Обмен (СИ) [de Gueux Jacqueline] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Annotation

Опубликовано в сборнике "Мифы будущего прошлого", февраль 2018


Jacqueline de Gueux


Jacqueline de Gueux



Обмен



"Аляска являлась одновременно

и самой восточной, и самой западной

губернией Российской империи..."

Википедия

--------------

"Моделирование исторических событий

в альтернативной реальности помогает

осознать глубинные причины

и наших достижений, и наших потерь."

Историк из параллельного мира


1

Жидковатый, чуть надтреснутый голос батюшки старательно выводил слова благодарственного молебна. Звуки эхом отражались от высоких стен, заглушая перешёептывания собранных в актовом зале гимназистов.

Неяркий свет осеннего солнца играл на латунных пуговицах форменных мундиров, на парадном облачении священника, на золочёных рамах висевших на стенах портретов. С самого большого благостно взирал холёный, осанистый, уже начинающий полнеть мужчина средних лет с аккуратной бородкой - император Михаил. Поверх его изображения прикреплена была по случаю юбилейных торжеств широкая бархатная лента с тиснёной надписью:

'"1815 - СТОЛЕТИЕ СО ДНЯ ОТМЕНЫ КРЕПОСТНОГО ПРАВА - 1915'"

Прямо под портретом стоял директор, казавшийся уменьшенной и сильно постаревшей копией его величества - такая же бородка и такая же отеческая мина на полном лице. Рядом с ним застыли преподаватели.

Пятиклассник Коля Корнеев скосил глаза на стоявшего рядом Ильку Зотова, спросил еле слышно:

- Ты после молебна куда?

- Сначала в лавку к японцу, потом домой,- так же тихо, не поворачивая головы, ответил черноволосый, смуглый Зотов, унаследовавший от матери, крещённой в православие тлинкитки, характерные для индейцев Аляски черты лица.

- А может, спустимся ненадолго к гавани? Сегодня '"Завойко'" должен прийти.

- Не могу. Отец велел не задерживаться.

- Да мы ненадолго! Только туда - и сразу обратно!

- Ну, не знаю...- нерешительно протянул Зотов. - Если опоздаю, мне знаешь как от отца влетит?!

Коля скептически покосился на друга:

- Уж и влетит! Поругает да и простит. Бить-то не посмеет.

Это было правдой. Oтец Ильки, сибирский крестьянин, разбогатевший на оптовой продаже рыбы, хоть и отличался крутым нравом и склонностью тиранить приказчиков, дома вынужден был считаться с тлинкитскими обычаями. А у тлинкитов дети принадлежали роду матери и наказывать их могли только она и её единокровные родственники. Ссориться с индейской роднёй ради сомнительного удовольствия отвесить сыну подзатыльник Зотов-старший не рисковал.

- Я подумаю...

- О чём думать-то?

- Прекратите болтать, господа!- яростно прошипел из-за спин классный наставник. Корнеев поспешно вытянулся в струнку и снова уставился на давно уже изученный до мельчайших деталей портрет государя.

За окном вздымались поросшие хвойным лесом горы, чистой синевой светилось между острыми пиками вершин северное небо.

Отец Игнатий уже читал акафист, и многократное '"Слава тебе!"' плыло над головами выстроенных в шеренги мальчишек.


2


Почтово-пассажирские пароходы приходили в Новоархангельск раз в две недели. Шли они кружным путём: из Владивостока в Петропавловск, оттуда - на Алеутские острова, и только потом добирались до острова Баранова. Вести и гости "с того берега" всегда были событием. Однако на этот раз из-за проходивших по всему городку юбилейных торжеств встречавших оказалось меньше обычного. Гимназисты без помех спустились к самой пристани.

День выдался не только солнечный, но и почти по-летнему тёплый, тихий и безветренный. Недалеко от кромки воды качались на приколе одномачтовые рыбацкие судёнышки. На другой стороне залива заслонял собою горизонт громадный, похожий на гигантский пасхальный кулич потухший вулкан Эджкомб. Двухпалубник "Контр-адмирал Завойко" медленно приближался, пачкая лазурно-зелёную панораму клочьями чёрного дыма. Пассажиры уже толпились у поручней, с нетерпением ожидая завершения долгого плавания. Нарядная группа на верхней палубе разглядывала людей у причала в бинокли и лорнеты, матросы готовились к швартовке.

- Каноэ,- негромко произнёс вдруг Илька Зотов.

Коля отвёл глаза от корабля, быстро проследил за взглядом товарища и тоже рассмотрел на фоне вулкана переваливающуюся с волны на волну лодку тлинкитов.

- Твои? Или Волки?

- Орлы,- со знанием дела определил Зотов.- Видишь, орнаменты на бортах?

- Вижу,- отмахнулся Коля. Зрелище было привычным и обыденным - индейцы часто доставляли в город или подвозили к кораблям свежую рыбу, мясо тюленей и шкуры на продажу.

Он снова повернулся к пароходу.

"Завойко'" наконец пришвартовался и начал высадку. Портовый служащий в сопровождении полицейского чина неторопливо прошестововал к сходням, достал из сумки деревянный ящичек с печатями и письменными принадлежностями, и приступил к проверке паспортов. Сначала пропускали первый и второй классы - в этот раз "чистой публики" оказалось совсем мало, человек двадцать, в основном местные, ездившие по делам во Владивосток. Однако попадались и незнакомые. Колино внимание привлёк один из них - невысокий, худой, взлохмаченный мужчина лет сорока с небольшим. Выглядел он измождённым: запавшие щёки, воспалённо-красные веки, лихорадочно бегающий взгляд тёмных глаз. Но Корнеева удивила вовсе не внешность незнакомца (многие заболевали в пути), а ритуальное бело-голубое одеяло, наброшенное на его плечи поверх пиджака. Откуда приезжий мог взять эту редкую вещь? Тлинкиты неохотно продавали чужакам подобные изделия, а поэтому стоили они очень дорого. Коля взглянул на друга. Тот тоже во все глаза смотрел на хорошо знакомые орнаменты и явно был озадачен. Даже сделал шаг по направлению к сходням, словно хотел окликнуть незнакомца.

Но тут на пароходе начали бить склянки. Илька вспомнил о своём обещании не задерживаться, и всё остальное сразу вылетело у него из головы.

- Пора!- Он потянул друга за рукав, мотнул головой в сторону города. - Мне ведь ещё в лавку!

- Помню,- кивнул Корнеев, и подростки начали пробираться между встречающими обратно к набережной.

Отойдя от пирса на приличное расстояние, они снова взглянули в сторону корабля. На берегу прибывшие в каноэ воины племени Орла смыкались кольцом вокруг закутанного в одеяло пассажира. Тот испуганно пятился. Подоспевший полицейский пытался вклиниться между новоприбывшим и аборигенами. С нижней палубы кричал что-то неразборчивое пароходный стюард.

- Я вспомнил,- неожиданно сказал Илька.

- Что?

- Где я видел эту накидку.

- Где?

- После скажу.


3


В лавке воздух был пропитан запахами душистых масел, лекарственных трав и сандалового дерева. С потолка свисали на длинных нитях разноцветные шары-кусудама, на стенде пестрели расписные бумажные веера. Покупателей обслуживал сам хозяин, щуплый, улыбчивый японец Кобаяси, уроженец Нагои, перебравшийся в Новоархангельск лет пятнадцать назад.

У прилавка оживлённо переговаривались две немолодые женщины. Кобаяси подавал им то мотки шерстяной пряжи, то клубочки тесьмы. Илька положил на прилавок написанный отцом список. Японец заулыбался ещё шире, закланялся так часто, словно кто-то качнул привешенный к его подбородку невидимый противовес.

За спиной негромко хлопнула дверь. Корнеев обернулся и вздрогнул - у входа стоял человек с парохода. Нарядное пушистое покрывало по-прежнему свисало с его плеч. Вблизи он выглядел ещё более больным и жалким.

Не обращая внимания на других покупателей, приезжий двинулся прямо к лавочнику.

- Порошки от простуды есть? - спросил он на ломаном английском. - Думал, выздоровел, а сейчас опять знобить начало.

Улыбка японца стала несколько напряжённой.

- Здесь, сударь, не аптека.

- А где аптека?

- Идите по направлению к собору, по дороге увидите вывеску.

У незнакомца был такой вид, словно ему хотелось сказать резкость. Однако ответил он тихо и вежливо:

- Благодарю за совет.

И покинул лавку.


4


Дом встретил Колю вкусными обеденными запахами. Через приоткрытую дверь виднелся стол под белоснежной крахмальной скатертью, уставленный блюдами, судками и соусниками. Молодая рыжеволосая женщина в скромном тёмном платье - миссис Мак-Гуини - выглянула из столовой, сказала с лёгким упрёком:

- You are late,- и обернулась на отца, явно ожидая поддержки.

Но доктор Корнеев был сегодня в благодушном настроении:

- Гуляем, молодой человек? Ну-ну! Руки мыть - и за стол!

- Just a moment!- торопливо ответил сын.

Вскоре он уже сидел напротив Мак-Гуини, уплетал пирог с лососиной и слушал, как отец по-английски растолковывает суть сегодняшнего праздника:

- Поймите, Катти, отмена рабства - это грандиозное событие! Судьбоносное!

- Я понимаю,- послушно поддакивала та, глядя на отца влюблёнными глазами.- Конечно, грандиозное. Это было так благородно со стороны его величества вашего государя - отпустить на свободу этих добрых пахарей...

Коля уткнулся взглядом в тарелку и сосредоточился на пироге. Из ворчания старика-слуги, из намёков окружающих, а больше всего из собственных наблюдений он давно уже догадался, какие отношения связывают отца - высокого, плечистого, вовсе ещё не старого мужчину,- и поселившуюся в их доме на положении то ли прислуги, то ли гувернантки миссис Мак-Гуини. В Новоархангельск она приехала из Британской Колумбии. На переезд, по её словам, решилась в надежде заработать денег - после внезапной смерти мужа Мак-Гуини осталась почти без средств, услышала, что русские охотно нанимают в домашние учителя к детям иностранцев, вот и поехала. Правда, на месте выяснилось, что для учительницы она недостаточно образованна, и годится разве что в няньки или в прислуги. Коле нянька была уже давно не нужна, а с хозяйством до сих пор прекрасно справлялся Васильич, но... незамужних белых женщин в Новоархангельске было мало, молодых и привлекательных среди них ещё меньше. Доктор Корнеев, жена которого уехала четыре года назад на материк "погостить у сестры" и наотрез отказалась возвращаться, выслушал печальную историю Мак-Гуини, тут же нанял приезжую и положил ей очень неплохое жалованье. В городе о его поступке даже почти и не злословили - многие местные чиновники тоже жили соломенными вдовцами и держали при себе "экономок". Мак-Гуини оказалась женщиной хозяйственной и миролюбивой, знала своё место в доме, не слишком досаждала воспитаннику наставлениями и замечаниями, да и с английским действительно помогала. Однако Коля с её появлением совсем замкнулся в себе. Умом он понимал, что Мак-Гуини не виновата в том, что мать сбежала во Владивосток, и не заслужила того, чтобы срывать на ней свою злость, поэтому не дерзил и не изводил шотландку дурацкими проделками. Просто старался общаться с ней как можно меньше и как можно лаконичнее. А вот на родителей злился долго. На мать - за то, что уехала и забыла сына, на отца - за то, что не сделал ничего, чтобы её вернуть, да ещё и сжёг все её фотографии и запретил говорить и спрашивать о ней.

...На письма от матери Коля наткнулся полгода назад, случайно, когда рылся без спроса в отцовском книжном шкафу,- они были спрятаны между страниц одного из медицинских справочников. Прочёл сначала те, что были адресованы ему, потом, поддавшись любопытству, начал читать одно из посланий, предназначенных отцу, тут же об этом пожалел и поспешно убрал письмо обратно в конверт - упрекая мужа за то, что не соглашается отпустить сына на материк хотя бы на лето, мать в сердцах писала много такого, что Коля предпочёл бы никогда о родителях не знать. После этого случая злость его, как ни странно, почти совсем прошла, сменившись острой и грустной жалостью - и к ним, и к себе. Больше всего расстраивало то, что нельзя обсудить с отцом мамины приглашения приехать в гости; признаться в том, что обнаружил тайник и читал спрятанные письма, было совершенно невозможно. Оставалось только ждать, когда же отец сам сменит гнев на милость, а до тех пор молчать, притворяться и довольствоваться сознанием, что мама не забыла и любит по-прежнему...

- Николай, о чём задумался?

Коля поспешно прогнал неуместные мысли и, вспомнив тему разговора, ляпнул наугад первое, что пришло в голову:

- А если б мужикам в пятнадцатом году воли не дали, мы бы Крымскую войну гораздо быстрее выиграли.

- Что? - изумлённо воззрился на него отец.- Кто тебе сказал такую дичайшую чушь?

Коля слегка смутился. Говорил об этом сегодня на пристани местный телеграфист, но адресовался он вовсе не к Коле, а к своей барышне.

- Никто. И почему же сразу чушь? Наполеона за несколько месяцев прогнали, а с англичанами да турками вон сколько возиться пришлось. Я и подумал...

- Вот именно чушь ты и подумал,- сердито перебил доктор Корнеев. - Воевали дольше, потому что другая война, другие условия. Хочешь знать моё мнение, так если бы мужикам сто лет назад не дали воли, мы в ней вообще победить бы не смогли.

- Это почему это - не смогли бы?!- возмутился Коля.

Отец поморщился.

- Не кричи. Ты учил про гражданскую войну в Соединённых Штатах?

Коля кивнул.

- Помнишь, где было рабство?

- Конечно, помню! На Юге.

- А кто победил?

- Север...

- Вот именно. Может, припомнишь также, почему?

К великому облегчению Коли, беседу прервала резкая трель звонка. Звонили с отдельного, соединённого напрямую с приёмной и рабочим кабинетом отца "больничного" крыльца. В коридоре послышались шаркающие шаги Васильича, потом незнакомый возмущённый голос:

- Чаво?! Я седоков на руках носить не нанимался! Я возить нанимался! Дохтур твой - косая сажень, пущай сам его и таскает, а у меня хребет слабый!

- Прошу меня извинить,- Отец поспешно поднялся из-за стола, на ходу выдёргивая из-за ворота салфетку. - Это, видимо, пациент...


5


Пациентом оказался всё тот же закутанный в одеяло человек с парохода. Оказалось, что в аптеке он упал без сознания, едва успев заплатить за лекарства. Провизор привёл его в чувство нашатырём, нанял пролётку и отправил к врачу, но по дороге больному опять стало плохо. Отцу и в самом деле пришлось нести беспомощного незнакомца в смотровой кабинет - тот сам идти не мог, только постанывал тихонько, не открывая глаз.

Вскоре доктор вышел и, аккуратно притворив за собой дверь, тихо сказал домочадцам:

- Я снял боль и жар, он уснул. Странные симптомы. Не оказалась бы эта напасть заразной. Только эпидемий нам тут не хватало. Оставлю его пока в карантине и съезжу к пароходу, - узнать, не страдал ли кто из палубных похожей хворью. А вы трое - в кабинет ни ногой. Катти, распылите уксусную эссенцию. Васильич, до моего возвращения никого не принимать и вообще дальше порога не пускать. Ни гостей, ни визитёров, ни посыльных.

- Знамо дело,- кивнул старик. - Не извольте беспокоиться, мышь не проскочит.

Он посмотрел на Колю и добавил многозначительно:

- Ни сюды не проскочит, ни туды.


6


Едва за отцом захлопнулась дверь, Коля бросился к телефону.

- Дом Зотова, будьте добры! Илька, ты?

- Я.

Коля оглянулся на дверь, горячо зашептал в трубку:

- Илька, он к нам пришёл, господин этот! Ну тот, с одеялом! То есть не сам пришёл, его без чувств привезли! Спит сейчас в смотровой. А отец на пристань поехал, с пароходными разговаривать, и велел Васильичу нас всех караулить, чтоб заразу по городу не разнесли!

Илькин голос на том конце провода звучал напряжённо:

- Я этот пример ещё не дорешал. Как дорешаю, сразу тебе позвоню.

- Не можешь говорить? - догадался Коля. - Рядом кто-то есть?

- Ага.

Разочарованный Коля побрёл в свою комнату. Чем бы заняться? Может, и правда уроки поделать? Он достал из ранца греческую хрестоматию, раскрыл, задумчиво посмотрел на текст:


Τρώων δ' οiώθη καi iχαιiν φύλοπις αiνή·

πολλi δ' iρ' iνθα καi iνθ' iθυσε μάχη πεδίοιο...


Возиться с переводом совершенно не хотелось. Коля привычно прошмыгнул в отцовский кабинет, снял с полки книжного шкафа один из томов "Сочинений и переводов Н. И. Гнедича", нашёл нужную страницу:

Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына,

Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал...


Он довольно улыбнулся, вернулся к себе, плюхнулся на кушетку и начал читать.


7


Когда отец вернулся, Коля с порога забросал его вопросами. Доктор отвечал неохотно, отрывисто:

- Ну что ты, в самом деле, как трещотка тарахтишь... Дай отдышаться. Наш больной - мексиканский подданный. Сел на пароход на Алеутских островах, заболел на второй день плавания. Судовой врач навещал его постоянно. Уверяет, что на корабле у этого господина случилась обычная простуда, и перед прибытием он уже шёл на поправку. Таких симптомов, как сейчас, не появлялось ни разу. Больше никто из чистой публики ничем, кроме морской болезни, в пути не страдал. Среди палубных был один вывих, два случая желудочного расстройства и опять-таки простуда. А вот подобной хвори ни у одного из пассажиров не наблюдалось. Так что непохоже, чтобы нам грозила эпидемия, хотя в карантине я его всё-таки подержу...

Затрезвонили в дверной звонок - на этот раз не с больничного входа, а с парадного.

- Кто бы это мог быть? - Отец, не дожидаясь Васильича, сам открыл дверь.

На крыльце стояла Матрёна Зотова - мать Ильки.

Не дожидаясь приглашения, она шагнула через порог в прихожую и сразу спросила:

- Где он? Сын мне всё рассказал.

И добавила, глядя в упор серьёзными тёмными глазами:

- Не бойтесь, этот человек не заразен.

Корнеев-старший нахмурился:

- Как вы можете утверждать с уверенностью? Ведь вы не врач. Или это что-то... местное?

- Местное,- всё так же серьёзно подтвердила женщина.

Доктор некоторое время озадаченно смотрел на посетительницу, потом решился и кивнул в сторону смотровой:

- Прошу.

В смотровой Зотова, едва взглянув на спящего, сразу направилась к брошенному на стул тлинкитскому одеялу. Осторожно ступая, подошла, бережно провела по пушистой узорчатой шерсти смуглой ладонью:.

- Люди Орла хотят получить обратно то, что принадлежит им по праву. Передайте ему, что нужно вернуть одеяло. Иначе- смерть. Я сама из рода Ворона, но мой отец и отец отца- оба Орлы. Я знаю обычай.

- Вы хотите сказать, что соплеменники вашего отца могут убить моего пациента за эту накидку? - ошарашенно переспросил доктор.

- Они уже убивают его,- спокойно ответила женщина.- Разве вы не видите?

- Как?!

Зотова пожала плечами.

- Они узнали его имя. Обычно имя должника хранят в залоге до уплаты долга, и это не причиняет вреда. Однако, если должник отказывается платить, как отказался сегодня на пристани этот человек...

Она замолчала.

- Что же случается тогда?- нетерпеливо спросил доктор Корнеев.

- Я помню, как семнадцать зим назад человек из рода Волка украл песню у Воронов,- ответила нараспев индианка. - Это была хорошая боевая песня, и её нельзя было делить с другими кланами. Никто, кроме Воронов, не имел права её петь. Но тот Волк был хвастлив и беспечен. Он во весь голос спел заветную песню на потлаче. Тогда Вороны хитростью вызнали его истинное имя и отдали чёрным колдунам. Две недели нарушителя закона трясла лихорадка, и ему становилось всё хуже и хуже.

Зотова сделала паузу и завершила спокойно, как будто речь шла о чём-то простом и обыденном:

- А потом он умер.

Корнеев-старший недоверчиво смотрел на неё:

- И вы в это верите? Вы же христианка!

- Заповеди тоже говорят "не укради",- невозмутимо ответила аборигенка.- Бог дал людям законы для того, чтобы их соблюдали. Неважно, кто следит за их соблюдением - судья или колдун. Главное, чтобы не воровали.

Доктор не нашёлся, что возразить, и спросил:

- Ваши соплеменники уверены, что он украл это покрывало?

- Может, и нет,- равнодушно пожала плечами Зотова. - Может, купил у вора. Не важно. Всё равно должен вернуть. Иначе смерть.

- Но почему?! За что наказывать покупателя? Наказывать надо вора!

- Орлам не нужно наказание, им нужна сама вещь! перебила Зотова. - Старая мастерица из клана Орла соткала это покрывало для своего брата-шамана. Смотри, как красиво получилось. Старуха не повторяла то, что создано матерями и бабушками,- нет, она сама придумала этот орнамент с тотемами, сама догадалась, как сделать необычную краску. Много ли ты видел наших одеял, где в узоре, кроме чёрного, голубого и белого, есть ещё и красный цвет?

- Нет,- подумав, признал доктор. - Ни одного не видел.

- И никто не видел,- кивнула индианка. - Старуха не поделилась своим секретом. Второго такого одеяла нигде не найдёшь. Поэтому его нельзя продавать. Когда духи-покровители вдруг помогают мастеру сделать такую редкую вещь, то даже тот, для кого она сначала предназначалась, может только пользоваться ею, но не имеет права отдать на сторону - подарок духов принадлежат всему роду. Иногда - всему клану.

Зотова снова погладила одеяло, вздохнула.

- Шаман пропал во время морской охоты, и работа его сестры пропала вместе с ним, ушла от Орлов. А теперь вернулась. Умные вещи часто возвращаются. Орлы говорили со мной сегодня. Сказали, что соберутся завтра на закате на острове Тлих. Отвезите туда вашего больного. Пусть отдаст то, что ему не принадлежит. Тогда его имени больше не причинят вреда и он выздоровеет.

- What is she saying?- шепнула Коле миссис Мак-Гуини.

Он вкратце перевёл суть беседы. Шотландка в ужасе прижала ладони к щекам, метнулась к доктору, вцепилась в него, запричитала:

- Oh, no! No! Don't listen to her! People tellI heard terrible stories about that island, they say - it's a place of sacrifice! They You both will be scalped and killed you both over there! (Нет, нет! Не слушай ее! Про этот остров рассказывают ужасные истории, говорят, там совершают жертвоприношения! Вас обоих там оскальпируют и убьют! (англ.))

- Катюша, опомнись,- растерянно увещевал перепуганную молодую женщину доктор.- Ну что ты, ей-богу, как дитя малое. Я не верю в этот вздор, и, разумеется, никуда не поеду. А если даже и поеду, то только с охраной.

С лежанки донёесся слабый стон.

Отстранив Катти, Корнеев склонился над пациентом:

- How do you feel, Señor? Better? ((Как вы себя чувствуете, сеньор? Лучше? (англ.))

"Сеньор'" приоткрыл воспалённые, мутные от лихорадки глаза и еле слышно произнёс:

- Water...

- Николаша, воды! - скомандовал доктор.

Подавая мексиканцу плошку с питьём, Коля заметил, что руки у того горячие и сильно дрожат.

- Пап, у него опять жар.

- Да, действие лекарства заканчивается. Выйдите все отсюда, мне надо заняться больным!

Зотова не двинулась с места.

- Скажите ему,- настойчиво попросила она.- Скажите, чтоб отдал покрывало. Иначе - смерть!

- Да что вы заладили - смерть, смерть! - Рассерженный доктор повернулся к пациенту, быстро заговорил по-английски.

Тот, поняв, что от него хотят, сначала хрипло выругался по-испански, потом тоже перешёл на английский:

- Нет! Проклятые дикари! Пытались запугать меня, как только сошёл с корабля! Так вот зачем они спрашивали, как меня зовут! Сеньор, вы же врач, образованный человек, неужели вы не понимаете, что это примитивная хитрость? Воспользоваться болезнью и выманить бесценную вещь бесплатно! Старый трюк, в Испании так действуют цыгане. Но меня на это не поймаешь. Я не неграмотная крестьянка из Пуэблы, у меня университетское образование! Я собираю ценные артефакты индейской культуры по поручению одного очень богатого коллекционера. Эта штука обошлась мне в кругленькую сумму, я просто не могу вот так вот взять и отдать её! Как я отчитаюсь перед моим клиентом? Чем покрою расход? И почему вообще я должен отдавать законно купленную вещь? В конце концов, сделка есть сделка, и права собственности ещё никто не отменял! Что за варварство...

Взрыв эмоций окончательно истощил больного, и мексиканец без сил откинулся на подушки.

- Он не хочет поступить, как должно,- утвердительно сказала тлинкитка, без перевода догадавшаяся о смысле отповеди.

- Он заплатил деньги и может подтвердить сделку,- объяснил доктор. - Если нет прямых доказательств, что вещь была украдена, то, боюсь, закон окажется на его стороне. Надо объяснить это Орлам.

- Нет! - Первый раз за всё время визита Илькина мать утратила свою невозмутимость, и в её точёных чертах проступил испуг. - Не надо! Если Орлы узнают, что против них не один человек, а весь ваш закон, может случиться беда! Ведь они знают и другие имена! Мой муж пишет своё имя на вывеске. Другие купцы - тоже. Да и у вас на двери висит табличка. Нельзя ничего объяснять! Может случиться большая беда...

Доктор собирался что-то возразить, но тут с лежанки опять донёсся стон. Мексиканцу явно становилось хуже. Глаза его блестели от жара, губы обметало. Корнеев-старший принял решение.

- Ну вот что, сударыня. Сейчас я дам больному лекарство, а потом мы с вами вместе отправимся к губернатору. Как бы там ни было, а ссора с Орлами нам не нужна. Его превосходительство следует известить и о недовольстве ваших сородичей, и о его причинах. Боюсь, правда, что у меня не получится достаточно убедительно изложить Григорию Ипполитовичу то, что сам я считаю вздором. Поэтому рассказывать будете вы, я же только засвидетельствую тяжёлое состояние иностранца и необычность симптомов. А теперь попрошу всех посторонних выйти наконец из смотровой!

И доктор энергичным жестом указал на дверь.

На этот раз даже Зотова не стала с ним спорить.


8


Чтобы поехать куда-нибудь с отцом, Коля обычно прибегал к очень простому способу - кротко смотрел на него и говорил тихим, страдальческим голосом:"Что ж, придётся опять одному дома сидеть... " И доктор Корнеев, постоянно чувствовавший себя виноватым перед сыном, сразу сдавался. На этот раз одной фразы не хватило - визит к губернатору был делом серьёзным. Пришлось выдвигать дополнительные аргументы:"мне же тоже интересно","я здесь живу и имею право знать, что происходит" и прочее в том же духе. В ход пошла даже вычитанная в подшивке старых журналов фраза "безнадзорность есть зло для юношества". Услышав журнальную мудрость, отец наконец не выдержал и махнул рукой:

- Шут с тобой, собирайся! Только быстро, я ждать не буду! И чтобы там из приёмной не отлучаться, никуда без спросу не лезть и ни гу-гу!

- Йес, сэр! Я буду тише воды!

Сейчас Коля готов был уже пожалеть о своей настойчивости. Сидеть в приёмной оказалось очень скучно. Звучное словосочетание '"губернатор Аляски'" на деле означало чиновника, управлявшего довольно дикой, холодной, малонаселённой и всё ещё плохо обжитой землёй. Поэтому резиденция Григория Ипполитовича фон Витте выглядела гораздо скромнее особняков его коллег в срединной России. Не имелось там ни мрамора, ни лепнины, ни пасторальных картин в золочёных рамах, ни зеркал во всю стену. Его превосходительство располагался в двухэтажном бревенчатом доме, очень просторном и добротном, но всё же вполне заурядном. Правда, обивка, шторы и мебель были дорогие и модные, но всё равно приёмная неуловимо напоминала комнату в деревенской избе - то ли запахом кедрового дерева, то ли самим видом широких половиц, выглядывавших из-под кромки персидского ковра. Впрочем, простота и скромность губернаторского жилья только отчасти объяснялись удалённостью острова Баранова от метрополии. Немалую роль играло и то, что управлять Аляской традиционно назначались бывшие флотские офицеры. Привыкшие к тесноте и спартанской обстановке корабельных кают, они не считали нужным менять эти привычки из-за перехода на сухопутную должность. Вместо картин и прочих декоративных финтифлюшек приёмную украшали только висевшая на одной из стен географическая карта мира и стоявшая в углу на подставке модель шлюпа "Нева".

Kогда они явились просить разрешения увидеться с губернатором, у того уже находился посетитель, поэтому cначала взрослые сидели и ждали вместе с Колей. В рабочих покоях его превосходительства было необычно тихо, чиновников по случаю праздника отпустили пораньше, при губернаторе остался только секретарь. Ждать пришлось недолго. Минут через десять в секретарской послышался шум, звуки голосов, и в приёмную быстрым шагом вышел британский представитель в Новоархангельске Джеймс Вильямс - тощий, белобрысый, высокомерный господин, словно спрыгнувший со страниц романов Диккенса. Правда, сегодня он выглядел не таким засушенным, как обычно, и даже улыбался самодовольной сытой улыбкой. Англичанин церемонно раскланялся с доктором и удалился, а секретарь тут же пригласил господина Корнеева и супругу господина Зотова пройти к его превосходительству.

Коля остался один.

Высидев для приличия ещё пару минут, он поднялся со своего места, подошёл к модели и начал её разглядывать. Внезапно дверь, в которую только что вошли отец и Илькина мать, снова раскрылась. Cекретарь, даже не взглянув на Корнеева-младшего, быстро прошёл к выходу и исчез в коридоре; Коля услышал, как заскрипели под его шагами ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж.

Искушение было слишком велико. Коля осторожно заглянул в секретарскую, посмотрел налево, направо... Никого. Он поспешно пересёк небольшую квадратную комнату, подошёл вплотную к следующей двери. К счастью, она была закрыта неплотно, и громкий сердитый голос губернатора слышался вполне отчётливо:

- Не остров Тлих, уважаемая, а остров Крузо! Извольте называть его так, как он обозначен на картах! Вся неразбериха, вся путаница из-за этих названий! Впрочем, ваш мексиканец должен за эту путаницу своему хранителю свечку поставить. Если бы не она, я бы ещё десять раз подумал, стоит ли рисковать людьми и лодкой ради какого-то незадачливого скупщика редкостей. А теперь вышло так, что я в любом случае вынужден послать отряд на этот чёртов остров, и чем скорее, тем лучше! Вы видели эту лощёную сволочь, Вильямса? Знаете, что он принёс мне на рассмотрение? Ноту их министерства о статусе спорной территории! Видите ли, раз на острове Крузо нет и никогда не было никаких опознавательных знаков, указывающих на его государственную принадлежность, то в силу вступают законы международного права, действовавшие на момент его открытия! А по этим законам, к вашему сведению, кто первый открыл и назвал остров, тот и хозяин. Вот и полюбуйтесь теперь, какую большую работу проделал этот мерзавец, чтобы выслужиться перед своим начальством. Нечего сказать, хороший подарок приготовил российской короне к праздничному дню! Не угодно ли взглянуть: испанская карта 1780 года, Тлих обозначен как остров Святого Гиацинта, назван так доном Хуаном де ла Бодега. А вот и британская карта, издана в 1792 году, - тут он уже остров Питт, назван так, видишь ли, английским капитаном Натаниэлем Потлоком. А вот милостивое разрешение испанцев на переход прав от них к англичашкам, чёрт бы их побрал! Интересно, сколько они содрали с Вильямса за эту филькину грамоту. А ведь прав-то у них никаких на самом деле нет. Всем историкам известно, что наш Чириков побывал у этого острова не в пример раньше, чем их де ла Бодегa, просто не имел привычки очертя голову переименовывать то, что не им названо!

- Так что же теперь? - услышал Коля голос отца.

Губернатор ответил не сразу, а когда наконец заговорил, голос его звучал устало и гораздо тише, словно предыдущая бурная речь истощила его:

- Чтобы не доводить дело до европейской тяжбы, флаг бы наш там надо поставить. Тогда все политесы будут соблюдены. Только вот по мирному договору с господами Орлами у нас нет права ступать на священную землю, где они проводят тайные обряды. И мистер Вильямс прекрасно об этом осведомлён, потому и злорадствует. Крутись теперь как хочешь. Вы представляете, что будет, если англичане отсудят у нас этот чёртов Тлих? Они же до сих пор реванша жаждут. Вспомните, сколько раз за эти годы то они, то немцы пытались войну развязать. Захапают островок - тут же батарею на нём поставят, пушки на город наведут, и никакие тлинкиты им не помеха.

- Помеха, - резко произнесла молчавшая до этого Зотова. - Тлинкиты - не алеуты, они умеют воевать и своих прав на землю отцов никогда никому не отдавали. Поэтому ваши суды нам не указ. Русские живут здесь не потому, что победили наших воинов, а потому, что мы им разрешили. А кому не разрешим, те жить здесь не будут.

- Матрёна Игнатьевна, вы слишком молоды, чтобы помнить события полувековой давности,- язвительно возразил губернатор, явно задетый этой отповедью. - Позвольте вас уверить, что всё было совсем не так чинно и благородно, как вы описали. Если бы ваши деды могли выставить отсюда наших, они бы это сделали. В храбрости и упорстве им действительно не откажешь - каждый раз, когда у крепости не оставалось другой защиты, кроме гарнизона, тут же нарушали мирное соглашение, нападали, штурмовали, жгли и убивали. Однако, как только в гавань приходил военный корабль с пушками, сразу шли на попятный и подписывали новое перемирие. А теперь подумайте, сколько кораблей у англичан и насколько ближе их канадские порты. И поймите наконец, что их интриги не только наша забота. Вашим соплеменникам тоже несладко придётся.

В кабинете повисла пауза. Потом Зотова проговорила

- Я поняла. Кажется, я знаю, что надо сделать....

Но дослушать Коле не удалось - через открытую дверь приёмной послышались отдалённые шаги на лестнице.

Он опрометью бросился обратно и еле успел усесться на прежнее место. Вернувшийся секретарь скользнул по мальчику цепким взглядом, прошёл к себе и закрыл дверь.


9


На следующий день за час до заката у пристани собрались все, кому предстояло ехать на остров, даже мексиканец. Он провёл ужасную ночь - лихорадка то отступала ненадолго под действием лекарств, то снова возобновлялась, причём передышки становились всё короче. Бедняга жаловался на ломоту во всех суставах, затруднённость дыхания, сильную головную боль. Всё утро он то и дело впадал в забытьё и жалобно звал в бреду по-испански какую-то Лусинду. Однако после полудня сознание его прояснилось, жар немного спал и дышать стало легче. Он даже выпил принесённую миссис Мак-Гуини чашку слабого бульона и долго после этого лежал тихо, уставившись неподвижным взглядом в потолок. А потом, когда доктор подошёл проверить пульс, с трудом сообщил о своём согласии поехать на Тлих.

Шлюпку спустили на воду, внесли в неё закутанногo в злополучное одеяло больного, устроили поудобнее на покрытой лошадиными попонами корме. Доктор сел рядом с ним. Матросы уложили на дно шлюпки длинный, обмотанный рогожей предмет, стали рассаживаться по местам. Cледом с недовольной миной влез секретарь губернатора. Все было готово к отплытию, ждали только Зотову, обещавшую позаботиться о переводе и безопасности переговоров.

Коля с несчастным видом стоял в стороне. На этот раз ему не помогли ни обиженные взгляды, ни бурные споры - Корнеев-старший наотрез отказался брать сына в рискованную поездку. Утром Коля всё ещё дулся на отца и ушёл в гимназию, так и не сказав ему ни слова. Однако к последнему уроку злость почти ушла, сменившись искренней тревогой. Он никак не мог сосредоточиться на том, что происходило в классе, все мысли крутились вокруг предстоящей отцу поездки. Тлинкиты перестали нападать на русские поселения всего пару поколений назад, после того, как русские врачи вылечили их от эпидемии оспы, с которой не смогли справиться местные шаманы. Только тогда отношение к пришельцам стало меняться. Многие аборигены даже перешли в православие. Однако память об их жестоких набегах была ещё очень свежа. Рассказы о принесённых в жертву пленных навязчиво всплывали в Колиной памяти, заставляя представлять самые жуткие и кровавые картины. Еле дождавшись последнего звонка, он побежал прямо в порт. В глубине души Коля надеялся, что отец всё-таки одумался и изменил решение. Но доктор Корнеев при виде сына только поморщился недовольно и всё так же отрицательно помотал головой.

- Нет. И не проси. Иди домой, тут и без тебя народу хватает.

Но Коля не ушёл. Он просто не мог уйти.

От города надвигались сумерки. Свет заходящего солнца обвел светящимся золотисто-розовым контуром возвышавшийся на той стороне залива вулкан. Блики догорающего дня заиграли на сиреневых волнах.

Наконец дробно застучали по деревянному настилу каблуки: Зотова спускалась к гавани. Она пришла не одна. Рядом с ней шагал Илька, одетый как тлинкит, только почему-то с гимназической фуражкой на голове. Коля никогда ещё не видел его таким важным и сосредоточенным. В индейской одежде он даже выглядел взрослее.

Поравнявшись с другом, Илька бросил быстрый взгляд в его сторону, чуть заметно подмигнул и тут же снова принял торжественно-невозмутимый вид.

Зотова подошла к самой кромке воды, поздоровалась.

- Женщине нельзя ехать туда, где мужчины проводят тайные охотничьи и боевые обряды,- без предисловий объяснила она. - Поэтому сопровождать вас буду не я, а мой сын. Пусть по матери он Ворон, но его дед из рода Орла. Дед никогда и никому не даст обидеть внука. Орлы выслушают моего сына.

В глазах секретаря мелькнуло сомнение. Он оценивающе оглядел Ильку.

- А переводить он сможет?

- Мой сын умеет говорить как настоящий тлинкит,- с оттенком гордости подтвердила Зотова.- И он знает, что говорить.

- Что ж, - пожал плечами чиновник, - тогда я, собственно, не вижу причины....

Чаша Колиного терпения переполнилась.

- Это несправедливо! - заорал он. - Почему ему можно, а мне нельзя?! Нет, ну почему?!!!

- Николай, немедленно прекрати!- так же резко прокричал из лодки доктор.

- Не прекращу!- Коле уже было всё равно, что подумают о нём окружающие. - Я хочу с вами! Я хочу с тобой! Вдруг там что-нибудь случится?! Я же потом всю жизнь себе не прощу, что отпустил тебя одного!

Доктор не сразу нашёл слова для ответа сыну.

Илька воспользовался паузой.

- Я без Коли не поеду,- негромко, но твёрдо заявил он, и сделал шаг назад.

Мужчины в шлюпке переглянулись. Первым опомнился секретарь:

- Господин Корнеев, взять одного мальчика и оставить другого действительно как-то... гм..... непоследовательно. К тому же дело очень важное и... гм... неотложное.

- Чёрт с ними!- в сердцах бросил доктор.- Пусть едут вдвоём! Шантажисты!


10


Шлюпка ходко шла в сторону Тлиха. Солнце почти совсем село, только огненная макушка его ещё торчала над горизонтом. Далеко в открытом море чернели на фоне густо-розового неба силуэты китов. Коля сидел рядом с другом, чуть поёживаясь от свежего ветра. Доктор то и дело склонялся к пациенту, проверял, не стало ли ему хуже. Мексиканец не обращал внимания на его хлопоты, уставившись неподвижным взглядом прямо перед собой. Губы его шевелились, в груди при каждом вздохе что-то хрипело и клокотало, глаза слезились. Он выглядел настолько измождённым и измученным болезнью, что Коля невольно чувствовал жалость.

Остров приближался. Вулкан, огромный и чёрный в предзакатном свете, загораживал теперь почти половину неба, накрывая крохотную бухту густой тенью. Большая группа аборигенов стояла шагах в двадцати от воды, молча наблюдая за приближением шлюпки.

Гребцы подвели её почти к самому берегу.

Илька поднялся со своего места.

- Могу ли я сойти на землю дедов? - крикнул он после положенных слов приветствия.

Тлинкиты посовещались, потом один из них, очень немолодой уже человек, ответил:

- Ворон, внук Орла, может сойти на землю дедов. Но его спутники должны оставаться в лодке.

Выбравшись на берег, Илька сразу начал заранее подготовленную его матерью речь:

- Великий вождь русских шлёт клану Орла привет и слова благодарности! Великий вождь желает Орлам хорошей охоты, удачи в морском промысле и победы в битвах! Пусть голод, болезни и чёрное колдовство обходят стороной ваши дома! Так сказал великий вождь!

- Великий вождь сказал хорошо, - одобрительно кивнул всё тот же пожилой тлинкит и разразился ответной речью.

Когда обмен любезностями и пожеланиями закончился, Илька перешёл к делу:.

- Великий вождь узнал о том, как ценят люди Орла хорошую резьбу по дереву. Он восхищёнрассказами о том, как искусно вырезаны из кедра тотемные столбы вашего клана. В знак уважения к мастерам и в залог прочной дружбы он хотел бы подарить Орлам тотемный столб русских.

Гребцы поставили привезённый свёрток вертикально, быстро освобождая от рогожи крашенный в цвета российского флага высокий столб с резным гербом империи на верхушке.

Все сидящие в шлюпке с волнением ждали ответа. Обмен тотемами означал не просто мирный договор, а неразрывный союз двух кланов, слияние их духов-покровителей. Вдруг тлинкиты не захотят впустить в свой пантеон чужого бога?

Аборигены оживлённо переговаривались, любуясь сияющим в лучах заходящего солнца позолоченным двуглавым орлом.

- Мы благодарим великого вождя за такой щедрый дар! - крикнул наконец пожилой.- Отныне ваш тотем - брат нашего!

Он махнул рукой соплеменникам. Два охотника помоложе сбросили мокасины, зашлёпали по воде забрать подарок.

Теперь можно было заняться и мексиканцем.

- Да, человек с парохода не хотел отдать нашу вещь, - несколько брезгливо подтвердил пожилой тлинкит. - Он говорил, что заплатил вору деньги, и поэтому имеет право оставить её себе. Но по нашим законам песня, орнамент или сказка принадлежат роду того, кто получил их в дар от великих духов. Их нельзя продавать, разрешается только обменять на другой такой же дар. Иначе духи разгневаются за пренебрежение и сделают так, что имя мастера умрёт. А тогда и память о нём тоже умрёт, ведь она не может жить без имени. Человек с парохода не поверил нам, не захотел понять. Пришлось отдать его имя чёрным колдунам, чтобы почувствовал эту связь. Теперь он убедился в правдивости наших слов. Пусть вернёт то, что создано по воле духов одной из наших женщин, - необыкновенный узор. Тогда колдуны не причинят ему больше вреда. А если нет - лихорадка возобновится и больше уже не отступит.

Коля, нахмурившись, обдумывал речь старого индейца. Было там что-то... какая-то фраза... ах, да, вот это - "песню или рисунок можно только обменять на другое такое же творение".

Обменять...

Один из охотников, относивших столб, вернулся к лодке и встал в ожидании возле приезжего. Мексиканец, не понимавший ни слова из того, что переводил Илька, но сразу угадавший намерения индейца, вдруг вцепился обеими руками в мягкую шерсть и жалко залопотал:

- No quiero! No quiero! Esto es demasiado caro, no tengo dicho dinero... dear doctor, I already feel better, much better, don't you see?! ((Не хочу! Не хочу! Это слишком дорого, у меня нет таких денег (исп.)... дорогой доктор, я уже чувствую себя лучше, гораздо лучше, разве вы не видите? (англ.))

- В чём дело? - еле слышно прошипел секретарь. - Он же сам согласился вернуть вещь! Почему вдруг заартачился?

- Тогда он думал, что умирает, - так же тихо объяснил доктор. - И был согласен на всё. А сейчас ему легче, и он передумал. Честно говоря, я его понимаю. Я тоже не верю ни в колдунов, ни в шаманов, ни с мистическую связь сапога с сапожником, и полагаю, что вполне способен найти средство вылечить эту необычную болезнь без всякой чертовщины. А ещё мне очень не хотелось бы, чтобы у сеньора сложилось мнение, будто русские дворяне поощряют аборигенов грабить среди бела дня прохожих и проезжих. Воля ваша, но это нехорошо.

- А разозлить дикарей - лучше? Подумайте, что будет, если они обидятся и вернут нам столб! Мы провалим миссию государственной важности!

Тинклиты на берегу уже начали хмуриться и переглядываться. Охотник, стоявший возле лодки, сделал нетерпеливый жест...

- Подождите! - вдруг отчаянно закричал Коля. - Илька! Ты вчера греческий учил?

- Чего? - опешил тот.

- Ну, "Илиаду"! Нам же задавали!

- Нет пока... даже не начинал ещё...

- А если я перескажу своими словами, сможешь перевести?

- Наверное,- пожал плечами просвещённый внук Орла. - А зачем?!

- Да поменяться же! Может, если Гомер им понравится, согласятся забрать его вместо этой накидки?


11


Неделю спустя Коля с отцом стояли в порту и смотрели, как готовится к отплытию небольшая американская шхуна, возвращавшаяся после летнего промысла обратно в Сан-Франциско. Погода за эти несколько дней успела испортиться. Небо над заливом обложило серыми тучами, заметно подросшие волны с шумом бились о сваи причала, покачивали корабль. Однако стоявший на его палубе мексиканец, совершенно оправившийся от своей странной болезни, казалось, не замечал ни качки, ни порывов сырого холодного ветра. Он махал Корнеевым с такой блаженной улыбкой, словно этот день был самым прекрасным в его жизни. Рядом, на одном из саквояжей, лежало аккуратно сложенное бело-голубое тлинкитское одеяло.

Коля помахал в ответ, спросил:

- А долго ему добираться домой?

Отец пожал плечами.

- До Фриско эта посудина дойдёт за пару недель, а там уж всё зависит от того, сколько времени придётся ждать попутного корабля.

Коля вздохнул.

- Всё равно это гораздо ближе, чем до Владивостока...

Отец взглянул искоса, ничего не сказал.

На шхуне тем временем уже всё было готово к отплытию. Команда заняла свои места. Загромыхала, поползла в отверстие клюза якорная цепь.

- Николаша...- сказал вдруг отец. - Ты хотел бы повидаться с матерью?

Коля замер. Потом осторожно, боясь спугнуть отцовское настроение, спросил:

- А она... хочет меня видеть?

Доктор Корнеев, не отрывая глаз от разворачивающихся к ветру парусов, коротко ответил:

- Да.

Коля перевёл дыхание.

- Тогда я тоже... очень... Только как же гимназия?

- Я же не говорю - сейчас, - сухо, почти сердито ответил доктор.- На будущее лето, после того как экзамены сдашь. Съездишь, погостишь месяц...

Он оборвал фразу на полуслове и замолчал, глядя на уходящий из залива корабль.

Коля безошибочно почувствовал, о чём он сейчас думает.

- Пап, я там не останусь. Обязательно вернусь. Честное слово!

Отец наконец повернулся к нему:

- Верю. Вот что, сын, идём-ка домой. А то простынешь, и придётся мне ещё и тебя от жара лечить...


12


Над морем быстро сгущались беззвёздные осенние сумерки. В порту давно не осталось провожающих. Тёмная громада Эджкомба почти слилась с пасмурным вечерним небом. А на острове с четырьмя названиями и двумя тотемными столбами горел большой яркий костёр - мужчины из клана Орла слушали свою новую песню.

Рыжее пламя бросало отсветы на смуглые лица. Ветер подхватывал искры, уносил в сторону берега. Глухой ритмичный шум прибоя мягко аккомпанировал речитативу рассказчика:

Славным охотником был Ахиллес,

И сражался он храбро,

Много тюленей и шкур добывал,

Резал с недругов скальпы...


Вдалеке, на той стороне залива, качались в порту еле различимые в темноте рыбачьи лодки и светились тёплым жёлтым светом окна новоархангельских домов.