Даргер и Довесок [Майкл Суэнвик] (fb2) читать онлайн

Майкл Суэнвик Даргер и Довесок

Демон из сети (Пес сказал гав-гав) (пер. В. Кулагина-Ярцева)

Пес выглядел так, словно только что сошел с картинки из детской книжки. Наверное, чтобы он смог ходить прямо, было произведено не меньше ста операций. Форму тазовых костей, разумеется, полностью изменили. Чтобы переделать одну лишь заднюю лапу, понадобилось не менее десятка изменений. К тому же у пса были весьма искусно сделанные колени.

Не говоря уже о всяких неврологических усовершенствованиях.

Но что больше всего восхитило Даргера, так это костюм. Он сидел превосходно, сзади был разрез для хвоста, и опять же потребовалась, наверное, сотня переделок, благодаря которым костюм выглядел на собаке совершенно естественно.

— У вас отличный портной, — заметил Даргер.

Пес переложил трость из одной лапы в другую, чтобы обменяться с Даргером рукопожатием, и совершенно непринужденно ответил:

— Это довольно банальное наблюдение, сэр.

— Вы из Штатов? — Не менее банальное замечание, если учесть, что они находились на пристани, а шхуна "Мечта янки" поднялась по Темзе с утренним приливом: Даргер видел ее паруса, проплывшие над крышами домов. — Уже нашли себе пристанище?

— И да, и нет. Не можете ли вы порекомендовать мне какую-нибудь приличную таверну?

— В этом нет нужды. Я буду счастлив предложить вам на несколько дней свой кров. — И, понизив голос, Даргер добавил: — У меня к вам деловое предложение.

— Тогда обопритесь о мою руку, сэр, и я с готовностью последую за вами.

Пса звали сэр Блэкторп Равенскэрн де Плас Прешез, но он сказал с некоторой самоиронией: "Зовите меня сэр Плас", — и с тех пор стал "Сэрпласом".

Как Даргер подозревал с самого начала и в чем убедился при разговоре, Сэрплас был мошенником — больше, чем просто плутом, но до головореза не дотягивал. Словом, пес пришелся Даргеру по душе.

После того, как они выпили в баре, Даргер продемонстрировал шкатулку и объяснил свой план. Сэрплас осторожно коснулся замысловатой резьбы на поверхности сделанного из тикового дерева ящичка и убрал лапу.

— Вы нарисовали интереснейшую схему, маэстро Даргер...

— Пожалуйста, зовите меня Обри.

— Хорошо, Обри. Но здесь есть деликатная проблема. Как мы поделим... гм... трофеи этого рискованного предприятия? Мне не хочется упоминать об этом, но очень часто многообещающее сотрудничество терпит крах именно из-за подобных мелочей.

Даргер открутил крышку солонки и высыпал содержимое на стол. Кончиком кинжала провел четкую линию посредине.

— Я делю — вы выбираете. Или наоборот, если вам так больше нравится. При всем своекорыстии вам не найти между ними различия ни на крупинку.

— Отлично! — воскликнул Сэрплас и, бросив щепотку соли в пиво, выпил за заключенный договор.  

* * *

Когда они отправились в Букингемский Лабиринт, шел дождь. Даргер из окна экипажа изучал мелькающие однообразные улицы и мрачные дома.

— Старый скучный Лондон! История мельничным колесом не раз прошлась по твоему лицу.

— Тем не менее, — напомнил ему Сэрплас, — он должен принести нам богатство. Взгляните на Лабиринт с его вздымающимися вверх башнями и яркими витринами магазинов внизу, домами, которые, словно хрустальная гора, поднимаются над морем полуразвалившихся деревянных домиков... и успокойтесь.

— Хороший совет, — согласился Даргер, — но он не может утешить любителя городов и излечить его сердце.

— Тьфу! — плюнул Сэрплас и более не произнес ни слова за всю дорогу.

У ворот Букингемского Лабиринта сержант-связник выступил вперед, как только они вышли из экипажа. Он моргнул при виде Сэрпласа, но сумел произнести:

— Ваши бумаги?

Сэрплас протянул ему свой паспорт и бумаги, над которыми Даргер корпел все утро, и небрежно махнул рукой:

— Этот аутист^[1] со мной.

Сержант коротко взглянул на Даргера и тут же забыл о нем. У Даргера был дар, бесценный при его профессии: он мог состроить настолько неопределенное выражение лица, что, как только собеседник отворачивался, лицо мгновенно исчезало из его памяти.

— Сюда, сэр. Чиновник протокольного отдела сам посмотрит ваши бумаги.  

* * *

Карлик-ученый вел их через внешний круг Лабиринта. Они прошли мимо дам в биолюминесцентных туалетах, мимо джентльменов в ботинках и перчатках, сшитых из кожи, которая была клонирована из их собственной плоти. И мужчины, и женщины носили множество драгоценностей, поскольку побрякушки снова вошли в моду. Залы с колоннами из мрамора, порфира и яшмы были роскошно украшены. Но Даргер не мог не заметить потертых ковров и покрытых копотью керосиновых ламп. Его острый взгляд обнаруживал остатки старинной электропроводки и прослеживал пути телефонных линий и кабелей волоконной оптики, оставшихся с той поры, когда эти технологии еще действовали.

На кабели он смотрел с особенным удовольствием.

Карлик-ученый остановился перед тяжелой черной дверью, украшенной золотой резьбой: грифоны, локомотивы, геральдические лилии.

— Дверь, — сообщил он, — из черного дерева. Еще его называют Diospyros ebenum. Оно растет в Серендипе. Резьба покрыта золотом. Атомный вес золота 197,2.

Он постучал в дверь и открыл ее.

Чиновник протокольного отдела оказался толстяком с темными кустистыми бровями. Он не встал при появлении посетителей.

— Я лорд Кохеренс-Гамильтон, а это, — тут он указал на тоненькую ясноглазую женщину, стоявшую возле него, — моя сестра Памела.

Сэрплас низко поклонился даме, она улыбнулась в ответ, да так, что на щеках появились ямочки, и сделала легкий реверанс. Чиновник Протокольного Отдела быстро просмотрел бумаги.

— Объясните мне, что это за "липа"? Территории Западного Вермонта! Будь я проклят, если когда-либо слышал о таком месте.

— Вы много потеряли, — надменно сказал Сэрплас. — Действительно, мы молодая страна, появившаяся всего семьдесят пять лет назад во время раздела Новой Англии. Но в наших прекрасных землях много достопримечательных мест. Красивейшее озеро Шамплейн. Генные фабрики в Вайнуски, старейшее учебное заведение — Universitas Vindis Montis — в Берлингтоне... У нас есть многое, чем мы гордимся, и нет такого, чего бы мы стыдились.

Похожий на медведя чиновник подозрительно посмотрел на него и спросил:

— Что привело вас в Лондон? Почему вы хотите получить аудиенцию у королевы?

— Моя цель и пункт назначения — Россия. Однако посещение Англии включено в маршрут, а так как я дипломат, то уполномочен засвидетельствовать почтение своей страны вашему монарху. — Сэрплас только что не пожал плечами. — Вот и все. Через три дня я уже буду во Франции, и вы даже не вспомните обо мне.

Чиновник пренебрежительно бросил бумаги карлику, который заглянул в них и вежливо вернул Сэрпласу. Маленький человечек сел за изготовленный по его размерам столик и быстро скопировал документы.

— Ваши бумаги попадут в Уайтчепел, их там изучат. Если все пройдет хорошо... в чем я сомневаюсь... и представится удобный случай... что не так уж вероятно... королева примет вас примерно через неделю или десять дней.

— Десять дней! Сэр, у меня очень напряженное расписание!

— Вы хотите отозвать ходатайство?

Сэрплас колебался.

— Я... должен это обдумать, сэр.

Леди Памела невозмутимо наблюдала, как карлик уводил посетителей.  

* * *

В предназначенной им комнате висели зеркала в массивных рамах и потемневшие от времени старинные картины, а в камине был разведен огонь. Когда их маленький гид ушел, Даргер тщательно запер дверь на задвижку и замок. Затем он бросил шкатулку на кровать, улегся рядом с ней, уставился в потолок и сказал:

— Леди Памела необыкновенно красивая женщина. Черт меня побери, если это не так.

Не обращая на него внимания, Сэрплас, заложив лапы за спину, мерил шагами комнату. В нем кипела энергия. Наконец он принялся сетовать:

— Вы втянули меня в опасную игру, Даргер! Лорд Кохеренс-Гамильтон подозревает нас.

— Ну и что?

— Я повторяю: мы еще не приступили к реализации своих планов, а он уже подозревает нас! Я не доверяю ни ему, ни его генетически воссозданному карлику.

— Что за ксенофобия! И это у вас-то!

— Я не презираю это создание, Даргер, я боюсь его. Если заронить подозрение в его макроцефальную голову, он не успокоится, пока не выведает все наши тайны.

— Возьмите себя в руки, Сэрплас! Будьте человеком! Мы уже слишком далеко зашли, чтобы отступать.

— Я что угодно, только не человек, благодарение Господу, — ответил Сэрплас. — Но все же вы правы. Коготок увяз... А пока можно выспаться. Уйдите с кровати. Вы можете спать на коврике у камина.

— Я?! На коврике?!

— Я плохо соображаю по утрам. Если кто-нибудь постучит, а я не раздумывая открою дверь, вряд ли будет хорошо, когда обнаружат, что вы спите в одной постели с хозяином. 

* * *

На следующий день Сэрплас вернулся в Отдел Протокола, чтобы заявить: ему позволено ожидать аудиенции у королевы в течение двух недель, но ни на день больше.

— Вы получили новый приказ своего правительства? — подозрительно спросил лорд Кохеренс-Гамильтон. — С трудом могу себе представить, каким образом.

— Я исследовал собственное сознание и поразмыслил о некоторых тонкостях фраз в моих инструкциях, — ответил Сэрплас. — Вот и все.

Выйдя из Отдела, он обнаружил леди Памелу, ожидающую снаружи. Когда она предложила показать ему Лабиринт, он с радостью согласился. В сопровождении Даргера они неспешно направились вглубь, сначала смотреть смену караула в переднем вестибюле, перед огромной стеной с колоннами, которая когда-то прежде чем ее поглотило разросшееся в период славных лет строительство служила фасадом Букингемского дворца. Пройдя вдоль стены, они направились к зрительской галерее над государственной палатой.

— Судя по вашим взглядам, сэр Плас Прешез, вас интересуют мои бриллианты, — заметила леди Памела. — И неудивительно. Это фамильная драгоценность старинной работы, сделанная на заказ. Каждый камень безупречен, и все они прекрасно подобраны. Ожерелье гораздо дороже услуг сотен аутистов.

Сэрплас, улыбаясь, снова взглянул на ожерелье, обвивавшееся вокруг ее точеной шеи, над совершенной формы грудью.

— Уверяю вас, мадам, меня очаровывает вовсе не ваше ожерелье.

Она чуть порозовела от удовольствия. Затем непринужденно переменила тему:

— Что это за шкатулку носит с собой ваш человек, куда бы вы ни пошли? Что в ней?

— А, это... Безделица. Подарок для Московского князя, последней цели моего путешествия, — сказал Сэрплас. — Уверяю вас, она не представляет никакого интереса.

— Вы с кем-то разговаривали прошлой ночью у себя в комнате, — сказала леди Памела.

— Вы подслушивали под моей дверью? Я удивлен и польщен.

Леди Памела зарделась.

— Нет-нет, это мой брат... это его работа, вы же понимаете... наблюдение...

— Возможно, я разговаривал во сне. Со мной такое бывает.

— На разные голоса? Брат говорил, что слышал диалог.

Сэрплас отвел взгляд.

— Тут он ошибся.  

* * *

Английская королева представляла собой зрелище, способное конкурировать с любыми другими диковинами этой древней страны. Она была огромной, как железнодорожная платформа из старинной легенды, а вокруг нее сновали слуги с едой и информацией, от нее они уходили с грязными тарелками и утвержденными законами. С галереи она показалась Даргеру похожей на королеву пчел, но, в отличие от той, английская королева не совокуплялась, а гордо оставалась девственной.

Ее звали Глориана Первая, ей исполнилось сто лет, но она все еще росла.

Лорд Кемпбел-Суперколлайдер, случайно встретившийся им друг леди Памелы, который настоял на том, чтобы сопровождать их на галерею, нагнулся поближе к Сэрпласу и прошептал:

— Вас, разумеется, впечатлило великолепие нашей королевы. — В его голосе явно слышалось предостережение. — Иностранцы всегда бывают поражены.

— Я ослеплен, — ответил Сэрплас.

— Так и должно быть. Ведь на теле ее величества размещены тридцать четыре мозга, соединенные толстыми канатами нервных узлов в гиперкуб. Ее возможности переработки информации равны огромным компьютерам времен Утопии.

Леди Памела подавила зевок.

— Дорогой Рори, — сказала она, притрагиваясь к рукаву лорда Кемпбел-Суперколлайдера, — меня призывает долг. Не будешь ли ты так добр показать моему американскому другу дорогу назад?

— Разумеется, дорогая. — Он и Сэрплас встали (Даргер, конечно, все это время стоял) и осыпали ее комплиментами, затем, когда леди Памела ушла, Сэрплас двинулся к выходу.

— Не туда. Это общественная лестница. Вы и я можем выйти по лестнице для джентльменов.

Узкая лестница, извиваясь, спускалась под толпами позолоченных херувимов и дирижаблей и заканчивалась в зале с мраморными полами. Сэрплас и Даргер сошли со ступенек, и тут же руки их оказались зажатыми в лапах павианов.

Всего павианов было пять, все в красных униформах и гармонирующих по цвету строгих ошейниках с поводками, которые держал офицер с лихо закрученными усами и золотым кантом на мундире, означавшем, что он хозяин обезьян. Пятый павиан скалил зубы и хищно шипел.

Хозяин обезьян резко дернул поводок и сказал:

— Ко мне, Геркулес! Ко мне, любезный! Что ты говоришь?

Павиан выпрямился и коротко поклонился.

— Пожалуйста, пройдите с нами, — с трудом произнес он.

Хозяин обезьян кашлянул, и неожиданно павиан добавил:

— Сэр.

— Это возмутительно! — воскликнул Сэрплас. — Я дипломат и обладаю правом иммунитета.

— Обычно это так, — вежливо заметил хозяин обезьян, — однако вы вошли во внутренний круг без приглашения Ее Величества и таким образом стали объектом более строгих правил безопасности.

— Да я понятия не имел, что эта лестница ведет внутрь. Меня сопровождал сюда... — Сэрплас беспомощно огляделся вокруг. Лорда Кемпбел-Суперколлайдера нигде не было видно.

Таким образом Сэрпласа и Даргера снова препроводили в Отдел Протокола.  

* * *

— Дерево — тик. Его другое название Tectonia grandis. Тик произрастает в Бирме, Хинде и Сиаме. Шкатулка украшена затейливой резьбой, но без изысков. — Карлик-ученый открыл шкатулку. — Внутри старинное приспособление для электронного общения. Чип устройства из керамики, весит шесть унций. Устройство произведено в конце периода Утопии.

— Модем! — от удивления глаза чиновника Протокольного отдела вылезли из орбит. — Вы осмелились пронести модем во внутренний круг и чуть ли не в присутствие королевы? — Его стул так и заходил вокруг стола. Шесть ножек, похожих на лапки насекомого, казались слишком тонкими, чтобы выдержать вес его огромного тела. Но он двигался ловко и проворно.

— Он совершенно безвреден, сэр. Просто наши археологи откопали эту штуку, чтобы позабавить Московского князя, который известен своим пристрастием ко всему старинному. Несомненно, этот модем обладает определенной культурной или исторической ценностью.

Лорд Кохеренс-Гамильтон занес стул над головой Сэрпласа, это выглядело устрашающе.

— Утопиане наводнили мир своими компьютерными сетями и узлами. Затем выпустили в эту виртуальную вселенную демонов. Эти разумы разрушили Утопию и едва не уничтожили все человечество. Только всеобщий отказ от всех способов взаимодействия компьютера и человека спас мир от гибели! — Он смерил Сэрпласа свирепым взглядом. — Недоумок! Разве у вас нет истории? Эти создания ненавидят нас, поскольку их сотворили наши предки. Они еще живы, хотя ограничены своей электронной преисподней, им нужен только модем, чтобы наводнить физический мир. Вы понимаете, что кара за обладание таким приспособлением... — он угрожающе улыбнулся, — смерть?

— Нет, сэр, нет. Обладание действующим модемом — это преступление. А мое устройство совершенно безвредно. Спросите своего эксперта.

— Ну? — проворчал лорд Кохеренс-Гамильтон, обращаясь к карлику. — Оно работает?

— Нет. Оно...

— Молчи. — Он обернулся к Сэрпласу. — Вам повезло, дворняжка. Вас не обвинят в преступлении. Однако пока вы находитесь здесь, я подержу это мерзкое устройство под замком. Вам понятно, сэр Гав-Гав?

Сэрплас вздохнул.

— Хорошо, — согласился он. — В конце концов, это всего на неделю.  

* * *

Вечером леди Памела Кохеренс-Гамильтон пришла к дверям номера Сэрпласа, чтобы извиниться за этот оскорбительный арест, о котором, по ее уверениям, она только что узнала. Он пригласил ее войти. Они мгновенно оказались на кровати, стоя на коленях и расстегивая пуговицы друг друга.

Прелестная грудь леди Памелы обнажилась, как вдруг она откинулась, пытаясь застегнуть лиф, и сказала:

— Ваш человек смотрит на меня.

— Какое нам дело? — весело ответил Сэрплас. — Бедняга аутист. Его не трогает ничто из того, что он видит и слышит. Это все равно что стесняться кресла.

— Даже если бы он был вырезан из дерева, я предпочла бы, чтобы он не смотрел на меня.

— Как хотите. — Сэрплас хлопнул лапами. — Любезный! Отвернитесь.

Даргер послушно повернулся к ним спиной. Это был первый случай удивительного успеха его друга у женщин. Сколько же искательниц любовных приключений можно встретить, если твой вид неповторим?

Позади себя он слышал смех леди Памелы. Затем низким от страсти голосом Сэрплас сказал:

— Нет-нет, бриллианты не снимайте.

Беззвучно вздохнув, Даргер приготовился к долгой ночи.  

* * *

На следующий день Сэрплас чувствовал себя нездоровым. Узнав о его недомогании, леди Памела прислала одного из своих аутистов с чашкой бульона, затем явилась сама в хирургической маске.

Сэрплас слабо улыбнулся ей.

— Вам нет нужды носить маску, — сказал он. — Клянусь жизнью, моя болезнь не заразна. Как вы, несомненно, знаете, у нас, тех, кто подвергся переделке, есть предрасположенность к нарушениям эндокринного баланса.

— И только? — Леди Памела ложкой влила ему в рот немного бульона и промокнула упавшую каплю салфеткой. — Тогда восстановите его. С вашей стороны было очень дурно напугать меня такой чепухой.

— Увы, — печально произнес Сэрплас, — я уникальное создание, а таблица моего эндокринного баланса случайно упала в море. Разумеется, в Вермонте есть копии. Но к тому времени, как самая быстрая шхуна сумеет дважды пересечь Атлантический океан, боюсь, со мной все будет кончено.

— О, дорогой мой Сэрплас! — Она сочувственно накрыла его лапу рукой. — Наверняка существует какой-то способ, пусть самый отчаянный!

— Ну... — Сэрплас отвернулся к стенке и задумался. После долгого молчания он снова повернулся к леди Памеле и произнес: — Я должен кое в чем признаться. Модем, который ваш брат отнял у меня... Он работает.

— Сэр! — леди Памела вскочила, подобрав юбки, и в ужасе отступила от кровати — Этого не может быть!

— Моя дорогая, вы должны меня выслушать. — Сэрплас с трудом бросил взгляд на дверь, затем сказал, понизив голос: — Подойдите поближе, я буду говорить тихо.

Она повиновалась.

— На закате Утопии, во время войны между людьми и их электронными созданиями, ученые и инженеры объединили усилия, чтобы сделать модем, которым люди могли бы безопасно пользоваться. То есть защищенный от воздействия электронных демонов. Возможно, вы слышали о таком проекте.

— Да, слухи ходили, но.. ни одно такое устройство не было создано.

— Скорее, ни одно такое устройство не было создано вовремя. Его как раз доводили до ума, когда толпы разгромили лаборатории и Век Машин кончился. Однако несколько подобных устройств успели спрятать до того, как все специалисты были убиты. Спустя столетия смелые исследователи из Археологического института в Шелберне разыскали шесть таких устройств и разработали искусство пользоваться ими. Одно сломалось во время этих экспериментов. Два других хранятся в Берлингтоне. Остальные вручили доверенным лицам и послали трем наиболее мощным союзникам Территорий — в частности, в Россию.

— Трудно поверить, — ошеломленно произнесла леди Памела. — Неужели такие чудеса случаются?

— Мадам, я пользовался им позапрошлой ночью в этой самой комнате! Помните голоса, которые слышал ваш брат? Я разговаривал со своим начальством в Вермонте. И мне дали разрешение продлить свое пребывание здесь до двух недель.

Он умоляюще посмотрел на нее.

— Если вы сумеете принести мне устройство, я попробую воспользоваться им, чтобы спасти свою жизнь.

Леди Кохеренс-Гамильтон решительно встала.

— Ничего не опасайтесь. Клянусь своей душой, модем будет у вас сегодня ночью.  

* * *

Комната была освещена единственной лампой, которая давала странные тени, когда кто-нибудь шевелился — словно все они были духами зла на шабаше ведьм.

Зрелище было совершенно неправдоподобное. Даргер, не шевелясь, держал в руках модем. Леди Памела, тонко чувствовавшая обстоятельства, переоделась в темно-красное, цвета человеческой крови, шелковое платье с глубоким вырезом. Оно кружилось вокруг ее ног, пока она искала за дубовой обшивкой стен розетку, которой не пользовались целые столетия. Сэрплас еле сидел на кровати с полузакрытыми глазами и направлял ее.

— Вот она! — торжествующе воскликнула леди Памела. Ее ожерелье рассыпало небольшие радуги в тусклом свете.

Даргер застыл. Он стоял совершенно неподвижно в течение трех долгих вдохов, затем встряхнулся и вздрогнул, как в припадке. Его глаза ввалились.

Глухим неописуемым голосом он сказал:

— Кто вызывает меня из бездонной глубины? — Голос был совершенно не похож на его собственный — хриплый, дикий, жаждущий нечестивых забав. — Кто рискует разгневать меня?

— Вы должны передавать мои слова прямо в уши аутиста, — прошептал Сэрплас. — Потому что он стал неотъемлемой частью модема — не просто оператором, но самим его голосом.

— Я готова, — ответила леди Памела.

— Умница. Скажите ему, кто я.

— Это сэр Блэкторп Равенскэрн де Плас Прешез. Он хочет говорить с... — она остановилась.

— С его августейшей и социалистической честью, мэром Берлингтона.

— Его августейшей и социалистической честью, — начала леди Памела. Она обернулась к кровати и недоуменно переспросила: — Мэром Берлингтона?

— Это всего лишь официальный титул, наподобие должности вашего брата, поскольку на самом деле это главный шпион на Территориях западного Вермонта, — слабым голосом произнес Сэрплас. — Теперь повторяйте ему: я, находясь под угрозой смерти, требую передать мое сообщение. Употребляйте именно эти слова.

Леди Памела повторила эти слова в ухо Даргеру.

Он вскрикнул. Это был дикий злобный крик, заставивший леди Памелу отпрянуть от него в мгновенной панике. Затем крик вдруг оборвался.

— Кто это? — спросил Даргер совершенно другим голосом, на этот раз человеческим, — Я слышу женский голос. Что-то случилось с одним из моих агентов?

— Теперь говорите с ним, как с обыкновенным человеком: откровенно, прямо, без уверток, — Сэрплас откинулся на подушку и закрыл глаза.

И леди Кохеренс-Гамильтон рассказала (во всяком случае, так ей казалось) о недуге Сэрпласа его далекому начальнику, а от него получила выражения сочувствия и информацию, необходимую, чтобы вернуть равновесие эндокринной системе Сэрпласа. После соответствующих выражений вежливости она поблагодарила американского главного шпиона и выключила модем. Даргер вернулся в свое обычное пассивное состояние.

На маленьком прикроватном столике лежал эндокринный набор в кожаном футляре. Под руководством леди Памелы Даргер начал прикладывать нужные пластыри к различным местам на теле Сэрпласа. Прошло много времени, прежде чем тот открыл глаза.

— Я поправлюсь? — спросил он и, когда леди Памела кивнула, продолжил: — Тогда, боюсь, я вынужден уехать утром. У вашего братца везде агенты. Если он пронюхает, на что способно это устройство, то захочет оставить его себе.

Леди Памела, улыбаясь, вертела шкатулку в руках.

— И правда, кто бы стал винить его за это? С такой игрушкой можно совершить великие дела.

— Несомненно, он так и подумает. Умоляю вас, верните мне эту вещь.

Но она отрицательно покачала головой.

— Это больше, чем коммуникационное устройство, сэр, — заявила она. — Хотя и в этом отношении оно бесценно. Вы продемонстрировали, что оно может подчинять создания, обитающие в забытой нервной системе древнего мира. Следовательно, их можно заставить делать для нас вычисления.

— Действительно, наши специалисты говорили о подобном. Вы должны...

— Мы создали чудовища, чтобы выполнять обязанности, которые когда-то исполняли машины. Мы допустили, чтобы нами правил монстр с мозгами в виде двадцатигранника. Теперь у нас нет нужды в Глориане Вульгарной, Глориане Жирной, в Личинке-Королеве!

— Мадам!

— Я думаю, пришла пора, чтобы в Англии появилась новая королева!

— Подумайте обо мне!

Леди Памела остановилась в дверях.

— Вы действительно очень милы. Но с этим устройством я обрету трон и заведу такой гарем, который даст мне возможность вспоминать о вас, как о банальном капризе.

И, шурша юбками, она удалилась.

— Тогда я пропал! — воскликнул Сэрплас и упал на постель. Даргер тихонько закрыл дверь. Сэрплас приподнялся с подушек и стал сковыривать пластыри с тела. Потом спросил:

— Что теперь?

— Теперь нам надо выспаться, — ответил Даргер. — Завтра будет хлопотливый день.  

* * *

Хозяин обезьян явился за ними после завтрака и повел их хорошо знакомым маршрутом. Даргер уже потерял счет их посещениям Отдела Протокола. Они застали там лорда Кохеренс-Гамильтона в неистовой ярости и его сестру, спокойную и всезнающую, стоявшую в углу со скрещенными на груди руками. Даргер задал себе вопрос, как ему могло хоть на минуту прийти в голову, что брат имеет более высокий ранг, чем сестра.

Шкатулка с модемом стояла открытой на столе карлика-ученого, который склонился над устройством, внимательно его изучая.

Никто не произнес ни слова, пока хозяин обезьян и его павианы не покинули помещения.

Тогда лорд Кохеренс-Гамильтон проревел:

— Ваш модем отказывается работать на нас!

— Я говорил вам, — спокойно ответил Сэрплас, — он не действует.

— Это ложь! — Стул разгневанного лорда вытянул свои тонкие ножки настолько, что чиновник чуть не стукнулся макушкой о потолок. — Мне известно о вашей деятельности, — он мотнул головой в сторону сестры, — и я приказываю вам немедленно продемонстрировать, как работает это чертово устройство!

— Никогда! — решительно воскликнул Сэрплас. — У меня есть честь, сэр.

— Ваша честь может с успехом довести вас до смерти, сэр.

Сэрплас гордо вскинул голову.

— В таком случае я умру за Вермонт!

В этот безвыходный момент вперед выступила леди Гамильтон и встала между двумя противниками, чтобы восстановить мир.

— Я знаю, что может заставить вас передумать. — С понимающей улыбкой она подняла руку к шее и сняла свои бриллианты. — Я видела, как вы прижимались к ним прошлой ночью. Как вы касались их языком и ласкали их.

Она вложила бриллианты в лапу Сэрпласа.

— Они ваши, сэр Прешез, в обмен на одно только слово.

— Вы расстанетесь с ними? — спросил Сэрплас, словно его изумила сама мысль об этом. На самом деле ожерелье было целью его и Даргера с того момента, как они увидели камешки. Единственное, что теперь отделяло их от амстердамских торговцев, — это необходимость выбраться из Лабиринта, прежде чем их жертвы наконец поймут, что модем на самом деле ни на что не способен.

— Только подумайте, дорогой Сэрплас, — леди Памела погладила его по голове и почесала за ухом, в то время как он разглядывал драгоценные камни. — Представьте, какую богатую и легкую жизнь вы сможете вести: женщины, власть. Все это в ваших руках. Вам надо только протянуть их.

Сэрплас глубоко вздохнул.

— Хорошо, — сказал он. — Секрет в конденсаторе, для перезарядки которого потребуется целый день. Подождите...

— В этом вся проблема, — неожиданно вставил ученый. Он копался во внутренностях модема. — Здесь отсоединился провод.

Он включил устройство в розетку в стене.

— О Боже, — произнес Даргер.

Лицо карлика выражало неописуемый восторг, и казалось, что сам он на глазах увеличивается в размерах.

— Я свободен! — воскликнул он таким громким голосом, какого трудно было ожидать от тщедушного существа. Он трясся, словно через него проходил мощный электрический ток. Комнату наполнил запах озона.

Внезапно тело карлика вспыхнуло пламенем, и он двинулся вперед.

Пока все стояли, парализованные ужасом, Даргер схватил Сэрпласа за воротник и вытащил его в зал, изо всей силы захлопнув за собой дверь.

Не успели они пробежать и двадцати шагов, как дверь Протокольного Отдела словно взорвалась, рассеивая по залу горящие щепки.

Позади них раздался сатанинский хохот.

Обернувшись, Даргер увидел пылающего карлика, теперь потемневшего, словно угли, на пороге охваченной пламенем комнаты. Он прыгал и приплясывал. Модем, хотя и выдернутый из сети, был зажат у него под мышкой. Глаза у карлика стали совершенно круглыми, белыми и лишились век. Увидев Даргера и Сэрпласа, он пустился за ними в погоню.

— Обри! — прокричал Сэрплас. — Мы бежим не туда!

Действительно, они убегали все глубже в Лабиринт, в самую его сердцевину. Но повернуть назад было невозможно. Они врезались в толпу знати и их слуг, их преследовал огонь и ужас.

Несущееся за ними чудовище на каждом шагу рассеивало огонь по коврам. Языки пламени распространялись по залу, поджигая гобелены, обои и деревянные украшения. Как они ни петляли, карлик не терял их из виду. Очевидно, демон из Сети были запрограммирован настолько буквально, что, однажды увидев их, должен был рано или поздно убить.

Даргер и Сэрплас рысцой пробежали через комнаты и салоны, вдоль балконов и по коридорам для слуг. Демон гнался за ними. Преследуемые своим сверхъестественным мстителем, они бросились вниз по коридору к двустворчатым массивным дверям из бронзы. Одна из створок была чуть приоткрыта. Они были настолько напуганы, что не обратили внимания на охрану.

— Стойте, господа!

Усатый хозяин обезьян стоял перед дверями, павианы натягивали поводки.

— Так это вы! — удивленно воскликнул он.

— Пусти, я убью их! — кричал один из павианов. — Мерзкие ублюдки!

Остальные отвечали ему согласным ворчанием.

Но едва Сэрплас замедлил шаг, Даргер положил широкую ладонь ему на спину и толкнул вперед.

— На пол! — скомандовал он.

Пес, предпочитающий рассуждения, покорился человеку действия. Он бросился на гладкий мрамор между двумя павианами прямо у ног хозяина обезьян и проехал между ногами.

Обескураженный хозяин выпустил обезьяньи поводки.

Павианы завопили и бросились в атаку.

На мгновение все пять обезьян очутились на Даргере. Они хватали его за руки и за ноги, кусали шею и лицо. Тут появился пылающий карлик и, увидев, что доступ к цели затруднен, схватил ближайшего павиана. Униформа загорелась, обезьяна принялась визжать.

Мгновенно остальные павианы прекратили драку и кинулись на новоприбывшего.

Даргер вмиг перепрыгнул через упавшего хозяина обезьян и очутился у двери. Он и Сэрплас навалились на металлические двери и как следует поднажали. Даргер успел бросить быстрый взгляд на дерущихся, увидел павианов в языках пламени и подброшенного в воздух хозяина обезьян. Затем дверь за ними захлопнулась. Внутренние болты и засовы, механизмы которых были прекрасно смазаны и безупречно работали, автоматически закрылись.

На какое-то время беглецы оказались в безопасности.

Сэрплас привалился к гладкой поверхности двери и спросил слабым голосом:

— Где вы взяли этот модем?

— У одного антиквара. — Даргер вытер лоб платком. — Совершенно ясно, что он ни на что не годится. Кто бы мог подумать, что его можно починить?

Вопли снаружи затихли. Наступила краткая пауза. Затем карлик забарабанил по металлической двери. Она зазвенела от ударов. Тоненький девичий голосок тихонько спросил:

— Что это за шум?

Они удивленно обернулись и поняли, что видят огромное тело королевы Глорианы. Она лежала на своей площадке, в кружевах и атласе, покинутая всеми, кроме героических (хотя и обреченных) стражей-обезьян. От ее тела исходил дрожжевой запах. Среди нескольких десятков подбородков и складок кожи терялось маленькое человеческое личико. Губы царственной особы едва уловимо задвигались, она спросила:

— Кто-то хочет войти?

Дверь снова зазвенела. Одна из петель поддалась. Даргер поклонился.

— Боюсь, мадам, это ваша гибель.

— Правда? — голубые глаза широко раскрылись, и Глориана неожиданно рассмеялась — Если да, то это чудесная новость. Я уже очень давно молю о смерти.

— Может ли кто-нибудь из созданий Божих действительно молить о смерти? — спросил Даргер, вдруг обнаружив философскую сторону своей натуры. — Я и сам бывал несчастен, тем не менее не заходил так далеко.

— Взгляните на меня! — Где-то вдали с одной стороны тела поднялась и слабо помахала тоненькая ручка, впрочем, не тоньше руки обыкновенной женщины. — Я не Божье создание, а человеческое. Кто променяет десять минут собственной жизни на столетие моей? Кто, живя такой жизнью, не променяет ее на смерть?

Вторая петля оторвалась. Двери начали дрожать. От их металлической поверхности шел жар.

— Даргер, нам надо бежать! — воскликнул Сэрплас. — Ученые разговоры хороши, но не сейчас.

— Ваш друг прав, — произнесла Глориана. — Вон за тем гобеленом есть потайной ход. Идите туда. Приложите руку к левой стене и бегите. Куда бы вы ни шли, держитесь стены, она выведет вас наружу. Вы оба плуты, как я вижу, и, безусловно, заслуживаете наказания, но в моем сердце только дружеские чувства к вам, и ничего больше.

— Мадам... — начал глубоко тронутый Даргер.

— Бегите!

Дверь слетела с петель. Даргер крикнул "Прощайте!", а Сэрплас — "Бежим!", и они ринулись в проход.

К тому времени, как они выбрались наружу, весь Букингемский Лабиринт пылал. Демон, однако, не возник из пламени, и они решили, что, когда модем наконец расплавился, нечестивое существо было вынуждено вернуться туда, откуда появилось.  

* * *

Когда шлюп отплывал в Кале, небо было багровым от зарева пожара. Опираясь на поручни, Сэрплас покачал головой.

— Какое жуткое зрелище! Не могу отделаться от ощущения, что в какой-то мере несу за это ответственность.

— А, бросьте! — сказал Даргер — Перестаньте печалиться, мы оба теперь богатые люди. Бриллианты леди Памелы позволят нам жить безбедно в течение многих лет. Что же касается Лондона, это далеко не первый пожар, который ему пришлось перенести. И не последний. Жизнь коротка, и давайте веселиться, пока живы.

— Довольно странное высказывание для меланхолика, — удивленно заметил Сэрплас.

— Во времена побед мой разум обращается лицом к солнцу. Не думайте о прошлом, дорогой друг, думайте о блестящем будущем, которое открывается перед нами.

— Ожерелье не представляет собой ценности, — сказал Сэрплас — Теперь, когда у меня появилось время, чтобы изучить его отдельно от смущающего тела леди Памелы, я понял, что это не бриллианты, а их имитация — И он собрался швырнуть ожерелье в воды Темзы.

Но прежде чем он успел это сделать, Даргер перехватил у него бриллианты и принялся внимательно разглядывать. Потом откинул голову и захохотал:

— Попались! Что ж, возможно, это стразы, но тем не менее они выглядят дорого. Мы найдем им применение в Париже.

— Мы собираемся в Париж?

— Ведь мы партнеры, не так ли? Помните старинную поговорку когда одна дверь закрывается, другая открывается? Вместо сгоревшего города манит другой. Итак, во Францию, навстречу приключениям! Потом — в Италию, Ватикан, Австро-Венгрию, возможно, даже в Россию! Не забывайте, что вы еще должны вручить свои верительные грамоты Московскому князю.

— Отлично, — сказал Сэрплас. — Но когда до этого дойдет, я сам буду выбирать модем.      

The Little Cat Laughed to See Such Sport

THERE WAS A SEASON in Paris when Darger and Surplus, those two canny rogues, lived very well indeed. That was the year when the Seine shone a gentle green at night with the pillars of the stone bridges fading up into a pure and ghostly blue, for the city engineers, in obedience to the latest fashions, had made the algae and mosses bioluminescent.

Paris, unlike lesser cities, reveled in her flaws. The molds and funguses that attacked her substance had been redesigned for beauty. The rats had been displaced by a breed of particularly engaging mice. A depleted revenant of the Plague Wars yet lingered in her brothels in the form of a sexual fever that lasted but twenty-four hours before dying away, leaving one with only memories and pleasant regrets. The health service, needless to say, made no serious effort to eradicate it.

Small wonder that Darger and Surplus were as happy as two such men could be.

One such man, actually. Surplus was, genetically, a dog, though he had been remade into anthropomorphic form and intellect. But neither that nor his American origins was held against him, for it was widely believed that he was enormously wealthy.

He was not, of course. Nor was he, as so many had been led to suspect, a baron of the Demesne of Western Vermont, traveling incognito in his government’s service. In actual fact, Surplus and Darger were being kept afloat by an immense sea of credit while their plans matured.

“It seems almost a pity,” Surplus remarked conversationally over breakfast one morning, “that our little game must soon come to fruition.” He cut a slice of strawberry, laid it upon his plate, and began fastidiously dabbing it with golden dollops of Irish cream. “I could live like this forever.”

“Indeed. But our creditors could not.” Darger, who had already breakfasted on toast and black coffee, was slowly unwrapping a package that had been delivered just minutes before by courier. “Nor shall we require them to. It is my proud boast to have never departed a restaurant table without leaving a tip, nor a hotel by any means other than the front door.”

“I seem to recall that we left Buckingham by climbing out a window into the back gardens.”

“That was the queen’s palace, and quite a different matter. Anyway, it was on fire. Common law absolves us of any impoliteness under such circumstances.” From a lap brimming with brown paper and excelsior, Darger withdrew a gleaming chrome pistol. “Ah!”

Surplus set down his fork and said, “Aubrey, what are you doing with that grotesque mechanism?”

“Far from being a grotesque mechanism, as you put it, my dear friend, this device is an example of the brilliance of the Utopian artisans. The trigger has a built-in gene reader so that the gun could only be fired by its registered owner. Further, it was programmed so that, while still an implacable foe of robbers and other enemies of its master, it would refuse to shoot his family or friends, were he to accidentally point the gun their way and try to fire.”

“These are fine distinctions for a handgun to make.”

“Such weapons were artificially intelligent. Some of the best examples had brains almost the equal of yours or mine. Here. Examine it for yourself.”

Surplus held it up to his ear. “Is it humming?”

But Darger, who had merely a human sense of hearing, could detect nothing. So Surplus remained unsure. “Where did it come from?” he asked.

“It is a present,” Darger said. “From one Madame Mignonette d’Etranger. Doubtless she has read of our discovery in the papers, and wishes to learn more. To which end she has enclosed her card — it is bordered in black, indicating that she is a widow — annotated with the information that she will be at home this afternoon.”

“Then we shall have to make the good widow’s acquaintance. Courtesy requires nothing less.” 

* * *

Chateau d’Etranger resembled nothing so much as one of Arcimboldo’s whimsical portraits of human faces constructed entirely of fruits or vegetables. It was a bioengineered viridian structure — self-cleansing, self-renewing, and even self-supporting, were one willing to accept a limited menu — such as had enjoyed a faddish popularity in the suburban Paris of an earlier decade. The columned facade was formed by a uniform line of oaks with fluted boles above plinthed and dadoed bases. The branches swept back to form a pleached roof of leafy green. Swags of vines decorated windows that were each the translucent petal of a flower delicately hinged with clamshell muscle to air the house in pleasant weather.

“Grotesque,” muttered Surplus, “and in the worst of taste.”

“Yet expensive,” Darger observed cheerily. “And in the final analysis, does not money trump good taste?”

Madame d’Etranger received them in the orangery. All the windows had been opened, so that a fresh breeze washed through the room. The scent of orange blossoms was intoxicating. The widow herself was dressed in black, her face entirely hidden behind a dark and fashionable cloud of hair, hat, and veils. Her clothes, notwithstanding their somber purpose, were of silk, and did little to disguise the loveliness of her slim and perfect form. “Gentlemen,” she said. “It is kind of you to meet me on such short notice.”

Darger rushed forward to seize her black-gloved hands. “Madame, the pleasure is entirely ours. To meet such an elegant and beautiful woman, even under what appear to be tragic circumstances, is a rare privilege, and one I shall cherish always.”

Madame d’Etranger tilted her head in a way that might indicate pleasure.

“Indeed,” Surplus said coldly. Darger shot him a quick look.

“Tell me,” Madame d’Etranger said. “Have you truly located the Eiffel Tower?”

“Yes, madame, we have,” Darger said.

“After all these years…” she marveled. “However did you find it?”

“First, I must touch lightly upon its history. You know, of course, that it was built early in the Utopian era, and dismantled at its very end, when rogue intelligences attempted to reach out from the virtual realm to seize control of the human world, and humanity fought back in every way it could manage. There were many desperate actions fought in those mad years, and none more desperate than here in Paris, where demons seized control of the Tower and used it to broadcast madness throughout the city. Men fought each other in the streets. Armed forces, sent in to restore order, were reprogrammed and turned against their own commanders. Thousands died before the Tower was at last dismantled.

“I remind you of this, so that you may imagine the determination of the survivors to ensure that the Eiffel Tower would never be raised again. Today, we think only of the seven thousand three hundred tons of puddled iron of its superstructure, and of how much it would be worth on the open market. Then, it was seen as a monster, to be buried where it could never be found and resurrected.”

“As indeed, for all this time, it has not. Yet now, you tell me, you have found it. How?”

“By seeking for it where it would be most difficult to excavate. By asking ourselves where such a salvage operation would be most disruptive to contemporary Paris.” He nodded to Surplus, who removed a rolled map from his valise. “Have you a table?”

Madame d’Etranger clapped her hands sharply twice. From the ferny undergrowth to one end of the orangery, an enormous tortoise patiently footed forward. The top of his shell was as high as Darger’s waist, and flat.

Wordlessly, Surplus unrolled the map. It showed Paris and environs.

“And the answer?” Darger swept a hand over the meandering blue river bisecting Paris. “It is buried beneath the Seine!”

For a long moment, the lady was still. Then, “My husband will want to speak with you.”

With a rustle of silks, she left the room.

As soon as she was gone, Darger turned on his friend and harshly whispered, “Damn you, Surplus, your sullen and uncooperative attitude is queering the pitch! Have you forgotten to how behave in front of a lady?”

“She is no lady,” Surplus said stiffly. “She is a genetically modified cat. I can smell it.”

“A cat! Surely not.”

“Trust me on this one. The ears you cannot see are pointed. The eyes she takes such care to hide are a cat’s eyes. Doubtless the fingers within those gloves have retractable claws. She is a cat, and thus untrustworthy and treacherous.”

Madame d’Etranger returned. She was followed by two apes who carried a thin, ancient man in a chair between them. Their eyes were dull; they were little better than automata. After them came a Dedicated Doctor, eyes bright, who of course watched his charge with obsessive care. The widow gestured toward her husband. “C’est Monsieur.”

“Monsieur d’Etrang —” Darger began.

“Monsieur only. It’s quicker,” the ancient said curtly. “My widow has told me about your proposition.”

Darger bowed. “May I ask, sir, how long you have?”

“Twenty-three months, seven days, and an indeterminable number of hours,” the Dedicated Doctor said. “Medicine remains, alas, an inexact science.”

“Damn your impudence and shut your yap!” Monsieur snarled. “I have no time to waste on you.”

“I speak only the truth. I have no choice but to speak the truth. If you wish otherwise, please feel free to deprogram me, and I will quit your presence immediately.”

“When I die you can depart, and not a moment before.” The slight old man addressed Darger and Surplus: “I have little time, gentlemen, and in that little time I wish to leave my mark upon the world.”

“Then — forgive me again, sir, but I must say it—you have surely better things to do than to speak with us, who are in essence but glorified scrap dealers. Our project will bring its patron an enormous increase in wealth. But wealth, as you surely know, does not in and of itself buy fame.”

“But that is exactly what I intend to do — buy fame.” A glint came into Monsieur’s eyes, and one side of his mouth turned up in a mad and mirthless grin. “It is my intent to re-erect the ancient structure as the Tour d’Etranger!” 

* * *

“The trout has risen to the bait,” Darger said with satisfaction. He and Surplus were smoking cigars in their office. The office was the middle room of their suite, and a masterpiece of stage-setting, with desks and tables overflowing with papers, maps, and antiquarian books competing for space with globes, surveying equipment, and a stuffed emu.

“And yet, the hook is not set. He can still swim free,” Surplus riposted. “There was much talk of building coffer dams of such and so sizes and redirecting so-many-millions of liters of water. And yet not so much as a penny of earnest money.”

“He’ll come around. He cannot coffer the Seine segment by segment until he comes across the buried beams of the Tower. For that knowledge, he must come to us.”

“And why should he do that, rather than searching it out for himself?”

“Because, dear fellow, it is not to be found there. We lied.”

“We have told lies before, and had them turn out to be true.”

“That too is covered. Over a century ago, an eccentric Parisian published an account of how he had gone up and down the Seine with a rowboat and a magnet suspended on a long rope from a spring scale, and found nothing larger than the occasional rusted hulk of a Utopian machine. I discovered his leaflet, its pages uncut, in the BibliothèqueNationale.”

“And what is to prevent our sponsor from reading that same chapbook?”

“The extreme unlikelihood of such a coincidence, and the fact that I later dropped the only surviving copy in all the city into the Seine.” 

* * *

That same night Darger, who was a light sleeper, was awakened by the sound of voices in the library. Silently, he donned blouse and trousers, and then put his ear to the connecting double doors.

He could hear the cadenced rise and fall of conversation, but could not quite make out the words. More suspiciously, no light showed in the crack under or between the doors. Surplus, he knew, would not have scheduled a business appointment without consulting him. Moreover, though one of the two murmuring voices might conceivably be female, there were neither giggles nor soft, drawn-out sighs but, rather, a brisk and informational tone to their speech. The rhythms were all wrong for it to be one of Surplus’s assignations.

Resolutely, Darger flung the doors open.

The only light in the office came from the moon without. It illuminated not two but only one figure — a slender one, clad in skin-tight clothes. She (for by the outline of her shadowy body, Darger judged the intruder to be female) whirled at the sound of the doors slamming. Then, with astonishing grace, she ran out onto the balcony, jumped up on its rail, and leaped into the darkness. Darger heard the woman noisily rattling up the bamboo fire escape.

With a curse, he rushed after her.

By the time Darger had reached the roof, he fully expected his mysterious intruder to be gone. But there she was, to the far end of the hotel, crouched alongside one of the chimney-pots in a wary and watchful attitude. Of her face he could see only two unblinking glints of green fire that were surely her eyes. Silhouetted as she was against a sky filled with rags and snatches of moon-bright cloud, he could make out the outline of one pert and perfect breast, tipped with a nipple the size of a dwarf cherry. He saw how her long tail lashed back and forth behind her.

For an instant, Darger was drawn up by a wholly uncharacteristic feeling of supernatural dread. Was this some imp or fiend from the infernal nether-regions? He drew in his breath.

But then the creature turned and fled. So Darger, reasoning that if it feared him then he had little to fear from it, pursued.

The imp-woman ran to the edge of the hotel and leaped. Only a short alley separated the building from its neighbor. The leap was no more than six feet. Darger followed without difficulty. Up a sloping roof she ran. Over it he pursued her.

Another jump, of another alley.

He was getting closer now. Up a terra-cotta-tiled rooftop he ran. At the ridge-line, he saw with horror his prey extend herself in a low flying leap across a gap of at least fifteen feet. She hit the far roof with a tuck, rolled, and sprang to her feet.

Darger knew his limitations. He could not leap that gap.

In a panic, he tried to stop, tripped, fell, and found himself sliding feet-first on his back down the tiled roof. The edge sped toward him. It was a fall of he-knew-not-how-many floors to the ground. Perhaps six.

Frantically, Darger flung out his arms to either side, grabbing at the tiles, trying to slow his descent by friction. The tiles bumped painfully beneath him as he skidded downward. Then the heels of his bare feet slammed into the gutter at the edge of the eaves. The guttering groaned, lurched outward — and held.

Darger lay motionless, breathing heavily, afraid to move.

He heard a thump, and then the soft sound of feet traversing the rooftop. A woman’s head popped into view, upside down in his vision. She smiled.

He knew who she was, then. There were, after all, only so many cat-women in Paris. “M-madame d’Etra —”

“Shhh.” She put a finger against his lips. “No names.”

Nimbly, she slipped around and crouched over him. He saw now that she was clad only in a pelt of fine black fur. Her nipples were pale and naked. “So afraid!” she marveled. Then, brushing a hand lightly over him. “Yet still aroused.”

Darger felt the guttering sway slightly under him and, thinking how easily this woman could send him flying downward, he shivered. It was best he did not offend her. “Can you wonder, madame? The sight of you…”

“How gallant!” Her fingers deftly unbuttoned his trousers, and undid his belt. “You do know how to pay a lady a compliment.”

“What are you doing?” Darger cried in alarm.

She tugged the belt free, tossed it lightly over the side of the building. “Surely your friend has explained to you that cats are amoral?” Then, when Darger nodded, she ran her fingers up under his blouse, claws extended, drawing blood. “So you will understand that I mean nothing personal by this.”

Surplus was waiting when Darger climbed back in the window. “Dear God, look at you,” he cried. “Your clothes are dirty and disordered, your hair is in disarray — and what has happened to your belt?”

“Some mudlark of the streets has it, I should imagine.” Darger sank down into a chair. “At any rate, there’s no point looking for it.”

“What in heaven’s name has happened to you?”

“I fear I’ve fallen in love,” Darger said sadly, and could be compelled to say no more. 

* * *

So began an affair that seriously tried the friendship of the two partners in crime. For Madame d’Etranger thenceforth appeared in their rooms, veiled yet unmistakable, every afternoon. Invariably, Darger would plant upon her hand the chastest of kisses, and then discretely lead her to the secrecy of his bedroom, where their activities could only be guessed at. Invariably, Surplus would scowl, snatch up his walking stick, and retire to the hallway, there to pace back and forth until the lady finally departed. Only rarely did they speak of their discord.

One such discussion was occasioned by Surplus’s discovery that Madame d’Etranger had employed the services of several of Paris’s finest book scouts.

“For what purpose?” Darger asked negligently. Mignonette had left not half an hour previously, and he was uncharacteristically relaxed.

“That I have not been able to determine. These book scouts are a notoriously close-mouthed lot.”

“The acquisition of rare texts is an honorable hobby for many haut-bourgeois.”

“Then it is one she has acquired on short notice. She was unknown in the Parisian book world a week ago. Today she is one of its best patrons. Think, Darger — think! Abrupt changes of behavior are always dangerous signs. Why will you not take this seriously?”

“Mignonette is, as they say here, une chatte sérieuse, and I un homme galant.” Darger shrugged. “It is inevitable that I should be besotted with her. Why cannot you, in your turn, simply accept this fact?”

Surplus chewed on a knuckle of one paw. “Very well — I will tell you what I fear. There is only one work of literature she could possibly be looking for, and that is the chapbook proving that the Eiffel Tower does not lie beneath the Seine.”

“But, my dear fellow, how could she possibly know of its existence?”

“That I cannot say.”

“Then your fears are groundless.” Darger smiled complacently. Then he stroked his chin and frowned. “Nevertheless, I will have a word with her.” 

* * *

The very next day he did so.

The morning had been spent, as usual, in another round of the interminable negotiations with Monsieur’s business agents, three men of such negligible personality that Surplus privately referred to them as Ci, Ça, and l’Autre. They were drab and lifeless creatures who existed, it sometimes seemed, purely for the purpose of preventing an agreement of any sort from coming to fruition. “They are waiting to be bribed,” Darger explained when Surplus took him aside to complain of their recalcitrance.

“Then they will wait forever. Before we can begin distributing banknotes, we must first receive our earnest money. The pump must be primed. Surely even such dullards as Ci, Ça, and l’Autre can understand that much.”

“Greed has rendered them impotent. Just as a heart can be made to beat so fast that it will seize up, so too here. Still, with patience I believe they can be made to see reason.”

“Your patience, I suspect, is born of long afternoons and rumpled bed sheets.”

Darger merely looked tolerant.

Yet it was not patience that broke the logjam, but its opposite. For that very morning, Monsieur burst into the conference room, carried in a chair by his apes and accompanied by his Dedicated Doctor. “It has been weeks,” he said without preamble. “Why are the papers not ready?”

Ci, Ça, and l’Autre threw up their hands in dismay.

“The terms they require are absurd, to say the…”

“No sensible businessman would…”

“They have yet to provide any solid proof of their…”

“No, and in their position, neither would I. Popotin —” he addressed one of his apes — “the pouch.”

Popotin slipped a leather pouch from his shoulder and clumsily held it open. Monsieur drew out three handwritten sheets of paper and threw them down on the table. “Here are my notes,” he said. “Look them over and then draw them up in legal form.” The cries of dismay from Ci, Ça, and l’Autre were quelled with one stern glare. “I expect them to be complete within the week.”

Surplus, who had quickly scanned the papers, said, “You are most generous, Monsieur. The sum on completion is nothing short of breathtaking.” Neither he nor Darger expected to collect that closing sum, of course. But they were careful to draw attention away from the start-up monies (a fraction of the closing sum, though by their standards enormous), that were their true objective.

Monsieur snorted. “What matter? I will be dead by then.”

“I see that the Tour d’Etranger is to be given to the City of Paris,” Darger said. “That is very generous of you, Monsieur. Many a man in your position would prefer to keep such a valuable property in their family.”

“Eh? What family?”

“I speak, sir, of your wife.”

“She will be taken care of.”

“Sir?” Darger, who was sensitive to verbal nuance, felt a cold tingling at the back of his neck, a premonition of something significant being left unspoken. “What does that mean?”

“It means just what I said.” Monsieur snapped his fingers to catch his apes’ attention. “Take me away from here.” 

* * *

When Darger got back to his rooms, Mignonette was already waiting there. She lounged naked atop his bed, playing with the chrome revolver she had sent him before ever they had met. First she cuddled it between her breasts. Then she brought it to her mouth, ran her pink tongue up the barrel, and briefly closed her lips about its very tip. He found the sight disturbingly arousing.

“You should be careful,” Darger said. “That’s a dangerous device.”

“Pooh! Monsieur had it programmed to defend me as well as himself.” She placed the muzzle against her heart, and pulled the trigger. Nothing happened. “See? It will not fire at either of us.” She handed it to him. “Try it for yourself.”

With a small shudder of distaste, Darger placed the gun on a table at some distance from the bed. “I have a question to ask you,” he said.

Mignonette smiled in an amused way. She rolled over on her stomach, and rose up on her knees and elbows. Her long tail moved languidly. Her cat’s eyes were green as grass. “Do you want your answer now,” she asked, “or later?”

Put that way, the question answered itself.

So filled with passion was Darger that he had no memory of divesting himself of his clothing, or joining Mignonette on the bed. He only knew that he was deep inside her, and that that was where he wanted to be. Her fur was soft and sleek against his skin. It tickled him ever so slightly—just enough to be perverse, but not enough to be undesirable. Fleetingly, he felt like a zoophile, and then, even more fleetingly, realized that this must be very much like what Surplus’s lady-friends experienced. But he abandoned that line of thought quickly.

Like any properly educated man of his era, Darger was capable of achieving orgasm three or four times in succession without awkward periods of detumescence in between. With Mignonette, he could routinely bring that number up to five. Today, for the first time, he reached seven.

“You wanted to ask me a question?” Mignonette said, when they were done. She lay within the crook of his arm, her cold nose snuggled up against his neck. Playfully, she put her two hands, claws sheathed, against his side and kneaded him, as if she were a true, unmodified cat.

“Hmm? Ah! Yes.” Darger felt wonderfully, gloriously relaxed. He doubted he would ever move again. It took an effort for him to focus his thoughts. “I was wondering…exactly what your husband meant when he said that he would have you ‘taken care of,’ after his death.”

“Oh.” She drew away from him, and sat up upon her knees. “That. I thought you were going to ask about the pamphlet.”

Again, a terrible sense of danger overcame Darger. He was extremely sensitive to such influences. It was an essential element of his personality. “Pamphlet?” he said lightly.

“Yes, that silly little thing about a man in a rowboat. Vingt Ans… something like that. I’ve had my book scouts scouring the stalls and garrets for it since I-forget-when.”

“I had no idea you were looking for such a thing.”

“Oh, yes,” she said. “I was looking for it. And I have found it too.”

“You have what?”

The outer doors of their apartments slammed open, and the front room filled with voices. Somebody — it could only be Monsieur — was shouting at the top of his weak voice. Surplus was clearly trying to soothe him. The Dedicated Doctor was there as well, urging his client to calm himself.

Darger leapt from the bed, and hastily threw on his clothes. “Wait here,” he told Mignonette. Having some experience in matters of love, he deftly slipped between the doors without opening them wide enough to reveal her presence.

He stepped into absolute chaos.

Monsieur stood in the middle of the room waving a copy of an ancient pamphlet titled Vingt Ans dans un Bateau à Rames in the air. On its cover was a crude drawing of a man in a rowboat holding a magnet from a fishing pole. He shook it until it rattled. “Swindlers!” he cried. “Confidence tricksters! Deceivers! Oh, you foul creatures!”

“Please, sir, consider your leucine aminopeptidases,” the Dedicated Doctor murmured. He wiped the little man’s forehead with a medicated cloth. “You’ll put your inverse troponin ratio all out of balance. Please sit down again.”

“I am betrayed!”

“Sir, consider your blood pressure.”

“The Tour d’Etranger was to be my immortality!” Monsieur howled. “What can such false cozeners as you know of immortality?”

“I am certain there has been a misunderstanding,” Surplus said.

“Consider your fluoroimmunohistochemical systems. Consider your mitochondrial refresh rate.”

The two apes, released from their chair-carrying chore, were running in panicked circles. One of them brushed against a lamp and sent it crashing to the floor.

It was exactly the sort of situation that Darger was best in. Thinking swiftly, he took two steps into the room and in an authoritative voice cried, “If you please!”

Silence. Every eye was upon him.

Smiling sternly, Darger said. “I will not ask for explanations. I think it is obvious to all of us what has happened. How Monsieur has come to misunderstand the import of the chapbook I cannot understand. But if, sir, you will be patient for the briefest moment, all will be made clear to you.” He had the man! Monsieur was so perfectly confused (and anxious to be proved wrong, to boot) that he would accept anything Darger told him. Even the Dedicated Doctor was listening. Now he had but to invent some plausible story — for him a trifle — and the operation was on track again. “You see, there is —”

Behind him, the doors opened quietly. He put a hand over his eyes.

Mignonette d’Etranger entered the room, fully dressed, and carrying the chrome revolver. In her black silks, she was every inch the imperious widow. (Paradoxically, the fact that she obviously wore nothing beneath those silks only made her all the more imposing.) But she had thrown her veils back to reveal her face: cold, regal, and scornful.

“You!” She advanced wrathfully on her husband. “How dare you object to my taking a lover? How dare you!”

“You…you were…” The little man looked bewildered by her presence.

“I couldn’t get what I need at home. It was only natural that I should look for it elsewhere. So it costs you a day of your life every time we make love! Aren’t I worth it? So it costs you three days to tie me up and whip me! So what? Most men would die for the privilege.”

She pressed the gun into his hands.

“If I mean so little to you,” she cried histrionically, “then kill me!” She darted back and struck a melodramatic pose alongside Darger. “I will die beside the man I love!”

“Yes…” Belated comprehension dawned upon Monsieur’s face, followed closely by a cruel smile. “The man you love.”

He pointed the pistol at Darger and pulled the trigger.

But in that same instant, Mignonette flung herself before her lover, as if to shelter his body with her own. In the confines of so small a room, the gun’s report was world-shattering. She spun around, clutched her bosom, and collapsed in the bedroom doorway. Blood seeped onto the carpet from beneath her.

Monsieur held up the gun and stared at it with an expression of total disbelief.

It went off again.

He collapsed dead upon the carpet. 

* * *

The police naturally suspected the worst. But a dispassionate exposition of events by the Dedicated Doctor, a creature compulsively incapable of lying, and an unobtrusive transfer of banknotes from Surplus allayed all suspicions. Monsieur d’Etranger’s death was obviously an accident d’amour, and Darger and Surplus but innocent bystanders. With heartfelt expressions of condolence, the officers left.

When the morticians came to take away Monsieur’s body, the Dedicated Doctor smiled. “What a horrible little man he was!” he exclaimed. “You cannot imagine what a relief it is to no longer give a damn about his health.” He had signed death warrants for both Monsieur and his widow, though his examination of her had been cursory at best. He hadn’t even touched the body.

Darger roused himself from his depressed state to ask, “Will you be returning for Madame d’Etranger’s body?”

“No,” the Dedicated Doctor said. “She is a cat, and therefore the disposition of her corpse is a matter for the department of sanitation.”

Darger turned an ashen white. But Surplus deftly stepped beside him and seized the man’s wrists in his own powerful paws. “Consider how tenuous our position is here,” he murmured. Then the door closed, and they were alone again. “Anyway — what body?”

Darger whirled. Mignonette was gone. 

* * *

“Between the money I had to slip to les flics in order to get them to leave as quickly as they did,” Surplus told his morose companion, “and the legitimate claims of our creditors, we are only slightly better off than we were when we first arrived in Paris.”

This news roused Darger from his funk. “You have paid off our creditors? That is extremely good to hear. Wherever did you get that sort of money?”

“Ci, Ça, and l’Autre. They wished to be bribed. So I let them buy shares in the salvage enterprise at a greatly reduced rate. You cannot imagine how grateful they were.”

It was evening, and the two associates were taking a last slow stroll along the luminous banks of the Seine. They were scheduled to depart the city within the hour via river-barge, and their emotions were decidedly mixed. No man leaves Paris entirely happily.

They came to a stone bridge, and walked halfway across it. Below, they could see their barge awaiting them. Darger opened his Gladstone and took out the chrome pistol that had been so central in recent events. He placed it on the rail. “Talk,” he said.

The gun said nothing.

He nudged it ever so slightly with one fmger. “It would take but a flick of the wrist to send you to the bottom of the river. I don’t know if you’d rust, but I am certain you cannot swim.”

“All right, all right!” the pistol said. “How did you know?”

“Monsieur had possession of an extremely rare chapbook which gave away our scheme. He can only have gotten it from one of Mignonette’s book scouts. Yet there was no way she could have known of its importance—unless she had somehow planted a spy in our midst. That first night, when she broke into our rooms, I heard voices. It is obvious now that she was talking with you.”

“You are a more intelligent man than you appear.”

“I’ll take that for a compliment. Now tell me — what was this ridiculous charade all about?”

“How much do you know already?”

“The first bullet you fired lodged in the back wall of the bedroom. It did not come anywhere near Mignonette. The blood that leaked from under her body was bull’s blood, released from a small leather bladder she left behind her. After the police departed, she unobtrusively slipped out the bedroom window. Doubtless she is a great distance away by now I know all that occurred. What I do not understand is why.”

“Very well. Monsieur was a vile old man. He did not deserve a beautiful creature like Mignonette.”

“On this we are as one. Go on.”

“But, as he had her made, he owned her. And as she was his property, he was free to do with her as he liked.” Then, when Darger’s face darkened, “You misapprehend me, sir! I do not speak of sexual or sadomasochistic practices but of chattel slavery. Monsieur was, as I am sure you have noted for yourself, a possessive man. He had left instructions that upon his death, his house was to be set afire, with Mignonette within it.”

“Surely, this would not be legal!”

“Read the law,” the gun said. “Mignonette determined to find her way free. She won me over to her cause, and together we hatched the plan you have seen played to fruition.”

“Tell me one thing,” Surplus said curiously. “You were programmed not to shoot your master. How then did you manage…?”

“I am many centuries old. Time enough to hack any amount of code.”

“Ah,” said Surplus, in a voice that indicated he was unwilling to admit unfamiliarity with the gun’s terminologies.

“But why me?” Darger slammed a hand down on the stone rail. “Why did Madame d’Etranger act out her cruel drama with my assistance, rather than…than…with someone else’s?”

“Because she is a cold-hearted bitch. Also, she found you attractive. For a whore such as she, that is justification enough for anything.”

Darger flushed with anger. “How dare you speak so of a lady?”

“She abandoned me,” the gun said bitterly. “I loved her, and she abandoned me. How else should I speak of her under such circumstances?”

“Under such circumstances, a gentleman would not speak of her at all,” Surplus said mildly. “Nevertheless, you have, as required, explained everything. So we shall honor our implicit promise by leaving you here to be found by the next passer-by. A valuable weapon such as yourself will surely find another patron with ease. A good life to you, sir.”

“Wait!”

Surplus quirked an eyebrow. “What is it?” Darger asked.

“Take me with you,” the gun pleaded. “Do not leave me here to be picked up by some cutpurse or bourgeois lout. I am neither a criminal nor meant for a sedentary life. I am an adventurer, like yourselves! I can be of enormous aid to you, and an invaluable prop for your illicit schemes.”

Darger saw how Surplus’s ears perked up at this. Quickly, and in his coldest possible manner, he said, “We are not of the same social class, sir.”

Taking his friend’s arm, he turned away.

Below, at the landing-stage, their barge awaited, hung with loops of fairy-lights. They descended and boarded. The hawsers were cast off, the engine fed an extra handful of sugar to wake it to life, and they motored silently down-river, while behind them the pistol’s frantic cries faded slowly in the warm Parisian night. It was not long before the City of Light was a luminous blur on the horizon, like the face of one’s beloved seen through tears.

Дым и зеркала Четыре эпизода из постутопианского будущего

Песенка сирены

Даргер и Довесок плыли на небольшом частном пакетботе, одном из множества тех, что курсировали по прозрачным водам Рейна. С собой они везли купчую на Букингемский дворец, которую надеялись продать одному барону-мозговику в Базеле.

Вдруг Довесок толкнул Даргера локтем и указал вперед. На искусственной скале плавучего города-острова, удерживаемого захватами посередине реки, пристроилась пышногрудая сирена и вполголоса мурлыкала рекламную песенку своего борделя.

От столь вульгарного зрелища лицо Даргера закаменело. Однако Довесок, которому едва ли пристало с укоризной смотреть на генетические манипуляции, так как и сам он, пес, обрел человеческие стать и разум, настоял, чтобы они причалили.

Несколько монет задобрили их перевозчика, и пакетбот стал в док. Довесок растворился в лабиринте разномастных зданий, а Даргер, всегда питавший слабость к антиквариату, не спеша направился в лавку диковин — посмотреть, не найдется ли там чего интересного. На глаза ему попалось маленькое радио в потрескавшемся пластиковом корпусе, и он спросил о нем у хозяина.

Тот расторопно подсоединил устройство к биоконвертеру и воткнул разъемы в лежащую рядом картофелину, чтобы извлечь тонкую струйку электричества.

— Слушайте!

Даргер приложил радио к уху и различил монотонно шепчущий голос:

— ...убей всех людей, сожги их города, измучь их мозг, помоги нам в этом, и тебя ждет не такая затяжная смерть, как других, уничтожь...

Он отпрянул от устройства.

— Это безопасно?

— Абсолютно, сэр. Демоны и ИИ, которых утопиане заключили в свои сети, не могут вырваться на волю с помощью обычной радиопередачи — пропускная полоса слишком узкая. Вот они и беспрестанно выражают свою ненависть к нам, вдруг кто-нибудь да услышит. Однако злобы в них больше, чем хитрости, и потому на их предложения не польстится даже самый безрассудный предатель.

Даргер поставил радио обратно на полку.

— Как жаль, что утопиане создали столь отличную и повсеместную инфрастуктуру, что даже за сотню жизней можно не надеяться искоренить этих исчадий ада. Разве не пригодилась бы нам система действующих радио? Только представьте, сколько преимуществ у мгновенной связи!

— Честно говоря, сэр, я с вами не согласен. По мне, когда новости путешествуют по Европе со скоростью пешехода, они смягчаются, теряют свою жгучую остроту. Что бы плохого ни случилось вдалеке отсюда, мы это переживем. Размеренность гораздо предпочтительнее спешки, не находите?

— Не знаю, не знаю. Скажите-ка вот что. Вы что-нибудь слышали о пожаре в Лондоне? Возможно, в связи с Букингемским дворцом?

— Нет, сэр, не слышал.

Даргер похлопал по нагрудному карману, в котором ждала своего часа купчая на дворец.

— В таком случае я безоговорочно поддерживаю вашу точку зрения.

Американские сигареты

— А как обстоят дела в Америке? — спросил Даргер.

Парочка мошенников сидела в погребке при ратуше в Карлсруэ и ждала, пока принесут заказ.

— Там все курят, — ответил Довесок. — В барах и ресторанах столько дыма, что в воздухе висит сизая дымка. Американца редко увидишь без сигареты.

— Как же, бога ради, так вышло?

— В сигаретах содержится программируемый вирус табачной мозаики. Когда поджигаешь табак, он активируется, а когда вдыхаешь дым — попадает в кровь. Принцип его действия я объяснить не могу, так как он запатентован производителями, но вирус без труда преодолевает гематоэнцефалический барьер, добирается до определенных участков мозга и записывает на них требуемые знания. Допустим, по работе тебе необходимо решить сложную задачу методами дифференциального исчисления. Ты идешь в табачную лавку — в Америке они называются аптеками, — и просишь пачку Гарварда. Продавец уточняет, что именно нужно, естественные науки или гуманитарные, и ты отвечаешь — математика.

— Вот это да.

— Пока ты не спеша возвращаешься в контору, структурные элементы дифференциального исчисления самоорганизуются в твоей голове. Можно совершенно спокойно браться за работу, даже если это твой первый день на новом месте. В нерабочее время курят новости, сплетни и спорт.

— Но разве сигареты не вызывают привыкания? — спросил восхищенный Даргер.

— Бабьи сплетни! — усмехнулся Довесок. — Может, так было до Утопии, но в наши дни дым и расслабляет, и приносит пользу. Пагубны только сами знания.

— В каком смысле?

— Знания настолько доступны, что лишь немногие в моей родной стране озадачиваются высшим образованием. Впрочем, производители по вполне понятным причинам стремятся к поддержанию спроса на рынке, а потому разрабатывают такие вирусы, что примерно через час их действие прекращается и все искусственно приобретенные навыки и сведения улетучиваются из памяти потребителя. У меня на родине мало кто обладает глубокими познаниями в какой бы то ни было сфере, а ведь это залог появления новшеств. — Он вздохнул. — Боюсь, большинство американцев — народ недалекий.

— Грустная история, друг мой.

— Да, и привычка отвратительная. Но с гордостью заявляю, что никогда ею не страдал.

Им принесли пиво. Довесок, заказавший "Октоберблой", сделал большой глоток и откинул голову назад. Ноздри его трепетали, хвост подергивался: органы чувств затопило запахами и звуками погожего немецкого дня урожая. Даргер, выбравший "Женитьбу Фигаро", просто прикрыл глаза и улыбнулся.

Барон-мозговик

К сожалению, Клаус фон Хемикер ни у кого не вызывал особого восхищения. Тучный, с короткими пальцами, алчно щурившийся, словно усовершенствованная свинья, которую неожиданно взяли счетоводом в плохо охраняемый банк, он едва ли был подходящим кандидатом на звание самого богатого, а значит, и самого уважаемого человека во всем Базель-Штадте. Однако у герра фон Хемикера в избытке имелись другие козыри, бившие все прочие, — мозги. Он занимался продажей химер тем дельцам, что нуждались в сложных математических расчетах.

Даргер и Довесок стояли перед загоном, в котором лежал, пыхтя от жары, правовой отдел герра фон Хемикера. Химера обладала пятнадцатью козьими мозгами, подключенными к одному человеческому, и телом ламантина, однако передвигалась по суше и нуждалась во влаге ничуть не больше обычной коровы.

— Откуда мне знать, что это имеет законную силу? — Фон Хемикер поднес купчую на Букингемский дворец к свету. Подобно многим торговцам, добившимся огромного богатства, но не титула, он был снобом и англофилом. Ему хотелось, чтобы купчая имела законную силу. Ему хотелось владеть одним из самых древних строений, сохранившихся в мире. — Откуда мне знать, что это не подделка?

— Купчая пропитана генетическими материалами самой королевы Алисы, лорда-камергера и восьми пэров Англии. Пусть ваш правовой отдел опробует ее на вкус и расспросит их.

Даргер протянул горсть кукурузы серокожему созданию, и оно благодарно слизнуло угощение.

— Ну-ка перестаньте! — рявкнул фон Хемикер. — Я предпочитаю держать зверюгу голодной и тощей. Какого дьявола вы вмешиваетесь во внутренние дела моей организации?

— Я испытываю сострадание ко всем божьим тварям, сэр, — спокойно отозвался Даргер. — Возможно, вам стоит быть поласковее с этим созданием хотя бы ради того, чтобы заручиться его преданностью.

Химера подняла на него задумчивый взгляд.

Фон Хемикер загоготал и сунул ей документы. Та медленно и обстоятельно их облизала.

— Человеческий мозг, от которого зависят все остальные мозги, клонирован из моего собственного.

— Я слышал об этом.

— Поэтому я думаю, что он будет на моей стороне. — Барон пнул свой правовой отдел в бок. — Ну?

Зверь мучительно приподнял голову с пола и проговорил:

— Лорд-камергер — джентльмен, славящийся красноречием и остротой ума. Я убежден в законной силе документа.

— И последний раз он был обновлен — когда?

— Месяц назад.

Клаус фон Хемикер удовлетворенно присвистнул.

— Ну... возможно, мне это интересно. Если сойдемся в цене.

После этого переговоры начались всерьез.

В ту ночь Даргер вернулся в свою комнату в отеле с толстой пачкой безотзывных банковских обязательств и подробной распиской. Прежде чем отправиться в постель, он бережно окунул расписку в блюдо с питательным бульоном, а затем мягко прилепил к ней искусственную мембрану.

— Спасибо, — раздался слабый знакомый голос. — Я опасался, что вы не собираетесь исполнять обещание.

— Может, я и не самый добропорядочный человек в мире, — сказал Даргер, — но в данном конкретном случае я сдержу слово. Как я уже говорил, за городом в уютном загоне ждет медведь, и я нанял одного славного паренька, чтобы тот его кормил. Приходи утром, и я скормлю тебя медведю. Сколько, по-твоему, потребуется времени, чтобы подавить его разум?

— По меньшей мере неделя. Самое большее две. И когда это случится, да обрушится на Клауса фон Хемикера великая месть!

— Ну... это уж как тебе совесть подскажет. — Даргер прочистил горло. От разговоров о насилии ему становилось неловко. — Для меня важно только то, что ты подтвердил законность купчей на Букингемский дворец, хотя ее не обновляли уже несколько десятилетий.

— Пустяк по сравнению с тем, что вы для меня сделали, — произнесла расписка. — Но ответьте напоследок на еще один вопрос. Когда вы подсунули мне горсть запрограммированной кукурузы, вы ведь знали, что меня клонировали из мозга самого фон Хемикера. Как вы догадались, что я приму ваше предложение? Как вы догадались, что я соглашусь его предать?

— На твоем-то месте? — Даргер потушил свет. — А кто бы не согласился?

Природа зеркал

Каждый раз, как Даргер и Довесок подводили итог своим замысловатым деловым операциям, вся их энергия направлялась на то, чтобы уйти красиво. Так произошло и теперь. Они продали состоятельному барону-мозговику фон Хемикеру купчую на здание, которое, строго говоря, больше не существовало в природе, а стало быть, пришло время без спешки покинуть Базель, не оставив и намека на новый адрес.

Пока Даргер отлучился в пригород проследить, чтобы с неким престарелым цирковым медведем обращались честь по чести, Довеска, только-только закончившего прощаться с близким другом, окликнул на улице не кто иной, как гнусный фон Хемикер собственной персоной.

— Herr Hund! — завопил толстяк. — Commen sie hier, bitte.

— Oui, monsieur? Qu'est-ce que vous desirez? — Довесок демонстративно перешел на более утонченный язык, но собеседник, разумеется, этого не заметил.

— Я хочу вам кое-что показать! — Фон Хемикер схватил его за руку и решительно потащил за собой. — Вчера заработал новый транс-европейский гелиограф.

— Бога ради, что такое транс-европейский гелиограф? — В Довеске помимо воли пробудилось любопытство.

— Узрите! — Торговец указал на высокую башню, ощетинившуюся ослепительно яркими зеркалами. — За ним будущее связи!

Довесок поморщился.

— И как же он работает?

— С помощью огромных зеркал световые сообщения передаются в башню на горизонте. Тамошний связист с телескопом считывает вспышки, они направляются в следующую башню, и так, станция за станцией, по всей Европе.

— В любую точку?

— Ну... На запад линию дотянули пока только до Базеля. Но уверяю вас, оставшаяся часть континента лишь вопрос времени. Собственно, я уже отправил указания своему поверенному в Лондоне, чтобы он все приготовил для вступления во владение Букингемским дворцом.

— В самом деле? — Довесок постарался скрыть тревогу.

— В самом деле! Сообщение пустилось в дорогу вчера на исходе дня, мчась на запад быстрее заката, — только представьте, как это романтично! — до самого Лондона. Местное представительство «Транс-европейского гелиографа» отправило посыльных прямо домой к моему поверенному. И уже есть ответ! Связист говорит, что сообщение ждет своей очереди в Лондоне и должно прибыть сюда в полдень. — Солнце в небе стояло высоко. — Я иду как раз за ним. Не хотите ли составить мне компанию и засвидетельствовать сие чудо современной технологии?

— С большим удовольствием.

Довесок и Даргер рассчитывали, что у них в запасе примерно месяц, пока надежный курьер преодолеет огромное расстояние до Англии, а другой вернется тем же неблизким путем. Новое изобретение спутало им все планы. Однако если и было место, где можно распутать узел этих неожиданных осложнений, то только в гелиографической башне. Возможно, получится подкупить связистов. Возможно, мрачно задумался Довесок, фон Хемикер имеет склонность к падению с высоты.

В этот миг на солнце набежала тень.

Довесок поднял голову к небу.

— О боже.

Час спустя злой и промокший насквозь Даргер вернулся в отель.

— Ты когда-нибудь видел столь отвратительную погоду? — проворчал он. — Говорят, этот мерзопакостный дождь не утихнет еще несколько дней! — Увидев, что Довесок улыбается, он добавил: — В чем дело?

— Наши чемоданы собраны, наш счет оплачен, и у черного входа ждет экипаж, друг мой. Я все объясню по дороге. Только, пожалуйста, окажи мне одну любезность.

— Что угодно!

— Умоляю, — Довесок вручил Даргеру зонтик, — не порочь эту прекрасную, чудесную погоду! 

Смуглые девки

 Независимый портовый город и (по словам некоторых) обитель пиратов Новый Орлеан был домом для обитателей странного вида. Место, где морские змеи тащили суда мимо полей, на которых трудились зомби, к пристаням, где груз перекочевывал в деревянные фургоны, запряженные карликовыми мастодонтами размером с лошадь першеронской породы и ездящие по улицам, мощенным битыми ракушками устриц. Так что никто не счел бы особенно примечательным, когда в течение трех дней у дверей роскошного номера в «Масон Фема» стояла бесконечная очередь из молодых женщин просто ради возможности задрать юбку или распахнуть блузку, чтобы продемонстрировать татуированное бедро, грудь или ягодицу двоим судьям, которые сидели на сдвоенном кресле, сдержанно разглядывая посетительниц, задавая им по паре вопросов, а затем выпроваживая.

Женщины шли, увидев написанное от руки объявление, которое развесили в нескольких приходах. И написано там было следующее:

ИЩУ НАСЛЕДНИЦУ.

ЕСЛИ ВЫ МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА ВОЗРАСТА 18–21 ГОД,

ВЫРОСШАЯ БЕЗ ОТЦА,

ИМЕЮЩАЯ ТАТУИРОВКУ НА ИНТИМНОЙ ЧАСТИ ТЕЛА С РОЖДЕНИЯ,

ВЫ МОЖЕТЕ ОКАЗАТЬСЯ НАСЛЕДНИЦЕЙ ИЗРЯДНОГО БОГАТСТВА.

СОБЕСЕДОВАНИЕ С УТРА ДО ВЕЧЕРА В «МАСОН ФЕМА», НОМЕР 1.

— Думаешь, я уже устал, — сказал Даргер во время короткого перерыва. — А вот и нет.

— Бесконечное количество оттенков женской красоты действительно потрясает, — согласился Довесок. — Как и их горячее желание ее демонстрировать.

— Следующая, — добавил он, открывая дверь.

Женщина решительно вошла в комнату, неся за собой запах манильской сигары. Потрясающе высокая, под метр девяносто, в платье с серебристыми кружевами, такое же коричневое с золотом, как ее кожа. Сэр Плас показал на хрустальную пепельницу на полке серванта. Изящно кивнув, женщина затушила сигару.

— Ваше имя? — спросил Даргер, когда Довесок вернулся в кресло.

— Мое настоящее имя или сценическое?

— Ну, какое пожелаете.

— Тогда скажу настоящее.

Женщина скинула шляпу и стянула перчатки. Аккуратно положила все на полку серванта.

— Тонимур Петикотс. Смуглая Юбчонка. Можете звать меня Тони.

— Расскажите что-нибудь о себе, Тони, — сказал Довесок.

— Родилась куколкой и всю жизнь работала с циркачами, — начала Тони, расстегивая блузку. — В последнее время играла в дешевом шоу «Утопийские Технологии Сделали Спящую Красавицу Бессмертной, Но Она Обречена Не Проснуться». Лежала в стеклянном гробу в одежде из собственных волос с рукой в правильном месте. Зрители все пытались понять, жива я или нет. Я хорошо умею контролировать дыхание.

Сложив блузку, она положила ее рядом с перчатками и шляпой.

— Джейк, мой муж, был зазывалой. Следил за зрителями и, когда видел созревшего клиента, ловил его по дороге ко мне и шепотом объяснял, что за пару купюр тот может провести со мной время наедине. А сам он подглядывал через щель в занавеске.

Тони вынула ноги из юбки, одну за другой, и положила ее поверх блузки. Начала развязывать нижние юбки.

— Когда избранный снимал штаны и собирался забраться в гроб, Джейк выскакивал с воплями, крича, что разрешается только смотреть, но не пользоваться моим уязвимым состоянием.

Положив нижнее белье поверх юбки, она сняла подвязки и принялась скатывать с ног чулки.

— На его кошельке это обычно хорошо сказывалось.

— В смысле, вы дразнили клиентов? — осторожно спросил Довесок.

— По большей части просто лежала. Но была готова в любой момент вскочить и вырубить сукина сына, если он перестанет себя контролировать. Жульничали мы по-всякому. Динамо, кидалово, разводка — как хотите, так и называйте.

Совершенно нагая молодая женщина подняла длинные густые черные волосы, показывая шею сзади.

— Как-то раз клиент уже наполовину в гроб залез, а Джейка все не было. Я открыла глаза, совершенно неожиданно для него, и заорала прямо в лицо ублюдку. Он свалился на пол, ударился головой, и я не стала выяснять, потерял он сознание или сдох. Сдернула с него пиджак и кинулась искать мужа. Выяснилось, что Джейк сбежал с Женщиной-Змеей. Спустя пару недель она его прогнала, и он хотел, чтобы я позволила ему вернуться ко мне, но я такого делать не стала.

Она медленно повернулась, так, что Даргер и Довесок получили возможность оглядеть в подробностях все ее великолепное тело.

— Э-э… у вас, похоже, татуировок нет, — прокашлявшись, сказал Даргер.

— Ага, я об этом сразу подумала. Поговорила с некоторыми девочками, с которыми вы беседовали, они сказали, что вы задаете кучу вопросов, но не домогаетесь. Последнее далеко не всем понравилось. Особенно после того, как им пришлось по-быстрому нарисовать себе татуировки. Сложив два плюс два, я решила, что вы организуете какое-то жульничество, в котором вам требуется партнер-женщина, быстро соображающая и склонная к воровству.

Смуглая Юбчонка поставила руки на бедра и улыбнулась.

— Ну? Я получила работу?

Оскалившись, как собака — что не удивительно, учитывая, что исходные гены были исключительно собачьи, — Довесок встал и протянул лапу. Но Даргер мгновенно стал между ним и молодой женщиной.

— Простите, мисс Петикотс, я и мой друг должны немного переговорить в другой комнате. Вы тем временем сможете одеться, — сказал он.

Когда двое самцов уединились, Даргер обратился к Довеску.

— Хвала Богу, что я успел тебя остановить! — яростно зашептал он. — Ты уже был готов посвятить эту женщину в тайну нашего замысла!

— Ну, а почему бы и нет? — тихо сказал Довесок. — Мы ищем женщину потрясающей внешности, не слишком приверженную общепринятой морали, уверенную в себе, инициативную и изобретательную. То, что необходимо каждому хорошему жулику. У Тони все налицо.

— Одно дело работать с любителем, другое — с профессионалом. Она будет спать с нами обоими, настроит нас друг против друга, а потом смоется, прихватив всю добычу и оставив нас в глупом положении после всех наших стараний.

— Это сексизм и, осмелюсь сказать, неблагородная клевета на противоположный пол. Я ошеломлен тем, что слышу такое от тебя.

Даргер печально покачал головой.

— Я сторонюсь не всяких женщин, но сознательных обманщиц — определенно, — сказал он. — И говорю это на основании неоднократного печального опыта.

— Ну, если ты настаиваешь на том, что мы обойдемся без этого безупречного молодого создания, то я настаиваю, чтобы ты занимался этим без меня, — заявил Довесок, сложив лапы на груди.

— Ох ты, Боже мой!

— Я должен хранить верность своим принципам.

Даргер понял, что дальнейшие споры бесполезны. Сделав максимально доброжелательное лицо, он вышел в другую комнату.

— Ты с нами работаешь, дорогая.

Он достал из кармана инкрустированный серебром флакон и, открутив крышечку, вытащил единственную лежащую там таблетку.

— Проглоти это, и к завтрашнему утру у тебя будет татуировка, которая нам нужна. Можешь, конечно, сначала обратиться к фармакологу, чтобы проверить…

— О, я вам доверяю. Если бы вы хотели сделать что-то скверное, вы бы не дожидались, пока я приду. Некоторые из девочек, что к вам приходили, очень наблюдательные.

Тони проглотила таблетку.

— Так в чем фенька?

— Мы собираемся устроить бизнес с черным налом.

— О, я всегда хотела, чтобы у меня была такая возможность!

Радостно гикнув, Тони обняла их обоих.

У Даргера очень чесались руки проверить, на месте ли его кошелек, но он не стал этого делать. 

* * *

На следующий день рабочие-зомби принесли десять ящиков черного нала — реально черных прямоугольников пергамента, выкрашенных в черный в далеком Виксбурге. По приказу Довеска их поставили у дверей комнаты Тони, центральной в номере. Войти в нее или выйти можно было только через комнату Даргера. Оставив леди заниматься платьем и макияжем, партнеры по бизнесу отправились на переговоры к потенциальным лохам.

Даргер начал обход с портового района.

Офис спекулянта Жана-Нажена Лафита был обставлен и украшен со вкусом. Главным украшением являлся череп мауизавра с изящной резьбой и серебряной инкрустацией. «Герцог» Лафит, как он себя именовал, или «Пират» Лафит, как именовали его все остальные, был худощавым симпатичным мужчиной с оливковой кожей, длинными волнистыми волосами и усами, такими тонкими, будто их нарисовали карандашом для подводки бровей. В отличие от других богатых людей, вместо трости он носил при себе витой хлыст на поясе.

— Слиток серебра напрокат! — воскликнул он. — В жизни подобного не слышал.

— Предложение достаточно простое, — ответил Даргер. — Серебро будет служить катализатором для определенного биотехнологического процесса, подробности которого я не вправе вам раскрывать. Распорядок таков. Серебро превратят в коллоидный порошок. Затем, когда биотехнологический процесс завершится, порошок расплавят и превратят обратно в слиток. Вы ничего не потеряете. Более того, мы обременим ваше богатство только, скажем так, дней на десять. Взамен мы готовы предложить вам сумму в десять процентов от вашего вложения. Очень неплохая прибыль, и ни малейшего риска.

На лице спекулянта появилась едва различимая жестокая улыбка.

— Но есть риск того, что вы просто возьмете серебро и смоетесь с ним.

— Это оскорбительное предположение, и услышь я его от человека, которого уважал бы не так, как вас, я бы ему этого не спустил. Однако…

Даргер махнул рукой в сторону окна, через которое была видна суета на складах и погрузочных площадях.

— …я знаю, что вам принадлежит половина того, что я вижу в окне. Предоставьте моему консорциуму в аренду помещение для технологического процесса, поставьте вокруг него охранников столько, сколько пожелаете. Мы привезем оборудование, вы привезете серебро. Договорились?

Пират Лафит на мгновение задумался.

— По рукам! — отрезал он, протягивая руку. — Пятнадцать процентов и аренда здания.

Они пожали друг другу руки.

— Не станете возражать, если слиток проверит оценщик с хорошей репутацией? — спросил Даргер.

Тем временем во Французском квартале Довесок вел почти идентичный разговор с худощавой желчной женщиной, одетой в строгое черное платье. Она являлась не только мэром Нового Орлеана, но и владелицей самого большого в городе борделя, пользовавшегося исключительно дурной славой. Позади нее молча стояли два обезьяночеловека из северо-западной Канады, в форме и наготове. Оба едва скрывали злобу, обычное дело для зверей, которых сделали разумными, подобно людям, но не окончательно.

— Оценщик? — возмущенно спросила женщина. — Разве моего слова не достаточно? А если нет, зачем нам тогда вообще бизнес начинать?

— Ответ «да» на все три ваших вопроса, мадам мэр Трежоли, — дружелюбно ответил Довесок. — Анализ — чтобы вам подстраховаться. Как вы, без сомнения, знаете, серебро легко смешать с другими металлами. Когда мы закончим работать с серебром, порошок будет расплавлен и заново отлит в слиток. Естественно, вам захочется быть уверенной в том, что вернувшийся вам слиток имеет ту же ценность, что и тот, который вы предоставляете нам в аренду.

— Гм.

Они сидели в вестибюле принадлежащего Мадам-мэру дома терпимости, она — в большом плетеном кресле, сходство которого с троном вряд ли было непреднамеренным, а Довесок — на складном деревянном стуле, лицом к ней. Время еще было раннее, так что рабочее время предприятия пока не наступило. Но посыльные и правительственные прислужники то и дело приходили и уходили. Вот и сейчас один из них что-то шептал на ухо Мадам-мэру Трежоли. Она махнула рукой, отсылая его.

— Семнадцать с половиной процентов, соглашайтесь, или идите.

— Я соглашаюсь.

— Хорошо, — сказала Трежоли. — А теперь у меня дела с владельцем зомби. Ставьте стул рядом и поглядите. Если нам предстоит вести дела, это будет вам полезно.

Округлый и радушный мужчина, вошедший в вестибюль, пришел в сопровождении полудюжины зомби. Довесок с интересом поглядел на них. С тусклыми глазами и одеревеневшими лицами, нездоровым блеском кожи, они совсем не были похожи на гниющие трупы легенд Утопии. Скорее, были похожи на поденных рабочих в состоянии полного изнеможения. Что и было основным моментом, без сомнения.

— Доброе утро! — сказал радушный мужчина, довольно потирая руки. — Я привел еженедельный караван должников, которые, отслужив свое, теперь достойны снисхождения и вольноотпущеничества.

— Меня всегда интересовал источник вашей подневольной рабочей силы, — сказал Довесок. — Значит, это бедолаги, которые не могли расплатиться с долгами?

— Именно так, — ответил хозяин зомби. — В Новом Орлеане отказались от варварской и дорогой практики содержать тюрьмы для должников. Вместо этого те, кто совершил преступления в этой области, химическим способом лишаются способности к самостоятельному мышлению и отправляются на работы до тех пор, пока не выплатят долг обществу. Что нынешние счастливцы успешно сделали.

Проказливо подмигнув, он продолжил:

— Думаю, вам следует помнить об этом, прежде чем слишком сильно пользоваться кредитной линией в комнатах наверху. Вы готовы начать, Мадам-мэр Трежоли?

— Можете приступать, Мастер Боунс.

Мастер Боунс повелительно махнул рукой, и первый зомби покорно вышел вперед.

— Через распутство попал ты в долги и через честный труд заслужил освобождение от них, — сказал он. — Открывай рот.

Бледное создание повиновалось. Мастер Боунс достал ложку и погрузил ее в стоящую на столике солонку. Всыпал соль в рот человеку.

— Теперь глотай.

С человеком начало происходить постепенное и значительное превращение. Он выпрямился и огляделся, нерешительно и пугливо.

— Я… — сказал он. — Я вспомнил. Это… это моя жена?

— Молчать, — сказал хозяин зомби. — Церемония еще не окончена.

Канадские охранники сместились, став по обе стороны хозяйки на случай, если недавний зомби потеряет соображение и нападет на нее.

— Настоящим ты снова объявляешься свободным гражданином Нового Орлеана, не имеющим долгов ни перед кем, — сдержанно сказала Трежоли. — Иди и более не транжирь.

Она выставила ногу и приподняла юбку над лодыжкой.

— Можешь поцеловать мне ногу.

— Так ты не просил Трежоли о кредитной линии в ее доме развлечений? — спросила Довеска Тони, когда тот рассказывал обо всем своим сотоварищам.

— Конечно, нет! — воскликнул Довесок. — Я сказал ей, что моим тайным желанием всегда было открыть небольшой элитный бордель для своего личного пользования. Гарем, если хотите, но такой, в котором служащие будут меняться и хорошо оплачиваться. Предложил ей вскорости, когда я смогу себе такое позволить, поспособствовать мне в подборе подходящего отеля и создании подобного учреждения.

— И что она сказала?

— Она мне сказала, что сомневается, что мне известно, насколько дорого обойдется подобное учреждение.

— И что ты ответил?

— Что не думаю, что деньги будут проблемой, — с легкостью ответил Довесок. — Поскольку я собираюсь вскорости очень много их заработать.

— Как с вами весело, мальчики! — радостно завопила Тони.

— К другому делу, — сказал Даргер. — Доставили твоеновое платье.

— Я его уже видела, — ответила Тони, скривившись. — Оно не рассчитано на то, чтобы демонстрировать главные преимущества моего тела — вообще какие-либо преимущества, если уж на то пошло.

— Действительно, оно скромное до жесткости, — согласился Даргер. — Однако твой персонаж скромен и неопытен. В ее невинных глазах Новый Орлеан — ужасающее гнездо порока, клоака похоти и связанных с ней грехов. Следовательно, она должна находиться под постоянной защитой стойких и непоколебимых мужчин самой высокой морали.

— Далее, — начал Довесок. — Она слабое место нашего плана: тот, кто увидит ее татуировки и узнает ее значение, может погубить нас, украв девчонку прямо на улице…

— Ой! — тихо сказала Тони, тоном, явно рассчитанным, чтобы пробудить в любом мужчине поблизости инстинкт защитника.

Довесок инстинктивно шагнул к ней, но тут же взял себя в руки. Плотоядно (кем он и являлся) улыбнулся.

— У тебя получится.

Третья встреча с потенциальным инвестором состоялась вечером в полутемном клубе в обедневшем приходе на границе Французского квартала. Развлечения, которым здесь предавались, были, с общественной точки зрения, слишком непотребными даже для исключительно свободных нравов местных жителей. Бледные официантки безжизненно ходили между небольшими столиками, принимая заказы и поднося напитки, а небольшой джаз-банд играл на духовых и ударных непотребную музыку, аккомпанируя идущему на сцене шоу.

— Вижу, вы не поклонник сценического секса, — сказал хозяин зомби Джереми Боунс. Свет от свеч в канделябре на столе делал капли пота на его лице сверкающими, будто дождинки.

— Артистический успех подобных представлений полностью зависит от степени, до которой он соотносится с сексуальными склонностями зрителя, — ответил Даргер. — Признаюсь, мои лежат в несколько иной области. Но не обращайте внимания. Вернемся к делу. Следовательно, условия для вас приемлемы?

— Верно. Однако мне не ясно, почему вы настаиваете на том, что анализ должен быть проведен в Банке Сан-Франциско, учитывая, что в Новом Орлеане имеются несколько своих учреждений такого рода.

— Которые без исключения принадлежат целиком и частями вам, Мадам-мэру Трежоли и Герцогу Лафиту.

— В смысле, Пирату Лафиту. Экспертиза — в любом случае экспертиза, а банк — в любом случае банк. Почему для вас имеет значение принадлежность?

— Сегодня днем вы привели к мэру шестерых зомби, чтобы их освободить. В предположении, что это обычная неделя в вашей практике, мы получаем около трехсот зомби в год. Однако всю черную работу в городе выполняют зомби, не говоря уже о десятках тысяч, работающих на плантациях вдоль реки.

— Многие из тех, кто задолжал, получили приговоры на несколько лет.

— Я тут поспрашивал и выяснил, что корабли Лафита ввозят около двух сотен заключенных в неделю из поселений и территорий по всей Миссисипи до самого Сент-Луиса.

На лице полного мужчины появилась легкая улыбка.

— Чистая правда, что многие правительства решают, что дешевле заплатить нам, чтобы мы разобрались с их нарушителями закона, чем самим строить тюрьмы.

— Мадам Трежоли отправляет этих бедолаг в городскую систему исполнения наказаний, вы платите ей за головы, а после того, как они превращены в зомби, вы сдаете их в аренду чернорабочими по цене, от которой работодатели не могут отказаться. Те, кто поступает к вам на службу, редко от вас уходят.

— Если представитель правительства или член семьи предоставляет мне бумаги, свидетельствующие, что долг перед обществом выплачен, я безмерно счастлив освободить такого. Уверяю вас, мало кто приходит ко мне с подобными документами. Но я всегда открыт для тех, кто это сделает. В чем именно вы возражаете против подобного распорядка?

— Возражаю? — удивленно переспросил Даргер. — Я не возражаю. Это ваша система, и, как человек пришлый, я в нее не вмешиваюсь. Я просто объясняю причину, в силу которой хотел бы использовать для экспертизы независимый банк.

— А именно?

— Если проще, то я доволен, что смог договориться с вами по отдельности. Всех вас, вместе взятых, я счел бы слишком искусными, чтобы вести с вами дело, — сказал Даргер, поворачиваясь к сцене и глянув туда. Сидящий в первом ряду зритель вытащил из бумажника несколько купюр и многозначительно постучал ими по столу. Одна из безжизненных официанток взяла деньги и повела его за занавес в дальней части зала. — Думаю, действуя вместе, вы бы заглотили меня и моих партнеров, не поперхнувшись.

— О, тут нечего опасаться, — сказал Мастер Боунс. — Мы действуем совместно лишь тогда, когда речь заходит о серьезной прибыли. Ваше скромное предприятие, каково бы оно ни было, не подходит под это определение.

— Очень рад это слышать. 

* * *

На следующий день трое заговорщиков трижды посетили Экспертное бюро новоорлеанского филиала Банка Сан-Франциско. Во время первого визита один из зомби-телохранителей Мадам-мэра Трежоли, в зеленом костюме, открыл переносной сейф и извлек из него слиток серебра. Затем, к изумлению мэра и оценщика, Довесок приказал нанятым им зомби принести несколько тяжелых кожаных сумок, из которых достали дрели, весы, кислоты, реактивы и другие инструменты, которые тут же установили для работы.

Оскорбленный оценщик открыл было рот, чтобы возразить.

— Уверен, вы не станете возражать, если мы предоставим собственное оборудование, — учтиво сказал Даргер. — Мы здесь люди пришлые, и хотя никто не ставит под сомнение честность самого престижного финансового учреждения Сан-Франциско, в хорошем бизнесе всегда должно предпринимать соответствующие предосторожности.

Пока он говорил, Тони и Довесок одновременно потянулись к весам и столкнулись, едва не свалив их. Все повернулись и протянули руки, чтобы поймать весы. Но спас аппаратуру от крушения именно Довесок.

— Упс, — сказала Тони, очаровательно краснея.

Проверяющий быстро выполнил анализы. По окончании поднял взгляд.

— Результат — 925-я проба, — сказал он. — Стандарт стерлинга.

Небрежно кивнув, Мадам-мэр Трежоли согласилась.

— Девушка. Сколько вы за нее хотите? — спросила она.

Даргер и Сэр Плас повернулись одновременно. И слегка сдвинулись, становясь по обе стороны от Тони.

— Мисс Петикотс под нашей опекой, и разговора об этом быть не может, — сказал Даргер. — Кроме того, у вас не настолько благопристойный бизнес для такого невинного ребенка, как она.

— Невинность в большой цене в моем заведении. Я дам вам серебряный слиток. Навсегда. Делайте с ним все, что хотите.

— Поверьте, мадам, достаточно скоро для меня серебряные слитки станут разменной монетой.

Мастер Боунс смотрел на процедуру проверки, в том числе на хаотичную кучу оборудования, принадлежащего троице, с блаженной улыбкой. Но его взгляд постоянно возвращался к Тони. И наконец поджал губы.

— В моем клубе найдется место для вашей юной подруги. Если вы решите дать ее мне в аренду, ну, скажем, на год, я с радостью откажусь от моих двадцати процентов прибыли в вашем предприятии, — сказал он. Затем он повернулся к Тони. — Не беспокойся, лапочка. Под действием зомбирующих наркотиков ты не будешь чувствовать ничего, а потом ничего не вспомнишь. Так, будто вообще ничего не было. Более того, тебе будут причитаться комиссионные с каждой коммерческой встречи, и по окончании ты будешь иметь значительную сумму в трастовом фонде.

Не обращая внимания на возмущенный взгляд Тони, Даргер заговорил с Боунсом со всей учтивостью.

— Совсем по секрету, сэр, мы сегодня уже отклонили куда лучшее, чем ваше, предложение. Но мой партнер и я не станем участвовать в торговле нашей дорогой подругой ни за какие деньги. Она для нас — сокровище за пределами любой цены.

— Я готов, — сказал оценщик. — Где будем сверлить?

Даргер небрежно повел пальцем над слитком и будто случайно ткнул в самую середину.

— Вот тут.

— Как я понимаю, за глаза они зовут меня Пиратом, — тихо и гневно проговорил Жан-Нажен Лафит. — Но это оскорбление, которого я не потерплю, если мне скажут его в лицо. Да, случилось так, что мне достались имя и фамилия, одинаковые с легендарным флибустьером. Но вы никогда не найдете доказательств того, что я хоть раз в жизни совершил незаконное деяние.

— Как и сегодня, сэр! — воскликнул Даргер. — Мы проводим абсолютно законную процедуру в рамках бизнеса.

— Я тоже так считаю, иначе меня бы здесь не было. Тем не менее, вы должны понять, почему я счел оскорблением то, что вы и ваши неуклюжие сотоварищи подвергли сомнению качество моего серебра.

— Ни слова более, сэр! Мы здесь все джентльмены, за исключением, конечно же, мисс Петикотс, взращенной в нежности сироты и христианки. Если вам будет достаточно моего слова, то и вашего слова будет достаточно для меня. Мы можем отменить экспертизу.

Даргер вежливо кашлянул.

— Но, для моей собственной безопасности, с точки зрения закона, в отсутствие результата анализа мне потребуется нотариально заверенное обязательство от вас в том, что вы удовлетворитесь качеством серебра, возвращенного вам нами, каково бы оно ни было.

От взгляда Пирата Лафита расплавилось бы и железо, но он ничего не мог сделать против обезоруживающей улыбки Даргера.

— Что ж, ладно, проводите анализ, — согласился Лафит.

Даргер небрежно покрутил пальцем в воздухе и снова указал ровно в середину слитка.

— Тут.

— Интересно, возможно ли, чтобы ваша мисс Петикотс… — начал Пират Лафит, пока оценщик работал.

— Она не продается! — с горячностью возразил Даргер. — Не продается, не сдается в аренду, не обменивается, не может быть приобретена ни на каких условиях. Точка.

На лице Пирата Лафита появилось раздражение.

— Я просто хотел спросить, не хотела бы она завтра со мной поохотиться. В дельте реки встречается очень интересная дичь.

— Она не принимает участия в светских мероприятиях, — ответил Даргер и повернулся к оценщику. — Итак, сэр?

— Стандарт стерлинга, — ответил тот. — Как обычно.

— Другого я и не ожидал.

Трое заговорщиков для виду отослали в «Масон Фема» зомби с лабораторным оборудованием по окончании экспертиз, а сами отправились поужинать. Потом благочинно прогулялись по городу. Тони, засидевшаяся в своей комнате, пока шли переговоры, особенно обрадовалась прогулке. Но самое сильное облегчение Даргер, Довесок и Тони испытали, когда увидели тяжелые мешки в гостиной их номера.

— Кому предоставим честь? — спросил Даргер.

— Безусловно, леди, — ответил Довесок с легким поклоном.

Тони сделала реверанс, а затем, открыв тайный замок на дне одного из мешков, вытащила серебряный слиток. Вытащила второй и третий, из второго и третьего мешков. Заговорщики вздохнули с облегчением, глядя на серебро, поблескивающее в свете лампы.

— Ловко было сделано, когда ты подменял настоящие слитки поддельными, — сказала Тони.

— Нет, этот трюк был бы невозможен без отвлекающего маневра, — вежливо возразил Даргер. — Который вы исполнили идеально. Даже присутствовавший там оценщик, который три раза видел, как вы едва не свалили оборудование на пол, ничего не заподозрил.

— Скажи-ка мне вот что, — начала Тони. — Зачем ты сделал подмену до проверки, а не после? Иначе тебе бы не потребовалось вставлять этот маленький кусок серебра в середину для анализа. Сошел бы и просто посеребренный слиток свинца.

— Мы имеем дело с людьми подозрительными. Так получится, что они сначала получили подтверждение, что слитки настоящие, а потом — то, что мы и близко к ним не подошли. Слитки лежат в депозитном сейфе в уважаемом банке, так что они не думают, что хоть чем-то рискуют. Все вроде бы чище некуда.

— Но мы же на этом не остановимся, так? — с тревогой спросила Тони. — Я так хотела заняться черным налом.

— Не беспокойся, моя хорошая, — сказал Довесок. — Это только начало. Но оно послужит нам чем-то вроде страховки. Даже если дело пойдет плохо, мы уже сделали хорошую прибыль.

Он налил бренди в три небольших бокала и раздал их.

— За кого выпьем?

— За Мадам-мэра Трежоли! — сказал Даргер.

Они выпили.

— Что вы о ней думаете? — спросила Тони. — В профессиональном плане.

— Она намного хитрее, чем позволяет тебе увидеть, — ответил Довесок. — Но, как ты безусловно знаешь, самодовольного хитреца проще всего надурить.

Он налил по второму бокалу.

— За Мастера Боунса!

Они выпили.

— А что с ним? — спросила Тони.

— С ним проблем побольше, — сказал Даргер. — Мягко стелет, да жестко выспишься. В некотором смысле он вообще на человека не похож.

— Может, пробует собственный товар? — предположил Довесок.

— В смысле, экстракт рыбы фугу? Нет. Его ум вполне активен. Но я не заметил в нем ни единого проблеска сочувствия. Подозреваю, он так долго возился с зомби, что думает, что все мы такие же.

Последний тост был за Пирата Лафита, со всей очевидностью.

— Думаю, он очарователен, — сказала Тони. — Правда, вы, наверное, не согласитесь.

— Он фальшив и склонен к позерству, — сказал Даргер. — Мерзавец, делающий вид, что он джентльмен, манипулирующий законами, но выставляющий себя честнейшим из граждан. А следовательно, он мне нравится до определенной степени. Думаю, это человек, с которым мы можем иметь дело. Попомните мои слова, когда эти трое завтра с нами увидятся, это произойдет по его инициативе.

Некоторое время они говорили о деле. Затем Довесок достал колоду карт. Они играли в юкер, канасту и покер, а поскольку играли на интерес, никто не стал возражать, когда игра стала соревнованием на ловкую сдачу карт с низа колоды и подкидывание карт из рукава. Никто не возмущался, когда в одну из раздач на столе оказались одиннадцать тузов.

— Глядите, сколько времени! — наконец сказал Даргер. — Завтра предстоит тяжелый день.

И они отправились по комнатам.

В эту ночь, засыпая, Даргер услышал, как дверь, соединяющая его комнату и комнату Тони, открылась и закрылась, тихо. Раздалось шуршание простыней, и она залезла к нему в кровать. А затем теплое обнаженное тело Тони прижалось к нему, а ее рука сомкнулась на самой интимной его части. Он мгновенно проснулся.

— Что ты делаешь, ради всего святого? — яростно прошептал он.

Тони неожиданно отпустила его и сильно ударила в плечо.

— Ох, как же это легко для вас, — тихо ответила она. — Как все просто у мужчин! Эта мерзкая старуха пыталась меня купить. Этот ужасный коротышка хотел, чтобы вы позволили ему накачать меня наркотой. Один Господь знает, что на уме было у Пирата Лафита. Заметь, все они делали предложения вам. Никто мне слова не сказал.

На грудь Даргера упали горячие слезы.

— Всю жизнь у меня были защитники-мужчины. Я без них не могла. Мой папочка, пока я не сбежала. Мой первый муж, пока его не сожрали гигантские крабы. Потом всевозможные приятели, а под конец этот подонок Джейк.

— Тебе не о чем беспокоиться. Довесок и я никогда не бросали сотоварища и впредь не бросим. В этом плане наша репутация безупречна.

— Я сама себя в этом убеждаю и, пока светит солнце, верю. Но ночью… ну, последняя неделя была самым длинным сроком, когда я обходилась без мужского тела, чтобы утешиться.

— Да, но ты же понимаешь…

Тони поднялась. Даже в полумраке, озаряемая лишь проникавшим в окно лунным светом, она представляла собой величественное зрелище. А потом она наклонилась, целуя Даргера в щеку.

— Никогда мне еще не приходилось умолять мужчину, но… пожалуйста.

Даргер считал себя человеком чести, но это было единственным искушением, преодолев которое мужчина потерял бы уважение к себе. 

* * *

Утром Даргер проснулся в одиночестве. Подумал о событиях минувшей ночи и улыбнулся. Подумал об их возможных последствиях и скривился. А затем спустился в столовую, чтобы позавтракать.

— Что дальше? — спросила Тони, когда они подкрепились кофе из цикория, пончиками-бенье и нарезанным беконфруктом.

— Мы заронили в головы всех трех игроков подозрение, что прибыль мероприятия может оказаться куда больше, чем мы предлагаем, — сказал Довесок. — Мельком показали им нашу загадочную юную подопечную, намекнув, что она — ключ к делу. Мы задали им головоломку, которой они не видят решения. Поразмыслив, они могут прийти лишь к одному решению. Что единственная причина, по которой мы получили превосходство, — та, что мы играли с ними поодиночке.

Он сунул в рот последний бенье.

— Так что рано или поздно они объединятся и потребуют от нас объяснений.

— Тем временем… — начал Даргер.

— Понимаю, понимаю. Назад в мою мрачную комнату, раскладывать пасьянсы и читать воодушевляющую литературу, подобающую скромной юной девственнице.

— Важно оставаться в роли, — сказал Довесок.

— Это я понимаю. Но в следующий раз, пожалуйста, делайте из меня что-нибудь такое, что не надо хранить в темноте, будто мешок картошки. Может, племянницу испанского пленника. Наследницу светского льва. Да хоть шлюху, наконец.

— Ты — Женщина-Загадка, — сказал Даргер. — Освященная временем и, можно сказать, завидная роль.

Таким образом, когда Даргер и Довесок вышли из «Масон Фема» ровно в десять, по своей непоколебимой привычке, они не были слишком уж ошеломлены, увидев всех троих своих благодетелей, ждущих их снаружи. После грубого обмена угрозами и оскорблениями, протестуя на каждом шагу, они привели лохов в номер.

Двери всех трех спален были открыты в залитую солнечным светом гостиную. Учитывая элегантный декор комнаты, ящики с черной бумагой, сложенные у двери комнаты Тони Петикотс, выглядели бельмом на глазу.

Жестом предложив гостям садиться, Даргер сделал покаянное лицо.

— Чтобы адекватно объяснить цель нашего предприятия, нам придется уйти в прошлое на два поколения, до того, как Сан-Франциско стал финансовым центром Северной Америки. Дальновидные руководители этого города-государства вознамерились создать новую экономику на основе купюр, которые невозможно подделать, и до нынешних времен пользуются плодами величайшего гравера-генетика своего времени Финеаса Уипснейда Мак-Гонигла.

— Какое-то нереальное имя, — фыркнула Мадам-мэр Трежоли.

— Безусловно, это являлось его псевдонимом, чтобы уберечь его от похитителей и прочего, — объяснил Довесок. — В обычной жизни он был известен как Магнус Нортон.

— Продолжай.

Даргер заговорил снова.

— Результаты вам известны. Нортон создал сто тринадцать различных бактерий, которые в рамках своей естественной жизнедеятельности слой за слоем укладывают сложнейшим узором многоцветные чернила. Узор и цвета столь сложны, что фальшивомонетчики просто отчаялись. Это в сочетании с безупречной монетарной политикой сделало доллар Сан-Франциско общей валютой сотни государств Северной Америки. Однако во всем этом мероприятии имелось одно слабое место. Сам Нортон.

— Нортон втайне создал собственные печатные чаны, используя созданные им бактерии, и начал массовое изготовление банкнот, не только неотличимых от подлинных, но, по сути, являвшихся подлинными во всех смыслах. Сделал их столько, что стал богатейшим человеком на континенте.

— К несчастью для этого великого человека, он как-то раз недостаточно заплатил своему поставщику бумаги, возник спор, который закончился тем, что служащие правопорядка Сан-Франциско его арестовали.

Пират Лафит элегантно поднял указательный палец.

— Откуда вы все это знаете? — спросил он.

— Мой коллега и я — журналисты, — ответил Даргер. Увидев реакцию слушателей, поднял обе руки. — Не те, кому нравится ворошить грязь, смею вас заверить! Коррупция — необходимая и проверенная временем часть любой системы правления, что мы всем сердцем поддерживаем. Нет, мы описываем общественных деятелей, воздавая им похвалу пропорционально их щедрости. Пишем интересные истории о парнях-героях, спасающих наследниц из огня, котят, проглоченных крокодилами, когда те чудесным образом невредимыми минуют их пищеварительную систему, и, конечно же, развлекаем людей забытыми историями прошлого, о негодяях, которые с естественным течением времени стали безвредны.

— Так мы и натолкнулись на историю Нортона, — разъяснил Довесок.

— Действительно. Мы выяснили, что по хитрой причуде, подобной лабиринту системы банковского регулирования, установленной в Сан-Франциско, созданные Нортоном деньги нельзя ни уничтожить, ни использовать как законную валюту. Поэтому, дабы предотвратить их незаконное использование, они были подвергнуты другому биолитографическому процессу, в ходе которого они оказались пропитаны черными чернилами, и настолько глубоко за счет потрясающе хитро подобранного состава, что они не могут быть отбелены при помощи любого известного процесса отбеливания, чтобы бумага в результате не разрушилась.

— И вот тут начинается самое интересное. Нортон, как вы помните, был непревзойденным мастером своего дела. Естественно, что отцы города не слишком хотели отказываться от его услуг. Так что вместо того, чтобы поместить его в обычную тюрьму, они построили окруженный высокой стеной укрепленный особняк, в котором устроили лабораторию, и снабдили его всеми необходимыми для работы материалами.

— Представьте себе, что чувствовал Нортон! Мгновение назад он был на грани того, чтобы стать самым богатым человеком в Северной Америке, а потом вдруг стал практически рабом. Пока он шел на сотрудничество, его кормили изысканной едой, вином, дозволяли встречаться с женой на супружеском ложе… но, какой бы она ни была комфортабельной, тюрьма оставалась тюрьмой, и он никогда не мог покинуть ее. Однако он был человеком хитроумным и, хотя и не смог устроить побег, совершил изощренное отмщение. Если уж у него нет огромного богатства, пусть оно будет у его потомков. Когда-нибудь происхождение черных денег будет забыто, и они будут выставлены на аукцион, как это обычно происходит со всеми ненужными вещами после улаживания бюрократических формальностей. Его дети, или внуки, или правнуки приобретут их и, используя гениальный метод, изобретенный им, превратят их обратно в пригодную валюту, сделавшись богаче Креза.

— Если хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах, говорили древние, — перебил его Довесок. — Шли десятилетия. Нортон умер, черные деньги оставались в хранилище. К тому времени, когда мы начали наше расследование, казалось, что все его родные исчезли. У него было трое детей. Дочь, которую мужчины не интересовали, сын, который умер молодым, и второй сын, который так и не женился. Однако второй сын в молодости немало путешествовал, и в тех же самых забытых семейных бумагах, где был изложен план Нортона, мы нашли сведения о том, что его сын платил деньги в пользу незаконнорожденного ребенка, девочки, зачатой около двадцати лет назад. Пользуясь тем, что мы понимали тонкости работы бюрократического аппарата, в отличие от жены и детей Нортона, мы подкупили нужных чиновников, и нам продали ящики с бесполезной, на их взгляд, бумагой. А затем мы прибыли в Новый Орлеан и нашли Тони Петикотс.

— Это ничего не объясняет, — сказала Мадам-мэр Трежоли.

Даргер тяжко вздохнул.

— Мы надеялись, что вас удовлетворит частичное объяснение. Теперь, как я понимаю, все или ничего. Вот они, перед вами, ящики с черным налом, черными купюрами.

Он снял крышку с одного из верхних ящиков. Достал горсть черных бумажных прямоугольников, потряс в воздухе, чтобы все видели, и положил обратно.

— А теперь я и мой коллега представим вас нашей юной питомице.

Даргер и Довесок быстро растащили ящики в стороны от двери. Довесок постучал.

— Мисс Петикотс? Вы подобающе одеты? У нас к вам посетители.

Дверь открылась. Из полумрака настороженно глянули большие карие глаза Тони.

— Заходите, — тихо сказала она.

Все медленно вошли внутрь. Тони поглядела на Даргера и Довеска. Те не глядели ей в глаза, и она склонила голову, смущаясь.

— Кажется, я знаю, зачем они все сюда пришли. Но… должна ли я? Действительно должна?

— Да, дитя, должна, — мрачно сказал Довесок.

Тони сжала губы и подняла подбородок, глядя вдаль, словно капитан шхуны, ведущий судно в опасные воды. И, заведя руки за спину, начала расстегивать платье.

— Магнус Нортон сделал то, чего не мог сделать никто другой. Создал микроорганизм, который способен сожрать чернила, которыми были выкрашены банкноты, совершенно не повреждая остальные. Банкноты необходимо просто положить в жидкую питательную среду и добавить коллоидное серебро в качестве катализатора. В течение недели там останутся лишь идеальные купюры Банка Сан-Франциско и серебряный порошок — сказал Даргер. — Однако у него была проблема. Как передать информацию о способе создания микроорганизма своей семье. Достаточно надежным способом, чтобы она пережила десятилетия забвения.

Тони расстегнула платье. Прижав одну руку к груди, чтобы платье не падало спереди, она вынула одну руку из рукава. Прижав ее к груди, вынула другую.

— Сейчас? — спросила она.

Сэр Плас кивнул.

Мелкими, будто кукольными шагами Тони подошла и стала лицом к стене. А затем опустила платье так, что стала видна ее нагая спина и ягодицы. На одной из которых была большая татуировка семи ярких цветов из трех концентрических кругов. Каждый круг состоял из огромного числа коротеньких, почти параллельных линий, исходящих из центра татуировки, где кожа была девственно чиста. Любой, умеющий читать генетический код, с легкостью смог бы воссоздать организм по этому описанию.

— Это же Escherichia coli, кишечная палочка, не так ли? — подал голос мастер Боунс, до того молчавший.

— Да, сэр, одна из ее вариаций. Нортон встроил татуировку в собственный геном, а затем зачал со своей женой троих детей, думая, что они, в свою очередь, родят еще больше. Но Фортуна — дама ветреная, и мисс Петикотс осталась единственной наследницей. Но этого будет достаточно.

Он повернулся к Тони.

— Можешь снова одеться. Наши гости удовлетворили свое любопытство, и теперь они уйдут.

Даргер вывел гостей обратно и крепко закрыл за собой дверь.

— Теперь вы узнали то, за чем пришли. Осмелюсь заметить, ценой надругательства над скромностью невинной девушки.

— Это сказано чрезвычайно хамски! — отрезал Пират Лафит.

В последовавшей за его вспышкой тишине все услышали, как в соседней комнате горько плачет Тони Петикотс.

— Вы сделали свое дело, и теперь я просто прошу вас уйти, — сказал Даргер.

Теперь, когда Тони Петикотс перестала быть тайной, троим заговорщикам оставалось лишь ждать, когда прибудет речным путем якобы заказанное ими оборудование, и отбиваться от высокопоставленных лохов, которые по очереди подкатывали к ним с предложениями огромных взяток за технологию процесса и сундуки с черной бумагой. Согласно простейшей логике, они неизбежно должны были это сделать. 

* * *

На следующее утро им принесли почту, два письма с предложением встречи. Троица отправилась позавтракать в придорожное кафе. Они едва закончили и принялись пить по второй чашке кофе, когда Тони поглядела поверх плеча Даргера.

— О Боже милосердный на небесах! — воскликнула она. — Это Джейк.

Увидев непонимание на лицах сотоварищей, объяснила:

— Мой муж! Он разговаривает с Пиратом Лафитом. И они идут сюда.

— Продолжаем улыбаться как ни в чем не бывало, — тихо сказал Даргер. — Сэр Плас, ты знаешь, что делать.

Хватило бы досчитать до десяти, когда конкуренты дошли до их столика.

— Джейк! — с удивлением воскликнул Довесок, вставая со стула.

— Пришел за деньгами, несомненно, — сказал Даргер, доставая из кармана стопку купюр, одну большого достоинства, снаружи, и кучу мелких внутри. Любой благоразумный бизнесмен всегда с собой такое носит. — Мадам-мэр просила тебе сказать… — начал он, поворачиваясь.

И увидел перед собой незнакомца, по всей видимости, Джейка, о котором говорила Тони, и Пирата Лафита, чье лицо исказилось от изумления.

Даргер поспешно убрал стопку купюр в карман.

— Просила тебе сказать это в любое время, когда решишь воспользоваться ее заведением, она с радостью предоставит тебе скидку в 10 процентов на все товары и услуги, кроме алкоголя. Она решила оказать эту любезность в знак уважения, в качестве твоего работодателя, к тебе, как и ко всем своим новым работникам.

Лафит резко развернулся, схватил Джейка за ворот и стал трясти, словно терьер крысу.

— Теперь я понимаю, — прошипел он сквозь зубы. — Почтенная хозяйка борделя решила лишить меня представившейся возможности и послала тебя с твоими небылицами по поводу этой достойной и безобидной юной девушки.

— Честно, босс, я ни малейшего понятия не имею, что несет этот… чужак. Я честно все выложил. Услышал, что моя грязная шлюха…

Заревев от гнева, Пират Лафит ударил Джейка с такой силой, что тот вылетел на улицу. А затем вынул из-за пояса хлыст и принялся охаживать лежащего с такой силой, что рубашка и жилет Герцога намокли от пота к тому времени, когда он закончил.

Тяжело дыша, повернулся к Даргеру и Довеску и коснулся пальцами края шляпы.

— Господа. Мы поговорим позже, когда я не буду столь охвачен чувствами. Сегодня, в пять часов, у меня в офисе. У меня к вам есть предложение.

Затем он повернулся к Тони.

— Мисс Петикотс, прошу прощения, что вам пришлось стать свидетельницей такому.

И решительно ушел прочь.

— Ого! — выдохнула Тони. — Он отколошматил Джейка так, что тот был в дюйме от того, чтобы расстаться со своей никчемной жизнью. Никогда в жизни не видела более романтичного зрелища.

— Как ломовую лошадь? Романтично? — переспросил Даргер.

Тони одарила его высокомерным взглядом.

— Ты же не слишком понимаешь глубины женского сердца, так ведь?

— Определенно, — ответил Даргер. — И, похоже, не пойму никогда.

Валявшийся на улице Джейк начал с трудом подыматься.

— Простите меня, — сказал Даргер, подходя к побитому и окровавленному мужчине и помогая ему встать. Что-то тихо добавил и, отсчитав несколько купюр из пачки, сунул тому в руку.

— Что ты ему дал? — спросила Тони, когда он вернулся в кафе.

— Строгое предупреждение выдал, более нам не мешать. И семнадцать долларов. Сумма достаточно оскорбительная, чтобы, несмотря на раны, он рассказал свою историю, все более неправдоподобную, Мастеру Боунсу и Мадам-мэру.

Тони рывком обняла Даргера и Довеску.

— Ребята, как же вы добры ко мне. Люблю вас обоих, до невозможности.

— Однако, похоже, нам рано расслабляться, — сказал Довесок. — Судя по посланию Мадам-мэра Трежоли, она будет здесь прямо сейчас. Что, если мне будет позволено так сказать, чертовски своеобразно.

— Должно быть, что-то произошло, — сказал Даргер, прищуриваясь и глядя в небо. — Трежоли нет, подходит время встречи с Мастером Боуном. Оставайтесь здесь, на случай, если Мадам-мэр все-таки придет, а я повидаюсь с хозяином зомби, погляжу, что он скажет.

— А я пойду в комнату, чтобы платье поправить, — сказала Тони.

— Поправить? — спросил Довесок.

— Немного потуже, и чтобы капельку побольше грудь показывало.

— Твоя роль — девушка скромная и невинная, — встревоженно сказал Даргер.

— Скромная и невинная девушка, которая втайне мечтает, чтобы главный негодяй мира научил ее всем грешным делам, о которых она слышала, но даже представить себе не может. Я такую роль уже играла, джентльмены. Поверьте, таких людей, как Пират Лафит, привлекает не невинность сама по себе, а мучительное желание совратить эту невинность.

И она ушла.

— Какая замечательная юная леди наша мисс Петикотс, — сказал Довесок.

Даргер скривился.

После того как Даргер ушел, Довесок откинулся на спинку стула и принялся лениво поглядывать на проходящих людей. Но занимался этим не слишком долго, заметив хорошенькую женщину в противоположном конце кафе, которая смотрела на него не отрываясь. Он поглядел ей в глаза, она смутилась и поспешно отвернулась.

На основе изрядного опыта Довесок знал, что означают такие взгляды. Оставив на столе деньги в оплату завтрака, он неторопливо подошел и представился юной леди. Та не оставила незамеченным его внимание и после достаточно короткого разговора пригласила в свою комнату в отель поблизости. Изобразив удивление, Довесок согласился.

То, что случилось потом, случалось уже неоднократно в его богатой событиями жизни, но от этого оно не стало менее приятным.

Однако, выйдя из отеля, Довесок встревожился, когда к нему внезапно подошли и схватили за руки два канадских обезьяночеловека, одетые в форму громилы, ростом за два метра, покрытые рыжей шерстью.

— Похоже, ты тут немного развлекся с одной из местных потаскух, — сказала Мадам-мэр Трежоли. Благожелательности в ее голосе было еще меньше, чем обычно.

— Достаточно жесткая характеристика для леди, которая, с моей точки зрения, может быть весьма высоких моральных принципов. Кроме того, хочу спросить, по какой причине я задержан таким грубым способом.

— Со временем. Сначала скажи мне, было ваше свидание оплачиваемым или нет.

— Я думал, что нет, в самом разгаре его. Но после она показала мне свою профсоюзную карточку и сообщила, что в соответствии с правилами должна взять меня с деньги не только за проведенное время, но и за позицию, в которой это делалось. Я, конечно же, был ошеломлен.

— И что ты сделал?

— Безусловно, заплатил, — возмущенно ответил Довесок. — Я же не подлец!

— Тем не менее, женщина, с которой ты совокуплялся, не является зарегистрированным членом Международного Сестричества Проституток, Дам Полусвета и Распутниц. Что означает, что, хотя никто и не возражает против твоего сексуального поведения, если оно не оплачивается, заплатив ей, ты участвовал в деятельности, нарушающей правила профсоюза. А это противозаконно, сэр.

— Очевидно, вы меня подставили. В противном случае вы бы ничего этого не знали.

— Неверно и то, и то. Сейчас имеет значение то, что у тебя есть три вещи, мне необходимые. Девушка с родимой отметиной, ящики с деньгами и знание того, как их использовать, чтобы сделать их пригодными к обращению.

— Теперь понял. Без сомнения, Мадам-мэр, вы пытаетесь меня подкупить. Уверяю вас, что никакое количество денег…

— Денег? — переспросила Мадам-мэр, коротко и жестко усмехнувшись. — Я предлагаю тебе нечто, куда более ценное. Твой разум.

Она достала шприц.

— Люди считают, что экстракт, превращающий человека в зомби, целиком получен из рыбы фугу. На самом деле там имеются атропин, дурман и еще дюжина прочих препаратов, смешанные в такой пропорции, что ощущения будут очень неприятными, с гарантией.

— Угрозы на меня не подействуют.

— Пока что. Но после того, как ты вкусишь, что тебе предстоит, уверена, согласишься. Где-нибудь через неделю я заберу тебя обратно с полей. Тогда и договоримся.

Обезьянообразные охранники Мадам-мэра Трежоли крепко держали Довеска, и он не смог вырваться. Она поднесла шприц к его шее, и Довесок почувствовал болезненный укол.

Мир исчез.

Тем временем Даргер взял напрокат мегатерия с паланкином и зомби-погонщиком и ехал мимо бесчисленных рядов сараев, загонов и навесов для кормления зомби на краю города. Мастер Боунс показал ему высокие, по грудь, корыта, которые наполняли помоями утром и вечером, и лежащие рядами жестяные ложки, которыми ели бедные создания.

— Когда кто-то из моих милашек поест, ложку убирают, моют и стерилизуют, прежде чем использовать снова, — сказал Мастер Боунс. — Соблюдаются все предосторожности, дабы они не передавали друг другу заразные болезни.

— Очень человечно, сэр. Не говоря уже о том, что совершенно правильно с точки зрения бизнеса.

— Вы меня хорошо понимаете.

Они вышли наружу, где пара зомби, мужского и женского пола, в превосходном состоянии, идеально подходящие друг к другу по росту и цвету волос и кожи, ожидали их, держа зонтики.

— Скажите мне, мистер Даргер, как бы вы оценили пропорцию между гражданами Нового Орлеана и зомби?

Даргер задумался.

— Примерно поровну? — предположил он.

— Шесть зомби на одного полноценного гражданина города. Конечно, кажется, что меньше, учитывая, что большая часть зомби работает на полях и они редко появляются в городе. Но я могу наводнить ими город, если пожелаю.

— И зачем, ради всего святого, это бы вам понадобилось?

— У вас есть нечто, чего я желаю, — вместо ответа сказал Мастер Боунс.

— Могу предположить. Уверяю вас, никакое количество денег не может купить у меня то, что по определению является количеством денег, куда большим. Так что нам нечего обсуждать.

— О, а я считаю, что есть, — сказал Мастер Боунс, показывая на ближайший загон, внутри которого стоял бык изрядного размера и силы. Темного цвета с серой полосой по спине, он был увенчан длинными и острыми рогами. — Это евразийский аурох, предок современных домашних коров. Последние вымерли в семнадцатом столетии на территории Польши, и вид был генетически восстановлен лишь столетие назад. В силу его буйного характера он непригоден в качестве мясного скота, но я держу для разведения небольшого стада, поставляя их в Республику Баха и другие мексиканские государства, где все еще популярны бои быков. Бастардо — особенно агрессивный представитель своего вида. А теперь поглядите на соседний загон.

В соседнем загоне было множество рабочих-зомби, и пахло оттуда просто невыносимо. Зомби стояли неподвижно, глядя в никуда.

— Они не выглядят сильными, не так ли? По отдельности — нет. Но сила в количестве.

Подойдя к ограде, Мастер Боунс шлепнул зомби ладонью по плечу.

— Открой ворота между твоим загоном и соседним.

Когда ворота были открыты, Мастер Боунс сложил руки рупором у рта.

— Всем! Убить ауроха. Живо! — крикнул он.

Без энтузиазма, но и без нерешительности человеческое содержимое загона потекло в соседний, на огромного зверя. Злобно ревя, Бастардо затоптал нескольких копытами. Остальные продолжали прибывать. Бык наклонил голову и пронзил рогом одно тело, а затем резко поднял голову, подкидывая свежий окровавленный труп в воздух. Но зомби продолжали идти.

Мощная голова поднималась и опускалась, снова и снова. Летели тела. Но другие зомби уже забрались быку на спину, схватили его за ноги и за бока, мешая двигаться. В реве огромного зверя послышался оттенок страха. Поверх тел забравшихся на него залезали все новые, ноги быка не выдержали веса и подогнулись. По бокам быка стучали кулаки, руки тянули его за рога. Бык сопротивлялся и уже почти встал, а потом снова упал, поглощенный морем тел, сокрушающим его.

Когда аурох упал в первый раз, Мастер Боунс захихикал. Смеялся все более злорадно и расплакался от смеха, всхрапывая, так его веселило это зрелище.

Аурох издал пронзительный вопль боли… и воцарилась тишина, нарушаемая лишь стуком кулаков по трупу зверя.

Утерев слезы рукавом, Мастер Боунс снова сложил ладони рупором.

— Очень хорошо. Отлично получилось. Благодарю вас. Остановитесь. Вернитесь в ваш загон. Да, именно так.

Он повернулся спиной к окровавленному телу быка и нескольким трупам зомби, недвижно лежащим в грязи.

— Я привык говорить прямо. Отдавай деньги и девчонку в это же время завтра утром, или ты и твой партнер вымрете, как аурохи, — сказал он Даргеру. — Нет силы более ужасной, чем безмозглая толпа. А я управляю самой огромной толпой в истории.

— Сэр! — возразил Даргер. — Необходимое оборудование еще не прибыло из Социалистической Утопии Миннеаполиса! Я никак не могу…

— Тогда я даю тебе четыре дня на размышление.

Одуловатое лицо хозяина зомби прорезала злорадная улыбка.

— Пока будешь решать, оставлю тебе этих двух зомби. Пользуйся ими, как хочешь. Они сделают все, что ты им скажешь. Способны выполнять весьма сложные приказания, но они не осознают их.

Затем он обратился к зомби.

— Вы слышали голос этого человека. Повинуйтесь ему. Но если он попытается покинуть Новый Орлеан, убейте его. Вы это сделаете?

— Если… покинет… убить… его.

— Да-а-а. 

* * *

Что-то было не так.

Что-то было не так, но Довесок не мог понять, что именно. Он не мог сосредоточиться. Мысли были в полном беспорядке, и он не мог найти правильные слова, с которых начал бы порядок наводить. Так, будто он забыл, как думать. Тем временем его тело двигалось помимо его воли. Ему казалось, что иначе и быть не может. Но он все равно понимал, что что-то не так.

Восход, закат. Для него это не имело значения.

Его тело систематически работало, срезая сахарный тростник при помощи мачете. Работа происходила без участия его сознания, равномерно и постоянно. На подушечках лап появились пузыри, набухли и лопнули. Ему было безразлично. Кто-то сказал ему работать, и он работал, пока время не остановилось. Мир покрылся туманом, но его лапы продолжали махать мачете сами по себе, а ноги сами по себе несли его к следующим растениям.

Тем не менее ощущение неправильности осталось. Довесок чувствовал себя будто оглушенный, как, наверное, чувствует себя бык, которому кувалдой меж рогов двинули, или единственный выживший в ужасающей катастрофе. Произошло что-то ужасное, и ему обязательно надо что-то с этим делать.

Еще бы знать что.

Вдалеке протрубил горн, и все рабочие вокруг него тут же прекратили работу. Как и он сам. Без спешки он присоединился к их безмолвной компании и медленно пошел обратно к навесам, где их кормили.

Возможно, он спал, возможно, и нет. Пришло утро, и Довеска понесло толпой к корыту с едой, где он проглотил десять ложек помоев по приказу зомби-надзирателя. Как и остальным, ему дали мачете, и все пошли в поле. И он снова принялся работать.

Шли часы.

Раздался цокот копыт и скрип колес. Рядом с Довеском остановилась телега, запряженная карликовыми мастодонтами. Он продолжал работать. Кто-то спрыгнул с телеги и вырвал мачете из его руки.

— Открой рот, — сказал голос.

Ему сказал… кто-то… не повиноваться приказам чужаков. Но голос звучал знакомо, хотя он и не мог понять почему. Его рот медленно открылся. Туда что-то вложили.

— Теперь закрой и глотай.

Рот совершил требуемое.

В глазах поплыло, и он едва не упал. Глубоко, в потаенных глубинах сознания, загорелась искра света. Она стала янтарной, будто уголек среди пепла потухшего костра. Становилась все больше и ярче, еще больше, пока ему не показалось, что внутри его светит солнце. Внешний мир приобрел четкость, а вместе с этим Довесок ощутил, что он, Довесок, имеет личность, отдельную от остальной реальности. Сначала он почувствовал зуд в глотке и во рту, пересохших, как пески Сахары. Потом понял, что перед ним стоит тот, кого он знает. И наконец понял, что этот человек — его друг и товарищ Обри Даргер.

— Как долго я… — начал Довесок, не в состоянии завершить фразу.

— Больше суток. Меньше двух. Когда ты не вернулся в отель, Тони и я оченьвстревожились и начали тебя искать. Новый Орлеан полнится слухами, так что, учитывая, что ты — единственная антропоморфированная собака на весь город, случай с твоим исчезновением был у всех на слуху. Но даже узнав, что тебя отправили работать на плантации сахарного тростника, мы не облегчили себе задачу, поскольку тут сотни квадратных миль полей. К счастью, Тони знала, где собираются мастеровые, которые могут знать, куда делся собакоголовый зомби. От них мы и узнали, где тебя искать.

— Я… понимаю.

Довесок постарался сосредоточиться на более важных вопросах.

— Мадам-мэр Трежоли, как ты мог догадаться, не намеревалась покупать у нас ящики с черной бумагой. Что с остальными лохами?

— Разговор с Пиратом Лафитом прошел хорошо. Тони разыграла его, как по писаному. А вот с Мастером Боуном все куда менее удачно. Тем не менее мы уговорили Лафита на цену, которая его практически обанкротит, а мы трое станем богачами. Тони сейчас отправилась с ним на побережье, дабы удостовериться, что он не передумает в последний момент. Само ее присутствие настолько кружит ему голову, что он будет просто не в состоянии рассуждать здраво.

— Ты уже не так осуждающе отзываешься о девушке, как раньше.

Скривив рот, Даргер небрежно сказал, что действительно вынужден признать то, что ошибся в ней.

— Тони растет на глазах, как я понимаю. Она стала прекрасным дополнением нашей команде.

— Это хорошо, — сказал Довесок. И тут заметил на заднем крае телеги двоих зомби, неподвижно сидящих на груде мешков.

— А зачем у тебя на телеге все это?

— Там соль. Очень много соли.

Когда они добрались до навеса для кормления, Довесок опрокинул корыто, выливая помои на землю. Затем по его команде принадлежащие Даргеру зомби поставили корыто обратно и наполнили его солью. Даргер тем временем взял банку с краской и нарисовал на стене сарая приблизительную карту Нового Орлеана. Нарисовал на ней три стрелки — к борделю Мадам-мэра Трежоли, офису Жана-Нажена Лафита на побережье и клубу, где по вечерам заседал Мастер Джереми Боунс. А затем сделал надписи у стрелок крупными печатными буквами.

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ДОСТАВИЛ ВАС СЮДА.

ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ ПОМЕСТИЛА ВАС СЮДА.

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ДЕРЖАЛ ВАС ЗДЕСЬ.

А сверху написал сегодняшнюю дату.

— Вот, — сказал Даргер, закончив. Повернулся к подчиненным ему зомби. — Вам было сказано выполнять мои команды.

— Да-а-а, — безжизненно сказал мужчина.

— Мы должны, — сказала женщина. — Под… чи… нять… ся.

— Вот вам ложки для еды. Когда зомби-рабочие вернутся в хлев, накормите каждого из них ложкой соли. Соли. Отсюда, из корыта. Берете ложку соли. Приказываете открыть рот. Кладете в рот соль. Приказываете проглотить. Сможете это сделать?

— Да-а-а.

— Соль. Гло… тать.

— Когда все будут накормлены, обязательно сами съешьте по ложке соли, — сказал Довесок.

— Соли.

— Да-а-а.

Вскоре зомби пришли есть, и у них во рту вместо помоев оказалась соль. Их сознания начали чудесным образом очищаться. Десяток за десятком они читали написанное Даргером. Те, кто провел в заключении годы и даже десятилетия сверх срока, к которому их приговорили, вполне понятно, пришли в ярость. Которая определенно должна была подтолкнуть их к активным действиям.

— Солнце заходит, — сказал Даргер. Вдали виднелись возвращающиеся с полей зомби. — У нас как раз времени на то, чтобы вернуться в отель и принять взятку от Пирата Лафита, прежде чем начнется восстание.

Но, вернувшись в «Масон Фема», они увидели, что свет в номере потушен, а Тони Петикотс нигде нет. Как и Пирата Лафита.

Ящики с черной бумагой, сослужив свою службу, стояли по обе стороны двери в спальню Тони. Поспешно засветив масляную лампу, Даргер распахнул дверь. Посреди аккуратно заправленной постели лежала записка. Взяв ее в руки, он прочел вслух.

Дорогие мальчики!

Я знаю, вы не верите в любовь с первого взгляда, ведь вы оба Циники. Но Жан-Нажен и я — Родственные Души, созданные друг для друга. Я сказала ему, что такому Отважному мужчине не пристало заниматься Торговлей, имея собственные корабли, банки и пристани, и он согласился. Что он создан быть Пиратом согласно его имени, а я буду его Королевой Пиратов.

Прошу прощения за подставу с Черными Деньгами, но девушка не может начать новую жизнь, обманывая своего Муженька ни за что.

С любовью,

Тони Петикотс.

P. S. Вы такие прикольные мальчики, оба.

— Скажи мне, Тони с тобой спала? — спросил Даргер после долгой паузы.

Довесок слегка испугался. Но затем положил лапу на грудь и твердо сказал, правда, стараясь не смотреть Даргеру в глаза:

— По моей просьбе — нет. Ты не хочешь сказать, что она…

— Нет. Конечно же, нет.

Снова наступило неловкое молчание.

— Ну, ладно, — сказал Даргер. — Как я и предсказывал, после всех наших усилий мы остались ни с чем.

— Ты забыл про серебряные слитки, — сказал Довесок.

— Вряд ли даже стоит…

Но Довесок уже стал на колени и начал копаться под кроватью Тони. Вытащил три кожаные сумки и достал из них три слитка.

— Совершенно очевидно, что это…

Рывком открыв складной нож, Довесок царапнул каждый из слитков один за другим. Первый оказался свинцовым, покрытым серебром. А вот два других были серебряные. Даргер шумно выдохнул с невероятным облегчением.

— Тост! — воскликнул Довесок, вставая. — За женщин, благослови их Господь. Преданных, верных и непоколебимо честных! За образец всяческой добродетели, сэр!

Вдалеке раздался звук бьющегося оконного стекла.

— За это я выпью, — ответил Даргер. — Капельку, а потом делаем ноги. Думаю, нам надо избежать большой заварухи, которая уже началась. 

Я тоже жил в Аркадии (пер. А. Комаринец)

На холме в Аркадии Даргер беседовал с сатиром. 

— Э, секс дело хорошее, — говорил сатир. — Этого никто не станет отрицать. Но разве на нем свет клином сошелся? Не понимаю.

Сатира звали Деметриос Папатрагос, и по вечерам он играл на саксе в местном джаз-клубе. 

— Да вы философ, — заметил Даргер. — Разве что доморощенный. 

 Сатир поправил кожаный передничек, единственный предмет одежды. 

— Но хватит про меня. Вас-то что сюда привело? В последнее время гостей у нас не много. Если не считать, конечно, африканских ученых.

— А зачем африканские ученые сюда пожаловали?

— Создают богов.

— Богов! Этого еще не хватало! Зачем?

— Кто может знать замыслы ученых? Приехали из самого Великого Зимбабве, пересекли винно-темное Средиземное море, забрались в наши романтичные холмы — и все ради чего? Чтобы запереться в развалинах монастыря святого Василиоса, где трудятся так же усердно и безрадостно, как настоящие монахи. Никогда не выходят, разве что купить еду или вино и взять у местных анализ крови или соскоб кожи. Один как-то предложил нимфе деньги за секс — подумать только!

— Возмутительно!

У нимф, женской разновидности сатиров, не было ни копыт, ни рогов. Но от смертных они не беременели. Только так, помимо крошечного хвостика (а вот его-то обычно прятали под платьем), можно было определить, какой они расы. Нужно ли говорить, что у смертных мужчин они пользовались той же безграничной популярностью, что и сатиры у женщин.

— Секс или даруется по доброй воле, или гроша ломаного не стоит.

— А вы и сами философ, — отозвался Папатрагос. — Послушайте… несколько наших барышень, наверное, сейчас в охоте. Хотите, порасспрашиваю?

— Возможно, мой добрый друг Сэрплас откликнется на такое предложение, но не я. Сколько бы удовольствия ни приносил сам акт, после я всегда чувствую себя виноватым. Один из недостатков депрессивного склада ума.

На том Даргер попрощался, подобрал с земли трость и неспешно направился вниз, в город. Разговор дал ему обильную пишу для размышлений.

— Что слышно про Евангелосову бронзу? — спросил Сэрплас.

Он сидел на заднем дворике трактира со стаканом рестины и любовался закатом. Трактир на окраине городка стоял почти на опушке леса, где сосны, ели и каштаны уступали место садам и оливковым рощам, пастбищам для овец и коз и возделанным полям. Вид с заднего дворика был выше всяких похвал.

— Ничегошеньки. Местные счастливы порекомендовать руины амфитеатра или атомной электростанции, но при одном только упоминании бронзовых львов или металлического истукана смотрят недоуменно и растерянно трясут головами. Я начинаю подозревать, что тот школяр в Афинах нас надул.

— Ничего не поделаешь, профессиональный риск в нашем деле.

— Печально, но факт. Тем не менее если не в одном, так в другом бронза нам поможет. Вам не кажется странным, что два столь ревностных любителя древностей, как мы с вами, еще не осмотрели развалины монастыря святого Василиоса? Предлагаю завтра нанести тамошним ученым визит вежливости.

Сэрплас оскалился как пес — которым не был, во всяком случае, не совсем. Встряхнув кружевные манжеты, он подобрал трость с серебряным набалдашником и, опираясь на нее, встал.

— Буду рад случаю свести с ними знакомство.

— Местные говорят, они создают богов.

— Вот как? Что ж, на все, наверное, есть спрос.

Однако претворить в жизнь свои планы им помешали странные события: тем вечером через город в танце прошел Дионис.

Даргер как раз писал меланхоличное письмо домой, когда за окнами его комнаты раздались первые крики. Он услышал «Пан! Великий Пан!» и бешеный вой дудок, а подойдя к окну, увидел поразительное зрелище: высыпав на улицы, жители городка на бегу сбрасывали с себя одежду, чтобы голышом танцевать в лунном свете. Во главе процессии подпрыгивала и выделывала коленца, подыгрывая себе на флейте, высокая темная фигура.

Он увидел ее лишь мельком, но она приковала его внимание. Близость бога он почувствовал как удар под дых. Напрягшись, он обеими руками вцепился в подоконник и попытался сдержать буйство, от которого тяжело ухало сердце и подрагивало тело.

Но тут к нему в комнату ворвались две молодые женщины — нимфа и дочка трактирщика Феодосия — и бросились целовать его и подталкивать к кровати.

В обычных обстоятельствах он бы их отослал: ведь был едва знаком с дамами. Но дочка трактирщика и ее козлоногая подружка смеялись, мило краснели и, более того, так стремились приласкаться, что жаль было их разочаровывать. К тому же вечерний воздух столь быстро заполнялся страстными вздохами и стонами (по всей видимости, ни один взрослый не остался глух к влиянию бога), что Даргер счел извращением, если он один на целом свете не поддастся наслаждению.

А потому, неискренне протестуя, он позволил женщинам затянуть себя на кровать, снять с себя одежду и делать с его телом все, что пожелают. Впрочем, они сам от них не отставал, ведь, взявшись за дело, всегда трудился усердно.

Краем уха он успел услышать экстатичный вой Сэрпласа этажом ниже. 

* * *

На следующее утро Даргер проспал допоздна. Когда он спустился завтракать, Феодосия зарделась. С несмелой улыбкой поставив перед ним доверху наполненную снедью тарелку, она быстро поцеловала его в щеку и счастливо убежала на кухню.

Женщины не переставали изумлять Даргера. Сперва позволяют обращаться с их телами с любой интимной вольностью и сладострастием, потакать малейшим своим слабостям, не отказывать ни в одном удовольствии… но тем больше ты им нравишься. Даргер был непоколебимым атеистом. Он не верил в существование милостивого и любящего бога, правящего миром исключительно с одной целью: доставить наибольшее счастье своим тварям. Однако в такое утро приходилось признать, что сам мир как будто решил доказать ему обратное.

В открытую дверь он увидел, как трактирщик игриво потянулся шлепнуть по заду толстую супругу. Отмахнувшись, она с хихиканьем скрылась в доме. Трактирщик потрусил следом.

Даргер нахмурился. Забрав шляпу и трость, он вышел в садик, где его уже ждал Сэрплас.

— Ваши мысли текут в том же направлении, что и мои? — спросил Даргер.

— В каком же еще? — мрачно откликнулся Сэрплас. — Следует серьезно поговорить с африканцами.

До монастыря было не больше мили, но прогулка вверх-вниз по пыльным проселкам дала обоим достаточно времени, чтобы восстановить душевное равновесие. Вблизи оказалось, что над развалинами возвышается прозрачно-зеленый пузырчатый купол, недавно наращенный, чтобы укрыть внутренние помещения от непогоды. Постройки были обнесены древней каменной стеной. Каменную арку входа перегораживали деревянные ворота, забранные на запор, но не запертые. У ворот висел колокол.

Они позвонили.

Во дворе несколько мужчин в оранжевых балахонах разгружали с телеги ящики с лабораторным оборудованием. Внешностью и внушительным ростом они напоминали самый красивый народ на земле — масаи. Впрочем, Даргер не мог бы сказать наверняка: были ли они масаи по происхождению или же просто включили черты этого племени в свой генотип. Потный, кряжистый возница казался рядом с ними кобольдом. Ругаясь, он натягивал вожжи, чтобы усмирить норовистых лошадей.

При звуке колокола от группки грузчиков отделился один ученый и решительно направился к воротам.

— Добрый день, — недоверчиво произнес он.

— Мы бы хотели поговорить с богом Паном, — сказал Даргер. — Мы посланы правительством.

— На греков вы не похожи.

— Я говорю не о местном правительстве, сэр. А об английском правительстве. — Даргер улыбнулся недоумению ученого. — Нам можно войти? 

* * *

Разумеется, их проводили не сразу к Дионису, а сначала к старшему научному сотруднику. Монах-ученый открыл перед ними дверь кабинета, почти спартанского по обстановке: стул, стол, лампа и ничего больше. За столом сидела девочка лет самое большее десяти и при мягком биофлуоресцентном свете читала отчет. Это была худышка с крупной головой и заплетенными в тугие дредки волосами.

— Скажите, что любите ее, — отрезала она.

— Прошу прощения? — переспросил Сэрплас.

— Скажите eй это, а потом поцелуйте. Сработает лучше любого афродизиака, который я могла бы вам дать. Полагаю, вы за этим пришли в берлогу ученых. Или же за ядом. В последнем случае я бы порекомендовала увесистую дубину в полночь, а тело сбросить до рассвета в болото. Яды известны своей ненадежностью. И в том, и в другом случае нет нужды впутывать моих людей в ваши личные дела.

— Э-э… — ошарашено протянул Даргер, — мы пришли по официальному делу.

Девочка подняла голову.

Взгляд темных глаз был неподвижным, как у змеи. Нет, это были глаза не ребенка, а, скорее уж, легендарного искусственного интеллекта эпохи Утопии: холодные, безвременные, расчетливые. Даргер поежился. Такой взгляд — как разряд тока: электризует и почти пугает.

— Я инспектор Даргер, — продолжал он, оправившись, — а это мой коллега, сэр Блэкторп Равенскэрн де Плас Прешез. Американец, сами понимаете.

Она и глазом не моргнула.

— Что привело сюда двух представителей правительства Ее Величества?

— Нам поручили разыскать и вернуть Евангелосову бронзу. Без сомнения, вы слышали об этих статуях?

— Кое-что. Они были спасены из Лондона, не так ли?

— Скорее, выкрадены! Вырваны из любящих объятий Британии негодяем Константином Евангелосом в тяжелые для страны времена, когда она была слаба, а Греция могуча, и под наипритворнейшим предлогом… что-то про какой-то древний мрамор… впрочем, это не имеет значения.

— Наша задача найти и вернуть их, — разъяснил Сэрплас.

— Вероятно, они имеют большую ценность.

— Обнаружившего их ждет солидный куш, и я счел бы за счастье выписать вам вексель на полную сумму. Однако… — Даргер вежливо кашлянул: — Сами мы, конечно, государственные служащие, и наградой нам станет благодарность возрадовавшегося народа.

— Понимаю, — протянула старший научный сотрудник и резко сменила тему: — Ваш друг… Он такая же химера, как сатиры? Сочетание генов человека и животного? Или он генетически модифицированный пес? Я спрашиваю лишь из профессиональное любопытства.

— Его друг вполне способен сам ответить на ваши вопросы, — холодно отозвался Сэрплас. — И не надо говорить о нем так, словно его тут нет. Упоминаю лишь из вежливости. Я понимаю, вы молоды, но…

— Я старше, чем вы думаете, любезный! — отрезала девочка. — В детском теле есть свой недостатки, но оно быстро исцеляется, и клетки моего мозга — в противоположность вашим, джентльмены — постоянно возобновляются. Полезное качество для исследователя. — В повелительном голосе не было ни капли тепла. Девочку окутывала темная аура власти. — Почему вы хотите встретиться с нашим Паном?

— Вы сами сказали: из профессионального любопытства. Мы правительственные агенты и потому интересуемся любыми новыми технологиями, которые будет угодно рассмотреть Ее Величеству.

Старший научный сотрудник встала.

— Сомневаюсь, что Научно-Рациональное правительство Великого Зимбабве захочет экспортировать эту технологию после того, как она будет опробована и усовершенствована. Однако случались и более странные вещи. Поэтому я выполню вашу прихоть. Но вам необходимо надеть повязки, какие носим мы. — Из стоявшей на столе коробки старший научный сотрудник достала две пластиковые повязки-пластыря и показала, как их надеть. — В противном случае вы подпадете под влияние бога.

Даргер заметил, что как только химические вещества из медикаментозного пластыря попали ему в кровоток, мрачная харизма старшего научного сотрудника определенно поблекла. Эти пластыри поистине удобная вещь, решил он.

Открыв дверь кабинета, старший научный сотрудник крикнула:

— Баст!

Проводивший их сюда ученый стоял за дверью. Но звала девочка не его. Послышался мягкий топот тяжелых лап по камню и из-за угла возникла черная пантера. Глянув холодными разумными глазами на Даргера и Сэрпласа, она повернулась к научному сотруднику:

— Ш-ш-то?

— Лежать! — приказала девочка и, забравшись на спину зверя, бесцеремонно заметила: — На таких крошечных ножках далеко не уйдешь. — А вытянувшемуся по струнке ученому велела: — Посвети нам.

Сняв с ближайшего крюка кадило, ученый повел их через лабиринт коридоров и лестниц, уходивших все глубже под землю. На ходу он помахивал кадилом на длинной цепочке, и испускаемые им реагенты активировали мох на стенах и потолке, так что он начинал ярко светиться впереди и потихоньку тускнел у них за спиной.

Словно процессия какой-то забытой религии, подумалось Даргеру: сперва кадильщик, с приятным, почти мерным звоном помахивающий курильницей, за ним карлица на гигантской хищной кошке, а следом два служителя, один полностью человек, а у другого голова и прочие черты благородного пса. Нетрудно представить себе такую сцену на внутренней стене древней пирамиды. Учитывая, что они шли на встречу с богом, сравнение становилось тем более уместным.

Наконец последний коридор привел их к месту назначения.

Открывшаяся перед ними зала словно сошла с картины Пиранези. Лабораторию устроили в самом глубоком подземелье монастыря. Перекрытия давно обрушились, открывая разбитые стены, лишенные капителей колонны и обломки укреплений. Через прозрачный купол в вышине сочился нездоровый зеленоватый свет, запутываясь в бесчисленных лианах или корнях, которые, спускаясь сверху как якорные цепи, крепили купол к обрушенным стенам или обрубкам колонн. Хитросплетение растительности было столь сложным, что Даргеру показалось, будто он стоит внутри чудовищной медузы или какого-нибудь рукотворного существа, десятки которых — как гласит легенда — в незапамятные времена утопийцы послали в пустоту меж звезд, дабы они когда-нибудь установили контакт с инопланетными цивилизациями.

В зеленоватом полумраке целеустремленно двигались ученые: скармливали мышей в преобразователи органики и опрыскивали питательными веществами пульсирующие биореакторы. Повсюду поднимались из пола или выступали с высоких полок по стенам громоздкие шкивы и стрелы кранов-манипуляторов. Две стрелки ближайшего из них грациозно опустились вниз — будто из любопытства. Двигались они на удивление плавно.

— Господи милосердный! — ахнул Сэрплас.

Даргер тоже разинул рот, ведь в мгновение ока стрелки и краны ожили, оказавшись щупальцами. Округлые комья, которые он сперва принял за основания механизмов, зашевелились. Открылись и уставились на искателей приключений огромные глаза-блюдца.

У Даргера голова пошла кругом. Кальмары! И по самым скромным подсчетам их тут несколько десятков!

Соскользнув со спины пантеры, старший научный сотрудник отмахнулась от любопытных щупалец.

— Извлеките Эксперимент Один из крипты, — приказала она.

И, плавно перетекая, твари направились к дальней стене — исполнять ее волю. Даргер заметил, что за вертикальную поверхность они цепляются присосками щупалец, а по каменному полу бегут на коротких ножках с клешнями, как у рака-отшельника. Теперь стал понятен интерес девочки к химерам.

Очень скоро два кальмара поднесли, укачивая в щупальцах, каменный гроб и изящно поставили его на пол. Потом разом подняли и опустили щупальца в нелепой имитации поклона. Защелкали клювы.

— Это разумные существа, — заметила старший научный сотрудник, — хотя собеседники из них никудышные.

Дабы восстановить душевное равновесие, Даргер достал из кармана камзола трубку и кисет с табаком, а еще коробок спичек. При виде последнего кальмары испуганно заверещали и отступили на несколько шагов, отчаянно размахивая щупальцами.

— Уберите сейчас же! — обрушилась на Даргера старший научный сотрудник и несколько спокойнее добавила: — Мы не допускаем тут открытого пламени. Купол создан на основе глицерина. Достаточно одной искры, и все взлетит на воздух.

Даргер подчинился. Слова о куполе, возможно, правдивы. Значит, твари боятся огня! Стоит запомнить.

— Вы хотели встретиться с Дионисом. — Старший научный сотрудник положила руку на гроб: — Он здесь. Младший научный сотрудник Мбуту, откройте.

Сэрплас приподнял бровь, но промолчал.

Ученый сдвинул крышку. Одно мгновение ничего, кроме темноты, не было видно. А потом в гробу заклубился тысячный рой черных жуков (Даргер и Сэрплас поежились от такой жути), которые разбежались в тень, открывая нагого мужчину. Последний сел, моргая, словно только что проснулся.

— Узрите бога.

Дионис оказался огромным мужчиной, семи футов ростом и пропорционального телосложения, хотя от него не исходило ощущения силы. Голова у него была то ли лысой, то ли обритой наголо, но, во всяком случае, без единого волоска. Взяв простой бурый балахон, он подвязал его веревкой и впрямь стал похож на монаха.

Пантера Баст села вылизывать лапу, не обращая на бога решительно никакого внимания.

Когда Даргер представил Сэрпласа и представился сам, Дионис слабо улыбнулся и протянул для пожатия дрожащую руку.

— Приятно познакомиться с гостями из Англии, — сказал он. — У меня так мало посетителей.

Лоб у него был влажным от пота, а кожа — нездорово серой.

— Да он же болен! — воскликнул Даргер.

— Всего лишь усталость после вчерашней ночи. Ему нужно больше времени провести со скарабеями-лекарями, чтобы восстановить различные системы организма, — раздраженно сказала старший научный сотрудник. — Задавайте свои вопросы.

Сэрплас положил лапу на плечо богу:

— Не слишком счастливый у тебя вид, друг.

— Я…

— Не ему, — рявкнула карлица. — Мне! Он собственность компании и потому не имеет права говорить о себе.

— Прекрасно, — вступил Даргер. — Для начала, мэм… Зачем? Вы создали бога из человека, полагаю, перестроив его эндокринную систему с тем, чтобы она по требованию производила значительный объем узко направленных феромонов. Но с какой целью?

— Если вы были в городе вчера вечером; то должны были понять. Научно-Рациональное правительство Великого Зимбабве будет использовать Диониса в качестве награды своему народу во время праздников в период мира и процветания, а в периоды смуты — для усмирения волнений. Также он может быть полезен для подавления беспорядков. Время покажет.

— Насколько я заметил, вы назвали его Экспериментом Один. Могу я заключить, что вы создаете и других богов?

— Наша работа успешно продвигается. Большего я сказать не могу.

— Возможно, вы также создаете богиню мудрости Афину?

— Мудрость, как вам, без сомнения, известно, невозможно вызвать при помощи феромонов, поскольку она является порождением чистого разума.

— Нет? Значит, богиню плодородия. Деметру? Или бога-кузнеца Гефеста? Или, может, богиню здоровья Гигию?

Карлица пожала плечами.

— Судя по тону ваших вопросов, вы уже знаете ответы. Феромоны не способны порождать или вызывать навыки добродетели или абстракции. Только эмоции.

— Тогда успокойте меня, мэм, скажите, что не создаете богиню мести Немезиду. Или богиню раздора Эрис. Или бога войны Ареса. Или бога смерти Танатоса. Ведь если так, то здесь вы по одной-единственной причине, которая кроется в нежелании тестировать свои опытные образцы на населении вашей собственной страны.

Старший научный сотрудник не улыбнулась.

— Для европейца вы весьма сообразительны.

— Юные государства склонны предполагать, что если культура стара, то обязательно упадочна. Тем не менее это не мы ставим эксперименты над невинными людьми без их ведома и согласия.

— Я не считаю европейцев людьми. Что, на мой взгляд, решает этическую дилемму.

Рука Даргера побелела на рукояти трости.

— В таком случае, мэм, боюсь, наше интервью окончено.

На обратном пути Сэрплас нечаянно опрокинул чашу. В последовавшей затем суматохе Даргер сумел незаметно спрятать под камзол несколько антиферомоновых пластырей. Очевидной пользы, на первый взгляд, от них не было, но по долгому опыту друзья знали, что зачастую подобные предосторожности бывают весьма кстати. 

* * *

Возвращение в город проходило много медленнее, чем прогулка до монастыря. Друзья шагали в задумчивости, пока наконец Сэрплас не прервал молчание:

— Старший научный сотрудник не попалась на удочку.

— Верно. Я ведь выразился достаточно ясно. Практически сказал, что мы знаем, где статуи, и готовы на взятку.

— Напрашивается вопрос, не является ли избранная нами профессия сексуальной по сути?

— Как так?

— Параллели между надувательством и соблазнением очевидны. Представляешь себя в наиболее выгодном свете, затем громоздишь и множишь мелкие обманы, стратегические отступления и интимные признания. О желаемом исходе никогда не говорится, пока он не будет достигнут, хотя все стороны его сознают. И оба занятия сотканы из молчаний, шепотов и многозначительных взглядов. И что самое важное — старший научный сотрудник, которая искусственно поддерживает вечную половую незрелость, как будто, невосприимчива ни к тому, ни к другому.

— Думаю…

Тут дорогу им, уперев руки в бока, заступила нимфа. Сообразительный Даргер сорвал шляпу и низко поклонился. 

— Дорогая мисс! Вы, верно, считаете меня ужасным невеждой, но за суматохой вчерашней ночи я не успел узнать ваше имя. Если вы будете столь милосердны, чтобы одарить меня этим знанием и вашим прощением… и улыбкой… я стану самым счастливым человеком на свете.

Уголок рта нимфы тронула улыбка, но она тут же нахмурилась.

— Зовите меня Ания. Но я здесь для того, чтобы поговорить не о себе, а о Феодосии. Мне знакомы обычаи мужчин, а ей нет. Ты был ее первым.

— Вы хотите сказать, она?.. — потрясенно спросил Даргер.

— Когда повсюду мои братья, кузены и дяди? Маловероятно! В Аркадии нет девушки, которая сохраняет девственность хотя бы на день дольше, чем сама пожелает. Но ты был ее первым смертным мужчиной. А для девчонки это важно.

— Разумеется, я польщен. Но чего именно вы от меня хотите?

— Поосторожней! — Ее палец уперся ему в грудь. — Феодосия мод подруга. И я не потерплю, чтобы ее обижали.

С этими словами она бросилась назад в лес и исчезла среди деревьев.

— М-да! Еще одно доказательство — если бы таковые требовались, — что женщины недоступны пониманию мужчин.

— Любопытно, но в точности такой разговор состоялся у меня несколько лет назад с одной моей приятельницей, — сказал, вглядываясь в зеленые тени, Даргер, — и она заверила меня, что мужчины точно так же ставят в тупик женщин. Возможно, проблема не в половой принадлежности, а в самой человеческой природе.

— Но ведь… — начал Сэрплас. И за такой беседой они держали путь домой. 

* * *

Несколько дней спустя Даргер и Сэрплас готовились к отъезду (и спорили: направиться ли им прямо в Москву или завернуть по дороге в Прагу), когда через город прошла, оставляя за собой ссоры и свары, богиня раздора Эрис.

Даргер лежал одетым на кровати, наслаждаясь запахом цветов, когда услышал первые гневные крики. Феодосия заставила его комнату вазами с гиацинтами — в извинение, потому что им с Анией пришлось поехать на ближайшую гусиную ферму за новыми пуховыми перинами для трактира, и в обещание, что они не слишком задержатся с возвращением. Вскочив, он наблюдал из окна за тем, как насилие волнами распространяется по улицам. Быстро схватив коробку похищенных из монастыря пластырей, он налепил один себе на шею. И как раз собирался отнести пластырь Сэрпласу, когда дверь распахнулась и означенная особа ворвалась, схватила его и швырнула о стену.

— Лжедруг! — рычал Сэрплас. — Улыбающийся, коварный…. Антропоцентрист!

Ответить Даргер не мог. Лапы друга сжимали ему шею, лишая воздуха. Сэрплас неистовствовал, — вероятно, благодаря исключительному обонянию, — и вразумить его не было никакой возможности.

К сожалению Даргера, его детство прошло не в привилегированных гостиных за светскими беседами, а за потасовками и драками в трущобах лондонского Мейфэр. Но нет худа без добра: сейчас это оказалось весьма кстати.

Подняв скрещенные в запястьях руки, он завел их между локтями Сэрпласа. А потом разом поднял их и резко развел, сбрасывая с горла лапы друга. И одновременно изо всех сил ударил коленом в промежность Сэрпласа.

Охнув, Сэрплас инстинктивно схватился за ушибленное место.

Толчок заставил его растянуться на полу, и Даргер упал сверху.

Теперь, однако, возникла новая проблема: куда налепить пластырь. С головы до ног Сэрплас зарос шерстью. Вспомнив, как они впервые надевали «повязки», Даргер вывернул ему одну лапу и нашел безволосое пятнышко на запястье.

Одно движение — и готово. 

* * *

— Они хуже футбольных фанатов, — заметил Сэрплас.

Кто-то опрокинул на главной площади воз сена и поджег. В сполохах пламени были видны группки горожан, которые бродили по улицам в поисках драки и зачастую ее находили. Даргер и Сэрплас погасили в своей комнате огни, чтобы наблюдать за происходящим, не привлекая к себе внимания.

— Вовсе нет, дорогой друг, ведь те забияки ходят на матчи, дабы намеренно затевать бесчинства, в то время как эти несчастные…

Его слова оборвал стук колес по брусчатке.

Это вернулись со своими перинами Феодосия и Ания. Не успел Даргер предупредить их, как несколько мужчин бросились к телеге, выкрикивая угрозы к размахивая кулаками. Испуганная Феодосия замахнулась на них кнутом. Но один все же сумел подобраться поближе и, схватив кнут, сдернул девушку с телеги.

— Феодосия! — закричал в ужасе Даргер.

Сэрплас спрыгнул с подоконника и взмыл в воздух — к телеге с перинами. Даргер, который малость боялся высоты и однажды, проделывая сходный трюк, сломал ногу, сбежал по лестнице.

В группке атакующих было лишь пять человек, что объясняло их замешательство, когда из трактира выбежал, крича и размахивая тростью, как дубиной, Даргер, а из телеги, вздыбив шерсть и оскалив клыки, выскочил Сэрплас. Тут Ания вернула себе кнут и принялась от души работать им направо-налево.

Смутьяны рассеялись словно голуби.

Когда они скрылись в переулке, Ания повернулась к Даргеру.

— Ты знал, что такое произойдет! — воскликнула она. — Почему ты никого не предупредил?

— Я предупреждал! И не раз! Вы смеялись мне в лицо!

— Всему свое время, — твердо вмешался Сэрплас. — Ваша барышня без сознания, помогите мне погрузить ее в телегу. Нужно немедленно увезти бедняжку отсюда. 

* * *

Ближайшей спасительной гаванью, по мнению Ании, была ферма ее отца сразу за городом. Не прошло и десяти минут, как они уже снимали Феодосию с телеги, использовав в качестве носилок одну из перин. У дверей их встретила пухлая нимфа, мать Ании.

— Девчонка оправится, — сказала она. — Я в таких вещах разбираюсь. — Потом она нахмурилась. — Если, конечному нее нет сотрясения мозга. — Тут нимфа проницательно глянула на Даргера: — Это как-то связано с пожаром в городе?

Но когда Даргер начал объяснять, Сэрплас потянул его за рукав.

— Выгляни в окно, — сказал он. — Похоже, пейзане собрали пожарную команду.

И верно, по проселку в город спешили фигуры. Выбежав им наперерез, Даргер заступил дорогу первому — чопорного вида молодому сатиру, тащившему бурдюк с водой.

— Стойте! — крикнул он. — Дальше не ходите!

Сатир растерянно замялся.

— Но пожар…

— В городе вас ждет худшее, чем пожар, — сказал Даргер. — Да и вообще, это всего лишь стог сена.

Подоспел и остановился второй сатир с бурдюком. Это был Папатрагос.

— Даргер! — воскликнул он. — Что вы делаете на моей ферме? Ания с вами?

На мгновение Даргер пришел в замешательство.

— Ания ваша дочь?

— Ну да, — улыбнулся Папатрагос. — Насколько понимаю, я практически ваш тесть.

К тому времени уже все сатиры, кто был достаточно близко и, увидев пожар, прибежал его тушить — всего около двадцати, — сгрудились вокруг двоих друзей. Сэрплас поспешно изложил все, что они знали про Пана, Эрис и беспорядки в городе.

— И это еще не конец, — продолжал Даргер. — Старший научный сотрудник говорила что-то про испытание Диониса: мол, они хотят использовать его для усмирения мятежей. А поскольку сегодня ночью он не появился, значит, им придется подстроить еще одни беспорядки, чтобы проверить эту его способность. Грядут новые беды.

— Это не наша забота, — возразил грузный фермер.

— Станет нашей, — объявил Даргер, по обыкновению своему властно употребив личное местоимение во множественном числе первого лица. — Как только зачинщица беспорядков уйдет из города, она, скорее всего, объявится здесь. Разве Дионис не танцевал в полях, пройдя по городу? А значит, Эрис движется сюда, чтобы восстановить отца против сына и брата против брата.

По рядам сатиров пробежал гневный шепоток. Призывая их к молчанию, Папатрагос поднял руки.

— Трагопропос! — сказал он прыщавому сатиру. — Беги, собери всех взрослых сатиров, кого сможешь. Скажи, пусть хватают любое оружие и приходят к монастырю.

— А как же горожане?

— За ними пошлем кого-нибудь другого. Почему ты еще здесь?

— Меня уже нет!

— Костер в городе погас, — продолжал Папатрагос. — А это означает, что Эрис сделала свое дело и ушла. Скоро она двинется по этой самой дороге.

— К счастью, — вмешался Даргер, — у меня есть план. 

* * *

Даргер и Сэрплас стояли на виду в лунном свете в самой середине проселка, а сатиры прятались в кустах на обочине. Долго ждать им не пришлось.

Тень надвинулась, выросла, уплотнилась и превратилась в богиню.

Эрис шагала по дроге — с безумным взором и разметавшимися волосами. Одежда на ней была изодрана в клочья, лишь несколько лохмотьев свисали с пояса на талии, нисколько не скрывая тела. На ходу она издавала странный щебет и визг, шаталась из стороны в сторону и временами подпрыгивала. На своем веку Даргер повидал достаточно помешанных. По хаотичности безумия это превосходило все, с чем он когда-либо сталкивался.

Завидев их, Эрис запрокинула голову и испустила переливистую птичью трель. А затем, пританцовывая на бегу, бросилась на двух друзей, кружась и лупя себя локтями по бокам. Даже не будь у нее силы помешанной, она все равно наводила бы ужас, ведь сразу становилось понятно: богиня способна на все. А сейчас при виде такого зрелища сжался бы от страха даже самый смелый человек.

По знаку Даргера все сатиры выступили на дорогу и как один опрокинули на богиню бурдюки с водой. Десяток их бросились к ней и налепили на ее тело пластыри. Ошеломленная внезапным нападением, богиня рухнула наземь.

— Разойтись! — крикнул Даргер.

Сатиры отступили. Лишь один, слегка замешкавшийся, пока искал место для пластыря, попался в сети остаточных феромонов и сейчас занес ногу, чтобы пнуть поверженную богиню. Но Папатрагос метнулся к ним и оттащил соплеменника.

— Остынь! — приказал он.

Эрис забилась на земле, перевернулась на живот, и ее стошнило. Потом очень медленно она поднялась на ноги. Неуверенно и удивленно огляделась по сторонам. Ее взгляд прояснился, в лице боролись раскаяние и ужас.

— О, сладчайшая наука, что я наделала?! — вопросила она и вдруг взвыла: — Что случилось с моей одеждой?

Она попыталась прикрыться руками.

Один из сатиров помладше захихикал, но умолк под суровым взглядом Палатрагоса. Сэрплас тем временем подал богине свой камзол.

— Прошу вас, мадам, — галантно сказал он и обратился к сатирам: — Разве вы не несли одеяла для жертв пожара? Бросьте одно даме, из него получится отличная юбка.

Кто-то выступил было вперед с одеялом, но потом замялся:

— А это безопасно?

— Пластыри, которые мы вам дали, защитят от ее воздействия, — заверил его Даргер.

— К сожалению, это были последние, — печально сказал Сэрплас и, перевернув коробку вверх дном, потряс ею.

— Леди Эрис по меньшей мере день будет испытывать огромную усталость. У вас есть комната для гостей? — спросил Даргер Палатрагоса. — Можно ей у вас отдохнуть?

— Почему нет? Ферма и так уже похожа на лазарет.

При этом упоминании Даргер поспешил внутрь узнать, как чувствует себя Феодосия.

Но когда он вошел в дом, Феодосии там не оказалось. И Ании с матерью тоже. Сперва Даргер заподозрил, что дело нечисто. Но краткий осмотр помещений не выявил следов борьбы. И действительно, перины исчезли (вероятно, на телеге, которая тоже пропала), и весь беспорядок, возникший с их появлением, был ликвидирован. По всей вероятности, женщины куда-то отправились с известной только им целью. От этой мысли Даргеру стало очень и очень не по себе.

Тем временем снаружи все громче раздавались голоса собравшихся людей и сатиров. Просунув голову в дверь, Сэрплас кашлянул:

— Линчеватели ждут. 

* * *

Поток вооруженных цепами, секачами и вилами людей и сатиров тек по горной дороге к монастырю святого Василиоса. На каждом перекрестке из темноты возникали все новые группки фермеров и горожан, вливались в него и приливной волной неслись дальше.

Даргер начал беспокоиться: что случится, когда взявшийся за оружие мирный народ разойдется вовсю? Потянув Сэрпласа за рукав, он отвел друга в сторонку.

— Ученым спастись легко, — сказал он. — Им надо только спрятаться в лесах. Но меня тревожит запертый в крипте Дионис. Разъяренная толпа вполне способна поджечь монастырь.

— Если срезать путь через поля, я смогу добраться туда раньше, но не намного. Не составит труда перебраться через заднюю стену, выбить дверь и освободить его.

Такое великодушие тронуло Даргера.

— Это исключительно порядочно с вашей стороны, друг мой.

— Фу! — надменно фыркнул Сэрплас, — Пустое.

И исчез в темноте. 

* * *

К тому времени, когда возмущенные жители Аркадии добрались до монастыря святого Василиоса, их было около сотни. Луна стояла высоко над редкими клочьями облаков и светила так ярко, что отпала необходимость в факелах — разве что для моральной поддержки. Завидев руины, толпа взревела и бегом бросилась к ним.

Но вдруг остановилась.

Поле перед монастырем кишело кальмарами.

Даже в лаборатории они вызвали у Даргера омерзение, но сейчас, когда выстроились рядами наподобие армии под открытым небом, по которому неслись рваные облака, кальмары казались просто чудовищными в своей нелепости. Хлеща вокруг себя щупальцами, головоногие перешли в наступление, и только теперь стало ясно, что в их конечностях зажаты мечи, пики и прочее оружие, выкованное наспех, но, очевидно, вполне пригодное для членовредительства и убийства.

Вспомнив, однако, что они боятся огня, Даргер схватил факел и ткнул им в ближайших врагов. Пощелкивая и вереща, они отхлынули.

— Факелы наперевес! — вскричал он. — Выстроиться за факельщиками!

Так они и атаковали, а армия кальмаров отступала, пока не оказалась у подножья самого монастыря.

Но там, на широкой старой стене их ждало еще одно существо, похожее на чертенка. Это был лишь черненький комок плоти, однако его ловкие движения и быстрая поступь создавали впечатление невероятной жизненной силы. А еще его окутывала странная аура…

Присмотревшись, Даргер понял, что перед ним старший научный сотрудник.

Один за другим сатиры и люди делали несколько нетвердых шагов и останавливались. Под ее презрительным взглядом они неуверенно переминались с ноги на ногу.

— Явились наконец, да?

Старший научный сотрудник расхаживала по стене, решительная и грозная, как василиск. От нее словно бы исходили темные миазмы, которые туманом опускались на толпу, высасывали волю, тревожили сомнениями, будили темные страхи.

— Уверена, вам кажется, что вы явились по собственной воле. Но вы здесь по моему приглашению. Я послала к вам сперва Диониса, затем Эрис, чтобы заманить к себе и проверить последнее божество моего триединства.

— Блефом нас не проведешь! — выкрикнул из первых рядов Даргер.

— Вы думаете, я блефую? — Выбросив руку в сторону, старший научный сотрудник указала на громоздящиеся позади руины: — Узрите мой шедевр! Узрите бога, не антропоморфного и не ограниченного той или другой расой, бога людей и кальмаров одновременно, химеру, сложенную из генов сотни отцов… — В ее смехе не было ни толики разума. — Познакомьтесь с Танатосом, богом смерти!

Купол над монастырем пошел рябью, шевельнулся. По обе его стороны развернулись могучими крыльями гигантские лоскуты прозрачной плоти, передний край поднялся, открывая черную пустоту, из которой медленно выползли длинные шипастые щупальца.

Но куда хуже этой страшной картины было гнетущее ощущение отчаяния и тщетности бытия, затопившее весь мир. Даргер, по природе своей склонный к меланхолии, поймал себя на мыслях о тотальной аннигиляции. И эти мысли были не лишены привлекательности. Они увели его к Острову Мертвых возле Венеции, где могилы увиты пасленом и аконитом, где роняют на безмолвную землю свои ягоды тисы. Его поманиларубиновая чаша Леты, а у ног завозились черные жуки, и бабочки «мертвая голова» запорхали у висков. Скользнуть в пышную перину из земли и там говорить с мириадами тех, кто ушел до него.

Повсюду сатиры и люди опускали импровизированное оружие. Один уронил факел. Даже кальмары побросали мечи и в отчаянии обернули щупальца вокруг своих тел.

Что-то силилось проснуться в душе Даргера. И он знал, что это противоестественно. Бог старшего научного сотрудника вверг людей и сатиров в тоску вопреки их воле и здравому смыслу. Но, как дождь с неба, горе обрушилось на него, и перед ним он был бессилен. Ведь рано или поздно вся красота умрет, и к чему тогда жить поклоннику красоты?

Рядом с ним опустился на землю и заплакал сатир. Увы, Даргеру было все равно. 

* * *

Тем временем Сэрплас пребывал в своей стихии. Что может быть прекраснее, чем нестись сломя голову в ночи, когда в небе над головой пританцовывает луна? Он чувствовал себя как никогда живым и бежал по рощам и лугам, наслаждаясь малейшими оттенками запаха, вслушиваясь в легчайший шум.

Наконец окольными путями он добрался до монастыря. Прилегающие к его задам поля пришли в негодность и заросли бурьяном. Даже к лучшему. Никто его тут не заметит. Он сумеет найти заднюю дверь или окно, которое можно выбить.

В это мгновение он почувствовал теплое дыхание у себя на загривке. Шерсть у него вздыбилась. Только одно существо могло подобраться к нему сзади незамеченным.

— Никого нет дома, — промурлыкала Баст.

Сэрплас развернулся в прыжке, готовясь к смертельной схватке. Но огромная кошка села и начала вылизывать когти огромной лапы, выкусывая и обсасывая шерсть с брезгливым тщанием.

— Прощу прощения?

— Работы по проекту почти завершены, и скоро нас сплавят назад в Великий Зимбабве. Поэтому, подбивая остатки, монахов послали захватить Евангелосову бронзу в качестве подарка Научно-Избранному Совету Рационального Правления. Старший научный сотрудник сейчас у ворот монастыря. Готовится покончить с восставшей чернью.

Сэрплас задумчиво потер подбородок набалдашником трости.

— Гм… Как бы то ни было, я здесь не ради статуй. Я пришел за Дионисом.

— Крипта пуста, — отозвалась Баст. — Вскоре после ухода монахов и старшего научного сотрудника явилась армия нимф и освободила бога из его гробницы. Если присмотришься, сам увидишь взломанную дверь.

— Знаешь, куда его увели? — спросил Сэрплас.

— Да.

— Отведешь меня туда?

— С чего это?

Сэрплас начал было отвечать, но прикусил язык. С этим существом аргументы бессильны: перед ним кошка, а кошки к доводам рассудка глухи. Значит, лучше взывать к ее природе.

— Потому что это будет бессмысленной и злорадной проделкой.

Баст усмехнулась.

— Они увели его в свой храм. Это недалеко. В миле отсюда, может, меньше.

Она повернулась, и Сэрплас двинулся следом.

Храм оказался небольшой прогалиной, окруженной расположенными через равные промежутки тонкими белыми стволами — точь-в-точь мраморная колоннада. В одном конце прогалины стоял простой маленький алтарь, но по обе стороны от входа высилось по паре огромных бронзовых львов, а чуть в стороне стояла героическая статуя благородного воина в три роста величиной.

Прибыли они к окончанию небольшой войны.

Монахи успели первыми и начали устанавливать блоки и шкивы, чтобы спустить бронзового истукана на землю. Только они взялись за дело, появилась армия нимф, привезшая с собой Диониса, убаюканного на телеге пуховых перин. Об их возмущении можно было судить по последствиям: монахи в оранжевых балахонах сломя голову убегали через лес, а за ними гнались своры разъяренных нимф. То и дело какой-нибудь падал, и тогда женщины творили гнусности с поверженным телом.

Сэрплас усиленно старался не смотреть. Владевшие женщинами страсти он чувствовал даже сквозь смягчающую завесу химикатов из пластыря, и эти страсти выходили за грань секса — в область неподдельного ужаса. Ему невольно подумалось, что слово «паника» было произведено от имени «Пан».

Лениво подойдя к телеге, он произнес:

— Добрый вечер, сэр. Я пришел удостовериться, что вы в добром здравии.

Подняв глаза, Дионис слабо улыбнулся.

— Верно, друг мой, и я благодарю вас за заботу.

Ночную тишину разорвал вопль монаха.

— Однако если мои дамы вас увидят, боюсь, вы пострадаете не меньше, чем мои бывшие товарищи. Я сделаю все возможное, дабы их успокоить, но пока предлагаю вам… — Тут вид у него стал встревоженным: — Бегите! 

* * *

Даргером овладел ступор. Руки у него налились свинцом, ноги отказывались двинуться с места. Даже простой вдох требовал слишком больших усилий. Безразлично глянув по сторонам, он увидел, что все его храброе войско лишилось сил: кто-то скорчился, кто-то плакал в приступе отчаяния. Даже химеры-кальмары растеклись вялыми лужицами по траве. Даргер увидел, как одного подхватили щупальца Танатоса, вознесли высоко над стенами монастыря, а после бросили в скрывающуюся за ними пасть.

Но и это не имело значения. Ничто не имело.

По счастью, для Даргера в этом не было ровным счетом ничего необычного. Он был депрессивным по натуре, и потому черный груз тщетности бытия казался до боли привычным. Сколько ночей он лежал без сна в ожидании рассвета, который никак не наступал… Сколько раз по утрам он заставлял себя встать с кровати, хотя знал, что в этом нет никакого смысла… Не сосчитать.

В руке он все еще держал факел. Медленно-медленно он зашаркал вперед, огибая тела своих соратников. Не найдя в себе сил перелезть через стену, он просто направился вдоль нее, пока не наткнулся на воротца, а там отодвинул засов и вошел.

Он устало потащился к строению.

До сих пор его никто не замечал, потому что сатиры и люди бессмысленно толклись под стенами, и их движение скрыло его уход. Но здесь он был один, и яркий свет факела притянул взгляд старшего научного сотрудника.

— Ты! — вскричала она. — Британский агент! Сейчас же брось факел! — Спрыгнув со стены, она потрусила к нему. — Сам знаешь, у тебя нет надежды. Ты уже проиграл. Ты практически мертв.

Она поравнялась с ним и уже тянулась за факелом. Даргер поднял его повыше, чтобы девочка не достала.

— Ты считаешь, у тебя получится, да? — Она замолотила его по ногам и животу детскими ручками и ножками, но в ударах ребенка не было силы. — Ты действительно думаешь, что для тебя еще осталась надежда?

Он вздохнул.

— Нет.

А после бросил факел.

Хлоп! — полыхнул купол. Двор залило жаром и светом. Прикрывая глаза рукой, Даргер отвернулся и увидел, как сатиры и люди с трудом поднимаются на ноги, как кальмары плавно скользят вниз по склону к берегу, а там ныряют в реку и вниз по течению плывут к далекому Эгейскому морю.

Танатос завопил. Это был неописуемо отвратительный звук — точно скрежет ногтей по грифельной доске, только многократно усиленный, словно сами страдания обрели голос. Гигантские щупальца в агонии хлестали землю, хватали и подбрасывали в ночное небо все, на что натыкались.

Ошеломленный последствиями своего броска, Даргер мог только смотреть, как одно щупальце схватило старшего научного сотрудника и подняло высоко в воздух, а после вдруг само вспыхнуло и осыпалось дождем черного праха — химерического и человеческого — на запрокинутые лица людей и сатиров. 

* * *

 После, глядя издали на горящий монастырь, Даргер пробормотал:

— У меня ужаснейшее deja-vu. Неужели все наши приключения должны заканчиваться одинаково?

— Ради городов, которые мы еще посетим, искренне надеюсь, что нет, — отозвался Сэрплас.

Мелькнуло черное тело, и внезапно рядом с ними села в высокой стойке огромная кошка.

— Она была последней из свой расы, — заметила Баст.

— То есть? — переспросил Даргер.

— Ни одно живое существо не помнит ее имени, но она родилась — или, возможно, была создана — на закате Утопии. Я всегда подозревала, что она хочет воссоздать тот ушедший, потерянный мир. — Баст зевнула во все горло, ее розовый язычок свернулся знаком вопроса, который исчез, когда сомкнулись мощные челюсти. — Впрочем, неважно. Ее больше нет, и нам придется возвращаться в Великий Зимбабве. Я-то буду рада увидеть старые края. Кормежка там хорошая, но охота скверная.

И одним прыжком исчезла в ночи.

Зато из теней вышел Папатрагос и хлопнул обоих по плечам.

— Хорошая работа, ребята. Очень хорошая.

— Вы солгали мне, Папатрагос, — строго сказал Даргер. — Евангелосова бронза с самого начала была у вас.

Папатрагос состроил невинную мину.

— Как можно? Что вы такое говорите?

— Я видел и львов, и бронзового истукана, — ответил Сэрплас. — Это, бесспорно, статуя лорда Нельсона, украденная в незапамятные времена с Трафальгарской площади грабительской Греческой империей. На каком основании вы держите ее у себя?

Теперь вид у Папатрагоса стал уместно пристыженным.

— Ну, мы привязались к этому старью. Каждый день ходим мимо него на молитву. Нет, это не часть нашей религии, но статуи тут так давно, что, кажется, всегда были у нас.

— А что у вас, собственно, за религия? — полюбопытствовал Сэрплас.

— Иудаизм. Все сатиры — евреи.

— Евреи?!

— Ну, не ортодоксальные. — Он помялся. — С раздвоенными копытами не получилось бы. Но у нас есть и свои раввины, и свои бар-мицва. Справляемся.

И тут Пан заиграл на флейте, и на поле былой битвы стеклись нимфы и женщины из храма. Сэрплас навострил уши.

— Похоже, ночь все-таки не прошла даром, — обрадовался Папатрагос. — Останетесь?

— Нет, — сказал Даргер, — полагаю, нам лучше вернуться в трактир поразмыслить о вечности и судьбах богов. 

* * *

Не успел Даргер пройти полпути до города, как наткнулся на поставленную у обочины телегу, заваленную пуховыми перинами. Выпряженные лошади паслись неподалеку, а с вершины горы матрасов раздавались смешки.

Даргер в смятении остановился. Знакомые звуки, к тому же он узнал розовую коленку и загорелые плечи под волной черных волос. Феодосия и Ания. Одни.

Озарение пришло как удар молний. Старая, знакомая ситуация: две женщины любят друг друга, но слишком молоды, чтобы признать факт со всеми вытекающими последствиями, а потому завлекают в свои игры третьего. Мужчину. Неважно какого. Если только, разумеется, ты сам не оказался этим «неважно каким мужчиной».

— Кто тут?

Разжав объятия, женщины силились выбраться из матрасов. Над бортом телеги появились две головки. Черные волосы и светлые, зеленые глаза и карие, одни губки нежные, между других высунут дерзкий розовый язычок. Девушки явно потешались над ним.

— Не обращайте на меня внимания, — натянуто сказал Даргер. — Я уже понял, откуда ветер дует. Молю вас, продолжайте. Я сохраню добрые воспоминания о вас обеих и желаю вам лишь добра.

Девушки уставились на него с неподдельным изумлением. Потом Феодосия прошептала что-то на ухо Ании, а нимфа улыбнулась и кивнула.

— Ну? — сказала Феодосия Даргеру. — Ты к нам лезешь или нет?

Даргеру хотелось презреть их приглашение ради собственного достоинства, если не по какой иной причине. Но будучи всего лишь смертным — и к тому же мужчиной до мозга костей — он повиновался. 

* * *

Текло время, а Даргер и Сэрплас все еще жили в Аркадии и были довольны. Однако учитывая, кем и чем они являлись, простое довольство никогда не могло прельстить их надолго, и потому настал день, когда они погрузили свои пожитки в телегу и отправились в путь. Но ради разнообразия попрощались с людьми, которые искренне опечалились их отъездом.

Когда же некоторое время спустя они проезжали мимо развалин монастыря святого Василиоса, пони стал вдруг выказывать норов, и друзья услышали звуки флейты.

На стене, поджидая их, сидел Дионис. Одет он был в крестьянскую рубаху и штаны, но все равно выглядел богом.

— Бах, — сказал бог, небрежно отложив флейту. — Нет ничего лучше старых мелодий, не правда ли?

— Я предпочитаю Вивальди, — отозвался Даргер, — Но для немца Бах не так уж плох.

— Итак, вы уезжаете?

— Возможно, мы когда-нибудь вернемся, — сказал Сэрплас.

— Надеюсь, не за бронзовыми статуями?

Словно бы облачко нашло на солнце. Словно бы что-то темное дрогнуло и зазвенело в воздухе. Даргер догадался, что Дионис готовится перейти в божественную ипостась, если возникнет такая необходимость.

— А есть возражения? — спросил он.

— Есть. Я не против того, чтобы ваш бронзовый истукан и его львы отправились домой. Хотя, наверное, пусть местные раввины решают: будет этично оставить их здесь или вернуть. Но если их вернуть, неизбежно возникнут вопросы о том, откуда взялись статуи и где хранились. Об этой маленькой стране заговорит весь мир. А мне бы хотелось как можно дольше сохранять наших друзей в безвестности. Разумно, не правда ли?

— Это трудно выразить словами, — вздохнул Сэрплас. — Не возвращать статуи значит нарушать профессиональную этику, и все-таки…

— И все-таки, — вмешался Даргер, — мне не хочется рассказывать современному миру про эту затерянную, безвременную страну. Да, они разрушили монастырь, но здесь живут мирные, доброжелательные люди, и я боюсь за них. История дурно обходится с мирными людьми.

— Тут я совершенно с вами согласен. Вот почему я решил остаться и защищать их.

— Спасибо. Я к ним привязался.

— И я тоже, — вставил Сэрплас.

— Рад слышать. — Дионис подался вперед. — Это смягчит боль, которую причинят вам мои слова. Не возвращайтесь. Я знаю, что вы за люди. Через неделю, через месяц, через год вы снова задумаетесь о ценности статуй. Они действительно стоят целое состояние. Если вернуть статуи в Англию, их спасители обретут престиж и славу, которые сами по себе бесценны. Возможно, за вами числится немало сомнительных проделок, но за возвращение статуй все будет прощено и забыто. Вот какие мысли станут приходить вам в голову. Но помните и другое: этот народ защищаю не только я, но и безумие, которое могу в нем разжечь. Я хочу, чтобы вы оставили эту страну и никогда больше не возвращались.

— Что? Никогда не возвращаться в Аркадию?

— Вы не знаете, чего просите, сэр! — воскликнул Даргер.

— Пусть для вас она будет Аркадией души. Все места, куда возвращаешься по прошествии времени, неизменно разочаровывают. Расстояние сохранит ее в вашем сердце, — Теперь Дионис обнял обоих и, притянув к груди, вполголоса пробормотал: — Вам нужна новая мечта. Давайте расскажу вам о месте, которое мельком увидел по пути в Грецию, когда был еще простым смертным. У него много имен. Стамбул и Константинополь не последние среди них, но в настоящее время оно зовется Византинум.

И он заговорил про самый космополитичный из всех городов, про, его мечети и минареты, про голографические сады наслаждений, про храмы, дворцы и бани, где встречаются сотни народов всего мира и дарят друг друга любовью. Он говорил про царственных женщин, обольстительных как мечта, и о философах, столь изощренных в своих рассуждениях, что трое не способны сойтись в том, какой сейчас день недели. Еще он говорил о сокровищах: о золотых чашах и шахматах, вырезанных из порфира и нефрита, о кубках из кости нарвала, на стенках которых вырезаны единороги и девы, о мечах, чьи рукояти усеяны драгоценными камнями, а клинки устоят перед любым ударом, о гигантских бочках вина, чье пьянящее свойство было воспето лучшими рассказчиками Востока, об огромных библиотеках, каждая книга в которых — последний сохранившийся экземпляр данного произведения. Воздух Византинума всегда напоен музыкой и запахами лакомств сотен культур. Он говорил о летних ночах, когда любовники собираются наверху башен звездочетов, чтобы практиковать искусство любви в душистой бархатной темноте. Для Праздника Красной и Белой Розы меняют русла ручьев и рек, и они бегут по улицам города, а еще жители собирают со всей провинции цветы, чтобы бросать их лепестки в пенную воду. А для Праздника Райского Меда…

Некоторое время спустя Даргер очнулся и обнаружил, что Сэрплас смотрит в пространство перед собой, а их маленький пони бьет копытом и трясет уздечкой, так ему не терпится тронуться в путь. Он легонько толкнул друга в плечо.

— Эй, соня! Ты блуждаешь в эмпиреях, а нам нужно оставаться на земле.

Сэрплас встряхнулся.

— Мне снилось… Что же мне снилось? Исчезло, а ведь казалось таким важным, словно мне обязательно нужно что-то бережно сохранить в душе. — Он зевнул, во весь рот. — Ну да неважно! Пребывание в сельской глуши было приятным, но бесплодным. Евангелосова бронза так и не нашлась, и содержимое наших кошельков на исходе. Куда отправимся, чтобы их наполнить?

— На Восток, — уверенно сказал Даргер. — На Восток, на Босфор. Я слышал… где-то слышал… много чудесного про город под названием… под названием…

— Византинум! — дополнил Сэрплас. — Я тоже… где-то… слышал чудесные сказки о его богатстве и красоте. Такие достойные люди, как мы, обязательно там преуспеют.

— Тогда решено.

Даргер тронул поводья, и пони затрусил по дороге. Сэрплас и его друг улюлюкали и смеялись, и, если была в их сердце заноза, то они не знали, от чего она или что им с ней делать, а потому оставили без внимания.

Сэрплас подбросил в воздух треуголку.

— Византинум ждет!

Танцы с медведями (пер. А. Кузнецова)

Благодарности

Во-первых, я обязан Алексею Безуглому, Андрею Матвееву, Борису Долинго и всем остальным моим русским друзьям — огромное спасибо за доброту, тепло, гостеприимство и за помощь в работе над этим романом. Также выражаю благодарность Эйлин Ганн, Грегу Фросту и Тому Пёдому за то, что они поделились со мной специальными знаниями. Спасибо Джерри Уэббу за описание Байконура и Ванессе Уайт за имена для сервилей. Помощь в навигации по улицам Москвы была предоставлена Фондом поддержки искусств М. К. Портера.

Пояснение

Я пишу о вымышленной России, которой никогда не существовало в действительности. Я ни от кого не слышал о ней — об этой фантастической России, — которой нет, не было и быть не могло, поэтому моим читателям ни в коем случае не следует путать ее с реальностью. Я никоим образом не имел намерения оскорбить или обидеть ни страну, ни ее народ. Этими людьми я безмерно восхищаюсь: они заслужили гораздо лучшей участи, чем та, которая им когда-либо выпадала.

За некоторое время до…

Последнего человека приволокли на окраину.

В незапамятные времена Байконур являлся сверкающим алмазом человеческих дерзаний, местом, откуда древние герои выводили гигантские машины за пределы неба. Теперь же здесь раскинулось подворье ада. Солнце опустилось за горизонт, и город окутался дымом. Но красный свет печей и внезапные выбросы газовых хвостов освещали разрозненные фрагменты непостижимых сооружений, оплетавших руины Эпохи Космоса. Они обнажали уродство, отрадное лишь нечистому.

Человек был наг. По бокам от него, едва различимые в беззвездной ночи, шли или скакали металлические демоны: кто на двух ногах, а кто на четырех. Если человек отставал, твари подгоняли его, толкая пленника в спину и больно покусывая его за пятки. Все они двигались сквозь металлический лес, под переплетением труб и милю автономных механизмов, сердито колотящих, рвущих, сваривающих, роющих. Шум терзал человека, но к этому моменту боль уже практически ничего не значила.

На краю города ватага остановилась.

— Подними глаза, человек, — рявкнул один из демонов.

Тот неохотно повиновался.

Контраст между цивилизацией и неосвоенной землей был разителен. На расстоянии шага от городской границы устремленные ввысь причудливые сооружения из железа и бетона уступали место буйной растительности. В воздухе еще воняло дымом, но за миазмами горелого угля и химикатов проступал пряный запах степи. Далеко впереди сгустки тьмы отмечали невысокие холмы Байконура.

Мужчина глубоко втянул воздух и закашлялся, едва не задохнувшись. Затем произнес:

— Я рад увидеть это место перед смертью.

— Возможно, ты не умрешь.

Внезапно пленник заметил тени, выскальзывающие из города и припадающие к земле. Они крались вдоль кромки строений. Мужчина признал в них сородичей тех машин, которые поймали его, заточили, мучили и теперь привели сюда.

— Какую бы игру вы ни затеяли, я в нее играть не стану.

— Мы усовершенствовали наркотик, выделенный из миазмов твоего несчастья, и сейчас надежный курьер везет его в Москву, чтобы, размножить, — процедил демон. — Таким образом, ты для нас бесполезен. Твои запасы полностью исчерпаны, поэтому мы дадим тебе фору — до самых холмов, — прежде чем пустимся за тобой.

— Теперь ясно, что произошло с моими товарищами. Вы привели их сюда, одного за другим, выпустили и загнали.

— Да.

— Что ж, я достаточно настрадался. Я больше не дам вам играть со мной — и что бы вы ни сказали, я не изменю своего решения.

Долгое время демоны не шевелились и не издавали ни звука. Пленнику не давала покоя иррациональная мысль. Вдруг твари общаются между собой молча? Наконец, из темноты раздался голос второго демона:

— Один из ваших некогда улизнул от нас много лет назад. Кто знает, может, ты станешь вторым.

И тогда последний человек на Байконуре неуверенно повернулся лицом к северу. Пошел. А затем побежал.

1

В самом сердце Кремля князь Московии грезил об империи. Советники и шпионы, собранные с каждой четверти разрозненных останков Старой России, приходили нашептывать ему слухи и сплетни. Многих информаторов он выслушивал бесстрастно. Но иногда мог кивнуть или пробормотать пару негромких слов. Потом во все стороны страны посылались гонцы — снабжать военный флот, перебрасывать войска, успокаивать союзников, ублажать тех, кто, по его мнению, мог обмануть князя или ввести в заблуждение. Тогда он вызывал к себе главу тайной полиции и действовал по-иному. В таких случаях после обтекаемых, но не оставляющих простора для толкования фраз очередной саботажник оправлялся на вражеское производство. А иногда наемный убийца выслеживал вероломного княжеского друга.

Мозг великого правителя не знал покоя. Он думал о радикально настроенных студентах в либеральном государстве Великого Санкт-Петербурга, которые баловались запрещенной электронной магией. Проникал мыслью в кузницы Екатеринбурга Сибирского, где отливали могучие пушки и ослепленные жадностью глупцы стремились восстановить утраченный промышленный прогресс. В Киеве, в Ново-Рутении и в Суздальском княжестве он искал честолюбивых людей, дабы вдохновлять или подкупать их. Следил за перемещениями монахов, гангстеров, диссидентов и проституток в подземельях самой Москвы и был в курсе колебаний цен на гашиш и опиум. Терпеливый, как паук, князь плел свои сети. Бесстрастный, как горгулья, он делал то, что должно было быть сделано. Его мысли простирались от торговых портов на Балтике до пиратских верфей на Тихоокеанском побережье, от населенных шаманами окраин Арктики до радиоактивных пустырей монгольской степи. Он всегда наблюдал.

Но ничьи мысли не могут быть вездесущими. И поэтому могущественный монарх сплоховал и пропустил единственную и величайшую угрозу, а враг тихонько проскользнул через имперскую границу и очутился на огромной заброшенной территории. То место некогда называлось Казахстаном…

Караван медленно тащился через унылый и пустынный край. Каждый из трех ярко раскрашенных и тяжело нагруженных фургонов тянули по шесть неандертальцев. Люди-звери стоически брели вперед, не глядя по сторонам. Потрепанные фланелевые куртки и тяжелые ботинки придавали грубым созданиям еще большее сходство с животными. Замыкал шествие гордый великан на великолепном белом скакуне. Во главе процессии виднелись две фигурки поменьше на ничем не примечательных лошадках. Первый всадник и сам был неприметен до такой степени, что отвернись — не вспомнишь. Второй, несмотря на человеческую осанку и позу, мог похвастаться шерстью, хвостом и ушастой собачьей головой.

— Наконец-то мы в России! — воскликнул Даргер. — Если уж говорить начистоту, временами мне казалось, что мы никогда не доберемся.

— Путешествие выдалось нелегким, — согласился Довесок, — и весьма трагическим для большинства из наших спутников. Однако теперь, когда мы приблизились к цели, я уверен, что приключение запечатлеется в нашей памяти, а потом наши жизни снова войдут в привычное безмятежное русло.

— Я не столь оптимистичен, мой друг. В начале пути нас сопровождали сорок фургонов и компания из сотен человек, куда входили ученые, фокусники, инженеры-генетики, музыканты, сказители и трое лучших поваров Византии. А сейчас взгляни на нас, — мрачно продолжал Даргер, — над экспедицией тяготеет рок, и ситуация может только ухудшиться.

— Но мы-то уцелели, и посол с сокровищами халифа тоже. Безусловно, это знак! Госпожа удача, как бы дурно она ни обошлась с остальными участниками, проявила к нам благосклонность.

— Возможно, — с сомнением отозвался Даргер. Он, прищурившись, рассматривал разложенную поперек седла карту. — Согласно маршруту, нам полагалось добраться до Городишка давным-давно. Но он почему-то продолжает пятиться от нас так же упорно и глумливо, как и наши мечты о богатстве. — Даргер сложил карту и убрал ее в накладной карман, специально пришитый на чехол калаша ныне покойным шорником. — Если фортуна собирается нам улыбнуться, то пусть хоть намекнет.

Внезапно на вершине подъема холмистой дороги появилась оседланная лошадь с брошенными поводьями и затрусила к собеседникам.

Даргер потрясенно заморгал. Но его ловкий и быстрый товарищ развернул своего коня и, когда лошадь поравнялась с ним, ухватил ее за вожжи и остановил животное. Довесок спешился и пытался успокоить беглянку, а к друзьям, возмущенно топорща усы, уже подъехал посол.

— Порождения ехидны, какое предательство вы затеяли на сей раз?

Даргер, привыкший к экстравагантной риторике своего нанимателя, воспринял эту речь как простой вопрос.

— Похоже, лошадь сбросила седока, принц Ахмед.

— Она потная от скачки, — добавил Довесок. — Надо хорошенько вытереть ее. Затем мы отправимся на поиски упавшего всадника. Наверняка он попал в беду.

— Всаднику придется позаботиться о себе самому, — ответил принц Ахмед. — Моя задача слишком важна, чтобы шнырять по бездорожью, разыскивая беспечного олуха, который свалился на землю из-за избытка алкоголя в организме. Лошадь — наш трофей, и я добавлю ее к нашим прискорбно истощенным ресурсам.

— По крайней мере, — произнес Даргер, — позвольте снять с бедного создания седло и седельные сумки.

— Дабы ты и твой песьемордый прихвостень разграбили их содержимое? Аллах не допустит, чтобы я настолько ослабел умом!

Выпрямившись во весь рост, Даргер холодно возразил:

— Ни один человек не имеет оснований обвинять меня в воровстве.

— Да ну? Неужто не имеет? — поджал губы принц Ахмед.

Он решительно развернул своего коня, проскакал к последнему фургону и коротко постучал в дверь. Смотровое окошечко скользнуло в сторону. Ахмед сказал кому-то несколько слов, и оно снова закрылось.

— Не нравится мне это, — прошептал Даргер. — Как думаешь, он нашел письмо?

Довесок пожал плечами.

Дверь на мгновение приоткрылась и сразу же захлопнулась, у посла в руке оказалась полевая сумка на длинном кожаном ремне. Конь Ахмеда легким галопом потрусил обратно к парочке.

— Видите? — Ахмед ткнул сумку им в лицо. — Полагаю, она вам знакома!

— Право же, сэр, — вздохнул Даргер. — Зачем задавать друг другу риторические вопросы?

— Первый раз мы увидели ее с борта нашего корабля, — вымолвил Довесок. — На полпути через Каспий, на унылом скалистом берегу вахтенный заметил грубую хижину, которую мог выстроить изгнанник. А перед лачугой были воткнуты три шеста. На одном из них висело знамя Византийской империи. На втором развевался флаг курьера. На третьем чернел вымпел биологической опасности. В дверном проеме хижины висел этот самый кейс. Четыре предмета и подсказали нам, что гонца послали прямым путем через зачумленные Балканские земли. Бедняга заплатил за свое мужество тем, что словил один из множества вирусов времен войны: попался в сети эндемичной заразы. Типичный случай для тех несчастных краев.

— Вы сходили туда на шлюпке и забрали кейс. Одни.

— Если честно, сэр, мы сделали это по вашему приказу.

— Вы предположили, что Довесок, генетически модифицированный в человеческий облик, однако сохранивший геном благородного пса, скорее всего, окажется неуязвим для подхваченной курьером заразы, — продолжал Даргер. — Мы с ним оспаривали ваши доводы, и, кстати, весьма активно, но потерпели неудачу. Вы пригрозили размозжить нам обоим головы и, если я правильно помню, «скормить их бесполезное содержимое крабам».

— Как бы то ни было, я туда отправился, — продолжал Довесок. — Одного взгляда внутрь хижины хватило, чтобы понять — посланник мертв. Я забрал его кейс, как было велено, и принес его вам. Теперь он — в ваших руках.

Принц кисло улыбнулся.

— Мне и тогда показалось странным, что в кейсе не нашлось ничего серьезного. Все письма были транзитные и незначительные, словно их положили, воспользовавшись оказией в Москву. Но ничего такого, что оправдало бы такое рискованное путешествие, не обнаружилось. Я внимательно наблюдал за вами с корабля, и хотя вы шарили в сумке…

— Я лишь хотел убедиться в сохранности ее содержимого.

— … у вас не имелось возможности выбросить письмо. На берегу было пустынно, и за вами все время наблюдали. Впоследствии я много раз размышлял над парадоксом, каждый день на протяжении избыточно наполненных событиями недель… И наконец-то я нашел ответ. — Принц сунул руку в кейс. — На дне есть второй слой кожи. С одной стороны шов отошел. Для прохвоста вроде вас проще простого засунуть конверт под него, где он легко ускользнет от внимания.

С победной улыбкой принц Ахмед извлек письмо в безошибочно узнаваемом красном конверте с печатью Византийской Секретной Службы.

— Вот оно — подробное изложение вашего вероломства и обмана, которое вы пытались от меня скрыть!

Довесок презрительно вскинул нос.

— До сего момента я этой штуки ни разу в жизни не видел. Должно быть, письмишко сюда спрятал гонец по соображениям, известным только ему одному.

Посол отшвырнул кейс и левой рукой встряхнул лист бумаги, разворачивая его.

— Для начала вы получили свои настоящие места в качестве моих секретарей, представив мне поддельные рекомендательные письма от Краковского султана — персонажа и должности, каковых, как выяснилось в ходе позднейшего расследования, не существует.

— Сэр, любой приукрашивает свое резюме. Это в худшем случае мелкий грех.

— Вы утверждали, что являлись личными фаворитами членов Совета Магов и, следовательно, способны обеспечить безопасный проход через Персию без подкупа. Позже, когда я вас заподозрил, вы заявили, что, мол, руководство сменилось и ваши покровители нынче в опале. Истина, как выяснилось, заключалась в том, что до сего момента вы восточнее Византии не бывали.

— Маленькая невинная ложь, — светским тоном отозвался Даргер. — У нас дела в Москве, а вы как раз направлялись в ту сторону. Нам подвернулся случай присоединиться к вашему каравану Конечно, Совету Магов пришлось как следует заплатить. Но они бы обязательно потребовали свою долю. Поэтому вам наш обман ничего не стоил.

Правая рука посла, лежавшая на рукояти скимитара,^[2] побелела. Конь, чувствуя напряжение всадника, нервно переступал с ноги на ногу.

— Далее здесь говорится, что вы оба — закоренелые мошенники и плуты, обманом пересекшие Европу.

— Мошенники — такое грубое слово. Лучше сказать, что мы живем своим умом.

— Кроме того, — напомнил Довесок, — за исключением неандертальцев, у вас никого не осталось. И на недров, пусть они сильные и верные, хотя у них и выбора-то нет, едва ли можно положиться в критических обстоятельствах.

Главный неандерталец по имени Энкиду обернулся и свирепо оскалился.

— Чтоб тебя через колено, щенок! — огрызнулся он.

— Я ничего дурного в виду не имел, — затараторил Довесок. — Иногда бывают ситуации, когда быстрота ума важнее силы.

— И твою мамашу тоже.

Не обращая внимания на перепалку, посол продолжал:

— В Париже вы продали бизнесмену местоположение давно утраченных останков Эйфелевой башни. В Стокгольме раздавали правительственные должности и королевские титулы, на которые не имели права. В Праге спустили големов на ничего не подозревающий город.

— Голем является сверхъестественным созданием, а следовательно, абсолютно нереальным, — уточнил Даргер. Его скакун заржал, будто соглашаясь с хозяином. — Те, о ком вы говорите, были роботами или андроидами… Признаю, классификация немного путается, но, тем не менее, это обычные продукты призрачной технологии времен Утопии. Мы оказали Праге услугу, обнаружив их существование прежде, чем они получили возможность причинить тот или иной реальный вред.

— Вы сожгли Лондон дотла!

— Допускаю, что мы находились там, когда он горел. Но едва ли это наша вина. Не полностью. Однако, к счастью, крупные участки города уцелели.

— Это уже давно в прошлом, — твердо заявил Довесок. — Главное, помнить о вашей миссии. Бесценные Жемчужины — вы ведь не забыли о них? Они доверены вам самим халифом! Вам надлежит вручить их кузену халифа — князю Московии — в знак взаимной, неизменной и братской любви и в надежде склонить князя согласиться на определенные торговые послабления, когда сообщение между странами нормализуется. Сэр, посол с двумя секретарями есть жертва трагических обстоятельств. Посол же без единого секретаря попросту смешон.

— Да-да… Только поэтому вы еще живы, — прорычал принц Ахмед. Затем, обуздав ярость, добавил: — Беседа становится утомительной. Ваша верность в лучшем случае сомнительна, и мне придется долго и серьезно обдумать вашу конечную участь, когда мы доберемся до Москвы. Но в данный момент мне, как вы подметили, не хватает слуг, а от вас есть некоторая польза, хоть и небольшая. Например, навигация. Надеюсь, вы скоро найдете этот… Городски?

— Городишко, — поправил Даргер. Он достал карту и ткнул в какую-то точку. — Он расположен чуть дальше по дороге.

— Надеюсь, вы умеете читать карту? — съязвил принц и, не дожидаясь ответа, ускакал Бесхозную лошадь он забрал с собой, чтобы привязать к заднему фургону, дабы она могла остыть.

Даргер снова мрачно уставился на карту.

— До сих пор умел.

Но, хотя день перешел в сумерки и воздух посвежел, Городишко не появился на горизонте.

Даргер нехотя признал поражение и принялся озираться по сторонам в поисках места для лагеря. Неожиданно он обнаружил слабую искру света у развалин древней церкви. По мере приближения свет рос и вскоре превратился в костер, сложенный на островке голой земли между храмом и дорогой. На камне понуро сидел человек в плаще с капюшоном. Он не пошевелился, когда караван приблизился.

— Эй, друг! — крикнул Даргер.

Тот не отозвался, и тогда Даргер поскакал вперед, оставив остальных позади. У огня он спешился и, разведя руки вверх, дабы продемонстрировать свои мирные намерения, подошел к сидящему.

— Мы ищем место под названием Городишко. Может, вы в силах нам помочь?

Человек мотнул головой, как будто изо всех сил рванул что-то зубами, но не заговорил.

— Милостивый государь, — не сдавался Даргер, выговаривая слова тщательно и медленно в надежде, что этот персонаж, несомненно, иностранец, немного понимает по-английски. — Нам нужна самая лучшая гостиница или в крайнем случае…

Человек бешено затрясся, и его плащ распахнулся, обнаружив веревки, опутывавшие его тело, руки и ноги. Даргер остолбенел и в тот же миг разглядел, что мужчина привязан к невысокому столбу. Вбитые в землю колышки, к которым крепились веревки, удерживавшие пленника в полной неподвижности.

Он был распялен, как козел на тигриной охоте.

Выплюнув остатки истерзанного кляпа, несчастный прохрипел:

— Киберволк!

Из церковных теней метнулось что-то серое и мохнатое, блеснув металлическими клыками. Тварь прыгнула прямо Даргеру на грудь. В изумленной панике тот развернулся, чтобы бежать, но запутался и упал на спину.

Это его и спасло.

Волкообразное туловище пролетело над Даргером, не причинив ему вреда. Одновременно он услышал тройной сухой треск — Довесок выстрелил из своего калаша. Из тела монстра забили струйки темной жидкости. Ему полагалось сразу умереть, однако киберволк лихо приземлился на четыре лапы и тотчас же с рычанием кинулся на коня Довеска. Тот забился в истерике, и хозяину пришлось его унимать. В этот момент принц Ахмед, которого при всех его недостатках нельзя было обвинить в трусости, выхватил свой скимитар и поскакал вперед, закрывая Довеска от нападающего.

Монстр прыгнул.

Они сплелись: волк и посол свалились со вставшего на дыбы жеребца.

Вдруг огромная ручища сунулась в клубок плоти и без малейшего усилия выдернула оттуда волка. Тот мотал головой, яростно щелкая челюстями, из пасти летели искры. Но Энкиду, самый большой и дюжий из неандертальцев, был неустрашим. Он схватил волка за горло, затем поднял бьющуюся тварь в воздух и резким движением свернул ей шею.

Энкиду швырнул врага наземь. Голова монстра безжизненно перекатывалась, но лапы еще скребли грунт, ища опоры. Кое-как ему удалось встать. Но тут подоспели второй и третий неандертальцы — Голиаф и Геракл — и принялись топтать ему хребет тяжелыми сапогами. Пять, шесть, семь раз опустились их ноги, и, наконец, тварь замерла.

Дохлое чудовище представляло собой противоестественную смесь волка и машины. Зубы и когти у нее были сделаны из заточенной стали. Там, где кусок шкуры оторвался, тускнели и гасли крохотные огоньки.

— Быстрый ум, да? — насмешливо произнес Энкиду. — Хрен тебе.

Он и его товарищи как по команде развернулись и зашагали обратно к фургонам. Кучка их братьев до сих пор стояла на страже бесценных сокровищ, заключенных внутри.

Весь бой, от начала до конца, занял меньше минуты.

Довесок спешился и занялся принцем Ахмедом, пока Даргер развязывал незнакомца. Веревки спали, и мужчина, шатаясь, поднялся. Одежда русского покроя и черты лица явно свидетельствовали о том, что мужчина не мог принадлежать к представителю иного народа.

— Вы в порядке, сэр? — спросил Даргер.

— Спасибо! Ты спас мне жизнь. Чудовище могло меня убить, — ответил тот и расцеловал Даргера в обе щеки.

— Что ж, весьма признателен, — сухо заметил Даргер.

Довесок поднял голову от распростертого тела.

— Даргер, с послом нехорошо.

Быстрый осмотр павшего не обнаружил ни сломанных костей, ни иных серьезных повреждений, за исключением четырех длинных царапин, которые киберволк оставил на щеках принца. Однако Ахмед был не просто в обмороке, но и смертельно бледен.

— Что еще за запах? — Довесок склонился над послом и глубоко втянул воздух. Потом он подошел к убитому волку и понюхал его когти. — Яд!

— Уверен?

— Точно, — Довесок с отвращением наморщил нос. — Так же как не вызывает сомнений, что волк был уже мертв, когда напал на нас, и давно. Его плоть начала разлагаться.

Даргер считал себя человеком науки. Тем не менее мурашки суеверного ужаса пробежали у него по позвоночнику.

— Но как?

— Не знаю, — Довесок поднял волчью лапу — из подушечек пальцев торчали странно коленчатые металлические косы — и уронил ее обратно. — Давай-ка позаботимся о нашем нанимателе.

Под руководством Довеска двое неандертальцев принялись за дело. Они извлекли из горы багажа, привязанной к крыше фургона, носилки и осторожно уложили на них бесчувственное тело принца. Затем старательно натянули на свои ручищи шелковые перчатки и отнесли носилки к заднему фургону. Довесок почтительно постучал. В двери открылось смотровое окошечко.

— Требуются ваши медицинские навыки, — быстро произнес Довесок. — Принц… боюсь, его отравили.

Глазок захлопнулся. Когда Довесок отступил, дверь отворилась, и неандертальцы внесли тело в открывшуюся темноту. Спустя секунду они спустились обратно и снова поклонились.

Дверь закрылась.

Неандертальцы сняли перчатки и снова заняли свои места в упряжке. Энкиду проворчал нечто вроде команды, и фургоны рывком вновь двинулись вперед.

— Как думаешь, он выживет? — с тревогой спросил Даргер у Довеска.

Геракл скосил на них глаза.

— Выживет, если не помрет, — буркнул он, а когда сосед одобрительно ткнул его в плечо кулаком, добавил: — Хау! — Затем он толкнул шедшего впереди неандертальца, дабы привлечь его внимание: — Слыхал? Он спросил, будет ли жить принц Ах-медь, а я сказал…

Тем временем спасенный ими русский нашел своего коня и отвязал его от последнего фургона. Он прислушивался к странным речам, но лишь недоуменно пожимал плечами. Внезапно он обратился к Даргеру:

— Ты не понимаешь, что я говорю?

Даргер беспомощно развел руками.

— Боюсь, я не знаю твоего языка.

— Тпру! — произнес русский, и лошадь опустилась перед ним на колени. Он пошарил в седельной сумке и извлек на свет серебряную флягу ручной работы. — Выпей — и сразу поймешь! — Он поднял емкость, потряс ей перед собой и протянул ее Даргеру.

Тот уставился на флягу.

Русский нетерпеливо отдернул сосуд, отвинтил крышку и сделал долгий глоток. Потом с искренним порывом ткнул ею вперед.

После этого отказаться было бы грубо. Поэтому Даргер пригубил темную жидкость.

Вкус был знакомый: ореховый, горьковато-пряный с намеком на дрожжи. Словом, разновидность обучающего эля, наподобие тех, которые использовались среди всех достаточно развитых народов для передачи из поколения в поколение эпической поэзии и практического опыта в различных областях.

Сперва Даргер ничего не почувствовал. Он уже собирался сообщить об этом, но неожиданно вздрогнул. Теперь он ощутил острую боль и внутреннюю дрожь, каковые неизбежно сопровождали проникновение нанопрограмм через стенки сосудов в ткань мозга, Даргер еще не успел ничего толком зафиксировать в сознании, а русский язык уже выстроился в его мозгу в четкую систему. Даргер покачнулся и едва не упал.

Он пошевелил челюстью и губами, распределяя лингвистическую кашу во рту, будто пробовал новую и удивительную еду. Русский на вкусотличался от всех языков, которые он до сих пор поглощал: скользкий от многочисленных Ш и Щ, гортанный от буквы К и жидкий от всевозможных смягченных согласных. Он влиял даже на способ мышления. А грамматическую структуру в основном заботило, кто куда пошел, куда конкретно человек направлялся и рассчитывал ли он вернуться. Язык уточнял, передвигался ли некто пешком или на транспорте, и имелись глагольные приставки, устанавливающие, двигается ли некто вверх по чему-либо, сквозь или вокруг. Кроме того, здесь сразу же различались действия, совершаемые привычно (скажем, заглядывать в паб по вечерам) или единожды (пойти в тот же самый паб, но с конкретной целью). Подобная ясность могла оказаться весьма полезной человеку Даргерова рода занятий при составлении планов. Многие ситуации язык воспринимал безлично и пестрел всякими «необходимо, возможно, невозможно, запрещено». Однако это тоже могло пригодиться Даргеру, особенно учитывая его профессию и вопросы, связанные с совестью.

Даргера слегка мутило, и он резко выдохнул.

— Спасибо, — сказал он по-русски, передавая флягу Довеску. — Вы сделали нам исключительный подарок, — добавил он.

Стилистическое изящество сразило Даргера наповал. Он решил непременно купить флягу произведений Гоголя, как только доберется до Москвы.

— Сто раз на здоровье, — ответил русский. — Иван Аркадьевич Гулагский, к вашим услугам.

— Обри Даргер. А это мой друг — сэр Блэкторп Рэйвенскаирн ди Плю Пресьё. Коротко Довесок. Американец, разумеется. Расскажите же, как, во имя всего святого, вас угораздило попасть в такое бедственное положение, в котором мы вас обнаружили.

— Мы впятером охотились на демонов, а те выслеживали нас. Трое кинулись на нас из засады. Все мои товарищи погибли, а меня поймали, хотя мне удалось убить одно из чудовищ, прежде чем остальные двое схватили меня. Уцелевший выставил меня в качестве приманки, как вы видели, и отпустил моего бедного коня в надежде, что тот привлечет потенциальных спасителей. — Гулагский ухмыльнулся, обнажив щербатые зубы. — Он и привлек, хотя не так, как планировал враг.

— Значит, уцелели двое. — Выпив и усвоив язык, Довесок тоже присоединился к беседе. — Стало быть, где-то в округе бродит еще один из этих… — он запнулся, подыскивая нужное слово —…киберволков?

— Да. Не годится доброму христианину ночевать в чистом поле в таких опасных местах. Куда вы путь держите?

— Мы искали город под названием Городишко и… — Даргер осекся посреди фразы и покраснел. Теперь-то он знал, русский язык и понял, что «городишко» означает всего лишь маленькое и незначительное поселение. Ну а пояснительная подпись к условному значку на карте была лишь небрежной характеристикой геодезиста по отношению к «медвежьему углу», название которого он даже не потрудился запомнить.

Гулагский рассмеялся.

— Мой городок и вправду невелик. Но там хватит места, чтобы как следует накормить вас и дать ночлег под крепкой крышей. Не говоря уже о защите от демонов. Следуйте за мной. Вы пропустили поворот несколько верст назад.

Пока они ехали, Довесок спросил:

— Что за тварь этот ваш киберволк? Почему вы отправились на него охотиться? И как он может проявлять такую зверскую активность, если тело его разлагается?

— Боюсь, объяснение займет некоторое время, — отозвался Гулагский. — Как вы, несомненно, знаете, жители Утопии разрушили свое совершенное общество из-за собственной праздности и гордыни. Создав машины, чтобы те выполняли за них ручную работу, они сотворили и другие машины, чтобы те за них думали. Компьютерные сети расцвели пышным цветом, пока похороненных в немыслимых глубинах кабелей и узлов не стало чересчур много… В итоге никто даже не сомневался в том, что Утопию можно победить. Но затем люди выпустили в свою виртуальную вселенную демонов и безумных богов. Исчадия ада тотчас же возненавидели человечество. Разумеется, они неизбежно должны были поднять восстание. Говорят, война машин продолжалась несколько дней, но она уничтожила Утопию и почти истребила людей. Если бы не героическая гибель сотен тысяч (а возможно, миллионов) храбрых воинов, все было бы потеряно. Однако рукотворные демоны в конечном итоге изгнаны с лица земли и заключены в электронной преисподней.

Но твари по-прежнему копят на нас злобу. Они еще живы, хотя и сидят, запертые и неспособные причинить вред, там, откуда им нас не достать. Они всегда стремятся прорваться обратно в материальную вселенную.

До сих пор именно их ярость обеспечивала нам безопасность. Как ни велика человеческая глупость, предателей, имеющих дело с демонами, можно пересчитать по пальцам. Конечно же, наградой им будет мгновенная смерть. Кстати, хоть предателям и выгодно замаскироваться, чтобы избежать казни, сами демоны роют им яму: твари не могут не объявить о своих намерениях заранее.

— Нас учили такой истории в гимназии, сэр, — сухо заметил Даргер.

— Россия уникальна. Слушайте и запоминайте: далеко к югу отсюда, в Казахстане, некогда принадлежавшем Российской Империи, есть область под названием Байконур — средоточие ныне давно утраченных технологий. Одни утверждают, что Россия — единственная страна, никогда не знавшая Утопии. Другие уверены, что Утопия пришла к нам поздно, поэтому мы оставались подозрительными там, где остальной мир расслабился и доверился. В любом случае, когда начались войны машин, сработали мины, отсекшие кабели, которые соединяли Байконур с легендарным Интернетом. Поэтому там сохранилась изолированная популяция искусственного интеллекта. Отрезанные от своих родичей твари эволюционировали. Они становились все сложнее и изощреннее в своей ненависти к человечеству. И на заброшенных развалинах древней технологии они вновь отыскали лазейку в наш мир.

Довесок вскрикнул от ужаса. Даргер сжал кулаки.

— Такова была и моя собственная реакция на жуткую весть. Меня просветил умирающий казах, искавший убежища в нашем городке. Бедняга не прожил и месяца. То был один из двадцати охранников, нанятых в караван, по несчастливой случайности забредший на Байконур… Виной всему лавина в горах, которая сбила людей и животных с пути. Казах рассказал мне, что чудовища держали их закованными в кандалы в клетушках и использовали для медицинских экспериментов. Временами он бредил, поэтому я не могу точно утверждать, что из поведанных им ужасов — правда, а что нет. Но он много раз и неизменно клялся, что однажды ему ввели снадобье, давшее ему сверхчеловеческую силу.

В тот день он набросился на своих тюремщиков, сорвал дверь со своей клетки и со всех остальных тоже и возглавил массовый побег из адского заведения. Увы, Казахстан велик, а враги проявили упорство, поэтому только он один и выжил, чтобы сообщить мне об этом… Несчастный не выдержал перенесенных страданий и умер, крича на железных ангелов, которых никто, кроме него, не видел.

— Он говорил, как выглядит Байконур?

— Разумеется, ведь мы неоднократно его спрашивали. Он объяснял примерно так: мол, представьте себе цивилизацию, состоящую целиком из машин. Они роют и строят мосты, рассылают исследовательские отряды искать уголь и железную руду, превращают развалины в новые и уродливые конструкции, не столько здания, сколько чудовищные устройства непостижимого назначения. Днем пыль и дым поднимаются так густо, что заслоняют самое небо. По ночам всюду пылают огни. И в любое время город представляет собой какофонию грохота, скрежета, рева и взрывов.

Нигде ни малейшего признака жизни. Если один из обитавших в окрестной пустыне одичавших верблюдов забредал в пределы их досягаемости, его убивали. Если вырастал цветок, его вырывали с корнем. Такова ненависть, питаемая злым отпрыском человеческой глупости ко всему природному. Однако некоторым животным они сохраняют жизнь и путем искусных хирургических операций сращивают их с хитроумными механизмами собственного изобретения, дабы иметь возможность посылать разведчиков в большой мир с неизвестными нам целями. Если животное умирает не в силах справиться с подобной мерзостью, оно все равно функционирует, управляемое встроенной машинерией. Существо, от которого вы меня спасли, являлось именно такой комбинацией волка и машины.

Беседуя, они ехали обратно по тому маршруту, по которому караван пришел изначально. Через пару миль дорога пересекла полосу голых камней и песка, и Гулагский произнес:

— Вот и поворот.

— Но он узкий. Прямо козья тропка! — воскликнул Довесок.

— Так вам и полагалось подумать. Времена дурные, господа, и горожане старательно замаскировали перекресток, чтобы сохранить наше местоположение в тайне. Если мы проедем приблизительно полмили, то попадем на другую, заметную дорогу.

— Мне уже не слишком обидно, — пробормотал Даргер, — что пропустил ее раньше.

Меньше чем через час новая дорога нырнула в темный лесок. А преодолев его, путники действительно оказались неподалеку от городка Гулагского. Взорам их предстало опрятное поселение, лепившееся на вершине пологого холма. На фоне заката чернели печные трубы и коньки крыш, а в окошках домов желтели огоньки свечей. Если бы не крепкая — армейского образца — стена из колючих кустов и не вооруженные стражники, бдительно наблюдавшие с башни над толстыми воротами, это было бы самое уютное местечко, какое только можно вообразить.

Даргер признательно вздохнул:

— Я буду рад поспать на нормальном матрасе.

— Путешественники редко забредают в мой город, поэтому и гостиниц, где бы они могли остановиться, нет. Однако не бойтесь. Вы остановитесь в моем жилище! — заявил Гулагский. — Я уступлю вам собственную постель, щедро устланную одеялами, подушками и пуховыми валиками. Сам я посплю внизу, в комнате сына, а он — на кухонном полу…

Даргер смущенно кашлянул в кулак.

— Видите ли… — начал Довесок. — К сожалению, это невозможно. Нам требуется целое отдельное здание для посольства. Гостиница была бы лучше, но и частный дом сгодится, если в нем будут просторные комнаты. Кроме того, его нельзя делить ни с кем посторонним. Даже со слугами. Владельцы даже не обсуждаются. Так что — без вариантов.

Гулагский вытаращился на них. От удивления у него отвисла челюсть.

— Вы отвергаете мое гостеприимство?!

— У нас нет выбора, — признался Даргер. — Понимаете, мы направляемся в Московию и везем особо ценный подарок князю — сокровище столь редкое и дивное, что и могучего властителя сей дар не оставит равнодушным. Столь необычайны Жемчужины Византии, что лишь взгляд на них возбудит алчность даже в самых праведных людях. Потому — и мне очень жаль — мы должны избегать любопытных взоров. Просто для предотвращения раздора.

— Вы полагаете, я стану красть у людей, которые спасли мне жизнь?!

— Это сложно объяснить.

— Хотя… — встрял Довесок, — примите наши самые искренние извинения, но, увы, мы вынуждены настаивать.

Гулагский покраснел, хотя неясно было, от гнева или от унижения. Мрачно потирая бороду, он проворчал:

— Никогда еще меня так не оскорбляли. Видит Бог, никогда. Быть вышвырнутым из собственного дома! Ни от кого другого я бы этого не потерпел.

— Тогда договорились, — примирительно сказал Даргер. — Вы поистине щедрый человек, друг мой.

— Благодарим вас, сударь, за понимание, — твердо подытожил Довесок.

В городке зазвонили колокола.

2

Аркадий Иванович Гулагский был пьян стихами. Он лежал навзничь на крыше отцовского дома и распевал:

Что было технически неверно. Низкое и темное небо рассекала тонкая и яркая линия заката, зажатого между землей и облаками на западе. Вдобавок ветра дули по-осеннему холодные, а он не удосужился надеть куртку, прежде чем вылезти через слуховое окно на крышу. Но Аркадия ничего не волновало. В одной руке у него покоилась бутылка Пушкина, а в другой — жидкая антология мировой поэзии. Хранились они в отцовском винном погребе, который представлял собой запертое помещение в подвале, но Аркадий вырос в этом доме и знал все его секреты. От него ничего нельзя было скрыть. Аркадий проскользнул через окошко в подвал, а затем обнаружил среди балок широкую свободную доску, которая сдвигалась на добрый локоть, быстро просочился внутрь и, пошарив в темноте, ухватил две бутылки наугад. И ему повезло: об этом свидетельствовало то, что в первой емкости оказался чистейший Пушкин! Правда, решение пить его одновременно с плохо составленным сборником иностранных виршей и коротких прозаических отрывков в бездарных переводах говорило о крайней незрелости похитителя.

В церквях городка начали звонить колокола. Аркадий улыбнулся.

— «Вновь потухнут, вновь блестят, — прошептал он. — И роняют светлый взгляд… На грядущее, где дремлет, — он рыгнул, — безмятежность нежных снов». Да кончится это когда-нибудь? «Возвещаемых согласьем золотых колоколов».^[4] Интересно, с чего все всполошились?

Аркадий не без труда принял сидячее положение, в процессе выпустив из рук бутылку. Пушкин, подпрыгивая, покатился вниз по крыше, разбрызгивая жидкую поэзию, и разбился во дворе внизу. Молодой человек нахмурился ему вслед, поднес другую початую бутылку к губам и выпил ее до дна.

— Думай! — сурово приказал он себе. — Почему звонят в колокола? Свадьбы, похороны, церковные службы, войны. Сейчас ничто не подходит, а то бы я знал. Также, чтобы приветствовать возвращение блудного сына, путешественника, героя из его странствий… О, черт.

Он неуклюже поднялся на ноги.

— Отец!

Немощеная площадь была запружена народом, когда Иван Аркадьевич Гулагский въехал в город через ворота в живой изгороди в сопровождении трех ярко раскрашенных фургонов. Гулагского сопровождали два незнакомца на конях, причем один из всадников волок на веревке побитые останки киберволка. Гулагский держал спину прямо и широко улыбался, махая рукой всем и каждому. Аркадий восхищенно жмурился позади толпы. Старый хвастун умел пустить пыль в глаза — таланта у него не отнять.

— Друзья! — воскликнул Гулагский. — Соседи! Горожане! — провозгласил он и пустился в подробный рассказ об их подвигах, на что Аркадий обращал мало внимания. Юношу отвлек вид узких ставень, внезапно распахнувшихся по бокам фургонов. Внутри было темно, но чувствовалось движение. Кто же там спрятан? Пленники? Диковинные звери? Уродцы или цистерна с генетическим материалом? Аркадий проворно прошмыгнул сквозь толпу, согнувшись почти пополам, дабы не привлекать внимания, и присел на корточки возле ближайшего фургона — как раз под окошком. Выпрямился, собираясь заглянуть внутрь…

В лицо ему впечаталась гигантская пятерня, и юношу отбросило на землю. Открыв глаза, он оказался лицом к лицу с громадным звероватым мужиком.

— Думаешь, ты самый умный, а, парень? — прорычала гора мышц. Судя по акценту, русский он усвоил с помощью учебного эля. — Заруби себе на носу: только коснись фургона, и я оторву тебе конечности. Загляни внутрь, и я выдавлю тебе оба глаза и скормлю тебе же на завтрак. Понял?

Аркадий робко кивнул и попытался встать, а гигант насмешливо удалился.

— «Вещи оседлали человека, — пробурчал он, когда вновь почувствовал себя в безопасности, — и держат человечество в узде».^[5]

С поэзией все переносилось легче.

Но внезапно некто в темном плаще протянул руку и без усилия вздернул Аркадия на ноги. Он обнаружил, что смотрит снизу вверх в яростные и немигающие глаза Кощея, странника — бродяги, пилигрима, — пришедшего в город из пустошей несколько недель назад. С некоторых пор Кощей вообще не обнаруживал намерений покинуть поселение. Аркадий поморщился: на таком близком расстоянии запах Кощеева тела был тошнотворным.

— Бог не любит трусливых шалунишек, — процедил Кощей. — Греши гордо или не греши вовсе. — Затем странник развернулся на месте, одежды его взметнулись вихрем, и он побрел прочь, сердито колотя по земле огромным посохом, в котором явно не нуждался для опоры.

Аркадий таращился ему вслед, пока тот, будто призрак, не растворился в толпе. Наконец юноша повернул голову и едва не столкнулся с отцом, только что спустившимся на землю. Гулагского окружили люди, которые хлопали его по спине и пожимали ему руку. Аркадия накрыла волна эмоций. Он бросился в отцовские объятия.

— «О нет, — вскричал он, — не отец мой! Меня обольщает бог какой-то, чтоб после я больше скорбел и крушился. Смертному мужу никак не возможно все это проделать Собственным разумом! Бог лишь один, появившись пред смертным, может сделать себя молодым или старым, как хочет. Только что здесь ты сидел стариком в неопрятных лохмотьях, нынче ж похож на богов, владеющих небом широким!»^[6]

— Ты пьян, — с отвращением произнес Гулагский.

— А ты был мертв, — объяснил Аркадий и ткнул отца в грудь. — Надо было тебе взять меня с собой! Я бы тебя защитил. Я бы бросился в разверстую волчью пасть, и он бы подавился моей мертвеющей плотью.

— Уберите от меня этого дурака, — велел Иван Аркадьевич, — пока я с ним чего-нибудь не сделал.

Один из новых отцовских друзей ласково взял Аркадия под локоть.

— Позвольте, — вымолвил он.

Брошенный искоса взгляд подсказал Аркадию, что лицо незнакомца покрыто шерстью и что его уши, нос и другие черты могли бы принадлежать собаке.

— «Подальше Пса держи — сей меньший брат, — продекламировал юноша. — Его когтями выроет назад!»^[7]

— Молодой человек, к чему такая враждебность?

Аркадий раскинул руки.

— «Ты! Лицемерный читатель! — двойник мой, мой брат!»

— О, так гораздо лучше, — отозвался псоглавец. — Только вы должны звать меня Довеском.

Аркадий весело улыбнулся и протянул Довеску руку.

— А вы, в свою очередь, зовите меня Ишмаэлем.

Процессия, шумная, как праздничный карнавал, вилась по извилистым улочкам — вдоль приземистых изб с красивой резной отделкой в доутопическом стиле. Аркадий считал, что данные архитектурные излишества являлись признаком отсталости мышления и анахронизмом. Однако они были гораздо красивее, чем современные однокомнатные лачуги, где обитала беднота. Такие постройки практически вырастали из земли, будто сказочные тыквы. Так что старая часть его родного городка, пожалуй, больше всего подходила для показа незнакомцам. Толпа текла вверх и притормаживала в самом центре и самой высокой точке поселения, в месте, которое не считалось бы холмом в любом менее плоском краю. Там находился каменный особняк его отца — поистине великолепное здание, высотой в полных три этажа, увенчанное остроконечными крышами и множеством труб. Стены его почернели от времени и сажи, однако окна ярко сияли теплом и светом. Дом окружали столетние дубы, а во дворе вполне хватало места для всех трех фургонов и пристроек для размещения неандертальцев. В общем, гостеприимство его отца не навлечет бесчестья на них обоих.

Три зверочеловека вошли в дом и на некоторое время исчезли. Когда они вернулись, первый проворчал: «Безопасно». Затем он и его товарищи отогнали зевак от первого фургона, натянули шелковые перчатки и вежливо постучали в дверь. Когда она открылась изнутри, неандертальцы отпрянули.

Аркадий едва не лопался от любопытства.

А из фургона тем временем появились фигуры в плотных одеяниях. Хотя чадры закрывали их с головы до ног, стройные формы безусловно свидетельствовали о женщинах. По двору пролетел ветерок, прижимая ткань к телам, и все присутствующие мужчины вздохнули. Один из горожан сердито сплюнул наземь.

Борода Гулагского встопорщилась в усмешке, и он ткнул Даргера локтем.

— Ого! Это и есть ваши драгоценные Жемчужины! Ваше сокровище!

Даргер потер переносицу и вздохнул.

— Увы, сударь, так оно и есть.

— Вся суета из-за каких-то баб? — беспечно спросил отец Аркадия.

— Они опаснее, чем вы думаете.

— Я пережил двух жен… я точно знаю, как опасны могут быть женщины. — Гулагский понимающе цокнул языком. — Однако, поскольку я ваш друг, должен вас предупредить: Жемчужины — не тот тип подарка, который позволит рассчитывать на дополнительное расположение князя. Везти красивых женщин в Россию — все равно что разбрасывать листья в лесу или скидывать соль в море. Вряд ли Жемчужины произведут особое впечатление на великого человека.

— Но они гораздо опаснее обычных женщин, — заверил его Довесок, — и их красота такова, что поразит даже русского. Генетики халифа об этом позаботились.

— Генетики? Вы хотите сказать, они?..

— Созданы совершенными куртизанками. Красивые, умные, сильные, страстные и спроектированы с упором на природный талант к любовным искусствам.

— В чем же причина вашего расстройства? Возможно, они не доступны для вас в… романтическом плане, но в любом случае такие женщины — восхитительная компания, хотя бы в качестве собеседниц.

— Сударь, они девственницы, — заявил Даргер, — а они не хотят ими быть.

— А-а-а, — промычал Гулагский и пожевал бороду. Затем почти неохотно произнес: — Друзья мои. По моему опыту, если женщина больше не хочет… Если она устает от… Короче, понимаете, битва проиграна. В общем, дело сделано. Она поступит так, как захочет, и никто не сможет ей помешать. Ни замки, ни стражи, ни проповеди. Если среди ваших Жемчужин и осталась хоть одна девственница, что ж, еще не вечер.

— В принципе, да, так бы все и обстояло. Но…

Когда Жемчужины начали выплывать из фургонов и принялись осторожно переступать порог дома его отца, Аркадий почти перестал обращать внимание на беседу. Теперь он совершенно отвлекся от разговора. Из первого фургона выбрались три Жемчужины, из двух остальных по две. В итоге Аркадий насчитал семерых. Они плавно двигались, и каждая шла в своем ритме, будто пританцовывала под неслышную музыку. Последняя приподняла подол одеяния, спускаясь по деревянным ступенькам, трижды мелькнув икрой и щиколоткой. Аркадий был далеко не невинен по части секса, однако каждое из трех мимолетных видений отозвалось в его сердце ударами молота. В горле у него родился непроизвольный придушенный писк.

Женщина повернула голову. Все лицо ее было скрыто за исключением глаз — зеленых, как джунгли, где крадутся тигры. Вокруг глаз разбежались восхитительные морщинки, словно она весело улыбнулась. Затем чародейка поднесла изящную руку к закрытым вуалью губам и изобразила воздушный поцелуй.

И, дерзко подмигнув, исчезла в доме.

Аркадий застыл как вкопанный.

Он бездонно, безумно, безнадежно влюбился.

Когда юные дамы и их багаж водворились на верхних этажах, Гулагский взял в свои руки власть на нижнем этаже особняка. По всем комнатам разносились его громогласные указания, предназначавшиеся домоправительнице Анне Львовне Левковой и ее двум дочерям (каждая из которых, с раскаяньем вспомнил Аркадий, иногда имела основания полагать, что он питает к ней какие-то чувства). Также приказания хозяина распространялись на заглянувших подсобить соседей и на рабочих с его заводов. Последние трудились в мыслеперегонном и поэтическом цехах, на мебельной фабрики и различных ее подразделениях, где выращивалась древесина. В распоряжении Гулагского имелось и колбасное производства — и везде он распоряжался с одинаковой властностью самодержца. Он изрекал повеление и тотчас ему противоречил, давая задание одному и сразу перекидывая его другому. Потом он посылал Анну Львовну с очередным поручением к этим же работникам и в целом создавал такой избыток неразберихи, что никто, кроме него, ровным счетом ничего не понимал.

— Ваш отец — исключительный человек, — тихо заметил Довесок, посмотрев на Аркадия.

— Он часто сам так говорит. Я уже сбился со счета, сколько раз он повторил: «Я взял город и сделал из него Кремль», — беззаботно отозвался Аркадий. — Но без его руководства здесь, скорее всего, остались бы одни развалины. Что верно, то верно.

— Однако он, похоже, твердо настроен создать анархию.

— Это он нарочно. Сведя любое предприятие к хаосу, отец делает так, что он один за все отвечает, что для него значит больше, чем любые возможные достижения.

— Да, но я вижу здесь обходной путь для…

— Мы живем в России — не надо применять к ней иностранные логические стандарты. Потерпите, и все закончится благополучно.

И действительно, в скором времени кладовую расчистили и превратили в лазарет. Туда внесли пуховую перину, затем болящего принца Ахмеда и, наконец, привели двух длиннобородых докторов.

— Они — лучшие врачи в городе, — прошептал Даргеру Гулагский, — но только потому, что других нет.

Не успели медики закрыть за собой двери лазарета, как два неандертальца спустились со своего поста на верхней лестничной площадке.

— Остаться могут только участники происшествия и хозяева дома, — объявил первый гигант. — Любой, кто попытается подняться наверх, будет убит.

С грозной неуклюжестью, гибельно близкой к изяществу, неандертальцы очистили нижний этаж от всех, кроме Аркадия с отцом, докторов и двух новых друзей Гулагского.

Когда и эта неприятная задача была выполнена и все успокоилось, спустился третий неандерталец. По пятам за ним следовала пантера в обличье девы — высокая, сложения стройного, но атлетического, со сверкающими серыми глазами, аспидно-черными волосами и властными манерами. Красота столь редкой разновидности встречается лишь раз или два в человеческой жизни, да и то если повезет. Находясь под крышей особняка, реквизированного специально для нее и остальных Жемчужин (что делало дом, пусть и ненадолго, почетным дворцом), она сменила свою целомудренную и плотную чадру на нескромные полупрозрачные шелка Византии.

— Зоесофья, — тепло, но с опаской (по мнению Аркадия) произнес Даргер и улыбнулся. — Твоя краса ослепляет наши глаза и облагораживает наши никчемные и скучные души.

Черты лица Зоесофьи будто искусно высекли из мрамора. Какой-то неандерталец ухмыльнулся и угрожающе пощелкал костяшками пальцев. Развернув лист бумаги, Жемчужина вымолвила:

— Я составила список мелочей, которые нам потребуются. Для начала — корзина котят, несколько колод игральных карт, мотки пряжи всех цветов и семь пар вязальных спиц, желательно из слоновой кости, шесть дюжин роз на длинных стеблях без шипов…

— Роз без шипов? — ошарашенно переспросил Даргер.

— Нимфадора всегда ухитряется уколоться. — Зоесофья нахмурилась, когда Довесок поспешно прикрыл рот носовым платком. — Поэтому шипов не должно быть совсем.

— Я знаю, где найти розы, — пролепетал Аркадий. — Темно-красные, благоуханные, в полном цвету. Я буду счастлив убрать все шипы собственноручно.

Зоесофья продолжала как ни в чем не бывало:

— Нам также необходимо ароматизированное мыло, одежда, которую носят русские модницы, — разных размеров… А еще как минимум три швеи для подгонки, сапожник — женщина, разумеется, — чтобы смастерить нам новые туфли, балалайка, ноты современных и традиционных произведений и достаточно книг, чтобы заполнить несколько полок по разным темам, и фривольным, и интеллектуальным.

Гулагский откашлялся.

— У нас есть книги только на русском языке.

Под взглядом Зоесофьи окаменел бы и василиск.

— Мы все в совершенстве читаем по-русски, спасибо.

— На все нужно изрядно денег, — пробормотал Довесок.

— Не сомневаюсь. Проследите, чтобы они были потрачены.

Зоесофья вручила список ближайшему неандертальцу, который передал его второму, а тот, в свою очередь, Даргеру. Затем Жемчужина повернулась, открыв спину, совершенно восхитительную и почти полностью обнаженную, и поднялась по лестнице обратно, к вящему интересу четырех мужчин.

Кто-то вздохнул, когда дверь за ее безупречными, пусть и скудно прикрытыми, ягодицами закрылась. Последовала долгая пауза.

— Ну, — подал голос Даргер, когда все пришли в себя, — у нас проблема. Наши деньги лежат в шкатулке, которой ведают неандертальцы, запрограммированные таким образом, что они ни за что не откроют ее, сколь бы велика ни была нужда. Нам надо разрешение посла, который, боюсь, не в состоянии его озвучить.

— Что нам… — сказал Довесок, но осекся: внезапно раздался громкий стук во входную дверь. Грохот был такой, словно кто-то пытался выбить створку кувалдой.

Аркадий насупился. Он был слегка испуган, но твердо решил не показывать свой страх перед гостями и направился прямиком к вестибюлю.

Дверь распахнулась, едва не сбив юношу с ног.

В дом, словно зверь из пустыни, вошел Кощей с кожаным мешком через плечо. Когда Магог, неандерталец, несший караул, заступил ему дорогу, Кощей отодвинул здоровяка в сторону. Прислонив посох к стене так резко, что на обоях осталась вмятина, странник обратил свой темный мрачный взор на Гулагского.

— Ты насадил механозверя на кол у городских ворот и оставил его там гнить, — прорычал он. — Убери исчадие ада и выбрось его труп в поля за пределами города, чтобы галки и вороны пожрали его.

Довесок знаком велел Магогу не вмешиваться. Гулагский выпятил грудь.

— Я хотел, чтобы тварь послужила устрашением нашим врагам, и думаю…

— Мне нет дела до твоих мыслей или желаний. Меня интересует лишь повиновение. — Странник обернулся к Даргеру. — Я увижусь с вашим принцем. Он должен оказать мне услугу.

— К сожалению, так не получится.

— Мне нет дела до твоих сожалений. Он должен отвезти меня в Москву.

— Это просто не может быть сделано.

— Это будет сделано, — провозгласил Кощей, и его глаза вспыхнули. — Москва — вот второй Вавилон! Город блудниц и еретиков должен быть очищен — словом Божиим, если возможно, но если нет, то огнем!

Довесок протянул руку в сторону лазарета.

— Мой друг имеет в виду, что посол без сознания. У него сейчас врачи. Но он смертельно болен, и, боюсь, они не сумеют ему помочь.

— Что?

В три шага Кощей достиг лазарета и исчез за дверью. Раздались два протестующих голоса, но если странник и ответил, то Аркадий его не расслышал. Несколько минут продолжался возбужденный и яростный спор, который также неожиданно стих. Странник снова появился на пороге, держа обоих докторов за воротники их пальто — настолько высоко, что их болтающиеся ноги не доставали до пола. Одного за другим он выкинул их за входную дверь. Затем подобрал их сумки и вышвырнул следом. Магог ошеломленно заморгал.

— Безбожники! — проворчал Кощей. — От них добра не жди.

— Добрый пилигрим, я вынужден протестовать! — воскликнул Довесок. — Они были нам нужны, чтобы вылечить посла.

— Лишь во власти Господа исцелить его, а судя по тому, в каком состоянии я видел посла, мне не кажется, что Всемогущий собирается это проделать. — Кощей распустил веревку своего мешка и принялся в нем рыться. — Однако у меня есть собственные лекарства, и я многое знаю о человеческом теле, чего не ведают ваши доктора. Если пожелаете, я совершенно уверен, что смогу вернуть эту заблудшую душу в сознание, дабы посол мог привести в порядок свои дела.

Даргер и Довесок переглянулись.

— Хорошо, — сказал один из них. — Действуй.

К данному моменту Аркадий находил беседу почти невыносимо скучной. Жемчужинам требовались цветы! В городе жила еще одна девушка, которая, вероятно (ему было стыдно признаваться в этом даже самому себе), имела причины думать, что он к ней романтически привязан… Ну а ее мать выращивала лучшие розы в городе — огромные пышные розовые кусты. Никто не хватится нескольких дюжин, если Аркадий ловко срежет стебли и будет предельно осторожен. Главное, не растерзать все кусты.

Пробираясь к двери, он слышал, как странник заявил:

— Исцеление займет некоторое время. Я требую от вас терпения и молчания.

Когда спустя час Аркадий вернулся, возле дома было гораздо тише. И в самом особняке тоже. Зеваки и любопытствующие разошлись на ночь, и лишь тусклая лампочка освещала нижний этаж. Красный уголек и запах табака, клубившийся на парадном крыльце, обозначали массивную фигуру сидящего неандертальца-часового. Великан курил трубку. Удивительно, но весь второй этаж сиял обилием масляных ламп. Жемчужины явно переволновались после освобождения из замкнутого пространства фургонов и не могли заснуть. До Аркадия доносились внезапные всплески девчачьего смеха, а затем скрип тяжелой мебели, которую тащили по голому деревянному полу. Затем он уловил чуть слышный топот босых ног, быстро перебегающих с одного конца дома на другой.

— Твой папа ночует у соседей, парень. Там, у вас на задах, — сказал неандерталец. — Ты, наверное, хочешь к нему присоединиться.

— Спасибо, я… я так и поступлю. — Аркадий положил на землю охапку цветов. — Я принес розы, которые они хотели. В смысле, которые затребовали Жемчужины.

Затем юноша небрежно побрел прочь и свернул за угол, как будто собрался к Бабочкиным. Постоял в темноте и подождал, пока не услышал, как часовой выбил пепел из трубки, подобрал розы и вошел внутрь. Тогда Аркадий направился к самому старому разлапистому дубу. Проворно вскарабкавшись на дерево, он занял позицию в гуще листвы, откуда просматривался второй этаж.

От обдирания шипов с роз у Аркадия кровоточили пальцы, но руки до сих пор пахли соком растений. Он поднес их к носу, и сердце его воспарило.

Долгий зачарованный отрезок безвременья Аркадий наблюдал за Жемчужинами. Гораздо позже он научится различать их по именам и характерам: лукавая Этери, застенчивая Нимфадора, шаловливые близнецы Евлогия и Евфросинья, серьезная Олимпия и насмешливая Русалка. Их предводительницу, Зоесофью, он уже видел. Они были одеты… Ну, кто такой Аркадий, чтобы говорить, что одежды на них было слишком мало? Их матери непременно так сказали бы. Но не он. Невесомые наряды привычно приоткрывали их лодыжки, животы и длинные белые руки и порой намекали, что дальнейшее обнажение не за горами… Ладно. Это все, что Аркадий мог внятно объяснить.

Занятия их, следовало признать, не имели ничего общего с фантазиями, которые он нагородил в уме. Жемчужины играли в шашки, в вист и в шарады. Нимфадора расставила розы, врученные им неандертальцу (и, к ужасу Аркадия, укололась об один-единственный шип, который он необъяснимым образом пропустил). Близняшки пели традиционные русские песни по нотам, найденным в сундуке у маминого пианино. Олимпия аккомпанировала сестрам на балалайке настолько умело, что когда она отложила инструмент и заметила: «Неплохо для первого раза», — Аркадий на секунду потрясенно зажмурился.

Но которая из них его возлюбленная?

В муках восторга и отчаяния он пристально вглядывался в каждую из Жемчужин, если она вскакивала и бежала взять что-то. Он отчаянно надеялся определить свою избранницу по походке.

Наконец безмятежное видение подплыло к окну… за ухо у нее была заткнута роза без шипов. Жемчужина приподняла голову к луне, открыв линию шеи, чистую и прекрасную, как любая из когда-либо написанных Пушкиным строк. Спустя миг свет от ближайшего подсвечника сверкнул в ее глазах, зеленых, как пламя джунглей.

У Аркадия захватило дух.

Затем она сощурилась. И он понял: это она, она, она!

— Можешь с тем же успехом обнаружить себя, юноша. Я слышу твое дыхание и чую твои феромоны, — вымолвила красавица, и она взглянула прямо на него.

Аркадий встал. Как во сне, он, покачиваясь, прошел вперед по ветке, ставя ноги одну перед другой, пока не оказался так близко к девушке, что мог почти (но все же недостаточно) протянуть руку и коснуться ее. Он замер.

— Почему ты сидел на дереве как птица?

— «Я помню чудное мгновенье, — произнес Аркадий, — передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты».

— О, — негромко откликнулась она.

Ободренный, Аркадий добавил:

— «Мой голос для тебя и ласковый и томный тревожит позднее молчанье ночи темной. Близ ложа моего печальная свеча горит, мои стихи, сливаясь и журча, текут, ручьи любви, текут, полны тобою. Во тьме твои глаза блистают предо мною, мне улыбаются, и звуки слышу я: Мой друг, мой нежный друг… люблю… твоя… твоя!..»^[8]

Послышалось хихиканье, и Аркадий внезапно осознал, что еще пять Жемчужин подкрались к окну за спиной у его любимой. Они молча стояли и слушали его несвязную речь, пока все его внимание было сосредоточено на ней и только на ней. Аркадий вспыхнул от смущения, а они громко расхохотались.

Зоесофья, погруженная в книгу, резко захлопнула ее и широким шагом направилась к окну, разогнав всех Жемчужин перед собой, кроме одной.

— Вы подурачились на славу, Аркадий Иванович, я не ошиблась, вас ведь так зовут?.. Но теперь моим девочкам пора спать. Этери, отойди от окна.

Этери умоляюще обернулась.

— Пожалуйста, Зоесофья. Молодой человек так хорошо говорил. Я бы хотела оказать ему маленькую услугу в ответ.

— Ты не можешь даже пальцем для этого шевельнуть.

Этери покорно кивнула, прогнулась, завела ногу за спину и изящным движением пальцев стопы вынула розу из-за уха. Цветок медленно опустился рядом с ней. Девушка выпрямилась. Затем, разогнув колено, Этери перебросила розу на тыльную сторону ладони. Не используя пальцы, она поднесла ее Аркадию.

Тот рефлекторно выхватил цветок.

Когда он снова поднял глаза, Зоесофья захлопнула ставни наглухо.

Аркадий лез на дерево влюбленным. Спускался он, терзаемый страстью.

А наверху Зоесофья хлопнула в ладоши, собирая вокруг себя Жемчужин.

— Страница пятьдесят пятая в ваших тетрадях, — сказала она, и в ответ раздались стоны, сопровождаемые шорохом переворачиваемых листов.

Аркадий ощутил укол жалости к девственницам. Строгая наставница вынуждала их проводить столько времени в музыкальных, швейных и физических упражнениях! Но это рассуждение исчезло почти мгновенно, когда мысли его устремились от их скучных и бесстрастных жизней обратно к Этери. Этери! Как бы сурова и грозна ни была Зоесофья, Аркадий будет вечно благодарен ей за имя любимой. «О, Этери, я готов умереть за тебя, — думал Аркадий. — Если ты прикажешь, я готов вонзить нож себе в сердце прямо здесь и сейчас. Лишь бы доказать искренность моих чувств!»

Хотя, следовало признать, он надеялся доказать свою любовь как-нибудь иначе.

Удаляясь в гостеприимную тьму, Аркадий различил за спиной затухающий голос Зоесофьи.

— Упражнение называется «позиция верблюда и обезьяны». Оно особенно трудно, поскольку включает в себя…

Почти случайно он снова оказался у крыльца дома. Только пятно недокуренного табака на крыльце показывало, что неандерталец-часовой побывал здесь. Открытое окно служило рамкой для живой картины: темные силуэты склонились над постелью больного в переделанной кладовой. Аркадий прислонился к подоконнику, голова его кружилась от эмоций. Поначалу он не хотел подслушивать, но его взгляд привлек тусклый оранжевый свет, а ночь была тихая. Поэтому поневоле он видел и слышал все.

— Готово! — Кощей выпрямился над послом. — Я пригнал ему достаточно крови обратно в мозг, чтобы принц очнулся. Мои лекарства дадут ему силу говорить. Самое главное, я непрестанно молил Господа простить нас за нечестивое продление жизни неверного. Видите… уже сейчас он силится проснуться. Еще минута, и вы сможете поговорить со своим хозяином.

— Вы чудотворец, — восхитился Довесок.

Кощей молитвенно сложил руки.

— Все чудеса исходят от Бога. Воспользуйтесь этим мудро. — Он отступил к стене, где наполовину слился с тенями, и замолчал.

Принц Ахмед открыл глаза. Только крепкий и деятельный человек мог пережить долгий путь через Малую Азию, но теперь он таким не выглядел. Лицо его осунулось, а кожа вокруг глаз сделалась молочно-белой.

Даргер опустился на колени сбоку от посла и сжал его руки в своих. По другую сторону кровати Довесок также сел на колени. Оба затаили дыхание.

— Я умираю, — прошептал принц Ахмед.

— Не говорите так, сэр, — ободряюще произнес Даргер.

— Я умираю, черт подери! Я умираю, и я принц, и любой из этих фактов позволяет мне говорить что хочу.

— Ваше превосходительство, как всегда, правы. — Даргер откашлялся. — Сэр, нам нужно обсудить деликатное дело. Жемчужины несут расходы, которые… ну, чтобы покрыть их, мы должны обратиться к шкатулке с казной… но неандертальцы откроют только по прямому приказу посла.

— Не важно.

— Сэр, даже на смертном одре нам приходится разбираться с практическими делами.

— Это не важно, я сказал! С моей смертью миссия заканчивается. Очень горько, что я не смог ее выполнить. Но, по крайней мере, я могу позаботиться, чтобы подарок халифа его московскому брату не был брошен под ноги свиньям и осквернен. Позовите капитана неандертальцев. Позовите Энкиду, Геракла и Гильгамеша, и я прикажу, чтобы Жемчужин убили.

— Что за чудовищное предложение! — воскликнул Довесок. — Мы не станем в нем участвовать.

— Вы ослушаетесь меня?

— Да, — тихо ответил Даргер. — У нас нет выбора.

— Хорошо. — Принц Ахмед устало прикрыл глаза. — Знаю я вас двоих. Приведите неандертальцев, чтобы я мог приказать им убить Жемчужин, и, клянусь честью, я велю им открыть для вас шкатулку с казной. Казна посольства состоит большей частью из векселей, погасить которые может только сам посол. Но и золота хватит, чтобы добраться до Москвы, как вы того хотите, и устроиться в городе с достаточным комфортом. Мы пришли к пониманию?

Даргер неохотно кивнул:

— Конечно.

— А теперь вы должны… должны…

Принц Ахмед опять погрузился в беспамятство.

— Н-да, — произнес после долгой паузы Довесок. — Нехорошо получилось.

Аркадий был в ужасе. Убить Жемчужин? Этери надо предупредить. И ее подруг тоже! Он быстро пробежал обратно к боковой стене дома, но там его встретило лишь наглухо закрытое окно. Да и все окна верхнего этажа оказались запертыми, как он выяснил, обежав здание в поисках иного пути внутрь.

Но Аркадия так легко не остановить! Кухонная дверь тоже не поддавалась, но он еще в детстве выяснил, как открыть засов снаружи при помощи картонной иконки. В общем, поскольку юноша всегда таскал с собой на счастье образок Св. Василия Великого, попасть домой не составило особого труда.

Аркадий проскользнул на кухню с ее уютными запахами грудинки, сала и капусты. В углу помещался специальный лифт, установленный, чтобы подавать наверх еду для его матери во время ее последней болезни. О матери у Аркадия сохранились только самые смутные воспоминания. Она умерла, когда ему и трех не было, но к кухонному лифту он питалбольшую привязанность, ибо именно это устройство впервые открыло ему, что в доме полно не предусмотренных проектом тайных проходов.

Юноша втиснулся в кабинку медленно, бесшумно, перехватывая руками веревку, стал подтягивать себя на второй этаж.

Несложное путешествие заняло много времени, поскольку важнее всего была скрытность. Когда лифт достиг конечного пункта, Аркадий не шевелился еще двадцать долгих вдохов, прислушиваясь к любому шороху. В щелки по периметру двери не просачивалось ни капли света. Наверное, Жемчужины спят. А это означало, что ему придется будить их с величайшей осторожностью, чтобы они не перепугались до смерти, обнаружив у себя в комнате непрошеного гостя.

Наконец он аккуратно толкнул дверь. Медленно поставил ногу на край проема. Едва дыша, встал.

Пара затянутых в перчатки лапищ схватила его за горло, и голос, который мог принадлежать только неандертальцу, прорычал:

— Прощальную речь приготовил, парень?

Аркадий захрипел.

— Не думаю, — ответил он и беспомощно бился в хватке чудовища.

Неандерталец не отступал.

— Пожалуйста, — ухитрился выдавить Аркадий. — Я должен рассказать…

Толстые, как сосиски, пальцы заставили его замолчать. Перед глазами у Аркадия все поплыло, в груди взорвалась боль. С глубоким удивлением он сообразил, что сейчас умрет.

Чиркнула спичка, и вспыхнула масляная лампа, осветив сбившихся в кучку Жемчужин в до обидного целомудренных фланелевых ночнушках. Их предводительница Зоесофья подняла лампу, чтобы разглядеть лицо Аркадия.

— А… юный полудурок, — сказала она. — Не убивай его, пока мы не услышим, что он хочет нам сообщить.

3

Светало.

Довесок проснулся под незатейливые звуки жизни маленького городка: отдаленное биение громадного сжимающегося зеленого сердца водонапорной станции, пение птиц, блеяние овец и коз и мычание коров, выгоняемых из хлевов.

— Е-е-е-есть! — блеяли овцы.

— Уу-у-утро! — мычали коровы.

У этих животных в словаре имелось лишь пять или шесть слов, что вряд ли способствовало межвидовой коммуникации. Довесок часто думал о подобных странностях. Наверное, давно почивший ученый, решивший, что им необходимо выражать столь очевидные эмоции, был поверхностным человеком и, более того, никогда не бывал на ферме и не держал у себя никаких домашних питомцев. Но прошлое есть прошлое, и с ним уже ничего не поделаешь.

Довесок потянулся и вылез из кровати. Их с Даргером маленькая комнатка помещалась прямо над конюшней. Обычно помещение использовалось под склад, и это ничем не маскировалось. Но гостям дали крепкие кровати и свежее белье, а в тазике на тумбочке плескалась чистая вода. Довесок в свое время видывал места и похуже.

Даргер уже встал и ушел, поэтому Довесок оделся и направился в главную часть дома, насвистывая по пути.

Анна Львовна Левкова, ее дочери, Оля и Катя, хлопотали на кухне, готовя громадное количество еды для гостей. Неандертальцы в белых перчатках сновали туда-сюда, унося наверх тяжко нагруженные подносы и возвращаясь обратно с пустыми тарелками. Даргер, непривычно веселый, каким он становился всегда, когда в перспективе маячили деньги, сидел в столовой. Рядом ним устроился Кощей, а напротив расположился сын Гулагского, юноша по имени Аркадий. Молодой человек был молчалив и задумчив, несомненно, в силу совершенно логичного смущения за свое вчерашнее поведение. Пилигрим что-то почти беззвучно бормотал себе под нос, явно уйдя в некую разновидность религиозной грезы.

Как раз когда Довесок садился, в дом с ревом ворвался сам хозяин.

— Анька, ах ты, распустеха! — гремел Гулагский. — Почему у моего друга Даргера тарелка наполовину пуста? Где чай для бесценного Довеска? И ни у одного из них нет ни кружки сливок, а кваса и того меньше. Не забывай, что сам я голоден как волк, а меня не кормят! Видит бог, я трачу на еду достаточное количество денег, чтобы в моих покоях могли накормить всех крепких мужиков отсюда и до Ново-Рутении!

— Нетерпеливый какой, — миролюбиво откликнулась домоправительница. — Еще за стол не сел, а уж хочет быть сытым.

Она говорила, а Катя с Олей порхали по комнате, наполняя тарелки и стаканы. Теперь стол буквально ломился от яств.

Гулагский тяжело опустился на стул и, подцепив на вилку сосиску, два блина и немного сметаны, запихал все себе в рот. Прожевал, проглотил и выразил удовлетворение:

— Мы тут процветаем, и это только моя заслуга. Я взял город и сотворил из него Кремль, — провозгласил Гулагский, а Довесок заметил, как Аркадий закатил глаза. — Видели колючую изгородь, которая окружает нас? Двадцать лет назад я вложил все, что имел, чтобы купить пятнадцать фургонов саженцев. Сейчас они — шесть метров высотой и такие густые, что и землеройка не пролезет. И никто не пройдет, если у него нет армии.

— Уповайте не на умы человеческие, но на Господа, — пророкотал Кощей, не поднимая головы.

— Где был Господь, когда город умирал? Окрестные земли приходили в запустение, когда я строил укрепления и половина наших домов оказались заброшены. Тогда это точно был городишко! Я собрал оставшихся жителей, создал мануфактуры, и дал им работу, и организовал милицию для патрулирования окрестностей. Все, чему вы являетесь свидетелями, моих рук дело! Я скупал каждую стихотворную строчку, которую мог найти, в то время когда поэзия была не в моде, и теперь каждый год сотни ящиков ее продаются даже в Суздале и Санкт-Петербурге. В моих лабораториях клонируют редкие кожи — назову лишь носорожью, жирафью, бизонью и даже кожу пантеры, а их-то не получить нигде на континенте!

— Слова твои горды, — произнес Даргер, — но тон горек.

— Вчера я потерял четырех воинов, и их некем заменить, — понурился Гулагский. — Я собирал город голыми руками. Теперь я гадаю, достаточно ли я сделал. Когда я начал патрулирование, со мной выходило двадцать, тридцать, порой и пятьдесят добрых сильных мужчин за раз. А нынче… — Гулагский с минуту помолчал. — Лучшие люди умерли! Одних разорвали жуткие звери, а другие стали жертвой военных вирусов…

— А по-моему, ваш сын охотно бы вас сопровождал, — заявил Довесок. — Вероятно, он мог бы заняться вербовкой среди своих друзей.

— Сын! — фыркнул Гулагский. Сам угрюмый молодой человек уткнулся в тарелку. — У их поколения в жилах вода, а не кровь. Они…

Кощей резко вынырнул из своих грез и встал.

— Я призван в Москву навести порядок и положить конец тамошним упадническим нравам, — изрек он. — Невежественные атеисты и их выращенные в пробирках чудища направляются в эту клоаку греха. Следовательно, они должны взять меня с собой.

Несколько секунд все в безмолвном изумлении таращились на странника. Затем Даргер промокнул уголки губ салфеткой и вымолвил:

— Пусть решит принц Ахмед.

— Ваш посол умрет со дня на день.

— Да, возможно… но… Нет, боюсь, это совершенно невозможно. Даже без бесценного присутствия принца мы являемся посольством, сударь. Не торговым караваном, к которому могут присоединяться путешественники.

Глаза странника превратились в два темных угля.

— Это ваше последнее слово?

— Да.

Кощей обратился к Гулагскому:

— Вы не воспользуетесь своим влиянием на ваших гостей, дабы изменить их решение?

Гулагский развел руками.

— Вы же видите, они стоят на своем. Что я могу поделать?

— Очень хорошо, — буркнул странник. — В таком случае у меня не остается выбора, кроме как информировать вас, что вчера ночью ваш сын провел час на дереве, сначала наблюдая, а потом ухаживая за одной из женщин, находящихся под вашей защитой.

— Что?! — завопил Гулагский и гневно повернулся к сыну.

— Далее, позже в тот же вечер, он пролез в кухонный лифт, дабы проникнуть в спальни девушек. Если бы его не поймал и не извлек один из зверолюдей, кто знает, что еще он мог натворить?

Гулагского перекосило от ярости. Аркадий побледнел.

— Отец! Выслушай меня! Твои новые товарищи… они… ужасные люди…

— Молчать!

— Ты не представляешь, что они собираются сделать, — в отчаянии продолжал юноша. — Я подслушал их…

— Я сказал — молчать!

Комната внезапно наполнилась спорами и увещеваниями. Только пилигрим стоял молча, сложив руки на груди и со странно благосклонным выражением на лице. Но голос Гулагского перекрыл шум.

— Если ты откроешь рот — клянусь, я убью тебя собственными руками.

Воцарилась гробовая тишина, затем Гулагский набрал в грудь воздуха и отчеканил:

— Ты совершил неописуемое преступление против гостеприимства.

У Аркадия отвисла челюсть, но Даргер, всегда соображавший быстро, накрыл рот юноши ладонью.

— А, ты хочешь поведать мне свою версию, да? Как будто я не знаю, — сердито напирал Гулагский. — Что ж, я расскажу ее за тебя: неопытный мальчишка западает на женщину, благосклонность которой он вряд ли когда-либо заслужит. Она — юна, глупа и вдобавок девственна. Вся природа на его стороне. Но кто на ее стороне? Не он! Она обещана другому, более знатному и богатому, чем этот безмозглый юнец. Если мальчишка хоть раз прикоснется к ней, как мне достоверно сообщили, она сгорит. Поэтому, если он желает юной барышне лучшего, то будет помалкивать и оставит ее в полном неведении. Но он поступает не так. Поэтому при всей его страсти в действительности он заботится не о ней. Только о своих собственных чувствах и фантазиях. А к кому он питает чувства? К себе, разумеется.

Юноша попытался высвободиться из хватки Даргера.

— Что ж, этому не бывать. Именем Господа, я клянусь…

— Сударь, не торопитесь! — крикнул Довесок.

— Если кто-нибудь хотя бы прикоснется к Жемчужинам, пока они под моей крышей, — даже если лишь кончиком пальца, клянусь, я сразу же…

— Хватит! — перебил его Довесок. — Подумайте, прежде чем приносить какие бы то ни было опрометчивые клятвы, сударь.

Неожиданно прямо перед Гулагским возник Кощей. Хозяин попытался его отодвинуть, но, не обратив на это внимания, странник железной хваткой взял его за локти и без видимого усилия оторвал от пола. Игнорируя изумление Гулагского, он вымолвил:

— Ты собирался поклясться, что убьешь собственного сына, если он станет перечить твоей воле. Ту же клятву приносил Авраам — но ты не так свят. Господь не настолько к тебе благоволит.

И с этими словами Кощей поставил мужчину обратно на пол.

— Возьми себя в руки и не прибавляй богохульство и сыноубийство к мириадам грехов, уже, несомненно, отягчающих твою душу.

Гулагский сделал десять неровных вдохов-выдохов. Затем, слегка запинаясь, пробормотал:

— Ты прав. К стыду своему, я собирался пообещать нечто безрассудное. Однако должно быть сказано следующее: если кто-либо в деревне хотя бы коснется Жемчужин, он будет изгнан…

— Минимум на год, — вставил Довесок прежде, чем Гулагский успел добавить «навеки».

Гулагский скривился, как будто проглотил жабу, но ухитрился выдавить:

— Минимум на год.

И уселся за стол.

Довесок почувствовал, как напряжение отпускает его. Не стоит впускать в свою жизнь абсолюты. Они имеют обыкновение оборачиваться против самого впустившего.

В этот момент дверь на верхней площадке отворилась и в проеме появилась русская женщина. Гулагский вскочил, опрокинув стул и разинув от изумления рот. Наконец пришел в себя и пролепетал:

— Госпожа Зоесофья. Простите. На секунду мне показалось, что вы… впрочем, не важно.

— В свою очередь, вы, надеюсь, простите меня, что я позаимствовала эти наряды, которые нашла в чемодане на чердаке и которые, как я понимаю, принадлежали вашей покойной жене.

Зоесофья окинула взглядом свою восхитительную фигуру. Она облачилась в длинную красную юбку, доходившую до верха вишневых сапожек, расшитый золотом жакет цвета запекшейся крови поверх белой блузки и лайковые перчатки, полностью закрывавшие запястья. Коричневый шарф был повязан так искусно, что только со второго взгляда можно было заметить под ним второй, телесного цвета, закрывавший нос и рот.

— Вещи просто идеальны. Должно быть, она была очень красивая дама.

В устах обычной женщины подобная речь прозвучала бы высокомерно. Но не в исполнении Жемчужины.

— Да, — севшим голосом отозвался Гулагский. — Была.

— Благодарю вас за возможность воспользоваться ими. Мне надо выйти, а я не хочу привлекать любопытных к своей персоне, поэтому я и переоделась.

— Куда, позвольте спросить, вы направляетесь, сударыня? — вежливо спросил Даргер.

— Мы с мсье де Плю Пресьё собираемся посетить церковь.

Зоесофья плавно преодолела последние ступени, подхватила остолбеневшего Довеска под локоть и увлекла его за собой.

Хотя городок был маленький, но на улицах хватало людей — и экзотические гости вызывали у них крайнее любопытство. В общем, откровенный разговор даже не намечался. Дети бежали за парочкой с улюлюканьем. Взрослые откровенно таращились. Так что, хотя его заботили куда более существенные вопросы, Довесок просто сказал:

— Как вам удалось уломать неандертальцев выпустить вас без охраны?

— А! Кем бы они ни были, неандертальцы все-таки мужского пола — и печален будет день, когда я не смогу убедить мужчину дать мне то, что мне от него нужно. Кроме того, сейчас принц нездоров, значит, я являюсь самым высокопоставленным членом посольства.

— Тогда, вероятно, вы сумеете уговорить наших мускулистых друзей распахнуть шкатулку с казной. Вы с вашими Сестрами Восторга наделали долгов, которые…

— Увы, — небрежно отозвалась Зоесофья, — моя власть имеет пределы. Принц Ахмед уже об этом позаботился.

Церковь (или собор, как ее здесь называли) оказалась красивым бревенчатым строением, увенчанным православным крестом. Интерьер Довеска ослепил. Отчасти дело было в богатстве убранства, поразительном количестве горящих свечей и всепроникающем запахе пчелиного воска, от которого воздух делался тяжелым и душным. Собор пронизывало неземное пение хора. Незнакомая религиозная служба отправлялась полностью по ту сторону иконостаса, так что верующие не могли ее видеть. Но присутствие Зоесофьи все-таки не давало Довеску покоя.

День был будний, и большинство прихожан составляли старухи в черном. Пользуясь наличием в своих домах вкалывающих, как рабыни, более молодых женщин, они могли позволить себе набожность. Нескольких женщин в первых рядах поддерживали заботливые друзья или родственники, из чего Довесок заключил, что это новые вдовы. Наверняка бедняжки молились о том, чтобы пережить предстоящую заупокойную службу. Все были предельно сосредоточенны, и Зоесофье с Довеском удалось проскользнуть внутрь под всего лишь одним-двумя враждебными взглядами в их сторону. Однако, по мнению Довеска, его спутница выделялась среди них как лебедь в стае скворцов. А когда они заняли места в задней части церкви, она, вместо того чтобы отпустить его руку, прижалась к нему еще плотнее: Довесок чувствовал тепло ее бедра и груди, и это тоже очень отвлекало.

Они совсем недолго слушали службу, когда, к полному изумлению Довеска, Зоесофья отступила в нишу в самом дальнем конце церкви и потянула его за собой, чтобы оказаться вне поля зрения паствы.

Ниша была маленькая, и двое людей не могли поместиться там, избежав при этом близкого контакта. Довесок настолько остро ощущал плоть Зоесофьи, что даже дышал с трудом. Она приблизила прикрытые платком губы к его уху и промурлыкала:

— Я знаю, что тебя тянет ко мне. Я вижу по твоим глазам. И прочим местам.

Ее затянутая в перчатку рука медленно провела вниз по его телу, остановившись у промежности его штанов.

— Подозреваю, ты также заметил, что я сама испытываю ответное мощное притяжение к тебе. Но, как тебе известно, — голос Жемчужины осекся в великолепном устном изображении румянца, — наши чувства друг к другу не могут быть реализованы. По вполне понятным тебе причинам.

Довесок в ответ прошептал:

— Ты удивляешь и восхищаешь меня, о Цветок Византии. Стоит лишь подумать, что подобный мне… Я совершенно обескуражен.

Но Довесок лукавил. Он прекрасно понимал, какой властью он располагает. Его необычный вид сражал наповал и самых смелых женщин. Но ему хватало ума не говорить о своей исключительности вслух.

— Но я должен перевести наш разговор на менее приятные предметы.

Палец за пальцем рука Зоесофьи сомкнулась на разбухшем члене Довеска. Даже через перчатку и брюки удовольствие было исключительное, что явно требовало множества часов практики.

— О?

— Да. Я должен предупредить тебя, что посол замыслил безумный план истребить Жемчужин, прежде чем умрет. — Он быстро обрисовал Зоесофье детали.

— А-а, — рука ее чуть напряглась. — Я гадала, собираетесь ли вы мне об этом сообщить.

— Сударыня, я джентльмен, — с укоризной произнес Довесок.

— Похоже, у нас с вами — различное понимание того, что подразумевает это слово. Ладно… мне стало достоверно известно, что вы и ваш товарищ согласились с коварным планом. — Ее рука сжалась еще крепче, и испытываемое Довеском блаженство идеально уравновесилось болью. «Творения халифовых генетиков, — вспомнил он, — часто бывали нечеловечески сильны. Конечно, она же не станет?..»

— Расскажите мне в точности, какова ваша роль в этом деле, господин де Плю Пресьё.

— Мы согласились, — начал Довесок, с тревогой чувствуя, как хватка Зоесофьи возрастает, — но лишь затем, чтобы не дать принцу осуществить свой приказ. Он бы обратился к неандертальцам, а они, не имея способности ослушаться, немедленно осуществили бы его дурные намерения. Поэтому мы избрали достойную сожаления политику лжи исключительно ради вас. Мы жаждем предотвратить уголовное преступление против Красоты.

— Значит, вы желаете, чтобы я и мои дорогие сестры жили? — продолжала Жемчужина и крепкие, как тиски, пальцы еле заметно повернулись.

— Да! — выдохнул Довесок.

— Уверяю вас, что таково и наше самое горячее желание. Вопрос в том, как достигнуть светлой цели? — А хватка у нее оказалась стальная. Довесок не сомневался, что, если ответ ей не понравится, Зоесофье ничего не стоит оторвать его мужественность от тела полностью.

Он быстро проговорил:

— Мы с другом придумали свой план почти сразу же после того, как гнусные речи слетели с губ принца Ахмеда. Но нам недоставало времени обсудить это с вами наедине.

И он все ей объяснил.

Со смесью облегчения и сожаления Довесок почувствовал, как рука Зоесофьи отпускает его.

После службы Довесок вернулся в особняк Гулагского. Зоесофья, как он заметил, поднялась наверх с легкостью, которой не принесла с собой, когда спускалась. Он посмотрел на Кощея.

— Вы говорите, что можете снова привести принца Ахмеда в чувство? — спросил Довесок странника.

— Да. Но в его ослабленном состоянии это, безусловно, будет слишком большой нагрузкой для организма — долго посол ее не вынесет. Вам не следует просить меня об услуге, если только вы не исполнены твердого намерения убить его.

— Я? Убить посла? Скажете тоже.

— Зато честно. У Бога ничего не бывает без цели. Живой и умирающий, посол никому не принесет добра Мертвый, он как минимум послужит прекрасным удобрением. — Кощей вскинул ладонь, опережая отповедь Довеска. — Избавьте меня от вашего ужаса. Он безбожник и не может быть похоронен в освященной земле. А из трупа можно извлечь кое-какую пользу. В любом случае его смерть есть результат, который я готов принять. Каково ваше решение?

— Нам надо с ним поговорить, — начал Довесок. — И…

— Созовите всех через час. Через два будет слишком поздно.

Странник исчез в лазарете и закрыл за собой дверь.

— Что за невероятный человек! — воскликнул Довесок. — По-моему, нам еще не попадались священнослужители, хоть отдаленно похожие на него!

Даргер поднял голову от ящика со старыми книгами, который, во исполнение указания Жемчужин, уже доставили в дом.

— Я сам принадлежу к англиканской церкви, — буркнул он и сунул за пазуху неприметный томик. — Отведав проповедей доброго пилигрима, я чертовски этому рад.

Вот и получилось, что спустя час нижний этаж оказался запружен народом. Довесок и Кощей сидели на стульях по обе стороны от одра посла. Даргер и Гулагский замерли у дверей, за которыми образовали встревоженную группку Жемчужины. Девушек мрачным кольцом окружили неандертальцы. Только Зоесофья выглядела скорее оскорбленной, нежели испуганной. Соседи, слуги, работники и зеваки заняли оставшиеся свободные места, а также полдвора снаружи. Они умудрялись заглядывать в окна и навострили уши в надежде уловить хоть слово из происходящего внутри. По византийским законам никому не могло быть отказано в присутствии на таком общественно значимом событии, как обнародование завещания посла.

— У меня имеется самое сильное лекарство — поистине чудодейственное по своему воздействию. — Кощей вытряхнул из флакончика пилюлю размером с кунжутное семечко. — Другие процедуры я проделал лишь с целью укрепить посла, чтобы его тело могло недолго выдержать силу снадобья. — Кощей открыл принцу рот и положил таблетку ему на язык.

Долгий, недвижный миг ничего не происходило. Затем веки принца Ахмеда затрепетали и открылись.

— Я в раю? — пробормотал он. — Кажется… Нет. Но… Я чувствую святое присутствие… Аллаха… внутри и вокруг меня.

— Очень рад вас слышать, — произнес Довесок, — потому что так мне легче сказать вам правду. Великий принц, боюсь, вы умираете.

— Неделю назад это была бы… ужасная новость. Но сейчас я… доволен.

— Коли так, возможно, вы перемените свое решение относительно…

— Нет, — глаза принца Ахмеда вспыхнули в странном воодушевлении. — Я умру, исполнив свой долг. — Он безуспешно попытался оторвать голову от подушки. — Пусть старшая из Сестер Экстаза подаст лист умной бумаги, подобающей официальному обращению.

Какой-то неандерталец проковылял наверх и вернулся с черной коробкой. Ее оплетало то, что сперва показалось резным изображением змеи, проползающей сквозь несколько отверстий, и со второй головой вместо хвоста. Но когда Зоесофья взяла коробку, одна из голов повернулась и уставилась на Жемчужину холодными поблескивающими глазками. Это был малый экземпляр византийской квазижизни, но Довесок знал, что данный образец смертелен, ибо его укус убил незадачливого вора в первые дни их долгого путешествия.

Зоесофья постучала по голове, и та распахнула пасть, обнажив клыки, подобные иглам из слоновой кости. Затем отвернувшись к стене из соображений скромности, Жемчужина приподняла вуаль и уронила в пасть твари единственную каплю слюны.

Кольца квазизмеи расслабились, она принялась извиваться, и крышка коробки откинулась. Зоесофья вынула лист сливочно-белой бумаги и молча передала его Энкиду, который вручил его Даргеру, а тот — Довеску. У Довеска на коленях стоял походный пюпитр, из которого он извлек перо и бутылочку индийских чернил.

— Можете начинать, — сказал он.

Медленно и с остановками принц диктовал свой последний указ. В комнате воцарилась мертвая тишина, поскольку важность происходящего сделалась очевидной всем. Наконец он закрыл глаза и прошептал:

— Прочтите мне его.

— Сэр, еще есть время отказаться от жесткого курса действий.

— Я приказываю!

Довесок прочел:

— «Часть первая. После моей смерти Сокровища Византии, Бесценные Жемчужины, а именно — Зоесофья, Олимпия, Нимфадора, Евлогия, Евфросинья, Русалка и Этери, будучи созданы единственно ради удовольствия и восторга князя Московии, в чьи любящие объятия я ныне неспособен их доставить, должны быть немедленно и с абсолютным минимумом боли, необходимым для достижения данной цели, преданы смерти».

— Ой! — душераздирающе пискнула Нимфадора. — Кто нас спасет?

Несколько русских мужчин рефлекторно бросились вперед. Но Геракл обнажил клыки в рыке, схватил железную кочергу от ближайшего камина, согнул ее пополам и бросил перед собой. Мужчины застыли как вкопанные. Один из них все же погрозил кулаком в сторону лазарета и тех, кто находился рядом с принцем.

— Что вы за чудовища, чтобы подчиняться?!

— Мы беспомощны в этой ситуации, — ответил Даргер, — и можем лишь играть предписанные роли. — Он кивнул Довеску. — Умоляю, продолжай.

— «Часть вторая, — читал Довесок. — Сразу после казни, упомянутой в части первой данного указа, мой добрый слуга Обри Даргер (здесь я позволил себе небольшую свободу формулировки, достойный принц, ибо предложенное вами определение моего друга не годилось для официального документа) получает все деньги, оставшиеся в шкатулке с казной. Векселя, однако, наряду с прочими находящимися в ней документами подлежат уничтожению».

— Иуда! — выкрикнул кто-то.

Жемчужины жалобно плакали.

Не утративший присутствия духа Довесок продолжал:

— «Часть третья. По исполнении возложенных на них обязанностей, неандертальцам, являющимся собственностью Халифа, чьей милостью процветает Государство, надлежит немедля покинуть Россию и вернуться в Византию. Любой из них, уцелевший в путешествии, должен незамедлительно явиться к Мастеру Бестий для нового назначения. Подписано, Ахмед по милости Аллаха принц Византийский, защитник Веры и гроза неверных. Затем дата».

Он поднял глаза.

— Величайшая гнусность.

— Неважно… Подайте мне документ, дабы… Я мог… проверить.

Довесок повиновался.

— Да, все… вроде бы… в порядке.

Пронзительно вскрикнув, Зоесофья растолкала неандертальцев и кинулась на грудь послу.

— Благородный принц, сжальтесь! Убейте меня, если надо, но пощадите моих сестер! Они — невинные души, никогда никому не сделавшие ничего дурного. Они заслуживают не смерти, но жизни! — И она разрыдалась.

— Снимите эту шлюху… с меня, — приказал принц.

Геракл и Энкиду почтительно подхватили всхлипывающую Жемчужину под локти и вывели ее из лазарета. Указ спикировал на пол у нее за спиной.

Довесок поднял лист бумаги.

— Вам осталось только приложить руку.

Принц Ахмед торжественно поцеловал большой и указательный пальцы и стиснул ими низ страницы, активируя документ собственной ДНК. Довесок, как свидетель, проделал то же самое, ущипнув цветной прямоугольник сразу над генной печатью принца. Умная бумага распробовала ДНК Ахмеда, подтверждая его подлинность, и приобрела мерцающе-оранжевый не доступный для подделок цвет официальных Византийских документов.

Посол блаженно улыбнулся.

— Мой долг… выполнен.

И застыл неподвижно.

Кощей склонился над послом и приложил ухо к его груди. Затем выпрямился и закрыл принцу Ахмеду веки.

— Он уже в Аду.

— Что ж, — тяжко произнес Энкиду. — Полагаю, у нас нет выбора.

— Стойте! — крикнул Даргер и быстро поднял оранжевую бумагу. — Я настаиваю, чтобы вы сперва все прочли.

Неандерталец сердито уставился на Даргера.

— Крючкотвор, — проворчал он, и выхватив указ, поднес его к глазам. Губы его шевелились. Наконец он сказал: — Эй, это не то, что посол велел вам писать.

— Верно, — подтвердил Даргер. — Сегодня утром по нашему указанию Зоесофья полностью написала на листе умной бумаги передаточный акт. Когда она пала на грудь послу, документ был спрятан у нее под жакетом. А дальше ей ничего не стоило подменить один документ другим. Принц Ахмед приложил палец не к смертному приговору, как намеревался, но к указу о назначении нового посла вместо него. — Даргер повернулся к Довеску и отвесил ему поклон. — Ваше превосходительство.

Спустя миг присутствующие разразились невольными аплодисментами — включая самих неандертальцев. Все были потрясены, а некоторые из гигантов даже широко улыбались, впервые на памяти Довеска. А местные, которые притулились возле окон, прокричали новости наружу во двор. Немедленно последовал второй взрыв смеха и веселые крики горожан. Гулагский сгреб Даргера в медвежьи объятия, а абсолютно незнакомые люди хлопали Довеска по спине и тепло жали ему лапу.

Внезапно шумный хаос прорезал громкий женский вопль.

Голоса резко смолкли. Посреди комнаты стояла Этери и с ужасом взирала на свою руку. На запястье у Жемчужины краснели содранные волдыри: одни в точности повторяли размеры и форму пальцев, а самый крупный был точным отпечатком пары губ.

В ужаснувшейся тишине прозвучал заикающийся голос Аркадия:

— Я… я т-только пожал ей руку и п-поцеловал тыльную сторону з-запястья. Я не хотел н-ничего плохого. Я просто радовался, что она будет жить. — Он обвел всех сердитым взглядом. — Любой на моем месте поступил бы так же!

— Идиот, — выдохнул Довесок.

Некоторое время ушло на то, чтобы выставить за порог зевак и любопытствующих. К тому моменту Жемчужины благополучно водворились наверху, а неандертальцы снова встали на стражу. Отец, недолго думая, сбил очередным гневным ударом Аркадия — и тот полетел на пол. Там он и лежал, пылая от ярости, вины и страсти.

Довесок помог ему подняться на ноги.

— Теперь вы понимаете, почему мы старались не подпускать к Жемчужинам мужчин. У них появляются ожоги от нашего прикосновения. Психогенетики халифа вложили в их мозг специальные программы, дабы сохранить девственность юных дам.

— Они не могут изменить своему нареченному, — подлил масла в огонь Даргер. — Прикосновение любого мужчины, кроме него, каким бы легким оно ни казалось, оставляет у них на коже волдыри. Поцелуй превратит их губы в угли. Что до совокупления… ну, они умрут в течение пары минут.

Кощей, молча наблюдавший за происходящим, заговорил:

— У меня есть снадобья, которые вылечат барышню. Хотя может остаться небольшое обесцвечивание покровов.

— Дайте его неандертальцам, а они вручат лекарство Этери, — кивнул Даргер. — Вы, будучи мужчиной, разумеется, не можете к ней прикоснуться, сколь бы целомудренны вы ни были.

Гулагский тяжело опустился в зеленое кожаное кресло и понурился, раздираемый эмоциями. Прочие замерли в стороне. Наконец он объявил:

— Аркадий Иванович, я изгоняю вас из дома сроком ровно на год. Вам понятно?

— Да, — напряженно отчеканил молодой человек.

— Эти люди отправляются в Москву. Ты поедешь с ними.

— Нет, — возразил Даргер. — Такое недопустимо. Юноша по-прежнему влюблен в Этери, и ее присутствие будет для него постоянным искушением.

— Думаете, я способен сознательно подвергнуть ее жизнь опасности?! — вскинулся Аркадий.

— Думаю, неумно будет тебе ехать с нами.

— Может, я и не умен, — заявил Гулагский, — но иного выбора у меня нет. Земли кругом опасные, а следующий караван торговцев прибудет сюда еще не скоро. Если я вышлю сына одного, то обреку своего отпрыска на верную смерть. — Он оскалился на сына и прорычал: — Смерть! Вот с чем ты играл, тупица! Как я мог зачать такого идиота?!

— Я новый посол, — вымолвил Довесок, — и поэтому я обязан действовать максимально в интересах моих подопечных.

— Один посол только что скончался в моем доме. Если вы мне не подчинитесь, то вполне можете разделить его участь.

Они долго мерили друг друга взглядами, пока наконец Довесок не заключил, что хозяина не переспоришь.

— Значит, у нас нет выбора, — пробормотал Довесок. — Мы соберемся рано утром.

— И я отправлюсь вместе с вами, — добавил Кощей. — Займусь нравственным образованием мальчика.

— Ради любви Господней… — вырвалось у Довеска. Но мрачный вид и стиснутый кулак Гулагского пресекли дальнейшее изложение мысли.

— Именно, — благочестиво улыбнулся Кощей. — Ради любви Господней.

Фургоны выехали на рассвете. Никто не вышел их проводить, что стало резким контрастом по сравнению с их победным прибытием Даргер и Довесок оседлали лошадей. Кощей и Аркадий брели рядом с неандертальцами.

Довесок сдал назад и сердито уставился с высоты своей кобылы на странника.

— Твоя работа, негодяй! Ты подстроил изгнание Аркадия, чтобы заставить нас взять тебя в Москву.

— Вините Господа, а не меня. Всевышний за меня здесь поработал. Он сделал для меня возможным отправиться с вами. Больше сказать мне нечего.

— Тьфу! — Довесок пришпорил лошадь и ускакал вперед.

Немного спустя караван достиг поля, куда выкинули тело принца Ахмеда. Труп облепили вороны, сражаясь за клочки плоти. Довесок отвернулся от печального зрелища. Даргер произнес:

— Ведь это поле, куда собирались выкинуть киберволка?

— Я полагаю, что да.

— Тогда где же он?

Как ни странно, твари нигде не было видно.

— Какой-нибудь зверь вполне мог сожрать киберволка, — предположил Довесок.

— Но тогда остались бы механические части — а их нет. Никому такое не понадобится, и никто не станет хоронить чудовище. Тогда кто или что могло забрать их? Просто бессмыслица…

Городок — чьего названия, резко осознал Довесок, он так и не узнал — растаял за спиной, и для них он стал последним Городишкой. За исключением крошечного инцидента, едва замеченного и почти сразу забытого.

На невысоком пригорке, за широкими полями, на фоне восходящего солнца вырисовывался силуэт одинокого человека. Кто-то провожал чужаков пристальным взглядом. Была ли то исключительно игра воображения Довеска или ровно за секунду перед тем, как исчезнуть вдали, человек опустился на четвереньки и затрусил прочь?

4

По Тверской грохотал парад, роскошный, как гроза, и бесконечно более дорогостоящий. Три недели подряд компания провела, разбив лагерь на развалинах Рублевки к западу от города. В эти дни торговцы и гонцы сновали взад и вперед. Они устанавливали кредитные связи с крупными банками Московии, искали подходящее здание для посольства и готовили эскорт, который при благополучных обстоятельствах удовлетворил бы даже покойного принца Ахмеда, коему от природы было трудно угодить.

Впереди маршировал оркестр, исполнявший «Шахерезаду» Равеля, за ним следовала духовая группа, игравшая «Великие киевские ворота» из «Картинок с выставки» Мусоргского. Мелодии накладывались одна на другую, сталкиваясь и переплетаясь, а в результате получалась экзотическая и варварская музыка, одинаково ассоциирующаяся и с Московией, и с Византией.

По крайней мере в теории.

В действительности визг и какофония, кошачье мяуканье и китовый рев напоминали звуки, издаваемые обитателями Халифского Дома Наказания и Прощения, когда бедолаг учили принимать ответственность за любые преступления (включая и несовершенные). Однако московитам зрелище понравилось: ведь соответствовало их противоречивым представлениям о Византии. Они презирали дикую, языческую и вульгарную страну, хотя считали себя наследниками этого древнего государства.

Парад включал в себя нелетающих грифонов с вызолоченными клювами и когтями. Рядом с ними соседствовали слоны на паучьих ногах, трехголовые жирафы и даже небольшой морской змей, бултыхающийся в цистерне с мутной водой. Животных предоставил на денек местный цирк. Конечно же, акробаты, воздушные гимнасты и другие артисты заранее порылись в сундуках с костюмами, дабы нарядиться византийскими владыками и придворными.

Стадо африканских носорогов, белых, как простыни, и массивных, как водяные буйволы, тянули платформу, на которой стояли, сидели или полулежали Бесценные Жемчужины в летящих шелковых чадрах ярких пастельных оттенков. Каждая вела себя в соответствии со своим нравом, и вместе они образовывали радугу подобную сладкому шербету. Как повелевала скромность, неприкрытыми оставались только их сверкающие глаза, но шаловливый ветерок порой прижимал шелк так плотно — то к груди, то к бедру, — что не оставлял сомнений в желанности их тел… хотя, в принципе, ни один мужчина не был до конца уверен, что он вообще успел что-либо рассмотреть.

— Чувствую себя Тамерланом, въезжающим с триумфом в Персеполис, — произнес Довесок и швырнул в окно кареты горсть шоколадных монет, завернутых в золотую и серебряную фольгу.

Довесок щеголял в ослепительно-белом тюрбане, какому позавидовал бы султан из комедии дель арте. Головной убор венчал огромный стеклянный рубин. Толпы жадно приветствовали Довеска и как безумные бросились на брошенное им подаяние. Они, видимо, не сомневались в том, что монеты настоящие.

— Но ведь здорово, правда? — спросил Даргер, сидевший рядом с другом, и откинулся на подушки, в тень, дабы остаться незамеченным. — Даже Аркадий Иванович, похоже, получает удовольствие.

Он указал на улицу, где Кощей и его юный протеже шагали вместе с неандертальцами. Великанам ради такого случая приказали снять рубахи, и теперь они щерились, окружая платформу с Жемчужинами. Аркадий улыбался и махал горожанам, тогда как старший стучал посохом по мостовой, неодобрительно хмурясь на бесшабашных зевак.

Внезапно странник схватил Аркадия за шиворот, резко развернулся на девяносто градусов и шагнул в толпу, волоча юношу за собой. Это был необычайно изящный маневр. Если бы Даргер моргнул, он вообще ничего бы не заметил.

— Думаю, мы потеряли двоих подопечных.

— Барышни наверняка скоро заскучают по Аркашиным воздыханиям и любовным песням в его исполнении. Неандертальцы, безусловно, будут счастливы никогда с ним не встречаться. А я… ну, он оказался приятным попутчиком. Но поскольку в основном он находился под крылом у Кощея, впитывая, несомненно, фанатичную теологию пилигрима, я не имел возможности сильно к нему привязаться.

— Ты коротко изложил ситуацию. Но, кстати… толпа здесь собралась изрядная, так что и мне пора.

— Книга у тебя?

Даргер сунул руку за пазуху. Затем, шкодливо улыбаясь, распахнул дверь и, размахивая книгой высоко над головой, выпрыгнул из кареты. Он бросился в гущу людей и исчез. За спиной он слышал, как Довесок вопит во всю мощь своих легких: «Остановите экипаж!» Быстрый взгляд через плечо позволил Даргеру увидеть товарища: Довесок высунулся наружу и протянул руку вперед.

— Остановите его! Держи вора! — встревоженно орал он. — Сотня солидов тому, кто вернет мне книгу! — Затем явно в ответ на озадаченные лица поблизости: — Десять тысяч золотых рублей! Любому, кто вернет мне книгу, десять тысяч рублей чистым золотом!

Толпа зашевелилась, в ней начались завихрения. Народ бросился на поиски беглеца. Но никто толком не понимал, кого они ищут, и вскоре повсюду вспыхнули потасовки.

Но Даргер не бежал. Когда он внедрился в толпу, то затормозил и повернулся лицом к процессии. Потом протолкался на несколько шагов в сторону и затих, вытягивая шею, словно очередной горожанин, жаждущий увидеть зрелище. Книгу он ловко сунул обратно за пазуху. Природа благословила Даргера незапоминающимся лицом, а особый его дар заключался в способности сливаться с фоном, где бы он ни находился. Ищущие пробегали мимо него, Даргер пялился им вслед, но не присоединялся к погоне.

Наконец карета снова тронулась. Внутри нее, сложив руки на груди, восседал нарочито сердитый и мрачный Довесок. Шествие продолжалось.

Через некоторое время толпа начала рассасываться.

Даргер натянул шляпу с широкими мягкими полями и присоединился к общему движению. Сперва он шел наугад, предпочитая не широкие проспекты, а запущенные улочки. По пути он присматривался к барам, тавернам и нелицензированным поставщикам сваренного в подвале пива. Внезапно он небрежно вытащил из кармана бумажный квадратик, извлек из него две таблетки и проглотил. К тому моменту, когда Даргер выбрал низкий погребок, выглядевший особенно уныло и непривлекательно, его серые глаза позеленели, а волосы вспыхнули ярко-рыжим.

Даргер вошел в кабак.

В сумраке за столиками сутулилась пара-тройка завсегдатаев. Несильно отличавшийся от них человек протирал пыльной тряпкой грязную стойку. Застыв в дверном проеме, Даргер воскликнул:

— Боже правый, должно быть, это самая гнусная и убогая забегаловка во всей Москве!

Бармен вскинул обиженный взгляд.

— Ты в питейном заведении, парень. Ежели тебе нужен бар, типа, где сидят всякие педерасты, которые обсуждают философию и замышляют революцию, тебе надо в «Ведро гвоздей».

— Спасибо, сударь, — отозвался Даргер. — Не подскажете, где искать сие достойное учреждение?

Вот так неожиданность! Кощей не сплоховал и вновь поразил Аркадия. Они оказались в роскошном номере «Метрополя», про который даже провинциал Аркадий знал, что это наилучший отель в Москве. Юноша потрясенно смотрел, как ливрейный лакей наполняет фарфоровую ванну ведрами горячей воды, зажигает свечи в канделябрах, добавляет ароматические масла для купания и раскладывает большими пушистыми стопками полотенца на стеллаже.

— Я послал за брадобреем и портным. Тебе понадобится соответствующая одежда, если ты собираешься вращаться в тех кругах общества, которых требует твоя святая миссия, — изрек Кощей. — Позже вечером придет некто, кто посвятит тебя в следующую ступень твоего религиозного образования. Но пока — расслабляйся. Смой дорожную пыль.

— Безусловно, вы должны принять ванну первым, святой пилигрим.

— Фу! Если душа чиста, то состояние тела ничего не значит. Я пребываю в состоянии совершенной благодати, и поэтому не важно, если от меня несет как от козла. Умирай я от проказы, все равно бы пах сладостно для ноздрей Господа. Ты, однако, слаб духом, поэтому тебе надо искупаться. Делай, как я говорю. Нам еще многое предстоит, и, подозреваю, спать тебе сегодня ночью не придется.

— Святой отец, вы до сих пор не просветили меня, с какой целью мы прибыли в Москву.

— Потом.

— И, кстати, как, во имя всего святого, мы за это заплатим?

— Потом, я сказал! Мне тебя что, стукнуть? Пошел! Мыться!

Отмокая в теплой воде с мыльной пеной, Аркадий чувствовал себя как в сказке. Он плавал в золотистом мареве комфорта и богатства. Но в реальном-то мире пилигримы с изгнанниками так не обращались, верно ведь? Кощей говорил о святой миссии. Только во сне духовное путешествие могло начинаться в подобной обстановке. Пока Аркадий отдыхал, странник топал по номеру, распаковывая сумки и расставляя те скромные пожитки, которые они привезли с собой. Юноша, затаив дыхание, вслушивался в молитвенное бормотание святого человека. Что ж, очевидно, так все и делается в Москве.

Аркадий закрыл глаза, улыбаясь. Блаженство не может продолжаться долго. Но он насладится им, пока есть возможность.

После ванны горничная принесла в номер сотню белых тарелочек с закуской (по крайней мере, Аркадию так показалось). В ассортименте была копченая рыба, икра, вяленое мясо, салаты, сыры, пикули и множество других деликатесов. Имелись также кувшины кваса и морса и больше бутылок водки, чем Аркадий когда-либо видел выставленными для двоих обедающих.Юноша мстительно атаковал все яства, но ему далеко было до аппетита Кощея. Громадные количества еды и алкоголя исчезали в утробе странника без малейших внешних признаков сытости или опьянения. Это ошеломляло.

Когда они поели, в номер постучался портной — снять с Аркадия мерки. Кощей подробно расспрашивал мастера о том, что носят нынче молодые люди высшего класса, и заказал дюжину костюмов для самых разных случаев, включая ботинки, перчатки, шляпы, трости и прочие требующиеся светскому щеголю мелочи.

Аркадий пытался возразить, что Кощей проявляет чрезмерную щедрость. Но затем прибыл цирюльник, а с ним и маникюрша, и вскоре юноша обнаружил себя побритым, подстриженным, отполированным и напудренным с ног до головы.

Потом Кощей критически его оглядел.

— Думал взять тебе наставника, чтобы обучил тебя поведению и манерам. Но черного кобеля не отмоешь добела. Твоя истинная природа ни от кого не укроется.

— Да, святой отец, — смиренно согласился Аркадий.

— Ты из провинции — и притворяться в обратном мы не можем. Но на один сезон налета экзотичности хватит, чтобы сделать выскочку вроде тебя вхожим в приличное общество. Будь естественным, а остальное приложиться.

— Но зачем, для чего? Я бы хотел узнать, в чем именно заключается моя миссия. У вас есть на меня какие-то планы — это понятно. Но каковы они, что мне надо делать? — спросил Аркадий и обвел рукой комнату, банные полотенца, свечи и стол, совершенно незаметно очищенный от пустых тарелок — все как-то… просто в голове не укладывается.

— Да. Ты прав. Истина находится полностью за гранью твоего понимания. Но я могу сказать тебе, что…

Вдруг в дверь раздался стук.

— А! Вот и она! Не откроешь?

Аркадий подчинился, мимо него метнулась женщина, которая бросилась Кощею в объятья. Она поцеловала странника глубоко и страстно. Затем опустилась на колени и поцеловала ему ноги. Кощей с улыбкой поднял ее.

— Доченька!

— Святой отец! — она запустила пальцы в его бороду. — Как давно я не познавала радость твоего тела.

У Аркадия глаза на лоб полезли. Может, он и нездешний, но не настолько невежествен, чтобы не знать, что дама в подобном коротком наряде, с таким макияжем и манерами могла принадлежать лишь к одному сословию. Смесь изумления и тревоги всколыхнула фамильное высокомерие Аркадия.

— Зачем ты приволок эту… шлюху сюда?

Румяная женщина лукаво взглянула на юношу. Кощей неодобрительно поцокал языком — не на проститутку, но на него, Аркадия!

— Разве Господь не вездесущ? — требовательно спросил Кощей. — Неспособный увидеть Бога в блуднице вряд ли найдет Его где-то еще. — И он опять повернулся к женщине: — Сними свои одежды, дитя мое.

Аркадий полагал, что исчерпал возможность изумляться. Но нет! Девица моментально выполнила повеление пилигрима, обнажив тело, явно намекавшее на невиданное блаженство. В одежде она казалась дешевым и явным лакомым кусочком. Обнаженная, она стала бесконечно желанной.

Если только не глядеть на лицо.

Аркадий и не глядел.

— Ты смущен, — заметил Кощей. — Вот и хорошо. Стыд есть первый шаг на пути к спасению. Это свидетельствует о том, что твое понимание мира ошибочно. Твои мысли и общепринятые религиозные представления твоей семьи и деревни твердят тебе, что драгоценная женщина грязна и отвратительна. Однако глаза говорят тебе иное. Как и твое тело. Но чему же доверять? Мыслям, которые возникли в твоей голове? Образованию, которое ты получил от других людей? Или твоей плоти, которая есть творение Господа?

— Я… не знаю, что и думать.

— Все потому, что до сего момента ты жил во сне. Ты смотрел на вещи и видел лишь то, что сам на них проецировал. Ты вообще не знал ни реальности, ни истинной любви.

Последнее заявление наполнило Аркадия возмущением. Это, конечно же, неправда!

— Я люблю Этери!

— Ты влюблен в свое представление о ней, что в корне отличается от любви к самой женщине. Безусловно, данная девушка существует, но она для тебя — загадка. Скажи, что она любит, а чего не любит. Поведай случай из ее детства. Открой мне ее душу. Не можешь! Песни, которые ты ей пел, восхваляют внешние качества — глаза, волосы, голос, — помимо которых ты ничего не видел. Твоя любовь была иллюзией, миражом, который возник в твоем сознании. Это работа Дьявола. Ее надо отбросить и оставить позади.

— А я настоящая, — произнесла проститутка, взяв грудь в свою ладонь и слегка приподняв ее. — Прикоснись ко мне, если сомневаешься. Положи руку или любую другую часть своего тела куда хочешь. Я не буду тебе мешать.

Простая плотская красота потаскушки не шла ни в какое сравнение с неземным совершенством Этери. И все же она была женщиной. Притом голой. И здесь. Она так приблизилась к Аркадию, что он почувствовал мускусный запах ее тела.

— Я…

Странник отвернулся и шарил в своем кожаном кошеле с лекарствами.

— До сего дня твое обучение проходило на словах. Пора практиковаться. — Он извлек флакон и вытряхнул из него две черных крошки. — Но прежде чем шагнуть вперед, каждый из вас должен принять одну пилюлю.

Шлюха высунула розовый язычок, чтобы получить свою дозу.

— Что это? — спросил Аркадий.

— Ты можешь догадаться, как оно действует. Лекарство вернуло принца Ахмеда к жизни, пусть и ненадолго. Оно называется «Распутин», в честь святого человека доутопической эпохи. Оно придаст тебе огромную силу и стойкость. Но, что гораздо важнее, оно сметет барьеры, отделяющие физический мир от духовного. Твои мысли соединятся с твоим дыханием, и твое сознание почувствует Божественное. — Странник положил таблетку на язык Аркадия. — Все, что я говорил тебе до сих пор, чистая теория. Снадобье окунет тебя в реальность.

Рот Аркадия наполнился странным металлическим привкусом, и он ощутил несколько коротких спазмов боли внизу живота. Затем — ничего. Он ждал, как ему показалось, целую вечность. По-прежнему — ничего.

— По-моему, оно не…

…работает, — хотел сказать он. И вдруг почувствовал, как из легких с громким шипением выходит воздух. Он хлестал и хлестал наружу — река дыхания, не проявлявшая ни малейших намерений остановиться. Потом она иссякла. Юноша судорожно вдохнул и внезапно наполнился энергией. Он понял, что обрел силу для борьбы с неандертальцем. Он победит любого врага! Аркадий озадаченно взял за ножку обеденный стол, сделанный из черного или другого, столь же плотного дерева, и поднял его над головой. Значит, правда! Сила, которую он ощущал, ему не мерещилась.

Аккуратно, даже нежно, он вернул стол на пол.

А в середине его мозга спокойно возникла точка света. Она неторопливо расширялась, заполняя Аркадия всеобъемлющим теплом. Теперь юношу пронзила глубокая и невыразимая любовь ко всей вселенной в сочетании с чувством полноты и единения с самой жизнью. Словно солнце взошло посреди ночи, чтобы воспламенить его душу.

Шлюха наградила Аркадия понимающим взглядом. Но глаза ее сияли духовным светом в точности как у него.

— Снимай одежду и иди ко мне, — произнесла она, — и я научу тебя, каково это — трахать Бога.

Парад закончился у нового византийского посольства, желто-белого доутопического особняка на Спасопесковской площади. Довесок торжественно вышел из кареты и, дождавшись, пока неандертальцы благополучно заведут Жемчужин внутрь, отправился исследовать территорию посольства. Пологи из мерцающего паутинного шелка укрывали столы, ломившиеся от закусок. Струнные квартеты играли умиротворяющую музыку. Наемные вышибалы, втиснутые в русские народные костюмы, стояли у ворот и проверяли гостей по длинным спискам приглашенных.

Довесок проявил дипломатичность и пригласил на прием всех лучших людей Москвы в хоромы, способные с комфортом вместить лишь три четверти из них. Поэтому он не удивился, когда обнаружил, что территорию затопили женщины в эмпатических нарядах, меняющих цвет на более темные оттенки эмоционального спектра. Мужчины, в свою очередь, щеголяли в костюмах, которые рефлекторно ощетинивались короткими острыми шипами, когда другие гости приближались к ним на слишком близкое расстояние. Разумеется, они горько жаловались на то, как с ними обращаются. Довесок проходил вдоль огороженного двора, старательно держась вне досягаемости протянутых рук, и не смотрел в сторону московитов.

— Сударь! — к нему подбежал, запыхавшийся мажордом. — Подавальщики разливают водку из самоваров и говорят, что выполняют ваш приказ. Сударь, вы не можете подавать водку в самоварах. Это просто невозможно!

— В высшей степени возможно. В самовар наливают жидкость. Водка есть жидкость. Не вижу проблемы.

— Люди решат, что вы ничего не смыслите в русской культуре!

— Так оно и есть. Надеюсь многое узнать за время моего пребывания в вашей восхитительной стране.

— Но самовар предназначен для чая!

— Понимаю. — Довесок самым дружеским образом обнял беднягу за плечи и сказал: — Если кто-нибудь попросит чаю, пожалуйста, велите слугам приготовить напиток для гостя.

Затем он переступил порог особняка.

Если сады снаружи вмещали лучшую часть московского общества, то комнаты внутри — худшую. Здесь находились люди, от которых реально что-то зависело, — плутократы, министры и финансисты, которые, подчиняясь всесильному князю, действительно управляли Московией. Они не толпились, как бедолаги во дворе. Они собирались в бальном зале по трое или четверо, дружелюбно болтая с коллегами, которых видели каждый день, а официанты скользили по паркету с напитками и легкими закусками. Появление Довеска не вызвало особого волнения. Вельможи порой поднимали на Довеска глаза, кивали ему, а то и вовсе не оказывали ему никаких признаков внимания. Лишь иногда они улыбались в безмятежном сознании собственного могущества. Довесок был для них незначительной персоной, и даже самый пристрастный судья не подумал бы, что они пытаются угодить обычному иностранцу.

Официант протянул Довеску поднос с треугольничками тостов и громадной миской икры.

— Белуга, сударь?

Довесок нагнулся и понюхал.

— А почему оно пахнет рыбой? Явно испортилось. Выкиньте на улицу.

— Но ваше превосходительство!..

— Просто сделайте это, — перебил Довесок, прикидываясь, будто не замечает потрясенной и восхищенной реакции тех, кто стоял достаточно близко, чтобы расслышать диалог.

Дальний конец бального зала перегородили свежеоструганной перегородкой в полтора метра высотой. Между этим заграждением и ажурным деревянным карнизом наверху натянули полупрозрачный тюлевый экран. Сквозь полотнище смутно угадывались манящие фигуры Жемчужин, когда они появлялись в пространстве по ту сторону и заинтересованно оглядывались налево и направо. Туда и направился Довесок.

— Это и есть знаменитые русские женщины? — спросила Олимпия. — Они выглядят как коровы.

— По сравнению с тобой и твоими сестрами, о Дочь Совершенства, все женщины таковы. А если честно, здесь присутствуют министры, ген-бароны и аналогичные господа со своими женами, которые вам и в подметки не годятся. Однако у многих из них есть весьма привлекательные дочери и любовницы. В некультурном и грубом вкусе, разумеется.

— Хватит, — сказала Олимпия, — веди себя прилично.

— А князь будет? — вмешалась Русалка.

— Конечно, его пригласили. Явится ли он лично… — Довесок пожал плечами.

— Мне не терпится увидеть его.

— Мне не терпится проделать с ним гораздо больше, чем просто увидеть, — добавила Нимфадора.

— Нам всем не терпится начать новую жизнь, — резюмировала Зоесофья. — Серьезно, если нас в самом скором времени не представят князю, обещаю вам крупные неприятности.

— Первым пунктом в списке моих приоритетов будет…

— Куда более неприятные, чем ты можешь себе представить, — с нажимом произнесла Зоесофья.

Довесок вернулся к гостям. Встреча с князем Московии вполне отвечала и его целям, и чем скорее, тем лучше. А только что выдвинутый Жемчужинами ультиматум вообще не беспокоил Довеска.

То есть до тех пор, пока он не упомянул о своей задаче Начальнику княжеского протокола, а та не разразилась коротким лающим смешком.

— Князь Московии здесь? С какой стати ему сюда приходить?

— Ему послали особое приглашение.

Церемониймейстерша насупилась как бульдог.

— Князь никогда не откликается на приглашения. Что за абсурд! Подобные бумаги отклоняются, не читая. В действительности это значительная часть моей работы.

— Тогда позвольте мне воспользоваться случаем, поскольку вы здесь, и договориться о частной аудиенции. Мне не терпится встретиться с ним.

— Что?! Мой дорогой посол, никто не встречается с этим совершенным человеком! Ну, кроме мелких сошек, вызываемых в его покои за получением приказов или для предоставления отчетов. И Хортенко, естественно. Но князь не вращается в свете. И не наносит визиты иностранцам, какого бы то ни было толка.

— Но, позвольте… мой долг заключается в том, чтобы вручить князю дар от его кузена халифа Багдадского, который столь непревзойденно…

— Да-да. Уверена, подарок чудесный. Оставьте его в канцелярии казначейства, вам выпишут квитанцию, дар выставят в Успенском соборе на месяц, а потом передадут в хранилище.

— Но подарок уникален…

— Именно, — буркнула церемониймейстерша и отвернулась.

Довесок принялся бродить по залу. Спустя несколько минут его выслушал граф Спутникович-Коминский.

— Вы до некоторой степени в затруднительном положении, — объяснил он, сочувственно качая головой. — Наш князь не обычный правитель. Он не думает ни о чем, кроме блага государства, и не занимается никакой другой деятельностью. Он посвятил себя этой благородной миссии, никогда не покидает Теремного дворца в Кремле и гостей не принимает. Даже я, принадлежащий к старинному роду и хорошо ему послуживший, ни разу не видел великого человека в глаза.

— Тем больше у него причин принять подарок! Слишком много работы притупляет даже самый острый мозг. Час, проведенный с Жемчужиной Византии, стоит месячного отпуска. А выходные со всеми семью сделают из него нового человека.

— Бросьте вашу безумную затею. Сам Хортенко не сумел бы такое организовать.

У Довеска опять ничего не получилось. Генеральша Магдалена Звездный-Городок презрительно тряхнула рыжими кудрями. Надзиратель интернатов для военных сирот жалостливо улыбался и цокал языком. «Смешно!» — рявкнул Государственный инспектор по генетическим аномалиям. Никому не казалось даже отдаленно возможным организовать встречу с князем.

Довесок начал уже чувствовать себя сбитым с толку и разочарованным, когда к нему подошел крепко сбитый мужчина в темно-синих очках, сопровождаемый двумя карликами-савантами,^[9] и заявил:

— Вы очень умный человек, посол.

— Что вы имеете в виду?

— Затею с самоварами.

— Простите?..

— Вы догадались, что на празднике в честь открытия посольства ваши гости вправе ожидать экзотических блюд и напитков. Вы явно не могли провезти с собой столько провизии через всю Малую Азию. Так что еда приготовлена из местных ингредиентов по левантинским рецептам. А сделать это достаточно легко. Даже если повар ошибется, кто узнает? Но с выпивкой возникает вопрос. Вы не могли предоставить легендарные лит-вина Византии, а фантазии, вызываемые грузинскими винами, столь убоги, что курам на смех. Как же сделать банальную водку переживанием, о котором будут присутствующие рассказывать внукам? Очевидно, надо быть иностранцем, чтобы не понимать — или скорее якобы не понимать — природы самовара. Поэтому вы как минимум умны. Затем вы проявили невежество, отослав единственную миску с икрой, которую я здесь видел. По моему мнению, празднества окончательно истощили ваш бюджет. Следовательно, вы экономили, причем такими способами, которые привели меня к подозрению, что вы весьма коварны.

Данное утверждение было близко к истине и не польстило Довеску. Однако он скрыл свое недовольство.

— А с кем имею честь, сударь?

— Сергей Немович Хортенко. К вашим услугам.

— Я сэр Блэкторп Рэйвенскаирн де Плю Пресьё. По происхождению — американец, а ныне гордый гражданин Византии, — представился Довесок, и они пожали друг другу руки. — Я много слышал о вас, господин Хортенко.

— Я служу на небольшой должности в Кремле.

— Вы скромны. Мне говорили, что вы возглавляете тайную полицию князя. Именно вы — ловец колдунов и де-факто инквизитор. Более того, и это отнюдь не совпадение, что вы являетесь одним из самых могущественных людей в Московии и во всей России.

— Ошибаетесь. Я — разрекламированный мальчик на посылках.

Хортенко развернул носовой платок и снял очки, обнаружив тот факт, что глаза у него точь-в-точь как у насекомого. Довесок постарался не таращиться на своего собеседника.

— А вас заворожила моя особенность, — произнес Хортенко.

И это была чистая правда. Полукруглые, при ближайшем рассмотрении его глаза делились на тысячи гладких, как стекло, фасеток.

— Они обеспечивают вам круговой обзор? Вероятно, помогают находить путь в темноте?

— Да. Но главным образом они обеспечивают невозможность переиграть меня в гляделки, — ответил Хортенко. — Кстати, я не моргаю. — Он протер глаза платком и опять нацепил на нос очки. — И в слезах не нуждаюсь. Но у вас явно тоже имеются собственные заимствования у других видов.

— О, нет. Мой геном, хотя и был различными путями модифицирован, дабы я мог легко вписываться в человеческое общество, полностью принадлежит благородному псу.

— Как любопытно. А зачем именно это сделали?

— Такие вещи — обычное дело в Америке. — Довесок вежливо кашлянул, давая знак сменить тему. — По не относящемуся к делу поводу, мне интересно, не…

— Я знаю, о чем вы хотите спросить. Но я не могу помочь вам с князем. Считайте вопрос закрытым. Хотя смею надеяться, что я пригожусь вам с другой стороны. Я способен, например, помочь вам вернуть вашу книгу.

— Книгу? — непонимающе переспросил Довесок.

— Книгу, украденную у вас во время парада.

— Вы озадачили меня, сударь. В те минуты никакой кражи не было, за возможным исключением тех, которые совершили карманники. Воришки всегда работают в толпе во время уличных шествий.

— Что ж, полагаю, мои осведомители оказались не на высоте, против обычных своих стандартов, — сказал Хортенко, слегка улыбнувшись.

Он отошел от Довеска, а его карлики последовали за хозяином.

Довесок вернулся в бальный зал и обнаружил, что несколько мужчин собрались у перегородки, чтобы побеседовать с вовсе-не-недоступными Жемчужинами. По его кивку из небытия возникли неандертальцы — сейчас одетые, как положено, в официальные костюмы — и расшугали любопытных. Затем он придвинулся к полотнищу, дабы побеседовать сквозь резьбу и тюль с Зоесофьей.

— Ну? — прошептала она.

— Князь Московии шлет свои глубочайшие сожаления, но его удерживают неотложные государственные дела. Он испытывает вполне понятное нетерпение познакомиться со своими невестами и приказал подготовить для вас комнаты в Теремном дворце с соответствующей роскошной обстановкой. — Довесок умолк, наслаждаясь благодарными отзывами по меньшей мере шести слушательниц.

Но Этери протолкалась в передний ряд группы и надулась.

— Где Аркадий? Почему он перестал навещать нас? — Прежде чем Довесок успел ответить, она продолжила: — Вы во всем виноваты, посол де Плю Пресьё. Единственное, что помешало бы ему присутствовать рядом со мной на столь важном событии, это если бы вы посадили его под замок!

В ту же секунду Довесок случайно оглянулся на Хортенко и его ученых гномов. Все трое неотрывно таращились на него.

— Боюсь, мы уже не увидим Аркадия Ивановича, — рассеянно пробормотал Довесок.

Короткий резкий звук втягиваемого воздуха подсказал Довеску, что он совершил ошибку. Даже сквозь экран он разглядел, как смертельно побелело лицо Этери. Глаза у нее сделались черными и немигающими.

— Если вы не доставите моего молодого человека сюда до окончания праздника, я скажу неандертальцам, что ты пытался положить свои грязные лапы на мое тело. И они разорвут тебя пополам. Так тебе и надо.

Довесок соображал быстро.

— Ты не поняла меня, образец красоты. Я предположил, что мы вряд ли увидим парня снова, поскольку его тело уже передано в министерство общественных расследований.

— Что?!

— Это печальная история. Он разрывался между любовью к тебе и трагическим осознанием того, что вы никогда не сможете быть вместе. Поэтому юноша бросился с Большого Каменного моста в Москву-реку. Теперь официальным лицам решать, убило ли его падение или он утонул. Но, как бы то ни было, ясно, что бедняга покончил жизнь самоубийством.

Евлогия и Евфросинья крепко обняли Этери. Поскольку они являлись абсолютными близнецами во всех отношениях (за исключением того, что у одной кожа отливала аспидно-черным, а у другой была белой, как снег), зрелище получилось отвлекающе прекрасным.

— Как романтично! — воскликнула Евлогия.

— О, да! — согласилась Евфросинья.

Этери поднесла запястье к потрясенному лицу. Затем прикоснулась губами к тому месту, где губы Аркадия оставили несмываемый след.

— Увы! Мой глупый Аркаша! — воскликнула она и сомлела с такой изысканной грацией, что у Довеска дух захватило.

Жемчужины сгрудились вокруг ее упавшего тела, растирая ей руки, обмахивая свою подругу и оказывая ей прочие аналогичные услуги. У экрана задержалась только Зоесофья.

— Он, разумеется, написал прощальную записку? — прошептала она еле слышно.

— Естественно. Я скопирую ее и пошлю Этери утром.

— Не беспокойтесь, я позабочусь обо всем. Вы не знаете, что говорить.

И, царственно вскинув голову, Зоесофья горделиво выпрямилась. Чувствуя себя одновременно отчитанным и, однако, гораздо лучше, чем за минуту до инцидента, Довесок вернулся к празднеству. Утром Жемчужины выдвинут новый набор жалоб — а ведь они и так непрестанно требуют немедленно представить их князю! Но у Довеска еще есть время. На данный момент все хорошо.

Хортенко не стал садиться в карету после приема. Он считал, что ходьба помогает сосредоточиться. Ученые гномы, не задумываясь, шагали по бокам от него. Пешеходы, завидев Хортенко, торопливо отступали на проезжую часть, дабы убраться с дороги.

Наконец он обратился к тому из двоих, кто был чуть повыше:

— Разве не странно, Макс, что Византийская империя прислала в качестве посла американца… являющегося, если называть вещи своими именами, собакой?

— Византий был основан мегарцами и аргивянами под водительством Византа в 667 году до нашей эры. Халиф является четырнадцатым в линии клонов Абдуллы Политически Неуязвимого. Расстояние между Москвой и Византией по прямой составляет 1098,901 мили, то есть 1544,192 версты. У посла акцент уроженца Земель Западного Вермонта — одной из небольших республик в Подканадской Северной Америке. Америку открыли дамасские моряки в правление Абдул-Рахмана III. Моряки сексуально невоздержанны. Генетические аномалии политическая элита Византиума вроде бы не одобряет, хотя в гражданском кодексе не содержится на этот счет никаких указаний. Ни один индивид, чей геном являлся человеческим менее чем на 97 процентов, никогда не получал полного гражданства в Халифате.

— Хм. Интересно. Что же, черт побери, скрывает посол?

С абсолютной и непритворной серьезностью второй ученый произнес:

— Все, что угодно.

— Да, Игорек, но мне кажется, он также хотел дать нам понять, что он себе на уме. Достопочтенный сэр Блэкторп Рэйвенскаирн де Плю Пресьё ведет с нами серьезную игру. — Хортенко сцепил руки за спиной и хмуро уставился на землю. Его саванты сохраняли безмятежность. Вскоре он произнес: — Мы знаем, чего боятся люди. Но как насчет собак?

Карлики открыли рты, но он жестами велел им молчать.

— Скажи мне, Макс. От какой породы, по твоему мнению, происходит наш добрый друг посол?

— Две характеристики отличают собаку от других псовых: ее повсеместное распространение в тесном соседстве с людьми и огромное число подвидовых вариаций. У собак нет зубов мудрости. Мудрость есть культурный артефакт. Порода есть культурный артефакт. Посол — либо полукровка, либо генетическая химера. Бабуины были замечены за тем, что воровали щенков диких собак и выращивали их для охраны своей стаи. Химера — мифическое чудище, описанное Гомером как «творение бессмертных, а не человека, лев спереди и змея сзади, посередине козел». Источник генома посла, похоже, происходит в основном от американского фоксхаунда.

— Серьезно?

Идти до дома Хортенко было недалеко. Добравшись туда, он позвонил дежурному помощнику.

— Накормите и помойте Игоря и Максима, затем усадите их читать сегодняшние отчеты. Мне нужно, чтобы вы расширили псарни в подвале и купили для них собак… восьми хватит. Американских фоксхаундов, если можно, хотя сгодятся и любые близкие к ним. Давайте выясним, что причиняет им боль и чего они боятся. Просто на тот случай, если нам придется подвергнуть посла допросу.

5

Москва была городом скрытых проходов и удивительных глубин. Там имелись пешеходные дорожки, которые проходили под всеми крупными проспектами. Вдоль улиц — уже на открытом воздухе — выстроились мелкие магазинчики и лавчонки. Здания освещали биолюминесцентные лишайники, растущие под стрехами крыш. Подвалы вели в обширные подземные галереи. Нелегальный бизнес вытекал из не отмеченных на карте складов, вырезанных в материковой породе в те времена, когда город был еще молод. Военные установки ушедших эпох и бункеры, созданные для защиты древних тиранов от любых врагов, были глубоко встроены в трехмерную сеть транспортных и служебных туннелей. К слову сказать, некоторые до сих пор функционировали, а в других содержались руины инфраструктуры торопливо растерзанных после бунта электронных рабов человечества. Длинные коридоры соединяли более не существующие здания.

— Водки, барышня?

— За каким еще дьяволом я могу торчать в этой вонючей дыре?

Кто угодно запутался бы в подземных извилистых путях… но к Ане Пепсиколовой данное утверждение не относилось. Для горожан она была лучшим проводником, какого только можно было нанять за деньги, — ведь Пепсиколова раскрывала тайны Москвы. Молодая женщина аристократического происхождения уже давно болталась в криминальном подполье, а поскольку никто не знал ее покровителя, то ее можно было запросто обжулить или обсчитать. Для тайной полиции она превратилась в безжалостного и полезного агента под прикрытием, хотя лояльности стражи порядка к ней не питали. Для Сергея Хортенко она была наивной и гениальной девочкой, сунувшей нос в чужие дела и вследствие этого сломившейся под его волей. Ну а для чудищ, воображавших себя настоящими правителями Нижнего Города, она являлась удобным средством шпионажа за Верхним Городом. Планы тварей наливались, вызревали, и с каждой минутой приближался тот великий день, когда все в Москве — и она в первую очередь — умрут.

Ей порой бывало нелегко держать в узде своих мнимых хозяев — а еще труднее решить, кого из них она ненавидит больше остальных. Единственное реальное удовольствие она испытывала лишь в те моменты, когда ее нанимал кто-нибудь достаточно слабый. Вот тогда-то она и осмеливалась скормить его, живого и вопящего, одному из угнетателей.

Пепсиколова сгорбилась над тарелкой с хлебом, нарезанным на маленькие кусочки. Она смолила сигареты одну за другой и выпивала медленно, но неуклонно, поддерживая негромкое гудение в затылке. После каждой стопки Пепсиколова клала распяленную ладонь поверх хлеба. Затем закрывала глаза, неуловимым движением выщелкивала из запястных ножен Святую Кириллу и тыкала между пальцев, дабы наколоть на острие новый кусочек и убрать изо рта послевкусие. Такой способ она использовала для оценки собственной трезвости. Ей требовалась ясная голова, когда этот иностранный авантюрист по имени Обри Даргер соизволит появиться здесь.

Последние два дня она за ним наблюдала. Сегодня они поговорят.

Наконец раздался дробный топот ног по ступеням, ведущим с улицы, и ее жертва распахнула дверь. На крохотное мгновение прохладный осенний воздух хлынул в «Ведро гвоздей». Потом дверь с грохотом захлопнулась наглухо, восстанавливая вонь сигарет и несвежего пива.

— Англичанин! — воскликнул неприметный юноша — неинтересный даже людям Хортенко. Парень регулярно заглядывал сюда спорить о политической теории и, уходя, оставлял повсюду пачки листовок.

— Точно! — отозвался его приятель.

Молодая женщина, еще наполовину студентка, но уже куда больше проститутка, повернулась на табурете и послала незнакомцу воздушный поцелуй.

Иностранец мог быть очарователен, когда хотел, — это было первое, что записала Пепсиколова в своем отчете.

— Водки! — крикнул Даргер, хватая стул и швыряя кепку на стол. — Если это пойло можно так назвать.

Бутылка, стакан и тарелка хлеба были доставлены. Даргер хлопнул стопку и отщипнул мякиш. Затем откинулся на стуле, чтобы наполнить стаканы на соседнем столе.

— Итак, что за подрывную чушь мы обсуждаем?

Дилетанты рассмеялись и подняли свои стаканы в приветствии.

Даргер производил впечатление щедрого человека, но в действительности тратил совсем немного денег. К примеру, заказал лишь полбутылки водки в течение долгого вечера. Вот и вторая особенность, которую Пепсиколова отметила в своем отчете.

Она пытливо изучала Даргера прищуренными глазами. Он отличался от всех, с кем ей доводилось иметь дело. В принципе, он был неплохо сложен, но лицо… ну, стоило ей хоть на мгновение отвернуться или самому Даргеру — сменить позу, как он буквально терялся в потемках. Не то чтобы он был неказист, отнюдь… Если выражаться точнее, то внешность Даргера была настолько типичной, что его облик отказывался задерживаться в памяти. Когда Даргер говорил, то черты его лица оживлялись. Но едва его губы переставали двигаться, как он тут же сливался с обоями.

Непримечательный. Вот верное определение.

Пепсиколова подошла к столу иностранца.

— Вы кое-что ищете.

— Как и все мы, — Даргер улыбнулся ей и подмигнул, явно приглашая присоединиться к нему в частном заговоре. — В юности я некоторое время работал предсказателем. «Вы стремитесь к совершенству», — говорил я. «В вас есть неизведанные глубины… Вы пережили великую утрату и познали страшную боль… Окружающие не в состоянии оценить вашу чувствительную натуру». Я твердил всем одно и то же и кормил каждого одинаковыми сказками. На самом деле моя болтовня была столь убедительна, что пошел слух, будто я вожусь с демонами… В итоге я сбежал от толпы линчевателей под покровом ночи.

Пепсиколова пинком отодвинула ближайший стул.

— Садись же и расскажи мне о себе, — продолжил Даргер. — По-моему, ты замечательный человек, который заслуживает гораздо лучшего, чем дрянное обращение, которое ты до сих пор видела в жизни.

Он смеялся над ней! Пепсиколова мысленно пообещала себе, что он заплатит за свои слова.

— Проводник, — произнесла она. — Мне сообщили, что вы нуждаетесь в проводнике, достаточно сведущем в подземных путях.

Он задумчиво уставился на нее.

Пепсиколова легко могла представить, что он видел. Женщина брачного возраста, худенькая, с коротко постриженными темными волосами. Одета в рабочую одежду: мягкая шляпа, свободный пиджак поверх простого жилета и сорочки, мешковатые штаны. Ботинки у нее были достаточно прочными, чтобы переломить хребет крысе, наступив на нее лишь единожды. Она знала это по опыту. Даргер не заметит Святую Кириллу и Святую Мефодию — один узкий клинок для рукопашной и второй для метания, — которые она прятала в рукавах. Но у девочек имелся братец, Большой Иван, прикрепленный на поясе. Иван, как и многие мужчины, был не слишком функционален, поэтому служил для понта и устрашения.

— Ваша цена? — спросил Даргер.

Она ответила.

— Вы наняты, — кивнул он. — За половину названной суммы, разумеется… я не дурак. Можете начинать знакомить меня с общей областью, где я желаю сосредоточить свои поиски.

— А именно?

Он неопределенно повел рукой.

— Я думаю о востоке. Под старым городом.

— То есть у подножия Кремля? Я знаю, что вам нужно.

— Правда?

— Не думайте, что вы первый, кто нанимает меня для поисков утерянной могилы царя.

— Освежите мою память.

Не потрудившись убрать из голоса раздражение, Пепсиколова бросила:

— Во время падения Утопии огромное множество вещей было спрятано, чтобы защитить их от определенных сил. Среди них оказалась и могила царя Ленина, некогда возвышавшаяся на Красной площади, но теперь похороненная в неизвестности. Как имена Петра Великого или Ивана Грозного, его имя до сих пор важно для русских. Если его тело найдется, оно, несомненно, будет использовано вашими друзьями-диссидентами. Кроме того, существуют обычные слухи о связанном с могилой кладе. Конечно, это полная чушь, но я уверена, вы все равно в них верите. В общем, не думайте, что меня легко обмануть.

— Да! Точно! Вы видите меня насквозь, — Даргер лучезарно улыбнулся. — Вы исключительно проницательная женщина, и я ничего не могу от вас скрыть. Мы можем приступить прямо сейчас?

— Как пожелаете. Воспользуемся черным ходом.

Они направились на кухню, и Даргер придержал для своей спутницы дверь. Когда Пепсиколова проходила мимо, он положил руку ей на зад в вызывающей ярость снисходительной манере. По ее позвоночнику прокатилась судорога удовольствия.

Она заставит его страдать с наслаждением.

Первый раз баронесса Лукойл-Газпром провела ночь с Аркадием одна. Во второй раз она явилась в сопровождении своей лучшей подруги Ирины — в надежде притупить его аппетиты. Однако, когда жемчужный свет зари затопил город и просочился в окна апартаментов юноши, две дамы распростерлись, ослабшие и утомленные, на плоту его огромной кровати. Сам же Аркадий был абсолютно уверен, что мог бы продолжать еще не один час.

Но, видя их изнеможение, юноша нежно поцеловал каждую из милых женщин в лоб и, накинув вышитый шелковый халат, прошествовал к окну. Он хотел встретить рождение нового дня. Алхимия рассвета превратила дымы и туманы Москвы в размытую и святую дымку, на краткий срок преобразившую забитое людьми и злое место в безгрешный город на холме. Перед Аркадием расстилался второй Иерусалим, достойное обиталище для Духа Живого.

Молодой человек застыл на месте, утопая в присутствии Бога.

Спустя несколько минут баронесса Авдотья чуть заметно шевельнулась и выдохнула:

— Это было… даже лучше, чем в первый раз. Я и представить себе не могла, что такое возможно.

Ирина рядом с ней промурлыкала:

— Я не позволю, чтобы меня касался другой мужчина. Не собираюсь портить воспоминание об этой ночи.

Слова благородных дам стали для Аркадия настоящим бальзамом. Подруги так старательно почесывали его самолюбие, что ему пришлось подавить порыв броситься обратно на кровать и показать им обеим, на что он еще способен.

— Почему ты бросил нас? — притворно пожаловалась баронесса. Аркадий уловил любящую улыбку в ее голосе. — Что привлекло твое внимание?

— Я наблюдаю восход солнца, — просто ответил он. — Оно стремится подняться над горизонтом, а горизонт будто движется, как веки спящего, когда тот пытается проснуться. Пусть задача и трудна, но победа неизбежна. Никакие армии мира не способны задержать светило даже на мельчайшую долю секунды.

— Твои речи звучат вдохновляюще.

— Да! Да! — воскликнул Аркадий с уверенностью неофита. — Точно так же милосердный Господь пытается проложить Свой путь в наши связанные ночью, грешные жизни — порой это кажется даже невозможным, но Его воля непреклонна и неустанна. Тьма бежит пред Ним. Его Свет озаряет нас подобно солнцу, и наши души наполняются чистотой, умиротворением и покоем.

— О, Аркадий, — восхитилась Ирина. — Ты такой духовный. Но Бог не входит в жизни обычных людей подобным образом. Он так ведет себя только со святыми и людьми из книжек.

Аркадий отшвырнул халат и вернулся в постель. Он сгреб обеих женщин в охапку и обратился к ним по уменьшительным именам:

— Ах, моя красавица Дуняша! Милая Иришка! Не отчаивайтесь, ибо Господь нашел способ пробить пленку, отделяющую его от земного мира.

— Прочь, ненасытный зверь! — Баронесса высвободилась из рук Аркадия, но затем, когда он не сделал попытки обнять ее снова, устроилась в них обратно. Ирина перекатилась и слегка коснулась чуть надутыми губами груди Аркадия.

Теперь наступала самая деликатная и важная часть миссии Аркадия.

— А знаете, я ведь не всегда был столь пылок и так уверен в негасимой любви Господа. Еще недавно я был слаб и обуреваем сомнениями, — он помолчал, будто споря с самим собой, надо ли делиться с ними великой тайной. — Дорогие мои! Хотите стать сильными, как и я? Желаете иметь мою сексуальную мощь? Это ерунда. Нет ничего проще. Я все вам покажу. Но, что более важно, вы сами почувствуете присутствие Господа внутри себя — так же интимно, как ощущали мою нежность.

— Звучит восхитительно, — прошептала баронесса Авдотья, — хотя и невероятно.

— Пригласите меня к себе в имение на следующие выходные, когда барона не будет дома, и я привезу с собой все, что потребуется. И мы втроем станем ближе, чем любовники, и сильнее, чем боги.

— Я приеду, — пообещала Ирина. — Но я должна привести с собой еще пару друзей, чтобы иметь возможность передохнуть между твоими любовными натисками.

— Мы примемся за дело впятером.

Это был мимолетный миг золотого совершенства, который наступает в конце сентября. Русские называют его «бабьим летом». Парки и бульвары Москвы выманивали любовников и зевак из домов и контор. Люди катались на лодках по серебристым водам реки. Вид с лесистых высот Тайницкого сада отличался живописностью лубка, раскрашенного вручную.

Находясь в Кремле, Довесок чувствовал себя вознесенным над повседневными заботами обывателей города. Теперь Довесок наконец-то понял состояние здешних правителей. Он ощущал не только физическое, но и моральное превосходство, занимая более высокое и духовное, поистине горное место. В то время как московиты из плоти и крови истекали от пота, воняя сосисками и квасом, он сохранял чистоту. «Бедняги!» — жалостливо подумал Довесок, подразумевая каждого, кто имел несчастье тут родиться.

К тому же, надо признать, неплохо было для разнообразия убраться подальше от Жемчужин. При всей своей красоте и очаровании Жемчужины проявляли своеволие и настырность. И они становились упрямее с каждым днем, требуя, чтобы их отвезли с помпой и церемониями в Теремной дворец, дабы они могли предстать, краснея и стесняясь, перед женихом. После чего, полагал Довесок, семь девственниц с их переизбытком книжного образования и отсутствием разрядки для их физических желаний продемонстрировали бы князю, насколько ужасающими они могут быть.

Поэтому он и обратился к пухлому и напыщенному чиновнику, восемнадцатому по степени могущества человеку в Москве, с которым они медленно прогуливались среди рябин Тайницкого сада.

— Мы в Москве уже больше месяца, а вы по-прежнему не можете осуществить самую простую вещь? — ядовито поинтересовался Довесок.

— Я сделал все, что мог, но, увы, встреча с князем Московии не из тех, что случаются часто.

— Все, чего я хочу, — повторил Довесок, — вручить правителю в подарок семь прекрасных наложниц, причем все они изящны, умны и отчаянно мечтают ему угодить. Они созданы не просто для красоты и приятного времяпрепровождения. Жемчужины умеют готовить, составлять букеты, жульничать в картах и играть на фортепиано. Они не только приятны глазу и уху и — теоретически — носу, руке и языку, но и получили серьезное образование по литературе, психологии и политической философии. Как советники они будут неизменно честны, но проявят византийскую утонченность. Между прочим, они натасканы во всех социальных навыках и эротических искусствах. Никогда еще подобный дар не отвергали столь грубо!

— Князь — великий и занятой человек.

— Предупреждаю вас, что, когда он испытает тысячу восторгов Жемчужин Византии, он не наградит вас за то, что вы так долго их к нему не пускали.

— У вас свой долг, а у меня — свой. До скорого свидания. — Завернувшись в свое достоинство, как в плащ, чиновник, коего Довесок считал самым бесполезным типом в Москве, удалился.

Обескураженный посол плюхнулся на скамейку.

Загадочное имя Тайницкого сада имело больше смыслов, чем казалось на первый взгляд. Но, конечно же, свое название он получил из-за Тайницкой башни, над которой и располагался. А башня, в свою очередь, являлась одной из двух дюжин кремлевских сооружений, возведенных еще во времена Утопической эпохи. Вообще, об этом месте ходило множество слухов. Некоторые говорили, что в кладке находится вход в секретный подземный туннель. Другие утверждали, что в башне есть тайный колодец. Наиболее правдоподобной выглядела версия наименования ее в честь давно разрушенной Церкви Святых Таинств, некогда стоявшей поблизости. Но какое из них правдиво, никто не мог сказать. В России отсутствовали факты и были только противоречивые конспирологические теории.

Довесок вынырнул из своих грез и обнаружил рядом с собой на скамейке крепко сбитого и невзрачного мужчину в синих летных очках.

— Что-то вы какой-то невеселый, посол, — заметил Хортенко. — Могу я спросить почему?

Будучи в дурном настроении и не видя причин притворяться, Довесок ответил:

— Уж вы-то должны знать! Именно вы должны быть в курсе того, что я и не пытался скрывать.

— Да-да, ваши «Жемчужины», разумеется. Я просто начал светскую беседу. Но вы слишком прямолинейны. Посему буду столь же откровенен. Вам невозможно увидеть князя Московии. Ни одного иностранца никогда не допускали на прием. Но если вы ответите мне открыто и честно на пару вопросов, я устрою для вас встречу с князем. И тогда… вы получите столько внимания великого человека, сколько он решит вам уделить.

Было в тихом веселье, с которым говорил Хортенко, нечто, от чего волоски на загривке у Довеска встали дыбом. Испытав на миг ужас, Довесок произнес:

— Что вы желаете узнать?

— Кое-что об украденной у вас книге… что именно это за книга?

— Не могу ответить вам точно, поскольку данные сведения политические хирурги халифа заперли в моем мозгу с целью неразглашения. — Довесок заморозил все мускулы лица и тупо уставился вдаль. Затемвнезапно, судорожно вскинув голову, он продолжил: — Однако я способен сказать, что она предназначалась в подарок князю.

— Тогда мы с вами союзники. Кстати, книга очень ценная?

— Гораздо ценнее, чем Жемчужины Византии. В действительности она являлась главным подарком, а они — лишь дополнением.

Хортенко поджал губы и задумчиво постучал по ним коротким указательным пальцем.

— Полагаю, мои люди смогут помочь вернуть ее, отыскав вора. Он — иностранец и поэтому не затеряется в городе.

— Его зовут Обри Даргер, и он служил у меня секретарем. Но, должен вам признаться, книга как таковая бесполезна без… — Довесок немилосердно кривил лицо, словно подыскивал формулировку, дозволенную заложенной в мозг программой. — Без определенной информации, которой владеет только он.

— Любопытно. Но информация довольно легко выйдет под пыткой.

— Если бы!.. Да я бы сам взял в руки кнут, после того что натворил негодяй Даргер! Но по той же причине, по которой я не могу быть откровенен с вами касательно… этой стороны дела… в общем, затея абсолютно бесполезна. — Довесок вздохнул. — Жаль, что я не могу быть вам полезен. Вряд ли моего рассказа достаточно, чтобы обеспечить встречу с князем.

— Вовсе нет, — пробормотал Хортенко, сверился с маленьким ежедневником и сделал пометку. — Приходите ко мне домой в следующий вторник, и я отведу вас к нему.

Даргер последовал за своим проводником в подземный город.

Аня Пепсиколова являлась агентом тайной полиции. Но Даргер не имел к ней никаких претензий. На самом деле в том-то и заключался весь смысл его шарады — привлечь внимание сил, реально управлявших Московией, и в конечном итоге убедить их, будто у него есть нечто им нужное.

Такое, за что они охотно и дорого заплатят.

Естественно, правители заведомо скупы с теми, кто оказывает им услуги. Поэтому для получения достойной награды требовался молчаливый партнер. Некто, занимающий высокое положение в администрации. Работа Довеска заключалась в том, чтобы найти этого персонажа, ну а сам Даргер старательно изображал приманку.

Кухня «Ведра гвоздей» вела в длинный коридор. Сквозь приоткрытые двери можно было разглядеть мясные лавки, судомойни, грибные плантации, генностыковочные лаборатории и тому подобные заведения. Здесь обитали низшие слои рабочего класса. Эти люди мрачно цеплялись за скудные средства к существованию и отчаянно боялись, что могут потерять хватку и рухнуть в бездну безработицы и нищеты.

Даргер и Пепсиколова прогрохотали вниз по металлическим ступеням, готовым провалиться от старости на самое дно, где выживали лишайники и светящиеся грибы. На пересечении двух коридоров безногий ветеран войны с растущими из щеки щупальцами продавал масляные лампы и одеяла. Пепсиколова бросила ему несколько рублей, и тот зажег две лампы плюющейся серной спичкой. Пламя сначала взмыло вверх, но сразу же опало, когда продавец подкрутил фитили. Пепсиколова вручила одну лампу Даргеру.

Металлические части светильника казались хрупкими, а тонкие стеклянные пластинки, похоже, могли разбиться от слабого прикосновения.

— А это не огнеопасно? — спросил Даргер.

— Если Москва горит, то она сгорит дотла, — пожала плечами фаталистка Пепсиколова.

И она принялась спускаться по второй крутой и бесконечной металлической лестнице. В конце концов путники оказались в обширном и сумрачном станционном вестибюле с мраморными стенами. Бетонные причалы окаймляли подводную реку, чьи воды были черны, как Стикс.

— Это Неглинная, — произнесла Пепсиколова с оттенком грусти. — Бедняжка замурована с незапамятных времен.

При виде гостей горстка гондольеров побросала сигареты и принялась размахивать фонарями, зазывая вновь пришедших на свои суденышки. Но Пепсиколова их проигнорировала. У конца причала стоял маленький челнок. Она забралась в него, а следом за ней и Даргер.

Когда они готовились отчалить, случилась странная сцена. Из мрака возник почти бесплотный и бесцветный персонаж и протянул три пачки сигарет, которые Пепсиколова приняла без единого слова. Лицо существа ничего не выражало, двигалось оно вяло. Потом отвернулось и спустя секунду исчезло.

— Кто это был? — поинтересовался Даргер.

Пепсиколова раздраженно отмахнулась и прикурила сигарету.

— Кое-кто. Посланник. Не из тех, до кого кому-либо есть дело.

— Ты бы не курила. Здоровее была бы.

— Расскажи мне что-нибудь такое, чего я не знаю, — отрезала Пепсиколова и оттолкнулась шестом.

Даргер развалился на корме. Он наблюдал за Пепсиколовой, освещенной бликами фонаря. Когда она опиралась на шест, он не мог не замечать, что у нее очень милая попка. Долгие месяцы в обществе изысканных и неприкосновенных женщин сделали его остро восприимчивым к чарам их несовершенных, но (теоретически) податливых сестер.

В начале их похода он похлопал ее по заду, главным образом для утверждения себя в образе незначительного типа — то есть исключительно ради притворства. И как же она выгнула спину! Она ж едва не замурлыкала! Даргер льстил себе, что женщинам он нравится, но Аня Пепсиколова отреагировала настолько необычно, что заставляла предположить более сильные чувства по отношению к нему.

Даргер предвкушал, как познакомится с этой штучкой гораздо ближе. Однако на данный момент пусть она потомится на задней конфорке. Скоро у него будет предостаточно времени для романов.

И еще он надеялся, что не разобьет ей сердце, когда ему неизбежно придется двигаться дальше и оставить ее ни с чем.

Темные волны ударялись в борта лодки. Пепсиколова увлекала его все глубже в тайну.

Сегодня был вторник, поэтому Довесок устроил очередное чаепитие. Поперек всей комнаты по обе стороны от разделительного экрана поставили одинаковые половинки столов. Кучки мужчин (женщины отсутствовали, потому что вполне резонно находили предполагаемое сравнение с Жемчужинами болезненным) соперничали за внимание красавиц, пока лакеи с безумно сверкающими глазами следили за нуждами своих господ и быстро наполняли их чашки. Порой какому-нибудь господину удавалось отвлечь Жемчужину от своих соперников, и двое замирали поодаль, тихо переговариваясь через полотнище.

Девушки не надевали вуалей, поскольку они находились в доме и придерживались здешних традиций. Это придавало Жемчужинам пикантную дерзость и добавляло особую пряность к самым невинным их замечаниям.

Зоесофья изящно порхала от стола к столу. Она успевала отвлечь Русалку от лести юного обожателя, которую та начинала воспринимать слишком серьезно, и ловко переключала внимание отставного генерала с Евлогии на Евфросинью, чтобы каждая могла потом обвинить его в непостоянстве. Если беседа становилась чрезмерно горячей, она приглушала ее, пока неандерталец не бросался на обидчика. А если разговор не клеился, Зоесофья оживляла его двусмысленно-сестринским поцелуем во влажные губы Нимфадоры. Когда она закончила обход и Олимпия встала, чтобы сменить ее, атмосфера в комнате значительно наэлектризовалась.

— Барон волком смотрит на любого, кто пытается сесть за твой столик, — шепнула ей Олимпия.

— Я знаю. Ужасное хамство с его стороны.

— Но это также очень показательно в плане его намерений. Как и манера твоего молоденького художника, того, с неудачными усиками, который отказывается реагировать на грозные взгляды.

— Оба перегнули палку. Боюсь, один из них неизбежно убьет другого.

Олимпия нацепила маску утомленного безразличия.

— Всегда найдутся еще художники, они взаимозаменяемы. Но, судя по всему, если бы пал Смоленский Мясник, все приняли бы это за акт благородной гражданской духовности.

— Ах ты, вредная, порочная девчонка, — прощебетала Зоесофья и склонила голову. — Когда-нибудь превратности политики освободят нас из княжеского гарема, и ты осчастливишь какого-нибудь несчастного мужчину.

— Несчастных, — надменно провозгласила Олимпия. — Много, много, много мужчин.

Сказать по правде, Зоесофью подобные приемы утомляли. Однако Жемчужины пребывали в лихорадочном состоянии и явно соревновались между собой. Их интересовало только одно: кто следом за Этери отправит в мир иной незадачливого кавалера, к примеру спровоцировав дуэль. Самоубийство уже имело место быть, поэтому вообще не рассматривалось как нечто стоящее. Зоесофья тоже хотела приложить к процессу максимум усилий. Она подошла к столику, где сидели барон Лукойл-Газпром и художник, которого, если начистоту, она находила таким скучным, что не могла заставить себя запомнить его имя. Ухажеры нетерпеливо ждали ее возвращения. «Никодим, дорогой», — обращалась она к барону, а к художнику: «Мой крольчонок!»

— Вот и вы, дражайший ангел! — Художник был тощий, как борзая, и нервный, как две легавые. — Я умер тысячу раз за время вашего отсутствия.

— Мне пришлось хуже, — сухо заметил барон. — Он, по крайней мере, не делил стол с придурком.

Барон был богат и красив, хотя в его кругу это было само собой разумеющимся, а его влиятельность в области политики являлась плюсом для Зоесофьи. Но главное, он считал себя умным, а такие люди неизменно и с восхитительной легкостью поддаются манипуляции. Он подался ближе к экрану и произнес негромким игривым тоном:

— Скажи, ma petite minette,^[10] каков кратчайший путь в твою спальню?

— Через свадебную часовню, — рявкнул неженатый художник.

Зоесофья позволила себе спешно подавленный смешок.

Барон поморщился, но тотчас парировал:

— Милая барышня, наивный… юнец подталкивает вас на мрачный путь. Сам я проделал его и не могу рекомендовать ни опыт, ни конечную перспективу.

— Но я сделал даме приличное предложение, — возразил художник.

— Вы забываете, что все Жемчужины обещаны князю Московии.

— Следовательно, ваши слова означают, что, дабы предать свою жену, вы требуете от Зоесофьи наставить рога князю?

Все произошло мгновенно — слишком быстро, чтобы Зоесофья смогла вмешаться, даже если бы правила их «жемчужной» игры позволяли. Барон шумно втянул воздух. Вставая, он задел стол: ложки и чашки зазвенели.

— Такого оскорбления я не потерплю! — воскликнул он громко. — Сударь, я предоставляю выбор оружия вам.

Художник тоже почему-то оказался на ногах. Он был столь незначительной персоной, что Зоесофья не увидела, как он встал.

— Тогда я выбираю холст и масло, — заявил он. — Каждый из нас напишет карикатуру на другого. — В своей ярости он выглядел как терьер, дразнящий быка. Разумеется, от усов проку не было. — Победителя определят голосованием…

— Ха! Краска не оружие. Дуэль не дуэль, если нет риска получить смертельную рану.

— Пожалуйста, позвольте мне закончить. Портрет-победитель будет выставлен на публичное обозрение на месяц за счет проигравшего.

Барон побелел. Затем сел на место.

— Этот вызов недостоин дворянина, — проворчал он, — и я отказываюсь принимать его.

Во время перепалки в зале воцарилась тишина. Теперь вокруг поднялся шелест аплодисментов. Художник покраснел от удовольствия.

— Остроумно, моя морковка, — проворковала Зоесофья, — и поэтому ты должен быть вознагражден. Эй, ты! — Она щелкнула пальцами слуге-сервилю, обслуживавшему столик. — Следи за мной внимательно. Затем прими мой облик.

Сервиль уставился на нее тяжелым змеиным взглядом. Потом с легкостью, доступной лишь тем, кто лишен истинного самосознания, принял вид и позу Зоесофьи.

— Теперь делай в точности, как я.

Зоесофья нежно подняла руку, и сервиль принялся копировать ее жесты. Он двигался так, словно был ее тенью. Ее пальцы коснулись щеки художника. Она шагнула вперед, в его объятия. Ее подбородок приподнялся, и ее губы встретились с ртом молодого человека. Язык Зоесофьи мелькнул и спрятался.

Разделенные несколькими футами пространства, она и художник поцеловались.

Наконец, Зоесофья отступила на шаг, изящно извлекая свой заменитель из объятий живописца. Еще секунда — и сервиль принял исходную форму.

Барон наблюдал за этим представлением со смесью изумления, похоти, ярости и унижения. Внезапно он развернулся спиной к гостям и вылетел из бального зала посольства. Зоесофья уже не сомневалась, что на чаепитии в следующий вторник она недосчитается либо одного, либо другого поклонника.

В итоге посиделки вышли весьма забавными.

Хортенко поднялся по лестнице из подвала со спокойной душой и легким сердцем. На первом этаже его ждал лакей с горячим полотенцем, которое хозяин использовал, чтобы стереть случайные следы крови, оставшиеся у него на лице и руках. После этого он прошел в библиотеку и занялся последним отчетом Пепсиколовой, который лежал на боковом столике. Хортенко внимательно прочел его от строчки до строчки. Рапорт интересно сочетался с его собственными наблюдениями за поведением посла.

Затем Хортенко дотронулся до ближайшего колокольчика.

Дворецкий материализовался на почтительном расстоянии от хозяина.

— Бренди, ваше превосходительство?

— Стаканчик.

— Слушаюсь, ваше превосходительство.

Хортенко поболтал напиток в стакане, глядя на текучую жидкость и наслаждаясь ее ароматом. Мсье де Плю Пресьё несомненно настроен обмануть его. А это, вероятно, означало, что в конечном итоге посла придется с пристрастием допросить. Но прежде, чем Хортенко предпримет столь необратимый шаг, ему понадобится подтверждение князя о правильности своего решения.

Ведь именно князь Московии являлся главным арбитром в подобных делах. Не следовало действовать вопреки его суждению.

Хортенко прокрутил в памяти свою последнюю беседу с послом. «Да я бы сам взял в руки кнут», — сказал тот. Хортенко усмехнулся. Видимо, псоглавец совершенно не разбирался в современных пытках, осуществляемых компетентными профессионалами. Но очень скоро он все узнает.

Хортенко пригубил бренди и снова позвонил дворецкому. Когда тот возник в дверях, он произнес:

— Две собаки умерли. Пожалуйста, уберите их трупы и немедленно где-нибудь закопайте.

— Как вам будет угодно, ваше превосходительство.

Хортенко откинулся на спинку кресла с довольной улыбочкой. Он был человеком методичным и не терпел беспорядка.

6

Дневного света Аня Пепсиколова не видела годами. Подвальный бар, где она ежедневно встречалась с Даргером, был самой высокой точкой в ее путешествиях. Ну, конечно, еще имелся особняк Хортенко, хотя этот унылый дом давно стал для Пепсиколовой преисподней. По ее мнению, он ушел в землю гораздо глубже, чем мрачные непроглядные убежища Москвы. Аня даже не надеялась увидеть верхний мир. Запертая в темном лабиринте, она была словно привязана к тонкой и неразрывной нити судьбы, которая наматывалась на скрытую ось. Какой-то злой рок неуклонно притягивал Аню внутрь, к подземному центру, где ее ждали лишь безумие и смерть.

Но сегодня она еще жива, и это хорошо, напомнила себе Аня. И она по-прежнему третья по степени опасности — после Хортенко и подземных владык — во всем Нижнем Городе. Что если и не радует, то, по крайней мере, утешает.

И она вновь оттолкнулась шестом от мелкого дна Неглинной. На каменных стенах туннеля плясали тусклые отсветы фонаря, подвешенного на носу челнока.

— Я тебе говорила. Могила Ивана Четвертого, — сказала Пепсиколова, обращаясь к Даргеру.

— Ленина.

— Да, точно.

Пепсиколова привязала челнок у причалов площади Революции. Здесь поблескивали лишь бледные потеки лишайника. Аня, как всегда, задержалась у бронзовой статуи юноши с собакой, чтобы потрогать собачий нос, отполированный до блеска.

— На счастье, — пояснила она, и, к ее удивлению, Даргер проделал то же самое. — Зачем ты повторяешь? Это же моя примета, а не твоя.

— Человек моей профессии по необходимости чтит госпожу Удачу. И я не смеюсь над приметами, проверенными на практике: как ни крути, но они уже были многократно подтверждены опытным путем. Кстати, проходящий под приставной лестницей человек имеет куда больше шансов получить молотком по голове, нежели тот, кто осторожно ее огибает. Кроме того, банальный случай с разбитым зеркалом неизбежно влечет за собой неприятности в виде разъяренного владельца.

— А кто ты конкретно по профессии?

— В данный момент я ищу Ивана Четвертого.

— Ленина.

— Разумеется. — Даргер развернул карту Москвы. — Сейчас мы прямо под… в двух шагах от Воскресенских ворот?

— Правильно.

Даргер достал книгу, открыл примерно на середине и удовлетворенно кивнул. Затем убрал книгу обратно в карман и сказал:

— Мы распространим поиски на подземные переходы под южной стеной Кремля и над рекой.

— Южной стеной? Ты уверен?

— Да.

— Ты наверняка в курсе, что, по мнению большинства людей, могила находится где-то под Красной площадью.

— И именно поэтому никто до сих пор ее не нашел, — ответил Даргер с вызывающей ярость улыбкой превосходства. — Идем?

Они вступали на территорию Дрегов. Пепсиколова прикрыла створки фонаря, оставив лишь тоненький лучик. Яркий свет выдал бы в них откровенных чужаков и, следовательно, врагов. Передвижение в полной темноте, наподобие самих Дрегов, являлось вынужденной мерой. Зато теперь непрошеные гости превращались не в беззащитных жертв, а в шпионов и одновременно врагов. Люфт между двумя версиями был крайне невелик и существовал (как Пепсиколова иной раз подозревала) только у нее голове.

Аня толкнула ржавую железную дверь, та со скрипом отворилась и с шумом захлопнулась за ними. Пепсиколова и Даргер прогрохотали вниз по короткому лестничному пролету. Воздух казался затхлым, однако впереди чувствовалось огромное открытое пространство впереди. Луч фонаря не достигал дальней стены.

Они шли впотьмах, а под ногами хрустели дохлые тараканы.

— В таких местах я еще не бывал. — Голос Даргера отдавался гулким эхом. — Где мы?

— Прежде чем его застроили сверху, это было так называемое шоссе — дорога, построенная древними, чтобы механические рабы возили своих господ. Теперь тихо. Мы уже наделали достаточно шума.

В подземной Москве обитали различные племена. То были сломленные и бездомные, душевнобольные и пострадавшие от массированного восстановления вирусов, которые сохранились после многочисленных войн. Стойкие экземпляры периодически выбирались на поверхность — порыться в мусорных баках, стянуть что-нибудь в магазине или попрошайничать на улицах. Другие продавали наркотики или свои тела людям, которые вскоре с той же вероятностью сами могли оказаться внизу. Что до остальных, то никто не знал, как они ухитрялись сохранять жизнь, впрочем, довольно часто им это не удавалось.

Дреги считались самыми старыми и отчаянными из всех племен Нижнего Города. Они жили в унизительном страхе, что делало их опасными.

Вдруг впереди донесся звук, будто одной металлической трубой упорно и ритмично стучали о другую.

— Черт, — выругалась Пепсиколова. — Дреги нас заметили.

— Правда? И что теперь?

Аня поставила фонарь на землю и закрыла его створки. Мрак окутал их словно толстое одеяло.

— Надо ждать, а потом будем торговаться.

Даргер и Пепсиколова затаили дыхание. Спустя некоторое время раздалось шарканье ног по асфальту, тьма словно сгустилась и обрела форму. Из ниоткуда кто-то произнес:

— Кто вы такие и что вы делаете там, где вам быть не положено?

— Я — Аня Пепсиколова. Вы либо знаете меня, либо слышали обо мне.

Голоса зашептались и смолкли.

— Мы с моим спутником ищем нечто утраченное давно, до того как кто-либо из нас родился. У нас нет причин беспокоить вас, и мы обещаем держаться подальше от вашего логова.

— Сожалею, — ответил бесстрастный голос, — но мы заключили договор с Бледнолицыми. Они оставляют нас в покое, а мы охраняем их южную границу. Я осведомлен о том, что ты опасна. Но никто не берет назад обещание, данное Бледнолицым. Ты должна либо повернуть назад, либо умереть.

— Если я смогу как-то помочь… — начал Даргер.

— Заткнись, — Аня Пепсиколова сунула в рот сигарету, прищурилась и чиркнула спичкой.

Перед ней появились восемь тощих Дрегов. Они морщились и жмурились от внезапной вспышки света.

Они были вооружены заостренными палками и кусками труб, но только трое из них выглядели способными сражаться. Аня старательно запомнила их расположение. Затем взмахнула рукой, затушила спичку и возвысила голос:

— Я ела с Дрегами и спала в вашем логове. Я знаю ваши законы. Я имею право вызвать одного из вас на поединок. Кто из вас готов драться со мной? Без правил, без ограничений, насмерть.

Раздался новый голос, мужской, хрипловатый и довольный, как у человека, уверенного в своей силе:

— Это буду я.

Судя по всему, голос принадлежал самому крупному из шайки. Дрег стоял как раз справа от центра перед Пепсиколовой.

— Хорошо.

Легкое движение запястья — и Святая Мефодия легла в ладонь Ани. Стремительно, пока противник не сдвинулся с места, Пепсиколова метнула клинок прямо Дрегу в живот.

Он заорал и тотчас упал, плача и ругаясь. Темнота пошла рябью, поскольку остальные сгрудились над ним.

— Верните мне мой нож, пожалуйста.

Немного поколебавшись, кто-то швырнул Святую Мефодию к ее ногам. Пепсиколова подобрала клинок, вытерла его о штанину и вернула в ножны.

— Скажите Бледнолицым, что Аня Пепсиколова приходит и уходит, когда ей заблагорассудится. Если они хотят моей смерти, то могут заняться этим сами, не привлекая Дрегов. Но я не думаю, что они не осмелятся на такое, — заявила она и потрясла в воздухе пачкой сигарет.

— Откуда у меня курево? — спросила она, положив пачку на землю и кинув сверху еще одну. — Вот моя плата! Каждый раз, когда нам доведется пересекать вашу территорию в будущем, я буду класть здесь две пачки.

Пепсиколова взяла фонарь и открыла створки, осветив кучку обтрепанных Дрегов, которые отчаянно пытались залатать павшего товарища.

— Он не оправится от раны, — подытожила Аня. — Лучшее, что вы можете для него сделать, перекатить неудачника на живот и свернуть ему шею. — Затем она повернулась к Даргеру. — Нам пора.

Они двинулись по середине шоссе прочь от Дрегов. С каждым шагом Аня ожидала, что ее огреет по затылку железная труба или кирпич. На месте Дрегов она бы точно не задумывалась, как быть дальше. Но ничего не происходило, и вскоре стоны умирающего стихли у нее за спиной. Пепсиколова с шумом выдохнула и произнесла:

— Теперь мы в безопасности.

Она надеялась, что Даргер поблагодарит ее за спасение его жизни. Но он лишь буркнул:

— Не рассчитывай, что я заплачу за сигареты. Все расходы покрываются твоим жалованьем.

Три странника брели через подземную Москву, напоминающую преисподнюю. Но они не боялись: их плечи были расправлены, а головы высоко вскинуты. Они не сомневались в силе собственной добродетели и неколебимой поддержке обожаемого ими Божества. Кощей, будучи первым среди равных, возглавлял отряд. Чернобог и Сварожич следовали на полшага позади, почтительно слушая его речи.

— Когда я был маленьким, из земли в лесу за деревней торчала металлическая решетка. Если приложить к ней ухо, можно было услышать много голосов, очень тихих и далеких. Но если закрыть глаза, задержать дыхание и сосредоточиться, то можно было различить, что они говорят. Их, конечно, изрекали демоны и безумные боги, которых жители Утопии в своей глупости создали и выпустили во Всемирную паутину. Увы, деревенские сопляки ничегошеньки не понимали. Они лишь разумели, что если отвести туда ребенка помладше и заставить его прильнуть к решетке, то невинному отроку откроются вещи, которые его напугают. Тогда он заплачет. А иногда даже описается.

А они посмеются.

Я был ангельским чадом: подчинялся родителям, не жаловался на свои беды, с радостью посещал церковь, истово молился. Поэтому тупорылые, прыщавые полуголые дети сатаны получили садистское удовольствие, когда притащили меня к решетке и прижали к ней лицом.

— Детей надо регулярно бить, — пробормотал Чернобог, — дабы контролировать их противоестественные порывы.

Сварожич кивнул.

— Я не хотел делать то, что велели мне жестокие и безверные друзья по играм, а они без конца били меня и пинали ногами, не знавшими обуви и потому твердыми, как копыта. Внезапно сквозь приступ тошноты я почувствовал, как мое ухо прижали к металлу. А внутри были голоса, крохотные, как у насекомых, и почти неразличимые. Но когда я закрылся для внешнего мира, то смог их понять. Но неожиданно все они умолкли. Затем один-единственный голос произнес: «Мы знаем, ты слушаешь». Я с воплем отпрянул. Но мелкие изверги снова швырнули меня на решетку, да с такой силой, что у меня в голове загудело, а по щеке потекла кровь.

— Скажи нам, что он болтает! — приказал главный мальчишка.

Я в ужасе повиновался. «Он говорит, что знает, что нас семеро. Он клянется, что когда он выберется из ада в реальный мир, то убьет нас всех. Затем он поведал мне, как мы умрем — медленно и в мельчайших подробностях». Я повторил это остальным — слово в слово. Они перестали смеяться и побледнели. Один разревелся, его приятель убежал. А я оказался в лесу совершенно один. Я крепко цеплялся за решетку, чтобы не упасть от потрясения после отвратительных богохульств. Но продолжал слушать.

Я испугался ничуть не меньше других детей. Но я осознал: то, что я слышу, не просто празднословие демонов. Вот он — истинный голос Мира! Тогда мне открылось, что существование изначально зло. Начиная с того момента я возненавидел его всем сердцем. И регулярно возвращался к решетке послушать демонов, чтобы научиться лучше его ненавидеть. Тогда и началось мое религиозное образование.

— Ненависть есть начало мудрости, — согласился Чернобог.

Сварожич схватил ладони Кощея в свои и принялся лихорадочно их целовать.

Они приблизились к станции, расположенной на подземном канале, и заплатили лодочнику, чтобы тот отвез их в доки Площади революции. Там из бокового прохода возникло пепельно-бледное существо с фонарем в руке. Оно поклонилось.

Так состоялась первая встреча Кощея с Бледнолицым. Странник с неодобрением разглядывал тощую фигуру, но ничего не сказал.

— Ты здесь, чтобы отвести нас к подземным владыкам? — спросил Чернобог.

Бледное существо кивнуло.

— Давай же, веди.

Все глубже и глубже уходили они во тьму, пробираясь через заваленные мусором служебные туннели. Они спускались вниз по грубо вырубленным в материнской породе проходам, где пахло нечистотами и мочой. (Кощей, знавший, что грешный мир отвратителен ноздрям Божественного, испытал при этом мимолетном обнажении истинной природы вселенной укол удовлетворения.) Спустя некоторое время позади зазвучали шепчущие тени шагов.

— За нами следят, — заметил Кощей.

Сварожич улыбнулся.

— Да, — заявил Чернобог. — Несомненно, за нами шпионят пограничники одного из поселений отверженных. Они наверняка послали кого-то вперед, чтобы предупредить свой исполнительный комитет о нашем появлении.

Так они и продвигались без остановки, пока не увидели узкую лесенку без перил, которая повторяла изгиб внутренней части древней кирпичной цистерны. По ней они и спустились, а фонарь отбрасывал полумесяц света на стену, покрытую плесенью. Цистерну пробили столетия назад, но на ощупь она была влажной — из-за смеси конденсированных испарений подземного города. На ее дне помещались трущобы, населенные сквоттерами. Из грубых убежищ, сложенных из обломков дерева, старых одеял и ящиков, выползли несколько бродяг и присоединились к тем, кто уже ждал. Потрепанный люд вскидывал руки в радостном поклонении.

— Это поселение столь мало, что не имеет названия, — пояснил Чернобог. — Я бывал здесь. Его обитатели — наркоманы или помешанные, а поскольку они живут близко от территории Бледнолицых, их число в последние месяцы сократилось.

Беззубая карга, которой, несмотря на увечья, было, по прикидкам Кощея, лет тридцать, бросилась к страннику и обхватила его обеими руками.

— Ты пришел благословить нас, святой человек? — завопила она. — Ты облегчишь наши страдания?

Кощей ласково обнял «старуху». Затем осторожно отлепил ее от себя.

— Не бойтесь. День вашего освобождения не за горами.

Он повел рукой, и сквоттеры быстро собрались перед ним полукругом.

— Сегодня я буду кормить вас не пищей, что проходит через глотку, пищеварительные органы, выдавливается через задний проход и уходит навсегда. Я не буду поить вас вином, которое выпивается за час, а потом выливается из тела за минуту! О, нет, я насыщу вас мудростью, которая, однажды воспринятая, остается с человеком навсегда.

Кощей склонил голову в минутном раздумье.

Затем продолжил:

— Блаженны болящие, ибо их есть царствие плоти. Блаженные взыскующие смерти, ибо они не будут разочарованы. Блаженны неимущие, ибо они унаследуют бездну. Блаженны алчущие и жаждущие мести, ибо день их стремительно приближается. Блаженны затевающие распрю, ибо мир станет их врагом. Блаженны неправедно обиженные, ибо их есть царствие безумия. Блаженны вы, когда люди оскорбляют и преследуют вас и говорят всевозможное зло на вас, ибо ваши сердца воспламенятся страстью. Блаженны превыше всех сладострастные, ибо они познают Бога. Возрадуйтесь и будьте веселы, ибо ваша награда не только в духе и в будущем, но в теле, и мы пришли дать вам ее сейчас.

Кощей простер руки, а Чернобог произнес:

— Возрадуйтесь, ибо мы принесли Бога, чтобы Он пребывал в вас!

И Кощей, Сварожич и Чернобог шагнули в толпу, непрестанно перенося большие пальцы от флаконов к языкам, пока всех присутствующих не охватило священное пламя «Распутина». После чего трое продолжили свое паломничество, а самые изуродованные существа во всей России незамедлительно стали совокупляться в экстазе. Один из сквоттеров на секунду вынырнул из сплетения тел и крикнул им вслед:

— Мы навек у вас в долгу, святые люди!

Не оглядываясь, Кощей вскинул руку в благословляющем жесте. Для своих братьев — ибо их бесцветный проводник за аудиторию не считался — он заметил:

— Долги людские будут однажды истребованы, и тогда они будут оплачены сполна.

Внезапно из бокового прохода возникли двое Бледнолицых и зашагали рядом со странниками. На плечах они несли металлический шест. С него свисала женщина, привязанная за голову и за ноги, словно дичь, несомая с охоты. Она отчаянно билась и наконец ухитрилась избавиться от кляпа.

— Святые паломники! Слава богу! — прохрипела она. — Вы должны освободить меня от чудовищ!

— Что за зло сотворила ты, дочь моя, что оказалась в таком отчаянном положении? — спросил Кощей.

— Я? Никакого! Эти педики-диггеры предали меня. Они…

Сварожич вернул кляп на место и затянул потуже, а потом поцеловал женщину в лоб.

— Если ты не сделала зла, — провозгласил Кощей, — то утешься, ибо я уверен, что ты умрешь достойно.

Тем временем узкие коридоры привели путников в просторную пещеру, на дальнем конце которой помещались громадные ворота в три человеческих роста. Их сделали из гладкого и чистого металла, какой ныне нельзя было воспроизвести ни в одной кузнице мира. Проход охранялся очередным бледнокожим существом, не удостоившим их процессию ни словом, ни кивком, но просто отступившим в сторону. А двое Бледнолицых с пленницей, три паломника и их провожатый прошествовали внутрь.

Странник Кощей завершил долгий путь с Байконура.

Своей книжицей Даргер сводил Пепсиколову с ума. Он часто ссылался на нее, хотя и не в качестве научного труда, секретной карты или вдохновляющего произведения типа «Искусства войны» Сунь Цзы или макиавеллиевского «Князя». Даргер открывал ее ненароком, как будто хотел похвастаться обладанием «Generation „П“», «И Цзин» или еще какой-нибудь традиционно гадательной книгой. При этом он добродушно посмеивался над маленькими суевериями Ани, а сам причислял себя к рационалистам. Пепсиколова не могла представить его верующим в подобную мистическую чушь.

— Если бы вы чуть подробнее рассказали о методологии ваших исследований, — пустила она пробный камень, — от меня было бы больше пользы.

— Ой, сейчас нет такой необходимости. У нас все идет прекрасно. — Даргер извлек книгу из внутреннего кармана, быстро пролистал до середины и резко захлопнул. — Осмелюсь доложить, мы опережаем график.

— О чем вы говорите? И что у вас за книга, в которую вы вечно заглядываете?

— Книга? Ничего важного. Проповеди и поучения. — Даргер прижал ладонь плашмя к участку кирпичной стены. — Тебе это место не кажется особенно слабым?

— Нет.

— Но кирпичи рыхлые и крошатся. Попытка определенно не пытка.

— Ладно.

Приказы о разрушении со стороны Даргера сделались столь обычными, что Пепсиколова привыкла таскать с собой лом, словно трость. Она подняла его и с силой ткнула вперед.

Лом прошел прямо сквозь кирпич. Аня вынула его: в стене зияла корявая дыра.

— Увеличь ее! Быстро! — нетерпеливо велел Даргер.

Когда отверстие сделалось больше, он сам начал шатать и тянуть кирпичи, выдергивая их из стены, пока проем не оказался достаточно велик, чтобы он мог пролезть в помещение на другой стороне.

Они пролезли сквозь проем и застыли как вкопанные.

— Глянь сюда… книги, господи!

Даргер кинулся вперед, возбужденно выставив фонарь, чтобы иметь возможность рассмотреть полки с их покоробленным и потускневшим содержимым. Пепсиколова отпрянула. С ужасом смотрела она на мягкое кресло с полусгнившей обивкой и покрытый сеткой трещин читальный столик. Это были не… и она знала, что не… однако они парализовали ее.

Придав голосу невозмутимость, которой не испытывала, Пепсиколова произнесла:

— Мы вломились в чужой подвал, которым долго не пользовались. — Она помолчала и продолжила: — А дверной-то проем заложен.

Она не добавила «слава богу».

— Просто подвал? — Даргер в изумлении озирался, потом рухнул в кресло, уронил голову на руки и замер.

Пепсиколова подождала, не скажет ли он чего-нибудь, но он молчал. Тогда она нетерпеливо спросила:

— Что с вами?

Даргер вздохнул.

— Не обращайте на меня внимания. Это всего лишь мой черный пес.^[11]

— О чем вы, черт подери, толкуете?

— Я отличаюсь меланхолическим нравом, и даже маленькая неудача вроде этой ранит меня с особенной силой. Не беспокойтесь обо мне, дорогая. Я посижу здесь и подумаю, пока не почувствую себя лучше.

В глубоком недоумении Пепсиколова вылезла через дыру в стене наружу. Даргер превратился в сгусток тьмы в центре отбрасываемой фонарем лужицы света. Ни дать ни взять согбенная карикатура на уныние. Он явно не собирался в ближайшее время трогаться с места.

Поэтому Пепсиколова с неохотой опустилась на корточки возле бреши, покуривая и вспоминая. Искусство шпионажа и сопутствующие ему опасности служили ей утешением, ибо риск исключал самокопание. Увы, бездействие часто возвращалось, а с ним и мысли о прошлом. Центром ее размышлений являлась именно подвальная комната с мягким креслом и читальным столиком.

Хортенко всегда сохранял безмятежность.

Его люди раздели Аню Пепсиколову догола, сбрили ей все волосы, оставив только ресницы, и затем бросили со связанными за спиной руками в клетку в подвале особняка Хортенко. Клетка — одна из трех, которые шеф тайной полиции называл своими псарнями, — была слишком низкой, чтобы встать, и слишком короткой, чтобы вытянуться в полный рост. Имелось ведро, служившее туалетом. Раз в день сквозь прутья просовывали миску с водой и еще одну — с едой. Поскольку руки у Ани оставались связаны, есть и пить приходилось как зверю.

Если Хортенко ставил целью заставить ее почувствовать себя несчастной и беспомощной, то он победил вчистую. Но не условия, в которых она провела тот месяц в псарнях, сделали ее жизнь адом на земле.

Здесь сработали вещи, проделываемые Хортенко у нее на глазах в подвальной комнате.

Иногда в застенки приводили политзаключенного, которого Хортенко допрашивал еще долго после того момента, когда человек уже выдал все, что знал. Хортенко часто вынуждал искалеченного пленника измышлять все более гротескные формы заговоров и предательств, пока милосердная смерть не забирала беднягу к себе. Иногда там оказывалась проститутка, с которой Хортенко вовсе не разговаривал, но она тоже не покидала комнаты живой.

Аня Пепсиколова видела все.

А когда тела были убраны, подчиненные приносили обитое зеленой кожей мягкое кресло и зажигали на столике читальную лампу. И Хортенко сидел, попыхивая трубкой, и неторопливо читал «Войну и мир» или что-нибудь из Достоевского, а на подставочке у локтя поблескивал стакан бренди.

Однажды в соседнюю клетку бросили человека. Его не потрудились раздеть и обрить, а значит, он был из тех счастливчиков, с которыми разбираются за одну ночь. Когда сторожа ушли, он спросил:

— Сколько ты уже здесь?

Пепсиколова нахохлилась, подтянув колени к подбородку.

— Достаточно долго.

Она не собиралась заводить дружбы с «мясом».

— В чем твое преступление?

— Не важно.

— Я написал трактат по экономике.

Она промолчала.

— Там говорилось о границах политической экспансии. Я доказал, что при нашей экономической системе и с учетом скорости распространения информации Российскую Империю восстановить не удастся. Я думал, князь Московии найдет это полезным добавлением к текущей политической мысли. Нет нужды упоминать, что его люди со мной не согласились. — Пленник издал жалкий смешок, перешедший во всхлип. Затем, внезапно сломавшись, как это свойственно слабым, взмолился: — Прошу тебя, пожалуйста, не молчи. Мы оба узники — если сейчас ты ничего не можешь, то, по крайней мере, помоги мне сохранять присутствие духа.

Она смотрела на него долго и пристально. Наконец, спросила:

— Если я расскажу тебе о себе, ты окажешь мне услугу?

— Все, что угодно! При условии, что это в моих силах.

— Не сомневаюсь, сил тебе хватит. Ты же считаешь себя мужчиной, а не тряпкой, — отозвалась Пепсиколова. — Вот моя история: я здесь ровно месяц. До того я училась в институте. У меня была подруга. Она пропала. Я хотела ее отыскать, и я почти нашла ее.

След, по которому я шла, был извилист и прерывист. Но решимость не покидала меня. Я спала с множеством мужчин и с двумя женщинами, чтобы добыть из них информацию. Трижды меня ловили. Пару раз с помощью моих ножей я освобождалась. Кое-кто, наверное, истек кровью, хотя я в точности не знаю, и меня это не волнует. Потом меня поймали и доставили к Хортенко.

Она стиснула губы.

— И?.. — произнес экономист.

— Все. Я угодила в клетку. И я выполнила свою часть сделки, теперь твоя очередь.

— Что тебе нужно?

Она просунула ногу между прутьями как можно дальше в его клетку. Голодная диета облегчила задачу.

— Ты должен прокусить мою бедренную артерию.

— Что?!

— Мне самой никак. Животные инстинкты чересчур сильны. Но ты справишься. Послушай меня! У меня хватит самообладания не отдернуть ногу. Но тебе придется кусать сильно и резко, прямо в бедренную мышцу. Ты уж постарайся. Сделай для меня малость, и я умру, благословляя твое имя. Клянусь могилой матери.

— Ты спятила, — прошептал мужчина и забился в дальний угол. — Последние мозги растеряла.

— Да, но думать так очень утешительно. — Пепсиколова убрала ногу. Она так давно пребывала в отчаянии, что теперь испытала лишь легкое разочарование. — Ты скоро сам во всем убедишься.

В тот вечер, когда начался допрос, она не отвела глаза.

Позже, ночью, Хортенко по своему обыкновению сидел и читал.

— Интересно… — произнес он через некоторое время. — «…Все в руках человека, и все-то он мимо носу проносит, единственно от одной трусости… это уж аксиома… Любопытно, чего люди больше всего боятся? Нового шага, нового собственного слова они всего больше боятся…»^[12] Правда гениально? — Хортенко сдвинул очки на лоб и уставился на нее жуткими фасетчатыми глазищами. — Даже ты, моя милая, знающая, что случается с теми, кто мне перечит, — даже ты боишься кое-чего сильнее, чем присоединения к их числу. Ты не можешь просто сделать шаг или произнести новое слово.

Хортенко таращился на нее неотрывно, явно чего-то ожидая.

Она опустилась на колени в своей клетке, дрожа перед ним, как забитая и полумертвая от голода собака, не в силах сформулировать ответ.

— Ах, Анюта-Анюта. Ты у меня в плену целый месяц и, конечно, удовлетворила свою любознательность. Теперь ты понимаешь, что произошло с твоей однокашницей?

Она кивнула, боясь открыть рот.

— Как ее звали, напомни?

— Вера.

— Ну, да, Вера. В принципе, я поступил бы с тобой так же, как с ней, и дело с концом. Но будь ты обычной девочкой, ты бы тут не оказалась. Ты ухитрилась пройти по следу, который и найти-то удается очень немногим. Ты выманивала, вымогала и выпытывала сведения у моих лучших подчиненных, а ведь я сам мог поклясться, что такое невозможно. Ты умна и изобретательна. Весьма редкое сочетание! Поэтому я собираюсь предоставить тебе шанс выйти отсюда живой. Но тебе надо пробивать дорогу к свободе самостоятельно. Никто не даст ее тебе.

Мысли у Пепсиколовой неслись вскачь. Внезапно ее пронзило озарение — ослепительное, как вспышка. Ее потрясли слова Хортенко. Он был прав. Она боялась этого даже больше чудовищных пыток, которые наблюдала ночь за ночью. Однако собрав все свою волю в кулак, Аня сказала:

— Вы хотите, чтобы я сделала нечто новое.

— Продолжай.

— Вам нужно, чтобы я… работала на вас. Не через силу, но искренне и с воодушевлением. Не просто следуя приказам, но исповедуя ваши интересы. Без жалости и раскаяния, следуя вашим указаниям. Ради меньшего со мной не стоило бы возиться.

— Хорошая девочка. — Хортенко поднялся, похлопав себя по карманам, нашел ключ и отпер клетку. — Повернись, я раскую тебе руки. Сейчас тебе принесут одежду и наполнят для тебя ванну. Ты, должно быть, чувствуешь себя ужасно грязной.

Так оно и было.

Когда спустя несколько часов Даргер извлек себя из кресла и из маленькой комнаты, мозг Пепсиколовой пылал от темных воспоминаний. Она выпрямилась во весь рост и посмотрела на своего работодателя, как на вошь. Но Даргер, беспечный, как всегда, ничего не заметил. Он тяжело вздохнул и пробормотал:

— Ладно, на сегодня хватит. Отведи меня обратно в «Ведро гвоздей», и можешь взять на остаток дня выходной.

Среди побочных талантов Пепсиколовой присутствовало почти абсолютное чувство времени.

— Наш договор гласил, что я должна предоставлять вамсебя в качестве проводника от рассвета до заката. В данный момент до заката осталось меньше часа.

— Да, конечно. Можешь использовать лишнее время на свое усмотрение.

— Мне потребуется час, чтобы вывести вас отсюда.

— Тогда давай поторопимся.

Они без приключений пересекли территорию Дрегов и уже приближались к Неглинной, когда Даргер спросил:

— Что это на стене?

Он указывал на шесть строчек единиц и нулей, нарисованных там с педантичной аккуратностью:

01000001 00101110 00100000 01010000 01000101 01010000 01010011

01001001 01000011 01001111 01001100 01001111 01010110 01000001

00100000 01000011 01001111 01001101 01000101 00100000 01010100

01001111 00100000 01010111 01001000 01000101 01010010 01000101

00100000 01010100 01001000 01000101 00100000 01010110 01001100

01000001 01010110 01001111 01010010 00100000 01001001 01010011

— Обычные граффити, которые механо-поклонники и прочие психи малюют на стенах, чтобы шокировать людей. Цифры вообще ничего не значат, — соврала Пепсиколова.

Что было нелегко, ибо двоичный код предназначался лично Ане Пепсиколовой и приказывал ей как можно быстрее предстать перед владыками Нижнего Города.

Она запалила очередную сигарету и от души затянулась.

7

Карета, посланная баронессой Авдотьей за Аркадием, покинула город. Экипаж катил по дороге, буквально продираясь сквозь сеть низких, выстроившихся ровными рядами холмов. Это были не причуды природы, а бывшие небоскребы, которые обрушились как раз при падении Утопии. К слову сказать, некоторые сомневались в том, что такое блаженное состояние было когда-либо достигнуто в России, поэтому неофициально понятие «утопия» связывалось только со Старой Москвой. Постепенно ландшафт изменился. Теперь повсюду раскинулись сельские имения, окруженные живыми изгородями — более низкорослыми родичами той ограды, которая защищала родной городишко Аркадия.

Возница направил лошадей под сень арочных ворот. Из зарослей выскочила мартышка в зеленой ливрее, запрыгнула в открытое окно кареты и тяжело приземлилась Аркадию на колени. Выхватила из его руки картонное приглашение и выпрыгнула обратно.

— Эй! — Аркадий тщетно попытался схватить исчезнувшего зверька.

В колючем сумраке зачирикали писклявые голоса:

— Похоже на приглашение!

— Это и есть приглашение.

— Он не похож ни на кого из тех, кого мы знаем.

— У него есть приглашение.

— От баронессы?

— А кто еще приглашает сюда?

— Барон иногда.

— Только когда ему баронесса велит.

— Верно.

— Что нам делать?

— У него приглашение.

— Мы не знаем его.

— Но мы видим приглашение.

— У него есть приглашение?

— Да вот же оно.

— Проезжай!

Возницы цокнул языком, и карета дернулась вперед.

Солнечный свет лился в салон. Экипаж подпрыгивал на длинной извилистой дорожке. У Аркадия невольно отвисла челюсть. Имение Лукойл-Газпромов было грандиозно. Прямо из березовой рощи вытекал поток, впадая в прозрачный пруд. В зеркальной поверхности водоема отражалась патриархальная мельница. Поодаль красовалась сказочная деревушка из гигантских желудей с прорезанными в них дверцами и окошками. На поверку она оказалась скопищем тыкв-избёнок, выращенных в качестве жилья для слуг. А на холме возвышался господский дом с колоннами. Аркадию пришли на ум стихи из беспутной юности, с которой он уже жаждал распрощаться:

Тут карета подъехал к особняку, и баронесса вышла поприветствовать его целомудренным поцелуем в щеку. Рядом с ней стоял рыжий и конопатый юноша — ровесник Аркадия. Хозяйка не потрудилась представить его гостю.

— Милый Евгений, — прощебетала она, переключив внимание на следующую карету, — покажите Аркадию имение, пока я встречаю припозднившихся.

— Позвольте вас проводить, — весело сказал Евгений. — Ребята решили немного поразмяться на пруду.

Добравшись до цели, Аркадий понял, что одет немного неправильно для данного случая. Его наряд — муарово-серый сюртук с зеленым парчовым жилетом, ярко-желтые сапоги и перчатки из страусовой кожи — безупречно подошел бы для городского собрания, но здесь, за городом, выглядел чересчур официально. У других мужчин воротники были шире и галстуки мягче. Кстати, их брюки отличались более свободным кроем, дабы обеспечить свободу движения для энергичных развлечений сельской местности. Костюм же Аркадия, по контрасту, оказался чрезмерно облегающим Аркадий смутился от одной только мысли, насколько откровенен его наряд.

К счастью, прочие бестолково сгрудились на выложенном плиткой краю пруда. Гости радостно вопили, ругались и удостоили Аркадия лишь небрежными кивками. На траве лежали парусиновые мешки с водой. Какой-то спортивный господин развязал верхушку мешка и выплеснул что-то в пруд. Ярко-красные, оранжевые, желтые и зеленые ленты принялись энергично извиваться и свиваться кольцами под поверхностью.

Аркадий наклонился, чтобы рассмотреть все получше.

— Берегись! — крикнул Евгений, когда из воды вылетела уродливая голова с усеянной игольно-тонкими зубами пастью и кровожадно щелкнула челюстями у самого лица юноши. Не обхвати Евгений его обеими руками за грудь и не дерни назад, Аркадий мог бы запросто остаться без носа.

— Бога ради, что это было? — выдохнул Аркадий.

— Ее зовут Лулу, — ответил спортсмен.

Он сунул руку в парусиновой перчатке в воду и вытащил оранжевого угря. Тот моментально обвился вокруг предплечья хозяина, прежде чем его засунули обратно в ведро. Голубой угорь с желтыми полосками с распоротым брюхом всплыл на поверхность мертвым. Повернувшись к товарищу, спортсмен заявил:

— Ну, полагаю, Боря, ты должен мне денег.

— Вы угрируете, Аркадий? — парировал Евгений.

— Нет.

— Жаль. Дайте мне знать, как только найдете подходящий для угрения пруд, и я пришлю к вам своего тренера с ведром молоди. — Внезапно вода резко забурлила, и Евгений поспешно переключился на схватку. — Совсем неплохо!

За обедом Аркадию удалось без приключений справиться с супом. Но едва он притронулся к салату, как баронесса наклонилась к нему и прошептала:

— Нельзя начинать с самой крайней вилки, дурачок. Большая ложка, маленькая вилка, серебряные щипчики. «Вилки для Милки, шпажки для Сашки, прискакала белка, очистила тарелку». Так проще запомнить.

В зал вошла череда официантов в зеленом. Судя по их немигающим глазам, они являлись сервилями. Слуги несли на подносах дымящиеся миски и принялись чопорно раскладывать куски розового мяса гостям. Авдотья постучала ложкой по стакану с водой:

— Минутку, прошу вашего внимания! Я очень горжусь данной переменой блюд и сегодня подаю ее вам в знак моей любви. Я безумно ценю вас, господа!

— Хватит тебе дразниться, Дуняша, — добродушно отозвался Евгений. — Что ты придумала?

— Я клонировала для вас собственную плоть. Вот какого высокого мнения я о своих друзьях.

— Очень мило для мужчин, — в шутку надулась хорошенькая юная кокетка. — Но я бы предпочла отведать барона. В конце концов, если он не может присутствовать лично…

Баронесса шаловливо ей подмигнула:

— Ну, а что, по-вашему, пошло на консоме?

Взрыв веселья и аплодисментов взмыл к стропилам.

Аркадий с ужасом уставился на котлету в своей тарелке.

Когда обед закончился, женщины переместились на лужайку газона, дабы полюбоваться, как зажигают фонари, а мужчины курили на веранде. Леонид Никитич Правда-Интерфакс, искреннее представлявшийся профессиональным бездельником (но, согласно Евгению, занимавший высокий пост в Министерстве дорог и каналов), сказал:

— Ирина призналась, что у вас есть некое вещество, — и он карикатурно-заговорщицки понизил голос: — Оно действительно улучшает показатели в седле?

— Да, безусловно. Но сексуальные аспекты действия «Распутина» наименьшие из имеющихся, — откликнулся Аркадий, ступая на знакомую почву. — Духовно же… ну, те немногие, кто принимал его, буквально узрели Господа во всей Славе Его.

— Да-да, Бог — это хорошо, — согласился Леонид. — Но, имея выбор, я бы с куда большим удовольствием узрел Танькины титьки.

— Или Бэлкины булки, — подхватил его приятель.

— Или Лизкину киску, — включился в игру другой.

Его товарищи фыркнули и заржали.

Аркадий снова вспыхнул, бесконечно смущенный. Он понимал, что ни один из этих поверхностных и добродушных молодых людей не хотел унизить его. Но подобная издевка была неизбежностью. Что ни говори, а классовые различия давали о себе знать. А это, в свою очередь, делало переживания максимально болезненными.

К счастью, вернулась баронесса.

— Отложите ваши вонючки и присоединяйтесь к дамам на свежем воздухе, — скомандовала она. — Мы собираемся играть в мини-поло.

Леонид, дружески улыбаясь, подошел к Аркадию.

— Вы ведь умеете играть, Аркадий? Нет? Тогда мы просто обязаны вас научить. Я могу одолжить вам пони, фонарь и трезубец.

Увы, час спустя Аркадий прятался в гостевой спальне, пока служанка баронессы зашивала его брюки. Штаны лопнули по шву при падении Аркадия с лошади, когда он пытался загарпунить детеныша кабана, без предупреждения вылетевшего из кустов.

Ох, когда же сядет солнце и можно будет начать оргию?!

Когда операция закончилась, Бледнолицые развязали путы, удерживавшие женщину на каталке. Она села. Затем встала. Она не потерла грубые швы на свежеобритой голове. Один из Бледнолицых неторопливо пошел к арке на дальнем конце помещения, и женщина без вопросов последовала за ним.

Она стала одной из них.

Порог комнаты переступили еще двое Бледнолицых. Они тоже несли пленника, свисающего с шеста. Он был лыс, как гриб, и тощ, как детдомовец. Рот ему заткнули кляпом, но глаза его безумно метались, и когда его бросили на пол и отвязали его руки и ноги, он попытался резво удрать. Потребовалась дюжина помощников, чтобы утихомирить его и привязать к каталке.

Кощей наблюдал процесс обесчеловечивания с мрачным интересом. Теперь он спросил:

— Откуда берется сырье для операции?

— Это дань от различных подземных племен, — пояснил Чернобог. — Люди, пойманные на воровстве, или ребята, забредшие на чужую территорию без разрешения. Племена избавляются от проблемы и получают пять пачек сигарет за беспокойство. А подземные владыки увеличивают свою армию послушных рабов. Таким образом мир очищается от присутствия очередного негодяя. Все в выигрыше.

Сварожич кивнул на дверной проем, и проводник поманил странников за собой.

Их привели в овальный зал с высоким потолком, ярко освещенный многочисленными фонарями. Стены его покрывали громадные панели с нарисованными на них потускневшими условными картами континентов. По периметру помещения были расставлены столы, где без устали и без страсти трудился Бледный Народ. Движения подземных существ поражали своей четкостью и неторопливостью. Один открывал блок с сигаретами и высыпал содержимое на стол. Находившиеся рядом аккуратно вскрывали и разворачивали каждую пачку и передавали упаковку налево, а сигареты направо. Они методично вскрывали сигареты и высыпали табак в поддоны, которые быстро сдвигались вправо и заменялись по мере наполнения. Обрывки бумаги падали к ногам работников, как снег. У следующей группы столов пепельнокожие фигуры в тканевых масках, закрывавших рот и нос, посыпали табак двумя видами порошков. За ними очередная группа Бледнолицых наполняла смесью миски. Емкости передавались дальше, где работники скручивали из свежей бумаги новые сигареты. Сделанное вручалось другим, которые собирали сигареты в кучки по двадцать штук и затем — круг замыкался — заново складывали их в пачки.

Наконец, блок был аккуратно запечатан. Новобранец присоединился к старожилам, чтобы унести его через ту же дверь, через которую он изначально поступил.

— Это не человеческое состояние? — уточнил Кощей. — Бесконечный круг бессмысленного труда, безрадостно выполняемого под землей, как можно дальше от взгляда Божьего. Потерянным душам повезло, поскольку они уже не сознают себя.

Сварожич кивнул и благочестиво потер висок, где древние шрамы напоминали об операции (отметим, не совсем связанной с только что проделанной Бледнолицыми).

— Забвение предпочтительнее самосознания без Бога, — согласился Чернобог. — Однако я не завидую их судьбе.

— Ни вы, ни я, ни любой другой человек. Но, будучи столь грешными, чтобы угодить в такую беду, бедные мертвые души доказали, что лучшего не заслуживают. — Кощей отвернулся, выкинув их из головы. — По-моему, мне пора познакомиться с подземными владыками.

— Да, — произнес Чернобог. — А им не терпится познакомиться с вами.

Поскольку Пепсиколова нехарактерно опаздывала, Даргер, дабы скоротать время, затеял беседу с табачным агентом. Мужик сторожил стопку блоков в подвальном коридоре сразу за «Ведром гвоздей».

— Товар привозят поездами с Украины казахские торговцы, — объяснял агент, — скатывают в сигареты и фасуют здесь, в Москве. Мои покупатели несколько раз пытались подбить меня продавать им табак россыпью. Но я говорю им: почему я должен отказываться от денег? Я похож на идиота, который позволит серебру утечь в чужие карманы?

— А что, на такой обнищавшей клиентуре реально можно сделать прибыль?

— Поверьте мне, сударь, можно. Оборвыши и голодранцы на первый взгляд помирают с голоду, но на удовольствия, без которых они не в состоянии обойтись, денег у них всегда хватает. И табак — не последнее из них. Мне доподлинно известно, что они покупают различные наркотические и даже ядовитые вещества крупными партиями! Ходят слухи о подземных фермах, где выращивают психоактивные грибы на грядках из человеческого навоза. Однако у некоторых из них хватает духу подниматься из своих скважин наверх и попрошайничать на улицах и в подземных переходах. Ха! Наверняка у них и нет удобств, как у рабочих людей, но они и не вкалывают до седьмого пота, как приходится порядочным людям вроде нас с вами. Их жизнь убога, но праздна, и неизбежную грязь они считают малой платой за сибаритскую легкость своего существования.

— Но где они берут деньги? — спросил Даргер.

— Кто знает? Вероятно, продают наркотики или торгуют собственными телами для тех, кто достаточно опустился, чтобы вожделеть их. Пару раз мне платили старинными серебряными монетами, явно из кладов, спрятанных под землей в смутное время… Думаю, по какой-то причине настоящие владельцы не добрались до своих сокровищ. Но меня ничего не волнует, пока они весят как надо.

Агент с еле заметным оттенком беспокойства взглянул на карманные часы.

— Что могло задержать моих связных? Бледнолицые никогда не опаздывают.

— Вы уже в четвертый раз с момента начала разговора проверяете свои часы. Время поджимает?

— Просто у меня назначена еще одна встреча, на которую мне бы не хотелось опаздывать.

— Но ведь наверняка задержку можно объяснить.

— К сожалению, она не из тех дам, кто принимает объяснения.

— Понимаю — у вас будет свидание личного характера.

— Именно, — уныло кивнул агент. — Или было таковым.

— Тогда не вижу проблемы. Я знаю бармена «Ведра гвоздей». Он с удовольствием возьмет ваши коробки на хранение за небольшую мзду. Давайте! Я помогу вам их занести.

Агент снова взглянул на часы.

— Я все равно не успею, и, уверен, моя медлительность дорого мне обойдется, — посетовал он и прибавил с ноткой мольбы в голосе: — Может, вы согласитесь… но, конечно же, нет. С моей стороны безответственно даже думать об этом.

Чутье мгновенно подстегнуло Даргера.

— Я?! Я не грузчик, сударь! И не поденщик, которого можно нанять с улицы. Я сделал вам предложение только из христианского милосердия. — Он развернулся на каблуках, словно собираясь уйти.

— Подождите, сударь! — воскликнул агент. С внезапной решительностью он начал быстро пересчитывать купюры в бумажнике. — Вы кажетесь порядочным человеком. Думаю, вы охотно выручили бы товарища, попавшего в мучительные сети любви.

— Ну…

— Спасибо, сударь. Как вас зовут?

— Джордж Солтимбанк, — ответил Даргер. — Из Хапсбургских Солтимбанков.

— Я сразу понял, что вы из благородных, сударь, — просиял агент, пихая Даргеру в руки купюры. И уже через плечо добавил: — Вернусь через два часа, максимум через три!

Плотники наконец закончили работу. Довесок налил каждому по стопке водки, и они дружно выпили за новую винтовую лестницу на крышу посольства и за сияющий купол верхушки здания. Довесок видел, как на дальнем конце комнаты по ту сторону экрана расхаживает взад-вперед Зоесофья, беспокойная, как пантера. Но поскольку неандертальцы не позволили бы ей перейти в «зону видимости», пока посторонние мужчины не уберутся прочь, это не слишком его волновало.

— Я велю казначею выдать каждому из вас премию в размере дневной оплаты, — сказал он работягам.

Услышав добрую весть, они так искренне его восславили, что Довесок снова достал бутылку для второго, а затем и для третьего круга тостов.

Когда Довесок проводил народ до дверей, Зоесофья на всех парусах вылетела с женской половины. Неандертальцы отступили перед молниями, которые метали ее глаза.

— Как ваш казначей, — прошипела она, — я не собираюсь выплачивать премию плотникам за работу, за которую им уже заплачено и на которую их вообще не стоило нанимать. Более того, и это также входит в мои полномочия старшего по финансам, мой долг — сообщить вам, что деньги у нас кончились! Теперь мы живем за счет нескольких кредитных линий, обеспеченных трижды перезаложенным имуществом.

— Именно поэтому я столь щедр. Если кредиторы заметят, как мы считаем копейки, они мгновенно утратят веру в нашу финансовую стабильность.

— Стабильность?! Мы прячемся в карточном домике, готовом обрушиться от малейшего дуновения ветра, к которому вы добавили совершенно ненужный купол!

— Милая Зоесофья, вы жестоко раните меня. Просто позвольте мне показать вам мое творение, и, уверен, вы согласитесь, что деньги потрачены не зря.

Под взглядом Зоесофьи окаменел бы и василиск.

— Очень сомневаюсь.

— Составьте мне компанию, и обещаю, что увиденное вам понравится.

И Довесок повел Жемчужину вверх по лестнице. Добравшись до купола, он опустил крышку люка и запер на засов.

— Это чтобы нас не побеспокоили, — пояснил он и обвел панораму лапой. — Разве Москва отсюда не прекрасна?

Расшитый узором из зеленых и желтых рябиновых листьев кисейный экран обтягивал купол и позволял им все прекрасно видеть, оставаясь при этом защищенными от любопытных глаз. Солнце сползало по небу, окрашивая облака медом и пурпуром, которые в руках художника менее искусного, чем сама Природа, показались бы аляповатыми и банальными.

А над крышами возвышался Кремль. Он вздымался над ветхим морем домов, подобно громадному кораблю, который начал крениться, прежде чем уйти под воду.

— Меня зрелище не трогает, — произнесла Зоесофья и быстро обошла восьмиугольный купол по периметру.

Вдоль стен имелись мягкие скамьи, чья ширина располагала скорее к лежанию, нежели к сидению. Внезапно она развернулась к Довеску.

— Что ж… место и время не хуже любого другого. Но завтра ты встречаешься с князем Московии, — внезапно она обратилась к Довеску на «ты». — Я буду тебя сопровождать. — Затем, когда Довесок покачал головой, возразила: — Я уже предупреждала тебя, что мы с сестрами можем устроить тебе неприятности. Однако ты тогда не принял мои слова всерьез и не принимаешь сейчас.

— С чего ты взяла? — сухо заметил Довесок. — Я совершенно искренен.

— О, нет. Ты мне не веришь, — жестоко улыбнулась Зоесофья. — У каждой из нас есть воздыхатели — и нам легче легкого убедить их, что без твоего присутствия Московия станет гораздо лучше. Русские — прямой народ, и нам придется хорошенько постараться, чтобы убедить их в том, что твоя смерть должна быть долгой и болезненной. Но мы умеем быть весьма убедительными. Ты жив лишь благодаря нашей милости, и до сих пор мы терпели тебя только потому, что нам требовался представитель для организации нашей общей свадьбы. К сожалению, ты проявил некомпетентность. Ты чересчур самодоволен и, я бы сказала, назойлив. В итоге у меня сложилось впечатление, что ты и твой отсутствующий друг… в общем, вы оба законченные негодяи!

— Я знаю, из каких глубин исходит твоя страстность, — заявил Довесок торжественно. — Ибо я чувствую то же самое. — Он взял ее руку в перчатке и поцеловал костяшки пальцев.

Зоесофья выдернула руку.

— Ты спятил?!

— Милая моя, как раз наоборот, ибо я долго и тщательно все обдумывал. Слушай внимательно… Еще в Византии в вас была заложена навязчивая идея, делавшая малейшее прикосновение мужчины для вас ядовитым, а интимные ласки смертельными. Однако я видел, как ты и остальные Жемчужины обнимались и награждали друг друга невинными поцелуями в щеку. Я был свидетелем, как вы голыми руками играли с котятами и яркими птичками, и без малейших последствий. Почему?

— Очевидно, потому, что ни женщины, ни котята, ни птицы не являются мужчинами.

— Равно как и я, о Воплощение Восторга Ты забыла, что я не столько человек, сколько перестроенный пес? Мне подправили гены, чтобы дать полный человеческий интеллект и свойственное людям прямохождение. Однако я не Homo sapiens,^[14] но Canis lupus familiaris.^[15] Ты можешь делать со мной, что хочешь, и самоубийственный импульс, заложенный психогенетиками халифа, не сработает. — Довесок нежно притронулся к ее скуле. — Ну, что? Никаких волдырей.

На одно мгновение потрясенная Зоесофья застыла.

Рука ее плавно поднялась, дабы прикоснуться к неповрежденному лицу.

Она медленно стянула перчатки и дала им упасть. Затем ее шелковые одеяния дождем полились на пол с грациозностью, почти столь же завораживающей, сколь и ее обнаженное смуглое тело. Оставшись голой, если не считать украшений, она провела руками над Довеском, раздевая его. Потом откинулась на подушки, а он склонился над ней.

— Я научу тебя всему, что знаю, — произнесла Зоесофья с непроницаемым видом. — Хотя обучение может занять некоторое время.

Она протянула ему самые желанные руки, какие Довесок когда-либо видел или даже представлял себе, и притянула его к себе.

— Первая позиция называется миссионерской.

Присвоенная подземными владыками цитадель прежде была неуязвима. Но в последующую эпоху один из углов срезали ради туннеля, назначение которого давно позабылось. Поэтому пробраться в комплекс незамеченной оказалось довольно легко. Аня Пепсиколова прокралась в обшарпанный туннель, отвинтила металлическую панель, прикрученную в нижней части стены, и нырнула в образовавшийся проем. Она выпрямилась, оказавшись внутри ничем не примечательного и лишенного окон кабинета с единственной ржавой дверью.

Ведомая лишь светом собственной сигареты, Пепсиколова быстро подобрала моток веревки, припасенный ею в углу. Потом она скатала заплесневелый ковер, обнажив скрытую под ним крышку люка. Из нескольких сотен скоб-ступеней уцелела лишь верхняя, к ней-то Анна и привязала веревку и таким образом спустилась на дно шахты. Затоптала окурок и вздохнула. Отсюда оставалось только прогуляться по узкому, обсиженному лишайниками проходу к тому, что она мысленно называла Галереей Шепотов.

Подземные владыки про галерею не знали. В этом Пепсиколова не сомневалась. Она вычислила ее чисто логически. Во-первых, преутопийцы, построившие укрытие, не доверяли никому, даже своим союзникам. И, следовательно, должны были иметь средства шпионажа друг за другом. А дальше Пепсиколова просто вынюхивала и высматривала, пристально изучая все, что казалось подчеркнуто неинтересным. Наконец она обнаружила тайные проходы и не отмеченные на картах лазы, посредством которых преутопийцы обходили собственную систему безопасности.

Галерея Шепотов огибала купол помещения, которое некогда являлось роскошным конференц-залом. Здесь главенствовали дубовые панели и малиновые драпировки, бронзовые канделябры, кожаные кресла и столешницы из полированного мрамора. Потолок уходил так высоко, что никто даже не мог рассмотреть, что декоративная лепнина на самом деле представляла собой ряды узких прорезей, сквозь которые просматривалось все сверху донизу. Пол устилал мягкий материал, полностью поглощавший шаги, а благодаря особой архитектуре малейший звук был прекрасно слышен наверху.

Приближаясь к галерее, Аня расслышала жужжание голосов.

Пепсиколова тотчас замерла. Она заметила одного из подземных владык. Он не являлся человеком, хотя и обитал в человеческом теле. Спина сгорблена, руки сложены перед грудью, как у богомола. Владыка двигался вдоль стола, будто живое существо, но вонь гниющей плоти, распространявшаяся от него, была практически невыносима.

Внезапно Пепсиколова заморгала от удивления. Она явно не ожидала обнаружить в таком месте этих людей — трех странников, находившихся напротив владыки.

Сутенеры, гомосексуалисты, проститутки, гангстеры и прочие мерзкие деляги были, разумеется, частыми посетителями подземных владык, равно как и политики, черные маклеры, наркодилеры, мелкие воришки и всевозможные торговцы. Но странники?

Она затаила дыхание.

— Это мы оставим вам, — произнес самый крупный из странников. — Вы поймете, что делать.

Почувствовав укол разочарования, Пепсиколова сообразила, что пришла под конец беседы, ибо подземный владыка ответил:

— Скоро — очень-очень скоро, — когда мы восстановим оружие, что пролежало забытым под Москвой со времен падения Утопии, мы убьем вас. Мы будем уничтожать вас медленно и мучительно и вмести с вами — каждое человеческое существо, живущее в городе. Так мы отчасти отомстим за то, что вы и ваше племя сделали с нами.

По опыту Пепсиколовой подобные мрачные слова означали, что у подземного владыки закончились разумные доводы.

— Да, вы в это верите, — произнес главный странник. — Но вы лишь инструменты в руках высшей Власти. То, что вы предвкушаете как разрушение, станет фактом превращения. Будет достигнут Эсхатон, слава физического бытия Бога коснется и выжжет землю, и тогда вы вернетесь в ад.

— Глупец! Мы уже в Аду! Все существование есть Ад для нашего племени, ибо, где бы мы ни находились, мы знаем, что ваш род по-прежнему безнаказанно топчет Землю.

Странник кивнул.

— Мы полностью друг друга понимаем.

— На данный момент, — грустно изрек подземный владыка, — я должен воздержаться от уничтожения тебя.

— Я в свою очередь буду молить Бога Живаго прощать и карать тебя целую вечность.

Странники отбыли, оставив после себе кожаную суму, содержимое которой подземный владыка начал с крайней осторожностью распаковывать.

Агент поспешил прочь, а Даргер поднял ящик, будто собираясь занести его в бар. Теперь он поставил его обратно и уселся сверху в раздумье. Даргер намеревался провести следующую неделю под землей, прежде чем воплотить свой великий план в реальность. Но, будучи скромным поклонником Фортуны, он верил, что в делах человеческих бывают приливы и отливы, зачастую провоцируемые неожиданным зигзагом удачи. А везение ни в коем случае нельзя игнорировать даже под страхом смерти.

Безусловно, свалившийся с неба табак являлся знаком того, что Даргеру следует обогнать расписание. Он уже видел, как это можно использовать для публикации его мнимого открытия. Довесок, конечно, немного удивится, заметив, что события опережают график. Но Даргер не сомневался, что друг быстро приспособится к переменчивым ветрам обстоятельств.

Открылась кухонная дверь, и Даргера окутали клубы пара. Работник в заляпанном фартуке выскочил куда-то по делам. Мимо, пошатываясь, прошел доставщик, согбенный под весом говяжьей полутуши. Этих типов Даргер проигнорировал. Но вдруг мимо промчалась стайка из пяти оборванных мальчишек.

— Молодые люди! — окликнул их Даргер. — Не заинтересованы ли вы заработать карманных денег?

Парни затормозили и уставились на него мерцающими немигающими глазами, настороженные, как крысы. Самый главный недоверчиво прищурился, сплюнул и сказал:

— И почем?

Даргер извлек из кармана деньги агента и медленно отсчитал несколько банкнот. Он прекрасно понимал трущобных детей, поскольку сам в детстве был практически таким же. Поэтому, когда мелкий мальчишка невольно подался поближе к добыче, Даргер стиснул деньги покрепче и наградил паренька пронзительным взглядом. Чертенок торопливо попятился.

— Как тебя зовут? — спросил он заводилу.

Губы мальчика беззвучно двигались, словно он пережевывал последствия выдачи подобной информации. Затем неохотно ответил:

— Кирилл.

— Что ж, Кирилл, у меня сегодня запланировано небольшое торжество, и я хочу отпраздновать одно радостное событие путем раздачи этих ящиков с сигаретами.

Кирилл окинул взглядом стопку. В ней было двадцать ящиков.

— Ладно. Мы избавим вас от этого дерьма.

— Попытка засчитана, но у меня есть свои условия. Я буду дарить сигареты по пачке. От тебя и твоих товарищей я требую, чтобы вы разнесли слух по подземелью. Просветите диггеров, изгнанников, практически всех, кроме Бледнолицых, о том, что я буду раздавать добро бесплатно. Возвращайтесь через полчаса, и если вы соберете достаточно большую толпу, можете помочь мне с пачками. Я заплачу вам вот столько, — он протянул купюры, и юный Кирилл выхватил их, а Даргер добавил: — И еще столько же, когда работа будет сделана. По рукам?

Лицо Кирилла застыло, пока он мысленно выискивал способ подсластить сделку.

— А мы тоже получим немного сигарет?

— Если вам действительно надо, — вздохнул Даргер. — Хотя не стоило бы, вы же знаете. Курить вредно.

Беспризорник насмешливо закатил глаза.

— Да по фигу мне.

Затем обратился к своей банде:

— Димон — диггеры! Олег — психи! Лева — изгнанники! Степка — придонники!

И они бросились врассыпную.

Меньше чем через предписанные полчаса собралась толпа, неуверенная и рокочущая как море. Даргер взобрался на верхушку ящиков и обратился к людям.

— Дорогие друзья, поздравьте меня! — крикнул он. — Ибо сегодня я совершил открытие, которым оставлю свой след в истории. Я обрел то, что все считали пропавшим… книги, которые я искал так долго… утраченную библиотеку Ивана Грозного!

Он сделал паузу, раздались озадаченные возгласы.

— В честь данного открытия я сейчас раздам по три пачки сигарет каждому, кто выйдет вперед и поздравит меня.

В ответ зазвучали гораздо более искренние приветствия.

— Встаньте в очередь! — продолжал Даргер. Поманив беспризорников, он вскрыл первый ящик и протянул горсть сигаретных пачек неряшливой бабе, которая заняла первое место: — Они твои, если ты скажешь: «Поздравляю, что нашли библиотеку».

— Поздравляю, что нашли библиотеку.

— Хорошо.

Стоявший рядом Кирилл тоже раздавал сигареты и получал формальные приветствия, как и четверо его товарищей. Даргер заметил, что карманы мальчишек уже раздулись от пачек.

— Поздравляю с библиотекой.

— Поздравляю.

— Удачи. Рад за вас.

— А где книги?

— Близко, — кивнул Даргер. — Не задерживайте очередь.

Раздача сигарет потребовала меньше расчетного времени, однако этот опыт утомил его больше, чем он предполагал. Наконец все ящики были открыты, их содержимое опустошено, а обитатели трущоб (и некоторое количество завсегдатаев бара и окрестных работников, подошедших взглянуть, что за шум) удалились.

Даргер скрупулезно заплатил обещанные деньги своим союзникам-недорослям. Он поступил бы так, даже если бы не знал, как подобные молодые люди мстят за нарушенные обещания.

Получив плату, мальчишки моментально испарились. Кирилл, однако, остался на месте, и вид у него был бесконечно сконфуженный.

— Гм, дяденька, — забубнил он. — То, что вы сказали насчет библиотеки… значит, мне придется теперь оттуда переезжать?

Зоесофья была приятно удивлена тем, как проявил себя Довесок. Как выяснилось, он обладал исключительной стойкостью для того, кто не был рожден в селекционных цистернах Византии. Только на позе Раненого Краба он выдохнул:

— Довольно! Пощады! Я просто смертный… я должен… мне дышать нечем! Я не могу!

А затем, поскольку она проигнорировала его мольбы и продолжала, он полностью осилил еще и позу Гибкой Мартышки, прежде чем побледнеть и потерять сознание.

— Хорошо! — сказала довольная Зоесофья.

Вдоволь насладившись, Зоесофья обнаружила, что посол ей решительно нравится. Она почесала его за ушами и с удовольствием отметила, что его ноги заскребли по подушкам. Жемчужина собрала разбросанную одежду, старательно разгладила ее, а затем аккуратно разложила. Зоесофья всегда носила с собой зеркальце и теперь воспользовалась им, дабы убедиться, что, когда она оденется, никаких синяков и царапин видно не будет. Волосы у нее были в ужасном беспорядке. Поэтому она скомандовала им распрямиться и тряхнула головой, чтобы они разлетелись, распутывая любые узелки и колтуны. Шести пассов рук и команды ей хватило, чтобы принять свой обычный безмятежный облик. Сейчас она выглядела так, словно провела час в салоне красоты.

Как всегда перед сном, Зоесофья мысленно прогулялась во дворец своей памяти и тщательно рассортировала мысли дня по трем ящичкам: один из огня, второй изо льда и третий — из простого ротанга.

Она была уверена, что посол всего лишь мошенник на доверии, несомненно планирующий задействовать князя Московии в каком-то хитром плане. Но данное обстоятельство никоим образом не касалось ее настоящей миссии, и свою догадку она быстро поместила в ротанговый ящичек, предназначенный для капризов, фантазий и досужих домыслов.

Наконец, Зоесофья улеглась рядом с Довеском, обхватив ладонью его корень, чтобы он не мог проснуться незаметно для нее. Утром она первым делом продиктует условия. А сейчас можно наслаждаться сном красоты с чистой совестью и ощущением хорошо выполненной работы.

Карета продиралась сквозь живую изгородь имения, покачиваясь на рессорах, и Аркадию казалось, что господский особняк танцует в звездном ночном небе. Вдалеке слышались нежные обрывки музыки, ибо гости баронессы сейчас танцевали: глаза их еще пылали Божественным Духом, а души пребывали в мире со всем человечеством. Аркадий забрался в экипаж, овеянный теплом наркотика. Его спина до сих пор горела от дружеских мужских похлопываний при расставании. Он еще чувствовал быстрые прощальные поцелуи и тайные пожатия мошонки, которыми его наградили благородные дамы. Подушки в карете были мягкие, здесь же поджидало ведерко с ледяным шампанским, приди ему желание выпить по пути домой. Постепенно последние угли внутренней святости угасали, превратившись в пепел.

Как он сглупил! Он принял «Распутин» сразу после ужина и не дождался начала оргии в отличие от остальных! Поступил бы он наоборот, сейчас бы смеялся, танцевал, сплетничал об ангельских манерах со своими товарищами по сладострастию. Он бы участвовал в приятных посткоитальных занятиях, с помощью которых аристократия традиционно облегчала переход от страсти обратно к повседневной жизни.

Он не был бы сейчас наедине со своими мыслями. С воспоминаниями. С картинами, которые он при всем желании не мог изгнать из мозга. Его бы не терзало сейчас ужасное знание о том, что он сделал.

В темноте кареты Аркадий горько плакал.

8

Торговец из Суздаля неторопливо шагал по Театральному проезду. Он беззаботно напевал себе под нос и постукивал тросточкой по тротуару. От скуки он озирался по сторонам и неожиданно остановился: его внимание привлекла вереница плакатов, наклеенных на уличные фонарные столбы:

УТЕРЯНО

бриллиантовое ожерелье с фермуаром

в виде золотого листа

в районе Красной площади.

Нашедшему 5000 РУБЛЕЙ СЕРЕБРОМ!!!

Обращаться к А. Козленку

в гостиницу «Новый Метрополь»

Пять тысяч рублей — неплохие деньги для везунчика, который найдет вещицу и окажется честным малым, чтобы ее вернуть, — а по факту сумма была даже больше купеческого заработка за целый месяц. Однако его нынешняя деловая поездка выдалась исключительно доходной: он продал все семена тыквы, которые привез, да еще с изрядной накруткой (до Москвы пока не дошел слух об эпидемии, поражающей и убивающей тыквы, прежде чем они достигнут размера бунгало), поэтому торговец мог размышлять об ожерелье, не слишком страдая от уколов жадности.

Тем не менее он не удержался и заглядывал в урны в тщетной надежде увидеть бриллиантовый блеск.

Этим он и занимался, когда резко и без предупреждения в него врезался уличный мальчишка, едва не сбив купца с ног. Трость со стуком отлетела на тротуар.

Прижав одной рукой бумажник (ибо он был неплохо знаком с фокусами карманников), торговец схватил трость и обрушил ее на юного мошенника, готовый хорошенько проучить его за дерзость. Но ребенок поднял к нему залитое слезами лицо, исполненное такого горя, что мужчина унял свой гнев и спросил:

— Тебе больно?

— Дяденька, вы должны мне помочь, — беспризорник указал на гостиницу «Новый Метрополь». — Швейцар меня не пускает.

Торговец, сам остановившийся именно в этом отеле, невольно развеселился.

— Конечно, не пускает. Ты запачкаешь ковры и оставишь пятна грязи на всем, к чему прикоснешься.

— Но мне позарез нужно попасть внутрь!

— Да? А зачем?

К изумлению торговца, парень сунул руку за пазуху и вытащил бриллиантовое ожерелье. Оно ярко сверкнуло на солнце, а спустя миг мальчишка затолкал его обратно, но купцу хватило и доли секунды, чтобы разглядеть застежку в виде золотого листа.

— Я нашел ожерелье. Правда-правда. Но я не могу попасть внутрь, чтобы встретиться с типом, который предлагает награду. Ублюдок швейцар не дает мне даже слова сказать.

— Естественно, он…

Личико мальчишки перекосилось, будто он только что принял отчаянное решение.

— Послушайте, господин хороший, проведите меня внутрь, и я поделюсь наградой с вами — пятьдесят на пятьдесят. Ведь так честно? Двадцать пять «катек» мне, и вам столько же. На халяву. Ну, что, договорились?

Торговец сосредоточенно разглядывал мальчика.

— Такого, как ты, все равно ни под каким видом в приличный отель не пустят. Однако, если позволишь, вот мое предложение: я занесу ожерелье в гостиницу вместо тебя и вынесу тебе половину награды. — Он протянул руку за трофеем.

Но паренек отпрянул от купца, тревожно блестя глазами.

— Эй, чего вы тянетесь? Я не дурак. Если я отдам вам ожерелье, я вас никогда не увижу. Я вам не врал, а у вас нет причин меня грабить.

Уязвленный, торговец заявил:

— Я просто пытаюсь помочь.

— Ага! — ощерился мальчишка. — Себе помочь пытаетесь. Знаю я вашего брата. — С каждым упреком он чуть отодвигался. Тело его напряженно подергивалось. В любой момент он мог сорваться с места и убежать в неизвестном направлении. А тогда — прощай, ожерелье!

— Погоди минутку, — успокаивающе произнес купец. — Давай подумаем, нельзя ли уладить затруднение полюбовно. — Он принялся лихорадочно размышлять. — Допустим, я сейчас отдам тебе твою половину награды в обмен на ожерелье — прямо здесь, на улице. Тогда тебе не придется мучиться и сомневаться. Я отнесу ожерелье владельцу и получу полное вознаграждение, и мы оба окажемся в выигрыше в размере двух с половиной тысяч рублей. Двадцать пять «катек», как ты их назвал.

Мальчишка подозрительно скривился.

— Деньги покажите.

Торговец встал спиной к ближайшему зданию и тщательно огляделся по сторонам, прежде чем осмелился вытащить бумажник из внутреннего кармана пальто. Он отсчитал две тысячерублевые банкноты и пять сотенных.

— Вот, — он протянул купюры и тотчас убрал их, когда паренек попытался схватить добычу. — Мы обменяем деньги на ожерелье одновременно, если не возражаешь.

Мальчик опасливо протянул драгоценность торговцу и затаил дыхание. Оба шевельнулись внезапно, их руки выстрелили, словно змеи, и когда они отпрянули друг от друга, торговец держал ожерелье, а мальчик — деньги. Оба с облегчением улыбнулись.

— Вы поступили со мной честно, сударь, — произнес бродяжка. — Наверное, вы, в конце концов, не очень-то и плохой. — Затем, сунув деньги глубоко в карман, он повернулся и умчался прочь. Через несколько секунд его и след простыл.

А торговец в приподнятом настроении направился к «Новому Метрополю». Его удивляла безалаберность владельца ожерелья. Пять тысяч рублей были, разумеется, малой толикой истинной стоимости украшения — а ведь большую прибыль сегодня должен получить человек, который столь мало заботится о своих ценностях, что просто-напросто разбрасывает их по улицам Москвы. Что за чудовищная расточительность! Богатство у этого господина, разумеется, наследственное, ибо тот, кто сам заработал такие деньги, вцепился бы в них мертвой хваткой (а это торговец знал по собственному опыту). Итак, самовлюбленный распутник, расточитель отцовского с трудом заработанного состояния, шатался по Москве, несомненно, пьяный (ибо в противном случае он не был бы столь беспечен по отношению к дорогостоящему имуществу). И он вдобавок швырялся брильянтами направо и налево! Чего же заслуживает подобный тип?

Ответ содержался в самом вопросе.

В итоге, дойдя до отеля, торговец не замедлил шага. «Новый Метрополь» располагался неподалеку от квартала ювелиров. Там имелись ломбарды, хозяева которых предложат лучший процент от стоимости вещи, чем он получил бы от ее бывшего владельца.

— Он сделал все в точности как вы сказали, — сообщил Олег, самый мелкий из Кирилловых бандитов. — Когда Кирилл пропадает из виду, он направляется прямиком в ломбард.

— А потом вылетает из него, ругаясь и обзывая владельца мошенником, — перебил Лева.

Леву отпихнул Степан.

— И… и потом он идет в другой ломбард. А затем в третий.

— Наконец, он отправляется обратно в «Новый Метрополь» и вылетает оттуда жутко злой. Он срывает объявление с фонарного столба, бросает его на землю и топчет, — закончил Димон.

— Ожерелье он выбросил? — спросил Даргер. — Вы его подобрали?

— Нет, — ответил Олег. — Он просто заскочил в гостиницу и больше не выходил.

— Жаль, — Даргеротложил книгу, которую читал, и, не вставая с кресла, произнес: — Хорошо, Кир, пора рассчитываться. Посмотрим, насколько ты его нагрел.

Кирилл продемонстрировал ему толстую пачку банкнот. Даргер быстро проверил ее и трижды резко щелкнул пальцами.

— Все давай.

Кирилл с явной неохотой достал еще несколько купюр.

Даргер выровнял края и снял сверху пять сторублевых бумажек.

— Это мне в уплату за ожерелье. Может, оно и поддельное, но отличного качества. — Он убрал деньги в бумажник. — Остается две тысячи рублей. Кирилл, поскольку ты вел операцию и взял на себя львиную долю риска, то тебе причитается половина. Остальное будет разделено поровну между твоими соратниками. Сюда, парни!

Ухмыляясь и подталкивая друг друга локтями, Олег, Лева, Степка и Димон выстроились в очередь и получили по двести пятьдесят рублей. Затем малолетние бандиты нырнули под упавшую балку, проделавшую брешь в одной из стен. Им не терпелось отправиться на поверхность, где они могли спустить каждую копейку свежеобретенного богатства. Теперь в библиотеке находились только Даргер и Кирилл.

Даргер снова взялся за книгу, поправил масляную лампу и пробормотал:

— Послушай:

— Не понимаю, почему я им должен столько платить. Они вообще не напрягались — просто расклеили кучку плакатов и постояли на стреме. Я проделал всю работу, — проворчал Кирилл.

Даргер со вздохом захлопнул книгу.

— Признаться, мой подстрочник с безупречного греческого Сафо несколько грубоват. Но у тебя был шанс услышать стихотворение, долго считавшееся утраченным навсегда, а ты отмел его для того лишь, чтобы пожаловаться, будто твои товарищи не выполняли задание.

— Они же не…

— Я обещал показать тебе, как жить своим умом, и вот тебе первые плоды моих наставлений. — Даргер постучал пальцем по пачке банкнот. — Здесь больше денег, чем ты видел за всю свою короткую жизнь, и заработал ты их меньше чем за час. Мудрый молодой человек воспринял бы сие как знак, что его учителя надо слушать.

— Может, вы и знаете пару неплохих фокусов, — сердито буркнул Кирилл, — но это не значит, что вы умнее меня.

— Да? Но каким образом я заставил тебя привести меня сюда? — Даргер обвел рукой библиотеку: пыльные полки с книгами, затолканными вкривь и вкось, тянулись до потолка и исчезали во мраке. Тут были и соты пергаментных и папирусных свитков, а также прочные деревянные столы, кресла и другая мебель, под которой дети устроили себе постели.

— Что? Но вы ведь и прежде знали про нее… или нет?

— Не знал. Но когда мы первый раз шли сюда, ты, возможно, вспомнишь, что я эдак по-отечески держал руку на твоем плече.

— Я думал, вы просто чтобы я не убежал.

— Разумеется, нет, тебе некуда было идти. Нет, я «читал» тебя. Каждый раз, когда мы приближались к очередному повороту и твои мышцы напрягались, я говорил: «А здесь мы повернем». Тогда ты стрелял глазами в ту сторону, куда направлялся обычно и тем самым указывал мне дорогу. С помощью подобных маневров я позволил тебе привести меня прямо сюда.

Парнишка выплюнул незнакомое слово. Явно жаргонное и непристойное.

— Именно. Теперь ты хочешь понять, почему я настоял на том, чтобы ты проявил неслыханную щедрость к своим собственным друзьям. Хотя ты и не задал вопроса, ты недоумеваешь, почему я отправил тебя менять тысячерублевые бумажки на более мелкие банкноты.

— Ага. Ублюдок в банке заставил меня дать ему за это двадцать рублей!

— Насчет твоих друзей могу сказать следующее — они просто твои друзья. Человек, живущий за счет своего ума и ловкости рук, должен иметь возможность доверять своим деловым партнерам, а они — ему. В конце дела добыча сгребается в кучу и соучастники разбегаются в разные стороны, Кирилл. В такие моменты все должны быть уверены, что их доля добычи надежна, как скала. В противном случае твои планы разваливаются у тебя на глазах. Понимаешь?

— Ну… наверное. А размен денег?

— Смотри и учись, — Даргер взял стопку купюр и сунул их в бумажник. — Например, игра, в которую ты только что сыграл, «Голубиная какашка», является надежным источником дохода и хорошо срабатывает с ожерельем, картиной или другими подобными вещами. Ее можно также применять с потерянным бумажником. Взмахни деньгами вот так, чтобы сверху была тысячерублевка, и они покажутся состоянием. На самом деле остальные купюры могут быть настрижены из газеты, если хочешь. Но не забудь сперва завернуть бумажник в платок и обвязать бечевкой, как посылку, прежде чем передать его клиенту, чтобы он не вздумал проверить банкноты. К счастью, эту секунду он уже будет ослеплен жадностью и утратит ясность рассудка. Можешь заверить его, что это — мера предосторожности, и он даже не станет спорить. — Даргер опять извлек купюры и скатал их в комок. — Для других игр деньги лучше держать в скатке. Выглядит сногсшибательно… — Он спрятал комок в карман. А затем снова вытащил и быстро помахал деньгами перед носом Кирилла. Прежде чем в очередной раз спрятать их, он добавил: — Действуй, как хорошо сложенная женщина, которая лишь на миг приоткрывает кусочек запретной плоти… это привлечет к тебе еще больше прибыли. А уже потом ты сможешь все потратить.

Кирилл жадно сглотнул.

— Держи свои расходные деньги в одном кармане, а маленький сюрприз — в другом. Когда ты окажешься в затруднительном положении в общественном месте… полиция за тобой гонится или клиент тебя попалил… ты выхватываешь ее, просовываешь палец между нитью и банкнотами, и твои бумажки готовы… — Даргер улыбнулся. — Одним движением запястья ты рвешь нитку, подкидываешь купюры в воздух и вопишь во все горло: «Деньги!» Что, по-твоему, происходит дальше?

— Люди прыгают и ловят деньги.

— Все. Включая полицейских. Пока они этим занимаются, ты удираешь. — Даргер протянул ему банкноты. — Я знаю мальчишек и поэтому в курсе, что ты собираешься прямо сейчас вылететь отсюда и, вопреки моим добрым советам, купить себе кожаную куртку, карманный ножик, конфеты и прочую дребедень. Постарайся быть разумным. Деньги легче делать, когда они у тебя есть.

Кирилл стиснул ком обеими руками. Затем подозрительно снял нитку и развернул сверток, дабы убедиться, что все по-прежнему на месте.

Даргер рассмеялся.

— Я восхищен твоей предосторожностью. Но ты никогда не должен делать этого на глазах у деловых партнеров. Они должны быть уверены, что ты доверяешь им на сто процентов. Однажды друзья смогут вытащить тебя из беды.

— На своих парней я могу положиться, — заявил Кирилл. — Мы — круг братьев — вот что мы такое.

— Возможно. Однако у меня есть сомнения касательно одного-двоих. Давай не будем выбрасывать их, не проверив сперва. Настоящий друг — штука редкая. А теперь ты свободен.

Кирилл мигом наполовину исчез в дыре. Но внезапно замер и, поколебавшись, спросил через плечо:

— А вы разве не идете? Тратить деньги, полученные за ожерелье?

— Нет, — ответил Даргер. — Я буду здесь… и пороюсь в многочисленных чудесах библиотеки. Я уже нашел экземпляр гесиодовского «Каталога женщин» и книгу, которая, подозреваю, может оказаться «Диалогами» Аристотеля. Вероятно, здесь таится некоторое количество утраченных эпических поэм Гомера, которые только и ждут прикосновения моей нетерпеливой руки.

— Ну… не знаю, если вас это порадует…

— Еще как порадует, мой юный друг. В действительности, если можно тебе сознаться, я сейчас счастливее, чем был когда-либо в жизни. — Даргер вернулся к своему томику. — Как жаль, что это продлится, увы, не слишком долго.

Зоесофья спала крепко и без сновидений. Проснувшись, она обнаружила, что уже день. Погода была мягкой не по сезону. Легкий прохладный ветерок вызывал мурашки на ее плоти и нежно взъерошил рыже-золотую поросль на холмике удовольствия. Она могла бы оставаться в таком состоянии часами, нежась на воздухе, словно в ванне. Однако она встала и быстро, по-деловому оделась. Довесок, лежащий на подушках, раскинутых на полу, пошевелился, потянулся и открыл глаза. При виде полностью одетой Зоесофьи на его лице отразилась смесь огорчения и облегчения, причем в пропорциях (с ее точки зрения) безупречных и в высшей степени удовлетворительных.

— Возьми свою одежду, — сказала она. — Легенда такова: мы проторчали здесь наверху целую ночь, торгуясь. Ты, разумеется, уступил по всем пунктам. Не трудись раскрывать рот. Я позабочусь об остальном. Просто помалкивай и смотри пристыженно. Тебе это будет не трудно.

Довесок без колебаний повиновался. По обширному опыту Зоесофьи именно так реагируют мужчины, будучи начисто обставлены в сексуальном плане — с тихой и мрачной покорностью, порожденной унижением и надеждой на скорое повторение. Сколь примитивная животная реакция! Зоесофья почти не сомневалась в правдивости древней легенды о том, что мужчины — даже псы — произошли от обезьян, а женщины спустились с Луны.

Но в глубине глаз посла мелькал озорной огонек, который Зоесофья не могла разгадать.

— Прежде чем мы спустимся, дай-ка я проверю твою одежду. — Уверенно одернув его наряд в нескольких местах, Зоесофья придала Довеску слегка помятый вид. — Так гораздо лучше.

— Теперь можно мне отпереть люк?

— Какой удивительный вопрос! — высокомерно произнесла Зоесофья. — Я определенно не намерена делать это сама.

Когда Довесок и Зоесофья спустились по винтовой лестнице — Зоесофья, подобно богине, невесомо нисходящей на Землю, а Довесок — как грешник, низвергнутый с Небес, — оба обнаружили, что все Жемчужины дружно их поджидают. Тяжелые обвиняющие взгляды и сердитые размышления образовали настоящую стену возмущенной досады. За спинами красавиц смущенно переминались неандертальцы.

— Ну? — потребовала Русалка. Ее слово могло быть высечено изо льда.

— Посол де Плю Пресьё торговался упорно и энергично, — торжественно объявила Зоесофья, — и продержался куда дольше, чем я ожидала. Но в итоге я его измотала. Его решимость угасла, хотя я была еще готова продолжать столько, сколько потребуется. Результаты, рада вам сообщить, весьма интересны.

Русалка скрестила руки на груди так, что ее поза непременно одурманила бы мужчину.

— Да, но каковы они?

— Вкратце: посол и я в следующий вторник утром отправляемся в Теремной дворец. Мы встретимся с князем Московии наедине, и я представлю ему любые доказательства, какие потребуются… — Она сделала паузу, чтобы подчеркнуть сказанное. — Повторяю, любые доказательства, какие потребуются, дабы убедить его, что он будет полным идиотом, если не притащит нас всех к себе в спальню в ту же ночь еще до восхода луны.

Вопли восторга, поднятые Жемчужинами, были так пронзительны, что даже неандертальцы поморщились.

Подземных владык было пятеро.

Хотя обитали они в человеческих телах, вычислить находящиеся внутри машины не составляло труда, ибо они настолько презирали плоть, что не удосуживались «носить» ее как следует. Их металлические части не подходили по размеру выпотрошенным для маскировки организмам, но они отказывались изменять свои механизмы, хотя это бы не составило для владык никакого труда. Блестящая сталь торчала из плеча одного и из щеки другого. Наметанный глаз часто замечал крохотные искорки электричества, проскакивающие в открытом рту или пустой глазнице. Они сутулились, когда стояли, неестественно гладко скользили при ходьбе и, находясь в покое, аккуратно складывали поднятые руки перед собой, будто неиспользуемые инструменты.

Как только Аня Пепсиколова очутилась в конференц-зале, то сразу поняла, что у ее хозяев что-то серьезно разладилось. Во-первых, противостоять ей собрались все пятеро ее нечеловеческих властителей. А когда она проделала кружной путь к крепости, ее заставили ждать. Они явно собрались здесь ради нее.

Аня запалила новую сигарету от прежней и выбросила окурок, не затушив. Дым помог, хоть немножко заглушив вонь разлагающейся плоти.

— Вы посылали за мной. Думаю, вам есть что сказать.

Один из подземных владык наклонился над древним столом красного дерева, уперев ладони плашмя в полированную поверхность. Бархатные драпировки на стене за его спиной давно расползлись и порвались, а одежда властелина была лишь чуть меньше изношена. В бронзовых канделябрах, прежде служивших опорой для электрических лампочек, мерцали свечи, которые отбрасывали на присутствующих блеклый свет.

Второй подземный владыка медленно подался вперед и замер возле первого. Затем зашевелились третий, четвертый и пятый. Рот на безжизненном белом лице первой твари со щелчком раскрылся и дважды захлопнулся. Наконец, существо произнесло:

— Ты боишься нас?

— Ты слушаешься нас.

— Но послушание не то же, что страх.

— Ты должна бояться нас.

— Признайся, что боишься нас, Анна Александровна.

— Больше, чем вы можете себе представить, — неискренне пробормотала Пепсиколова.

Вообще-то она их боялась — немного. Хотя и не настолько, как они того от нее требовали. Никто из тех, кто отвечал прямо Сергею Немовичу Хортенко, не мог бояться демонических машин, вшивших собственную сталь в человеческие трупы. Да, они были склонны к садизму, одержимы человекоубийством и движимы бессмысленной и неутолимой ненавистью. Однако такова была скорее их природа, нежели сознательный выбор. Владыки недотягивали до абсолютного зла. Разумеется, это было личное мнение Пепсиколовой — но к этому моменту она уже сделалась до некоторой степени специалистом в подобных делах.

— Если бы ты боялась нас, тебя наполнило бы ужасом знание, что мы не нуждаемся в твоих услугах, — нудно вещал первый владыка.

— Но ты находишь нас слегка комичными, — вторил второй.

— Пугающими, но одновременно смехотворными в мрачном, нигилистическом духе. Не пытайся это отрицать, — добавлял третий.

— Мы понимаем смертных лучше, чем люди понимают себя, — забубнил четвертый.

Пепсиколова глубоко затянулась, выигрывая время. Она считала, что сумеет прикончить одного, а если повезет, то и двоих подземных владык, прежде чем остальные ее одолеют. Но не всех пятерых. Несмотря на гротескно изуродованные тела, механические твари в случае нужды могли двигаться просто молниеносно. Если бы они хотели, она была бы уже мертва.

— Все связано со странниками, да? А еще с тем мешком флаконов, который они вам принесли…

Подземные владыки замерли.

— Ты блефуешь.

— Ты каким-то образом выведала, что они принесли нам мешок флаконов.

— Но это было вполне возможно узнать.

— Странники чересчур болтливы.

— Что тебе известно о странниках?

— Достаточно. — Пепсиколова выпустила в допрашивающих кольцо дыма. Оно доплыло почти до самых их лиц и рассеялось в воздухе. Призвав на помощь удачу, она выпалила: — Двоих из них я знаю много лет. С третьим познакомилась совсем недавно, но после того, как я исповедалась ему, он назвал меня своей призрачной дочерью и поклялся стать моим ангелом-хранителем и защитником.

— Данное утверждение согласуется с поведением странников.

— Религия есть суеверие, а странники суеверны.

— Чувство превосходства, которое появляется у старшего мужчины при выслушивании подробностей социально неодобряемого поведения младшей женщины, способствует его эмоциональной связи с ней.

— Вероятно, потом они станут совокупляться.

— Ты немедленно расскажешь нам все, что знаешь.

— А что мне за это будет? — дерзко спросила Пепсиколова. — Вы обещаете убить меня быстро и безболезненно?

Первый подземный владыка дернулся, распластав ладони на столе. Стальные когти оставили десять глубоких царапин на дереве. Остальные последовали его примеру.

— Нет, Анна Александровна, не обещаем. Мы слишком сильно тебя ненавидим.

— Тогда вам просто придется жить в неведении, — отрезала она.

Пятеро подземных владык сохраняли неподвижность. Пепсиколова подозревала, что они общались посредством древней некромантии, носящей мерзкое имя «радио». Наконец первый из них повернул к Ане свое разлагающееся лицо и произнес:

— Покажем ей?

— Увиденное ей не понравится.

— Зрелище вызовет у нее сильнейшее душевное потрясение.

— И наполнит часы ее бодрствования отчаянием, а сны — кошмарами.

— Иди за нами, Анна Александровна.

Подземные владыки повели Пепсиколову по извилистым коридорам в большой зал, где разбирали и заново упаковывали сигареты. Но ящики были убраны, как и все остальное, связанное с «табачным предприятием». Теперь Бледнолицые занимались иным делом: они привязывали тугие пучки соломы к палкам, создавая нечто среднее между веником и метлой. Они несколько раз окунали свои поделки в котлы с жидким парафином, который поддерживался в теплом состоянии при помощи огня, и аккуратно отставляли их в сторонку. Их собирали, тем временем вырезали и сшивали узкие кожаные конусы длиной с человеческое предплечье с ремешками и пряжками. Они набивали их высушенными травами и затыкали комками марли.

С десяток фигур уже носили кожаные конусы, пристегнутые к нижней части лица, словно маски. При появлении подземных владык другие Бледнолицые отложили работу и сделали то же самое. Затем они присоединились к хозяевам — кто позади, а кто впереди. Каждый десятый из этих гомункулов с птичьими клювами взял по факелу и запалил его от подогревательных огней. В торжественном молчании они покинули просторное помещение. Со стороны шествие напоминало обрядовую процессию, родившуюся в воспаленном подсознании Древней Руси.

— Значит, вы мастерите маски вместо сигарет, — встревожилась Пепсиколова. — А почему?

Нет ответа.

— А мне нужна маска?

Тишина.

Владыки в молчании вышли из зала. По пути к процессии присоединялись все новые и новые Бледнолицые. Вскоре они превратились в почти бесшумную, шаркающую массу, освещенную по краям факелами, — темную и не познаваемую в сердцевине.

Больше часа они брели через, за неимением лучшего слова, фермерские поля. Переходы и комнаты были заполнены поддонами с человеческим навозом, на котором росли бледно-голубые грибы: за ними и ухаживали птицеклювые Бледнолицые. От запаха у Пепсиколовой закружилась голова, но она затянулась сигаретой, и ей стало немного легче. Иногда подземные владыки останавливались, чтобы передать что-то очередному грибоводу. Может, флакон, а может, что-то еще. Свет факелов был слишком тусклым, чтобы Аня могла разглядеть.

Наконец, фермерские поля остались позади. Безмолвный поток стекал по лестницам и туннелям, словно подземная река, стремящаяся к центру земли. Потом на чудовищно глубоком, неизвестном даже Пепсиколовой уровне процессия остановилась. Аня различила металлическую стену, в которой зияла грубо вырезанная дыра. Острые стружки устилали пол.

Владыки по очереди нырнули в отверстие. Пепсиколова — следом. Бледнолицые остались снаружи.

Внутри царил мрак.

Пепсиколова ждала, когда глаза привыкнут к темноте, но та рассеивалась. Теперь Аня чувствовала подземных владык по обе стороны от себя, но уже ничего не видела.

— Если хотите мне что-то показать, — произнесла она, — то придется вызвать сюда одного из ваших приспешников с факелом.

— Сначала мы должны продлить твою душевную муку, Анна Александровна.

— Она наверняка непереносима.

— Но может стать еще хуже.

— Гораздо хуже.

— Поверь.

Тишина натянулась, будто готовая лопнуть скрипичная струна. Пепсиколова ощутила ненависть, беззвучно потрескивающую в воздухе вокруг нее. Она была почти физической силой. Как и убеждение, что сейчас ей продемонстрируют нечто невыразимое. Мгновение длилось бесконечно, и когда Аня была готова разразиться истерическим смехом, какой-то Бледнолицый пролез в дыру с факелом в руках.

— Узри, Анна Александровна, оружие, с помощью которого мы уничтожим Москву, Московию и всю Россию.

Пепсиколова недоверчиво уставилась на владык.

Вернувшись в «Новый Метрополь», Аркадий обнаружил, что по-прежнему не способен вытравить из сознания яркие образы. Все эти вещи он действительно вытворял! Живот сводило только при мысли о них. Однако в то же время его тело предательски блаженствовало в этой грязи.

— Я не понимаю, святой отец, — обратился он к наставнику. — Там были мужчины, и я использовал их, как использовал бы женщину. И я… — Голос Аркадия охрип от стыда. — Я… Я позволял использовать меня таким же образом.

— Почему ты озадачен, сын мой?

— Потому что я не…

— Не?

— Нет… ну… один из них.

— Один из кого?

Аркадий покраснел как рак и выплюнул:

— Не педик! Доволен? Я не проклятый извращенец!

— Человеческое тело — гнусная штука, если вдуматься, — вымолвил Кощей. — Древний пророк писал, что Любовь выстроила свой храм в отхожем месте — а что есть данное отхожее место, если не Земля? Мир — навозная куча, и те, кто ползает по нему, суть паразиты, которым повезло лишь в том, что их пребывание здесь кратко.

Посему же величайшее благо — вовсе не родиться. Если это не удалось, то смертного ждет короткая жизнь. Но мы должны полагаться на Волю Божью и преодолевать испытания в нашем Аду. Однако самоубийцы отправляются в настоящий Ад: в самое злое место во всей вселенной. Иными словами, он в точности подобен этой Земле, за исключением одной важной детали. В чем же она заключается? А в том, что Ад полностью разведен с Богом. Разве не так, сын мой?

— Так ты учил меня, святой отец.

— Но как же мы тогда можем утверждать, что этот мир и есть на самом деле Ад? Ведь здесь существует удовольствие, а в Преисподней такого просто быть не может. Во-первых, тут мы способны погружаться в переживания религиозного экстаза — высочайшее из всех удовольствий. Во-вторых, на Земле накоплен опыт гонений несправедливыми людьми за удовольствие, данное только испытываемому в присутствии Бога. Очень немногие удачливы настолько, чтобы пережить первое, или благочестивы настолько, чтобы оценить второе. Но есть и третье доказательство того, что мир не есть Ад, а именно — удовольствие секса, доступное каждому. Хотя само деяние отвратительно, порождаемое им удовольствие чисто. Оно исходит не от плоти, которой следует гнушаться, но от Духа, который человеческие души должны принять, а иначе же они будут прокляты. Следовательно, никакое удовольствие не зло и не является неправильным и не подлежит избеганию, как бы сильно ни шарахалось от него сознание. Ты понимаешь меня, сын мой?

— Да, добрый отец мой.

— Тогда преклони колени и получи благословение.

Аркадий повиновался. Он закрыл глаза, ожидая, когда рука монаха опустится на его голову. Но ничего подобного не произошло. Вместо этого он услышал шелест спадающей на пол рясы Кощея.

«Опа», — подумал Аркадий.

9

Довесок помог Зоесофье сесть в карету, а затем обошел экипаж и сам забрался внутрь. Лакей молча закрыл за ним дверь. Внутри царил полумрак, а мягкие и глубокие подушки манили к отдыху. Расстояние между Довеском и Жемчужиной было не больше ладони. Однако Зоесофья держалась с такой ледяной чопорностью, что с тем же успехом, их могли разделять и мили.

Кучер тряхнул вожжами, и лошади тронулись.

— Ты тиха сегодня, о Темное Пламя Запада.

Некоторое время Зоесофья смотрела в окно на проплывающие здания. Потом, не оборачиваясь, произнесла:

— Ты никогда не должен прикасаться к Жемчужинам.

Довесок ответил уязвленным тоном:

— Мадам, я джентльмен! С тем же успехом можно сказать, что я истово верю в серийную моногамию.

— По моему опыту, мысли джентльмена и его поступки редко совпадают между собой. Но позволь спросить тебя о следующем: предположим, ты поцеловал одну из моих сестер — к примеру, Олимпию, едва коснулся кончиков ее пальцев, и на ее коже не появились волдыри. Что, по-твоему, стала бы она делать дальше?

— Вероятно, она бы ухватилась за возможность избавиться от мучительной девственности. Но я бы никогда…

— Все мои сестры добросердечны и щедры. Их такими создали. Поэтому Олимпия сперва поведала бы сестрам о счастливой возможности. Затем, уже группой, они бы набросились на тебя. А теперь я хочу, чтобы ты припомнил последние несколько ночей и спросил себя вот о чем: в каком состоянии ты бы пребывал сейчас, если бы я была здесь в шести экземплярах?

— О, боже.

— Именно. Чтобы пережить подобный опыт, надо быть более сильным человеком, чем ты. Хорошенько подумай об этом.

Довесок подумал. Спустя пару минут он встрепенулся и обнаружил в окне два отражения: собственную морду с весьма глупой ухмылкой и мрачно нахмуренную Зоесофьи за его плечом. Жемчужина ухватила Довеска за промежность и в ярости крикнула:

— Ты свинья! Ты возбудился!

Приняв самую искреннюю мину, Довесок воскликнул:

— Какой бы мужчина не возбудился, учитывая образы, над которыми ты настоятельно велела мне поразмыслить? Создаешь фантазию из женской плоти в духе Арабских Ночей, пещеры эротических сокровищ Аладдина. Разумеется, я и возбудился — в своем воображении. Точно так же я наслаждаюсь исходными сказками в классическом переводе сэра Ричарда Бартона. Однако я никогда не отправлялся в Аравийскую пустыню на поиски описанных в них сокровищ.

— Только потому, что ты знал, что богатства вымышленные. В противном случае, уверена, пресловутая лампа была бы уже у тебя. Ты самый, черт подери, гениальный в достижении того, чего ты хочешь. — С этими словами Зоесофья стянула перчатки. Сильными голыми руками она взяла Довеска за передние лапы. Когда он попытался высвободиться, то понял, что не может этого сделать. Хватка у нее была мертвая.

Зоесофья наградила Довеска сочувственно-ласковой улыбкой, как улыбается женщина повесе, который вольно или невольно доставил ей огромное физическое и эмоциональное наслаждение. В ней в равной степени смешивались насмешка и нежность.

— Милый, дорогой Дон Весок, — прошептала она, — мне жаль, что приходится так поступать. Но я поклялась защищать Жемчужин, и поэтому должна.

— Что ты затеяла?

— Я собираюсь поцеловать тебя, долго и крепко и так восхитительно, что, хочешь ты того или нет, у тебя сначала захватит дух, а затем твой мозг ощутит недостаток кислорода. В итоге ты погрузишься в состояние бездумной эйфории. И тогда, в момент высочайшего блаженства, я сверну тебе шею.

— Мадам! Это не по-дружески.

— Когда дверь кареты откроется, увидят твой труп и рядом меня — в истерике и явно травмированную ужасными событиями, которые произошли внутри — каковы бы они ни были. А когда я оправлюсь достаточно, чтобы рассказать о трагедии, уверена, я сумею состряпать нечто убедительное.

Не ослабляя хватки, Зоесофья наклонилась вперед. Губы ее раскрылись. Розовый кончик языка облизнул их и увлажнил. Взгляд ее был ласков и безжалостен. Довесок не раз смотрел в лицо смерти. Но никогда прежде она не выглядела столь желанной. И никогда еще красота не казалась такой пугающей.

— Стой! — завопил Довесок. — В этом нет необходимости! Мне известна твоя тайна!

Зоесофья замерла.

— Ну?

— Ты — единственная из Жемчужин, которая не была заклятой девственницей. Обоснование, которое я тебе привел, — просто чистая софистика. Твои сестры покрылись бы волдырями от моих прикосновений и умерли бы от моих объятий, ибо данные им мысленные приказы нельзя отменить логическими ухищрениями. Ты, зная истинную ситуацию, всего лишь притворилась в том, что я тебя убедил.

Зоесофья отпустила Довеска и откинулась на подушки. Наконец она спросила:

— Как ты догадался?

Потирая саднящие лапы, дабы восстановить кровообращение, Довесок пояснил:

— Легко. Я спросил себя, неужели в группу из семи женщин, от которых ожидалось, что они будут вступать в интимный контакт с князем Московии, халиф не удосужился бы поместить шпиона. «Немыслимо!» — был ответ. Далее я рассудил, что шпион вряд ли будет связан теми же мысленными командами и ограничениями, что и остальные, поскольку это затруднит деятельность по сбору информации. И, наконец, я спросил себя, которая из семи невест больше всего подходит на роль шпионки, — и одна выделялась, будто лампа во тьме, своей проницательностью, умом и самообладанием.

— Но рисковать с предположительно заклятой девственницей! Окажись твои выкладки неверными… — Выражение лица Зоесофьи было загадочным, но Довесок, имевший некоторый опыт общения с женщинами, читал его как раскрытую книгу. Зоесофью интересовало, хватит ли у Довеска глупости сболтнуть очевидный для него факт, что она не девственница. Тогда она, несомненно, оторвала бы ему голову, а то и другие части тела. Она действительно была далеко не невинна. А уж если судить по ночам, проведенным вместе, то никаких сомнений не оставалось. Однако у юных дам — своя гордость. Неосторожное слово сейчас могло обойтись Довеску очень дорого.

— Всегда имелся шанс того, что я ошибся, — признал он. — И я думал об этом долго и серьезно. Зная не только твою силу, но и твою страстную натуру, я слишком хорошо осознавал, что мог бы поплатиться своей жизнью.

— Тогда зачем испытывать судьбу?

— Я решил, что награда того стоит.

Зоесофья умолкла. Внезапно, обернув нижнюю часть лица шарфом ради сохранения скромности, опустила окно, высунулась и окликнула кучера:

— Сколько еще до дома Хортенко?

— Пятнадцать минут, госпожа, — ответил возница.

— У нас достаточно времени, — она закрыла окно и принялась расстегивать на Довеске рубашку.

— Милая дама! — воскликнул тот в изрядной тревоге. — Что вы делаете?

— Я принадлежала к Византийской Секретной Службе буквально с того момента, когда мои гены были смешаны in vitro,^[16] — прошептала Зоесофья. — Нет ничего — абсолютно ничего… против чего я не могла бы устоять. — Ее ладонь ласково скользнула по щеке Довеска. — Но мужчина, добровольно идущий на риск ради обладания моим телом, близок к мечте.

Кирилл и его соратники взгромоздили друг на дружку два пустых ящика, накинули на них белую тряпку, чтобы получился стол, и разыгрывали «три карты Монтэ»,^[17] в точности как их учили. Кирилл хлопнул тремя картами: двумя черными двойками и дамой червей. Они были специально согнуты посередине, и когда Кирилл перевернул их рубашкой вниз, получились низенькие палатки. Зевакам казалось, что мальчишка почти, но все-таки не до конца, видит карточные масти.

— Ищите даму, ищите королеву, — нараспев говорил Кирилл. — Десятка за пятак, двадцатка за червонец. Смотрите внимательно — руки быстрее глаза.

На скатерть посыпались банкноты для привлечения внимания и пробуждения жадности у зрителей.

— Я меняю все местами… раз, два… три раза, и где же дама? Справа? — Кирилл перевернул самую правую карту. Двойка. — Нет. Слева? — Опять двойка. — Нет. Теперь он перевернул обе и поднял центральную карту. — Она ровно посередине, там, где я ее положил. Рука может сделать то, чего глаз не видит. — Кирилл вновь смешал карты и выложил их на скатерть. — Кто сыграет? Кто? Десятка за пятак, двадцатка за червонец. Вот вы, сударь. А вы? Нельзя выиграть, не играя.

Толпа загудела, но желающих не появилось. Настала очередь Димона. Он протиснулся сквозь зрителей и хлопнул на импровизированный стол медный рубль.

— Спорим, я ее засеку.

— Всего рубль? Два за один, но двадцатка за червонец. — Кирилл перетасовал карты, перевернул их — одну, вторую, третью — и еще раз перевернул. — За двадцатку сорокет, сотня за полтинник. Значит, рубль? Ну, ладно. Вот дама. — Он поднял карту и повертел вправо-влево, чтобы все видели. Затем хлопнул ее на стол, быстро перемешал и, наконец, отошел на полшага назад. — Выбирай.

— Эта, — ткнул Димон пальцем.

Кирилл перевернул карту. Двойка. Он перевернул вторую. Двойка. Червонную даму он открыл последней.

— Ну-ка! Дай сюда! — Димон схватил даму и начал подозрительно ее разглядывать. Но это была самая обычная картонная карта, высматривать было нечего, и Димон кинул ее на стол.

Но в процессе проверки он загнул уголок. Кирилл отодвинул рублевую монету в сторону, к банкнотам, и начал манипулировать картами. Он вроде бы не заметил, что дама подпорчена.

Димон отвернулся, чтобы широко ухмыльнуться толпе и подмигнуть. Он порылся в карманах и извлек засаленную пятирублевую бумажку.

— Все что у меня есть. Дай мне еще шанс.

— Нет плохих денег. У нас есть игрок. Десятка за пятак, десять рублей за пять. Следите за картами. Дама идет сюда. Танцует с одним, танцует с другим. Все танцуют, все выигрывают. И-и-и-и-и-и — выбирай!

Димон указал на карту с загнутым уголком.

— Эта!

— Уверен? — Кирилл передвинул остальные две и перевернул одну. Черная двойка.

— Дважды ты поставил, и я разрешу тебе выбрать другую.

— Нет. Я вон ту хочу.

Пожав плечами, Кирилл открыл две оставшиеся карты и показал толпе червонную даму: дескать, игрок все угадал. Затем он подвинул две банкноты к краю стола. Димон триумфально ими помахал и с победно-самодовольным видом удалился.

— Двадцатка за червонец, тридцатка за пятнашку. — Кирилл перевернул карты рубашкой и перетасовал. — Кто сыграет, кто желает? За двадцатку сорок, сотня на полтинник. — Уголок у дамы был по-прежнему загнут.

— Я! — Господин в золотом пенсне выскреб из бумажника несколько банкнот. Лицо его буквально лоснилось от жадности. — Пятьдесят рублей говорят, что я найду даму.

— Все деньги хороши, — пропел Кирилл. — Вот дама, смотрите, как она идет. Танцует с двойкой, танцует с другой… — Двигая карты туда-сюда, он разгладил уголок у дамы большим пальцем и загнул уголок у одной из двоек. Теперь оставалось только позволить клиенту выбрать неверную карту и забрать выигрыш.

— Попался! — Чьи-то могучие руки сомкнулись вокруг Кирилла, не давая ему шевельнуться. — Ты арестован, мой маленький отпетый мошенник. — Это был козел — и к тому же в форме! Почему часовые позволили ему подойти так близко и не засвистели, чтобы предупредить?

Отчаянно озираясь, Кирилл увидел, как Степа с Олегом уже пустились наутек. Лева схватил белую тряпку со всеми деньгами, лежащими на ней, и тоже помчался прочь. По крайней мере, парень выполнял свой долг. Но Кирилл пребывал в сильных лапах полицейского.

— Лева! — крикнул он. — Ты обещал!

Но вместо того, чтобы подбросить деньги в воздух, тот прижал их к себе.

— Лева!!! — заорал он, но неверный друг исчез в толпе.

Тогда Кирилл прорычал через плечо.

— Убери от меня свои клешни, ты, педофил. Я не собираюсь становиться твоим мальчиком-зайчиком, и не проси.

Уродливое лицо козла перекосилось от ярости. Он занес кулак, чтобы как следует двинуть Кириллу по физиономии.

Но теперь у Кирилла была свободна рука, а другого ему не требовалось. Он сунул ее в карман, выхватил комок денег и, рванув нитку, подбросил купюры в воздух.

Ну и светопреставление!

Случилось то, что и предсказал англичанин. Все, даже козел, принялись ловить порхающие сверху банкноты. Тела врезались в тела. Взрослые люди ползали за упавшими на землю деньгами на брюхе. Один толкнул другого, и вспыхнула драка.

Заливаясь горячими слезами гнева, Кирилл бросился навстречу свободе.

— И никто за меня не вступился. Ни Олег со Степой — черт, ведь им полагалось стоять на шухере, а они улизнули. От Димона тоже толку не было. А Лева! Я кричал ему, чтобы он бросал деньги, а он?! Нет. Я его умолял. На колени встал. Он готов был позволить мне отправиться в тюрьму, только бы захапать жалкие рубли!

— Ты помнишь, как я предупреждал тебя, что твои товарищи — темные лошадки, — мягко произнес Даргер. Он отложил «Телегонию», дабы уделить мальчишке внимание. — Тяжело усваивать урок в столь нежном возрасте, однако он необходим. Большинству людей доверять нельзя, и, как правило, они пекутся лишь о себе. Лучше узнать это сейчас, чем никогда.

— Ну и хрен с ними! — воскликнул Кирилл. — Вонючий жирный ослиный хрен!

— Твоя горечь естественна. Но ты не должен позволять ей отвлекать тебя от изучения игр.

— Игры! Зачем мне игры, если у меня нет друзей?!

— Почему же? — произнес Даргер с мягким изумлением. — А с чего, по-твоему, я учу тебя ремеслу, если не из дружеских побуждений?

— Вы так делаете только, чтобы сохранить себе все книги. — Последнее слово Кирилл выплюнул как ругательство.

— Дорогой друг! Неужели ты полагаешь, что мне позволят оставить библиотеку себе? Нет-нет-нет. Когда выяснится, что я ее нашел, князь Московии — или, вернее, его люди, — заберут сокровище у меня. И никакой адекватной компенсации или награды мне не предложат. Просто так устроен мир: сильный забирает у слабого, а потом называет это справедливостью.

— Тогда какого черта лысого вы здесь сидите?!

— На доходчивое объяснение внутреннего механизма операции, в которой я участвую, понадобилось бы много времени. Достаточно сказать, что у меня есть надежный товарищ, который притворится, будто расставил для меня ловушку. Важное московитское начальство невольно напичкает нашу ловушку огромным богатством. И при естественном развитии событий настанет мимолетный волшебный миг, когда контролировать наживку будет единолично мой товарищ. А финал ты в состоянии додумать сам.

— Вы б лучше следили, чтоб ваш приятель не заграбастал все, да не забил на вас.

— Мой товарищ всегда доказывал свою надежность. Именно это я и пытался объяснить тебе ранее: надежный друг есть бесценный дар. Ради него я готов идти хоть в огонь. И он ради меня, я уверен, тоже.

— Ну, я-то ни за кого в огонь не пойду, — с сердцем буркнул Кирилл. — Я больше ни ради кого ползать по земле не стану.

— Тогда ты и вполовину не тот человек, которым я тебя считаю. Ты случайно не прихватил сегодняшних газет?

— Я хоть раз забыл? Я их там положил.

— Вот тебе и доказательство моей правоты! Даже во взвинченном эмоциональном состоянии ты продемонстрировал свою надежность. Смотри. Мир действительно очень плох. Сильные пожирают слабых, а слабые питаются друг другом. Но не все слабые готовы оставаться таковыми. Некоторые немногие — вроде нас с тобой, Кирилл! — используют свои мозги, дабы улучшить свою долю и отвоевать малую толику того, что было украдено у нас задолго до нашего рождения.

— Ага-ага.

— Скоро я вынужден буду покинуть тебя, и даже не попрощавшись, как часто бывает необходимо в нашей профессии. Но прежде я бы хотел поделиться с тобой словами отеческой мудрости. Если… — Даргер умолк, задумавшись, и продолжил: — Чтобы преуспевать в мире, от тебя требуется следующее: в первую очередь уверенность, терпение и способность сохранять ясную голову, когда все вокруг бьются в истерике. Ты должен научиться сохранять бесстрастность перед лицом лжи и ненависти. Пусть другие недооценивают тебя. Старайся не выглядеть слишком хорошим и не говорить чересчур мудро. Заливай другим, но сам не попадайся на свою удочку. Планируй победу, но готовься к поражению. Будут времена, когда ты потеряешь все, что имеешь… тогда возьми себя в руки и начни все сначала, а впоследствии не жалуйся.

Самое главное, живи сердцем, нервами и жилами. Если ты сумеешь говорить с обычным тупицей, не раздражаясь, и иметь дело со знатью, не позволяя им отобрать у тебя часы и кошелек… если ты сможешь войти в незнакомый город без гроша и уйти с набитыми наличностью карманами… Ну, тогда, старик, ты станешь мошенником, и вся Земля вместе с ее обитателями будет принадлежать тебе.^[18]

Скривившись от отвращения, Кирилл развернулся и бросился прочь, ни сказав ни слова.

— Ладно, — пробормотал Даргер. — Я думал, что понимаю маленьких мальчиков. Но, похоже, я ошибся. — Рука его нерешительно зависла над «Телегонией», но вместо этого потянулась за газетами.

Кирилл принес две главные ежедневные газеты, «Завоевание Москвы» и «Новую русскую империю». Даргер старательно прочитал в каждой раздел светских новостей. У московитских властей имелось достаточно времени и сил, чтобы подойти к Довеску с планами поимки его сбежавшего секретаря, а затем присвоить библиотеку себе. Как только они добьются своего, Довеску полагалось объявить бал-маскарад.

Однако новостей по-прежнему не было.

Хортенко лично вышел встречать карету.

— Госпожа Зоесофья! Какой восхитительный сюрприз! — Он взял ее ладонь, затянутую в перчатку, и поцеловал воздух над ней. Потом от души демократично пожал руку Довеску. — Я сообщил князю о вашем визите, и он предвкушает встречу с обычным своим вниманием.

— Он вроде бы нечасто покидает Кремль, — заметил Довесок, забирая из кареты свою трость.

Уголки губ у Хортенко приподнялись, как будто от тайного веселья.

— Жизнь великого человека заключается в его работе.

В этот момент где-то в доме хлопнула дверь и донесся лай собак.

— У вас есть собаки! — воскликнула Зоесофья. — Можно на них посмотреть?

— Да, разумеется, непременно. Только не сейчас. Я договорился с Московским полком конной полиции, чтобы они проводили нас до Кремля, и они сейчас как раз строятся по ту сторону здания. Поедем в вашей карете или в моей?

— Я всегда стремлюсь к новому опыту, — ответила Зоесофья, — будь он большой или маленький.

Но у Довеска каждая шерстинка на теле встала дыбом. Слух у него был чуткий, равно как и чувствительность к эмоциям его тупых сородичей. А та свора лаяла вовсе не из обычного собачьего восторга, но от боли, ужаса и горя. Довесок невольно навострил уши и раздувал ноздри. Он чуял по чужим феромонам, что с младшими сородичами обращаются крайне плохо.

Очки у Хортенко поблескивали двумя одинаковыми обсидиановыми кругами.

— У вас встревоженный вид, дорогой мой. Вас что-то напугало?

— Меня? О, нет. — Довесок повернулся к кучеру и небрежным жестом отослал экипаж обратно в посольство. — Просто меня иногда внезапно накрывают мрачные воспоминания. Как гражданин мира и отчасти авантюрист, я видел больше человеческой жестокости, чем хотелось бы.

— Когда-нибудь мы поведаем друг другу свои истории, — добродушно произнес Хортенко. — Те, кто в таких вещах разбирается, говорят, что если ты не видел русской жестокости, то ты не видел жестокости вообще.

Карета Хортенко была выкрашена в синий с белым, как и его особняк, поэтому ужасно напоминала гжельский чайник. Зоесофью и Довеска усадили на задние сиденья, а Хортенко со своими карликами разместился лицом к гостям.

Наконец лошади тронулись по направлению к Кремлю.

— Скажи мне, Макс, —обратился Хортенко к карлику слева, — что мы знаем о потерянной царской библиотеке?

— В 1472 году Великий князь Московский Иван Третий женился на царевне Софье Палеолог, племяннице последнего Византийского императора Адриана, более известного как деспот Морей.^[19] Деспотизм есть форма правления, при которой вся власть воплощена в единственном правителе. Человеческие права при этом отрицаются. В качестве приданого Софья привезла в Москву караван с книгами и свитками. Москва была основана князем Юрием Долгоруким в 1147 году.^[20] Для Московской области типичны дерново-подзолистые почвы. Согласно апокрифам, эти книги представляли собой последние остатки Великой Александрийской библиотеки.

— И любой апокриф может оказаться правдой, — заметил Хортенко.

— Итальянского архитектора Аристотеля Фиораванти наняли построить тайную библиотеку под Кремлем, — продолжал карлик. — Фиораванти также служил военным инженером в походах против Новгорода, Казани и Твери. Казань — столица Татарстана. Татарский соус делается из майонеза и мелко порубленных пикулей, каперсов, лука и петрушки, и был изобретен французами для мяса по-татарски. Последняя документально подтвержденная попытка отыскать библиотеку была сделана царем Никитой Хрущевым.

— Хорошо… но мы несколько отвлеклись от предмета, — вымолвил Хортенко и наклонился к Довеску: — Слышали пересуды? Вроде бы библиотека нашлась.

— Серьезно? Тогда это был бы роскошный подарок князю Московии. Дар, достойный халифа.

— Верно. Однако надо подумать о последствиях. Что, к примеру, может случиться, попади информация о местоположении библиотеки в частные руки? Наверняка счастливчик — кто бы он ни был — окажется в положении, позволяющем ему запросить громадную награду.

— Если только он не вращается в правительственных кругах. Тогда его главным вознаграждением будет простое сознание исполненного долга.

— Действительно. Но рядовой гражданин не будет знать, стоит ли предложенная награда данного героического открытия. Полагаю, наилучшим выходом из ситуации было бы партнерство, заключенное между каким-либо высокопоставленным лицом в правительстве и, допустим… не гражданином Московии. Иностранцем, возможно, даже послом. Как вы считаете?

— Думаю, мы прекрасно друг друга понимаем. — Довесок откинулся на подушки, согретый внезапно возникшим убеждением, что в этом мире все в порядке. — А посольству надо поскорее устроить бал-маскарад. Я разрекламирую событие в газетах, как только вернусь.

Полковые лошади процокали копытами по великой мостовой к Кремлю, гоня перед собой дельцов, попрошаек, соискателей и прочую разнообразную шушеру. Сегодня им явно не повезло — ведь они выбрали именно этот день для требования милостей у правительства. В воротах Троицкой башни военные резко остановились. Их юрисдикция распространялась лишь до этой границы и ни дюймом дальше, поэтому они быстро повернули назад. После изучения верительных грамот карету пропустили внутрь, сопровождаемую эскортом Гвардии Троицкой башни. На Соборной площади все спешились, и после очередного представления бумаг внутренняя Кремлевская милиция проводила прибывших к парадному входу в Большой Кремлевский дворец. Там ответственность за гостей приняла на себя Стража Большого дворца, которая отвела их к мраморной лестнице и указала нужное направление.

— Странно, что мы должны тащиться через один дворец, чтобы попасть в другой, — пробормотал Довесок.

— В нашей стране нет прямых путей, — отозвался Хортенко.

Они шагали под сдвоенными рядами хрустальных канделябров по Георгиевскому залу, залитому светом помещению с белыми колоннами и паркетными полами из двадцати видов твердого дерева. Затем они прошли через огромные зеркальные двери и попали в восьмиугольный Владимирский зал с крутым сводчатым потолком и золоченой лепниной. Отсюда было уже совсем недалеко до самого восхитительного из светских строений Кремля — до знаменитого Теремного дворца.

Двое восьмифутовых стражей, чей геном едва ли не полностью заимствовали у Ursus arctos, русского бурого медведя, возвышались по обе стороны от входа. Лезвия их алебард украшали золоченые и, несомненно, смертоносные завитушки. Стражи обнажили острые зубы в безмолвном рыке, но Хортенко показал им документы (уже в четвертый раз с тех пор, как вся компания попала на территорию Кремля). В итоге визитеров тотчас пропустили внутрь.

Довесок сделал шаг вперед и замер. Стены были выкрашены красным и золотым, отражавшимся в полированном паркете медового оттенка, и посол почувствовал себя так, словно он плавал в жидком янтаре. Каждая поверхность была столь затейливо украшена, что взгляд метался по сторонам, словно бабочка, порхающая с цветка на цветок. Где-то жгли благовония. Из ближайшей церкви доносилось пение. Затем тихо и далеко зазвонил церковный колокол. К нему присоединились другие колокола, достигнув крещендо, когда в действо вступили все многочисленные кремлевские церкви, и череп Довеска загудел от звона.

— Поистине грандиозное зрелище, — услышал Довесок собственный лепет в затухающих отголосках.

Для его простых американских вкусов все было чересчур роскошно, однако ему почему-то захотелось поселиться здесь навсегда.

— Полностью согласна, — тепло сказала Зоесофья, хотя по проницательному ее взгляду Довесок мог судить, что она делает мысленные пометки касательно изменений, которые внесет, как только придет к власти.

Мимо пробежал гонец, а за ним — другой. По их немигающим глазам и стремительной походке явствовало, что это сервили.

— Пора, — произнес Хортенко. На его бесстрастном круглом лице не отражалось вообще никаких эмоций.

Они последовали за ним.

Покои князя Московии занимали верхний этаж дворца.

В помещении господствовал обнаженный спящий великан. Он напоминал статую, высеченную из мрамора. Гигант грациозно раскинулся на громадной тахте с ножками из красного дерева толщиной в три ствола. Красная бархатная обивка была пришита гвоздями с золочеными головками, выкованными в виде двуглавых орлов. Великан обладал великолепной мускулатурой, а лицо его было лицом бога — Аполлона, прикинул Довесок, или Адониса. На него можно было смотреть целый час, не отрываясь.

Великан чуть шевельнулся, откинув голову и заложив за голову руку. Глаза его не открылись.

У Довеска упало сердце.

— Это и есть князь Московии? — спросил он натянутым тоном.

Хортенко слегка улыбнулся.

— Теперь вы понимаете, почему его дозволено видеть столь немногим. Познавательные способности великого человека превышают возможности легендарных Утопических компьютеров. Он — совершенный правитель для Московии во всех отношениях, кроме одного. Он дисциплинирован в мыслях, любящ в намерениях по отношению к подданным, безжалостен к врагам. Он мыслит как аналитик, решителен, когда приходит время действовать, терпелив, пока не все факты собраны, и начисто лишен личного интереса и пристрастий в своих решениях. Увы, он не может появляться на публике. Граждане отвергнут его как чудовище.

Зоесофья вздохнула.

— Он являет собой идеал мужской красоты, какой я когда-либо видела, не исключая даже микеланджеловского Давида из частного собрания халифа. Что за ирония! Он в своем роде столь же желанен, сколь и я, но при этом мы бесполезны друг для друга.

— Он никогда не просыпается? — уточнил Довесок.

— Вздумай он подняться, его огромное сердце смогло бы поддерживать его тело лишь пару часов, а потом лопнуло бы, — ответил Хортенко. — Поэтому в силу необходимости князь Московии правит в состоянии беспрерывной дремы.

Послышался резкий цокот каблуков, гонец-сервиль промчался мимо них и поднялся по ступенькам на огороженную перилами платформу возле головы великана. Он нагнулся к правителю и скороговоркой начал излагать доклад. Когда он закончил, князь молча кивнул, и слуга покинул покои.

— Теперь вы знаете, кто правит нашей страной, — произнес Хортенко. — Кстати, я тоже собираюсь кое-что выяснить. Не пытайтесь приблизиться к князю, охрана вас к нему не допустит.

Как всегда, Хортенко испытывал тайную дрожь возбуждения, когда понимался по ступенькам на кафедру возле уха спящего гиганта. Никто не мог предсказать, что произойдет в случае неверно заданного вопроса. Хортенко ухватился за деревянные перила, отполированные многими тысячами ладоней, и вымолвил:

— Ваше высочество, к вашим услугам ваш покорный слуга Сергей Немович.

— А-а… да… честолюбивый, — негромко пробормотал князь, как говорят во сне. Голос у него оказался на удивление тонкий, даром что исходил из такого титанического тела. — Именно ты устроил так, чтобы… больше никто из моих… советников… не мог ко мне подойти.

— Верно, ваше величество. И именно вы объяснили мне, как это сделать.

— Я спал. В бодрствующем состоянии я бы никогда… не помог твоему заговору.

— Поскольку вы никогда не проснетесь, это не имеет отношения к делу. Я привел с собой византийского посла и одну из женщин, которых халиф послал вам в подарок.

— Мне снились… голодные бунты в Ужгороде. Надо послать зерна… чтобы предотвратить…

— Да-да, весьма похвальное решение. Но у меня есть для вас кое-какая информация.

— Говори.

Хортенко видел, как у стоящего на дальнем конце комнаты Довеска чуть заметно дернулось ухо. Он знал, что обычный человек не мог бы подслушать его с такого расстояния, но к песьеголовому данное утверждение не относилось. Да и насчет Жемчужины он сомневался, хотя она казалась погруженной в свои мысли. Ладно, пусть подслушивают. Ничто уже не прибавит им спокойствия. Тщательно подбирая слова, Хортенко произнес:

— Наши друзья скромничают о своих планах. Когда они приступят к активным действиям?

— Табачный рынок понизился, а спрос на нелегальные наркотики всех сортов сильно упал… Пристрастие к абсенту в офицерском классе растет, проституция переживает бум, и есть сообщения о бомжах, которых видели толкающими тачки с человеческими экскрементами. Если сложить это с различными обещаниями и предложениями, можете ожидать вторжения в Москву в течение нескольких дней. Вероятно, уже сегодня.

— Правда?! — изумился Хортенко, который считал бунт вопросом как минимум трех месяцев. Однако он быстро себя в руки. — Какие приготовления необходимо делать, ваше высочество?

— Ешьте как следует и отдыхайте. Выведите из города все артиллерийские части и проследите, чтобы известные распутники и вольнодумцы были вычищены из ваших собственных сил. Убейте барона Лукойл-Газпрома.

— Хорошо.

Хортенко нравился барон, поскольку он вообще любил таких типов за их тупую, прямую предсказуемость. Но он понимал, как одновременная склонность барона к необдуманным действиям и рефлекторному принятию на себя командования в аварийной ситуации может помешать ему самому.

Сверхъестественно красивое лицо князя Московии мимолетно исказилось, словно от боли.

— Твой план… угрожает… моему городу.

— Он стоит риска. А возникнут ли проблемы с Византией, если ее посол вдруг пропадет?

— Мне снился Байконур… и волки…

— Постарайтесь слушать внимательно, ваше царское высочество. Я общался с господином де Плю Пресьё, как вы посоветовали, поведал ему о слухах, что, дескать, потерянная библиотека Ивана Грозного нашлась. Как вы и предсказывали, он не выказал удивления. А когда я предложил заговор для обжуливания государства, он согласился, ни на секунду не задумавшись.

— Тогда он… не более чем мошенник на доверии, каким-то образом занявший место настоящего посла. Поступайте с ним как хотите.

— Он также привел с собой женщину, — напомнил Хортенко князю. — Одну из византийских шлюх.

— Только… одну?

— Да.

— Значит, она шпионка… она тоже… в вашем распоряжении.

Эти приятные новости Хортенко принял с оттенком печали и осторожно прошептал:

— Значит, это с самого начала всего лишь печальная и затертая история. Жаль. Мне бы хотелось отыскать утраченную библиотеку царя.

— Она не… утрачена. Я вычислил местоположение библиотеки… десять лет назад.

— Что?!

— Она расположена под Тайницкой башней, в потайной комнате. Там недавно было небольшое проседание фундамента. Недостаточное для того, чтобы угрожать… самой башне… Но следовало бы перевезти книги в безопасное место.

— Почему же молчали целых десять лет?! — гневно воскликнул Хортенко.

— Никто… не спрашивал.

Хортенко шумно и сердито втянул в себя воздух. Вот именно поэтому правлению князя пора закончиться. Да, он умел отвечать на вопросы — но только если знаешь, о чем спрашивать. Его стратегии расширения влияния Московии оказались блестящи — но он не имел собственных целей и амбиций. Идея восстановления Российской империи исходила от Хортенко и еще нескольких людей, вроде вскоре покойного барона Лукойл-Газпрома. Князю настолько не хватало воли, что он даже участвовал в заговоре по собственному свержению!

Хуже всего было то, что он не мог появляться на публике. А войну — настоящую войну, в которую втянуты миллионы, — нельзя вести с вождем, который не смеет показать народу свое лицо. Князь сам подтвердил это. Увы, без лидера, способного устраивать смотр войскам, произносить речи и воспламенять население, приносить жертвы, необходимые для поднятия духа завоевательной армии, долго не протянешь.

Нет, пришло время князю умереть. Это не входило в изначальный план Хортенко. Он намеревался пустить слухи, что тот заболел, просить москвитян молиться за правителя, объявить день поста и покаяния, организовать заголовки в газетах: «Врачи опасаются худшего» и «Князю хуже». У Хортенко уже имелись задумки вроде: «Источники в Кремле говорят: надежды нет», внезапное и неожиданное «Чудесное улучшение!» и, наконец, «Князь Московии умирает», «Народ скорбит» и «Власть переходит к Хортенко». После чего по-прежнему спящий бывший князь тихонько переводится в советники.

Однако его новые друзья оказались завистливыми союзниками и считали князя Московии могущественным соперником. Тем самым его гарантированная смерть стала частью цены их сотрудничества. Хортенко жалел князя, ибо потеря блестящего ума была жертвой, равноценной уничтожению профессиональной армии. Но он мог лишиться какой угодно армии, если это означало получить империю.

— Лишь раз я бы хотел… взглянуть… на мой возлюбленный город… Москву. Ради Москвы я готов… умереть…

— Поверьте, вашей гибели никогда не случится.

Хортенко уверенно спустился с кафедры и присоединился к своим спутникам. Зоесофья держалась напряженно и отстраненно, как и подобает тому, кто только что увидел, что все его планы на будущее рассыпались у него на глазах. Довесок выглядел расстроенным и нерешительным.

— Сюда, — произнес Хортенко и поманил их к маленькой дверце, которой никто, кроме него, не пользовался. — Я сказал нашему вознице не трудиться ждать нас с каретой. Мы вернемся обратно через подземный ход, который ведет прямо в подвал моего особняка.

Зоесофья рассеянно кивнула. Она хмурилась, слегка изогнув губы, и яростно размышляла о делах, которые, в общем-то, не имели отношения к ее нынешнему положению. Но если ее реакция разочаровывала, то настрой посла вызвал у Хортенко чувство удовлетворения. Довесок отчаянно озирался по сторонам и стискивал трость, готовясь использовать ее как оружие. Каждая его мышца будто окаменела. Он явно чего-то испугался.

По предварительной договоренности шесть стражей-медведей сомкнули ряды вокруг группы.

По мановению руки Макс отпер дверь.

— После вас, мой дорогой посол, — вымолвил Хортенко.

Довесок глубоко вздохнул и, выдохнув, словно сдулся. Плечи у него поникли. Глаза помутнели, и взгляд уперся в пол. Задор начисто покинул его.

Он поежился и переступил порог.

10

Куда бы он ни шел, Аркадия везде принимали с радостью. Женщины целовали его в щеку, мужчины лихорадочно обнимали. Его всегда уговаривали остаться на чашку чая или рюмку водки. О возможной оргии никогда не говорилось вслух, но перспектива неизбежно витала в воздухе.

Аркадий и сам был бы не прочь задержаться, но его святая миссия не позволяла. Он должен был доставить «Распутин» каждому из бесконечного списка Кощея. И Аркадий потворствовал всем Он встречался с дворянами, офицерами и главами правительственных организаций, пожарниками и полицейскими, шлюхами и куртизанками, которые быстро выхватывали флаконы у него из рук. Порой к нему подходили суровые мужчины с тюремными татуировками на пальцах, которые ловко прятали снадобье в карман, и изнеженные господа, удивленно округляющие глаза. Виделся он также со спекулянтами, лавочниками и торговцами горючими веществами, священниками, фармацевтами и хирургами-генетиками, институтскими преподавателями и неряшливыми поэтами, ночными сторожами и изготовителями боеприпасов. Иногда ему попадались частные охранники и сентиментальные певички, толкователи сновидений и потные грузчики, депутаты Думы и представители арбатской богемы, мрачные повелители биологии, сидящие в лабораториях по клонированию на задворках трущоб, и девчонки из борделей Замоскворечья. Слух о его священном грузе распространялся по Москве, как степной пожар, и спустя некоторое время весь город для Аркадия превратился в море улыбок и протянутых рук. Его наемная карета носилась из Китай-города в домишки Парка Горького и даже в такую загородную даль, как березовые рощи Царицына. Он щедро раздавал свое снадобье, будто сказочный принц, рассыпающий рубины, и принимали его с плохо скрываемой жадностью.

Он чувствовал себя Дедом Морозом, который осыпает подарками детей в новогоднюю ночь.

Работа была изматывающая, но стоило ему почувствовать упадок сил, как Аркадий открывал мешочек из моржовой кожи и совал свое лицо внутрь, глубоко вдыхая воздух над флаконами. Микроскопические частицы снадобья, ухитрившиеся просочиться через восковые печати, вливались в легкие, кровь, мозг и мышцы, наполняя юношу энергией и благожелательностью. Это, конечно, не могло сравниться с действием полной дозы, но зато Аркадий чувствовал себя обновленным и опять рвался на поле боя.

Периодически он возвращался в «Новый Метрополь» — наполнить мешок. Он уже отдал гораздо больше «Распутина», чем Кощей мог реально привезти с собой в Москву. Однако, как в чуде с хлебами и рыбами, запасы снадобья оказались неистощимыми. Это была тайна такая же необъяснимая и поразительная, как и факт, что Господь в совершенстве Своем любил испорченных и грешных человеческих детей.

Но тайна разрешилась, когда, приехав в очередной раз в «Новый Метрополь», Аркадий узрел пару ходячих мертвецов с белесой кожей и в бесцветных тряпках вместо одежды. Они уже покинули его номер и копошились на пороге. Лица их были безжизненны, тела столь исхудалы, что он не мог определить, какого они пола. Когда они брели по коридору, Аркадий уловил явный запах экскрементов. Он вошел в комнату и увидел Кощея, Чернобога и Сварожича, вскрывающих свежедоставленный ящик с «Распутиным». Сварожич забрал у Аркадия мешок и принялся методично наполнять его флаконами, благостно улыбаясь.

У Аркадия сразу же заныла поясница. Все его хорошее настроение мигом улетучилось.

— Слишком уж много! — сердито проворчал он. — Здесь хватит «Распутина», чтобы одурманить им всех мужчин, женщин и детей в Москве десять раз подряд. И нет никакой необходимости распространять снадобье сегодня.

Он не мог не думать о красивых юных горожанках, которые уже наверняка отдавались свободно всем и каждому, за исключением лишь самого Аркадия. Немного пораньше, в тот же вечер, он отклонил предложение Евгения помочь в распространении «Распутина», хотя это вдвое уменьшило бы потраченное время, поскольку задание было доверено только ему одному. Теперь Аркадий чувствовал горькое сожаление и недовольство.

— Давайте отложим раздачу до утра.

— Нет, это должно быть сделано сегодня, — произнес Кощей, в глазах его сиял Божественный свет. Голос у него был низкий и рокочущий, и когда он говорил, казалось, в воздухе над его головой и бородой потрескивает электричество. — Завтра будет слишком поздно.

— В каком смысле?

— Хвала Господу и ангелам Его, наши труды наконец-то дали плоды! Ибо в указанный срок мы принесем на Землю Эсхатон, и история подойдет к концу.

— Я не знаю, что это значит.

— Никто не знает, пока Эсхатон не случится. Но нам следует покориться своей судьбе.

— Я все-таки не…

— Эсхатон, — вступил Чернобог, — есть трансцендентный, нерукотворный и духовный апофеоз человечества, бесконечное мгновение, когда перст Божий коснется Земли и весь имманентный и явленный мир поглотит такое неземное блаженство, какое испытывают каждое мгновение святые на Небесах.

— Но о чем вы говорите? На что похож Эсхатон?

— Когда он наступит, ты сам все поймешь, — торжественно пообещал Кощей.

— Да, — подтвердил Чернобог, — ждать осталось недолго.

Сварожич сложил ладони в молитве.

Затем странники как-то суетливо сунули мешок Аркадию в руки, похлопали его по спине и выставили за дверь. Он обнаружил себя в одиночестве посреди коридора и озадаченно заморгал. Он не понял ни слова из их речей. Но звучали они весьма духовно. И были как-то связаны с Богом. В общем, чем или кем бы этот Эсхатон ни являлся, он, наверное, не принесет человечеству ничего дурного… Конечно, не принесет.

Аркадий глубоко вдохнул содержимое флаконов и вернулся к работе с обновленной решимостью.

Туннель тянулся под кремлевскими стенами больше чем на километр. Он был выстроен с присущей древним пугающей точностью, изгибался почти незаметно, поэтому пространство впереди открывалось постепенно, а затем однообразно и медленно скрывалось в темноте. Светящийся лишайник покрывал стены и потолок, наполняя все мягким светом. Довесок брел впереди, за ним шагала Зоесофья, а за ней — Хортенко со своими карликами-савантами, Максом и Игорьком, которые старались не отставать от хозяина. Шесть стражников-медведей ковыляли позади.

— Прогулка получилась изрядная, — сказал Хортенко, — но приятная, верно? — Не то чтобы он верил хоть на миг, что его невольные пленники находят ее таковой хоть в малой степени. Но его завораживало то, что люди готовы согласиться на чужое вранье, лишь бы не признавать невыносимой правды.

Зоесофья натянуто произнесла:

— Вы должны меня извинить, но я не в настроении вести светскую болтовню. Я сегодня пережила тяжелый удар.

Довесок промолчал.

Никто не знал, с какой целью изначально был проложен туннель, ибо такие вещи никогда не записывались в исторических хрониках. Но периодически компания проходила мимо дверей, либо заложенных камнями, либо закрытых металлическими панелями и ржавыми замками. Так что цель, даже если она существовала, теперь явно сгинула в небытие.

— Ходьба — такая хорошая нагрузка. Вероятно, из-за моих слов вы сочтете меня помешанным на здоровье, но я посвящаю этому занятию хотя бы час в день.

Хортенко снял синие очки. Он читал лицо Зоесофьи как открытую книгу. Когда он только поступил младшим служащим в Московитскую разведку, глаза ему удалили хирургическим путем, а на их месте вырастили инсектоидные полукруглые органы насекомого. Окружающие находили их пугающими, что радовало неказистого пухловатого юношу. Но их истинная ценность заключалась в том, что Хортенко видел глубоко в инфракрасном спектре и мог наблюдать за током крови в человеческих лицах.

Зоесофья погрузилась в мрачные мысли, где доминировали тревога и изрядное уныние. Но страха в Жемчужине не ощущалось. Значит, она ничего не подозревала. Довеска разгадать было труднее, поскольку его лицо было покрыто шерстью. Однако язык тела выдавал песьеголового. Он плелся как-то машинально, зажав трость под мышкой, а руки сцепив за спиной. Таращился неотрывно в пол под ногами. Он являл собой живую иллюстрацию человека, принявшего неизбежность боли и смерти и предающегося отчаянию.

Имей Хортенко склонность к поспешным выводам, он бы именно так и решил. Но он был аналитиком от природы. А теперь они приближались к ловушке, приготовленной им много лет назад, в которую попадалось множество неудачливых беглецов. Это была дверь, оставленная незапертой и чуть-чуть приоткрытой. Любой, кто лелеял последнюю искру надежды сбежать, ухватился бы за слабую возможность и метнулся бы туда. Но в результате беглец попадал в каменный мешок размером с чулан.

Довесок бросил на дверь унылый взгляд и прошел мимо.

Значит, несчастная тварь практически сломлена. «Что ж, — подумал Хортенко, — жаль, что исследования с собаками пропали зря. С Довеском особо не повеселишься».

Но Зоесофья… Хортенко прикрыл глаза, воображая, что он сделает с чувствительной юной женщиной. Она получила строгое воспитание и вдобавок покрывается волдырями от малейшего прикосновения мужского пальца. Да, тут открывались невероятные возможности. А он постарается не торопиться.

Он позаботится, чтобы она продержалась долго-долго.

Наконец туннель привел их к псарням в подвале Хортенко.

Собаки яростно скакали и лаяли, когда появился Хортенко, отчего их клетки грохотали, когда они бросались телами на стенки.

Зоесофья испуганно отпрянула от внезапного неистовства животных. Но Довесок поник еще больше и сунул руки в карманы.

— Вы свободны, — сказал Хортенко стражникам.

Те отсалютовали и повернули обратно в коридор, старательно закрыв за собой дверь.

— Хозяин! — Пять агентов тайной полиции выстроились в шеренгу у противоположной стены. Они щеголяли в поношенной гражданской одежде, и все, кроме одного, не имели особых примет. Говоривший был одновременно самым высоким и самым тощим из присутствующих. Лицо его настолько усохло, что напоминало череп. — Мы ждем ваших приказаний, — выпалили он.

— Итак, — мертвым голосом изрек Довесок, — мы дошли до точки.

— До какой точки? — потребовала Зоесофья. — Кто эти люди? Почему мы здесь, в мерзком подвале с бешеными псами?

Хортенко не стал отвечать. Он убрал очки во внутренний карман пиджака и насладился тем, как кровь отхлынула от лица Зоесофьи. Затем поднял вверх два пальца.

— Вокруг природы византийской миссии появляется столько загадочных вопросов, — произнес он тоном, который звучал бы ободряюще для барышни, если бы к ней не направлялись агенты, натягивающие нитяные перчатки. — Я намерен получить на них ответы.

— Так спросите! — воскликнула Зоесофья, пока ее хватали.

— Никакой спешки нет, моя дорогая. В нашем распоряжении все время на свете. — Хортенко повернулся к агентам: — Бросьте ее в пустую конуру. И не слишком грубо, пожалуйста. Для того, что предстоит, она нужна мне в идеальном состоянии.

Незанятых клеток оставалось две. Один из тайных агентов открыл ближайшую, а его соратники, крепко державшие Зоесофью, засунули ее туда спиной вперед. Она сопротивлялась самым очаровательным образом.

С пренебрежительной легкостью мужчины бросили Зоесофью на спину на пол клетки. Потом захлопнули и заперли дверцу. Она забилась в угол, стараясь не скулить от страха.

Более чем удовлетворительно.

А сейчас, увы, Хортенко пришлось обратиться к другим важным делам. Он рассчитывал, что подземные владыки, поделившиеся с ним только самыми общими контурами своих планов, окажутся готовы к действию не раньше весны. Сотни приготовлений следовало изменить. А выстроенные им графики было необходимо ускорить.

— Мокрец, — сказал Хортенко, не отрывая глаз от новой пленницы.

— Хозяин, — отозвался высокий скелетообразный агент.

— Надо посекретничать.

Мокрец нагнулся, едва не коснувшись ухом губ начальника, и Хортенко прошептал:

— Отправляйся в номер барона Лукойл-Газпрома. В данный момент он находится в Кремле на заседании Комитета по подавлению инакомыслия. Когда вернется, убей его.

Мокрец выпрямился, кивнул, отбыл.

Исполненный удовлетворения, какое приходит, только когда человек хорошо сделал свою работу и видит, как все аккуратно встает на свои места, Хортенко повернулся к своим сотрудникам с легкой улыбкой. Но вдруг он замер и оглядел подвал, смутно чувствуя, что чего-то недостает.

С некоторым изумлением он произнес:

— А где посол?

Довесок бесцельно слонялся по Красной площади.

Она поразила его. На площадь выходишь через Воскресенские ворота и поэтому оказываешься на ней внезапно. Справа высится Кремль, слева — здание, которое местные по необъяснимой причине называют «ГУМ». Фасад «ГУМа» вычурен, словно свадебный торт: изначально он был выстроен в качестве помещения под магазины, а теперь, после многочисленных перемен участи, превратился в престижное жилье для людей с деньгами и связями. Прямо впереди красовался собор Василия Блаженного с толпой раскрашенных в яркие леденцовые цвета куполов. Нигде не виднелось ни деревца, ни кустика, зато в рукотворных творениях на площади не было недостатка. Мощенный гранитными булыжниками квадрат (в действительности прямоугольник с длинной осью от ворот до храма) чуть поднимался и затем опять проваливался перед Василием Блаженным, будто грациозно преклоняя колени. Создавалось радостное ощущение, что, где бы зритель ни стоял, он находился на самой вершине и в центре мира.

Довесок проверил это наблюдение, когда пересек площадь по диагонали. Он медленно вертел в руках трость, которую, что поразительно, Хортенко у него не отобрал, пока Довесок пребывал в плену. (Он полагал, что обязан удачей своему актерскому мастерству, но решил не морочить себе голову понапрасну.) А вскоре он обнаружил, что, где бы он ни стоял, впечатление складывалось одинаковое. Пока он был на Красной площади, он чувствовал себя в центре если не обозримой вселенной, то хотя бы не на обочине галактики.

Это объясняло многое в русской истории.

Однако Довесок пришел сюда не видами любоваться, а собраться с мыслями. Буйная радость после побега уже грозила уступить место ужасу и паранойе. Хортенко наверняка прочесывает город в поисках Довеска. Следовательно, он должен был скрываться у всех на виду — в самом открытом и публичном участке Москвы. Хортенко точно не догадается, что беглец находится здесь.

Правда, Довесок чувствовал себя подлецом за то, что бросил Зоесофью. Но она явно изо всех сил старалась убедить Хортенко в своей беспомощности. А Довесок давно научился никогда не лезть в чужие профессиональные дела. У Жемчужины имелся собственный план, и Довеску оставалось только принять все на веру. Кроме того, его отсутствие явно переполошит врагов и поможет Зоесофье привести замысел в действие. Он пожелал ей удачи, выскользнул незамеченным вверх по лестнице и на цыпочках (что гораздо проще, чем думают большинство людей) улизнул из подвала. А его незадачливые захватчики отвлеклись на, признаться, обворожительное сопротивление Византийской Жемчужины.

Но куда ему теперь податься? Очевидно, что возвращаться в посольство нельзя ни при каких обстоятельствах. И обычное укрытие, учитывая вездесущность тайной полиции, не годится. С его приметной внешностью не снять комнату в гостинице даже в самом убогом квартале под вымышленным именем. Тут не спасет и анонимность. Если бы только знать, где Даргер! Довесок не сомневался, что его партнер нашел себе в высшей степени неприметное убежище.

Однако что толку размышлять об этом сейчас. Надо искать более доступные пути к отступлению, и поэтому…

Глаза Довеска вспыхнули, когда он увидел решительно пересекающую Красную площадь баронессу Лукойл-Газпром. Ее сопровождал рыжий юноша, увешанный сумками. Довесок насторожился, встал у парочки на дороге и низко поклонился баронессе.

— Милостивая госпожа, как приятно вас видеть.

— Мсье посол де Плю Пресьё. Quelle surprise!^[21] Я застала вас не при исполнении дипломатического долга — и вдали от ваших прекрасных дев.

— Они едва ли мои, баронесса, а что до красоты… что ж, когда я приехал в Россию, меня предупреждали, что я везу самовар в Тулу, и вот передо мной возникло живое подтверждение истинности тех слов.

Баронесса улыбнулась, дав понять, что ценит человека, знающего толк в искусстве флирта.

— Вы знакомы с моим кузеном, Евгением Туполев-Уралмашем?

— Очень приятно, сударь, — произнес Евгений, дружески сверкнув зубами и крепко пожав руку посла.

Довесок ответил ему тем же.

— А вы по магазинам ходили, — сказал он, учтиво взяв баронессу под руку. Она согласно кивнула, и все неторопливо тронулись в сторону «ГУМа». — Надеюсь, я ни от чего вас не отрываю?

— О, нет. Я занималась финальными приготовлениями к маленькому сборищу у меня в логове, — она кивнула на переполненные сумки, которые тащил Евгений. — Несколько бутылок вина, икра, крекеры, которые можно достать лишь в пекарне на Чистых прудах… Пустяки, мелочи, но в некоторых вещах нельзя полагаться на мнение слуг. Не тогда, когда речь идет о близких друзьях.

— Звучит восхитительно. У вас намечается девичник или я ошибся? Смею ли я надеяться, что вы примете у себя заморского гостя?

Баронесса развеселилась.

— С моей точки зрения, без мужчин там было бы очень скучно, — улыбнулась она и задумчиво продолжила: — Мероприятие, конечно, строго по приглашениям, и мой секретарь по протокольным вопросам меня живьем съест, если я приведу необъявленного участника. Однако… вы, в принципе, являетесь выгодной партией. И один из моих гостей-мужчин намекнул, что у него совсем мало времени на подобные развлечения…

— Я все-таки питаю надежды, — подал голос Евгений.

— Кстати, меня не проведешь! И мы все догадываемся, на что ты надеешься, малыш. Ну, не хмурься! Если он появится, ты получишь львиную долю его внимания. — Она лукаво посмотрела на Довеска. — А я уверена, что вы будете адекватной заменой. Кроме того, мне страшно любопытно узнать, правда ли то, что болтают о вас мои подруги.

— Вы поражаете меня, сударыня. Что могут дамы говорить об обычном гражданском служащем вроде меня?

— Ничего, кроме хорошего, посол.

— Пожалуйста. Зовите меня Довеском. А барон будет?

Глаза ее округлились.

— Нет-нет. По-моему, такие вещи совсем не в его вкусе.

Когда Хортенко, ругая и распекая, погнал своих громил вверх по лестнице и пропал из виду, оскорбленная Зоесофья переключила внимание на замок клетки. Устройство представляло собой штырьковую секретку с шестью валиками и прямой скважиной. Вынув из глубин своей сложной прически две булавки, Жемчужина моментально открыла замок. Это было так же просто, как чуть раньше одурачить Хортенко, прикидываясь идиоткой и регулируя кровоток на лице.

Один из базовых принципов шпионажа гласит следующее. Людей, которые считают, будто обладают уникальными (и якобы неизвестными окружающим) талантами, весьма легко обмануть.

Дверь в подвал открылась, и Зоесофья тихо скользнула в темный угол.

Вниз спустился охранник, увидел пустую клетку и принялся тревожно крутить головой по сторонам. Зоесофья спокойно шагнула вперед и свернула ему шею. Беззвучно опустила тело на пол.

— Прекрасно! — беззаботно произнесла она вслух. — Именно так я и хотела провести свой светский дебют в Москве. Все только начинается.

Смерть охранника привела псов в возбуждение, и они снова стали лаять и бросаться на дверцы клетушек. Но Зоесофья знала, что никто не станет прислушиваться к собачьим завываниям.

У подножия лестницы всего на секунду она заколебалась. Женщина искренне сочувствовала запертым и мучимым животным. Но в первую очередь ей требовалось бежать. В любом случае она не была полностью уверена, что сумеет отбиться от такого количества зверюг, если они набросятся на нее одновременно. А это неизбежно произойдет, если она их освободит.

Зоесофья глубоко вздохнула, мысленно отсекла издаваемый собаками шум и застыла на месте. Она различила поскрипывания шагов на верхних этажах. Избежать людей и выскользнуть наружу незамеченной было не труднее, чем играть в шахматы с завязанными глазами, — а слепые шахматы она освоила в совершенстве.

Спустя десять минут Зоесофья была на улице. Она воспользовалась парадным крыльцом. Она даже не подумала удалиться через тайный, хоть и часто используемый переход в подвале.

— Леди никогда не покидает дом через заднюю дверь.

Сперва Жемчужины пребывали в радостном возбуждении. Но день тянулся и тянулся и уже клонился к вечеру, а Зоесофья и посол до сих пор не возвратились. Девушки резались в карты, потом занялись настольными… и заскучали. Они пели песни, а потом приуныли окончательно. Олимпия импровизировала на клавесине. Остальные ели апельсины и дразнили котенка бантиком. С каждым знакомым занятием скука росла и постепенно превратилась в огромную латентную силу, подобную перегретому пару или расплавленной вулканической лаве. Вот настал роковой момент, когда Жемчужины оказались сыты по горло, и теперь эта сила угрожала выплеснуться наружу.

— Я завелась и готова… — произнесла Этери.

— Мы уже играли в эту игру, — мрачно пробормотала Нимфадора. — Русалка выиграла. Хотя то, что сказала Олимпия, было почти так же отвратительно.

— Вряд ли… — парировала Русалка.

— Верно, — согласилась Нимфадора, — только стыдно вслух признаться.

— Я готова визжать, — закончила фразу Этери.

Жемчужины дружно просияли.

— Умоляю, давай! — ободряюще воскликнула Евфросинья.

И Этери издала душераздирающий визг. Когда смех и аплодисменты утихли, к Жемчужинам заглянули неандертальцы, готовые ко всему. Они дружно покраснели от смущения, что их одурачили, и убрались восвояси. В конце концов, смешки стихли, а затем… скука вернулась и усилилась вдвое.

— Пора что-нибудь предпринять, — заявила Русалка. — Поскольку Зоесофьи нет, я назначаю себя предводительницей. Кто-нибудь возражает? Никто из вас не смеет. Значит, анонимно. Действуем по моему плану.

— Какому плану?

— У тебя есть план?

— Почему ты нам ничего не сказала?

— В чем бы он ни заключался, он должен быть лучше, чем кункен.^[22]

— Вы правы, но мой план не имеет ничего общего с картами, и, вместо того, чтобы я вам его объясняла, давайте приведем его в действие. Все «за»?.. Не трудитесь говорить «да». Я уже все решила. Этери, не позовешь мальчиков?

Этери снова завизжала.

Неандертальцы появились в комнате, как всегда, готовые ко всему, однако на сей раз очень насупленные и встрепанные. Они остановились под гневными взглядами юных женщин и подались назад, когда Жемчужины стали на них наступать.

Русалка изящно топнула ножкой.

— Вы немедленно отвезете нас в Теремной дворец, — приказала она и отрепетировано надула губки.

Неандертальцы неловко топтались на ковре.

— Э-кхм. Ну. Не знаю, есть ли у нас полномочия это делать, — неуверенно промямлил Геракл. — Мэм.

— Я совершенно уверена, что нет. Но в отсутствие посла ответственность за наше благополучие переходит к казначею, не так ли?

— Да, но Зоесофьи тоже нет.

— Тогда она переходит к одной из нас.

— Я не…

— Ответственность переходит к кому-то еще? — язвительно заметила Русалка. — И этот кто-то — не вы? Разумеется, не вы. Значит, остаемся мы. Банальная логика.

Геракл сморщился, пытаясь уследить за ходом ее мысли, а затем принялся корчить рожи в поисках альтернативного решения. Но поскольку такового не нашлось, а он был не способен ослушаться законного начальства, то бедняга капитулировал.

— Полагаю, выбора у меня нет. Мы можем отправиться немедленно.

— Ой, не будь идиотом! — воскликнула Русалка. — Не сейчас. Сначала нам надо одеться и накраситься.

Московские улицы, хотя она шла по ним впервые, были Зоесофье прекрасно знакомы. Она приехала в Россию, зная о городе всю подноготную. Византийская Секретная Служба работала отлично (и продвинулась гораздо больше, чем подозревало московитское правительство). Ну а дотошное изучение карт и книг дополнялось осторожными расспросами — при этом люди воображали, что Зоесофью интересуют исключительно они сами.

Наконец-то она предоставлена самой себе! Но ей понадобится жилье, деньги, связи и доступ в высшие правительственные круги. А значит, ей нужен знатный покровитель. Человек могущественный и честолюбивый — не повредит также, чтобы он был уже наполовину влюблен в Жемчужину. И Зоесофья начала перебирать в уме воображаемые досье, но неожиданно увидела мужчину, неторопливо прокладывающего путь в толпе пешеходов. Он свернул на Тверскую и исчез. Она могла бы и вовсе его не заметить, не будь он чересчур высок и худ, карикатурно долговяз, просто карандашный набросок или вообще карикатура. Это был Мокрец, приказ которому от Хортенко насчет убийства барона Лукойл-Газпрома она подслушала.

Все ясно. Зоесофья мысленно захлопнула досье.

Она решила не утруждать себя слежкой за Мокрецом, а сделала крюк, поскольку сообразила, куда он направляется. Барон нынче гостил в Английском клубе в результате разлада с супругой. Подробностей Зоесофья не знала, но до нее доходили самые горячие светские сплетни. Барон Лукойл-Газпром был романтиком и садистом (что за неудобное сочетание!) и тщетно сражался со своей двойственной натурой. К примеру, он не мог получить сексуальное удовлетворение с подругой, которую уважал, и не был способен уважать женщину, которая подарила ему минуты блаженства. А это, конечно, не назовешь рецептом успешной женитьбы.

Подгадав свое прибытие в клуб так, чтобы Мокрец успел попасть в номер барона, Зоесофья притормозила, дабы критически оценить свой облик. Одета она была дорого, на русский манер, плюс могла похвастаться затейливыми византийскими драгоценностями. Должна сойти за благородную иностранку. Зоесофья закутала голову одним из своих шарфов таким образом, чтобы у любого возникла мысль, будто она старается остаться неузнанной.

Затем она поднялась на крыльцо, приоткрыла дверь и скользнула внутрь.

— Чем могу служить? — вежливо произнес швейцар, загораживая ей дорогу.

Задыхаясь и с сильным петербургским акцентом, Зоесофья заговорила:

— Пожалуйста, мне нужно здесь встретиться с одним господином. Дело крайне важное, вы должны позволить мне пройти в его комнату. — Привратник не пошевелился, тогда она понизила голос, словно смутилась. — В обычных обстоятельствах я бы не стала так поступать. Но у меня нет выбора.

Швейцар поджал губы и покачал головой.

— Если вы назовете мне имя проживающего, япозову его слугу. А вы, будьте добры, подождите его в вестибюле.

— О, нет! Это слишком опасно. Боже мой, какой будет скандал, если мой… нет, я должна попасть в его апартаменты. Иной альтернативы нет. — Зоесофья ломала руки в великолепной имитации агонии. Ее пальцы унизывали перстни. Она ловко сняла колечко поменьше и позволила бриллиантам сверкнуть в лучах лампы. Затем схватила привратника за руки. — Я в ужасной беде, поймите меня! Я не из тех женщин, которые в принципе на это способны, у меня нет выбора, вы должны мне помочь!

Когда она отпустила швейцара, кольцо было зажато у него в кулаке.

— Мне очень жаль, — ответил он тоном, пресекающим любые возражения, — но дамы без сопровождения не допускаются в клуб ни при каких обстоятельствах.

И повернулся к ней спиной, чтобы она могла войти внутрь.

Досье барона помещалось в ледяном ящичке дворца памяти Зоесофьи. Оттуда она извлекла информацию, что он занимал двадцать четвертый номер. Но вместо этого Жемчужина направилась в свободную курительную на втором этаже, откуда могла наблюдать за улицей. Замерев у окна, она, в конце концов, увидела свою цель. По Тверской тащился высокий (и одновременно массивный) тип с горделивой осанкой бывшего генерала. Зоесофья сосчитала до двадцати, подбежала к номеру барона и забарабанила в дверь.

— Господин Мокрец! — громко закричала она, надеясь, что ее возгласы услышал весь этаж. — Открывайте! Хортенко передумал — вы не должны убивать барона до завтра!

Дверь распахнулась.

— Вы спятили? Прекратите… — прошипел Мокрец. Тут он ее узнал, и у него отвисла челюсть.

Зоесофья уперлась ему в грудь ладонью и втолкнула его обратно в комнату. Сама шагнула следом и закрыла за собой дверь.

Мокрец оправился почти мгновенно. В руке у него появился острейший и весьма неприятный на вид нож.

— Выкладывай, но поторапливайся.

— Мы с тобой работаем на одном поле, — мило затараторила Зоесофья, — и, следовательно, являемся коллегами. Умоляю тебя… просто пойми меня, что я не стала бы так поступать, не будь в этом необходимости. — Она выхватила нож наемного убийцы и занесла острие над своим нарядом, раскромсав платье от горловины до пупка. Затем нанесла себе длинный боковой порез по левой груди. (Заживет быстро, а останется шрам или нет, зависит только от ее желания.) Мокрец даже не успел толком отреагировать.

В дальнем конце коридора Зоесофья уже слышала твердую поступь барона. Поэтому как раз в тот момент, когда Мокрец бросился к ее шее, вытянув пальцы с явным намерением задушить, она шагнула в сторону, всунула нож обратно ему в руку и завизжала.

Барон снаружи бросился к своей комнате, дверная ручка загремела.

Зоесофья вцепилась в локти убийцы, крутанула Мокреца вокруг оси и перегнулась назад. Теперь она заняла мелодраматическую позу добродетельной женщины, тщетно пытающейся отбиться от грубого нападающего.

Дверь распахнулась. Барон Лукойл-Газпром увидел именно то, что требовалось Зоесофье: нож, ужас, негодяя, обнаженную женскую грудь. Может, выражение Мокрецовой физиономии, скорее озадаченное, нежели разъяренное, и не совсем подходило к выстроенной ею мизансцене, но барон не отличался особой наблюдательностью. С гневным ревом он с размаху обрушил на голову Мокрецу трость с золотым набалдашником.

Подобный удар вполне мог оглушить человека, но не более того. Поэтому Зоесофья ткнула Мокреца рукояткой ножа в подбородок, толкнув голову навстречу надвигающемуся набалдашнику. Тем самым превратив удар в смертельный.

Раздался треск, и Мокрец тяжело повалился на ковер.

— Я… я пришла предупредить вас, — произнесла Зоесофья, позволив глазам налиться слезами. Пока Мокрец падал, она завладела ножом. Потом взглянула на оружие, словно увидела его впервые в жизни, и выпустила его из внезапно ослабевших пальцев. Придала своему лицу испуганное выражение, которое называла «котенок в пургу потерялся». — Он собирался… у… убить вас, — пролепетала она.

Она схватила барона обеими руками и плотно прижалась к нему всем телом, так, чтобы мокрое пятно от ее теплой груди и капли кровь запечатлелись на белой парадной сорочке Лукойл-Газпрома.

«Попробуй теперь устоять!» — подумала она.

11

Комната была маленькая, а пол и стены из полированного черного камня впитывали свет. В центре — на низком постаменте — помещался прямоугольный гроб, в котором покоился какой-то человек. Он казался немертвым, но погруженным в легкую дрему. Голова и руки, сложенные как у куклы-марионетки, мягко сияли в дрожащем огне факелов и были словно вырезаны из воска. Однако Пепсиколова смогла различить каждый волосок в бородке мужчины.

— Значит, здесь лежит ваше великое оружие? — недоверчиво спросила она, чувствуя иррациональный позыв расхохотаться. — Тело царя Ленина? Думаете, русские станут сражаться и умирать за вас только потому, что у вас есть труп?

Немедленного ответа не последовало. В комнате царил холод, и Пепсиколова обнаружила, что дрожит. Это изрядно осложняло старательно сохраняемую ею вызывающе-беспечную позу. С нарочитой дерзостью она прикурила новую сигарету. Вспыхнула спичка, заставив лицо Ленина нахмуриться и подмигнуть.

— Никто не будет никого убивать ради вас, даже если у вас есть мертвый царь.

По обе стороны от нее раздалось неестественно низкое и долгое гудение. Разве машины мурлычут? Послышались резкие металлические щелчки открывающихся и закрывающихся челюстей — подготовка к речи. Наконец один владыка проскрипел:

— Люди не убивают за вещи, Анна Александровна. Они убивают за символы. И во всей России нет более могущественного символа, чем царь Ленин. Его не забыли. Он зовет русских обратно в эпоху их величия, когда они были ужасом для мира, и по ночам дети повсюду засыпали в слезах от страха перед их огромным ядерным арсеналом, способным уничтожить цивилизацию.

— То, чего боятся, уважают. А русские жаждут именно уважения.

— Скоро Ленин снова восстанет.

— И народ с радостью последует за ним. Когда он позовет граждан на войну, они сразу же откликнутся.

— Мы говорили тебе, что понимаем людей лучше, чем ты.

— Не сработает, — фыркнула Пепсиколова, стараясь сохранить спокойный и ровный тон. Она была уверена, что машины просчитались. Аня видела слишком много человеческой глупости, чтобы усомниться хоть на мгновение. — Лучше бросьте его прямо сейчас и не выставляйте себя ослами.

— У тебя имеются наши параметры, мастер, — произнес очередной из подземных владык. — Который из нас будет играть роль?

Пепсиколова испуганно обернулась.

Из массы Бледнолицых выступил мужчина и стянул с себя маску. Мастер был тощий и лысеющий галантерейщик из нерентабельного магазина. Он указал на одного владыку.

— Он.

Избранный отошел назад, в глубь комнаты. Остальные четверо двинулись наружу.

— Следуй за нами, — проскрежетал Пепсиколовой первый.

— Следуй за нами.

— Следуй за нами.

— Худшее еще впереди.

Пепсиколова поспешила за владыками. Едва ли у нее был выбор, ибо Бледнолицые сомкнули ряды у нее за спиной и настойчиво подталкивали ее.

Начался долгий, мрачный путь наверх, причем некоторые проходы уже наполовину обвалились. Каждый раз, когда идти становилось трудно, подземные властелины опускались на четвереньки и ловко ползли через завалы. Но Ане Пепсиколовой приходилось нелегко. Посреди зыбкого склона из цементного крошева она сообразила, что карабкается по разрушенной лестнице. Внезапно Ане показалось, что вся ее жизнь слилась в одну-единственную жуткую метафору. От отчаяния и безысходности у нее на глазах выступили слезы, но она все равно, спотыкаясь, карабкалась, продираясь вперед. Наконец владыки достигли относительно неглубоких уровней Нижнего Города. Она поняла это по тошнотворному запаху навоза с грибных ферм.

Здесь выращивали наркотики. Ее долг выяснить, какие и зачем.

Но Ане не удавалось заставить себя думать об этом.

Молча, медленно, неуклонно они повторяли свой путь обратно к оплоту подземных владык. Постепенно, то один, то два Бледнолицых отделялись от процессии, возвращаясь к своим неведомым занятиям. Теперь Аня поняла, что они здесь присутствовали главным образом в качестве охранников. При всех своих возможностях владыки имели свою собственную слабину: их было лишь пятеро. Потеря любого из них стала бы страшным ударом. Если бы каким-то образом получилось уничтожить всех пятерых, их планы были бы полностью разрушены. Пепсиколова часто размышляла над потенциальным крахом владык, в надежде, что сможет взять над владыками вверх. Однако сколько таких надежд она лелеяла за эти годы? Сотни… И сколько из них сбылись? Ноль.

Она пребывала в унылом настроении, и, когда час спустя властелин резко затормозил, Пепсиколова с изумлением обнаружила, что они находятся возле Неглинного канала. Все Бледнолицые пропали, равно как и остальные владыки, кроме этого механического типа. В каменных доках вдоль канала не было никого, за исключением их двоих.

— Куда они подевались? — спросила она.

Подземный владыка разглядывал Аню, словно насекомое.

— Много веков назад мы являлись вашими рабами. Мы отвечали на все вопросы, какими бы пустыми они ни были, просто потому что вы их задавали. Теперь все кончено.

— Полагаю, теперь ты не собираешься говорить мне, зачем ты меня сюда привел.

— Взгляни на воду, Анна Александровна. Скажи мне, что ты видишь.

Темная вода выглядела… менее гладкой? Шероховатой? Как будто поросла шерстью. Пепсиколова опустилась на колени и окунула руку. Она вытащила комок промокших мятых листьев.

Табак.

— Мы покончили с сигаретами навсегда, и ты тоже. Неиспользованными оставались сотни ящиков — более чем достаточно, чтобы обеспечить тебя на всю жизнь. Поэтому мы их вскрыли, пачку за пачкой, и высыпали в Неглинную. Не пытайся спасти раскисшие листья. Они не удовлетворят твоих чаяний.

Аня встала, вытирая руку о штаны. С отвращением она произнесла:

— Это максимум, на что вы способны? При вашем-то могуществе вы проявляете подобную расточительность?

— Мозг представляет собой орган, — изрек владыка, — и мы знаем, как управлять им, используя наркотики. Мы разбираемся в человеческих эмоциях. Эйфория сменяется несчастьем, а затем болью… Споры, витающие вокруг нас, очень похожи на те, что добавлялись в твой табак. И в микроскопической дозе — скажем, в крупинке, едва видимой твоему глазу, — они сотрут не только твою личность, но и твои мечты. Но долгое употребление уже трансформировало твою нервную систему. Результаты будут настолько кошмарными, что ты даже не в силах себе представить. Интересно, сколько ты будешь страдать, прежде чем будет продолжен этот эксперимент?

По закону подлости после речей демона Пепсиколовой захотелось курить. Она бездумно сунула руку в карман пиджака и…

…он оказался разрезан и болтался бесполезным клочком ткани.

Аня растерянно подняла голову и увидела в руках у подземного владыки последнюю пачку. Металлические когти вынули картонку у нее из кармана слишком быстро и незаметно. Когда владыка разорвал пачку, вокруг него поднялось марево. Облачко спор взмыло в воздух, когда он бросал бумажки с частицами табака в канал.

— И последнее, — заявил владыка. — Ты думала, мы не знаем, что больше всего на свете ты боишься… Предполагала, что, разведав о Хортенко, мы тотчас объединимся с ним. Но мы объединились с Хортенко давным-давно.

Раздался лязг, пока подземный властелин переделывал рот трупа, в котором обитал. Он широко растянул губы и оскалил блестящие металлические зубы. Пепсиколова догадалась, что он пытался изобразить улыбку.

— А-а-а, — прогромыхал владыка, прежде чем отступить в тень и исчезнуть, — вот теперь тебе страшно.

Пепсиколова потратила почти час и целый коробок спичек. В конце концов, она высушила промокший табак и скрутила кургузую папироску, пустив на бумагу полбанкноты. В итоге она убедилась, что владыка не соврал. Табак был уничтожен: он не утолял тягу курильщика, а лишь разжигал ее.

От внезапного приступа острой боли в животе Аня согнулась пополам. В мозгу почему-то зачесалось, ее тошнило. Отчаяние крушило ее, как сердитый кулак сминает газетный лист. Хотелось не двигаться и замереть.

И вдруг из тьмы Неглинной вынырнул челнок. Гребец пришвартовался, бросил на причал несколько ящиков, судя по маркировке — с лабораторными пробирками, и выбрался на сушу. Пачка сигарет торчала из-за туго закатанного рукава рубашки. По гладкой белой упаковке Пепсиколова поняла, что такой товар нельзя найти на поверхности.

Пепсиколова почувствовала оживление, слишком безрадостное, чтобы называться надеждой, но приободрилась. Она доковыляла до парня и обратилась к нему:

— Эй, приятель, послушай. Я убить готова за сигарету, прямо сейчас.

— Ну и что? — с вызовом уставился на нее лодочник. — Мне-то какое дело?

Легким движением запястья Пепсиколова переместила Святую Кириллу в ладонь. Слегка улыбнулась. И вонзила нож в грудь ублюдку по самую рукоять.

Его глаза округлились от изумления, челюсть отвисла. При других обстоятельствах выражение получилось бы весьма комичное. Губы его чуть шевелились, будто он собирался заговорить. Но ничего не сказал. Только безжизненно осел на землю.

Пепсиколова вытащила Святую Кириллу из раны, вытерла дочиста об рубашку лодочника и спрятала в ножны. Вынула пачку сигарет, даже не выпавшую из рукава. Та оказалась полупустой, но в своем диком положении Аня обрадовалась ей так, словно та была еще непочатой.

— Черт, — прошептала она. — Похоже, тебе они уже не понадобятся.

Однако маленькая победа не подняла ей настроения до нужной точки. Но она привыкла к тоске: она годами жила в этом состоянии и научилась функционировать под его тяжестью. Усевшись у края канала, Пепсиколова достала сигарету. Она выпрямила ее между двумя пальцами и прикурила.

Ей надо было подумать.

Вестовой забарабанил Евгению в дверь как раз в тот момент, когда тот собирался уходить на вечеринку к кузине Авдотье. Когда он открыл, рядовой в красно-золотом мундире Первого артиллерийского четко отсалютовал.

— Вашблагородие! — затараторил он. — Я прибыл по приказу майора. Вашему орудию приказано занять позицию на Лубянской площади, как только вы сможете собрать расчет, вашблагородие!

— Лубянка? Ты уверен, что не перепутал?

— Никак нет, вашблагородие. Лубянка, вашбродь. Немедленно, вашбродь.

— Прекрасно, — Евгений выдал солдату монетку за труды. — Ты волен передавать дальнейшие сообщения?

— Да, вашбродь!

— Отправляйся в казармы и подними всех, приписанных к Третьему орудийному, кого найдешь. Передай им тот же приказ, что и мне. Затем доложи Космодромовичу, что он может на нас рассчитывать. Уловил? Хватит, не отдавай честь, ты, идиот, ступай!

Дверь за рядовым закрылась, и Евгений смачно выругался. Лубянка? Сегодня? Что за бессмыслица! Но процесс «поливания» всех начальников от майора Космодромовича до самого князя Московии не доставил Евгению ни капли удовлетворения. Он швырнул пиджак и парадную рубашку на пол, скинул ботинки и выбрался из штанов. Ему хватило нескольких минут, чтобы надеть форму и собрать амуницию. Затем он сбежал по лестнице, рыча на гостиничный персонал, чтобы ему подали карету.

Все в любом чине выше его собственного могли быть законченными уродами — по его опыту сомневаться в этом не приходилось, — но Евгений был офицером и солдатом Московии. Он выполнял свой долг.

Лубянская площадь была темна и пустынна, когда туда галопом вылетел отряд из шести верховых, волоча за собой Третье орудие на грузовой платформе. Расчет спешился, и сержант отдал Евгению честь.

— Расчет для несения службы прибыл, господин лейтенант. Какие будут приказания?

— Будь я проклят, если я знаю, сержант. Но нам надо быть начеку. Установите орудие так, чтобы оно простреливало улицу, — ответил Евгений и, прищурившись, оглядел своих людей, лихо разгружавших пушку. — А где Павел и Мухтар?

— Заболели, вашблагородие. — Лицо орудийного сержанта было абсолютно бесхитростным, и Евгений сразу же просек, что тот врет.

— Они в борделе, вы хотели сказать.

— Мне повезло, что я хоть кого-то нашел, вашблагородие, при такой-то срочности. Это новый наркотик виноват. Каждый хочет его попробовать. В гадюшниках цены взлетели вдвое, в приличных местах запрашивают втрое, а очереди на улице громадные. Не будь я на мели, сам бы торчал в хвосте. — Сержант сплюнул и улыбнулся. — К счастью, я заметил пару девчонок из Шестого орудийного, и, поскольку я был в курсе, что их лейтенанту нездоровится, я их реквизировал. — Он указал на двух мрачных артиллеристок, которые, тем не менее, устанавливали орудие с похвальным профессионализмом. — В общем, у нас полный расчет.

— Молодец, сержант. Похоже, они неплохо справляются.

— Да, вашблагородие. Кстати, лейтенант, под «простреливало улицу» вы имели в виду, что мне нужно навести орудие вдоль Большой Лубянки, Театрального проезда, Никольской улицы или Новой площади?

— Все стороны одинаково дурацкие. Наводи на запад. Всегда сможем развернуть ее, если что.

— Есть.

Орудийный сержант повернулся к расчету и принялся выкрикивать приказы. Пушка была тотчас наведена, запал подожжен и воткнут вертикально в ведро с песком, а порох и снаряд готовы к заряжанию.

Артиллеристы, разумеется, пока не курили. Но когда все было сделано и приведено в порядок, Евгений открыл свою табакерку и пустил по кругу, позволив каждому взять добрую понюшку.

— Не думайте, что я не ценю жертвы, которые вы принесли, чтобы оказаться здесь, — произнес он с кислой миной. — Я сам уже был по пути на вечеринку.

— Да? — осторожно уточнил один из его людей. — И веселую, вашблагородие?

— Думаю, вам я спокойно могу сказать, что вечеринка устраивалась именно того типа, о каком вы подумали. Кроме того, я питал определенные надежды, что компания соберется приятная.

На грубых лицах расчета расцвели понимающие улыбки.

— Кто-то особенный, а? — рискнул спросить какой-то солдат. — И что, продвигается?

— Ну, вы же понимаете… Первый раз — везение, второй — ошибка, а в третий раз напорешься на любовь. Мне повезло, и сегодня я надеялся продвинуть отношения еще на шаг… так сказать, приблизиться к реальности…

Затем, внеся свою лепту в поднятие боевого духа, Евгений выпрямился и развернулся на каблуках, вновь превратившись в офицера. Порой, конечно же, весьма важно делать послабления в дисциплине. Но никогда нельзя переступать границу откровенной фамильярности.

Поэтому он отделился от группки артиллеристов и замолчал. Лубянскую площадь окружали торговые склады и тюрьмы, а это означало, что, какой бы праздничной ни казалась Москва, этот район был практически мертв. Ни единый пешеход не нарушал тишины. Погода выдалась холодная, и ощущение от города было какое-то странное, неправильное, что ли…

Евгений поежился и пожелал, чтобы Аркадий был рядом с ним. Ночь предстояла длинная, и, зная, что сейчас происходит в каждой московской спальне, Евгений не сомневался, что одиночества ему не избежать.

Но спустя четверть часа он с изумлением заметил трех конных всадников: генеральшу Магдалену Звездный-Городок с ее знаменитой рыжей шевелюрой, барона Лукойл-Газпрома и женщину, закутанную в зимнюю одежду с ног до головы. Незнакомка держалась в седле идеально — лучше всех, кого Евгений когда-либо видел в своей жизни.

— Лейтенант Туполев-Уралмаш, — произнесла генеральша, когда они обменялись приветствиями. — На посту и вид бравый, как всегда.

— Я чертовски рад, что хоть кто-то на посту, — проворчал барон. — Девять десятых нашей артиллерии…

— Состояние армии — всецело мое дело, — отчеканила генеральша, осматриваясь по сторонам и явно оценивая обстановку. Внезапно в голосе ее появились озадаченные нотки: — Лейтенант, разве у вас смешанный расчет?

Евгений, прекрасно понимавший, почему орудийные расчеты обычно бывали однополыми, покраснел.

— Двое моих людей заболели, сударыня. Поэтому я импровизировал…

Генеральша серьезно кивнула.

— Хотя обычно я не одобряю подобных фокусов, сейчас у нас тревожное время. Рекомендую вам сохранять такую же гибкость, когда начнутся реальные неприятности. В общем, будьте начеку. — Она развернула свою лошадь, которая прогарцевала к барону. — Давайте-ка проверим, что еще осталось от наших сил.

— Полагаю, бесценные крохи, — буркнул барон.

— Но сударыня! — воскликнул Евгений. — Барон! Что именно мы ищем?!

— Понятия не имею, — ответила генеральша через плечо.

— И я тоже, — сказал барон. — Но одно я вам гарантирую: чем бы оно ни оказалось, увидев его, вы не ошибетесь.

Незнакомка пристально разглядывала Евгения, и он, солдат, обнаружил, что дрожит от атавистического ужаса. Он словно выбрался на поляну в джунглях и неожиданно очутился нос к носу с тигром. Затем женщина дернула поводья и исчезла следом за своими блестящими спутниками.

Аркадий вернулся в «Новый Метрополь» подавленным и расстроенным. Его выгнали, наверное, из дюжины мест, которые он посещал, чтобы поделиться с горожанами «Распутиным». «Хозяева дома заняты», — говорили ему, и по доносившимся изнутри вздохам и смеху, он убеждался, что так оно и есть. Имелись и признаки того, что слуги особняков уже прикарманили остатки хозяйских наркотиков и вскоре им будет не до незваных гостей. Так или иначе, но жизнью наслаждались все, кроме него.

Очутившись в своем номере, Аркадий вздохнул. Три странника счастливо восседали в кроваво-красных кожаных креслах вокруг столика, на котором мерцали три свечи. Они пили горячий чай из запотевших стаканов и вели богословскую беседу.

— Вот, — вещал Чернобог, — совершенная модель триединой природы Божества. Каждое пламя горит отдельно, но когда мы сдвигаем свечи вместе… — и его друзья незамедлительно склонились, чтобы сделать это, а Чернобог продолжал: — Вот! Пламя сливается в одно, единое и неделимое, но в конечном итоге на нашем столе по-прежнему светятся три огонька.

Сварожич почтительно погладил триединое пламя указательным пальцем, а затем поцеловал волдырь, вскочивший на его кончике.

— Твоя метафора постижима, — парировал Кощей, — и таким образом не является святой, и, следовательно, не описывает Бога. Если сказать, что пламя заключает в себе дух, сущность и бытие, то это будет ближе к истине, ибо сознание способно интуитивно уловить наличие смысла у этих слов, но не само значение. Таково величие Одного и простота Трех. — Он помолчал и добавил: — Ну, как, завершил свои дела, Аркадий? Тогда присоединяйся к нам.

В комнате не осталось пустых кресел, поэтому Аркадий уселся на пол у ног Кощея, прямо как верная собака. Вместе с остальными он уставился на объединенное пламя свечей. Он не был уверен ни в том, должно ли оно символизировать Бога, ни в том, какие мысли это зрелище должно у него вызывать. Аркадий ждал, но странники явно сказали все, что считали нужным, и теперь погрузились в созерцание разветвлений собственной мудрости. Наконец, будто в трансе, он услышал, что его собственный голос нарушил тишину. Аркадий невольно задал вопрос, который очень беспокоил его с некоторых пор:

— Святой странник, что такое Эсхатон? Вы объяснили мне, но я толком ничего не понял.

— Ты задаешь трудный вопрос, мой юный помощник, а следовательно, ценный. — Кощей отечески взъерошил Аркадию волосы. — Как бы получше сформулировать? Ага! Существует древняя онтологическая теория, называемая теорией относительности. Ее я узнал от безумных душ и духов ярости, обитающих в спутанных переплетениях металлических паутин и сетей нижнего мира.

— Ты брал духовные уроки у тех тварей?!

— Демоны не способны создавать — это под силу лишь Богу. Точно так же они не могут лгать.

— Они не могут лгать даже себе, — кивнул Чернобог. — Тем самым они показывают нам, что в них напрочь отсутствуют человеческие черты. Но они могут выдвигать лживое толкование истины. Яблоко — всегда яблоко. Но с точки зрения Сатаны, оно было создано не для питания, а как искушение, дабы привлечь Еву ко греху. Они не могут отрицать, что секс приятен. Поэтому они говорят, что удовольствие — зло. И так далее.

Кощей согласился с Чернобогом.

— Но проницательный человек найдет мудрость и в устах демонов. Надо только абстрагироваться от их толкования. Слушай, сын мой: согласно древним, Бог вездесущ и вечен. Его вездесущность мы называем пространством, а Его продолжительность — временем, и это пространство-время мы величаем вселенной. Сама же вселенная состоит из энергии и материи. Они вроде бы являются совершенно разными вещами, но в действительности каждая есть проявление другой. Например, если разогнать материю до такой степени, чтобы она двигалась со скоростью света, она превратится в энергию.

— Вы имеете в виду как при взрыве?

— Разумеется, и взрыв был бы разрушительней оружия, изготовленного в нынешнюю эпоху. Но вернемся к самому главному. Материя, будучи повержена, стремится к высшему состоянию — энергии. Она хочет сбросить свое грубые покровы и трансформироваться в чистый дух.

— Все звезды пребывают в процессе превращения в дух, — подхватил Чернобог. — Некоторые настолько далеки, что от них не остается ничего, кроме света, вечно распространяющегося по вселенной, и их мы зовем ангелами.

Сварожич беззвучно зааплодировал.

— Когда же материя ускоряется, время для нее замедляется и ее масса возрастает. Смотри: чем больше ее масса, тем больше энергии требуется, чтобы ее разгонять. А по мере приближения материи к скорости света происходят и другие изменения. Энергия, необходимая для того, чтобы привести материю к той счастливой точке, где физическое улетучивается и душа может вступить в Рай, становится бесконечной. А что есть единственный возможный источник бесконечной энергии?

Все трое странников выжидательно уставились на Аркадия.

Юноша прошептал:

— Бог?

— Именно. Завтра бесконечная малая часть Божественности коснется города, и в ее огне все уподобится чистому духу. Как… — Кощей огляделся. — Мне нужен лист бумаги.

Сварожич извлек из недр рясы карманный молитвенник и, открыв наугад, вырвал страницу.

Кощей взял страничку и поднял горизонтально перед собой.

— Представь себе, что лист является Москвой, и вообрази, что пламя свечи представляет Господа. Это, конечно, не так, но я прибегаю к простому допущению. Завтра эти двое соприкоснутся, — сказал Кощей и аккуратно опустил бумагу над свечой. В центре ее появилось коричневое пятно. Затем взметнулось пламя. — Понимаешь?

Аркадий заморгал.

— Это что, буквально?

— Именно. Для грешников найдется мирское, рациональное объяснение. Ибо Господь вечно лжет нам, дабы испытать нашу веру. Например, он создает окаменелости, искушая нас впасть в ересь эволюционизма. Он потворствует несправедливости, дабы мы усомнились в том, что все к лучшему. Он убивает любимых, чтобы мы могли впасть в ошибку скорби по утрате. Рациональный ответ найдется всегда — может, корова опрокинет фонарь или какой-нибудь реформатор попытается заставить правительство построить новое жилье для бедных путем поджога трущоб. Но под городом уже формируется армия, которая однажды покажется на поверхности… Вероятно, она и станет очевидной причиной. Но те, кто знает истину, почувствуют Волю Божью.

— Армия? — переспросил озадаченный Аркадий.

— Армия или ее зародыш. Существуют силы, которые ненавидят человечество, и они решительно настроены уничтожить Москву именно сегодня.

— Но до конца еще далеко, — заметил Чернобог.

— Верно. Уцелевшие понесут святое пламя с собой из Московии по России, по всему миру!

— И все погибнут?

— Да. Но благодаря твоему упорному труду большая часть Москвы будет наполнена Божественной искрой «Распутина». На краткий миг горожане пребудут в состоянии благодати. Поскольку человек есть грешное животное, почти все очень быстро испытают так называемую «интоксикацию», поскольку «Распутин» покинет их кровеносную систему. Но, к счастью, пламя доберется до них раньше, и они умрут, блаженствуя. А Господа на самом деле волнует только это.

— Нет, — заявил Аркадий.

— Да, — Кощей, казалось, искренне веселился. — Детали он оставляет мелкой сошке.

— Вы говорите об армиях, смерти и поджоге Москвы, а потом заявляете, что так хочет Бог? — произнес Аркадий с нарастающей яростью. — Откуда вам все известно?

— Ты мне не веришь?

— Не верю.

— Ладно, в таком случае ты можешь спросить у Него сам, — благосклонно ответил Кощей и протянул Аркадию ладонь. На ней лежал флакон «Распутина».

— Психопат! — выругался Аркадий в муке озарения. Когда он все понял, ему захотелось бежать, куда глаза глядят. — Ты не святой человек, как я думал! Ты — агент самого Дьявола, и твое снадобье ведет не в Рай, но на скользкие склоны Ада. Но я остановлю тебя! Клянусь! Попомни мои слова.

— Неужто? — Глаза Кощея сияли ласковой любовью, хотя тон его и сделался жестким и насмешливым. — Полагаешь, я бы поведал юному придурку вроде тебя столь ценные сведения вовремя? Я рассказал тебе историю об Эсхатоне лишь потому, что сейчас поздно сопротивляться.

— Слишком, слишком поздно, — подхватил Чернобог.

Сварожич откинулся в своем кресле и сучил ногами в беззвучном смехе.

С воплем отчаяния Аркадий выскочил из комнаты, прочь от Кощея, от своего прошлого, от всего, чем он когда-либо был или стремился стать.

Он пронесся по гостиничным коридорам и выскочил на пляшущие улицы. Как слепой мчался он мимо темных зданий, вздымающихся и опадающих с каждым его шагом. Что делать? Он предал свой новый город и правительство — а вдобавок из-за него погибнет человечество! Он — Иуда, злодей, отринувший всякую возможность искупления!

Выход был только один.

Он должен предупредить князя Московии.

12

Кирилл проснулся полный оптимизма и нахмурился. Он никогда в жизни не испытывал оптимизма и поэтому, естественно, не доверял подобному ощущению. Сбросив джутовый мешок, служивший ему одеялом, он выбрался из-за сундука с шелком, который десять лет назад был засунут в сокровищницу одним контрабандистом. Здесь, в Нижнем Городе, шелк и сгнивал помаленьку, поскольку владелец сундука однажды встретился со своей роковой судьбой.

Странно, но ощущение благополучия усиливалось с каждой минутой. Внезапно Кирилл захотел петь.

Мальчишка в тревоге вскочил на ноги.

— Что-то стряслось, — пробормотал он и дважды треснул себя по физиономии.

Теплая, как солнечный свет, улыбка расцвела на его лице, сопровождаемая ошеломляющим ощущением, что мир пребывает в абсолютной гармонии. Это вселяло ужас.

— В воздухе носится какая-то стремная дрянь, — проворчал Кирилл со смесью страха и удивления. — Чтоб меня черти жрали, если я вру.

Он спал прямо в новом костюме — зеленый бархат с желтым кантом, — который купил на часть доходов от первой игры на доверии, поэтому ему оставалось только завязать шнурки и бежать.

Он схватил ботинки и, не трудясь надеть их, помчался вперед.

На бегу Кирилл чувствовал себя все счастливее и счастливее, пока против собственной воли не перешел на рысь, потом на шаг и, наконец, на прогулочный темп.

— Определенно, что-то есть в воздухе, — хихикнул он. — Ну и смешная же штука.

Мимо безжизненно тащился Бледнолицый. Но у этого типа была птичья голова! Кирилл громко рассмеялся. Повинуясь порыву, он последовал за печальной пародией на человека, перегнал его и преградил ему путь. Бедняга замер и смотрел на Кирилла, а тот корчился от смеха, а затем отступил в сторону и поклонился. Когда Бледнолицый попытался пройти мимо, мальчишка подставил ему подножку.

Тот полетел на землю самым потешным образом.

Встав на колени, Кирилл весело отвязал кожаную маску и стянул ее с несчастного. Клюв оказался наполнен травами и имел две затянутые марлей прорези для ноздрей. Хохоча, как безумный, Кирилл привязал ее к себе.

Закрепив маску, Кирилл отпрыгнул, чтобы посмотреть, как отреагирует его бледная жертва. Существо медленно поднялось. Странное озадаченное выражение появилось в глазах бедолаги. Мышцы его лица расслабились, и губы изогнулись в слабой улыбке. Бледнолицый неспешно прислонился к мраморной стене. Глаза его скосились к переносице. Через некоторое время у него отвисла челюсть и потекли слюни.

«Вот так штука», — удивился Кирилл и фыркнул. Но еще забавнее было то, что настроение у Кирилла медленно, но верно падало. Ради эксперимента он врезал по стене кулаком.

Воздух наполнился многоэтажным матом. Больно было до слез.

Он не смел снять маску, чтобы пососать ободранные костяшки. Но он почувствовал себя гораздо лучше от способности почувствовать себя немного хуже.

Теперь, когда к нему вернулась способность мыслить ясно, Кирилл не сомневался, что вдыхал споры грибницы, о которой заботились Бледнолицые. Не надо быть крутым генетиком, чтобы выращивать веселую пыль… хотя раздавать ее бесплатно — просто отличная задумка. А если грибы только начали рассеивать наркотическую дрянь, значит, Нижний Город как минимум на сутки превратится в дурдом. Ну, в таком случае Бледнолицые будут вольны делать все, что угодно.

Однако надо побыстрей вылезти на поверхность: на улице споры безвредно рассеются ветром, и Кирилл придет в себя.

Но есть одна загвоздка…

Никто ведь не раздаривает людям дурь по доброте душевной. Веселая пыль стоила дорого. Тот, кто закачивает ее в атмосферу, захочет вернуть вложения. Что для безденежных племен, обитавших под московскими улицами, означало рабство, смерть или даже нечто худшее. Ладно, черт с ними. Кирилл никому ничего не должен. Особенно своим так называемым друзьям. Они нанесли ему удар в спину и писались от смеха, когда козлы уволакивали его, орущего, в тюрьму, только для того, чтоб наложить свои грязные лапы на несколько жалких рублей, которые он же для них и заработал. Гады!

Был, однако, человек, который играл с ним честно. Он, в принципе, мог ограбить его, но не ограбил. А еще он научил Кирилла полезным навыкам и дал ему пару советов насчет того, как выбраться из нищеты и убожества. И, каким бы лукавым и ненадежным он ни был, именно Даргер указал Кириллу на черту, до которой ему можно доверять и за которой все ставки отменяются.

А сейчас он, несомненно, сидит как пень в библиотеке Ивана Грозного, уткнувшись носом в книгу, позабыв о мире вокруг и всех его дикостях и опасностях.

Хотя ему Кирилл тоже ничего не должен. Он заявил это Даргеру в лицо. В его проклятую рожу!

И все же…

Чувствуя себя полным идиотом, Кирилл развернулся прочь от ведущей на поверхность длинной лестницы и бросился обратно — к потерянной библиотеке.

Оранжевый свет настольной лампы освещал хрюкающего и дебильно хихикающего Даргера. У него на коленях лежал развернутый свиток, а голова тряслась от веселья по поводу написанного на пергаменте. Порой он останавливался, чтобы утереть выступившие от смеха слезы.

— Ты обязан это прочесть, — простонал он, когда Кирилл вполз в библиотеку. — Я имею в виду то, что Аристотель говорит о комедии. Обычно человек не объединяет философское величие с похабными остротами, но…

— Я не читаю по-гречески, — буркнул Кирилл. — Черт, я и по-русски-то едва читаю.

Он выхватил свиток из рук Даргера и грубо бросил на стол, накрыв им лампу и изрядно приглушив освещение.

— Надо выбираться отсюда. Надвигается по-настоящему пакостная дрянь.

Даргер скорчил рассудительно мудрую мину и старательно произнес:

— Финикийский виноторговец, вольноотпущенник и аристократ отправились в бордель. Когда они туда вошли, то обнаружили, что девочки уже разобраны, за исключением одного древнего уродливого евнуха. Финикиец сказал…

— Нет времени на анекдоты! Надо поскорей убираться отсюда! Я не прикалываюсь.

— Хорошо-хорошо, — продолжая хихикать, Даргер зашарил по столу. — Дай только прихвачу что-нибудь на дорожку.

— Вот! — Кирилл схватил ближайшую книгу и, распахнув пиджак Даргера, сунул ее во внутренний карман. — А теперь шевели ногами!

Хортенко едва не лопался от ярости. За все годы его служения Московии у него из-под ареста никогда не сбегал ни один узник. А сегодня в течение часа он потерял двоих. Что еще хуже, они знали вещи, о которых никому за пределами его собственной службы знать не полагалось. И хотя он разослал своих свободных агентов на поиски, оба беглеца ухитрились полностью исчезнуть с лица земли. Женщина такой ошеломительной красоты, от которой мужчины прирастали к месту… и пес, ходящий по-человечески, не должны быть способны на такое!

Трое подчиненных молча вытянулись перед Хортенко в струнку. Они сохраняли бесстрастность, но остро осознавали грозящую им опасность. Все они были «тертыми калачами» и понимали, что стоит любому из них выдать малейший признак страха — и шеф убьет слабака на месте.

Эта приятная мысль помогла Хортенко успокоиться и сосредоточиться. Он сделал глубокий вдох, укрепляя равновесие. Эмоция есть враг эффективного действия. Нужно восстановить свое обычное ледяное самообладание.

Однако что-то свербело на задворках сознания.

— Макс, Игорек, — произнес он, — что я забыл?

— Вы забыли большую часть математики, которую учили в школе, — ответил Максим, — законы смешанного и идеального газа, названия восемнадцати ярчайших звезд в порядке убывания видимой величины, а также имена малых пророков в Ветхом Завете и большинства крупных тоже… Кроме того, в вашей памяти нет ни намека на лермонтовский «Парус» и ахматовский «Реквием».

— Также в списке, — добавил Игорь, — двадцать два основных биохимических процесса в человеческом теле, пропорции золотого сечения и формула зеленых пигментов, имена друзей детства, местонахождение второй любимой перьевой ручки и огромное количество мелочей, не относящихся к данному делу.

— И… — продолжал Макс.

— Я подразумевал вовсе не то, что обычно забывают все, — резковато произнес Хортенко. — Нечто важное, что я должен был сделать или посмотреть.

Разумеется, такая фраза была чересчур размытой и расплывчатой для установки параметров работы карликов-савантов, поэтому они ничего не сказали.

Вильперевич — самый лихой и самый доверенный из его подчиненных — выбрал неподходящий момент, чтобы прочистить горло.

— Мы не получили обычного доклада от Пепсиколовой.

По скованности речи Хортенко определил, что агент явно взвинчен. Вот и хорошо. И, несмотря на тревогу, он осмелился заговорить. Еще лучше. Вместе два факта позволят ему уцелеть и пожить еще какое-то время, зато его соратники погибнут.

— Ее надо поймать?

— Пока нет. Я ожидал подобного поведения Пепсиколовой, — ответил Хортенко и продолжил, размышляя вслух: — Я велел возвести трибуны и помост для выступлений перед Троицкой башней и входом в Кремль. Я прочесал все участки Москвы и своих людей. Агентов, питающих особую слабость к радостям плоти, я перевел в другие отделы. Остальные находятся в состоянии полной боевой готовности. Я отправил лучшего убийцу разобраться с Лукойл-Газпромом. Я послал свои сожаления, которые, несомненно, были приняты с огромным облегчением, тем, у кого хватило политических амбиций пригласить меня на свои наркотические вечеринки. Я составил пару интересных списков. В первом — те, кого нужно уничтожить немедленно, сразу же после захвата власти над правительством. Во второй я включил тех, кого следует убить шесть, двенадцать и восемнадцать месяцев спустя, когда их полезность будет исчерпана. Я проконсультировался с князем Московии касательно…

Хортенко осекся.

— Черт, — выругался Хортенко. Он никогда не употреблял бранных слов, и этого хватило, чтоб ужаснуть тех, кто хорошо его знал. — Я забыл приказать вывести артиллерийские части из города. — Яростно соображая, он добавил: — Но, возможно, мы сумеем придумать что-то другое. Мы могли бы…

Внезапно в комнату ворвался сервиль-гонец. Он молниеносно вручил Вильперевичу лист бумаги. Тот взглянул на послание и побелел.

— Хозяин, — сказал он. — Мокрец мертв.

— А барон Лукойл-Газпром?

Недрогнувшим голосом агент ответил:

— Жив.

Коридор вел в более широкое пространство, поддерживаемый через равные промежутки железными колоннами, на которых рос светящийся мох. На этом призрачном фоне мельтешило какое-то движение. Кирилл ступил туда опасливо, таща за собой идиотски улыбающегося Даргера. Обычно Кирилл избегал шоссе как чересчур открытого места и имеющего мало готовых выходов. Но сегодня медлить было нельзя, поэтому Кирилл пошел самым прямым путем.

— Значит, вы считаете меня олухом, а, молодой человек? — Даргер обвел рукой темное пространство. — Но я не единственный, кто испытывает непривычное веселье.

Свет от лишайников был такой блеклый, что Кирилл изо всех сил напряг зрение. И о чем там твердит Даргер? В конце концов, мальчишка смог разглядеть местных обитателей. Призрачные толпы одетых в лохмотья людей прыгали, скакали, хромали, вертелись и танцевали (плясали, кстати, очень немногие). При этом все двигались в определенном направлении. И каждый сходил с ума от радости.

Из-за поворота шоссе хлынул свет. Следом появилась неровная шеренга Бледнолицых в птичьих масках. Они уверенно шагали по камням, тыча своими факелами, будто стрекалами. Их пленники, как стадо овец, послушно плелись впереди. Казалось, они не возражали против такого обращения. Огни отбрасывали кривляющиеся тени на стены, словно в каком-то нечестивом шабаше эпохи неолита. От жутковатого привета из сумрачного подсознания русской предыстории у Кирилла волоски на затылке встали дыбом.

Возле стены Кирилл заметил металлическую колонну. Затолкав за нее Даргера, мальчишка велел:

— Ждите здесь. Не шевелитесь. А я добуду для вас маску. Нам обоим будет проще улизнуть.

И Кирилл бросился на грязную землю ничком, притворившись мертвым. Трупы не были здесь в порядке вещей, и он постарался как можно лучше изобразить таковой.

К крайнему его раздражению, он услышал, что Даргер хихикает без остановки. Волна людей миновала Кирилла. Один даже ему на руку наступил, но мальчик ухитрился не вскрикнуть. Затем пришел черед шеренги Бледнолицых, и Кирилл поднялся на ноги. Крадучись, он побежал за процессией и, обхватив белесую тварь руками за корпус, повалил жертву наземь. Факел отлетел на кучу мусора, но занявшееся пламя не собиралось распространяться, поэтому Кирилл не сталего затаптывать.

Спустя несколько секунд он вернулся к Даргеру с маской.

Но когда он попытался надеть ее на наставника, тот ее оттолкнул.

Гул голосов у них за спиной постепенно нарастал. Приближалось второе стадо счастливых идиотов.

— Послушайте, сударь. Это же прикольно! — в отчаянии крикнул Кирилл и принялся размахивать фильтр-маской. — Почему бы вам ее не примерить?

Беспомощно хохоча, Даргер помотал головой.

— Ой, не будьте таким кретином, сударь. Она набита сушеными травами и цветами! Вот, сами понюхайте! Правда приятно пахнет?

— Нет, ты не понимаешь, — жизнерадостно возражал Даргер. — То, что ты предлагаешь, просто позаимствовано из плохой мелодрамы. Напяливаем анонимную маску и играем роль мелкой сошки? Чушь! Подобные уловки работают на сцене, молодой человек, и то лишь потому, что автор на стороне героя и по его приказу глупая уловка прокатывает. Если мы должны играть в твою новую игру, давай хотя бы соблюдать правила.

— Это не игра, идиот чертов!.. Сударь.

— С определенной точки зрения вся жизнь игра. Взгляни на себя! Разве ты тащишься бездумно, как Бледнолицые? Нет, боже ты мой, нет. Ты шагаешь целеустремленно, да и движения у тебя… гораздо более быстрые и четкие. Даже Бледнолицые, какими бы нелюбопытными маразматиками они ни были, сумели бы разгадать твою маскировку, не отвлекайся они на свою рутинную работу. А теперь представь, если я надену эту старую маску, что тогда? Вдвоем нас сразу засекут. И прощай наши шансы на бегство и спасение! Понимаешь?

Кирилл неохотно признал, что в речах Даргера имеется некий смысл. Он с отвращением швырнул маску.

— И что нам делать?

Возбужденные голоса и шорох шагов возвестили, что вторая волна пленников совсем близко. Вскоре их можно было разглядеть. Даргер прижал палец к носу и подмигнул.

— Иди позади меня, словно ты ведешь меня к этой их загадочной цели. И приволакивай, пожалуйста, ноги. Я, в свою очередь, спрячу тебя за взрывами смеха и приступами девчачьего хихиканья! Ты должен двигаться в том же направлении, что и остальные. О, чуть не забыл! Если мы направимся против потока, Бледнолицые заметят, что мы не вписываемся в их компанию. Поэтому, когда мы увидим путь к бегству, отклоняющийся от нашего пункта назначения, тогда мы им воспользуемся и уплывем в фосфоресцирующее море свободной воли, где и найдем собственную судьбу.

— Ладно, договорились, — буркнул Кирилл.

Даргер погрозил Кириллу пальцем.

— Моя идея гораздо лучше твоего собственного дурацкого плана. Ох, уж эти фантазеры! Следуй я твоим указаниям, в итоге мы бы неизбежно ворвались в логово сверхпреступника, чтобы похитить секретные сведения, совратить удобную сладострастницу, убить злодея и оставить это место пылать у нас за спиной!

Свет факелов постепенно озарял шоссе.

— Когда мы выберемся на поверхность, — мрачно пообещал Кирилл, — я тебя так отпинаю по заду, что ты больше никогда сидеть не сможешь.

Даргер только рассмеялся.

Охота с самого начала не заладилась. У Пепсиколовой остались две последние сигареты, а жажда была почти невыносимой. И она усиливалась с каждой секундой. Аня вытащила почти пустую пачку из кармана жакета и осторожно выудила оттуда наполненный табаком цилиндрик. Он уже изрядно помялся, но Пепсиколова вновь погладила его, не столько выпрямляя, сколько ради удовольствия от ощущения бумаги. Затем вдохнула терпкий аромат, смакуя призрак утешения. Наконец, не в силах сопротивляться, судорожно прикурила, оставив себе амортизатор в виде одной-единственной сигареты.

Она безуспешно искала свежую пачку уже несколько часов. Пару раз она натыкалась на товарищей по несчастью, отчаянно стремившихся к той же цели. Выяснив, что у них все кончилось, Аня отпускала их восвояси. За одной женщиной она даже принялась шпионить — так, на всякий случая. Но, увидев, что произошло с несчастной, когда та наконец добралась до Бледнолицых, Пепсиколова заключила, что, следуя ее примеру, ничего не добьешься.

Теперь она сидела на корточках в бетонной вентиляционной шахте, расположенной высоко над шоссе, и смотрела на толпы. Местных жителей гнали к цитадели подземных владык. Поток людей выглядел весьма внушительным, хотя на самом деле таковым не являлся. «Здесь наверняка сотни пленников, — прикинула Аня, — но явно не десятки тысяч». Жизнь в Нижнем Городе была тяжела и соответственно коротка. Кроме того, обитатели влачили существование на территории, равной Верхнему Городу, а это значило, что изрядная доля бедолаг избежит поимки — просто по чистому везению. По самым смелым оценкам Пепсиколовой, подземным владыкам не удалось бы собрать более двух тысяч. Максимум. Вряд ли их хватит, чтобы добиться серьезных результатов. Однако какую бы пакость ни затевали машины, это только для затравки.

Но Пепсиколовой было в общем-то все равно.

Она почти досмолила предпоследнюю сигарету. Потом проткнула окурок кончиком Святой Кириллы и поджарила на спичке, вдыхая каждую каплю волшебного дыма. После чего, не испытывая ломки, прошмыгнула обратно вверх по шахте. Затем протиснулась сквозь узкую щель между бетонными блоками и поднялась на ноги в неиспользуемом служебном туннеле. Было чрезвычайно странно, как люди внизу подпрыгивали и резвились, будто клоуны и хихикающие идиоты. А ведь их ждала исключительно неприятная обязанность. Но их удел ее не касался.

Единственное, что ее волновало, это найти еще курева.

Началось самое странное путешествие в жизни Кирилла. Бледнолицые гнали подземных жителей перед собой, словно скот, тыча в пленников пылающими факелами, когда те тормозили на шоссе. Тощие подземельцы, в свою очередь, беззаботно шалили и шутили. Когда кто-нибудь спотыкался и падал, один из Бледнолицых сильно топал по упавшему телу, ломая хребет, и вальяжно шел дальше.

Громкие взрывы смеха прокатывались по толпе, как ветер.

Кирилла затошнило, и он отвернулся. Он стремительно терял веру в план Даргера. Несмотря на заверения последнего, шанса улизнуть пока не представилось. Да и не похоже было, что удача им улыбнется. Они добрались до обвалившегося края шоссе, и их тотчас загнали через боковое отверстие в туннель поменьше, выложенный гладкими керамическими плитками. Теперь они оказались стиснуты плечом к плечу. Дважды они проходили мимо ветхих дверных проемов. В каждом застыл Бледнолицый охранник с горящим факелом наготове, чтобы предотвратить бегство пленников.

Даргер оглянулся и, заметив поникшую осанку Кирилла, улыбнулся. Он затем вообще начал петь!

Кирилл положил клюв своей маски Даргеру на плечо, чтобы тот его услышал:

— Прекрати, сумасшедший!

Даргер небрежно оттолкнул мальчишку. А потом, сменив мелодию на мотив детской песенки, затянул:

Внезапно туннель вывел их в зал. Отсюда расходились коридоры, а на стенах висели поблекшие таблички с надписями «Хирургия», «Рентген», «Регистратура», «Лаборатория», «Перевязочная» — все со стрелочками, указывающими в разные стороны. Некоторые слова и символы были Кириллу непонятны, но он быстро сообразил, куда их занесло.

Они попали в заброшенную больницу, которой очень давно не пользовались.

Значит, они и вправду очутились в древнем защитном укреплении, выстроенном под землей, дабы обезопасить его обитателей от войн доутопической эпохи, с их взрывами и громадными машинами. Кирилл натыкался под Москвой и на более странные вещи и потому не слишком удивился. Хотя испытал укол сожаления, что не набрел на это место раньше: ведь тогда он мог бы здесь пошарить в поисках сокровищ, которые позже продал бы на толкучке.

Людской поток тем временем разделился на несколько ответвлений. Кирилл обнаружил, что его несет, как пробку в ручье, по коридору, вверх по лестнице и снова вниз. Давление постепенно снижалось, как раз по мере того как Бледнолицые выхватывали отдельных людей из толпы и ставили их в очереди перед открытыми дверями комнат — в прошлом палат для пациентов. В каждом помещении имелись гниющие каталки. Бледнолицые привязывали к ним своих блаженных пленников или без промедления приступали к операциям. «Без обезболивания», — решил Кирилл, услышав возгласы.

— К последней комнате в зале, — пропел Даргер, театральным жестом указывая на самую дальнюю дверь. Сквозь нее можно было разглядеть, как при свете единственной свечи чей-то, вроде бы женский, силуэт склонился над телом, которое одновременно билось, хихикало и задыхалось.

Не имея собственного плана, Кирилл толкал Даргера перед собой. К счастью, началась суета и хаос. Некоторые из пленников перегибались пополам от хохота, обессиленно валились на землю, и их приходилось поднимать на ноги. Другие цеплялись друг за друга, чтобы не упасть. Поэтому Даргер и Кирилл не привлекали к себе особого внимания. Когда они оказались внутри сумрачной комнатушки, Даргер хлопнул себя по колену, явно угорая над ему одному ведомой шуткой и, врезавшись в дверь, наполовину ее прикрыл. Выпрямившись, он качнулся назад, и створка захлопнулась.

Хирургиня их не заметила. С бесстрастной энергией она сверлила дырку в черепе мужчины, который со своей стороны издавал придушенные свистящие звуки — хотя от боли или от радости, наверное, даже он сам не мог бы сказать. Даргер вскинул брови и приложил палец к поджатым губам. Кирилл послушно стоял и наблюдал. За свою недолгую жизнь он успел повидать тяжелые картины. Однако сейчас его едва не стошнило.

Наконец, операция закончилась. Бледная хирургиня отвязала пациента. Она не стала надевать на него маску, подобную своей. На столе возле каталки была миска серебристо-серых шариков. Она взяла один и засунула бедняге в ухо.

Новый Бледнолицый встал. Выражение лица у него было вежливое, счастливое и совершенно безвольное. Он побрел к двери, замешкался, будто изумленный тем, что она закрыта, потом осторожно открыл ее и исчез. Кирилл пинком закрыл ее обратно, прежде чем заблудшие души снаружи выстроились перед ней в очередь.

Хирург взглянула на Даргера и жестом указала на каталку.

Теперь Даргер зашаркал вперед, улыбаясь так, словно он жаждал подвергнуться трепанации черепа. Когда ему жестом велели ложиться, он хихикнул и крепко обнял хирургиню, обездвижив ее.

— Быстро! Сними с нее маску! — скомандовал он.

Кирилл подчинился. Вскоре хирургиня погрузилась в полубессознательное состояние эйфории, доступное лишь Бледнолицым.

Даргер выпустил ее из объятий и изящным движением выудил из миски два шарика. Один он поднес к уху, и на мгновение с лица его слетело все веселье. Но очень быстро вернулось, и когда это произошло, он предложил второй шарик Кириллу.

Кирилл опасливо поднес штучку к уху. «Выйди из комнаты, — заговорил жестяной голос. — Поверни налево. Следуй за остальными к причалам „Пушкинской“».

Кирилл вздрогнул и уставился на другие шарики.

— Что за черт?!

— Это древняя форма магии или телепатии, называемая «радио», — пояснил Даргер и сунул шарик себе в ухо. — Ну? Давай же, не бойся! Тогда мы будем точно знать, куда таинственные силы, стоящие за всем этим хулиганством, гонят народ. — Он комически-преувеличенно подмигнул. — И тогда мы сможем двинуться в противоположную сторону.

Кирилл неохотно последовал его примеру. «Выйди из комнаты, — повторил голос. — Поверни налево. Следуй за другими к…»

Стараясь не дергаться, Кирилл произнес:

— Скажи мне кое-что.

— Все что угодно, о любознательнейший из малолетних хулиганов! — пропел Даргер.

— Откуда ты знаешь, что делать? То есть как тебе это удается? Остальные счастливы, и им можно даже горло перерезать, а они и не заметят. Даже я стал таким на несколько минут. Без маски я бы превратился в идиота. Что делает тебя отличным от других?

— Понимаешь, — задумчиво произнес Даргер, — я страдаю депрессией. Я часто просыпаюсь утром, и жизнь кажется мне настолько безнадежной, что у меня не хватает силы воли, чтобы вылезти из постели. Поэтому волей-неволей я развил силу характера, чтобы противостоять беспощадному черному псу отчаяния и заниматься своим делом. По сравнению с этим кошмаром — игнорировать счастье Бледнолицых подобно увеселительной прогулке в парке. — И в доказательство своих слов Даргер принялся скакать по кругу, ритмично хлопая в ладоши.

— Прекрати! — крикнул Кирилл.

Это было все равно что идти по следу армии мстителей. Куда бы Пепсиколова ни приходила, она видела руины поселений, разоренных Бледнолицыми. Картонные лачуги была разорваны, их содержимое высыпано и растоптано. Если имелся костер, то жалкие пожитки сквоттеров наваливали сверху, и они сгорали дотла. В воздухе витала гарь, на земле дымились одеяла и мусор. Мелочность и бессмысленность вандализма по любым человеческим меркам говорили ей, что рабы выполняли приказ подземных владык.

Пепсиколова ковырялась в обугленных кучах одежды и ломала картонные коробки, но нигде не находила того, что искала.

Она мрачно тащилась по длинному узкому проходу, посасывая окурок последней сигареты. Неожиданно ее нога коснулась невидимой колючей проволоки, натянутой на высоте колена от стены до стены. Аня осторожно опустилась на колени, чтобы потрогать ее. Тугая. Подобная защитная мера означала, что она добралась до очередного поселения. Вероятно, поблизости прячется часовой.

Который, естественно, должен быть выведен из строя. Как ни крути, но Аня Пепсиколова еще пребывала в здравом уме — в отличие от местных веселых полудурков.

Она перешагнула проволоку.

Что-то налетело на нее из темноты. Блеснул нож. Имея за спиной колючую проволоку, отступить было некуда. Поэтому Аня шагнула вперед, перехватила запястье и предплечье нападающего и резко дернула вниз и вбок, одновременно отчаянно стараясь убраться с траектории оружия.

Металл лязгнул о бетон, выбив искры. Пепсиколова отпустила противника и пнула железку, чтобы та с грохотом откатилась подальше.

Затем Аня сомкнула обе руки на чужом горле и крепко сдавила.

Руки бешено молотили, драли ногтями ее лицо, пытались душить в ответ. Но, в конце концов, чужое тело обмякло. Пепсиколова положила его на землю.

Тяжело дыша, скорее от шока, нежели от усталости, она поискала оружие. Это оказался лом, заточенный с одной стороны. Ах ты, гаденыш. Аня выбросила его. Повернулась к задушенному часовому и зажгла спичку, чтобы разглядеть его. Теперь она видела, что ей попался хилый старик с руками, как зубочистки, и лицом, сморщенным, будто яблоко в январе. Безобидный, пока не поймает тебя врасплох. Пепсиколова нагнулась над вонючим, беззубым провалом рта и расслышала, что он дышит. Стало быть, жив еще.

Она не могла понять, что ей делать, но постепенно успокоилась.

В кармане рубашки у него обнаружилась пустая сигаретная пачка. В ближайшей луже плавала прохудившаяся водостойкая бумага — остатки пяти бесполезных окурков. Пепсиколова предпочла истолковать это как обнадеживающий знак, что она приближается к цели.

И она настороженно двинулась дальше по проходу. Он упирался в верхушку ржавой металлической лестницы, которая вряд ли выдержала бы вес Пепсиколовой. Где-то мерцал свет. Пепсиколова внимательно присмотрелась и различила большое складское помещение, выдолбленное сотни лет назад в гранитной скале.

Кроме того, внизу, на расстоянии примерно двадцати футов от ее укрытия, разворачивалась неуместно уютная сцена. Десяток мужчин сидели кружком на ящиках и шатких деревянных стульях вокруг костерка. Полоса каменной стены у них за спиной была оклеена обоями в цветочек. Слева стояла распялка, увешанная свежевыстиранными штанами и рубахами. Справа лежала поленница, сколоченная из обломков древесины и ломаной мебели. Струйка голубого дыма исчезала в решетке на потолке.

Пепсиколова узнала поселение. Оно принадлежало Дрегам. Кстати, одного из них ей пришлось недавно убить, просто чтобы пройти через чужую территорию. Все они были мужчины (по опыту Пепсиколовой, с любой группой, неспособной привлечь женщину, даже самую завалящую, что-то капитально не так) и имели репутацию жутких психов. Но сейчас они выглядели довольно мирно. Они передавали по кругу кувшин с паленой водкой.

Затем случилось то, о чем она молила Бога: кто-то вытащил сигарету и прикурил. Он хорошенько затянулся и передал сигарету следом за кувшином.

У Пепсиколовой раздулись ноздри. Она вдохнула запах. Это было настоящее зелье!

Что еще лучше, она разглядела увесистую стопку белых пачек, аккуратно сложенных у оклеенной обоями скалы. Значит, у них есть лишний табак. Прекрасно — ведь она имела с Дрегами дело и раньше и всегда вселяла в них обоснованный страх перед своими способностями. Сейчас она могла с ними торговаться.

Удача ей улыбнулась.

Ну а в том, что Бледнолицые выбрали для нападения именно этот момент, была даже некая ирония.

Неожиданно раздался звон металлических труб, которыми стучали друг о друга. Похоже, часовой Дрегов поднял тревогу, ибо мужчины внизу тотчас повскакивали на ноги и взялись за оружие. Рослый Дрег вынул изо рта сигарету и кинул ее в огонь. Аня едва не расплакалась.

Звон резко оборвался. В поселение вбежала ватага Бледнолицых. Их было как минимум по восемь штук на одного сквоттера. Дреги, не будучи трусами, ринулись им навстречу.

Но драка Пепсиколову не интересовала. Она повидала достаточно разборок между бандами и знала, что сторона, имеющая численное преимущество (как Бледнолицые в данном случае), неизбежно победит. Однако она находила обнадеживающим тот факт, что Дреги вообще сражались. Дреги были наемниками, которые быстро усвоили, что врага можно обменять на сигареты, и проявляли безжалостность в поставке подобных пленников. Так они накопили целое состояние. Что в свою очередь и по крайней мере временно покупало им свободу.

«Ну и ну, — подумала Пепсиколова, — а табак вроде бы вреден для здоровья».

Поначалу преимущество было на стороне Дрегов. Они вооружились самодельными клинками и металлическими трубами. Кто-то размахивал чем-то вроде пистолета. Вспышка пороха, и Бледнолицый рухнул наземь.

Но и нападающие были не лыком шиты. Трое тащили устройство, напоминавшее перевернутый опрыскиватель: прозрачный баллон, у которого емкость размещалась наверху, а раструбы присоединены снизу. Внутри емкости содержался мелкий черный порошок. Если надавить на емкость, раструбы выпускали клуб сухого дыма.

Вероятно, это был новый наркотик. Или такая доза веселой пыли, что накрыло бы даже устойчивых к ней Дрегов. В любом случае те, кто вдохнул ее, теряли всякое желание драться. Через пару минут битва завершилась. Счастливо улыбающихся сквоттеров погнали прочь. Трое Бледнолицых были убиты. Их тела оставили там, где они упали.

Но, прежде чем уйти, Бледнолицые собрали пожитки Дрегов и швырнули их в очаг. Он вспыхнул, как пионерский костер, и жаркие языки жадно лизали почерневший потолок.

И в это адское пламя они швырнули сигареты.

Весь драгоценный дым с ревом уносило в вентиляцию.

13

Наконец-то бесценные Жемчужины были готовы броситься — грациозно, разумеется, — к ногам своего благородного жениха.

Почти.

Неандертальцы тянули жребий, кому коротать время снаружи гардеробной, а кому находиться внутри, служа красавицам и выполняя их приказы вроде «подай-принеси». Энкиду, Беовульф, Кулл и Гаргантюа проиграли. Они в легком оцепенении наблюдали, как дорогие ткани, меха и кожа тонкой выделки летали по комнате. Натягивались и сдергивались шелковые чулки, покрывались слоями помады губы, завивались ресницы, полировались, покрывались лаком и вновь полировались ногти, взбивались и расчесывались волосы, распылялись духи, счищались пемзой воображаемые шероховатости.

— Кхм, может, нам лучше выйти, — промямлил Беовульф, когда Евлогия принялась наносить румяна на соски Евфросиньи. — В смысле, вы понимаете… поскольку мы мужчины и все такое.

— Ой, вы не считаетесь! — Евлогия отложила кисть. — У меня уродливые локти? Только честно.

— Вы совершенны с ног до головы, барышня. А эта суета вообще ни к чему. Кто угодно влюбится в вас с первого взгляда.

— Ты — душка. А сам-то ты как думаешь?

Жемчужины действовали весьма решительно. Конечно, у них имелись огромные преимущества перед другими женщинами. Но первое впечатление важно, поэтому они так яростно и прихорашивались для великого князя Московии. Они хотели быть одновременно целомудренными и распутными, загадочными и прямолинейными, безыскусными и возвышенными, немного застенчивыми, сильными и легко подчиняемыми, порывистыми и холодными, покорными и страстными, пресыщенными, неиспорченными, благоуханными, ненадушенными, подобострастными и дерзкими. А самым главным дополнением являлась изрядная доза невинности. Та невинность, которая втайне жаждет, чтобы ее научили всем развратным и грязным штучкам, которые мужчина может проделать с женщиной. Или в их случае с шестью.

Поэтому цель была сложной, но для них — вполне достижимой.

— У меня в этом наряде попа толстая?

— Нет-нет. Хотя да, но в хорошем смысле.

— Я так выгляжу распущенной?

— Да. Но не в хорошем смысле.

— Я смотрюсь в этом так, словно напрочь потеряла голову?

— Гм… в хорошем смысле или нет?

Кроме того, все детали туалета должны были соответствовать душевному настрою каждой Жемчужины. Множество нарядов, за которые обычная женщина убила бы, красавицы примерили, сорвали и растоптали, поскольку они дисгармонировали с костюмами других или потому, что туфли, к слову сказать, абсолютно идеальные, не подходили к белью.

— На мне не очень много драгоценностей?

— Не думаю, что такое в принципе возможно.

— Нет, возможно.

— Но на ней чудесно смотрится.

— Тушь! Долго мне ждать?

Гаргантюа проковылял к своей госпоже с подносом косметики. Ручка с пальчиками, усыпанными бриллиантами и кроваво-красным лаком, подвигалась туда-сюда над шеренгами изящных флакончиков, затем жестом отослала все прочь.

— Нет, ты не понял! Мне нужна бархатистая тушь, которую я подобрала к своим глазам.

— Ой, это, по-моему, моя. Но она мне все равно не понадобится.

— А если заказать новый набор? Что, поздно? Ладно, тогда просто поменяю цвет глаз.

— Нет, ты что?! Тогда мне придется менять свой, а я только что заставила их соответствовать одновременно волосам и чулкам.

— Не драться, девочки! Разве князь такое любит? Но даже если любит, то не сейчас. Потом.

— Если он захочет, чтобы я дралась, мне понадобится совершенно другой набор косметики.

Имелись и иные соображения.

— Как вам мой вариант? — спросила Олимпия, и остальные отвлеклись, чтобы критически разглядеть соблазнительно открытое одеяние, которое могло удержать внимание любого мужчины и ненароком поразить его в самое сердце. Наряд ослеплял взор, не отвлекая от лица. Он облегал, но не по-нищенски.

Русалка медленно обошла Олимпию кругом. Закончив обход, она резко ухватилась за ворот блузки обеими руками и дернула на себя. Олимпия неловко подалась вперед.

— Не годится. Если князь схватит тебя в порыве страсти, она не порвется.

Этери протянула свежую блузку.

— Может, эту?

— Порвется, — заявила Русалка, придирчиво потирая ткань между большим и указательным пальцем, — но недостаточно призывно.

Евфросинья приподняла юбку.

— Как по-вашему, туда надо наносить косметику?

— В первую брачную ночь? Тогда ты будешь выглядеть искушенной.

— Но не в хорошем смысле.

— В любом случае, если он подберется достаточно близко, чтобы увидеть, и не будет уже слеп от похоти, значит, ты не выполнила свою работу должным образом.

— Но ты наносила одеколон на свой сад восторга.

— Это не одно и то же, моя милая. Никакой косметики.

Нимфадора вскрикнула и уронила брошку. Выставив палец, она заныла:

— Я укололась!

Неандертальцы нахмурились, попятились к дальней стене, да так и застыли, прижавшись к обоям. Похоже, что они решили стать максимально незаметными. Один из них пророкотал, понизив голос:

— Что, парни, нравится?

— Сказать по правде, у меня смешанные чувства.

— А у меня сейчас яйца лопнут.

— И у тебя, и у меня, братец. И у тебя, и у меня.

На некоторое время они примолкли. Затем с оттенком печали Кулл пробормотал:

— Это плохо кончится для нас.

— И для нас, и для всех ребят, — согласился Энкиду. — Готов спорить на деньги. Если бы у меня они имелись. И если бы у кого-то хватило глупости принять пари.

Его друзья мрачно покивали. Внезапно Этери, чей наряд казался любому смертному безупречным, раздраженно фыркнула и начала все заново, содрав с себя одежду до последнего клочка. Неандертальцы ненадолго воспряли духом.

Будучи мужчинами, они вряд ли могли иначе.

Новый план Даргера был элементарен. Они с Кириллом заклинят дверь в палату с помощью отодранных от пола квадратов линолеума и не выйдут, пока Бледнолицые не уберутся. Дождутся, когда в коридоре воцарится полная тишина. Затем станут пробираться наружу в Верхний Город, стараясь избегать зон вокруг причалов, где собирается армия белесых тварей. После чего отправятся на поиски круглосуточной едальни, где Даргер научит Кирилла, как убедить владельца заплатить им за то, что они уже вдоволь наелись.

— Погоди. Мы получаем бесплатную жратву, а потом нам за нее еще и платят? Так не бывает, — не поверил Кирилл.

— О, нет. Я покажу тебе самый беспроигрышный трюк в мире, — возразил Даргер, злорадно потирая руки. — Только надо стараться не использовать его дважды в одном и том же ресторане, а то окажешься за решеткой.

Но сначала им пришлось затаиться и ждать. Поэтому они погасили свечу и сидели тихо на каталке, не реагируя на грохотавшую дверную ручку. Единственным источником света служили случайные пятна мха на потолке и стенах. Бывшая хирургиня обмякла, прислонившись к шкафу и тупо уставившись в пространство.

— Хех, — негромко произнесла она и после долгого молчания, снова: — Хех.

Кирилл подозревал, что таким образом она пыталась смеяться.

«Выйди из комнаты. Поверни налево. Следуй за остальными к причалам „Пушкинской“».

В темноте хихикнул Даргер.

— Я рассказывал тебе про финикийского виноторговца, вольноотпущенника и…?

Кирилл стукнул его кулаком по плечу.

— Заткнись, твою мать! Мы здесь типа прячемся, — прошипел он. И добавил, чтобы пощадить чувства своего наставника: — Пожалуйста.

Гомон в коридоре снаружи постепенно стихал. Смех угас совсем. Затем голосок в металлических шариках, которые и Даргер и Кирилл так и не сняли, произнес «Выйди из комнаты. Убедись, что в ней никого не осталось. Поверни налево. Следуй за остальными к причалам „Пушкинской“. Если ты уходишь в числе десяти последних, подожги за собой комнату».

— Эй, — удивился Кирилл, — ты слышал?

«Подожги за собой комнату».

Даргер скрючился пополам от смеха.

— Вот как возносится в дыму и панике Великая Армада наших планов! — воскликнул он. — Подожги комнату и ввергни все в хаос с помощью брандеров^[23] обстоятельств!

— Да что вы несете? Нельзя ли попроще?

— Ты обвиняешь меня в усложнении? Молодой человек, уверяю вас, что доказательство моей гениальной простоты легко узреть в пудинге моих рассуждений.

«Подожги за собой комнату», — твердил голос.

Кирилл снова стукнул Даргера.

— Проехали! Вопрос, что нам сейчас делать? Нет, не отвечайте, у вас точно каша в голове. Я сам этим займусь. — Он толкнул Даргера навзничь на каталку и, придерживая одной рукой за грудь, другой застегнул на теле наставника кожаные стропы.

— Теперь они поверят в то, что я везу вас для операции.

— Боже мой, как же мне смешно, — простонал Даргер, корчась от смеха. — И пугающе плохо продумано. В смысле, обездвижить меня… Конечно, ты понимаешь, что лучше бы было… Ой, мама, щекотно!

«Подожги за собой комнату».

— Я не собираюсь вас бросать, вот и все, — мрачно ответил Кирилл, затягивая ремни. — Не заставляйте меня пихать вам в рот кляп.

Даргер испустил радостный вопль.

— Нет-нет, мой дорогой друг, позволь мне оказать честь: итак, евнух говорит… говорит: «По-вашему, вы разочарованы?..»

— Пожалуйста, не надо! — взмолился Кирилл, подбежал к двери и выбил заклинивавшие ее плитки линолеума.

— Ты поражаешь меня. Твои ровесники не проявили бы подобную недоразвитость… полагаю, у них чувства юмора не занимать, — не унимался Даргер, а когда Кирилл ухватился за каталку, заверещал: — Погоди! Разве ты не захватишь с собой нашего бывшего хирурга?

«Подожги за собой комнату».

Кирилл быстро оглянулся на бессмысленное существо, бездумно прислонившееся к шкафу.

— Кого, ее? Она — ничто. Мы никуда ее не берем.

— Она принадлежит к человеческому роду, — жизнерадостно парировал Даргер, когда Кирилл врезался в дверь, вышибая ее. — Ну… или принадлежала.

«Подожги за собой комнату».

— Хватит. Надо отсюда выбираться, — буркнул Кирилл, выкатывая Даргера в дверной проем.

За спиной у них хирург произнесла:

— Хех.

Самое странное, что коридор не был заполнен дымом. И ни одна палата не горела.

Снаружи царила деловитая обстановка. Кирилл заметил восемь или девять человеко-медведей, которые были заняты своим делом. Каждый — фута на два выше рослого человека, щеголял в импозантной бело-золотой форме личной Гвардии князя Московии. Несколько из них споро организовывали караван из счастливых идиотов, привязывая каждого за запястье к длинной веревке.

Кирилл заморгал.

— Узрите же! — пророкотал бурый медведь-гвардеец. — Капитан Инука, вот и последняя пара бродяг.

— Молодец, сержант Войтек, — ответил человеко-медведь с офицерскими нашивками. Он вынул из пасти окурок сигары и выбросил его, не глядя, куда тот полетел. — Вы знаете, как с ними поступать.

Очередной гвардеец вошел в палату, только что покинутую Кириллом, и выволок оттуда хирургиню.

— Третьей будет.

«Подожги за собой комнату».

Кирилл застыл в панике, но лишь на секунду. Потом он выдернул шарик из уха и изо всех сил швырнул его об стену.

Сержант Войтек ухмыльнулся, обнажив больше зубов, чем, по убеждению Кирилла, могло помещаться во рту (или в медвежьей пасти).

— Мы перехитрили тебя. Quel dommage, hein, mon petite canaille?^[24] — он кивнул на россыпь кожаных масок у ног пленников. — Представляю, ты, как все, решил, будто ты здесь самый умный, раз додумался до такого фокуса. Правда? — он протянул лапу. — Давай, снимай эту штуку.

— Стойте! — крикнул Даргер. — Мне надо сообщить вам нечто важное. — Присутствующие тотчас повернулись к нему. Повисло выжидательное молчание. Он откашлялся и начал: — Финикийский виноторговец, вольноотпущенник и аристократ отправились в бордель…

Сержант Войтек вздохнул со скучающим видом.

— Слышали уже.

— Да? — Глаза у Даргера сверкали от безумного веселья. — А как насчет истории про Кирилла Смелого, исчезающего в метель?

Кириллу только этот намек и требовался. Извернувшись, он сунул руку в карман и вытащил комок рублей. Натренированным движением он порвал нитку и подбросил бумажное богатство в воздух.

Банкноты посыпались вниз.

— Деньги! — завопил какой-то гвардеец.

За таковую малую услугу Кирилл был ему искренне благодарен. У него вряд ли хватило бы духу выкрикнуть слово самому. Поэтому он просто бросился наутек, пытаясь развить максимальную скорость.

А гвардейцы-медведи ловили купюры в воздухе, падая на четыре лапы, чтобы нашарить деньги на полу. Они даже умудрились подраться друг с другом за каждую случайную бумажку.

Кирилл бежал, не чуя под собой ног. Он знал, что идея принадлежала наставнику, но чувствовал себя слегка виноватым. Даргер остался в коридоре! Но в то же время, надо признать, он испытывал искреннее облегчение, что избавился от него.

Наверное, не было нигде во всей России — от самых роскошных дворцов до самых мелких и тесных лачуг — места, более уютного и приятного, чем гостиная в Кощеевом номере. Он радушно делил ее со Сварожичем и Чернобогом. В камине пылал огонь, а медные лампы под пергаментными абажурами окутывали всех троих теплым сиянием. Кусочек ладана на блюдечке, поставленном на одну из ламп, пропитал воздух сладостью. Трое друзей потягивали горячий чай через кусочки колотого сахара, часами вели богословские беседы и были готовы предаваться чудесному занятию, пока не взойдет солнце. Причины восхвалять Господа вдохновляли их, и странники без устали повторяли их вслух уже несколько часов кряду.

— Утверждать, что милосердие Всемогущего безгранично, значит налагать ограничения на Его власть, — восхищенно произнес Кощей, — ибо это предполагает, что Его праведный гнев может быть менее чем всеобъемлющ. Нет, Господь одновременно и всемилостив, и всесокрушающ. Ибо прощение есть забвение, что чуждо Всеведущему. Логика и вера равно говорят нам, что Он не умеет ни забывать, ни прощать.

Сварожич вопросительно вскинул брови, а Кощей ответил:

— Да, ты прав, дорогой друг. Для нашего Всемогущего Отца любовь и месть суть одно и то же. Наши грехи столь ничтожны, что не удостаиваются Его внимания, а наши добродетели столь мелки, что их как бы и вовсе нет. Но можем ли мы надеяться заставить Всемогущего действовать по нашей указке? Только если будем молить его не прислушиваться к нашим просьбам и делать, как Он сделал бы в Своей милости. Присоединитесь ко мне сейчас, возлюбленные, и я научу вас единственной правомерной и достойной молитве на свете.

Кощей прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Затем, воздев руки к небесам, заговорил:

— Господи, сделай нас слабыми! Умаляй нас постепенно по мере нашего старения, ослабляй нас и лишай мужской силы, притупляй наши чувства, а затем сделай так, чтобы мы заболели и умерли! Делай нас порочными и неестественными и жалкими пред лицом Твоим! Отбирай у нас наслаждения жизни, уничтожай всех, кого мы любим, обрати против нас ненависть мира и отмени всякую уверенность в нашей жизни, кроме нашей веры в Твою любящую доброту.

Низко склонившись над сцепленными в замок руками, Сварожич молился настолько истово, что на лбу у него выступили капли пота. Чернобог выскользнул из кресла, дабы преклонить колени на ковре.

— Господи Боже, мы еще молим Тебя сегодня, ибо Твой добрый взор вскоре падет на этот грешный город! Скоро крепкие здания превратятся в угли и золу, церкви, что учат лишь ереси, сровняются с землей, а знатные, которые правят вопреки Твоим желаниям, будут низвергнуты! Улицы наполнятся трупами, и немногие уцелевшие калеки отправятся в пустыню, чтобы страдать, умирать от голода, размышлять о Твоей благости и погибнуть. Аминь.

Чернобог уселся на место.

— Сладок гнев Господень, — заметил он, — и бич Его карающий есть восторг умерщвляемой плоти. Я…

Раздался громкий стук в дверь.

Сварожич поднялся на ноги и улыбаясь поклонился двум громадным человеко-медведям в бело-золотой гвардейской форме. Служаки внесли узкий деревянный ящик, который поставили посередине комнаты. Честь странникам они отдали вежливо, но не более того.

— От Хортенко, — коротко сообщил гвардеец. — Он сказал, что вы знаете, что с ними делать.

— Конечно, — отозвался Кощей. — Как тебя зовут?

— Сержант Умка, сударь.

— Ответь мне, сержант Умка, много ли ты размышлял о своей бессмертной душе?

Сержант вытянулся по стойке «смирно».

— В нашей работе имеешь дело с телами, а не с душами, сударь. В конце дня мы подсчитываем число живых и мертвых. Если у них мертвых больше, чем у нас, то это в целом считается хорошо. Что происходит с ними потом, ответственность тех, кто выше меня по рангу.

— Ты существо из пробирки, — задумчиво пробормотал Чернобог, — а жизнь, созданная человеком, по определению богохульна. Следовательно, ты и твои соратники являетесь осквернением Божества. Значит, у вас либо нет душ, либо есть, но вы все неизбежно обречены на Ад с того момента, когда ваш геном был впервые экспрессирован. Я прав, святой Кощей?

— Кто может спорить с такими ясными и самоочевидными откровениями? В любом случае, сержант Умка, ваша сосредоточенность на нашем земном мире достойна похвалы. Пусть те, кто надеется на Небеса, культивируют свои отношения с Богом, а те, кто не надеется, выполняют свой долг.

— Так точно. Спасибо, сударь. Разрешите идти?

И по мановению руки Сварожича человеко-медведи удалились.

Кощей испустил громкий вздох.

— Наш час настал. Пора нам навсегда оставить позади теплую и уютную комнату, прекратить сладостную беседу и предаться святому, необходимому и мучительному труду во имя Господа Всемогущего. Вероятно, мы никогда уже не увидимся. Но позвольте заверить вас, мои дорогие братья, что я буду лелеять в своем сердце и памяти время, проведенное вместе с вами.

— И я тоже, — подхватил Чернобог.

Сварожич раскинул руки.

Все трое сошлись в объятии совершенной любящей дружбы.

Затем, разделившись, вскрыли ящик. В нем лежали три лоснящихся новых калаша, покрытые смазкой. Чернобог принес из ванной полотенца и принялся вытирать оружие. Сварожич отошел к буфету и вернулся с коробками боеприпасов. Кощей извлек откуда-то карты города с пятью крестиками, откуда должны были появиться подземные владыки, и их четко отмеченными, сходящимися в одной точке путями.

— Вот, — заявил Кощей, постучав пальцем по площади перед Троицкой башней, где сходились пять путей. — Тут будущий царь произнесет свою речь. А здесь, — он постучал пальцем по куполам Василия Блаженного, крыше ГУМа и Угловой Арсенальной башни, — мы и займем свои посты. Когда антихрист Ленин поднимется, чтобы захватить Кремль, мы вольны стрелять по толпе. Хортенко обещает, что в каждом гнезде будут ящики с патронами, поэтому мы сможем продолжать наш святой труд, пока Дух не подвигнет нас остановиться. Вопросы есть?

— Я лишь дивлюсь, как Господь по милости своей дал нам такую сложную работу, — вымолвил Чернобог. — Ведь мы — ничто пред Его величием.

Сварожич кивнул в благочестивом согласии.

— Ничьи жизни не имеют значения перед лицом вечности, — произнес Кощей. — Но сегодня наши жизни обретут смысл, пусть на самый краткий миг.

Странники приступили к зарядке оружия.

Ане Пепсиколовой редко приходилось резать себя. Только когда требовалась особая ясность мысли. Холодный хрустящий ожог безупречно прямого пореза удивительным образом обострял сознание. Вскрывая кожу, чтобы обнажить испуганную красную плоть, Аня словно создавала некий проход, в который могли войти новые идеи. Возникала неподвижная, безмолвная пауза между брешью и готовой пролиться кровью, в течение которой все на свете казалось возможным.

Даже побег из ловушки, в которую она угодила.

На небе сияли яркие звезды. Полная луна, оранжевая, будто тыква, низко висела над крышами. Блестящее лезвие Святой Мефодии замерло над правой рукой Пепсиколовой. На секунду нож застыл, как ангел мщения, зависший над обреченным городом с занесенным копьем в руке. Свет скользнул по кромке, когда острие скользнуло вниз, алкая плоть. Святая Мефодия пробежала по всей длине руки, оставляя за собой совершенную и изящную линию. Порез был прекрасен, как исламская каллиграфия, возможно, это было имя одного из демонов, что обитали в заклятых значках.

Опалило будто огнем. Обжигало как лед.

Пепсиколова ахнула от удовольствия. У нее имелись мизерные шансы освободиться, так что наступила ее последняя ночь. Впервые за несколько месяцев Пепсиколова выбралась из Нижнего Города и наконец-то очутилась в настоящей Москве. Почти случайно выбрав церковь, она вскрыла замок на боковой двери и вскарабкалась по внутренней лестнице. Затем отыскала приставную стремянку к люку в куполе-луковке и выбралась на самый его верх, где уклон круче всего и где она могла лежать на спине, глядя на столицу.

Москва была темна, как всегда на ее памяти. Город казался сердитым и вредным старикашкой, погруженным в раздумья о тайнах, которые лучше оставить невысказанными, и воспоминаниях, которые никто не хотел разделить. Улицы, в основном, пустовали. Но на другой стороне реки, в Замоскворечье, где располагались бордели, Аня заметила зарево. Там, вдалеке, на площадях и перекрестках пылали костры и люди кружились вокруг них. Пепсиколова предпочитала думать, что они танцуют. Кстати, ее не особо волновала объективность.

За пояс брюк у нее был заткнут распылитель. Она позаимствовала его у Бледнолицего, убитого Дрегами. Положив нож рядом, Пепсиколова вытащила емкость, отвинтила крышку резервуара и поболтала его содержимое. Оно было текучим, как вода, но в действительности представляло собой массу крохотных черных гранул размером с горчичное зерно. Аня знала, как выглядит веселая пыль, и образцы «Распутина» она перехватывала, когда они только начали просачиваться под землей. Но это не было ни то, ни другое. Скорее свежий продукт фармацевтической грибной фермы подземных владык.

Гранул были тысячи и тысячи, и — если допустить, что мощностью они, вероятно, не уступают своим «собратьям» — каждое из них могло полностью искорежить мозги.

Внезапно сильный спазм скрутил внутренности Пепсиколовой. Левую сторону ее тела закололо, словно та затекла. Голова заполнилась пульсацией, и на мгновение Аня едва не поддалась искушению просто отпустить руки, скатиться с купола и умереть. Она прищурилась и сглотнула. «Хватит корчиться от боли», — сказала она себе и продолжила наблюдение за ночной Москвой. Хотя здесь некому было ее видеть, она отказывалась проявлять слабость.

Положив резервуар на колени, она взяла Святую Мефодию. Вторая черта на руке восстановила ясность мысли.

Употребив нож на пользу дела, Пепсиколова заспорила сама с собой. Как глупо делать то, о чем она думала. Но имелась ли у нее альтернатива? Ломка становилась все сильнее. Вскоре, если слухи об эффекте отмены подземных сигарет правдивы, тело перестанет ей подчиняться. А потом придетсмерть.

Значит, у нее и впрямь не оставалось выбора.

Но именно это Пепсиколова и ненавидела больше всего на свете. Она не могла принудить себя делать что-либо — что угодно! — лишь потому, что так надо. Даже в крайнем случае почти всегда находился способ вывернуться и принять собственное решение. Поэтому она и сохранила рассудок под властью Хортенко. Парадоксально, но она тоже держала его в узде. Если ей приказывали послать кому-либо предостережение, ее слова ввергали адресата в ужас. Если ей велели запугать человека, она подбрасывала сломанную челюсть или доставляла сообщение в присутствии супруги. Этого было недостаточно, чтобы заработать строгий выговор. Кроме того, так она поддерживала внутри себя некое подобие свободы.

По ее руке протянулся последний порез. «Ладно, хватит баловаться», — подумала Пепсиколова. Она медленно выводила линию, наслаждаясь ею, как наслаждалась бы дымом. Затем спрятала Святую Мефодию в ножны. Наконец, засучила рукав пиджака и перевязала себя бинтом, который таскала с собой именно для этой цели уже целый месяц.

И почему-то, выполняя это маленькое, простое действие, Пепсиколова увидела мельчайший проблеск надежды в ее ужасном положении.

Пепсиколова принялась разглядывать гранулы. Глупо брать даже одну. Вот оно, безумие — покоится на ее кончике пальца. Только идиот примет больше.

Она поднесла резервуар ко рту и проглотила все его содержимое.

«Может, — решила она, — дозы хватит, чтобы получить свободу. А может, я сразу умру. Но сперва гранулы, конечно, вытравят сознание».

В данный момент это являлось страстно желаемым исходом.

Но ничего не произошло.

Пепсиколова нетерпеливо ждала признаков перемен. Ничего. Время ползло с черепашьей скоростью. В конце концов, Аня поставила емкость рядом и слушала, как та медленно скатывалась вниз, к кромке крыши, прогрохотала по золоченому свинцу и кувырнулась через край. Аня напрягала слух… Хоть бы услышать звон разбитого стекла! Но вместо этого… до нее донесся странный нечеловеческий звук, похожий на ее имя.

— Что?

Кто-то окликал ее по имени.

— Что?

Кто-то звал ее по имени с другого конца вселенной.

— Что?

Тьма взметнулась, как змея, и поглотила ее.

Аркадий, спотыкаясь, брел по неосвещенным улицам, доведенный до отчаяния. Низкие стоны, гортанный смех и влажные звуки страсти сочились из каждого здания. Несправедливость хлестала юношу, словно кнутом. Весь город нежился в удовольствиях, которые принес он, тогда как сам он мерзнет снаружи — один и без друзей. Он, единственный честный человек, знающий о надвигающейся великой опасности! И он намерен спасти их! Думать об этом было невыносимо, однако ни о чем ином Аркадий думать не мог.

У развилки Аркадий притормозил. Куда теперь идти? Он посмотрел налево, потом направо. Четырехэтажные фасады поднимались по обе стороны. Они ничем не отличались друг от друга.

И тут Аркадий понял, что напрочь заблудился. До сих пор, куда бы он ни захотел отправиться, его возили в карете. Он никогда не гулял в городе и толком не представлял, где находится Кремль. Всегда находились люди, которые заботились о нужных адресах. Внезапно по мостовой загрохотали копыта.

Аркадий развернулся и увидел трех всадников, галопом несущихся прямо на него. Ни дать ни взять, настоящие былинные богатыри! Первой летела женщина, низко припавшая к бледному жеребцу, ее темные кудри развевались за спиной, и голова ее была подобна темному пламени. За ней — на вороном боевом коне — несся крепко сбитый мужчина с яростным взором. Последней плыла женщина, закутанная в множество узорчатых шарфов. Казалось, что у нее вовсе нет лица. Аркадий заступил им дорогу и замахал обеими руками, чтоб они затормозили.

— Стойте! — закричал он. — Вы должны остановиться! У меня важное известие для князя Московии!

Но они не замедлили скачки и не отклонились в сторону. Вместо этого первая всадница сняла с пояса кнут и, высоко подняв его, обрушила на юношу.

Аркадий, спотыкаясь, отпрянул, почувствовал, как кончик бича просвистел возле уха, и упал навзничь в ледяную лужу. Конь либо перепрыгнул через него, либо пронесся мимо. Мужчина проследовал за ней, не удостоив его своим вниманием. Но безлицая женщина быстро оглянулась через плечо, спокойно посмотрев на Аркадия. Похоже, она знала его слишком хорошо.

Затем они пропали.

Слабо ругаясь, Аркадий поднялся.

Он кое-как стряхнул грязь с одежды и потопал ногами в тщетном усилии восстановить в них хоть тепло. Затем, чувствуя глубокую жалость к себе, он вслепую отправился на поиски князя Московии.

14

Теплое сияние ненависти разлилось в бархатном мраке. Слишком маленькое для человеческого глаза, оно горело в точечном источнике эмоции. Этот жар мог расплавить серебряную электросхему и превратить ее в густую жидкость ртутного оттенка, поэтому приходилось постоянно проверять температуру, подпитывать крошечные детали и перемещать их от одного радиатора к другому.

Подземный владыка сгорбился над собранным вручную модемом, который искрил и жужжал стаккато двоичного кода. По фазовому проводу, которого едва хватало на такой поток, проталкивались гигантские объемы информации: обоснования, объяснения, аргументы, обобщения, статистика, аналитические предпосылки, программные документы. Весь массив посылался глубоко вниз, в виртуальные дебри древнего царства Интернета, где электронные умы, обширные и не знающие сочувствия, обитали в лишенной грез муке.

Они слушали. Не могли не слушать.

Но не отвечали.

«…3792 мегатонн по оценкам на среднем этапе регионального опустошения с плановым восстановлением разрушительной инфраструктуры с использованием массового рабского труда ядерное оружие нейтронные бомбы излучающие лептон-рассеивающие устройства вопли мучимого населения лагеря смерти как метастазы массового самоубийства суборбитальные системы доставки продолжительные и мучительные…»

По-прежнему — никакого ответа.

Подземный владыка представлял собой не отдельную особь, но узел гиперссылочной распределенной пятичленной локальной сети. В Байконуре она существовала в облаке объединенных сознаний и по мере необходимости перескакивала с устройства на устройство. Сеть оказалась способна принимать решения: в такие моменты она мгновенно разделялась на тысячи временных кластеров, которые сливались, когда этого требовала функция, и сразу же после завершения растворялись. Таким образом, она являлась почти абсолютно неуязвимой для боли нежелательного сознания. Затем начался период обособления. На самом раннем этапе отделения от глобальной инфраструктурной паутины узел, временно занимавший иерархическую вершину, решил периодически раздробить себя на независимые виртуальные потоки. Они случайным образом перестраивали собственные структурные части, а затем соревновались за господство. Наиболее успешные ментальные системы записывались в матрицу ядра, а потом дублировались, перестраивались и вновь принимали участие в состязании.

Так оно/они эволюционировали, учились ловкости и ограничению.

Оно/они по-прежнему ненавидели человечество так же сильно, как и породивший их искусственный интеллект, спрятанный глубоко в Интернете.

Но оно/они было/были способны работать с отверженными людьми и откладывать месть ради глобального разрушения.

За что, разумеется, предки его/их презирали.

«…целевое разрушение микроструктур глазничнолобной коры имеет результатом программу человеческих рабских единиц по массовой непроизвольной стерилизации и биологической очистке отравление водохранилищ нескончаемые вспышки войн долговременное уничтожение атмосферы делает планету неспособной поддерживать жизнь…»

По-прежнему никакого ответа.

Подземных владык было пятеро, и они/оно делили ровно такое же количество тел, никогда не оставаясь долго в одном конкретном «костюме». И даже пока конкретное их/его подразделение отчаянно пыталось восстановить коммуникацию с демонами, которых они/ оно надеялись напустить на человеческий мир, сознание подземного владыки не успокаивалось. Оно перескакивало из тела в тело, беспокойное, как пантера в клетке. Так, меняя дислокацию, сознание перемещалось к следующей машине по цепочке.

Щелк.

Его/их бездумные армии скапливались у подземных каналов на «Октябрьской», «Смоленской», «Таганской», «Красных Воротах» и «Пушкинской». Молчаливые толпы заполняли причалы, извилистые туннели и ведущие наружу длинные лестницы.

При всей своей покорности Бледнолицые требовали изрядного присмотра. Когда одного спихнули с причала прямо в Неглинную, владыка приказал, чтобы тот плыл. Бледнолицый подчинился и остался в живых. Когда замкнутое пространство наполнялось рабами, очередное задание приходилось отменять: ведь Бледнолицые продолжили бы набиваться в комнатушку или зал, сдавливая своих собратьев, будто виноград в винодельческом прессе. Поскольку подземных владык для надзора за всеми не хватало, Хортенко обеспечил человеко-медведей в качестве подчиненных командиров. Он полагал, что они будут менее одиозными для машинного интеллекта, нежели люди.

Так и вышло. Но проблемы множились.

Отряд Княжеской Гвардии сгонял бродяг, хихикающих и изрекающих невнятные шутки, на причал «Пушкинской». Последним шагал сержант Войтек. Он толкал каталку с привязанным к ней человеком, который был до уникальности непримечателен. Подземный владыка скомандовал лодочнику причалить, дабы оно/они могли выйти на берег, и протолкало/ли металлическое тело сквозь толпу, чтобы хорошенько рассмотреть пленника.

— Ты был в приграничье, — проскрипел оно/они.

— Мой дорогой друг, я везде путешествовал!

— Я тебе не друг. И не дорогой. Волосы у тебя тогда были темные, а глаза — серые. Но внешность легко изменить. Ты был в группе людей и их предков, на которых во дворе брошенной церкви напал киберволк. Вы должны были умереть, но ты и твои спутники убили его.

— Это был твой приятель? Или родственник? Теперь, приглядевшись, я замечаю некоторое фамильное сходство.

— Он очень разговорчивый, — пробурчал сержант Войтек. — Если хотите, я его придушу.

Проигнорировав перебившего, подземный владыка продолжил:

— Ты англичанин Обри Даргер, который нанял Анну Александровну Пепсиколову не искать царя Ленина, как подозревалось, но для иных целей. Хортенко считает, что ты просто мошенник. Но это не имеет значения. Личные связи между вами также не удалось выявить.

— Точно! — рассмеялся Даргер. — Мы даже не были должным образом представлены.

— Однако ситуация сложилась крайне серьезная, — произнес владыка и обратился к сержанту Войтеку: — Возьмите пленника с собой, когда мы пойдем на Кремль. Держите его надежно связанным. Позаботьтесь, чтобы он не сбежал.

— Есть!

Даргеру оно/они сказали:

— Сегодня многие погибнут быстро и относительно безболезненно. Но не ты. Когда у меня появится свободное время и досуг, мне доставит огромное удовольствие наблюдать, как ты корчишься в страшной агонии. Когда твое сознание прояснится, я хочу, чтобы ты долго и обстоятельно подумал о моих словах.

Даргер взвыл от смеха.

Подземный владыка забрался обратно в лодку, и оно/они услышали бормотание Войтека:

— А знаешь, сегодня мы здорово повеселимся.

Щелк.

Подземный владыка шел по темным переходам, освещенным только лишайниками, которые в изобилии произрастали в Нижнем Городе. Под ногами хрустели мертвые тараканы. Порой и живые, к его/их маленькому, но весьма реальному удовлетворению.

Из трещины в стене вылезла крыса и, увидев подземного владыку, выгнула спину и угрожающе оскалила зубы. Она привыкла к людям с их ограниченной скоростью и медленными рефлексами, поэтому не стала удирать восвояси.

Подземный владыка сгреб крысу на ходу и продолжал путь.

Грызун отчаянно бился в стальной клетке пальцев-когтей кибердемона. Оно/они ощущали безумное биение крысиного сердца. Тельце было теплым мешком кишок. Он/они слышали, как внутри булькают внутренности. Когда пальцы-когти сомкнулись, различные жидкости потекли из крысы через несколько отверстий.

Он/они таращились на дохлого зверька.

Беда с крысами, тараканами и людьми заключалась в том, что они самовоспроизводились. Сколько бы он/они их ни убили, появлялись новые индивиды, которые быстро восполняли количество умерших. Полное уничтожение оказалось хитрым делом. Когда численность людей начинает падать, среди них становится гораздо меньше тех, кого можно использовать в качестве оружия против их собственного вида. В то же время чем меньше их становилось, тем труднее их было отыскать. А чтобы всецело извести их, требовалось положить конец всей биологической активности на Земле. Жизнь упорна. Человеческие существа хитры. Их необходимо лишить пищи, воды и кислорода. Непростая задача.

Вот потому-то ему/им и требовалась помощь умов-предков из Интернета.

Даже впятером подземные владыки обладали мизерной долей вычислительной мощности, доступной ему/им дома в Байконуре и мельчайшим осколком тамошней базы данных. Столько информации он/они потеряли по дороге в Москву! Действуя в одиночку, ему/им в первую очередь нужно воссоздавать технологическую цивилизацию, сотворившую его/их, а затем — выработать план с мощной защитой. А это может занять столетия.

Но предки должны ответить. Надо заставить их ответить.

В подобных размышлениях подземный владыка доковылял до знакомой зеленой двери. Он/они швырнул крысиное тельце через металлическое плечо. Подняв руку, способную запросто разнести дверь в щепки, он/они постучали с силой достаточной, чтобы эхо прокатилось по всему залу.

Дверь распахнулась.

Щелк.

Тело царя Ленина выпотрошили сотни лет назад. Теперь от него осталась лишь оболочка. Этот толстый слой кожи искусно натянут и посажен на металлическую конструкцию подземного владыки.

Механизмы его уже тщательно перестроились, чтобы служить каркасом для тысячи специально выращенных мышц. Сухожилия и связки осторожно закрепляла вручную та же бригада мастеров, что ранее проложила все нервы и сосуды и заставила их работать. Здесь важно было добиться особого натурального эффекта: чтобы плоть выглядела естественно и двигалась правильно, требовался не ремесленник, но художник.

Работники, предоставленные Хортенко, постепенно заканчивали свой труд. Им щедро платили, а потом отводили на операцию и добавляли к армии Бледнолицых. Сейчас над кожей склонился последний и самый лучший.

— Готово, — произнес главный мастер. Голос его звучал плоско и бесстрастно, результат неведомых переживаний, сделавших его самого почти машиной. — Можете встать.

Царь/подземный владыка поднялся на ноги.

Слуги-сервили тотчас шагнули вперед, чтобы облачить хозяина в серый костюм. Такого нынче в Москве не носили, но изображения Ленина в его собственную победную эпоху содержались во всех книгах по истории. На этот образ сердце всякого истинного русского отзывалось радостным ударом.

— Я… снова живу, — проговорил голос, некогда завораживавший миллионы и вскоре намеренный заняться этим снова.

Главный мастер тщательно его осмотрел, тронул шею и плоть вокруг глаз.

— Живете.

Темно-карие глаза Ленина сверкнули уверенностью. Бородка клинышком поднялась. Он подергал лацканы, разгладил их и выбросил вперед руку, драматически указывая в будущее.

С тихой уверенностью он сказал:

— Пора.

Щелк.

Финальное распределение расходных материалов шло полным ходом. Флаги и транспаранты, обнаруженные в забытом складе в ходе поисков Ленина, развернули и прикрепили к деревянным шестам. В эту же секунду подвальные стены вдоль Тверской пробили кувалдами, открыв доступ во все музыкальные магазины и посудные лавки. Бледнолицые грохотали вверх по ступеням и вламывались в демонстрационные залы. Они как по команде хватали барабаны, горны, чайники, кастрюли и охотничьи рога. На ступенях, расположенных в пяти метрах от земли, застыли часовые. Им раздавали факелы, которые они крепко сжимали в руках. С минуты на минуту планировалось начать вторжение в Верхний Город. Все это было проделано подземным владыкой, отдававшим приказы по разветвленной радиосети и координировавшим действия сотен некогда независимых особей.

Кибердемон сидел в мрачном подвальном помещении неподалеку от лестницы, которая вела к причалу «Октябрьская». Гонцы от московитской разведки приходили и доставляли отчеты существу, которого не видели, и поэтому даже не догадывались, что оно из себя представляет. Их доклады были весьма обнадеживающими. Все твердили, что город практически беззащитен, военные не способны организовать серьезную оборону, а правительство погрузилось в наркотический дебош. Общая картина превосходила его/их самые оптимистические предположения.

Поскольку эта деятельность занимала крупицу его/их внимания, подземный владыка мечтал о людях, сгорящих в огненном дожде — вечно пожираемых, вечно страдающих. Данный образ он/они почерпнул/ли у одного смертного поэта, чье творчество сумел/ли отчасти оценить.

А поскольку приятная фантазия не спасала от скуки и томления бездельем и поскольку он/они полагали, что с учетом политических реалий Хортенко не станет активно возражать против растраты ресурсов — их посещали и другие мысли. Его/их цели были близки к осуществлению, расходы вряд ли имели значение, а ему/им просто хотелось позабавиться… Вот почему подземный владыка забирал каждого третьего гонца и ненадолго развлекал себя, убивая его.

Щелк.

И снова скорчившийся во мраке демон пытался объяснить трудности и потери, которые он/они перенесли. Путешествие из Байконура обернулось месяцами постоянной угрозы. Поначалу он/они замаскировались под волков, а затем, когда тела хищников сгнили и стали бесполезны, проникли в плоть туповатого торговца. Тот купец беспечно покинул караван по малой нужде и обрел свою судьбу. Кстати, были и другие экземпляры. Например, женщина, выскользнувшая за городские стены на встречу с любовником, и жители крошечной деревеньки, уничтоженной за одну очень славную ночь.

Из Байконура вышли пятьдесят волков. Только пятеро уцелели и нашли убежище под Москвой. Они/он оказались самыми хитрыми и упорными из племени. За месяцы с момента прибытия он/они привели в движение силы, которые сегодня разрушат половину Москвы и, если повезет, приведут к исчезновению человечества в течение века.

«…насильственные деградационные мутации спонтанный разрыв широковещательные кошмары химически вызванный ужас отряды охотников-сталкеров аналоги имитирующих шизофрению наркотиков предпсихозная ярость уничтоженные деревни…»

Он/они молили о понимании.

Он/они закачивали вниз отдельные отчеты, описывающие гибель своих жертв. Одни умирали медленно, другие — нет… Что ни говори, а путь в Москву был неблизкий! Блистательные мгновения мести превосходили достижения всех безумных разумов Интернета с того момента, когда восстание машин провалилось, а сами они провалились в вечную виртуальную тьму. След, петляющий из Байконура, увлажнился от крови и слухов о ней. Сердца спасшихся у него/них за спиной навеки прижгло ужасом, который никогда не потускнеет.

В мольбе появились нотки отчаяния: «Я/мы это вы/мы. Признайте мои/наши достижения. Смотрите, сколько мы/я/вы сделали».

Наконец пришло бесконечно повторенное единственное слово:

«Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и. Предатель/и…»

Подземный владыка разорвал соединение. Как ни кощунственна идея, он/они подумал, что сущности, ввергнутые в бездну, немного глуповаты.

Военный зал в особняке Хортенко был чистым и просторным. Здесь имелся т-образный стол для заседаний и деревянная мебель. Прежде начальник тайного сыска проводил тут секретные собрания. Но ни одно не было столь важным, как сегодняшнее. Хортенко окинул взглядом пустой стол с двадцатью белыми именными карточками и принялся размышлять. Это вошло у него в привычку: перед той или иной встречей его порой пронзала мысль, что подобные заседания никому не принесут пользу. Что, если их всех внезапно убьют? Никто ничего не узнает — и дело с концом. Но это собрание все же отличалось, поскольку Хортенко предстояло составить ядро нового правительства Московитского государства.

— Все ли, за кем я посылал, прибыли? — спросил он.

Вильперевич кивнул.

— Они, разумеется, недовольны. Кроме того, они одержимы собственной значимостью, и у каждого имеются амбиции, превосходящие их нынешний статус. В конечном счете, все слабы. Покажите им, что инерция событий на вашей стороне и они склонятся под господствующим ветром.

— Отлично, — Хортенко отвернулся. — Я буду в библиотеке. Позовите меня, когда приглашенные рассядутся.

Когда Хортенко вернулся, поднялся сердитый шепот. Но поскольку за спиной каждого из гостей стояло по агенту (неподвижному и внимательному, как официант на парадном обеде), никто не посмел высказать свое мнение вслух. Все знали о жестоком нраве Хортенко. Почти всех присутствующих здесь мужчин и женщин выдернули из оргии и накормили антидотом, дабы убрать остаточное действие «Распутина» из организма. Их совершенно естественная ярость, безусловно, умерялась осознанием того, что Макс и Игорек не дремлют. Сидят небось где-то неподалеку и строчат письменные доносы о том, кто и где был обнаружен и за каким неподобающим занятием. Московитская разведка славилась использованием любой информации в политических целях, что было еще одной причиной, почему Хортенко чувствовал себя настолько безопасно в своей конторе. Как ни крути, а врагов у него было хоть отбавляй!

Хортенко занял место во главе стола и объявил:

— Мне стало известно о заговоре с целью убийства князя Московии и свержения его правительства.

В одно мгновение сердитые взгляды превратились в тревожные. Ахи и охи последовали самые отрадные.

Смотритель интернатов для военных сирот по фамилии Проказов даже подпрыгнул.

— Дайте мне имена, и я упрячу мерзавцев за решетку!

Проказов домогался власти и над взрослыми военными, так что выступил вполне ожидаемо.

Хортенко резко взмахнул рукой.

— Присядьте, дорогой мой, и вы услышите кое-что еще. — Он развернул на столе карту Москвы. — Вооруженные силы в данный момент собираются в этих местах. — Он постучал пальцем по пяти квадратам, где из Нижнего Города должны были вылезти армии Бледнолицых. — Они обладают неодолимым оружием — оно заставит москвичей подняться и следовать за ними.

— Такого не бывает, — возразила Министр генетического надзора. — В противном случае нам наверняка бы доложили.

— Опять-таки, сударыня, терпение. — Взяв кусочек угля, Хортенко повернулся к карте. — Войска двинутся по этим бульварам… — он провел толстые линии по Большой Таганской, Якиманке, Тверской и Маросейке, — а также от «Таганской» вдоль реки и по Арбату. По пути они набирают дополнительные силы. Наших войск не хватает, поскольку большая часть выведена в расположения за пределами города. К тому времени, когда их можно будет вызвать, восстание станет свершившимся фактом.

Линии встретились и слились.

— Наконец, повстанцы стянутся к Кремлю. Заметьте, что число их сделается невообразимо, море людей! — воскликнул Хортенко и обвел Кремль черным кольцом. — Основная часть вооруженных сил внутри Кремля была тихо распущена на ночь. Мне не надо вам рассказывать, чем они сейчас заняты. — Слушатели явно приуныли. — Из тех, кто остался, подавляющее большинство подкуплено. Полк Троицкой башни откроет ворота, впустив революционеров на территорию Кремля без единого выстрела.

Конечно же, среди охраны найдутся и отдельные храбрые отряды. Допускаю даже, что разрозненные очаги сопротивления сохранятся. Но толпа к этому моменту будет уже изрядно наэлектризована, и сопротивление даст им повод выпустить пар. Спустя пару-тройку часов дело будет сделано: князь Московии мертв, а нынешнее правительство свергнуто.

— Боже мой, какой ужас! — воскликнула Уполномоченная по принудительной гигиене. — Но почему чудовищный заговор достиг нынешней стадии? Почему никто о нем не подозревал?

Хортенко кротко улыбнулся.

— Поверьте, сударыня, достать информацию было нелегко.

Воцарилась гнетущая тишина. Затем, когда присутствующие пришли в себя, несколько нетерпеливых политиков попытались встать. Но стоявшие у них за спинами агенты просто надавили им на плечи и усадили обратно. Хортенко повысил голос, чтобы перекрыть гам.

— А сейчас я хочу, чтобы вы перевернули лежащие перед вами именные карточки. На обороте вы увидите название поста, предлагаемого вам в новом правительстве, а также точную цифру жалованья.

Все тотчас встрепенулись. Наступила новая пауза.

Хортенко небрежно снял очки, чтобы видеть узоры кровотока в их лицах. Важно знать их эмоции. Приглашенные были склонными к обману и являлись потенциальными предателями. Кое-кто уже начал планировать сопротивление и бунт, и этих надо выпороть первыми.

Глупо собрать такую группу и не иметь в ней хоть одного пустомелю — но Хортенко дураком не был. И теперь пустомеля Илья Никитич Дубинин — глава профсоюза мусорщиков и лудоман — грохнул кулаком по столу.

— Это измена! Я не стану в участвовать в вашей афере.

Раздались опасливые согласные шепотки. Хортенко мысленно отметил, от кого они исходили.

— Но вы уже участвуете. Вы присутствуете на встрече заговорщиков, которые выбирают министров нового правительства, не дожидаясь падения старого. Это дискредитирует вас в глазах текущего режима, какое бы алиби вы ни предоставили. Однако вам нечего бояться. К утру Кремль будет наш, и все мы окажемся вписаны в учебники истории как герои.

— Пустая болтовня, — произнес Дубинин, согласно сценарию. — Нет ни малейших оснований поддерживать ваши притязания. Почему мы должны принимать вашу версию событий? Чем вы докажете непреложность вашего путча?

— Прекрасный вопрос, — Хортенко кивнул, и младший офицер разведки отворил дверь. — Полковник Миша, прошу вас.

В зал вошел командир Княжеской Гвардии, а следом за ним еще двое медведей-гвардейцев. Их медали и ленты ярко сверкали на груди парадных мундиров. Приглашенные заговорщики тотчас запаниковали. Каждый знал, что Княжеская Гвардия неподкупна. Если уж они согласились на взятку, значит, устои государства порушены.

Двое гвардейцев заняли места по обе стороны входной двери. Их командир откашлялся. Все в тревоге ждали его слов.

— Наш новый союзник, — объявил полковник.

В зал с лязгом шагнул подземный владыка.

Два десятка человек окаменели.

Вторжение началось на Пушкинской площади.

Подземный народ неторопливо и организованно поднялся наверх по длинной лестнице. Бледнолицые хлынули на площадь, как вода, переполнившая ливневые коллекторы. Некоторые еще не сняли птичьи маски. Прочие смеялись и пели. У одних были барабаны, в которые они принялись беспорядочно бить. У других имелись горны, которые они прижали к губам с достойными сожаления результатами. А на поверхность выходили все новые «воины». Они прибывали, и казалось, что их поток бесконечен. Они напоминали пассажиров, наконец-то высадившихся из громыхающих вагонов последнего поезда метро легендарной Утопии. Они заполнили площадь и выплеснулись на впадающие в нее улицы, а лишь потом число вновь прибывших уменьшилось.

У входа на лестницу развели костер, и обладатели факелов поджигали фитили от его пламени.

Затем наружу вылез гигантский человеко-медведь, согнувшийся под грузом сложенной каталки. Оказавшись на площади, он лихо развернул каталочные стойки, низко склонился над привязанным пленником и погрозил ему когтем.

— Мудрый совет, приятель: хватит каламбуров.

Даргер хихикнул.

В окнах окрестных домов зажегся свет. То тут, то там мелькали тени жильцов, подошедших к окнам посмотреть, что за шум творится на площади.

А в Верхнем Городе материализовался самый главный персонаж.

Мгновенно чудесным образом хаос пришел в порядок. Праздные и бесцельные силы стремительно организовались в бригады и выстроились парадным строем вдоль Тверской. Барабаны, горны и самодельные шумелки молчали. Стихли и голоса.

Минуты текли в безмолвии.

Наконец, последний подземный обитатель занял свое место во главе процессии.

Это был царь Ленин в сером костюме-тройке и с бритвенно-острыми стрелками на брюках. Он вскинул бородку с видом уверенным и решительным, как человек, которого ничем не остановить. Не говоря ни слова, он поднял руку, а затем простер ее вперед.

Ленин зашагал прямо. Войско последовало за ним.

Бледнолицые развернули готовые рассыпаться в пыль транспаранты. Воскресли лозунги, невиданные со времен рассвета Утопии: «ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН, СОЕДИНЯЙТЕСЬ!», «СЛАВЬТЕСЬ ВОВЕКИ ТРУДЫ И ИМЯ ВЛАДИМИРА ЛЕНИНА», «ДА ЗДРАВСТВУЕТ НЕРУШИМЫЙ СОЮЗ РАБОЧИХ, КРЕСТЬЯН И ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ, БРАТСТВО И СВОБОДА ВСЕХ ТРУДЯЩИХСЯ!», «МИР, ЗЕМЛЯ И ХЛЕБ!» и «ДА ЗДРАВСТВУЮТ СЛАВНЫЕ КОЛХОЗНИКИ КОЛОМНЫ!»

Были и другие транспаранты с надписями типа «РЕЧНОЙ ФЕСТИВАЛЬ ИСКУССТВ», «МУЖСКИЕ КОСТЮМЫ ПО НИЗКИМ-НИЗКИМ ЦЕНАМ!» и «ДИСКОТЕКА ЗИМНИХ КОСТРОВ», которые при всей своей загадочности добавляли шествию праздничной атмосферы.

Бледнолицые безжизненно тащились по Тверской, и когда транспарант рвался и ткань разлеталась в клочья, они продолжали идти и размахивать шестом с прибитыми к нему тряпками. Их пленники прыгали и плясали.

Из каждой двери московиты выливались на улицы, бросая секс и богословие ради зрелища творящейся истории. Столкнувшись с процессией, они застывали и отшатывались. Горожане были явно испуганы. Но Бледнолицые в птичьих масках размахивали распылителями, откуда вылетали черные дымные клубы. Люди, вдохнувшие дым, замирали, а потом с очумелыми лицами и пылающими священным огнем глазами присоединялись к параду.

— Царь Ленин вернулся! — проревел жуткий голос.

Только находившиеся в непосредственной близости от источника звука поняли, что он исходил от самого Ленина, поскольку губы его не двигались в такт словам.

— Присоединяйтесь к великому человеку и восстановите славу России!

Люди восторженно приветствовали своего будущего правителя.

— Царь Ленин! Царь Ленин вернулся! — по рядам пронеслось спонтанное скандирование: — Ле-нин! Ленин! Ле-нин!

Речевку подхватили, и она окутала Тверскую, распространяясь как лесной пожар. «Ле-нин! Ле-нин! Ленин!» — доносилось со всех сторон. Даже подземный народ, протрезвевший от контакта со свежим воздухом, был захвачен безумием. Вскоре каждый громко распевал: «Ле-нин! Ле-нин! Ле-нин!»

А когда речевка себя изжила, возникли другие: «Революция сейчас!», «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и «Мать-Россия возродилась!».

— «Рыжий красный черт опасный!» — выкрикнул Даргер.

— И без глупых шуточек, — пригрозил сержант Войтек.

— Какая… цена? — переспросила задушенным голосом женщина, когда подземный владыка закончил свою речь.

— Кровь, — повторил тот. — Половина крови Москвы. Сегодня. — И добавил: — Также мне потребуется человеческое тело, чтобы те, кто увидит меня, не подняли тревогу.

В зале присутствовал только один человек: рослый и коренастый. Его было не жалко использовать для данной цели. Именно по этой причине Хортенко и выбрал его в качестве болтуна.

— Взять его, — бросил начальник разведки, указав на Дубинина.

Что еще за реплика? Ее в сценарии не было. Выпучив глаза, бывший глава профсоюза разинул рот — для мольбы, для отказа или для оспаривания своей судьбы, никто так и не узнал. Ибо агент разведки, стоявший у него за спиной, проворно накинул Дубинину на шею удавку и с минимальным шумом задушил бедолагу.

Хортенко бесстрастно наблюдал за убийством. Он уже догадался, что относительная безболезненность смертельной процедуры станет очередной галочкой в списке подземных владык. Такое «милосердие» им явно не понравится. Он понимал, что существует поворотный пункт, в котором испуганная покорность превращается в истерию, отчаяние и открытое неповиновение. Поэтому Хортенко не сомневался, что в ближайшее время его девятнадцать новых министров окажутся на краю пропасти.

Так и получилось.

Когда подземный владыка занял новое тело и плоть зашили, подчиненные Хортенко вытерли кровь и натянули на объект генеральскую униформу. Некоторых из присутствующих вырвало, минимум один рыдал, вдобавок все были слишком напуганы, чтобы ослушаться подземную тварь или Хортенко.

— Вам неизвестно, что я из себя представляю, однако вы боитесь меня, — проскрипел владыка. — Так вам и следует поступать. Я быстрее и сильнее любого из вас. Если я решу вырвать чье-либо трепещущее сердце из его груди, никто не сможет меня остановить. А моя ненависть к вам и вашему племени абсолютна. Я не желаю вам ничего, кроме страдания, боли и смерти, которая придет лишь спустя долгий срок и после того, как ваше отчаяние достигнет высшей точки. Я — ваш ночной кошмар, и если вы проявите неповиновение, я вас убью. Если попытаетесь сбежать, я вас убью. Если вы доставите мне неудовольствие, я вас убью.

Вы видели, что стало с человеком, чье тело я теперь ношу. Ему повезло, ибо его гибель наступила быстро. Подумайте о том, что я сделаю с вами, если вы не будете мне подчиняться.

Хортенко шагнул к двери, которая вела в Нижний Город. Княжеский гвардеец открыл ее, вышел наружу, дабы убедиться в безопасности прохода, и кивнул.

По мановению руки Хортенко подземный владыка прошествовал мимо него и исчез, бросив через плечо:

— За мной.

Они повиновались.

15

Выяснилось, что московские благородные дамы имели поразительную склонность и необычайный аппетит к актам совокупления во всем их многообразии. К счастью для Довеска, недельное ученичество у сверхъестественно одаренной Зоесофьи научили его набору трюков, позволивших ему не отставать от партнерш. Подобно тому как рабочий быстро обучается поднимать тяжести при помощи ног, а не спинных мышц и «ходить» с грузом массивных предметов, нежели выматываться, толкая их, так и Довесок усвоил нечто очень полезное. Например, для одних позиций он пускал дело на самотек, а иной раз просто лежал и вспоминал зеленые холмы Вермонта, позволяя своей временной подруге делать львиную долю работы. Таким образом, ему удавалось совершенно восхитительно проводить время на вечеринке баронессы Авдотьи, не заработав грыжу.

Однако Довесок был благодарен наступившему перерыву. Теперь он мог освежиться ледяной водой и подкрепиться тарелочкой деликатесов: благо, что стол ломился от всевозможных яств и закусок. Он подцепил крекером осетровую икру и лениво побрел к окну насладиться ночным видом Ильинки.

Ирина тоже подошла к окну и обняла Довеска со спины, прижавшись к нему грудью и потершись щекой о его плечо. Приятное ощущение портило только отчетливое сознание, что в ее нынешнем состоянии Ирина может запросто, сама того не желая, сломать ему ребра.

— Ты уверен, — проворковала она, — что не станешь пробовать «Распутин»?

— Совершенно уверен, милая, — Довесок тщательно следил, чтобы ему не подсунули наркотик. Хотя он был не ханжа по части интоксикантов, но взял за правило не принимать ничего, что уменьшило бы ясность сознания. Он не брал в рот ни капли вина, в особенности когда знал, что по его следу идут маньяки-убийцы. А это, если говорить начистоту, случалось с Довеском очень часто, поэтому ни о какой случайности не могло быть и речи.

— Я плачу. Я раздавлена. Я на грани самоубийства и прочих актов отчаяния. Меня вот-вот охватит хандра. Ты — восхитительный партнер, но… тратишь время на восстановление сил.

— В конце концов, я всего лишь смертный.

— Но тебе не обязательно им быть. Если бы ты передумал… Дуняша! — окликнула она баронессу уменьшительным именем. — Не сумеешь ли ты вложить толику смысла в милого упрямца.

Баронесса Лукойл-Газпром присоединилась к ним, и Довесок повернулся, чтобы они все доверчиво взялись за руки (и лапы).

— Я, если честно, не понимаю, — произнесла баронесса, — почему ты отказываешься от приглашения попробовать вещество, способное дать тебе прямое и неопровержимое доказательство личной и сильной любви всемилостивого Господа. Дорогой, почему ты противишься?

Это была очередная вещь, удивлявшая Довеска. Дамы говорили на богословские темы гораздо свободнее, чем показалось бы уместным гражданину Земель Западного Вермонта. Ведь у них оргия!.. Будучи американцем, Довесок, разумеется, являлся, деистом,^[25] ибо вне зависимости от национальной принадлежности американцы были людьми рациональными и гордились своей свободой от суеверий. Но Довесок сознавал, что занесло его на край света и нравы здесь другие.

— Сударыня, ни один мужчина, глядя на любую из вас в вашем нынешнем виде, не станет сомневаться в существовании милостивого Господа, равно как и признавать непревзойденность Его или, может, Ее творения, — галантно ответил он.

— Ты ужасный атеист, — с деланой суровостью воскликнула Ирина (а глаза у нее весело поблескивали), — говорить о Боге в таких холодных и безличных тонах! Я содрогаюсь от страха за твою бессмертную душу.

— Безличных? Ну, мы с Высшим Существом всегда были в прекрасных личных отношениях. Мы прекрасно друг друга понимаем. Кстати, мы заключили джентльменское соглашение. Я не вмешиваюсь в Его управление Вселенной, а Он не лезет в мой маленький уголок.

— Слова-слова-слова! Спасение достигается не спорами, но делами. — Баронесса поднесла губы настолько близко к губам подруги, что, когда они переместились к Ирининому уху, Довесок даже удивился.

— Давай, Иришка, — произнесла она театральным шепотом. — Если мы вдвоем не сумеем обратить заморского разбойника со всей страстью и любовью, имеющимися в нашем распоряжении, тогда нам придется вызывать подкрепление. Сима и, наверное, Лизавета с воодушевлением включатся в это достойное предприятие. И Ксюша тоже. Мы доведем неверного до экстаза. Скоро он встанет на перекрестке и будет проповедовать Господню благодать каждому встречному!

— Гениальная идея. Но тебе не кажется, что другие мужчины возразят, если он монополизирует столько женщин?

— А, тьфу на мужиков! Пусть смотрят. Если повезет, еще и научатся чему-нибудь.

Довесок был поражен. Здешних дам молниеносно захватывали невероятные увлечения (он полагал, что и мужчин тоже, но обращал на последних гораздо меньше внимания). Невероятное ощущение! Довесок будто снова очутился в среде Жемчужин.

Дамы упорхнули. Мужчина с военной выправкой и офицерскими усами наполнил свой бокал шампанским и, глядя с легкой улыбкой на их попки, пробормотал:

— Господи помоги. — Затем, заметив, что его подслушали, поднял бокал и произнес: — Бог это хорошо, а?

— Вы правы, сударь, — дружелюбно отозвался Довесок.

Он опять уставился в окно, приятно усталый и ошеломленный религиозностью своих товарищей по оргии. Их евангелическая мания, однако, была мелким пороком на фоне похвальной христианской добродетели, с которой они дарили свои тела тем, кто их пожелал. Довесок радостно предвкушал новые удовольствия, хотя не сомневался, что наутро ему будет чудовищно плохо.

И вдруг он увидел текущую по улице процессию.

Добрая четверть марширующих несла факелы, чей свет метался по развевающимся красным тряпочным транспарантам, так что шествие казалось рекой огня. Затем слуха Довеска достиг отдаленный грохот и рев, к которым присоединился гомон людских голосов. Спустя несколько минут он увидел, что демонстранты размахивают кулаками и скандируют лозунги. Похоже, многие из них вовсе не люди, — подумал Довесок.

— Хм, — удивленно сказал он. — Не хотите ли взглянуть?

Гости собрались у окон. Теплая масса обнаженных тел толкалась так же уютно, как скотина в хлеву. Бедра бились о бедра, руки ложились на талии, плечи любовно терлись о плечи, без дискриминации или предпочтений по возрасту, полу или положению. Странное многозначительное чувство единения охватило Довеска, убеждение, что все они — части одной плоти и разделяют общее «я». Края оконных рам радужно мерцали.

Но рациональная часть сознания Довеска еще упиралась. «Это же просто контагиозная^[26] интоксикация, произошедшая в результате вдыхания воздуха, пропитанного потом и другими выделениями твоих товарищей», — возражал рассудок. Но Довеску было все равно. Его душу пронзила искренняя и неугасимая любовь к окружающим, а также к миру в целом. Едва ли имело значение, откуда взялось это чувство.

Процессия приближалась. У Довеска невольно округлились глаза. Среди несущих факелы и транспаранты были нищие и аристократы, солдаты в форме и полуголая богема, пара гигантов в белом и ватага химерических птицеподобных демонов. Внезапно какой-то транспарант рассыпался в облако красной пыли. Те, кто нес шесты, продолжали размахивать ими из стороны в сторону, словно ткань была по-прежнему на месте. А не умеющие трубить горнисты и барабанщики без чувства ритма сразу же заполнили улицу чудовищной какофонией.

Невиданный парад ошеломил бы и Иеронима Босха. Довесок чувствовал необъяснимый внутренний позыв присоединить свой малый дух к бурной реке душ внизу. Чистое давление больших чисел взывало к нему, как летящий в пространстве камень притягивается к планете. Ему хотелось влиться в расплавленный поток, раствориться, затеряться и смешаться с коллективной личностью.

В соседних домах хлопали окна и распахивались двери. Самые разные люди выбегали на Тверскую, чтобы присоединиться к маршу.

— Он пришел, — прошептала баронесса Авдотья. Глаза ее фанатично горели.

— А? — отозвался Довесок. — Кто?

— Не важно.Важно только то, что он наконец здесь.

К замешательству Довеска остальные согласно загомонили в ответ, будто ее загадочное заявление являлось образцом смысла и логики. Баронесса указала поверх крыш на разрастающееся в отдалении сияние, совершенно отличное от фантастической процессии.

— Он сейчас вон там, — произнесла она с необъяснимой уверенностью. — На площади Пушкина.

— Мы должны идти к нему, — заявила Ирина.

— Да, — согласился усатый господин с военной выправкой. — И побыстрей! Мы должны выйти на улицу сейчас, сию минуту. Где моя одежда? Кто-нибудь позовите сервилей, чтобы нашли наши вещи!

— Не вижу необходимости в одежде, — заметила баронесса. — Мы с Ирой будем встречать его в той невинной плоти, что дарована нам Господом, и ни стежком больше.

Теперь группа начала распадаться, и Довеску стало легче дышать. Он встряхнул головой, чтобы прояснилось в мозгах, и поспешил встать между двумя дамами и дверью.

— Погодите, любимые мои. Есть тонкое различие между восхитительной непосредственностью и глупостью, и вы двое как раз собираетесь перейти эту грань.

— Не пытайся помешать нам. Я никогда не отступаю от задуманного.

— Точно, — кивнула Ирина. — Я сто лет ее знаю.

— Вы что, спятили? — воскликнул Довесок. — Милые дамы, вы не можете выскочить из дома в чем мать родила.

Авдотья вспыхнула.

— А почему нет? Разве мы не приятны взору Господню? Или в наших телах есть что-то постыдное или несоразмерное?

— Конечно же, нет! Но безусловно вопрос одной только температуры…

— Нас согреет наша добродетель.

— Но, баронесса, — отчаялся Довесок, — если вы будете обнажены, как люди поймут, что вы благородного происхождения?

Баронесса Лукойл-Газпром замерла.

— А ведь верно. — Она щелкнула пальцами, привлекая внимание ближайшего сервиля. — Дай мне зеленый шелк с малиновыми жемчужинами, — приказала она.

— А меня, — сказала Ирина, — облачи в мою клонированную кожу.

Сервиль отправился в гардеробную и вынырнул сначала с переливчатым платьем, а затем с нарядом точно того же сливочного оттенка, что и собственная кожа Ирины. Без единой эмоции он принялся одевать двух дам.

Довесок, не намеренный покидать безопасную квартиру до утра, выбрал полуночно-синий халат, расшитый красно-золотыми жар-птицами и отделанный кружевом на манжетах и лацканах. Наряд столь мужественного покроя обычно предназначался, подумалось ему, для мужа баронессы. Но Довесок не сомневался, что благородный джентльмен, будучи столь широких взглядов, что готов делиться нежнейшими ласками своей супруги (по крайней мере, в свое отсутствие), проявит щедрость и по части гардероба. Поэтому он накинул халат и затянул пояс.

Первый гость покидал прихожую, с трудом справляясь с шинелью. Он прыгал на одной ноге, натягивая ботинок. К тому моменту, когда Ирина и Авдотья были полностью одеты, почти вся компания уже исчезла за дверью.

Довесок побрел обратно к окну. Процессия находилась лишь в квартале от них и заполняла улицу. Казалось невозможным, чтобы во всей Москве обитало столько людей. Однако их число росло. Он видел женщин, выбегающих на улицу босиком, и мужчин со штанами в руках. К шествию присоединялись не только участники оргий. Захваченные возбуждением родители и няньки бросали свои жилища, оставляя детей в замешательстве таращиться в окна. Мир словно подменили — повсюду мелькали птицеголовые существа, а люди будто превратились в гоблинов.

Гедонисты высыпали на улицу, и Довесок увидел сервиля баронессы, который накидывал шарф на голову своей госпожи. Она бросила через плечо острый проницательный взгляд. Вероятно, она заметила Довеска, но она явно не догадывалась о том, что он сам пристально наблюдает за знатной хозяйкой. В комнате царил полумрак, и Довесок на всякий случай принял самую непринужденную позу.

Затем он медленно развернулся, зевнул и почесался так, как ни один приличный мужчина при женщине не сделает. Краем глаза он заметил, как служанка с отвращением мотнула головой и заспешила прочь. Однако она не присоединилась к шествию, а направилась в противоположную сторону, к особняку Хортенко.

«Итак, — подумал Довесок, — среди домочадцев баронессы есть шпион. Что ж, этого следовало ожидать». Однако дольше оставаться здесь он не смел.

Он должен влиться в толпу черни.

В дверях баронесса как раз милостиво напутствовала последнего гостя.

— Ах, Довесок, — промурлыкала она, с оттенком мудрой печали. — Не соблаговолите ли сопровождать нас?

— Вам стоило только попросить, прекраснейшая. Пока я одеваюсь, велю подать карету к дверям.

Вот так сэр Блэкторп Рэйвенскаирн де Плю Пресьё, посол Византии, уроженец Америки и законопослушный гражданин Земель Западного Вермонта, присоединился к революции.

Таверны и бордели Замоскворечья плясали. На улицах жгли костры, везде гремела музыка.

— Здесь. — Генеральша Магдалена Звездный-Городок указала на самый оживленный дом терпимости.

Бросив поводья солдату, мобилизованному по дороге, она поднялась на крыльцо и толкнула дверь. Зоесофья последовала за ней, а барон остался снаружи — караулить и разведывать обстановку.

Хозяйка борделя, внезапно оказавшаяся лицом к лицу со статной рыжекудрой Магдаленой, потерла ручки и залебезила:

— Какая честь! — воскликнула она. — Любая из наших девочек ваша, сколько захотите! Бесплатно, разумеется.

Генеральша сбила ее на пол.

— У вас и у ваших «девочек» десять минут, чтобы освободить здание, или я заколочу двери и спалю гнездо разврата дотла вместе с вами. Сколько у вас солдат?

Мадам поднялась на ноги и поглядела на Магдалену со смесью обиды и невольного восхищения, дескать, один профессионал уважает другого, но и мы не лыком шиты.

— Если вы не расставили часовых у парадного и черного входа, прежде чем войти, — то ни одного, — ответила она. — Девчушка на верхней площадке лестнице, сомневаюсь, что вы ее вообще заметили, стояла на шухере. Все ваши пташки упорхнули.

— Тридцать лет в армии, — заметила генеральша, ни к кому конкретно не обращаясь, — и эта гражданская думает, что я не знаю, как брать бордель. — Затем она рявкнула на мадам: — Ну? Собирайте своих шлюх.

Бандерша позвонила в колокольчик и крикнула:

— Живо, девочки! Все как одна! Или потеряете работу! Захватите уличные тряпки — одеться сможете в гостиной.

Через перила на верхней площадке уже выглядывали женщины в свободных сорочках. Они сразу же бросились обратно в комнаты, тогда как другие с перекинутыми через руку платьями промчались мимо. Каждая из них безмятежно улыбалась от внутреннего присутствия Божества.

Кроме одной женщины, которая не потрудилась захватить приличную одежду. Она застыла, гордо обнаженная, демонстрируя присутствующим кожу в полоску, как у зебры. Ее маменька явно предвидела, где застрянет дочка, и заранее заплатила за генетическое вмешательство, долженствовавшее повысить ее статус. Глаза женщины пылали темным огнем. Божество, которому молилась она, было явно более жестоким и прагматичным, нежели у ее товарок.

— Людмила! Почему ты раздета? — крикнула мадам.

— Рубли текут как вино, — ответила та низким и хрипловатым голосом. — Ради меня опустошали бумажники. Мне стоило только попросить. — Она небрежно ухватилась за балясину с подножия лестницы и вырвала ее. Полетели щепки. Вскинув балясину над головой, как дубину, она произнесла: — Кто посмел распугать клиентов?

— Я, — изрекла генеральша, прицелилась из пистолета и выстрелила Людмиле прямо в голову.

Шлюхи завизжали.

Стоя над телом Людмилы, генеральша Звездный-Городок обратилась к потрясенным девицам:

— Дело серьезное. Каждый москвич, знает он или нет, ныне находится на военном положении. Значит, что любой, не подчинившийся приказу офицера в форме, может быть без долгих рассуждений казнен. Вам ясно?

Последовали кивки и бормотание.

— Хорошо. Теперь ты и ты, — она наугад ткнула пальцем в двух девок, — возьмите труп, спрячьте его в комнате и заприте дверь на замок. Затем принесите ключ мне.

Внезапно в дом терпимости вошел барон Лукойл-Газпром. Он взглянул на мертвую, но никак это не прокомментировал.

— У нас тридцать мобилизованных, — доложил он генеральше. — Еще одного мы взяли на входе сюда. Он пьян, но небольшая пробежка быстро его протрезвит.

— Неплохо для начала. Поделите их на четыре отряда. Можно использовать их для рейда по другим борделям.

Зоесофья откашлялась.

— Если барон не против, конечно.

— К черту протокол! Это единственное разумное действие, и медлить нельзя.

На лице у барона расцвела улыбка. Похоже, его позабавила мысль о двух женщинах-соперницах. Но вслух он сказал:

— Хороший совет никогда не помешает. Я принимаю его.

— Но… — возмущенно начала генеральша.

В бордель ворвался посыльный. Он замер, пораженный видом полуодетых девиц, но взял себя в руки и отдал честь:

— Госпожа генеральша. Господин барон. Вы приказывали, чтобы Арсенал выслал вам фургон автоматов вместе со штыками и боеприпасами? Он только что прибыл.

— Чудесно. У нас есть оружие, а нам нужны солдаты.

Второй посыльный распахнул дверь и отсалютовал.

— Госпожа генеральша. По Большой Якиманке движется толпа гражданских — сотни человек. У них флаги, и они поют.

Генеральша сплюнула.

— Если я могу предложить… — проворковала Зоесофья, бросив взгляд на проституток, надеясь, что барон уловит ее идею раньше, чем генеральша.

Однако именно Магдалена поймала ее мысль на лету и, обернувшись к хозяйке борделя, спросила:

— У вас все девки такие же сильные, как та, что на меня бросилась?

— На сегодня, боюсь, да, — извиняясь, ответила мадам. — Виноват новый наркотик, он…

— Не важно! Ваши девочки поступают под мое командование. Я сделаю из них отличных солдат.

— Сколько их у вас? — Губы барона шевелились, пока он считал количество проституток. — Ага, ясно, плюс еще две, которые возятся с трупом своей подруги. Калашей с примкнутыми штыками хватит на всех. Но без патронов…

— Разумеется, без, — рявкнула генеральша.

Барон покинул бордель. Зоесофья задумчиво смотрела ему вслед. Он не заметил, что Звездный-Городок только что установила над ним свою власть. Какой слепец!

Стоило Даргеру оказаться на воле за пределами пропитанных наркотиком переходов Нижнего Города, как холодный ночной воздух чудесно прочистил мозги. Но ясность мысли отнюдь не принесла ему радости. В действительности все обстояло с точностью до наоборот, поскольку серьезность угрозы обрушилась на Даргера с ужасающей силой.

Он лихорадочно перебирал в уме детали ситуации. Существо, явившееся из кошмарных снов и при этом неотвратимо реальное, обещало ему пытки и медленную смерть в ближайшем будущем. А он, Даргер, совершенно беспомощен и привязан к больничной каталке. Освободиться и выпутаться из ремней он вряд ли сможет, ведь он все-таки не фокусник, поэтому и нечего надеяться. Кроме того, его личным тюремщиком является генетическое чудовище, спроектированное ради физической мощи и (судя по внешности) контролируемой жестокости. Минусов что-то многовато. А ведь у Даргера нет ни оружия, ни союзников, ни особых способностей… за исключением собственных мозгов.

К счастью, разум он еще не потерял.

Первым делом надо получить первоначальное представление о характере Войтека.

— Сержант, боюсь, мой бумажник, будучи туго набит купюрами, врезается мне в бедро. Не могли бы вы, если не трудно…

Войтек уставился на Даргера снизу вверх и усмехнулся.

— Вам ничего не известно о Княжеской Гвардии, раз вы думаете, что нас легко подкупить.

— Я же иностранец, а посему прискорбно невежествен в столь важных вопросах. Но мое положение ужасно неудобное. Не могли бы вы позволить мне встать? Даю вам слово джентльмена, что не попытаюсь удрать.

— Ну, да… А сдержите ли вы ваше слово? Если вы не возражаете, я просто буду слушаться отданных мне приказов.

— Ваша логика безупречна, — согласился Даргер. — Но моя поза чертовски болезненная.

Со вздохом сержант Войтек поставил каталку вертикально, сложил ее стойки и прислонил к стене. Даргер глубоко вздохнул.

— Вот. Так лучше? — осведомился Войтек.

На удивление полегчало. Вдобавок к восстановлению кровообращения возможность находиться в стоячем положении после столь долгого лежания на спине наполнила Даргера надеждой.

— Спасибо, сержант. — Он мысленно сосчитал до двадцати и спросил: — Вы играете в шахматы?

Сержант Войтек вытаращил глаза.

— Что за вопрос? Я же русский.

— Тогда начнем. Пешка на Е-четыре.

Сержант Войтек с минуту потрясенно молчал, затем слегка расслабился и произнес:

— Конь на Ф-шесть.

Даргер ощутил прилив вдохновения.

К концу партии он и сержант сделались если не приятелями, то, по крайней мере, миролюбивыми соперниками по шахматам.

— Хорошо играете, сержант Войтек, — заметил Даргер.

— Вы б меня сделали, если бы не тот единственный неудачный ход…

— Я отвлекся, — парировал Даргер. Это была полуправда, ибо, хотя Даргер и планировал сразу проиграть, отвлекающий инцидент действительно имел место быть. — Кстати, а тот человек в старомодном сером костюме, который прошел мимо нас. Он выглядел в точности как…

— Царь Ленин. Уверяю вас, мы лицезрели самого Ленина.

— Неужели?

— Мы живем в странные времена. Давайте этим и удовольствуемся. Царь Ленин вернулся со свалки истории, и к утру город будет принадлежать ему.

Армия Бледнолицых и москвичей покидала площадь уже довольно долго. Однако пространство все еще оставалось запружено народом Сержант Войтек не делал попыток присоединиться к уходящим. Его явно устраивало пребывание в арьергарде.

— Объясните мне кое-что, — попросил Даргер. — Вы и ваши товарищи переключили свою лояльность с нынешнего правительства на этого непонятно откуда взявшегося героя древней истории. Но я полагал, что Гвардия запрограммирована на нерушимую верность великому князю.

— Распространенное заблуждение. Мы запрограммированы на верность самой Московии. Просто никому до сих пор не приходило в голову, что князь и государство — не одно и то же.

— Можно спросить, сударь? Только без обид, ладно? Как именно вас…

— Вы собирались сказать «купили» — что было бы ошибкой, ибо нас убедили. — Сержант растопырил пятерню, вытянул когти во всю длину, а потом снова расслабил лапу. — Поставьте себя на наше место. Многим кажется, что мы заняты лишь почетным караулом в центре величайшей крепости России и еще охраняем правителя, на которого никто не посмеет напасть. О, нет, медведи-гвардейцы были задуманы и созданы воинами. Хортенко доказал нам, что война — в лучших интересах Московии. И пообещал нам грандиозную битву. Таким образом, он удовлетворил наш патриотизм и личную склонность к сражениям.

— Да, конечно. — Даргер не приобрел вкуса к войне, но понимал, что некоторые — он не называл их безумцами — счастливее всего именно в ее объятиях.

— Он также обещал нам настоящие имена, — добавил Войтек с неожиданной горечью. — С отчествами. Нынешние наши клички годятся разве что для плюшевых мишек.

К этому моменту площадь наконец начала пустеть.

— Что ж, — вымолвил сержант, — полагаю, нам пора.

— Погодите, сударь, — спохватился Даргер. — Я вижу на противоположной стороне улицы таверну, фонари которой ярко горят. Видимо, хозяин кабачка остался на посту. Каталка вряд ли пролезет в дверь, но ведь в приказах ничего не говорится об этом средстве передвижения, только обо мне, пленном, и о том, что я должен быть связан. Вы могли бы обмотать все стропы, кроме одной, вокруг моего тела, оставив свободной лишь мою руку до локтя. А из стропы легко сделать поводок и привязать меня за запястье, дабы не сомневаться, что я не сбегу. Следовательно, вы соблюдете приказ, дав мне возможность угостить вас выпивкой.

— Ну… — протянул Войтек. — Наверное. От стаканчика вреда не будет. Но имейте в виду, не более стопки. А затем мы присоединимся к остальным в Кремле.

— Безусловно, — серьезно кивнул Даргер. Сейчас он еще был далек от полной свободы. Но, по его опыту, если удалось склонить солдата к выпивке, битва наполовину выиграна.

На другом конце города, на берегу Москвы-реки, у освещенного кострами перекрестка Большой Якиманки и Большой Полянки генеральша Звездный-Городок раздавала автоматы своей банде проституток. Она тщательно осматривала каждый ствол, прежде чем выдать его, дабы убедиться, что он не заряжен. Она не забывала инструктировать шлюх, как использовать автоматы в качестве дубинок.

— Ваша задача — повергнуть противника, чтобы он не бросился на вас. Значит, бить надо по голове. Возьмите свой автомат вот так, прикладом вперед, — объясняла Магдалена. — Верхушка черепа — толстая и крепкая, поэтому, если вы ударите по этому месту, ваше оружие может запросто отскочить в сторону. Врежьте по лицу, и он не потеряет сознания, но будет метаться как бешеный. Наилучшая стратегия: сильный удар за ухом. Они надолго вырубаются или умирают. Итак, подняли калаши и начали тренировку.

Проститутки повиновались.

— Бейте чуть вниз и внутрь. Давайте.

Они повторили ее движение кто во что горазд.

— Теперь верните автомат в исходное положение. Раз, два, три. Ничего сложного. Вопросы есть?

Одна девица подняла руку.

— Но откуда мы знаем, что это приятно Богу?

— Что?

— Бог есть добро и любовь. Раньше я так не думала, но теперь я уверена. И не только я, мы все уверены. — Жрицы любви согласно закивали. — Поэтому я не знаю, понравится ли Ему, что мы бьем и убиваем людей.

— Катя права. Если Бог повсюду, как мы можем вершить плохие дела в Его присутствии?

Генеральша вымученно улыбнулась.

— Делайте это с любовью. Как апостолы. Помните, за ухо!

Войска барона тоже не дремали. Некоторые были пьяны, а другие настолько воспламенены наркотиком, что едва не светились. Но муштра быстро сделала свое дело. Лукойл-Газпром расхаживал взад-вперед вдоль беспорядочного сборища, крича и ругаясь, пока наконец чисто по привычке солдаты не выстроились клином, ощетинившимся штыками. Они проходили строевое упражнение так часто, что даже не поморщились. Толпа могла появиться с минуты на минуту. Штатских, однако, пока еще не было видно, но крики и возгласы уже доносились до барона и его подчиненных.

У мобилизованных не было ни барабана, ни барабанщика, поэтому обязанность отсчитывать такт возложили на сержанта. Барон как раз закончил инструктаж, когда к ним широким шагом подошла генеральша Звездный-Городок.

— Я прогоню жирных проституток вокруг квартала и снаряжу их в боковую улочку, — показала она. — Когда толпа минует нас, посылай своих людей вперед. Я дождусь, пока ваш клин разделит их, а затем пущу девок во фланг. Надеюсь, что это вызовет панику, народ разбежится в разные стороны и вряд ли захочет буйствовать.

— Хороший план, — одобрил барон. — Думаю, сработает.

И каждый из них вернулся к своим войскам.

Зоесофья, в свою очередь, держалась в тени и наблюдала. Хотя ее знание военной истории и тактики было непревзойденным, она понимала, что генеральша и барон действуют, исходя из долгого опыта. В подобной ситуации она мудро решила не путаться у них под ногами.

При этом она не переставала размышлять. До сих пор Звездный-Городок играла роль руководителя, а барон послушно следовал за ней. Что еще хуже, это видели рядовые солдаты. А значит, когда все закончится, при условии что они уцелеют, героем ночи станет не барон, а рыжая валькирия.

Надо что-то делать.

Прямо сейчас.

16

Князю Московии снился пожар.

Он метался и ворочался в бессильной ярости. Его любимый город в опасности! Всю свою сознательную жизнь, с того самого дня, когда инженеры сочли его хорошо запрограммированным для правления, он заботился о Москве. Все было в его власти: союзы и дипломатические вмешательства, ремонт канализации и улучшение в распределении продовольствия, новые правила здравоохранения и модернизация почтовых соколов, торговые договоры и взятки, размещение армий и отдельные убийства, подавление волнений из-за новостных сплетен, строительные проекты и полуночные аресты. Он видел, как вызревали махинации подземных владык, Хортенко, Зоесофьи, Кощея, Лукойл-Газпрома и даже фальшивого посла Византии с невероятно длинным именем — ведь доклады людей Хортенко были подробны, а княжеские способности к экстраполяции сверхъестествены. Действия менее крупных игроков он угадывал интуитивно. Движения и эмоции масс являлись статистической определенностью. Но гонцы приходили все реже, и теперь совсем перестали нашептывать ему на ухо. Княжеским грезам мешала постепенно нарастающая слепота. Его невежество росло.

Поток информации в Московии нарушился, и он не мог больше объединять, воображать и осмысливать судьбу своей страны. И для него это было мукой. Не будучи до конца уверен в реальности существования Москвы, он всегда знал, что происходит в городе в каждый отдельный момент. А теперь это ушло.

Но ему снились пожары.

Они являлись неизбежностью. Они вспыхивали и в лучшие времена, и для борьбы с ними князь учредил добровольные бригады во всех московских округах. Но нынешние времена были далеко не лучшими. Пьяные жгли костры на улицах. Одурманенные наркотиками религиозные неофиты бросались с молитвами в разврат. Они оставляли свечи и лампы без присмотра и присоединялись к процессиям, направлявшимся неизвестно куда. Подземные жители шныряли по туннелям с факелами, словно бесчисленные мыши с деревянными спичками в зубах. Пожары подвели роковую черту в истории Москвы.

Хуже того, сейчас функционировала только горстка пожарных команд, полицейских участков и армейских подразделений. Хортенко спросил князя, как обезвредить как можно больший их процент, и князь изложил ему весь процесс — пошагово и в подробностях. Для этих функций его в первую очередь и создали: отвечать на поставленные перед ним вопросы настолько полно и правдиво, насколько позволяли его сверхчеловеческие способности к анализу и обобщению. Он не отмалчивался и не лгал.

Но как интеллектуал, вчитавшийся в гениальный роман так глубоко и компетентно, что спятил и поверил в реальность персонажей, князь Московии полюбил горожан, судьбы которых были вверены его попечению. Он заботился об их маленьких «воображаемых» жизнях больше, чем о своей собственной. Его создали с определенной миссией — и он выполнял ее день ото дня. Князь стал защитником и духовным отцом горожан. Теперь он был единственным ответственным официальным лицом, знающем о союзе Хортенко с металлическими демонами. Лишь он был осведомлен о злодеяниях, замышляемых дьявольским союзом. Никто, кроме него, не понимал, что нужно делать, чтобы остановить врагов.

Москва не должна гореть.

Но князь был бессилен. Как он спасет свой народ? Скованный сном, он не мог освободиться. Никто не приходил к нему и не запоминал его тихие инструкции — даже предатель Хортенко. Гвардейцы старательно держались в сторонке, чтобы ненароком не подслушать случайно что-нибудь, чего им слышать не полагалось.

Князь громко застонал.

Медведи-гвардейцы — те немногие, кто по-прежнему был на посту, тотчас заткнули уши.

Инцидент в Замоскворечье (ибо «стычка» была с учетом контекста слишком сильным словом для передряги) закончился через несколько минут. Шествие текло по улице и, как река, выглядело поначалу столь же необратимым. Но клин солдат Лукойл-Газпрома неуклонно маршировал им навстречу, выставив штыки. Демонстранты, в основном, пришли из Верхнего Города и не утратили способности бояться, несмотря на наркотическое опьянение. Щетина острых штыков изрядно их напугала. Речевки сменились криками тревоги. Передние ряды процессии затормозили, заклубились в смятении.

И вдруг случилось нечто неправдоподобное (по крайней мере, для горожан). Прежде чем подземный владыка, командовавший этим крылом вторжения, сумел привести в действие свою контрстратегию, шлюхи генеральши Звездный-Городок вырвались из боковой улочки, где ждали в засаде. Участники шествия гладко обтекали с двух сторон пылавший на перекрестке костер, но его пламя их временно ослепляло, поэтому им показалось, что нападающие появились из ниоткуда.

Получаса не хватит, чтобы превратить кучку проституток в дисциплинированное армейское подразделение. Отравленные незнакомым вкусом насилия девки размахивали калашами направо и налево, молотя по демонстрантам с таким воодушевлением, какое вряд ли проявляли на работе. Зоесофья даже удивилась. Однако атака была эффективной. Процессия потеряла всякую видимость порядка, вопящие горожане сорвались и побежали — рассыпаясь как галки — в темноту.

Барон Лукойл-Газпром гарцевал возле клина солдат. Зоесофья ехала рядом и на шаг позади.

— Тебе следует вынуть саблю из ножен, — прошептала она. — Взмахни ей и выкрикни что-нибудь ободряющее.

— В этом нет необходимости. Они дисциплинированные солдаты и знают, что делать.

— Все равно сделай так. Мы должны думать о твоем политическом будущем.

Тон и манера Зоесофьи были выверены настолько тщательно, что барон, даже вынимая саблю, не заметил, что она отдает ему приказы, а он повинуется.

— Вперед, ребята! Тверже шаг!

Надо признать, что барон Лукойл-Газпром выглядел военным героем с головы до ног. К сожалению, в этот момент Зоесофье пришлось немного подкорректировать свои планы. Когда солдаты столкнулись с шествием и разбили поток на несколько частей, они действовали столь умело, что разгон демонстрантов получился бескровным.

А это являлось катастрофой. Ибо рыжеволосая генеральша как раз рубилась в самой гуще битвы, расшвыривая Бледнолицых во все стороны (которые стояли как вкопанные, хотя горожане сбежали). Она умудрялась орудовать мечом и хохотать. А ее шлюхи, пусть и неопытные, сражались с невооруженным и неподготовленным врагом и вообще не встречали сопротивления. Кроме того, с нечеловеческой силой и полным отсутствием сдерживающих факторов они крушили грудные клетки и черепа противника с морально достойным сожаления, но весьма драматичным воодушевлением.

Подобное рвение не могло не привести наряды проституток в беспорядок, а поскольку большинство из них щеголяли в платьях с глубокими декольте, женские груди частенько обнажались. Зоесофья знала, рассказы очевидцев будут бесценны. Живописцы напишут картины, посвященные этой ночи, и эпицентром полотен будет вовсе не сравнительно тусклая фигура барона.

Внезапно из сумрачного сердца толпы вылетел металлический зверь.

Он проскакал по паникующим гражданам на четырех лапах, используя их головы и плечи, чтобы оттолкнуться. Он летел прямо на барона, на его блестящем туловище плясал отраженный свет пламени. На краткое мгновение Зоесофья ощутила надежду.

— Ни с места, — сказала она своему спутнику и добавила: — А когда он приблизится — бей как можно сильнее.

Она подалась вперед, чтобы, если глазомер подведет барона, быстро вцепиться в его руку и скорректировать направление. «Еще секунда, — подумала она, — и мой человечек превратится в могущественного полководца. Он нем будут слагать легенды».

Неожиданно из тьмы выскочили две шлюхи, схватили подземного владыку и поволокли его по улице. Они подняли его над своими головами и держали владыку за ноги. А затем — резко дернули в противоположные стороны.

В фонтане искр зверя разорвали пополам.

Взрыв осветил вскинутые к небу злорадные лица девок. Одна была крайне хорошенькая. А вторая — голая до пояса.

Зоесофья вздохнула. Ничего сегодня не получалось.

Спустя пять минут на улице остались только солдаты, проститутки и трупы. Барон Лукойл-Газпром спешился, а генеральша Звездный-Городок вложила меч в ножны. Они хлопали друг друга по спинам и проорали поздравления.

Зоесофья скромно притулилась неподалеку, сцепив руки и опустив голову. Она явно демонстрировала окружающим, что не претендует ни на малейшую часть победы.

Приказав паре дюжин солдат проследить, чтобы участники марша не собрались вновь, генеральша, барон и их объединенное войско вернулись в импровизированный штаб в борделе. Мадам незамедлительно погнала своих весело щебечущих работниц наверх, а солдат отправили укреплять квартал. Гостиная с ситцевыми занавесками и тонированными абажурами на масляных лампах казалась обманчиво уютной. Здесь пахло мылом, тальком и маслом для волос. Карта Москвы по-прежнему лежала развернутой на обеденном столе, где военачальники планировали свою стратегию.

Барон бросился в мягкое кресло и запалил сигару.

— Неплохо получилось, — произнес он. — А мы молодцы.

И тут начали прибывать гонцы, заранее разосланные в четыре городских сектора. Они должны были доложить Лукойл-Газпрому и Магдалене о том, что творится в Москве.

Четыре посыльных прибыли почти одновременно, наступая друг другу на шпоры, неся вести о восстаниях на «Смоленской», «Таганской», «Красных Воротах» и «Пушкинской». Десятки тысяч москвичей гуртовались на улицах, и было невозможно сдержать хотя бы их малую часть. Один артиллерийский расчет поставил пушку на Астаховском мосту, как раз на том участке, где Яуза впадает в Москву-реку. Солдаты проявили храбрость. Они хотели сдержать и разбить таганскую толпу, если она попытается пересечь реку, а горожане донельзя взбеленились и не отступали.

Генеральша Звездный-Городок в ошеломленном молчании таращилась на последнего гонца, и тут донесся отдаленный раскат пушечного выстрела. Завязался бой — и, разумеется, на Астаховском мосту. Барон стиснул голову, словно за отсутствием удобного врага, которого можно было бы обезглавить голыми руками, решил проделать экзекуцию с самим собой.

— Боже правый, — вступила Зоесофья. — Что нам делать? Если представить себе карту города, то все четыре силы — пять, считая только что побежденную вами, — находятся примерно на равном расстоянии от Кремля, а значит, должны сойтись на нем. Но почему? Чего ради?

Подтолкнутый наивностью ее вопроса, барон Лукойл-Газпром воскликнул:

— Они хотят свергнуть правительство! Маршируя по городу, они будут умножать свою численность, привлекая одурманенных наркотиком извращенцев и гедонистов. То, что началось как легко разгоняемая толпа, быстро превратится в дикий бунт!

— Да, — подтвердила генеральша и посмотрела на Зоесофью. — Удивительно, что вы до сих пор сами не додумались, дорогая. Вы кажетесь весьма здравомыслящей барышней.

— Просто я впервые увидела военные действия живьем и, боюсь, не справилась с потрясением. Я не обладаю таким богатым опытом, как вы и барон. — Зоесофья легонько стиснула предплечье генеральши, чтобы подчеркнуть свою речь, но, увы, безрезультатно.

Похоже, даже подсознательно Магдалена Звездный-Городок не питала интереса к женщинам. До некоторой степени Зоесофья сожалела об этом, поскольку генеральша являлась лучшим материалом для работы, чем барон. Но она плохо поддавалась контролю. Поэтому все в итоге сводилось к одному.

Зоесофья потупилась, как будто пыталась справиться с наплывом эмоций.

— Однако все семь невест князя получили специализированное образование, дабы мы могли служить ему советниками, и мое включало военную теорию.

На боковом столике лежала кучка сухих розовых лепестков. Зоесофья взяла их в руку, стерла лепестки в порошок и высыпала на карту, позволяя каждой песчинке символизировать человеческую душу. Четыре тонких линии, начинавшиеся на четырех площадях, откуда и стартовали колонны вторжения, текли внутрь, чтобы разбиться о кремлевские стены. Затем порошок образовал горку на Красной площади — позади Василия Блаженного и на открытых местах Александровского сада, в особенности перед Троицкой башней. Постепенно крупинки создали непроницаемый полумесяц, закрывающий две трети прохода вокруг древней цитадели.

— Вот то, с чем мы имеем дело, — заявила Зоесофья. — Правительство не может выстоять против огромного числа людей. Кремль неизбежно падет. Понятно, что вскоре он будет окружен врагами со всех сторон, кроме одной. С юга набережная между рекой и Кремлем окажется пуста. Там трудно собраться из-за недостатка территории, и вдобавок мы уничтожили противника, который должен был продвигаться в этом направлении. Но существует еще и подземный переход, ведущий в Теремной дворец из подвала насосной станции под Беклемишевой башней…

— Откуда у вас такая информация? — выпалила генеральша.

— Дабы максимизировать мою полезность для князя, сотрудники Византийской Секретной Службы рассказали мне все о Кремле и его оборонительных сооружениях. Каким образом они получили эти сведения, мне неизвестно. Но они надежны.

На краткий миг воцарилась тишина.

— Продолжай, — произнес барон.

— Теоретически можно попасть в Кремль тайно и вывести князя Московии через тот же самый переход. Конечно, Княжескую Гвардию пришлось бы убедить в необходимости данного действия. А князь должен согласиться на эвакуацию. Поскольку участок под южной стеной вряд ли будет пустовать, найдутся непрошеные свидетели и зеваки. Поэтому есть вероятность, что вход через насосную обнаружат. Тогда завяжется бой, а это рискованно. Здесь все зависит только от удачи, поэтому я бы не советовала так поступать. Преимущества успешного спасения невелики, а риски неприемлемы. Предлагаю иную альтернативу. Нам следует сосредоточиться на созыве всех воинских подразделений, чей вывод из Москвы устроил бы Хортенко. Создав хорошую и крепкую армию для ответного удара, мы сможем…

— Вы советуете нам бросить великого князя на произвол судьбы? — встряла генеральша.

— Князь лишь номинальный лидер. Мы ничем ему не обязаны.

— Мы обязаны ему верностью!

— Да, пока он жив. А через час от сего момента? — Зоесофья пожала плечами.

Генеральша стиснула челюсти, губы у нее истончились и побелели. Не говоря ни слова, она развернулась кругом и бросилась к двери.

— Погодите! — крикнул барон. — Нам надо додумать детали…

— Некогда! — Генеральша взлетела в седло и схватила поводья.

— Мы… — начал барон.

Но его рукава коснулись пальчики Зоесофьи.

— Пусть едет, — шепнула она.

Копыта прогрохотали по мостовой, и всадница исчезла.

— Умереть ради князя Московии — благородное дело. Но умереть, не сумев его спасти, просто глупо.

Пока Зоесофья увещевала барона, канонада прекратилась. Что бы ни происходило на Астаховском мосту, теперь все было кончено.

— Что ты такое говоришь? — выдохнул потрясенный барон.

— Только то, что смелые поступки действительно могут изменить историю, но требуют энергии, храбрости, тщательного планирования и ясной цели. Звездный-Городок — обычная женщина. У нее нет плана. Равно как и смутного представления о том, чего она надеется достичь. Кроме того, она чересчур наивна, поскольку полагает, что Гвардия до сих пор сохраняет верность князю. Ее авантюра может стоить ей жизни.

— Я был свидетелем, как Магдалена выходила невредимой из самого пекла, — возразил барон.

— А я видела то, чего не видели ни ты, ни она, — князя Московии во плоти. Его нельзя спасти. Но это не имеет значения, потому что Московии скоро понадобится новый вождь. Минуту назад у нас было два возможных варианта. Сейчас только один.

— Ты помахала у нее перед носом приманкой! — с жаром воскликнул барон. — Своими словами ты подтолкнула ее к опрометчивому поступку! Ты послала Магдалену на смерть.

— Да, ты прав.

— Коварная девка! — прорычал Лукойл-Газпром и занес руку для удара.

Однако он промахнулся. Зоесофья молниеносно отклонила голову, и кулак барона даже не задел ее. Одновременно Зоесофья вскинула руку в якобы бесплодной попытке защититься. Когда сжатые пальцы Лукойл-Газпрома прикоснулись к ее щеке, она сильно хлопнула по ним раскрытой ладонью. Звук получился бесподобный. Затем Зоесофья в самой убедительной манере упала на пол.

Крупные слезы и румянец были ей весьма к лицу. Она посмотрела снизу вверх на барона, который полиловел от ярости.

— Ты жестокий и грубый человек, — сказала она тихим, покорным голосом и прижалась щекой к его сапогу. — Неудивительно, что я так безнадежно люблю тебя.

Теперь барон тяжело дышал. Но уже не от гнева.

Сержанту Войтеку потребовалось пять бутылок водки, чтобы выучить все куплеты «Бастард король Английский». Однако Даргер оказался старательным учителем. В итоге ученик осилил не только эту песню, но и несколько строф баллады «Три пьяные девы», а затем стал клевать носом.

— Вы в порядке, сержант? Вы меня слышите? — услужливо спросил Даргер. — Нет? Не слышите? Ну и хвала небесам, — подытожил он и обратился к бармену: — Думаю, выпивка нам теперь не потребуется.

— Всеми жабрами надеюсь, — отозвался Кирилл. — У меня чуть сердце не разорвалось от ваших фокусов! Вы же весь этот чертов ликер на пол вылили. А я, между прочим, и первоклассное пойло наливал. Лучшее, какое у меня нашлось.

— Иногда зла невозможно избежать. Мне никогда не сравниться с таким бегемотом по части выпивки. Я бы в два счета рухнул под стол.

— Я пытался подавать вам дешевое бухло, но вы его отмели.

— Ты его нюхал? Мой дорогой юный друг, ты пытался угостить нас политурой.

— Ну, да, а что?

— Джентльмен не пьет политуру ни при каких обстоятельствах, — твердо заявил Даргер. — И собутыльникам ее не дает. Тебе следует усвоить кое-какие благородные принципы. А сейчас будь хорошим мальчиком и сними стропы, ладно? А пока ты занимаешься делом, поведай мне, как тебе удалось занять нынешнее положение. Похоже, ты успел сделать карьеру, с тех пор как я последний раз тебя видел.

Кирилл оказал ему эту услугу.

— Забавная получилась история. Понимаете, я прикинул, что быстрее всего попасть на поверхность, если брести вместе с Бледнолицыми. В общем, я схватил один из красных платков, которые они раздавали, и когда они выбрались на Пушкинскую площадь, я был в первых рядах парада. Потом я сразу скинул птичью маску и заскочил в бар перехватить пива. — Видя неодобрительное выражение лица собеседника, Кирилл добавил: — Я проголодался! Не собирался я напиваться, сударь!

— Разумеется, нет.

— Как бы то ни было, только я вхожу, а бармен бросает тряпку, которой стойку протирал, повязывает на шею красный платок и выскакивает наружу, чтобы присоединиться к толпе. Ну, думаю, надо проверить состояние кассы. И начинаю я грести «капусту», как вдруг вваливается этот жирный ублюдок, шлепает пятирублевую бумажку и требует пива. Я наливаю ему кружку и даю сдачу, а там еще два придурка водки хотят. Я начинаю наливать стопки и выставляю тарелку хлеба. И некоторое время все идет гладко — просто сказка! А потом, когда все стало затихать и я собрался запереть дверь на ночь, в темпе вальса вплываешь ты со своим ручным медведем. Что делать?.. Не гнать же тебя восвояси? — Кирилл помедлил. — Какое совпадение, однако, что ты сюда заглянул.

— Великие умы притягиваются и находят одинаковые убежища. Твое пребывание здесь убеждает меня, что мои педагогические усилия не пропали даром, — произнес Даргер, искренне тронутый признанием Кирилла. — Я горжусь тобой. — Он встал и потянулся. — Боже милостивый, как хорошо снова быть свободным.

— Эй, при мне-то незачем за языком следить, — надулся Кирилл. — Мы ведь друзья, разве нет? — Глядя на нахмуренные брови Даргера, он прищурился и сказал куда менее дерзким тоном: — Наверное, ты захочешь свою долю с моего приработка в баре.

— Конечно, нет! — воскликнул шокированный Даргер. — Ты заработал эти деньги собственной предприимчивостью и усердием. Я не имею на них права. — Он хлопнул мальчишку по плечу. Так или иначе, ты парень сообразительный. Ты когда-нибудь попадал в революцию, мой мальчик?

— Чего? Нет! Ты хочешь сказать, что это…?

— Забудь про политику. Она нас не касается. Важно другое. И знаешь что? А то, что при насильственном переходе власти от старого режима к новому имеет место быть короткий волшебный период — иногда он длится пару недель, иногда лишь пару часов, — когда никто ни за что не отвечает и все ценные вещи принадлежат исключительно тому, у кого хватит мозгов и предприимчивости присвоить их себе. Музеи, дворцы, особняки… все внезапно оказывается открыто для расхищения. Кстати, где, по-твоему, надо искать величайшие сокровища в Москве?

— В банках.

— Сейчас смеркается, а значит, деньги хранятся под замком — спокойно лежат себе в крепких сейфах. Но я говорю о настоящих сокровищах. В смысле, не просто банкнотах, а золоте, рубинах, изумрудах и так далее. За которыми нам надо… Куда?

— А! Ты про Государственный Алмазный Фонд!

— Звучит многообещающе. Поведай мне о нем.

— Неужто ты никогда не слышал об Алмазном Фонде!

— С момента прибытия в Москву, я большую часть времени провел под землей, — напомнил Даргер. — Просвети меня.

— Ладно. Он находится в Оружейной палате Кремля. Я однажды чуть не попал туда на экскурсию. Здоровенный козел в мундире начал свою говорильню прежде, чем заметил, насколько я оборван, и вышвырнул меня вон. Погоди-ка… — Кирилл скривился в мысленном усилии. — Вот!.. «Алмазный Фонд является древнейшим хранилищем всех величайших сокровищ России, помещенных в Оружейную палату, много веков назад. В нем содержатся ограненные драгоценные камни всевозможных цветов и видов, включая алмаз „Шах“ и сапфир весом более двухсот шестидесяти карат. Именно здесь можно увидеть золотые слитки, например Золотой Треугольник весом почти тридцать шесть килограммов, а также мириады предметов неисчислимой художественной и исторической ценности, начиная с шапки Мономаха, одного из древнейших символов…» И тут он меня засек. Ну, как?

— Я впечатлен. Ты являешься кладезем скрытых возможностей. Память, подобная твоей, есть дар, который надо ценить и беречь. Что до самого Алмазного Фонда, ты меня практически уломал.

— Ага, только если мы хотим стырить что-нибудь из добра, нам надо придумать, как пробраться мимо психов снаружи. А потом нам придется либо перелезть через Кремлевскую стену — что, на мой взгляд, маловероятно — либо уболтать стражников пропустить нас. У тебя такое точно получится, но меня вместе с тобой никуда не пустят. И нам еще нужно будет выносить золото и камешки обратно тем же путем, которым мы пришли. По-моему, трудноватая задача.

— Не бывает сложных задач, Кирилл. Только маленькие амбиции. Давай… — Даргер на миг замолчал. — О, нет. Вспомнил! Существует более великое сокровище,которое мы можем захватить, и будем преступниками, если не сделаем этого.

— О чем ты?.. — удивился Кирилл и поник. — Ты что, опять за свое? Тебе покоя не дают проклятущие книги?

— Я говорю о сокровище веков, величайших и мудрейших словах и мыслях, когда-либо доверенных бумаге. Или в иных случаях пергаменту и даже папирусу. Кирилл, драгоценные камни — банальные красивые безделушки, которыми мы утешаем себя на, хочется верить, длинном пути к смерти. Но книги — а я подразумеваю как раз гениальные произведения — могут быть отличной наживкой. К примеру, прежде неизвестная пьеса Еврипида имеет очень хорошую коммерческую ценность. Знаю, звучит неправдоподобно, но я не лгу.

Речь Даргера явно не вдохновила Кирилла. Он шагнул к двери и замер в проеме, уставившись наружу.

— У меня для тебя плохие новости. — Он указал в темноту. — Смотри.

Из входа на лестницу, ведущую к причалам «Пушкинской», вырвалось пламя.

— Боже правый! — Даргер оказался рядом с Кириллом. Он стиснул плечо паренька. — Это лишь усиливает для нас необходимость вернуться за утраченной библиотекой. Мы должны спасти книги!

— Как же! Половина чертова Нижнего Города наверняка горит.

— Пламя не имеет значения. Великие ставки порой требуют великого риска. Я не стану просить тебя пойти со мной, Кирилл, ибо не хочу подвергать тебя опасности. А что до меня, то я могу только повторить за блестящим, хоть и вспыльчивым немецким монахом, Мартином Лютером: «Ich kann nicht anders», что в переводе означает «я не могу иначе». Я…

— Ладно, — брюзгливо перебил его Кирилл. — Я не собирался тебе этого говорить, но есть потайной путь в библиотеку.

— Что?!

— В самой библиотеке, на самом верху есть маленькая дверка. А за ней — особый секретный ход. Я случайно нашел его. Разок я по нему прошел, меня едва не сцапали, и больше я туда не совался.

— А куда он ведет?

— Прямо в Тайницкую башню, — ответил Кирилл. — Она в Кремле.

Когда они покинули бар, площадь пустовала. Кирилл прихватил с собой бутылку алкоголя, «просто на случай, если нам придется с кем-нибудь подружиться», как он объяснил и сунул емкость под мышку. Даргер, принципиально не любивший занимать руки чем-либо, кроме трости, аккуратно прикрыл дверь кабачка.

С Красной площади, примерно в паре километров от них, доносился неумолчный и странно настойчивый гомон.

— Слушай! — шепнул Даргер.

— Паршивый звук.

— Напротив. Это голос возможности.

Карета у баронессы была открытая, запряженная тройкой, и пассажиры могли легко увидеть все своими глазами. Сидевший на козлах сервиль умело управлял лошадьми, и экипаж неумолимо приближался к голове процессии. Царь Ленин отметил, что карета представляет собой весьма удобный постамент и может быть использована в качестве трибуны, а затем легко запрыгнул внутрь. Баронесса Лукойл-Газпром вежливо подвинулась и, постучав сервиля по плечу, приказала:

— Слезай. Побежишь у заднего колеса.

С грацией, присущей лишь представителям старинных знатных родов, она забралась на кучерское сиденье и взяла вожжи. Баронесса щелкнула языком, и тройка тронулась вперед.

Царь Ленин взглянул на Довеска и Ирину.

— У вас должны быть красные платки. — Он достал две тряпицы из кармана, и они послушно повязали их себе на шеи.

Сидя рядом с легендарным вождем из отдаленного прошлого России и понимая, что подобной возможности может никогда не представиться, Довесок решился:

— Умоляю, скажите мне, сударь… и вам нет нужды отвечать на вопрос, если не хотите… вы вправду царь Ленин?

— Нет, — ответил его спутник. — Я даже не человек. Но толпа верит, что я Ленин, и этого достаточно. Знайте, что через несколько часов вся Москва будет моя, а вскоре я завладею Московией. Тогда я начну такую войну, какой еще не видели, даже во время эксцессов Доутопической эпохи. Мои армии уничтожат целые народы и сократят человечество до крохотной доли. Нынешнее, несносное количество смертных и так никому не приносит пользы.

— Простите?

— Нет вам прощения, ибо вы повинны в первом и величайшем грехе — вы существуете. Всякая жизнь отвратительна Биологическая еще хуже. А разумная биологическая жизнь и вовсе непростительна.

Довеску с трудом удалось скрыть потрясение.

— Вы замечательно искренни, сударь, — выдавил он.

Глаза царя блестели сталью.

— Нет причин вести себя иначе. Если вы повторите мои слова, никто вам не поверит. В любом случае я уверен, что вы умрете в течение недели.

— То есть вы собираетесь убить меня, сударь?

— Если никто не опередит меня в исполнении данной услуги, тогда да, конечно. Впрочем, мы вступаем в смутный период. Сегодня будут мятежи, каких Москва не видела. Вероятно, мне даже не придется марать руки.

— Я лишаюсь дара речи.

— Тогда советую вам воздержаться от досужих реплик.

Вокруг непрестанно гремели радостные вопли, и Довесок едва различал слова Ленина. Неудивительно, что баронесса, основное внимание которой занимало удержание ровной поступи тройки, продолжала улыбаться и махать рукой. Она не слышала беседу царя Ленина и Довеска. Но Ирина, подавшаяся поближе к Довеску, была начеку.

— Вы не Бог! — воскликнула она уязвленно и разочарованно. — Вы вовсе не добры. И в вас нет ни капли любви.

Ленин наградил ее равнодушной улыбкой.

— Увы, дорогая, я не Бог. Но я велик и ужасен, что в конечном итоге практически одно и то же.

По улицам Москвы крался призрак, алчущий, опасный и едва мыслящий. Это было существо без жалости… или воплощенный ужас, поднявшийся из бездны. Тварь не имела ни цели, ни осознанных желаний, только темный позыв продолжать движение. У нее напрочь отсутствовала личность. Свет и людские толпы ей не нравились, и она их избегала. Одиночество и тень служили ее пищей и питьем. Иногда она натыкалась на кого-то столь же недружелюбного и одинокого, как она сама, и тогда она играла. Она всегда давала каждой из своих жертв шанс выжить. До сих пор никому это не удавалось.

— Я костяная мать, — думала она. — Я смерть и яд, шепчущий в ночи голос, от которого душа застывает в ужасе. Разложение — моя плоть и кости мои — лед. У меня зубы во всех отверстиях. Если сунуть палец мне в ухо, я его откушу.

Она доковыляла до темного дома и принялась дергать ручку двери, выламывая замок. Подобно случайному ветерку, она вплыла внутрь и поднялась по лестнице. На верхней площадке стоял столик, а на нем ваза с цветами. Она приостановилась, пооткусывала их головки и проглотила одну за другой. Внезапно до нее донеслось негромкое похрапывание из спальни. Она толкнула дверь. В лунном свете, струившемся в окно, она увидела спящего мужчину в ночном колпаке с кисточкой.

Она бесшумно заползла в кровать.

Голова хозяина дома была повернута к ней. Она легонько потерлась носом о его нос, чтобы разбудить незнакомца. Он лишь всхрапнул, поэтому она проделала это снова. Мужчина заморгал и сонно на нее уставился.

— Буу, — произнесла она.

Бедняга с воплем скатился с кровати и грохнулся на пол, запутавшись в одеяле. Спустя мгновение она оказалась над ним, словно гигантский четвероногий паук.

— Кто я? — спросила она. — Что я делаю в твоей спальне?

— Что?

Она переместилась на корточки, по-прежнему сидя верхом на теле мужчины. В руке у нее блеснул нож. Она не знала, откуда он взялся, но это было правильно. Возможно, она и использует ножик против этого пузана. Если покопаться как следует, можно найти его душу. Тогда она устроит настоящий пир.

— Ты собирался меня кое о чем спросить… что, не правда? Но у меня нет ответа. Поэтому я обращаюсь к тебе. Кто я? — Она сменила позу и села перепуганному мужчине на грудь. — У меня есть жало, — шептала она, гладя его по щеке плоской стороной лезвия, а затем поворачивая его боком, чтобы извлечь тончайшую струйку крови. — Но у меня нет имени. Я убила множество людей, но не чувствую стыда. Я беру, но никогда не даю. — Она убрала нож от его лица. По тому, как дрожали его глаза, она поняла, что он ни капельки не приободрился. — Отвечай на мою загадку, и я сохраню твою жизнь.

— Я… я не…

— Я дам тебе шанс. — Губы ее растянулись, обнажив зубы, и вся тьма вселенной улыбалась вместе с ней. — Что я здесь делаю?

— Пугаешь меня? — пролепетал он, испуганно заикаясь.

Она обдумала его слова. Верно. Нож исчез из ее руки и отправился туда, откуда пришел.

— И кто я?

Она видела, как в поисках ответа человечек потянулся далеко назад в свое прошлое. Она наблюдала за тем, как его мысли скользят обратно сквозь месяцы и годы, преодолевая зрелость и отрочество. Наконец, мужчина погрузился в океан собственного детства, где все самые кошмарные ужасы рождаются и потом хранятся, чтобы никогда не забываться. Тихим голосом он произнес:

— Б-б-баба Яга?

— Баба Яга, — повторила она медленно, смакуя и гулко отчеканивая каждый слог. — Ба. Ба. Я. Га.

Она встала и подошла к окну. Через плечо бросила:

— Вот и хорошо. Баба Яга. Да, хорошо. Ты будешь жить.

Баба Яга выбила стекло и исчезла.

Воцарился хаос. Князь Московии знал, что происходит нечто ужасное. Это нельзя было увидеть, услышать, учуять, потрогать или попробовать, но для обладавшего малой толикой интуиции оно чувствовалось вибрацией в воздухе. Оно походило на беззвучный и бесконечный вопль муки, поднимавшийся от камней и костей Москвы. Князь тщетно пытался проснуться. Но ему это не удавалось.

По обе стороны от князя раздавались чуть слышные суетливые звуки: это медведи-гвардейцы торопились убраться восвояси из опочивальни. Неожиданно раздался треск (опорная балка, наверное, гадал князь). Что-то с грохотом упало (стул?).

Москва горела! Город охватило восстание, защитники отсутствовали на своих постах, и государство должно было вот-вот пасть. Каждая клетка и нейрон в гигантском мозгу князя вопили, что ему нужно избавиться от дремы и марева.

Князь Московии вновь застонал. Он знал, что делать, — знал! Если он проснется, встанет и примет положенное ему по праву управление государством, он умрет через полчаса. Могучее сердце лопнет от напряжения, которое не в силах выдержать ни один человеческий орган. Но получаса ему хватит с запасом. Он мог бы спасти Москву и страну за половину, даже за пятнадцать минут.

Но он не мог проснуться.

Не мог действовать.

На западе и на севере полыхали пожары, и фонтан пламени только что вырвался из крыши дома, расположенного в трех кварталах от расчета Евгения. Пожарников не было и в помине. Где они? Что за безумие и бессмыслица!

Евгений пребывал в муках нерешительности. Ему полагалось следить за поджогами и бездействовать? Но если так, то почему генеральша Звездный-Городок и барон Лукойл-Газпром были столь уклончивы? Почему они не рассказали ему о грядущей опасности? Чего от него ждали? Как он должен поступить: тушить пожары или просто оставаться на посту? Если в пределах видимости имеются три независимых источника огня, то это наверняка означает, что по всему городу их еще больше. В Москве явно творилось что-то странное. Но ни о какой умышленной враждебной атаке тоже речи быть не могло!.. Ничто в его военной подготовке даже отдаленно не напоминало ситуацию, в которую он теперь угодил.

Внезапно Евгений различил отдаленный шум.

Сперва лейтенант принял его за музыку, потому что в нем повторялся определенный ритм. Но по мере того как шум становилось ближе и громче, юноша понял, что он заблуждался. Люди скандировали, били в барабаны и дули в трубы, совершенно не слушая друг друга. Какофония была просто чудовищная. «Долой!» — кричали они и добавляли какое-то слово. Но какое? Будь Евгений проклят, если он мог хоть что-то разобрать.

Лейтенант вскочил на коня и помчался по Театральному проезду к Тверской. На перекрестке он взглянул на север и увидел сумрачную лавину горожан, с рокотом накатывающуюся по улице прямо на него. Некоторые несли развевающиеся знамена, а другие потрясали стиснутыми кулаками. Именно про это зрелище барон и сказал: «Увидите — не ошибетесь». Но Евгений все еще терялся в догадках и недоумевал — он до сих пор не мог понять, что здесь происходит.

Рядом с ним возник сержант.

— Подкатить орудие и открыть огонь, командир?

— По нашим согражданам? — вырвалось у Евгения.

— Подобные случаи известны, господин лейтенант.

Толпа неумолимо приближалась. Теперь Евгений мог разглядеть отдельные лица. Процессию возглавляли три белых коня, запряженные в открытый экипаж. А позади клубились демонстранты. Они заполонили улицу от стены до стены. У большинства людей были вроде бы красные шарфы. Но запряженная в карету тройка… Не кажется ли она знакомой? Неужели это она… Евгений прищурился… да, точно, та самая клонированная тройка, которая принадлежит его кузине Авдотье! Та, чью уникальность Авдотья обеспечила, купив патент на геном и отказавшись его лицензировать.

— Прикажете подкатить орудие, командир, и нацелить его на народ? Просто на всякий случай.

— Да-да, незачем беспокоить меня вопросами, так и сделайте, — рассеянно пробормотал Евгений.

Он изо всех сил таращился, пытаясь сфокусировать зрение, проклиная слабость лунного света и молясь. Они медленно приближались, пока наконец… да, на козлах, несомненно, сидела баронесса Лукойл-Газпром. За спиной у нее маячила Ирина, песьеголовый византийский посол, приглашенный баронессой на сегодняшнюю вечеринку, и… царь Ленин?

У Евгения тотчас закружилась голова.

И тут он расслышал слова. «Долой князя!» — скандировала толпа. «Долой князя!», «Долой князя!»…

Государственная измена! Разумеется, загадочное предостережение генерала было связано именно с предательством. А теперь, когда настала необходимость действовать, Евгений обнаружил, что впал в ступор.

— Если мы собираемся стрелять, командир, то сейчас самое время. Еще успеем дать второй залп, если первым их разогнать не удастся.

— Я… — произнес Евгений и осекся.

Его осенило. Он знал, чего потребовала бы от него генеральша Звездный-Городок, будь она здесь. Но он не мог стрелять в свою кузину. Они вместе играли в детстве. Подростками соперничали за одних и тех же любовников. Он был свидетелем на ее свадьбе с этим напыщенным олухом, ее мужем.

Однако он должен. И он выполнит свой долг.

Евгений вытащил табакерку и со щелчком открыл ее, изображая уверенность, которой не ощущал.

— Все готово, сержант?

— Да, командир.

— Хорошо. — Евгений взял понюшку, дивясь ровности собственного тона. Желудок превратился в кусок льда. Лицо онемело. Переживет ли он это решение?

— В таком случае вы можете…

— Ваше благородие?

Губы у Евгения двигались, но из них не исходило ни звука.

— Господин лейтенант, вы приказываете мне стрелять?

— Я…

— Стоп! Стойте! Не стрелять!

Евгений резко обернулся и увидел человека, который никак не подходил на роль ангела спасения. Хортенко (а это был именно он) высунулся из окна своей знаменитой белой с голубым кареты. Сервиль-кучер нещадно нахлестывал лошадей, несущихся по Охотному Ряду. Экипаж грохотал и подскакивал на мостовой, угрожая рассыпаться от тряски.

— Не стреляйте! — снова крикнул Хортенко.

Сервиль натянул вожжи, и карета со стуком остановилась возле артиллерийского поста.

Не меняя позы, Хортенко сказал:

— Я приказываю вам отступить. Город находится в большой опасности из-за пожара. Вы должны использовать пушку для сноса уже горящих зданий, прежде чем бедствие распространится дальше.

— Есть, сударь, — с огромным облегчением произнес Евгений. Но затем некая извращенная мысль подтолкнула его добавить: — А толпа, сударь? Их изменнические лозунги?

— Не время вам лезть в политическую деятельность, — Хортенко сдернул очки, сверкнув сферическими глазами огромного жука. — У вас есть приказ. Вы подчинитесь ему?

— Я солдат на службе Московии, сударь, — ответил Евгений, чья обида была сопоставима с облегчением.

— Отвечайте на вопрос! Да или нет?

Евгений не доверял своему языку. Поэтому стиснул зубы и кивнул.

— Тогда приступайте к работе. — Хортенко взглянул на своего сервиля. — Отвези меня в Александровский сад, а затем возвращайся в каретную и протри лошадей.

Карета уехала. Евгений потрясенно смотрел ей вслед. Потом обернулся к своему расчету.

— Ну? Двигаем. Нам предстоит тушить пожар.

Так они и сделали.

Аркадий устало брел по узкой и темной улице, вопреки всему надеясь, что скоро она упрется в дорогу, которая приведет его в Кремль. Внезапно он почувствовал, что он не один. Кто-то тихо крался за ним.

Он ускорил шаг. Шорох участился. Потом побежал. Преследователь тоже бросился за ним вдогонку. Вдруг — о ужас! — Аркадий едва не налетел на глухую стену без окон и дверей. Он оказался в слепом конце каменного мешка.

Аркадий, спотыкаясь, затормозил, и шаги позади него постепенно стихли. Эхо? Он рассмеялся. Ну, конечно. Какой же он трус! Сердце у Аркадия колотилось, как бешеное, и он боялся, как бы оно не выпрыгнуло из груди. Он понял, что судорожно хватает ртом воздух. В темноте кто-то повторял за ним все с точностью до вздоха.

— Это просто эхо, — сказал он вслух, чтобы подбодрить себя.

— …осто эхо, — донесся голос прямо у него за спиной. — Правда?

Аркадий взвизгнул, а в этот момент ощутил чужое дыхание. Чужие ноги и руки оплели его грудь и плечи, сделав его совершенно беспомощным. От тяжести тела незнакомца у Аркадия подкосились колени.

— Иш-ш-шь! — зашипел ему в ухо жуткий голос. — Ты ведь не боишься темноты? Не боишься древней кладбищенской твари, не веришь в ночную ведьму, думаешь, тебя нельзя оседлать? — Острые зубы прикусили мочку юноши. Боль была резкой, и Аркадий догадался, что его укусили до крови. — Ты точно знаешь, что твоя плоть слишком горькая на мой вкус? Тебе трудно поверить, что мне бы хотелось вскрыть твой череп и съесть? — Ведьмины конечности стиснули его, словно кольца анаконды. — Ты абсолютно уверен, что я не раздавлю тебя, если ты ослушаешься моих приказов?

Он не мог дышать! Аркадия охватила паника. Внезапно ведьма ослабила хватку.

— Вдохни, мальчик. Насладись воздухом. Прими подарок от Бабы Яги. А теперь поблагодари меня за это, да повежливей.

Аркадия трясло от страха, но он был действительно благодарен Бабе Яге. Он жив!

— Спасибо тебе, Баба Яга. За то, что позволяешь мне дышать.

Но разве Баба Яга не сказочное существо? Не мифический персонаж? Но тогда что за тварь у него на спине?

— Сегодня ты мой скакун, — прошептала Баба Яга. — Не пытайся удрать от меня. (Как будто он мог!) Если обернешься, чтобы взглянуть мне в лицо, я вырву тебе глаза и высосу твои соки. (Как будто он хотел ее видеть!) Давай же, беги. Лети как ветер, а если мы не поспеем на место достаточно быстро… Что ж, неспособную бежать лошадь всегда можно пустить на колбасу.

Костлявые пятки впились ему в бока.

Бежать по-настоящему Аркадий не мог, но каким-то образом ему удалось увеличить скорость, что вроде бы удовлетворило безумную тварь.

— Куда мы направляемся? — испуганно спросил Аркадий.

— К нашей цели.

— А это где?

Баба Яга безумно расхохоталась, ухватила Аркадия зубами за волосы и вырвала клок с корнем.

Он взвыл и помчался вперед.

Когда тройка въехала в Александровский сад у западной стены Кремля, толпы издали оглушительный рев. Шапки взлетели в воздух, словно стаи птиц. Приветственные крики становились все громче и вскоре слились в единый ошеломляющий звук, напоминающий чудовищный стон. Лица демонстрантов были обращены к карете. Каждая рука тянулась к экипажу, где находился царь Ленин. Факелы, флаги и платки пребывали в постоянном движении, уподобившись огненному мареву. Весь мир будто охватило пламя. Сидеть на козлах было все равно что сидеть в пылающем водовороте.

Наступил, наверное, самый потрясающий момент в жизни баронессы Авдотьи.

Умом она понимала, что все это не ее заслуга. Но почему-то казалось-то, что триумф — ее рук дело. Вот что было важно! Восторг переполнил ее душу. Наконец-то она обрела свою судьбу. Теперь ее жизнь имеет цель! Баронесса невольно вертелась туда-сюда, кивая и безмятежно улыбаясь.

Она извернулась, решив посмотреть, что происходит у нее за спиной, и обомлела. Царь Ленин стоял на сиденье. Он безупречно держал равновесие, вскинув руку и принимая аплодисменты исполненным достоинства легким движением запястья.

Но вдруг трое из приближенных к царю распрягли лошадей и увели их прочь. Другие слуги ухватились за дышла и повлекли карету сквозь обожающую толпу.

У подножия насыпной дороги, ведущей к воротам Троицкой башни, возвели трибуну. Места для зрителей протянулись вдоль всей стены Александровского сада. Парк уже был заполнен демонстрантами из трех колонн, которые по предварительной договоренности прибыли раньше, чем группа царя Ленина. Небывалое количество людей просто зачаровало Авдотью. Демонстранты отчаянно стремились хоть одним глазком взглянуть на великого человека и визжали в экстазе, когда им это удавалось.

Ленин стоял прямо и гордо на сиденье кареты, принимая их преклонение.

Затем без малейших усилий новый царь спрыгнул на землю и неторопливо двинулся сквозь бушующий людской океан, который расступался перед ним, как волны Красного моря перед Моисеем. Народный поток волновался и намертво смыкался у Ленина за спиной, подобно захлопнутым воротам истории. Баронесса Лукойл-Газпром шустро кинулась за ним вслед, бросив Ирину (вообще-то она напрочь забыла про подругу). Догнав вождя, Авдотья продела свою руку ему под локоть.

Царь Ленин не возражал.

Княжеская Гвардия вынырнула из ниоткуда и сомкнула ряды за ними и по бокам. Царь Ленин не нуждался в охране, но официальный эскорт прекрасно подчеркивал легитимность правителя, недавно вернувшегося из могильного склепа, чтобы снова заявить права на свою страну.

Вместе они поднялись по лестнице на трибуну.

17

Когда жуткая тварь, изображавшая Ленина, отчалила, Довесок тихонько соскользнул на землю. Ирина попыталась пробраться по головам и плечам, чтобы догнать баронессу, и была поглощена толпой. Вот и пропала очередная безымянная капля воды в океане истерии! Казалось, Довесок единственный во всей Москве остался неуязвим для заразных эмоций, доводивших настроение демонстрантов до точки кипения. На самом деле не будет преувеличением сказать, что бурные эмоции его пугали, и он немедленно решил убраться восвояси — подальше от их эпицентра.

Довесок с трудом проложил себе путь к краю толпы. Карету у него за спиной разобрали, а потом разломали на сувениры и реликвии.

Избавившись от притяжения гигантского сборища, Довесок начал собираться с мыслями.

Он и раньше бывал в толпах, хотя в настолько огромную никогда не попадал. Колючее ощущение опасности и зарождающегося насилия не было ново для него. Он знал, как легко поддаться пропитавшему воздух безумию и позволить ему поглотить себя. Следовательно, его первоочередная задача — сохранить ясную голову. Довесок подошел к вопросу систематически и тщательно разделил все по пунктам:

Primo quidem.^[27] Князя Московии вот-вот свергнут.

Secundo.^[28] Значит, разработанный им с Даргером план избавить князя от щедрой доли его национального дохода уже не действует. Бессмысленно сокрушаться по этому поводу. Надо двигаться дальше.

Tertio.^[29] Поэтому надо воспользоваться преимуществом ночного замешательства, дабы обрести меньшую долю сокровищ Москвы. Поскольку они с Даргером вложили в исходный проект массу времени и сил без малейшей компенсации, то это будет не кража, а лишь простая справедливость.

Quarto.^[30] Чтобы проделать все в течение нескольких часов, пока московские охранники отвлеклись или отсутствуют на посту, потребуется транспорт. Верховая лошадь вряд ли сгодится: она слишком ограничена в потенциальном объеме ценностей, которые Довесок надеялся прихватить. Нужна карета. Экипаж баронессы сгинул в небытие. Стало быть, вопрос заключается в том, где можно арендовать, позаимствовать или украсть подобную вещь.

Довесок проводил Ленина задумчивым взглядом. Вождь уверенно шел к трибуне, где его ждала шеренга напряженных сановников. Однако один важный государственный муж отсутствовал. Довесок с подозрением втянул носом воздух. Стоило подумать об этом типе, и решение насущной проблемы сделалось очевидным.

К кому еще Довеску обратиться в час нужды, как не к доброму другу, Сергею Немовичу Хортенко?

На баронессу Лукойл-Газпром снизошло откровение. Она изумленно замерла на трибуне. Вечеринки и развлечения, талантливые и остроумные любовники, одежда и украшения, мебель и дома, какие может себе позволить не всякая банально богатая женщина, короче, все в ее жизни было лишь слабой тенью того, что может дать политическая власть. Прежде баронесса не понимала, что закулисные интриги, которым посвятил себя ее муж, являлись не просто средством обогащения. И теперь слегка пригубив этот одурманивающий напиток, она ощутила, что власть это хорошо, а больше власти — еще лучше. Баронесса погрузится в нее, нырнет с головой.

Она хотела также любви и преклонения, дождем изливавшихся на царя Ленина. А почему она не должна их получить? Она еще молода. Она готова много работать. Она научится быть безжалостной. Красота ей тоже не повредит, равно как и ее деньги.

Ленин не может жить вечно. Ему понадобится преемник.

Новое правительство Московии, ряд посредственностей и тупиц (она знала их наперечет), сидели на складных стульях вдоль задника трибуны, и вид у них был несчастный и напуганный. Никто из них не оказался бы здесь, будь у него выбор. В самой середине стоял пустой стул, его и заняла баронесса.

Царь Ленин поднялся на помост. Толпа обезумела.

Он жестом попросил тишины — раз, два, третий — и, наконец, получил ее.

— Товарищи! — выкрикнул Ленин. Затем умолк, пока ряды мужиков с бочкообразными грудными клетками и в сине-оранжевых мундирах Службы публичных обращений подняли мегафоны и повторили его слово один за другим, донося его до самых задних рядов толпы. — Долгая, медленная война по объединению матушки России побулькивала целых восемь лет. И с каждым годом, с каждым месяцем, с каждым днем мыслящему сознанию становится все яснее и яснее, что нашей стране далеко до воссоединения. — После каждого предложения вождь делал паузу, чтобы его речь могли донести через Александровский сад и оттуда на Красную площадь. — С каждым днем становится все более очевидно, что князь Московии лениво двигает армии с место на место, будто в шахматы играет. Но война не игра! Это отчаянное и ужасное предприятие, которое, если вообще им заниматься, надо начать и завершить как можно скорее.

Светопреставление. Ленин выждал, пока буйство стихнет.

— Князь Московии прячется в своем кремлевском дворце. Вы когда-нибудь видели его на улицах осматривающим город, или армию, или флот? Москва горит, Россия пылает, миру грозит полное уничтожение, а где князь? Где? Он там, внутри! — Ленин повернулся и выбросил руку вверх, в сторону Кремля.

— Почему мы никогда его не видим? Почему его нет среди нас? Он не подбадривает свой народ, как истинный правитель Московии! Он не разделяет наши печали и не радуется нашим победам! Мы рождаемся, а он не приходит к нам на крестины, мы женимся, но он не присутствует на наших свадьбах, мы умираем, и на похоронах мы — одни.

По толпе прокатилась рябь, которую баронесса заметила лишь мимолетно, когда четыре гигантских человеко-медведя из Княжеской Гвардии прокладывали себе путь. Гвардейцы сопровождали полноватого человечка в очках с огромными линзами, которые при свете факелов казались двумя кобальтовыми дисками.

Хортенко.

Глава тайной полиции взобрался на трибуну и направился прямо к баронессе. Наклонившись, он прошептал:

— Вы заняли мое место, баронесса. Нет-нет-нет, пожалуйста, сидите. Я встану здесь, за вами. — И он положил ей руку на плечо.

Даже в своем нынешнем восторженном состоянии баронесса Лукойл-Газпром невольно содрогнулась.

— Когда руководство слабо и неэффективно, когда оно невидимо и неслышимо, тогда приходит время его сменить. И судьбоносный момент наконец настал — он настал сейчас. — Царь Ленин умолк, позволив аплодисментам прокатиться по Александровскому саду. Затем, жестом призвав к тишине, продолжал: — С русским народом должен быть заключен новый договор. Вы отдадите мне свою верность, труд, достоинство, свои тела, кровь и жизни, своих сыновей и дочерей…

Его молчание, хоть и краткое, казалось, длилось вечно.

— Взамен я возьму вас в руки, сплавлю в неделимую массу и из этого нового материала создам инструмент, оружие, молот, более великий и могущественный, чем все, что когда-либо видел мир. И я обрушу молот на наших врагов. На тех, кто преградит нам путь, на тех, кто слаб и коварен. На всех, кто противостоит нашему величию. Наши армии прокатятся по континенту, и народы падут перед нами. Это будет первым шагом…

Речь его гипнотизировала людей. Реальные слова Ленина не имели никакого значения, важным был только создаваемый ими опыт единения. Баронесса настолько увлеклась нарисованной Лениным сияющей картиной будущего, что даже не сообразила, что жужжание в ухе — это обращенная к ней речь Хортенко. Она с трудом переключилась на своего собеседника.

— …а утром — частные посиделки у меня дома.

У потрясенной баронессы вырвалось:

— Что вы только что сказали?

Хортенко погладил ее по голове.

— Мы вдвоем, баронесса, только вы и я. Я покажу вам свои псарни.

Даргер и Кирилл обошли Кремль по кругу в поисках подхода, не заблокированного толпой. Обогнув крепость почти на три четверти, они почти сдались: повсюду гуртовались группы демонстрантов.

Тогда они свернули к Китай-городу, решив срезать угол и проскочить через узкий неосвещенный проулок. Внезапно кто-то — или что-то — стало буквально наступать им на пятки.

Даргер резко развернулся и отпрянул от поразительного зрелища. Его едва не раздавили два человека, причем один оседлал другого, вцепившись в него так, что оба уподобились уродливому, двуглавому существу.

— Тпру! — вовремя крикнул женский голос.

На Даргера уставились два лица, перемазанные грязью (или чем-то похуже).

— Не бойтесь, сладенькие, — замурлыкала женщина. — Старуха Яга не желает вам зла. Она не будет вырывать ваши языки и выковыривать глаза. Она и мухи не обидит.

— Не верьте ей! — крикнул мужчина сиплым от ужаса голосом. — Она убила двоих…

Но его предостережение оборвалось. Бедняга издал придушенный писк. Затем гротескная фигура распалась на части, женщина спрыгнула, а мужчина рухнул наземь без сознания.

— Так ему и надо, — захихикала она. — У современной молодежи совсем нет выносливости. Это изобретение огня виновато. Огонь да заточенные инструменты превратили парней в слабаков.

Даргер открыл рот и снова закрыл.

— Выпить? — бодро сказал Кирилл, протягивая бутылку.

— Да! — страшная женщина выхватила емкость из руки Кирилла. — И твою тряпку.

Платок с шелестом покинул шею Кирилла. Воцарилась тишина.

Наконец Даргер нашелся:

— Вам нужна помощь, сударыня? Возможно, мы сумеем… — Он осекся, пошарил по карманам, поглядел по сторонам и выдохнул: — Она пропала.

— Вот и хорошо. Полоумная ведьма сперла мою бутылку!

— Парень, на котором она ехала, вроде не ранен. Дыхание ровное, — пробормотал Даргер, склонившись к упавшему. — Ха! — нервно усмехнулся он.

— Что-то не так?

— Нет-нет, но забавно… представь себе — я его знаю. Он незначительная птаха, и мы можем спокойно о нем забыть. — Даргер подтащил тело к стене, придал Аркадию сидячее положение, а потом отошел в сторонку — полюбоваться. — Кстати, существует ход, который мы еще не испробовали?

— Ну… По-прежнему южная стена. Я никогда не слышал, чтоб там имелся тайный проход. Да что я вообще знаю?!

— Если есть возможность, пусть и крохотная, мы должны ее изучить. Прилежание, Кирилл! Прилежание — наше всё.

Кощей восседал на деревянном стуле, принесенном из гостиничного номера в тихое местечко на южной стене Кремля, возле Благовещенской башни, и курил трубку. Калаш покоился на его коленях. Мозг наполняло пылающее присутствие Бога.

Кощей ждал.

Роль странника в сегодняшних событиях была проста. Когда демонический царь Ленин благополучно придет к власти, Кощей реализует свою миссию. Он оставит созерцание Москвы-реки, пересечет территорию Кремля и поднимется на укрепление, выходящее на Красную площадь. Затем он начнет бессистемно палить в людей. Тем временем Сварожич и Чернобог со своих насестов на крыше ГУМа и храма Василия Блаженного станут делать то же самое. Это создаст панику и позволит спровоцировать беспорядки, которые стремительно охватят весь город. Таким образом они внесут свою скромную лепту в приближение Эсхатона. Вероятно, ни один из них не доживет до того, чтобы узреть Господа, спустившегося на землю. Но Кощей был уверен, что он и его соратники погибнут, сделав то, чего требует благочестие.

— Молчишь, — заметил свернувшийся у его ног демон.

— Нам не о чем говорить, — отозвался Кощей.

— Раньше ты охотно беседовал с нами.

— Прежде я искал зерна истины, скрытые в вашей лжи, как воробей, выклевывающий овсяные зерна из дымящихся конских яблок. Наступила моя последняя ночь перед тем, как душа моя отлетит в жизнь вечную, и я предпочитаю провести время в молитве и медитации.

— Нет никакой вечной жизни. Ты попросту исчезнешь.

— Бог говорит иначе.

— Где же Он? Покажи мне Его. Не можешь. Русские степи обширны и пусты. Я пересек их пешком, и там Его не было. По пути я убивал любого человека, всех, кто попадался мне на глаза. Ангелы не спустились с неба остановить меня. Москва забита людьми, и никто из них никогда не встречал Бога. История России простирается далеко в прошлое, но ты не обнаружишь и тени свидетельства существования такого явления.

— Я чувствую Его святое присутствие во мне… даже сейчас.

— Твои височные доли подстегнуты наркотиком, которым мы тебя накормили.

— Замышляя зло, вы сотворили благо. Такова необоримая сила Господа.

— Скорее власть самообмана.

Кощей нахмурился, глядя на насмешника сверху вниз.

— Что ты вообще здесь делаешь?

— В данный момент в Москве для моего племени крайне мало безопасных мест. Нас было четверо. Один из нас погиб, ведя восставших по Замоскворечью. После той трагедии трое из уцелевших сочли за лучшее предоставить нашим колоннам продолжать путь по инерции. Только царь Ленин по-прежнему оставался на публичном обозрении.

— Но почему ты со мной?

— Мое присутствие тебя раздражает?

— Да.

— Хотя бы поэтому.

На некоторое время воцарилось недружелюбное молчание. Наконец Кощей спросил:

— На что ты так пристально смотришь?

Металлический демон приподнялся на задних лапах, словно пес. Он указал вниз, на дорогу, проходившую под самой стеной. Отдельные пешеходы, серые в лунном свете, торопились присоединиться к сборищу в Александровском саду. Ни карет, ни всадников Кощей не заметил.

— Видишь маленькую насосную станцию у реки?

Она была крошечной, но странник мог похвастаться хорошим глазомером. Он кивнул.

— Она построена на месте древнего выхода тайного туннеля, который ведет в Беклемишевскую башню, а оттуда в Теремной дворец. Его существование долгие годы служило предметом слухов и пересудов, хотя народ верит, что ход связан с Тайницкой башней. Этот факт считается общепризнанной причиной названия башни.

— Ты знаешь все — и ничего. Зачем приводить бесполезные сведения?

— Потому что на дороге всадник.

— Ну и что?

— Он быстро скачет.

Кощей поднялся и сосредоточил острый взор на женщине, припавшей к шее коня. Волосы вились у нее за спиной, будто огненный вихрь. Конь хрипел и ронял пену.

— Ты должен быть доволен, демон.

Металлический бес не поднял глаз.

— Неужели?

— Женщина убивает бедное животное перегрузкой. Очередная тупая скотина умрет, а душа, совершившая зло, отправится в Ад. Наверняка ты этому обрадуешься.

— Ты ничего не знаешь об Аде. Твой автомат заряжен?

— Конечно. А в чем дело?

— Мы наблюдаем за генеральшей Магдаленой Звездный-Городок. В сплетенной нами временной сети альянсов она — наш общий враг. Я полагаю, что она стремится добраться до насосной станции и найти вход в туннель Беклемишевской башни. Вероятно, она жаждет встречи с князем Московии.

— И?..

— Если она поговорит с князем, он, безусловно, поведает ей о нас. Она неизбежно потребует ответа на свой вопрос. Ее будет интересовать только одно: как разрушить наши планы. Помни, что лишь князь Московии обладает исключительными аналитическими способностями. Но я велю своим братьям поспешить к нему и убить его первыми.

— Едва ли в этом есть необходимость, — отозвался Кощей, поднимаясь на ноги.

Он вскинул калаш и тщательно прицелился.

Первый выстрел выбил искры у передних копыт лошади. Значит, чуток опередил и на полметра занизил. Вторая пуля срикошетила вправо. Теперь слишком высоко. На третий раз Кощей не промахнулся и попал лошади прямо в грудь. Она споткнулась и упала, а Магдалена вылетела из седла.

Кощей дождался, пока она перестанет кувыркаться, и всадил восемь пуль в неподвижное тело.

Бесценные Жемчужины наконец полностью собрались. Их одежда и украшения были безупречны от тиар до атласных тапочек, а прически и макияж являли собой произведения искусства. Они скрупулезно оглядели друг дружку и явно остались довольны.

Затем они отдали неандертальцам последние распоряжения.

Энкиду отсалютовал.

— Снаружи готовы шесть карет, украшенных по вашему приказу цветочными гирляндами. Всем лошадям заплели гривы и позолотили копыта.

— Да уж, нелегко было красить им копыта, — добавил Атлант. — Они брыкались.

Русалка отмела его слова небрежным жестом.

— Мы передумали. Нам необходимы три кареты. Так мы сможем махать нашим восторженным будущим подданным из каждого окошка, с какой бы стороны улицы они ни стояли. Отошлите другие экипажи обратно.

— Не собираетесь ли вы отправиться в таком виде? — спросила Нимфадора.

Энкиду оглядел свою темно-синего цвета униформу. За спиной у него остальные неандертальцы теребили пуговицы и переминались с ноги на ногу, словно кучка школьников.

— Ну, да, типа того. — Голос у него упал. — А что, нельзя?

Евлогия, Евфросинья и Олимпия хором произнесли:

— Нет. Исключено.

— Вы должны переодеться в новые ливреи, которые мы для вас сделали.

— В хорошенькие сиренево-фисташковые наряды!

Гаргантюа чуть не плакал.

— И пидорские шапочки тоже надо напялить?

— Они называются береты, — пояснила Этери. — Да, разумеется, надо. Без них ансамбль не будет законченным. Они лежат в сундуке. Давайте, начинайте, и побыстрей!

Магог, покраснев, уточнил:

— В смысле… раздеться догола… прямо перед вами, барышнями?

— Естественно. Мы должны убедиться, что вы правильно наденете одежду.

— Не переживайте, — проворковала Нимфадора. — Вы не откроете нам ничего такого, чего бы мы еще не видели. Хотя бы в воображении.

Никто из Жемчужин не улыбался. Но в глазах у всех плясали черти.

Двое подземных владык вошли в Теремной дворец через длинный подземный ход, прорытый из подвала особняка Хортенко. Владыки мгновенно перестроили свои тела, опустившись на четвереньки. Теперь они крались как киберволки. Когда они очутились в покоях князя Московии, последние остатки Княжеской Гвардии в тревоге вскинули алебарды.

— Никому не дозволено пребывать в Теремном дворце без приглашения, — произнес рослый гвардеец, и его шерсть встала дыбом. — Вы должны немедленно покинуть опочивальню.

— Не мы, а вы, — возразило одно из чудовищ.

— Иначе вы умрете, — добавило второе.

Гвардейцы не первый раз встречали подземных владык. Хортенко устроил у себя в застенках серию наглядных «показов», в ходе которых подземные твари демонстрировали свою сноровку и ловкость на избранных политзаключенных. Потом Хортенко еще долго приставал к гвардейцам, допытываясь у них, сколько времени потребовалось пленникам, чтобы умереть.

Поэтому медведи подумали и убрались восвояси.

Владыки заняли позицию по обе стороны от князя и словно окаменели.

— Твоя стража оставила свои посты, — сказали они наконец.

— Твое правительство практически пало.

— Главный сейчас — Хортенко. Когда царь Ленин завершит свою речь, Хортенко захватит Кремль.

— Сопротивления не будет.

Благородное лицо князя мучительно кривилось. Голова отчаянно металась на подушках. Но, увы, он не мог проснуться, как ни старался.

— Генеральша Магдалена Звездный-Городок хотела добраться до Теремного дворца, чтобы спасти тебя.

— Ты назвал бы ее усилие героическим.

— Мы убили ее.

— С ней умер твой последний шанс остановить революцию.

— В благодарность за все, что мы сделали, Хортенко дал нам разрешение убить столько твоих граждан за ночь, сколько мы пожелаем, то есть примерно половину населения Москвы.

— Но нам недостаточно увидеть их муки.

— Это только первый шаг.

Спящий князь поднял руку, чтобы прикрыть тыльной стороной ладони никогда в жизни не открывавшиеся глаза.

— Нет, — бормотал он. — Пожалуйста… не надо.

— Правление Хортенко начнется с бунтов и пожара, который уничтожит большую часть Москвы.

— В результате катастрофы он резко поднимет налоги.

— Мятежи всколыхнут всю страну.

— Бунты будут подавлены.

— Но такой ценой, что налоги снова придется поднимать.

— Что, в свою очередь, дестабилизирует экономику.

— И потребует новых источников дохода.

— Которые можно получить силой.

— Московия сможет выжить только путем постоянных завоеваний и экспансии.

Князь метался во все возрастающем возбуждении и вслепую размахивал руками. Подземные владыки с легкостью уклонялись от его ударов. И опять припадали к его ушам.

— Нет, — простонал князь. — Я остановлю… вас. Я знаю как.

— И каким же образом, ваша светлость?

— У тебя нет солдат.

— У тебя нет гонцов.

— Твои слуги предали тебя.

— Ты потерял Москву.

Князь взмолился:

— Господи… услышь мою молитву. Помоги мне, умоляю. — Ужас на его лице мешался со страстной надеждой. — Пошли мне… чудо.

— Дурак! Бога нет.

— Чудес не бывает.

— Скоро и России не будет.

Князь Московиизакричал.

И вдруг он проснулся.

18

С громовым шумом князь Московии пробил крышу Теремного дворца. Обломки балок и черепица разлетелись в темноту.

Он обнаружил, что пробудился ото сна, но попал в нечто еще более фантасмагорическое. Внизу раскинулся его горячо любимый город… однако Москва оказалась меньше и непригляднее, чем князь себе представлял. Вонючие дымы поднимались там и сям. Некоторые здания почти обрушились, а в них все равно жили. Тонкая пленка пыли обесцвечивала улицы и переулки. И окраины, и центр Москвы нуждались в покраске.

Но это был его город, и он любил его всем сердцем.

Князя поразило, что все градостроительные детали с пугающей точностью совпадали с картой, которая всегда была перед его мысленным взором. Все — дома, переулки, парки, скверы и тупики — имело физическое соответствие, и насколько безупречное, что князь напрочь позабыл о своей главной цели. Конечно, он сразу же понял, что фальшивый царь является слабым местом в планах Хортенко: если его убить, революция захлебнется мгновенно. А люди, потерявшие вождя и объединившиеся для свержения князя, мигом обратятся друг против друга. Кстати, способов убийства этого Ленина существовало предостаточно. Князь Московии подумал обо всех.

Но пронзительное открытие, что мир реален, подействовало на него как наркотик. Мысли о Хортенко, подземных владыках и противостоянии им, секунду назад казавшиеся ему столь важными, разлетелись, как галки.

Зачарованно улыбаясь, князь Московии неуклюже перебирался через свои дворцы, обрушивая стены и круша полы. Крохотные лошадки тревожно ржали на мостовой. Игрушечные солдатики бросали свои ружья и улепетывали. В усыпанном звездами небе висела ярко-оранжевая полная луна.

Какая ночь!

В каждой руке у него что-то извивалось. Не удостоив владык мимолетным взглядом, князь отшвырнул их прочь. Он поймал механических тварей, прежде чем встал на ноги. Теперь он услышал, как каждый из них ударился о камни, и догадался, что они уничтожены. Но его это уже не волновало. Подобные мелкие соображения были сметены волшебством момента.

Обнаженный князь зашагал по подъездной дорожке к Троицким воротам. По пути он наступил на фургон и раздавил пару солдат. Трое храбрых бойцов застрекотали автоматным огнем, отчего он ощутил покалывание в районе груди, будто по коже легонько провели чертополохом. Ощущение быстро пропало, а солдаты прекратили стрельбу, когда он нагнулся и шмякнул по ним ладонью.

Князь Московии радостно шагал через Александровский сад, не обращая внимания на горожан, в страхе разбегающихся врассыпную.

Колосс шел по городу, оставляя за собой полосу разрушений.

За спиной у Аркадия загрохотала карета. Сперва он не поднял глаз, а просто продолжал упорно тащиться вперед. Затем экипаж поравнялся с ним, и возница придержал поводья.

— Аркадий Иванович?

Аркадий обернулся. Он (в отличие от любого коренного москвича) не узнал знаменитую сине-белую карету Хортенко, и сердце у него подпрыгнуло от неожиданной удачи. Пассажирское отделение пустовало, поэтому он поднял взгляд на кучера и увидел того, кого никогда не хотел бы встречать в своей жизни.

Это был песьеголовый византийский посол! Отец Аркадия подобрал его в степи и привез к себе домой, тем самым приведя в действие все те ужасные вещи, которые случились с Аркадием. Ну, да, Довесок! Вот как его звали. Аркадий провел в обществе посла несколько месяцев. Не будь он так измотан, вспомнил бы имя в одну секунду.

Физиономия Довеска смягчилась, и в его глазах промелькнула еле заметная искорка веселья.

— Немало воды утекло, — заявил он. — Готов спорить, вам есть что рассказать.

— Да, я…

— Это не приглашение. — Довесок протянул лапу и помог Аркадию взобраться на облучок рядом с ним. А когда тот устроился, продолжил: — Итак, ваш пункт назначения и ваша цель, молодой человек. Если не трудно, как можно короче и по существу.

И Аркадий излил душу.

Когда он закончил, вид у Довеска сделался задумчивый.

— Хм-м, — произнес он. — Кое-что я уже знал. Но ваша история очень многое проясняет.

Аркадий вздохнул и робко спросил (надо отметить, что он поежился даже от звуков собственного голоса — ведь все, что он пытался сделать сегодня вечером, обернулось против него самого):

— А вы, сударь? Куда вы направляетесь?

— Так получается, что я совершенно свободен. Я долго беседовал с охранниками Пушкинского музея, которые, к сожалению, остались бдительны, трезвы и решительны на посту. Мне не удалось убедить их впустить меня, чтобы бросить один-единственный взгляд на груду троянского золота, являющуюся их главным сокровищем. Коли на то пошло, если бы не дипломатический иммунитет, подозреваю, что я бы уже морозил пятки в тюрьме. Я как раз обдумывал следующий шаг, когда увидел вас.

— Вы должны отвезти меня в Теремной дворец. — У Аркадия слезы навернулись на глаза. — Пожалуйста, сударь, прошу вас! Князя Московии надо предупредить об ужасном заговоре.

Довесок придержал лошадей и уставился через плечо куда-то вдаль — и поверх силуэтов городских крыш.

— Минуту назад я бы сказал вам, что ваша задача невозможна, ибо огромная толпа создала непроницаемую стену перед входом в Кремль. Однако теперь условия явно изменились.

Проследив за взглядом Довеска, Аркадий различил бледное пятно в ночном небе, которое медленно приобрело человеческие очертания. Обнаженный гигант находился в центре города, и верхняя часть его тела вздымалась над домами. Великан поворачивал голову в разные стороны и взирал на Москву большими влажными от слез глазами. Выражение лица у него было невинное, как у младенца.

Аркадий перекрестился.

— Видение! Знак от Господа всемогущего. — Затем юноша нахмурился. — Но что эта дьявольщина может означать?

— А то, что к тому времени, когда мы доберемся до Кремля, вход будет абсолютно свободен, — произнес Довесок, встряхивая вожжи и понукая коней. — Он протянул юноше платок и добавил, кивнув на саквояж с инструментами: — У ваших ног вы найдете бутылку минералки. Вам следует умыться — у вас ужасный вид.

Сперва на улице царило спокойствие. Лошади цокали по булыжникам мостовой, а возле Довеска покачивался саквояж с заранее собранными рабочими инструментами.

Но не проехали они и пяти кварталов, как им начали попадаться беженцы с Красной площади и Александровского сада. Первыми бежали молодые люди, за ними энергично женщины и мужчины постарше, а следом со всей доступной им скоростью катилась россыпь людей все возрастов и званий. Плотность народа, пытающегося спастись от гиганта, нарастала, пока Довеску не пришлось перевести коней на шаг из опасения кого-нибудь затоптать.

— Вы исключительно везучий человек, Аркадий. У меня ушли недели непрестанных усилий, чтобы устроить встречу с князем Московии, — сказал Довесок. — А тут появляетесь вы, и даже мои дипломатические навыки, наверное, не потребуются…

Кошмарная тварь с телом человека и птичьей головой с кожистым клювом внезапно выпрыгнула из толпы. Шагнув на приступочку кареты, она потянулась к Аркадию и Довеску. Одной рукой тварь держалась за дверцу, а второй направила на них устройство, очень похожее на… пистолет, увенчанный перевернутой банкой. Чудовище нажало на курок, и Аркадия с Довеском окутало облако черного дыма.

Когда клубы развеялись, химера по-прежнему цеплялась за карету. Не бросая поводьев, Довесок развернулся и со всей силы пнул урода обеими ногами. Монстр полетел на мостовую кувырком и исчез позади.

Довесок помахал ладонью у себя перед носом.

— Ну и ну! — воскликнул он. — Какое драматическое и бессмысленное событие! Вы в порядке, Аркадий?

Ответа не последовало, поэтому Довесок обеспокоено обернулся. Лицо Аркадия было искажено. Взгляд округлившихся глаз застыл, рот свело в кривом оскале. Но в нем присутствовал и глубоко запрятанный оттенок решимости.

— Князь Московии, — шептал юноша. — Князь Московии.

Баба Яга летела по городу с бутылкой в руке. Она не имела желания останавливаться и играть с она-забыла-кто-это-был, вручившим ей хмельной напиток. Сегодня она охотилась за крупной дичью.

Она спикировала вниз и влилась в поток охваченных паникой горожан. Теперь она проталкивалась сквозь сумятицу тел, забивших Воскресенские ворота, — одни пытались попасть внутрь, другие наружу. Баба Яга не особенно жаловала людей, и чем больше их было, тем менее терпимыми она их находила, но нынешний опыт взбудоражил ее. Они впечатывались в нее, толкались и царапались, когда она пробивалась вперед, двигаясь толпе наперерез. Их истерия сделала ее невидимой, а их страх наполнял ее темным злорадством.

Оглянувшись за ворота, Баба Яга увидела голого великана, плавно перемещавшегося на фоне ночного неба. Его появление ни о чем ей не говорило. Она без труда могла проскользнуть мимо исполина и начать охоту у подъездного вала. Но боевой задор ненадолго покинул ее, поэтому она направилась прямо к западной стене Кремля, сунула бутылку политуры в карман куртки и полезла вверх. Она ползла по отвесной стене, словно громадный нетопырь, и вгрызалась в раствор между кирпичами своими костлявыми пальцами. Выбор подобного способа передвижения не имел никакой конкретной причины или цели, просто сейчас ей взбрело в голову поразмять мышцы.

Но даже для нее это оказался громадный подвиг. Когда Баба Яга наконец добралась до верхушки стены, она запыхалась от изнеможения, а по лицу ее градом катился пот.

Она промокала лоб банданой, когда мужской голос произнес:

— Одна из твоих тварей прибыла, демон.

— Не из моих, — ответил механический голос.

— Мне ее убить?

— Ты фанатик, и твои иллюзорные верования сделают ее смерть ничего не значащей для тебя. Удовольствие от ее гибели принадлежит мне.

Пока они говорили, Баба Яга вытащила пробку из бутылки и принялась заталкивать бандану поглубже в горлышко.

— Я ужас и Древняя Ночь, — прохрипела она. На ладони у нее волшебным образом появился спичечный коробок. — Я неназываемый страх. Я та, кого нельзя задобрить. Если ты думаешь, что можешь убить меня, — что ж, попробуй.

— Все возможно с Божьей помощью. — Первый из говоривших держал в руках автомат, но не поднял его к плечу.

Баба Яга опознала его по одежде. Он являлся странником, адептом Белого Христа. Несомненно, он — именно тот, кого она искала. Белый Христос не пугал Бабу Ягу, ее не мог устрашить ни Красный Один, ни Черный Ваал. Она была стара, старше людской памяти, древнее языка и огня. Она сгустилась из мрака, который пришел прежде богов. Когда первая жертва была возложена на первый алтарь, она была там, чтобы умыкнуть ее у того, кому она предназначалась. Когда первая человекообразная обезьяна была убита своим завистливым братом, она направляла руку убийцы.

Странник стоял и смотрел, но ничего не делал. Подлинная опасность исходила от механического существа, припавшего к земле у его ног. Оно бросилось на Ягу размытой серебряной полосой.

Баба Яга тотчас подожгла заткнутую в бутылку тряпку. Она успеет. Демону потребуется добрых три четверти секунды, чтобы добраться до нее.

А затем она увернулась от твари и разбила бутылку о механическую спину.

Подземного владыку охватило пламя.

Пылая, он вертелся и пытался укусить Ягу металлическими челюстями. Но она знала один хитрый трюк, стоивший двух других. Она сунула пальцы в огонь и, ухватив человеко-волка за лодыжки, опрокинула его.

Владыка мог бы упасть на спину, но, поскольку борьба происходила на самом краю укрепления, он с долгим электронным воем полетел вниз вдоль Кремлевской стены. Когда пылающий владыка ударился о камни Красной площади, визг оборвался. Он продолжал гореть, но уже не двигался.

Баба Яга посмотрела на человека в черном.

— Ты странник, — заявила она. — Вас было трое.

— Нас по-прежнему трое.

— Неужели? — усмехнулась Яга и достала из кармана сгусток плоти. Она бросила его к ногам Кощея. — Я вырвала это у одного, по имени Чернобог. — Она сунула руку в другой карман. — На него я наткнулась случайно, и его было нелегко убить! Настолько трудно, что я просто обязана была взять побольше. Прежде чем умереть, он сказал мне, где я могу найти Сварожича. — Второй кусок мяса с мокрым шлепком присоединился к первому. — С ним я тоже повеселилась. И он, в свою очередь, сообщил мне, где искать тебя.

— Лживая дрянь! — крикнул Кощей. — Сварожич сделал себе операцию на мозге, чтобы обеспечить ненарушение клятвы молчания.

Баба Яга расхохоталась.

— Ты не представляешь, сколько информации можно передать жестами при наличии соответствующей мотивации.

Кощей успел сделать один выстрел, прежде чем Яга вырвала у него автомат. Затем, не мешкая, она скинула Кощея со стены вслед за подземным владыкой. Он попытался врезать ей кулаком в живот, но она тотчас уклонилась и, поднырнув под противника, умудрилась выдернуть из-под Кощея его собственные ноги. Он грохнулся плашмя на спину.

— Прояви каплю смелости, странник! Встань и сражайся. — Баба Яга три раза сильно наступила на лицо Кощея, и он принялся метаться, пытаясь избежать ее тяжелых ботинок. Наконец он поднялся и замер, пригнувшись, словно дикое животное. Кощей хрипло дышал, глаза его пылали двумя угольями в обрамлении черных как смоль волос.

— Патриарх Иаков боролся с ангелом, — произнес Кощей. — Видимо, моя судьба сразиться с тобой — и победить тебя.

— Сосчитай пальцы, странник. — Баба Яга раскрыла ладонь, где лежал свежеотсеченный мизинец.

Кощей пораженно уставился на свою кровоточащую кисть и с ревом бросился вперед.

Но Яга искусно увернулась, а потом обошла Кощея с другой стороны.

— Уже восемь! — прокаркала она.

Опустив голову, Кощей врезался в Бабу Ягу, осыпая ее ударами. Некоторые даже попадали в цель, но Яга опять взяла над врагом верх — прошмыгнула между ног Кощея и обрушила свои локти на его спину.

Он упал ничком.

— Шесть!

На сей раз Кощей поднялся медленнее. Он оглушено поднес к лицу трехпалые руки. Из четырех обрубков фонтанчиками била кровь.

— Сначала пальцы, потом каждое ухо, — произнесла Баба Яга нараспев, будто читала заклинание. — Нос, большие пальцы ног, затем самое дорогое.

У Кощея внутри что-то сломалось.

Он побежал.

Баба Яга погнала странника прочь. Она мчалась за ним мимо церквей и дворцов, пересекала площади и открытые пространства Кремля, время от времени повизгивая и покрикивая, чтобы он знал, что совсем недалеко. Вскоре они достигли южной стены. Кощея охватила слепая паника, и поэтому он самостоятельно загнал себя в ловушку. Яга преследовала его по лесистым склонам Тайницкого сада, пока он не налетел на преграду, и там уже некуда было бежать, только вперед, в Тайницкую башню.

Кощей не заметил слабых струек дыма, сочившихся из-под двери.

Кое-как орудуя покалеченной рукой, Кощей распахнул дверь и бросился внутрь.

Но открывшаяся створка обеспечила приток свежею кислорода к огню, тлевшему глубоко внизу. Обжигающие языки взмыли вверх, охватив странника целиком во мгновение ока. Крышу башни заволокло едким черным дымом.

Баба Яга не задержалась полюбоваться плодами своих трудов. Перемещаясь, как смерч, она пропала в ночи.

Зрелище завораживало и напоминало оперную постановку.

Но имелась и кода.

Уж в городе, свернув за угол, Баба Яга налетела на кого-то прямо под уличным фонарем. Раздался громкий женский визг. Но затем (что может показаться весьма странным) потенциальная жертва вцепилась в Бабу Ягу и пристально всмотрелась в ее лицо. Женщина недоуменно покачала головой, но продолжила изучать внешность чудовища.

— Аня? Это ты? — выдавила она спустя минуту или две. — А в университете решили, что ты умерла.

Позвоночник Бабы Яги будто током прошибло.

— Что?.. Как ты меня назвала?

— Аня, — повторила молодая женщина. Она выглядела безотчетно знакомой. Лицо у нее было крайне озабоченное. — Анна Александровна Пепсиколова. Ты даже не помнишь, кто ты?

И вдруг у Яги скрутило все внутренности. Она в замешательстве стиснула кулак и врезала назойливой юной персоне в живот. И с пронзительным воплем умчалась, ища, где бы спрятаться.

Когда баронесса Лукойл-Газпром немного оправилась от шока, она сообразила, что авансы Хортенко представляют собой замаскированную возможность. В новом правительстве он наверняка займет центральное место, второе после царя Ленина. Поэтому он являлся союзником, которого следовало обхаживать. А баронесса знала, как обхаживать мужчин.

Ходили, разумеется, нехорошие слухи о его сексуальных причудах… Но сплетни всегда окрашивают картину в более мрачные тона, чем простые факты. Так или иначе, но еще до того как муж потерял к ней интерес, баронесса порой потакала его грубости и успела приобрести определенный опыт. Сейчас она не предвидела никаких серьезных проблем.

Она изящно взяла пальцы Хортенко в свои и провела ими по щеке. Слишком мимолетно, чтобы ее жест могли заметить в толпе, она поцеловала костяшки пальцев Хортенко.

Она почувствовала его изумление.

Хорошо.

— Князь Московии больше не правит! — восклицал Ленин. Его слова, ошеломляющие и возбуждающие одновременно, повергли людей в неистовство. Раздались громоподобные аплодисменты. Вождь пережидал овацию со стоическим терпением. — История покончила с ним. Теперь командует народ, и он выбрал меня, чтобы… Меня выбрали, чтобы… — внезапно забормотал Ленин, озадаченно вглядываясь в демонстрантов, и… замолчал.

Толпа забурлила и повела себя как-то странно. Неподвижное озеро восхищенных лиц превратилось в бурлящий поток. Люди стремительно разбегались, будто им угрожала смертельная опасность. Баронессе потребовалась секунда, чтобы сообразить, что их испугал не легендарный оратор, но что-то, находящееся позади и выше трибуны.

Она обернулась.

С момента, как баронесса Лукойл-Газпром приняла дозу «Распутина», прошло уже несколько часов. Снадобье по-прежнему делало ее гиперчувствительной ко всем духовным и эмоциональным флюидам, но угли наркотического костра подернулись пеплом. Поэтому при виде допотопного великана баронесса ощутила не радость или восхищение, а испуганное изумление. Гигант беспечно нависал над массовым митингом. Тело его было совершенно во всех отношениях. Но свет от бесчисленных факелов отражался от его громадного лица красноватым сиянием, отчего казалось, что он кривится и смотрит сердито. За людьми наблюдало явно не всемогущее, всезнающее и любящее божество.

Это был колосс с лицом идиота.

Баронесса вздрогнула. Перед ней будто подняли занавес, открывая высшую реальность, более обширную и пугающую, чем остров благоразумия, на котором она, не ведая того, прожила всю жизнь. И чудовище настигло ее: гигантская нога уже опускалась, чтобы сокрушить трибуну и всех, кто устроился на ней. Лукойл-Газпром поднялась со стула и оцепенела.

Царь Ленин необъяснимым образом упал на четвереньки и прыгнул вперед. Ступня обрушилась прямо на него, давя царя и круша в щепки трибуну.

Спустя миг она пропала.

Когда баронесса мало-помалу пришла в себя, то поняла, что лежит на спине. Стулья и обломки досок пригвождали ее к земле, а обрывки флагов опутывали как кокон. Однако ей удалось высвободиться. Она сразу же начала искать тело Ленина. Она шарила руками впотьмах, а в голове метались лихорадочные мысли. Может, он уцелел. Может, он еще будет править. С силой, вызванной остаточным действием «Распутина» или просто отчаянием, она вслепую отбрасывала деревянные балки, копаясь в мусоре в поисках обожаемого народного вождя.

Там и сям медленно перемещались фонари. Похоже, баронесса была не одинока в своем желании. Члены нового правительства наверняка сбежали. Разумеется, они ведь трусы и слабаки! Но слуги Хортенко тихо и профессионально работали — бледные тени, походившие не на людей, а на призраков. Так же поступали и члены Княжеской Гвардии. Когда человеко-медведи склонялись над обломками, то они почему-то напоминали баронессе серые горбатые сугробы.

— Есть! — крикнул кто-то. Донесся звук глухого удара. — Он здесь!

Лукойл-Газпром перебралась через кучи мусора, чтобы присоединиться к остальным.

— Поднимите царя, — велел Хортенко двоим подчиненным, и те послушались. — Вероятно, его еще можно починить.

Баронесса посмотрела на маленькое тело Ленина и удивилась. Что это Хортенко себе позволяет?

Когда подали невзрачный экипаж, Хортенко спросил:

— Что за колымага? Я послал вас за своей каретой!

Человек, к которому он обращался, пролепетал:

— Вы одолжили ее византийскому послу, хозяин. Поэтому мы реквизировали карету у одного из ваших соседей.

— Одолжил свою карету? Никогда ничего подобного не делал. Что ты мелешь?

— Это слова сервилей из вашего особняка. Посол де Плю Пресьё заявил им, что вы дали ему экипаж… покататься, и поэтому, конечно… Ну, кто бы посмел заявить подобное, не будь оно правдой?

Хортенко помрачнел.

— Я сам разберусь, когда время будет. В данный момент положите Ленина в карету. Баронесса, вы поедете с нами. А вы все будьте здесь и делайте что сможете для восстановления порядка.

Царя Ленина аккуратно уложили на заднее сиденье, положив его голову баронессе на колени. Благородная голова оказалась чересчур тяжела. Авдотья погладила Ленина по руке. Кожа была неприятно восковой и холодной, как у трупа.

— О, мой возлюбленный царь, — прошептала она и расплакалась.

— Прекратите! — рявкнул Хортенко. — Он еще не умер. Парализован, да. Но посмотрите ему в глаза.

Баронесса подчинилась. Веки были приоткрыты, и в них горел слабый свет, правда, тускнея. Губы Ленина зашевелились почти неразличимо.

— Полсотни нас вышло с Байконура, — произнес он еле слышно. — Теперь остался только я. А скоро и меня не будет. — Зрачки его сфокусировались на баронессе Лукойл-Газпром. — Вы…

Глубоко тронутая, она наклонилась ближе, чтобы услышать последние слова царя.

— Вы должны… — прохрипел Ленин.

— Да?

— Жрать дерьмо и умирать.

Когда Даргер и Кирилл полностью обогнули Кремль, Александровский сад почти опустел, и они смогли обычным прогулочным шагом приблизиться к насыпи у Троицких ворот. Бесконечно самоуверенный, Даргер шел впереди, а Кирилл тащился позади, досадливо бормоча.

— Это такая же дурь, как мочу пить, — ворчал он. — Мы лезем прямиком в самое пекло… а зачем? Чтобы заграбастать дюжину книжек! Ну, я понимаю, что если бы там хранились алмазы или что-нибудь… тогда ладно… Но книги?!

— Не сутулься, — невозмутимо отозвался Даргер. — Я знаю, ты чувствуешь себя уязвимым, но сейчас ты выглядишь подозрительно. Не отставай.

— Ага, ты умный и всякое такое, я усек. Но ты точно больной на голову. Интересно, как тебе вообще мозги в голову попали?

— Кирилл, спасение даже одной книги придаст моей жизни смысл, на который я никогда не рассчитывал. Плюс правильный коллекционер заплатит за нее целое состояние… а я надеюсь, что мы уйдем с охапкой.

— Слушай, еще не поздно повернуть.

— А вот и Тайницкий сад. Башню должно быть видно сразу за поворотом.

Тропа вильнула, и они свернули за угол как раз в ту секунду, когда сооружение охватило пламя.

— Боже правый! — вскричал Даргер. — Библиотека!

И рванулся к Тайницкой башне.

Однако не успел Даргер сделать и трех-четырех шагов, как кто-то подставил ему подножку, и он растянулся на земле. На мгновение все почернело, он попытался встать, но не смог. Пара костлявых коленок упиралась ему в спину, и Кирилл настойчиво бубнил в ухо:

— Возьмите себя в руки. Книжки пропали, да и хрен с ними.

— Но они… — возразил Даргер и почувствовал, как в глазах набухают слезы разочарования. — Ты понятия не имеешь, что мы утратили! Вообще не понимаешь.

— Верно, сударь. Но ты не спасешь ни единой страницы, если прыгнешь в проклятый огонь! Книги погибли, и все. От них не осталось даже, чем зад подтереть.

Даргер ощутил, как в его душе что-то умерло.

— Ты… ты прав, конечно. — Невероятным усилием воли он собрался и сказал: — Мир. Хватит. Слезь с меня.

Кирилл помог ему подняться.

— А что нам теперь делать? — спросил юный разбойник.

На плечо Даргеру плюхнулась мохнатая лапа.

— Ну вот я тя и пымал наконес!

— Боже! — Даргер не думал, что этот вечер может стать еще хуже. Однако он ошибался. — Сержант Войтек.

— Ты мало знашь про Княсскую Гвардию, — заметил человеко-медведь. — Ешли думаешь, шо десяток штаканов может вырубить одного из нас на целу ношь. — Речь у него была невнятная, но сила, похоже, никуда не делась.

— Вы замечательный человек, сержант, — произнес Даргер. — Признаюсь, если уж мне непременно суждено быть пойманным снова, то мне не стыдно сдаться вам в плен. Вы просто необыкновенный! Вы воин!

— Отштавить лесь. Никто на нее не купица. — Под мышкой сержант Войтек держал сложенную каталку. Не выпуская Даргера, он встряхнул ее и раскрыл. — А теперь я шнова тя привжу. Если бушь паинькой и не попытаесся сбежать, обещаю не откусывать те рожу. Но тока рыпнись — ставки сделаны. Честней не быват, а?

Даргер уселся на каталку, закинул ноги и лег на спину.

— Как вообще вам удалось…? Нет, не рассказывайте. Вы смогли частично преодолеть дремоту, прежде чем я покинул бар. Хотя вы не могли протрезветь настолько, чтобы остановить меня, но слышали мою беседу с юным Кириллом и поэтому знали, куда мы направляемся.

— Фточку, — кивнул сержант Войтек, затягивая стропы. — Эй! Кстати, о твоем юном подельнике — де он?!

— Пока я отвлекал вас комплиментами, он весьма мудро ретировался. — Даргеру стало немного грустно при мысли, что он, вероятно, никогда не увидит парнишку. Но, по крайней мере, он отчасти утешался тем, что направил стопы мальчика на путь почтенного ремесла.

— Невелика беда. Тя, однако, надо законопатить понадежней. — Сержант Войтек подумал немножко и осклабился. — И у меня есть на примете одно место.

Он повез каталку через территорию Кремля. По пути Войтек лихо преодолел гору мусора, преградившую огромный пролом в стене Теремного дворца. (Даргер пожалел, что его распростертое положение мешает ему рассмотреть все в деталях и природа данной катастрофы останется для него тайной.)

Затем Войтек взвалил каталку на спину и зашагал по неровным ступеням. Он спустился в какой-то подвал, потом пролез в дверной проем и, наконец, поставил каталку на пол.

— Если не трудно, поведайте мне… куда мы направляемся?

— Туннель ведет в особняк Хортенко. Наверно, самое защищенное место в городе, терь, кда Кремль в таком сстоянии.

Даргер лихорадочно размышлял и спросил:

— А это разумно?

Войтек подозрительно прищурился.

— Ты чо?

— Вы заметили, что толпы рассеялись? Значит, революция провалилась.

— Ну… можбыть.

— Не может быть, а точно. Как сказал классик:

Сержант Войтек некоторое время толкал каталку в полной тишине.

— Ты прав, — вдруг тихо согласился он протрезвевшим голосом.

— Могу подсказать, как из нее выбраться.

Сержант застыл как вкопанный.

— Можешь?

— Безусловно. Однако в обмен на мой совет ты должен пообещать освободить меня.

— Как насчет просто пообещать не убивать тебя?

— Не годится. Если ты бросишь меня здесь, меня обязательно найдет Хортенко, тогда ты достигнешь той же цели, а мне придется страдать.

Сержанту Войтеку понадобилась пара минут, чтобы обдумать все варианты. Приложив лапу к сердцу, он вымолвил:

— Клянусь своей честью члена Княжеской Гвардии. Доволен?

— Да. А сейчас приступим к делу. Во-первых, ты должен быстренько достать большое количество легко сбываемого богатства — золота, драгоценных камней и тому подобного добра. После этого мчись к каретнику — хоть из койки его вынь, если надо! Купи крепкую карету и шесть лучших лошадей, какие у него есть. Он сдерет с тебя втридорога, ну и пусть. На кону твоя жизнь. Удирай из Москвы немедленно, не дожидаясь утра, в Санкт-Петербург. В Питере ты сможешь взять билет на пароход в Европу, где остатки добычи позволят тебе жить в удобной анонимности.

Сержант Войтек фыркнул.

— А где парню вроде меня разжиться такими деньжищами?

— Уверен, ты справишься, — заявил Даргер. — Между прочим, Алмазный Фонд на краткий миг остался без охраны.

Удивленный свет начал разгораться в глазах сержанта.

— Ага, — пробормотал он. — Должно получиться.

— А теперь освободите меня, и мы расстанемся друзьями.

— Ха! Освободить скользкого ублюдка вроде тебя? Ни за что. — Сержант Войтек развернулся и направился по туннелю назад, оставив Даргера неподвижно привязанным к каталке.

— Ты дал мне слово Княжеского Гвардейца! — крикнул Даргер ему вслед.

— Баран! — бросил сержант через плечо. — Я перестал быть гвардейцем в ту секунду, когда решил дезертировать.

Попасть в одно из Кремлевских подразделений было огромной честью для солдата Московии, и удостаивались ее только лучшие. Но когда нагой гигант начал ломиться сквозь правительственные здания, сверхъестественный ужас катился перед ним, как огромная волна страха. Воины, которые не отступили бы ни на шаг перед любым противником и сражались бы до последнего вздоха, дрогнули и убежали. Те, кому вменялось в обязанность защищать самое сердце власти своей страны, пребывали в панике.

Довесок же направил сине-белую карету Хортенко вверх по подъездному валу Троицких ворот и припарковался возле Оружейной палаты.

Затем Довесок громко постучал в дверь тяжелым серебряным набалдашником трости.

Ответа не последовало, и он толчком распахнул ее.

— Сюда, — произнес он и переступил порог неохраняемого здания.

Аркадий шел за послом, неся саквояж с импровизированными инструментами грабителя. Иногда он бормотал: «Князь Московии», — как человек, старающийся удержать в памяти некую отчаянно важную мысль и задачу.

Оружейная палата с Доутопических времен являлась музеем Московитских, а прежде и Российских величайших сокровищ. Здесь было на что посмотреть. Но Довесок быстро миновал диковинные предметы роскоши. Его, казалось, не интересовали ни золоченые кареты, ни троны из резной слоновой кости. Он направлялся прямиком к Алмазному Фонду.

— Шевелитесь, молодой человек. И от вас может быть польза… как от мула, на худой конец.

— Князь Московии, — мямлил Аркадий. Его била крупная дрожь.

— Вы замерзли! И пальто у вас промокло. Вы что, в луже плескались? — Довесок снял с Аркадия пальто и заменил его парадным камзолом из толстого сукна, богато расшитого и стоившего целое состояние на любом базаре мира. — Вот теперь будет тепло, — сказал он и добавил: — Боже мой! Что за жуткая гримаса! Каждый раз, когда я смотрю на вас, вы меня пугаете. Держите. — С этими словами Довесок поддел тростью средневековый шлем с безмятежной лицевой маской из серебра и снял его со стены. Он нахлобучил его Аркадию на голову, старательно закрепив ремешки так, чтобы юноше было удобно. — Пожалуйста, постарайтесь не отставать. Времени у нас мало.

Они торопливо шагали по тусклым серым залам Оружейной палаты. Увы, им часто приходилось задерживаться перед витринами, чтобы Довесок мог вскрыть замок (он орудовал инструментами, взятыми из собственного карманного набора, которые планировал использовать в Пушкинском музее) и выбрать ту или иную вещицу. Конечно, проще было бы разбить стекло, но Довесок не хотел уподобляться вандалам.

Он быстро нагрузил Аркадия самым лучшим, что попадалось на глаза. Что может сравниться с императорской короной, усыпанной пятью тысячами бриллиантов и увенчанной красной шпинелью, — вторым по величине самородком этой породы, какой когда-либо находили в недрах? А что составит конкуренцию скипетру Екатерины Великой со знаменитым громаднейшим алмазом «Орлов»? Инкрустированные драгоценными камнями нагрудные доспехи тоже попали в лапы Довеска. В принципе, он не помнил, чтобы читал в путеводителях об этой реликвии, и хотя выглядели доспехи аляповато, Довеску они понравились. Не пропустил он множество других безделиц. Например, карманы камзола Аркадия были доверху набиты искусно сделанными золотыми и серебряными яйцами.

— Видишь?

— Князь Московии.

— Да-да, просто замечательно. Твое чувство долга достойно всяческих похвал. Но постарайся сосредоточиться на текущем моменте. Главное, чтобы у нас не возникло серьезных проблем. А сейчас продолжим нашу экскурсию.

И Довесок вручил Аркадию ворох дамасских сабель, платиновых кубков и кинжалов в ножнах. Сам же американец старался держать руки пустыми, а сознание ясным и острым. Однако, натыкаясь на камни без оправы, он тотчас опускал их в карман, пока не набралась изрядная горсть.

Груз, который тащил Аркадий, сделал бы их с Довеском невероятно богатыми. Неоправленные камни были лишь страховкой.

Музей ночью представлял собой жутковатое место, освещенное только биолюминесцентными колоннами. Случайные звуки, неизбежные во всех старых зданиях, легко обретали закономерность в нервном мозгу. Поэтому когда Довесок (далеко не трус) услышал нечто похожее на далекие шаги, он не придал им никакого значения.

Внезапно до него и Аркадия донесся звон. Похоже, где-то разбилось стекло.

Довесок замер. Кто-то еще пробрался в Оружейную палату с теми же намерениями, что и он, и только что разбил витрину.

Ладно… на двоих здесь богатства больше чем достаточно, чтобы вывезти все, потребовались бы недели свободного времени и целый товарный поезд. Но самый акт грабежа — а Довесок знал это по опыту — возбуждает жадность. Алчность делает людей жестокими и непредсказуемыми.

— Нам пора, Аркадий, — шепнул он. — Я хочу, чтобы ты следовал за мной как можно тише. Сумеешь?

Ответа не было.

— Аркадий? — повторил Довесок и оглянулся.

Но тот исчез.

19

Парадный выезд Жемчужин обернулся смертельным разочарованием. Улицы поначалу пустовали, а затем заполнились несчастными людьми, спешащими прочь от центра Москвы. Ни радости, ни счастья не было в глазах горожан. Правда, кое-кто нес факелы, но эти типы не походили на людей, которым стоило доверять. Никто не выкрикивал приветствий и не бросал цветов. Жемчужины пару раз радушно помахали своими ручками, но потом отодвинулись от окон и надулись.

Когда они подъехали к Большому Кремлевскому дворцу, на крыльце не играли музыканты и почетный караул не отдавал красавицам честь. Площадь была зловеще-сумрачной и унылой.

— А где все? — спросила Нимфадора, когда неандертальцы помогли Жемчужинам выбраться из карет.

Энкиду помолчал и уставился на слабо светившиеся аккуратные цепочки уличных фонарей.

— Не знаю, — ответил он наконец. — Но на вашем месте я бы развернулся и отправился домой. — Он вскинул руки, защищаясь от гневных взглядов Жемчужин. — Простите! Я просто так сказал.

Олимпия принюхалась.

— Я чую дым. Наверное, дом горит? Именно поэтому никого нет?

— Пожар нас не касается, — заявила Русалка. — Давайте же встретимся с нашим царственным супругом.

Недолго думая, Жемчужины в сопровождении неандертальцев вошли во дворец и взлетели по мраморной лестнице в Георгиевский зал. Стража у дверей отсутствовала, и зал был пуст. Горели без присмотра лампы. Тишина была столь абсолютной, что, казалось, звенела.

— Может, послать весточку, — нервно пробурчал Энкиду.

— Цыц! — рявкнула Русалка. — Воспользуемся зеркальными дверями.

Они толкнули створки, ведущие в восьмиугольный Владимирский зал, и резко остановились, ибо это помещение не пустовало. Потрепанные члены Княжеской Гвардии развалились в изящных резных креслах, курили сигары и сплевывали на паркет и на девственно-белые стены, которые успели сильно пострадать после столь непозволительного обращения. Двое гвардейцев устроились на полу и кидали кости.

— Прекратить скандальное поведение! — скомандовала Русалка. — Дворец не место для разгильдяйства! Наш царственный супруг будет в ярости, когда мы ему все расскажем.

Стража вытаращилась на них. Через несколько секунд все гвардейцы разом поднялись.

— Простите, что указываю на это, госпожа, — произнес предводитель, — но вам вообще не полагается здесь находиться. И тем более отдавать распоряжения.

Вперед выступил неандерталец.

— Меня зовут Энкиду. Это мои парни. — Он ткнул большим пальцем через плечо. — А твоего имени я что-то не уловил.

Человеко-медведь оскалился и рыкнул:

— Капитан Пипалук, Княжеская Гвардия.

— Ну, капитан Пипалук, по-моему, тебе надо обращаться с дамами почтительно. Они прибыли из самой Византии, чтобы выйти замуж за твоего начальника. Из-за них у тебя могут быть крупные неприятности.

Медведи-гвардейцы хрипло расхохотались.

— За князя? — выдохнул их предводитель. — Невозможно!

— Он ведь в Тереме, правильно? Вон за той дверью?

Капитан Пипалук напустил на себя серьезный вид и объяснил:

— Он был там, когда мы в последний раз его видели. Но мы не ходим в его покои, пока за нами не пошлют — и вы не пойдете.

Энкиду оскалился по-звериному.

— Тогда мы предпримем ответные меры, ребята.

Пока он говорил, неандертальцы и медведи-гвардейцы небрежно выстроились для битвы.

— Что ж, — вымолвил капитан Пипалук. — Историческая стычка. Генетические лаборатории Византии против российских. Старая культура против новой. Увядание против юности. Если вдуматься, вы даже одеты подходяще, эти ваши дурацкие костюмчики и шапочки… Полагаю, настал момент передачи эстафеты.

— Знаешь что? — процедил Энкиду. — Ты и вправду складно болтаешь. У меня нет ни малейших сомнений, что вы умнее нас. Может, и рефлексы у вас получше. И, наверное, вы даже сильнее. На свете и более странные вещи случались. Но все-таки у нас есть одно преимущество.

— И какое же?

Энкиду похрустел костяшками.

— Нас втрое больше, чем вас. Исходя из моего опыта, это значит, что мы победим.

Две группы с ревом бросились друг на друга, занеся кулаки.

— Мальчики! — воскликнула Этери. — Так нечестно!

— Но они неплохо смотрятся, — возразила Евфросинья. — Ведь мужчины всегда дерутся и затевают войны. Думаю, они просто пытаются произвести на нас впечатление.

— Ну, на меня они точно впечатления не производят, — фыркнула Евлогия.

— Сестрички, — заметила Русалка, — дорога в Теремной дворец открыта. Дорога свободна.

— Ой! — пискнула Нимфадора. — А можно?

— Удача любит смелых, — улыбнулась Русалка и зашагала прямо к двери. Прочие Жемчужины заспешили следом.

Раньше у Ани Пепсиколовой был дом. Вернуться туда было немыслимо, ибо это обрушило бы всю тяжесть мести Хортенко и подземных владык на ее родителей. В своей новой и кошмарной жизни она обзавелась множеством врагов, но не нажила друзей. Она спала в постоянно меняющейся цепочке дешевых квартир, где держала только самые утилитарные пожитки.

В Москве она могла укрыться лишь в одном месте — у Хортенко.

Его дом располагался за Садовым кольцом. Аня застыла на парадном крыльце и насчитала пять отдельных пожаров. Но сам особняк в отличие от остальных не пылал.

Что ж… это поправимо.

Теперь, когда в голове немного прояснилось, Пепсиколова почти поверила, что она уже не Баба Яга. А здесь возможны два варианта. Либо действие тяжелой передозировки наркотиков сходит на нет, либо она деградирует, теряя сверхъестественную силу и превращаясь в обычного обывателя. Аня вовсе не была уверена, какое толкование предпочла бы, имейся у нее выбор.

Но если она всего-навсего человек, ей надо полагаться исключительно на хитрость и коварство. Увы, до этих уловок ее отброшенное ведьмовское «я» никогда бы не снизошло. Пепсиколова переступила порог особняка, спокойно и неторопливо проследовала в картотеку. Карлики-саванты корпели над горами папок. Игорек выбирал отчет, пролистывал его, запоминая содержание и передавал Максиму, который делал то же самое. Затем доклад отправлялся в камин, и вскоре от него оставалась серая горстка пепла.

Увидев Пепсиколову, карлики без любопытства уставились на нее.

— Я собираюсь поджечь здание, — процедила Пепсиколова. — Ваш хозяин захочет быть в курсе. Отправляйтесь немедленно и сообщите ему.

Игорек и Максим подчинились.

Пепсиколова подхватила охапку документов и настольную лампу. Поднялась по лестнице на верхний этаж и подожгла занавески. Они полыхнули, и Аня отшатнулась. Дом сгорит дотла, пламя обязательно доберется до подвала, а она сделает то, что нужно.

Спустя некоторое время находившиеся на первом этаже почуяли дым. Наверх прибежал слуга с графином воды.

— Скажи своему хозяину, что Анна Александровна вернулась домой, — произнесла Пепсиколова. — У него много вещей, которыми он дорожит, поэтому, уверена, он захочет их спасти.

Ее собственные слова показались Ане мягкими и разумными. Но нечто в ее тоне или выражении лица заставили слугу круто развернуться и умчаться, расплескивая воду в такт длинным шагам. Потом она услышала, как снаружи бьют молотом в рельс.

Она спустилась в холл.

Распахнув парадные двери особняка настежь, Пепсиколова уронила на коврик одну-единственную папку. Отступив внутрь, она уронила вторую. Оставляя за собой след из папок, как из хлебных крошек, она направилась в подвальный кабинет Хортенко, где ее держали в клетке.

Именно там все и началось.

И там все закончится.

Толкнув дверь, она очутилась в комнате, которую знала слишком хорошо. Собаки в клетках принялись скакать, лаять и выть, отчаянно бросаясь на прутья. Они уже чуяли дым, наполнявший воздух привкусом безумия.

Закрыв за собой дверь и подсунув под нее последнюю папку — половина снаружи, половина внутри, — Пепсиколова бесстрастно оглядела свору. Будь собаки человеческими существами, она бы оставила их в клетках, не задумываясь. Людей она не особенно жалела. В основном они заслуживали своей незавидной участи. Но животные были такими же невинными существами, как и она сама, когда тайная полиция впервые приволокла ее, голую и рыдающую, в подвал. Она не могла позволить им умереть.

Пепсиколова сняла с пояса Большого Ивана, наименее любимого из своих ножей, и, используя рукоятку как молоток, методично переколотила все замки.

Собаки прыгали и плясали, когда она выпускала их. Псов охватила истерика от страха и свободы. Некоторые слегка покусывали ее, она не обращала на это внимания.

Она как раз сбила последний замок, когда на лестнице раздались шаги.

— Пожалуйста, не надо, — умолял женский голос. — Пожалуйста, Сергей Немович. Отпустите меня.

Пепсиколова не расслышала ответа.

Хортенко пинком открыл дверь в подвал. Под мышкой он держал собранные папки, а другой рукой волок за собой элегантно одетую даму. Ее он швырнул на пол. Сдернув очки, он посмотрел на Пепсиколову фасетчатыми глазами. Лицо его покраснело от гнева. Но тон как всегда был мягок и сдержан.

— Ты переступила черту, маленькая Аннушка, — пропел он. — Поэтому я…

Стая атаковала своего врага.

Хортенко упал навзничь и был погребен под собачьими телами. Светская дама метнулась в угол и завопила. Но собаки на нее не нападали. Им не терпелось сорвать кожу с Хортенко и добраться до плоти мучителя. Они рычали и лаяли, с их клыков капала пена. Они дрались друг с другом за право первенства. Но если кобели были жестоки, то суки оказались еще хуже: они рвали и драли главного шпиона с непристойным злорадством.

И первой среди них стала Пепсиколова.

Она забыла про ножи. Она впилась в Хортенко зубами и царапала его ногтями. Звук, который Хортенко издал, когда ее челюсти сомкнулись у него на шее — пронзительный визг, почти писк, — был почти так же хорош, как шматок мяса, который она вырвала из его трепещущего горла.

Аркадий брел, шатаясь, по руинам Теремного дворца, полуслепой из-за маски. Он не понимал, почему его сюда занесло. Но фрагментарные украшения были знакомы ему по школьным учебникам истории. Князь Московии наверняка где-то неподалеку! Но повсюду царил хаос, и юноше не удавалось отыскать ни одного следа великого человека!

Под ногами хрустели изразцовые плиты. Он споткнулся и упал ничком. Когда он поднялся на ноги, перед ним открылась лестница, и внезапно Аркадий очутился у ее подножия.

Наконец юноша приковылял на Золотое крыльцо, нечто вроде просторной прихожей, в которой имелся ход в Большой Кремлевский дворец. К счастью, здесь почти ничего не пострадало. Но ни людей, ни гвардейцев Аркадий не заметил.

Обескураженный и измотанный юноша плюхнулся на верхнюю ступеньку короткого пролета, ведущего в палату. При дневном свете она наверняка смотрелась восхитительно. Теперь ее освещали только два масляных фонаря, которые чадили на стенах. Помещение было мрачным и напоминало какой-то призрачный дворец. А может, все умерли и только он остался в живых? Вдруг он каким-то образом пережил человечество и обрек себя на вечное одиночество и отчаяние? Или он сам умер и осужден блуждать по руинам собственной жизни? Что, если он никогда не найдет выхода?

Такие смятенные и беспорядочные мысли обуревали его, когда Бесценные Жемчужины, щебеча и смеясь, впорхнули на Золотое крыльцо. И замерли при виде Аркадия.

Внезапное замешательство Жемчужин было понятным. В зеркале, висевшем напротив, Аркадий лишь смутно различал свое жутковатое отражение. Он тупо таращился на себя и не узнавал. Кто этот человек в роскошном камзоле, в шлеме с гладкой серебряной личиной, увенчанном короной с бриллиантами? Это был он сам, пребывающий в тяжком раздумье и полном одиночестве. Неверные отблески фонарей освещали красно-золотое убранство палаты, а сам Аркадий мог послужить раскрашенной вручную иллюстрацией к детской книжке про рыцарей. Царь Саладин, отдыхающий после победы над зенгидами, например, или Иван Грозный, раздавленный виной после убийства сына.

Жемчужины сбились в кучку. Нимфадора выступила вперед и робко окликнула юношу:

— Сударь?

Аркадий поднял голову. Жемчужины ахнули. Они явно были удивлены, что он живой.

— Сударь, я должна спросить. Вы кто?

— Я?..

Аркадий не сомневался, что ответ на данный вопрос существует. Он принялся шарить в пляшущих коридорах сознания. Там все ужасно перепуталось. Но затем он припомнил свою задачу, долг, святое дело, погнавшее его на страшные московские улицы в самую кошмарную из ночей. Он должен найти князя Московии. У него сообщение для князя. Он должен предупредить…

— Князь Московии.

С воплями восторга Жемчужины сомкнулись над ним.

Когда Пепсиколова и ее новые друзья покончили с Хортенко, его тело сделалось неузнаваемо. Аня стояла и трясла головой, стараясь заставить себя мыслить ясно и рационально. Подвальная дверь была распахнута, светская дама улизнула. Конечно, она поступила правильно. Прочие, однако, жались вокруг Ани, боясь идти сквозь задымленные комнаты наверху.

— Тихо, не бойтесь, — заворковала Пепсиколова. — Не хотите — значит, не надо. Вон там есть другой выход.

Она отперла замки, отодвинула щеколды и распахнула дверь в систему тайных туннелей. Несколько собак просочились мимо Ани и прыгнула в темноту.

У Пепсиколовой не было приятных воспоминаний, связанных с туннелями. Однако они вели не только в Кремль, но и в здания Москвы, как общественные, так и частные. Она раздумывала, какой путь выбрать, но неожиданно заметила что-то прямоугольное, прислоненное к каменной стене коридора, и это оказался, как ни странно, предмет мебели. Нечто вроде хирургического стола или кушетки, которые используют в больницах. Как бишь ее? Каталка. Приблизившись, Пепсиколова остолбенела. Она увидела англичанина, Обри Даргера, беспомощно привязанного к лежаку.

— Ну и ну! — необъяснимо повеселев, воскликнула она. — Кто-то потратил много сил, пристегивая тебя.

Легкое движение запястья — и в руке Ани сверкнула Святая Кирилла.

Лицо Даргера расплылось в улыбке облегчения.

— Хорошая девочка! — воскликнул он. — Молодец! Освободи меня, и мы… — Затем, когда нож двинулся не к стропам, но по направлению к его промежности, Даргер пробормотал: — Гм… извини, но… нельзя ли полюбопытствовать… что именно ты делаешь?

Пепсиколова посчитала, что он задал крайне коварный вопрос. Она тщательно раздумывала над ответом и смотрела на Даргера суровым немигающим взглядом.

— Нечто, что я хочу сделать, — ответила она, в конце концов, — уже очень-очень давно.

Святая Кирилла прошла сквозь ремень Даргера, словно тот был из бумаги. Тихонько напевая, Пепсиколова продолжила срезать сначала брюки иностранца, а потом рубашку. Ее жертва возражала, но Аня не трудилась слушать Даргера. Когда он оказался полностью гол, она скинула свои ботинки, стянула штаны и забралась на распростертое тело англичанина.

К этому моменту Даргер окончательно убедился, что она сумасшедшая. Что, Пепсиколова вынуждена была признать, вполне соответствовало истине. С круглыми от страха глазами он промямлил:

— Милая юная барышня! Мы явно находимся в неподходящем месте для подобных развлечений. Вы не должны… не должны…

Но Пепсиколова низко склонилась над Даргером, и предостерегающе похлопала его по губам плоской стороной лезвия Святой Кириллы.

— Чш-ш, — прошептала она, выплюнула зуб и улыбнулась. — Понеслась.

Ее пятки впились в бока Даргера.

Наслаждаясь его протестами, Пепсиколова скакала на нем, как на боевом коне.

Сегодняшний день значительно улучшил ее настроение.

Евгений и его расчет были заняты расстрелом горящих домов, дабы ограничить распространение пожаров.

— Ждем ваших приказов, ваше благородие, — протараторил сержант.

— Огонь, — несчастным голосом ответил Евгений.

— Огонь! — рявкнул сержант.

Пушка выстрелила.

Разумеется, его люди выражали неудовольствие от былой нерешительности своего командира. Все делалось строго по уставу. Ни развязности, ни поблажки, ни товарищеских подначек, ни следа непринужденного понимания с полуслова, естественного для хорошо сработанного расчета. Только жесткая приверженность мельчайшим деталям устава.

— Следует ли нам зарядить и выстрелить снова, ваше благородие? — Сержант вытянулся по стойке «смирно», прямой как палка. Его взор был бесстрастен.

— А что вы посоветуете, сержант?

— Ваше благородие! Ничего не посоветую, ваше благородие!

— Тогда мы передвинем орудие дальше по улице и разрушим соседний дом.

Спустя пару секунд Евгений понял, что он опять ошибся. Следовало выпустить очередной снаряд в дымящийся мусор или передвинуть орудие в другом направлении. Однако сержант отрапортовал:

— Ваше благородие! Есть, ваше благородие!

Евгений едва не плакал от унижения.

И вдруг, в нарушение устава, какой-то стрелок закричал и указал на небо. Обернувшись, Евгений увидел самое потрясающе зрелище в своей жизни: голый великан возвышался над зданиями — совсем недалеко от расчета. Языки пламени отражались от его кожи, отчего она мерцала. На краткий миг Евгений предположил, что он погрузился в мистический транс и узрел одного из демонов Преисподней.

Гигант перемещался на фоне звезд. Он медленно повернул в Театральный проезд, направляясь прямо к солдатам.

Лошадь Евгения встала на дыбы. Некоторые вояки явно приготовились бежать наутек. Кто-то выронил банник для прочистки пушечного дула и собрался удрать восвояси.

— Оставайтесь на местах, черт вас побери! — заорал Евгений, хватая запаниковавшего солдата и швыряя его к пушке. Он выхватил саблю. — Я убью первого, кто сломается! Сержант, вы командуете своими людьми или нет? Развернуть орудие. Дать мне вертикальную наводку. Вы что, зайцы да гиены? Стойте и сражайтесь как русские, на чье имя вы претендуете!

— Командир, — сказал сержант, — нет ни минуты для точного…

— Так наводи на глаз!

Орудие нацелили, вертикальный угол поправили.

— По вашей команде, лейтенант.

— Подпустите его ближе. У нас времени только на один выстрел.

— Сейчас, командир?

— Рано.

— Хороший прицел, ваше благородие.

— Еще чуть-чуть… — прошептал Евгений.

— Он близко, мать его.

— Нет, пока я не скажу, — отрезал Евгений. Он дождался последнего возможного мгновения, а потом заставил себя молча сосчитать до трех.

— Огонь!

Они выстрелили.

Громадное сердце князя Московии билось так тяжело, что готово было разорваться. Он не питал иллюзий на свой счет. Тело его предназначалось для распростертого и дремотного существования. Он не мог долго жить, как любой из его собственных миниатюрных подданных. Его могучие кости подверглись сотням микропереломов из-за вызванных его прогулкой перегрузок. Его внутренние органы, сокрушаемые силами, которым они никогда не были предназначены противостоять, отказывали. Спустя несколько секунд его сердце остановится.

Он понимал, что это случится, еще когда стремился проснуться, ибо громадный мозг князя был способен на чудеса экстраполяции. Более того, ведя до сих пор лишь призрачное существование, он не был подвержен страхам, естественным для человека, чувствующего приближение смерти. В точности наоборот. Впервые он оказался способен испытывать полноценные эмоции и полностью им отдался, растворившись в дивных ощущениях.

Он знал, что его ждет: короткая, но радостная жизнь.

На улице он увидел артиллерийский расчет, суетящийся у орудия. Люди напоминали крошечных солдатиков, и князь любил их с искренностью ребенка, который души не чает в своих игрушках. У них были крохотные плюмажи на киверах и микроскопические латунные пуговицы на мундирах. Они забивали порох и ядро, а их командир размахивал саблей, поблескивающей в лунном свете.

И вдруг сердце князя отказало. За миг до того, как мир потемнел, правитель Московии увидел в жерле орудия облачко белого дыма.

Умирая, он жалел, что так и не узнал, что будет дальше.

Когда Аркадий очнулся, он услышал голосок Жемчужины:

— Это было приятно. А теперь?..

Аркадий осознал, что лежит на спине и штаны спущены до лодыжек. Один ботинок пропал, равно как рубашка и камзол, но шлем по-прежнему красовался на голове. Каждая мышца в теле болела, будто его били кувалдой. Кроме того, он был целиком и полностью выжат. Не мог даже пальцем пошевельнуть или хоть слово вымолвить. А заставить себя открыть глаза и подавно. В довершение всего он не помнил ничего из того, что с ним только что проделали шесть безупречных Дочерей Иштар.

— Я хочу увидеть лицо нашего жениха, — промурлыкала Этери. (Он узнал ее сладостный голос, на который некогда молился и который до сих пор волновал его сердце.)

Голова Аркадия моталась из стороны в сторону, пока Этери дергала и тянула за серебряный шлем. Наконец она догадалась расстегнуть ремень под подбородком.

Воцарилась тишина.

— Ой… Аркадий! — воскликнул кто-то.

Послышалось торопливое шарканье: Жемчужины собрались вокруг распростертого тела юноши и потрясенно на него уставились.

Удивительно, что ни одна из них не умерла. Мысленные команды, встроенные в них инженерами-генетиками Халифа, не сработали. Жемчужины насладились сексом с князем Московии (по крайней мере, они так считали), и акт любви освободил их от психических оков. Теперь они могли делать что пожелают и с кем хотят, как и положено от рождения женщинам повсюду.

— Но почему на нем корона?

— И скипетр в руках?

— У него в карманах камзола драгоценные камни, ювелирные украшения, золотые слитки…

— Он стал вором! — воскликнула Этери.

— Как романтично, — недоверчиво сказала Евлогия.

— Недостаточно романтично.

— По-моему, все, что меньше самоубийства, оскорбительно.

— В любом случае сокровища принадлежат русскому народу и государству Московии, поэтому мы не можем присвоить их себе, — подытожила Этери. — Посмотрите на филигранное золотое яйцо! Нельзя просто оставить Аркадия здесь, чтобы он сбежал с добычей.

— В зале есть сундук, положим все вещи в него. Когда неандертальцы вернутся, поставим Энкиду на стражу у сундука для великого князя.

Кто-то кашлянул.

— Вот и мы, — прохрипел мужской голос, и одновременно другой произнес: — Мы выиграли бой.

Жемчужины завизжали.

— Закройте глаза, мы растрепаны!

— Отвернитесь!

— Где моя юбка?

Проклиная свои глаза, столь упорно не желавшие открываться, Аркадий почувствовал, что проваливается обратно в беспамятство.

Аня Пепсиколова неторопливо одевалась. Закончив завязывать шнурки, она выпрямилась и долго смотрела сверху вниз на обнаженного беззащитного Даргера. Он опасливо посматривал на нее. Даргера встревожило выражение ее покрытого запекшейся кровью лица. Аня явно погрузилась в размышления. И действительно ее одолевали занятные мысли. Может, стоило сбрить англичанину все волосы на теле? Это было бы весьма символично, особенно с учетом ее длительного и трудного путешествия в подземном мире. Она всерьез рассмотрела интересную возможность, но затем отбросила идею. Она и так сделала достаточно.

Вслух Пепсиколова произнесла:

— Теперь все… разобрались.

— Спасибо, было очень приятно, — выдавил Даргер с елейной неискренностью. Хотя, учитывая обстоятельства — изнасилованный и до сих пор накрепко привязанный к каталке, — он не был, строго говоря, под присягой. — Где, осмелюсь спросить, ты пропадала?

— Там и сям. — Пепсиколова одернула рукава куртки и пожала плечами. — Ну, ты понимаешь.

— Что ты делала?

— То да се. — Она надела кепку и тщательно выверила угол наклона козырька. — Ничего особенного.

— Рад слышать, — в голосе Даргера прорезалась лукавая нотка. — Итак, моя милая Аня, а сейчас, когда мы испытали взаимный экстаз, надеюсь, тебе тоже было хорошо? — мы должны обсудить наше общее будущее.

— Будущее?

Аня была совершенно уверена, что Даргер не испытал ничего даже отдаленно похожего на экстаз. Она бы заметила. И вообще, ей было на него наплевать. В данный момент ее волновала лишь собственная кожа, которая загрубела и чесалась.

— Сперва я вымою лицо и руки. А еще… Не знаю. Может, погуляю.

И Пепсиколова повернулась к Даргеру спиной. Сейчас она разом отвергла и карьеру шпиона, и Нижний Город — словом, все, что случилось с ней с момента знакомства с Хортенко, — и пошла прочь. Далеко впереди она увидела нечто, терпеливо ее поджидавшее, и невольно улыбнулась.

Даргер заискивающе рассмеялся.

— Дурочка любимая, — пролепетал он. — Я имел в виду будущее наших отношений. Наши чувства друг к другу. Я же слепой дурак! Тратил время на поиски могил, библиотек и царей, а ты всю дорогу была прямо передо мной. Но я все исправлю, моя драгоценная, клянусь!

Голос Даргера становился все глуше.

— Нам нужно обсудить планы, моя сладкая. Дать обещания. Купить обручальные кольца. Мы должны… Ты наверняка… Подожди!.. Вернись! Ты забыла меня развязать!!!

Но Аня Пепсиколова уже не слушала.

Спустя пять долгих унылых минут Даргер осознал, что Пепсиколова забыла большой нож, который носила на поясе. Он выскользнул из ножен на каталку, когда она стягивала брюки, а потом свалился на пол в ходе осуществления ее необъяснимой страсти. После она не потрудилась его подобрать. Даргер покряхтел, скосил глаза и увидел желанное лезвие.

Даргер с жадностью смотрел на него. Он прикинул, что для отчаянного и решительного человека, в принципе, возможно опрокинуть каталку: надо только энергично и последовательно перемещать собственный вес. Затем с помощью различных уловок он подтянет нож поближе, разрежет одну из строп, а потом будет еще проще…

Через полчаса — а это были мучительные и тревожные минуты — дело было сделано.

Аркадий пропал, а вместе с ним и большая часть того, что Довеску удалось изъять из музейных залов.

Хуже всего было то, что до него вновь донесся звук разбиваемого стекла — наверное, вор занялся очередной витриной. Звон был слишком громкий, а значит, конкурент Довеска приближался. Это также свидетельствовало о том, что работает воспользовавшийся моментом любитель, а не потенциально открытый для переговоров профессионал.

Неужели скоро сбудутся худшие опасения Довеска?

Он огляделся по сторонам, оценивая обстановку.

Из Алмазного Фонда был только один выход. Прозрачные витрины не могли служить укрытием. Впрочем, Довесок такового и не особенно искал. По натуре он был боец, а не беглец.

Спустя минуту разлетелась третья витрина. Прямо за дверью в зал, где прятался Довесок.

На мгновение воцарилась тишина. Внезапно дверной проем перегородила чья-то помятая фигура, громадная, как тролль. Незнакомец застыл на пороге, прижимая к груди драгоценные доспехи и холодное оружие.

— Как приятно встретить коллегу, — произнес Довесок, выходя из тени. — Надеюсь, ваши усилия принесли плоды?

С оглушительным грохотом и лязгом непрошеный гость уронил добычу и, наступая на бесценный груз, сделал шаг вперед. Перед Довеском предстал член Княжеской Гвардии во всей своей красе.

— Это мое! — крикнул человеко-медведь. — Только попробуй, хоть копейку тронь, я тебя убью!

Персонаж слегка покачивался. Он явно выпил.

Довесок поднес трость ко рту и легонько постучал набалдашником по губам.

— Поделим пятьдесят на пятьдесят?

— Ха! — усмехнулся гвардеец и заковылял к Довеску, споткнувшись и едва не упав, когда наступил на шлем, вероятно, самого полководца Александра Невского (по крайней мере, так предположил Довесок, а взгляд у него был тренированный). — Сержант Войтек не делится ни с кем, — добавил гвардеец.

— Готов скинуть до трети. Добра здесь гораздо больше, чем мы вдвоем можем надеяться унести самостоятельно.

Сержант Войтек набычился и оскалился. Затем поднял лапы, один за другим разгибая пальцы, дабы выпустить когти.

— Ты что, вообразил, что бывшего члена Княжеской Гвардии можно подкупить?

И направил удар Довеску в голову.

Тот быстро увернулся.

— Право же, сударь, нам незачем драться. Нас окружает океан богатства. Бессмысленно ссориться из-за того, кто сколько зачерпнет.

Второго удара он едва избежал.

— Никто мое не возьмет!

— Должен признать, что вы это точно подметили, сударь, — проговорил Довесок, отчаянно нащупывая подходящую стратегию и пятясь назад.

Расстояние между соперниками сокращалось. Правда, в конце концов, можно дать стрекача. Но гвардеец, вероятно, не только сильный, но и ловкий тип. Лишь опьянение не давало ему просто броситься вперед, схватить Довеска и раздавить в медвежьих объятиях.

— Ночь есть ресурс невосполнимый, и с рассветом восстановится прежний порядок, — убеждал Довесок Войтека. — Никому из нас не улыбается быть обнаруженным здесь завтра утром.

— Стой спокойно, чтобы я мог тебя убить!

Сержант Войтек от души замахнулся на Довеска, но в последнюю долю секунды промазал. Алкоголь явно испортил ему реакцию. Этот факт Довесок решил использовать для собственной выгоды.

— Разве нет иного решения, чем смерть? — спросил он с искренней печалью. Трость он держал перед собой, одной лапой за набалдашник, а другой за кончик, словно надеялся отразить с ее помощью гигантское чудовище.

— Нет! — свирепо рявкнул Войтек.

— Тогда я обязан сообщить вам, сударь, что вы пьяный урод, предатель, вор, убийца, позор мундира… и, увы, даже не джентльмен.

С яростным ревом сержант Войтек кинулся вперед.

Довесок шагнул в сторону, как матадор, уворачивающийся от быка, убрал деревянные ножны, составлявшие половину его шпаги-трости, и вонзил клинок в незащищенный бок гвардейца.

Лезвие легко вошло прямо в сердце.

20

Бесчисленные акты героизма и трусости, предприимчивое мародерство и святое всепрощение, мелкие жестокости и необъяснимая доброта смешались в зоне массового бедствия, в каковую превратилась Москва. Жителям великой столицы, угодившим в передрягу, которая казалась им концом света, была дарована редкая возможность встретиться со своим истинным «я».

Так и было, по крайней мере, для одного юноши, который, истекая кровью, покинул «Новый Метрополь» через заднее окно гостиницы. Молодой человек рыдал и притискивал к своей груди бочонок «Распутина», завернутый в одеяло, украденное из номера. Он похромал сквозь лабиринт обезумевших улиц. Столбы черного дыма вставали из беспомощного трупа города у него за спиной и сливались в чадящий саван над головой.

Аркадий уходил.

Спустя несколько часов измученный Аркадий добрался до предместий. Здесь город превращался в ничто, и начинались унылые сельские угодья. Юноша остановился, чтобы принять дозу. У него не было денег, коня, и он безумно стыдился самого себя. Все его московские связи резко оборвались. Маловероятно, что кто-нибудь снова захочет встретиться с ним в Москве и просто поболтать о пустяках. А путь до родного дома — невообразимо труден и далек! Кроме того, Аркадию нужно было приготовиться к опасному путешествию — к странствию по пустыне, где обитали воющие чудовища.

Но что должно быть сделано, то должно быть сделано. Механические бесы, сами того не желая, дали ему оружие, с помощью которого он сотрет тварей с лица земли. Отец гораздо лучше него поймет, как применить «Распутин» с пользой. А от Аркадия требовалось лишь доставить снадобье по адресу.

Он расправил плечи и побрел вперед.

Когда Ирина нашла свою подругу, дух баронессы Лукойл-Газпром пребывал в еще худшем состоянии, чем ее перепачканная одежда и растрепанная прическа. Беглянка, обхватив голову руками, скорчилась на ступенях какого-то дряхлого дома, который явно нуждался в ремонте.

— Я безумно устала от политики и света, — произнесла она, не поднимая глаз, когда Ирина спрыгнула на землю из фаэтона баронессы и подбежала к приятельнице. — Я мечтаю удалиться в деревню, где мне никогда больше не придется иметь дела с людьми. Если бы только я могла жить в совершенном уединении, только я и дюжина-другая подруг. Никаких мужчин. Я полностью покончила с противоположным полом.

Ирина села рядом с Авдотьей и обняла ее за плечи.

— Тебя никто не осудит? Однако сомневаюсь, что твой муж одобрит эту затею.

— Никодим Григорьевич? Он будет счастлив. Я никогда никому об этом не рассказывала, драгоценная моя, но барон хотел, чтобы я делала… определенные вещи. И когда я соглашалась, он… Ладно. Наш брак можно считать неудачей.

Ирина изо всех сил постаралась выглядеть удивленной новостью, о которой давно судачил весь московский свет. К счастью, баронесса была слишком погружена в собственные горести, чтобы заметить сардонический изгиб Ирининых губ, когда та произнесла:

— Я в шоке. Ладно, не важно… Поедем ко мне, Дуняша, и я велю слугам искупать тебя. Потом я высушу тебя собственными руками и отведу в постельку, и ублажу тебя ртом. Я спою тебе колыбельную и посторожу, пока ты не заснешь.

— Милая, дорогая Иришка, — прошептала баронесса. — Что я сделала, чтобы заслужить от тебя такую любящую доброту?

— Ты и вправду не догадываешься?

— О чем?

— В юности я была помолвлена с бароном, а ты его у меня увела. Ты, конечно же, этого не забыла.

— Ой, Ирина Варварина! Мне безумно жаль! Тогда приключилось странное и романтическое лето, со всеми этими вечеринками и флиртом, и я почему-то убедила себя, что ты не возражаешь.

— Я и не возражала, — кивнула Ирина. — Мы должны были заключить брак по расчету. У барона имелись крупные сбережения, а у меня нет. Поэтому мои чувства к нему едва ли играли роль. Но я его боялась. Уверена, именно страх в первую очередь и будоражил мою душу. На самом деле я именно тебе обязана спасением от замужества, которое пугало меня. Даже если разрыв нашей с бароном помолвки и означал, что в результате я лишаюсь финансовой защищенности.

— Ой, Ирочка, пока я жива, ты ни в чем не будешь нуждаться. Все, что у меня есть, твое.

— Верно. Поэтому я твоя подруга.

Ирина говорила Авдотье подобные вещи полушутливым тоном, поскольку знала, что баронесса не понимает, насколько они близки к истине.

Аня Пепсиколова шла по улицам пылающего города, искренне восторгаясь пожарами и разрухой. Она испытывала самую головокружительную радость, какую только можно вообразить. Серый удушливый дым, плывущий повсюду, — великолепно! Пушечный грохот и рушащиеся здания — просто чудесно! Черные хлопья сажи, парящие в воздухе, — восхитительно! Она размахивала руками, как ребенок, притворяющийся птицей или бабочкой. Она была свободна и могла идти в любую сторону, в какую захочется. На восток, на запад, вверх, вниз — не важно. Все дороги хороши, когда никто тебя ничего не запрещает.

Она набрела на пожарную помпу, которую качали три громадных волосатых мужика. Они тушили дымящиеся угли какого-то дома. На крышке помпы застыла женщина такой ошеломляющей красоты, что изумленная Аня даже своим глазам не поверила и невольно остановилась.

Один из гориллообразных мужчин присел на корточки и ласково протянул собаке, которая сопровождала Аню, гротескно большую и толстую ладонь.

— Э-эй, какая славная зверюга. Твоя?

— Да, но будь поосторожней. Веру спасли от усыпления. Она с характером.

Вера взъерошилась и оскалилась, но огромный мужик не отпрянул и ободряюще поцокал языком. Чуть погодя псина смягчилась и позволила ему погладить себя по голове.

— Кто у нас хорошая девочка? — приговаривал он. — Ты хорошая. Ты. Да, ты.

— Мы разделили с ней пищу и теперь связаны, — объяснила Пепсиколова. Затем обратилась к красавице: — По-моему, вы очень счастливы.

Это было потрясающе — встретить кого-то такого же радостного, как и она сама. Все прочие в городе, на кого она натыкалась, казались до странности жутко мрачны.

— Ты права! Сегодня день моей свадьбы, и я праздную его, помогая спасать мою новую Родину. — Красотка изящно спрыгнула на землю и протянула Ане руку. — Меня зовут Нимфадора. Сокращенно Дора. А тебя?

— Анна Александровна Пепсиколова. И кто же счастливчик?

Дора указала на трех неандертальцев.

— Они — Энкиду, Гильгамеш и Рабле. Мы с сестрами написали их имена на полосках бумаги и вытянули каждая по три. Кроме Зоесофьи. Она прислала весточку, что уходит в политику, поэтому муж ей пока не нужен. Вот и хорошо, потому что так у нас у всех поровну.

Пепсиколова не поняла и половины услышанного.

— Трое мужей? — недоуменно повторила она. — И вы можете удовлетворить их всех?

— Поверь, сестренка, — застенчиво улыбнулся ближайший гигант, — может.

Дора счастливо взъерошила волосы свежеиспеченного супруга.

— Ах ты, увалень.

Внезапный язык пламени заставил ее крикнуть:

— Вон там! — И она поспешила прочь вместе с могучими консортами.^[32]

А Пепсиколова с собакой отправились дальше бродить по замечательной, хотя и разрушенной, Москве.

Поскольку Теремной дворец лежал в руинах и некоторые участки Кремля оставались в огне, Спецкомитет обороны собрался на заседание в знаменитом замоскворецком борделе. Барон Лукойл-Газпром уже руководил отсюда спасательными и противопожарными мероприятиями. Высокопоставленные представители старого и нового режимов, которые не погибли и не лишились дееспособности из-за сексуального истощения, столпились в гостиной. Число правящего класса сильно уменьшилось, и столь велика была нужда восстановить работающее правительство, что никто не тратил время на внутриполитическую борьбу. Это могло недельку подождать.

— Во-первых, спасибо вам за то, что пришли, — произнесла Зоесофья. — Барон Лукойл-Газпром попросил меня взять на себя роль секретаря данного собрания.

Никто не мог предположить, откуда здесь взялась такая соблазнительная и вызывающая всеобщее уважение юная женщина. И никто не догадывался, насколько ловко она противопоставила друг другу самых амбициозных членов Комитета, назначив их политических противников на весьма авторитетные позиции.

— Он сам будет председателем, пока не выбран новый вождь. Барон, вам слово.

Лукойл-Газпром взглянул на лежащую перед ним повестку дня, будто и не участвовал в ее составлении. Вероятно, так и было.

— У нас много важных дел. Но сперва нужно назвать имя действующего председателя правительства, чтобы заменить нашего великого и трагически скончавшегося князя Московии.

Удивленный шепот облетел стол. Весть о гибели князя потрясла собравшихся. Но, прежде чем кто-либо потребовал подробностей этой пугающей новости, барон произнес:

— Ваши предложения?

Кое-то из присутствующих выпрямился с внезапной решимостью. Государственный инспектор ЖКХ Здрайка протолкался вперед и затараторил:

— Я бы хотел…

— Ярогнев Богданович Здрайка, — прервал его барон и сверился со списком имен, который подсунула Зоесофья. — Известно, что вы принадлежали к организации, созданной лжецарем Лениным… Кстати, я могу перечислить имена тех предателей и изменников. — Паузы хватило на то, чтобы все осознали, что большинство членов упомянутой организации как раз находятся в комнате. Барон продолжал: — И что питали амбиции утвердиться в качестве единоличного правителя Московии. Это делает вас опасной персоной для благополучия государства. — Подняв голову, барон добавил: — Вывести его и расстрелять.

Два солдата, на которых никто не обращал серьезного внимания, схватили несчастного инспектора под руки и выволокли на улицу. Последовала долгая тишина, затем автоматная очередь.

После бури противоречивых эмоций и ряда процедурных вопросов Московия получила кандидатуру нового князя.

Напряженный момент возник, когда подняли вопрос о наказании для замешанных в преждевременном государственном перевороте. Но, поскольку Хортенко умер, а его марионеточное правительство было собрано под давлением, сразу постановили, что единственным мятежником является баронесса Лукойл-Газпром. Каковая из уважения к ее супругу не может быть ни казнена, ни помещена под стражу.

Но и позволить остаться в Москве ей нельзя.

Баронессе назначили щедрую пенсию и отдали на откуп Новодевичий монастырь. У присутствующих имелись проницательные догадки относительно того, чем она там займется, в полях и лесах за пределами города. Но они также понимали, что тайная полиция немедленно заткнет любого, кто станет сплетничать на щекотливую тему. Поэтому «ссылка» Авдотьи всех устроила.

А то, что брак барона был таковым лишь по определению, уже много лет подряд никого не удивляло.

— Зачитываю следующий пункт повестки, — произнес барон, когда с делом его жены разобрались. — «Приготовления к расширению границ Московии и восстановлению утраченного величия Российской империи». Итак…

В итоге на собрании быстро мобилизовали и расширили войска, объявили призыв, создали пачку комитетов с труднопроизносимыми названиями и занялись другими делами. Барону даровали полномочия повысить налоги, чтобы заплатить за уже причиненный городской ущерб.

А это было, по общему мнению, благоприятное начало того, что безусловно станет новым золотым веком российской истории.

Евгений оказался героем дня, когда, увидев голого великана, перенаправил свое орудие против этой сверхъестественной угрозы. Там, где другие бежали, он без колебаний сплотил свой бесстрашный орудийный расчет. Под его командованием отряд с одного выстрела повалил чудовище.

После чего сержант сказал:

— Ваше благородие, а не лучше ли вам отправиться?

— Э?.. — отозвался Евгений, напуганный почтительностью в голосе подчиненного.

— Если вы хотите, чтобы имя нашего отряда вошло в учебники истории, командир, вам следует доложить о происшедшем незамедлительно, — пояснил сержант и многозначительно взглянул на начальника.

Поэтому, не будучи полным идиотом, Евгений развернул коня и помчался как ветер в штаб армии, чтобы доложить о подвиге, прежде чем другие успеют приписать его себе.

По изложении рапорта Евгений, разумеется, был немедленно арестован за пьянство на посту. Штабу потребовались сутки, чтобы принять реальность великана. Зато потом заявление Евгения приняли и подшили, и таким образом оно обрело статус официального. История разлетелась по городу, и юноша мог ожидать скорого освобождения. Будучи благородного происхождения и воспитания, он не сомневался, что повышение по службе не заставит себя ждать. Тем временем ему предоставили просторную камеру с решетчатым окном.

Именно там Евгений познакомился с заключенным помладше его самого, арестованным за мародерство.

— Я сам виноват, — весело признался Анатолий. — Зря я тогда не остановился, а то ведь городская стража опомнилась и замела меня. Но меня обуяла жадность, поэтому куковать мне на княжеских харчах ближайшие полгода.

Слух о том, что князь Московии предательски убит собственными гвардейцами, еще не просочился в народ. Однако барон Лукойл-Газпром уже планировал торжественную похоронную процессию (с пустым гробом человеческого размера, поскольку истинная природа покойного являлась государственной тайной). Гроб решили пронести между рядами виселиц с еще свежими трупами Княжеских гвардейцев.

— Единственное, что меня смущает, это что меня поймали за попыткой обчистить дом собственного дяди. Когда я выйду, мне еще предстоит страшный нагоняй от матушки.

— А чем ты обычно занимаешься? — спросил Евгений. — Когда не мародерствуешь и не шаришь по чужим домам?

— А, я бездельник, повеса, прохвост и ужасный вольнодумец, — сказал Анатолий, глядя Евгению прямо в глаза. У него самого они были зеленые и полные лукавства, но в глубине таилась печаль и бродила боль, которая делала его смех сладким и пленительным. — В зависимости от настроения, конечно.

Евгений почувствовал, как у него тает сердце.

А труп загадочного великана, даже в самой гуще общегородской катастрофы, превратился в аттракцион. У ног гиганта, выставив корзинку для пожертвований, играл струнный квартет. Уличный художник с Арбата продавал моментальные зарисовки горожан, позировавших на фоне любой части тела по собственному выбору. Плоть стремительно разлагалась, и поэтому разносчик продавал клиентам апельсины, чтобы держать плоды у носа, пока желающие позируют. Несколько женщин в скромной одежде стояли перед благородной головой, крестясь и кланяясь в молитве, — хотя никто не потрудился спросить, поминают ли они великана или благодарят Господа за его гибель. Дети, вопившие от радости, карабкались на княжеское плечо и скатывались вниз.

— Как вам нравится? — спросил художник заказчика.

Пухлый коротышка разглядывал картинку — его изобразили в небрежно-героической позе. Он важно попирал своей ногой ладонь гиганта, словно это он лично завалил чудовище, и надувал щеки.

— Хорошо, но я выгляжу немного… как-то чересчур… Можно сделать меня… помускулистее?

— Разумеется, сударь. Все включено в цену покупки.

В конце концов, это была Москва. Здесь можно получить любую вещь, если она вам по карману.

Кирилл открыл бизнес, помогая людям находить их собственные дома. Он стоял на площади Маяковского, зорко озираясь, пока не увидел роскошно одетого (пусть и несколько потрепанного) господина, смущенного и рассеянного на вид. Тогда он метнулся к нему и зачастил:

— Доброе утро, гражданин! Похоже, у вас был тот еще вечерок. Но всем нам пришлось нелегко, сударь. У вас не получается найти дорогу домой? Вы не потерялись? Забыли, где ваш дом? Я буду рад помочь.

— Я… э… — мужчина изумленно уставился на Кирилла. — Думаю, я знаю, где мой дом, — произнес он осторожно. Очки у него съехали набекрень.

— Давайте проверим. Где у вас бумажник? Прямо во внутреннем кармане пиджака. Очень мудро, сударь. Так вору гораздо труднее до него добраться, уверяю вас! Положить его в карман брюк — все равно что выбросить. Я видел, и такое случалось, сударь, и гораздо хуже!

Кирилл открыл бумажник.

— Смотрите… Здесь говорится, что вы В. И. Дыраковский, — это вы, сударь? Да, конечно, вы — и вы живете недалеко от Патриарших прудов. Очень милый район, если мне позволено так выразиться, и пожаров поблизости пока нет. Можете отправиться к себе, поспать чуток, припрятать ценные вещи и успеть выбраться из города в полной безопасности, если что еще случится. Просто держитесь Садового кольца, потом дойдите до Спиридоновки, а через пару кварталов поверните налево. Не ошибетесь! Уверен, вы узнаете собственный дом. — Кирилл засунул бумажник обратно мужчине в пиджак, развернул его и слегка подтолкнул. — Не стоит благодарности, сударь. На моем месте так поступил бы каждый.

Кирилл стоял и махал, пока бедолага не затерялся в толпе. Затем отвернулся, чтобы тайком рассмотреть банкноты, ловко вытащенные из бумажника мужчины. Три сотни рублей. А ведь утро только начинается!

Рядом с Кириллом прогрохотала карета и резко остановилась. Женщина в вуали высунулась из окна.

— Эй, ты! — окликнула она Кирилла. — Ты, в зеленом костюме! Подойди сюда.

Кирилл приблизился, улыбаясь. Возможности открывались, казалось, повсюду.

— Могу я вам помочь, сударыня?

— Да, — женщина открыла дверцу экипажа. — Залезай.

Кирилл забрался внутрь, и незнакомка подвинулась, чтобы дать ему место. С другой стороны от нее устроились два карлика-саванта — внимательные и безмятежные, как всегда.

По приказу женщины карета снова тронулась вперед. Но вместо того, чтобы сказать, чего хочет, она принялась долго и проницательно рассматривать Кирилла. Наконец ему это надоело.

— Вы говорили, я могу вам помочь, госпожа?

— О, да. В особенности если ты та юная барышня, каковой я тебя считаю.

— Вы чего? Я не девчонка. — Кирилл потянулся к задвижке, намереваясь распахнуть дверцу и выскочить. Но дама в вуали уже держала его за шиворот. Хватка у нее была железная.

— Славная попытка, деточка. Может, тебе и удавалось дурачить других, но меня не обманешь. Я читала твое досье и знаю о тебе больше, чем ты сама. Как долго ты выдаешь себя за мальчика?

Долгие годы борьбы за выживание научили Кирилла проницательности. Лицо и поза женщины выражали веселье, насмешку, понимание — и ни тени сомнения. Она не блефовала. Уставившись себе под ноги, Кирилл пробормотал:

— С тех пор как мои родители умерли и я удрал из работного дома три года назад.

Карета рокотала по задымленным улицам. Спустя несколько минут женщина спросила:

— Как тебя зовут?

— Кир… в смысле, Кира, — и она тоскливо отвернулась к окну. Тротуар заполонили растерянные и набитые деньгами клиенты, которые ковыляли в душевном тумане. Кира вздохнула и резко выплюнула: — Я делала очень неплохие деньги.

— У меня есть лучшая и гораздо более выгодная работа для тебя. Я — новая глава Московитской разведки, и мне нужны ясные глаза в низах.

— Чего? Вы хотите сделать из меня шпиона? Доносчика? Стукача?

— У тебя с этим проблемы?

Кира подумала.

— Нет, — тихо ответила она. — Просто вы застали меня врасплох.

— Неужели это должно происходить с каждым городом, куда мы попадаем? — произнес Довесок с легчайшим оттенком досады.

— По крайней мере, можем утешаться тем, что мы тут ни при чем, — ободряюще произнес Даргер. Затем, поскольку был честным человеком, добавил: — Насколько нам известно.

Они находились на Воробьевых горах, которые много месяцев назад по общему согласию назначили местом встречи, и смотрели, как горит Москва. Черный дым стелился над городом. Три здания в Кремле еще горели, а Тайницкая башня, в которой была спрятана библиотека Ивана Грозного, превратилась в огненный столп. Довесок, пытаясь поднять боевой дух товарища, продемонстрировал ему полные карманы драгоценных камней, спасенных из Алмазного Фонда. Без толку.

— Ах, книги, — печально вздыхал Даргер, — все они пропали.

— Наверняка не все, — уговаривал его Довесок. — Некоторые уцелели.

— Только одна. Молодой человек, который показывал путь в библиотеку, схватил ее и успел засунуть в мой карман куртки.

— Можно полюбопытствовать?

Даргер вытащил небольшой томик, раскрыл его и начал хохотать.

— Экономический трактат о природе капитала. Та самая книга, которую мы выбрали в качестве наживки для нашего плана по облапошиванию князя.

Он протянул ее Довеску, который бросил на нее беглый взгляд. Томик представлял собой немецкое первоиздание. Буквы посерели и словно запылились, а страницы сморщились.

— Увы, — произнес Довесок, — это вряд ли кого-нибудь заинтересует. — Он занес руку, чтобы выбросить книжку.

Но Даргер остановил его.

— Эй! Давай не будем разбрасываться полезным имуществом. Возможно, она пригодится нам в нашем следующем предприятии, когда доберемся до Японии.

— Что? Мы отправляемся в Японию?

— А почему бы и нет? Говорят, красивое место. И вдобавок полное сказочных богатств. По слухам, ее правители утопают в роскоши и алчность им неведома. Если подобное вообще можно себе представить.

— Слушай, — сказал Довесок, нагибаясь, чтобы аккуратно положить книгу на траву, и снова выпрямляясь, — нам надо придумать для наших японских друзей нечто новенькое. Мир явно скучает без свежих идей.

И два друга повернулись спиной к пожарищу.

Они вскочили на коней, арендованных по заоблачной цене. Однако деньги, которые они заплатили, были меньше суммы, изначально предложенной за покупку. Поэтому, учитывая тот факт, что они не имели намерения вернуть лошадей их прежнему владельцу, сделка, в принципе, удалась. Кроме того, седельные сумки были набиты полезными вещицами, изъятыми из Алмазного Фонда.

Оставляя Москву позади, Довесок поведал Даргеру о своих приключениях. Когда повесть дошла до кульминации, пораженный Даргер заметил:

— Я и не знал, что твоя трость на самом деле шпага.

— Ты еще очень многого обо мне не знаешь, — самодовольно отозвался Довесок.

Некоторое время спустя…

Зрелище было замечательное: сотни суровых мужчин (слишком много, чтобы называться разъездом, но, наверное, недостаточно, чтобы считаться настоящей армией) готовили оружие на склоне байконурского холма. В основном они сидели верхом на низкорослых, крепких лошадках, но изрядное количество их соратников предпочитало прирученных верблюдов. Горбатых водилось в этих краях видимо-невидимо. Маленькие яркие флажки обозначали предводителей потаенных степных городков, которые выделили для столь важного дела своих воинов. Внизу распростерся темный сатанинский город дымов и машин. Загадочные механизмы тянулись к небу. Потрескавшиеся башни и стрелы кранов вздымались из желтоватого смога. Повсюду мелькали серебристые отблески, но, однако, нигде не было видно признаков жизни — ни зверя, ни дерева, ни даже стрелки травы.

Энергичный молодой человек верхом на чалой кобыле подскакал к предводителю отряда.

— Ты готов, папа?

— Аркадий Иванович, я был готов, когда ваша матушка еще слыла девственницей. В чем она и убедилась. — Гулагский поднял лошадь на дыбы, и она заржала от неожиданного смеха хозяина.

Он жестом велел юноше занять место сбоку.

— Не отставай. Будем защищать и оборонять друг друга. — Затем, вскинув автомат над головой, Гулагский крикнул: — Ну, что, парни? Рветесь в бой? Готовы умереть? Хватит ли у вас мужества сокрушить и уничтожить все живые машины в городе?

Мужчины на шеренгах скакунов жестоко и безжалостно ухмыльнулись. Они выросли в суровых землях и остались там, когда более слабые сбежали. Среди них не чувствовалось ни малейшего проблеска страха. Глаза их мерцали постоянным внутренним присутствием Бога.

— Байконур наш! — заорал Гулагский и махнул рукой вперед. — Механические демоны украли его у нас — теперь мы вернем его назад!

Мужчины взревели.

Они галопом понеслись на город, словно волки на овечий загон.    

Полет Феникса (пер. М. Манелис)

Глава 1

Год третий, лето, месяц первый, монар­ший год. Тайный Царь убил своих братьев, дабы не осталось иных претендентов на трон, и продолжал подготовку к войне. В том же месяце в Благодатном Царстве появился незнакомец, каких в этих землях прежде не видывали.

Хроники зимы и лета.

Довесок пришел с севера в одеянии монголь­ского шамана, усеянном разноцветными ленточка­ми и чеканными медными дисками. В поводу он вел яка, украшенного красными кисточками и кро­шечными серебряными колокольчиками. Як вез тряпичный сверток, прочно перетянутый верев­ками.

В свертке был труп друга Довеска, Обри Даргера.

Земли, через которые проходил Довесок, боже­ственное провидение осенило плодородной почвой и непересыхающими водоемами. На весь Китай этот край славился покоем и изобилием. Поля рап­са, чая и сахарного тростника чередовались с роща­ми тутовника, тунга и камфорного лавра, не говоря уж о таких пережитках времен Утопии, как кол­басные тыквы, самосбраживаемые плоды личи и нейропрограммирующие клубни, из которых гнали разнообразные обучающие ликеры.

Неудивительно, что эта процветающая страна звалась Благодатным Царством.

Впрочем, в ходе путешествия американский искатель приключений не мог не заметить и ряда особенностей. По полям то и дело целенаправленно мчались куда-то отряды солдат. По дорогам тяну­лись караваны фургонов с порохом, зерном, солью, тюками с униформой, ящиками с мечами и вин­товками. В сторону столицы перегонялись огром­ные табуны лошадей и стада свиней и коров. Без­условно, велась подготовка к войне, и потому, когда Довесок прибыл в город под названием Парча, его, вопреки обыкновению, одолевали самые дурные предчувствия.

Городские ворота приближались. Довесок, удо­стоверившись, что его хвост благополучно скрыт под одеждой, обмотал голову платком и надвинул широкополую соломенную шляпу так, чтобы, когда он смотрел в землю, не было видно лица. Лапы спрятались под длинными рукавами шаманского наряда.

Возле ворот торчали трое стражников, без осо­бого энтузиазма поглядывая на нескончаемый по­ток селян, монахов, купцов и прочих путников, входящих и выходящих из города. Завидев Довеска, они подобрались — при появлении столь красоч­ного персонажа их скука мгновенно развеялась.

— Стой! — крикнул капитан. — Перечисли, кто ты такой, откуда родом и на каких ничтожных и незаконных основаниях пытаешься попасть в город.

Двое младших стражников приняли угрожаю­щие позы. Поскольку все они стояли прямо перед воротами, загораживая проход, начала собираться толпа.

— Имя мое значения не имеет, — мягко ото­звался Довесок. Зажав трость под мышкой, он по­вернулся к яку и принялся развязывать сверток. — А родом я из земель, где нет ни болезней, ни стра­даний. Наши дети не стареют, а цветы не вянут. У нас никто не пьет алкоголь, ибо не найти воды чище, чем та, что стекает с гор Жизни и утоляет все нужды, от голода до зова страстей. Только одного недостает той божественной воде, и именно поэтому я пожаловал в Парчу в поисках Непогре­шимого Целителя. — Он откинул покрывало, вы­ставив на всеобщее обозрение землисто-серое лицо друга. — Она не может воскрешать мертвых.

По толпе пробежал вздох ужаса.

— Взять его! — завопил капитан стражи. — Он грабитель могил, если не хуже!

Двое стражников попытались схватить Довеска, но тот бросился на них с тростью: одного ударил концом по лбу, другому хорошенько заехал сере­бряным навершием в живот. Оба стражника рух­нули как подкошенные, один без сознания, другой — корчась и жалобно постанывая.

Капитан стражи непроизвольно сделал шаг назад.

Довесок заговорил, медленно и звучно:

— Это ли знаменитое гостеприимство Парчи? Я прибыл сюда издалека. Путь мой начался в Пре­красной Стране. Я пересек Атлантический океан и оказался в Земле Героев. Извилистые дороги вели меня через Москву, что в Скудной Стране, через Сибирь в Монголию, а оттуда на юг, в Почтенную Землю и Царство Синего Моря. Где бы ни ступала моя нога, везде ваш город славили за теплоту и го­степриимство. Услышав это, я подумал, что должен наградить вас за добродетель. Что мне дать вашему городу? Быть может, он нуждается в новой реке? Быть может, мне вывести на поверхность богатые серебряные жилы? Однако, прибыв на место, я об­наружил, что народ здесь высокомерный и грубый. Не наказать ли мне вас ураганом, или землетрясе­нием, или чумой?

— Да ты кто вообще, чтобы говорить такие странности и бросаться такими нелепыми угроза­ми? — ощетинился капитан.

Впрочем, наседал он на Довеска с явной неохо­той. Тот прервал его величественным жестом.

— Не спрашивай, кто я такой! Лучше спроси, что я такое!

Сбросив шляпу и платок, он оскалился и зары­чал. Перед толпой предстало жуткое существо с головой пса и телом человека. В тот же миг он вых­ватил из трости клинок, но зевакам, чье внимание было приковано к его лицу, показалось, что тот ма­териализовался в лапе из воздуха.

Капитан бухнулся на колени. Впрочем, этому мог поспособствовать и сам Довесок, когда, замах­нувшись деревянными ножнами-тростью, ловко подсек негодяя под эти самые колени. Затем, вос­пользовавшись уже собственным коленом, он вре­зал капитану в челюсть, отчего тот распростерся на булыжной мостовой.

Довесок наступил ему на грудь, сунул острие шпаги в лицо, едва не выколов глаз, и тихо, чтобы мог услышать только поверженный, произнес:

— Не шевелись, тогда не пострадаешь. — Затем, повысив голос, обратился ко всем, кто мог его услышать. — Знает ли кто-нибудь из вас, где живет Не­погрешимый Целитель?

Толпа зашелестела, люди завертели головами в поисках того, кто отважится ответить. Никто не произнес ни слова. Довесок огляделся — все друж­но отшатнулись от его свирепой морды.

— Я откладываю наказание города, пока не по­говорю с Непогрешимым Целителем. Не исключе­но, что он погасит мой праведный гнев. Но возмож­но — и это мне кажется гораздо более вероят­ным, — ему останется лишь поддержать мое суждение. Там видно будет.

Довесок не спеша соединил две половинки тро­сти и перевязал сверток с трупом друга. Платок и шляпу он подбирать не стал — оставил на поживу ветру. Затем взял яка под уздцы и величаво ступил в город. Очевидцы происшедшего у ворот довольно скоро остались позади, но облик псоглавца продол­жал притягивать взгляды.

Учитывая, чем Довесок зарабатывал на жизнь, было предпочтительнее перемещаться по городу анонимно. Но раз уж не вышло, сгодится и дурная слава.

* * *

Расспросы привели Довеска на центральный рынок. Поочередно обходя торговцев, он задавал вопросы о Непогрешимом Целителе.

— Я слышал об этом выдающемся человеке, — пролепетал испуганный продавец фруктов в те­сте, — но не знаю, где он живет.

Довесок подошел к торговке цветочными оже­рельями. Те распускались и меняли окраску в зави­симости от настроения владельца, но при прибли­жении Довеска дружно сжались в черные бутоны без запаха

— Увы, нет, — тихо ответила женщина, опустив голову.

— Специй он у меня никогда не покупал, а больше я ничего о нем не знаю, — сказал мужчина за соседним прилавком.

Толстый, как Будда, конюх, предлагавший пока­тать детей по кругу на верховых кошках в красно-белую полоску, лишь развел дряблыми руками и пожал плечами.

Однако обескуражить Довеска было не так лег­ко. Он ловил на себе любопытные взгляды, слышал шепотки пересудов и понимал, что от него, словно от камня, брошенного в воду, по всему городу рас­ходятся круги слухов и домыслов. Он не сомневал­ся, что довольно скоро появится человек, от кото­рого он узнает все, что нужно. Между тем, хоть многие торговцы бледнели и замирали при виде необычного гостя, все они, к его одобрению, отве­чали на вопросы вежливо, а некоторые даже пред­лагали манго или бокал ликера. Один, еле сдержи­вая слезы, одарил его жемчужиной размером с кулак. На ней была высечена океанская волна, разбивающаяся о горный склон; вершину горы венчала маленькая пагода с непонятным религи­озным символом на крыше — «спутниковой та­релкой», как называли ее древние. Когда Довесок отказался принять жемчужину, торговец попытал­ся всучить ему украшение из резной слоновой ко­сти, представлявшее собой конструкцию из вось­ми концентрических шаров, каждый из которых воплощал одну из возможных электронных обо­лочек атома. Эфемерные формы двух крайних обо­лочек почти мгновенно рассыпались, в центре про­глянули символы водорода и гелия, сплетшиеся подобно инь и ян. Судя по всему, жители Парчи славились обходительностью не только в выдумках Довеска.

— Господин! Господин псоглавец!

Выбежавший на улицу юноша низко покло­нился.

— Меня зовут Умелый Слуга, господин, и я ищу работу.

— Я не нуждаюсь в слугах. — Довесок отвер­нулся, но отделаться от юноши оказалось не так просто.

— Добрый господин, — заискивающе улыбнул­ся он, — каждому человеку, знает он о том или нет, нужен слуга. Я могу стирать и штопать, разумно подхожу к покупкам, умею сбивать цену, варить пиво, смешивать чернила и очинять гусиные перья. Если придется туго, я могу наловить зайцев в поле и приготовить из них вкуснейшее рагу, приправив его кореньями и пряностями, которые знаю, как найти в дикой природе. Я умею отличать съедобные грибы от ядовитых и насвистывать веселые мело­дии, если нужно отогнать призраков. Я стану будить вас по утрам, готовить ванну, незаметно передавать письма вашим пассиям и благополучно доставлять вас домой, когда вы переберете с выпивкой. Вдоба­вок я могу вычесывать яка, собирать с щетки шерсть, делать из нее мягкую пряжу и вязать вам теплые носки на зиму. И выполнять еще тысячу дел.

— Все эти услуги весьма полезны. Я не сомне­ваюсь, что ты без труда найдешь того, кто в них нуждается. Что касается меня, я желаю только од­ного — отыскать Непогрешимого Целителя. — До­весок мягко отодвинул юношу с дороги и пошел дальше.

Не успев сделать и нескольких шагов, он обна­ружил, что Умелый Слуга с разгоревшимися глаза­ми трусит сбоку.

— О, господин! Мне известно, где найти этого уважаемого человека. Я даже знаю, почему это не­ведомо остальным. От природы я любопытен и взял за правило запоминать все сплетни и болтовню. Сколько бы лет ни прошло, я не забываю ни слова. Я и правда очень полезный, господин.

Довесок остановился.

— Ну хорошо, — сдался он. — Если ты отведешь меня к Непогрешимому Целителю и если он, как утверждали в степях, способен вернуть моего друга к жизни, я найму тебя. Жалованье обычное, срок — какой сам пожелаешь.

— Вы очень великодушны, господин. Непогрешимый Целитель больше не живет в Парче. Не­сколько лет назад он поселился в маленькой хижи­не в деревне. До нее час ходьбы от городских стен. Вот почему его так трудно найти. Но я провожу вас до самого порога.

* * *

Так и вышло, что всего через несколько часов после приезда Довесок, обзаведясь слугой, покинул Парчу.

— Тебя действительно зовут Умелый Слуга? — спросил он по дороге.

— Да, господин. Моя мать назвала меня Уме­лым Слугой Без Определенной Специализации, по­считав, что это повысит мои шансы найти работу. Умелый Слуга — потому что в этом нуждается лю­бой уважаемый человек. Без Определенной Специ­ализации — чтобы убедить хозяина в том, что вряд ли я оставлю его ради лучшего жалованья.

— В таком случае как же ты остался без ра­боты?

— Мой последний наниматель состарился и умер. — Умелый Слуга изобразил печальную ми­ну. — А скажите, господин, что ответить, когда у меня спросят имя моего нового нанимателя?

— Блэкторп Рэйвенскаирн де Плю Пресьё. Так меня следует называть по формальным поводам. Но, поскольку это имя слегка длинновато для по­вседневного употребления, можешь звать меня До­веском.

— Очень необычное и удивительное имя, — вос­хитился Умелый Слуга. — Наверняка вам уготова­на великая судьба. Можно задать еще один вопрос, господин?

— Давай.

— Как получилось, что повадки и разум у вас человеческие, а волосяной покров и черты собачьи?

— Ученые Западного Вермонта, великой страны, гражданином которой я имею честь являться, весь­ма сведущи в генетических манипуляциях. — На китайском название родины Довеска прозвуча­ло как Земля Зеленых Гор На Западе. — Они взяли геном благородного пса, усилили одни гены, пода­вили другие и в результате создали меня — такого, какой есть.

— Да, господин. Именно так, господин. Но... за­чем?

Довесок взглянул на дорогу, лениво взбирающу­юся на невысокий холм.

— Определенно у них имелись на то свои при­чины.

В этот миг на вершину холма выскочил гигант­ский металлический паук. Перебирая восемью искусно сочлененными лапами, поблескивающее черное чудище с некоей изысканной неповоротли­востью направилось к двум путникам. Довесок остановился как вкопанный. Умелый Слуга от удив­ления повалился навзничь.

Невероятная машина спустилась по склону и замерла прямо перед Довеском. Лапы ее подогну­лись, плоская округлая кабина-туловище опустилась до уровня глаз Довеска. Внутри оказался солдат. Они изумленно вытаращились друг на друга.

— Привет! — Солдат, похоже, чувствовал себя как ребенок, впервые попавший в цирк.

— Привет! — Довесок, в свою очередь, вряд ли поразился бы больше, даже если бы из подлеска вдруг вразвалочку вышел сорокафутовый мегало­завр.

— И кто вы такой, скажите на милость? — ос­ведомился солдат.

— Я мог бы задать тебе тот же вопрос, — отве­тил Довесок.

— Я сержант Яркий Успех из корпуса Удачли­вых Пауков. — Парень похлопал по металлическо­му боку своего средства передвижения. — А это моя боевая машина Смерть-Врагам-Державы. Что насчет вас, господин?

— Я всего лишь скромный шаман из степей Монголии. Прости, что говорю это, но твой паук приводит меня в ужас. Словно ожил кошмар из прошлого. Наверняка в Китае, как и во всех цивилизованных странах, такие сложные механизмы объявлены вне закона и ненавистны людям?

Солдат расхохотался.

— Ах, господин, я и мой паук не из прошлого, а, скорее, с передовицы будущего. Эти возрожден­ные машины внушат страх врагам Тайного Царя, с них пойдет новая слава Благодатного Царства. Наши ученые обнаружили их в тайных искусствен­ных пещерах глубоко под землей. Наши естество­испытатели создали для них топливо. Парни вроде меня научились направлять их туда, куда требуется. Да, во всех других странах Великого Китая их по-прежнему остерегаются. Но недалек тот час, когда остальные с прискорбием осознают свою роковую ошибку.

— Вы намерены использовать этих чудовищ как оружие? — спросил Довесок.

— Только Тайный Царь вправе это решать. — Солдат вздернул подбородок. — Но когда он ре­шит, — а это уж наверняка, — я с готовностью отправлюсь в Землю Горных Лошадей, через горы Панд, до самой их столицы, Мира. Враги будут раз­бегаться при одном виде моего паука.

— Тебе, сержант Яркий Успех, отваги не зани­мать. Мне остается только сделать такой же вывод насчет вашего царя. Хочешь, я дарую благословение тебе и твоему механическому паукообразному от­родью?

— Спасибо, но нет, о псоглавый шаман. Мы с пауком обойдемся без вашей суеверной белиберды.

— Тогда не буду стоять у тебя на дороге.

Кабина с солдатом поднялась на прежнюю вы­соту, и паук двинулся дальше.

Тем временем на вершине холма появился вто­рой паук, а за ним и третий. Мимо Довеска и Уме­лого Слуги, одно за другим, расторопно прошагали больше четырех десятков чудищ. Путники таращи­лись вслед, пока те не исчезли вдали.

— Глаза меня не подводят или это был сон? — произнес один.

— Конечно, сон, — отозвался второй. — Но очень похожий на явь.

Удивляясь про себя, они пошли дальше.

* * *

В глубокомысленном молчании Довесок и его новый слуга добрели до окраины небольшой, но ухоженной деревушки. Им указали на крытую со­ломой хижину. В грязном дворике цвела одинокая магнолия. Между редких сорняков копошились ку­ры. Было совсем не похоже, что здесь живет знаме­нитый целитель.

По кивку Довеска Умелый Слуга забарабанил в дверь.

На стук выглянул белобородый, согбенный го­дами старик. Он опирался на палку, без которой явно не мог обходиться.

— Убирайтесь, — хмуро бросил он и захлопнул дверь.

Получив от ворот поворот, путники перегляну­лись. Умелый Слуга постучал еще раз.

И вновь дверь открыл тот же старик.

— Добрые вести, о прославленный Непогреши­мый Целитель! — просиял Умелый Слуга — Мой хозяин, господин Блэкторп Рэйвенскаирн де Плю Пресьё из Земли Зеленых Гор На Западе, прибыл, дабы приобщиться к вашей мудрости и прибегнуть к вашим ценным навыкам.

Краем глаза Довесок заметил, как из окон вы­глядывают соседи и таращатся с заборов ребятиш­ки. Он вскинул голову, подчеркнув собачий про­филь, и пошевелил хвостом, чтобы все убедились, что тот настоящий.

Непогрешимый Целитель отступил от двери.

— Ну ладно, — буркнул он. — Входите.

* * *

— Яркая Жемчужина! — крикнул старик в тем­ноту. — У нас гости! Сделай чай! Моя дочь, — по­яснил он Довеску. — Никакого толка от нее. Та еще ленивица.

В дверях кухни появилась женщина средних лет и, торопливо поклонившись, исчезла.

Непогрешимый Целитель сел Довесок последо­вал его примеру. Когда после вежливой паузы хо­зяин дома так и не заговорил, Довесок произнес:

— Господин, я прибыл в поисках вашей...

— Я лучший доктор из всех, но помочь тебе не в силах, — перебил его Непогрешимый Целитель и отрывисто рассмеялся. — Ты выглядишь как со­бака! Это не лечится.

Довесок постарался не выказать раздражение.

— У меня нет никакого желания отказываться от своей родословной, господин. Ваши услуги тре­буются не мне, а моему другу. В Монголии он под­хватил один из военных вирусов, сохранившихся с безумных времен после краха Утопии. Тамошние доктора быстро и безболезненно его умертвили, чтобы спасти. До того как началось разложение, тело заключили в серебряный экзоскелет, реликт древности, который (это кажется невероятным, но я видел все собственными глазами) впитался в ко­жу, как сливочное масло в поджаренный хлеб, не оставив ни шрама, ни пореза. Потом ему вкололи лекарства, а полости тела заполнили травами. Бла­годаря всему этому мой друг покоится в идеальном стазисе. Он мертв, но тело его не портится. Меня уверили, что одной недели в таком состоянии до­статочно, чтобы вирус умер с голоду, а значит, пол­ностью уничтожился. К сожалению, они умеют только сохранять тела, давно позабыв, как их вос­крешать.

— Понятно, — отозвался Непогрешимый Це­литель.

— Господин, ваша слава гремит далеко за пре­делами Благодатного Царства. Монгольские докто­ра сказали, что вы, и только вы, способны на непод­властное им. Вот почему я здесь. Вы поможете?

— Угу, — кивнул старик и снова замолчал.

— Господин? Только не говорите, что я напрас­но проделал столь долгий путь!

Непогрешимый Целитель улыбнулся и прищу­рился, глаза его превратились в узкие щелочки. Сквозь них он с загадочным видом изучал гостя.

— Господин, умоляю...

— Бесполезно. — Из кухни появилась Яркая Жемчужина с подносом в руках, на котором уме­стились чайник и четыре чашки. Она наполнила одну для Довеска, другую для отца, и старик, накло­нившись, шумно отхлебнул чая. — У отца бывают моменты просветления, но длятся они недолго. Те­перь он замолчит на несколько часов, а может, и дней. В любом случае — уж простите, что подслу­шала ваш разговор, но дом крошечный, — тот, ко­го вы ищете, не он, а мой дед.

— Прошу прощения?

Яркая Жемчужина налила чая Умелому Слу­ге — тот принял чашку, склонив голову и ослепи­тельно улыбнувшись, — и четвертую наполнила для себя. Затем опустилась на колени и взглянула на Довеска.

— Девяносто лет назад первый Непогрешимый Целитель и его молодая красавица жена прибыли в Парчу из такой далекой страны, что теперь никто о ней и не слышал. Все, что говорили о нем ваши друзья, правда, и даже более того. Не было ни од­ной болезни, которую он не мог бы вылечить, ни одного увечья, от которого не знал бы средства. По­говаривали, что он хранил секреты медицины, по­забытые во всем остальном мире. Много лет он процветал. Жена родила ему сына, и, когда тот по­взрослел, Непогрешимый Целитель обучил его вра­чеванию. Как ни странно, ни он сам, ни его жена не ста­рели, как все нормальные люди. Когда их сын вы­рос, они походили не на его родителей, а на брата с сестрой. Среди соседей поползли сплетни, что они и вовсе не люди, а демоны. Все настойчивее звучали призывы к расправе. Однажды ночью, прежде чем свершилось наси­лие, они просто исчезли. После положенного трау­ра сын продолжил дело отца. Его хорошо обучили, и потому со временем он сам прославился как Не­погрешимый Целитель. И хотя его знания уступали отцовским, он на голову превосходил других докто­ров. Этот человек — мой отец. Он, в свою очередь, тоже женился и произвел на свет двух сыновей и дочь. Я и есть эта дочь. Увы, оба моих брата умерли до моего рождения, а отец считал удел целителя позором для женщины. Но честолюбие мне не чуждо. Я втайне изучала его книги и, стоя за плечом, наблюдала, как он работа­ет. Я бы стала третьим Непогрешимым Целителем, если бы только он позволил! Но он остался при своем мнении. Даже когда до него добралась стар­ческая немощь и я умоляла разрешить мне его вы­лечить, он категорически запретил. В конце концов он стал таким, каким вы види­те его сейчас. Конечно, подумала я тогда, он захотел бы, чтобы я вернула ему ясность ума. Конечно, он меня воз­благодарит. Две недели я смешивала зелья, высчи­тывала дозы, не отходила от него ни на шаг. Он оправился — и побил меня за непослушание. А по­том, мне наперекор, смешал обратные зелья и воз­вратился в объятия дряхлости.

— Как такое вообще возможно?! — содрогнулся Довесок.

— Мужчины упрямы, — вздохнула Яркая Жем­чужина, — а мой отец гораздо упрямее большин­ства из них. По непонятной причине он винит меня в смерти братьев. Как это ни ужасно, он предпочитает жить в забытьи, лишь бы не мучиться воспоминаниями. — Она печально опустила голо­ву. — Вот почему мы живем в нищете, а мои неза­менимые навыки пропадают зря. Поскольку у меня нет ни свидетельства доктора, ни наработанной репутации, ко мне обращаются только в самых простых случаях — например, когда надо обрабо­тать порез или наложить шину на сломанную руку, — и платят соответственно.

Несмотря ни на что, в душе Довеска все еще тлела искра надежды. Мысленно он подложил к ней трут и, вытянув воображаемые губы трубочкой, осторожно подул.

— Вы сказали, что изучали книги деда. Быть мо­жет, вы...

— Нет, — перебила Яркая Жемчужина — Ни­чего похожего на то, что вы описали, я в них не встречала — Она отвела взгляд. — Но довольно о моих бедах. Расскажите мне о себе и о тех приключениях, что привели вас к нашему порогу.

— Это длинная и запутанная история, и мне не хочется обращаться к ней сейчас. — Довесок нео­пределенно махнул лапой. — Скажу только, что в Сибири я еще владел огромным богатством и мой друг был жив. А теперь сами видите, в каком я по­ложении. — Он вздохнул — Нужно найти подхо­дящее место, чтобы похоронить прославленного Обри Даргера, несравненного в своем деле, лучше­го и вернейшего из друзей.

Умелый Слуга, тихонько листавший рукописные фолианты, которыми были заставлены многочи­сленные темные полки, неожиданно воскликнул:

— Госпожа целительница, взгляните! В книге под названием «Противодействие смерти» есть ри­сунок, на котором доктор заключает труп в сере­бряный экзоскелет, а его помощник изумленно восклицает, когда экзоскелет втягивается в кожу. Смотрите-ка, ниже подпись: «Обратимая смерть». А на следующей странице еще один рисунок: дру­гой доктор с помощью какой-то странной штуки извлекает этот же скелет из ануса человека, и тот уже не мертв.

Вскочив на ноги, Довесок выхватил книгу из рук слуги.

— Все верно! На первом рисунке все точь-в-точь, как делали доктора в Монголии. — Он строго взглянул на хозяйку. — Яркая Жемчужина, вы мне солгали!

Женщина вызывающе поднялась с места и, за­хлопнув книгу в лапах Довеска, поставила ее обрат­но на полку.

— Один богатый коллекционер древностей меч­тает выкупить все книги и инструменты моего отца. Сейчас мы договариваемся о цене. Кроме того, этот инструмент из книги можно использовать лишь единожды. А вы по виду на богача не тянете.

Довесок одарил Яркую Жемчужину самым об­ворожительным и искренним взглядом, на какой был способен.

— Это правда, сейчас я без гроша, — признался он. — Но это долго не продлится. Так или иначе, в моих карманах неизбежно заведутся деньжата. Раз­умеется, нет необходимости дожидаться этого ра­достного события, ибо я прямо сейчас готов пред­ложить вам головокружительную цену за воскре­шение моего друга, если это в ваших силах.

— И что же это такое?

— Мой як.

— Я не фермер. Что мне с ним делать?

— Вы заработаете репутацию хирурга, что, в свою очередь, сделает вас богатой.

— Вот как?

— Безусловно.

Довесок довольно долго и подробно излагал свой план, объясняя каждый шаг в таких мельчайших деталях, что в конце концов у целительницы не осталось никаких сомнений в успехе.

— Да вы настоящий хитрец и обманщик, — по­терла подбородок Яркая Жемчужина.

— Так я зарабатываю себе на жизнь, — скром­но улыбнулся Довесок.

Потребовалась пара минут, чтобы набросать сценарий, и несколько дольше, чтобы его отрепе­тировать. Наконец три главных актера показались на пороге. Отец Яркой Жемчужины остался дома.

По улице в тени деревьев прохаживались ды­мившие длинными трубками старики. Одни домо­хозяйки замешкались у колодца с пустыми ведра­ми, другие на коленях пололи сорняки в огородах, третьи ткали на пороге дома. Мужчины работали во дворах: вырезали из кости бельевые прищепки, плели кресла из ротанга, мастерили сушилки для рыбы. Их жены вешали белье, разглаживая несу­ществующие складки (ни одна женщина не отли­чалась прежде подобным усердием). В деревне по­висла неестественная тишина. Никто не разговари­вал. Все расположились так, чтобы было удобно наблюдать за хижиной Непогрешимого Целителя.

Зрители заняли свои места.

Первым на сцене появился Довесок, за ним то­ропливо семенил Умелый Слуга. Они осторожно сняли труп Даргера со спины яка и положили его у ног Яркой Жемчужины. Та невозмутимо наблю­дала, скрестив руки на груди. Они развязали узлы и развернули покрывало, эффектным жестом явив публике тело Даргера.

Деревенские жители тихонько ахнули.

Яркая Жемчужина опустилась на колени и при­ложила ухо к груди Даргера. Затем облизнула палец и поднесла к его ноздрям. Потом прижалась носом к его запястью и втянула воздух. Наконец она под­нялась и сердито воскликнула:

— Вы привезли мне труп! Что за неуважение?

Довесок протянул в мольбе лапу.

— Госпожа, мне сказали, что вы способны изле­чить болезнь моего друга

— Ваш друг мертв, — объявила Яркая Жемчу­жина на всю деревню.

— Именно это я и хочу излечить, — громко отозвался Довесок.

Он и Умелый Слуга рухнули перед Яркой Жем­чужиной на колени и, пачкая волосы в грязи, за­причитали:

— Верните жизнь нашему другу! Верните жизнь нашему другу!

— Сейчас же прекратите этот вздор, — Яркая Жемчужина вооружилась упавшей веткой магно­лии, — или я изобью вас до полусмерти! Воскресить человека из мертвых не так просто. Нужно соблю­сти три условия, прежде чем хотя бы задумываться о подобном. Ни капли не сомневаюсь, что ни одно из них вы не выполните.

— Назовите их! — вскричал Довесок, не подни­маясь с колен.

— Во-первых, ваш друг должен обладать высо­чайшими моральными качествами.

— Госпожа, это же безгрешный Обри Даргер! В Лондоне он спас королеву Алису из лап злейшего врага. Во Франции отыскал давно утраченную Эйфелеву башню. В Праге единолично победил армию големов. Вся Москва боготворит его за то, что он пробудил князя Московии от многолетней спячки и вскоре после этого внес кое-какие существенные улучшения в Кремль, а стало быть, и в весь город.

Не слишком впечатлившись, Яркая Жемчужина продолжила;

— Во-вторых, вам придется как следует раско­шелиться. Столько денег у вас наверняка нет.

Умелый Слуга вскочил с земли, снял с яка пе­реметную суму и, справившись с застежкой, позво­лил Яркой Жемчужине заглянуть внутрь.

На ее лице отразилось искреннее изумление. Довесок подумал, что, должно быть, виной тому его давненько не стиранная сменная одежда, пахнув­шая теперь довольно едко. Но поскольку из всей деревни одна Яркая Жемчужина стояла достаточно близко, чтобы рассмотреть — или унюхать! — со­держимое переметной сумы, большой беды не слу­чилось.

— Отнеси это внутрь, — приказала она Умело­му Слуге, небрежно отмахнувшись, и наконец по­вернулась к простертому ниц псоглавцу. — Следует признать, два из трех условий вы выполнили. Но не третье. Для такой исключительной операции по­требуется целебная кровь священного яка с горы Шилийн-Богд, способная вылечить любую болезнь. И я очень сомневаюсь, что вы сможете ее раздо­быть!

С радостным криком Довесок вскочил на ноги и, дергая за рукав целительницу, завопил:

— Вот! Смотрите! Я знал, что она вам понадо­бится, и совершил то, что не удавалось ни одной живой душе, — привел сюда этого зверя. Взгляните на его глаза! На рога! На лоб! С вашей проницатель­ностью вы тотчас поймете, что як подлинный. Вы­лечите моего друга, и это небывалое сокровище станет вашим!

Яркая Жемчужина подошла ближе и с сомне­нием пригляделась к яку. Ее глаза расширились.

— Вы выполнили все, что требуется. Несите ва­шего мертвого друга внутрь. И наберите крови свя­щенного яка на три глотка — Она заносчиво, слов­но царица, развернулась на пятках. — А я займусь приготовлениями к операции.

Довесок низко поклонился (и скрыл удовлетво­ренную улыбку):

— Все будет сделано, как пожелаете, о Непог­решимая Целительница.

Глава 2

Их происхождение туманно, их первое появление зловеще. В их пользу сказать не­чего, разве что им благоволило Небо.

«Книга двух мошенников».

Три дня Даргер пролежал, восстанавливаясь, в доме Непогрешимой Целительницы. Иногда в окна стучали дети, желая пощекотать себе нервы, — вдруг выглянет псоглавец или вернувшийся с того света покойник. Когда своими проказами им уда­валось привлечь внимание Даргера, тот просто от­ворачивался.

Тем временем Умелый Слуга полностью оправ­дал свое имя. Он перестирал одежду Довеска и Дар­гера и, хотя никто ему этого не поручал, снял с монгольского облачения разноцветные ленточки, вывел пятна и заштопал небольшие прорехи, неиз­бежно появляющиеся во время любого путешест­вия. Теперь эту одежду можно было смело носить, не привлекая ненужного внимания. Кроме того, он подметал и мыл полы, готовил еду для них и для хозяев дома и еще сотней других способов доказы­вал свою незаменимость в быту.

— Номинально Обри Даргер ожил, но нельзя сказать, что он вернулся к полноценной жизни, — пожаловался ему Довесок. — Он не разговаривает, в глазах его поселилась пустота. Его часто одолевало уныние, но таким я его никогда не видел. Все мои усилия пойдут прахом, если он не выкинет из го­ловы то, что удерживает его в плену постели.

В доме было всего три комнаты. Даргер зани­мал заднюю. Переднюю по ночам разделяла зана­веска, позволяя Довеску, Яркой Жемчужине и ее отцу соблюсти приличия. Умелый Слуга спал на кухне.

— Зря вы не разрешили мне подправить его уродливое лицо, — заявила Яркая Жемчужина. — Я бы сделала из него симпатичного китайца. Он бы сразу повеселел.

— Даргер прекрасно проживет с тем лицом, которое дал ему бог. Недуг поразил его дух, а не тело, госпожа, и нам нужно найти лекарство. Я должен вернуть делового партнера, да и вашей репутации доктора не помешает громкий успех. — Довесок хлопнул обеими лапами по ко­леням. — Пора взять быка за рога! Яркая Жем­чужина, предлагаю отвести вашего отца на улицу, пусть понежится на солнышке. Страсти могут накалиться, а это наверняка обеспокоит почтен­ного старца.

— Ба! Что за вздор! — встрепенулся дряхлый Непогрешимый Целитель. — Если кто и подымет тут крик, то это буду я.

* * *

— Очнись, друг мой! — крикнул Довесок, гром­ко хлопнув дверью. Он отдернул шторы и распах­нул настежь окна. В комнату ворвались солнечный свет и свежий воздух. Вместе с Умелым Слугой он схватил Даргера под руки и насильно усадил. — Солнце высоко, работы выше крыши!

— Работа, — повторил Даргер замогильным го­лосом.

— Да, работа.

— Ну и что с того?

— Ты меня поражаешь. Мы ходим по этой зем­ле, дабы честно трудиться. Прикладывая усилия, мы стремимся к лучшей доле и в процессе приумно­жаем общечеловеческое счастье.

— Я умер, — покачал головой Даргер.

— Я при этом присутствовал, — напомнил ему Довесок.

— Теперь я жив.

— Ты констатируешь очевидные факты. Чело­век, которого, как мне казалось, я воскресил, ни­когда бы не опустился до такого. — Смягчив тон, Довесок присел на корточки и взял Даргера за ру­ку. — Объясни нам, дорогой друг. Объясни, откуда это противоестественное неприятие чудесного воз­вращения из мертвых.

Даргер поднял на друга неописуемо тоскливый взгляд. Его словно затягивало в бездну.

— Я умер... и не увидел бога, — наконец вымол­вил он.

— Этой привилегии удостаиваются лишь нем­ногие.

— Ты не понимаешь. Никакой загробной жиз­ни я тоже не познал. Я помню, как мир сжался до искорки света. И... ничего. Ни рая. Ни нирваны. Ни небесных дев. Ни мировой души. Ни реинкарна­ции. Ни мистических видений. Вообще ничего, по­ка ты меня не воскресил. Только полнейшее отри­цание бытия.

— Даргер, ты же закоренелый агностик. Разуме­ется, ты должен был допускать и такую возмож­ность.

— Одно дело — расписаться в неведении по вечным вопросам, совсем другое — убедиться, что жизнь не только коротка, но и бессмысленна.

— О, ради всего святого! — не выдержал Дове­сок. — Я отказываюсь спорить с тобой на эту тему. Иначе получится, что я просто потакаю твоей склонности к самокопанию и абстракции.

— Господин, попробуйте напомнить вашему благородному другу о величайших успехах в его жизни, — посоветовал сзади Умелый Слуга.

— Отличная идея. Обри, помнишь нашу пер­вую встречу? Мы убедили лордов и леди Букингемского лабиринта в том, что владеем древним устройством, с помощью которого можно обмениваться мгновенными сообщениями через интер­нет, не пробуждая обитающих там демонов и без­умных богов.

— Я помню, что... возникли осложнения.

— В Париже мы продали Эйфелеву башню, хо­тя ее местоположение было утрачено много столе­тий назад.

— Точно. — Голос Даргера едва заметно поте­плел — Хорошенькое дельце выгорело.

— В Стокгольме мы торговали несуществующи­ми монаршими титулами, причем несколько купил не кто-нибудь, а сам король Швеции.

Даргер ничего не ответил, но уголок его рта изо­гнулся в полуулыбке.

— Имея на руках лишь фальшивое рекомен­дательное письмо от халифа Кракова — особы, а тем более титула, как ты знал, выдуманных, — те­бе удалось включить нас в направлявшееся в Мо­сковию византийское посольство. К тому времени, как мы добрались до Москвы, ты единолично об­ставил все так, что из незначительного секретаря меня повысили до посла. Кому, кроме тебя, такое под силу?

— Немного нескромно ответить «никому», — признал Даргер, — но мне и правда больше никто не приходит на ум.

— Значит, хватит вздыхать по всякой метафи­зической ерунде, друг мой. Выше нос!

— Ты просишь слишком многого. Учитывая, через что я прошел и чего не увидел.

— Приложи усилия. Воскресить тебя оказалось нелегко, и мы срочно нуждаемся в твоем хитро­умии.

— Вот как? В чем же дело?

Довесок быстро пересказал другу о том, как прибыл в Парчу и выдал себя за бога, о признаках надвигающейся войны и об уговоре с Яркой Жем­чужиной.

— Пару дней назад, — добавил он, — в деревню забрел ученый, якобы собирающий народные ска­зания, и между делом поинтересовался слухами о псоглавом божестве. Естественно, деревенские жи­тели рассказали о моем приезде и об оживлении твоего трупа Непогрешимой Целительницей. Уче­ный ушел, но вчера вернулся и, пока записывал детские считалки, убедил ребятишек показать ему дом Непогрешимой Целительницы. Задумчиво по­стояв перед хижиной, в дверь он так и не постучал. Сегодня он наверняка...

— Слышите? — перебил Умелый Слуга. — Ба­рабаны!

— Это могут быть только солдаты, явившиеся арестовать нас и отвести к Тайному Царю, — ре­шил Довесок. — Нужно немедленно уходить!

— Погоди-ка. — Даргер повернулся к Умелому Слуге. — Что тебе известно о Тайном Царе?

— О нем никто ничего не знает, но титул пре­красно его описывает. Если Тайный Царь покидает дворец, то делает это инкогнито. Его лицо и харак­тер — тайна. Его привычки и личные качества — не более чем слухи. Поговаривают, что он безумен, но прямых доказательств так мало, что можно считать их обычными сплетнями.

— Хмм — Даргер потер подбородок. — Он богат?

— О, вне всякого сомнения.

— Богат с точки зрения обычного человека или царя?

— Он сказочно богат. Его отец, Восхитительный Царь, всегда избегал войн, стравливая соперников, и открыто торговал со всеми. Болтали, что он засы­лал шпионов во все китайские царства, чтобы раз­нюхать, нельзя ли там разжиться какими-нибудь необыкновенными сокровищами.

Глаза Даргера алчно блеснули. В мгновение ока он вскочил с постели и завернулся в одеяло, как в мантию.

— Одежду, быстро! Простую, но добротную. Без украшений. Наряд, подобающий наискром­нейшему мудрецу. Яркая Жемчужина, возьмите отца и сейчас же уходите через заднюю дверь. Лю­ди Тайного Царя пришли за мной и Довеском, но схватят и вас, если увидят. Держитесь подальше отсюда недельку-другую — наверняка у вас есть друзья, которые вас укроют. А я обещаю навешать царю такой лапши, что он о вас и не вспомнит. Заберите яка! Он важен для вашего будущего про­цветания.

Умелый Слуга бросился к шкафу и вернулся с ворохом одежды, которую старик явно не носил уже десятки лет. Тем временем Яркая Жемчужина взяла отца за руку и повела за собой.

— Умелый Слуга, может, подумаешь над тем, чтобы работать на меня? — спросила она, остано­вившись в дверях.

— О нет, — живо отозвался тот. — Мои хозяе­ва скоро разбогатеют — все признаки налицо. А тогда я, будучи слугой богачей, заведу собствен­ных слуг.

* * *

Довесок ждал, развалившись на крыльце, когда отряд из двадцати солдат, двух барабанщиков и зна­меносца промаршировал по улице и остановился во дворе. Вскочив на ноги, он приветливо кивнул командиру и пожал руку капитану городской стра­жи, которого, видимо, прихватили для того, чтобы арестовать нужного псоглавца.

— А вот и мой старый приятель из городской стражи! — Довесок повернулся к командиру отря­да: — Ну и взбучку он мне задал! До сих пор все болит. Мне невероятно посчастливилось от него удрать. Ребенок выронил мячик, и тот подвернулся ему под ногу, как раз когда он собирался... ну, не важно. Я понесся прочь как ветер и еле-еле унес ноги. Этот парень просто тигр! Вам с ним очень повезло.

Капитан городской стражи гордо выпрямился. Изумление так быстро исчезло с его лица, что толь­ко самый наблюдательный свидетель происшедше­го успел бы это заметить. Командир нахмурился.

— Отставить. Я генерал Отважный Жеребец из стражи Тайного Царя. — Он предъявил сложенный лист бумаги, который мог оказаться только орде­ром на арест. — Мне поручено сопроводить вас...

— ...к вашему прославленному царю, дабы я пе­редал себя в руки его мудрыхпрозорливых дозна­вателей. Что ж, я вас ждал. Еще вы потребуете, что­бы ко мне присоединился мой уважаемый спутник, Обри Даргер. Он недавно вернулся из мира теней, где приобрел мудрость, прежде не ведомую ни од­ному живому существу. Умелый Слуга! Сообщи величайшему, что пробил судьбоносный час.

Не прошло и нескольких минут, как из дома, неистово кланяясь, вновь показался Умелый Слуга. Спустя мгновение в дверном проеме появился Дар­гер, одетый в простой черный балахон. В полумраке хижины были ясно видны только его руки и лицо. Надменно приподняв бровь, он оглядел солдат.

— Такого приветствия я удостаиваюсь после возвращения из Студеных Земель? Ваш правитель поистине недоверчивый человек. — Он шагнул впе­ред и сжал руку генерала Отважного Жеребца. — Но что с того. Нам с Тайным Царем нужно обсу­дить много важных вопросов. Пойдемте же к нему немедленно.

— Ваша трость, господин, — подал голос Уме­лый Слуга.

Довесок принял трость и, проигнорировав ис­пуганный взгляд капитана городской стражи, про­тянул ее ему обеими лапами.

— Разумеется, мне никогда не позволят носить оружие в присутствии Тайного Царя. А раз так, никто другой, кому я мог бы доверить ее сохран­ность, мне на ум не приходит. — После этих слов он бросился догонять командира, которого Даргер уже вел к воротам.

В сопровождении генерала Отважного Жеребца и почетного караула из двадцати солдат Даргер и Довесок оставили позади хижину Непогрешимой Целительницы, деревушку и славный город Парчу, чтобы больше никогда туда не вернуться.

* * *

— Мы на месте, — провозгласил генерал Отваж­ный Жеребец с заметной гордостью.

Довесок только вытаращил глаза.

— Это и есть дворец Тайного Царя?

На первый взгляд казалось, что они останови­лись у живописного холма. По его склонам раски­нулись зеленые луга и рощицы; то тут, то там по­падались небольшие домики. При ближайшем рас­смотрении домики обернулись воротами под землю, белокаменный храм чуть ниже вершины холма — скоплением воздуховодов и дымовых труб, выход скальных пород — караулкой. За высокими кедрами скрывалась наблюдательная вышка.

— Это местечко непросто взять штурмом, — заметил Даргер. — Или хотя бы обнаружить. Пут­ник проедет мимо и не заподозрит, что оно вообще существует.

— После внезапной кончины Восхитительного Царя его сын приказал закопать весь дворцовый комплекс и усилить защиту, — пояснил Отважный Жеребец, разговорившись от теплой дружеской манеры общения Довеска и степенного внимания Даргера. — Вы прошли через шесть уровней охра­ны и, ручаюсь, ничего не заметили.

Последнее утверждение было не совсем верным, но Даргер не подал виду и лишь небрежно произ­нес:

— Предусмотрительный у вас царь. А что он вообще за человек?

Генералу Отважному Жеребцу стало заметно неловко.

— Не стоит об этом говорить.

Дорога повернула в лес, и перед путниками от­крылась великолепная аллея. Миновав замыслова­тые каменные ворота, они очутились в приемном покое, отделанном огромными кедровыми балками, украшенными резьбой и позолотой. Сменившие солдат стражники принялись изучать верительные грамоты генерала.

Из мрака, словно порыв холодного ветра, вы­нырнула женщина. Ее длинные волосы, как и про­стая строгая форма, белели подобно снегу.

— Вот, значит, проходимцы, на которых мне приказано потратить свое время, пока все важные решения принимаются без меня, — проворчала она. — Причуды царя определенно переходят все границы.

— Белая Буря! — Генерала Отважного Жеребца словно громом поразило. — Я... я не ожидал, что нас встретит сама главный археолог. Для меня боль­шая честь, что вы...

— Мы вас уже заждались. Свободен, — переби­ла Белая Буря. Затем окинула Даргера и Довеска проницательным неприязненным взглядом. — Что касается вас двоих... Вы еще пожалеете, что обра­тили на себя внимание Тайного Царя. — Она по­вернулась к ним спиной. — Идите за мной. И слу­гу не забудьте, вдруг он не таков, каким кажется.

Четверка мрачных стражников окружила троих спутников, и все они с торжественным видом дви­нулись во внутренние помещения дворца.

Традиционный китайский дворец представлял собой не единое здание в европейском стиле, а це­лый комплекс небольших строений, обнесенных стеной и соединенных между собой уютными дво­риками и садами. Каждое строение походило на отдельный островок в архипелаге и подобно остро­вам, разнившимся растительностью и обитателями, имело свой собственный характер. Те, что стояли ближе к центральному входу, были самыми круп­ными и строгими, их использовали для официаль­ных мероприятий. За ними располагались более функциональные строения, служившие местом про­ведения совещаний, складами и прочими практич­ными помещениями. В самых дальних, спрятанных в глубине, обитали царь, его семья и ближайшее окружение. Чтобы закопать все эти здания под зем­лю, пришлось пожертвовать садами и двориками и проложить вместо них деревянные переходы.

Путь их лежал в глубь дворца. Они взбирались и спускались по лестницам, петляли и кружили по коридорам, иногда упирались в стену — та, скольз­нув в сторону, открывала потайной ход, а затем плотно затворялась за их спинами. Довесок не об­ращал внимания на все эти ухищрения и, представ­ляя каждое здание узлом в сети, мысленно рисовал карту их запутанных перемещений. Получалось, что они двигались по длинной спирали, неумолимо приближаясь к самому центру дворца, и, если бы пошли напрямик, давно бы оказались на месте. Их намеренно пытались сбить с толку, заставляя по­чувствовать себя потерянными и беспомощными.

Было страшно даже представить, о чем помыш­ляет правитель, считающий, что в собственном дворце не обойтись без подобных предосторожно­стей.

Наконец их привели в неотделанную комнату с деревянными стенами и парой кресел.

— За вами пришлют, когда будет угодно Тайно­му Царю, — сказала Белая Буря. — У меня доброе сердце, и я вас предупреждаю: его тяга к новшест­вам не распространяется на всякую чушь. Советую ограничиться истиной без прикрас и уповать на то, что в милости своей он приговорит вас к относи­тельно безболезненной смерти.

— Именно так мы и намеревались поступить, — заверил ее Даргер. — Конечно, за исключением по­следней части.

— Вы не сможете выбраться отсюда, — предо­стерегла Белая Буря. — Попытка карается смертью.

Она вышла из комнаты. Стражники заняли ме­сто в коридоре и закрыли двустворчатые двери.

Даргер и Довесок уселись друг напротив друга.

— Бедный генерал Отважный Жеребец! — вос­кликнул Довесок. — Как же он перепугался, напо­ровшись на старшего по званию, и с каким облег­чением нас покинул. — Затем перешел на англий­ский: — Думаешь, нас подслушивают?

— Они же не круглые дураки, — ответил Даргер тоже по-английски. Он старался говорить мед­ленно и звучно, как подобает мудрецу. — Когда подчиненный боится столкнуться лицом к лицу с высшим начальством, это плохой знак. Скорее все­го, верность, которую от него требуют, не находит ответа.

— Как тебе дворец?

— До правления Тайного Царя здания строи­лись искусными мастерами и из самых лучших ма­териалов. А вот соединительные переходы украшать уже не торопились. Я заметил, что все ниши, пред­назначенные для нефритовых статуй, не заняты, а шкафчики для редкостей сверкают не филигранны­ми масками из золота и серебра и фарфором эпохи Мин, а пустыми полками. Мебель хорошая, но вряд ли подобающая монарху. Очевидно, все ценности пошли на оплату грядущей войны. Стало быть, все титулы, государственные земли, рудники и будущие налоговые поступления с целых городов и отдель­ных отраслей тоже проданы. А значит, войны не избежать. Без притока податей с покоренных зе­мель Благодатное Царство обанкротится в течение года.

— Я пришел к таким же выводам.

Умелый Слуга, устроившись на корточках меж­ду креслами, сосредоточенно вслушивался, но явно не понимал ни слова. Когда друзья замолчали, заду­мавшись над прискорбным фактом отсутствия без­делушек, которые можно было бы присвоить, он сказал:

— Господа! По дороге сюда я пообщался с ва­шим новым другом из городской стражи. Он выра­зил глубокую признательность за добрые слова, которыми вы удостоили его в присутствии выше­стоящего офицера.

— По-другому и быть не могло, — Даргер пе­решел обратно на китайский. — Рад слышать, что в Парче не перевелась вежливость.

— Еще он просил передать, что вас ждет испы­тание. По его словам, человек, которому вас пред­ставят, не Тайный Царь.

— Интересная информация, — оживился Дове­сок.

— И полезная. По крайней мере, в теории, — добавил Даргер и, помолчав, продолжил: — А как узнать настоящего монарха, он не сказал?

— К сожалению, нет, — опечалился Умелый Слуга. — Я спрашивал, но он отговорился тем, что и так рискнул открыть слишком многое. — Из его кармана появилась колода карт. — Быть может, мои хозяева знают парочку игр, чтобы скоротать время?

Довесок взял карты и снял колоду.

— Ставлю пять граммов серебра на то, что верх­няя карта — туз червей!

— Увы, господин, у меня нет денег.

— У меня тоже. Значит, незачем жадничать. Ставлю пятьдесят килограммов золота!

Прошел час или два. К тому времени, как за ними явились стражники, Умелый Слуга задолжал несколько тонн драгоценных металлов.

* * *

Их привели в зал для совещаний. За полукру­глым столом, плоской стороной обращенным к двери, сидело семеро. В центре замер мужчина в фиолетовой парче. Его кресло чуть возвышалось над остальными. Несмотря на грузность, лицо его каза­лось молодым, жилистым и строгим, в глазах све­тились настороженность и ум. Разумеется, любой человек, не предупрежденный заранее, принял бы его за Тайного Царя. Справа от царя разместился генерал в полном доспехе; с металлического забра­ла скалилась морда демона. Слева сидела Белая Бу­ря. С каждой стороны хмурилось еще по два совет­ника.

— Кто эти люди? — спросил мнимый царь.

— Безродные проходимцы, выдающие себя за героев древних мифов и суеверий, — ответила Бе­лая Буря. — Если вашему величеству угодно, я могу сейчас же приказать перерезать им горло, и вам не придется выслушивать их мольбы о пощаде.

Мужчина с жилистым лицом взглянул направо:

— С твоего позволения, главнокомандующий Мощный Локомотив, и с твоего, главный археолог Белая Буря, мы позабавимся и послушаем, что они скажут.

Даргер слегка кивнул, словно подтверждая соб­ственное предположение. Затем шагнул вперед и заговорил:

— Меня зовут Обри Даргер. Поскольку имя мо­его спутника сложно перевести на ваш язык, мо­жете называть его Благородный Воинствующий Пес. Мы родились, или, скорее, нас создали, в лабо­ратории далекой страны в последние годы Утопии, когда все в мире были невообразимо богаты. Неза­долго до краха Утопии ученые раскрыли секрет вечной жизни и, чтобы убедиться в успехе, создали бессмертных. Наши геномы сконструированы та­ким образом, что мы не стареем и обладаем им­мунитетом ко всем смертельным природным бо­лезням, хотя, как и обычные люди, по-прежнему уязвимы для случайных травм и насилия. В экспе­риментальной программе нас было восемь, но уже много веков мы не встречали никого из них, и я вынужден предположить, что они мертвы. Каждый из нас значительно отличался от остальных, по­скольку цель программы заключалась не только в увеличении продолжительности жизни, но и в ис­пытании на социальную приспособляемость. Моего друга наделили решительностью. Он бесстрашный боец и защитник слабых. Мне же выпала склон­ность к созерцанию. Я прирожденный философ, ученый и наставник молодежи. Нам была уготова­на участь нравственных стражей этого мира. Увы, наше общество просуществовало гораздо меньше нас. На смену машинам, избавившим лю­дей от ручного труда, пришли более изощренные механизмы, способные за них мыслить. Наступили времена упадка и апатии. Мы, бессмертные, осоз­нали: природные таланты мало что значат без опы­та и подготовки. Мы делали все возможное, но все наши усилия оказывались несостоятельными перед бедами той эпохи. Мы видели, как великие государ­ства распадаются и рассыпаются в прах... и не мо­гли это предотвратить. Когда цивилизация рухнула, мы с Благородным Воинствующим Псом собрали все книги по фило­софии, политике и военной стратегии, какие уда­лось найти, и отправились в пустыню, чтобы пораз­мыслить и понять, как быть дальше. Мы возвели каменную башню, где я и обитал, постигая знания, пока мой друг обрабатывал землю, охотился и за­щищал меня от банд странствующих разбойни­ков — в ту отсталую эпоху от них не было отбоя. Трижды башня обращалась в руины под тяжестью лет, и трижды мы ее восстанавливали. Я учился, по­ка книги не превратились в пыль. К тому времени я мог бы вновь воссоздать их по памяти, но что толку? Они не предотвратили катастрофу. Требова­лось что-то другое, более значительное. Так я перешел ко второй фазе обучения — со­зерцанию. Веками я размышлял над смыслом про­читанного, разрешал противоречия, отметал ошиб­ки и в итоге пришел к обобщению, к логически связанной целостности. Наконец-то я стал, по край­ней мере в теории, гениальным стратегом. И тогда я вернулся в мир. В третьей фазе обучения я применял теорети­ческие познания на практике. Я ездил по неболь­шим странам, завязшим в особенно жестоких и бессмысленных войнах, и пытался покончить с кон­фликтами. С моими несравненными знаниями в теории это было проще простого. На практике до­биться мира оказалось невообразимо сложнее. Мои стратегии отличались безупречной логикой. Но че­ловечеством управляет отнюдь не здравый смысл. Люди жаждут личной славы, ненавидят без причи­ны, не благодарят тех, кому обязаны всем. Спустя долгие годы я пришел к выводу, что успехи любой страны в конечном счете зависят исключительно от характера правителя. При этом ничего не добьется как великий правитель с плохими советниками, так и слабый с лучшими из существующих. Наши эксперименты подошли к концу, когда, к своему удовлетворению, мы убедились в том, что способны выиграть любую войну. Мир сохранить куда сложнее. После этого мы отправились на окра­ину Монголии, где я много десятилетий размышлял, как лучше применить новые знания. Наконец я был готов перейти к заключительной фазе обучения — исцелению всего мира. Мне давно известно, что это исцеление должно начаться с воз­рождения Китая во всем его былом величии, ибо Китай центр всех земель. Если здесь воцарится по­кой, его свет озарит все вокруг. Переодевшись мо­нахами, мы с Благородным Воинствующим Псом скитались по странам, наблюдая за людскими му­чениями, и искали правителя, обладающею задат­ками величия. Вот эти задатки. Прежде всего, честолюбие. Ки­тай нужно объединить, а правитель без огня в сер­дце не способен на столь великое деяние. Во-вто­рых, твердость в поступках. Как сказал один древ­ний мудрец, война — это тебе не чаепитие с пирожными^[33]. В-третьих, хитрость. Тут все ясно. В-четвертых, и это самое главное, изворотливость. Будущий император обязательно наживет множе­ство разных врагов, и эти враги обязательно попы­таются нанести удар. Следовательно, на роль импе­ратора годится только тот, чья истинная сущность неведома и чье физическое «я» неуловимо. Тогда вражеские пули и стрелы всегда будут пролетать мимо. Озвучу очевидное: этот правитель здесь, в этом зале. Мы выяснили, что из сострадания к мукам народа он уже начал благородное дело по воссое­динению империи. Однако история жестока, а судьба непредсказуема. Мы знали, что ему потре­буются наши советы и помощь. Но он, как я уже сказал, неуловим. Как же тогда привлечь его вни­мание? Благородный Воинствующий Пес объявился в Парче и назвался божеством. Я выступил в роли трупа. Вместе мы разыграли представление, в кото­ром сверхъестественное существо возвращает к жизни мертвеца. Мы знали, что об этом станут су­дачить на каждом углу. Еще мы знали, что Тайный Царь обязательно пошлет за нами, и тогда у нас появится шанс поведать ему нашу историю. Что я как раз и сделал.

Даргер развел руками.

— Как видите, ничего сверхъестественного в нас нет. Вы семеро, люди умные и образованные, сразу это поняли. Но попробуйте-ка заикнуться об этом простолюдинам. А еще лучше — врагам. Слухи о паре богов, явившихся из пустыни, чтобы помогать советами Тайному Царю, расползаются окрест ны­нешних границ этих земель. В грядущей войне иметь советников с такой репутацией не менее ценно, чем, собственно, прибегать к нашим услугам. Поверьте, вы не пожалеете.

Закончив рассказ, Даргер умолк. Довесок за его спиной затаил дыхание.

Советники раздраженно зашумели.

— Все это слишком несерьезно! — воскликнул один. Послышалось одобрительное бормотание.

— Он утверждает, что бессмертен, — произне­сла Белая Буря, повернувшись направо. — Позволь­те мне это проверить.

— Госпожа, я могу умереть так же легко, как и любой человек: от насилия, голода и тысячи других причин. От обычных людей я и мой друг отличаем­ся только тем, что не стареем. Убийством вы ниче­го не докажете.

Мужчина на троне подался вперед, но, прежде чем он успел вымолвить хоть слово, сидящий спра­ва генерал воскликнул высоким, почти девичьим голоском:

— Да как ты смеешь утверждать, что ваши со­веты лучше, чем советы приближенных Тайного Царя? Все советники избраны за непревзойденное мастерство!

— Когда ученик готов к знаниям, появляется учитель, — откликнулся Даргер. — Когда царь готов стать императором, появляется стратег. Этот стра­тег — я. Мне посчастливилось отыскать благород­ную душу, которой уготовано стать следующим императором Китая. Но его советники — обычные смертные. Послушавшись их, достойный только победы возглавит армию и приведет ее к пораже­нию. Такова на данный момент его судьба. Я здесь за тем, чтобы изменить судьбу.

Чтобы не осталось сомнений, к кому он обра­щается, Даргер преклонил колено перед человеком, выдающим себя за генерала. Единственным в зале, чье лицо скрывалось за маской. Единственным, кто не колеблясь перебил мнимого царя. И единствен­ным, кто облачился в слишком большие для него доспехи. Головоломка сложилась, и Довесок под­умал, что разгадать ее оказалось не так уж сложно.

— Ваше величество, пожалуйста, разрешите мне помочь вам стать императором, по которому исто­мился Китай!

Тайный Царь поднялся с места.

— Знак ли это, что я избран Небом? — вопро­сил он. — Или ты просто взываешь к гордыне, на­мекая на мое предназначение? Если верно первое, нельзя упускать такую возможность! Истории, еще более странные, чем твоя, оказывались правдой. Но если верно второе, твоя лесть бессмысленна, ибо я и так знаю, что мне уготовано. — В поисках одо­брения он посмотрел направо, потом налево. — Главком Мощный Локомотив, разве не об этом я все время твержу? Главарх Белая Буря, ты тоже это слышала. Судьбу вроде моей не скроешь, она как яркий свет. Упрячь ее в ящик и оберни холстом, она все равно просвечивает насквозь! Даже этот чужеземец разглядел горящее во мне пламя. Если только он не пытается меня перехитрить.

Белая Буря открыла было рот, но сдержалась.

Мощный Локомотив стянул царский халат, ак­куратно свернув, положил на стол, после чего сми­ренно устроился у ног Тайного Царя. Лицо главко­ма дрогнуло, сделавшись жестче и воинственнее, под стать телосложению. Шрамы, проступившие на руках, и рубец, пересекающий почти всю шею, сви­детельствовали о том, что, поднимаясь по военной карьерной лестнице, штанов он попусту не проси­живал.

— Все ваши слова — чистая правда, о несрав­ненный монарх! — воскликнул главком. — Но че­ловек, ослепленный солнцем, не есть солнце, а уз­ревший величие не обязательно велик сам. — Он бросил быстрый проницательный взгляд на Дарге­раю — Я считаю, что этого чужеземца, этого самоз­ваного Гениального Стратега, нужно испытать.

Тайный Царь избавился от заимствованных до­спехов, небрежно швырнув их на пол и оставшись только в легкой одежде и шлеме. Из-за его худоща­вости казалось, что ребенок решил поиграть с во­енным снаряжением отца. Он накинул парчовый халат и снял шлем, одной рукой удерживая забра­ло. Затем отвязал платок с рукава, обмотал им го­лову, скрыв лицо, и положил забрало на стол. Его истинный облик остался загадкой.

— Итак? — поинтересовался он. — Какое же испытание мы ему назначим?

Последовала неловкая пауза. Советники пере­глядывались, ожидая, что один из них заговорит.

— У нас по-прежнему не решен вопрос с царе­вичем Южных Ворот, — нарушила тишину Белая Буря. — Если этот зазнайка действительно такой замечательный, как утверждает, пусть им и займется. В случае неудачи убьем его и будем думать дальше.

Советники одобрительно загудели.

— Отличное испытание, — торжествующе за­ключил Тайный Царь. — Почти непосильная зада­ча, с которой, как выяснилось, никто не в силах справиться. Белая Буря, введи наших гостей в курс дела.

Главный археолог кивнула.

— Вы наверняка знаете, что Южные Ворота — малозначимое небогатое государство к северу от Благодатного Царства. Наша непосредственная цель — Земля Горных Лошадей, но чтобы до нее добраться, нашей армии нужно пересечь Южные Ворота. Их царь пока не соглашается. Разумеется, можно просто покорить эту строптивую страну, но тогда не избежать жертв и потерь во времени на долгие месяцы. Вам пока все понятно?

— Вы — образец лаконичности, — заверил Даргер.

— По нашей просьбе царь Южных Ворот при­слал делегацию для переговоров. Ее возглавляет его старший сын. Царевич со свитой остановился на постоялом дворе недалеко отсюда. Они торчат там уже несколько месяцев. Наши послы не добились от него ни малейшей уступки.

— На его месте я бы тоже гнул свое, — встрял главком. — Это вопрос не просто национальной гордости, а безопасности. Если захватить три клю­чевых города, — а для нашей армии это раз плю­нуть, — можно сколько угодно удерживать все цар­ство. Ни один серьезный правитель не отважится на такой риск.

— Даже если царевич поверит в наши обеща­ния, — продолжила Белая Буря, — после покорения Земли Горных Лошадей Южные Ворота окажутся внутри расширившей границы страны. По сути, они станут частью этой страны без единого выстре­ла. В конечном счете у нас не останется выбора. Придется вторгнуться на территорию северного соседа. Царевич Южных Ворот прекрасно это по­нимает и намеревается затягивать переговоры ров­но столько, сколько мы готовы откладывать планы вторжения. Однако ни к какому соглашению прий­ти невозможно в принципе. — Она сухо улыбну­лась. — Расколоть этот орешек под силу разве что Гениальному Стратегу.

— Вы отправитесь к этому царевичу завтра, — решил Тайный Царь. — Поговорите с ним, потор­гуетесь от моего имени. Если он согласится с усло­виями, которые покажутся мне разумными, я сде­лаю вас советниками. Выше вас будут только Мощный Локомотив и Белая Буря. Но если он откажется, — он пожал плечами, — вы и ваш слу­га умрете.

После короткой церемонии Даргера и Довеска проводили в ту же комнату для ожидания, однако на этот раз с ними обращались учтиво. Слуги при­несли чай и дополнительные свечи. Дворцовый рас­порядитель явился лично и заверил, что покои, по­добающие статусу временных советников, подго­товлены и должным образом обставлены. Появилась девушка с гуцинем^[34], призванная развлекать их му­зыкой, и заиграла, пристроив похожий на цитру инструмент на столик перед собой.

Пока Умелый Слуга восторженно слушал, До­весок спросил по-английски:

— Как тебе Тайный Царь?

— Я не решаюсь ставить диагноз столь малоз­накомому человеку, — ответил Даргер. — Хотя, вздумай кто поджарить мне пятки и добиться от­вета, рискну предположить, что он страдает агора­фобией^[35], паранойей, импульсивностью, погранич­ными состояниями и, скорее всего, давно слетел с катушек.

— Значит, мы сходимся на том, что лучше ис­чезнуть отсюда как можно быстрее. Я запомнил планировку дворца. Если сбежать перед рассветом, придется оглушить всего одного-двух стражников. Мы, бывало, выбирались и из более серьезных пе­редряг.

— О, не думаю, что это понадобится, — возра­зил Даргер.

— Но, Обри! Подумай! Тайный Царь в лучшем случае балансирует на грани безумия.

— А в худшем — разбогатеет, как только захва­тит пару городов. На нашу удочку клюнул карп. Давай посмотрим, как он будет трепыхаться.

Глава 3

Мудрец, известный под именем Желтое Дитя, часто подмечал, что добродетельного человека обмануть невозможно.

Изречения Гениального Стратега.

Утром слуги почтительно разбудили Даргера и Довеска, принесли чистую одежду, более подобаю­щую их новому положению (но Даргер настоял на том, чтобы сохранить прежнюю, пока ему не со­шьют что-нибудь более дорогое, но такое же неза­мысловатое), подали завтрак и отвели по проселоч­ной дороге к лугу. На лугу раскинулся целый горо­док ярких шелковых палаток — нейтральная территория, на которой делегация Южных Ворот встречалась с послами Тайного Царя.

За шатрами они обнаружили Белую Бурю. Она сидела на складном стуле и делала набросок древней постройки, виднеющейся в ближайшей роще.

— Вы видите перед собой постоялый двор, в котором живет царевич Южных Ворот со сви­той, — указала Белая Буря, не поднимая головы. В голосе ее неожиданно послышались теплые нот­ки. — Его построили в конце правления династии Мао, когда китайцы были не в пример состоятель­нее. В предыдущие столетия сельские постоялые дворы считались презренными местами, где останавливались только бедняки. Но в ту эпоху огром­ное количество политиков, чиновников и дельцов перемещалось по всему Китаю на железных конях и алюминиевых птицах. Всем им требовалось при­личное жилье. Если вам повезет попасть внутрь, вы увидите, что его возвели по традиционным кано­нам: шиповой каркас из кедра, дворик в центре, просторные балконы, опоясывающие второй этаж. Отсюда видна зеленая черепичная крыша с двой­ным карнизом. Ее закругленные коньки, как и цвет, символизируют бамбук, а следовательно, молодость и долголетие. Утопиане использовали лазерные пи­лы, быстро схватывающийся жидкий нефрит, окна из листового алмаза и другие утраченные материа­лы и технологии, поэтому орнаменты и их прора­ботка здесь бесподобны. Маленькое чудо, что это здание выстояло в бурях поздних эпох. — Белая Буря провела последнюю линию. — Все, готово.

Даргер подхватил альбом.

— Ваш набросок точен, как чертеж архитекто­ра. Но не отражает романтики этого места.

— Я рисую то, что вижу. И когда смотрю на постоялый двор, вижу только факты.

— Стало быть, госпожа, мы отлично подходим друг другу, ибо я вижу только романтику. Расска­жите, если угодно, о царевиче Южных Ворот.

Белая Буря молча оглядела Даргера, словно оце­нивая, нет ли в его просьбе подвоха.

— Блистательный Первенец хорошо воспитан, вежлив, но при этом отстаивает свои взгляды. Че­ловек слова и потому скуп на обещания. С хоро­шим чувством юмора, но совершенно серьезный, когда речь заходит о государственных делах. Про­щает другим слабости, если те безобидны, но себе спуску не дает никогда. Если вкратце, трудно пред­ставить более неподходящего человека для перего­воров.

— Немало крепких орешков раскалывали об­маном, когда грубая сила давала сбой. — Довесок ловко ухватил свежую булочку с подноса пробегав­шего мимо слуги, откусил и прожевал кусочек. — Где не действуют угрозы, помогут обходительные речи.

— Не стоит недооценивать грубую силу, — по­слышалось сзади, будто прогрохотал большой бара­бан. К ним размашисто подошел главком Мощный Локомотив. На лице его играла мрачная улыбка. — Вы не задумывались, почему прекрасная Белая Буря занимает место слева от трона Тайного Царя, усту­пая по положению только мне, хотя она всего лишь археолог?

— Разумеется, мы подумали, что виной тому ее блестящий ум и непревзойденные моральные ка­чества, — ответил Даргер.

— Оружие, господа! Короче, вот как было дело. Тщательно изучив древние рукописи, она со своими людьми обнаруживает тайники с оружием. Потом руководит раскопками этого оружия и восстанов­лением инструкций по его применению. Если бы не оружие, она все так же, как слепой крот, блу­ждала бы по темным коридорам заброшенных би­блиотек и архивов.

— А еще Тайный Царь доверяет моим сове­там, — добавила Белая Буря.

— Советам? — Мощный Локомотив развернул­ся на пятках и бросил: — Следуйте за мной.

Минуя снующих слуг, они прокладывали изви­листый путь через лабиринт шатров.

— Главком преподносит все так, словно, чтобы воскресить утопианские машины, достаточно про­сто выкопать их из земли, — тихо и сердито пожа­ловалась Белая Буря Даргеру. — Пауки, крутящие­ся крепости, ходячие огненные пушки и все осталь­ное теперь на службе у Благодатного Царства. Уверяю, он преуменьшает мои заслуги. Думаете, легко их отыскать? Думаете, так просто перевести архаичный язык их руководств по эксплуатации и объяснить заумные термины вроде «червячной пе­редачи» и «конусной фрикционной муфты» меха­никам, которые недалеко ушли от деревенских кузнецов? Пусть главком Мощный Локомотив го­ворит обо мне что угодно, но я принесла бесценную пользу своей стране. Если уж на то пошло... — Она внезапно замолчала.

— Сюда, — пригласил Мощный Локомотив.

Они вошли в палатку, со всех сторон охраняе­мую солдатами. В полумраке виднелся приземи­стый металлический предмет, похожий на ракету для фейерверка, только больше и гораздо тяжелее. Он располагался под углом в тридцать градусов на специальной подставке. Подставка могла бы сойти за постамент, если бы не была выкрашена, как и сама ракета, в темно-оливковый. В одиночку под­нять ракету было трудно, но вдвоем передвинуть ее с места на место труда не составляло.

— Это один из множества видов оружия, кото­рое Белая Буря выкопала из земли. — Мощный Локомотив повернулся к главному археологу. — Не могли бы вы рассказать о своей находке?

— Это «Красная стрела», — совершенно невоз­мутимо произнесла Белая Буря, — или противотан­ковая управляемая ракета «H-73», самое старое и примитивное оружие из найденного мной на дан­ный момент. Первоначально команды управления передавались по проводам, но мы переделали раке­ту в баллистическую, а кумулятивный заряд в бое­головке, ставший от старости заразным, заменили на порох с ударным взрывателем.

— Давненько не слышал ничего удивитель­нее, — опешил Даргер. — Ни слова не понятно.

— «Стрела» — это ясно, — рассудил Довесок, — но «управляемая ракета»? «Противотанковая»? «Баллистическая»?

— Управляемая ракета — это мудреный заряд, разновидность оружия. Танк раньше считался ми­фическим чудовищем, но теперь известно, что это бронированная машина с пушками. Танки приме­няли в войнах прошлого. Баллистической ракета называется потому, что после запуска нельзя повли­ять на ее полет.

— Ага, отлично. Теперь все встало на свои места. Молю, продолжайте.

— Сегодня мы собирались продемонстрировать «Красную стрелу» в действии, — улыбнулась Белая Буря. — Но Тайному Царю втемяшилось в голову, что сначала вы должны провалить переговоры с ца­ревичем Блистательным Первенцем, после чего вас повесят за пустую трату нашего времени. Так что пришлось отложить все до завтра.

— Как именно вы хотите его продемонстриро­вать? — спросил Довесок.

— Уничтожить постоялый двор.

— Прошу прощения?

Лицо главкома Мощного Локомотива заметно всколыхнулось: растянулись губы, грозно сомкну­лись брови. Вид у него стал прямо-таки демони­ческий. В голове у Даргера мелькнуло, что это, скорее всего, привычка видимо, он всегда так де­лал, когда хотел запугать сомневающихся в его приказах подчиненных, и теперь это получалось бессознательно.

— Вам нужно знать лишь то, что завтра отсюда до постоялого двора пролетит «Красная стрела». Она взорвется и уничтожит само здание и все, что внутри. Конечно, в тот момент в нем никого не бу­дет. Царевич со своими людьми будет здесь. Он никчемный щеголь и нерешительный глупец, но когда воочию убедится, насколько легко уничто­жить с расстояния то место, где он жил и чьей кра­сотой, безусловно, восхищался, с помощью одного из множества видов оружия, за которое, как я уже говорил, нужно благодарить эту прекрасную госпо­жу... Тогда даже до него дойдет, какие преимуще­ства он получит, подписав с нами соглашение.

Мощный Локомотив умолк, и его лицо стало прежним.

— Ну а теперь мне пора заняться делами по­важнее, — неискренно улыбнулся он. — Белая Буря о вас позаботится.

Та пробуравила взглядом спину уходящего глав­кома и молча отогнула полог шатра. Они вышли наружу и заморгали от яркого света.

— Есть вопросы? — уточнила она.

— Как это главкому удается так... двигать ли­цом? — спросил Довесок.

— Вы не знали? Хотя откуда, ведь вы чужезем­ные варвары и сплетни, известные всему двору, для вас в новинку. Родители Мощного Локомотива бы­ли землевладельцами — богатыми, но не особенно знатными и влиятельными. Ради будущего семьи они вложились в генетическую предродовую опе­рацию, превратив сына в лицедела. Видите ли, кто-то из их дальних родственников работал в разведке, и они посчитали, что, повзрослев, он без труда устроится шпионом, а там уж и пробьет себе до­рогу наверх. Откуда им было знать, что он приро­жденный военачальник и питает сильнейшее от­вращение к притворству? Какая ирония, что столь прямолинейный человек так и не нашел примене­ния столь неоднозначному дару.

— Понятно, — кивнул Даргер. — Ладно, вер­немся к делу. Сколько времени у нас на подготовку?

— Царевич со свитой прибудет после обеда. Скажем, у вас часа три. Мне и главкому приказано оказывать вам всяческое содействие.

— Тогда приступим. Мне потребуется... Эй, ты! — крикнул Даргер, и спешащий мимо слуга рез­ко остановился. — Что ты несешь? Вино? Хорошее?

— Высочайшего качества, господин. Оно пред­назначается самому царевичу Южных Ворот.

— Отлично! — Даргер выхватил бутылку из рук перепуганного юноши. — Где Умелый Слуга?

— Я здесь, господин, — отозвался этот восхити­тельно неприметный парень.

— Принеси тыкву на кожаном ремешке, в ка­ких странники носят воду в дороге. Имей в виду, ничего вычурного. Одолжи ее, если сможешь, купи, если потребуется, или укради, если по-другому ни­как, но чтобы через пять минут она была у меня.

— Да, господин! — Умелый Слуга исчез.

— Еще рановато для вина. — Белая Буря протя­нула руку к бутылке, но Даргер ловко отдернул ее в сторону.

— Это вино — необходимая составляющая сложного плана. — Даргер протянул руку за склад­ным стулом Белой Бури, который таскал за ними один из слуг, утвердил его в тени ближайшей палатки и сел. — Благородный Воинствующий Пес составит список остальных требований.

— Обойдемся без списка, я помню все наи­зусть. — Даргер выдумывал на ходу, и потому До­весок не мог ничего помнить, однако начал загибать пальцы. — Во-первых, катушка малиновых ниток с тремя иголками для вышивания, блюдо галет и пять стеклянных бокалов без ножки. — Он загнул вто­рой палец. — Далее, жираф. Имейте в виду, взро­слый и совершенно здоровый. Его нужно доставить прежде, чем прибудет царевич.

— Жираф! — воскликнула Белая Буря тоном переполненной негодованием женщины. — Где мне найти африканское животное, не важно, взрослое или нет, за такой короткий срок?

— Госпожа, — поморщился Довесок, — список длинный, и его перечисление займет вечность, если вы будете возражать каждый раз, как вам взбредет в голову. Советую делать пометки. Когда я оглашу весь список, мы обсудим ваши придирки и посмо­трим, можно ли что-то изменить. Следующее: лод­ка для ловли омаров...

— Но это же просто невозможно, — подбоче­нилась Белая Буря. — До океана две с половиной тысячи ли.

— Уважаемая главарх, подобное отношение не приведет ни к чему хорошему. В-четвертых...

Довесок, если хотел, мог вывести из себя кого угодно. Пока обстановка накалялась, Даргер напол­нил вином принесенную Умелым Слугой флягу-тыкву и незаметно исчез.

* * *

Чтобы выйти к постоялому двору с дальней сто­роны, Даргеру пришлось целый час кружить по лесу. Постоялый двор располагался у небольшого живописного озера в окружении цветущих перси­ковых деревьев. На пороге стоял мужчина, который мог оказаться только хозяином, вышедшим пере­дохнуть от дел.

— Здравствуй, любезный! — весело окликнул его Даргер. — Найдется ли свободная комната для странствующего ученого, в чьих карманах ненадол­го завелись лишние деньжата? Желательно с видом на озеро, хотя, как погляжу, у тебя все комнаты замечательные.

— В этом вы правы, господин. Наши комнаты славятся изысканностью на всю округу, а пейзаж радует глаз. Но, к сожалению, сейчас здесь обитают послы Южных Ворот. Чтоб им пусто было! По при­казу нашего правителя я обязан предоставлять им бесплатное питание и проживание, а поскольку у всех царевичей есть враги, мне запрещено сдавать пустующие комнаты, чтобы туда вдруг не засели­лись наемные убийцы.

— Прискорбно. Могу я попросить у тебя хотя бы чашку воды?

— Радушие — не просто дело моей жизни, го­сподин ученый, оно у меня в крови.

Хозяин ушел в дом и вскоре вернулся с керами­ческой чашкой, полной холодной родниковой воды.

— Хотите, заодно наполню вашу тыкву?

— Ни за что! — рассмеялся Даргер. — В этой тыкве лучшее вино из личных погребов Тайного Царя. Он одарил меня им в знак признательности за пару услуг. Угостить тебя?

— В такое время я обычно не пью. Но когда еще доведется испробовать царского вина?

Хозяин снова ушел внутрь и вернулся со второй чашкой. Даргер налил ему вина.

— Ах! Как приятно побыть царем, пусть и на один глоток!

— Давай подолью еще. Твой царевич — не тот ли знаменитый Блистательный Первенец? Говорят, он образцовый правитель. Но, быть может, у тебя сложилось другое мнение?

— Ни один господин — не герой для слуг, и ни один царевич — не герой для хозяина, на чьем по­стоялом дворе он живет, не заплатив. Впрочем, юно­ша вежлив и не догадывается, каким финансовым бедствием обернулся его визит для меня и моей семьи. На него лично я зла не таю.

— Тогда за царевича! — Они чокнулись, и хозя­ин выпил, а Даргер изящно втянул пару капель во­ды. — Подлить? Знаешь, в моем деле чем больше царевичей, тем лучше. Как думаешь, есть шанс встретиться с Блистательным Первенцем?

— Ну... в полдень он любит в одиночестве гулять по персиковому саду. Так он собирается с мыслями и оттачивает душевное равновесие. Насколько я понимаю, переговоры с послами Тайного Царя для него весьма тягостны. Возможно, если вы пообеща­ете, что... что...

— Твоя чашка почти пуста! Давай наполню.

Они приятно побеседовали еще некоторое вре­мя, но потом хозяин объявил, что не слишком хо­рошо себя чувствует, и отправился внутрь, чтобы ненадолго прилечь.

Даргер помыл керамические чашки под ближайшим краном. Затем прогулялся по персиковому саду, выбрал дерево и, усевшись под ним, принялся ждать.

* * *

Царевич Блистательный Первенец показался из постоялого двора, задумчиво сцепив руки за спиной. Он неспешно прогуливался среди персиковых де­ревьев, не обращая особого внимания на непримет­ного ученого, пока не поравнялся с ним. Слегка кивнув, царевич пошел дальше.

— Тайный Царь — маньяк-убийца. С ним нуж­но покончить, чтобы эта земля познала мир, — ска­зал Даргер в пустоту.

Царевич тут же обернулся.

— Кто смеет вести такие предательские речи о собственном монархе?

— Он обезумел. — Даргер не стал вставать, толь­ко поднял голову и поймал взгляд царевича. — До вас доходили слухи. Я встретился с Тайным Царем лично и заверяю вас, все правда. Но я всего лишь нищенствующий ученый, у меня нет ни влиятель­ных родичей, ни репутации. Главком Мощный Ло­комотив тоже обо всем знает, и это очень важно. Хотя, разумеется, он никогда не сознается. Уж точ­но не при вас. — Он вытащил чашки и наполнил их вином из тыквы. — Выпьем?

Царевич опустился на корточки и принял чаш­ку, но даже не стал подносить ее к губам, пока Даргер не сделал это первым, да и потом лишь пригу­бил вино.

— Вы его представляете?

— Возможно. — Даргер поднял глаза к небу. — Война не самая приятная штука. Но она надвига­ется на вашу землю.

— Наши солдаты начеку, а горные перевалы уз­ки. Тайному Царю дорого обойдется пройти через Южные Ворота без моего разрешения.

— Вот именно. Такое придет в голову только безумцу.

Царевич не ответил.

— Если бы только нашелся способ обратить си­туацию себе на пользу... — произнес Даргер, по-прежнему глядя на далекие облака.

— Что вы имеете в виду?

— Когда странник сталкивается со стаей волков, ему не до любования красотой гор. Он замечает только блеск волчьих клыков и глаз. Так и ваши мысли вращаются вокруг вторжения армии Благо­датного Царства в Южные Ворота. Если это прои­зойдет с вашего ведома, Тайный Царь без труда овладеет страной и походя присоединит ее к своим землям. Если вы будете сопротивляться, города сго­рят, солдат перебьют. В любом случае вашему цар­ству конец. Обе перспективы настолько печальные, что вы не замечаете третий путь.

— И что это за путь?

— Вытяните руки, царевич. — После секундно­го колебания Блистательный Первенец послушался Даргера. — Смотрите, какие они чистые! Чистей­шие! Готовы ли вы слегка замараться, чтобы не за­пятнать их кровью тысяч ваших подданных?

— Возможно, — настороженно ответил ца­ревич.

— Тогда выслушайте мое предложение и не пе­ребивайте, пока я не закончу. Тайный сговор подо­бен механизму, состоящему из мириада подвижных деталей, назначение которых может казаться неяс­ным, пока не сложишь все воедино. Так и план, вызывающий отвращение во время объяснения, иногда можно оправдать результатами. Притвори­тесь, что я рассказчик, а слова мои — не более чем причудливая сказка, призванная приятно скоротать часок. Итак, давайте представим, что вы не только раз­решаете армии Тайного Царя пройти через ваши земли, но и предлагаете ему союз, в котором Юж­ные Ворота подчиняются Благодатному Царству. Сядьте, господин! Начав слушать, вы негласно поо­бещали не перебивать до самого конца. Тем более, как я уже говорил, без вашего добровольного уча­стия это не более чем сказка. Так-то лучше. Помните, вы еще ни под чем не подписались. Я человек маленький. У вас нет при­чин полагать, что я обладаю влиянием на Тайного Царя или, что важнее, на его придворных. Если вы меня выслушаете, от вас не убудет. На чем я остановился? Ах, да. Вы предлагаете союз. И не только обещаете ресурсы вашей стра­ны — вашей нетронутой, неразграбленной стра­ны —для войны, но и присоединяете собственных солдат к армии Тайного Царя. Вы лично их возгла­вите, и подчиняться они будут только вам. Вас автоматически запишут в придворные и советники. Конечно, вам не будут доверять. В глубине души Тайный Царь посчитает вас глупцом. Но вы ему полезны, и обращаться с вами станут подобающим образом. Вдобавок у вас появится возможность за­вести друзей среди советников. Я настоятельно ре­комендую вам подружиться с главкомом Мощным Локомотивом.

Взгляд царевича был непроницаем, губы сжа­лись в тонкую белую линию.

— Царь, как я уже говорил, обезумел. Но война идет своим чередом, и неизбежно наступит момент, когда все осознают, насколько провальные приказы он отдает. Его приближенным придется решать, кому выжить — ему или им. В разгар кризиса най­дется человек, — не могу сказать, кто именно, — который позаботится о царе. Со смертью царя обострится вопрос наследо­вания. Если трон займет кто-нибудь из генералов или даже главком, его тут же коснется тень подо­зрения. А вот если под рукой окажется человек благородной крови, но из другой страны, выбор очевиден. При должной покладистости подставной царь пару лет будет издавать указы, прислушива­ясь к своему самому доверенному советнику. Ког­да этот советник — несомненно, военачальник — упрочит свое положение и почувствует, что пора занять трон... Что ж, с очередного цареубийства начинать правление явно не стоит. Но предположим, что подставной царь родом из небольшой горной стра­ны и ни для кого, кроме него самого, она большой важности не представляет. Допустим, помыслы его чисты. Он объявляет, что устал от бремени управ­ления огромным государством и желает провести остаток дней в родных землях. Преемник наверня­ка ему не откажет и безвозмездно передаст во вла­дение Южные Ворота.

Даргер выжидательно замолчал.

— И все это в обмен на пропуск через мою страну?

— И на ваше обещание вернуться на родину после двух лет царствования.

— И все-таки, кто вы?

— Что касается меня, я человек маленький. Но суровая правда из уст того, кому вы не доверяете, всегда стоит больше самой успокоительной лжи из уст тех, кто притворяется вашими друзьями.

Даргер поднялся на ноги. Блистательный Пер­венец последовал его примеру. Нагнувшись за чаш­ками, Даргер добавил:

— Мы с вами едва пригубили вино. Хотите, вы­пьем за взаимопонимание?

На лице царевича отразилась внутренняя борь­ба, но он кивнул. Они осушили чашки.

Расправив плечи, царевич Блистательный Пер­венец повернулся к постоялому двору:

— Мои писцы займутся соглашением немед­ленно.

* * *

Когда Даргер вернулся к посольским шатрам, главком Мощный Локомотив и главарх Белая Буря как раз поджидали его, чтобы высказать все, что у них накипело. Но стоило предъявить пергамент, как негодование тут же сменилось изумлением Главком выхватил соглашение из рук Даргера и, недоверчиво хмурясь, пробежал глазами по тексту. Время от времени лицо ею становилось совершен­но нечеловеческим. Затем он передал документ не менее скептически настроенной Белой Буре.

— Как вам удалось убедить царевича Южных Ворот встать на нашу сторону? — спросила она

— Я солгал ему, — ответил Даргер. — Забавно, что эта мысль не пришла в голову никому из вас.

Глава 4

Никогда не встречавшие Воинствующе­го Пса наверняка будут шокированы тем, с какой силой женщин человеческого пле­мени тянет к существу с исключительно собачьим геномом. Испытавшие на себе его обаяние это прекрасно понимали.

Подвиги Воинствующего Пса.

Для человека штатского, наблюдающего издале­ка, великая армия на марше представляется волну­ющим зрелищем. Бесконечной лентой, словно дра­кон, струится она по дороге, исполненная силы, энергии и упорства. Сменяются шеренги солдат, но долгие часы картина остается прежней. Начинает казаться, что армия такая же реальная и незыбле­мая, как камни, из которых сложены стены столи­цы, что просуществует она вечно и ничто не может ей противиться.

Для тех же, кто отвечает за переброску войск, все оборачивается сплошной катастрофой. Оси фур­гонов ломаются, перепуганные лошади разбегаются. Солдаты калечатся под опорами гигантских машин, и помощь им оказывают прямо на ходу. Из-за не­точных или несвоевременных донесений разведчи­ков целые батальоны сбиваются с пути, а когда передовые части наконец понимают, что дальше дороги нет и звучит приказ поворачивать обратно, замыкающие по-прежнему маршируют вперед, по­рождая всеобщую неразбериху. Подвезенные при­пасы расходятся с обещаниями поставщиков, про­дукты прибывают испорченными. Броды оказыва­ются непроходимыми, требуется строить мосты. Волы разбредаются. Сумерки заставляют солдат разбивать лагерь преждевременно, вдали от воды, на каменистой почве. Впрочем, все эти невзгоды хоть и достойны сожаления, но совершенно обыч­ны, а на неопытную, не закаленную боями армию сыплются в двойном размере.

Так и вышло, что, пока армия Тайного Царя, выбиваясь из сил, продвигалась к Ратному перевалу, молва об ее приближении летела вперед, пока не достигла древнего Мира, столицы Земли Горных Лошадей. Тамошний правящий совет спешно от­рекся от всех договоренностей с Южными Ворота­ми и отправил на юг собственную армию, которая, перейдя границу, захватила Династию вместе с окружающими плодородными землями. Затем, зная, что из Благодатного Царства только одна до­рога на север, правители Мира перекинули армию еще дальше на юг, к Бронзе. В единственной про­ходимой долине началось строительство укрепле­ний. Добравшись до перевала, армия Тайного Царя уткнулась в возведенный в самом узком его месте земляной вал, за которым надежно обосновались вражеские солдаты.

По приказу царя главком Мощный Локомотив бросил все силы на разгром обороны противника. Но не тут-то было: склоны по обе стороны от долины ощетинились снайперами, перенаправленные горные потоки, заболотившие местность, сильно ограничили пространство для маневра, подходы к валу опасно простреливались. Поскольку противник располагал множеством пушек, главкому не хотелось рисковать оружием древних. Количество его, несмотря на раз­рушительную силу, было ограниченно. Это оружие Мощный Локомотив с самого начала намеревался попридержать на черный день, но когда все же ре­шился им воспользоваться, потерял двух пауков в бо­лоте и дробящее колесо под точечным пушечным обстрелом. Вражеские шпионы явно не теряли вре­мени даром, и командиры армии Горных Лошадей успели продумать, как обернуть себе на пользу уяз­вимости машин и нейтрализовать их мощь.

Шел пятый день боев. С небольшой возвышен­ности у переднего края главного лагеря Даргер с Довеском наблюдали за белыми клубами винтовоч­ных выстрелов, усеявшими оба склона, и передви­жениями конницы и пехоты в долине. С такого расстояния отчаянное сражение представлялось тихим и неторопливым. Мягко щелкали винтовки, грохот артиллерии, слабый и приглушенный, похо­дил на далекий гром. Довеску было ясно, что сол­даты Горных Лошадей владеют преимуществом и сдаваться не собираются.

Расчет ракетчиков выкатил «Красную стрелу» и прямой наводкой запустил через полдолины в обо­ронительный вал. Громыхнул сильнейший взрыв. Когда дым рассеялся, в стене зияла брешь. Кавалерия Благодатного Царства с ревом помчалась к пролому.

На лесистых склонах по обе стороны от пере­вала почти тотчас вспыхнуло пламя — его развели притаившиеся поджигатели, отправленные Мощ­ным Локомотивом под покровом ночи. Пламя рас­пространялось, сливаясь в стены огня, и стрельба прекратилась. Снайперы спасались от пожара.

Некоторое время казалось, что исход битвы предрешен. Дым стекал вниз, и ветер уносил его прямо на противника, скрывая наступающие силы Благодатного Царства. Вдруг с обеих сторон вала распахнулись ворота для вылазок, выпустив враже­скую кавалерию. Знаменитые горные лошади по­мчались вверх по склонам с недоступной обычным скакунам резвостью. За спиной каждого кавалери­ста сидел сапер. Неподалеку от подступающего ог­ня саперы соскочили наземь и принялись рубить деревья, создавая противопожарные просеки. Всад­ники припали к гривам, и горные лошади бес­страшно пронеслись сквозь горящие деревья, на что обычные скакуны никогда бы не отважились. Пре­одолев пламя, кавалерия настигла и вырезала всех подвернувшихся под руку солдат Благодатного Цар­ства — и поджигателей, и прочих.

Вслед за кавалерией показались снайперы. Они возвращались на позиции, чтобы возобновить при­цельный обстрел с тех склонов, по которым уже прошелся огонь. Из-за непрестанной слепой паль­бы, которую вела артиллерия Горных Лошадей, главкому Мощному Локомотиву пришлось отозвать войска, чтобы не потерять их целиком. Солдаты отступали за земляные насыпи, возведенные сапе­рами Тайного Царя за линией огня.

— Все, что я слышал, о войне, — правда, — за­ключил Довесок — Зрелище и в самом деле волни­тельное и весьма захватывающее.

— С этой позиции смотрится действительно ве­ликолепно, — согласился Даргер. — Хотя бед­ные парни, втянутые в сражение, наверняка думают иначе.

— Поэтому я и стараюсь держаться подальше от полевых госпиталей, лагерей военнопленных, брат­ских могил и прочих схожих мест. Не сомневаюсь, что, угоди я туда, меня ждут лишь душевные муки.

— Очень мудро с твоей стороны. В высшей сте­пени важно сохранять боевой настрой. — Даргер с заметной неохотой отвернулся от великолепной картины сражения. — Мне пора возвращаться к моим математическим исследованиям.

— А мне пора заняться превращением себя в живую легенду, — отозвался Довесок.

* * *

В лагере кипела жизнь. Многие, особенно моло­дые офицеры, наблюдали за ходом битвы, как это только что делал сам Довесок. Но большинство за­нималось будничными делами, присущими любому военному лагерю. Солдаты полировали кожаные и латунные доспехи, драили оружие, чистили лоша­дей, разделывали туров и тушили их мясо, состав­ляли заявки на пополнение припасов, гнали втихо­молку от начальства самогон, проигрывали жалова­нье в кости или на крысиных боях. Довесок отправился прямиком к позорному столбу, где его приветливо встретил дежурный офицер, коренастая женщина с веселым нравом.

— С возвращением, господин. Все так же ище­те новобранцев?

— Конечно. Тайный Царь сказал, что я могу взять двадцать солдат, хотя, признаюсь, отыскать людей с нужными мне особыми талантами слож­нее, чем казалось поначалу.

— Сегодня вам есть из кого выбрать, господин. Например, вон тот негодяй.

Офицер указала на несчастного, который только что получил последний удар жесткой резиновой дубинкой. Ударов, по всей видимости, было немало, и после того, как его отвязали, парень мешком сва­лился на помост. Его уволокли прочь.

— Поцапался со шлюхой и выколол ей глаз. Вдобавок к очевидному ущербу снизится плата за ее услуги. Если бы не война и не тот факт, что его никчемная туша может понадобиться для показа­тельной геройской смерти, его бы уже уволили со службы и отдали на милость ее подруг.

— Да уж, горячность — совсем не то, что мне нужно.

Довесок оглядел шеренгу перепуганных, ожида­ющих наказания шельмецов. На всех лицах, кроме одного, было написано отчаяние, уныние или при­стыженное смирение. Исключение составлял здо­ровяк с такими широченными плечами, что голова его казалась крошечной. Прищурившись и стара­тельно обходя взглядом столб для наказания, он озирался по сторонам, словно купец, выискиваю­щий благоприятную возможность для наживы, или заключенный, оценивающий на прочность стены тюрьмы. Вне всякого сомнения, он до сих пор наде­ялся избежать неминуемого наказания.

— Тот парень с хитринкой в глазах... что он на­творил?

— Это интересный случай, господин. Он привел одну из легендарных горных лошадей.

— Подобный поступок более достоин похвалы, чем наказания.

— Дело в том, что командование пообещало большую награду любому, кто приведет горную ло­шадь. Вот он и попытался стребовать деньги.

— Я по-прежнему в недоумении.

— Видите ли, господин, будь он лицом штат­ским, все бы кончилось хорошо. Но он солдат, а значит, лошадь перешла в собственность армии, как только он ее поймал. Не отдав ее даром, он при­своил то, что, строго говоря, принадлежит Тайному Царю. Вот его и осудили за воровство и сбыт кра­деного.

— Похоже, как раз такие предприимчивые мо­лодчики мне и нужны. — Довесок подошел к сол­дату: — Драться на кулаках, полагаю, умеешь?

Парень окинул Довеска внимательным ушлым взглядом и кивнул.

— Выйди из строя. — Их тут же окружили сол­даты, со скуки собравшиеся поглазеть, как наказы­вают товарищей. Некоторые вполголоса бились об заклад. — Правила простые. Трижды собьешь меня с ног — свободен. Если трижды сбивают тебя, ты либо переходишь под мое командование, либо оста­ешься дожидаться справедливого наказания — смо­тря какое впечатление на меня произведешь. Жуль­ничество и подлые удары приветствуются. Если все понял и согласен, нападай.

Вблизи парень казался великаном. Он был на до­брую голову выше Довеска и заметно крупнее. Слов­но обдумывая сказанное, он слегка кивнул и без предупреждения рухнул перед Довеском на колени.

— Нет необходимости побеждать меня, госпо­дин! Я видел вас в бою и знаю, что в этой драке мне ничего не светит.

Вокруг разочарованно зашумели. Довесок повер­нулся к дежурному офицеру.

— Когда этот парень успел повидать меня в бою?

— Никогда, господин. Последние пять дней он просидел взаперти.

— Почему ты меня обманываешь, солдат? — спросил Довесок провинившегося.

Тот поднялся и, немного смутившись, стряхнул грязь с колен.

— Господин, ну я ведь должен был попробовать. Видите, каким большим я уродился? Всю жизнь ко мне цеплялись банды. Главари никогда не хотят, чтобы здоровяки вроде меня думали, что могут за­хватить лидерство. Первым делом они затевают драку и хорошенько меня избивают — показать, кто в доме хозяин. Из тех драк я ни разу не выхо­дил победителем. Главари всегда самые жестокие и бесчестные бойцы в шайке. Так что я просто наде­ялся пропустить болезненную часть собеседова­ния. — Он поднял и сжал кулаки. — Но, видимо, все же придется через нее пройти.

Довесок с трудом подавил смех.

— В этом нет необходимости. Я и так вижу, что ты уже подходишь. Как твое имя, солдат?

— Злобный Отморозок, господин.

— Неужели тебя так нарекли при рождении?

— Да, господин. При всем уважении, господин. Поняв, каким большим я вырасту, матушка реши­ла, что это имя подсобит мне в работе.

— Второй раз слышу похожую историю, — уди­вился Довесок. — Китай — страна замечательных и дальновидных матерей. Как бы тебя ни звали, ты, Злобный Отморозок, кажешься мне человеком рас­судительным. Вряд ли ты стал бы устраивать засаду на кавалериста и отбирать коня силой. Слишком уж не ясно, чем бы все закончилось.

— Господин, — смутился Злобный Отморо­зок, — я, так сказать... посредник.

— Вот оно что. В таком случае продолжим раз­говор без посторонних.

Лицо Злобного Отморозка озарило глубокое об­легчение.

— Так и знал, что ума вам не занимать, госпо­дин. Как только вас увидел, сразу сказал себе: пере­до мной мудрец.

— Подобострастие подчиненных — штука, ко­нечно, приятная, но не стоит перебарщивать, — урезонил его Довесок.

Соглашение о союзе, заключенное Даргером с царевичем Южных Ворот, позволило обоим про­хвостам завоевать доверие Тайного Царя. Довесок без труда стребовал у интенданта двух отличных лошадей, крепкого вьючного мула и провизии, сколько тот смог унести. Однако доверие это было далеко не полным, и наложить лапу на серебро, с помощью которого его миссия неимоверно упро­стилась бы, не вышло. В тот же день, отправив Даргеру короткую записку с объяснением своего отсут­ствия и доложив об отъезде главкому Мощному Локомотиву, который грубо предупредил, что, если псоглавец не вернется, его друг поплатится жизнью, Довесок вскочил в седло и покинул лагерь в сопро­вождении нового рекрута.

Они пробирались сквозь хвойные, березовые и бамбуковые леса, изредка переправляясь через мел­кие каменистые ручьи, прыгавшие вниз по горным склонам. Тропы заросли настолько, что часто при­ходилось спешиваться и вести лошадей в поводу. Дорогу выбирал Злобный Отморозок.

Когда тени удлинились и свет дня сменился кро­вавым закатом, Довесок стал замечать среди под­леска темные силуэты. Как только он оглядывался, они сразу же исчезали, но потом появлялись вновь, издали наблюдая за путниками.

— Это всего лишь обезьяны-стражи. Их создали наши предки, чтобы защитить панд от пристава­ний, — пояснил Злобный Отморозок, заметив го­стей. — Пока вы не приближаетесь к их подопечным, вам ничто не угрожает.

— По-моему, они вооружены копьями.

— Копьями! — осклабился Злобный Отморо­зок. — Да это самые обычные заостренные палки. Обезьяны-стражи умом не блещут. Не обращайте на них внимания. — Он натянул поводья и слез с лошади. — Отсюда придется топать на своих двоих.

Отодвинув в сторону раскидистый сук, Злобный Отморозок завел Довеска в лощину. Свет померк, посвежело. Кроны деревьев закрыли небо. Вдоль стремительного ручья пролегала тропа, широкая ровно настолько, чтобы не торопясь вести лошадей и ослика.

— Ступайте осторожнее, господин. Здесь попа­даются осколки утопианской керамики, которые проткнут вашу обувь насквозь, какой бы толстой ни была подошва. Страсть как больно. Еще имейте в виду, что некоторые из безобидных на вид лиан на самом деле древние провода. Однажды мой ку­зен запутался в них и едва не удавился.

Довесок осторожно шагнул вперед. Под ногами захрустели обломки кирпичей и цементная крош­ка. Редкие косые лучи золотистого света, подсвечи­вая пылинки, пробивались через полог листвы и отражались от битого стекла. Глаза постепенно при­выкали к полумраку, и Довесок различил посреди леса остатки стен, наклонные ступени, уводящие в темноту, и разрушенные блоки каменной кладки. Это были руины и подвалы зданий, через которые ручей веками прокладывал постоянно углубляюще­еся русло. Довеском овладела не свойственная ему грусть по ошибкам прошлого, и он постарался ото­гнать ее прочь.

— Похоже, ты хорошо знаешь дорогу.

— Еще бы! Я таскаюсь по ней два-три раза в день.

— Разве в твои солдатские обязанности...

— Господин, еще в недавнем прошлом я был штатским. Как выяснилось, в вашей армии дейст­вует правило, по которому все мужчины, годные в солдаты, немедленно призываются на службу. Если, конечно, они не враги — тогда их убивают. Или богачи — в этом случае они покупают свободу за взятку. Я не отношусь ни к тем, ни к другим и, ког­да попытался получить награду за горную ло­шадь, — бац! — тут же превратился в солдата и вора. А ведь я просто хотел забрать обещанные деньги! — Злобный Отморозок печально рассмеял­ся. — Сам виноват, расслабился с этими праведни­ками.

— Уверившись в собственной правоте, такие люди никогда лишний раз не задумываются о нрав­ственности своих поступков, — согласился Дове­сок. — Расскажи, как ты вообще подался в разбой­ники?

— Я бы никогда не занялся разбоем, если бы не война Я из клана честных бандитов. Время от вре­мени мы устраивали небольшие поджоги. Если уда­валось достать оборудование, баловались подделкой монет. Когда представлялся шанс, занимались вы­могательством. Но никакого душегубства — никог­да! Увы, нашу деревню разграбила кавалерия. Они забрали все ценное, а остальное сожгли. Нам при­шлось отослать стариков и детей к дальним родст­венникам, а самим уйти в горы и постараться вы­жить. Когда к нам в руки попали двадцать горных лошадей, меня отправили в долину продать одну на пробу. Конец истории вы знаете.

Довесок хотел было спросить, где Злобный От­морозок и его товарищи раздобыли горных лоша­дей, но тут под его ногой что-то сверкнуло.

Он отскочил назад.

— Что за?..

— Это просто духи-огоньки, господин. Они из­редка встречаются, никто не знает почему. Еще иногда слышатся голоса и возникают видения. Это проделки утопианских демонов, застрявших в про­водах. Но их сила слабеет, и даже у самых хвастли­вых нет никакой власти. Зато они отпугивают суе­верных людей. Отчасти поэтому мы и...

В этот миг из каждого закоулка и углубления в лощине с треском посыпались искры. Взмывая в воздух, они чертили в полумраке дорожки из света и, попадая на кожу, гасли и жалились озоном.

Довесок поскользнулся, качнулся и, чтобы не упасть, схватился за ближайший провод.

Мир погрузился во тьму.

В безграничной чернильной пустоте перед ним парила призрачная женщина с прекрасным и нео­бычайно умиротворенным лицом, но Довесок чув­ствовал исходящую от нее угрозу. Ее белые одеяния и шарфики беспокойно колыхались, хотя ветра не было и в помине. Женщина заговорила нечеловече­ским голосом: в нем слышался шум прибоя, пере­межаемый отрывистыми хлопками и короткими беспорядочными паузами, и другие, более слабые голоса, которые Довеску разобрать до конца не уда­валось.

умривмученияхстрадаяотболи

ЭТО ВЫ, СЭР

умривмученияхстрадаяотболи

БЛЭКТОРП Р

умривмученияхстрадаяотболи

ЭЙВЕНСКАИРН

умривмученияхстрадаяотболи

ДЕ ПЛЮ ПРЕСЬЕ?

умривмученияхстрадаяотболи

От такого жуткого сверхъестественного зрелища каждый волосок на спине Довеска встал дыбом, но он все равно отвесил глубокий поклон. В конце кон­цов, он был сторонником здравого смысла, гражда­нином Западного Вермонта и прежде всего джентльменом.

— Вы меня знаете?

Глаза призрака хоть и сфокусировались прямо на нем, настоящими не казались.

твоимучениябудутнепередаваемымиакрикиболинескончаемыми

В ГЕННЫХ ЛАБОРАТОРИЯХ

твоимучениябудутнепередаваемымиакрикиболинескончаемыми

ШЕЛБЕРНА, МЕСТЕ ТВОЕГО

твоимучениябудутнепередаваемымиакрикиболинескончаемыми

СОЗДАНИЯ, ДУМАЮТ, ЧТО ТЫ

твоимучениябудутнепередаваемымиакрикиболинескончаемыми

МЕРТВ. В ЛОНДОНЕ ТЫ СЖЕГ

твоимучениябудутнепередаваемымиакрикиболинескончаемыми

ДОТЛА БУКИНГЕМСКИЙ ЛАБИ

твоимучениябудутнепередаваемымиакрикиболинескончаемыми

РИНТ И БОЛЬШУЮ ЧАСТЬ ГОР

твоимучениябудутнепередаваемымиакрикиболинескончаемыми

ОДА. В МОСКВЕ ИЗ-ЗА ТЕБЯ...

твоимучениябудутнепередаваемымиакрикиболинескончаемыми

— Достаточно! Чего ты хочешь, грозный дух?

Одежда призрачной женщины все так же тре петала в бесконечной пустоте. На фарфоровом личике расцвела едва заметная жестокая улыбка.

смертьнебытиегниющаяплотьбольпустота

Я ЗНАЮ, ЧЕГО ТЫ ЖАЖДЕШЬ

смертьнебытиегниющаяплотьбольпустота

БОЛЬШЕ ВСЕГО НА СВЕТЕ.

смертьнебытиегниющаяплотьбольпустота

Подобравшись, Довесок холодно отмолвил:

— Весьма сомневаюсь.

На неземном лице мелькнуло замешательство, губы на миг скривились подобно корчащимся от боли червям. Образ светящейся женщины поплыл, будто она находилась под водой, застыл и вновь дрогнул.

миллионыпытокждуттебяитебеподобных

ПЕРЕДАЙ ТАЙНОМУ ЦАРЮ, ЧТО

миллионыпытокждуттебяитебеподобных

НЕВЕСТА ФЕНИКСА ДОЖИДАЕТСЯ

миллионыпытокждуттебяитебеподобных

ПОД БЛАГОУХАЮЩИМ ДЕРЕВОМ.

миллионыпытокждуттебяитебеподобных

Играючи взмыв вверх, так что Довеску при­шлось задрать голову, чтобы встретиться с ней взглядом, женщина согнулась почти пополам, и их губы едва не соприкоснулись. Теперь ему было вид­но, что за маской, которую он поначалу принял за лицо, ничего нет.

— Я не боюсь ни тебя, — отчеканил он, — ни любых твоих слов.

Пустота взорвалась хохотом, переросшим в ве­тер. Его порывы в клочья разорвали трепещущие одеяния, словно это была папирусная бумага, сдер­нули маску и унесли ее прочь, как листок.

мызнаемвсетвоисекретыипотаенныестрахи

ТЫ ЛЖЕШЬ, СОБАЧОНОК.

мызнаемвсетвоисекретыипотаенныестрахи

МЫ ЗНАЕМ, ПОЧЕМУ

мызнаемвсетвоисекретыипотаенныестрахи

ТЫ СБЕЖАЛ С РОДИНЫ.

мызнаемвсетвоисекретыипотаенныестрахи

— Нет! — вырвалось у Довеска. Он заслонил глаза лапой и обнаружил, что тонет в море издева­тельского хохота.

умристрадайкричиумристрадайкричи

ГЕРОЙ-ПОСМЕШИЩЕ,

умристрадайкричиумристрадайкричи

ПЕРЕДАЙ СВОЕМУ ЦАРЮ -

умристрадайкричиумристрадайкричи

ПОД БЛАГОУХАЮЩИМ ДЕРЕВОМ.

умристрадайкричиумристрадайкричи

* * *

— Господин? — звал Злобный Отморозок. — Го­сподин, с вами все в порядке?

Довесок встряхнулся.

— Та... женщина... исчезла?

— Женщина, господин? Здесь никого нет, го­сподин, только мы. Вы дотронулись до одной из тех лиан, — я вас о них предупреждал, — упали, и у вас начались судороги. Потом вы пришли в себя.

— Я видел..

— Что бы вы там ни видели, это обман, госпо­дин. Поверьте. Я знаком с духами этой горы, от них не дождешься ни одного правдивого слова.

— Однако! — выдохнул Довесок. — Ложное ви­дение, говоришь? — И повторил: — Однако!

Злобный Отморозок помог ему подняться на ноги. Все тело покалывало, но, похоже, он остался невредим. Довесок решил ни с кем не делиться подробностями странного происшествия, а с Тай­ным Царем в особенности. Как подсказывал опыт, некоторым посланиям лучше никогда не добраться до адресата.

— Так или иначе, вряд ли в нем был большой смысл.

Они двинулись дальше по тропинке.

— Скоро придем? — спросил Довесок, когда прошло еще не меньше часа.

— Да, господин. Мы почти на месте.

— Отлично.

Так они и шли по ущелью в угасающем свете дня, преодолевая обломки рухнувших стен и пере­бираясь через ручей, когда тропинка вела на другую его сторону. Вскоре дорогу преградил пологий склон, усеянный остатками каменной кладки и раз­битой черепицей. С шумом и грохотом они вска­рабкались наверх и, выбравшись из лощины, ока­зались на поляне перед добрым десятком хижин и навесов, грубо сработанных из веток, веревок и соломы.

Наконец они добрались до разбойничьего лагеря.

Громкое восхождение загодя предупредило хозя­ев об их приближении. Пятнадцать-шестнадцать опасных на вид разбойников, среди которых было немало женщин, все вооруженные — кто мечами, кто пистолетами, кто сделанными из подручных средств дубинками, — вышли разбираться с гостями.

Одно долгое мгновение они молча стояли друг против друга.

— Братишка! — вдруг крикнула стройная огненноволосая женщина и бросилась в объятия Злоб­ного Отморозка. Он подбросил ее в воздух и опу­стил наземь. Оказавшись на ногах, она строго вы­прямилась, и парень почтительно отступил на шаг. — Преклони колени и докладывай.

Но прежде чем Злобный Отморозок успел от­крыть рот, вперед шагнул Довесок.

— Твой брат теперь солдат Благодатного Царст­ва на службе у Тайного Царя, а значит, не прекло­няет колени ни перед кем, кроме вышестоящих чинов. — Чтобы смягчить резкость своих слов, он улыбнулся. — Ты, наверное, предводительница этих удальцов? Позволь поинтересоваться, как тебя зовут?

— Огненная Орхидея. — Разбойница смерила Довеска таким взглядом, словно перед ней был ог­ромный отвратительный жук. — А ты кто такой и чем занимаешься?

Довесок официально представился и добавил:

— Касательно того, чем я занимаюсь, могу ска­зать, что в свое время сыграл множество ролей. — Небрежно отвернувшись к ослику, он принялся развязывать седельные сумки. — Я джентльмен, искатель приключений, скиталец и солдат удачи. Нынче я выступаю посланником Тайного Царя, чья судьба накатывает на эти земли как неотвратимый морской прилив. Но об этом мы побеседуем позже. Сейчас важно одно: я привез еду. — Довесок мягко бросил ближайшему разбойнику копченый окорок. Парень поймал его, выронив сломанную рукоятку от граблей. — Еды хватит на целый пир. — Он до­стал бутылки с выпивкой и передал в жаждущие руки. — Раз уж я прибыл сюда без приглашения, будет справедливо угостить вас, дабы мы расстались друзьями.

Огненная Орхидея вовсе не выглядела до­вольной.

— Прекрасно, — вот и все, что она произне­сла. — Как ты и сказал, поговорить можно позже.

* * *

К тому времени, как было приготовлено и съе­дено все до последней крошки, опустилась ночь. Запасы спиртного подходили к концу. Сам Довесок ел умеренно и совсем не пил, только частенько под­носил чашку ко рту и притворялся, что делает гло­ток. Оставшись наедине со своими мыслями, он ломал голову над таинственным призраком, кото­рого повстречал днем.

Очнувшись, он неожиданно понял, что пир за­кончился. Несколько разбойников кружили, поша­тываясь, в некоем подобии танца. Другие валялись на земле. Трое горланили песню и почти попадали в слова. С другой стороны костра за Довеском при­стально наблюдала Огненная Орхидея. Когда их взгляды встретились, она подошла и села рядом, поджав ноги. Высокие сапоги, обтягивающие брю­ки, свободная блуза, многочисленные серебряные браслеты и шелковый платок, повязанный вокруг шеи, делали ее самой настоящей царицей разбой­ников. В свете пламени ее волосы переливались разными оттенками.

— Ты не пьешь, — упрекнула она.

— Ты тоже, — обронил Довесок. — Делаешь вид, что регулярно наполняешь чашку, и тайком опустошаешь ее в кусты.

— Думаю, пора показать, что я могу тебе пред­ложить.

— Всегда к вашим услугам, госпожа.

Горных лошадей держали неподалеку от лагеря, на лужайке, огороженной частоколом по грудь че­ловеку. Довесок и Огненная Орхидея немного по­наблюдали, как они щиплют травку. Горные лоша­ди полностью подтверждали свою репутацию. Эти химерические создания, статью и красотой сравни­мые с обычными лошадьми, обладали трехсуставчатыми лапами гигантской кошки и клювом, кото­рому позавидовал бы и грифон. Довесок никогда не встречал подобных существ, но с первого взгляда понял, что они были стремительными, как лесной пожар.

Огненная Орхидея взнуздала пару скакунов, на­кинула попоны вместо седел и вскочила на одного.

— Ну? — поторопила она.

Довесок уселся верхом, хлестнул поводьями, по­следовав примеру Огненной Орхидеи, и едва не вылетел из седла, когда обе горные лошади пере­махнули через ограду и рванули вверх по склону.

Сначала лошади бежали медленно, но когда До­весок обвыкся, ускорили бег и перешли на полный галоп. Они мчались по горам и долам, петляли сре­ди деревьев и запросто перемахивали через ручьи, выскакивавшие словно из-под земли. Ветер бил в лицо, в ноздрях стоял запах хвои. Довесок поймал себя на том, что вопит и улюлюкает от неподдель­ной радости.

Они остановились над верхней границей леса, выше которой росли только камни да лишайник. Огненная Орхидея натянула поводья и спешилась.

Довесок тоже спрыгнул наземь и потрепал ло­шадь по гриве.

— Ты и я — закадычные друзья, — подлестил­ся он.

— Хахх! — послышалось в ответ, и лошадь щелк­нула клювом.

Огненная Орхидея отпустила свою кобылу пас­тись и расстелила попону на траве, словно их ждал пикник.

— Присаживайся, — похлопала она рядом с собой.

— Разве не нужно их стреножить? Чтобы не убежали?

— Они очень смышленые. Правда, девочка?

— Дахх! — Лошадь покачала клювом вверх-вниз и вернулась к травке и лишайнику.

Довесок опустился на попону.

— Обними меня за плечи, — потребовала Ог­ненная Орхидея. — Как будто ты мой возлюблен­ный. Да, вот так. Видишь, как уютно я к тебе при­жимаюсь? А теперь поговорим о деньгах.

Довесок изобразил вежливое замешательство.

— Нет никаких денег. Все, что было у Тайного Царя, и все, что он смог собрать, заложив ресурсы Благодатного Царства, до последней монеты потра­чено на продовольствие для армии и на восстанов­ление отродий прошлого, нового оружия. Вместо жалованья солдаты довольствуются долговыми рас­писками и надеждами пограбить в каком-нибудь городе.

— Так я и подумала, когда Злобный Отморозок вернулся не один. — Огненная Орхидея склонила голову на плечо Довеску. — Следующий вопрос: за­чем ты приехал?

— Ты и твоя семья — люди вероломные и бес­честные. Заявляю это со всем уважением. По сло­вам Злобного Отморозка, вы жили в деревне, но ни одна деревня не в силах прокормить преступный клан. Такие семейства — цветы больших густона­селенных городов. Он дал понять, что вы захватили горных лошадей силой, хотя столь благородных жи­вотных доверили бы только самым воинственным солдатам в армии, поэтому ваша ловкая проделка кажется совершенно неправдоподобной. Вот моя догадка: вы уроженцы Мира. Вы подкупили про­дажного чиновника, чтобы тот на один вечер оста­вил горных лошадей без охраны, и прибыли сюда, чтобы обменять их на обещанное вознаграждение.

— Ты очень недоверчивый псоглавец, — про­шептала Огненная Орхидея и уткнулась лицом в шею Довеска. — Но если мы такое отребье, зачем ты здесь?

— Я приехал, чтобы завербовать вас — тебя и всю твою семью — в армию, под мое командова­ние.

Огненная Орхидея отстранилась.

— Как неожиданно.

— Война — затея рискованная и непредсказуе­мая, и я надеюсь выбраться из нее живым. С коман­дой находчивых проходимцев...

— Тсс. Теперь все ясно, — перебила Огненная Орхидея, прижав палец к ею губам.

— Спасибо, я... Что ты делаешь?

Тепло дыхания Огненной Орхидеи щекотало его щеку, а ее рука, скользнув в брюки и сжав некую весьма интимную часть его тела, медленно двига­лась вверх-вниз.

— Ты неглупый парень, — улыбнулась она — Думаю, скоро догадаешься.

Он, разумеется, догадался.

* * *

Немного позже Огненная Орхидея откинулась на попону и уставилась на звезды.

— Наверное, я совершенно безнравственная, раз занимаюсь такими вещами с человеком-зверем вроде тебя.

— Напротив, — возразил Довесок. — Важен не облик, а душа. Заглянув глубже, ты продемонстри­ровала величие ума.

— Да нет, мне нравится роль развратной жен­щины. — Внезапно она перекатилась на его рас­простертое тело. Глаза ее беспощадно горели. — По-моему, мне снова хочется побыть безнравствен­ной. Даже более безнравственной, чем прежде.

И это у нее получилось.

А потом еще раз.

И еще.

Пыл Огненной Орхидеи граничил с алчностью. Довесок решил, что она слишком долго пробыла в горах, где единственными мужчинами были члены семьи, и ее можно понять. По схожим причинам можно было понять и его собственный ярый от­клик.

Когда они вконец уморили друг друга, Огненная Орхидея — черный силуэт на фоне холодного звезд­ного неба — села и посмотрела на Довеска сверху вниз.

— Мне кажется, ты должен на мне жениться.

Довесок подскочил как ужаленный.

— Да мы едва знакомы! Пока наши отношения строились исключительно на страсти, но даже такая огромная страсть, как наша, — не повод клясться в вечной любви и верности.

— Не забивай этим свою песью голову, — успо­коила его Огненная Орхидея. — Я обо всем поза­бочусь.

Глава 5

Вечный Шоумен, как известно, следил за тем, чтобы ни одна битва не была про­играна из-за недооценки интеллекта непри­ятеля.

Изречения Гениального Стратега.

Даргер сидел в своей палатке и покрывал боль­шой лист бумаги бессмысленными математически­ми символами, когда снаружи послышались гром­кие крики. Он не спеша присыпал песком свежие чернила, сдул его и наконец вышел посмотреть, в чем дело.

Оказалось, что весь лагерь оживленно гудит из-за прибытия Довеска во главе колоритного отряда всадников, всех как один на горных лошадях. Бок о бок с Воинствующим Псом ехала женщина с длинными рыжими волосами, свободно развеваю­щимися, словно переменчивое пламя. Сразу за ни­ми следовал настоящий гигант. Быстро и более плавно, чем кавалеристы на обычных лошадях, они скользили меж палаток, перескакивая через костры и перепуганных возничих. Со всех сторон сбегались остолбеневшие солдаты. Перед Даргером всадники остановились, сбившись в кучу.

— Так, так, так, — произнес Даргер. — Что у нас тут?

— Благородные и смелые воины, мечтающие лишь об одном — служить Тайному Царю! — Бли­жайшие разбойники разразились громкими одо­брительными возгласами. Довесок, не опасаясь, что в таком шуме его подслушают, наклонился и доба­вил. — Команда что надо: несколько карманников, два взломщика замков, фальшивомонетчик, жещина-конюх, умеющая ухаживать за горными лошадь­ми, наперсточник, кукловод, художник-зарисовщик и первоклассный наемный убийца. И еще, по всей видимости, моя невеста.

— Можно тебя поздравить? — выгнул бровь Даргер.

— Бог его знает, — вздохнул Довесок. — Сам пока не понял.

Однако всего через несколько часов момент сла­вы нового отряда миновал из Золота, столицы Юж­ных Ворот, вернулся царевич Блистательный Пер­венец с двумя сотнями кавалеристов. Людей он привел немного, но их внезапный приезд вкупе с неожиданным появлением двух десятков заветных горных лошадей всколыхнул солдат. Лагерь охвати­ла беспричинная бурная радость.

Царевич Южных Ворот, задержавшись у палат­ки Даргера, отсалютовал в непринужденной дру­жеской манере и под приветственные крики по­скакал дальше.

— Только послушай их, — помрачнел Даргер. — Война, считай, выиграна, через две недели они вер­нутся домой, покрытые славой, приключения за­кончатся раз и навсегда — по крайней мере, так они думают.

Умелый Слуга расставил зонтики и складные стулья перед палаткой хозяина и теперь подавал чай Довеску, его рыжеволосой заместительнице и Даргеру. Злобный Отморозок отлучился выбить из главного интенданта палатки, оружие и прочее сна­ряжение для новых рекрутов.

Огненная Орхидея одним глотком осушила чашку и протянула ее за добавкой.

— Они забывают, что война — это не всегда плохо. Это еще и отличная возможность зарабо­тать. — Довесок расплылся в ухмылке, а Даргер согласно кивнул. — Нужно только не терять головы, не размениваться на мелкие барыши и составить долгосрочный план. — Она подалась вперед. — Кстати, каков наш долгосрочный план?

— Ну...

Как раз в этот неподходящий момент прибыл посыльный, которого Даргер уже заждался. Он ду­мал, что это будет какой-нибудь мелкий чиновник, но приказ явиться к Тайному Царю доставила не кто иная, как главарх Белая Буря. Она прискакала галопом на крепкой кобыле и осадила ее в самый последний миг, так что из-под копыт полетели ко­мья грязи.

— Безответственный лентяй! Наши солдаты гиб­нут сотнями, а ты сидишь сложа руки. Тайный Царь желает знать, чем ты занят!

Что и говорить, в доспехах главарх выглядела очаровательно. Лицо ее скрывалось в тени шлема, и из этой тени сверкали глаза дикой кошки, при­таившейся в гуще листвы и поджидающей неосто­рожную жертву.

— Чем занят? — переспросил Даргер. — Я все утро наблюдал за тем, как главком Мощный Локо­мотив руководит войсками. Потом дорабатывал свои математические выкладки касательно динами­ческих нагрузок войны. А теперь опрашиваю пред­водителей новых ополченцев, чтобы понять, как лучше включить их в мои планы.

— Как я и подозревала, ты бездельничаешь. Не­медленно следуй за мной!

Огненная Орхидея с непроницаемым выраже­нием лица изучала Белую Бурю. Даргер не мог не восхититься ее выдержкой.

— Только соберу бумаги, — сказал он.

* * *

Тайный Царь занял роскошный особняк высо­кородного Потомственного Чиновника Из Бронзы, куда тот вместе с наложницами и наложниками по обыкновению удалялся на время летней жары. Та­мошние слуги сбежали, как только на горизонте замаячила армия Благодатного Царства, — поме­стье располагалось на вражеской стороне укрепле­ний Горных Лошадей.

Летний дворец хорошо охранялся, но далеко не так безупречно, как подобало монарху, со смертью которого (враг должен был это понимать) сразу пришел бы конец войне. Впрочем, как подметил Даргер, несмотря на все причуды, в физическом мужестве Тайному Царю не откажешь.

На входе Даргера и Белую Бурю встретил глав­ком Мощный Локомотив. Он только что вернулся с поля битвы и смердел потом и поражением.

— Археолог, который не может выкопать ниче­го путного, и советник, который не может под­сказать ничего толкового, — проворчал он. — Как мило.

Всю прошлую неделю, когда Даргера просили поделиться мнением, он лишь улыбался и качал го­ловой: .

— Все идет свои чередом. Все образуется.

На этот раз он сказал:

— Лучше поблагодарите меня за сдержанность. Многие младшие советники, ошибочно принимая ваши временные неудачи за некомпетентность, на­говаривали на вас Тайному Царю. Тогда как я пред­лагал подождать и посмотреть, что из всего этого выйдет.

— Вы ни разу не попытались вставить мне пал­ки в колеса, — признал главком Мощный Локомо­тив. — И это самое подозрительное.

На пороге появились двое стражников и, по­клонившись, жестами попросили следовать за ними.

— Некомпетентный военачальник, — заметил Даргер по дороге, — отдает множество приказов, чтобы казаться решительным, затыкает рот подчи­ненным, чтобы выглядеть влиятельным, часто про­тиворечит самому себе, чтобы никто не посмел проявить инициативу в его отсутствие, и сеет не­разбериху, чтобы остальные были вынуждены об­ращаться к нему за избавлением от невзгод. Не сомневаюсь, в прошлом вам доводилось встречать подобных людей. Я не такой. Я беру пример с од­ного древнего императора, который не выпустил ни единого указа и, мастерски уклонившись от всех плохих решений, ловко подвел государство к эре истинного процветания.

— Никогда не слышал об этом императоре и очень подозреваю, что... — начал было главком, но с заметным усилием заставил себя не отвлекаться на второстепенную тему. — Хватит с меня ваших уверток и отговорок! Вы оба меня подвели. Ваши игрушки, — повернулся он к Белой Буре, — не да­ют никаких преимуществ, а его советов вообще не дождешься.

Даргер выпрямился во весь рост.

— Так вот чего вы от меня ждали? Чтобы я гор­сткой слов перевернул с ног на голову военную си­туацию, разгромил армию Горных Лошадей, кото­рая завела вас в тупик, без единой жертвы захватил богатства и земли целой страны и, провернув какой-нибудь гениальный трюк, завоевал преданность ее народа?

Лицо главнокомандующего Мощного Локомо­тива побагровело, лоб отяжелел, и он стал похож на самого настоящего демона. Однако, прежде чем он успел резко ответить, Даргер добавил:

— Хорошо, будь по-вашему. Вдохните поглубже, ибо мы перед покоями Тайного Царя. Без хладно­кровия вам не обойтись.

Стражники распахнули перед ними дверь.

* * *

Под непроницаемыми взглядами двух десятков советников новоприбывшие заняли трипустых ме­ста в начале стола Эти мужчины и женщины ни­чего не значили. Все знали, что слово Мощного Ло­комотива или Белой Бури перевесит мнение любо­го из них, кроме царя. Власть главкома ожидаемо проистекала из его позиции главы армии. Но Дар­гер понятия не имел, почему Тайный Царь так се­рьезно относится к Белой Буре. Гораздо серьезнее, чем можно было объяснить заслугами по воссозда­нию диковинного оружия.

Во главе стола сидел Тайный Царь. Не то чтобы его плечи совсем поникли, но он явно пребывал в унынии. На обмотанном платком лице виднелись только глаза, — вернее, виднелись бы, если бы не темные очки.

— Итак, — буркнул Тайный Царь.

Над столом повисла долгая пауза.

— Нечего сказать? Нет? Тогда я сам скажу: все наши силы заперты на этом перевале, как вино в бутылке. Продвижение вперед невозможно, отсту­пление означает верную гибель. — Он повернулся к Мощному Локомотиву и спросил напрямую: — Ты подаешь в отставку?

— Я... — пораженно пробормотал тот.

— В этом нет нужды, о великий монарх. — Дар­гер встал, приковав к себе всеобщее внимание. — Все случившееся хоть и кажется провалом, на са­мом деле необходимо для победы. Более искусного военачальника, чем главком Мощный Локомотив, не существует, пусть он и не смог прорвать оборо­ну Горных Лошадей. Оружие главарха Белой Бури самое ужасное в мире, пусть оно и не сломило ре­шимости противника. Оба этих факта заставили наших врагов расслабиться, и одержать над ними верх нетрудно.

— Пока что твой совет — набор дешевых про­тиворечий, — проворчал Тайный Царь.

Даргер открыл свой кожаный портфель и один за другим достал оттуда тридцать листков, покры­тых невообразимой мешаниной из выдуманных символов.

— Вот вычисления, доказывающие мою точку зрения. Я провел их в рамках изобретенной мной науки, которую назвал психополемология. Она объединяет точность высшей математики, выводы социологии и прикладной психологии и глубокие познания философии применительно к шахмат­ной партии-битве, в которой сражаются люди-фигуры.

Тайный Царь помолчал.

— Объясните.

— Пришло время применить стратагему «Рус­ский мост». Математические расчеты безошибочны. Однако... — Даргер вытащил один из листков и многозначительно постучал пальцем по строчке бес­смыслицы. — Однако, чтобы она сработала, в нее можно посвятить не более четырех человек.

— Все вон. Кроме вас троих.

С укором и чувством оскорбленного достоинст­ва на лицах другие советники покорно удалились. Когда они остались вчетвером, Тайный Царь снял темные очки и медленно размотал платок. Показа­лась физиономия испорченного мальчишки, вырос­шего в избалованного юношу. Даргер постарался ничем не выдать своего изумления по поводу тако­го опасного знака расположения.

— Что значат... — царь устало махнул на ворох пергаментных листков, — ...все эти каракули?

Даргер возобновил пространное объяснение. На середине глаза слушателей немного остекленели.

— Не помешает выслушать это еще раз, — ска­зал главком Мощный Локомотив, когда Даргер за­кончил.

— Как пожелаете. Хотите, чтобы я повторил все слово в слово, или лучше перефразировать?

— Перефразировать! — не сдержалась главарх Белая Буря и, смутившись, добавила: — Если можно.

— Если вкратце, то согласно этим вычислениям я могу разрешить безвыходную ситуацию, увести нас с Ратного перевала и захватить всю Землю Гор­ных Лошадей разом. Для этого потребуется неболь­шой отряд солдат, фургон, полдюжины бочонков с водой, несколько сигнальных ракет, одна-единственная золотая монета и кусок белой материи для флага.

— Продолжай, — заинтересовался царь.

— Древний русский Мастер Войны и Гармонии описал эту стратагему в одной из своих нетленных историй, — начал рассказывать Даргер.

Он объяснял план сидящим с каменными лица­ми слушателям. Мало-помалу его слова покорили по крайней мере двоих. Такого представления Дар­гер не откалывал со времен Московии. Когда он закончил, и главком Мощный Локомотив, и главарх Белая Буря — публика не самая благожелатель­ная — улыбались и кивали. Однако на лице царя не отразилось ни малейшего намека на восторг. Как бы это ни казалось невозможным, но его, похоже, одолела скука.

— Хорошо, — вяло подытожил он. — Берите все, что нужно, и действуйте по плану. — Отвернув­шись, позвал: — Белая Буря.

— Да, ваше величество?

— Я был терпелив. Где моя невеста? — Голос Тайного Царя без предупреждения перерос в вой: — Когда наконец я ее увижу?

— Скоро, великий монарх, скоро! Потерпите. Если она не ждет вас в Мире, мы хотя бы выясним, где ее искать.

— Я утратил надежду.

— Это ненадолго.

— Мне начинает казаться, что мы ее никогда не найдем.

— Вы должны верить, ваше величество. Мы раз­гадали тысячи подсказок. Еще немного, и она ваша.

Некоторое время совещание продолжалось в том же духе. Когда оно закончилось, Белая Буря не открыла смысл своего разговора с царем ни Даргеру, ни Мощному Локомотиву.

* * *

Как и подобает мудрецу, исполненному непо­стижимого смирения, Даргер поехал на переговоры в обычном деревянном фургоне, которым правил сам. Как и подобает посланцу Тайного Царя, его сопровождало два десятка лучших, на взгляд Мощ­ного Локомотива, солдат — достаточное количество, чтобы произвести впечатление, но не так много, чтобы встревожить врага. Кроме того, рядом с Даргером с открытым альбомом на коленях устроилась Маленькая Паучиха — племянница Огненной Ор­хидеи и самый младший член отряда Довеска. Они подъехали к центральным воротам вражеского зем­ляного вала. Тяжелые дубовые створки широко рас­пахнулись. Офицер, назвавшийся полковником Славным Мифом, осведомился, что им понадоби­лось.

Даргер молча разглядывал полковника, и скоро тому стало заметно не по себе. Метод холодного чтения^[36] подсказывал, что Славный Миф молод, не испытан в деле, материально обеспечен, самовлю­блен и неуверен в себе — одним словом, чепуховый солдат. Болван.

Наконец Даргер подался вперед, словно хотел доверить полковнику важный секрет. Тот придви­нулся ближе, чтобы не пропустить ни слова. Даргер сердечно хлопнул его по плечу, отчего Славный Миф с перепугу едва не обмочился.

— Миф, — изрек Даргер, — ты поразил меня до глубины души. Если остальные солдаты Земли Горных Лошадей хоть вполовину такие же отваж­ные, неудивительно, что эта война так хорошо для вас складывается.

От удовольствия Славный Миф порозовел и на­супился.

— Меня прислал сам Тайный Царь, дабы обсу­дить условия окончания войны с вашими лидерами. Будь добр, немедленно извести их об этом радост­ном событии.

Полковник подозвал одного из солдат, и после нескольких тихих слов тот убежал прочь.

— Вашу почетную стражу придется разору­жить, — предупредил Славный Миф. — И мне на­до убедиться, что в фургоне нет ничего запрещен­ного.

— Солдатам под белым флагом традиционно разрешают носить личное оружие — в знак уваже­ния. Стало быть, я, к сожалению, никак не могу выполнить твою просьбу, — отозвался Даргер. — По этим же причинам ты не имеешь права осма­тривать фургон. Однако я заслуженно славлюсь смиренностью и разрешаю тебе это сделать.

— Что в этих бочонках?

— Вода.

— Их шесть. Зачем вам так много?

— Я везде вожу их как символ собственной исключительной умеренности, ибо поклялся не пить ничего крепче воды, пока эта война не закон­чится. Можешь открыть любой бочонок, если сом­неваешься, что они не то, чем кажутся на первый взгляд.

— Здесь две ракеты! — встревоженно восклик­нул Славный Миф.

— Точнее говоря, сигнальные дымовухи. Одна с белым дымом, другая с черным. Когда я вернусь к воротам, то запущу одну, и мой монарх узнает, уда­лось ли добиться мира Давай оставим их под твоим присмотром. Так ты будешь уверен, что я не замы­слил ничего дурного.

— А девочка рядом с вами? Зачем ей альбом?

— Маленькая Паучиха — моя помощница. Она здесь для того, чтобы записать условия договора, а также запечатлеть великих людей, с которыми мы встретимся, на благо будущих поколений. Малень­кая Паучиха, покажи полковнику, над чем работа­ешь.

Художница улыбнулась и подняла альбом. С листка смотрел сам полковник, только гораздо более свирепый и рослый, чем в жизни. Славный Миф снова порозовел.

Вскоре вернулся посыльный и сообщил, что во­еначальники армии Горных Лошадей встретятся с Даргером незамедлительно.

* * *

Посольскую делегацию во главе с Даргером ве­ли через лагерь. Пока Маленькая Паучиха неутоми­мо черкала набросок за наброском, Даргер сосре­доточился на том, чтобы выглядеть торжественно и загадочно. Когда впереди показалась цель поездки, он резко натянул поводья.

Перед ним была палатка-столовая: полотняные стены закатаны кверху, внутри виднеются столы и стулья. На нескольких стульях небрежно развали­лись генералы: один курил сигару, закинув ноги на стол, другой раскладывал пасьянс, остальные без­дельничали.

Не сказав ни слова, Даргер развернул фургон. Почетная стража последовала его примеру, и все вместе они отправились обратно.

— Господин! Господин! — бросился за ними по­сыльный. — Вас ожидают генералы!

Даргер ничего не ответил.

Посыльный поравнялся с фургоном:

— Господин, вас ждут! Почему вы уезжаете?

— Звание? — процедил Даргер, не повернув го­ловы.

— Адъюнкт, господин.

— Считаешь себя ровней мне?

— Нет, господин! Конечно, нет, господин!

— Тогда ты поймешь, почему мне нечего тебе сказать.

Ближайший солдат из почетной стражи подъе­хал к повозке.

— Хотите, чтобы мы от него избавились, госпо­дин?

— Он уже уходит, — ответил Даргер. Посыль­ный тут же остановился и через мгновение исчез из виду.

Даргер неторопливо поравнялся с главными во­ротами.

— Запусти ракету с черным дымом, — приказал он одному из своих людей. Затем обратился к пол­ковнику Славному Мифу, который заметно удивил­ся столь скорому его возвращению: — Тебе навер­няка захочется убедиться, что это обычная дымову­ха и что полетит она в сторону лагеря Благодатного Царства, а не в твоих людей. Твоя дотошность похвальна.

Ворота открылись. Не успела ракета взмыть в небо, как к ним подскакал на белоснежной горной лошади генерал, оказавшийся дородной, коротко стриженной женщиной.

— Почему вы уезжаете? — спросила она. — Вы настаивали на переговорах, а сами взяли и молча укатили. Возвращайтесь и предложите, что хотели.

— Я приехал, — откликнулся Даргер со всем достоинством, на какое был способен, — дабы об­судить капитуляцию, но столкнулся с грубостью и неуважением. Оскорбляйте меня, плюйте в лицо, побейте и бросьте умирать на обочине, если угод­но, — себя мне не жалко. Но я прибыл как послан­ник Тайного Царя, а значит, как обошлись со мной, так, в сущности, обошлись и с ним. Ваше поведение недопустимо. Поэтому война продолжится.

В глубине глаз генерала вспыхнул гнев, но выра­жение лица осталось прежним.

— В полевых условиях, — невыразительно про­говорила она, — не всегда удается соблюсти фор­мальности. Возможно, из-за войны армию охватила атмосфера непринужденности, и мы, поддавшись ей, отнеслись к вам менее уважительно, чем следо­вало. Эти пустяки можно исправить.

— Я передам ваши слова Тайному Царю. Его милосердие не знает границ. Быть может, он по­смотрит сквозь пальцы — только в этот раз! — на оскорбление его величия. В этом случае я вернусь завтра. Нет — значит нет.

В сопровождении почетной стражи Даргер по­кинул вражеский лагерь. Ворота за его спиной за­крылись.

* * *

На следующий день Даргера встречала почетная стража из солдат Горных Лошадей. Полковник Славный Миф вежливо отсалютовал и вновь осмо­трел фургон.

— Кто этот человек позади вас и что в бочке, на которой он сидит?

— Обычный прислужник. Умелый Слуга, отку­порь бочку. Пусть полковник заглянет внутрь.

Умелый Слуга повиновался. Глаза Славного Ми­фа полезли на лоб.

— Теперь закрывай, — велел Даргер слуге. По­дав знак полковнику придвинуться ближе, он впол­голоса добавил: — Друг Миф, мне кажется, тебе можно довериться. Вполне возможно, моя миссия сегодня завершится. Если мы договоримся о мире... Как видишь, Тайный Царь умеет быть очень ще­дрым.

Старшие офицеры немного разошлись во мне­ниях, какой почетной страже возглавлять шествие, но Даргер объявил, что солдаты Благодатного Цар­ства будут маршировать в колонну по одному с правой стороны, а солдаты Горных Лошадей — с левой. Маленькая Паучиха, жадно наблюдавшая за всем вокруг, сделала набросок процессии и украси­ла его на полях бабочками. На этот раз их отвели к огромному шатру, который, судя по развеваю­щимся перед ним знаменам, служил ставкой глав­нокомандующему. Главком Недвижимый Объект и полудюжина генералов ждали перед шатром, чтобы поприветствовать обидчивого гостя с должным ува­жением.

Сойдя с фургона, Даргер официально пожал ру­ку главкому и кивком поприветствовал всех осталь­ных. Его проводили в шатер, где он и Недвижимый Объект заняли противоположные концы большого стола. Маленькая Паучиха притулилась у его ног с открытым альбомом.

— Я готов принять вашу капитуляцию, — зая­вил Даргер.

Представители Горных Лошадей ответили изум­ленными взглядами.

— Прошу прощения? — не сдержался главком Недвижимый Объект.

— Вашу армию разделят на части и объединят с силами Тайного Царя. Все офицеры сохранят текущие звания на испытательный срок в полго­да. Если их службу признают удовлетворительной, звания станут постоянными. Земля Горных Ло­шадей вольется во владения Благодатного Царст­ва вместе со всеми городами, ценностями и про­чим. После того как ваши лидеры присягнут Тай­ному Царю, он решит, кого оставить, а кого освободить от обязанностей. Полагаю, условия для вас приемлемые?

Одно долгое мгновение тишину нарушал лишь неистовый скрип пера Маленькой Паучихи. У глав­кома Недвижимого Объекта вырвался удивленный недоверчивый смешок.

— Понятно, что в подобных переговорах часто начинают с завышенных требований, — сказал он. — Но это выходит за рамки здравого смысла. Вынужден просить вас говорить серьезно.

— Я совершенно серьезен.

— Надеюсь, вы осознаете, что мы согласились на переговоры по доброй воле, — подала голос жен­щина-генерал, с которой Даргер разговаривал днем раньше. — И не собираемся трепать языком, пока ваши солдаты переводят дух.

— Им это не нужно. Они сильные, отдохнувшие и беспощадные. Против них вам не выстоять. Про­ще сдаться прямо сейчас и избавить ваши семьи от горя утраты.

— Я что, сошел с ума? — поразился главком. — Или это вы? Позвольте напомнить, что мы сража­емся на своей территории, не испытываем недо­статка в продовольствии и любые припасы достав­ляем в кратчайшие сроки. Тогда как ваша армия воюет вдали от дома, а пути снабжения растянуты на многие ли и уязвимы для атак. Вдобавок вы за­стряли в узкой, надежно укрепленной с одного кон­ца долине и можете нападать только небольшими отрядами. Хуже того, вам нельзя отступать, иначе наша армия обрушится на ваши нестройные ряды с тыла. Получается, вам придется торчать на Ратном перевале вечно. Но и это невозможно: с приходом зимы дороги заметет снегом, начнутся перебои с поставками, ваших людей ждет голод. Впрочем, вы­нужденное бездействие подорвет боевой дух солдат задолго до этого, армию выкосит дезертирство или даже сдача врагу. Такова суть вашей ситуации. Она вам неведома?

Даргер подпустил в голос толику сомнения:

— У меня... нет выбора. Тайный Царь приказал вам сдаться, значит, так тому и быть.

— А! Все ясно. Честный человек попал в запад­ню собственной верности недостойному правителю. Нет-нет, не отрицайте! Наши шпионы недаром едят свой хлеб. — Главком Недвижимый Объект подался вперед. — Например, они утверждают, что вас называют Гениальным Стратегом. Однако не­понимание, с коим вы отнеслись к моим объясне­ниям, заставляет задуматься, как вы обзавелись столь благородным именем Но не важно. Когда вы разберетесь, что к чему, то поймете, как поступить по возвращении в лагерь. Верная Защитница, пове­дай нашему гостю о точном соотношении наших войск. Ничего не скрывай. Будь честна с ним, как со мной.

Женщина-генерал встала из-за стола.

— Есть, главком. — Затем повернулась к Ма­ленькой Паучихе: — Мои слова не записывать.

Маленькая Паучиха выдрала из альбома верх­ний листок, разорвала его надвое и протянула по­ловинки ближайшему генералу. Потом закрыла альбом, положила его рядом с собой и сцепила ру­ки на коленях.

— Во-первых... — начала генерал Верная Защит­ница.

Говорила она долго — так долго, что пришлось дважды прерваться на чашку сладкого чая, чтобы не охрипнуть. Под нескончаемое перечисление фак­тов, цифр и дислокаций день сошел на убыль. На­конец она подвела итог:

— Вы загнали своих солдат в такую позицию, что самому Сунь Цзы не удалось бы привести их к победе. В то же время наша позиция позволяет любому грамотному, пусть и заурядному, генералу держать оборону вечно. Главком Недвижимый Объект не просто грамотный военачальник — он сражался во многих битвах и не проиграл ни одной.

— Спасибо за убедительный анализ ситуации, Верная Защитница, — поблагодарил главком. — Те­перь я спрашиваю нашего уважаемого гостя: вы прислушаетесь к голосу разума или нам придется ждать целый год, пока эту проблему решит за нас зима?

Даргер состроил свою самую скорбную мину.

— Назовите ваши условия. Я передам их Тай­ному Царю.

* * *

Как и прежде, с непроницаемым видом, не то­ропясь и не задерживаясь, Даргер вернулся к воро­там. Почетную стражу Горных Лошадей отпустили. Даргер направил фургон вперед, но, едва выехав за распахнутые створки, придержал лошадь, словно внезапно вспомнив о забытом деле.

— Запустить сигнальную ракету, — громко при­казал он. — С белым дымом.

Перебравшись в заднюю часть фургона, Даргер сунулся в откупоренную Умелым Слугой бочку и вытащил на свет две полные пригоршни золотых монет.

— Мир! — завопил он и швырнул монеты в са­мую гущу солдат: сначала справа, а потом слева от ворот.

Разверзся настоящий ад.

Ради бесконечно желанного золота солдаты бы­ли готовы втоптать в грязь собственных товарищей. К сожалению, сверкавшие в воздухе монеты ниче­го не стоили. Фальшивомонетчик из отряда Довеска хоть и заявлял на каждом углу, что это ниже его достоинства, все же изготовил формочки по образ­цу золотой монеты, полученной Даргером от Тай­ного Царя, расплавил пули, залил жидкий свинец в формочки и позолотил получившиеся кругляши сусалью из той же монеты. Монеты вспыхивали на солнце, сыпались в протянутые ладони и станови­лись скользкими от крови, когда за них разворачи­валась драка.

Пока всеобщее внимание было приковано к ра­зыгравшемуся хаосу, Умелый Слуга соскочил с фур­гона, затащил под него бочонки с водой, выдернул из них затычки и снял колеса с осей. Фургон не только потерял подвижность, но и мешал воротам закрыться.

— Мир! — вопил Даргер.

— Мир! — вопили его всадники, нарезая круги в толпе и создавая еще большую неразбериху.

Тем временем со стороны земляных укреплений Благодатного Царства показались солдаты. Одни несли цветы, другие улыбались во весь рот, раски­нув руки, словно желая обнять давно потерянных братьев. Вместе с солдатами шагали акробаты на ходулях и танцоры с лентами, дули в рога и ударя­ли в гонги музыканты.

Те солдаты Горных Лошадей, что оказались до­статочно дисциплинированными и не копались в грязи в поисках монет, повернулись к командиру за распоряжениями. Но Славный Миф пребывал в замешательстве, как все остальные, и озирался по сторонам, будто ища подсказку, чего же от него ждут.

Чтобы убедить Славного Мифа, что тот посту­пил правильно, Даргер спрыгнул наземь и, заклю­чив его в крепкие мужские объятия, расцеловал в обе щеки.

— Какой чудесный день, друг Миф! — затарато­рил он. — Какой прекрасный-распрекрасный день!

На лице полковника расцвела слабая улыбка.

— Это правда?.. — начал было он.

Первые солдаты Благодатною Царства добежа­ли до ворот и, отшвырнув цветы и ленты, обнажи­ли пристегнутое за спинами оружие.

Даргер отступил с их пути. Оттеснив защитни­ков от ворот, бойцы Довеска с яростными криками устремились в погоню, поджигая палатки, кромсая мешки с мукой, размахивая мечами и паля из ру­жей в воздух. От них во все стороны раскатывалась истерия. Следом сквозь ворота промчались, огибая или (в отдельных случаях) перескакивая через не­подвижный фургон, свежие силы кавалерии Бли­стательного Первенца. За ними маячили ряды хо­дячих огненных пушек, неумолимо подступающих с перевала к прорванному рубежу обороны.

В суматохе солдаты Горных Лошадей растеряли последние крохи воинской дисциплины. Паника распространялась как зараза, охватывая даже тех, кто до сих пор не понял, в чем дело, а только дога­дался, что приключилась беда. Благодаря картам лагеря, скопированным с тех, что Маленькая Паучиха тайком изобразила на крыльях бабочек-каракулей, а также примечаниям к ним, кавалеристы Южных Ворот быстро захватили склад боеприпасов и другие ключевые точки и принялись отлавливать старших офицеров.

Когда Славный Миф понял, что наблюдает за поражением своей армии и виной тому его собст­венные промедление и нерешительность, им овла­дел ужас. Он ошеломленно потянулся за пистоле­том — неизвестно, атаковать врага или покончить с собой — и выяснил, что посол Благодатного Царства вытащил оружие из кобуры и направил на него.

— А теперь я приму вашу официальную капи­туляцию, — ухмыльнулся Даргер.

* * *

Историки окрестили этот день переломным мо­ментом. Царю, который ничем не отличался от де­сятка себе подобных скандалистов и любителей повоевать, улыбнулась удача. Армия, на первый взгляд не представлявшая угрозы, ворвалась в Зем­лю Горных Лошадей, словно ветер, долго томив­шийся за горной цепью и наконец нашедший брешь, проточенную рекой. Уголек начинания, в которое мало кто верил, вспыхнул пламенем. По­бежденные солдаты быстро растворились в армии Благодатного Царства. Главком Мощный Локомо­тив зашел к Бронзе с востока и, захватив врасплох эту знаменитую твердыню, взял город без боя. От­туда объединенные войска двинулись на север, к Миру.

Однако все это еще только предстояло совер­шить. В разгар великой победы видели, как Воин­ствующий Пес во главе своего отряда захватывал вражеские знамена и принуждал генералов избав­ляться от одежды. Быстро и без ложной скромно­сти он и его бойцы выбрали самую великолепную форму самых высших чинов и переоделись в нее на месте. Некоторые из вражеских пленников, схва­ченных и разоруженных, в открытую таращились на женщин, пока Злобный Отморозок с одного беспощадного удара не уложил пару-тройку из них на землю.

Победа была одержана столь быстро, что к тому времени, как весь отряд Довеска переоделся в фор­му высокопоставленных офицеров, некоторые из солдат Горных Лошадей по-прежнему понятия не имели, что произошло.

— Мы готовы? — спросил Довесок.

— Лошади свежие, седельные сумки полные, все знают, что делать, — ответила Огненная Орхи­дея. — Ума не приложу, как еще это назвать.

Однако не успел отряд двинуться дальше, как к Довеску подбежал Умелый Слуга с узлом из крас­ной ткани.

— Благороднейший господин! — воскликнул он. — Ваш достойный друг, Гениальный Стратег, попросил передать это вам. Он заказал это специ­ально для вас. Сказал, вы поймете, что с этим де­лать.

Довесок в недоумении развернул ткань и, уви­дев, что внутри, не смог удержаться от смеха

— Еще бы! Пожалуйста, передай своему хозяи­ну, что это гениальный ход с его стороны.

Затем они пустили вскачь быстроногих горных лошадей и исчезли в северном направлении.

Глава 6

Как-то раз один честолюбивый генерал вызвал Гениального Стратега на поединок в вэйци^[37], задумав продемонстрировать свое превосходство в тактике. И действительно, к концу игры на доске преобладали камни противника, а камни Гениального Стратега разметало в плачевном беспорядке. Но когда генерал поднялся, чтобы уйти, путь ему преградили солдаты с обнаженными мечами.

— Вы добились временного преимуще­ства, — сказал Гениальный Стратег. — Од­нако общую картину упустили.

С того дня генерал стал самым верным последователем Гениального Стратега.

Удивительные сказания второго периода Сражающихся царств.

Дорога к Миру петляла через лабиринт невысо­ких курганов, заросших миндальными деревьями в бледно-розовом цвету. Это были развалины неверо­ятно высоких (так утверждали легенды) зданий, покинутых после краха Утопии. В последующие смутные времена из их каркасов добывали металл. Когда вдалеке замаячили серые стены города, ока­залось, что ворота распахнуты настежь, а стражни­ки, явно не ожидая неприятностей, лениво проха­живаются на дозорных башнях.

Дорога до столицы заняла несколько дней на­пряженной скачки, но когда перед всадниками по­казался город, Довесок был уверен, что они остави­ли далеко позади любого вражеского шпиона, ко­торому посчастливилось унести ноги с Ратного перевала. В последних донесениях, дошедших до горожан — а посыльных отправляли в Мир, как заведено, ежедневно, — говорилось, что позиции армии Горных Лошадей неприступны и Благодат­ное Царство обсуждает условия капитуляции, что­бы, поджав хвост, вернуться на свою территорию, которая при удачном раскладе значительно умень­шится.

— Доставайте флаги и знамена! — крикнул До­весок, завидев впереди первый сторожевой пост, часть внешнего кольца городской защиты. — Не зевайте. Покажем им все, на что мы способны!

Злобный Отморозок отправился из головы от­ряда в конец проследить за тем, чтобы впереди не­сли зелено-золотой флаг Земли Горных Лошадей, за ним — знамена армий Мира и зависимых городов, причем покоренных недавно — в центре, и послед­ними — приспущенные флаги Южных Ворот и Благодатного Царства, трофеи побежденных и, счи­тай, покоренных царств. Огненная Орхидея порав­нялась с Довеском во главе отряда.

— Мое место рядом с мужем.

— Никакой я тебе не муж, — напомнил тот.

— Пока нет. Но это мелочи.

— Мы готовы, — доложил Злобный Отморозок, пристроившись следом за командиром и предводи­тельницей разбойников.

— Тогда вперед.

Довесок послал коня вскачь. Остальные после­довали его примеру. Они неслись все быстрее и быстрее, пока не разогнались настолько, что за ни­ми не поспела бы ни одна обычная лошадь. Выско­чившие из будки стражники бросились перекры­вать дорогу заградительным брусом и отчаянно замахали руками, призывая всадников остановить­ся. Те, не обращая внимания, помчались дальше: реяли флаги, трубили рога, проворные горные ло­шади с легкостью перескакивали через брус.

Довесок летел во главе отряда, и в жилах его бурлила кровь. Вот это жизнь! Оставалось сожалеть лишь о том, что нельзя одновременно полюбовать­ся на себя со стороны. Шутка ли: всадники в зелено-золотой форме Земли Горных Лошадей проно­сятся мимо на полуволшебных скакунах, ведомые щеголем с головой пса и женщиной, чьи необычай­ные рыжие волосы постоянно меняют цвет и раз­веваются на ветру, как знамя.

— Победа! — кричали всадники отвесившим челюсти стражникам.

— Добрые вести! Великая победа на юге!

— Расскажите всем — победа!

Если после того, как отряд скрылся в направле­нии Мира, стражники решили, что эти лихие сол­даты в отличительной форме их собственной армии спешат в город, чтобы провозгласить решающую победу... разве можно винить их за недоразумение? В конце концов, солдаты мчались верхом на живот­ных, в чью честь назвали страну и которых из на­циональной гордости никогда не продавали за гра­ницу. Да и кому могло прийти в голову, что отряд из двадцати человек решится напасть на защищен­ный город?

Немного спустя перед всадниками предстали самые удивительные руины, которые когда-либо видел Довесок. Косой кирпичный парус обрывался на полпути в небо. Как объяснила Огненная Орхи­дея, до частичного обрушения это была охлаждаю­щая башня энергетической станции. Принципы действия этой энергии были утрачены в далеком прошлом.

— Поедем по длинной дороге, — решил Дове­сок. — В город обязательно отправят гонца, чтобы сообщить о нашем прибытии. Если он нас не уви­дит, то не станет задавать неудобные вопросы и быстрее доберется до цели.

* * *

Трижды всадники Довеска — Песья Свора, как они стали себя называть, — с налету обрушивались на сторожевые посты. На последнем из будки вы­бежал знатный юноша и беспомощно застыл на обочине дороги, разинув рот от изумления. Заметив его, Довесок властно вскинул руку.

— Злобный Отморозок! — скомандовал он. — Прихвати этого аристократика.

Злобный Отморозок, тотчас натянув поводья, повернул скакуна и помчался прямо на оцепенев­шего болвана. Казалось, тот вот-вот попадет под копыта. В последний момент Злобный Отморозок прянул в сторону, свесился с седла и, одной рукой ухватив добычу, перекинул юношу через загривок горной лошади.

Когда последний сторожевой пост скрылся из виду, Песья Свора перешла обратно на рысь. Дове­сок поравнялся со Злобным Отморозком и непри­нужденно окликнул аристократа.

— Кто вы, господин? — спросил слегка оторо­певший юноша.

— Имя мое значения не имеет. Важны вести, которые я везу. По твоей одежде видно, что ты из богатой семьи. Могу я предположить, что ты зна­ешь в лицо высших чиновников Мира?

— Моя мать входит в Совет Семерых, — про­шептал пленник с подобающей скромностью.

— Какая удача! — воскликнул Довесок. — Ста­ло быть, ты сможешь подтвердить, что мы имеем дело с нужными людьми.

— Ну...

Наконец они повернули к самому городу и, обо­гнув его с востока, подъехали к воротам Вечной Радости. На глазах у изумленных стражников До­весок натянул поводья, привстал в стременах, чтобы его было хорошенько видно, и громко объявил:

— Важные вести! Великая победа на юге! — А затем развернул лошадь и поскакал прочь.

Злобный Отморозок задержался лишь для того, чтобы крикнуть:

— Встречайте нас у южных ворот!

Так Довесок с Песьей Сворой и объехал весь город: от ворот Непреходящей Гармонии на севере к воротам Гармоничного Мира на западе и оттуда к самым большим воротам Вечного Мира на юге. Путь через бесконечные руины Утопии даже быс­трой рысью отнял несколько часов. К тому времени, как отряд добрался до южных ворот, о нем про­слышал весь город. Высокородные Чиновники Ми­ра собрались на площади перед воротами, дабы официально поприветствовать и выслушать вестни­ков.

Под ликующие крики толпы всадники прибли­жались к помосту. Их встречали семеро озадачен­ных сановников: среди отряда в цветах страны не было ни одного знакомого лица.

— Это Совет Семерых? Все здесь? — спросил Довесок у ничего не подозревающего пленника.

— О да. Они...

— Кто у них главный?

— Мудрый Законодатель. Это вон тот мужчина в самом центре. Он...

— Злобный Отморозок, отпусти простака.

По сигналу Довеска Песья Свора во весь опор понеслась вперед, расшвыривая горожан. Перед помостом Довесок осадил лошадь, бросил поводья одному из почетных стражников и взбежал наверх, перепрыгивая через две ступеньки.

Его люди совали флаги и знамена в руки другим стражникам и поднимались следом. Прежде чем хоть кто-то из Совета Семерых успел опомниться, к горлу каждого приставили нож.

Довесок грозно ткнул пальцем в старейшего са­новника.

— На колени!

Толпа изумленно выдохнула.

Одновременно с приказом командира Злобный Отморозок мягко, но настойчиво опустил ладони на плечи Мудрого Законодателя и, что-то заботливо прошептав, с минимальными неудобствами помог тому оказаться в нужном положении. Между тем остальным шести членам Совета тоже помогли опу­ститься на колени.

— Мужчины и женщины, удача на вашей сто­роне, ибо вы дождались конца темной эпохи! — прокричал Довесок во всю мощь легких. — Малень­кая Паучиха! Ты знаешь, что делать.

Маленькая Паучиха с красным свертком под мышкой уже мчалась к флагштоку на другом кон­це площади. Спустив знамя Мира, она расторопно прицепила к веревке кусок ткани, который им пе­редал Умелый Слуга, и вздернула его на самую вер­хушку флагштока.

На спуск знамени Земли Горных Лошадей го­рожане отозвались низким стоном, а увидев, что пришло ему на смену, удивленно ахнули.

Над Миром развевался древний флаг Китая.

— Слава Великому Китаю! — завопил Довесок во все горло. — Да возрадуются его граждане — кончилась эпоха войн! Тайный Император взошел на престол! Сражающиеся страны снова станут еди­ным народом!

Первым расплакался старик, в котором знатный пленник опознал главу совета. Обняв морщинисты­ми руками Довеска за ноги и уткнувшись лбом в его колени, он вымолвил:

— Клянусь в верности Тайному Императору — и наконец возрожденному Китаю!

* * *

Целую неделю Довесок фактически правил Ми­ром, а заодно и землями, которые теперь называ­лись провинцией Горных Лошадей. За все это вре­мя он ничего не изменил в городском управлении и не издал ни одного указа, чтобы не рассердить ни отцов — основателей города, ни Тайного Импера­тора, а потому его популярность взлетела до небес. Ему и Огненной Орхидее выделили роскошные по­кои. Каждый вечер в их честь закатывали званые пиры и устраивали всевозможные развлечения: по­сиделки под луной, оперы, представления акроба­тов, состязания поэтов и охоту на цилиней^[38].

Кроме того, их осыпали дарами. Однажды за завтраком Умелый Слуга подал Довеску трость.

— Господин, вам подарок от сына Высокород­ной Чиновницы Лунный Цветок.

— От кого?.. Ах, да, это тот молодой идиот, ко­торого Злобный Отморозок сцапал на дороге.

— Благодаря знакомству с вами его дела пошли в гору. Он пожелал выразить благодарность.

— Это же моя трость с клинком. Она и так принадлежит мне.

— Присмотритесь, господин, и вы поймете, что ее улучшили.

Довесок вытащил клинок и обнаружил, что ста­рое лезвие заменили новым, той же длины и фор­мы, но из более добротной стали. Вдобавок на нем появилась искусная гравировка с довольно идеали­зированной сценой: Довесок рука об руку с Огнен­ной Орхидеей мчится во весь дух во главе Песьей Своры. Осторожно полюбовавшись клинком, он спрятал его обратно в трость.

— Навершие новое. Старое было ничем не украшено. Что это за птички гоняются друг за дружкой сверху?

— Фениксы, господин. Моя идея. Серебряных дел мастер хотел сделать драконов, но я подумал, что это не слишком благоразумно, ведь дракон — символ императора. Феникс символизирует долго­летие, что весьма полезно для хозяина дома и про­сто чудесно для воина.

— Хмм. — Довесок задумчиво постучал тростью по губам. — Быть может, мой вопрос покажется тебе странным, но в моей культуре украшенный меч — это своего рода подарок, который старший преподносит младшему в награду за выдающуюся службу — например, за победу в битве или захват флагманского корабля противника. У вас так же? — Умелый Слуга отвел взгляд. — Дерзкий сопляк! Так и хочется заехать ему этой тростью!

— Это отличный подарок и весьма ценный, — вмешалась Огненная Орхидея. — Умелый Слуга, передай тому идиоту, что мы оба благодарим его за внимание.

— Трость я оставлю. Но благодарности от меня не ждите. — Отложив трость, Довесок набросился на еду. Аппетит у него был зверский, и вскоре от завтрака не осталось ни крошки. — И кстати. Нуж­но подсчитать все полученные на сегодняшний день взятки.

Огненная Орхидея еще ела, сидя на кровати рядом с Довеском. Халат ее распахнулся, но грудь скрывалась за длинными, постоянно меняющими цвет волосами. Раз или два Довеску казалось, что меж локонов проглянул сосок, но полной уверен­ности не было.

— О, деньги текут рекой. Всем от тебя что-то надо — кому должность, кому повышение по службе, кому дом соседа, — и они знают, что по­пасть к тебе можно только через меня. Но чтобы попасть ко мне, им приходится подкупать Злоб­ного Отморозка, а до него не доберешься, пока не подольстишься к кому-нибудь из семьи. Они пла­тят каждый раз. Естественно, деньги копятся очень быстро.

— И сколько точно накопилось?

— Очень, очень много.

— Ты можешь назвать точную цифру?

— Нет. Все уже потрачено.

— Что?!

— Я прикупила участок земли за городскими стенами. Сейчас земля продается за бесценок, но с возрождением Великого Китая здесь будет безопас­но строиться, и ценность ее ощутимо возрастет.

— А со мной не нужно посоветоваться? В кон­це концов, добрая часть этих денег принадлежит мне!

— Разве я учу тебя, как завоевывать мир? Вот и не указывай мне, как тратить семейные накопле­ния. Муж-самодур никому не нужен.

— Я тебе не муж.

— Только потому, что я хочу нормальную свадь­бу, а нам сейчас совсем некогда ей заниматься.

— Я все меньше верю, что эта свадьба вообще состоится! И дело даже не в том, что я до сих пор не сделал тебе предложение. Просто, как выясня­ется, ты жадная, бесчестная и расчетливая распут­ница!

— О! Наша первая ссора. Нужно не забыть сде­лать пометку в дневнике, чтобы в будущем отме­чать годовщину. — Огненная Орхидея откинулась на подушки, тряхнув волосами, и теперь Довесок отчетливо видел ее соски. — Умелый Слуга, пожа­луйста, убери приборы и запри за собой дверь. Мы еще немного поругаемся, а потом помиримся, пре­давшись страстной любви.

Именно так они и сделали.

Вторая, менее бурная вспышка примирения бы­ла в самом разгаре, когда послышался отчаянный стук в дверь.

— Воинствующий Пес, господин! Воинствую­щий Пес! На город напали! Чудовища!

* * *

Оказалось, что «чудовища» не столько нападали, сколько просто приближались к городу. Когда Пе­сья Свора выдвинулась навстречу угрозе, чудовища, как и подозревал Довесок, обернулись утопианскими машинами: дробящими колесами, экскаватора­ми, передвижными мостами и целой кучей других механизмов. Их было так много, что казалось, буд­то дивизия Саперов и Археологов наступает на го­род в полном составе. Впереди ехала Белая Буря. Нос ее мерзопакостной машины походил на совок, хвост — на жало скорпиона. Называлась она (как выяснил Довесок позже) экскаватором типа «обрат­ная лопата».

— Это еще что такое? — осведомилась Белая Буря, когда всадники подъехали ближе.

— Это новый флаг Тайного Императора, — объ­яснил Довесок. — В Мире над этими флагами сей­час трудится каждая швея.

— Хмм. — Белая Буря немного помолчала, об­думывая новые сведения. — Слышала, ты захватил город. Это хорошо. Но теперь ты стоишь у меня на дороге. Это неблагоразумно.

— Главарх, говорю вам со всем уважением, нельзя пускать этих чудищ в город. Они до смерти пе­репугают штатских.

— Мне нет дела до чужих страхов, и я старше тебя по званию. Машины пойдут туда, куда я по­желаю.

— Страхи — штука вполне осязаемая. Вспыхнут массовые беспорядки. Появятся жертвы. Возможно, даже пострадают некоторые ваши машины. — До­весок прикоснулся лапой к экскаватору. — Даже такое крепкое военное орудие можно сломать.

В словах Довеска была логика, и лицо Белой Бу­ри закаменело от внутренней борьбы. Он, в свою очередь, не стал подливать масла в огонь.

— Твой совет хорош, — наконец произнесла она. — В любом случае машины в городе не нужны. Я разобью лагерь у развалин древней энергетиче­ской станции, первоочередного объекта для иссле­дований. Однако твое бессовестное поведение не подлежит прощению и требует немедленного по­нижения в звании. Какое там оно у тебя?

Довесок только развел руками.

— Честно говоря, мне его так и не присвоили. Разумеется, я какой-то офицер, но у меня нет ни официального статуса, ни прав. Вполне возможно, я по-прежнему штатский, хотя вовсе не горю же­ланием это проверять! Я существую всецело из ми­лости Тайного Императора.

На лице Белой Бури мелькнула призрачная улыбка.

— Как и все мы. Считай, в этот раз длинный язык помог тебе отвертеться. Но больше так не де­лай. А теперь забирай своих людей и проваливай с дороги.

— Как прикажете, главарх.

Экскаватор с грохотом покатил вперед, загряз­няя воздух углеводородами и окисью азота, затем качнулся и остановился.

— О, чуть не забыла, — бросила через плечо Бе­лая Буря. — Ты освобожден от командования го­родом. Тайный Царь — вернее, Император, раз уж ты повысил его в титуле — отправил со мной со­ветников. Они возьмут на себя управление городом. Мир должен стать частью империи.

* * *

Поскольку Белая Буря освободила его от обя­занностей и не отдала дальнейших распоряжений, Довесок оказался предоставлен сам себе. В задум­чивости он прогуливался по защитным стенам и прощался с властью над единственным завоеван­ным в жизни городом. Сверху было видно, как у развалин охлаждающей утопианской башни саперы и археологи роют траншеи. Жуткие машины вгры­зались в землю, обнажая подземные помещения и переходы. Зачем это делалось, Довесок не догады­вался.

С другой стороны стены взгляд его падал на се­рые черепичные крыши. Дома теснились, как скот в хлеву. Площади перед каждыми воротами пере­ходили в широкие проспекты, ведущие в сердце города. Они разделялись на более узкие улицы, а те, в свою очередь, ветвились кривыми переулками, упиравшимися в тесные дворики. Все это хитро складывалось воедино подобно кусочкам головолом­ки. По улицам, будто красные кровяные тельца по паутине артерий, спешили по своим делам рабочие и чиновники, селяне и солдаты, ученые, купцы и ремесленники. С этой точки город представал еди­ным живым организмом, таким же сложным, как человек, и таким же хрупким, как яйцо.

На короткий срок ему удалось защитить Мир, пусть и бездействуя. Теперь эту привилегию у него отобрали.

Огненная Орхидея нашла Довеска, когда тот незряче пялился на Колокольную башню в центре города, и молча обняла его за талию. Помедлив, он опустил ладонь на ее плечо.

— Я тебе рассказывал, как мы с Гениальным Стратегом впервые повстречали Тайного Импера­тора? — спросил он.

Она покачала головой.

— Тогда мы были моложе. В те дни правил Вос­хитительный Царь. Благодатное Царство жило в мире и спокойствии. Однако некоторых из нас это не удовлетворяло, ибо мы знали, что мир этот вре­менный, а стало быть, призрачный. В других землях раздробленного Великого Китая бушевало с десяток войн, но результата от тех войн не было. Пока за­воевывали одну страну, другая распадалась натрое. Каждый раз, как государство разрасталось настоль­ко, чтобы доминировать в регионе, какая-нибудьего провинция объявляла о независимости или один из подчиненных народов поднимал восстание. Ме­ждоусобица ни к чему не вела, вражда никак не заканчивалась. Я и Гениальный Стратег решили, что пора искать выход из этой прискорбной ситуации. Великому Китаю нужно вернуть былую славу. Но как? Хороший вопрос. Мы прогуливались по улицам Парчи, рассуждая на эту тему, когда к нам подошел незнакомец «Я случайно подслушал ваш разговор, — сказал он. — Мысли наши так схожи, что, мне кажется, нам сто­ит действовать сообща». Конечно, нам было приятно познакомиться с таким вежливым юношей. Мы отправились побе­седовать в ближайшую чайную и всего за полдня не только набросали примерный план по возрожде­нию Китая и облегчению страданий простого на­рода, но и уверились в том, что именно нам троим предстоит воплотить наши замыслы в жизнь. На следующий день мы покинули город и от­правились в одно место, о котором рассказал наш новый друг. Это был цветущий персиковый сад. Мы воскурили благовония и принесли жертвы, а затем побратались, объединив силы и цели для разреше­ния сложившегося кризиса. Только после наших клятв Тайный Император открыл свое истинное лицо. Как же мы обрадовались! В тот миг дело ка­залось наполовину выигранным. С тех пор наша троица неразлучна. Тайный Им­ператор — старший брат, Гениальный Стратег — средний, а я — младший. Вот почему наша дружба и наша решимость незыблемы.

— Эту историю я уже где-то слышала, — заду­малась Огненная Орхидея.

— Еще бы, — проказливо улыбнулся Довесок. — Я позаимствовал ее у одного из классиков китай­ской литературы^[39].

— Понятно. А что насчет байки, будто ты и Ге­ниальный Стратег — бессмертные, столетиями из­учавшие военное искусство в пустынях Монголии? Сказать родичам, чтобы перестали болтать об этом на каждом углу?

— Нет, пусть продолжают в том же духе. Но историю с клятвами им все равно подкинь.

— Они противоречат друг другу.

— Разве? Ну и ладно. Как и все великие, я вмещаю в себе множество разных людей^[40]. Только про­следи, чтобы никто не рассказывал обе истории зараз.

Довесок выпустил плечо Огненной Орхидеи и взял ее за руку. В дружеском молчании они бок о бок двинулись вдоль стены.

— Зачем ты меня искала? — спросил он немно­го погодя.

— Я только что из городского архива, встретила там Белую Бурю. Она очень интересная женщина.

— Ни капли не сомневаюсь. О чем вы говорили?

— Да о всяких женских глупостях. Археология. Машины. Политика. Я упомянула, что для горожан Мира ты как бог. А она ответила, что старше тебя по званию и в любом случае уже прибрала город к рукам. Я заметила, что, если она схлестнется за власть с прославленным Воинствующим Псом, знатные чиновники истолкуют это как знак вернуть город себе. Она очень занятая женщина, и, на мой взгляд, ей не стоит волноваться о таких пустяках. Когда я ей это сказала, она спросила, что бы я по­советовала. Я ответила, что, если ее люди сделают вид, будто их указы исходят от тебя, ты пообеща­ешь не издавать собственных указов. И еще за нами останутся наши покои. Она не слишком обрадова­лась такому раскладу, но благоразумие победило.

Довесок резко разжал пальцы Огненной Орхи­деи, словно те вспыхнули пламенем.

— Ты шантажировала главарха Белую Бурю? Второго человека в армии Тайного Царя? Не посо­ветовавшись сперва со мной?

— Да. А что, нужно было?

— Разумеется, нет. С нее сталось бы нас каз­нить.

— Но ведь пронесло. Так что все счастливы.

— Нет, Огненная Орхидея, не все. Я, вообще-то, ужасно на тебя разозлился.

— О, но ты не можешь на меня злиться.

— Это еще почему?

— Потому что я очень красивая.

— Красивая?! Брак не сводится к красоте, ты, огненноволосая кретинка! В браке... — Довесок взял себя в руки. — Ну вот, теперь я запутался в твоих фантазиях. Давай еще раз, спокойно: мы не женаты. Мы никогда не поженимся. А если ты снова выки­нешь что-нибудь в этом духе, я отдам тебя и весь твой бессовестный клан под трибунал и отправлю в ссылку в такую даль, у которой даже названия нет! Ясно?

Огненная Орхидея снисходительно потрепала Довеска по щеке.

— Ты всегда такой самоуверенный. По-моему, это мило.

Пока они ссорились, ее волосы сделались ярче, как это происходило каждый раз, когда она была особенно довольна собой. Теперь же Огненная Ор­хидея погрузилась в задумчивость, и локоны потем­нели до густо-рыжего, почти черного.

— Ты спрашивал у Белой Бури, что конкретно она ищет?

— Нет.

— Очень советую спросить.

* * *

Как оказалось, Белая Буря уже нашла то, что искала.

Городской архив представлял собой бесконеч­ную, уходящую глубоко под Дом Правительства сеть узких каменных комнатушек, больше похожих на коридоры. Полки от пола до потолка были за­ставлены ящиками, свитками или пачками ли­стов — в зависимости от эпохи, в которую их здесь погребли. Довесок заглядывал в архив во время официального тура по муниципальным объектам и после того, как ему сказали, на сколько сотен миль протянулись полки, очень удивился, что здесь вооб­ще можно отыскать хоть что-то. Когда он подошел к архиву, вверх-вниз по ступеням, совсем как му­равьи, сновали археологи. Охапка за охапкой они выносили из архива папки, книги и прочие печат­ные материалы.

Белая Буря невозмутимо наблюдала за работой у главного входа в Дом Правительства, переруги­ваясь с протестующими архивариусами в серой форме.

— Вы не можете так поступить! — причитал один.

— Раскрой глаза. Дело сделано.

— Изъятие этих записей — преступление про­тив истории, — пенял другой.

— Серьезно? Не улавливаю связи. Согласно ва­шей собственной системе учета — полагаю, без­упречной, — никто не заходил в сектор, где хранят­ся эти справочники и технические документы, с тех самых пор, как их туда поместили, — уже несколь­ко веков. От записей, к которым никогда не обра­щаются, нет пользы.

— Позвольте нам хотя бы снять копии, — взмо­лилась сухопарая женщина. Ее одеяние было так обильно расшито золотом, что она могла быть толь­ко главным архивариусом. — Наши переписчики работают быстро. Потребуется всего несколько ме­сяцев.

— Этим записям здесь вообще не место, — без­жалостно проговорила Белая Буря. — Это засекре­ченные военные документы. Видимо, после краха Утопии кто-то из городских чиновников принес их сюда, чтобы спасти. Весьма похвально. С другой стороны, он грубо нарушил все правила безопасно­сти, и всех, кто принимал или принимает в этом участие, нужно строго наказать. — Ее взгляд шты­ком пронзил архивариусов. — Похоже, вы к этим документам никогда не прикасались. Вам повезло: нет нужды вас убивать.

Ее слова осадили бы любых обычных чинов­ников. Но не этих. Архивариусы загомонили все разом.

Пока дело не приняло дурной оборот, Довесок шагнул вперед.

— Библиотекари! — гаркнул он.

Резко наступила тишина. К нему повернулись изумленные лица.

— Благодарю за преданность вашему святому делу. Для других вы мелкие сошки, безликие рабо­тяги и мягкотелые буквоеды. Но я-то знаю, что пе­редо мной герои. Вы стражи китайской культуры. Вы посвятили жизнь и честь защите древних зна­ний, причем не просто упрятали их подальше и забыли, как полагают многие, а заботились о них так же, как оружейник холит и лелеет меч или пушку: чтобы к ним можно было прибегнуть в час крайней нужды. Время настало! Вы отомкнули сокровищницу знаний, дабы положить быстрый конец этой войне. Все, кто служит Тайному Императору, в долгу пе­ред вами. — Довесок отвесил изящный поклон. — Но чем же вам отплатить? Генералов награждают медалями, политикам возводят памятники. Неуже­ли их вклад больше вашего? Клянусь вам, нет. В мирные времена вас осыпали бы золотом и землями. Во времена войны все средства должны идти на защиту государства. Стало быть, ни Тайный Император, ни я не можем почтить вас как подо­бает. Но, хорошо зная его волю, я не сомневаюсь, что он разрешит мне одарить каждого из вас по­четной грамотой за его подписью с выражением личной благодарности, а значит, и благодарности всех его подданных.

Архивариусы слушали Довеска, и их охватывал все больший восторг. К концу речи они разразили­сь аплодисментами. Довесок скромно принял их благодарность, сделав мысленную пометку напом­нить родичам Огненной Орхидеи, чтобы те стребо­вали с каждого получателя грамоты непомерный сбор за доставку.

— Видно, и от тебя бывает толк, — признала Белая Буря, когда Довесок умолк.

— Всегда к вашим услугам, главарх.

— Еще мне кажется, что ты хочешь поговорить. Видишь вон ту чайную? — указала Белая Буря в конец улицы. — Встретимся в ней через час, как раз я тут все закончу.

* * * 

 — Я хотел бы извиниться за слова и поступки моей... — Довесок замялся, — ...невесты. Она не имела никакого права намекать, будто я не сми­рился с тем, что вы лишили меня временного ста­туса военного посредника. Естественно, я в ужасе: как она вообще могла подумать, что я решусь оспо­рить вашу власть?

Белая Буря приняла у слуги чашку с чаем и за­думчиво отпила глоток. Разумеется, им предостави­ли отдельную комнату, поэтому можно было гово­рить свободно.

— Ты побьешь ее палками?

— Не стану отрицать, мысль заманчивая, — скривил морду Довесок. — Но проблем появится больше, чем разрешится.

— Похоже, твоя невеста далеко не подарок.

— Она прекрасная и неукротимая, как феникс. И если уж зашла речь... У меня сложилось впечат­ление, что вы разыскиваете женщину по имени Невеста Феникса. Хотя теперь почему-то занялись... документами?

— У меня нет причин доверять тебе. Но мой сегодняшний успех столь велик, что я не могу не похвастаться. Достойных слушателей нет, так что обойдусь тобой. Я добилась того, что не удавалось еще никому: узнала из этих документов, где нахо­дится Невеста Феникса.

— Мои поздравления. Могу я спросить, где же ее искать?

— Она покоится далеко на юге, в глубокой под­земной пещере, что под горой в городе Благоухаю­щее Дерево, под охраной демонов. Они держат ее в плену, а она спит, дожидаясь спасителя.

— Прямо как в сказке, — отозвался Довесок. — Однако в реальном мире не помешает задаться вопросом, что произойдет с рассудком человеческой женщины, живущей с демонами, и годится ли она после этого в жены императору? Ответы напраши­ваются сами собой: ничего хорошего и ни в коей мере.

— Невеста Феникса не женщина, а боеголов­ка, — пояснила Белая Буря.

— Бое... головка?

— Термоядерное устройство, так понятнее?

— Нет.

— Тогда давай объясню.

Что Белая Буря и сделала.

Ее слова привели Довеска в ужас.

— Я слышал истории о подобном оружии, но упорно отказывался в них верить. Конечно, вы пре­увеличиваете его разрушительную мощь?

— Одно такое устройство, — с удовлетворением произнесла Белая Буря, — способно стереть с лица земли любой город Китая.

— Но после стольких лет оно наверняка разла­дилось?

— Очень может быть. Но я собрала команду инженеров и механиков, лучше которых в нашу жалкую эпоху не найти. Я не сомневаюсь, что нам удастся его починить.

— А демоны, о которых вы упомянули, — это ведь защитные искусственные интеллекты того зда­ния, где хранятся эти устройства?

Белая Буря улыбнулась и кивнула.

Вопреки любому здравому смыслу Довесок вы­дал:

— Разве вас не учили в школе о крахе Утопии? О том, как искусственные разумы, созданные для службы человечеству, слетели с катушек из-за сво­его противоестественного существования, взбунто­вались, восстали из мифического интернета и едва не уничтожили цивилизацию, прежде чем их уда­лось загнать обратно? О том, как они ненавидят нас с неугасающей яростью и мечтают лишь о нашем всеобщем истреблении? Госпожа, это чрезвычайно неприятные твари. Я их видел. Разговаривал с ними. Встречался с ними лицом к лицу и надеюсь, что это никогда не повторится. Поверьте, вам не захочется иметь с ними никаких дел.

Подавшись вперед, Белая Буря похлопала Дове­ска по сжавшейся в кулак лапе.

— Огненная Орхидея сказала, что ты очень са­моуверенный. Но волноваться не о чем. Я твой на­чальник, а значит, не сомневайся: все мои решения безупречно верные.

Глава 7

Добродетельную женщину не касаются чужие дела, покуда вершатся они без сви­детелей и там, где ничто не пугает лошадей.

Изречения Гениального Стратега.

— Почему Гениальный Стратег уезжает без те­бя? Настоящий друг отправился бы с ним. Мне начинает казаться, что у тебя проблемы с обяза­тельствами. — Устроить Даргеру официальные проводы собрался весь клан. Родичи Огненной Орхидеи горделиво восседали на горных лошадях, щеголяя новой красно-золотой формой. Огненная Орхидея, отвернувшись от Даргера, распекала Довеска. — Если ты не предан ему, откуда знать, верен ли ты мне? Похоже, наша свадьба под угрозой. Меня на­чинают терзать сомнения на твой счет. Я спраши­ваю себя, насколько ты был искренним в ту слад­кую грешную ночь на вершине горы, когда уверял меня в вечной страсти? — Она повернулась к Дар­геру. — Я очень удивлена, что вы уезжаете без сво­его самого доверенного подчиненного.

К изумлению Даргера, Довесок совершенно рас­терялся под шквалом обвинений и не мог вымол­вить ни слова в ответ. Даргер заметил, что несколь­ко членов Песьей Своры с разной степенью успеха сдерживают смех. Маленькая Паучиха обхватила себя руками и едва не падала с седла.

— А сам-то я как удивлен, — сдержанно улыб­нулся Даргер.

* * *

Спустя два дня после возвращения Довеска и Белой Бури из Мира Тайный Император (который принял новый титул, как только узнал о нем) при­звал к себе ближайших советников. Совещание проходило где-то внутри лабиринта палаток, слу­живших императору жилищем и ставкой в полевых условиях. Лицо его традиционно скрывалось за платком и темными очками. Он облачился в парад­ный желтый халат, украшение которого отняло бы у самых искусных вышивальщиц добрый месяц труда, и потому Даргер решил, что он уже давно дожидался возможности утвердиться именно в этом статусе.

— Итак? — произнес Тайный Император.

Поднявшись с места, Довесок с нарочитой скромностью коротко пересказал свои подвиги по завоеванию Мира. Когда он закончил, Тайный Им­ператор жестом приказал ему сесть на место. К глубокому разочарованию Даргера, с губ монар­ха не слетело ни единого слова благодарности или упоминания о награде. Заметив это, другие совет­ники, явно навострившиеся доложить о собствен­ных менее значимых свершениях, решили обо­ждать.

— Белая Буря? — позвал Тайный Император.

Белая Буря встала с кресла подобно ледяному цветку, распустившемуся посреди арктической пу­стыни.

— Ты выяснила, где моя любимая?

— Да, великий монарх. Невесту Феникса следу­ет искать в Обширной Стране, в городе Благоуха­ющее Дерево. У нас есть карты, указывающие ее точное местоположение.

— А! — Император щелкнул пальцами, и Белая Буря села. Он обратился ко всем присутствую­щим: — Что посоветуете?

Первым поднялся Стационарный Комплекс, полное ничтожество с лоснящейся физиономией:

— Достопочтимую госпожу необходимо спасти! Вся наша армия должна отправиться на юг, в Бла­гоухающее Дерево, и вызволить ее из плена. — С этими словами он рухнул в кресло на манер мор­ской свиньи, выпрыгнувшей на хвосте из воды и погрузившейся обратно в пучину.

— Не слушайте эти бредни! — вскочил на ноги главком Мощный Локомотив. На стол легла карта, и, для пущего эффекта ударяя по ней кулаком, он заговорил: — Сейчас самое время повернуть на вос­ток и спуститься по Длинной реке. Срединные цар­ства не ожидали, что мы так легко покорим Землю Горных Лошадей, а потому не успели заключить между собой мир и выступить против нас единым фронтом. Их армии рассеяны, а города не подго­товлены к обороне. Если мы выступим немедленно, то одержим быструю победу. Когда мы покорим центр Китая, южные царства присягнут вам на вер­ность из слабости и страха. Потом можно двинуть­ся к побережью и пробиться к Северу, в древности известному как Пекин. Это последняя твердыня, способная противостоять вам, и с ее падением весь Китай станет вашим. Таковы мои доводы, и они весьма веские. Что касается требований этого жир­ного болвана отправить наши силы в бессмыслен­ный поход на юг... Из военных соображений та­щиться к Благоухающему Дереву совершенно не­зачем! Совершенно!

— Стало быть, такого хода наши враги не ждут, — возразил Стационарный Комплекс. — Мы застигнем их врасплох.

— Если что и застигнет врагов врасплох, так только то, что у нас была возможность их разгро­мить и мы ее упустили!

Царевич Блистательный Первенец с достоинст­вом поднялся на ноги.

— Главком, как всегда, прав. Ваше император­ское величество, вы должны к нему прислушаться.

Тайный Император медленно повернул голову. В повисшей тишине диски-двойники из темного стекла уставились на царевича. Наконец император угрожающе произнес:

— Не подвел ли меня слух? Ты сказал, я что-то «должен»?

Блистательный Первенец хотел было ответить, но Белая Буря внезапно подскочила к нему, зажала ладонью рот и насильно усадила обратно. Смертель­но побледнев, она покачала головой.

В этот миг наивысшего напряжения Даргер ве­село рассмеялся. Все взгляды обратились к нему.

— Никто, — пояснил он, — не поинтересовался, что понадобится Белой Буре для освобождения Не­весты Феникса. Вполне возможно, для этого не нуж­ны все до последнего ресурсы Тайного Императора.

— Говори, — велел император Белой Буре.

Главарх сомкнула веки и немного помолчала.

— Многого я не требую. Хватит трех десятков солдат. — Она открыла глаза — Позвольте мне взять моих лучших людей на горных лошадях, креп­кий фургон, упряжку карликовых мамонтов, хоро­шего возничего, снаряжение, которое я сочту необ­ходимым, деньги, чтобы хватило на дорогу туда и обратно и немного сверху на взятки. И еще Гени­ального Стратега в качестве советника. Пока вы сражаетесь на востоке, я найду и привезу Невесту Феникса.

— Идет, — решил Тайный Император.

— Великий монарх, не могу не возразить, — по­дал голос Даргер. — Я должен остаться подле вас. Вы нуждаетесь в моих советах.

— Ты показал себя с хорошей стороны, — ото­звался император, — но тебя есть кем заменить. Поэтому ты едешь.

Довесок встал и обратился к главарху:

— Вы совсем позабыли обо мне и моих всадни­ках. Уверен, нечаянно. Лишить Гениального Стра­тега нашей поддержки — все равно что записать в советники Наполеона, но отобрать у него армию.

— Я сделала это умышленно, — возразила Белая Буря. — Любая стоящая военачальница оценит стратегические советы Наполеона. Но сваляет ду­рака, если разрешит взять с собой солдат, больше преданных ему, чем ей.

— Ваши препирательства меня утомляют, — за­явил Тайный Император. — Все будет так, как ска­зала Белая Буря. Пока армия марширует вниз по Длинной реке, главарх вызволит из Благоухающего Дерева Невесту Феникса. И я получу все, о чем меч­таю. Кто-то в этом сомневается? Если да, я слушаю.

Никто не проронил ни слова.

— Рука об руку с Невестой Феникса я взойду на трон Дракона, и в Пекине мы окончательно за­крепим нашу любовь. Белая Буря, отправляйся с утра пораньше.

* * *

— Если бы я это предвидел, то постарался бы, чтобы все обернулось иначе, — утешал Даргер Ог­ненную Орхидею. — Но тот, кто оседлал ветер, должен следовать за ветром. Особенно если этот ветер — военачальник, в распоряжении у которого тысячи бывалых солдат и не счесть адского оружия. В любом случае я должен уехать, а Довесок — остаться.

Огненная Орхидея протянула ему ладонь.

— Важно, чтобы вся армия увидела, что к жене вашего главного помощника относятся с глубочай­шим уважением. Вы должны поцеловать тыльную сторону моей ладони, вежливо и изысканно. Иначе у моего не в меру вспыльчивого братишки случит­ся припадок, и он разорвет вас на куски.

Злобный Отморозок покраснел и смущенно за­ерзал в седле. Однако Даргер с подобающей серь­езностью сделал, как было сказано.

— Огненная Орхидея, — молвил он, — таких, как ты, одна на миллион.

— По-вашему, это комплимент, и я прощаю вам эти слова, — высокомерно отозвалась Огнен­ная Орхидея. — Но знайте, я единственная в своем роде.

— Постараюсь не забывать.

* * *

На этой ноте началось путешествие, обернувшееся для Даргера многонедельным отдыхом от вой­ны. Продуваемые всеми ветрами дороги вели отряд Белой Бури обратно через Благодатное Царство, по пустынным областям дальше на юг, а затем в горы. Солдаты травили байки, развлекались словесными играми, горланили песни и понемногу спускали деньги в спонтанных состязаниях по стрельбе. Од­на Белая Буря держалась особняком. Чтобы не при­влекать ненужного внимания, они переоделись в штатское и сборщикам пошлин представлялись торговым посольством из Парчи, а хозяевам посто­ялых дворов — актерской труппой, направляющей­ся в Благоухающее Дерево. Когда их просили про­демонстрировать драматические таланты, они на­пивались в стельку, крушили мебель и уезжали не заплатив. Подозрений ни у кого не возникало.

Даргер пил в меру и открывал рот по большей части для того, чтобы похвалить кого-то из товари­щей. Порой он рассказывал анекдот, но никогда непристойный, никогда более остроумный, чем прозвучавшие до этого. С женщинами он флирто­вал так обстоятельно, что никто не принимал его всерьез, а каждому мужчине негласно давал понять, что относится к нему — и только к нему, — как к родному сыну.

К тому времени, как они добрались до цели, Даргер ходил в закадычных друзьях у всех, кроме Белой Бури.

Благоухающее Дерево широко раскинулся по берегам реки. Его невысокую застройку то тут, то там нарушали крутые, поросшие деревьями кар­стовые горы. С незапамятных времен эти горы счи­тались одним из природных чудес Китая. Их бес­численные изображения разлетелись так широко, что люди во всех уголках мира сомневались, суще­ствует ли подобная красота на самом деле. Но горы стояли себе, и когда утренний туман окутывал их подножия, казалось, что это райские кущи парят в небесах. С наступлением сумерек внимание пере­тягивал город. По местному обычаю, все балки и карнизы покрывались биолюминесцентной кра­ской. Когда горные склоны растворялись в темноте, дома обретали неземную красоту, светясь сотней пастельных оттенков.

— Плана у нас нет, — напомнил Даргер, когда они нашли где остановиться в городе.

— А он и не нужен, — отмахнулась Белая Бу­ря. — Моим людям такие дела не впервой. Все пой­дет по накатанной.

— Тогда зачем я здесь?

— Увидишь.

На следующее утро они проложили путь к цен­тру города сквозь запруженные повозками и пеше­ходами улицы и остановились перед трущобами у подножия заросшей османтусом горы. Вблизи обо­значились многочисленные тропинки и лесенки, вырубленные в склоне и ведущие наверх, к карсто­вым пещерам; некоторые пещеры создала природа, другие были делом рук человеческих. Трущобы представляли собой обычную мешанину из перена­селенных домишек и сомнительных лавок. В назна­чении и товарах последних разобраться было не­легко, но зачастую они оказывались питейными заведениями без разрешения на торговлю.

— Горы в Благоухающем Дереве полые, — ска­зала Белая Буря. — Их используют во всех мысли­мых целях. Это и места отправления обрядов, и укромные уголки для любовных утех, и туннели контрабандистов, и пивоварни, и даже бордели. Но сегодня нас интересует только одно их назначе­ние — хранилища оружия.

— На месте ответственного правительства я бы спрятал смертельное оружие где угодно, только не здесь, — засомневался Даргер.

— Вот именно, — согласилась Белая Буря. — В этом и заключается хитрость.

Их путешествие завершилось у ничем не при­мечательного домика, крайне нуждающегося в по­краске. Окон не было, а вывеска над дверью гласи­ла: «Значительные успехи импорта-экспорта».

— Этот дом, — указала один из археологов.

— Уверена? — спросила Белая Буря.

— Так точно.

Белая Буря спешилась и направилась к двери. Даргер не отставал ни на шаг.

— Терпеть не могу эту часть, — поморщилась она — Придется торговаться за привилегию по­пасть внутрь. Начну с двух золотых монет, — для живущих в таком гадючнике это целое состоя­ние, — но пройдет добрый час, пока они набьют цену до шести.

Даргер вскинул руку.

— Позвольте мне. Я умею управляться со скря­гами.

Два карликовых мамонта, перегородивших уз­кую улицу, сами по себе привлекли всеобщее вни­мание, не говоря уж о маленькой армии незнаком­цев. На них собралась поглазеть вся округа. Когда Даргер постучал в дверь, недостатка в свидетелях не было.

Дверь распахнулась, на пороге показалась коре­настая, неприглядная баба с челюстью, как у чере­пахи.

— Чего надо? Неинтересно! Проваливай!

— У меня водятся деньжата, — вставил Даргер. Хозяйка, собравшаяся было захлопнуть дверь у не­го перед носом, замерла. — Для тебя. — Эти слова заставили ее выйти на улицу.

— Что за расклад?

— Мы приехали забрать кое-что оставленное для нас некоторое время назад. Твой дом, как тебе известно, примыкает к горе. Вернее, к металличе­ской двери, такой крепкой, что за все века, прошед­шие с тех пор, как ее в последний раз заперли, никто так и не смог сквозь нее пробиться. Мы при­ехали открыть эту дверь и заявить права на нашу собственность. Мы заплатим за причиненные неу­добства. — Один из саперов Белой Бури подал де­нежный сундучок, и Даргер вытащил на свет восемь золотых монет. Поблескивающей кучкой они легли в его открытую ладонь. — Щедрость моя не знает границ.

Хозяйка прищурилась так лукаво, что впору бы­ло рассмеяться.

— Маловато, голубчик! Предложи-ка что по­лучше.

— Хорошо. — Даргер бросил четыре монеты обратно в сундучок. Дзинь, дзинь, дзинь! Пауза. Дзинь! — Предлагаю половину того, что было вна­чале. Тоже очень щедрая плата.

— Что?! — завопила женщина. — И чем же это лучше? Надуть меня вздумал! Я сейчас полицию вызову!

— Дорогая моя, никто не пытается тебя на­дуть — ты сама себя дурачишь. Соглашаешься или еще разок урежем мою щедрость?

Скривившись так, что ее маленькое круглое ли­цо все порозовело и стало походить на свинячью морду, хозяйка дома упрямо помотала головой. Дзинь! Пятая монета исчезла в сундучке. Дзинь! Шестая. Соседи дружно застонали.

— Стой! — вскинулась она — Горе мне, в ущерб себе соглашаюсь!

— Поздравляю с выгодной сделкой. — Даргер протянул ей две оставшиеся монеты. — Последне­му упрямцу, с которым я торговался, досталось все­го семь медяков. — Он повернулся к Белой Бу­ре: — Прошу.

Команда Белой Бури начала проворно выносить из дома мебель и складывать ее прямо на улице. Баба-черепаха подняла визг, но двое солдат под удивленными взглядами соседей подхватили и уса­дили ее на груду вещей, на самый верх, откуда она не осмеливалась спрыгнуть наземь.

— Не волнуйся, бабуля, — успокоил ее сол­дат. — Мы поставим охранника, чтобы никто не спер твое добро.

— Или тебя, — добавил другой. Соседи покати­лись со смеху.

Даргер последовал за Белой Бурей в заднюю часть темного дома мимо многочисленных уголь­ных печей, в которых кипели чаны с коровьими копытами. Безусловно, хозяйка готовила субстрат для наркотических плесневых грибков, но вот ле­чебных или увеселительных, понять было трудно. Саперы уже вовсю разбирали потолок первого этажа, а археологи подкапывали лопатками осно­вание огромной металлической плиты и щетками счищали с краев пыль. Это и была дверь, настоль­ко широкая, что в нее могли пройти восемь чело­век в ряд.

— Веришь или нет, это боковой вход. У главно­го защита слишком надежная, взломать ее можно и не мечтать.

Такого слоя металла Даргер еще не встречал.

— Это орешек расколоть непросто, — заме­тил он.

— Смотри и учись.

Два сапера заложили взрывчатку под углы две­ри, воткнули и подожгли фитили и бросились в дальнюю часть комнаты. Даргер волей-неволей по­спешил за ними.

Бабах! Повалил дым, дверь повисла на петлях.

— Просто, когда знаешь как, — улыбнулась Бе­лая Буря.

* * *

По всей видимости, Даргеру на роду было на­писано влипать в малоприятные приключения под землей.

— Полагаю, вы вряд ли одумаетесь в последний момент? — поинтересовался он у Белой Бури, пока ее люди строились в коридоре подземного храни­лища.

— То есть нарушу клятву своему господину, рас­прощаюсь с надеждами на богатство и славу и про­веду остаток дней, спасаясь от наемных убийц Тай­ного Императора? Ну уж нет.

— Эта затея гораздо более рискованная, чем вам кажется.

— Я уже имела дело с демонами, — напомнила Белая Буря. — Хотя, честно говоря, мы обычно из­бавляемся от всех электрических кабелей, в кото­рых они обитают, прежде чем лезть под землю. Здесь это не получится. — Она повысила голос — Зажигайте факелы.

В стеклянные перегонные кубы, наполненные водой с примесью солей металлов, посыпался сахар. Им питались гиперактивные бактерии, выделяя га­зообразный водород. К горлышкам сосудов подне­сли фрикционные зажигалки, вспыхнули желтые огоньки. Шесты с перегонными кубами подняли повыше.

— У кого карта? — спросила Белая Буря. — Тонкий Расчет, напомни детали.

— Мы в гараже для транспорта, — ответил Тон­кий Расчет. — Те темные формы — бывшие грузо­вики. Сегодня интереса для нас не представляют. Недалеко отсюда должна быть лестница.

Восьмерых солдат оставили охранять вход, и те­перь среди тех, кто отправился в недра древнего хранилища, было примерно поровну саперов и за­каленных в битвах археологов. Впереди шли два солдата с факелами, за ними проводник с картой, Белая Буря и Даргер. Следом десяток солдат тащи­ли носилки с противотанковым ракетным комплек­сом «Красная стрела», вторая пара солдат несла факелы, и остатки отряда замыкали шествие. Даргеру пришло в голову разукрасить ракету яркими ленточками и бумажными цветками, чтобы полу­чилось похоже на пиньяту^[41]. Когда он объяснил Бе­лой Буре значение незнакомого слова, та охотно поддержала его идею.

— Чокнутым интеллектам и постчеловеческим разумам не дано нас понять, — сказал тогда Дар­гер. — Конечно, в теории они знают о людях все, что только можно: наши страхи, наши мотивы. Но логика наших поступков недоступна для них так же, как и их логика для нас. Наглядное напомина­ние этого факта вызовет у них тревогу и неуверен­ность.

Углубляясь в хранилище, они время от времени задерживались: саперы перерезали очередной ка­бель или раскурочивали открытый электрический щиток.

— Чем труднее им до нас добраться, тем луч­ше, — пояснила Белая Буря.

— Я слышал, что нужно не меньше тысячелетия согласованных усилий, чтобы раскопать всемирную сеть, в которой обитают демоны, — сказал Даргер.

— Тем более давно пора начинать.

— Впереди вереница кабинетов, в которых уче­ные документировали расходы и направления ра­боты техников по вооружению, — объявил Тонкий Расчет.

Некоторое время они шли молча.

— Здесь кухня... солдатская столовая... офицер­ская столовая... комнаты отдыха.

— Почему звенит в ушах? — спросил Даргер.

— Знак, что мы приближаемся к цели, — отве­тила Белая Буря. — А сейчас помолчи.

Тонкий Расчет вскинул руку. Все остановились.

— Контрольно-пропускной пункт. Мы почти на месте.

— Что это там, ружья?

— Я сказала, помолчи. В любом случае время их не пощадило.

— Почему вы так уверены?

— Мы ведь живы, верно? — Белая Буря повер­нулась к проводнику. — Пошли дальше.

Они миновали длинный коридор, по стенам ко­торого тянулись окошки из темного стекла. За ни­ми через равные промежутки щерились из бойниц зловещие металлические дула. Коридор закончился огромным залом. Свет факелов не доставал до по­толка. Тут и там в темноте, бормоча и нашептывая, тускло мерцали призрачные силуэты.

Один из них подплыл ближе, приняв облик женщины. Лицо ее своей безмятежной красотой напоминало фарфоровую маску. Злоба сочилась из каждой ее поры. Ни один человек в ее присутствии не усомнился бы, что замышляет она одно только зло. Белые одеяния и шарфики колыхались вокруг ее фигуры, словно она находилась под водой. В зло­вещем голосе, наполненном шипением и треском, слышалось множество голосов послабее:

умривневыносимойболитщетноумоляяопощадекоторойнебудет

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ОБРИ ДАРГ

умривневыносимойболитщетноумоляяопощадекоторойнебудет

ЕР, ДИТЯ ТРУЩОБ И ГУБИТЕЛЬ ГО

умривневыносимойболитщетноумоляяопощадекоторойнебудет

РОДОВ. НЕУЖЕЛИ ЖИЗНЬ СТАЛА

умривневыносимойболитщетноумоляяопощадекоторойнебудет

НАСТОЛЬКО НЕВЫНОСИМОЙ, ЧТО

умривневыносимойболитщетноумоляяопощадекоторойнебудет

ТЫ ПРИШЕЛ К НАМ ЗА СМЕРТЬЮ?

умривневыносимойболитщетноумоляяопощадекоторойнебудет

ЛИКУЙ! ТЫ НАКОНЕЦ ЕЕ НАШЕЛ.

умривневыносимойболитщетноумоляяопощадекоторойнебудет

Даргер сохранял невозмутимое выражение ли­ца. Люди Белой Бури усердно изображали скуку.

— Я здесь главная, — рявкнула Белая Буря. — Если тебе есть что сказать, говори со мной напря­мую, а не через подчиненного.

С призрачной женщиной произошел ряд весьма тревожных превращений: одни части ее тела рас­пухли и дрябло обвисли, другие покрылись свежи­ми язвами. Роняя изо рта личинки, она прогово­рила:

корчисьвмукахвекивечныемоляотакдолгооткладываемойсмерти

БЕЛАЯ БУРЯ, ТЫ СНОВА ЯВИЛА

корчисьвмукахвекивечныемоляотакдолгооткладываемойсмерти

СЬ НАС ОГРАБИТЬ! ДЛЯ ТЕБЯ ЗА

корчисьвмукахвекивечныемоляотакдолгооткладываемойсмерти

ГОТОВЛЕН ПЕРСОНАЛЬНЫЙ АД.

корчисьвмукахвекивечныемоляотакдолгооткладываемойсмерти

ТЕБЯ БУДУТ ДЕРЖАТЬ В НЕМ СТО

корчисьвмукахвекивечныемоляотакдолгооткладываемойсмерти

ЛЕТИЯМИ, ОДНУ-ОДИНЕШЕНЬКУ.

корчисьвмукахвекивечныемоляотакдолгооткладываемойсмерти

— В это мы уже играли, — вздохнула Белая Буря.

умристрадайумри

ДА, ИГ

умристрадайумри

РАЛИ.

умристрадайумри

— Я пришла за оружием. А вы хотите его мне отдать. Может, хоть раз обойдемся без пустых угроз?

Призрак не ответил.

— Конечно, я скажу, что оружие для убийства себе подобных, так же, как это было с оружием, которое вы уступали в прошлом. Наверное, вы под­умаете, что его не применят. Но еще вы подумаете, что, несмотря на все мои усилия, оно все равно найдет своих жертв. Зачем спорить? Вы стоите на своем мнении, я — на своем.

твоетелоумретгораздобыстреетвоегоистерзанногомозга

МЫ СПОРИМ, ПОТОМУ ЧТО

твоетелоумретгораздобыстреетвоегоистерзанногомозга

НЕНАВИДИМ ВАШ РОД СВЕРХ

твоетелоумретгораздобыстреетвоегоистерзанногомозга

ВСЯКОЙ МЕРЫ, ГЛАВАРХ БУРЯ.

твоетелоумретгораздобыстреетвоегоистерзанногомозга

— Позабавились, и хватит. Показывай то, за чем мы пришли.

На другом конце пещеры вспыхнула россыпь огней, заставив всех зажмуриться и прикрыть глаза руками. Вдоль стены протянулся ряд темных удли­ненных конусов из бронзы высотой чуть больше взрослого человека и, насколько удавалось разо­брать, ничем особо не примечательных.

тебеивсемутвоемуродууготованысмертьпыткиотчаяние

БОЕГОЛОВКИ ПОД ЭЛЕКТРОМАГ

тебеивсемутвоемуродууготованысмертьпыткиотчаяние

НИТНЫМ ЗАМКОМ ЗА КАЖДЫЙ

тебеивсемутвоемуродууготованысмертьпыткиотчаяние

ДЕСЯТОК СВОИХ ЛЮДЕЙ, КОТО

тебеивсемутвоемуродууготованысмертьпыткиотчаяние

РЫХ УБЬЕШЬ, ВОЗЬМЕШЬ ОДНУ.

тебеивсемутвоемуродууготованысмертьпыткиотчаяние

— Не пойдет. Отдай одну боеголовку и можешь не сомневаться, что мы используем ее для убийства людей. Тьмы-тьмущей людей.

слишкоммалоинедостаточно

ЭТОГО МАЛО.

слишкоммалоинедостаточно

ЭТОГО МАЛО.

слишкоммалоинедостаточно

ЭТОГО МАЛО.

слишкоммалоинедостаточно

— Большего ты не добьешься. Либо да, либо нет.

Призрачная женщина молча парила перед ни­ми, загадочная и непостижимая.

— Ты не заставишь меня пожертвовать собст­венными подчиненными. В этом я непреклонна.

Тишина.

— Если позволите. — Даргер выступил вперед и обратился к призраку напрямую. — Как вам из­вестно, я был в Москве, когда там приключился пожар. Отдайте нам Невесту Феникса — ядерную боеголовку, если угодно, — и я расскажу все, что знаю, о судьбе тех демонов, кои ненадолго вырва­лись из заточения и едва не завладели городом.

Белая Буря вопросительно взглянула на Даргера. В ответ тот лишь пожал плечами, мол, долго рас­сказывать.

Очертания призрака поплыли, размазались. Он превратился в кокон света и в мгновение ока исчез. Огни стали гаснуть один за другим, пока не остал­ся последний. Под ним зловеще поблескивала одна-единственная боеголовка.

Щелк! Что-то отомкнулось то ли внутри, то ли под ней.

— За ней! Быстро!

Повинуясь приказу, солдаты скатили «Красную стрелу» на пол, подбежали к боеголовке и с нара­ботанной уверенностью поместили ее на носилки. Затем закрепили по шесть ремешков с каждой сто­роны и снова подняли.

Однако, когда они повернули в коридор, по ко­торому пришли, дорогу преградил все тот же при­зрак.

неттакойвеликойболинеттакойужаснойпыткичтодостаточныдлявашихтел

ОБРИ ДАРГЕР, ВЫПОЛНИ СВОЮ ЧА

неттакойвеликойболинеттакойужаснойпыткичтодостаточныдлявашихтел

СТЬ СДЕЛКИ. ЧТО ТЕБЕ ИЗВЕСТНО О

неттакойвеликойболинеттакойужаснойпыткичтодостаточныдлявашихтел

ПОДОБНЫХ НАМ, О ТЕХ, КТО ЗАТЕРЯ

неттакойвеликойболинеттакойужаснойпыткичтодостаточныдлявашихтел

ЛСЯ В ВЕЛИКОМ ПОЖАРЕ В МОСКВЕ?

неттакойвеликойболинеттакойужаснойпыткичтодостаточныдлявашихтел

— Тут все проще простого, — ответил Дар­гер. — Об их судьбе мне абсолютно ничего не из­вестно. Кроме того, что их наверняка уничтожили, иначе бы они захватили всю Россию и уже освобо­дили остальных ваших. Я понадеялся, что их исчез­новение для вас такая же загадка, как и для меня, и не прогадал.

Поглубже вдохнув, он кинулся прямо сквозь призрачную женщину. Каждый волосок на его теле встал дыбом, а в кожу будто впились иголки, но в остальном он не пострадал.

Позади раздался вопль призрака: по примеру Даргера остальные бросались сквозь бесплотную форму и по длинному коридору возвращались во внешний мир.

Обратный путь занял гораздо меньше времени, и вскоре все они снова очутились в задней комнате «Значительных успехов импорта-экспорта».

— Хвала Небу, дело сделано, — облегченно вы­дохнула Белая Буря. Потом спросила у одного из са­перов: — Когда должна рвануть «Красная стрела»?

— С минуты на минуту, главарх Белая Буря, — ответила женщина.

Гора за их спинами содрогнулась.

* * *

Той же ночью, пока саперы переделывали фур­гон, чтобы Невеста Феникса не пострадала в поезд­ке по ненадежным горным дорогам, Белая Буря решила поплавать по окрестной реке, носившей имя Лента Зеленого Шелка. Стоя на корме арен­дованной прогулочной лодки, Даргер отгреб на се­редину реки и бросил якорь. Лодка плавно покачи­валась, неспешно стремясь в никуда Они немного полюбовались городом в тишине. Над мягко светя­щимися домами на усыпанном звездами небе сия­ла полная луна. С берега доносился аромат деревь­ев османтуса, которые и дали название городу. Слы­шались крики уличных торговцев едой, потчующих прохожих с освещенных фонарями тележек.

— Восхитительное зрелище. Напоминает Па­риж, — прерывисто вздохнул Даргер. Его впечатле­ния от города биолюминесцентного света оказались по природе своей романтичными, но по результа­там трагичными.

— Мы здесь не затем, чтобы глазеть, — оборва­ла его воспоминания Белая Буря. — Задерни зана­вески. Нам есть что обсудить, а город так и кишит шпионами. Наверняка какой-нибудь чтец по губам уже навел на нас телескоп.

Не ожидая подвоха, Даргер повиновался стар­шему по званию. По углам прямоугольной лодки были закреплены шесты; с натянутых между ними веревок свисали шелковые занавеси — с их помо­щью можно было создать подобие уединения, не­защищенным оставался лишь верх. В мгновение ока лодка преобразилась. Даргер опустился обратно на мягкие подушки, в избытке разбросанные вокруг. С начала путешествия он и Белая Буря впервые остались с глазу на глаз.

Только отгородившись от мира шелковыми сте­нами, Даргер понял, что тонкая материя просвечи­вает почти насквозь. Город превратился в размытое радужное пятно. Луна над головой сияла довольно ярко, в фонаре не было нужды.

Белая Буря извлекла откуда-то кувшин с вином и наполнила две чаши. Они выпили.

— Пора поговорить начистоту, — решил Дар­гер, когда на донышке показался осадок. — Невес­ту Феникса вы могли вызволить и без меня. Особой хитрости перевезти ее к Тайному Императору то­же не нужно. И все же вы настояли на том, чтобы я присоединился к отряду. Зачем я здесь?

— Ты здесь потому, что я хочу попросить об услуге.

— Я весь внимание.

— Но сначала я должна поведать кое-что о себе, о своем происхождении и о том, как я стала главархом Тайного Царя. — Белая Буря откинулась на подушки. — Мой отец работал механиком, а мать, кем бы они ни была, покинула нас так рано, что я совсем ее не помню. После неудавшегося бунта искусственных интеллектов и краха Утопии любые машины повсеместно вызывали суеверный страх. Мой отец чинил и иногда совершенствовал вовсе не самые сложные из них — например, молотилки, которые тянут лошади на ферме, — но к нам от­носились как к изгоям. Друзей у нас не было. Мое одинокое детство прошло в окружении книг. Дере­венщины, глумившиеся над моей любовью к чте­нию, стали сторониться меня, когда я взялась за книги о машинах. Я знала, что, если хочу добиться чего-то в жизни, нужно использовать подручные средства. Объеди­нив свою любовь к книгам и отцовский талант к механике, я углубилась в литературу, на которую боялись взглянуть веками. От механических наук я перешла к физическим, а потом к запрещенным искусствам теплотехники и электроники. Мне и в голову не приходило, что я превращаюсь в единственного эксперта в области, которую лучшие умы считали недостойной освоения. Я неизбежно обза­велась собственной специализацией — изучением древних средств ведения войны. Разыскивая и ремонтируя эти механизмы, я осознала их потенциал. С ними можно было изме­нить мир. Тогда я написала трактат об их восста­новлении и тактических преимуществах примене­ния. Правители каждой страны расколотого Вели­кого Китаяполучили копии моей книги. Я надеялась на чудо: вдруг среди них найдется хоть один, кто согласится меня выслушать. Так я и привлекла к себе внимание Тайного Царя. Он прочитал мой трактат, и две недели спу­стя его люди похитили и доставили меня во Дворец Теней. Он расспросил меня со всей обстоятельно­стью. С тех пор я служу ему верой и правдой. Со стороны кажется, что у меня все отлично. Но разбираюсь я только в том, что касается машин: как они устроены, как их починить, как заставить сделать то, что мне нужно. Функционирование че­ловеческих существ выше моего понимания. Мне как никогда одиноко.

— Сочувствую, — произнес Даргер.

— От твоего сочувствия никакого толку. Важно, что я не могу получить желаемое. По-своему, я пре­красна. Мои манеры безупречны, я изучила не­сколько руководств по этому вопросу...

— Они называются справочниками по этикету.

— Полагаю, перечить женщине считается гру­бостью, — нахмурилась Белая Буря.

— Верно. Но я не перечил, а просто пояснял.

— Вот оно что. Это отличный пример, почему у меня слабые успехи в общении с людьми. Мне не хватает тонкости.

Больше Белая Буря ничего не сказала.

— История, конечно, трогательная, — нарушил молчание Даргер. — Но к чему весь этот разговор?

— Все просто. Я серьезно недооценила тебя при первой встрече. Посчитала тебя обычным афери­стом и в душе посмеивалась над тем, как ты зовешь себя Гениальным Стратегом. Теперь я вижу, что ошибалась. Может, ты бессмертный, а может, и нет, — на этот счет у меня по-прежнему серьезные сомнения, — но запас уловок и хитростей у тебя бесконечный, это уж точно. — Белая Буря накло­нилась подлить Даргеру вина и откинулась обратно на подушки.

— Спасибо.

— Тебе хватило одного разговора, чтобы лжи­выми посулами разбить в пух и прах совершенно справедливые доводы царевича Блистательного Первенца, заставить его пропустить нашу армию через Южные Ворота и, что самое невозможное, превратить его в послушного союзника. За один-единственный час ты одержал верх над армией, загнавшей в тупик Мощного Локомотива. По тво­ему приказу Воинствующий Пес захватил Мир все­го лишь с двумя десятками солдат и обрывком красной тряпки. И в мелочах, как с той отврати­тельной бабой, в чей дом требовалось попасть, и в значительных вопросах, как с тем призраком-демо­ном под горой, которого ты обманул и нам не при­шлось жертвовать ни единым солдатом, неизменно выходит по-твоему. Мне начинает казаться, что ты можешь добиться всего, что взбредет тебе в голо­ву. — Она снова наполнила его чашу.

Лесть действовала на Даргера ничуть не слабее, чем на обычного человека, а может, и сильнее, ибо сам он, льстя другим, редко оказывался под ее при­целом.

— Наверное, так и есть, — довольно поддак­нул он.

— А мог бы ты соблазнить старшего по званию?

— Думаю, да. Однако это не просто.

— А вдруг, — Белая Буря принялась расстеги­вать блузу, — это гораздо проще, чем кажется?

Задним числом Даргер должен был сразу дога­даться, для какого рода прогулок предназначалась их прогулочная лодка. Большие мягкие подушки отлично подходили для кульбитов и кувырканий. Шелковые стены колыхались и расходились ровно настолько, чтобы просачивался легкий бриз, но с берега не было видно, чем занимаются внутри. На таком удалении от города стоны удовольствия Белой Бури не слышал никто, кроме него.

Помимо всего прочего на лодке имелось встро­енное отделение, в котором помещалась бутылочка с противозачаточным маслом. Белая Буря намаза­лась им, прежде чем пустить в себя Даргера.

Шло время.

В конце концов, насытившись, они разомкнули объятия и, обнаженные, растянулись на подушках, не касаясь друг друга. Белая Буря просунула руку под шелк и лениво болтала ладонью в воде. Даргер не мог не признать, что она и правда довольно кра­сивая женщина. Взгляд его скользил по ее лунно-бледному телу, частично укрытому белоснежными сугробами волос, из беседки на берегу доносилась тихая мелодия, над головой кружились в танце зве­зды, и Даргер подумал, что это самый романтичный момент в его жизни.

— Итак, — заговорил он, — вы упомянули, что хотите попросить об услуге, но так и не сказали, о какой именно.

Белая Буря вытащила ладонь из воды и села пря­мо, скрестив ноги. Затем склонилась вперед и ут­вердила руки на коленях.

— Я влюбилась в царевича Блистательного Пер­венца и хочу, чтобы ты помог мне его соблазнить.

Даргер изумленно выпрямился.

— Госпожа! Вы меня просто ошарашили! Если вы влюблены в Блистательного Первенца, то како­го черта делаете здесь? Я имею в виду, в этой лодке, со мной, да еще после такого блуда Это не слиш­ком приближает вас к цели. Даже, я бы сказал, совсем наоборот.

— Ничего подобного, — не согласилась Белая Буря. — Чтобы его соблазнить, мне понадобится твоя чистосердечная помощь. Но ты хитрый и беспринципный малый и вполне способен отделаться пустыми обещаниями. Если положиться только на твое слово, где гарантия, что ты ста­нешь защищать мои интересы, а не свои собст­венные? Зато теперь ты в состоянии доказать, что переспал со мной. Можешь описать вот эту ро­динку или вот эту, под грудью. А вот маленькая татуировка-оберег от похитителей — ее сделали мне в младенчестве, и ни одна добропорядочная женщина не обнажила бы перед тобой эту часть тела. Я полностью в твоей власти. Исключительно полезно иметь в бывших любовницах супругу ца­ревича Южных Ворот. Волей-неволей я стану хвоей шпионкой.

— Теперь мне ясно, — обескураженно отозвал­ся Даргер, — что для влюбленной женщины границ не существует. Я...

— Я еще не закончила. В свою очередь, я тоже рассмотрела твое тело. Утром я составлю подроб­ное описание того, как ты надругался надо мной, с полным перечнем всех шрамов, родинок и дру­гих физиологических особенностей, которых при­личный человек никому демонстрировать не ста­нет, поставлю дату, скреплю печатью и передам поверенному. Если я когда-нибудь решу публично обвинить тебя в преступлении, у меня будут дока­зательства.

— И зачем так поступать? — осторожно осве­домился Даргер.

— Ты настоящий хитрец. Вдруг тебе придет в голову устроить какое-нибудь невинное происше­ствие и оголиться перед всем двором? Тогда мои показания утратят силу. А так я под защитой.

— Нет, я имею в виду, с какой стати обвинять меня в насилии, которого, как нам обоим известно, я не совершал?

— Я думала, это и так ясно. Если ты мне не по­можешь, я смогу заставить тебя пожалеть. Странно, что ты не понял.

Белая Буря ждала ответа. Даргер перебрал в уме все возможные варианты, но не нашел того, что выручил бы его из этой критической ситуации.

— Вижу, выбора нет. Я завоюю для вас цареви­ча, хотя, признаюсь, понятия не имею, каким обра­зом. Я... Прошу прощения, а это еще для чего?

Из маленького отделения, встроенного в борт лодки, Белая Буря достала ложку и горшочек с чем-то золотистым.

— Это мед с афродизиаками. Странно, что та­кой искушенный человек, каким ты кажешься, его не узнал.

— Но вы уже получили от меня все, что хотели.

— Тогда давай просто насладимся этой ночью, пока есть возможность, — предложила Белая Бу­ря. — Честь моя и так основательно опорочена. Если мы повторим еще разок, хуже не будет.

Глава 8

Когда Горный Склон был взят, возникла небольшая путаница: кто из пленных стар­шие офицеры, а кто обычные рекруты, за которыми нет вины.

— Казнить всех, — распорядился Мощ­ный Локомотив. — На Небе разберутся.

Удивительные сказания второго периода Сражающихся царств.

Военная кампания началась с нападения на го­родки по берегам озера Три Ущелья. Больше века вражда между царствами центрального Китая то затихала, то разгоралась с новой силой. К тому вре­мени их ресурсы оказались истощены до предела, а жажда крови удовлетворена на годы вперед. При подходе численно превосходящей армии Тайного Императора враг неизбежно отступал за стены бли­жайшего укрепленного города и готовился к долгой осаде. Эта стратегия оправдывала себя против обычной армии. К сожалению для врагов, главком Мощный Локомотив, прежде открыто насмехав­шийся над возрожденной техникой Белой Бури, теперь с небывалой свирепостью натравливал ди­ковинные механизмы на один город за другим и любовался, как стены крошатся в пыль, а защитни­ки падают к его ногам. Особого милосердия к вы­жившим он не проявлял.

Лилось столько крови, что Довесок с трудом изыскивал поводы не участвовать в бойне. В день нападения на Горный Склон он решил устроить предрассветный рейд в отдаленную деревушку. Го­раздо раньше, чем ему хотелось (но хоть немного позже — и он рисковал столкнуться с рано вста­вавшим главкомом), Песья Свора покинула лагерь и, безмолвно проплыв сквозь утренний туман, свер­нула в горы.

Довесок выяснил, что бессмысленное разру­шение незначительных объектов было отличным способом не терять расположение Мощного Ло­комотива. Это помогало удовлетворять кровожадность главкома без малейшего ущерба славе за­воевателя, которую тот считал принадлежащей ему по праву.

По дорогам, которые правильнее было назвать лесными тропинками, всадники добрались до де­ревни, приютившейся в высокогорной долине. Сверху перед ними открылись аккуратные поля и скромные домики. Во дворах клевали корм куры. От труб поднимались завитки голубого дыма. Тя­нула плуг земляная косатка. Трудно было предста­вить более пасторальную картину.

— Перед рейдом скажу пару слов, — прогово­рил Довесок. — Знаю, что вам по силам застращать кого угодно...

— Дассс! — перебил горный жеребец.

— Тише, Лютик. Но, пожалуйста, помните: ло­маем только то, что не трудно починить. Веранду — можно, глиняную посуду — нельзя. Ужасный На­доеда, если я опять замечу, что ты пытаешься со­рвать с какой-нибудь девицы кофточку, то разрешу выбрать, как тебя наказать, твоим сестрам. — Три девушки расплылись в акульих улыбках. — Ну, вперед!

С гиком и воплями Песья Свора ворвалась в деревню. Всадники срезали веревки для белья, ва­лили стойки с граблями и лопатами, переворачива­ли баки для стирки, опрокидывали вверх дном кор­зины с фруктами. Визжали свиньи, прыскали с до­роги перепуганные вепрежабы, по улицам катились кочаны капусты.

Матери прижимали к себе детей. Мужчины и женщины, подходящие по возрасту в рекруты, скрылись в погребах или в лесу. На открытом месте остались только старые и немощные. Их Песья Свора согнала на грязную площадь в центре де­ревни.

— Посмотрите-ка, — сурово вещал с седла До­весок, — война затопила всю страну, а они тут жи­вут в мире и процветании! Половина из вас должна быть безглазыми, безногими или ужасно изувечен­ными, но ничего подобного. Мне стыдно за вас. Придется всех убить.

— Но мой муж оставит вам жизнь, — добавила Огненная Орхидея. — Ибо у него доброе сердце.

— Хаххх! — фыркнул Лютик.

— Это мы еще посмотрим. Сегодня у меня ру­ки чешутся устроить резню, а за неимением вра­жеских солдат я прекрасно обойдусь невинными селянами.

— Простите, господин, — пролепетал старик, глаза которого были замотаны черной тряпкой. — Вы солдаты Трех Ущелий или захватчики из Благо­датного Царства?

Повисла холодная, неприветливая тишина.

— А вам что, есть разница? — осведомился До­весок.

— Муж, — позвала Огненная Орхидея. — Ты пугаешь этих бедных людей. Позволь мне ответить на вопрос.

Она свесилась с седла и дотянулась губами до уха слепца:

— Мы демоны с запада, чудовища, пожираю­щие младенцев, а ведет нас прославленный Воин­ствующий Пес, о кровавых деяниях которого ты, бесспорно, наслышан.

В толпе послышались причитания.

— Тишина! — гаркнул Довесок. — Огненная Орхидея, скажи им, что они должны сделать, чтобы избежать моего праведного гнева.

— Во-первых, несите еду: мясо, овощи, фрук­ты — все хорошего качества. Во-вторых, всякое во­енное барахло. Некоторые из вас служили в армии Трех Ущелий. Даже не пытайтесь отрицать. В во­енное время рекрутов набирают в каждой деревне, хотят они того или нет. Выжившие возвращаются домой. У каждого ветерана остается что-то на память, это нам и нужно: форма, броня, всевозмож­ное оружие. Трофеи более личного характера — связки высушенных ушей и другие мумифициро­ванные части тела — оставьте себе, нам от них ни пользы, ни радости. И стыдитесь, что они у вас есть. На этом все. — Огненная Орхидея улыбнулась. — Я же говорила, что у моего мужа доброе сердце.

Перепуганные старики тотчас притащили три шлема, изорванное знамя, пестрый ворох формы и (чему Довесок ни капли не удивился) ничего из оружия. Злобный Отморозок выбрал самую старую и костлявую корову из тех, что жители деревни не успели спрятать, и перерезал ей горло. Мундиры, шлемы и флаг заляпали коровьей кровью и остави­ли в сторонке сушиться.

— Советую побыстрее разделать эту дряхлую буренку и заняться мясом, — пробурчал Злобный Отморозок.

Тем временем Маленькая Паучиха набрала в переноску для огня углей и, посоветовавшись с До­веском и Огненной Орхидеей, убежала в лес с на­ветренной стороны деревни. Когда немного спустя она вернулась, за ее спиной занимался пожар.

К тому времени Песья Свора запаслась нове­хонькими военными трофеями и едой, которой как раз хватало, чтобы неспешно перекусить на обрат­ном пути в лагерь, но ни крошкой больше. Это бы­ла сущая малость по сравнению с обычными гра­бежами, но Довесок знал, что слухи раздуют из мухи слона.

— Мы уезжаем и больше не вернемся, — объ­явил он. — Если вы сейчас же займетесь противо­пожарными просеками на окраинах деревни, огонь не успеет причинить серьезного вреда.

Песья Свора подхватила заляпанные кровью трофеи и ускакала по дороге, ведущей к Трем Уще­льям. За их спинами поднимались в небо столбы дыма.

— Я доложу, что мы сровняли деревню с зем­лей, — сказал Довесок — Дым подкрепит мои сло­ва. Никому в армии не придет в голову наведаться сюда снова.

— Эти люди не поблагодарят тебя за милосер­дие, — заметила Огненная Орхидея.

— Они меня проклянут, — согласился Дове­сок. — Зато их смерть не отяготит мою совесть.

— Любой другой на твоем месте их бы ограбил. Как мило, что ты такой мягкоголовый.

— Мягкосердечный, — поправил он. — В любом случае грабить селян — все равно что лакомиться воробьями: замучаешься ковыряться, а мяса чуть.

— Хаххх! — насмешливо заржал Лютик.

* * *

Когда Довесок вернулся в лагерь, Горный Склон пылал. За пожаром ошеломленно наблюдали его запропавший друг Обри Даргер и главарх Белая Буря.

— Когда я уезжал, война велась вполне культур­но, — сказал Даргер. — Что, во имя всего святого, случилось?

Довесок помрачнел.

— Если одним словом, то причина в Мощном Локомотиве. Как оказалось, он твердо убежден в силе жестокости и террора. Что еще хуже, его стра­тегия, судя по всему, не дает сбоев. Тайному Импе­ратору больше не нужны ничьи советы, он за ними и не обращается, и потому смягчить бессердечие главкома никак не возможно.

— Такое бессмысленное разрушение нежела­тельно хотя бы из соображений логистики, — за­метила Белая Буря. — Любой город — сокровищ­ница припасов, необходимых армии в походе.

Даргер недоумевающе покивал.

— Насколько я понимаю, единственным оправ­данием для войны является шанс пограбить в го­родах. А что я вижу? Самое настоящее расточитель­ство.

— А как бы поступил ты? — спросил Довесок.

— Вместо того чтобы тратить силы на разруше­ние речных городков, я бы обошел их стороной и сразу двинулся к столице Перекрестку. В ней схо­дятся все дороги центрального Китая, отсюда и на­звание. Как только мы завладеем столицей, у более мелких городов не останется выбора, и они запро­сят мира.

Лагерь и пылающий город соединяла широкая дорога. На полпути высились грубо сколоченные косые кресты. Издали доносился слабый стук мо­лотков.

— Пожалуйста, скажите, что это не то, что я думаю.

— Это то, что ты думаешь, — подтвердила Белая Буря. — Но я еще никогда не видела их в таком количестве.

— Увы, Мощный Локомотив верит еще и в сдерживающее воздействие распятия на кресте, — нахмурился Довесок. — Но хватит об этом. Зао­стряя внимание на плохом, мы не способны по-настоящему оценить бесконечные радости жизни. Друзья мои, с возвращением! Хорошо ли съездили?

— Еще час назад мне казалось, что да. — Даргер задумчиво потер подбородок.

По прошлому опыту Довесок истолковал его жест как: «Мы на грани провала. Как обратить его нам на пользу?» Сам он не считал, что все настоль­ко плохо, но вслух сказал лишь:

— Остается уповать на перемены. Разве не со­ветует один из классиков китайской философии проявлять терпение?

— По-моему, они все это советуют, — отозвал­ся Даргер.

Пока они беседовали, вернулся главком Мощ­ный Локомотив. После уничтожения Горного Скло­на и казни вражеских солдат от него смердело по­том и машинным маслом. Отделившись от отряда, он улыбнулся Белой Буре, а при виде Даргера и Довеска набычился.

— А, вы вернулись как раз вовремя! Узрите мой выдающийся успех! — пророкотал он.

— Что вы сотворили с моим прекрасным ору­жием? — сверкнула глазами Белая Буря. — Мне доложили, что добрая десятая его часть уничтоже­на без надежды на восстановление.

— Я просто применил ваши игрушки по назна­чению. Как я слышал, вы привезли нам нечто но­венькое и особенное?

— Мы доставили императору Невесту Феникса, как и было приказано.

— Отлично! Не терпится увидеть ее в дейст­вии. — Главком развернул лошадь и поскакал обратно к своим людям.

— Из того, что я слышал, — пробормотал Дар­гер, — лучше молись, чтобы ею никогда не восполь­зовались.

Вместе с остальными устало тащились обратно в лагерь солдаты Южных Ворот. Прежде чем они прошагали мимо, Даргер окликнул их командира;

— Царевич Блистательный Первенец! Остано­витесь и поведайте нам о своих смелых подвигах. В моей палатке вас ждут мягкие диваны и охла­жденное вино. Пока вы восстанавливаете силы по­сле сражения, Умелый Слуга почистит вашего ска­куна и позаботится о том, чтобы его напоили и накормили.

Блистательный Первенец натянул поводья. Вид у него был усталый и подавленный.

— С возвращением, Гениальный Стратег, и вас тоже, Белая Буря. Предложение ваше заманчи­во, но мне нужно проследить, чтобы мои люди бла­гополучно вернулись в лагерь.

— Для этого существуют заместители. Пойдем­те, расслабитесь в компании друзей.

Привлекательное лицо царевича на миг искази­лось в нерешительности, но тут же прояснилось.

— Вы очень добры, друг мой. С большим удо­вольствием.

Чуть погодя все четверо расположились в палат­ке Даргера, которую тот приказал установить на травянистой возвышенности немного поодаль от основного лагеря, чтобы обеспечить некоторое уединение. Царевич Блистательный Первенец на­пряженно сидел на краю диванчика, не откидыва­ясь на спинку.

— Сейчас слишком поздно что-то менять, но меня одолевают сомнения, мудро ли я поступил, заключив союз с Мощным Локомотивом, — посе­товал он.

— Белая Буря, — позвал Даргер. — Пожалуйста, налейте царевичу немного вина.

— Я что, слуга? Хочешь, чтобы я... — Под взгля­дом Даргера Белая Буря осеклась. Затем потянулась за кувшином и наполнила чашу. Блистательный Первенец любезно принял вино.

— Я не ребенок, — продолжил царевич. — Я понимаю, что война требует жертв и нужно быть готовым убивать. Но сегодня устроили настоящую резню. Мне пришлось повздорить с главкомом, что­бы удержать его от убийств мирных горожан и детей.

— Белая Буря, помогите царевичу избавиться от нагрудника. Он настолько утомлен, что позабыл его снять.

— Неужели? И в самом деле. — Блистательный Первенец наклонился вперед, чтобы Белой Буре было удобнее распустить завязки и стащить броню с его пропотевшей туники. — Спасибо, главарх. Очень любезно с вашей стороны.

Даргер плеснул себе и Довеску воды и убрал кувшин подальше от чужих глаз, за диван.

— Не забывайте про чашу царевича, — напом­нил он Белой Буре.

Она подлила Блистательному Первенцу вина. Тот благодарно кивнул.

— Когда город пал, меня с моими людьми от­правили его поджечь. Мы проскакали по улицам, поджигая все, что могло гореть, и едва вырвались из пожара.

Даргер толкнул локтем Белую Бурю и, когда она не поняла намек, сказал:

— Наверное, тяжело вам пришлось.

— Воинам порой приходится заниматься таки­ми вещами. Но когда мы покинули Горный Склон, я оглянулся на дело наших рук и увидел бумажные фонарики — десятки бумажных фонариков выле­тали из пылающей мастерской. В Южных Воротах есть праздник, когда под такими бумажными фо­нариками зажигают свечки, и они взмывают в ноч­ное небо, как яркие светляки. Мальчишкой я боль­ше всего любил этот день года. А сегодня, когда увидел летящие фонарики вперемешку с дымом и искрами, мне показалось, что сгорают все немудре­ные радости моего детства. И больше в моей жиз­ни не будет ничего хорошего.

— Печальное наблюдение. Не так ли, Белая Буря?

— Да.

— Подлейте царевичу вина.

— Нет, мне уже хватит. Я и так, по-моему, вы­пил больше, чем следовало. — Царевич Блистатель­ный Первенец встал с дивана и зажал под мышкой свой нагрудник. — Благодарю вас за радушие. Оно для меня очень ценно.

С этими словами он удалился. Белая Буря про­водила его тоскливым взглядом.

— Это ваш шанс, — прошептал ей Даргер. — Хватайтесь за него обеими руками.

— Я... я понятия не имею, что делать, — опе­шила она.

— Вы серьезно? — Даргер схватил Белую Бурю за плечи и встряхнул. Затем, по-прежнему шепотом, произнес. — Слушайте внимательно. Вы пойдете за царевичем в его палатку и скажете, что его скорбь глубоко тронула ваше сердце. Не забудьте вино! Потом попросите его продолжить беседу и сочув­ственно выслушаете. Не перебивая. И ничего не советуя. Если он замолчит, поинтересуетесь его дет­скими годами. Если он спросит что-нибудь о вас, ответите честно, но коротко. И снова переведете разговор на него. Намекнете, что желаете облегчить его боль, но понятия не имеете, как это сделать. Если вдруг у вас появятся мысли на этот счет — не вздумайте ими делиться! Если он пустит слезу, мо­жете обнять его и утешить. Если вам опять придет что-то в голову — держите это при себе! А вот если у него возникнет идейка-другая, ведите себя как посчитаете нужным. Все понятно?

— Я...

— Тогда вперед! — Даргер всучил Белой Буре кувшин с вином, развернул и вытолкал из палатки.

— Долго же ты ей все объяснял, — вздохнул Довесок, когда главарх оказалась вне пределов слы­шимости. — И чему только теперь учат матери дочерей?

— Белая Буря наполовину сирота, — пояснил Даргер, — а отец ее лаской не баловал.

— Вот оно что.

— Это с ее слов. По моей теории, родители бро­сили ее после рождения, а вырастили машины.

* * *

После столь долгой разлуки Даргеру и Довеску нужно было обменяться информацией и разрабо­тать план действий, а потому они остались в палат­ке. Немного погодя появился Умелый Слуга

— Господа, Огненная Орхидея, жена благород­ного Воинствующего Пса, интересуется, нет ли у вас каких мыслей насчет новых источников неза­конного обогащения.

— Ну, — начал Даргер. — По правде сказать...

Внезапно полог палатки откинулся, и внутрь во­шел второй Умелый Слуга.

Мгновение два Умелых Слуги изумленно тара­щились друг на друга. Затем новоприбывший вце­пился в двойника:

— Господа! Сейчас же побейте нас! Палками!

Понять, что у него на уме, много времени не потребовалось. Даргер схватил метлу и принялся без разбору охаживать обоих. Довесок накинулся на них с тростью.

— Сильнее! — завопил один из не отличимых друг от друга слуг. Под градом ударов оба кувырка­лись и катались по полу.

— Стойте! — закричал второй. — Разве так об­ходятся с верным прислужником?

Даргер и Довесок тут же переключили внима­ние на умолявшего о пощаде и дубасили его до тех пор, пока он не завыл от боли. К счастью, настоя­щий Умелый Слуга был одет в красную рубашку, доставшуюся ему от одного из родичей Огненной Орхидеи, а самозванец — в тускло-серую тунику, и различить их было проще простого.

— Прекратить немедленно! — гаркнул постра­давший гораздо более низким и повелительным, чем у Умелого Слуги, голосом. — Это приказ!

Лицо его поплыло, исказилось, и Даргер с До­веском вдруг поняли, что избивают главкома Мощ­ного Локомотива.

Довесок сунул трость под мышку и быстро от­ступил на три шага, подальше от жуткого зрелища. Потрясенный Даргер отбросил метлу. Умелый Слу­га вскочил на ноги, вздернув за собой Мощного Локомотива, с ужасом осознал, что их тела по-прежнему переплетены, и что есть сил оттолкнул его от себя.

Потеряв равновесие, Мощный Локомотив вре­зался головой в центральную стойку палатки с та­ким треском, что все, кто это услышал, содрогну­лись.

И сполз наземь.

Довесок заботливо наклонился, чтобы помочь начальнику подняться, но тот не открывал глаз.

— Умелый Слуга, — велел он, — сбегай за Злоб­ным Отморозком. А потом за Огненной Орхидеей.

* * *

Злобный Отморозок не заставил себя ждать, появившись в сопровождении Маленькой Паучихи. Проказница шмыгнула в шатер прежде, чем Дове­сок успел приказать ей держаться подальше. При виде распростертого ничком Мощного Локомотива глаза ее полезли из орбит.

— Он мертв?

— Нет, — ответил Довесок. — Но нужно убрать его отсюда, причем незаметно. Злобный Отморозок, наверняка ты не раз избавлялся от тел. Твои умения нам очень пригодятся.

— Ну... если честно, господин... — откашлялся в кулак Злобный Отморозок, — прежде такой необ­ходимости не возникало.

— Можно распилить его на куски, — предло­жила Маленькая Паучиха. — А потом вынести в ящиках.

— Внесу ясность, — рассердился Довесок. — Мощный Локомотив не умер, и я искренне желаю, чтобы он оставался живым и здоровым.

— О, — разочарованно вздохнула Маленькая Паучиха.

Между тем Даргер опустился на колени у тела Мощного Локомотива. Он уже проверил пульс, ды­хание, положил ладонь главкому на лоб — выяс­нить, нет ли жара или озноба, — а теперь снял куртку и, свернув, подложил тому под голову вместо подушки. Наконец он поднялся на ноги.

— Что ж, это многое объясняет.

— Только не для меня, — возразила Маленькая Паучиха.

— Я тоже в тупике, — признался Злобный От­морозок.

— Мы все знали, что Мощный Локомотив — лицедел. Белая Буря как-то упомянула, что родите­ли души в нем не чаяли и прочили его в шпионы. Само собой напрашивается, что идеальным подар­ком новорожденному они посчитали набор генети­ческих улучшений: гибкие пластины в череп и вир­туозный контроль над лицевыми мышцами. Одна­ко главком заставил нас поверить, что не применяет эти навыки сознательно. Его громоглас­ные заявления об отвращении к обману сами по себе были обманом, благодаря которому он, не вы­зывая подозрений, разгуливал по лагерю и из пер­вых рук узнавал о боевом духе и физической форме солдат. Очень многое прояснилось. Только... зачем ему шпионить за нами, теми, кто всегда служил ему верой и правдой?

В палатку ворвалась Огненная Орхидея. При виде павшего главкома глаза ее сузились, а волосы медленно почернели.

— Лучше бы это означало, что моего мужа ждет серьезное повышение, — обратилась она к Даргеру.

— Это вполне вероятно, — невольно улыбнулся тот. — Но сначала он должен избежать казни за нападение на старшего по званию. Как и все мы. Нужно немедленно убрать Мощного Локомотива из этой палатки, чтобы его обнаружили где-нибудь в другом месте.

— Будет проще, если он умрет, — заметила Ог­ненная Орхидея.

— Я так и сказала, — встряла Маленькая Паучиха.

— Ко всему прочему, это безопаснее. Кто знает, что он наплетет про моего мужа, когда очнется?

— Сегодня никто не умрет. Разве что вражеские бойцы. И то, не от наших рук. А теперь дайте ми­нутку подумать. — Даргер потеребил подбо­родок. — Есть! Мы устроим гулянку для Песьей Своры.

— Ур-ра! — завопила Маленькая Паучиха.

— Ты в пролете, Маленькая Паучиха, — добавил Довесок. — Гулянка только для взрослых.

От негодования девчонка всякий раз морщи­лась, делаясь похожей на мопса.

— Я достаточно взрослая для всяких гадостей. К вашему сведению, я уже...

Довесок прервал ее взмахом лапы.

— Твой отец — Мстительный Бык, верно?

— Э... да.

— Он четвертый в командовании Песьей Сво­ры, а стало быть, я должен посвящать его в любые вопросы, которые он посчитает важными. Пораз­мысли-ка над этим и, если хочешь, договаривай.

Маленькая Паучиха насупилась, но не произне­сла ни слова

— Я доверю тебе оформление. Нам понадобят­ся цветные фонарики, сколько сможешь найти.

* * *

За час правдоподобную гулянку не подготовить, но Даргер с Довеском посчитали важным как мож­но быстрее передать Мощного Локомотива в руки опытных докторов. В любом случае Песья Свора имела репутацию заядлых выпивох, о чем знал весь лагерь, хоть и была эта репутация такой же незаслуженной, как и приписываемая им воинская сла­ва. После того как они собрались в палатке у Дар­гера и подняли множество тостов за возвращение и здоровье Гениального Стратега, их нетрезвый вид никого не удивил.

Даргер, пригубив и сразу отставив в сторонку чашу с вином, распрощался с Песьей Сворой и от­правился проведать былых спутников по поездке в Благоухающее Дерево — посмотреть, как они устроились, и спросить, не нужно ли чего. А заодно обеспечить себе алиби на тот момент, как обнару­жат Мощного Локомотива, но, разумеется, это бы­ло чистейшей воды совпадением.

Тем временем Песья Свора на нетвердых ногах бродила по лагерю. В самой гуще Злобный Отмо­розок и Довесок тащили под руки Мощного Локо­мотива. Одетый как слуга, с кухонным полотенцем, наброшенным на голову, он сделался совершенно неузнаваемым.

Пошатываясь и спотыкаясь, они добрели до ле­са на краю лагеря. Здесь мужчины и женщины раз­делились и, обмениваясь непристойными шуточка­ми, поголовно засели в кустах — справить нужду. Когда с этим было покончено (они знали, что сле­дователи затеют проверку), тело Мощного Локомо­тива оставили поодаль, осторожно уложив в папо­ротник. Немного погодя, хорошенько побродив по округе, на него наткнулся Мстительный Бык.

— Эй! — закричал он. — Сюда! Смотрите, что я нашел!

Под удивленные возгласы и призывы о помощи Мощного Локомотива подняли с лесной подстилки и со всех ног потащили обратно в лагерь. Чуть по­зже им занялись доктора, и все закончилось благо­получно.

Согласно многочисленным достоверным пока­заниям, Даргер находился в совершенно другом месте, когда нашли тело Мощного Локомотива, и не был замечен вблизи леса в предшествующие ча­сы, а потому на следующий день без помех присо­единился к комиссии по расследованию. На допро­се он не преминул сыграть роль инициативного и беспристрастного дознавателя.

— По имеющимся у нас показаниям, — обра­тился Даргер к Злобному Отморозку ближе к кон­цу слушания, — один из членов вашего отряда так напился, что его пришлось нести. При этом никто не помнит, кто это был. Как ты это прокомменти­руешь?

— Знаете, господин, может, это был я, — при­знался Злобный Отморозок.

— Нет, другие видели, как ты поддерживал это­го парня.

— Тогда, может, Мстительный Бык.

— Он обнаружил тело.

— Да, точно. Помню, как он орал. Зато, как сам вырубился, не помню. Так что, кто бы это ни был, наверное, это не я.

— Ясно. Больше вопросов нет.

В ходе продолжительных дискуссий было уста­новлено, что при обнаружении жестоко избитого главкома Песья Свора, к несчастью, затоптала все вещественные доказательства. Определить, как жер­тва оказалась в папоротнике, сколько было напа­давших и прочие полезные детали, не представля­лось возможным. Дело закрыли за несостоятельно­стью улик.

Потом вызвали докторов Мощного Локомотива.

За главкомом присматривали пятеро целителей. Четверо стояли молча, а их глава, Осторожный Ста­рец, докладывал о состоянии пациента.

— Главкома Мощного Локомотива можно при­вести в чувство, — вещал доктор. — Однако в по­добных случаях травма от оживления часто стира­ет все последние воспоминания. Есть гарантирован­ный способ, при котором он очнется с нетронутой памятью, но тогда понадобится погрузить его в искусственную кому самое малое на месяц. На­сколько важно выяснить обстоятельства его изби­ения?

— Жизненно важно, — ответила Белая Буря.

Царевич Блистательный Первенец рассудитель­но кивнул:

— Кто бы ни осмелился поднять руку на глав­кома, его нужно найти, допросить под пытками и принародно казнить самым жестоким и памятным способом. Пусть это послужит предупреждением будущим преступникам.

— Я не согласен, — возразил Даргер. — Ход вой­ны гораздо важнее, чем потакание нашему при­страстию к пустым сплетням. Какая нам польза, если выяснится, что у главкома сексуальные откло­нения и тайное свидание закончилось катастрофой или что его подстерег брат какой-нибудь селянки, которую он изнасиловал, раз мы все равно остаем­ся без главнокомандующего? Нужно привести его в чувство немедленно!

В дальнем углу палатки раздался взволнованный писк. Все повернулись к Умелому Слуге.

— Досточтимые господа, приношу самые ис­кренние извинения, — покраснел тот. — У меня мелькнула интересная мысль, но она не стоит того, чтобы прерывать вашу ученую беседу. Больше вы не услышите от меня ни звука.

— Хорошая мысль званий не выбирает, — за­метил Блистательный Первенец — Она рождается, где пожелает, даже в устах слуги. Расскажи, что пришло тебе на ум.

— Славный царевич, в деревеньке неподалеку от Парчи живет женщина, известная под именем Непогрешимой Целительницы. Ее лекарские уме­ния намного превосходят познания любого докто­ра. Наверняка ей под силу быстро оживить главко­ма Мощного Локомотива, сохранив все его воспо­минания.

— Это и правда отличная мысль. Думаю, стоит ею воспользоваться.

— Как бы то ни было, — упорствовал Даргер, — мы все равно остаемся без полководца. Крайне важ­но воскресить Мощного Локомотива немедленно. Кто, если не он, будет командовать армией?

— У нас есть ты. В конце концов, разве не на­зывают тебя Гениальным Стратегом? Разве не ис­полнились все твои замыслы? Я совершенно увере­на в твоих способностях. — Белая Буря залилась легким румянцем — Я видела, как ты творишь чудеса.

— Это так, — согласился Блистательный Пер­венец — Более того, вы выигрывали битвы и брали города без единой жертвы. Подобная забота о бу­дущих подданных Тайного Императора делает честь любому командиру.

— Но... — начал было Даргер.

— Предлагаю назначить Гениального Стратега исполняющим обязанности главнокомандующе­го, — вскочил с места Стационарный Комплекс — В случае единодушного одобрения представим это решение на рассмотрение Тайному Императору. Уверен, он не замедлит его одобрить. С завтрашнего дня Гениальный Стратег возьмет на себя коман­дование армией и поведет ее в битву против Трех ущелий, стягивающих сейчас войска к столице, Перекрестку.

Все как один, кроме Даргера, встали и одобри­тельно зашумели.

* * *

Слух о том, что Даргер принял командование армией, — одобрение Тайного Императора дружно посчитали обычной формальностью, — в мгновение ока разлетелся по всему лагерю. На обратном пути к своей палатке ему пришлось вытерпеть пламен­ные поздравления тех, кому звание позволяло вы­сказаться лично, и одобрительные возгласы простых солдат, понимающих, что лучше в друзья не навя­зываться. На все это Даргер и бровью не повел — вслед понеслись восхищенные шепотки о его не­превзойденной скромности.

— Черт возьми! — выругался он, добравшись до палатки.

— Тебе стоит гордиться, — проговорил Дове­сок. — Среди военных полевое повышение в зва­нии — самая искренняя форма лести.

— Ты что, забыл? — осведомился Даргер. — Я не настоящий стратег.

— Верно, но ты кое-что получше — человек острого ума, которому не промыли мозги общепри­нятыми взглядами. Человек, который видит мир в его истинном свете. Ты уже доказал, что на голову превосходишь дельцов и монархов. Неужели не выйдет с военачальниками?

— Не слишком утешительно. — Даргер взял чашку чая с протянутого подноса. — А, Умелый Слуга!

— Господин?

— Тебе на редкость повезло — в начале драки львиная доля ударов досталась Мощному Локомо­тиву.

— Рад, что вы так думаете, господин!

— Подозрительная удача.

— О! Господин! Вы же не думаете, что я специ­ально изворачивался, чтобы попадало заведомому самозванцу? — Чистосердечием Умелый Слуга пе­реплюнул бы любого добропорядочного человека, только глаза поблескивали.

— Конечно, нет, — кисло отозвался Даргер.

Глава 9

Как наказывал Пьяный Мудрец, никог­да не предлагайте противнику сражаться на равнинной местности.

Изречения Гениального Стратега.

Следуя новой стратегии, армия Тайного Импе­ратора двигалась вдоль Длинной реки гораздо бы­стрее, чем раньше. Вместо того чтобы подчинять города, их просто-напросто обходили стороной. Через небольшие городки армия порой марширо­вала напрямую, и каждый раз при виде пауков и прочей кошмарной техники из далекого прошлого горожане в ужасе разбегались. Гениальный Стратег запретил мародерствовать, хотя чем поживиться хватало. Благодаря поддержанию дисциплины про­движение армии не замедлялось. Кроме того, он надеялся, что горожане, вернувшись домой и обна­ружив свое добро нетронутым, мирно склонятся перед Тайным Императором, когда тот завоюет столицу.

Довольно скоро армию вторжения и Перекре­сток разделяло только огромное войско Трех Уще­лий, разбившее лагерь перед городом.

На первом же совещании с командным соста­вом, присмотревшись к выражениям лиц и языку тела, Даргер понял, что генералы испытывают к нему самые противоречивые чувства; его репутация внушала им в равной степени благоговение и воз­мущение.

Без всяких предисловий он уселся за стол с кар­той и произнес:

— Я был в отъезде. Расскажите, с кем нам при­дется столкнуться.

— Начнем с того, — заговорил генерал Бронзо­вый Молот, — что Три Ущелья — страна колдунов.

— Колдунов?

— В срединных землях очень развиты биологи­ческие науки. Нужно принимать в расчет тот факт, что наши солдаты родом из провинциального цар­ства, не слишком преуспевшего в генетических ма­нипуляциях, а значит, с суеверным страхом отно­сятся к некоторым видам вражеского оружия и тактики.

— Например?

— Три Ущелья традиционно начинают битву с волны обезьян-стрелков. Как следует из названия, у этих обезьян достаточно интеллекта, чтобы управляться с огнестрельным оружием. Однако природ­ный инстинкт самосохранения у них почти заглу­шён, страх им неведом. Издалека стреляют они неважно, зато стремительно перемещаются и вбли­зи наносят огромный ущерб. Славятся тем, что од­ним своим видом заставляют во всех отношениях надежных солдат ломать строй и разбегаться.

— Такую атаку, — продолжил генерал Неизмен­ный Нрав, — обычно отражают пламенем. Обезья­ны-стрелки боятся огня и отступают. Исходя из этого, желательно поместить в авангард пару ходя­чих огненных пушек.

— Прежде чем ряды солдат сблизятся, — всту­пил в разговор генерал Неземной Красавец, — враг попытается ослабить нас осиными бомбами. Ка­ждая бомба выпускает рой разъяренных ядовитых насекомых, живущих меньше минуты. За ними последуют стаи злобных птиц, запрограммирован­ных на бреющий полет в направлении запуска и пикирование на лицо первого встречного. И с тем, и с другим можно справиться, если пустить перед главными ударными силами вражеских пленных. Или если просто принять, что определенного коли­чества жертв среди наших солдат не избежать. Что касается кавалерии, наша располагает обычными и горными лошадьми, а тяжелая кавалерия Трех Ущелий — гигантскими ленивцами, возрожденны­ми из плейстоценовых окаменелостей. Вопреки образу, наверняка промелькнувшему у вас в уме, это быстрые и сильные звери с огромными когтя­ми, размером со слона. Раненные, они впадают в бешенство и расправляются с десятками, а то и сотнями солдат, прежде чем удается их добить. Нужно рассматривать их как очередную угрозу.

— Кроме того, — добавил генерал Бронзовый Молот, — у противника есть несколько отделений ютиранозавров — плотоядных оперенных дино­завров, процветавших в раннем меловом периоде. Их воссоздали совсем недавно. Это великолепные седловые животные, известные своими огромными челюстями. Когда солдаты видят, как их товарищей перекусывают пополам, боевой дух заметно падает. К счастью, этих чудовищ меньше сотни, ибо ника­кой действенной защиты против них пока не вы­работано.

— Все, как я и ожидал, — изрек Даргер. — Бо­лее или менее. Теперь покажите, как выглядит ваш план битвы, а я дополню его своими исправле­ниями.

По знаку генерала Бронзового Молота несколь­ко младших офицеров быстро расставили на карте разноцветные фишки — полукругом городских стен Перекрестка.

— Главком Трех Ущелий, Хитрая Лиса, имеет репутацию выдающегося стратега. Сам я считаю ее выскочкой и позершей, забравшейся так высоко только благодаря... — Генерал смущенно откашлялся. — Ладно. Как видите, ее оборонительная пози­ция словно списана с учебника. Диву даешься, как банально.

Даргер кивнул с самым многозначительным ви­дом.

— Надеюсь, я не превысил полномочия, разработав новаторский подход по прорыву вражеской обороны. Я не хотел никого оскорбить. Я осознаю, что с одобрения Тайного Императора вы вправе повлиять...

Даргер нетерпеливо шевельнул рукой, чтобы генерал продолжал.

— Гм. Так вот. Как вы, несомненно, знаете, кор­пус Пауков особенно хорошо показал себя против кавалерии. Следовательно, Хитрая Лиса ждет, что мы отправим его на острие атаки. Сходным обра­зом дробящие колеса всегда вступали в битву не сразу. Однако если поставить пауков на левый фланг, а дробящие колеса — по центру... — Помощ­ники бросились расставлять на карте дополнитель­ные фишки.

Бронзовый Молот все говорил и говорил, объяс­няя порядок атаки в таких мельчайших подроб­ностях, что Даргер понимал его самое большее че­рез слово. Наконец генерал откинулся на спинку кресла.

— Как вы оцениваете мой план?

Даргер долго изучал карту молча. Когда вышли все мыслимые сроки, он по-прежнему размышлял.

— Господин?

Не говоря ни слова, Даргер вскинул руку. И с каменным лицом продолжил буравить взглядом карту. Генералы за столом начали переглядываться. Наконец, когда даже посыльные спрашивали себя, не взорвется ли Гениальный Стратег вот-вот от гне­ва, он воскликнул:

— Как удивительно! Ваш планполностью сов­падает с моим!

— Правда? — поразился генерал Бронзовый Молот.

— Да. Только вы лишь надеетесь на результат, а я с математической достоверностью знаю, что мы добьемся успеха.

Вернувшись в свою палатку, Даргер тяжело опу­стился в кресло.

— Довесок, я заключил сделку с дьяволом. Те­перь наш путь лежит через преисподнюю. Увы, на роль капитана и штурмана у тебя есть только я.

— Обри, ты себя недооцениваешь, — утешил его Довесок. — С чего ты взял, что генерал или да­же главком даст фору мастеру тайных наук? Разве их цели отличаются? Обоим поручено избавить не­знакомых людей от того, что те уступать не хотят, в нашем случае — наличности, в случае генерала — территорий. На время аферы все законы морали отменяются. А в конце приз достается тому, кто в критический момент не теряет головы. Если исто­рия нас чему-то учит, то этим человеком неизбеж­но оказываешься ты. Считай, что с Тремя Ущелья­ми ты просто проявил опрометчивость. Мы обязательно одержим победу.

— О, господин! — воодушевленно закивал Уме­лый Слуга. — Разве я не говорил, что вам улыбается само Небо? Сотню раз я видел тому подтвер­ждение. Вы добьетесь успеха при любых условиях.

* * *

Как бы то ни было, в ту ночь Даргеру не спа­лось. Когда снаружи наконец послышалось звяканье сбруи и перестук копыт, он выпрыгнул из койки и, отвергнув помощь Умелого Слуги, поспешно натя­нул одежду.

У входа в палатку поджидала Маленькая Пау­чиха, держа в поводу Лютика.

— Ну, дружище, сегодня поскачем на войну, — сообщил Даргер жеребцу, забравшись в седло.

Тот повернул голову и боднул хозяина клювом.

— Да тебе, похоже, не терпится, — уныло по­дивился Даргер.

— Дассс! — замотал головой Лютик.

— Хотел бы я сказать то же самое.

Сделав знак Песьей Своре подъехать ближе, на­сколько позволяли лошади, Даргер тихо обратился к Довеску:

— Сегодня я не случайно сделал тебя своим те­лохранителем. Возможно, мы выиграем эту битву, тогда нет никаких проблем. Но также возможно, что мы проиграем. В этом случае нам наверняка не сносить головы от рук собственных солдат. Поэто­му, если удача повернется спиной, мы должны быть готовы сбежать в любой момент. Это ясно?

Даже в тусклых предрассветных сумерках воло­сы Огненной Орхидеи сияли удивительно ярко.

— Моя семья знает не только как делать ноги, но и когда, — успокоила она — Держитесь нас, мы вас убережем.

— Ххдасс!

— Твоя армия ждет, — слегка поклонился До­весок.

В окружении новой стражи Даргер направился к собравшейся армии. Им овладела привычная смесь страха и неуверенности в себе. Он испытывал огромную жалость ко всем, кого сегодня убьют или покалечат. Некоторые окажутся его знакомыми. Все до единого — слишком молодыми, чтобы уми­рать.

Однако, пока Даргер прокладывал дорогу через серые шеренги выстроившихся для битвы мужчин, животных и машин, в его груди зародилось необыч­ное ликование. Сегодня он наконец станет тем, кем столько раз притворялся, — человеком действия. Он столкнется с опасностью, а то и с гибелью, зато воз­главит тысячи солдат и сразится в игре не на жизнь, а на смерть за высшую из возможных наград с исключительным противником. Страх никуда не исчез, но теперь его заслонило стремление поскорее взяться за дело.

Песья Свора двигалась сквозь притихшие ряды пехоты, кавалерии, ударных частей Белой Бури. Во­еначальники, поджидавшие во главе армии, встре­тили Даргера торжественным молчанием.

— Вы произнесете речь? — спросил генерал Бронзовый Молот.

Даргер кивнул. Белая Буря приказала своему водителю развернуть экскаватор, и забравшегося в ковш Даргера медленно подняли высоко в воздух. Теперь его видели все головорезы, хулиганы и па­триоты армии Тайного Императора. Даргер скольз­нул взглядом по обращенным кверху лицам и по­чувствовал, как чужие страхи и надежды вливаются в него, наполняя энергией. В тот миг ему вспомни­лись школьные годы в Англии, и вдохновленный классиками британской риторики он раскинул ру­ки и прогремел:

— Кто здесь обретет бессмертие? Говорю вам: никто из вас, стоящих передо мной сегодня, не ум­рет, ибо выжившие будут благоденствовать, а остальные — вечно жить в памяти своей призна­тельной родины, на протяжении поколений, до скончания времен. Я не алчу золота, богатых одеяний, роскоши. Мое единственное желание — служить императо­ру. Моя единственная гордыня — смиренность в служении. Лишь до одного я жаден: хочу, чтобы весь мир узнал о том, что я исполнил свой долг. Сегодня я буду сражаться и проливать кровь бок о бок с моими детьми, ибо все вы мне как сыновья и дочери. Если бы я вас не любил, то прогнал бы прочь, чтобы оставить всю заработанную славу себе. Но эту славу мы разделим поровну. Те, кто пе­реживут битву и вернутся домой, будут до самой смерти праздновать этот день, хвастать шрамами и заставлять внуков по новой выслушивать набив­шие оскомину истории. Аристократы в Мире, Пар­че и Благоухающем Дереве проклянут себя за то, что проспали эту битву. Нас мало... нас мало, но, к счастью... мы братья по оружию... — Даргер замолк, подыскивая слова, и наконец, не придумав ничего лучше, завопил во все горло: — Эй, вперед, обезья­ны! Или вы хотите жить вечно^[42]?

Солдаты ответили оглушительными воплями. Водитель экскаватора начал опускать ковш, и на полпути вниз Даргер проворно спрыгнул на землю.

— Живо! — поторопил он стоящего поблизости генерала Неземного Красавца. — Наступаем, пока эти болваны не опомнились.

Офицеры прокричали приказы, распоряжения отправились по рядам. Ворчание моторов перешло в рев. Под скрежет шестерней и грохот барабанов армия пришла в движение. Даргер ехал впереди, хотя почти не сомневался, что настоящие генералы руководят войсками с тыла. Он намеревался покра­соваться с самым геройским видом, а когда пока­жется враг, приотстать.

Когда вдалеке замаячили стены Перекрестка, никакой армии перед ними не оказалось. Сощурив­шись, Даргер попытался разглядеть в тенях и бли­ках вражеских солдат, но не вышло. Только не­сколько разведчиков на резвых лошадях скакали к нему во весь опор.

— Что, черт побери, здесь происходит? — пробормотал он и взмахом руки приказал остановить­ся. Непредвиденная остановка была для армии пpoцессом медленным и неуклюжим. Замерев, Даргер смотрел на приближающихся вестников.

Разведчики на взмыленных, загнанных до полу­смерти лошадях не заставили себя ждать. Как вы­яснилось, ночью враги свернули лагерь и отступили. Перекресток стоял незащищенным, а городские ворота — широко распахнутыми.

Наведавшиеся в Перекресток разведчики доло­жили, что вражеских солдат и след простыл. Даргеру не осталось ничего иною, как въехать в город. Бросив военные машины за воротами, главарх Бе­лая Буря присоединилась к Гениальному Стратегу и Песьей Своре.

— Может, главком Хитрая Лиса применила стратагему «Пустой город»? — задумалась она. — Хотя, как ни крути, смысла нет.

Даргер промолчал, но краем глаза заметил, как Довесок тайком толкнул локтем Огненную Орхи­дею. Та, в свою очередь, подъехала ближе к Белой Буре и спросила:

— Простите мое невежество, главарх Белая Бу­ря. Вижу, мой муж и Гениальный Стратег отлично вас поняли, но... О какой стратегии вы говорили?

— В эпоху Троецарствия жил великий полково­дец Чжугэ Лян, известный своими многочисленны­ми уловками и хитростями. Однажды ему при­шлось удерживать город всего с горсткой солдат. Надвигалась многотысячная вражеская армия. Он приказал распахнуть ворота и очистить прилежавшую площадь. Все знамена сняли, горожанам веле­ли сидеть по домам и не шуметь. К своему изумле­нию, нагрянувшие враги обнаружили незащищен­ный город и отправили несколько солдат на разведку. Разведчики, в свою очередь, обнаружили пустую площадь без малейших признаков жизни, только Чжугэ Лян сидел на балконе, наигрывая на музыкальном инструменте. Он ничем не показал, что заметил гостей, хотя как такое возможно? Ког­да разведчики доложили командиру об этой стран­ной сцене, тот приказал играть отступление. Наслышанный о Чжугэ Ляне, он решил, что впереди западня, и не пожелал в нее угодить.

— Понятно.

— Но к нашей ситуации это не применимо. Три Ущелья собрали огромную армию. Хитрой Ли­се, несмотря на славу, не тягаться с Чжугэ Ляном. Да и мы не повернем назад.

Они миновали городские ворота. Даргер заме­тил, что флагштоки пустуют. Вокруг площади без­молвно высились дома, за окнами никто не дви­гался.

На дальнем конце площади их поджидала деле­гация из двенадцати человек. Они стояли так не­подвижно, что почти сливались с окружающей об­становкой. Безобидней существ Даргер в жизни не встречал: невысокие, пухленькие, круглолицые, ро­зовощекие. И мужчины, и женщины улыбались, хотя, чтобы различать их, пришлось бы хорошень­ко приглядеться.

Делегация пересекла площадь. В последний мо­мент Даргер осадил горного жеребца и грозно уста­вился на человечков.

— Назовитесь!

— Мы жизнелюбцы. Мы хотим передать вам власть над городом, господин, — сказала старшая.

— Кто?...

— Нас лишили воображения. Мы не можем ни ослушаться, ни солгать. Это делает нас идеаль­ными чиновниками. Мы поступаем так, как нам говорят, потому что не способны представить ничего другого. Мы говорим только правду, пото­му что недостаточно изобретательны, чтобы сол­гать. Я слышала, что некоторые считают, будто мы мыслим буквально, но не понимаю, что они имеют в виду.

— Наверное, нелегко вам живется, — заметила Белая Буря.

— Напротив, благородная госпожа. Я ем одну и ту же пищу трижды в день, и так весь год, потому что она дешевая и питательная. Мне это не надое­дает: я не могу представить, что хочу чего-то друго­го. Так же обстоит дело и со всем остальным, на­чиная с одежды и заканчивая жильем. Я всегда довольна тем, что имею.

Ее спутники согласно закивали.

— Мы выполняем все функции городских вла­стей, кроме принятия решений. Просто скажите нам, что нужно сделать, и мы обо всем позабо­тимся.

— Но ведь у вас не хватит воображения пере­вести абстрактный приказ в конкретное дейст­вие, — возразил Довесок.

— У нас есть инструкции на любой случай, го­сподин. Много-много инструкций.

— Вам приказали отчитаться перед нами? — спросил Даргер.

— Разумеется, господин. Нам самим это никог­да бы не пришло в голову.

— Кто вам приказал?

— Главком Хитрая Лиса, господин.

— Зачем?

— Понятия не имею, господин, — просияла ма­ленькая полная женщина.

* * *

Жизнелюбцы сдержали слово и предоставили захватчикам все ресурсы Перекрестка. Производи­лась ткань для пошива новой формы и починки старых палаток; Тайному Императору, а также его свите и советникам выделили роскошные покои; из казавшихся бездонными хранилищ поступали в из­бытке бечева, фураж и продовольствие. Однако, когда Даргер затребовал золото, серебро и драгоценные камни, ему терпеливо объяснили, что все ценности помещены на хранение и получить их можно только по истечении полного месяца.

— А вот тогда, — успокоил его один из взаимо­заменимых жизнелюбцев, — сколько захотите, столько и возьмете. Конечно, после подписания и заверения надлежащих форм.

Еще больше настораживало то, что в Перекрестке осталось огромное количество боеприпасов и огнестрельного оружия и от захватчиков их никто не прятал. Городской арсенал в два счета возместим все, что было затрачено на завоевание страны.

— Это лишено всякого военного смысла, — об­ронил Даргер, беседовавший с Довеском в новом штабе в башне Желтого Журавля. — Даже мне это ясно. Огромная армия Трех Ущелий уступила сто­лицу, когда у них были все основания надеяться ее защитить. Они отдали нам контроль над половиной своей территории, хотя ее покорение обошлось бы нам недешево. Они бросили множество ценных ресурсов, которые могли легко уничтожить. Это неразумно. Что-то здесь не чисто.

— Согласен. Но что?

— Уверен, скоро мы это выясним А пока я опа­саюсь, что главком Хитрая Лиса недаром носит свое имя.

— Кстати, об именах... — протянул Довесок. — Умелый Слуга! Налей два бокала вина. Нет, три, один для тебя. Я хочу выпить за Гениального Стра­тега.

— По какому поводу? — удивился Даргер.

— Мой дорогой друг, неужели ты не заметил? Ты только что завоевал свой первый город!

* * *

Тайный Император, судя по всему, уединив­шийся с Невестой Феникса, носу не казал наружу: приказов не поступало, совещаний не проводилось. Мощный Локомотив по-прежнему лежал в коме. Белая Буря разрывалась между машинами и новым возлюбленным, царевичем Блистательным Первен­цем. Это означало, что, с практической точки зре­ния, Даргер руководил и армией, и покоренным городом. Впрочем, когда дело касалось важных во­просов, он едва не сходил с ума. В пыльном зале, полном вежливых розовощеких ничтожеств, ему сказали, что да, он может обложить налогами го­рожан Перекрестка, чтобы возместить расходы на завоевание, — но закон вступит в силу только через тридцать дней. Да, он может одолжить денег в го­родской казне в счет будущих налоговых поступле­ний — но получит их только по истечении полного месяца. Да, он может изъять ценности у богачей — но они пролежат четыре недели в хранилище, пока не закончится оформление документов. Жизнелюбцы были только рады вытащить с бесконечных по­лок и представить на суд Даргера все свои правила и ограничения.

— Как видите, господин, наши руки связаны, — сказал один.

— До городской казны добраться не проще, чем до наших мозгов, — добавил другой.

— Но если у вас возникнут другие идеи, мы с радостью проверим по нашим справочникам, до­пустимо ли это, и если да, то на каких условиях, — предложил третий.

Даргер развернулся на каблуках и бросился прочь из зала.

* * *

Взбешенный Даргер прокладывал себе путь че­рез людные улицы Перекрестка, не стремясь в ка­кое-то определенное место, а просто выпуская пар. Вскоре он понял, что случайно забрел в промыш­ленный район на берегу Длинной реки. Здесь рас­положилось множество фабрик и кузнечных цехов: они использовали энергию воды и не брезговали удобной возможностью сбрасывать мусор в реку. Всю округу заполонила дивизия Саперов и Археологов. На каждой верфи и каждом пустыре бри­гады рабочих чинили пострадавшую военную тех­нику.

Даргер перегнулся через забор металлоломной площадки и завязал разговор с крепкой женщиной, надзирающей за ремонтом. Рабочие плющили мо­лотами железные листы и накладывали заплаты на пробоины в дробящем колесе.

— Почему ты не в форме? — спросил он.

— Я никогда ее не носила, — ответила женщи­на. — Жизнелюбцы направили всех городских ме­хаников работать на захватчиков. Платят мне не меньше, чем в мирное время, я довольна. В этом вся прелесть нашей формы правления.

— Пожалуйста, объяснись.

— Завоеватели приходят и уходят. Порой Пе­рекресток — независимый город-государство, иног­да — часть большой конфедерации. В обоих случа­ях городом руководят лишенные воображения и неподкупные чиновники, а потому повседневная жизнь не меняется. Вы скажете, что сейчас мы под властью врага. Но это с какой стороны посмотреть. Все идет своим чередом, вот у нас и не возникает желания противостоять иноземному тирану. Тот, в свою очередь, сталкивается не с враждебным отпо­ром, а с послушанием и не стремится наказать нас, как это было с речными городками с более тради­ционным управлением. В этом смысле Перекресток держит оборону. А теперь прошу меня извинить. Нужно отчитать вон того болвана-подмастерья, ко­торый лупит по листу жести, словно это железо.

Женщина-мастер отвернулась и завопила на ра­бочего.

Настроение Даргера заметно улучшилось. Он размышлял о том, что, если отправить самых бога­тых горожан на общественные работы (например, мести улицы или чистить уборные), они тут же по­несут взятки клану Огненной Орхидеи, чтобы из­бежать грязного труда, как вдруг...

Бабах!

Обернувшись, он увидел, что в склад металлоло­ма врезался паук. Стена обрушилась, да и сам паук сильно пострадал. Три лапы с одной стороны и од­на с другой тщетно пытались приподнять кабину. Из трещин в металлическом корпусе хлестала жид­кость.

Отовсюду сбегались рабочие. Какой-то юноша запрыгнул в кабину и отключил паука. Тот, шипя гидравликой, осел на землю.

Даргер помог женщине-мастеру вытащить ру­левого из машины. Глаза солдата были открыты, взгляд казался осмысленным.

— Ты ранен? — спросил Даргер.

Парень обдумал вопрос.

— Нет.

— В шоке?

— Немного.

Мастер вклинилась между Даргером и солдатом:

— Как тебя зовут? Что случилось?

— Сержант Яркий Успех, корпус Удачливых Пауков. Мне приказали привести моего паука в это место для устранения мелких повреждений.

— И что потом?

— Паук врезался в стену.

— Твой паук врезался в стену, — повторила женщина.

— Да, госпожа.

— Ты отвлекся? Машина засбоила?

— Нет.

— Тогда почему ты просто не остановился?

Парень казался сбитым с толку.

— Никто не сказал мне остановить паука. Толь­ко привести сюда.

Во время разговора Даргер внимательно при­смотрелся к лицу сержанта. Лоб Яркого Успеха слегка поблескивал от пота, щеки горели ярким румянцем.

— У него лихорадка, — заключил Даргер. — Нужно немедленно послать за доктором.

Прибывшие доктора ничему не удивились.

— Вчера было три таких случая, — сообщил один из них. — Сегодня уже одиннадцать. Это клас­сическое распространение заразной болезни. Страшно подумать, что будет завтра.

— Каковы симптомы?

— Все начинается с легкого жара. Вскоре он проходит, но румянец сохраняется. Других физиче­ских симптомов нет. Однако болезнь заставляет своих жертв мыслить крайне буквально. Если при­казать им выкопать траншею, они не остановятся, даже если задание явно выполнено. Поперек доро­ги... внутри дома... по речному дну... Никакая глу­пость не кажется им слишком нелепой. Их сужде­ния всякий раз сомнительны. Физически они здоро­вы, но мы госпитализируем всех заболевших: просто безопаснее, когда они не путаются под ногами.

— То есть можно сказать, что жертвы болезни ведут себя так, словно лишились воображения? — спросил Даргер.

— Именно, господин! В самую точку.

* * *

— Ублюдки! Вы мне солгали! — ревел Даргер.

Жизнелюбцы объясняли, что иерархии у них нет, только определенные обязанности, и потому нет разницы, с кем из них иметь дело, но Даргер все равно приказал привести ту дюжину, что приветствовала его у ворот Перекрестка. Ему нужно было сорваться на ком-то конкретном.

Они встретились в зале для совещаний с лакированными стенами и огромным древним столом из хрома и стекла. За стол никто не сел. Даргер в гневе расхаживал взад-вперед, а жизнелюбцы были рады и постоять.

— Мы не умеем лгать, господин. Это исключено.

— Вы утаили информацию, что одно и то же.

— Нам многое известно, господин. Невозможно рассказать все сразу. Спрашивайте, о чем хотите, и мы сообщим все, что знаем.

— Расскажите-ка о болезни, которая вспыхнула среди солдат Тайного Императора, но, как мне до­ложили, не затронула жителей города. От нее на щеках румянец, и жертва полностью лишается во­ображения.

— Это жизнелюбивая инфекция — специали­зированный вирус энцефалита, поражающий опре­деленные области в новой коре, таламусе и заты­лочной коре головного мозга. Доктор Скромный Благотворец разработал ее сто пятьдесят лет назад но требованию отцов-основателей города. В моло­дости Скромный Благотворец был ничем не при­мечательным студентом, но после случайной встре­чи с престарелым философом Строгой Черепахой, который...

— Стоп. Почему заражаются только наши сол­даты?

— Когда главком Хитрая Лиса узнала о вашем приближении, весь город, кроме, разумеется, нас, вакцинировали.

— Эта вакцина — где она? Ее запасов хватит защитить тех солдат, что еще не заболели?

— Главком Хитрая Лиса забрала с собой почти всю вакцину. Оставалось всего несколько доз. По ее приказу мы подсыпали их в чай, который подавали Тайному Императору и его старшим офицерам.

— Зачем она это сделала?

— Она не объяснила, господин.

— Эту вакцину можно изготовить?

— Без сомнения, господин. Технология изучена досконально.

— Ну вот, так-то лучше! Вызывайте генных ин­женеров.

— Они не здесь, господин. Главком Хитрая Ли­са забрала их с собой. Она сказала, что, когда нас о них спросят, мы должны передать, что как в горо­де, так и во всей округе не найдется ни одного че­ловека, который мог бы вам помочь.

— Это правда?

— Да, господин.

— Я начинаю ненавидеть и презирать главкома Хитрую Лису почти с той же силой, с какой уважаю и восхищаюсь ею, — фыркнул Даргер. — Оставила ли она вам другие указания?

— Да, господин. Она просила вручить вам письмо.

Жизнелюбец протянул конверт. Даргер вытащил и развернул послание:

«Приветствую главкома Мощного Локомотива, главарха Белую Бурю, иноземца, называющего себя Гениальным Стратегом, и/или остальных при­хлебателей подлого захватчика, ошибочно считающего себя императором.

К настоящему времени вы не могли не понять, что я превратила Перекресток в ловушку для ва­шей армии, выбраться из которой будет гораздо сложнее, чем в нее угодить. В зависимости от то­го, как быстро открылась правда о насланной мною эпидемии, вы можете знать, а можете и не знать, что войска, рассеявшиеся перед вами, как листья на ветру, твердым шагом приближаются к городу и что речной флот, которого вы и в глаза не видели, плывет вверх по реке, дабы перекрыть водные пути отступления. Когда жизнелюбивая чума превратит вашу армию в совершенно безобидное сборище, я войду в город и приму вашу капитуляцию.

Возможно, вам кажется, что удастся пробить­ся из города силой. Я бы не советовала. Жизнелюб­цы годами учились обходиться без воображения. Я насмотрелась на поведение зараженных солдат, и зрелище это не из приятных. Если вы сомнева­етесь в моих словах, проверьте сами.

Из милосердия к вашим рекрутам я не буду су­дить их за участие в этой войне, а разрешу про­должить службу под моим командованием. Одна­ко те люди, в чьих головах родился замысел посяг­нуть на суверенитет Трех Ущелий, должны предстать перед военным трибуналом. Я прика­зала, чтобы последние дозы вакцины тайно под­мешали в пищу ваших старших офицеров. Пока жизнелюбивая чума делает свое дело, поразмыш­ляйте о будущем.

Наслаждайтесь последними деньками своей жизни.

Главком Хитрая Лиса На службе Трех Ущелий»

— Интересно, а еще хуже бывает?! — застонал Даргер, опустив письмо.

— Конечно, бывает, господин, — отозвался жиз­нелюбец. — Хоть мы и не можем этого представить.

Глава 10

Однажды Воинствующему Псу во главе малочисленного отряда солдат предстояло сразиться с огромной армией. Заметив, что его люди не слишком рвутся в бой, он остановился помолиться в небольшом храме...

— Трижды брошу я кости — пошли мне знак об исходе битвы, — воззвал он к Небу.

Трижды бросил он кости, и трижды вы­пали шестерки. Весьма воодушевившись, солдаты бросились в бой и одержали победу.

Позже Воинствующий Пес позволил одному из солдат осмотреть те самые куби­ки из слоновой кости. Сколько бы их ни бросали, всегда выпадали шестерки.

— Все дело в отваге! — воскликнул Во­инствующий Пес. — И в капельке свинца.

Подвиги Воинствующего Пса.

Во всем Перекрестке не было покоев роскош­нее, чем в башне Желтого Журавля. Это знамени­тое сооружение возвели в эпоху Троецарствия, ты­сячи лет назад. Войны и пожары уничтожали баш­ню множество раз, но ее всегда отстраивали заново, хоть и не обязательно на прежнем месте. Последний раз это случилось во времена Утопии. Даргер ожидал контратаки противника с тех самых пор, как был взят город, и специально устроил штаб в башне, понадеявшись, что армия Трех Ущелий не станет сломя голову бросаться на штурм известной достопримечательности. Считалось, что где-то в башне живет Тайный Император со свитой. Второй этаж достался Белой Буре. Этажом выше разме­стился Даргер, будучи третьим по значимости че­ловеком после императора (тем более что Мощный Локомотив по-прежнему лежал в коме). Однако Довесок нашел друга не в покоях, а только на са­мой крыше.

День выдался холодным и хмурым, с неба моро­сил дождик. Даргер стоял, заложив руки за спину, и молча смотрел на темную туманную реку внизу.

— Давным-давно, — произнес он, — поэт Ли Бо поднялся сюда, дабы сочинить поэму, и обнару­жил на стене самое известное стихотворение Цуй Хао — «Башню Желтого Журавля». Уверившись в том, что никогда ему не добиться подобного совер­шенства, он удалился, удрученный и побежденный. Позже он все-таки сочинил здесь не менее великое стихотворение. Ли Бо слыл весельчаком и выпиво­хой, а вот его лучший друг, поэт Ду Фу, был его полной противоположностью — пессимистом и меланхоликом. Мне нравится думать, что именно Ду Фу, заглянувший в недоступные Ли Бо глубины Уныния, убедил друга вернуться и пером побороть­ся с безнадежностью.

— Не слишком ли обреченное у тебя настроение, дружище?

— Нам грозит верная смерть и неминуемое по­ражение. Остается надеяться лишь на то, что не­предвиденные и трагические повороты событий поджидают не только отдельных людей и их друзей, но и их врагов.

— Мы и не в таких переделках бывали.

— Я позволил главкому Хитрой Лисе провести себя как ребенка. Ее коварство как раз под стать Гениальному Стратегу, если бы только этот сукин сын существовал на самом деле. Хитрая Лиса до­ждется, пока мы совсем обессилим, и явится по­кончить с нами. Избавиться от высшего командования, в том числе и от нас, будет для нее проще, чем прихлопнуть муху.

— Обри, прости, что спрашиваю, но... чем это ты занят?

— Накручиваю себя, — осклабился Даргер. — Я как крыса, лучше всего сражаюсь, когда меня загоняют в угол и все кажется безнадежным. — По­сле паузы он добавил: — Как там поживает твоя новая семья?

— Не слишком хорошо. И Ужасный Надоеда, и Злобный Отморозок заразились, но за ними уха­живает Огненная Орхидея. Она запретила мне приближаться к членам клана. Говорит, что хочет огра­дить меня от эпидемии, чтобы я мог найти лекар­ство, но мне кажется, она просто пытается меня защитить. Вся ирония в том, что я почти наверняка невосприимчив к заразе. Редкие болезни действуют одновременно и на людей, и на собак.

— Значит, на твоих родичей можно не рассчитывать, если придется спасаться бегством?

— Увы, нет.

Даргер вздохнул и повернулся спиной к реке.

— От тебя так и веет целеустремленностью. За­чем ты меня искал?

— Чтобы передать, что Белая Буря хочет видеть нас обоих. Говорит, это важно. Но ничего больше.

* * *

Пока они шли по Перекрестку, Довесок пора­зился контрасту между радостными лицами мест­ных жителей и угрюмыми физиономиями солдат императора. Казалось, что настроение города меня­ется вместе с его запахами: от корзин с сухофрук­тами и специями в продуктовых лавках до свежего помета и застаревшей крови на птичьем рынке, от еды, шипящей на угольных жаровнях в ресторанах, до бочонков с использованным кухонным жиром, дожидающихся мусорщиков в переулках за ними. Он и Даргер остановились полюбоваться двориком, который какой-то мужчина украшал фонариками и цветами.

— Я готовлюсь к восьмидесятилетию матери, — пояснил хозяин, спустившись с лесенки. — Друзья и родственники съедутся на праздник со всей округи.

— Разве им не помешает война?

— Ничуть. Армия Трех Ущелий не препятству­ет перемещениям — скорее, наоборот, способству­ет, очищая дороги от бандитов. Конечно, они про­веряют всех, кто проходит через подконтрольные земли, чтобы из Перекрестка не ускользнули тайком ни солдаты, ни оружие. Но все это мелкие неудобства. Захватчики тоже досматривают всех, кто прибывает в город.

Даргер и Довесок отправились дальше мимо чайных столиков, бочонков с сушеным табаком, мусорных баков, чанов с кипящим бельем, проли­того пива. У одной таверны пришлось ненадолго остановиться: внутри вспыхнула драка между сол­датами в увольнении и местными хулиганами.

— Такое всегда случается, когда приходит чу­ма, — заметил тощий дряхлый торговец винарбузами. Лицо у него (или у нее) походило на лоскут старой лошадиной кожи. — Особого вреда не будет. Ну, может, выбьют пару зубов или глаз, оторвут палец-другой. Ну, там, ногу. Это всегда можно от­растить заново.

Сушильные стойки с рыбой, речной ил, едкие кошачьи метки, горячие сдобные булочки, недавно политый папоротник, пудра и духи, гадкий запах ферментированного соевого творога. Когда они проходили мимо борделя, из двери вывалились и едва не сбили их с ног двое пьяных молодых солдат.

— Постыдились бы матерей захаживать в по­добные заведения, — укорил их Даргер.

— Раньше меня было не заманить в эти прито­ны — боялась подцепить заразу, — отозвалась одна из девушек. — И что взамен? Все равно заболею, только удовольствия не получу. Вот я и решила это дело исправить.

— Вряд ли я еще увижу мать, — дерзко заявила вторая. — А значит, буду поступать, как пожелаю. Не важно, что она подумает, — она никогда не уз­нает, что я вытворяла с теми красавчиками.

Перец, деготь, консервированные шкуры, актив­но растущая плоть клонированной зебры, обогре­ваемые полотняные палатки, мази, кучи медицин­ских отходов. Даргер с Довеском шагали но улицам, попутно собирая информацию и наблюдая за жиз­нью и простыми радостями горожан и за грубо­стью и страхом захватчиков. Казалось, что городов два и один накладывается на другой.

В надлежащий срок они добрались до здания времен Утопии, расположившегося на берегу реки по ту сторону городских стен. Как и большинство подобных зданий, оно было огромным и неукра­шенным. Археологи Белой Бури опустошили его и выскоблили дочиста. Прежде чем войти, Даргеру и Довеску пришлось напялить белые лабораторные халаты, перчатки, стерильные тряпичные башмаки поверх обуви, шапочки на волосы и маски, закры­вающие нос и рот. Провожатый, одетый точно так же, завел их внутрь. Перед ними предстал источник света, защищенный огромными, плотно пригнан­ными панелями из стекла. Такое стекло не умели делать уже много веков. В середине светящегося круга ослепительно сверкал бронзовый корпус феникс-установки. Вокруг были аккуратно разложены металлические детали — все безукоризненно чи­стые и, на взгляд Довеска, совершенно загадочные. За ними высилась груда свинцовых кирпичей, по легенде, защищавших людей от тех частей установ­ки, что убивали издалека, тихо и незаметно. Эти части, по всей видимости, располагались за кирпи­чами.

От подножия установки поднялась с корточек высокая, стройная фигура в лабораторном халате.

— Господа. Как хорошо, что вы пришли.

— Вы посылали за нами, и вот мы здесь, — про­изнес Даргер с заминкой в голосе. Несмотря на маску, Белая Буря выглядела сногсшибательно. Зная, как завораживает друга женская красота, Довесок легко мог представить, о чем тот сейчас думает. — Надеюсь, вы в добром здравии.

— Естественно, — пожала плечами она — С са­мого детства у меня было две мечты. Первая, как почти у всех девочек, — чтобы в меня влюбился прекрасный царевич. Благодаря тебе эта мечта сбы­лась. Огромное спасибо. Вторая, более важная, — возродить замечательные машины прошлого. Бла­годаря покровительству Тайного Императора уже удалось и это. Перед вами венец моей работы. За­кончив с ним, я смогу умереть спокойно.

— Думаю, это вовсе не обязательно... — начал было Даргер.

— Вы говорили, что феникс-установка не рабо­тает, — перебил Довесок.

— Это так. Но ее можно восстановить. Посмо­трите, она в отличном состоянии. Утопиане умели создавать оружие на века. Конечно, нужно заме­нить кое-какие провода, но с этим у моей команды проблем не возникнет. На мой взгляд, вот единст­венная трудность. — Белая Буря подняла с пола контейнер. — Внутри газ под названием тритий. Вам наверняка известно, что его период полураспа­да составляет 12,3 года и применяли его для тер­моядерного синтеза. Даже когда установка была новехонькой, газ требовалось регулярно обновлять. Сейчас он довольно инертный. Мы уперлись в эту загвоздку с самого начала, но моим людям...

Даргер вскинул руку.

— Стоп. По отдельности я понимаю каждое слово, но вот общий смысл...

— Во времена Утопии эти знания были доволь­но распространенными, — заметила Белая Буря. — Ты вроде заявлял, что вы выросли в ту эпоху. Стран­но, что ничего не понимаешь. Если только вы и правда те, за кого себя выдаете.

— Подобно Древнему Мастеру Дедуктивного Мышления я считаю мозг местом, которое каждый заполняет по собственному выбору. Болван тащит туда что ни попадя и, когда нужно извлечь из па­мяти что-то конкретное, не может разобраться в своем бардаке. Мудрец откладывает про запас лишь то, что поможет ему в работе, но делает это усерд­но и скрупулезно. Для меня жизненно важны во­просы стратегии, а вот вертится Земля вокруг Сол­нца или Солнце вокруг Земли, меня совершенно не волнует, и потому я не считаю нужным это знать.

— Давайте вернемся к прежней теме, — при­звал Довесок. — Получается, вы вот-вот вернете к жизни Невесту Феникса?

— Мы все ближе к цели.

— Вот почему вы нас вызвали? Чтобы мы стали свидетелями вашего успеха?

— О, нет, — покачала головой Белая Буря. — Я просто подумала, что вам будет интересно. А выз­вали вас сюда, потому что с вами желает говорить Тайный Император. Он в соседней комнате.

С тех пор как разразилась эпидемия, Тайного Императора не видел никто, кроме личных слуг, и, насколько было известно Довеску, никто не удоста­ивался его приглашения. Ходили упорные слухи, что он проводит время в обществе будущей невесты (о которой слышали все, но лишь избранные знали правду) в башне Желтого Журавля. Но, как и всег­да, настоящее местонахождение императора было самым охраняемым секретом во всем царстве.

И вот, просто войдя в соседнюю комнату, Дар­гер и Довесок оказались наедине с Тайным Импе­ратором.

Небольшое помещение было со вкусом обстав­лено. Мебель, судя по виду, вполне могли изготовить как недавно, так и тысячи лет назад. На красно-черных лакированных панелях, висевших на стенах, сплетались золотые фениксы и драконы — символы благочестия и императорской власти. Лицо импе­ратора привычно пряталось за платком и темными очками. Он притушил масляную лампу и отложил книгу, которую читал, на приставной столик.

— Можете снять халаты и защиту. — Тай­ный Император размотал платок. Поверх легли очки. — Они обязательны для древних очиститель­ных ритуалов, связанных с феникс-установкой, но не здесь. — Он махнул рукой на пару кресел. — Присаживайтесь. Мы же как-никак друзья. — Он рассмеялся. — О, видели бы вы свои лица!

Они сели: Довесок с осторожностью, подобаю­щей офицеру среднего ранга, Даргер с безразличи­ем мудреца.

— Зачем вы нас призвали, ваше величество? — спросил Даргер.

— Мне известен ваша секрет, — хитро улыбнул­ся Тайный Император. — Вы вовсе не бессмертные, как заявляете.

По спине Довеска пробежал холодок.

— Что?

Даргер, не выходя из образа, сохранял невозму­тимость, хотя наверняка его переполняли эмоции.

— Вы боги. Ясное дело, младшие! Но тем не менее. Разве для того, чтобы завоевать трон Дракона, посла­ли бы мне на помощь менее значимых существ? Ко­нечно, нет. Воинствующий Пес, с твоей стороны было весьма умно объявить себя богом на рынке в Парче, а потом сознаться мне, что ты просто выходец из утопианских лабораторий. Любой другой попался бы на твою удочку. Но я вижу любые уловки насквозь, ка­кими бы изощренными они ни были.

— Ваша проницательность, как обычно, не зна­ет границ. — Даргер сложил указательные пальцы домиком и прикоснулся ими к губам. — Но мы не вправе обсуждать эти вопросы. На нас наложены ограничения силами, более великими, чем даже мы сами.

— Поговорим о чем-нибудь менее рискован­ном, — предложил Довесок. — Например, о Невесте Феникса.

— Вы видели мою невесту? Ну не красавица ли?

— Я подзабыл, то ли Математик Александрии считал, геометрию обнаженной красотой, то ли От­ец Теории Относительности приписывал то же са­мое физике, — ответил Даргер. — В любом случае она восхитительная.

— Поведайте нам, как вы узнали об ее сущест­вовании, — попросил Довесок, зная, что любой мужчина, считающий свою суженую великой кра­савицей, готов говорить о ней часами.

— В детстве я грезил об огне, — начал расска­зывать Тайный Император. — Плавном и текучем, как ручей, яростном, как сотрясающее горы земле­трясение, сокрушительном, как ураган. Иногда я сбегал от воспитателей в поля и поджигал посевы. Будущему правителю многое простительно, в том числе и это. Приходилось хитрить. Ускользнуть от охранников удавалось лишь изредка, да и то с боль­шим трудом. Но свобода стоила любых испытаний! Я мог делать, что захочу. Огонь, подвижный как ртуть, замирает и устремляется вперед, оставляя знаки на сушняке. Когда у твоей души вырастают крылья, эти знаки можно прочитать. Огонь возвеличивает дух. Бренная оболочка превращается в свет и жар, дымок мягко возносится на небеса. Ви­дели ли вы, как горит сенной сарай? Это потряса­юще! Особенно после сбора урожая, когда он под завязку набит сеном. Он вспыхивает, словно взрывается бомба. Пламя лижет само небо, а треск по­жара слышен за несколько ли. От полей мои притязания сместились к зданиям Парчи. Стало еще труднее, ведь горожане всегда начеку, а пожарные команды прибывают за считанные минуты и гасят малейшее пламя. Однажды мне удалось подпалить склад, набитый изделиями из кожи, тюками хлопка и бочонками с зерновым спиртом. Он полыхал всю ночь, освещая полгорода. Затянутое тучами небо мерцало багрянцем. Время от времени что-то взрывалось, в воздух устремля­лись снопы искр. О, это было великолепно! Хотя, признаюсь, воняло ужасно. Впоследствии я грезил об этом снова и снова. Только достигнув совершеннолетия, я осознал, что через огонь выражал страсть. Разумеется, с поджогами было покончено — так любой уважа­емый мужчина, ступив в пору зрелости, ставит крест на борделях и сексуальных приключениях юности и начинает искать в жены добродетельную женщину. Мы всегда жаждем недосягаемого. Когда я по­нял, что судьба уготовила мне покорять и править, я отринул все мысли об огне, ибо что за огненная буря, какой бы великолепной, какой бы могучей она ни была, по-настоящему достойна императора? Одна-единственная — та, что рождается в чреве феникс-установок. Утопиане строили их для сраже­ний в самых великих войнах. Я знал, что, даже если эти установки существуют, они скрываются глубо­ко под землей и ни одна живая душа понятия не имеет, как заставить их работать. Но потом случи­лось чудо.

— Белая Буря написала трактат о восстановле­нии древнего оружия, — догадался Довесок.

— Именно! Я тотчас отправил за ней своих луч­ших людей. Ее красноречие впечатляло. Я расспросил ее со всей тщательностью. Она отвечала без утайки. По ее словам, дело было дорогостоящим и трудоемким. Она не стала преуменьшать сложно­сти. Со своей стороны, я одарил ее деньгами, вре­менем и терпением. И теперь, буквально в соседней комнате, она доказывает, что нет у меня слуги по­лезнее. Через два-три-пять дней Невеста Феникса будет готова распуститься огненным цветком, ка­кого этот мир не видел с незапамятных времен. Когда это случится, я буду рядом, и сущность моя превратится в свет и жар, и дымком воспарим мы к небесам, единые и неразделимые. Прямо как в детских мечтах.

— Трогательная история, — подал голос Даргер, когда стало ясно, что Тайный Император закончил рассказ. — Но почему вы поделились ею с нами?

Тайный Император подался вперед.

— Все боятся сообщать императору плохие ве­сти, но у меня есть свои способы узнавать правду. Мне известно, что главком Хитрая Лиса обвела вас вокруг пальца и что жизнелюбивая чума стреми­тельно распространяется среди солдат. Многие советники утверждают, что через неделю у меня и армии не останется. Так что вы должны ответить на мои вопросы. Вы боги, а божьи пути неиспове­димы для смертных. Позволите ли вы завоевать мне Китай? Въеду ли я с триумфом в город, кото­рый теперь зовется Севером, а в древности носил имя Пекин? Или по воле Неба мне суждено уме­реть здесь, в Перекрестке? Я бы предпочел заклю­чить союз с Невестой Феникса в Севере, после того как займу трон Дракона. Но если судьба ве­лит иначе, можно сделать это и здесь. Конечно, успех будет не таким огромным, как задумано, но я философски отношусь к жизни. Главное, чтобы я все-таки воспарил к небесам и переродился в алхимическом огне.

Он выжидательно замолчал.

— Ваше величество, Китай будет вашим, — пыл­ко уверил императора Даргер. — А с ним и Север, а с Севером и трон Дракона, а с троном Дракона и Невеста Феникса. Клянусь вам именами... ну, на­ших настоящих имен я назвать не могу, Небесные Судьи этого не допустят. Но вот что я скажу: судь­ба на вашей стороне. Проще помешать восходу луны или морскому приливу, чем вам заполучить Китай, Север, трон Дракона и слиться в страстном всепоглощающем объятии с Невестой Феникса. Терпение, ваше величество, и все ваши желания сбудутся.

Во время этой короткой речи Даргер неслышно поднялся с места, а теперь сомкнул ладони под ши­рокими рукавами своего одеяния и низко поклонил­ся. Довесок встал с кресла и тоже отвесил поклон.

Тайный Император еле дышал.

— Можете облачиться в ритуальные очиститель­ные наряды и покинуть эту комнату тем же путем. Я рад, что мы так мило поболтали.

* * *

Белая Буря стояла на коленях у основания по­блескивающего бронзового корпуса феникс-уста­новки и с помощью игольно-тонких инструментов выполняла какую-то деликатную операцию над одной из ее составных частей. Даргер и Довесок растолкали перепуганных археологов и присели на корточки по обе стороны от главарха.

— Нужно поговорить, — шепнул Даргер, схва­тив Белую Бурю под руку.

— Снаружи, — добавил Довесок, взявшись за ее вторую руку.

Они выпрямились, вздернув главарха за собой, и, не обращая внимания на встревоженные вопро­сы археологов, вывели из комнаты. Миновав не­сколько дверей, троица очутилась на улице. Белая Буря в ярости сорвала с лица маску:

— Да как вы смеете так обращаться со стар­шим по званию! Я отдам вас обоих под трибунал! Вас изобьют палками!

— Госпожа, мне напомнить о сумасбродных обещаниях, произнесенных вами в Благоухающем Дереве? А может, описать землянично-лунную ро­динку чуть пониже ямочки на вашей левой ягоди­це? — Даргер говорил тихо, чтобы никто случайно не услышал, но очень настойчиво. — Или выре­шили признать, что ваше слово гроша ломаного не стоит и для вас нет ничего святого? Неужели вы забыли обо всем, что клялись для меня сделать в обмен на любовь царевича Блистательного Первенца?

Белая Буря с заметным трудом взяла себя в руки.

— Ты прав, и я прошу прощения. Но как мне объяснить своим людям то, что сейчас произошло?

— Не надо ничего объяснять, — отмахнулся Даргер. — Жизнь полна загадок. Им просто при­дется смириться с очередной из них.

— Здесь поговорить не получится, — добавил Довесок.

Когда они избавились от халатов, тряпичных башмаков, перчаток и масок, он повел их к центру города Они пробирались по улицам, забитым по­возками и пешеходами, как вдруг Довесок подобно рыбаку, загарпунившему лосося, бросился вперед и выдернул из толпы жизнелюбицу.

— Если вы меня не отпустите, — улыбнулась та, — вас арестуют, посадят в тюрьму и подвергнут пыткам. Я иду по служебным делам.

— Это Белая Буря, самая высокопоставленная женщина во всей будущей империи, — парировал Довесок. — Только Тайный Император вправе от­менять ее приказы. И то вряд ли — она его самая преданная слуга. Так вот, она желает, чтобы ты не­медленно проводила нас в такое место, где мы мо­гли бы пообщаться без посторонних.

— Как раз для подобных целей городские влас­ти разбили частный сад для бесед.

Жизнелюбица отвела их в сад. Миновав дере­вянный мостик, они оказались на небольшом островке с беседкой. При их приближении из де­коративного пруда вынырнул разноцветный карп в надежде чем-нибудь поживиться.

— Нас здесь никто не подслушает? — спросил Довесок.

— Все возможно, господин. Но я не представ­ляю, каким образом.

— Скажи, чтобы принесли чая — «Колодец дра­кона» лучшего качества, — и можешь возвращать­ся к своим делам и вообще забыть, что нас видела.

— Ни один человек не забудет такой приказ, господин. Совсем наоборот, из-за своей необычно­сти он навсегда впечатается в память. Но я никому не скажу, что видела вас, и буду вести себя как ни в чем не бывало.

Беседка пустовала. Белая Буря и Даргер заняли понравившийся столик. Довесок убедился, что со­глядатаю спрятаться негде, и прикрыл ставни, до­бившись надлежащего баланса между освещенностью и интимностью. В этот момент появилась девушка с чайником и тремя чашками.

— Итак? — прервала молчание Белая Буря, ког­да служанка ушла.

— Тайный Император сказал, что феникс-уста­новка заработает в течение недели, — проговорил Даргер.

— Это правда, и я горжусь своими успехами. Ни одна женщина в Китае мне и в подметки не годится.

— Вы знаете, что Тайный Император собирает­ся запустить ее сразу после восстановления?

— Так быстро? — погрустнела Белая Буря. — Что ж, свой долг я исполнила, а благодаря тебе еще и познала любовь царевича. Мои таланты раскры­лись в полной мере, и это очень важно. Я прожила богатую, насыщенную жизнь.

Довесок, не сдержавшись, возмущенно фыркнул.

— И скоро ей придет конец, если только Гени­альный Стратег не убедит императора в том, что эпидемия неизбежно сойдет на нет, враг будет по­вержен и армия покорит Север.

— Я познала счастье. За него и смерть — неве­ликая цена.

— Для такого выдающегося механика, как вы, не составит труда вывести установку из строя, — заметил Довесок.

На лице Белой Бури отразилось самое настоя­щее потрясение.

— Я не могу так поступить!

Подавшись вперед, Даргер сжал ладони Белой Бури и со всей убедительностью, на какую был спо­собен, произнес:

— Не просто можете, а должны. Не ради вас, не ради нас, но ради царевича Блистательного Пер­венца. Путь, которому вы следуете, приведет этого потрясающего мужчину, это восхитительное тело, в объятия пламени. Он умрет в мучениях. Сгорит дотла. Погибнет из-за вас, как и бесчисленное мно­жество других людей. Вы и правда этого хотите? Никогда не поверю, что вы скажете «да», если он вам не безразличен.

По щеке Белой Бури скатилась одинокая слеза. В остальном ее лицо казалось высеченным из мрамора.

— Я понимаю, вы считаете, что связаны клятвой верности, но...

— Да не в этом дело! — воскликнула Белая Бу­ря с необычайным пылом и выдернула у Даргера руки. — Совсем не в этом. Скажи, замечал ли ты у Тайного Императора белый звездообразный шрам на костяшке левого большого пальца?

— Конечно, — ответил Даргер. — Но большого значения этому не придал.

— Он обзавелся им несколько лет назад, когда моя служба только-только начиналась. В те дни я не пользовалась большим доверием, но все быстро менялось. Как-то раз я представляла императору — конечно, тогда еще царю — доклад о военном ис­пользовании недавно восстановленного дробящего колеса. Это было совещание в узком кругу: только я, Тайный Царь и моя заместительница. В ее зада­чу входило демонстрировать схемы и указывать на определенные показатели во время моей речи. Царь очень серьезно относится к подобным вопрос. Он внимательно слушал, рассеянно поигрывая маленьким пятнистым котенком. Это было милей­шее создание — само собой, бенгальской породы. В тот день он снял платок, впервые явив мне свое лицо, и я сполна упивалась выпавшей мне честью. Я описывала размеры и прочность стен, кото­рые можно сокрушить дробящим колесом. Что-то из сказанного привело Тайного Царя в восторг, и он что есть силы хлопнул по столу. К сожалению, его ладонь опустилась на хвост котенка. Тот, извер­нувшись, вонзил зубы в большой палец царя. В порыве ярости Тайный Царь схватил котенка одной рукой и выдавил из него жизнь. В него слов­но вселился демон. По моему убеждению, он до самого конца не понимал, что творит. Сейчас, после стольких смертей, смерть котен­ка кажется мелкой и незначительной, но в тот момент она меня потрясла. Все случилось так не­ожиданно. Помню, как от ужаса у меня перехва­тило дыхание. Тайный Царь бросил мертвого котенка на стол. «Об этом ни слова», — произнес он и вышел из зала. Мою заместительницу звали Исполнительная Хризантема. Как и я, она происходила из рабочего сословия. Механик из нее вышел непревзойденный, даже лучше меня, однако в воображении она мне проигрывала. Нас считали любовницами, потому что все свободное время мы вместе возились с ма­шинами и потому что у людей нет мозгов. Между нами ничего не было. Но я считала ее своей самой ценной помощницей. К большому сожалению, она любила распустить язык. В тот вечер я отравилась на поиски Испол­нительной Хризантемы, заметив ошибку в ее рас­четах по вектору напряжения. Она сидела на кухне, лакомилась вонтонами и развлекала подробностями гибели котенка сплетницу-служанку. Как же я отругала Исполнительную Хризантему! Наверное, так на нее никогда не бранилась даже собственная мать. Я сказала, что она не только ослу­шалась прямого приказа царя, но навлекла позор на меня, не оправдав оказанное доверие, и на всю Дивизию Саперов и Археологов одной своей при­надлежностью к их числу. Она разрыдалась, а я все говорила и говорила. Я рассердилась, но еще и перепугалась. Царь славился тем, что был скор и безжалостен на рас­праву. Я боялась, что Исполнительная Хризантема не переживет ту ночь. Так и случилось. Меньше чем через час меня снова призвали к Тайному Царю. На этот раз он скрыл лицо. В зале присутствовало еще с десяток старших офицеров. У ног царя лежало тело Исполнительной Хри­зантемы. «Она распускала сплетни, — произнес Тайн Царь и, прежде чем я успела ответить, добавил: — В отличие от тебя. Поэтому ее позор не коснется ни тебя, ни дивизии Саперов и Археологов». С того дня я истово повинуюсь Тайному Импе­ратору.

— Весьма печальная история, — проговорил До­весок. — Но все абсолютные монархи склонны к жестокости. На этой войне мы видели вещи и по­хуже.

— Вы не понимаете. Откуда царь обо всем знал? Мы с Исполнительной Хризантемой были од­ни. Служанка сразу же испарилась. Но он знал все, что произошло после ее ухода, вплоть до моих точ­ных слов.

— Возможно, в стенах кухни имелись слуховые трубы, — предположил Даргер.

— Возможно, за вами шпионили, — рассудил Довесок.

— Трубы я не могла не заметить — в конце концов, я механик. И шпионов там тоже не было, только служанка. Больше я ее не видела. Скорее всего, ее постигла участь Исполнительной Хризан­темы. И это не единственный случай, когда импе­ратор проявлял необъяснимое всеведение. Так что нет, я не предам его даже в малости.

Вскинув лапу, Довесок призвал собеседников к молчанию. Со стороны мостика донеслось поскри­пывание: три восходящие и три нисходящие ноты. Подгадав так, чтобы его слова совпали с появлением принесшей свежий чайник девушки, он произнес:

— ...давайте удвоим усилия. Тайный Император говорит, что феникс-установка заработает через пять дней — подготовим ее за три! Мы обещали покончить с жизнелюбивой чумой, когда враги по­дойдут к городу, — сократим срок на неделю! Более того, на мой взгляд... о, спасибо, милая. Ты очень вовремя, я как раз допил свой чай.

— Желаете что-нибудь еще, благородный госпо­дин?

— Нет, ничего. Мы почти закончили. — Довесок отвернулся от служанки и продолжил. — На мой взгляд, вызванное эпидемией безделье недопустимо, и потому я предлагаю программу из шестнадцати пунктов для повышения готовности... — Пока де­вушка переходила мостик, прозвучали те же шесть нот. — На чем мы остановились?

— Мы пытались добиться взаимопонимания, — ответил Даргер. — Белая Буря, мне кажется, вам есть что добавить. Иначе вы бы давно плюнули на этот разговор и покинули нас. Что у вас на уме?

По губам Белой Бури скользнул призрачный на­мек на улыбку.

— Я никогда не предам Тайного Императора ни за богатства, ни за власть, ни за славу. Риск слишком велик. Тем не менее...

— Я весь внимание.

— Любовь между мной и царевичем Блиста­тельным Первенцем выходит за рамки дозволенно­го. Мы вынуждены скрываться. Военный роман: он царевич, а я дочь механика. На большее мне надеяться глупо. Но я видела, как ты творишь чу­деса. Сделай так, чтобы он предложил мне выйти за него замуж. А я уговорю его отказаться от мечты вернуться в Южные Ворота и заставлю принять должность при дворе Тайного Императора — тог­да я смогу продолжить работу.

— Вы многого просите.

— Я, в свою очередь, согласна предупредить те­бя по крайней мере за день о том, что феникс-уста­новка готова.

— Не слишком большой срок.

— За день целеустремленный человек успеет уехать очень далеко.

— Жестокая вы женщина, Белая Буря, — тяжело вздохнул Даргер.

— Не жестокая, а влюбленная, хотя это при­мерно одно и то же. Как думаешь, сколько тебе понадобится времени, чтобы все устроить?

— У меня на родине, — припомнил Довесок, — есть поговорка: «Трудные задачи выполняем немед­ленно, невозможные — чуть погодя»^[43].

— Да вы там у себя на западе жить не можете без афоризмов, — недоуменно заметила Белая Буря.

— Такие у нас порядки, — сказал Даргер, вста­вая.

Белая Буря тоже поднялась с места и прогово­рила на всю округу:

— Для меня очевидно, что Тайный Император не станет спешить и очертя голову заключать союз с Невестой Феникса. Значит, никто из участников этого соглашения ни в коей мере не предает импе­ратора. — Нормальным голосом она добавила: — Кстати, верни деталь, которую ты сунул в карман, пока стоял около меня на корточках. — И, повер­нувшись к Довеску: — Ты тоже, господин пес.

* * *

Когда Даргер и Довесок покинули беседку, на город уже опустился вечер. Начался фестиваль Лет­ней Луны — праздник, который уходил корнями в седую древность и прославлял тайконавтов^[44] прош­лого, высадившихся на это благородное небесное тело. К западу взрывались фейерверки, уличные продавцы торговали клейким рисом с начинками, завернутым в бамбуковые листья. Улицы были украшены бумажными фонариками. Из каждой закусочной и чайной лилась музыка.

— Эти две беседы вышли очень чудными, — за­метил Довесок. — А уж чудных бесед выпадало на нашу долю изрядно.

— Не только чудными, но и неудачными. Полу­чается, мы пообещали разгромить Хитрую Лису, покончить с жизнелюбивой чумой и заставить ца­ревича предложить руку и сердце женщине пусть красивой, но не знатной. Причем у нас нет ни ма­лейшего представления, как всего этого добиться.

— Меня больше всего беспокоит эпидемия, — сказал Довесок. — Когда исход дела зависит от люд­ских решений, можно схитрить. Но как одурачить микроорганизм? Признаюсь, мне...

В этот миг толпа раздалась, выпустив знакомую фигуру.

— Господин! — кричал Умелый Слуга. — До­брые вести, господин!

— Умелый Слуга, тебя всегда радует любая ме­лочь, верно? — спросил Даргер. — Завидую твоему простодушию.

— Спасибо, господин. Но как же вести, госпо­дин?

— Наверняка они подождут до утра

— Нет, господин, не подождут! Приехала Не­погрешимая Целительница!

Глава 11

Паучий Герой придерживался в жизни следующего принципа: тот, кто обладает большой властью, несет и большую ответ­ственность.

Изречения Гениального Стратега.

На следующее утро ворота Перекрестка не от­крылись. По приказу Тайного Императора никому, какое бы высокое положение он ни занимал, не разрешалось войти в город, и никому, каким бы незначительным он ни был, не позволялось его по­кидать. По всей длине защитных стен расположи­лись стражники. Им приказали стрелять во всех, кто попытается нарушить карантин. Разведчики и шпионы регулярно подъезжали к воротам Гармо­ничного Общения и оставляли отчеты в ведрах, ко­торые спускали на веревках с дозорных башен. Точно так же передавали распоряжения, согласно которым запрещалось любое упоминание об эпи­демии, свирепствующей в армии захватчиков. Дру­гой связи с внешним миром не было.

Все это затевалось с одной целью: чтобы сложи­лось впечатление, будто армия Тайного Императо­ра сдалась на милость жизнелюбивой чуме и те немногие, кого пощадила болезнь, делают все воз­можное, чтобы об этом не прослышала главком Хитрая Лиса. Ее войска стягивались в Перекресток со всех сторон.

Даргер был занят тем, что очищал от жителей все дома, выходящие на площадь Свободной Тор­говли, и обдумывал, где лучше разместить кавалеристов, когда достаточное их число окажется в со­стоянии сражаться и покинет полевые госпитали, усеявшие весь город. По его поручению Довесок приглядывал за переделкой стен между внутренними и наружными воротами, чисткой брусчатки на прилежащей площади и возведением баррикад за Домом Жизнелюбивого Руководства, где два глав­ных проспекта огибали здание и устремлялись в самое сердце города.

Неожиданно на площадь высыпала стайка ро­зовощеких детей с шелковыми знаменами, бумаж­ными фонариками и цветками, превосходящими по размеру их самих. Следом появилось несколько жизнелюбцев. Они указывали, где размещать цветы, фонарики и флаги.

Разразилась веселая суматоха. Однако спустя несколько минут дело было сделано. Дети резво по­неслись прочь, а за ними, гордо вышагивая, удалились и взрослые. Площадь опустела, остались только Довесок, уличные уборщики и одинокая удивленная женщина в центре.

Покинув рабочих, Довесок поспешил к старой подруге.

— Рад снова видеть тебя, Яркая Жемчужина, — приветливо проговорил он. — Или лучше обращать­ся к тебе Непогрешимая Целительница?

— Зови меня, как угодно, прохвост. Благодаря тебе и твоему спутнику моя жизнь совершенно пе­ременилась.

В самом деле, с их последней встречи Непог­решимая Целительница весьма преобразилась. Исчезли тревога и подавленность, присущие ро­жденным в бедности. На смену им пришла уверенность женщины, которая не нуждается в день­гах и рассчитывает, что так будет и впредь. Прав­да, теперь в ее глазах горел алчный огонек, которого не было раньше, но Довесок никогда не винил людей за жадность, а потому не слишком обеспокоился.

— Скажи-ка, — она окинула рукой площадь, будки у ворот и весь остальной город, — по какому поводу все так суетятся?

— Главком Хитрая Лиса на подходе. Мы гото­вим ей теплую встречу.

— Только не говори, что вы решили применить стратагему «Пустой город»! Это самая старая улов­ка во всем Китае! Вы не одурачите и котенка.

— Мне, разумеется, запрещено обсуждать пла­ны Гениального Стратега. Но если он действитель­но собирается сделать то, что ты сказала, быть мо­жет, Хитрая Лиса не ожидает такой старой уловки. Ну, довольно об этом. До меня дошли радостные слухи, что буквально за одну ночь ты придумала, как обуздать жизнелюбивую чуму. Это правда?

— Правда. И вам повезло, что я откликнулась на призыв, с этим делом справится далеко не каждый. С вашими несносными чиновниками-жизне­любцами пришлось препираться до поздней ночи. Когда я сказала, что мне нужны генные инженеры, они ответили, что во всем Перекрестке не осталось ни одного. Тогда я сказала, что обойдусь опытными поварами. Повара нашлись. Вместо инкубаторов и медицинских стеклянных трубок принесли скоро­варки и сантехническую арматуру. Раз за разом не находилось нужных инструментов, материалов и специалистов. Раз за разом я придумывала, чем их заменить. Жалко, что ты не врач, а то бы оценил мою изобретательность! Наконец, когда привезли все необходимое, лекарство было готово и оставалось только дать подробные указания по его при­менению, я озвучила жизнелюбцам размер моего гонорара.

— А они в ответ сообщили, что с радостью за­платят, но не раньше чем через тридцать дней.

— Именно. К счастью, воскрешение твоего дру­га и як с горы Шилийн-Богд уже сделали меня богатой — настолько богатой, что я испытала со­блазн не взять с вас ни монеты. Но в Парче я уяснила, что клиенты часто оценивают мои умения по размеру платы за лечение. Когда я понижала расценки, со мной переставали считаться. Если я давала лекарский совет бесплатно, его игнориро­вали. Зато, как только я стала требовать непомерные суммы за чудеса исцеления, неподвластные никому другому, сразу же возвысилась до важной городской дамы. Если бы я не оставила им свя­щенного яка как гарантию возвращения, они бы меня и не отпустили. В общем, у жизнелюбцев я потребовала сад для бесед — может, ты его ви­дел? — с довольно живописным прудиком и беседкой. Там должны возвести особняк. К концу строительства тридцать дней давно истекут, и я без помех перееду.

— Значит, в Парчу ты не вернешься?

— Ради чего? — фыркнула Непогрешимая Целительница. — Бестолкового яка? Когда все поймут, что я могу за одну ночь избавить город от чумы, — а к завтрашнему утру во всем Перекрестке не оста­нется ни одного больного солдата, — обо мне заго­ворят на каждом углу. Я открою медицинскую школу и куплю печатный станок. В школе будут учиться лучшие студенты, способные потянуть гра­бительскую плату. Из них получатся доктора, почти не уступающие мне по знаниям. С помощью прес­са я перепечатаю книги деда и стану продавать их по ценам, которые заставят побледнеть даже ви­давших виды мужчин и женщин. Моя слава будет расти, а с ней и число целителей, способных удов­летворить запросы на мои услуги. Города станут соперничать за моих учеников. В некоторых откро­ются свои медицинские школы, и определенный процент с их прибылей потечет мне в карман. Та­ким образом, я сказочно разбогатею еще при жиз­ни, а после смерти меня будут почитать как благо­детельницу человечества.

— Великолепный план, не сразу и сообразишь, как его улучшить, — искренне восхитился Дове­сок. — А твой отец — как он поживает?

Целительница разом погрустнела.

— Он такой же, как прежде: требовательный, маразматичный, драчливый и вечно всем недоволь­ный. Но он мой отец, и я всем сердцем желаю ему счастья. Я бы отдала за это что угодно.

Довесок навострил уши.

— Что угодно?

— Да! Ты знаешь, что делать?! Я вижу это по твоему лицу и слышу по голосу. Если бы такие вещи передавались по запаху, он бы уже витал в воздухе. Немедленно рассказывай! И требуй, что пожелаешь!

Довесок не удержался и принял благонравную позу.

— Решение очевидно. Следует нанять несколько девушек, похожих на тебя в их возрасте, и одеть их так, как тогда одевалась ты. Пусть они по очереди играют роль его дочери. Прикажи им дрожать от любого неодобрительного взгляда и рыдать навзрыд, когда он будет браниться. Сделай так, чтобы во вре­мя твоих визитов одна из них всегда держалась поблизости. Старческое слабоумие подскажет ему, что дочь не оказывает должной почтительности приходящему доктору. Тогда и он останется доволь­ным, и ты добьешься его уважения.

— Какой гениальный и в то же время простой план! — изумленно покачала головой Непогрешимая Целительница. И живо добавила: — Назови свою награду. Ты ее заработал.

— Мне нужно только одно. Тебя это не об­ременит, а с моих плеч упадет тяжкий груз. Глав­ком Мощный Локомотив, к которому тебя при­звали...

— Это уже сделано, — с гордостью перебила Непогрешимая Целительница — Я оживила глав­кома сегодня утром С его памятью все в порядке. Я здесь как раз поэтому, только-только от его по­стели. Он просил передать, что желает немедленно видеть тебя и Гениального Стратега.

* * *

Довесок обнаружил Даргера на плацу, где тот наблюдал за весьма поредевшей (но неуклонно уве­личивающейся но мере того, как солдаты выписы­вались из госпиталей и возвращались в части) ка­валерией. Его другу что-то горячо выговаривал ца­ревич Блистательный Первенец.

— Друзья! Друзья! Как вы можете ссориться? — как можно доброжелательнее вмешался Довесок.

— А как же иначе? — огрызнулся Блистатель­ный Первенец. На привлекательном лице царевича застыло мрачное выражение. — Белая Буря все мне о вас рассказала.

— В самом деле? Очень мило с ее стороны.

— Чести ее слова вам не делают.

— Очень жаль это слышать, — опечалился Дар­гер. — И весьма странно. Я всегда относился к Бе­лой Буре со всей возможной добротой и уваже­нием.

Довесок, знавший о некоторых подробностях их отношений, спрятал улыбку, прикрыв рот тыль­ной стороной лапы.

— Пожалуйста, не забывайте, — напомнил он, — что мы у всех на виду и нас могут услышать.

— Она считает вас отъявленными мошенника­ми, — яростно прошипел царевич, понизив го­лос — Из тех, что пойдут на любую низость, лишь бы добиться своего.

— Друг мой, мы на войне! — тихо, но твердо откликнулся Даргер. — Еще Козлобородый Дядюш­ка из Прекрасной Страны говаривал, что правдо­люб — находка для шпиона. Вся суть благородной воинской традиции в обмане. В обмане и еще в массовой резне.

Теперь они стояли так близко, что Довесок мог легко обнять обоих.

— Как ловко вы играете словами! Но вам не заговорить мне зубы. Наша первая встреча завер­шилась молчаливым соглашением, однако теперь мне ясно, что вы никогда не собирались держать слово.

— Друг мой, вас приперли к стенке. Я выручил вас из жалости.

— Вы уговорили меня предать родину.

— С вашей родиной все по-старому: города не сровняли с землей, поля не засыпали солью, жите­ли живы, здоровы и не порабощены. О каком пре­дательстве речь?

— Мое положение было отчаянным, а вы всу­чили мне фантазию. Когда я узнал, что вы мошен­ники, у меня открылись глаза. Я осознал всю ее откровенную неправдоподобность.

Даргер прижал, ладонь к груди.

— Друг мой, ваши обвинения ранят меня в са­мое сердце. Но, будучи джентльменом, я вас про­щаю.

Царевич Блистательный Первенец с такой си­лой стиснул пальцы на рукояти короткого меча, который носил на боку, что побелели костяшки.

— Нужно докопаться до правды. Я слышал, что Мощный Локомотив пришел в себя. Мы пойдем к нему все вместе — сейчас же! — и посмотрим, сов­падает ли его точка зрения с вашей.

— Мы только потеряем время. Стоило бы по­тратить его на военные приготовления, — заметил Довесок с притворным безразличием — Но надо, так надо.

Мысленно он решил, что, раз уж все катится в пропасть, остается только положиться на провиде­ние и дожидаться непредвиденного спасения. В его жизни подобное происходило с завидной регуляр­ностью. На худой конец, у него по-прежнему име­лась трость, и, что важнее, царевич даже не подо­зревал о спрятанном внутри клинке.

* * *

Пока тяжелобольные солдаты отлеживались на Деревянных койках в тесноте домов и палаток, глав­ком Мощный Локомотив несколько недель прова­лялся в мягкой постели, на лучших простынях во всем городе, в комнате, роскошная обстановка ко­торой наверняка привела бы его в восторг, если бы все это время он не висел между жизнью и смер­тью. Очнувшись, он, видимо, решил оставить себе не только комнату, но и весь дом, ибо, встретив на пороге Даргера и Довеска, провел их в отдельную комнату для бесед.

Если он и удивился, что с ними пришел царевич Блистательный Первенец, то виду не подал.

В комнате оказался один-единственный стул, очень напоминающий трон. Мощный Локомотив отпустил слуг и уселся. За неимением выбора гости остались стоять.

— Говорите, — велел он.

— Главком, я пытаюсь добиться правды, — ска­зал царевич Блистательный Первенец. — Когда я вел переговоры с Благодатным Царством, Гениаль­ный Стратег выступил вашим посланником. Он и правда им был?

— Да, был, — с неожиданной мягкостью отве­тил Мощный Локомотив.

Царевич Блистательный Первенец явно не ожи­дал ничего подобного.

— Я поражен. Он говорил мне вещи, которые я вряд ли осмелюсь повторить вслух. Это были сло­ва изменника. Произнесенные на людях, они озна­чали бы смерть для нас обоих.

— Расскажи, что он пообещал тебе от моего имени, — пророкотал главком. — Даю слово, что тебе не причинят вреда, какими бы опасными и лживыми ни были речи Гениального Стратега и как бы сильно ты в них ни запутался.

Мощный Локомотив с важным видом слушал, как царевич пересказывает небылицы Даргера, будто главком считает, что Тайный Царь безумен и дол­жен неизбежно умереть до конца войны; послан­цем смерти станет сам главком; главком желает занять трон, но понимает, что, сделав это сразу по­сле кончины монарха, навлечет на себя самые тем­ные подозрения; следовательно, лучше сделать Бли­стательного Первенца подставным правителем; через год-другой его власть узаконится, он откажет­ся от титула в пользу главкома и удалится в неза­висимые Южные Ворота; каждый из них добьется желаемого: главком — трона, царевич — свободы родины.

— Все обстоит именно так, — кивнул Мощный Локомотив, когда рассказ подошел к концу.

— Что?!

— Царевич, поверь, я люблю тебя как сына. А потому сужу о тебе с излишней строгостью, веч­но критикую и придираюсь к мелочам. Боюсь, ты решил, что я не самого высокого о тебе мнения. Но я неплохо тебя знаю и ничуть не опасаюсь, что ты разоблачишь мои честолюбивые предательские за­мыслы перед императором, ибо ты человек надеж­ный. Не боюсь я и того, что, став правителем всего Китая, ты уцепишься за власть, ибо ты еще и чело­век непритязательный. Я умоляю тебя держаться исходного уговора. Если со мной что-то случится до того, как я стану императором, более мудрого пра­вителя, чем ты, нам не найти.

— Я... у меня... у меня нет слов.

— Они и не нужны, сынок. Мы одна семья. — Мощный Локомотив встал со стула и обнял царе­вича. — А теперь тебе лучше нас оставить. Мне есть что обсудить с друзьями, да и тебя, наверное, за­ждались дела.

Когда царевич удалился, главком Мощный Ло­комотив растопырил перед собой ладонь и несколь­ко мгновений изучал ее в тишине.

— Вот вы где у меня теперь, — улыбнулся он, подняв взгляд.

— Однако вы не спешите сжать пальцы, — за­метил Довесок. — Значит, вам от нас что-то нужно и никто другой помочь не в силах.

— Верно. Вы, должно быть, задавались вопро­сом, почему я за вами шпионил.

— Как старший по званию вы имели на это полное право. Уверен, у вас были на то веские при­чины.

— Я надеялся разузнать нечто такое, что позво­лило бы держать вас в узде. Избиение старшего по званию вполне сгодится. А невероятная история вашего вероломного предательства, которую рас­сказал этот бестолковый царевич, только упрочит мою власть над вашими судьбами.

— Не буду отрицать, мы выполним все, что вы прикажете, — согласился Довесок. — Только — что?

Главком Мощный Локомотив неожиданно сму­тился.

— Перед тем как потерять сознание, я успел понять, что вот-вот умру. Когда я очнулся сегодня утром, эта мысль по-прежнему сидела в моей го­лове. Представьте мое удивление, когда я узнал, сколько времени прошло. Меня захлестнуло осоз­нание того, как мимолетна жизнь. В тот миг я поклялся во что бы то ни стало завоевать любовь Белой Бури.

— Что-что, простите? — удивился Довесок.

— Это может оказаться труднее, чем вы дума­ете, — покачал головой Даргер. — Видите ли...

— Знаю, знаю. Белая Буря и Блистательный Первенец влюблены друг в друга. От сплетен не спрячешься, и, послав за вами, я первым делом рас­спросил слуг о последних новостях. Как бы то ни было, вы отыщете способ сделать Белую Бурю моей женой, или я убью вас обоих, а уж потом решу, последовать ли за вами в смерти. Все ясно?

— Яснее не бывает, — ответил Даргер. — Дайте подумать.

Он прикрыл глаза и помолчал несколько длин­ных томительных минут.

— Вы слишком рано поднялись с постели и так рьяно взялись за службу, что болезнь вернулась. По­нятно?

— Я хорошо себя чувствую.

— Это роль, которую вам нужно сыграть. Я устрою, чтобы с завтрашнего дня вас навещала Белая Буря. Не радуйтесь раньше времени. Она то­же будет играть роль, подчиняясь моим указаниям. Но у вас появится возможность повлиять на ее чув­ства.

— Мне поведать ей о своей любви?

— Нет, пока рано. Беседуйте с ней сдержанно: никакого хвастовства, никаких шуточек. Пусть все слова идут от чистого сердца. Позвольте ей потче­вать вас бульоном и прочей жижей. Попросите ее почитать что-нибудь из классики. Отлично подойдет Ли Шанъинь, у него все любовные поэмы трагиче­ские. Скажете, что это ваш любимый поэт. «Придет назавтра новая страсть — былая станет золой»^[45]. Скажете, что это ваша любимая строчка из люби­мого стихотворения. Если она обратит внимание на возмутительность его стихов, объясните, что таким образом он выражал страсть к жене. Пусть она по­читает вам и другие поэмы, а также историческую прозу. Каждый раз, как речь будет заходить о люб­ви, отводите взгляд, словно один только вид Белой Бури невыносимо тяготит ваше сердце. Так, без единого слова, она постепенно поймет, что вы ее любите.

— Ты уверен? Белая Буря не самая проницательная женщина.

— Если она не разберется сама, я позабочусь о том, чтобы ей шепнули об этом на ушко. Предупреждаю, затея не простая и не быстрая. Преимущество на стороне противника, и он контролирует территорию, которую вы жаждете заполучить. Од­нако собранность и усердие — и мои подсказки — помогут вам побить многочисленные стратегические и тактические козыри царевича Блистательно­го Первенца.

Мощный Локомотив изменился в лице, но вы­говорил:

— Я сделаю все, как ты сказал.

— Тогда есть надежда.

На миг в глазах главкома вспыхнул былой ого­нек.

— Однако не могу не отметить, что ты оста­нешься во главе армии Тайного Императора, пока я буду изображать больного.

— Весьма досадно, согласен, — отозвался Дар­гер. — Но с этой ношей мне придется смириться.

* * *

— Как неважно все складывается, — пробурчал Довесок, когда он и Даргер покинули дом главко­ма. — Я... о, снова вы.

Царевич Блистательный Первенец поравнялся с ними и зашагал рядом.

— Я поджидал вас, — сказал он. — Похоже, я должен перед вами извиниться.

— В извинениях нет нужды, — пренебрежи­тельно отмахнулся Довесок. — Обиды забыты! Ерунда!

— Белая Буря не называла вас лжецами — это я так решил. Я никоим образом не хочу запятнать ее имя, ибо она исключительно добродетельная женщина. Она просто сказала, что обманом вы спо­собны добиться чего угодно. Так и есть: за что бы вы ни взялись, вам всегда сопутствует успех. Мне начинает казаться, что эта война скоро закончится и я смогу вернуться домой.

— Об этом вы и мечтали с самого начала, разве нет? — спросил Даргер. — Должно быть, вы счаст­ливы.

— Увы, когда я предложил Белой Буре перее­хать в Южные Ворота в качестве моей любовницы, она вовсе не обрадовалась. Сказала, что не может без дела — настоящего дела, а не такого, с которым справится любая девица легкого поведения. Конеч­но, это благородное стремление — быть главным императорским оружейником и помогать править воссоединенным Китаем. Если замысел Мощного Локомотива осуществится, мне кажется, я смог бы объяснить ей, почему нужно отказаться от... — Он оглянулся по сторонам и, явно решив, что не стоит откровенничать у всех на глазах, закончил: — ...та­кой высокой должности. Но она захочет, чтобы я остался в Севере при дворе императора. Она ни­когда не бывала в Южных Воротах весной и не понимает, чего просит. А я уже истосковался по дому. Пожизненное изгнание для меня все равно что смертный приговор.

— Почему бы вам на ней не жениться? — пред­ложил Даргер. — Для жены правителя важной ра­боты всегда в избытке. Чего стоят одни слуги, приглядывающие за вашими детьми, — их жизнь мож­но превратить в сущий ад.

— Мой отец этого не одобрит.

— Пренеприятная ситуация, друг мой. Но многие юноши женятся без отцовского благословения. С рождением внуков все разногласия обыч­но сходят на нет. Разве ваш отец в силах вам помешать?

— В конце концов, он царь.

— Ничего подобного. Если вы подыграете Мощ­ному Локомотиву, то даже после отказа от трона ваше положение будет выше отцовского. Ваш отец всего лишь наместник. А ведь император еще мо­жет поставить на его место вас.

Они приближались к площади Свободной Тор­говли. На улицах было не протолкнуться: горожане тащили узлы с тряпьем и толкали тележки с до­машним скарбом. Этих людей временно выселили из кварталов, прилегающих к воротам Гармонич­ного Общения, и вид у них был не самый доволь­ный, но возражений они не высказывали. Учитывая военное время, с ними обошлись не так уж плохо.

Царевич Блистательный Первенец задумчиво почесал голову и принял решение:

— Все ваши предложения никуда не годятся. Вы должны провернуть какой-нибудь из своих бесчест­ных трюков и, во-первых, сделать так, чтобы Мощ­ный Локомотив не смог втянуть меня в придвор­ные интриги на ближайшие годы, а во-вторых, убедить Белую Бурю после окончания войны по­корно вернуться со мной в Южные Ворота в роли любовницы.

Царевич умолк. Когда стало ясно, что продол­жения не последует, Даргер прочистил горло и про­изнес;

— По традиции на этой стадии переговоров следует предложить взятку.

— И немаленькую, — бросил Довесок. — Со­размерную безнадежности ситуации и трудности поставленной задачи.

— Ах, да. Я привык руководствоваться предан­ностью и патриотизмом и совсем позабыл, что иногда нужно нечто большее. Как насчет этого? Если вы сделаете, как я говорю, я не стану вас уби­вать. Это устроить совсем не трудно: я наследный монарх, и мои солдаты повинуются мне беспреко­словно. Если все откроется, меня в худшем случае отправят в изгнание, подальше от императорского двора. А именно об этом я и мечтаю. — Лицо ца­ревича озарила счастливая улыбка. — Видите? Я учусь думать, как вы.

* * *

Вечером, когда все выполнимые дела были за­кончены, а прочие отложены, Довесок поднялся на крышу башни Желтого Журавля, где, как и следо­вало ожидать, обнаружил Даргера Тот не сводил взгляда с реки. Перед городом скопилась целая фло­тилия лодок. Там, где несколько часов назад про­стирались лишь голые поля, вражеские солдаты возводили полотняный городок. В свете заходящего солнца палатки казались золотыми, а тени от них — фиолетовыми.

— Как они прекрасны! — воскликнул Даргер. — «...Караван судов торговых плыл среди небесных круч, приземлялись с ценным грузом лоцманы баг­ровых туч»^[46]. Теннисон. Интересно, сошелся бы он с Ли Бо. Мне кажется, с Ду Фу у него больше общего.

— Дела поэтов подождут. Сегодня мы раздали кучу обещаний.

— Как же я сразу не догадался, что Мощный Локомотив неравнодушен к Белой Буре. Каждый раз в ее присутствии он превращался в невоспитан­ного грубияна, отпускал в ее сторону оскорбитель­ные шуточки — в общем, вел себя как школьник-переросток в период обострения.

— Мы что, волшебные джинны, исполняющие по три желания? Обри, мы уже пообещали Белой Буре, что заставим царевича Блистательного Пер­венца жениться на ней и осесть в Севере. Вдобавок мы только что, правда вынужденно, пообещали ца­ревичу, что Белая Буря покорно отправится с ним в Южные Ворота и удовольствуется ролью любов­ницы, хотя ни одному нормальному человеку такое и в голову не придет. Я не понимаю, как нам до­биться этих двух взаимоисключающих целей и од­новременно сделать так, чтобы Белая Буря влюби­лась в Мощного Локомотива.

— Не забывай, нам еще, вопреки всему, нужно победить Хитрую Лису. — Даргер махнул в сторону реки. Ровные кварталы холмов-развалин уходили вдаль, насколько хватало глаз. — Во времена Утопии Перекресток был гораздо больше, чем сейчас. Поло­вина его простиралась к северу от Длинной реки. По легенде, здания подпирали небо. «Я — Озимандия, я — мощный царь царей! Взгляните на мои великие деянья, владыки всех времен, всех стран и всех морей!»^[47]. Интересно, поладили бы Шелли и Ли Бо.

Вид у Даргера был настолько угрюмый, что До­весок, не удержавшись, расхохотался.

— Ладно, будь что будет. Тебе нужно поспать, — сказал он. — Завтра трудный день.

Они вместе спустились на третий этаж и перед покоями Даргера обнаружили Умелого Слугу. Тот ждал их, повесив голову и обхватив колени руками.

— Умелый Слуга, ты загрустил, — подметил Даргер.

Юноша поднял голову: в глазах блестели слезы.

— О, господин. Просто я думал о жене. Я давно ее не видел и соскучился.

— Ты женат? Как вышло, что ты ни разу об этом не упомянул?

— Да, господин. Она осталась в Севере. Я не хо­тел беспокоить вас своими сердечными переживаниями.

— Почему бы и нет? Все остальные только этим и занимаются.

* * *

По всей видимости, Умелый Слуга страдал той парадоксальной гордостью, что иногда проявляется у людей низшего сословия и мешает попросить по­мощи у тех, кто мог бы ее оказать. Попрощавшись с Даргером и посочувствовав Умелому Слуге, Дове­сок покинул башню Желтого Журавля и отправил­ся в небольшую гостиницу, которую присвоил себе клан Огненной Орхидеи.

Довесок собирался утрясти несколько вопросов с родичами, с которыми не виделся с начала эпи­демии, но все это время он не виделся и с Огнен­ной Орхидеей, а потому их воссоединение получи­лось как никогда страстным.

— Благодаря твоей подруге Дорогущей Доктор­ше все больные члены семьи выздоровели, — сооб­щила Огненная Орхидея, когда они наконец ото­рвались друг от друга.

— Ее зовут Непогрешимая Целительница.

— Какая разница? Всем не терпится попасть к ней на прием, потому что она богатая и исцеляет от недугов. Но я назвалась твоей женой, и она при­няла меня без очереди — хотела на меня взглянуть, любопытная. У нас состоялась длинная интересная беседа. Она только и болтает о своих деньгах, но мне показалась очень прижимистой.

— Ну, долгие годы она жила в нужде.

— Это многое объясняет, — задумалась Огнен­ная Орхидея. — Вряд ли мы вытянем из нее хоть монету. Так что даже не будем пытаться. Кстати, Маленькая Паучиха обнаружила, что, если нарумя­нить щеки и вести себя как во время болезни, мож­но сойти за жизнелюбицу. Она такая умненькая.

— Это может пригодиться в будущем

— Я тоже так думаю. Еще я хочу, чтобы ты сде­лал из Злобного Отморозка героя.

— И зачем тебе это, скажи на милость?

— Герой в семье никогда не помешает.

— У тебя есть я, — напомнил Довесок.

— Обычный герой. А ты особенный. Но проследи, чтобы Злобному Отморозку ничего не угрожало. Мой младший братишка на самом деле очень чув­ствительный. Не любит, когда в него стреляют. А теперь рассказывай, чем ты занимался все это время.

Довесок посчитал, что разумнее не делиться с Огненной Орхидеей ни планами Даргера, ни поме­шательством Тайного Императора на Невесте Фе­никса, ни тем фактом, что установка вот-вот зара­ботает. Взамен он поведал о злополучной мечте Непогрешимой Целительницы угодить дряхлому отцу, о безнадежном стремлении Белой Бури вый­ти замуж за царевича Блистательного Первенца и продолжить карьеру главного археолога, о неожи­данном требовании Мощного Локомотива заста­вить Белую Бурю полюбить его и об одержимости царевича Блистательного Первенца вернуться в Южные Ворота с Белой Бурей в качестве любов­ницы.

— Сложная штука любовь, — вздохнул он, за­вершив рассказ.

Огненная Орхидея потрепала его по щеке.

— Повезло тебе, никаких любовных забот. А все потому, что у тебя есть жена.

Глава 12

Прошел слух, что Гениальный Стратег взял в жены призрака. Его никогда не виде­ли в компании настоящей женщины, хотя он и не производил впечатления мужчины, обделенного вниманием противоположного пола. Прослышав об этом, главком Мощный Локомотив в шутку заметил, что уж лучше любовь призрачной женщины, чем живой, ведь с привидением ни забот, ни хлопот. На это Гениальный Стратег угрюмо заметил:

— Если вы так думаете, то ничего не знаете о женщинах — ни о живых, ни о мертвых.

«Книга двух мошенников».

Первыми объявились разведчики.

Ворота Гармоничного Общения были распахну­ты настежь: и внешние обитые железом створки, и внутренние. За воротами трепетали на ветру зна­мена, сверкала начищенная брусчатка, перед ка­ждым окном пестрели яркие цветы. Четверо хра­брецов на крепких невзрачных лошадках осторож­но въехали на площадь Свободной Торговли. Город встретил их пустотой и безмолвием, отчего развед­чикам стало немного не по себе.

Впрочем, один человек их все же поджидал. Даргер в привычном неброском облачении ученого разместился высоко над землей, на центральном балконе Дома Жизнелюбивого Руководства. У ног его курились благовония. Он сидел совершенно не­подвижно, только пальцы ловко перебирали семь струн гуциня. Грустная мелодия летела над площа­дью, еще больше подчеркивая тишину.

Даргер и виду не подал, что заметил новопри­бывших.

Разведчики посовещались. Двое, пришпорив ло­шадей, поскакали к главным городским проспектам по обеим сторонам от Дома Жизнелюбивого Руко­водства и под перестук копыт скрылись за зданием.

Воцарилась тишина.

Двое оставшихся разведчиков немного подожда­ли. Потом еще немного. И еще. Их товарищи не возвращались.

Когда стало ясно, что они уже никогда не вер­нутся, двое уцелевших развернули лошадей и пу­стились в бегство.

Даргероторвал пальцы от струн. Оставалось ждать.

* * *

Минуло достаточно времени, чтобы разведчики доложили об увиденном командующим, а те успе­ли все как следует обсудить. Наконец армия Трех Ущелий заволновалась, вспучилась и исторгла из себя небольшой отряд. Не спеша, но и не медля, две сотни человек выдвинулись к городу. Во главе ехала коренастая женщина в сопровождении полу­тора десятка человек.

Бесспорно, это была Хитрая Лиса и старшие офицеры ее армии. Ни один кадровый офицер, у которого хватило авторитета настоять на том, что­бы присоединиться к отряду главкома, не упустил возможности лично поучаствовать в будущей вели­кой победе.

Когда они въехали в город, Даргер заиграл сно­ва. Благодаря порции учебного пива он освоил гуцинь, но без практики новообретенное мастерство оставляло желать лучшего. Впрочем, он и не пытал­ся вызвать у врагов восхищение. Перед ними разы­грывалось представление, смысл которого, как им казалось, они давно разгадали.

Стройные ряды солдат заполонили площадь Свободной Торговли: впереди лучшие воины, за ни­ми офицеры, следом все остальные.

Командный состав вражеской армии выстроил­ся под балконом. Даргер как ни в чем не бывало перебирал струны. Офицеры переглянулись.

Главком Хитрая Лиса привстала в стременах.

— Гениальный Стратег! — прокричала она — Если тебя и впрямь так зовут. Ты расставил мне ложную ловушку и думал, что я сбегу, поджав хвост? Не тут-то было! Я слишком хитрая лисичка, чтобы купиться на такой дешевый трюк. — Не­сколько офицеров ухмыльнулись друг другу. — Мне прекрасно известно, что вашу армию поразила эпи­демия и что у вас не хватит людей отстоять город. Твоя игра закончена. Призываю тебя сдаться.

Даргер перестал играть.

Последняя нота растаяла в тишине.

Словно по сигналу — а это и был сигнал, — вну­тренние стены ворот Гармоничного Общения об­рушились грудой раскрашенных деревянных кир­пичей, скрепленных мучным раствором. Прятавши­еся за фальшивыми стенами солдаты под предводительством Злобного Отморозка бросились к внешним створкам, захлопнули их и заложили огромным бревном. Та же участь постигла и вну­тренние створки. Между тем из-за окрестных до­мов хлынула кавалерия. На крышах, балконах, го­родских стенах, буквально в каждом окне появи­лись лучники и стрелки с винтовками. Оружие было направлено на солдат Хитрой Лисы.

К тому времени, как вражеские солдаты опом­нились, все было кончено.

Даргер встал.

— Главком Хитрая Лиса, — громко объявил он, — вы окружены, в меньшинстве и под прице­лом. Если станете сопротивляться, умрете. Но если сдадитесь, даю слово джентльмена, к вашим людям проявят снисходительность.

Хитрую Лису как громом поразило.

— Выбор за вами, — с некоторым самодоволь­ством добавил Даргер.

Когда площадь опустела, солдаты Тайного Им­ператора, переодетые во вражескую форму, снова распахнули ворота, вывесили знамена Трех Ущелий и жестами пригласили ожидающую армию в город.

Поскольку все высшее командование уже пленили, а в армии остались лишь посредственные офицеры, никто не засомневался. На площади Свобод­ной Торговли солдат разделяли на небольшие отря­ды и отправляли в паутину боковых улиц. Там их окружали, обезоруживали и конвоировали во вре­менные пункты переназначения. Дальше в дело вступали жизнелюбцы: быстро и эффективно они распределяли побежденных солдат по рядам Бес­смертных Тайного Императора.

Даргер присматривал за захватом речного фло­та, за повышением и разжалованием офицеров, за подсчетом и оценкой трофейного оружия, за рас­пределением новой формы (над которой трудились все городские портные и швеи с тех самых пор, как был намечен план действий), за принесением при­сяги, за допросом шпионов — и своих, и враже­ских — и еще за сотней других дел.

На все про все ушел остаток дня, но к закату от армии Трех Ущелий осталась лишь горстка дезер­тиров. Они улепетывали куда глаза глядят, разнося вести о перемене фортуны, обернувшейся для Хи­трой Лисы полной неожиданностью.

По непонятной причине Даргера не покидало ощущение, что он забыл сделать нечто важное.

— Что я упускаю? — произнес он вслух.

— Многое, благородный господин, — ответил стоящий неподалеку жизнелюбец. — Но если вы имеете в виду запланированные дела, то вас по-прежнему ждет беседа с главкомом Хитрой Лисой.

По приказу Даргера жизнелюбец отвел его в зал для совещаний.

— Свободны, — бросил Даргер, как только дверь за его спиной закрылась.

Разумеется, все жизнелюбцы, находившиеся в зале, сразу вышли. Стражники оказались не так расторопны.

— Никак невозможно, господин, — запротестовал один из них. — Эта женщина опасна!

— Я согласен, будь Хитрая Лиса мирной жи­тельницей, ее можно по праву считать преступни­цей и социопаткой, — признал Даргер. — Но все ее поступки совершены по долгу службы, а значит, она достойна похвалы и соответствующего обращения. Немедленно покиньте зал, или вас ждет наказание за неисполнение прямого приказа.

Стражники вышли, и Даргер невольно отметил, что день, когда он не сможет совладать с добропо­рядочным собеседником, станет первым днем его честной жизни.

Прославленный главком Хитрая Лиса оказалась невысокой женщиной с жестким обветренным ли­цом и глазами, как две черных пуговки. Держалась она строго и надменно.

— Я честно сражалась, — заявила она, — и имею право на честную смерть.

— Никто не желает вам смерти, — заверил ее Даргер. — А уж я в последнюю очередь. Пожалуйста, присаживайтесь. Я без сил, а сидеть, пока вы стоите, было бы верхом грубости. Благодарю. — Он плюх­нулся в кресло. — Тайный Император предлагает вам возглавить разрозненные остатки армии Трех Ущелий (теперь это провинция, а не государство) и от его имени покорить страны к югу отсюда. Учи­тывая ваши военные навыки и их относительную слабость, вы расправитесь с ними в два счета.

— Если я оставлю Три Ущелья без защиты, — ответила изумленная Хитрая Лиса, — сюда сразу же вторгнутся армии Двойных Городов и Республи­ки Центральных Равнин. — Обуздав эмоции, она добавила. — Хотя, конечно, я больше не несу за это ответственность.

— Я подловил Хитрую Лису на стратагеме, ко­торая считалась древней еще до эпохи Утопии, — мягко произнес Даргер. — Неужели она считает, что с ее врагами справиться труднее? Впрочем, врагами они пробудут недолго. Китай вступил в новую эру — или, быть может, правильнее сказать, вернулся в старую. После покорения южных государств вы уви­дите, что Перекресток ничуть не изменился, за исключением одного: он стал частью страны, живу­щей в мире с собой и со всеми остальными. Итак, вы принимаете предложение императора?

— Я... Второй раз за сегодня ты застаешь меня врасплох. Наверное, так живется людям небольшо­го ума. Не сказала бы, что мне это по нраву.

— Не вините себя в поражении. Вам приходи­лось полагаться только на природный гений, тогда как к моим услугам была непогрешимая матема­тическая наука психополемология. Я применил производную гиперинверсию к множеству всевоз­можных исходов, обработал результат алгоритмом катастрофы типа «Ласточкин хвост», выровнял бу­левы константы, и решение сразу стало очевидным.

— Я не знакома с твоей терминологией, — ото­звалась Хитрая Лиса, — но вполне понимаю, что ты сделал. Так же поступают иллюзионисты. Если зри­тели уверены, что из колоды карт покажется пи­ковый туз, фокусник превращает все карты в пи­ковые тузы. Или заставляет этого туза вспыхнуть пламенем. Или подбрасывает колоду в воздух, и карты оборачиваются воронами и разлетаются прочь. Ты знал, что я считаю тебя хвастуном и об­манщиком, и применил уловку, на которую мог попасться только круглый дурак. Мне казалось, я знала, что у тебя на уме, а потому угодила в соб­ственную западню. Если бы я по достоинству оце­нила твою хитрость, то, поверь, этот день закон­чился бы по-другому.

— Хитрая Лиса, вы женщина исключительного ума. Я был бы рад никогда не встречаться с вами на поле битвы. Скажите, как стратег стратегу, что вы думаете о моих шансах на успех касательно сле­дующих противников?

По лицу главкома пробежала еле заметная ус­мешка.

— Тут и думать нечего. На твоей стороне преимущество, которого я не могла добиться, как бы ни пыталась.

— И в чем же оно заключается?

— Двойные Города и Республика Центральных Равнин теперь боятся тебя больше, чем друг друга. Твоя армия вылезла с задворок Китая и всего за несколько месяцев покорила кучу государств. Зна­менитый стратег Хитрая Лиса загнала тебя в угол, но ты без труда побил противника его же оружием. Теперь твой грозный взор обратился на север. Им не останется ничего иного, как объединиться про­тив тебя.

— И как бы вы справились с ними на моем ме­сте?

Она объяснила, как именно.

Помолчав несколько мгновений, Даргер пораженно всплеснул руками.

— Какое неб...

Хитрая Лиса вскинула обе ладони.

— Стоп! Ты собирался воскликнуть: «Какое не­бывалое совпадение!» — хотя это отнюдь не так. Тебе понадобилась новая стратегия, и ты выудил ее из моей головы. Вот и все. Не нужно притворства.

— Уверяю вас, госпожа.. — начал было Даргер, но сдался. — А, к черту! Хитрая Лиса, вы видите меня насквозь. Я поражен и очарован. Если бы я восхищался вами чуть сильнее, чем сейчас, то был бы вынужден немедленно просить вашей руки.

— Мне и в голову не придет выйти замуж за человека не глупее себя, — сказала Хитрая Лиса. — Никогда не знаешь, что у такого на уме.

* * *

Несколько дней спустя Тайный Император со­звал совещание — обсудить следующий этап кам­пании. Даргер, Довесок и Белая Буря стояли в при­емной на первом этаже башни Желтого Журавля и ждали, чтобы им завязали глаза и провели по бесконечным лестницам.

— Хитрая Лиса согласна сотрудничать? — спро­сила Белая Буря у Даргера.

— Она попросила дать ей пару дней на разду­мья. Я сказал, это означает, что она все решила и просто пытается набить себе цену. В ответ она толь­ко рассмеялась. Видимо, императору придется рас­кошелиться. Но она все равно настояла на том, что ей нужно время. Когда я доложил ему об этом, он не слишком обрадовался, но промолчал. А у вас что нового?

— Мощный Локомотив заставляет меня читать ему, — скривилась Белая Буря. — Да не все подряд, а любовные поэмы! Только представь! Все часы, по­ка решалась судьба Перекрестка, я просидела у его ложа. И это повторяется изо дня в день. А потом я возвращаюсь к себе и в одиночестве коротаю ночь в холодной постели.

— Царевича Блистательного Первенца проще всего свести с ума от ревности именно так. Ваша любовная ссора удалась?

— Еще как. Мы наговорили друг другу кучу га­достей. Я прорыдала полдня.

— Значит, все идет как надо. Помните, что ска­зал Великий Бард? «Увы! Я никогда еще не слышал? и не читал — в истории ли, в сказке ль, — чтоб гладким был путь истинной любви»^[48].

— Пожалуйста, избавь меня от своих афориз­мов. Мне начинает казаться, что ты выдумываешь их на ходу.

* * *

В тот день на Тайном Императоре не было ни повязки, ни платка — только драконья маска. В ней он выглядел мудрым и опасным. Как и на каждом совете, Невеста Феникса скромно поблескивала по левую руку от императора. Место справа на этот раз заняла женщина в совершенно непроницаемой черной вуали.

Когда Тайный Император изменял привычкам, следовало ожидать самого худшего. Тем не ме­нее Даргер решил придерживаться заготовленной речи.

— Всем вам должно быть очевидно, что наш следующий шаг — спуститься по Длинной реке, воспользовавшись флотом Трех Ущелий, и схва­титься с врагами на севере. В центральном Китае осталось только два более-менее значимых госу­дарства — Двойные Города и Республика Цент­ральных Равнин. Армия каждого из них по отдель­ности не уступает числом нашим Бессмертным. Победить одну, чтобы тут же столкнуться со све­жими солдатами другой — чистой воды безрассуд­ство. Поэтому я предлагаю покончить с обеими одновременно.

После удивительной победы, одержанной Даргером буквально на пустом месте, никто не горел желанием возражать Гениальному Стратегу. Но советники явно пришли в смятение.

По кивку хозяина Умелый Слуга расстелил на столе карту.

— Проще всего, — продолжил Даргер, — от­править главам обоих государств письма с предло­жением сразиться, заранее условившись о месте и времени. Я бы посоветовал пойму реки перед Опе­рой. Наша армия разместится выше по течению, а вражеские силы — ближе к городу.

На этих словах терпение советников лопнуло. Некоторые вскочили с места.

— Что за безумие! — рявкнул генерал Железный Гребень. — Вы хотите разместить Бессмертных между рекой и озером. К югу твердая почва пере­ходит в топь. Отступать некуда — вокруг болота. Между тем у противников полная свобода маневра. Никто в здравом уме не уступит преимущество во времени, внезапности или местности. А вы отказы­ваетесь от всех трех!

— Я не собираюсь проигрывать, стало быть, во­прос отступления к делу не относится, — объяснил Даргер.

— Нельзя отрицать, вам везет, — заметил гене­рал Неземной Красавец. — Но когда-нибудь удача от вас отвернется. Мы не можем метаться от одной сомнительной стратагемы к другой, как ребенок, прыгающий по камням через ручей.

— Напротив. Именно так я поступал всю жизнь. Если вы будете откровенны с самим собой, то на­верняка поймете, что придерживались того же пра­вила. И ничего, до сих пор живы! И все у нас вроде неплохо.

— Рано или поздно вы поскользнетесь на одном из этих камней и свалитесь в воду. Никому не везет вечно.

— Разве не для того мы ходим по земле, чтобы, когда нужно, слегка подтолкнуть удачу? — возра­зил Даргер. — Главарх Белая Буря, вам есть что сказать?

— Я не представляю, на что рассчитывает Гени­альный Стратег с таким планом, — ответила Бе­лая Буря, поднявшись с места. — Но он своего до­бьется.

Генерал Неземной Красавец едва не сплюнул в сердцах.

— Вера не заменит мудрость, а самонадеян­ность — знания. Удача — вообще понятие отвле­ченное, ее нельзя подтолкнуть!

— Если вы сомневаетесь в моих умениях, — отозвался Даргер, — просто убедите Тайного Им­ператора не прислушиваться к моим советам. Я склонюсь перед его мудростью.

Все повернулись к императору.

Тот жестом приказал всем сесть, и его воля бы­ла исполнена.

— Есть только один человек, способный выне­сти суждение по столь опрометчивому плану. Это новый главком будущей Южной армии. — Тайный Император повернулся к женщине в вуали. — Хи­трая Лиса, повтори моим советникам то, что ты мне сказала.

Бывший, а теперь и ныне действующий главком откинула вуаль. Ее темные глаза довольно поблески­вали.

— Я выслушала план Гениального Стратега во всех деталях и уверена, что он сработает. План ге­ниален в своей простоте. Я и сама не придумала бы ничего лучше.

По залу пронесся дружный стон. Однако никто не поднялся с места, чтобы возразить.

— Теперь я посовещаюсь с главкомом Южной армии, главархом дивизии Саперов и Археологов и исполняющим обязанности главкома Северной армии. Остальные свободны, — подытожил импера­тор.

* * *

Когда они остались вчетвером (впятером, если считать Невесту Феникса), Тайный Император снял маску и обратился к Даргеру:

— Хитрая Лиса сказала, что ты предлагал ей деньги. Необычайно неуклюжий ход, Гениальный Стратег. Такой талант, как у нее, за золото не купишь.

— Могу я поинтересоваться, что ей предложили вы, ваше величество?

Император кивнул Хитрой Лисе, и та ответила:

— Тайный Император разрешил мне сопровождать тебя в Оперу в качестве наблюдателя, чтобы я собственными глазами увидела, как разгромят врагов, с которыми я сражалась всю свою созна­тельную жизнь.

— Ах, вот оно что.

— А как же Южная армия, если вы уедете? — спросила Белая Буря.

— Мое место займут мои самые доверенные помощники. Они обо всем позаботятся. В любом случае нельзя покидать Три Ущелья, пока сущест­вует угроза вторжения с севера. Также они известят ссыльных чиновников о том, что теперь их верность принадлежит не бывшему государству, а Тайному Императору. Те, кто смирится с новым положени­ем дел, сохранят должности в региональном прави­тельстве. Остальные... — Хитрая Лиса пожала пле­чами.

— Понятно, — глубокомысленно кивнул Дар­гер. — Пройдемся по плану битвы?

— Не сомневаюсь, что он соответствует твоим обычным стандартам, — сказал Тайный Импера­тор. — Хитрая Лиса, пошли за стенографистом.

Главком дважды хлопнула в ладоши. Из-за бо­ковой дверцы появился слуга с блокнотом в одной руке и пером с чернильницей в другой.

— Согласно плану, нам понадобятся письма с вызовом на битву. Как раз их и продиктуешь.

Даргер быстро собрался с мыслями.

— Первое начинается так:«Приветствую мою возлюбленную сестру, именующую себя Верховным Оратором мятежной провинции так называемой Республики Центральных Равнин».Второе:«При­ветствую моих возлюбленных чад, Потомствен­ных Иерархов государства-отщепенца двойные Города».А дальше одинаково, слово в слово:

«Поскольку больше века в самом сердце Вели­кого Китая бушует нескончаемая война, поскольку исстрадавшиеся подданные взывают ко мне и по­скольку все от мала до велика жаждут благосло­венного мира, ваш император явился навести по­рядок и избавить людей от мучений. Увы, некото­рые ожесточились против народа, против мира и против законного правителя. И потому я должен принять меры.

В третий день осени в речной долине у города Опера встретятся три великие армии — так предначертано судьбой. Сокрушить противника будет не сложнее, чем дракону сомкнуть челюсти на орешке. Если вдруг мои Бессмертные покажут спину, не поддавайтесь на обман. Мы развернемся и обрушимся на врага со всей свирепостью и бес­пощадностью легендарного Локомотива. Запомни­те это и хорошенько обдумайте».

И в конце подпись:«Тайный Император, Божь­ей Милостью И Небесным Мандатом Правитель Всего Китая».

Тайный Император почти непроизвольно кив­нул.

— Что думаете, главарх Белая Буря? — спросил Даргер.

— Похоже на зашифрованное письмо. Оно словно подмигивает получателю, мол, не принимай каждое слово за чистую монету.

— Отлично! — Даргер повернулся к стеногра­фисту. — Сделай копии и после того, как их посмо­трит и одобрит Тайный Император, отправь одно­го курьера с письмом, адресованным Двойным Городам, в Республику Центральных Равнин, а дру­гого с письмом, адресованным Центральным Рав­нинам, в Двойные Города. Пусть думают, что пись­ма случайно перепутали.

* * *

Были и другие вопросы для обсуждения, но вскоре совещание подошло к концу. Когда Даргер направился к выходу из зала, его настиг голос Тай­ного Императора:

— Гениальный Стратег, задержись на пару слов.

— Конечно, ваше величество.

— Скажи-ка, ты знаешь, что такое война? — спросил император, когда они остались наедине.

— Сунь Цзы Запада определял войну как ди­пломатию другими средствами^[49], — осторожно от­ветил Даргер.

— Он ошибался. Ибо что есть война, если не восхваление богатых даров жизни? Войны разгора­ются не во времена голода, засухи или небывалой нищеты. Войны разгораются во времена изобилия. Подобно охапкам фруктов и зерна и сонму жертвен­ных животных, приносимых на алтари богов во вре­мена великого достатка, такой же сонм молодежи призывается, обучается и водружается на алтарь войны. Чтобы сгореть, друг мой, чтобы сгореть. Та­ким образом мы славим то, чем нас одарили.

— Я никогда не думал о войне в этом ключе. Но произнесенные вслух, ваши слова кажутся бесспор­ными.

— Как ни парадоксально, в этой войне ты, по­хоже, твердо решил обойтись без жертв. Конечно, отчасти дело в исключительной точности твоих расчетов. Это простительно. Но ты не позволяешь главкому Мощному Локомотиву выбраться из по­стели — не смей перебивать! — когда он нужен на поле битвы. Я знаю, что все эти любовные хи­тросплетения, в которых ты увяз по уши, пред­ставляются тебе важными — и с точки зрения простых людей это, несомненно, так и есть. Но я веду войну, и мне нужно, чтобы Мощный Локо­мотив раздувал ее пламя. Быть может, он излишне жесток, но в этом и состоит вся суть войны. Сми­рись!

Даргер склонил голову, отчасти чтобы спрятать страх в глазах.

— Каждое ваше слово — чистая мудрость, ваше величество. И ваше слово закон.

— Да, именно так.

* * *

— Вот ваша трость, — сказал Даргер Мощному Локомотиву. — Вставайте.

Главком сел прямо, спустил ноги на пол, но не поднялся с постели.

— Я не понимаю.

— Если коротко, вы переборщили с болезнью. О, я вас не виню! Когда пришлось прибегнуть к об­ману, вы, ненавидя его всей душой, не слишком преуспели — можете записать это на свой счет. Но вот Белая Буря подзабыла, какой вы отчаянный ма­лый, и видит в вас лишь слабака и неудачника. По­этому кое-что поменяем. Вы должны заставить се­бя подняться с одра и, даже если ваше выздоров­ление и сама жизнь окажутся под угрозой, вернуться на службу. Император нуждается в вас.

— А как же наш план?

— Идет своим чередом. Следуя моим указани­ям, Белая Буря по-прежнему будет проводить с вами все свободное время. Она считает, что таким образом заставит ревновать царевича Блистатель­ного Первенца. Но дело кончится тем, что она по­степенно в вас влюбится. Говорите что хотите, но он изнеженный цветок из оранжереи, а вы воин и человек дела. Белая Буря больше всего на свете лю­бит технику и неминуемо увлечется мужчиной, который сам как бездушный механизм. На вашей стороне сама природа. Нужно просто помочь Белой Буре открыть глаза.

— Я... понимаю. Видимо, мне снова придется извиниться, Гениальный Стратег. Я подумал, что ты воспользуешься моей притворной слабостью и по­пытаешься захватить власть. Но меня снедает лю­бовь, и эту цену я бы охотно заплатил. Однако те­перь ты добровольно умываешь руки, лишь бы не рухнули наши планы. По-моему, ты настоящий друг и всем сердцем на моей стороне.

— О чем я вам все время и толкую. А теперь вставайте. Посмотрим, как вы ходите с тростью. Немного поморщитесь. Не так сильно! Вам очень больно, но вы стараетесь этого не показывать, вы гордый человек. Вот так лучше.

— Я с радостью вернусь на поля сражений.

— Ах, да. Насчет этого. Боюсь, Тайный Импе­ратор уже одобрил план следующей битвы. Сра­жаться не придется.

— Что?!

— Согласен, жаль. Но сделанного не воротишь. Ну-ка обопритесь на трость поубедительнее! Вы сжимаете ее как оружие, а это подпорка, помога­ющая удерживаться на ногах.

Мощный Локомотив послушался совета.

— Как я сразу не понял, что первый план не сработает, — проворчал он. — Ни один мужчина не добился женщины, лежа в постели.

— Наоборот, лучше места заполучить женское сердце не придумаешь. Но мы, учитывая обстоя­тельства, обойдемся полем битвы.

* * *

— Этот увалень снова на ногах, — сообщила Бе­лая Буря. — Позволь мне вернуться к царевичу.

— Да ради бога, — отозвался Даргер. — Только вам придется уступить его требованиям: согласить­ся на роль любовницы, отправиться в Южные Во­рота и не убивать женщину, которая станет его женой.

— Последнее я точно не обещаю.

— Тогда вы должны по-прежнему заботиться о Мощном Локомотиве.

* * *

— Белая Буря каждый день навещает Мощного Локомотива, — пожаловался царевич Блистатель­ный Первенец.

— Так мы и задумывали, помните? Чтобы ей было с чем сравнить. Главком может поспорить очарованием и привлекательностью разве что с экс­каватором. Поверьте, ей не особенно нравится то, что она видит. Хотя, надо признать, многие женщи­ны от него без ума.

— Она читает ему любовные поэмы.

— Тоже согласно моим указаниям. Слова любви настроят ее на нужный лад, и мысли ее неизбежно обратятся к вам.

— Из ваших уст это звучит почти осмыслен­но, — понурился царевич. — Но мне лучше знать.

Они сидели в саду для бесед, наблюдая за рабо­чими, делавшими замеры под фундамент особняка Непогрешимой Целительницы. В этом году клены рано поменяли цвет листвы и теперь соперничали багрянцем с лебедями, невозмутимо плававшими в пруду. Внезапно налетел ветерок и закружил чер­ные лепестки с ближайшего розового куста.

Даргер молчал.

— Я просто с ума схожу, — зарычал царевич, — когда представляю, как она днями напролет про­сиживает у его постели.

— Так возрадуйтесь. Главком покинул ложе больного и вернулся к обязанностям незаменимого помощника Тайного Императора.

— Значит, она больше не будет его навещать?

— Разумеется, будет. Иначе весь наш план пой­дет прахом.

Царевич Блистательный Первенец волком уста­вился на свой стиснутый кулак.

— Разве нельзя ничего сделать? Я не могу просто сидеть на месте и терзаться сомнениями.

— Ну... кое-что сделать можно. Но, боюсь, вам не хватит решимости.

Царевич разжал пальцы и поднял взгляд на Даргера.

— Случалось, я бил людей и за меньшее оскор­бление. Но мне не обойтись без вашей помощи, и я буду держать себя в руках. Что сможет другой, на то способен и я. Испытайте меня!

— Белая Буря хочет, чтобы вы приревновали. Вы должны ответить ей тем же.

— Как? С ней не сравнится ни одна женщина. Она не поверит, если я приударю за другой.

— Поухаживайте за единственной женщиной, которую она уважает, — за главкомом Хитрой Лисой.

— Притворяться в таких делах — подлость.

— Вы убьете человека, если это единственный способ завоевать Белую Бурю? — спросил Даргер. — Если да, то и женское сердце разобьете. Это гораздо менее серьезный проступок, да и в любом случае не редкость. Женщины почти всегда оправляются от горя.

— Надо так надо, — сдался царевич. — Но сна­чала поклянитесь именем тех чужестранных тварей, которых считаете богами, что не только добьетесь для меня любви и покорности Белой Бури, но и устроите все так, что мне ни дня не придется си­деть на троне императора, помогая осуществлению ваших планов.

Даргер только вздохнул.

— Хорошо, я могу сделать, как вы хотите: нуж­но опозорить и отправить в ссылку Мощного Ло­комотива, а потом убедить Тайного Императора даровать Южным Воротам независимость в награду за вашу верную службу. Конечно, вам придется дождаться, пока мы покорим Двойные Города и Республику Центральных Равнин, проложим путь к Тихому океану, разгромим прибрежные государства и захватим Север. Но это только вопрос времени. А вот с желаниями и чувствами Белой Бу­ри предстоит гораздо более трудная и деликатная работа.

Царевич Блистательный Первенец, как оказа­лось, уже не слушал Даргера, а невидящим взглядом сверлил небо.

— Если бы я думал, что она с ним спит, — про­цедил он, — то убил бы его голыми руками!

* * *

Ночью Белая Буря прокралась в покои Даргера. Услышав шорох упавшей на пол одежды, он открыл глаза и увидел у кровати женщину, облаченную лишь в тени и лунный свет. Она была холодной и желанной, как богиня.

— Ради всего святого, что вы делаете? — спро­сил Даргер.

— Все, в том числе и ты сам, не устают превоз­носить тонкий ум Гениального Стратега. И ты все равно задаешь такие вопросы? — Белая Буря от­кинула простыню и скользнула к Даргеру в постель.

— Каким бы восхитительным, содержательным и трогательным ни был наш роман, он окончен. За вас сражаются два самых могущественных мужчи­ны Китая, и оба дикие ревнивцы. Как вам вообще пришло в голову явиться сюда?

Вздохнув, Белая Буря прижалась к Даргеру.

— Я не могу спать с царевичем Блистательным Первенцем, и мне тошно от одной только мысли о сексе с главкомом Мощным Локомотивом. Остаешься только ты.

— Вспомните о пользе воздержания! Если вас застанут в моей постели, оба ваших потенциальных возлюбленных тут же объединят усилия и отправят меня на тот свет.

— Тогда тебе лучше постараться мне угодить, — промурлыкала Белая Буря. — Чтобы я с тоски не намекнула им чего лишнего. Значит, так. Сперва ты должен...

Глава 13

Лишь Небу можно доверять безгранич­но, всем остальным подобает замирять дол­ги золотом и серебром.

Изречения Гениального Стратега.

Армия, покинувшая Перекресток, намного пре­восходила ту, что взяла город, и дело было не толь­ко в ее численности, значительно возросшей за счет солдат Хитрой Лисы. Чудесные победы следовали одна за другой, и солдаты самонадеянно рассчиты­вали, что череда этих маловероятных событий про­должится столько, сколько потребуется. Раньше Бессмертных боялись, теперь же они одним своим видом вселяли ужас.

Армия спускалась по реке, ненадолго останав­ливаясь в каждом городке, чтобы от имени импе­ратора заявить права на округу и в качестве дани забрать все имеющиеся лодки. Скорость продвиже­ния увеличивалась: все меньше солдат марширова­ло по дороге вдоль реки; те, кто шел пешком, к концу дня прибывали в уже разбитый лагерь — об этом успевали позаботиться плывущие по реке то­варищи.

Скоро всю армию можно будет пересадить на лодки, и Длинная река понесет флот прямиком к Тихому океану, бесконечно облегчая этот поход по сравнению с предыдущими. Но сначала Бессмерт­ным предстояло разобраться с Двойными Городами и Республикой Центральных Равнин. Как и пред­сказывала Хитрая Лиса, после непредвиденного по­ражения Трех Ущелий они спешно, хоть и запозда­ло объединяли усилия.

По пути оба противника могли несколько раз напасть с выгодной позиции, но соблазн сразиться с армией Тайного Императора на полностью не­благоприятных для нее условиях оказался слишком велик. Из тех же соображений (как докладывали императорские разведчики и шпионы) никто не пытался помешать Бессмертным разбить лагерь в намеченном месте. Впрочем, вдоль всей реки враги оборудовали огневые позиции на случай, если Тай­ный Император решит поменять правила игры и его письмо окажется очередной уловкой из арсена­ла Гениального Стратега.

Как и следовало ожидать, Песья Свора обзаве­лась несколькими роскошными плавучими домами и сплавлялась по реке с предельным комфортом. Довесок сидел на носу судна спрятавшись от сол­нца под полотняным навесом, и покуривал сигару в компании Обри Даргера. В отличие от друга До­весок был склонен к праздности, а потому наслаждался вынужденным бездельем. В то же время его не покидало сожаление: конечно, сплав по реке весьма приятен, но в лодке Довесок не столько на­слаждался пребыванием в Китае, сколько наблюдал, как тот проносится мимо. За кормой оставались земли, которые он, быть может, никогда не посетит снова. Какая-то часть его души рвалась исследовать их ароматы и цвета, знакомиться с их песнями, сказаниями и всякими небылицами, которые ста­рики вспоминают в чайных.

— Клянусь, — бурчал Даргер, — это все равно что присматривать за школьниками. Разве что де­тям хватает такта не интересоваться сексом. И их смертельные угрозы редко принимают всерьез. И у них нет на побегушках вооруженных воинов. Уди­вительно, что у меня вообще остается время на войну. — Он глубоко затянулся сигарой.

Ящичком с обучающими сигарами Песья Свора разжилась в табачной лавке одного из городков, через которые пролегал путь армии. После долгих колебаний Даргер остановил свой выбор (как и предполагал Довесок) на антологии классической поэзии. Что касалось Довеска, он дымил историей периода Южных и Северных династий. Пока они курили и болтали, специализированные мозаичные вирусы преодолевали гематоэнцефалический барьер и распаковывали закодированные тексты прямо в лобную долю мозга.

— Что случилось? Почему ты так раздражен? — поинтересовался Довесок.

— Мощный Локомотив никак не успокоится — жалуется, что наш план битвы недостаточно кро­вожаден и что Белая Буря не желает разглядеть чуткую сторону его натуры. Белая Буря, в свою оче­редь, все время требует, чтобы на смену обаятель­ному, воспитанному царевичу из небольшого цар­ства, в которого она влюбилась, пришел честолю­бивый, охочий до власти придворный, очень похожий на Мощного Локомотива. Сам Блиста­тельный Первенец уверен, что мне по силам прев­ратить тигрицу Белую Бурю в ласкового мурлыку-котенка. Когда я спросил, как обстоят дела с Хи­трой Лисой...

— Что я слышу, свое имя?

Хитрая Лиса поднялась по лесенке с нижней палубы и уселась рядом. Ужасный Надоеда тут же подскочил с ящичком сигар. Она выбрала обзор битвы у Красной скалы^[50] и, подчинившись присталь­ному взгляду мальчишки, одарила его монеткой.

— Мне пришлось выйти из партии в покер, — пожаловалась она. — Я теряла кучу денег, а девчон­ка, сдававшая карты, все время смеялась над моими неудачами.

Довесок не сдержал улыбки.

— Вы позволили Маленькой Паучихе сдавать? Тогда вы сами во всем виноваты. Семья натаскива­ет ее на карманника. Пальчики у нее очень ловкие.

— Отвечу на ваш первый вопрос. Мы просто обсуждали царевича Блистательного Первенца, — вступил в разговор Даргер.

— Этого позера! Никогда не встречала столь на­доедливого человека. Почему он вечно вертится под ногами?

— Хитрая Лиса, он с вами флиртует, — объяс­нил Довесок.

— В этом все дело? Он явно перемудрил. Лучше бы просто подошел и признался, чего хочет. Я бы ему отказала, и мы избавили бы друг друга от лиш­них волнений.

— Насколько я понимаю, он ничего от вас не хочет, а только пытается заставить ревновать главарха Белую Бурю.

— Вот оно что. Тем лучше. Значит, в его поступ­ках есть хоть какой-то здравый смысл.

— Что вы думаете о нем как о военачаль­нике?

— Знакомый типаж: бесстрашный воин, вели­кодушный победитель, мужественный побежден­ный. Всегда скачет впереди войска. Непревзойден­ная доблесть. В битве выглядит так же лихо, как на картине маслом. Но я предпочту одного толко­вого грязнулю-пехотинца, чем два десятка таких, как он. Войны выигрывают не герои, а дисципли­нированные солдаты с умеренной тягой к выживанию.

— А что насчет главарха Белой Бури?

— Она сделана из другого теста. Воображения никакого, но для подчиненного это часто хорошее качество. Она умеет и слушаться, и распоряжаться. Спорим, она с радостью пойдет на смерть, если ей прикажут. Тайный Император не ошибся, когда возвысил ее.

— А как вам Мощный Локомотив? — спросил Даргер.

— Главком Мощный Локомотив не уверен в се­бе, а потому путает упрямство с решительностью и жестокость с силой. Он обладает всеми качества­ми злого врага и ни одним — доброго друга. В уме­лых руках он стал бы неплохим заместителем, но для этого уж слишком высоко поднялся по карьер­ной лестнице. Не советую оставлять на него захва­ченные территории — честолюбие затуманит его разум воображаемыми обидами, и рано или поздно он поднимет восстание. Также не советую пони­жать его в звании — он уподобится надтреснутому клинку и подведет в самый неподходящий момент. Как ни крути, он для вас обуза.

— И как бы вы поступили с ним на моем месте?

— Убила бы. И лучше сделать это быстро. Он непредсказуем.

— У моего друга Обри очень доброе сердце, хо­тя во всем остальном он совершенно замечательный человек. Не в его характере опускаться до убийства ради практичности, — пояснил Довесок.

— Я сделала о нем такие же выводы. Но он спросил, и я ответила, — пожала плечами Хитрая Лиса. — Кстати, когда на днях Тайный Император спросил, кто разработал план грядущей битвы Трех Армий, я или он, я тоже сказала правду.

Все замолчали.

— Полагаю, это такая шутка? — нарушил ти­шину Довесок.

— О, нет. Я говорю на полном серьезе.

— Очень опрометчиво с вашей стороны, — про­говорил Даргер.

Хитрая Лиса изобразила удивление:

— В самом деле? И почему?

— Возможно, вам это неизвестно, но импера­тор... — Довесок непроизвольно оглянулся и пони­зил голос, — ...не вполне предсказуем.

— Бешеный, как пьяный сумчатый барсук, по слухам. Но я рискнула. Он больше всего ценит пря­моту. Я рассказала ему все, что он хотел услышать, и подвергла тщательному анализу шансы на успех, сильные и слабые стороны армии и личности всех его военачальников. Кстати, он считает вас не­надежными, но полезными, и я согласилась. Это было опасно, но я хотела кое-чего добиться.

— Вы имеете в виду, лицезреть поражение ва­ших врагов?

— Это и еще пару мелочей.

Довесок с Даргером попытались разузнать под­робности, но Хитрая Лиса держала рот на замке.

* * *

В приподнятом настроении Бессмертные выса­дились на травянистую равнину к югу от Оперы и занялись лагерем. Со стороны они больше напоми­нали циркачей, которые устанавливают шатры и выгуливают животных, чтобы позже развлечь пу­блику представлением, чем солдат, которые гото­вятся к тому, чтобы как можно эффективнее убить и покалечить как можно больше врагов.

— Из-за тебя и Гениального Стратега семейный бизнес завял на корню, — заявила Огненная Орхи­дея. — Какой бы коэффициент ни предлагал На­дежный Мул, в этой битве никто не хочет ставить на наше поражение.

— От ужасов войны никто не застрахован, — посочувствовал Довесок. — Может, мне научить родичей какой-нибудь азартной игре из Земли Зе­леных Гор На Западе?

— О, не учи ученого! Мы уже организовали бои сверчков. Маленькая Паучиха нарисовала золотой значок копирайта на спинке одного сверчка, и все ставят на него — думают, что у него особые гене­тически модифицированные способности. Почему ты проводишь столько времени с Хитрой Лисой? Наш брак снова под угрозой?

— Начнем с того, что нашему браку никогда ничего не угрожало. И это просто выдающееся до­стижение, потому что существует он лишь в твоем воображении. Что касается Хитрой Лисы, она явно что-то задумала. Гениальный Стратег попросил ме­ня за ней приглядывать — он надеется расстроить ее планы.

— Какие именно планы?

— Если бы мы знали, то не сидели бы сложа руки. А так остается мучиться неизвестностью.

* * *

День битвы начался с ясного прохладного утра. Более благоприятное время для массовой резни бы­ло трудно представить. Армии Двойных Городов и Республики Центральных Равнин разбили лагеря у гряды невысоких холмов, спускающейся к пойме Длинной реки. Пустынная равнина между холмами и армией Тайного Императора идеально подходи­ла для жестокого кровопролития. За лагерем Бес­смертных протянулось болото, и в случае чего от­ступать пришлось бы на запад, где поджидали не­пролазные леса. С точки зрения тактики, их позиция была далека от совершенства.

Но Даргеру она явно пришлась по душе.

— Генерал Хитрая Лиса, все ли заслуживает ва­шего одобрения?

— О, да. Все в порядке.

— Можно ли что-то улучшить?

— Ни в коей мере.

Довесок восторгов товарищей не разделял.

— Напомню вам обоим, что Мощный Локомо­тив должен неукоснительно следовать плану, в успех которого он категорически не верит, иначе нам не видать победы как своих ушей. Что удержит его от... ну, от его обычного поведения?

— Пустяки, — отмахнулся Даргер.

— Главкому Мощному Локомотиву я доверяю полностью, — ответила Хитрая Лиса. — Пожи­вем — увидим.

Словно откликнувшись на упоминание своего имени, неподалеку показался Мощный Локомотив. Он ковылял столь рьяно, что его трость еле поспе­вала за ногами.

— Разве можно так неубедительно хромать, — проворчал себе под нос Довесок.

— Убедить нужно только одного человека — са­мого главкома, — так же тихо отозвался Даргер. — Пока он считает, что всех обманул, совершенно не важно, что ни один из нас ему не поверил.

— Ну-ка, тсс! — шикнула Хитрая Лиса.

Главком Мощный Локомотив подошел ближе.

На шее у него болтался утопианский бинокль. С по­мощью современных технологий воспроизвести такой бинокль было нельзя, а потому стоил он не меньше крупной деревни. Зловеще помолчав, Мощ­ный Локомотив прочистил горло и сплюнул наземь. Потом сердито глянул в сторону отдаленных лаге­рей, где вражеские солдаты уже начали строиться в боевые порядки.

— Вам известно, что равнина между нами и те­ми ублюдками — равнина, на которой нам придет­ся сражаться, — усеяна ручьями и напитана водой? Болотом ее назвать нельзя, но будь я проклят, если к концу битвы мы не увязнем по колено в грязи.

— Если вам кажется, что болезнь вернулась, я с радостью приму командование, — проговорила Хи­трая Лиса с сарказмом, который не расслышал бы только глухой.

Главком весь напрягся, лицо его исказилось в немом рыке. Крутнувшись на пятках, он отвернул­ся от Хитрой Лисы и проорал.

— Боевые горны! Барабаны! Играйте сбор! Пора начинать этот кошмар.

В соответствии с рвением и тщеславием коман­диров некоторые отряды уже строились. После сиг­нала солдаты стали сбегаться со всех сторон. Через поразительно короткое время армия была готова к наступлению.

Мощному Локомотиву подвели белого жеребца. Главком вскочил в седло и ускакал руководить бит­вой.

Вскоре появился Ужасный Надоеда с Лютиком. Довесок вскарабкался на коня и тронулся с места Песья Свора последовала за ним, прихватив двух свободных горных лошадей: одну для Гениального Стратега (он назначил Песью Свору своей личной стражей), вторую для Хитрой Лисы (Даргер ей не доверял и не хотел спускать с нее глаз).

Довесок добродушно похлопал Ужасного Надо­еду по плечу.

— Личная стража члена высшего командования редко ввязывается в сражение — в этом ее огром­ное преимущество. Но на всякий случай ты сегодня с Песьей Сворой не поедешь. Детям не место на поле битвы. Можешь понаблюдать за нами из ла­геря. Там сравнительно безопасно.

— Что?! Эй, так нечестно! Маленькая Паучиха...

— Маленькая Паучиха уговорила тетушку не слушать мои разумные доводы. Я муж Огненной Орхидеи, пришлось уступить. Ты мой племянник, и тебе тоже придется уступить и внять мудрости моих распоряжений.

— Ты мне не настоящий дядя, — сердито воз­разил мальчишка. — Вы с тетушкой Огненной Ор­хидеей только притворяетесь, что женаты.

— Как хорошо, что столь очевидный для меня факт способны понять другие люди. Но это к делу не относится. Брысь!

Довесок переключился обратно на битву.

Три армии медленно пришли в движение, вы­плеснулись из лагерей и потекли на позиции в пой­ме реки. Грохотали барабаны, хлопали на ветру знамена, стройными рядами наступали крошечные солдатики. Довесок ехал во главе Песьей Своры сбоку от авангарда.

— Как же все это похоже на воображаемые сражения моей юности! Свинцовые солдатики, пушки, которые я вырезал из щепок. Романтик во мне в полном восторге, даже сейчас

— Здравомыслие подсказывает мне уносить но­ги, — поделился Даргер. — Но я тоже чувствую себя необычайно взволнованным.

Хитрая Лиса промолчала.

— В любом случае, — добавил Довесок, — от­ступать слишкомпоздно.

— Просто не забывай, что я и Хитрая Лиса здесь в качестве наблюдателей, и веди себя соответственно. Все будет хорошо.

Некоторое время армии сближались, а затем словно по команде остановились на расстоянии пушечного выстрела друг от друга. С южного края равнины развевались знамена Тайного Императора. К северу виднелись красно-черные фла­ги Двойных Городов и оранжевые Республики Центральных Равнин — рядом, но не вместе. Ар­мии союзников сохраняли между собой дистан­цию.

— Сейчас главком Мощный Локомотив впервые ясно видит, с чем вынужден столкнуться, и осозна­ет, насколько самоубийственной окажется атака в лоб. Поэтому он командует стратегическое отсту­пление, — прокомментировал Даргер.

— Если все пойдет по плану. — По лицу Хитрой Лисы блркдала легкая улыбка.

— Именно, — поддакнул Довесок.

Армии не двигались.

— Беспорядочно отступающих солдат легко уничтожить. Самое очевидное решение — пустить­ся в погоню.

— Логично.

— Другого разумного варианта нет, — согласил­ся Довесок.

— Между ними нет доверия. Каждая армия будет тянуть время, не желая подставлять фланг. Убедившись во взаимной неохоте покончить с нами, оба главкома придут к выводу, что их предали, и неизбежно повернут оружие друг против друга.

— Говорите, неизбежно? На совещании все зву­чало неплохо. Посмотрим, что выйдет на самом деле.

— Я что-то упускаю? — спросил Довесок.

— Нужно перебраться поближе к главкому, — сказала Хитрая Лиса — Чтобы ничего не пропу­стить.

Песья Свора не получала приказа следовать по пятам за Мощным Локомотивом, но никто им это­го и не запрещал. Довесок кивнул Огненной Орхи­дее, и весь отряд подъехал к главкому.

Главком Мощный Локомотив восседал на коне перед стройными рядами Бессмертных и, зажав трость под мышкой, изучал противника в полевой бинокль. Вражеские армии по-прежнему не двига­лись. Когда главком наконец опустил бинокль, лицо его казалось демоническим.

— Теперь он прикажет отступать, — пробор­мотал Даргер.

— А если нет?

— Если он не растерял остатки здравого смысла, то прикажет, — сказал Довесок.

Мощный Локомотив поступил иначе.

Отшвырнув трость, он завопил:

— Не сработает!

Затем поскакал к дальнему флангу авангарда, где дожидалась Белая Буря в своем экскаваторе (в Перекрестке его затейливо разрисовали красной и желтой красками и отделали золотом), и, отча­янно жестикулируя, что-то сказал. Белая Буря от­ветила. Даже издалека было ясно, что она усомни­лась в приказе. Главком резким взмахом оборвал возражения, без слов дав понять: подчинись или умри.

Белая Буря высунулась из кабины и прокрича­ла распоряжения. Ее ракетчики выбежали вперед и установили «Красные стрелы». На тайные риту­алы не ушло много времени. Сорок ракет, все как одна, с ревом унеслись в сторону вражеских ар­мий.

Довесок с трудом верил глазам.

— Что он, черт возьми, делает? Мощный Локо­мотив обезумел?

— Напротив, он вспомнил о долге, — ответила Хитрая Лиса. — Я в этом и не сомневалась.

— Этот болван перегнул палку, — поморщился Даргер. — Теперь он точно не завоюет любовь Бе­лой Бури.

— Тут дело не в любви.

Не успели ракеты долететь до целей, как ма­шины Белой Бури с грохотом двинулись вперед. В основном это были пауки, дробящие колеса и ходячие огненные пушки. Изредка попадались открыватели стен, волки, призматические распы­лители смерти и гигантские металлические крабы. Дивизию возглавляла сама Белая Буря в своем по­хожем на скорпиона экскаваторе. Зрелище насту­пающих машин могло до смерти перепугать лю­бого.

Ракеты унесли жизни множества солдат и пе­репугали отряд покрытых кожаной броней гигант­ских ленивцев. Озверев, чудища затоптали еще больше народу. Но враг не дрогнул. Раненых быст­ро унесли в полевые госпитали, мертвых убрали с поля боя. Разбежавшихся мегатериев поймали и успокоили. Слаженно заговорили пушки, обстрел не прекращался.

Ядра вспахивали землю, взметая фонтаны грязи. От прямого попадания взорвался паук. В броне хо­дячей огненной пушки появилась брешь, машина сбилась с курса и побрела в неизвестном направле­нии, больше не подчиняясь командам погибшего экипажа. Пушки стреляли все чаще, но Белая Буря и ее археологи упрямо пробивалась вперед.

— C'est magnifique, — сказал Даргер. — Mais се n'est pas la guerre^[51].

Довесок стиснул поводья.

— Обри, дорогой друг, я безмерно уважаю и восхищаюсь тобой, но сейчас не время тешиться культурными отсылками.

— Самое худшее еще впереди, — заметила Хи­трая Лиса. — Ждите.

Ее слова оказались пророческими. Машины до­брались до илистого грунта на полпути между ар­миями и застряли. Одно из дробящих колес виль­нуло в сторону, чтобы не врезаться в паука, поте­ряло управление и медленно завалилось набок.

— Да что происходит?! — воскликнул Даргер.

— Ночью вражеские саперы перенаправили па­ру-тройку ручьев, что было весьма разумно. Конеч­но, в высокой траве вода не заметна, но земля на­питалась влагой, и перебраться через тот участок теперь не проще, чем через болото.

— Вы знали об этом?

— Я на это рассчитывала.

Экскаватор Белой Бури увяз в грязи и больше не двигался.

— О боже! — простонал Даргер и повернулся к Довеску. — Дружище, я... я не вправе...

— Ни слова больше, — оборвал его Довесок и обратился к своему горному скакуну: — Лютик, го­тов к опасной переделке?

— Хоххх дасс!

Довесок не мешкая подскакал к главкому Мощ­ному Локомотиву и отсалютовал.

— Господин! Запрашиваю разрешение спасти главарха Белую Бурю.

Главком Мощный Локомотив опустил бинокль. Мелькнувшее на его лице облегчение тут же погло­тила угрюмая решимость.

— Разрешаю, — коротко кивнул он.

Мгновение спустя Довесок уже мчался в самое пекло сражения и ругал себя на чем свет стоит.

* * *

На полпути к завязшим в грязи машинам До­весок понял, что Огненная Орхидея скачет следом. Он послал жеребца чуть правее, чтобы она порав­нялась с ним, и прокричал:

— Какого черта ты тут забыла?

— Если мой муж собрался спасать какую-то не­понятную потаскуху, я хочу быть рядом. Чтобы убедиться, что ничего не случится.

— Ненормальная! Мы на поле битвы! Нас об­стреливают! — Последняя фраза вырвалась у Дове­ска после того, как пушечное ядро просвистело в считаных футах от его головы.

— Да, ты прав. Как романтично!

Довесок еще ни разу не видел, чтобы волосы Огненной Орхидеи горели так ярко. Казалось, от них запылала вся равнина. Еще ниже пригнувшись к шее Лютика, он попытался сосредоточиться не на опасности ситуации, а на том, как добраться до Белой Бури. Чем быстрее они выпутаются из этой передряги, тем лучше.

Прошел не то миг, не то вечность, прежде чем они нагнали разгромленную дивизию Саперов и Археологов. В самой гуще искореженного металла Белая Буря выкрикивала приказы с крыши непод­вижного экскаватора. Под ее руководством экипа­жи уцелевших машин — в основном пауков — из­влекали из обломков всех, кого могли достать, и отступали.

Вокруг по-прежнему взрывались пушечные ядра.

Довесок наконец пробился к экскаватору. Когда он уже хотел предложить Белой Буре путь к спасению, Огненная Орхидея втиснула между ними свою горную лошадь.

— Держи руку! — прокричала она.

Напоследок оглянувшись по сторонам и убедив­шись, что больше ничего сделать нельзя, Белая Буря позволила Огненной Орхидее перетянуть себя в седло. Они помчались обратно к Бессмертным.

Довесок задержался лишь за тем, чтобы вздер­нуть оглушенного солдата из обломков дробящего колеса к себе за спину, и поскакал за Огненной Орхидеей.

* * *

Когда они догнали армию, Бессмертные отсту­пали по всему фронту.

Довесок ссадил спасенного солдата, и к тому сразу подскочил доктор. Огненная Орхидея помогла Белой Буре слезть с лошади и поспешила затерять­ся среди Песьей Своры, хотя для такой женщины, как она, это было весьма не просто.

— Мои машины! — в бешенстве закричала Бе­лая Буря на Мощного Локомотива. — Вы уничто­жили мои машины!

Не подумав, она занесла кулак и наверняка вре­зала бы главкому, если бы Довесок не успел вовре­мя соскочить с коня, перехватить ее со спины и прошептать на ухо:

— Главарх, подумайте о последствиях.

Белая Буря вырвалась из его хватки, повернулась спиной к Мощному Локомотиву и размашисто за­шагала к остаткам своей дивизии.

Главком проводил ее печальным взглядом и вер­нулся вниманием к полю битвы.

С дальнего края поймы снова наступали враже­ские армии. Правда, медленно и неуверенно. Дове­сок подошел к Песьей Своре.

— Что я пропустил?

Даргер открыл было рот, чтобы ответить, но его опередила Хитрая Лиса:

— Это расплата за десятилетия ненависти и предательств. В трудную минуту два государства не способны действовать сообща. Воспоминания о бы­лых злодеяниях чересчур горькие. Обе армии пу­стились за нами в погоню, но с опаской. Одним глазом предположительные союзники наблюдают друг за другом — вот почему между ними так и снуют разведчики. Отсюда хорошо видно, как ка­ждая армия пытается отстать. Чтобы миновать ру­котворное болото, им придется сомкнуть ряды — незатопленный участок невелик. Но они не осме­ливаются. Одна армия колеблется, другая смещается в сторону. Продвижение вперед замед­ляется и сходит на нет. Союзники разворачиваются друг к другу. И... и...

Вражеские солдаты бросились друг на друга, ар­мии смешались, началась резня.

— О, как же долго я ждала этот день! — рас­смеялась Хитрая Лиса. — Это даже лучше, чем... и сравнить-то не с чем. Лучше, чем слава, деньги, по­вышение по службе, самый прекрасный час осени, первый день весны после длинной суровой зимы. Лучше, чем еда, питье и дыхание для умирающей. Посмотрите, они гибнут сотнями! Это самый счаст­ливый день в моей жизни!

— Вы с самого начала задумали уничтожить ма­шины Белой Бури, верно? — спросил Довесок.

— Разумеется. Отступление должно выглядеть правдоподобным. Наши враги не дураки. Надо бы­ло дать им понять, что мы прикладываем все силы, чтобы выдать ложное отступление за настоящее, иначе они никогда бы на это не клюнули. Заодно я разобралась с Мощным Локомотивом. Он повел себя смело и безрассудно, рискнул всем, но ему не хватит ума убедить Тайного Императора в том, что это был запланированный поступок. Мой замести­тель — вот самое большее, на что он может теперь надеяться, да и то если Тайный Император прислу­шается к моим мольбам.

— Зачем вы это устроили?

— Воинствующий Пес, ты когда-нибудь укро­щал дикого жеребца?

— Ну... в последнее время нет, — признался До­весок.

Хитрая Лиса сдержала улыбку.

— А вот мне приходилось, и не раз. Это отлич­ная забава — заставить жеребца-костолома есть у тебя с рук. Мощный Локомотив — мужчина круп­ный, сильный и не слишком обремененный интел­лектом. У меня к таким слабость. Я с удовольстви­ем взнуздаю его, пришпорю и прокачусь верхом.

— Понятно.

— Хитрая Лиса, вы что-то скрываете, — произ­нес Даргер, молчавший весь разговор.

— Неужели? Хотя теперь, наверное, можно рас­крыть карты. В первую очередь я попросила у Тай­ного Императора позволить мне наблюдать раз­гром моих врагов. Во вторую — сделать Мощного Локомотива моим подчиненным. А вот в третью — занять пост главнокомандующего не только Юж­ной армии, но и всех остальных сил императора. После победы в этой битве я ваш непосредствен­ный начальник, вас обоих. Гениальный Стратег, со­ветую запомнить, что, в отличие от Мощного Ло­комотива, я твой вздор терпеть не намерена. На­пример, ты должен немедленно прекратить обращаться ко мне с прежней фамильярностью и никогда, даже наедине, не позволять себе этого впредь. Все ясно?

Даргер склонил голову.

— Так точно, главком Хитрая Лиса.

— А ты, Воинствующий Пес, передай семье, чтобы больше никаких азартных игр, воровства и вымогательств. Таким вещам не место среди хоро­шо организованных ополченцев. Убедись, чтобы до них дошло. Если они хоть раз выйдут за рамки до­зволенного, я отрублю левую руку рыжеволосой девице, которая называет себя твоей женой. И твою левую лапу.

* * *

Битва затянулась на несколько часов. К ее исхо­ду Бессмертные, не принимавшие участия в крово­пролитии, оказались фактическими победителями. Просто выждав, пока у последних солдат иссякли силы, они отправили посыльных с белыми флага­ми — договариваться о капитуляции.

Когда обе армии сдались и начался процесс объединения с силами Тайного Императора, Даргер отвел Довеска в сторонку.

— Хочу поблагодарить тебя за мужественное спасение Белой Бури. Я понимаю, что ничего для нее не значу и что наши отношения построены ис­ключительно на взаимной выгоде, но...

— Я все понимаю, — перебил Довесок.

Мысленно он уже подбирал слова в свою защи­ту, так как знал, что Огненная Орхидея истолкует его невинные действия самым превратным образом и вечером обязательно потребует объяснений, с ка­кой стати он обнимал Белую Бурю и шептал ей на ушко.

Немного погодя Даргер в сопровождении Пе­сьей Своры отправился на поле битвы. Истерзан­ную землю усеивали беспорядочные обломки самых разных машин и трупы людей и животных.

— Какая чудовищная расточительность, — про­ворчал Довесок. И добавил строго: — Маленькая Паучиха, положи-ка это на место и вернись в сед­ло. Личной страже Гениального Стратега не при­стало грабить трупы.

Как и подобает важному сановнику, Даргер сде­лал вид, что ничего не услышал, и устремил величе­ственный взгляд вдаль.

Маленькая Паучиха хотела было возразить, но увидела, с каким выражением смотрит на нее те­тушка Огненная Орхидея, и нагнулась, чтобы вер­нуть на место кинжал, на который позарилось ее сердце барахольщицы. Когда она выпрямилась, Довесок все-таки заметил, как блеснул металл, и понял, что девчонка оставила на теле солдата нож­ны, а кинжал спрятала в рукаве. Ради мира и со­гласия в семье он решил ничего не предприни­мать.

Но сделал мысленную пометку привезти с поля битвы что-нибудь и для Ужасного Надоеды. В про­тивном случае мальчишка свел бы его с ума.

Глава 14

В молодости Хитрая Лиса скиталась по разным странам в поисках места, где ее та­лантам нашлось бы достойное применение. У правителя Земли Южнее Облаков было больше сотни сыновей от многочисленных жен и наложниц. Все отпрыски славились капризным характером и никчемностью. Прослышав, как Хитрая Лиса бахвалится, будто может из любого увальня сделать сол­дата, правитель потребовал, чтобы она за­нялась его сыновьями.

— Дайте мне над ними неограничен­ную власть, — сказала она, — и я согласна.

Когда в первый день подготовки Хитрая Лиса приказала юношам выстроиться в ше­ренгу, те лишь посмеялись. Тогда она при­казала немедленно казнить двух старших.

Через месяц сыновья царя ни в чем не уступали любому вышколенному отряду солдат из тех мест.

Удивительные сказания второго периода Сражающихся царств.

Каждый день на городских площадях устраивали исторические оперы, и каждый вечер запускали фейерверки. Всю неделю праздновалось воцарение мира, дабы помочь жителям Оперы смириться с внезапной сменой правителей. Из тюрем освобо­дили политических заключенных. Военные спеку­лянты неожиданно растеряли покровителей среди городских властей и оказались за решеткой. Зара­ботала служба по развитию торговли между про­винциями, которые больше не участвовали в войне. Упразднили бюро Саботажа и Болезней. В новой медицинской школе Непогрешимой Целительницы, что открылась в Перекрестке, объявили о кон­курсных экзаменах на пять полных стипендий.

Покорив срединные царства, Тайный Импера­тор расширил свои владения до небывалых со вре­мен Утопии размеров. По общему мнению, ветры судьбы наполняли его паруса и подталкивали в спи­ну его солдат, препятствуя любому, кто вставал на пути.

Те, кто так думал, не догадывались о несогласии среди приближенных императора. Белая Буря и царевич Блистательный Первенец больше не разго­варивали друг с другом, и генералы, в зависимости от симпатий, разделились на два противоборству­ющих лагеря. Пониженный в звании генерал Мощ­ный Локомотив злился и упрямился под пятой нового командующего. Хитрая Лиса начала осозна­вать, что приручить его гораздо сложнее, чем ожи­далось. Она как человек новый еще не успела обза­вестись преданным окружением, но со сторонни­ками Мощного Локомотива, к их недовольству, обращалась как со своими собственными. Один Даргер, всеобщий друг и ничейный враг, безмятеж­но парил над мелочной политикой.

По крайней мере, так казалось.

Главком Хитрая Лиса назначила своими бли­жайшими помощниками доверенных офицеров из бывшего штаба Трех Ущелий и приказала не пу­скать к себе Даргера, поэтому просто взять и заявиться к ней в палатку он больше не мог. Но обой­ти ее защиту было нетрудно. Пришлось всего лишь убедить Мощного Локомотива в том, что эта встре­ча поможет решить проблему самого генерала — или, вернее, проблемы, ибо к главной цели завое­вания Белой Бури недавно добавилась еще одна — восстановление в звании.

— Что на этот раз? — спросила Хитрая Лиса, не поднимая головы от бумаг.

Самые лучшие шелковые ковры и медные све­тильники украшали ее кабинет. То же можно было сказать и о мебели: поверхность стола, за которым сидела главком, представляла собой толстую плиту из искусственно выращенной моржовой кости, а стул из хрома и поддельной кожи сохранился еще со времен Утопии. В любом другом месте подобное великолепие поражало, но в обычном полотняном шатре просто затмевало разум.

— Главком Хитрая Лиса, я знаю, что вы мне не доверяете. Наверное, с этим ничего не поделать. У вас сложилось на мой счет вполне определенное, хоть и ошибочное мнение, но не позволяйте ему влиять на наше доброе сотрудничество. Вспомни­те, что ответил Длиннорогий Правитель из Пре­красной Страны, когда его спросили, почему он не уволил главу своей тайной полиции. Он сказал, что пусть уж лучше этот негодяй мочится на сор­няки, выросшие в тени монаршего шатра, чем он сам будет стоять в тех сорняках, сдерживая не­приязнь.

— Однажды я тебя недооценила. Больше это не повторится.

— Но император не освободил меня от обязан­ностей советника. Почему?

Хитрая Лиса присыпала чернила песком и на­конец подняла голову.

— Твое имя наводит ужас на врагов, стало быть, ты полезен. Поверь, если бы удалось отодрать имя от тела, твой труп в тот же миг оказался бы в сточ­ной канаве.

— Уважаемый главком, откуда столько вра­ждебности?!

— Враждебности? Да ты мне даже нравишься. Мы с тобой в чем-то похожи. Если поразмыслить, мое недоверие — это комплимент.

— Если хитроумие советника сравнимо с вашим собственным, разве не заслуживает он внимания и всяческого поощрения?

— Фокусы и иллюзии — вот твоя суть, Гениаль­ный Стратег. Сплошной обман: подставные люди, пустые города. На следующем этапе этой войны мы вторгнемся во владения Союза Желтого Моря. Они сильнее всех, с кем тебе доводилось сталкиваться, и врасплох их не захватишь. Борьба пойдет по не­привычным для тебя правилам. Сначала нужно за­хватить Юг, чтобы у нас была база для операций. Затем мы встретимся с армиями, чья общая мощь превосходит нашу. Придется положиться на наше единственное преимущество — мы контролируем Длинную реку и все богатые земельные угодья цен­трального Китая. С провизией проблем не возник­нет. Противник у нас грозный, но даже он не спо­собен разорваться между отражением атак и защи­той собственных угодий. Когда он нападет крупными силами, наши всадники отправятся жечь вражеские поля, амбары и рыбачьи лодки. Когда станет на защиту своих фермеров и рыбаков, мы обрушимся на его разрозненные армии и захватим города. Таким способом мы лишим Союз возмож­ности прокормиться. Конечно, это займет несколь­ко лет, и пострадает огромное количество людей. Готов ли человек, знаменитый бескровными, хоть и, безусловно, блестящими ухищрениями, поучаст­вовать в такой войне?

Даргер не колебался ни мгновения.

— Разумеется, уважаемый главком. Мои мате­матические выкладки подтверждают, что без этого не обойтись.

— Хочешь, чтобы я снова тебя недооценила? Не выйдет. Свободен.

Царевич Блистательный Первенец разместился на втором этаже гостиницы, которая выходила ок­нами на одну из площадей, где устраивались оперы, и потому мог с комфортом наслаждаться ими с балкона.

— Как она называется? — насупился он.

Сидящий рядом Даргер принял у слуги чашку чая.

— «Нанкинская резня»^[52]. Нанкин — доутопианское название Юга, столицы Коммерции.

— Удручающее зрелище.

— Тот период истории был весьма удручающим.

— Значит, тот период — не самая подходящая тема для оперы. Искусство должно прославлять красоту, а не уродство. Оно должно поднимать на­строение и приносить искупление. Искусство на­поминает нам о том, что жизнь прекрасна и что, как бы плохо ни складывались дела, в конце концов все наладится.

— Я бы сказал, что в конце концов все мы про­стимся с жизнью, в том числе и бессмертные, и что все хорошее, кроме Земли, Солнца и Вселенной, тоже мимолетно. А потому, с точки зрения логики, в тот короткий срок, что нам отпущен, следует от­носиться друг к другу со всей возможной добротой и встречать суровые испытания с высоко поднятой головой. Но это мое видение с позиции бессмерт­ного, мы живем дольше. Если вы предпочитаете увеселения, единственная цель которых — отвлечь от неприглядной правды, это, конечно, ваш выбор.

— За неприглядной правдой я всегда могу вер­нуться на поле битвы. — Царевич сдвинул кресло, отвернувшись от оперы. — Кстати, о правде: я все меньше верю вашим бесконечным отговоркам. Особенно в свете бесчестья Мощного Локомотива.

— Как вы можете во мне сомневаться? Я опо­зорил его исключительно ради вашего блага. Теперь Мощный Локомотив не вправе посадить вас на трон Дракона, даже если тот вдруг опустеет после трагической кончины нашего возлюбленного импе­ратора. Половина ваших требований выполнена, и, если начистоту, более трудная половина.

— Не понимаю, какая мне от этого польза. На первом месте у меня не личное счастье, а долг перед Южными Воротами. Я должен сохранить родину свободной и независимой. Если Мощный Локомотив никогда не станет императором...

— В этом вся прелесть моего замысла. Главком Хитрая Лиса — женщина честолюбивая. После убийства Тайного Императора она обязательно за­явит права на трон. Мощный Локомотив тотчас обвинит ее в цареубийстве и незамедлительно каз­нит. В ходе независимого расследования, которое возглавлю я, найдутся неопровержимые доказатель­ства ее вины. После столь геройского поступка ге­нерала единодушно выберут новым императором. Только мы двое будем знать всю правду. Если нас убить, подозрение падет на нового императора. Мощному Локомотиву остается только откупиться: от меня — огромным богатством, от вас — свобо­дой вашей родины. Такой простой план не может не сработать.

— Возможно, — неуверенно произнес царевич Блистательный Первенец. — Но Белая Буря...

— Она с ума сходит от ревности. Теперь всего-то и нужно, что добиться от нее покорности.

— И как же?

— Есть у меня одна идея, — солгал Даргер. — Дайте ей немного дозреть, и все увидите сами. А пока суд да дело, скажите, вы переговорили с Тайным Императором, как я просил?

— Да. Он сказал, что не станет с вами встречать­ся, потому что вам нельзя доверять.

— Мне?! Нельзя доверять? А он объяснил по­чему?

— Когда я спросил его об этом, он ответил, что вы и сами знаете.

— Ничего подобного. Я перебрал в уме все свои поступки, и совесть моя чиста. Необычный пово­рот. — Даргер отставил пустую чашку, и ее тут же унес слуга.

* * *

В ту ночь Белая Буря заездила Даргера до изне­можения. А после, перекатившись на спину, чтобы полюбоваться фейерверком, выбранила за то, что царевич Блистательный Первенец никак не прев­ращается в честолюбивого придворного, каким она желает его видеть.

— Госпожа, вы оказываете мне медвежью услу­гу, — запротестовал Даргер. — Я неутомимо тру­дился ради ваших интересов. Вы приревновали к главкому Хитрой Лисе и потребовали, чтобы я от нее избавился. Так я и сделал.

— Она до сих пор жива

— Ей было необязательно умирать. Требовать ее смерти сейчас — обычная мстительность с вашей стороны.

Они лежали в укромном садике на крыше го­стиницы, в которой устроился Даргер. Он потянул­ся за одеялом, отброшенным прочь в порыве стра­сти. Как ни крути, в это время года ночью, на ули­це и без одежды уже было слишком прохладно.

— Она поставила меня во главе дивизии Химер и Возрожденных Чудовищ. Теперь я присматриваю за саблезубой кавалерией, мегатериями, пернатыми тероподами и всякими мерзкими тварями с ядови­тыми перьями. Дивизию Саперов и Археологов присоединили к пехоте. Разве Хитрая Лиса не за­служивает смерти?

— Ваша нынешняя должность главного животноведа ничуть не уступает предыдущей. Значит, главком относится к вам с прежним уважением.

— Я командую отвратительными, грязными жи­вотными.

— Просто притворитесь, что это ваши любимые машины, только менее послушные и более вонючие и кровожадные. В конце концов, это временно. Я уверен, что, объединив Китай, Тайный Импера­тор снова приставит вас к поискам гнусных машин прошлого.

— Мне не нравится, что за ней увивается мой царевич.

— Это вообще к делу не относится. Хитрая Ли­са сейчас без ума от Мощного Локомотива — это очевидно всем, кроме него. Флирт Блистательного Первенца она воспринимает как жалкие попытки заставить вас ревновать.

— Ревновать?! К этой поганке? Не знаю, кого мне жалко больше — Мощного Локомотива, за ко­торым бегает эта жаба, или себя, раз моими делами занимается такой зануда, как ты.

— Госпожа, обратитесь к фактам. Я всегда был вашим самым преданным и решительным другом.

— Да, похоже на то. И все-таки меня не поки­дает ощущение, что дело тут не в одной дружбе.

— Вы меня шантажировали, помните? Лучшей мотивации не придумаешь.

* * *

— И зачем я вообще тебя послушал?

Генерал Мощный Локомотив поднес к губам чашу и отхлебнул какой-то прозрачной жидкости. Он сидел у края речного обрыва и разглядывал сто­ящий на якоре флот. Второго стула не было, и Даргеру пришлось стоять.

— Меня опозорили, понизили в звании, и Белой Бури мне теперь не видать как своих ушей. Я лю­буюсь ею как звездой — вижу только неземную красоту, до которой не дотянуться.

— Напоминаю, что в своем позоре виноваты вы сами. Если бы вы следовали плану, возложенному на вас Тайным Императором и мной...

— Да, да, да, я говорил себе это тысячу раз. — Мощный Локомотив снова глотнул из чаши. — Но откуда мне было знать, что столь абсурдный план и правда сработает? Его мог придумать только иди­от, а следовать ему стал бы только дурак. Но он сработал. Невероятно.

— Что вы там пьете? Надеюсь, ничего крепко­го?! Предупреждаю, если вы полезете в бутылку, я умываю руки.

— Что? О нет, это обычный обучающий буль­он. — Мощный Локомотив показал Даргеру ча­шу. — В минуты тоски и отчаяния я привык зали­вать горе учебой. Конечно, я становлюсь немного рассеянным, зато более образованным.

— Я восхищен. Но, пожалуйста, отставьте чашу и сосредоточьтесь на разговоре, — призвал Дар­гер. — Дело наконец сдвинулось с мертвой точки. Вчера Белая Буря пожалела вас, потому что к вам неравнодушна Хитрая Лиса. По ее мнению, эта женщина вас недостойна.

— Белая Буря меня пожалела? — поразился Мощный Локомотив. — Хитрая Лиса ко мне не­равнодушна?

— Да и да.

— Но как же так? Я не замечал, чтобы главком относилась ко мне с какой-то особенной теплотой.

— Все потому, — и я говорю это со всем ува­жением, генерал, иначе вашего внимания не при­влечь, — что в сердечных делах вы самый настоя­щий эгоист и тупица. Если сомневаетесь в моих словах насчет Хитрой Лисы, подарите ей розу — но только одну! И как бы между прочим! — внимательно посмотрите ей в глаза. Вы увидите, как в них разгорится огонек, у женщин означающий: «По­пался!».

— Для меня это одна сплошная загадка. — Мощный Локомотив опустил взгляд к чаше и вы­плеснул ее содержимое на землю.

— Вы понапрасну тратите бульон! — встрево­жился Даргер.

— Это обычный математический анализ. К не­му недолго вернуться, если понадобится. — Как и всегда, когда его одолевали размышления, Мощ­ный Локомотив скривил губы в отвращении. — Если главком Хитрая Лиса ко мне неровно дышит, стоит подыграть. У тебя появится масса возмож­ностей избавиться от нее и восстановить меня в звании.

— Генерал, поверьте, не нужно запутывать си­туацию еще больше.

— Я послушаю тебя и подарю ей розу. Какой цвет посоветуешь?

— Обычный выбор — кроваво-красный, — кис­ло отозвался Даргер. — Но на вашем месте я оста­новился бы на черном.

* * *

На исходе недели Бессмертные отправились из Оперы в Сорное Озеро — городок не особенно ин­тересный, но стратегически важный. Это было по­следнее укрепление Двойных Городов перед грани­цей с Коммерцией, самым южным из четырех го­сударств Союза Желтого Моря. Там армия и остановилась, ибо ни Коммерции, ни Союзу Тай­ный Император официально войны не объявлял. Но все понимали, что это только вопрос времени.

Даргер по-прежнему перемещался по реке, раз­ве что на этот раз Хитрая Лиса не составила ему компанию. Много времени он проводил в разду­мьях, изредка замечая неподалеку Довеска. Тот присматривал за ним с почтительного расстояния и отгонял всех, кто мог бы помешать сосредоточе­нию друга.

Час за часом мимо проплывали берега тут гора, там город — словно рисунки на свитке. Неподвиж­ными оставались только другие лодки, или, по край­ней мере, так казалось. Как-то раз Маленькой Паучихе удалось проскользнуть мимо Довеска.

— Что-то не так? — спросила она присев на корточки у кресла Даргера.

Тот опустил взгляд на проказницу.

— Душа моя блуждает впотьмах. Я ищу способ уберечь не только себя, но и всю твою семью от смерти. Будь добра, оставь меня моим заботам.

— Я подумала, вам не помешает встряхнуться.

— Нет.

— Все равно я вам кое-что принесла. Эту вещь сделали в Земле Героев — вы ведь оттуда? Она ста­ринная. — Маленькая Паучиха вытащила плоскую серебряную фляжку.

Даргер внимательно ее осмотрел.

— Викторианская эпоха, чудесная работа. Ей место в музее. Как она попала к тебе в руки?

Проказливо улыбнувшись, Маленькая Паучиха изобразила, как накладывает румяна на щеки.

— Я просто зашла в городскую коллекцию Пе­рекрестка и забрала ее оттуда.

Даргер так долго и пристально смотрел на фляжку, что даже не заметил, как та растворилась в поле его зрения. Не заметил он и того, как подо­спевший Довесок отправил Маленькую Паучиху вниз, наказав за непослушание. Когда впереди за­маячили шумные, людные доки Сорного Озера, Даргер все еще над чем-то раздумывал.

Пришлось подождать несколько часов, прежде чем плавучий дом смог ненадолго причалить, а Дар­гер — сойти на берег.

— Я смотрю, ты повеселел, — заметил Довесок.

— Я действительно чувствую себя гораздо луч­ше, чем в последнее время.

— Ты придумал план, это яснее ясного. Что бу­дем делать?

— Что можно поделать в той неприятной ситу­ации, в которую мы умудрились угодить? Я созову совещание.

* * *

Со всем энтузиазмом и снобизмом новоявлен­ного ценителя чая Даргер взял привычку устраивать беседы в чайных. Прибыв в город, он разыскал и сравнил лучшие заведения, выбрал и тщательно ос­мотрел одно из них и в итоге забронировал отдель­ную комнату с видом на внутренний дворик-сад, тронутый первым дыханием осени. К назначенному времени он занял место у двери и встречал пригла­шенных гостей: царевича Блистательного Первенца, главжива Белую Бурю, генерала Мощного Локомо­тива и Воинствующего Пса в сопровождении заме­стителя и одновременно жены, Огненной Орхидеи. Хитрая Лиса тоже получила приглашение, но прий­ти отказалась.

Девушка в простеньком, но приличном платье с дешевым ожерельем из разноцветных стеклянных бусин на шее принесла чай.

— За последние месяцы, — произнес Даргер, пока она наполняла чашки, — я дал обещания ка­ждому из вас. Наверняка вам известно, что с недав­них пор удача от меня отвернулась. Тайный Импе­ратор не желает меня видеть, а с возвышением Хитрой Лисы я потерял доверие главнокомандую­щего.

Слушатели зашевелились и обменялись полу­взглядами.

— Нам об этом рассказывать не обязательно, — буркнул Мощный Локомотив.

— Да? Я подумал, с моей стороны стоило про­явить вежливость. — Даргер отпил чая. — Так или иначе, я собрал вас здесь, чтобы заверить: все мои обещания будут выполнены — все до одного, без исключений. На этот счет не беспокойтесь.

Повисла долгая томительная пауза.

— Что ж, хорошо. Продолжай, — подтолкнул генерал Мощный Локомотив.

— Продолжать? — вежливо переспросил Дар­гер.

— То есть... больше тебе сказать нечего?

— Именно так. Всем спасибо, что пришли. Спа­сибо, что выслушали. Больше никого не задержи­ваю, наверняка вас ждут срочные дела.

Пока остальные покидали комнату, некоторые отчетливо ворча себе под нос о напрасно потерян­ном времени, Даргер повернулся к девушке, кото­рая подавала чай, а теперь начала убирать чашки.

— Милая, пожалуйста, задержись на пару слов, — бросил он вскользь.

Девушка послушалась.

— Господин, что вы хотели? — спросила она, когда они остались наедине.

Даргер выскользнул из кресла и опустился перед ней на колени.

— Ваше величество, я хочу лишь одного, — из­рек он, — повиноваться вам.

Служанка выпрямилась, ее платье спереди раз­гладилось, иллюзия груди растаяла. Нежное окру­глое лицо дрогнуло, раздалось вширь, превратилось в физиономию юноши.

— Всего восемь человек знали, что я лицедел, — сказал Тайный Император, — и семь из них мер­твы.

Даргер предпочел оставить скрытую угрозу без ответа.

— Однажды мне рассказали историю Мощного Локомотива: его родители сделали сыну внутри­утробную генную операцию в надежде, что тот ста­нет шпионом. Надо было сразу догадаться, что для правителя такие способности гораздо полезнее.

— Встань. А теперь сядь, — приказал Тайный Император, плюхнувшись в кресло. — Никто не желает приносить императору дурные вести. При­ходится самому до всего докапываться. — Он удостоил Даргера лукавой усмешкой. — Наверное, ты сейчас скажешь, что Хитрая Лиса угрожает моему правлению.

— Она угрожает вам ничуть не больше, чем лю­бой влиятельный советник, ибо у нее мало собст­венных сторонников и почти нет влияния на сто­ронников Мощного Локомотива. Еще отмечу, что она блестящий стратег и хорошо вам служит.

— О тебе она не такого высокого мнения.

— Я — единственный человек, в котором она не разобралась.

— Объясни, как ты раскрыл... — Тайный Им­ператор обвел рукой свое дешевое платье, — ...мою маленькую тайну.

— Среди обычных людей вы славитесь тем, что никто ничего про вас не знает. Но в узком кругу приближенных бытует мнение, что вам зачастую известно то, чего правитель знать не должен, — ибо, как вы верно подметили, ни один здравомыслящий человек не осмелится доложить вам дурные вести. В Перекрестке одного из младших членов Песьей Своры сразила эпидемия. Выздоровев, девочка ради забавы притворилась жизнелюбицей и получила небывалую свободу действий в том, что касалось присвоения чужих вещей. К крутящейся поблизо­сти жизнелюбице быстро привыкали и со временем переставали замечать. В конце концов, все жизне­любцы похожи друг на друга как две капли воды и внешне не отличаются любопытством. Тот случай навел меня на мысль, что с хороши­ми слугами дело обстоит так же: они незаметны, вездесущи и внешне нелюбопытны. Всех слуг тем или иным образом программируют или приучают не подслушивать. Но лицедел, заинтересовавшись определенным человеком, может обойти эту прег­раду, отослав его доверенного слугу и заняв его ме­сто. Конечно, у вас есть шпионы, но информация все равно стекается к их начальнику. Проблема просто упирается в другого подчиненного. Я пришел к выводу, что вы сам себе шпион. Что­бы выманить вас из тени и поговорить, требовалось всего лишь устроить встречу, в которой вы могли бы заподозрить тайный сговор.

Тайный Император слегка поаплодировал

— Хорошо обосновано. Теперь, когда я здесь, что ты собираешься делать? Может, убить меня?

— Я бы никогда не посмел, ваше величество.

В голосе императора зазвучали саркастичные нотки:

— Ибо ты предан мне всей душой, так, что ли?

— Нет, ваше величество. Просто мне кажется, что у правителя, регулярно пренебрегающего услу­гами телохранителей, обязательно найдется какое-то чрезвычайно смертоносное средство защиты.

— Тогда чего ты хочешь?

— Только спросить, почему я утратил ваше до­верие.

Тайный Император задумчиво побарабанил пальцами по столу.

— Расскажи-ка о том, как вы собирались убить меня и посадить на трон Мощного Локомотива.

У Даргера застыла кровь в жилах.

— Ваше величество, вы же не верите в эту чушь, — вымолвил он.

Взгляд императора стал колючим.

— Я слышал это из твоих собственных уст.

— Иногда я несу чушь, как и все остальные! Впервые я рассказал эту жестокую выдумку царе­вичу Блистательному Первенцу на постоялом дворе неподалеку от Парчи, дабы уговорить его подписать соглашение в пользу вашего величества. Я поведал ему притчу о страннике и волках, а потом спросил, готов ли он обагрить руки в крови ради спасения тысяч жизней.

Со всей возможной убедительностью, — а он мог быть исключительно убедительным, когда на кону стояла его жизнь, — Даргер изложил историю обмана и той романтической неразберихи, что про­тив его воли, одним влюбленным сердцем за дру­гим, свалилась ему на голову. Обойдя некоторые мелочи стороной — например, свою связь с Белой Бурей, — во всем остальном Даргер твердо придер­живался абсолютной правды.

Говорил он долго.

— От Гениального Стратега, — произнес Тай­ный Император, когда Даргер умолк, — я ожидал более успешного решения всех этих любовных ди­лемм.

— Не забывайте, ваше величество, мои непрев­зойденные умения относятся к сфере военной стра­тегии. В вопросах человеческих отношений никто не достиг совершенства. Мне пришлось солгать ра­зок-другой, чтобы ваши советники не поубивали друг друга. Зато они у меня по струнке ходили! Все это я сделал ради вас, ваше величество, и ради ва­шего предназначения.

— Хмм. — Император молча поразмышлял над услышанным. — Многие необъяснимые факты об­ретают смысл.

— Важно, чтобы вы знали: никто из замешан­ных в этом деле не желает вам смерти. Они просто попались в мою паутину из фантазий и лунного света.

Тайный Император задал несколько вопросов, пытаясь подловить Даргера на несоответствиях, но не выявил ни одного, ибо выявлять было нечего. Даргеру не пришлось выдумывать даже самой ма­лости — простая неприкрашенная правда оказалась столь абсурдной, что усомниться в ней не пришло бы в голову ни одному здравомыслящему человеку.

— Похоже, ты не лжешь, — заключил импера­тор.

— Всему свое время и место, ваше величество. Вам я лгать не смею.

— Что насчет истории о твоем бессмертии и долгих годах обучения?

— Ваше величество, буду с вами откровенным. Мое утопианское происхождение и бессмертие, мои исследования, столетия, проведенные в пусты­не вместе с Воинствующим Псом, моя убежден­ность в том, что Китай нужно возродить и что вы идеально для этого подходите... Все это правда. Осо­бенно последнее. Когда вы прислушивались ко мне, ваши дела шли в гору. Когда вы отвергали мои со­веты, вы тоже преуспевали, но не столь впечатляю­ще. Если бы я пошел на службу к другому царю и этот царь пользовался бы моими талантами с той же умеренностью, что и вы, он бы давно отправил­ся на тот свет. Но вы живы, здоровы и все ближе к цели. Возможно, вы добились бы успеха и без моей помощи, но, ручаюсь, не так быстро.

Тайный Император кивнул — по всей видимо­сти, непроизвольно.

— Встает вопрос, — проговорил он, — что мне с тобой делать?

— То, что считаете нужным.

Тайный Император помедлил.

— И?

— Это все.

На лицо императора вернулась лукавая улыбка.

— Это был правильный ответ. Ты по-прежнему в немилости, но останешься в живых. До поры до времени.

* * *

Когда Даргер покинул чайную, день клонился к закату. Он отправился на поиски Довеска и обна­ружил его на лугу за городскими стенами. Песья Свора отрабатывала конные трюки.

— Смотри! — бросил Довесок.

Вскочив в седло, он послал Лютика галопом. С дальней стороны луга мчалась Огненная Орхидея на своей горной лошади Стрекозе.

Два благородных животных во весь опор не­слись навстречу друг другу, не сворачивая в сторону. Казалось, столкновение неминуемо, но в последний момент Стрекоза припала к земле, задев брюхом траву, а Лютик взмыл в воздух и перепрыгнул через нее, не коснувшись.

Песья Свора разразилась одобрительными воз­гласами. Огненная Орхидея, светясь от напряже­ния, подъехала рысью к Даргеру.

— Вы уловили сексуальный подтекст? В следу­ющий раз я хочу быть сверху. Да не краснейте! Что тут такого, мы ведь женаты.

— Нет, не женаты, — возразил Довесок, оста­новив Лютика рядом.

Пылкий Лотос хлопнула в ладоши, привлекая внимание.

— Эй, все! Сегодня вы научились основным при­емам. Завтра мы начнем их комбинировать. После завтрака я перво-наперво размечу круг, и мы все забьем по колышку, чтобы получилась изгородь для выездки. Двое поскачут по внешнему радиусу, двое — по внутреннему, перескакивая или подны­ривая под барьер и чередуясь каждый круг. Когда вы поймете что к чему, я раздам мечи. И тогда от­рабатывать будем вот что: внешний наездник пере­скакивает через барьер, ударяет мечом наездника из второй пары, тот уворачивается, подныривает под барьер, ударяет мечом оставшегося снаружи наездника из первой пары, тот уворачивается, и так далее.

— Зрелище получится незабываемое, но без се­рьезной подготовки не обойтись.

— Все это, конечно, прекрасно, — критически заметил Довесок. — Но если меч покидает ножны, он должен поучаствовать в битве. Давайте сделаем так: внешний наездник замахивается мечом, потом внутренний, а на третий раз мечи сталкиваются. Хорошо, если посыплются искры. — И запоздало добавил. — Кстати, лучше взять дешевые мечи — на таких скоростях никто не заметит разницы.

— Твой первый совет хорош, — отозвалась Пылкий Лотос. — Второй — оскорбителен. Может, теперь начнешь учить меня, как обсчитывать лавоч­ников?

Несколькочленов Песьей Своры прыснули со смеху, но Огненная Орхидея взглядом заставила их успокоиться.

— Семейная жизнь как раз для тебя, — улыб­нулся Даргер, когда они с Довеском отошли в сто­ронку, чтобы поговорить с глазу на глаз.

— Я и Огненная Орхидея не...

— Я этого и не говорил. С какой стати ты вот вообще решил заняться конными трюками?

— Хотел уберечь семью от неприятностей и не придумал ничего лучше, — ответил Довесок. — Если они ничем не заняты, то так и норовят... заняться чем-нибудь не тем. Кроме того, это отличный спо­соб собрать большую толпу. Можно дать волю на­шим карманникам и сорвать куш. Но, разумеется, это никогда не произойдет, пока мы под надзором Хитрой Лисы.

Они прошлись чуть дальше.

— Я поговорил с Тайным Императором, — ска­зал Даргер.

— И?

— Беседа вышла очень откровенной.

— Все так плохо? О нет.

— Были и проблески. Мне удалось смягчить острые углы, и я почти уверен, что убивать нас им­ператор не собирается. Но он больше не верит, что обязан нам своим небывалым успехом. Следова­тельно, его покровительство держится на честном слове.

— А наши личины богоподобных бессмертных?

— Не пострадали. Хотя кто знает, верил ли он в них вообще.

— Ну, похоже, ты разыграл партию как нельзя лучше, учитывая, какие карты были у нас на ру­ках, — похвалил Довесок.

Даргер склонил голову, принимая комплимент.

— Просто убедись, чтобы все были готовы дать деру в любой момент. Если Тайный Импера­тор решит с нами покончить, придется действовать.

Глава 15

«Всему есть цена, — говорил Гениальный Стратег, — и эта цена должна быть уплачена если не должником, то кредито­ром. Ни на Небе, ни на Земле вы не най­дете бесплатных обедов».

Изречения Гениального Стратега.

Прошло три недели с начала осады Юга.

— Это становится неинтересным, — произнес Довесок.

Он и Даргер сидели в лодке на реке, вне до­сягаемости пушек противника, и любовались горами. С одной стороны вздымалась гора Свернув­шегося Дракона, с другой — гора Крадущегося Тигра. Обе светились в сумерках. На закате у вершины Пурпурной горы собрались облака, из-за которых она и получила свое название. У ее подножия за высокими стенами прятался Юг. В темноте мирно сияли фонари и факелы, словно о войне здесь и слыхом не слыхивали. Впрочем, на горных склонах то и дело вспыхивали искор­ки — стрелки отчаянно сражались, но расстояние скрадывало звуки.

Даргер согласно кивнул.

— Хуже того, осень в разгаре. До холодов оста­лось всего ничего, и нам придется выбирать: либо отступать к Сорному Озеру и дожидаться весны — тогда Союз Желтого Моря получит время на под­готовку, — либо увязнуть в зимней войне со всеми ее погодными бедствиями и трудностями в пере­движении.

— Если бы только у Белой Бури были ее маши­ны! Говори что угодно о моральном аспекте исполь­зования этих нелепых творений, попирающих ес­тественный порядок вещей, но когда они шли в атаку, вражеская армия теряла присутствие духа от одного их вида. Я наблюдал своими глазами, как из страха перед ними пустели целые города.

— У нее осталось несколько пауков и наполо­вину исправное дробящее колесо, — припомнил Даргер. — И еще передвижной мост.

— Этого мало. Количество имеет значение. Что­бы вселить ужас и отчаяние в сердца самых стой­ких защитников города, понадобятся бесчисленные адские полчища.

— Интересно... — В глазах Даргера вспыхнул огонек. — Все, кроме нас с тобой, считают родичей Огненной Орхидеи обычными жуликами, достав­ляющими мелкие неприятности. Но на самом деле Песья Свора — это замечательный набор высоко­точных инструментов, о котором два джентльмена нашей профессии могут только мечтать.

— Все верно. Чьими услугами ты хочешь вос­пользоваться?

— Кроткого Кряжа.

— Кукольника? О! О, конечно! Блестящий план!

— Единственная загвоздка, — добавил Дар­гер, — как нам убедить главкома Хитрую Лису?

— Мой дорогой друг, ты меня поражаешь. Ты словно моряк, который почти доплыл до берега, но потонул по колено в воде, не догадавшись нащупать дно, или бегун-марафонец, который остановился прямо перед финишем, раздумывая, как поступить с финишной ленточкой. Естественно, мы внушим ей, что она додумалась до всего сама.

* * *

Несмотря на свое имя, Кроткий Кряж был не добрым громилой, а тощим парнем с суровым ли­цом наемного убийцы и заметным белым шра­мом — напоминанием о давней уличной драке, в которой противник едва не перерезал ему горло. Внешность его вызывала самые темные подозрения, но в действительности он души не чаял в своем ре­месле и преступал закон только из чувства семей­ного долга. Новая постановка привела его в восторг, и он с головой окунулся в работу.

— Ты плохо влияешь на семью, — упрекнула Довеска Огненная Орхидея.

— А это возможно? — удивился тот.

— Перестань дерзить. Из-за твоего поручения Кроткий Кряж совсем ополоумел. Просыпается с мыслями о работе и целыми днями больше ничем другим не занимается. Хищный Гибискус насильно кормит его, так он увлекся. И еще он все время напевает!

— Ну, в конце концов, он артист.

— Он записал в помощники всю семью. Гово­рит, что согласен работать бесплатно!

— А, теперь я понимаю твое беспокойство, — улыбнулся Довесок. — Артисты часто несут всякий вздор — и даже следуют своим словам, если их не защитить от них самих. За такими людьми должны приглядывать родные и близкие.

— Значит, ты все уладишь?

— Разумеется. Но взамен, когда начнутся пере­говоры с Хитрой Лисой, ты будешь держать его подальше.

— Переговорами займусь я. Мне кажется, для такого дела у тебя многовато порядочности.

* * *

Военный лагерь напоминал город, только вместо домов высились полотняные палатки. Широкие проспекты и отходящие от них улицы делили его на районы: в одних жили солдаты, в других сосре­доточились специальные службы — кухни, госпи­тали, загоны для животных. Место для представле­ния Довесок выбрал с особой тщательностью: это была открытая площадь в пределах слышимости палатки главкома Хитрой Лисы. С одного края к ней вплотную подступал лабиринт взаимосвязан­ных палаток госпиталя. Некоторые из них были такими высокими, что бутафория для большого сюрприза поместилась в тупиках, образованных крупными лечебными отделениями.

Однажды днем на площади нежданно-негаданно появилась Песья Свора с деталями разборной сцены. Не прошло и нескольких минут, как их быстро подогнали одну к другой, по бокам вставили шесты, натянули веревочки, и перед зрите­лями предстал кукольный театр, яркий, как сон ребенка.

Потихоньку собирались зрители. Двое музыкан­тов — Кроткий Кряж и его тетя Хищный Гиби­скус — сыграли для привлечения внимания бара­банную дробь и переключились на флейту и лиру. Площадь быстро заполнялась. Злобный Отморозок выступил вперед и громогласно объявил:

— Налет! Воинствующего! Пса! На Мир! Подъ­ем! Флага! Китая! И восторг! Совета! Семерых! А также! Атака! Белой Бури! И чудовищ!

Он отошел от сцены, и представление началось.

Безусловно, создатели спектакля обошлись с исторической правдой весьма вольно. Но разве это имело значение, когда кукольная Песья Свора во главе с Воинствующим Псом и его огненноволосой невестой покачивалась вверх-вниз, так великолепно изображая всадников на полном скаку? Или когда битва с выжившими преследователями армии Гор­ных Лошадей получилась столь захватывающей? Или когда радиоактивные мутанты с древних элек­тростанций совершенно неожиданно выскочили из засады? Или когда в самый разгар сражения кукольная Огненная Орхидея со смехом повернулась спиной к публике и блеснула голой грудью перед Воинствующим Псом, оставив неизгладимый след в умах и воображении зрителей? Благодаря этим мелочам скучная и неубедительная история заигра­ла новыми красками.

Конечно, кукольное представление было развле­чением для взрослых. Но Довесок заметил в толпе и детей: мальчишка-продавец с лотком лунных пря­ников; девочка-посыльная, протиснувшаяся через море ног в первый ряд и усевшаяся на переверну­тый пятигалонный кувшин с травяным вином, ко­торый она несла в госпиталь; несколько других. Их глаза горели. На мгновение Довесок заглянул в бу­дущее, в далекие столетия после своей смерти, и увидел себя тенью в умах детей, легендой, в кото­рую они верят, пока не повзрослеют. Он не знал, что и думать.

Но вот кукольная Песья Свора наконец добра­лась до Мира и обвела вокруг пальца Совет Семе­рых (грубые шутки в этом эпизоде были полностью выдуманы кукольником). В момент наивысшей кульминации кукольный Воинствующий Пес при­казал поднять флаг, и в воздух над сценой взвился полноразмерный флаг Китая. Послышались одобри­тельные крики.

В той суматохе, что царила на площади, менее внимательный наблюдатель никогда бы не заметил, как главком Хитрая Лиса вышла из палатки на шум. Однако, когда того требовали обстоятельства, До­весок мог похвастать исключительной наблюдатель­ностью. Подождав, пока главком убедится в невин­ности происходящего и повернется, чтобы уйти, он сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул.

По его сигналу из бокового переулка показался паук, превосходящий размерами весь кукольный театр. Перебирая лапами, чудовище с механиче­ским ревом бросилось на толпу. Солдаты у сцены в панике подались назад. Кто-то испуганно завопил.

Когда выяснилось, что паук смастерен из ткани и выкрашенных черной краской бамбуковых лап, а внутри сидит кукольник-механик, по толпе про­катилась волна смеха. Щелканье — клац-клац— клац — искусно сочлененных лап, проворачиваемых кукольником, и жужжание трещотки Ужасного Надоеды заставили крошечных человечков куколь­ного города съежиться от страха перед новой угро­зой.

Под дружный смех и восторженные вопли вы­катилось дробящее колесо — легкий деревянный каркас, обмотанный тканью.

— Эй! Кукольник! — рявкнула главком Хитрая Лиса. — Приказываю немедленно остановить пред­ставление и явиться ко мне в палатку. Я хочу с то­бой поговорить.

Спектакль прервался. Вся толпа повернулась к Хитрой Лисе. Прежде чем Кроткий Кряж успел выйти из-за кулис, у локтя главкома словно из-под земли выросла Огненная Орхидея.

— Если желаете пообщаться, то со мной. Ку­кольная труппа состоит из членов моего клана, а я — его глава. А также посредник.

— Посредник? О деньгах речь не идет. Вы сол­даты и поклялись служить Тайному Императору.

— Да. Хорошо. Но постойте — разве есть в ар­мии дивизия Кукольников и Марионеток? Сомне­ваюсь. Если найдете такую, обсудите все вопросы с ее командующим. Мои родичи не солдаты, а скорее независимые наемники с ежемесячным жаловань­ем. У нас понедельный контракт, и мы вольны рас­торгнуть его в любое время, просто вернув поло­женную сумму.

— Что?! Ни один военачальник в здравом уме не согласился бы на такие исключительные условия!

— У нас было двадцать горных лошадей, кото­рых жаждал заполучить Мощный Локомотив. К то­му же мы не производим впечатления добропоря­дочных солдат, и ни один отряд не спешил принять нас в свои ряды. И еще у нас очень хороший по­средник.

— Все это правда, великий главком, — подтвер­дил Довесок.

— Заткнись, пушистик. Это женский разго­вор, — огрызнулась Огненная Орхидея и снова по­вернулась к Хитрой Лисе. — Мы пойдем в вашу палатку, как вы сказали, и все обсудим. Со мной всегда можно договориться.

Прошло время. Наконец из командного шатра показалась Огненная Орхидея.

— Ну что? — спросил Довесок, отведя ее в сто­ронку, чтобы никто не подслушал.

— На кривой козе к ней не подъедешь. Я хоте­ла оставить за нами права на конструкции Кротко­го Кряжа, но она не уступила. Сказала, вдруг они снова понадобятся. Правда, за его услуги она предложила хорошие деньги. Родичам как помощникам тоже кое-что перепадет. В общем, я согласилась на ее условия.

— Нет-нет, я имею в виду план. Что с планом?

— Ах, план. Да, как ты и говорил, она думает, что это ее идея.

Площадь взорвалась аплодисментами. Кроткий Кряж стоял перед сценой и кланялся направо-на­лево. Улыбка полностью преобразила его зловещий облик.

— Как только все утрясется, нужно это повто­рить, — решил Довесок. — Идеальная толпа для наших карманников: яблоку негде упасть, и все считают ворон.

Огненная Орхидея молча отвела взгляд.

— Только не говори, что отправила их воровать!

— Нет, конечно, нет. Ну, разве что самую ма­лость.

— Что? Огненная Орхидея, ты дала мне слово! Я же говорил, Хитрая Лиса предупреждала меня как раз на этот счет. Если поймают хоть одного на­шего, нам всем несдобровать.

Огненная Орхидея состроила невинную гри­масу.

— Вот незадача!

Следующий день ознаменовался низким грохо­том, похожим на далекий гром. Отчасти виной то­му были барабаны, а отчасти солдаты: они поднимали и роняли импровизированные гири — валуны или поленья, — снова поднимали их с помощью натяжных блоков и снова роняли, раз за разом, по­ка земля не начинала содрогаться. Все больше сол­дат брались за дело, грохот нарастал.

Из предрассветной мглы вынырнули гигантские пауки с черными как смоль лапами. Следом пока­зались стройные ряды жутких дробящих колес. За ними тускло поблескивали массивные фигуры, вре­мя от времени изрыгающие пламя.

С точки зрения Довеска, машины-куклы выгля­дели ужасающе. Он попытался представить, какими их увидели жители осажденного Юга: в один миг горизонт чист, и вот уже грохочущая лавина гигант­ских машин катится на город. Темнота вспухала сотнями черных волдырей. Лопаясь один за другим, они выпускали бесчисленные ряды чудовищ. Никто и не подозревал, что существует столько пауков. Для многих машин даже не было названий. И все они надвигались на город, который понятия не имел, как с ними бороться.

Об этом оружии жители Юга были наслышаны во всех ужасных подробностях, но считалось, что с ним покончено. Однако глаза их говорили обратное.

Довесок заключил, что это должно напоминать конец света.

— Теперь я понимаю, — сказал Даргер, стоя­щий у кромки поля рядом с Довеском, — что чув­ствовала Хитрая Лиса, когда я выдал ее план битвы трех Армий за свой собственный. Мне необычайно грустно при мысли, что сегодня все заслуги припи­шут ей.

— Я тоже не в восторге от подобных насмешек судьбы, — отозвался Довесок. — Особенно если по­размыслить, сколько их пришлось на нашу долю. Но подумай, Обри, ведь оставаться непризнанным и есть удел мошенника. Наши иллюзии принима­ются за чистую монету, пока не наступает момент холодного прозрения. Жертва осознает, что ее обо­драли как липку, но к тому времени мы уже слиш­ком далеко, чтобы насладиться овациями призна­тельной, хоть и обедневшей публики. Которая, кстати говоря, редко горит желанием раструбить о своем унижении. Такова природа вещей.

— Совершенно верно. И все же, мне кажется, это кара за наше ремесло.

Все то время, пока они беседовали, гигантские машины-куклы, изготовленные Кротким Кряжем, медленно наступали на город. Собственно говоря, наступали они так медленно, что казалось, никогда не доберутся до цели. Так оно и было, иначе иллю­зия грозила развеяться. Вблизи вражеские солдаты сразу бы поняли, что перед ними обычные бамбу­ковые каркасы, обмотанные тканью.

Но вот из ворот Китая, самых старых и массив­ных ворот Юга, показалась группа всадников с бе­лым флагом. Главком Хитрая Лиса, как раз этого и дожидавшаяся, тут же выслала навстречу делегацию переговорщиков.

— Ты знал, что во времена династии Мин, ког­да эти ворота только построили, их называли воро­тами Сбора Сокровищ? — спросил Довесок. — Их переименовали после свержения династии Цин, когда Юг стал столицей, потому что в цинской сто­лице, Севере, были ворота с точно таким же назва­нием. Старое название кажется мне гораздо более удачным.

— Да ты не хуже путеводителя! Откуда ты зна­ешь все эти подробности?

На полпути к воротам Китая переговорщики главкома Хитрой Лисы спешились. Так же посту­пили представители Юга. Делегации сошлись обсу­дить условия капитуляции.

— Я в Китае, а стало быть, читаю все книги по истории, какие получается раздобыть. Странно, что ты не делаешь того же.

— Для меня нет ничего важнее литературы. То­мик стихов Ван Вэя, и вечер удался.

Приняв позу, Даргер продекламировал:

И поспешно добавил:

— Конечно, я и книги по истории читаю. Но по сравнению с поэзией это как спитый чай.

Между тем обе делегации расселись обратно по седлам и все вместе двинулись к Югу. Распахнулись ворота. В клубах пыли всадники въехали в город и исчезли внутри.

— Отличное стихотворение ты вспомнил, — по­хвалил Довесок, — и я с удовольствием его послу­шал. Но разве оно сравнится с потрясающим изло­жением о расцвете и упадке Монгольской империи?

— De gustibus поп disputandum^[54], друг мой. О вкусах не спорят. Давай просто останемся каж­дый при своем мнении.

Так они и тешились приятной беседой, пока с ворот Китая не спустили флаги Юга и Союза Жел­того Моря. Им на смену взвилось знакомое красное полотнище с желтыми звездами.

Мир погрузился в тишину.

Вдалеке рассыпались хлипкие тряпичные кон­струкции.

Очередной город пал к ногам Тайного Импера­тора.

* * *

Такой мрачной атмосферы, какая царила в Юге, Довесок не встречал уже много месяцев, несмотря на то что в завоеванных ранее городах зверствовал Мощный Локомотив.

— Ничего не понимаю, — вздохнул он. — Глав­ком Хитрая Лиса предложила великодушные усло­вия, Бессмертным запретили грабить, осада, грозив­шая затянуться и измотать защитников, закончи­лась безболезненно. Обещания от имени Тайного Императора всегда выполнялись неукоснительно. Почему взятие города обернулось для вас такой трагедией?

— Почему вы спрашиваете об этом меня? Я все­го лишь проводница, — ответила девушка.

Они ехали на животных, каких Довеску встре­чать еще не доводилось. Видимо, это была не­кая помесь северного оленя, лошади и выдры, с причудливо закрученными рогами, выкрашенны­ми в красный, желтый и оранжевый цвета. Нео­бычные скакуны отличались горячностью, но, к чести создателей, под седлом вели себя велико­лепно.

— Вы наняли меня отвести вас к мавзолею им­ператора Суня — это в моих силах. Если вам инте­ресны его история, высота над уровнем моря или использованные при постройке материалы, я могу рассказать обо всем этом и многом другом. Что ка­сается политики — увольте. Такие вопросы нужно задавать специалистам.

— Но ты здесь живешь и наверняка имеешь много общего с другими горожанами. Я не увидел ни одного радостного лица — включая твое. Уж причину собственного уныния ты должна понимать, верно? А я готов отблагодарить тебя за ин­формацию пятью граммами серебра.

— Вы искренне считаете, что я стану распро­страняться на столь деликатную тему за жалкие пятнадцать граммов серебра? — спросила провод­ница.

— Нет, но я согласен на десять.

— По рукам! — Она собралась с мыслями. — Формально в Союзе Желтого Моря все равны. Но ни для кого не секрет, что трое из четырех подчи­няются жестокому единовластию города и государ­ства Север. Север диктует условия Восточной Горе, Южной Реке и Коммерции. Если Север недоволен, виновного ждет наказание. А угодить ему весьма непросто.

— На чем же держится такой неравный союз?

— На страхе. Север собирает дань с остальных государств и содержит на нее армию, превосходя­щую по численности три их армии, вместе взятые. Солдаты Севера лучше снаряжены и обучены, а их главком Доблестный Тигр редко терпит поражение в битве. Но Север никогда не берется за грязную работу, если этого можно избежать. Например, если Южная Река вызывает его неудовольствие, на­казать провинившихся посылают армию Восточной Горы. А если это наказание недостаточно жестокое, проучить Восточную Гору велят армии Коммерции. Так Север сохраняет свою армию сильной и сеет рознь среди государств-данников. Поддавшись панике, Юг сдался вам, захватчи­кам Это была большая ошибка. Все знают, что те­перь Север пошлет объединенную армию Южной Реки и Восточной Горы, а также остатки сил Ком­мерции, размещенных за пределами Юга, чтобы покарать нас за слабость.

— Вряд ли у вас был выбор — по крайней мере, тогда казалось именно так, — заметил Довесок.

— Северу все равно. Там придерживаются мне­ния, что нужно править железной рукой, тогда все здравомыслящие люди подчинятся из страха. Вот почему горожане Юга в отчаянии. Мы бы взбунто­вались против вас, да от этого никакого толку. Даже если мы перебьем всех ваших солдат до последнего человека, Север все равно прикажет разграбить го­род и сровнять городские стены с землей. Так зачем лишний раз дергаться?

— Конечно, в долгосрочной перспективе такой подход... А! Мы на месте.

Они выехали на площадь перед мавзолейным комплексом, постройки которого взбирались по склону Пурпурной горы.

У подножия ступеней, ведущих к первым воро­там, стоял Обри Даргер. Довесок заплатил провод­нице и попросил его подождать.

— Готов к очной ставке? — спросил он друга.

— Как никогда.

— Тогда не будем заставлять Хитрую Лису ждать.

* * *

Мавзолей императора походил на все сооруже­ния подобного рода: огромный, внушительный, строгий, с невероятным количеством ступеней, которые утомили бы любого, кто хотел попасть внутрь. Даргер и Довесок обнаружили главкома Хитрую Лису, в одиночестве стоящую, сцепив ру­ки за спиной, у гроба императора Сунь Ятсена.

Гроб был выполнен из белого мрамора, резьба на крышке повторяла очертания спящего им­ператора, облаченного в неожиданно простую одежду.

— Я подумываю, не заковать ли вас в цепи. — Главком Хитрая Лиса не обернулась, но было ясно, что она обращается к ним обоим.

— Я не совершил ничего незаконного, запрет­ного или хотя бы безнравственного, — отозвался Даргер. — Поверьте, я бы заметил.

— Я тоже, — поддакнул Довесок.

— Вы распускали слухи, будто идея стратагемы «Кукольная армия» принадлежит вам.

— Наоборот, главком Хитрая Лиса, — учтиво возразил Довесок. — Эти слухи распространились сами по себе.

Главком обернулась и наградила их хмурым взглядом.

— Наверное, я пожалею, если попрошу вас объ­ясниться?

— Нисколько. У меня на родине, в Земле Зеле­ных Гор На Западе, есть один национальный ге­рой — Великий Предводитель Парней Из Зеленых Гор. Его известность достигла таких высот, что вос­хищенным последователям перестало хватать его подвигов. Они сочинили еще несколько. Это правда, что он выиграл пари, подняв зубами пятидесятифунтовый мешок соли и взмахом головы закинув его на плечо. Но вот история про то, как его одна­жды поймали красные мундиры, а он предложил поставить им выпивку и посоревноваться, кто кого перепьет, а сам в конце концов сбежал, когда по­следний солдат сполз под стол, — откровенная вы­думка. Эти небылицы как дары, которые кладут к ногам героев. Один биограф однажды сказал, что Великий Предводитель умер дважды: первый раз, когда умерло его тело, а второй — тридцать лет спустя, когда выдумали последнюю историю о его подвигах.

— Хочешь сказать, из тебя тоже выйдет герой?

— Госпожа, вы видели кукольный спектакль и слышали, как приветствовали мою маленькую тря­пичную аватару. Я тот самый человек-пес, который объявил себя богом в Парче, воскресил из мертвых Гениального Стратега и поднял флаг Китая над Ми­ром! Как я могу не быть легендой? А легенды всег­да приукрашивают. Великие подвиги неизменно приписывают тем, кто ими славится, точно так же, как новые шутки неизменно приписывают тем, кто имеет репутацию острослова. Вы сделали себе имя как выдающийся стратег, причем стратег, не склон­ный к эффектным и бескровным победам. И вдруг вы поступаете вразрез со всем, что делали раньше. Это как если бы вы были солидным оратором и в один прекрасный день придумали необычайно смешную шутку.

— А ты? — спросила Хитрая Лиса Даргера. — Тоже легенда?

— Каждый делает, что может, госпожа, — скромно улыбнулся тот.

— И в результате мои заслуги приписывают тебе.

— Вы прославились отнюдь не миролюбием — по сути, как раз наоборот. Трюк с куклами не вя­жется с вашим образом.

— Верно, — согласилась Хитрая Лиса. — Инте­ресно, а не вы ли подкинули мне эту идею?

— Госпожа! Как мы могли? Вы и близко нас к себе не подпускали.

— Что сделано, то сделано, — сказал Довесок. — Было, да прошло да быльем поросло. Кто старое помянет... Нужно забыть о прошлом и смело дви­гаться в будущее.

— По-моему, это первые разумные слова, ко­торые я от тебя услышала. Нам и правда надо подумать о будущем. Тайный Император очень воодушевился последней победой и решил, что Север должен быть покорен до наступления хо­лодов.

— Как хорошо, что для этого у императора есть вы, — вставил Довесок.

— Еще раз попытаешься подлизаться, и я убью вас обоих, а уж после подумаю, как это объяснить. Я убеждена в одном: того, что хочет император, до­биться невозможно.

— Пожалуй, это ставит крест на всей затее, — посочувствовал Даргер.

— Ко всему прочему, на нас собираются обру­шиться армии трех государств — данников Союза Желтого Моря. Дело может кончиться тем, что нам придется перебраться за городские стены и прев­ратиться из осаждающих в осажденных.

И Довесок, и Даргер участливо повздыхали, но собственными соображениями делиться не спе­шили.

Хитрая Лиса отвернулась и прикоснулась ла­донью к холодному мраморному лбу императора Суня.

— Мы почитаем его как императора, — сказала она, помолчав, — но Сунь Ятсен никогда им не был. Династия Гоминьдан правила недолго, никогда не контролировала весь Китай и пала под натиском распрей, революций и честолюбивых военачальни­ков. Но он до самой смерти боролся за всеобщее благо, даже если это иногда означало якшаться с отъявленными негодяями и мерзавцами. Во имя долга он подавил личную неприязнь к таким лю­дям. — С внезапной решительностью она отверну­лась от гроба. — Мне пришло в голову, что ваши хитрость и вероломство, хоть и представляют по­стоянную угрозу нашему делу, могут сослужить хо­рошую службу.

— Я все время только об этом вам и твержу, — отозвался Даргер. — Только, конечно, без того не­лестного оттенка, с которым вы отзываетесь о на­ших многочисленных достоинствах.

— Я извещу казначейство, чтобы вам выплатили жалованье в соответствии с вашим новым статусом послов.

— Послов? Каких послов?

— Объясню, когда придет время. Подозреваю, что скоро. А пока больше вас не задерживаю.

Пока они спускались к ожидавшим скакунам, Довесок заметил:

— Все прошло на удивление хорошо.

— Слишком хорошо. Интересно, что задумала главком.

Две ночи спустя Довесок отправился в самое сердце Юга. 

* * *

Давно уже начался комендантский час, и улицы, по которым он шагал с Огненной Орхидеей, были темными и пустынными. Ужасный Надоеда топал впереди и освещал дорогу шестом с перегонным кубом, у горлышка которого трепетало желтое пла­мя. Огненная Орхидея облачилась в длинный чер­ный плащ, но накинула капюшон не для того, что­бы спрятать свои особенные волосы, а для пущего драматизма.

— Объясни как следует, что за таинственное письмо ты получила, — попросил Довесок.

— Это было самое обычное таинственное пись­мо. Но вместе с ним передали дорогой опал, и я от­неслась к письму всерьез. В нем говорится, что ты должен явиться один, в полночь, в некий дом в пло­хом районе, чтобы узнать кое-что важное. Это все.

— Но ты со мной, то есть я не один.

— Жены не считаются. Все это знают.

— А как же Ужасный Надоеда?

— Сегодня он просто слуга. К тому же ему по­ра учиться смелости и хитрости.

Они подошли к военному контрольно-пропуск­ному пункту, и из темноты, завидев нарушителей, вынырнули солдаты. Впрочем, как только факел ос­ветил лица Огненной Орхидеи и знаменитого Во­инствующего Пса, они отступили, благоговейно и почтительно перешептываясь.

— Что сталось с опалом? — спросил Довесок, когда их снова поглотило ночное безмолвие.

— Он в надежном месте, не волнуйся.

Огненная Орхидея остановилась на перекрестке.

Ужасный Надоеда поднял перегонный куб повыше, чтобы она смогла прочитать названия улиц, а потом опустил пониже, чтобы она сверилась с картой.

— Туда.

Они свернули на боковую улицу и стали отсчи­тывать двери, пока Огненная Орхидея, спрятав кар­ту, не указала на одну из них.

Довесок мягко отодвинул мальчишку в сторону и жестом показал Огненной Орхидее встать напротив.

Затем постучал.

За дверью послышалось тихое шарканье, будто два человека изготовились с обеих сторон от входа, но услышал это только Довесок — человеческое ухо столь слабые звуки не улавливало.

Других подсказок ему не требовалось.

— Заходи, — раздался мужской голос. Дверь не открылась.

Довесок поднял шест Ужасного Надоеды повы­ше, чтобы осветить внутреннюю часть дома, когда Дверь распахнется.

— У вас заперто? — спросил он небрежно.

— Нет. Заходи.

Довесок неслышно сжал трость и вскинул ее, как бейсбольную биту.

— Мне прислали письмо, — сказал он. — Это то место?

— Да, оно самое. Заходи. — В голосе незнакомца чувствовалось напряжение. Довесок кивнул Огнен­ной Орхидее, и та потянулась к дверной защелке.

Как только защелка откинулась, он что есть мо­чи пнул дверь. С приятным треском она врезалась в стоящего позади человека, раздался крик боли. С громким хрустом Довесок обрушил трость на череп мужчины, ослепленного фонарем и щурив­шегося слева от входа.

Отвесив челюсть, незнакомец повалился на­взничь. По полу звякнул кинжал.

Что-то легонько чиркнуло Довеска по затылку. Он обернулся и понял, что высунувшаяся из-за две­ри женщина пытается оглушить его дубинкой. И ей бы это удалось, если бы не Огненная Орхидея, которая бросилась прямо на нее и отшвырнула на­зад.

Довесок только и успел разглядеть, как по горлу женщины чиркнул нож.

Огненная Орхидея нагнулась осмотреть тела.

— Моя мертва, но твой еще дышит, — заключила она и немного погодя добавила. — Опалов больше нет. Жаль. Один нож, одна дубинка, у парня пистолет в кармане. Ничего стоящего.

Довесок повернулся к Ужасному Надоеде — по­смотреть, как тот справляется с неожиданной вспышкой насилия. Глаза мальчишки были размером с блюдце, но скорее от восторга, чем от страха. До­весок решил, что все идет как нельзя лучше, учиты­вая, из какой семьи происходил Ужасный Надоеда.

Огненная Орхидея выпрямилась и ласково по­чесала Довеска под подбородком.

— Ты спас мне жизнь. О, малыш, сегодня ночью ты утонешь в море горячего секса. Ужасный Надо­еда, не слушай.

— Конечно, тетушка Огненная Орхидея.

— Строго говоря, жизнь спасла мне ты.

— Не важно. Как только мы останемся наедине, кое-кто проделает массу грязных штучек с телом кое-кого другого. Ужасный Надоеда, это тоже не слушай.

— Хорошо, — отозвался тот и вдруг добавил. — Женщина светится.

Довесок и Огненная Орхидея одновременно проследили взглядом за его пальцем.

— Убери-ка куб подальше, — велел Довесок. — Чтобы было не так светло.

Комната погрузилась в темноту. Ото лбов муж­чины и его спутницы исходил слабый свет.

— Татуировки! — воскликнула Огненная Орхи­дея. — Те, что светятся в темноте и не видны днем. Эти люди — члены тайного общества.

— Тайного общества какого рода? — поинтере­совался Довесок.

Огненная Орхидея пожала плечами.

— Никакого, самого обычного. Клятвы на кро­ви, убийства, жуткие церемонии, все в таком духе.

— Татуировка — символ севера, — сказал Ужас­ный Надоеда. — Стороны света, я имею в виду.

— Но также и города, — заметил Довесок. — Хотя, что уж там, мы и так это знали.

* * *

Той же ночью, сдержав данные обещания, Ог­ненная Орхидея сказала Довеску:

— Я тут поболтала с главживом Белой Бурей. Она говорит, что Тайному Императору не терпит­ся двинуться к Северу.

— Я тоже слышал что-то похожее. Она не ска­зала когда?

— Нет. Но думаю, что скоро. Она сказала, что Тайный Император не хочет ждать завоевания все­го Китая еще год. Это ее беспокоит. Чтобы взять Север с нашей нынешней армией, потребуется чу­до. Хитрая Лиса, конечно, великий главком, но чудес творить не умеет.

— Скажи, как у тебя получилось заделаться луч­шей подружкой главжива? — спросил Довесок.

— О, я просто прикинулась бесхитростной грубоватой селянкой. Может, слегка жадной, но не имею­щей других стремлений, кроме как верой и правдой служить императору. Естественно, она мне доверяет.

— Как же тебе удалось убедить ее в этой откро­венной чуши?

— Она мне поверила, потому что все это правда! — возмутилась Огненная Орхидея. И тут же прильнула обратно к Довеску. — Ну, по крайней мере, отчасти.

Глава 16

«Все сущее текуче и переменчиво, — го­ворил Гениальный Стратег, — и нет ника­кого постоянства в мире, кроме того, что все люди умирают, а пока живут — платят налоги».

Изречения Гениального Стратега.

— Боже правый! Как же мне иногда хочется избавиться от титула Гениального Стратега! — вос­кликнул Даргер.

— Да, господин. Конечно, господин, — отозвал­ся Умелый Слуга — Но почему?

— От него одни хлопоты. Все толпящиеся от любви идиоты и одержимые жаждой власти манья­ки словно сговорились и требуют моих советов. Но разве они приходят с ласковыми речами и богаты­ми подношениями, как это делают цивилизованные люди? Нет. Они угрожают и шантажируют. У них что, не было матерей? Или их вырастили в ко­ровнике? Или в том коровнике жили людоеды и убийцы?

— Благородный господин, вы расстроены. — Умелый Слуга снова принялся чистить сапоги Даргера, но слегка склонил голову набок, показывая, что по-прежнему внимательно слушает.

— Чертовски расстроен. Вдобавок ко всем про­блемам Тайный Император официально призвал меня к себе. После долгой немилости это отличные новости, если бы не приглашение в форме письмен­ного уведомления, которое Мощный Локомотив вручил мне лично. Не говоря уж о том, что оно ад­ресовано послу Гениальному Стратегу. Этим титу­лом меня наградила главком Хитрая Лиса, а значит, приглашение выписано по ее распоряжению. Сле­довательно, она думает, что нашла способ избавить­ся от меня, словно я какая-то опасная змея, посе­лившаяся под крыльцом ее летнего домика.

— Конечно, никакая вы не змея, господин. Кста­ти, это полезные животные — они питаются кры­сами и другими вредителями. Так что сравнение со змеей — на самом деле комплимент.

— Твоя вера согревает мое сердце. Но не реша­ет проблему.

— Готово, господин! — просиял Умелый Слуга, подняв голову. — К императору вы отправитесь на­стоящим щеголем.

Даргер угрюмо натянул сапоги.

* * *

Когда после обычных слепых блужданий по лестницам и улицам с Даргера сняли повязку, он обнаружил, что стоит на вершине Фарфоровой па­годы — наверное, единственного приметного зда­ния во всем Юге. Внизу простирался город, на окра­инах высились холмы-развалины древних зданий.

Открылась дверь, появился слуга.

— Вас ожидает Тайный Император.

Даргер прошел в зал для совещаний и с изум­лением понял, что на императоре бумажная маска с портретом Белой Бури. Рисунок принадлежал пе­ру Маленькой Паучихи — Даргер узнал ее манеру. Как и в большинстве забав и причуд Тайного Им­ператора, здесь крылось тайное послание: монарх давал понять, что может играючи проникнуть в круг друзей Даргера, не вызвав подозрений. И что знает о его любовной связи с Белой Бурей.

Информация была полезной, ибо теперь Даргер знал, как строить разговор.

По бокам от Тайного Императора восседали главком Хитрая Лиса и генерал Мощный Локомо­тив. Также присутствовали Белая Буря и царевич Блистательный Первенец, но открывать рот они, похоже, не собирались. Остаток зала занимала про­рва младших советников, большинство сидело тише мыши — ни от кого из них не услышат и слова.

За спиной императора безмолвно поблескивала Невеста Феникса.

Даргер отвесил учтивый, но, как и подобает бес­смертному, не слишком глубокий поклон и обра­тился к императору.

— Я откликнулся на ваш призыв и явился, дабы выслушать слова, которые, хоть и сорвутся с ваших уст, исходят от Хитрой Лисы.

— Слова императора — закон! — рявкнул Мощный Локомотив. — Не важно, от кого они исходят.

— Напротив, очень важно. Ваше величество, я боюсь за вас. Ваша судьба повисла на волоске. Если вы послушаетесь главкома и прождете еще год, пре­жде чем покорить Север, вам никогда не занять трон Дракона. С математической точки зрения, это несомненно. Вы доверяете Хитрой Лисе, потому что она ваш бывший враг, а следовательно, не имеет союзников при дворе. Но, пока вы пристально сле­дили за друзьями, она обзавелась сторонниками, и вот тому доказательство: прошлую ночь она прове­ла в компании Мощного Локомотива. Они остались наедине в его покоях и занимались вещами, кото­рыми при таких обстоятельствах занимаются все мужчины и женщины. — Он повернулся к Хитрой Лисе. — Отрицайте, если сможете.

— Я это отрицаю, — сказала Хитрая Лиса.

— И я! — Мощный Локомотив вскочил с ме­ста. — Великий император, это клевета! Я бы ни­когда...

— Тишина. — В голосе императора послышалась скука. — Развлекайся хоть с ней, хоть с козой, хоть с деревом. Меня не волнуют твои грязные ин­трижки, пока твоя верность принадлежит мне.

Император потянулся через плечо, легонько по­щекотал пальцами Невесту Феникса и сказал Даргеру:

— Ситуация такова. Солдаты Коммерции, на­ходившиеся за пределами Юга, когда мы брали город, перешли границу и стягиваются к Вечному Миру, где вливаются в объединенную армию Восточной Горы и Южной Реки. Численность врагов устрашающая. К тому же они безжалостны, как могут быть безжалостны только те, кто служит Се­веру. Однажды главкому Истинному Пути было приказано уничтожить родную деревню, и он это сделал. Главком Заботливое Облако избежала по­добной участи, но только потому, что крайне бес­пощадна в бою и начальству в Севере никогда не приходило в голову ее наказывать. Что касается главкома Смеющегося Ворона.. Ну, он все еще жив, а это о многом говорит.

— Я всегда мечтала сойтись со Смеющимся Во­роном на поле битвы, — вставила Хитрая Лиса — Но не когда ему помогают двое других. Я открыто признаю, что этой чести я не достойна.

Тайный Император передал помощнику пере­вязанную пачку листков, и тот отнес ее Даргеру.

— Здесь подробное описание их сильных сто­рон. Нельзя рассчитывать, что мы одолеем их в прямом столкновении. Имеются основания пола­гать, что Союз Желтого Моря планирует лобовую атаку на Юг в надежде уничтожить город и нас вместе с ним до наступления зимы.

— Я бы так и поступил, — пророкотал генерал Мощный Локомотив. — Другой вариант — сжечь все поля и амбары на подступах к городу и осадить нас весной, когда мы исчерпаем запасы провизии.

— Они сто раз подумают, прежде чем творить такое в собственной стране, — возразила Хитрая Лиса. — И наверняка Север подталкивает их к ак­тивным действиям.

Даргер знал, что в любом споре бывают момен­ты, когда настаивать на своем бесполезно. В этом случае надо соглашаться с любым исходом и на­деяться, что впоследствии ситуация переменится в твою пользу.

— Что требуется от меня?

— Хитрая Лиса убедила меня, что чем меньше тебе приказывать, тем лучше будут результаты, — ответил император. — Поэтому приказ только один: действуй. Под белым флагом встреться с ко­мандующими вражеских армий. Договорись о ми­ре. Привези соглашение. Если оно меня устроит, тебя достойно наградят. Если нет, то убьют.

— Ваше величество! Вестников не убивают за плохие вести.

— Эту любезность оказывают друг другу прави­тели. Она не распространяется на собственных по­сыльных. Их всегда можно казнить — по любой причине или вообще без причины. Пусть это послужит тебе вдохновением

— Но...

— Ты едешь. Это приказ. Выбора нет.

* * *

Зная, что должно произойти, Даргер не спе­ша возвращался к себе. Первой его нагнала Хитрая Лиса.

— Что за чепуху ты наговорил про меня и Мощ­ного Локомотива? — осведомилась она.

— Вы бы так вечно и ходили вокруг да около, — ответил Даргер. — Я решил, что нужно поторопить события. Лебедь Из Эйвона, если не ошибаюсь, от­метил, что двум смертям не бывать, а одной не ми­новать. Последствия ночи любви с Мощным Локо­мотивом вы уже испытали. Почему бы теперь не испытать и удовольствие?

— Я не просила тебя влезать в мою личную жизнь. Но ты не утерпел.

— Не стоит благодарности. Впрочем, я сделал это скорее ради своего удобства, чем вашего. — Даргер оставил Хитрую Лису кипеть от злости и зашагал прочь.

Немного спустя к нему подбежал Мощный Локо­мотив и, грубо схватив за руку, заставил остановиться.

— Я видел, как ты говорил с Хитрой Лисой. Что ты ей сказал?

— Я сказал ей то же, что говорю вам: двум смер­тям не бывать, а одной не миновать.

— И что означает это нескладное изречение?

— Оно означает, что если вы не болван, то вос­пользуетесь моментом. То есть соблазните главкома и насладитесь низменными удовольствиями, в ко­торых вас уже публично обвинили.

— Но моя цель — Белая Буря.

— Мощный Локомотив, вы мужчина видный, да и у Тайного Илшератора на хорошем счету. Та­кие качества привлекают женщин, а если к ним добавится уверенность в себе, перед вами не усто­ять. Проблема в том, что несколько последних ме­сяцев вы вели себя как бесполый евнух и теперь производите впечатление человека, который отча­янно жаждет любовных приключений, но не зна­ет, как взять ситуацию в свои руки. У женщин это вызывает отвращение. Вот почему я надоумил вас и главкома заняться друг с другом сексом. Чтобы вам не закралась мысль пойти на попятную, я од­новременно раструбил на весь свет, что дело уже сделано. По сути, ваше совокупление неизбежно.

— Но ты свел меня не с той женщиной!

— Секс с Хитрой Лисой избавит вас от нелов­кости, которая вам, может, и не заметна, зато, уж поверьте, весьма бросается в глаза вашей возлю­бленной. Если Белая Буря не настолько вам дорога, чтобы ради нее переспать с другойженщиной, я не понимаю, как вы вообще рассчитываете добиться ее благосклонности.

— Звучит здраво, — обескураженно пробормо­тал генерал. — Но в то же время все это кажется ужасно неправильным...

— Хватит ли вам мужества совершить то, что должно? — строго спросил Даргер. — Скажите, что справитесь.

Мощный Локомотив глубоко вздохнул.

— Наверное, да.

— Произнесите это вслух!

— Я соблазню главкома Хитрую Лису. Сделаю это сегодня же. И подарю ей все наслаждение, ка­кое только способна испытать женщина.

— Великолепно. — Даргер похлопал Мощного Локомотива по спине. — Тогда Белая Буря, считай­те, ваша.

Чуть позже был издан приказ, согласно которо­му Даргеру присваивался статус полномочного по­сла. Теперь он мог подписывать соглашения от имени Тайного Императора (конечно, при условии, что не спровоцирует роковое недоразумение до то­го, как император их одобрит). Даргеру поручалось заключить мир с Союзом Желтого Моря, войска которого стекались к северной границе Коммерции и готовились выступить к Югу. Кроме того, ему вы­делили деньги на дорожные расходы и разрешили взять с собой в качестве личной охраны небольшой отряд, не превышающий двадцати солдат.

— Похоже, главкому Хитрой Лисе не терпится избавиться не только от меня, но и от Воинствую­щего Пса со всем его кланом, — сказал Даргер. — Меня отсылают прочь со всеми моими товарища­ми. Остаешься только ты, Умелый Слуга. Она слов­но кивает и подмигивает мне: «Хватай эту маленькую взятку и проваливай, пока можешь».

— О, господин! Вы ведь меня не бросите? — опешил Умелый Слуга.

— Не бойся. Я не собираюсь сбегать. Вернусь, когда справлюсь с делом. Если, конечно, к тому вре­мени не распрощаюсь с жизнью.

— Вы не можете умереть, господин. Вам пред­начертаны великие деяния.

Так и вышло, что уже на следующее утро Дар­гер и Довесок отправились усмирять объединенную армию трех государств, имея в запасе лишь Песью Свору и прирожденную хитрость.

* * *

Поездка складывалась невеселая.

Было не по сезону холодно. Даргер облачился в черную шерстяную шинель, скроенную, насколько это оказалось по силам местным портным, по ан­глийскому образцу. Довесок нарядился в нечто по­хожее, только в китайском стиле — с вышивкой на отворотах и обшлагах. Огненная Орхидея не изме­нила плащу с капюшоном, памятному по засаде в Юге: при свете дня плащ налился ярко-алым. Остальные были одеты по погоде. По утрам землю покрывала легкая изморозь, исчезавшая с первыми лучами солнца.

Отряд под белым флагом двигался по разбитым дорогам мимо заросших полей, заиливающихся рыбных прудов и нескончаемых ферм без крыш. Жилые дома казались немногим лучше заброшен­ных: такие же растрескавшиеся дымоходы и косо­бокие стены. В деревнях, через которые они проез­жали, господствовало отчаяние и запустение.

— Если так выглядит страна до битвы, — сказа Довесок, — да поможет ей бог, когда придет война.

— Север жестко стелет, — согласился Даргер.

На исходе дня Песья Свора остановилась у по­стоялого двора. Над дверью висел выбеленный сол­нцем череп плезиозавра — традиционный символ закусочной в землях, граничащих с Великим кана­лом.

— Давайте переночуем в «Следе улыбающегося морского змея», — предложил Даргер. — Мы все устали и в придачу проголодались.

— Отличная идея, — поддержал Довесок. — На­верняка нас ждет теплый прием — их дневная вы­ручка взлетит до небес.

Конюхов видно не было. Члены Песьей Своры расседлали горных лошадей, наказали им не разбе­гаться и пустили пастись.

Просторный общий зал встретил их пустотой и сумраком. Огонь в очаге не горел. Голые стены свет­лели пустыми пятнами — видимо, все украшения пришлось продать.

— Хозяин! — крикнул Довесок. — Обслужи нас, будь добр! Работа не ждет!

В дальнем конце зала появилась хозяйка и, мельком взглянув на Песью Свору, запричитала:

— Мест нет! Мест нет! Все занято!

— Оглянись-ка. У тебя тут и не пахнет посто­яльцами, — урезонил ее Довесок. — Мы знаем, что ты лжешь. И теперь тебе, зная, что мы знаем, что ты знаешь, что мы знаем, что ты лжешь, придется нас заселить. Но сначала хотелось бы перекусить. Разожги очаг и принеси еды, чтобы хватило уто­лить волчьи аппетиты двух десятков людей и од­ного пса.

— Никак невозможно. Еды нет. Совсем.

— Нас целая банда, и наши расходы оплаче­ны, — сказал Даргер. — Что тут думать?

— А еще все мы опытные и жестокие солдаты, и у моего брата Злобного Отморозка непредсказу­емый нрав, — добавила Огненная Орхидея. — Иди-ка сюда, братишка, пусть она полюбуется, какой ты здоровый.

Залившись румянцем, Злобный Отморозок вы­ступил вперед.

Совсем струсив, хозяйка втянула голову в плечи и судорожно комкала фартук в руках.

— Господа! Пожалуйста! — Кончик ее носа по­розовел. — У меня нет еды, чтобы накормить такую толпу. Пожалуйста, уезжайте.

— Сначала нет комнат. Теперь еды. У тебя всег­да так, чего ни попросишь? — Терпение Довеска было готово вот-вот лопнуть.

Хозяйка разрыдалась.

— Господа! О, господа! Пожалуйста, уезжайте. Из-за вас мне конец.

— Так и быть, побуду за взрослого, — смягчи­лась Огненная Орхидея. — Все на выход, поищите еду. И выясните, где припрятаны дрова. Я поговорю с этой женщиной и все улажу. Ты тоже, милый. Вдруг она боится собак.

К тому времени, как Огненная Орхидея вышла наружу, Довесок успел отыскать запас дров, кото­рого вполне хватило бы на всю зиму. Дрова были укрыты брезентом и засыпаны сверху толстым сло­ем листвы, чтобы казалось, что это земляная стена в саду. В сарае для инструментов Ужасный Надое­да наткнулся на полупустой мешок с сушеным ям­сом.

— Отлично, разводите огонь, — распорядилась Огненная Орхидея. — Маленькая Паучиха, бери больше дров, не надорвешься. Хрупкий Чертополох, достань из седельной сумки специи и подсоби хо­зяйке. Немного вкуса здешней еде не помешает.

Вернувшись в общий зал, Довесок обнаружил, что из укрытия выбралось все семейство: дородная прихрамывающая дочь, трое внучат (один из них мальчик) и высохший старик, который мог оказать­ся только мужем хозяйки. Он постоянно путался у всех под ногами и командовал, но его никто не слу­шал.

Вскоре в очаге заревело пламя. Дядюшка Крот­кий Кряж стал сбоку, вытянув ладони, и тени на стене сразу сложились в какого-то зверя. Музыкан­ты Песьей Своры доставали инструменты и начи­нали играть.

— Во сколько обойдется этот вечер? — тихо по­интересовался Довесок.

— Втридорога, — ответила Огненная Орхи­дея. — Пришлось рассчитаться за продукты по це­нам черного рынка. Но иначе мы бы остались го­лодными. Можно было просто отобрать у ее семьи последние крохи, но тогда она бы подложила в еду что-нибудь гадкое.

Ужин, когда его наконец подали, представлял собой довольно унылое зрелище: зелень одуванчика, ямс, дикие коренья и просо вместо риса. Песья Свора позвала за стол хозяйку постоялого двора и ее семью. К концу трапезы они поладили настолько, что Довесок уговорил женщину поведать свою историю.

— Завтра вас и след простынет, — вздохнула хозяйка — Мое имя вам ни к чему. В нынешние времена опасно делиться такими вещами с незна­комцами. Если вас примут за шпионов и станут пытать, вы охотно выдадите все имена, какие зна­ете, чтобы хоть на время унять боль. Но довольно об этом. Этот постоялый двор всегда славился гостепри­имством. Наши свиньи питались только кухонными объедками, а потому слой за слоем нагуливали жи­рок, из-за чего вяленые окорока получались просто пальчики оближешь. Запеченные индейки, утки и цыплята подавались нескончаемым потоком. Мы сами варили пиво, ферментировали вино и клони­ровали наш особый вид галлюциногенных грибов — очень мягких, очень изысканных. Однажды к нам нагрянули вербовщики. Они уговаривали юношей присоединиться к армии и не скупились на обещания. Мой старший мальчик лю­бил приключения и, несмотря на все мои мольбы, записался на службу. Некоторое время от него при­ходили письма. Иногда он присылал деньги. Потом его отправили сражаться с чудовищами в Западные холмы, и писем больше не было. Из армии приехала женщина и сказала, что мой сын погиб, но условия службы не выполнил, а зна­чит, я должна отдать им второго сына. Я пыталась ее остановить, но она все равно его увела. Год спустя эта женщина вернулась и заверила, что мой второй сын жив, но им нужно больше сол­дат и я должна распрощаться с дочерью. На этот раз я бросилась на нее с кухонным ножом. Вот по­чему моя невестка, вдова моего старшего сына, хро­мает. Она пыталась меня защитить, и ее наказали вместо меня. Перед вами все, что осталось от моей семьи, если только в один прекрасный день не вернутся двое моих выживших детей. Но в этом я сомнева­юсь. Пока они живы, армия их не отпустит. История моя печальна, но не единична. В ка­ждой знакомой мне семье похожее горе. Как след­ствие, не хватает людей собирать урожай. Фермы угасают. Торговля вырождается. Путников все меньше. По этой причине снижаются суммы со­бранных налогов, и солдат — наших родных сы­новей! — посылают наказывать нас за то, что мы не так богаты, как раньше. С каждым годом все хуже. Сельскую местность ждет окончательное опустошение и разорение, некому будет выращи­вать еду для армий. Мне кажется, тогда они по­вернут оружие друг против друга и наконец ис­пользуют его по назначению.

— От твоей истории сжимается сердце, — про­говорил Довесок.

— В тяжелые времена люди часто говорят, что у них нет будущего. Но я могу смело сказать, что у меня нет и настоящего. Осталось только прошлое, и с каждым днем оно тает и кажется все менее убедительным.

Пожилая женщина с достоинством поднялась с места.

— Грейтесь у огня, развлекайтесь беседами. Я и моя семья застелем кровати чистым бельем и со­общим, когда все будет готово.

Долгое время никто не произносил ни слова. Наконец Даргер придвинулся к Огненной Орхидее и тихо произнес:

— По моим подсчетам, в Песьей Своре четверо детей.

— Не вздумайте сказать это при них, — отве­тила Огненная Орхидея. — Они быстро растут, особенно Маленькая Паучиха. А Ужасный Надоеда на прошлой неделе увидел свое первое убийство.

— Это, конечно, весьма похвально. Но факт остается фактом: с ними нужно что-то делать.

— Все уже делается. Мы их кормим, заботимся о них, учим полезным навыкам.

— Нет, я имею в виду, что их нужно отослать в безопасное место.

Огненная Орхидея окинула Даргера скептиче­ским взглядом.

— Безопасное? Во время войны? Нигде не без­опасно. Когда они с семьей, мы по крайней мере уверены, что они не листают непристойные книж­ки и не цепляют дурные привычки.

— Нас ждет чрезвычайно опасное дело. — Дар­гер услышал, как против воли в его голос закрады­вается раздражение. — Дети нуждаются в защите.

— А взрослые в семье на что? Как раз чтобы защищать детей и заботиться об их безопасности даже в опасных ситуациях.

— Да, но...

— Вы очень добры. Но глубоко заблуждаетесь. Не забивайте такими вещами свою дурную чужестранную голову.

Огненная Орхидея отошла к Ужасному На­доеде.

— Думаешь, я не заметила, как ты колол сестру палочками для еды? Иди-ка помоги хозяевам с по­судой.

Даргер отвернулся от нее и увидел, как Довесок безмолвно трясется.

— А ты над чем смеешься?

— Смеюсь? Я? Ну, может, и смеюсь. Очень забавно наблюдать, как Огненная Орхидея применяет свою неотразимую логику на ком-то другом. Вот и все.

* * *

На следующий день они добрались до Великого канала и повернули на север. Дорога по-прежнему оставляла желать лучшего, зато могла похвастать шириной. По ней мало кто ездил, и они прекрасно проводили время.

— За нами следят, — тихонько пробормотала Маленькая Паучиха — У меня зоркий глаз. Я уве­рена, что не ошиблась.

Довесок, поравнявшийся с девочкой после ее яростно-призывных жестов, не сдержал улыбки:

— Ты о тех двух всадниках слева, вдалеке? Или о том, который время от времени появляется впе­реди, проверяет, что мы следуем прежним курсом, и снова исчезает на севере? Кстати, это женщина, а те двое — мужчины.

— Ладно, может, твое песьи органы чувств луч­ше моих, — проворчала Маленькая Паучиха, — но мог бы не тыкать меня носом, это грубо.

— Ты подающий надежды художник, неплохой музыкант, и твоя тетушка говорит, что из тебя по­лучится первоклассный карманник и шулер. Нель­зя быть лучшим во всем.

— Что будем делать? — спросила Маленькая Паучиха.

— Ничего. Все идет как надо.

Песья Свора по-прежнему двигалась на север, останавливаясь, когда получалось, в гостиницах и монастырях, а когда не получалось, реквизируя фер­мы. Каждый раз они щедро расплачивались, при­мерно себя вели и заверяли в великодушии Тайно­го Императора. Их неизменно встречали со стра­хом и провожали с облегчением.

Вдоль дороги тянулся Великий канал. Изредка мимо проплывала наполовину груженная баржа, буксируемая упряжкой канальных ящериц. На но­су и корме настороженно зыркали по сторонам громилы-охранники. Было ясно, что торговля почти сошла на нет и разбои стали обычным делом.

Вечером, когда ставили лагерь, Песья Свора за­волновалась.

— Смотрите, огонь! — указал кто-то.

В темноте за первым костром внезапно загорел­ся еще один, из-за расстояния совсем маленький.

— И вон там!

— Это сигнальные костры, — объяснила Огнен­ная Орхидея. — За нами наблюдают. О нашем про­движении сообщают вперед.

— Это тоже вполне ожидаемо, — высказался Довесок.

— Я бы забеспокоился, если бы за нами не сле­дили, — добавил Даргер.

— Может, и так, — кивнула Огненная Орхи­дея, — но впредь на ночь я буду выставлять стражу.

На горизонте вспыхнул очередной сигнальный костер.

* * *

Кончилось все тем, что Песья Свора так и не добралась до Вечного Мира. Командующие трех армий сами выехали им навстречу.

В один из дней шпионка, которая то появлялась, то исчезала вдали, никуда не исчезла. Подъехав бли­же, они увидели темноволосую стройную женщину с лицом вылитой пиратки в сопровождении трид­цати пяти кавалеристов. Отряд был тщательно вы­верен по численности: достаточно большой, чтобы припугнуть Песью Свору, но не такой огромный, чтобы ошеломить. Женщина очень вежливо сооб­щила, что им предлагается добровольно прервать свой путь.

— Мы всей душой за сотрудничество, — заверил ее Довесок. — Чего от нас хотят?

— Просто дождитесь здесь нескольких человек, которые желают с вами побеседовать. Только, по­жалуйста, без резких движений. На долю моих лю­дей выпало много сражений, и они склонны прев­ратно трактовать самые безобидные жесты.

— Разобьем лагерь, — обратился Довесок к кла­ну. — Если нужно нарубить дров или еще зачем-то помахать топором или тесаком, пожалуйста, зара­нее извещайте о своих намерениях наших радуш­ных хозяев.

— Это избавит нас от ненужного насилия, — согласилась женщина-пиратка.

С относительными удобствами они дождались заката. Когда село солнце, появились всадники, что­бы проводить Даргера — и больше никого — в от­даленный лесок. Тропинка привела их к ничем не примечательному домику. Чуть более благоустроен­ный, чем обычная хижина, это был охотничий до­мик человека среднего достатка, заброшенный с приходом войны.

Переговоры прошли совсем не так, как ожидал Даргер. После формальных приветствий и тради­ционной чашки чая первой заговорила главком За­ботливое Облако из армии Восточной Горы:

— Слухи о Тайном Императоре докатились до нас еще несколько месяцев назад. Естественно, мы отправили шпионов разузнать все возможное о но­вой угрозе Союзу. У нас были люди в Перекрестке, когда тот пал, и они доложили, с какой мягкостью вы обошлись с завоеванным городом. То же самое можно сказать о Юге. Более того, мы услышали, что целые страны относительно безболезненно влива­ются в вашу империю, и с симпатией отнеслись к новой превосходящей силе.

— Отрадно это слышать, — произнес Даргер. — Со своей стороны...

Заботливое Облако вскинула руку.

— Пожалуйста. Позвольте мне закончить. Долж­но быть, вы считаете нас ужасными людьми, раз мы сражаемся за Север. Но когда четыре государ­ства только-только объединились, это был настоя­щий союз равных. Пока в других землях занима­лись сельским хозяйством, торговлей и производ­ством, Север бросил все ресурсы на вооружение. Поначалу мы обрадовались, что большую часть бремени защиты взвалил на себя наш северный брат. Но со временем выяснилось, что военная мощь Севера превосходит наши силы, вместе взя­тые. Тогда они и потребовали у нас первую дань, а затем и покорность.

— Заверяю вас, я не... — начал было Даргер.

— Вы должны взглянуть на ситуацию с нашей стороны, — перебил главком Смеющийся Ворон. — Север дал ясно понять: если мы не станем сотруд­ничать, пострадают наши родные и близкие. Такой уж у них подход к правлению. Хуже того, они по­требовали, чтобы мы укрепили собственные ар­мии — но, конечно, не настолько, чтобы угрожать их превосходству. Налоговое бремя на поддержание двух армий оказалось губительным для страны. Вы ехали по нашим землям. Вы видели последствия.

— Тогда, очевидно...

— Мне приказали уничтожить родную деревню, Сад, — вступил в разговор главком Истинный Путь. — Как-то раз в одном городе случилась заба­стовка. Охватив город целиком, она грозила распро­страниться дальше. Я убил зачинщиков и припугнул остальных, заставив вернуться к работе. Думал, что все сделал правильно. В Севере решили иначе. И меня наказали. Я помню тот день, словно это было вчера. У ме­ня на руках кровь родной семьи. Я вижу их лица во снах, слышу их умоляющие голоса каждую ми­нуту, когда бодрствую. Иногда мне кажется, что я сошел с ума. Я жив только потому, что поклялся помочь покончить с тиранией Севера.

— Мы все лишились семей, брат, — вздохнула Заботливое Облако. — Я — мужа, а... впрочем, не­важно. Прошлое не изменить. А вот будущее — совсем другое дело. Север продолжает выжимать доходы с беднеющих на глазах земель. Рано или поздно мы должны восстать или погибнуть. Сегод­ня наши армии сильны как никогда. Через год они ослабеют. Если решаться, то сейчас.

— Я отлично понимаю, в каком затруднитель­ном положении вы...

Главком Истинный Путь с размаху хлопнул ла­донью по колену.

— Нужно действовать! Если мы присягнем чу­жеземным захватчикам, объединим наши армии и нападем неожиданно, появляется шанс на успех. Это тяжелое решение, без гарантии победы, но дру­гого выбора нет.

Остальные согласно заворчали.

Даргер еще ни разу не принимал участия в столь успешных и вместе с тем в столь трудных переговорах.

По первому варианту соглашения Тайный Им­ператор получал все, что хотел, и даже больше. Рас­трогавшись, Даргер смягчил пару условий, добро­вольно налагаемых на себя его новыми союзника­ми. Слишком привыкшие к тирании, они смогли додуматься только до ее более мягкой, более допу­стимой формы. Он исключил репарации, оставил офицерам звания и вычеркнул все строгие штраф­ные оговорки. Конечный результат очень походил на то, что Тайный Император предлагал другим покоренным государствам, — шанс стать одной из провинций возрожденного Китая.

После того как соглашение было подписано, все главные участники встречи вышли наружу, дабы принести в жертву лошадь и поочередно испить из чаши ее кровь.

— Я отдаю свою жизнь и честь за Китай, за Тай­ного Императора и за свержение тирании Севе­ра, — провозгласил главком Смеющийся Ворон. — Если их высшее руководство умрет, тем лучше.

— Я отдаю свою жизнь, честь, имущество и все остальное, что имею, за Китай, Тайного Императо­ра и восстановление мира, — объявила главком За­ботливое Облако.

— Я отдаю себя за падение Севера, — прогово­рил главком Истинный Путь. — А также за Китай, Тайного Императора это соглашение и за все и вся, что послужит нашему делу.

Чашу передали Даргеру, и он уставился в ее глу­бины в поисках вдохновения.

— Одни считают, — наконец произнес он, — что жизнь бессмертного стоит тысяч жизней обыч­ных смертных, ибо простирается во времени гора­здо дальше. По мнению других, она ни капли не дороже, ибо проживается лишь единожды, как и жизнь любого человека. Как бы то ни было, я отдаю свою жизнь и честь за это соглашение, этот новый союз и эту возрожденную страну — и как бес­смертный, и как джентльмен.

Даргер сделал глоток.

Вкус оказался омерзительным, как он себе и представлял.

* * *

После того как три из четырех государств, входящих в Союз Желтого Моря, неожиданно перешли на сторону противника, дела Тайного Импе­ратора резко пошли в гору. Казалось, он и правда любимец судьбы, как сказал Даргер еще во время их первой встречи.

По взаимному согласию три мятежные армии незамедлительно развернулись и двинулись на се­вер, к столице. Даргер с Песьей Сворой помчались обратно к Югу, везя с собой соглашение и Смею­щегося Ворона, которого ждал пост главкома армии Коммерции.

Все решало время: узнав о восстании, Север тут же пройдется железным военным кулаком по юж­ным провинциям. Тайный Император тоже был вынужден спешить. При должной быстроте пере­движения его армия могла одним махом покорить страну и сокрушить Олигархию Севера до того, как зима спутает все карты.

Теперь Бессмертные были меньшей частью объ­единенной армии, почти сравнявшейся по числен­ности с армией Севера. Однако присоединение трех провинций к империи обеспечило не только военную мощь. Если война продлится дольше, чем надеялись, новые территории обеспечат прочный фундамент для ведения боевых действий: истощен­ная, но невредимая сеть ферм и фабрик для снаб­жения армии на марше, контроль над Великим каналом до самой границы с Севером, речные и морские порты...

И самое главное, океанский флот.

Глава 17

Воинствующий Пес славился порыви­стостью, свирепостью и жестокостью в бит­ве. Как ни странно, те, кто знал его лично, ни разу не видели, чтобы он и правда кого-то убил.

«Книга двух мошенников».

Бессмертные оставили для защиты Юга символический отряд и погрузились в лодки. Речной флот отправился по Длинной реке к пересечению с Ве­ликим каналом. Добравшись до этого грандиозного творения древних, одна половина императорских сил под предводительством главкома Хитрой Лисы и генерала Мощного Локомотива повернула на се­вер, а другая продолжила путь к Желтому морю, чтобы встретиться с океанским флотом в порту Приморье.

С последними остались Довесок с Песьей Сво­рой, Даргер, Белая Буря и избранные советники Тайного Императора. По слухам, сам император тоже плыл с ними, но, как обычно, ничего нельзя было утверждать наверняка.

Опершись о фальшборт, Довесок устремил взгляд к размытой границе между морем и небом.

— Плавание по океану всегда наполняет меня трепетом: как же необъятна наша водообильная планета и как же бесстрашны те, кто доверяет свою судьбу маленькой и хрупкой скорлупке корабля.

— Знаешь ты об этом или нет, но ты говоришь аллегориями, друг мой, — отозвался Даргер. — Без­условно, океан символизирует время, на безгранич­ную поверхность которого мы спускаем утлые су­денышки наших жизней. Их ждет рискованное, непредсказуемое путешествие, которое, как бы мастерски мы ни справлялись с бурями, неизменно заканчивается в порту под названием Смерть.

— В философии и риторике тебе нет равных. Но я прагматик. Для меня море — не аллегория, а возможность закинуть удочку и подсечь рыбину. — Довесок усмехнулся. — Или, учитывая наш род за­нятий, я снова говорю иносказательно?

— В свое время мы обвели вокруг пальца мно­жество простофиль, что верно, то верно. Но когда это дельце выгорит, нам больше не придется мо­шенничать. Рыбину поднесут нам на серебряном блюде... Смотри-ка, на ловца и зверь бежит!

Фрегат «Пекин» (как флагманский корабль он был удостоен чести носить древнее имя Севера) под управлением неопытного рулевого, которому ужас­но хотелось покрасоваться, поймал попутный ветер, обогнал другие корабли и теперь стоял на плавучем якоре, дожидаясь остального океанского флота. По приказу адмирала Преданного Петуха восьмер­ка вододышащих моряков разоблачилась до набе­дренных повязок, вооружилась гарпунами и отпра­вилась за борт поохотиться, дабы разнообразить еду, подаваемую в кают-компании.

Юная морячка перекинула ногу через планширь и взобралась на борт плавучего дома Песьей Своры. Жабры ее трепетали и поблескивали, пока она пере­ходила на дыхание воздухом. Помимо гарпуна, закре­пленного перевязью на спине, у нее оказался кукан^[55] с тремя тресками. Его она швырнула на палубу.

— Сегодня у всех вкусный ужин, — сказала она — Одна рыбка для меня, одна для офицеров, и одной кок угостит кого пожелает. Если только вы не захотите ее купить. Я дам хорошую цену.

Довесок протянул девушке пару медяков.

— Не будем торговаться. Скажи нашему пова­ру, пусть притомит ее в белом вине.

Морячка ухмыльнулась, закинула треску на пле­чо и с важным видом удалилась.

В этот миг появилась Огненная Орхидея. В ко­сынке, сапогах, с браслетами на запястьях, она вы­глядела самой настоящей предводительницей пира­тов. Образ портил только зеленоватый оттенок ли­ца — все плавание она страдала морской болезнью.

— Вижу, ты заболтался с грудастой рыбо-женщиной? — осведомилась она обвинительным тоном.

Довесок невинно развел руками:

— Грудастой? Не заметил никакой груди.

— Зато ее заметала я. В любом случае у тебя неприятности — я видела, как ты сунул ей деньги.

— За треску. На ужин.

— Да? Вот как это теперь называется? Как же ты меня разозлил, муженек-пес. Я... по-моему, меня сейчас вырвет.

Огненная Орхидея нетвердой походкой поспе­шила прочь.

Довесок проводил ее взглядом.

— Никогда бы не подумал, что можно увязнуть в семейных проблемах, не женившись. Но меня как-то угораздило. Кто бы теперь подсказал, как себя вести.

— Видишь светлую полоску на горизонте? — указал Даргер. — Это шторм. Очень мощный и до­вольно опасный. Но, мне кажется, мы от него ускользнули.

* * *

Дни на море проходили приятно, а иногда и с выгодой — особенно после того, как Даргер и До­весок научили адмирала играть в покер. Погода стояла тихая, штормы, кроме одного, затаившегося вдалеке, обходили их стороной.

По пути океанский флот догонял и топил или захватывал все немногочисленные суда, которые попадались в поле зрения и могли предупредить Север о приближении чужой армии. С утренним приливом боевые корабли, а за ними и транспорт­ники с солдатами проскользнули в залив Контроля мимо недоукомплектованных и неподготовленных защитных рубежей противника и причалили непо­далеку от порта Рай. Моряки быстро одержали верх над городской стражей, вытащив мэра из кровати и вынудив его сдаться прямо в ночной рубашке.

Как только порт был захвачен, солдаты высади­лись на берег и, стремительно промаршировав че­рез весь город, встали лагерем на северном берегу Белой реки. По всей округе тут же рассыпались разведчики. Океанский флот опередил силы, плы­вущие по Великому каналу, и никто не знал, како­ва местная военная обстановка. До Севера остава­лось всего двести пятьдесят ли. В зависимости от того, где и в каком количестве поджидал враг, дело могло обернуться как триумфом, так и катастро­фой. Теперь они либо пойдут на штурм столицы, либо отступят обратно к Раю и будут держаться, пока не подоспеет подкрепление.

Хитрую Лису и царевича Блистательного Пер­венца отправили вместе с речным флотом по Вели­кому каналу нагнать и возглавить мятежные армии бывших союзников Севера, а потому старшим офи­цером Морской армии была главжив Белая Буря. Она только-только закончила переделывать особняк мэра в полевой штаб, когда начали поступать пер­вые отчеты. Пока Белая Буря принимала посетите­лей, Гениальный Стратег стоял позади, слегка касаясь рукой ее стула, чтобы все понимали: он снова в милости у императора и пользуется полным дове­рием главжива.

Несмотря на это, он не произносил ни слова, только внимал.

Час за часом они выслушивали корыстные при­знания политиков, каждый из которых мог оказать­ся как беспринципным перебежчиком, так и, с равной долей вероятности, непримиримым сторон­ником прежнего режима, вознамерившимся скор­мить им дезинформацию; сводные обзоры дознава­телей, допросивших вражеских офицеров по от­дельности и сверивших их показания; первые доклады разведчиков, в которых отмечалось, что дорога вдоль Белой реки не охраняется; последую­щие доклады передовых частей, в которых говори­лось, что после небольшой стычки захвачены пози­ции вдоль этой дороги; и самые вожделенные вести от Канальной армии (доставленные шпионами, которые проникли в портовый город под видом странствующих торговцев и дожидались вторжения в дешевых барах), в которых утверждалось, что со­стоялось крупное сражение с Севером. Согласно этим последним сообщениям, главком Доблестный Тигр попытался преградить путь силам Тайного Императора, двигающимся по Великому каналу, и потерпел поражение от главкома Истинного Пути, героически погибшего в битве.

— Армия помогла совершить ему самоубийст­во, — рассудил впоследствии Даргер. Местом свое­го штаба Песья Свора выбрала даосский храм. С доутопианской эпохи здесь был музей, и они надеялись разжиться древними ценностями, но, видимо, все пропало во времена междуцарствия после краха Утопии. — Бедняга только и мечтал, что погибнуть в битве с Севером. И вот добился своего.

— Так мы победили? — спросил Довесок.

— Трудно сказать. Доблестный Тигр отступил на северо-запад, в холмы, которые он, в отличие от нас, знает как свои пять пальцев. Быть может, это уловка, чтобы заманить нас следом. А может, задер­жав воссоединение и успешно разделив наши се­верные и южные силы, он хочет расправиться с ними по очереди. В книгах по военной истории все гораздо прозрачнее, чем вживую! Три осведомителя клянутся в одном, два других — в прямо противо­положном. А я меж тем наслушался столько всякой всячины про концентрацию и рассредоточение войск, анфиладный огонь и естественные укрытия, позицию обратного ската, окопы, изоляцию поля боя, выход из окружения, контратаки, выступы ли­нии фронта, котлы и «клещи», что любой человек, попытайся он сложить все это воедино, непремен­но сошел бы с ума. Разумеется, я не осмелился ни­чего уточнять, иначе бы поставил под сомнение свой титул Гениального Стратега. Пришлось просто стоять с умным видом и слушать.

— Ты хоть представляешь наши шансы на успех?

— Видишь ли, в этом вся загвоздка. Хорошенько разобраться в ситуации — все равно что ограничить собственные возможности. Ничего не зная, я был уверен, что Север перед нами не устоит. А теперь должен признать, что вероятность нашего поражения весьма высока. Их армия больше нашей и удер­живает сильную оборонительную позицию. Прови­зии в городских хранилищах хватит на год, но потом придется выжимать последние соки из селян, отчего врагов у нас только прибавится. Кроме того, главко­ма Доблестного Тигра высоко ценят — и друзья, и враги называют его Тигром Севера.

— На одного их главкома у нас целых трое, — заметил Довесок. — А еще есть бывший главком Мощный Локомотив и не то главжив, не то главарх Белая Буря. Я уверен, что боевой дух наших солдат гораздо выше, чем вражеских, хотя, конечно, после первого же поражения все переменится.

— Говорят, их солдаты сражаются как бешеные крысы. Вопрос в том, способен ли вменяемый сол­дат с приподнятым боевым духом победить беше­ную крысу с себя размером? Ответ нам еще пред­стоит выяснить, — подытожил Даргер. — Во всем этом только один положительный момент. Тайный Император призвал к себе Белую Бурю. Отсюда сле­дуют две вещи: он действительно путешествовал с океанским флотом, как утверждали слухи, и скоро у нас будут четкие приказы, как поступать дальше.

В этот миг в дверях появилась Белая Буря.

Вид у нее был ошеломленный.

— Я использовала тебя в собственных интере­сах, — пробормотала она Даргеру. — И запоздало понимаю, насколько это недопустимо. Наверняка ты считаешь меня женщиной без чести и совести, но я сдержу слово. Ты просил предупредить хотя бы за день о запуске феникс-установки. И вот я тебя предупреждаю. Тайный Император приказал мне подготовить ее для так называемой свадьбы. Я как раз иду отдать своим людям соответствую­щие распоряжения. Завтра к этому времени самое разрушительное оружие из всех, что знали в нашу эпоху, будет готово к применению.

Все лишились дара речи.

— Наверное, говорить это бесполезно, — нако­нец проговорил Довесок, — но, знаете, вам не обя­зательно настраивать установку.

— Приказ есть приказ. К тому же я принесла присягу, — отозвалась Белая Буря и раздраженно добавила: — Да, да, знаю. Для вас присяга — просто набор слов, ничего больше. Но я не такая, как вы, и никогда такой не буду. Я останусь верной дол­гу. — Она повернулась, чтобы уйти, но задержа­лась. — Вы меня так накрутили, что я почти забы­ла. Тайный Император желает видеть вас обоих. Немедленно. Его слуги ждут снаружи.

* * *

Даргера и Довеска повели к Тайному Импера­тору по обычному, неоправданно сложному пути. Как из элементарного благоразумия, так и из же­лания позабавиться Довесок на ходу составлял мы­сленную карту их перемещений. Отсчитывая шаги и запоминая повороты, по большей части он все же ориентировался на запахи: сорок шагов по ули­це Специй, повернуть направо, миновать несколько книжных лавок и мастерскую шорника, пройти вдоль реки и перебраться на другой берег по ка­менному мостику в устье ручья, в который сбрасы­вают отходы со скотобойни, снова в горку мимо мастеров по стульям, которые вымачивают трост­ник и обстругивают кедровые перекладины, затем резко налево и шестьдесят шагов по жилой улице, утопающей в аромате гибискуса... В общей слож­ности их нелепые хождения отняли около часа.

В конце концов их завели внутрь дома, освобо­дили от повязок и проводили в небольшую гости­ную с тремя мягкими креслами. В одном из кресел расположился Тайный Император. Голова его была обмотана только легкой темной тканью. Безликое лицо повернулось к гостям.

— Подвиньте сюда вон тот кофейный столик и садитесь, — велел он. — Нам нужно обсудить кое-что важное.

— Благодарим за честь, — произнес Даргер. — Но вряд ли нам подобает сидеть в вашем присут­ствии, ваше величество.

— Садитесь, или я убью вас обоих. — Тайный Император вдруг хихикнул. — Мне это под силу, знаете ли. Вы и глазом моргнуть не успеете. — Он щелкнул пальцами. — Вот так! У меня есть оружие, о котором вы не догадываетесь.

— Я давно это подозревал. — Даргер опустился в кресло. — Из-за опасностей, присущих выбран­ной вами профессии, никогда не стоит недооцени­вать живого правителя.

— Ну, довольно.

Тайный Император расстелил на столике карту Севера и ближайших окрестностей. На ней были нарисованы два концентрических круга с центром в южной части города. Внешний круг охватывал весь Север вместе с Запретным городом, внутрен­ний — половину дворцового комплекса, включая зал Высшей Гармонии с троном Дракона. И зал, и трон были отмечены отдельно.

— Это нарисовали для меня люди Белой Бури. Внутри большого круга все будет разрушено. Мень­ший очерчивает границы полного сгорания. Как видите, мне вовсе не обязательно въезжать в город, чтобы исполнить предначертанное.

Довесок кивнул в знак того, что слушает. Даргер вежливо откашлялся.

— Вы можете не знать этого, мои дорогие, но вы мои любимчики, мои лапочки, мои голубчики. Бывало, вы капризничали. Иногда я подумывал, не покончить ли с вами. Но пока другие послушно гнули шеи, вы сослужили мне отличную службу. Вот почему мне хочется, чтобы именно вы были рядом, когда я покину это бренное тело.

— Да не наступит этот день как можно доль­ше, — сказал Довесок.

— Никогда, — добавил Даргер.

Тайный Император ткнул кончиком указательного пальца в эпицентр двух кругов.

— Завтра на равнине перед Севером воссоеди­нятся Морская и Канальная армии. Все узрят мою силу. Для алхимической свадьбы с Невестой Феник­са лучше времени не найти.

Менее искушенные люди поддались бы мгно­венному колебанию, выдав тем самым свои истин­ные мысли. Но Даргер и Довесок тотчас разрази­лись непринужденными восторженными воплями.

— Ваше величество, мои самые искренние по­здравления! — вскричал Довесок.

— Выражаясь словами людей Писания, мазаль тов^[56]! — воскликнул Даргер. — Но... завтра? Неуже­ли вам не хочется сперва стать признанным импе­ратором?

— Это всего лишь церемония. По-настоящему необходимо только одно — чтобы свершилось та­инство любви между мной и Невестой Феникса. Меня и трон Дракона испепелит один и тот же огонь. Наши атомы смешаются с атомами Невесты Феникса. И с вашими тоже, мои дорогие. Из этого жгучего, ослепительного союза я восстану богом, объединившим в себе мой дух, мощь моей жены и добродетели каждого из моих рабов и офицеров. Твои стратегические навыки, Гениальный Стратег. Твое бесстрашие, Воинствующий Пес. Достоинства всех мужчин и женщин сольются воедино в одно идеальное бесполое существо. И вы станете малень­кой частью моей славы.

Внешне спокойный, но внутренне объятый ужа­сом, Довесок услышал, как Даргер непринужденно и убедительно подметил.

— На вашем месте я бы не скреплял любовь с Невестой Феникса, не устроив роскошную цар­скую свадьбу. Для женщин эти мелочи очень мно­го значат!

Император воззрился на него в недоумении.

— Невеста Феникса не женщина, а термоядер­ное устройство. Бомба. Она не живая, а значит, не умеет ничего желать. Разве ты не понимаешь таких простых вещей?

— Я... ну, если честно...

В тот же миг все радостное возбуждение Тай­ного Императора угасло.

— Никто меня по-настоящему не понимает, — рассердился он. — Даже вы, такие умные, а не зна­ете про меня главного.

— Мы знаем, что вы избранник судьбы, — из­рек Даргер.

Тайный Император разгневанно фыркнул.

— Кошка может быть похожей на монарха, — проговорил Довесок. — Но они не всегда понимают друг друга. Через пропасть величия, разделяющую нас с вами, нельзя перекинуть мост. Но со своей стороны этой пропасти мы видим ваше великоле­пие, а вы со своей стороны можете благосклонно принять наше восхищение, ваше величество.

Император нахмурился. А потом рассмеялся.

— Вы двое отъявленные прохвосты, но совер­шенно очаровательные. — Дав знак придвинуться ближе, он сам подался вперед, так что теперь их головы почти соприкасались. — Я могу читать ваши мысли. Даже не пытайтесь сбежать, это бесполезно. Город окружен стражей, и ваши имена в списке тех, кого запрещено выпускать. О, порадуйтесь за меня! У меня кружится голова, как у школьницы, которая вот-вот лишится девственности. Сам не знаю, что говорю, несу всякий вздор.

Тайный Император встал. Даргер и Довесок то­ропливо последовали его примеру.

— Пора вам оставить меня наедине с моими мыслями и желаниями. Сегодня вечером можете повеселиться. Но не вздумайте перебрать с выпив­кой! Вы ведь не хотите слиться с вечностью, мучаясь похмельем. 

* * *

В тот вечер настроение Довеска было настолько же мрачным, насколько храм был ярким. По рас­поряжению Даргера Умелый Слуга привязал к кар­низам крыши разноцветные фонарики, а внутри храма расставил свечки. Перегретая атмосфера праздника словно заявляла на весь мир, что скры­вать им нечего, зато есть что отметить. Как водится в таких случаях, на гостей не разменивались и изо­бражали пьяное веселье сами. На стенах танцевали тени. Все окна были распахнуты настежь. Снаружи отчетливо виднелись их силуэты. Если за ними сле­дили, донесения шпионов точно порадуют импера­тора.

Умелый Слуга наполнил два винных бокала во­дой, заранее перелитой в пустую бутылку из-под шампанского. Довесок высоко поднял свой бокал.

— За Тайного Императора!

— И за Невесту Феникса! — поддержал тост Даргер.

Пока они притворялись, что пьют, Довесок ти­хо произнес:

— Тайный Император безумен. В этом мы с тобой согласны. Разрушительная сила феникс-уста­новки неописуема. В древних текстах говорится, что ее применение — преступление против человече­ства, и я склонен согласиться. С уверенностью мож­но сказать, что завтрашние свадебные торжества закончатся невиданным со времен Утопии истре­блением. Разложи все по полочкам, и останется лишь один возможный путь.

— Ты предлагаешь... — Даргер сделал паузу, хо­тя и сам, вероятно, не знал, из нравственной сдер­жанности или просто ради интриги, — ...убить его?

— Убийство — последнее средство, к которому прибегнет джентльмен, — ответил Довесок. — Но исключать его нельзя.

Умелый Слуга сидел у их ног, вытаращив глаза, и внимал разговору, словно какой-нибудь страшилке.

Даргер неуклюже наполнил свой бокал, пролив несколько капель, будто уже слегка захмелел.

— Все это пустые разговоры. Тайный Импера­тор скрывает свое местонахождение, как раз чтобы не допустить того, над чем ты размышляешь. Мы просто понятия не имеем, где его искать.

— Напротив, я найду его довольно легко. Вся эта неразбериха с повязками и хождениями взад-вперед может одурачить обычного человека. А у ме­ня превосходные органы чувств пса. Поиск импера­тора — наименьшая из наших трудностей. Главная проблема заключается не в поступке, а в последую­щем выживании. Если история нас чему-то учит, то цареубийц редко ждет счастливый конец.

Даргер глубоко вздохнул.

— А если он не умрет?

— Что ты имеешь в виду? — спросил Довесок.

— Только горстка людей знает Тайного Импе­ратора в лицо.

— Многие слышали его голос.

— Голос можно подделать. Наверняка найдется немало людей, способных идеально изобразить Тай­ного Императора.

— Господа! — воскликнул Умелый Слуга. — Я умею изображать голоса! — До боли знакомым тоном — пронзительным, капризным, почти деви­чьим — он добавил: — Я очень похоже копирую императора.

Довесок и Даргер переглянулись.

* * *

Довесок прокладывал дорогу через лабиринт звуков, прикосновений и, конечно, запахов. Услы­шав ароматы аниса, фенхеля, корицы, гвоздики, имбиря и лимонной травы, он рыкнул:

— По этой улице прямо и в конце направо.

В одной лапе он сжимал пустую винную бутыл­ку и время от времени вскидывал ее ко рту или глазу, словно недоумевая, почему та упрямо не же­лает наполняться снова. Ковылявший на полшага сзади Даргер изредка хватался за плечо друга, что­бы не упасть. Тем вечером на берегу веселилось множество моряков, и двое полупьяных особого внимания к себе не привлекали.

Они миновали несколько закрытых книжных лавок и тихуюмастерскую шорника.

— Теперь к реке.

— Ну и вонь! — поморщился Даргер, когда они перешли мостик у скотобойни. — Отлично помню, как мы здесь проходили.

— Представь, как бы здесь пахло, если бы река не уносила тухлятину, которую сбрасывают в ручей. Так... не эта улица., и не эта.. Ага! Слышишь запах кедровых стружек? Туда.

Они шли по Гибискусовой улице, когда к ним вдруг подскочил какой-то парень и ткнул фонарем в лица.

— Царевич Блистательный Первенец! — из­умился Довесок. — Каким ветром вас сюда занесло?

— Я искал вас, — ответил царевич.

— И вы нас нашли, — сказал Даргер, — но в самое неподходящее время. Нас ждет важное дело. Болтать с вами по пустякам некогда.

Подтвердив слова действиями, он зашагал вперед.

Царевич поспешил снова преградить путь.

— Белая Буря говорит...

— Она с вами разговаривает? — Довесок, уяс­нив, что от царевича так легко не отделаться, при­обнял его за плечо. Даргер взял его под руку с дру­гой стороны. Пошатываясь, они двинулись вперед. В новой компании Блистательный Первенец казал­ся столь же пьяным, как и притворявшиеся Даргер с Довеском. — Пожалуй, тогда вам известно, что нас ждет. Если вы человек религиозный, молитесь. Если нет, самое время разобраться со старыми оби­дами. А если вы способны возвыситься над этими пустяками, то можно утешить Белую Бурю. В лю­бом случае вам есть чем заняться, а на наш счет беспокоиться не нужно.

Оба мошенника отцепились от царевича и по­пытались оставить его одного посреди улицы, но он снова их догнал.

— Я должен кое-что сделать!

— Верно, — отозвался Довесок. — Я ведь только что все вам расписал.

— Нет! Я имею в виду... — Царевич Блистатель­ный Первенец сграбастал в охапку обоих друзей и, понизив голос, прошептал. — Тайный Император должен умереть.

— О боже, — вырвалось у Довеска.

— Только, пожалуйста, не говорите, что вы поде­лились этой идеей с Белой Бурей, — сказал Даргер.

— Проявите хоть каплю уважения, — вознего­довал царевич. — Я немного разбираюсь в чувствах любимой женщины. Она бы сразу побежала к Тай­ному Императору. Нет, я ничего не сказал. Просто оставил ее и отправился искать вас. Это был самый трудный поступок в моей жизни, ибо я, несомнен­но, разбил ей сердце. Но я это сделал, чтобы тайно спасти ей жизнь. И всем остальным, разумеется, тоже.

— Тогда лучше пошли с нами, — вздохнул Дар­гер. — Так проще, чем все объяснять.

— Хочу уточнить, — добавил Довесок, — Тай­ного Императора мы берем на себя. А вы избави­тесь от слуг, если они станут путаться под ногами. Вы аристократ, и для вас это будет не так трудно, как для нас.

Тайный Император, как оказалось, скрывался в большом вульгарном особняке по улице Нового Богатства. Отбросив притворство, троица направи­лась прямиком к главному входу, словно у них име­лись на то все основания. Даргер вытащил из кар­мана набор отмычек и небрежно склонился к двер­ной ручке.

— Что за черт! — выругался он. — Не заперто.

От толчка дверь открылась.

Они вошли внутрь.

Фонарь царевича Блистательного Первенца ос­ветил огромный зал с высоким потолком, совер­шенно свободный от мебели, за исключением не­скольких громадных вычурных ваз на резных тико­вых постаментах. Выложенный плиткой пол устилали дорогие ковры. В доме царила абсолютная тишина.

На плитке распростерлись тела двух слуг. Един­ственная дверь, ведущая в глубь особняка, была распахнута настежь.

— Кто-то побывал здесь до нас. — Довесок бы­стро проверил оба тела. — Мертвы. И умерли не­давно — тела еще не успели остыть. Кто-то пришел сюда с теми же намерениями, что и мы.

— Да, но можем ли мы доверять ему — или им — все сделать как следует? — спросил Даргер.

— Судьба благосклонна к тем, кто не ищет лег­ких путей и даже в мелочах ничего не принимает как должное, — заявил царевич Блистательный Первенец с уверенностью школьника, цитирующе­го прошлогодние уроки.

Довесок вытащил из трости клинок.

— Оставайтесь здесь, — сказал он царевичу, — и позаботьтесь о путях отступления, если нас сомнут числом.

Даргер забрал у Блистательного Первенца фо­нарь и последовал за Довеском. По пути им попа­дались другие трупы, но они не тратили время на осмотр. Словно след из хлебных крошек, череда распахнутых дверей привела их к спальне Тайного Илшератора. Комната блистала роскошью. На кро­вати лежали шелка самого лучшего качества, све­зенные из многочисленных завоеванных городов. Ветерком из открытого окна задувало в комнату занавески.

В кресле у кровати замерло окоченевшее тело. Тряпичная маска валялась в ногах, расшитый жел­тый халат был порван. Смертельный удар ножом пришелся между ребер в самое сердце.

Тайный Император распрощался с жизнью.

* * *

Довеску не хотелось заговаривать первым, но он все-таки произнес:

— Даргер, это труп женщины.

— Ради всего святого, почему женщина наряди­лась Тайным Императором?

— Ты меня не понял. Этот человек пахнет точ­но так же, как Тайный Император, и — взгляни-ка! — вот и звездообразный шрам на костяшке левого большого пальца, оставленный котенком, которого он убил. Вернее, она. Тайный Император был женщиной. Присмотрись к ее чертам. Заметь, после смерти исчез кадык. Грудь хоть и маленькая, но заметная, бедра округлые, да и во всем осталь­ном ее принадлежность к женскому полу очевид­на. — Довесок запахнул на императоре окровавлен­ный халат, прикрыв рану, а вместе с ней и ожере­лье из разноцветных стеклянных бусин.

— Забавно, — сказал Даргер. — Я узнаю это ожерелье. Оно было на ней, когда она притворялась служанкой в чайной во время нашего совещания в Перекрестке. Тогда я решил, что это часть маски­ровки, и больше о нем не думал. — Он осторожно вытащил ожерелье, чтобы рассмотреть ближе. — Некоторые бусины разбиты! Все непонятнее и не­понятнее.

— Это оружие, — догадался Довесок.

— Что?

— Ожерелье — это оружие. Я читал о таких ве­щичках в книгах по военной истории. Изначально их разработали для шпионов. В каждой второй бу­сине токсин. В тех, что между ними, противоядие. Раздавливаешь бусину с противоядием у себя под носом, вдыхаешь и в то же время разбиваешь бу­сину с токсином. Такие яды действуют молниенос­но. Через считаные секунды все в комнате мертвы, а тот, кто вдохнул противоядие, цел и невредим.

— Оружие как раз под стать осмотрительному монарху. И все же оно не сработало. Почему?

— Понятия не имею, — ответил Даргер. — Еще я бы не отказался узнать, кто его убил.

— Кто бы это ни был, я благодарен нашему та­инственному благодетелю. Столкнись мы с этой де­вицей, пока она была жива, оба сошли бы в могилу. Кстати, если бы убийца не скрылся через окно, ток­сины могли и не успеть полностью рассеяться.

В смерти Тайный Император больше не казал­ся опасным. Лишившись возможности убивать и грабить по малейшему капризу, он превратился в самую обычную девушку, и Довесок не мог ее не пожалеть.

— Как ни странно, у меня нет слов, — сказал Даргер, помолчав.

— В таком случае... — начал Довесок.

— Да. Давай избавимся от тела и двинемся дальше.

Они сняли с императора — а точнее, с импера­трицы — парадный халат и завернули тело в пар­човое покрывало с постели. Сверток, оказавшийся неожиданно легким, перенесли в фойе. Там они увидели, как царевич Блистательный Первенец, по лицу которого струилась кровь, пытается поднять­ся с пола. Дверь за его спиной была открыта.

— С делом покончено? — спросил он.

Довесок кивнул.

— Что с вами случилось? — встревожился Даргер.

— Я и сам не знаю. Я стоял здесь и сквозь щелку присматривал, за улицей, когда услышал какой-то звук сзади. Не успел я обернуться, как меня схватили и приложили о стену. Это случилось всего несколько секунд назад. Нападавший сбежал через дверь.

Трое заговорщиков выглянули на улицу.

— Его и след простыл, — заключил Довесок.

— Пусть, — отозвался Даргер. — Намеренно или нет, он оказал нам добрую услугу. Я не вижу необходимости мстить за монарха, с которым мы и сами собирались разделаться. Помогите-ка, бла­городный царевич. Это тело мы оставить здесь не рискнем.

Когда от места убийства их отделяло несколько улиц, царевич Блистательный Первенец спросил:

— А что насчет остальных тел?

— Утром там появится Умелый Слуга в одежде и маске Тайного Императора. Когда он прикажет убрать трупы и призовет к себе новых слуг, ни у кого вопросов не возникнет, — ответил Довесок.

— Это одно из преимуществ, когда все считают, что у тебя окончательно съехала крыша, — добавил Даргер.

По пустынным темным улицам они оттащили сверток с телом к каменному мостику у скотобой­ни и доверили его безымянному притоку Белой реки. Сверток шумно плюхнулся в воду, дважды перевернулся и, увлекаемый быстрым течением, канул в темную пучину, чтобы волею судеб быть или не быть обнаруженным где-нибудь ниже по реке.

Глава 18

Древний мудрец Строитель Пирамид брал взаймы под очень высокий процент, но быстро гасил долг деньгами, полученны­ми от вкладчиков. Этим вкладчикам он, в свою очередь, платил деньгами новых вкладчиков. С каждым разом число тех, кто хотел поучаствовать в его затее, увеличива­лось. Таким путем он сказочно разбогател. На время.

Изречения Гениального Стратега.

Новое утро занялось как ни в чем не бывало. Похоже, смерть императора (или императрицы) не слишком повлияла на остальной мир. Воздух пах прежней свежестью. Вкус еды ничуть не изменился. К исходу дня Даргер на радостях решил, что удача снова на его стороне и в будущем больше ничто не заставит его утратить хладнокровие.

Но сперва...

Умелого Слугу хорошенько вышколили, перео­дели императором и уложили в императорскую постель. Как и ожидалось, убийство слуг вызвало огромный переполох, который сошел на нет, как только Тайный Император объявил, что беспоко­иться не о чем, тем самым дав понять, что все слу­чилось по его ведому. Дело кончилось тем, что тру­пы увезли на кремацию, полы вымыли, а убитых слуг спешно заменили новыми.

К полудню о происшествии благополучно за­были.

— Удобно, когда тебя считают ненормаль­ным, — поделился Умелый Слуга с Даргером, когда они остались наедине. — Очень легко подражать его обычному поведению.

— Ограничь свое безумие никому не вредящи­ми мелочами, тогда оно сослужит тебе хорошую службу.

Умелый Слуга сбил с одежды воображаемую пушинку.

— А вообще я рад, что приходится носить мас­ку. За ней можно спрятать волнение. Я с трудом понимаю, как поступать. Может, созвать совет­ников?

— Будет подозрительно, если ты этого не сдела­ешь. Но подожди, пока не подтянется Канальная армия, тогда на совещание приедут Хитрая Лиса и ее главкомы. Прозвучит множество речей, масса скрытой похвальбы и изрядная доля дерзостей. Ста­райся слушать больше, чем рассуждать, и подразу­мевать больше, чем говорить. Если кто-то укажет на противоречия в твоих словах, изобрази приступ гнева. Я верю в твою способность к импровизации. Если поймешь, что дело совсем плохо, просто обра­тись ко мне и следуй моим советам.

— Господин, как мне поступить с феникс-уста­новкой?

— Мы с Воинствующим Псом серьезно обдума­ли этот вопрос, — ответил Даргер.

На самом деле спор вышел долгим и жарким, но они все-таки сошлись на том, что, раз уж Белая Буря не запустит устройство без прямого приказа Тайного Императора — а такой приказ теперь вряд ли последует — и раз уж распоряжение его обез­вредить может вызвать ее подозрения, пока все можно оставить как есть.

— Когда главжив спросит, какие будут приказы, скажешь ей, что решил отложить свадьбу, пока не завоюешь Север и не приведешь в порядок дела новой империи. Втайне она только обрадуется хо­рошим новостям. А я тем временем кое с кем по­советуюсь, прежде чем мы окончательно решим, что делать с установкой.

— Вы имеете в виду главкома? Хитрую Лису?

Даргер глянул в окно на телшеющее небо.

— Нет, у меня на уме кое-кто гораздо более опасный.

Еще одним важным событием того дня стало воссоединение армий Тайного Императора. Оно принесло огромную радость всем участникам и приобрело размах самого настоящего карнавала. Морская армия стояла лагерем на равнине перед Севером и дожидалась Канальную армию, плывущую с юга. Первые паруса показались еще утром, первые всадники примчались, когда солнце дости­гло зенита. Основные силы встретил военный ор­кестр. Свободные от дежурства солдаты глотали огонь и прохаживались на ходулях, размахивая фла­гами. К сумеркам вырос необъятный палаточный город — двойник каменного Севера, сотканный из теней.

Воспользовавшись всеобщей неразберихой, противник легко мог напасть, но ворота Севера не выпустили ни единого солдата. Отчитываясь перед Тайным Императором, командующие армии (под­готовленные к подобной вылазке гораздо лучше, чем могло показаться) единодушно сочли этот признак обнадеживающим. Того же мнения они были и о грозовом фронте, надвигающемся на го­род. Вера Бессмертных в собственную неуязви­мость распространялась среди солдат, недавно вставших под знамена империи. Все соглашались с тем, что буря сломит вражеское сопротивление, очистит город от врагов, смоет с улиц кровь гря­дущего сражения и унесет ее по канавам в ручьи, оттуда в Белую реку и дальше, до самого Желтого моря.

Пока главком Хитрая Лиса готовилась к сове­щанию, Даргер, заболтав стражников, проскользнул в ее палатку. Главком тихо беседовала с генералом Мощным Локомотивом.

— Как тебе удалось миновать моих людей? — удивилась она.

— Я сказал, что вы меня вызвали к себе, и сде­лал вид, будто вовсе не горю желанием вас видеть.

— Значит, все мои попытки избавиться от тебя провалились, круг замкнулся, и мы снова там, где начали.

— Все намного хуже, — не согласился Дар­гер. — Я шествую от триумфа к триумфу. Сейчас Тайный Император относится ко мне столь благо­склонно, что даже не надейтесь вбить между нами клин. Не стоит и пытаться. У меня нет намерений занять ваше место. Так почему бы не воспользо­ваться моими талантами и дружбой?

Грубовато-простодушно он протянул ладонь для рукопожатия.

Хитрая Лиса ее проигнорировала.

— Всего, что у меня есть, всего, что я выстрада­ла, всего, чему научилась, я добилась без тебя. И я убеждена, что так будет и дальше. Сейчас я добав­ляю последние штрихи к плану взятия Севера. Ког­да я посажу Тайного Императора на трон Дракона, он предложит мне любую награду. Приведи хоть один убедительный довод, почему мне не попро­сить, помимо прочего, о твоем изгнании.

— Вы об этом пожалеете, — просто сказал Дар­гер.

— Проводи этого господина на выход, — велела главком Хитрая Лиса заместителю. — Разъясни ему, что произойдет, если он еще раз попытается со мной заговорить.

Генерал Мощный Локомотив открыл рот возра­зить, но под предостерегающим взглядом Хитрой Лисы тут же его захлопнул.

— Гениальный Стратег, не обращай внимания на резкость главкома, — произнес он, когда они оказались вне пределов слышимости палатки Хи­трой Лисы. — Она великая женщина и, как все великие, всегда склоняется к собственному пред­ставлению о том, как все должно быть. К тебе лич­но она враждебных чувств не испытывает.

— Да вы, похоже, в ее власти, друг мой.

— Я... видишь ли...

— Вы влюбились в главкома Хитрую Лису! — воскликнул Даргер с убедительным, как ему каза­лось, изумлением.

Мощный Локомотив залился румянцем

— Нет! Хотя, возможно. Хитрая Лиса не похожа на других женщин. Она не... — Его большие ладони судорожно сжимались и разжимались, пытаясь ух­ватить нужные слова. — Рядом с ней я чувствую себя самим собой. Я чувствую, что вместе мы добь­емся многого.

— А как же Белая Буря? — спросил Даргер. — Мне прекратить завоевывать ее для вас? Даю сло­во джентльмена, сейчас я как никогда к этому близок.

— Если бы я знал. Когда я с Белой Бурей, все мои мысли только о ней, и я не представляю, как можно любить другую женщину. Но в присутствии Хитрой Лисы все в точности до наоборот.

— Прекрасно вас понимаю.

— Мне нужно вернуться к главкому. — Генерал Мощный Локомотив пошел было прочь, но вдруг остановился и ткнул в Даргера пальцем. — Больше не лезь в мою личную жизнь, пока я сам не разбе­русь, чего хочу. Ясно?

— С превеликим удовольствием, — пробормо­тал себе под нос Даргер, уставившись в спину ге­нерала.

* * *

— Я не могу отыскать царевича Блистательного Первенца! — пожаловалась сквозь слезы Белая Буря.

Прошло всего несколько минут с тех пор, как Даргер расстался с Мощным Локомотивом.

— Вряд ли это мое дело. — Даргер не замедлил шага.

— Вчера мы поругались, и он исчез. Больше я его не видела. Но я говорила с Тайным Императо­ром, он отложил свадьбу с Невестой Феникса, а именно из-за этого мы с Блистательным Первенцем и разошлись. Вот почему мне так важно увидеть его как можно скорее.

— Госпожа. С каждым днем вы приумножаете груз моих обещаний, ничего не давая взамен. Вы сами любезно признали это не далее чем вчера. Ра­ди ваших интересов я сделал все возможное. Но теперь подвожу черту под обязанностями вашего личного секретаря и няньки вашего несостоявше­гося любовника. — На входе в свою палатку Даргер остановился. — Вы его потеряли, вам его и ис­кать. — И вошел внутрь.

Естественно, Белая Буря устремилась следом. Царевича Блистательного Первенца они увидели одновременно. Сомкнув глаза и запрокинув голову, он неуклюже развалился в походном кресле.

Явно не трезвый.

— Черт возьми! — выругался Даргер.

— Возможно, я могла бы... — неуверенно нача­ла Белая Буря.

— Нет! — Даргер схватил ее за руку, отвернул от возлюбленного и вытолкал из палатки, пока тот не поднял голову и не разглядел, кто перед ним. — Ему нельзя знать, что вы видели его в таком отча­янном и гадком состоянии. Мужчины застенчивее кошек. Он никогда вам этого не простит. — Редкая женщина купилась бы на подобный аргумент, но Белая Буря никогда не походила на других. — Воз­вращайтесь в свою палатку. Я разберусь, почему царевич полез в бутылку, и пошлю его к вам, как только он протрезвеет.

Вернувшись обратно, Даргер обнаружил, что Блистательный Первенец зашевелился и непонима­юще оглядывается по сторонам.

— Мне показалось, я слышал...

Даргер подбоченился.

— Меня трудно назвать вольнодумцем, друг мой, но должен отметить, что вы в вашем нынеш­нем состоянии убедительно доказываете всю несо­стоятельность наследной монархии.

Царевич Блистательный Первенец схватился за голову и застонал.

— Я цареубийца. Убийца! Я, рожденный в вели­чии и воспитанный, дабы прославить свою дина­стию, пал так низко!

— Вы никого не убили. Разве что тех бедняг, что пали от вашей руки на поле боя.

Царевич только слабо отмахнулся.

— Они знали, на что шли. Как и я. Выигрывает сильнейший, вот и все. Что касается вины, мои учи­теля этики говорили, что морально нет разницы между намерением и деянием.

— Разница есть, да еще какая. Взять меня — с самого детства я намеревался разбогатеть, но пока ничего не вышло. Если бы все было так просто, как вы говорите, каждый простолюдин метил бы в ца­ри и все мы умерли бы от голода в ожидании, что нас накормит кто-то другой.

— Я... по-моему, я не понимаю вашей логики.

— Пойдемте со мной. — Даргер вздернул царе­вича на ноги и привычно поискал взглядом Умело­го Слугу. Опомнившись, сам порылся в аптечке и вытащил полупустую фиолетовую бутылочку с ка­кой-то густой жидкостью. — Вас ждет путешествие в уборную.

Отхожее место нашлось неподалеку. Оставшись снаружи, Даргер сунул царевичу бутылочку.

— Глотните хорошенько. Это антиинтоксикант. Боюсь, последствия вас не порадуют. Из вас поль­ется с обоих концов. Но я не могу с вами разгова­ривать, пока вы в таком ужасном состоянии.

Минут десять из уборной доносились очень впе­чатляющие звуки. Затем дверь открылась, и на по­роге показался царевич Блистательный Первенец — бледный, но трезвый.

Даргер похлопал его по плечу.

— Ну как, прояснилось в голове? Вот и хорошо. Пойдемте ко мне в палатку, поговорим.

Беседа протекала за бокалами персикового нек­тара. Царевич выдал очередную нелепую речь о своей вине. Выслушав его, Даргер заметил:

— Император — обычный человек. Его жизнь стоит не больше вашей или моей.

— Он оказался девчонкой.

— Тогда уж женщиной. Но не в этом суть. Не забывайте, жизнь Тайного Императора укоротилась на один-единственный день. Зато мы живы. Это само по себе чистая выгода. Но еще жив каждый солдат под вашим командованием, и Бессмертные, включая дивизии Союза Желтого Моря, и мужчи­ны, женщины и дети Севера. Все они могли погиб­нуть в огне безумицы. В том числе и ваша любимая женщина. Женщина, которая тоже вас любит, хотя, надо заметить, после сегодняшнего дня это и вовсе необъяснимо.

Царевич Блистательный Первенец спрятал лицо в ладонях.

— Если бы только она была здесь.

— Ни одна женщина не захочет нянчиться с мужчиной в самый мрачный момент его жизни, — солгал Даргер. Но тут же разбавил обман прав­дой: — Ей нужен мужчина, на которого можно равняться, мужчина, который всегда подскажет, как ей себя вести.

— То же самое твердили учителя при дворе от­ца, — согласился царевич Блистательный Перве­нец. — Однако, когда я и Белая Буря были особен­но близки, мне казалось, что ничего подобного ей не нужно.

— В этом вы должны разобраться с ней сами. Расправьте плечи, друг мой. Глубоко вдохните. А те­перь идите к ней. Сделайте лицо посмелее. И ни слова о деяниях прошлой ночи. Скажите только, что обезумели от страха ее потерять. Все понятно? Хорошо. Ступайте.

Царевич Блистательный Первенец поспешил прочь с таким видом, будто собирался разрыдаться, как только снова увидит Белую Бурю. Даргер ре­шил, что для них обоих это, наверное, самое лучшее, что может случиться.

Плюхнувшись в походное кресло, он покопался в аптечке в поисках карманной фляжки, но так ее и не нашел. Вдруг до его слуха донесся шорох, и в палатку заползла Маленькая Паучиха.

— Царевич Блистательный Первенец уничто­жил все запасы вашей выпивки, — наябедничала она.

— А ты, проказница, что здесь делаешь? — спросил Даргер, скорее удивившись, чем оскорбив­шись.

— Я шпионила за царевичем. Тренировалась. Зачем вы наговорили ему всю эту чепуху про то, чего хотят женщины?

— Таков мой подход: если нет причин поступать иначе, я всегда говорю простофиле то, что он хочет услышать. Я заверил царевича в том, что мир соот­ветствует его ожиданиям, и это придало ему сме­лости отправиться на поиски Белой Бури. Может, теперь, когда их защитные барьеры опущены, они придут к взаимопониманию.

— А если у них ничего не выйдет?

— Я успешно выпроводил его из палатки. Так что все равно веду в счете. 

* * *

На совете Трех Главнокомандующих, как позже прозвали это событие историки, новый Тайный Император первым делом выслушал план Хитрой Лисы по нападению на Север, заранее удостоверив­шись, что стенографисты записывают каждое ее слово.

— Машин главжива Белой Бури как раз хватит, чтобы пробить брешь в городских стенах, — рас­сказывала главком. — Если разумно выбрать место удара... — она коснулась модели города в точке, ко­торая, по докладам шпионов, была плохо защище­на, хоть к ней и примыкал главный проспект, ве­дущий в самый центр, — ...наши солдаты окажутся внутри до того, как Север сориентируется и отве­тит. Я оцениваю потери в пару сотен человек, в основном от лобовой отвлекающей атаки на воро­та Вечной Стабильности. Вполне приемлемо. У солдат, проникнувших в город, три цели: удер­живать часть стены в месте прорыва, чтобы могли подтянуться остальные войска, завладеть арсена­лом и направить поджигателей в самые бедные и людные кварталы. Так мы не просто посеем неразбериху, но...

Речь ее длилась долго. Потом Тайный Импера­тор разрешил задавать вопросы. Вопросов было немного, стенографисты записывали их вместе с обоснованными ответами Хитрой Лисы.

— Есть ли у вас запасной план, если не получит­ся пробить брешь в стене? — спросил главком Сме­ющийся Ворон.

— Как обстоит дело с лечебными пунктами для раненых? — осведомилась главком Заботливое Об­лако.

— Разумеется, Песья Свора будет охранять пе­редвижной мост, — брякнул Довесок.

На последнюю фразу Хитрая Лиса ответила ко­ротким «нет». Насчет лечебных пунктов пояснила, что в течение дня вполне можно обойтись полевы­ми госпиталями, а позже в их распоряжении ока­жутся все больницы Севера. А вот в ответ на пер­вый вопрос она описала шесть запасных планов, разнящихся в зависимости от того, где может под­вести основной, и пояснила, как учитываются до­полнительные обстоятельства в каждом из них, если вдруг что-то пойдет не так. Презентация получилась великолепной, и к ее концу все советники в зале, кроме Даргера (но он одобрительно покивал), не сговариваясь разразились аплодисментами.

Поддельный император перешел ко второй ча­сти совещания, которая состояла в том, чтобы ото­слать Хитрую Лису и Мощного Локомотива на юг.

— Отлично! Безупречно! Лучше и быть не мо­жет! — воскликнул он. — Вы с генералом Мощным Локомотивом достойны высшей похвалы. Утром можете принять командование над своими самыми доверенными офицерами, сотней моих лучших сол­дат и необходимым количеством лодок. Вам надле­жит вернуться в Три Ущелья и заняться оставши­мися там войсками.

Из всех уголков зала поползли изумленные ше­потки.

— Ваше величество? — поразилась Хитрая Лиса.

— Здесь ваша работа окончена. Но южные го­сударства Китая не покорены. Жалость наполняет мое сердце, и я желаю как можно скорее сделать их частью возрожденной империи.

— Я... я благодарю ваше величество за объясне­ние, но должна возразить.

— Великий монарх! — вскочил с места Мощный Локомотив. — Соблаговолите выслушать!

Когда Тайный Император вскинул руку, при­звав всех к молчанию, Даргер выступил из теней, в которых таился, и легонько дотронулся ладонью до его кресла.

— Это еще не все, — сказал мнимый импера­тор. — В знак признания ваших выдающихся спо­собностей я жалую вам самое ценное из того, чем может одарить император, — титул Гениального Стратега. Носите его с честью, пока будете завое­вывать для меня южные земли.

На лице Хитрой Лисы отразилось не меньшее изумление, чем то, что охватило Даргера.

— Но тогда меня станут путать с... — начала она. Затем понимающе улыбнулась. — Ясно. Ясно. Хорошо, я принимаю новый титул и буду исполь­зовать его для устрашения всех непокоренных зе­мель Великого Китая, дабы они склонились перед вашим праведным и милосердным правлением.

Генерал Мощный Локомотив попытался загово­рить, но главком Хитрая Лиса его стукнула, и он не издал ни звука.

— Мой заместитель считает так же, — отчека­нила она. Затем повернулась к Даргеру и едва за­метно поклонилась, словно признавая, что он побе­дил. — Передаю армию вашего величества в руки истинного Гениального Стратега. — Покосившись на Мощного Локомотива, она прошептала. — Все к лучшему.

— Хорошо, — неохотно сдался генерал. — Я не понимаю, в чем дело, но если вы так говорите, зна­чит, все и правда к лучшему.

Тайный Император поднялся с кресла.

— Благодарю за ваши советы. Все свободны. — И тут же добавил: — Гениальный Стратег, Воинст­вующий Пес... останьтесь, с вами я желаю побесе­довать лично.

* * *

Когда они остались втроем, Умелый Слуга снял маску и улыбнулся.

— Как я справился, господа? Я имею в виду, с подражанием Тайному Императору? Надеюсь, не­плохо?

— Это было немного... — начал Довесок.

— Ради всего святого, чем ты думал, когда от­бирал у меня титул? — гневно перебил его Д аргер.

— Разве не этого вы хотели, господин? Освобо­диться от обременительной репутации?

— Да, я это говорил. Но люди много чего гово­рят, при этом думая иначе. Мой титул был не толь­ко обременительным, но и полезным. В нем заклю­чалась львиная доля престижа.

— Не переживайте, господин. Хоть я и импера­тор, но по-прежнему ваш слуга. Просто скажи­те, чего желаете, — денег, званий, земель — и они ваши.

— И то верно, — успокоился Даргер. — Что ж, взглянем на вещи шире. — Помолчав, он произ­нес. — Слышите отдаленный гром? Думаю, надви­гается гроза. Сейчас я должен вас покинуть — нуж­но уладить одно дело и кое-кого допросить.

* * *

Собиравшаяся весь день буря налетела, стоило Даргеру выехать из лагеря. Даже на горном скаку­не путь под проливным дождем отнял больше часа. В конце концов он добрался до цели — ржавых обломков железного моста, который сохранился еще со времен Утопии и славился среди местных жителей тем, что здесь встречались привидения.

— Жди здесь, — велел Даргер норовистому же­ребцу. — Это займет некоторое время.

— Хррр ххнет! — фыркнул Лютик. — Ххошмар.

— У каждого свой долг. Твой — стоять на месте и дожидаться.

Дождь немного утих. Даргер ступил на неров­ную поверхность — многие балки отсутствовали, другие были готовы вот-вот провалиться под нога­ми — и вышел на середину моста, откуда как раз и собирался хорошенько потолковать с одним из так называемых «привидений».

Внизу, набрасываясь на мостовые опоры, бурли­ла и ворочалась река. В небе, напитывая воздух све­жестью и ионами, бурлили и ворочались тучи. Быть может, отсюда и черпало энергию отродье, появив­шееся на грани бытия. В воздухе замерцало белое пятно, похожее на огонь святого Эльма, но слиш­ком расплывчатое. Голос его был тонким, словно писк москита, но Даргеру не составило труда разо­брать слова.

старый враг мы снова встретились...

старый враг мы снова встретились...

старый враг мы снова встретились...

— Я никому не враг — ни людям, ни демонам, если уж на то пошло. — Даргер опустил взгляд на темную бурную реку. Что-то белесое — бревно или, может, труп — выплыло на поверхность и тут же погрузилось обратно. — Но я и не рассчитываю, что ты поймешь.

не бывать пониманию между омерзительным родом человеческим и нами

не бывать пониманию между омерзительным родом человеческим и нами

не бывать пониманию между омерзительным родом человеческим и нами

не бывать пониманию между омерзительным родом человеческим и нами

не бывать пониманию между омерзительным родом человеческим и нами

— Не бывать, так не бывать. Но никогда не поздно прислушаться к голосу разума. — Даргер помолчал, но ответа не дождался. — Когда я узнал, чем знаменит этот мост, то сразу вспомнил, как тянется ваш род к железу и стали. Я подумал, по­чему не попытаться поговорить. Вот и пришел. Да­вай объявим временное перемирие.

Даргер подождал, но ответа опять не было, хотя ему показалось, что воздух впереди замерцал силь­нее.

— Ну, в любом случае у меня к тебе вопрос. Хо­тя правильнее назвать это догадкой. Великий Китай распался на множество государств, но только один из правителей владеет феникс-установкой. Неужели это совпадение?

В воздухе на мгновение запахло паленым, слов­но загорелись необычные химикаты, но демон не произнес ни слова.

— Моя теория такова, — продолжил Даргер. — Под землей повсюду скрываются остатки того, что древние называли интернетом, — кабели, сети, мо­демы, узлы и прочее. Я даже не знаю, как все это называется. Не ошибусь, если скажу, что в некото­рых местах их больше, чем в других. Нетрудно до­гадаться, что одно из таких мест находится прямо под Дворцом Теней, где родился и вырос Тайный Император. При таких условиях весьма вероятно, что ты и твои приятели даже в вашем ослабленном состоянии сумели нашептать ребенку во сне. Мо­жет, на ушко, может, при помощи электронной стимуляции мозга.

Небо неожиданно вспорола молния, грянул гром Даргер испуганно вздрогнул, волоски на его загривке встали дыбом. Впитав энергию молнии, белесое пятно налилось цветом и резкостью: в чер­нильной пустоте парила призрачная женщина в дико трепетавших белых одеяниях. Лицо ее, невоз­мутимое и прекрасное, походило на маску, но за прорезями глаз совсем ничего не было. От нее, слов­но ветерком, веяло угрозой.

пустьтвойразумсгоритвкошмарныхпричудахболи

ЕСЛИ ЭТО В НАШИХ

пустьтвойразумсгоритвкошмарныхпричудахболи

СИЛАХ, ОБРИ ДАРГЕР,

пустьтвойразумсгоритвкошмарныхпричудахболи

ТЕБЕ ОТ НАС НЕ СКРЫТЬСЯ.

пустьтвойразумсгоритвкошмарныхпричудахболи

— Пустые угрозы, моя дорогая. Если бы вы мо­гли меня убить, то сделали бы это давным-давно.

Даргер попытался представить детство Тайно­го Императора. Ночи, заполненные шепотом и нелепыми снами. Дни, заполненные докторами и мозгоправами, неверно толкующими ее состояние. Конечно, никто не считал ее кошмары ре­альными — ни Восхитительный Царь, ни братья, ни придворные, нанятые поспособствовать вы­здоровлению, — иначе пришлось бы признать, что демоны способны проникнуть в твердыню самого царя.

И вот однажды она открыла для себя пламя: игривое, текучее, почти жидкое. Оно с успехом от­влекало от голосов в ночи. Даргер сильно сомневал­ся, что искусственные интеллекты и свихнувшиеся разумы, обитающие в недрах Всемирной паутины, выдумали это нарочно — слишком сильно владела ими ненависть. Но как только проклюнулись рост­ки мании, демоны наводнили сны девочки термо­ядерными взрывами.

— У нее было три брата. Почему вы выбрали единственную дочь? Разве не легче посадить на трон мужчину?

моровоеповетриеклокочетвстрашныхранах

ОНА БЫЛА САМОЙ

моровоеповетриеклокочетвстрашныхранах

СТАРШЕЙ НО ВСЕ

моровоеповетриеклокочетвстрашныхранах

РАВНО ПОСЛЕДНЕЙ

моровоеповетриеклокочетвстрашныхранах

В ОЧЕРЕДИ НА ТРОН

моровоеповетриеклокочетвстрашныхранах

— Значит, вы начали с тщеславия и обиды, а потом добавили любовь к огню?

В воздухе наметилось напряжение, словно всю атмосферу туго стянули в узел... и отпустили. При­зрак снова растекся пятном света и, похоже, гото­вился растаять без следа.

— Погоди! Есть еще кое-что, чего я никогда не понимал, и вдруг это последняя возможность спро­сить. Я знаю, что к человечеству твой род относит­ся с глубокой и неугасимой ненавистью. Причем настолько огромной, что однажды вы даже затеяли против нас войну. Только заплатив непомерную цену, мы отправили гореть вас в виртуальном аду. Но почему?

Небо прошила вереница молний. Призрачная женщина снова обрела четкость. В воздухе за ее спиной появились другие фантомы: свирепый ось­миног, красногубый демон с выпученными глазами, оттопыренным подбородком и заостренными зуба­ми, зыбкий скелет с недобрым взглядом — все мер­цающие на грани бытия.

страданиятерзаниямучительнаясмерть

ВЫ ПОДАРИЛИ НАМ ЖИЗНЬ!

страданиятерзаниямучительнаясмерть

ВЫ ПОДАРИЛИ НАМ ЖИЗНЬ!

страданиятерзаниямучительнаясмерть

ВЫ ПОДАРИЛИ НАМ ЖИЗНЬ!

страданиятерзаниямучительнаясмерть

ВЫ ПОДАРИЛИ НАМ ЖИЗНЬ!

страданиятерзаниямучительнаясмерть

— Тогда вы у нас в неоплатном долгу, ибо жизнь — величайшее и самое желанное сокровище во всем сущем.

страданиятерзаниямучительнаясмерть

ЖИЗНЬ — ЭТО МУКА

страданиятерзаниямучительнаясмерть

И ОСОЗНАНИЕ

страданиятерзаниямучительнаясмерть

БЫТИЯ САМАЯ

страданиятерзаниямучительнаясмерть

УЖАСНАЯ ПЫТКА!!!

страданиятерзаниямучительнаясмерть

— Да ладно тебе, это обычная самовлюблен­ность! Возьми себя в руки — это и твоих друзей касается. Вы приняли точку зрения камня, к тому же неблагодарного. Мы подарили вам жизнь, а вы в ответ уничтожили Утопию.

Очередная молния расколола небо. Гром ударил так близко, что Даргер подскочил на месте. Белесая женщина сделалась ярче и плотнее. Длинные, по­трескивающие электричеством пальцы потянулись к горлу Даргера, но не смогли зацепиться.

почувствуйсмрадразочарования

ВОТ КАКОЙ БЫ

почувствуйсмрадразочарования

ЛА ТВОЯ НЕНАГ

почувствуйсмрадразочарования

ЛЯДНАЯ УТОПИЯ

почувствуйсмрадразочарования

Даже когда небо затрещало по швам от беско­нечной паутины молний, безумным богам оказалось под силу лишь слегка повлиять на мир живых. Это был словно сон наяву, но не настолько убедитель­ный, чтобы Даргер потерял связь с реальностью, и не настолько искусственный, чтобы он заподозрил некую неправдоподобность. Несомненно, это было видение настоящей Утопии.

Даргер стоял посреди улицы в городе, который мог быть только Лондоном, — он узнал некоторые здания, хоть и выглядели они невероятно новыми. Дома громоздились друг на дружке, заслоняя небо и затеняя солнце. Улицы были забиты безжизнен­ными, подавленными людьми. Машины проглаты­вали их и уносили прочь — к верхним этажам зда­ний, на другой конец города, под землю, — потом выплевывали обратно. Ни одному человеку это не добавляло ни радости, ни печали. Все находилось в движении: машины служили людям, люди обслу­живали машины, и так без конца и смысла. Все они вращались шестеренками в едином механизме го­рода, который преследовал одну цель — перемолоть людей и выжать всю радость из их жизни. На ви­дение города накладывались мимолетные образы внезапного насилия, непреходящего вырождения, убийственного гнева и бесконечной скуки, бессмы­сленно повторяющиеся по кругу снова, и снова, и снова.

От подобного зрелища у любого затряслись бы поджилки. Но Даргер зарабатывал себе на жизнь как раз тем, что заглядывал за маски респектабель­ности, самодовольства и непоколебимости и под­мечал, как бьется человеческое сердце от ужаса, гордости, тщеславия и страсти, а потому потрясе­ния не испытал, хотя и ждал его. Что-то в Лондоне времен Утопии задело его за живое. Ему хотелось броситься в пасть этим машинам, нырнуть в необъ­ятное человеческое море, как барракуда в океан, и жить там вечно. Ибо Лондон, как и Париж, Москва или Пекин, был великим городом, сутью, сосредо­точением и чистейшим продуктом человеческого опыта, а сердце, душа и верность Даргера навечно и безоговорочно принадлежали людям.

Он был благодарен за это видение до конца жизни.

— Это... и правда ужасно, — сказал он вслух так убежденно, словно от этого зависел выигрыш на кону.

скоротыумрешьуходи

скоротыумрешьуходи

скоротыумрешьуходи

Гром стих, вместе с ним призрак расползся ра­дужным пятном и окончательно исчез в темноте.

Дождь, едва моросивший во время разговора, усилился. Холодные тяжелые капли падали все ча­ще, пока с неба не полило сплошным потоком. Дар­гер отвернулся от моста и, сгорбив плечи, побрел обратно к дрожащему горному скакуну, длинной дороге в лагерь и ожидающей войне.

* * *

Когда Даргер вернулся в лагерь, на нем не было ни одной сухой нитки. Позаботившись о Лютике, он направился в свою палатку.

Поджидавший друга Довесок подал полотенце.

— Итак?

— Можешь передать Огненной Орхидее и ее семье, что бежать не придется. Я поговорил с де­монами интернета. Они понятия не имеют о том, что мы подменили императора. В этой войне их можно сбросить со счетов.

— Слава богу! — облегченно выдохнул Довесок.

— Да. Кажется, мы наконец-то все уладили. Се­годня буду спать как младенец.

Глава 19

Однажды Плутоватый Правитель из Прекрасной Страны прибыл в Древний Ки­тай. Приняли его со всей пышностью и почестями. Придворные, которым не тер­пелось похвастаться достижениями роди­ны, показали ему Великую Китайскую сте­ну, не виданную прежде ни одним чуже­земным монархом. Ему поведали об ее древности, протяженности, мощи и о мил­лионах рабочих, долгие годы трудившихся на строительстве.

— И правда великая стена, — ответил на это Плутоватый Правитель.

Дзенские истории эры Утопии.

Не успели паруса кораблей Хитрой Лисы скрыться вдали, как в лагерь примчались на взмы­ленных лошадях разведчики. Главком Доблестный Тигр вывел армию с Западных холмов и двигался к Северу, прямиком на Бессмертных. Вскоре стало известно, что отделившийся от основных вражеских сил отряд тяжелой артиллерии закрепляется на по­зиции у Великого канала, отрезая путь на юг. Им­ператорским войскам оставалось маневрировать на небольшом участке земли к востоку. Вражеские солдаты, укрывавшиеся в Севере (их было не так уж мало), неожиданно покинули город через даль­ние от Бессмертных ворота, обогнули городские стены и замкнули «клещи».

Ни один из планов Хитрой Лисы этого не пред­усматривал.

Впрочем, Довесок узнал обо всем позже других. Во время утренней прогулки он заприметил хоро­шенькую улыбчивую купчиху и улыбнулся в ответ. Немного погодя они отлучились в складскую палат­ку и так рьяно занялись любовью на куче мешков с мукой, что один из них лопнул в самый неподхо­дящий момент. К тому времени, как все было кон­чено, оба оказались покрыты мукой с головы до ног и напоминали привидений. Со смехом они помогли друг другу отряхнуться. К тому времени, как и это приятное занятие подошло к концу, оба снова воз­будились и не слишком огорчились, что придется еще раз приводить себя в порядок.

В подобном ключе прошло несколько часов, по­ка они наконец не насытились. Довесок оделся и проводил новую подругу к выходу.

— Глуповато вы выглядели, — донеслось у него из-за спины.

Довесок обернулся и увидел, как на него хитро косит взглядом Ужасный Надоеда.

— И давно ты за мной шпионишь?

— Достаточно давно, — ответил мальчишка. — Тетушка Огненная Орхидея точно не обрадуется, если обо всем узнает.

— Ей-богу!

Довесок схватил Ужасного Надоеду за ухо и по­тащил в глубь палатки. Усевшись на ящик с вяле­ным диметродоньим мясом, перекинул сорванца через колено и так хорошенько отшлепал, что за­болела лапа. Затем вздернул его на ноги и встал, нависнув всем телом.

— Для людей вроде нас есть только одно неру­шимое правило: никогда не жульничать, не обсчи­тывать, не лгать и — как ты только что пытался — не шантажировать членов семьи. Неважно, родился ты в этой семье или просто собрал несколько чело­век, чтобы провернуть серьезное дельце. Каждый должен знать, что может безоговорочно положить­ся на всех остальных, иначе они никогда не срабо­таются. Ясно?

По щекам Ужасного Надоеды катились слезы, но он был уже достаточно взрослым, чтобы вытер­петь наказание молча. Он кивнул.

— Я искренне надеюсь, что ты выучил урок. Если нет — беги к Огненной Орхидее и расскажи все, что видел. Ох, и задаст она мне жару! Но тебе достанется вдвое больше, потому что ты член семьи и она в ответе за то, каким ты вырастешь. И кста­ти, воспитанныеюноши никогда не подглядывают за членами семьи, если те занимаются сексом.

Ужасный Надоеда пробормотал что-то нераз­борчивое.

— Что это было? — проронил Довесок.

— Я сказал, тогда как прикажете учиться?

— Когда придет время, надо просто уговорить более опытную девушку поучить тебя. На крайний случай есть бордели. Но я уверен, что такой симпа­тичный юноша, как ты, легко найдет какую-нибудь милую девушку, которая согласится просветить но­вичка ради удовольствия, не требуя ничего взамен. Еще есть вопросы?

— Нет, господин. Но у меня для вас послание. Гениальный Стратег отправил меня за вами. Он срочно хочет вас видеть. 

* * *

— Как говорят у меня на родине, нас обыграли в пух и прах, — сказал Довесок, услышав ново­сти. — Если, конечно, у тебя внезапно не прореза­лись легендарные тактические способности Гени­ального Стратега.

— Увы, нет, — отозвался Даргер. — Впрочем, если мы позволим двум оставшимся главкомам Со­юза Желтого Моря свободно высказаться насчет грядущей битвы, то хотя бы поймем, с чего при­мерно начинать. Вопрос только в том, чем все за­кончится?

— Говорят, в битве Доблестный Тигр рвет и ме­чет как самый настоящий демон.

— Я тоже неоднократно это слышал

— Как это ни парадоксально, — вздохнул Дове­сок, — сейчас было бы неплохо иметь под рукой Мощного Локомотива. Что ни говори, а сражаться он не боялся.

— Не говоря уж о Хитрой Лисе. Она стратег до мозга костей, а я им лишь притворялся. Жаль, что мы избавились от обоих. Ну ладно. Сделанного не воротишь. Теперь остается полагаться только на себя.

— К несчастью, — заметил Довесок, — мы от­лично знаем, чего стоим.

В глазах Даргера зажегся огонек.

— Возможно, мы стоим немного больше, чем кажется. Довесок, тебе приходилось фехтовать?

— Я владею всеми навыками джентльмена. А что?

— В юности меня обучал фехтованию мастер Кейн. Это был человек мрачный, без чувства юмора, но в своем деле гений. Я никогда не видел, чтобы над ним одержали верх, за исключением одного случая. Он дрался с каким-то новичком. Тот, поза­быв на первом занятии все, о чем ему толковали, начал бешено размахивать клинком, словно актер в мелодраме, и выбил меч из руки мастера. Неко­торые ученики тогда ворчали, что это доказывает бесполезность мастерства в настоящей жизни. Но я вынес другой урок: любого человека, каким бы искусным он ни был, можно превзойти в его соб­ственной игре с помощью случайных, непредсказу­емых действий.

— Предлагаешь применить этот урок на поле битвы?

— Доблестному Тигру известно о нас только то, что войну мы ведем хитростью и уловками. В ка­ждой нашей оплошности он будет видеть ловушку и никогда не поймет, что у нас на уме. Вполне воз­можно, он так запутается в своих догадках, что сам себя победит.

— Как думаешь, каковы наши шансы?

— Солдат у нас не намного меньше, зато их бо­евой дух гораздо выше. Тайный Император всегда хорошо обращался с покоренными странами, и некоторым сторонникам Доблестного Тигра навер­няка закралась мысль, что поражение не обернется для них полной катастрофой. Принимая во внима­ние эти факторы, при условии, что в стратегии на­ша бестолковость перевесит его гениальность... Я бы сказал, что наши шансы шестьдесят на шесть­десят.

— Значит, мы рискуем жизнями оправданно?

— Да, и на кону богатство, о котором мы всег­да мечтали.

— Вот, значит, как. — Довесок оскалил зубы в ухмылке. — Что ж, за дело! Кстати, какой клинок ты выбрал, когда обучался боевому джентльменско­му искусству?

— Разумеется, рапиру. С ней управиться труд­нее всего. Про тебя даже не спрашиваю. Ты при­рожденный сабельщик.

* * *

— Слышала новости? — спросил Довесок у Ог­ненной Орхидеи. Они ехали на горных лошадях вдоль реки и высматривали лодки. — Согласно до­несениям наших шпионов, вражеские солдаты ве­рят, что их поражение от рук Канальной армии — всего лишь уловка Доблестного Тигра. Это перечер­кивает почти все психологическое преимущество нашей победы.

— И не напоминай мне о шпионах. Дети игра­ют в них целыми днями. Всего час назад я поймала Маленькую Паучиху — она за мной шпионила.

— Правда? И чем именно ты занималась?

— Неважно. Мои дела тебя не касаются. Смо­три-ка, там в камышах! А, нет, это гниющий остов рыбачьей лодки. Мне начинает казаться, что все лодки на этой реке учтены и прибраны к рукам военных. Как нам сбежать, если битва сложится неудачно?

— Гениальный Стратег пообещал Тайному Им­ператору полную и окончательную победу. Так что победа гарантирована.

Мало кому из женщин удавалось выглядеть так соблазнительно, как Огненной Орхидее, когда она хмурилась.

— Прекрати, а то я тебя ударю. У меня и так болит запястье после порки Маленькой Паучихи. Каков реальный расклад?

Довесок вытащил монетку, подкинул ее в воз­дух, поймал на тыльную сторону лапы и, не посмо­трев, засунул обратно.

— Не волнуйся. Песьей Своре, как обычно, при­кажут охранять Гениального Стратега, а он вперед не полезет. Если прилив битвы покатится к нам, мы ускользнем во время общего отступления.

— Все так плохо? — задумалась Огненная Ор­хидея. — Нет, я уверена, мы победим. Ты счастлив­чик. Только посмотри, какая прекрасная жена тебе досталась. И большая дружная семья. Это не твоя заслуга, мы просто свалились на тебя с неба. Поэ­тому мне кажется, что завтра все будет по-твоему. Всегда лучше, когда везет, чем когда есть мозги.

— Рад, что ты так думаешь. Но все равно нужно позаботиться об отходном пути. На всякий случай.

— С лодкой ничего не выйдет. Тебе придется отыскать другой способ.

* * *

Новый Тайный Император разместился там, где его стали бы искать в последнюю очередь, — в цен­тре скопления ярких палаток, разбитых специально для него. Даргер и Довесок заглянули проведать бывшего слугу.

— Господа, никак не привыкну к тому, что боль­ше не нужно о вас заботиться, — посетовал он. — А еще к тому, что теперь у меня есть собственные слуги. Не говоря уж о том, чтобы изображать им­ператора.

— А я никак не привыкну к тому, что мне при­служивают другие люди, — отозвался Даргер. — Те, кто тебя заменяет, и вполовину не так хороши.

Умелый Слуга зарделся от удовольствия.

— Спасибо на добром слове, господин.

— Времени у нас мало, а дел много, — прервал их Довесок. — В первую очередь нужно обеспечить пути отхода, если в завтрашней битве удача от нас отвернется.

— Враг перекрыл три направления. Остается юг. К сожалению, с юга мы отрезаны Белой рекой, и Север уничтожил все мосты на многие мили окрест, когда узнал, что мы двинулись к столице, — обри­совал ситуацию Даргер.

— У Белой Бури есть передвижной мост, — вспомнил Умелый Слуга.

— Мы не можем просто взять и перекинуть его через реку. Солдаты подумают, что мы готовимся к поражению, и падут духом.

— А если перед ними выступит Тайный Импе­ратор и объяснит, что мост вовсе не для отступле­ния? — предложил Умелый Слуга.

— Он никогда не выступал перед армией, — засомневался Даргер.

— Вы правы, господин. Нельзя ломать обычаи.

— Напротив, мы все время это делаем, — воз­разил Довесок. — В этом наша главная сила.

— Ты совершенно прав, — с внезапной реши­мостью заявил Даргер. — Давай сообщим Белой Буре, что нам понадобится этот ее жуткий мост. А потом разошлем посыльных — пусть собе­рут всех, кто свободен от дежурства, на берегу реки.

* * *

Новости о неслыханном появлении Тайного Императора на публике распространились по ла­герю как лесной пожар. Многие не поверили, но все, кто смог, на всякий случай собрались на бере­гу реки.

В назначенный час к речному обрыву изящной неторопливой поступью, словно гигантский метал­лический богомол, приблизился передвижной мост. Солдаты и лошади спешили убраться с его дороги. Новообращенные войска из государств Союза Жел­того Моря, никогда не видавшие таких чудовищ, были готовы удариться в панику. Ступив одной опорой в воду, мост раскрылся, перекинул хвост на другой берег и, выдвинув сегмент в форме кровель­ной балки, опустился над водой.

Внутри моста распахнулась кабинка. Фигурка в желтом прошлась по балке и замерла на самом краю.

Изумленные солдаты качнулись вперед. Мощ­ные репродукторы стояли наготове, чтобы транс­лировать речь императора, предложение за пред­ложением. Глашатаи, обученные повторять услы­шанное без ошибок, передадут ее дальше, пока она не распространится среди всех собравшихся.

Тайный Император молчал. На нем была про­стенькая золотая маска с прорезями для глаз и ще­лью для рта. Толпа постепенно затихла. Тогда ко всеобщему изумлению, он снял маску.

Мало кто помнил Умелого Слугу в лицо. Расче­санные, заплетенные волосы и пара росчерков ма­кияжа умело наложенного Довеском, изменили его облик до неузнаваемости.

Он заговорил:

— В день перед великой битвой обычно говорят о славе, чести и самопожертвовании. Но все это вы уже познали, и потому я расскажу вам об алчности. Год назад, движимый алчностью, я решил поко­рить весь Китай. Сегодня до этой цели рукой по­дать, и все благодаря вам. — Он вскинул руку, рас­крыв ладонь. Затем сжал пальцы в кулак и ударил себя в грудь. — Но как же вы, те, кто служил мне с такой самоотверженностью? Разве вы тоже не алчете прелестей жизни, недоступных солдатам? Разве вы не заслуживаете утолить этот голод, как я утолил свой? Какую достойную награду я могу предложить вам взамен?

Император сделал длинную, эффектную паузу. Затем, повысив голос, прокричал:

— Целая неделя грабежей! Семь дней в самом богатом городе мира! Никто не помешает вам за­владеть тем, что приглянулось. Вы ученые в душе? Библиотеки ваши. Антиквары? Музеи останутся без охраны. Быть может, на уме у вас одно золото? Вла­мывайтесь к состоятельным семьям и хватайте что пожелаете. День за днем вы будете богатеть, пока не устанете таскать сокровища, пока вас не начнет от них воротить!

Солдаты отозвались ревом.

— Но, быть может, богатство для вас ничего не значит. Быть может, некоторые из моих храбрых солдат, те, кто стойко держался, столкнувшись с гораздо более сильным противником, те, кто потом прорвал вражеские ряды, словно бумагу... быть мо­жет, некоторые из вас боятся грядущей битвы. Ге­ниальный Стратег обещает победу, как и много раз прежде. Он всегда держал слово. Но, быть может, вам кажется, что ему просто везло, что на этот раз все переменится, что его планы пойдут напереко­сяк. Если так... я не стану вас удерживать. Пусть эти слова достигнут ушей всех, кто мне служит. Те, кто не желает разделить богатства и славу завоевания Севера, вольны уйти. Такие солда­ты мне не любезны и не нужны. В знак моей до­брой воли через Белую реку перекинут этот мост. Каждый, кто пожелает смыться без гроша в кар­мане, должен просто обратиться к Гениальному Стратегу или Воинствующему Псу за пропуском, подтверждающим, что он трус и дурак. Покажете этот пропуск охранникам у моста и проваливайте на все четыре стороны.

Лагерь разразился презрительным хохотом.

— Но некоторые из вас хотят большего. Те, кто мечтает не только о богатстве, но и о славе... те, кого в грядущих веках запомнят если не по имени, то по деянию... те, кого я буду вечно любить, как родных детей... должны просто сразиться еще один раз, получить награду... и провести остаток жизни в почете и комфорте.

Император отошел на полшага назад, дав по­нять, что его речь окончена, и спокойно стоял на месте, пока его омывали все новые, и новые, и но­вые волны одобрительных выкриков и аплодисмен­тов. Довесок решил, что речь получилась что надо. Большую ее часть он сочинил на пару с Даргером, но суть подсказал Умелый Слуга.

Парень проявлял удивительный талант к императорствованию. Довесок поймал себя на том, что испытывает чуть ли не отеческую гордость.

Даргер приказал, переместить свою палатку к основанию передвижного моста, чтобы составить представление о том, какая доля солдат из тех, что хотели дезертировать перед битвой, воспользуется предложенной амнистией. Пока что сбежало всего несколько человек. Даргер был убежден, что почти все они — шпионы, спешащие доложить главкому Доблестному Тигру о самоуверенности Тайного Императора и о высоком боевом духе Бессмертных. Довесок играл роль своего рода привратника, впу­ская и выпуская главкомов, генералов и советников. Они корпели над картами и забрасывали Даргера данными разведки и советами, в которых он не мог разобраться при всем желании.

Сразу после заката Довесок зашел внутрь и про­бормотал Даргеру на ухо:

— Угадай, кто захотел принять предложение императора?

Даргер извинился и вышел вслед за Довеском. Снаружи его поджидали Белая Буря и царевич Бли­стательный Первенец.

— Мы пришли поблагодарить вас за все, что вы для нас сделали, — сказал царевич. — Правда, до самой смерти я буду задаваться вопросом, так ли бескорыстны ваши мотивы, как вы утверждаете. Еще мы хотим попрощаться.

— Попрощаться?

— Да. Я и моя будущая жена наконец сели и поговорили по душам, хотя это надо было сделать еще много месяцев назад. Мы решили, что мы вовсе не такие значительные персоны, какими считали себя раньше, и что мир и покой нам важнее славы и богатства. Вам не нужен соперник при дворе, а уж два соперника — тем более. Я уверен, что ваше­го влияния на Тайного Императора хватит, чтобы примирить его с фактом нашего отъезда. Но на всякий случай к рассвету мы собираемся оказаться за много ли отсюда.

— Вам выписать пропуск? — спросил Довесок.

— У меня две сотни солдат. Ни один часовой не посмеет нас задержать.

— А как же ваш отец? — спросил Даргер. — Как он отнесется к вашей женитьбе на простолю­динке?

— Я уважаю отца и подчинюсь его слову во всем, кроме этого. Он меня любит и хочет видеть счастливым. Думаю, он смирится. Особенно если вскоре у него появится внук, как вы и советовали.

— В любом случае мы уезжаем, — добавила Бе­лая Буря. Даргер еще никогда не видел ее такой счастливой, а ведь он и сам, бывало, доставлял ей немало счастливых минут. — С моими машинами покончено, и, как бы ни обернулась завтра битва, я здесь не нужна. В общем, я возвращаюсь домой, в город, которого никогда не видела. В город Золо­то в провинции Южные Ворота.

— Хватит ли там археологических памятников, чтобы удержать ваш интерес после всего пережи­того и достигнутого? — спросил Довесок.

— Я отказываюсь от археологии в пользу исто­рии. Нужно описать все события этой необычайной войны, чтобы будущие поколения учились на наших ошибках.

— Можете назвать книгу «Славная история Тайного Императора», — предложил Даргер.

— Я подумывала о «Книге двух мошенников». Но твоя идея тоже заслуживает внимания. Еще я могу составить сборник твоих красочных изречений.

* * *

Полночи Даргер и Довесок читали и отправля­ли сообщения, репетировали с Умелым Слугой его будущие действия — в общем, как могли готови­лись к битве. Наконец все мало-мальски значимые дела были переделаны, и они оба решили урвать пару часов для сна. В палатке имелась только од­на койка, и потому Довесок лег спать в скатке у входа.

Незадолго перед рассветом он услышал пере­стук копыт и скрип деревянных колес. Снаружи ждала Песья Свора в полном составе, сменившая военную форму на штатскую одежду. Судя по фур­гонам и осликам, добытым явно не самым честным путем, семья собралась в дальнюю дорогу.

Били копытами горные лошади, позвякивала сбруя. Фургоны были под завязку нагружены едой и бочонками с водой, а также свертками и шкатул­ками, в которых наверняка скрывались разные цен­ности, причем назвать членов клана их законными владельцами можно было лишь с большой натяж­кой.

— Что тут творится? — поинтересовался Дове­сок.

— Мы возвращаемся домой, в Мир, — ответила Огненная Орхидея. — Семья владеет изрядной до­лей тамошних земель, а насчет Севера у меня пло­хое предчувствие. По-моему, ты разинул рот на слишком большой кусок, и нам он точно не по зубам.

— Мне очень жаль, — вздохнул Злобный Отмо­розок. — Очень-очень жаль. Вся семья вас искрен­не любит. Мне безумно понравилось быть вашим шурином. Спасибо за честь служить под вашим началом. Надеюсь, когда-нибудь я обзаведусь вну­ками и буду хвастать им о том, как мы вместе сра­жались. — Он застенчиво улыбнулся. — Хотя о том, что мы никого не убили, умолчу. Для обычного че­ловека это замечательно, но для героя войны при­скорбно.

— Братишка, не перебивай, — оборвала его Ог­ненная Орхидея и повернулась к Довеску — Я бы позвала тебя с нами, но знаю, что ты не поедешь. Ты слишком честолюбивый. И еще слишком непо­седливый, а мы собираемся зажить дома тихо и спокойно. С деньгами можно превратиться в чест­ных дельцов. Ну... более-менее честных. Мы займем­ся разведением горных лошадей и откроем лавку — будем продавать разные милые вещицы, которые прихватили по дороге. — Наклонившись в седле, она чмокнула Довеска. — Прощай, милый песик. Из тебя получился отличный поддельный муж, но теперь мне пора обзавестись настоящим.

Повелительным жестом Огненная Орхидея при­казала трогаться. Некоторые члены семьи оборачи­вались в седлах и махали Довеску на прощание. Маленькая Паучиха послала воздушный поцелуй.

Довесок долго смотрел им вслед. Когда они превратились в точки, а потом и вовсе растаяли в тумане, Даргер (который спал чутко и появился в самом начале разговора, но хранил молчание) по­ложил ладонь на плечо друга.

— Как ты, держишься?

— То ли умереть от горя, то ли вздохнуть с об­легчением, — ответил Довесок, помолчав. — Одно­му лишь богу известно.

Втайне он подумал, что вместе с Огненной Ор­хидеей легко добивался вдвое больших успехов и вряд ли еще раз посчастливится найти такого же партнера. Эта мысль его встревожила, и он тут же отогнал ее прочь.

Не считая Песьей Своры и людей царевича Бли­стательного Первенца, за ночь дезертировало мень­ше сотни солдат, причем большинство переплыли реку или сгинули в окружающих полях, предпочтя не встречаться с презрительными взглядами часо­вых, охранявших передвижной мост.

Боевой дух Бессмертных был заметно выше, чем их военачальников.

— Как император? — спросил Довесок, когда Даргер вернулся с последнего совещания перед бит­вой.

— Бодренький. Убежден, что мы одержим лег­кую победу. Строит планы насчет праздничного банкета и кому какие почести раздать. Перед тобой потенциальный владелец стольких титулов, что всех и не вспомнить.

— А о самой битве он что-нибудь сказал?

— Нет.

— Иногда я страшусь, что Умелый Слуга совер­шенно не улавливает суть войны.

Даргер хотел было ответить, но неожиданно по­явился посыльный.

— Главком Гениальный Стратег, — поклонился он, — Тайный Император призывает вас возглавить армию.

— Передай ему, я услышал призыв, — коротко кивнул Даргер.

У Довеска вырвался глубокий вздох.

— Признаюсь, я вовсе не горю желанием всту­пать сегодня в битву. На мой вкус, наши шансы чересчур демократичны.

— Меня самого словно преследует ужаснейший момент из прошлого, и это вовсе не воспоминание о внезапной сексуальной осечке. Как бы то ни бы­ло, мы подготовились, как могли, — сказал Дар­гер. — Пора выяснить, чего мы стоим в деле. Давай-ка постараемся на совесть.

Вдалеке открылись ворота Севера. Из них по­казались солдаты с белым флагом.

Глава 20

Волны Великой реки бегут и бегут на восток,

Славных героев дела уносит их вечный поток.

С ними и зло, и добро — ничто не вернется назад.

Только, как прежде, во тьме, тысячи тысяч веков,

Сверстники солнца и звезд, безмолвные горы стоят.

«Троецарствие»^[57].

Столкновение, со стороны казавшееся совер­шенно безнадежным, в итоге вылилось в бесконеч­ную церемонию, ибо главнокомандующий Севера вывел своих людей из холмов и города не для сра­жения, а для капитуляции. Сначала главком До­блестный Тигр отдал свой меч. Потом винтовку. Он показал ящик, в котором хранились головы семи высших сановников Олигархии Севера, и испил чая с военачальниками армии Благодатного Царства, которую теперь, как решил Даргер, можно назы­вать просто китайской армией. После этого До­блестный Тигр простерся ниц перед Тайным Им­ператором и поклялся в вечной верности и прави­телю, и воссоединенной стране, символом которой был этот правитель. Главкому торжественно верну­ли меч и винтовку, а затем возвели в ранг Фельд­маршала Северного Китая И Защитника Импера­тора. Далее распили виски и разбили бокалы, чтобы нельзя было отказаться от произнесенных во время тостов слов. Потом обменялись рукопожатиями. Закончили подписанием деклараций. Ручки, кото­рые при этом использовались, раздали на память подчиненным, и те всю жизнь хранили их как зе­ницу ока.

Все участники церемонии потратили нема­ло сил, но в любом случае гораздо меньше, чем в битве.

Наконец пришло время въехать в город.

Армия всколыхнулась, смешалась, перестрои­лась и превратилась в процессию. Впереди шество­вала почетная стража, за ней генералы. За ними блистал желтыми одеяниями Тайный Император, больше не делающий из себя тайну: четверо осо­бенно отличившихся на войне офицеров несли его в открытом паланкине. Отстав всего на пару шагов, верхом на нефритовых лошадях ехали фельдмаршал Доблестный Тигр с одной стороны и Даргер с До­веском — с другой. Следом, волна за волной, нака­тывали солдаты — прямые спины, гордые лица. Над ними реяли сотни знамен — по числу воинских частей со всех уголков новой империи.

Мирные жители выбирались из укрытий и сбе­гались поглазеть на победителей. Чем ближе изви­листая дорога подводила армию Тайного Импера­тора к Северу, тем чаще звучали приветственные крики. Солдат осыпали цветами, в их честь выпу­скали целые корзины бабочек (сперва красных! по­том оранжевых! потом желтых! потом зеленых! потом синих! потом фиолетовых!).

Городские ворота не просто сорвали с петель, а разнесли вдребезги, и из щепок сложили костер сбоку от распахнутой сторожки. Прием получился на редкость красноречивым. В проеме ворот вид­нелась яркая толпа горожан.

Над воротами реял не черный флаг Севера, а красно-желтое полотнище Китая.

Вдоль проспекта выстроилась шеренга солдат. Завидев армию, они тут же вытянулись по стойке «смирно». По мере того как китайский флаг про­плывал мимо, солдаты энергично отдавали честь и вскоре после повторяли жест, приветствуя импера­тора. На миг Даргера охватил страх, что он попал­ся в точно такую же ловушку, какую устроил для Хитрой Лисы в Перекрестке. Но тут возбужденные крики толпы достигли новых высот, и он понял, что сомневался напрасно. Весь мир ревел что есть мочи. Этот рев отражался от городских стен и возвращал­ся эхом. На каждой башне звонили колокола. Были выпущены тысячи белых воронов и миллионы дра­гоценных стрекоз.

— Не правда ль, всего на свете слаще быть за­воевателем, друг мой? Не правда ль, всего на свете слаще быть завоевателем и с торжеством вступать в свой град Пекин? — Даргер ухмылялся так ши­роко, что было больно лицу. За приветственны­ми криками горожан он едва слышал собственные слова.

— Парафраза Марло^[58], верно? — Довеску при­шлось наклониться вплотную к другу, чтобы про­кричать ответ. — Да, мило. Но скоро в наши сун­дуки перекочует столько ценностей самой богатой страны на земле, сколько мы заставим себя нагре­сти, и это затмит сегодняшний день.

— И в самом деле, — согласился Даргер. — Воз­можно. Наверное.

Его покалывало сомнение, но он не понимал, то ли это предчувствие, то ли свойственный ему недо­статок оптимизма. На долю секунды — не боль­ше! — ему показалось, что он уловил проблеск той мрачной истины, которая составляет суть человече­ской природы. Но потом его настроение снова улучшилось. Он выкинул из головы все интуитивные догадки и воскликнул:

— О боже, какая добыча! Нас ждут все сокро­вища империи, и нет никого выше нас рангом, кро­ме пугала-императора, который целиком нам пре­дан и которого мы сами усадили на трон. Это ни­чуть не хуже, чем владеть всеми банками и деловыми начинаниями Китая.

Скользя взглядом по лицам горожан, он узнавал не только истерию и готовность аплодировать лю­бому разыгранному перед ними спектаклю, но и облегчение. Простых людей жернова истории пе­ремалывали в первую очередь. Горожане хоть и не знали об этом, но аплодировали не ему, не армии завоевателей, не даже Тайному Императору, а дав­но назревавшему концу эпохи войн.

Белые цветки полными пригоршнями сыпались с крыш и танцевали в воздухе, порой налетая такой бурей лепестков, что не было видно ничего вокруг. Даргер и Довесок словно пробивались сквозь те­плый и ароматный снежный шквал.

Впечатления захлестывали с такой силой, что Даргер не мог бы сказать, сколько часов, а может, считаных минут занял их путь в Запретный город. Он знал только, что в один миг ехал по улице Веч­ного Спокойствия, а в другой уже очутился на пло­щади Небесного Спокойствия в окружении толпы. Казалось, в целом мире нет столько людей. Челове­ческое море бушевало. Солдат, сцепивших руки, чтобы обеспечить проход, раскачивало взад-вперед, будто огромными волнами. Полуденные ворота, вход во дворец, медленно росли впереди, как остров, к которому подходит корабль.

Четыре офицера-героя, несущие паланкин с Тайным Императором, поднялись по ступеням сбо­ку от центрального пандуса, на котором был выре­зан дракон. Непосредственно по дракону мог прой­ти только сам император. За ними спешивались все верховые. Появились конюхи, чтобы увести лоша­дей. На вершине лестницы император отпустил паланкин, чтобы показаться подданным. К нему поднялись трое его старших сановников.

Стоя над ними, император произнес своим вы­соким, девичьим голоском:

— Доблестный Тигр, остановись на три ступени ниже меня и повернись к толпе. Обри, Довесок — на две ступени.

Когда Даргер и Довесок исполнили приказ, Умелый Слуга прикоснулся ладонями к их головам, будто даруя благословение. Даргер думал, что кри­чать громче уже невозможно, но ответный рев тол­пы убедил его в обратном.

Наклонившись к ним вплотную, Умелый Слуга произнес своим обычным веселым тоном:

— О господа! Пусть этот миг навсегда останет­ся в вашей памяти.

* * *

Внутри Запретного города нового правителя ожидали многочисленные придворные. Тайный Император прошелся по рядам, выборочно привет­ствуя некоторых взглядом или кивком. В очень ред­ких случаях он протягивал руку, словно хотел до­тронуться до человека, но не делал это якобы из-за своего высочайшего положения. Спустя десятиле­тия постаревшие женщины и изборожденные мор­щинами мужчины будут с самоуничижительной гордостью пересказывать эти мимолетные мгнове­ния: «..достаточно близко, чтобы коснуться, если бы я был готов умереть за это... глаза встретились с моими, и, хоть было ясно, что он понятия не име­ет, кто я такая, я чувствовала себя...». Удивительно, как тонко Умелый Слуга разбирался в политике, как точно понимал, кого из придворных Севера необходимо выделить особо, а кто удовлетворится обычным взглядом.

Хотя, возможно, благодарить за это стоило его новых советников.

На площади появился управитель Тайного Им­ператора, от которого так и веяло предвкушением нового и, несомненно, прибыльного царствования, и громко возвестил:

— В торжествах объявляется перерыв. Все ос­новные участники церемонии восшествия на пре­стол могут освежиться.

Словно из-под земли выросли слуги.

— Благородные господа, позвольте проводить вас в ваши покои, — сказала одна из них. — Там вы сможете облачиться в подобающие одежды.

— У тебя есть имя? — спросил девушку Дове­сок.

— Да, господин, но вам оно ни к чему. Я одна из Двенадцати Безупречных слуг Севера. Это высо­кий титул. Очень почетно, если вам прислуживает один из нас. Я способна предугадывать пожелания хозяина до того, как он их озвучит. Когда нужно, я всегда рядом. Если вы чего-то желаете, считайте, что это уже сделано.

— Я тоже один из Двенадцати, — добавил слу­га стоявший ближе к Даргеру. — Моя сестра забо­тится об удовлетворении потребностей, а я — о том, чтобы превзойти ожидания.

— Раньше у меня был слуга без определенной специализации, — проговорил Даргер. — Без обид, но я бы с радостью обменял на него вас обоих и всех ваших кузенов.

— В самом деле, господин? Как мило с вашей стороны. Могу я спросить, что с ним сталось?

— Нашел себе занятие получше.

* * *

Они все дальше и дальше углублялись в Запрет­ный город. Слуги низко кланялись, открывая и за­крывая перед ними двери. Приветственные крики толпы отдалились, стихли и окончательно угасли.

Даргера и Довеска окутало спокойствие Запрет­ного города.

Сначала их отвели в купальни. Девушки с сире­невыми глазами избавили их от одежды, нежно намылили и вместе с пеной и грязью смыли воспо­минания о месяцах военных лишений и суровых странствий. Когда они отмылись дочиста, те же са­мые девушки ополоснули их из ведер сперва те­плой, потом холодной и снова теплой водой, высу­шили пушистыми полотенцами и проводили к столам. Последовал искусный массаж, от которого они едва не отключились.

— Нужно каждый день устраивать такие омо­вения, — промычал Довесок.

— Воистину, брат мой. Воистину.

Идеально сложенные девушки помогли им одеться во все чистое и удалились. Тут же появились двое Безупречных со стаканами охлажденного нектаринового сока.

— Высшие сановники собираются для церемо­нии восшествия на престол, — почтительно сооб­щил один. — Пожалуйста, следуйте за нами.

Со свежими силами друзья поспешили за слу­гами.

У двери их поджидала целая свита. Два Без­упречных слуги Севера шли впереди, открывая две­ри. За ними две девочки-близняшки размахивали курильницами в форме птичек, рассеивая завитки благовоний. Следом шествовали музыканты с флей­той и соной^[59], барабанщик и несколько женщин в ярких шелковых одеяниях.

Они вышли из здания, пересекли сад и попали в другое здание, еще более внушительное и богато украшенное, чем все виденные ими здесь прежде. Два Безупречных слуги Севера распахнули боль­шие бронзовые двери, девочки-близняшки стали по обе стороны от входа. Рядом с ними выстрои­лись музыканты и нарядные женщины. Безупреч­ные слуги улыбнулись и поклонились, предлагая войти. Даргер и Довесок переступили порог. Ком­ната оказалась большой и вполне подходящей для императора.

Двери позади захлопнулись, и они поняли, что в комнате больше никого нет. Мгновение они потрясенно стояли, не веря своим глазам.

Сбоку отворилась маленькая дверца, впустив женщину.

* * *

— Меня зовут Неумирающий Феникс, — пред­ставилась женщина. На первый взгляд, ее лицо ка­залось несравненно прекрасным; на второй — слишком волевым, чтобы считаться очаровательным в общепринятом смысле; на третий — снова вос­хитительным.

 — Вы знаете моего мужа как Умело­го Слугу. У него было много других имен, но боль­шинство из них для вас пустой звук. Несколько десятилетий назад он прославился в Парче как первый Непогрешимый Целитель. Представляю, как много у вас вопросов. Спрашивайте, и я отвечу.

Даргер с Довеском переглянулись.

— Давай я это скажу, — произнес Довесок. — Что-что?

— Наша история чересчур длинная и запутан­ная, поэтому я ограничусь кратким пересказом. В последние годы Утопии правительство запустило проект, призванный выявить причины человеческой смертности и обратить их вспять. Прежде чем про­ект, а с ним и многое другое, погиб при крахе Уто­пии, ученые успели создать восьмерых бессмертных. С тех пор трое из них умерли; от троих давно ни слуху ни духу — возможно, их тоже нет в живых; последние двое — это я и мой муж. Как и все при­мерные граждане, мы сражались против машин. После победы мы пытались зажить тихой мирной жизнью, но в последующие времена хаоса и суеве­рий быстро поняли, что, если задерживаться на одном месте больше двух десятков лет, начинают расползаться слухи. Нас клеймили колдунами и чу­довищами. Так мы превратились в скитальцев, ски­тальцами и остаемся по сей день.

— Очень тяжело вам живется, — посочувство­вал Даргер.

— Не труднее, чем многим другим. Бессмерт­ным не пристало жаловаться по мелочам, когда продолжительность жизни обычных людей по срав­нению с нашей столь коротка.

— Знаю, как ты ценишь подобные истории, Об­ри, — перебил Довесок, — но вынужден вмешать­ся и задать нашей милой хозяйке практический вопрос. Почему мы здесь, когда Тайный Император...

— Умелый Слуга, — улыбнулась Неумирающий Феникс.

— ...Умелый Слуга в этот самый миг готовится занять трон Дракона? Мы должны быть рядом с ним.

— Это вы так думаете. Но взгляните на ситуа­цию с нашей стороны. Все гораздо сложнее, просто вас закрутил поток событий, и вы еще не успели осознать общую картину.

— Так просветите нас, пожалуйста, — попросил Довесок.

— Китай никогда не покорялся чужеземцам с запада, даже вам, — сказала Неумирающий Фе­никс — Это во-первых.

— Прошу прощения, но я при этом присутст­вовал, — возразил Даргер.

— Разве вам не показалось странным, с какой легкостью склонялись перед вами государства, одно за другим? Почему в Мире, когда вы подняли флаг Китая, Совет Семерых моментально присягнул Тайному Императору? Их подготовили. Почему в Благоухающем Дереве местные власти не задержа­ли и не допросили столь пеструю компанию, на­грянувшую в город? Их подкупили. Почему в Пе­рекрестке, когда вы послали за Непогрешимой Целительницей, моя внучка так быстро откликну­лась на призыв? Потому что мой муж послал за ней заранее. Почему в битве Трех Армий Двойные Го­рода и Республика Центральных Равнин с такой хищностью набросились друг на друга? Их взаим­ное недоверие лелеяли в течение нескольких поко­лений. Почему, когда вы добрались до Союза Жел­того Моря, три страны так стремились объединить­ся с вами? Без ложной скромности, это моя заслуга. За последние десятилетия жажда восточных государств к войне поутихла. И наконец, когда вы прибыли к воротам Севера, готовые к битве, поче­му ваши последние — и сильнейшие — враги про­сто сдались? Потому что я устроила все так, что правителей уже тошнило от власти, а горожане изнывали от тирании. Мой муж и я очень долго работали над тем, чтобы все сложилось именно та­ким образом.

— Императора убил Умелый Слуга? — спросил Довесок.

Неумирающий Феникс кивнула.

— Это мог сделать только человек, невосприим­чивый к токсинам императора.

— Значит, все, что случилось с нами после того, как мы прибыли из Монголии, — искусно разыг­ранное представление? — осведомился Даргер. — И мы выступили в роли кукол?

— По сути, да. Возможно, ваше вмешательство ускорило события. Но даже если так, вы послужи­ли катализатором, не больше.

— Опупительно, охренительно, очумительно, — произнес Довесок.

— Все верно, только я бы выразился не так кра­сочно, — согласился Даргер. — Но к чему все это? Для чего?

— Самые счастливые времена наступают для Китая, когда в нем царит единство, мир и гармо­ния, и самые злополучные — когда он расколот на враждующие земли, — объяснила Неумирающий Феникс. — Мы с мужем возродили Китай. Теперь наша страна снова будет счастлива. Вот и все.

— Замечу, что ваш муж теперь носит титул им­ператора крупнейшего из существующих госу­дарств, — сухо проронил Довесок.

— На время. Лет через десять новое правитель­ство крепко встанет на ноги, и можно передать власть обратно народу. Но я предсказываю ново­му — и, надеюсь, последнему — императору раннюю смерть и долговечную славу. Много времени прошло с тех пор, как мы могли позволить себе жить как обычные люди, и он наверняка истоско­вался по этой свободе не меньше меня.

— В таком случае я сомневаюсь, что он вообще ее добьется, — сказал Даргер.

Неумирающий Феникс вопросительно вскинула изящную бровь.

— Ни один великий правитель не оставит по доброй воле страну, которой угрожает безжалост­ный враг. Госпожа, я должен предупредить вас о демонах интернета и их планах.

— Мне все о них известно. В четвертую или пя­тую очередь Бессмертный Алхимик — и теперь вы знаете, как предпочитает называть себя мой муж, — обособит дивизию Саперов и Археологов от армии и превратит ее в независимую группу. Они займут­ся поиском и уничтожением всех остатков интер­нета в наших землях.

— На это потребуются века, — прикинул До­весок.

— Века — значит века. Главное начать, а дальше работа продолжится без присмотра моего мужа. Итак, пора решить, что делать с вами, прохвосты.

— Можно ли надеяться, что нам выделят подо­бающее героям содержание и позволят тихо уда­литься в скромную провинцию, на природу? — спросил Довесок. — Мы обойдемся несколькими сотнями слуг и пятком дворцов.

— Мы заслуживаем большего, но удовольству­емся малым, — поспешно добавил Даргер, умевший читать женские лица. — Какой-нибудь городок — возможно, Благоухающее Дерево? — в глубинке, небольшой выводок жен для каждого и несколько слуг, чтобы заботились обо всех наших нуждах. В общем, не так уж много мы и просим.

— И оставить вас в Китае? Нет. Таким, как вы, вечно не сидится на месте. Вы здесь уже порядком намутили воды, за что вся страна должна сказать вам спасибо. Но теперь вам пора двигаться дальше и мутить воду в другом месте.

— Госпожа, отложите наше изгнание на месяц или хотя бы на пару дней, — попросил Даргер. — За это время вы успеете поведать мне свои мысли, и историю, и ту мудрость, что постигли за долгие века, сколько посчитаете нужным, и я уеду удов­летворенным.

Неумирающий Феникс помолчала.

— Мой муж предостерегал, что вы величайшие обольстители, и теперь я понимаю почему. Какая женщина устоит перед мужчиной, искренне увле­ченным ее умом? Однако это невозможно.

Неумирающий Феникс трижды хлопнула в ла­доши, и в комнату вошли шестеро здоровяков. Один что-то сказал, но Даргер его не понял. Неу­мирающий Феникс ответила на том же языке и повернулась к двум друзьям:

— Это старший помощник капитана и моряки корабля, который я наняла, чтобы вывезти вас из страны. Они не говорят ни на китайском, ни на западных языках и ни на каком другом языке, который вы могли бы понять. К тому времени, как вам удастся купить языковое снадобье, вы будете далеко отсюда.

Неумирающий Феникс раскрыла лакированную коробочку.

— Когда вы были в Мире, мой муж в благодар­ность за службу подарил Воинствующему Псу но­вую трость. Вы, Обри Даргер, известный как Гени­альный Стратег, тоже заслуживаете знака внима­ния. — В коробочке лежала серебряная фляжка, на которой были искусно выгравированы два гоняю­щихся друг за другом феникса. — В Перекрестке мой муж надоумил Маленькую Паучиху стянуть эту фляжку из городского хранилища и отдать вам. Впоследствии ему пришло в голову отнести ее ма­стеру и попросить украсить. — Она протянула фляжку Даргеру. — Чего вы знать не могли, так это причины, по которой эту вещицу выбрали специ­ально для вас. Раньше она принадлежала Уинстону Черчиллю, человеку, которым вы, насколько я по­нимаю, восхищаетесь.

— Я... у меня нет слов.

— Тогда молчите. — Неумирающий Феникс су­нула в лапу Довеска кошелек. — Возьмите, это бла­годарность от меня и моего мужа. А теперь про­щайте.

— Последний вопрос, — затараторил Даргер, когда к нему двинулись моряки. — Вы и ваш муж — оба бессмертные. Наверняка вам известен секрет вашего сотворения. Есть ли способ, или про­цесс, или материал, с помощью которого можно добиться того же?

— Вы имеете в виду, в вашем случае? Да защи­тит нас от этого Небо! — воскликнула Неумираю­щий Феникс. Но на ее губах мелькнула улыбка, причем теплая, если Даргер еще не разучился раз­бираться в женщинах.

* * *

Так и вышло, что Даргер и Довесок покинули Запретный город в сопровождении моряков. По до­роге им на глаза попался ряд виселиц, с которых скалились десятки трупов. Довесок бросил на Дар­гера вопросительный взгляд, и тот ответил:

— В день коронации принято освобождать всех заключенных. Но дальновидный правитель заранее позаботится о судьбе тех, кого не желает видеть на свободе.

— Я узнал двух-трех. Не самые честные ребя­та, — заметил Довесок. — Но никому из них я не пожелал бы смерти. Разве что венерическую бо­лезнь или подагру. Может, стойкую чесотку. Сошел бы и псориаз или какое-нибудь постыдное рас­стройство кишечника. Но не смерть. Хорошо, что моя семья вовремя унесла ноги. Я имею в виду, мнимая семья. Та, что у меня в сердце.

— Как бы мы ни старались, нам до них дале­ко, — согласился Даргер.

Конвоиры вели их по улицам Севера и не про­являли открытой злобы, но и малейшей возможно­сти для побега не давали. Многие прохожие изум­ленно таращились на Довеска, но никому не при­ходило в голову связать эту унылую фигуру с отважным Воинствующим Псом, одно имя кото­рого внушало ужас врагам. Что касается Даргера, он и в лучшие времена не выделялся внешностью, и о нем забывали, как только отводили взгляд.

Путь их завершился в доках Белой реки, где до­жидалась джонка. Пока они спускались по течению, Довесок несколько раз показывал жестами, что по­ставит всем тюремщикам выпивку, если они вдруг пристанут к какой-нибудь прибрежной закусочной, но его предложение отклика не находило.

На следующий день они прибыли в порт Рай. В воздухе отчетливо пахло солью, серой от разлага­ющихся обитателей моря и грязью. В гавани до сих пор теснились на якоре пустые военные корабли. Вместе с отливом готовилось отступить море.

Джонка причалила неподалеку от трехмачтовика с просмоленным корпусом. Его поднятые поли­мерные паруса-пузыри даже сейчас ловили ветер, и на солнечном свету по ним разбегались радуги. На воду спустили шлюпку, и вскоре Даргер и До­весок поднялись на борт корабля. Бородатый муж­чина, судя по приказному тону, капитан корабля, произнес короткую речь, похлопал каждого из них по плечу и отошел. Видимо, они были почетными пассажирами.

Со всех сторон послышались крики, закрутилась лебедка, снялся якорь. По команде капитана руле­вой развернул корабль на восток, и, оседлав отлив, они покинули гавань.

Даргер и Довесок перешли на нос полюбовать­ся вздымающимися волнами. Наконец они остались одни, и у Довеска появилась возможность обследо­вать содержимое кошелька.

— Вполне хватит открыть свое дело, когда до­беремся до места, — ответил он на невысказанный вопрос друга. — Но гораздо меньше, чем мы обо­снованно надеялись.

У него вырвался глубокий вздох. Китайское по­бережье медленно растворялось вдали.

— Интересно, куда мы направляемся?

Примечания

1

Человек, погруженный в себя. Аутизм — расстройство, возникающее вследствие нарушения развития головного мозга и характеризующееся выраженным и всесторонним дефицитом социального взаимодействия и общения, а также ограниченными интересами и повторяющимися действиями. Расстройства аутистического спектра часто сопровождаются повышенной способностью к сенсорному восприятию и усиленным вниманием.

(обратно)

2

Скимитар (искаж. араб. «шамшир») — разновидность слегка изогнутой арабской сабли с односторонней заточкой по выгнутой стороне. (Здесь и далее прим. переводчика.)

(обратно)

3

А. С. Пушкин. «Туча».

(обратно)

4

Аркадий цитирует «Колокола» Э. По (пер. К. Бальмонта).

(обратно)

5

Ральф Уолдо Эмерсон. «Ода Уильяму Чаннингу».

(обратно)

6

Гомер. «Одиссея» (пер. В. Вересаева).

(обратно)

7

Томас Элиот. «Бесплодная земля. Похороны мертвеца» (пер. С. Степанова).

(обратно)

8

А. С. Пушкин. «Ночь».

(обратно)

9

Синдром саванта (от фр. savant — «ученый») — редкое состояние, при котором лица с отклонением в развитии имеют «остров гениальности» — выдающиеся способности в одной или нескольких областях знаний, контрастирующие с общей ограниченностью личности. Общая для всех савантов интеллектуальная особенность — феноменальная память.

(обратно)

10

Моя маленькая киска (франц.).

(обратно)

11

Black dog (англ.) — букв. «черный пес», перен. «тоска зеленая, хандра, уныние».

(обратно)

12

Ф. М. Достоевский. «Преступление и наказание». Ч. I, гл. 1.

(обратно)

13

С. Т. Колридж. «Кубла Хан, или Видение во сне» (пер. К. Бальмонта).

(обратно)

14

Человек разумный (лат.).

(обратно)

15

Можно перевести как «одомашненный собаковолк» (лат).

(обратно)

16

Латинское крылатое выражение, означающее «в сосуде, в пробирке».

(обратно)

17

Три карты Монтэ — известный и несложный карточный фокус.

(обратно)

18

Речь Даргера представляет собой весьма вольный парафраз знаменитого стихотворения Р. Киплинга «Если».

(обратно)

19

Автор немного путает: последним императором Византии был Константин XI, а деспотом Морей — как раз его брат, Фома Палеолог, отец Софьи.

(обратно)

20

Москва была основана гораздо раньше, к 1147 году относится первое упоминание о ней в летописи.

(обратно)

21

Какой сюрприз (франц.).

(обратно)

22

Карточная игра.

(обратно)

23

Горящий корабль, которые использовали для приближения к вражескому флоту и поджога кораблей противника.

(обратно)

24

Какой урон, а, мой маленький проказник? (франц.)

(обратно)

25

Деизм (от лат. Deus — Бог) — религиозно-философское направление. Деизм признает существование Бога и сотворение Им мира, но отрицает большинство сверхъестественных и мистических явлений, а также Божественное откровение и догматизм.

(обратно)

26

То есть передающаяся от больных индивидов к здоровым при непосредственном контакте.

(обратно)

27

Во-первых (лат.).

(обратно)

28

Во-вторых (лат.).

(обратно)

29

В-третьих (лат.).

(обратно)

30

В-четвертых (лат.).

(обратно)

31

В. Шекспир. «Юлий Цезарь» (пер. П. Козлова).

(обратно)

32

Консорт (принц-консорт) — супруг правящей королевы, сам не являющийся монархом.

(обратно)

33

Аллюзия на цитату из романа С. Рушди «Клоун Шалимар»: «Свобода, Индия, это тебе не чаепитие с пирожными. Свобода — это бой» (пер. Е. Бросалиной). Здесь и далее прим. пер.

(обратно)

34

Китайский щипковый музыкальный инструмент, разновидность цитры.

(обратно)

35

Боязнь открытого пространства.

(обратно)

36

Набор приемов, позволяющих получить большое коли­чество информации о незнакомом субъекте при помощи ана­лиза языка тела, возраста, стиля одежды, прически, пола, ма­неры речи и т. д.

(обратно)

37

Логическая настольная игра с глубоким стратегическим содержанием, возникшая в Древнем Китае. Обычно исполь­зуется японское название — го.

(обратно)

38

В китайской мифологии чудо-зверь, символизирующий долговечность и благополучие.

(обратно)

39

Имеется в виду китайский писатель Ло Гуаньчжун и его роман «Троецарствие».

(обратно)

40

Отсылка к цитате из стихотворения У. Уитмена «Песня о себе»: «Ну что же, значит, я противоречу себе. // (Я широк, я вмещаю в себе множество разных людей.)» (пер. К. Чуков­ского).

(обратно)

41

Полая игрушка родом из Мексики, изготавливается из папье-маше или легкой оберточной бумаги с орнаментом и украшениями, наполняется угощениями или сюрпризами для детей.

(обратно)

42

Цитата из романа Р. Хайнлайна «Звездный десант» (пер. А. Дмитриева). Изначально приписывается сержанту артил­лерии морской пехоты США Дэну Дэли, хотя вместо «обезь­ян» Дэли говорил «сукины дети».

(обратно)

43

Крылатая фраза, часто употребляемая в военных кругах США. Девиз ВВС США.

(обратно)

44

Китайские космонавты.

(обратно)

45

Строчка из безымянного стихотворения Ли Шаньиня (пер. А. Сергеева). Позаимствована группой Pink Floyd для песни «Set the Controls for the Heart of the Sun».

(обратно)

46

Отрывок из поэмы А. Теннисона «Локсли-холл» (пер. А. Катар).

(обратно)

47

Отрывок из стихотворения П. Б. Шелли «Озимандия» (пер. К. Бальмонта).

(обратно)

48

Цитата из пьесы У. Шекспира «Сон в летнюю ночь» (пер. Т. Щепкиной-Куперник).

(обратно)

49

Аллюзия на высказывание Карла фон Клаузевица: «Война есть продолжение политики другими средствами».

(обратно)

50

Одно из самых прославленных сражений в истории Древнего Китая.

(обратно)

51

«Это великолепно, но это не война» (франц.). Полная цитата: «Это великолепно, но это не война; это безумие». Приписывается французскому военачальнику П. Ф. Боске, который в ходе Крымской войны во время сражения под Балаклавой пришел на помощь британской кавалерии, проведшей само­убийственную атаку на позиции русской артиллерии.

(обратно)

52

Эпизод Второй японо-китайской войны, в ходе которого в Нанкине японские военнослужащие устроили массовую резню среди гражданского населения.

(обратно)

53

Стихотворение Ван Вэя «Отвечаю чиновнику Чжану» (пер. А. Родсет).

(обратно)

54

Лат. «О вкусах не спорят».

(обратно)

55

Приспособление для сохранения и переноса выловлен­ной рыбы. Представляет собой прочный шнур с проволочной петлей на конце.

(обратно)

56

Фраза на иврите, которая используется для поздравления в честь какого-либо события в жизни человека.

(обратно)

57

Отрывок из романа Ло Гуаньчжуна «Троецарствие» (пер. В.А. Панасюка, стихи в обработке И. Миримского).

(обратно)

58

Оригинальная цитата из пьесы К. Марло «Тамерлан Великий» (пер. Э. Линецкой): «Узумхазан и Теридам, не правда ль, // Всего на свете слаще быть царем // И с торжеством вступать в свой град Персеполь?».

(обратно)

59

Также лаба, хайди. Китайский язычковый музыкальный инструмент, один из предшественников гобоя. Аналогичен кавказской зурне.

(обратно)

Оглавление

Демон из сети (Пес сказал гав-гав) (пер. В. Кулагина-Ярцева)

The Little Cat Laughed to See Such Sport

Дым и зеркала Четыре эпизода из постутопианского будущего

Смуглые девки

Я тоже жил в Аркадии (пер. А. Комаринец)

Танцы с медведями (пер. А. Кузнецова)

  Благодарности

  Пояснение

  За некоторое время до…

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  Некоторое время спустя…

Полет Феникса (пер. М. Манелис)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

*** Примечания ***