На сотню тысяч (СИ) [Юрий Иовлев] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

<p>


Первый удар я пропускаю слева. Кулак врезается чуть выше виска, в глазах темнеет, на секунду теряю ориентацию в пространстве. Всего на секунду. Но этого хватает, чтобы пропустить второй. Очень точный, надо сказать, второй. Ровно в солнечное сплетение.



Сгибаюсь, инстинктивно зажимая грудь ладонями. Доносится смех, мне залепляют унизительную пощечину.



Ну, да, втроем на одного...



– Чё, узкоглазый? Сдулся? – меня вздергивают за шкирман, заставляя выпрямиться. – А как же твое каратэ? В кино показывают, что вы, косоглазые обезьяны, в этом профи.



Кажется, мне успели рассечь бровь. Потому что по щеке стекает теплое и липкое, а говорящего я вижу очень смутно. Судя по голосу – Смирнов из третьего взвода. Ублюдок. На гражданке был кем-то вроде скина. Или как там они себя называют?



И здесь компанию себе подобрал соответствующую.



Такой гремучей смеси из убеждений я еще не встречал.



Тут тебе и славянское язычество, и чистота крови, и Гитлер со всевозможными атрибутами, вроде свастики, и ненависть к «чуркам». Особенно последнее.



Забавно только, что мимо тех же чеченов, развлекающихся на брусьях, эти «сыны Сварога» и ярые патриоты проходят быстро и молча.



А вот такие отщепенцы, как я – самое оно для демонстрации того, как надо «очищать нацию».



Хотя я не виноват, что моя мамаша залетела от японца. Москвичка, между прочим, в черт знает каком поколении.



Только эта информация младшему сержанту Смирнову совсем не интересна. Его волнует только разрез моих глаз. И плевать, что меня зовут Ярослав.



– Чё молчим, язык проглотил? – удар в живот я успеваю предотвратить, поставив блок. Правда, за это меня тут же бьют по почкам, отчего я с хриплым вскриком падаю прямо в мокрую от недавно прошедшего дождя пыль.



Блядь...



– Русского языка не понимаешь? – Смирнов грубо хватает меня за волосы, заставляя задрать голову.



По русскому в школе у меня было пять.



Хочется ответить что-нибудь очень злое и нецензурное, но я заставляю себя проглотить болтающиеся на кончике языка слова. Получить вдобавок к синякам и ссадинам еще и перелом – совершенно не хочется.



Остается довольствоваться мысленными ответами.



Да, знаю, что выгляжу как слабак. Но за свои неполные двадцать лет, из которых одиннадцать пришлись на три разные школы, я уяснил, что в таких ситуациях лучше молчать.



Разница только в том, что ни в одной из этих школ меня не били до кровавых соплей.



– Походу учить придется, – с насмешкой комментирует кто-то сбоку.



Лучше бы моя мамаша сделала аборт.



– Пусти его, – знакомый голос с характерным кавказским акцентом я слышу еще раньше, чем вижу его обладателя.



Адиль.



У меня внутри словно кто-то аккуратно ослабляет натянутую до звона струну.



– Защитник униженных и оскорбленных? – хватка на моих волосах ослабевает, Смирнов почти отшвыривает меня. Успеваю выставить руки, чтобы позорно не растянуться на земле. Сплевываю вязкую, красную от крови с разбитой губы слюну. Левая бровь горячо токает.



– Пришел свою сучку забрать? – интересуется Смирнов.



Вас сейчас больше, поэтому такой смелый? Мудак.



Хотя братья-горцы в куче тоже ведут себя совсем иначе, чем поодиночке.



Ну, а Адиль...



Адиль – это отдельный разговор. Адилю с самого первого дня было будто больше всех надо. С той самой минуты, когда он негромко, со своим едва заметным акцентом, повторил мое имя, пожимая мою руку.



Дело всегда в личной симпатии, да? Частный случай. Я в него удачно вписался. На самом деле Адиль мало чем лучше Смирнова.



Я знаю это. Но мне плевать.



Психология. Мать ее.



– Хочешь поговорить об этом? – спокойно спрашивает у него Адиль.



Все дело в как бы невзначай тусующихся поодаль пятерых Адилевых земляках. Массовую драку здесь устраивать никто не будет. Я далеко не повод.



– Поговорим, – недобро прищуривается Смирнов. – Позже.



Уходит он медленно, типа с достоинством. Сопровождающая его парочка почти синхронно сплевывает наземь и следует его примеру.



Как будто не рядовые славной Российской Армии, а гопота из «устьзажопинска».



Хотя почему «как будто».



– Шакалы, – выплевывает им вслед Адиль. – Пошли, – а это уже мне. – Отведу тебя в медчасть.



В интонации нет и намека на жалость или участие.



И я благодарен ему за это даже больше, чем за то, что вмешался.



***



Теплые губы прижимаются к затылку. Мягко, почти что нежно. Адиль просто обнимает меня со спины и замирает, сцепив руки на моем животе.



В тусклом зеркале над умывальником отражаются наши смутные в темноте силуэты.



Спрашивать у Адиля, как он оказался в половине первого ночи в медпункте – бесполезно. Я и не спрашиваю. Просто молча смотрю в зеркало.



– Что с бровью? – он спрашивает это в мой затылок.



– Зашили, – я говорю так же тихо.



Он не отвечает. Просто целует меня еще раз. Теперь в шею. И от этого короткого прикосновения по телу проходит волна едва заметной дрожи. Стискиваю ладонями края раковины.



Адиль выдыхает что-то полушепотом на своем. И в его словах я слышу неприкрытую нежность. Какую-то отчаянную, грубоватую. От этой непонятной мне фразы сводит болезненно что-то глубоко в груди.



Что ответить, я не знаю.



Закусываю губу, чувствуя солоноватый привкус крови. Ссадина совсем свежая. Глупо было трогать.



Больше никто из нас не произносит ни слова. Коротко тронув губами мое плечо, Адиль просто тянет вниз мои трусы – увидев сообщение от Адиля, я не стал тратить время на то, чтобы одеться, так и пришел в трусах и шлепках - приспускает свои штаны, щелкает крышкой тюбика с кремом и проскальзывает пальцами между моих ягодиц.



Подушечки шершавые и теплые. Крем быстро согревается на коже.



Тяжело втягиваю загустевший воздух, чувствуя, как в меня втискиваются сразу два пальца. Впрочем, ненадолго. Через полминуты Адиль вынимает их, тянет меня на себя и просит:



– Расставь ноги.



От его охрипшего шепота по позвоночнику пробегают мурашки. Молча слушаюсь, прогибаюсь в спине, давая доступ.



Он вталкивается медленно, придерживает меня за бедра. А я чувствую под своей ладонью, которую инстинктивно положил на его бедро, горячую, покрытую жесткими волосками кожу.



Это даже отвлекает от боли. Но наш секс – это всегда сначала больно. Потому что слишком быстро. Слишком неудобно.



Я вдруг представляю, как мы могли бы трахаться лицом к лицу. Как Адиль бы накрыл меня собой, прижимая не к забрызганной раковине, а к постели. Моей постели. Или своей. Без разницы.



Почему-то отчетливо видятся его темные, обрамленные густыми ресницами глаза. И в них снова нежность.



Или это в зеркале?



– Больно? – горячая ладонь ложится на мой опавший член. – Прости. Подождем.



И за это его неловкое «подождем» я готов разрешить ему все что угодно. Меня накрывает. Я вцепляюсь в его ладонь, тяну наверх, прижимаюсь губами к самой середине, трусь щекой.



Адиль глухо вздыхает, гладит пальцами мои губы, почти невесомо, явно боясь потревожить ссадину.



– Давай, – почти скулю. Мне уже плевать на то, что больно. Потому что еще немного и... Ох, мать твою!.. Господи...



Дыхание застревает где-то в легких. В глазах вспыхивает. Член Адиля задевает во мне то самое нужное место, вскользь, но от этого мое тело словно превращается в сплетение обнаженных нервов. Я стискиваю руку Адиля так, что ему, наверное, больно, но он сжимает мои пальцы в ответ и двигает бедрами сильнее, вталкиваясь, кажется, до конца.



Он двигается во мне беспорядочно, грубовато. Лижет мою шею, целует плечи. Шепчет что-то хрипло. Я не разбираю слов. Может, потому что сосредоточен на другом, а может, Адиль просто говорит не на русском. Не знаю. Мне плевать.



Потому что он отталкивает мою руку и обхватывает мой член своей ладонью. И это...



Я насаживаюсь уже сам. И боль стоит тех разрядов удовольствия, которые пронизывают мое тело от каждого движения. Я словно весь растворяюсь в этих безумных ощущениях. В этом извращенном подобии занятия любовью.



Потому что любовью занимаются не так. Наверное.



Адиль кончает первый. Просто вдруг замирает, заставляя меня разочарованно и жалобно хныкнуть, а потом...



– Ярослав... – он выдыхает это мне в самое ухо. Хрипло, едва слышно.



Колени слабеют. Я остаюсь стоять только потому, что Адиль держит меня, прижимая к себе. Ну, и еще потому, что одной рукой держусь за раковину.



В отражении словно не я. Там кто-то другой. С лихорадочными пятнами румянца на щеках, с приоткрытым в немом стоне ртом. С нехорошо блестящими глазами.



Адиль не отстраняется. Прижимает ближе, одновременно лаская меня. И я неожиданно даже для самого себя, захлебываясь дыханием, кончаю, вцепившись в его предплечье.



– Тише, – мягко говорит Адиль. – Молодец.



И неловко целует меня в уголок рта, заставив запрокинуть голову.



А потом мы просто стоим в едва освещенном туалете медпункта. Вот так вот, у раковины, напротив зеркала. Я чувствую, как из меня вытекает теплое. Катится каплями по бедрам.



Наверное, со стороны выглядит пошло. Увидь нас кто-нибудь сейчас, вся рота узнала бы, что «Полевого трахает чеченец».



И тогда...



Устоявшееся общественное мнение. Не такое уж беспочвенное, к слову. Просто... Просто у нас все иначе. Один шанс на сотню тысяч.



Кто бы поверил мне, если бы я сказал, что люблю этого самого Адиля?



Адиля, который сейчас, тяжело дыша, прижимается грудью к моей спине. Адиля, который держал меня за руку. Который хрипло шептал мое имя, кончая.



Русский японец и чеченец. В армии.



Картина маслом. Сюжет для статьи о бардаке и беспределе, который творится в российских вооруженных силах. Если не знать деталей.



Невесело улыбаюсь нашему отражению.



– Мне пора, – говорит Адиль, прижимаясь щекой к моему виску. – И тебе.



– Да, – я чувствую, как колется его щетина. У меня ее нет. Расовая особенность.



Зачем-то трогаю пальцами Адилеву щеку.



Он ловит мою руку и целует запястье. А потом просто отстраняется. Открывает кран, споласкивает испачканную в моей сперме левую ладонь, наскоро проходится мокрой рукой в паху, подтягивает штаны с трусами и выходит не оборачиваясь, оставляя меня наедине с отражением и бегущей из крана водой. </p>