Desiderata. Кто, если не ты (СИ) [Chiba Mamoru] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== Часть 1 ==========


Те, кто попал в сети тяжелых наркотиков,

будь то героин, дьявольская трава,

настоящая любовь, зачастую пытаются

сохранить шаткое равновесие между

секретностью и экстазом, шагая по

канату жизни. Сохранить равновесие,

удержаться на канате сложно даже при

ясной голове, а уж в состоянии эйфории

практически невозможно. И уж

совершенно невозможно, если речь идет

о длительном промежутке времени.


(с) Стивен Кинг

-

Глухую ночь, царящую во дворце, прорезали звуки слаженных шагов. По темному коридору, освещая дорогу себе фонарем, шел десяток гвардейцев. Трепещущий огонек выхватывал из мрака то лаковый блеск их сапог, то темляки сабель, то кокарды киверов.

Они шагали по длинному, прямому коридору, который имел бы весьма нарядный вид, будь он освещен. Но нынче, по ночной поре, даже колышущиеся тюлевые занавеси напоминали призраков, что тут говорить о тенях самих гвардейцев!

Впрочем, те были людьми неробкого десятка.

Однако внезапно перед ними отворилась одна из дверей, каких в коридоре насчитывалось четыре. Оттуда выступил совсем молодой юноша, тем не менее, одетый как взрослый, и воззрился на ночных гостей.

-Господа, - безупречно вежливо обратился он к гвардейцам, - я могу вам чем-то помочь?..

-Все в порядке, - отозвался идущий впереди офицер. Галуны на его мундире говорили о чине подполковника. – Мы выходим в город.

-Что-то произошло?.. – Юноша немного склонил голову набок, и темные кудри, обрамляющие его лицо, заструились по плечам. – Возможно, если имело место происшествие, я окажусь вам полезен?

-Вряд ли.

-Нет, вы спросите, спросите, - посоветовал кто-то из темноты. – Это Бальзак, он и правда знать может…

-Мы намереваемся отыскать Его Высочество, - вздохнул подполковник. – По приказу Императора.

Названный Бальзаком юноша – судя по его еще не утратившим детской гладкости щек, ему едва ли было шестнадцать – отступил на шаг, давая взглядам посторонних проникнуть себе за спину.

-Его Высочество у меня, - ровно сообщил он. – Изволит почивать. Он устал и весьма расстроен, если вы понимаете, о чем я.

-Не уверен в этом…

-Сегодня на ипподроме забег выиграл гнедой Зорич, протеже графа Ферранди, а Его Высочество предпочитает белую масть.

-О…

-Увы.

Полковник поглядел за спину Бальзаку. В освещенной только настольной лампой комнате на кушетке, явственно для него короткой, спал человек, укутавшись с головой в покрывало – зато торчали наружу каблуки кавалерийских сапог.

-У меня сложилось мнение, - продолжил юноша тихим, доверительным голосом, - что Его Высочество был несколько… невоздержан в своей скорби.

-Ясно. Благодарим. Назад, ребята. Мне нужно доложить Его Величеству!

Бальзак постоял на пороге, пока они не скроются за поворотом, после чего затворил дверь и вернулся на кресло, где его дожидалась книга. Устроившись, он погрузился в чтение – в абсолютной тишине своей комнаты, которую не нарушало совершенно никаких звуков – ни шума ветра за окном, ни дыхания спящего, ни даже тиканья ходиков.

Спустя примерно час или немногим менее такого времяпровождения в коридоре снова зазвучали шаги, но на этот раз с другой стороны. Бальзак, никуда не торопясь, снова отложил книгу и выглянул в коридор.

-А, - ночной гуляка обернулся на звук от соседней двери, - это ты. Чего полуночничаешь?

-Жду, Ваше Высочество. Вас искали.

-Вот черт…

-Я сказал, что вы спите.

-И они поверили?

-Я предъявил им ваше спящее тело.

На этих словах собеседник Бальзака перестал возиться с замком и поднял голову. На его подвижном лице отобразилась яркая смесь замешательства и заинтересованности.

-О? – приподнял бровь он. – А мне покажешь?

-Извольте.

Бальзак провел собеседника в свою комнату и кивнул ему на кушетку. Ночной гуляка – а при свете стало видно, что он едва ли старше Бальзака, рыжий и веселый с виду парень, - приблизился и приподнял покрывало. Обозрел свернутое аккуратно по форме человеческого тела одеяло, и пристроенные внизу сапоги.

-М-да, - протянул он. – Ну, а если бы они решили меня растолкать?

-Я бы поразился, как ловко вам удалось от меня ускользнуть, стоило лишь мне отлучиться на минутку. Я посетовал бы на вашу склонность к сюрпризам, они бы посмеялись надо мной, и все окончилось бы благополучно.

-Какое это, оказывается, занимательное дело: поиски принца Наполеона, - покачал рыжий головой. Опустил покрывало, и внезапно за плечо притянул собеседника к себе, стиснув в дружеском объятии.

-Спасибо, - промолвил он.

Бальзак, стушевавшись от такого проявления чувства, замешкался с ответом, застыв в неловкой позе, а затем неуверенно похлопал Его Высочество по плечу – таким движением, словно никогда прежде не пробовал этого делать, а только видел, как делают другие.

-Не стоит благодарности, Ваше Высочество. Право слово.

-Стоит, - веско отрезал принц, отпуская его. Небрежно пододвинул одеяльную куклу и хлопнулся на кушетку.

-Я, знаешь ли, впечатлен.

-Это невинная шалость, к каковой, я думаю, прибегали все дети.

-Я не о том. Спасибо, что прикрыл. Я вот этим впечатлен. Не важно, насколько масштабна фальсификация.

Бальзак опустился в свое кресло и помолчал несколько секунд, подперев острый подбородок.

-Видите ли, - наконец, озвучил он, - меня учили отвечать добром на добро.

Казалось, эти его слова поставили принца в тупик.

-Что ты имеешь в виду? – спросил он.

-Ну как же. Припомните, и недели еще не прошло с того дня, как был выезд в Касельский лес.

-Да, я помню об этом событии, и что с того? Причем там какое-то добро?..

-Вы, зная, что я не слишком умелый наездник, проследили за тем, чтобы ничего неприятного со мной не приключилось. Неужели не помните?

-О боже, всего лишь придержал стремя и пару раз дернул чужие поводья… Ты помнишь такие мелочи?..

-Это не мелочи, Ваше Высочество. Это забота о другом человеке, пусть даже и не очень вам приятном. Не делайте такое лицо, я прекрасно знаю, что мое общество - это не совсем то, чего вам бы хотелось.

Наполеон закинул ногу на ногу и зевнул в кулак.

-Брось. Лучше скажи мне что-нибудь умное и полезное, как ты это обычно и делаешь.

-Ступайте спать, Ваше Высочество.

-Мда, я забыл добавить «и не такое нудное»…

**************

Своих родителей Бальзак почти не помнил. Мать умерла от чахотки, когда он был еще в совсем несмышленом возрасте, а отец всегда был в разъездах, перепоручив его заботам нянек. Был он на какой-то непонятной государственной службе – потребовалось долгих пятнадцать лет, чтобы Бальзак смекнул, разбирая старые отцовы бумаги, на какой именно. Разведывательное управление не могло назвать этого человека очень уж ценной своей фигурой, однако же, тот успел оказать несколько весомых услуг Императору, прежде чем опасный его путь не был пресечен – так, как зачастую всегда оказывается пресечен путь любых агентов.

Бальзак об этом долго не знал – просто обратил внимание, что родитель прекратил и те редкие визиты, что иногда все же совершал в фамильный дом. Когда Бальзаку исполнилось лет семь или около того, мажордом, старик, служивший еще его матери, написал прошение в столицу, и мальчика взяли в закрытый лицей – ученье в нем считалось делом престижным и почетным. На деле же, как и в любом закрытом учреждении, там бытовали свои порядки, не всегда согласующиеся с простыми и человеческими понятиями о хорошем житье. Бальзак не мог бы точно сказать, когда именно он понял, что остался один в этом мире – просто в какой-то момент это осознание сжилось с ним, сроднилось, приняло его форму, как принимает ее разношенная одежда. Он уже знал, что отца в живых нет, но не испытывал по этому поводу тоски: родственной близости в виду редких встреч между ними не было. Товарищи по обучению – сыновья таких же, как он сам, обедневших дворянских родов, преуспевающих нуворишей или схлопотавших нежданное повышение по службе военных – были публикой пестрой и не очень-то приятной. В каждом человеке Бальзак находил какую-то червоточину, и, хоть и отдавал себе отчет в том, что так поступать неправильно, не по-божески, остановиться никак не мог. Мир его был небольшим и выкрашенным в спокойный серый цвет – такой же, как стены лицея. Мир дортуаров, классов и библиотеки, где он проводил все свое свободное время. Лет в десять он по зиме захворал, и его поместили в изолятор при медицинском крыле – и тут-то Бальзак оценил все прелести одиночества и преимущества, которые такое положение ему дает. Сделав соответствующие выводы, он постарался, чтобы сестры милосердия – вечно квохчущие полнотелые старые девы в накрахмаленных белых косынках – твердо убедились, что здоровье у него слабое. Одиночная маленькая комната в изоляторе была куда лучшей перспективой, чем спальня на восемь человек, где даже почитать вечером не дают столько, сколько хотелось.

О том, что он будет делать дальше, он задумался не так скоро – а когда эта мысль посетила его голову, Бальзак не нашел в ней ничего привлекательного. Верно, возвратится в отчий дом да будет управляться с тем клочком земли, что ему остался. Как будто у него есть иные горизонты…

Однако он не знал слишком многого. Например, того, что всего в десятке миль от его лицея, в самом Императорском дворце, государь сидит в своем кабинете и перебирает в руках лист за листом формуляры, где на печатной машинке набраны были характеристики различных учеников, а к углу была приколота фотокарточка. Не знал и того, что перед столом его величества стоит навытяжку не старый еще господин с брюзгливым желчным лицом и руками подагрика – лысеющий его череп напоминал голову грифа. Скрипучим голосом этот неприятный господин говорил:

-Совершенно, совершенно неуправляем, Ваше Величество, забияка, прогульщик, лихослов…

Император хмурился. Речи эти его совсем не радовали, однако он знал, что выслушать их все равно нужно. Да и какое-то странное теплое чувство будили эти неприятные слова в его собственной душе: какая-то темная гордость за необузданный фамильный сыновний нрав.

-Что же, - уронил он, и неприятный господин тут же умолк. – Я думаю, ему нужен сотоварищ. Некто, кто мог бы его уравновесить, или, возможно, отвлечь от каверз. Я вот поглядел тут…

Он бросил на стол листы с досье, и они рассыпались под настольной лампой. Десятки мальчишеских лиц на фотокарточках неулыбчиво уставились на Императора.

-Он должен быть недурного рода, чтобы низменное происхождение не подтолкнуло его к недостойным поступкам, и обладать хорошими отзывами от учителей относительно успеваемости. И, конечно, спокойным характером. Гм.

Император внезапно нахмурил седые брови, зацепившись за что-то взглядом. Вытащил из стопки одно досье и пригляделся к снимку.

-Знакомое лицо, - заметил он. – А-а, ну конечно. Сынок нашего Серого Мыша. Помню, помню – хороший был осведомитель, жаль кончил скверно. А сынок-то, поди, весь в папашу: вон до чего рожа кислая. Он ведь сирота?

-Да, Ваше Величество, - подтверждающе кивнул ему второй участник беседы.

И это-то обстоятельство в итоге и стало решающим – Император подумал, что отсутствие родни - это очень весомый аргумент. Стало быть, никто не попытается через неокрепшую детскую еще душу лезть в сферы, ему не предназначенные.

Всего этого Бальзак не знал. Когда спустя несколько дней после уроков учитель велел ему остаться, он беспрекословно послушался, понятия еще не имея, во что это выльется.

-В лицей приехал господин инспектор, - важно сообщил ему учитель, когда они остались вдвоем. – Ступай в кабинет директора, ты выбран как хорошо успевающий юноша, кому не страшно доверить важный разговор.

Бальзак и это молча проглотил. Ему было безразлично, что инспектор, что какой-то другой гость, сколь угодно важный. Он отправился, куда было сказано, постучал, вошел и поздоровался, едва ли глядя на посетителя. А когда поглядел – отметил, до чего же тот похож на плешивого грифа. Однако соображение это оставил при себе, не улыбнувшись, и никак не показав своих чувств. Это было совсем просто: не показывать ничего ни лицом, ни голосом. Просто и безопасно. Странно, что все люди этого не делали.

Инспектор стал задавать ему всяческие вопросы – и совсем простые, и каверзные, расспросил, любит ли Бальзак учиться, дорожит ли отношениями с товарищами. Бальзак терпеливо пояснил, что учение полагает интереснейшим делом на свете, а что касается товарищей, то они люди слишком разные, чтобы находить с ними нечто общее. Инспектор, кажется, ответами удовлетворился, велел погулять немножко в коридоре, а сам ушел шушукаться с директором. Бальзак только плечами пожал – выражение «погулять в коридоре» его ставило в тупик. Где там можно гулять, три десятка шагов по прямой вдоль ряда окон в одну сторону, а затем – в другую? Попросил бы уж подождать, пока они с директором не обсудят вещи, для его ушей не предназначенные – это бы он понял…

Впрочем, инспектор быстро освободился – вышел в коридор сам и велел идти за ним. Спустился во двор, где ждал его прекрасный экипаж, запряженный резвой четверкой красавцев-буланых. Лакей тут же соскочил с запяток и торопливо распахнул перед ним дверцу.

-Забирайся, - велел инспектор, и, когда его юный спутник послушался, последовал за ним. Захлопнул дверцу, но кучеру ничего не крикнул – тот сам щелкнул хлыстом, и экипаж стронулся с места.

Бальзак поглядел в окно. Куда его везут? Для какой цели? Бог его знает. Ну да и не столь уж важно: что бы это ни было, оно вряд ли окажется хуже ежедневной серой рутины.

Однако когда они въехали через ажурные кованые ворота дворцового сада и остановились перед одним из подъездов, он уже не знал, что и думать. Инспектор провел его вверх по лестнице, много петляя и поворачивая по дороге – удивительно, как он не запутался в этих хитросплетениях! – и Бальзак след в след поспевал за ним, опасаясь отстать. Наконец, они очутились в просторном светлом кабинете – за окном уже давно стемнело, но тут горело сразу две люстры, и тени были коротки, как в полдень.

Сидящего за столом человека Бальзак узнал моментально – его портрет висел в центральном зале лицея, да еще в библиотеке: поневоле да запомнишь. Конечно, еще он имелся на монетах, но своих денег у Бальзака никогда не было, и об этом аспекте он как-то совершенно не подумал.

Разговор сложился коротким и деловитым: Его Величество сжато припомнил, что отец его юного гостя сделал немало ценных для короны одолжений, и теперь пришла очередь его достойного потомка продолжить эту замечательную традицию. Бальзак слушал и кивал в нужных местах, отвечая на частый вопрос о том, достаточно ли он понял сказанное. Ничего сложного в словах Императора он не усматривал. Как и ничего доброго. Всюду хвостом ходить за шебутным принцем – невелика радость. Впрочем, его никто не спрашивал.

Его отвели в какую-то комнату, сообщив, что теперь он станет жить здесь. Вещи его Император велел забрать уже утром – да впрочем, и было-то тех вещей - смена платья да несколько тетрадок из плохой дешевой серой бумаги.

И, несмотря на то, что постель была куда мягче и удобнее той, к какой он привык, Бальзак проворочался еще добрый час, возбужденно припоминая подробности происшествия, стараясь предугадать, что оно сулит. Так ничего и не выдумав и даже не обозначив для себя, как стоит ему держаться в таком сиятельном обществе, куда его занесло, он тревожно уснул – и пробудился на рассвете, когда внизу караульный заиграл зорьку.

Долгое время к нему никто не заходил – а выглянуть да поинтересоваться Бальзак постеснялся – и он терпеливо ждал, рассмотрев тем временем свое новое обиталище. Поглядеть здесь было на что: он в жизни не видел настолько изящной мебели из приятного на ощупь гладко отполированного до зеркального блеска дерева, шпалер с хитрым узором в арабески, столь тонкой вышивки на, казалось бы, совсем обыденных вещах. Но спустя час ему и это наскучило: чего уж там, дворец он и есть дворец, было бы чему поражаться.

Уже близко полудня к нему без стука заглянул человек в ливрее и пригласил следовать за собой. Привел в обширную комнату – не то большую гостиную, не то миниатюрную залу для приемов – и с поклоном удалился.

Осмотреться Бальзак не успел – с подоконника спрыгнул какой-то незнакомый ему человек – при ближайшем рассмотрении оказалось, что он вряд ли Бальзака старше – приблизился и бесцеремонно рассмотрел гостя, обойдя его по кругу.

-Стало быть, это тебя мне в компаньоны папенька прислал, - протянул он, и это не было вопросом. Бальзак понял, что этот рыжий, крепкий с виду парень и есть Его Высочество Наполеон. Ни вид его – хоть и пристойный, но все же какой-то небрежный, будто принцу мало было дела до своей внешности – ни тон Бальзаку не понравились. Ему подумалось, что принц, очевидно, таков же, как и худшие из его недавних одноклассников. Только в отношении его было бы немыслимо пустить в ход то, что он не стеснялся пускать в лицее. Впрочем, будущее покажет. Вполне может статься, что жизнь его сделается до того невыносимой, что проще будет не оправдать доверия Императора и быть возвращенным в учебное свое заведение, поставив, тем самым, на будущей карьере крест.

В еще недавние времена своего ученичества Бальзак ничуть не робел выстраивать свои отношения с товарищами по классу в такой форме, чтобы у тех не осталось никакого желания с ним общаться. Между собой они прозвали его «снулой рыбой» - и были, надо сказать, недалеки от истины. В их живом, шумном мире тихий, всегда немного апатичный и будто ничем не интересующийся Бальзак выглядел чуждо. С ним не было интересно не только говорить, но даже и драться: он умел испортить сверстникам любое удовольствие, и потому они живо потеряли к нему интерес и оставили в покое.

-Ну, что молчишь? – снова затеребил его принц. – Экий ты, как неживой! Ну-ка, погляди на меня прямо!

Он бесцеремонно ухватил нового знакомого за плечо и повернул лицом к свету. Прищурился, нахмурив такие же рыжие, как его волосы, брови и бросил, придирчиво изучая:

-Как тебя звать-то?

-Бальзак.

-Попробую не запамятовать. Ну, оттай, ледышка, расскажи мне что-нибудь – хоть бы и о себе, должен же я знать, с кем буду водить знакомство! Обо мне-то, небось, тебе и так все выложили.

Бальзак отрицательно покачал головой.

-Нет? – удивился Наполеон. – Даже странно. Папенька любит меня перед другими людьми похаять, хлебом его не корми, мадерой не пои… Как это он упустил такую блестящую возможность?

-Вчера было слишком поздно, - бесцветно отозвался Бальзак. – Полагаю, ему было не до подобных разговоров. Да и кто я такой, чтобы со мной их вести.

-Тебе сколько лет? Пятнадцать? Ну, как и мне значит. Это, стало быть, вчера тебя привезли?.. А когда?

-Полагаю, около одиннадцати часов вечера. Часов я не видел и точно ответить Вашему Высочеству не могу.

-Ну, а потом чего?

Наполеон, наконец, перестал его разглядывать, будто картину на стене или – неприятнейшее сравнение – предмет в лавке. Отпустил плечи, отошел к дивану да устроился там с удобством, теперь глядя с некоторого расстояния. Будто составлял свое мнение, используя все доступные средства наблюдения.

-Его Императорское величество ввел меня в курс дела и предоставил возможность отдохнуть. Десять минут назад за мной пришли и привели сюда. Более никаких событий не происходило.

-Что?.. – живое лицо Наполеона дернулось. – Ну, дают! А ну, садись, лопай!.. То-то я думаю, морда у тебя тощая, смотреть страшно…

Он, видя, что собеседник колеблется, вскочил на ноги сам, схватил его за руку и повлек к круглому столику у окна, накрытому для легкого перекуса. При виде запеченных в тесте яблок, фаршированных перепелиных яиц и нежнейших меренг у кого угодно слюнки бы потекли, не то, что у человека, с самого вчерашнего обеда не имевшего маковой росинки во рту.

-Вот ведь люди! – буркнул принц тем часом, - Притащат человека, голову заморочат да и бросят… Давай, не стесняйся, я обижусь, если откажешься. А потом ты мне расскажешь о себе.

Так и состоялось их знакомство, не то чтобы приятное, но и не отталкивающее. После завтрака Наполеон еще поизводил нового знакомого всяческими вопросами, но после явился господин, похожий на грифа, и почтительно пригласил Его Высочество к классным занятиям. На что оное Высочество пренебрежительно ответствовало, что занятия вполне подождут – у него де есть дела поинтереснее. Бальзак опустил взгляд в пол, рассматривая узорный паркет. Ему было неприятно становиться свидетелем и участником такой сцены. Хитрый же наставник Его Высочества произнес:

-Не смею приказывать вам, принц. А ты, Бальзак, марш в класс, нечего бездельничать.

Он послушно встал, но пройти успел всего шага три – его нагнал возмущенный голос:

-То есть как это – бездельничать?! Он мне нужен тут!

Тогда наставник обстоятельно пояснил, что он, разумеется, не вправе указывать его Императорскому Высочеству, что ему делать, однако же, над его компаньоном вполне властен, как глава преподавательского цеха. Бальзак, как известно, аттестата об окончании образования не имеет, а стало быть, обязан слушаться. Наполеон состроил недовольную мину и поплелся следом – оставаться одному ему хотелось еще меньше, чем отправляться за парту. Эту его черту – стремление оказаться в окружении людей и непременно этим окружением командовать – Бальзак отметил у принца довольно быстро. Когда наставник упоминал его невыдержанность и склонность взрываться по малейшему поводу, когда что-то шло не так, как принц желал, то отнюдь не преувеличивал - скорее уж, приуменьшил. Впрочем, и это свойство хитрый наставник сумел обратить себе во благо: отлично зная, как ревнив принц к похвалам, отличал его компаньона на занятиях, будто бы предлагая Его Высочеству потягаться с ним. Наполеон, разумеется, кидался без оглядки в бой, и немедленно же обнаруживал недостаточность своих знаний по сравнению с начитанным, проводившим все свое свободное время за книгой, Бальзаком. Это его, как ни странно, не столько злило, сколько раззадоривало: он брался за то, что считал самым трудным, с тем, чтобы обязательно когда-нибудь оставить соперника за спиной.

Впрочем, к чтению он все равно оставался равнодушен, и Бальзак, сопровождая принца практически повсюду, очень скоро привык к ситуации, которая повторялась изо дня в день. Его Высочество бывал занят делами самого разного свойства: листал географические карты – он проявлял интерес к планам сражений давно минувших дней, что всецело одобрялось Императором – полировал клинок своей шпаги, а то и просто беззастенчиво спал среди бела дня, а его компаньон, сидя неподалеку с очередной книгой, читал. Он поддерживал беседу, вставляя реплики, давал советы или отвечал на вопросы, однако головы от страниц не подымал, и Наполеон ему в этом мешать не собирался.

В первые дни он, жадный до всего нового, замучил Бальзака расспросами о том, что происходит за стенами дворца. Но тот поведать принцу мог немногое – он прожил почти всю жизнь в серых стенах лицея, и рассказы о них Наполеону быстро приелись. Он отчаянно стремился туда, в мир, который отчего-то для него был закрытым – удирал из дворца при первой же такой возможности. Подбивал и Бальзака, но тот неизменно отказывался – вскоре принц махнул на этого домоседа рукой и отлучался в одиночестве. Он, Бальзак знал, водил дружбу с гвардейцами, пользуясь тем, что далеко не все его знают в лицо, шатался по столичным улицам с наступлением темноты и возвращаясь часто лишь под утро – с тем, чтобы к завтраку его не могли добудиться. Бальзак, чувствуя свою косвенную вину за случившееся, шел стучать к нему в опочивальню и зачастую бывал невежливо послан ко всем чертям. Впрочем, проспавшись, принц обычно с горячностью приносил извинения за свой несдержанный язык – да Бальзак его и не корил, не тая обиды.

В один из обычных дней, каковые в их жизни были похожи один на другой, они сидели в дворцовой библиотеке – дорогу в это место Бальзак выучил первым делом. Наполеон развлекался с каким-то допотопным мушкетом: разобрал спусковой механизм и изучал, что было в нем повреждено, и отчего тот не работал. Расстелив на столике сегодняшнюю газету, Его Высочество разложил на ней все детали мушкета и сверялся с описанием на картинке в каком-то старинном реестре. Его компаньон устроился сбоку от него в кресле, с головой уйдя в очередную книгу – накануне ему посчастливилось откопать в библиотеке настоящее сокровище. Древний эпос о путешествии и злоключениях хитроумного Улисса, древнего эллина, интересовал его еще пару лет назад, но в их лицее часть книги – а именно ее окончание – объели мыши. Два года Бальзак мучился неизвестностью, и вот, наконец, нашел эту повесть в целом виде. Неплохо владея эллинским – его, наряду с римским языком, преподавали в лицее для «гимнастики ума» - он вполне мог позволить себе чтение в оригинале. Добравшись до особенно удачного момента – очередной проделки хитроумного героя – Бальзак не сдержался. Прыснул раз, другой, а потом откровенно захихикал, стараясь делать это как можно тише. Но Наполеон, конечно, все равно услышал и с интересом поднял голову от своего занятия.

-Что это ты там такое обнаружил? – поинтересовался он. Бальзак замотал головой, но принц был настойчив.

-Давай, прочти вслух, вместе посмеемся.

-Да вы ведь завязки не знаете, - разъяснил ему компаньон. – Без завязки будет совсем непонятно.

Но принц на слово «нет» реагировал всегда одинаково – удесятерял напор, так что спустя минуту Бальзак прочел ему злополучный отрывок, и, разумеется, Его Высочество действительно не понял, в чем соль, не зная, о чем идет речь. Он обиженно отвернулся, а Бальзак продолжил читать, то и дело снова прыская.

Откуда же ему было знать, что вечером, когда они пожелали друг другу покойной ночи и разошлись по спальням, принц по дороге заглянет все в ту же библиотеку, найдет треклятого Улисса уже на родном языке, унесет к себе и прочтет за ночь в один присест?..

Утром, часов около семи, Бальзака разбудил хохот за стеной. Еще не до конца проснувшись, он сел, осоловело пытаясь понять, что это за напасть. А к нему уже влетел принц, нимало не смущенный ни временем, ни состоянием компаньона.

-Нет, ты представляешь! – с ходу начал он, плюхаясь на край кровати, - Значит, если бы там было хоть на одну овцу меньше – ничего бы не вышло!..

-М? – Бальзак убрал с лица волосы, все еще не совсем проснувшись. Его Высочество принялся взахлеб пересказывать сюжет с овцами, и слово за слово, они заспорили о каком-то месте, которое понимали по-разному. Наполеон настаивал, Бальзак упрямился, и спустя час, дав компаньону привести себя в порядок, принц потащил его в библиотеку, где они нашли еще один перевод древнего текста, и, вооружившись всеми тремя книгами, засели разбирать сложный момент. Увлеклись до того, что пропустили и завтрак, и время, отведенное для классных занятий – прождав их понапрасну добрых полчаса, наставник, в конце концов, отправился на поиски. Он был уверен, что, уж верно, несносный принц таки подбил тихого своего товарища на какую-то проказу. Вероятно, они сбежали из дворца куда-нибудь в город: что с них взять, дело-то молодое. И каково же было его изумление, когда обоих своих учеников он обнаружил в библиотеке, да еще и за таким занятием!

Он уж давно уговаривал Его Высочество уделить хоть сколько-нибудь внимания классической литературе, однако все увещевания были тому как об стенку горохом. А тут надо же – сам взялся, да еще и вон как оживленно обсуждает!..

Наполеон же, внезапно открыв для себя эту неожиданную сторону книг, в какой-то мере понял, что так привлекало в чтении его компаньона. Отчасти от любопытства, отчасти ревнуя, он потребовал, чтобы Бальзак читал ему вслух, пока он будет заниматься каким-либо делом, и компаньон его беспрекословно согласился. Впрочем, скоро выяснилось, что долго читать вслух он все равно не может – горло уставало, а голос сходил на сип. Волей-неволей, но принцу пришлось браться за дело самому – ведь интересно же, чем все дело окончилось! – и он не заметил, как пристрастился к книгам сам, тем не менее, все равно предпочитая любым написанным словам произнесенные живыми людьми.


========== Часть 2 ==========


Такая их жизнь продолжалась несколько месяцев – в непрерывных спорах и занятиях. Обнаружив в компаньоне эту склонность во всем докапываться до сути, а не соглашаться с Его Высочеством из одной лишь солидарности или уважения, Наполеон использовал ее вовсю. Да и то сказать – не у наставников же ему спрашивать, какого они мнения о его очередной идее! А от Бальзака происков ждать не приходилось: тот, не кривя душой, всегда сразу говорил свою точку зрения. Так бывало совершенно со всем – от задачек, которые они разгрызали, словно орехи, до каких-то новых жизненных открытий Наполеона, вроде приобщения к культу зеленого змия. Встречая Его Высочество, как водится, вечером после его прогулки, компаньон принюхался, и уронил, не выражая голосом ни одобрения, ни укоризны:

-От вас пахнет вином.

-Да, - согласился тот. – Хочешь попробовать?

-Нет, благодарю вас, я предпочту воздержаться.

-Почему? – тут же заинтересовался Наполеон. – Тебе не интересно?

-Нет. Мне достаточно того, что я читал об этом напитке, и я предпочту опираться на опыт людей куда более мудрых, нежели я.

-Ха! – принц завалился на диван, забросив на подлокотник ноги в сапогах.

-Подумаешь – ученые мужи… Откуда мне знать, какие они были в жизни?! Может, все как один затворники да фетюки, вроде тебя, вот и воротят нос…

-Спиртное расширяет сосуды и вызывает прилив кратковременного оживления, Ваше Высочество, - был ответ. – Вы же по моему скромному разумению и так чрезмерно бываете оживлены.

-Вот как? Стало быть, тебе мой характер не по нраву?

-Этого я не говорил. Вы, безусловно, не самый легкий в общении человек, однако минусы всегда уравновешиваются плюсами. Пока это математическое равенство для человека справедливо, еще не все потеряно.

-Ты и душу норовишь математически рассчитать, - покачал головой принц.

-И, безусловно, рассчитаю.

-У вас в лицее не было уроков закона божьего, что ты так рассуждаешь? – с интересом вдруг полюбопытствовал собеседник. Компаньон его только терпеливо вздохнул.

-Ваше Высочество, я логик.

-Ну да, а еще скептик и циник, это мне отлично известно. Хоть не гностик, на том спасибо… Ну, ну, не гляди так. Я к церкви отношусь не особенно почтительно. Из всех святых отцов там один только Теодор чего-то стоит, а прочим бы я руки не подал.

-Кто это – Теодор?

-Семинарист, учитель богословия. Толковый человек. Честный. Я, Баль, больше всего в людях ценю честность, - вдруг поведал принц, садясь. – По мне, так будь, кем хочешь, хоть предателем, хоть душегубом, хоть вором, хоть казнокрадом – только имей честность в этом сознаться. Любой грех простить можно, кроме лжи. Так я считаю. А ты?

Бальзак задумался, и с минуту хмурился, не отвечая. Наконец, уронил:

-Верность. Мне кажется, мой принц, что верность оправдает даже ложь.

Наполеон ничего ему не ответил, но неожиданно обнял – дружественный жест, к которому Бальзак так и не привык в обществе своего высокопоставленного компаньона - никогда не бывал к нему готов и совершенно не знал, как ему следует реагировать. Застывал неловко, пережидая чужой всплеск эмоций – но только Его Высочество вовсе не собирался это так оставлять.

-Я что же, у тебя теплых чувств не вызываю? – ничтоже сумняшеся, поинтересовался он.

-Я попросту растерян, - честно сознался его собеседник. – Для меня подобные выражения чувств внове.

-Тебя никто никогда не обнимал?!

-Последние лет десять, пожалуй, нет.

-Я это живо поправлю!

И стиснул так, что кости захрустели, а после Бальзак обнаружил на своих боках пару синяков.

******************

Когда манера исчезать по ночам, а после отсыпаться до полудня вконец утомила Его Величество Императора, он приставил небольшой отряд гвардейцев – всего человек тридцать – присматривать за своим сыном. Тот воспринял этот жест как личный вызов и теперь изощрялся в способах покинуть родной дом с особым тщанием.

По возвращении он всегда азартно расписывал свои похождения – в его исполнении это выглядело и правда уморительно и забавно – а его компаньон только качал головой и советовал беречься. Наполеон лишь смеялся в ответ – что, мол, с ним может приключиться? – и на следующий вечер опять бесследно пропадал. Бальзак призывал его быть осторожнее, осмотрительнее, но Его Высочество только отмахивался от увещеваний, свято уверенный в своих силах. Поэтому когда однажды Его Высочество не спустился к завтраку, это не вызывало у его компаньона удивления – только тревогу. Наскоро перекусив, он возвратился в их крыло, и долго настойчиво стучал в чужую дверь, пока не осознал, что даже очень крепко спящий человек уже вышел бы чтобы задать ему хорошенько взбучку за этот шум. Для очистки совести он подергал за ручку и дверь к его удивлению отворилась. Внутри – ни в небольшой уютной гостиной с камином, ни в спальне с так и не разобранной кроватью, ни в ванной не было ни души. Покинув чужие покои, Бальзак с полминуты постоял еще перед дверью в коридоре, соображая, а затем решительно зашагал прочь.

Он спустился вниз, пересек сад, и направился к воротам, ведущим в город. Караульным гвардейцам только бросил «по поручению Его Императорского Высочества» - и этих слов оказалось довольно, чтобы его не задерживали.

Однако покинуть дворец было только половиной беды – если не ее десятой частью. Столицы Бальзак не знал, несмотря на то, что жил здесь уже довольно давно. Однако ему частенько доводилось видеть городские карты с различными обозначениями. Он уверенно направился вдоль улицы, пересек площадь, свернул на перекрестке, там спросил что-то коротко у лавочника и заторопился дальше. Примерно через полчаса он отыскал то, что ему было нужно – длинное приземистое казарменное здание. Перемолвился парой слов на караулке уже здесь, и один из дежурных рысью бросился прочь, а вернувшись, только покачал головой. Бальзак поблагодарил и не стал задерживаться – занялся дальнейшими поисками. После первой казармы была вторая, после второй – третья. В третьей ему повезло – к воротам вышла молодая особа выше его на добрую голову – стати она была такой, что привела бы в восторг всех до единого столичных скульпторов. Странно было видеть девицу наряженной в военную мужскую форму, но ей даже шло – не портили впечатления даже коротко остриженные волосы: видимо, боевитая девица без сожаления обрезала косы, выбрав иной путь в жизни.

-Утро доброе, - вежливо кивнул ей Бальзак. – Простите за беспокойство. Я ищу нашего с вами общего рыжего товарища. Вы не подскажете мне, где его можно найти?

-А ты кто будешь? – нахмурилась девица. – Мало ли, кто ты таков!

-Я его компаньон, миледи. И в наших с вами интересах чтобы я отыскал указанное лицо ранее, нежели патрули гвардии.

-Он так и не вернулся, стало быть… - закусила сочную губу собеседница. И вдруг лицо ее прояснилось:

– Э, да погоди-ка! – воскликнула она. - Кажется, припоминаю – ты, небось, Бальзак?

-Верно, миледи Георгина.

-Ладно, тебе, пожалуй, можно сказать… В общем, гуляли мы с ним этой ночью в «Роге Изобилия», и на выходе уже у нас стычка вышла. Дело там неприятное, отбились, а когда отошли чуток – смотрю, он так и кровит. Ступай, говорит, Герге в часть, не то тебе впаяют три наряда вне очереди за опоздание. Я вот в той конюшне отлежусь и домой…

-И вы его отпустили?

-А чего было не пустить? – удивилась Георгина. – Чай не дитя малое, парень здоровый, а что подранок, так тоже не впервой!..

-Где находится эта конюшня?

-Значится так: идешь по улице прямо до лавки, где горшки продают, там свернешь через рыночек, мимо канавы, и наверх. Там тебе любая собака подскажет, где «Рог Изобилия». Встанешь к нему спиной – увидишь колокольню. Вот на нее и иди – первая же конюшня она и есть. Запомнил?

-Запомнил. Спасибо вам, миледи.

-Да было бы за что! – хохотнула та. Похлопала по плечу тяжелой ладонью, привычной к рукояти сабли и прикладу штуцера.

-Удачи тебе, парень. Хороший ты человек, жаль, что мямля…

Бальзак не обратил на последние слова никакого внимания – он еще в лицее уяснил, что люди, кто побойчее, считают более спокойных сородичей второсортными, нерасторопными растяпами. Он и сам поглядывал на тех, кто был не так сообразителен, как он сам, снисходительно. Ничего обидного в этом не было.

Кивнув на прощание Георгине, он поспешил в указанное место, следуя приметам – идти довелось неожиданно долго, он и не думал, что это так далеко. Впрочем, он и идет-то небось не очень быстро, отвык шевелиться, пока сиднем сидел в библиотеке… Уж наверняка во дворце хватились и его и принца, и по возвращении ждет их знатная головомойка. Но это представлялось ему куда меньшей напастью, чем раненый, оставленный где-то в закутке Наполеон…

У зазывалы в «Роге Изобилия» он спросил, где здесь ближайшая аптекарская лавка, услыхал, что «вон туточки совсем рукой подать» - обрадовался, и заторопился еще сильнее.

Конюшню он не столько заприметил, сколько учуял – а затем услышал похрапывание лошадей. Нырнув под соломенную стреху навеса и пройдя вглубь, расслышал и другие, куда менее невинные звуки – тихий смех, шуршание, и шепот на два голоса. Голова вдруг сделалась пустой и очень легкой, зато тело одеревенело. Он, конечно, знал, что означали такие звуки, но мысль о том, что ему придется едва ли не за ухо оттаскивать компаньона от девицы из простонародья (придворных дам Наполеон отчего-то сильно не жаловал) ему претила. Сцепив покрепче зубы и напомнив себе, в чем заключаются его при Его Высочестве обязанности, Бальзак прошел дальше.

Своего компаньона он нашел у самой стены, на ворохе довольно свежей соломы – он лежал на боку, свернувшись, и под ребрами у него темнело неприятного вида пятно. Он был один, а смех и интригующее шуршание доносились откуда-то сверху – туда вела сколоченная кое-как деревянная приставная лестница. Впрочем. Бальзак уже не думал про посторонний шум – подлетел, присел рядом, осторожно прикоснулся. Кожа была теплой – значит, самого худшего еще не произошло. Наполеон тихо, едва слышно не то заворчал, не то простонал – и перевернулся на спину, торопясь узнать, кто возится позади него. Увидал знакомое лицо и слабо улыбнулся губами в уже засохшей кровавой корочке.

-Баль… - прошептал он.

-Как вы себя чувствуете? Идти сможете?

-Не знаю.

-У вас еще остались деньги?

-Кажется, да… На что тебе?

-На бинт, конечно же.

-Поищи по карманам. Ай, черт, кажется, я на них лежу… Погоди-ка, - он завозился. Их общими усилиями искомое было извлечено. Бальзак торопливо пересчитал добычу и кивнул: этого должно было хватить.

-Ждите здесь, - велел он и торопливо скрылся. Нашел аптечную лавку и немного поторговался с подслеповатым старичком-аптекарем, но, все же, уговорил его запереть дверь и пройтись через пару кварталов до конюшни.

Когда они нырнули в сумрак под навесом, наверху уже, слава богу, никто не шуршал – оно и к лучшему, Бальзаку и так было стыдно.

-Дело весьма деликатного свойства, - произнес он, пропуская спутника вперед. – И как вы понимаете, конечно, о нем лучше не говорить с посторонними.

-Ох уж эти бретеры… - проворчал аптекарь, кряхтя, опускаясь на солому.

– Ну-ка, покажитесь… Ага-а…

Он провозился, должно быть, минут двадцать, прежде чем наложил тугую повязку.

-Теперь, пожалуй, сможете встать и ходить, - кивнул он. – Но недалеко и недолго. До части своей дойдете и живо в лазарет, поняли?

-Чего ж не понять, - усмехнулся Наполеон. – Понял. Дай-ка руку, приятель… - он потянулся к компаньону, и тот наклонился, подставляя плечо и помогая раненому подняться на ноги. На улицу они вышли каждый довольный чем-то своим: аптекарь нежданным заработком, Наполеон – долгожданным избавлением от боли, Бальзак – тем, что история получила не самое дурное развитие. Он перебросил руку принца через свое плечо и обнял за талию, подстраиваясь под его шаг, и тихо спросил:

-Знаете отсюда короткую дорогу?

-Конечно. Только по крышам мы не полезем. Давай вон туда, под арку…

И они двинулись, неторопливо и неловко, но все же, преодолевая путь шаг за шагом. Бальзак отлично понимал, что, несмотря на все медицинские ухищрения, компаньону его теперь приходится несладко. Глубока ли рана, он не знал, как не знал и того, задето ли что-то важное, и это беспокоило его.

-Поговори со мной, - вдруг попросил Его Высочество. – Перед глазами все плывет…

-Охотно. Расскажете, как вас угораздило?

-Вот я почему-тознал, что ты выберешь именно эту тему, - принц едва слышно рассмеялся. Смеяться ему оказалось больно, и он оборвал сам себя.

-Не специально, - наконец, ответил он. – Я расскажу тебе, только сначала ты ответь. Как ты меня нашел?

-Я спросил у миледи Георгины.

-Ты знаешь про Георгину?!

-Ваше Высочество, я едва ли не каждое утро выслушиваю новую историю ваших похождений, и большую часть ваших собутыльников знаю поименно. Однако капитана Исаева не было в части, а первый пехотный и вовсе отбыл позавчера, на их месте теперь другой отряд. Оставалась только миледи.

-Ты что же, обошел все казармы в городе?!

-Не все, а только три. Где прикажете еще мне было искать ваших следов?

Наполеон помолчал – не то поражаясь, не то собираясь с силами.

-Баль, - произнес он, спустя несколько минут. – Вот то, что ты сделал…

Бальзак молчал.

-В общем, - рука принца крепче стиснула его плечо, - спасибо, что не бросил.

-Я отказываюсь вас понимать, мой принц. Вы можете себе вообразить иное мое поведение?

-Представь себе. Кто угодно из дворцовых чинуш, кабинетных затворников, столкнувшись с такой бедой попросту бы настучал начальнику охраны. И пусть уж себе гвардейцы хоть ноги в кровь собьют, пока будут искать мое пропавшее Высочество, тебя это уже не касается…

-Вам влетит, - ровно возразил его спутник. – И, хоть вы того и заслуживаете, мне этого не хотелось бы.

-Вот как?

-Разумеется. Вы никогда не желали мне зла. Отчего же я должен желать его вам? Это нелогично.

-Ты прелесть! – усмехнулся раненый. – Как у тебя все просто и понятно – то логично, а то нет!.. Люди, Бальзак, ведь совсем не такие. Не логичные, я имею в виду. У них часто правят бал эмоции.

-Да, я замечал это. Как вы понимаете, я не разделяю такой позиции.

-Но все-таки ты пришел за мной. Вышел в незнакомый, людный, чуждый тебе город, говорил с военными, которых, я знаю, ты сторонишься - даже и дворцовой лейб-гвардии - побегал и нашел.

-Мне кажется, мое поведение было совершенно разумным, мой принц. И вы так пока и не рассказали, из-за чего произошла ваша стычка.

-Да там трое каких-то типов к разносчице цеплялись, - махнул свободной рукой Наполеон. – Они косая сажень в плечах, небось, паромщики с переправы загулявшие – а она соплюха совсем, куда ей… Ну, нешто я мимо пройду?!

-Понятно. Разрешить дилемму миром, надо понимать, вы не попробовали даже?

-Я им велел отправляться куда подальше, но, по-моему, их это только раздраконило.

-Ваше Высочество, я должен вам заметить, что и людей куда более воспитанных и выдержанных, нежели паромщики, такое предложение тоже лишь только озлобит. Вы ведь обучались дипломатии, и сами отлично знаете…

-Я шатался по этому городу, - перебил его Наполеон. – И сам отлично знаю, что и как говорить таким типам. Дипломатия, друг мой, хороша для послов, министров, и прочих рафинированных господ, а эти признают только кулак покрепче…

-В таком случае, Ваше Высочество, вам надлежит признать, что ваш кулак оказался крепок недостаточно. Девушка в порядке?

-Она сбежала в самом начале заварушки.

-И не возвратилась, чтобы помочь вам.

-Откуда ж она знала-то? Да и я не больно хотел, что ей со мной, а мне с ней делать, Баль?..

-Что вы вообще намеревались делать, вот что бы я не отказался узнать. Миледи Георгина сказала – вы велели ей возвращаться в часть. Отчего не попросили ее помощи?

Принц насупился и долго молчал, так, что его компаньон уже потерял надежду получить от него ответ. Но все же буркнул, неразборчиво и неохотно:

-Стыдно, Баль. Стыдно быть слабаком. Я не люблю, когда меня таким кто-то видит.

-Вы могли погибнуть по собственной глупости.

-Я это уже потом понял, когда крови потерял… Но звать кого-то?! Черта с два! Сам встану, сам приду… Проспался бы и встал, - добавил он упрямо. Бальзак только вздохнул.

-Вы не подумали, какое несчастье причинила бы ваша внезапная преждевременная кончина вашему отцу, и всей империи? Ведь вы единственное его дитя.

Наполеон молчал. Только сильнее вцепился в чужое плечо, и глядел под ноги.

-Я не верил, что могу пострадать, - наконец, отозвался он. – Вон там поверни прочь от площади… Да, Баль, не верил. Мне казалось, я могу все – в том числе и посмеяться прямо в лицо безносой, когда она за мной придет. И сломать ее косу об колено.

-Скажите спасибо, что безносой вы пока не понадобились, - проворчал Бальзак. – Приободритесь: я вижу впереди крышу дворца.

-Сказал бы уж: готовься, Нап, смерть твоя близко… - проворчал раненый.

– Там-то мне и устроят…

-И поделом, - не сжалился Бальзак. – Вы заслужили это. Во всяком случае, я хотя бы буду уверен, что вы не махнете рукой на свою рану. Вас непременно навестит врач.

-Очень утешительно…

-Да. Для меня – очень. – Отрезал компаньон принца, и уж до самого дворца более не сказал ни слова.

***************

-Это что еще такое?!

-С вашего позволения, всего лишь моя верхняя одежда.

-Чтобы я этого кошмара на тебе больше не видел, понял?!

-Прошу прощения?

Наполеон, бросив возиться с подпругой седла, решительно подошел к собеседнику – он был выше всего чуточку, но тому вдруг показалось, что навис скалой, закрыв полнеба.

-Я что, неясно выразился?

-Приношу извинения за свою недогадливость, но увы, это так.

Его Высочество сдернул с левой руки перчатку и прикоснулся кончиками пальцев к отложному воротнику серой лицеистской шинели, погладив шершавую драповую поверхность.

-Ты замерзнешь, - непререкаемым тоном заметил он. – Замени это.

Его компаньон, глядящий на собеседника лишь немного приподняв брови, теперь склонил голову набок.

-Хоть мне и неясна причина вашего негодования, мой принц, - начал, было, он, но был тут же и перебит:

-Причина вполне понятна – ты ходишь в неподобающем виде. То-то я думаю, у тебя вечно руки ледяные!..

Бальзак помолчал, глядя в сторону, однако от вопросов Его Высочества было не отделаться так запросто.

-В чем дело? – настойчиво позвал Наполеон. – Я задел нечто тебе неприятное? Тогда скажи, я буду знать.

-Ничего такого, что правда можно было бы отнести к неприятному, мой принц, не берите в голову. – Бальзак слабо улыбнулся, и это несколько расслабило его собеседника – компаньон его, он знал, улыбается слишком редко.

-У нас с вами совершенно различные представления о некоторых жизненных обстоятельствах, и я поначалу попросту не понял вас. Видите ли, у меня даже сейчас в голове не укладывается, что кто-то с легкостью может заменить один предмет одежды на другой только потому, что тот ему чем-то не угодил.

Наполеон изобразил на своем подвижном лице изумление. Наставник их, сетуя на многообразие и изобилие способов, каковыми принц отлынивал занятий, бывших ему не по душе, не раз упоминал, что в отношении мимики и игры голосом Его Высочество составил бы конкуренцию немалому числу актеров имперского театра.

-Вам это никогда не приходило в голову? – снова улыбнулся Бальзак. – Не все люди получают то, что им нужно только потому, что они этого хотят.

-Мысль, без сомнения, глубокая, - вздохнул Его Высочество. – Ладно, сам займусь по возвращении. Знаю я тебя: отправишь к портному – скажешь, что забыл…

-Мне неловко становиться объектом вашей щедрости только на основании того, что я нахожусь подле вас, Ваше Высочество.

-Нет, это МНЕ неловко от того, что я знаю: ты мерзнешь! – не выдержал Наполеон. Резко вскочил в седло, дернув за поводья – его белая лошадь возмущенно взбрыкнула, недовольная таким грубым обхождением.

-Я вернусь через два дня, - сообщил принц. – За это время на улицу – ни ногой, ты меня понял?

-Да, Ваше Высочество.

-Отлично. Тогда марш в тепло!

-Слушаюсь.

-И прекрати ухмыляться!

Бальзак молча развернулся спиной и зашагал прочь по аллее, довольный тем, что собеседник не видит, что творится с его лицом в этот момент.

***************

Они решали эту логическую задачку вот уже полтора часа, склонившись голова к голове, и Бальзак то и дело заправлял за ухо прядь волос, чтобы не мешала – как-то принц спросил, зачем ему вообще длинные волосы, а его компаньон, подумав с полминутки, ответил, что ими можно отгородится от окружающих, всего лишь наклонив голову. «И от меня тоже?» - спросил Наполеон. «От вас это не поможет» - покачал головой его товарищ.

Задачка была интересная, они спорили, отнимали друг у друга карандаш, чертя на тетрадном развороте, предлагали свои идеи – и находили в них изъяны.

-Ну, вот так!.. – Его Высочество изобразил очередную свою догадку.

-А как же третье условие, чтобы Х и Y не пересекались? – напомнил его компаньон. – Позвольте-ка… - он вытащил писчую принадлежность из пальцев принца, и подался вперед, разглядывая чертеж. Наполеон на мгновение замер, рассматривая чужой тонкий профиль. Что-то в этот момент оборвалось внутри него, как будто рухнул с вершины скалы камень, который балансировал там последнюю сотню лет – и вот, уже стремительно несется в бездну, увлекая за собой прочие камешки, помельче, и создавая настоящий обвал, лавину, накрывая все вокруг и заглушая любые звуки… А затем вдруг, безо всякого предупреждения, принц точно так же подался вперед сам – и без стеснения прижался к чужим губам своими.

Бальзак замер – в первое мгновение до него даже не сразу дошло, что происходит. Карандаш выскользнул из его пальцев, укатившись по полу прочь, а Его Высочество, ободренный тем, что его не оттолкнули в первый же миг, сгреб компаньона в охапку, притягивая к себе, и повторяя то, что проделал, снова и снова – неумело, но горячо лаская чужие губы своими.

Бальзак закрыл глаза, будто рассчитывая, что от того происходящее прекратится, он, возможно, проснется наконец, или это окажется его странным горячечным бредом. Но нет – Наполеон все так же прижимал его настойчиво к себе, и уже шарил руками по чужому телу, вызывая то жар, то озноб, заставляя содрогаться, чувствуя эти прикосновения – а губами все старался вызвать у Бальзака ответное движение ему навстречу.

Но его друг, наконец, очнулся, вздрогнул, вскочил на ноги и попросту сбежал, скрывшись из библиотеки прочь. Оказавшись спустя несколько минут в своей комнате, привалился спиной к двери, прижав ладони к пылающим щекам.

О, великий боже, что все это должно было означать?!

Он закрыл глаза, пытаясь разобраться в самом себе – но куда там. Внутри царил настоящий разлад: эмоции, неизведанные прежде, и названия-то которым Бальзак не знал, сотрясали его, смешиваясь в какой-то адский коктейль.

Нельзя сказать, чтобы произошедшего он не понял – отчего же, понял прекрасно, что ж тут понимать, чай, они не дети. И порыв Наполеона можно осмыслить, и его собственную телесную отзывчивость на это: губы горели, и Бальзак никак не мог сообразить, то ли это от стыда, то ли от вспыхнувшего желания. Однако…

Бальзак затряс головой, будто отрицая такие свои мысли.

Однако…

Он подумал о том, что это было неправильно. Что так быть не должно. Господи, да почему он-то?! Мало Его Высочеству придворных дам, или барышень за стенами дворца?! Зачем ему собственный компаньон?.. В таких делах совершенно не образованный, неопытный и неловкий… Впрочем, как и сам принц.

Он простоял у двери довольно долго, ожидая, когда прекратит оглушительно шуметь в ушах, а сердце застучит ровно.

Они должны обсудить это. Спокойно и по-тихому, потому что о таких вещах знать никто не должен. Никто кроме них самих.

Однако едва вообразив, как он отправится вдоль коридора в соседнюю комнату и заведет о таком беседу, Бальзак вздрогнул снова, понимая, что никакая сила на всем белом свете не заставит его это сделать. Лучше все, что угодно, хоть публичная порка у позорного столба – но беседовать о подобном он не станет, попросту не сможет, не выдавит из скованного спазмом горла ни звука. Застынет, не в силах даже поглядеть принцу в глаза – зато будет рассматривать его губы, и тонуть в воспоминаниях об их прикосновении – первом в его жизни.


========== Часть 3 ==========


Впрочем, он зря беспокоился – Наполеон пришел к нему сам.

Явился, такой же, как обычно - улыбчивый, оживленный – по свойски проникая на чужую территорию.

-Ждал меня? – только и спросил он, заметив, как его компаньон вскидывает голову на шум. Закрыл за собой дверь и приблизился к креслу, без стеснения опускаясь на пол, на одно колено.

-Я уже соскучился, - добавил он, завладевая рукой Бальзака и притягивая ее к губам.

-Мы не должны… - начал, было, тот и запнулся. Все, что он обдумал за день, все заготовленные фразы мигом испарились из его головы, стоило ему снова ощутить на своей бледной коже чужое горячее касание.

-Мы никому ничего не должны, - самоуверенно отозвался Его Высочество.

– А я люблю тебя, что ты так боишься? Разве я причиню тебе вред?..

Признание было ошеломляющим и требовало немало времени, чтобы осознать его. Но времени не было – ответа принц ждал немедленно, и мешкать согласен не был.

-Между людьми одного пола любви быть не может, - покачал головой Бальзак.

-Но я люблю тебя, а значит, очень даже может, – сказать, что Наполеон считался с логикой, было бы вряд ли возможно. Скорее, он просто выворачивал ее наизнанку в угоду своим воззрениям.

– Ну, - добавил он, - что ты жмешься от меня подальше, я тебе не нравлюсь? Иди сюда…

И снова потянул на себя, заставляя наклониться, подставить губы для нового поцелуя, такого же горячего, такого же дикого, невообразимого, вышибающего все мысли из головы. Запретного. Приятного…

Бальзак осознал в какой-то момент, что его обнимают, прижимая к себе, беспорядочно блуждая губами по лицу, зарываясь пальцами в волосы, и шепчут, шепчут что-то бессвязное, обещающее, горячее – он не мог заставить себя разобраться в этих словах, да и не хотел. Утонул в чужих эмоциях, как будто ослепнув и оглохнув для всего прочего мира. Как же, на самом деле, это хорошо, когда тебя обнимают… Он уже и забыл, каково это. Держался от людей подальше, не имея желания сближать их сношения, но Наполеон ни о чем его не спрашивал. Он уверенно делал, как считал нужным – и ничего иного не оставлял, кроме как покориться ему.

-Почему? – тихо спросил Бальзак, когда поздно вечером они сидели на той самой кушетке, прижавшись друг к другу – он ощущал себя уставшим, исчерпанным, немного пьяным от новизны ощущений.

-Почему я?

Наполеон прижал его к себе ближе, и еще раз зарылся в волосы лицом.

-Потому что других таких нет, - пояснил он. – Таких, как ты. Тебе от меня ничего не нужно, кроме меня самого. Ох, до чего же сложно такое пояснить тебе, логичный ты мой…. Ну вот вообрази – я всю жизнь прожил в окружении придворных лизоблюдов, и поначалу правда считал, что все меня любят и я такой уж замечательный. А потом, как подрос, задумался о том, что болтают люди за моей спиной – все, от лакеев до министров. Дамы эти придворные… Публичный дом в кринолине, прости господи, ни одной дела нет до того, что ты за человек, был бы чином повыше, чтобы делать ей богатые подарки да хвалиться тобой перед подругами… А ты мне никогда не врал. С тобой обо всем поговорить можно было, да и… Хрупкий ты, беззащитный – тебя хочется оберегать, ты благодарный, и никогда не ударишь в спину. Глупо это все вслух звучит, я знаю. Но для меня это все очень важные вещи. Ты один такой, про кого я все это сказать могу.

-Разве этого достаточно? Я счастлив быть другом Вашего Высочества, и…

Наполеон рассмеялся. Потрепал по макушке, будто несмышленыша.

-Ох ты забавный, Баль! Да разве бывает любовь без дружбы? Никак не бывает. Глупости это, а не любовь. Знаешь, я, когда понял, что меня к тебе тянет – сам на себя удивился, поразмыслил какое-то время – ну, мало ли, что это нашло. Но Баль… - он уткнулся губами в чужую щеку.

-Мне никто, никто кроме тебя не нужен… - тихо закончил он. И добавил, как-то совсем просто, сбившись со своего обычного уверенного тона:

-Ты меня не оставишь?

-Я никак не могу оставить вас, - отозвался тот серьезно. – Это было бы крайне неразумно в моем положении.

-Твой несговорчивый характер я люблю отдельно, - безапелляционно сообщил ему принц. – С тобой интересно. Ты не соглашаешься, просто чтобы от тебя отстали, или потому что я принц, или потому, что так проще – нет, ты всегда стараешься, чтобы вышло наилучшим образом. Ох и раздражало же меня это поначалу, а потом понял: а как иначе-то… Ты сам хочешь, чтобы вышло по-настоящему хорошо, вот и ворчишь. А я ценю такое стремление. Сам не люблю делать абы как.

Бальзак не ответил, обдумывая сказанное. Он полулежал на другом человеке, пригрелся подле него, и ему очень не хотелось думать о том, что случится дальше. Но ведь когда-нибудь все это наверняка завершится…

Но если такая вероятность и существовала – то вряд ли в ближайшем будущем. Наполеон, не встретив серьезного сопротивления, лучился счастьем от того, что победил и здесь. А те редкие вспышки недовольства, что возникали у его компаньона, преодолевал с таким же апломбом, как и все прочие неприятности в собственной жизни. Они повсюду ходили вместе – что никого не удивляло, учитывая характер их обязательств. Император одобрял их взаимоотношения – его вполне устраивало, что взвешенный рассудительный Бальзак удерживает принца от необдуманных поступков. Наполеон теперь требовательно будил его поутру, являясь в соседнюю спальню сам, и тащил за собой – то на конную прогулку, то на фехтовальную дорожку, то еще куда-то. Впрочем, касательно дорожки, то для того скорее, чтобы похвалиться перед любимым своим умением, чем скрестить шпаги с ним самим. Физические упражнения давались Бальзаку отнюдь не так легко, как умственные. Даже учитель танцев качал головой – как можно быть в столь юном возрасте таким неловким и неуверенным?.. Впрочем, Наполеон и тут не отставал.

-Может, потанцуешь со мной? – предложил он как-то вечером. – Мне будет приятно.

-Я ведь не умею, - покачал головой его компаньон. – Это будет до смешного жалкое зрелище, мой принц.

-Но я ведь буду рядом. И приду тебе на выручку. Да ведь и вальс это совсем просто. Не танго же какое-нибудь!..

-Что это?..

Бальзак нахмурил тонкие брови, а его компаньон расплылся в улыбке, столь многообещающей, что всякий, кто знал бы его не так хорошо, заподозрил бы неладное.

-Я непременно тебя научу, - пообещал он, понизив голос. – Этого танца на балах не увидишь, надобно в народ выйти, чтобы с ним ознакомиться. Но уж после никакого бала не захочешь.

-Я все же не очень ловок в танцах, мой принц, - попытался было запротестовать Бальзак, однако Его Высочество обезоруживающе ему улыбнулся.

-Я ведь не для того, чтобы тебя уязвить, я помочь хочу. Давай-ка выбери какую-то пластинку, да иди сюда!..

И спустя минуту уже оживленно завальсировал, придерживая друга за талию, и тихонько поправляя ошибки, поминутно уговаривая не бояться.

-Подумаешь, на ногу наступишь! – говорил он. – Невелика беда. Зато я тебя в руках держу, это в сто тысяч раз приятнее!..

Бальзак все опасался, что кто-то застанет их за подобным занятием – он вообще проявлял большую осторожность, чем откровенно смешил Его Высочество.

-Ты что же, думаешь, все кругом прямо спят и видят, как бы за другими подсматривать? – потешался он. – Вот даешь! А еще умный такой!.. Людям, Баль, ни до кого кроме самих себя дела нет. Ты, главное, будь моим, а все прочее я решу!

Бальзаку и хотелось бы верить этим словам – его жизнь изменилась до неузнаваемости, заиграла новыми красками, когда их отношения с Наполеоном приняли новый оборот. Принц не отставал от него ни на минуту: стоило остаться наедине – прижимал к себе, набрасывался с поцелуями, с каждым разом становясь все увереннее в движениях, оглаживал чужое тело, заставляя кровь вскипать… Он допоздна засиживался в чужой комнате – а то и попросту приходил уже после того как потушат во всем крыле свет – чтобы снова предаться этой ласке. Как-то явился около полуночи – без стеснения забрался под чужое одеяло, притянув мигом проснувшегося Бальзака к себе.

-Хочу обнимать тебя, - безапелляционно заявил он. - Хочу чувствовать рядом.

И чувствовал – в теплых руках принца его компаньон быстро согрелся, и правда проваливаясь в сон куда быстрее, чем это бывало обычно. Хорошо, что этой ночью Наполеона никто не хватился – он сам проснулся только к утру, встрепенувшись на звук гвардейского рожка за окном. С неохотой выбрался из теплой постели, и вернулся к себе, соблюдая приличия – о, это выражение доводило пылкого принца одним своим звучанием.

-Дурные люди! – ругался он, когда они с Бальзаком были в отдалении от чужих ушей. – Придумали глупостей!..

-Эти, с позволения сказать, глупости, зовутся моралью, мой принц.

-Как глупость ни назови, она все равно глупа, - неожиданно рассудительно заявил Наполеон. – Ох, знал бы ты, как мне претит таиться от всех!.. Ты мой – пусть весь мир об этом узнает!.. И плевать мне, что они скажут!

Бальзак не задумывался о подобных вещах. Не находя в происходящем особенной добродетели, он не видел и греха. Церковное суждение было от него далеко: он не доверял священным текстам в вопросах, которые по-иному освещали научные трактаты, и переходил от частного к общему, в мнении, что книга, ошибающаяся относительно мирового устройства, ошибается и в вопросах человеческих отношений. Посещая вместе с принцем воскресные мессы – это было куда проще, чем пояснять, почему он туда не пойдет – он употреблял время, чтобы подумать о своих делах, или попросту отдохнуть, слушая звуки органа. И не видел в своем поведении ничего греховного: каждый умиротворяет свою душу, как может. Наполеон на проповедях чаще всего спал – сидя в позе молящегося человека, сцепив руки на пюпитре, и опустив голову долу. Он тоже церковным догматам не доверял, но уже по иной причине.

-Лжецы! – презрительно бросал он в адрес священников. – Лицемеры!.. Говорят о добродетели, а сами не чужды всему тому, от чего предостерегают людей. Я им не верю!

Они с Бальзаком даже никогда не поднимали тему того, сколь неправильны и греховны их отношения в глазах общества и церкви. Для принца не существовало оправдания полнее, чем оправдание сердца: всеобъемлющее чувство было способно затмить собой любые предписания и законы. Он любил – впервые в жизни, так полно, так всепоглощающе, что всякие увещевания посчитал бы кощунственными. Как кто-то может сказать, будто его намерения дурны или нечисты? Как он может, если Наполеон сам никогда в жизни не ощущал себя настолько честным с собой и с другим существом, настолько готовым отдать всего себя? Бальзак пробуждал в нем самые светлые стремления – принц жаждал ради любимого стать лучше, смиряя себя в недостойных порывах, прислушиваясь к его советам – и рассмеялся бы в лицо тому, кто вздумал бы его укорить таким поведением. Что до Бальзака, то он сомневался во всем и всегда: в суждениях, людях и самом себе. Для него не существовало того, что он мог бы звать истиной в конечной инстанции. И в данный момент он предпочитал быть скорее счастливым в объятиях Его Высочества, нежели быть несчастным вне их. Он думал, что не встречал в жизни людей, подобных Наполеону – таких ярких и живущих настолько полнокровно. Таких людей можно только любить или ненавидеть, иначе не получится… Он и любил – плохо себе воображая, что это вообще такое. Книгам, как водится, он не доверял. Восхваляемый поэтами «трепет без конца» и «дрожь души» были лишь краткими моментами, и в таком состоянии, полагал он, постоянно жить невозможно. Иначе просто сойдешь с ума. Однако, он судил о таких вещах с высоты своего положения – едва ли не впервые в жизни почувствовав себя в безопасности. У него никогда не было покровителя или заступника, взрослые обращались с ним, будто с равным, хотя и оговаривали его малые права по возрасту, и он чувствовал, что благодаря своему опыту и знаниям они лишь играют в это равноправие. В его жизни не было человека, кому он мог бы рассказать о такой несправедливости и рассчитывать, что он предпримет какие-то меры. Не было до той поры, пока не появился Наполеон – этот молчать не мог, кажется, органически. Едва встречая малейшее проявление того, что полагал несправедливым или нечестным, бросался в бой, не разбирая ни ситуации, ни обстоятельств.

-Мне кажется, - как-то тихо признался он, когда в очередной раз глубокой ночью они с Бальзаком лежали рядом, уложив голову на одну подушку.

- Мне кажется, я сойду с ума или мир рухнет, если я пройду мимо. Это неправильно. Так не должно быть. И я это исправлю.

Бальзак ничего ему не отвечал – он сам никогда не был способен на подобные порывы, от чего внутри полагал себя слабым и низменным человеком, но восхищался, видя, что на это способен принц.

Как-то зимой Наполеон вытащил его с собой на прогулку – и задержался куда дольше обычного, потому как по пути им встретились чужие сани, возница которых с управлением не справился. Выкопать их из сугроба, распутать постромки, успокоить лошадей – все это заняло немало времени, но пройти мимо человека в беде Его Высочество не сумел. Во дворец они вернулись затемно. И Бальзак только и думал о том, чтобы, подобно саламандре, влезть прямо внутрь камина, свернуться на угольях и наконец, согреться. Ощущая свою вину за случившееся и не желая слушать возражений, Наполеон растер компаньону руки и ноги, ворча, что теперь-то он и правда настоящая «ледышка», накаркал он когда-то. Усадил перед натопленным, аж ревущим от жара камином, закутав в стеганое одеяло, и сам остался рядом, обнимая, прижимая к себе. Впрочем, идиллия продлилась недолго – принц очень скоро запустил руку под теплый кокон, оглаживая чужое, лишенное покровов тело, пользуясь тем, что под одеялом этого все равно не видно. Его компаньон задышал чаще, жмурясь от нового ощущения, и не имея сил отстраниться – ему казалось, что каждый его нерв запылал. Ладонь принца пытливо исследовала чужое тело, вызывая у Бальзака все новые и новые тихие вздохи, пока, наконец, не оказалась там, где нужна была более всего.

-Ты желаешь меня, - тихо и довольно прошептал Наполеон на ухо, двигаясь очень осторожно, опасаясь причинить малейшее неудобство. Ответа ему суждено дождаться не было.

-Ты желаешь меня? – повторил он, уже спрашивая, и, хрипло выдохнув любимому в ухо, потребовал:

-Скажи, что желаешь!

Но Бальзак молчал, и прошло еще не менее четверти часа настойчивых, нежных ласк, прежде чем он покорился и сознался, повторяя то, что от него требовали.

-Я желаю вас, - едва слышно прошелестел он на выдохе.

-Сильно?

-Да.

-И только меня, правда?

-Да.

-Да… - Наполеон довольно прижал любимого к груди – а затем поднял и отнес в постель, забираясь туда же, и снова притискивая другое существо к себе.

-Не бойся, - прошептал он, - я буду осторожен. Иди ко мне…

Но осторожно не вышло. Едва ощутив того, другого, рядом, каждый сходил с ума, теряя осознание окружающего. Страсть затуманила голову, лишив их всяческого соображения о происходящем. Ни принцу, ни его компаньону не было еще и шестнадцати, и кровь у них играла от малейшего проявления внимания. За окном завывала вьюга, а здесь, в этом маленьком уголке, освещенном только отсветами пламени в камине, под нагретым одеялом, они существовали отдельно от прочего мира, единственные под небесами создания, которые имели значение… И до чего пьянящими были чужие губы, до чего желанными руки, до чего манящей кожа… Это совсем не походило на то, что они делали ранее, оставшись наедине. Конечно, они уже давно вели себя нескромно, но осторожничали. Вернее, осторожничал Бальзак, Наполеон же медленно и неторопливо приручал его, позволял привыкнуть к своему телу, к проявлению нежности и состоянию возбуждения. И заодно аккуратно подводил возлюбленного к мысли о том, что рано или поздно добьется его.

Зато теперь они торопились и жадничали, и причиняли друг другу боль от незнания и неумения, но любые неудобства стоили нежных слов, нашептываемых на ухо.

-Мой, мой наконец-то… Не отпущу. Не отдам… - Наполеон уже почти мурлыкал, полностью растворяясь в происходящем.

-Тебе хорошо? Скажи, что тебе хорошо. Мне нужно знать, что тебе со мной хорошо…

-Мне хорошо,- послушно соглашался Бальзак, который никогда не думал, что все в его жизни произойдет вот так. Конечно, он знал о том, чем занимаются люди под покровом ночи – особенно если ощущают друг к другу симпатию. Конечно, в библиотеке успел сунуть нос в книги, отнюдь для недорослей не предназначенные. Еще в лицее без особого энтузиазма он пришел к выводу, что по возвращении ему придется поискать себе супругу среди дочерей окрестных соседей, и обзавестись потомством. Все это ни в малейшей степени его не привлекало. Делить себя и свою жизнь с каким-то посторонним, едва знакомым человеком, казалось ему неприятным и устрашающим. Но Наполеон не был чужим – он был единственным близким существом, которому Бальзак доверял, и, отдавшись на волю принца, он перестал думать о будущем.

Наутро тело ломило, но он отказался от идеи сказаться больным – не то еще явится по его душу придворный лейб-медик, да определит, чего доброго, при осмотре истинную причину недуга…

Никому вокруг, казалось, дела до них и впрямь не было. Бальзак все опасался, что произошедшее как-то изменило его – и теперь любой желающий сможет прочесть по его лицу все, что было прошлой ночью. Глупый полудетский страх развеял принц – рядом с ним приходилось забывать и о более серьезных опасениях, а этот трепет и просто был пустячен.

Никто не обращал на них никакого внимания, и спустя несколько дней Бальзак почувствовал, как будто руки у них развязаны. Свобода, словно хмель, ударила в голову. Наполеон оставался с ним едва ли не каждую ночь – только и была необходимость вести себя потише, и можно было до утра нежиться в любовных объятиях, и засыпать подле близкого человека. Впрочем, поутру Его Высочество все равно был вынужден уйти – прекрасно догадываясь, что такие вещи следует хранить в тайне ото всех. Он в полной мере наслаждался чужой душой, открытой для него, и чужим телом, не знавшим иных прикосновений, кроме его – и чувствовал себя счастливым, принятым полностью, каким он есть. Бальзак ничего от него не требовал – и именно оттого-то хотелось дать ему все, включая луну с неба, в которой он, конечно же, не нуждался…

-На что мне? – удивился он, когда пылкий влюбленный принц сознался ему в этом своем желании. – Были бы вы рядом, а прочее не так важно.

Он никогда не шептал Наполеону признаний, никогда не говорил о своих чувствах – только отпускал вот такие ровные замечания, но принцу они были дороже сотен нежных слов. Что слова? На слова он и сам был мастак, и Бальзаку, он знал, эти его слова нужны – он неуверен в себе, только вид делает, что храбрится, а сам все ждет громов посреди ясного неба. А самому Наполеону слова не требовались – только бы знать, что есть человек, кто его ждет, и место, куда он может возвращаться, где его встретят и искренне обеспокоятся, в порядке ли он и как прошел его день…

Последнее негласное противостояние между ними произошло на экзамене - наставник дал им задания и следил за выполнением, напоминая, что аттестат зрелости обоим получить необходимо. Подписывая этот документ тем же вечером, он заметил:

-Интересно, Ваше Величество, если бы у Его Высочества был не один товарищ, а несколько, не улучшило бы это его результаты? В нем силен дух соревнований.

-Моя кровь! – кивнул тот. – А про товарищей ты это брось. Ни к чему ему лишние прихлебатели, одного вполне довольно. Будет его секретарем, как до дела дойдет, думаю, так поступить будет разумно.

-Очень мудро, Ваше Величество.

Теперь Император посвящал сына в дела управления больше, нагружая его той работой, какую выполнял и сам. Нерадивый к занятиям, к этому делу Наполеон неожиданно проявил и интерес и рвение – старался сделать все, и чтобы непременно наилучшим образом, однако часто Бальзак возвращал ему черновики документов с поправками: там букву от спешки пропустит принц, там сокращение допустит нечитаемое, а то и вовсе кляксу поставит. В первую очередь уделял он внимание содержанию документа, сути дела, и совсем не беспокоился о том, чтобы оформить все подобающим образом, считая это вопросом второстепенным или и вовсе не необходимым.

Теперь у них было меньше времени для развлечения, но работа захватывала куда больше прежних занятий – и к тому же, они могли проводить вместе весь день. Наполеон обустроил себе кабинет на этаж ниже собственной спальни, чтобы далеко не ходить, от писарей отказался, а за бумагами в архив гонял молоденького лейтенанта, что нес караул в коридоре – найти общий язык с людьми в форме принцу давалось легче всего. А пока тот отсутствовал на посту, ничто Наполеону не мешало целовать любимого, обещая в перерывах сделать грядущую ночь незабываемой.

Жизнь их, войдя в эту новую колею, в ней и держалась, и казалось, так теперь будет всегда – столько, сколько солнце будет вставать над горизонтом. Или даже дольше.

***************

-Что ты только находишь в этом старье, а, Баль?

-Ваше Высочество, как я могу вам пояснить такие вещи? Человеку либо нравится нечто, либо совсем наоборот. Эти стены сами по себе ожившая история, и меня волнует мысль о том, что они застали людей еще сотню лет назад, видели их, слышали их слова, которые наверняка не слишком-то от наших отличались…

-И что? Тебе это кажется интересным?

-В высшей степени, Ваше Высочество.

-Ох, отец небесный, вы с Теодором друг друга стоите…

Они прибыли очень ранним утром, сойдя с поезда еще когда небо было темным, и только на востоке серела едва-едва светлая полоса. Не спали всю ночь, с расчетом на то, что ранний подъем их окончательно доконает. Впрочем, и ночью им было, чем себя занять.

-Я бы тебя тянуть не стал, да ты сам заинтересовался, - пояснил Его Высочество, когда они с компаньоном направлялись уже в сторону цели прибытия – древнего, серого от старости камня, монастыря, некогда выросшего из скромной обители. Кроме того, что он насчитывал на своем веку несколько сотен лет истории, был объектом паломничеств, известен был своими надежными подвальными хранилищами, он, со слов Его Высочества, еще и играл немаловажную роль в вопросах обороны.

-Мы были бы полными идиотами, если бы не использовали его, - тихо говорил Наполеон, когда они уже шли по тенистой аллее, ведущей к монастырю от проселочной дороги. – У него выгодное положение, да и тайных ходов хватает. Так что традиция отправляться сюда в паломничество перед всякими военными встрясками совершенно оправдана.

-Я знаю об этом месте только из книг, - отозвался Бальзак, чувствуя, что от него ждут какого-то ответа. – Вряд ли я смогу быть вам полезен в военных вопросах.

-Я справлюсь, - уверенно кивнул принц. – А ты погуляешь по местной библиотеке: ты это любишь, я знаю.

-В книгохранилище не допускаются посторонние, мой принц, что должно быть вам хорошо известно.

-Но ты не посторонний. Ты – мое доверенное лицо, и этого должно быть с головой достаточно кому угодно. Я отлично знаю, как ты осторожен с книгами, увидят это и они. Ну, что ты хмуришься? Или сомневаешься, что я уговорю святых отцов?

-Я размышляю, Ваше Высочество, о том, что « в чужой монастырь со своим уставом не ходят».

-Ай, брось. Священники такие же люди, как и все прочие. Столкуемся. Ну, приободрись, мы уже близко!

И действительно – спустя всего несколько минут, они уже входили под арочным сводом, и их приветствовал человек в черной сутане. Бальзака он перепоручил заботам своего собрата, Его Высочество же почтительно проводил по лестнице наверх.

Книгохранилище монастыря оказалось невероятно велико – уходящие вдаль полки и стеллажи терялись в тени. Новый день понемногу заявлял свои права, и с каждой минутой становилось все светлее - однако, точные очертания этих бесконечных полок Бальзак так и не обнаружил. Быстро разобравшись с каталогом, он сообразил, где следует искать какого рода литературу, и с воодушевлением принялся за поиски, очень скоро напрочь позабыв о сопровождении, и даже не обращаясь за советом: каталога было более чем достаточно. Спохватился он лишь тогда, когда прямо из-под его носа очередную книгу кто-то вытащил: подняв голову, Бальзак нос к носу столкнулся с улыбающимся во весь рот компаньоном.

-Звать тебя бесполезно, - сообщил он. – Как будто не к тебе и обращаются.

-Прошу прощения, - улыбнулся ему Бальзак. – Я совершенно утратил чувство реальности. Это поистине уникальное произведение.

-Да? - Его высочество заглянул в оглавление. – А по-моему довольно скучная тягомотина, написанная неудобоваримым языком… Тебе правда так нравится?

Он оглядел своего компаньона еще раз, отмечая, что вопрос можно было и не задавать: серые глаза сияли так, словно их обладателю предложили какие-то несметные сокровища, и он только что убедился, что они не миф, и вполне реальны.

-О, да, - охотно подтвердил этот вывод принца вслух Бальзак. – Это описание того исторического периода, когда кочующие племена впервые…

-Хорошо. Отложи ее в сторонку.

-Простите?

-Все, что тебе покажется стоящим, просто отложи, хорошо?

-Боюсь, я все еще вас не понимаю.

-Что непонятного-то?.. – Наполеон выразительно поднял брови. - Перекопай тут то, что тебя интересует, и все, что привлечет твое внимание…

-Я не понимаю цели, с которой это действие будет выполнено, - сдержано пояснил его компаньон. – Для чего мне совершать подобные шаги?

-Для того чтобы я знал, что именно я покупаю у монастыря. Так! – Он поднял ладонь, будто пересекая любые готовые на него обрушиться возражения.

– Не желаю даже обсуждать этот вопрос, - добавил он, видя, что Бальзак даже немного привстал с места. - Не трать времени: его не слишком много. Вскорости нам предстоит возвращаться. Так что используй отпущенные тебе часы с толком.

И Его Высочество умолк, наслаждаясь тем эффектом, которые произвели его слова. Бальзак поначалу бросил потерянный взгляд в сторону хранилища, затем – на тот фолиант, что лежал перед ними на столе. По лицу его, обычно бледному, разлился странный румянец, а привычное отсутствие всякого выражения сменилось неуверенностью.

-Вы имеете в виду…

-Именно это и имею. Что? – добавил Наполеон, предугадывая вопросы, готовые сорваться у Бальзака с языка. – Я не знаю, чем еще я могу тебя порадовать. А мне хочется тебя порадовать. Поэтому давай, я хочу видеть, что ты доволен. А мне пора обратно – я смылся на десять минут, но скоро меня хватятся.

И, невероятно довольный своей выходкой, он покинул книгохранилище, продолжая улыбаться даже и тогда, когда остался наедине с самим собой, минуя монастырские коридоры. Он был удовлетворен в первую очередь тем, что ему в голову вообще пришла эта блестящая, как он полагал, мысль. С Бальзаком правда было трудновато иметь дело – его компаньон и желал бы сделать другу подарок, однако понятия не имел, что бы тот мог представлять из себя. У Бальзака не было никакого интереса к тем вещам, каковые обычно занимают людей его круга. Его не привлекали охоты, балы, театр, военное или морское дело, коллекционирование чего бы то ни было. Он никогда не заботился о своем внешнем виде больше, чем того требовали приличия, не интересовался модой, его не влекли азартные игры или спорт. Одним словом, он, с непредвзятой точки зрения, был идеальным государственным деятелем, человеком, которого не отвлекает от работы ничего – кроме, добавил про себя Наполеон, страсти к своему компаньону, но и это можно обратить на пользу общему делу. Тем не менее, Бальзак любил книги…


========== Часть 4 ==========


Тем не менее, Бальзак любил книги – это о нем Наполеон знал с первого дня их знакомства. Он готов был читать где угодно, и какое угодно продолжительное время. За несколько лет он осилил всю дворцовую библиотеку, и это обстоятельство совершенно очевидно Бальзака угнетало: новых книг взять ему было неоткуда. Однако тот никогда не жаловался и ни о чем не просил – принц давно обратил внимание, что компаньон его способен обращаться с какими угодно официальными просьбами к лицам, ему едва знакомым, однако никогда не делает этого в адрес него, Наполеона. Поразмыслив над таким казусом, и припомнив несколько характерных случаев из их совместной жизни – как, например, история с шинелью – принц пришел к выводу, что Бальзак не желает злоупотреблять тем особенным положением, на которое его поставил принц. Для Его Высочества это обозначать могло лишь одно-единственное: если гора не идет к Магомету, стало быть, настало время Магомету показать себя и проявить смекалку. Ничего ему так не льстило, как молчаливый, полный восхищения взгляд компаньона – и, судя по тому, что он только что увидел, затея его удалась в полной мере.

Переговоры с настоятелем монастыря несколько затянулись, а затем Наполеонупришла в голову кое-какая идея, и он сам перестал торопить окружающих, предоставив компаньону дни напролет проводить среди столь любимых им книжек, и приходить за ним позднее, ночью, требуя, чтобы друг дал отдых и себе и сопровождающим его лицам. Впрочем, вел он Бальзака не в его комнату (о которой, учитывая особенности места, следовало бы говорить как о келье), а чуть дальше, без зазрения совести пользуясь репутацией окружающего их места, как щитом.

-Мой принц!.. – заметил ему компаньон, когда это произошло впервые. - Что вы позволяете себе? Это святое место!

-А я считаю наше чувство не менее священным, - отозвался Наполеон, сбить с толку которого удавалось крайне редко: у него всегда и на все был готов ответ. – Здесь хотя бы не высылают караульных, как во дворце, и я не упущу этой даденной мне возможности: само в руки идет, что же я, проморгаю?!

-Но мой принц…

-Что? У тебя есть какие-нибудь разумные аргументы, кроме того, что это монастырь?

-Нас могут застать здесь.

-Через эти толстые каменные стены не слышно даже пушечной пальбы – не то, что твоего писка. Так что не переживай… И не трать зря времени!

С успехом этот план удавалось воплощать на протяжении нескольких дней – на ночь они уединялись, и Его Высочество настойчиво шептал в ухо Бальзаку:

-Неужели тебе не нравится? Днем ты возишься со своими любимыми книжками, а ночью со своим любимым мной… По-моему, отлично выходит!

Что бы Бальзак по этому поводу ни думал, тем не менее, от ответа он воздерживался. Он опасался того, что могло разразиться, если их связь раскроют, паче того – в подобном месте. И потому совершенно не испытал восторга, когда однажды вечером Наполеон явился немного раньше обычного и заторопил компаньона, отрывая от книги:

-Давай-давай! – приговаривал он. – Я давно ждал этой возможности. Поторапливайся!

-В чем дело? – поинтересовался у него Бальзак, когда спутник уже вел его куда-то, направляясь, судя по всему, в один из внутренних дворов – здесь их было в избытке.

-Твой гениальный принц все обдумал заранее, - сообщил ему с улыбкой Его Высочество. Вообще же улыбка редко когда сходила с его лица – а точнее было бы сказать, «улыбки», потому что это выражение обладало у Наполеона сотней оттенков. И Бальзак знал, что некоторые из них не известны ни единому человеку на свете, кроме него – да и то, зачастую, Бальзак их не видел, но чувствовал, кожей своей в темноте ощущая изгиб губ любимого.

Внутренний двор – квадратный, за высокой каменной стеной, вымощенный тем же серым булыжником, между валунами которого прорастали пучки зелени – не был обширным. Здесь росла одинокая липа, под которой находилась скамья – и более ничего. Сюда спускались для того, чтобы побыть в одиночестве и поразмыслить, или размять члены после долгой молитвенной неподвижности. Но и этих скромных элементов пейзажа хватало – липа подавляла воображение. Она была огромна - старая, разлапистая, кроной, будто шатром, накрывавшая весь двор, так, что лишь кое-где солнце могло бы пробиваться сквозь листву. Под этот-то тенистый свод Его Высочество и привел своего компаньона.

-Собственно, знакомься, - улыбнулся принц. – Перед тобой Старый Медовар – он, можно сказать, талисман, хранитель и символ монастыря. Когда его возводили, это дерево было на территории, и многие ратовали за то, чтобы срубить его. Но липе более двух сотен лет, и у того парня из рабочих, кому в руки дали топор, не поднялась рука на это чудо. Он попросил сроку до утра, чтобы что-то придумать – и вот, действительно придумал. Вот этот дворик: так, чтобы дерево было здесь в целости и сохранности.

Компаньон его в молчаливом восхищении обошел исполина, касаясь рукой шершавого ствола, скользя по коре пальцами, словно слепой, исследуя ее. Наполеон следил за ним с улыбкой.

-Как же я люблю наблюдать за тобой в такие минуты, – произнес он.

-Это поистине удивительное место, - признал компаньон Его Высочества, - я даже не думал, что где-то в империи еще сохранилось нечто подобное. Как будто возвращение в легенды о рыцарях и драконах.

-Я не знаю, как там на счет драконов, - Наполеону, судя по всему, надоело ждать, и он подступил вплотную – Но рыцарь у тебя имеется. Надеюсь, ты доволен?

-Только не начинайте… - предостерегающе поднял руку Бальзак, но немедленно же за эту руку его поймали, и в следующий миг притиснули спиной к древесному стволу.

-Мы здесь одни, - прошептал Его Высочество, опаляя своим горячим дыханием, шепча прямо в чужие губы. – Никто нас здесь не увидит, никто не найдет, никто не застанет… И все будет как в этих твоих сказках. Хочешь?

-Я не большой знаток жанра рыцарского романа, - скрупулезно заметил Бальзак в ответ. – В лицее было всего две или три вещи того периода, и все книги были попорчены мышами, читать текст было очень сложно. Вообще мыши, которые едят книги – зло, - с глубочайшей убежденностью добавил он вдруг. – Ничего не имею против любых живых существ, пока они не трогают книг. Это же относится и к сжигающим их людям.

-Да ты еретик, - засмеялся шепотом Наполеон. – Смотри, как бы тебя не услыхали здешние братья: в свое время церковь много чего пожгла.

-Я осторожен, Ваше Высочество.

-Прекрасно. Ну а теперь…

-Ваше Высочество!.. – последний возглас относился к тому, что пылкий принц, слушая сентенции о мышах, книгах и мировом зле, сгреб компаньона за плечи, притягивая к себе, и беззастенчиво принялся осыпать пока что легкими поцелуями.

-Ты меня умиляешь!.. – заметил тот. – Что такое, Баль? Из тебя просто обычно слова бывает, не вытянешь, а как про книги заслышишь…

-Я не о том! Прекратите сию минуту, и отпустите меня!

-С чего бы?..

Его Высочество не то насмешничал, не то и правда не понимал.

-Мы здесь одни, окон на этот двор не выходит, а ты, кажется, вовсе не против…

-Да потому что… О, господи, то, что окон не видать, еще не означает, что двор такое уж уединенное место! В некоторых вещах, мой принц, вы столь наивны, что я вам только поражаюсь, - вздохнул Бальзак, удерживая компаньона в неком от себя отдалении, положив тому на плечи руки. Его Высочество, впрочем, расстоянием не слишком смущался, да и слушал в пол-уха, более увлеченный тем, чтобы поймать чужую, все время ускользающую от него кисть, прижать плечом к своей щеке, а там и впиться губами.

– Неужто, и правда вы верите, что в таком месте, как церковная обитель, могут быть уединенные уголки?

-Отчего бы нет?

-Да оттого, что люди здесь живут по строгим правилам. И природа их частенько против этих правил бунтует. Считается, что таким образом лукавый соблазняет людей, подталкивая к греху, а они, самостоятельно ли или при помощи братьев, преодолевают эту напасть.

-Так что же, отцы-настоятели сами направляют своих младших братьев ко греху? – приподнял одну бровь Наполеон. – Поманят таким вроде бы укромным местечком, а после за руку поймают?

-Считается, что таким образом человек укрепляется в своей ненависти к пороку.

-Да? А мне отчего-то кажется, в ненависти к тем, кто сует нос не в свое дело.

Он нахмурился, опустил взгляд, и словно бы утратил свой прежний игривый настрой.

-Это бесчестно, - заметил он. – Самим понукать человека к действию, а потом наказывать за него. Чем тогда святые отцы лучше искусителя?..

Бальзак долго молчал, прежде чем дать какой-то ответ. Казалось, этот вопрос он нашел требующим самого тщательного осмысления.

-Я не знаю, мой принц, - наконец, едва слышно прошептал он. – Прошу меня простить, я недостаточно компетентен в этой теме, и не могу дать ответа на ваш вопрос… Мне очень стыдно. – Он тоже опустил голову, и Его Высочество торопливо привлек его к своей груди.

-Ну-ну, что ты!.. – взволновано зашептал он. – Это всего лишь мой вопрос, к тому же, весьма риторический!

-Я должен уметь ответить на любой ваш вопрос, - глухо отозвался его компаньон. – Прошу вас, дайте мне немного времени, я хорошенько поразмыслю, и непременно найду, что сказать.

-Конечно, - мягко отозвался наследник, будто увещевая испуганную зверушку – скорее, тоном, нежели самими словами. – Разумеется. У тебя все получится… Но имей в виду, - добавил он, - если тебе вздумается сообщить мне свои гениальные наблюдения в тот момент, когда я буду тебя любить…

-О, господи!.. – только что еще грызущий себя, Бальзак слегка толкнул компаньона в плечо. – Кто о чем!

-Зато ты развеселился, - бескомпромиссно заявил Наполеон. – Для меня это важнейшее. Ну, а если с проблемой покончено…

-И не вздумайте!.. – Бальзак даже отступил от него на шаг, и Его Высочество немедленно же это исправил, подшагнув. Бальзак отступил еще раз, и еще раз точно так же дистанция была сокращена.

-Даже не пытайся от меня убежать, - тихо проговорил принц. – Все равно догоню.

-Вы излишне самоуверенны.

-Приходится: ведь ты все время во мне сомневаешься…

И безо всякого предупреждения Его Высочество сорвался с места, а его компаньон, ожидавший этого, не замедлил скрыться, обогнув ствол липы. Под зеленой кроной зазвучал так давно не слышимый ею искренний счастливый смех.

***************

-Идем-идем!..

Наполеон, никогда не слушавший возражений, не слушал их и теперь. Схватив Бальзака за руку, повлек за собой, прочь из кабинета, вниз по лестнице, вдоль темнеющих оконных проемов. Вывел в сад, и запетлял по дорожкам, удаляясь от входа.

-Что вас так взбудоражило? – в который раз поинтересовался его компаньон, но принц только таинственно улыбался. Он, пройдя насквозь розарий, привел спутника в белую ажурную беседку, где по узкой винтовой лесенке можно было подняться на три пролета и очутиться на крыше. Отсюда в погожий день открывался чудный вид на озеро, но сейчас в ночной темени площадка казалась крошечным островком во вселенской тьме. Где-то лишь в отдалении перемигивались городские огни. Наполеон подвел спутника к перильцам, и встал у него за спиной, велев:

-Подними голову!

Бальзак послушно поднял – над ними раскинулось ночное небо. Зрелище, которое всегда их обоих – и его, и принца – повергало в священный трепет. Необъятное и необъяснимое, прекрасное безбрежное пространство, темный бархат небес, усыпанный блестками звезд, будто вечернее платье прекрасной волшебницы, словно бы принимало их под свои мягкие крылья.

-Красиво же, правда? – гордо поинтересовался Его Высочество, так, словно вся эта красота была его личной заслугой. – Облака рассеялись, и стало видно! Я тебя позвал – не то ведь пропустишь же!.. Пока ночи ясные, надо глядеть на такие вещи.

-Очень красиво, - согласился Бальзак, не отрывая глаз от открывшейся панорамы. Он все любовался, а Его Высочество, не в силах устоять перед его обнажившейся шеей – от того, что голова была запрокинута и практически лежала на плече Наполеона, стоявшего позади – нетерпеливо приник с поцелуем.

-Мы на виду здесь! – тут же одернул его Бальзак.- Прекратите сей же час!..

-Не могу оторваться…Что поделать, ты соблазняешь меня одним своим видом. Просто тем, что ты существуешь. О боже, дай мне хотя бы один поцелуй, иначе клянусь, я овладею тобой на этом же месте и немедленно!..

Надо сказать, подобный посул не был беспочвенным. Желание порой заставало Наполеона в совсем не предназначенных для интимного уединения местах - в библиотеке, в саду, на сеновале Императорской конюшни, даже голубятне, а уж в скольких дворцовых комнатах для гостей они успели перебывать… Бальзак тайком наслаждался тем, что провоцировал подобную напористость компаньона, но осторожничать никогда не забывал - как, к примеру, сейчас.

-Не здесь, - строго покачал головой он. – Спустимся. Небо видно и с земли. А нас – нет.

Они так и поступили – ушли прочь из беседки, и, на обратном пути, все в том же розарии, пользуясь темнотой и вседозволенностью, Наполеон снова прижал любимого к себе, и не выпускал, пока тот покорно не подарил ему поцелуя – а за ним еще одного и еще одного.

Вдоль аллеи розария шли небольшие, окруженные цветущими кустами лужайки. Придворные дамы обожали устраивать здесь пикники, играть в крокет или в мяч, шушукаться и сплетничать. Но теперь, по такому времени, местность пустовала – Наполеон воспользовался этим, увлекая Бальзака за собой, опрокидывая на траву и нависая сверху, блестя возбужденно глазами – будто хищник, наконец-то настигший свою добычу.

-Баль, - прошептал он, погладив лежащего перед ним на спине любимого по щеке. – Как же хорошо, что ты есть!.. У меня и вообще на свете. Что бы я без тебя делал…

И он принялся целовать, жарко и нетерпеливо, стараясь вложить в один поцелуй все то, что словами выразить невозможно, отдавая на кончиках губ свое сердце. Они возились в траве, будто играя – Бальзак чувствовал себя и правда добычей, тем, кому не удастся ни ускользнуть, ни скрыться, кого не выпустят из сильной хватки – позабыл обо всем, даже о безопасности, и просто отдался чужим губам, позволяя делать с собой все, что Наполеону заблагорассудится.

Свет в глаза ударил так внезапно, что оба они в первый миг ослепли. Принц резко выпрямил руки, отпрянув, его компаньон прикрыл глаза ладонью. Оказалось, это всего-навсего свет фонаря, который в руке держал дежурный начальник охраны дворца – суровый усатый вахмистр при портупее.

-Что-о-о?! – взревел он, едва рассмотрев то, что перед ним открылось – Какое безобразие! Немедленно, сию минуту встаньте!..

И конечно, пришлось встать, потому как ослушаться было бы немыслимо.

-Я безотлагательно обо всем уведомлю Его Императорское Величество! – возмущению вахмистра не было, казалось, предела. – Беспутство! Разврат!.. Как вы только осмелились!..

Непонятно было, обращается ли он к кому-то конкретно или к обоим виновникам сразу. Да впрочем, это было и объяснимо: немыслимо было вообразить себе, чтобы гвардеец так ругал наследника престола, вот он и отделывался общими фразами.

-Немедленно следуйте за мной!.. – громогласно велел он и зашагал прочь. Наполеон, наклонив упрямо голову и сощурясь – это всегда не предвещало ничего хорошего – последовал за ним, печатая шаг. Бальзак тоже пошел – привыкнув следовать за принцем, да и не имея силы, чтобы отказаться выполнять чужой такой уверенный и грозный приказ.

Никто не оглядывался им во след, пока их вели по дворцовым переходам – ничего небывалого в этом не было. Скорее всего, юный принц снова что-то набедокурил – не в первый, и уж точно не в последний раз. А его компаньон тоже хорош – не удержал вовремя, и тоже, значит, виновен в случившемся…

Постучав в кабинет его величества Императора, вахмистр строго зыркнул на молодых людей и скрылся внутри. Но пробыл там совсем недолго – вышел и, передав приглашение войти, покинул их. Даже удаляющаяся спина его так и выражала неодобрение.

Император поджидал их – он был похож на стареющего тигра, который, проведя всю жизнь в зверинце, в клетке, вдруг вспомнил, каково это – быть вольным охотником. Если бы он имел хвост – тот уже хлестал бы по его бокам, выражая молчаливую пока ярость.

-Это правда? – срывающимся от злости голосом произнес он. – То, о чем говорит этот солдафон – правда?

-Почем мне знать, что он говорит! – невежливо выпятил губу Наполеон. – Я не слыхал его слов.

-Не прикидывайся бестолочью! Ты отлично знаешь, что он рассказал – и я требую ответа от тебя! Это – правда?! Ты скатился до… - взгляд монарха быстро скользнул в сторону Бальзака.

-До мужеложства?!

-Я не скатился, - отозвался принц, на мгновение разгладив своими словами морщины на отцовском лбу и вызвав неожиданный, но очень резкий, сильный страх у Бальзака. Сердце его упало куда-то вниз – не в пятки, а в самую преисподнюю.

Ну конечно… Конечно, и это было бы правильно – поступить так. Его Высочество не имеет права отвечать что-то иное. Его мнение в большой политике немного значит. Он должен отвечать то, что должен.

-Я поднялся, - между тем, продолжал принц. – Я люблю и любим, и считаю, что выше этого ничего быть не может.

-Закрой рот! – рявкнул его отец. – И молись, чтобы об этом никто никогда не узнал!.. Завтра же я отправлю этого сопляка прочь отсюда…

-Только попробуй!

Наполеон рывком подлетел к столу, впиваясь взглядом. Император наклонился вперед, щурясь точно так же – семейная, видимо, черта.

-Не только попробую, но и непременно выполню это!

-Я отправлюсь следом. Ни стены, ни охрана меня не удержат – ты знаешь.

-Ты не имеешь права!

-Не имеешь права ты – влезать в то, что принадлежит мне! Это моя жизнь! Это мой Бальзак!

-Это твоя юношеская дурь, щенок! Пройдет через пару лет, и что тогда станешь делать?! Хочешь оказаться в руках шантажиста или что похуже? Чтобы твоя подстилка тебе условия диктовала?!

-Придержи язык, когда говоришь о Бале!

Это было уже чересчур. Император на миг умолк, раздувая ноздри.

-Ты, – прошипел он, - ни стыда, ни совести, еще станешь мне указывать?! Выдеру, и не посмотрю, что уже здоровый вымахал!

-Хоть забей насмерть– Баля я не отдам!..

-Мальчишка! Что ты понимаешь!

-Я понимаю побольше твоего!

Император вскочил на ноги, навис над сыном – большой, тяжелый, грозный, - а тот выпрямился, яростно глядя на отца снизу вверх. Было ясно как божий день, что ни один другому не уступит.

-Как он тебя обольстил? – зарычал Его Величество, - неужто тебе мало было барышень кругом, безбожник?!

-Это я его обольстил, - ухмыльнулся Наполеон довольно.- Путаны твои придворные барышни, отец, мне такого счастья даром не надобно.

-Зато против природы бы не погрешил!

-Грешить против природы – это в постель без любви идти, а все прочее – сугубо человеческая воля!

Они кричали друг на друга, ничуть не смущаясь присутствием третьего лица, или тем, что в коридоре их могли бы услышать – в полную мощь легких, не собираясь делать друг другу послаблений. Распаленные взаимной яростью, они бранились, осыпая друг друга оскорблениями, мало стесняясь в словах – Император грозил удалить «нежелательное лицо» из дворца, Наполеон клялся, что отречется от короны и последует за любимым, куда бы тот ни направился. «Лучше тебе даже не пытаться отбирать того, что мое!» - сказал он напоследок.

Бальзак стоял у Его Высочества за спиной, у самой двери, и участия в неприятной дискуссии не принимал. Жесткий, привыкший командовать голос Императора хлестал, словно плетью – каждое слово пребольно жгло, отпечатываясь в сознании. Отец небесный, когда же все это закончится… Как угодно, только пусть уже хоть как-то, невыносимо находится здесь и слушать.

Впрочем, пока родственники бушевали, Бальзак думал еще и о другом – его затопило изумление, а после – неземная благодарность. Наполеон не отказался от него, не отрекся, хотя это было бы проще всего для него. Что уж там – кивнуть, согласиться, что все вышло случайно, что он тут ни при чем, чтобы не портить себе жизнь…Но принц и не думал. Он гордился тем, что чувствовал, и не желал этого скрывать, кривить душой, темнить. Его всегда угнетала необходимость прятаться по углам, следить за каждым своим шагом, тайком добиваться нежностей и, будто вор, прокрадываться в чужую спальню.

И теперь он не пожелал молчать – спорил громко, до хрипоты, надсаживая голос. Больше всего Бальзака поразило, как он, в ответ на неисчислимый поток упреков, угроз и посулов отца, рявкнул односложно:

-Он мой!!!

И на своем стоял твердо.

Когда, спустя более часа, их, все так же, под конвоем, отправили по своим комнатам, очутившись в тишине уже ставших родными стен, Бальзак сел прямо на полу, привалившись спиной к двери – у него не было сил пошевелиться. Обхватил голову руками, опустив ее низко – она просто раскалывалась. Не то чтобы от боли – но казалось в ней еще бродит эхо от криков особ голубых кровей.

Внезапно что-то стукнуло – он вздрогнул, но это оказалось всего лишь распахнулось окно. Бальзак, было, решил, что от ветра – но в следующий миг на пол спрыгнул Наполеон – и немедленно же бросился к любимому. Обнял, спрятал его у себя на груди, торопливо поглаживая.

-Ты расстроился? – виновато прошептал он. – Прости за все это.

Бальзак затряс головой, желая сказать, что так называемое «все это» просто ерунда, но Наполеон притиснул его еще крепче к себе, не давая много воли.

-Старый дурак, - выругался он, то ли имея в виду отца, то ли вахмистра.

– Прости их, Баль. И меня прости – я думал, что смогу защитить тебя от кого угодно… Да что там – ни о чем я не думал, просто радовался, что ты есть и ты со мной…

-Что теперь будет? – тихо спросил его компаньон.

-Не знаю, - посерьезнел принц. – Посмотрим, не уймется ли батюшка до утра. Нрав-то у него вспыльчивый, одна искра – и займется пламя, будто от трута. Но ежели все разумно повернуть, отходчивый.

-Совсем как вы, - поневоле улыбнулся Бальзак.

-Может тогда тебе с ним побеседовать, а? – лукаво улыбнулся Его Высочество. – Совсем как со мной: приведешь ему разумные аргументы, вот как ты умеешь, когда голос кислее простокваши, и взгляд со-онный такой…

-Что вы… Я и Его Величество? Думаю, я сделаю только хуже.

-Да я шучу, Баль. Не хочу я, чтобы ты с ним беседовал, еще обидит он тебя… Давай-ка я тебя лучше утешу, - и он подхватил любимого на руки, сделав шаг в сторону постели.

-Сейчас?! – в ужасе вцепился ему в плечи тот. – После всего этого…

-Именно после всего этого! Сюда никто не сунется, думают, я у себя, а ты дверь запрешь. Не хочу засыпать, думая о том, что отец наговорил! Мне нужно чувствовать тебя рядом, знать, что ты мой, несмотря ни на что… А тебе надо забыть обо всех этих глупостях!

И не слушая более возражений, на каковые его компаньон всегда был богат, приступил немедля к делу.

************

Тщетные надежды Бальзака на то, что происшествие позабудется, как страшный сон, разумеется, не оправдались. Государь Император отнесся к такому повороту дела весьма серьезно – и наказал нигде не оставлять их двоих наедине. Куда бы они не направлялись – всегда наличествовало при них некое третье лицо, в присутствии коего, разумеется, было немыслимо проявление каких-то чувств.

И хорошо еще, что окончилось лишь этим – принц рассказывал, что решающим мнением в этой дискуссии оказался глас церкви.

-Просто свезло, что за дело Теодор взялся, - заметил он, очищая от кожуры апельсин и облизывая испачканные соком пальцы. Находящийся здесь же караульный-ротмистр стоял навытяжку – он не был посвящен в тонкости дела, из-за которого ему надлежало нести свою вахту. Император не пожелал распространяться о постыдном поведении своего отпрыска, и лишь ограничился замечанием, что за принцем нужен глаз да глаз. Зная о том, что предмет их беседы свидетелю неизвестен, влюбленные могли обсуждать его, не таясь, избегая лишь излишне откровенных формулировок.

-Неделю к нему Теодор ходил, как к обедне, не меньше, но таки своего добился. Ну, и меня к исповеди призвал, куда уж без этого…

-А вы что же? – с интересом склонил голову к плечу его компаньон. Быть уверенным, что о его позоре знают не так много людей, а те, кто знают, держат рот на замке, несколько примиряло его с неприятной действительностью.

-Исповедь же, - ухмыльнулся Его Высочество. – Впрочем, Теодор человек честный, и толковых вещей мне насоветовал, за что ему великое спасибо. Хочешь апельсин?

-Нет, благодарю вас.

-А вы, ротмистр?

Свидетель их разговора не сразу сообразил, что обращаются к нему – но после поспешно отказался, напомнив, что он на службе.

-Так я и не выпивкой вас угощаю, - пожал плечами Наполеон. – Терпеть не могу жевать, когда вокруг этого не делают, так что не морочьте мне голову… Вы недавно в этом чине? А где прежде служили? Не в лейб-гвардии?

-Во втором пехотном, - сдался под таким напором ротмистр, - Шесть лет, до последнего ранения.

-Это в Алаканскую кампанию? – оживился принц. – Но это морское сражение, а вы пехотинец.

-Мы держали береговую оборону, - с достоинством отозвался тот и, спустя еще пару столь же невинных вопросов, охотно пустился в воспоминания, с каждой минутой все более недоумевая, как Императору могло прийти в голову, что столь благонадежный молодой человек, как Его Высочество, может нуждаться в дополнительном надзоре. Не прошло и трех дней, как Наполеон всецело завоевал его доверие, и каким-то чудом постепенно уговорил его не слишком усердствовать – они де с Балем народ молодой, им погулять охота, не то ведь молодость так и пройдет в стенах дворца, и припомнить нечего будет. Государь Император, конечно, заботится из лучших побуждений, да только сам ведь таким был – как и господин ротмистр. Верно ведь?

Ротмистр таял и махал на своих подопечных рукой – чем те немедленно же пользовались, едва дождавшись, как за соглядатаем закроется дверь. Увы, такое счастье выпадало им недолго – да и сам Император был не лыком шит и прекрасно понимал всю опасность положения. Ротмистра скоро сменил другой человек, того – третий, и иногда Наполеон попросту не успевал обаять очередного «третьего лишнего» - как его уже отзывали. К тому же, зная о дружбе сына с военным сословием, Император стал подбирать в присмотр чиновников показеннее да покислее. С этими найти общий язык было куда как тяжелее, однако трудности принца не пугали – только пуще раззадоривали. К тому же, почти каждую ночь он проделывал тот же фокус, что уже опробовал в тот день, когда их застали – проходил по карнизу в комнату любимого. Дело это для него сложным не представлялось, четыре этажа, отделявшие его от земли – не пугали, только стоило выждать темени, чтобы не попасться на глаза дозорным. Император предпочитал уж скорее отпустить Его Высочество на ночь в город, нежели позволить ему предаваться запретной страсти – и это с легкостью удавалось изобразить, во всеуслышание исчезая из дворца вечером и потихоньку возвращаясь назад спустя пару часов. Бальзак знал об этом – и потому никогда, даже в самую дурную погоду, окна не запирал. Ему самому нечего было и мечтать хоть раз преодолеть карниз на стене – шириной менее пяди, да еще с наклоном. А вот для Его Высочества этот фокус представлялся пустячным – особенно когда в ближайшем будущем маячила возможность немедленно сжать в руках чужое податливое тело, и, наконец, перестать сдерживаться. Впрочем, уходил Наполеон всегда до рассвета – по тому же карнизу, затемно, чтобы успеть до пересменки караульных.

По теперешнему положению дел все меньше ему доводилось проводить времени во дворце – он все ездил в отдаленные части страны, везде совал свой нос, проводил смотры, какие-то инспекции, выдвигал ряд предложений – о которых разумнее было бы сказать, что они требования – одним словом, стремился войти в курс дела управления. И повсюду же таскал за собой Бальзака, обнаруживающего чем дальше, тем больше подходящий для государственной службы склад ума. Компаньону принца не составляло труда запоминать большое количество фактов и всегда держать наготове карандаш и блокнот, чтобы все записать. Времени на праздные беседы, игру в шахматы и прочие милые пустяки оставалось все меньше


========== Часть 5 ==========


Периодически в их жизни им случалось принимать участие в каких-нибудь масштабных дворцовых увеселениях – в основном, когда их почитали своим визитом важные иностранные гости. Тогда давался бал, организовывался визит в театр или оперу, и непременно задавалось народное гуляние. Наполеон по этому поводу всегда имел что сказать, но редко когда это было нечто, что дозволено произносить в приличном обществе.

Однажды явился совершенно опустошенным – спрыгнул с подоконника на пол, и потеряно направился к креслу. Бальзак, редко видевший своего принца в таком состоянии, бросил книгу и немедленно приблизился, опускаясь подле него, беря за руку.

-Что у вас случилось?

-Не у меня. Теодора выслали из столицы.

-Да что вы?

-Да. Думаю, из-за нас с тобой. Боже, стыд-то какой… Никогда не пойму в этом отца! Не может что-то поделать со мной – так надо на другом отыграться… Впрочем, Синод его поддерживает.

-Чем им-то Теодор не угодил?

-Чем-чем… Тем, что не пляшет под их дудку, Баль. Он человек, что называется, цельного характера. Какой бы из него вышел офицер, какой морской капитан!.. Однако я не сетую – Теодор на своем месте. Надо и церкви в своих рядах иметь человека, вроде него, иначе прогниет же до основания да рухнет под собственным весом.

-Далеко его отправили?

-Да не то чтоб прямо отправили… Знаешь же эту подлую манеру – вроде как повысить человека, а на самом деле пакость устроить? Назначили его настоятелем храма имени святого какого-то – Фредерика, что ли? Или Франциска? Не помню. Казалось бы, блестящая будущность, весь приход на нем, первое лицо в округе будет… Но на деле… Баль, там же глушь, деревушка на деревушке. А он здесь полжизни прожил. Как-то ему будет?

-Спишитесь с ним, - посоветовал Бальзак. – И вам на сердце станет спокойнее, и его утешите: пусть знает, что он не одинок.

-Вскроют и прочтут, - поморщился Его Высочество. – Переписка дело ненадежное.

-Что же, напишите, дайте конверт подписать кому-то из ваших гвардейских приятелей, и его же именем, да пускай он и отправляет где-нибудь с городского почтамта.

-И правда! – повеселел лицом Наполеон. - Вот ведь светлая у тебя головушка!.. Будешь моим Советником, а, Баль?

-Разве я когда-нибудь отказывал вам в совете, мой принц? Ну же, не расстраивайтесь. Мне печально видеть, как вы себя поедом едите. Что бы вы могли поделать здесь?

-Понятия не имею. Но думаю, что должен!

-Теодор вступился за вас, и пострадал за это – как говорят циники, всякое доброе дело наказуемо. Взбрыкнете еще раз – и второго такого щита у вас уже не будет.

-Это верно. Но гнусно пользоваться человеком в своих целях.

-Вы принц, и когда-нибудь станете полновластным владыкой. Вам придется научиться этому, иначе никак не получится. Если вам интересно, я так скажу: система воспитания наследника это дело тонкое и сложное. Прежде их растили с мыслью, что они-де центр мира, а все прочие существуют ради утоления их прихотей. Этот подход с малолетства приучал их относиться к окружающим людям, как к игровым фигуркам, навроде оловянных солдатиков – и он же давал им возможность принимать верные стратегические решения, в политике ли или на поле брани. Но как персоны они, очевидно, были крайне неприятны, и очень страдали от того, что не имели по-настоящему близких людей вокруг.

-Ты, я вижу, много об этом думал.

-Мой принц, это естественная тема для раздумий человека, кто живет лишь милостью коронованных особ. Вы от природы добры и отважны, я знаю, однако часто эти особенности характера служат вам и дурную службу. Если я смогу отговорить вас от опрометчивого шага, то буду считать, что миссию свою подле вас выполнил хотя бы на треть.

-Треть? А что же иные две трети?

-Еще треть – это отвечать на ваши вопросы, когда вам нужно знать то, что сами вы не помните.

-А последняя - это ублажать меня в постели?

-Нет. Это не является обязанностью Советника, а только моим личным предпочтением. Третья - это давать вам советы, тогда, когда вы можете пребывать в замешательстве, или – что куда чаще – излишне захвачены эмоциями.

Наполеон задумчиво обнял собеседника, притягивая к себе ближе. Они редко теперь разговаривали наедине – чего уж там, трепать языком можно и в присутствии набивших оскомину соглядатаев, пусть бы и не так откровенно. Свое редкое уединение они старались использовать, чтобы торопливо насытиться взаимными ласками, потому как знали – иного шанса может потом и не быть.

С течением времени они уже как-то привыкли к тому, как обстоят их дела. В некой степени Бальзак был даже благодарен этим чужим людям с ними рядом: благодаря их обществу принц хоть немного научился себя сдерживать, и все не прекращал оттачивать на них свое обаяние, стараясь сделать противника - союзником. И сложно здесь было сказать, какое из умений впоследствии пригодилось ему больше.

****************

Стук в дверь, прозвучавший около полуночи, заставил Наполеона поднять голову от бумаг и поинтересоваться недовольно:

-Кого там черти принесли?..

-Меня, - отозвался с той стороны голос Бальзака. - Могу я войти?

-Конечно!.. - Его Высочество рывком вскочил на ноги и ринулся к двери сам, торопясь ее распахнуть. - Что за вопросы?..

Бальзак проскользнул внутрь комнаты и притворил дверь, навалившись на нее всем весом. Да так и остался стоять, прижимаясь к ней спиной, опустив голову и глядя в пол. Чуя неладное, принц положил ему руки на плечи.

-Что случилось? - как можно мягче спросил он. И тут же добавил с обычной своей горячностью:

- Тебя кто-то обидел?! Только скажи, и я…

-Нет, никто, - покачал головой его компаньон. - Не произошло ничего такого, о чем вы подумали.

-Тогда… В чем дело?

Бальзак поднял голову и Его Высочество ощутил, как в груди у него на миг сделалось пусто и обжигающе-горячо. Он никогда в жизни не видел, чтобы его холодный, саркастичный компаньон плакал. Даже просто расстраивался. Досаду свою он выражал точно так же, как и радость - сдержанно, почти равнодушно, скупо роняя слова. Но сейчас…

Как мог осторожно, Наполеон вытер влажные следы с его щек тыльной стороной ладони. Кажется, его компаньон и сам не замечал их.

-Что произошло?.. - настойчиво повторил он.

Бальзак глядел не на него, а куда-то в сторону, и даже губы не кусал. Если бы делал так - то был бы верный признак внутренней борьбы, и только и нужно было бы что уговорить его поделиться. Но Бальзак не желал или не мог говорить. Что-то душило его, что-то выдавило из светло-серых глаз соленую воду… Внезапно компаньон Его Высочества вскинул голову, поймав чужой взгляд - резко, как будто решаясь.

-Поцелуйте меня, - едва слышно прошептал он. -Пожалуйста.

Наполеон не заставил себя просить дважды - прижал к двери, стиснул в объятиях, завладел чужим ртом, и на какое-то время в кабинете воцарилась полнейшая тишина.

Впрочем, спустя минуту, или около того, Бальзак уперся в его плечи ладонями, не отталкивая, но принц ощутил то, что ему хотели сказать при помощи этого жеста и отстранился.

Немедленно компаньон его уткнулся лбом в плечо Наполеону, и произнес, обращаясь будто бы совсем не к нему:

-Спасибо. Мне это было очень нужно сейчас.

-Я никогда прежде не видел тебя таким!.. - Его Высочество погладил собеседника по предплечью. - Если можешь, расскажи мне все: у меня сердце не на месте.

-Мне бы очень не хотелось, чтобы вы приняли мои слова за жалобу, - покорно начал излагать Бальзак. - Но видит небо, я не знаю, в какую форму это облечь, чтобы оно перестало походить на плач в чужую жилетку. Ваш отец говорил со мной, мой принц.

-Вот как, - если бы Бальзак сейчас смотрел в лицо Наполеону, то заметил бы, как оно окаменело. - И… что была за причина?

-Наша с вами связь.

-Что за отвратительную формулировку ты выбрал, - поневоле поморщился принц. - Связь бывает у людей, уже объединенных некими обязательствами с другими лицами, а мы друг друга любим. Ну, погляди на меня! Просто повтори мои слова. Мы любим друг друга, Баль.

Его компаньон обреченно закрыл глаза.

-На протяжении последнего часа, - отстраненно произнес он, - я подробнейшим образом докладывал Его Императорскому Величеству, как именно.

Наполеон сморгнул, стараясь вообразить себе то, о чем ему только что сказали. Вид у него был несколько ошарашенный.

-Он ведь знать ничего не желал, - удивленно произнес он. - Не признавал права за нами на это чувство, а тут вдруг отчего-то разлюбопытничался…

-Вы, верно, подумали, что речь шла о чувствах, - Бальзак нервно дернул уголком рта. - Мне жаль разочаровывать вас, но это не так.

-Не так? Стало быть, ему интересно все остальное, что между нами было?

-Верно. Его Императорское Величество полагает произошедшее следствием некоего… Назовем это дурным заболеванием, проистекающим от неверной жизнедеятельности. Он искренне желает вам помочь.

-Твоя дипломатичность делает тебе честь, Баль. Но ты зря стараешься: я его всю жизнь знаю. Болезнь? Не смеши, он полагает это дурью, прихотью, если хочешь. Мол, раз все прочее так доступно, нужно непременно добыть запретный плод… О, дьявол!!! - внезапно взревел он, и Бальзак вздрогнул от неожиданности, расслышав в голосе любимого настоящий взрыв ненависти.

-Он заставил тебя говорить об этом?! С ним?! Да ты со мной этого не обсуждаешь, в темноте и под одеялом, а…

-Тише!.. - испугано перебил его компаньон. - Прошу вас, не шумите! Это не должно стать достоянием общественности.

-Мне плевать, чьим оно станет!.. Ну, что еще вы обсуждали?!

-Вы намереваетесь выслушать мою печальную историю и отправиться вершить суд, без всякого сомнения, правый, с вашей точки зрения, верно ли я вас понял?

-Совершенно верно. Именно так я и сделаю. Поэтому лучше поторопимся - изложи мне все кратко и четко, как ты умеешь!

-Мой принц, не делайте этого, - Бальзак уперся в плечи собеседнику сильнее. - Я поначалу вовсе не хотел ставить вас в известность, предвидя, чем окончится это дело, но…

-Не хотел ставить?!

-Но я знаю, как вы относитесь к вопросам взаимной откровенности, и мысль о том, чтобы кривить душой в вашем обществе, неприятна мне в высшей степени.

-Я тебя обожаю! – Наполеон просиял, услыхав эти последние слова, и кажется, даже темное пламя его ярости немного утихло.

-Послушайте меня, - Бальзак, кажется, уже оправился от потрясения, и отлип от поверхности двери. Направился вглубь кабинета, к небольшому диванчику у окна: Его Высочество был большой любитель читать документы лежа, забросив ноги на подлокотник.

-Не стоит вам сейчас делать того, что вы задумали. Ничего путного это не даст, только сильнее рассоритесь с Его Величеством. Вспомните, о чем говорил вам Теодор.

Наполеон, все еще стоящий у двери, яростно сжал кулаки, так, что побелели костяшки, а в ладонь врезались коротко остриженные ногти. Он стиснул зубы, из последних сил удерживая внутри себя все то, что очень хотел сказать по этому поводу.

-Это всего лишь дискуссия, - вел тем часом свою линию собеседник, устраиваясь на диванчике. - Слова. А от слов никому еще ничего дурного не сделалось. Переживу.

-Я не хочу, чтобы ты что-то переживал!.. - принц в новой вспышке гнева саданул кулаком в стену. - Будь все это проклято, как же я ненавижу эти дурацкие правила, это ханжество, это… Баль!.. Это просто невыносимо! Почему он не позвал меня?!

-Это элементарно, мой принц: на вас сложнее воздействовать посторонним волевым усилием.

-Так он… - задохнулся его компаньон. - Зная, что ты ничего не сможешь ответить…

-Он отец, - тихо напомнил ему Бальзак. - Он волнуется за вас. Это естественно.

-Хватит его оправдывать! - Наполеон подлетел к несчастному диванчику, плюхнулся рядом, сгреб своего возлюбленного в охапку, как будто так и хотел его взять и унести прочь, укрывая от всего мира у себя на груди.

-Хватит, Баль… Я не подумаю ничего о тебе скверного, если ты будешь критиковать его. Правда. Послушай, ну, брось эти глупости… Меня вся история тоже ох как не радует. Да она меня бесит! Я обещал быть рядом, я обещал, что тебе нечего будет бояться - и вот, ты дрожишь у меня в руках, и от чего? От разговора!..

-Я крайне не склонен обсуждать какие бы то ни было внутренние психические переживания, происходящие с людьми, - отозвался его собеседник. - А свои тем паче. Это та тематика, в которой я ощущаю себя неуверенным.

-Но ты сам говорил, что о чувствах речи не шло?.. – приподнял бровь собеседник. - Или я что-то неверно понял?

-Мой принц, - к его удивлению, компаньон улыбнулся. - То, что происходит между нами, в чем бы оно ни выражалось, для меня и есть чувство. Притом, единственное. Вы ведь знаете, что я не слишком эмоционален. Меня просто не хватает на что-то еще. Вы занимаете меня полностью, ни на что другое меня просто не остается.

-Баль… - Его Высочество притиснул собеседника к себе еще ближе, кладя подбородок ему на макушку.

-Это самое прекрасное, что я слышал в жизни…

-Поэтому, мой принц, - между тем вещал его компаньон далее, - пояснять, что именно происходило между нами, до каких границ и по чьей инициативе, для меня то же самое, что в подробностях обсуждать наши с вами чувства друг к другу. Видит бог, Ваше Высочество, я предпочел бы все, что угодно, кроме этого.

-И долго вы так… Беседовали?

-Около часу.

-Ты совсем потерянный пришел…

-Я сам плохо понимаю происходящее. Воистину, многие знания - многие печали. Я привык всегда совершенно точно знать, что происходит с моим существом, однако сегодня я осознал свою полную беспомощность перед наплывом эмоций. Если - когда! - в жизни происходят некие неучтенные мною события, накоторые реакции я заранее не продумал, я теряюсь и тычусь носом, как слепой котенок, надеясь только на удачу.

-Лучше надейся на меня. Я поговорю с Его Императорским Величеством, - произнес в ответ принц. - Не беспокойся, я буду предельно вежлив и корректен. Я лишь хочу сказать ему, что бесчестно призывать к ответу тебя, кто заведомо слабее, и паче того неправомерно выспрашивать о таких вещах, как чужие любовные забавы. Хочешь пойти со мной и послушать?

-Упаси боже!..

-Хорошо. Тогда оставайся здесь. Мне не потребуется много времени… Что такое? - последние слова относились к тому, с каким отчаяньем внезапно Бальзак вцепился в него.

-Не уходите сейчас, - снова едва слышно попросил он, опустив голову. - Пожалуйста. Не оставляйте меня.

Наполеон изловчился и затащил Бальзака к себе на колени, устраивая его там поудобнее.

-Что с тобой нужно было сделать, чтобы ты стал просить… - тихо произнес он. - Просить меня о таких вещах, Баль… Конечно, я буду рядом. Конечно, я никуда не уйду… Ну, хочешь чего-нибудь? Если тебе тяжело, не держи в себе, расскажи…

-Я, право, не знаю, что вам и поведать, - покачал головой тот. - Мне намного проще отвечать на вопросы, чем держать речь самостоятельно. Вам интересно, о чем именно спрашивал меня Его Величество?

-Вряд ли эта тема тебе приятна, - осторожно отозвался Наполеон. - А о чем вы толковали, я и от него узнаю, чуть попозже. А пока что, я думаю, тебе нужно позабыть обо всем этом. Хотя бы ненадолго. Иди ко мне. Вот так…

И повернув лицо компаньона к себе, Его Высочество увлек того в нежный поцелуй.

**************

-Я не звал тебя.

-Я пришел сам.

Наполеон затворил плотно дверь за своей спиной и прошел вглубь комнаты. Был уже довольно поздний вечер. Полчаса назад он уложил утомленного переживаниями и любовью компаньона спать, дождался, когда тот задышит глубоко и ровно, и тогда потихоньку выбрался из постели, оделся и пришел сюда.

-Я занят, - бросил ему Император. - Мне некогда разбираться с посторонними пустяками.

-Прекрати, - поморщился его сын. - Мы оба знаем, что это не так. И то, ради чего я пришел - не пустяк. Ты сегодня…

-А! - лицо Императора просветлело. – Я так и знал, что он нажалуется!

-Ты ошибся. Но я хорошо Бальзака знаю, и вполне в состоянии уловить его эмоции и без слов. У него по лицу все было ясно.

-Его эмоции, - передразнил раздраженно Его Величество. - Нет у этого куска камня никаких эмоций. Рыбья кровь!

-То, что он их не всем показывает, это его право, ты не находишь?

Принц остановился напротив отцовского стола, заложив руки за спину, и глядя на Императора прямо.

-Зачем ты сделал это? - поинтересовался он после непродолжительного молчания. - Зачем тебе это было нужно?

-Чтобы он сам взглянул в лицо своим грехам! Вы, два молокососа, вдоволь мне крови попортили! Скажи спасибо, церковник этот все мне уши прожужжал, что такого верного соратника, как эта рыбина, ты больше нигде не найдешь. Соображение верное, поэтому я лишь только принял меры.

-Прости, отец, но меры твои неразумны. Ты ни на минуту не позволяешь нам остаться наедине - для чего, позволь узнать? Ожидаешь, что голод плоти станет настолько силен, что мне не будет разницы, кто его утолит? Я разочарую тебя. Мне не нужен никто, кроме него. Я подожду, сколько нужно.

-Долго ждать придется!

-У меня вся жизнь впереди. Рано или поздно, а будет по-моему. И мы оба это знаем.

Император вдруг поглядел на сына как-то по-новому, как будто только сейчас рассмотрел его хорошенько.

-А ты изменился, - отметил он. - Что-то в тебе новое появилось. Чего прежде не было. Не могу пока сказать, дурное или доброе, но весьма полезное. Умаслить меня вздумал - меня, старого лиса, а? Ишь ты, в покорность мы играем, а у самого глазищи так и горят!

Наполеон ничего ему не ответил, зато сцепил за спиной руки крепче. Он умышленно выбрал такую позу - чтобы пальцы его не выдали.

-Почему Бальзак? Почему не я? - спросил он. - Мне невыносимо видеть его мучения, и лучше бы, чтобы все, что суждено на его долю, досталось мне.

-Типун тебе на язык! - снова рассердился Его Величество. - Заступничек! Ничего, повзрослеешь - блажь эта пройдет. И не такое, говорят, бывает. А пока за тобой глаз да глаз!.. Честное слово, - вдруг добавил он горько, - лучше бы уж весь женский пол во дворце ребятней оделил, чем…

-Чем что? - быстро переспросил Его Высочество. - Чем что, отец? Чем любить и быть любимым? Чем быть уверенным в человеке, который находится с тобой рядом? Чем ощущать его постоянную поддержку, знать, что ты не будешь предан, что с тобой будут искренни? Лучше чем это? Что-то может быть лучше?

Император взглянул на сына прищурясь - будто решал, сказать ему или нет.

-Что тебе такого сладкого в нем? - пожал он, наконец, плечами. - Ни рожи, ни кожи. Ни удовольствия тебе не умеет доставить, ни…

-Зато я ему умею, - самодовольно перебил Наполеон. - А научиться всегда…

Он не договорил, осознав, что все-таки попался и сболтнул лишнего. Император глядел на него с затаенным превосходством.

-Я поставлю в коридоре вашего крыла караул, - наконец, произнес он. - Не хочу тебя позорить, будущему монарху это совершенно ни к чему. Еще спасибо мне скажешь!

Его Высочество ничего не ответил, но поглядел так, что никаких слов и не требовалось.

************

О празднике судачили во дворце уже с недельку, но Бальзак пропускал эти сплетни мимо ушей. Зная поименно многих здешних постояльцев, тем не менее, близкого знакомства с ними он не водил. Но перешептывания, конечно, слышал.

Сам он посещать мероприятие не собирался – в его присутствии там никто не нуждался, а получать удовольствие от шумных увеселений он так и не приучился. Все-то ему казалось, что люди кругом настроены враждебно, улыбаются фальшиво, а сами только и ждут возможности вынюхать то, что им не предназначалось. Да к тому же и Его Высочество к определенному часу делался веселее обычного – то ли от оживления, то ли от пары бокалов игристого вина – и все норовил утащить в укромный темный уголок, за какую-нибудь портьеру, чтобы там наласкаться вволю. Разумеется, этого допускать было нельзя – слишком уж велик риск быть обнаруженными, и на сей раз уже не гвардейцами Его Императорского Величества, а кем-то из гостей, кто молчать точно не станет.

Тем не менее, накануне события – часов около семи вечера, как мог судить Бальзак – к нему заявился его компаньон. Уже полузабытым способом – через дверь – проникнув в чужую комнату, он всучил несколько опешившему другу объемистую коробку.

-Держи! – с улыбкой гордо заявил он. – Думаю, тебе пойдет!..

И, пока Бальзак возился с распаковкой, добавил:

-Мне всегда нравился этот цвет.

«Этим цветом» оказался темно-зеленый, с узором в черные вензеля – будто кожа затейливого сказочного змея. Бальзак вытащил наряд полностью, и понял, что держит в руках маскарадное домино.

-Тебя никто не узнает, - улыбнулся ему принц. – И я смогу провести вечер с тобой. Ну, что скажешь?

-Я полагаю, я выдам себя. Неумением держаться или голосом, например.

-Мало ли, моя дама перебрала немного, а общаться она будет только со мной – я ревнив! Ну, поройся – там и маска лежит, я все продумал. Правда же, я молодец, а, Баль?

-Будет чудо, если ваш план осуществится.

-О, я приложу к этому все усилия! Начало в десять, но мы припозднимся.

-Я припозднюсь. Вам надлежит на открытии присутствовать.

-Ага, стало быть, ты согласен. Вот и чудно, - и с этими словами довольный Наполеон легонько поцеловал его и вышел, весело насвистывая, и оставив Бальзака наедине с таким непривычным нарядом.

Бальзак повертел его и так и эдак, нашел, что скроен тот умно – широкий и свободный, он не давал понять, кто находится внутри. Впрочем, не имея все равно опыта, он отправился в библиотеку, разыскал там старый пыльный потрепанный томик о традиции карнавалов, и изучил то место, где говорилось об истории маскарадных домино, правилах ношения и скрытых символах, какими обозначали свое положение их владельцы. К собственно облачению он приступать не торопился, справедливо полагая, что лучше выждать для верности с часик, а после затеряться в толпе, зайдя в танцевальную залу с бокового входа, из сада – туда гости наверняка частенько станут выходить подышать воздухом и полюбоваться на фейерверк. Так он и поступил – предварительно перед выходом убедившись, что никто не является свидетелем того, как он покидает комнату.

Найти место праздника было совсем просто – там было весьма шумно, голоса сотен людей сливались с музыкой, мягко шуршали в саду фонтаны, и то и дело раздавался смех. Пестрые нарядные гости – кто в костюмах, более напоминающих театральные, кто в таких же домино – сновали повсюду, парами, и в одиночку и целыми группами. Бальзак прошел вдоль зала, держась поближе к стене и поглядывая по сторонам – он понятия не имел, на кого будет сегодня похож его любимый. Не спросил днем, слишком ошеломленный его идеей, а тот наверняка не упомянул умышленно, чтобы самому найти Бальзака в толпе. Так и произошло – знакомый голос послышался со стороны человека в алом плаще, в котором было столь же мудрено признать принца, как в гусенице – будущую бабочку.

Он вел себя, как ведут, вероятно, все люди на празднике, когда хотят оказать своей паре внимание – взял под руку, нашептывая какие-то нежные глупости - и приложил все усилия, чтобы спутник расслабился, и позабыл о своей тревоге.

-Нас здесь никто не узнает, - прошептал он на ухо. – И я могу быть собой, а ты – собой. Забавно, а? Только под маской мы можем быть настоящими…

А потом уговорил отправиться танцевать, среди таких же неузнаваемых в своих нарядах гостей и придворных, просто радуясь тому, что хоть что-то из этого веселья может разделить со своим любимым.

И уже позже, глубокой ночью, прижимая к себе Бальзака – еще разгоряченного после любви, расслабленного – прошептал на ухо:

-Мир очень неразумно устроен…. Я бы сделал его другим.

-Сделайте, - отозвался его друг, приникая головой к крепкому плечу, на которое уже так привык опираться, что не мыслил без этого себя.

-Сделайте, мой принц. Кто, кроме вас?

Они более не возвращались к этой теме, однако Наполеон запомнил сказанное - слово в слово – и позже частенько повторял Бальзаку его же реплику. В самом деле – кто, если не он?..


========== Часть 6 ==========


-Давай, это совсем просто! Ты только попробуй, само выйдет!

Наполеон, обернувшись через плечо, смерил компаньона жизнерадостным взглядом. Бальзак скептически поджал губы. Он вовсе не считал, что предлагаемое ему «это» так уж просто.

-С вашего позволения, я бы воздержался, - чопорно заметил он, и даже руки за спину спрятал. Чем его компаньон немедленно же и воспользовался – подшагнул, кладя ладонь на чужую поясницу и притягивая собеседника к себе ближе.

-Знаешь, - прошептал он в самые губы, - меня всегда так раззадоривает твое сопротивление…

Бальзак сначала замер, будто кролик перед удавом, завороженный этим призывным шепотом, но затем встрепенулся и торопливо восстановил статус-кво – отступил.

-Я спорю не ради того, чтобы спорить, - заметил он. – А отвечаю на заданный мне вопрос.

Им повезло сегодня - если конечно можно называть везением получасовой перерыв в бдении сопровождающего их чиновника. Тот без восторга воспринял поутру новость о том, что они отправляются на стрельбище, и с еще большим неудовольствием столкнулся спустя час с необходимостью срочно вернуться в свою магистратуру: посыльный, отправленный за ним, был весьма настойчив. Что-то там стряслось экстраординарного, благодаря чему у Его Высочества и его компаньона теперь была возможность говорить начистоту и вести себя свободно.

Наполеон одним движением сбросил с плеч небрежно накинутый китель. Бальзак уже знал, что отмеченный им еще при первой встрече халатный вид – вовсе не следствие неаккуратности принца, а скорее немое свидетельство его непоседливого темперамента. Наполеон редко ходил спокойно – вечно куда-то летел, предпочитая быстрое движение всякому другому. Вместо того чтобы потратить лишнюю минуту и обойти препятствие, Его Высочество предпочитал перемахнуть через него. Вместо того чтобы израсходовать малейшую толику времени на промедление, он выбирал сделать попытку и, возможно, набить шишку, однако не тянуть. Бальзак все это за ним знал. И потому зачастую старался вставить упреждающее замечание до того, как его компаньон возьмет разгон перед очередным препятствием.

-Ты споришь, - между тем произнес Его Высочество,снова сокращая между ними расстояние и приобнимая. – для того, чтобы отыскать некую одному тебе понятную «истину». Не знай я тебя так хорошо, решил бы, что ты интересничаешь.

-С вами? – казалось, Бальзак шокирован. – Мой принц, мне бы и в голову подобное не пришло! Отпустите меня, сделайте одолжение. Мы в присутственном месте, и мне не хотелось бы выдумывать объяснения для возможных свидетелей нашего поведения.

-Чего там выдумывать: я просто тебе показываю, как и что… Не стал бы? Вот как? – Наполеон и не думал его отпускать – вместо этого обошел, встал за спиной, вложил револьвер в бледные руки компаньона и сам же их поднял, складывая, как положено.

-Почему же это? – поинтересовался принц на ухо собеседнику. – Я недостаточно для тебя хорош?

-Вы слишком хороши для кого угодно. Я бы не осмелился.

-Ну, не напрягайся ты так, это всего лишь железяка. Расслабь пальцы, не цепляйся так за рукоять. И за меня тоже. Представь, что дуло это продолжение тебя. Просто укажи им на цель. Как пальцем.

-Пальцем указывать неприлично.

-Когда речь идет о твоей жизни, уже не до приличий. Ну, вот молодец, теперь спускай курок. Будет отдача, не забывай об этом…

Бальзак, уяснив, что увильнуть не выйдет, выполнил послушно указания – прицелился в сторону мишени на стене и выстрелил, и правда получив ощутимый толчок в плечо.

-Ну, видишь, - Наполеон ободряюще ему улыбнулся. – Ничего сложного. Попробуй сам!

-Мне не по душе такие забавы, мой принц.

-Тебя пугает оружие?

-Нет. Я не нахожу его для себя полезным. Видите ли, человек с оружием расслабляется. Думает, что он защищен. А ведь важно тут не наличие, а умение пользоваться. Чего обо мне никак не скажешь.

-Ах ты мой дипломат…

-Вам необходим дипломат, мой принц. И, если вы не можете быть им сами, я…

-Я не могу?!

Позабыв о своем развлечении, об азарте мнимого соревнования – на деле вовсе не за попадание в центр мишени – Наполеон развернул собеседника за плечи к себе.

-Это я-то не могу?! – возмутился он. – Ты что же, правда так думаешь?

-Дипломату необходимы выдержка и терпение, Ваше Высочество. Качества, которых вы лишены если не напрочь, то в высокой степени. Безусловно, я буду счастлив сослужить вам добрую службу и быть вашей опорой в вопросе, который вам недоступен.

-Бальзак, ты меня провоцируешь.

-Что вы. Как бы я смог?

Принц прищурился. Лицо его собеседника было совершенно спокойно и непоколебимо, никакое чувство не отражалось на нем, а серые глаза глядели ровно и безмятежно. Это-то его и наводило на подозрения: как никто он знал своего компаньона, и знал, как тот умеет прикидываться безучастным. Собственно, с утра до ночи только тем и занимался. Зато уж ночью…

-Лучше бы тебе сознаться по-хорошему, - предупредил Наполеон. – Потому что потом у меня кончится терпение, и я поведу себя крайне недипломатично.

-Что вы имеете в виду? – Взгляд Бальзака был по-прежнему спокоен.

-Что если ты не ответишь мне немедленно, я буду выбивать из тебя правду более безжалостными, нежели простые вопросы, методами.

-Выбивать?

Наполеон закусил губу – он не знал, чего в его чувствах сейчас было больше: раздражения или азарта. Его компаньон так и напрашивался, и, не будь они в таком неуютном месте, Его Высочество уже давно перешел бы от слов к делу.

-Именно это, - тем часом вздохнул Бальзак, принявший молчание компаньона за замешательство, - я и имел в виду, когда говорил о вашей не дипломатичности, мой принц.

-И что ты посоветовал бы?

-Я? – казалось, собеседник растерялся. Ему и в голову не приходило, что можно в чем-то указывать Его Высочеству, лезть в его дела и менять там что-то на свое усмотрение. Исподволь подсказывать, нашептывая на ухо – это да, это сколько угодно, но вот так откровенно вмешиваться в ход важного дела…

-Я бы, - начал он неуверенно, но Наполеон только ободряюще ему кивнул, всем своим видом демонстрируя искренний интерес. Это придало Бальзаку смелости.

-Я бы предложил вам отправиться в какое-нибудь соседнее государство для переговоров. Не слишком важных, чтобы по первости не натворить бед, и в сопровождении кого-то опытного, кто смог бы подать вам пример. Вам бы это крайне пригодилось, так мне кажется. Ведь еще не раз вам предстоит садиться за стол переговоров, а… - Бальзак замялся.

-Договаривай. Что «а»?

-А вы, скорее, полководец, нежели политик, мой принц. В моих глазах вас это вовсе не портит. Но в глазах вашей империи – и паче того, в ее судьбе – это может сыграть весьма скверную роль.

Эти слова заставили Его Величество задуматься. Он нахмурился, глядя себе под ноги, а затем поинтересовался тихо:

-Ты и правда так думаешь? Что я больше делаю, чем думаю?

-Да, мой принц.

-Что же… - он выпрямился во весь рост, – которого было не так уж много – и упрямо выпятил подбородок.

-Я справлюсь и с этим. Поедем вместе. Я сегодня же займусь подготовкой.

-Что мне-то делать в таком вояже?..- удивился Бальзак.

-Будешь за мной присматривать, - уверенно парировал принц. - Что же еще. Если ты примешься читать мне нравоучительные речи о терпении, тебя я еще послушаю, а кому другому, быть может, и лицо разобью… Не терплю, когда мне указывают!

-Что и немудрено, - согласно кивнул ему компаньон. – Но ваше стремление мне кажется разумным. Вы всегда готовы учиться и не боитесь трудностей: это замечательное сочетание хороших качеств. Я всецело на вашей стороне.

Наполеон, пользуясь тем, что никто их не видит, галантно поцеловал Бальзаку руку, выражая без слов то, что было у него в душе. Тот вспыхнул, отнял кисть и спрятал ее снова за спину, однако Наполеона это остановить уже не могло. Он принял решение.

*****************

Разговор с Его Величеством Императором сложился на удивление быстро и без всяческих препятствий. Правитель выразил одобрение решению принца, не протестовал даже против того, что тот тянет с собой компаньона – понимая, что кроме их двоих в дипломатический вояж отправится так же и посол, и атташе, и его секретарь, и еще бог знает кто, кому положено присутствовать на подобных мероприятиях. Неделя на все про все, и вот, в сторону границы уже мчится поезд, Наполеон до полусмерти терзает посла своими бесконечными расспросами, Бальзак проводит дни, не отрывая глаз от бумаг. Его смущал и этот посол, и его сопровождение, компаньон принца их дичился, старался укрыться в углу, от них подальше, и как можно меньше вступать в беседы. С наступлением вечера, когда все участники переговоров, расходились по своим купе, в пределах ближайшей видимости немедленно возникал письмоводитель дипломатического корпуса – этого неприятного господина Император назначил принцу и его компаньону в сопровождение с известной целью. Бальзак даже толком не мог бы сказать, как тот выглядит, потому, что никогда не смотрел ему в лицо. Перед сном отворачиваясь к стене, обхватывал себя за локти, стараясь успокоиться, разобрать за шумом поезда дыхание Его Высочества - отличить его от дыхания письмоводителя труда для Бальзака не составляло. Если закрыть глаза и долго слушать, можно даже поверить, что тот, кто был так ему нужен, совсем рядом, и что кроме них здесь никого нет. Неудобство Бальзаку доставляла даже не невозможность обнять Его Высочество, а это постоянное присутствие третьего, постороннего и недоброжелательного к нему лица. Зато Наполеона это самое присутствие, казалось, не трогало вовсе – в отличие от невозможности прикасаться к дорогому ему человеку, когда Наполеону того хотелось. Когда они работали вместе над документами, и, передавая через стол то или иное, или забирая из рук Бальзака, Наполеон задерживал его пальцы в своих. Гладил украдкой, скользя подушечками пальцев по чувствительной коже ладони, и глядел при этом, чуть прикрыв глаза и улыбаясь, так, что его компаньона бросало в жар. Но это было все, что они могли себе позволить – запретить им любые прикосновения не в силах был никто. И, пока все происходило в рамках приличий, они были в своем праве. Дорога длилась несколько дней – Бальзак никогда прежде не бывал так далеко от дома, и его интересовало все, что происходило за окном. Пока они были в пределах империи, его еще выручали почерпнутые из книг знания, а за границей родных земель он все чаще обращался к справочникам. Это его усердие и посол, и его письмоводитель принимали за трудовое рвение и охотно отвечали на вопросы юноши, составив примерно одинаковое мнение о том, отчего Бальзака отправили вместе с Его Высочеством. Одному, непоседливому и живому принцу было бы сложновато постигать дипломатические премудрости, а с товарищем в паре все веселее. К тому времени, как они прибыли в конечный пункт – город Каллер, известный по всему континенту своими дивными изделиями из фарфора – между попутчиками установились вполне теплые отношения. Наполеон, всегда предпочитавший такой вид связей всем прочим, и делавший ставку более на свое личное умение общаться с людьми нежели на какие-то иные аргументы, находил это положение дел более чем приемлемым. Единственное, что его не устраивало – так это невозможность уединиться с любимым, а все прочее было вполне неплохо. В Каллере их встретил официальный представитель принимающей стороны, уважительно проводил в резиденцию, пожелал приятного отдыха и немедленно же испарился, как хорошо воспитанный джинн из восточных сказок. Наполеон еле высидел ужин – сослаться на усталость и просто сбежать из-за стола ему мешало собственное упрямство и гордость:он не желал выглядеть слабым в чужих глазах. Бальзаку же казалось все нипочем – он не проявлял признаков нетерпения, и был таким же апатично-вялым, каким был и всегда. В конце ужина сдержанно поблагодарил, и покинул столовую размеренным шагом. Впрочем, оказавшись уже в отведенной ему комнате, компаньон Его Высочества первым делом отнюдь не отправился к умывальнику, и даже не занялся своим костюмом – он открыл окно. Выглянул наружу, посмотрев налево и направо, и улыбнулся чему-то. Затем зачем-то постучал по стене, смежной с другим помещением, вслушиваясь в звучание. Совершив все эти в высшей степени странные действия, неторопливо занялся приготовлениями к отдыху – избавился от дорожной одежды, умылся, расстелил постель, и устроился там с ежедневником в коленкоровом переплете и карандашом – записать на завтра все дела, про порядок которых в обществе Наполеона можно было и забыть, отвлекаясь постоянно. В комнате царила тишина – лишь тикали ходики, а где-то далеко часы на городской башне били полночь. Впрочем, очень скоро тишину нарушил еще и стук оконной створки. Бальзак, не поворачивая головы, отложил ежедневник в сторону. Бордюр вдоль стены их резиденции был куда меньше, чем дворцовый – скорее, небольшая выемка в стене, нежели нечто существенное. Тем не менее, Наполеона это не остановило – он, не давая себе труда даже перевести дыхание, уже рвался к желанной цели, едва спрыгнув на пол. Не успел его компаньон вставить и слова, как оказался во власти сильных чужих рук. Его Высочество медлить был не намерен – долгое ожидание и невозможность хотя бы притупить голод сделали его нетерпеливым и жаждущим в еще большей степени, чем обычно. Возражать ему было бы полным безумием – и это Бальзак тоже отлично осознавал, а потому не сопротивлялся. Впрочем, что бы он сейчас не сказал, какую бы колкость не отпустил, Его Высочество бы только рассмеялся в ответ: окно для него было открыто, и это был лучший ответ, нежели все слова.

Бальзак лишь надеялся, что их спутники слишком утомлены дорогой и взволнованны предстоящими переговорами. А потому спят крепко и не льнут ушами к стенам, которые он простучал и не нашел достаточно надежными: любить тихо Его Высочество не то, чтобы не умел, но полагал занятием столь же нездоровым, что и манеру насыщаться быстро, едва прожевав куски. И минуты не прошло, как он уже льнул телом к телу, вызывая у своего компаньона дрожь, которую тот не в силах был удержать. Это был едва ли не первый случай с той ночи у камина, когда они вынуждены были совершить столь долгий перерыв, и этот опыт показался Бальзаку достаточно неприятным. Его не мучил жар крови, тело не требовало внимания к себе, как это происходило с принцем, однако засыпать одному, снова погружаясь в холодное одиночество, показалось теперь отвратительным.

В самый разгар любовной игры – жадные, нетерпеливые руки принца, казалось, были на теле повсюду – до ушей Бальзака донесся звук, который он менее всего желал бы услышать. Особенно – в такой момент… То были приближающиеся шаги в коридоре. Торопливо упершись любовнику в грудь обеими руками и отстраняясь, Бальзак тихо, но отчетливо произнес:

-Сюда идут.

Повторять дважды не пришлось – в считанные секунды, метнувшись в сторону за одеждой и в другую – к портьере – принц буквально исчез с глаз. Приводить себя в порядок и выбираться на карниз не было времени. Бальзак натянул одеяло едва ли не на уши, и улегся вольно, стараясь походить на спящего. В наступившей тишине, когда только его сердце стучало так, словно желало оказаться снаружи тела, он насторожил уши – вот незваный гость останавливается перед дверью и какое-то время прислушивается. Вот дергает за ручку – дверь заперта, однако Бальзак понимал, что если кто-то по ту сторону настроен серьезно, его это не остановит. Его и не остановило – послышалось звяканье. Безусловно, второй ключ, что же еще… Дверь тихо скрипнула, и Бальзак позабыл, как дышать. Несколько томительных, полных липкой паники секунд длилось чужое молчаливое присутствие, а затем дверь затворилась, и шаги стали удаляться, так же неторопливо, как до того приближались. Компаньон его высочества с облегчением выдохнул – только теперь он осознал, что все это время не дышал. Перевернувшись, сел – как раз вовремя, чтобы встретиться взглядом со своим любимым.

-Кто это был?..

-Начальник охраны. Вероятно, проверка безопасности.

-Коли так, то скоро и до вашей комнаты дойдет.

-Невелика беда: весь дворец знает, что я люблю прогуляться ночью по городу. Баль, иди сюда скорее, хватит болтать о неважном!

-Это важно, - возразил тот, ловя протянутую к нему руку. – Внемлите голосу трезвого рассудка, мой принц, это важно, потому что, не обнаружив вас, он поднимет шум и тогда может прийтись худо.

-Черт!..

Наполеон теперь обнимал его, весь вздрагивая от нетерпения, разрываемый между тем, к чему его склоняло давно смиряемое желание, и тем, о чем толковал его компаньон.

-Вам нужно вернуться к себе, - настойчиво повторил тот. – Прошу вас. Это для вашего же блага. Для нашего общего, потому что, видит бог, если мы попадемся еще раз, Его Величество не будет столь снисходителен, как тогда…

Принц тихо чертыхнулся, жадно поцеловал доступную хотя бы сейчас шею и принялся одеваться.

-Я с ума сойду, - буркнул он, покончив с этим. – Ты необходим мне, Баль. Я просто ненавижу всех этих людей…

-Не стоит. К тому же, если вас это настолько мучает, все можно закончить быстро.

-Ты не понимаешь, – Наполеон ласково провел ладонью по его щеке. – Это ощущение и правда подобно голоду. Как бы хорошо ни было кушанье, один кусок не насытит.

С этими словами он исчез, скрывшись за оконной створкой, и Бальзак свернулся под одеялом, в теплой еще после их двоих разгоряченных тел постели, уткнулся лицом в подушку, хранящую обоюдный запах, и, зная, что он один, и никто не в силах его услышать, тихо, отчаянно застонал.

****************

-Таким образом, как видите, в какую сторону не повернулась бы беседа, мы не можем напрямую указывать на интересующий нас предмет. Это почитается дурным тоном и неумением обозначить свое внимание более тонким образом. В таких вопросах наш наипервейший помощник – это наводящий вопрос. Вы как будто вынуждаете собеседника самого упомянуть интересующую вас тему, а далее, цепляясь за его слова, подводите к необходимому вам предмету.

-Но как быть, если мой собеседник вполне опытен и тоже знает об этом приеме, а потому не дает прямого ответа на мой наводящий вопрос?

-В этом случае стоит усыпить его внимание, отвлечь его на постороннюю тему. Здесь, как нигде, пригождается умение собеседнику понравиться, вызвать у него симпатию. Предположим, вы желаете получить вот это яблоко. Как вы обратитесь ко мне?

-М-м, вероятно, я поинтересуюсь, каков урожай в этом году в здешних краях, не донимали ли дожди или засуха.

-Что ж, я отвечу, что погода у нас была не самая приятная, и… С добрым утром,Ваше Высочество!

-С утром, - мрачно отозвался тот, входя в гостиную. Вид у принца был не самый радостный: казалось, все, что попадает в поле его зрения, вызывает его недовольство.

-Вы тут, как я смотрю, меня не дожидались? - смерил людей за столом тяжелым взглядом он. Добрался до Бальзака и слабо улыбнулся. - Ну, оно и правильно, что же время терять…Сейчас я к вам присоединюсь.

И действительно присоединился – к слову сказать, добившись от посла яблока куда быстрее, чем это проделал бы его компаньон. До самого обеда они дискутировали, затем, после трапезы, отбыли на переговоры – Бальзак полагал, что они провозятся в магистратуре до самого вечера, но к его удивлению все оказалось совсем иначе. Визит вышел коротким и совсем, как будто, цели путешествия не коснулся. Посол, в ответ на недоуменный вопрос юного спутника, который тот задал уже сидя в экипаже, лишь рассмеялся.

-Ну что вы! – заметил он. – Это был, если можно так выразиться, лишь пристрелочный бой. Мы будем встречаться ненадолго, делать осторожные ходы, будто играя партию в шахматы – вы играете в шахматы, молодой человек?

-У меня нет партнера, - покачал головой Бальзак. - Его Императорское Высочество не большой охотник до такого рода забав.

-И очень зря, молодые люди. Шахматы развивают ум, и весьма полезны как для военачальников, так и для государственных деятелей более мирного толка. Я бы настоятельно рекомендовал вам уделить внимание этой игре.

-Правда? – заинтересовался вдруг Наполеон. – Я бы попробовал.

И в пять минут развил план своей кампании, объявив, что вечер, проведенный за игрой, его интересует куда больше, нежели посещение театра. Театров ему и дома с головой хватало, а шанс попробовать что-то новенькое выпадает не так уж часто. Посол, столкнувшись с таким утверждением, потратил некоторое время на попытки принца урезонить, однако куда там – Наполеон уж что умел, так это настоять на своем. И потому вечером в положенное время их опекун отбыл в направлении увеселительного заведения, оставив своих юных спутников наедине с игровой доской. Впрочем, шахматам от них никакого внимания не досталось – под окнами еще не стих шум конских копыт, а Бальзак уже обнаружил себя опрокинутым на софу в гостиной – Его Высочество не пожелал ждать ни минуты, даже ради того, чтобы добраться до спальни.

-Не могу больше тянуть, - хрипло прошептал он компаньону в шею. – Не хочу…

Бальзак и думал было опротестовать такое поведение, однако ни слова из себя выдавить не сумел: собственное тело предавало его, словно против воли хозяина изгибаясь податливо в чужих руках. Он сам дрожал от нетерпения, закрывая от мыслей разум так, как прочие закрывают глаза, чтобы ничего не видеть, и уши, чтобы не слышать. Остались только ощущения – в их бесконечном потоке он плыл, не желая более ничего в ту минуту.

Однако внезапно тяжесть чужого тела, придавливающая его, исчезла. Приоткрыв затуманенные глаза, Бальзак увидел, что Его Высочество, будто дикий зверь, насторожено прислушивается к чему-то, вытянув шею, и щурясь.

-Кто-то вернулся, - выдохнул он. – Я слышал лошадь. Дьявол бы их побрал…

Когда письмоводитель входил в комнату, то застал там картину более мирную, нежели себе возможно было и вообразить. Устроившись друг напротив друга, Его Высочество и его компаньон неторопливо вели игру в шахматы, обсуждая каждый ход, и дружелюбно дискутируя. Они приветливо поздоровались с вошедшим, выслушали его заверения в нежелании мешать, и сетования на посла и его манеру перестраховываться, где не нужно. Покивали сочувствующе, и снова вернулись к прерванной своей игре. Письмоводитель не видел – не мог видеть – того, что созерцал Бальзак. Тот же вполне осознавал, что ситуация накалилась свыше всякой меры. Невозможно было так долго жить, балансируя на тонкой нити. Невозможно было давать Его Высочеству Наполеону нечто, с тем, чтобы немедля и отнять. Бушующую в нем страсть Бальзак ощущал как самый настоящий жар – ему даже казалось, что сам воздух вокруг принца идет жгучим маревом, как над раскаленным песком в пустыне. Когда они, спустя полтора часа, откланялись и удалились на второй этаж, Наполеон не сдержался – на лестнице, где не было коридора со снующими туда и сюда слугами, стиснул компаньону руки, прижимая его спиной к стене, и жадно приник с поцелуем, требовательным, и таким же горячим, как его желание.

-Я не знаю, что со мной будет, если я не получу тебя, - прошептал он в чужие губы. – Я подожду, сколько необходимо, но не так же… Ты рядом, так близко – и все равно недосягаем для меня… О, Баль…

-Хуже всего то, что я знаю, как помочь вам, и не могу, - тихо выдохнул тот в ответ. – Прошу вас, идемте. Не стоит рисковать.

Впрочем, еще через день Наполеон уже готов был бы и рискнуть – он поймал себя на том, что не в состоянии нормально работать, отвлекаясь на посторонние мысли. Становился рассеян и раздражителен и осознавал, что в связи с этим от него не будет в деле никакого толку. Это последнее задевало сильнее всего – Наполеон и мысли не допускал, чтобы обстоятельства хоть в чем-нибудь, в любой мелочи, влияли на результат больше, чем он бы им это позволил. И больше, чем его собственные усилия, конечно же.

В конце недели Бальзак за ужином внезапно завел разговор о местном производстве.

-Прекрасный вид искусства, - заметил он, кивая на изящно сервированный стол. – Я читал о традициях местной росписи, говорят, ее более полусотни различных видов, и более дюжины техник.

-Вы, юноша, поклонник искусств? – поднял брови посол.

-Я скорее думаю о том, что эта отрасль производства, а вернее, производимый ею товар, имели бы успех на рынках империи, - сдержанно заметил собеседник. - Мне кажется, это выгодный предмет для торговли. Разумеется, крайне трудный в транспортировке, но разве в правилах имперцев бояться трудностей?

-О, что касается перевозок, то за них отвечают сами мастера, те люди, кому выгодно, чтобы товар дошел в целостности, - заверил его посол.

-Тогда отчего же они не ведут переговоров с нашими мастерами цехов? – Бальзак слегка склонил голову к плечу, и даже о пище, кажется, позабыл, увлекшись дискуссией. - Те опасаются конкуренции?

-Скорее, их отпугивают не так давно еще гремевшие войны. На границах неспокойно, вот и не желают рисковать.

-В таком случае, самым разумным решением было бы выяснить мнение здешних умельцев, убедить их попробовать и проследить, чтобы их дорога была безопасной.

-Раз плюнуть, - Его Высочество пренебрежительно отмахнулся. – Это всего лишь фарфор, чай, не военные чертежи, повезут.

-О, не скажите! – его компаньон неожиданно улыбнулся и покачал головой.

– Это пример как раз тех переговоров, которые следует вести в немалой осторожности: одна небольшая ошибка поставит под удар всю конструкцию, столь тщательно возводимую.

-Ваш товарищ совершенно прав, Ваше Высочество - поддержал Бальзака посол. – К слову сказать, вы сами могли бы заняться этим делом. Оно как нельзя содействовало бы цели нашего визита.

-И когда мне гулять по чужим мастерским? – дернул уголком рта Наполеон. – Мы с утра до вечера торчим за бумажками.

-Вот вечером могли бы и пройтись, - кивнул ему Бальзак любезно. – А не выйдет с первой попытки, то попробовать еще раз. Завести с мастерами дружбу, стать им приятным, вызвать их доверие. Так мне кажется. Уклад жизни здесь довольно патриархальный, людей, которым доверяют, принимают в свой близкий круг – тогда не возникает и мысли, что можно ставить под сомнения слова новых знакомых.

-Разумное соображение, - снова поддержал Бальзака посол. – Вы можете попробовать свои силы в этом сравнительно небольшом деле.

-А где их искать, этих мастеров? – уже заинтересовавшись брошенным ему вызовом, оживился принц.

-Я знаю, где, – вновь пришел на помощь его компаньон. – Я много читал о них по дороге сюда и запомнил. Если вам и правда интересно, я сочту за честь провести вас – если, конечно, мое общество вы не сочтете неприемлемым.

-Брось. Сходим этим вечером. Напомни только.

-Как будет угодно Вашему Высочеству.

И действительно, после самого ужина оба молодых человека собрались и покинули резиденцию, отказавшись даже от услуг наемного экипажа – интересно ведь поглядеть чужой город! Его Высочество, взбодрившись, в предвкушении реализации плана, строил все новые и новые версии, а его компаньон только улыбался ему – но больше все же поглядывал по сторонам, стараясь вывести к верному месту. Тем не менее, когда он кивнул на какой-то дом, как на их конечную цель, Наполеон прищурился и тихо произнес:

-Нет.

-В чем дело?

-Нет, я сказал. Все, что угодно, только не это. Не так.

Его компаньон придирчиво оглядел возвышавшееся перед ними строение – трехэтажный, сложенный из коричневого кирпича, казавшийся весьма респектабельным, хоть и старомодным дом, с тремя сильно стертыми ступенями перед входной дверью, и круглым фонарем над ней же. Красным круглым фонарем.

-Нас не станут искать здесь, - спокойно произнес он. – И никого в этом месте мы не удивим. Тут не принято совать нос в чужие дела. Это логичное решение.

-Нет.

Принц крепко взял его за руку и повел прочь, ни разу не оглянувшись на злополучное здание. И лишь оказавшись через несколько кварталов от места, заговорил.

-Существование такого места само по себе кажется мне отвратительным. А переступить его порог, привести с собой тебя – это не лезет ни в какие ворота.

-Но мой принц…

-Погоди ты со своей логикой. Ты ведь пойми – да, так делать вполне возможно, и, я уверен, кто-то вроде нас до этого давно додумался. Тут правда ни искать не станут, ни нос совать. Можно еще фирменную карточку места как бы невзначай положить в карман – тогда совсем сомнений не останется у шпиков. Да нам бы и простительно было, кто из тех, кто в состоянии себе такое развлечение позволить, им не пользуется?.. Но я не могу на это согласиться, Баль. Не желаю. То, что есть между нами, слишком важно для меня. Я не хочу связывать это с подобным местом. Не хочу опускаться до него, не хочу вспоминать, что ты дарил мне свою любовь здесь… - Его Высочество с раздражением встряхнул головой, будто отбрасывая прочь неприятное воспоминание.

-Вам тяжело, - едва слышно отозвался его спутник. Он шел, опустив взгляд под ноги, и незнакомым городом, казалось, вовсе теперь не интересовался. – Я только хотел помочь вам. Прошу, не думайте обо мне дурно…

-Ты смеешься, что ли?.. Я? О тебе? Да скорее об отце небесном подумаю, от него я меньше добра видел!..

-Не богохульствуйте.

-Ты ведь, кажется, не слишком набожен?

-Нет. Но вы привыкнете так выражаться, а вам нельзя к подобному привыкать.

-Тоже верно. Ты не держи обиды, что я отказываюсь. Но мне правда проще стерпеть, чем тащить тебя в этот притон. Это было бы неуважением, как ты думаешь? Или… Ты сам настолько?..

-Нет, - кажется, Бальзак впервые усмехнулся, впрочем, так и не подняв головы. – Моя кровь куда холоднее вашей. Я не страдаю от отсутствия этой стороны жизни. Но мне не хватает вас.

-Я буду полагать это признанием. Ну, куда теперь-то? Можем вернуться.

-Это было бы подозрительно. Да и бессмысленно – раз уж вышли, то отчего бы и правда не попробовать уговорить мастера? Все лучше, чем бездельничать.

-И ты снова прав. Ну, где нужное нам место, ты правда знаешь, или послу нашему лапши на уши навешал?

-Я никогда не лгу в том, в чем сам не уверен, - серьезно отозвался его спутник. – Следуйте за мной.


========== Часть 7 ==========


Городские мостовые стелились им под ноги, казалось, с собственной своей охотой. Келлер был уютным местом, с постройками куда более старинными, нежели они оба привыкли видеть в столице. Был в нем какой-то особенный дух прошлого, будто бы переносивший обоих на добрую сотню лет назад.

Когда они добрались до нужного места, было уже весьма поздно. И, тем не менее,подмастерье открыл им двери и беспрекословно провел к мастеру, еще не покинувшему своего рабочего места. И уж там-то, оказавшись лицом к лицу с собеседником, Его Высочество пустил в ход все, чем наделила его природа, и то, что он почерпнул из общения с сопровождавшим их дипломатом. Бальзак, молчавший почти всю беседу, только наблюдал за лицом хозяина, про себя отмечая перемены, и не уставая удивляться. Поначалу местный житель отнесся к ним с недоверием и даже каким-то пренебрежением. Затем заинтересовался, посочувствовал, проникся теплым участием, а за участием и дружелюбием. К тому моменту, как разговор подходил к концу, он уже был твердо уверен, что еще до конца этого сезона непременно попробует провернуть дерзкий план, и первым опробовать торговлю с соседями, на зависть своим сотоварищам. Затем, словно спохватившись, поглядел на часы, и запричитал, что задержал гостей так надолго, и все по причине собственного упрямства. Не желая слушать никаких увещеваний, немедленно позвал жену, и велел ей устроить гостей, как положено – не то ведь стыдно перед соседями из империи, право слово!

И странное дело – здесь, в чужом доме, в обществе людей, которых он никогда в жизни прежде не видел, Бальзак почувствовал себя свободнее, нежели среди их сопровождения. Вероятно, сказал он сам себе, всегда и во всем склонный искать первопричину, вероятно, дело здесь в том, что этих людей ничья воля нам не навязывала. И, возможно, еще и в том, что для того, чтобы проникнуть в его комнату, Наполеону всего-то нужно было, что перейти коридор насквозь – его дверь была напротив – а не штурмовать отвесную стену. Никто за ним не следил, никто не караулил, не желал выведать не предназначенные для них секреты.

-Будьте осторожнее, - только и предупредил принца Бальзак, когда тот уже принялся оглаживать тело любимого прямо через одежду.

-Я недостаточно осторожен?.. – взволновался тот, и даже прекратил на минуту выказывать свое недвусмысленное внимание, замерев на месте.

-Не со мной, - вздохнув, пояснил компаньон. – Ведите себя осторожнее. Нам ведь не нужны свидетели, верно?

-Их не будет, - пообещал опрометчиво принц.- Что им здесь делать, что искать?.. Ну же, обними меня, Баль…

И тот послушно обнял, привычно растворяясь в другом существе, отдаваясь на его волю, и предлагая ему то, что было тому столь необходимо.

Имперские гости быстро окончили переговоры – посол позже утверждал, что, опробовав свои силы в небольшом деле, Его Высочество в них уверовал, и без опасения приступил к более серьезному начинанию. Наполеон с отсутствующим видом глядел куда-то в сторону, когда его об этом спрашивали, и небрежно ронял что-то о благоприобретенных навыках и хороших примерах. Что касается Бальзака, то его вся эта история если чему и научила, то отнюдь не премудростям переговоров. Он думал о том, что сказал ему Наполеон в тот злополучный вечер, снедаемый давно сдерживаемым желанием, тогда, когда все, что ему было нужно, находилось так близко и доступно, само, можно сказать, шло в руки. Он задумался над тем, сколько в их обоюдных отношениях души и сколько тела, если считать в пропорции, а так же – что он, кажется, думал о другом человеке хуже, нежели тот этого заслуживал. И это оказалось неожиданно очень приятно.

*********************

Приходилось часто бывать в поездках, и не только по родной империи, но и за границей, вести там переговоры, встречаться с незнакомыми людьми, спорить с ними, и улыбаться, когда самому хотелось выбить им все до единого зубы. Бальзак не оставлял принца и здесь – не то, как замечал Наполеон, чьи-то зубы и правда могли пострадать.

Поездки всегда выходили торопливыми и неуютными, сопровождение им доставалось всякий раз новое, и особенное неудобство приносил министерский кабинет. Эта дюжина государственных деятелей, увы, была осведомлена о тайной страсти принца, осуждала ее, и прикладывала все усилия к тому, чтобы ей воспрепятствовать. Наполеон долго об этом не задумывался: каждую новую помеху, что возникала на его жизненно пути, принимал как вызов ему лично, и немедленно же встречал ее грудью, тогда как его компаньон, наблюдая за событиями со стороны, составил мнение о природе этих помех, заметив меж ними много общего. Однако заговорить о том долго не решался, опасаясь быть неверно понятым. О таких вещах не следует говорить при свидетелях, а когда они оставались, наконец, наедине – Наполеону было не до разговоров. Да и потом – Бальзаку казалось, что слова его прозвучат как-то больно уж двусмысленно, как будто ему самому есть какая-то выгода в лишении кабинета министров их прав, и он науськивает Наполеона против них. Мысль была до того неприятной, что Бальзак гнал ее от себя прочь довольно долго, пока сам Его Высочество как-то не сказал в сердцах одному из государственных мужей:

-Прекратите вмешиваться в дела, которые вас не касаются! Я чувствую во всем происходящем вашу руку – хоть и не могу доказать этого.

Бальзак доказать вполне был бы способен, но тут смолчал, зная, что это необходимо. Министры закономерно недолюбливали его, видя в нем политического противника, кто наверняка настроит наследника против них. Уже, видимо, настроил – вон какой тот ершистый…

Впрочем, своих попыток, разумеется, министры не оставляли – однажды вечером Наполеон явился позже обычного, мрачным, и то и дело рассеянно слизывал кровь со стесанных костяшек пальцев. Жест, Бальзаку отлично известный – принц дрался частенько, особенно в ту пору, когда еще сбегал в город по вечерам – на сей раз настораживал.

-С кем вы ухитрились поссориться? – мягко, как мог, поинтересовался он, завладевая пораненной рукой и вытирая кровь своим платком.

-Да… Один… - неохотно отозвался Его Высочество, скривив лицо – не от боли, а от воспоминаний.

-Неприятный тип… Ходил, вынюхивал, высматривал – ну и подкатил нынче же, вот дескать видел как вы со своим другом любезничаете, ах какая неприятность будет, если узнают… Ну так я преподал ему урок добрых манер, чтобы больше и мысли не было ни лезть в чужую жизнь, ни на шантаж пускаться. Условия он мне будет ставить!

-А что за условия? – Бальзак, впервые с начала истории, немного оживился. – Это могло бы рассказать о нем или его покровителях.

-Тут и думать нечего. Кто-то из министерских секретарей – нечто я их поименно помнить должен?.. – но рожа знакомая…

-Их всего двенадцать, - заметил его компаньон. – Странно не мочь запомнить дюжину имен и лиц, в то время как вы помните пофамильно и поименно весь офицерский состав армии.

-Я и солдат помню, у кого выслуга лет, - буркнул принц в ответ. – Но они стоят того, чтобы их помнить. А эти… крысы, - наконец, нашел он слово, достаточно обидное и вместе с тем и пристойное, не желая оскорблять слух любимого бранью.

-Крысы очень разумные и благодарные существа, Ваше Высочество, - улыбнулся ему Бальзак. – Я старался дружить с ними в лицее – оставлял для них корки, а они не бегали у меня по постели ночью.

-Кошмар какой! – передернул плечами Наполеон. – Иди сюда скорее и забудь о крысах!

Он погасил лампу, погружая комнату в темень, и привычно уже забрался под чужое одеяло – о котором сам он как о чужом не думал, воспринимая его как часть общего их с Бальзаком уюта на двоих. Ночь была их временем – стоило лишь вести себя поосторожней, не шуметь, давя сладкие стоны и крики страсти, и быть осмотрительными, не оставляя видимых следов их любви друг на друге.

История с министерским секретарем, увы, не была единственной – однако, чем дальше развивались события, тем увереннее обходился с их участниками принц. Он недвусмысленно дал понять всем, кто его окружает, что отец его Император не вечен, а у него, Наполеона, память долгая. И, по здравому размышлению, дворцовые интриганы согласились с мыслью, что мальчишка в пятнадцать лет, тайком ласкающий друга в розарии – это отнюдь не то же самое, что зрелый молодой мужчина в двадцать, кто отстаивает свою любовь.

Казалось, их оставили в покое – что, впрочем, давало не слишком много преимуществ, так как с каждым днем дел становилось все больше. Император, говорят, был уж совсем плох – возраст уверенно брал свое. Его единственный сын, дитя позднего и неудачного бракосочетания, появился на свет единственно ради, как говорил Император, «поддержания порядка». Заслышав это, Бальзак даже не нашелся что ответить – так и сел, хлопая глазами.

-Ну, что ты так удивляешься? – улыбнулся ему принц. – Отец мой всю жизнь в военных походах провел, расширяя границы, сделал из королевства империю, да такую, что нынешние соседи ропщут, и только и ждут, когда свое назад можно будет возвратить. Женился уж за сорок – жаль, я матушку мою не знал, умерла она рано. Говорят, отравили ее, хотя официально врач постановил какую-то запущенную хворь. А я отцу только ради одного нужен был – братьям нос утереть, чтобы после его кончины ни герцог Орлайский, ни принц Элой не могли на престол претендовать. Ни дети их – двоюродных братьев и сестер у меня великое множество, человек, что ли, дюжину. Пока детьми были, играли вместе, а потом подросли – стали немного соображать, кто мы есть и на что нужны в мире. Кузина моя младшенькая, соплячка еще совсем была, под стол пешком ходила – но как-то сказала мне, шепелявя – у нее тогда верхние зубы только выпали – мол, вот вырасту, выйду за тебя замуж и стану королевой, мне мама обещала помочь. Смех смехом тогда – я ее часто от старших защищал в те времена, она надоедала им, а мне страсть как хотелось геройство проявить – но ведь подумай, чему этих ребятишек с малолетства учили. Нет, мол, в жизни большего счастья, чем напялить на башку корону. В какой-то момент мы сношения прекратили – больно далеко это все зашло, да и неприятно, откровенно тебе скажу. Вроде бы, кровные родичи, друзья детских игр, а на деле-то знаешь, что у каждого за душой. И думаешь: вправду ты им симпатичен был, или подлизывались…

-Ну, а что же теперь?

-Теперь зачастили во дворец, хотя до того долгие годы и не вспоминали ни о каком родстве – а сейчас быть может, удастся урвать чего, пока Император еще небо коптит. А я-то с ним ежедневно сталкиваюсь, не то, что они, Баль – он их всех переживет, железный человек. А может, и нарочно больным сказался – поглядеть, кто как станет себя вести. А ну как кто заговор припас, да обрадуется, что сопротивления толкового не встретит…

-Кто, например?

-Я, - улыбнулся Наполеон. – Первый претендент. Принято так, чтобы правители не засиживались на своем месте – молодая кровь их сменяет, устав ждать. Но ты сам ведь понимаешь, какая это глупость. Да и грех это.

Услыхав последнюю фразу, Бальзак перестал возиться с шейным платком – он все старался придумать как бы половчее его повязать, чтобы скрыть следы от жгучих поцелуев на своей шее - и обернулся через плечо.

-Нечасто от вас услышишь такие слова, - заметил он.

-У меня свои понятия о грехе. Вернее, стоило бы говорить не свои, а Теодоровы: он мне когда-то пояснил. Грех – это не правило в книге и не людская традиция, а твое глубинное понимание добра и зла, ежели оно у тебя есть. Если внутри тебя все протестует против решения, значит, собрался нагрешить. А отец мой, хоть и самодур старый, но зла я ему не желаю. Да и жалко мне его: видимо, никто за всю жизнь не любил его, как вот ты меня любишь, он, наверное, и не знает, каково оно, и почему я тобой так дорожу…

-А Теодор, стало быть, научил вас во всем, чему душа противится, видеть грех? – серьезно уточнил Бальзак. Он теперь повернулся лицом, оставив на туалетном столике злополучный платок.

-У тебя никогда не возникало мысли об убийстве другого человека? – вместо ответа озадачил компаньона Наполеон. – Из-за раздражения или просто от того что он неприятен? И всегда ведь в таком случае есть внутреннее ощущение: да, я бы сделал это, не задумываясь; и – нет, всерьез никогда бы так не поступил. Потому что внутри себя, в глубине своей души, мы всегда очень точно знаем, где добро, а где зло. Только когда нужно запутать других, мы пускаемся на ухищрения, но самому себе ведь не солжешь.

-Что ж, - поразмыслив, кивнул его компаньон, - в этом и правда что-то есть.

-Мне приходилось убивать, - просто заметил его друг. – Ты ведь знаешь, у отца рука твердая, он с детства воспитывал продолжателя его воинского дела.

Бальзак кивнул. Он не отправлялся с Его Высочеством в путешествия такого рода, прекрасно понимая, что от него там толку не будет – пока колонна идет на марше, он лучше разберет корреспонденцию принца да уделит внимание тем обязанностям, которые на нем уже лежат. Наполеон, бывало, не показывался во дворце месяцами – зато писал, всегда весело и живо, рассказывая какие-то байки и забавные случаи. Бальзак прекрасно понимал, что тот не может себе позволить написать то, что ему по-настоящему хотелось. И самое теплое, что он мог - это добавить в конце приписку «мне не хватает тебя». Бальзаку его тоже не хватало – он писал в ответ скупо и сухо, касаясь только рабочих дел, освещая вопросы, которые могли бы интересовать принца Наполеона, а не его возлюбленного, тоскующего в отдалении без его общества.

-А перед тем как спустить курок, всегда точно знаешь, грешишь ты или нет, - между тем закончил Его Высочество свою мысль. Бальзак пригладил рыжие волосы принца, откидывая их со лба и открывая лицо. Долго смотрел – ему нравилось рассматривать Наполеона, это было странным смешением эстетического и чувственного удовольствий.

Некогда, еще на заре их отношений, он из любопытства спросил – как Его Высочество пришел к мысли, что его привлекает человек его же пола. Тот только вздохнул.

-Дело совсем не в физических признаках, - пояснил он. – Ты мог быть юношей или девушкой, или ангелом небесным, который вообще пола не имеет – и я все равно бы тебя полюбил, потому что это ты. Ну и потом – ты никогда со мной не заигрывал, как другие. Я подумал, что если ты не оттолкнешь меня, значит, я нравлюсь тебе по-настоящему. Я, а не то, что стоит за моим именем. Для меня важно было знать, что тебе безразлично, кем я являюсь.

-Мне не безразлично, - поправил его компаньон. – Я просто принимаю условия игры. Будь вы офицером гвардии, рабочим фабрики, или конезаводчиком – это ничего бы не изменило. Для меня все равно имело бы значение то, кто вы есть, потому что все, чем вы занимаетесь – это часть вас, а моя задача разделять с вами это и быть полезным настолько, насколько я смогу.

-Слишком много слов, - усмехнулся принц. – Ты просто скажи, что любишь меня, и этого будет более чем достаточно.

-Я не жалую неопределенности, - возразил его компаньон. – Вы могли бы уже привыкнуть к тому, что на любой ваш вопрос я нахожу как можно более полный и развернутый ответ.

Это была правда – более дотошного человека, чем Бальзак было еще поискать. Но это же было и на руку – он был незаменим для принца при работе с документами

-Все в результате на что-то пригождается, - говорил по этому поводу сам Наполеон, с улыбкой выслушивая очередное ворчание компаньона. Бальзака это поражало - он с детства знал, что характер у него не сахар, и многие пророчили ему, что он останется одинок. Тогда это представлялось самой желанной целью - чтобы все оставили его в покое и дали заниматься тем, чем он сам хочет. Но затем у него появился Наполеон – или он сам появился у Наполеона, тут судить сложно – и все удивительным образом переменилось. Его ворчание и недовольство воспринималось не как проявление дурного отношения, а именно что как доброго – Его Высочество был уверен, что всегда хвалит только тот, кому дела на самом деле нет.

-Баль, - шептал он на ухо ночью, подминая чужое тело под себя, - Баль, тебе хорошо?

-Пока не очень – но будет, если вы дадите мне немного вздохнуть, – саркастично отзывался тот. – Благодарю…

И Наполеон, конечно же, давал – заодно запоминая, изучая, беря на заметку, и применяя уже на следующую же ночь.

-Ты слишком цепляешься за рассудочное суждение, - говорил принц своему компаньону. – Это будто броня или щит, за которым ты прячешь настоящего себя. Ты-настоящий нежный, боишься, что тебе навредят грубым словом или обхождением. А я хочу доставить тебе радость, я хочу видеть тебя без этой брони и знать, что ты мне доверяешь.

-Я доверяю вам, - спокойно отзывался его компаньон, - и вполне могу это аргументировано доказать.

Наполеон только качал головой и улыбался.

*********************

Затем как-то – то была поздняя осень – во дворце поднялась суматоха. Несмотря на позднее время, повсюду сновали люди, перешептываясь. Вестовой помчался в расквартированную под городом кавалерийскую часть, с тем, чтобы спустя час возвратится с Его Высочеством – того сняли с поста по срочному делу. Он, не меняя мундира на более приличествующую дворцу одежду, так и прошел за провожатым, позвякивая шпорами.

Бальзак слышал это человеческое бурление за стеной, и оно беспокоило его. Он привык воспринимать других людей, живущих с ним бок о бок, как условия задачки: каждой личности присваивал некое цифровое значение – чем оно было больше, тем личность была весомее. Бесстрастно ставил напротив значений плюс или минус – в зависимости от целей этого человека - и учитывал при достижении необходимого результата. Но когда данные уравнения начинали вот так копошиться – он терялся и не знал, что предпринять по этому поводу.

Вовремя не дали сигнала гвардейцы – дворец погрузился в глухую ночь без этого привычного звука. Бальзак все ждал, неизвестно чего – он уже был осведомлен, что Наполеон вернулся ко двору и справедливо полагал, что рано или поздно тот все пояснит ему.

Наконец, далеко за полночь – часы на башне били исправно – в опустевшем, безлюдном коридоре послышались знакомые шаги. Наполеон толкнул дверь, вошел – его компаньон немедленно оказался рядом, тревожно заглядывая другу в лицо. Но принц только обнял его, ничуть не смущаясь тем, что за спиной его отворенная настежь дверь, и любой проходящий мимо может их увидеть. Бальзак осторожно положил свои руки на чужие плечи, замыкая объятие. Так они простояли в молчании около минуты, когда, наконец, наследник глухо произнес:

-Отец мой умер, Баль.

Тот сжал руки сильнее. Каким бы Император ни был, что бы за жизнь не натворил – но отец есть отец, это он понять мог. Никого, вероятно, не удивило, что Наполеон отправился не к себе, и не в кабинет, а сюда – к единственному другу. Куда бы еще он мог пойти?..

Бальзак мягко взял чужое лицо в ладони, заглядывая в глаза – слез в них не было, но и обычного веселья тоже не плескалось. Они потемнели, будто грозовое небо, и было видно, что Наполеону тяжело.

-Мой принц, - тихо прошептал Бальзак, поглаживая большим пальцем чужую скулу. – Мой Император…

И прижал рыжую голову к груди.

Он был совершенно прав – теперь их прежняя жизнь окончилась навсегда и уже прежней никогда не станет. Сначала состоятся похороны, прежнего Императора отпоют, и немедленно же коронуют наследника – с этим делом тянуть невозможно. Бальзак ощущал, что он необходим своему другу и возлюбленному в этот момент – человек, в чье плечо можно на минуту уткнуться лбом, и не быть сильнее обстоятельств. Но, как ни хотелось им в этот момент побыть вдвоем, отгородиться от мира, пережить потерю, привыкнуть к ней – этого сделать было невозможно, ибо правители никогда не делают того, что им сделать хочется. Как бы ни желал Наполеон запереть дверь этой небольшой уютной комнаты, обнять компаньона, зарыться лицом в его волосы, закрыть глаза, не думать, не чувствовать хоть часик – он не имел права на этот поступок. Вместо этого они отправились в другое крыло, в кабинет почившего Императора, и до рассвета разбирали те бумаги, что были в его ведении, сортировали, складывали по степени срочности, выясняя, насколько запущены дела из-за долгой болезни правителя.

Когда солнце сероватым светом слегка оживило кабинет, Наполеон потер устало глаза, и произнес:

-Мне нужен начальник караула. Я ума не приложу, кто мне нужен еще, но сейчас выясню… Баль, позови его.

И, когда тот явился, встав навытяжку, Наполеон только рукой ему махнул.

-Вы меня с малолетства знаете – к чему нам прикидываться, - устало произнес он. – Сколько народу сейчас оцепляют дворец, не считая тех, кто поставлен в секрет возле спальни покойного?

-Сто двадцать четыре человека, Ваше Высочество.

-Отправьте двоих вестовых в Синод и еще одного – в городскую управу. Разбудите, если потребуется, главного нотариуса. К завтраку на этом столе должно лежать официальное заключение о смерти. К десяти часам я желаю видеть первого кардинала – его лично, а не секретаря. И еще… Мне нужна гофмейстерина, она будет принята вслед за кардиналом. Пусть пока спит. Когда все будет сделано, пришлите сюда десяток человек. Придется немного потаскать мебель.

-Что вы задумали?- поинтересовался Бальзак, едва за посетителем закрылась дверь.

-Хочу переоборудовать это место под свои вкусы. Переносить кабинет неудобно – тут сейф в стену вмонтирован, и небольшой секретный ход вон за тем шкафом. Да и записи пока все перетаскаешь… Так что я только немного здесь видоизменю все. Ох черт, забыл ему насчет министров сказать… Ладно, пошлю по их души кого другого. Это не такая уж беда.

-А гофмейстерина-то вам зачем?

-Сказать, чтобы она и ее питомицы выметались отсюда, - ухмыльнулся Наполеон. – Довольно мне тут устраивать дом свиданий, видеть не могу этих потаскух…

-Тише-тише. Не делайте таких поспешных нововведений, мой Император.

-Тебе что же, нравятся ее придворные красавицы?

-Мне нет до них никакого дела. Послушайте меня, уделите пять минут. Как вы сами-то полагаете, какого рода женщины идут на такую жизнь? Не считайте совершенно весь женский род – за исключением миледи Георгины – двуличным и нечестивым. Большая часть фрейлин – дочери знатных родов, которые не сумели выдать их достойно замуж, и здесь они ищут своего женского счастья так, как умеют. Увы, не всегда это согласуется с моралью и разумом, но это их жизнь. Куда им идти, если вы выгоните их?..

-Домой, - уже не столь уверено отозвался Наполеон. – Куда же еще?..

-Но что им делать дома? Найти супруга там, в родной округе, им вряд ли удастся: иначе они не явились бы ко двору за этим. Вы обречете их на медленное бесславное угасание, и каждый день они примутся проклинать Ваше Величество, которое мало того что не уделяло им своего монаршего внимания, так еще и загубило их судьбу на корню.

-Ну ладно, - дернул уголком рта его собеседник. – Пускай остаются… Только на что их применить?..

-К вам станут часто ездить гости – послы, например – вы можете обязать ваших придворных дам скрашивать их досуг приятной беседой, лаун-теннисом, прогулками – разумеется, в рамках приличий. Не сможете же вы принимать их всех одновременно, кому-то всегда придется ждать. А ждать в обществе дам, оказывающих внимание, всегда куда приятнее, нежели в одиночестве.

-Послы здесь не будут крутиться круглый год. Все прочее время что с этими барышнями делать?

-Пусть вышивают – вполне достойное занятие, которое они наверняка и без того практикуют. Знамена, вензеля, гобелены – все, что угодно.

-Хм…

-Заодно, - гнул свою линию Бальзак, - не поползут о вас лишние слухи. Знаете ли, когда молодой неженатый Император удаляет со двора всех дам и приближает к себе одного своего фаворита, это…

-Я понял тебя. Хорошо. Совет добрый, так и поступлю. Тогда гофмейстерине объявлю это решение, когда явится. Пусть передаст своим курицам.

До вечера они разбирали дело за делом – их немало собралось, куда больше, чем на первый взгляд казалось – и когда заглянувший в кабинет курьер робко напомнил, что господа министры собрались и уж полчаса как ждут, Наполеон хлопнул себя по лбу и засобирался. Поторопил и Бальзака, удалившегося пару часов назад в архив за старыми сводами законов.

-Пойдешь со мной, - велел он.

-В качестве кого, если позволите спросить?

-В качестве моего Советника, конечно же!

-Такой должности при дворе нет.

-Нет – так будет! Не хватало мне еще объяснять им, почему я кого-то куда-то назначил. Бумаги завтра тебе подпишу, сейчас времени нет. Идем!

И зашагал первым, не слушая никаких возражений.

**************************

Новость о назначении Бальзака министры приняли, поджав губы. Впрочем, деваться им было некуда – с почти что уже Императором никто не спорит. Однако стремясь показать, насколько ущербен его выбор, и что протеже его совсем для своей должности не подходит, они постарались задать спутнику Наполеона как можно больше каверзных вопросов. Тот же, ощутив себя в своей стихии, увлеченно принял игру, обстоятельно и дотошно обсуждая каждый со всех сторон. Дошло до того, что уже сильно затемно подремывающий Наполеон встрепенулся от какого-то шороха за окном и настоятельно порекомендовал всем присутствующим закругляться до завтра. Бальзак не стал протестовать, но сообщил, что все записал согласно протоколу и завтра непременно продолжит с того же места на каком остановился. Не ожидавшие от него такой прыти министры понемногу разошлись – по большей части, снедаемые мыслями о том, что как Советник – Высочайший Советник, согласно бумагам - Бальзак вполне может оправдать возложенные на него надежды. Никто из них не ожидал, что тот поведет себя так, однако теперь уже знают. А пути господни неисповедимы - тот, кто сегодня был прав, завтра ошибется. Они ждали достаточно долго, подождут и еще немного.

-Нужно ноты написать, - зевнул Наполеон в кулак, когда за последним из министров затворилась дверь. – Обращения. До завтрего должны быть готовы.

-Вы вторую ночь уж не спите.

-Ну, я тут покемарил чуток, пока вы языками трепали. За меня не волнуйся, я привычный. Иди, отдохни. Давай-давай! – поторопил он, видя, что его новоиспеченный Советник готов возразить. -Это приказ. Шагом марш в койку и на боковую! Не то завтра будешь вареный, и что мне тогда делать?

Аргумент был убедительный. Пришлось подчиниться.


========== Часть 8 ==========


Похороны прошли пасмурным ноябрьским днем – долгие и торжественные, они собрали большую часть родовитой знати и множество значительных лиц города. Хватало и гвардейцев – Наполеон слыхал о бомбистах и рисковать не желал.

Поначалу прошла торжественная служба в кафедральном соборе – старинная махина этого здания уже не одно поколение внушала горожанам трепет – затем неторопливый кортеж двинулся в сторону некрополиса, и там запечатал богатый гроб в усыпальнице. Присутствующие обнажили головы, гвардейцы вскинули сабли в прощальном салюте. Наполеон, стоя в первом ряду, вместе со своей кровной родней, не глядел ни на кого – ветер трепал его непослушные рыжие волосы, казавшиеся неуместным ярким пятном на фоне черно-серой осенней обыденности кладбища, и по его лицу невозможно было понять что-либо. Его Советник, впрочем, глядел не столько на него, сколько на его окружение. Скользил взглядом по лицам, следил за жестами. Исподволь кусал губы.

Вечером, когда они остались одни в уже наново обустроенном кабинете, произнес:

-Мой Император, прошу вас, выслушайте меня.

-Конечно, - тут же оторвался от работы тот. – Что у тебя случилось?

-Не у меня, а у вас. И не случилось, а только еще случится.

-Вот как?

Наполеон отложил в сторону перо и сцепил руки под подбородком. На собеседника он глядел с хитринкой.

-Очень желаю послушать, - добавил он.

-Прошу, будьте серьезнее. В ближайшие тридцать часов вас попробуют убить.

-Кто?

-Не знаю, кто, но знаю, от чьего имени. Герцог недоволен вами. Полагаю, он считает, вы приблизили кончину отца, чтобы занять его место. Прошу вас, дайте закончить! – Бальзак предостерегающе поднял ладонь. – То, что я говорю - лишь голословные утверждения. У меня нет ни фактов, ни улик, только мои наблюдения. Герцог глядел на вас на протяжении всей церемонии. Он проявлял признаки волнения. Я дурно разбираюсь в людях, это так, но в молчащих людях, которые жестикулируют, я ошибаюсь редко.

-Что ж…

Наполеон сделался серьезен. Потер гладко выбритый подбородок – бриться он начал рано и делал это тщательно, опасаясь оставить лишние следы на Бальзаке.

-Полагаю, если ты прав и твое предположение верно, это произойдет тогда, когда вокруг никого не будет. День исключен – я в бегах. Тридцать часов – более дня, но менее двух. Я бы поставил на эту ночь.

-Вы можете остаться у меня, - быстро напомнил Советник.

-Нет уж – убийца обнаружит пустые стены и неизвестно что предпримет. О, нет, я собираюсь поймать его на горячем…

-Вы ничего не докажете.

-Значит, мне нужен будет свидетель.

-Если вы обо мне, то всем известно, что я лоялен к вам, и уж конечно очерню любого во имя вашего блага.

-Значит, кто-то третий. Кто-то, в чьих показаниях усомниться не смогут. Вот что! Сейчас у нас… Который час-то?

-Половина девятого.

-О, это твое потрясающее чувство времени…

-Да нет, просто у вас на столе стоит хронометр, а вы все никак не привыкнете им пользоваться.

-Как бы там ни было – я сейчас обустрою все в лучшем виде, а ты… Приходи ко мне через час.

-Мой визит к вам может…

-Просто приходи. Доверься мне. Твой гениальный Император уже все продумал!

-Мой гениальный Император не желает поделиться со мной своими соображениями?

-Через час. Не люблю пустых обещаний, когда не уверен, что смогу их исполнить. Давай, Баль, - он игриво шлепнул собеседника пониже спины, будто желая придать ему ускорения. – Через час у меня.

И был таков.

*************

Покои принца – Бальзак знал – состояли из небольшой анфилады комнат: гостиной, спальни и ванной. Открывая дверь, посетитель попадал именно в гостиную – Бальзак в последний раз бывал здесь несколько лет назад, и его немного удивило, что почти ничего тут не изменилось. Комната тонула в полумраке – горел только камин. К нему были придвинуты два кресла, разделенные небольшим столиком – на фоне отсветов пламени явственно выделялись силуэты бутылок.

-Ну, вот и ты, старый друг, - донеслось из недр одного кресла. – Проходи, не стой на пороге. Помянем усопшего, как честные люди…

При этих словах Наполеон протянул руку и поманил Советника к себе. Тот послушался.

-Ваше Величество, я…

-Пока еще не Величество, - перебил тот. – Величеством буду завтра. А пока что принц. Ну, садись же…

Эти слова насторожили Бальзака и удивили его. Компаньон никогда не придавал значения формальностям – а оба они знали, что тот стал фактическим правителем в тот самый момент, как перестало биться сердце его отца, то есть добрых три дня назад – считая еще не подошедший к концу этот. Советник занял второе кресло, и Наполеон наполнил его бокал, лихо откупорив новую бутылку – звук, должно быть, слышали и в коридоре. За журчанием напитка, шепот его почти потерялся:

-Я нашел нам отличного свидетеля. То есть, свидетельницу.

-М?

Монарх чокнулся с бокалом, стоящим все так же на столике – практически не пьющий, Бальзак к нему так и не прикоснулся.

-Я пригласил к себе даму, - так же едва слышно произнес Наполеон. – Сейчас она валяется на моей кровати в ожидании, когда мне надоест с тобой пьянствовать, и я явлюсь к ней приставать.

-О боже…

-Разумеется, я не собираюсь этого делать. Но тот, кто явится по мою голову, наверняка влезет в окно именно спальни, переполошит эту вертихвостку, визгу будет…

-А если нет?

-Тогда я упьюсь до того состояния, когда спят в кресле и ты вежливо спровадишь ее вон. Если она сама не уснет.

-Кого вы хоть пригласили?

-Нечто я знаю?.. Какую первую встретил.

-Вам не кажется, что это непорядочно?

-Я думаю, мы с ней вполне квиты: она тоже мной не шибко интересовалась. Ну, а пока можем тихонько посидеть, посумерничать. Мне бы главное не уснуть…

-Вы устали, мой Император. Вам нужен нормальный здоровый отдых.

-Мне нужен ты, - отрицательно покачал головой Наполеон. - Я хочу спать в твоем обществе: оказывается, уже не могу без этого обходиться. Я не могу себе вообразить, как усну, не чувствуя тебя рядом. Мне нужно держать тебя в руках, знать, что ты в безопасности, чувствовать твое тепло и дыхание, ощущать биение сердца. Только тогда я могу спокойно уснуть и нормально выспаться – а иначе пробуждаюсь от любого шума…

Наполеон потянулся к своему Советнику через стол, обнял, кладя теплую ладонь на затылок и привлекая к себе – и поцеловал, сначала легко, будто бы неуверенно, но затем углубляя поцелуй и делая его все горячее.

-Я скучал, - прошептал он, едва оторвавшись. – Ты необходим мне, Баль. Сейчас и всегда.

Советник лишь приник щекой к ласкающей его ладони, доверчиво закрыв глаза – он со всем соглашался, отдаваясь в чужую власть. Наполеон ощутил довольство, наблюдая, как любимый к нему ластится и тихо улыбается.

-Помнишь, как я поцеловал тебя впервые, Баль? – шепнул он.

-Конечно, Ваше Величество, я помню это.

-Скажи… Почему ты тогда не сбежал?.. То есть, я имею в виду, сразу не сбежал? Я тебе нравился? Ну, скажи мне!..

Бальзак засмеялся – ему всегда казалась забавной эта манера Наполеона напрашиваться на похвалу. Ничуть не раздражая, она давала право награждать компаньона легкими шутливыми уколами двусмысленных шуток, часто язвительных и насмешливых, однако Его Высочество всегда слышал в этих насмешках именно то, что в них и было. Необыкновенное чутье!..

-Вы нравились мне как человек, с которым я делил свой быт и досуг, мой Император. И я был уверен – где-то на дне, под слоем первичной паники - что вы не причините мне зла.

-Вот как? Почему? Ты ведь знал, что я необузданный, несдержанный, совершенно неуправляемый…

-И очень добрый.

-Что заставило тебя так подумать, Баль? – удивленно вскинул брови его собеседник. – Никто в жизни никогда не говорил о моей доброте!..

Советник снова тихо засмеялся, на этот раз, прикрыв припухшие после поцелуя губы ладонью.

-Ну как же, - наконец, отозвался он. – Вы первый человек в моей жизни, кто накормил меня досыта. Уже забыли?

Наполеон пораженно молчал.

-Все это очень низменно и просто, мой Император: к вам привели чужого мальчишку, кислого и неприятного, смурного, который вам совсем не понравился. Однако едва услышав, что он остался без завтрака – а вчера и без обеда – вы настояли на том, чтобы он поел. Просто потому, что нехорошо, когда другой голоден. Понимаете?

-Не уверен, что досконально, но… Баль, погоди, ты что же, хочешь сказать, что до того дня постоянно голодал?

-Я бы не использовал столь сильных выражений, Ваше Величество. Видите ли, система нашего воспитания, а позже и образования юношей, построена весьма однобоко. В частности, считается, что молодые люди будут более стойкими и доблестными, если за все, что им нужно, они должны будут побороться. В моем лицее негласно поощрялись вылазки, например, на кухню ночью – пойти на риск, преодолеть, все же, свой страх, считалось добрым поведением. А наказывали тех, кто попадался, и действительно скорее за то, что они попадались… Ваше величество, вы способны вообразить себе меня за занятием, подобным этому?

-Не слишком-то, - честно признался Наполеон.

-Вот видите. Я привык довольствоваться тем, что имею – полагал, что так будет, видимо, всегда. И очень удивился, когда выяснил, что это не так.

-И только поэтому…

-Таких случаев было множество. Я знал, что вы склонны проявлять чрезмерную горячность, но намерения у вас самые чистые. Только и нужно, что осветить для вас те стороны вопроса, которых вы в спешке не приметили.

Бальзак внезапно протянул руку и накрыл ладонью кисть собеседника – жест странный, тем более что Советник редко когда прикасался сам, по своей воле.

-Это случилось, - непривычно-мягко произнес он, - потому что вы это вы. И более причин не существует…

Окончание его слов утонуло в громком, и не лишенном какой-то даже мелодичности визге – тот доносился из-за стены. Наполеон, мигом утратив свое лирическое настроение, сорвался с места, на бегу уже выхватывая револьвер – он оказался во всеоружии, дожидаясь незваного гостя. Не поспевший, всегда проигрывающий ему в физическом противостоянии Советник, безнадежно отстал – на пороге спальни он появился, когда все было, считай, окончено. Неодетая барышня, прижимая к груди скомканное одеяло, все еще испугано кричала, пока на полу, прямо перед ней, совершенно бесшумно происходила борьба. Однако у Его Высочества было перед оппонентом явственное преимущество: он был готов к этому противостоянию. Спустя минуту, он повалил чужака на пол лицом вниз, для верности придавив коленом и тяжело дыша.

-Так, - выдохнул он. – Теперь поговорим…

Он рывком заставил ночного визитера встать на ноги и, все так же, держа на прицеле, вывел из спальни прочь, кивнув Бальзаку уже стоя на пороге:

-Позаботься о госпоже!..

Советник равнодушно кивнул, и, переведя взгляд на незнакомую даму, принес ей в самых изысканных и высокопарных выражениях глубочайшие извинения за весь учиненный тут беспорядок. Вызывался проводить до ее комнаты – ведь ночью, как она может судить, здесь стало небезопасно – вот прямо немедленно, только он выйдет и даст даме одеться…

Еще спустя пять минут он вел молчаливую и пребывающую в изрядно растрепанных чувствах даму к ее покоям – вернее, это она вела Советника, так как он местонахождения их не знал. Сухо поблагодарив его на прощание, она захлопнула дверь перед его носом, и Бальзак, не выдержав, беззвучно рассмеялся. Ему было жаль ее, и одновременно с этим он ощущал нечто сродни триумфа, как если бы выиграл в противоборстве с этой незнакомкой. Затем он возвратился назад, кликнул караульных и кратко пересказал им события последнего получаса, небрежно обронив, что спасла Его Высочество исключительно удача. Он очень вовремя решил помянуть своего достойного родителя в обществе лучшего друга, и отложить из-за этого свидание – все они видят теперь, чем окончилось дело, и хорошо еще, что никто не пострадал…

Деловитые люди в униформе осмотрели комнату, выискивая, не оставил ли чего-нибудь ночной гость. Бальзак заверил их, что немедленно же здесь проветрят, сменят постельное белье, и бог его знает что еще предпримут, чтобы не оставить душегубу ни малейшего шанса хоть как-то навредить Его Высочеству.

Спустя еще полчаса, отправив на законный покой потревоженных посреди ночи горничных и заперев комнату, Советник направился в кабинет Наполеона – ибо где же еще его можно было найти с таким знатным уловом в первом часу ночи?.. И не ошибся – голоса отчетливо слышались еще на подходе. Вполне не скрывающиеся, бодрые, и, кажется, даже доброжелательные… Затем послышалось не менее жизнерадостное бульканье – кто-то разливал из бутылки ее содержимое. Бальзак поджал губы и постучал. Ему немедленно откликнулись:

-Открыто! А, это ты, - Наполеон и правда отставил в сторону полупустую уже бутыль. Сидящий напротив него человек – уже без скрывающей лицо матерчатой маски, встрепанный и раскрасневшийся – сфокусировал на вошедшем взгляд бледно-голубых глаз.

-Представляешь, - продолжил будущий Император, - этого честного малого после семи лет беспорочной службы лишили звания только на основании того, что во время его дежурства не вовремя подали поезд на перрон для господина герцога! Опоздание на десять минут, а?

-Один-н-надцать, - с некоторым трудом выговорил гость. – На один-н-надцать минут, ваш-шество…

-Вот! Разве это справедливо? Ну и потом – господин герцог, кажется, подумал, что знает способ, как искупить этот проступок…

Бальзак сокрушенно покачал головой. За каких-то жалких полчаса – ну, быть может, немногим более – Его Величество ухитрился разговорить человека, который пришел его убить, вытянуть из него признание, выведать имя заказчика, завязать самые теплые отношения, и напоить до уже скорого беспамятства…

-Отправили бы вы вашего гостя спать, Ваше Высочество, - вздохнул Советник. – Глядите, он ведь уже засыпает сидя.

-И правда, - согласился тот. - Давай-ка парень, вставай – отведу тебя на караулку, там ребята хорошие, местечко тебе найдут. Ну, вот так… - Наполеон, не проявляя особенного усилия, помог еще держащемуся на ногах незадачливому душегубу встать, и повел вдоль коридора, в унисон с ним сокрушаясь о герцогском коварстве и несправедливости в жизни. Не было никаких сомнений, что назавтра этот несчастный проснется с осознанием того, что жизнь его вчера выкинула на редкость дурацкий фортель.

Бальзак покачал головой им в след, погасил лампы в кабинете и запер и его тоже.

**************

Наполеон застал его, когда Советник ворошил уголья в камине – в его собственной спальне.

-Ну уж нет!.. – выдохнул монарх, отбирая кочергу и отставляя ее в сторону. – Не в этот раз!

И, не желая длить споров, грозящих затянуться до утра, подхватил Бальзака на руки, унося из комнаты прочь.

-Нас могут увидеть! – напомнил тот с опасением, граничащим с паникой.

-Пусть видят. Я не собираюсь стесняться человека,которого люблю… Вот так, - правитель пинком распахнул дверь собственных покоев, занося Советника внутрь. Не тратя времени на лишние слова, направился сразу же к другой двери, ведущей в спальню.

-Но вы не можете!..

-Я могу все, что угодно! – фыркнул Наполеон. – Я тут Император, или кто?! О боже, пять лет!.. – Он опустил свою ношу на свежую постель, и навис над Советником, возбужденно блестя глазами. -Пять лет я мечтал уложить тебя в СВОЮ постель, Бальзак! И неужели ты думаешь, что я не сделаю этого теперь?!

Он заглушил новый протест поцелуем, но внял, все же, настойчивости доверенного своего лица, сходил и запер дверь, только посмеиваясь над страхами Бальзака.

-Брось, - добавил он, через голову стягивая рубаху. – Кому оно теперь-то надо, за мной следить? О, я тебя умоляю… Как будто им больше заняться нечем - словно они не догадываются, чем эта затея может окончится… Ну, иди же ко мне скорее!..

Он забрался рядом, притянул к себе, торопливо стаскивая и чужую одежду тоже.

-Да куда же вы… так… торопитесь-то?.. – выдохнул Советник в перерывах между жадными поцелуями.

-У меня не было тебя три дня! – возмутился Его Высочество, бесцеремонно отбрасывая посторонние вещи прочь и опрокидывая собеседника на спину, прижимая к простыням своим весом. - Три чертовых дня, Баль!

-Вам и прежде случалось обходиться без моего общества, и это не было настолько… критично.

-Критично? Опусти-ка руку пониже, да попробуй, насколько это «критично»! Где-то в казарме – это не тогда, когда ты под боком, живой и теплый, и я не могу тебя и пальцем тронуть… Ну, теперь-то все!..

И, не откладывая дела в долгий ящик, Наполеон немедленно преступил к реализации своих планов, проявляя пыл и нетерпение, утроенное их вынужденной разлукой. Уже обладая достаточным опытом, чтобы уметь доставить любимому блаженство, он применил свое умение, никуда не торопясь и, вместе с тем, не мешкая, как будто желал заново изучить чужое тело полностью – от макушки до пяток. И уже слыша, что Советник его задыхается, дышит рвано, кусая губы, внезапно хрипло приказал:

-Кричи!

-Что?..

-Кричи. Если хочешь – кричи, стони, делай, что тебе охота… Мне надоело таиться! Я хочу слышать, что тебе хорошо!..

-Это слишком необдуманно!.. – запротестовал Бальзак слабо, однако возражения его немедля заглушили новыми ласками, а еще спустя несколько минут он действительно закричал, не выдержав того, что с ним делал Наполеон.

…И утром он проснулся рядом – едва ли не впервые, только сейчас осознав, чего был лишен все это время. Насколько же велико необъяснимое наслаждение ощущать другого человека вблизи, чувствовать себя в его надежных руках, да и просто осознавать, что ты не один.

Наполеон приподнялся на локте, нежно целуя его – смазано, скользя губами от виска и вниз, будто вслепую искал губы. Советник помог ему в этом, подставив их без возражений – в кои-то веки.

-Доброе утро, - с чувством прошептал Его Высочество. – Пожалуй, теперь – действительно доброе.

************

Он был коронован – очень быстро и деловито, без лишних церемоний, потому как время было дорого – и немедленно же начал судебное разбирательство против герцога, сделав его, тем не менее, негласным. В этом нелегком деле он неожиданно натолкнулся на сопротивление министров – они кивали, читая подписанные обоими свидетелями показания, соглашались, что это безобразие, однако одобрять меры наказания не спешили.

-Чего только не случается между родственниками, - говорил один.

-Вы друг друга наверняка неверно уразумели! – вторил ему другой.

-Это все от расстройства из-за смерти вашего достопочтенного батюшки, - дополнял третий.

Наполеон махнул на них рукой, решив, что министры попросту боятся возможной герцогской мести – к ним в окно мог влезть очередной посланник, с которым у них вряд ли выйдет договориться так же ловко, как с тем бедолагой, которого вот недавно зачислили в дворцовый отряд.

-Да пусть их! – сказал он Советнику, когда они остались в кабинете одни. – Все равно распущу не сегодня-завтра…

-Не будьте столь опрометчивы, Ваше Величество, - покачал головой тот. – Где вы наберете новых министров?

-Было бы желание.

-Кроме желания еще должны быть и немалые знания. Никого из их секретарей, я уверен, вы так же не оставите, если подпишете приказ о роспуске.

-Еще чего!

-Но в одиночку вас попросту не хватит справляться с наплывом дел.

-Ха!..

-Назовете мне навскидку водоизмещение всех судов, что сейчас стоят на верфях? Сколько было потрачено на их оснастку, кто ответственный за капремонт – вообще, все, кроме сведений о капитане и орудиях, если таковые там есть?

Император прикусил губу, честно задумавшись.

-А министр соответствующей отрасли сделает это безо всякого промедления, - добавил его Советник. - Фактически, вы можете воспринимать их, как продолжение себя в вопросах деловых отношений. И я, и они – ваши руки, или те закоулки памяти, до которых не всегда так сразу доберешься.

-Я ничего им не забуду, - глухо отозвался Наполеон. – Каждый чертов раз, когда я гляжу на их постные рожи! Ты знаешь, что я даже Теодора из ссылки оказывается, не могу вернуть?!

-Вот как?

-Да! Они уперлись лбом, давили на то, что Синод должен решать, а Синод тоже уперся. И знаешь отчего? Уж не из-за Теодора, а потому что я не продлил их договор аренды земель на крайне выгодных для них условиях.

-Почему?

-Да потому что меня бесит одна только мысль о том, что какие-то люди должны обрабатывать землю и вкладывать в нее свой труд, и немалую часть урожая за так отдавать им, только на основании договора об аренде! Хватит с них, довольно. Пусть оторвут свой откормленный филей от кресла и сами побеспокоятся о насущном хлебе. Я не намерен кормить дармоедов!

-И наживете себе врагов, Ваше Величество. Притом – в первые же дни правления. Знаете, как в народе говорят: новая метла чисто метет?

-Ну? – мрачно кивнул правитель.

-Не будьте этой метлой: метлы никто не любит. Людям вообще не нравится, когда их пытаются вынудить силой. Помните, что вы не завоеватель, а политик, и цель ваша – сделать так, чтобы люди сами желали обернуть дело наилучшим для короны образом.

-Гм.

Наполеон задумчиво поглядел в окно, хмурясь. Он молчал несколько минут, а потом заметил:

-Я не стану менять своего решения уже хотя бы и потому что метаться от одной крайности в другую неразумно. Но я могу уравновесить его чем-либо. Вряд ли, впрочем, экономическим…

-Что вы имеете в виду?

-Давай будем откровенными, Баль: все, что ни предлагают за деньги, все является товаром. Стало быть, и церковь предлагает такой товар – он выражается в, грубо говоря, душевном спокойствии. Отпущение грехов, проповеди о небесном царстве, разъяснения сложных ситуаций – все это работа словесная, предмет прикладной, отстраненный и материального носителя не имеющий. Тем не менее, церковь имеет за этот свой товар совершенно несомненный вещественный эквивалент.

Бальзак кивал, следя за речью Его Величества.

-И что вы желаете предпринять?

-Я дам им то, что они сами дают людям. Нематериальную оплату в обмен на нематериальный товар. Они не смогут придираться – разве я не отличил их? – и вынуждены будут все же прекратить бездельничать.

-Вы хитрите, мой Император. Что же именно вы собираетесь предложить Синоду?

-Свою благодарность. Возможно, я сумею придумать с течением времени что-то получше. Признаться честно, сейчас меня более волнуют несколько иные вещи. Я и связался-то с Синодом только из-за Теодора.

-Это палка о двух концах, Ваше Величество. Если монарх наделяет исполнительной властью другие законодательные органы, кроме самого себя, это частично освобождает ему время, а частично создает новые проблемы. Все это вы можете наблюдать на примере своих министров и Синода, а…

-О, ну кое-кого из кабинета я все-таки разжаловал, - ухмыльнулся Наполеон. – Пусть не думает, будто я не умею считать и не способен обнаружить в смете недостачу. Или что я не помню, сколько в казне…

-У вас такая репутация, Ваше Величество. Человека, который скорее делает, нежели размышляет.

-Для размышлений и растеканий мыслию по древу у меня есть ты! А я, если еще раз такое обнаружу, не погнушаюсь и с лестницы спустить!

-Побойтесь бога, они вам в отцы годятся!..

-Вот и пусть ведут себя согласно почтенным своим сединам! А если они выбрали дорогу базарного воришки, то нечего и удивляться, когда с ними поступают соразмерно их поведению!.. Все, даже обсуждать это не желаю. Поцелуй меня, и иди, займись подбором карт для земельной реформы, я этот средневековый севооборот в гробу уже видел…


========== Часть 9 ==========


-Ваше Величество, вы здесь? Могу я… О, прошу прощения, вы не одни.

-Все в порядке, Баль, заходи. Знакомьтесь: это Бальзак, мой Советник, а это Жуков, я назначил его маршалом.

Бальзак оглядел поименованного – огромного роста и богатырской стати мужчину, напоминающего очеловеченную необузданную природную силу. Жуков одарил его таким же пристальным взглядом карих, немного диковатых глаз и отвесил короткий вежливый поклон.

-Я не смогу заниматься делами армии, как прежде, уделяя ей столько же времени, - пояснил между тем Наполеон. - А Жукова я сто лет знаю, и вернее человека не найти – верно я говорю, Георгий?

-Так точно.

-Вот и славно. Баль, что ты хотел?

-Я принес все доклады, что вы просили отобрать. Но раз вы заняты, полагаю, я смогу разобрать их сам – если только у Вашего Величества не будет ко мне иных заданий, более спешных.

-Присядь-ка с нами, Баль. Мне будет интересно твое мнение насчет всего, что мы здесь обсудим.

-Уверены ли Ваше Величество в том, что я буду вам полезен? Я ничего не смыслю в военном деле.

-Зато смыслишь в политике. Георгий, повтори-ка все еще раз, и я тоже послушаю.

-Между пограничными графствами сняты внутренние кордоны, - низким, но негрубым голосом пророкотал, будто морской прибой, маршал. – Наши люди докладывают об оживленном движении через границы. Большое количество крытых повозок, фургонов и прочего гужевого транспорта.

-Можем ли мы предположить, что речь идет об экономических выгодах? – склонил голову набок Бальзак. – Они наши соседи, и видя, разумеется, нововведения Его Императорского Величества за последний месяц, вероятно, желали бы не упускать своих прибылей. Разве не выгодно им было бы дать послабления в провозе через свою же границу, чтобы не закупать товар в Империи?

-Не думаю. К тому же, грузы идут в обстановке секретности – на что бы им таить перевозки торговых своих материалов? А так одних консервов я насчитал с десяток эшелонов.

-Хм… - Бальзак нахмурился и поглядел себе под ноги. – Не готовят ли они военной экспансии?

-Вот и я так же подумал, - кивнул Наполеон. – Только этого мне еще не хватало!

-Ваше Величество да простит мне мою дерзость, но если вероятность этого столь высока, вам следует сделать шаг первым.

-Я не намереваюсь выступать в роли военного агрессора, Баль. Империя более чем велика для того чтобы уже создавать проблемы в ее упорядочивании. Я заинтересован в том, чтобы качественно улучшить имеющееся в наличии, а не увеличить его площадь.

-Вам и не придется выступать в такой роли, мой Император. Я говорю о превентивных мерах иного рода.

Жуков поглядел на Советника испытующе.

-Обезглавить командный штаб заранее? – мрачно осведомился он.

-Обвалить военное производство, скорее. Без заводов они не смогут выпускать, например, снаряды, верно?

-Стало быть, предлагаешь диверсию.

-Именно. На мой взгляд, это более удачный выход, нежели военное противостояние. Особенно сейчас, когда империя не готова к подобной встряске…

Тут Бальзак бросил тревожный взгляд на монарха, опасаясь того что уж очень долго тот молчит. Но тот наблюдал за полемикой прищурясь и явно не спешил вставить свое слово. Поневоле Советник снова обернулся к маршалу.

-Возможно, такое поведение будет выглядеть в ваших глазах недостойным, - произнес он и Жуков кивнул.

-Верно. Подлостью попахивает.

-Не является ли ею и то, что собирается предпринять наш оппонент? Вам ли не знать, маршал: война начинается задолго до первого выстрела. Простите меня, если я претендую на суждение о вещах, в которых разбираюсь недостаточно, но начать войну немедленно, в один миг, невозможно – всегда проводится мобилизация, а она дело долгое. Две недели минимум, это если в самом скором темпе. А значит, за две недели государства уже будут знать, что столкновения не избежать…

-Империя больше по площади, чем эта кучка нахалов, - внезапно сообщил Жуков, - это да. Но рой пчел способен и медведя погнать из лесу.

-Лучший воин – тот, который не допустил сражения, - степенно заметил Советник. - Лучший бой – тот, который не начался.

-Что это за абсурд? – нахмурился маршал.

-Суждение одного очень древнего восточного философа, с которым я склонен соглашаться, - охотно просветил его Бальзак. - Человеческие жертвы никогда не бывают хороши. Военная доблесть – это прекрасное качество, но я, все же, предпочитаю живых людей мертвым.

-Наполеон, - не сводя глаз с Бальзака, заговорил Жуков. – Как мне понимать это высказывание? Является ли эта точка зрения и твоей так же?

Его Величество усмехнулся уголком губ.

-Мы не выдержим противостояния сейчас, - произнес он. – Несмотря на многочисленность армии, несмотря даже на ее боевой дух. Графства в складчину закупили на континенте двадцать лафетов по пятидесяти пудов каждый – а это значит, что они будут обладать как минимум двумя десятками тяжелых орудий, и будь я проклят, если это будут обычные пушки, а не новомодные гаубицы… Я бы на их месте поступил так же. А они не идиоты.

-Значит, нам не должно допускать войны, - сделал вывод маршал. – Потому что мы не готовы.

-Ты видел эту армию больше, чем я: можно сказать, ты там живешь. Сам посуди – обученные штыковому бою пехотинцы, кавалеристы с шашками, эти «летучие гусары», гренадеры, работающие все еще вручную – что они могут противопоставить залповому огню огромных машин? Мы лишь понапрасну потеряем и людей, и позиции.

-Твои предложения?

-Мне нужно три года отсрочки. Через три года войну могут объявлять хоть не только графства, а и весь материк – я на них посмотрю…

-Мой Император?

-Ой, Баль, вот не делай такое лицо, как будто я архангел Михаил, а ты встретил меня в кабаке! Три года мне нужны для постройки завода и организации производства.

-Гаубиц?

-Аэропланов.

Присутствующие резко замолчали, уставившись на монарха с одинаковым недоумением. Монументальная фигура маршала как будто вся выразила сомнение, а что касается Бальзака, то он привычно скептически поморщился.

-Разве это не запатентованное изобретение?..- наконец, поинтересовался он.

-Эти летающие бегемоты падают чаще, чем подстреленные утки! – добавил Жуков.

-Мы приобретем несколько единиц по условиям патента, а далее над ними я поставлю работать инженеров с головой.

-У вас есть кто-то на примете?

-И давно. Или ты полагаешь, я только этим утром задумался, что возможно, империи придется воевать? Наука не стоит на месте, и если мы хотим шагать в ногу со временем, придется приноравливаться. Поэтому, Георгий, я бы хотел уже через неделю услышать, что ты набрал штат хороших агентов, и еще через неделю они введены в курс дела и направлены на позиции. Позиции мы еще обсудим и утвердим. Кампанию каждой диверсии придется разрабатывать отдельно. И я не уверен, что выкрою для этого время.

-Я найду человека, - серьезно отозвался маршал. – Или стану им сам.

-Отлично. Баль, что-нибудь хочешь добавить?

-Относительно обсуждаемой проблемы, или вашей идеи об авиации? – уточнил тот.

-И то, и другое.

-По первому вопросу высказаться затруднительно, так как я не видел еще предложенного плана диверсий. Это и правда хитрое дело и требует знаний множества тонкостей о месте, где она будет проводиться. Скажу вам прямо, Ваше Величество, я бы не взялся за ее планирование, опасаясь скорее навредить, нежели помочь. Что же касается вашей идеи… - Советник замялся, пожевал губами, но все же закончил: -Это слишком смело звучит. Я мало верю в успех предприятия.

-Ты смеешь во мне сомневаться?! Твой гениальный Император уже все продумал!

-Это рисковое дело, - вдруг согласился с Бальзаком Жуков. Наклонил свою массивную голову, глядя исподлобья. – Я не уверен в результате. Можем больше потерять, чем приобрести – и в первую очередь время.

Бальзак поглядел на маршала с каким-то новым выражением и улыбнулся.

-Золотые слова, - произнес он.

-Ну, стало быть, я докажу свою правоту вам обоим, - ничуть не смутился этой отповедью Наполеон. – Баль, скатаешься со мной на днях в инженерное бюро, посмотришь, кого я выбрал. Георгий, я жду от тебя отчета через неделю, не забудь.

-Так точно.

-Вот и хорошо. Сколько у нас сейчас?.. Полвторого?..

-Уже почти три.

-Прекрасно, вполне успеваем на заседание городского собрания. Они там тоже что-то блеяли на счет недостачи в смете, и думают, что я рукой махну…

Маршал поднялся со своего места, коротко отсалютовал и вышел вон – Его Величество проводил его, и по коридору только прогрохотали его чеканные шаги. Бальзак, как ни в чем ни бывало – будто только что они здесь не судьбу государства решали, а провели пятиминутное совещание по пустячному вопросу - собрал со стола бумаги, которые оба спорщика просматривали в начале беседы, и сложил их в одну папку. Наполеон, прищурясь, наблюдал за ним со своего места, на которое вернулся, а затем вдруг произнес:

-Тебе понравился Георгий?

-Простите? – Бальзак обернулся на голос через плечо.

-Я спрашиваю, понравился ли тебе Георгий.

-Странный вопрос, Ваше Величество. Он – человек, которого выбрали вы. Какое значение здесь имеет мое личное мнение?

-Я хочу знать, вот какое. Ну так, он тебе пришелся по душе?

-Он честный человек. Прямой, добросовестный, и, вероятно, хороший командир.

-Просто скажи: понравился или нет.

Советник уловил в голосе Его Величества какие-то новые незнакомые нотки, бросил возиться с бумагами и развернулся к собеседнику лицом.

-Мне кажется, - заметил он, - что я не до конца понимаю ваш вопрос.

-Кто тебе нравится больше: он или я?

Поставленная задача, казалось, привела Бальзака в тупик.

-Мой Император, это все равно, что спрашивать, что мне нравится больше: воздух или птицы, - ответил он. – Во имя отца небесного, что вы хотите от меня узнать, я не понимаю…

-Я видел ведь, как ты на него смотришь. И как он на тебя. И я ревную, Бальзак.

-О господи… - Советник тяжело вздохнул. – Как вам могла прийти в голову подобная невозможная мысль?

-Ко мне в голову много чего приходит. Ну так, отвечай: нравится ли тебе Жуков?

-Ответить «да» будет обманом – он не привлекает меня, как тот, с кем я хотел бы быть рядом. Ответить «нет» тоже будет неправдой – он неплохой человек и его общество мне не неприятно… Почему вы смеетесь?

-Тебе что, - Наполеон кусал губы, стараясь не выдать своего состояния, - так трудно ответить «нет, я люблю только тебя», а?

-Разве вам это и без того неизвестно?

-Но мне было бы приятно это услышать.

-Поэтому вы придумали вопрос о вашем маршале?

-Я не придумал, - посерьезнел Наполеон. – Я действительно им задался. Видишь ли, Жуков, он… Не любит женщин.

-О.

-И мне кажется, ты приглянулся ему.

-Ваше Величество, я уверен, что вы ошибаетесь.

-А я уверен, что нет. Я Георгия знаю лет пять, если не больше – и в деле вместе с ним был, и выпили мы страшно вспомнить сколько… Разве что он тут наездами – на границе его часть расквартирована, там он и обретался долгое время. Он в чинах быстро продвигался, и я заметил, с кем он шашни заводит, даже и в отпуска. А ты ведь очень красивый, Баль…

-Мне, безусловно, приятно услышать, что вы придерживаетесь этой точки зрения, однако с позиции общепринятых канонов эти слова далеки от истины. Как бы там ни было, я полагаю, если между вами и маршалом царят столь доверительные взаимоотношения, вы можете поставить его в известность относительно этого вопроса.

-Сказать ему, что ты мой?

-Мне казалось, вы уже это сделали.

-Вообрази себе, нет. Но, видимо, придется.

Бальзак против воли улыбнулся.

-Знаете, - заметил он. – Это с одной стороны забавно наблюдать, но с другой я начинаю понимать леди Гамелин.

-Что ты имеешь в виду?

-Вашу ревность, мой Император. С моей точки зрения она неразумна и необдуманна. Я видел маршала Жукова сегодня в первый раз в жизни, а вас знаю уж много лет, и большую из них часть связан с вами весьма тесными отношениями.

-Почему бы тебе просто не сказать, что ты принадлежишь мне, а?

-Разве вам это и без того неизвестно? – снова повторил свой вопрос Советник, и тут же продолжил. – Что касается моего понимания поступков миледи, то ведь это именно она, если я не путаю, склонна ревновать своего мужа ко всякой юбке. И тот, насколько я знаю, получает от процесса массу удовольствия. Мне до сегодняшнего дня было непонятно, что они находят в таких поступках.

-А сегодня?

-Я ощущаю, что вы дорожите мной и не желаете утратить то, что имеете. Это, безусловно, приятное чувство.

-Баль, я готов ревновать тебя к каждому столбу, если уж на то пошло!.. – Его Величество, изловчившись, дотянулся до собеседника, и, рывком подтащив ближе, усадил на свои колени. Тот и пикнуть не успел, как оказался в крепких объятиях.

-Хочешь? – жарко выдохнул ему в шею Наполеон. – К каждому, клянусь тебе… К любому, кто на тебя смотрит… А все потому, что они не знают: ты мой и точка. Будут еще воображать себе… Всякое.

-Думаю, вы преувеличиваете.

-Давно с тобой придворные дамы перестали заигрывать?

-Не могу вам ответить. Видите ли, пока вы не сообщили мне, что их поведение является заигрыванием, для меня это оставалось неизвестным.

-Господи, я тебе умиляюсь… Дожить до твоих лет и так до сих пор и не знать, как выглядят женские заигрывания!..

-Прошу простить мне мою въедливость, - чопорно отозвался Советник, - но я получил представление об этом предмете из опыта с вами, и поневоле сравниваю с ним всякое иное поведение.

-О, то есть, пока тебя не хватают в охапку и не валят в койку – это за заигрывание не считается? – развеселился Наполеон, - Чую, мне предстоят кровопролитные дуэли со всякими…

-Я бы советовал вам воздержаться от такого проявления чувств.

-Да я шучу, Баль, шучу… Но если кто-то все же надумает – я ему не завидую! Ну, обними меня… Вот так. Мне хорошо, когда ты обнимаешь.

-День на дворе, мой Император. У нас много работы.

-Конечно-конечно, - пробормотал тот, и не думая отпускать своего Советника - а вместо этого еще и принимаясь его гладить.

-Прошу вас, будьте сдержаннее!

-Тогда не будь самим собой, потому что это единственный способ меня сдержать. Ну же, не упирайся… Пятнадцать минут наслаждения тебе не повредят… Отчего же ты отказываешь мне?

-А вы как полагаете?.. – срывающимся голосом отозвался его собеседник. – Здесь не время и не место для подобных…

-Здесь мой кабинет, слава богу, запертый изнутри, и здесь человек, которого я люблю, и я намереваюсь все это совместить… О боже, Баль, ты бы только знал, как давно я хотел приласкать тебя… Именно здесь, не дожидаясь ночи… Баль…

-Городское собрание… мой… Император… Через несколько минут уже!..

-Подождут. Все подождет. А я ждать не намерен. Не сейчас. Не тебя…

И, более не прибегая к словам, Наполеон подтвердил все сказанное на деле.

***************

-Ну вот что, что ты хочешь там еще найти?

-Истину, Ваше Величество.

-В официальном описании?..

Бальзак оторвал взгляд от папки, которую увлеченно просматривал последние полчаса – с тех пор, как они оказались в этом вагоне.

-Мне неловко напоминать вам, что вы сами настояли на подобном, - произнес он. – К тому же, я не слишком разбираюсь в технике, и мне требуется некоторое введение в суть дела, чтобы я мог быть полезным Вашему Величеству в этом мероприятии.

Наполеон выразительно поднял брови.

-Там будет старший инженер, мастер, начальник смены в конце концов, так неужели ты думаешь я не найду, кому задавать вопросы?

-Я недоверчив к людям, Ваше Величество. А особенно в тех темах, где они знаниями превосходят меня. Я критически отношусь ко всякой информации: ведь я не ведаю, насколько она истинна… - Советник покачал головой и отложил папку в сторону, сцепив бледные руки в замок на колене. Его Величество, сидя напротив него, уложил локти на стол.

-Вот что, Баль, - произнес он. – Если никому в этом мире не доверять – то можно не заметить, где в жизни было счастье.

-Мне вполне достаточно того, что я доверяю вам.

-Но мир человека не может заключаться только в одной персоне. Как бы ни было мне это лестно слышать, но я думаю о тебе. Ты так ни с кем и не сблизился при дворе, всегда особняком.

-Мы в достаточно ровных отношениях с господином Горьким.

-О, ну да. Играете в шахматы пару раз в месяц, как же, наслышан.

-Он знает множество занимательных фактов о своем ремесле, и я нахожу его интересным собеседником.

-Только обычно он разглагольствует, а ты сидишь развесив уши – вздохнул Наполеон. – И так пока я не приду и не расшевелю вас обоих. О-о, это же даже смотрится так, как будто вы два гробовщика и обсуждаете подряд!

-Вот как?

-О да! Оба носите черное, оба такие постные… - Наполеон тихо засмеялся, но быстро снова стал серьезным.

-Я хочу, чтобы ты был счастлив, Баль, - добавил он. – Меня смущает мысль, что ты ни с кем не общаешься. Это должно быть очень неприятно.

-Отнюдь, Ваше Величество. Вы изволите судить по себе: для вас жизнь без тесного общения с людьми немыслима. Я в который раз поражаюсь, как ловко вам удается найти с ними общий язык за считанные минуты. В моих глазах это настоящие чудеса.

-И одиночество тебе не надоедает?

-Нет. Я привык к нему и не ведаю альтернативы. Я благодарен небесам за то, что у меня есть вы. Впрочем, если бы и не было – это не расстраивало бы меня. По той причине, что я опять же не знал бы, с чем сравнивать.

-Ох ты и философ!.. Ну, и ты так и собирался всю дорогу читать эти бумажки?

-Именно так.

-Нам ехать около пятнадцати часов.

-Прекрасно, я успею все изучить.

-А со мной поболтать?!

-У вас тоже хватает работы.

-Это? – Наполеон презрительно приподнял пухлую стопку со стола. – Я тебя умоляю, через три часа я с ними разделаюсь!..

-Вот через три часа и поговорим, - кивнул ему Советник, и снова уткнулся в свои записи.

Эту поездку они запланировали и осуществили в считанные дни – Наполеон подгадал к тому времени, когда на завод будут доставлены заказанные образцы, и мастера успеют с ними хоть немного да разобраться. И теперь отправлялся на место для того чтобы обсудить все лично. Отправлялся неофициально: не торжественным кортежем, таща за собой полдворца – он был не любитель подобных выездов – а почти что инкогнито. Немногочисленное сопровождение нейтрально обращалось к нему «ваше сиятельство» и на глаза без прямого вызова вообще не являлось. Наполеон чувствовал себя в вагоне почти как на каникулах – вытянулся на сидении во весь рост – все еще не слишком большой, к слову сказать – улегшись на живот, и пролистывая документы, иногда отпуская какое-то замечание. Сидящий напротив него Советник охотно отвечал, и не думая поднимать головы от чтения – этот навык за последние годы он отработал в совершенстве.

За три не за три часа, но к ужину с делами Император и правда разделался. Сложил все документы в саквояж и растянулся уже на спине, заложив руки за голову.

-Знаешь, Баль, - произнес он, глядя в потолок. – Я вот все думаю о том, что ты сказал.

-М?

-На счет одиночества. А ведь знаешь, нигде не бываешь одинок так, как в толпе. Помнишь наш бал-маскарад? Сколько народу там было, а я все равно ощущал себя с тобой наедине. Они были как будто декорации, те же стены или кусты роз, а не люди. Но и без масок совершенно то же самое. Никто из них не знает, что происходит у другого. И мало кому есть до этого дело.

-Что же, не заставляет ли такое положение вещей нас ценить то, что мы имеем, сильнее?

-Да, безусловно… - Его Величество вдруг перевернулся на бок и пытливо взглянул на собеседника.

-Мне мало одних лишь слов, - произнес он с глубокой убежденностью. – Мне ли не знать им цену! Но действия, Баль – вот они способны меня убедить. Потому-то я и стремлюсь всегда держать тебя как можно ближе, и одаривать вниманием, потому как иначе сам ощущаю себя скверно – как будто лгу тебе, не подтверждая сказанного делом. Что ты об этом думаешь?

-Я думаю, мой Император, что вы очень хороший человек. И что эта ваша черта, о какой вы только что упомянули, серьезно будет мешать вам в жизни. Даже будь я дамой, или даже вашей женой, вы не могли бы проявлять подобных чувств на людях.

-Почему же? Думаю, это выглядело бы весьма романтично! – Император сел, возбужденный этой новой идеей. – Мы были бы чудесной парой! То есть, мы и сейчас-то чудесная пара, но увы, только в моих глазах… Но ты подумай, Баль! Я был бы твоим героем, кто сложит к твоим прелестным ножкам весь мир, а ты моей сказочной принцессой – вот из тех, которые всегда советуют царевичу не кручиниться, и подсказывают, как быть дальше…

- Ваше Величество предпочли бы, чтобы я был женщиной?

-Я этого не говорил, - серьезно покачал головой Наполеон. – Для меня важнее всего, чтобы это был ты, я ведь тебе уже упоминал об этом. Возможно, у нас было бы меньше проблем – с министрами, с моим покойным родителем… Но знаешь, Баль! Именно ведь потому, что мне приходилось всегда добиваться своего, всегда рваться к желанному, я и ценил это выше!..

-Сейчас, по прошествии стольких лет, эти события кажутся мне несколько иными, чем представлялись тогда, - кивнул ему Советник. – В вашем обществе я приучился не бояться. Но в тот момент это, пожалуй, было худшим событием в моей жизни – намного хуже, чем весть о смерти отца. Вы были – и остаетесь – самым близким для меня человеком, а на тот момент весь мой мир зиждился на вас. Убрать вас – и все прочее рухнет.

Наполеон слушал его с предельным вниманием, сохраняя серьезное выражение лица. Дождавшись тишины, он подсел рядом, покинув свое место, и обнял своего Советника, привлекая его к себе, поглаживая по волосам.

-Послушай, что я тебе скажу, - едва слышно произнес он. – Это едва ли не единственное, что мне произнести действительно трудно…

Бальзак молчал, ожидая.

-Всю свою жизнь я полагал, что нет ничего более постыдного, чем быть слабым. Кем угодно можно быть – недобрым, неумным, несправедливым – но только не слабым… И ты, Баль, ты стал моей слабостью – и одновременно силой. Я влюбился в тебя без памяти и ни о чем другом не думал, кроме как о том, чтобы заполучить тебя. Ни о чем, клянусь тебе – ни о будущем, ни о последствиях. И когда в один момент понял, что я попросту уже не могу обходиться без твоего присутствия… Ты мне был нужен, так нужен, что я даже не знаю, как тебе передать это. Не только для того, чтобы любить тебя всю ночь напролет, но и чтобы просто знать, что ты вот он, здесь, стоит руку протянуть… Как бы паршиво не приходилось, я просто знал, что ты ждешь меня, примешь любым, что бы ни случилось. Это было и силой, и слабостью. Я был счастлив и горд, что завоевал тебя: ты был такой неприступной крепостью. Даже и после того, как мы впервые поцеловались – еще долгое время я сужал круги, и ты знаешь… Я испытывал страх. Страх, что ты оттолкнешь меня. Грех или не грех – меня не волновало, но вот как ты сам это оценишь… Не посчитаешь ли чем-то… Неправильным. Неверным, недостойным. Я себя не помнил, Баль, я не знаю, что бы я делал, если бы ты отвернулся. Наверное, по сей день бы добивался своего, потому что не умею останавливаться. Знаю, понимаю, что все без толку – но ломлюсь в закрытую дверь и надеюсь, что когда-нибудь ее для меня откроют. А ты открыл…

Он умолк, уткнувшись в чужую шею носом, и долго молчал, а тишину нарушал только перестук колес. Бальзак заботливо гладил Императора, зарываясь ему пальцами в волосы, зная, как тот любит подобную ласку.

-И еще, - вдруг добавил Наполеон. – Ты никогда не говоришь мне слов. Но ты совершаешь поступки. Они все объясняют куда доходчивее.

Советник осторожно, целомудренно поцеловал собеседника в висок, не прекращая нежить.

-Я бы сказал вам, – отозвался он. – Если бы умел. Но я не умею, поэтому, я лучше сделаю. И поверьте мне, мой Император, то, что вы почитаете за слабость, в моих глазах величайшая сила. Человек, победивший себя – это более чем победивший весь мир.

-Ты правда так считаешь? – бросил на него пытливый взгляд собеседник.

-Вы можете припомнить хоть один случай, когда я бы покривил душой ради вашего спокойствия? – вопросом на вопрос ответил ему Бальзак.

-Пожалуй, что нет, - секунду подумав, решил Наполеон. – Не могу.

-Вот и делайте логический вывод согласно выборке.

-Ах ты язва!.. – засмеялся Его Величество, - Жалишь, жалишь, сердитый такой, ты погляди!.. Ну-ка, иди сюда, я знаю, как тебя урезонить!..

И действительно урезонил – свалил на спину, и занял чужой рот своим.

****************

Инженер немедленно передал высокую делегацию, как он выразился, «из рук в руки», старшему мастеру. Тот на протяжении всей беседы стоял у дверей, заложив руки за спину, глядел на происходящее из-под полуопущенных век, и лицо у него было как будто бы немного сонным. Но до чего же он преобразился, стоило разговору зайти о работе!.. Бальзак только диву давался.

Они спустились по узкой металлической приваренной лесенке вниз – оказалось, что под двумя надземными этажами у завода еще имеются два подземных уровня – в цех, а затем и в ангар. Аэропланы, и впрямь похожие на неуклюжих откормленных птиц, запрокинули носы-пропеллеры к потолку, выпятив бочкообразную грудь и светя свежими номерами, намалеванными белой краской чрез трафарет.

Старший мастер провел их вдоль ряда, туда, где у самой стены стояла полуразобранная машина – железное брюхо было открыто, светя таинственным нутром трубок и перегородок, и принялся тихо, но с постепенно все нарастающей громкостью, излагать, как он видит дальнейшую судьбу этого летательного аппарата.

-Мы заменим топливный бак на другой, более усовершенствованной системы, - говорил он, - видите ли, мы решили отказаться от идеи, предлагаемой конструкторами-изготовителями в отношении их двигателя, и сконструировать собственный, более близкий к наверняка известному вам двигателю внутреннего сгорания.

-Какое топливо для него будет нужно? – быстро сориентировался Наполеон. – И, если будут произведены замены, как отреагируют прочие детали конструкции?

-Мы добавим две жесткие вертикальные лопасти-бинкерсы между элеваторами. Размер самого элеватора – да и руля тоже – придется увеличить едва ли не вдвое. И… вам известно, что такое «перекос крыла»?

-Баль?

-Да, я имею представление об этом вопросе. Что вы хотите предпринять относительно него?

-Отсоединить управление им от основного руля и провести отдельный рычаг. Таким образом, мы добьемся большей надежности. Впрочем, все это пока что существует исключительно на чертежах, мы только составили макеты всех деталей, которые хотим внедрить и еще даже не передали их фрезеровщику. Но поглядите! – старший мастер торопливо сбросил куртку, повесил ее небрежно на крыло аэроплана и нырнул ему под брюхо.

-За счет всего вышеперечисленного вот тут и тут, - он постучал с металлическим звуком, - не будет больше опасности лопнувших каркасов!..

-А материал изготовления? – Наполеон, не раздумывая ни секунды, точно так же забросил на крыло свою собственную военную шинель, и нырнул следом за мастером. – Что вы хотите использовать для обтяжки крыльев?

-Уж конечно что-то покрепче небеленого муслина! – фыркнул мастер.

– Давайте-ка я вам покажу экспериментальные модели, они у меня не здесь, а в соседнем блоке…

Но в соседний блок они отправились не сразу, а еще спустя добрых полчаса, когда увлекшийся мастер, уже вволю перемазавшись в смазке, демонстрировал не менее чумазому гостю какие-то преимущества их идеи над старой. Бальзак терпеливо ожидал в сторонке, и, когда оба собеседника, наконец, выбрались из-под машины и приняли вертикальное положение, извлек из кармана платок и принялся тщательно и добросовестно вытирать лицо Наполеона от грязных пятен. Мастер сводил их умыться, а затем все же показал целую коллекцию миниатюрных моделей аэропланов – на его рабочем верстаке их выстроилась целая колонна.

-Некоторые даже летают, - похвастал он, - не на дизеле, конечно, на спирте. Но мне важно знать, как полет у них будет проистекать. Самая основная задача, которую перед нами поставил заказчик – это грузоподъемность…

-Грузоподъемность? – переспросил чуть позже Советник, когда они уже шагали прочь от длинного заводского строения. – Что он подразумевал?

-То, что и сказал. Ты, наверное, имеешь в виду – зачем такая цель была поставлена?

-Разумеется.

-Для снарядов.

Бальзак остановился, как вкопанный. Прошедший чуть вперед на несколько шагов Император заметил это не моментально и обернулся через плечо уже стоя в метре-полутора от собеседника.

-Что такое? – поднял брови он.

-Вы собираетесь сбросить бомбы на головы ваших врагов?

-Родной мой, я еще и не то с ними сделаю. Но на самом деле – нет, не то чтобы. Я более чем уверен, что в моих землях хватает их шпионов так же, как имперских агентов у них. И они, узнав о том, что здесь конструируют, просто поостерегутся выступать против такого неприятеля.

-Вы не забыли вашу собственную идею на счет диверсий? Полагаете, они не додумаются до того же?

-Да уж мою, - усмехнулся монарх. - Но ты не находишь, что если мы все время станем толкаться локтями и делать друг другу мелкие пакости, до сражения дело может и не дойти? – Наполеон улыбнулся и протянул спутнику руку.

-Идем, - позвал он. – Ничего ужасного в этом нет.

-Война всегда ужасна.

-И поэтому мне не хочется ее допускать. Ну, что ты так глядишь? Впереди парада на коне и с саблей наголо – не то, о чем я мечтаю. Мне давно уже не семнадцать, подвигами я не грежу.

-Это вы МНЕ говорить будете?!

-Просто мои представления об этих подвигах несколько видоизменились. Ну, ты же не станешь спорить, что я у тебя молодец и все отлично придумал?!

-Посмотрим на результат…


========== Часть 10 ==========


-Тебя не укачало?

-Нет, не беспокойтесь, все отлично.

-У тебя неважнецкий вид.

-Не переживайте по пустякам. Я впервые в море, но морской болезни у меня нет.

-Ну, смотри мне….

-Возвращайтесь к гостям. Вас хватятся.

-Идем и ты со мной. Хочу тебя кое с кем познакомить…

Наполеон аккуратно взял своего Советника под локоть и повел обратно в высокий, освещенный хрустальной люстрой зал трехпалубного линейного корабля «Императрица Александра». В числе приглашенных сегодня преобладали люди в мундирах – впрочем, хватало и штатских господ и дам в изящных шляпках. Они оживленно болтали и смеялись, и все это накладывалось, будто краски художника, на полотно легкого музыкального фона.

Открытие линейного корабля этим утром всколыхнуло столичную публику – праздник из-за своей необычности быстро приобрел статус модного.

-Зачем он вам нужен? – вздохнул полгода назад Советник, услыхав о проекте.

-Ради сотни ориентированных на бризантные снаряды орудий на борту. Ну и еще для того чтобы заключить союз с курфюрстом. Он без ума от моря и всего, что по нему плавает. Своего выхода на побережье у него нет, но мы ведь добрые друзья, не так ли? Я уступил ему порт, а он построил в нем отличный корабль.

И вот теперь, когда «отличный корабль» - и вправду, к слову сказать, внушительный – был готов, на его открытие были приглашены самые различные влиятельные гости, в том числе и из Конгломерата – недавно объявленного образования из соседних графств. Специально для этих гостей в список мероприятий был добавлен еще и военный парад на борту судна– Наполеон не упустил случая блеснуть военной выправкой своих флотских войск. «А заодно и напомнить им, с кем придется при случае иметь дело!» - добавил он Советнику тет-а-тет.

Парад, что ни говори, вышел запоминающимся – ровные, будто под линейку выстроенные ряды синих с белым мундиров, и поразительная слаженность движений во всем. В сочетании с прекрасной погодой – солнце в безоблачном небе стояло высоко, а море искрилось и плескало волнами вровень с бортами – парад оставил неизгладимое впечатление у присутствующих. «Имперский вестник», а следом за ним и другие издания, помельче, взахлеб расписывали его красоты, заставляя умирать от зависти тех, кто и хотел бы, да не смог туда попасть.

Следом за парадом была небольшая экскурсия по судну – без посещения нижней палубы и деков – и фуршет, а вечером ожидался фейерверк. Впрочем, уже к концу первого часа празднества Бальзак тихо сослался на мигрень и отошел в сторону, уступая его величеству возможность самостоятельно вести беседы. Советник устроился на одном из низких диванов у стены – там курили кальян, и пили кофе – и какое-то время оставался неподвижен, но после, все же, не выдержал и решил удалиться вовсе – чем и обеспокоил Наполеона.

-Ты уверен, что тебя не укачало? – уточнил он, на что ответ был неизменен:

-Меня не тошнит. С кем мне стоит свести знакомство, вы говорили?

Император провел Бальзака к одному из столиков на верхнюю палубу, где их дожидался человек в изящном светлом костюме. Он любовался открывшимся морским видом и курил, однако при виде двух приближающихся людей поспешно сигарету затушил и поднялся навстречу.

-Его Величество предупредил меня, что вы не выносите табачного дыма, Советник, - улыбнулся он.

-Моя благодарность вашей тактичности, - кивнул тот, пожимая новому знакомому руку.

-Бальзак, перед тобой канцлер Гюго, доверенное лицо курфюрста, - лучась, объявил Его Величество. – Широких взглядов человек, я уверен, ваше знакомство будет плодотворным. Канцлер, это и есть мой Высочайший Советник Бальзак.

Бальзак пристально вгляделся в нового человека – его смущал слишком прямой, как на его вкус, и открытый взгляд голубых глаз в обрамлении пушистых, будто у девушки, ресниц, и излишне же открытое, доброжелательное его лицо с дружественной улыбкой. Таких лиц не бывает у государственных деятелей, разве что они что-то задумывают. Канцлер был высок ростом – выше их обоих – прекрасно сложен, а легкий бриз, растрепав его соломенные волосы, прежде аккуратно уложенные, придавал ему вид скорее праздного путешественника, нежели государственного мужа.

-Я большой поклонник вашей индустриальной реформы, господа, - поклонился между тем Гюго. – Нам пока не приходится и мечтать о таких объемах производства – даже со скидкой на невеликую нашу площадь.

-Зато у вас прекрасная образовательная программа, – не остался в долгу Император. – Расскажите, Бальзаку будет интересно. Он всегда такой молчун, но слова не упустит, если заслушается.

-Охотно! - и канцлер, и правда, видимо, испытывающий относительно упомянутой программы самые светлые чувства, пустился в пояснения, и поневоле Советник увлекся, стал задавать вопросы, а затем и вовсе завел с новым знакомым спор относительно целесообразности изучения в школах мертвых, по большей части, языков. Канцлер явно симпатизировал всему древнему, и настаивал на необходимости быть близко знакомым с историческими корнями, а что до Советника, то он склонялся к тому, что дисциплины это прикладные, и изучать их стоит лишь тем людям, у кого ремесло неотрывно связано с работой на таких наречиях. Он и сам в лицее изучал и эллинский и римский, однако не сказать, чтобы те и правда пригодились ему где-либо. Теперь он бы с большей радостью изучил какой-то современный язык, так как родного и готского ему не хватает, а времени уже ни на что нет.

Наполеон слушал их с довольным видом – его радовало оживление Советника, и его активность в беседе, и насторожился он лишь тогда, когда, допустив позволительную ему, как монарху, вольность, дружески похлопал Бальзака по руке.

-Ты не замерз ли? – нахмурился он. – Больно холодный!

-Как здесь можно замерзнуть? – удивился с вечной своей улыбкой Гюго. – Такое солнышко приветливое!

-Это Бальзак, он на все способен. В том числе и простудиться в жерле вулкана… Я прошу простить нас, думаю, вы поймете… Бальзак, ступай-ка за мной.

-Разумеется, какие здесь могут быть извинения! – закивал активно канцлер. – Благодарю за беседу и надеюсь увидеть вас еще раз вечером!

Но Император уже плохо слышал его, уводя с верхней палубы прочь своего Советника. На лестнице он вдруг обернулся сердито:

-Я же спрашивал!

-Со мной все в порядке, - слабо запротестовал тот, - это всего лишь озноб. Я часто мерзну: вы меня изнежили.

-Я же еще и виноват, - вздохнул Наполеон, и, пользуясь тем, что все, кто только можно, сейчас веселятся в зале, повел Бальзака прямиком в свою каюту. Небольшое, по сравнению с теми, к каким они оба привыкли во дворце, помещение, однако, весьма уютное, было очевидно специально приготовлено заранее – здесь имелось все, что лишь могло понадобиться высокопоставленной особе, привыкшей к определенным условиям, в дороге. Наполеон усадил спутника на кровать и попробовал его лоб.

-Этого лишь нам не хватало!.. – воскликнул он. – Да у тебя никак жар!

-Правда? – вяло удивился тот. – Но я нормально себя…

Не слушая его более, Его Величество направился к застекленным полкам, снял с одной из них бутылку - этикетка блеснула на свету золотистой каймой – и бокал богемского стекла. Налил, и немедленно же в воздухе поплыл густой терпкий запах.

-Выпей-ка, - велел Наполеон, протягивая Советнику питье. – Знаю, что не жалуешь, но тебе необходимо согреться, а здесь ни камина, ни даже достаточно серьезного одеяла не найдется – теплынь. Выпей и поспишь, я скажу гостям, что у тебя мигрень или солнечный удар…

Советник с сомнением принюхался к бокалу, однако спорить в кои-то веки не стал – задержал дыхание и от души глотнул – но тут же и закашлялся, прижав руку к груди.

-Что это? – осипнув, спросил он, держась за горло.

-Ром. Что, припекло?

-Будто наждачного кипятка глотнул…

-Давай еще немного. Тебе скоро станет тепло и потянет в сон.

Наполеон поставил бутыль поближе к кровати, затем прислушался, застыв у самой двери – однако в коридоре по-прежнему было безлюдно. Тишину нарушал лишь шум моря о борт судна да отдаленная музыка из зала.

-Как хорошо, что Макс взял с собой Гамелин!.. – произнес он с чувством. – Его супруга с успехом заменит обществу и тебя и меня и еще десяток человек: когда она есть, на других никто и не глянет…

Он возвратился к кровати, и принялся деловито раздевать Бальзака, немного путаясь в непривычном его строгом праздничном костюме. Вещи он небрежно перебросил на спинку стула, оставив Советника в одной батистовой рубашке, а затем не удержался, и поцеловал его – и так непривычно было ощущать на его губах привкус жгучего напитка, что это взбудоражило ему кровь.

Он уложил любимого – тот уже не сопротивлялся, и ничего не возражал – и хорошенько растер, все тем же ромом, вызывая прилив крови, заставив его разрумяниться, порозоветь в его руках. Бальзак тихо хихикал – он боялся щекотки – и выгибался, а Император, увлекаясь все сильнее, уже не столько растирал, сколько гладил его, любуясь, как тот извивается.

-Ох ты чувствительный стал… - прошептал Наполеон, наклоняясь, чтобы его не услышал кто-то посторонний, и в тот же момент Советник протянул руки, обнимая его за шею, притягивая к себе еще ближе и упоительно целуя – сам, да так горячо, что Его Величество едва не потерял голову немедленно же. Впрочем, он и потерял бы, если бы его не беспокоил один вопрос.

-Как бы тебе хуже не было, - обеспокоено прошептал он, уже нависнув над распростертым чужим телом, и чувствуя, что лишь тонкая грань - не толще волоска - отделяет его от того, чтобы позабыть обо всем и отдаться страсти.

Но Бальзак только улыбнулся ему, лукаво и соблазнительно, обычно бледными, а сейчас заалевшими губами, и снова потянул к себе, настойчиво подставляя чужому горячему рту то шею, то плечо, и уже тихо вздыхая от удовольствия, когда его снова гладили.

-Если б я знал, как на тебя подействует выпитое, - горячо прошептал ему Наполеон, - Если бы я только знал… Я бы… О боже…

Они опоздали и на торжественное окончание вечера, и на фейерверк, и даже к завтраку – когда Император появился за столом, было уже хорошо за девять утра. Расспрашивать его, разумеется, никто не стал – а тем, кто мог бы догадаться об истинной причине этой непунктуальности, и спрашивать ни о чем было не нужно. Бальзак встал только к обеду – но зато с нормальной температурой, и привычным своим скептично-ворчливым настроением. О произошедшем вчера он предпочитал не вспоминать, а на подсмеивания Наполеона только отвечал сердитым взглядом.

-Ну, брось, – примирительно шепнул тот, когда они остались вдвоем, стоя почти на самом носу судна. – Чего тут стыдиться? Мне понравилось. Ты такой нежный был, податливый… Так бы и съел. Ты совестишься того, каким ты можешь быть ласковым?

-Я себя не контролировал, - покачал головой тот. – Совершенно. Мне было безразлично, где мы, что вокруг происходит, могут ли нас увидеть или услышать или же нет. Мне только одного и нужно было – вас.

-М-м, - зажмурился Его Величество. – Это прекрасно. Злоупотреблять не буду, но иногда применю. Тебе тоже периодически следует забывать обо всем и отдыхать.

-Здесь для этого на редкость неудачные место и время.

-В следующий раз это будет охотничий домик в глуши у черта на рогах, - пообещал Наполеон. – И если ты и там воспротивишься, мне придется напомнить, кто здесь отдает приказы!..

Бальзак, как ни странно, тихо засмеялся.

-Как будто я могу хоть на миг это забыть, - покачал он головой. – Ну, ступайте уже, на нас смотрят.

-А ты?

-Навещу канцлера: вчера мы обошлись с ним невежливо.

-Он тебе понравился? – обрадовался Его Величество. – Как славно! Наконец-то у тебя будет, с кем поболтать. Иди, резвись, твой гениальный Император…

-Обо всем позаботится, - закончил за него Бальзак.

-Именно!

Советник покачал головой снова и отошел первым – оставляя Наполеона гордиться его затеей в одиночестве.

********************

Сочельник, когда все, кто только мог, веселились от души – и по домам и на площади, празднуя наступление нового года - первое лицо государства, его маршал и Советник, уединились в кабинете последнего, обсуждая не терпящие отлагательства новости.

-Ты уверен?!

-Более чем. В противном случае не стал бы и говорить.

-Кто-то может это подтвердить?

-Исаев видел. Он глазастый, ему в таком деле доверять можно на все сто.

Его Величество обхватил подбородок и закусил губу.

-Так, - протянул он – официального объявления они все еще не делали?

-Нет.

-Я уверен, и не сделают. Черт бы их… Баль, ты что-то нашел?

-Нет, мой Император, - покачал головой тот. Он рылся в картотеке, и что-то уже отложил в сторонку. – Не то, что вам требуется.

-На текущий момент, как ни прискорбно мне это говорить, но мы сделали все, что в наших силах, - пожал широченными плечами Жуков. – Я перебросил по месту дислокации людей, и все в полной готовности.

-Возможно, желают спровоцировать империю сделать первый шаг, - заметил со своего места Бальзак. – Прошу вас, господа, взгляните на этот образчик.

-Нет, - уронил, едва глянув, маршал. – Не то.

-Сколько экземпляров было?

-Три. Один совершенно точно здесь, во дворце.

-Если его нет в картотеке Баля – его нет нигде, - с глубокой уверенностью заявил Император. – Никому это старье даром было не нужно.

-А я предупреждал вас, - ввернул Советник, обернувшись через плечо. – Я ведь говорил вам, что в таких вопросах не может быть второстепенных задач.

-Не трави душу, и так не праздник…

-Как раз очень даже праздник – прислушайтесь-ка, что за окнами творится, - Бальзак выпрямился, и приблизился к столу.

-Я ведь говорил вам, - добавил он, - что не следует полагать себя умнее прочих, Ваше Величество. И не потому даже, что это нескромно, а потому, что прочие этим охотно пользуются.

-Кто мог знать?!

-Мой Император, охотясь на паука, бьют не по жвалам, а по ногам - неужели не слыхали этой поговорки? Вы охраняли завод-изготовитель весьма тщательно, здесь придраться просто невозможно, однако даже малые дети понимают, что ценность вовсе не в нем самом, а в его содержимом. И если сделать так, чтобы оное содержимое не было в состоянии покинуть ангаров…

-Черт!

-А теперь я битый час ищу чертежи старых туннелей для вагонеток, как будто у нас иных дел нет.

-Сколько еще времени потребуется, чтобы разобрать завал?

-Одному богу ведомо. Быть может, неделя. Быть может, больше. Там день и ночь трудятся спасательные бригады. Я подключил к делу еще и шахтеров – уж им ли не знать, как обходиться с завалами…

-Значит, нам нужно продержаться, - сделал вывод Наполеон. – Какое-то конкретное время. Сейчас же ты отправишься на свои позиции. И ни о чем не волнуйся, с завалом разберутся. Удержи побережье хотя бы сутки.

-Что дадут сутки, Наполеон?

-Шанс. О боже, ты ведь не подозреваешь меня в том, что я держал все яйца в одной корзине, правда же, Георгий?

Суровое лицо маршала просветлело.

-У вас есть резерв?!

-Одна машина. Из первых пробников. Ее перегнали под столицу после испытаний.

-Она отбракована? – быстро уточнил Советник.

-Да, но только по причине малой грузоподъемности. Полный экипаж она нести не может. Или взять на борт полный боезапас. – Наполеон заложил руки за спину. – Мне нужно время чтобы добраться до линии обороны – с одной посадкой, потому что топлива не хватит на полный полет, а с собой взять не выйдет.

-Это я, пожалуй, организовать смогу, - уверенно кивнул маршал. – Кого ты посадишь пилотом? Есть тот, кто умеет поднимать эти крылатые бочки в небо и там рулить ими?

-Есть, - неохотно отозвался Наполеон. – Я.

Бальзак метнул на него полный возмущения взгляд. Его Величество лишь поднял ладони, как будто показывая, что все и сам отлично понимает.

-Это было практически безопасно, - заметил он.

-«Практически»?!

-На взлетной полосе испытательного-то поля? Конечно!..

-И ты умеешь управляться с этой жестянкой? – допытывался маршал. – Кто тебя туда пустил, ты же чертов Император!

-Прекрати. Мы тут одни, можно и не ломать комедию. Кого бы я стал спрашивать? Да, я умею – в определенных пределах. Не ас, но по прямой до моря выведу.

-Нет, не выведете! – Бальзак отбросил в сторону кипу карточек, которую до того момента так и держал в руках и широким шагом подошел – почти подлетел - к Его Величеству.

-Даже в голову этого не берите! – воскликнул он. – Это слишком опасно! Вы можете погибнуть, и что тогда?!

-Тогда будет коронован мой дядька – тот, что старше, - спокойно кивнул Его Величество.

-Нет! Тогда все, что вы делали, пойдет прахом – вот что будет. Хотите вы этого?!

-У тебя есть другие предложения? Иного пилота здесь нет.

-Значит, пусть спешно прибудет – отправьте за ним экспресс, срочно телеграфируйте, мало ли путей… Оккупации пока не произошло – снимите все железнодорожные рейсы ради одного курьерского и пусть он доставит вам сюда пилота…

-За сутки этого не успеть.

-Значит, нужно более суток.

-У нас их, боюсь, нет, - вставил маршал невесело. – Если не щелкнуть зубами перед их носом – война начнется немедленно же, буквально спустя три дня. Они еще не уверены в своих силах, еще выжидают, но стоит проявить хоть малейшую слабость…

-Баль, - Наполеон положил руки Советнику на плечи. – Баль, что ты так разволновался? Подумаешь, полет… Георгий, иди, отправляйся, - добавил он, глядя поверх головы Бальзака на Жукова. – Время не ждет.

-Ты не изменишь своего решения?

-Шутить изволишь?.. Это серьезное дело.

-Я все еще против! – напомнил о себе Советник.

-При необходимости, я свяжу тебя и запру. И знаешь почему? - добавил Наполеон, когда дверь за маршалом закрылась. – Потому что ты хорошо вдолбил в мою голову разницу между личным желанием и долгом. Другого выхода попросту нет.

-Вы не можете отправляться один!

-Могу. И отправлюсь.

-А если вы не вернетесь?..

-Я вернусь.

-Но если?!

-Ты в меня не веришь?

Они теперь глядели в глаза друг другу, и Его Величество, приблизившись почти нос к носу, заговорил не в пример тише – хоть их никто и не мог подслушивать.

-Мне есть куда возвращаться, Бальзак. И я вернусь.

***********

Император отправился той же ночью – и то с опозданием, потому что Бальзак настоял на том, чтобы машина была проверена и перепроверена. При самом событии никто не присутствовал – оба механика, закончив осмотр, быстро удалились, оставляя господина Высочайшего Советника и неизвестного пилота - в шлеме и летных очках того мудрено было признать – наедине. Едва они скрылись, Наполеон очки стащил, и немедленно потянулся за прощальным поцелуем.

-Ты же будешь меня ожидать, правда? – прошептал он в чужие губы. – Я сделаю это. Я все, что угодно сделаю. Ты только жди.

-Мне кажется, вопрос совершенно риторический, - отозвался Советник. Вид у него был нервный, дерганый. – И ответа не требует, так как тот очевиден. Вы необходимы мне, вы необходимы вашей империи – и я, и она затаим дыхание, пока не увидим вас снова.

-Ох, Бальзак, Бальзак… - покачал головой Император, легонько поцеловал любимого еще раз и влез в кабину. Махнул рукой, и Советник торопливо отошел в сторонку, хотя и так не стоял на траектории движения.

Воздух вокруг них казалось, завибрировал, когда заработали пропеллеры. Бальзак, не смотря на сгустившиеся сумерки, приложил ладонь ко лбу козырьком, защищая глаза от пыли. Сощурясь, он глядел на то, как сначала поднимается в воздух, а потом постепенно и исчезает из виду темное пятно в небесах. И стоял еще довольно долго, не смотря на то, что вокруг все стихло – а затем опустил плечи и медленно побрел прочь, чувствуя себя так, словно наконец-то понял смысл слова «фантомная боль».

****************

Сведений долго не было. Ни одна газета не писала о событиях на границе из соображений военной цензуры. Не желая сеять панику, Бальзак от имени Императора распорядился этого не делать. Он вполне в состоянии был себе вообразить не только то, какое смятение охватит мирных жителей, но и какие треволнения произойдут во всех воинских частях. Имперская гвардия совершенно не зря гордилась своим воинским духом. Едва заслышав о возможной опасности, сотни молодых и отчаянных, бросив в солдатский ранец сухарь и флягу воды, рванут к границе, пускай даже и без приказа – потому как собственная совесть не позволит им отсиживаться за чужими спинами. И все они, сгрудившись на береговой линии, будут представлять собой отличную мишень – да еще и возможно попадут под обстрел единственного бомбардировщика…

Пораскинув умом, поутру Бальзак отправился к придворному врачу – в прошлом профессору Медакадемии, а сегодня безобидному душевному старичку, который превыше всего ценил собственный комфорт. Не было для него большей радости, чем понюшка табаку и мирный сон после обеда в кресле у камина. Бальзака он знал еще с тех времен, когда тот был неуверенным в себе пятнадцатилетним подростком, и теперь, когда тот получил назначение быть Высочайшим при его Императорском Величестве Советником, лейб-медику было лестно, что такой человек приходит к нему сам, вместо того чтобы взять да и вызвать в собственный кабинет. К тому же и обратился к нему Советник отнюдь не с приказом, а с вежливой просьбой.

-Дело наиболее щекотливого, из возможных, свойства, - говорил он негромко, пока подслеповатый уже пожилой профессор пристально разглядывал его сквозь стеклышки очков. -Никто из третьих лиц не должен быть в него не то, что вовлечен, но и осведомлен о нем.

-Да-да, я понимаю, но что же за дело?!

Бальзак достал из-под локтя принесенный с собой пухлый том.

-Его Величество, будучи склонным быть первым везде, не отступает от этого своего обычая и в военном городке, где и подхватил, вот, извольте ли видеть…

Лейб-медик поправил очки на длинном носу и ткнулся им в самую страницу.

-О! – воскликнул он. – Неужели среди солдат новая эпидемия?!

-Все меры уже предприняты еще этой ночью. Однако болезнь заразна. А я, видите ли, переболел ею, и мне она нестрашна. Мне не хотелось бы подвергать риску кого бы то ни было, но… Вы ведь знаете Его Величество. Он не переживет, если кто-то увидит его в столь бедственном положении.

-О, да, - с чувством кивнул его собеседник, имевший сомнительное счастье выхаживать Наполеона еще совсем ребенком от всех детских недугов, какие тому доводилось переносить. Вылеживать сколько положено в постели и соблюдать предписанный режим принц отказывался категорически, ему ли, лейб-медику, этого не помнить…

-Так я пригляжу за ним – вы мне сейчас напишете предписания, я буду являться к вам каждый вечер и докладывать о его состоянии. Ничего опасного в этой болезни нет, и вас мне беспокоить не хочется, а вот совет ваш бесценен. Как думаете, будет это разумно?

-Это будет замечательно, мой мальчик!.. О, прости, что я так, по-стариковски, но ведь и правда вы мальчики, которых я, считай, детьми застал… Ты хороший друг Его Величества, Бальзак. Ты очень недурно придумал. Сейчас я тебе все о болезни расскажу…

-Я прочел статью в вашем медицинском учебнике, - ввернул, дождавшись паузы, Советник. – Посчитал, что вернее источника сведений мне не найти.

-Ну, это ты мне льстишь… Но приятно, приятно. Садись же, что ты стоишь, я пока пойду, разожгу горелку, понадобится смешать кое-что для микстуры…

И лейб-медик, прихрамывая, отправился в ту часть своих комнат, что служила ему кабинетом. Бальзак, сохраняя на лице самое почтительное выражение – следом. План развития «болезни» Императора он написал, распределив по дням симптомы, в нескольких экземплярах – мало ли, когда Наполеон вернется. Такого рода фальсификация, конечно, не могла бы продлиться долго: если бы с Императором что-то произошло, и в течение недели он не возвратится, тучи, которые и без того сгущались над головой Советника, обрели бы вполне материальное воплощение. Он потому и обратился за помощью к придворному врачу, что был уверен в его всецелой поддержке. Старик не одобрял передовых методов лечения, держался весьма гомеопатических взглядов на вопрос поддержания здоровья, и подозрительно кривился на «всякие новомодные выкрутасы». Бальзак с ним не спорил и потому признавался человеком вполне здравомыслящим и достойным того, чтобы оказать ему – и, что куда важнее, своенравному Императору – пустячное одолжение.

Врач, тем часом, официально подписал заключение о болезни, и Бальзак с полным на то правом принял на себя большую часть ежедневных забот по канцелярии. Разбирал бумаги, задерживал или наоборот давал ход различным делам – разве что министров не собирал и прошений не выслушивал. Ежедневно и еженощно он ждал новостей – прошло четыре дня, а вокруг все так же царило затишье. Он уговаривал себя не паниковать – времени миновало еще мало. Маршал никакой весточки не посылал, понимая всю секретность операции. Да и потом – не было гарантии, что Наполеон не опередил бы вестника. Бальзак напоминал себе ежечасно, что быстро все дело и не могло быть проделано, особенно учитывая особенности посадки. Наверняка Его Величество сейчас азартно носится по прибережным скалам с винтовкой и чувствует себя самым счастливым человеком на свете, принимая участие в том, что полагал своей основной обязанностью: в защите империи. Сколько бы он сам ни твердил о политике, и о том, что он не военный агрессор, эту суть было не вытравить из его существа.

Вечером шестого дня – или ранним утром седьмого, это как еще посмотреть – дверь кабинета распахнулась настежь, впуская внутрь летящего стремительным шагом Наполеона. Его Советник в этот момент испытал нечто сродни тому чувству, когда камень с его души не просто падает, но скорее воспаряет, превращаясь в невесомое облачко. Он ринулся навстречу, ничуть не заботясь об открытой двери, и радостно обнял Императора, уткнувшись носом в жесткую кожу его куртки, пропахшую машинной смазкой и пороховым дымом – на ней еще остались мелкие капельки дождя, и даже они пахли так же…

Он хотел задать множество вопросов – как все прошло, не ранен ли Наполеон, нет ли какого срочного дела, что надлежало бы принять в введенье сию минуту – но не мог, только беспомощно цепляясь за другого человека, и стараясь вернуться к нормальному своему существованию – все это время он, оказывается, был крайне напряжен. Многое в их жизни происходило – они были знакомы вот уже более десяти лет, но никогда прежде Бальзак не испытывал ничего схожего с сегодняшним переживаниям. Наполеон довольно улыбался – он чуть отстранился, заставив Советника поглядеть на него прямо, глаза в глаза.

-Войны не будет, - одними губами произнес он. – Я справился.

-Я ни минуты в вас не сомневался, - заверил его Бальзак.

-Ну да, конечно… А спорил-то, и Георгия не постеснялся, и…

Но Бальзак бесцеремонно стащил с венценосной головы летный шлем вместе со сдвинутыми на лоб очками, обхватил чужое лицо руками и жадно приник с поцелуем, наверное, впервые в жизни - будучи при том в здравом уме и твердой памяти - не желая ни спорить ни о чем, ни докапываться до сути.

Император если и оторопел от такого обращения, то лишь на мгновение – в следующее он сам взял ситуацию под контроль, уже понимая, что все многоумные беседы о благе империи будут завтра, и никак не раньше.

Он вернулся, он дома, его ждали…

И войны не будет. Он все смог. Потому что – кто, если не он?