фэнзин "Притяжение" 2017 №11(46) [Журнал (фэнзин) «Притяжение»] (fb2) читать постранично, страница - 2

воздухе таинственные глифы. Порой мне кажется: прочту эту искропись и всё изменится. Усы мои из проволочных станут волосяными, маска — съёмной, а не приращённой, тело — организмом, а не агрегатом. Но пока искры рисуют какую-то похабень. Голых карликов, пляшущих в компании с глубоководными рыбами, да заснеженный лес.

Заканчиваю, отступаю в сторону. Ильин сменил ключ на молоток. Выжидает минуту и начинает простукивать место сварки, сбивая на пол сизый шлак. Обнажается шов, похожий на браслет тонкого плетения.

— Могёшь, педик, — одобряет Ильин. Маячит оператору.

Звенит сигнал, стан запускается. По рольгангу движется полоса горячего проката. Оранжево-красная, кое-где покрытая окалиной, пока ещё не откалиброванная, — но ничего красивее мне видеть не приходилось.

Я так увлечён зрелищем, что не сразу понимаю — на участке беда. Словно, несмотря на грохот оборудования, в цехе повисла гнетущая тишина.

Оборачиваюсь.

Сначала вижу Ильина. Поза его пугающе непривычна. Он скорбно опустил крепкие плечи и весь будто съёжился. Затем замечаю того, кто ошеломил моего напарника.

Смерть Рабочего.

Тварь абсолютно не похожа на серпоносную старуху в плаще с капюшоном. Это невообразимая конструкция из ржавых металлических обломков, гнутой арматуры и чёрт знает чего ещё. Вместо головы — разбитый электродвигатель, на конце правого рычага — фреза. Вращается.

Смерть неспешно придвигает завывающий диск к горлу Ильина, шипит горячим техническим паром:

— Пальцами ты уже не отделаешься. Время пришло, слесарь.

— Нет! — выкрикиваю я.

Смерть с лязгом смещается ко мне, фреза летит в лицо. Едва успеваю опустить маску. Злобный визг зубцов, брызжут искры. Вычерченные ими глифы — сплошной мат.

Не вчитываясь в блистающие инвективы, хватаю тварь и швыряю на полосу проката. Оператор увеличивает скорость роликов.

Смерть влетает в распахнутую пасть калибровочной клети.

Хруст ржавых костей почти не слышен.

— Она вернётся, — говорит Ильин.

— Пусть, — отвечаю я. — Лишь бы стан был исправен.

granovsk 1ж Цена наказания

Ну нет, это было совсем не то, чего я ожидал!

Она сидела на диване, рядом со стопкой детских вещей, и неотрывно смотрела на стену. Ни рыданий, ни криков. Перебирала пальцами полосатый шарфик, который связала сама, и смотрела, смотрела перед собой — на бледно-голубые обои с глазастыми «тачками». Спина прямая, как всегда, глаза сухие.

Потом поднялась, бросила шарфик на диван и отправилась на кухню. Хлопнула дверца холодильника, звякнула посуда, полилась вода из крана.

Она споро резала мясо, ловко крошила овощи. Ставила на плиту бежевые эмалированные кастрюльки, купленные недавно, помешивала содержимое, снимала их, ставила другие. Попутно переворачивала блины на маленькой сковородке с подгоревшей ручкой. В какой-то момент даже стала напевать. Еле-еле слышно.

Раздался звонок: явился дядя Леша с женой Мариной, полной дурой: со школьниками ведет себя, как с карапузами в памперсах: сю-сю да сю-сю. Марина зарыдала, успокоилась и стала резать сыр. А дядя Леша пошел открывать дверь, потому что снова позвонили. Кого-то из пришедших я знал, кого-то видел впервые. Последней появилась тетя Зоя, мать Дюши Зуева, месяц назад сбитого насмерть пьяным водилой. Как она убивалась тогда, как кричала и плакала. И до сих пор глаза опухшие. Не то что некоторые — слезинки не проронят. А как наорать из-за ерунды — так запросто.

Когда гости доели кутью и убрались восвояси, она принялась мыть посуду. Терла чуть не до дыр и ставила в шкаф ровным рядком: тарелки с золотистой кружевной каймой, синие кружки в горошек и несколько разномастных чашек, которые она не любила и вынимала лишь по необходимости. Запахло хлоркой, и раковина с плитой засверкали белизной. Я глядел, как она ловкими движениями подметает пол, и недоумевал: неужели ей все равно? Ведь только что похоронила ребенка, которого так жестоко обидела. Ни слез, ни раскаяния.

Я не маленький, я понимаю, что детей наказывать надо. Если за дело: чтоб не курили, не воровали, не попрошайничали. Но так орать на взрослого восьмилетнего человека лишь за то, что ушел на реку без спроса — это куда годно? Вот тогда ночью явился мне Дюшка Зуев и предложил махнуться на время, как он сказал, физическими состояниями. «Очень, — говорит, — охота походить за убийцей своим, нервы ему потрепать». Дело благородное. Я тогда как раз не спал после взбучки, лежал на диване, представлял, каково маме будет, если я вот возьму и умру. Тогда-то она начнет рыдать и поймет, что меня несправедливо обижала. Да поздно будет…

А оказалось, ей и дела нет: подмела, моет теперь. Завтра мы с Дюхой обратно поменяемся, и я ей все выскажу. А лучше в детдом пойду, пусть знает.

* * *

Женщина сполоснула ведро и расправила на нем тряпку. Пошла в детскую, снова села, взяв шарфик в руки. Спустя час достала из кармана халата баночку и — одну за другой — отправила в рот два десятка