфию, где, если Джон Патрик прав, им угрожает опасность?

— Вы все можете оставаться, мы вам рады, — поспешно заверила Фэнси.

— Но мы должны вернуться, — и Аннетта замолчала, увидев, как взгляд отца потускнел.

Очевидно, ему было здесь хорошо и спокойно. И действительно, неужели ей так уж необходимо увозить их в раздираемую военными противоречиями Филадельфию?

Фэнси встревожилась:

— Это опасно. Ноэль прислал записку, где говорится, что вашей семье здесь будет безопаснее.

Джон Патрик нахмурился:

— Он считает, что семья Кэри находится под подозрением?

— Нет, он просто пишет, что жить в Филадельфии стало трудно и что скоро может начаться новое сражение.

Аннетта поняла, что не решится увезти своих назад, но сама она вполне может вернуться. Надо проверить, в порядке ли дом Мод. Это самое меньшее, что она может сделать для тети, которая дала ей приют. В Филадельфии, пока она остается в руках англичан, ей самой ничто не угрожает, но если… что ж, даже мятежники не причинят ей зла, особенно если у нее будет записка от их героя, Звездного Всадника.

— Нет, — тихо сказалДжон Патрик. Значит, он опять догадался, о чем она думает. — Если Ноэль считал, что это может быть небезопасно для вашего отца…

— Но вы обещали, — отрезала Аннетта.

На его щеке заиграл желвак.

— Дочка? — обеспокоился отец.

— Ты можешь остаться здесь. И ты, и тетя Мод. А я присмотрю за домом в Филадельфии.

Аннетта была уверена, что ей надо бежать от Джона Патрика, от чувств, которые он в ней возбуждал.

Оба, отец и Джон Патрик, удивленно смотрели на Аннетту.

Вмешалась Фэнси:

— Почему бы не отложить решение до тех пор, пока не вернется Йэн? Завтра сочельник, и он, конечно, приедет домой. Он, наверное, уже получил подробное письмо от Ноэля или как-то иначе узнал последние новости.

Аннетта взглянула на Джона Патрика. После некоторого колебания он коротко кивнул в знак согласия. Он, разумеется, хотел бы, чтобы она изменила свое намерение, но не дождется.

— А где отец? — спросил он.

— В Честертауне, — скупо пояснила Фэнси, — отвез туда лошадь, которую купили в качестве рождественского подарка.

Джон Патрик изумился:

— Неужели он действительно продал лошадь?

Вид у Аннетты был недоумевающий, и поэтому Фэнси пояснила:

— Йэн очень не любит продавать своих лошадей. Покупатели должны отвечать некоторым его неукоснительным требованиям. Будь его воля, он бы ни одной не продал, но конюшня у нас переполнена, а с семейством Хэйес мы дружны. Эта кобылка для их старшей дочери.

И она опять обратилась к Джону Патрику:

— Останешься? По крайней мере, на Рождество? Уверена, что Аннетта тоже хотела бы провести его с близкими.

Аннетта очень хотела. Она обратила к нему умоляющий взгляд и поняла, что Джон Патрик сдался.

— Ладно, до первого дня Рождества.

— Но вы можете довезти меня только до Честер-тауна, — сказала Аннетта, — а оттуда я могу нанять карету до Филадельфии.

Его лицо было непроницаемо.

— Вы же обещали, — напомнила она снова.

— Да, я помню.

И, обернувшись к Фэнси, сказал:

— Я останусь на Рождество.

Она выиграла. Тогда почему у нее такое чувство, словно она потерпела поражение?

* * *

После ужина Джон Патрик попросил Аннетту пойти с ним на конюшню. Ей не хотелось оставаться с ним наедине и не хотелось покидать отца, но отказать было бы странно.

Джон Патрик отпер дверь и подвел ее к стойлу. Гнедая кобылка высунула голову наружу и радостно заржала. Аннетта остолбенела, затем опустила голову на мягкую шею лошади.

— Ромми, — прошептала она.

Лошадь снова заржала, выражая восторг от встречи с хозяйкой. Аннетта закрыла глаза. Сердце сильно стучало. Горло перехватило от невыразимого чувства. Наконец она повернулась к Джонни.

Джон Патрик стоял, прислонившись к столбу, наблюдая за встречей, и улыбался.

— Счастливого Рождества, — сказал он тихо. — Немного рано, конечно, но я не мог утерпеть.

— Но как?..

— Прежде чем уехать из Филадельфии, я попросил Ноэля постараться разыскать лошадь. Он кого-то нанял, и вот результаты.

Аннетта с трудом соображала, что к чему. Она только однажды упомянула о лошади в разговоре с ним, однако он запомнил.

И этого человека она считала бесчувственным!

— Спасибо, — прошептала Аннетта, тронутая до глубины души.

Джон Патрик выудил из кармана морковку и подал кобылке. Она деликатно, едва касаясь губами, ела морковку, но не сводила глаз с хозяйки, словно опасаясь, что та опять исчезнет.

Аннетта погладила ее теплую шею.

— Ты похудела, — прошептала она, — но мы тебя откормим.

А где? В Филадельфии негде держать лошадь. И она нерешительно спросила:

— А вы… подержите ее здесь?

— Значит, вы все-таки настаиваете на возвращении в Филадельфию?

Аннетта повернулась к Джону Патрику, боясь, что глаза выдадут ее чувства.

— Мы не можем пользоваться вашим гостеприимством всю жизнь. Я должна посмотреть, нельзя ли перевезти семью в Филадельфию.

— Вы все можете оставаться, сколько вам будет угодно.

— Нет. Думаю, мне будет не по силам каждый раз смотреть, как ты отплываешь на войну, и не знать, вернешься ли ты обратно, и гадать… не повинен ли ты в смерти моих друзей.

Он погладил ее по щеке, наклонился и поцеловал тихо, нежно.

— Я уже сказал, что больше не стану заставлять тебя что-то делать против твоей воли. — Внезапно голос ему изменил. — Никогда не стану. Ну, оставляю тебя наедине с Ромми, чтобы вы могли как следует порадоваться встрече.

* * *

Следующий день промелькнул быстро. Сочельник. Аннетта старалась все время улыбаться, чтобы никого не огорчать. Она хотела выглядеть веселой, хотя сердце у нее разрывалось. С Джоном Патриком она почти не виделась. Очевидно, он ночевал на корабле.

Вернулся Йэн. Аннетта удивилась тому, как искренне она обрадовалась встрече. У них семья всегда была маленькая, и Аннетта наслаждалась теплотой и доброжелательностью этого многочисленного семейства. В доме собралось полным-полно родственников, включая тетю Фортуну и знаменитую Кэти. Последняя собиралась остаться на всю рождественскую неделю.

И все они чрезвычайно понравились Аннетте, но она оставалась непреклонна. Она упорно готовилась к возвращению в Филадельфию.

— Ты уверена, что это необходимо? — встрево-женно спросил отец.

Нет, не уверена, но это необходимо. Она спасалась от Джона Патрика. И спастись можно было только так. Ей будет чем заняться. Она воссоздаст госпиталь, будет помогать людям, даже если кто-то другой склонен их уничтожать. Она ответила отцу утвердительно, несмотря на обуревавшие ее сомнения.

Поздним вечером она встала с постели и подошла к окну. Было темно, и луна скрылась в тяжелых облаках. «Ненастная ночь, зловещая ночь», — подумала Аннетта, недоумевая, почему в голову ей пришла такая мысль. А затем, когда глаза привыкли к темноте, она увидела всадника. Он мчался так, словно за ним гнался сам дьявол. За всадником кто-то бежал. Высокая, тяжеловесная фигура не спешилась, а упала с лошади, и сразу раздался громкий стук в дверь. Аннетта накинула халат, который одолжила ей Фэнси, и поспешила вниз. В холле к ней присоединились другие домочадцы. Сердце у Аннетты колотилось бешено, словно хотело выскочить из груди.

Фэнси первая подбежала к двери и распахнула ее настежь. За Фэнси по пятам следовала Кэти. Аннетта сразу же узнала Малькома. Рядом с ним был Аристотель, собака Ноэля Марша.

Фэнси тоже как будто узнала всадника.

— Мальком? — спросила Фэнси с дрожью в голосе.

— Англичане арестовали доктора Марша. Его обвиняют в предательстве. — И Мальком в изнеможении прислонился к стене.

Аннетта услышала душераздирающий вопль Кэти.

* * *

Срочно вызванный с корабля Джон Патрик ходил взад-вперед по комнате, отрывисто расспрашивая Малькома. Лицо его становилось все суровее по мере того, как шотландец рассказывал о случившемся. Джон Патрик уже обращался за помощью к генералу Вашингтону, но тот сокрушенно ответил, что ничем помочь не может. По иронии судьбы после того, как Джон Патрик увел из тюрьмы своих людей, проникнуть туда стало совершенно невозможно. Суд над Ноэлем состоится на следующей неделе.

По сведениям, полученным Малькомом, Ноэля не повесили сразу же только потому, что не собрали всех доказательств его измены. Да и квакеры еще считали Ноэля своим, а они были главной опорой англичан в Филадельфии. Они потребовали неопровержимых доказательств. Однако, по данным вашингтонской разведки, бриташки намерены устроить над Ноэлем показательный суд. Аннетта слушала и не знала, что и думать. Во всем, что с ней случилось, она частично винила и Ноэля.

Оказывается, он был шпионом мятежников!

Однако сейчас ей это было безразлично. Она чувствовала только ужас при мысли, что такой человек может погибнуть позорной смертью. Аннетта потрепала уши Аристотеля, а он тоскливо уткнулся носом в ее колено. Ноэль несколько раз приходил с собакой в дом тетушки, и Аристотель держался не очень дружественно, но сейчас огромный пес нуждался в утешении.

— Проклятие, — глухо произнес Джон Патрик, — ну почему он не рассказал мне обо всем? Я…

Мальком хмуро прервал его:

— Об этом не знал никто. Кроме Вашингтона. Так было безопаснее.

— Мы должны его освободить, — решительно ответил Джон Патрик.

На мгновение лицо Малькома просветлело, затем снова омрачилось. Усталость и отчаяние брали свое.

— Не знаю, как вы сможете это сделать. По какой-то причине адъютант генерала Хоу, майор Гэмбрелл, стал рыться в родственных связях Ноэля, и Хоу теперь знает, что Ноэль и вы, Звездный Всадник, — братья. Они наверняка рассчитывают, что вы появитесь в Филадельфии снова.

— Это моя вина, — сказала убитым голосом Кэти, — я выходила в свет в обществе майора Гэмбрелла, чтобы заставить Ноэля ревновать. Майор разозлился на то, что больше я не принимала его приглашений.

Джон Патрик подошел к Кэти и положил руку ей на плечо.

— Мы все совершаем ошибки, и теперь надо решать, как исправить их.

Хью Кэри кашлянул, и все обернулись к нему.

— Они расставляют вам ловушку, — сказал он медленно, размеренным тоном, — они знают: вы обязательно сделаете все, чтобы спасти брата.

Аннетта изумилась. Она уже забыла, как убедительно умеет говорить отец.

— Не удивляйся, дочка, — продолжал Хью, — я ведь отчасти понимал, что происходит вокруг. Я просто не мог найти в себе силы сочувствовать. И сожалею об этом сейчас. Сожалею, что причинял тебе такую боль.

Аннетта потрясенно смотрела на отца. Ведь он роялист. Тогда почему же он предупреждает Джона Патрика об опасности?

Хью сидел рядом с ней. Он взял руку Аннетты и сжал ее в своей.

— Англичане нарушают законы и попирают всякое представление о порядочности. Так же, как это делают некоторые американцы. И те и другие приводят нас иногда в отчаяние. И надо было впасть в состояние, подобное младенческому, чтобы уяснить себе: есть еще на свете многое, ради чего стоит жить и за что надо сражаться. — И он слегка улыбнулся, глядя на Аннетту. — В частности, это друзья, — закончил он.

Джон Патрик смотрел на него не отрываясь.

Мальком встал.

— Все это хорошо и даже прекрасно, но что насчет Ноэля?

— Мы его освободим, — заявил Джон Патрик.

— Но каким образом? — спросила Кэти, кусая губы.

— У меня есть идея, — сказала Аннетта.

* * *

Холодный ветер развевал плащ Аннетты. От дождя его плотная ткань промокла насквозь. Дрожа, она коснулась руки отца. Ему, наверное, еще хуже. Однако им придется вытерпеть и дождь и холод. Они же спасаются от преследователей. Джон Патрик сжал ее ладонь. Затем наклонился и очень крепко поцеловал. Он употребил все свое красноречие, испробовал все доводы, чтобы отговорить ее от задуманного, хотя в душе соглашался, что ее план спасения Ноэля — их единственная реальная надежда. Кэти тоже хотела поехать с ними, и только слова Джона Патрика, что она всех их поставит в самое рискованное положение, прервали поток ее убедительных доводов.

— Теперь идите! — раздался грубый шепот проводника, знавшего, где можно проникнуть через заслон английской сторожевой службы.

Джон Патрик оторвался от губ Аннетты.

— Люблю тебя, — прошептал он, и эти слова согрели ее до глубины души.

Она знала, что сейчас Джон Патрик и его люди рассеются и пойдут через заслоны своими путями. Теперь все зависит от нее. От нее и отца. Их одежда была уже в беспорядке, лица, руки испачканы в грязи. Она взглянула на отца, на этого мирного, тихого человека, всегда избегавшего конфликтов. Он был полон решимости. Доктор Марш был его другом, и неважно, на чьей стороне он сражался или какие способы борьбы предпочитал. Аннетта и не помышляла о том, чтобы втягивать отца в свои планы. Однако, услышав о ее замысле, он настоял, чтобы ее сопровождать. Известно, что он беспомощный инвалид. Если они будут вдвоем, то ни у кого не возникнет сомнений.

Она снова коснулась руки отца, и он улыбнулся.

Аннетту затопила волна нежности. Фэнси Сазерленд тогда сказала, что ему нужна цель в жизни, вызов судьбы. И у него, несомненно, была сейчас такая цель. Общая с Аннеттой.

Они, спотыкаясь, брели через подлесок. Надо было соблюдать величайшую осторожность, чтобы не попасть под пули английских патрульных и не забывая делать вид, что они отчаянно нуждаются в помощи. По дороге они идти не могли. Это было бы слишком просто и слишком подозрительно.

— Помогите! — закричала Аннетта, надеясь, что ветер и дождь не заглушат ее голос.

Наконец они услышали резкий ответ:

— Подходите и предъявите документы.

Отец крепко сжал ладонь Аннетты, и они предстали перед караульным. Отец упал на колени, схватив солдата за руку. Аннетта с трудом верила своим глазам. Неужели это ее отец? Сазерлендам, очевидно, удалось разбудить в нем страсть и силу, о существовании которых она не подозревала.

— Это женщина и старик, — сказал кому-то караульный.

— Позови сержанта, — отвечал второй, а потом, выругавшись, добавил: — Этим двоим здорово досталось.

Через десять минут Аннетта объясняла сержанту, что их с отцом похитил пират, Звездный Всадник. Наконец им удалось бежать из маленькой лачуги, где их держали пленниками два последних месяца. И она добавила со слезами на глазах:

— Я хочу домой.

Сержант некоторое время смотрел, как она плачет, затем велел двум солдатам найти лошадей и доставить отца и дочь Кэри в Филадельфию.

— А я пошлю нарочного в штаб, — добавил он.

— К генералу Хоу, — всхлипывая, попросила Аннетта, — я могу все рассказать только генералу Хоу. Все было так… ужасно…

И она замолчала.

Лицо сержанта вспыхнуло от гнева.

— Мы поймаем этого мерзавца, — сказал он, — его брата мы уже сцапали.

— Надеюсь, что вы повесите обоих, — сказала она.

Сержант повернулся к Хью:

— Сэр?

— Он не говорит с тех самых пор, как мятежники сожгли нашу ферму, а его вываляли в дегте и перьях.

Сержант выругался и сразу же извинился, добавив:

— Но вы теперь в надежных руках, мисс.

Двое солдат с четырьмя лошадьми в поводу возникли из тумана.

— Боюсь, у нас нет женского седла, — сказал сержант.

— Да мне только бы добраться до дому, — прорыдала Аннетта. У нее подкосились ноги, и она бы упала, если бы один из солдат вовремя ее не подхватил. — Я теряю сознание. Мне плохо, — еле слышно сказала Аннетта и лишилась чувств.

Вокруг собрались все караульные. Аннетте было плохо до тех пор, пока, по ее расчетам, Джон Патрик и его люди не успели просочиться через дыры, образовавшиеся в линии заграждения.

А потом она сделала вид, что ей ужасно трудно сесть в седло, поэтому потребовалась помощь опять-таки нескольких человек. Отец даже один раз упал, затем, спотыкаясь, подошел к лошади, и ему тоже помогли взгромоздиться на нее.

Аннетта подавила чувство вины: она обманула вполне симпатичных людей, но, если все сойдет хорошо, зла они никому не причинят, а один человек будет спасен. Вот это она не переставала себе твердить, пока они с отцом и их маленький эскорт не повернули в сторону Филадельфии.

* * *

Джон Патрик и Мальком шли по Уолнат-стрит. Джон Патрик на вид постарел лет на сорок. Седой парик, раздобытый во время короткой остановки в Честертауне, скрывал его черные волосы, а грим избороздил лицо глубокими морщинами. Он опирался на палку, Мальком тоже. Свои рыжие волосы он загодя перекрасил в черный цвет, а комки из хлопковой ваты во рту сделали его лицо пухлым и совершенно неузнаваемым.

Остальные их спутники были одеты фермерами, разносчиками, голландскими моряками. Никакой солдатской формы на этот раз. После массового побега любой пьяный солдат обязательно вызовет подозрение, и весь город будет поднят по тревоге.

По словам Малькома, в доме Кэри сейчас никто не жил, всех раненых перевезли в другое место. Обе армии закрепились сейчас на зимних квартирах, и квакерский госпиталь вполне мог справиться со всеми больными и ранеными.

Джон Патрик и Мальком попробовали войти в дом с черного хода. Дверь была заперта. Мальком вынул металлическую отмычку, и через несколько минут они проскользнули в дом. Джон Патрик немного подождал, чтобы глаза привыкли к темноте. Свечу зажигать нельзя. Скоро прибудут Аннетта и ее отец. Их сопровождающие могут заподозрить неладное, если обнаружат в доме свет.

Ощупью они с Малькомом нашли лестницу, поднялись на второй этаж и отыскали не без труда люк в потолке. Мужчины делали свое дело быстро и ловко. Мальком принес стул из холла. Джон Патрик встал на стул, открыл люк и, подтянувшись на руках, залез наверх. Мальком поставил стул на место и, подойдя под дверцу люка, поднял руки, чтобы Джон Патрик втянул его на чердак. Они закрыли люк, и как раз в этот момент хлопнула входная дверь.

Аннетта и Хью справились с задачей, оттянув по возможности свой приезд домой. Джон Патрик удивлялся их мужеству и решимости во что бы то ни стало помочь Ноэлю. Господи милосердный, как же он ее любит!

Джон Патрик и Мальком лежали на полу чердака и прислушивались к звукам, доносившимся снизу. Вот солдаты, стуча сапогами, поднимаются по лестнице. Голоса. Открываются и закрываются двери. Английский эскорт, сопровождавший Аннетту и Хью Кэри, обыскивает дом. Прошел час, другой. Наконец раздался стук в дверцу люка, и Джон Патрик осторожно ее приоткрыл. Аннетта и Хью стояли прямо под ними, и Хью жестом дал понять, что можно спускаться.

— Они ушли, — сказала Аннетта, — но предупредили, что пришлют нескольких солдат охранять дом, так как мы располагаем информацией о докторе Марше и Звездном Всаднике. Утром придут офицеры, чтобы взять у нас свидетельские показания. А я им сказала, что разговаривать буду только с генералом Хоу или майором Гэмбреллом и что не могу оставлять отца одного, без присмотра.

Джон Патрик поглядел на Аннетту. С ее платья еще капало, и волосы прилипли влажными кольцами ко лбу и щекам, но еще никогда он не видел женщины прекраснее. Их взгляды встретились. Взгляд Аннетты был тверд и решителен. Она свой замысел осуществит.

Капкан поставлен.

Аннетте стало не по себе. Это она придумала план, но ведь все еще может сорваться. Она никогда не простит себе, если кто-нибудь будет ранен, а может быть, даже убит по ее вине.

Она знала майора Гэмбрелла. Знала, что он честолюбив и питает слабость к женскому полу. Хотя было известно, что в Англии у него осталась жена, он несколько раз приходил к ней с визитами и часто, как бы случайно, касался ее руки, что Аннетте было неприятно. Она просила, чтобы прибыл генерал Хоу. И прибыл бы один.

Но скорее всего приедет именно Гэмбрелл.

Джон Патрик спустился вниз и обнял ее. Мальком, увидя это, отвернулся и незаметно отошел в сторону, подальше.

— Тебе надо высушить платье, — сказал Джон Патрик каким-то странным тоном.

— Да и тебе тоже следует переодеться в сухое, но мы можем предложить только одежду отца, — и она окинула Джона Патрика критическим оком. — Вряд ли она тебе придется впору.

— Конечно, нет, — удивился Джон Пэтрик. Ее отец был на четыре дюйма ниже ростом и очень худым. — Но мне и прежде случалось промокнуть.

Напрасное воспоминание вдруг возникло в ее памяти. Море омывает их, но то было теплое море, а сейчас он вымок под ледяным дождем.

— Наверное, ты мог бы разжечь огонь, — предложила Аннетта.

— Эй. Я, конечно, могу это сделать, но не уверен, что мне разумно здесь оставаться.

— Вряд ли они снова придут. Они считают меня, наверное, истеричной особой, склонной к обморокам. И еще я им сказала, что не хочу видеть никого из военных, кроме генерала Хоу.

Он усмехнулся, и впервые за все время ей стало легко и просто в его присутствии. Они с Джоном Патриком были сейчас товарищами, занятыми одним общим и важным делом. Она была его партнером, а не жертвой. И ей очень нравилось такое положение. Да, оно ей очень, очень нравилось. Ей нравилось даже ощущение опасности, оно заставляло быстрее бежать кровь по жилам. Должно быть, Джон Патрик, ввязываясь в сражение с вражеским кораблем, испытывал то же чувство? Да, теперь она понимала, как может опьянять опасность. Аннетте не хотелось бы, чтобы Джон Патрик догадался о ее странных ощущениях. Ведь они так не подходят женщине.

Джон Патрик наклонился, очень нежно поцеловал ее, а затем неохотно выпрямился.

— Сейчас разожгу огонь в твоей комнате.

Он обнял Аннетту и повел ее в спальню. Она удивилась, как это он сразу сообразил, где находится ее спальня, и только потом вспомнила ту ночь, когда они все поспешно уехали из дома. Как она была тогда разгневана, какой оскорбленной себя чувствовала, как остро переживала его предательство. А теперь…

Теперь она другой человек. Ей по-прежнему не нравится, когда он не говорит ей правду, но она восхищена его прекрасными качествами, которых так много. И сама она тоже изменилась. Она едва себя узнает, хотя мятежность натуры, любовь к приключениям всегда были ей свойственны. Но еще неизвестно, как она уживется с этой новой Аннеттой, которая легко может обманывать, не хуже самого Джона Патрика.

Она смотрела, как он укладывает чурбачки, ищет огниво, высекает искру — так быстро и ловко, вот вспыхнул кусок промасленной тряпки, и он бросил ее в очаг.

— Переоденься в сухое, пока я приготовлю чего-нибудь горяченького, — и он опять усмехнулся, — ну, пожалуйста.

«Наверное, я впервые слышу от него это слово», — с удивлением подумала Аннетта. Очень непривычно и очень, очень приятно.

— В буфете есть сидр, а в комнате папы — бренди.

Он кивнул. Вообще-то, им с Малькомом надо соблюдать осторожность и не подходить близко к окнам. Джон Патрик спустился вниз и исчез из виду.

Аннетта оглядела комнату. Потом достала теплое, хотя и не очень красивое платье. И конечно, тут же вспомнила одно из тех платьев, что он купил ей на Мартинике, — яркое и все в кружевах. Она вспомнила о теплом ветерке и жарком солнце. И как он ее обнимал.

Что будет после того, как они спасут Ноэля? Джон Патрик сказал, что любит ее, но можно ли этому верить? Она сейчас нужна ему. Он и раньше ее использовал. Она решительно отогнала эту мысль и стала переодеваться.

Скоро ли появится человек, за которым они охотятся?

Джон Патрик считал, что ждать долго не придется. Если только эти черти не постараются поскорее повесить Ноэля, как об этом все время твердит Мальком. Но им, конечно, необходимы лишние доказательства, которые, по их мнению, может предоставить Аннетта.

Кто же приедет? Она настоятельно просила, чтобы это был генерал Хоу, но Джон Патрик считал, что вряд ли такой важный человек на это согласится. Значит, прибудет майор Гэмбрелл, человек, арестовавший Ноэля. То, что им и нужно.

Джон Патрик взял с собой девять человек, внешне ничем не примечательных, но очень в своем деле искусных. Сейчас они где-то поблизости на улице. Кстати, за последние дни Аннетта убедилась, что Мальком гораздо более важная фигура, чем помощник врача, которым он представлялся.

* * *

Джон Патрик закрыл глаза, думая о Ноэле. А он-то осыпал брата оскорблениями. Ноэль был гораздо храбрее, чем он, и рисковал гораздо больше. Ноэль сейчас в уолнат-стритовской тюрьме. Из рассказов своих матросов Джон Патрик знал, какие в тюрьме ужасающие условия содержания.

Он вздрогнул, разжигая печку в буфетной, потом разыскал бутыль с сидром и влил солидную порцию в кастрюлю. Потом спустился в погреб посмотреть, нет ли какой еды. Зеленый горошек. Его можно сварить. Консервы. Мука. Яблочный соус. Квашеная капуста. Соленая спаржа. И он понес наверх по узкой лестнице несколько кувшинов.

Хью переодевался у себя в комнате. Мальком наблюдал, скрывшись под драпировкой, за улицей. Было темно, лампы в гостиной они зажигали так, что с улицы их заметить было невозможно.

Скоро уже рассвет, и никто совсем не отдыхал, размышлял Джон Патрик. Сейчас все выпьют по стакану сидра, и он уговорит Хью и Аннетту поспать хотя бы несколько часов. От одной только мысли об Аннетте ему стало тепло на сердце. Странное ощущение. После дней, проведенных с ней на Мартинике, он думал, что любить ее больше, чем он любит, нельзя. Но когда она вызвалась помочь Ноэлю, когда она поставила на карту ради его семьи все, чем дорожила раньше, чувство его выросло сто крат, что было совершенно невозможно. Стальной блеск глаз делал Аннетту похожей на какую-то воинственную принцессу былых времен. Их мирный серый цвет становился таким же темным, как бурное море во время шторма. Но ему нравилось в ней и то и другое: и мир, и мужество, и жизненная энергия, которые так редко встречаются у женщин одновременно.

Если с ней что-нибудь случится…

Нет, он даже и думать об этом не хочет. Зачем, господи милосердный, он разрешил ей участвовать в этом деле?

Но сейчас уже слишком поздно. Он начал действовать и отступать некуда.

24.

Сразу после того как рассвело, у двери появился разносчик. Он торговал свежеиспеченным хлебом. Аннетта впустила его. Она совсем не спала и сейчас необыкновенно обрадовалась, заулыбалась при виде пожилого, слегка сутулого человека с сумкой на плече. Ноша его чудесно пахла. Аннетта удивилась, где он раздобыл такое богатство да еще рано утром. Однако она уже видела столько сюрпризов со стороны Джона Патрика и его команды матросов, что почти поверила в их способность творить самые разнообразные чудеса.

— Квинн, — узнала она разносчика.

Он широко улыбнулся, и в этот момент из погреба поднялся Джон Патрик.

— Капитан, — приветствовал его Квинн.

— Патрульных не видел?

— Видел, сэр, но ничего необычного не заметил. Двое человек, и никого из сопровождения.

— Хорошо. Все наши в сборе?

— Эй. Никого не задержали.

— Мне нужны трое в доме. Другие пусть купят лошадей, четырех. Двух крепких и быстрых. Двух дряхлых и слабосильных на вид, — и, поколебавшись, прибавил: — Но только не крадите их. И скажи, чтобы потом все остальные держались поближе к дому.

Больше он ничего не стал объяснять. Аннетта ни о чем не расспрашивала. Она знала, что эти люди могут оставаться невидимыми в гуще людской, держаться в тени, растворяться в ночной тьме.

Квинн кивнул. Достав несколько ковриг хлеба, он положил их на стол, добавил сдобу и исчез через черный ход. Через полчаса он вернулся уже без сумки. Вскоре прибыл разносчик фруктов. Во входную дверь постучал трубочист. Через час у черного хода появилась толстая негритянка в нескольких юбках.

— Мистер Бизли, — с восхищением приветствовала Аннетта женщину, шумно вторгшуюся в комнату.

Бизли был удручен, что она его узнала.

— Но как же я могла не узнать друга? — И Аннетта наградила Бизли радостной улыбкой.

— Мне так удобнее исполнять, что надо… свои обязанности, — объяснил Бизли Джону Патрику, не сводящему с него удивленного взгляда.

— Но как же цвет кожи… — спросила недоуменно Аннетта.

— Да купил театральный грим, еще до Мартиники. Мало ли что и где может пригодиться. Никогда не угадаешь…

Однако в этот момент Мальком, находящийся в другой комнате, свистнул и поднял вверх два пальца, потом один.

— Гэмбрелл, — удовлетворенно пояснил Джон Патрик, — и сопровождает его только один солдат.

Они уже обсудили все возможные варианты развития событий. Во всяком случае, Аннетта очень надеялась, что они все предусмотрели. Теперь оставалось только молиться богу.

Она кивнула. Джон Патрик и Мальком молниеносно спустились в подвал.

Наверху своим делом занимался трубочист. Бизли полировал мебель. Квинна и фруктовщика нигде не было видно. Отец Аннетты сидел вместе с ней за столом рука в руке.

Через считанные секунды в дверь постучали, и Хью Кэри пошел открывать. Она последовала за ним.

Аннетта встречалась с майором Гэмбреллом много раз. Слишком много. Она видела его в гостях у других роялистов. Он просил разрешения посещать ее, но ей было известно, что он женат, и она отказала. При виде ее он ослепительно улыбнулся.

— Мистер Кэри, мисс Кэри, — приветствовал их Гэмбрелл, — я понимаю, что вы прошли через тяжелое испытание, но могу я войти и расспросить вас об этом?

Он выжидающе глядел на отца и дочь.

Отец отошел на пару шагов назад.

— В чем дело, мистер Кэри? — спросил майор.

— Мой отец не может говорить. С тех самых пор, как мятежники сожгли наш дом и после… — и она замолчала.

— Но с вами я могу побеседовать? Вы, наверное, знаете, что доктор Марш…

Аннетта перевела взгляд на сержанта, стоявшего за спиной майора.

— Думаю… я смогла бы поговорить на эту тему, но не… в присутствии…

Глаза майора заблестели, хотя он очень старался придать лицу сочувственное выражение. Аннетте майор никогда не нравился, а сейчас она его просто презирала. Ему было безразлично, какие несчастья она перенесла, лишь бы получить нужные показания да еще и приволокнуться при случае.

Гэмбрелл велел сержанту подождать его снаружи.

Аннетта схватилась за ручку двери, изобразив, что вот-вот потеряет сознание. Майор подхватил ее, чересчур фамильярно обняв за талию. Она стерпела объятие и позволила ему усадить ее за стол. Он сел напротив.

— С вами все в порядке, мисс Кэри? Этот разбойник не?..

Невысказанный вопрос повис в воздухе. Аннетта покраснела. Отец в замешательстве подошел к дочери, но майор не обратил на это никакого внимания.

— Доктор Марш лечил его, не так ли? — наконец спросил он. — Ведь это он доставил его к вам в дом, да?

Слеза скатилась по щеке Аннетты. В комнату вошел Бизли, все еще одетый в женское платье. Майор Гэмбрелл не удостоил его взглядом. Бизли постепенно оказался у него за спиной. Там он вынул из широких юбок пистолет и нацелился в майора.

— Гэмбрелл, — прорычал он.

Майор обернулся и вытаращил глаза при виде толстой женщины, взявшей его на мушку. Он хотел было подняться, но из другого угла раздался голос:

— Я бы не стал этого делать.

Гэмбрелл круто обернулся.

На пороге стоял Джон Патрик и тоже целился в злосчастного майора. Рядом с Джоном Патриком стоял Мальком.

— Садитесь, майор, — сказал Джон Патрик.

Он снял парик, хотя оставался в гриме, который его старил. Майор Гэмбрелл обвел безумным взглядом комнату, потом снова посмотрел на Джона Патрика, который, очевидно, полностью владел ситуацией. Не понимая, что происходит, он начал было:

— Какого черта?..

— Полагаю, вы искали встречи, — задумчиво произнес Джон Патрик. Но в голосе его звучала скрытая угроза.

Гэмбрелл взглянул на Аннетту, потом на ее отца, и в глазах его затеплилось понимание всего происходящего.

— Неужели вы могли… — начал Гэмбрелл.

— Нет, они вас не предали, — отчеканил Джон Патрик, — но, к сожалению, мне пришлось задержать сестру мистера Кэри, поэтому эти люди у меня в руках. Обстоятельства, знаете ли.

Это в первоначальные планы не входило, но он старался сделать все, чтобы Лью и Аннетту не сочли изменниками и помощниками повстанцев.

Джон Патрик опустил пистолет, но двое вооруженных людей, которые вошли в комнату, взяли Гэмбрелла на прицел. Он небрежно присел на край стола и лениво сложил руки на груди, словно ему некуда торопиться.

— Чего вам надо? — резко спросил он.

— Жизнь брата в обмен на вашу.

— Но он жив!

— И это большая удача для вас, однако, насколько я понимаю, вы делаете все от вас зависящее, чтобы изменить ситуацию.

— Он шпион.

— Нет, ему просто выпало несчастье быть моим сводным братом.

— Я вам не верю.

— А этого от вас и не требуется. Вам просто нужно доставить его сюда.

Гэмбрелл посмотрел на Джона Патрика, как на умалишенного.

— Но я не могу этого сделать. Его ни за что не выпустят из тюрьмы, ни по чьему приказу.

— Думаю, что к приказу генерала Хоу прислушались бы, особенно если бы под ним стояла и ваша подпись. Ведь это вы обвинили брата в измене.

Гэмбрелл как будто понял, чего от него хотят.

— Я этого не сделаю ни за что на свете.

— Конечно, сделаете. Вы же не хотите расстаться с жизнью в столь цветущем возрасте.

Джон Патрик сказал это таким обыденным тоном, что по спине Аннетты побежали мурашки. Она вдруг поняла, что Джон Патрик очень даже способен осуществить угрозу.

Майор тоже понимал это. Руки, которые он теперь положил перед собой на стол, слегка дрожали, и он с трудом проглотил комок в горле.

— Но вам не удастся выбраться живым из Филадельфии.

— В таком случае мне нечего терять.

— Вас повесят.

— Но вам этого увидеть не придется. Теперь же я готов предоставить вам несколько решений на выбор, майор.

Гэмбрелл подозрительно посмотрел на Джона Патрика.

— Вы можете вызвать сейчас сержанта и немедленно послать его за генералом, сказав, что располагаете новостями чрезвычайной важности для самого Хоу.

Гэмбрелл побледнел.

— Разумеется, ваша карьера на том закончится. Все будут знать, что вы заманили в ловушку своего генерала, — сообщил ему Джон Патрик.

Сделав небольшую паузу, он продолжал непринужденно развивать свои идеи:

— Или же вы постараетесь бежать. Но на вас нацелены дула четырех пистолетов. В доме есть и другие вооруженные люди. И, как я сказал, нам особенно нечего терять, если вы попытаетесь улизнуть. Не знаю, чувствуете ли вы сейчас себя достаточно смелым для этого, но знайте: одно неверное слово — и я отправлю вас в преисподнюю. Или же… — И Джон Патрик вновь сделал красноречивую паузу.

Гэмбрелл невольно подался вперед, как мошка, летящая на огонь.

— Или… — Джон Патрик сказал это очень тихо и серьезно, — вы можете спасти свою карьеру, объявив, что совершили ошибку, что показания Кэри, отца и дочери, совершенно очистили добропорядочного доктора Марша от всех подозрений, и вы с не менее чистой совестью освобождаете его из-под стражи. Так как вы единственный из должностных лиц, кто предъявлял ему обвинение, то, полагаю, вам поверят. И квакеры будут в восторге. Так как власть генерала над городом зависит от их доброй воли, то он тоже будет счастлив. А вы сможете успешно продвигаться по службе и дальше.

Аннетта не сводила глаз с Джона Патрика. Если Гэмбрелл был похож на мошку, летящую на пламя, то она уподобилась змее, которая всецело покоряется мелодии, исполняемой на дудочке ее укротителем.

Он обеспечил единственную возможность ей и отцу безбоязненно остаться в городе, если они этого захотят.

— Марш должен будет уехать из города, — сказал Гэмбрелл.

Джон Патрик кивнул в знак согласия.

Гэмбрелл взглянул на Аннетту и ее отца. Она постаралась напустить на себя жалостный вид. И отец — заметила Аннетта — сделал то же самое.

— А им вы не причините зла? — Майор уже не был таким бледным и старался говорить сердито, но это ему плохо удавалось. Он все еще пытался прикинуть в уме, нельзя ли как-нибудь выкрутиться.

— Им, конечно, пришлось… пожить без удобств, — ответил Джон Патрик, — и в очень неприглядных условиях. И они очень напуганы. Но если бы я не задержал миссис Мод Кэри и старого слугу мистера Кэри, они бы никогда и ни за что не согласились бы…

— Я не желаю, чтобы они тоже здесь оставались.

Ведь кто-нибудь из них обязательно проговорится о его сделке с дьяволом.

Джон Патрик молчал. Аннетта сообразила, что он не желает показать, как сильно сам этого хочет. Взглянув на Аннетту, он спросил:

— Вы согласны уехать?

— Но это мой дом! — едва не плача, негодующе воскликнула Аннетта.

Гэмбрелл на мгновение прикрыл глаза:

— Я не соглашусь, если они останутся в городе.

Аннетта всхлипнула:

— Мы уедем, если это поможет освободить доктора Марша. Я уверена, что он не шпион.

У Гэмбрелла был вид крысы, попавшейся в западню.

— Значит, если я соглашусь…

— Мы перевезем вас в такое место, откуда сами вы не сможете освободиться. Я оставлю кое-кому ключ, и вас освободят через несколько часов после нашего отъезда. Мы хотим быть уверены, что вы обязательно исполните вашу часть нашего общего договора.

Колючий взгляд Гэмбрелла говорил о том, что он лихорадочно ищет другие возможности освобождения. Наконец он коротко кивнул.

— И последнее, майор. Вы знаете, как легко я попадаю в город и ускользаю из него. Если вы нарушите хоть один пункт в нашей сделке, я вас убью. Если вы попытаетесь бежать в Англию, я пришлю Хоу доказательства, что вы предатель. Если я не пересеку благополучно ваши сторожевые посты, он и в этом случае обязательно получит свидетельства против вас.

— Вы не сможете. Я не…

— Кто вам поверит, когда в данный момент один из наших поверенных скупает ваши векселя, данные в счет карточных долгов.

— Как это? — нахмурился Гэмбрелл.

— Не секрет, что у вас много долгов. Пятно навсегда останется на вашей репутации.

Бледность Гэмбрелла мгновенно уступила место яркому румянцу.

— Вы тайный агент, — крикнул он.

Выражение лица Джона Патрика не изменилось. Все тот же ледяной взгляд и жесткая складка рта. Теперь даже Аннетта испугалась, в то же время понимая, что он неуклонно идет к намеченной цели без единого выстрела. Джон Патрик делал также все возможное, чтобы скрыть роль ее семьи в происходящем.

— Итак, ваш ответ?

— Я все-таки увижу, как вас однажды повесят, — выпалил Гэмбрелл.

— Что ж, это вполне возможно, — согласился Джон Патрик.

Лицо Гэмбрелла приобрело обычный цвет. Джон Патрик только что Дал ему возможность сохранить остатки гордости. Еще никогда ей не приходилось наблюдать такого искусного умения вить из человека веревки.

— Поклянитесь, что ваш брат ни в чем не замешан, — сказал Гэмбрелл, — поклянитесь жизнью своей матери.

— Он никак не был замешан в моих делах. Никогда. И очень всех этим расстраивал.

Аннетта не знала, что именно Гэмбрелл услышал в словах Джона Патрика. Скорее всего, то, что хотел услышать.

— Дайте мне листок бумаги, — сказал он.

* * *

Ноэля терзал жестокий голод. Запястья болели от тяжелых наручников. Он сидел в углу переполненной камеры. Другие заключенные, считая его роялистом, относились к нему презрительно, хотя он страдал от тех же лишений, что и они. А тот факт, что он по-прежнему настаивал на своей невиновности, не улучшал его взаимоотношений ни с королевскими солдатами, ни с захваченными в плен озлобленными мятежниками.

Единственное, что о нем знали, так это его родство с Джоном Патриком. Никто, однако, не видел, как он его лечил или доставил в дом Кэри. Это мешало обвинить Ноэля в предательстве Короны. Совпадения и предположения были недостаточным материалом для обвинительного вердикта в городе, где он знал и лечил каждого солидного по своему положению квакера. Никто никогда не видел его вместе со Звездным Всадником, никто, кроме Кэри, но, слава богу, они находятся за пределами досягаемости.

Кэти. Он невольно все время думал о Кэти и своей семье. Как бы ему хотелось снова всех увидеть! Он жаждал опять заключить Кэти в объятия и наверстать упущенное даром время. Но теперь это вряд ли получится. Он попытался пошевелиться. Одежда стала жесткой от грязи и отвратительно пахла. Он теперь понимал, почему Джонни так стремился освободить своих людей. Жаль, что того же не проделать вторично.

Интересно, где сейчас брат? Где-нибудь на просторах семи морей. Все же он, Ноэль, тоже пока жив и не поддается отчаянию. Нет, он еще не готов сдаться. Ведь его ждет Кэти.

Он услышал лязг открываемых дверей и стук сапог. Никто из сокамерников даже головы не поднял. Многие из них обитали здесь больше трех недель, в течение которых Ноэль занимал свой угол в этой преисподней, и уже утратили всякую надежду.

— Марш! — проворчал огромный сержант, с самого начала невзлюбивший Ноэля.

Ноэль медленно встал, ослабевшее тело двигалось с трудом. Опять будут бить?

Он перешагнул через валявшихся на полу, стараясь держаться прямо. Наручники звякнули самым неприятным, душераздирающим образом. Он подошел к выходу, один из караульных вытолкнул его наружу и снова запер дверь. Ноэля повели по коридору в караульную, затем к кузнецу, который, к удивлению Ноэля, расковал его. И все это молча. Никто не проронил ни единого слова.

Сержант повел Ноэля к двери в фасадную часть тюрьмы, где нетерпеливо ожидал другой сержант. Этот, в отличие от тюремного, был одет в безупречно чистый форменный мундир.

— Вот он, — ткнул пальцем в Ноэля первый.

Другой кивнул, а затем, повернувшись к Ноэлю, брезгливо повел носом, словно его вниманию предложили мешок с тухлой рыбой.

— Получен приказ освободить вас, но майор Гэмб-релл сначала желает увидеться с вами. Идемте.

Не очень похоже на приказ. Какую новую игру затеял Роджер? Ноэль шел за сержантом на некотором расстоянии. У него возникло искушение бежать. Как чист и свеж воздух! Идет дождь, но это хорошо, может быть, он смоет с него немного грязи, пусть даже будет очень холодно.

Ноэль очень удивился, заметив, что сержант ведет его прямо к дому Кэри. Первый этаж был целиком освещен. Почему? Когда же Кэри вернулась?

Это все Джон Патрик, внезапно понял Ноэль. Кэри прибыла сюда вместе с Джоном Патриком. Сердце отчаянно забилось в груди. Нет. Его брат ни за что бы не вернулся в Филадельфию. Это слишком опасно…

И все-таки во всем этом видна рука его хитроумного братца. Роджер никогда и ни за что бы не выпустил его из тюрьмы, даже если бы не сумел доказать, что он, Ноэль, шпион. Шаг его стал тверже и легче.

Сержант подошел к крыльцу.

— Майор ожидает вас внутри, — сказал он, постучал в дверь и отступил в сторону.

Дверь отворилась, и Ноэль увидел широко улыбающегося Хью Кэри, который повел его в кухню.

За столом, насупившись, сидел Роджер. На краю стола восседал Джон Патрик с пистолетом в руке, но с таким вальяжным видом, словно он — гость на званом вечере.

Их взгляды встретились.

— Ты чертовски плохо выглядишь, братец, — сказал Джон Патрик.

— И еще хуже пахну, — ответил Ноэль. — А что ты здесь делаешь?

— Убеждаю майора в том, что он ужасно ошибся, арестовав невиновного человека. И он теперь твердо в этом уверен.

Ноэль взглянул на Роджера. Майор насупился еще сильнее.

Джон Патрик поморщился. Он наконец в полной мере ощутил зловоние, исходящее от Ноэля.

— Хью поделится с тобой одеждой. Она, конечно, не совсем тебе впору, но…

— А потом?

— Майор Гэмбрелл сделал твой отъезд из Филадельфии обязательным условием твоего в высшей степени великодушного освобождения из тюрьмы. Мы уезжаем через полчаса.

Ноэль перевел взгляд с Джона Патрика на Аннетту, стоявшую рядом с отцом, потом на большую, неуклюжую женщину с пистолетом в руке. И, наконец, его взгляд остановился на Малькоме, который только что тихо вошел в комнату.

— Черт возьми, как я рад тебя видеть, — улыбнулся Ноэль.

— Аристотель в порядке, — ответил Мальком.

Огромное облегчение выразилось на лице Ноэля. В тюрьме он все время беспокоился о Малькоме и собаке.

— Но вам лучше поторопиться, — напомнил Джон Патрик.

Ноэль ограничился кивком, сердце его было слишком полно благодарностью, чтобы он мог вымолвить хоть слово, и пошел за Хью в его комнату. Старик закрыл плотно дверь и повернулся к Ноэлю.

— Мои вещи вам, конечно, будут малы, но…

Ноэль уставился на Хью:

— Когда же?..

— Несколько недель назад, в доме вашего отца, — сказал Хью. — Но я вам подробно обо всем расскажу попозже.

— Да, нам надо поскорее отсюда выбираться, — закончил Ноэль, соскребая с себя грязь над умывальным тазом.

— Совершенно верно, — ответил Хью, подавая Ноэлю кое-что изодежды и еще теплый плащ. — Аннетта внизу приготовила поесть. Нам придется ехать всю ночь.

— Нам?

— Майор Гэмбрелл не желает, чтобы мы тоже здесь оставались, хотя Джон Патрик, как настоящий паладин, пытался заставить его поверить, будто мы не имели никакого отношения ко всему происходящему.

— А как он…

— Наверное, получил сообщение от вашего слуги. И еще он точно знал, каким образом заставить майора согласиться на все его условия.

Ноэль покачал головой.

— А как Аннетта?

— Мне кажется, что она любит вашего брата.

— Я все время беспокоился о вашей семье. Вы так внезапно исчезли.

— Джон Патрик превосходно о нас заботился. Мы остановились в вашем поместье. Я помогаю Йэну в школе, — добавил он горделиво.

Сколько чудес удалось сотворить Джону Патрику всего за несколько недель.

Однако времени восхищаться ими совсем не оставалось. Ноэль снова последовал за Хью, на этот раз вниз по лестнице. Роджера нигде не было видно. Огромный пирог красовался на столе. Ноэль с жадностью схватил кусок, в три глотка осушил стакан пива, стараясь навсегда смыть всякое воспоминание о тюрьме.

Через минуту на пороге появилась Аннетта. На ней были брюки и мужская рубашка, а волосы она спрятала под матросской шапкой. Исчезла церемонная, сдержанная мисс. Глаза ее сверкали, а походка стала еще легче и стремительнее.

Сколько всего свершилось за то время, что они с ней не виделись?

— А где майор?

— Джон Патрик запер его в подвале, чтобы он в следующие несколько часов не изменил своим обещаниям. Завтра придет человек, которому Джон Патрик заплатил, чтобы открыть погреб и потом запереть дом.

В комнату вошли трубочист и еще какой-то человек, которого Ноэль не узнал, затем — толстуха. Она хладнокровно стала снимать одну юбку за другой. Под ними обнаружились матросские брюки. Под конец она освободилась от парика и оказалась мужчиной. Появился Джон Патрик, который был чем-то занят на другой половине дома. Он снова довольно сильно постарел, благодаря седому парику и ветхой шляпе, низко надвинутой на лоб.

— Лошади готовы. Поедем по двое. Я с Аннеттой, а вы, Ноэль и Хью, поедете на двух других лошадях. Ты недостаточно крепок, чтобы идти пешком. Нам лучше ехать разными дорогами. Полагаю, ты знаешь, как можно выбраться из Филадельфии.

Ноэль кивнул. Глупо будет, если их обоих поймают.

— А как же остальные?

— Они просочатся сквозь контрольные пункты пешком. Или украдут лошадей. Сейчас обстановка уже не такая напряженная.

— Не стоит ли нам дождаться темноты?

— Когда мы доберемся до линии заграждений, уже стемнеет. Лучше ехать по городу днем как добропорядочным гражданам.

— Добропорядочным гражданам? — И Ноэль вздернул брови.

Джон Патрик хмыкнул.

— Все еще цепляешься к словам?

Ноэль усмехнулся в ответ.

— Спасибо, — сказал он.

— Должок еще не вполне уплачен, — ответил Джон Патрик. — Но об этом потом.

Через несколько минут они уже все были в седлах. Джон Патрик и Аннетта — на дреэних клячах, которые соответственно и выглядели. А Хью и Ноэль, одетые как преуспевающие негоцианты, на быстроходных и крепких жеребцах. Остальные незаметно, один за другим, выскользнули из дома.

— Увидимся в Вэлли Фордж, — сказал Джон Патрик.

Ноэль кивнул, и они разъехались в разные стороны.

* * *

— Проходите в дом, миссис, ведь дождь идет.

Но Кэти не хотела и не могла сидеть внутри. Она безостановочно сновала взад-вперед мимо замаскированных ветками хижин, в которых зимовал штаб армии Вашингтона. Она прибыла вместе с экипажем «Звездного Всадника», испытав все трудности опасного путешествия по Делаверу. Плыли в безлунную ночь, чтобы не заметили английские сторожевые суда и не открыли огонь. Выгрузили пушки и продовольствие. Затем «Звездный Всадник», управляемый Айви, отчалил, а Джон Патрик и несколько членов команды вместе с семейством Кэри остались.

Кэти очень хотелось поехать с ними в Филадельфию, но тогда Джон Патрик пригрозил, что свяжет ее, если она не уймется.

— Ты только ухудшишь положение Ноэля, — убеждал он ее, и наконец она согласилась остаться. Однако они отсутствовали уже три дня.

Из двери вышел один из полковников, адъютант Вашингтона.

— Наши люди ждут с лошадьми наготове недалеко от контрольных английских постов. Теперь уже недолго осталось.

Полковник поглаживал пальцами свою трубку.

— Генерал Вашингтон желает лично поздравить доктора Марша. Он был нашим лучшим агентом в Филадельфии. И мы не хотим потерять его.

Потерять по ее вине! Чувство раскаяния переполняло душу Кэти с тех самых пор, когда она узнала об аресте Ноэля. Это она привлекла к нему нежелательное и опасное внимание. Она сейчас со стыдом вспоминала все колкости, шпильки, обвинения, которыми язвила его. Ей хотелось умереть. Она должна была обо всем догадаться сама. Но даже если она заблуждалась на его счет, то все равно, почему она его не поддержала, не оказала ему помощи?

«Господи, пожалуйста, верни его мне». Она не переставала молиться об этом с тех самых пор, как его арестовали. Никто, ни Джон Патрик, ни самый ад, не смогли бы ей помешать отправиться в Вашингтон на «Звездном Всаднике». И только понимание, что она действительно может ухудшить положение Ноэля, заставило ее остаться в штаб-квартире генерала. И ждать. Ждать. Она поклялась себе, что отныне никогда не отпустит от себя Ноэля.

Дождь барабанил по ее голове. Он лил уже три дня подряд, превращая дороги в сплошную грязь, гася костры и вселяя уныние во всех, особенно в молодых солдат, плохо одетых и обутых.

Кэти плотнее закуталась в плащ. Полковник все еще старался вовлечь ее в беседу, но она не хотела разговаривать. Она хотела, она жаждала только одного — увидеть Ноэля.

Наконец она спросила:

— Нельзя ли нам подъехать поближе к тому месту, где они должны пересечь линию фронта?

Полковник неохотно согласился.

— Пойду распоряжусь, чтобы оседлали лошадей. Но дамских седел у нас нет.

— Мне все равно, — сказала Кэти.

И они поехали по грязной дороге по направлению к Филадельфии, к лесам, разделявшим обе армии. Эти леса редели на глазах. Обе армии использовали их на топливо.

Они проехали мимо тяжело бредущих солдат, сменившихся с караула. А затем вдали показались двое всадников. Кэти пришпорила лошадь, пустив ее рысью, затем в галоп. Подъехав, она увидела пожилого мужчину и другого, молодого и худощавого. Она сразу же узнала Джона Патрика.

— А Ноэль? — спросила она.

— Он должен вскоре появиться, — усмехнулся племянник, — и черт меня побери, если я опять отправлюсь когда-нибудь его спасать. Думаю, я чересчур злоупотребляю гостеприимством Филадельфии.

— Ты его вытащил из тюрьмы?

— Эй, но его надо было еще вытащить из города. Но он сказал, что знает дорогу, и мы сочли за лучшее разделиться.

Кэти посмотрела на Аннетту:

— Спасибо вам.

Аннетта, чья вязаная матросская шапочка промокла насквозь, улыбнулась, глядя на Джона Патрика. Кэти подумала, что, пожалуй, вскоре они станут родственницами. И это замечательно. За короткий путь из Мэриленда к устью Делавера она прониклась к Аннетте теплым чувством. Просто в глаза бросалось, как ее племянник и Аннетта влюблены друг в друга.

Джон Патрик выпрямился в седле.

— Ноэль может примчаться вдоль реки.

Он свернул с дороги и поехал к югу, а за ним остальные. Все четверо ехали молча примерно час и наконец увидели караульных.

— Не заметили кого-нибудь, кто переправился бы с той стороны?

— Да, сэр. Двое. Их уже отправили в штаб.

— Оба в гражданском платье? Один пожилой?

Караульный кивнул.

Четверо всадников переглянулись, улыбаясь, и помчались во весь опор к штабу.

* * *

Ноэлю наконец удалось убедить штабных офицеров, что он действительно тот, за кого себя выдает. Его обуревало радостное возбуждение, но силы были на исходе. Ждать аудиенции у генерала пришлось довольно долго, но вдруг дверь распахнулась и в штабное помещение влетела Кэти и бросилась в объятия Ноэля.

Он крепко прижал ее к себе. Кэти вся промокла, впрочем, он сам тоже, с одежды стекала вода, но что им было до этого. На виду почти у всех приближенных Вашингтона они целовались и целовались и не могли оторваться друг от друга. Он уже не надеялся, что снова когда-нибудь прижмет ее к груди, опять увидит ее прекрасные зеленые глаза, устремленные на него со всепоглощающей любовью.

— Эхм-м…

Все еще держа Кэти в объятиях, Ноэль наконец услышал деликатное покашливание и обернулся. Перед ним, улыбаясь, стоял генерал Вашингтон.

— Значит, вашему брату-разбойнику удалась его затея, — сказал генерал и протянул Ноэлю руку.

— Да, сэр.

— У него больше жизней, чем у кошки. И у вас, очевидно, тоже.

— Да, сэр, — ответил Ноэль лаконично.

— Куда вы теперь направитесь?

— Домой, наверное. На некоторое время.

— Вы это заслужили, доктор Марш. А потом возвращайтесь к нам. Нам нужны хорошие врачи.

И генерал снова протянул Ноэлю руку:

— Мы у вас в большом долгу.

Вашингтон повернулся к Джону Патрику, который стоял у двери с Аннеттой и Хью.

— Капитан Сазерленд, примите мою благодарность.

Джон Патрик кивнул, а Ноэль заметил, как он сжал руку Аннетты.

— Я хочу вас кое о чем просить, генерал.

Вашингтон кивнул.

— Просите обо всем, что в моих силах исполнить.

— Земельные угодья этих людей были конфискованы, потому что их владелец не присягнул на верность вашему правительству. Он так поступил из принципа…

— Понимаю, — ответил Вашингтон и перестал улыбаться. — Обещаю, что не забуду о помощи, которую они вам оказали, и сделаю все, что могу.

И отвернулся, давая понять, что аудиенция закончена. Все пятеро: Ноэль и Кэти, Джон Патрик, Аннетта и Хью — вышли из штаб-квартиры.

— Ты куда теперь? — спросил Ноэль брата.

— Наверное, поеду с вами домой. «Звездный Всадник» нуждается в починке. Корабль сейчас в Балтиморе.

— Так, значит, ты сможешь присутствовать на нашей с Кэти свадьбе.

* * *

Наверное, они представляют собой странное зрелище, подумала Аннетта, когда на двух небольших лодках они пересекли Делавер и прибыли наконец в Вилмингтон, а оттуда к Чезапикскому заливу. Джон Патрик, у которого, казалось, всегда водятся в кошельке деньги, приобрел для всех крепких, хотя и не очень красивых лошадей. Матросы ворчали: мало кто из них был умелым наездником. Некоторые не раз падали с лошадей. На границе с Мэрилендом Квинн с матросами откололись от остальной компании и направились в Балтимор, куда Джон Патрик приказал Айви отвести «Звездного Всадника».

А Кэти, Ноэль, Джон Патрик, Аннетта и Хью поехали к Сазерлендам. Дорога была трудная. На ночь они останавливались во встречных гостиницах, и, если можно было получить свободную комнату, в ней располагались Кэти и Аннетта. Если таковой не оказывалось, они ночевали со всеми другими женщинами-путешественницами. То было время, не слишком уважавшее права личности на интимную свободу. Между Джоном Патриком и Аннеттой наконец настало умиротворение. То, чего не было прежде. Любовь была, а мира и покоя нет. Однако теперь, убедилась Аннетта, они словно подписали договор, прочный и нерушимый, как сталь.

На четвертую ночь дождь перестал и погода улучшилась. Они заехали в придорожную гостиницу, но решили не останавливаться здесь на ночлег. Вместо этого они разбили лагерь около реки, разожгли огонь и поужинали хлебом, сыром и говядиной, купленными в гостинице, запивая еду пивом.

Джон Патрик взял Аннетту за руку и повел вдоль реки. Ноэль и Кэти отправились в противоположную сторону, оставив костер на попечение Хью.

Джон Патрик приметил наконец бревно, и они с Аннеттой сели.

— Еще никогда ты не была такой прекрасной, как сейчас, — сказал он, глядя на нее.

От прикосновения его пальцев ей стало тепло. Его губы нежно коснулись ее уха, потом прильнули ко рту. Уже давно между ними не было плотской близости. Аннетте стало жарко.

— Я еще не поблагодарил тебя как следует за спасение Ноэля, — прошептал он.

Меньше всего она хотела бы сейчас от него благодарности.

Аннетта отвернулась, потом взглянула на небо. Она уже слышала его рассказы об отважном Звездолове и Звездном Искателе. Ей суждено было влюбиться в человека, умеющего творить чудеса. Но ей хотелось творить чудеса вместе с ним.

Внезапно он поднялся с мокрого бревна и, опустившись перед ней на колени, спросил:

— Ты выйдешь за меня?

Аннетта прищурилась:

— Из чувства благодарности?

— Нет, по любви. Я никогда не смог бы жениться из чувства благодарности. Я тебя люблю.

Аннетта внимательно разглядывала его лицо. Он говорил это и прежде, но она не позволяла себе верить ему.

— Промочишь колени, — вот все, что она нашлась ответить. Глупость какая! А ее лицо уже заливал пламенный румянец.

Он весело хмыкнул.

— Да, очень сыро, и я чувствую себя дурак-дураком. Но ведь надо было сделать тебе предложение по всей форме, хотя мы не очень хорошо с тобой начинали.

Она улыбнулась.

— Да, не очень. — А ее пальцы коснулись его губ, обводя любимый контур. Господи милосердный, как же она любит Джона Патрика, но почему-то не может сказать об этом.

— Прости меня…

— Нет, — и она зажала ему пальцами рот. — Тебе не за что просить прощения. Ты и твои родные вылечили моего отца. Ты заставил меня понять себя самое и поверить в свои силы.

— И я очень люблю это «тебя самое».

И все-таки Аннетта еще сомневалась.

— Ты Звездный Всадник, флибустьер, искатель приключений.

— Нет, — тихо возразил Джон Патрик, — я им был. А теперь я хочу стать Звездным Хранителем моей собственной семьи. А ты, любимая, и есть моя звезда. — Он улыбнулся: — Так на этих условиях ты выйдешь за меня замуж?

Это все, что она хотела от него услышать.

— Да, о да! — А затем Аннетта подозрительно взглянула на него. — Но, может, тебе нужен мой ответ, чтобы поскорее встать с колен?

— И по этой причине тоже, миленькая.

Он встал. И глаза его блеснули, а губы изогнулись в чудесной, только ему присущей улыбке. Джон Патрик притянул Аннетту к себе.

— Но знай: ты всегда будешь моей звездой — ясной, сияющей и негасимой звездой моего собственного мира.

Она тесно прижалась к нему. Они поцеловались. Поцелуй был долгий и крепкий, Аннетта почти задохнулась, а он все сжимал ее в объятиях, словно решив не расставаться с ней никогда.

Аннетта коснулась его щеки и наконец произнесла слова, которые так долго хранила в сердце:

— Я люблю тебя.

* * *

Аннетта стояла на верхней ступеньке лестницы с букетом в руках, ожидая, когда наступит ее очередь спуститься. Перила были увиты зеленью, запах которой наполнял весь сазерлендовский дом. Это был день ее свадьбы.

И Кэти тоже. Обе свадьбы справляли в один день.

Времени для пышной церемонии не было. Они дали знать священнику только за два дня до намеченного срока, но никто не хотел ждать. Любовь — слишком драгоценный дар, чтобы тратить его впустую. Политика больше не имела никакого значения. Ведь главное — они любили друг друга и ценили свою преданность и верность самым близким и уважаемым людям. Кэти уже спустилась вниз. За ней последовала Аннетта. Дом был полон гостей — собрались все родственники и друзья Сазерлендов. Аннетте всегда хотелось иметь большую семью, и теперь ее желание исполнилось.

Она медленно прошла мимо гостей в комнату и заняла свое место рядом с Джоном Патриком. Кэти уже стояла там вместе с Ноэлем. Она подмигнула Аннетте, а потом устремила любящий взгляд на будущего мужа.

Аннетта посмотрела на Джона Патрика. Зеленые его глаза улыбались. Аннетте казалось, что сердце ее не выдержит и разорвется — так оно было полно любовью.

К ее капитану. К ее флибустьеру. Ее мужу.

Звездному Хранителю.

Эпилог

5 ноября, 1781

Каждый день Аннетта приезжала верхом к заливу. Здесь Джон Патрик обычно причаливал, когда возвращался домой. Впереди Аннетты, в седле, сидела двухлетняя Кэтрин.

Война закончена. Ноэль, который служил теперь в армии Вашингтона, прислал письмо с нарочным, где сообщал, что задержится еще на несколько недель. Кэти уехала к нему. А где сейчас Джон Патрик, Аннетта не знала. Но он, конечно, поспешит домой. Бетси тоже была как на иголках в ожидании приезда двух своих поклонников. Она еще не сделала окончательного выбора между Айви и Малькомом, но Аннетте казалось, что Бетси больше нравится шотландец.

Аристотель бегал по берегу в страшном волнении. Аннетту он принимал как должное, но ведь это не хозяин, и с каждым днем его недовольство жизнью усиливалось.

Так что Аннетте приходилось довольствоваться обществом попугая Билли. Словарный запас его увеличился. Теперь он умел говорить «хорошенький ребеночек» и «возвращайся домой». Последнее, надо думать, должно относиться к ее непоседливому супругу.

И Джон Патрик все время возвращался, урывая промежутки между охотой за английскими кораблями и поставкой продовольствия армии Вашингтона. Теперь она ждала его домой насовсем. Аннетта улыбнулась при мысли о ребенке, которого ожидала…

Она уже хотела повернуть обратно и бросила на горизонт последний взгляд, прикрыв глаза рукой. Парус! Прекрасный любимый парус. Словно почувствовав ее волнение, Аристотель залаял.

— Нет, — сказала она ему тихо, — это не твой гость. Это мой.

Однако Аристотель все равно бегал взад-вперед в лихорадочном ожидании радостного свидания.

Аннетта задумалась. Стоит ли торопиться к ферме Тима, чтобы взять лошадь для Джонни? Не лучше ли скакать вдвоем на одной? То есть втроем? А можно сказать, и вчетвером? Уезжая, она специально выбрала сильного, широкого в боках мерина. Ей приятно было думать, как она, может быть, сядет позади Джонни, крепко обхватит его руками и тесно к нему прижмется. Она так соскучилась по нему, по его крепким объятиям, по его запаху и необыкновенно милой улыбке.

Паруса на корабле свернули, бросили якорь. На воду спустили шлюпку. Кэтрин — их маленькая Кэти — запрыгала у нее в руках. Аннетта соскользнула с седла и сняла дочь. Седло она выбрала мужское, так, на всякий случай…

— Папочка приезжает, — прошептала она Кэти. — Папочка!

И личико дочки озарила улыбка. Джон Патрик очень старался приезжать как можно чаще. Он не хотел, чтобы дочь при встрече не узнала бы его. Для нее он был человеком, который всегда ее подбрасывал вверх, крутил в воздухе и крепко обнимал.

— На этот раз он с нами останется подольше.

Так Аннетта надеялась. Он обещал, что, когда война кончится, они переедут в Балтимор и он начнет там корабельное дело. «Мы будем проверять качество своих кораблей, путешествуя на Мартинику», — добавлял он, глядя на Аннетту смеющимися глазами. Теперь они не будут расставаться.

И у них будет собственный дом. Она любила Сазерлендов, но страстно мечтала о собственном домашнем хозяйстве. Отец хотел остаться здесь, в Мэриленде, хотя Вашингтон сдержал обещание и заставил пенсильванские власти вернуть Хью Кэри конфискованные владения. Но дома давно уже не было, поля заросли бурьяном, и у Хью не было желания начинать все сначала. Он продал свою землю и согласился на предложение Йэна занять место учителя, ушедшего воевать.

Аннетта еще никогда не видела его таким счастливым. Тетушка Мод жила вместе с ним на втором этаже особняка. Франклин еще семенил вокруг, преданно о них заботясь, и предложение уйти на покой и зажить в своем собственном домике встречал с негодованием.

Шлюпка приближалась к берегу. Аннетта взяла Кэти на руки и подбежала к самой кромке воды. Волна окатила их брызгами. Она смотрела, как Джон Патрик, стоя в шлюпке и широко улыбаясь, машет ей рукой. Он не стал ждать, пока матросы вытащат шлюпку на берег. Он прыгнул в прибрежную волну и побежал навстречу Аннетте.

Она едва не задохнулась от счастья, коснувшись его груди.

— Анни, — сказал он ласково. Он обнял ее и вместе с ней Кэти, сидевшую у нее на руках. Наклонившись, он поцеловал жену, и Кэти сразу захныкала, тоже требуя внимания.

Он неохотно оторвался от Аннетты, взял Кэти на руки, поцеловал в щечку и несколько раз подбросил вверх, радуясь ее счастливому смеху.

Затем он посадил Кэти на одну руку, а другой притянул к себе Аннетту.

— Что ж, поедем домой.

— Все вместе? Вчетвером? — тихонько спросила Аннетта, коснувшись рукой своего живота.

Джон Патрик удивленно раскрыл глаза, а потом его лицо осветила улыбка.

— Да, Звезда моя. Все вместе.

Оглавление

Пролог

1.

2.

3.

4.

5.

6.

7.

8.

9.

10.

11.

12.

13.

14.

15.

16.

17.

18.

19.

20.

21.

22.

23.

24.

Эпилог