Сфинксы XX века [Рэм Викторович Петров] (fb2) читать постранично, страница - 2

тем и отличаются подготовленные умы настоящих ученых. Он задумался.

А потом ведь надо поверить в то, что надумал, придумал, поверить тому, что разгадал.

Поверить! Самому поверить в свое предположение! Кажется, так просто. Нет, не просто!

Верить себе до полного доказательства — это много трудов и времени. Времени, которого у ученого всегда мало и которое уходит безвозвратно. А Флеминг изучал не плесень, он работал совсем над другим. Значит, надо все бросить. И если был не прав — все пропало. Пропало то, что никогда не вернешь. Пропало время, время ученого. Да, решиться поверить себе — подвиг. Ведь настоящий ученый не должен быть завороженным собственной идеей, он не имеет права быть субъективным и пристрастным к себе. У Флеминга хватило сил решиться себе поверить. Хватило подготовленности. Хватило мужества.

Флеминг должен был верить 13 лет. Верить до тех пор, пока биохимия сумеет создать метод выделения очищенного пенициллина из плесени. И не просто верить 13 лет, а работать, доказывать другим, искать. Только глубокая уверенность в своей правоте дает ученому силы довести идею до конца. Не было бы у Флеминга такой уверенности — человечество не узнало бы об антибиотиках… Впрочем, наверно, просто не Флеминг был бы отцом эры антибиотиков. Открытие это было не только «открытием» подготовленного ума, оно было подготовлено и развитием науки. Пришло время. И если использование плесени в средние века было одним из начал, то гибель микробов в чашке Петри от плесени неминуемо должна была обратить внимание настоящих ученых. Главное — чтобы они были.

А они были.

Эдвард Дженнер

Одна из ужасных и в то же время прекрасных особенностей научной работы состоит в том, что ученый чаще всего не знает, насколько правилен его замысел и подтвердится ли его идея. Тем не менее он работает, он верит в замысел, верит в идею.

Уверенность рождает решимость. Но не только решимость к многолетним научным исканиям. Порой она концентрируется в одном кульминационном пункте.

Эдвард Дженнер родился более двухсот лет назад в Англии, в графстве Глестершир, в местечке Беркли.

Дженнеру 21 год.

Молодой врач обратил внимание на существовавшее в народе поверье: человек, переболевший весьма безобидной коровьей оспой, никогда не заболевает натуральной, или, как ее называют, черной, оспой.

Только в Лондоне от этой болезни умирало от одной до трех тысяч человек ежегодно.

Дженнер поверил в народную молву. 26 лет зрела эта вера. 26 лет он наблюдал и сопоставлял факты. Сомнений оставалось все меньше и меньше. Люди, чаще всего доярки, перенесшие коровью оспу, действительно не заболевали натуральной!

Дженнеру 47 лет.

14 мая 1796 года врач и ученый Эдвард Дженнер решился на эксперимент, который избавил человечество от оспы, и стал прародителем новой науки — иммунологии. Уверенный в своей идее, ученый решился поставить опыт на человеке.

Крестьянка Сарра Нелмс заразилась коровьей оспой, и у нее на руке появилось несколько типичных пузырьков. Содержимое одного из них будет привито Эдвардом Дженнером восьмилетнему мальчику Джеймсу Фиппсу. Но этого мало. Мальчика надо будет заразить настоящей черной оспой. Если он ошибется, мальчик умрет. После этого нельзя будет жить и Дженнеру…

Можно ли? Достаточно ли он уверен? Достаточно ли силы веры? Достаточно ли доказательств, подтверждающих идею? Как жаль, что опыт нельзя поставить на себе… Нужен человек, никогда раньше не контактировавший с больными оспой. Впрочем, это опыт на себе. Если мы вспомним, как боролись в той же Англии с противооспенной вакциной в последующие годы. Вспомним, что «за» или «против» прививок было иногда центральным пунктом предвыборной борьбы между тори и вигами; вспомним, сколько поджогов и покушений было из-за этого, с уже доказанной благотворностью мероприятия, и становится совершенно ясно, что Дженнер знал, на что шел. Дженнер понимал: неудачный эксперимент на мальчике кончится трагически и для него.

«Для того чтобы с большей точностью наблюдать за ходом заражения, — пишет Дженнер, — я выбрал здорового мальчика (Джеймса Фиппса) около восьми лет с целью привить ему коровью оспу. Я взял материю с пустулы на руке одной скотницы (Сарры Нелмс), которая заразилась коровьей оспой от коров своего хозяина. Эту материю я привил на руку мальчика 14 мая 1796 года посредством двух поверхностных надрезов, едва проникнувших через толщу кожи, длиной около полудюйма каждый. На седьмой день мальчик начал жаловаться на боль под мышкой, а на девятый его стало немного лихорадить, он потерял аппетит, и появилась легкая головная боль. На следующий день он был совершенно здоров… Все болезненные явления исчезли, оставив на месте прививки струпья и незначительные рубцы, но не причинив ни малейшего беспокойства ни мне, ни моему пациенту. Для того чтобы удостовериться в том, что мальчик, над которым я производил опыт, после этого легкого