Ледяной Ирис (СИ) [София Серебрянская] (fb2) читать онлайн

София Серебрянская Ледяной Ирис

Глава I: Усталость.

В ночном воздухе пахнет океаном. Странно – вроде бы так далеко от этой деревни раскинулась гладь Отражённых Небес, но сегодня ветер принёс из туманной дали, окутанной тихими шорохами летней ночи, именно этот до боли знакомый запах.

На маленькой террасе еле-еле светит масляная лампа: давно бы пора уже погасить её и отойти ко сну. Так и сделал бы Сибори, если бы не послышались совсем рядом шаги.

«Неужто снова пациент явился?» – даже с неким раздражением подумал молодой мужчина, намереваясь проигнорировать нежданного гостя. Однако ему не позволили сделать ничего подобного: встревоженный голос врезался в сознание, точно острейшее лезвие.

– Спасите моего мужа, умоляю! Он только сегодня в деревню вернулся, до того не мог до лекаря добраться!

Женские крики и слёзы – единственное, что невозможно терпеть. Да и мстительны эти коварные существа, именуемые женщинами: откажется нынче местный лекарь принять её супруга, так она и разнесёт по всей деревне и за пределами весть, что живёт на окраине не лекарь вовсе, а колдун. Однажды именно из-за таких обвинений лишился Сибори матери, и не собирался повторять её судьбу.

– Что произошло? – не сумел всё же скрыть своего раздражения мужчина. Вот и показалась на террасе женщина: одного взгляда на мужчину хватило Сибори, чтобы понять, кто перед ним. Ещё один дезертир, из тех, что бежали с полей многочисленных сражений, что уж как должное воспринимаются теми, кто обитает на этой земле. Сколько лет уж раздирает эти места война? Девять? Десять?..

Первое время с трудом привыкал Сибори к тому, что здесь постоянно идёт война: всего пара лет, как вернулся он с соседнего континента, куда некогда отправился вместе со своим отцом. Отец тогда пожелал учиться у заморских врачей, владеющих многими секретами медицины. Не оставил он сына, и, казалось бы, стоило б Сибори боготворить отца за это: ведь не в законном браке он появился на свет. Однако же отец отобрал у своего сына нечто большее, чем право на жизнь: отобрал у него право выбрать в жизни этой собственный путь. Да и кем бы мог стать тот, кто с рождения самого следовал за отцом, что когда-то обучался у умнейших мужей соседней страны тяжкой науке хирургии?

Разглядывая приведённого встревоженной супругой пациента, старался Сибори сосредоточиться, припоминая всё, что некогда говорил ему отец. Главное – не допустить заражения, а если произошло оно, то не дать распространиться болезни. А у этого, похоже, всё запущено: рука распухла, точно у мёртвого давно, кожа потемнела и слегка отливает зеленью, и даже на расстоянии можно ощутить слабый, но отчётливый запах гнили… Тошнит от подобной мерзости.

– Умоляю вас, только не режьте! – взмолился мужчина, и в который раз Сибори еле удержался, чтобы не ударить капризного пациента. С трупами работать явно проще: они молчат и не пытаются научить тебя, как и что делать с ними. Если, конечно, не применяешь некую таинственную магию: говорят, иные жрецы умеют с мёртвыми говорить…

– Если руку сохранить – постепенно зараза и кровь отравит, и до сердца дойдёт. И тогда уже и резать не нужно будет: мёртвому всё равно не помочь.

Изо всех сил старался Сибори оставаться хотя бы просто равнодушным: нет, не из тех он людей, что станут утешать больных и сочувственно хлопать по плечу жён и детей их. Вскрикнула супруга мужчины:

– Вы бессердечный человек! Верно о вас говорят, что…

– Если желаете вы смерти, то можно и не резать. Однако сохранить руку и остаться в живых с таким заболеванием невозможно, – игнорируя женщину, посмотрел Сибори в глаза мужчины. Тот вздрогнул, видимо, за некое порождение иных миров лекаря почитая: наверное, смутили его огненно-рыжие волосы и светлые глаза, столь нетипичные для этой страны.

Женщина всхлипнула, а её супруг обречённо опустил голову, не желая взглядом встречаться с лекарем. А Сибори уж не мог остановиться:

– Чего ждали вы? Не маг я и не жрец, чтобы просто так столь сильную болезнь изгнать. Если не желаете вы, я…

– Режьте, – голос мужчины дрожал, а глаза были закрыты, точно он какое-то напуганное дитя. Собиралась что-то сказать его жена, но тотчас умолкла. Сибори устало вздохнул, понимая, что не выйдет у него уснуть в эту ночь.

С шелестом отодвинулась перегородка, и показался на пороге другой человек, при виде которого разом успокоились и женщина, и муж её. Похоже, следовало бы всегда встречать пациентов не рыжему Сибори, а Шигэру: он, по крайней мере, не пугает людей чуждостью своей внешности. Разве заподозрит кто злого колдуна или нечистого оборотня-лиса в темноволосом, мужчине, не так давно достигшем двадцати восьми лет? Привычен и знаком местным жителям подобный облик…

– Позволь мне провести операцию. Ты и так не спал всю предыдущую ночь, – голос Шигэру звучал так мягко и спокойно, что Сибори сумел выдавить из себя улыбку:

– Хорошо. Я подержу лампу: думается мне, что женщине лучше этого не видеть.

И вот женщина в ожидании сгорбилась за перегородкой: в свете лампы виден её преисполненный страха и тоски силуэт. Мужчина, похоже, не так плох, как подумал прежде Сибори: по крайней мере, достаёт ему сил на то, чтобы стискивать зубами кляп во рту, но не кричать. Хорошо, что держится: хоть что-то у этого беглеца, что оставил своего неизвестного господина, осталось от воина.

От усталости руки дрожат: только Сибори знает, что и в прошлую ночь не мог уснуть Шигэру, вынужденный принимать роды у одной из деревенских женщин. Дитя родилось на свет мёртвым – и долго выслушивал лекарь в свой адрес проклятия его матери и прочей родни. Всеми силами тогда пытался младший юноша утешить возлюбленного, который вроде бы с юных лет трудится в своей деревне, но никак не привыкнет проводить черту: здесь – человек, а здесь – пациент. Пациент – лишь тело, которое следует спасти от гибели. Если останется он в живых, то можно счесть его и за человека; если же нет, то не стоит думать об этом.

Как не стоит думать и о криках и стонах больных и умирающих, и о всей той крови и грязи, что всегда шла рука об руку с незавидной долей медика. По крайней мере, если бы с детства не научил Сибори думать именно так его отец, не сумел бы он выдержать подобного и пары недель.

Но и сейчас омерзение поднималось со дна души: хотелось сбежать, скрыться от душного запаха чужих болезней, крови и гноя, лишь бы не видеть и не ощущать. Впрочем, Шигэру сейчас в разы хуже…

Вот, наконец, завершена операция: Шигэру, точно маленького ребёнка, кутает отрезанную конечность в кусок мешковины, чтобы после сжечь её и закопать в стороне от селения. Конечно, зараза вряд ли из-под земли выберется, но он всегда так поступает. Наложена повязка, и усталый мужчина в беспамятстве засыпает. За тонкой перегородкой плачет его жена: видимо, уже поняла она, что кормить семью отныне придётся ей. Ведь вряд ли сможет её супруг сражаться или работать в полях… Шигэру, отодвинув перегородку, ободряюще посмотрел на женщину:

– Не плачьте, прошу. Думаю, вам лучше пойти домой: в нашем доме мало места, и вам, боюсь, негде будет заночевать. Приходите завтра утром: вашему мужу следует поспать. Просто поспать, а после он очнётся почти совсем здоровым, поверьте.

Тёмные круги под глазами, усталый взгляд. Как может Шигэру быть таким, как может он находить в себе силы, чтобы утешать каждую плачущую жену, коих множество повидал за долгие годы этот маленький дом? Масляная лампа почему-то вдруг показалась невероятно тяжёлой, и с таким облегчением Сибори поставил её на пол. Вроде бы и не он проводил ампутацию, а всё равно руки дрожат.

Покорившись, женщина ушла. Сибори с тяжёлым вздохом посмотрел куда-то вдаль, что не укрылось от взгляда любимого:

– Нам обоим нужно просто немного поспать. Уверен, у тебя тоже силы на исходе.

– Почему я должен оставаться здесь? – этот вопрос Сибори едва ли не впервые озвучил вслух, поворачиваясь к Шигэру, – Ведь почти наверняка найдётся место мне и в другом месте.

– Кто бы спорил, ты умён, – Шигэру идёт мягкая и спокойная улыбка, – Но пойми правильно: я не желаю тебя терять. Ты ведь понимаешь: я не справлюсь здесь один. Да и в прочих местах ты вряд ли найдёшь приют…

Мягкое прикосновение к огненно-рыжим волосам говорит лучше всяческих слов: даже Шигэру поначалу пугался внешности того, кого позднее полюбил. И это он, самый образованный среди своих сограждан: чего уж ждать от черни, которая не способна ни читать, ни писать, ни даже думать своими головами, а не слепо следовать суевериям предков.

– Если бы мы вместе… – начал было Сибори, но Шигэру оборвал возлюбленного на полуслове:

– Не покину я тех, кто надеется на меня. Жители этой деревни нуждаются в нашей с тобой помощи, и разве справедливо будет нам обоим оставлять их?

Сибори фыркнул:

– Почему же тогда не желаешь ты, чтобы я отправился в столицу один?

– Ты, никак, ума лишился? Может, заразился чем? – обеспокоенно протянул Шигэру, и его рука, до того теребившая прядь огненных волос, скользнула на лоб любимого, – Чего не хватает тебе здесь? Если покинешь ты эти места, то рискуешь лишиться и того немногого, что есть у нас. У нас с тобой.

Обычно успокаивала Сибори чужая близость, но сейчас почему-то никаких чувств не вызывали прикосновения жёсткой ладони. Шигэру усмехнулся, чуть приобнимая рыжеволосого за плечи:

– Ты моложе меня – верно, поэтому всё время куда-то стремишься. Помнится, и я в твои девятнадцать желал уйти из дома, куда глаза глядят, лишь бы не на одном месте находиться. Обещаю, что если выдастся спокойное время, мы вместе отправимся на день-другой в столицу: думаю, ты просто скучаешь здесь.

Скука? Нет, отказывался верить Сибори, что лишь из-за скуки не хотелось ему оставаться в деревне, что стала ему домом. Просто слишком о многом в этом мире он узнал в детстве, когда отец, тратя всё, что удавалось ему заработать, покупал книги, повествующие о былых временах и о том, что известно ныне. Прошло детство юноши среди древних свитков и заморских книг в деревянных переплётах, с кожаными страницами и странными закорючками чужеземных букв, испещрявших страницы эти. Отец многому учил его, и Сибори впитывал его знания с жадностью путника, нашедшего в пустыне чистый родник. Тогда казалось юноше, что уготована ему судьба столь же поразительная, как и судьба тех, что жили за века до рождения его, но сумели, обладая недюжинным умом, проложить себе дорогу в жизни. Средь них даже были представительницы женского пола – и не понимал Сибори: неужто он хуже какой-нибудь, пусть даже самой исключительной, женщины? Если и умная женщина могла у императорского трона место обрести, причём не в качестве наложницы или жены, то отчего не сумеет и он? Да, о таком он мечтал в детстве…

А сейчас судьба его – оставаться здесь, в этой забытой всеми богами деревне, и зашивать порой раны деревенских неудачников, распоровших случайно себе руку во время тренировки с мечом. Да, многие сейчас вздумали овладеть боевыми искусствами: что ни говори, а на непрекращающейся войне нужны воины. Но даже воевать пойти не дозволено было Сибори. Пусть и умел он держать в руках оружие, но ни в жизнь не отпустил бы его Шигэру на эту бесконечную войну.

– И снова думаешь о чём-то. Ведь мне не скажешь, о чём? – Обыкновенно хотелось, услышав этот мягкий смех, склонить голову на плечо возлюбленного, однако сейчас Сибори скорее по привычке повторил всегдашнее действо: раздражало по неведомой причине нынешнее положение дел сильнее обычного.

– Ты наверняка устал, Шигэру. Отдохни. Я скоро приду, только побуду здесь, снаружи, ещё немного.

Покорно кивнул Шигэру: он всегда предпочитал соглашаться со своим молодым любовником. Но усталость словно испарилась куда-то: и Сибори, убедившись в том, что уже лёг возлюбленный, торопливым шагом направился в лес. Не знал он, что жаждет там отыскать, и уж тем более, не думал уходить из дома: просто отчего-то захотелось оказаться подальше от слишком хорошо знакомого порога маленького домишки, всего пропахшего чужими болезнями.

Глава II: Решение.

Порою сомневался Сибори, что и в самом деле не имела его мать ни малейшей примеси крови лисьей: слишком уж уверенно чувствовал он себя здесь, за окраиной деревни, в ночном лесу. Если бы только мог он, подобно существам из старых поверий, сейчас обернуться лисом и стать, пусть на время, частью леса – он бы сделал это, не колеблясь. Ведь так приятно порою забыть о своей сущности и позволить себе стать чем-то иным, чем-то гораздо более близким и живым, чем всегдашняя маска холодного равнодушия.

Не любил Сибори жалеть о былом, и предпочитал не оглядываться назад. Но почему-то сейчас, вдыхая запах ночного воздуха, несущий ароматы листвы, влажного речного ила и отдающей тепло земли, уставшей от солнечного света, он не мог не думать о своём прошлом, прошлом, что ныне цепями сковало его.

Всю свою жизнь он провёл, словно в цепях. Сначала, очень давно, была мама, не желавшая отпускать от себя маленького сына. Наверное, красивой женщиной она являлась, но Сибори не мог припомнить, как же выглядело её лицо. Помнил он лишь отдельные его черты – широко распахнутые прозрачно-изумрудные глаза с длинными золотистыми ресницами, худые руки с загрубевшей от работы в воде кожей, тихий, вкрадчивый голос. Но более всего в памяти отпечатались её волосы – золотисто-рыжие, длинные, что окутывали её фигуру до самой талии. Такие же, как теперь у её сына. Она считала свои волосы, столь нравившиеся отцу Сибори, Фудо Аиши, проклятием: ведь именно из-за них считали её сограждане оборотнем-лисицей, околдовавшим уважаемого врача. Как плакала она, гладя по голове такого же, рыжеволосого сына, как боялась отпустить его одного в деревню, не без оснований полагая, что жители могут его, точно какого демона, насмерть камнями забить…

Потом был отец: после смерти женщины, что он из-за предрассудков толпы не мог назвать своей законной женой, он предпочёл вместе с маленьким сыном уплыть как можно дальше от родных мест. И снова он не дал сыну выбора, приковав его к себе. Не то чтобы Сибори злился нынче на отца, но иногда мелькали у него мысли, что если бы не долгие девять лет учения в далёкой стране, его жизнь могла бы быть иной.

Последней же цепью, что он принял по своей воле, стал Шигэру. Красивый мужчина с мягкой улыбкой, приютивший у себя вернувшегося из-за океана Сибори, стал для него сначала другом, а после – и любовником. Если бы по-прежнему, как после смерти отца, Сибори оставался одиноким, то уж давно отправился бы на войну: в конце концов, на поле боя есть шанс отличиться и быть замеченным правителями множества земель.

Медленно текла неширокая река. Где-то очень далеко вливаются её воды в океан, растворяются среди прочих, и уже неясно, была ли эта река. Так и люди, что не сумели выделиться среди прочих, растворяются в веках, и лишь немногие достойны быть запомненными.

– Если и правду говорят, что духи обитают в воде и на земле, – неожиданно проговорил вслух Сибори, – То хотел бы я с ними повстречаться. Ведь ведомы им пути судьбы, и рассказали бы они, как стоит поступить. Неужто лишь затем я лучше других, чтобы вечно здесь гнить?!

Естественно, ничего не произошло после этих слов: стоило ли ждать, что кто-то из духов явится на зов человека! Порой жалел Сибори, что он не лис-оборотень, на призыв которого откликнулись бы духи, признав за своего.

– Не подскажешь ли, добрый господин, как добраться до деревни? – неожиданно послышался старческий голос чуть поодаль. Подняв глаза, увидел Сибори у речной воды старца в дорожном плаще. Ничего волшебного в нём не было: ни блюдца с водою на голове, ни чего-то подобного, что позволило бы заподозрить в нём духа речного. И всё же на всякий случай приветственно поклонился Сибори старику:

– Приветствую вас, господин. Однако, припозднились же вы.

– Верно. Не ждал я, что задержусь в пути, да только на караван торговый, с которым я шёл, напали по дороге. Хорошо, охрана разбойников удержала: но, пока сражались они, нельзя было путь продолжать.

Эти слова окончательно убедили Сибори в том, что перед ним простой путник, лишь по случайности оказавшийся близ реки: обыденной ситуацией было то, о чём повествовал он. В военное время совсем не следят правители за тем, что на их родине творится, лишь на чуждые земли обращая жадный взор. И разом показались все прежние мысли абсурдом. Чтобы он, образованный человек, поверил в то, что есть какие-то там речные духи!

– Деревня здесь неподалёку: я сам туда направляюсь, и, если желаете, я мог бы вас проводить, – конечно, не любил просто так быть доброжелательным Сибори, но стариков он всё же уважал. Тем более что всё равно ему предстоит обратный путь до окраины деревни.

Улыбнулся старик:

– Благодарю за помощь, добрый господин. Не могли бы вы подойти? Стар я, и тяжко мне идти. Да и устал я, признаться.

Сибори приблизился, но не спешил старик опираться на его плечо. Лишь улыбнулся вновь, указывая отчего-то рукой на камень:

– Во многое люди верят среди хаоса, но в чудеса почему-то не верят. А между тем – взгляни, какое чудо.

Лишь сейчас обратил внимание Сибори на то, что с другой стороны камня, упрямо проталкивая прямо сквозь твердь свои зелёные ростки, распустился прекрасный, фиолетово-синий цветок с полупрозрачными лепестками. Почти затопленный речными водами, придавленный камнем, упорно этот цветок стремился ввысь, к солнечным лучам, что ныне незримы. Интересно, отчего он раскрыт ночью?

– Сильный цветок, что пробивается сквозь камень куда-то ввысь… разве не чудесно это? – не покидала улыбка уст старика, и Сибори на какое-то мгновение вновь показалось, что перед ним не живое существо, а некий дух, и не о цветке сейчас он говорит, а о его собственном будущем. Но тут старик опёрся о плечо юноши, и спало наваждение: старческая рука, тяжёлая и тёплая, явно живому человеку принадлежала.

– Я бы предложил вам ночлег в своём доме, – заговорил Сибори, когда они со старцем медленно побрели в сторону деревни, – Но, боюсь, у нас не найдётся места: дом наш слишком мал.

– У нас? – заинтересовался старик, – Никак, у вас большая семья, добрый господин?

Решив, что незачем старику знать правду о нём и Шигэру, отрицательно покачал головой юноша:

– Нет, у меня нет семьи. В том доме живу я и мой товарищ: мы оба лекари здесь. К тому же, в доме сейчас спит пациент, и вряд ли вам будет приятно ночевать рядом с больным.

– Не стоит вам беспокоиться, добрый господин: я направляюсь к своей родне, и мне есть, где ночь провести.

Молчал Сибори, понимая, что не о чем им со стариком более говорить. Вот и показался впереди ставший родным дом, и старик с улыбкой простился с юношей:

– До встречи, добрый господин. Быть может, свидимся ещё.

– Не говорите таких слов врачу, – в шутку сказал Сибори, отчего-то чувствуя прилив сил, – А то случится так, что вы станете моим пациентом.

Старик рассмеялся:

– Ну уж нет, спасибо! Я пока ещё достаточно крепок, чтобы не нуждаться в услугах лекаря. И всё же надеюсь, что встретимся мы ещё, добрый господин.

Долго смотрел Сибори вслед уходящему старику, и не покидало его ощущение некой нереальности происходящего. Словно не наяву всё происходило, а во сне, но проснуться не получалось. Да и как проснуться, ежели всё происходящее реально?

На пару секунд отвлёкся юноша, когда же вновь посмотрел на дорогу, то старика уже не было видно, словно он сквозь землю провалился. И почему-то вновь вспомнилось то, что назвал чудом старик: цветок, пробивавшийся ввысь сквозь камни…

Старался Сибори не ограничивать себя суевериями. Но сейчас он был почти уверен, что у реки повстречал духа. А значит, пожелал дух, чтобы он, подобно тому цветку, не оставался под камнем, а нашёл путь в жизни, который принесёт ему почёт и славу? Что же, так тому и быть!

Приняв решение, враз почувствовал себя спокойнее Сибори. И раньше он желал покинуть эти края, но сейчас невыносимым стало это желание. Решив, что завтра стоит поговорить с Шигэру, он направился в дом.

Глава III: Непонимание.

Наутро, как и всегда, приходится просыпаться рассветом, не тёплым пока ещё, а несколько прохладным: успевает земля за ночь остыть, и лишь к полудню она вновь согревается в тёплых лучах. Но спать до полудня ни Сибори, ни Шигэру не удаётся почти никогда: с самого раннего утра тянутся к ним пациенты, порой с серьёзными болезнями, но чаще – с ерундовыми болячками, которые и сами могли бы залечить, если бы не привыкли надеяться на местных медиков.

Но сегодня Сибори проснулся даже ранее обычного, верно, потому, что не терпелось ему сообщить о своём решении любимому. Но будить Шигэру не очень хотелось, да и устал он слишком. Пусть поспит, а как только проснётся…

Так привычна эта комната, где за перегородкой, в крохотной комнатушке, обыкновенно ночуют те пациенты, что не могут сразу же по завершении лечения на своих ногах уйти домой. Но эти стены, пусть и близкие, и родные – это камень, что пытается задавить своей массой упрямо рвущийся ввысь цветок: они давят, приковывают к себе и не дают уйти прочь, как бы сильно ни хотелось… Но от этой цепи Сибори уже решился освободиться. И вряд ли стал бы он отказываться, однажды решение приняв. Вокруг талии обвились чужие руки, и Сибори запоздало сообразил, что Шигэру пробудился ото сна. Придвинувшись совсем близко к возлюбленному, темноволосый лекарь прижал к себе любовника. Одна рука всё ещё лежит на талии, а другая скользит вверх по животу, рёбрам, чуть выступающим от недоедания и изматывающей работы, шее, к самому лицу. От рук Шигэру, как и всегда, пахнет лекарственными травами, и этот запах мог бы показаться даже приятным, если бы не знал Сибори назначения трав этих. Всё чаще пользуются спросом среди больных обезболивающие отвары и мази, что заставляют всё тело или часть его онеметь, так, чтобы облегчить страдания раненого или страждущего от пожирающей изнутри хвори. И запах этих ласковых рук скован в сознании с чужой болью, той, от которой призваны приготовленные этими руками лекарства…

– Как же хорошо, что ты рядом, – прошептал Шигэру, слегка касаясь своей мягкой ладонью чуть приоткрытых губ возлюбленного, – Мне сегодня дурной сон приснился: словно какой-то демон увёл тебя прочь, и ты исчез, будто и не встречался ты мне никогда, и не было тебя в моей жизни.

Промолчал Сибори, чувствуя, что тяжело ему будет после этих слов разговор начать. Да и как говорить с человеком, что так боится потерять тебя, о том, что желаешь покинуть его?.. И всё же понимал рыжеволосый юноша, что не сможет позже сказать и слова, и потому торопливо проговорил:

– Шигэру, я хочу отправиться воевать.

Неловко и как-то глупо, по-детски прозвучали эти слова, повисшие в тишине комнаты. Шигэру недоумённо моргнул, чуть ослабляя хватку и позволяя Сибори повернуться к нему лицом. А тот продолжал говорить, и рассказ его звучал почти восторженно, особенно тогда, когда начал он рассказывать о старике, что повстречал у реки… Шигэру молчал, слушая любимого, но видел Сибори в его глазах тень обиды и непонимания.

– Ты совсем ещё молод, Сибори, и думаю я, что ты погибнешь на войне быстрее, чем успеешь взять в руки оружие. А твоя смерть – последнее, о чём я желаю узнать в этой жизни.

Несколько уязвлённый подобными словами, рыжеволосый юноша умолк. А Шигэру, отпустив его, сел на циновке, словно пытаясь показаться выше и солиднее, чтобы прислушались к нему:

– Пойми уже: война – это не игра. И вряд ли ты вернёшься живым и не искалеченным. Ладно бы я объяснял это мальчишке, из которого весь ум вышибли родительские затрещины, из тех, что колотят друг друга деревянными палками, точно мечами! Но ты, ты ведь, как и я, видишь тех людей, что возвращаются с войны искалеченными, едва живыми, не добившимися ничего, кроме отрезанных конечностей и кучи болезней!

Впервые видел Сибори, чтобы Шигэру повышал голос. Пусть тот и старался говорить потише, памятуя о пациенте за стеной, но всё же никаких сил не было у мужчины на то, чтобы удерживаться от резких слов:

– Может, ты и сильный, и умный, и так далее, но на войне никому не будет интересно, сколько книг ты прочитал в юности! Если уж так сильно желаешь известности и славы, то мог бы попытать счастья как придворный лекарь кого-то из правителей: врачей нынче недостаёт, а с твоими знаниями тебя многие приняли бы к себе.

– И что бы изменилось для меня?! – Фыркнул Сибори, рывком поднимаясь: его разозлило то, что даже Шигэру сомневается в нём. – Я бы стал точно так же, как сейчас, возиться с чужими гнойниками и нарывами, и объяснять, что неплохо бы хотя бы изредка не сидеть по уши в воде, чтобы не заработать после простуду?! К тому же, я был бы не равным среди правителей: нет, я был бы слугой, из тех, что не способны и слово поперёк сказать своим господам. А потом кто-нибудь из господ умрёт, и его родня возомнит, что это была моя вина, и либо принудят меня к самоубийству, либо сами отсекут голову. Так что, достойная судьба, не правда ли?!

– Забавно, что видишь ты опасность близости к господам в качестве слуги, но не видишь беды в том, чтобы поддерживать их на поле боя, – нахмурился Шигэру, – И к кому ты направишься?! Думаешь, столь легко удастся тебе когда-нибудь взглянуть на правителей этой земли, как на равных?! Однако, высокого же ты о себе мнения.

Сибори нахмурился, и в упор посмотрел в глаза Шигэру:

– Не понимаешь ты ничего. Или считаешь, что я был бы недостоин править, если бы достало мне сил?! Пусть я мог бы и не сесть на императорский трон, но думаю, что сумел бы я кого-то из правителей к победе привести и править из-за спины его. По крайней мере, достаточно умён я для этого.

Неожиданно засмеялся Шигэру – и Сибори обиженно умолк. Отсмеявшись же, проговорил старший юноша:

– Послушай себя, если ты так умён! Твои слова – слова ребёнка, который ничего не смыслит в жизни! Надо же, поверить в то, что повстречал духа, который предрёк тебе великую судьбу! Всё-таки иногда я понимаю, что ты слишком молод. С тобою рядом я чувствую себя стариком.

Сибори опустил глаза, чувствуя острую неприязнь к словам чужим. Значит, даже Шигэру не готов поверить в то, что подобное возможно?! Что же, он покажет ему, на что способен – даже если придётся уйти прочь.

– Сибори, – неожиданно посерьёзнел снова голос Шигэру, – Ты можешь говорить что угодно, но я тебя никуда не отпущу. Клянусь жизнью, клянусь всем, что у меня есть: пока бьётся моё сердце, ты этот дом не покинешь. Просто пойми: я не желаю тебе зла, я лишь хочу, чтобы сохранил ты и то немногое, что имеешь. Может, и похож ты на лиса-оборотня, но ты всего лишь человек. А люди умирают слишком легко, Сибори. Особенно те, кого даже за внешность его могут прогнать или убить. Ведь знаешь ты, что бывает с теми, кто народу пугающим кажется: раньше спасал тебя отец, теперь защищаю я. Люди верят мне и знают: тот, кто дорог мне, не причинит вреда им. И то в деревне нашей могут тебе вслед плюнуть. А ты… ты ведёшь себя, точно самонадеянное дитя, не имеющее ума. Может, ещё и сажей или чернилами волосы вымажешь?! Если даже и выкрасишь ты волосы, то что сделаешь с глазами?!

– Я не собираюсь внешность свою скрывать, – холодно отозвался Сибори, начиная понимать, что и впрямь будет Шигэру до последнего стоять на своём, – За океаном не помешало мне это жить, не помешает и теперь. Кто же пожелает смерти мне, от того я и сам избавлюсь.

Шигэру нахмурился, явно собираясь ещё что-то добавить к словам своим, но неожиданно послышалась возня за стеной: проснулся мужчина-пациент. Бросив лишь «Поговорим позже», направился темноволосый лекарь в соседнюю комнату.

Сибори смотрел ему вслед, и в голове отчего-то всё ярче, чётче пульсировали чужие слова: “Пока бьётся моё сердце, ты этот дом не покинешь”.

“Пока бьётся моё сердце…”

Глава IV: Ответ.

Никогда бы не подумал Сибори, что с каждой минутой всё ярче, чётче станет вырисовываться в сознании то, что ему придётся сделать, чтобы освободиться. Нет, и раньше хотелось ему покинуть места эти, но сейчас желание уйти прочь, не оглядываясь, находилось на грани безумия. Омерзительным казался и привычный вроде бы запах, и бедная обстановка дома, и даже Шигэру, что так кротко смотрел на больного, накладывая ему новую повязку.

Мужчина жив, но его глаза потухли. Может, и будет его жизнь счастливой, но нынче он похож на сломанную игрушку, выброшенную ребёнком. Ведь ещё вчера не был он таким. И что же так искалечило его: война – или же собственная трусость, неготовность заплатить достойную цену за жизнь?

На террасе показалась его супруга, видимо, желавшая как можно скорее своего мужа подальше от «оборотня» увести. Именно это, во всяком случае, виделось в глазах её: презрение, со страхом смешанное. Тёмно-карие, почти чёрные глаза глупой женщины, не понимающей, что не во всём мире все так же черноволосы и темноглазы, как она и прочие жители островов. Самое омерзительное, что только может в мире существовать: человеческая глупость.

– Вы пришли к своему мужу? – точно со стороны, слышал Сибори свой голос, звучащий на удивление глухо. Точно и не он говорил, а некто другой, засевший глубоко в груди его; и не уверен был Сибори, что этот кто-то доброжелателен по отношению к нему самому.

Женщина демонстративно проходит мимо, словно нарочно отводя взгляд: она не выдерживает взора того, кого считает монстром, напрямую, глаза в глаза. Ненависть душит, и в висках стучит кровь: даже эта глупая, некрасивая женщина с отвисшими грудями, которые не может скрыть даже серая ткань её одежды, презирает его. Даже такая мразь находит в себе силы, чтобы плюнуть вслед тому, кто стократ лучше неё…

– Здравствуйте. Вы вовремя, – голос Шигэру доносится будто сквозь толщу тяжёлых, давящих вод. Он улыбается этой женщине, и с нею он приветлив и добр.

Неожиданно всплывает в воспалённом уме странное осознание: а ведь Шигэру считает его таким же уродливым, как и все эти люди. Быть может, вовсе не из светлых чувств к нему он согласился приютить Сибори, а лишь из желания приручить существо, которое считается опасным, из желания обладать им, точно каким-то диковинным зверем? Ведь не может он, в самом деле, считать красивым того, кто столь сильно отличается от него.

Он… так же глуп, как и местные люди, и даже его познания в медицине не способны этого изменить. Сибори поспешно отвернулся, не желая видеть, как станет Шигэру разъяснять женщине, как правильно перевязывать рану и как часто повязку менять, чтобы предотвратить повторное заражение. Уйти, уйти. Просто потому, что слишком легко сейчас становится думать о странной мысли, никогда ранее не смевшей возникнуть в голове:

«Убей его, убей, – шептал неведомый голос, – Чего стоит чужая жизнь, если он держит тебя при себе, словно ты его вещь?! Ты не принадлежишь никому, и ты достоин большего, чем прозябать в глуши. Думаешь, со временем смирится он с тем, что ты желаешь уйти? Убей, убей, ведь это же просто. Ты ведь знаешь, как жизнь хрупка; ты ведь знаешь, как её спасти, и как разрушить».

Сибори зажмурился, словно бы надеясь, что пропадут безумные мысли, но нет, сквозь стук крови в голове всё яснее и отчётливее звучал словно рвущийся из самых глубин души голос.

«Я дам ему шанс. Пока ещё могу», – так решил Сибори, торопливо поднимаясь; не укрылось то, что он к выходу из дома направился, от Шигэру:

– Куда это ты собрался? – встревоженный голос раздражает отчего-то, и хочется послушаться странного голоса, ударить, убить…

Даже сейчас останавливает. Не даёт уйти. Не даёт освободиться. И никакие попытки успокоиться не имеют ни малейшего эффекта: кажется, словно нечто в груди сдавливает, ворочается, не позволяя даже вдох сделать.

Но Сибори промолчал, хотя и понимал, что вряд ли сумеет противостоять безумному, мрачному желанию: желанию избавиться от тех, кто не верит в него, считает хуже себя.

«Ты не хуже, нет, – шепчет голос, – Ты лучше, во многие разы лучше них. Разве они знают хотя бы малую долю того, что знаешь ты? Даже Шигэру не так хорош, как ты: быть может, он и неплох на своём месте, но разве хоть раз в жизни держал он в руках клинок? Нет, никогда не происходило ничего подобного. Он слаб, и так же, как и окружающие люди, верит в предрассудки; зачем он тебе?»

Вот, наконец, Шигэру проводил женщину и её супруга, оглядываясь на Сибори. В его взгляде – усталое тепло. Так не смотрят на равного; более вероятно, что подобным взглядом смеряют родители глупых и непослушных детей, не желающих волю их исполнять.

– Что с лицом твоим? Ты злишься?

Знал бы Шигэру сейчас, что нашептывал неясный голос! Столь отчётливо видел Сибори то, что должен сделать, чтобы избавиться от цепи, его сковывающей, что страшно становилось. Ведь нельзя же столь чётко видеть то, что не свершилось ещё; быть может, такова судьба, если столь настойчиво внутренний взор демонстрирует мёртвого Шигэру, лежащего у порога дома, на том самом месте, где стоит он сейчас?

– Сибори, ответь мне.

Стук крови всё громче и громче – и рыжеволосый юноша резко поднял голову, с трудом раздражение скрывая:

– Негоже псу, которого держат на цепи, с хозяином говорить.

– Что за ерунду ты говоришь?! – кажется, до глубины души поразился Шигэру подобным словам, – Почему не можешь понять, что я всего лишь беспокоюсь за твою жизнь?

– Я и сам могу беспокоиться за собственную жизнь. Она принадлежит лишь мне, и, если я пожелал бы, то мог бы и сегодня же отравиться насмерть, – Сибори изо всех сил старался не закричать, понимая, что если сорвётся, то окончательно заклеймит его Шигэру несмышлёным ребёнком. Мужчина же лишь устало вздохнул:

– Да, принадлежит твоя жизнь тебе, и я не собираюсь владеть тобой, точно рабом. Но пойми: более всего в жизни этой я хочу, чтобы ты жил. Жил – и был счастлив.

Шаг вперёд – и Шигэру крепко обнял рыжеволосого юношу, убаюкивая, точно дитя. Он зажмурился, закрыв свои тёмные глаза. Пахнет от его тела чужой кровью: слишком часто приходится ему работать с открытыми ранами, так же, как и сегодня. И почему-то лишь запах крови успокаивает, заставляет нежно улыбнуться. Увидевший эту улыбку Шигэру облегчённо вздохнул: видимо, решил он, что Сибори наконец-то сообразил, что не стоит ему уходить.

– Обещаю, любимый, – шёпот возле самого уха прерывается на пару мгновений лёгким прикосновением сухих губ к виску, – как-нибудь я постараюсь накопить достаточно денег, чтобы мы с тобой вместе могли на пару дней отправиться в столицу. Думаю, ты просто устал. Я тоже устал от чужой боли, поверь мне, родной: ты знаешь, что тяжело это.

Сибори молчал, скорее по привычке, нежели из действительного желания обнимая своего возлюбленного. Обыкновенно подобные объятия заставляли всё тело замереть в сладком ожидании чего-то большего, чем простые ласки, заставляли разлиться по всему телу нежное тепло, словно передаваемое от одного тела другому. Но сейчас ничего не хотелось: единственным желанием было вырваться из объятий, сбежать как можно дальше, уйти, уйти…

– Я люблю тебя, родной, – ещё один поцелуй, на сей раз в щеку, ближе к чуть приоткрытым губам. Машинально отвечал на ласки Сибори, впервые не пытаясь прервать возлюбленного: ведь обычно днём они, боясь того, что увидят их пациенты, не касались друг друга…

– Прошу тебя, не молчи, – нежный шёпот вновь заставляет вздрогнуть, и с тихим шелестом соскальзывает с плеч лёгкая ткань. Шигэру всегда пытался подарить Сибори хоть немного тепла, тепла, которого более никто не мог бы ему дать. Он улыбнулся – кажется, он словно извиняется за подобное поведение, спрашивает разрешения. Рассеянный кивок рыжеволосого юноши – и он снова заключен в тёплые объятия, объятия, что крепче самой тяжёлой цепи.

Сейчас, когда страшное решение уже принято, отзываться на чужие ласки почему-то не стало труднее…

Глава V: Прощание.

Уже почти вечер, и миновал полный забот день, такой же, как и множество дней прежде. Менялось ли что-то в жизни с тех самых пор, как Шигэру приютил у себя того, кого и сам до поры до времени оборотнем-лисом считал?..

Что же, лисы коварны; и, ежели почитают его жители деревни и даже любимый человек за некое их подобие, то ничего страшного и нет в задуманном. Да, пожалуй, так вернее всего будет. Ведь иначе не удастся Сибори идти вперёд, к великой судьбе: будет он, словно камнем, раздавлен чужим горем, что приходится ежедневно видеть ему…

Голос в голове умолк: теперь нет ему нужды в том, чтобы постоянно убеждать Сибори в чём-то. Да и как может быть иначе, если всё уже решено, и каждое мгновение – это лишь прощание, прощание с привычным, донельзя надоевшим миром. Нет, не может отныне ничего быть так, как прежде: ведь всё уже почти сделано, совсем немногое закончить осталось.

Руки, что прежде дрожали не от страха, но от сдерживаемого гнева, теперь и на мгновение не могли вздрогнуть; прояснилось зрение, и даже, кажется, слух и обоняние обострились. Но тем отчётливее впитывалась, въедаясь в самую глубину сердца, опостылевшая и омерзительная атмосфера дома, насквозь пропитанного ядом чужого горя.

Яд… Простое зелье, которое так легко смешать из всё тех же трав. Многому обучился Сибори в ранней юности – в том числе и тому, что порой лекарство, изготовленное неверным способом, легко способно оборвать чужую жизнь, и хорошо, если быстро и безболезненно. Но сейчас он намеренно совершал ошибки, памятуя о том, что именно это лекарство, обыкновенно применявшееся для того, чтобы подарить спокойный сон тем, кто не может уснуть, способно при неправильном приготовлении навечно усыпить любого.

Сон… Шигэру устал, и он был бы счастлив поспать. Жаль, что от этого сна ему не удастся проснуться, но своей добротой он заслужил безболезненную смерть. В конце концов, мёртвые прекращают существование своё лишь в этом мире, и попадают они, когда сгинут, по ту сторону Отражённых Небес: там, по ту сторону мира, ожидают они тех, кто при жизни был дорог им. И пусть робкие мысли закрадывались в голову порой, что никогда не станут там ожидать предателей, почему-то надеялся Сибори – глупо и по-детски – что если не поймёт Шигэру, кто ему смерть принёс, то и не станет он ненавидеть своего возлюбленного…

Он поймёт, как понимал всегда. Ведь поймёт же?! Иначе нельзя, и другого пути нет. Если он уйдёт, бросив Шигэру, то он, скорее всего, возненавидит его. А если он не узнает о том, что именно Сибори пожелал ему смерти… он поймёт.

Точно некое заклинание или молитву, Сибори повторял про себя эти слова, с каждым разом всё сильнее убеждаясь в том, что так оно и будет. Сердце болезненно ныло, словно бы он отрывал от него некую важную часть. Но разве станет он великим, если послушается Шигэру, если останется здесь, в этом полном мерзких запахов доме?..

Смутно помнил Сибори, как смешал, наконец, необходимое. Вода в пиале смутно поблескивает, и «лекарство», способное избавить лишь от жизни, легко растворяется в ней – ведь оно не имеет цвета и вкуса. Быть может, разве что слегка горьковатой покажется вода. Руки не дрожат, словно так и надо.

Буднично, словно каждый день доводилось ему подносить кому-то чашу с ядом, Сибори приблизился к стоящему на террасе Шигэру: тот совсем недавно проводил последнего пациента. А ведь он всё-таки красивый. И пусть его волосы и глаза так же темны, как и у прочих обитателей островов, но кожа светлая, даже бледная: не так часто он выходит на солнце, почти целые дни проводя под крышей дома.

Он не произносит ни слова – походя выпивает прозрачную жидкость и чуть морщится:

– Похоже, вода грязная.

– Быть может.

Теперь всё. Роковой шаг сделан, и назад уже повернуть не удастся: противоядия, способного быстро вывести из крови яд, Сибори не изготовил. В основном потому, что не собирался отступать. Теперь осталось лишь подождать, совсем немного подождать, когда Шигэру уснёт.

– Я рад, что ты не собираешься покидать меня, любимый.

Вздрогнул Сибори от этих слов, но понимал, что сейчас не может уйти: отчего-то жизненно важно было оставаться здесь именно сейчас. Словно вне времени и вне мира. А Шигэру, не подозревая о том, что ждёт его в ближайшем будущем, мечтательно посмотрел куда-то вверх, туда, где сверкали серебряные отблески звёзд:

– Прости, если я иногда делаю что-то не так, – снова эта мягкая улыбка, столь знакомая и тёплая. И снова отдаётся эта улыбка болью где-то в груди, болью столь резкой и неожиданной, что приходится закрыть глаза и судорожно вздохнуть, чтобы слёзы не брызнули из них. Негоже ведь плакать, если сам принял подобное решение.

– Сибори, быть может, ты слишком молод, и я не всегда могу понять тебя, – лишь открыв глаза, Сибори вновь видит грусть в чужом взгляде – и создаётся впечатление, что Шигэру всё понял и всё знает. Но… уже простил, уже понял. А он всё продолжает, не прося ответа, и говорит торопливо, словно зная, что может не успеть. Может, и в самом деле зная?

– Да, – голос Шигэру звучит твёрдо и уверенно, словно он говорит заранее отрепетированные слова, или же заучил их наизусть уже давным-давно, – Может, мне тяжело понять тебя, как и тебе тяжело понять меня. Но поверь: что бы ни случилось, я всегда буду желать тебе лишь самого лучшего.

И снова не покидает Сибори ощущение, что возлюбленный знает о том, что ему вместо простой воды подали смертельный яд. Говорит он, как будто прощаясь, но следующие слова вновь прерывают ход мыслей:

– Пускай, пускай я не всегда делаю всё так, как нужно, но я клянусь: я сделаю тебя счастливым.

Нет. Не знает. И почему-то от этого знания легче не становится. Ведь проще думать, что он уже всё понял, и уже простил. Ведь потом слишком долго придётся дожидаться того дня, когда можно будет попросить о прощении…

Шигэру зевнул, слегка опираясь на плечо Сибори:

– Что-то мне не очень хорошо… Вроде бы и не так сильно устал.

Сибори не нашёл в себе сил на что-то, кроме спокойных объятий. И, как обыкновенно он склонялся на плечо Шигэру, сейчас склонился мужчина, засыпая, на его плечо.

Скоро, совсем скоро он заснёт навсегда, и нужно что-то сказать в ответ на его слова. Пока он ещё не уснул, пока ещё есть время.

– Шигэру, ты… ты очень дорог мне. Просто запомни это, хорошо?

Удивлённый, но уже затуманивающийся взгляд мужчины устремлён на Сибори: ведь его голос слишком холоден, подчёркнуто безразличен. Трудно говорить иначе, когда пытаешься убедить себя в том, что не испытываешь вовсе боли, что нет её, и что это лишь иллюзия, которая совсем скоро исчезнет.

– Ты же не собираешься… – голос на пару мгновений прерывается, и Шигэру сонно зевает, но ещё пытается слабо усмехнуться, – Ты же не сбежишь от меня, пока я буду спать?

На этот вопрос недостаёт сил ответить: ведь не желает Сибори ещё и лгать тому, с кем сегодня сам себя вынудилпопрощаться навсегда. А Шигэру снова зевает, опускаясь на землю, и Сибори приседает рядом, поддерживая его.

– Я так устал. Думаю, стоит сегодня лечь пораньше, чем обычно.

Но у него уже нет сил, чтобы встать, и он ложится прямо на террасе. Сибори осторожно помог любимому улечься на своих коленях и положил руку на его лоб, второй аккуратно перебирая тёмные волосы. Глаза Шигэру закрыты, и он уже замолчал. Вряд ли он ещё что-то скажет.

Вдох. Выдох. С каждым мгновением всё тише стук сердца, и всё тише замирающее дыхание. Сибори закрывает глаза, и, кажется, сам перестаёт дышать, так, что весь мир состоит лишь из дыхания Шигэру. Вдох. Выдох. И в каком-то странном ожидании, словно оцепенев, Сибори ждёт следующего вдоха. Но нет: голова любимого медленно склоняется набок, и сердце, до того отчаянно пытавшееся биться, останавливается. И словно бы мгновенно жизнь уходит, исчезает, чтобы более никогда не вернуться.

Осторожно перетащив тяжёлое тело в дом, Сибори аккуратно уложил Шигэру на циновку, словно и не понимания того, что сделал. Ведь он же простил, как прощал всегда, верно?

Собрав всё, что только можно, Сибори торопливо устремился к выходу из дома, чувствуя, как нарастает с каждым мгновением ощущение, что кто-то смотрит на него – но смотрит без ненависти, лишь с тяжёлым, немым укором. Кажется, что обернёшься – и увидишь Шигэру, но не лежащим на полу и словно уснувшим, а стоящим у дверей дома…

Взяв масляную лампу, Сибори что было сил швыряет её о порог дома, и пламя, вырвавшееся из оков стекла, медленно начинает разгораться. Быть может, сгорит лишь этот дом, а может, огонь доберётся и до остальной деревни; прежде думал Сибори о том, что таким образом сумеет избавиться от всякого, кто смел презирать его и считать за зверя. Но теперь ведь это неважно: он разорвал последнюю цепь, освободился. И теперь без сожаления может уходить от ненавистного дома, что скоро исчезнет в пламени, обратившись в пепел.

А руки ведь не дрожат. Почти.

Глава VI: Дорога.

Ветер, пахнущий дымом, на удивление тяжёлый и душный, быстро сменился привычным ветерком, несущим запах летней ночи. И сразу становится чем-то призрачным всё, что было до этого, словно бы тает прежняя жизнь, растворяясь в поднимающемся с реки тумане.

Больше нет того, что было, и не стоит даже и думать об этом. Проще забыть, отрезать прошлое от себя, как отрезают гниющую конечность. К чему помнить о том, что виснет мёртвым грузом, мешает будущей, гораздо более славной жизни?

Уже размышлял Сибори о том, как бы ему подобраться к кому-то из правителей, и вскоре сделал вывод: с тем, чтобы покидать дом, он несколько поспешил. С другой стороны, разве не заподозрил бы что-то Шигэру, если бы растратил Сибори большую часть своих денег на то, чтобы приобрести себе доспехи и оружие? Ведь не так и дёшево достойное вооружение. Во всяком случае, уж точно не по карману оно бывшему деревенскому лекарю, даже если он и продаст с себя последнюю рубашку.

Впереди послышался шорох, и Сибори замер. Что, если это зверь дикий, или же разбойники, что в изобилии водятся в этих местах? И неизвестно ещё, что хуже: зверь может и сам сбежать, коли не голоден, а вот с разбойниками уж труднее договориться.

Болезненный стон прорезал тишину леса, и Сибори невольно поёжился, словно ему вдруг стало холодно. Интересно, что же там происходит? Голос, несомненно, мужской, хотя и высоковат немного. Стоит ли рисковать и подходить ближе?

Тем временем стон повторился, и Сибори, не в силах сдержать своего любопытства, осторожно подался вперёд. Возможно, это и было несколько безрассудно со стороны его, но медик не собирался вмешиваться в происходящее на поляне, за деревьями: он желал лишь узнать, есть ли у него шанс обойти стороной беду и незамеченным остаться.

Однако ни разбойников, ни тем более зверей диких на поляне не обнаружилось. В первые мгновения вовсе подумал Сибори, что пуста поляна, однако лишь затем заметил двух юношей, устроившихся у самой реки. Оба были обнажены, и, похоже, наслаждались друг другом. Другой бы смутился, но не Сибори: заинтересовали его эти двое.

Интересно, кто они? Вроде бы не из деревни, где он ранее провёл некоторое время своей жизни. По крайней мере, их лиц, с трудом различимых в темноте, не мог он признать, лишь привлекла внимание серьга в ухе одного из них, крайне необычная, тяжёлая, какие чаще носят женщины. Эта серьга мерно покачивалась, с каждым рваным вздохом, с каждым движением запрокинутой головы, отчего-то привлекая к себе внимание даже более, чем обнажённое тело.

С усилием попытался Сибори отвести взгляд, но тут же скользнул жадный взор по на удивление хрупкому и угловатому телу парнишки с серьгой. Как ни странно, то, что раздет он был не до конца, и приспущенное распахнутое кимоно прикрывало его живот и верхнюю часть бёдер, делало его ещё более соблазнительным. Интересно, его любовник думал о том, каким сокровищем владеет? Эта бледная кожа даже в темноте, кажется, сияет своей удивительной чистотой. Вряд ли этот мальчик крестьянского происхождения: скорее, кто-то из знати.

Похоже, он дрожит, то ли от холода, то ли от удовольствия. Он вздрагивает всякий раз, когда его любовник касается обнажённых участков кожи. Второй участник сего действа, проходящего в почти полной тишине, не считая чуть слышных вздохов и стонов, выглядел несколько старше. На его грубо загорелой коже даже в темноте виднелись багровые полосы шрамов и застарелых ран. Воин, сильный и крепкий: длинные волосы липнут к мокрой и блестящей от пота спине, отдельные чёрные пряди падают на лоб. Да, верно, воин: в стороне видны беспечно оставленные без присмотра доспехи и даже, кажется, снятый с пояса клинок.

В первое мгновение Сибори испытал нешуточный соблазн украсть чужие доспехи и катану, однако он быстро отверг возможность осуществления подобного плана: во-первых, слишком уж близко к парочке влюблённых подойти было бы рискованно, а во-вторых, вряд ли подойдут ему доспехи, по чужой мерке сделанные.

Пальцы воина скользнули по груди мальчика, и тот тихо вскрикнул, жалобно жмурясь. Легко поддающийся на ласки, но не ласкающий в ответ он, похоже, был поглощён лишь удовлетворением самого себя. По крайней мере, именно так всё происходящее выглядело со стороны.

– Ты сводишь меня с ума, – чуть слышно проговорил юноша-воин, и этот его шёпот скрывавшийся за деревьями Сибори хорошо расслышал. Что же, верное предположение: влюблённые, скорее всего, из богачей, решили поразвлечься друг с другом. Хотя смуглый парень более смахивает на какого-нибудь телохранителя, нежели на равному хрупкому и бледному существу, стонущему от одних только прикосновений.

Вроде бы можно спокойно идти дальше, не смотреть на этих двоих и тем более им не мешать, однако же по всему телу разлилась приятная слабость, такая, что не даёт и двинуться с места. Сибори раздражённо закусил губу: не хватало ещё сейчас пожелать чужих ласк.

Тем временем смуглый юноша, придерживая любовника за талию одной рукой, скользнул рукой от колена и выше, выше, к бёдрам, украдкой скользя по внутренней стороне. Рука скрылась в многочисленных складках ткани, но тихий вскрик мальчика с серьгой в ухе, его умоляющий взгляд, говорили куда больше, чем могли бы сказать слова.

Сибори машинально скользнул рукой по своей шее, слегка оттягивая ворот кимоно: ощущения, надо сказать, были не самые лучшие. Нет, это ненормально ведь – вспоминать о том, как и его самого так же ласкали руки ныне покойного человека. Не сейчас, проклятье, не сейчас нужно вспоминать о нём; в конце концов, не может он позволить себе подобную слабость. Ведь многие убивают людей сотнями – и ничего, живут как-то. Тот же мужчина, что бежал с поля боя и пришёл к врачу с уже гниющей заживо рукою. Ведь вряд ли ему не доводилось убивать на войне – но он жил, и желал жить до конца. Интересно, если огонь разгорелся, то дошёл ли до других домов – или же ещё раньше потушили его?

Как можно о подобном думать, глядя на то, как учащённо дышит бледный мальчик, как его губы поминутно приоткрываются в беззвучных вскриках удовольствия?! В конце концов, нечасто можно увидеть столь красивого юнца, да ещё и в подобном положении. Воин склонился над мальчиком, целуя того в губы – и мальчик замер, выгибаясь в его руках. Нет, довольно смотреть на это. Тем более что реакция тела на подобные зрелища и звуки вполне предсказуема.

Надеясь, что не заметили его любовники, Сибори поспешил обойти поляну стороной и направиться к деревне: в конце концов, нет у него сейчас времени на удовлетворение потребностей привыкшего к ласкам тела.

Право, стоит подумать о том, чтобы отыскать по прибытии в соседнюю деревню любовника хотя бы на одну ночь: всё же заниматься самоудовлетворением в такой ситуации – не лучший выход.

По крайней мере, именно с такими мыслями направился Сибори прочь. Но обоих юношей – и смуглого воина, и бледнокожего мальчика со странной серьгой в ухе, – он отчётливо запомнил.

Глава VII: Заманчивое предложение.

Почти не чувствуя усталости, шёл Сибори по направлению к соседней деревне, надеясь, что не успеют в самое ближайшее время донестись до местных обитателей недобрые вести. Лишь на подходе к деревне усталость навалилась тяжкой, давящей волной. Проклятье, никаких шансов выспаться в нормальных условиях, разве что при местном постоялом дворе найдётся свободная комната…

Чужая деревня, где Сибори прежде никогда не был, безмятежно спала, не ведая, судя по всему, о пожаре, что случился по соседству. Да и когда бы успеть кому-то из соседей добраться до деревни? Именно такие размышления занимали Сибори, пока шёл он по неширокой улице, пытаясь сориентироваться в незнакомом месте. Он понимал, что ежели не найдёт на этой улице постоялый двор, то придётся ему, умнейшему и образованнейшему человеку, ночевать не под крышей, а на улице, как последнему бродяге. От одних только подобных мыслей становилось противно: в конце концов, нужно найти место для ночлега. Если бы не столь поздний час, попытался бы Сибори за деньги напроситься на ночлег в какой-нибудь из домов. И тотчас усмехнулся юноша, поняв: нет, не приняли бы чужие люди человека, что столь схож с оборотнями из легенд. Но, с другой стороны, из подобной внешности и пользу можно извлечь. Нет, скорее даже – нужно.

Но нынче спит деревня, и мало шансов, что станет кто-то в этот час привечать странного незнакомца. Если бы знал Сибори местных обитателей так же, как соседей своих, он наверняка бы нашёл, куда податься. По глубокому его убеждению, не сильно расходившемуся, впрочем, с реальностью, в каждой деревне жила девушка, подобная одной из его соседок. Соседка эта, незамужняя сирота, долгие годы ждала своего возлюбленного, веря, что когда-нибудь настанет час – и её заберёт себе в жёны какое-нибудь божество или легендарный дух. Везде наверняка найдётся такая дурёха, что всю свою жизнь после верить станет, будто бы её посетил неведомый дух. К слову, та самая женщина частенько пыталась оказать знаки внимания Сибори – но холоден он оставался, и не только потому, что любил другого человека. Не так давно третий десяток пошёл этой женщине, и не желал Сибори иметь никаких дел с той, что на столькие года старше его самого.

Любил… другого. Нет, не стоит сейчас об этом думать, да и после лучше бы забыть обо всём, что может сковать волю, лишить сил.

Но вот впереди показалось здание, которое, в отличие от прочих, сонным не казалось: даже ночью в стенах его бурлила жизнь. И немудрено: деревня эта, раскинувшаяся на перекрёстке двух важнейших торговых путей, частенько служила пристанищем для множества купцов. Даже сейчас у самого здания виднелись прикрытые полотном телеги: похоже, здесь остановился торговый караван. У самых телег дремал на посту облачённые в плохо подогнанные доспехи охранник, похоже, не солдат, а наёмник. Однако же, он беспечен: любой мало-мальски опытный вор мог бы украсть часть товара с телег за его спиной.

Но Сибори вором не был, да и если бы торговцы везли что-то, ему необходимое, он скорее в открытую сумел бы уломать их на «честную сделку». Да и не хотелось юноше в будущем проблемы с законом иметь.

Потому, миновав спящего охранника, вошёл Сибори в здание. Не так много было в основной зале людей: большинство дремало за тонкой перегородкой, и даже мог юноша, прислушавшись, различить сопение и храп спящих. Однако и внимания тех двоих, что с хозяйкой постоялого двора о чём-то говорили, хватило юноше сполна.

Вслед за двумя постояльцами приметила юношу и сама хозяйка – и её круглое, набелённое лицо вытянулось, словно она увидала что-то, безумно напугавшее её или смутившее. Так не смотрят обыкновенно на людей, но привык юноша к подобным взглядом, когда вернулся из-за океана: слишком уж пугались местные жители того, кто не походил на них.

– Не стоит бояться, добрая госпожа, – вкрадчиво заговорил Сибори, – Я не дух, а всего лишь странник, что желал бы остановиться здесь до утра. Поверьте, я не причиню вреда ни вам, ни кому-либо ещё.

Старался он вести свою речь плавно и уверенно, ведь всего можно было ожидать, вплоть до того, что сейчас кликнет эта женщина спящего снаружи охранника и велит насадить поганого духа на лезвие катаны. Ведь, что ни говори, некоторые основания бояться рыжеволосых людей есть у обитателей этой земли…

Но нет, не закричала женщина, возможно, вспомнив о гостях, что дремали за перегородкой. Уже хотел Сибори приблизиться к ней, чтобы за ночлег заплатить, но она и сама подбежала к юноше:

– Скажите мне, вы ведь дитя лисицы? – с простонародным акцентом спросила хозяйка постоялого двора. О боги, неужто и эта женщина не способна расслышать слова чужие?

Хотя, возможно, дремучесть её будет лишь на руку. Пока же размышлял юноша, хозяйка, точно извиняясь, торопливо заговорила:

– Понимаю, что глупо это – о чём-то вас просить, вы, верно, имеете много и своих дел. Простите, прошу!

– Ничего страшного, – через силу улыбнулся Сибори, стараясь на время забыть об усталости своей, – Так чего хотели вы?

Женщина опустила глаза, не спеша продолжать, и Сибори понял, что вряд ли сумеет долго говорить с ней, не выдавая раздражения и усталости: всё же очень хотелось ему хоть немного поспать. Ноги подкашивались, и тряслись, точно у припадочного, руки. Пожалуй, резче, чем следовало, произнёс он:

– Говорите.

Покивав, вновь принялась за своё женщина:

– Слышала я, что дети, рождённые человеком и лисицей, магическими силами обладают, мол, духи их принимают за своих. Скажите, правда ли это?

А вот и такая женщина, что ждёт прихода духа или божества. Верно, и впрямь в каждой деревне есть такая. Но понимал Сибори, что если не будет соответствовать он навязанной роли, то, скорее всего, будет вышвырнут прочь. А потому с улыбкой заговорил он:

– Верно, добрая госпожа.

Радостная улыбка озарила круглое лицо женщины: ещё бы, получила она живое подтверждение услышанным в детстве сказкам. Тотчас она заговорила снова:

– Поймите, не стала бы я вас тревожить, но дело такое важное! Брат у меня есть, и служит он в войске нашего правителя, господина Курокавы. Да только случилась беда: я вам точно говорю, прокляли солдат его! Кашляют они кровью, а потом – раз! – и падают замертво, точно изнутри их кто-то пожрал! Ежели вы колдун, так прошу, помогите брату моему, отыщите демона, что смерть над войском посеял. Уверяю вас, благодарности моей не будет предела, и всегда буду рада я вас принять у себя…

Несмотря на откровенную ерунду, что несла женщина, заинтересовался Сибори. Решившись, улыбнулся он: в конце концов, ничего сложного нет в роли колдуна, что травами исцеляет. А там, глядишь, доведётся ему и на поле боя доблесть свою проявить… Старался не думать Сибори, что идёт едва ли не тем же путём, что недавно предложил Шигэру. Не думать о Шигэру, забыть…

До самого утра спал Сибори, не заплатив и гроша за ночлег; наутро же вместе с караваном торговым направился к резиденции господина Курокавы.

Глава VIII: Лис.

Вот, наконец, остановилась телега у окраины деревни.

– Дальше уже сами ступайте, – проговорил торговец, – У нас тут свои дела имеются. Но вы только уж не забудьте сказать, ежели что, мол, старый Сэн вам помог до деревни добраться.

– Всенепременно, добрый господин, – чуть поклонился Сибори, мысленно отмечая: ни за что имя старика этого не упоминать. Вот ещё, беспокоится о других. Тем более что он за время пути уже успел разузнать – старик не вхож ни в один из знатных домов, да и не сильно богат. А следовательно, знакомство с ним никакой ценности не представляет.

Всё же немного денег Сибори позволил себе потратить перед отъездом – он приобрёл небольшой кусок тёмно-зелёной ткани, которой и укрыл голову и плечи, словно бы прячась от солнца. Не хотелось юноше раньше времени демонстрировать окружающим свои волосы и глаза – ведь тогда ему, быть может, и слова не дадут молвить, а сразу же проткнут клинками насквозь, как лисицу, забравшуюся в курятник.

Деревня постепенно просыпалась, и странно: всё было таким же, как и в знакомых местах, но одновременно с этим – неуловимо по-другому. Чужие люди, которые и не обращали внимания на проходящего мимо мужчину, не смущали, нет: он был даже доволен, что не привлекает к себе лишнего внимания.

Об одном он напряжённо размышлял по дороге к резиденции: как же ему аудиенции добиться? Ведь многие правители из страха перед убийцами, коих подсылали к ним желавшие им смерти соседи в великом множестве, не позволяли никому проходить в дома свои. А Сибори, хоть и считал себя талантливым во многом, не мог с уверенностью сказать, что сумеет стражу уговорить. О том же, чтобы тайком пробраться на охраняемую территорию, и речи быть не могло. Безусловно, впечатлился бы правитель, если б возник колдун словно из ниоткуда, но Сибори понимал: есть в мире вещи, на которые он не способен. И в числе их – способность красться в ночи, подобно кошке дикой: не умел юноша и не желал ни от кого прятаться.

Но понимал он: нет ни шанса вечно притворяться колдуном, ведающим тайными знаниями, за счёт одних лишь огненно-рыжих волос и светлых глаз. Ведь будут ожидать от него чудес, а значит, нужно быть готовым эти чудеса показать. И Сибори уже знал, какое чудо покажет, чтобы пропустили его к правителю. Для того купил он у торговки маленький, туго набитый мешочек с зерном. Денег оставалось совсем немного, и Сибори понимал: неплохо бы поторопиться с исполнением первой части плана своего.

Аккуратно зажав мешочек подмышкой, так, чтобы его невозможно было разглядеть, не присматриваясь, направился он к воротам. Словно не замечая стражу, шёл он вперёд, и, естественно, немедленно остановлен был:

– Куда это собрался ты?! Шёл бы обратно в деревню. Господин Курокава не терпит, когда у его дома нищие обретаются. Ежели денег пришёл просить – тем более вон ступай, нет здесь для тебя подаяния.

– Неужели так сильно похож я на нищего? – вкрадчиво начал Сибори, – Ведь пришёл я, чтобы помочь вашему правителю.

– Не нужна ему твоя помощь, – нахмурился один из стражей, и шрам у его брови чуть дёрнулся. Сибори же не смутился, продолжая говорить:

– Доводилось мне слышать, что на войско господина порчу наслали. Мог бы я с этой порчей справиться, поверьте.

Второй стражник рассмеялся:

– С чего бы нам верить тебе? И до тебя десятки шарлатанов приходили, твердили, что колдовством владеют, да только ни один не мог доказать, что и правда какими-то силами владеет. Лучше ступай подобру-поздорову, пока мы бока тебе не намяли!

Лишь уголком рта улыбнулся Сибори:

– Если бы я пожелал, я мог бы заставить ваши сердца остановиться взглядом одним, но не хочу тратить на вас свои силы.

С этими словами он как бы невзначай потянул край укрывавшей голову ткани, и та соскользнула, являя взглядам стражи рыжие волосы и глаза цвета травы весенней. Заворожено уставились стражи на странника: теперь уже отчасти убедились они в том, что не совсем человек перед ними. Один из них вздрогнул:

– Ты, никак, оборотень?!

Сибори ещё по пути сюда ответ придумал, а потому без запинки ответил:

– На удивление проницательны вы. Есть ли у вас сомнения, что дитя лисицы способно магией не владеть? Уж сотня лет, как хожу я по этой земле, и видал я ещё те века, когда правила прекрасная императрица Ишихимэ. Пропустите меня, и сумею я господину Курокаве послужить. Готов я обещание дать, а ведь знаете вы: коли дал оборотень обещание, всегда он слово сдержит.

Но некоторые сомнения у стражников оставались ещё, и в который раз похвалил себя Сибори за предусмотрительность. Один из стражей усмехнулся:

– Ну так давай, в лисицу обратно обратись, коли ты колдун! Хотел я всегда на это взглянуть, да только никак не мог духа увидать.

Второй молчал, видимо, из страха. Сибори же чуть плечами повёл:

– Не желаю я обращаться в лисицу: знаю я, сколько времени и сил обратное превращение отберёт. Другое чудо я вам показать могу.

Тут и второй страж заинтересовался: похоже, он и ранее безоговорочно словам Сибори верил. Рыжеволосый юноша же спокойно проговорил:

– Ведь известно вам, что в любом существе живом ток крови можно ощутить?

– Уж не считай за дураков! – фыркнул первый страж, и Сибори заулыбался ещё шире:

– Знаете ведь вы тогда, что можно на запястье прощупать, бьётся ли кровь в человеке. Ваш ток крови останавливать не стану я, потому что не желаю вам смерти: но в себе могу я остановить кровь, а позже – вновь пустить её по жилам. Дотроньтесь до руки моей.

Первый стражник и не пошевелился, зато второй приблизился несмело: похоже, от одной мысли, какое чудо предстоит увидеть ему, он утратил страх перед «оборотнем». Настал самый ответственный момент, и Сибори с силой зажал подмышкой мешочек с зерном. И долго наблюдал рыжеволосый юноша, как вытягивается постепенно лицо стражника, что отчётливо ощущал, как замедляется пульс чужой, но видел при этом живого и здорового Сибори.

– Правду он говорит! – воскликнул, отскакивая, второй стражник, – А коли не веришь, сам дотронься!

– Вот ещё – до демона дотрагиваться, – фыркнул первый, и стало ясно: словам напарника поверил он. Сибори мысленно восторжествовал: значит, пропустят его.

– Поклянись перед тем, как войдёшь, что вреда никому из деревни нашей не причинишь! – потребовал первый стражник, заметив, что направился Сибори вновь к воротам. – А то знаю я вашу лисью породу: того и гляди, обманете.

Сибори улыбнулся и, распрямившись, торжественно произнёс:

– Клянусь я, что не наврежу никому из обитающих в деревне этой. Ведь знаете вы: лисы всегда выполняют клятвы свои.

Глава IX: На грани

Такео Курокава, грузный мужчина пятидесяти лет от роду, лениво оглядывал лежащую перед ним на столе старую карту. Вот уже много лет, как правил он этими землями, но минувшие года почти не отразились на его некрасивом, но мужественном лице. Тонкие седые усы над потрескавшимися губами, внимательные, совсем ещё не поблекшие тёмные глаза, отражающие живой и пытливый ум – таким был властелин земель к югу от столицы. Отведя взгляд от тонких переплетений чернильных линий на пожелтевшем пергаменте, Курокава со смехом обратился к стоящему рядом сыну:

– Что же, Йошимару, какая тебе более по нраву из Жемчужин Запада? Белая или Чёрная?

Вздрогнув от такого вопроса, посмотрел на отца с лёгким испугом молодой человек:

– Отец, я покуда ещё не думал о женитьбе.

Жемчужинами Запада именовали двух прекрасных дочерей властелина западной земли. Поговаривали, что матерью их была сама королева морских валов, и оттого родилась младшая из двойняшек с белыми, как морская пена, волосами и глазами цвета моря в ясную погоду. Сестра же её, увидевшая свет десятью минутами ранее, была обыкновенною: чёрные прямые волосы да глаза цвета ночного неба. Но утончённые черты лиц обеих не позволяли сомневаться в несомненно божественном происхождении сестёр. Оттого и прозвали их Чёрною и Белой Жемчужинами, дарованными морем…

– Нехорошо, – покачал головою старший Курокава, – Сестра твоя уже нашла себе супруга, и после её свадьбы станет наша семья едина с семьёй господина Кадани. А значит, я, как старший в роду, стану почитаться уже как повелитель двух земель, и сыновья твоей сестры будут править страной, что лежит к востоку. Неужели так сложно тебе ещё и поспособствовать нашему союзу с западными землями? Думаю, если объединятся наши с господином Кадани вассалы и пригрозят им войной, они согласятся на подобные условия…

– Отец, не ты ли говорил мне, что хрупок любой мир, построенный на войне и страхе? – покачал головою Йошимару, – Нужно подумать о том, каким образом заключить союз, не применяя силу.

Лишь снова качнул головой старик, теребя ус. С одной стороны, не мог он не согласиться с правильностью слов сына, с другой же – разве хорошо это, признавать, что не имеешь ни малейшего понятия, каким бы образом им без войны да угроз породниться с правителями западного побережья? Долго бы находился в затруднении старший Курокава, если бы не голос за спинами их:

– Вас желает видеть посетитель, мой господин. Утверждает он, будто бы сведущ в тайном искусстве магии и способен легко отвести порчу от армии вашей.

Может, и зажглась бы надежда в тёмных глазах старика, да только разве первым был этот человек? Сколькие приходили до него, и столькие же после с позором изгонялись прочь из-за своего бессилия. Чья вина, что слишком многое брали на себя те люди? Если и этот посетитель лжецом окажется, решил для себя Курокава, он прикажет тотчас отрубить ему голову. А лучше отдаст приказ вздёрнуть его у ворот резиденции – пусть видят да поостерегутся другие мошенники!

– Пусть заходит. Я готов принять его, – делано спокойно произнёс Курокава, улыбку из себя выдавливая.

Сибори изо всех сил старался виду не подать, сколь поражён он богатой обстановкой этого дома. Пусть дозволено было бы обнищавшему сыну врача восхититься красоте подобной, не дозволялась та же реакция лису-оборотню: уж колдун-то верно должен был повидать вещи куда более удивительные. И потому шёл рыжеволосый юноша гордо, и держал свою спину прямо. Не так и трудно было казаться выше всех окружающих по духу, ведь они, похоже, уже верили: не человек вовсе пред ним, а дух, что такое обличье принял.

О многом успел юноша подумать, пока шёл он к залу, где ожидал Курокава. На мгновение захотелось ему было повернуть назад, но легко задавил в себе хитрец ростки страха. Ведь лишь тот, кто силён, может власти удостоиться. Разве же можно допустить, чтобы напрасно он совершил преступление, чтобы неверным оказался путь его? Нет, ни в коем случае, даже мысли подобной не должно зародиться в голове. Лишь о том, что ждёт его в конце пути, следует думать – и о том, чтобы не совершить теперь ошибку.

Приблизившись к повелителю южных земель, склонился Сибори перед ним. Лис не поднимал глаз, но ощущал, как взгляд изучающе скользит по его чертам лица, по его волосам цвета пламени. Пользуясь молчанием господина Курокавы, произнёс Сибори:

– Приветствую вас, о, истинный император земель, что лежат отсюда к северу, западу и востоку. Пусть ныне покуда вы ещё не овладели этими землями, но духи-братья сказали мне: лишь вы достойны править.

Лесть – изощрённое оружье, и подобно оно ядовитой змее. В руках неумелого заклинателя змея эта может и укусить хозяина, в руках же умельца она обращается против его врагов. Сибори не мог счесть себя неумелым, и потому его слова, преисполненные уверенности, достигли не только ушей старшего Курокавы, но и самого его сердца. Самодовольно улыбнувшись, проговорил Такео Курокава:

– Кто же ты такой, что явился в мой дом без страха? Знаешь ли ты, что коли солжёшь, тебя тотчас казнят?

– Духам ведомо всё, что было, есть и будет, – легко отозвался Сибори, чуть привставая с колен, – А потому и мне известно многое.

– Вот как? – судя по выражению лица старика, начинала его забавлять эта своеобразная игра. Суть игры заключалась в том, кто же окажется убедительнее в словах своих – новый гость или же повелитель южных земель?

– Совершенно верно. Позвольте мне представиться, господин: среди людей ношу я имя Сибори. Вот уже многие года, как я наблюдаю за этой землёй. Долго я не вмешивался в дела людские – духам не пристало действовать в чьих-то интересах в открытую. Но я не желаю видеть, как из-за промедления духов или же их неблагосклонности не можете вы, достойнейший из достойнейших, обрести желаемую власть.

Курокаве-старшему несколько поднадоело слушать, и он перебил «колдуна»:

– Коли ты дух, то должен знать, какая напасть моё войско поразила.

– Я отнюдь не сильнейший среди собратьев своих, – легко отвечал Сибори, – Но знайте: я могу отогнать порчу от вашего войска, очистить всех поражённых ею от скверны. Для того мне нужно прежде всего взглянуть на солдат ваших. Как я смогу понять, от чего я должен избавить их, даже не взглянув? Ведь разною бывает порча.

Сибори умолк, ожидая ответа со стороны господина Курокавы. Сейчас решалось многое, и по малейшей прихоти рухнуть мог бы весь план его. Правитель южных земель усмехнулся: вестимо, не верил он явившемуся «духу», но пожелал позабавиться.

– Хуже не станет, коли ты взглянешь на них. Но знай: ежели не справишься, я прикажу тотчас тебя казнить.

– Что мне смерть этого тела? – хищно протянул Сибори, и ярко сверкнули глаза его. – Я мог бы иметь десяток таких, если бы пожелал.

Такео Курокава прищурился:

– Вот и проверим, коли не справишься, лис.

Глава X: Кружево лжи

Лица воинов были бледны, точно бы морская пена, но расцветал на них пятнами лихорадочный румянец: привыкли они сражаться не с болезнями, а с такими же людьми, как они, коих при должном умении возможно разрубить от плеча до пояса. Болезнь же не одолеешь клинком, и сейчас Сибори смотрел на этих людей. Придирчиво оглядев тех, кого предстояло вылечить, молодой лекарь чуть нахмурился. Он отыскал взглядом самого ослабшего среди прочих и приблизился. С суеверным страхом смотрели воины на волосы и глаза Сибори; тот же, довольный производимым впечатлением, склонился над больным.

Даже без детального изучения становилось ясно: у этого человека сильный жар. То и дело всё тело его скручивалось, и он заходился в долгом, мучительном кашле, окрашивая кровью свои ладони. Припоминая уроки отца, Сибори улыбнулся и для виду сделал несколько странных, но грациозных движений руками над грудью пациента. Затем же вновь обернулся к господину:

– Ясно мне всё. И я готов исцелить их, коли позволите мне ещё кое-что сделать.

Самоуверенность того, кого он счёл демоном, невольно передавалась господину Курокаве. Не зря ведь твердили старые книги: покуда веришь ты в свои силы, они остаются с тобой. Лишь только не оступись, не соверши ошибок – и обретёшь поистине достойную усилий награду. Сибори деловито продолжил:

– Когда я скитался по миру духов, случилось мне видать особое древо, которое обладает целительной силой. Если бы вы позволили мне отправиться к этому древу, я бы принёс исцеление вашим солдатам.

Господин всё ещё не доверял своему нежданному помощнику: тот казался ему очередным прохвостом, лжецом, великое множество которых уже было изгнано из этих земель. Пока что не решался Сибори испытывать судьбу, и лгал не более, чем в том имелась нужда. Слова – оружие полезное, но не стоит злоупотреблять им: даже самый острый клинок затупляется, ежели использовать его чрезмерно часто.

– И что же ты собрался делать? – откровенно усмехнулся владыка Юга. Понять его мысли оказалось легче, чем обыкновенно полагают обыватели: читалось в лице недоверчивого старика, что не хочет он отпускать Сибори безо всякого подтверждения: хитрый лис вернётся, а не оставит на произвол судьбы его солдат. Пара мгновений – и молодой лекарь нашёл достойное решение:

– Коли пожелаете, можете отправить кого-нибудь сопроводить меня.

– Ты, никак, надеешься, будто больны все мои солдаты, и отпущу я тебя восвояси? Нет. Пойдёт с тобой мой сын: его ты точно не околдуешь, да не сбежишь, испугавшись казни.

Сибори, уже давно решивший, как именно лечить солдат и каким образом обставить это исцеление, нимало не смутился. Он находил странное удовольствие в искусной лжи: в чём-то это сродни плетению затейливых кружев. Но сейчас ему не требовалось и выдумывать новую ложь. Что в том толку, если и так избранный им метод лечения будет походить на странное колдовство?

Выступил вперёд до того скрывавшийся за спиною отца Йошимару – и чуть слышно звякнула тяжёлая серьга в ухе молодого воина. Сибори чуть прищурился: а вот это уже намного, намного интереснее…

Шелестели кругом зелёные листья, ещё не тронутые осенней желтизной; а ведь скоро, скоро уже должна была вступить в свои права дождливая, но радующая глаз множеством ярких оттенков пора. Сибори смотрел по сторонам, выискивая нужное ему растение: то должен был быть высокий кустарник с колючими, безлиственными ветвями, в зарослях которого можно отыскать небольшие ягоды. Сейчас ещё рано для того, чтобы они дозрели, но вряд ли согласится господин Курокава ждать ещё половину месяца до требуемого срока. Этих ягод требовалась лишь пара горстей: должно было хватить на целебный отвар, что позволит больным на ноги встать.

– Быть может, признаешься, что не способен ни на что? – проговорил Йошимару, останавливаясь близ своего спутника. – Обещаю попросить отца, чтобы он не казнил тебя за ложь. Остановись, пока не поздно: я ведь вижу, что нет в тебе способности к колдовству.

А теперь предстояло сыграть – и усмехнулся Сибори:

– Столь уверено говоришь ты, а ведь понятия не имеешь, что я могу видеть чужие судьбы.

Теперь уже Йошимару смеялся над ним, так, как прежде смеялся его отец: этот мальчик не желал доверять самозваному колдуну. И тогда Сибори продолжил, играя свою роль всеведущего духа:

– Ты красив, но разве найдётся среди жён та, что сможет затронуть твоё сердце? Я вижу, что не ищешь ты общества женщин, и бежишь от них, будто они пожрать тебя способны, подобно злым духам. Но есть в твоём сердце и след любви…

Лицо Йошимару стало бледнее, но он нашёл в себе силы вновь одарить Сибори лёгкою ухмылкой:

– Не противоречишь ли ты сам себе, «дух»? Сперва говоришь, будто я бегу от женщин, а после утверждаешь о моей любви… Так и я могу сказать, будто знаю всё о тебе. Да только разве стану я от этого причастным к тайнам сего мира?

– Я сказал о любви, но разве говорил я о любви к женщине? В сердце твоём человек, что равен тебе по силе – или даже сильнее. Желаешь ты не хрупкую деву, а сильного воина, закалённого во многих боях. Ему ты готов дарить свои ласки, и не раз вы делили друг с другом ложе…

Цветом сравнялось лицо Йошимару с облаками, скользящими по небесному своду. Теперь ни слова не говорил сын владыки Юга: он пытался понять, дух ли его собеседник или же обыкновенный лжец. Сибори про себя рассмеялся очередной удачной лжи. Осталось лишь найти искомое растение, да набрать ягод и наломать ветвей: и то, и другое понадобится в готовящемся действе…

Глава XI: Мнимое колдовство

Лишь к вечеру Сибори и Йошимару вернулись в резиденцию владыки Юга. Не верил господин Курокава, что вернулся наглый лис, и потому несколько обескуражен был спокойным лицом предполагаемого лжеца. Но более всего удивило могучего владыку Юга то, что с собою Сибори принёс горсть ягод, а следом Йошимару волок обломанные колючие ветви.

– Есть ли у вас где-нибудь ровная площадка, на которой не растёт травы и деревьев, и где сумели бы встать все, кто пожелает исцелиться от хвори? – сразу же спросил молодой «колдун». – Мне нужно будет подготовиться к ритуалу.

Такео Курокава лишь сопроводил Сибори на задний двор резиденции. Там и впрямь нашёлся участок земли, не покрытый травой: наверное, здесь тренировались воины из числа тех, что охраняли лично господина. Лекарь легко забрал у Йошимару ветви и, стараясь не обращать внимания на то, как колют руки мелкие зелёные иголки, разложил по углам площадки четыре кучки ветвей и одну в центре. Все эти кучки он обложил камнями: не хватало ещё, чтобы сильнее, чем следует, разгорелось яркое пламя. Поглядев по сторонам, лис отрывисто попросил:

– Принесите мне также котёл, наполненный водой, и две чаши: одну из глины, другую – из металла.

Вскоре готово было место для изготовления нужного «зелья». Покуда слуги управлялись с водой и котлом, Сибори для виду чертил на земле странные знаки, да водил над ними руками, бормоча что-то на незнакомом большинству заморском языке. Тем временем прибывали больные воины, не менее пары десятков: кто-то из них еле держался на ногах, а кто-то ещё мог стоять ровно. Объединял их лишь тот же судорожный кашель, да лихорадочный румянец на лицах. Сибори тщательно всыпал ягоды в котёл посреди площадки, после чего велел:

– Встаньте вокруг костров. Не заступайте за начерченные линии: я зову на помощь сильных духов, и могут они забавы ради утянуть вас за собою.

А требовалось ли пугать этих людей, и без того готовых поверить во что угодно? Знал Сибори: ещё немного – и действительно они поверят в то, что колдун или дух перед ними, а не простое человеческое существо. Сейчас требовалось лишь завершить приготовления: и, взяв в руки глиняную чашу, устроил он внутри неё металлическую. Теперь требовалось действовать аккуратно, дабы не обжечь свои руки: ему предстояло развести небольшой костерок прямо в чаше, после – затушить его, так, чтобы повалили клубы дыма, и заставить всякого из собравшихся вдохнуть его. Не так просты кажущиеся безобидными колючие кустарники: дым от их ветвей на время заставляет помутиться разум, увидеть то, чего нет и не может быть в настоящем мире. Как лекарь, Сибори отлично знал о таком их эффекте – и не преминул в час нужды воспользоваться им для усиления веры окружающих в мнимое колдовство.

– Вдохните этот дым; он защитит вас от проникновения злых духов в ваши тела и очистит вас от того проклятия, что на вас наложили, – приказал Сибори, стараясь глубоко не дышать и одновременно знаком повелев слугам господина Курокавы разжечь остальные костры. Сейчас этот дым повалит со всех сторон, но вряд ли кто-то обратит внимание, что мнимый колдун закрыл своё лицо плотной тканью: Сибори требовалось до конца «ритуала» сохранять ясный рассудок.

Кое-кто из воинов с суеверным страхом глядел на Сибори: из-за того, что в руках он держал дымящуюся чашу, лицо его будто бы расплывалось и становилось неразличимым. Постепенно начинал действовать на умы людей ароматный дым – и являлись им странные видения. Один из воинов, вдохнув дым, едва не обратился в бегство: виделось ему, что вкруг костра собрались танцующие духи. Были там и женщины, чьи шеи длиной своей походили более на гибких, извивающихся змей, и маленькие светящиеся существа, терявшиеся в траве и говорящие на разные голоса, и множество других, ещё более странных существ, каких только мог вообразить никогда не видавший ничего подобного человек.

Сибори медленно шёл по ту сторону очерченной линии, торжественно поднося к лицам больных солдат дымящуюся чашу. В рядах их он быстро увидел господина Курокаву и его сына – скорее всего, они просто явились посмотреть на странный ритуал.

Естественно, Сибори не мог оставить их без внимания: покуда чаша не нагрелась ещё сильнее, он устремился к владыке Юга и молодого, стройного воина. Йошимару тотчас вздрогнул: ещё помнил он о том, как легко прочёл Сибори в его сердце любовь к воину-мужчине. Видя смятение его, Сибори поднёс чашу поближе к его лицу – и юнец послушно вдохнул, подчиняясь воле мнимого колдуна. Шелестели вдали ветви деревьев, и в опускающейся темноте стрекотали цикады. Во всём мире словно бы остался лишь этот сияющий круг, очерченный по краям четырьмя кострами и одним – в самом его центре. Сибори, обойдя кругом всех воинов, опустил чашу на землю: более не требовалось ему продолжать своеобразное действо. Теперь следовало убедить наблюдающих людей, что воистину он говорит с духами, а не лишь только притворяется. Легко поддавались эти люди торжественному, напряжённо звенящему голосу Сибори, доносящемуся откуда-то из светящегося круга. Молодой лекарь пел – и песня его, лишённая смысла и составленная лишь из набора звуков, виделась иным людям чудным заклинанием, что могли понять только духи, явившиеся, вне всякого сомнения, на зов.

Кольца дыма складывались в причудливые лица, и чудилось воинам, будто среди этих колец скрываются грозные духи. Закричал один из испуганных воинов, лицо руками закрывая: привиделось ему, будто на самую границу, очерченную на землю, встало некое жуткое, не походящее на человека существо с оленьими рогами, венчавшими бородатую главу…

В отсветах множества костров искрился шёлк огненно-рыжих волос, казавшихся лентами самого пламени в облаках приятно пахнущего дыма. Постепенно закипала на огне вода, и Сибори, делая вид, будто он колдует, извивался среди огня и дыма, не приближаясь к самим кострам и стараясь не дышать глубоко. После разное говорили люди: будто бы он становился в пламя и держал его в руках, не чувствуя боли, будто бы обращался посреди ритуала в лиса и следом – вновь в человека. Когда же дважды процеженный и кипячёный отвар из ягод колючего кустарника начали принимать воины, то и вовсе кругом заговорили о чуде: постепенно проходил кашель, и больше не лилась изо рта кровь.

Уже через неделю выздоровели все до того больные солдаты, и господину Курокаве пришлось признать: не лжец явился к его воротам, а настоящий колдун, сведущий в тех искусствах, какие неподвластны иным людям.

Глава XII: Просьба

Медленно вступала в свои права прохладная и дождливая пора осени, и всё чаще воздух пах не океаном и цветами, а сырой землёй. Сибори, оставшийся при дворе господина Курокавы, давно уже сумел разобраться в том, какова расстановка сил в этой странной войне за право вновь зваться правителем всех островов, а не малой их части.

Понимал Сибори и далеко идущие планы своего повелителя, и не мог не оценить его целеустремлённости. Пусть и казалось на первый взгляд, что господин Курокава сведущ лишь в воинских делах, но было это не совсем так. Вполне разумным казалось Сибори желание владыки Юга породниться с как можно большим числом противников, ведь тогда и не было бы нужды в войне.

Но пока что у молодого лекаря не было ни шанса стать чем-то большим, чем слуга – и он видел это. Покуда Сибори предпочитал ждать: не следовало высовываться раньше времени.

Огневолосый юноша неторопливо брёл по саду во внутреннем дворе резиденции, осматривая украшавшие это богатое место растения. Он не ждал, что случайно встретит кого-то: давечагосподин Курокава и присягнувшие ему военачальники собрались на военный совет в одном из залов резиденции. Потому и удивился Сибори, заслышав шорох. Похоже, нежданный гость также испугался встречи с ним, потому как почти сразу послышалось напряжённое:

– Кто здесь?!

Сибори тотчас вышел из-за дерева, не желая пугать своим присутствием явившееся его взору существо. На первый взгляд, то была женщина из числа аристократок. Но после становилось ясно: назвать сие дитя женщиной равно тому, чтобы назвать нераспустившийся бутон цветком. Девочка была стройна, как молодое деревце, и её бледная кожа будто светилась изнутри. Чёрные волосы, темнее самых насыщенных чернил, были убраны в высокую, украшенную цветами причёску. Небольшие зелёные круги заместо бровей, набелённое лицо, подведённые глаза и пунцовые губы, вопреки стараниям господина Курокавы, не придали его дочери – а кто ещё, кроме неё, мог оказаться в этом саду? – желанной взрослости и зрелой красоты.

Сибори улыбнулся, склоняясь перед напуганной девочкой:

– Не бойтесь, госпожа, я и в мыслях не имел причинить вам вред. Так что не стоит так меня бояться…

Тёмные глаза девочки, живой блеск которых не удалось бы скрыть даже многочисленным слоям рисовой пудры и чёрной туши, внимательно смотрели на Сибори. Казалось, она размышляла: стоит ли ей сей же час приказать лису удалиться, дабы отец не возомнил, будто дочь, нарушая все приличия, говорит наедине с мужчиной, или же всё-таки остаться. Молодой лекарь видел в этих глазах детское любопытство: юной госпоже о многом хотелось расспросить предполагаемого колдуна. Наконец, любопытство одолело все вкладываемые в её голову с детства хорошие манеры – и девочка робко спросила:

– Скажите, господин, а вы и в самом деле колдун?

Легко солгать любому человеку, но ещё легче увлечённо плести кружева лжи перед тем, кто заведомо поверит любым словам. Сибори, не поднимая более голову, неторопливо заговорил:

– Будь иначе, госпожа, я бы не явился к вашему достопочтенному отцу. Любой человек, не владеющий тайными искусствами, не сумел бы одолеть наложенное на его воинов проклятие. Но я сведущ во многом, что не подвластно ему, да и не рождён человеком, пусть сейчас и нахожусь в человечьем обличье.

Девочка слушала, сложив на груди спрятанные в складках ткани руки и не решаясь даже пошевелиться. Наконец, она робко спросила:

– Быть может, тогда вы сумеете помочь и мне, как помогли отцу?..

Сибори задумался: он не знал, что может попросить у него эта девочка, но понадеялся на то, что сумеет в случае чего отказать ей в помощи со стороны «духов». Сочтя молчание за согласие, дочь господина Курокавы всё же начала свою речь:

– Отец желает, чтобы я стала женою господина Сабуро Кадани. Не подумайте, что желаю я спорить с его волей! – торопливо воскликнула юная госпожа: видимо, помнила она старые сказки, где говорилось, что духи не любят непочтительных дочерей, смеющих идти против воли своих отцов. Зажмурившись, точно от сильного стыда, девочка попросила:

– Не могли бы вы сделать меня красивой?

Стараясь говорить уверенно, молодой лекарь ответил:

– Зачем же вам становиться ещё прекраснее, чем вы есть? Вы достаточно красивы, и немногие в этом мире могли бы сравниться с вами. Быть может, лишь некоторые из духов были бы красивее вас, но разве желаете вы так же, как они, ослеплять людей и вовлекать их в не самые пристойные деяния своей прелестью?

Юная госпожа покраснела столь сильно, что даже сквозь пудру на её лице можно было разглядеть этот яркий румянец. Склонив голову, будто в жесте слепой покорности, она вновь заговорила:

– Мне достаточно было бы лишь одного: чтобы мой будущий супруг хотя бы раз взглянул на меня с благосклонностью. Я не хочу, чтобы он не желал меня видеть, когда стану его женой: разве это – настоящая семья? Я буду верной тому, кому скажет отец, я стану лучшей, но пусть взамен он смотрит только на меня. Сегодня вечером он прибудет в резиденцию, и я хотела бы показаться достойной его…

Что же, сложно не понять эту девочку: хочет юная госпожа, чтобы у неё была настоящая семья, и брак заключался не по одному лишь расчёту. Но что проку, если Сибори даже не знал того господина, который намеревается стать супругом этой девочки?.. Наконец, молодой лекарь дал такой ответ:

– Чтобы понять, кого желает он видеть рядом с собой, я должен увидеть его самого. Подожди немного: я посмотрю, что можно сделать.

Глава XIII: Змеиный клубок

К вечеру в резиденции воцарилось в меру радостное оживление: слуги суетились, пытаясь подготовить всё к прибытию будущего супруга молодой госпожи, повелителя восточных земель, господина Сабуро Кадани. Не казалось удивительным для Сибори то, что желал господин Курокава представить свою дочь в самом выгодном свете пред гостем: ведь, насколько слышал лис, владыка Востока сам себе хозяин, и нет у него ни отца, ни матери, способных приказать: «Возьми в жёны дочь Курокавы». Нет, надобно, чтобы ему самому захотелось обладать этой девой, иначе не быть ни свадьбе, ни союзу.

Сейчас Сибори жалел, что не умеет и в самом деле колдовать. Если бы он только мог заворожить явившегося гостя, внушить ему, будто бы одна лишь юная госпожа достойна стать его спутницею жизни, тогда и не приходилось бы переживать за дальнейшее развитие событий. Но, с другой стороны, следовало ему сейчас не просто плыть по течению, как прежде, а вновь приступить к действиям. Прежде его всегда почитали за слугу – если же окажет он услугу будущему супругу дочери Курокавы, не как прислуга, а как равный, то, верно, его начнут воспринимать всерьёз. Стоит сначала разузнать, чего желает владыка Востока, а после – по мере возможностей дать ему это.

Тем временем у ворот выстроились воины из личной охраны господина Курокавы: лишь недавно исцелившиеся от страшной хвори, они уже встали на ноги и готовились показать себя, если понадобится, в самом выгоднейшем свете. Не один ведь Сибори желает стать чем-то большим, чем простой слуга: в этом строю каждый хотя бы раз, но мнил себя будущим императором. Вот только Сибори не сомневался: ума на подобное ни у кого из не хватит, и это не упрёк. Как можно обвинять рабочие руки в том, что не по силам им самостоятельно размышлять, не имея головы?..

За своими воинами уже ожидал прибытия почётного гостя сам владыка Юга и его семья. Отчего-то непривычно бледным казался Йошимару, и не мог его странный вид укрыться от молодого лекаря. Вот бы напрямую поинтересоваться у сына Курокавы, что же так потревожило его, но тогда Сибори рисковал бы растерять тот самый ореол таинственности, что так упорно создавал вокруг себя. Для действий пока не время: нужно лишь наблюдать, и старания, верно, будут вознаграждены.

Ворота распахнулись, и показались трое всадников: остальные следовали поодаль. Двое следовавших по бокам не снимали закрытых шлемов, напоминающих жуткие маски, и потому тот, кого они сопровождали, мигом привлекал взоры. Облачённый в богато украшенные красные доспехи, с непреклонным, холодным взглядом, он выглядел подобно духу войны. Натянув узду, Сабуро Кадани заставил своего жеребца остановиться, и тотчас спешился. Лис же смотрел на него с восторгом, и не столько от величия и блеска владыки Востока, сколько из желания сей же час воплотить в жизнь сложившийся план.

Да и как могло бы быть иначе, если узнал Сибори в явившемся его взору человеке того смуглого воина, что ласкал под покровом лесных ветвей сына повелителя Южных земель, а не предназначенную ему в жёны дочь? Теперь можно понять и его нежелание брать в жёны молодую госпожу, и в то же время – стремление заключить союз с господином Курокавой. Теперь осталось подумать, к кому же лучше обратиться со своим разговором: к Йошимару или же к самому владыке Востока?..

Словно густой мёд, неторопливо тянулось время. Постепенно опускалась ночь, и Сибори с нескрываемым нетерпением направлялся к покоям Йошимару: после непродолжительных размышлений, решил он для своих целей избрать того, кто уже уверовал в нечеловеческую природу лекаря.

Как оказалось, сын владыки Юга не спал: стоя на балконе своей комнаты, глядел он куда-то вниз. Сибори бесшумно проскользнул в комнату и неспешно заговорил:

– Понимаю я ваше горе.

Вздрогнул Йошимару, торопливо оборачиваясь: погружённый в свои мысли, он не услышал шагов кравшегося Сибори. Лицо стройного юноши мигом побелело в ночном полумраке:

– О чём вы говорите?..

– Вы полагали, что от меня возможно что-то скрыть? – всеми силами придавал себе лис вид мудрого и всезнающего духа. – Я ведь говорил некогда, что в вашем сердцем не дева, но сильный воин. И воин этот – тот, кто предназначен в мужья вашей сестре.

Отвернувшись вновь, Йошимару схватился за голову. Слабый шёпот разнёсся по комнате:

– Прошу, не говорите отцу. Чего вы хотите от меня?.. Отец, быть может, и простит, но я не хочу причинить боль моей сестре: она ведь верит, что сумеет Сабуро полюбить её.

Пару мгновений обдумывал Сибори сказанное. С одной стороны, неплохо было бы заручиться поддержкой Йошимару. А с другой – разве надёжен тот союз, что заключен ценой принуждения? Нет, оно того не стоит: лучше придерживаться первоначального плана.

– Ваш отец всё знает, и не я тому виной: другой человек поведал ему о вашей любви.

Скажи эти слова кто-то иной, вряд ли бы мальчик вздумал ему довериться: но сейчас в мыслях своих говорил Йошимару не с человеком, а с бескорыстным духом, цели и ценности которого не понять простому непосвящённому существу.

– Но почему отец не обозлился на меня, и почему в таком случае желает он этой свадьбы? – прошептал Йошимару. Доверчивое дитя, не во многом отличное от сестры; такого нелегко убедить однажды, но после он готов поверить любой лжи.

– Покуда мне ещё неведомо, кто сделал это и отчего так спокоен ваш достопочтенный отец. Но, коли пожелаете, я мог бы выяснить это: не желаю я, чтобы сходились два чужих друг другу сердца, и страдали двое влюблённых.

В глазах Йошимару зажёгся огонёк надежды. Сибори же тем временем прикидывал, каким образом можно провернуть необходимую авантюру…

Глава XIV: Сожжённый цветок

Пусть уж давно ночь сгустилась над резиденцией, Сибори не собирался отходить ко сну: он помнил, что сегодня ещё один человек с нетерпением ожидает его визита. То молодая госпожа, Юмихимэ. Но сейчас следует быть осторожнее, чем прежде: об этом визите уж точно не должен узнать никто из семьи Курокава, кроме самой девочки. Своё посещение ночью спальни Йошимару Сибори мог объяснить некой другой необходимостью, однако же вряд ли господин Курокава столь же легко поверит, будто не желает колдун воспользоваться невинностью юной госпожи и склонить её к непристойным деяниям.

Покуда госпожа Юмихимэ ещё не спала: она и в самом деле дожидалась, когда же явится следом за нею обещавший помощь лис. Сибори, едва приблизившись к открытой двери её спальни, приложил палец к губам и поманил девушку за собою.

Лишь в саду резиденции, среди стрекота цикад и аромата тех цветов, что раскрываются лишь в ночную пору, Сибори позволил себе заговорить с молодой госпожой:

– Теперь я видел этого человека, и хочу всё же помочь вам, моя госпожа: вы показали, что достойны взаимной любви.

Глядя на то, как ярко загорелись в ночной темноте глаза юной Юмихимэ, с трудом подавил в себе усмешку мнимый колдун: верит это дитя, будто с помощью той же магии духов, что исцелила солдат её отца, сможет она обрести счастье. Что же, не стоит её разубеждать: чем сильнее верит она, тем больше шансов на осуществление задуманного плана.

Сейчас требовалось вновь колдуном прикинуться – и приказал Сибори:

– Не могу я увидеть покуда, что мешает ему полюбить вас. Но могу я это узнать – с вашею помощью, и никак иначе.

– Что же я должна сделать? – спросила девочка, комкая в руках лёгкую ткань широких рукавов. Лис, осмотревшись, указал на распустившийся у воды ночной цветок:

– Взгляните; этот цветок так же прекрасен, как вы. Прежде всего – сорвите этот цветок, и пусть он станет символом вашего сердца.

Покорно бросилась Юмихимэ к самой воде, срывая нужный цветок, с которого тотчас вспорхнула, врезавшись в грудь её, ночная бабочка. Но даже не вскрикнула юная госпожа: похоже, посчитала она это частью некоего ритуала. Стараясь как можно увереннее казаться, Сибори вновь огляделся:

– Теперь нужно развести огонь – не здесь, разумеется. Не хотелось бы, чтобы выгорел столь прекрасный сад; пойдёмте на задний двор.

Пусть уже не хранила земля следы некогда нарисованных на этом месте молодым лекарем «магических» символов, он легко очертил новые, собирая малые обломки и ветвей и складывая их. Не нужно, чтобы горело долго: надобно лишь убедить девочку в том, что нечто магическое происходит на её глазах.

Молодая госпожа протянула цветок, и Сибори задумался: как же извлечь огонь? Найдя выход, приказал он девочке:

– Теперь разожгите. Это должны сделать вы: пусть огонь станет символом вашей любви к будущему супругу.

Покорная, как дитя, юная госпожа удалилась – лишь затем, чтобы после вернуться из дома со всем необходимым. Закатав рукава, дабы те ненароком не попали в маленький костерок, Юмихимэ высекла искру – и заплясало робкое пламя, постепенно разгоравшееся и поглощавшее цветок. С благоговением смотрела молодая госпожа на лиса, что так легко произносил слова на незнакомом ей языке, столь походящие на неведомые заклинания. Прекрасно, что столь доверчива юная Юмихимэ: будет легче ввести её в заблуждение подобными красивыми действиями.

Сибори не заканчивал говорить на чуждом языке до тех пор, пока не обратился прекрасный цветок в пригоршню пепла. Наконец, угасло пламя, и с волнением спросила дочь господина Курокавы:

– Получилось?

– Слабо верится в то, что духи поведали мне, – как можно высокопарнее завёл Сибори, и Юмихимэ вся напряглась в ожидании. Нарочно сделав небольшую паузу, молодой лекарь словно бы запнулся, не в силах молвить и слова. Затем же завершил речь свою:

– Духи сказали: не любит он вас потому, что уже отдал своё сердце другому человеку. И человек тот духами охвачен: те духи терзают его тело, но взамен дают любовь господина Кадани.

Разом стало белее лицо юной госпожи, которое безо всей той краски, что наносилась на него днём, вовсе казалось детским:

– А можно ли изменить это, скажите мне?

– Нет ничего необратимого в природе, вопрос лишь в цене того, чем надлежит пожертвовать, – улыбнувшись, заговорил Сибори. Молодая госпожа вновь приложила руки к груди:

– Я сделаю, что пожелаете!

– Хорошо, – кивнул Сибори, и устремил взгляд своих светлых глаз на Юмихимэ. Та приготовилась внимать речам «колдуна», и не стал Сибори её разочаровывать:

– Не смейте никому рассказывать о том, что я скажу вам сейчас. Вам придётся выманить духов, что опутывают сетями любви господина Кадани, на себя; будут они вас мучить и истязать, но взамен получите вы желаемое. Ровно через два месяца он забудет свою прежнюю любовь, и станете вы для него единственной.

Склонила голову молодая госпожа:

– Но как выманить духов? Я ведь не умею колдовать.

– Не беспокойтесь, я всё сделаю, – улыбнулся Сибори. – Я принесу в вашу спальню особые цветы; даже когда они увянут, не выбрасывайте их. Они – знак, что манит к себе духов. И ещё: чем меньше вы будете говорить, тем быстрее подействует колдовство моё.

Вновь сверкнули решительностью глаза юной девушки:

– Тогда я вообще не стану говорить!

– Как пожелаете, моя госпожа, – старался Сибори оставаться серьёзным, пусть в душе и смешила его подобная доверчивость юной девы. – Я же покуда постараюсь выяснить для вас, кто этот человек; если смогу я отыскать его, то гораздо легче станет даровать вам любовь господина Кадани.

Глава XV: “Если ты того хочешь…”

Никогда до сего дня молодому лекарю не снились сны: столь уставал он в течение дня, что просто проваливался в некую чёрную бездну без единой яркой картины. Но сейчас что-то переменилось – и скорее почувствовал он, чем в самом деле увидел, чьё-то присутствие, как если бы этот неведомый человек неслышною тенью проскользнул куда-то в самую глубину сердца и разума…

– Открой глаза.

Послушно разомкнулись веки молодого лекаря, и понял он: кругом не та комната, где он засыпал, а некое подобие цветущей поляны. Вкруг неё выстроились стройные стволы деревьев, и сквозь тесно сплетшиеся ветви проникали лишь самые настойчивые лучи розовато-красного солнца. Листва их была зелена, точно и не заметили они наступления осени. Лишь странною тенью казался в этом золотистом сиянии мужчина, стоящий на границе поляны. Пересохло в горле – и с трудом Сибори сумел спросить:

– Шигэру?

Столь знакомое лицо казалось встревоженным и измождённым. Неужели ему снова тяжело и больно, и снова он не может обрести покой? Ведь он так хотел отдохнуть от своих прежних трудов…

– Ты уверен, что хочешь этого?

– О чём ты? – не понял чужих слов Сибори, приподнимаясь на влажной траве, усеянной поверху ковром летних, удивительно ярких цветов. Под рукою невольно осыпался, почернев, бутон, словно одно прикосновение обратило его во прах.

– Ты снова желаешь перейти эту грань? Снова хочешь разрушить чужие жизни?..

Сердце зашлось в безумном биении, и боль пронзила всё его существо изнутри. Молодой лекарь не нашёл в себе силы встать, будто бы что-то влекло его к влажной от росы земле. От росы ли она влажна – или от слёз, что невозможно было остановить?

– Ты ненавидишь меня?

Неторопливый шаг вперёд – и Сибори попятился, не понимая, отчего им овладела подобная слабость. Наверное, слишком настоящим казался сейчас взгляд Шигэру, немой вопрос, застывший в этих глазах цвета угля, цвета безлунной ночи. Вздох вырвался из груди вместе со всхлипом – мнимый колдун уже успел позабыть эти черты, соскучиться по каждой из них.

Волос коснулась грубоватая ладонь, и Сибори, не глядя, ухватился за неё, прижал к своей щеке. Знакомый запах чужих страданий, запах трав, что призваны облегчить боль умирающих от какой-либо хвори пациентов.

– Я не могу тебя ненавидеть. Что бы ты ни сделал, мне сложно ненавидеть тебя.

В эти мгновения жалел Сибори, что не привык он жить по велению духов, как иные суеверные простолюдины; сейчас бы разом стало ему легче дышать, и приятнее понимать: Шигэру не злится, и он простил своего любовника за то, что посмел тот распорядиться его жизнью. Ведь полагают жрецы, что во время сна способен даже простой человек перейти на ту сторону Отражённых Небес, и повстречать тех, кто давно уж покинул сей мир. Но слишком уж хорошо знал Сибори: нет в человеческом теле такой субстанции, что могла бы незримо перейти в иной мир. Есть лишь разум, из которого и проистекают сны, и им подобные видения…

– Бедный мальчик. Тебе ведь плохо одному, – настойчиво шептал такой родной, уже успевший отчего-то забыться голос. – Этого ли ты хотел? Этого ты хочешь теперь?

Сердце в груди трепыхалось, словно захлёстываемое волнами. Не глядя в глаза возлюбленному, Сибори плакал, вдыхая аромат знакомых целебных трав. Почему этот глупец не отпустил его тогда, когда вздумалось лису покинуть родной дом? Ответ кружил где-то рядом, будто легкокрылая бабочка, но находиться вовсе не желал.

– Не плачь. Мне больно видеть твои слёзы.

– Тебе всё ещё может быть больно? – негромко спросил Сибори, всё ещё не поднимая заплаканных глаз. Он был уверен в верности избранного пути – но отчего холод сковывал сердце, сжимал его в своих тисках? Будто бы ледяные шипы, подобные острейшим лезвиям, рвали всё его существо изнутри.

– Ты мёртв, Шигэру. Тебя просто больше нет…

– Если ты того хочешь…

Исчезли ласковые прикосновения, исчезло на мгновение оказавшееся столь близко тепло. Словно растворилась и поляна: теперь кругом осталась лишь пустыня, на все четыре стороны, до самого горизонта, где пустыня эта сливалась с потемневшими небесами. Молодой лекарь кричал – но отныне никто не отзывался на зов, не желал прийти, лишь под пальцами осыпалась пересохшая, мёртвая земля, смешанная с остывшим пеплом.

– Вернись, – в полубреду просил Сибори, отчаянно сгребая в ладони пересохшие комья земли. – Прошу, вернись…

Но не было больше ни знакомого голоса, ни знакомых глаз, ни этого родного спокойствия и нежности. Ничего больше нет. А сердце всё ещё колотится, отчаянно жаждет вернуть всё, что было прежде…

Никто в резиденции господина Курокавы не увидел и не услышал, как проснулся в слезах тот, кого все они почитали холодным и не имеющим чувств вовсе духом. И ни слуги, ни хозяева дома не увидели, как он всматривается в темноту и водит рукой по прохладной подстилке рядом с собою, пытаясь найти хотя бы отголосок желанного тепла.

Глава XVI: Ядовитый аромат

На долгие годы вперёд запомнилось молодому лекарю, как поутру, когда ещё еле-еле налился розовым золотом восточный край небес, он на краткий срок покинул резиденцию господина Курокавы. Нет, не было в этой прогулке ничего примечательного, кроме цели её: теперь нужда возникла в тех самых цветах, что пообещал он принести юной госпоже Юмихимэ.

Цветы эти притягивают взоры своей красотой: необычной формы бутоны имеют чаще всего фиолетовый цвет, и кажется, будто внутри большого цветка скрывается ещё один, со множеством мелким острых лепестков. Но красота эта обманчива так же, как и смертоносна: весь цветок, до самых своих корней, пропитан изнутри смертельным ядом, и даже случайное прикосновение к нему может причинить вред.

Ведомо лекарям также и о другом его эффекте: прежде чем тот, кто вдохнул ядовитый аромат губительно прелестного цветка, сляжет, и сердце его прекратит своё биение, наступят краткие часы, покуда будет сей человек ещё жив, но разум его помутится. Главное – не вдыхать аромат цветов самому, и не брать их голыми руками; в противном случае легко умереть, не успев изготовить противоядие.

Но словно духи благоволили сегодня Сибори – и донёс он завёрнутые во влажную ткань цветы до спальни Юмихимэ. Та покорно, точно дитя, приняла смертельный дар. Что же, а теперь следует ещё с двумя людьми поговорить, покуда не подействует на молодую госпожу туманящий разум аромат фиолетового цветка.

Йошимару нынче не спал; увидев будто совсем не уставшего лиса, он тревожно посмотрел на него. В глазах его читался немой вопрос, но Сибори покуда не торопился: надобно уговорить пылкого юношу потерпеть ещё около часа, до тех самых пор, пока не будет окончательно подготовлен задуманный план.

– Проведал я о том, кто именно рассказал господину Курокаве о связи вашей с господином Кадани, – безо всяких приветствий и прочих ненужных слов заговорил лис. Видел он, что сын владыки Юга покорно внимает словам, и еле заметно улыбнулся:

– То была сестра ваша, госпожа Юмихимэ. Оттого поведала она о вашей любви господину Курокаве, что желала сама ваше место занять. Можете не верить, однако союз и без свадьбы её с господином Кадани был вполне возможен; но и она, и отец ваш желают не только лишь обрести поддержку восточных земель, но и заставить господина Кадани забыть вас.

– Абсурд! – воскликнул Йошимару, и мнимый колдун быстро приложил палец к губам:

– Не следует говорить столь громко. Поверьте, я знаю, о чём говорю: воспользовались они помощью сильнейших духов, и, если состоится свадьба, вы в самом деле рискуете лишиться любви своей.

Так легко заставить человека делать то, что тебе нужно; надобно лишь знать, на какие точки в душе его следует надавить. Чего он больше всего боится утратить, за что готов был бы держаться до конца? Оставалось надеяться, что не ошибся Сибори в своих предположениях, и что дорога сердцу сына владыки южных земель его любовь к жениху сестры.

– Но что мне делать? – негромко спросил Йошимару. И вновь лишь улыбкой ответил ему Сибори:

– Подумайте сами: не дают вам увидеться с господином Кадани. Делают это нарочно, дабы не разрушить действие чар. Но, ежели случится так, что вы решитесь на встречу, никакие духи не сумеют околдовать вашего возлюбленного; настоящая любовь тем и отличается от наколдованной, что нерушима вовсе. Лучше всего вам встретиться прямо сейчас; до полудня наиболее слабы те духи, что стремятся любовь господина Кадани на вашу сестру направить.

После лис покинул спальню Йошимару; теперь предстояло ему самое ответственное дело. До него можно несколько повременить, ведь не особенно надёжен человек, что вскоре будет метаться в бреду. Но терпение подводило молодого лекаря – и он направился к молодой госпоже, выведя её для разговора на балкон: не желал он сам надышаться ароматом ядовитого цветка.

Пусть совсем недолго вдыхала юная госпожа смертоносный аромат, уже виделось в лице её некоторое изменение: безо всякой пудры она побелела, лишь на щеках виднелся болезненный румянец. Поминутно она сглатывала слюну, будто во рту у неё находилось что-то неприятное на вкус и пыталась она это что-то проглотить. Что же, всё проходит так, как должно. И вновь безо всяких предисловий заговорил с девушкой мнимый колдун, пытаясь спрятать улыбку свою:

– Теперь знаю я, как вам избавиться от человека, что так любим господином Кадани, и обрести желаемое.

С надеждой вслушивалась в чужие слова уже почти не способная здраво мыслить Юмихимэ; покорная уже не как дитя, а как безвольная кукла, она вызвала на мгновение лёгкую тень сомнений. Быть может, остановиться сейчас? Нет, слишком многое уже принесено в жертву, и не стоит думать о том, чтобы отказаться от намерений своих.

– Тот человек, что любим господином Кадани – твой брат, Йошимару.

Худенькая девочка вздрогнула, и, будь у неё больше сил, верно, она бы вскрикнула. Но яд делал своё дело – и Сибори произнёс, не прерванный её речами:

– Разумеется, ты не можешь просто убить его – всё же он мужчина из твоего рода, и должна ты уважать его, как старшего. Но для особого ритуала нужна мне пара капель его крови; добыть их должна ты, и никто иной.

Лишь кивала Юмихимэ в такт словам, будто вовсе перестала она что бы то ни было чувствовать. Уже с трудом успевала она сглатывать слюну, и тонкая прозрачная ниточка тянулась по губам и подбородку. Главное, чтобы успела она…

Молодая госпожа настолько быстро, насколько позволяло её нынешнее состояние, удалилась; что-то подсказывало молодому лекарю, что поспешила она на поиски оружия. Что же, ему остались всего два дела: как можно скорее сжечь ядовитые цветы, да после отправиться к господину Курокаве. Ведь для него, владыки Юга, и готовилось то зрелище, что нынче произойдёт в саду резиденции…

Глава XVII: Живые марионетки

Лишь буря посреди океана в сильнейшее ненастье могла бы сравниться с тем гневом, в какой впал владыка южных земель. На какое-то мгновение Сибори даже испугался, но был то лишь краткий миг: ведь не стал бы, в самом деле, причинять ему вред этот пожилой мужчина.

– Отчего мне верить в такую грязную ложь?! Мой сын знает о важности этого союза, и он никогда…

– То не вина вашего сына, мой господин, – стараясь казаться всё тем же невозмутимым духом, говорил Сибори. Сейчас он нервничал, как никогда ранее: ведь нужно успеть успокоить господина и в сад его вывести до того, как случится задуманное. Лишь когда чуть примолк Такео Курокава, продолжил мнимый колдун:

– Вы полагаете, ваш противник – человек? Нет, совсем нет! Из-за этой войны пробудились многие духи, и противник ваш – дух, что скрывается в человеческом обличье. Магией господин Кадани вынудил вашего сына полюбить его. Коли же сомневаетесь вы, идёмте со мной: ведомо мне, что должны они встретиться в саду.

Столь велико было желание владыки Юга уличить Сибори во лжи, что он тотчас направился во внутренний двор резиденции. Теперь оставалось лишь надеяться, что они поспеют к сроку. Сердце колотилось в груди молодого лекаря столь громко, что волей-неволей хотелось ему пожалеть о невозможности унять это волнение.

– Когда увидите их – не выдавайте своего присутствия, господин, – инструктировал Сибори мужчину, надеясь, что сумеет в случае непредвиденного развития событий удержать его от необдуманных поступков. – Дух этот очень могущественен, и вам не убить его просто так, по одному лишь желанию.

– Ты уверен в этом? – нахмурился господин Курокава. – Я не могу поверить, что сын мой мог попасться какому-то духу. К чему бы ему такие игры?

– Желает он помешать вам, истинному правителю островов, встретить вашу судьбу и стать императором всех этих земель. Почему же ему это требуется? Тут сказать не могу: сам он не желает со мной говорить, а иными путями разузнать намерения столь могучего духа даже я не в силах.

Молчал господин Курокава, торопливо направляясь во внутренний двор. Сад казался сейчас таким безмятежным, несмотря на то, что осень уж была в самом разгаре: лишь тронутые золотом листья деревьев, уже отцветающие, готовые укрыться от глаз цветы…

Сибори первым увидел Йошимару и господина Кадани, стоящих близ небольшого пруда. Сын господина Курокавы что-то жарко шептал, упираясь ладонями в плечи Сабуро. Тот мягко, но настойчиво удерживал запястья юноши, и губы его шевелились, видимо, изрекая успокаивающие речи. Картина живого умиротворения и нежности, отчего-то уколовшая прямиком в сердце. Не так ли Шигэру успокаивал его в часы, когда молодому лекарю хотелось рыдать от боли и усталости? И разве не лучше было бы сейчас оказаться не здесь, в саду этой богатой резиденции, а в нищем домишке, пропахшем насквозь чужим горем?

Понимая, что ещё немного – и не достанет ему сил держать себя в руках, Сибори ущипнул себя за руку. Не сильно, но ощутимо – так, чтобы отвлечься хоть на мгновение от укола прямиком в сердце. Сейчас стоит волноваться не об иллюзорных и невозможных по природе своей вещах, а о том, как бы не вышел из себя раньше времени господин Курокава: его некрасивое лицо бледнело всё сильнее, и казалось, что от сдерживаемого гнева готов он вовсе разорваться изнутри.

– Рано покуда, мой господин, – шепнул Сибори. – Духи вроде него уязвимы лишь по ночам, и то, если провести особый ритуал. Сегодня я посещу комнату господина Кадани и оставлю там особое растение, что ослабит его. И тогда-то пошлите в его спальню воинов – не более двух – и сами приходите вместе с ними. Лишь три клинка разом, вонзённые в одно тело, способны изничтожить незащищённого духа…

Вполуха слушал владыка южных земель: глядел он, как сын его, уподобившись какой-нибудь деве, льнёт к жениху госпожи Юмихимэ. Руки старого воина сжимались в кулаки, и понимал Сибори: не столько разозлила его любовь сына к мужчине, сколько то, под какою угрозой оказался их нынешний союз.

Тем временем зашелестели ветви – и у пруда показалась Юмихимэ. Тотчас Йошимару отпрянул от своего возлюбленного, надеясь, что не увидела девушка, чего не следует. Сибори, усмехнувшись, подобрался чуть ближе: теперь не грех было и послушать, о чём говорят они.

– Почему? – лишь спросила молодая госпожа. Выглядела она ещё хуже, чем накануне: волосы, распущенные, растрепались и сбились в клочья, и безо всякой пудры она казалась смертельно бледной. Глаза её словно запали в самую глубину глазниц; Юмихимэ выглядела совершенно больной.

Отстранив безмолвного Йошимару, господин Кадани твёрдо произнёс:

– Успокойся. Наша свадьба – лишь способ скрепить союз, и я не думаю, что ты должна была ожидать чего-то большего. Уходи.

Похоже, Йошимару рассказал возлюбленному о том, что вздумала их разлучить именно его сестра. Издав лишь горестный вопль, болезненно впившийся в слух, девушка бросилась на брата, занося руку со спрятанным в рукаве ножом… Разумеется, ей не удалось нанести удар: перехватив её руку, Йошимару оттолкнул сестру. Не удержав равновесие, девушка упала на землю – и так и осталась лежать, потеряв сознание. Немудрено: уже начал действовать яд, и, скорее всего, Юмихимэ уже вряд ли поможет даже самый искушённый в подобных делах лекарь.

Господин Курокава немо смотрел на происходящее, будто не веря в то, что это его дочь только что пожелала смерти Йошимару – ведь так оно и выглядело со стороны. Сибори не мог не похвалить себя: представление было поставлено великолепно, и оставалось лишь ждать, пойдёт ли всё так, как требуется…

– На что ты смотришь?! – воскликнул господин Курокава. – Помоги моей дочери, сейчас же!

Разумеется, не помогли ни ритуалы, ни фальшивые заклинания, ни прочие «усилия», что стремился продемонстрировать Сибори: ближе к закату молодая госпожа отошла на ту сторону Отражённых Небес.

Глава XVIII: Новая клятва

В отблесках золотисто-оранжевого пламени казалась почти совсем живою лежащая на смертном ложе молодая госпожа. Отсветы играли на её бледных щеках, создавая хрупкую иллюзию живого румянца. Но нет, не встанет больше эта юная красавица: слишком губителен аромат того фиолетового цветка, что мнимый колдун принёс в её спальню.

В молчании Такео Курокава смотрел на свою мёртвую дочь, будто состарившись разом на пару десятков зим и лет. Покуда он не сказал не сумевшему спасти Юмихимэ «колдуну» ни слова, но Сибори кожей чувствовал исходящую от старика ненависть.

– Верни её, сейчас же.

Как охотно Сибори исполнил бы сейчас приказ господина, если бы мог! Ведь тогда Курокава окончательно уверился бы: всемогущ явившийся к нему фальшивый дух. Но для того, чтобы погрузить девушку в сон, столь схожий со смертью, требовались бы другие травы; сейчас же ей было уже не помочь. Увлекшись своим планом, Сибори не подумал об одном: что заставят его лечить умирающую молодую госпожу. А ведь такой исход был очевиден! И теперь господин Курокава будет требовать невозможного.

Размышления молодого лекаря прервали его тихие, решительные слова владыки Юга:

– Известны мне старые легенды, и знаю я, что духам по силам пройти на ту сторону Отражённых Небес. Так сделай это, и приведи её назад! Я знаю, лисицы вроде тебя могут это сделать!

– Позвольте, но… – осторожно заговорил Сибори, лихорадочно пытаясь сообразить, как именно поступить в подобной ситуации. Пообещать господину воскрешение Юмихимэ? Но ведь это будет заведомой ложью, и вряд ли простит её суровый владыка южных земель. Какую же глупость он совершил! Другой отец, видя, что дочь пожелала смерти своему брату, оказался бы на стороне сына; но то ли смерть обелила юную госпожу в глазах владыки Юга, то ли с самого начала он любил её больше, чем старшего сына. Старческие глаза недобро сверкнули, и запястье сжала до хруста костей грубая ладонь:

– Ты смеешь отказывать мне?! Или уже забыл, что в любой момент я могу приказать казнить тебя? Если не желаешь ты с помощью магии следовать за моей дочерью, то я отправлю тебя на ту сторону силой! Вот только решу – отсечь тебе голову, или же вздёрнуть, как жалкого вора…

Огромных сил стоило Сибори не испугаться, не отшатнуться при виде этого решительного взгляда. Всего только одно мгновение – и всё, что он столь старательно создавал, оказалось на грани краха. Конечно, можно было бы и сбежать – но то был бы поступок жалкого, ни на что не способного труса. Слишком многим уже довелось пожертвовать, так что лучше даже и не помышлять о побеге, а рискнуть. Только бы ещё совсем недолго сохранить своё влияние на господина Курокаву, совсем ещё немного…

Постаравшись придать себе уверенный вид, Сибори выдавил из себя жалкое подобие прежней коварной улыбки:

– Когда-то я говорил вам, что смерть – лишь малое препятствие для меня, и такое тело, какие вы видите перед собою – лишь одна из многих оболочек, что подвластны мне. Сменить его, сбросить, как змея сбрасывает кожу – это лишь слегка затруднительно для меня, не более.

Видя, что старик всё ещё слушает, лис приободрился: совсем ещё немного – и пусть рухнет первоначальный план, новый, спонтанно пришедший в голову, ещё может подействовать.

– Но если вы отберёте у меня это тело, я обозлюсь на ваше семейство, и гнев мой будет страшен. Вы никогда не станете правителем всех земель, как того желали… – видя, что мужчина вот-вот сорвётся и прикажет казнить наглеца, Сибори торопливо добавил:

– И никогда, никогда вам не удастся вновь увидеть вашу дочь. Я не стану возвращать её в мир живых, а когда вы придёте на ту сторону Отражённых Небес, позабочусь о том, чтобы пришлось вам вечно её искать без возможности найти. Этого ли вы хотите?..

Пытливый взгляд непроницаемо чёрных глаз стал ещё более грозным. Так, наверное, глядел бы дух воплощённой ярости и скорби…

– А что толку, если и без того я её не увижу? Я не монах, и не стану смиренно ждать того дня, когда настанет время отойти к богам ради этой встречи. Коли ты не желаешь спасти её для меня…

– Я вовсе не отказываюсь, господин, – решился на претворение своего плана в жизнь Сибори. – Я хотел лишь сказать, что нельзя вот так просто вернуть ту, чью жизнь отнял могущественный дух, что под именем господина Кадани овладел восточными землями. Даже по ту сторону Отражённых Небес её охраняют существа такой силы, что мне не подобраться к ним. Но, если умрёт их господин, сгинут и они; прежде, чем я отправлюсь на ту сторону, потребуется мне сердце господина Кадани.

Даже не вздрогнул господин Курокава: уже давно, ещё увидев, как Йошимару льнёт к старшему мужчине, решил старик избавиться от владыки востока. Что толку от опасной змеи, если у неё нет головы? Так и армия ничего не стоит без своего повелителя.

– Коли так, то сегодня же ночью я пошлю в его спальню двоих убийц, и сам явлюсь туда. А ты найди тот цветок, о котором говорил. Пусть он сгинет, а моя дочь вернётся. Даже лучше будет, если я отыщу ей другого супруга…

Верящий в грядущее единение со своей дочерью, господин Курокава словно позабыл о том, что сейчас она лежит в этой комнате бездыханным трупом. Суровый правитель оказался слабым: не доставало ему сил признать, что Юмихимэ уж мертва, и нет никаких сил на этой земле, что могли бы вернуть её назад.

– Поклянись, что на рассвете я снова увижу её живой, лис. И помни: я не прощаю тех, кто нарушает клятвы.

– Клянусь.

Легко далось Сибори это простое слово. Разумеется, ни за каким растением он идти не собирался, но следовало прихватить какой-нибудь цветок для виду: ведь иначе не удастся поговорить с господином Кадани и предупредить его о том, что желает ему смерти владыка Юга.

Что же до клятвы… То к рассвету отец и в самом деле повстречает свою дочь на той стороне Отражённых Небес. Если, конечно, на сей раз всё пойдёт по плану.

Глава XIX: Ночь, в которую приходит война

Владыка Востока с недоумением воспринял явление к нему Сибори. Держался этот похожий на грациозного дикого зверя мужчина подчёркнуто холодно. С ним следовало быть осторожнее, чем с другими: ведь, в отличие от того же Йошимару, лишь на словах знаком он с «колдовскими» подвигами мнимого оборотня.

– Приветствую вас, господин, – заговорил Сибори. – Никогда бы я не явился к вам, если бы не желание уберечь вас от беды.

– О какой беде ты толкуешь, лис? – холодно осведомился господин Кадани. – Йошимару верит тебе, потому я готов тебя выслушать.

Даже не следовало бы начинать привычную песню про духов, овладевших господином Курокавой, как изначально желал поступить Сибори. Вместо этого он торопливо заговорил:

– Господин Курокава винит вас и своего сына в смерти госпожи Юмихимэ, мой повелитель. Теперь он не желает с вами союза: сейчас я слышал, что собирается он прислать в вашу спальню убийц.

– Вот как? – с ленивой грацией потянулся Сабуро, будто вовсе не взволновала его эта новость. – Почему же я должен тебе верить?

Сибори опешил: столь сильно он привык говорить с податливыми, будто мягкая глина, членами семейства Курокава, что сейчас чувствовал себя гончаром, которому приказали огранить драгоценный алмаз. Но нельзя отступаться от плана – и, оправившись от кратковременного смятения, молодой лекарь всё же отыскал нужные слова:

– Что с вас убудет, если вы проявите осторожность? Уложите в свою постель что угодно, что выглядит, как спящий человек, да накройте сверху покрывалом. Воинам своим прикажите укрыться на балконе, да и сами спрячьтесь там. Если же вам угодно, я готов понести заслуженное наказание за ложь, если убийцы не явятся.

Чуть прищурившись, владыка восточных земель посмотрел на мнимого колдуна.

– Не знаю, что у тебя на уме, но в одном ты прав: я ничем не рискую, ты же – рискуешь очень сильно, идя против своего правителя. Или ты уже не служишь Курокаве?

– Я никому и никогда не служу. Я лишь оказываю услуги тем, кто достоин быть истинным правителем этой земли. Ранее я полагал, что таков господин Такео Курокава, но теперь я вижу: он слишком слаб, раз позволил смерти дочери сломить себя.

– А ты, значит, полагаешь, будто на месте отца следовало бы не скорбеть о мёртвой девочке? Я не желал ей зла, и даже мне жаль, что так вышло. Сила не в том, чтобы не быть слабым, а в умении признать за собой право на слабость и скорбь.

Говоря это, мужчина всё же пристраивал на своём ложе свёрнутую одежду, как и порекомендовал ему мнимый колдун. Сибори кивнул, про себя проклиная чрезмерно склонного к громким словам владыку Востока:

– Верно, господин, но разве может считаться сильным тот, кто готов позволить горю ослепить себя? Разве хорош тот правитель, что готов начать войну из-за своей слабости и заставить людей умирать за него просто так, безо всякой на то нужды?

Сабуро хмыкнул, но на сей раз ничего не ответил. На пару мгновений покинув спальню, вскоре вернулся он с тремя воинами, без единого слова скользнувшими на балкон. Следом отправился и сам владыка восточных земель, и Сибори, знавший, что до его возвращения не станет ничего предпринимать ослеплённый горем старик.

– Я пойду: не стоит, чтобы меня видели здесь, – произнёс Сибори, выходя из спальни господина Кадани. Снаружи, в холодном ночном небе, сгущались тучи, закрывавшие свет неполной луны: верно, сегодня прольётся сильный дождь…

– Я всё сделал, как вы просили, господин, – поклонился ожидавшему его старику Сибори. – Этот дух уже уснул, так что следует поспешить. Помните, чем скорее получу я его сердце, тем быстрее вы снова увидите живой свою дочь.

Любой зверь, и человек не исключение, теряет разум и слепнет, ежели ему причиняют боль. Но ослеплённым существом в разы легче управлять, нежели зрячим: оно доверчиво будет идти по указанной тропе, метаться из стороны в сторону, пытаясь прекратить свою боль, и не ведая, что впереди – пропасть, дно которой усеяно острейшими шипами.

Сейчас господин Курокава уже шёл вперёд, готовый сам, лично вырезать сердце возлюбленному сына, и вело его вперёд нелепое желание повернуть вспять время, и заставитьвновь биться уж давно остановившееся сердце…

Без единого звука проскользнули господин Курокава и двое его стражников к «спящему». В свете заглядывавшей в комнату луны казалось, что и в самом деле под покрывалом пристроился спящий человек. Вот уже занесены три клинка, и вот они вонзились в свёрток, спрятанный под одеялом. Ещё пара мгновений – и с балкона вылетели укрывавшиеся там воины, вступая в бой с явившимися убийцами. Сибори благоразумно скользнул к дверям, дабы в случае беды поскорее бежать из резиденции. Брызнула на пол первая кровь – и вслед за нею застучали по листве деревьев и остывающей земле дождевые капли.

Владыка Юга, завидев живого господина Кадани, набросился на него с клинком, но тот, готовый уже к нападению, легко отразил атаку. Ярость и изящество, жар и холод ненависти сплелись в один клубок, как если бы сражались не люди, а два диких зверя. В какой-то момент господин Курокава, видимо, всё понял – и, оставив за спиною противника, бросился к Сибори, крича:

– Предатель!

Но быстро оборвался этот крик, и вслед за тем покатилась по полу отсечённая голова. Хладнокровие Сабуро поражало: словно и не он только что убил отца своего возлюбленного.

Кровавая ночь, полная чужих смертей, началась.

Глава XX: Дождь цвета крови

Где-то во дворе стражи резиденции зажгли огонь – один из воинов господина Курокавы, сумев ускользнуть, поднял тревогу. Сибори тревожно заметался, пытаясь понять, где ему укрыться до окончания грядущего боя и каким образом уцелеть. Жаль, что пришлось пойти на подобную жертву, но Сибори не видел иного пути: вернуть к жизни погибшую молодую госпожу он бы никогда не сумел, а господин Курокава, верно, приказал бы казнить лжеца безо всякого промедления.

Со двора уже слышался шум битвы; в этом хаосе налетали друг на друга десятки воинов. Ни один из них не понимал, что происходит, да и немудрено: солдаты господина Кадани, скорее всего, полагали, будто бы владыка Юга приказал напасть на них посреди ночи, в то время как остальные были уверены в обратном. То, что царило снаружи и частично – в коридорах резиденции, ни в коей степени не походило на красивые поединки один на один, победа в которых зачастую зависит от мастерства и удачи. Нет, здесь правил бал один закон: быстрее увернуться, подло бросить противнику в глаза пригоршню земли, толкнуть, ударить ногой в тяжёлой обуви, ранить, покалечить, смешать с сырой грязью того, кто не сумел удержаться на ногах и упал навзничь.

Один из солдат господина Кадани бросил горящий факел в дверной проём балкона, и оранжево-красные языки легко ухватились за деревянные панели и обивавшую стены тонкую ткань, ширясь и расползаясь по ней ослепительно-яркой волной. Господин Кадани что-то крикнул, но слов его было не разобрать: сплетались воедино рёв пламени и звуки битвы, и казалось, будто это никогда не может найти свой конец. Сибори старался держаться рядом с владыкой Востока, не выпуская его из виду ни на миг: не хотелось бы после всех тех жертв, что он принёс, остаться без заслуженной великими трудами награды. Пламя подбиралось всё ближе, и за спиной уже обрушился поглощённый огнём дверной косяк. В лёгкие забивались чёрные клубы дыма, что подобны каким-нибудь злобным духам; пламя дыханием своим может отравить насмерть, так же, как и иные из ядовитых цветов…

Ещё один рывок – и молодой лекарь оказался снаружи, держась за спиною господина Кадани. Долгожданная прореха в дыму – и глоток показавшегося чрезмерно холодным осеннего воздуха. Сибори бы даже обрадовался подобному развитию событий, если бы не понимал: сейчас ему не пробиться без боя, оружия же ему, увы, никто и не подумал предоставить. Может, господин Кадани счёл, будто бы дух и сам в состоянии защититься, а может, и не желал думать о чужом ему существе, что даже не являлось в глазах его человеком. Сейчас не время было думать о брезгливости или чести – Сибори, бросившись к полумёртвому воину, залитому кровью, выхватил из руки его катану. Пусть он и не умел на должном уровне обращаться с оружием, как какой-нибудь благородный муж, но сейчас важным было не столько мастерство, сколько умение вовремя уклониться от боя, ускользнуть…

По щеке мазнула принесённая ветром искра, и молодой лекарь вскрикнул от боли. Мелькали всполохи не желающего гаснуть огня, получившего довольно корма: будто демон, пожирал он резиденцию и близлежащий сад. Господин Кадани не торопился отступать, будто и не волновало его то, что гибнут его люди: взглядом он искал кого-то в толпе, и Сибори даже знал, кого именно.

Очередной всполох пламени выхватил из толпы знакомое лицо – и господин Кадани устремился к своему возлюбленному, будто и не помня, что пару мгновений назад лишил жизни его отца. И словно бы замерло время, когда они неподвижно глядели друг на друга, окутанные облаками пламени и дыма, что с трудом прибивались к земле струями дождя…

– Почему?

Всего лишь один вопрос, который слышнее и громче отозвался в душе мнимого колдуна, чем любые крики боли и ярости. Слышал он в этом голосе прежнее противоречие, с коим некогда столкнулся и сам. Возможное могущество – и жизнь любимого человека. Словно молитву, он повторял про себя: «Убей. Убей его».

Йошимару плакал или, быть может, просто капли дождя струились по лицу сына владыки Юга. В один лишь день он лишился сестры, лишился отца и своего дома. И сейчас предстояло ему понять: всё это отнято по воле любимого имя господина Кадани. Сколь острым и болезненным было сейчас желание самому убить кого-нибудь из них двоих, разорвать эту связь, что виделась в двух взглядах. Повелитель восточных земель шагнул вперёд, и рука Йошимару сильнее сжалась на рукояти клинка.

– Твой отец подослал ко мне убийц. Я защищался – не более того.

Смятение, боль – и растущее желание, чтобы сейчас один из этой пары окровавленным пал на землю. Чтобы только не росло с каждым мгновением и без того сильное напряжение, чтобы оборвался танец пламени и ливневых струй…

Йошимару бросился вперёд, занося катану; господин Кадани же стоял, не двигаясь. Сибори ждал удара, но его не последовало: как слабовольное дитя, Йошимару в последний миг разжал руку, отшвыривая своё оружие, как ребёнок откидывает прочь надоевшую игрушку. Выпрямившись, Йошимару воскликнул:

– Прекратите бой!

Видя, как склонил перед владыкой Востока голову сын прежнего правителя, воины на пару мгновений перестали сражаться. Выжидающе смотрели на господина Кадани их противники, но и он лишь кивнул:

– Разве не ради союза мы явились сюда? Значит, союз будет заключён, пусть и пожелал прежний ваш повелитель его нарушить.

Йошимару кивнул, подтверждая чужие слова. Пожар постепенно затухал, поддаваясь дождю; кто-то из солдат был недоволен подобным приказом, но что они могли молвить сейчас против своего нового правителя? И всё же этот исход, пусть и был он наиболее вероятным, не казался Сибори таким уж привлекательным: разве хорош тот мир, что будет стоять на крови столь многих воинов? Краткая битва, завершившаяся ничем; связь двух душ, что даже война не смогла разорвать. За одно только это мнимый колдун готов был ненавидеть и сына господина Курокавы, и его возлюбленного.

Всё так же хлестал ливень – яростный и беспощадный, как сама война. Дождь омывал мёртвые тела воинов обеих армий, которые ещё не успели унести с поля боя. В цвете покуда ещё не до конца угасшего пламени струи дождя казались алыми, будто бы кровь, подобно воде, струилась с самого неба. Но гас огонь – и струи вновь становились прозрачными, как чистейшие слёзы.

Глава XXI: Тень прошлого

Но, как и прежде, искал Сибори для себя возможность пробиться выше, чем он оказался теперь. Первоначальный план рухнул из-за слишком горячей любви покойного владыки Юга к дочери: если бы убитый горем отец не пожелал бы вернуть мёртвую Юмихимэ, мнимый колдун легко бы сыграл нужный спектакль. Да, в нём не было места для Юмихимэ и Йошимару: планировалось, что после смерти господина Кадани любящий его сын владыки Юга либо покончит с собою, либо просто отстранится от отца, не желая иметь дело с убийцей любимого человека. Юмихимэ же должна была умереть. И кому бы тогда достались земли и титул господина Курокавы после гибели последнего, как не самому преданному его слуге?

Но план не удался, и теперь нужно думать, как пробиться наверх, исходя из нынешней ситуации. Сабуро Кадани силён и умён, и подмять его под себя, как легковерного старика, вряд ли удастся даже самому искусному лжецу.

Кони медленно брели по лесной дороге; вместе с небольшим отрядом солдат Кадани и Курокавы, призванных охранять своих господ, Сабуро направлялся к восточной границе. По правую руку от него покачивался в седле усталый Йошимару, по левую – старающийся как можно увереннее держаться в седле Сибори. В последний раз мнимый колдун садился на коня, ещё будучи малолетним ребёнком, и потому порой ему стоило больших усилий не упасть. Хорошо, что коня ему предоставили спокойного и покладистого: тот не пытался нестись галопом, словно чуя неопытность ездока.

Но постепенно Сибори успокаивался, и к нему возвращался прежний азарт, непередаваемое чувство власти над кем-то, как если бы они играли в игру, ставка в которой – земное существование. Ранее силы были примерно равны: глупый, но знатный старик, привыкший верить в старые сказки и полагать, будто духам есть дело до этого мира. Теперь же его соперник – умный и знатный господин, привыкший надеяться на себя, в меру жёсткий и принципиальный. Но разве тем не слаще будет вкус победы, если удастся заставить этого мужчину, как того старика, есть у себя из рук?

Когда слабый зверь не может одолеть сильного, он отступает. Но после слабые звери сбиваются в стаю, и такая стая вполне способна одолеть того, кто поодиночке легко перебил бы глупых животных. Природа мудра – так отчего же не воспользоваться её примером? Следовало лишь только отыскать среди воинов тех, кто верен покойному владыке Юга, и распалить костёр их ненависти, не дать ярости затухнуть, а людям – склониться перед союзом с убийцей их господина. Да и толпой глупцов легче манипулировать, чем одним равным человеком.

С деревьев капала вода: после ночного дождя солнце так и не показалось, и потому царили холод и сырость. Грязная дорога вела к востоку, и Сибори знал: совсем скоро на пути их встретится деревня. Пусть покуда ещё далеко до заката, нужно будет убедить господина Кадани остаться там на ночлег. Во время длительной стоянки есть возможность поговорить с солдатами, да и после пересечения границы, в восточной провинции, уже сложнее станет подобраться к владыке Востока.

Но и убеждение теперь не понадобилось: когда на горизонте показалась деревня, Йошимару слабым голосом попросил:

– Давай остановимся. Я… неважно себя чувствую.

Этого мальчика можно было понять: он променял свою гордость, свою честь на любовь, и нельзя сказать, чтобы Сибори одобрил этот его выбор. У глупого мальчонки были все шансы одолеть склонившегося пред ним господина Кадани, но Йошимару предпочёл склониться сам. И это злило, не давало покоя, словно произошедшее задело что-то в его душе.

Йошимару не сумел совершить убийство, не сумел пролить кровь того, кто был ему дорог. Ещё свежо было в памяти воспоминание, как глупый мальчишка рухнул в объятия любимого, едва не плача, не стесняясь того, что кругом гибли воины их армий. Связь, которую не смогла задушить и разорвать война и чужие смерти. Почему это так беспокоило, причиняло столько не до конца ещё осознанной боли?

Воины разместились близ местного постоялого двора: не всем нашлись комнаты, и часть предпочла остаться покуда во дворе, охраняя вход. Сибори сидел, привалившись спиной к стене, когда неожиданно послышался пронзительно знакомый голос:

– Остановись, пока не поздно.

Побледнев, смотрел лис на то, как приближается к нему Шигэру, такой же, как при жизни. Не виделось в его лице свойственной покойникам желтизны, и не походил он вовсе на мертвеца. Выглядел он так, будто просто пришёл прогуляться сюда, к постоялому двору деревеньки у восточной границы.

– Ты… Ты жив? – чуть слышно, с тенью надежды спросил мнимый колдун. Сердце будто бы само по себе рвалось на куски, а знакомая усталая улыбка ранила сильнее вонзённого в грудь ножа. Шигэру мягко дотронулся до плеча своего возлюбленного и, не отвечая на вопрос, присел рядом:

– Ты знаешь сказку о сокровенном желании?

Сибори отрицательно покачал головой, чувствуя слабое головокружения и чуть склоняясь на такое реальное, тёплое плечо любимого человека. Шигэру тепло улыбнулся, продолжая:

– Однажды, на берегу моря, жил один нищий рыбак. Всего-то богатства у него было, что его сети, жалкая хибара да маленькая дочь: жена его умерла в родах, оставив после себя это бедное дитя. Отец то и дело колотил девочку: казалась она ему глупой, ленивой и ненужной. Всегда мечтал он быть богатым человеком, а не нищим, каким был с самого детства. И однажды явился к нему дух, сказавший: я дарую тебе богатство и славу, но взамен убей и отдай мне свою дочь, которую ты так ненавидишь. Недолго думал рыбак: убив девочку, получил он желанное богатство. Но подкрадывалась старость и одиночество, и понял он: некому оставить это богатство, никто не придёт поддержать его в смертный час…

– К чему ты это говоришь? – отчаянно ухватившись за руку Шигэру, спросил Сибори. Почему-то казалось мнимому колдуну: если сейчас он удержит возлюбленного, тот никогда больше не уйдёт. И исчезнет эта противная боль, это мерзкое чувство у сердца…

Шигэру лишь покачал головой:

– Ты сам это поймёшь, когда придёт время… Я лишь хочу, чтобы не было слишком уж поздно.

Сибори моргнул, не понимая, что произошло. Мгновение – и его возлюбленный исчез, растворился, оставив после себя лишь слабый и, верно, мерещащийся лису аромат лекарственных трав. Всё так же сидел он у стены, но в полном одиночестве.

– С кем вы говорили, господин? – спросил один из стороживших вход солдат. – Рядом с вами никого не было…

Сибори промолчал.

Глава XXII: Опасные мысли

Постепенно опускалась темнота, но Сибори не спешил уходить: сейчас ему нужно было общество не господина Кадани и его возлюбленного, а простых солдат. Нужно было начинать осторожно, издалека, разузнав, прежде всего о царящих средь воинов покойного владыки Юга настроениях. И потому он не уходил под крышу, а лишь прислушивался к тем разговорам, что вели, совершенно не стесняясь в выражениях, солдаты у костра.

– Может, хоть теперь угомонятся, – осторожно начал один из них, мордатый желтокожий мужчина, походящий более на купца, чем на воина. Наверное, из тех, что устремились на военную службу, видя в том несомненное преимущество и возможность обрести столь желанную славу и власть. Да только удержаться на этом пути дано лишь сильным, купцы же по природе своей слабы и склонны более к стабильности, нежели к риску.

– Ты, верно, шутишь? – уставился на «купца» второй солдат, чью щеку рассекал шрам. А этот уже больше похож на воителя, но, несмотря на тонкую тёмную полоску усов над губой, видно, сколь он молод и неопытен. Скорее всего, мальчик, отчаянно жаждущий походить на героев из древних легенд и сказаний. И покуда не видно среди них того, кто мог бы оказать сопротивление, не довериться «колдуну», коим они считали Сибори: ведь кого-то из них он ранее избавил от сильной хвори.

Молодой солдат продолжал, глядя на старшего товарища:

– Ты, никак, слепой?! Или тебе легче не понимать, что происходит?!

– А что происходит? – потеряно поинтересовался «купец», и даже Сибори подивился тому, с какой горячностью говорил молодой воин. Тот же продолжал:

– Наш прежний господин мёртв, а его сын якшается с убийцей! С какой стати нам ему повиноваться?

– Ну, знаешь ли, лучше уж так, чем друг друга на части рвать, – передёрнулся «купец», пытаясь скрыться от неодобрительных взглядов товарищей. Сибори довольно усмехнулся, ведь оказалось, что почти что и не нужно будет лгать этим воинам. Довольно лишь сказать о памяти господина Курокавы – и многие из них пойдут за колдуном. Сейчас стоило лишь ненавязчиво подтолкнуть это толпу, будто камень, повисший над пропастью у самой вершины горы: ткнёшь его, и он превратится в грозную силу, сметающую всё на пути своём.

– Вы правы, – спокойно заговорил Сибори, и словно разорвалось что-то в воздухе: солдаты тотчас замолкли, уставившись на колдуна. Тот пару раз вдохнул и выдохнул, начиная говорить: отныне нельзя было позволить быть неубедительным. Сейчас не было времени на тщательное продумывание планов, ведь совсем рядом расположились и воины господина Кадани. Следовало поспешить, но при этом не совершить ошибок, да надеяться, что эти неразумные создания прислушаются к нему.

– Виделось мне и прочим среди духов, – неторопливо продолжал мнимый колдун, предпочитая не глядеть на воинов, а смотреть лишь только в пламя мирно горящего костра, – что должен господин Такео Курокава стать истинным правителем, тем, кто соединит воедино все четыре земли под своим знаменем. Но смерть забрала его ранее, чем следовало бы, и нарушился тот ход вещей, что был предопределён.

Солдаты слушали, и Сибори лишь на мгновение позволил себе перевести дыхание. Нельзя было прерываться, пока внимание этих людей не перешло на что-то иное – и лис снова заговорил, складывая руки на груди своей:

– А знаете ли вы, отчего так вышло? Оттого, что его сын позволил себе позабыть: он не только наследник господина, но и прежде всего – такой же слуга его, как и всякий из нас. Оттого и печально мне видеть: глупый мальчик восстал против того, за что боролся его отец, и, похоже, сам не осознаёт своей ошибки.

– А ведь верно, – подал голос солдат со шрамом, прежде всех прочих вновь обретший дар речи. – Он заключил союз с убийцей, да ещё и полагает, будто бы доброе дело совершил! Как же, доброе…

Тихо потрескивали ветви, пожираемые огнём. Несмотря на всё возмущение своё, воины нынче казались молчаливее и спокойнее, чем прежде. Но знал Сибори: ещё горит в их памяти пожиравшее резиденцию господина Курокавы пламя, ещё не могут забыть они павших товарищей, которые теперь уж, наверное, так и останутся не погребёнными на поле былого боя. Немудрено: не так и много времени минуло с той ночи, и не могли они забыть. Нужно действовать сейчас, сразу, покуда ещё свежи нанесённые раны, покуда не забыли они о гибели тех, кого ранее знали и с кем были дружны.

– Печально мне видеть подобное, – вздохнул Сибори. – Но что может сделать дух вроде меня? Призвание моё – служить тем, в ком есть кровь господина Курокавы. Раньше надеялся я: будут его потомки нести то же знамя. Но нынче вижу: я ошибался, и оттого становится лишь тоскливей, чем прежде.

– Ничего, долго этот союз не продлится! – азартно воскликнул кто-то из солдат. – Прикончить убийцу, да и дело с концом! Да чтоб мучился подольше за то, что посмел без предупреждения напасть, а потом воспользовался сыном господина!

Сибори вздрогнул: нет, смерть господина Кадани сейчас не была ему нужна. Желал он другого – и потому спокойно вымолвил:

– Разве не будет такой мести мало для жестокого убийцы? Думаю я, что нужно поступить по-иному, так, чтобы сильнее всего на этой земле были его страдания. Надобно лишь казнить предателя, что позволил себе осквернить память сестры и отца; убийцу же оставить в живых, и пусть терзается он дольше прежнего. В конце концов, он не давал клятвы служить господину Курокаве, а следовательно, и предательство его не так ужасно, как предательство господина Йошимару. Жаль, что не смогу я этого сделать сам: обязан я служить всем, кто по крови связан с нашим владыкою.

Словно бы вспомнив о чём-то, Сибори поднялся и двинулся прочь. Ему не нужно было сейчас многократно повторять слова свои и убеждать солдат. Достаточно было лишь дождаться нынешней ночи и посмотреть, переживёт ли её сын Такео Курокавы и возлюбленный владыки Востока: он подтолкнул людей к нужным размышлениям, остальное же стоит сделать им самим.

Глава XXIII: Очередная ошибка

Серебристо-синюю пелену ночной прохлады безжалостно разорвал чей-то крик, и Сибори мгновенно открыл глаза. Он и до того не спал, снедаемый нетерпением: избавиться от Йошимару сейчас было важнее, чем что-либо другое во всём мире по эту сторону Отражённых Небес. Мнимый колдун уже решил: сын Курокавы недостоин жизни, стало быть, ему надлежит умереть в самое ближайшее время, покуда господин Кадани не прислушался ещё к разговорам средь воинов покойного владыки Юга.

Мгновенно поднявшись, Сибори устремился в сторону комнаты, где остановился на ночь Йошимару. Уже ощущал он так легко узнаваемый и будоражащий запах крови, и не мог перестать радоваться: ведь сейчас сын умершего владыки южных земель наверняка повстречался с отцом на той стороне мира, и его кровь обагрила деревянный пол… А значит, ещё немного ближе стал молодой лекарь к претворению в жизнь той цели, ради которой он столь многое позволил себе отдать.

– Они… Они хотели убить меня! – ледяным шипом впился в разгорячённый ум голос Йошимару. Сибори остановился близ комнаты, будто бы его околдовали и обратили в лёд; в глазах промелькнуло раздражение, которое мнимому колдуну не удалось скрыть. В раздумье остановился он близ входа, не зная, стоит ли ему сейчас попадаться на глаза выжившей жертве покушения, или же вернуться, покуда не поздно, в соседнее помещение и притвориться спящим, как те воины, коих не пробудил ото сна даже крик. Но позади уже слышался топот множества ног, и было ясно: момент, когда можно уйти, упущен. Потому Сибори, напустив на себя обеспокоенный вид, отодвинул стенную панель, тотчас же встречаясь взглядом с подозрительно хмурящимся господином Кадани.

– Что здесь произошло? – в меру обеспокоенно, в меру отстранённо поинтересовался лис, хотя уже и сам понял: глупые солдаты даже не подумали о том, чтобы перед нанесением удара разведать обстановку и посетить комнату господина. Неужели эти глупцы и в самом деле не сообразили, что ночевать сын Курокавы, вернее всего, будет не в одиночестве, и следует бить сразу же, так, чтобы он даже и вскрикнуть не успел. Какой же прелестной романтики могла бы быть преисполнена эта картина – пробудившийся господин Кадани, держащий в объятиях уже успевшее остынуть тело Йошимару! Но этого зрелища мнимого колдуна лишили, оставив взамен право созерцать страх на лице несостоявшейся жертвы, холодное недоверие в глазах Сабуро и мёртвые тела убитых заговорщиков. Хорошо, что не стал господин Кадани захватывать живым никого из них; ведь тогда могла бы открыться истина об участии молодого лекаря в их плане.

Не отвечая на вопрос вошедшего, господин Кадани приблизился – и к горлу прильнула, точно дева к любовнику, сталь холодного клинка. Сердце в груди лиса заколотилось, будто обезумев, когда владыка Востока негромко проговорил:

– Ты с ними? Говори!

– С кем? – стараясь сохранить прежнюю невозмутимость, Сибори поднял руку и отвёл лезвие в сторону. Сейчас он глядел на мужчину, будто родитель на мальчишку, который, заигравшись, пытается вовлечь в свою игру и отца. Следовало достойно сыграть роль древнего духа – и юноша играл её, уже не отступая от избранного образа ни на мгновение.

Густые чёрные брови господина Кадани сдвинулись к самой переносице, и на мгновение лис ощутил новый прилив беспокойства: казалось ему, что пронзает его насквозь этот подозрительный взгляд, что желают прожечь его эти глаза, похожие на тлеющий уголь. Огромных сил стоило Сибори не отвести взгляд, не разорвать той странной борьбы, в которой схлестнулись изумруд и уголь. Наконец, Сабуро вымолвил:

– Я не верю, что солдаты сами решились напасть на того, чьему отцу присягали некогда на верность. Истинный воин никогда не нарушит клятву, даже если подчинение будет грозить ему смертью или бесчестием. Ведь нарушить данное слово – ещё большее бесчестье.

– Возможно, для вас оно и так, – заговорил Сибори. – Но неужто вы полагаете, что все в этом мире таковы? В тягостное время порой берутся за оружие те, кому вовсе неведомы законы чести.

Даже странно, но сейчас лишь одна мысль всецело завладела сознанием мнимого колдуна: ему хотелось, чтобы сию же секунду смерть забрала в свои объятия Йошимару, чтобы померк свет этих глаз, что с такой надеждою и благодарностью глядят на господина Кадани. Разве может такая любовь быть искренней? Нет, конечно же. Вернее всего, мальчишка видит в своём возлюбленном способного позаботиться о нём отца, но не любовника. А не такими ли были они с Шигэру?.. Нет. Следует забыть это имя, похоронить его на самом дне памяти – и более никогда не вспоминать о том, что некогда ему был дорог тот, кто это имя носил.

– Да уж. Иногда за оружие берутся подлецы, – лишь дрожь низкого голоса выдавала ту ненависть, с которой смотрел на мнимого колдуна Сабуро Кадани. – Даже странно, что я не вижу в твоих руках клинка; таким, как ты, в эти времена следовало бы взяться за меч.

– К чему мне сражаться? Я – всего лишь дух, наблюдатель. У меня иное предназначение, – парировал Сибори, чуть сощуривая глаза. Так странно смотрелся этот вроде бы спокойный разговор двух мужчин. Один – сильный воин, обманчиво спокойный, на чьё лицо набросила тёмное покрывало с трудом сдерживаемая ярость. И второй – тот, кто скрывает под маскою безразличия собственный страх, боязнь однажды проснуться с клинком меж ребёр. Кругом – небольшая комната, на полу которой покоятся уснувшие вечным сном и отошедшие на ту сторону Отражённых Небес воины, и неподвижный, точно статуя, Йошимару наблюдает за ними. Но так неважно всё, что есть в мире, кроме этих настороженных тёмных глаз.

– И какое же у тебя предназначение, «дух»? – усмехнулся господин Кадани. Он не верил мнимому колдуну, и Сибори понимал это. Но продолжал играть прежнюю роль, покуда ещё не оформив последующего плана. Пусть пока что этот сильный воин Востока полагает, что ему ведома истинная сущность лиса. Он не глуп, но рано или поздно даже он может проиграть – и тогда Сибори будет рядом. Ровно на расстоянии удара.

– Быть рядом с тем, кто будет править всеми островами, ничего более. Может статься, что даже вы сумеете… стать тем, на чьей стороне я останусь до конца.

Уже удаляясь, говорил Сибори эти слова. Он не сомневался: сейчас господин Кадани смотрит ему вслед, не веря, но одновременно желая поверить. Что же, пусть полагает, что разгадал чуждые намерения: когда человек уверен, что уже победил, он уязвимее, чем когда ещё только стремится к победе.

Глава XXIV: Ночной гость

Внизу, в городе, сейчас кипела жизнь. Пусть солнце и опустилось уже за горизонт, оставив на память о себе лишь пару походящих на мазки неопытного художника темнеющих розово-золотых пятен на западе, люди покуда ещё не собирались спать. Казалось, будто вовсе не заметила столица всех тех войн, что сотрясали окружающую землю, как не заметила и перемены власти два года назад: если до того правило здесь семейство Шукима, то теперь воцарился род Шинджу, те, кто владел вдобавок и западными землями. Немудрено: в народе говорили, будто главе этого рода, господину Тэцуе, помогают сами духи этой земли.

– Широми, ты опять отлучалась в город? – не оборачиваясь к сестре, спросила совсем юная девушка, чья необычайная внешность часто привлекала к ней взоры. То были взоры восторженные и преисполненные самых разнообразных, порою непристойных желаний, какие преследовали её и её сестру близнеца с той самой поры, как из распустились, подобно цветам, две юные девушки. Куроми всегда гордилась своей красотой, и пользовалась ею, дабы в полной мере ощутить своё превосходство над прочими девами; не смущало её и то, что порою отец робко намекал: в её годы пора уже подумать о том, чтобы отыскать себе достойного мужа.

Широми засмеялась, очерчивая тонким пальцем линию выкрашенных в кроваво-алый цвет губ:

– Отец ведь не догадался, так что толку бояться? Мужа я всегда успею отыскать, а до той поры нет дурного в том, чтобы немного повеселиться.

Куроми мягко улыбнулась: она не собиралась сообщать отцу о похождениях сестры, более того – готова была покрывать её до тех пор, пока он не решит всё же выдать Белую Жемчужину замуж. А после пусть уже супруг следит за тем, чтобы его жена, столь походящая на прекрасный лунный цветок, нимало не испорченный цветастыми одеяниями и множеством украшений, не дарила своё очарование прочим мужчинам. Тем более что и сама она частенько отлучалась в город на встречу с очередным своим воздыхателем, и тогда уже Широми будет лгать отцу, не давая господину Тэцуе прознать о похождениях Белой Жемчужины.

– Расскажи мне, какой он – тот, кого ты любишь? – с интересом вопрошала Куроми, пусть и не надеялась получить правдивый ответ: редко беловолосая сестра позволяла себе открыться и поведать Чёрной Жемчужине имя возлюбленного. Но Куроми не сомневалась: когда-нибудь ей доведётся узнать, к кому же уходит почти каждый вечер её единственная сестра, всегда бывшая ей поддержкою и опорой. С полуслова они понимали друг друга, как это, верно, свойственно многим детям, увидевшим свет в один день и час. Вот и теперь почти удалось Чёрной Жемчужине предугадать ответ сестры:

– Позволь мне рассказать после. Я устала, и лучше пойду спать. Обещаю, завтра же ты всё узнаешь.

Куроми знала, что завтра не услышит обещанного рассказа: сестра к утру успевала позабыть о своих словах и лишь недоумевала, слыша просьбы Чёрной Жемчужины. Но всё же она любила Широми, и не желала выискивать истинную причину её поведения. Если, конечно, сама Белая Жемчужина не пожелает открыть её имя своей любви…

Пусть давно опустилась ночь, но господин Тэцуя нынче не спал. Казалось, этот высокий мужчина с узким, чуть смуглым лицом выжидал чего-то – и вскоре действительно дождался. Дрогнул свет масляной лампы, что стояла близ его ложа; со стороны балкона потянуло осенней прохладой. Даже не оборачиваясь, знал глава рода Шинджу: тот, кого он ждал, явился на зов. Поборов страх, какой всегда охватывал его при разговоре с этим человеком, был сродни тому ужасу, что испытывает ребёнок, оказавшийся в одиночестве, в полной темноте.

– Вы, верно, уже слыхали, что произошло в южных землях? Тот, кто мог представлять серьёзную опасность, Такео Курокава, повержен. Говорят, будто его собственный сын решил объединиться с востоком, и ради того лично отсёк ему и его дочери голову.

– К чему вы говорите мне об этом? – чуть слышно спросил господин Тэцуя Шинджу, всё так же не оборачиваясь. К чему глядеть на того, чьего лица не разглядишь за чёрной маской? Не глядя назад, знал глава рода Шинджу: сейчас вырисовывается на фоне ночного неба чёрная тень. Ночной гость высок и довольно крепко сложен, но при этом гибок, будто тонкая ветвь дерева на ветру. Каждое его движение выглядит так, словно его тело на самом деле способно изогнуться как угодно, перетечь в любое состояние, какое только можно себе вообразить…

– Вы сами знаете ответ, господин.

Тэцуя Шинджу опустил голову, затем, собравшись с силами, всё же обернулся, так, чтобы видеть холодные глаза ночного гостя, словно бы вовсе лишённые цвета. Или это луна так отражается в них, что кажется, будто с каждым мгновением тает льдом на солнце воля, желание отречься от былого?! Собравшись с силами, глава рода Шинджу пробормотал, вновь отворачиваясь, будто бы довелось ему натолкнуться на стену:

– Я не желаю вновь развязывать войну. Довольно крови пролилось; к чему ещё больше?! Рано или поздно мы сумеем договориться, и, быть может, даже породниться со всеми оставшимися семьями. Отчего бы господину Кадани не жениться на одной из моих дочерей, ежели мертва его прежняя невеста?

– Вы забываете о ваших прежних противниках, семье Шукима, – как и всегда, таинственный советчик говорил шёпотом, будто боялся быть услышанным. – Да и потом… У вас нет сыновей, лишь дочери, а значит, ваш род исчезнет, оставив после себя лишь потомков Кадани, не Шинджу. Поймите: без войны никогда не будет мира. Так не лучше ли напасть сейчас, когда южные земли лишились своего главы и могут не пожелать оставаться под властью его сына, а восточные – ослаблены и не ожидают нападения? Подумайте над этим, господин. Я уверен, что вы достаточно благоразумны, чтобы к завтрашней ночи дать мне… правильный ответ.

Снова шорох, и почти не разбавляемая посторонними звуками тишина ночи. Отчего-то ветер несёт знакомый запах моря – тот, которого нет и не может быть в этом отдалённом от побережья месте.

Теперь уже не оборачивался глава рода Шинджу. К чему? Он и так знал: за спиною лишь ветер качает ветви деревьев да гонит по тёмному небу облака. Ночной гость исчез – исчез так же, как исчезал во все ночи, что были прежде…

Глава XXV: Чужой ход

Время шло невыносимо медленно с той поры, как они всё же достигли резиденции господина Кадани. Сибори, не имевший возможности показать себя, понимал: его пытаются отстранить от управленческих дел, не дать ему вновь взять власть в свои руки. Если владыка Юга, ныне отправившийся на ту сторону Отражённых Небес, доверял «колдуну», то Сабуро Кадани ни на мгновение не терял бдительности. То и дело мнимый колдун натыкался на преисполненные недоверия взгляды владыки Востока, и тогда он понимал: нужно действовать. Но стоило хорошо продумать дальнейшие действия, ведь иначе неглупый господин Кадани мог легко предугадать их или же вовсе предупредить. Теперь у него не было права на ошибку, как это вышло с юной госпожой Юмихимэ: следовало заставить этого мужчину подчиниться – или убить.

Во мраке пустой комнаты, выходящей во двор, Сибори размышлял о произошедшем. Его поселили вместе со слугами, что лишний раз указывало на его нынешний статус в глазах правителя восточных земель: жалкий мальчик на побегушках, не способный на серьёзное противостояние. Смиряться с подобным положением дел лис не собирался: не хватало ещё сдаться, пройдя столь длинный путь. Чего он сейчас добился? Одной лишь славы колдуна в народе, не более того. Достаточно ли этого? Нет, конечно же, недостаточно.

Во дворе мелькнула тень, и Сибори недоумённо выглянул наружу, пытаясь понять, кто только что показался ему на глаза. Может ли быть, чтобы это просто ночная птица пролетела, отбросив тень на медленно остывающую землю? Но нет, вскоре сам таинственный гость показался на глаза Сибори – и тот замер, вглядываясь в знакомые черты.

– Шигэру?.. Снова… Ты снова пришёл?

Уверенность таяла от знакомого взгляда, такого печального сейчас. Может ли быть, чтобы он ненавидел своего убийцу и желал тому зла? Нет, и следа ярости не было в спокойном, но омрачённом печалью лице мужчины. Протянув руку, Сибори попытался коснуться явившегося призрака, надеясь всё же ощутить тепло и понять: всё ложь. Он жив, его дыхание не замерло навечно после принятия яда, огонь не поглотил тело…

Шигэру лишь грустно улыбнулся, не отрывая от своего возлюбленного печальный взгляд чёрных глаз. Стараясь казаться спокойным и небрежным, Сибори спросил:

– Ты снова собираешься убеждать меня остановиться? Пустое. Я не остановлюсь, что бы ты ни сказал.

Воздух пах морем – от резиденции было не так и далеко до него. Если подняться на один из балконов и посмотреть вдаль, то можно было даже увидеть эту свободные, не желающие подчиняться чужой воле волны. Наверное, потому море и свободно, что никогда не могло и помыслить о том, чтобы подчиниться и сдаться.

– Нет, Сибори. Я не стану тебя больше отговаривать. Уже поздно.

– Поздно? – переспросил рыжеволосый лекарь, не ожидавший такого ответа. – Что же изменилось? Объясни!

Ветер развевал тёмные волосы Шигэру, словно тот был не призраком, а живым человеком. Поддавшись порыву, Сибори сделал ещё шаг вперёд, касаясь рукой этих волос. На ощупь они казались вполне материальными, как и всё тело Шигэру, что он лишь мгновением позже сжал в объятиях. Казалось, можно даже услышать биение сердца – то, чего не могло бы существовать в этом мёртвом теле.

– Знаешь, что самое страшное для охотника, Сибори? – спросил темноволосый мужчина, кладя пахнущую травами ладонь на щеку своего убийцы. – Самое страшное – превратиться из охотника в жертву, повстречав такого зверя, какого нельзя одолеть так же легко, как прочих.

– Ты о господине Кадани? – тихо спросил мнимый колдун, не находя в себе сил отстраниться и пытаясь хотя бы так сохранить капли родного запаха. Не верилось, что этот человек, стоящий рядом с ним – лишь тень. Тень того, кого он отправил на ту сторону Отражённых Небес своими же руками.

Шигэру отрицательно покачал головой, скользя ладонью по щеке Сибори и мягко отстраняя его от себя. Мнимый колдун сейчас старался не плакать, но в сердце болезненно кололо, словно бы вновь подбиралась к нему застарелая боль. Так, наверное, ноет давно зажившая рана, не давая покоя…

– Нет. Ты ещё не знаешь, кому бросаешь вызов, Сибори.

Эти слова смутили молодого лекаря, но в тайной надежде на ответ он спросил:

– Тогда кто? Скажи мне, кому я бросаю вызов! Ведь ты же знаешь это, если уж предупреждаешь меня об опасности. Я слишком хорошо тебя знаю: ты не стал бы беспокоиться без причины.

Шигэру мягко улыбнулся, и в этот момент откуда-то издалека послышался крик. Словно всё кругом смялось, подобно комку глины, и Сибори, открыв глаза вновь, понял: он лежит на соломенной подстилке среди прочих слуг, обеспокоенно глядящих по сторонам. Сон?.. Но какой же, однако, настоящий…

Кажется, первым кричал Йошимару. Но этот крик уже оборвался, и более не доносилось ни звука. Сибори недоумевал: что же это? Он не собирался причинять вреда возлюбленному господина Кадани, пока не продумает дальнейший план действий. А значит, на него напал кто-то другой. В том же, что на сына владыки Юга совершено нападение, лис отчего-то не сомневался. Слишком уж громко кричал он, тот, кто не издавал столь пугающих звуков даже тогда, когда кругом полыхало родное поместье, когда умирала Юмихимэ…

Сибори рванулся вперёд – и остановился, понимая, что сейчас кто-то перехватил события в свои руки прежде, чем это успел сделать он. Йошимару неподвижно лежал на полу своей спальни. Кровавое пятно, расплывавшееся по его животу, не оставляло сомнений: кто-то напал на него.

С каким-то горьким удовлетворением смотрел Сибори на склонившегося над мертвецом господина Кадани. Теперь-то уж та нить, что связывала их, наверняка разорвана, теперь и владыка Востока знает ту боль, что поселилась в сердце мнимого колдуна.

Сибори радовался – и не мог удержать радости до тех самых пор, пока Сабуро не посмотрел ему прямо в глаза.

Глава XXVI: Перламутровый блеск

Никогда доселе не приходилось Сибори чувствовать себя загнанным в угол зверем, но сейчас как никогда опасался он господина Кадани: нужно было быть дураком, чтобы не понять, сколь опасен раненый зверь, с которым ты волею судьбы оказался в одной тесной клетке. Тёмные глаза господина смотрели решительно и мрачно, рука лежала на рукояти катаны, и Сибори понимал: теперь его действительно почти ничто не отделяет от той стороны Отражённых Небес. Более же всего неприятно становилось от мысли, что некто неведомый перешёл его путь, спутал то кружево, что он так усердно пытался сплести всё это время.

Сибори не так сильно боялся прежде, когда у его горла оказалось остро заточенное лезвие: тогда господин Кадани остановил руку, не нанёс удар. Сейчас же нельзя было сказать: выслушает он или же предпочтёт без лишних разговоров снести «духу» с плеч голову.

– Как ты посмел?.. – худшие ожидания стремительно оправдывались: ослеплённый горем, Кадани словно не желал замечать, что Сибори явился на шум позже него. Руки владыки востока тряслись, пусть и не было видно в его глазах слёз: вряд ли этот мужчина мог позволить себе заплакать, особенно в присутствии постороннего, коим оставался для него лис.

Сибори молчал, понимая: сейчас его оправдания останутся не услышанными, и, вернее всего, лишь растравят ту рану, что нанесла повелителю восточных земель смерть возлюбленного.

– Он не мог сделать этого, мой господин! – неожиданно звонко воскликнул кто-то чуть в стороне. Обернувшись, Сибори увидел худенькую служанку. Имени девушки он не удосужился выяснить, но часто встречал её, нескладную, с крупной родинкой на подбородке, портящей всё впечатление от вполне миловидного лица, в коридорах резиденции. Естественно, сейчас лис не мог понять, отчего бы вдруг служанка кинулась утешать господина вместо него, даже не испугавшись вида мёртвого Йошимару. Как не сумел понять и того, что тот не оттолкнул служанку, а лишь тихо спросил:

– Отчего ты так уверена, Нанаши?

Девушка сложила руки на груди и быстро заговорила, будто бы боялась, что господин не услышит её слов, если она хоть на мгновение примолкнет:

– Он был в спальне, когда… всё случилось. И пришёл сюда лишь сейчас, вслед за нами. Даже если он и вправду дух, то как бы он смог раздвоиться? Хотя не верю я, что он дух! Да и хвоста у него лисьего нет, ни одного! А какой же это оборотень без своих хвостов?

Сибори едва не засмеялся, слушая эти наивные объяснения дурочки. Воистину, опасаться в этом мире стоит лишь двух видов людей: тех, кто слишком умён, чтобы почитать за правду старые сказки, и тех, кто слишком уж истово принимает те сказки на веру, полагая, что это некий научный трактат. И тех, и других почти невозможно обмануть: первые не верят изначально, другие же, не видя регулярного подтверждения сказочным образам, испытывают сомнения.

– А если он дух, то что бы ему помешало? – возразил кто-то из толпы слуг, и Нанаши упрямо сжала губы, теребя рукав серого кимоно:

– Ты что, не слышал? – с большим чувством внутреннего превосходства отозвалась Нанаши. – У него хвостов нет! А значит, если он и оборотень, то слабый совсем, молодой, раздвоиться ему всё равно сил не хватит.

Сибори, чуть прищурившись, смотрел на девочку и пытался понять: отчего господин Кадани, от которого исходила почти ощутимая боль и тоска, не приказал болтливой суеверной дурёхе умолкнуть или вовсе не зарубил её, а следом – и самого лиса. Нет, мужчина лишь молчал, глядя на мёртвого Йошимару. Будто и из его лица ушла та же искра, что ранее там имелась: сам Кадани теперь походил на мертвеца даже больше, чём действительно покойный Йошимару у его ног.

Шумели и переговаривались слуги, из-за чего происходящее уже не казалось более пугающим и неординарным: смерть человека походила на балаган, и эти люди в большинстве своём пришли лишь посмотреть на мёртвое тело того, кого любил их господин, чтобы было после, о чём посудачить. Сибори готов был побиться об заклад: уже завтра в близлежащей деревне – и, верно, не в одной –будут говорить, будто бы Йошимару убил либо он, либо, чего доброго, сам Кадани зарезал того на пике наслаждения. В конце концов, те, чья жизнь состоит из слепого служения, не в силах понять, сколь глупы и примитивны подобные пересуды.

– Что это? – неожиданно воскликнула Нанами, указывая не по-женски мозолистой рукой куда-то на подстилку, ставшую смертным ложем Йошимару. Прежде, чем среагировал Сибори, господин Кадани протянул руку к непонятному предмету и тут же отдёрнул её, будто бы это оказалась ядовитая змея или насекомое.

– Шинджу… – лишь пробормотал мужчина сквозь сжатые зубы. Сибори, осторожно приблизившись, смог всё же рассмотреть обнаруженную служанкой вещицу: небольшой амулет из серебра, украшенный перламутровым цветком. Сибори не совсем понял, отчего вдруг совершенно не примечательное украшение господин Кадани отнёс к владыкам Запада и нынешним повелителям столицы, когда его вполне могла бы потерять любая девушка среднего достатка, посещавшая это место – да хоть та же служанка: вряд ли в богатом доме их заработки столь малы, что они не в состоянии позволить себе такую дешёвую «игрушку».

– Ой, мама! – затряслась Нанаши, бросаясь в сторону и будто запоздало соображая что-то. – Значит, это Безликий их, да?

Вот теперь, когда мнимый колдун услышал такое прозвище, в его голове забрезжил луч понимания. Значит, здесь был он – величайшая загадка островов. Незримый хранитель клана Шинджу, судя по всему – верный их слуга, готовый положить собственную жизнь, служа владыкам Запада и… не требуя взамен ничего. Никогда Безликий не просил за свою помощь денег или иных благ, хотя глава рода, безусловно, охотно осыпал бы Безликого самыми крупными монетами с головы до ног. Убийца, которому удаётся будто бы проходить сквозь стены, находить тех, кто так или иначе встал на пути рода Шинджу, чтобы после уничтожить врага – без жалости, без колебаний. Сибори подавил странную полуулыбку, лишь на мгновение мелькнувшую на устах: вот бы встретиться с ним и заставить работать на себя. Или сломить.

– Это прямое объявление войны! – воскликнул господин Кадани, сжимая в руках перламутровое украшение. Но Сибори уже не слушал его, да и владыка Востока не собирался пока сносить ему голову…

Может ли быть, чтобы этот убийца, чей след давно простыл в этой маленькой запертой комнате, куда ведёт всего один коридор, был тем самым противником, о появлении которого ему рассказал во сне Шигэру?..

Глава XXVII: “Ты меня любишь?”

Широми полусидела, привалившись к стене, и задумчиво смотрела куда-то вдаль. Она склоняла голову то к одному плечу, то к другому, и в такт каждому неторопливому движению звенели многочисленные украшения в светлых волосах. Лёгкая ткань кимоно то и дело сползала, обнажая белые плечи, но девушка даже не думала поправлять одежду. К чему, если здесь, в комнате, лишь она и её сестра?

– Почему ты так грустишь, сестра? – удивлённо спросила Куроми, садясь рядом с Белой Жемчужиной. Та лишь провела рукой по бледной шее, очерчивая кончиками тонких пальцев кожу, и неопределённо вздохнула. Естественно, Куроми не собиралась оставлять в подобном состоянии мрачной задумчивости свою единственную сестру. Уперев руки в боки, Чёрная Жемчужина воскликнула:

– Разве ты не рада? Ведь всё то время, что отец был в отъезде, ты смогла провести с возлюбленным!

– Нет, – вновь качнула головой Широми. – Всё было не так. Я не смогла увидеться с ним, но вернуться в замок тоже не имела возможности. Всё это время я жила в городе, в доме у одной доброй госпожи: она часто позволяла мне и ему останавливаться у себя.

– Почему же ты не смогла с ним увидеться? – удивилась Куроми. – Только не говори, что он мог тебя бросить!

Губы Белой Жемчужины изогнулись в улыбке: непосредственность сестры порою казалась ей забавной и детской, не совсем приемлемой для взрослой юной особы, коей являлась вторая дочь повелителя Запада. Прерывая поток слов, Широми положила руки на плечи черноволосой сестры:

– Ему пришлось уехать. Очень далеко. Но, думаю, он вернётся. Я подарила ему свой амулет на прощание, чтобы моя любовь даже в пути была с ним.

– Ах, как это грустно! – всхлипнула Широми и прикрыла рот ладонью. – И ты даже не знаешь, когда он вернётся? А что, если отец заметит пропажу амулета? Слуги ведь знают, что тебя не было здесь, и, если отец начнёт спрашивать, они сразу поймут, что ты не ездила и с ним, и…

Снова лились из уст Чёрной Жемчужины всё новые и новые предположения. Широми лишь тихонько рассмеялась, и Куроми примолкла, сообразив, что не изменит возможной беды своими словами. Белая Жемчужина с улыбкой произнесла:

– Всё легко исправить: если представить перед отцом дело так, что амулет потеряла ты, а не я. Ты была на глазах у слуг всё это время, и тебя ни в чём не заподозрят.

– А ведь верно! – радостно воскликнула Куроми, стягивая с шеи перламутровый цветок на тонкой цепочке. – Вот, возьми! Мне не опасно будет сказать, что амулет потерялся, отцу. Бери, бери!

– Спасибо тебе, Куроми, – мягкая улыбка не сходила с губ девушки: такой реакции она и ждала от доверчивой и спокойной сестры. Но с лица Белой Жемчужины всё ещё не сходила тревога, и долго ещё, даже тогда, когда сестра уснула, Широми вглядывалась в темноту ночи, будто ожидая чьего-то появления.

Формально никто не лишал мнимого колдуна свободы. Тем не менее, Сибори не ввело в заблуждение то обстоятельство, что приказали ему оставаться не в тёмном подземелье или тесной клетке, а в обыкновенной комнате: сейчас он находился в резиденции Кадани на правах пленника.

Пусть наивные слова служанки и помогли ему, но до конца не искоренили подозрения владыки Востока. Стоило отдать должное этому мужчине: лишь недавно перестал дышать его любимый человек, а здравомыслие уже вернулось к нему, будто и вовсе не покидало. Но это совсем не было на руку мнимому колдуну: требовалось найти подход к господину Кадани, вывести его из равновесия, дабы он поддался влиянию Сибори.

– Будь осторожен, – прошелестел чуть слышный голос, и Сибори вновь обернулся. Он уже почти успел привыкнуть к тому, что во снах и наяву ему является Шигэру, и уже даже не боялся так, как прежде.

– Тебе что-то нужно? Ты не приходишь просто так.

– Я хотел… спросить тебя, – будто подбирая слова, Шигэру примолк, и знакомая тяжёлая ладонь, тёплая и живая, легла на плечо. – Пообещай дать ответ так же честно, как я всегда отвечал тебе.

– Смотря какой вопрос ты собираешься задать, – поморщился Сибори. Пусть он и не до конца верил в духов и им подобные явления, но прекрасно помнил те суеверия, что утверждали: никогда ничего не обещай мёртвым, не зная, чего именно они хотят у тебя попросить.

Шигэру присел на пол рядом. Печально улыбнувшись, он спросил:

– Сибори, ты любишь меня?

Столь неожиданно прозвучал из уст мёртвого этот вопрос, что лис вздрогнул; снова кольнуло сердце уже успевшей было утихнуть болью. Любовь… то самое глупое слово, та цепь, что он стремился разбить, покидая нищую хижину на окраине деревни.

– Почему ты спрашиваешь?..

– Дай мне ответ, Сибори. Ты любишь меня?..

Нетерпеливый голос оборвался так же неожиданно, как возник, и Сибори недоумённо огляделся. Вновь, как и прежде, комната была пуста, словно здесь и не сидел, привалившись к хлипкой стене, лекарь из оставленной деревни. Хотя… наверное, и в самом деле не сидел. Мёртвые не являются к живым: это абсурд. Стоило бы лучше задуматься о том, что сказать господину Кадани, когда тот явится: ведь владыка Востока, кажется, полагает, будто бы лис связан с убийцами Йошимару.

Но продумать свои слова у Сибори больше не было возможности: на пороге комнаты показался сам владыка Востока, чьё окаменевшее от горя лицо, походящее на посмертную маску, не предвещало ничего хорошего.

Глава XXVIII: Правда и ложь

Лис молчал, не двигаясь и даже не пытаясь бежать; молчал и владыка Востока, чуть склонивший голову и будто размышляющий о чём-то. Уже дважды он открывал рот, намереваясь спросить что-то, и тотчас же обрывал слова, уже почти успевшие вылететь на свободу из плена. Где-то снаружи мерно шелестели цикады, и лишь этот звук нарушал тишину комнаты; прислушаешься – и, кажется, сумеешь расслышать, как догорает масло в лампе.

– Кто ты такой?

Любого вопроса ожидал Сибори – но не этого. Памятуя, что не следует пока ещё выходить за рамки своей роли, мнимый колдун заговорил. Сейчас он не улыбался, понимая: жизни может стоить даже тень улыбки.

– Я был рождён духом этой земли многие года назад; не так давно я получил возможность обернуться человеком, и решил использовать эту способность…

Договорить лису не позволили: прежде, чем он закончил фразу, по лицу размашисто прошёлся кулак. Еле удержавшись на ногах, Сибори покачнулся. Снова они замерли, точно два хищника, примеряющихся друг к другу и выжидающих тот миг, когда можно будет наброситься на противника снова. Лис и раненый тигр.

– Последний раз спрашиваю, и больше не потерплю лжи. Отвечай: кто ты такой, и каким образом ты связался с семьёй Шинджу?!

Лис вдохнул и выдохнул, стараясь не замечать того привкуса металла, что возник во рту: из разбитой губы текла кровь, и этот вкус на языке отнюдь не способствовал спокойствию и гармонии. Скрестив руки на груди, он горько усмехнулся:

– В чём-то ты прав, но во многом и ошибаешься.

– Вот как? – нахмурился Сабуро Кадани, и его лицо ещё сильнее стало напоминать статую, высеченную из мёртвого камня: такое же холодное и безразличное ко всему. Сибори знал, что этому человеку ничего не стоит зарубить его прямо сейчас. Но постепенно возвращался прежний азарт, желание обмануть, обвести вокруг пальца этого сильного и умного мужчину. Ведь разве может принести сладость победа над дураком, коим был повелитель южных земель? Одолеть тигра – вот истинная сладость.

– Я родился в землях, что тогда были подвластны Курокаве, в семье лекаря. Говорят, что мать моя явилась к людям из леса, но я не знаю, кем она была: я почти и не успел узнать её, когда жители деревни, решив «спасти» отца от околдовавшей его лисицы, ворвались в наш дом. Отец и я тогда сумели бежать; мать осталась, чтобы остановить жителей. Больше я не видел ни нашего дома, ни мою мать: толпа забила её насмерть камнями, как дикого зверя.

Кажется, тигр успокаивался: он вслушивался в речь Сибори, и лишь изредка позволял себе пошевелиться. Понимая, что ему удалось завладеть вниманием Кадани, решившего, что сейчас испуганный лис откроет ему всю правду, мнимый колдун продолжал:

– Мы нашли приют на самой границе владений Курокавы, не думая, что когда-либо ещё нам придётся бежать. Но вскоре снова начались войны, и наша деревня пала одной из первых. Что сделал Курокава, чтобы защитить нас? Ничего!

Сейчас следовало играть свою новую роль без фальши: учуяв хотя бы тень лжи, господин Кадани легко лишит жизни посмевшего снова обманывать его лиса. Вдохнув глубже, Сибори завершил свою речь такими словами:

– И тогда я решил: правитель, которому нет дела до его подданных, должен умереть. Я много времени потратил на то, чтобы добраться до него, чтобы найти способ оказаться в его окружении. Я лишь хотел избавиться от него; увы, тот яд, что я приготовил для господина Курокавы, попал не к нему. Госпожа Юмихимэ тоже погибла, но её смерти я не желал. Как не желал и смерти Йошимару: я мстил отцу, не детям.

Вновь воцарилась в пустынной комнате тишина. Сжимая руки в кулаки и опуская голову, Сибори прикидывал: не зря ли рассказал, что отравил ни в чём не повинную девушку. Но после пришёл к выводу, что не зря: в конце концов, нет лучше той лжи, чем та, что следует рука об руку с правдой.

– Значит, ты хотел лишь убить Курокаву, и пытаешься убедить меня, будто в остальном нет твоей вины?

– Может, и есть, но отнюдь не потому, что я этого желал, – вскинул голову Сибори. – Но я… я могу тебя понять.

Отвращение на лице владыки востока становилось угрожающим: ещё немного, и тигр пожелает раздавить собеседника, как какого-нибудь наглого жука. Но новая мысль пришла в голову быстро, и лис воскликнул:

– Меня вела моя боль – так же, как сейчас твоя ведёт тебя. Ты хочешь найти кого-то, на ком сможешь выместить ярость, но знаешь что? Я убил того, кого ненавидел, и моя боль не стала меньше. Я потерял не только мать и отца, но и… человека, который был мне очень дорог.

Занесённая для удара рука повелителя восточных земель дрогнула: даже самый бесчувственный человек не сумел бы не заметить те искренние страдания, что прозвучали в последней части фразы. Сейчас Сибори и в самом деле не лгал, снова и снова торопливо рассказывая о Шигэру, о том, как тот погиб, умолчав лишь о том, что сам и лишил его жизни.

Сибори уже не подбирал слова: не мог. Его речь становилась несвязной, слова путались и застревали в горле, не желая выбираться наружу. Кажется, по лицу текла уже не только кровь из разбитой губы, но и слёзы. Искренние слёзы, подделать которые не сумел бы даже самый великолепный актёр.

Сабуро Кадани молчал, глядя на лиса. Пусть он по-прежнему не верил мнимому колдуну до конца, но легко можно было понять: из его лица ушло прежнее напряжение, ушла ярость. Может, всему он и не верил – но слезам поверить смог.

– Хотел бы я понять, правду ли ты говоришь на этот раз. Побудь пока здесь; тебе принесут пищу и воду, так что не умрёшь. Завтра расскажешь мне подробнее о том, как именно вышло, что от твоего яда погибла Юмихимэ ,а не её отец, и какую роль ты сыграл в смерти самого Такео.

Пусть сейчас лис плакал, но в глубине души он усмехался. Обычно слёзы считают женским оружием, но тем сильнее удар, когда таким орудием пользуется мужчина. И пусть уходит владыка Востока: у Сибори как раз будет время хорошенько продумать, что он скажет завтра…

Глава XXIX: Страшная клятва

Время ползло невыносимо медленно, как змея с наступлением осени, когда кровь её остывает и становится такой же холодной, как окружающая земля. Все слова давным-давно были продуманы, давно расставлены по местам; оставалось лишь дождаться возвращения владыки Востока. Сибори надеялся, что кто-нибудь не подкинет господину Кадани новый повод считать его изменником, пока приходится сидеть под замком. Как же это было унизительно – чувствовать себя в чужом доме не гостем, тем более – не равным, а всего только жалким пленником! Лис уже решил для себя, что не станет служить Кадани – даже если удастся подмять под себя этого сильного мужчину. В лучшем случае можно будет использовать его, дабы одолеть самых серьёзных противников – семейство Шинджу.

Покуда Сибори ещё не решил, каким именно образом надлежало бы расправиться с теми, в чьём распоряжении – неуловимый убийца. Из всех слабостей, что могли быть у мужчины, широко известна была лишь одна: у последнего главы рода, Тэцуи Шинджу, не было сыновей, а сам он не отличался молодостью и крепостью здоровья. Убив его, можно было бы лишить государство головы; что могут его дочери, какими бы они ни были прекрасными? На всю страну они известны своей легкомысленностью и стремлением к красоте как к единственной цели жизни. Нет, их можно в расчёт не брать: жалкие ожившие подобия фарфоровых кукол, какие часто вырастают в богатых семьях, где дочерям нет нужды работать, и остаётся лишь скучать взаперти. Другое дело, будь у господина Шинджу сыновья. Род Шукима в этом плане куда опаснее своей многочисленностью: сам глава рода, его супруга и двое сыновей, старший из которых вдобавок уже имел жену и собственного ребёнка, совсем маленькую девочку. Для Сибори оставалось загадкой, отчего эти люди, обладающие сильной армией и отнюдь не боящиеся не оставить после себя потомков, держались в стороне от всех конфликтов. Возможно, желали дожить до того дня, когда остальные три рода перебьют друг друга или же настолько ослабнут, что их можно будет взять и без войны, голыми руками…

– Прошу простить, – неслышным шагом в комнату вплыла Нанаши. Присев рядом, она аккуратно поставила на пол поднос с едой. Да, она не была красавицей и не отличалась грациозностью движений. Но что-то в этой служанке всё же настораживало Сибори, и он толком не мог сказать, что именно: вроде бы раньше он не замечал за ней ничего предосудительного. Быть может, это просто вполне разумная уверенность умного человека в том, что не могут существовать в мире столь нелепые существа: суеверные до крайности, склонные верить бессмысленным приметам, лишённые ума и красоты. Интересно, отчего господин Кадани не пожелал прогнать прочь подобную служанку? Неужели ему приятно наблюдать в своей резиденции столь никчёмное существо? Такие деревенщины, как она, обыкновенно не могут удачно пристроиться…

Естественно, вслух Сибори не высказал своего пренебрежения: к чему ему ругаться с той дурочкой, что, пусть и весьма нелепо, попыталась обелить его перед господином? Напротив, следует показать ей своё расположение: тогда даже такое глупое создание сможет оказаться полезным. После таких размышлений Сибори улыбнулся:

– Благодарю вас. Жаль, что я вынужден сидеть взаперти, но, думаю, это недоразумение скоро выяснится.

Служанка, смущённо склонив голову, торопливо покинула комнату: не иначе как господин запретил ей говорить с пленником. Ничего страшного: сейчас глупая девочка не нужна.

Не то чтобы Сибори не мог сбежать: стены в этой комнате не отличались особой прочностью. Но сейчас требовалось не бежать, а остаться, более того – восстановить свой прежний статус советника. Ведь без поддержки хотя бы одного великого рода или без собственной армии нечего даже думать о том, чтобы сыграть в истории островов сколько-нибудь значимую роль. Если бы только уцелели те, кого он некогда вырвал практически с той стороны Отражённых Небес! Но те солдаты Курокавы полегли вместе со многими другими во время ночной битвы с воинам Кадани; немногие выжившие сгинули во время попытки убийства Йошимару. Проклятье, как же поступить?! Какая ложь должна расцвести, будто цветок под солнечным светом, чтобы только Сабуро поверил в неё?

Тем временем снаружи послышались шаги. Пусть за окном ещё вряд ли разгорелся рассвет, к пленнику явно направлялся хозяин резиденции. Немудрено, что после произошедшего он не сумел уснуть: можно ли спать, когда лишь ничтожно малое время назад обнимал бездыханное тело возлюбленного?..

– Это вы? – придав своему голосу удивлённую интонацию, посмотрел на вошедшего господина Сибори. – Простите, но я не думал, что вы придёте сразу же после того, как прикажете меня накормить.

– Мне нужен ответ.

Короткая фраза мало что сказала мнимому колдуну, и он осторожно заметил, надеясь, что не разозлит непредсказуемого господина Кадани: тигров лучше не дразнить, даже если кажется, что они спокойны.

– Какой именно? Позвольте, но я не дам вам ответ, пока не услышу вопрос.

Владыка Востока тряхнул головой, будто пытался привести в порядок расползающиеся мысли. После с его уст всё же вырвалось относительно конкретное:

– Что именно ты сделал? Отчего погибла та, что должна была стать моей женой? Отчего Курокава решил лишить меня жизни? Ведь не оттого же, что я и его сын… – вспомнив о Йошимару, чьё тело, верно, ещё покоилось в одной из комнат резиденции, Сабуро устало закрыл глаза. Сильный тигр, который не может позволить себе такую роскошь, как слёзы. Тем легче будет его одолеть – бить его же оружием, его же понятиями о чести и долге…

– В этих землях растёт один весьма интересный цветок. Сам по себе он не опасен, но лишь до тех пор, пока срезанный стебель не смешается с водой. Тогда даже аромат этого цветка становится ядовитым, и несёт погибель всякому, кто вдохнёт его. Я сорвал цветок и передал госпоже Юмихимэ с просьбой, чтобы она передала его в дар отцу. Но девочка решила оставить красивый цветок себе. Да, я виновен: в том, что не поднёс ядовитое растение лично. Но разве принял бы от меня подобный дар Курокава? Нет!

Владыка Востока молчал, и Сибори всё больше уверялся: он на верном пути. И вновь он почти не лгал – лишь малая толика лжи искажала события до неузнаваемости, делая его жертвой обстоятельств, а не виновником всего произошедшего после его появления в резиденции семьи Курокава.

– После гибели госпожи Юмихимэ её отец – старый дурак! – возомнил, будто это вы лишили её жизни. Он прознал о вашей любви к Йошимару, и решил, что это могло послужить достаточным основанием.

– В таком случае, это было действительно глупо, – во взгляде тигра мелькнула тень недоверия, и Сибори торопливо принялся оценивать свою ложь: что не так? Прежде, чем он сумел понять, правитель восточных земель заговорил:

– Разве не правильнее было бы для меня, в случае нежелания, отказаться от свадьбы? Я не любил ту девочку, но полагал, что она со временем сможет стать достойной женщиной и хорошей матерью. Скажи, сколькие в этом мире имеют возможность жениться на той, кто им по нраву?

Сибори досадливо молчал, всё ещё пытаясь понять, что в его рассуждениях смутило господина Кадани. А тот продолжал:

– Ты полагаешь, Курокава не понимал этого? Он и его армия нуждались в союзе с моим родом гораздо больше, чем я. Даже если он знал о том, какие чувства я испытываю к… его сыну, он бы сообразил: чтобы быть рядом с ним, мне достаточно остаться в их резиденции как супругу Юмихимэ.

Сибори едва подавил раздражение: каким же говорливым неожиданно стал этот мужчина! Заметил лис и другое – господин Кадани упорно не произносил имя Йошимару, видимо, стараясь таким образом отстранить себя от прежней любви. Похвальное стремление – жаль, что обречённое на провал: боль сквозит в каждом его движении, в каждом жесте.

– Так решил бы умный человек, которому не затмевает глаза боль и желание обвинить кого-то в ней. Курокава же был просто тщеславным глупцом, не способным править; разве можно назвать разумным того, кто не способен даже удержать в узде собственные чувства и отличить правду от домысла? Я пытался убедить его в том, что вы невиновны – не открывая, разумеется, своей вины. Но… не смог. И в этом тоже есть моя вина. Но более я ничего не сделал, готов поклясться тем, чем вы пожелаете…

Тигр чуть сощурился, будто и в самом деле был большой кошкой, загнавшей в угол долго изворачивавшуюся крысу:

– Ты говорил, что у тебя… был возлюбленный. Но не назвал его имени. Скажи, как его звали?

Не понимая, чем вызван подобный вопрос, Сибори не нашёл ничего лучшего, кроме как сказать правду. Отчего-то тяжело далось произнести привычные звуки: одеревеневшие губы не слушались, а язык будто вновь примёрз к зубам или провалился куда-то в горло. Справившись с собой, мнимый колдун прошептал:

– Шигэру.

– Будь он жив, я бы попросил тебя поклясться его жизнью. Но сейчас, если ты хочешь, чтобы я тебе поверил, поклянись большим. Поклянись: ежели солжёшь, никогда, даже на той стороне Отражённых Небес, не увидишь его снова.

Это походило на удар прямиком по сердцу, какой не ожидаешь от вроде бы чтущего законы чести врага. На мгновение лису даже стало страшно, как ребёнку, что оказался совсем один посреди тёмного леса. Даже самый умный человек не может до конца вырвать из души этот суеверный страх; побороть его означало побороть бы в себе человека. С трудом справившись с нахлынувшими эмоциями, Сибори выдавил тихое:

– Клянусь.

С улицы донёсся тихий звон – будто разбилась чаша из тонкого стекла. А может, этот звук просто послышался мнимому колдуну под впечатлением от на удивление жестоких слов господина Кадани. Тигр же расслабленно вздохнул: в его понимании, никто не сумел бы поклясться подобным, удержав лицо.

Но сейчас, когда следовало бы торжествовать победу, Сибори отчего-то не чувствовал облегчения и радости. Так, верно, чувствует себя правитель, что одолел врага, но загубил всю свою армию: чувство триумфа быстрее, чем хотелось бы, вновь сменялось по-детски суеверным страхом. Смешным – но от этого не менее горьким.

Глава XXX: Дорога в тумане

Тэцуя Шинджу ощутил чужое присутствие почти сразу после того, как вошёл в спальню. Вздохнув, он приложил к груди жилистые, иссохшие руки и обратился к темноте:

– Что тебе нужно?

– Сын Курокавы мёртв. Отныне есть лишь три семьи, достойные править.

Правитель Запада лишь смотрел в темноту спальни, на очертания худой фигуры ночного гостя, и силился понять, в который уже раз: кто он, этот пугающий человек? Человек ли? И почему пришёл именно к роду Шинджу – не потому ли, что они ныне правят столицей?

– Юг островов потонет в хаосе, люди, лишившиеся защиты своего правителя, возьмутся за оружие. Кто-то уйдёт к востоку или западу, кто-то – на север. Но разве вы не видите, каковы те, кто может стать правителем вместо вас?

Тэцуя Шинджу молчал – и, не дожидаясь его ответа, ночной гость вновь заговорил. Слова его были окрашены яростью, несмотря на то, что голоса он не повышал:

– Сами взгляните: семейство Шукима, чей глава – прохвост и разбойник. Разве когда-то он позволял себе вести войну честно?! Нет – он нападал на тех, кто не мог защититься, на простых людей, пока те сами не соглашались перейти на его сторону, дабы сохранить своё имущество, жизни свои и своих семей. Те, кто был прежде верен вам, знали: вы никогда не опуститесь до такого, не позволите себе разорять земли врага. А правитель Востока, последний из рода Кадани?! Он не женат, и не имеет наследников; после его гибели война бы разразилась снова, но уже среди его приспешников. Даже если предположить, будто он сумеет найти себе супругу, взгляните на него: он слаб, не способен даже защитить того, с кем заключил союз, и это в его собственной резиденции! Тот, кто не видит даже того, что творится у него под носом, не сумеет воспитать достойных детей. Вы же, пусть и стары, но имеете двух взрослых дочерей; они способны подарить стране наследников. Более того, вы желаете не власти над островами, но мира в этой стране; потому я на вашей стороне, а не на чьей-либо ещё.

Господин Шинджу молчал. Да и что бы он мог сказать, если ночной гость будто по лицу читал каждую мысль, что возникала в его голове? Оставалось лишь кивнуть, соглашаясь с ним.

– Пожалуй, ты прав. Нужно помочь югу, пока не поздно: надеюсь, я сумею остановить беспредел, что рано или поздно возникнет при отсутствии того, кто установит законы.

Ночной гость кивнул, направляясь к балкону. Его лёгкие, будто летящие движения роднили его с чем-то нечеловеческим, тем, что свойственно духам и призракам. А может, он и был или тем, или другим – повелитель западных земель не знал. Знал он лишь то, что сейчас гость бесшумно юркнул на балкон – и исчез в ночной темноте, будто его и не было.

Ранее Сибори всегда полагал: сны, эти порождения человеческого сознания, приносят облегчение и покой, помогают забыть о дневных заботах, на время растворившись в ином мире, там, где нет прежних печалей и тревог. Но сегодня сон не принёс долгожданного покоя и темноты, в которой нет чувств и мыслей.

Мнимый колдун стоял на уходящей вдаль дороге, по обе стороны которой высились ряды одинаковых то ли колонн, то ли высоких деревьев. Точнее он не мог сказать потому, что вершины их окутывал густой туман, и виднелись лишь толстые округлые стволы, уходящие в белую пелену.

Сибори не совсем понимал, что это за дорога и как он оказался на ней: сны часто крадут воспоминания, и воспринимать их, как явь, дано далеко не каждому. Лис стоял и смотрел вдаль, не чувствуя ни тепла, ни холода, не чувствуя собственного тела, как если бы он вдруг его лишился; лишь тишина, полумрак – и длинная дорога, теряющаяся в тумане. За туманом не видно неба, не видно в нём и земли: ноги утопают в серо-белой массе, походящей на грязный снег.

Неуверенно сделав шаг вперёд, Сибори остановился и присмотрелся, пытаясь понять: есть ли здесь ещё кто-то, кроме него, или он один на один с этой дорогой, туманом и странными деревьями, походящими на колонны. Густой туман оседал на коже и, казалось, сам шевелился, как живое существо со своими помыслами.

В тумане мелькнула тень – и Сибори немо уставился на неё, не зная, друг то или враг. Мало ли, какие порождения неведомых миров могут явиться во сне? Но вот туман будто расступился, позволяя лису увидеть лицо приблизившегося человека – и он узнал Шигэру.

Пару мгновений они смотрели друг на друга: Сибори, ещё не сумевший побороть оцепенение, и его укоризненно глядящий возлюбленный. Впервые в этих глазах виделось осуждение – и это било куда больнее, чем всё, что было прежде.

– Шигэру, я… – мнимый колдун сделал шаг вперёд, протягивая руки к призрачному образу. Но тот печально покачал головой и коснулся своих губ, будто не желающих больше размыкаться. Не сказав ни слова, Шигэру отвернулся и побрёл прочь. Туман за ним смыкался, и можно было увидеть лишь удаляющуюся тень.

– Постой! Подожди! – Сибори бросился вперёд, сквозь туман, не видя ничего и никого, кроме уходящей тени возлюбленного. Он бежал – и не приближался ни на миг. Туман будто мешал ему, облеплял с головы до ног, будто паутина, затягивал, как болото…

Сделав ещё один рывок, Сибори замер: больше не было и той тени, что ему случилось увидеть. В надежде он сделал ещё пару шагов вперёд – и туман развеялся. Теперь он видел: дорога уходит куда-то вдаль, за возникший горизонт. Она пуста: на ней нет ни других людей, ни следов их присутствия… Ни Шигэру.

Лис почти никогда в своей жизни не плакал, и уж тем более – не просыпался в слезах. Но в этот раз, открыв глаза, он понял: по щекам, как и до того во сне, катятся солёные капли…

Глава XXXI: Старуха

Тэцуя Шинджу мерил шагами балкон своего дворца, пытаясь решить, как именно надлежит поступить в сложившихся обстоятельствах. Вторгнуться, как он пообещал ночному гостю, в южные земли? Но кто сказал, что он не встретит сопротивления, особенно со стороны других правителей, которые всенепременно решат завладеть осиротевшей землёй.

Неужели эти глупцы так жаждут войны? Владыка Запада не знал, кто именно приказал лишить жизни сына Курокавы, но не сомневался: этот кто-то всенепременно в ближайшее же время подомнёт обезглавленные южные земли под себя. Что же до южан… Им всё равно, кому служить, и, вернее всего, они присягнут тому, кто первым пообещает им защиту. Законный владыка той части островов мёртв, и нет ничего дурного в том, чтобы взять не способных о себе позаботиться людей под своё покровительство. Пообещать им прежний уровень налогов и те же законы, что царили при Курокаве-старшем, и вряд ли они воспротивятся. Но что скажут другие правители? Может ли статься, что тщательно хранимый нейтралитет распадётся, и вновь придётся воевать с не желающими мира глупцами, что смеют именовать себя правителями?..

– О чём ты беспокоишься, отец? – певучий голос Белой Жемчужины вырвал правителя Запада из тяжких раздумий. Он мигом напустил на себя приличествующее равнодушие:

– Ты уже не глупое дитя, Широми. А значит, должна знать, что без нужды не имеешь права заговаривать ни со мной, ни с другими старшими, особенно – с мужчинами.

Чуть виновато склонив голову, девушка закрыла глаза. Господин Шинджу лишь устало выдохнул: порой ему приходилось быть суровым со своими дочерьми, но причиной тому было лишь стремление воспитать их, как достойных будущих жён и матерей. Чуть смягчившись, он всё же спросил:

– Или, быть может, есть нужда в этом разговоре?

– Ты беспокоишься, отец, – шепнула Широми, всё так же не поднимая слишком светлых глаз. – Я лишь хотела узнать, что могло тебя так встревожить.

Будь Белая Жемчужина сыном, а не дочерью, Тэцуя Шинджу, быть может, и поделился бы с ней своими планами. Но чем ему поможет юная девушка, вряд ли даже знающая о том, что ныне творится на юге островов? Да и откуда бы ей знать? Даже если в городе твердят о случившемся, Широми и Куроми всё равно не покидают резиденцию; со слугами же они общаться не станут.

– Со мной всё хорошо. Тебя не должно это волновать, – придав своему голосу холодность, повелитель Запада отвернулся и вновь погрузился в раздумья, более не уделяя внимания дочери. Та неторопливым шагом двинулась прочь; она не показывала своей обиды, лишь упрямо сжимала дрожащие губы.

Как никогда ранее, Сибори понимал диких зверей, что бросаются на прутья своей клетки, пытаясь сломать их и вырваться на волю. Ему не причиняли боли, над ним не издевались, по первому требованию могли предоставить пищу, но даже после данной клятвы господин Кадани не желал освобождать лиса. Его здесь теперь держали на положении пленника, и лишь слабая надежда на очередной визит правителя Востока не давала Сибори сбежать прочь, как можно дальше от резиденции: вдруг ещё есть шанс завоевать его доверие? Пусть только ещё раз явится сюда: теперь-то лис уже давно продумал, что скажет и как будет объясняться. Но минул день, затем – другой, а господин даже не думал наведываться в комнату, где держали мнимого колдуна.

Все эти дни он развлекал себя лишь размышлениями, да порой кратковременными разговорами с Нанаши: той не позволялось надолго задерживаться рядом с пленником, но порой она могла перекинуться с лисом парой слов. Иногда же везло больше – и она задерживалась до тех пор, пока не слышались снаружи голоса других слуг, разыскивающих потерявшуюся девицу.

Вот и сегодня она пришла, привычно оставляя на полу поднос с едой и тотчас усаживаясь чуть в стороне от Сибори: ближе она, чего-то боясь, не подходила. Это был шанс узнать чуть больше о том, что творилось вне опостылевшей комнаты, и лис не преминул им воспользоваться:

– Господин всё ещё не верит мне, – вздохнул мнимый колдун, слегка опираясь рукой о стену. – Может, он узнал, кто послал того убийцу?

До того бывший лекарь не осмеливался говорить с простой служанкой о произошедшем: та могла донести господину о его расспросах. Но сейчас рискнуть стоило: кто знает, когда в следующий раз решит навестить своего пленника правитель Востока?

Вполне невинный вопрос возымел неожиданный результат: воровато оглядевшись, Нанаши прижала палец к губам. После она чуть слышно зашептала:

– Может, вы и не дух, но вы, наверное, очень умны, господин. Мне нужна ваша помощь.

– Чем я могу помочь? – пытаясь казаться как можно дружелюбнее, Сибори фальшиво улыбнулся. Нанаши вновь обеспокоенно огляделась, не без оснований боясь, что их разговор могут услышать, после чего торопливо заговорила:

– Перед тем, как убили господина Йошимару, я вышла во двор, совсем ненадолго: от духоты закружилась голова. И там… там ко мне подошла женщина.

– Быть может, ты знала эта женщину? – заинтересовался Сибори: пока он ещё не мог сказать, куда клонит служанка, но понимал, что выслушать её стоит. Нанаши продолжала, то и дело озираясь, будто боялась, что они не одни в комнате:

– Нет. Если бы я раньше видела её в деревне, я бы вспомнила. Сначала я даже испугалась, что это дух, а не живая старуха: на щеке у неё было пятно, будто бы ей на лицо когда-то выплеснули кипяток. И волосы были жуткие: длинные, часть чёрная, а часть совсем седая, и такие взъерошенные, во все стороны торчали! Она… она попросила меня зайти в спальню господина Йошимару и оставить у него… тот кулон.

– Что?! – Сибори ждал многого, но не того, что эта дурочка могла видеть связанную с убийцей женщину. Однако тот совсем не дурак: скорее всего, нашёл где-то в соседних землях изуродованную старуху. В самом деле, шанс, что кто-то поверит суеверной служанке, на полном серьёзе рассуждающей о духах, в существование столь жуткой старухи, безмерно мал. Но Сибори разбирался в людях и понимал: такие, как Нанаши, редко способны лгать. Преувеличивать и искажать случившееся они горазды, но никогда не станут говорить о подобном просто так.

– Значит, та старуха дала тебе кулон. И?..

– А что дальше-то? Я зашла, господин Йошимару спал… Я оставила кулон рядом. А потом, когда господина Йошимару убили, я так испугалась! Вдруг кто-то узнает, что я заходила к нему, решит, что это я его ударила, и…

– … И ты решила сделать вид, что кулон обронил убийца, – теперь Сибори уже понял, что хотела сказать Нанаши. Та быстро закивала, встревожено глядя на собеседника:

– Скажите, что мне делать?

Мнимый колдун задумался. С одной стороны, он не мог бы пообещать служанке, что господин Кадани не решит обвинить в убийстве её. С другой – вдруг правитель Востока, узнав о той женщине, быстрее поверит в невиновность Сибори? Даже радовало теперь то обстоятельство, что Кадани не считал лиса духом или колдуном: в противном случае его бы, верно, уже разрубили пополам.

Постаравшись казаться спокойным, Сибори улыбнулся и шепнул:

– Лучше честно расскажи всё господину Кадани и признайся, что испугалась. Если ты будешь скрывать, он может узнать от кого-то другого – и тогда спросит, почему ты лгала. А ведь ты солгала, не сказав, что знаешь, откуда взялся кулон…

В коридоре послышался чей-то голос, и Нанаши, торопливо кивнув, покинула комнату. Сибори задумчиво посмотрел ей вслед. Теперь, по крайней мере, у него было, о чём поразмыслить до тех пор, пока не решит вновь навестить его Сабуро Кадани…

Глава XXXII: Жребий брошен

– Вас желают видеть, мой господин.

Лишь кивком повелитель Востока дал своему слуге понять, что готов принять у себя неведомого гостя. Кто это, да и зачем явился, господин Кадани предполагал выяснить непосредственно у посетителя: к чему тратить время на расспросы слуги, если с тем вряд ли стал бы говорить кто-то действительно важный? Того же, что к нему явится убийца, владыка восточных земель не боялся вовсе. Отчасти – потому как знал, кто ожидает его теперь на той стороне Отражённых Небес, отчасти – потому как даже сейчас не расставался с оружием, да и стража не бросила бы господина в случае непредвиденного нападения…

Вошедший мигом развеял все сомнения господина Кадани. Тощий, нахального вида мужичонка, за спиной которого брёл молчаливый телохранитель, заговорил с порога, не озаботившись даже вежливым приветствием:

– У меня послание от господина Шинджу.

Сдержанность и сила – вот что являло собой тот стержень, на коем держалась власть Сабуро Кадани. Сейчас, лишь услышав имя того, кто мог быть повинен в гибели Йошимару, он с трудом удержал себя в руках. Ему хотелось немедленно приказать оттащить гонца во двор и выпороть, как провинившегося слугу, чтобы тот вспомнил, с кем имеет дело. Его телохранитель вежливостью тоже не отличался, лишь чуть склонил голову, не склоняясь сильнее. Шлем, впрочем, снял, не побоявшись открыть лицо. Интересно, каковы же намерения главы семьи Шинджу, ежели даже его слуги не проявляют и тени уважения?

– Вот как?

– Совершенно верно, – отчеканил посланец Запада, даже не робея перед одним из четырёх великих правителей. Может, это один из тех, что почитают за человека лишь своего господина, остальных же, даже равных ему и превосходящих его, мнит недостойными? Такие в великом множестве встречаются на островах, и обычно Сабуро не приветствовал подобных подхалимов даже среди собственных слуг. Слишком, слишком мало встречалось среди них тех, кто демонстрировал свою преданность искренне, а не напоказ.

– Так, может, вы известите меня о сути этого послания? Не хотелось бы тратить время на пустые разговоры: у меня ещё есть дела, и они требуют неотложного внимания.

Внешне нельзя было сказать, раздражён тигр или спокоен: на его лице не читалось никаких чувств, и лишь нервно подрагивали ноздри, будто он принюхивался к чему-то. Так дикий зверь идёт по следу своей добычи, всем своим существом обращаясь в одну эмоцию: нетерпение. Тёмные глаза сверкали, будто у больного, когда гонец наконец-то заговорил вновь – уже не так уверенно, как прежде:

– Господин Шинджу желает донести до вашего сведения, что все земли, ранее принадлежавшие роду Курокава, отныне находятся под его властью и защитой. Также он надеется, что вы не станете чинить ему препятствий, а также не попытаетесь оспорить его несомненное право…

– Какое-какое право? Простите, я не расслышал.

Посланец Запада осёкся, не понимая, как реагировать на подобные речи: вроде бы господин Кадани оставался всё таким же безмерно спокойным и не пытался выказать неприязни. Но что-то в глазах повелителя восточных земель, в его голосе давало понять: он прекрасно расслышал всё, сказанное ранее.

Видя, что гонец не торопится вновь заговорить, владыка Востока горько усмехнулся:

– Этот человек, до того не имевший дел с родом Курокава, смеет заявлять о каких-то там правах на их землю? – спокойствие в голосе господина Кадани встревожило бы любого, и гонец с его телохранителем не стали исключениями. Первый сглотнул, сжимая руки в кулаки, второй же странно дёрнулся, будто ожидая приказа нападать. Но нет – наглец, посланный главой семьи Шинджу, покуда медлил, подбирая слова.

– У меня, позвольте заметить, гораздо больше прав владеть землями семьи Курокава: на момент гибели… последнего наследника у нас был заключён союз.

Пусть господин Кадани и не желал прикрываться именем покойного возлюбленного, но и уступать земли, на которых тот родился и вырос, какому-то возомнившему себя миротворцем чужаку?! Этого он не мог допустить, как не мог допустить и того, чтобы кто-то назвал его после слабым и безвольным. Боль подождёт; прежде всего он правитель, и лишь затем – скорбящий человек.

– Позвольте, но моему господину приходилось слышать, что союз был заключён в… ээ… не самых подходящих для того условиях, сразу же после гибели прежнего правителя.

– Это отменяет то, что… его сын являлся законным наследником семьи, а значит – и владельцем южных земель?

Гонец, видя, что с ним пока ещё беседуют на равных, чуть приободрился, всеми силами защищая честь своего повелителя. Жаль, что для этого у него находились лишь глупые слова, более походящие на оправдания:

– Быть может, он и являлся законным наследником, однако разве он изъявил желание, чтобы после его смерти вы правили всей южной частью островов? Мой господин готов признать за покойным господином Йошимару право считаться наследником семьи Курокава, но не признает наследником вас. Так что вы ответите ему?

Терпение владыки Востока подошло к концу, а произнесённое вслух имя убитого возлюбленного подействовало на него, точно удар. Всё произошло быстро, столь быстро, что телохранитель гонца даже не успел достать оружие. Мгновение – и потекла кровь по клинку господина Кадани, и тяжело рухнуло на пол обезглавленное тело мертвеца.

Гонец попятился, не желая разделять судьбу своего спутника. Он, не вооружённый и не готовый сражаться, не мог бы представлять серьёзную опасность; тем не менее, владыка Востока не позволил себе отвлечься до тех пор, пока стража не схватила пытавшегося сбежать посланника рода Шинджу.

Вновь двигаясь расслабленно и неторопливо, господинКадани наклонился. Легко, будто не испытывая вовсе никаких угрызений совести, он сгрёб за волосы отсечённую голову мертвеца.

– Передай это своему господину, – не обращая внимания на крупную дрожь, колотившую гонца, владыка Востока посмотрел ему в глаза – и этого хватило, чтобы освобождённый на миг от чужой хватки посланец протянул дрожащие руки к жуткой «посылке». Но господин Кадани не удовлетворился лишь этим, приказав:

– Сопроводите его до западной границы: я хочу, чтобы убийца получил мой ответ лишь в такой форме, и ни в какой другой.

Двое стражей удалились, уводя гонца. Ни на мгновение господин Кадани не позволил себе дрогнуть, не позволил увидеть сомнение в своих глазах.

Жребий был брошен. Война объявлена. Оставалось надеяться, что проклятый убийца, посмевший отобрать у него Йошимару, чтобы после воцариться на юге островов, как единственно законному правителю. По лезвию клинка и рукам его текла тёмная, быстро застывающая кровь, но лицо оставалось столь же непроницаемо спокойным, сколь и прежде.

Глава XXXIII: Правитель и Человек

– Значит, последний из рода Кадани и старик Шинджу не могут поделить чужие богатства? – Рийота Шукима провёл рукой по закрывавшей глаз чёрной повязке. – Как интересно.

– Отец, я полагаю, нам стоило бы вмешаться, – заметил Джиро, старший из сыновей рода. Младший, которому едва только минули тринадцать зим, не удостоился чести присутствовать на семейном совете: пусть он и был мужчиной, но его учитель постоянно твердил, будто недоволен его результатами. Мальчишка не мог сражаться наравне с братом и отцом – а значит, и не достоин был покуда зваться мужчиной.

– Занятная мысль, – голос отца звучал столь ласково, что Джиро мгновенно напрягся: редко когда господин Шукима вёл себя так безо всякой на то причины. Тем временем отец поднялся, всё так же потирая повязку. Он всегда делал так, когда размышлял о чём-то важном – а разве мог быть вопрос важнее, чем их возможная реакция на действия врагов?

– С одной стороны – Шинджу. Старик упрямей осла, и никогда не остановится. Наследник семьи Кадани молод, и оттого порой горяч, как бы ни пытался удержать себя в узде. Представь, что будет, когда эти две волны схлестнутся. Ты полагаешь, что нам следует в это время вставать меж ними?

Джиро уже ни в чём не был уверен, и потому отвёл взгляд, не желая смотреть в глаза главе рода.

– Всё равно последнее слово за тобой, отец.

– Хорошо. Тогда выслушай мой план, – господин Шукима растянул тонкие губы в улыбке. Он знал, что Джиро так ответит: при всей своей внешней ласковости, старик умел оставаться главным в доме, несмотря на то, что тело его не было таким же крепким, как у молодого сына. Вот и сейчас молодой мужчина кивнул, показывая: он слушает.

– Сейчас, когда война между ними только-только разгорается, нам стоит держаться в стороне. Не стоит торопиться: нанесём удар после, когда оба они ослабнут и решат, что настало время вновь расползаться по своим норам. И тогда наши воины сокрушат их в разы легче, чем теперь. Поверь: лучше унять стремление тут же броситься в бой, не допустить кипящую кровь в голову. Лучше подождать – и будешь награждён.

Джиро молчал. Да и что он мог сказать, если привык подчиняться властному отцу, чьё место даже теперь, имея жену и дочь, он никак не мог бы занять?..

Воды не приносили, равно как и еды, вот уже почти сутки – и Сибори беспокоился, не зная, как себя повести. Будет ли вежливо кричать до тех пор, пока его не накормят, или же в таком случае его немедленно покарают за дерзость – возможно, смертью? Или же решили подождать, покуда он не умрёт от голода и жажды? Последнее ему, впрочем, вряд ли бы грозило в ближайшее время, да и сбежать при желании он мог бы.

Тишина. Вот уже вторые сутки – тишина, не нарушавшаяся чьими-то голосами. Будто там, за стенами этой жалкой комнаты, мир успел умереть и раствориться в тумане, как на той дороге из сна. В этой тишине хотелось либо услышать чей-то голос, либо исчезнуть самому – без остатка, так, чтобы никто и не вспомнил о его существовании. Сибори успел возненавидеть эту проклятую комнату: прежде он мог посвятить своё время гораздо более приятным раздумьям. Но сейчас ему становилось дурно от мыслей, что были далеки от политики и войн, терзавших этот край.

– Не бойся.

Сибори не знал, чудится ему этот голос или же он в самом деле вновь слышит Шигэру. Он лишь почувствовал, как легли на плечи знакомые руки, вновь ощутил запах лекарственных трав – прежде столь ненавистный, и такой до боли родной теперь. Коснулся рукой одной ладони – и та тотчас исчезла, осыпаясь, как лепестки отцветающего цветка.

Видения… Раньше они были живее. Сейчас же это лишь тень, порождённая воспалённым разумом. Не может быть, чтобы он ждал большего: если видишь мертвецов, это лишь болезнь, не более того. А болезни нужно лечить, и лучше всего – сразу же, как они возникнут. Надобно вспомнить, что говорилось в книгах иноземных врачей по поводу подобных случаев: возможно, удастся припомнить что-то важное. Увлекшись размышлениями, Сибори проговорил последнее вслух, дабы разрушить ненавистный оковы тишины – и почти сразу же услышал вопрос:

– С кем ты говоришь?

Вздрогнув, мнимый колдун обернулся – и увидел в дверях господина Кадани. Тот выглядел даже мрачнее, чем обычно. Может ли статься, что сейчас для него путь окончится? Нет, не стоит сдаваться прежде времени: сперва следовало бы выяснить, отчего вдруг правитель Востока всё же посетил его.

– Простите. Я задремал.

Ни тени недоверия – лишь усталость и горькая решимость. Сибори не мог понять: он ли послужил тому причиной? Всё его существо затопляла какая-то извращённая радость при виде чужих страданий. Особенно таких, какие виделись во взгляде господина Кадани. Пусть не он виной своей боли, но точно так же лишился любимого человека, как и сам Сибори, и так же мучается теперь. Верно, прошло достаточно времени, чтобы он начал скучать по знакомым чертам лица, по голосу, по прикосновениям. Мальчишку должны были уже похоронить; сейчас его тело наверняка уж покоится в саркофаге на дне моря, а душа отошла на ту сторону Отражённых Небес. Ведь Сабуро так же забывает, не так ли? День за днём, ночь за ночью забывает знакомое лицо, пытается вспомнить, каким он был – и не находит ответа. Сибори знал, какого это. Он уже почти не помнил лица Шигэру…

– Как я понял, ты разбираешься в ядах.

Это был не вопрос – утверждение. Чуть пожав плечами, мнимый колдун склонил голову:

– Возможно. Однако мои познания не столь велики, как мне хотелось бы.

Сибори пока ещё не понимал до конца, чего желает услышать владыка восточных земель. Привычно ища в словах двойное дно, он не мог увидеть сути. Всё прояснилось лишь тогда, когда господин Кадани твёрдо проговорил:

– Такие способности… могли бы пригодиться в войне с родом Шинджу.

Сибори с трудом удержал на лице прежнее выражение, не выдав торжествующей улыбкой своей радости. Он видел, что правитель Востока говорил с трудом, переступая через самого себя. Человек не верил своему пленнику, но ему верил Правитель. Единственно разумным был в меру сдержанный ответ:

– Я был бы счастлив служить вам, мой господин.

Глава XXXIV: Доверие и ложь

– Ах, сестрёнка, всё пропало!

Широми недоумённо посмотрела на сестру, испуганно заламывающую руки. С трудом сохраняя спокойствие, Белая Жемчужина спросила:

– Отец решил наказать тебя за потерю ожерелья? Не печалься, если так, то я сей же час пойду и во всём признаюсь! Я не желаю, чтобы по моей вине страдала ты.

– Нет-нет, что ты! – покачала головой Куроми. – Дело совсем не в ожерелье, да и отца сейчас занимают другие мысли: завтра он покинет дом, и мы сможем только молить духов, чтобы они были благосклонны к нему.

– А в чём же тогда дело? – удивлённо посмотрела на сестру Белая Жемчужина. Вздохнув, черноволосая сестра шепнула:

– Сегодня вечером мне нужно уйти в город, но отец обещал принести мне новое ожерелье, взамен того, что я потеряла. Но я не могу остаться здесь! Ах, что же мне делать…

Широми мягко улыбнулась, гладя по голове встревоженную сестру:

– Тебе не стоит беспокоиться. Я могу остаться вместо тебя: достаточно лишь испачкать волосы сажей и прикрыть лицо веером, когда явится отец. Я скажу, будто хочу раньше отойти ко сну; он вряд ли что-то заподозрит.

– А ведь верно! Мы же так похожи, – всплеснула руками Куроми и тотчас обняла сестру. – Ты такая умная! Обещаю, я всегда буду тебе помогать, когда понадобится, только скажи!

Весёлая, будто пташка, Чёрная Жемчужина умчалась. Широми же лишь смотрела вслед сестре, вздыхая: она уже знала, как тяжело после отмывать сажу от белоснежных волос.

И снова впереди стелилась дорога, размытая дождями. Начинало холодать; зима готова была вступить в свои права вослед за осенью. Скоро, совсем скоро начнутся морозы, когда по берегам рек протянется тонкая и невыносимо хрупкая кромка льда. Надо же, сколько времени минуло уже с тех самых пор, как довелось Сибори последний раз бывать в родной деревне! Сейчас он уже и не вспомнил бы дорогу туда, где жил прежде; медленно таяло в памяти всё былое, растворялось, как льдинка, ежели взять её на ладонь.

Ветер пел свою монотонную песню, играя на ветвях деревьев, точно на каком-то диковинном музыкальном инструменте; с неба срывались мелкие капли дождя. Порой некоторые из них падали с высоты крошечными осколками льда, болезненно царапая кожу. Молчаливые солдаты еле-еле брели, и казались сейчас насмешкой поникшие, мокрые насквозь знамёна. Люди вновь шли на войну – на ту войну, от которой столько времени пытались сбежать. С другой стороны, ведомо ли им ещё что-то, кроме постоянной угрозы, кроме предчувствия скорой погибели? Да и вряд ли они достойны большего, чем смерть на поле боя: в них нет той силы, что делает человека по-настоящему великим.

Величие… Его сложно достичь, не имея на своей стороне армии, не имея знатного происхождения и богатства, не имея власти. Тем, кто был рождён в роскоши, дано всё, чтобы обрести истинное величие, прочим же приходится добиваться своих целей силой. С другой стороны, богатство и уважение не способствуют желанию оставить в веках свой след: напротив, те, у кого есть всё, не желают обрести ещё больше, чем имеют. Природа справедлива: у них есть богатство и власть, но нет стремления к лучшему, и потому они всегда будут слабее, нежели те, у кого нет того, что есть у них.

Ноги стёрлись до крови: теперь он не ехал верхом, как раньше, а шёл вместе с простыми солдатами. Но, если многие из них привыкли к подобному способу передвижения, Сибори отнюдь не был склонен к долгим пешим путешествиям. Мокрая одежда липла к телу, а ноги утопали в мягкой грязи; впереди стелился туман. Громады деревьев по обе стороны лесной дороги напоминали Сибори не так давно увиденный сон. Казалось, ещё немного, и из-за деревьев точно так же, как во сне, мелькнёт силуэт Шигэру.

Время шло; каждый шаг давался с невыносимым трудом, и Сибори уже едва переставлял ноги. Он бы проклял господина Кадани, если бы не осознавал своей от него зависимости: разве есть у него нынче выбор? Если бы только тогда не погибла Юмихимэ, он, верно, сейчас пользовался бы безграничным доверием Курокавы. Но что он может сделать теперь? Только лишь подчиняться, пытаясь в то же время понять: кто же тот противник, о котором говорил Шигэру? Верно, это тот убийца, что лишил жизни Йошимару; но кто он? Не та же уродливая старуха с чёрно-седыми волосами?

Ещё один шаг, и Сибори рухнул на землю: под мягкой грязью не нашлось опоры. Он даже не знал, что было больнее ощутить: удар о землю или то мерзкое чувство, что все окружающие посмотрели на него с равнодушием и презрением. Ничего… Он ещё добьётся того, что им, верно, и не снится. Да и как могут мечтать столь приземлённые создания?

Но неожиданно кто-то подошёл к нему, и прямо перед носом оказалась рука этого человека. Взявшись за неё, Сибори поднялся – и долго смотрел на владыку Востока, стоящего перед ним. Похоже, наследник рода Кадани уже ни в чём его не подозревал. А, быть может, посчитал, что покуда Сибори ему ещё необходим как знаток ядов. Правителю, не человеку.

– Мой конь выдержит двоих. А ты ещё не выполнил то, зачем я даровал тебе свободу.

– Не беспокойтесь, господин, – прошептал мнимый колдун, забираясь на попытавшегося взбрыкнуть коня. Сейчас он держался за плечи владыки восточных земель и то и дело клонился головой к его затылку: от слабости кружилась голова. Но даже в таком положении лис не мог – пусть даже мельком – подумать: сейчас ему доверяет правитель, но не доверяет человек. А значит, путь пройден лишь наполовину, и нельзя останавливаться, пока Кадани полностью не окажется в его власти.

Интересно, удалось бы ему – при должном умении и такте, разумеется, – занять место покойного Йошимару?..

Глава XXXV: Не хочу быть тенью

Ночи на севере островов никогда не были столь же темны, сколь на юге; казалось, духи здесь предпочитали светлое время суток, и потому даже ночью невозможно было до конца ощутить настоящую темноту. Обыкновенно в ясные ночи, такие, как эта, в воздухе порхали мерцающие огоньки светлячков. Но нынче слишком холодная пора для них; теперь нескоро вновь закружатся в воздухе живые огни, сменяясь тяжёлым градом и порой срывающимися с небес белыми хлопьями, что чаще всего тают, не достигнув земли, и оборачиваются водой.

Сейчас не было в воздухе ни капель дождя, ни белых хлопьев, ни маленьких осколков ломкого льда, и потому порой можно было увидеть на улицах близлежащего города множество людей: они не торопились отходить ко сну, предпочитая продлить те мгновения, когда ещё могут они быть рядом со своими близкими. Никто из жителей города не знал, когда вновь грянет война, и когда призовут на фронт всех мужчин, что ещё способны держать оружие в руках. Рано или поздно, но всегда наступала пора, когда жёны и матери, сёстры и дочери провожали мужчин на войну, не зная, вернутся ли те назад. То был бесконечный круг, вот уже долгие годы не размыкавшийся.

За городом раскинулся лес, не густой и не дикий, как многие другие, и напоминающий более всего ухоженный, невероятно прекрасный сад. Среди невысоких деревьев, на поляне, стоял мальчик, тощий, с ещё по-детски округлым и мягким лицом. Словно сражаясь с невидимым врагом, он снова и снова наносил удары по воздуху. Порой он терял равновесие, оступался, падал на промёрзшую землю – и снова упрямо вставал, сжимая зубы.

– Ичиру, что ты здесь делаешь? Разве отец не приказал тебе оставаться дома?

Даже не обернувшись, мальчишка стиснул зубы и вновь рубанул воздух перед собой. Вздохнув, Джиро подошёл к младшему брату:

– Ты странный, брат. Неужели ты думаешь, что от подобных тренировок будет какой-то толк? Зачем издеваться над собою, мучить себя? Твой учитель ведь говорил, что ты не справляешься, и теперь я, кажется, знаю, почему.

– Всё я справляюсь! – огрызнулся Ичиру, но в глазах его не было и следа уверенности: упрямые маленькие дети не могут признать свою неправоту, даже когда и в самом деле неправы. Старший из сыновей семьи Шукима лишь вздохнул:

– Может, отец был прав, говоря: ты слишком нетерпелив. Ещё ведь целый год до того, как ты будешь считаться мужчиной, и никто не посмеет упрекнуть тебя в неспособности драться наравне с опытными воинами. Кое-чему возможно научиться лишь в настоящем бою. Мало иметь силы поднять клинок и нанести удар, поверь мне.

– Ты сейчас снова говоришь словами отца, – буркнул Ичиру. – Вот потому-то я и тренируюсь. Разве ты похож на будущего главу семьи?

Джиро легко впадал в ярость, но сейчас ему пришлось удержать себя в руках: младший брат навряд ли поставил своей целью разозлить старшего. Вдохнув глубже, чем ранее, старший сын Рийоты Шукима проговорил:

– Я стараюсь быть таким же мудрым, как наш отец! А ты… ты глупое дитя. Отец мудр; ты – безрассуден. С какой бы стати мне слушать тебя, если ты даже не понимаешь, ради чего желаешь бросаться в бой?

– Мудрым? Разве есть мудрость в том, чтобы примерять на себя чужую шкуру? – подросток всё ещё не смотрел на брата, словно говорил и вовсе не с ним. – Ты пытаешься не следовать по пути отца, а подражать ему. Это разные вещи.

– Откуда тебе знать? – огрызнулся потерявший всякое терпение Джиро, после чего не преминул уколоть младшего брата:

– А впрочем, не отвечай. Женщины всегда полагают, что проницательнее мужчин.

Ичиру угрюмо промолчал, да и что он мог бы сказать? Чрезмерно женоподобное лицо всю жизнь было его проклятием, от которого он бы охотно отказался. Лучше быть уродливым, чем похожим на девицу – так полагал подросток. Порой он хотел набраться смелости и полоснуть себя лезвием по лицу, дабы изуродовать ненавистное, женоподобное и мягкое личико. Но покуда он терпел, надеясь: с возрастом он станет больше походить на мужчину, на воина, чем на жалкое и слабое создание, коими, по его убеждению, являлись все без исключения женщины. Подтверждали это и мама, и жена брата, и даже малышка Ясу: все они предпочитали решать свои проблемы лишь слезами, после чего окружающие мужчины должны были сей же час справляться со всем подряд за них. Нет, Ичиру не осуждал их: такова женская природа. Но с какой стати брат вечно равняет его с девицей?!

– Я слышал ваш разговор с отцом. А ещё я знаю, что ты до того объявлял всеобщий призыв и намеревался отправиться вместе с отцом во главе армии, дабы сломить владык Востока и Запада.

– И что с того? – чуть менее уверенно, чем прежде, звучал голос Джиро. Старший из сыновей семьи Шукима не понимал, отчего ещё не заткнул младшему рот, отчего слушает этого малолетнего дурня.

– Ты не спорил с отцом, не пытался возразить ему. Дал ему право решать за тебя, хотя ты давно уже совершеннолетний, и мог бы стать во главе семьи. Отец уже стар, и мог утратить прежнюю остроту ума. Но ты… ты предпочёл просто покориться. Ты думаешь, сидеть в стороне и ждать, пока всё само свалится в руки – это мудрость?!

Джиро молчал, не зная, что ответить. Сделав шаг в сторону брата, он сжал руки в кулаки:

– Я уважаю отца, и его мнение важно для меня.

– Уважаешь или преклоняешься перед ним? – прищурился Ичиру. – Поверь мне, брат: это разные вещи. До той поры, пока ты во всём подчиняешься отцу и не готов хотя бы раз решить, как поступить, без его разрешения, ты не имеешь права звать меня женщиной: ты сам куда больше девица, чем я.

Закончив тираду, мальчишка двинулся прочь. Джиро смотрел вслед брату, чувствуя, как клокочет в душе злоба. Не на Ичиру – на самого себя, за то, что не способен возразить отцу. А не способен ли?..

Джиро стиснул зубы. Ничего, он покажет и брату, и отцу, кто среди них – настоящий воин, а кто – жалкая девчонка и дряхлый старик. Довольно ждать, пока всё само упадёт к их ногам: следует вступить в битву, пока не поздно…

Глава XXXVI: Через себя

– Мой господин, войска семьи Кадани уже близко.

Тэцуя Шинджу устало вздохнул. Он не собирался некогда вступать в бой с армией владыки Востока, но разве оставался у него выбор? Тем более что следом за ним непреклонно следовал Безликий, ночной гость, который ныне и принёс сию дурную весть.

Опершись рукой на пол походного шатра, старик тяжело поднялся: годы давали о себе знать, и от одной только мысли, что ему в подобном состоянии придётся кидаться в битву, становилось дурно. Удержится ли он в седле, как раньше, в юности, или же не сумеет даже выдержать вес собственных доспехов?

– Они собираются нападать?

– Нет, мой господин. Пока они не атакуют.

– Вот и хорошо, – вздохнув, Тэцуя Шинджу посмотрел на Безликого. – Сообщи им, что мы готовы к переговорам.

– К переговорам?! Разве вы уже не всё решили?! – излишне высокий голос взлетел в воздух, но Безликий тотчас вернулся в норму, успокаиваясь и переводя дыхание. Склонившись, он шепнул:

– Впрочем, я уверен: они не станут нас слушать. Я попытаюсь, но не удивляйтесь, если они не пожелают более говорить с вами: насколько мне известно, они обвиняют вас в организации убийства наследника юга.

– В организации убийства?! Что за чушь! – воскликнул старик, от возмущения закашлявшись. – Это всё наверняка дело рук старого бандита Шукимы, и его выродков!

Безликий, удаляясь, промолчал. Под закрытым шлемом всё равно была не видна кривая усмешка.

– За кого он нас принимает?! – владыка Востока пытался удержать свой гнев, но не мог остановиться, продолжая свысока глядеть на посмевшего явиться в их лагерь посланника семьи Шинджу. В духов Сабуро Кадани не верил, и потому Безликий, не снимающий шлема, казался ему лишь невежественным мальчишкой, не желающим выказать даже тень уважения перед врагом.

– Я лишь сообщаю вам о нежелании господина Шинджу вступать с вами в противостояние. Он беспокоится лишь о благе жителей южных земель, и подвергает сомнению тот факт, что вы способны взять власть в свои руки, не пролив притом рек крови.

Сибори внимательно следил за каждым движением странного гонца, не пожелавшего открыть лицо. Значит, это и есть тот якобы дух-хранитель семьи Шинджу? Однако же он был вполне материален: трава под его ногами приминалась, а изо рта вырывались облачка пара. Значит, не дух, просто умный человек – и, возможно, тот, кто оборвал жизнь Йошимару. И сейчас «гонец» всеми силами провоцировал владыку Востока, надеясь, что тот нападёт первым. Сабуро Кадани сощурился:

– И на каком же основании он смеет утверждать, что сильнее меня? Быть может, те самые жители местных деревень, о коих он так заботится, сами сказали, будто желают видеть Тэцую Шинджу своим повелителем?

– Ему ведомо, что вы безосновательно обвинили его в убийстве господина Йошимару. Разве это – не справедливое основание полагать, что вы не можете мыслить непредвзято? Кто может гарантировать, что вы не пожелаете завтра же обвинить в смерти господина Йошимару жителей южных земель, и не прикажете вашим солдатам вырезать их – всех до единого?

Губы владыки Востока дёрнулись, будто он в последнее мгновение сумел удержать рвущиеся наружу слова; Сибори подавил усмешку, оценив тонкость хода со стороны Безликого. Стоит последнему из рода Кадани сорваться – и даже его воины усомнятся, что их господин сохранил здравый ум. Да, начнётся битва, но его солдаты, возможно, усомнятся: стоит ли идти за безумцем? Иными словами, сейчас у господина Кадани было лишь два выхода: действовать, как он хотел того ранее, но с ослабленной и неуверенной армией, или же на время повести себя так, как того желает враг. Интересно, кто же это всё-таки? Неплохо было бы иметь подобного союзника.

– Значит, переговоры? Передай своему господину, что я согласен. – невозмутимо проговорил, чем весьма поразил Сибори. Впрочем, и раньше можно было догадаться: тигр умеет ждать, и умеет, когда того требует ситуация, обуздать собственные чувства.

– Однако же, вы быстро меняете решения, – покачал головой Безликий. – Сдаётся мне, что лишь безумец может быть столь горячен.

– Однажды я вышел из себя, но более такого не допущу. Ступайте, – отрезал владыка Востока, пусть его руки и тянулись непроизвольно к оружию, а лицо более всего походило на высеченное из камня. Сейчас в нём говорил правитель, не человек, как и всегда, когда доводилось ему переступать через собственные желания ради общего блага.

Безликий удалился; Сибори же посмотрел на правителя восточных земель, всеми силами сдерживающего гнев. Шальная мысль закралась в голову; захотелось рискнуть и проверить, могут ли его успокоить слова мнимого колдуна. Протянув руку, лис коснулся чужого плеча, напряжённого, будто тетива лука за мгновение до того, как будет спущена. Его не оттолкнули – и это позволило вкрадчиво прошептать:

– Вам не стоит беспокоиться. Только прикажите – и я отравлю того, кто посмеет назваться вашим врагом.

– Вот и хорошо, – сквозь сжатые зубы проговорил владыка Востока. – Отрави старика Шинджу. Я явлюсь на переговоры и готов сам, лично, поднести ему яд, если потребуется. Охотнее я бы снёс ему голову, но вряд ли он позволит явиться на переговоры вооружённым.

– Как прикажете, – Сибори чуть приблизился, как бы невзначай сжимая руку на плече мужчины сильнее, чем следовало бы. Вроде он не делал ничего непозволительного – просто был немного ближе, чем то позволяли приличия. – Считайте, будто он уже мёртв.

Господин Кадани дёрнул плечом, высвобождаясь из-под чужой руки, и отошёл в сторону. Напоследок он лишь бросил:

– Не хвастайся раньше времени и знай своё место. Ты нужен мне, чтобы отомстить. Не более того.

Сибори смотрел вслед господину. Смотрел – и понимал: последовать его приказу означает обречь себя на вечное служение. Но разве примет его старый Шинджу, тот, у кого уже имеется Безликий? Этого лис не знал.

Глава XXXVII: Неповиновение

Рийота Шукима уже собирался отходить ко сну: давно уже солнце опустилось за горизонт, а на другой день он уже успел наметить множество весьма важных дел. Будь его воля, он бы и вовсе не спал – слишком многое лежало на его плечах. Он бы доверил часть дел своим сыновьям, если бы не страх. Нет, то было не обыкновенное для родителя беспокойство, что ответственность окажется непосильной для его детей; сейчас, наедине с собой, владыка Севера признавал: он боится собственных сыновей.

Да, он боялся их, одновременно завидуя – завидуя их юности, крепости тел и остроте ума. Сам он некогда был таким же, но нынче что осталось от прежнего героя и хитреца, что когда-то сумел оставить в дураках главу семьи Шинджу? Один только ум остался прежним; руки давно не имели прежней силы, и порой старший Шукима сомневался: может ли он поднять клинок, или же тот выпадет из старческой руки? В этом он походил на своего злейшего врага, главу семьи Шинджу, но, в отличие от последнего, гораздо острее ощущал собственную слабость. Немудрено: старый Тэцуя никогда не ставил силу выше ума, более того – полагался лишь на разум да на глупое милосердие. Рийота Шукима не мог себе этого позволить, и потому порой не понимал: отчего он так наказан, отчего его тело так быстро слабеет и становится дряхлым, будто не пять десятков лет он прожил на этой земле, а всю сотню?

Сегодня он не предполагал более никаких дел, да и усталость давала о себе знать; тем не менее, ему пришлось на время забыть о ней, когда из коридора послышались шаги. Приблизившись к опочивальне отца, некто остановился, после чего в полосу лунного света ступил Джиро.

– Тебе что-то нужно? – придав себе по-прежнему уверенный вид, проговорил старик. Он всегда стремился подавить своих сыновей – и старшего, и младшего. Те не должны были быть лучше отца – так решил глава семьи Шукима. Но сейчас он услышал то, чего никак не ждал:

– Отец, я полагаю, что довольно ждать. Нужно созывать войска и немедленно отправляться к южным землям. Путь туда долог; пока наши солдаты доберутся до бывших владений Курокавы, армии Кадани и Шинджу, вероятно, уже вступят в бой.

Старик Шукима боялся, но не подавал виду: с сыном он всегда говорил, будто то был его враг, опасный и непредсказуемый. Владыка Севера предпочитал не думать о том, что будет через год, когда станет совершеннолетним Ичиру: пока на его место может претендовать лишь один из сыновей, не оба…

– Мне казалось, мы пришли к взаимопониманию днём. Так или иначе, я всё ещё глава семьи, и я не считаю необходимым пересматривать своё решение.

В глазах Джиро горел тот огонь, какого его отец всегда боялся: старший сын, несмотря на внешнюю свою слабость, порой проявлял чрезмерное своенравие, какое недопустимо для будущего правителя. Хотя будет ли он когда-нибудь править? Владыка Севера предпочитал думать, что он будет жить и править вечно, и никогда не отдаст власть своим детям.

– Пришли к взаимопониманию? Да ты даже не соизволил выслушать меня! – вскипел юноша. Хотя разумно ли называть юношей того, кто уже подарил жизнь пусть не сыну, но, по крайней мере, дочери? Того, кто уже несколько лет имеет жену, и кто в бою легко мог бы противостоять отцу?

– Я знаю, чем подкрепить свои слова, Джиро. А на чём основаны твои речи? Не на желании ли просто оспорить мою позицию, что бы я ни сказал, что бы ни думал?

Пусть сейчас голос старика звучал твёрдо, но в душе он трепетал, зная: если даже покорный сын, поддавшись гневу, готов спорить с ним, то вскоре и остальные не пожелают оставаться под его властью. И что тогда?

– Можешь говорить, что пожелаешь, отец. Да только я уже достаточно взрослый, чтобы самому решать, как распорядиться нашей армией. Разве ты не готовил меня к тому, что однажды я буду править Севером, или, быть может, даже всеми островами? Сейчас у нас есть шанс поспеть вовремя, застав войска Шинджу и Кадани сразу же после боя, когда они ещё не успеют оправиться. А если мы будем ждать, они просто разойдутся. Ты полагаешь, у них есть причины стоять насмерть, до последнего солдата? А если и есть, то уверен: они станут рисковать жизнями сотен людей лишь из-за собственной прихоти?

– Старик Шинджу точно не будет, – вынужден был согласиться владыка Севера. Ныне он пытался заставить себя испытывать к сыну уважение, но ощущал лишь растущий страх.

– Тогда я прикажу немедленно объявить: всем солдатам надлежит готовиться к походу. Думаю, если приказать завтра явиться до рассвета следующего дня, мы ещё успеем.

Рийота Шукима молчал: до того он не сталкивался с сопротивлением со стороны сына, и потому не знал, как надлежит поступать в подобной ситуации. Указать молодому мужчине, коим давно уже является Джиро, что его место в доме – второе после отца? А что помешает в таком случае привыкшему идти напролом сыну избавиться от владыки Севера, и самому занять его место? Может, Джиро и не пожелал бы отцу смерти, но страх подобного исхода был слишком велик. И потому правитель северных земель молчал, не находя достойного ответа на слова и действия сына.

– Я отправлюсь вместе с тобой, – всё же предпринял Рийота Шукима последнюю попытку удержать происходящее под контролем. Много лет ему это удавалось, но лишь потому, что сыновья держались под его властью. Он ожидал подобных слов от младшего, но чтобы Джиро подпал под влияние мальчишки…

– Тебе нет нужды в этом, отец. Я и Ичиру справимся сами; ты же веди дела, как прежде, и присмотри за Изуми и Ясу: если они пострадают, знай: к ответу я призову тебя.

Пусть голос Джиро и не дрожал, господин Шукима понимал: сын сейчас снова говорит не своими словами, подражая кому-то. Но кому? Неужели теперь он избрал своим лидером жалкого несовершеннолетнего брата, походящего лицом на девицу? В это верилось с трудом.

И всё же действия Джиро заставляли поверить.

Глава XXXVIII: Исчезающий голос

В ожидании Сибори лишь смотрел на господина Кадани, на то, как тот произносил какие-то полные высокопарного вздора речи, обещая им мир и скорую победу. Яд уже был готов; на его создание лис потратил почти целую ночь. Конечно, можно было и не мудрствовать, да и отравить владыку Запада обыкновенными травами, что можно собрать близ любой дороги в этой части островов. Но Сибори желал подстраховать себя, и использовать тот яд, от которого противоядие известно лишь редкому лекарю: мнимый колдун чувствовал в Безликом ум и силу, и потому не желал просто так подставляться под удар. Может ли быть, что столь разумный человек позволит своему господину явиться на переговоры не подготовленным, без прихваченного с собою противоядия от простейших ядов? Ничего.

Тем временем владыка Востока приблизился, и лис чуть склонил голову набок: пусть и соблазнительно выглядело стремление занять место Йошимару в сердце этого сильного мужчины, он уже отказался от подобной мысли. Слишком свежа ещё рана, и не стоит её тревожить, покуда не заживёт; да и заживёт ли?

– Ты отправишься на переговоры со мной, и поднесёшь яд сам, – отрывисто приказал последний из рода Кадани. Сибори лишь покорно кивнул, понимая: ежели яд обнаружат до того, как его изопьёт владыка западных земель, Сабуро Кадани не станет защищать отравителя, выдаст его на чужой суд. Стремясь показать себя с лучшей стороны, лис проговорил:

– Я также приготовил противоядие – вам ведь придётся пить этот яд из одной чаши с господином Шинджу, дабы подтвердить свои добрые намерения. Вот эта трава может защитить вас: положите один лист под язык, когда отправитесь на переговоры. Предупреждаю: он достаточно горек, но иного пути защититься от яда нет.

– Благодарю, – холодно проговорил владыка Востока, принимая противоядие. – Поспешим: уже скоро рассвет, и ты должен идти вместе со мной.

Сибори вдохнул глубже, стараясь удержаться на ногах. Он уже забыл, когда в последний раз спал, и от усталости готов был едва ли не лечь прямо на сырую, промёрзшую землю. Наверное, оттого не поразил его тихий голос за спиной – голос, который он уже успел и позабыть за то время, что не доводилось слышать его:

– Ты уверен, что тебе стоило делать это?

Такой знакомый голос сейчас казался лишь шелестом листвы, задеваемой каплями дождя, лишь отблеском минувшего. Был ли он, или, быть может, приснился? Лису легче было бы думать: всё ложь, не жил он никогда в той маленькой хижине на окраине бедной деревушки. Другой, не он, покинул те края навсегда; он же вовсе не должен знать, кто сейчас зовёт его.

– Ни в чём нельзя быть уверенным до конца, Шигэру. Самоуверенность – первый шаг к падению, даже если под нею имеются основания.

Сибори не оборачивался, не зная, что увидит за спиной. Будет ли у явившегося призрака лицо, или же будет он подобен оборотню, что крадёт чужие лица, не имея собственного? Пусть и глупо было бы верить в те сказки, что в ходу были у безграмотной черни, к коей лис себя никогда не относил, но не мог он избавиться от страха, от нежелания видеть того, кто стоит за спиной и говорит с ним.

– Разве не стоит верить в благополучный исход дела? Я думал, ты веришь в то, что когда-нибудь сможешь стать правителем всех этих земель. А ты уже сам не веришь в это?

Зажмурившись, отравитель опустил голову. Голос за спиной не давал успокоиться, вернуться в столь привычное и желанное равновесие. Призрак заставлял его задуматься о том, о чём он старался и не помышлять: добился ли он хотя бы чего-то, или одна только ошибка стала для него роковою? Может ли быть, чтобы у него и в самом деле не осталось ни шанса подняться выше, чем был он сейчас?

– Верить и быть уверенным – не одно и то же. Я думал, ты понимаешь это.

Завывания ветра и мерный стук небольших кусочков льда, в которые обращались дождевые капли на своём пути с небес, да тихий шёпот последней опадающей листвы сливались с голосом призрака, будто составляя с ним единое и неделимое целое. Разве разумно слушать духа, того, чьи кости давно сгорели и рассыпались пеплом, того, кого сам когда-то отправил на ту сторону Отражённых Небес? Нет… Не сам. Не он.

– Я не понимаю другого, Сибори: что ты хочешь сделать теперь? Ты мечешься с одной стороны на другую, надеясь отыскать достаточно легковерного противника. Может, стоило раньше признать: тебе не по силам обмануть тех, кто хоть вполовину так же умён, как ты. Много ли чести – одолеть глупцов?

– Раньше ты не осуждал меня, – с усмешкой заметил мнимый колдун. – Что бы я ни сделал, что бы ни случилось – ты не осуждал меня. А значит, ты – не тот, кем кажешься, дух. Ты – лишь тень того, кто был прежде: он никогда не стал бы говорить со мной, пытаясь разуверить в моих силах.

– Кто сказал, что мёртвые на века остаются такими, какими были при жизни? – бледная ладонь, будто сотканная из дрожащего лунного света, легла на горло, и неясно было: то ли Шигэру желал просто прикоснуться, то ли задушить и увлечь за собою своего убийцу. – Ты изменился. И я могу измениться.

– Тебя нет, Шигэру. Ты мёртв, а значит, не можешь сейчас говорить со мной, – заметил Сибори, сам не зная, кого пытается убедить: явившегося духа или же самого себя. И всё тем же тающим эхом пронёсся над остывающей землёй ответ:

– Может, меня и нет. Но тогда признай, что ты безумец: нельзя говорить с тем, кого не существует, будучи в здравом уме, не так ли? Этому тебя тоже должны были научить.

Голос растаял в дрожащем полумраке, исчезли и прикосновения; Сибори по-прежнему стоял неподвижно, глядя вдаль. Он и сам не знал – безумен он или в самом деле говорит с духом Шигэру. Достоверно лис знал только одно: на востоке занимается рассвет, растекающийся золотисто-кровавыми потёками по небесному склону. А значит, нужно выдвигаться вслед за армией господина Кадани: там, впереди, в долине за лесом, они должны повстречаться с правителем западных земель.

Глава XXXIX: Отравленная чаша

Господин Шинджу с нетерпением ожидал появления своего врага, глядя с вершины одного холма на соседний, тот, из-за которого должны были появиться войска семьи Кадани. Сейчас там, внизу, в долине меж двух холмов, бежал тонкий ручей, будто бы полоса, делившая мир надвое: там они должны были встретиться после рассвета, туда должны были прийти лишь со своими советниками, оставшись без защиты своих армий. Тэцуя Шинджу решил, что переговоры должны проходить именно так – и никак иначе.

– Вы полагаете, что не стоит приводить с собой хотя бы двоих солдат? – невозможно было сказать, куда смотрит Безликий, и невозможно было узнать, о чём именно он размышляет. – Всё же господин Кадани не до конца здоров душою, и он может напасть на вас прямо во время переговоров.

– Мне нет нужды беспокоиться. Ты будешь со мной, а значит, сможешь и защитить меня в случае нападения, – отрезал владыка Запада, и Безликий примолк, стараясь более не выдавать своего беспокойства.

Тем временем на холме уже показались первые воины семьи Кадани; вскоре от них отделились двое, направляющиеся вниз, в долину. Повелитель западных земель склонил голову:

– Пора и нам с тобой отправляться.

Ни словом, ни делом Тэцуя Шинджу не желал спровоцировать своего врага, как и его странного советника, походящего на оборотня из старых сказок. Старик и молодой мужчина стояли по разные стороны тонкого ручья, и никто из них не желал первым говорить. Тонкий звон – и тишина будто разбилась, сломанная голосом рыжеволосого советника:

– Приветствую вас, господин Шинджу, и вашего… спутника. Полагаю, следовало бы исполнить древний ритуал в знак наших мирных намерений: вы и мой господин должны испить воды из одной чаши.

Безликий дёрнулся, после чего велел:

– Пусть ваш повелитель пьёт первым.

– Я и хотел это предложить, – спокойно проговорил лис, и их взгляды на мгновение встретились. По коже пробежал холодок; Сибори не мог не заметить, как ярко блеснули под шлемом светлые глаза. Иностранец, такой же, как мать? Или в самом деле дух этой земли, о каких слагают легенды? Нет, конечно, последнее не может быть верным; что за глупость!

Тем временем господин Кадани уже поднёс чашу к губам и, покосившись на мгновение на мнимого колдуна, отпил. Отпил совсем немного, помня о яде; даже боясь быть разоблачённым до того, как примет смертельное питьё владыка Запада, Сабуро не сумел заставить себя выпить больше. Всеми силами Сибори делал вид, что его не интересует и не волнует происходящее, пусть и отдавался в ушах бешеный стук сердца. Волновала и пугала близость Безликого – того, кто мог бы, верно, разгадать намерения отравителя. От одного лишь взгляда этого человека, лишённого лица, становилось не по себе – Сибори не мог не заметить пытливого интереса в этом взгляде.

– Мой господин, как вы себя чувствуете? – спросил Безликий, едва губы господина Шинджу оторвались от чаши. Отнюдь не глупый вопрос: многие яды начинают действовать сразу же, как только были приняты. Значит, он всё же подозревал подобный исход. Хорошо, но найдётся ли у него нужное противоядие тогда, когда начнёт хвататься за горло и грудь господин Шинджу? Сибори долго трудился над этим ядом, совершенно особенным; многие яды убивают медленно, лишь потому, что поражают лёгкие и душат человека, будто забравшаяся в грудь змея. Этот же разил прямиком в сердце, парализуя его считанные мгновения спустя после того, как яд попадал в горло.

– К чему такие вопросы? – нервно воскликнул господин Кадани: он не умел держать лицо столь же достойно, сколь его самозваный советник. Наверное, потому Безликий насторожился и напрягся, будто дикий зверь, увидевший на горизонте не подозревающую о его присутствии добычу. Тем временем Сибори отошёл на пару шагов назад: лучше не стоять рядом с врагом, когда вот-вот погибнет его лидер. Лис уже прикидывал, сколько времени займёт у него попытка добраться до лежащего чуть дальше по течению ручья бревна, дабы за ним укрыться: в отличие от жаждущего мести господина Кадани, Сибори прекрасно понимал, чем грозит им обоим гибель владыки Запада прямо во время переговоров.

Тем временем яд начинал действовать, и Тэцуя Шинджу, схватившись за грудь, медленно осел на землю. Безликий, стараясь действовать быстро, присел рядом; лис успел заметить в его руках небольшую склянку. На мгновение фальшивый советник напрягся, но лишь до тех пор, пока не остановился взгляд господина Шинджу, пока не замерло его дыхание.

И вслед за его гибелью будто замерло время. Две армии неподвижно стояли, словно обратившись в камень: не двигались ни солдаты, служившие роду Шинджу, ни их противники. Лишь Безликий чрезмерно громко воскликнул:

– Убийцы! Вы заплатите…

При этом он ухватился за клинок, почему-то закреплённый не с левой стороны, а с правой. Перехватив рукоять правой рукой, Безликий тихо выругался и тут же сменил её левой. Но за это время уже успел собраться с силами владыка восточных земель: пусть не прихватил он с собой видимого оружия, дабы соблюсти иллюзию доброжелательности, но не забыл припрятать под одеждою небольшой кинжал. Искусному воину, разумеется, он бы не сумел причинить вреда, но Безликий почему-то отступил, бросаясь бежать по склону холма, вверх, к своей армии. Сабуро Кадани нахмурился, крепче сжимая рукоять кинжала и готовясь отдать приказ своим солдатам: следовало немедленно, покуда ещё не опомнились воины Шинджу, начинать бой.

Сибори медленно отступал к холму, намереваясь укрыться за ним: пока по ним ещё не стреляли, но кто знает, когда лучники решат нападать? Быть может, они и вовсе сдадутся, не захотев проливать кровь после гибели владыки Запада?..

Неожиданно приказ оборвался на полуслове, и лис немо уставился на стрелу, поразившую господина Кадани. Та прилетела не с противоположного холма, но и не со стороны его армии: кто-то продвигался по долине, намереваясь напасть.

Сейчас Сибори не думал о том, что следовало бы проверить: жив ли господин, бьётся ли его сердце. Будучи лекарем, он мог понять: подобная рана смертельна, и при всём желании у него сейчас ни шанса спасти того, кому онслужил. Самому бы выжить; похоже, на то, что творится сейчас, у него ни шанса повлиять.

Ещё шаг назад – и Сибори, запнувшись о торчащий из-под земли корень, рухнул на землю. Уже падая, он увидел приближающиеся войска – и двух воинов во главе.

Тем временем будто очнулись ото сна две армии. Будто обезглавленные домашние птицы, что ещё могут бежать, они бросились в бой. Не как солдаты, а как неорганизованная толпа, не знающая, с кем сражается и почему, толпа, где каждый сам за себя. Лис мог лишь отползти чуть дальше, надеясь уцелеть в огне грядущей битвы…

Глава XXXX: Хаос

Конечно, оставались среди солдат те, кто мог бы взять командование на себя, но сейчас все они – и те, кто служил семье Шинджу, и те, кто ранее повиновался роду Кадани, – замерли, глядя на приближающееся по долине войско. Сибори медленно полз в сторону, надеясь, что успеет уйти до того, как эти три волны схлестнутся. И схлестнутся ли? Может быть, те, чьи командиры мертвы, и сами пожелают сдаться, а не проливать кровь почём зря?

Но стоило помнить о чести… Глупой чести, всегда губившей множество храбрейших и сильнейших людей. Сейчас Сибори бежал бы, если бы это не означало окончательное падение без возможности подняться снова; бежал бы, если бы не страх получить стрелу в спину. И потому он просто осторожно отползал в сторону, путаясь пальцами в режущей мокрой траве, глядя на тех двоих, что шли во главе явившейся армии – юношу и мальчишку. Они не скрывались, не пытались укрыться от взоров, да и зачем бы им было прятаться? Оба они являли собой уверенность в скорой победе, и не без оснований. Они могли бы сейчас просто уйти, дабы после заявить о своих правах на все эти земли, как единственных уцелевших мужчин из четырёх прежде великих родов. Но тут уже бросились в бой остальные две армии. Глупая честь, что может привести лишь к гибели.

Гул, повисший в холодном воздухе, нарастал: то сближались эти две волны, готовые в кровь, в мясо разбиться друг о друга. Под пальцами скользила мокрая грязь, будто лис лежал не на зелёном лугу меж двух холмов, а в затягивающем болоте. Сейчас не было мыслей о том, к кому присоединиться в этой борьбе и как бы выторговать какую-то выгоду для себя: следовало сперва сбежать с поля боя, укрыться там, где его не заденет случайная стрела, где до него не доберётся вражеский солдат…

Толпа солдат семьи Кадани приближалась, будто стекая с холма бурным и неукротимым потоком. Они, слава всем духам этой земли, стремились не к противникам, служившим роду Шинджу, а к тем, кто убил владыку Востока. По пути волна редела, будто просеиваясь сквозь решето: кто-то падал замертво, сражённый стрелой, кто-то поворачивал назад, сталкивался со своими же товарищами – и, отталкивая их, пытался скрыться с поля боя.

Сибори вскочил, понимая: отсидеться не получится. Да, он не в той точке, где встретятся эти армии, но ещё немного – и по дну этой долины потечёт новый ручей, гораздо шире, чем прежний; ручей этот будет течь из множества мёртвых тел, и будет наполнен струящейся из ран кровью. Сейчас, как никогда ранее, Сибори благодарил свою мать за то, что наградила сына огненно-рыжими волосами: быть может, не станет кто-то из солдат стрелять в него, приняв за оборотня, который после вернётся и отомстит обидчику.

Теперь он бежал – бежал, не оглядываясь. Он нёсся вперёд и вперёд, Под ноги, будто нарочно, бросился камень – и мнимый колдун вновь упал, ударившись затылком и спиной. В глазах потемнело, и на мгновение небо словно стало чёрным – а может, и стало в самом деле?

Земля дрожала; будь она живой, она бы, верно, закричала в голос, как какая-нибудь пугливая женщина. Люди уже не разбирали, где свои, а где – враги; это и не армии вовсе встретились, а две стаи, стаи обезумевших от страха и желания жить зверей. И одна толпа охотников, что вырезала их – одного за другим.

Тем временем мимо промчался конь, и Сибори еле успел увернуться из-под копыт. Всадника на коне не было; тот лежал на земле, не двигаясь. Да и была ли земля там, под множеством тел, ложащихся, будто колосья под лезвием серпа? Кровь текла и застывала, и безо всякого бега дыхание сбивалось и словно застревало в скованной удушьем груди. Тем временем упавший всадник слабо шевельнулся, и Сибори узнал в нём мальчишку – одного из тех, что явились во главе третьей армии. Разум медленно возвращался к нему, сражаясь с желанием как можно скорее оказаться далеко от этого хаоса, а не лезть вновь туда, где так легко встретить смерть. В их с Шигэру доме тоже пахло кровью и чужой болью, но здесь этот запах был ярче, невыносимее в разы.

Лис зажмурился и на мгновение даже перестал дышать: он стремился успокоиться, начать думать по-прежнему о своей выгоде. Бойню не остановить, но ведь можно в ней и уцелеть, если спасти мальчишку от смерти; неужто воины третьей армии, скорее всего, принадлежавшей северному владыке, не пощадят того, кто защитит их лидера?

Вот только как, как защитить кого-то, если на тебе нет и доспехов, если одного удара достаточно, чтобы отправить тебя на ту сторону Отражённых Небес, и когда ты не можешь сражаться подобно остальным воинам? Сибори стиснул зубы, понимая: сейчас предстоит преодолеть себя, и это преодоление дастся гораздо труднее, чем все предыдущие замыслы. Мальчишку нужно оттащить подальше от тех мест, где кипит бой, где грызутся две обезумевшие стаи. Молодой лекарь старался не думать о том, что мальчишка, верно, после не поднимется: упав с лошади, можно расшибиться и насмерть, особенно в гуще боя. Да и ведь не просто так он упал: верно, его ранили, причём серьёзно.

Не время было давать волю животному страху; Сибори желал остаться охотником, не превратиться в обезумевшего зверя. Вскочив, он подбежал к мальчишке и торопливо огляделся: смотрит ли кто-то на них, а если и смотрит, то понимает ли суть происходящего? Лис потянул подростка за руку, и тот болезненно застонал: похоже, он не мог встать сам, а сдвинуть его с места не представлялось возможным. Проклятье!

Закусив губу, Сибори лёг на землю и торопливо шепнул подростку, надеясь, что тот поймёт:

– Не двигайся. Если они решат, что мы мертвы, они не станут нас добивать, ты понял? Лежи!

Лис предпочитал не думать о том, что, не желая добивать, их вполне могут попросту растоптать, как каких-нибудь букашек. Но силы оставили и его: он не смог бы больше бежать. Пытаясь найти поддержку, он крепко сжал руку подростка – и почувствовал, как слабо дёрнулись в ответ пальцы.

Сейчас, как никогда ранее, Сибори жалел, что он и в самом деле не колдун: вот бы заколдовать самого себя и уснуть, не видя и не слыша ничего, что происходит кругом. Уснуть – и не смотреть в глаза смерти, ежели таковая придёт за ним.

Глава XXXXI: Ещё один шанс

Кажется, он и в самом деле то ли уснул, то ли, что было бы вернее, потерял сознание от страха: боязнь вновь увидеть совсем рядом кого-то, способного унести его жизнь, не давала лису открыть глаза до тех пор, пока не стихли вовсе звуки битвы. Но и оказавшись в царстве тишины, там, где подавал голос лишь завывающий ветер, он не сразу позволил себе разомкнуть веки.

Над ними стелилось серо-чёрное небо, постепенно начинающее темнеть. Почти весь день успел пройти, пока он лежал здесь, на холодной и жёсткой земле? Но тут на лоб упала первая капля, и Сибори понял: нет, это не ночь наступила, просто тучи раньше срока привели в мир пугающую темноту.

Рука, сжатая в ладони, была тёплой: похоже, мальчик был ещё жив. Сев, лис наклонился чуть ближе к лицу подростка, провёл рукой по бледной щеке, на которой наливался тёмно-фиолетовый синяк:

– Ты слышишь меня?

Мальчишка с трудом кивнул, и лекарь облегчённо вздохнул: скорее всего, всё не так страшно, как показалось на первый взгляд. Не без помощи самого подростка Сибори перевернул его набок, дабы осмотреть место удара. Доспехи и одежда не защитили это дитя: чуть ниже ребёр доспех был разрублен. По коже царапнуло лишь вскользь: видимо, мальчишку спасло лишь то, что он умудрился упасть с лошади. Да удачно, похоже, упасть – он мог двигать руками и ногами, лишь слегка морщась от боли: значит, переломов нет, лишь ушибы.

– Кто вы?

Даже будучи в таком состоянии, парнишка не собирался просто так доверять своему «спасителю» – если можно так назвать того, кто просто подсказал, как себя вести, дабы не быть сию же секунду убитым. Можно было бы попытаться соврать, сослаться на родство с духами, но Сибори не рискнул вновь идти той же дорогой, и потому ответил – впервые, наверное – правду:

– Я лекарь. Лучше не двигайся: я пока соображу, как бы доставить тебя в менее холодное место. Боюсь, нести тебя я не смогу при всём желании.

– Лекарь? Но вы не из наших солдат, – заметил мальчишка, рассматривая Сибори сквозь полуприкрытые глаза. Лис чётко ощущал, как этот взгляд скользит по его лицу, по огненно-рыжим волосам, по светлым глазам, и как недоверие сменяется непониманием.

– Нет, не из ваших. Я некогда служил господину Кадани, но лишь по принуждению: этот человек держал меня в плену, твердя, будто б я связан с убийцами господина Йошимару.

– Вот как… – мальчишка вздохнул. Тем временем совсем рядом послышались шаги, и Сибори напрягся: что, если сейчас их обоих убьют? Мальчишке сейчас не до битв, а ему самому, даже если он заберёт оружие раненного или кого-нибудь из мёртвых, не сразить и жалкого крестьянского сынка, впервые в жизни взявшего в руки дубину, булаву или ещё какую ерунду, какой никогда не вооружится состоятельный воин.

– Не беспокойся. Я помогу тебе, – шепнул Сибори – как раз в то мгновение, когда его сгребли за запястье и грубо дёрнули вверх, заставляя встать.

– Кто ты такой?! – прорычал воин, и только теперь молодой лекарь узнал в нём второго главнокомандующего третьей армии. Стараясь казаться спокойным, он прошептал:

– Я лишь исполняю свой долг, как медика. Мальчик ранен, и ему нужна моя помощь; пусть раны не смертельны, но он поправится значительно быстрее, ежели вы позволите мне помочь.

Недоверчивый взгляд Джиро заставлял задуматься о спасении своей жизни; пусть не было в этих чёрно-карих глазах того безумия, что сквозило во взоре покойного ныне владыки Востока, было в них нечто куда более неприятное: холодный разум. Сибори не хотелось сейчас погибать, и он уже лихорадочно продумывал, что именно стоит сказать, когда подал голос лежавший на земле мальчишка:

– Всё в порядке… Он на нашей стороне. Он помог мне, когда… когда меня ранили.

Джиро разом будто бы обмяк, опуская глаза и подтверждая тем самым, кто является, несмотря на возраст, главным среди этих двоих. Мужчина выпустил руку Сибори – и тот, не удержавшись на ногах, вновь оказался в грязи.

– Лекарь, значит, – фыркнул старший из сыновей семьи Шукима; пусть он и подчинился брату, но не стал от этого доверять лису больше, чем ранее. Напротив, растаял и след прежнего доверия. Не очень приятно было чувствовать себя пусть даже в глазах других мерзким выродком, обманывающим ребёнка, но сейчас младший наследник северного владыки был единственным, кто мог сохранить лису жизнь.

– Совершенно верно.

– И с какой стати ты помогаешь своим врагам? Ты не из наших солдат, – заметил вслед за младшим братом Джиро. Сибори легко пожал плечами:

– Я помогаю тем, кому можно помочь – независимо от того, на чьей они там стороне. Это неважно. Быть может, у вас есть ещё раненые, кому я мог бы оказать помощь? Если пожелаете, конечно же.

Джиро молчал, сосредоточенно хмурясь и глядя то на рыжеволосого лекаря, то на младшего брата, всё ещё пытающегося подняться – по-прежнему безуспешно. Но снова не он принял решение, а Ичиру, широко распахнув глаза, отрывисто повелел:

– Помогите всем, кому сможете. Думаю, после… такой битвы многим понадобится помощь лекаря.

– Можете не сомневаться, я помогу, чем сумею, – чуть прищурился Сибори. Джиро по-прежнему молчал: то ли не желал говорить с «оборотнем», то ли не понимал, как себя следует в подобной ситуации вести.

Битва закончилась; теперь предстояла битва за те души, что ещё возможно было удержать на этой стороне Отражённых Небес…

Глава XXXXII: Интерес

Пусть воины семьи Шукима с недоверием смотрели на Сибори, когда тот только-только появился в их лагере, оно быстро сменилось доброжелательностью: никто не желал умирать, и потому долгое время лекарь вновь не мог сомкнуть глаз. Он хотел прежде всего заняться ранами младшего из сыновей Шукимы и осмотреть его брата – тот также не вышел из боя без единой царапины. Но Ичиру настоял, что простым солдатам помощь нужна куда больше, чем ему, и потому ещё долго не мог лис добраться до сыновей последнего оставшегося правителя.

Когда он, наконец, вошёл в шатёр, где разместили мальчишку, его уже ожидал Джиро. Под его испепеляющим взглядом лекарь приблизился к Ичиру. Тому требовалась лишь незначительная помощь: обработать особой мазью ушибы да промыть ссадину на животе, дабы облегчить боль и ускорить выздоровление младшего сына семьи Шукима. Эту мазь Сибори изготовил ещё раньше, тогда, когда его привели к солдатам: пусть те сначала сопротивлялись, возомнив, будто колдун решил их отравить, но после успокоились. Здесь лису не приходилось твердить, будто он обладает колдовскими способностями, воины и без него разносили меж собой эту весть.

– Погоди, – мальчик, чуть приподнявшись, отвёл руку лекаря. – Мой брат… осмотри сначала его.

Ребёнок вёл себя, как повёл бы взрослый правитель: прежде себя он ставил всех остальных. Та самая глупая честь, что заставила две армии, так и оставшиеся большей своей частью на поле боя, не сбежать сразу же, а начать сражение, в нём цвела, будто яркий цветок. Быть может, оно и к лучшему: от тех, кто связан честью, легче добиться нужной реакции, чем от бесчестных и безумных.

– Как пожелаете.

Фыркнув, Джиро скинул одежду. Причина подобного поведения была ясна: единственной его раной был неширокий, уже покрывшийся слоем застывшей крови порез чуть выше колена.

– Убедился, что мне не нужна помощь? Тогда я пойду, – резко бросил старший сын семьи Шукима, вновь накидывая своё одеяние. Сибори жестом приостановил его:

– Погодите. Если не обработать даже такую рану, может начаться воспаление. А если это случится, вы можете погибнуть.

– От такой царапины? Не смеши, – оборвал речь лекаря Джиро, и Сибори скрипнул зубами. Он уже и забыл, каково это – терпеть чужое невежество. Тем временем мужчина угрожающе двинулся на лиса, твердя на ходу:

– Значит, решил нас всех тут отравить, да?! Не выйдет! Может, простых воинов ты и обманешь, но меня – нет!

– Брат, довольно, – воскликнул Ичиру, садясь на своём импровизированном ложе и тут же болезненно сгибаясь. Сибори, мигом забыв обо всех разногласиях со старшим из сыновей семьи Шукима, бросился к подростку: тот был его последней надеждой повлиять на что-то, и позволить ему получить заражение и умереть означало бы полное и безоговорочное поражение. Джиро лишь снова фыркнул, покидая шатёр, и лис остался вдвоём с мальчишкой.

– Не сердитесь на брата, господин. Он не очень сдержан, но он хороший человек, – заверил Ичиру. Мальчик оживал на глазах: видимо, боль уже и сама по себе начинала стихать, и потому ничто больше не мешало ему говорить и двигаться.

– Я вовсе не сержусь: многие боятся лекарей, считая их всех колдунами. Но это не так: может, и есть где-то на свете колдуны, но я не из их числа.

Голос молодого лекаря звучал успокаивающе: сейчас Сибори был в привычной ситуации, и ничто не мешало ему вести себя так же, как раньше, ещё до гибели Шигэру. Мальчик молчал, лишь следил взглядом за тем, как легко, едва касаясь, скользили по коже пальцы.

– Вы, как я понял, сыновья владыки Севера?

Подросток кивнул, чуть прикрывая глаза. Облачённый в доспехи, он казался сильнее и крепче, чем был на самом деле; сейчас же, когда он был обнажён по пояс, в нём сложно было увидеть воина. То был ребёнок – ребёнок, ещё не успевший стать взрослым мужчиной, но уже готовый примерить на себя подобную роль.

– Я ведь не успел ещё поблагодарить вас… Если бы не вы, неизвестно, как бы поступил со мной господин Кадани. Он в последнее время был весьма… неуравновешен.

– Я слышал, будто он обезумел, – тихо проговорил Ичиру: не слабость, но что-то иное мешало ему говорить громче. Сибори старался не смотреть на мальчишку слишком пристально: тот и так говорил немного, едва реагируя на чужие слова. Быть может, его занимало что-то другое?

– Скорее всего, так оно и было; жаль, что я не сумел это заметить прежде, чем он приказал посадить меня под замок… – начал было Сибори, но Ичиру перебил его:

– Вы оставались с ним рядом до конца, как и пристало настоящему воину! Даже если господин отвернулся от своих слуг, они должны хранить ему верность: так велит закон.

Да, как же. Всё та же честь и детские сказки, что не имеют ничего общего с настоящей службой, с настоящей войной. Но Сибори кивнул: не следовало сейчас выходить из предложенного самим мальчишкой образа.

– Если бы я заметил это раньше, я, быть может, сумел бы предотвратить его безумие. Но он казался таким сильным… я никогда бы не подумал, что смерть любимого человека сможет так сильно ударить по его разуму.

– Любимого… человека? – озадаченно переспросил Ичиру, хлопая глазами. Да, ведь он, да и многие другие, понятия не имеют, какие отношения связывали владыку Востока и сына Курокавы. Стараясь сохранять прежнее выражение лица, Сибори кивнул:

– Разве вам не доводилось слышать о гибели семьи Курокава, в частности, последнего их наследника, господина Йошимару? Насколько мне известно, их с господином Кадани связывало… нечто большее, чем дружеские чувства.

Удивлённый взгляд мальчишки говорил лучше любых слов, и вдохновлённый подобным поведением Сибори добавил:

– Только не говорите, что не знали об этом, господин.

– Но… как же… – подросток, видимо, упорно пытался соотнести в своём воображении не складывающиеся картинки. Сибори молчал: не хватало только вновь заставить этого ребёнка чувствовать себя глупцом, не знавшим и того, что два мужчины вполне могут любить друг друга. Тем временем до мальчишки доходило, что он не ослышался, и к лицу мигом прилила кровь. Всё же он дитя, пусть и пытающееся казаться старше. Стараясь по-прежнему играть избранную роль, лис коснулся ладонью его лба:

– По-моему, у вас жар.

– Ничего подобного, – заверил мальчишка неожиданно высоким голосом: одна только мысль о чём-то безумно смутила его. Отвернувшись, он принялся одеваться; Сибори же лишь чуть склонил голову:

– Я пойду, с вашего позволения. Если вам станет хуже – немедленно сообщите, хорошо?

– Как скажете, господин, – шепнул мальчик в ответ, не пытаясь задержать лекаря. На мгновение задержавшись, тот заглянул в глаза Ичиру – и тут же поспешил к выходу из шатра. Усмешку, лезшая на лицо, не удавалось подавить, и потому губы быстро растянула ухмылка. Завоевать доверие мальчишки, желающего казаться старше?.. Это должно быть интересно…

Глава XXXXIII: Обманутое дитя

Куроми Шинджу стояла у городских ворот, наплевав на то, что не пристало девушке её лет и её положения без сопровождения являться за пределы дворца; весть о поражении уже дошла до столицы, дошла вместе с той небольшой кучкой дезертиров, что не стали стоять до последнего и бежали с поля боя. Девушка пребывала в растерянности: что делать? Как ей поступить, если нет больше отца, за которого можно держаться, нет больше того, кто мог бы распорядиться её судьбой?

Они с сестрой всегда жили без забот, зная: отец найдёт им достойных мужей, и в своё время они исполнят свой женский долг, принеся стране наследников. А до той поры отец не сильно заботился о том, чем заняты его дочери; потому они могли оставаться беспечными. А теперь… теперь Куроми не знала, что будет с ней. Но не это беспокоило девушку: сейчас она, прижимая к груди руки, приблизилась к лидеру дезертиров – мужчине, так и не снявшему шлема. Кажется, он был советником отца…

– Ведь это о вас мне говорила сестра, так? Вы – тот, за кем она сбежала?

Безликий недоумённо смотрел на Чёрную Жемчужину, словно та задала какой-то безумно глупый вопрос. Затем он ответил, медленно, растягивая слова:

– Я не знаю, где твоя сестра и что с ней, но я уверен: она не могла погибнуть.

Безликий отвернулся и принялся переговариваться о чём-то с солдатами. Куроми уже не слушала: она просто плакала, беспомощно закрыв лицо узкими ладонями.

Время шло; постепенно Ичиру поправлялся. Ушибы имеют свойство заживать быстрее, чем открытые раны, и потому вскоре мальчишка уже мог ходить. Они задерживались на прежнем месте, не возвращаясь на север, в основном из-за других раненых да из-за того, что покуда ещё не было решено, что делать с оставшимися в долине мёртвыми. До моря было далеко, но Ичиру настаивал: следует похоронить всех, в том числе и врагов.

Сибори поддерживал его в подобной инициативе – не потому, что его действительно волновала судьба множества покойников, а потому, что стремился лишний раз показать мальчишке их схожесть. А следовало ли делать что-то подобное? Ведь всё чаще доводилось ловить на себе заинтересованные взгляды подростка, его желание хоть немного сблизиться со странным лекарем – и делать вид, что он не замечает подобных перемен. Следовало, чтобы мальчик признал свой интерес первым, чтобы он не утратил ощущения, будто контролирует ситуацию: те, кто жаждет манипулировать другими, но не имеет для того достаточного опыта, часто попадаются в эту ловушку. Однажды поспешив, Сибори сам попал в неё, и не желал более повторения подобного опыта.

Над лагерем давно опустилась ночь, холодная, как и большинство зимних ночей на островах. Сибори одиноко сидел у костра, и лишь где-то вдалеке маячила спина часового; прочие давно уже отошли ко сну.

За спиной послышались робкие шаги. Лекарю не нужно было даже оборачиваться, чтобы узнать Ичиру. И всё же следовало играть нужную роль – лис посмотрел на приближающегося мальчика, всё ещё слегка прихрамывающего и придерживающего повязку на животе.

– Почему вы не спите? – спросил Сибори, стараясь казаться строгим. – Вам следует больше отдыхать, если вы желаете окончательно поправиться.

Ичиру присел рядом, протягивая руки чуть ближе к костру, так, чтобы согреть ладони. Сибори же продолжал играть роль заботливого взрослого:

– Вот видите, вы мёрзнете. Думаю, вам стоит…

– Господин, а вы… как вы думаете, не связано ли то, что господин Кадани обезумел, с тем, что он… ну… любил мужчину? Может, это ненормально само по себе, и он с самого начала был таким, и… – голос мальчика дрожал, и лису быстро стало ясно: если он будет медлить – ребёнок, чего доброго, решит, что сам помутился умом.

– Как лекарь, скажу так: это никоим образом не может быть связано. Обезуметь его заставила смерть любимого: всегда тяжело терять тех, кто был настолько близок.

Следовало рассказать о своей любви, о том, что произошло с Шигэру – умолчав, кто тому виной, разумеется – но голос предательски сорвался. Младший из сыновей семьи Шукима заглянул собеседнику в глаза – и тихо вскрикнул от неожиданности:

– Вы… плачете, господин?

– Нет, что вы. Я… Просто от дыма глаза слезятся, – Сибори отвернулся. Не хватало ещё, чтобы Ичиру счёл его слабым и недостойным: сейчас это, наверное, было бы хуже всего.

– Вы врёте. Ветер дует в другую сторону; сюда дым не долетает.

Тем временем Сибори уже справился с эмоциями, после чего коротко произнёс – и это вместо заготовленной долгой речи:

– Я и сам некогда любил мужчину. Но… он погиб. Так что я понимаю, как себя чувствовал господин Кадани. Во что до сих пор не могу поверить – так это в то, что я оказался сильнее духом, чем тот, кому я служил.

На этом силы покинули лекаря окончательно; плача, он мысленно проклинал своё желание вновь заговорить о Шигэру, вспомнить его прикосновения, его голос… Вспомнить то, что лис отдал взамен на кровь, смерть и грязь, что пришли в мир после смерти возлюбленного. Наверное, поэтому Сибори не понимал, что делает, когда ощутил прикосновение ладони к своей щеке, когда крепко сжал эту ладонь в своей и притянул к губам, осыпая быстрыми поцелуями. Лишь затем пришло осознание – вслед за широко распахнутыми, почти испуганными глазами Ичиру.

– Я… простите, я… мне не следовало… – Сибори попытался отвернуться, но уйти ему помешали чужие руки, крепко обхватившие шею. Подросток почти не дышал, прижимаясь к старшему юноше, будто боялся, что его сейчас оттолкнут. Лекарь прекрасно понимал: это не любовь или что-то ей подобное, лишь детский интерес, стремление узнать что-то доселе неведомое, но почему бы этим интересом не воспользоваться? Тем более что Ичиру считает себя взрослым, а взрослые не могут по-детски интересоваться: только любить. По крайней мере, в том идеальном мире, что выдумало для себя это глупое дитя.

Совсем по-детски сейчас смотрел на него Ичиру: снизу вверх, запрокинув голову и неуверенно глядя на губы лиса. Сибори никак не мог отделаться от навязчивой и, в общем-то, верной мысли: перед ним – ребёнок. И целовать этого ребёнка, как он целовал Шигэру, было бы невиданной наглостью с его стороны. Но, если подумать… Шигэру был намного старше, так почему бы самому Сибори не найти возлюбленного, который по сравнению с ним самим ещё молод?

Но тут послышались торопливые шаги, и Сибори с Ичиру одновременно отпрянули: никому не хотелось быть замеченным в подобном положении. Тем временем к костру подбежал один из солдат. Отдуваясь, он воскликнул:

– Вот вы где! Господин Джиро…

Не дожидаясь дальнейших разъяснений, Сибори бросился к шатру старшего из сыновей семьи Шукима: следовало сейчас сделать вид, что он обеспокоен судьбой этого недоверчивого дурня…

Глава XXXXIV: Глупый пёс

– Зачем ты явился?! – прошипел сквозь сжатые зубы Джиро: он не желал видеть лекаря даже теперь, когда и непонятливому крестьянину стало бы ясно, сколь серьёзно его положение. Одно прикосновение ко лбу, и Сибори отдёрнул руку, будто и в самом деле обжёгся: жар, притом сильный.

– Дайте мне осмотреть вас, – твёрдо, будто бы говорил с ребёнком, произнёс Сибори. – Похоже, это серьёзно.

– Как ты сумел меня отравить, выродок?! Ведь это твоя вина, верно?! – воскликнул упрямец: даже сейчас он не желал принять помощь искренне желающего спасти его Сибори. Ичиру выступил вперёд, восклицая:

– Брат, хватит! Он ни в чём не виноват!

– А ты молчи! – выкрикнул Джиро, попытавшись вскочить и тут же со стоном обвалившись обратно на своё ложе. – Кто здесь старше – ты или я?! Мне лучше знать, как и с кем поступать!

– Если вы не перестанете упрямиться, вы умрёте, – резко прервал чужую речь Сибори, надеясь хотя бы так испугать глупца. Но нет – вместо ожидаемой реакции он получил ещё один настороженный взгляд:

– Ты смеешь мне угрожать, выродок?! Дай мне только встать, и я сам отрублю тебе голову!

Воин, приведший лекаря к своему господину, стоял рядом, нерешительно переминаясь с ноги на ногу: он не знал, следует ли выполнять приказ старшего из братьев или же сейчас к нему не нужно прислушиваться из-за болезни господина.

– Брат просто бредит, – торопливо заверил Ичиру, встревожено глядя на лиса. – Он не желает тебе смерти.

– Даже если бы и желал, мой долг – помочь. Позвольте мне хотя бы взглянуть на вашу рану!

Старший из сыновей семьи Шукима оскалился подобно зверю, но больше не пытался пошевелиться. Сибори наклонился, осторожно распахивая его одеяние и мгновенно находя взглядом воспалившуюся «царапину» на ноге. От словно ставшего мягче тела исходил неприятный запах гниения, знакомый, как никакой другой; так знаком почтенному семейству нелюбимый и нежеланный гость.

– Боюсь, что здесь я могу помочь только одним путём, – Сибори посмотрел в глаза Джиро, надеясь, что строгий голос заставит больного подчиниться. – Нужно отрезать поражённую конечность.

– Вот, значит, что ты задумал! Решил превратить меня в калеку, сделать ни на что не способным ещё до старости, а после – убить?! Так ведь?! – закричал Джиро и тотчас закашлялся. Ичиру, всегда ранее одёргивавший брата, молчал и лишь прикрывал рот руками. Бедное дитя… Жаль, что для выполнения плана Сибори не нуждался в его брате, более того – желал бы от него избавиться.

– Вы уверены, господин? Стоит мне не вмешаться сейчас – и вы погибнете.

Он не знал до конца, почему так ведёт себя Джиро, но ощущал в нём острое желание сопротивляться любым, даже самым разумным мыслям. Так пёс, прикованный цепью к столбу, пытается разорвать цепь, не видя, что душит себя ошейником; нужно лишь подразнить этого пса – и тот сам задохнётся.

– Не смей ко мне приближаться, ты понял?! – кричал старший из сыновей семьи Шукима. – Я прокляну тебя, если ты посмеешь…

Сибори молча покинул шатёр; на запястье мигом сжались дрожащие пальцы. Пусть Ичиру и пытался казаться старше, но страх за брата превратил его в дитя, каким он, по сути, и являлся:

– Ты не поможешь ему?!

– Я не могу помочь тому, кто сам этого не желает, – стараясь держать лицо, проговорил Сибори. Пальцы впились в кожу сильнее:

– Но он умрёт! И ты просто так бросишь моего брата?!

– Если он поправится после того, как я проведу операцию, и не умрёт до того от потери крови, от боли, от нового заражения… – на мгновение лис примолк, переводя дыхание, после чего посмотрел в глаза подростка и негромко спросил:

– Будет ли он счастливым, живя жалким калекой? Или, быть может, лучше дать ему право выбора? Нет нужды в поддержании жизни, если сам больной не желает жить изуродованным и искалеченным. Ты желаешь своему брату такой жизни?..

Мальчик молчал, не двигаясь с места; лекарь так же молчал, опустив голову и стараясь больше не встречаться взглядом со своим собеседником.

Он ожидал того, что будет, и потому не сильно удивился, когда неделю спустя, ко второму месяцу зимы, Джиро Шукима отошёл на ту сторону Отражённых Небес.

Ичиру не был сильным; он плакал, будто дитя, глядя на мёртвого брата, и то и дело хватал за руки Сибори, дабы убедиться, что хотя бы он не собирается покидать этот мир. Лис ожидал, что после мальчишка решит возвращаться к северному побережью, туда, где правит его отец. Но быстро, быстро этот пытающийся быть взрослее ребёнок вытер с лица слёзы и упрямо сказал:

– Сейчас моя семья – последние, кто остался из четырёх великих родов. А значит, мы должны отправиться в столицу и потребовать, дабы нам выдали последних дочерей рода Шинджу: если хотя бы одна из них станет моей женой, войны будут закончены.

Ребёнок пытался быть взрослым; пытался он продемонстрировать эту же взрослость и своему «возлюбленному», желая то и дело зайти дальше простых объятий и поцелуев. Сибори под предлогом заботы об этом ребёнке отказывался, на деле не испытывая к нему никаких чувств.

К середине зимы войска семьи Шукима подошли к столице.

Глава XXXXV: “Всё, что будет после меня”

Безликий стоял на городской стене, не сводя пристального взгляда с огней вдалеке. Эти огни, ещё не добравшиеся до города, до того приближались, но сейчас замерли: та армия, что шла на столицу, не торопилась. Они знали: войска Шинджу разгромлены, и сейчас в городе лишь жалкие остатки их прежней армии, – и потому, верно, не сомневались в своей грядущей победе. Да и был ли у них повод для сомнений?

– И что нам делать, господин? – неуверенно спросил своего командира один из уцелевших солдат. – Мы ведь не удержим их, если они прорвутся в город.

– Значит, нужно не дать им и подойти к стенам, – спокойно заметил Безликий. Солдат всплеснул руками:

– Вы-то дух, воскреснете, в случае чего! А нам-то что делать?! Мы смертны, знаете ли.

– Сражайтесь так, словно вы бессмертны; это последний шанс, ясно вам? – пусть лица Безликого не было видно, по голосу становилось ясно: мужчина нахмурился.

Огни вдалеке сияли так безмятежно, и, верно, будь он ребёнком, он бы заворожено глядел на этот блеск, как на каких-нибудь кружащихся в саду у озера светлячков. В детстве ему часто доводилось играть в саду отца, в прежнем их доме, далеко к западу от столицы. Ныне их старый дом заброшен: давно, давно они покинули его. А отец… отца уже нет в живых, и не следует надеяться, что он поможет и поддержит. Нужно идти по избранному пути, и не отступать от него – ни на шаг. Он – последний, кто может защитить столицу. А может ли?

– А есть ли он у нас, этот шанс? – воскликнул другой солдат, будто подслушав мысли Безликого. – Наш правитель мёртв, одна из его дочерей исчезла! Не посадим же мы на трон оставшуюся девицу!

Безликий промолчал: ему нечего было сказать.

Совсем недалеко, на горизонте, тянулась городская стена, кажущаяся в сгущающемся полумраке большой чёрной гусеницей. Сибори смотрел на эту гигантскую гусеницу, не веря, что они уже столь близко. Через сколькое пришлось пройти на этой дороге, сколькое пережить? Воспоминания медленно тянулись, неторопливо сменяя друг друга – так же, как облака на ночном небосводе. Совсем недавно, меньше года назад он покинул деревню, ставшую родной, отрёкся от прошлого, решив: в нём нет нужды. Разорвал ту цепь, которой сковывала его любовь к Шигэру. Добился бы он чего бы то ни было, если бы остался, не нашёл в себе сил пойти на тот страшный шаг?.. Наверное, нет. И всё же отчего тогда нет радости от ощущения близкой победы, как было раньше, нет прежнего счастья?

На плечо легла чужая ладонь, и Сибори подскочил: разом вспомнились ему все безумные видения, что являлись ему после гибели Шигэру, вспомнились все кошмарные сны. Резко обернувшись, он почти столкнулся лбами с Ичиру. Нет, то не призрак, показалось.

– Не могли бы вы не подкрадываться так неожиданно? Я… немного задумался, простите.

– Я ведь уже говорил, – ладонь мягко поглаживала плечо: мальчишка всеми силами пытался играть в их своеобразной «паре» ведущую роль, демонстрировать свою взрослость, какой на самом деле в нём отродясь не имелось. – Ты можешь звать меня по имени.

– Если ты так пожелаешь, – лис устало зажмурился, представляя: не этот ребёнок прикасается к нему, а другой, давно мёртвый, человек. Если бы Шигэру был здесь, если бы ждал его назад – ведь было бы намного приятнее сейчас думать о том, сколь близок финал этого пути.

– Ты злишься на меня, Сибори?

Мальчик был единственным, кто звал лиса по имени с тех пор, как отошёл на ту сторону Отражённых Небес Шигэру. Озадаченно моргнув, лекарь посмотрел на своего «возлюбленного»:

– С чего ты взял? Нет, конечно же.

– Ты уже давно не говорил со мной, не приходил ко мне, – почти шёпотом проговорил подросток, обнимая лиса за плечи. Столько детскости было в этих словах, что хотелось прижать к себе этого ребёнка и гладить по голове, а не пытаться всеми силами увидеть в нём взрослого юношу. Сибори накрыл ладонь подростка своей:

– Я боялся, что ты осудишь меня из-за того, что… вышло с твоим братом.

Ичиру закрыл глаза, утыкаясь носом в плечо лекаря и шепча:

– Я думал, что я силён, понимаешь? Я думал, что смогу отпустить брата, если он не желает жить калекой. Но… но я приказал идти на столицу. Ты ведь понимаешь, что я просто хочу отомстить? Моего брата убили, и мой долг – пролить кровь тех, кто это сделал. А они… они бежали сюда.

Сибори слушал, меланхолично кивая в такт словам: он не собирался всерьёз разбираться с откровениями открывающего ему душу мальчишки. Да и зачем ему сдался этот мальчишка? Только как прикрытие. И тем неожиданнее прозвучали следующие слова:

– Я уже сказал солдатам: если со мной что-то случится, ты останешься после меня.

– О чём ты говоришь?! – на сей раз Сибори был удивлён совершенно искренне. Он не планировал подобного, тем более – не мог ожидать. Ичиру ткнулся губами в его щеку:

– Они верят тебе. Ты многих из них вернул едва ли не с той стороны Отражённых Небес, и потому… они приняли моё решение. Семья моего брата не может наследовать престол, если я погибну; отцу давно пора отойти от дел, да и болезнь сильно подточила его здоровье. Так кто останется, если я встречу смерть в завтрашнем бою? Одни девицы, ни на что не годные!

Резкость высказывания не смутила Сибори: здесь и в самом деле упорно растили из женщин бесполезных кукол, какие в лучшем случае приносили семье наследников, в худшем – мёртвым грузом висели на шеях у своих братьев и отцов, если им не успевали до срока найти супруга или у них не могли появиться дети. Что дурного в том, чтобы сказать правду?

И снова – холодные объятия, которые наивные мальчишка принимал за изъявление любви; и снова – пристальный взгляд, устремлённый на спящую столицу.

Глава XXXXVI: Перелом

Безликий молча стоял в опустевшем дворце. Он смотрел по сторонам, запоминая те мгновения, когда он ещё мог быть свободным, когда столица ещё не пала. Он знал: за ним идут. Внизу уже слышались шаги и звуки битвы: враги приближались.

Может ли быть, что это конец?.. Да, наверное. Остаётся надеяться лишь на одно: достаточное число рвавшихся в город погибнет, пытаясь пробиться через жалкие остатки армии Шинджу. Быть может, даже свершится его месть – та, ради которой он вдохновлял своих людей, вёл их на заведомо проигранную битву…

Готов ли яд? Да, он здесь, в его руках. С трудом оторвав взгляд от небольшой чаши, Безликий перевёл взгляд на съёжившуюся в углу Куроми.

– Они скоро пробьются сюда. Госпожа, вам нужно выпить это.

– Я не хочу умирать! – тонкий, дрожащий голос девушки разбивался о стены. Сейчас Чёрная Жемчужина отнюдь не казалась прекраснейшей среди живущих на островах дев: её лицо было ныне бело не той аристократичной бледностью, что так ценится в женщинах, а бледностью по недоразумению ещё живого мертвеца.

– Госпожа, сами подумайте, что лучше: выжить сейчас и всю жизнь мучиться, будучи женой нелюбимого человека, ненужной игрушкой, от которой, возможно, сразу же после объединения островов решат избавиться, или же умереть сейчас? Чего желал бы ваш отец?! Позволил бы он вам предать собственную гордость, предать свою семью лишь ради пары лишних лет несчастливой жизни?!

Куроми молчала, и лишь судорожно дёргала тонкими пальцами рукав. Девушка сжимала ткань с такой силой, словно от этого зависела её жизнь, и тонкий шёлк рвался под таким напором. Наконец, она приблизилась и несмело взяла чашу. Чёрная Жемчужина знала: в этой чаше – её смерть. Умереть, но не сдаться, не склониться перед врагом – разве не это настоящая сила? Зажмурившись, девушка быстро осушила чашу – до самого дна. Лишь ещё пару мгновений она держалась на ногах, затем тяжело опустилась на пол, будто подрубленное деревце. Безликий смотрел на неё, смотрел на опустевшую чашу, расколовшуюся на две неровные половины – и жалел, что в ней больше не осталось яда.

– Кажется, этот был последним.

Сибори бы не стал говорить столь уверенно. Как и положено, он держался как можно ближе к Ичиру: не умея сражаться, весьма неразумно было бы покидать мальчишку и остальных солдат. Вздохнув, лекарь осмотрелся:

– Нужно отыскать дочерей господина Шинджу, если, конечно, они ещё здесь: их ведь могли и увезти из дворца.

Младший сын семьи Шукима посмотрел на своих солдат, коротко приказывая им обыскать дворец. Сам мальчишка двинулся в соседний зал, взяв с собой лишь Сибори: он не отпускал лиса от себя, не без оснований опасаясь, что его убьёт первый же встречный воин. Сам же лекарь пока пребывал в раздумьях: как поступить с этим мальчиком? Если удастся осуществить свой нынешний план, Ичиру будет лишь мешать…

Тем временем что-то тихо звякнуло в конце коридора – и мальчишка, забыв об осторожности, кинулся вперёд. Сибори не ждал, что там будет таиться опасность, и потому бросился за молодым господином, вбегая следом за мальчишкой в отворённую дверь залы.

Там, в самом его центре, стоял Безликий. У его ног сломанной куклой лежала черноволосая девушка, от одного взгляда на которую становилось ясно: жизнь покинула это тело.

– Вы – Безликий, верно? Я слышал о вас, – стараясь говорить уверенно, Ичиру сжал руку на рукояти клинка. Мальчик пытался казаться сильным воином, но его плечи и спина вздрагивали: слишком силён был страх перед этим существом, которое многие считали чем-то большим, чем человек. Сибори не боялся, даже глядя на оружие у того в руках: сейчас наступал переломный момент этого долгого пути.

Безликий бросился вперёд, выхватывая меч – на сей раз тот был закреплён в ножнах под левой рукой. Ичиру внимательно следил за противником, готовясь отразить удар. Он уже занёс меч – и точно не ждал, что лис с силой толкнёт его в спину, навстречу вражескому лезвию. Казалось, даже сам Безликий был удивлён, что сумел добраться до последнего из сыновей семьи Шукима. Мальчишка рухнул на пол, не успев, кажется, даже сообразить, что произошло. Безликий не пытался удержать свой клинок: напротив, он отшатнулся, будто испугавшись, что сейчас текущая кровь коснётся его рук.

– Ну вот, – Сибори усмехнулся, глядя на противника. – Мы остались одни, верно?

– Уходи, и ты не погибнешь, – голос врага чуть дрогнул: пусть тот пытался храбриться, но почему-то не предпринимал никаких действий. Не пытался наброситься снова, ударить… И это окончательно подтвердило мысли, давно блуждавшие в голове лекаря; отдельные детали сложились воедино.

– Ты проиграл, Безликий. Или лучше сказать… ты проиграла?

Противник передёрнулся; если бы его лицо было открыто, его бы, верно, залила та же мертвенная бледность, что и у лежащей на полу Чёрной Жемчужины. Сибори же продолжал говорить, и с каждым мгновением молчания Безликого его уверенность крепла:

– Шлем приглушает голос, скрывает лицо, доспехи позволяют спрятать фигуру. У Тэцуи Шинджу не было сыновей, но была дочь, которая хотела манипулировать собственным отцом. И она добилась цели – нужно было лишь изменить себя так, чтобы отец не сумел её признать. Ведь так всё было, верно, госпожа Широми? Белая Жемчужина Запада не пропадала без вести, не умирала: просто вы после смерти отца решили встать на его место, воспользовавшись привычным образом. И та старуха, пришедшая к служанке Кадани – это тоже были вы. Белые волосы заставляют окружающих видеть человека старше, чем он есть: вы испачкали лицо, пытаясь притвориться нищей, и вымазали волосы сажей, но та частично осыпалась. Это сыграло вам на руку: Нанаши увидела в вас старую женщину, не разглядев за «седыми» волосами молодого лица. И ещё одна ошибка: глаза… Вы не прятали глаз. Кто-то мог подумать, что светлые глаза – признак духа; я же знаю, что вы просто такое же дитя иностранки, как и я.

Безликий молчал, опустив голову. Наконец, тишину зала нарушил негромкий шёпот:

– Как?..

– Думаю, вам было тяжело, госпожа Широми: ваш отец погиб у вас на глазах, а ваша сестра… Полагаю, вы хотели убитьеё, и после – умереть сама? Сделать так, чтобы никто из вашей семьи не оказался под властью врагов?

– Да, – чрезмерно поспешно воскликнул «Безликий», снимая шлем. По плечам рассыпались длинные белоснежные волосы, до того тщательно собранные. Девушка, чьи светлые, пронзительно-зелёные глаза смотрели так непреклонно. Теперь она не шептала, и её голос, пусть и несколько охрипший от волнения, не казался мужским.

– Вы лжёте, госпожа Широми. Вы убили сестру, чтобы не дать семье Шукима официально завладеть столицей. Стань она женой господина Ичиру – и ваша битва была бы проиграна. Думаю, вы не хотели убивать её. Но… будь она жива, у вас, как у Безликого, не осталось бы возможности пробиться к власти. Вы сделали выбор, госпожа, и выбор то был не в пользу вашей сестры.

– Откуда тебе-то знать?! – теперь голос, преисполненный ненависти, пронзительно звенел; Широми походила на змею, скрутившуюся в тугие кольца и готовую вот-вот снова сорваться в бой. Сибори лишь горько усмехнулся:

– Потому что я такой же, как вы, госпожа.

Белая Жемчужина смотрела в глаза собеседника – и не находила в них столь желанной сейчас фальши. Лис не лгал – и оттого она не знала, как поступить. Наконец, змея отступила, опуская взгляд:

– Ты же победил, чего ждёшь?! Убей меня! Ты ведь за этим явился, будь ты проклят?!

– Нет. Я ещё не победил. Так же, как и вы, госпожа, ещё не проиграли.

Широми не доверяла ему – и её недоверие можно было понять. Она видела в нём своё отражение – не в сильном воине, но в слабом мужчине, который заставлял сильных склониться перед ним.

– Чего ты добиваешься?!

Сибори не торопился: он знал, что остальные не скоро явятся сюда. Улыбнувшись, он сделал шаг к тотчас отшатнувшей девушке:

– Я хочу предложить вам сделку, госпожа.

– Сделку?.. – Широми недоверчиво нахмурилась. Лис продолжал усмехаться: как не посмеяться, видя, что даже столь достойная соперница, долгое время даже его вводившая в заблуждение, та, что была одновременно и «глупой куклой», и самым грозным из воинов Шинджу, ныне загнана в угол?

– Мне нужна власть, так же, как и вам. Я не знатен; вы – женщина. Ни я не смогу править этой страной, ни вы; но вместе мы могли бы владеть всеми островами. Семья Шукима падёт со смертью господина Рийоты: вряд ли найдутся те, кто пожелает стать супругом одной из двух вдов. Внучка же господина слишком мала, и до той поры, пока она вырастет, люди привыкнут к миру: никто не пожелает вновь разжигать войну.

– Вы предлагаете мне… стать вашей женой? – Широми усмехнулась в ответ. – Как будто вы не отстраните меня от власти сразу же, как только займёте трон!

– Я не смогу этого сделать: народ не пожелает видеть у власти простолюдина. Мне нужно имя вашей семьи; вам – мужчина, который не запрёт вас под замок. Разве это невыгодная сделка? Думаю, вы должны видеть выгоду в подобном предложении; я её уж точно вижу, как для себя, так и для вас.

В коридоре уже слышались шаги: воины семьи Шукима приближались.

– Решайтесь, госпожа. Вы хотите умереть здесь? Хотите, чтобы ваша попытка сохранить власть оказалась напрасной?..

Белая Жемчужина пристально посмотрела на лиса, пытаясь понять, можно ли ему поверить – тому, кто только что толкнул собственного господина на клинок врага. Нет, она не верила. Но был ли у неё выбор?..

Широми медленно, как-то обречённо кивнула.

Эпилог

Меняются правители, меняются люди; но всё так же сменят друг друга лето, осень и зима, и всё так же мерно покачиваются волны – острова живут своей жизнью, как и небо над ними, как и Отражённые Небеса, в которых они плывут.

Семь лет минуло со дня воцарения Белой Жемчужины и её супруга, и шесть – с окончательного объединения островов. Люди за многие года устали от войн: им всё равно было, кто будет у власти, если он не станет притеснять тех, кто просто желает спокойно жить.

Но время будто свилось в кольцо, как свиваются змеи; сейчас по знакомому лесу, давным-давно оставленному, брёл одинокий путник. Он скрывал лицо, и мало кто решил бы, что нынешний император способен покинуть столицу в одиночку.

Он шёл – и не знал, найдёт ли на прежнем месте хотя бы развалины. Вот и знакомый мост, и знакомый неширокий ручей. Столько лет минуло – и тот цветок, что прежде пробивался из-под камня, теперь лежит увядшим: вода питала его корни до той поры, пока они не сгнили. Теперь даже под солнечным светом цветок не мог тянуться ввысь: он сгибался к земле, готовый уже пасть.

На месте старой хижины ничего не было, лишь небольшая проплешина сухой, мёртвой земли, где не росла даже трава. Будто рана на теле островов – неизлечимая и незримо кровоточащая, сочащаяся гноем и слизью.

Рыжеволосый мужчина смотрел на эту рану земли – и отчего-то улыбался, сам не зная, отчего именно. Быть может, оттого, что вновь увидел знакомую деревню вдалеке, а может, оттого, что рука крепко сжимала небольшую чашу – чашу с ядом, которую он так же когда-то нёс человеку, навсегда ушедшему на ту сторону Отражённых Небес.

Власть?.. Сила?.. Он получил их, как и хотел. Но сейчас он чувствовал себя по меньшей мере странно: словно в спину незримо глядели чьи-то внимательные глаза. Не одни, вовсе нет; порой то была лишь пара-другая взглядов, порой – десятки, сотни. Так, наверное, чувствует себя больной душой и разумом человек: ведь не могут же, в самом деле, смотреть на него мертвецы?

Болезнь… болезни нужно лечить – так он решил. Пусть живёт Широми, пусть живёт то дитя, что она нынче носит под сердцем и о котором он сам узнал совсем недавно. И пусть у неё родится сын, который будет править этой страной, не зная сожалений, из коих была соткана жизнь его родителей.

Лис вновь улыбнулся. Что же, лекарство – в руках. Так легко оказалось отпить из чаши – это не страшно, даже если знаешь, что в ней яд.

В ночном воздухе пахло океаном, пусть волны и раскинулись далеко, очень далеко от этой бедной хижины, насквозь пропахшей чужой болью и смертью. Сибори открыл глаза, не понимая – как он оказался здесь, если эта хижина давно сожжена, давно обратилась в пепел?..

– Проснулся?..

Вскочив, юноша обернулся – и долго смотрел в глаза стоящему на террасе Шигэру. Словно и не изменилось ничего, не было этих лет, не было всего того, что давным-давно минуло.

В воздухе пахло лекарственными травами, и так же пахло от ладоней мужчины, ласково дотронувшегося до щеки возлюбленного. Сибори смотрел на него – и чувствовал, что готов заплакать. С трудом разомкнув будто замёрзшие губы, он спросил:

– Это… это ведь был сон, правда?

Пристальный взгляд тёмных глаз – вроде бы таких же, как и у многих жителей островов, но одновременно – совсем других. Память таяла, и становилось легче дышать.

– Может быть, сон, – на губах мужчины играла грустная улыбка. – А может, и нет. Сам решай, что тебе больше по душе…

Оглавление

Глава I: Усталость.

Глава II: Решение.

Глава III: Непонимание.

Глава IV: Ответ.

Глава V: Прощание.

Глава VI: Дорога.

Глава VII: Заманчивое предложение.

Глава VIII: Лис.

Глава IX: На грани

Глава X: Кружево лжи

Глава XI: Мнимое колдовство

Глава XII: Просьба

Глава XIII: Змеиный клубок

Глава XIV: Сожжённый цветок

Глава XV: “Если ты того хочешь…”

Глава XVI: Ядовитый аромат

Глава XVII: Живые марионетки

Глава XVIII: Новая клятва

Глава XIX: Ночь, в которую приходит война

Глава XX: Дождь цвета крови

Глава XXI: Тень прошлого

Глава XXII: Опасные мысли

Глава XXIII: Очередная ошибка

Глава XXIV: Ночной гость

Глава XXV: Чужой ход

Глава XXVI: Перламутровый блеск

Глава XXVII: “Ты меня любишь?”

Глава XXVIII: Правда и ложь

Глава XXIX: Страшная клятва

Глава XXX: Дорога в тумане

Глава XXXI: Старуха

Глава XXXII: Жребий брошен

Глава XXXIII: Правитель и Человек

Глава XXXIV: Доверие и ложь

Глава XXXV: Не хочу быть тенью

Глава XXXVI: Через себя

Глава XXXVII: Неповиновение

Глава XXXVIII: Исчезающий голос

Глава XXXIX: Отравленная чаша

Глава XXXX: Хаос

Глава XXXXI: Ещё один шанс

Глава XXXXII: Интерес

Глава XXXXIII: Обманутое дитя

Глава XXXXIV: Глупый пёс

Глава XXXXV: “Всё, что будет после меня”

Глава XXXXVI: Перелом

Эпилог