Ужасный Федя [Александр Владимирович Бирюк] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Бирюк Александр УЖАСНЫЙ ФЕДЯ

Вокруг была тайга. Виктор Бомбаревич, за несколько лет отшельничества превратившийся из рядового энтузиаста в настоящего маньяка, торопливо шагал впереди, увлекая меня в это царство теней и неприятных ощущений, и даже не оглядывался. Мы шли на поиски снежного человека, который, по слухам, обитал где-то в этих местах.

А более ужасные места для подобных поисков и представить себе было трудно. Мы пробирались по руслу пересохшей реки, и часы показывали полдень, Если бы не они, я засомневался бы в том, что в таком мрачном мире вообще существует течение времени. Кроме нас вокруг не двигалось ничего. Темная стена леса словно затаилась, не шевелился даже туман, превративший небо в кошмарный колпак. Мне подумалось, что и река пересохла не зря любое движение в этом замкнутом пространстве порождало только тревогу и неуверенность. Тот, кто никогда в жизни не бывал в подобных местах, вряд ли поймет мое состояние — ведь меня пугал даже сумрак маленького сквера в центре столицы. А если еще подумать и о том, к кому мы направлялись в гости…

Впрочем, Виктор Бомбаревич, в недавнем прошлом тоже горожанин, не чувствовал себя неуверенно. Напротив, он не видел в окружавших нас пейзажах ничего отталкивающего. Прошлым вечером я услышал от него массу сбивчивых речей, воспевающих и прославляющих этот великий противный край. Я не разделял восторгов Бомбаревича, а он не разделял моих опасений.

Но какие бы разногласия не возникали между нами по этому поводу, в одном мы с ним были едины. Нам обоим во что бы то ни стало нужно было увидеть снежного человека. Неандертальца, как называл его Виктор.

Бомбаревич возлагал на этот поход большие надежды. Самого неандертальца он еще так ни разу за три года и не увидел. Но зато был обладателем большой коллекции его следов. Он был уверен в существовании неандертальца, причем на основании собранных данных мог описать особенности его внешности и повадок до малейшей детали. Он был помешан на этом объекте, и с тех пор, как эта "болезнь" стала прогрессировать, превратился в человека с узконаправленной мозговой деятельностью. Для него реально существовали только те вещи, которые так или иначе были связаны с предметом его мании. Я имел к этому прямое отношение — хотя мне всю жизнь было глубоко наплевать на этого снежного человека, но, так как я был близким другом Виктора, и к тому же имел неосторожность в письмах к нему выражать недвусмысленное недоверие по поводу его мечты, то пришлось расплачиваться. Виктор сделал все, чтобы вытянуть меня из центра цивилизации и окунуть с головой в это отвратительное царство. "Вас бы всех оттуда повытягивать хоть на недельку, — сказал он мне, — чтоб размяли свои мозги и кости".

"Хороши же мозги будут у меня после такого отдыха", — уныло подумал я и крикнул:

— Эй, Бомбаревич!

И тут же испугался звука собственного голоса. Чаща гневно зыркнула на меня со всех сторон, грозя расплатой.

Виктор на ходу недовольно оглянулся через плечо. Я стянул с себя нелегкий рюкзак и опустил на позеленевший плоский камень.

— Чего ты? — остановившись, спросил Бомбаревич.

Я махнул рукой, не намереваясь больше кричать. В этом насквозь пропитанном влагой и мерзкими предчувствиями воздухе голос менялся и производил неприятное впечатление.

Виктор нетерпеливо ждал. Вид у него был раздраженный.

— Погоди, не торопись… — негромко сказал я, вытирая пот со лба. Куда спешишь, успеется!

— Устал? — подозрительно поморщился Бомбаревич.

Но я ничего не ответил, наслаждаясь выпавшей минутой отдыха. Лямки нагруженного доверху рюкзака порядком намяли плечи — в нем была палатка и кое-что из утвари. Бомбаревич нес на себе гораздо большую часть общего груза, однако он даже не скинул рюкзак, ожидая, пока я приду в себя.

…Когда я приближался к этому краю на элегантном авиалайнере, я никак не предполагал, что вся эта затея с поисками неандертальцев будет выглядеть гораздо менее романтичной, чем представлялось. Мне тогда казалось, что нет ничего проще, чем отшагать по тайге километров сто с нагруженным рюкзаком на спине. Вернее, я чувствовал, что прогулка окажется более прозаической, но откуда мне было знать — насколько? Мы не прошли еще и десятка километров, а я уже едва волочил ноги, Бомбаревич утверждал, что все будет хорошо, очень интересно, и что я нисколько не пожалею, И на самом деле, я еще не жалел, но чувствовал, что после созерцания первого же следа, который нам повстречается, у меня пропадет всякое желание двигаться дальше.

Но все же мне хотелось увидеть след. По всей стране разгорелись страсти-мордасти вокруг этого мифического существа, и чтобы найти хоть какую-то точку опоры в формировании моего отношения к этой, так сказать, проблеме, нужно было прощупать все собственными руками. О том, чтобы увидеть живого неандертальца, я сейчас не думал. Для моих нервов это было бы слишком.

Бомбаревич уже уходил, легко перескакивая с камня на камень. И чем больше он удалялся, тем сильнее окатывали меня холодные волны страха. Я передернул плечами, подумав о том, как это Виктор мог совершать свои одиночные прогулки по этому ужасному лесу в настырных поисках еще более ужасного. Что может быть ужаснее существа с налитыми кровью глазами безумца, картинки с фантастическими изображениями которого заполнили все популярные книжки последних лет, я себе и представить не мог.

Рюкзак сам собой занял свое место у меня на лопатках, а ноги понесли вперед без моего ведома. Куда девалась усталость? Казалось, что из размытой туманом чащи глядят тысячи враждебных глаз, и как бы выдавливают меня из занимаемого пространства, заставляя ноги работать с удвоенной силой. Бомбаревич скрылся из виду и я, изо всех сил стараясь не запаниковать и нагнать его, раза два чуть не растянулся на скользких камнях. И лишь когда я увидел наконец его за поворотом русла, все неприятные ощущения, словно силой инерции, вынесло из меня вон.

Бомбаревич стоял напротив пологого склона и смотрел наверх. Я скользнул взглядом по его заинтересованному чем-то лицу и тоже задрал голову. Над нами возвышалось большое узловатое дерево, за ним темнела сплошная масса дикого кустарника. Больше ничего я не увидел.

— След, — сказал Бомбаревич.

Я пригляделся, близоруко щурясь. Рюкзак на мгновение стал невесомым.

— Ей-богу, след! — возбужденно повторил Бомбаревич, швыряя свою ношу под ноги. — Или я буду не я!

Он проворно вскарабкался по откосу и склонился над полоской всклокоченной, как мне показалось снизу, земли.

Мой рюкзак сам слетел с меня, и через секунду я тоже был наверху.

— Смотри… — задыхаясь, произнес Бомбаревич. Он отстранил меня рукой, другой тыча под ноги. — Это его след. Свежий. Он прошел тут совсем недавно!

Пространство еще сильнее сжалось вокруг меня, Мне стало не по себе. Я вытянул шею, стараясь разглядеть то, что увидел Виктор. Но это было просто углубление между камнями с торчащими из него измочаленными корешками жухлой травы.

— След? — переспросил я, приглядываясь лучше. — С чего ты взял?

Виктор тряхнул сжатым кулаком.

— Это он! — повторил он. — Это он! И далеко уйти от нас он не мог!

Он сорвался с места и принялся рыскать вокруг, осматриваясь.

Я присел на корточки. Конечно, это был след, но кто его оставил, сейчас можно было только догадываться. Трава была вырвана с корнями, словно по ней пробуксовало колесо машины. Но машина проезжать тут не могла. При некотором воображении этот след вполне мог сойти за тот, что я неоднократно видел на страницах журналов.

Из-за кустов вывалился Виктор и подскочил ко мне.

— Так… — сказал он, еще раз оглядев след. — Сворачиваем тут. Мы должны его догнать. Это верный шанс.

Он скатился вниз, подхватил оба рюкзака и швырнул их к моим ногам.

— Нужно идти быстро. — Он умоляюще посмотрел на меня, просовывая руку в лямку. — Иначе мы его упустим.

И тут я испугался уже по-настоящему.

— Ты с ума сошел! — Я схватил его за руку и машинально огляделся. — Ты хочешь ломиться — за ним так… и даже без оружия? Но он же свернет нас в бараний рог?

— Не свернет? — упрямо ответил Виктор, — Если бы котел, то свернул бы уже давно.

Сейчас он и на самом деле был похож на сумасшедшего. На одержимого. Вряд ли он сам верил в то, о чем сейчас сказал мне, для него собственные слова ничего не значили — они были призваны убедить меня. Если бы даже неандерталец слыл кровожадным убийцей, и это не остановило бы моего друга. Он походил сейчас на выпущенный из пушки снаряд, ловить который на пути к цели просто немыслимо.

Я это прекрасно понимал, и его ответ меня не убедил. Я снова вспомнил репродукцию из журнала, и меня затрясло, как от тока. Если я еще не верил в гоминоида реликтового, то в нечто более ужасное я поверил безоговорочно. Тут, за тысячи километров от родного дома, я готов был поверить во что угодно. Остатки романтики слетели с этого предприятия так стремительно, что у меня вдруг закружилась голова. Рядом стоял мои друг Бомбаревич, которому я доверял в любом деле, но мне вдруг показалось, что это и не Бомбаревич вовсе, а коварный и хитрый враг, пытающийся заманить меня в, ужасную ловушку.

— Витя… — произнес я, надеясь неизвестно на что, — Я дальше не пойду!

Бомбаревич безжалостно поглядел на меня. В его глазах появился странный металлический блеск.

— Трус ты несчастный! — вдруг процедил он с нескрываемой злобой. — Ну и катись на все четыре стороны!

Он стремительно повернулся и пошел прямо в вязкую мглу таинственной чащи.

Я замер в нерешительности, потом окликнул его, но на этот раз Бомбаревич и не подумал обернуться. И я понял, что мне не остается ничего иного, как двинуться вслед за ним. Если бы я даже и захотел возвратиться домой в одиночку, у меня ничего бы не вышло. Проклятая тайга прикончила бы мой разум прежде, чем я сообразил бы, в какую сторону идти.

Я подхватил рюкзак и, прилаживая его на ходу, проклинал все на свете. Бомбаревич скрылся из виду, и это было невыносимо. Снова крикнуть я поостерегся, и поэтому пришлось напрячь все силы и волю, чтобы, не поддавшись панике, нагнать его.

Бомбаревич продвигался поразительно быстро. Ныряя под низкие ветви деревьев, проламываясь сквозь цепкий кустарник, он словно шел по следу наверняка выбранной дичи. Я же, сколько не вертел головой и не вглядывался себе под ноги, ничего не видел. Только один раз попалась ветка, сломанная на высоте человеческого роста. Виктор мельком взглянул на нее, словно видел в ней подтверждение своих догадок, и устремился дальше. Со мной он так и не заговорил до тех пор, пока мы не вышли на большую поляну.

Пока мы совершали эту выматывающую экскурсию под пологом сырого леса, заметно потемнело. Туман не сгустился и не рассеялся, солнце, судя по стрелкам наручных часов, должно было находиться не так уж и низко, однако темно было так, словно кто-то покрыл невидимое небо густой маскировочной сетью…

— Болото, — сказал Бомбаревич и отступил на шаг.

Я огляделся. И правда — поляна была не поляной, а настоящим болотом. Там и сям из него торчали какие-то пеньки и кустики. Противоположный берег терялся в пелене тумана.

— Так, — коротко сказал Бомбаревич и неприязненно оглядел меня. Мое состояние, ясно, ему не понравилось. — Привал.

Я потянулся к лямкам рюкзака, благодаря неизвестно какую силу за это желанное препятствие, как вдруг услышал в стороне странный шум. Будто кто-то пнул пустую железную бочку.

Бомбаревич резко обернулся на звук, и я увидел, как изменился цвет его лица. Оно стало зеленым. Я моментально понял, что он чего-то испугался, и, чувствуя, как все внутри переворачивается, тоже оглянулся.

Невдалеке от нас, в тени обвисших деревьев, стоял он. Мне не нужно было долго его разглядывать, чтобы в этом убедиться. Я видел его уже сотни раз. Поражающим был только рост.

Неандерталец крепко стоял на ногах-бревнах и походил сейчас на вырезанную из гигантской колоды фигуру далеко не сказочного страшилища. Ни один волосок не шевелился на его гладкой, словно у породистой собаки шерсти, на теле не играл ни один мускул. Но его ужасные, красные глаза глаза навыкате, глаза изверга — медленно двигались, обводя нас с Бомбаревичем пустым холодящим взглядом.

Я вдруг подумал, что не выдержу этого противостояния. Бомбаревич не подавал признаков жизни, и мне показалось, что он умер, стоя. Но отвести своего взгляда от этих красных глаз я был не в силах. Мне думалось, что упусти я их хоть на мгновение, и в движение придет какая-то страшная пружина, которая сделает обстановку еще ужасней.

Занятый своими чувствами, я и не пытался разглядеть неандертальца подробнее. Мне показалось, что я могу так простоять, не мигая, и день, и два, и месяц, и год, лишь бы это чудовище тоже не делало никаких движений, но тут Бомбаревич тронул меня за плечо.

— Петя… — нервно прошептал он. — Ты видишь?

"Еще бы", — сказал я, но оказалось, что только подумал. С перепугу язык усох и не шевелился.

Неандерталец продолжал стоять, как пень, и мне вдруг показалось, что взор его потух. И в тот же миг Бомбаревич выступил вперед.

— Эй! — дрожащим голосом, но довольно ласково позвал он, и протянул к страшилищу руку.

Неандерталец отступил и задел головой массивную ветвь, расположенную метрах в трех от земли. Я услышал треск дерева.

— Не бойся нас!.. — осмелел Виктор и двинулся вперед.

Я, затаив дыхание и чувствуя, как отнимаются ноги, Напряженно следил за этой сценой.

Внезапно на краю болота позади неандертальца показались две размытые туманом фигуры. Они вынырнули из чащи так стремительно, что, увидев их, я вздрогнул. Это были люди, причем один из них с ружьем на плече, и они быстро приближались, о чем-то переговариваясь. Неандерталец повернул в их сторону массивную голову и вдруг с шумом потянул носом гнилой болотный воздух…

События развернулись молниеносно, я даже не успел сообразить, что к чему. Винтовка соскочила с плеча незнакомца и раздался приглушенный туманом звук выстрела. Я подумал, что стреляют в чудовище, но пуля угодила мне в живот и я, завертевшись на месте, словно ветряная мельница, полетел на землю. Головой я ударился о камень, из глаз посыпались искры. Но сознание я не потерял. Боли не было, был только шум в ушах. Сквозь этот шум я различил какое-то гиканье, затем кто-то истерически закричал:

— Бей гадов!

Мгновение спустя округу потряс неимоверной силы рев, такой, словно его исторгли сто паровых гудков сразу. Удивляться, поражаться и пугаться не было уже ни времени, ни сил. Не раздумывая более над тем, почему я до сих пор жив, размахивая руками и цепляясь за что попало, я попытался встать, но снова был сбит с ног. Впрочем, удар был не сильный и я, словно ванька-встанька, вскочил опять. Прямо перед моим носом мелькнули чьи-то ноги, поднятые в воздух, затем я увидел рядом с собой поражающе гигантскую сгорбленную фигуру неандертальца, который молотил своими ручищами-кувалдами, казалось, прямо по земле. Раздался еще один выстрел, но на этот раз пуля со мною не встретилась, и в суматохе я даже не мог разобраться, куда она полетела и вообще — в кого же на этот раз стреляли…

Неандерталец наконец разогнулся, держа в руке тщедушное на ее фоне тело Бомбаревича. Вся одежда Виктора была заляпана странной темной жидкостью, руки и ноги обвисли. Неандерталец швырнул его в меня, и я в который раз полетел на землю. В лицо плеснуло чем-то неприятно-теплым, и прежде чем безвольное тело друга придавило меня, я понял, что его голова так и осталась в пальцах неандертальца.

И в тот же миг краем глаза я заметил стремительно приближавшийся к моему лицу грязный сапог. Последовал сильный удар, и этого удара было достаточно для того, чтобы я наконец отключился.

Вероятно, я находился без сознания долго, потому что за это время успел прожить целую жизнь. Картины сменяли одна другую очень быстро, и к тому моменту, когда я открыл наконец глаза, я успел уйти от этого страшного события на много лет вперед. В этих снах Бомбаревич благополучно состарился и умер естественной смертью, реликтовый гоминоид так и остался существовать только на страницах журналов. А вот пуля, попавшая в меня, продолжала сидеть во мне, только не в животе, а в мозгу. Она ворочалась там в силу каких-то необъяснимых причин, вызывая боль, и ни на секунду не позволяла выкинуть из памяти идиотские-красные глаза привидения-неандертальца, которое оторвало голову Бомбаревичу-кукле.

Когда из кромешной темноты вдруг показалась сухая еловая ветка, озаренная дрожащим светом, я понял, что это не время сделало ложный ход, чтобы освободить меня от пули в мозгу, а я выпал из него, всего лишь отсрочив развязку этого страшного приключения…

Была ночь. Голова болела, но с животом было все в порядке, я это чувствовал, потому что будь иначе — не довелось бы мне видеть эти сны, и не болела бы так голова. Я скосил глаза в сторону огня и увидел рядом с собой веселый костерок с водруженным над ним квадратным котелком. От котелка поднималось марево, и по ту сторону сидели люди и разговаривали.

— Эй, проснулся? — сразу же услышал я тонкий голос одного из них и понял, что касается это именно меня.

Я напрягся, оторвал тяжелую голову от сухой травы, на которой лежал.

— Проспался? — Молодой парень лет двадцати встал надо мной.

Я мгновенно вспомнил грязный сапог, высекший искры у меня из глаз в тот, самый последний момент, и испуганно взглянул на его ноги. Совпадение было полным, и я отшатнулся.

— Привет! — снова сказал мне парень, наклонился и протянул раскрытую ладонь. — Добро пожаловать! Меня зовут Вася.

Я торопливо сел и поджал под себя ноги. Под глазом неприятно засаднило.

— Отойди-ка от него! — громыхнул раздраженный голос из-за костра.

Вася нехотя повиновался, а я тем временем огляделся.

Кроме Васи там было еще двое. Один сидел, второй — тип с крайне неприятной внешностью — встал и, кутаясь в замызганный брезентовый дождевик, подсел ближе ко мне.

"Попался!" — мелькнуло в голове, когда я разглядел его получше. Уж слишком отвратительной показалась мне эта рожа, и я нутром почувствовал, что ничего хорошего ждать от этих людей не придется. Это были нехорошие люди. Мне тотчас припомнился ужасный неандерталец… и несчастный Бомбаревич без головы.

— Очухался? — довольно-таки миролюбиво спросил тип с неприятной внешностью.

"Наверняка это сбежавшие из лагеря уголовники", — подумал я.

— Ну-у?! — противно взвизгнул Вася и затряс кулаками над моей головой. — Отвечай — очухался?!

Я почувствовал себя безумно скверно. Третий, за костром, уткнув подбородок в руки, сложенные на коленях, с каким-то непонятным любопытством наблюдал за всей этой сценой.

— Развяжи-ка ему язык, — обратился тип к Васе и тот, кивнув, радостно потянул из костра полыхающую рваным пламенем увесистую головню.

— Ы… ы… — завыл я, шаря вокруг руками. От безысходной тоски на глаза навернулись слезы. Может быть это просто шутки?

Силы вдруг оставили меня, я обмяк, и в этот же момент головешка очутилась у меня под носом. Раздался треск обгорающих волос, в лицо дохнуло нестерпимым жаром. Шутками тут и не пахло.

Эти головорезы церемониться со мною не собирались — я еще не понимал, что именно им от меня нужно, но чувствовал, что целым и невредимым отсюда уже вряд ли уйду. Да и уйду ли вообще?

— Зачем пришел? — спросил Вася, отвел пламя от меня и снова склонился, пытаясь заглянуть в мои перепуганные глаза. — Рассказывай, да поживей!

Я опять хотел заговорить, и опять у меня ничего не вышло. Обводя эти привидения безумным взором, я исторгал из себя только нечеловеческие звуки.

— Э-э… да он же немой! — сообразил вдруг Вася.

Третий, до того не издавший ни звука, поднял наконец свою голову с колен.

— Ты что, парень? — озабоченно спросил он из-за костра. — Никак и на самом деле язык прикусил?

— Не прикусил… — сказал Вася, словно замирая от восторга перед намечающимся открытием. — Проглотил! А ну, покажь язык! — взвизгнул вдруг он и с такой силой дернул меня за челюсть, что в первый миг мне показалось, что она вообще отделилась от лица.

— На месте язык, — разочарованно произнес он, закончив осмотр. Притворяется, гадина! — И снова замахнулся на меня дымящейся корягой.

— Стоп! — вступился вдруг за меня третий, и я невольно отметил про себя, как выгодно он отличается внешностью от своих неотесанных спутников. Было сразу видно, что он выходец из большого города. Это прямо-таки бросалось в глаза.

— Послушай, парень… — обратился он ко мне. — Приди в себя и успокойся.

Если бы он знал, чего от меня сейчас требует! Мозг буквально кишел дикими мыслями. Полное спокойствие будет только на том свете, промелькнула вдруг дурацкая мысль. Как сейчас у Бомбаревича.

При мысли о Бомбаревиче меня снова затрясло. Но я тут же вспомнил о пуле в животе и потянулся к нему руками. Пальцы мои нащупали исковерканную бляху ремня. Острый рваный край впился под ноготь, и я сморщился от боли. Но теперь мне стало понятно, почему я выжил при прямом попадании.

Я открыл рот, чтобы задать наконец хоть какой-нибудь вопрос, но из глотки снова полились непонятные звуки. Язык не работал. Вероятно, от беспрерывных кошмаров у меня что-то случилось с речью.

— Ладно, парень… — оскалил зубы тип с неприятной внешностью, наблюдая за тем, как я ощупываю свой язык дрожащими руками. — Давай-ка ответь нам: ты пришел сюда за снежным человеком?

Я уже знал, какого ответа от меня ждут и решил, что хуже не будет, если я не совру. Поэтому я с готовностью кивнул.

Вася склонился над котелком и длинной щепкой перемешивал его содержимое. От котелка шел приятный дух, и я почувствовал, как здорово проголодался.

— Ну и как… повидал? — Вася впился в меня гнусным вызывающим взглядом.

— Разумеется, повидал, — ответил за меня тип в плащ-палатке. — Отчего же тогда, скажи мне, язык у него усох?

— Ладно, — сказал вдруг интеллигент. — Оставим это. — Он снова обратился ко мне, и в его голосе я вдруг почувствовал нечто такое, что сразу же умерило все мои к нему симпатии. — Не знака, парень, как там тебя зовут, да и знать не хочу. Много вас тут в последнее время, исследователей разных, развелось, только жить нам мешаете. Этот дуралей, с которым ты пришел, давно тут воду мутит. Видите ли, неандерталец ему понадобился! Вот и посмотрел! — вдруг заорал он на меня. — И с каждым так будет, кто свои нос совать не перестанет! Понятно? Наш Федя не любит этого, он в зоопарке жить не хочет.

— Правильно! — в тон ему поддакнул Вася. — Все вы — сволочи ученые, так и норовите кого-нибудь в клетку засадить!

— Да мусор он, и дело с концом, — проворчал тип в плащ-накидке.

— Что мент, что ученый — сейчас одно и тоже! — не унимался Вася.

Я ошалело переводил взгляд с одного на другого. Как-то сразу я уловил это странно прозвучавшее сейчас имя — Федя… и сообразил, кому именно оно принадлежит.

— Так что молись, вонючка! — Вася поглядел на меня с какой-то патологической ненавистью. — Мертвец ты уже, как и твой друг!

— Федя! — вдруг позвал интеллигент.

За его спиной в темноте ночи что-то шевельнулось, вздрогнуло, словно осела гора земли, и через мгновение из-за костра на меня глянули ужасные красные глаза.

От неожиданности я сильно вздрогнул. Казалось, дурной сон прокручивается заново. Гигантский неандерталец стоял передо мной, согнувшись в три погибели, и одна его скрюченная рука упиралась в землю. В другой он крепко держал какой-то бесформенный предмет. Интеллигент глянул на этот предмет и укоризненно покачал головой.

— Фе-едя… — сказал он, морщась от отвращения. — Где же твоя культура? За столом ведь сидим!

Неандерталец недовольно вытянул губы в трубочку и прижал предмет к могучей груди. Я пригляделся, и неожиданно понял, что это была за штука.

Это была голова Бомбаревича, деформированная почти до неузнаваемости. От столь ужасного открытия я снова захрипел и дернулся, порываясь вскочить и бежать, Но Вася ловко влепил мне своей деревянной ладонью по шее. Голова моя обвисла, и, валясь набок, я чуть не угодил в костер.

Когда я пришел в себя, ужасной головы в руках неандертальца не было. Он сидел у костра, гора мяса и шерсти, и величественно, словно Гулливер над лилипутами, возвышался над своими приятелями. Перед ним стояла банка сгущенного молока, и он ковырял в ней пальцем, выгребая остатки содержимого. В компании этих бандитов он выглядел еще более устрашающе, чем тогда, на болоте…

На лбу у меня вздувалась огромная шишка. Очевидно, это позаботился Вася, чтобы привести меня в чувство.

— Не стоило и пугаться, — сказал мне интеллигент. — А ты ведешь себя, словно женщина в истерике. Но ведь ты не женщина, а искатель приключений, и поэтому должен знать, что вокруг тебя — жизнь, которая блещет всем своим разнообразием и целиком состоит из всяческих потрясений. Однако ты этого не знаешь. Это незнакомо таким цивилизованным слюнтяям, как ты. Я не берусь судить о том, как бы повел себя в подобной ситуации твой друг, но ты сегодня оказался не на высоте. Ты каждую минуту валишься в обморок. Почему так? Потому что ты трус. И я совершенно не понимаю — зачем ты вообще приперся в этакую глухомань?

Он знал, что ответа от меня ожидать не придется, и сразу продолжил:

— В любом случае, парень, прогулка эта была твоей последней прогулкой на свете. В этом лесу ты и умрешь, точно так же, как и твой настырный друг. — Он помолчал, словно проверяя мою реакцию на это заявление. — Так надо. И никто никогда не узнает, куда вы с ним исчезли, и это будет правильно.

От этих слов у меня захватило дух. Это было страшное чувство, и я едва снова не отключился, но тут Вася встал и направился ко мне. В руках у него была винтовка с коротким стволом, и я подумал, что он сейчас же меня и убьет…

— А ликвидацией твоей, — сказал интеллигент, — займется…

— Федя! — радостно взвизгнул Вася.

Неандерталец, поглощенный вылизыванием банки, услыхал свое имя и отбросил жестянку. Он протянул ко мне громадные руки, и чуть было не затушил при этом костер. Я задергался и попытался отползти, однако Вася снова влепил мне по шее.

— Поднимайся! — заорал он, и вдобавок больно ткнул в спину прикладом.

— И проворней двигай ногами, когда очутишься в лесу, — напутствовал меня тип в плащ-палатке. — Фортуна — штука капризная. Кто знает — может спасешься?

Вася противно заржал — мое спасение никак не входило в планы этих головорезов. Они наверняка были уверены в том, что живым мне отсюда не выбраться!

Я вскочил на непослушные ноги и вдруг затрясся. Во мне проснулось чувство жизненной силы, которое ни за что не хотело мириться с создавшимся положением. И если я сам, сломленный и безвольный словно тряпка, не имел уже ни сил, ни желания сопротивляться надвигающейся смерти, то это чувство, точно загнанная в угол змея, задергалось в страшных конвульсиях, и, брызгая ядом, рвалось на волю. Мне оно уже не подчинялось. Мое сознание в этой борьбе за жизнь не играло уже никакой роли.

Федя явно почувствовал перемену, происшедшую во мне. Слишком резво для своей массы он вскочил и замер в напряженной позе, по-прежнему не спуская с меня своих гипнотизирующих глаз. Все остальное, кроме этого взгляда, исчезло для меня. Я перестал быть человеком, и потому Федя почувствовал наконец во мне самую что ни на есть полноценную безмозглую дичь. А хищник и жертва в момент встречи понимают Друг друга с полувзгляда.

Но Федя почему-то медлил, и я понял, почему. Он ждал команды от своих хозяев.

Дисциплинированный боец!

— Пош-шел! — рявкнул вдруг Вася и ткнул меня кулаком под ребра.

И я пошел. А затем побежал. Что мне оставалось делать? Уже обогнув ближайший куст, я услыхал голос интеллигента.

— Отпустишь подальше… — кричал он, видимо, неандертальцу. — А затем утопишь в болоте… и чтоб никаких следов!

Я содрогнулся. Проворно перебирая ногами, нырнул в кромешную темноту и помчался, не разбирая дороги. Мысли сбились в испуганный комок и затихли. Мной овладел древний инстинкт примитивных предков, который распределял энергию мышц куда рациональней, чем разум. Чудом я увертывался от внезапно выныривавших из мрака стволов, и ноги, несмотря на засевшую в них противную слабость, ни разу меня не подвели, а руки, помогая туловищу продираться сквозь заросли цепкого кустарника, превратились в гибкие и сильные щупальца. Мне тогда казалось, что я даже и не дышал, дыхание только расслабляло и мешало.

А в голове намертво засело страшное видение — чудище Федя. Это видение гнало меня вперед, как мотор — торпеду. Ужаса я тогда не испытывал никакого, все ощущения исчезли, образ неандертальца стал для меня символом смерти — вечного врага всего живого. А от этого врага не защитят никакие эмоции, тут необходимы только решительные действия. Вот я и действовал.

Через некоторое время до меня донесся новый звук, и я сразу понял, что это такое. Я ждал этого звука. По моим следам выпустили неандертальца, и он ломился за мною через чащу, словно локомотив. Мои мышцы заработали в три раза проворнее, но тут начала сказываться неподготовленность тела к подобным соревнованиям. Ноги заплелись, я налетел на дерево и упал на гибкую стену сырого кустарника. За спиной уже явственно были слышны звуки исполинских шагов и отрывистое рычание зверя. Теперь я нисколько не сомневался в том, что минуты моей жизни сочтены, но непроизвольно подчинился неистребимому инстинкту, и, бешено вращая глазами в поисках свободного пути, снова вскочил на заплетающиеся ноги.

Тело мое словно разрывалось на части. По лицу струился то ли пот, то ли кровь… Пальцы на руках не действовали, как будто были отморожены. Меня опять занесло на кусты, и в панике я кинулся прямо сквозь них. За спиной раздавался треск ломающихся деревьев вперемежку с яростным сопением. А у меня из горла рвался дикий крик отчаяния, словно я уже чувствовал, как страшные скрюченные пальцы-кинжалы Феди впиваются в спину.

Но этого не произошло. Я заметил возникшую вдруг впереди какую-то темную живую массу, и, чудом увернувшись от нее, понял, что это было. Это был медведь. Уже потом, много времени спустя, я стал понимать, что именно случайная встреча с ним и спасла мне жизнь. Но тогда бездействующий мозг пронзила ослепительная вспышка уже не сдерживаемого ничем страха, и с этого момента я уже мало что помню.

Я помню только шум страшной драки, завязавшейся за моей спиной, а также, как утопая в мертвой холодной жиже и постоянно проваливаясь в нее с головой, отчаянно размахивал руками и дергал ногами. Мне все время казалось, что я уже давно завяз в болоте, утонул, но мои ноги неизменно находили опору, и я все же выныривал.

Продолжаться до бесконечности так не могло, и я наконец отключился. А включившись, увидел над собой яркое солнце и услышал возбужденные голоса людей. Да, это были люди. Это были уже хорошие люди!

Дальше все происходило как во сне. Но я не спал, а жил, двигался, и даже кое-как общался с окружающими. Я понимал, что каким-то чудом спасен, что нахожусь среди людей, которые не хотят мне зла, понимал, что страшного Феди рядом нет и что мне уже вообще нечего бояться. Но мозги мои действовали плохо, они словно слиплись, ссохлись после хорошей стирки, и соображал я с большим трудом. Как потом мне рассказали, на все расспросы я только затравленно улыбался и ничего не отвечал. Меня тогда даже не волновало, каким чудом я спасся, я подавлял в себе жуткие воспоминания, и радовался только тому, что голова моя на месте, а не где-то там, в тайге, в чаще, в лапах у мерзкого чудовища, а больше мне ничего и не надо было. Может быть я тогда просто сошел с ума. Вероятно, остальные это видели тоже.

Через некоторое время, так ничего и не добившись, меня отправили домой, в столицу, и там я оказался в психиатрической лечебнице. Но меня это не смущало. В лечебнице было лучше, чем на болоте в ту ночь, и поэтому я принял такой поворот дела как должное. Со мной занимались врачи, хорошие специалисты. Ведь я потерял дар речи, хотя никакого огорчения от этой потери не испытывал. Мне вообще не хотелось говорить. Вероятно, и с мозгами у меня было все в порядке, только я не хотел признаваться в этом окружающим, чтобы они своими расспросами не будоражили ненужных воспоминаний.

Но говорить я все же разучился на самом деле.

Мало-помалу я приходил в себя и впитывал поступающую извне информацию. Я наконец узнал, что таинственного реликтового гоминоида до сих пор никто не видел, что от Бомбаревича нет никаких вестей, и что вообще никто не знает, что же все-таки с нами приключилось. Несколько раз в больницу приходили какие-то типы то ли из органов внутренних дел, то ли из государственной безопасности, и пытались меня расспрашивать. Но и у них ничего не вышло. Я знал не больше, чем они. Как бы там ни было, а информацией я ни с кем не пожелал делиться.

Прошло еще некоторое время, и понемногу я стал похож на нормального человека, хотя говорить по-человечески так и не начал. Из больницы меня выписали домой. Побездельничав еще некоторое время, я пошел на работу. Друзья устроили меня рабочим в маленькую типографию. Для того, чтобы снова стать страховым агентом, каковым я был до злополучной поездки в тайгу, нужно было заново выучиться говорить.

И скоро я все-таки ощутил потребность в языке. Вместе с тем, как ко мне понемногу возвращалась ясность ума, на меня снова стали наваливаться страшные воспоминания. А наедине с ними я чувствовал себя очень скверно. Мне снова стали необходимы отошедшие во время болезни на задний план друзья, а для полноценного общения с ними без языка было не обойтись. К тому же я понимал, что в покое меня все равно не оставят — завеса над фактом странного исчезновения Бомбаревича все еще не была приподнята. Ключ к этой тайне находился только у меня, и все заинтересованные прекрасно это понимали. Да и не было уже смысла что-то скрывать. Я снова был здоров, и сам жаждал полного раскрытия этой тайны. Неопознанные призраки назойливые спутники моего сознания, мне были ни к чему.

Я стал ходить на прием к одному известному психиатру, который взялся вернуть мне речь. В тот день я сидел в безлюдном холле в ожидании приема и лениво поглядывал на включенный телевизор, Передавали новости. Я о чем-то думал, как, вдруг мое внимание непроизвольно переключилось на изображение на экране, и я вскочил, потрясенный. Я еще не разобрался в том, что я там увидел, но меня вдруг затрясло с такой силой, словно я опять очутился в тайге, перед тем страшным костром. Кто-то вошел в холл с улицы и застыл за моей спиной, тоже, вероятно, вглядываясь в экран, а я сделал несколько неверных шагов вперед, чтобы яснее разглядеть то, что было передо мной.

Экран показывал… ужасного Федю! Эту мерзкую харю и красные глаза я не в состоянии позабыть ни за что на свете. Федя сотрясал своими ручищами крепкие стальные прутья, отгородившие его от остального мира, но движения его были какими-то вялыми и неуверенными. Я никак не мог понять, куда же подевались все его проворство и сила, пока не услыхал наконец звуковое сопровождение этих кадров.

Твердым и бесстрастным голосом диктор вещал о том, что за несколько дней до этого неандерталец был случайно подстрелен пограничниками, принявшими его за нарушителя границы. За спиной у этого, так долго скрывавшегося (или скрываемого?) от науки существа был обнаружен прикрепленный ремнями к телу вместительный ранец, плотно набитый… наркотиками! Есть подозрение, что действует преступная банда, использовавшая этого реликтового гоминоида в своих низменных целях. Ведется расследование. К неандертальцу допущены ученые.

Откуда-то из недр сознания поднималось знакомое чувство животного страха, перед глазами снова появился яркий жуткий свет костра с дымящимся над ним квадратным котелком. Вспомнилась ехидная рожа гнусного Васи, затем — въедливый и не обещающий ничего хорошего голос безымянного. Дойти до интеллигента я не успел. Чья-то рука сжала мое плечо, и, подскочив от неожиданности, я затравленно обернулся.

На меня в упор глянули знакомые холодные глаза.

(Утопишь в болоте… И чтоб никаких следов.)

— Привет, — сказал интеллигент.

На нем был элегантный, отнюдь не дешевый костюм, от него исходил назойливый запах дорогих одеколонов. Если он и тогда, в тайге, в грязной лесной одежде мало походил на своих неотесанных спутников, то сейчас выглядел прямо министром.

Диктор говорил о погоде, где-то дальше по коридору, выходящему в холл, хлопнула дверь, а мы все стояли друг против друга.

— Слушай, немой… — наконец сказал он, словно взвесив что-то в уме. Он так тщательно выговаривал слова, что это казалось неестественным.

Мимо проскользнула медсестра, и, мельком взглянув на нас, скрылась за дверью. Наверняка мы походили сейчас на добрых друзей.

— Если ты не хочешь стать еще слепым и глухим, — продолжал он, — то ты прочно позабудешь обо всем, раз и навсегда.

Он убрал руку с моего плеча.

— Понял?

Мне не оставалось ничего другого, как судорожно кивнуть. Он наверняка заметил страх, прущий сейчас из меня, как паста из тюбика, и ухмыльнулся.

— Федя помнит о тебе, — добавил он. — Хорошо помнит. Ведь ты так подло от него тогда ускользнул! И унес свою голову! Вот из-за этой несчастной головы он и потерял покой и осторожность!

Он быстро огляделся.

— А теперь ступай домой, — сказал он уже громче, повернулся ко мне спиной и выскочил на улицу.

Ноги меня не удержали, и я упал в кресло.

В тот день я так и не явился к врачу. Я думал о нашей мафии, которая с такой легкостью отрывает головы своим любознательным жертвам, словно это тараканьи лапы или крылышки мотылька. Конечно же, это была мафия, а для кого же еще Федя мог таскать через границу целые мешки наркотиков? Интеллигент уверен в том, что я послушаюсь его совета. А такая уверенность свойственна людям только одной профессии. Мафия отрывает головы другим, но вот до ее головы не суждено добраться ни одному смертному — никогда.

В поисках информации о подробностях поимки Феди я развернул свежую газету. В ней сообщалось о том, что пойманного гоминоида переправили для лечения и изучения в столицу, и поместили в крупнейший центр для подобного рода исследований.

Прочитав это, я почувствовал, что все предыдущее мое лечение пошло насмарку, потому что мозги опять дали крен в ненужную сторону. Я понимал, что для жестокой мафии, которую представлял интеллигент, я не опасен, иначе меня давно бы уже не стало. Моя жизнь сейчас была в абсолютной безопасности — это в том, что касалось мафии. Но я продолжал размышлять. Я представлял себе механические рычаги этого чудовища Феди, именуемые руками и ногами… Он ранен, значит никто не осведомлен о подлинной силе, заключенной в его мускулах. Этот Федя хоть и не человек, но и не зверь уже, раз мафия нашла с ним общий язык в таком ответственном деле. А ум плюс нечеловеческая сила могут запросто свернуть любую решетку и добраться до намеченной цели. И вдруг… это невозможно, но если все-таки допустить… вдруг Федя узнает, где находится моя голова, которая так ему и не досталась?..

Я забился в самый угол своей темной квартиры и боялся подойти к окну. Я снова стал самым несчастным человеком на свете. И я решил бежать из своего дома, бежать из города, бежать куда угодно, лишь бы подальше от этого места.

(И чтоб никаких следов…)

Я сходил с ума, и для этого были все основания: этот центр, где находится клетка с ужасным Федей, расположен за каменной оградой через улицу — прямо напротив моего окна.