На тонущем корабле (Статьи и фельетоны 1917 - 1919 гг.) [Илья Григорьевич Эренбург] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Илья Эренбург На тонущем корабле Статьи и фельетоны 1917–1919 гг.

Наши внуки будут удивляться,
Перелистывая страницы учебника:
«Четырнадцатый… семнадцатый…
           девятнадцатый…
Как они жили?.. Бедные!.. Бедные!..»
Илья Эренбург
О запустении, ныне наставшем,
Миром Господу помолимся.
Илья Эренбург

В смертный час

Когда распинали московские соборы,
Ночь была осенняя, черная,
Не гудели колокола тяжелые,
Не пели усердные монахини,
И отлетали безвинные голуби
От своих родимых папертей.
Только одна голубица чудная
Не улетала с быстрыми стаями,
Тихо кружилась над храмом поруганным,
Будто в нем она что-то оставила.
Пресвятая Богородица, на муки сошедшая,
Пронзенная стрелами нашими,
Поднесла голубицу трепетную
К сердцу Своему, кровью истекавшему:
«Лети, голубица райская!»
Лицом к земле на широкой площади
Лежит солдат умирающий,
Испить перед смертью хочет он.
Один только раз он выстрелил,
Выстрелил в церковь печальную,
Оттого твои крылья чистыя
Кровью Моей обагряются,
Омочи этой кровью его губы убогия,
Напои его душу бедную,
И скажи ему, что приходит Богородица,
Когда больше ждать уже некого.
И только если заплачет он,
Увидав Мое сердце пронзенное,
Скажи ему, что радость матери —
Своей кровью поить детенышей.
Илья Эренбург
Москва. Декабрь 1917 г.

I

Париж — Петроград

1. Из Франции
В первые же дни русской революции газета «Matin» появилась с торжественным аншлагом: «Революция в России закончена». Чрезмерно радивые газетчики наивно думали скрыть от спящей тяжким сном Франции зарево Востока. Прошло три — четыре месяца, наша революция начинала лишь распускаться, вопреки желанию «Matin». Глаза всей Франции, чающие и озлобленные, прикованы к России. Я был на фронте, в Париже, в провинции и всюду слыхал тот же вопрос:

— Les russes qu’est-ce qu’ils vont faire — les russes?..[1]

Посторонний наблюдатель, читающий уличную газету и прислушивающийся к беседе «стратегов из кафе», может вообразить, что все во Франции сейчас ненавидят Россию за совершаемую революцию. Но надо знать, насколько мало пресса во Франции представляет мнение народа, чтобы не довериться этому впечатлению. Большинство прессы действительно расположено к нам крайне недружелюбно. Стоит ли говорить о реакционных газетах («Gaulois», «Action Française»), которые явно вздыхают о милом «tzar» и радуются каждому неуспеху революции. Но и многие республиканские газеты, как «Homme Enchainé» или радикальный «Heure», стали ворчать и хныкать, как только революция перешла гучковско-милюковский предел[2]. Совершенно исключительное усердие в деле травли молодой России выявил известный Эрве[3]. Что касается бульварных газет, они пользуют читателя анекдотами о любовницах Распутина, об еврейском происхождении Ленина, о пяти фунтах хлеба, поедаемых солдатскими и рабочими депутатами во время заседаний, и т. п. Все эти люди, честные или продажные, ищут одного — клеветой, умалчиванием, насмешкой скрыть от читателя значение русской революции. Поведение прессы было столь определенно, что «Лига защиты прав человека и гражданина» сочла нужным опубликовать особый протест: «Франция, проявившая столько доверия русскому режиму, — говорится в этом обращении, — может сохранить хоть некоторую благожелательность к новой России…»

Несмотря на то, что ежедневно миллионы листков лгут и клевещут на Россию, французский народ смотрит на нас не только с одобрением, но и надеждой. Все во Франции почуяли, как в душной Европе повеял свежий дух. Истомленная, окровавленная Франция услыхала слово «мир», сказанное смело и громко, не дипломатами или парламентскими граммофонами, а самим народом. Мало-помалу все поняли, что Россия ищет не лазейки, чтобы улизнуть, не сепаратного мира, а справедливого завершения войны. И к разговорам в траншеях:

— Может, осенью кончится… — прибавилось неопределенное, но убедительное:

— Вот Россия теперь…

Идейным выразителем чаяний широких кругов Франции является не Рибо, не Ллойд Джордж[4], а наш Совет