Воин в поле одинокий [Екатерина Владимировна Полянская] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

И путник не знает, что путь его — крестный.

«Звучат шаги размеренно и чётко…»

Звучат шаги размеренно и чётко,
В неверном свете редких фонарей
Дрожат ограды кованые чётки,
И ветка, наклонённая над ней.
Лишь хлопнет дверь, и снова только эхо
Невидимым конвоем за спиной,
Да еле слышный отголосок смеха
Там, на мосту, над чёрной глубиной.
И плавится в ночном канале город,
Изнемогая от дождей и смут…
Объятия Казанского собора
Ещё распахнуты, ещё кого-то ждут.

Ноябрьский сон

К седьмому выпал снег, и все дома
Прикрыли срам облупленных фасадов.
Уже не осень, но и не зима,
Нет имени сезону — и не надо.
Лишь выпал снег — и стихли все шаги,
И замерли, почти исчезли звуки,
И помертвевшей улицы изгиб
Застыл в безмолвной судороге муки.
И в непривычной, жуткой тишине
Безвременья — огромной и свинцовой
Проходит демонстрация теней
По бесконечной слякоти Дворцовой.
Идёт парад. И бронетранспортёр
Бесшумно тянет длинную ракету.
Проходит конница — и алый «разговор»
Мешается с блестящим эполетом.
Ударники ушедшего труда
И нищие проносят транспаранты,
И движутся вперёд, вперёд… Куда? —
Туда же, куда барышни и франты.
Как Богу теодицея нужна
Не для себя — для грешников, быть может, —
Снег нужен ноябрю. И он сполна
Отсыплет, убелит… Но потревожит
Тот странный, чуткий и бездонный сон,
Натянутые до предела струны —
Звенящую, тугую связь времён,
И вечностью начертанные руны.

Попытка написать письмо

Эпистолярный жанр почти утерян.
Письмо теперь так сложно написать.
Столь многое хотелось бы сказать,
Но постоянно кажется: неверен
Сам тон письма — то холоден и сух,
То проскользнёт ненужная усмешка,
То явно равнодушие и спешка —
Не удержать в бумажной плоти дух.
Потомкам нашим, даже самым близким,
Мы не оставим, право, ни листка,
Ни строчки, где бы дрогнула рука,
Ни лепестка надушенной записки —
Мы обрываем за собою нить…
Всё к лучшему — не станут боль чужую
Читать и перелистывать впустую,
И пепел наш не будут ворошить.
И всё-таки сегодня я пытаюсь
Вам написать. У нас октябрь, дожди.
И сырость. И ноябрь впереди.
Я на работу каждый день мотаюсь,
И проклинаю транспорт, лужи, дождь,
И — листья (это золото чрезмерно
При нашей горькой бедности, наверно),
И — собственную вежливую ложь.
Мы живы все, чего и вам желаю,
Из наших окон сумеречный вид
Всё не меняется. И над столом висит
Всё та же люстра… Право же, не знаю,
О чём ещё писать, хотя боюсь
Обидеть краткостью. Целую, обнимаю,
Прошу простить, прощаюсь и прощаю.
И — остаюсь. Навеки остаюсь.

Мариенбург

В краю далёком, в городе Марии
Душа осталась пленною навек.
Озябший парк и улицы пустые
Заносит снег, заносит первый снег.
Там стук копыт и глухо, и тревожно
Трёхтактным ритмом разбивает тишь,
И сонные деревья осторожно
Нашёптывают: «Стой… Куда спешишь?..».
А небо отчуждённо и высоко,
И хрупкий лист ложится в снежный прах.
И скачут кони далеко-далёко,
И ветер сушит слёзы на глазах.

«На улице обычное ненастье…»

На улице обычное ненастье,
И нынче я в подземном переходе,
Хотя спешила очень сильно, вроде,
Заслушалась каких-то двух певцов.
Сулила песня если и не