Радуга в твоих ладонях [Алина Анатольевна Феоктистова] (fb2) читать постранично

Алина Феоктистова Радуга в твоих ладонях

Когда ты ушла от меня, я сказал себе: все, я без нее не смогу жить. Я смог, конечно, смог. И даже спал с другими женщинами, но все это было не то. Я, в общем-то, не жил, а делал вид, что живу, заставлял себя вставать утром, куда-то идти, что-то делать. Я днями и ночами думал о тебе и на большее был не способен, ведь тебя невозможно было вернуть.

1

Плацкартный вагон скорого поезда Днепропетровск — Москва покачивался на рельсах в такт движению. Ольга лежала на верхней полке и старательно смотрела в окно, пытаясь отогнать грусть, которая тисками сжимала сердце.

Стоял конец августа, в проплывающем за окном пейзаже все еще преобладал зеленый цвет, но трава была уже не такой сочной и в кронах деревьев появились первые желтые листья. Кончилось веселое беззаботное лето, и от этого Ольге становилось еще тоскливее. Небо, ставшее пасмурным, посерело, а потом пошел дождь, и Ольге стало казаться, что все за пределами вагона — поля, леса, деревеньки — тоже стало серым и невзрачным. И, что самое главное, сохранялась стойкая иллюзия, будто пейзаж убегает назад, в сторону Днепропетровска, куда рвалась ее душа и где остался перрон вокзала. И как ни старалась Ольга сосредоточить свои мысли на чем-нибудь другом, ей все виделась одна и та же картина: поезд, отходя от вокзала, медленно набирает ход, и по перрону сначала идет, глядя на нее, стоящую перед открытым окном, и махая ей на прощание рукой, а потом бежит девятилетняя девочка в полинявшем ситцевом платьице и вязаной старой кофточке, доставшейся ей в наследство от Ольги. И по мере того, как поезд увеличивает скорость, все быстрее мелькают ее худенькие ножки в спущенных от бега гольфах и дешевых сандаликах и взлетают растрепавшиеся светлые косички. И голубые огромные глаза моргают подозрительно часто, а на детских пухлых губах до последнего мгновения, пока Ольга могла ее видеть, — мужественная улыбка.

— Сестренка? — спросила попутчица, женщина средних лет с пышной прической.

Ольга тогда смогла только кивнуть, проглотив комок, стоящий в горле.

— Похожа на тебя, просто копия, — продолжала словоохотливая соседка. — В какой класс ходит?

— В третий перешла, — с трудом выговорила Ольга, опустив до предела оконную раму и всматриваясь в уже едва видимую и все уменьшающуюся фигурку младшей сестры.

— А мой Вадик в четвертый пойдет. — Женщина погладила по голове сидящего с ней на полке толстого мальчугана в модном джинсовом костюмчике, любовно посмотрела на него, потом обеспокоенно перевела взгляд на Ольгу. — Ты, девушка, окно закрой, Вадика может продуть.

Вокзал скрылся за поворотом, исчезла из поля зрения сестра. Четвертый сосед по купе, мужчина лет тридцати пяти, лысеющий ловелас, стараясь подтянуть выступающий живот и расправить плечи, суетливо бросился помогать Ольге, как бы невзначай положив свою руку на ее. Ольга не обрадовалась, не оскорбилась, она просто не заметила заигрывания мужчины, ей было не до этого.

Окно захлопнули, даже не оставив щели, хотя в вагоне было душно.

— Вадик такой болезненный, слабенький мальчик, — делилась с Ольгой, не замечая ее молчания, женщина. — И не мудрено, у них в школе такая сложная программа, такие нагрузки, такие требования. Могу ли я после этого ругать его за двойки? Твоя сестра как учится?

— Отличница, — односложно ответила Ольга, мечтая только об одном: чтобы попутчица либо замолчала, либо переменила тему.

— Ну конечно, она ведь учится в провинции, а мой Вадик в Москве, разве это можно сравнить, — снисходительно произнесла заботливая мать, продолжая рассказ. — А возила я его отдыхать на Черное море, в дом отдыха, чтобы окреп на свежем воздухе. Сказала мужу, пусть в лепешку расшибется, но сыночек каникулы проведет на лучшем курорте…

Когда проводник проверил билеты и раздал белье, Ольга, лишь бы отделаться от собеседницы, уступила свою нижнюю полку ее десятилетнему Вадику, который вполне мог бы спать и на верхней. Ольга, улыбнувшись про себя, подумала, как бы расстроилась ее сестренка, если бы узнала об этом. Покупать билет в Москву сестры ходили вместе.

— Ты — недотепа, тебе самый плохой билет продадут, — убежденно сказала девятилетняя Рита семнадцатилетней Ольге. И как ни старалась Ольга уговорить сестру не ехать с ней через весь город и не стоять час в очереди за билетами — в конце лета в кассах всегда был ажиотаж, — Рита, упорно сдвинув светлые бровки и сжав губки, опередив Ольгу, уже одетая и обутая стояла в коридоре квартиры у входной двери.

И пока Ольга изучала расписание поездов, Рита, отобрав у нее деньги: «Пока ты будешь читать расписание, у тебя кошелек украдут», — куда-то исчезла. Обнаружив исчезновение сестры, Ольга испугалась. В помещении вокзала стояла толчея, в голове у Ольги мелькали мысли о цыганах, группа которых только что с