Сказки про Россию и не только - 2 [guru1] (fb2) читать постранично

  В пивной не бывает мух…  

В пивной не бывает мух.

Там чисто, тепло, светло.

И лёгкий дубовый дух

Царит, всем спиртам назло.

***

Но злачные есть места,

Где все суррогаты пьют.

И толстый, но без хвоста,

Там крыс создаёт уют.

Протухшая требуха,

Мушиный зелёный звон.

Здесь, мордой в своих стихах,

Сопит Франсу Вийон...

Росло возбужденье масс,

Сгущалась в пристенке тьма.

И вспыхнул кровавый глаз:

Явился Прутков Козьма!

Открыт беспроцентный счёт!

И пенное - в потолок!

За корень с собой ещё

Пирата он приволок.

Был корень бесплоден, груб,

Давно, как пустыня, сух.

Безрадостен он для губ.

Бессмысленен он для ух.

Козьма тяжело молчит

И (как жернова во рту)

Трактирщику: "Замочи...

Огарок… Того... В спирту..."

Все разом - в безумный пляс,

Без памяти и ума.

Светился кровавый глаз.

Пил пиво Прутков Козьма...

В одной итальянской сказке трактирщик с женой хотели ограбить торговца. И подлили ему в вино настой дурман-травы.

Получилась сказка в сказке. Ибо сказка – не что иное, как та самая трава забвения, которую в медном чайнике заваривает жадная трактирщица…

  И как рощу в сентябрь…  

Сказка из записок врача-нарколога

Ничего не было. Были только пыльные тени, скребущие тонкими пальчиками отсыревшую штукатурку в углах.

Были мохнатые пауки, жирно поблескивающие хищными глазками в центре сплетённой из покрытой мириадами коготков нитей паутины.

Были прозрачные змеи, шуршащие шаловливо чешуйками широких брюшек.

Были Голоса.

- Налейпалей... Налейпалей...

Была толстая рыжая Белочка, примостившаяся на краешке набитого бутылками и раздувшимися ухмыляющимися презервативами пианино.

Она улыбалась...

Зашевелилось. Трюхнуло. Грюкнуло. Бамкнуло. Поползло.

Сочащееся. Завитое в тугой перманент. Крашеное хной от кистей ступней до дуги надбровья. Перпендикулярно пропело пернатую припевку: "Мой милёнок просто шок, молодой, как петушок. Посажу его в мешок и пущу на порошок!"

Пробуркотело утробно: "Ты-ы-ы-ы х-х-хто-о-о-о-о?"

- Я - доктор.

- Ты принёс микстуру? Ты будешь меня потчевать?

Ужаснулся. Потчевать ЭТО договора не было. Но не откажешь: косит красноглазо, пышет жарко, дышит бурно.

Корова. Холмогорская. Холмы и горы.

Представил пупок. Из него - лотос. Шевельнулось слабо.

Оглянулся. Кулём рухнул в кульбит. Вслед курлыкало: "Культурны-ый! Культяпка! Пикуль!!!"

Свивались в кохлеоиды пыльные привидения, подпрыгивали ритмично жирноглазые пауки, томно ухмылялись кондомы в пианино.

Слезливо выл портрет Беранже: "Прощай, радость, жизнь моя: знать, уедешь без меня"

Ощутил себя знатью. Дал на чай. Портрет Беранже скуксился, закорёжился: "Дай на водку!"

Не дал. Не было. Самому хотелось. Ушёл мечтательно, покачивая фигурой в стиле Айвазовского.

"А он, мятежный, просит дури!" - пропела исписанная во всех смыслах дверь, выпуская его в безумную ночь безумной страны.

  «ЧТО ЗА ПРЕЛЕСТЬ ЭТИ СКАЗКИ!» (А.С. ПУШКИН)  

Рукописи, как известно, не горят. А поэты не умирают.

Вот и А.С. Пушкин просто перешагнул порог и, потянувшись, щурясь на яркое солнышко, вдохнул полной грудью ароматный воздух Лукоморья…

  Златая цепь на Дубе Том…  

Сказка

Кот Василий сидел на цепи. Цепь была толстой, отполированной за многие столетия мягким кошачьим брюхо, пушистым хвостом и кожаными подошвами лапок до зеркального блеска.

Климат в Лукоморье был мягким, средиземноморским, поэтому цепь не раздражала теплолюбивого выходца из Та-Кем, а приятно холодила ему то, что он, частенько, от безделья тщательно вылизывал.

Ветерок покачивал цепь, баюкал Василия, и он лениво мурлыкал эстрадную песенку, принятую из Космоса его усами-антеннами. Ходить направо-налево не было необходимости: двенадцатичасовой рабочий день закончился, и шустрые арапы внизу с весёлым смехом сметали в корзины конфектные фантики, русалочью чешую, мышиные хвосты и прочие загрязняющие территорию Дуба Того предметы, как то: гусиное перо, чинённое рукой Пушкина, резец для малахита, забытый Бажовым и плеть-семихвостку затянутой в кожу и цепи британки с непроизносимым именем Джоанлинг.

Туристы разошлись, близилась ночь. и Василий подумывал, не отправиться ли ему к избушке Бабы Яги, где на днях появилась прелестная и соблазнительная